Крастонов, сидя за столом своего кабинета, наводил порядок в делах, разбирал поступившую почту и ставил резолюции на различных бумагах и документах.

В кабинет заглянула секретарша.

— Александр Олегович, — быстро защебетала она, — звонят из мэрии. Там вице-мэр в пятнадцать ноль-ноль проводит совещание по вопросам безнадзорности несовершеннолетних. Мэрия хочет принять решение о запрещении подросткам находиться без сопровождения родителей на улицах города после 23 часов. Спрашивают, будете ли вы сами участвовать или кого направите?

Крастонов посмотрел на часы.

— Передай, что буду сам, — решил он.

— Они прислали по факсу проект решения, — продолжала секретарша, — принести?

— Неси.

Секретарша принесла факс и Крастонов стал его просматривать.

«А что, вице-мэр не может уже сам позвонить?» — с неприязнью подумал он.

Крастонов трудно сходился с людьми. Будучи по натуре своей максималистом, он требовал того же и от других. Энергичный, волевой, целеустремленный, оставшись навсегда, по призванию, оперативником, он во всем шел до конца. Если, конечно, верил, что поставленная цель послужит на благо общества.

Поступив и закончив в Минске высшую школу милиции, откуда в то время распределяли еще практически по всему, бывшему уже, Советскому Союзу. Крастонов сразу получил направление в Прикамск.

Явившись сюда молодым лейтенантом, Крастонов последовательно прошел почти все ступеньки служебной лестницы и дослужился в возрасте тридцати шести лет до должности первого заместителя — начальника криминальной милиции Прикамского УВД. Даже получив уже звание полковника, он по-прежнему принимал личное участие в наиболее сложных и значимых милицейских операциях. Он не чурался и грязной работы. Слова Мишеля Монтеня «Порядочный человек не может отвечать за пороки своего ремесла» были его девизом.

Дочитав факс, Крастонов хмыкнул и набирал номер телефона.

— Наташа? — произнес он в трубку, — Севидов на месте?.. Соедини-ка с ним… Михаил Матвеевич, это Крастонов. Приветствую вас. Вы смотрели проект решения мэрии по несовершеннолетним?.. И что?.. Незаконно? Нарушение прав человека?.. Да, я понимаю… Будете против?.. Нет?.. Пусть принимают?.. Нет, милиция, конечно — «за». Чем меньше подростков на ночных улицах — тем спокойней… И в плане того, что сами подростки могут стать жертвами преступлений… Будете реагировать, только если будут конкретные жалобы?.. Все. Спасибо за поддержку… До свидания.

Крастонов положил трубку и начал разговор по внутренней связи:

— Легин?.. Занеси мне наши обоснования по ограничению нахождения несовершеннолетних на ночных улицах… Да, то, что мы направляли в мэрию.

Друзей, в полном понимании этого слова, Крастонов не имел. Наиболее тесные отношения, максимально приближенные к понятию дружбы, у него сложились с майором Легиным, работавшим тогда заместителем начальника управления уголовного розыска Прикамского УВД. Возможно, окружающих отпугивало его неприятие некоторых человеческих слабостей и непримиримость к людским порокам.

Его прямота иногда граничила с наивностью, а бесстрашие — с удалью. Зависть, жалость и эгоизм были полностью чужды его натуре. Тем не менее, под меткое определение О. Генри «прям, как грабли и незатейлив, как редис» он совершенно не подпадал.

Имея сложный характер, отточенный особенностями милицейской службы, Крастонов сохранил в своей душе юношеский романтизм и, как ни странно, ранимость. А в некоторых житейских вопросах проявлял неплохой вкус, изысканность и респектабельность.

Коллеги любили его за незлобивость, незлопамятность и ценили за честность, порядочность и готовность всегда придти на помощь. Преступный мир уважал за принципиальность, отсутствие подлости и неподкупность.

Нечистых на руку сотрудников возле себя Крастонов не терпел, даже если не было прямых доказательств их причастности к взяточничеству. И пытался бороться с этим всеми возможными средствами.

* * *

На площадке у здания Прикамского УВД парковались различные автомашины. В основном, у работников милиции были «Жигули» различных моделей, несколько потрепанных «Фольксвагенов» и «Опелей».

Шикарная новенькая БМВ-525, лихо завернувшая на стоянку, смотрелась среди них явно чуждым элементом. Из нее вышел молодой мужчина в форме капитана милиции. К машине сразу подошли несколько человек и с восхищением стали ее разглядывать.

— Слушай, Лаврушкин, — произнес один из подошедших, — откуда у тебя такая шикарная тачка? Твоя, что ли?

— Машина принадлежит моей матери, — заносчиво ответил капитан, — а, вообще, как говаривал Остап Бендер: «машина не роскошь, а средство передвижения».

Он достал пачку сигарет «Pall-Mall», медленно прикурил сигарету с золотым ободком с помощью дорогой зажигалки, затем гордо зашагал к зданию УВД. Остальные смотрели вслед.

— Пэл-Мэл курит, — отметил один, — и где только достает?

— Ма-атери-и, — передразнил другой, — мать его работает обыкновенной учительницей в школе. А отец давно умер…

УВД жил своей обычной жизнью. У некоторых кабинетов толпились вызванные люди, по коридорам сновали озабоченные сотрудники с бумагами и папками из туалетов, превращенных в курилки, валил густой сизый дым.

Крастонов, в то время еще подполковник, сидел у себя в кабинете и внимательно читал какой-то оперативный документ. Напротив расположился Легин в капитанской форме.

Крастонов закончил читать и поднял глаза на коллегу.

— Ну, что? — поинтересовался Легин.

— Знаешь, — ответил Крастонов, — это же обычное агентурное донесение… Может, и есть доля правды, а может — и оговор…

— Александр Олегович, — возмущенно возразил Легин, — да вы видели, какая у него машина? А в кабинете всегда коньяк «Хэннеси» держит. Вы видели когда-нибудь его в продаже? И стоит он, наверное, целую месячную зарплату…

— Есть информация и есть информация, — сумрачно заметил Крастонов, — еще товарищ Ленин учил различать некоторые понятия… Мы, конечно, присмотримся к этому Лаврушкину…

— Пока мы будем присматриваться, он все наши наработки «Гирею» сдаст, — запальчиво воскликнул Легин, — его ж не раз фиксировали рядом с этим вором в законе…

— Не горячись, Андрюша. Не будем пока рубить сплеча.

Через некоторое время случай предоставил им право распрощаться с Лаврушкиным.

Легин получил очередное звание, положенное ему по занимаемой должности. Традиция «обмывать» такое событие существовала во все века. По поводу присвоения Легину звания майора, в его кабинете собралось скромное застолье. На столе — бутылки с обычной водкой. Хлеб, сыр, огурцы, открытые банки с консервами, колбаса — стандартные дежурные закуски…

Присутствовало человек шесть, в том числе был и Лаврушкин.

Все собравшиеся подняли стаканы с водкой.

— Пусть она не будет у тебя последней, — торжественно произнес Крастонов и опустил в стакан Легина большую майорскую звездочку.

Все чокнулись и дружно выпили.

Легин осторожно снял со своего языка звездочку и бережно положил ее в нагрудный карман. Крастонов тут же достал из кармана майорские погоны и протянул их Легину.

— Спасибо, — поблагодарил Легин и положил погоны в ящик стола.

Пошло обычное застолье, сослуживцы выпивали и закусывали. Начались рассказы о былом, анекдоты и просто разговоры…

Встал с полным стаканом крепыш в майорской форме.

— Выпьем, братцы, пока тут — на том свете не дадут… — торжественно провозгласил он.

— Там дадут иль не дадут — выпьем, братцы, пока тут… — тоже встал и продолжил еще один из сослуживцев.

— Ну, а если, там дадут — выпьем, братцы, там и тут! — завершил третий.

И, все трое, хором:

— Ура Легину за предоставленную возможность выпить, пока тут!

Все засмеялись, выпили, и застолье потекло своим чередом. Оперативники умели и, что греха таить, любили выпить, особенно в своем кругу. Что ни говорят о вреде алкоголя, но стресс он снимает замечательно.

Вечеринка уже близилась к концу, и Крастонов, на правах старшего, провозгласил завершающий тост.

— Мы сильны, пока у нас есть дух братства, — произнес он, — пока существует боевая взаимовыручка, пока поддерживаются добрые отношения. Давайте же соблюдать старинные традиции российского офицерства и блюсти офицерскую честь!

Все чокнулись и выпили стоя. Затем все шумно разом сели и стали напоследок закусывать оставшимся на столе. Ждали лишь заключительного слова самого виновника торжества. И тут торжество вдруг подпортил капитан Лаврушкин. Находясь в заметном подпитии, он забубнил в своем углу, обращаясь к соседу.

— Традиции, офицерская честь, все это пустое… — его негромкое бормотание, однако, было хорошо слышно всем остальным.

Крастонов остановил на говорившем каменеющий взгляд.

— Слова все это, и не более того… Клоун-попрыгунчик этот, как его, Газманов: «…ваше сердце на прицеле…», — не замечая реакции окружающих, продолжал бормотать Лаврушкин своему соседу, — …да, на прицеле, так за это дайте нам все, что положено… Деньги нормальные… А звездочке той в базарный день цена — копейка…

Наступила мертвая тишина.

Звенящим от гнева голосом Крастонов громко скомандовал:

— Встаньте, Лаврушкин!

Тот недоумевающе покосился на подполковника, но нехотя встал.

— Завтра идите к генералу и проситесь в другую службу! В нашем коллективе… — Крастонов прервал фразу, затем через мгновение продолжил, — короче, гнилой вы человек, Лаврушкин. И, думаю, плохо кончите. А сейчас убедительно прошу вас покинуть нашу компанию!

Тот молча вышел. Веселье затихло. Все начали расходиться.

Лаврушкин же кончил и в самом деле плохо. Сперва он перевелся в отдел по борьбе с экономическими преступлениями, но прослужил там совсем недолго. Оттуда Лаврушкин перешел во вновь создаваемую налоговую службу, стал там заместителем начальника отдела, но, видимо, проявил свои таланты во всем блеске и сгорел на взятке. Он настолько обложил коммерсантов данью, что те, не выдержав, заявили об этом в областную прокуратуру. Было подключено управление ФСБ, отследившее большинство связей Лаврушина и зафиксировавшее методы налоговика в отношении предпринимателей.

Лаврушкин был взят с поличным при получении очередной взятки мечеными долларами, арестован и осужден к девяти годам лишения свободы. Скоро о нем все позабыли.

* * *

Крастонов себя работе всего себя. Даже по вечерам он допоздна задерживался в кабинете. Случайно попадавшие к нему в неурочный час сотрудники часто видели его сидевшим за столом и корпевшим над какими-то бумагами. Он что-то чиркал на листах, правил, рисовал схемы, досадливо комкал исписанные листки и швырял их в урну, затем брал новые листки и вновь писал.

— Не иначе, кандидатскую пишет, в науку готовится, — прошел по управлению слух.

Но начальник криминальной милиции области писал не кандидатскую. Он набрасывал этапы плана по ликвидации организованной преступности в Прикамске, которая, как и в других городах России, вгрызлась в здешнюю экономику и потихоньку пережевывала ее, подбрасывая лакомые кусочки коррупционным городским и областным чиновникам. На криминальные деньги создавались различные посреднические структуры, несуществующие фирмы для перекачки денег за границу и даже банки, подпитывающие криминалитет финансами.

Хуже всего было то, что на преступников работали и некоторые из сотрудников правоохранительных органов, благодаря чему криминалитет иногда узнавал об оперативных разработках, направленных на борьбу с уголовной и экономической преступностью.

Многоногая и многоголовая гидра эта обзаводилась все новыми головами, в том числе, и в различных сферах управленческой деятельности. Старые же — теряла крайне редко, ввиду созданной специальной их защиты. Ее ставленники, например, сидели и в законодательном собрании области, и в городской думе, имея депутатский статус неприкосновенности.

Одним наскоком разросшегося коррупционно-криминального спрута было не то, что не одолеть, но даже и не приостановить. Крастонов все читал разную специальную литературу и думал, думал, думал. Он был одержим этой идеей.

Опыт Италии, США, Китая, Аргентины, Гонконга в борьбе с коррупцией и организованной преступностью. Реформы Людовика XII по укреплению судебной системы средневековой Франции и упорядочению налогообложения, преобразования Петра I, учредившего органы высшего государственного контроля и политического сыска, «контрреформы» Александра III, усилившего роль полиции и административных мер в государстве. Методы Кромвеля, подавившего движения левеллеров и диггеров, и установившего в Англии XVII века режим единоличной военной диктатуры, и Пиночета, сделавшего то же в современном Чили. Формы борьбы инквизиции за общественную нравственность и Парижской Коммуны против куртизанок. Научные труды, рефераты, историческая литература на эту тему — все это стало предметом тщательного изучения милицейского полковника.

В кабинете Крастонова шел его оживленный спор с Легиным. Оба были предельно разгорячены.

— Не утопия это, — запальчиво убеждал Крастонов, — план этот может сработать, но только при условии его поэтапного исполнения и при наличии многих способствующих разновременных условий.

— Вы же, в принципе, отрицательно относитесь к планированию, особенно, в сфере раскрытия преступлений и отлавливания криминальных элементов, — возражал Легин, — и в то же время требуете, чтобы в каждом оперативном деле лежал план оперативной работы. И что это дает?

— Для работы — ничего, — признался Крастонов. — Жизнь постоянно подбрасывает такие пертурбации, ребусы и пируэты, что никаким планированием оперативно-розыскных мероприятий не предусмотришь. Сыщик идет по следам преступника, и каждый след — новый. Этим все сказано.

— Ну вот, — обрадовался Легин.

— Зато для многочисленных проверяющих здесь будет широкое поле деятельности, — с иронией произнес Крастонов. — Это объект их пристального изучения на предмет различных недостатков, недоделок и недоработок. То не запланировано, это не доведено до конца, здесь не допланировано — вот и справка готова, не зря человек съездил на периферию, в глубинку.

— Да мы ж и готовим эти справки, — горячился Легин, — а они спецы только посидеть за ушицей или под шашлычок. И ухватить сувениры, чтобы смягчить некоторые, добавленные уже ими, грозные обороты справки… Которую, кстати, больше никто и читать не будет, и она тихо осядет в одном из бесчисленных нарядов. А затем уезжают с чувством выполненного долга, и с чистой совестью. Полное же отсутствие планов приравнивается к абсолютному провалу в работе и грозит служебными неприятностями, вплоть до снятия с должности…

— Погоди, Андрюша, — остановил вдруг его Крастонов, — ты затянул меня не в ту степь. Планы планам рознь. Есть тактика, а есть — стратегия. Я же хочу решить проблему преступности стратегически.

— Жизнь давно показала, что бороться с язвами общества путем планирования даже масштабных мероприятий на общегосударственном уровне — занятие безнадежное, — отпарировал Легин.

— Например?

— Пожалуйста, — предложил Легин, — возьмите Соединенные Штаты Америки: чего они добились, введя у себя в 1920 году «сухой закон»?

— И чего?

— Кроме вреда — ничего. И, учтите, обстоятельные американцы провели целый комплекс запланированных общегосударственных мер, вплоть до принятия поправки в свою Конституцию. Терпеливые штатовцы держались дольше всех в истории подобных многочисленных попыток — целых тринадцать лет. А добились? Расцвета самогоноварения, контрабанды, создания наркомафии и зарождения международной организованной преступности… Да вы же сами приводили этот пример на общегородском активе, а я просто потом поинтересовался поподробнее.

— Ну-ну…

— Но у нас всегда был свой, особенный путь развития. Естественно, в 1986 году выдвинув в СССР лозунг полного искоренения пьянства, мы в очередной раз просто наступили на уже опробованные грабли…

Крастонов усмехнулся.

— Ты пойми, — проникновенно произнес он, — я тщательно изучал опыт чужих ошибок, причины неудач, и у меня созрел план совершенно иного рода. Это реальный поэтапный рабочий план. По-э-тап-ный. Без проведения в жизнь одного этапа — невозможно осуществление следующего…

Увы. Осуществить этот план в Прикамске Крастонову так и не довелось. Как в классических романах, так и в жизни, вмешался женский фактор.

Ставший уже полковником в еще сравнительно молодом для этого чина возрасте Крастонов так и не сумел обзавестись семьей. Как в жизни любого мужчины, у него случались любовные романы, но все — непродолжительные. Лишь однажды его крепко «зацепила» девушка с простым русским именем Маша.

Она служила секретаршей в приемной начальника Прикамского УВД, генерал-майора милиции Гречкова. Бывавший по делам службы в кабинете генерала, его первый заместитель почти каждодневно лицезрел ладненькую фигурку секретарши. Механически он отмечал стройные ноги, симпатичные аппетитные округлости, миловидное личико, но и только. Особенного мужского интереса он к ней не проявлял.

Но все изменилось в одночасье.

Как-то вечером шел сильный дождь, сопровождающийся порывистым ветром. Крастонов ехал с работы домой на служебной машине. Он сам был за рулем.

Впереди на тротуаре показалась тоненькая фигурка в облепленном мокром платье, со сломанным опущенным зонтом, бредущая по лужам с отсутствующим видом.

Крастонов почти проехал уже мимо, лишь мельком глянув в сторону прохожей. Вдруг он поймал себя на мысли, что этот силуэт ему чем-то знаком.

«Ба, да это же наша Маша», — наконец-то осенило его, и Крастонов сдал назад.

Девушка забралась в машину.

Хлюпающий нос, заплаканные глаза и мелкая дрожь озябшего тела что-то затронули в его душе, и появилось желание позаботиться о девушке, помочь ей, обогреть. Крастонов был в прекрасном настроении из-за того, что стало известно о представлении его к государственной награде. Ему удалось предотвратить террористический акт в командировке на Северном Кавказе, находясь в составе созданного в связи с этим штаба. И Крастонов полагал, что награду эту он своими действиями заслужил, а не просто при сем присутствовал.

Из чистого сострадания он отвез ее к себе домой, в свою холостяцкую двухкомнатную квартиру, где всегда царил идеальный порядок. Крастонов напоил девушку горячим чаем с кубинским ромом, и сам, за компанию с ней, глотнул по случаю удачного дня. Сначала они просто сидели за столом и разговаривали. Из деликатности Крастонов даже не спросил, откуда она возвращалась и отчего плакала. У каждого могут быть свои дела, свои секреты, свои переживания.

Ему приятно было смотреть на ее свежее раскрасневшееся лицо с гладкой чистой кожей, будто она только что приняла ванну, хотя Маша лишь сняла намокшее платье и набросила на себя его темно-зеленый махровый халат, висевший в ванной комнате. Халат этот подарили ему когда-то сослуживцы, Крастонов его не терпел, и вот впервые он мешковато висел на плечах миловидной женщины. Большие серые глаза признательно смотрели на хозяина халата — следов красноты в них как не бывало.

Глаза Маши перехватили его взгляд, и ее щеки покрылись еще большим румянцем.

Маша протянула руку за большой кружкой с чаем, и верх халата невзначай распахнулся. Под халатом больше ничего не было. На мгновение мелькнула красивая грудь с темно-коричневыми тугими сосками. Крастонов отвел глаза в сторону, его рука машинально схватилась на ощупь за что-то на столе и чуть не опрокинула чайник.

Девушка, заметив и его взгляд, и реакцию, быстро запахнула халат.

— Он мне великоват, — без всякого кокетства, спокойно произнесла она.

И вдруг Крастонов осознал, что перед ним сидит интересная зрелая женщина. Ему внезапно захотелось прижаться лицом к ее красивым круглым коленям, видневшимся из-под разошедшихся пол халата. Уж очень уютно они выглядели. И он это сделал….

Утром Крастонов приподнялся на локте, всматриваясь в ее милое, без следов боевой раскраски, маскирующей женские изъяны, лицо. Симпатичненькая. Нормальные, не выщипанные брови. Небольшой, чуть вздернутый носик. Припухшие аккуратные губки.

Веки девушки вздрогнули и Маша раскрыла глаза.

Крастонов улыбнулся, прикрыл девушку полностью одеялом, встал и направился в ванную комнату.

«Хорошенькое приключение, — подумал Крастонов, стоя под душем, — я ведь не ощущаю к этой девушке каких-то особых чувств. А глаза, глаза — просто прекрасные… Как мне теперь с ней себя вести? А никак. Как и прежде. Нормальное дело. Одинокие люди провели вместе ночь. Да еще какую ночь…»

Чтобы не вызывать лишних разговоров, он довез девушку до остановки и сразу забыл о ее существовании, окунувшись в привычную милицейскую жизнь. Тем более что прошедшей ночью кто-то грабанул ювелирный магазин, причем сигнализация не сработала. Предстояло разбираться с этим по горячим следам.

Под вечер он зашел к генералу докладывать по грабежу в ювелирном, и увидел ее на привычном месте. Маша еще не ушла. Она перекладывала какие-то папки, бумаги.

— Привет. У себя? — привычно спросил Крастонов.

Маша кивнула головой, потупив глаза.

— Может, как-то увидимся? — спросил он мимоходом, уже на пороге кабинета.

Девушка улыбнулась в ответ, но так и не подняла глаз.

Крастонов не думал о Маше еще несколько дней, хотя и часто видел ее, ежедневно бывая у генерала. А потом пошло… Он привез ее домой еще раз, и еще, и еще… И, наконец, Маша фактически поселилась в его холостяцком двухкомнатном логове.

В квартире, где раньше всегда царил идеальный порядок, теперь наблюдался заповедник разорения и некоторого бедлама. Отныне взору педантичного полковника открывался образцовый беспорядок. Повсюду валялись баночки, тюбики, флакончики, какие-то штучки. Крастонов не подобрал иного слова, к предметам непонятного назначения. Висели детали женской одежды, в том числе, и весьма интимные. Возле кровати на стульях лежали стопками журналы, всякие «космополитены», «караваны истории», «Лизы», «Насти» и прочее легкое женское чтиво.

При всем этом она всегда была красиво и по-разному причесана, и безукоризненно одета. На юбке не было ни морщинки, непонятно, как она умудрялась сидеть? Косметика использовалась в минимальном количестве. А еще Маша была ужасной чистюлей. Утро она начинала с чистки зубов и чистила их, как минимум, дважды, а то и трижды в день. Затем шел кофе, душ и, иногда, легкий утренний секс с Крастоновым. Он, по-прежнему, подвозил ее лишь к остановке автобуса, не желая афишировать своих отношений. Хотя, похоже, для сослуживцев это было не более чем секретом Полишинеля.

* * *

Казалось их счастью и гармонии чувств ничто не угрожает. На красиво сервированном столе стояла бутылка Шампанского и два бокала. Крастонов и Маша ужинали.

— У-у, как вкусно, — похваливал Крастонов, приканчивая большой кусок жареного мяса, политый соусом, — сама готовила?

— Я вообще люблю готовить, — ответила Маша.

— Чего не подождала меня после работы?

— Ну, ты же не хочешь, чтобы в управлении знали о наших отношениях. К тому же ты так часто задерживаешься допоздна… Зато я зашла в магазин, все купила и приготовила ужин… Тебе, правда, нравится?

— У-м-гу, — промычал Крастонов, дожевывая кусок мяса.

— Посмотрим сегодня вместе кино?

— Какое?

— По НТВ будет старый французский фильм «Мужчина и женщина». Я его уже видела. Там такие актеры, и такая обалденная музыка!

— Конечно, посмотрим. С удовольствием.

— Слушай, а ты никогда не был женат? Тебе уже столько лет…

— Сколько? — засмеялся Крастонов, — Что, совсем старик?

— Ну, не совсем. Но, наверное, за тридцать пять.

— Почти угадала. Хочешь еще шампанского?

— Хочу. Но ты не ответил на мой вопрос…

— Я не был женат, — с грустью признался Крастонов, — была у меня в юности любимая девушка, но ее убили подонки.

— Ты им отомстил?

— Нет, они остались полностью безнаказанными… Пока безнаказанными, — с угрозой произнес он.

Лицо его стало очень серьезным, глаза — безжалостными.

— Ну-ну-ну, — обняла его за шею Маша, — Крастонов, я тебя боюсь. Поцелуй меня быстренько… Сегодня наш день… выпьем шампанского!

Она подняла бокал и чокнулась. Пригубив шампанского, Крастонов отставил бокал, схватил ее в охапку и поцеловал.

— Осторожно! — засмеялась Маша, — прямо полярный медведь. Ты помял мне всю юбку…

Крастонов, вначале хмурившийся при виде разбросанных вещей, со временем привык ко всем новым плюсам и минусам, и всегда с удовольствием возвращался домой. Она, как правило, добиралась сама и по причине его обычных задержек на службе, и в силу соблюдаемой ими секретности их отношений.

Идиллия продолжалась более трех месяцев. Вечером медленно, будто в первый раз, будто не существовало в прошлом нескольких десятков ночей, они касались друг друга… И время пропадало для них, исчезало все окружающее, и оставался только жар тел и прерывистое горячее дыхание.

Крастонову казалось, что нет той силы и той причины, которая сможет разъединить их. Но в том то и горе, а, может и счастье человеческое, что существует неумолимая реальность бытия, и Крастонова ждала эта горькая реалия…

Как-то самым обычным вечером Крастонов и Маша лежали в постели, прижавшись друг к другу. Он обнял девушку за плечи, зарылся лицом в ее пышные растрепанные волосы. В ее позе было столько одновременной беззащитности, теплоты и нежности, что Крастонов ясно осознал — другой ему не нужно.

— Знаешь, — произнес вдруг Крастонов, щекоча губами ее ушко, — не завести ли нам настоящую семью… выходи за меня…

И не закончил, потому что почувствовал, как на локтевой сгиб его руки, на которой лежала Машина головка с растрепанными волосами, упала крупная горячая капля. Потом еще одна, и еще. Она разрыдалась, прижав руки к лицу и свернувшись калачиком.

— Что такое?.. — Крастонов ничего не мог понять. — Откуда эти слезы? Я ведь серьезно…

— Я не могу-у-у… — забилась в рыданиях Маша, — он, вообще, вчера запретил с тобой встречаться… Это в последний раз. Сегодня…

— Кто он? — недоуменно спросил Крастонов, — отец, что ли?

Он знал, что ее родители жили где-то на юге страны, в Краснодарском крае:

— Он приехал сюда?

— Он… Генерал… Гречков… — слезы теперь полились беспрерывно. — Я и с ним…

— Когда? — внезапно все понял Крастонов, — до меня?

— Н-е-ет. Всегда…

— И вчера тоже?

— И вчера…

— Но как же это, ведь мы же каждый вечер вместе…

— Днем… У него в кабинете… В комнате отдыха, там диван…

— Как ты могла?!?

— Я боялась, что он меня выгонит с работы…

Крастонов задохнулся от целой гаммы чувств — злости, недоумения, неверия, оскорбленного самолюбия. Лицо его исказилось гримасой боли.

Он ошарашено замолчал, не в силах даже выразить охвативших его чувств.

— Прости меня, милый, — залепетала Маша.

Крастонов долго молчал, лежа неподвижно.

Молчала и Маша, только смотрела на него уже высохшими, ничего не выражающими глазами.

Наконец, он обхватил свои плечи руками и произнес глухо и решительно:

— Уходи.

* * *

Крастонов умел переступать через крупные огорчения, но в этом случае не сдержался. Не в его правилах было покидать поле боя с брошенным оружием и зачехленными знаменами.

На следующий день, зайдя в приемную начальника УВД, он не увидел там Маши. На ее месте сидела Лида, полная брюнетка лет сорока в цветастом платье с глубоким вырезом, подчеркивающем ее пышноватые формы.

— А где Маша? — спросил Крастонов.

Брюнетка злорадно улыбнулась. Не то, чтобы она не любила полковника, напротив, он ей нравился, как мужчина. Но в любой женщине она видела только соперницу.

— Она уехала, — произнесла Лида, погасив улыбку, — домой. Куда-то на юг. Кажется, в Ростов. Или в Краснодар.

Полковник взялся за ручку двери, ведущей в кабинет начальника УВД.

— Туда нельзя, там совещание. Приказано никого…

Но Крастонов рывком открыл дверь.

В кабинете за длинным столом для совещаний сидело десятка полтора офицеров. Они что-то помечают в своих блокнотах.

— …или возьмете на учет в третьем квартале, — послышался голос генерала.

— Что-нибудь срочное, Александр Олегович? — генерал вопросительно посмотрел на Крастонова.

— Вы — подлец, — медленно произнес Крастонов. — вы просто подлец.

— Вы с ума сошли! — негодующе воскликнул генерал, — да как вы смеете…

— Смею. И соображаю, что говорю. Я наношу вам оскорбление в присутствии офицеров.

Сидящие по обеим сторонам большого стола для служебных совещаний офицеры ошеломленно молчали, наблюдая за происходящим. На мгновение в кабинете повисла мертвая тишина.

— А у вас, генерал, два варианта ответа на него, — четким спокойным голосом продолжал Крастонов, — либо трусливо написать на меня рапорт в министерство, либо стреляться, как и подобает настоящему офицеру. Прямо здесь — в кабинете, как в старину, на десяти шагах — здесь как раз хватит.

Глаза генерала побелели от гнева, и он выхватил из ящика стола служебный «ПМ».

Крастонов, в свою очередь, быстро сунул руку подмышку.

— Всем покинуть помещение, — рявкнул генерал.

Этот крик стряхнул оцепенение с сидевших неподвижно офицеров. Несколько из них бросились к генералу, заслоняя его от Крастонова и хватая за руки. Другие повисли на плечах рвавшегося вперед полковника…

В тот же день Крастонов написал в министерство рапорт о переводе его в другой город. На работу он больше не вышел. Управление разделилось на два лагеря. Причина возникшего конфликта ни для кого не была секретом. Одни держали сторону Крастонова — генерал ведь был женат и имел нормальную семью. Другие были за начальника УВД — офицер, тем более, подчиненный, тем более, из-за бабы — не должен был публично оскорблять старшего по званию.

Большинство женщин одобряли поступок полковника и восхищались им. Многие под любым предлогом старались зайти в приемную генерала, чтобы узнать подробности…

— Это правда? — шепотом поинтересовалась заглянувшая в дверь приемной Светлана из соседнего отдела у Лиды, заменившей уехавшую Машу.

Брюнетка сделала круглые глаза и утвердительно кивнула головой.

— Как красиво, — застонала Светочка, тряхнув золотистой копной волос, — стреляться из-за дамы. Настоящий мужчина.

Спустя несколько минут после ее ухода в приемную вошла симпатичная молодая женщина в форме капитана.

— Лидусик, — спросила она вполголоса у новой секретарши, — что, и в самом деле палили друг в друга?

— До этого не дошло, — трагическим шепотом сообщила Лидочка, — просто не успели, их растащили… Но что он нашел в этой кукле, не понимаю… — она театрально закатила глаза.

— Их, мужиков, не поймешь, — с досадой произнесла женщина-капитан, — иногда на таких лахудр бросаются… Однако Крастонов все равно молодец! Кто у нас, кроме него, в управлении так посмел бы? Жаль, уволят ведь…

— Как пить дать уволят, — с сожалением вздохнула Лида.

Долго еще этот вопрос обсуждался везде и всеми.

Утром возле крыльца стояла группа милицейских офицеров. Они тихо разговаривали между собой, некоторые курили. Мимо них прошел Легин и стал подниматься на крыльцо.

— …до того, что бабу не поделили, — донесся до него чей-то голос, — Крастонов-то каков, как юнец — за пистолет хвататься… Тоже мне офицер… Позорник…

Легин в два прыжка скатился с крыльца. Растолкав группу офицеров, он схватил за отвороты кителя старшего лейтенанта, произнесшего эти слова, и без труда приподнял его вверх над землей. Послышался треск рвущейся материи. Лицо старшего лейтенанта побагровело, глаза заметались в испуге. Он даже не пытался сопротивляться.

— Ты, сосунок! — свирепо произнес Легин, — не тебе, желторотому, судить о полковнике. Если бы все такими были…

Он не закончил фразу, отшвырнув от себя старшего лейтенанта. Тот пролетел в воздухе около метра и свалился на спину. Его поддержали другие офицеры, не давая упасть на землю.

— Если еще раз услышу… — с угрозой произнес Легин, — и это касается всех… Порванной шкурой не обойдется…

Он взбежал на крыльцо и скрылся в здании управления…

Но со временем все затихло. Жизнь пошла своим чередом.

История эта, однако, получила свое дальнейшее продолжение. Кроме рапорта Крастонова, в МВД написал сообщение и кое-кто другой.

В любом большом коллективе почти всегда найдется такой вот человечишка, который готов вынести сор из избы из чистого любопытства — а что из этого получится?

К нему все нормально относятся, никто его не обидел, он даже на хорошем счету. Нет, он не мстит. И не из зависти.

Спроси его, для чего он нацарапал донос — пожалуй, внятно и не ответит. Ему интересно, чем же все это может закончиться. Наверное, в детстве такие люди отрывают головы и конечности куклам. Не из садизма и не из природной жестокости, а чтобы узнать, что там у них внутри. С годами это чувство не проходит, как свидетельствуют психиатры.

В УВД из министерства приехала целая комиссия — два кадровика и один из вновь созданной службы собственной безопасности, которую возглавил генерал со старинной боярской фамилией.

Вообще, в МВД шла очередная кампания по чистке кадров. Время от времени по велению очередного, вновь назначенного, министра поднимался девятый вал — очищение милицейских рядов от запятнавших себя сотрудников. Офицеров увольняли пачками.

Только подпадали под эту категорию, в основном, честные и добросовестные работники. Где-то, может, они и превысили свои служебные полномочия, но — полностью в интересах дела, без всякой личной заинтересованности или корысти. Проходимцы, подлецы и мздоимцы, как правило, оставались на своих местах. В полном соответствии с правилом Питера из законов Мерфи: «Приказ, который просто невозможно понять неправильно, все же наверняка будет выполнен неправильно».

В Прикамск прибыла комиссия из министерства внутренних дел. Вызывались для дачи объяснений сотрудники и сотрудницы управления. Кадровики охапками носили личные дела. Через некоторое время комиссия уехала из Прикамска ни с чем. Лишь Крастонов подтвердил факт конфликта, не объясняя истинной причины. Ни генерал, ни офицеры, свидетели стычки, конфликта, как такового, не подтвердили. Написавший анонимный донос, естественно, не объявился.

Крастонов после всего этого был переведен с понижением в должности в Белокаменск. Город, между прочим, хоть и подчиненный области, но по населению и промышленности крупнее областного центра.

Генерал в общем-то не был подлецом. Это он подтвердил и позднее: несмотря на то, что Крастонов продолжал оставаться в его власти, он никогда не пытался отомстить ему, даже скрыто. Скорее, в этом плане, он был обычным мужиком со здоровыми задатками кобеля. Однако они так и остались врагами. Пещерный инстинкт первобытных людей, не поделивших самку, оказался сильнее здравого рассудка и прочих нормальных человеческих чувств…