Памятная записка

Из моего дневника:

10 января

Много всего. Наиболее интересна идея форума – ее рассказал Ю. Нешитов. Нешитов – тридцатилетний поэт, который знает, что печатают, а что нет, один из тех, кто имеет хоть какой-то политический вес. Его площадка – Клуб молодого литератора.

13 января

«Памятную записку» закончил. В ней оценка наших трехлетних отношений с властью.

20 января

Если развивать сопоставление «официальность – общественность», задачи официальности: консерватизм – во всех областях поддерживать неизменность существующего порядка. Стремление общественности: быть собой для себя, сознавать свои проблемы и иметь возможность их решать. Общественность не знает отчуждения, здесь личная заинтересованность не воображается, не подчеркивается, она является мотивирующей частью самого дела, самого осознания проблем и решений, ориентированного на свои реальные возможности. При этом следует помнить, что общественность может органично существовать и развиваться лишь при условии четких правовых гарантий. Обещания представителей ведомственного порядка не являются заменителем гарантий правовых.

Усиливается убеждение, что клуб оказался на острие исторического конфликта. Мы ощутили свое право возлагать ответственность за будущие провалы на власть. Обращаясь к Ю. Андрееву, в секретариат ЛО ССП, к издательству «Советский писатель», в обком КПСС, со всей откровенностью разговаривая с П. Коршуновым, мы, со своим скромным сборником, клубом на Петра Лаврова, 5, в сущности, производим разведку системы на ее способность к конструктивной реакции на проблемы времени. Клуб с почти маниакальной настойчивостью добивается от власти исполнения однажды ею принятого решения. Она не отказывалась от него, но не способна его выполнить. Мы подталкивали на нужные решения: само создание клуба, идея малотиражных изданий позволяют воссоединить интересы власти и реформировать существующий режим. Наш девиз «Не бойтесь – смена караула!» позволяет общаться с властью, убеждать ее в том, что за нашей «невоспитуемостью» – твердая и обоснованная позиция, лишенная политической агрессивности. Мы предлагаем платформу, которой власть может воспользоваться в сфере культуры. За два-три года такого диалога конфликт между властью и культурной оппозицией не достиг бы такой остроты, – он подготовил бы с той или иной стороны политиков, способных к интегральному мышлению.

22 января

Хреновые хренковы думают: если писатели будут все время изображать хорошую погоду, то и урожай овса будет славный.

24 января

Записка правлением одобрена и вручена Андрееву.

Памятная записка

Уважаемый Юрий Андреевич! Даже в том случае, если бы дела нашего клуба шли удовлетворительно, трехлетняя годовщина его существования была бы значительным поводом, чтобы попробовать подвести некоторые итоги его деятельности. В продолжение трех лет жизнь Клуба-81 была разнообразной: проведение чтений, выступления и обсуждения произведений членов клуба как в самом клубе, так и в других организациях, включая Союз писателей, клубом организовывались и проводились творческие семинары и конференции.

Но в этой записке мы хотим обобщить наши представления о самом важном для клуба вопросе – вопросе о публикации произведений членов клуба, вопросе наиболее сложном из всех, какие возникли вместе с теми новыми явлениями, которые можно наблюдать не только в литературе, но и в изобразительном искусстве и музыке.

Ни ответственные представители государственных и творческих организаций, ни члены клуба никогда не делали вид, что это вопрос – второстепенный, неактуальный, нет, все понимали, что проблема имеет принципиальный характер. И если сегодня мы почти не сдвинулись с места в ее решении, то, очевидно, дело в том, что неудача наших усилий объясняется величиной трудностей, с которыми мы встретились.

Мы не будем защищать наш сборник – превозносить его литературно-эстетические достоинства, не станем говорить о таких очевидных вещах, что история движется, литература меняется, и о том, что все действительно новое всегда прививается с большим трудом; не станем развивать и тему литературной судьбы ряда талантливых членов клуба, которая складывалась у них до сих пор крайне неудачно. Мы избегаем и другой темы – темы культурно-социальных следствий, которые имеют место всякий раз, когда редакционно-издательская политика оказывается нечувствительной к новым явлениям в литературе. Мы хотим сосредоточить наше внимание именно на этой политике – с нею мы столкнулись и как авторы, и как составители сборника «Круг». Затрагивая эту тему, мы не забываем, что все перипетии сборника Вам прекрасно известны, и потому Вы можете объективно взвесить значение основных фактов, на которых мы останавливаемся, и оправданности тех выводов, какие здесь делаются.

Стоит ли говорить о том, что Вы как первый составитель сборника не могли включить в него произведения с политической точки сомнительные. И тем не менее Вы посчитали не лишним, прежде чем предложить рукописи «Круга» рецензентам, дать сборник для ознакомления лицам, ответственным за идеологическую работу, и, в изменение обычного порядка прохождения рукописей, представили их на просмотр цензуре. После того как вышеуказанные инстанции ничего предосудительного в содержании произведений не нашли, дальнейшая судьба сборника, как считали мы, была поставлена в зависимость от того, как рецензентами будут восприняты его эстетические особенности.

Развернутая рецензия на «Круг» писателя Б. Никольского и отзыв Д. Гранина, проанализировавшего крупные прозаические произведения сборника, при всей неоднозначности содержащихся в рецензиях оценок – это мы хотим подчеркнуть – рецензии профессионально-литературные. Если авторы рецензируемых произведений не всегда соглашаются с необходимостью тех или иных доработок, тем не менее они достаточно четко понимают, что рецензент как профессиональный писатель прекрасно осознает, на какие традиции автор ориентируется, не отвергает за автором права на своеобразие и поиск и отдает должное гражданской значимости поднимаемых тем.

Б. Никольский, позднее ставший ответственным редактором «Круга», сумел завершить успешно начатую Вами работу над сборником. Перед нами вырисовывалась перспектива скорого выхода сборника в свет, и тогда мы могли бы сказать, что первый результат эксперимента, связанного с образованием нашего клуба, положителен.

Мы никак не ожидали, что наш сборник, весьма скромный по объему и предполагаемому тиражу, вызовет такую ярость у некоторых рецензентов, а также у наших издателей. Что, собственно, эту ярость вызывает? На каком уровне мышления оказываются неприемлемыми произведения сборника? Остановимся на рецензии Д. Хренкова.

Бывший редактор журнала «Нева» густо пересыпал свой отзыв грубыми намеками, безответственными и голословными выводами, поразительной распущенностью. Здесь намеки на случайность советского гражданства авторов сборника и сравнение их с вредными «микробами», заявление о том, что они хотят «поживиться на своем якобы неприятии советской власти…». Чего в таких суждениях больше – злонамеренной клеветы или умственной неряшливости?

В данном случае нас мало интересует литературный уровень этой рецензии: заметим только, что многие тирады Д. Хренкова («Любая крайность опасна, а если она высосана из пальца и хорошо замаскирована – вдвойне»; «может появиться книга, обращенная против меня, моих товарищей, погибших на войне, сегодня живущих (?) трудной жизнью…») достойны раздела «Нарочно не придумаешь».

Но мы хотели бы найти хотя бы какое-то обоснование тем политическим обвинениям, которые высказаны в этой рецензии. Поставим вопрос намеренно грубо и в системе оценок самого рецензента согласимся: «это не поток сознания, а попытка остановить мысль сумасшедшей» (о повести Б. Улановской «Альбиносы»), согласимся, что в повести П. Кожевникова нет ничего, кроме «изображения пьянства и разврата». Но и в таком случае, на каком основании усматривает Д. Хренков крамольное, антигосударственное действие, за которое человека нужно лишать права писать и публиковать свои произведения? Если всерьез принять риторику рецензента, то деды наши совершали революцию во имя сюжетной прозы против бессюжетной, а отцы на фронтах Отечественной войны умирали за то, чтобы писатели создавали лишь образы высоконравственных учащихся ПТУ.

Совершенно ясно, что вкусовые особенности, сложившиеся по стандарту многолетней давности, выдаются за вечные истины, по которым должно строиться каждое произведение в отдельности и вся отечественная культура в целом. Трактовка новых, нестандартных литературных явлений в терминах политической нелояльности позволяет рецензенту подвести базу под административные выводы, которых в разбираемой рецензии полный набор: «отделить чистых от нечистых», печатать лишь «отдельных участников „Круга“ в журналах и других сборникax…». Есть и рекомендации глобального характера, осуществив которые литературное старообрядчество, видимо, узаконит свое место до конца человеческой истории. Для нас очевидно, что подмена литературно-эстетических проблем политическими – грубейший, известный еще во времена А. Пушкина прием литературной борьбы. И стоит за этой подменой желание, чтобы был спущен курок административных, а может быть, и более серьезных санкций.

У нас нет намерений каким-то образом дискредитировать те литературные вкусы, которые можно назвать традиционными, но мы вынуждены защищаться от обвинений, иногда гнусных, и защищать право на эксперимент, точнее, право работать не в рамках традиционного искусства.

Для нас при этом очевидно, что, говоря о литературной форме, мы говорим о вещах серьезных – о способах эстетического воздействия, которое отнюдь не заключается в том, чтобы произвести на читателя приятное впечатление . Новое в искусстве – не тот же бифштекс, но положенный на тарелку несколько иначе и приправленный всякими милыми пустячками. Эстетика Гоголя, Достоевского, Толстого буквально переворачивала внутренний мир человека. И поэтому слова Д. Хренкова о «форме, пусть необычной» выглядят в контексте его рецензии смехотворно. Об этом стоит говорить, потому что отдавать все огромное разнообразие форм эстетического воздействия буржуазному искусству – это значит, помимо всего прочего, оставлять за ним огромные преимущества.

Нам не хочется вдаваться в малопривлекательные подробности отношений с издательством «Советский писатель» – эти отношения Вам хорошо известны. Задача письма – не высказывание жалоб и не характеристика лиц, с которыми нам пришлось столкнуться, занимаясь проблемой публикаций. Принципиальная сторона отношений такова: директор издательства и главный редактор ведут упорную борьбу против выхода в свет сборника «Круг». Беспрецедентный случай, когда издательство не ознакомило составителей сборника с редакционным заключением, наводит на мысль, что издатели прибегли к услугам такого эксперта, который потерял всякое чувство литературной и человеческой реальности 52 .

Практика потаенных анонимных рецензий, то есть тех, о которых авторы не осведомлены, – опасная практика, создающая условия для безответственных суждений, клеветнических выпадов и предположений. Дух демократии, призванный сочетать объективность, гласность и законность, в данном случае искажается в каждом из этих главных своих моментов.

После трехлетнего существования Клуба-81 мы вынуждены вновь поставить вопрос о публикации произведений членов нашего творческого объединения, поставить с еще большей серьезностью, ибо время подчеркнуло: Клуб-81 имеет смысл лишь при условии, что его продукция найдет свое место в литературном процессе.

Наш опыт дал следующий ответ на поставленный вопрос: в Ленинграде в настоящее время нет условий для публикации нетрадиционных произведений.

При условии, что редакторы несут личную ответственность за идейно-политическое содержание выпускаемой продукции, а отклонение от традиционной эстетики, как мы показали, привычно причисляется к идейно-политическим отклонениям, – задача Клуба-81, сформулированная в его уставе, при настоящих условиях не решается. Этот вывод сохраняет, по нашему мнению, свою верность, даже если издательство «Советский писатель» в конце концов выпустит в свет сборник «Круг». Публикация стихов В. Ширали и В. Нестеровского стала возможной при настойчивых рекомендациях вышестоящих органов, без которых она не состоялась бы.

Поэтому если творческие, партийные и государственные организации считают, что наш эксперимент заслуживает изучения и продолжения, то необходимо, на наш взгляд, рассмотреть следующее предложение: если в нашем городе не существует издательства, которое могло бы публиковать произведения экспериментального характера, то его нужно создать.

Выдвигая это предложение, мы не имеем в виду издательства с многочисленным штатом и накладными расходами, которые покрываются лишь выпуском книг, имеющих тираж десятки тысяч экземпляров.

Мы предлагаем создать общественную редакцию, которая способна самостоятельно осуществлять весь комплекс работ – от сбора рукописей до сдачи их в набор. Существование Клуба-81 как общественной организации делает несущественными трудности, связанные с формированием редколлегии подобного рода и контролем за ее работой. Функцию ответственного секретаря может выполнять ответственный представитель ССП, в данном случае – Вы. Публикации такого общественного издательства могли бы оплачиваться авторам после реализации тиража.

Мы хотим обратить Ваше внимание на тему, имеющую, на наш взгляд, широкое и принципиальное значение. Нам представляется необходимым поднять роль Горлита.

Развитие литературы сейчас страдает не от того, что Горлит создает препятствия, а от того, что «у каждого в голове свой цензор». Функции цензора практически может себе присвоить каждый, кто имеет даже самое далекое отношение к публикации произведений, что создает возможности для всякого рода превратных толкований, фальшивых предостережений. Свод четко сформулированных цензурных правил, практика предварительного – до редактирования – просмотра Горлитом рукописей была бы большим шагом вперед в укреплении авторских прав, и это, бесспорно, создало бы многие положительные моменты в отношениях редакций с авторами, защитило бы авторов от произвола вкусовщины.

Предлагая рассмотреть эту тему в широком плане, мы вместе с тем имеем в виду прежде всего те упорядочивающие составные, сообразуясь с которыми, могла бы строить свою деятельность общественная редакция Клуба-81.

Этапы деятельности такой редакции представляются нам следующими:

– сбор рукописей и составление сборников или книг членами общественной редакции,

– просмотр рукописей Горлитом,

– окончательное определение состава публикаций ответственным редактором,

– рецензирование рукописей в случае несовпадения оценок у составителей и ответственного редактора.

Нам кажется, что такая схема организации взаимодействия и контроля общественной редакции может быть проверена нашим клубом и, в случае успеха, воспринята новыми малотиражными издательствами, за которыми, как нам представляется, есть большое будущее 53 .

Редакционные штаты, как показывает опыт, оправданны в том случае, когда их продукция – издание классиков или произведений, получивших признание критики и широкого круга читателей, и тогда многотиражные издания покрывают расходы. Коммерческие выгоды, благоприятствующие многотиражным изданиям, входят, однако, в противоречие с интересами развития культуры, ибо общество заинтересовано не только в массовом копировании одних и тех же произведений, но и в максимальном расширении и повышении уровня информации.

Эта проблема может быть успешно и с минимальными затратами решена, если общественная редакция Клуба-81 воспользуется уже имеющейся в городе полиграфической базой малотиражных изданий.

Во многих странах, в том числе в странах народной демократии, малотиражные издания получают постоянную государственную поддержку.

Эта проблема кажется нам достаточно серьезной, чтобы найти время широко ее обсудить.

23 января 1985 года

Правление творческого объединения литераторов – Клуб-81

По существу, письмо для власти было оскорбительным – в нем она представлена малограмотной, безынициативной и безвольной. Опубликованное в «Регулярных ведомостях» клуба письмо стало открытым и вызвало резонанс; через две недели оно стало частью моего отчетного доклада на перевыборном собрании. Андреев вместе с нами стал жертвой власти – миражи венгерских событий, Пражской весны и польской «Солидарности» парализовали ее волю к выполнению собственных решений. Но еще до отчета правление встретилось с Ю. Андреевым.

Из протокола заседания:

Андреев : Письмо нормальное, выработка механизма отношений клуба с внешними организациями своевременна. Но как только речь заходит о расширении полиграфической базы – шлагбаум. Средством тиражирования следует указывать ротапринт. Нужно подготовить серьезное письмо в обком. Сейчас возникли напряженные отношения с теми, кто должен читать в обкоме «Круг». Сборник уже два месяца находится там. Я пробовал поторопить чтение. Неоднократно напоминал инструктору Попову, посылал телефонограмму Бариновой. Единственный выход – выйти на Коржова, но не с жалобой – это испортит мои отношения с остальными.

Сомнительно создание общественных редколлегий. В городе целый ряд творческих организаций, которые могли бы наладить издание своей продукции, если бы стало возможным.

Иванов : Нужно отделить издательства от общественных редколлегий. Нужно различать традиционную продукцию и нетрадиционную, сама эта проблема возникла вместе с появлением на свет Клуба-81. Малотиражные издания все введут в естественное русло.

Драгомощенко : Есть угроза, что сборник будет раскассирован?

Андреев : Угрозы нет.

Иванов : В письме обкому нужно выделить судьбу сборника для детей.

Андреев : Из «Детгиза» убрали Соболева. Я спрашивал Суслова, нельзя ли встретиться с секцией детской литературы. Можно. Но нужно иметь в виду: план «Детгиза» на ближайшие два года уже забит рукописями.

ПОСТАНОВИЛИ:

Поручить Андрееву Ю. А. довести до Коржова наши предложения.

Из моих дневниковых записей следует: Андреев по телефону сообщил Бариновой о полученной «Памятной записке», охарактеризовал ее как серьезное заявление, возможно, привел из него выдержки. После прочтения нашего письма Коржов и Баринова решили провести специальное совещание. Были приглашены издатели – Назаров и Трофимов, от КГБ – Коршунов, из рецензентов – Никольский и не приглашен… Андреев. Я так комментирую сложившуюся ситуацию.

История со сборником «Круг» внесла разноголосицу в лагерь аппаратчиков. Ю. Андреев, который не нашел с ними общего языка, оказался на нашей стороне. Подозрения в том, что отредактированный им сборник носит скрытно антисоветский характер, напряженные отношения с главными лицами издательств, включая московские, и неприязненные Андреева с Коршуновым – исхожу из того, что Коршунов несколько раз в моем присутствии обвинил нашего куратора в том, что тот уклоняется от контактов с ним. А уклоняется по причине, думаю, простой: однажды он уже имел дело с КГБ – в ящике его рабочего стола в Пушкинском Доме была обнаружена папка Алена Жмаева с выписками из переводов антисоветского содержания. Андреева оскорбили подозрения на свой счет.

Наступило время, когда мы стали видеть наши проблемы во всей их элементарности. Нас охватила жажда деятельности… и горечь от невозможности ее утолить. Вторая культура была создана нами «за свой счет», мы ничего у них не просили, мы создали машинописную литературу и вырастили своего читателя. У них не нашлось ни одного аргумента, который позволил бы смешать нас с любительством, лишить нас своей публики, своей истории и человеческого достоинства. Они смеялись над нами, смешивали нас с любителями и графоманами, они бравировали тем, что у нас нет доказательства своего особого положения – ни издательств, ни публикаций, ни «корочек». Они с придыханием произносили слово ИДЕОЛОГИЯ, как если бы идеология наделяла ее приверженцев умом, талантом, масштабом личности, напротив – идеология кастрировала людей, лишала их лучших качеств, учила преклоняться перед утопией и молиться мумиям.

Из моего дневника:

28 января 1985 года

В Лавке писателя для членов Союза есть помещение, где они могут заниматься чтением, а главное – каждый имеет ящичек, в который персонал лавки вкладывает книги, заказанные его хозяином. Роман Пикуля «Фаворит» писатели воруют друг у друга.

На Лиговке покупатели взяли штурмом прилавок книжного магазина – до магазина контейнер с романом сопровождали народ и милиция.

6 февраля

Похоже, что культурное движение заблокировано профессионально. Выставка самодеятельного искусства в «Манеже» явно альтернативна выставкам, организуемым товариществом ТЭИИ. «Самодеятельное искусство» – во главе самодеятельных кружков и студий стоят члены Союза художников – должно своим наименованием лишить их полноценного творческого статуса и независимого общественного характера. Не желая сотрудничать с культурным движением, наши шефы вскоре выставят себя голыми милиционерами от Министерства культуры без какой-либо позитивной программы.

15 февраля

Завтра отчет. Не думаю, что в атмосфере, которая воцарилась в последние недели в клубе после поражения нашего сборника, вспыхнет серьезная полемика.

Отчетно-перевыборное собрание прошло. В докладе я говорил о трудности культурной «прописки» литературы, которую мы представляем, но процесс легализации независимого культурного движения продолжается. Правление стремится не допускать эксцессы, которые могли бы усилить подозрительное отношение к клубу. Все сходятся в понимании главной задачи объединения – издать коллективный сборник «Круг». У сборника много врагов. Три исходных положения нашей позиции.

Первое: литература, которую мы представляем, нужна людям, народу. Между нами, литераторами и народом, стоят хренковы-назаровы, главное препятствие развитию русской литературы.

Второе: наша литература определенно – шаг вперед в развитии выразительных средств и тематики словесного искусства. С точки зрения хренковых-назаровых, наше творчество не содержит ничего нового и положительного – это самодовольный консерватизм, типичный для всех эпох и народов.

Третье: «консерваторы», «новаторы» – эти понятия не определяют то, чем является литература. Литература – вид весьма специфической духовной деятельности, ею занимается доля процента людей взрослого населения. Наш клуб, который дает возможность для обсуждения проблем литературы, творческого взаимодействия и личных контактов, удовлетворяет наши специфические запросы. Все остальные проблемы от нас не зависят.

Все три исходных положения содержат зерна разных направлений нашей дальнейшей деятельности.

Первое положение подразумевает неизбежность конфронтации. Второе – что литературные течения «традиционализм» и «нетрадиционализм» – две стороны единого литературного процесса. Наши литературные оппоненты обладают колоссальными преимуществами, опираются на мощные политические и экономические возможности. Но исторический опыт показывает, что подобное неравенство отнюдь не обрекает нас на поражение: уже сейчас мы видим, что традиционалистам приходится уживаться с нами – неомодернистами. При таком взгляде на вещи возникают предпосылки нового общественного единства, в котором прежде всего заинтересованы мы.

Не будем фыркать на картины Шишкина и рычать на работы Малевича. Такое отношение к искусству достигается на основе новых человеческих взаимоотношений и более широкого восприятия культуры.

Далее я говорил, что клуб сохранит свое лицо, отстаивая независимый и демократический характер. Клуб вызывает недовольство у инстанций именно своим общественным характером. На встрече с секретариатом Чепуров нас учил, что Юрий Андреев – не представитель ЛО ССП, а руководитель объединения. Но у нас свой устав. Как согласовывать выборный характер нашего правления и его председателя с назначенным сверху руководителем, не избираемым и, следовательно, не подотчетным членам клуба! Прекрасные общественные начинания бесславно гибли, как только руководить ими начинало казенное лицо. При самых благих намерениях официал убивает дух общественности. Дух автократии и политиканства в организации нашего типа неотделим от официоза – и невозможен.

В клубе есть литераторы, которые пытаются строить с официальными лицами особые отношения и связывают собственные перспективы именно с ними. (Я имел в виду В. Нестеровского, который чуть ли не каждый день навещал Андреева, был его личным осведомителем.) Может возникнуть ситуация, когда за отказ от нашего демократизма нам будут обещаны некоторые подачки. Можно заранее сказать, что за отказ от демократических прав мы заплатим своим моральным параличом.

Положение сборника «Круг» таково: в настоящее время рукописи находятся у второго секретаря обкома Коржова, который, видимо, собирается созвать совещание с участием Трофимова (директор издательства «Советский писатель»), Назарова (главный редактор издательства), Никольского (ставшего редактором журнала «Нева») и Андреева, чтобы решить наконец проблему с публикацией.

Вопросы:

Павловский: Если клуб – официально признанная организация, почему в местной печати до сих пор нет никакой информации о клубе?

Иванов: Мы задавали этот вопрос Андрееву, даже предложили о клубе готовый текст. Он говорит: не напечатают, пока не выйдет в свет сборник.

Низовский: На заседаниях правления обсуждался вопрос о публикациях?

Иванов: Почти на каждом. Подготовлены к публикации, помимо «Круга», сборники для детей, сборник рассказов, сборник «Круг-2»…

Из моего дневника:

17 февраля

Отчетное собрание прошло спокойно. Прежний состав правления сохранился. Накануне позвонили Андреев и Коршунов: «Коржов просил передать, что сборник будет издан, но…» – впереди, по-видимому, новая редактура прозы. Не отступать, сопротивляться… Рад приему в клуб Дмитрия Волчека и Никиты Блинова.

20 февраля

В обкоме прошло специальное совещание о судьбе сборника – «Памятная записка» сработала.

План на март

19.03. – В Красной гостиной Дома писателей имени Маяковского выступают В. Аксенов и С. Коровин (отв. Андреев и Подольский). 19.00.

20.03. – Вечер памяти поэта В. Матиевского (отв. Стратановский). Пр. Чернышевского, 3. 19.30.

22.03. – Александр Башлачев – исполнитель собственных песен (отв. Хренов). Пр. Чернышевского, 3. 20.00.

24.03. – Вечер Михаила Иосселя. Проза, переводы, поэзия (отв. Драгомощенко). Пр. Чернышевского, 3. 20.00

27.03. – Творческий вечер поэта, прозаика и переводчика Линдона Дмитриева 55 (отв. Стратановский). Пр. Чернышевского, 3. 19.30.

После «Памятной записки» в небе над клубом появились солнечные просветы. Издательство готовит «Круг» к печати. Редакторы встречались с авторами, заключались договоры; претензии, которые предъявлялись к авторам, не имели принципиального характера. То, в чем Назарову мерещились отступления от партийного Корана, отправлялось на идеологическую экспертизу в обком КПСС. Фактически Обком выступил в роли акушера незаконной самиздатской литературы.

2 марта

Сегодня убедился, что мы победили. Назаров изложил нам выигрышную для себя роль в деле «Круга» и перешел к конструктивным вопросам… Трофимов тоже показался «добрым папочкой». Андреев благодушествует…

3 марта

Я увидел Назарова и Трофимова удовлетворенными и шумно дышащими, как будто мы занимались общим делом. Так оно и есть: мы толкали один и тот же вагон… но в противоположные стороны.

4 марта

Ясно, что официальной и неофициальной литературам нужны условные формы изображения действительности: официальной, чтобы оправдать утопический оптимизм, неофициальной – чтобы изобразить несуществующую страну, в которой все, как в Стране Советов (Б. Дышленко). Если автор захочет назвать ее Страной Советов, тогда нужно будет лишь еще добавить: в ней нет ни колбасы, ни свобод, обезличка и круговая порука номенклатуры…

С записью от 2 марта я несколько поспешил. Наши оппоненты бросили в бой пехоту: рядовых редакторов отделов, получивших указания, какие произведения следует зарубить. Сообщил об этом Кривулину редактор Н. Коняев . Он должен завалить стихи Кривулина, Е. Шварц и еще кого-то. Одним словом, Назаров своим редакционным аппаратом ведет организованную подпольную борьбу против сборника.

Позвонила Ольга Бешенковская, ей понравились мои повести в «Часах» «На отъезд любимого брата» и «Ночь длинна…»: понравился «другой уровень»… Этот другой уровень я называю «третьим», если первый – голая фактичность, второй – психологический, то третий – неконтролируемый, направляющий, влекущий «над» – «эстетический купол»…

12 марта

На заседании правления казалось, что трудности подготовки «Круга» к печати остались позади. Я зачитал редакционное заключение, в котором говорилось, что сборник к печати подготовлен, до 25 апреля будет сдан в набор. Назаров в некоторых стихотворениях угадывает религиозную тематику и лексику. Но известно, что в лексику русского языка вошли многие слова религиозного происхождения, которых немало и в партийной лексике. Статьи просматриваются в обкоме, есть замечания к статье Новикова – об этом сообщил Андреев.

Б. Улановская собрала коллективный сборник рассказов для детей. Наш куратор уже ознакомился с ним и посоветовал увеличить объем: «Сборник оставляет приятное впечатление».

К правлению было обращено письмо поэтессы Татьяны Михайловой. Ее возмутило неравное положение членов клуба: некоторые получают возможность выступить по нескольку раз в течение года, некоторые – ни одного. Тему поддержали Нестеровский и Новиков. Нужно признать, что критика справедливая, но… необъективная. Клуб как организация заинтересован в успехах наших выступлений на клубных вечерах, особенно на чужих площадках. Кривулин и Шварц собирают залы. Но и каждый поэт может сделать заявку на свое выступление и быть включенным в месячный план творческих вечеров. Ни правление, ни поэтическая секция специально не обзванивают стихотворцев и не понуждают их к публичным выступлениям. Стратановский пообещал при составлении месячных программ вспоминать о тех, кого в клубе давно не видели.

На этом заседании попросили Андреева зарезервировать в Лавке писателя для членов клуба несколько сотен экземпляров нашего сборника.

Никто не думал, что и на финише нас будут ждать неприятности.

27 марта

Баринова захотела встретиться с «активом клуба».

Из письма Вадиму Крейду (США):

Немного о себе. Журнал, клуб, творчество – вот три конфорки на моей кухне. «Часы» выходят с той же периодичностью и в том же объеме – один номер в два месяца – около 350 страниц. Есть фотопортреты и репродукции картин. О разделах журнала, помню, я тебе писал. Совершенно исчезла оригинальная философия, только в переводах. Религиозные интересы сильно ослабли. Все вытесняет развлекательная ирония, бессодержательность. Возможно, неофициальное искусство переживает кризис. Клубная жизнь приобрела обыденный вид: чтения, обсуждения, собрания, раз в год теоретические конференции. Все свободно, без мелочной оглядки… В типографский набор наконец пошел наш клубный сборник, который дался с большим трудом. Ожидается выход в свет где-то в октябре-ноябре… Читал статью Бетаки (в «Стрельце», кажется), будто бы члены клуба раскусили, что клуб – ловушка, «половина его покинула». Все это брехня, ни слова правды. Клуб защищает интересы своих членов – и правовые, и социальные, и культурные, и даже бытовые.

29 марта

Позвонил Евгений Валентинович Лунин (сотрудник 5-го отдела КГБ), попросил о встрече. Я спросил его, нельзя ли ограничиться телефонным разговором. Он ответил: нет. Я сказал, что желательно присутствие при разговоре других членов правления. Он никак не мог понять, что это единственно правильная со всех точек зрения позиция: общественные дела обсуждать коллегиально. Я согласился на этот раз ограничиться участием двух членов правления.

Коршунов потом упомянет об этом эпизоде с неудовольствием.

2 апреля

Расширенное заседание правления Клуба-81

В начале апреля заседание правления клуба посетила Г. Баринова в сопровождении инструктора А. Попова и, вероятно, телохранителя. Визит можно рассматривать как успех дипломатии клуба и его «уполномоченного представителя» Андреева. Читая через двадцать лет подробный отчет, составленный Адамацким об этой встрече, обращаешь внимание на то, с каким напором мы – правление и секции клуба – тогда работали, принуждая апатичных аппаратчиков вникать в проблемы, которые имеют общекультурный характер. Неофициальная культура основана на творческой свободе личности и общественных инициативах, советская – на растворении личности в трудовых коллективах и управляемых сверху организациях.

О своей работе рассказали переводчики. Они за многие годы перевели огромное количество текстов. Попытки опубликовать их в журнале «Аврора», в «Иностранной литературе» и, наконец, издать оригинальные стихотворения самих переводчиков за рубежом были безуспешны.

Андреев рассказал, что видел в редакции журнала «Аврора» «20 килограммов неразобранных клубных рукописей», подписывал для ВАПП рекомендации стихам В. Кучерявкина и А. Драгомощенко – это не возымело действия.

Как главный редактор «Библиотеки поэта», он «предлагал поэтам клуба участвовать в переводе поэтов народов СССР. Были розданы научно-выверенные подстрочники. Из нескольких человек справился с задачей только один».

Новиков пояснил, что работа переводчика требует полного отказа от своей личности, а к этому способны далеко не все. «Из 400 художников, – говорил он, – только один, как показывает опыт, может целиком подчинить себя реставрируемому оригиналу».

Неудача с «халтурой» – факт показательный. Ни писать, ни переводить «партийную литературу» клубные поэты не способны.

Баринова: «Я пришла к вам, чтобы понять, что вы такое, как развиваетесь и чего хотите. Не перестали ли вы видеть, чем живет страна». Знаем ли мы о том, что на одном заводе создан замечательный двигатель, о новом атомоходе «Россия», о том, как идут дела на дамбе? «Вот куда вам нужно было бы поехать и посмотреть на парней, которые там работают». Ее высказывания удивляют отвлеченностью от реальной ситуации. Весь официальный фланг в возникшей дискуссии никак не желает признать, что творчество независимых литераторов представляет широкий спектр самых актуальных общественных настроений и проблем. Реальным и злободневным нашим гостям кажется лишь то, что делается под диктовку «партии и правительства».

Дева Мария! В подвале Петра Лаврова, 5, наши собеседники продолжают горячо проповедовать теорию сталинских времен – бесконфликтности и лакировки действительности, испускающей густой дух тошнотворного оптимизма. Партия дает указания: «Видите этот корабль? А эту дамбу? И тех, кто там работает? А ну-ка, поэты, живописцы, покажите, что вы можете их так подать, так их изобразить, что петь захочется. Потребность в песне удовлетворят поэты и композиторы, сочинят песни о парнях-романтиках…»

Баринова рассказала о посещении выставки неофициальных художников, на которой увидела серию картин одной художницы о блокаде. На одной из них рубят топором кошку. «Я бы плюнула этой художнице в лицо, потому что вынесла из блокады другое: мать пыталась сохранить меня». Баринова рассказала, как мать потеряла карточки и жители квартир на этой лестнице, возвращаясь из булочной, отдавали им обрезки хлеба, что спасло их.

Новиков и Кожевников: «Не следует плевать в лицо художнице Никитиной. Ей около 60 лет, хороший и добрый человек, каждый из блокады вынес свое».

Баринова спрашивает Иванова, что он вынес из блокады.

Иванов: «Я смеюсь над вашим рассказом».

Баринова: «Вы пробовали публиковаться в периодических изданиях»?

Иванов, Новиков, Драгомощенко, Коровин, Адамацкий: «Да, пробовали установить контакты с нашими и московскими журналами, клуб продолжает оставаться в положении нон-грата, завязывать с нами отношения боятся, доказательство этому публикации в городской прессе (газета „Смена“) и невозможность ответить на ее грубые вымыслы».

Баринова: «Зачем вам малотиражное издательство?»

Иванов: «Члены клуба располагают огромным количеством рукописей. Объем сборника, который направлен в издательство, а также замедленная подготовка его к печати не решают для коллектива проблему публикаций. При этом проблема носит не местный и частный характер, она целиком относится к динамике развития нашей культуры. То, что пишут авторы клуба, выражает внутренние процессы в обществе и людях, блокирование публикаций лишает их произведения актуальности. Мы уже несколько лет говорим о малотиражных изданиях, которые могли бы разгрузить портфели издательств и дать простор для экспериментального творчества. У нас есть свои читатели, они, возможно, не столь многочисленны, но им нужна наша литература. Дальнейшие тиражи зависят от востребованности нашего творчества читательской аудиторией».

Малотиражное издание не требует больших материальных затрат, оно может быть безгонорарным, существовать при любом институте, где есть ротатор, где нет погони за планом. «Круг», – подчеркивал я, – если и будет издан, не решит проблему, выходящую далеко за пределы частной ситуации. Организации малотиражных издательств – единственная возможность выйти из тупика малыми средствами, не пугая власть утратой контроля над издательской деятельностью, и привить системе элементы плюрализма.

Другая тема: кризис официальной литературы, который признается лишь в отношении поэзии – издаваемой, но не покупаемой. Продавцы магазинов говорят: из десяти получаемых для продажи сборников в течение года продаются один-два. Это указывает на то, что традиционная поэзия не отвечает запросам современного общества. (Эпитет «традиционная» я использовал для замещения эпитета «советская официальная»).

Баринова: «С этим я не согласна, у меня на работе постоянно лежит на столе Пушкин, к которому я обращаюсь при усталости и неприятностях».

(Кто-то за моей спиной тихо: «А я, когда нужно слабительное, читаю Степана Щипачева».) Андреев подтвердил мои слова об упадке интереса к поэзии, сославшись на выступление начальника управления печати: «На складах скапливаются тонны сборников стихов».

Баринова: «Как рукописи попадают за границу?»

Иванов, Драгомощенко: «Авторы распечатывают свои произведения и раздают распечатки своим друзьям и тем, кто интересуется современной литературой. Маршруты рукописей за границу могут быть самыми различными: иногда автор желает, чтобы они там оказались, иногда полагается на произвол судьбы. Меньше всего он заинтересован в том, чтобы его художественному творчеству приписывали политический смысл. Лучше всего ответит на ваш вопрос малотиражное издательство. Ответственный редактор (имеется в виду Ю. Андреев) обеспечит легитимность всех наших публикаций».

Адамацкий: «По моим подсчетам, сейчас потенциал клуба – 47 тысяч страниц, из них 20 тысяч, можно говорить определенно, отвечают строгим требованиям профессиональной оценки».

Андреев: «300 страниц сборника „Круг“ были отобраны из 1200 страниц».

Новиков: «Многие известные поэты получили известность, опубликовав свои сочинения в малотиражных издательствах».

Попов: «Издательство – это государственное дело, никто не позволит пренебрегать идеологией, главное – идеология».

Драгомощенко, Иванов, Новиков: «Лобовое решение идеологических вопросов приносит прямой вред. Позитивность идеологии проявляется в высокой художественности, а не в серятине, пусть и отвечающей ее формальным требованиям».

Горошевский: «Вопрос о помещении для театральной студии еще не решен. Речь идет о предоставлении нам соседней со студией квартиры, где живет работник жилконторы с женой. Там постоянно собирается масса народа, пьяные оргии».

Баринова: «Этот вопрос мы постараемся решить».

Горошевский: «Положение в современном театре сейчас такое, что вместо воспитания зрителей происходит его растление, скверными постановками достигается прямо противоположный результат».

Общий разговор о состоянии современной культуры и о том, почему молодежь мало читает…

Примечания

Заседание началось в 19.05, закончилось в 22.13, проходило в свободном общении.

Встреча с Г. Бариновой («умнейшей женщиной», по словам Ю. Андреева) подтвердила, что мы имеем дело с партийным взглядом на искусство, искусство – «при дворе его величества», а беспартийное искусство не имеет смысл держать. Она умно пряталась за Пушкина, как «духовенство за своего бога».

Клуб понемногу вписывался в систему культпросвета. Авторы сами договаривались о выступлениях. Но имелся и клубный импресарио – Игорь Смирнов, который был на высоте своих обязанностей. Солидностью, умением вести переговоры он располагал к себе. Но бывало и так. Казалось бы, договорились обо всем с директором Дома архитектора: клуб готовит вечер по полной программе – стихи, проза, музыка. Перед началом у входа в Дом архитектора толкучка, пригласительных билетов не хватает, просьбы провести в зал. Умеренный, можно сказать, ажиотаж, но как раз такой, чтобы придать ожиданию вечера взволнованный характер. Зал полон и недоумевает, прочему выступления не начинаются.

А в это время директор Дома вызывает меня и Смирнова в свой кабинет и задает метафизический вопрос: «КТО ВЫ ТАКИЕ?» В самом деле, кто мы такие? От нашего ответа зависит, состоится вечер или нет. Ситуация при этом комическая: все равно что выпить на брудершафт, а потом спрашивать друг у друга документы. Дом архитектора вывесил нашу афишу, напечатал пригласительные билеты, выставил многочисленную команду распорядителей и – нате! Простодушный вопрос предполагает искренний ответ, но искренний ответ требует много времени.

Потом выяснилось, что некто Николай Елгазин, завотделом обкома комсомола по работе с творческой молодежью, позвонил директору Дома архитектора: «Кого вы приглашаете? Это же „Аквариум“!» И так далее. Услышав от Смирнова заверение, что клуб аккредитован при ЛО ССП, директор звонит директору Дома писателя, который божится, что при ЛО ССП никакого Клуба-81 нет, что его коллега стал жертвой самозванцев и антисоветчиков. Мы с Ю. Новиковым звоним в секретариат ЛО ССП, директор снова звонит директору в СП. Наше отдаленное родство с авторитетной творческой организацией наконец установлено. В общем, все уладилось. Олег Охапкин начинает чтение своей поэмы «На поле Куликовом»…

Этот эпизод Адамацкий упомянул в разговоре с Коршуновым. Майор КГБ: «Ни в коем случае не связывайтесь с комсомолом, страшный народ, они иногда делают сглупа такое, что мы за голову хватаемся».

13 апреля

Андреев похвалил меня за речь на встрече с Бариновой. Он имеет в виду мои слова о том, что Андреев для нас представляет издательство и писательскую организацию, партию и государство. Политика, основанная на здравом смысле.

Я сказал, что нам известно, что он пострадал за свое ходатайство в обкоме за «Круг». Такой поворот в наших отношениях важен. Мы должны быть способны к взаимной поддержке.

Завязавшиеся контакты, как бы там ни было, основывались на заинтересованности обеих сторон – нам нужен был клуб, и мы его получили, попытки дирижировать внутриклубной жизнью отбиты; наши оппоненты поручили Юрию Андрееву задачу – привлечь на свою сторону авторов сам– и тамиздата сборником – и он выполнил ее. Но обнаружилось, что официальный фронт «умеет много гитик»: на составителя сборника обрушили критику те, кто исповедовал: «главное – идеология», принцип идиотский, располагающий к репрессиям. Состав клуба также неоднороден, но все понимают, какая пропасть отделяет нас от официалов, хотя Андреев, при всей своей идеологической зашоренности, не видит в нас классовых врагов. Утопия-2 основывается на убеждении, что процесс либерализации в стране пошел, и Андреев – частный, но симптоматичный эпизод движения в эту сторону.

Весенняя конференция 1985 года была посвящена теме «Искусство ХХ века – итоги и перспективы». Первый доклад «Человек в обществе, слово в контексте» подготовлен Г. Беневичем и А. Шуфриным, самыми молодыми членами клуба. А. Драгомощенко нашел в нем существенные недостатки – об этом он говорил в докладе «Ролан Барт, дьявол и господь Бог». Затем последовали «Общественная функция культурного движения» (Б. Иванов), «Звездный час русской поэзии ХХ века» Е. Пазухина и другие.

В докладе я объяснил, почему из всех названий: «неофициальное искусство», «вторая культура», «андеграунд», «городской фольклор» – я выбираю «культурное движение (КД)». Это действительно движение свободной, функционально независимой от институтов социума культуры на фоне культуры советской, консервативной, самоудовлетворенной, бескризисной (по самоопределению). Не менее важно то, что КД не утрачивает независимого положения при установлении связей с представителями официальных учреждений – ни Клуб-81, ни ТЭИИ, ни Рок-клуб.

Истоки движения следует искать не на поверхности социальных коллизий, а в глубине культурологических процессов, которые претерпевают не какие-либо группы художников, писателей, гуманитариев, а сама наша отечественная культура, что позволяет считать культурное движение органическим продуктом нашей истории. КД – не кризис культуры, а обнаружение перспективы в развитии общества. Из этого не следует, что положение независимого творчества не отражается в самом творчестве ее авторов, мотив независимости – ее родовой признак.

Культурное движение – прежде всего тексты художественные, публицистические, научные, произведения изобразительного и музыкального искусства, которые, обладая способностью удовлетворять те или иные потребности людей, возникли как реализация ценностных представлений, отличных от ценностных стандартов, пропагандируемых, поддерживаемых и поощряемых властью.

Если на берегу этого творческого потока поставить мельницу, ее жернова не остановятся. Журнал «Часы», например, выходит без перерыва десять лет. Товарищество художников каждый год увеличивают свою численность на 10–20 процентов, расширяет масштабы выставок. Рок-музыканты способны обеспечить выступлениями ежедневную работу нескольких концертных залов. Участник КД – это тот, чье творчество обособлено от материального и престижного аспекта, что позволяет интегрировать свое призвание с таким же индивидуальным пониманием свободы в собственной среде, часто с развитием этой интеграции в сторону гражданской позиции, с осмыслением истории страны и ее культуры.

Если традиции общества для индивида выступают как результаты когда-то и кем-то совершенного выбора, то участник КД стремится вернуть себе право выбора и реализовать его так, чтобы ценности субъективного права (на свободное творчество) раскрыли свою общественную ценность. Однако задача КД отнюдь не в том, чтобы отправить (советскую) традиционную культуру на свалку (что было бы рецидивом классового лозунга «расстрелять Растрелли»), но в упорном диалоге с властью отстоять себя как духовную и культурную особенность общества. Историческая выживаемость традиционных учреждений измеряется их способностью выжить в условиях динамично развивающегося общества, а не тем, с какой бдительностью они блокируют качественные изменения в России.

Доклад Е. Пазухина – одного из самых активных участников религиозно-философского семинара, действовавшего в Петербурге с 1974 года, – посвящен месту христианства в КД: «Я думаю, что в 1960-е годы и в особенности в 1970-е не нашлось бы ни одного представителя неофициальной культуры, который не подписался бы под словами О. Мандельштама: „В наше время каждый культурный человек – христианин“». «Общее настроение точнее всех выразил Виктор Кривулин: „Свет культуры подпольной – это первоапостольский свет“». В поисках нового мировоззрения литературно-художественная интеллигенция обратилась к началу XX века. Творческий порыв Серебряного века, доказывал докладчик, связан с последствиями раскола между светской культурой и православной церковностью в ходе Петровских реформ. Приводимые им цитаты: «Творчество не допускается и не оправдывается религией, творчество само религия», «Религия и эротика пересекались в точке искусства» (Н. Бердяев) подтверждали смешение двух начал – религиозного служения с творческими состояниями, близкими эротическим.

Докладчик говорил о последствиях обожествления художника-творца: «Наши поэты… пришли к представлению о поэтическом слове как о Слове Божьем…» Подмена Творца творцами стихотворений и произведений изобразительного искусства – «свидетельство деградации религиозного сознания, но часто и источник творческих неудач. Она порождает абсолютное отсутствие критического отношения к своему творчеству, утрату эстетических критериев, высокомерное пренебрежение читательским восприятием». На этой критической оценке поэзии 1970-х годов Пазухин закончил свое выступление.

На клубных конференциях неофициальную культуру как-то незаметно перестали называть второй культурой. До отмены постановления ЦК КПСС «О журналах „Звезда“ и „Ленинград“» оставалось четыре года.

22 апреля

Было время, когда доклады были отвлечены от всего актуального. Теперь почти во всех актуальное присутствует. На заседаниях бывает от 35 до 50 человек.

Следующая запись выражает настроение тех дней, когда казалось, что все трудности позади.

«Круг» на финише

Пошел четвертый год хождения «Круга» по кругам бюрократической преисподней. Обстановка оставалась напряженной, но по некоторым признакам работа все же двигалась. Вместе с Ю. Новиковым мы должны были решить вопросы, связанные с оформлением книги. В это время почти каждый номер журнала «Часы» содержал фотокопии работ неофициальных художников Петербурга. Мы предложили снабдить издание «Круга» репродукциями их картин. Было приятно обсуждать этот вопрос с художником издательства – М. Е. Новиковым, однофамильцем моего коллеги. Он отобрал несколько слайдов замечательных картин Владимира Овчинниковa, но у руководства издательства задача была другая: как можно больше книге навредить – успех «Круга» будет для него поражением.

Через несколько дней нам было заявлено: никаких репродукций! «Но, позвольте, мы же договорились с вашим художником!» Когда после разговора с Назаровым мы хотели переговорить с художником издательства, он бежал от нас как от опасных соблазнителей. Легко представить, какой разнос учинили ему начальники и какими ему нас представили!

Ю. Новиков предложил иллюстрировать сборник фотографиями. Имелись в виду работы независимых фотографов – Гран-Бориса (Б. Кудряков) и Пти-Бориса (Б. Смелов). Предложили фото Петербурга Смелова; необходимое количество отобрали с тем же художественным редактором издательства.

Расхваливая фотографии Смелова, все разгорячились, на этой волне однофамилец моего коллеги решил дать фото в сборнике тетрадкой и на меловой бумаге. На следующий день мы узнали, что это предложение отклонено – директор Л. Трофимов потребовал представить ему дополнительную порцию фото. Мы с Новиковым были крайне удивлены, когда увидели подборку, составленную Трофимовым. На всех семи фотографиях были только мосты, что выглядело странным, – можно подумать, что сборник посвящен городскому мостостроению.

24 апреля

Снова в издательстве. Говорим об этом заместителю главного редактора Ю. Помпееву и художественному редактору. Все соглашаются: подборка должна представить город в его разнообразии. Идем к директору. Перехватываем его уходящего. «Леонид Иосифович, объясните, на каком основании вы навязываете сборнику мосты?» От нас убегая, грузный, разъяренный Трофимов на лестнице кричит: «На простом! Я еще директор!» Мы рассмеялись. Сцена получилась трагикомической. Когда я думал: вот этот тупой исполнитель, невежественный, трусливый, лживый человек определяет судьбу десятков талантливых людей, у меня начинала шевелиться шерсть.

Привожу эти подробности для того, чтобы подчеркнуть: мы несколько лет ходили по кабинетам, разговаривали с чиновниками, напоминали об их решениях и обещаниях, делали предложения, в чем-то уступали – мы играли по правилам, которые установили они, но именно это выводило их из себя. В некоторых случаях нам просто врали, и мы их на этом ловили, в некоторых по правилам бюрократической круговой поруки они не могли нам сказать, кто и почему вставляет палки в колеса. Мы выводили их из себя своей настойчивостью, а наша настойчивость была вызвана принципиальной остротой и масштабностью проблемы, которую нам предстояло решить. Мы честно отвечали на вопросы членов клуба: «Ну, как там с нашим сборником?» – мы были орудием времени. Мы хотели, чтобы бюрократическая машина обрела наконец здравый смысл.

11 мая

Получена рецензия Валерия Попова на клубный детский сборник. В общем, положительная. Хвалит и мою сказку .

14 мая

В Доме писателя прошел вечер В. Кривулина и Е. Шварц.

Правление продолжало действовать по правилу: каждое предложение, от кого бы оно ни исходило, должно быть правлением обсуждено, отрефлексировано по смыслу и мотиву. Часто самое ценное в предложении – его мотив, и если само предложение было неграмотно сформулировано, не по адресу обращено и пр., мы должны довести его до общественной акции. Этим объясняется то количество разного рода заявлений, жалоб, требований, записок, отразивших тот настойчивый напор, который клуб оказывал на все нас окружавшие конторы, инстанции, так или иначе принуждавшие их к диалогу.

Из архива Клуба-81

Начальнику Управления издательств,

полиграфии и книжной торговли

при Ленгорисполкоме тов. Рожнову Э. А.

Творческое объединение литераторов Клуб-81 при Ленинградской писательской организации СП РСФСР просит Вас рассмотреть в качестве заявки следующее предложение.

Клуб объединяет более семидесяти поэтов, прозаиков, критиков, искусствоведов, которые, не будучи членами творческих союзов, тем не менее являются авторами произведений, обладающих самостоятельным художественным значением. Подготовленный в настоящее время к печати и изданию в издательстве «Советский писатель» сборник произведений членов Клуба-81 не может удовлетворить творческих возможностей литераторов. К тому же с эстетической, литературной стороны творчество членов Клуба-81 носит во многом экспериментальный характер, не предполагающий больших тиражей и массового читателя.

В этих условиях встает вопрос о малотиражных изданиях произведений членов Клуба-81. Правление клуба просит Вас в обычном порядке рассмотреть вопрос о включении в план будущего года издание четырех сборников произведений членов Клуба-81 объемом по 10 п. л. каждый, тиражом до пяти тысяч экземпляров. Издатель будет определен позднее.

Отв. представитель ЛО СПП Андреев Ю. А.

Председатель правления Клуба-81 Иванов Б. И.

Узнаем, что «Круг» прочитан в московском управлении издательства «Советский писатель». Просочилась информация, что начальники издательства с нетерпением ждут редакционное заключение какого-то важного литературного сановника из Москвы. Называли фамилию Лесючевского – главного редактора издательства «Советский писатель». Доходит слух, что оценка сборника разгромная, с матом.

Из моего дневника:

30 октября

Разговор с Коршуновым, перед встречей с Г. Бариновой. Я говорил по составленному вопроснику:

Сохраняется ли эксперимент? Остается ли КГБ его проводником или препоручает его целиком СП и т. д., обкому?

Может ли и хочет ли КГБ сейчас выполнять не свойственную ему культурно-прогрессивную роль?

Может ли КГБ ставить и в той или иной мере решать вопрос о необходимости публикации неантисоветской литературы как необходимого условия снятия целого регистра негативных явлений. Или мы можем рассчитывать только на себя?

Хочет ли подразделение работать, сохраняя контакты в той мере, в какой это требует ситуация, либо предпочтет получать информацию через «подзорную трубу» и действовать, исходя из уже выработанной программы?

Перед нами альтернатива (общего порядка): либо система, нуждающаяся в инициативе и динамике создает сама инициативные творческие группы, коллективы с ограниченными задачами, ставя во главе их своих представителей, поддерживая и распуская их, исходя из результатов, либо будет создаваться «параллельная культура», которую с удовольствием будут считать своим верным союзником антисоветские силы?..

Коршунов не знает, о чем будет вести разговор Г. Баринова.

Он переоценивает роль дипломатии в наших контактах с чиновниками.

Он не против того, чтобы поговорить по существу проблем (эстетических).

Можно предположить, что кто-то в издательстве будет наказан.

4 ноября

Визит в Смольный к Бариновой.

Наши четыре пункта: Почему не прошла повесть Б. Дышленко «Мясо» («Правила игры»)?

Какая гарантия публикаций?

Перспективы?..

Театральная студия.

Баринова величественна. Длинная феодальная талия. Попов потолстел, его лицо стало походить на мордашку суслика с защечными мешками.

Но прежде, при получении пропуска – досмотр: по одежде, по фото в паспорте. Два упитанных профессиональных надзирателя. Мы веселились. Торжественность, нам кажется, достойна сомнений и «особого разбирательства».

Новиков изложил первый вопрос в тоне объективной жалобы. Я делал выпады: «Почему нам не показали московскую рецензию на сборник?»

Баринова: «Есть рецензии закрытые». Лично ей в составе сборника статья Новикова показалась непонятной, статья Игнатовой – устаревшей.

Заверила нас, что «Круг» выйдет, важно, какой будет последующая пресса. Ее интересовал вопрос, почему многих привлекают Державин, Мандельштам, Ходасевич, Гумилев, а не Пушкин. «Нужно лучше знать жизнь. Почему бы вам не побывать на стройках…» и т. д.

11 ноября

Первый набросок плана сатирического журнала «Красный щедринец».

В издательство отправляется Коршунов выяснять судьбу сборника. Я так потом представил состоявшийся разговор.

Коршунов В. Назарову: «После совещания у Коржова 19 января все считали, что прохождение сборника «Круг» не вызовет осложнений. Вы сами в Смольном заявляли об этом. А сейчас письма от клуба идут в обком, в Союз писателей, звонят нам. У вас были претензии к сборнику, но, как я понимаю, они сейчас удовлетворены. Вероятно, есть и еще какие-то серьезные причины. Мы должны объясниться, но для этого нужно иметь информацию».

Назаров: «Я скорее положу на стол партбилет, чем подпишу сборник к печати. И вы посмотрите, как они себя нагло ведут! Как они с нами разговаривают! Сборник находится на рецензировании в Москве, думаю, мое руководство – это мое мнение – опротестует решение об издании этого сборника как ошибочное…»

Со слов Коршунова я узнал, что Назаров произнес сакраментальную фразу о «партбилете», которая произвела на него большое впечатление. Коршунов сказал, что не может не уважать человека, который поступает согласно своим убеждениям, он считал, что таких людей уже нет… Почему нет? И Трофимов, похоже, тоже готов положить «красненькую книжечку», лишь бы изуродовать наш скромный сборник «мостами». Назаров был понятен. Нажим местных властей ставил его под удар – в случае скандала снимать с работы будут все-таки его. Как служака, он решил твердо придерживаться правила: исполнять только то, что одобрило твое начальство. Отправив «Круг» в Москву, он переложил ответственность за издание сборника на своего шефа – Лесючевского, и его реакцию предугадывал.

В действительности интрига была более сложной, поскольку были затронуты непростые иерархические взаимоотношения и амбиции областного и столичного уровней сразу нескольких ведомств – партийного, гэбэшного, союзписательного и издательского. На самом верху Утопия-1 в головах горбачевского окружения начала приобретать черты большой реформы: партия должна возглавить либеральные инициативные силы страны. Нам, внизу, было видно: тоталитарная система не способна к политическим экспериментам и маневрам. В борьбе бюрократических монстров наш клуб, заваривший всю кашу, был исчезающей малой величиной – но только до поры до времени.

Я предвидел, что перетягивание каната могло закончиться только компромиссом сторон… за счет «Круга». Из его состава были исключены повесть Дышленко «Мясо», статья Е. Игнатовой «Соблазны пошлости», статья Ю. Новикова «Новый городской фольклор», критический раздел, как и раздел «Меморий», исчезли как таковые. В тексты и в подборки стихов без ведома авторов были внесены правки и сокращения. Но и это еще не все – позорная трусость, смешанная с соперничеством – кто главный? – продолжала удерживать интригу на плаву.

Каждый шаг властей и издателей становился нам известным. Раздавались звонки: «А вы знаете, о чем говорили на секретариате СП?», «А вы знаете, что в типографии вчера закончили переплетать „Круг“?»

И наконец история «Круга», ободранного, искалеченного, казалось, подошла к финишу. Кто-то разузнал, что часть тиража уже завезена в Лавку писателя. Звоню в Лавку. «Книги привезли, но издательство нас предупредило – в продажу не пускать. Будет распоряжение из Москвы…»

Боже мой, дорога к демократии оказалось настолько узкой, что не только мы, но и сама система не могла пролезть в щель, которую сама себе позволила. В этот день я понял, что Утопия-1 – утонула. Продолжения не будет.

26 ноября

Как бы там ни было, в истории клуба закончилась целая эпоха, но не история культурного движения, для которой это был знак признания, не изменившего существо проблемы движения…

Завтра предстоит получить в Лавке писателя 500 экземпляров «Круга»…

В клубе обсуждение темы «почвы» в новом понимании. Тема моя. Горячо выступали все.

Эта тема поднимает членов клуба в своих глазах: мы – участники великого эксперимента.

27 ноября

Остолбенение продолжается. Экземпляры продолжают лежать в Лавке. Андреев говорит, что знает, чьих это рук дело.

У меня желание – все происходящее стоически просмотреть до конца. «Круг» перестал быть сборником каких-то текстов, это символ: мертвое держит живых…

29 ноября

Нет, не удержаться на холодном безразличии. Обдумал план действий: немедленно послать письмо в обком Соловьеву, немедленно закончить письмо Горбачеву, собрать подписи в защиту сборника. Все время звонил Коршунову. Наконец на телефонный звонок Коршунов ответил… Через два часа препятствий к получению сборника не стало – на российской почве высаживаем семена свободы творчества, свободы слова.

Утром позвонил Адамацкий, торопит получить «Круг». Игорь Смирнов пробует достать машину.

У Лавки писателя вижу Новикова, Илина, Чейгина. Момент назревает торжественный.

Из комнаты для писателей выходит Андреев: «Кина не будет!»

Оказывается, не получен «лит», книга привезена в магазин, но в продажу не поступила. Да и «лит» уже получен – директор магазина об этом узнал от Трофимова. Но задерживает… Обком. Сдержать смех невозможно: страх, порожденный сборником, обрел космический масштаб.

Молва доносит, что в Москву отправили письма ряд чиновных и нечиновных лиц, смысл писем: «Сборник „Круг“ – издевательство над всем, что нам дорого». Ситуация приобрела симметрический характер: если мы пишем в высокие инстанции, то и наши оппоненты пишут, но в инстанции повыше. Вместе с Ю. Новиковым направляем письмо Первому секретарю обкома КПСС Ю. С. Соловьеву:

Уважаемый Юрий Савельевич, к Вам обращаются авторы и составители сборника «Круг», вышедшего в издательстве «Советский писатель» в Ленинграде. Этот коллективный сборник, включивший произведения 37 поэтов и прозаиков (мы еще не знали, что из состава исключены Новиков, Игнатова, Дышленко. – Б. И. ) прошел долгий путь воплощения в издание. В настоящее время сборник отпечатан, но по не вполне понятным причинам в продажу не поступил. Однако мы имеем основания предположить, что сборник продолжает до сих пор вызывать противодействие уже после того, как подписан к выходу в свет.

Мы прекрасно знаем, что новое всегда обретает права на существование в борьбе со старым, потому нет ничего удивительного в том, что появление такого скромного и малотиражного сборника, как «Круг», вызвало недовольство людей консервативного склада.

…Едва ли стоит доказывать и то, что наше общество сложное, и люди различаются не только по возрасту и полу, хотя и это нужно учитывать, но они различаются и по образованию, профессии, темпераменту, по степени чуткости к новым проявлениям жизни. Поэтому вряд ли стоит заниматься таким пустым делом, как стараться угодить всем.

…У нас есть свои читатели, которые в течение последних лет с нетерпением ждут выхода сборника.

Мы знаем, что в проекте Программы партии с полной определенностью указывается на насущную необходимость новаторского духа и многообразия средств художественного выражения… Мы думаем, что никому не позволительно эти положения превращать в пустые декларации…

Иванов Б. И., Новиков Ю. В., по поручению коллектива авторов сборника «Круг»

Сегодня на «рафике» книги привезли ко мне на дом… Мелькнула мысль: не ради ли этого события я жил! Распродавая их членам клуба, ощущал, что обращаться с деньгами я не умею.

Из заявок членов клуба на покупку сборника «Круг»

С. Коровин – 7 экз., В. Аксенов – 15, О. Бешенковская – 20, В. Шалыт – 25, Б. Лихтенфельд – 34… всего – 442 экз.

4 декабря

Последние два месяца занимаюсь сатирой: что-то пишу, о чем-то на эту тему думаю. Все более укрепляюсь в мысли: необходимость сатирического журнала назрела.

12 декабря

Большое правление. Тезис моего выступления: мы находимся в том же самом положении, что и четыре года назад. У нас нет перспективы, нет никаких гарантий…

15 декабря

В журнале «Часы» читаем: «15 декабря 1985 года в Клубе-81 был прочитан доклад А. Кобака и Б. Останина „Молния и радуга. Пути культуры 1960–1980-х годов“, который вызвал живой интерес как среди членов клуба, так и гостей. В обсуждении доклада, растянувшемся на три дня, приняли участие А. Драгомощенко, Д. Панченко, Л. Лурье, Б. Иванов, Д. Волчек, В. Антонов, М. Иоссель, Г. Беневич, В. Кушев, К. Бутырин, В. Кривулин, И. Адамацкий, С. Магид, Л. Павлов, А. Шуфрин, Р. Петропавловский, С. Хренов. Часть докладов удалось записать на пленку, они будут опубликованы в ближайших номерах „Часов“» .

Симпозиум, посвященный дискуссии по проблемам, изложенным в докладе А. Кобака и Б. Останина «Молния и радуга. Пути культуры 1960–1980-х годов», вызвал большой резонанс. Авторы выразили новое мироощущение времени, отыскав его и в себе, и в событиях текущих дней. Шестидесятые годы мыслились выстроенные осевым событием, эмоциональными взрывами, подвигами лидеров, создателями новых форм, их эмблематический образ – молния. Восьмидесятые – это «энциклопедизм, историзм, интеллектуализм, цитатность, профессионализм, имперсонализм, эклектика, деидеологизация, игровая ориентация, прикладные формы, теория малых дел, эстетизм, гедонизм, примирение…» В итоге, считали авторы, образ радуги как эмблема мирного соседства красок всего спектра верно передает дух восьмидесятых годов. Сам доклад – вольное эссе, не столько разбирающее ноты эпохи, сколько передающее ее общее звучание, воспринимался манифестацией культурологического романтизма. Если в статьях я предвещал наступление культурной реформации, то в своем докладе А. Кобак и Б. Останин указывали на ее следы на нашей культурной почве. Можно почувствовать, как в этих дискуссиях начинает складываться тот новый язык, на котором мы будем говорить в ближайшие десятилетия – язык плюрализма.

Авторы доклада поставили задачу – «провоцирующую и объединяющую», «призывая присутствующих к открытому познавательному процессу», и, что знаменательно, наделили критику общественной функцией: «Критик перебрасывает связующие мосты экзегезы между замкнутыми и отдаленными островами артефактов, соединяет созданные культурой формы и языки, обживает новые земли». Выделяя такие типические свойства культурного менталитета, как многообразие индивидуальных устремлений внутри относительной цельности, конструктивные различия по отношению к прошлому и статическому, к будущему и динамичному, системность и стихийность, «подвиг» и «подвижничество», доклад позволял вступить в дискуссию и тем, кто относился к познанию истории как необходимому условию для определения своей ориентации, и тем, чья позиция и оценки эпохи целиком основывались на опыте личных переживаний.

Если симпозиуму лишь в малой степени удалось обогатить красками различие между десятилетием «молнии» и десятилетием «радуги», то для высказываний доклад открывал полную свободу. Выделим некоторые из них.

Дмитрий Панченко – единственный среди выступающих историк – обратился к методам осмысления истории культур, к характеристике современной исторической науки и ее сомнительным заменителям. Его выступление показало, что клубную дискуссию следует оценивать в контексте коллективных интересов участников культурного движения, а не научных исследований.

Евгений Пазухин назвал рубеж 1950–1960-х годов годами «рождения культуры, если принять предшествующий период за ее смерть». Специфические различения литературы во времени он соотносит со спецификой литературных поколений – себя он относит к первому поколению новорожденной культуры: «Мы росли, как трава на выжженном месте», без рефлексии о культурных традициях. «Это было почти эсхатологическое мироощущение», «царило состояние младенческой эйфории». «Очень многие ощущали себя объектами и медиумами культурного откровения». «Эйфория 60-х годов постепенно сменилась в 70-е стремлением создать новую социальную структуру и религиозную культуру». Интеллигентская среда в 80-е годы представлялась Пазухину годами более строгих самооценок, а неофициальная культура – по своему характеру «сектантской». «Переход… к нормальной медленной культурной работе – то главное, что является достижением 80-х годов». «Ситуация дает совершенно новый стимул для консолидации, для свободного объединения, ориентированного на решение совместных проблем, главной из которой считаю восстановление разорванного в свое время Россией завета с Богом».

Виктор Антонов говорил о промежутке между «молнией» и «радугой». Смысл происходившего в 70-е годы Антонов видит «вполне определенный: пробуждение общественного независимого самосознания… В это время возродилось культурное движение, на этой волне оно и выросло, здесь возникла независимая общественная мысль, которая и привела людей сейчас сюда, в клуб». Но Антонов эту эволюцию считает негативной, она привела «к опустошающему цинизму и безнадежности теперешнего времени, когда большинство народа не верит в высокие слова и обещания… Такая же эволюция произошла и в неофициальном сознании… Никаких новых идей, новых форм, никаких исканий – то есть период стагнации и пассивности…» Но есть «определенная тяга к почве, к поискам того, что было утеряно… Неофициальная культура восстанавливает Серебряный век… и до сих пор не может его преодолеть…». «Возникает порочный круг, из которого должен быть найден выход». Но найти не может, потому что это «дряблая и неопределенная культура, основанная на комплексе „лишнего человека“, на чеховской печали и тоске… что не позволяет неофициальной культуре сделаться самостоятельной».

Характеристика Антоновым «семидесятых» крайне обеднена, а главное – он не заметил расширение открытого сопротивления тоталитарному режиму и роли личной свободы в становлении новой культуры.

Виктор Кривулин, известный своим полемическим характером, посчитал сопоставление выбранных периодов преждевременным и нецелесообразным. «Мы вступили в такую эпоху, когда утрачено не только историческое самосознание, но сознание истории как субъекта осмысления. Мы – люди в принципиально другом, внеисторическом измерении. В этом случае понятие поколения как бы снимается, как снимается оно при размышлении о средневековой культуре… Темп нашего движения приближается сейчас к средневековому». «Я не вижу различий еще и потому, что мы просто не понимаем, что такое человек 60-х годов и человек 80-х». Поэт говорил от коллективного мы, в то время как каждый выступающий высказывал собственное мнение, – именно индивидуализация идейных и эстетических позиций и позволила А. Кобаку и Б. Останину назвать 1980-е «периодом радуги».

Эта импровизация поэта о внеисторическом существовании своих современников буквально накануне бурных лет перестройки показывает, что индивид, ведущий приватную жизнь, действительно не может стать «субъектом осмысления истории». В дискуссии он назвал публикацию сборника «Круг» «отступлением» и «предательством».

Выступление поэта, прозаика и редактора машинописного «Митиного журнала» Дмитрия Волчека было интересным как выражение протестного молодежного сознания – себя он представил «человеком 80-х годов», – оно, как правило, формируется не на основе серьезного жизненного опыта, изучения и т. п., – а на… принципиальном незнании. «Все время идет стремление к обобщению, в течение второго или третьего десятилетия идет разговор о каком-то культурном движении, орелигиозном возрождении, осоветской и неофициальной литературе». Поколения, считает Волчек, не обладают уникальностью. «Ничего нового, все уже было. Нет никакого объединяющего начала». Но есть мода. Поколения, вступающие в самостоятельную жизнь, ориентируются по чувственному опыту и эмоциональным оценкам.

Игорь Адамацкий – автор социально-психологических повестей и романов – предложил различать в литературном творчестве произведения этические, решающие проблемы добра и зла: «высшая нравственность – когда человек жертвует собой в пользу общества», и эстетические – поставляющие произведения развлекательные.

Поэт и переводчик Сергей Магид 1960-е годы отнес к «коллективистскому самосознанию», которое преобразовалось в «индивидуалистическое». «Очевидно, 1980-е годы – годы индивидуалистического сознания, когда в ситуации беспочвенной, в ситуации изжития большинства философских теорий, пришедших к нам с Запада и Востока (тот же дзен-буддизм), одиночки на ощупь ищут свой путь и свою позицию».

Дискуссия разгорелась и на тему «теории малых дел» («нет сильных личностей», «нет порывов», «каждый должен стать ремесленником» – В. Антонов; возражение – «смелый журналист нуждается в смелом журнале, смелый журнал в смелом издательстве, издательство в смелом читателе и т. д.» – Б. Иванов). Я считал, что в докладе стоило рассмотреть структуры общества, в котором шли неоднозначные процессы, например разложение служащего сословия (к которому относились члены Союза писателей и художников и другие).

Можно было бы в характеристику 1960-х годов добавить, что это десятилетие было временем определенных шатаний в политике и искусстве («оттепель»), выделение из служивой интеллигенции – независимой, взявшей на себя драматическую роль представлять общественные интересы перед тоталитарной властью (А. Сахаров, А. Синявский, в Петербурге – Р. Пименов, Э. Орловский, Д. Дар…).

Полемика на темы, инициированные докладом А. Кобака и Б. Останина, не ограничилась выступлениями на трехдневном симпозиуме – кто мог тогда предположить, что дискуссия будет продолжаться в 1986 и 1987 годах; два самых представительных в культурном движении журнала «Часы» и «Обводный канал» примут в ней участие.

Поводом к ней послужила продолжающаяся полемика на тему специфики культурного развития России последних десятилетий. В одном из выступлений Сергей Магид охарактеризовал это время с точки зрения политических событий, что, с моей точки зрения, было неудачным, поскольку богатая и сложная картина культурного развития десятилетий свелась к «разряженному ряду политических событий». На мою реплику Владимир Ханан ответил статьей «Круги на почве культуры», после которой тема полемики переместилась в определение культуры – культуры вообще и культуры национальной. В статье «Национальное сознание… тупик или спасение?» я рассмотрел культурное движение с точки зрения реализма и исторической фактичности, – любая другая точка зрения будет уводить от существа дела в общие рассуждения.

В самом деле, за спиной культурного движения осталось четверть века осознанной дистанции от политики. Суть была не в том, как объяснил эту позицию один из писателей: заниматься политикой было опасно и поэтому… художественным творчеством занялись трусившие (сообразно этой логике люди идут воровать, а не в политику потому, что за «политику» сроки дают большие), – советская культура была культурой другой эстетической ориентации, ценности которой были враждебны человеческой личности. Мне уже приходилось писать, что «неофициальная культура» – это культура становления личностей ее участников, и этот процесс не был собственностью только молодой художественной интеллигенции. Каждый, кто провел разграничительную линию между собой и тоталитарной системой, осознавал себя человеком прежде всего независимым. Я цитировал Глеба Горбовского:

Пережившие эту внутреннюю революцию выносили в себе «право быть собой» и «право всех быть собой». Шестидесятники создали среду с иммунитетом к жизни как государственной службе, с ее притязаниями всем управлять. Никакая тоталитарная идеология не могла в ней рассчитывать на успех.

Некоторое количество лет назад передо мной возник вопрос: может ли в этой стране, в эту эпоху существовать независимая гуманитария, существовать и развиваться? Для того чтобы проверить эту возможность, я пустил бумажный кораблик – «Часы» – и стал со своими друзьями создавать микромодель свободного литературного дела. Для меня, как для агронома, «почва» – реальность, а не идеологический муляж. Культурное движение я рассматриваю как эксперимент, и нужно быть слепым, чтобы отрицать все его завоевания.

Что можно было сказать по поводу этого опыта через пять-шесть лет? В России в последней четверти ХХ века свободная гуманитария существовать может, – существовать легально, гласно, выдвигая требования на полноправное участие в жизни страны. Высказывая этот вывод три, четыре года назад, я шокировал многих своих коллег, которые не могли усвоить простую истину, что появление неофициальной культуры говорило не о кризисе системы, а об ее способности к изменению, «не обнаружение культурного тупика, а новой перспективы. Признание неофициального искусства, приобретение им социального статуса не изменяет его основных питающих истоков. Эти истоки следует искать не на поверхности социальных коллизий, а в глубине культурологических процессов, которые претерпевают не какие-то случайные группы художников, писателей и прочих гуманитариев, а отечественная культура… Еще одна мысль, которую считаю важной: наша система такова, что сама служит почвой для культурного движения, поскольку порождает такие проблемы, которые разрешить не в состоянии».

Политика гласности Горбачева, освобождение из лагерей политзаключенных были обращением к критически мыслящим кругам общественности страны. И общественность возникла и откликнулась, что было трудно рассмотреть в конце 1985 года, когда был прочитан доклад Кобака и Останина. Но в конце следующего года и в начале 1987-го советский социум уже был расцвечен в два цвета – красный и голубой. Последняя тема, затронутая в нашей полемике с Хананом, это тема терпимости и плюрализма. Он привел цитату из заключительной главы моей статьи «Реализм и личность»: «Достигнув определенной степени самосознания, нельзя по-прежнему просто говорить об официальной и неофициальной культуре. Почему? Да потому, что и та и другая так или иначе соотносятся с нашей культурой. Вот точка зрения, на которой трудно удержаться, но которая продуктивна!» Разумеется, критик понимает, что в этом высказывании не утверждается единство и культурное равенство между официалами и неофициалами, но при этом считает, что по сути это означает равенство. То есть Иванов сказал одно, а следует подразумевать другое.

Плюрализм, как показывает статья Ханана, отсутствует не только в системе, но и в мировоззрении многих неофициалов. Но как заметили авторы доклада «Молния и радуга», 80-е годы характеризует процесс ослабления идейных противостояний. Как показывает ход событий – вывод был весьма проницательным…

Заметим, что клуб не вырастил идеолога, поддерживаемого всеми, но из года в год выбирал правление, состоящее почти из одних и тех же лиц. Клуб голосовал за тех, кто брал на себя практическое решение проблем, определенных его уставом и создаваемых ситуациями.

Симпозиум прошел накануне великих перемен, обострения противоречий правящей бюрократии с той частью служивой интеллигенции, которая давно уже поняла бесперспективность соперничества тоталитарного режима с капиталистическим Западом.

Из моего дневника:

16 декабря

Вчера позвонил Коршунов. Никогда он не был таким раздраженным. Клубу предъявил следующие обвинения:

– клуб направил Горбачеву, Съезду, издательству СП письма, с тем чтобы оказать давление на тех, с кем имеет отношения;

– клуб… разбил вывеску издательства СП на Литейном проспекте;

– меня Коршунов обвинил в желании его обмануть («Я не верю Вам!»).

Письмо Горбачеву назвал «неумной затеей». Он имел информацию об этом письме, что неудивительно, оно открыто обсуждалось на правлении, а каким образом дошло до Коршунова, меня это не беспокоило. Я не считал, что мы должны кому-то докладывать о происходящем в клубе – ни куратору Андрееву, ни надзирающему Коршунову. У правления и у них свои задачи.

27 декабря

Клубных дел с избытком. Письмо Бариновой, письмо Горбачеву, секционные занятия критики, прозы, заседания правления. Визиты, «Часы», «Красный щедринец». Неприятные трения с Ю. Новиковым. Он хочет послать Бариновой письмо в защиту своей статьи «Эволюция изобразительного фольклора» от имени клуба .

30 декабря

Разговор на чердаке. Коршунов предложил встретиться, повод праздничный: как бы там ни было, «Круг» вышел в свет. Это первое; второе – началась предновогодняя суета. Встретиться решили в помещении театральной студии – на чердаке дома номер 3, проспект Чернышевского.

Старый петербургский дом. На чердак ведет узкая крутая лестница, по которой энтузиасты «5-й студии» Эрика Горошевского все же умудрились протащить рояль. Здесь уютно, тихо. Большой стол, вокруг которого расселись мы – С. Коровин, А. Драгомощенко, Ю. Новиков, Э. Горошевский. На столе бутылки сухого, все скинулись по трешке – Павел Николаевич в том числе.

Коршунов предлагает выпить за наш общий успех, однако состояние у меня подавленное. Коршунов это заметил. Я объяснил.

– Именно сейчас, после выхода «Круга», я чувствую бесперспективность нашего успеха. Вы хорошо знаете, какие препятствия нам пришлось преодолеть. Мы прошли этот путь, но не оставили за собой даже узкой тропинки. На руках у нас «Круг-2» и многое другое – и никаких гарантий. Нам предстоит начинать все с начала.

Коршунов упрекнул меня за пессимизм и сказал: «Все хорошо! Но вы должны научиться устанавливать с влиятельными лицами хорошие отношения».

– Научиться быстро и бесшумно ходить по учрежденческим коридорам?!! – съязвил я. Вспомнилось, как мы ходили по кабинетам издательства по кругу с фотографиями Смелова, чтобы дать возможность невежественному директору показать, кто тут главный. – Мы не отказываемся от дипломатии, от соблюдения этикета, но коридорная тактика не дает результата. Мы год договариваемся о вечере во Дворце молодежи. В журнале «Нева» лежат «Созвездие близнецов», «Мясо» Дышленко, стихи Игнатовой, рассказы Аксенова, Тиранина, статья Новикова. Залитованы две пьесы…

К.: Публикации на Западе продолжаются. Я должен говорить с Бергом, Кривулиным, Шварц, Кудряковым. Мы многое не доводили до Обкома, только поэтому сборник состоялся. Клуб должен определить свою гражданскую позицию.

– В уставе клуба есть ссылка на советское законодательство, что там говорится про публикации за рубежом лояльных публикаций?

К.: Имеются подзаконные меры, предупредительные беседы, количество которых не может быть бесконечно…

– Но мы не имеем такой прерогативы, как вы.

К.: Но, как общественность, вы…

– Нужно лечить болезнь, а не бить больного. Лечить словами – это знахарство. Вы ставите клубу на вид публикации стихов в эмигрантских журналах. Эти стихи антисоветские?

К.: Нет, не антисоветские, но они опубликованы во враждебных нам изданиях.

– Но антисоветский журнал, который опубликовал неантисоветские стихи, становится тем самым – на эти стихи – неантисоветским! И если весь он будет состоять из таких материалов, журнал перестанет быть нам враждебным!

Собеседнику мои ответы явно не понравились.

31 декабря

Думал о встрече на чердаке, как нашем «Бородино». Коршунов употребил все свои профессиональные навыки и достоинства, чтобы склонить нас к покорности.

Мы не отступили. Без крика, без грубости твердо отстаивали свои позиции:

а) лояльная литература должна публиковаться на родине,

б) мы живем на своей родине, хотим быть ей полезными, нам незачем трусить,

в) мы живем в стране, в которой не все идеально: мы против благодушия.

На последнюю тему необходимо говорить. Мы не вступим в союз благополучных.

Логика Коршунова: накормленная собака не должна ворчать.

После этого обмена репликами Коршунов стал видеть во мне главное препятствие в сближении членов клуба с властью и в таком качестве аттестовал своему начальству. После выхода «Круга» Коршунов и, вероятно, другие деятели в обкоме и КГБ ожидали от клуба приступа благодарности, переворота в сознании и сентиментальных объятий… Вот тогда-то и можно будет отделить чистых от нечистых!..

Ничего этого не произошло и произойти не могло. Публикация ни на йоту не изменила положение неофициальных писателей, ни на йоту не изменила отношение власти к свободе творчества. Представления власти о человеке были смехотворны, в их глазах он был не сложнее павловской собаки: кинь кость – завиляет хвостом. Более того, мы увидели, что существующая власть парализована собственными соматическими процессами.

Чувство культурного патриотизма проводило границу между нами и теми, кто перед властью «вилял хвостом». Отношение клуба с властями я определил так: «Если отношения клуба с властью рассматривать как сделку, то это была сделка с отложенным платежом».