Газетный корреспондент Никифоров несколько сантиментален: советская пресса похожа на протокол, и человеку с хорошей фантазией здесь скучно, а когда нельзя излить фантазию на бумагу — она затопляет сердце. Он полагает — из-за зеркальных стёкол магазинов, кафе, контор — жизнь улицы похожа на живопись. Нищим на картине не подают.

От таких мыслей кажется, что вагон-ресторан отходит медленнее других вагонов. Нищие остаются с протянутой рукой.

Мимо нищих бесстрастно мчится, нагнувшись над мутной пивной бутылкой, председатель треста Шнуров; пиво в стекле цвета полей! Шнуров рассказывает корреспонденту, как он хочет электрифицировать Днепровские пороги. Мотая в руках какую-то папку, он говорит резко!

— Для успеха планов необходимо, чтоб ВСНХ и СТО имели мужество… товарищ, запиши…—

Сам он походит на отвергнутый доклад: в растрёпанных белобрысых волосах (такими нитками скрепляют неумело бумаги), словно красным карандашом зачёркнут его рот. Такие рты встречал корреспондент у девственников (наблюдение это — тоже от сантиментальности).

— Он женат? — спросил своего соседа корреспондент.

Шнуров вдруг выставил локоть, и плоскость его руки стала похожей на папку. А над локтем, неумело сгибая толстое тело, украшенное жемчужной запонкой, электрификацию прервали сахарные поставки, какие-то кардоленты, приводные ремни.

— Об этом после, гражданин Моштаков…

— Мы тремя словами договоримся, Павел Семёныч, мы на следующей станции сгружаемся. Хлеб везём в ваши заводы, бастуевцам…

— Надоели вы мне!..

Поставки были преисполнены сладострастия — и если окунать сладострастие в прорубь!.. Поставки объясняют корреспонденту, почему им не годится простуживаться в трестовой проруби:

— Наше знакомство с Павлом Семёнычем — к отдалённейшим временам… я — к тому, что слушать об электрификации мне всё известно: мы же на все тресты хлеб и сахар способствуем, — а тут минутка…

Сосед корреспондента шелестяще смеётся. У него горб на неимоверно длинных ногах (такие гвозди называются расшпилями), расстёгнутый ворот его рубахи наполнен мутно-загорелой, но всё же кожей, наполненной такой желтизной, какой цветут старинные бумаги. Он прокурор Пензы, а укоммунистил его Шнуров (достойную историю этого приплюснутого консисторского писца мы опубликуем позже).

— Моштаков-то? — презрительно шелестит он корреспонденту: — они с ним, как же, давние встречники. Я тебе сейчас обвиню их и оправдаю! Значит, было, парень, так…