— Вы хотите сказать, что не сумеете привлечь его к ответственности по этому делу?

Майкл Вивиано один стоял в кабинете лейтенанта. Сам Кэпшоу с непроницаемым выражением обрюзгшего лица развалился в кресле за своим старым дубовым столом. Двое ребят из Агентства по борьбе с наркотиками в неряшливых костюмах и с отталкивающей внешностью, скорее похожие на уголовников, нежели на полисменов, сидели на стульях у стен. Возглавлял собрание нагловатый самоуверенный чиновник из Агентства, который каждым словом и жестом давал понять, что он единственный разумный человек среди присутствующих.

Все началось с обвинений Майкла в том, что он пренебрег своими прямыми обязанностями, бросившись спасать в больнице доктора Фицджеральд, и тем самым сорвал важную операцию по расследованию крупного дела, связанного с наркобизнесом. Оказалось, преступники — Перси и Марлоу — сами по себе мелкие сошки (они каким-то чудом располагали необходимыми связями), которые могли в недалеком будущем заполучить огромные суммы денег. Они стали своего рода промежуточным звеном между колумбийским торговцем во Флориде и американским покупателем в Чикаго. Суть же проблемы заключалась в том, что только Перси и Марлоу знали, кто такой этот покупатель и когда и куда должен прибыть запретный груз.

Когда полисмен Мендельсон, защищая Майкла, застрелил Перси, он тем самым оборвал слаженную цепочку, и хорошо продуманный план сорвался. Джентльмен из Агентства, чтобы разрешить эту проблему, не имел иного выхода, кроме как склонить к сотрудничеству Майкла и великодушного доктора — мисс Фицджеральд, а также специалистов из местного отделения по борьбе с наркотиками.

— Мы знаем, где скрывается Марлоу, — сказал чиновник Агентства, — но не чувствуем себя достаточно уверенными, что можем без ущерба для дела обезвредить его. Один неверный шаг — и мы потеряем последнюю нить, которая помогла бы нам точно узнать, кто покупатель наркотиков.

— А мы слишком долго работаем над этой операцией, чтобы испортить все поспешным арестом. — Майкл высказал свое предположение, которое оказалось пророческим.

Но на человека из Агентства не произвело впечатление самоуверенное, с его точки зрения, мнение обычного полисмена в униформе. Он счел его бестактным.

— Но по всем программам новостей уже прошло, что в налете принимал участие второй человек и что мы ищем его, — сказал Майкл, огорченный тем, какой нежелательный оборот принимают события.

Полицейские чинуши пригласили Эбби в участок, оказалось, вовсе не для того, чтобы принести ей свою благодарность за ее мужество.

— Я могу биться об заклад на свой полицейский жетон, что Марлоу отлично понимает — он засвечен, — продолжал Майкл. — Что удержит его от еще одного преступления — кровавой расправы со свидетелями?

Один из важных сотрудников Агентства окинул Майкла оценивающим взглядом, словно пытаясь угадать, насколько отважен и смел этот человек, державший себя так независимо.

— Мы держим Марлоу под неусыпным наблюдением, — заметил сотрудник Агентства. — Он и шагу ступить не может, чтобы мы не знали, куда он направляется. Но мы должны пока оставить его на свободе, чтобы он мог установить контакт с покупателем. Но мы можем и подтолкнуть его к этому поступку, создав тревожную обстановку, которая заставит Марлоу спешить.

Майкл молча слушал надутого деятеля из Агентства.

— Такую обстановку можно создать с помощью свидетелей, — невозмутимо заметил Майкл. — Мы чувствуем, что если подымем большой шум в поисках второго налетчика, то заставим Марлоу нервничать. Но если мы дадим ему понять, что знаем, кто он, то Марлоу уйдет в подполье.

Ретивый сотрудник Агентства смерил Майкла высокомерным взглядом.

— Полисмен может опознать его. У гражданских же нет такого опыта.

— Я не согласен. Вы забываете про такие качества, как интуиция, хорошая зрительная память, — возразил Майкл.

— Такой матерый волк, как Марлоу, сразу же почует неладное, если мы изменим тактику! — не соглашался сотрудник Агентства.

— Вы что, хотите испросить его согласия, — не удержался от иронии Майкл, — или намереваетесь сделать Марлоу приманкой?

Впервые за все время, когда представитель Агентства излагал дело, подал голос лейтенант.

— Я предложил, чтобы вы, сержант Вивиано, переговорили с доктором Фицджеральд. Детектив Свэнн сказал, что вы пользуетесь известным влиянием на нее. — Майкл был уверен: сложившаяся ситуация его начальству не нравится. Но он чувствовал, что у лейтенанта связаны руки. — Если вы не сможете предложить иной выход.

Майкл попытался.

Он стоял перед дубовым столом и анализировал обстановку. Она была скверной с самого начала. Но по-своему во всем, что произошло, был известный смысл; раз уж в дело влезло Агентство, то, значит, речь шла о большом размахе преступного бизнеса. Он только не мог понять, почему в этом случае такие неопытные начинающие наркодельцы, как Перси и Марлоу, оказались на ключевых ролях!

Но он не мог и помыслить, чтобы снова подвергнуть Эбби опасности. В подобном случае не будет никакой возможности защитить ее ни от Марлоу, ни от холодного равнодушия этого самовлюбленного сотрудника Агентства, пекущегося только о собственных интересах.

Неожиданно для всех Майкл резко повернулся. Все взгляды обратились к нему, он распахнул дверь…

Эбби и Свэнн, только что распившие по своей второй чашке кофе, удивленно взглянули на Майкла, когда он появился в дверях кабинета. Он был явно огорчен и расстроен.

— Эбби, ты доктор… — неуверенно проговорил Майкл. Ей нечего было возразить на подобное утверждение…

— Полагаю, что это лучше, чем быть таксистом, — нашлась Эбби.

Свэнн был удивлен этой пикировкой молодых людей, влюбленных друг в друга.

Майкл ответил в тон Эбби.

— Я был ранен в голову. Могла у меня из-за этого возникнуть потеря памяти?

— У тебя может быть все, не только потеря памяти… — взглянув на Майкла, она поняла, что ему совсем не до шуток, и осеклась. — Конечно. После любой контузии это бывает, но обычно симптомы заболевания проявляются значительно позже, — уже серьезно ответила Эбби. — Однако для чего тебе это нужно знать?

Он улыбнулся и скрылся опять в кабинете лейтенанта.

— Нет никакого смысла впутывать мисс Фицджеральд в это опаснейшее дело. Она исчерпала все свои возможности, — сказал Майкл, обращаясь к Кэпшоу. — В любом случае, она никогда с уверенностью не опознает Марлоу. Все, что вам нужно, это объявить, что я видел его, но из-за моей… частичной потери памяти в результате ранения, я не могу вспомнить, как он выглядит. Вы можете даже сообщить, что Перси произнес какие-то слова перед тем, как упасть. Но доктор не могла их расслышать, потому что была очень напугана. Потеря памяти, как я уже сказал, — явление временное, поэтому мы просто ждем, когда пройдут последствия контузии, чтобы опознать второго преступника.

Сотрудник Агентства впервые видел Майкла и задал ему вопрос, не скрывая злой иронии:

— Вы именно так хотите поступить? Занять выжидательную позицию?

Он не заметил гневного выражения, мелькнувшего на лице лейтенанта Кэпшоу.

Но выражение лица Майкла не могло ввести в заблуждение.

— Вместо того чтобы заставить рисковать жизнью невинного свидетеля, я поступлю только так, — твердо заявил Майкл.

Про себя же Майкл подумал, что Эбби стала для него намного больше, чем невинный свидетель.

— Позовите доктора Фицджеральд, — предложил лейтенант Кэпшоу.

Сотрудник из Агентства немедленно пригласил Эбби.

— Это верно, что потеря памяти может временно наступить после такого ранения, которое получил сержант Вивиано? — спросил лейтенант, когда она нерешительно вошла в кабинет.

Свэнн и Майкл встали по бокам около нее, будто желая защитить Эбби от коварных замыслов чиновников.

Прежде чем ответить, Эбби обвела взглядом присутствующих.

— Вы позвали меня сюда, чтобы расспросить о последствиях ранения в голову? У вас что, господа, нет своего собственного доктора, который объяснил бы такие элементарные истины?

Трое из находящихся в кабинете с трудом удержались от улыбок.

— Мы сочли более целесообразным спросить вас, доктор Фицджеральд, — сказал Кэпшоу, — если вы, конечно, не против.

— Само собой разумеется, — она пожала плечами. — Но я не понимаю, что произошло. За последнее время у сержанта Вивиано не было заметно никаких симптомов потери памяти. Вы, случайно, не забыли номер вашего жетона или что-нибудь в этом роде, сержант? — обратилась она к Майклу.

— С номером моего жетона все в порядке, спасибо. — Майкл был подчеркнуто краток.

— В таком случае, я скажу вам то же самое, что уже доложила сержанту. Временная потеря памяти — явление обычное в случае контузии. Оно, как правило, затрагивает события, которые произошли непосредственно перед ранением. Многие люди, попавшие в автомобильные аварии, не могли потом вспомнить, как они садились в машину.

— И сколько времени проходит, пока память снова возвращается? — поинтересовался лейтенант Кэпшоу.

— Определенного времени для этого не существует. Иногда — сразу, иногда — через несколько дней, а бывает, что никогда.

— Благодарю вас, доктор. Из соображений безопасности за вами будет вестись наблюдение последующие несколько дней. Пока не арестуем сообщника Перси. Иначе мы поступить не можем, — заключил лейтенант Кэпшоу.

Эбби была в некотором замешательстве. Она себя не чувствовала втянутой в это темное дело с наркотиками, пока она и Майкл не подверглись несколько минут спустя очередной атаке прессы.

— Повторяй все за мной, — шепнул ей на ухо Майкл и повернулся к микрофонам.

Тут Майкл изложил новую версию событий, поразившую Эбби.

— Врачи называют это «регрессивной амнезией», то есть временной потерей памяти, — объяснял он репортерам так, словно сам только что узнал, что с ним произошло. — Полное забвение всего, что связано со стрельбой, не могу вспомнить, как выглядел сообщник, а я был единственный, кто находился в такой удобной позиции, что должен был разглядеть его. Я думаю, что мы сможем произвести арест, как только восстановится моя память.

— Но я видела его! — сказала Эбби, когда Майкл помогал ей сесть в патрульную машину.

— Для прессы ты его не видела. Запомни!

Она подождала, пока он занимал свое место, и спросила:

— Но почему?

— Марлоу еще где-то скрывается в округе, — объяснил он, тронув машину с места. — Лейтенант Кэпшоу считает, что для тебя будет безопаснее, если до него дойдет информация, что ты ничего не знаешь.

— Тогда для чего весь этот вздор о потере памяти?

Майкл улыбнулся.

— Он полагает, что так будет безопаснее и для меня. Пресса уже знает о существовании второго участника. А мы просто забыли на время, как он выглядит.

Объяснение Майкла не могло полностью убедить Эбби, но она не забыла то, что ей говорил Свэнн о его «бойскаутском» лице, на котором не дрогнет ни единый мускул, если он во имя важного дела будет сочинять небылицы.

Эбби оставалась дома два последующих дня. Этот отпуск был вызван неожиданными обстоятельствами, она-то как раз хотела выйти на работу еще после первой встречи с лейтенантом. Но ей и Майклу пришлось встретиться с мэром: глава Чикаго выражал им благодарность; а потом и с губернатором, которому случилось быть в городе. Их приглашали выступить в программе новостей и рекомендовали представить к наградам. Чем больше Эбби хотела вернуться к своему привычному делу, тем чаще ей приходилось участвовать вместе с Майклом в различных официальных церемониях.

Эбби не могла и представить масштаба развернувшихся чествований. В конце концов, это было всего лишь обычное, к тому же завершившееся неудачей вооруженное ограбление. Но в последующие дни, так как не происходило ничего хоть сколько-нибудь примечательного, она и Майкл невольно стали Фредом и Джинджер сил правопорядка. Эбби удрученно вздыхала, Майкл ругался, Свэнн хранил молчание, пока одна из газет не потребовала повторить ставший теперь знаменитым поцелуй у дверей полицейского участка. Вместо этого возмущенный Майкл предложил им сфотографировать его ноги.

Если не считать всей этой суеты, жизнь вошла в свое обычное русло. Джон настоял, чтобы она взяла столько выходных, сколько ей нужно, поскольку это было бы хорошей рекламой для больницы. Эбби сказала, что ей все равно — пусть Джон сам решает, как лучше поступить. Ей часто казалось, что за ней ведется наблюдение, но, размышляя о том, что она теперь значит для следствия, относилась к этому спокойно, даже с благодарностью за заботу о ее жизни.

В конце концов, Марлоу все еще где-то скрывался. Она вовсе не была уверена, смотрел ли он все эти программы новостей, чтобы узнать, видела ли она его. Эбби не делала сейчас ничего такого, что следовало бы скрывать от наблюдающих за ней детективов, однако угнетало сознание того, что она никогда не бывает одна.

Пятница, когда Эбби наконец вышла на работу, оказалась очень загруженным днем. Это было даже хорошо. Ничто лучше не могло оградить мысли и душу от непрошеной известности и постоянного надоедливого эскорта с нацеленными блицами, чем летний вечер в приемной «неотложной помощи», где в любую минуту она могла понадобиться. Эбби чувствовала, что, погружаясь в боль и проблемы других людей, она забывает о своих собственных.

Какое-то время это помогало. У нее был большой наплыв больных, страдающих от различного рода недомоганий и травм, чтобы отвлечься от личных неурядиц. Но когда вышла на дежурство Фиби Торнер, Эбби снова оказалась с глазу на глаз со своими переживаниями.

Фиби была одной из медсестер, которые работали здесь столько же, сколько Эбби. Это была маленькая, очень добрая, отзывчивая женщина с приятными чертами миловидного лица. Совсем недавно она решила сохранить свою первую беременность. Ее муж работал в отделе убийств.

Эбби исподтишка наблюдала, как спокойно и уверенно работает медсестра — очень хотелось спросить, как Фиби это удается. Как может женщина, жена полицейского, выносить постоянный страх за любимого человека? Ждешь ли ты окончания каждой его смены, боишься ли повернуться к телевизору, когда передают новости, из-за опасения услышать что-то страшное о твоем муже? Как ты перебарываешь волнение, когда открываешь дверь его капитану или полицейскому капеллану? Или страх, что любой звонок может оказаться роковым сообщением из госпиталя?

Но Фиби верила в счастливую звезду своего мужа. Она жила легко, не скупилась на рассказы о смешных историях, в которых частенько попадал ее Ральф и, не будучи суеверной, гордилась его успехами. Когда однажды Ральф здорово отличился, персонал «неотложной помощи» узнал об этом раньше прессы.

Но Эбби даже не представляла, как вообще можно затронуть деликатную тему, так волновавшую ее. Она не могла подойти к этой безмятежной, предвкушающей радость встречи с мужем женщине и спросить ее, думает ли она о том, что ребенок, которого она вынашивает, может вырасти без отца.

Майкл подъехал к дому Эбби около полуночи. Он провел целую смену в диспетчерской участка, убеждая своих коллег, что он в хорошей форме. Он доказывал это до тех пор, пока полицейские хирурги не сказали, что он может вернуться к патрулированию. У двух из банд, которые он помогал контролировать, вечером произошло столкновение. Он должен был бы находиться там и предотвратить схватку, но лейтенант Свэнн не позволил.

По пути домой он решил заехать к Эбби, желая убедиться, что, по крайней мере, с ней все в порядке.

— Когда она вернулась домой? — спросил он у водителя такси, припаркованного на противоположной стороне улицы.

Тот вышвырнул на тротуар окурок сигареты и лениво потянулся. Таксист дал понять Майклу, что обязанность бебиситтера, приходящей няни, не относится к его любимым занятиям, но все же ответил:

— Около двадцати минут назад. У нее еще горит свет.

Майкл знал, что Эбби ложится поздно и в его распоряжении есть около двух часов. Он вошел в дом, позвонил, но никто не открывал. Он снова попробовал — безуспешно. Тогда он стал нажимать на другие кнопки в надежде, что кто-нибудь не спит. Ему необходимо попасть к Эбби.

Когда он открыл дверь лифта, из одной двери выглянул мальчик-подросток.

— Постой! — крикнул он. — Ты не Арти.

— Верно, — согласился Майкл и нажал звонок Эбби.

Мальчуган шмыгнул обратно в свою квартиру. Эбби не отвечала. Майкл снова нажал.

— Крыша, — подсказал вновь появившийся мальчуган, показав головой наверх.

Майкл также запрокинул голову.

— Она говорит, что это ее солярий.

Майкл поднялся и открыл дверь на смотровую площадку.

Поначалу он ничего не разглядел. Его ослепил свет, вырвавшийся неизвестно откуда. Яркий сноп света, потом свет исчез, когда он затворил дверь за собой. На крыше не было никакого освещения, ничего, кроме черного асфальта и вентиляционных отдушин.

Внизу глазам открывалась сияющая огнями величественная панорама Чикаго, особенно прекрасная под усеянными звездами небом. Майкл мог видеть изгиб Лэйк-шор-драйв, а далеко впереди границы города — на самом краю горизонта. Через несколько кварталов за домом, на крыше которого он стоял, город внезапно обрывался черной пустотой, поглощавшей свет, — это было озеро. Майкл не мог разглядеть никаких судов, озеро походило на одну из тех великих «черных дыр» вселенной, которая, казалось, всосала в себя и суда, и звезды…

Если бы здесь не было так темно, а Майкл не являлся бы полисменом, который в силу своей профессии не доверял мраку, он всласть мог бы насладиться открывшимся перед ним волшебным зрелищем.

Постояв у стены с минуту, Майкл был в состоянии разглядеть кое-какие предметы на черной как сажа крыше: веревки с мокрым бельем, небольшой ящик с высаженными томатами, а на дальней стороне большого прямоугольника раскладное кресло, похожее на шезлонг.

— Эбби?

Она не ответила. Теперь он увидел, что она сидела в кресле: темный изящный силуэт в призрачном свете. Эбби не шелохнулась, услышав его голос.

— Эбби, это ты?

Он осторожно подошел ближе. Профессия сделала его подозрительным, а суровый опыт непроизвольно вынуждал Майкла испытывать страх за нее. Если он способен так легко проникнуть на эту крышу, подобное мог сделать и кто-нибудь другой. Его рука нащупала револьвер, который он носил под курткой, в то время как зоркие глаза разглядывали молчаливое пространство крыши.

Когда он приблизился к Эбби, то увидел что она была одета в свой костюм для утренней пробежки и раскинулась на кресле так, словно загорала под ночным небом. Он не мог разглядеть в темноте большего, кроме того, что она по-прежнему была недвижима.

— Эбби. — Он дотронулся до ее плеча, и она вздрогнула, словно ее ужалила пчела. Майкл был уверен, что Диксон внизу в такси, мог услышать, как она вскрикнула. — Не пугайся, — поспешил он успокоить Эбби, удивленный ее поведением. — Это всего лишь я.

— Господи, Майкл, — произнесла она, прижав руки к груди, где отчаянно билось сердце. — Почему ты так неожиданно подкрался ко мне?

— Я вовсе не подкрадывался, — оправдывался он, — я дважды окликнул тебя по имени.

Она все еще не могла перевести дух. Потом улыбнулась, сняв наушники маленького приемника, который был с ней.

Майкл сразу все понял. Теперь и он мог слышать сочные звуки гитар и лихую дробь барабанов.

— Что это за мелодия, чья музыка? — спросил Майкл и так, чтобы она не заметила, спрятал револьвер.

— Ван Хален.

Эбби опять уселась в кресло, обретая утраченное на какое-то мгновение самообладание. Крыша, озеро и рок-н-ролл.

— Я не в состоянии придумать что-то более отрадное, чем, забравшись сюда, смотреть на небо и слушать музыку.

Воспитанный на лучших образцах классической оперы, Майкл подумал: не стоит говорить Эбби, что в его доме рок-н-ролл вообще никогда не относился к настоящему искусству.

— Я не уверен, что именно в эту пору сидеть на крыше такая уж отличная идея, — сказал он довольно равнодушно.

Она подозрительно взглянула на него.

— Как ты попал сюда?

— Так, как все догадливые полицейские обычно делают. Нажимают на все кнопки подряд, пока кто-нибудь не ответит. Твой сосед ждал Арти.

— А что ты здесь делаешь?

Он нахмурился, но в темноте она вряд ли заметила это.

— Хочу убедиться в твоей безопасности. Я рад, что пришел. Мы можем на минутку спуститься в твою квартиру?

— Я уже говорила тебе, — заметила безжалостная Эбби, — забудь о кушетке. В тот раз ты попал на нее, как говорят летчики, «в результате вынужденной посадки»…

Майкл улыбнулся, думая, что даже легкий бриз творит какое-то волшебство с ее кудрями. Звезд на небе становилось все больше, и они были похожи на бледно-розовые рубины.

— Я и забыл про кушетку. Мой неожиданный визит вызван сугубо профессиональными соображениями.

— Твоими или моими, уточни, пожалуйста, — усмехнулась Эбби.

Она разглядела, что Майкл в ответ лукаво улыбнулся, словно проказливый мальчик, скрывающий секрет.

— Твоими. Я нуждаюсь в твоей врачебной помощи.

— Почему Тим не мог сделать такую элементарную вещь? — недовольно спросила она, когда снимала специальными ножницами швы, наложенные ему хирургом в больнице.

— Потому что хочу, чтобы именно ты их удалила. Вот и все.

Эбби, вздыхая, разрезала очередную, тонкую, как волосок, нитку. Тим проделал отличную работу. Майкл не мог даже поверить, что когда-то на этом месте у него были наложены швы.

— Я обычно предпочитаю заниматься своими профессиональными делами в отделении «неотложной помощи», а не дома. Я надеялась, что ты это усвоил.

Она была так близко от его лица! Эбби старалась сосредоточиться на тонкой филигранной работе, требующей особой тщательности, но ей мешали его глаза, они казались еще более зелеными и блестящими, чем обычно. Эбби раньше никогда не обращала серьезного внимания на глаза. Теперь же они приобрели какую-то магическую власть над ней. Но не вообще мужчин, а глаза Майкла, честно созналась Эбби самой себе. Она готова была хоть сию минуту забыть обо всем и погрузиться, утонуть в их глубине, в этом зеленом манящем омуте. Но Эбби усилием воли укротила свой порыв. Подняв голову, она увидела, как изменилось лицо Майкла, его как будто сковало, оно было неподвижным.

— У тебя был трудный вечер? — спросила она, полная желания защитить и успокоить его. Эбби захотелось разгладить жесткие глубокие морщинки на лбу Майкла.

— Я дежурил в диспетчерской. Это утомительно и скучно.

— Но у тебя такой воинственный вид, словно ты готов разжевать стальную проволоку.

— Кому приятно сидеть в клетке? У меня повысится настроение, когда я вернусь на улицу.

Улица. Какое-то воспоминание мелькнуло в сознании Эбби. Ах, да, сегодня вечером она оказывала помощь троим ребятам, которые поступили с ножевыми ранениями. Ничего серьезного, только порезы мышц… как сказал один из пострадавших с вызывающей улыбкой. Она задумалась: знал ли их Майкл?

— У меня тоже был очень напряженный вечер. Полнолуние и летняя жара всегда доставляют нам много «веселья». Я занималась тремя пятнадцатилетними ребятами, которые попробовали друг на друге свои ножи. Возможно, члены какой-нибудь банды «Кровь» или что-нибудь в этом роде.

Эбби нечаянно задела больное место: она увидела, как сжались его зубы. Но, очевидно, Майкл был не расположен откровенничать.

— Да, тебе определенно было веселее, чем мне. Ты кончила?

Он не хочет говорить об этом случае, подумала Эбби. Но почему? Очевидно же, что кровавое столкновение ребят взволновало его. Но стоит ли вызывать его на откровенность?

— Свэнн говорил, что ты работал с некоторыми из уличных банд.

— Иногда, — неохотно ответил Майкл.

Эбби разочарованно вздохнула. Она поспешила с вопросом, и это только спугнуло Майкла. Попробуем иначе. Остался последний ход.

— Хочешь взглянуть на себя в зеркало?

Майкл устало покачал головой.

— В этом нет никакой надобности.

Он наблюдал, как она умело убирает инструменты, и подумал о том, какими нежными были ее руки, когда она снимала швы, каким освежающим было их прикосновение, когда она оказывала ему первую помощь в тот памятный и страшный вечер. И какими точными, уверенными были все ее движения. Его поражало, что хирургические инструменты, требующие твердости и сноровки, могли принадлежать женщине, которая принимала по ночам звездные ванны и наслаждалась рок-н-роллом. Такое удивительное сочетание пристрастий молодой женщины очаровывало его.

Иногда он мечтал поддаться искушению и вновь очутиться во власти этих исцеляющих рук; ее нежные красивые пальцы, прикасаясь, успокаивали его, снимали боль, отгоняли дурные мысли. Ее глаза потеплеют, когда он расскажет ей о своих тревогах. Майклу было просто необходимо, чтобы кто-нибудь близкий понимал его, кроме Свэнна и обычных завсегдатаев, собиравшихся в местной таверне. Но тот не поймет, кто никогда не был копом. Это стало особенно ясно Майклу, когда он женился на женщине, так и не понявшей его. Они расстались…

— Как бы ты отнеслась к моему предложению — пойти в оперу? — спросил Майкл, не очень уверенный в ее согласии.

Эбби почувствовала себя несколько растерянной. Она еще не отделалась от неприятного ощущения при виде его стиснутых зубов. И вдруг — опера? Но улыбка, обращенная к ней, была такой открытой, искренней.

— Опера? — она помолчала. — Никогда не думала об этом.

— Не будь упрямой, не обкрадывай свою душу. Я уверен, тебе понравится «Волшебная флейта» Моцарта. В мире музыки существует много замечательного, кроме твоего излюбленного рок-н-ролла.

Но сама Эбби далеко не разделяла его уверенности.

— Они поют по-английски, — уговаривал он ее.

— Меня ничуть не взволновало, даже если бы они пели голышом. Я просто не думаю, что опера — это для меня.

— Ты никогда ничего не поймешь, пока не попробуешь.

Эбби никогда бы не поверила, что могла серьезно вести разговор об опере. Но точно так же она не поверила бы, что будет в час ночи снимать швы у полицейского.

— Я думала, что опера открывает свой сезон только в сентябре.

У Майкла появилась робкая надежда, что она наконец согласится.

— Это не совсем так. Они поют концертную версию в Равинии.

Равиния. Эбби была там однажды. Это был амфитеатр на открытом воздухе, где летом давались симфонические концерты. Чем она рискует? Если это будет невыносимо скучно, можно надеть свои наушники и разглядывать вечернее небо.

— Но почему ты решил пригласить меня в оперу?

— Потому что мой отец, с которым я бываю в опере, занят, — это одна причина. Вторая — более важная: ты все еще под наблюдением, и если пойдешь со мной, это даст другим ребятам возможность вечером отдохнуть.

Эбби не могла больше молчать, она должна задать один вопрос, который не давал ей покоя.

— А если они никогда не поймают Марлоу?

— Они поймают.

Он сказал это очень уверенно, а Эбби почувствовала, как тяготит ее непрошеная забота полиции.

— И скоро ли?

— Я не знаю, когда они схватят Марлоу. А концерт в субботу.

— В субботу я собираюсь на бейсбол. Играют «Чикагские медвежата».

— Отлично. В полдень мы посмотрим бейсбол, потом пообедаем и пойдем в оперу.

Эбби заколебалась. Это будет интересный день. Ей становится все труднее и труднее говорить Майклу «нет». Она заметила, как у него стали разглаживаться скорбные морщинки, появилась обаятельная ясноглазая улыбка, перед которой она не могла устоять. Лицо Майкла порой выражало чувство, которое особенно трогало Эбби, — сострадание. Подобного выражения она никогда не видела на лицах знакомых ей полисменов.

Что-то заставило ее помочь ему освободиться от постоянных стрессов, неизбежных для его профессии. Она захотела стать тем человеком, который обладал бы даром снимать огромное напряжение, которое не оставляло его даже дома. Эбби уже не скрывала от себя острого желания немедленно отдаться ему, здесь, сейчас…

Майклу мгновенно передалось ее настроение.

Его худощавое тело склонилось к Эбби, его линии были словно скроены по ее фигуре. Аромат, исходящий от Майкла (смесь одеколона и сигарет), преследовал ее, когда он отсутствовал, и манил, когда находился рядом с ней.

Эбби охватил темный огонь страсти. Она знала, что Майкл будет нежным, совершенным и прекрасным в любви. Это же излучали его хрустально-зеленые глаза. А еще, подумала с радостью Эбби, она может быть той женщиной, которая победит таящуюся в них боль. Господи! Как разыгралось ее воображение!

— Хорошо, — сдалась она, удерживая себя от того, чтобы не дотрагиваться до его лица, желая разгладить новые морщинки. — Ты выиграл. Полагаю, одно посещение оперы не изменит моих устоявшихся вкусов.

Она мысленно ругала себя за бесхарактерность. Но когда Майкл улыбнулся, ей стало ясно, что иначе поступить она не могла…