После «Круга»

Программа семинара

«Проблемы современной прозы»

(Ул. Петра Лаврова, 5)

8 января, 14.00

В. Кривулин – «О проблемах современной прозы».

9 января, 19.30

К. Бутырин – «О состоянии прозы Клуба-81».

10 января, 19.30

Б. Улановская, В. Кривулин – Сообщение на материале прозы Петра Кожевникова. Чтение автора.

11 января, 19.30

Чтение В. И. Аксенова.

12 января, 19.30

В. Кушев, Б. Останин – О романе А. Драгомощенко «Расположение в домах и деревьях».

13 января, 19.30

Доклад Ю. Андреева. Общая дискуссия. Закрытие семинара.

Страна читает «Круг»

Ажиотаж вокруг сборника подогревался расходившимися слухами о том, что он антисоветский – не сегодня-завтра изымут из продажи. С «Кругом» на черном рынке стояли книжные жучки; с просьбой купить звонили из Москвы. Не прошло и месяца, как найти книгу в Петербурге можно было лишь в случайном магазине. Пошли отклики, для скромного издания – в количестве аномальном. Их было бы больше, если бы ответственные редакторы газет и журналов не могли не чувствовать двусмысленную ситуацию: с одной стороны, издание, очевидно, санкционированное, с другой, – «не наша эта литература», «мы бы ее не издали».

Отклики можно разделить на поносные, с осторожным одобрением, дискуссионные и нейтрально-информационные. Приходили письма.

Первый отклик на «Круг»: «Литературная газета» 1 января № 1, диалог Аллы Латыниной и Сергея Чупринина.

Выписки из этой публикации И. Адамацкого:

С. Ч.: Ума не приложу, каким стандартом, к примеру, критика будет измерять сборник молодых ленинградских писателей «Круг» 70 .

А. Л.: Я как раз читаю его сейчас. И определенно мне в нем нравится пока только одно, что авторов не стригли под одну гребенку.

С. Ч.: Тут не годятся уже критерии, которые применялись для анализа «прозы сорокалетних».

Из почты клуба:

8 февраля 1986 г. Москва

Давид Шраер (Петров)

Глубокоуважаемый Ю. А. Андреев! Простите, что не сразу догадался глянуть в «Справочник СП». Мне только что привезли из Ленинграда альманах «Круг».

Я поздравляю Вас, редакторов и всех участников Клуба-81 с прекрасным сборником, утверждающим право авторов войти в большую литературу. Начиная с рассказа Адамацкого, прозы Аксенова, Бартова, со стихов Бешенковской – все, что Вы отобрали (представляю, сколько осталось вне альманаха!), и до самого конца – стихов Ширали, Щекотовой, фотографий Смелова – не оставляло меня ощущение нашей литературной молодости. Как будто сейчас не 1986, а 1956 год. И читают стихи (такие же истинные, как «глядеть в костер… из тлеющих углей выкатывать свой взгляд») мои дорогие друзья Рейн, Бобышев, Найман, Авербах… а потом Бродский. Я многое бы отдал, чтобы вернуть то время. А вдруг – тридцати лет и не было? Мы объединились тогда в ДК промкооперации (Ленсовета). Соснора ушел в армию и вернулся. Потом все закончилось. Пусть же у Клуба-81 все продолжается! Счастья Вам и Вашему «Кругу».

Уважаемые товарищи! Посылаю вам свои стихи. Они нигде не печатались. Несколько журналов отвергли их из-за неубывного минора . Надеюсь на ваше понимание. Причина надежды – ваш сборник «Круг», где проблемы, серьезные и актуальные, решаются остро и нетривиально, без тени бездумного розового оптимизма. Прочитав этот сборник, я с радостью почувствовал, насколько близко и дорого мне то, о чем вы пишете…

Сергей Градусов

Автор статьи «Право на дебют» В. Сафранский, опубликованной в газете «Молодой ленинец» Калужского обкома ВЛКСМ (10.09.1986), или побывал в клубе, или слышал о нем. Читаем: «Маленький подвальчик старого петербургского дома стал своего рода испытательным стендом для идей, взглядов, рукописей. Первая книга… „Клуба-81“ стала бестселлером, невзирая на достаточно большой для дебюта тираж». Журналист знает о ситуации, сложившейся в литературе: «оригинальные, талантливые рукописи залеживаются, в то время как лишенные ярких достоинств, так называемые проходные, пополняют залежи на книжных прилавках». Издание «Круга» он считает образцом решения проблемы.

С. Белов, «Добрый пример»: «У нас нет возможности отметить всех авторов „Круга“ (их 34). Скажу лишь, что издательство „Советский писатель“ сделало замечательное дело, выпустив сборник „Круг“, а ленинградская писательская организация показала прекрасный пример работы с творческой молодежью. Некоторые из авторов сборника стали самобытными мастерами художественного слова, другие продолжают расширять круг своего мастерства» («Книжное обозрение», 16 мая 1986 г.).

Похвала сборнику с благодарностью издательству «Советский писатель», которое до последнего момента пыталось пустить «Круг» под нож, подчеркивала, что гражданская война литератур – официальной казенной с неофициальной, рожденной независимой частью общества, приобрела явочный характер. Сборник стал спорным мячом, вброшенным в борьбу, когда еще не прозвучало слово «перестройка», но когда сквозь тошнотворный оптимизм и лакокрасочную продукцию официальной литературы проступили зловещие симптомы глубочайшего системного кризиса. Верхи поняли, что не способны что-либо сделать, если реальное положение в стране не будет осмыслено со всею трезвостью. На литературу была возложена большая надежда. Уже на июньском пленуме ЦК КПСС прозвучали призывы: «Называть вещи своими именами, судить обо всем начистоту», «давать ответы на волнующие проблемы бытия», «побольше анализа, побольше действия… поменьше общих рассуждений» – цитирую по статье Ш. Умерова «Что можешь сказать нового?» («Литературная газета», 17 сентября 1986 г.).

В московскую книготорговлю сборник, не без стараний своих врагов, попал лишь в начале лета, но «Круг» заметили, его передавали из рук в руки. Умеров в своем обзоре «Критика критики», для которого отбирал наиболее знаменательные дискуссии, не мог не затронуть споров вокруг «Круга». В статье читаем: «Никак не могу согласиться с В. Васильевым, когда он в финале своей статьи „Среди миражей и призраков“ („Наш современник“) о ленинградском литературно-художественном сборнике „Круг“ навешивает ядовито-колкие ярлыки на всех его молодых участников, но само существование его критики заслуживает поддержки и серьезного внимания… Добавлю, что „Круг“ обсуждается в июльско-августовском номере „Литературной учебы“, и критическое выступление А. Казинцева, поддержанное редакцией этого журнала, представляется наиболее аргументированным» (В. Васильев и А. Казинцев занимали в журнале «Наш современник» ответственные посты).

Чтение статьи В. Васильева «Среди миражей и призраков» было действительно небесполезным. Вспоминались слова А. Пушкина «Состояние критики само по себе показывает степень образованности всей литературы вообще». Стало очевидным, что у оппонентов «Круга» не было даже элементарного литературоведческого инструментария для понимания новой литературы. Представлялось: на страже «национальных святынь» и «общенародного языка» стоит строй сытых, мужественных, закаленных в борьбе с партизанами культурного движения вояк, ждут врагов-меченосцев, как в известном кинофильме, но вдруг выкатывают не пойми кто – кочегары, сторожа, лифтеры и прочие представители низкооплачиваемого труда, одетые кто во что, каждый бубнит о своем, а главное, не понимают, где они находятся, не замечают славных партийных хоругвей, а своих не разворачивают.

Эта толпа, «умалчивая о своих правах и никак не обосновывая своих претензий… решительно отрицает». Однако, как выясняется, отрицает как-то странно – никого не обличая и ни к кому не присоединяясь. Васильев вопрошает: где «традиционный сюжет», где в прозе сборника «традиционные характеры»? Это вопль человека, который остервенело листает книжку и, как ни напрягается, не может обнаружить то, что является для него литературным объектом. Ни героев, ни злодеев, ни сюжета, ни характеров, ни «своих», ни «чужих»… Ба! – да это же издевка над читателями!

Название «Среди миражей и призраков» – замечательно по точности. Разве мы, культурное движение (и не только литераторы, но и художники, музыканты, философы), не расстались со всем советским, партийным, с «социалистическим реализмом»? Стоит ли удивляться, что т. Васильев нас не видит, не понимает хотя бы потому, что мы никого не «обличаем» и никого не возвеличиваем, никому не служим. Для него, советского, партийного, соцреалистического, – мы странное чужеродное политическое тело.

Сотрудник журнала «Наш современник» смертный грех «Круга» усмотрел в том, что «каждый участник сборника стремится быть оригинальным, остро чувствует свою особенность, открыто (то есть не пряча свое «я». – Б. И.) настаивает на своей уникальности».

Однако формирование личности – самосознание, процесс осмысления окружающего мира на собственном опыте, то есть субъективная позиция писателя, столь ненавистная казенным патриотам, – главный нерв новой литературы. Личный опыт говорит сам за себя. Васильева приводило в недоумение, как можно «описывать предметами» (поправим, «предметно»), то есть без шуршания идеологических знамен и страха написать не то. К авторам «Круга» он многократно примеряет этикетку «салонная литература».

В партийной литературе выражение «салонная литература» было политическим жупелом, а реально?.. «Салон», домашний «кружок» – свободная форма профессионального общения. Салону принадлежали знаменитые энциклопедисты, расцвет русской литературы и общественности связан с расцветом салона «Зеленая лампа», семейных домов Аксаковых, Майковых и множества других. Константин Кузьминский в Ленинграде 1960–1970-х годов, бесспорно, был великим организатором салонного общения, местом встреч замечательных людей служила квартира математика Сергея Маслова. Люди собирались и в других местах. Клуб был построен из кирпичиков бывших салонов-кружков, по свободе общения близкими были и ЛИТО, которыми руководили Татьяна Гнедич, Давид Дар, Глеб Семенов.

Васильев пытается убедить читателей, что ему удалось выявить скрытый замысел «Круга» – его авторы «дурачат и разыгрывают» читателей, которые это не осознают и принимают происходящее всерьез. Авторы исповедуют литературный «манифест, заявленный повестью „Замерзшие корабли“ Наля Подольского».

На поверку вышло, что казенные критики просто не в состоянии понять и дать оценку трем десяткам произведений ярких авторских индивидуальностей. Васильев, как и Хренков, все свалил в кучу, наговорил массу нелепостей и сделал множество фактических ошибок. П. Кожевников направил в журнал письмо, в котором выразил недоумение, как мог его герой – студент-дипломант – превратиться в статье в «дипломата», как двадцатипятилетний парень смешался в голове критика с пятилетним мальчиком, как метафора: «шкаф, унылый, как похоть зимой», могла перекочевать в его рассказ «Аттестат» из стихотворения В. Кучерявкина, – указал на ряд других несуразностей. Читая статью, поражаешься, каких жалких, неправдоподобно ограниченных критиков, издателей, читателей вырастил соцреализм. Это убожество выращивалось десятилетиями под присмотром таких идеологов, как редактор петербургского журнала Хренков, обкомовский инструктор Попов, издатели Трофимов и Назаров, а дружелюбно настроенная к нам Баринова поучала идти на завод, на строительство дамбы и делать из молодых рабочих по найму идеологических выхолощенных святош.

«Круг» своим стандартным советским видом и нестандартностью своего содержания вызывал бурю эмоций; эмоции выводили партийных критиков из строя – они переходили на язык репрессий, авторов оглупляли, оскорбляли, редактора и издателей компрометировали, для этой цели все средства были хороши.

Позиция другого сотрудника журнала «Наш современник» – А. Казинцева в дискуссии с В. Мальгиным была иной. Если Мальгин в начале дискуссии предложил, «оценивая „Круг“… воспринимать его в контексте всей нашей литературы – и для того, чтобы полнее представлять себе его неординарность… представить на его примере те литературные тенденции, которые долго оставались скрытыми», то Казинцев старался показать, что все, что представляется в сборнике новым, на самом деле новым не является: «При внешней современности манеры воспроизводят основополагающую установку романтизма, – художнику они противопоставляют филистеров». Мальгин парировал: «В истории нашей литературы не раз пробуждался интерес к той или иной традиции: то к античности, то европейскому классицизму, то вдруг оживал романтизм, а то и натурализм чистой воды».

Казинцев считает, что герои «Круга» «вполне благополучны, довольны собой и не очень рефлектируют…» Они сами себя исключили из «серых будней». Мальгин, не оспаривая, объясняет их жизненную позицию не желанием описать предметный мир, а стремлением проникнуть в тайны человеческого духа.

Казинцев примерами показывает, что «принципиальная замкнутость» поэтов сборника «порождает эгоцентризм и инфантилизм», Мальгин другими примерами опровергает этот вывод и подчеркивает важную черту творчества авторов: «Они не для того едва ли не весь массив человеческой культуры привлекают, чтобы блеснуть эрудицией, а потому, что не мыслят своего творчества вне контекста общей мировой культуры». Для Казинцева, сотрудника журнала национал-патриотического направления, – это не могло быть достоинством.

Андрей Мальгин: «Перед авторами „Круга“ стояли задачи главным образом эстетические. Богатству и разнообразию мотивов, ритмов, стилей, настроений, тем – я продолжаю настаивать на этом – может позавидовать практически любой наш коллективный сборник. Представленные в „Круге“ поэты и прозаики продемонстрировали завидное умение работать со словом, обширную филологическую культуру и самый настоящий писательский профессионализм. И это главный вывод, который я могу сделать, познакомившись с их произведениями. Сейчас они, конечно, не делают погоду в нашей литературе. Но, может быть, это прогноз на завтра».

Александр Казинцев: «Повторю уже сказанное: в сборнике не нахожу ни резкого публицистического слова, ни емкого слова художника, проникающего в душу человека… Издательство правильно поступило, выпустив эту книгу в свет. Читателям и критикам, да и самим молодым авторам представилась возможность дать серьезную оценку явлениям, до того существовавшим как бы под спудом или рассеянным в периодике… Надеюсь, в серии „Мастерская“ („Круг“ был первым изданием этой серии) мы сможем прочесть произведения самых разных направлений».

Статья А. Боброва «Смутная, но реальная картина», с подзаголовком «О московском форуме творческой молодежи с ленинградскими отступлениями» (еженедельник «Литературная Россия», 6 мая 1986 г.) – не исключение. Главный объект его критической оценки – не форум и не сборник, а Клуб-81 и промахи власти, допустившей появление на свет литобъединения, чуждого системе. «Ленинградские отступления», как мы увидим, непосредственно касались клуба.

Бобров в это время – заведующий отдела поэзии еженедельника «Литературная Россия», в недалеком будущем заместитель генерального директора издательства «Советский писатель», то есть Лесючевского. Он не мог не знать всю историю клуба и «Круга». Можно было ожидать, что речь главным образом пойдет о московском форуме, но это был лишь повод – форум прошел давно, и сказать Боброву о нем нечего. Главный объект – ненормальное положение в Питере. Доказательство – публикация сборника клуба ленинградскими издателями по решению обкома, за которым маячил член Политбюро ЦК КПСС Романов. Он знал, что состав «Круга», увидевшего свет, с издательством был согласован. Бить нужно было, как это делал Казинцев, по индивидуализму, гражданской индифферентности персонажей и самих авторов сборника. Бобров с этого и начинает.

Странное название статьи «Смутная, но реальная картина» объяснимо: «смутная», поскольку ни одного члена объединения автор в глаза не видел, творчества их не знает, но картину нарисовал «реальную», в соответствии с… «социалистическим реализмом». Тогда готовилось Положение о правах граждан на создание любительских объединений и клубов по интересам. Казалось, что может быть проще: выходит «Положение» – и люди получают возможность свободно собираться, читать стихи, провести диспут и пр. Мысль же автора статьи, а он, похоже, привлекался к разработке Положения, идет в обратном направлении. Нельзя ли сделать так, чтобы эти объединения возглавили идейно, юридически, организационно члены творческих союзов. То есть любители будут добровольно «дерзать, выдумывать, пробовать», а члены союза – их поучать, контролировать и получать за это деньги. Такой взгляд был естественным для профессиональных надсмотрщиков за культурой: объявить в очередной раз о развитии самодеятельного начала, а затем, по закону диалектики, нововведение запретить, не прекращая при этом разговоры о дальнейшем развитии демократии. Теперь, когда во главе государства оказался человек, который в масштабе всей страны стал институционально воплощать Утопию-2, система тотчас включила обратную скорость.

«Ленинградские отступления» Боброва должны были на примере Клуба-81 показать недееспособность каких-либо объединений, помимо существовавших. Эта мысль, продуманная литературной мафией, имела и конкретную цель – исключить в будущем саму возможность публикации таких книг, как «Круг». (Вскоре нам об этом будет заявлено публично, с неисправимым византийским вывертом.)

Я написал «Комментарий к „Смутной картине“», чтобы внести в «картину» ту самую отсутствующую в ней ясность, и отнес статью в корреспондентский пункт «Литературной газеты», но она в «Литературке» так и не появилась.

Итак, Бобров писал: клуб «обособляется от литературной жизни страны»; я писал: секция критики провела обсуждение новых книг Ч. Айтматова, В. Маканина, В. Распутина, А. Кушнера, клуб не только не обособляется, но выступает с предложениями об учреждении кооперативных и малотиражных издательств, общезначимость их уже признана.

Бобров писал: сборник клуба «никакого ажиотажа не вызвал, долго лежал на прилавках… Рекламу сделали разгромные рецензии». Мои «Комментарии» вносили ясность: «Круг» был раскуплен в первые дни продажи, сразу попал в обменный фонд… Тем не менее звоню в Дом книги… Л. Л. Левина, продавец, сообщает: «Наш магазин получил шестьсот экземпляров „Круга“. За три дня вся партия была раскуплена. Это мы считаем успехом. Такие книги продавать приятно». Я добавлял: «Успех или не успех – появление на скромную книжечку авторов, абсолютно неизвестных массовому читателю, одиннадцати рецензий!»

Бобров: «Якобы отверженные авторы, артисты, режиссеры обладают повышенной способностью к объединению и устройству своих дел. Именно в Клуб-81 пришли недооцененные актеры, потом непризнанные режиссеры, а в самом клубе появились свои драматурги… И опять (!) Дзержинский РК КПСС… находит помещение для будущего театра… Но разве это единственный повод для сотрудничества: не печатают, не ставят, не выпускают на сцену?»

Комментарий: «Непризнанный режиссер» Э. Горошевский закончил Театральный институт, учился у Г. А. Товстоногова. Хочет создать «театр человеческого лица. А не социальных масок»… «Недооцененные актеры – это заслуженный артист С. Заморев, А. Романцов, В. Улик, А. Конт, Т. Исаев и другие – актеры, работающие в театрах и в кино, свободное время отдающие студии… Студия продолжает держаться духом поиска, надежды и уверенностью в нужности своей работы».

Автор «Смутной картины» пишет: в том же Ленинграде в противовес клубу есть культурно-молодежный центр, который объединяет молодые творческие силы. Далее он сообщает о проводимых в этом центре турнирах поэтов. Бобров: «Главное, здесь ищут привлекательные формы совместной работы…» В «Комментарии»: «Должен огорчить автора „Литературной России“: организовали конкурс поэтов члены Клуба-81 О. Павловский и В. Кривулин».

Во «втором ленинградском отступлении» критик нашел в нашем городе еще один положительный пример. Бобров: «Поиск современных форм работы чувствуется. В Ленинграде можно увидеть некоторых поэтов, которые приехали из Москвы встретиться с единомышленниками, почитать стихи. Так что неформальное общение необходимо». В «Комментарии»: «К сведению читателей, встречи с московскими поэтами организовывает все тот же, увы, Клуб-81».

Читая это, можно смеяться и плакать – оказывается, политика работы с литературной молодежью перешла к нашему клубу. Наступило время, когда действительно в городе не оказалось ни одной организации, которая бы знала, как придать общению с молодежью смысл и конструктивность. Эту же функцию среди художников взяло на себя ТЭИИ, среди поклонников рока – Рок-клуб.

«Комментарий»: «Я совсем не хочу оставлять у читателя впечатление, что Клуб-81 – объединение без пороков. Пороки есть. Мы еще недостаточно самозабвенно ведем борьбу за перестройку в области литературного дела. Нельзя мириться ни с одним случаем дезинформации, подтасовки, некомпетентности…»

Если перестроечные политики возложат задачу «называть вещи своими именами, судить обо всем начистоту, давать ответы на волнующие проблемы бытия, побольше анализа, побольше действия… поменьше общих рассуждений…» на таких аналитиков, как Васильев, Бобров, то имена будут перевраны, факты подтасованы, проблемы перевернуты, а инфарктные волнения у них будут вызывать даже слухи о наступивших переменах.

Посетив корреспондентский пункт «Литературной газеты», я понял, что «Комментарий» опубликован не будет. Я говорил о дезинформации, которую стотысячным тиражом распространила газета, а И. Фоняков сообщил мне, что Бобров в той иерархии, к которой принадлежал сам Фоняков, мало что значит. Это, по-видимому, должно было принести нам удовлетворение.

Тем не менее я сел, чтобы ответить М. Коносову: в газете «Смена» была опубликована его статья «Шире круг» (28 мая 1986 г.). Я сначала не поверил, что это «тот самый Коносов», который в студенческие годы участвовал в выпуске стенгазеты, где ниспровергал «соцреализм», потом его имя связывали с делом ВСХСОН. Статья возмутила не тем, что ее автор, как говорится, «перекрасился», а тем, что он свою работу выполнил грязно – оскорбляя авторов сборника и обманывая читателей. Из монтажа надерганных фраз он создал «куклу», которую выдал за чистую монету. Так он поступил с рассказами И. Адамацкого «Каникулы», Б. Улановской «Альбиносы», П. Кожевникова «Аттестат», стихами В. Кривулина. Это была подделка под критику самого низкого пошиба, на которую автор мог пойти, будучи уверенным в своей полной безнаказанности. Я понимал, что мой ответ не опубликуют, но молчать было нельзя. Во всяком случае, те, кто эту статью М. Коносова напечатал, оценку своей подлости получили.

И. Адамацкий подвел краткий итог появлению «Круга»:

Несмотря на неизвестность авторов, варварскую, несогласованную с авторами редактуру, скромный тираж сборника, он стал событием года. Рецензии появились в Париже, Нью-Йорке, Хельсинки.

«Круг» выполнил роль бродильного начала, вызвал оживление полемики по выяснению места литературы в жизни общества сегодня и ее перспективы в будущем.

Молодые композиторы – студенты консерватории написали несколько песен на стихи, опубликованные в сборнике.

Теперь задача клуба: выпустить «Круг» № 2 из произведений авторов, не вошедших в первый клубный сборник» 74 .

«Круг» стал для литераторов страны первым знаком перестроечных перемен, а для нас по приобретенному опыту – эпизодом внутреннего расстройства тоталитарной системы вверху и внизу.

Вместе с тем некоторые авторы и читатели самиздата были разочарованы – им были известны ходившие в самиздате тексты более глубокие и яркие по содержанию, но мало кто догадывался, что сборник за три с половиной года прошел восьмикратное редактирование и цензурный досмотр, кочевал из Ленинграда в Москву и обратно. При этом все авторы прекрасно понимали, что из всего, что было ими написано, для «Круга» следовало выбрать самое проходимое (это называлось: «не дразнить быков»). Затянувшаяся история «Круга», многим показавшаяся главным показателем происходившего в культурном движении, прикрывала его растущие масштабы: число машинописных журналов увеличилось в два с половиной раза, независимые художники, литераторы, музыканты завоевывали новые площадки для выступлений и выставок.

Вернемся к началу 1986 года, от которого мы ждали многого.

Из моего дневника:

Говорил с Андреевым. Он, как и Коршунов, также учит нас «бесшумно ходить по коридорам». Он хочет, чтобы письмо от правления по поводу малотиражных издательств, адресовалось и Бариновой, и ему. Предлагает готовящееся письмо в СП с указаниями на несогласованные с авторами редакторские вмешательства в тексты авторов «Круга» начать… с выражения благодарности этим редакторам. (Вполне в духе «коридорной этики».) Составил тезисы отчетного доклада на собрании 11 января. Необходимо определить стратегию клуба на ближайшее будущее, обосновать ее на накопленном нами опыте.

1. В течение последнего года у членов клуба крепло убеждение, что мы живем в свое время, что перемены, направленные в сторону активизации общественных инициатив, подчеркивание возросшего доверия к личности в ответ на ее готовность к ответственности, призывы к преодолению узости партикуляризма, ведомственности, призывы к широкому государственному мышлению, отрицательному отношению к голословности, к краснобайству, – это те перемены и призывы, на которых мы, как граждане и как общественная организация, уже настаивали.

2. Мы не вступим в противоречие ни с одним членом клуба, если оценим положение литературы в стране критически. Тот, кто удовлетворен нынешним положением литературы, – не патриот, у него есть личные причины поддерживать статус-кво. Мы можем причислить себя к тем соотечественникам, которые видят огромный разрыв между целями нашей культуры и ее сегодняшним обиходом.

3. К самым существенным недостаткам относится крайне медленное превращение рукописей в книги (от 4 до 8 лет), лишающее произведения актуальности. Перегруженность редакций залежавшимися рукописями создает представление, что новые литераторы вообще не нужны.

В ущерб разнообразию и информативности изданий огромными тиражами выходят книги, которые мало востребованы.

4. Стагнация литературной критики.

5. Отсутствие произведений духовно-эмблематического смысла.

6. Бесконфликтность. Развращающее действие этой литературы.

12 января

Вчера «на чердаке» было отчетное собрание. Еще не все собрались, когда кто-то сказал: «Савелия Низовского отвезли в больницу: у него после тяжелого разговора в «Детгизе» случился инфаркт». Андреев: «Товарищу нужно помочь… (Как?) Всех, кто готов участвовать в спиритическом сеансе, прошу собраться в одном месте». Все взволнованы и заинтригованы. Андреев продолжает: «Внимание!.. Все начинаем думать только о Савелии и о нашем желании ему помочь, закроем глаза, – он там, на высокой горе, мы видим его… мы обо всем забыли… думаем только о нем… тихо, мы сконцентрировались… А теперь посылаем ему свою волю, энергию…»

Отчитывались руководители секций и я. Андреев в довольно грубой форме высказался о зарубежных эмигрантских издательствах – «мелкие воришки, а авторы, передающие им рукописи, пособники воришек». Подумал, что он вместе с Коршуновым готовился к этой встрече с нами.

Я пересказал разговоры с Коршуновым – первый болевой пункт для обсуждения. Сказал, что у нового правления клуба не может быть другой линии, как твердо придерживаться устава. С уставной точки зрения правление не поощряет публикации за рубежом, но они не являются противозаконными, и потому у нас нет законной мотивации осуждать эти публикации.

Второй болевой пункт – прием в клуб новых членов. Правила приема вызвали неудовольствие у Нестеровского и Новикова после предложения правления принять в клуб прозаика В. Губина; Бутырин, Кривулин, Беневич, Берг считают неоправданным отказ Правления принять в клуб С. Завьялова.

Изменение правил приема грозит нашему объединению утратить четкие границы – так, раскол в ТЭИИ начался с того, что параллельно Совету товарищества был создан Художественный совет. Авторитет организаций, подобных нашей, основывается на профессиональном уровне членов, стоит открыть двери всем – и у клуба начнется другая жизнь, им будут управлять дилетанты и политики.

Сегодня узнал, что вчера вечером, когда мы занимались коллективной медитацией, Савелию Низовскому стало легче.

После выхода «Круга» в свет правление направило письмо Г. Бариновой, в котором анализировалась история «Круга», подводился итог и делались выводы на будущее.

Мы писали: «Давно ушли в прошлое те времена, когда издатели жили ожиданиями поступления интересных произведений, отыскивали молодые таланты. Сейчас, как правило, издатели встречают автора сообщением, что портфель издательства заполнен на годы вперед, что этого автора никто не ждет, но зарегистрировать свою рукопись он может… Такого противоречия между динамизмом творческой активности литераторов и закостенелостью издательской практики невозможно припомнить…

Неуклюжая, расплывчатая система коллегиальной ответственности, неспособная к оперативности и гибкости, на наш взгляд, должна быть заменена иной, в которой функции рецензирования, редактирования и цензуры четко разграничены. Только таким образом можно преодолеть уродливую перестраховку, маниакальные страхи перед неординарным произведением». Предложили создавать малотиражные издательства, которые позволят ускорить издательский процесс в 20 раз.

О секции поэзии рассказывает Сергей Стратановский:

В Клубе-81 были созданы секции: поэзии, прозы, критики и перевода. Я стал руководителем секции поэзии, Кирилл Бутырин – секции критики. Моей задачей была в первую очередь организация поэтических вечеров, а также сбор текстов для предполагаемых сборников. Вечера проходили сначала в конференц-зале музея Ф. М. Достоевского, потом в нашем «собственном» помещении на Лаврова, 5.

Клуб дал возможность поэтам «второй культуры» обрести более широкую аудиторию, чем та, что была у них в эпоху «квартирных чтений». Каждый из членов секции поэзии имел право на персональный вечер. Многих слушателей привлекли выступления таких известных в городе поэтов, как Елена Игнатова, Виктор Кривулин, Александр Миронов, Елена Шварц, Алексей Шельвах. Но мы не «варились в собственном соку»: выступали у нас и поэты, принципиально не вступившие в клуб (Тамара Буковская, Владимир Эрль, Владимир Ханан) и «гастролеры» из других городов: «трансфуристы» из Ейска, саратовцы и, конечно же, москвичи. Из Москвы приезжали «метаметафористы» (Алексей Парщиков, Илья Кутик), «концептуалисты» (Дмитрий Александрович Пригов, Лев Рубинштейн), поэты группы «Московское время»: Сергей Гандлевский, Бахыт Кенжеев, Александр Сопровский. Удалось выступить у нас и гонимому тогда Юрию Кублановскому.

Как правило, вечера поэзии проходили без обсуждения, но были и исключения. Дискуссия, например, возникла на вечере Александра Миронова, причем критические высказывания о его стихах принадлежали мне. (Потом свое мнение я оформил в виде заметки, помещенной в 4-м номере «Обводного канала».) Теперь я отношусь к творчеству Миронова иначе, считаю его замечательным поэтом, но тогда его поэтический мир казался мне слишком «декадентским».

Были и попытки осмыслить творчество своих собратьев по перу на «научном» уровне. Так, чуткий ко всему новому Кривулин увлекся психоанализом Лакана и проанализировал по методу Лакана одно из стихотворений Шельваха. Шельвах при этом присутствовал и был, как мне кажется, удивлен тем, что обнаружил в его стихотворении Виктор, но не возражал.

Клуб был открыт для приема новых членов. Процедура приема заключалась в чтении и обсуждении произведений кандидата. Особенно интенсивно пополнялась секция перевода, но и у секции поэзии были свои приобретения, например, талантливый и энергичный Сергей Завьялов, Александра Сазонова…

Деятельность клуба проходила в некоем диалоге-противостоянии с Союзом писателей. Там были и явные его противники, и люди, относившиеся к клубу с настороженным интересом. По этой причине и возникла необходимость «показать лицо», то есть провести несколько вечеров в Доме писателя. Первый из них состоялся весной 1983 года, и условием его проведения был предварительный отбор текстов. Вход был по пригласительным билетам.

Помимо вечеров, запомнились конференции по «второй культуре», привлекавшие большое количество слушателей и бывшие естественным продолжением «подпольных» конференций конца 70-х годов. Сама их атмосфера была праздничной, даже независимо от качества докладов, а тематика самая разнообразная, не обязательно литературная.

Чтобы дать представление о том, как работал клуб, приведу сохранившуюся у меня программку на апрель 1986 года.

4. Клуб-81 в Красной гостиной Дома писателя: Кедров + Парщиков.

9. Общее собрание на прием в секцию поэзии: А. Сазоновой, С. Завьялова.

11 . Секция перевода: новые переводы (отв. Хренов).

15 . Поэзия: Ширали, чтение (отв. Шнейдерман).

20 . Субботник с 12.00 до 16.00: взять тряпки и стиральный порошок.

21 . Критика: подготовка к конференции (отв. Бутырин).

23 . Поэзия: Шалыт, чтение (отв. Шнейдерман).

24 . Проза: Кожевников, Адамацкий (отв. Кожевников, Адамацкий).

25, 26, 27. 3-я весенняя конференция Клуба-81.

28 . Клуб-81 в Белом зале Дома писателя (следите за рекламой).

30 . Возможно, поэзия, возможно, чтение.

Мы часто слышали от официальных лиц, что делаем ошибку, полагаясь на публикации своих авторов только в клубных сборниках, – их творчество может найти место в журналах и общегородских ежегодниках. В письме, направленном в апреле 1986 года на имя Г. Бариновой, правление изложило историю одной такой попытки.

«В прошлом году, в процессе формирования поэтического сборника „Невские берега“ Клуб-81 получил предложение в нем участвовать. Авторы клуба (около двадцати человек) предъявили редакции подборки своих вещей… Из их числа член ЛО ССП, доктор филологических наук Ю. А. Андреев составил подборку, отобрав по 2–3 стихотворения каждого автора, которые, по его мнению, вполне соответствовали тематике сборника». Далее рассказывалось, что через год от редакции «Невские берега» поступило предложение – дополнить поданные материалы. «Однако через несколько дней, уже косвенным путем, члены клуба узнали, что привлечение их в сборник было крайне недоброжелательно встречено главным редактором поэтического отдела еще до приглашения их участвовать в сборнике. В результате, за исключением одного-единственного стихотворения все прочие рукописи были возвращены за ненадобностью».

При выяснении причин такого отбора главный редактор А. Белинский «дал понять, что поэтическая продукция клуба ему принципиально не по вкусу» и если «она почему-то прошла в сборнике „Круг“, то не может пройти в сборник „Невские берега“». Все одобренные им тексты «ориентированы лишь на подчеркнутую гражданственность, патриотическую и производственную тематику». Возражение, что наш город не только промышленный, но и культурный центр с вековыми традициями, его великая поэзия дышит ими, – в расчет принято не было. Белинский дополнил: «Поэзия в настоящее время является не ходким товаром, даже ведущие поэты, профессионалы, члены СП не спасают положение, и вообще вопросы о качестве поэзии и о ее содержательной стороне лишены четких критериев, каждый волен решать так, как считает нужным для дела».

«На вопрос, кто отбирал произведения, последовал ответ: этим делом занимались трое профессиональных поэтов, имена которых А. И. Белинский наотрез отказался назвать. Показательна эта тенденция к анонимности рецензентов, продолжающаяся в издательском деле. По нашему глубокому убеждению, анонимный рецензент ничем не отличается от обычного анонимщика».

В письме говорилось, что эта история произошла через месяц после встречи правления клуба с секретариатом ЛО ССП, на которой «мы получили заверения в доброжелательной позиции секретариата к клубу в целом, в конструктивном рассмотрении шагов, направленных на издание произведений авторов клуба в ленинградских издательствах, в том числе в коллективных и антологических сборниках… Установки членов редколлегии „Лениздата“… непосредственно ответственны за издание книг, откровенно профанирующих значительные темы современности».

Не думаю, что Г. Бариновой легко было снести уничижительную характеристику «Лениздата» – этого бастиона обкомовского отдела пропаганды и агитации.

Персонажами другого инцидента и другого письма были работники нового Дворца молодежи. Его автор – прозаик Игорь Смирнов; в его задачу входило установление контактов с учреждениями культпросвета и организация литературных вечеров с участием членов клуба. Смирнов писал: в переговорах с администрацией Дворца молодежи было достигнуто соглашение: Клуб-81 будет ежемесячно бесплатно проводить литературные вечера для посетителей кинолекционного зала дворца. Предварительный просмотр текстов Ю. Андреев взял на себя. Первый вечер был запланирован на 29 апреля. Оргсектору ДК был передан текст объявления о чтениях. В клубе составлялись планы, велись переговоры с авторами, отбирались тексты, разрабатывался литературный комментарий…

«22 апреля, попытавшись выяснить, оповещен ли город о нашем выступлении, я узнал, что не только никаким оповещением дворец не занимался, но и проведение самого мероприятия запрещено!» Запрещение исходило от Н. Долговой, исполняющей обязанности замдиректора дворца. Запрет она объяснила перегруженностью кинозала. Смирнов ловит ее на лжи – он знает: «зал постоянно недогружен» и литературные вечера уже включены в график его работы. Чиновная дама продолжает врать. «Истинный мотив, – писал Смирнов, – выявился в конце беседы». Оказалось, ее запрет – часть карьерной интриги (борьбы за должность замдиректора дворца) и выражения открытой неприязни к клубу».

В этом конфликте на поверхность скандально-грубо вышло истинное положение советской культуры. Литература и искусство обслуживали функционирование партийно-государственного аппарата пропаганды и агитации, повернутого спиной к потребителю, к народу. Творческие союзы были воспитаны и выкормлены этим аппаратом. Решения публиковать – не публиковать, показывать – не показывать не выходили за границу ведомственных отношений, в которых административная компетенция питалась информацией своей собственной служивой интеллигенции, к которой относились и наш куратор, и все рецензенты, редакторы, издатели, члены Союза писателей, за малым исключением руководители ЛИТО.

Подобные конфликты предвещали тот конфликт, который вскоре потрясет всю страну, когда Горбачев столкнется с железобетонным политическим идиотизмом назаровых-хренковых-нинаандреевых, добавим сюда и мадам долговых. Ничто так не дискредитировало хозяев жизни, как их невежество и вранье – по радио, в газетах, в объяснениях и оправданиях своей политики, в клеветнических характеристиках тех, кого власть считала своим противником. Система, воспитанная на вранье, отказывалась отвечать за решение тяжелых социокультурных проблем, которые она сама породила.

План на май

У нас в гостях московские поэты А. Парщиков, И. Жданов, А. Еременко. Начало в 18.00 на П. Лаврова. Отв. Стратановский.

14 мая: В. Кривулин и Е. Шварц в гостях у СП. 18.00. Дом писателя.

16 мая: О. Павловский читает новую прозу. 19.30. Отв. Подольский.

18 мая: Новые переводы. 20.00. Пр. Чернышевского. Отв. Хренов.

19 мая: Гитарист Рашид Фанов. 19.00. Отв. Новиков.

22 мая: Чтение Л. Дмитриева. 19.00. Отв. Стратановский.

23 мая: А. Бартов читает новые рассказы. 19.30. Отв. Подольский.

25 мая : У нас в гостях Д. Пригов и Е. Попов. 17.00. Отв. Берг.

30 мая: Знакомство с прозой Шинкарева. 19.30. Отв. Новиков.

3 мая

Вечер в Союзе писателей, своего рода шутка истории: в центре ретроградства в одном помещении С. Ковальский с Ю. Рыбаковым демонстрировали слайды картин Товарищества, в это же время в задней комнате С. Курехин, Б. Гребенщиков, А. Драгомощенко толковали о музыке – о втором этапе русского модернизма.

Кажется бесспорным, что наш путь развития уже прошел первый этап – создание малых творческих групп, проходит второй – их социализацию и третий – выделение их существования и деятельности в область гражданского права.

24–28 июня в Москве прошел 8-й съезд Союза писателей СССР. После выступления на съезде Союза писателей Ю. Андреев стал о себе более высокого мнения. Его рассказ о том, как он с трибуны съезда говорил не по бумажке, не оглядываясь на членов ЦК в президиуме, и как его поддерживал зал, был трогателен!..

В № 63 журнал «Часы» (1986) опубликовал подборку материалов «Аспекты культурного движения». В нее вошли: редакционная статья, посвященная первым результатам действия «Положения о любительском объединении, клубе по интересам»: корреспонденция москвича Леонида Жукова «О московском клубе творческой молодежи „Поэзия“» и текст его устава; публикация И. Потапова «Новый театр»; хроника мероприятий, проведенных ТЭИИ за шесть месяцев текущего года; информация о вручении Премии Андрея Белого за 1985 год. Судя только по названным публикациям, видно, как культурное движение – не только нашего города – бурно развивается по многим направлениям и становится все более масштабным.

В редакционной статье «Часов» отмечалось, что «до последнего времени ленинградское литературное объединение Клуб-81 и Горком московских художников были единственными объединениями неофициалов, встроенными в систему. Первого июня в Москве создан клуб „Поэзия“ под давлением столичного культурного движения, которое было не только наслышано о работе Клуба-81, но и знало о выступлениях в клубе московских поэтов и прозаиков. Московские идеологи основательно поработали над уставом „Поэзии“. Опыт нашего клуба был проанализирован, усовершенствован, и… создан классический образец – до какого идиотизма могут дойти идеологи партократии».

Кто же будет «Поэзией» руководить? Из устава узнаем: общее руководство и контроль за деятельностью клуба осуществляют: 1) райисполком и 2) Дом культуры «Содружество». Райисполком утверждает план работы, смету расходов и доходов. Общее методическое руководство принадлежит 3) Единому научно-методическому центру (ЕНМЦ) народного творчества и культпросветработы ГУК Москгорисполкома. Это административное чудовище – ЕНМЦ также утверждает план работы своего детища, литует (то есть санкционирует или запрещает) программы выступлений и использование литературных материалов; 4) руководителем клуба утверждается член Союза писателей на секретариате правления МО СП РСФСР. В Совет клуба, кроме избранных на общем собрании членов клуба, входят представители Дома культуры, райисполкома и ЕНМЦ. Председатель получает зарплату, установленную 5) Госкотрудом, 6) ВДСПС и 7) Минфином СССР. Устав предусматривает премии, оплату консультантов, лекторов, художников и других специалистов.

Этот колоссальный бюрократический навес над краснощекой поэтической московской молодежью Бабушкинского района брал на себя «научно-методическое» воспитание, обучение и просвещение будущих солдат СОЦРЕАЛИЗМА. В этом перечне обозначены учреждения, кабинеты, центры – те вехи маршрутов, по которым они должны были научиться ходить, знать, кому внимать и козырять: «Будет сделано!» Господа, вы же возвращаетесь к наивной уверенности ваших прадедов, которые не сомневались, что «интеллигенцию нужно штамповать, как на заводе штампуют детали»!

Читатель сам сумеет прочувствовать всю парадоксальность коллизии. Власть, не сумев найти общего языка с неофициалами, попыталась привлечь на свою сторону и воспитать в кружках и студиях идеологически выверенное молодое литературное поколение. Это была последняя и неумная попытка постаревших шестидесятников омолодить Утопию-1. В годы «оттепели» – в конце1950-х–начале 1960-х – когда куратор Клуба-81 Ю. Андреев был молод, хлопотливая забота о молодом поколении была бы им принята. В середине 1980-х эта попытка окончательно лишила Утопию-1 доверия, а ее отцы, скорее всего, даже не успели получить зарплату.

Наблюдая за формированием одного районного молодежного центра Ленинграда, можно увидеть, как в русло, прорытое Положением о любительских объединениях, вошли, не смешиваясь… два потока. Один – именно та молодежь, которую предполагается воспитать в духе «социальной активности, самодеятельности, инициативности», дать возможность развить свои творческие возможности. Эта молодежь в день учредительного собрания в Доме культуры робко жалась к стенам, ждала распоряжений, с надеждой и почтительностью взирала на мелькающих штатных работников культпросвета. Другой – молодые, но и не только молодые люди, они хорошо знали друг друга, хотя здесь были впервые, их самоуверенность бросалась в глаза. Это были те, кого не нужно было учить инициативе, творческой самодеятельности и социальной активности, – те, кого называют неофициалами, именно они задали на собрании тон.

После общего учредительного собрания центра… в кабинете заведующего художественной частью ДК произошел любопытный разговор: по мнению культпросветчиков, многие, вступившие в центр, не понимают, что в конце концов речь идет об организации их досуга и не более. То есть сами культпросветчики не понимали, а идеологи культурной политики им не объяснили, что Положение должно создать массовое творческое движение, альтернативное культурному движению – тем сотням и сотням художников, поэтов, прозаиков, бардов, рок-групп, которые уже много лет отстаивали свое право на свободу творчества. Свой замысел власти оформили в проекте московского клуба «Поэзия», без сомнения оглядываясь на наш петербургский опыт.

Несколько штрихов к образованию клуба в Москве. Москвичей не удовлетворяло помещение, которое они получили: 25 квадратных метров на 150 человек, записавшихся в клуб. В сравнении с ними мы были богачами – помещение на Петра Лаврова в 30 квадратных метров и не менее 50 квадратных метров чердака на пр. Чернышевского. Л. Жуков рассказал о хаосе, который царит в клубе «Поэзия», – Клуб-81, по его оценке, выглядит чуть ли не идеалом организованности. (Правда, каждое свое появление в клубе я начинал с того, что брался за метлу, ибо у нас не было должности уборщика-уборщицы, но общаться мы действительно научились.) С москвичами совпадали наши планы на будущее: создать кооперативные издательства.

Еще одно различие. Московский клуб активно поддерживали многие известные критики и поэты; в Ленинграде члены СП, даже морально нам сочувствующие, предпочитали свое сочувствие скрывать. Что касается молодежного центра «Петроградец», о котором говорилось выше, администрация решила изгнать все те десятки клубов с творческими намерениями, успевших в центре зарегистрироваться. Администрация спохватилась: хозяевами ДК являются заводские профсоюзные организации, а не инстанции, ведающие культурой.

В разделе «Хроника» «Часы» сообщали, что в мастерских художников ТЭИИ проведен День открытых дверей, их посетили более тысячи человек; петербургские художники встречались с московскими; были проведены показы слайдов, сопровождавшиеся комментариями: один – в сопровождении музыкальной импровизации Сергея Курехина, другой – в контексте литературно-музыкального вечера Клуба-81.

«Часы» рассказывали о нашумевшем конфликте комиссии, состоявшей из представителей ЛДМ Управления культуры, ЛО СХ и КГБ, произошедшем при просмотре представленных на вернисаж работ 186 художников. 44 работы было велено удалить. В знак протеста большинство художников решили снять свои работы – уже объявленная выставка была сорвана. Товарищество направило коллективное письмо в ЦК КПСС, а затем послало в Москву своих представителей… Во время продолжающегося конфликта художники потребовали от властей официального признания своего объединения, какое получил Клуб-81. Ответ властей: ТЭИИ не получит признания до тех пор, пока объединение не включит в свой устав положение «о главенствующей роли в своем творчестве соцреализма». Художники оспаривали это требование, ссылаясь на устав Клуба-81, в котором сие слово не значится.

В журнале была помещена реплика на статью в городской газете «Смена» С. Шевчука «Диковинные плоды… творчества. Художник на пленэре». Литераторы отмечали ее сходство со статьей М. Коносова в той же газете на сборник клуба «Круг» – такое же вранье, невежество и наглость.

И. Адамацкий. Мелочи жизни

Жизнь клуба лишь косвенно, но все же касалась двора, на который выходят все окна клуба. Когда после общих собраний литераторы выходили покурить во двор и побазарить, они представляли экзотическое сборище – своим видом, одеждой, темами своих разговоров. В хорошую погоду окна нашего полуподвала оставались открытыми, на подоконниках рассаживались те, кому не достались места на стульях. Через окна входили и выходили. Чтение стихов, горячие дискуссии прослушивались во всем маленьком пространстве двора с деревцами и парой скамеек. Во время репетиции театральной студии Э. Горошевского из занавешенных окон нашего убежища раздавались то вопли кровавой драмы, то горячие любовные признания. Старожилы дома волновались, писали в милицию о безобразиях, которые творятся в клубе.

Правление давало объяснения. На входных дверях клуба стали появляться прикнопленные стихи – помню стихи о весне и о дружбе всех со всеми. Почерк детский. Если бы наши поэты писали такие стихи, вряд ли Клуб-81 был бы им нужен.

Управляющему Трестом № 1

Дзержинского РЖУ Федотову В. М.

Жалобы жильцов (на шум в клубе, выпивки, скопление клубной публики во дворе дома. – Б. И.) ни разу не находили подтверждения. Приглашаемые наряды милиции, дружинники, участковые уполномоченные и представители Вашей организации ни разу за все время аренды не обнаружили нарушений правил общественного порядка, ни разу не были зафиксированы случаи употребления спиртных напитков. Комиссия составила акт, когда помещение клуба было закрыто и никаких мероприятий не проводилось.

Правление Клуба-81

Клуб, поставивший перед собой задачу расширить контакты с городской аудиторией, решал ее в основном за счет организации поэтических вечеров – известно, что чтение серьезной прозы с эстрады воспринимается с трудом. Популярность Виктора Кривулина, Елены Шварц, Александра Миронова, Сергея Стратановского обеспечивала полные залы и в Союзе писателей, и в домах культуры. Но и выступления неэстрадных поэтов – Петра Чейгина, Олега Охапкина, Аркадия Драгомощенко, Ольги Бешенковской, Елены Игнатовой, Виктора Ширали, Алексея Шельваха, Сергея Магида, Сергея Завьялова, Олега Павловского, Владимира Кучерявкина, Зои Эзрохи, Владимира Уфлянда, Александра Горнона, Александры Сазоновой, Эдуарда Шнейдермана, Никиты Блинова, Бориса Лихтенфельда – также привлекали к себе внимание.

Члены секции критики, помимо подготовки семинаров и конференций, провели исследования творчества Л. Аронзона (А. Степанов), О. Мандельштама (Г. Беневич, А. Шуфрин), Е. Шварц (В. Кушев, Е. Пазухин, Д. Панченко), С. Стратановского и В. Высоцкого (К. Бутырин), В. Нестеровского и П. Чейгина (Ю. Новиков), А. Шельваха (В. Кривулин). Зарубежная поэзия обсуждалась в секции переводчиков.

«Круг-2»

Вокруг первого сборника клуба еще развертывалась борьба за его публикацию, когда в издательство «Советский писатель» клуб представил «Круг № 2» (заявка датирована 25 декабря 1983 года). Как и в первом «Круге», в книге планировались три раздела – проза, поэзия, критика. В отдел прозы предполагалось включить повести «Охота на серебристоухого енота» И. Беляева, «Между строк, или Читая мемории, а может просто – Василий Васильевич» М. Берга, «Ночь длинна и тиха, пастырь режет овец» Б. Иванова, рассказы С. Коровина и А. Петрякова.

Критический раздел включал статьи Д. Топчиева (псевдоним Дмитрия Панченко), о поэтическом цикле Е. Шварц «Кинфия», Э. Шнейдермана о поэте, прозаике и живописце А. Мореве, эссе Б. Улановской и К. Бутырина о проблемах современной литературы. В состав вошли также статьи А. Кана о новом джазе и Ю. Новикова об изобразительном искусстве. Сборник представлял независимую культуру в широком спектре своих интересов и проявлений. Всего в нем участвовало 33 автора.

Издательство вежливо ответило: говорить о сборнике рано – прежде нужно издать первый; что касается нумерации сборников, то наша идея явно не понравилась: что же получится – журнал? альманах? Мы считали важным предупредить читателя о специфике творчества, которое он встретит в книге, издатели же полагали это вызовом советской литературе – претензией на самобытность.

Проблему второго сборника клуб поднимал в 1984 и 1985 годах, мотивируя свою настойчивость прежде всего тем, что творчество многих членов клуба в первом сборнике представлено не было. Но генеральное сражение развернулось лишь в 1986-м, когда произошли кое-какие события в большой политике. Первые заявления М. Горбачева, ставшего генсеком в марте 1985 года, о «дальнейшем развитии социалистической демократии» воспринимались как риторические. Но прозвучали слова «гласность», «перестройка» – как средства борьбы с бюрократической косностью, как совершенствование социально-экономических механизмов системы.

В одном из своих выступлений Горбачев выразился почти на нашем языке: «Всем нашим кадрам дан шанс понять требование момента и перестроиться. Кто не может или не хочет это сделать – пусть уйдет». Когда мы группой приходили в издательство СП, на стене против входной двери читали цитату из речи Михаила Сергеевича, требовавшую от всех входящих бесстрашной правдивости, непримиримости к недостаткам и других гражданских доблестей. Казалось, в кабинетах «Советского писателя» авторы «Круга» сразу же попадут в объятия горячих сторонников этих идей.

Летом издательство предложило правлению клуба встретиться. Нас ожидал шокирующий сюрприз. В конференц-зале навстречу, как засадный полк, выскочил Помпеев (заместитель главного редактора издательства, всю жизнь сочинял очерки о жизни и деятельности тов. Ленина). Нас усадили за стол, как на скамью подсудимых. По другую сторону длинного стола места заняли Г. Баринова, В. Назаров, Ю. Помпеев, А. Чепуров. Были и другие лица из обкома КПСС и, видимо, из КГБ. Андреев не присутствовал.

Начальство к встрече явно готовилось и… «перестроилось». С первых слов нам дали понять: никакого обсуждения выдвигаемых клубом вопросов не будет, нас пригласили для того, чтобы продемонстрировать полное единство обкома, Союза писателей и издательства и заявить, что наша политика играть на ведомственных и личных противоречиях раскушена и никого более не введет в заблуждение. Клуб после издания «Круга» лишался привилегий и приравнивался к ЛИТО, а таких объединений в городе – 50 штук. Мы не ожидали подобного дипломатического демарша – заявления о фактическом «разводе».

Что мы могли противопоставить вымуштрованной организации? И в то же время происходящее было каким-то несерьезным бездарным представлением. Я оказался за столом напротив председателя ЛО ССП Анатолия Чепурова. Он тихо меня спросил: «Иванов, вы не хотели бы опубликовать свою книгу?» Это была откровенная покупка. Я тихо сказал: «Как председатель клуба, я начну думать о своих публикациях, когда будут публикации у всех членов клуба».

Обсуждать было нечего. Мы молча вышли на Литейный проспект. Мы были, остаемся и останемся невоспитуемыми…

Очевидно, «Лесючевские и К°» создали влиятельный пул из ветеранов застоя.

После устроенной нам сцены можно было ожидать роспуск клуба. Лично меня такая перспектива не страшила – я знал, что клуб будет жить: ни единым волоском, ни единым словом нашего устава – ничем мы не были обязаны власти. Власть могла нам вредить, но сие не было для нас новостью. Но если в 1981 году КГБ требовал, чтобы мы прекратили выпуск машинописных журналов, то за пять лет там привыкли читать наши журналы, как мы читали тамиздат, и знали, что нас за решетку не посадишь, как не посадишь действительность. Через год пленум ЦК КПСС объявит о политике «гласности» – и тем самым расколет семнадцатимиллионную КПСС на куски.

Та обеспокоенность, которую я выразил в предновогоднюю встречу на Чернышевского Коршунову, оправдалась в худшем варианте. Власть дала понять, что будет иметь дело лишь с теми членами клуба, которые докажут ей свою личную преданность.

Наметились протеже Ю. Андреева: поэты Владимир Нестеровский и Виктор Ширали (позднее – прозаик Петр Кожевников, который был обязан Андрееву прекращением против него уголовного дела). Ю. Новиков назвал Нестеровского «поэтом социального низа». Он оказался на самом социальном дне – алкоголизм лишил его воли и способности отвечать за свою собственную судьбу. Даже работа в сторожке или котельной была ему не по силам. Он искали защиту среди сердобольных женщин и покровителей среди влиятельных лиц в литературе.

Серия «Мастерская» – занятный продукт административного творчества, что-то вроде резервации для (еще) неполноценных произведений – стала ответом издательства на принуждение опубликовать сборник «Круг». Коварство плана заключалось в том, что «Круг», открывавший эту серию и включавший произведения авторов из среды тех, кто долгие годы вел борьбу за либерализацию издательской политики, уже со второго выпуска отдавался сочинениям членов ЛИТО. Сделав эту подтасовку, издательство, можно подумать, пошло навстречу воспитанникам заводских, студенческих и иных ЛИТО, среди которых, наверное, многие хотели и могли стать писателями. Но их творчество не имело шансов ни увлечь читателей, ни стать достоянием самиздата и тем более тамиздата. Решение актуальных острых проблем культурной политики («покончить с самиздатом и тамиздатом») было размазано и похоронено еще до выхода «Круга» в свет. Члены клуба поняли: перспективы публикаций у них нет. Я – уже после выхода в свет «Круга» – заявил Коршунову об этом прямо.

Коршунов и его помощники негодовали, отметив резкий рост числа публикаций самиздатчиков за рубежом. Я объяснял: «У людей жизнь проходит, на родине их не публикуют. Они не могут по-прежнему писать в стол. Никаких гарантий на признание в будущем – вот что означает отказ издавать „Круг № 2“». Интрига Назарова–Помпеева ничего не стоила по отношению к действительной проблеме – власть в который раз усыпила себя видимостью выполненной работы.

Итак: сборник «Круг-2» и сборники стихов и прозы, собранные к этому времени клубом, поставлены на очередь. Вопросы об их публикации будут рассматриваться лишь после того, как в серии «Мастерская» будут изданы сборники членов городских ЛИТО (а их в городе 50). «А чем ваш клуб лучше их?» Наглый взгляд в глаза, ожидание наших жалоб, сетований: «Вы же обещали!»… Оскорбления, унижения не прощаются. Мы перестали уважать тех, с кем пытались сотрудничать.

«Красный щедринец»

К середине 80-х годов в неофициальной литературе (Москва, Ленинград) появилось новое течение, которое я назвал «развлекательным». Это наименование было отнесено к «Митиному журналу» на дискуссии по докладу А. Кобака и Б. Останина «Молния и радуга. Пути культуры 60–80-х годов» в декабре 1985 года. Дискуссия подтвердила основной вывод докладчиков: независимая литература, до того времени более или менее однородная по своим ориентирам, переживает процесс дифференциации. Присутствуя на творческих вечерах в клубе, можно было убедиться, что говорить нужно не только о развлекательной литературе, в значительной мере представленной литературой переводной, но и о бурном развитии литературы сатирической. Сатирическая волна не случайно шла из Москвы, где признаки культурного и морального разложения режима стали приобретать циклопические масштабы и анекдотические формы. Выступления в клубе «бригад» московских сатириков Д. Пригова, В. Сорокина, Ю. Гуголева, братьев Александра и Михаила Барашей и других производили ошеломительное впечатление. Они со смелостью смертников сокрушали священные мифы и преступали грозные табу. Абсурдизм, соцарт, примитив в старых и новых жанрах получили яркое развитие. Мы по-настоящему оценили питерских стихотворцев этих направлений Владлена Гаврильчика, Владимира Уфлянда, хеленуктов.

В 1986 году в добавление к журналу «Часы» я начал издавать первый в стране самиздатский сатирический журнал «Красный щедринец», в котором стали публиковаться И. Адамацкий, А. Бартов, О. Бешенковская, стихи В. Уфлянда, москвичей А. Бараша, Д. Пригова, Н. Байтова, впервые были опубликованы очерки В. Шинкарева («Митьки»), появились переводы зарубежного юмора.

Все то презрение, которое вытесняло терпеливое многолетнее ожидание от власти способности к переменам в культурной политике, выплеснулось наружу. Сатира – антипод выражению любовного чувства: оно так же копится, сдерживается и вдруг прорывается, подчиняя себе мышление и поступки; сатира – ответ души на травмы общественного бытия. Фельетоны на литературные темы в «Красном щедринце» заняли центральное место. Приведу один из них.

6 сентября

Сегодня в Манеже концерт Курехина – на белом мраморе (кажется, искусственном) . Это не то, что делалось им прежде, это настоящий «поп», которому бессмысленно противостоять. Синтезатор сделал Курехина всесильным. Африка – лицедей и сюрчеловек, что-то вроде видеокассеты. Бутман (сакс) – виртуозен и музыкален – иногда не совпадает с тем, что делают коллеги по группе. Он играет музыку, но не себя. Курехин делает музыку, оставаясь ее алхимиком. В этом разница. Он, Вампилов и другие (ГТЧ) играли себя. Теперь дистанция через юмор, пародию, балаган и обыденность, которую лишь подчеркивает пальма на выбритой голове лицедея. Все это близко московским сатирикам – Пригову, «мухоморам»…

Цитат немного, стилизации – почти цитаты, дозируется лишь то, что вызывает «вибрацию» слушателей – ретроспектива, ритм, сентимент. «Поп» – тот постмодерн, который завлекает индивида в гедонистическую ловушку.

Курехин перестал «угрожать», он смягчил нападение контрастов, композицию назвал «Последний вальс Пушкина». Но не Пушкина он сделал Петрушкой, а голос, читающий: «…то как зверь она завоет, то заплачет…» – фразу обрубает, искажает, заедает – аналог картинки Гаврильчика «Руслан и Голова». Размышления о поэзии… Это и мои охранники, которые в рассказе «Верните аисту перья» говорят о поэзии. От голоса к лицедею с машинными движениями – к «человеку без качеств». А кто же тот, который пародирует, импровизирует? Что он может сказать о себе? Ничего, почти ничего. Анатолий (Родион) Заверняев пробовал представить «поп» Курехина как маску экзистенциального бунта – получилось кривляние и пародия.

«Поп» – это отсутствие субъекта как такового, не «субъект», а «механика», осевшая в индивиде популярная музыка.

6 сентября

Литературоведение продолжает быть уверенным, что существует канон, по которому может производиться неограниченное число гениальных произведений. Производиться множество произведений может, но для этого нужно уничтожить слово «гений».

7 сентября

Долго сидел у Чирскова. Он сказал, что сейчас время хаоса, неопределенное, и он решил поберечь свои силы, и поберечь посоветовал мне. Внутренне я согласился с ним. Хотя предчувствую, что уже сейчас мы оказались неспособными использовать открывшиеся возможности. Что-то стронулось в сознании. Но то, с чем нам придется иметь дело независимо от того, к чему мы и другие будут готовы, – это нищета страны.

Я живу почти на 100 процентов своей активности – разбросанной, но адекватной неопределенности, окружающей нас. Перераспределение сил возможно и нужно.

Семинар по критике на «Круг», судя по первому заседанию, получается скучным и поверхностным.

Запись симптоматична. Первые, казалось бы, ничего не изменившие в стране события уже запустили в ход почти невидимые внутренние процессы. В ожидании перемен сознание забегает вперед и начинает плести паутину будущего. Это целиком относилось ко мне, когда я проектировал «толстый» самиздат, затем конференции и наконец клуб. Я предчувствовал, что все это мне удастся, именно мне, потому что нужен был организационный опыт и широкий взгляд на происходящее. Первые изменения политического климата, напротив, стимулировали индивидуальные виды на будущее. Культурная среда начала распадаться на группы приятелей, исключая из сознания спасительную важность коллективной обороны. Возможности эмиграции уже потрясли ее. Указы о кооперативах, в частности, вызвали сильнейший резонанс другого порядка – борьбу за финансы. В руках незаметных субъектов оказались типографии, издательства, я встретил в метро еврея болезненного вида, которого сопровождала семья, взволнованная богатством охраняемого ими главы семейства.

Меня стали знакомить с людьми случайного вида, у которых много денег, но им нужны люди, способные сделать из них еще больше. Они замечательны тем, что с первого же взгляда сквозь тебя способны увидеть, есть эти деньги или нет.

Клуб-81 в октябре

3.10. Критика: С. Лебедев, «Масоны в России». По отечественным источникам (доклад).

6.10. Критика: обсуждение статей, посвященных «Кругу» (отв. Иванов).

8.10. Правление: проект издательства.

10.10. Перевод: обсуждение «Предлога» № 9 (отв. Хренов).

13.10. Обсуждение статей, посвященных «Кругу» (продолжение 6.10).

15.10. А. Черкасов, автор-исполнитель (отв. Илин).

17.10. Клуб-81 в клубе «Красный Октябрь», нач. в 20 час. – билеты у входа в клуб, цена 60 коп.

21.10. Правление.

22.10. Поэзия: литературная группа «Среда» (отв. Шнейдерман).

24.10. Проза: собрание секции, чтения (отв. Михайлов).

29.10. Поэзия: П. Чейгин, А. Филиппов, чтения (отв. Илин).

30.10. Проза: Кожевников, Адамацкий: чтения (отв. оба).

31.10. Перевод: новые переводы (отв. Кучерявкин).

СЕМИНАР: «Экология и экология культуры» – 1 ноября.

22 октября

Много разговоров вокруг проектов кооперативных издательств. Не верю в их осуществление, вижу чудовищное болото на этом пути. С удовольствием переложил бы этот груз на чьи-нибудь плечи.

«ЛГ» от 15 октября – полемические заметки о судьбах любительского музыкального течения, Вас. Голованов «Словно рок над этим роком». Это, кажется, первая информация о самиздатских журналах – «Ухо», «Рокси».

27 октября

В «Нашем современнике» статья Казинцева. Абзац против «Круга» – вся же статья против новой литературы и против М. Эпштейна. Новой критике нужно собраться под знаменем какого-нибудь журнала. Хочется затеять переписку с А. Мальгиным и М. Эпштейном.

Создавать клубный журнал нужно уже сейчас.

Написать статью для «Литературной учебы». Вопрос о романтизме.

2 ноября

Было собрание в ДК «Красный Октябрь». Кривулин составил Совет альманаха. Вчера позвонил Охапкин, в этот Совет приглашенный, и сказал, что все развалилось. Турилова сказала, что альманаха не будет, но издавать самиздат удастся, и пр. глупости.

Клуб-81 в декабре

ОБЩЕЕ СОБРАНИЕ КЛУБА ИМЕЕТ БЫТЬ 13 ДЕКАБРЯ В 15 ЧАСОВ НА П. ЛАВРОВА, 5 (явка строго обязательна).

02.12. Правление: обсуждение документов по издательству (отв. Иванов).

03.12. Гости: Р. Фашин, «Акустическая гитара», В. Заклинский (перкашн).

08.12. Критика: Экология культуры (отв. Новиков).

09.12. Критика: С. Родыгин: «Слово о полку…» в свете лингвистических данных.

10.12. Авторский вечер С. Магида (отв. Шнейдерман).

11.12. Проза: новое (следите за рекламой).

13.12. ОБЩЕЕ СОБРАНИЕ: дело В. Нестеровского; обсуждение издательских проблем; отчет-выборы; начало в 15 часов.

16.12. Критика: А. Бартов: Дихотомия литературного процесса (отв. Бутырин).

17.12. Гости: Л. Израэлит, Н. Абельская (отв. Илин).

18.12. Проза: В. Лапенков (отв. Бутырин).

21.12. Вечер к 80-летию С. Беккета (отв. Волчек).

21.12. Критика: Экология культуры (отв. Новиков).

Правление Клуба-81 приносит извинения С. Магиду и В. Кучерявкину за срыв их авторского вечера.

12 декабря

Разговор с В. Сусловым. Впечатление: Вольт Николаевич явно «очепурился»: за добродушием и доверительностью – изворотливость византийца.

13 декабря

На этот день, назначенный для разбирательства «дела Нестеровского», Коршунов наметил «лекцию-беседу» для членов клуба. Разумеется, момент выбран не случайно, очевидно, «дело Нестеровского» затрагивает задачи КГБ – борьбу с самиздатом и особенно с участием литераторов клуба в зарубежных публикациях «порочащих социалистический общественный строй».

Из записей И. Адамацкого:

Лекция-беседа (протокол), проведенная сотрудниками КГБ по Ленобласти (отдел борьбы с идеологическими диверсиями) Коршуновым П.Н. и Луниным Е. В. на общем собрании членов Клуба-81 (13 декабря 1986 г.).

Коршунов: Наша форма обращения к общему собранию возникла потому, что все другие формы общения с правлением клуба оказались исчерпанными, поскольку мы видим, что не решено главное – понимание каждым членом клуба своих обязанностей. Хотелось бы начать с самиздата. Пять лет назад, еще во времена первой беседы с правлением в связи с делом Долинина, когда правление подало заявление в Управление в защиту Долинина, нам было сказано: зачем вы арестовали Долинина, сказали бы сначала правлению – и правление само бы поговорило с Долининым. Вы говорили, что хотите выйти на нормальный издательский процесс, что с образованием клуба самиздат пойдет на убыль, а также уменьшатся случаи публикации произведений членов клуба в эмигрантских изданиях. Вместо этого число самиздатских журналов выросло в пять-семь раз, появились «Обводный канал», «Митин журнал», «Эос» и прочие. Мое глубокое убеждение заключается в том, что самиздат – это почва для тамиздата. Между тем мы приветствовали самиздат как форму проверки текстов, говорили тогда об этом в обкоме. Теперь этот самиздат переходит границу дозволенного (зачитывает из «Митиного журнала» цитату, подчеркивая ее политическую окраску).

Коршунов приводит пример из событий 1982 года, доказывающий, что власть не доверила коллективу клуба взять ответственность на себя за судьбу своего коллеги и отправила его в концлагерь на четыре года, – у нее была другая педагогика. Вместо того чтобы пойти навстречу коллективу и установить с ним гуманные и доверительные отношения, дело Долинина лишь подчеркнуло, что власть не нуждается в союзниках в нашем объединении и будет продолжать нас воспитывать страхом. На гуманизме и доверии только и можно было вписаться в демократическую эволюцию. Позднее Горбачев дал тому пример, на всю страну освободив политзаключенных, и заслужил признательность миллионов.

Коршунов: У вас может возникнуть вопрос: как определять антисоветскую или неантисоветскую направленность эмигрантских изданий? Это дело не литературы, не критики. Само упоминание журналов, например «Часы», – уже провокационно. Получается, что невольно Клуб-81 стал тем, с чем работают антисоветские силы.

Лунин: продолжает с большим удовольствием читать интервью с Дж. Хопкинсом, изредка прерывает чтение кратким комментарием.

Коршунов: прерывает его в том месте, где говорится, что тексты для сборника «Круг» отбирало КГБ: Это уже называется клевета.

(Между тем сборник проходил не цензуру КГБ, а обычную цензуру, кажется, шесть раз.)

Адамацкий: Девять цензур было.

Лунин: дочитывает рецензию-интервью в «Стрельце» до конца.

15.2 0 – 17.15 (продолжение разговора)

Коршунов: Мы не ораторы, мы не привыкли выступать перед скоплением людей, мы привыкли беседовать в других условиях. Можете задавать нам вопросы. Объясню, почему мы появились здесь не раньше, а именно на общем собрании. Отношение наше к клубу и раньше, и теперь самое позитивное, мы были если не повивальной бабкой клуба, то крестными во всяком случае. Занимаемся мы, как вы понимаете, не литературой и искусством, а нашими противниками. Мы неоднократно встречались с правлением, начиная с 1982 года, c дела Долинина. Последняя серьезная встреча у нас была З0 декабря прошлого года, на Чернышевского, 3, по поводу сборника «Круг», к выходу которого мы приложили руку, но затем наши позиции разошлись, хотя мы, как и раньше, хотели, чтобы пропасть между официальной и неофициальной литературой стала уже. Позиция правления оказалась неприемлемой. Правление говорило, что клуб – явление особое, к нему нужно относиться по-особому, что клуб нужно судить по его собственным законам. Мы говорили, что ваши усилия будут более результативными, если вы научитесь разговаривать с редакторами издательств и журналов. Клуб в своих творческих, организационных моментах не продвинулся ни на йоту.

Здесь Коршунов напоминает о встрече с правлением в канун Нового года. Учиться бесшумно ходить по редакторским коридорам и кланяться каждой табличке на дверях – вещь унизительная и в нашем случае совершенно бессмысленная. Боссы издательств подают свою роль в литературе как хранителей Грааля.

Лунин: Количество публикаций в эмигрантских изданиях до клуба и сейчас, пять лет спустя, выросло вдвое (перечисляет: Елена Шварц – в «Русской мысли», Кривулин – в ВРХД, еще Шварц – в «Русской мысли», там же Стратановский, в «Стрельце» – Игнатова, Кривулин, снова Кривулин, в «Беседе» – Охапкин). Клуб должен дать оценку этим фактам. Была очень долгая беседа с Кривулиным, он сказал: «Свои рукописи я отправляю на Запад сам». Мы спросили: «Определитесь, где вы хотите печататься – там или здесь?» Он сказал: «И там и здесь». Охапкин отправил на Запад бандероль, нам ее вернули из Горлита. Говорить о том, что все это происходит помимо клуба, не приходится.

Иванов: Я не давал интервью Хопкинсу и потому не отвечаю за опубликованный текст. (Для меня сообщение о состоявшемся интервью было новостью.)

Лунин: Теперь существует «Митин журнал», и некоторые материалы в нем подпадают под статью 190-1. У нас есть заявление, написанное одним гражданином (читает): «26 апреля 1986 года я вместе с моими друзьями был на выступлении московского литератора В. Лена, где он… отзывался о советской литературе. Особенно активно поддерживал Лена молодой человек в очках, Митя Волчек. Лен передал Мите Волчеку журнал „Континент“ и при этом сказал, что хочет приучить людей к чтению подобной литературы».

Вопрос из зала: А если это ложь?

Завьялов: Я был на этом вечере и могу подтвердить, что журнал не ходил по рукам, как утверждает автор заявления.

Коршунов: говорит о скандальном выступлении рок-группы в студии клуба на Чернышевского, 3: Я говорил и раньше, что все ваши конфликты возникают из-за встреч с третьими людьми, в частности с дипломатами. Сначала Игорь Алексеевич (Адамацкий) привел культурного атташе в театральную студию, а потом этот Маккарти писал сообщения не только в дипломатическое ведомство, но и в другое – такие вот они дипломаты. А ведь вам помещение предоставляет Литфонд, обком партии. В клубе выступали московские литераторы Сорокин, Ерофеев, Пригов, названные в «Стрельце» борцами. На самом деле – я говорил об этом после их выступления в клубе – они занимаются политиканством. Мы предупреждали правление 17 февраля сего года. Они думают, что там, в Москве, им все дозволено, а потом хвастают, что были в Ленинграде и читали все, что хотят. Теперь о публикациях. В журнале «А–Я» № 1 помещен рассказ Б. Кудрякова «Рюмка свинца» с предисловием М. Берга, в этом же журнале – статья М. Берга. Михаил Юрьевич, это статья, или эссе, или что?

Берг: Эссе.

Коршунов: А ведь мы с вами беседовали обо всем этом, помните?

Берг: Беседа была долгой.

Коршунов: Последний вопрос связан с выходом клуба на арену дипломатии. Клуб устанавливает такие прочные контакты с дипломатическим корпусом, что и Союз писателей позавидует. Волчек, Кан днюют и ночуют в консульствах, дают информацию, говорят о развитии культуры. Ряд членов клуба превратились в информаторов консульств. После пяти лет деятельности клуба его результаты незначительны. Мы ставим вопрос: а нужен ли такой клуб? Это нужно выяснить, чтобы в дальнейшем у вас не было неясности. «Круг-2», подготовленный для издательства, чрезвычайно плох, по мнение издательства, туда вошло то, что было отвергнуто в «Круге-1».

Иванов: Бросается в глаза, что вы пользуетесь искаженной информацией, будто клуб ничего не делает. Кроме «Круга-2», сделано много.

Адамацкий: зачитывает цитату из устава. Все это было: лекции, семинары, чтения, выступления в других клубах и так далее. Но что делать, если наши тексты отвергнуты журналами «Нева», «Аврора», «Наш современник», «Новый мир», «Литературная учеба» и так далее?

Петряков: Следует ли вас понимать так, что клуб может быть закрыт?

Коршунов: Нет, не следует.

Куприянов: Вы читали статью Васильева в «Нашем современнике»?

Коршунов: Да, читал.

Куприянов: Там, в статье, есть обвинения чисто юридические. Почему там есть переход от литературных обвинений к юридическим, а здесь вы не хотите переходить от юридических проблем к литературным?

Коршунов: замечает, что рядом появляется В. Н. Суслов, член секретариата Союза писателей: Речь идет о публикациях за рубежом.

Кривулин: Как раз публикации за рубежом свидетельствуют о большей нашей свободе.

Коршунов: Творчество Кривулина используется на Западе в иных целях.

Иванов: Но ни Кривулин, ни другие не пишут антисоветских стихов.

Лунин: Однажды я зачитывал вам сводку передачи «Свободы» – выступление Бетаки об Игнатовой. Представьте, что какой-нибудь редактор услышал это сообщение радиостанции, а у него на столе лежат тексты литератора, о котором говорят. Так он скажет себе: зачем я буду это печатать?

Кривулин: Мы могли бы обратить это нам на пользу, если бы печатали здесь.

Коршунов: Я хочу знать, как относятся члены правления к тому, что тексты публикуются в антисоветских изданиях?

(На этот вопрос я уже Коршунову отвечал: «Павел Николаевич, что мы имеем, если в антисоветском журнале печатается неантисоветская вещь? Это значит, что журнал стал менее антисоветским на эту вещь».)

Адамацкий: Это провокационный вопрос. Надо публиковать здесь.

Иванов: Павел Николаевич, мы говорили об этом раньше и повторим сейчас: представьте, у поэта уходит жизнь, он заканчивается как художник и годами не может опубликоваться на родине, что ему остается делать?

Шуфрин: Не считаете ли вы, что статья Васильева в «Нашем современнике» № 8 содержит клевету на сборник и клуб?

Коршунов: Согласен, там есть элементы очернения.

Адамацкий: Не слишком ли много очернения? Статья в газете «Смена», статья в журнале, передача по телевидению, а между тем мы еще пять лет тому назад и все это время сами предлагали информацию о клубе, обращались в АПН, не раз говаривали, уточняли текст с Беляковой, и ничего, никаких следов.

Коршунов: Я знаю Белякову, отношусь к ней хорошо, но у нее очень много хлопот.

Шуфрин: А как вы, как человек и патриот, отнесетесь к тому, что в ИМКА-ПРЕСС выходит прекрасный роман А. Платонова «Котлован»?

Коршунов: Отнесусь отрицательно, если выйдет в ИМКА-ПРЕСС.

Рыбаков (представитель ТЭИИ): Не кажется ли вам, что литераторы, которых публикуют в эмигрантских изданиях, не виноваты в том, что они не знают, какое издание антисоветское, а какое нет? Не было ли бы целесообразным опубликовать список изданий, которые считаются антисоветскими? Чтобы знать заранее.

Коршунов: Это интересная мысль (шутит) . И рядом со списком журналов – список лиц, которые там публикуются?

Завьялов: Под какую статью подпадает человек, который публикует свои тексты в самиздатских журналах?

Лунин: Он подпадает не под статью, а под признаки «статьи».

Беневич: В связи с перестройкой произошли ли в ваших взглядах какие-нибудь изменения?

Коршунов: Теперь я вижу, что и раньше мои взгляды были такие же, как сейчас. Подход к решению ваших проблем был тем же.

На собрании присутствовало 44 члена клуба, 10 гостей, 2 представителя КГБ, 1 представитель ССП.

Общему собранию Клуба-81

С. Завьялов, Д. Волчек

Член Клуба-81 В. М. Нестеровский распространил Открытое письмо, в котором указывает, что 25 октября 1986 года в помещении клуба состоялся вечер поэтов А. Бараша и Ю. Гуголева, который содержал «пропаганду антисоветизма, русофобии и низменных инстинктов». Грустно и неприятно заниматься детальным разбором письма Нестеровского, но тем не менее мы не можем оставить его без внимания. Товарищеская атмосфера демократизма и взаимного доверия, сложившаяся в клубе, требует оценки инцидента. Что же на самом деле произошло 25 октября 1986 года? Обратимся к предыстории вечера.

В конце сентября московские поэты А. Бараш и Ю. Гуголев обратились к членам клуба Дмитрию Волчеку, Сергею Стратановскому, а затем к зав. секции поэзии Аркадию Илину. В результате телефонных переговоров была установлена дата проведения вечера – 25 октября. К тому времени (начало октября) месячный план работы клуба был составлен, а извещения членам клуба разосланы. В этой связи письменного извещения о вечере члены клуба не получили. Ничего экстраординарного в этом нет. В истории клуба месячные планы нередко корректировались по объективным причинам, что не вызывало возражений ни у членов клубa, ни у гостей. B данном случае устное объявление о предстоящем мероприятии делалось А. Илиным на предшествовавших вечерах. 25 октября А. Илин, будучи больным, не смог лично вести вечер и поручил открыть помещение кандидату в члены клуба, неоднократно выступавшему на Петра Лаврова поэту Дмитрию Григорьеву. На вечере, кроме Нестеровского, присутствовали члены клуба Д. Волчек, О. Волчек, Ф. Чирсков, Ю. Новиков. Помимо них, присутствовала супруга А. Бараша, которую Нестеровский развязно называет «захлебывающейся от восторга особой», Зинаида Драгомощенко, супруга члена клуба, и еще четверо гостей. Необходимо отметить, что практика предварительного просмотра текстов правлением, согласно уставу клуба, не используется.

Однако многие члены клуба (в частности, нижеподписавшийся С. Завьялов) были знакомы со стихами Бараша и Гуголева, известных московских поэтов. Следует указать, что картина вечера, представленная в письме Нестеровского, истине не соответствует. На самом деле ни одного критического замечания по поводу прочитанного слушателями, в том числе и Нестеровским, сделано не было. Более того, не оставляет сомнений одобрительная реакция публики. Вечер прошел в обычной для клуба доброжелательной рабочей атмосфере. Обратимся теперь собственно к обвинениям Нестеровского. Отметим прежде всего, что письмо выдержано в оскорбительном для гостей клуба духе. Нестеровский намеренно искажает фамилии поэтов: Барыш (вместо Бараш), Гоголев (вместо Гуголев), Бейтов (вместо Байтов), превратно толкует их тексты. Так, в стихотворении, содержащем бытовую зарисовку Пушкинской площади в Москве, Нестеровский находит «сбрасывание с пьедестала русских писателей» и замену их монументов безродным космополитом Бродским. На самом же деле имя Бродского упоминается в другом стихотворении и при этом в отнюдь не комплиментарном для поэта контексте. Приводим его:

Как видите, о Пушкине здесь речи нет вообще. Памятник Пушкину находится в другом районе Москвы и к Цветному бульвару отношения не имеет.

В другом месте письма Нестеровский обвиняет московских поэтов в «разнузданности, политическом и этическом хулиганстве, в проповеди аморализма и воспевании скатологии». Что же приводит он в подтверждение своих слов? Искаженную строчку из стихотворения Ю. Гуголева «Вчера я изнасиловал отца». Как известно, современный советский поэт, лауреат премии имени Ленинского комсомола Ю. Кузнецов открывает свою знаменитую книгу стихов «Выходя на дорогу, душа обернулась» строчкой «Я пил из черепа отца». Однако никому из разбиравших это стихотворение и в голову не пришло обвинять Кузнецова в «замахивании на Октябрьскую революцию и комиссаров…». Заметим, что это – единственная цитата, которую приводит Нестеровский.

Прочие обвинения так же голословны и оскорбительны. В частности, автор письма говорит, что Бараш и Гуголев подают свои стихотворения «под густо сдобренным антирусским соусом, при этом выпячивая свое происхождение». Подобные заявления из лексикона пресловутого «дела врачей» не делают чести ни Нестеровскому, ни тем, кто в свое время рекомендовал человека с подобными нацистскими взглядами в члены клуба. На этом вопросе мы и хотим заострить внимание. На деле Нестеровского волнуют не тонкости новых течений в концептуализме и не моральный облик молодых московских поэтов. Объектом его недовольства является позиция правления клуба, следящего за соблюдением элементарного порядка на заседаниях и вечерах. Нестеровский уже много лет полагает, что в помещении клуба разрешено появляться в пьяном виде, устраивать дебоши, прерывать чтение выкриками с места. Так, например, на последнем чтении Елены Шварц весной 1986 года Нестеровский, явившийся, как обычно, в пьяном виде, несмотря на неоднократные замечания, шумел и дебоширил, фактически сорвав выступление. На собственные чтения Нестеровский является не иначе как в подпитии, сопровождаемый многочисленными собутыльниками, а один раз даже проник в помещение клуба… выбив окно.

Далее текст рассматриваемого письма был передан правлению в тот момент, когда его автор едва держался на ногах. На вопросы правления по содержанию письма ничего внятного Нестеровский сказать не мог, а взамен разразился площадной бранью. Когда ему было предложено покинуть заседание правления в связи с тем, что он пьян, Нестеровский заявил, что находится на лечении в ЛТП и готов предъявить медицинскую справку. К сожалению, известное несовершенство ленинградский наркологической службы не предоставляет почвы для смелых надежд в исцелении Нестеровского. Завсегдатаи ленинградских медвытрезвителей гораздо лучше знакомы с поэтом, чем давние друзья Клуба-81, не пропускающие ни одного мероприятия. Правление Клуба неоднократно указывало Нестеровскому на недопустимость подобного поведения, однако все предупреждения он игнорировал.

В последнее время открыто ставился вопрос об исключении Нестеровского из клуба. Вот в этом и кроется истинная причина появления письма Нестеровского. Стремясь себя обезопасить, он шельмует всех и вся без разбора: Б. Иванова, страдающего, по его словам, «манией величия», правление, «посадившее Иванова в председательское кресло для плутней и интриг», группу московских концептуалистов ЕПС <Вик. Ерофеев, Д. Пригов, В. Сорокин>, выступавшую в клубе год назад, московскую литературную молодежь. Он дошел даже до того, что обвиняет журнал «Часы», не напечатавший якобы открытое письмо Ю. А. Андреева группе ЕПС. И это неправда. В приложении к журналу письмо давным-давно было опубликовано и получило широкий читательский резонанс.

Прием нехитрый: топорными методами Нестеровский пытается отвести удар от себя и создать в клубе пустую никчемную склоку. Однако в угаре он забывает, что в данном случае обращается не к компании благодушных собутыльников, а к куратору Клуба-81, писателю Ю. А. Андрееву, правлению и членам клуба писателей – то есть людям, способным по достоинству оценить его претензии и наветы.

Встает вопрос – что делать? Плясать под дудку Нестеровского, тратить драгоценное время на разбор мелочных претензий, ущемленных амбиций, нетрезвых фантазий или же прямо и бескомпромиссно поставить вопрос о дальнейшем пребывании в клубе Владимира Мотелевича Нестеровского – человека, презревшего творческий дух литературы, элементарные законы порядочности, наконец – здравый смысл.

Из хроники:

15 ноября 1986 года

Адамацкий: Есть заявление Кривулина и Адамацкого об исключении Нестеровского из клуба.

Куприянов: Это все понятно – письмо и комиссия… наш коллега по сборнику Нестеровский использует слова языка, на котором между людьми разговора не должно быть. Нестеровский, мягко говоря, рассеян, но в то же время я бы хотел, чтобы мы по отношению к нему высказывались на другом языке.

Кривулин: К сожалению, пребывание Нестеровского в клубе становится опасным. Это человек, который пьет, теряет представление о реальной действительности, становится опасным. Считаю, что Нестеровского следует исключить из чувства самосохранения.

Бутырин: Не понимаю, что происходит… суд… комиссия… если бы это письмо Нестеровского было написано во Франции, оно бы воспринималось нормально. Мы же живем по законам страха и ненависти.

Родыгин: Нельзя никого исключать из клуба. Членом клуба должны быть пожизненно… пытались исключить академика Сахарова, ничего не вышло… нельзя исключать и Нестеровского.

Михайлова: Я вспоминаю английскую поговорку: оклеветанную собаку легче повесить. Каждый шаг правления был буквально оплеван и оклеветан Нестеровским. Я согласна со всеми обвинениями в адрес Нестеровского.

Ширали: Мне кажется, что все обвинения, кроме одного – Нестеровский хам, – голословны. Политические обвинения он писал по рассеянности. Нестеровский заботился о том, чтобы клуб был. Мы только что слушали наших товарищей из КГБ, они подтвердили, что выступления москвичей оценены неправильно.

Коровин: Форма письма Нестеровского – донос.

Шуфрин: Я за исключение из чувства самосохранения.

Новиков: против исключения, говорит о том, что в клубе просто сложился стереотип восприятия Нестеровского, и хотя Нестеровский обладает отрицательными качествами, но исключать его нельзя… (чуть позже Новиков выкрикнет, что так ведь можно предпочесть Мартынова и отвергнуть Лермонтова).

Завьялов: зачитывает письмо Чирскова, где оценивается выступления москвичей как чисто литературное, экспериментальное выступление.

Беневич: Если мы исключим Нестеровского, он все равно будет писать доносы, так лучше не исключать, чтобы писал, будучи членом клуба.

Зелинская: Мне не нравится процедура… акт комиссии напоминает действия других организаций… я не могу брать на себя ответственность…

Волчек: Писать доносы плохо, за это его и нужно выгнать…

Кожевников: Я пытался до последнего дня примирить Нестеровского с клубом. Я могу все простить… Володя мне сказал, что первое, что он сделает, если его исключат, – это направит обвинение против клуба в антисоветской деятельности.

Смирнов: Есть предложение дать выступить самому Нестеровскому. Мой совет: говорить конкретно.

Нестеровский: Я присутствую при грязной комедии… все здесь подлог… не было письма Кривулина, который не вступал в клуб, а потом его кооптировали. Здесь все пьют… это вы пишете доносы… Вы живете в грязи, во лжи…

Коровин: Исключить.

Беневич: Лишить права посещать клубные мероприятия.

Новиков: Не исключать.

Кушев: Выразить недоверие правлению.

Ширали: Я за это недоверие.

Смирнов: предлагает два варианта голосования: исключать – не исключать.

(Голосуют по списку, расписываясь в графах «исключить» и «не исключать».

За исключение проголосовало – 29, против – 8, воздержались – 4. На следующий день к списку «исключить» присоединились еще 3 человека.)

К акту комиссии

Иванов не ссылался на Андреева, когда объявил о невозможности встречи клуба с Синявиным, – большинство членов правления (Коровин, Кожевников, Адамацкий, Шнейдерман и Иванов) были против такой встречи. Хотим напомнить, что на этот день было намечено провести обсуждение проекта малотиражного издательства, информацию Кожевникова о встречах с членами московского клуба «Поэзия», определить программы выступления переводчиков в клубе «Красный Октябрь». Правление считало глупым бросать неотложные дела ради встречи с другом Нестеровского и политическим перебежчиком Синявиным.

«Вестник Клуба» не издается уже три года. То есть практически прекратил свое существование, и о публикации письма Андреева в «Вестнике» не могло быть речи. В приложении к журналу «Часы» (в «Красном щедринце»), хотя издание не является клубным, письмо Андреева было полностью опубликовано.

Иванов не выступал при обсуждении сатирической поэзии московской группы поэтов ЕПС, как ведущий он требовал от выступающих вести дискуссию в рамках литературной, а не личных оскорблений и политических наветов.

Кривулин не давал «свое имя в распоряжение Иванова», в руках комиссии следующее заявление Кривулина:

«Прошу рассмотреть вопрос об исключении В. Нестеровского из членов Клуба-81 в связи с тем, что считаю его поведение несовместимым с этикой писателя и порочащим статус членов нашего объединения.

Кривулин, 20 октября 1986 г.»

Исключение Нестеровского из клуба на общем собрании в присутствии члена правления ЛО ССП В. Суслова и Ю. Андреева, его покровителя, двух офицеров КГБ, осведомителя этой организации перевернуло на 180 градусов шкалу гражданской оценки человека. Ни один из них не решился выступить. Можно представить, что произошло бы, если бы обсуждение не было подготовлено, если бы я и правление стали бы оправдываться, если бы комиссия не представила произошедшее в объективном изложении. У противной стороны не оказалось ни единого аргумента в пользу своего человека. В этот вечер на Петра Лаврова, 5, столкнулись представители культурного движения и служащие тоталитарной системы, которая была посрамлена ничтожеством одного из своих подручных.

Присутствующие в тот вечер на Петра Лаврова, 5, стали участниками и свидетелями замечательного события – собравшиеся стороны, перегруженные своими проблемами, чтобы решить, какая из них права, разошлись со странным результатом, который еще только нужно было осмыслить, признать, чтобы зажить по-новому. При этом жить по-новому не означало, что кто-то прав, а кто-то нет, мы разошлись смирно и тихо. Они тихо, потому что мы были правы, мы – потому что не услышали от них ни возражений, ни угроз. Мы все получили опыт толерантности и плюрализма. Если бы в России не прозвучал клич: КТО КОГО?!! – не копать бы нам нашу землю от Одера до Тихого океана – не находить кости миллионов убитых, замученных и не собирать их в красные ящики.

Мы не собирались ни отнимать у сторонников соцреализма права на печать, ни разорять их издательства, ни судить, ни высылать из страны, мы довольствовались полуподвалом на Петра Лаврова и умоляли позволить нам выпускать для читателей малотиражные книжки, общаться с ними в присутственных местах. Но назаровых, поповых, чепуровых, васильевых и Ко устраивало лишь наше уничтожение вместе со всем культурным движением. Оборвалась последняя нитка, протянутая между нами и ими, – «Круг». Та публичная демонстрация беспардонного вранья, унижения, двусмысленности в ответ на издание клубного сборника перевела проблемы нашего культурного будущего из компетенций власти – в задачи культурной революции.

Из моего дневника:

23 декабря

Сахаров освобожден из ссылки.

26 декабря

Пока часы на Спасской башне не объявили о начале 1987 года, не простого, но успешно пережитого года, пытаюсь уловить направление хода событий. Все, кто занят организационной работой, говорят об объединении. Вероятно, причина та же, что и в начале XX века, – знаменитый «Союз союзов» Милюкова: консолидация организаций первозданных с уже имеющими демократический опыт. Объединение коснется прежде всего тех, руководители которых левее ведомых. Политическая культура почти полностью отсутствует, знания истории политических движений нет. Реакция такая: «нам она и не нужна».

(Позднее я стал разделять людей на «движенцев» и «организантов», первые появляются как из земли, во время острых общественных акций – «участвуют» в митингах, демонстрациях, стычках, но не выносят «заседаний», «писанины», для «организантов» самое важное, кто с кем дружит, среди них первые лица «теоретики-программисты», «ораторы», «вожди».)

29 декабря

Ю. Нешитов предложил обкому ВЛКСМ организовать форум (как в Москве). Почему-то ему кажется важным, чтобы заседания секций проходили в кафе, а кафе непременно тянулись бы вдоль одной улицы. Нешитов хотел провести форум без нашего клуба. Рыбаков, к которому он обратился, сию идею забраковал. (В обкоме этот вопрос не затрагивался.) В начале января должна собраться инициативная группа, которой предстоит наметить план форума.

Мне кажется, форум должен быть просветительским, дать реалистическую характеристику переживаемому времени и завершиться созданием рабочих комиссий, способных разработать план общих действий.

На материалах форума следует выпустить специальный номер журнала «Авроры» с текстами, статьями, фотографиями; составление его должно быть поручено тем, кто хорошо знает культурное движение.

Пригласить Э. В. Соколова, Веру Андрееву, Тандера, Арьева, Житинского, Иконникову (кафедра истории культуры).

31 декабря

На следующий день с дрожью в голосе позвонил Ю. Шевчук (эколог). Говорит, что Рыбаков и я включены в инициативную группу форума и что нужно нас заменить какими-то другими товарищами… мы можем напугать организаторов форума. И наконец, позвонил Нешитов, с раздражением говорил: Рыбаков его обманул, скрыл свою судимость . Я попытался объяснить Шевчуку и Нешитову, что педагогично предложить Рыбакову проявить себя позитивно.

Этот тупо-трусливый кадровый синдром у тех, с кем общаешься как с социально-близкими, отвратителен.

Много всего нового. Освобождение заключенных, предложение режиссеру Любимову вернуться в Россию. Ведутся разговоры о новых планах либерализации… «Зарубежные голоса» слышны почти без помех… все радует, и щемит сердце, ибо на поверхность выходит драматургия жизни, трепетное переплетение человеческих слабостей и сил.

Новый год предвижу драчливым.