Тим постепенно успокоился и через пару дней все видел не в таком мрачном свете. Я ему посоветовала ничего не говорить Инге о его подозрениях и сделать вид, что верит в официальную версию. Тим так и поступил. Но что-то погасло внутри его всегда такого лучезарного взгляда. Он по-прежнему жил у меня, мне было так спокойнее.

Я стала реже встречаться с Акирой, так как совсем не было времени. Начались занятия в школьной студии. Кроме этого, наступило оживление в деловой жизни. И количество заказов на услуги гейш соответственно увеличилось. Я с трудом везде успевала и стала серьезно задумываться, чтобы уйти из школы. В конце месяца мне даже пришлось отменить две репетиции, потому что нужно было успеть на вечеринки в два места в одно время. Предложения были слишком выгодные, чтобы отказываться. В одно место я отправила Сакуру и Идзуми, а во второе поехали мы с Ханако.

Клуб был закрытый и сугубо мужской для очень богатых и влиятельных клиентов. Когда мы появились в зале, уже одетые и загримированные, нас встретили ленивыми аплодисментами. Все посетители были одеты в строгие костюмы темных цветов, почти все они выглядели солидными и пожилыми. Зал был небольшим, уютным и полутемным. Резные дубовые панели на стенах, тяжелые, тоже дубовые столы и стулья с мягкой обивкой, толстый пушистый ковер под ногами – все было выдержано в бежевых и коричневых тонах. Мы на этом фоне в своих ярких, расшитых шелком кимоно выглядели странно и экзотично. На гэта ступать по такому ковру было крайне неудобно. Я искоса поглядывала на Ханако, но она держалась отлично, словно всю жизнь ходила в такой неудобной обуви. Мужчины вначале посматривали на нас с любопытством, но скоро привыкли и стали обращать внимания не больше, чем на предметы интерьера. Мы подливали им виски, подавали сигары и в основном помалкивали. Через какое-то время я поиграла на сямисэне, а Ханако исполнила танец, который я поставила специально для нее и назвала «Раскрывающийся тюльпан». Мужчины выразили одобрение аплодисментами и вновь стали общаться на свои темы.

Я любила такие спокойные собрания и чувствовала себя прекрасно. Но Ханако почему-то начала нервничать. Когда мы вышли в маленькую комнату, где переодевались, я поправила грим и спросила, чего она так дергается.

– Мне очень понравился один мужчина, – неожиданно созналась она и покраснела так сильно, что это было видно даже под слоем белил. – И я не знаю, как мне с ним познакомиться.

Я улыбнулась. Потом развернулась к ней и быстро проговорила:

– Знаешь, наши мужчины не так воспитаны, как в Японии. И многие все еще думают, что мы дорогие проститутки, хотя в нашем типовом договоре указано, что интимные услуги исключаются. Но, как правило, почти всегда предлагают продолжить вечер в более интимной обстановке. И тут уж ты сама должна решить, как себя вести дальше.

– Да? – явно обрадовалась Ханако.

И ее оживление мне очень не понравилось.

«Только этого мне не хватало!» – огорчилась я про себя.

Мне уже пришлось расстаться с несколькими перспективными девушками именно из-за того, что они решили находить таким образом богатых клиентов на одну ночь. Но Рита казалась мне юной и неиспорченной.

– Послушай, – после паузы сказала я, – я тебе сразу объяснила, чем мы отличаемся от шлюх. Или тебе нравится именно этот путь?

– Нет, что ты! – не на шутку испугалась она и вновь покраснела. – Я совсем этого не хочу. Просто мне с первого взгляда понравился один из наших клиентов, вот и все. Что в этом такого? К тому же, – тихо добавила она, – я пока девственница.

– О Господи! – вздохнула я.

– Я не говорила, но и из родного города уехала из-за активных приставаний одного мужика. Он меня преследует уже больше двух лет. Знаешь, Таня, даже предлагал две штуки баксов за одну ночь. Он мечтает лишить меня девственности. Это его идея фикс. А так чего бы я уехала? У меня там хорошие перспективы в профессиональном плане были.

– Понятно, – ответила я, когда Ханако замолчала.

– Слушай, а как с этим у гейш? – после паузы спросила она.

– Раньше, как рассказывала мне госпожа Цутида, девственность ученицы была своего рода предметом купли-продажи. Богатые мужчины делали ставки, кто больше. Деньги шли хозяйке заведения, где обучалась девушка. И сейчас, мне кажется, все осталось так же, просто это не афишируется.

– Ну и ну! – присвистнула Ханако. – Но я-то продавать себя не собираюсь! Ни за что! Только по любви! – пылко воскликнула она.

– Что ж, отлично, – заметила я. – Но нам пора вернуться в зал.

– Он сидит в самом углу, – быстро проговорила Ханако. – В паре с очень пожилым и полным господином.

Я молча улыбнулась и отправилась в зал. Когда зашла, то невольно посмотрела на того, кто так понравился Ханако. Это был мужчина среднего возраста, очень холеный и статный. Его крупные темно-красные губы улыбались немного презрительно. Когда мы вошли, он повернулся и скользнул по Ханако ничего не выражающим взглядом. Потом посмотрел на меня и задержал взгляд. Я спокойно направилась к ним. Ханако шла следом. Я повернулась к ней и тихо проговорила, не переставая улыбаться:

– Займись вот этими господами.

Я кивнула на столик, возле которого мы сейчас находились. Мужчины за ним явно скучали и очень оживились при нашем появлении. Ханако молча подсела к ним и что-то спросила. В ответ они дружно расхохотались. Я подошла к столику в углу.

– Принести еще виски? – спросила я, чуть склонившись к ним.

– О да! – ответил пожилой.

– И нашим милым гейшам шампанского! – добавил холеный и улыбнулся мне весьма недвусмысленно.

Я засеменила к барной стойке. Там были выставлены напитки на различный вкус. В ведерке со льдом стояла бутылка шампанского.

– Позвольте, я вам помогу, милая Аямэ, – услышала я голос сзади.

И холеный мужчина взял ведерко и узкие бокалы. Мы вернулись к их столику.

– Это Илья Петрович, – сказал он, улыбнувшись и кивнув на пожилого. – А ко мне можно обращаться просто по имени.

– Простите, но вы его не назвали, – сказала я, видя, что он молчит.

– Всеволод, – ответил он. – Да вы присаживайтесь!

Он встал и галантно отодвинул стул. Я опустилась, придержав разъезжающиеся полы кимоно. Всеволод налил шампанское и предложил мне.

– Знаете, эта идея с гейшами просто очаровательна, – сказал он. – Чувствуешь себя совсем по-другому в вашем обществе. И я думаю, что мы продолжим знакомство.

Всеволод достал визитку и протянул мне. Я спрятала ее за широкий пояс оби.

– Мы с Ильей Петровичем работаем в прокуратуре, – добавил он.

Я слегка вздрогнула и внимательно на него посмотрела.

– Да вы не пугайтесь, милая Аямэ, – рассмеялся он. – И почему, как только говоришь, где ты работаешь, народ сразу так напрягается? А, Илья?

Илья Петрович тоже улыбнулся и отпил виски.

– Но, по-моему, Аямэ и не испугалась, – мягко сказал он.

– Я не нарушаю закон, – улыбнулась я в ответ, – поэтому спокойна. К тому же всегда приятно пообщаться с достойными мужчинами.

– Представляю, – задумчиво проговорил Всеволод. – Вы наверняка общаетесь с самыми разными слоями населения.

– Как раз и нет, – сказала я и подняла на него глаза. – Такую услугу могут позволить себе только состоятельные господа.

– И кто был среди ваших клиентов? – спросил он с явным любопытством.

Такой поворот в разговоре мне совсем не понравился. Я видела, что они оба выжидающе на меня смотрят.

– Достойные люди, – ответила я после паузы и улыбнулась.

– А я достоин общаться с такой прекрасной и умной девушкой? – после паузы спросил Всеволод.

– «Среди цветов – вишня, среди людей – самурай», так говорят в Японии, – сказала я и улыбнулась немного лукаво.

Мужчины переглянулись и рассмеялись.

– Придется стать самураем, – тихо заметил Всеволод.

В одиннадцать вечера наше время закончилось. Я незаметно кивнула Ханако, и она вышла вслед за мной.

– Переодеваемся, – сказала я, когда мы оказались в служебном помещении. – Я тебя отвезу на такси домой. А то уже поздно.

Наш водитель был в отпуске, поэтому на две недели мы остались без служебной машины.

– Он на меня и внимания не обращал, – заметила с обидой Ханако, снимая кимоно. – Все с тобой!

– Это тебе так показалось, – спокойно ответила я. – И потом, ему за сорок! А тебе всего восемнадцать!

– Мне нравятся мужчины постарше, – сказала она.

– Слушай, и чего ты так к нему прицепилась? – удивилась я.

– Не знаю, – захныкала Ханако. – Сразу понравился, как увидела! У тебя что, так никогда не было?

Я не ответила. На душе стало грустно. После паузы я сказала:

– У меня есть его визитка. Возможно, его организация пригласит нас.

– Да? – тут же обрадовалась она. – И где он работает?

– В прокуратуре, – рассмеялась я. – Помощник прокурора.

– Здоровски! – восхитилась Ханако.

– Послушай, девочка, у него наверняка семья, дети. И с нравственностью у них строго. Так что особых надежд не питай.

Но я видела, что на нее мои доводы не действуют.

Мы смыли грим и переоделись. Я подхватила свою сумку и тихо проговорила:

– Уходим незаметно и ни с кем в разговоры не вступаем. Мы уже Таня и Рита, поняла? А прекрасные Аямэ и Ханако улетели, словно птички, в неизвестном направлении.

– Да поняла, поняла, – ворчливо ответила она.

Мы вышли на улицу из служебного входа, обогнули здание и остановились у проезжей части. Я подняла руку и в этот момент заметила Всеволода, стоящего возле серебристого «Мерседеса». Он пристально смотрел на вход в клуб и явно кого-то поджидал.

«Не иначе нас», – мелькнула догадка.

Я медленно пошла по тротуару, удаляясь от него. Он мельком глянул на нас, но, конечно, не узнал. И вновь стал смотреть на дверь. Но Рита тоже его увидела и вцепилась в мою руку.

– Пошли, попросим, чтоб подвез, – умоляюще зашептала она.

– Еще чего не хватало! – возмутилась я. – В интересах бизнеса нас не должны видеть без грима и кимоно.

В этот момент возле нас притормозило такси, и я впихнула в него Риту.

Из тетради лекций госпожи Цутиды:

«Условия существования порока в Европе совершенно отличались от Японии, где все было выставлено на всеобщее обозрение. Мужчина в Японии всегда хотел выглядеть повесой, неумеренным потребителем саке, свободно и раскованно ведущим себя в окружении куртизанок и гейш, где такое поведение прекрасно укладывалось в Традицию. Надо было быть богатым и не скупиться на затраты, чтобы получить лучших девушек, лучших гейш, однако в качестве вознаграждения там исполнялась любая фантазия, любое желание. Мужчина в этой среде считался высшим существом. И все мужчины там были равны – от торговца до самурая, до тех пор пока могли платить. Немудрено поэтому, что на гравюрах это состояние называлось укиё-э, «картинками из плывущего мира».

Мужчина из самых низов, уродливый, презираемый, мог снять целую улицу чайных домов и погрузиться со своими друзьями в эту страну алкоголя, плоти и чувственности. Он покупал тела женщин, саке, музыку гейш, жесты и неприличные истории, пока не кончались деньги. Это не было тайным наслаждением; все было законно и открыто. Там были рады всем: хатамото (высокопоставленным чиновникам сёгуната), самураям, игрокам, рисовым спекулянтам…

Мужчина мог прижиматься к обнаженным телам, ласкать белую шею, извечный символ женской красоты и притягательности для японских мужчин, соединяться в различных чувственных позах, быть удовлетворяемым любым действием, – нормальным или (считаемым некоторыми) ненормальным.

Мужская компания в Ёсивара состояла обычно из художников, актеров, писателей, драматургов, постановщиков пьес кабуки, торговцев и администраторов. Все приходили туда провести ночь за выпивкой, смехом и в экзотической женской компании. Вначале наслаждались утонченным обществом гейш, а затем переходили в руки куртизанок. Неудивительно, что истории о Ёсивара распространились по всему миру. Рассказы о ее чувственной роскоши становились легендами, как в конце, так и после эпохи Токугавы. О Ёсивара писали и профессиональные авторы, и сами обитательницы. Вот отрывок из записок знаменитой куртизанки прошлого века Хамаоги:

«Итак, я была молода; я только еще начинала как куртизанка. Если гость был стеснительным, мы играли в игру под названием «голые островитяне», представляя тех существ, которых изображали на старых картах. Все куртизанки раздевались догола; в первый раз, когда я приняла участие в игре, то покраснела, и вся моя кожа стала розовой. Гости увидели это и более не стеснялись. С пресыщенными стариками, разумеется, гораздо труднее. Нам приходилось изображать крики летучих мышей, стуки деревяшками ночных сторожей. Мадам принималась напевать похабные «молитвы», читая поминальную службу по гостю, который сидел напротив живехонький. Вместо благовонных палочек мы жгли зубочистки. Затем мы кормили старика нэриги, приготовленным из розовой штокрозы, которая воспламеняет желание. Один из таких просил меня выйти за него замуж, однако брать ответственность скучно; жена должна чернить зубы, ее бьют бамбуковой палкой, к тому же рождение детей портит фигуру.

Мне нравятся визиты симпатичных молодых начальников. Самое лучшее – короткая жизнь и прекрасное тело; ублажить мужчину, развязать его пояс и скоро стать с ним надзими (близкой)».

Также среди гейш, куртизанок и их возлюбленных существовала непреходящая мода на переписку. Обмениваться любовными посланиями считалось хорошим тоном. Нередко сочинялись стихи. Особенно дорогие для сердца послания зашивались в оби или в одежду, как память о счастливых моментах. Многие из этих текстов были о «хана-ики-сэвайсики» (оргазме), буквальный перевод – «ловля воздуха через нос».

А в своих интимных дневниках («макура-дзасси») они вообще не стеснялись и описывали все свои ощущения и новые достижения в удовлетворении очередного клиента или любовника» .

На мой день рождения Акира прийти не смог, так как задержали срочные дела. Но я подумала, что ему просто неловко общаться с моими друзьями. Поэтому мы встретились только через неделю, в субботу вечером. Акира пригласил меня в ресторан на Полянке. Он заранее зарезервировал столик. Когда мы пришли, администратор усадил нас, и Акира сделал заказ.

Подняв бокал шампанского, он немного торжественно провозгласил тост за мое здоровье, счастье и всяческое благополучие. Затем преподнес какой-то узкий цилиндр, обтянутый цветным шелком.

– Я заказал это специально для тебя, Таня, – сказал он и поцеловал мою руку.

– Спасибо, – ответила я, открывая футляр.

В нем оказался рулончик плотной золотистой бумаги, испещренный с одной стороны иероглифами, а с другой ровными столбцами танка на русском языке.

– Что это? – удивленно спросила я.

– О! – улыбнулся Акира. – Это очень интересная история. Она произошла около десяти лет назад. Мультимиллионер и страстный коллекционер Ки-но Кавабаки гулял как-то по улочкам Киото и случайно на книжном развале обнаружил старинный пергаментный свиток десятого века. Называлось это произведение «Ночи Комати, или Время Цикад», автор некий Рубоко Шо. Он купил этот свиток, и когда прочитал, то пришел в восторг. Это были эротические танка. Такого японская литература еще не знала. Он опубликовал его, чем вызвал настоящий скандал в литературной среде Японии.

– Да? – спросила я, разворачивая рулончик и читая вслух:

– Прекрасно, не правда ли? Хотя я плохо понимаю ваш язык, – улыбнулся довольный Акира.

Я мельком глянула на соседний столик и подумала с облегчением, что не многие знают, что такое «нефритовый ствол».

– Да, это очень поэтично и по существу, – согласилась я, аккуратно скручивая рулон и укладывая его в футляр. – И ты очень красиво оформил. Спасибо, милый.

Я приподнялась и легко поцеловала его в губы. Акира слегка покраснел.

Мы вновь выпили, и разговор потек непринужденно. Настроение у меня было отличным. И это, видимо, передалось Акире. Он без конца улыбался и подшучивал надо мной. Потом я пошла «попудрить носик» и в коридоре неожиданно столкнулась с парнем, чье лицо показалось мне знакомым. Он тоже воззрился на меня с явным изумлением. Потом широко улыбнулся.

– Таня! Вот так встреча! – сказал парень.

Его голубые большие глаза и улыбка были мне явно знакомы.

– Простите, – произнесла я, останавливаясь.

– Не узнала? – прыснул он. – А так?

И парень неожиданно разлохматил зачесанные назад волосы. Увидев эти буйные золотистые кудри, упавшие на лоб, я внезапно узнала Стаса, с которым познакомилась этим летом в деревне.

– Коровий доктор? – рассмеялась я. – А ты тут какими судьбами? Ты же в нашей деревеньке должен сейчас быкам хвосты крутить!

– С чего ты взяла? – спросил Стас и придвинулся ко мне, заглядывая в глаза. – А ты чертовски хорошо выглядишь! – после паузы добавил он.

– Спасибо! Ты тоже ничего, – ответила я, окидывая взглядом его стройную фигуру в темно-серых брюках и светло-голубой рубашке.

Стас в этот момент достал расческу из кармана брюк и быстро зачесал волосы со лба назад. Его лицо сразу стало другим. Он совершенно не походил на деревенского простачка.

– Так какими судьбами? – спросила я.

– Я вообще-то в Москве всю жизнь жил, – усмехнулся он. – И я не коровий доктор, как ты изволила выразиться, а скорее собачий и кошачий. Я работаю в ветклинике, в своем кабинете, а не в хлеву, как ты думаешь.

– Ну-ну! – рассмеялась я. – Неожиданно!

– А в деревне мы просто отдыхали, – добавил он. – А ты здесь с кем?

– С другом, – ответила я. – А что?

– Да так! Просто такая встреча! Мы день рождения шефа отмечаем. Так дашь телефончик? – спросил он, пытливо заглядывая мне в глаза.

– Ну, куда от тебя денешься! Запоминай! Записать не на чем.

Визитку, на которой значилось, что я директор агентства «Аямэ», мне давать ему абсолютно не хотелось. Я сказала домашний номер телефона. Стас повторил и кивнул. Он пошел в зал, а я в туалетную комнату.

Когда вернулась за столик, то сразу оглянулась по сторонам. В другом конце зала заметила шумную компанию сильно подвыпивших мужчин. Стас сидел среди них и не обращал на меня никакого внимания.

«Ишь, какой тактичный, – подумала я, – решил не компрометировать меня, не зная точно, с кем я здесь».

Когда мы вышли из ресторана, Акира пригласил меня в гости. Я согласилась. Он стал почему-то грустным.

– А у кого-то портится настроение, хотя погода не предвещает грозы, – лукаво сказала я.

Мы в этот момент зашли в его квартиру. Акира внезапно крепко прижал меня к себе и сказал:

– Моя маленькая прекрасная принцесса, я завтра улетаю в Токио.

– Вот как? – спросила я и отстранилась. – А что случилось? Вроде бы вы с господином Ито прекрасно сработались.

– О да! Я просто взял недельный отпуск, – тихо сказал он. – А то с ума сойду, если не повидаюсь с родными.

– Ну, тогда нечего и грустить! – улыбнулась я. – Ты же уезжаешь совсем ненадолго!

– Ты права, Таня! – улыбнулся он в ответ.

Скоро мы оказались обнаженными на его постели. Акира медленно ласкал мою грудь, потом внезапно встал и вышел из спальни. Я с недоумением ждала его. Он вернулся, неся свиток. Остановившись возле края кровати, Акира медленно прочитал стихотворение на японском. Потом протянул свиток мне. Я развернула и тихо проговорила:

Акира встал передо мной. Я начала гладить его бедра пальцами, медленно читая:

Я нашла его уже твердый «нефритовый стебель» и мягко обхватила губами…

Стас позвонил на следующий день и предложил встретиться. Я легко согласилась, но предупредила, что у меня мало времени. Мы решили просто погулять. Погода стояла замечательная, тихая и сухая. Поехали в Коломенское. Стас собрал маленький букетик первых желтеющих кленовых листьев и протянул его мне. Мы спустились с холма и пошли по набережной.

– А ты где живешь? – поинтересовалась я. – И с кем?

– Стандартный вариант, – усмехнулся он. – Мама, папа, брат и я – вместе дружная семья. Живу на «Полежаевской», там же недалеко и работаю. А у тебя есть домашние животные? – неожиданно спросил он.

– Нет, – улыбнулась я. – И, знаешь, никогда не было.

– Это плохо! – убежденно сказал Стас. – И кошки и собаки продлевают людям жизнь.

– А может, я к этому не стремлюсь? Какой смысл жить и жить дряхлой старухой? Лучше, по-моему, вовремя убраться на тот свет.

Стас даже остановился и повернулся ко мне.

– Странные рассуждения для такой юной и прекрасной, – заметил он. – Ах да…

Он замолчал, глядя мне в глаза довольно серьезно.

– Что «ах да»? – спросила я.

– Припоминаю, что у такой милой сексуальной барышни имелась кое-какая проблемка!

Я тут же вспомнила о нашем последнем неудачном опыте, когда мы решили заняться любовью на сене, но помешал спазм.

– Я ее уже решила, – спокойно сказала я и ясно ему улыбнулась.

– Вот как? – недоверчиво спросил он и, обняв меня за талию, медленно пошел рядом. – Но это не так просто.

– Говорю тебе – решила! – упрямо повторила я.

– А я могу как-нибудь проверить? – после паузы сказал Стас.

– Посмотрим, – уклончиво ответила я и мягко высвободилась из его объятий.

Некоторое время мы шли молча, но мне было с ним спокойно. Потом мы вернулись обратно на холм, обошли высокую церковь Вознесения и направились по дорожке к выходу. Увидев столики на улице возле стилизованных деревянных домиков-кафе, Стас предложил выпить чаю. Я согласилась. Мы уселись друг напротив друга. Он развернул шоколадную плитку и пододвинул ее ко мне.

«Да, – подумала я, – что-то в этом есть. У меня последнее время только обеспеченные, солидные мужчины и в основном японцы. И я уже забыла, что это такое, встречаться с простым русским парнем».

И вдруг я поняла, что мне с ним легко оттого, что не нужно постоянно помнить, что я гейша. Я могла говорить все, что вздумается, и делать, что захочу.

В начале октября погода продолжала оставаться сухой и солнечной. Акира собирался пробыть на родине неделю, но по-прежнему не вернулся. Господин Ито сказал, что он задерживается по семейным делам. Но про себя я решила, что Акира все еще не чувствует в себе силы приехать в Москву и жить в одиночестве.

Я периодически встречалась со Стасом. Но мы вели себя как давние друзья. Интимных отношений он больше не предлагал, а я не настаивала. Меня вполне устраивало подобное времяпрепровождение. Мне явно не хватало именно такого друга – спокойного, милого, ненавязчивого и умного. Я, конечно, очень любила Тима, но он был такой же породы, как и я, – творческая личность до мозга костей. И эта импульсивность, страстность, непредсказуемость иногда очень напрягали. Тим вновь переехал к Инге, но прежней легкости в его отношении к ней не осталось и следа.

– Понимаете, девоньки, – как-то заявил он нам с Лизой, когда заехал в агентство, – я с ней серьезно поговорил и задал вполне конкретный вопрос о смерти Иры.

– Так она тебе и сказала, – усмехнулась Лиза.

– Она все отрицала и заявила, что у меня паранойя, – ответил Тим. – Но по ее глазам я видел, что она – убийца!

– Что же ты все еще с ней? – поинтересовалась я.

– А ты думаешь, просто уйти от такой бабы? – тут же взвился он. – Да вы не представляете, что такое умная опытная женщина! Она пользуется всеми возможными средствами, она тонко и незаметно манипулирует, она соблазняет, она удовлетворяет, и ей нет равных в искусстве любви! Разве молодые девчонки могут понять, что такое взрослая сформировавшаяся сексуальность!

– И все равно это ненормально, – сказала я. – Молодой парень живет с бабой далеко за пятьдесят, пусть даже и очень замечательной! Ты сам скоро станешь старым! Она из тебя все соки высосет! Разве не лучше общаться со своей ровесницей, веселой, энергичной, пусть не очень опытной, но с юным задором?

– И, кстати, самому зарабатывать, а не ждать, когда тебе выдадут из тугого кошелька, – добавила Лиза.

– Господи, девчонки! Все это я понимаю! Но пока не знаю, как из всего этого выйти! Она любит меня какой-то жадной звериной любовью. Я иногда ее боюсь.

– Не бойся, малыш, мы на страже! – рассмеялась Лиза.

Но глаза у нее были грустными и серьезными.

Где-то в середине октября мы с Лизой допоздна задержались в агентстве. Уж и не помню, почему в этот день не было охранника, кажется, он почувствовал себя нехорошо, и я раньше его отпустила. Мы остались одни. Я сидела в кабинете и разбиралась с планами выступлений, прикидывая, что называется, концертную программу. Лиза в приемной изучала какие-то файлы. И тут я обратила внимание, что веер тессэн исчез с моего стола. Я пошла к Лизе. Она не мигая смотрела в экран монитора, мягко двигая «мышкой».

– А куда мой веер подевался? – поинтересовалась я.

– Секунду, – сказала она, по-прежнему глядя в монитор.

Я остановилась возле стола, нервно постукивая кончиком туфельки. Лиза наконец оторвалась от компьютера и ясно на меня глянула.

– Я его повесила в чайной комнате, – улыбаясь, проговорила она. – В нишу пристроила. А то завтра у нас тяною, решила сменить антураж.

– Нет, Лизавета, – сказала я. – Это совершенно не годится! Боевой веер в качестве украшения! Это нарушает гармонию!

– Бог ты мой! Какие мы правильные! – капризно ответила она. – Веер как веер! Никто и не заметит, что он с металлическими перекладинами!

– Ты бы еще по бокам катану и вакидзаси пристроила, – хмыкнула я.

– А что это? – спросила она и хлопнула ресницами.

– Самурайские мечи. Нет, девочка моя, пойду сниму веер и поставлю на место, на мой стол.

– Ну, как хочешь! – сказала она и вновь вперила взгляд в монитор.

Я вышла из приемной и направилась в чайную комнату. Раскрытый веер ярко краснел в нише, словно крыло огромной бабочки. Я сняла его и в этот момент услышала какой-то шум снаружи.

«Опять мальчишки, что ли, в садик забрались?» – недовольно подумала я и быстро пошла к двери.

Резко распахнув ее и шагнув на улицу, я замерла, вцепившись в ручку веера. Возле прудика с фонтанчиком стоял Степан и пристально на меня смотрел.

– Ага! – только и сказал он с явной угрозой в голосе.

Странно все-таки устроена наша психика. Помню, как в моей голове мгновенно пронесся анекдот: «Идет Герасим и видит, на дороге собака сидит. Он бросился к ней и радостно замычал: «Му-му!» А собака Баскервилей подумала: «Ага!»

Я невольно усмехнулась и вместо того, чтобы забежать обратно и захлопнуть дверь, сделала шаг ему навстречу. Мне безумно надоело это постоянное ожидание его появления и неизбежных разборок. И я решила поставить все точки над «i».

«Ведь можно же как-то договориться, – думала я, глядя в его расширившиеся зрачки. – И оставить друг друга в покое».

Но Степан, видимо, думал совершенно по-другому.

– Попалась, тварь! – тихо воскликнул он и ринулся ко мне, вытянув руки.

Я крепко сжала веер и сделала выпад, ткнув сложенными кончиками в него. Он расхохотался и схватился за него рукой. Но острия попали ему в ладонь. Я видела, как он дернулся от неожиданности, и надавила сильнее, тут же увидев, как из-под его сжатых пальцев потекла кровь. Степан попятился, запнулся об изогнутую лапку кованой скамьи и с размаху грохнулся затылком о каменный фонарь, стоящий у него за спиной. Он сдавленно вскрикнул и сполз вниз. Потом завалился назад. Его шея оказалась на каменном бортике пруда. Я увидела, как красное пятно начинает расплываться по воде. Замерев, я молча стояла возле него и смотрела на полузакрытые глаза и побелевшее лицо. Потом вытащила веер из его окровавленных пальцев и быстро пошла в дом.

Лиза все так же сидела за компьютером. Но, увидев меня, сразу вскочила.

– Таня! Что случилось?! На тебе лица нет!

Я осторожно положила испачканный веер на стол и четко произнесла:

– У нас во внутреннем дворике лежит парень. Это мой знакомый Степан. Я тебе никогда о нем не рассказывала. Но это из-за него я оказалась в рабстве в том ужасном доме, это он приходил туда как-то ночью и насиловал меня, это из-за него я не могу жить спокойно и постоянно жду, что он найдет меня и уничтожит.

Я видела, как расширились глаза Лизы, но они остались сухими.

– Его нужно убить, – спокойно сказала она. – И я сама без колебаний могу это сделать! Я помню все! Я ничего не забыла! И таких тварей нужно уничтожать!

– Может, он уже мертв, – тихо заметила я.

Мы быстро пошли во дворик. Степан все так же лежал на дорожке, раскинув руки и ноги и опираясь шеей на бортик пруда. Вода была уже красная. В середине его правой ладони, раскрытой и обмякшей, четко виднелось кровавое пятно.

– Какая рана, – пробормотала Лиза, наклоняясь над ним.

– Это я веером, – сказала я, – когда он на меня бросился.

Лиза склонилась к его лицу. Потом подняла на меня глаза.

– Он, по-моему, дышит, – прошептала она. – Нужно добить.

– Нет! – решительно воспротивилась я. – Мне надоело постоянно жить в страхе. Я сейчас же вызову милицию. И пусть они сами решают! К тому же я только защищалась.

– Подожди, Таня, – схватила меня за руки Лиза. – Ведь он подонок, нелюдь! Зачем ты из него жертву делаешь?

– Я не могу вот так убить его.

– Я могу! Во имя чести! – твердо сказала она. – Жаль только, что его нельзя отвезти куда-нибудь в укромное место и там помучить как следует. Чтобы и он был в аду, в каком были мы.

– Лиза, я тебе запрещаю даже думать об этом! – сухо ответила я.

– Подожди! – сказала она. – Надо взять себя в руки и решать хладнокровно. А кто-нибудь знает, что вы знакомы?

– Не думаю. А кто знал, те мертвы, – ответила я, не отводя глаз от распростертого тела. – И потом, если он жив, то все равно на меня покажет, когда очухается.

– Не думаю, – пробормотала Лиза. – У него самого рыльце в пушку. Вот что! Давай-ка мы его просто вынесем на улицу и положим на асфальт. А кровь здесь замоем. Смотри, на фонаре пятна. Он, видимо, ударился о кованые листья, когда падал. Вон как они торчат ребрами. И сами вызовем милицию и «Скорую». Скажем, выходили из агентства и наткнулись на него.

Время было позднее, и, на наше счастье, неожиданно пошел довольно сильный дождь. Мы подхватили бесчувственного Степана под руки и выволокли на пустынную улицу. Уложили его прямо на асфальт в нескольких метрах от входа. Сейчас мне кажется странным, почему мы не оставили его прямо во дворике. Разница была небольшая, на улице мы его нашли или во дворике. Потом я отправилась уничтожать следы, а Лиза вызвала «Скорую». Приведя себя в порядок, мы раскрыли зонтики и стали ждать возле неподвижного бесчувственного Степана. Милиция и «Скорая» подъехали практически одновременно. Врачи тут же осмотрели его, вкололи какой-то препарат и увезли. А молодой серьезный милиционер зашел в агентство. Мы дружно сказали, что выходили после работы и наткнулись на тело. И больше знать ничего не знаем и ведать не ведаем. Милиционер записал наши показания, не стал ничего осматривать и даже предложил подвезти нас до дому.

– Время сейчас такое, девушки, – серьезно проговорил он. – На каждом углу грабят, душат, насилуют. Хорошо, что вы позвонили, парень-то еще жив был. Когда очнется да выздоровеет, спасибо вам скажет.

Из черной записной книжки с изображением красного дракона на обложке:

«Мы всегда устремляем наш взгляд к яркому ориентиру, который указывает в будущее, в сторону жизни. Это воззрение указывает на то, что наш рациональный гуманизм постоянно занимает наше внимание перспективой свободы и прогресса и тем самым вытесняет смерть из сознания в подсознание. При этом инстинкт смерти становится взрывоопасным… Мы забываем, что присутствие смерти на уровне сознания является важным условием душевного здоровья… Ведь если мы каждый день проживаем с мыслью о том, что это, возможно, последний день нашей жизни, мы замечаем, что наши действия наполняются радостью и смыслом …»

Мисима Юкио

«Верно, что когда дрова догорают, огонь угасает. Но если после догорания одних дров огонь переходит на другие, такой огонь будет гореть вечно. То же самое можно сказать о человеке. Когда он умирает, его тело распадается и исчезает, но если у человека осталось желание, оно влечет за собой его дальнейшие перевоплощения. Желания такого рода называются кармой. Поэтому, даже когда человек умирает и теряет тело, его карма сохраняется.

Такуан Сохо

Не понимая этого принципа, мы не можем постичь подлинную природу смерти. Полагая, что после смерти ничего не остается, мы совершаем ошибку. Что происходит, если после догорания дров и потухания огня вы не подбрасываете новых дров? Говорить в этом случае, что огонь потух, было бы неправильно. Дрова сгорели, огонь погас, но природа огня не перестала существовать… Человек подобен огню. Даже если он умирает и его тело исчезает, подлинная природа человека пребывает вечно» .

Но Степан ничего не смог сказать. Он пролежал в больнице какое-то время, но так как при падении у него повредился позвоночник и были задеты какие-то важные нервы, Степан остался полностью парализованным и немым. Через два месяца мать забрала его домой все в том же состоянии. Милиция больше нас не беспокоила, и мы зажили по-прежнему. Первое время я еще чувствовала себя крайне нервно, но потом, убедившись, что Степан может долгие годы оставаться в таком виде, понемногу успокоилась. Мы договорились с Лизой, что никогда не будем вспоминать о том, что произошло. Но она удивила меня, сказав как-то:

– А хорошо все-таки, что я не прикончила эту тварь! Умер бы и не мучился. А сейчас в таком виде распластанного безмолвного растения он пройдет все круги ада здесь, на земле, и, может, его душа хоть как-то очистится.

Я молча кивнула. И впервые за долгое время в моей душе шевельнулась жалость.

Как-то утром в начале декабря я сидела в своем кабинете и тщетно пыталась расписать все наши новогодние заказы. Персонала явно не хватало. Хотя Ханако уже работала в полную силу и была задействована по максимуму.

«М-да, – думала я, нервно грызя кончик ручки, – нужно еще девушек набирать. А то мы большие прибыли упускаем, особенно в новогодние праздники».

Дверь в этот момент приоткрылась, и заглянула испуганная Лиза.

– Танюша, – тихо сказала она, – к тебе помощник прокурора.

– Пусть входит, – ответила я и машинально пригладила волосы.

Лиза скрылась, и почти следом появился Всеволод. Я встала, поздоровалась и пригласила его присесть. Он опустился в кресло, оглядываясь по сторонам. Я позвонила Лизе и попросила принести чай.

– Чем обязана? – спросила я, усаживаясь в кресло напротив него.

– Да вы не волнуйтесь, Татьяна Андреевна, – сказал он, улыбаясь. – Я неофициально. Можете обращаться ко мне по имени. А я как могу?

– Просто Таня, – улыбнулась я.

– Или Аямэ? – тихо уточнил он и заглянул мне в глаза.

«Шила в мешке не утаишь», – подумала я, а вслух сказала:

– Как вам удобнее.

– Дело вот в чем, Танечка, – начал он.

Но в этот момент за дверью послышалась какая-то возня.

– В чем дело? – громко спросила я.

Дверь открылась, и я увидела раздраженную Лизу. Рядом стояла Ханако и пыталась взять у нее поднос. Всеволод даже не повернул головы. Я кивнула Лизе. Она отдала поднос Ханако и покрутила пальцем у виска, выразительно на меня глядя.

– А вот и чай, – спокойно сказала я, наблюдая, как Ханако, изящно изогнувшись, ставит чашки и чайник на столик между нами.

– Прекрасно, – заметил Всеволод и тут только глянул на нее.

– Я больше не нужна? – спросила она, скромно потупив глаза.

– Спасибо, – тихо сказала я, с трудом удержавшись от улыбки.

Ханако вышла, прикрыв за собой дверь.

– Симпатичная девчушка, – заметил Всеволод. – Тоже гейшей работает? А лет-то ей сколько?

– О, не волнуйтесь, уже совершеннолетняя, – ответила я.

Мы выпили чаю, я предложила пирожные, но Всеволод отказался.

– Мы хотели организовать частную вечеринку, – сказал он.

И я тихо вздохнула, чувствуя облегчение.

– Вот решил лично зайти и пригласить прекрасную Аямэ.

– Вы хотите только одну гейшу? – деловым тоном уточнила я.

– Если позволяет возможность, то лучше несколько, – ответил Всеволод. – Но у вас сейчас, наверное, много приглашений?

– Именно в эти дни еще терпимо, но ближе к Новому году нет ни одного свободного часа.

– Это и понятно. Но мы хотели в это воскресенье и за городом. Вы выезжаете?

– Да, конечно, – сказала я. – Договор у моей помощницы Елизаветы. Можете ознакомиться.

– Прекрасно, – повторил Всеволод.

Я подлила ему чаю.

– Спасибо, милая Таня! Необыкновенно вкусный!

– Это зеленый с добавлением мяты, – пояснила я. – От этого такой аромат.

– Да, и еще вот что, – после паузы сказал Всеволод и серьезно посмотрел мне в глаза. – Тут у вас в октябре одно небольшое происшествие приключилось. Парня у вашего агентства избили. Ты помнишь?

Я постаралась взять себя в руки, но невольно покраснела.

– Помню, конечно, – ответила, как можно равнодушнее. – А что такое?

– Ты не пугайся, а то вон глазки-то какие напряженные стали! Я сугубо неофициально решил кое-что у тебя выяснить. Понимаешь, какая история. Парень-то этот оказался участником, и весьма активным, секты «Аум Синрикё». Может, слышала о такой?

– Да, конечно, – сухо ответила я.

– И, как я выяснил, ты была в Токио, и не один раз. В первый именно тогда, когда были газовые атаки в метро. И вдруг один из этой секты оказывается возле твоего агентства в весьма плачевном состоянии.

– Не понимаю, куда вы клоните, Всеволод, – пожала я плечами. – Я к этому не имею никакого отношения. Да, я ездила в Токио. Но только для того, чтобы обучиться искусству гейш и открыть свое дело. Неужели вы думаете, что я могу принимать участие в работе какой-то сомнительной секты? К тому же, насколько я помню, она запрещена в России.

– Да, я тебе верю, Таня, – задумчиво сказал он.

– Вы просто не понимаете, что такое гейша, – добавила я. – Это особое состояние души и направление ума. И разве может прекрасное и старинное произведение искусства принимать участие в терактах? – улыбнулась я. – А настоящая гейша – это действительно произведение искусства.

– Не волнуйся, я тоже так думаю, – сказал Всеволод. – Поэтому и пришел к тебе сам, а не прислал следователя.

– А что, ведется следствие? – осторожно спросила я.

– Не думаю, что раскрою тебе какие-то важные секреты, если скажу, что монахи, или, как они себя называют, «саманы» «Аум», все еще не успокоились. Их лидер Сёко Асахара за решеткой. Но они вынашивают планы освобождения своего учителя.

– Бог ты мой! – воскликнула я. – Но мы-то тут при чем? Это их японские дела!

– В этом-то и дело! У нас деятельность секты не прекратилась, – серьезно сказал Всеволод. – Они ушли в подполье. А ты же знаешь, что игра в партизаны очень любима русским народом. Во Владимирской области в деревне Ельцы обнаружено целое поселение монахов «Аум». Они скупили за бесценок дома, участки земли и создали опорную базу под названием «Белый Лотос». И ваш пострадавший принимал самое непосредственное участие в создании этой базы.

– Не знаю, зачем вы мне все это рассказываете, – заметила я после паузы. – Я клянусь, что не имею никакого отношения к этой секте!

– Да, Танюша, извини! – сказал Всеволод и встал. – Надеюсь, что заботы подобного рода никогда не коснутся такой милой прелестной барышни.

Он поцеловал мне руку. Я улыбнулась одними уголками губ, опустив ресницы.

– Типовой договор у Лизы, – проговорила я. – Она вам все объяснит.

Всеволод открыл дверь, потом повернулся и, улыбнувшись, сказал:

– До встречи, прекрасная Аямэ!