1

Зима выдалась мягкой. Такие зимы в Питере нечасты, один раз в несколько лет. Хлопья снега медленно опускались на улицы. Город спешил по делам, не замечая ничего вокруг.

Рабочий день Виктора Белого подошел к середине. Белый взглянул на часы и решил отлучиться на обед через полчаса. Он был профессиональным продавцом живописи, торговал на Невском, возле римско-католической церкви. Его два стенда располагались рядом с тротуаром, на них стояли холсты, берестяные картинки и графика с акварелью. Часть картин, свернутая в рулоны, лежала под стендом. Стопка с акварелью и графикой была упакована в папку и находилась в сумке. У Белого имелся напарник Антон Анисимов, торговали они по очереди.

Когда-то Белый сам писал картины. Он закончил Мухинское училище, одно время работал художником в кинотеатре. Когда разрешили торговать на Невском, Белый вынес на улицу несколько своих картин. Поначалу торговля шла ни шатко, ни валко. Однако со временем он начал разбираться в конъюнктуре рынка и приспособился к ней. Когда вокруг «Катькиного сада» возникла толкучка, у Белого уже был целый стенд. Он исправно платил властям и рэкетирам, стараясь ни с кем не портить отношений. Постепенно знакомые художники стали приносить ему картины и рисунки на комиссию. С увеличением ассортимента увеличился и товарооборот Будучи пунктуальным человеком, Белый все записывал в тетрадку, аккуратно расплачивался с художниками за проданный товар. Ему несли все больше и больше картин, и в конце концов дома у Белого образовался целый склад. Некоторые картины лежали годами, некоторые продавались в первый же день. Впрочем, Белый был убежден, что любой товар, даже самый залежалый, рано или поздно найдет своего покупателя. Сам он давно перестал писать картины, его тюбики с краской высохли, кисти пылились где-то в кладовке.

В тот день Белому уже удалось «впарить» каким-то англичанам пару акварелей, и несколько берестяных картинок — соотечественникам. Для буднего дня это было неплохо. Белый договорился с соседом, торговавшим рядом, чтобы тот присмотрел за товаром, пока он будет обедать, и собрался уходить. Но в этот момент к его стенду подошли двое покупателей и стали внимательно рассматривать товар. Это были мужчины в куртках и черных вязаных шапочках. Один из них — плотный крепыш, ниже второго на полголовы, но пошире его в плечах. У другого были узкое скуластое лицо и сутулая спина. Они мало напоминали любителей живописи. Но Белый по опыту знал, что внешность покупателя бывает обманчива.

— Добрый день, вас интересует что-нибудь конкретное? — обратился Белый к покупателям.

— Да,— сказал крепыш,— хотели бы купить какую-нибудь акварель или что-нибудь на холсте.

Белый достал большую папку с акварелями и начал показывать рисунки покупателям.

—  Это ваши работы? — спросил крепыш.

—  Есть мои, но большинство — других художников,— уклончиво ответил Белый.

Пейзажи, которые он показывал, представляли из себя «открыточные» виды Петербурга, которые, как правило, пользуются спросом у иностранцев. Некоторые из картинок в прямом смысле являлись «открыточными», поскольку и в самом деле были перерисованы с открыток.

— Возьмем вот эту,— сказал сутулый, ткнув пальцем в одну из акварелей.

— Пожалуйста, двести рублей,— Белый вынул рисунок из папки.

—  Хорошо, а что у вас с холстами?

—  Давайте посмотрим,— оживился Белый.

Он показал покупателям все, что было выставлено, затем достал из-под стенда рулон и развернул его. Покупатели внимательно просмотрели все картины, не остановив выбор ни на чем.

—  Это все, что у вас есть? — спросил крепыш.

—  Нет, конечно,— ответил Белый,— дома у меня целый склад.

—  Может быть, мы подойдем к вам, посмотрим? — предложил сутулый.— Если понравится, возьмем несколько штук.

Белый часто водил покупателей к себе, поэтому не удивился такому предложению. Он хранил деньги у матери, на другой квартире, в своей же старался не держать ничего ценного.

—  Ради Бога,— сказал Белый,— я заканчиваю в семь часов. Подходите, сразу поедем ко мне.

Крепыш достал двести рублей.

—  Хорошо,— подытожил он,— это за акварель. Будем в семь.

— До вечера,— улыбнулся Белый.

Не прощаясь, покупатели скрылись в потоке Невского проспекта. Того, который пониже, звали Андрей Старов, сутулого — Дмитрий Мокеев. Белому показалось, что сутулого он раньше где-то встречал. Ему даже вспомнилась его манера говорить и держаться. Впрочем, вскоре другие покупатели и прочая текучка заставили Белого забыть о тех двоих до конца рабочего дня.

Вечером Белый привел Мокеева И Старого к себе домой. Несмотря на вторую уже встречу, они так и не познакомились. Белый не любил навязывать знакомство покупателям, если те сами не проявляли в этом инициативы. Когда-то квартира Белого была коммуналкой, в которой кроме него жила семья пенсионеров. Когда они умерли, Белый остался единственным жильцом, превратив бывшую комнату пенсионеров в большую кладовку. Дух коммунального жилья до сих пор не выветрился из квартиры, перемешавшись с запахом холстов, дерева и невытряхнутых пепельниц. Казалось, в квартире царит хаос. Однако Белый помнил наперечет весь находящийся товар и мог за пару минут отыскать среди десятков картин нужный ему холст. Картины были везде — на стенах, на полу, на антресолях. Войдя в дом, Мокеев и Старов стали не спеша рассматривать их, слушая комментарии Белого.

— Вот городской пейзаж. Тут натюрморты, портреты,— Белый перебирал стопку работ, прислоненных к стене...

Постепенно из одной комнаты все трое переместились в соседнюю. Первое, что бросилось в глаза Мокееву и Старову,— большая секира, стоявшая в углу комнаты. Секира была металлической, на деревянном древке. Пару лет назад ее принес Белому монтировщик одного театра. Цена была невелика — две бутылки водки. В процессе торга Белый сократил цену вдвое. Он толком не понимал, зачем ему эта секира, но все-таки решил купить ее. Белый часто покупал странные вещи за бесценок, а впоследствии продавал их с выгодой для себя. Так было однажды с корабельными стенными часами, которые он купил на рынке у бомжа за копейки. Часы эти, несмотря на неисправность, Белый ухитрился продать английским туристам, когда те в разговоре упомянули, что у них есть яхта. Так и с этой секирой — Белый знал, что рано или поздно на нее найдется покупатель.

Старов взял секиру в руки, оценивающе осмотрел ее.

—  Класс...— сказал он.

Однако картина, висящая на стене напротив, заставила его отвлечься от театрального оружия. Это был необычный пейзаж на холсте с изображением церкви. Он отличался от других подобных пейзажей. Фантастические цвета и удивительный ракурс, в котором художник увидел и церковь и окружающую ее природу, как будто притягивали к себе. Под картиной стояла подпись: «Васильев». Первым пейзаж увидел Мокеев. Он повернулся в сторону Старова, и они многозначительно переглянулись.

—  Ну, что,— спросил Белый,— выбрали что-нибудь?

—  Хотелось бы, что подешевле,— сказал Старов,— такого плана.

Он показал на пейзаж с церковью.

—  Ну, это не самая дешевая,— возразил Белый,— тысяча рублей.

—  Видите ли,— вступил в разговор Мокеев,— у наших друзей в области небольшая гостиница. Они попросили подобрать что-нибудь для интерьера в одном стиле. Кстати, кто автор?

—  Владимир Васильев.

—  А кто это? — поинтересовался Старов.

—  Один художник. Мой старый приятель. Несколько лет назад он погиб. Утонул.

—  Может быть, еще есть его работы?

—  Где-то были.

Белый стал рыться в стопке картин.

—  Скажите,— обратился он к Старову, не переставая перебирать холсты,— вы случайно не в галерее «Омега» работаете?

—  Нет,— улыбнулся Мокеев,— я занимаюсь гостиничным бизнесом.

—  Вы очень похожи на одного из продавцов.

Действительно, только сейчас Белый вспомнил, где раньше видел Мокеева. Из профессионального любопытства он иногда заглядывал в салоны и галереи. И вот теперь был уверен, что Мокеев работает или работал в «Омеге». Впрочем, его не волновало, почему Мокеев, решил не признаваться в этом. Белый наконец нашел среди прочих две картины Васильева и протянул их покупателям.

—  Вот,— сказал он.

Мокеев взял в руки одну из них, Старов — другую.

—  Да,— кивнул Мокеев,— пожалуй, возьмем.

—  Эта семьсот, эта шестьсот,— назвал цену Белый,— рублей.

—  Давайте оптом все три за две тысячи.

—  Добро,— согласился Белый.

Он упаковал картины и вручил их покупателям.

 

2

В тот же вечер Мокеев и Старов приехали на улицу Репина. Мокеев вынул из кармана записную книжку, чтобы уточнить адрес нужного им дома. Он кивнул в сторону серо-желтого здания. Напарники молча вошли во двор. Через несколько минут в подъезде на втором этаже они отыскали седьмую квартиру. Старов позвонил в дверь. Спустя полминуты в коридоре послышались шаги. Все это время, стоя на лестничной площадке, Старов оценивающе разглядывал дверной замок интересующей их квартиры.

Отворилась дверь на цепочке. В проеме стояла женщина средних лет в халате.

—  Вам кого? — настороженно спросила она, увидев двух незнакомых мужчин.

—  Здравствуйте,— сказал Мокеев, стараясь говорить как можно вежливее,— могли бы мы поговорить с Тамарой Васильевой?

—  Здравствуйте, это я. А по какому вы вопросу?

— Видите ли,— продолжил Мокеев,— мы из журнала «Новое слово в живописи». Пишем статью о вашем муже. Если позволите, хотели бы задать вам несколько вопросов и посмотреть его картины, если они сохранились.

Подобный визит был настолько неожиданным для хозяйки квартиры, что она не сразу нашла слова для ответа.

—  Подождите,— наконец сказала она и закрыла дверь.

Переодевшись для приема столь редких гостей, Васильева открыла дверь и провела их в дом. Первое, что бросилось в глаза визитерам,— бедность обстановки, граничащая с нищетой. Это сразу придало уверенности Мокееву и Старову, целью которых была покупка картин бывшего мужа Васильевой.

Васильева пригласила «интервьюеров» в гостиную. Все стены ее были увешаны большими и маленькими полотнами. Мокеев и Старов сразу поняли, что это картины Владимира Васильева. Пейзажи с церквями, монастыри... Все, что писал художник, было увидено и передано им в каком-то странном свете. Казалось, картины пронизывало удивительное сияние, цвет которого невозможно было уловить. Под каждым пейзажем стояла подпись: «Васильев».

Пока Тамара Васильева готовила на кухне кофе для гостей, «журналисты» внимательно изучали всю имеющуюся в комнате живопись. Они не забыли заглянуть на обратную сторону каждого полотна. Наконец хозяйка принесла кофе, подала его гостям. Мокеев вынул и включил карманный диктофон.

—  Тамара Петровна,— начал он,— мы начинаем цикл статей о трагических судьбах малоизвестных петербургских художников. Не могли бы вы рассказать о вашем муже?

Васильева задумалась. От вопроса гостя на нее нахлынула волна воспоминаний. Васильева не знала, с чего начать.

—  Мы учились с Володей на одном курсе в Кораблестроительном институте,— наконец сказала она.— Когда я его впервые увидела, меня словно ударило током. Как бы это объяснить... С вами никогда не случалось: вы видите человека и понимаете, что вас с ним связывают невидимые нити...

Васильева говорила взволнованно. Она была очень эмоциональна, начав говорить, теряла контроль и начинала «накачивать» сама себя.

—  Так произошло и у нас в Володей,— продолжала вдова художника. Мы встретились, поговорили и с тех пор были неразлучны.

—  Он с детства увлекался живописью? — спросил Старов.

—  Нет, он начал писать несколько лет назад. Один из друзей Володи уехал в Америку и оставил ему этюдник, краски и кисти. Они долго валялись в кладовке. Но как-то раз мы поехали в отпуск на юг, и Володя решил взять их с собой. Когда мы вернулись, он уже все вечера проводил у холста. Через пару лет Володя ушел с работы. Ему казалось, что он сможет зарабатывать на жизнь живописью, но ни одной картины продать так и не удалось.

—  На что же вы жили? — поинтересовался Старов.

— Одно время Володя устроился работать в охрану, потом совсем остался без работы. Я работала за двоих. Дочка росла. Денег вечно не хватало. И в какой-то момент я стала попрекать его этим. Он не выдержал и ушел. До сих пор не могу себе этого простить!

На глазах Васильевой навернулись слезы. Она постаралась скрыть это. Много раз за эти годы Тамара вспоминала мужа и всю историю их отношений. Но ей впервые приходилось рассказывать об этом едва знакомым людям.

—  Скажите, где жил Владимир, когда вы расстались? — спросил Мокеев.

—  Сначала Володя скитался по друзьям. Ночевал, где попало. В конце концов его приютил в своей мастерской его друг Игорь Шаповалов. Он тоже художник.

—  Можно попросить у вас его телефон? — оживился Старов.

—  Конечно...

Васильева взяла с телефонного столика старую толстую телефонную книгу. Полистав ее, она нашла нужный телефон, записала на листок бумаги и протянула Старову.

— У Шаповалова Володя прожил два года,— продолжила Васильева,— потом в один из вечеров он ушел из дома и не вернулся.

—  Когда это случилось? — спросил Мокеев.

—  Два года назад. Все говорят, что он умер, но я чувствую, что это не так.

Мокеев окинул взглядом картины на стенах.

—  Скажите, здесь все его работы? — спросил он.

—  Конечно,— вздохнула Васильева,— все картины Володины.

Мокеев и Старов вновь стали внимательно рассматривать картины. Васильева рассказывала о каждой из них, о том, где и когда она была написана. При этом вдова художника вспоминала много подробностей из жизни, не имевших отношения к картинам. Мокеев почувствовал, что если ее не остановить, монолог будет бесконечным.

— Тамара Петровна,— сказал он,— у нас небогатый журнал. Но если вы нуждаетесь в деньгах, мы могли бы купить у вас всю коллекцию.

Первый раз в жизни кто-то предложил Васильевой купить картины ее мужа. Случилось то, о чем покойный художник мечтал и во что верил,— он добился успеха, его работы стали пользоваться спросом! Предложение было настолько неожиданным, что Васильева замолчала, не зная, как ответить.

—  Нет, спасибо большое,— наконец сказала она.— Эти картины — единственное, что осталось у меня от Володи. Пока они у меня висят, я чувствую с ним связь. Я верю, что он тоже ее чувствует.

Подельники сразу поняли, что спорить или уговаривать Васильеву бесполезно.

—  Подумайте, Тамара Петровна,— сказал Мокеев,— мы позвоним вам через несколько дней.

—  Нет,— твердо ответила Васильева,— картины я продавать не буду.

Старов и Мокеев встали.

—  Спасибо вам, Тамара Петровна,— сказал Старов,— материал завтра будет готов. Когда мы сможем вам его показать? Может быть, днем?

—  Днем здесь никого не бывает,— ответила Васильева,— дочка учится, я работаю.

Она кивнула головой в сторону двери, ведущей в соседнюю комнату. Дверь была закрыта неплотно, в комнате горел свет. Там дочь Таня, девочка двенадцати лет, сидела за столом, делая уроки.

—  Приходите как сегодня, вечером,— сказала Васильева.

 

3

Мокеев и Старов вышли от Васильевой, довольные результатом визита. Они даже не ожидали увидеть так много нужных им картин. То, что вдова художника отказалась продавать их, не пугало партнеров. Старов не зря тщательно осмотрел замок в квартиру художника. Для него, профессионала, замок этот не представлял ничего сложного. Старов был вором-рецидивистом, на его счету числились и квартиры, и магазины. Последний раз он провел в местах не столь отдаленных четыре с половиной года. Впрочем, и Старов когда-то начинал, как художник. Он учился на художника-технолога в Театральной академии. Там-то и состоялось его знакомство с Мокеевым.

В отличие от Мокеева, Старов не долго пробыл студентом. Его отчислили после первого курса. Спустя много лет Старов вновь случайно встретился с Мокеевым. Они решили отметить встречу в пивной, и там за кружкой Мокеев рассказал Старову интересную историю. Когда Мокеев работал в галерее «Омега», ему в руки попался каталог современной живописи, выпущенный в Нью-Йорке. В нем он прочитал, что две картины неизвестного петербургского художника Васильева были проданы на аукционе на Манхаттане за пятьдесят тысяч долларов. Мокеев не был лично знаком с Васильевым, но из разговоров с другими художниками знал, что картины его в Петербурге можно было купить за бесценок.

Вскоре после разговора в пивной Старов сам связался с Мокеевым. Они вновь встретились, и на этот раз Старов предложил Мокееву заняться сбором картин Васильева, пока мало кто знал об их реальной стоимости. Так бывшие сокурсники превратились в подельников. Мокеев, пользуясь старыми связями, начал узнавать, у кого остались Васильевские картины. Вскоре ему стало известно о Викторе Белом и Тамаре Васильевой...

Итак, на следующий день, зная, что с утра квартира Васильевой пустует, Старов и Мокеев вновь появились на улице Репина. На сей раз в руках у них были картонные тубы для холстов.

Старов быстро справился с замком, и партнеры вошли в дом. Не теряя времени, они прошли в гостиную и начали снимать картины со стен. Мокеев молотком разбивал рамы, отделял их от полотен. Картины он протягивал Старову, который сворачивал их и упаковывал в тубы. Вскоре стены гостиной опустели. На полу лежали две последние картины, которые предстояло отделить от рам. Вдруг Старов замер. Он протянул руку и схватил Мокеева за рукав. Подельники услышали в наступившей тишине, что кто-то поворачивает ключ в замке входной двери. Холод пробежал по спине Мокеева. Старов, однако, был более хладнокровен. Оглядев комнату, он остановил взгляд на массивной металлической статуэтке, стоявшей на столике в углу. Это была фигура Будды. Мягко шагая, Старов, подошел к столику и взял статуэтку в правую руку.

 

4

В конце рабочего дня в убойный отдел Двенадцатого отделения милиции поступил вызов. Капитан Ларин и старший лейтенант Дукалис выехали на улицу Репина. Вскоре туда подъехал и эксперт-криминалист Александр Калинин, а также бригада «скорой помощи». Посреди комнаты на полу лежала мертвая женщина лет сорока. Рядом с трупом валялась окровавленная статуэтка Будды. Глаза женщины были широко открыты, на голове в области затылка была рана, от которой на полу образовалась лужа крови.

Дочь Тамары Васильевой Лена в три часа вернулась из школы и увидела свою мать мертвой. Она тут же позвонила в милицию. Сейчас, спустя пару часов, Лена сидела на кухне. Первое потрясение от увиденного прошло. Уже был составлен протокол, а труп Васильевой санитары увезли в морг.

Отношения Лены с матерью не были безоблачными. Постоянное отсутствие денег раздражало ее. Лене, быстро взрослеющему подростку, нужны были деньги. Вчера из-за двери она слышала разговор матери с двумя гостями. Ее взбесило то, что мать отказалась продавать картины. Когда Мокеев и Старов ушли, она попыталась переубедить мать, чтобы та продала картины. Лена говорила, что второго такого случая не представится. Спор перерос в ссору. Несмотря ни на что, Лене не удалось доказать матери свою правоту, и она ушла в свою комнату, хлопнув дверью.

Утром, не сказав ни слова, Лена направилась в школу, а когда вернулась, застала мать, лежащей на полу гостиной в луже крови. Девочка была потрясена. Больше всего ее угнетало то, что последний разговор с матерью закончился ссорой. Когда приехал Ларин, Лена рассказала ему о визитерах из какого-то журнала, приходивших накануне.

Капитан Ларин видел состояние Лены, поэтому, разговаривая с ней на кухне, старался быть как можно деликатнее.

— Леночка, вы бы не могли поподробнее вспомнить, что говорила мама о вчерашних журналистах? — спросил Ларин.

—  Она была взволнована. Впервые за столько лет кто-то решил написать о папе.

—  Мама не говорила, какой журнал они представляли?

—  Говорила, но я не помню. Она сказала, что ей предложили продать все папины картины, но она отказалась. Из-за этого мы даже поссорились. Лишние деньги нам бы сейчас не помешали!..

—  Мама всегда бывала днем дома?

—  Нет, обычно она днем работала. Почему сегодня мама оказалась дома, я не знаю.

Ларин задумался. Целью ограбления квартиры явно являлись картины Васильева. Наверняка убийство не входило в планы грабителей... Лишь на следующий день капитан узнает, что в день смерти Тамара Васильева на несколько часов раньше обычного ушла с работы.

—  Скажите,— продолжил Ларин, обращаясь к Лене,— вы никогда не задумывались, что случилось с вашим отцом два года назад? Почему он пропал?

—  Он утонул,— ответила Лена,— хотя мама была уверена, что папа жив. Они оба были слегка не в себе. Постоянно твердили о каких-то невидимых нитях и остальных связях. Два сумасшедших в доме — это слишком. Может быть, он потому и ушел от нас.

— А где жил ваш отец после того, как расстался с мамой? — спросил Ларин.

—  Он поселился в мастерской художника Игоря Шаповалова.

—  Вы знаете его адрес?

— У мамы в записной книжке должен быть телефон.

— Хорошо,— сказал Ларин,— покажите мне его. И заодно посмотрите, пожалуйста, еще раз, не пропало ли что-нибудь кроме папиных картин.

Лена встала и вместе с Лариным прошла в комнату. Повторный осмотр квартиры подтвердил, что кроме картин Васильева преступники не забрали ничего.

Ларин взял у Лены телефон художника Шаповалова и на следующий день позвонил ему. Капитан договорился о встрече прямо в мастерской.

— Я буду весь день работать,— сказал в трубку Шаповалов,— заходите, когда хотите.

Мастерская Шаповалова располагалась на последнем этаже громоздкого серого дома на одной из линий Васильевского острова. Ларин поднялся по сырой темной лестнице и нашел обшарпанную деревянную дверь. Не обнаружив звонка, Ларин постучал.

— Открыто! — услышал он скрипучий голос, уже знакомый ему по телефонному разговору.

Ларин потянул на себя дверь и вошел внутрь. Он не сразу увидел хозяина. Помещение мастерской было загромождено самыми разными вещами. В углу стояли стол, три стула и диван. Рядом — газовая плита, на которой кипел чайник. У стены — шкаф с посудой, книгами, папками и старыми газетами. Посреди комнаты стоял мольберт. Потолки были высокими, около трех с половиной метров. В другом углу был оборудован второй этаж, куда вела деревянная лестница. Что там находилось, Ларин не видел, так как антресоли были занавешены одеялом. В тот момент, когда капитан вошел в мастерскую, край одеяла распахнулся, и на деревянной лестнице появился человек лет шестидесяти. Седые волосы и борода его были неаккуратно коротко подстрижены. Движения были спокойными и усталыми. Одет художник был по-домашнему, плечи покрывал плед. На руках виднелись следы краски. Заметив Ларина, он стал спускаться к нему по деревянной лестнице.

—  Здравствуйте,— сказал Ларин,— вы Игорь Шаповалов?

—  Здорово,— выдохнул Шаповалов.

—  Меня зовут Андрей Ларин, я из Уголовного розыска, звонил вам сегодня утром,— представился капитан.

—  Проходите, гостем будете,— равнодушно сказал Шаповалов, направляясь к плите.— Чаю хотите?

—  Нет, спасибо,— отказался от угощения Ларин.

Он внимательно рассмотрел мастерскую, особенно картины, которыми были увешаны стены. Судя по подписям, стоявшим в углу каждой работы, автором их был Шаповалов. Это были абстрактные картины. Линии, кубы, шары, спирали причудливо перемешивались на полотнах, создавая с одной стороны чувство хаоса, но с другой — ощущение странной гармонии.

Шаповалов налил себе чай в жестяную кружку и, не обращая внимания на Ларина, подошел к мольберту. На мольберте стояла неоконченная картина, похожая на те, что висели на стенах. Отхлебывая чай, Шаповалов принялся за работу. Наблюдая за ним, Ларин рассказал Шаповалову о том, что вчера случилось в квартире Васильева. Ему интересна была реакция Шаповалова, но никакой реакции не последовало. Казалось, Шаповалов был погружен в свои мысли, и присутствие Ларина его ничуть не беспокоило. Однако это было не так. Когда Ларин закончил, художник еще пару минут стоял у мольберта, затем вытер кисть тряпкой, положил ее и закурил.

—  Ужасная история,— сказал он,— ума не приложу, как это могло случиться.

—  Лена, дочь Васильева, сказала мне, что последние два года жизни ее отец жил у вас в мастерской.

— Да, он жил здесь,— кивнул Шаповалов.— Спал на этом самом диване.

Ларин посмотрел на старый диван, местами проеденный молью.

—  Скажите,— сказал он,— у вас есть какие-нибудь предположения, куда он мог пропасть?

Шаповалов задумался.

—  Володя часто исчезал,— сказал он,— то на неделю, то на месяц. Когда исчез последний раз, я думал, что в конце концов появится. Но вот уже два года, как его нет.

—  А вы не думали, что с ним могло случиться?

—  Все, что угодно. Выпил и замерз где-нибудь. Говорили еще, что он утонул.

—  Кто говорил?

—  Честно говоря, не помню

Шаповалов затушил папиросу и вновь подошел к мольберту.

—  Никто не пытался его найти? — спросил Ларин.

—  Я — нет,— ответил Шаповалов.— И думаю, никто не пытался.

—  Скажите, не осталось у вас каких-нибудь работ Васильева?

—  Вы знаете, забавное совпадение,— усмехнулся Шаповалов.— Позавчера их у меня купили.

— А как вам представились покупатели?

—  Из галереи «Пальмира». Я, правда, про такую не слышал. Но они сказали, только что открылась.

—  Визиток своих, конечно, не оставили?

—  Нет, но обещали позвонить.

Ларин задумался.

— Вы бы не могли помочь нам составить их фоторобот? — обратился он к Шаповалову.

Тут пожилой художник рассмеялся. Пожалуй, это было первое открытое проявление его эмоций.

—  Фоторобот! — прокряхтел он сквозь смех.— Зачем? Я вам их нарисую.

Ларин с сомнением посмотрел на Шаповалова. Затем он перевел взгляд на картину на мольберте. Шаповалов понял сомнения Ларина. Все его картины в мастерской были абстрактными.

—  Не волнуйтесь,— сказал он Ларину,— я могу писать и в реалистической манере.

С этими словами он вновь отложил кисть, подошел к шкафу и вынул из него два чистых листа бумаги. Затем художник взял карандаш и начал рисовать портреты Мокеева и Старова. Ларин с интересом наблюдал за движением руки с карандашом. Минут через десять оба портрета были готовы. Как и обещал Шаповалов, они выглядели вполне реалистично. Художник протянул рисунки Ларину. Капитан внимательно рассмотрел их, затем аккуратно свернул в трубочку и упаковал в газету.

—  Скажите,— сказал Ларин,— у кого в городе еще могли остаться картины Васильева?

—  Я знаю, что он отдавал их на комиссию Вите Белому,— подумав, ответил Шаповалов,— он торгует на Невском у римско-католической.

—  Как его найти?

—  Спросите на месте, там его все знают.

—  А что-нибудь из вещей Васильева у вас осталось?

Шаповалов задумался. Затем повернулся и показал на большой деревянный крест, висящий на стене.

—  Только этот крест,— сказал художник.— За полгода до исчезновения Володя привез его из Печорского монастыря.

Ларин подошел к кресту и внимательно рассмотрел его. Это была вещь тонкой ручной работы, сделанная пятьдесят-сто лет назад.

—  Спасибо,— сказал Ларин.— Если еще что-нибудь вспомните, позвоните, пожалуйста.

Он протянул Шаповалову визитку.

—  Не за что,— Шаповалов взял визитку Ларина, бросил ее на стол и вновь направился к мольберту.

 

5

В тот же день капитан Ларин пришел на Невский проспект к римско-католической церкви. До этого он успел заехать в «контору», где отсканировал портреты, нарисованные Шаповаловым. У римско-католической, как всегда, толкались продавцы картин, покупатели и просто зеваки. Оперативник подошел к одному из торговцев, стоящему возле своего стенда.

—  Вы не подскажете, как мне найти Виктора Белого? — спросил у него Ларин.

Продавец оглянулся по сторонам.

—  Вон он,— сказал продавец, показывая рукой в сторону одного из стендов,— черная шапочка мелькает.

Поблагодарив продавца, Ларин подошел к Белому. Тот курил, переминаясь с ноги на ногу возле своего стенда.

— Здравствуйте,— сказал Ларин.— Вы — Виктор Белый?

—  Да. Чем обязан?

Ларин вынул из кармана удостоверение.

—  Капитан Ларин, Уголовный розыск,— представился он.

Порывшись в сумке, Белый достал лицензию и протянул ее Ларину.

— У меня на прошлой неделе уже проверяли документы,— отрапортовал он.

—  Нет,— сказал Ларин,— я не по этому вопросу.

— А по какому?

—  Игорь Шаповалов сказал нам, что вы брали на продажу картины Владимира Васильева.

—  Да. Он давал мне свои картины. Кстати, позавчера на них впервые нашлись покупатели.

Ларин развернул портреты Мокеева и Старова, нарисованные Шаповаловым, и протянул их Белому.

—  Случайно не эти двое? — спросил он.

Белый внимательно рассмотрел рисунки.

— Да, это они,— сказал продавец.— У меня было три картины Васильева. Они их купили, сказали, что для оформления интерьера гостиницы. А что случилось?

—  Вчера была убита Тамара Васильева, вдова художника, и похищены все Васильевские картины. Нам известно, что накануне кто-то пытался купить их. Может быть, эти двое. Вы ничего не можете о них рассказать?

Услышав это, Белый задумался.

—  Я их видел первый раз,— сказал он.

—  Может, в разговоре они упоминали общих знакомых?

—  Нет,— покачал головой Белый.

— Если вдруг вы увидите их или что-нибудь о них узнаете, позвоните, пожалуйста,— Ларин протянул Белому визитку.

— Хорошо,— кивнул головой Белый,— если что-нибудь узнаю, позвоню.

—  Спасибо, всего доброго,— Ларин пожал продавцу руку и зашагал по Невскому в сторону станции метро.

Белый смотрел ему вслед, пока капитан не скрылся в толпе. Он закурил и задумался. Белый вдруг понял, что мог запросить за картины Васильева гораздо большую цену. Но поезд ушел. Впрочем, ушел ли? Торговец картинами вспомнил, что он узнал в одном из вчерашних покупателей продавца из галереи «Омега» на Литейном. Но он ли это был? Если — да, то с этим человеком, пожалуй, стоит еще раз встретиться и поговорить.

Пока Виктор Белый размышлял, капитан Ларин направлялся в сторону отделения милиции. События последних двух дней были неожиданными для оперативника. Никогда прежде он не занимался расследованиями похищений картин. Ларин вообще плохо представлял себе мир, в котором жили художники и люди, окружающие их. Почему были похищены картины Васильева? Кому и зачем они понадобились, если до сих пор никто не давал за них и копейки?

Ларин проехал две остановки на метро и вышел на «Василеостровской». Дальнейший путь до отделения он проделал пешком. Мысли капитана вновь и вновь возвращались к нынешнему делу. Кто такой был Васильев? Ларин знал, что художников в Питере много, может быть, несколько тысяч. Какое место среди них занимал Васильев? Где можно получить объективную информацию о нем?.. Думая об этом, Ларин шел в сторону отделения. Постепенно мысли его стали течь более упорядоченно, и в голове начал складываться план действий.

Утро следующего дня Ларин, как обычно, начал с большой чашки черного кофе и бутерброда с сыром на кухне. Маша еще спала. Допив кофе, Ларин выкурил сигарету и вышел на улицу. Утро было холодным, ночью неожиданно случились заморозки.

Вместо привычного маршрута в сторону «конторы», Ларин направился в сторону центра. Он поехал в Публичную библиотеку. Последний раз Ларин был там много лет назад, когда учился в Академии. Он тогда собирал материалы для курсовой работы. Ларин уже не помнил, что за книги он заказывал, но он хорошо запомнил неповторимый запах читального зала. Запах книжных полок, стопок газет, деревянных столов и паркета. Войдя в зал, капитан огляделся и отметил, что в нем немногое изменилось.

Через полчаса Ларин уже сидел за одним из столов с включенной лампой. Рядом с ним лежала стопка ежемесячных «Альманахов современной живописи»...

Оставим на некоторое время оперативника в читальном зале, дав ему возможность основательно ознакомиться с миром искусства, куда неожиданно забросила его служба. Вернемся к Виктору Белому, который также начал сегодняшнее утро не как обычно.

Накануне Белый позвонил напарнику Анисимову и попросил подменить его с утра. Белый направился в галерею «Омега». Он пришел туда в одиннадцать часов, прямо к открытию. Галерея состояла из трех залов. В двух из них по стенам висели картины, в третьем находился прилавок, на котором были выставлены изделия из бересты, шкатулки и другие деревянные побрякушки. Зайдя внутрь, Белый не спеша прошелся по всем помещениям. За прилавком стоял молодой человек с рыжеватой бородой. Белый решил не терять времени даром и обратился прямо к нему. Он достал из сумки портрет Мокеева, полученный вчера от Ларина.

—  Здравствуйте,— обратился Белый к продавцу.

— Добрый день,— ответил тот.

—  Скажите, работает ли сейчас у вас этот человек? — Белый протянул продавцу портрет Мокеева.

Работник галереи внимательно рассмотрел рисунок Шаповалова.

—  Он уже месяц, как уволился.

—  Когда я прошлый раз заходил, мы разговорились,— сказал Белый.— Он просил зайти, когда у меня появится керамика. Вы не знаете его телефон?

—  Сейчас посмотрю,— продавец достал потрепанную записную книжку, стал отыскивать в ней нужную страницу.— Вот. Дима... Черт! Можете разобрать?

Он протянул книжку Белому, указывая пальцем на нужную ему строчку. Разобрать что-либо в этой записной книжке действительно было мудрено. Одна надпись налезала в ней на другую, что-то было зачеркнуто, что-то написано неразборчиво. Но самое неприятное было то, что часть записей на странице, которую рассматривал Белый, расплылась от воды.

—  Вы, наверное, недавно под дождь попали,— сказал Белый.

Нужный ему телефон разобрать было невозможно, половина цифр в нем превратилась в голубоватые пятна.

—  А адрес понятен,— пробурчал Белый.

— Запишите хотя бы адрес,— равнодушно сказал продавец.

—  Спасибо,— Белый записал адрес Мокеева на обратной стороне его портрета: Лиговский, сорок четыре, квартира пятнадцать.

Выйдя из галереи, Белый сел в свой белый «Москвич» и поехал на Лиговку. Он пока еще не представлял себе, что будет делать. Машинально доехав до Литовского, Белый поехал вдоль домов, читая их номера. Сорок четвертый дом находился недалеко от Московского вокзала. Это было мощное серое здание, имеющее глубокий двор. В народе его называли «Перцов дом» в память о прежнем владельце. «Москвич» Белого заехал во двор.

Белый заглушил мотор, вышел из машины. Он прошелся вдоль парадных, нашел ту, где находилась пятнадцатая квартира. Пока у него еще не было никакого плана. Он просто стоял и смотрел на черную свежевыкрашенную дверь парадной.

На Литовском, возле Московского вокзала, как всегда в это время, была длинная автомобильная пробка. Белый выехал из двора Перцова дома и влился в поток машин. Минут пятнадцать он стоял в пробке и наконец, миновав ее, оказался на площади и поехал домой.

Дома Белый, не мешкая, вошел в комнату и снял телефонную трубку. Он позвонил в справочное. Дозвониться удалось не сразу, но Белый терпеливо ждал, слушая автоответчик. Наконец на том конце провода ответили.

—  Восемьдесят вторая, справочное слушает,— услышал Белый.

—  Могу я узнать телефон по адресу? — спросил Белый.

—  Можете, но эта услуга платная.

—  Хорошо.

—  Переключаю на платную службу.

Девушка переключила связь на платную службу. Когда Белому вновь ответили, он попросил узнать телефон квартиры Мокеева. Через некоторое время ему назвали номер, который он тут же записал. Затем Белый выкурил сигарету, мысленно формулируя то, что он хотел сказать покупателю Васильевских картин. Выйдя на улицу, Белый дошел до ближайшего таксофона, вынул карточку, вставил ее в автомат и набрал номер. Ответом были длинные гудки. Белый долго держал в руке трубку, затем вздохнул и повесил трубку на рычаг.

 

6

В это время капитан Ларин, оставленный нами в читальном зале Публичной библиотеки, успел пролистать больше половины «Альманахов современной живописи». Ничего интересного для себя он там не нашел. Ему уже начало казаться, что он зря тратит время. Только подчиняясь чувству самодисциплины, Ларин решил все же дойти до конца. И терпение его было вознаграждено. В одном из журналов он увидел небольшую заметку «Успех русского художника на аукционе в Нью-Йорке». Ларин несколько раз подряд перечитал ее. Сделав это, капитан сложил альманахи в стопку и задумался.

Час спустя капитан появился в отделении милиции. Он зашел в кабинет, в котором сидел майор Соловец. Тот разбирал бумаги на столе. Перед ним стояла чашка чая.

—  Ну, как твое последнее убийство? — спросил Соловец, отхлебнув чай.

Ларин сел за стол рядом с Соловцом.

—  Был сейчас в Публичке,— сказал он,— посмотрел подшивки художественных журналов за последний год и наткнулся на любопытную статью. Месяц назад две картины Васильева были проданы на аукционе в Нью-Йорке за пятьдесят тысяч долларов.

Соловец выпятил нижнюю губу.

—  Интересно...— сказал он.

Отложив в сторону бумаги, майор встал и прошелся по кабинету.

—  Значит, эти двое решили по дешевке скупить Васильевские картины, пока никто не пронюхал об их реальной цене? — Соловец посмотрел на Ларина.

—  Выходит, что так.

—  Хорошо бы взглянуть на эти картины.

—  На картины взглянуть не удастся. Но я поговорил с Васильевской дочкой. У нее остались слайды. Через пятнадцать минут она подойдет в двадцатый кабинет, там есть слайдпроектор...

Четверть часа спустя в двадцатом кабинете собралась вся оперативная бригада. Там были старшие лейтенанты Вячеслав Волков, Анатолий Дукалис и майор Соловец. Ларин встретил дочь Васильева Лену у входа в отделение. Она принесла несколько небольших коробок со слайдами.

Дукалис зашторил окна, Волков потушил свет. На экране одна за другой стали возникать картины Васильева. Пейзажи, церкви, монастыри... Лена комментировала то, что появлялось на экране.

— Это одна из первых папиных работ... Это он написал за несколько лет до смерти... А это уже последние папины картины...

На последних работах Васильева были виды Печорского монастыря. Ларину показалось, что это самые пронзительные работы художника. Небо над монастырем было окрашено в удивительные цвета. Стены, казалось, парили в воздухе...

Пока оперативники рассматривали слайды с картинами Васильева, Виктор Белый снова пытался дозвониться до Мокеева. Он уже несколько раз в течении дня набирал его номер, но безрезультатно. В перерывах между попытками дозвониться,  Белый прогуливался по улицам. Днем значительно потеплело, мягкие хлопья снега опускались на тротуар. Завернув за угол, Белый увидел очередной уличный таксофон. Он был метрах в тридцати, рядом со входом в небольшое полуподвальное кафе. Белый решил сначала зайти туда и пропустить рюмку коньяка. Он спустился внутрь. В кафе было безлюдно. Сонная буфетчица налила Белому коньяк и положила на блюдце дольку лимона. Белый опрокинул рюмку и откусил мякоть лимона. Это взбодрило его. Он вышел на улицу, подошел к таксофону, вставил в него карточку и набрал номер Мокеева.

За несколько минут до этого Мокеев вместе со Старовым вошли в квартиру в Перцовом доме. Мокеев прошел в комнату, поставил на стол пару бутылок пива. Затем он направился на кухню искать открывашку. Найти там что-нибудь было непросто. Раковина была заставлена немытой посудой. Наконец открывашка нашлась. В этот момент в комнате зазвонил телефон. Мокеев быстро прошел в комнату, держа в руках открывашку. Он взял трубку.

—  Слушаю вас,— сказал Мокеев.

—  Могу я поговорить с Димой? — услышал он на том конце провода.

—  Да, это я.

—  У меня к вам деловое предложение.

—  Да, да.

—  Я знаю, что вы убили Тамару Васильеву.

Рука Мокеева с открывашкой, тянувшаяся к бутылке, повисла в воздухе. Он бросил открывашку на стол и взглянул на телефонный аппарат. Мокеев знал, что в его телефоне есть функция «Запись текущего разговора», хотя никогда раньше не пользовался ей.

—  Простите, не расслышал, — медленно сказал Мокеев.

Он внимательно рассмотрел аппарат, нашел нужную кнопку и нажал ее.

—  Что вы говорите? — спросил Мокеев.

Белого ничуть не смутила возникшая пауза. Он продолжал, как ни в чем не бывало.

—  Я говорю,— сказал Белый,— что знаю о том, что вы с напарником убили Тамару Васильеву. Но готов молчать. И молчание мое будет стоить двадцать тысяч долларов.

—  Неожиданное предложение,— холодно проговорил Мокеев,— надо подумать.

—  Подумайте до завтрашнего дня. Я позвоню в это же время.

Раздались короткие гудки. Мокеев положил трубку. Он опустился в кресло перед телефоном.

В комнату вошел Старов. До сих пор он находился в ванной, куда зашел сразу после улицы. Старов увидел в кресле озадаченного Мокеева и сразу понял, — что-то случилось.

—  В чем дело? — спросил Старов.

—  Послушай,— Мокеев нажал на кнопку телефонного аппарата. Из маленького динамика зазвучал голос Белого, Мокеев дважды прокрутил записанный разговор.

—  Кто же нас мог вычислить? — Старов опустился в кресло напротив, открыл бутылку пива.-Постой, я где-то слышал этот голос! Ну-ка, поставь еще раз.

Мокеев снова прокрутил запись.

—  Вспомнил! — сказал Старов.— Это торгаш с Невского.

Мокеев тоже открыл пиво и отхлебнул из бутылки.

—  Милейшей души человек,— усмехнулся он.

Повисла долгая пауза, во время которой каждый из подельников обдумывал случившееся, прокручивая в голове телефонный разговор и вспоминая продавца картинами на Невском проспекте.

 

7

 На следующий день Виктор Белый не вышел на работу. Его напарник Антон Анисимов заглянул на Невский после обеда, но Белого на рабочем месте не застал. Сначала он не придал этому

значения. Иногда, примерно раз в полгода, Белый загуливал и мог пить пару дней подряд. Анисимов знал об этом. Однако Белый не появился на Невском ни на следующий, ни через день. Анисимов звонил Белому, но дома его не застал. Он и Белый чередовались друг с другом еженедельно, но на этот раз Анисимов решил не дожидаться конца недели. Он собрался с завтрашнего дня сам выйти торговать. Весь товар хранился в квартире Белого, но у Анисимова был свой ключ. В десять утра он вошел в квартиру и прошел в комнату, чтобы забрать товар, который, как обычно, лежал в углу, упакованный в два больших баула. Анисимова не удивило отсутствие Белого, тот часто не ночевал дома. Он взял баулы и вынес их в коридор. Перед уходом Анисимов решил зайти в туалет.

То, что увидел Анисимов, зайдя в ванную комнату, заставило его отшатнуться. Холодная волна прокатилась по его телу. Виктор Белый лежал в ванной с глубокой раной на голове. На лбу его запеклась черная кровь. Одна нога была закинута на край ванны. На полу возле унитаза лежала окровавленная секира. Придя в себя, Анисимов кинулся к телефону и вызвал милицию...

Через полтора часа в квартире Белого уже работала следственная бригада. Милицейский фотограф делал снимки, врач осматривал убитого. Квартира Белого находилась на Васильевском острове, поэтому на вызов приехали оперативники из Двенадцатого отделения милиции — капитан Ларин и старшие лейтенанты Дукалис и Волков. Ларин сразу узнал в убитом человека, с которым он беседовал на Невском проспекте по поводу ограбления и убийства Тамары Васильевой. Пока он и Волков осматривали комнаты, Дукалис разговаривал с Анисимовым на кухне.

—  Расскажите,— сказал Дукалис,— как вы попали в квартиру?

— У меня есть ключ,— ответил Анисимов.— Витя три дня не выходил на работу и не отвечал на звонки. Мы торгуем на Невском, у нас тут половина товара.

— А деньги он здесь хранил?

— Деньги он хранил у матери на квартире.

—  Вы не обратили внимание, что-нибудь похищено?

Анисимов пожал плечами.

—  На первый взгляд, ничего,— сказал он,— но тут и не было ничего ценного...

Дукалис минут пятнадцать разговаривал с Анисимовым, но ничего интересного из этого разговора не вынес. Тело Белого было отправлено в морг, квартира опечатана.

Оперативники вышли на лестничную клетку.

— Слава, дай закурить,— обратился Ларин к Волкову.    -

Волков протянул коллеге сигарету. Офицеры спустились по лестнице. Вдруг Волков обратил внимание, что внизу, в почтовом ящике квартиры Белого, что-то лежит.

—  Погодите-ка...— сказал Волков.

Он попытался достать содержимое ящика.

— Давай я,— со знанием дела сказал Дукалис.

Достав перочинный нож, он за несколько секунд извлек из ящика небольшой листок.

—  Счет,— сказал Дукалис, разглядывая бумагу.

— Что за счет? — спросил Ларин.

—  Платная справка за двадцать третье число.

— Интересно,— задумался Ларин,— что он хотел узнать в день убийства? Вот что, Слава, ты этот счет обнаружил, тебе и идти на телефонную станцию.

Ларин взял листок у Дукалиса и протянул его Волкову...

Вечером старший лейтенант Волков заехал на телефонную станцию. Он выяснил, какая справка была выдана Белому двадцать третьего числа. В тот день Белый просил телефонистку узнать телефон Мокеева по имевшемуся у него адресу. Волков записал телефон и адрес Мокеева. Заодно он познакомился с симпатичной работницей станции Светой. Света с любопытством смотрела на молодого старшего лейтенанта. Кроме нужных ему оперативных данных, Волков унес с телефонной станции и номер домашнего телефона телефонистки.

 

8

Милицейский «рафик» въехал во двор Перцова дома. Соловец, Ларин, Волков и Дукалис быстро вышли из него и, разделившись, стали осматривать парадные.

—  Здесь! — крикнул Ларин.

Оперативники подошли к парадной, где находилась пятнадцатая квартира. Они поднялись по лестнице на третий этаж. В пятнадцатую квартиру вела тяжелая деревянная дверь, оставшаяся еще со старых времен. Милиционеры вынули пистолеты. Ларин позвонил.

За дверью послышалось какое-то шевеление. Кто-то, шаркая, прошел по коридору.

— Кто там? — оперативники услышали из-за двери старушечий голос.

—  Соседи снизу,— отозвался Ларин,— Вы нас затопили! Откройте, пожалуйста.

Дверь приоткрылась. В проеме показалась седая старушечья голова. Хозяйка не успела рассмотреть нежданных гостей, отстранив ее, оперативники быстро прошли внутрь квартиры. Они обошли комнаты, заглянули на кухню и в ванную. В квартире не было никого, кроме старухи-хозяйки. Она до смерти перепугалась и сидела на диване в комнате, схватившись за сердце.

—  Спокойно, мамаша, мы из милиции,— сказал Дукалис, показывая свое удостоверение.

—  Кто еще проживает в квартире? — спросил Ларин.

—  Никто не проживает,— ответила хозяйка.

Она начала приходить в себя. Оперативники еще раз тщательно осмотрели квартиру, однако никого в ней не обнаружили. Ларин сел на стул рядом с хозяйкой.

—  Кому сдавали квартиру? — спросил капитан.

—  Никому я ее не сдавала! — старуха осмелела, и тон ее стал заносчивым.

—  Мамаша, мы не из налоговой,— Дукалис попытался успокоить хозяйку.

—  Мне все равно, из налоговой вы или не из налоговой!

В разговор вступил Соловец.

—  Если вы не ответите на наши вопросы,— сказал он,— мы опросим соседей, вызовем участкового, и ваша лавка прикроется навсегда!

Соловец достал портреты Мокеева и Старова, положил их на стол перед старухой.

—  Эти снимали квартиру? — спросил он. Старуха посмотрела на портреты.

—  Да, эти,— сказала она.— Три дня назад они съехали.

—  Вы их документы видели? Кто они? Откуда?

—  Не знаю, ребята. Платили они аккуратно, вели себя спокойно.

— Когда вы с ними встречались в последний раз?

—  В пятницу я зашла получать плату за квартиру. Смотрю,— все вещи упакованы.

Оперативники вчетвером сели вокруг старухи, которая переводила взгляд с одного из них на другого.

— Много у них было вещей? — спросил Волков.

— Несколько больших сумок,— ответила старуха.

—  Они не говорили, куда собирались переезжать? — вступил в разговор Ларин.

Хозяйка квартиры задумалась.

—  Когда они со мной расплачивались,— сказала она,— раздался телефонный звонок, и один из них долго с кем-то разговаривал. Из разговора я поняла, что речь шла о каких-то въездных визах.

—  Вы не спросили их об этом?

—  Спросила. Они сказали, что собираются поехать отдохнуть на Кипр.

Хозяйка всегда сдавала свою квартиру разным постояльцам, но скрывала это от всех.

—  Сынки,— обратилась она к оперативникам,— только участковому ничего не говорите!

—  Хорошо, мамаша,— успокоил Дукалис ее на прощанье.

Оперативники покинули квартиру, в которой еще недавно находились преступники. Теперь они знали, что те закончили дела и собираются покинуть город. Если уже не покинули...

 

9

В вестибюле международного аэропорта было людно. Голос по трансляции на английском и русском языках объявлял о прибытиях и отправлениях самолетов. Среди суетливой и многоязычной публики аэропорта находились Мокеев и Старов. Они уже получили шенгенские визы и теперь решали, каким путем им выбраться из страны. Изучив расписание интересующих их рейсов, Мокеев и Старов решили взять паузу и зашли в бар. Заказав по кружке пива, подельники расположились за столиком. Мокеев взял за стойкой толстую бесплатную газету и стал перелистывать ее. Старов перечитывал сделанные в блокноте записи — номера и время рейсов.

—  Черт возьми! — вдруг воскликнул Мокеев.

—  В чем дело? — спросил Старов.

Мокеев кивнул на газету, которую держал в руках.

—  Десятого февраля,— прочитал он,— в галерее «Петрополь» откроется выставка «Малоизвестная живопись Петербурга». Будут представлены работы Вадима Кириллова, Оксаны Великановой, Петра Хмурова и Владимира Васильева.

Мокеев посмотрел на Старова.

— Да...— протянул тот.— Дела.

—  Что будем делать? — спросил Мокеев.

—  Надо подумать,— сказал Старов, закуривая...

В это самое время в Двенадцатом отделении милиции в кабинете подполковника Петренко началось совещание. Кроме Петренко, которого подчиненные за глаза называли Мухомором, присутствовали майор Соловец, капитан Ларин и старшие лейтенанты Дукалис и Волков. Когда все расселись за столом,

Мухомор взял многозначительную паузу и стал говорить.

—  Я ознакомился с квартальным отчетом,— начал он.— По сравнению с этим же периодом в прошлом году, количество происшествий увеличилось на пять с половиной процентов, а раскрываемость уменьшилась на два процента. Итого семь с половиной процентов. А в каждом проценте — не по одному делу!

Голос Мухомора звучал жестко. Из-под очков он сурово оглядел своих подчиненных.

—  Надо не только преступления раскрывать,— продолжил он, но и профилактикой заниматься.

—  Профилактикой чего? — негромко спросил Соловец.

—  Преступника надо воспитывать.

—  Может быть, перевоспитывать? — робко поинтересовался Ларин.

—  Это вас надо перевоспитывать,— устало сказал Мухомор.

Во время своего монолога он успел выпустить пар. В кабинете повисла пауза. Мухомор налил стакан воды из графина и медленно выпил его.

—  От такой жизни хоть в монастырь уходи,— вздохнул он.— Что у вас по последнему убийству?

—  После проведенных оперативных мероприятий,— начал докладывать Соловец,— мы пришли к выводу, что убийство Тамары Васильевой и Виктора Белого совершили одни и те же преступники.

—  Какие у них могли быть мотивы? — спросил Мухомор.

В разговор вступил Ларин.

— Я обнаружил статью в художественном журнале о том, что две картины Владимира Васильева были проданы в Нью-Йорке за пятьдесят тысяч долларов. Здесь картины Васильева не стоят ничего.

Ларин протянул Петренко портреты Мокеева и Старова.

—  Очевидно, эти двое,— продолжил он,— узнали об этом аукционе и решили по дешевке скупить все Васильевские работы. Что можно, они купили, но вдова художника отказалась продавать картины, и они решили их у нее украсть.

—  А почему они ее убили? — спросил Мухомор.

—  В тот день ее раньше отпустили с работы,— сказал Волков,— и она неожиданно вернулась домой.

— А второй труп?

—  Относительно убийства Белого у нас нет четкой версии,— продолжил Ларин.— Может быть, он вступил в какие-то взаимоотношения с преступниками, и они что-то не поделили.

—  Каковы ваши дальнейшие действия? Слово взял Соловец.

—  Хозяйка квартиры, которую снимали эти двое,— сказал майор,— слышала, как один из них в разговоре по телефону упоминал о въездных визах. Видимо, они собрали все имеющиеся в городе картины Васильева и собираются покинуть страну.

—  Как же их остановить? — как будто рассуждая, спросил Петренко.

—  Мы договорились с галереей «Петрополь» и дали объявление в газеты, что с десятого числа у них откроется выставка, на которой среди прочих будут выставлены работы Васильева. Будем дежурить на выставке. Если эти двое появятся, мы их возьмем.

— А что выставлять собираетесь?

— Пока выставлять нечего,— вздохнул Соловец,— но это все равно единственный шанс удержать преступников в городе.

Настроение подполковника Петренко менялось очень быстро. Вот и сейчас он как будто забыл о том, с чего начал совещание. Дело, с которым столкнулись он и его подчиненные, было крайне необычным и требовало особого подхода. В рассуждениях офицеров были и логика, и творческий подход. Мухомор снял очки и положил их перед собой на стол.

—  Ладно,— подытожил он.— Идите, работайте.

—  Хорошо, товарищ подполковник,— сказал Соловец, вставая.

Оперативники вышли из кабинета Мухомора. Каждый из них вынул пачку сигарет. Соловец, порывшись в карманах, обратился к Дукалису.

—  Толян, дай закурить,— сказал он.

Дукалис протянул ему пачку.

—  Обратили внимание,— сказал Волков выпуская дым,— Мухомор в конце каждого квартала в монастырь собирается? А когда отчет проходит, у него это желание пропадает.

—  Интересно,— усмехнулся Дукалис,— в какой монастырь Мухомор собрался?

—  Ты имеешь ввиду — в мужской или в женский? — спросил Соловец.

Миновав коридор, оперативники вошли в свой кабинет.

—  Ну что, по домам? — подытожил Дукалис.

—  Я еще задержусь,— сказал Ларин.

Когда все разошлись, он прошел в кабинет, где находился слайдпроектор. Ларин достал слайды с картинами Васильева, вставил их в аппарат. С обеда у него осталась заначенная бутылка пива. Открыв ее и потушив свет, капитан включил слайдпроектор. Потягивая пиво, он смотрел слайды.

Прошедший день был тяжелым. Первые же глотки пива подействовали на Ларина расслабляюще. Он не заметил, как стал засыпать. Картины Васильева расплылись перед его глазами. Откуда-то появилась дочь художника Лена со словами: «Это одна из первых папиных работ... А это уже последние папины картины...» Затем возникли виды Печорского монастыря. Возник Шаповалов, говорящий: «Этот крест он привез из монастыря», затем перед глазами проплыл крест, висящий на стене мастерской. Снова Лена и ее слова: «Мама всегда была уверена, что он жив». Последнее, что увидел Ларин во сне, был Мухомор, вздыхающий: «От такой жизни хоть в монастырь уходи». На этой фразе подполковника Ларин проснулся.

Слайдпроектор гонял пустые ячейки для слайдов. Протерев глаза, Ларин включил свет, остановил слайдпроектор и, сложив слайды, вышел из кабинета. По дороге домой у него созрел план, который он решил осуществить на следующий же день.

Утром капитан Ларин заглянул в кабинет майора Соловца.

—  Здорово, Андрюха, чаю хочешь? — приветствовал его Соловец.

—  Здорово, не откажусь.

Соловец налил Ларину чай, подвинул к нему тарелку с печеньем.

—  Слушай, Георгич,— сказал Ларин, отхлебнув из чашки,— а почему все говорят, что Васильев умер? Интересно, кто-нибудь всерьез искал его после того, как он пропал?

—  Что ты имеешь ввиду? —удивился Соловец.

Однако Ларин решил пока не открывать майору своих соображений.

—  Вот что, Георгич,— сказал он,— если я отлучусь на один день, без меня дела не встанут?

— А что ты задумал?

—  Есть у меня одна мысль. Потом расскажу.

—  Ну, смотри. Если что, перед Мухомором сам будешь оправдываться.

Соловец знал: если Ларин не хотел о чем-то преждевременно говорить, лучше на этом не настаивать.

 

10

Прямо из отделения милиции Ларин направился на вокзал. Он купил билет до станции Печоры Псковские. Поезд должен был отправиться через пятьдесят минут. В ожидании его Ларин прогулялся по улице, затем зашел в привокзальный буфет. Вокзал жил деловой суетливой жизнью, и только в буфете эта жизнь как-то замедлялась, сбавляла обороты. Не спеша, Ларин выпил бокал пива. Затем он вышел на платформу, выкурил сигарету.

Наконец подали поезд. Заняв место у окна, Ларин открыл купленную у метро газету. Вскоре состав тронулся и минут через двадцать уже катил по заснеженным загородным просторам. За окном лежал бесконечный зимний пейзаж. Ларин отложил газету и смотрел вдаль. Потянулись минуты и часы ожидания. Иногда Ларин выходил в тамбур покурить...

Доехав до станции Печоры, капитан вышел на платформу и направился на автобусный вокзал. Через час он был возле монастыря. А еще спустя двадцать минут Ларин беседовал с настоятелем отцом Феофаном. Они разговаривали в просторном кабинете монаха. Отец Феофан в клобуке и подряснике сидел напротив Ларина, перебирая четки.

Ларин достал из сумки фотографию Владимира Васильева и протянул ее настоятелю.

—  Отец Феофан,— сказал он,— мы разыскиваем этого человека. В миру его звали Владимир Васильев.

— Он совершил что-то противозаконное? — спросил настоятель.

—  Нет,— ответил Ларин.— Несколько лет назад он пропал без вести.

Отец Феофан задумался.

—  А зачем вам нужен этот человек? — спросил он.— Ведь прошло столько времени...

—  Из-за его картин были совершены два убийства. Одно из них — его бывшей жены. Он мог бы помочь нам в их расследовании.

— Этот человек принял постриг под именем отца Никодима,— сказал, вздыхая, настоятель,— живет у нас уже два года. Живописует иконы. Пойдемте, я вас к нему провожу.

Отец Феофан провел Ларина в монастырскую мастерскую. Они вошли в просторное светлое помещение. Там были запахи красок и дерева. По стенам висели иконы. Возле окна за мольбертом сидел человек в рясе. Перед ним стояла начатая икона. Он работал. Когда Феофан и Ларин вошли, художник встал и едва заметно поклонился в сторону вошедших.

—  Вот, Никодим,— сказал настоятель,— из Петербурга следователь приехал. Хочет с тобой поговорить.

— Зачем же я ему понадобился? — негромко спросил инок.

—  Он сам все расскажет.

Отец Феофан вышел из мастерской и закрыл за собой дверь.

Художник вновь сел за мольберт и как ни в чем не бывало продолжил работу. Ларин пбдошел к нему.

—  Меня зовут Ларин Андрей Васильевич, — сказал он,— я занимаюсь расследованием убийства вашей бывшей жены.

Кисть в руке художника замерла. Он отложил ее в сторону и посмотрел на капитана.

—  Когда это случилось? — спросил монах.

—  Неделю назад. Она неожиданно вернулась домой, когда вашу квартиру грабили. Из квартиры были похищены только ваши картины.

Художник перекрестился.

—  Господи! — воскликнул он.— Кому же они понадобились?

—  Видите ли, Владимир...

—  Я уже давно не Владимир,— прервал Ларина монах,— я Никодим.

—  Хорошо, Никодим. Месяц назад на аукционе в Нью-Йорке две ваши картины были проданы за пятьдесят тысяч долларов. Видимо, кто-то решил собрать остальные. Из-за них уже совершено два убийства. Кроме вашей бывшей жены, убит продавец картин Виктор Белый...

Пока Ларин говорил, Никодим внимательно и как будто оценивающе рассматривал его.

—  Плохо, когда у людей нет Бога в сердце,— задумчиво произнес он.— Зло начинает править миром.

—  Мы делаем все, что можем. Ищем преступников.

—  Искать нужно не преступников,— сказал Никодим, вновь беря в руку кисть,— искать нужно Бога. Я давно это понял, и вы когда-нибудь поймете. Я по вашим глазам, Андрей Васильевич, вижу — для Бога вы человек не потерянный. Но вам нужен хороший наставник. Я могу поговорить с отцом Феофаном. В нашей обители найдется для вас место.

Тон речи Никодима постепенно становился менторским и убаюкивающим. Ларин был удивлен таким поворотом разговора.

—  Что вы говорите! — воскликнул капитан.

Никодим по-своему воспринял реплику Ларина.

— Да,— сказал он негромко,— но перед тем, как принять постриг, нужно пройти испытательный срок. Не каждый может с этим справиться. Но вы сможете.

Монах оторвался от работы и, не мигая, посмотрел в глаза Ларину.

—  Я подумаю над этим,— сказал Ларин.— Но сначала мне нужно найти преступников.

—  Чем же я могу вам помочь?

— Нам для операции нужно несколько ваших работ.

—  Извините, Андрей Васильевич, я не могу выносить иконы за пределы обители.

Ларин задумался. Он оглянулся по сторонам, внимательно осматривая стены мастерской. Кроме икон на них не было ничего.

—  А нет ли у вас случайно работ на мирские темы? — спросил Ларин.

—  Знаете, есть. Я еще не до конца победил в себе мирское. Иногда рука сама тянется к холсту.

Никодим встал, подошел к углу комнаты и откуда-то вынул небольшой пыльный рулон. Он развернул его и показал Ларину несколько полотен со своими работами.

—  Могу я их взять ненадолго? — спросил Ларин.

—  Ради Бога.

Никодим свернул картины в рулон и протянул их капитану. Затем он вновь сел за мольберт и взял в руку кисть.

—  Спасибо,— сказал Ларин.— Не буду вас больше отрывать от работы.

Никодим, казалось, вновь был полностью поглощен иконой, которую писал.

— Не за что,— ответил он Ларину, не отрываясь от мольберта.— И подумайте над тем, что я вам сказал...

Ларин вышел из мастерской монастырского художника и монаха отца Никодима, неся под мышкой рулон картин «покойного» питерского художника Владимира Васильева. Из монастыря он не спеша пошагал к автобусной остановке.

 

11

Десятого февраля в галерее «Петрополь» открылась выставка «Малоизвестная живопись Петербурга». Перед входом в галерею стоял раздвижной стенд, на котором были перечислены имена художников, представленных на выставке. Среди прочих был упомянут и Владимир Васильев. В зале, вставленные в рамы, висели картины Васильева, которые Ларин вывез из монастыря.

Сам Ларин сидел за столиком администратора. В галерее также находились Дукалис и Волков. Под видом посетителей они бродили от картины к картине.

В день открытия было много народу. Пришли художники, журналисты. Приехали представители телевидения. Оперативники тщательно вглядывались в лица посетителей, но никого, похожего на Мокеева и Старова, не увидели. То же самое повторилось и на завтра. А на третий день публики в галерее почти не было. Волков уныло сидел на старинном диване в одном из залов, листая каталог выставки. Дукалис курил в служебном помещении. Ларин читал газету, сидя за столиком администратора.

Вдруг в зал вошли сразу трое посетителей. Это были две женщины, шедшие под руку друг с другом, и вслед за ними один мужчина. Женщины стали рассматривать статуэтки в центре зала, а мужчина пошел вдоль стен, вглядываясь в картины. Ларин оторвался от книги, посмотрел на мужчину и сразу узнал в нем Старова. Тот нервно перебирал пальцами рук, идя от одной картины к другой.

В этот момент в зал из служебного помещения вошел Дукалис. Он встретился взглядом с Лариным и сразу все понял. Чтобы как-то занять себя, Дукалис подошел к статуэткам, рядом с которыми стояли женщины, и тоже стал их внимательно рас сматривать. Вдруг одна из женщин оторвалась от скульптур, взглянула на Дукалиса и вскрикнула от удивления.

—  Толя, привет! — женщина радостно посмотрела на старшего лейтенанта.

—  Привет... Танюша,— Дукалис с трудом, но все-таки вспомнил имя своей давней знакомой, с которой не виделся уже много лет.

—  Наташа, познакомься,— обратилась Танюша к подруге,— это мой старый друг.

—  Анатолий,— робко представился Дукалис.

— Наташа,— сказала Наташа.

— Ты что здесь делаешь? — продолжала трещать Танюша.— Ты же говорил, что терпеть не можешь живопись.

— Разве я мог такое говорить? — «удивился» Дукалис— Я люблю живопись. Я и сам художник.

—  Ты художник? — не унималась Танюша.— А как же Юридический?

—  Это уже давно в прошлом, — махнул рукой Дукалис...

Пока Дукалис разговаривал со своей знакомой, Старов успел пройти оба зала и увидеть в них то, что его интересовало. Он подошел к столику, за которым сидел Ларин.

— Добрый день,— обратился Старов к капитану.

—  Здравствуйте,— ответил Ларин.

—  Скажите, я могу купить несколько работ?

—  Можете. Но вам придется немного подождать. Распродажа начнется после закрытия выставки?

—  Когда это будет?

—  Через три дня.

—  Спасибо.

—  Не за что. Заходите.

Старов кивнул Ларину, прощаясь, и направился к выходу.

Дукалис, продолжал отбиваться от неожиданно свалившейся на его голову старинной подруги. Узнав, что он художник, Танюша стала расспрашивать Дукалиса о его художественных пристрастиях.

—  Честно говоря,— сказал старший лейтенант,— мне не очень нравится эта эстетика.

Он показал рукой на абстрактные картины, висящие на соседней стене.

—  Мне ближе реализм,— продолжил Дукалис— Скажем, Рерих...

Одним глазом оперативник наблюдал за Старовым. Он увидел, как тот направился к выходу из зала.

—  А что из Рериха тебе больше нравится? — не унималась Танюша.

—  Из Рериха... Эта его работа... С Гималаями...

Когда Старов вышел из зала, Дукалис поспешил закончить столь неожиданно возникший разговор.

— Извини, Танюша, потом поговорим,— сказал он.

Вместе с Лариным Дукалис быстро направился к выходу. К ним присоединился и Волков, который тоже заметил Старова и наблюдал за ним через дверь из соседнего зала.

Преступник вышел на улицу, сел в машину, тронулся. Оперативники на своих «Жигулях» последовали за ним. Старов приехал на Петроградскую сторону. Он вышел из машины, направился в сторону дома в глубине двора. Волков пошел за ним, Ларин с Дукалисом остались в машине.

Старов вошел в квартиру, прошел в комнату, увидел Мокеева, который стоял у окна, напряженно глядя во двор.

—  Все в порядке! — с порога сказал Старов.— Там пять картин. Через три дня можно купить.

—  Идиот! — Мокеев резко повернулся к Старову.— Ты ментов за собой притащил!

— Каких ментов?

—  Смотри!

Мокеев показал рукой в окно. Подойдя к нему и выглянув во двор, Старов увидел «Жигули», рядом с которыми стояли Ларин и Дукалис.

—  Надо мотать,— сухо сказал Старов.

В этот момент внизу во дворе появился Волков. Он подошел к коллегам.

— Они в пятой квартире,— сказал Волков.

—  Надо брать, — отреагировал Ларин.— Слава, посмотри, в таких домах обычно бывает черный ход.

Волков отправился к черному ходу, Ларин и Дукалис — к подъезду. Пятая квартира находилась на третьем этаже. Оперативники держали пистолеты в руках. Ларин позвонил в дверь, но никто не ответил.

—  Толя, давай,— сказал Ларин.

Дукалис сделал несколько шагов назад, налетел на дверь и вышиб ее плечом. Милиционеры вбежали в квартиру. Они заглянули в комнаты, в ванную и туалет, но никого не увидели. Длинный коридор упирался в кухню. С пистолетами наперевес Ларин и Дукалис влетели на кухню и увидели открытую дверь, ведущую в черный ход. Откуда-то снизу донесся голос Волкова: «Стой! Стрелять буду!» Раздались выстрелы. Оперативники выбежали на лестницу черного хода и стали спускаться вниз. На площадке ниже Волков пристегивал наручниками раненого Старова. Рядом валялись сумки с картинами.

—  Второй побежал наверх! — крикнул Волков.

Ларин и Дукалис рванули наверх и вскоре оказались у входа на чердак. Дверь была открыта. Оперативники вбежали в чердачное помещение. С другого конца чердака раздался выстрел. Пуля ударилась о штукатурку в полуметре от Дукалиса. Ларин и Дукалис выстрелили в ответ.

Мокеев выскочил на покатую крышу и побежал, стараясь сохранять равновесие. Солнце освещало зимний городской пейзаж. Крыши и купола были разделены узкими трещинами улиц. Вслед за Мокеевым на крыше появились Ларин и Дукалис. Они увидели, как преступник добежал до края крыши и стал спускаться по внешней лестнице. Дом был прямоугольной формы, поэтому оперативники могли хорошо рассмотреть Мокеева. Ларин прицелился и выстрелил. Мокеев, вздрогнув, оторвался от лестницы. Он пролетел несколько этажей и упал на асфальт.

Оперативники спустились по лестнице во двор и подошли к лежащему Мокееву. Кровь окрасила обледеневший асфальт. Дукалис склонился над преступником.

— Готов,— сказал он Ларину.

 

12

Через несколько дней Ларин вновь отправился в Печорский монастырь. Он вез с собой рулон с картинами Васильева. Вновь настоятель отец Феофан провел его в мастерскую, где инок Никодим живописал иконы, и оставил их вдвоем.

— Добрый день,— сказал Ларин.

Никодим посмотрел на капитана, и на губах монаха появилась едва заметная улыбка.

—  Здравствуйте, Андрей Васильевич,— негромко проговорил он.— Я знал, что вы придете. Я, когда первый раз вас увидел, сразу подумал, что вы тот человек, который еще может спастись. И, смотрите, стоило мне с вами поговорить, как вы решили прийти в нашу обитель.

—  Простите, отец Никодим,— возразил Ларин,— но я по другому вопросу.

—  По какому же?

—  Возвращаю вам ваши картины.

—  Картины? — Никодим разочарованно вздохнул.— Могли бы оставить их себе.

—  Не могу. Они теперь слишком дорого стоят.

Ларин протянул Никодиму рулон с его работами. Художник равнодушно бросил его рядом с собой.

—  Пустое,— сказал он.— Но вы, Андрей Васильевич, все-таки подумайте.

— Видите ли, Никодим,— сказал Ларин,— каждый из нас несет ответственность за кого-то. Я офицер, давал присягу, несу ответственность за порядок в обществе и за многих людей.

— Главное — нести ответственность перед Богом,— возразил Никодим. Он вновь принялся за работу...

Простившись с художником, Ларин вышел из монастыря и, закурив, не спеша двинулся в сторону автобусной остановки.