Последнее искушение дьявола, или Маргарита и Мастер

Иванов-Смоленский Валерий

Глава пятнадцатая

1.12. Троица. Добрый конь пускается вскачь, завидев тень от плети

 

 

Солнце вновь жгло громадный город с немилосердной жестокостью. Узкие кривые улочки были пыльны и безлюдны. Казалось, камни, которыми были выложены некоторые мостовые, дымились от палящего солнца. Высокие финиковые пальмы, взмывшие вверх наподобие фонтанов, съежились и потускнели. Раскаленный воздух жадно лизал камни и не находил их холода.

Неразлучная троица выбралась из чадящего смрадом города и двигалась к соляным копям, расположенным вблизи моря. Невысокие скалистые горы опоясывали часть его западной оконечности, скрывая под своей толщей старинные соляные выработки. Поодаль, к северу, темнела мрачная громада развалин Масады — заброшенного загородного дворца царя Ирода.

Сильный ветер подул вдруг со стороны Мертвого моря, но он не содержал прохлады и не принес городу никакого облегчения. Само море оставалось все таким же сумрачным и пепельно-серым, удушая и поглощая солнечные лучи без остатка. Несмотря на мощные вихри, невысокие покатые волны лишь медленно, плавной зыбью, катились к низкому берегу, словно расплавленный свинец, имея и цвет свинцово-черный.

Кот меланхолично жевал кукурузу, держа в лапе жареный початок. Обычно казавшийся неуклюжим из-за своих размеров, он был, неожиданно, пружинист и подтянут. Его, по-кошачьи, грациозная поступь резко диссонировала тяжелым развалистым шагам Азазелло и неуверенно шатающейся походке Фагота.

У входа в лабиринт заброшенных копей все так же угрюмо и отстраненно толпились невысокие, поросшие желтоватым мхом, скалы. Азазелло первым нырнул во мрак подземной выработки.

Воланд ждал их в той же пещере, в которой они разыгрывали сцену, избавившую их от преследования Маттавии, освещенной блуждающим светом нескольких больших факелов. Он был в шерстяном трико угольного цвета, плотно облегавшим его тело и такого же цвета, едва различимо чернее, просторной накидке без рукавов.

Толстая стальная, с причудливыми ромбовидными звеньями цепь, свисавшая с шеи до середины груди, была увенчана большим, величиной с кулак, черепом, искусно выкованным из чистого железа. Уродливой треугольной формой череп отдаленно напоминал изображение головы Дита — римского бога смерти, а его нестерпимо искрящийся лоб взбугрился слегка проглядывающими рожками. В пустых глазницах ало полыхали два карнеола. На среднем пальце левой руки тускло отблескивал массивный стальной перстень с громадным фиолетово-сиреневым сапфиром.

Скупым жестом Великий магистр Ордена Тьмы велел им присесть на скамью напротив. Гнетущая пещерная тишина нарушалась лишь легким треском горящих факелов. Сухой прохладный воздух не колебался, загустев от царящего во тьме напряжения.

Троица молчала, явно встревожась своей судьбой, находившейся всецело в руках сидящего напротив властителя царства зла, смерти и теней. Внеочередной срочный сбор обычно предвещал серьезные неприятности и трудноисполнимые хлопоты.

— Неуютно мне в Иерусалиме, — ответил он на их безмолвный вопрос, — тесно мне с Ним в одном городе, дух Его не уходит оттуда, Небеса отчего-то не пускают Его к себе.

Слова его размеренно и размашисто разрезали тугую холодящую атмосферу пещерного мрака. Глаза были неподвижны и немигающи, источая мертвенный свинцовый свет.

Троица с молчаливым вопрошанием продолжала смотреть на своего повелителя.

— Итак, у нас ничего не получилось, — Воланд был спокоен и строг.

И здесь они не выдержали.

— Как? — поразился Азазелло.

— Почему? — Фагот был обескуражен.

— Отчего же? — Бегемот был раздосадован более всех, — мессиру известно, что назорейский пророк приговорен и мертв, — полуутвердительно произнес он.

— Да, мне это известно. И я не виню вас в неудаче. Все сделано было правильно, но результат получился иной. Обстоятельства сложились так, что мы не смогли отнять у него расположения Небес. Он был казнен незаконно.

— Но, мессир… — троеголосый вопль, казалось, пронзил своды пещеры, в которой находились Воланд и его свита.

Грозный властитель тьмы лишь приподнял руку, пресекая всяческие возражения и оправдания. Воздух от этого ворохнулся холодными вязкими волнами, пахнуло затхлым могильным духом.

— Он должен был принять мученическую смерть в полном соответствии с законами, действующими в данном государстве. Только тогда, Он не станет тем, кем ему предназначено быть. И Небеса не возьмут Его под свою защиту, будь Он умерщвлен на законных основаниях. Да, синедрион вынес смертный приговор. Но в виде распятия на кресте, что возможно у римлян, но недозволенно у иудеев. Прокуратор Понтий Пилат не утвердил приговор, не поставил под ним свою подпись и не скрепил его государственной печатью римского наместника. И, тем не менее, казнь состоялась по римским законам…

Магистр замолчал и глянул на своих верных слуг темным потусторонним взглядом. Те вновь зашевелились и заговорили.

— Значит, если бы назорея, к примеру, забили камнями — было бы все в порядке, — пробормотал кот, — но, мессир, мы ведь не знали этих тонкостей.

— Или, если бы римский наместник утвердил приговор, — буркнул Азазелло.

Фагот лишь молча развел своими длинными руками.

— Я и сам не вникал в эти, казалось бы, мелочи, — Воланд не казался сокрушенным, — увы, по-видимому, Небеса благосклонны к Нему.

Его скупая дикция была звучна и безупречна, а каждое слово отличалось непреодолимой силой.

Такого провала история их сотрудничества еще не знала. И тройка друзей отлично знала, чем может обернуться для любого из них настоящий гнев владыки тьмы и хаоса.

— Что же делать? — Бегемот был безутешен. Он любил замысловатости и обожал играть в шахматы. И вот, разработанная и проведенная столь красивая многоходовая комбинация, дала нелепый сбой в концовке.

— Вам надлежит отправиться в Рим и понудить императора Тиберия своей властью утвердить приговор, вынесенный синедрионом.

— Мессир, да, мы… — воскликнул Фагот и делая хватательное движение своими длинными руками.

— Нет! — решительно прервал его Воланд, — умения ваши здесь применять нельзя. Все должно быть на добровольной основе — никакого насилия ни над телом, ни над душой.

— А, может… — задумчиво протянул медлительный Азазелло.

— Никоим образом! Мне и самому это отвратительно, но таковы условия, — магистр резко встряхнул кулаком, отчего сапфир сверкнул разноцветьем преломляющихся граней.

— Да, кто смеет в этом мире ставить вам условия, мессир, — с возмущением, недоумением и даже обидой возопил окончательно расстроенный кот, который при входе в пещеру уже напыжился, готовясь с достоинством принять похвалу и неожиданно получивший неуд за иерусалимские дела.

Воланд лишь взглянул на него молча и пронзительно.

— Молчу, молчу, — пробурчало сварливое животное и еще тише, себе под нос, — ну, и трудна у вас служба, мессир.

— Ты хочешь…

— Нет, нет и нет! — проорал кот, отчаянно тараща глаза, вскакивая и пытаясь вытянуться по струнке, — это всего лишь обычное ворчание старого солдата, примеряющего свои доспехи перед решающим сражением.

Воланд улыбнулся, жесткое выражение его лица разгладилось — к Бегемоту он был привязан более всех, если это выражение уместно и применимо к всесильному магистру, прощая ему всяческие проделки и подковырки.

И сразу же напряжение, незримо присутствующее в пещере и дающее знать о себе загустением воздуха, свернулось и исчезло. Друзья оживились, их позы утратили скованность, они вернулись назад, лишь заглянув на миг в бездну, где остановлено все и даже время.

— А, лишить его тени на неделю, — оживленно затрещал Фагот, — за непонимание службы и отсутствие усердия. Мало ему пятна на лбу, из-за которого невозможна смена личины…

Азазелло только одобрительно и радостно мотал удивительно уродливой своей головой и пытался хлопнуть, увертывающегося изо всех сил кота, по жирной лоснящейся спине…

В Кесарии троица быстро нашла подходящее судно, отправляющееся на Италийский полуостров. Его владельцем оказался чернобородый грек по имени Артос, тот самый который на даваемом представлении неудачно попытался ступить по воде. На его пинасу, оснащенную лишь одним парусом и двумя большими гребными веслами, грузили бочонки с дешевым фригийским вином. Вся команда, как раз занимающаяся этим делом, состояла из трех человек.

Вначале грек не соглашался взять на борт узнанную им троицу, из страха перед их магическими способностями, но горсть серебряных денариев, продемонстрированная угрюмым Азазелло, сломила его сопротивление.

— Пятнадцать денариев, — алчно заявил он, и бородатое лицо его расплылось в плутовской улыбке.

— Шесть, — отреагировал Фагот, лишь из желания поторговаться с ненасытным судовладельцем, оказавшимся одновременно и капитаном отходившего суденышка.

После взаимных упреков в непомерной жадности и упоминания имен почти всех греческих и римских богов, стороны сошлись на девяти денариях, с условием, что питаться пассажиры будут за свой счет. Оказалось, что судно отправляется уже сегодня, держа конечной своей целью портовый город Анкону, расположенный на восточном побережье Италийского полуострова.

— А, как же нам достичь столицы империи? — лениво поинтересовался Фагот, сидя под навесом тесного капитанского помещения, расположенного по правому борту, рядом с единственной мачтой и отхлебывая из глиняного кувшинчика тягучее фригийское вино. Вопрос был продиктован, единственно, желанием установления контакта и поддержания разговора с жующим пирожки греком, поскольку добросовестный Бегемот наметил предполагаемый маршрут еще по пути в Кесарию.

— В одном дне пути на северо-запад от Анконы… — невнятно-жующе пробурчал грек и проглотил последний кусок пирожка с начинкой из винных ягод.

Фагот отставил кувшинчик и приложил руку к уху, давая понять, что плохо слышит собеседника.

Артос закончил жевать и продолжил, — исток Тибра расположен в одном дне пути в северо-западном направлении от Анконы, по нему и доплывете до самого Рима.

Фагот довольно усмехнулся, поглядывая на прислушивающегося к разговору кота и отчаянно делающего вид, что он высматривает рыбу в морских глубинах. Стоявшее торчком ухо дернулось, и кот победно глянул на Фагота — мнения Бегемота и лодочника о способе достижения центра империи совпали.

Азазелло на корме играл в кости с матросами на щелчки, и было видно и, не менее того, слышно, что противникам его уже изрядно досталось.

На третий день плавания хозяин обеспокоенно вгляделся вдруг в морскую даль, простершуюся за кормой суденышка. Затем он проворно влез почти на самый верх мачты, и долгое время внимательно изучал что-то вдали.

— Что там? — воскликнул обеспокоенный Фагот. — Шторм приближается?

— Хуже. Галера с парусом и на веслах, значит это либо военный, либо пиратский корабль. Первое плохо — постараются обчистить дочиста под предлогом взимания пошлины, хотя пошлину в открытом море не берут. Второе — сам понимаешь, грозит лишением всего имущества, а то и жизни, — прокричал в ответ грек.

Он послюнил палец и выставил его вверх, — худо дело, ветер не меняется, к вечеру они нас догонят, молитесь же все своим богам, чтобы ветер задул сильнее. Галера более тяжела и тихоходна, но имеет по двенадцать весел с каждой стороны и при безветрии мы пропали.

Ветер, однако, даже еще более ослаб, и ближе к вечеру, когда солнце уже готовилось нырнуть в море, галера достала их пинасу, и беглецам стали отчетливо видны фигуры людей, столпившихся на ее носу, которые возбужденно галдели на незнакомом гортанном наречии.

Преследователи принадлежали к темнокожей расе, будучи все, как один, высокими и мускулистыми, вооруженными ассагаями — длинными африканскими ножами с широким лезвием. Галера резво приближалась, ровные ряды длинных весел равномерно создавали пенящиеся буруны на, едва ли, не штилевой глади моря.

Хозяин скользнул под свой навес и появился, держа в правой руке кривоватый арабский кинжал с узким лезвием.

— Вооружаемся! — козлиным фальцетом воодушевленно заверещал Фагот.

Но капитан судна сел, опершись спиной о мачту и, не глядя на присутствующих, дернул левой рукой тунику от шеи вниз — правой, явно, примериваясь ткнуть себя кинжалом куда-то в грудь.

Э-э, брат! — Азазелло одним прыжком оказался рядом с ним и удержал его руку, — что это ты задумал?

— Это — мавры, — коротко и обреченно выдохнул грек, пытаясь выдрать руку с кинжалом из железной хватки Азазелло.

— Ну и что? — второй рукой тот вытащил оружие из ослабевших пальцев судовладельца.

— Эти пираты отличаются невиданной жестокостью и изуверством. Они не берут пленных, изрубая противников на куски. Но перед этим, они пытают захваченных, чтобы узнать, в каких местах спрятаны деньги и драгоценности. И пыткам этим могут позавидовать даже палачи, занимающиеся своим ремеслом в самой геенне огненной. Отдай же кинжал, будь милосердным!

— Я обещаю отдать тебе его, когда положение станет безнадежным. А, до тех пор, будем защищаться! С каким серьезным оружием ты знаком?

— Когда-то я владел гастой… — неуверенно пробормотал грек, и сразу же, в руках его оказалось тяжелое римское копье.

— Чем вооружить твою команду? — Азазелло сбросил плащ, затем тунику и оказался одетым только в закатанные до колен серые штаны. В обеих руках его, непостижимым образом, очутились две кривые восточные сабли. Предзакатное солнце отразилось на их узких хищных лезвиях багровыми кровавыми бликами.

Пожалуй, больше напуганный, чем приободренный, происшедшими изменениями, судовладелец лишь просипел, — эти несчастные фригийцы будут только мешаться…

— Быстро под скамьи! — рявкнул Азазелло своим недавним партнерам по игре в кости, — и приготовьтесь к маневру на веслах. Те не заставили себя долго уговаривать, прыгнули под среднюю скамью и ухватились за весла.

Взявший на себя командование рыжеволосый приземистый здоровяк враскачку отправился на носовую часть пинасы, крикнув на ходу греку, — следуй за мной и прикрывай мою спину!

Его уверенный ревущий голос придал Артосу силы и осмысленности происходящего. Когда-то он служил в тяжелой пехоте и привык повиноваться четким военным командам. Ухватив гасту наперевес, он тронулся вслед за отчаянным пассажиром, на ходу искусно вращающим клинки так, что по бокам у него образовались сверкающие свистящие круги. Судовладелец, в этот миг, даже не подумал, отчего это они направляются на нос, когда противник приближается с кормы, он был заворожен убежденностью и властностью отдающего команды.

Фагот, тем временем, поволок на корму две больших корзины с крупными плодами гранатов. Поставив их на широченную скамью, которую у моряков принято именовать банкой, он также сбросил свой нелепый клетчатый халат, оказавшись лишь в узких, клетчатых же, шароварах и тяжеловесных деревянных сандалиях. Стекляшка на глазу пугающе мерцала багрянцевыми бликами заходящего вечернего солнца, блеклые свалявшиеся усишки воспряли и защетинились. Присев на скамью он, принялся обстоятельно разминать обеими руками, невесть откуда взявшуюся, новехонькую ременную пращу. Стремительно надвигающаяся сзади галера с пиратами, пока, похоже, мало его интересовала.

Что же касается громадного черного кота, то и он не остался безучастным к налаживанию обороны приютившего их судна. Зацепившись одной лапой за мачту и придерживаясь скрючившимся хвостом за снасти немудреного такелажа, он грозно вглядывался в приближающихся врагов. Усы его встопорщились и выгнулись дугой навстречу опасности. Жирный живот туго перетягивал, неведомо как образовавшийся, красный шарф с золотой застежкой на боку, за которым торчали два громадных, старинного вида, пистолета с воронкообразными дульными отверстиями.

— Бегемот… — глядя на это, укоризненно протянул Фагот, укладывающий в пращу, немалого веса, плод граната.

— Неумышленно… Неумышленно… — кот всполошенно замахал лапами, выбросил пистолеты в воду и стал соображать о подходящем для себя вооружении, применимого к данному времени.

Но было уже поздно — лишь полтора десятка корпусов галеры разделял пиратов и мирное купеческое суденышко. Угрожающий рев луженых пиратских глоток несся с настигающего их грозного галерного парусника.

— Правое весло — вперед! Левое — назад! — рыкнул Азазелло сидящим на веслах, проявляя некоторые морские познания. — Парус к подветренной стороне… — это уже команда коту, который, на удивление, четко ее исполнил, как будто всю жизнь проплавал на кораблях, занимаясь управлением морской оснасткой.

Азазелло рассчитал все точно, и маневр был выполнен безупречно. В результате, пинаса стала быстро разворачиваться к противнику, при этом носовой своей частью, скользя вдоль борта приблизившегося судна — раздался оглушительный скрежет и треск крушащихся весел левого борта пиратской галеры. Здоровенный обломок весла ударился в мачту и был подхвачен расторопным котом, обретшим свое временное оружие.

— Остальное, добудем в бою, — пробормотал он, одним глазом следя за реакцией Фагота. Тот одобрительно скривил рот и блеснул красным сполохом своего неразлучного стеклышка.

Первый, второй и третий брошенные канаты с абордажными крючьями, играючи были перерублены саблями Азазелло. Но нападающих было слишком много, вскоре суда сцепились, и огромные мавры по деревянным мосткам ринулись на нос пинасы.

Кривые клинки Азазелло с леденящим лязгом столкнулись с широкими лезвиями пиратских ассагаев. Огненно-рыжие волосы на его голове стали дыбом, густая рыжеватая шерсть на груди, плечах и спине закурчавилась стальной проволокой, создавая защитный панцирь. Левый его глаз внезапно заплыл устрашающим белесым бельмом, а кривой желтоватый клык в углу ощерившегося рта, казалось, рвался в самостоятельную схватку. Страшен был Азазелло в лобовом столкновении, рубившийся самозабвенно и яростно.

Одновременно два или три противника противостояли ему, однако он фехтовал с величайшей искусностью, не оставляя им шансов на успех. Искры, высекаемые сталью его клинков, порой, долетали до самой поверхности моря и гасли с шипением в ленивых волнах. Острейшие лезвия молниеносно вспарывали кожу его чернокожих противников, не причиняя им, при всем том, серьезных увечий, хотя кровь из резаных ран брызгала непрестанно, а ее лужицы и капли казались черными в закатных лучах солнца.

При кажущейся сумятице ближнего боя, клинки в руках Азазелло действовали четко и синхронно.

— Клинг! — рубящий удар ассагая, направленный в шею отбит левой рукой.

— Вшшш, — клинок, зажатый в правой руке, легко вспорол грудную мышцу громадного мавра.

Азарт боя совершенно преобразил лицо рыжего воина. Бельмо на глазу исчезло, взгляд стал цепким и выразительным, и даже безобразный клык не уродовал его неприглядное лицо, придавая ему воинственное и отважное выражение.

Лезущих на него с обоих боков носа пинасы противников сбивали вниз грек и Фагот. Первый, сообразив, что при ударе острым концом копья, он может потерять его застрявшим в ране и упавшим за борт вместе с нападающим, спихивал врагов за борт тупым концом гасты.

Второй с изумительной меткостью и необычайной силой буквально выстреливал из пращи тяжелые спелые плоды граната, попадая поразительно точно в головы лезущих на судно чернокожих пиратов. Брызжущий со всех сторон алый сок, создавал иллюзию причинения страшных зияющих ран. Мощь этих ударов была такова, что кидающихся в атаку могучих мавров попросту сбивало с ног, и они, полуоглушенные и ошеломленные, падали в море, оглашая морские просторы то жалобными причитаниями, то яростными воплями. Его жердеобразная фигура, нелепо покачиваясь не в такт морской качке, творила чудеса разворотливости и внимательности, не упуская ни одну подходящую цель.

Обретший необыкновенную прыгучесть кот, был насторожен и вездесущ. Упавших в воду и пытающихся со всех сторон вскарабкаться на борта пинасы незадачливых пиратов, встречали крепкие зуботычины и удары по макушкам обломком весла, которым, с виду неуклюжий, Бегемот управлялся с потрясающей ловкостью и легкостью. С помощью лап и хвоста, он с изумительной сноровкой и проворностью перемещался по немногим натянутым снастям скудного такелажа и в выборе жертв промахов не имел. За его красным поясным шарфом уже торчало два трофейных ассагая.

Ошеломленные столь резким и яростным отпором, израненные и изувеченные противники быстро утратили свой боевой пыл. Их наступательный порыв угасал на глазах. Столпившись на высоком носу галеры, увенчанном абордажной площадкой, они все еще потрясали ассагаями и изображали свирепых воинов, но… Можно было не верить своим глазам и случившемуся полнейшему разгрому, но факт оставался фактом — четверка каких-то несуразных личностей провела сражение весьма грамотно и не оставила никаких сомнений в своей победе.

Подувший сильный свежий ветер надул парус, и, казавшаяся еще совсем недавно легкой жертвой, но не оказавшаяся таковой, купеческая пинаса, плавно покачиваясь на волнах, заскользила на запад, увозя безвозвратно ускользнувшую добычу. Преследовать ее уже не пытались.

Впрочем, погибших в этом быстротечном морском сражении, кажется, не было — нанесенные раны и ушибы не являлись смертельными. Возможно, и были утонувшие в морской бездне. Но их смерть в пучине не являлась непосредственным результатом причиненных защищающимися травм, а была лишь следствием собственной неосторожности нападающих.

Внимательный сторонний наблюдатель, однако, непременно отметил бы точечную избирательность и щадящий характер наносимых троицей ударов, несмотря на внешнюю ярость и неистовство прошедшей схватки…

Уже поздним вечером, осушив немалое число кувшинов с терпким фригийским вином, бессчетно выставляемых на стол счастливым судовладельцем, отважная четверка бурно обсуждала эпизоды сражения.

Как и всегда, сведущий и начитанный кот, попытался было поведать о случае пленения пиратами знаменитого Юлия Цезаря, но, дойдя до выплаты знатным патрицием выкупа морским разбойникам и громогласного его обещания выловить их и предать смерти, наткнулся на насмешливый взгляд сидящего напротив Фагота и обиженно замолчал.

Хозяин пинасы, хмельной и радостный, уже не очень удивился пьющему вино и заговорившему вдруг коту, хотя вначале и выпучил глаза, заподозрив собеседников в чревовещании.

Опьяненный вином, а больше запалом боя, Азазелло потребовал продолжения истории о Юлии Цезаре, а грек громогласно поддержал его. Коту нужен был путеводный луч, и он нашел его. Победно глянув на своего извечного язвительного насмешника, отважный Бегемот закончил таки свое повествование о том, как блистательный полководец древности исполнил свое обещание, снарядил экспедицию на поимку пиратов, пленил, а затем и казнил их, распяв на крестах.

Последовало бурное одобрение последовательным действиям великого римлянина, с поднятием чаш и хлопаньем по спинам и плечам спаянных пережитой опасностью и победной схваткой боевых товарищей. Причем Бегемот, утративший несколько бдительность, едва не свалился под стол от мощного удара длинного и тщедушного, внешне, Фагота.

Стремительным ударом короткого римского меча на море упала ночь. Тьма окутала, идущее под парусом судно, вначале лиловой, а затем и черной накидкой.

Участники ночной пирушки крепко спали, не сумев насладиться захватывающей картиной морского рассвета. Небо на востоке разом стало вишнево-красным, а солнце будто вынырнуло из морских глубин и сразу заполонило собой весь мир. Подсвеченные солнечными лучами изумрудные волны, казалось, бежали вперед, наперегонки с пинасой и не могли победить в этом состязании.

А утром они уже наблюдали полет морских чаек у гористого побережья Италийского полуострова…

Рим встретил их ненастьем. Низкое небо, затянутое черными тучами, казалось, готово было обвалиться на сумеречный город. Но оно неподвижно висело, наполненное непроливающейся влагой и лишь лениво перемешивало черноту своих облаков.

Но и, окрашенный непогодой в серые и черные цвета, Рим потрясал своими гигантскими размерами, великолепием и разнообразием архитектуры, необычайной красотой своих храмов, дворцов и театров. Богатые виллы, разбросанные на холмах, поражали прекрасной отделкой, величественными колоннами, причудливой игрой мрамора. Роскошную позолоту статуй и яркий колер многочисленных мозаик не смог скрыть даже тот свинцовый оттенок, которым мрачные тучи, походя, мазнули городские кварталы.

С высоты Капитолийского холма, у подножия храма, панорама раскинувшегося вдоль Тибра Вечного города выглядела особенно впечатляюще.

Шулерская физиономия Фагота приняла мечтательное выражение. О чем мог думать верный слуга властителя Тьмы, гонимый его велением по безбрежным просторам времени и пространства, глядя на средоточие древнего имперского зла? Скитания во мгле веков неисповедимы — судьба, а, точнее, воля Воланда, скрестит его путь с участью еще одного могущественного вождя империи.

Отмеченное уродством лицо Азазелло было сосредоточено. На город он смотрел с позиции опытного воина — в каком месте надлежит ударить, чтобы он быстро пал и откуда следует начинать разграбление павшего гиганта, что он и сделает через четыре века, возглавляя бесчисленные вестготские племена.

Даже кот, скучающий без ежедневного легкого шутовства, обошелся на этот раз без своих проделок и смотрел на город затуманившимися глазами, вспоминая, видно, о чем-то своем. Правда, длилось это недолго. Резко мотнув головой, отгоняя навязчивые видения, он взбугрил спину и жестом фокусника выудил из-за загривка листок бумаги.

Исторический экскурс, от Ромула и Рема, вскормленных волчицей и до правящего принцепса Тиберия, был на этот раз краток, и сподвижники Бегемота выслушали его без обычных замечаний и подколок. Лишь однажды, при цитировании котом Плутарха, Фагот привычно скривил свой ироничный рот, но, вспомнив о чрезвычайной важности предстоящей миссии, все же удержался от язвительной реплики. Азазелло внимал молча, вдумчиво и запоминательно.

Роль Каиафы, подающего жалобу римскому императору, по общему решению, должен был сыграть Азазелло, обладающий некоей магнетической силой убеждения.