– Кан, если я до сей поры молчала, то лишь потому, что думала – ты знаешь, что делаешь. Но из-за тебя мы влипли в настоящую историю, и ума не приложу, как из нее выбираться. Павел, что думаешь? – тихо проговорила Татина и повернулась к «настоящему» цыгану Павлу.

Тот помотал кудлатой головой и вопросительно уставился на Кана. Кан хитро подмигнул и предложил нам последовать совету Монда, то есть показать – на что мы способны. Ничего другого не оставалось, как подняться на постамент и поклониться присутствующим. В ответ бурно поприветствовала тишина.

Кан изъявил желание продемонстрировать свое умение первым, и мы отошли на край, чтобы не попасть под его колдовскую руку. Отшельник поднял вверх руки и завернул рукава, показывая, что в них ничего нет. Затем хлопнул в ладоши, и из них выпорхнула небольшая белокрылая бабочка. Она описала над Каном небольшой круг и вдруг вспыхнула огнем, сгорев в мгновение ока. Пепел, медленно кружась, опустился на подставленную ладонь, Кан накрыл её другой ладонью и поклонился. Тишина ничуть не изменилась, лишь со стороны стражников донесся звук зевка.

Тогда отшельник отнял ладонь, в небо вспорхнул белый воробей и тоже пошел на круг над головой Кана. Я ожидал, что и он вспыхнет огнем, но моим мыслям не суждено было сбыться, а так чего-то захотелось жареного воробушка...

Воробей на бреющем полете упал на ладонь и Кан прихлопнул его сверху. Когда же он поднял руку, то у него обнаружилась на ладони вяленая рыба. Так вот как он их добывал! Словно в подтверждение моих слов, Кан прикрепил рыбу к остальной связке. Снова поклонился. Результат тот же. На все его фокусы ответом была мертвая тишина и пустые глаза местной публики.

Следующим номером нашего «зажигательного и ошеломительного» представления пошло акробатическое выступление Татины. Она изгибалась и подскакивала так, словно у нее в теле не было костей. Конечно, до меня ей далеко, но потенциал у девчонки есть. Пустые глаза публики все также бездушно созерцали ее кульбиты и прыжки. Лишь пара сглатываний у стражников при её шпагате и всё… но, как оказалось, она имела оглушительный успех.

Никаких эмоций не возникло и при нашем выступлении, хотя я старался вертеться и крутиться в такт постукивающего каблуками Пашки. «Ламбада» от медведя прошла незамеченной. «Цыган» тоже старался зажечь публику выкриками и прихлопываниями. Я ходил на задних лапах, жонглировал бочонком, вернее катал его по помосту, и изредка порыкивал на орущего Павла. Настоящий «Ган гам стайл» показали.

Павел махал руками как одуревшая мельница, пару раз задел меня по носу, чем вызвал смех у стражников. Пришлось его слегка приобнять и пристально посмотреть в глаза, он в ответ кивнул, и мы поклонились неблагодарной публике. Чтобы вызвать хотя бы какую-нибудь эмоцию у апатичных зевак, я рыкнул во всю мощь в их направлении. Люди безучастно посмотрели в мою глотку и даже не моргнули. Я с позором отошел к своим спутникам. Ну редкий пофигизм!

– А вот я не понял – это что, план такой? – спросил Павел у Кана. Тот кивнул, улыбаясь изо всех сил.

Стражники начали разгонять народ по своим домам, они послушно, как овцы, расходились и возвращались к своим прерванным занятиям. Никто не улыбнулся, не захлопал и… не кинул ни одной монетки. Площадь опустела, на ней остались только мы и стражники, которые приближались к нам со зловещими ухмылками. Запахло будущей битвой.

Я грозно ощерился, благо настоящее состояние позволяло, Павел вытащил нож, а Татина кинулась развязывать лошадей. Кан же скрестил руки на груди и, исполненный достоинства, остался на месте, глядя на приближающихся псов-рыцарей. Те, увидев наши приготовления, остановились и лениво вытащили из-за спин черные арбалеты.

С таким аргументом приходится считаться, и мы застыли, ожидая дальнейшего развития событий. Вперед выступил улыбчивый Монд, пока остальные держали нас на прицеле.

– Ну что же, бродяжки, – ласково начал он, – мы собрали для вашего выступления всех людей. Вы выступили, публика смотрела внимательно и разошлась в полном восторге. Я считаю, что свою часть договора мы выполнили и вправе рассчитывать на договороную компенсацию. Где наши десять серебряных монет?

– Так вы же сами видели, что нам ничего не бросили! Можете взять свою плату у горожан, перед которыми мы выступали. Мы тоже свою часть договора считаем выполненной. Отпустите нас, а? Можно без прощальных поцелуев и объятий – мы не обидимся! – не выдержала Татина. Кан всё также спокойно стоял и не вмешивался в разговор.

– Невыполнение одной из сторон своих обязательств у нас считается преступлением, и по своей тяжести приравнивается к воровству. А уж если договор был заключен с представителями местной власти, то тяжесть преступления возрастает вдвойне! – монотонно, как будто повторяя вызубренный текст, произнес Монд. – Так что или вы платите нам положенную виру, или отправляетесь в веселое путешествие до Башни Безмолвия, а там трудом и полным раскаянием искупите совершенное преступление. Нам всё равно заплатят за поимку преступников, да еще и за ваших коней пять монет накинут. А медведя мы можем себе оставить – будет у нас на воротах стоять, как пугало.

«Павел, я не хочу к ним на ворота, все же благородный кот, а не шавка дворовая. Принимай меры или я прыгну на них и погибну смертью храбрых, вот тогда пожалеешь, вот тогда заплачешь!» – повернулся я к Павлу.

«Кешка, а что я могу? Вон их сколько, даже если применю амулет и орочье умение, то все равно они выстрелить успеют и неизвестно – в кого попадут. А в полночь ты превратишься обратно в кота и догонишь нас, а если посадят на ошейник, то ты легко из него выскользнешь. Потерпи немного, для дела нужно» – подмигнул Павел.

Вот спасибо, друг еще называется, когда вернемся домой, я тебе все припомню.

– Ну что пригорюнились? Мы вас силком не тянули, вы сами решили в нашем благословенном городе выступить. А пять положенных лет быстро пролетят, даже моргнуть не успеете! – заржал первый стражник.

Кан посмотрел на Павла, на Татину, мельком взглянул на меня и каждому одобрительно кивнул.

– Мы согласны на ваши условия, досточтимые стражи порядка. Наша вина в том, что мы так опрометчиво посулили невозможное для этого прекрасного города, и готовы понести должное наказание. Просим вас препроводить наши лживые персоны в Башню. Мы смиряемся и надеемся, что это будет учтено по всему пути нашего пленения, – поклонился стражникам Кан.

– Эх, а так хотелось, чтобы вы немного посопротивлялись. Вы поймите – мы не со зла, но так давно не чесали кулаки… – Монд притворно вздохнул, а мне захотелось предоставить ему такую возможность, пока я в теле медведя.

Но, увы, раз Павел запретил, то приходится сдерживаться, лишь пару раз рыкнул для порядка. Забавно наблюдать, как стражники подходили ко мне со своим ошейником.

Давно я не видел подобного пиетета по отношению к своей скромной персоне, да признаться честно – никогда не видел. Все время лишь тычки и гонения, ну не могут понять люди, что вор не я, а моя природная сущность. Лишь она толкает на мелкие преступления, а сам бы я никогда, не-е-ет. Что вы, что вы! Стражники подошли ко мне сбоку и стали решать – кому первым испытать судьбу. Так и не придя к общему согласию, они, вежливо потрясая арбалетами, попросили Павла свершить это черное дело.

С каким же вселенским укором я смотрел ему в глаза… От моего уничижительного взора должно скиснуть самое свежее молоко и лишиться листвы молодое деревце. Павел, пряча глаза и ежеминутно извиняясь, все-таки надел на меня этот символ рабства и подвел к вбитому в стену кольцу. Как какую-то дворняжку посадил на цепь и увернулся от мощного шлепка по филейной части. Зато моя левая нога подогнулась, и я ткнулся мордой в дорожную пыль – непередаваемые ощущения, даже выть захотелось.

Стражники заржали над моими действиями, похоже, их веселило всё, что связано с насилием и болью. Когда смех утих, они с поклонами встретили появление тележки с установленной на ней клеткой. Её тащили четверо пустоглазых горожанина. Флегматично выкатили тележку на площадь и, бросив слеги, отправились восвояси, безучастные и равнодушные ко всему.

– Сейчас, многоуважаемые преступники, вам предстоит сдать оружие и поклажу, что у вас есть. В пути вам оно все равно не пригодится, а нам спокойнее будет – не порежетесь, неудачно повернувшись во сне. Надеюсь, вы не будете против, если мы вас обыщем? – Монд подмигнул Татине.

Та скорчила рожу, отстегнула поясной кинжальчик. Потом развела руками, показывая, что больше ничего нет. Один из стражников вознамерился провести обыск, Кан остановил дернувшегося Павла и показал взглядом на меня. Я понял без слов и начал показывать взбесившегося котенка, то есть прыгать, рваться и рычать на все движущееся.

– Не касайтесь ее, пожалуйста, у нее больше ничего нет, а зверя вы донельзя разъярите. Потом сами будете его успокаивать, и я не думаю, что вам это скоро удастся! – подал голос Кан. Монд мотнул головой, и стражник отказался от своей затеи, зато грубо сорвал с плеча Кана его сумку с травами.

– Что это? Какое-то сено… Лошадей этим кормишь? – спросил он у Кана.

– Нет, добрый страж, это приправы к еде – люблю себя побаловать хорошей пищей. Можешь попробовать сам, если сомневаешься, вот перченый каст, вот луковый росток – приятный на вкус, а потом острое послевкусие, – Кан начал показывать на различные травы.

Стражник попробовал, потом побагровел, заплевался и пустился бежать к колодцу. Там он на пять минут приник к ведру и только потом оторвался, изрядно побледневший и отдающий в синеву.

– Может кто еще хочет попробовать, так угощайтесь, мне не жалко! – повернулся Кан к остальным стражникам.

Те отрицательно замотали головами, но и сумку не вернули. Похлопали по карманам, по телу Павла и Кана, к Татине подходить не стали. Монд повертел немного в руках Пашкин амулет.

– Это память о родителях, она ничего не стоит, но мне очень дорога. Вы за эту безделушку не выручите ничего, в ней нет ни грамма золота или серебра. Прошу вас оставить её, достойный страж, – проговорил Павел. Ого, в нем проснулась актерская способность. Молодец!

Монд еще немного посмотрел на амулет, затем отдал и похлопал Павла по щеке, мол помни мою доброту. Хоть кто-то не знает, что этот амулет принадлежит Корню.

– Путь нам предстоит неблизкий, горожан на весь путь не хватит, да их еще и кормить нужно, так что давайте-ка запряжем в тележку ваших лошадушек, пускай они и везут вас. А заодно и сами на продажу пойдут. Так как мы обнаружили вас первыми, то мы и будем провожать до Башни, дабы вы не скучали по дороге. Так что милости просим в вашу благоустроенную обитель, в которой вам предстоит провести несколько незабываемых деньков, – и с издевательским поклоном Монд простер руку по направлению к клетке.

Кан взглядом велел молчать Татине и первым залез в клетку. Тележка отозвалась скрипом и кряхтением, клетка на ней сделана из проржавевших прутов, скрепленных между собой мощными кольцами. Следом за Каном туда залез Павел, немного погодя завалилась Татина, но перед этим выторговала несколько охапок соломы, для мягкости поездки.

Солому принесли и бросили на пол клетки, затем на клетку накинули рваную дерюгу. Как объяснил Монд – для сохранности товара, а то добропорядочные граждане, кипя от праведного гнева, могли закидать злостных преступников. Оказалось, что стражники других городов из зависти и вредности заставляли население кидать камни в преступников, частенько забивая их насмерть. Вот из-за такой предосторожности и была накинута завеса.

Но началу пути воспрепятствовало поведение Бегунка. Этот житель вольных степей никак не хотел идти в упряжь, всячески давая отпор попыткам накинуть на него дугу. Уже не один стражник сложился пополам от его метких ударов копытом, пришлось Монду снова прибегнуть к помощи Пашки. Тот вылез из тележки и с большими уговорами и мольбами все же убедил Бегунка встать под рабское ярмо. Похоже, в этот день дружба Пашки с животным миром в наших лицах, или лучше сказать мордах, претерпела жестокие испытания. Ох, и вспомнится же ему это, ох и вспомнится.

Между тем, запряженные лошади тронули с места скрипучую повозку и путешествие в сторону Башни началось. Я проводил их тоскливым взглядом, пола дерюги дернулась, показалось Пашкино лицо, он мне ободряюще подмигнул. Я же в ответ ему ободряюще прорычал так, что от меня шарахнулись стражники. Монд и первый стражник, сопровождающие моих друзей, обернулись и, что-то проговорив друг другу, громко заржали. Мост поднялся и скрыл от меня древнюю повозку.

– Ну что, голубчики, будем знакомиться – меня зовут Иннокентий. Великий и ужасный! Так что лучше не тревожьте лишний раз понапрасну. Ваши имена мне не интересны, единственное, что меня интересует, так это когда будет обед? – зарычал я.

Меня не поняли, и в дальнейшем старались держаться подальше. Даже поесть не принесли, может зря я так грубо?

Весь день не произошло ничего интересного. Я подремал, снова попытался попросить пищу. Бесполезно, так и сидел весь день голодный, зато не трогали и обходили стороной. Полузомби-горожане сновали туда-сюда, на автомате выполняя повседневные заботы. Разговор вели только стражники. Разговаривали о женщинах, не обманут ли их провожатые моих друзей с деньгами и когда же наступит светлое будущее. Так что я откровенно скучал, никто не приехал, никто не уехал, рычать на стражников в скором времени надоело, и я принялся просто ловить мух. Казалось, весь город одномоментно уснул и забыл проснуться. Скукотища!!!

Наконец-то повеяло наступлением вечера и унылую серость города покрыли сумерки, все больше и больше закрывая от глаз грязь и темные потеки на стенах домов. Горожане отправились по домам, и весь город вымер, нигде ни огонька, ни движения.

Стражники еще поиграли в кости, причем на деньги, полученные от выручки за пленников, и тоже отправились в сторожку. Через небольшой отрезок времени оттуда донесся слаженный громогласный храп. Это были единственные звуки вымершего города, им вторили выцветшие вывески перед трактиром и булочной. Даже цикады и сверчки не решались вносить свои трели в эту музыку безнадежности.

Темнота полностью накрыла черным одеялом город. Неминуемо приближалось мое освобождение, и я начал потихоньку подергиваться, в надежде раскачать кольцо на стене и поскорее освободиться от опостылевшего ошейника. Признаюсь, это удалось бы мне не скоро, когда я в один момент уменьшился до привычных размеров и приземлился на четыре лапы. Эх, жаль меня не видели домашние коты в медвежьем обличье, тогда бы я смог спокойно ходить по всему городу, а передо мной расступались бы самые отвязные забияки. Да-а, в чем-то я становлюсь похожим на Павла, он тоже мечтает показаться с амулетом в школе.

Вот вспомнил его, а он уже тут как тут, неожиданно материализовался предо мной. У меня от испуга даже шерсть встала дыбом – вроде нет никого, и тут материализуется мой друг.

– Ну что, Кешка, соскучился? Не прыгай на меня, это была тактическая хитрость. Кан объяснил по дороге, что мы беспрепятственно сможем проехать до Башни, минуя города и села, и не объясняя всем и каждому – куда мы идем и с какой целью. Татина еще поворчала, но в итоге признала его правоту. Так что и ты должен понять меня, почему я тебя оставил, клянусь – больше такого не повторится! – и Павел поднял вверх правую руку, а левую положил мне на голову.

Насмотрелся, блин, иностранных фильмов, вот и выпендривается теперь. Я ему высказал все, что думаю о нем, Кане и стратегах доморощенных, но вряд ли его это проняло. Потому постарался царапнуть, но злосчастный амулет не дал мне этого сделать, а ощутимо дернул лапу в сторону. Ну как на него не сердится, если даже ударить нормально не можешь? Оставалось только плюнуть, что я и сделал, порадовавшись, что мое выражение чувств попало на потрепанный кроссовок Пашки.

Тот сделал вид, что не заметил и повернулся к храпящей сторожке. Там как раз выводились очередные, не соловьиные, трели. Павел немного постоял, почесал затылок и, приняв решение, повернул луч и пропал. Через несколько минут, когда я уже начал беспокоиться о нем, Павел появился с кульком в руках, из которого доносился заманчивый запах еды. Желудок ожесточенно заурчал, напомнив о том, что обед и ужин благополучно его миновал. Он даже заставил тело униженно подпрыгивать около Пашки, как в старые времена, когда я еще маленьким котенком выцыганивал лакомые кусочки на кухне.

– Ну ладно, Кешка, хватит оваций, нам еще наших догонять. Давай, прыгай на руки, и понеслись по кочкам! – Павел протянул мне распростертые объятия.

Я с выражением глубоко попранного чувства гордости забрался к нему на руки, и началось чередование образов. Только что мы стояли у ворот и вот уже стоим на крепостной стене, миг и мы уже на другой стороне рва, еще пара мгновений и город скрывается из виду. Мы продолжаем движение к цели, совершенно не нужной нам, но такой необходимой живущим здесь. Холодок то и дело пробегает по коже, когда Павел поворачивает луч амулета, в конце концов, он сливается в один непрерывный сквозняк…