Итоги 1983 года подводились на отчетно-выборном собрании 17 января 1984 года.

Из доклада Адамацкого:

Минувший год был активным, стремительным, бурным и трудным. Работали пять секций – поэзии, прозы, критики, драматургии, теории музыки и группа перевода. Клуб принципиально и фактически – инициатор петербургского культурного движения.

Секция прозы составила сборник рассказов и подала заявку на издание издательству. На заседаниях апрельской трехдневной конференции выступили К. Бутырин, Б. Иванов, Ю. Андреев, Ю. Новиков, В. Кушев, М. Берг, Э. Горошевский, С. Курехин, А. Кан.

Литфонду удалась через Москву получить деньги на аренду второго клубного помещения на проспекте Чернышевского (квартира и мансарда).

Экспериментальный театр-студия начал работать над постановками «Феникса» М. Цветаевой, по текстам Аввакума, пьесы В. Кушева «730 шагов». Художественное оформление выполнили художники-неофициалы В. Овчинников и А. Белкин, музыку написал С. Курехин.

Отношение к клубу со стороны официальных учреждений Адамацкий назвал «настороженным».

Все без исключения наши действия, как правило, вызывают лавину недоумений и опасений. При любом контакте приходится обращаться к различным инстанциям и проходить путь сложных согласований. За минувший год клуб занимался утрясением отношений: с жилконторой, городским нежилым фондом, Литфондом, ЛО ССП, райкомом партии, обкомом партии, райжилуправлением, пожарной инспекцией, Ленгазом, райисполкомом, и т. д. и т. п. Практически любая официальная подпись на бумаге, исходящей от клуба, превращалась в непреодолимую проблему. В этих условиях заседания правления почти всегда превращались в производственные планерки, что не отвечало интересам наших литераторов, желающих одного – выступать и печатать свои произведения.

Правление клуба получило кредит доверия на новый год в полном составе.

18 января 1984 года

Статья в «Ленинградской правде» «Письма оттуда» с предисловием Ю. Андреева, где он впервые назван руководителем Клуба-81. Статье предпослано стихотворение В. Нестеровского, посвященное его другу – Игорю Синявину, уехавшему в США, и письмо Синявина, в котором он поливает культуру Америки и американский образ жизни.

Первое упоминание Клуба-81 в печати в связи с перебежчиком Синявиным возмутило нас. С. Стратановский пишет письмо Андрееву с требованием согласовывать все публикации с упоминаниями нашего объединения, с правлением клуба. Правление подписывает письмо и направляет Андрееву.

Андреева можно понять: эта публикация – какой-никакой отчет о его идейно-воспитательной работе перед теми, кто назначил его куратором клуба, но в объединении после этой публикации его авторитет резко упал. Хорошенькая образовалась связка: клуб, с его задачей продолжать гуманистические традиции русской литературы, представлен в прессе антисемитом и алкоголиком Нестеровским в паре с профессиональным перебежчиком И. Синявиным!..

Из записей И. Адамацкого:

9 февраля – я привел в помещение театральной студии поговорить о театре знакомого консула по культуре Роберта Маккарти, способного, умного, много знающего собеседника. Когда Роберт ушел, следом отправился и я. Два сотрудника КГБ «вели» меня по обеим сторонам улицы до метро. В метро я слинял, но другая пара «ухватила» меня у дома, где я снова «слинял», и эти двое бедолаг часа полтора бегали вокруг, искали, куда я исчез. На следующий день П. Н. Коршунов обзвонил все правление, требуя меня наказать.

17 февраля – состоялось заседание правления, где я отдал решение вопроса, надо или нет мне идти по вызову на «беседу», на волю правления. Правление высказалось, что надо.

21 февраля – в сопровождении Иванова и Коровина, по решению правления, я явился в приемную УКГБ, где присутствовал Коршунов со своим стажером, где мне выговорили все: что я восстановил против себя райком партии, обком партии (Попова и Барабанщикова), управление культуры города за выступление на выставке и т. д.

Этот эпизод имел предисловие. Полторы недели назад Игорь Адамацкий сказал мне по телефону, что хочет пригласить американского консула по культуре в Петербурге Роберта Маккарти «на чердак», – там актеры театральной студии и литераторы подготовили помещение для работы. Я спросил его: «Зачем?» – «Пусть посмотрит, что мы делаем». Я выразил недоумение. При этом Игорь не хуже меня знал, что все переговоры с консульством прослушиваются. Да и чем гордиться?..

Прошло несколько дней. Коршунов изъявил желание встретиться с правлением.

Он начал с подвижек подготовки «Круга» к изданию и других приятных для нас вещей и перешел к разъяснениям наших прав. Каждый советский гражданин может пригласить иностранца в гости, что, оказывается, не возбраняется. И в самом деле, никто не упрекнул Наля Подольского за организацию встречи с американцами в своей квартире после их выступления в музее Достоевского. Другое дело, объяснил Коршунов, если иностранца приглашают в учреждение – в этом случае государство несет ответственность за его безопасность. Руководитель учреждения обязан оповестить КГБ о таком визите.

Адамацкий присутствовал на встрече с Коршуновым и, конечно же, догадался о смысле этой нотации. Никаких именных предостережений не последовало, но Адамацкий понял, что его разговор с консулом прослушан и ему остается либо позвонить Маккарти и отменить визит на «чердак», либо, как «руководителю учреждения», оповестить КГБ о приглашении иностранца в театральную студию Клуба-81. Бегство «руководителя клуба» от фланеров и само приглашение консула, о чем он не поставил правление в известность, выглядело мальчишеством.

В своих записках Адамацкий назвал решение правления о передаче функции председателя клуба мне «подставой» и предательством (!). Я был поражен, когда узнал, что именно так он, оставшийся членом правления, с кругом тех же обязанностей, оценил это решение.

Через месяц последовал звонок от Андреева. Он рассказал, что 18 февраля в обкоме прошло совещание у Коржова.

Было принято решение «Круг» издавать. Редактором сборника назначен Б. Никольский (новый редактор журнала «Нева»), – от него я узнал подробности совещания. Небольшие претензии есть к статье Ю. Новикова. Назаров согласился начать подготовку «Круга» к изданию: «Если в повесть Б. Дышленко „Мясо“ будет внесена правка, начнем подписывать с авторами договоры». Мы с Ю. Новиковым были назначены составителями сборника.

Практически мы составителями «Круга» не были – да, мы собирали рукописи, хорошо знали творчество наших коллег по клубу, но отбором, редактурой, дополнениями два года занимался Ю. Андреев. Получив от него тексты сборника, я передал его с небольшими изменениями и добавлениями (об этом ниже) Никольскому.

В конце марта получил редакторское заключение «Совписа» по повести Дышленко, переименованной из «Мяса» в «Правила игры». Текст не устроил издательство даже после того, как Никольский с автором внесли в него дополнительную правку: «Очевидно, что небольшими сокращениями в тексте и заменами отдельных деталей вряд ли можно обойтись». Сама концепция «абстрактного пацифизма неприемлема по существу». Делались ссылки на рецензии Гранина и Никольского, хотя Никольский как раз и провел дополнительную правку. Настоящий редакторский беспредел.

К этому времени стало известно, что из состава сборника исключен раздел «Мемории» – на том основании, что публикациями произведений умерших авторов занимаются специальные комиссии по творческому наследию, создаваемые правлением СП. Когда главный редактор издательства СП Назаров приводил этот довод нам с Новиковым, он весь так и светился радостью мошенника, который ловко проворачивает дело. Он прекрасно знал, что никаких комиссий по творческому наследию самиздатских поэтов быть не может! Негодяй готов был отплясывать на гробах! После этого разговора я не в состоянии был общаться с Назаровым, меня буквально выворачивало от одного его вида.

31 июля получил письма от издательства с требованием сократить объем рукописей «Круга» с 23 авторских листов до двадцати, со ссылкой на решение секретариата правления СП РСФСР.

В бой вступали главные силы мафии. Одно дело – решения, которые принимались на совещании у секретаря Ленинградского обкома Коржова (Назаров и компания состояли на учете в ленинградской партийной организации и должны были ее решениям подчиниться), и другое дело – решение республиканского секретариата СП, обкому не подчиняющегося. Сокращение объема сборника аргументировалось необходимостью сократить издательские расходы – на выплату гонораров и типографию. В письме Г. Бариновой от лица правления клуба я писал: «Решение издательства о сокращении объема сборника, принятое после того, как он в типографии набран, создает ощущение демонстративного пренебрежения к труду всех участников его формирования, затянувшееся, к сожалению, на три года». И это в дополнение к сокращению тиража «Круга» с 15 тысяч экземпляров до десяти.

В письме к Бариновой предлагалось сохранить состав «Круга» за счет уменьшения шрифта набора, а при выплате гонорара исходить не из фактического объема – 23 авт./л., а из двадцати. При этом замечалось: «Трудно отделаться от мысли, что вышеприведенные расчеты, которыми составители вынуждались обмениваться с руководством издательства, все более обретают оттенок, весьма далекий от подлинно деловых взаимоотношений книгопродавца и поэта. И это особенно наглядно на фоне гигантской книжной продукции, в том числе издательства „Советский писатель“, – продукции, которая миллионными тиражами затоваривается в торговой сети и, по данным официальной статистики, не затребована ни покупателем, ни даже массовыми государственными библиотеками, куда книги поступают по безналичному расчету».

Письмо завершалось так: «Одни связывают со сборником социально оправданные ожидания, другие, напротив, надеются, что несовершенство ведомственных механизмов сведет на нет принципиальные возможности нашей общественной системы… Правление Клуба-81 обращается к Вам и Вашим коллегам с просьбой разрешить данную напряженную ситуацию с учетом действительных государственных интересов».

После письма к Бариновой мы с Новиковым как составители сборника попали к ней на прием. В глубине большого кабинета мы увидели классического партийного функционера: значительную личность, жесткую, формализованную. Цензура самоконтроля и дисциплины стерли приметы женской природы, если не считать костюма. Когда я читал о настоятельницах женских монастырей, властных, суровых, мне представлялась Галина Баринова.

На столе перед завотдела развернута «Правда». Легонько прихлопнув по газете с только что опубликованной черненковской программой КПСС, она не без торжественности произнесла: «А положение о диктатуре пролетариата сохраняется!» Это была одна из немногих реплик, услышанных за всю мою жизнь, которые меня потрясли. Программа, сочиненная полумертвым Черненко с наивной верой, что она увековечит его имя, до которого живой стране нет никакого дела, «диктатура пролетариата», которая нигде и никогда не существовала, лицемерная радость партийной дамы по поводу сохранения этого жульнического идеологического продукта – во всем этом было что-то совершенно неправдоподобное. В огромные окна кабинета било реальное солнце, а за окнами виднелась площадь Диктатуры пролетариата: политическая гофманиана!

При общении с представителями власти меня не покидало чувство, что передо мной люди, которые живут и думают скрытыми подтекстами своих речей, в соответствии с нравами и интересами своей среды. Другой реальности они не знают и не признают, и потому сама власть над нами все более становится ирреальной. Баринова сыронизировала над своей знакомой из провинции, которая жаждала попасть в золотые кладовые Эрмитажа, поскольку считала золото высшей ценностью из всего, что хранилось в стенах музея. Нам же, пообещав разобраться с «Кругом», указала на Гранина в качестве примера, которому мы могли бы следовать. Сказала это с улыбкой, как если бы доверила нам тайну его двуличной жизни.

Во встрече с секретариатом ЛО ССП был показательный эпизод. Я сказал, что запрет правления СП на публикацию в «Круге» стихотворений Роальда Мандельштама, Леонида Аронзона, Александра Морева стал второй смертью этих замечательных поэтов. Чепуров стал выяснять, о каком запрете идет речь, кто о нем нам сказал, после чего упрекнул Назарова за то, что тот перекладывает ответственность за решения на других, и произнес монолог о том, что нам, как никогда раньше, необходима сейчас сплоченность.

Председатель правления упустил из вида, что сплоченность, о которой он говорил, была направлена против… нас. Это была сплоченность литературной мафии, сила которой заключалась в спайке руководства местных отделений ССП с центральным и республиканскими СП, с руководством издательств как безотказно действующими инструментами власти. Член Союза писателей, книга которого раз за разом переносилась из издательского плана года в следующий, получал время понять, насколько вредным оказались для него его критическое выступление на перевыборном собрании организации, неосторожные кулуарные высказывания, поведение, вызвавшее недовольство КГБ, а то и просто обида на него одного хорошего знакомого. Постоянно возникали ситуации, в которые приходилось вникать обкому и осаживать этот произвол. Соловьев и Коршунов – сотрудники КГБ – не стеснялись говорить о вечных склоках и интригах в ССП.

К этому времени я уже пришел к выводу, что система, при всей ее централизованности, начинает централизоваться против центра.

Из архива Клуба-81

В отдел учета и распределения жилой площади Калининского р-на г. Ленинграда

Дышленко Б. И. – писатель, активный работник в области книжной графики в издательствах «Лениздат», «Аврора» и др.), член литературного объединения Клуб-81 при ЛО ССП, живет в крайне стесненных условиях (3 кв. м на члена семьи).

Настоятельно просим при решении вопроса об улучшении жилищных условий для семьи Б. И. Дышленко учесть особенности его профессиональной деятельности и рассмотреть возможности предоставления Дышленко Б. И. жилой площади дополнительно как работнику творческого труда.

Андреев Ю. А., представитель ЛО ССП,

Иванов Б. И., председатель Клуба-81 47

Переводчики

Рассказывает поэт и переводчик Сергей Магид:

В клубе оказалось немало людей, неплохо знавших иностранные языки и языки некоторых (в основном прибалтийских) народов СССР. Если прибавить к этому, что почти все они были поэтами, легко представить, что творческая работа с иноязычными поэтическими текстами напрашивалась сама собой. Переводы осуществлялись, конечно, задолго до создания секции, да и самого клуба, поэтому можно сказать, что к 1984 году ядро секции состояло из достаточно зрелых и искушенных переводчиков-поэтов. Членами секции переводчиков Клуба-81 или «сочувствующими» секции стали: Григорий Беневич, Дмитрий Волчек, Аркадий Драгомощенко, Сергей Завьялов, Михаил Иоссель, Владимир Кучерявкин, Сергей Магид, Михаил Хазин, Сергей Хренов, Аркадий Шуфрин и другие.

Хочу специально подчеркнуть – цель деятельности секции переводчиков, как и всего Клуба-81 в целом, была сугубо эстетической, а не политической. Нашей задачей было внести не в советскую, но в русскую литературу новые веяния, новые произведения, новых авторов, новые художественные ходы и приемы. Действительно новые или, по крайней мере, изрядно забытые за годы умолчаний и репрессий. В клубе учеником Хлебникова считал себя Владимир Кучерявкин, забытого Ходасевича издавал Дмитрий Волчек. Вся эта культуртрегерская деятельность мало вязалась с сомнительной славой не то подпольного антисоветского, не то, наоборот, полностью продавшегося властям кружка гнилых интеллигентов.

23 апреля 1984 года на организационном собрании секции решено было начать издание журнала, в котором публиковались бы не только поэтические и прозаические переводы членов секции и людей, близких к клубу, но вообще всех, кто не имеет доступа в официальные издания. Критерий был один: мастерство перевода. Концепция журнала рождалась в долгой дискуссии. Было перепробовано несколько названий. Наконец, уже в одиннадцатом часу вечера, Драгомощенко предложил назвать журнал «ПредЛОГ» с подзаголовком «бюлле-ТЕНЬ». Не помню уже, как насчет «бюлле-ТЕНИ», но название «Предлог» понравилось всем. Ответственным редактором журнала был избран Сергей Хренов. Остальные члены секции приглашались принять посильное участие в редактировании и составили журнальный круг. Впоследствии на форзаце журнала появилось такое предуведомление: «„Предлог“ является периодическим сборником, выпускаемым секцией переводчиков литературно-творческого объединения Клуб-81 при Ленинградском отделении Союза советских писателей. В работе секции переводчиков и составлении сборников могут принимать участие не только члены Клуба-81».

«Предлог» должен был состоять из 9 разделов: «Поэзия», «Критика», «Литературоведение» (отечественное и зарубежное), «Культурология» (отечественная и зарубежная), «Культуры республик СССР», «Полемика» (отзывы, письма, информация), «Азбука» (не помню, что было в этом разделе), «Они о нас», «Примечания». Конечно, в дальнейшем редакторы журнала не придерживались в точности этого плана. В каждом почти номере появлялись первоначально незапланированные собственные произведения переводчиков, их поэзия, проза и публицистика. Какие-то разделы отпадали (та же «Азбука»), какие-то прибавлялись (раздел «Об авторах», где давались краткие справки о тогда еще мало известных советскому читателю иностранных и республиканских авторах, а также разделы «Портрет художника», «Изящная словесность», «Хрестоматия», «Иные традиции», «Мета-Предлог» и другие). Начиная с третьего номера, на последней странице появилось сообщение редакции: «„Предлог“ интересуют переводы со всех языков народов мира и из всех областей духовной культуры. Рукописи все еще не горят, но возвращаются и устно рецензируются». Думаю, что автором этого анонса был Сергей Хренов.

Затем, помимо журнала, появились приложения к нему. Каждое из них представляло собой сборник переводов из произведений одного автора, будь то поэзия, драматургия, проза или публицистика. Так, в четвертом номере журнала мы находим объявление о том, что в свет вышли следующие приложения: Кит Абот, «Сотри слова» (книга стихов, думаю, переводчиком был Сергей Хренов) и роман «Большой ласкун» Эмиля Ажара, а также пьеса «Розенкранц и Гильденстерн мертвы» Тома Стоппарда и роман «Восхищение/Похищение Лол В. Стайн» Маргерит Дюрас. Готовы к печати были и другие приложения, например, роман «Перелеты Ванессы» Жоржа Вальтера и поэтические сборники Чарльза Буковского, Стивена Родфера, Чарльза Симика, Майкла Стрэнда, Ларри Эйнера (всех этих американских поэтов переводил Михаил Иоссель, наш специалист по современной американской поэзии). В моем архиве сохранилось 6-е приложение к журналу, представляющее собой «Хасидские истории» Мартина Бубера (перевел Р. Х. Рашидов; это, возможно, псевдоним; кажется, в работе над переводами Бубера участвовали Григорий Беневич и Аркадий Шуфрин).

Тем вечером 23 апреля 1984 года в первый номер журнала предлагались тексты Гертруды Стайн, Эзры Паунда, Антонена Арто, Жака Лакана, Карла Ясперса, Эдмунда Гуссерля. Сергей Хренов должен был написать редакционную статью, Кучерявкин, Иоссель, Хазин, Магид представить свои переводы с английского и литовского. На втором собрании 28 апреля 1984 года в журнал предлагались переводы Дельфины Перре (Михаил Хазин), Лотреамона, Жака Превера (Дмитрий Волчек), Мерло-Понти, Лакана. Многие из этих переводов были осуществлены, некоторые оставлены, но списки предлагаемых авторов у меня сохранились, и я не уверен, что эти имена можно было встретить в 1984 году в журнале «Иностранная литература».

Естественно, «Предлог» выходил нерегулярно, иногда раз в год, иногда три раза в год. Материалы собирал Сергей Хренов, неутомимый и ответственный редактор, объезжавший по всему Ленинграду авторов и понукавший их к действию. Всего вышло 10–12 номеров тиражом в 10–20 экземпляров. Компьютеров тогда еще никто в глаза не видел, все материалы печатались на пишущей машинке через копирку и сшивались под плексигласовым переплетом. Кто занимался этой тяжелой и неблагодарной работой, каких машинисток задействовал Сергей Хренов, печатал ли он все это сам, не знаю. У меня сохранилось семь номеров журнала «Предлог». Последний из них, номер 9, вышел летом 1986 года.

Журнал не был единственным средством «выхода в свет» творческой продукции секции переводчиков Клуба-81. Вторым главным моментом нашей творческой реализации были вечера чтений в домах и дворцах культуры Ленинграда. Так как клуб был зарегистрирован как своего рода ЛИТО при ЛО ССП, а, может быть, и в силу определенного пиетета по отношению к клубу, директора «культурных точек» предоставляли нам зал и сцену. Такие вечера проходили во Дворце культуры промкооперации, имени Газа, имени Ленсовета и других. Вот характерная программа творческого вечера переводчиков Клуба-81 в ДК «Красный Октябрь» под названием «Вечер современной американской поэзии»: Драгомощенко читает переводы стихов поэтессы Лин Хиджинян, Иоссель и Завьялов – из Чарльза Буковского, Кучерявкин – «Кантос» Эзры Паунда, Магид – Кларка Кулиджа, Хазин – из Рутенберга. В зале полно народа. На сцене в перерывах между чтениями играет дуэт – труба и контрабас. Джазовые импровизации. Сцена ярко освещена, мы сидим на стульях. Попеременно встаем и подходим к микрофону. Потом свист, аплодисменты, цветы… Это было в пятницу 18 октября 1986 года.

Помню и другой вечер, «республиканской» поэзии, в ДК на Московском проспекте, в котором участвовали Завьялов, Кучерявкин, Магид. Читали мы переводы современных эстонцев, литовцев, латышей. Завьялов читал переводы с мордовского. Все это был, как правило, свободный стих, стихи отважных смыслов и ритмов, стихи, абсолютно непохожие на то, что переводилось в ленинградских «толстых» журналах. И здесь были аплодисменты и цветы. Стихи каждого автора сопровождались сообщением о его творчестве. Потом ответы на вопросы. Вопросов было много, почти все типа: кто вы, откуда и куда идете? Понятно, что клуб был экзотическим телом в среде советского общества, и все, что мы делали, и то, как мы это делали, выглядело непривычно (неприлично). Мы старались отвечать на вопросы всерьез, обстоятельно, но и с юмором, тем более что на некоторые вопросы иначе как в юмористической форме ответить было невозможно. Количество народа, приходившего на вечера (не оригинальной поэзии, там это количество было бы понятно, а переводной!) изумляло нас. Кто теперь поверит, что все это было?

Так мы держались почти до самого распада клуба. Со все более углубляющейся «перестройкой», то есть постепенным послаблением цензуры и выходом к читателю совсем иных, чем раньше, иностранных авторов и их произведений, как бы сама собой отпадала потребность в существовании такого культуртрегерского объединения, как секция переводчиков при неподцензурном клубе. В 1987 году наша переводческая деятельность закончилась, сменившись (для некоторых) деятельностью активно-политической. Но это уже другой разговор и другая история 48 .

В руки попал эмигрантский журнал «22», № 39, со статьей Юрия Колкера «Ленинградский Клуб-81». Колкер пишет, что, хотя не был членом этого объединения, берется поделиться своими наблюдениями и соображениями на его счет: на Западе «все еще недоумевают относительно его природы». Его итоговые соображения таковы: «Человек, не мыслящий себя вне России, не может уклониться от коллаборационизма, вынужден в той или иной степени сотрудничать с режимом. Но писателю следовало бы сознавать это, стремиться к минимуму и уж, во всяком случае, не искать с ним диалога. Что же касается властей, то с их стороны Клуб-81, конечно, никакая не уступка, а всего лишь попытка селекции писателей для последующей трансплантации части второй литературы в первую, быстро теряющую читательское доверие».

Колкер, как эксперт, слишком удалился от объекта наблюдения. Описывая западному читателю клуб, он буквально излагает ту модель и судьбу клуба, которую для независимой культуры спроектировали ЦК КПСС, Обком, и 5-е отделение КГБ, и по-детски игнорирует модель культурного движения и его цель. Свою личную неспособность к сопротивлению он приписал и тем, кто мало на него похож. Любопытно, что мыслимый им «диалог» клуба с властью завершается лишь капитуляцией движения, тогда как именно диалоги, требующие от сторон ясного изложения своих позиций и своих прав, позволяют доказать, что, самостоятельно развиваясь, мы можем создать мирный плюральный мир. Эта позиция не выдумана, ее подсказал сам ход истории. Гласный наступательный характер второй культуры отлично чувствовали ее представители. Свободные художники вместе с Главным управлением культуры планировали выставки, на которых выставлялись сотни работ и которые посещались десятками тысяч зрителей. Литераторы умножали число машинописных журналов, сборников, проводили открытые конференции, тесно сращивались интересы и организации литераторов, художников, музыкантов, актеров, движением заинтересовались молодые социологи, устанавливались связи с коллегами из Москвы и других городов. Андрей Битов уже выразился по поводу Клуба-81 и намерений властей: «Они хотели подстричь газон, а получили рассадник».

Потом, когда героическая страда культурного движения останется позади, Колкер приедет в Петербург и скажет, что он не был противником клуба, а разве что сторонился вступать в организации. Сторонился, а предсказывать судьбу Клуба-81 взялся.

Из моего дневника:

27 ноября 1984 года

Сегодня трудно поверить, что с выставки в ДК Газа прошло всего 10 лет. За эти годы культурное движение приобрело гражданскую значимость, развивается довольно интенсивно, власть нехотя, но начинает с ним считаться.

«Зенит» – чемпион! Ура!

На П. Лаврова нас ожидают:

Проза:

20 декабря в 19.00. Московские литераторы Виктор Ерофеев, Дмитрий Пригов, Владимир Сорокин (отв. Берг, Улановская).

27 декабря в 19.00. Олег Павловский и его «Сэнди» (отв. Подольский).

Поэзия:

19 декабря в 20.00. Гости клуба Тамара Буковская, Александр Альтшулер, Владимир Ханан, Владимир Эрль (отв. Стратановский).

26 декабря в 19.00. Сергей Магид (отв. Стратановский).

Критика:

4 декабря в 20.00. Евгений Пазухин с сообщением «Поэзия Елены Шварц в контексте ленинградской поэзии 70-х годов» (отв. Бутырин).

22 декабря. Конференция «10 лет выставки в ДК имени Газа» (отв. Новиков).

На пр. Чернышевского 7 декабря состоится обсуждение «Предлога», № 1, 2 (отв. Драгомощенко).

Материалы для детского сборника собирают Т. Михайлова и Б. Улановская.

«ЗЕНИТ» – ФОРЭВА!

Из моего дневника:

4 декабря

Ю. Андреев вручил мне рукописи «Круга», которые я должен передать новому редактору Никольскому. Утром перепечатал стихи В. Кривулина, которыми предложу заменить его подборку «Слабые стихи». Включил «Летописца», «Песочные часы», «Натюрморт с головкой чеснока». Андреев обошел стихи А. Миронова. Перелистав все имевшиеся у меня его стихи, составил ту подборку, которую видим в «Круге». Двумя стихотворениями дополнил подборку С. Стратановского.

Позвонил Кривулину; поэт согласился с новой подборкой.

5 декабря

Никольский в принципе согласился с моими добавлениями. Но в его речах появилось больше отсылок к издателям, в конце концов, они будут решать.

8 декабря

Вечер с докладом Е. Пазухина «Поэзия Елены Шварц в контексте ленинградской поэзии 70-х годов». Андреев объявил его «теологическим». Новиков ситуацию смягчал, а в конце обсуждения Виктор Антонов заявил: «Пазухину многое простится за слова: „С нами Иисус Христос!“…»

Андреев не имеет даже поверхностного представления о роли христианства в культурном движении 70-х годов. Христианство было заложено в той русской литературе, традиции которой наш клуб, принимая устав, обязался служить. Этот процесс не был прост: его представители взрослели, его эстетика находила духовные скрепы. Христианство было щитом и интуитивно избранной стратегией движения, которое идеологи материализма не могли ни преодолеть, ни остановить. Елена Шварц была самой дерзкой, экзистенциально самой глубокой восприемницей христианского учения. Ни один автор движения не вызвал такое количество богословских и эстетических отзывов на свое творчество.

Докладчик увидел в поэзии Е. Шварц двоение высших ценностей: Бога и своего Я, что характерно для христианства культурного движения. Вера освобождала индивида от государственных и партийных уз, но свобода личности – прежде всего. Советской культурой не признанные, чужие, вредные элементы, мы смотрели на тех, кто пытался нас учить и пасти, со снисхождением и некоторым ожиданием, когда же наконец они поймут свое варварство!

11 декабря

Позвонил Андреев и сказал, что Трофимов (директор издательства) не пропустит «Мемории» и под угрозой расстрела.

У оппонентов не было ни одного серьезного аргумента для исключения из сборника творчества трех замечательных поэтов, не считая того, что советская власть и без Сталина не утратила способности давить таланты.

13 декабря

Белла Улановская отказалась от ответственности за вечер москвичей (будут читаться порнографические тексты).

Рецензии

В конце 1984 года Андреев зачитывает расширенному правлению рецензии Д. Хренкова, а также Д. Гранина и Б. Никольского. (Можно представить, сколько звонков, переговоров потребовалось Андрееву, чтобы прийти к этому скудному результату.)

Рецензия Д. Гранина на сборник «Круг»

Известный прозаик ограничился в своей рецензии оценками лишь трех повестей – В. Аксенова «Понедельник, 13 сентября», Б. Дышленко «Мясо», В. Кожевникова «Две тетради».

«Повесть В. Аксенова написана с гневом к мерзостям той обыденной жизни, где искажены радости людей, где даже поэзия и та становится безнравственной… Все пропито, все оглуплено, и все это выражается через историю страшную, трагическую, которая начинается со смехом, а в конце заставляет ужаснуться… Все убедительно, все достоверно – и невыносимо. Именно эта жестокая невыносимость и составляет замысел автора. Замысел продиктован чувствами гражданскими, гуманными – состраданием к искалеченным судьбам… Чувства эти создали перекос, и повесть сама тонет на наших глазах, погружаясь в безверие и безнадежность… Такая литература существует, вероятно, она законна, ибо запреты тут рискованны, но лично мне эта свинцовая тоска, эта эмоциональная беспросветность противопоказаны».

Гранин предложил «несколько изменить финал, его эмоциональный итог».

В повести Дышленко рецензент отмечает перекличку с творчеством Гоголя, Булгакова и Кафки, как позитивный момент выделяет чувство протеста против «милитаризованной машины жизни». Но, с его точки зрения, история, рассказанная героем, «вневременная. Слишком отвлеченная. Ей полезно прибиться к какой-то конкретной земле».

В «Двух тетрадях» Кожевникова Гранин нашел положительные стороны в ее теме: половой жизни подростков. «Проблема эта важная, и литература наша обходит ее не так стыдливо, как ханжески». Однако автор «местами теряет чувство такта, переходит границу, за которой начинается легкая пожива натурализма». Но куда важнее, – считает рецензент , – выразить мысль «о победе поэзии подлинной любви над чувственностью».

В контексте традиционного отношения литературного официоза к независимой литературе рецензия Гранина была либеральной, вполне уважительной и не отрицала художественные достоинства повестей самих по себе, но упрекала за отсутствие оптимистического тонуса, то есть за нарушение одного из главных постулатов социалистического реализма.

Рецензия Б. Никольского

Рецензент Никольский не увидел в повести Аксенова «гражданских и гуманных чувств», вывод: «было бы лучше предложить автору дать в сборник что-либо другое». Необходимость в сборнике рассказа Б. Улановской «Альбиносы» он также поставил под сомнение, хотя и высказал пожелание: «этого автора стоило бы представить на страницах сборника». Повесть «Мясо» Б. Дышленко рецензент отнес «к наиболее интересным» в «Круге», но предложил автору и его редактору избавить ее от двусмысленностей – ассоциаций «с нашей страной». Повести Федора Чирскова «Прошлогодний снег» и Петра Кожевникова «Две тетради» Б. Никольский с оговорками оценил положительно.

Общий итог рецензирования: «Круг» публиковать нельзя, самые благожелательные по тону оценки требовали замен, переработки, разной степени редактирования, купюр. Через сито, можно сказать, прошло лишь то, на что рецензенты попросту не сочли нужным обратить внимание.

Стоит отметить повторяющиеся лейтмотивы в обзорах официалами независимого творчества: «однообразие», «монотонность», «скучность», «все это было» и т. п., – так характеризовали идеологически вымуштрованные солдаты соцреализма и выставки работ художников-нонконформистов, и неофициальных литераторов. Любопытный феномен. Представляется, что органчик в этих случаях играл в голове критика одну и ту же мелодию: «ну нельзя так писать», «ведь не напечатают», – автор представляется глупым, самонадеянным, не совсем в своем уме и пр. Но вместо того чтобы доказать монотонность и скучность, повторяемость и неоригинальность, рецензент развертывает список многообразных претензий именно потому, что многообразие произведений не укладывается в прокрустово ложе дозволенного. Свой органчик: Нельзя! Нельзя! Нельзя! – он остановить не может.

Оценку поэзии издательство доверило О. Цакунову:

Стихи Е. Щекотовой он отвергает как наполненные «общими местами и прописями», стихи Э. Шнейдермана «Стал я глохнуть как Бетховен» за нескромность, стихотворение «Иуда» – без объяснений. В стихотворениях В. Нестеровского неприемлем образ страны как огромной шкуры-дохи, а также непозволительно называть Ахматову старухой, «пусть и светлейшей». Кривулин не устраивает «стремлением выделиться формой стихов», Елена Шварц – «самоуглубленным изучением своего кожного покрова – надуманное», «„Элегия на рентгеновский снимок моего черепа“ – самопародийно», при этом «обращает на себя внимание постоянное обращение к Богу». «Мадригалы В. Ширали весьма холодны и никого не волнуют». «В. Шалыт пишет темпераментно, но где-то переусердствует, идет по внешнему контуру». «У Игнатовой, возможно, следует снять довольно неясное стихотворение „Жена Лота“… и „Смутное время“ со строками „молодое, слепое мычанье Расеи“». «„Летучий голландец“ Олега Охапкина „не лишен самолюбования“»… В таком же духе о стихах В. Кучерявкина, А. Горнона, А. Драгомощенко. «Требуется пересоставление и, возможно, дополнения». Подборки стихов Роальда Мандельштама, Леонида Аронзона, Александра Морева, по его мнению, «литературной ценности в большинстве случаев не имеют. Мемориальный раздел… должен быть исключен».

Заключение: «Рукопись поэтического раздела при всех скидках на опытный экспериментальный характер сборника, выходящего в серии книг „Мастерская“, требует значительной доработки».

Трудно сказать, насколько искренними были рецензии Гранина и Никольского – в скором времени они станут на сторону оппозиционной служивой интеллигенции, идеология и искренность совпадала лишь у таких погромщиков, как Выходцев и Хренков, Лесючевский и Помпеев, Холопов и Жур, более практичной была позиция двуличная: что-то похвалить, но публикацию задержать.

Из творческой заявки на сборник «Круг»:

Предлагаемый издательству сборник имеет экспериментальный характер. Экспериментальный характер не означает, что читателю предлагают «эскизы», «опыты», более или менее удачные произведения начинающих авторов. За малым исключением авторы этого сборника – литераторы со стажем, принимающие участие в работе различных литературных объединений, в которых они восприняли уроки известных советских писателей – М. Слонимского, Г. Гора, Т. Гнедич. Некоторые имеют публикации в сборниках и журналах, тепло встреченные критикой, или в свое время получили высокую оценку на конференциях молодых прозаиков и поэтов.

В составе сборника:

– проза,

– поэзия,

– критика.

Экспериментальный характер сборника составители видят во всех его разделах, включая предлагаемый художественно-изобразительный материал: 1) в расширении тематики художественного изображения и критического обсуждения; 2) во внимании к эмоциональному и духовному миру современника как личности; 3) в стремлении обновить выразительные возможности художественной речи, основываясь либо на новом опыте, либо на развитии традиций русской литературы.

К достоинству предлагаемого сборника составители относят ярко выраженную индивидуальную манеру каждого автора, что позволяет надеяться: как бы ни был читатель дифференцирован по вкусам, интересам, способности воспринимать художественный язык разной сложности, он найдет среди произведений то, что ему близко и, возможно, по-настоящему увлечет.

Включение каждого текста в сборник оправдано его общей нацеленностью на новые явления и проблемы искусства, что, несмотря на небольшой объем, придает сборнику достаточно большую информационную насыщенность. Составители предполагают, что выход его в свет заинтересует и профессиональную аудиторию – писателей, художников, критиков, что не исключает возникновение продуктивной дискуссии. Составители убеждены: в том многообразии, которое выпускают наши издательства, сборник «Круг» найдет свое скромное, но достойное место.

Составители обязуются организовать художественное и техническое оформление сборника и включить в него – по согласованию с издательством – графические и живописные произведения современных ленинградских художников, а также репродукции художественных фотографий.

Примерный объем – 25 авторских листов.

И. Адамацкий:

В протоколе правления клуба от 26 декабря 1984 года значится: составители сборника Иванов и Новиков так и не получили официального сообщения о судьбе сборника. Он снова оказался в ОК КПСС, на сей раз, видимо, навсегда. Сборник прошел восемь-десять прочтений, рецензирований, обсуждений на разных местных и московских уровнях и т. д., и т. п.

Составил план «Памятной записки» с еще неясным адресатом, но с ясным пониманием: мы проиграем, если наша борьба не получит новый стимул, а наши противники – возможность встретиться с новыми доводами нашей правоты. Действительно, рецензии на «Круг», которые Андреев за два года с трудом собрал, с требованиями переписать, дополнить, заменить, исключить, возвращают проект на исходную позицию. Андреев, составивший сборник и пытающийся довести его до типографского станка, – единственный наш союзник в стане противников.

Рецензия Д. Хренкова дискредитировала самых ярых наших оппонентов, в том числе Н. Лесючевского – автора рецензии, которую нам решили не показывать. Оценка Д. Граниным повести В. Аксенова «Понедельник, 13 сентября» исправляла отрицательную Б. Никольского. Соцреализм, правда, требовал от каждого произведения животворного оптимизма, но подсластить автор «Понедельника» одним абзацем может. О. Цакунов – «чего изволите?» – попал в число рецензентов случайно. После признания авторитетами ЛО СП литературных достоинств прозы и поэзии сопротивление изданию «Круга» будет походить на саботаж решения обкома.

В самом деле, сверху дали «ориентировку»: привлечь на свою сторону литераторов без антисоветского уклона. Таких писателей Андреев отыскал, составил сборник, цензура антисова в нем не обнаружила, но находятся в аппарате товарищи, которые саботируют выполнение указания. Разъяснить это должен не клуб, а Андреев. «Памятная записка», адресованная Андрееву, отстаивает интересы клуба, но будет отстаивать и позицию нашего куратора – можно не сомневаться, что он проинформирует о ней Смольный. Записка поставит Баринову в положение посредника в конфликте между Андреевым и клубом с назаровыми-хренковыми. При таком раскладе сил поиск компромисса неизбежен. Компромисс предложит всем выйти наконец из образовавшегося тупика. Кто на него не согласится, тот проигрывает в глазах Бариновой.

Итоги года

И. Адамацкий на клубном отчетно-перевыборном собрании результат выразил так:

Еще год назад мне казалось, что клуб умирает. Но теперь я считаю, что клуб будет существовать вечно, как платоновская Академия – 900 лет. Когда мы начинали, перед нами была стена лицемерия и лжи. Нам трудно было вызвать эту стену на диалог и открыть свое истинное лицо. По отношению к клубу и особенно в отзывах рецензентов на «Круг» выявилось, кто есть кто. Люди вроде Хренкова, Назарова и им подобных, считаю, намеренно плодят серятину и бездарность, намеренно чинят препоны новому, свежему слову в литературе и потому намеренно «порочат наш общественный и государственный строй». Они – враги национальной культуры. При свете гласности каждый и без нашей помощи увидит: они не стоят ничего.