Самым подходящим во всех отношениях местом был офис.

Обычно к середине дня наступало затишье, народ в кабинет уже не ломился. Лида, работавшая с Y с самого начала, то есть уже лет двадцать, поворачивалась на крутящемся кресле спиной к дверям приемной, ставила на маленький столик рядом с компьютером чашку чаю, аккуратно обедала бутербродами с сыром. Пошла она в секретарши из учительниц, когда все рухнуло, а ей, одинокой училке, было уже сильно за тридцать. Крепкая закалка советского педагога помогла ей сохранить ровную строгость и непоколебимую официальность в мате и оре, постоянно летевших из кабинета Y и, казалось, вообще заполнявших любое пространство вокруг этого человека. Называли ее все Лидией Григорьевной, только десяток ветеранов, не покидавших «банду» все это двадцатилетие – или покидавших, но вернувшихся с раскаянием, – позволяли себе «Лидочку», но «вы». Сам Y никаким именем к ней не обращался, указания, краткие и невнятные, поскольку Y слова недоговаривал и умело употреблял самый новомодный жаргон, отдавал без обращения и на «ты». Она кивала: «Да, Виктор Олегович», но некоторые избранные своими ушами слышали, что иногда она к нему обращается тоже на «ты» – впрочем, удивляться можно было только тому, что именно она позволяла себе такую некорректность, прочие-то, вся контора до последнего клерка, «тыкали» президенту совершенно спокойно. Поддерживался как бы революционный, романтический стилек девяностых, и вроде никто его сознательно не консервировал, он самовоспроизводился из воздуха конторы. И ведь стены уже были новые, голубые стеклянные стены новостроенной башни, в которую переехали из легендарной бывшей школы; и народ обновился молодежью, по возрасту годящейся в дети тем, кто теперь в тяжелозадых лимузинах съезжались на совет директоров, а когда-то, тридцатилетними, заваривали всю кашу вместе с юным Y, кудрявым и наглым; и вокруг башни шла другая, совсем не романтическая жизнь – а компанию свои люди по-прежнему называли «бандой», друг друга Кольками, Юрками и Ленками, матерились через слово и по утрам рассказывали, кто сколько и до какого беспамятства вчера бухнул.

Надо прийти в обеденное время, подняться по пустым лестницам – народ толпится, ожидая лифтов, – и, поднимаясь, позвонить на прямой. Услышать «але» и удостовериться, что Y на месте. Потом рывок на один лестничный марш вверх, распахнуть дверь в приемную как бы с ходу, как бы торопясь по делу к назначенному часу, бросить на ходу «Лидочка, привет», открыть тяжелую дверь в кабинет.

И пока Y будет неохотно отрываться от компьютерного экрана и поворачивать голову, чтобы увидеть, кто вошел, надо успеть вытащить пистолет.