— Ничего странного, необычного за эти дни вокруг себя не замечали?

Капитан захлопнул форточку, чтобы в комнату не летела гарь от "кукушки", настырно скрипнувшей колодками свих тормозов прямо под окнами дирекции. Благородный темно — вишневый цвет кирпичных стен — это всего лишь копоть.

Брусникин вызвал его в свой кабинет с утра, формально — чтобы уточнить вопросы установки электросигнализации.

— Виктор Сергеевич, вы слышали вопрос? Удалось ли вам заметить что‑нибудь подозрительное?

— Да в общем… Ах да, господин Вырошников подозрительно тихо лежал в кусте. Неудачно раскинул мозгами.

— Ценю вашу наблюдательность. А кроме?

Виктор пожал плечами.

— Наверное, ваша оценка моей наблюдательности — это большой аванс.

— Наверное. Следствие склоняется к выводу, что Вырошников и был Фантомас. Ему взбрело в голову, будто вы можете как‑то помешать его безумным планам. Находясь в состоянии, близком к помешательству, он стрелял в человека, похожего на вас. Покушение не удалось, и он задумал его повторить. Но — впал в подавленное состояние, и пустил пулю в рот. Логичная картина?

— Не совсем. Неясно, где он достал оружие, где скрывался, как ему удалось незаметно вернуться в Бежицу. Ну и почему у полиции не возникло подозрений, если у него не было алиби… хотя, может, просто руки не дошли, а родственники смолчали.

— Верно рассуждаете. А теперь самое интересное, о чем полиция еще не знает. Господин Веристов любезно поделился с нами агентурной информацией. После выстрела кусты шевелились, и мелькнуло несколько теней. Так что, возможно, наш банкрот отправился в мир иной не без чьей‑то помощи.

— Еще одно убийство? А его‑то за что?

— Он ведь находился в безвыходном положении? Пользуясь этой безвыходностью, ему могли предложить выполнить некое задание, а потом ликвидировали. Или же стрелявший в Ярчика просто подкинул нам труп ложного Фантомаса.

— А, то — есть, я был не следующей жертвой?! Очень приятно. Вы меня обрадовали.

— Неприятно другое — обычно охранка так щедро нас не одаривает. Да и агент как‑то оказался вовремя и в нужном месте.

— То — есть, это… Хотите сказать, что и его — охранка? А зачем им разрушать версию о самоубийстве?

— Ну так вылезет, непременно вылезет. А так господин Веристов первый, кто кричит "Держи вора!". А вот само убийство — странно, нелогично, нескладно… или мы все время чего‑то упускаем. Кстати, он говорил вам об этой информации?

— Мы с ним еще не встречались.

— Но он назначил вам встречу?

— Нет. Пока нет.

— Ну вот, все пока сходится. Полагаю, вы достаточно сообразительны, чтобы не пересказывать ему эту часть разговора.

— А если он начнет спрашивать?

— Честно расскажете вторую часть. Вы ведь не против общества мадемуазель Суон?

— Нисколько. Прекрасная пара для светских разговоров по пути к гостинице.

— Советую вам не избегать ее общества и присмотреться. Не как к женщине… хотя многие, очень многие хотели бы удостоиться ее внимания.

— Вы предлагаете мне за ней следить?

— Следить пусть охранка следит. Будьте просто внимательны, возможно, она поделится рассказами о прошлом. Это позволило бы избавить ее от внимания Веристова. Вы ведь не против защиты чести дамы? Просто о ней мало что известно, и ее знакомства на паровозном вызывают подозрения. Если эти подозрения окажутся ложными, охранка оставит ее в покое. Если не окажутся — в конце концов, мадемуазель проявит настойчивый интерес к вашей работе. Тогда вы сами поймете, что она просто хотела вас использовать. Такие дела.

— Понятно. Ее приятель Ярчик тоже вас интересует?

— По нему мы уже направили запросы. Он был в шапочном знакомстве с Прунсом, иногда вместе играли в шахматы. Пока все подтверждается. Кстати, он как раз любит рассказывать о себе, хотя в этом ничего примечательного. Почему он в кругу людей, близких к Суон — может, потому что одинок, может, потому что это была возможность выхода на Прунса… не буду, не буду. Короче, в отношении него никакой самодеятельности. Вы хотели что‑то сказать?

— Конечно. Общение с женщиной предполагает расходы.

— А вы практичны… — Капитан полез за бумажником. — Здесь на первое время три казенных червонца, чтобы вас не стесняли всякие мелочи. Сорить деньгами не советую. Мадемуазель знает, что вы здесь недавно, и ограничены в средствах. Не надо, чтобы она задавалась вопросом, откуда у инженера вдруг так много денег. В ее глазах вы не должны выглядеть нуждающимся, но не более того. Кстати, я потребую отчета, что куда израсходовано.

— Тридцать серебренников? — ухмыльнулся Виктор. — Настоящий русский интеллигент бы отказался. Беру только потому, что это подотчет на служебные расходы. Копию чека просить?

— Не надо. По глазам вижу, что у вас нет вредной привычки растрачивать казенные деньги. Пока нет, по крайней мере.

— Спасибо. Да, кстати, о деньгах: барышня говорила о каком‑то долге, который нельзя просто погасить деньгами, и контракте.

— Печальная история, — вздохнул капитан. — Нам удалось узнать, что несколько лет назад у нее умер отец. Мать скончалась еще раньше, когда мадемуазель Ковач была в младенчестве. Что может быть долгом? Например, отданный на воспитание в другую семью незаконнорожденный ребенок. Но все это лишь догадки.

На столе неровной трелью затрещал телефон. Индукторы, подумал Виктор, как у полевых.

— Капитан Брусникин у аппарата. Да, у меня. Уже закончили.

— В ваше бюро направился господин директор, — продолжил капитан, кладя трубку на рычаг. — Негоже заставлять его ждать. Не смею вас дольше задерживать.

Виктор поблагодарил и направился к двери кабинета.

— Постойте, — донеслось ему в спину.

Он обернулся.

— Буквально на минуту… Вы знаете, почему Веристова назначили исполняющим обязанности шефа здешнего отделения?

— Без понятия.

— Предыдущий начальник оказался замешан в скверной истории. Пользуясь служебным положением, организовал вербовку девиц для тайных борделей. Сняли без скандала, без понижения, перевели в Сухум, а вчера приходит весть — утонул, купаясь в море в ветреную погоду. И что интересно, здесь он был не любитель купаний.

— Спасибо. Я буду осторожен на воде.

"Лучше б советовал быть осторожным на заводе", подумал Виктор, озираясь по сторонам, чтобы перейти пути у подъезда дирекции. За истекшую неделю он так и не избавился от чувства, что участвует в какой‑то постапокалиптической игре, и даже угроза стать жертвой царских репрессий отступала перед опасностями, которые постоянно бросались в глаза человеку поздней индустриальной эпохи: неогороженные механизмы, горячий пар, свистящий из щелей, неплотных стыков труб и просто выпускаемый на свободу в самых неожиданных местах, искры, расплавленный металл, который здесь носили рабочие просто в ручных ковшах и в любую секунду могли споткнуться и упасть, грузы, совершенно непредсказуемо пролетавшие в дымной вышине, оголенная, позеленевшая медь проводов… И это образцовое предприятие, здесь сильны зубатовские профсоюзы. А что творится на остальных фабриках? Что раньше творилось в России, до этих непонятно кем начатых реформ?

Даже шум здесь иной, чужеродный. Ухо не слышит привычного треска электросварки, визга зачистных машинок, воя и гудения электромоторов и зубчатых передач. Грохот, лязг, тяжелое пыхтение паровых машин, краны голосят свистками. Дробный, давящий на мозг грохот клепальных молотков, и совершенное незнакомое, какое‑то змеиное шипение сотен приводных ремней, вызывающих стук, лязг и скрипение станков, в гигантской музыкальной шкатулке цеха. Вместо сигналов — крики людей.

Небо в облаках, но парит по — летнему, на заводе это особенно чувствуется. Градусов двадцать пять, наверное. Из цеха выскочил рабочий, полуголый, жилистый, грязь, гарь и пот ручейками текут по спине. Над заводом от безветрия снова висит желтая пелена. Экологов, блин, на них нет, подумал Виктор. И как с этим бороться? Здесь не только хозяевам до фонаря, здесь всем до фонаря, вынесут литье на Молодежку, будет висеть над Молодежкой… У рабочих пока свои проблемы. Точно так же у нас никто не жалуется, что по всему Брянску вырубают деревья, и бывший город — сад скоро, очень скоро будет задыхаться в пыли. Или, что на месте детсада вдруг построят гостиничный комплекс — просто, чтобы место занять. Или на то, что магазин проводит акцию, и гром из выставленных на улицу колонок не дает заснуть детям в целом квартале. Ну кто пойдет жаловаться на фирму, если не уверен, что завтра же не придется в нее на работу проситься?

Ничего не изменится, если хозяева жизни будут свято уверены, что все это — навсегда. А здесь, похоже, не уверены…

Массивная спина Буховцева уже нависала над чертежами; пиджак казался чуть тесноватым. Босс о чем‑то говорил с Самоновым, и Виктора удивило, что при этом не присутствовал Бахрушев.

— Э — э… Константин Павлович! — произнес директор после стандартного "доброго здоровья" в ответ на приветствие Виктора. — А где у нас сегодняшняя сводка по "Бояну"?

— Так цех после обеда сводит, Борис Иваныч.

— Будьте добры, дойдите до цеха, и стребуйте у них отчет, что у них на сей момент будет готово, что в незавершенном. Скажете, для меня, чтоб не тянули. Да не спешите, смотрите под ноги; хватит с нас одного случая.

Виктор ждал, что директор тут же задаст вопрос ему, но тот почему‑то подошел к окну, достал серебряный портсигар с гравировкой и закурил, выглядывая за занавески.

"Ждет, когда Самонов выйдет из корпуса? Хочет разговор без свидетелей? А кто сказал, что это не сам Буховцев? Прунс мог случайно раскопать что‑то про дирекцию, его и… А в чем предмет разговора со мной? Предупредить, чтобы не совался? Мочить всех подряд накладно, да и охранка просечет…"

— Ну, мешать нам никто не будет, — слегка просаженным голосом произнес Буховцев, притушив пальцем огонь папиросы и обыскивая комнату глазами в поисках пепельницы. Не найдя, он скомкал окурок и, распахнув форточку, кинул его наружу. — Перейдем к нашим делам. Какие текущие проблемы?

— Да вот срочно надо двух конструкторов с высшим. Одного на трансмиссию, второго на бронекорпус, общую компоновку и подвеску оставляю за собой.

— Это не проблема, — поморщился Буховцев. — Это средства, их все просят. Зайдем с другой стороны. Что является основным препятствием для изготовления вашего бронехода на заводе в самое ближайшее время в необходимых армии количествах? Назовите первую, самую важную причину.

— Трансмиссия. Ну, то, что роликовых подшипников в ближайшей перспективе не ожидается, это очевидно. Нужно изготавливать много зубчатых колес, поскольку и трансмиссия, и механизм поворота сделаны по планетарной схеме. Более простые схемы, с меньшим количеством колес не годятся — колеса такой точности и твердости здесь выпускать не на чем. А ведь еще нужно выпускать и тягачи для эвакуации подбитых танков, и мастерские на автомобильном ходу — иначе всю эту технику в армии быстро потеряют.

Буховцев почесал подбородок и хитро прищурился.

— Это проблема. Какая машина, по вашему, нужна, чтобы ее решить?

— Вы считаете, что любую проблему может решить машина? Ну да, правильно. Есть такой способ изготовления колес, методом обкатки. Фреза для резания зубьев, она в виде червяка, а профиль у нее в виде производящей рейки, а колесо поворачивается… погодите, вы так ничего не поймете. Я нарисую…

— Можете не пояснять. Способ катания известен давно, и станки с винтовой шарошкой появились уж двадцать лет назад. По тому же принципу действуют станки Глеазона, обрабатывающие зубья резцами, и вот недавно я слышал о подобном зубошлифовальном станке. Более двух дюжин фабрик в мире изготавливают машины, о которых вы говорите, и Общество действительно намерено их купить.

"Снова попаданец? На червячные массово перешли с тридцатых… Или мы плохо знаем историю?"

— Так это прекрасно! Это полностью решает проблему!

— Вы погодите радоваться. Во — первых, машины гораздо дороже обычных зуборезных и сложнее в работе и наладке. Во — вторых, сам инструмент намного дороже и сложнее изготовить, а специалисты жалуются на высокие нагрузки и удары при работе станков, приводящие к их расстройству. Вот если бы можно было избавиться от черновой обработки, чтобы станки меньше гробить…

— Горячая прокатка шестерен?

— Метод Андерсона? Ничего не выйдет! Тепловая усадка неравномерная.

— Не так надо делать. Ошибка Андерсона в том, что он катал нагорячо и в чистовых валках. Заготовку надо греть не в печи, а на самом прокатном стане. Поверхностный нагрев за несколько секунд, чтобы окалины меньше было.

— Предлагаете греть горелкой?

— Нет! Токами высокой частоты.

Буховцев сверкнул глазами.

— Что? Что за токи? Почему мне, черт возьми, об этом не доложили?

Его тяжелая ладонь с грохотом опустилась на стол. Впрочем, в следующую секунду директор уже держал себя в руках.

— Прошу прощения… Так понимаю, метод новый и еще не опробован? Суть в чем?

— Переменное магнитное поле наводит в детали ток, который нагревает деталь. При высокой частоте токи смещаются к поверхности. То — есть, мы получаем именно в зоне деформации нагрев на нужную толщину изнутри, без пламени, окалины и перегревов. Регулируем ток — регулируем нагрев. Катушке можно придать любую форму, чтобы нагревать нужную часть детали. Можно и для закалки зубчатых колес использовать.

— И вы молчали?

— Так эти токи не так просто получить. Надо специальный генератор на частоту в несколько килогерц и мощностью в тысячу киловатт или больше. И специальный стан.

— Так делайте! — воскликнул Буховцев тоном царя из "Иван Васильевич меняет профессию" — "Так покупай же эти транзисторы!"

— Даю вам на этой неделе двух инженеров с университетскими дипломами под решение этой задачи, — продолжал Буховцев. Один на днях возвращается из Англии, думал, что ему поручить, видимо, он будет полезным здесь. Второго переманил с Арсенала не без помощи Аристарх Петровича. А теперь вопрос: что в этой броневой машине вы пока вообще не знаете, как сделать? Только не говорите, что такого нет.

— Ну, почему же нет? — воскликнул Виктор. — С механизмом поворота башни пока полная неясность. Электромеханического производства у нас нет, гидравлику не осилим, можно пневматику, но она зимой замерзнет. Можно, конечно, осушать воздух, сливать конденсат, а если забудут?

— Может, и не забудут, — задумчиво пробасил Бахрушев. — В Харькове, на казенном заводе номер четыре, уже начали делать быстроходные электромоторы для вращения башен бронепоездов. Мощность около лошадиной силы. Это военная тайна. Я распоряжусь, чтобы вам прислали чертежи и записки курьером на аэроплане, мотор и аппараты управления. Коллекторные машины обратимы, так что это вам и генератор. Остальное придумаете сами, на то вы и инженер. Удивлены?

— Не то слово. Просто царский подарок проекту.

Буховцев, вздохнув, снова полез за портсигаром.

— Не курите? Жаль. Настоящий караимский табак, не то, что эта дрянь, которую в наших местах продают по дешевке, — он вынул зажигалку, открыв колпачок, хотел крутнуть колесико, но передумал и поставил никелированный брусок на стол, будто статуэтку. — Знаете, у человека в голове есть такой специальный орган — мозолистое тело. Оно соединяет в мозгу, левое и правое полушарие, чтобы думали согласно. А служба это тело портит. И тогда человек самому себе говорит то, о чем думает одно полушарие, а другим, начальству — что подсказывает другое. То, что похитрее, изворотистее. Вот и приходится ходить по заводу, смотреть за тем, чтобы служащие от права своего на мозолистое тело не отказывались… Вас, я вот смотрю, все время что‑то мучает. Что? Я директор, я должен знать.

— Только одно. Сколько мы сможем таких машин выпустить до осени? А на фронте нужны тысячи.

— Вот что… Как говаривал нынешний начальник генерального штаба господин Свечин Александр Андреевич, если значение материальных средств на войне весьма относительно, то громадное значение имеет вера в них. И у нас в Обществе тоже — есть вера, будут и машины. Вот вы сейчас предложили нагрев электричеством. Корпус и башню лить из броневой стали научимся. Моторы поставят на конвейер и научатся обрабатывать сложные детали автоматами. Мы можем все. Главное — поверить, а вы, я гляжу, верите. В саму машину броневую верите, не видите только этой суммы людей, что будет в муках ее рождать. А я людей этих вижу. Грязных, потных и счастливых оттого, что их работа чью‑то кровь на фронте сохранила. Они нашу Россию — матушку держат, и я в них верю, как в господа бога.

— Спасибо, Борис Иванович, — вырвалось у Виктора.

— За что же, сударь мой, спасаетесь? — спросил Буховцев; похоже, он искренне был удивлен.

— За понимание, за поддержку. Не всегда так бывает. Я даже не ожидал, что в эти времена вот так.

— Ну так сударь мой, я вам правду открою: чтобы на такой махине быть директором, надо еще и в душе быть хозяином. Это трудно, а без этого состояния души иные предприятия в два счета теряют. Что такое хозяин? Хозяин тот, кому ему есть дело до всего на своем предприятии. Он на равных может с любым поговорить и дойти до сути проблем, которые тут у каждого. Вот что есть хозяин. Хозяином может быть собственник, но у нас собственник акционеры, они далеко. Хозяином может быть директор, начальник цеха, мастер, инженер. Вот вы не дали Коськину тяжи рубить — значит, и у вас есть частица хозяина. Социалисты говорят, каждый рабочий может быть хозяином. Может, но станет лишь тот рабочий, у кого до всего на заводе дело есть, а чья хата с краю, они и в ихнем социализме остались бы холопами. А как хозяин управляет людьми, знаете?

— Хотелось бы услышать. Опыта управления таким заводом у меня нет.

— Опыт дело наживное. Рублем наградить или штрафом ударить — это мало. Так приказчик простой управляет. Настоящий хозяин душевные задачи своих людей должен видеть. И найти, как помочь их достигнуть. Тогда у народа на заводе есть цель, которую каждый, в одиночку, достичь не может. И вот они уже не за рубль горбятся от гудка до гудка, а нашли себе дело по душе, а когда у человека есть дело по душе, мечта, он горы свернет. Вас вот из‑под палки не заставишь эту машину придумать, — и Буховцев постучал костяшками пальцев по ватману, — вас к ней мечта влечет. И вот когда завод для каждого рабочего станет возможностью осуществить свою мечту — тогда я вам скажу, в России счастливое время наступит.

Странно, подумал Виктор. Странно даже не то, что эти слова сочетаются с резиновыми дубинками мастеров и дедовщиной старых рабочих — без резиновых дубинок пока не обходилась ни одна демократия, включая французскую. По сохранившимся в музее данным, директор должен был оказаться совершенно другим. Жестким и властным диктатором, для которого беспрекословное подчинение важнее справедливости, и который любыми способами расправляется с рабочими активистами — и в то же время угодливым и подобострастным перед начальством… Меняется история — меняются люди. Знаменитый фантаст Солженицын, "русский Ришелье" Сталин при дворе императора, храбрый и верный присяге советскому народу офицер Дудаев, теперь — демократичный директор Буховцев.

"Короче, это не тот, что должен выйти на меня."