План мероприятий в марте
6.03 . Расширенное заседание правления – обсуждение проекта нового устава Клуба-81.
Общее собрание состоится 12 марта в 14 часов:
а) принятие проекта нового устава Клуба-81,
б) выборы правления.
16.03 . Воспоминания. Шестидесятники: Б. Понизовский, В. Овчинников, Э. Шнейдерман и другие.
17.03. Устный выпуск независимых журналов «Рубикон», «Единство», «В полный рост».
28.03. Проза независимых художественных журналов: «Обводный канал», «Часы», «Митин журнал»…
29.03. У нас в гостях московские литераторы Г. Цвель, А. Альчук, О. Дарк, А. Хохлов.
Секция критики проводит подготовку весенней теоретической конференции «Ценности христианской культуры», посвященной тысячелетию Крещения Руси, – 18 марта, конференция – 22–24 апреля.
31.03. В. Герасимов. Клубы старого Петербурга.
Напоминание : вспомните, не должны ли Вы Клубу-81 членские взносы за прошлый год?
Прошел слух, что враги перестройки готовят переворот, в связи с чем «Красный щедринец» (№ 6) вышел с передовицей «Накануне» с эпиграфом:
– Что теперь будет?!.
– Будем подсчитывать, что успели сделать за эти оазисные годы…
– <…>
– Мы уйдем под воду с кличем «Товарищ, верь…»
– Уйдем в леса нового офонарения.
– В зоопарки культуры…
– В скиты самиздата.
– Мы будем умнее.
– Я сразу начну учить английский.
– Я пойду в мясники…
– и… в кооперативные дали.
– Вас там только не видали!
– Перестань! Меня тошнит от рифм… и т. д.
Фельетон заканчивается предложением:
«Расходиться по одному…»
Из моего дневника:
13 марта
В газете «Советская Россия» статья Нины Андреевой – преподавателя Ленинградского технологического института («Не могу поступиться принципами»), в которой самые чудовищные преступления режима получили оправдание. Нечто вроде манифеста армии советских казенных идеологов и бюрократов.
12 апреля
Интересно выглядели на собрании в одном контексте седые чиновные ученые и экологическая молодежь: молодежь задает сердито вопросы, ученые нервно отвечают, потому что за все отвечает власть, а ученые еще не умеют говорить с властью так, как молодежь с ними, учеными.
В газете статья художника: Союз художников сам заказывает себе работы, сам заказ выполняет, сам его оплачивает и сам складывает их в запасники. С литераторами-соцреалистами та же картина, только с другим финалом: книги отправляются в макулатуру. Макулатура за деньги сдается в утиль, с этими деньгами человек стоит в очереди, чтобы купить Пикуля.
21–24 апреля в Клубе-81 и в ДК работников пищевой промышленности прошла конференция «Ценности христианской культуры» (К 1000-летию Крещения Руси).
Обращение к христианству в 1960-х–1970-х годах молодых советских интеллигентов было явлением распространенным. Эта духовная реставрация была неотделима от экзистенциального вхождения в русскую культуру XIX–начала XX века. Именно ее воспитательное влияние разительно отделило эти поколения от других, особенно чувствительно в Петербурге. (Слово «Ленинград» избегалось.) Термин «вторая культура» скрывает эту подкладку, которая не была одноцветной. Стоит обратиться к поэзии Л. Аронзона, И. Бродского, О. Охапкина, В. Кривулина, С. Стратановского, Е. Шварц и А. Миронова, чтобы ощутить, насколько творчество этих поэтов решительно различалось по своим мотивам, и при этом в ментальности каждого из них обращение к христианству связано с духовной ориентацией. Я назвал это «новохристианством» – не наследованным от предков, а обретенным в индивидуальных поисках смысла существования.
Открывая конференцию, я говорил: «Сейчас предпринимаются попытки реформировать советский социализм, внести поправки в его идеологию, в правовые нормы и социальный порядок. У нашей конференции есть подтекст: нам не избежать противопоставления „социализм и христианские ценности“. Некоторые гуманитарии связывают возрождение русского национального сознания с радикальным отвержением социализма, с христианизацией страны – со вторым Крещением России. Но это было бы возможно лишь при активном участии Церкви, в десятки раз усилившей свои культурные и нравственные позиции, свое материальное положение. В то же время реформация социализма как традиции осуществима лишь в той мере, в какой социализм осознает себя частным вариантом традиции христианской, на почве которой социализм вырос.
К основным ценностям христианской культуры относится ее язык. Христианский язык обладает способностью к глобальному охвату неба и земли, космоса и духа, страстей и созерцания, высокого подвига и мира инфернального. Сейчас трудно поверить, что ревнители российского социализма изгоняли из русской речи не только слово „Бог“, но и такие, как „дух“, „душа“, „грех“, „откровение“, „добро“, „милосердие“, „прощение“ и „покаяние“…
Монотеизм христианской религии был истоком европейской философии и этики, направлял поиски абсолютного и универсального, преодолевающего границы национального и классового, вечного и временного. Атеистический социализм полагал одной из главных своих целей распространение идеи смертельной классовой борьбы, гражданской бойни, экспроприации и насилия. Из его принципиального отказа сообразовывать свои действия с общечеловеческой моралью проистекли следствия антигуманного и преступного смысла. Пусть миллионы престарелых и увечных, получая похлебку от государства, страдают и умирают без утешения, но ни в коем случае нельзя допускать к ним людей христианского сострадания и добродеяния. Пусть спиваются миллионы тружеников, но не пустим на улицы и в дома проповедников трезвой трудовой жизни. Пусть народ развращается в повальном воровстве, но нельзя допустить, чтобы с амвона церквей раздавались проповеди нестяжания.
Нужно ли при этом возражать на обвинение христианской этики в отсталости? Как будто могли устареть заповеди НЕ УБИЙ! НЕ СОЛГИ!.. и настало время проповеди „УБЕЙ!“, „ЛГИ!“ и „СОТВОРИ СЕБЕ КУМИРА!“. Христианские этические нормы – это всеобщая конституция, оберегающая христианские народы от сатанизма власти, насилия и амбиций слепых пастырей.
В нашем городе учреждено общество „Милосердие“, организаторы которого хотели объединить свою деятельность с Церковью. Власть этому воспрепятствовала. Бюрократия, если ей доверить проведение реформ, будет проводить их в „большевистском“ контексте. Наверное, уже написана статья, в которой примером милосердия служит Феликс Дзержинский: „А как же! он приказал по вокзалам, подвалам и кладбищенским склепам собирать беспризорников!“, после того как расстрелял десятки тысяч их отцов.
СОЦИАЛИЗМ при действительной реформации окажется на территории христианской культурной традиции. Из этого следует, что СОЦИАЛИЗМ и ХРИСТИАНСТВО станут фундаментальным фактом как идейного, так и культурного плюрализма в стране, что можно назвать „великим компромиссом“. Светская демократическая власть и Церковь не станут губить свои силы в межусобицах. Общественность не должна поучать Церковь, но обязана ее защищать. При этом мы можем оказаться перед тем, что Церковь будет отказываться от защиты, чтобы внешними причинами оправдать свою внутреннюю деморализованность и потерю исторической ответственности».
В докладе «Время Церкви» Владимир Зелинский говорил: «В душах поколения, к которому принадлежу я, атеизм умирал от старости. Но нужно было еще преодолеть кризис культуры, кризис гуманизма, которые предлагали свои ответы на вопрос: „В чем смысл жизни?“». Со временем становилось понятным, что эти ответы далеки от духовных проблем человека.
«Христианство начинается со встречи с Иисусом Христом – с Его словом и даже с Его молчанием». Человек, вступив в Церковь, познает тайны мира. Но Церковь – не Царство Небесное, которое обретают лишь в опыте веры. Зелинский предупреждал, что путь к Богу не прост – он равен преображению человека, его новому духовному рождению.
«Русская церковь празднует свое тысячелетие, но ее земное тело остается скованным». Тем не менее исторические перспективы Зелинский оценил оптимистически: «Закончен грандиозный социальный и метафизический эксперимент над человеком, над обществом, над историей. Его итоги нам известны. Теперь началось время Церкви».
На конференции мы узнали, что в Москве в 1971–1981 годах выходил самиздатский журнал «Призыв» – издание экуменического движения. Его представительница И. Языкова рассказала, что уже в 1975 году в журнале появилась постоянная рубрика «Навстречу тысячелетию Крещения Руси». «Мы проповедуем всеобщее примирение во Христе, наша цель – экуменизация, либерализация, евангелизация мира с вытекающим отсюда выводом: главное – единство, во второстепенных различиях – свобода, и во всем – любовь». Языкова считает, что историческая Церковь, настаивая на строгом разделении «мира и клира», слишком далеко отошла от свободы и жертвенности первых христианских общин, живших мыслью о принадлежности каждого христианина царственному священству.
Выступления на конференции подтвердили, что под колпаком надзора и культурной блокады в обществе тлел реформационный процесс. Власть, заказав «передовой науке» и искусству представлять действительность такой, какой она хотела ее видеть и какой навязывала подданным, увлеклась миражами. Слава тем, кто разгребал эти залежи лжи, чьи души и совесть служили правде и только правде! 70-е годы были для России годами просвещения. Российская интеллигенция ради правды и совести шла на жертвы. Умильные оценки правления Брежнева и Андропова смешны. Да, эти тихие вожди советской бюрократии не сажали сотнями за проволоку, но принуждали просвещенный слой десятками тысяч эмигрировать на Запад и в Израиль. Они следовали политике Ленина: интеллигенция – враг большевизма.
В принятом обращении участников конференции говорилось:
«Наше общество созрело для понимания того, что успехи культурного развития страны, нравственное здоровье народа, укрепление его духовного единства невозможны без ощутимой, живой, осмысленной связи с сокровищами христианской отечественной и мировой культуры. Указывая личности пути к нравственному совершенству, христианство вместе с тем есть мощное средство общественного развития, сотрудничества, взаимопомощи. Сегодня недостаточно признать, что наше прошлое – это то, что принадлежит народу, его исторической памяти, его культуре – в год Крещения Руси нужно со всей прямотой признать тот очевидный факт, что в нашем прошлом самое ценное – христианское прошлое».
В обращении также говорилось: «Успех настоящей конференции побуждает нас выступить с ответственной инициативой – призвать к созданию ОБЩЕСТВА ХРИСТИАНСКОГО ПРОСВЕЩЕНИЯ». Обращение было подписано Е. Пазухиным, Б. Ивановым, В. Аксючицем, В. Антоновым, В. Попковым, В. Порешем и принято 140 участниками конференции.
Массовое возвращение соотечественников к христианству открыто включало мотив политической реставрации. Но проявлялся мотив в двух ориентациях: в прямом обращении к РПЦ – «воцерковлении», и в ожидании критической рефлексии церковной деятельности. Принадлежащие ко второму разряду верующие ждали от Церкви большей ответственности за нравственное состояние приходов в стране. (Первым шагом, как считали многие, должен быть переход богослужения на русский язык.) В работе конференции принимали участие филологи, философы, историки (С. В. Белов выступил с докладом «Христианский смысл „Легенды о Великом инквизиторе“ в „Братьях Карамазовых“ Ф. Достоевского»), которые открыли для себя труды Н. Данилевского, В. Соловьева, Н. Бердяева, С. Булгакова, Л. Шестова, С. Франка, П. Флоренского, П. Федотова и других мыслителей, связывающих христианство с национальным самосознанием. Среди верующих были и активные участники экуменического движения.
После рабочей части конференции в кафе ДК состоялась свободная дискуссия. Кто-то из общества «Память» вызывающе заявил, что Иисус Христос не был евреем. «А Дева Мария? А Иосиф?..» – спросил я его. Зачинщик спора стал нести какую-то ахинею, слушать никто не стал. Ко мне подошел человек солидного вида и сказал, что при обкоме образовано что-то вроде курсов пропагандистов, куда они приглашают умеющих убеждать людей, намекнув на вознаграждение. Я был удивлен: вербовщик даже не поинтересовался, чем я занимаюсь и чего жду от перестройки. Советская культура была заказной, мой заказчик, видно, не сомневался, что его предложение меня обрадует, как актера, которому предложили сняться в кино.
Ленинградский народный фронт
В конце апреля в зале ДК имени Ленсовета клуб «Перестройка» провел очередную встречу с горожанами. Как всегда, свободных мест не было. Я прошел за кулисы. Из всех прослушанных выступлений два представлялись мне важными: Юрия Нестерова, который сообщил, что в Эстонии создается массовая политическая организация «Народный фронт республики», и одного рабочего, который в невнятной речи высказал ясную мысль: нужно создать Народный фронт в Ленинграде. За кулисами познакомились, договорились: завтра Владимир Большаков (так его звали) принесет мне текст для листовки о Народном фронте.
На следующий день обсуждали и редактировали текст. В листовку включили два призыва: 1) «Демократические организация города, объединяйтесь в единый Народный фронт!»; 2) «Формировать Народный фронт Ленинграда без бюрократических процедур!».
(Имелась в виду растянутая процедура приема в клуб «Перестройка»: нужно было заручиться рекомендациями трех членов клуба, выдержать кандидатский срок и получить согласие коллегиального совета клуба из девяти человек.) Я сел размножать текст через копирку, Владимир отправился домой заниматься тем же. На следующий день вечером позвонил взволнованный Сергей Магид: на Петроградской стороне, у памятника «Стерегущему» он присоединился к стихийному митингу. Ведущий митинг говорил о создании Народного фронта, отвечал на вопросы, раздавал листовки. Магид не знал о моей причастности к листовке, а я лишь от него узнал, что Большаков уже обратился с призывом к горожанам.
Через два дня мы с Магидом отправились в ДК Ленсовета на встречу с Ю. Нестеровым и оказались чуть не первыми в составе инициативной группы по созданию Народного фронта. Инициаторам предстояло разработать проект устава, сформулировать политические цели Фронта, привлечь к организации граждан, готовых приступить к решению этих задач. Под названием «За Ленинградский народный фронт» группа просуществовала несколько месяцев.
Первые заседания проходили в «Монако свободы» – на Петра Лаврова, 5.
Фронт формировался медленно. Во-первых, это организация политическая, а при существующем в СССР режиме, помимо КПСС, могли возникнуть только антисоветские партии. Во-вторых, массовое демократическое движение в Европе, включившее в свое название слово «фронт» («Рот Фронт»), было движением антифашистским, что намекало на сходство КПСС с фашизмом. Обком на появление организации реагировал с крайним раздражением.
Из моего дневника:
Идея Народного фронта – лучший ответ на статью Н. Андреевой в газете «Советская Россия». В «Литературной газете» письмо писателей, присягающих на верность перестройке. Народный фронт должен о себе заявить до партконференции. Мне нужно побывать в Москве – узнать, какие там настроения. (Подумать только, что у нас в Питере нет и десяти человек!) События, если идею удастся осуществить, пойдут неизмеримо быстрее. На партконференции возникнет коллизия: наверху появятся группировки, которые станут апеллировать к низам за поддержкой. Нам, интеллигенции, придется выступить в роли народа по новому сценарию «Бориса Годунова».
7–8 мая: вторая встреча редакторов независимых изданий Москвы и Ленинграда.
Мы ехали в Москву одной командой – В. Трубицын, Кронов, Э. Чернова, Д. Волчек, Саша Богданов, Астахов. Я был уверен, что никаких препятствий встрече власть устраивать не будет. Саша Богданов к плакатам, которые вез, решил добавить новые – для этого взял с собой рулон чистой бумаги. Через пятнадцать минут все купе было в туши – и стол, и бумага. Больше всего пострадал «оруженосец» Богданова, которому в Москве пришлось использовать ванну одного знакомого диссидента для стирки одежды.
Первый день. Заседание вел А. Подрабинек, в помещении человек сорок. Редакторы журналов отчитывались в своей работе. Слушать коллег было интересно. Я говорил о «Часах». Рассказал об одной заводской стенгазете, в которой был помещен лик Богородицы, из чего сделал вывод, что независимая печать расширяет свои границы. Высказал свое убеждение, что успех демократического движения измеряется не масштабом разгрома своих противников, а переходом оппонентов движения на демократические позиции. Увидел, что такая позиция поддерживается большинством присутствующих. Побывали на съезде Демократической партии. Переговорили с Григорьянцем.
Он верно заметил, что сейчас есть вещи поважнее, чем выпуск журналов, – формирование политических партий. Действительно перестройка переходила от фазы идейной к фазе организационной. Я сказал, что идеологи перестройки главных своих противников видят в партийном аппарате КПСС и инспирируют активные действия снизу. Но таким фигурам в демократическом движении, как В. Новодворская, доверять нельзя: какую бы позицию они ни занимали, их цель – революция, и какая-то часть общества будет при этом втоптана в грязь. Григорьянц сказал, что наши точки зрения совпадают.
В Москве созрело ощущение, что журналы в сложившейся ситуации оказались в положении изолированных кружков. Как профсоюз Григорьянца, так и клуб Подрабинека не открывают перед движением новых перспектив. Наладить выпуск «Журнала журналов», организовать библиотеки самиздата, встречи активистов независимых изданий – предел возможных достижений. Значительность журналов в них самих, как значительность наших встреч – в значительности докладов. Клуб может пригласить интересных журналистов, наших и зарубежных, распространить анкету среди читателей независимых изданий для выяснения их мнения по актуальным вопросам и т. п. И это все.
При составлении итогового коммюнике встречи главной темой стало выяснение отношений между Григорьянцем (профсоюз МСЖ), Подрабинеком («Экспресс-Хроника») и Л. Тимофеевым («Комитет и референдум»). Как я понял, Подрабинек и Тимофеев не вошли в профсоюз по разным причинам: Тимофеев не считает возможным войти в организацию, которой руководит Григорьянц, Подрабинек – потому, что в его уставе есть ссылка на Конституцию СССР. Григорьянц предлагал включить в коммюнике пункт об организации правовой помощи независимой печати, Подрабинек и Тимофеев возразили: Клуб независимых изданий сам может взять эту функцию.
Я предложил включить в документ пункт о сотрудничестве двух организаций. Теперь спор Григорьянца с Тимофеевым приобрел принципиальный характер. Тимофеев заявил, что не имеет смысла включать в общий текст то, с чем не все согласны. С «книжной» точки зрения он был абсолютно прав, однако общий политический фронт полемизирующих организаций должен был подтвердить право своих членов на личные точки зрения и их право участвовать в работе других демократических объединений. Огораживание руководителями своих организаций вело к их «приватизации» и раскалывало демократическое движение.
Я сказал, что буду говорить от лица провинции. «Приезжаем мы в Москву не потому, то этот город самый красивый и здесь живут самые умные люди. И не затем, чтобы наблюдать, как здешние лидеры не могут найти общего языка. Мы приезжаем с надеждой, что здесь, в центре России, нас могут научить объединять силы общественности. А видим – и я указал на Григорьянца и Тимофеева, – что Москва может научить лишь ссориться». Тимофеев потребовал от меня сатисфакции – я попросил его не вовлекать меня в мелочные разборки. Голосование показало, что с подавляющим большинством прошла наша с Григорьянцем формулировка.
«Гласность» посеяла в ленинградском обществе множество идей, среди них огромное количество лишенных какого-то ни было практического значения. Но как родители с улыбкой взирают на детские шалости, так и критика времен перестройки сдерживалась великодушием объявленной свободы.
Ю. Нестеров предлагает создать Народный фронт, но не учреждать его, с тем чтобы включить в него респектабельные силы – писателей, кинодеятелей, журналистов. Он боится, что Фронт с самого начала прослывет шарлатанским. Но этот «респект» в большинстве своем труслив. Неформалы могут войти в организацию – есть опыт противостояния власти. Проблема, по-видимому, разрешится тем, что неформалы и перестройка будут вербовать людей на своих «частных участках».
25 июня. Демонстрация
Лето было напряженным. Горбачев уже не казался хозяином положения. Его противники накапливали силы в областных парторганизациях. Центральной фигурой оппозиции реформам генерального секретаря был Е. Лигачев. Обе стороны готовились к схватке на XIX партконференции.
Во второй половине мая я отправился в деревню. Огород, дела по хозяйству, рыбалка, а вечером не выключал транзистор. Эфир забит интервью, комментариями, сообщениями о политическом положении в СССР. С каждым днем напряжение нарастало, оппозиция явно набирала силы. В начале июня не выдержал – отправился в Питер. По пути на автобус встретил в соседней деревне знакомую. Она спросила: «Вы слушаете радио? Горбачева скоро снимут с его поста». Я с неожиданной для себя уверенностью сказал: «Мы этого не допустим!»
Клуб-81 отдыхал, но по-прежнему служил площадкой для встреч многих групп и одиночек – местом, где можно узнать политические новости. Всем, кто заглядывал в клуб, я говорил, что надо готовить демонстрацию против «ниноандреевцев» в защиту перестройки. Позвонил Регине Орловой: «Нужно писать лозунги». Она была замечательным «движенцем», так я называю людей, которые не принадлежат к конкретным политическим организациям и группам, но находимы, когда назревают события. Об идее провести уличную демонстрацию сообщил инициативной группе по созданию Народного фронта Ленинграда. На следующий день на Лаврова, 5, стали заглядывать знакомые и незнакомые. Еще через день были сдвинуты столы, от художников, работающих в учреждениях, поступила ткань для лозунгов, на деньги, собранные в нашем полуподвальчике, купили бумагу. Тут же придумывали тексты, пили чай, через окно, как черт из табакерки, впрыгивал Валерий Трубицын, чтобы ошарашить новостями, – еще один классический «движенец». Весть о том, что здесь идет подготовка к уличной демонстрации, распространилась по городу, и, как оказалось, реакция на нее была неоднозначной.
В ДК Ленсовета клуб «Перестройка» проводил очередную встречу с горожанами. В зале, как всегда, ни одного свободного места. Сквозная и самая горячая тема: как развиваются отношения демократических организаций с властью. Важно все: что происходит в Прибалтике, что известно о стычках активистов «Демсоюза» с милицией… Выступает П. Филиппов, он объявляет о готовящейся провокации: председатель Клуба-81 Иванов хочет вывести людей на уличную демонстрацию. Я взял слово: «Если руководитель клуба „Перестройка“ Филиппов демонстрацию в поддержку отца перестройки Горбачева называет провокацией, тогда что же – запрет демонстрации и ее разгон будем считать нашей главной демократической задачей?..» Зал смеется.
Открываю 2-й номер журнала «Демократия и мы» (август 1988 г.), цитирую и комментирую свой очерк «Демонстрация 25 июня». Перестройка, выдвинув разумные цели, должна быть бескомпромиссно поддержана разумом народа. Иррациональный страх, недоверие к власти нам следует изживать в честном и прямодушном диалоге. Но человек, который в разумность власти не верит, будет стараться ее обмануть – синдром Иванушки-дурачка… вера в разумность власти была главным мотивирующим аргументом для последующих действий… Ровно за десять дней в Ленгорисполком была отправлена заявка на демонстрацию 25 июня». Заявка была подписана В. Большаковым, М. Макаровым, Д. Абелем, Г. Плюсниным. (Моя фамилия раздражала бы и КГБ и обком.)
Три дня со дня подачи заявки прошли без ответа… Власть нарушает правило, которое сама для себя установила… Выходило так, что демонстрацию нам придется делать из ничего. Отказ был бы чемто. Иисус Христос знал, что его ждет распятие, но это не имеет никакого отношения к истинности Его пути. Гигантские преобразования европейской Реформации были бы невозможны без независимости действия от вычисляемого результата: «Я здесь стою – и не могу иначе!» – как сказал Лютер. И то, что в поздние вечера мы втроем грунтуем картон, шутим, сочиняем призывы – имеет отношение к этой логике Лютера. Если хотите, перестройка в нас, а не где-то там – на страницах «Литературки» или «Огонька».
Напечатали на машинке сотни две листовок.
ТЫ на стороне Горбачева или на стороне номенклатуры застоя?
Ты тихо ждешь перемен – или вместе с нами в борьбе за демократию и перестройку?
МЫ ВСЕХ собираем под лозунгом «ЕДИНЫЙ ФРОНТ ДЕМОКРАТИЧЕСКИХ СИЛ НЕПОБЕДИМ». Все на ДЕМОНСТРАЦИЮ 25 июня.
Свои наказы партконференции выноси на плакат, включи в свою речь, с которой выступишь на митинге, этим демонстрацию заканчивающем.
Сбор в 12.30 у Концертного зала «Октябрьский» (Лиговка).
Маршрут: к Смольному. Там митинг.
ОРГКОМИТЕТ, 25 июня
Из моего дневника:
Перестройка нам ничего не дала и, видимо, еще долго ничего не даст, кроме духовной свободы, уроков идеализма, навыков стоицизма, воли к борьбе… Но не верю даже во вредность провала.
За три дня до объявленной в листовках демонстрации в квартире М. Макарова раздался звонок. Товарищ из Ленгорисполкома сказал, что поступившая к ним бумага составлена неправильно, направлена не по адресу и что заявителям нужно сегодня же отправиться в Смольнинский райисполком для получения ответа. …Мы отправились в исполком с полной уверенностью разрешение на демонстрацию получить…
В исполкоме нас попросили заявку переписать, указать маршрут движения, численность демонстрантов, цель демонстрации. Власть интересовало, какие лозунги будем нести. Я ответил: «Легче назвать те, которые не понесем: противоправительственные и антипартийные, шовинистические и оскорбительные в чей-то адрес». Там же в коридоре заявку переписали. Потом долго – больше часа райисполком звонил в обком, – разыскивали первого секретаря, никто в обкоме на себя ответственность за разрешение демонстрации не брал. Но зачем тогда неделю держали нашу заявку в обкоме, а если перекинули в райисполком, почему райисполком трясется от выпавшей на него ответственности!
…Час ночи, два… а я не могу сочинить речь, которой завтра открою митинг. Я должен сказать лишь о том, что послужило поводом для нашей акции: о готовящейся XIX партконференции, столкновении двух позиций – Лигачева и Горбачева, и на чьей стороне мы – участники демонстрации. Предоставить слово желающим выступить и отойти в сторону. Все просто! Но мне казалось, что я должен сказать нечто большее: аргументированное, безусловное, лично важное… Только замучил себя…
Демонстрация стоила устроителям 20 рублей – на бумагу, гуашь, плакатные перья, такси, доставившее наши агитизделия к Концертному залу. В эту сумму входит и единственный портрет – генсека Михаила Горбачева, купленный в ларьке «Союзпечать» за сорок копеек.
Устроителей всегда волнует вопрос: «Придет народ или нет?.. и сколько придет?» Сперва нас было мало, потом прибавилось. Расставили вдоль ограды сада прибывающие плакаты:
Гражданам равные права!
Культтовары вместо культа!
Нет андреевщине в политике и культуре!
Члены партии, станьте коммунистами!
«Правила временные» – ежовщиной беременные!
Нет! – повышению цен на продукты питания!
Власть – народу!
Власть свободно выбранным депутатам народа!
Атеисты и верующие! Демократия – наша общая цель!
Отменим позорные статьи 70 и 190 УК РСФСР!
Сократим рабочий день женщин!..
Получилась необычная выставка: прохожие с интересом осмысляют лозунги. Из-за углов домов выглядывают «разведчики» – представители групп, проверяют «Никого не вяжут?» и бегут к таксофонам. Кинохроника энергично снимает историческое событие. Толпа растет, вопросы, споры и разъяснения. Раздаются голубые повязки стражам порядка. Кто-то приходит с собственным лозунгом. Кораблем раздвигает толпу тройка райисполкомовцев: «Кто тут главный?» Возбуждение в толпе нарастает, некоторые требуют, чтобы колонна уже строилась. У инспектирующей дамы не все в порядке с кровяным давлением – она обнаружила криминальный текст: «Милиция! Освободите Сашу Богданова!» Богданов, смешливый, находчивый и бесстрашный, – протестный дух питерских тусовщиков.
Наконец мы построились, подняли транспаранты и тронулись. Реутов растянул меха аккордеона – сначала марш, потом запели из революционного репертуара: «Вихри враждебные веют над нами», «Интернационал», «Замучен тяжелой неволей»… Звучало фальшиво, но не было и позднее не возникнет песен перестройки… Вижу: по тротуару шагают Филиппов и его коллеги из клуба «Перестройка» и «За ЛНФ». На улице Воинова активисты «Демократического союза» пустили в ход «кричалку»: «Долой КГБ!» К этому времени все транспаранты, запрещенные цензорами, давно уже подняты над головами…
Я смотрел на движущуюся посреди улицы колонну и думал: Что это – серьезное действие или игра молодых, мало знающих, максималистски настроенных людей, опьяненных своей смелостью, возможностью говорить перед толпой слова, которые еще недавно были запретными? Нет места пересказывать, что «видел» и что «думал» В. Бармин, шагая вместе с нами (см. его корреспонденцию в «Вечернем Ленинграде» от 27.06.1988), но приходится говорить о политической линии его шефов, которых он обслуживает. Широкий спектр мнений, взглядов, общественных проектов, действий, который характерен для нашего времени, подвергается грубейшей классификации… На фоне провозглашенного плюрализма, гласности, демократизации общества такая пропагандистская линия выглядит как увековечивание политического тоталитаризма и интеллектуального застоя и примитивизма.
На митинге выступило более 30 человек, записалось значительно больше… Говорили о растущей роли общественности, об акциях Народного фронта, о преступлениях сталинистов, о трагедии Карабаха, о неконституционности «Временных правил», о практике заключения инакомыслящих в «психушки» и т. д. У каждого своя тема, свои предложения, свои ожидания. На такого рода собраниях наступает момент, когда никому из присутствующих уже не кажется «страшным» подойти и взять микрофон, – атмосфера искренности, открытости разрушает дистанцию между аудиторией и трибуной. Возникло такое ощущение, что хотят выступить все. Приходилось предупреждать, что записываться в список ораторов уже не имеет смысла: в 16.00 отпущенное для митинга время истекает. И тем не менее люди просили себя в него внести.
В статье Бармина все выступившие на митинге разделены на две категории: одни – это те, которые занимают твердое место в бюрократической системе: преподаватель Высшей партийной школы Ю. Лаптев, заведующий отделом пропаганды и агитации горкома комсомола Н. Лебедев, депутат Смольнинского райкома А. Павлов, – только они, по Бармину, вещали с паперти Смольного собора истины (как маленькие сталины); все остальные, в том числе жертвы эпохи застоя и борцы с брежневской мафией, погрязли во лжи – и не без подталкивания врагов перестройки… Маленьких сталиных журналист изобразил героями митинга, борющимися за микрофон, чтобы сказать правду. В действительности все было иначе.
Стояли кучкой, кричали, перебивали выступающих. Им предложили выступить самим, а не скандалить. С большими трудностями удалось вытащить к микрофону Лебедева – из-за спин демонстрантов он шумел больше всех. Лаптев и Павлов поднялись к трибуне также по настойчивому приглашению ведущих митинг, но не из порыва «сказать правду», как писала газета. Газета опозорила себя в глазах двух тысяч демонстрантов… Партийная пресса сегодня – это желтая пресса.
Из «Красного щедринца»:
«Альтернативы»
– Я заметил большую разницу между тем, что обещает японский гороскоп, и тем, что с перестройкой на деле происходит.
– Разница, как между стулом и электрическим стулом.
– Точнее сказать, между кислыми щами и скисшими.
– А вы знаете, что есть два способа бороться с дефицитом?
– Какие же?
– Увеличить производство товаров – и очереди исчезнут…
– А второй?
– Второй, – ликвидировать стоящих в очереди. Итог один, но второй по технологии значительно проще.
Проведением июньской демонстрации, можно сказать, закончилась история Клуба-81 как заведения литературного. Фактически он стал клубом демократического движения Петербурга, а его члены – инициаторами и организаторами новых автономных образований, экологических, политических, религиозных, литературных…
Из моего дневника:
14 сентября
В помещении клуба состоялось учредительное собрание «Общества христианского просвещения» (инициаторы Б. Иванов и Е. Пазухин – председатель), которое несколько лет служило площадкой для общения групп и горожан, формирующих новую религиозно-христианскую среду Ленинграда.
18 сентября
В клубе прошло учредительное собрание организации «За Народный фронт». Проект ее программы включал основные принципы и гражданские свободы, которые затем вошли в Конституцию РФ. Собрание избрало правление, в которое вошли мы с С. Магидом. Фронту был нужен свой информационный вестник, и вскоре его выпуск удалось наладить. Журнал «Демократия и мы» также распространялся на собраниях организации. Магид основательно поработал над текстом программы «Народного фронта Ленинграда».
Наконец «гласность» коснулась и наших авторов. Опубликованы прозаики А. Бартов, В. И. Аксенов, Б. Дышленко, Б. Улановская, Е. Звягин, поэты В. Шалыт, В. Кривулин, Э. Шнейдерман, О. Бешенковская, Е. Игнатова, З. Эзрохи.
8 ноября
М. Берг и М. Шейнкер провели учредительную конференцию ассоциации «Новая литература», которой удалось найти финансирование для своего издания.
Первый номер журнала «Вестник новой литературы» типографской печати вышел в 1990 году. В предисловии сообщалось, что издание столкнулось с немалыми препятствиями.
19–20 ноября
В Москве прошла третья встреча редакторов и представителей независимой печати.
23 ноября
Идут разговоры о создании комитета по организации юбилейных мероприятий, посвященных 70-летию Александра Солженицына. Клуб уже готовится.
Однако литература остается почти полностью в руках «образованщины», которая десятилетиями давит живое слово. Чего стоит хотя бы Холопов – редактор журнала «Звезда»! За десятилетие журнал не опубликовал ни одного писателя молодого поколения. Чиновная власть напрямую заинтересована в тупости и серости публикуемого – хорошая литература контрастировала бы с убогостью наших политических руководителей.
На моих глазах литература стала бумажным корабликом, который понесло в потоке политических событий. Перемены касались меня непосредственно – в 1988 году в дополнение к «Часам» и «Красному щедринцу» я стал издавать общественно-политический журнал «Демократия и мы». Постоянные разделы: «Хроника», «Вести из провинции», «Мнения, идеи, оценки», «По страницам независимой печати», «История русского демократического движения». В разделе «Хроника» объединялись информация, опубликованная в московском бюллетене «Экспресс-хроника» (бюллетень без перебоев поступал в Ленинград по нескольким адресам), информация о наших городских событиях, публикации из политического самиздата, материалы конференций, письма властям, реакция на официальную печать. В провинции появились несколько собственных корреспондентов журнала.
Большинство участников демократического движения не располагали элементарными знаниями о политической истории страны. Были опубликованы главы из монографии Револьта Пименова «Происхождение современной власти», посвященной демократическому движению в дореволюционной России, перевод с английского глав из книги К. Поппера «Открытое общество и его враги»; с польского – «Неформалы и нелегалы», состоящей из интервью, взятых у лидеров польской «Солидарности» Борусевича, Буяка, А. Халля, Э. Шумейко и других (пер. Эрнста Орловского). Из публикаций под рубрикой «Вести из провинции» читатель получал представление о событиях в других регионах страны. Журнал обрел своих корреспондентов: Ирину Жуковскую, Валерия Трубицына, Сергея Магида, Вячеслава Долинина. Тираж – 40 – 50 экземпляров, расходился чаще всего на собраниях «За ЛНФ», иногда на митингах. Последние два номера – 15-й и 16-й – были напечатаны в Прибалтике тысячным тиражом, но качество было отвратительным.
Кроме журнала, теми же силами выпускался Информационный бюллетень «За ЛНФ». Любое массовое движение нуждается в собственной периодике, которая не только позволяет его участникам быть в курсе событий, нередко издание оказывается единственным материальным свидетельством его существования.
11 декабря – вечер, посвященный 70-летию А. Солженицына.
В истории клуба это совершенно особый по настроению вечер. Быть может, потому, что со стен взирал сам Александр Исаевич, а вынесенные на плакаты его заповеди призывали к гражданскому стоицизму. Журнал «Сумерки» выпустил машинописный сборник, посвященный Солженицыну, монтаж вырезок из советских газет разных времен о писателе подготовил Игорь Андреев. В помещении не то, что сидеть – стоять негде. Много незнакомых лиц.
Свой доклад я назвал «Универсальность писателя». Цитирую выдержки:
Обратим внимание: Радищев, Пушкин, Чаадаев, Лермонтов, братья Аксаковы, Тургенев, Достоевский, Герцен, В. Соловьев, Данилевский, Ремизов, Бердяев и многие другие представители российской культуры подвергались репрессиям. Если их миновала каторга и солдатчина, то отбывали ссылку, если не лишались званий, профессионального заработка, то были лишены возможности публиковать свои произведения на родине. Этот список можно расширить, включив в него цвет русской интеллигенции, погубленной в годы сталинщины, имена десятков талантливых поэтов, прозаиков, художников нашего времени и, разумеется, нашу гордость – Иосифа Бродского. При этом мы называем имена не боковых культурных ветвей, а основного культурного ствола России.
Тайна Солженицына прежде всего в том, что он смог выжить. Его могли во время коллективизации переселить в Сибирь за принадлежность к крепкому крестьянскому роду, убить на войне, замучить в лагере за неосторожные письма товарищу, подорвать здоровье ссыльными испытаниями, он мог опуститься, спиться среди безнадежного быта, без общения, без нужных книг, без духовных учителей… Он описал ухищрения, которыми человек защищает себя: как пронес в барак карандаш величиной в полспички… как на воле спасал свой шедевр «Архипелаг Гулаг». Жизнь с непомерными испытаниями и задачами, которые человек ставит перед собой, формирует универсальный тип.
Человек российской культуры дышит воздухом порогового риска, ожиданиями больших душевных испытаний. Творчество как гражданский акт и экзистенциальный порыв ведет к появлению особой литературы – литературы самиздатской, тамиздатской, труднопечатной, создающей в культурном пространстве особые значения , связанные с гражданской позицией, с проблемами личного мужества.
Что же гнетет русскую литературу, независимую мысль и личность? Гнетет государство. Его присутствие сопровождает творчество всех, кто ранее был назван, – от Радищева до Бродского, его изображают персонажи в сатирах Гоголя и Салтыкова-Щедрина, это судья Савельева из суда над Бродским. У Солженицына ГОСУДАРСТВО – всеобъемлющее существо, которому мы принадлежим – независимо от того, хотим мы этого или нет. Книги Солженицына фантастичны, но не вымышленностью фабул, а тем размахом, с которым он дал анализ и образ Российского государства… На всеобъемлющее порабощение народ отвечает всеобщим конформизмом и… радикальной политической индифферентностью.
Народный тип Солженицына (Иван Денисович) имеет с толстовским типом… «принудительное единство», которое проистекает из законов русского социального бытия. Но если в глубине толстовского народного типа – стихийная религиозность, то в глубине Ивана Денисовича – стихийная витальность. Для власти народный тип подозрителен. Не потому, что он что-то замышляет, а потому, что власть полагает, что человек (из народа) скрывает, утаивает то, что принадлежит по праву власти: свой ресурс жизни, тайны своего выживания . Насилие власти не предполагает, что встретит сопротивление, и потому насилие не имеет нравственного смысла, как не имеет его и наказание. В этом одно из глубочайших следствий террора против народа.
Будучи математиком по образованию, офицером по месту службы, писателем по призванию, мыслителем по необходимости, Солженицын занял в оппозиционной культуре исключительное положение. Он понял свою миссию вне задач советской интеллигенции, образованного класса вообще… Понимая себя носителем народной правды , он говорил от лица народа – с властями, с интеллигенцией, говорил о России миру, миру от лица России.
Между «народным типом» Солженицына и гражданской позицией писателя – огромная разница. Если народный тип, не разделяя грехов системы, сохраняет витальное пространство для здравого смысла, то в позиции Солженицына конформизм заменен реализмом , жизненная тактика напоминает то, что называют «разведкой боем». Он выявил всю систему подавления в стране свободного голоса. Если жертвы травли замирали или уходили в подполье, он сделал каждый шаг погромщиков достоянием публичности, писал письма, давал интервью зарубежным журналистам, выступал с речами, которые распространялись по стране… Это было невиданным, безумным нарушением всех существующих до сих пор правил поведения жертв преследования.
Солженицын отделил национальное содержание от политического. Идеология внушала миллионам, что русский народ – носитель идей коммунизма, что он – беспартийный коммунист… Такое же убеждение прививалось всем народам СССР… Солженицын утверждал, что человек, действующий не считаясь с национальными традициями, способен на самые бессмысленные, бесчувственные, злодейские дела. Такой вывод не является преувеличением: ленинско-сталинский геноцид, гигантские концентрационные лагеря, разорение самых насыщенных культурной традицией слоев – крестьянства и интеллигенции – подтверждают неправедность, безнравственность и бездуховность нашей политической власти.
Жизнь и творчество А. И. Солженицына – это разоблачение во лжи целой советской эпохи и героический прорыв к правде, не уступающей по значимости религиозным откровениям…
В докладе «Солженицын в русской культурной традиции» Николай Симаков называл имена тех, кто оказал влияние на формирование мировоззрения писателя. Его путь: марксизм, христианство, православие – аналогичен тому, который прошли Н. Бердяев, С. Булгаков, С. Франк, И. Ильин. «Значение Солженицына прежде всего в том, что он соединил концы с началами, образовал связь времен, которая была потеряна на многие десятилетия. Он пытается найти главную линию русской религиозной, нравственной мысли», в литературе – продолжил традицию русского антинигилистического романа ХIХ века Достоевского («Бесы»), Лескова – «На ножах». Главным его произведением с этой задачей стал «Архипелаг Гулаг».
После «Гулага» оценки мировой общественностью марксизма и советского опыта социализма резко изменились. Симаков считает первым русским интеллигентом Радищева, увидевшего, в каких условиях живут крепостные крестьяне, и решившегося об этом рассказать. Позорным концом интеллигенции он считает поездку советских писателей во главе с М. Горьким на строительство Беломоро-Балтийского канала.
С докладом «Пророк и отечество» выступил Глеб Анищенко, соредактор московского журнала «Выбор». Он коротко охарактеризовал современные общественные движения, заметив о христианском движении, что по своему масштабу оно все меньше уступает движению правозащитному. «Проблему национального самосознания» докладчик отнес к самой горячей; общая черта сегодняшних общественных движений – их радикализация, бескомпромиссность, призывающая пересмотреть всю нашу 70-летнюю историю, в неофициальной прессе все больше говорится об «инфернальности всех этих лет».
Докладчик считает, что во всех этих проявлениях ощутимо влияние творчества Александра Солженицына. Его романы поспешили напечатать потому, что они «стали высшим выражением нынешнего перестроечного сознания». Но такие произведения, как «Архипелаг Гулаг», «Бодался теленок с дубом», «Ленин в Цюрихе», «Красное колесо», в полной мере будут оценены позднее. Анищенко предложил рассматривать «Красное колесо», «Архипелаг Гулаг» и «Бодался теленок с дубом» как трилогию – эпопею русской народной жизни ХХ века. Рассказал о врагах писателя, о попытке замолчать его роль в становлении национального сознания России, о клеветнических наветах. «Я свой доклад назвал „Пророк и отечество“ – пророк вне отечества и отечество вне пророка. Когда произойдет это соединение?» Анищенко упомянул о письме Солженицына, полученном редакторами журнала «Выбор». На их вопрос, когда писатель вернется в Россию, Солженицын ответил: «Это никак невозможно до напечатания в СССР моих главных книг».
Резюме
К 1988 году власти предприняли попытку взять под государственную опеку всю разнородную массу стихийно возникших групп – создать Ассоциацию общественных организаций страны. Вся эта махина должна была держаться на оплачиваемых руководителях организаций, поддерживаемых разными льготами, и… на лицемерном демократизме. Власти связывали легализацию с верностью партийным богам КПСС. Клуб-81, категорически отказавшийся от идеологического ошейника соцреализма, так и остался, похоже, единственным легализованным учреждением. Мало-мальски оформившиеся группы если еще не вошли в состав таких свободных объединений, как культурно-демократическое движение, Народный фронт, «Демократический союз», то следовали их примеру.
Клуб, который непосредственно участвовал в создании Совета культурно-демократического движения, уже давно перестал быть узколитературным. П. Коршунов заметил, что такая политика идет клубу во вред. Но аппарат не может продемонстрировать ни культурных, ни моральных, ни экономических способностей решать назревшие проблемы – их предстоит решить силами гражданских организаций.
Общественные организации не знают отчуждения, здесь личная заинтересованность не воображается, а является мотивирующей частью самого дела. Но общественность может существовать и развиваться лишь при условии четких правовых гарантий. Обещанные гарантии не являются заменителем гарантий правовых. Вспомним историю с Молодежным культурным центром, в который влились сотни энтузиастов, привлеченных Положением о любительских объединениях, и были вышвырнуты нежеланием профсоюзного ведомства предоставить площадку для социальных романтиков. Вступившие в МКЦ не обрели ни гарантий, ни чувства независимости, ни веры лицам, ответственным за следование букве Положения.
Многие гражданские инициативы были датированы 1988 годом – политические, культурные, кооперативные, религиозные. Расширение в предшествующие годы круга религиозной общественности – часть общего явления: естественного роста новой социальной ткани.
Но где тот новый Иоанн Кронштадтский, который мог бы говорить с десятками тысяч оглашенных!