Новария

Камп Лайон Спрэг де

Весь цикл «Новария».

Содержание:

Король поневоле:

Башня гоблинов (пер. Е. Кацельсон)

Часы Ираза (пер. С. Мурзина)

Корона Ксилара (пер. Н. Эдельман)

Веер императора (пер. В. Кулагин-Ярцев)

Уважаемый варвар (пер. Г. Начинкин)

Демон, который ошибался (пер. И. Знаменская)

 

Башня Гоблинов

 

Глава 1

Моток веревки

— Забавный у вас обычай, — произнес варвар, — раз в пять лет отрубать королю голову. Трудненько, поди, найти желающих на трон!

Палач на помосте потенькал оселком по сверкающему острию топора, затем спрятал оселок в подсумок, оглядел лезвие и на пробу потрогал его большим пальцем. Толпящиеся внизу зеваки не могли разглядеть его удовлетворенной улыбки — лицо скрывал черный колпак с прорезями для глаз. Топор палача не годился ни воину, ни дровосеку. Топорище, выструганное из доброго темного дуба, ничем не отличалось от обычного, зато отливающее голубизной стальное лезвие было необычайно широким и напоминало секач мясника.

Помост возвышался посреди плаца, который был разбит под стенами города Ксилара, возле Южных Ворот. Сегодня здесь собралось почти все население города, не считая многочисленных жителей окрестных сел и деревень. Вокруг помоста выстроились в четыре ряда вооруженные копьями стражники в вороненых кольчугах поверх алых рубах. Стража бдительно следила, чтобы те, кому не досталось приглашения, не лезли к помосту во время церемонии, а еще — чтобы жертва не вздумала удрать. Два внешних ряда стражников были развернуты к толпе, два других — к помосту.

С трех сторон помост окружали скамьи, на которых, пестрея алыми, зелеными, золотыми и белыми одеждами, восседала ксиларская знать. Еще одна цепь стражников отделяла высокородных от простолюдинов. Последние, сбившись в серо-черно-бурую массу, запрудившую почти все поле, безропотно ждали начала церемонии.

У западного края возвышения толпа напирала на внутренние ряды стражников. Эта часть толпы состояла в основном из молодежи. Среди городских мастеровых и крестьян с окрестных хуторов то и дело мелькали отпрыски захудалых дворянских семейств. Лоточники сновали в толпе, предлагая пироги, сосиски, фрукты, сардины, вино, пиво, сидр, зонтики и амулеты от сглаза. По краю поля, не смешиваясь с толпой зевак, гарцевали закованные в латы всадники охраны; на их белых плащах алели песочные часы — символ Ксилара.

Высоко в безоблачном небе пылало солнце. Слабый ветерок чуть шевелил листья дубов, тополей и камедных деревьев, окаймлявших поле, и трепал красно-белые стяги на флагштоках по углам помоста. Скудная листва камедных деревьев уже окрасилась багрянцем.

— Кандидатов всегда предостаточно, принц Вилимир, — ответил варвару сидящий на местах для знати канцлер Таронус. — Взгляните, какая давка у западного края помоста!

— А голову что, в ту сторону будут бросать? — поинтересовался принц Вилимир, ковыряя ногтем в зубах и пытаясь извлечь застрявший кусок жаркого. Вилимир был гладко выбрит, но длинные, светлые, тронутые сединой волосы, меховая шапка, куртка на меху и отороченные мехом сапоги для верховой езды делали принца похожим на дикаря. Многочисленные литые украшения из золота и серебра бренчали при ходьбе. В свое время Вилимир стал предводителем клана, потерпевшего поражение в междоусобной войне за право сесть на ханский трон Гендингов, и с тех пор находился в изгнании. Его соперник, он же дядя, по сию пору правил свирепой кочевой ордой...

Таронус кивнул.

— Угу, кто первый поймает, тот и будет нашим новым королем.

Таронус был плотный мужчина средних лет, закутанный в просторный лазоревый плащ — из боязни подхватить простуду на первом осеннем холодке.

— Верховный судья швырнет голову прямо в толпу. По правилам, король должен отрастить волосы, чтобы судье было за что ухватиться. Один король в ночь перед церемонией обрил себе голову, и палачу пришлось ему сквозь уши продернуть бечевку. Совершеннейший скандал.

— Вот неблагодарный малый, клянусь бородой Грайпнека! — заметил Вилимир, и его худую, обезображенную шрамом физиономию прорезала волчья ухмылка. — Уж будто пяти лет королевской роскоши мало... Кто это, король Джориан?

Швенский принц прекрасно говорил по-новарски, но северный акцент превратил имя «Джориан» в «Жориан».

— Ну да, — отозвался канцлер. Он наблюдал, как от Южных Ворот к помосту по расчищенному стражниками проходу медленно движется небольшая процессия.

— Месяц назад король брал меня с собой на охоту, — сказал Вилимир. — Похоже, он не робкого десятка, для сидня, конечно.

Принц употребил характерное для кочевников Швении словечко, которым те именуют некочевых или оседлых. У кочевников словечко носило презрительный оттенок, но канцлер предпочел этого не заметить.

— Как выяснилось, он еще и поболтать мастак, — продолжал изгнанник, — и не всегда себе на пользу, я так понимаю. Но слушать забавно.

Канцлер рассеянно кивнул: процессия подошла довольно близко, и уже можно было различить лица. Во главе, наигрывая похоронный марш, двигался королевский оркестр. Следом шествовал убеленный сединами Верховный судья Ксилара в долгополой черной мантии и с золотой цепью на шее. За ним шли четыре алебардщика, над которыми, как скала, возвышался король. Когда король проходил мимо, все стоящие у прохода и множество людей в других концах поля преклоняли колено.

Король Джориан был высокий, сильный, краснолицый молодой человек с глубоко посаженными карими глазами и копной черных, спадающих на плечи волос. На его безбородом лице выделялись небывалых размеров усы — они торчали в стороны, как бизоньи рога. Королевский нос, слегка искривленный в переносице, рассекал широкий рубец, который захватывал левую щеку и тянулся до самого подбородка. Одеяние короля составляли лишь матерчатые туфли да короткие шелковые штаны; руки ему связали за спиной. Корона — тонкий золотой обруч с дюжиной широких прямых зубчиков — держалась на туго стянутом ремешке.

— Первый раз в жизни вижу корону с... этими, как их... с завязочками, — шепнул принц Вилимир.

— Когда бросают Жребий Имбала, корона обязательно должна быть на голове, — пояснил Таронус. — Как-то раз, давно, голову бросили, а корона возьми, да и слети. Один схватил корону, другой голову, и оба полезли на трон. Дело кончилось кровавой междоусобицей.

За алебардщиками шел худой смуглый человечек в скромной коричневой мантии и белом тюрбане, похожем на луковицу. Длинные шелковистые седые волосы и бороду трепал ветерок. Человечек был перепоясан веревкой, а на плече у него болталось что-то вроде ранца.

— Королевский духовник, — сказал канцлер Таронус. — Джориан, кажется, первый король Ксилара, которого в скорбный путь провожает язычник из Мальваны, а не один из наших святых отцов. Но Джориан уперся, и постановили, что несправедливо отказывать ему в последней просьбе.

— Кто… откуда король выкопал этого молодца? — спросил Вилимир.

Таронус пожал плечами.

— В последний год он стал принимать во дворце всякий подозрительный сброд. Тут объявился наш шарлатан — прошу прощения, святой отец Карадур, — которому, вне всякого сомнения, пришлось убраться из собственной страны, после того как его поймали на богомерзкой ворожбе.

За Карадуром шли четыре молодые красавицы — королевские жены. У пятой днем раньше случились роды, и во дворце сочли, что ей не по силам вынести церемонию. Четыре присутствующих блистали шелками, золотом и драгоценностями. За женами следовал бритоголовый, облаченный в пурпурную рясу Первосвященник Зеватаса, верховного божества новарского пантеона; затем два десятка дворцовых чиновников и фрейлин. Шествие замыкали Кирес-столяр, ведающий похоронными делами Ксилара, и шестеро друзей короля с новым гробом работы Киреса на плечах.

Когда процессия приблизилась к подножию помоста, оркестр умолк. Бросив вполголоса несколько слов, Верховный судья в сопровождении двух из четырех алебардщиков взошел на помост.

Король подарил четырем женам по прощальному поцелую. Красавицы повисли у Джориана на шее, рыдая и покрывая поцелуями его широкое грубоватое лицо.

— Ну-ну, — приговаривал Джориан утробным басом, в котором угадывался выговор кортольского крестьянина, — чего уж тут плакать, милочки мои распрекрасные.

Из трубок веселые боги пускают Нас, как пузырьки, что кружатся, Сверкают; А лопнем — другие взамен прилетают.

Года не пройдет, найдете себе мужей получше меня.

— Не хотим других мужей! Одного тебя любим! — причитали жены.

— Детишкам нужны отчимы, — напомнил им король. — Ну а теперь давайте-ка обратно во дворец, негоже вам глядеть, как прольется кровь вашего повелителя. Тебя, Эстрильдис, это тоже касается.

— Нет! — закричала жена, к которой он обращался, — коренастая синеглазая женщина, хоть и симпатичная, но самая невзрачная из четырех. — Я останусь с тобой до конца!

— Делай, что говорю, — мягко, но непреклонно ответил Джориан. — Не пойдешь своими ногами, велю тебя отнести. Ну, как поступим?

Два стражника, стоящие у помоста, аккуратно подхватили женщину под руки, и она, рыдая, бросилась догонять остальных.

— Прощайте! — крикнул Джориан и направился к помосту.

Король поднимался по ступенькам, с интересом разглядывая окружающих. Заметив в толпе знакомых, он улыбался и раскланивался. Большинству присутствующих казалось, что у Джориана слишком жизнерадостный вид для человека, которому вот-вот отрубят голову.

Когда Джориан твердым шагом ступил на помост, два шедших впереди алебардщика щелкнули пальцами, дабы привлечь внимание и, салютуя королю, поднесли правые кулаки к левой скуле. Вслед за Джорианом на помост поднялись мальванский святой и Первосвященник Зеватаса.

На дальней западной стороне помоста, в нескольких футах от края, сияла свежей красной краской новенькая плаха. Между флагштоками примерно в половину человеческого роста была натянута сетка, чтобы в случае чего помешать голове скатиться на землю.

У плахи, опершись на топор, стоял палач. На нем, как и на Джориане, были только короткие штаны и башмаки. Ростом палач не вышел, зато его отличали очень длинные руки и широченная мускулистая грудь. Несмотря на колпак, Джориан знал, что его убийца — Утар-мясник, владелец лавки у Южных Ворот. Ксилару — маленькому законопослушному городу-государству — было не по карману содержать штатного палача, поэтому Утара время от времени нанимали на поденную работу. Прежде чем дать свое согласие, Джориан имел с палачом приватную беседу.

— Большое искусство, сир, — сказал тогда Утар, — правильно рассчитать удар. Ты на топор не налегай, ты, главное дело, следи, куда лезвие смотрит. Желторотый головоруб думает, что он, значит, должен помочь лезвию; вот он наляжет да и ударит вкось. Топор своей тяжестью перерубит любую шею — даже такую могучую, как у Вашего Величества — ты ему только дай свободно упасть. Обещаю, что Ваше Величество даже ничего не почувствует. И ойкнуть не успеете, — а душа уже опять в кого-нибудь вселилась.

Сейчас Джориан, ухмыляясь, подошел к палачу.

— Привет тебе, мастер Утар! — сердечно рявкнул он. — Денек-то какой, а? Если человеку суждено сложить голову, то клянусь костяными сосцами Астис, лучшего дня для такого дела не придумаешь.

Утар поспешно преклонил колено.

— Вы... Ваше Величество... денек, конечно, что надо... Ваше Величество простит мне боль и неудобства, какие я причиню ему при исполнении обязанностей?

— Забудь об этом, старина! Обязанности есть у всех, и все мы когда-нибудь подходим к предначертанному концу. Пока твой топор остер, а рука тверда, мое прощение у тебя в кармане. Ты, помнишь, обещал, что я и ойкнуть не успею? Не хотелось бы, чтоб ты с первого раза промахнулся, как новобранец, колющий наугад.

Джориан обернулся к Верховному судье.

— Достославный судья Граллон, ты готов сказать речь? Пойми намек и не будь многословен. Долгие разговоры утомляют, хоть ты и мастак красиво поговорить.

Верховный судья нерешительно взглянул на Джориана; тот кивком головы разрешил начинать. Судья вытащил из-за пояса свиток и развернул его. Наконец, вооружившись читательным стеклом и придерживая свиток свободной рукой, он стал зачитывать речь. Задача оказалась не из легких: ветер, подхватив свободный конец свитка, норовил вырвать его из рук. Однако судья продолжал долдонить, видимо, помня содержание наизусть.

Для начала судья Граллон напомнил собравшимся об истории Ксилара. Много веков назад боголев Имбал основал этот город-государство, а также даровал ему единственный в своем роде способ выбора правителей. Далее судья упомянул славных ксиларских королей: и Пеллитуса Мудрого, и Кадвана Сильного, и Рюйса Безобразного.

В заключение судья Граллон обратился к царствованию Джориана. Он вознес хвалу неустрашимости Джориана. Он живописал битву при Доле, когда Джориан обратил в бегство полчища разбойников, вторгшихся в северные пределы королевства, о чем напоминает шрам на лице короля.

— ...и вот теперь, — закончил Граллон, — это славное царствование подошло к предначертанному богами концу. Сегодня по Жребию Имбала корона Ксилара перейдет в руки нового избранника богов. И если руки эти сильны, справедливы, милосердны, мы будем верными и достойными подданными, если же нет — не будем. Сейчас король получит последнее утешение от своего святого наставника.

* * *

Старый доктор Карадур размотал веревку и уложил ее кольцом в центре помоста. Из ранца он извлек складную латунную подставку и пристроил рядом с веревкой. Затем из ранца появилась бронзовая чаша, которую Карадур водрузил на подставку. Оттуда же был извлечен подсумок со множеством отделений; доктор достал из него разные порошки и ссыпал их в чашу. После этого он убрал подсумок, вынул кремень с огнивом и высек над чашей искры.

Взметнулся зеленый огонь, и взвился клуб дыма, ветерок тут же отнес его в сторону. Над чашей заплясали разноцветные язычки пламени и закурился дымок. Первосвященник Зеватаса с кислой миной наблюдал за происходящим.

Карадур затянул нескончаемую молитву-заклинание; о чем там шла речь, никто сказать не мог, — заклинание было мальванское. Он молился так долго, что некоторые из присутствующих стали проявлять нетерпение. Конечно, им не хотелось, чтобы церемония закончилась слишком быстро, ведь она была самым ярким событием года. С другой стороны, они пришли сюда не для того, чтобы выслушивать невразумительные завывания старого тощего колдуна и наблюдать, как он стучит лбом о помост.

Наконец Карадур встал и обнял Джориана, который горой возвышался над ним. Огонь в бронзовой чаше полыхнул и выбросил большой клуб дыма, отчего стоящие на помосте закашлялись и принялись тереть глаза. Никто из них не разглядел, как Карадур, обхватив могучий торс короля, сунул в его связанные за спиной руки маленький нож.

— Как твоя храбрость, сынок? — прошептал колдун.

— Улетучивается с каждым вздохом. Правду сказать, сам не свой со страху.

— Держись, мой мальчик! Дерзость — твое единственное спасение.

Тут оркестр заиграл гимн в честь Зеватаса. Насупленный Первосвященник, который производил неизгладимое впечатление своей пурпурной рясой, первым запел гимн и, отбивая такт ритуальным жезлом, увлек за собой толпу.

Пропев гимн, Первосвященник склонил голову и вознес молитву, чтобы при выборе нового короля жребий пал на достойнейшего. Он просил богов о снисхождении к Ксилару, он просил, чтобы, карая грешников, боги заодно не навредили добропорядочным гражданам, которых в Ксиларе куда больше. Он молился так же долго, как Карадур. Глава культа верховного божества не мог допустить, чтобы его обскакал какой-то заморский колдун.

Наконец Первосвященник умолк. Верховный судья зачитал вердикт, из которого следовало, что в соответствии с древними обычаями Ксилара царствование Джориана подошло к концу и он добровольно отдает свою голову как предмет, необходимый для выбора нового короля. В заключение судья Граллон широким жестом указал на плаху, давая понять, что Джориану пришло время положить на нее голову.

— Вашему Величеству завязать глаза? — предложил он.

— Нет уж, — направляясь к плахе, ответил Джориан, — я встречу судьбу с открытыми глазами, как встречал врагов Ксилара.

— Один момент, Ваша Честь, — гнусавя на мальванский манер, вмешался Карадур. — Я должен... м-м... мне было позволено произнести последнее заклинание, которое поможет душе короля Джориана отлететь в иной мир, не опасаясь нового земного воплощения.

— Ну что ж, заклинайте, — разрешил Верховный судья.

Карадур достал из ранца маленький бронзовый колокольчик.

— Руби по звонку!

Он всыпал в чашу новую порцию порошков, там что-то вспыхнуло и забулькало.

— На колени, царственный сын мой, — произнес Карадур. — Не страшись.

Толпа в нетерпении подалась вперед. Отцы повыше подняли детей.

Джориан бросил на старого мальванца нерешительный взгляд. Затем опустился перед плахой на колени и положил на нее голову. Горло пришлось как раз на специальную узкую перемычку, а королевский подбородок удобно улегся в выемку, выдолбленную на западной стороне плахи. Скосив глаза, Джориан старался не упустить из виду Утара-мясника. Утар нагнулся и отбросил с шеи короля длинные черные волосы.

Карадур, размахивая костлявыми загорелыми руками, выкрикивал свое заклинание. Оно было такое длинное, что у Джориана от стояния на голых досках заныли колени. Утар, отступив на шаг, поудобнее ухватил топорище.

Наконец мальванец звякнул в колокольчик. Джориан, который из последних сил старался незаметно держать палача в поле зрения, скорее почувствовал, нежели увидел, как Утар вскинул топор. Колокольчик звякнул еще раз, предупреждая, что топор пошел вниз.

Следующее движение Джориана требовало молниеносной реакции, а он вовсе не был уверен в успехе, хотя они с Карадуром и провели взаперти много часов, тайком репетируя казнь, — старый колдун играл роль палача, орудуя вместо топора метлой. К тому же Джориан чувствовал себя немного утомленным: прошедшей ночью все четыре жены потребовали, чтобы он доказал им свою любовь.

Когда топор стал опускаться, Джориан сбросил путы, которые незаметно разрезал ножом, пока шла церемония. Одновременно он рванулся влево и упал на бок. Топор уже падал, и дородному палачу не хватило расторопности, чтобы осознать происходящее, и силы, чтобы сдержать удар. Топор со свистом врезался в плаху, накрепко застряв в свежевыкрашенной красной колоде.

Джориан молниеносно вскочил на ноги и перехватил нож зубами. Карадур подбросил в чашу какого-то зелья; оно вспыхнуло и задымило, как небольшой вулкан. В небо взвился столб зеленого дыма, посыпались красные и фиолетовые искры. Колдун взмахнул руками и издал пронзительный вопль. Кольцом лежавшая у его ног веревка вдруг распрямилась и гигантской змеей рванулась вверх. Ее нижний конец болтался футах в двадцати над землей, а верхний терялся в каком-то тумане, будто веревка проткнула в небе дырку. Над чашей поднялся огромный клуб дыма, застилая глаза стоящим на помосте и скрыв сам помост от собравшихся внизу зевак. Некоторые из них решили, что голову уже отрубили, и стали кричать: «Красное и белое! Красное и белое!»

Джориан одним прыжком оказался рядом с палачом. Утар-мясник с топором в руках мог представлять нешуточную опасность. Однако несмотря на его отчаянные рывки, лезвие топора намертво засело в плахе.

Джориан поднял левый кулак и, от души размахнувшись, нанес палачу сокрушительный удар в челюсть. Утар опрокинулся на ограждение и свалился с помоста.

Окрик Карадура заставил короля обернуться. К нему, наставив алебарду, бежал закованный в латы стражник. С молниеносной быстротой, которая однажды уже спасла ему жизнь, Джориан ухватился за древко алебарды в тот самый момент, когда наконечник был готов проткнуть его. Джориан яростно отбросил наконечник влево, и выпад стражника не достиг цели.

Вцепившись в древко обеими руками, Джориан развернулся к гвардейцу спиной, подставил под алебарду плечо и резко нагнулся — так, что наконечник коснулся земли. Алебардщик, не успевший выпустить древко, вдруг, к своему изумлению, вознесся над широкой спиной Джориана, пролетел вверх тормашками над помостом и, лязгая латами, грохнулся оземь.

Схватив алебарду, Джориан шагнул к другому стражнику, который наглотался едкого дыма и теперь кашлял. Верховный судья и Первосвященник Зеватаса с такой поспешностью бросились бежать по ступенькам, что Первосвященник оступился, полетел вниз головой на землю и сильно расшибся.

Стражник — может, со страху, может, из почтения к бывшему хозяину — замешкался. Он стоял, прижимая к груди алебарду, и никак не мог решить, что же ему делать: выдергивать из плахи топор или колоть копьем. Джориан не питал к воину личной вражды. Он перехватил свою алебарду и изо всех сил ударил стражника древком в защищенную латами грудь. От такого тычка второй гвардеец кувырнулся с помоста и грохнулся на землю рядом с первым.

Итак, через четверть минуты после того, как палач взмахнул топором, на помосте не осталось никого, кроме Джориана и Карадура. В толпе поднялся ропот. События на помосте развивались слишком быстро, а место действия было затянуто дымом — стоящие внизу толком не поняли, что же произошло. Но одно казалось несомненным: казнь шла не так, как было задумано. Люди толкались и забрасывали друг друга вопросами; ропот перешел в рев. Послышалась резкая команда, и к подножию помоста понеслись всадники охраны.

Джориан отбросил алебарду и, подпрыгнув, ухватился за конец веревки. Недаром он полгода учился лазать по канату — за это время мускулы на руках приобрели крепость стали. При каждом движении Джориана веревка слегка раскачивалась, но натяжение не ослабевало. Помост остался далеко внизу. Защелкали арбалеты, и Джориан слышал гул перебранки, возникающий после каждого неудачного выстрела.

В толпе внизу царила неописуемая суматоха. Стражники карабкались на помост. Увидев их головы, Карадур, как раз затянувший очередное заклинание, проворно скатился на землю. Джориану было недосуг рассматривать колдуна, но он все же увидел, что, едва коснувшись земли, Карадур совершенно преобразился. Вместо темнокожего, седовласого Мальванского проповедника появился монах из захудалого Ксиларского ордена, одетый в опрятную шерстяную черную рясу. Толпа поглотила его.

Снова зазвенела натянутая тетива. Оцарапав плечо, мимо просвистела стрела. Стражники забрались наконец на помост и с сомнением разглядывали болтающийся конец веревки. У Джориана мелькнула лихорадочная мысль: а ну как они постараются стянуть его вниз или полезут следом?

До верха оставалось всего несколько футов. Пот заливал лицо Джориана и его могучую волосатую грудь. Он добрался до места, где веревка теряла очертания и исчезала. Когда голова попала в дымку, Джориан обнаружил, что веревка, все такая же прочная, тянется дальше, зато происходящее внизу дрожит и расплывается, будто его затягивает густеющим туманом.

Последний рывок, от которого чуть не выскочило сердце, — и помост скрылся из глаз. Там, где раньше было только небо, раскинулась совершенно незнакомая местность. Джориан распрямил ноги и ступил на травянистую почву.

Сейчас ему было не до осмотра окрестностей. Карадур не раз напоминал, как важно втащить наверх волшебную веревку. Ее верхний конец, высотой примерно с Джориана и прямой, как палка, по-прежнему торчал из травы. Джориан ухватился за него обеими руками и потянул. Веревка подалась и поползла из земли, словно там было какое-то незаметное отверстие. Джориан продолжал подтягивать веревку; ее видимая часть утратила твердость, обмякла и провисла, как самый обыкновенный канат.

Джориан неожиданно ощутил рывок: кто-то удерживал нижний конец. Очевидно, один из стражников, увидев, что веревка поплыла вверх, собрался с духом и ухватился за нее. Стражник попался не из легких, и Джориан, еще не отдышавшийся после подъема, с трудом тащил его наверх.

Тут короля осенило: вместо того чтобы втаскивать до зубов вооруженного врага в расстилавшийся вокруг новый мир, он ослабил хватку, и веревка свободно заскользила между пальцами, увлекая к земле повисшего на другом конце человека. Раздался чуть слышный удар и приглушенный вопль. Джориан, проворно перебирая руками, потянул веревку обратно. На сей раз сопротивления не последовало, и вскоре смотанная веревка лежала у ног Джориана.

* * *

Джориан утер лоб и тяжело опустился на траву. Сердце никак не хотело успокаиваться: сказывались пережитое напряжение и волнения побега. Король перебирал в уме сегодняшний день и никак не мог поверить, что остался жив.

С самого начала Джориан понимал, что, несмотря на молодость, огромный рост, недюжинную силу и ловкость, у связанного и безоружного человека мало шансов убежать от скопища врагов даже с помощью колдовства. Он всю жизнь имел дело с оружием, сражался в двух больших битвах, много раз участвовал в стычках и знал, что возможности человека не безграничны. К тому же колдовство казалось заведомо ненадежным и не вызывало особого доверия, поэтому в своей попытке выжить Джориан рассчитывал только на неожиданность, слаженность действий и точный расчет. Может, Мальванские боги Карадура все-таки помогли, мелькнуло в голове.

Кидая по сторонам быстрые взгляды, Джориан думал, что, мол, вот он какой — загробный мир, куда души усопших, отлетев с земли, направляются перед новым воплощением! Он стоял на узком травянистом газоне футов сорока в поперечине. Трава казалась неестественно мягкой. Газон окаймляли две мощеные дороги, каждая шириной примерно в двадцать футов.

За этими дорогами раскинулись зеленые лужайки. За лужайками виднелись лесистые холмы, на склонах которых Джориан, как ему казалось, различал дома. Королю не давал покоя один вопрос: какому нормальному человеку придет в голову проложить рядом сразу две прекрасные дороги?

Неожиданно его внимание привлек какой-то быстро нарастающий, жужжащий, дребезжащий, свистящий звук, до отвращения похожий на свист арбалетной стрелы — только гораздо громче. Джориан поискал глазами и наткнулся на источник звука.

По одной из дорог на короля стремительно неслось непонятное существо. Сперва Джориан принял его за сказочного дракона: низкое, горбатое, с огромными горящими стеклянными глазами. Пониже глаз в дьявольской ухмылке скалились серебряные клыки.

Мужество покинуло Джориана, но когда он попятился, сжимая в руке нож и приготовившись дорого продать свою жизнь, существо — словно ястреб, преследующий добычу, — со свистом пронеслось мимо. При ближайшем рассмотрении оказалось, что оно снабжено колесами и, значит, это не дракон, а машина для передвижения. Джориан успел разглядеть голову и плечи сидящего внутри человека, а экипаж уже с лязгом и грохотом скрылся из глаз.

Не успел король оправиться от изумления, как за спиной снова послышался грохот. Джориан резко обернулся; навстречу летела новая повозка, пострашнее первой — огромная, с корпусом-башней и множеством колес. В своем мире Джориан славился отчаянной храбростью, однако и смельчак может пасть духом, если он попал в совершенно непривычное окружение и не знает, откуда ждать опасности и как она, собственно, выглядит.

Джориан почувствовал, что угодил в западню. Неизвестно, сумеет ли он добраться до места встречи с Карадуром. Дороги, не сближаясь и не расходясь, тянулись в обе стороны до самого горизонта. Казалось, можно прошагать по травянистому газону сотню лиг хоть в ту, хоть в другую сторону, но так и не найти способа перебраться на лужайку.

Пронеслось еще несколько повозок. Стало ясно, что по одной дороге они движутся только на восток, а по другой — на запад; кроме того, ни одна машина не заехала на газон. Значит, пока ничего опасного для здоровья не случится. Надо выбрать момент, когда поблизости не окажется колесницы, перебежать дорогу и очутиться на безопасной лужайке.

Джориан заставил себя приблизиться к мостовой. Дорога оказалась покрытой цементом или строительным раствором; через равные промежутки ее пересекали узкие шпалы, сделанные из какого-то черного, похожего на застывшую смолу вещества. Джориан едва успел отскочить — мимо, обдав его струей горячего воздуха, с ревом пронеслась огромная повозка.

Джориан совсем упал духом. Оставалось надеяться, что душе не придется воплощаться в этой реальности. Любая повозка может раздавить тебя, как клопа. Вот незадача: избежать в том, своем, мире топора палача только затем, чтобы в этом угодить под колымагу! И вообще, мыслимое ли дело научиться управлять такой колесницей — разве что здешние жители всю жизнь в них и живут, своими ногами не ходят. Может, у них и ног-то нет...

Приближающаяся повозка подкатила почти вплотную и, по-мышиному взвизгнув, остановилась. Открылась дверца и вышел человек. Взору Джориана представились обычные человеческие ноги, обтянутые длинными серыми панталонами. На человеке была шляпа с прямыми широкими полями, а с поясного ремня свисала небольшая кожаная сумка. Оттуда торчала изогнутая ручка какого-то инструмента. Видно, плотник, подумал Джориан.

Человек приблизился к Джориану и что-то сказал, но король не разобрал ни слова. Джориан знал несколько языков, но тот, на котором говорил человек в серых панталонах, был ему незнаком.

— Я Джориан из Ардамэ, — сказал он, — сын Эвора-часовщика.

Так его звали до того злополучного дня пять лет назад, когда, недолго думая, он схватил подброшенную в воздух человеческую голову и превратился в короля Ксилара.

Пристально разглядывая золотую корону Джориана, незнакомец покачал головой и снова что-то сказал. Джориан повторил свою фразу по-мальвански и по-швенски. В ответ человек с озадаченным видом произнес несколько слов.

Неожиданно раздался еще один голос. Джориан подскочил на месте, не понимая, кому он может принадлежать. Пронзительный металлический голос, произносящий непонятные слова, похоже, доносился из повозки незнакомца. Тот выдавил из себя успокоительную улыбку, снова что-то сказал и забрался в экипаж, который тут же с ревом помчался прочь.

Джориан вспомнил о веревке и стал обматывать ее вокруг пояса. Он припомнил наставления: пройти одну лигу на юго-восток, спуститься в свой мир и ждать Карадура, если тот еще не добрался до места встречи.

Но где здесь юго-восток? Небо, к счастью, было такое же чистое, как над Ксиларом. Казнь намечалось провести в полдень; с того момента, как Джориан положил голову на плаху, прошло совсем немного времени. Однако вскоре солнце сядет и по нему уже нельзя будет определить направление. Так что, невзирая на опасность, одну из дорог придется пересечь.

Джориан оглядел ближайшую дорогу, убедился, что повозок не видно, и стрелой метнулся на другую сторону. Он добежал до травянистого луга. Растительность здесь была не такая ухоженная, как на газоне. Джориан срезал длинный стебель, нашел земляную проплешину и воткнул его посредине. Затем по границе тени ножиком отчертил линию, пересек ее другой, перпендикулярной, а третьей линией разделил левый угол пополам. Она-то и указывала на юго-восток.

Джориан пошел в этом направлении. По дороге он то и дело останавливался, чтобы срезать молодой побег и выстругать палочку в два-три фута длиной. На одной из этих палочек он через каждые сто шагов делал зарубку. Остальные палочки он втыкал в землю через каждые пятьдесят-сто шагов и таким образом постоянно проверяя себя, держался выбранного направления. Каждые тысячу шагов он сверялся по солнцу.

На пятидесятой зарубке Джориан остановился. Он находился в лощине, образованной склонами лесистых холмов. Вдалеке виднелись дома, но сейчас Джориан был рад, что его путь лежит в стороне от жилья.

Для пущей уверенности он пересчитал зарубки, снял с пояса веревку и обмотал ею ствол дерева. Затем произнес мальванское заклинание, которому выучился у Карадура:

Мансалму дарм рау антарау, Ноде царо тэракх хья цор рау...

Ноги вдруг куда-то провалились, словно угодили в зыбучий песок, земля подалась, и Джориан полетел вниз. Затем раздался рывок, падение прекратилось, и он повис меж землей — своей собственной землей — и безоблачными голубыми небесами.

Два веревочных конца, чуть расходясь, тянулись вверх и в ярде над головой пропадали. Внизу, к изумлению Джориана, плескались мертвые черные воды Морусской Трясины. Карадур упоминал болото, но Джориан не ожидал, что окажется прямо над ним. К северу тянулись поля и лесные угодья Ксилара. На юге вздымался огромный хребет Козьей Кручи, над которым, сверкая снежными шапками, высилась горная гряда, отделяющая города-государства Новарии от жаркой империи Мальвана.

Джориан решил было подняться обратно и поискать другое дерево, но передумал. Кто знает, как долго останется проницаемым «мягкое пятно» между двумя реальностями, которое он создал своим заклинанием? Что если земля затвердеет, когда он будет находиться в ее толще? К тому же Джориан отлично плавал, и водившиеся в Морусской Трясине небольшие крокодильчики в три фута длиной его ничуть не путали.

Джориан спустился до места, где веревка кончалась. Завяжи он обычную петлю, длины веревки как раз хватило бы до земли, но тогда, спустившись, он не смог бы сдернуть драгоценную веревку вниз. Поэтому Джориан просто перекинул ее через ствол дерева, так что теперь в небе болтались два конца одинаковой длины.

Под ногами, футах в двадцати, стояла темная затхлая вода. Колдуна нигде не было видно. Поехали, подумал Джориан и выпустил из рук веревочный конец.

Взметнув огромный фонтан брызг, он плюхнулся в воду. Следом, взбаламутив болото, упала веревка. Джориан ухватил зубами веревочный конец и поплыл к ближайшему берегу.

Оказалось, что это куча плавучего тростника. Джориан вылез на островок, бурая вода ручьями текла по плечам. Стоило ему подняться на ноги, вязкая поверхность заходила ходуном, подалась и угрожающе прогнулась. Здесь только на карачках и доберешься, решил Джориан. Волоча за собой веревку, он пополз к высокому берегу, густо заросшему ивами и темно-зелеными кипарисами. Ноги наконец нащупали твердую почву, и Джориан выпрямился. На зубце короны повисла водоросль.

— Карадур! — крикнул он, отдирая водоросль и стряхивая с тела болотную воду.

Колдун не отзывался, но Джориана это не смутило. Путешествие длиной в одну лигу может оказаться старику не по силам, так что он вряд ли доберется засветло. Чтобы попусту не тратить время, Джориан отыскал заросшую папоротником прогалину, снял корону, растянулся на земле и тут же заснул.

* * *

День клонился к вечеру, но до захода солнца было еще далеко. Вдруг кто-то окликнул Джориана по имени. Он подскочил и нос к носу столкнулся с Карадуром. Карадур уже обрел прежний облик и стоял, навалившись на посох и тяжело дыша.

— Привет! — сказал Джориан. — Старина, как ты меня отыскал?

— Ты... ох... храпел, о Король... я хотел сказать, мастер Джориан.

— За нами погоня?

— Да нет, по гаданию выходит, что она давно кончилась. Охо-хо, как я намучился! Дай передохнуть, — колдун со стоном повалился в папоротник. — В жизни так не уставал. Два заклинания в один день чуть меня не убили, а блуждание по лесу и вовсе доконало.

Он уронил голову на руки.

— Где ты спрятал припасы?

— Погоди, я так измучился, даже думать не могу. Как тебе понравился загробный мир?

— Ой! Ужас, хоть я мало что видел, — сказал Джориан и стал описывать дорогу из цемента и с ревом несущиеся по ней страшные повозки. — Клянусь рогами Тио, жить там куда опаснее, чем у нас со всеми нашими войнами, чумой, разбойниками и диким зверьем! Нет уж, я лучше попаду в какую-нибудь мальванскую преисподнюю, где человеку грозит всего лишь встреча с парочкой-другой чудненьких кровожадных демонов.

— Ты видел... встречал тамошних жителей?

— Ага, один малый, кажется, плотник, остановил экипаж и поболтал со мной, хотя ни он меня, ни я его тарабарщины не понял. Он так на меня уставился, будто он ксиларец, а я обезьянец из Комилакха, которого он вдруг встретил на родной улице, — и Джориан описал человека в длинных панталонах.

Карадур вяло хихикнул.

— Это не плотник, а страж порядка. Он умеет владеть оружием, но применяет его не против иноземцев, а против преступников своей страны. Думаю, и в некоторых городах-государствах твоей Новарии есть отряды таких крепких парней. Эта реальность славится сказочным богатством и диковинными аппаратами, но не хотел бы я когда-нибудь там воплотиться.

— Почему?

— Потому что в этом измерении правит низменный материализм, а волшебство совсем захирело, и им никто не пользуется. Что там делать образцовому чудотворцу вроде меня? Насколько я знаю, те, кто слывет в этой реальности волшебниками, зачастую просто мошенники. Да что там: в этом мире даже боги превратились в бледные призраки. Они способны принести лишь мелкие радости и огорчения тем, кого любят и ненавидят. Да и то не всегда.

— Тамошние жители что, совсем неверующие?

— Может, совсем, а может, притворяются. Еще они привечают всяких магов — астрологов, некромантов. Конечно, боги и колдуны этой реальности не могут навлечь на его жителей серьезные беды или принести большую удачу, но, воплощаясь там, люди несут в себе память о предыдущей жизни в нашем мире, когда колдовство действительно обладало могучей и ужасной силой.

Джориан прихлопнул комара.

— Значит, я, имея мозгов не больше, чем кочан капусты, мог бы неплохо там устроиться.

— Не совсем так, скорее наоборот.

— Почему это?

— Твои главные достоинства в нашем мире — сила и ловкость — там ничего не значат, потому что все делают бездушные машины. К чему выносливость, если ты, сев утром на лошадь, одолеешь к вечеру сорок лиг, а любая механическая повозка, которые ты там видел, проедет за то же время втрое больше? Твоя мощь никому не нужна, так же, как моя нравственная чистота и знание оккультных сил.

— Я же не полный дурак, хоть мускулы у меня действительно помощнее, чем у прочих, — сказал Джориан. — Но может, ты и прав. Ладно, старина, день не вечно будет длиться. Так что, ежели ты готов, пойдем-ка поищем наши припасы.

— Да, готов, хотя и без всякого удовольствия.

Колдун с причитаниями поднялся на ноги и принялся шарить посохом под ближайшими кустами.

— Ну-ка, поглядим, куда я запрятал эту проклятую штуку? — бормотал он. — Тц-тц. Я же помню, что положил ее под выступ валуна и забросал листьями.

— Здесь нет никаких валунов, — с легким нетерпением отозвался Джориан.

— Да уж, да уж. Кажется, то место было повыше. Поищем немного севернее.

Они двинулись в указанном направлении и следующие два часа рыскали по лесу в поисках валуна.

— Поглядим, поглядим... — бормотал Карадур. — Замшелый гранитный валун. Тебе, о Джориан, примерно по плечо... я уверен... я думаю...

— А ты не видал рядом какого-нибудь дерева или еще чего приметного?

— Дай подумать. Ах да, я заметил три дерева, с трех сторон от тайника. Но здесь так много этих проклятых деревьев.

— Почему бы тебе не поворожить?

— Потому что моя колдовская сила временно истощилась. Надо искать обычными способами, других нет.

Они вернулись к болоту и, немного изменив направление, снова принялись за поиски. В косых лучах заходящего солнца, пробивающихся сквозь листву, роилась мошкара.

— Не это дерево? — спросил Джориан.

— Ну, конечно, вот оно! — обрадовался Карадур. — Теперь поищем остальные.

— Здесь столько же валунов, сколько рыб в пустыне Федиран.

— Валун? Валун? Какой... ах... я вспомнил! Я же его спрятал не под валуном, а под поваленным деревом. Вот оно!

И Карадур указал на большое дерево, которое загородило им дорогу. Они в мгновение ока разбросали листву и вытащили на свет холщовый мешок. Джориан с досады присвистнул; его и раньше частенько раздражала забывчивость колдуна. Правда, он тут же одернул себя: нельзя быть слишком строгим к тому, кто спас тебе жизнь.

* * *

К заходу солнца Джориан преобразился. Теперь он, как заправский лесовик, был одет в простой коричневый кафтан, короткие штаны, высокие шнурованные башмаки — вместо вконец изорванных шелковых туфель — и видавшую виды зеленую шляпу с замусоленным фазаньим пером, торчащим из-за ленты. На поясе болтался короткий тяжелый охотничий меч, годный скорее для игры в лапту и рубки кустарника, чем для поединка.

— А с ней что делать? — спросил Джориан и указал на ксиларскую корону. — Кучу львов можем огрести.

— Ни в коем случае, мой мальчик! — запротестовал Карадур. — Если что-то тебя и выдаст, так это она. Стоит показать ее любому золотых дел мастеру или ювелиру, или меняле на сто лиг в округе, и молва птицей долетит до Ксилара.

— Переплавим, и дело с концом.

— У нас нет печи и тигеля, а покупать их — значит навлечь на себя подозрения не меньше, чем самой короной. К тому же древние создатели этой золотой вещи наверняка наделили ее волшебными свойствами, неоценимыми для занятий магией. Непростительно спалить эти свойства в печке.

— Что же делать?

— Самое лучшее спрятать ее здесь вместе с твоей старой одеждой. Если все пойдет хорошо, потом заберешь. Или, скажем, договоришься с ксиларцами — твоя голова в обмен на их корону. А что, ты разве не прихватил с собой денег?

— Прихватил. У меня в поясе под одеждой сто новеньких золотых львов — прямо с королевского монетного двора. Кабы пожадничал, лежать бы мне сейчас на дне Трясины Мору. Что ж, всех денег не унесешь.

— Но, сын мой, это же огромное богатство! Да не допустят боги, чтобы какой-нибудь грабитель услышал, сколько денег у тебя в поясе.

— Знаешь, в наших обстоятельствах сохраннее держать капитал при себе.

— Ты прав. Но пытаться продать корону все-таки слишком опасно. А теперь, пока не стемнело, я должен тебя постричь.

Джориан сел на поваленное дерево, и Карадур, вооружившись ножницами и гребнем, принялся за дело. Время от времени он просил Джориана прекратить болтовню, но бывший король не умел долго молчать.

— Печально, — разглагольствовал Джориан, — что мой народ — ведь это и вправду был мой народ — лишился всех своих развлечений: отсечения головы, коронации, раздачи даров, состязаний по бегу, стрельбе, борьбе, футбола и хоккея, пения и танцев, да еще и пира в придачу.

— Который, вне всякого сомнения, закончится бесподобным разгулом мерзкого греховного пьянства и распутства, — поддакнул Карадур, трудясь над правым виском Джориана. — Так что, если угодно, можешь себе во вред заняться благотворительностью. Еще не поздно передумать и вернуться.

— Не-е... Я привык принимать вещи такими, какие они есть. Да и боги на моей стороне, а то б они не позволили мне уйти так далеко, правда?

— Аргумент убедителен, если считать, что богам есть дело до каждого смертного — философы уже тысячу лет ведут об этом жаркие споры. По-моему, главное, что помогло тебе ускользнуть, это мое волшебство, усиленное нравственной чистотой, благоприятное положение планет, да еще твоя сила и храбрость. Легче блоху подковать, чем найти событие, проистекающее из какой-то одной причины. Я совсем заболтался, а надо еще отстричь эти ужасные усы.

— Ах ты, старый злодей! От зависти всю мою юную красоту готов извести! — хмыкнул Джориан. — Но снявши голову, по волосам не плачут. Стриги!

Теперь вместо пышной гривы на голове бывшего короля топорщился ежик волос не длиннее ногтя. Усы Карадур тоже отхватил почти начисто.

— Ну вот, — сказал он, — отрастут борода и усы — ни одна живая душа тебя не узнает.

— Если меня не выдадут рост, вес, голос и шрам на носу, — возразил Джориан. — Ты можешь произнести такое заклинание, чтоб я превратился в тощенького светловолосого парнишку?

— Мог бы, если бы уже не произнес двух с утра пораньше. Только это ничего не даст: фантомы держатся час-два, не больше. Да и вряд ли кто нам встретится по пути к Ритосу-кузнецу, разве что случайный охотник, угольщик или жалкий батрак. Какой толк в маскараде?

— Он помешает им натравить на меня ксиларских ищеек.

— Правильно; но представь, ты подходишь к ним подростком и вдруг прямо на глазах превращаешься в самого себя. Такое у кого хочешь вызовет подозрение.

Джориан вытащил из холщового мешка большую кожаную сумку и достал оттуда каравай и кусок вяленой оленины. И то, и другое он уплетал с завидным аппетитом. Карадур удовольствовался маленьким кусочком хлеба.

— Мой мальчик, тебе придется обуздать свой неуемный аппетит, — сказал колдун.

— У меня-то неуемный? — с набитым ртом отозвался Джориан. — Клянусь золотыми локонами Фрэнды, я только червячка заморил. Ты как думаешь, можно слона накормить одной сладкой булочкой?

— Я хотел сказать, что надо заглушать низменный голос желудка; к тому же этой провизии должно хватить до Ритосова дома, где тебя ждут. Поройся в мешке и найдешь план: там нарисовано, как добраться до места.

— Хорошо, хоть я уже бывал в этих местах, когда гонялся за разбойниками. Здесь ходу не больше одной лиги.

— Говорят, — снова завел Карадур, — у Ритоса есть дочь или племянница, на которую распутные молодые болваны вроде тебя пялят бесстыжие глаза. Ты на нее не заглядывайся, каждый грех сладострастия осложняет мою задачу.

— У меня-то сладострастие? — вскинув брови, изумился Джориан. — Стану я бегать по бабам, когда у меня дома пять молодых красивых жен! Да я буду только рад передышке, чтоб я в дерьме утонул, — хоть и скучаю по карапузам, что по мне ползали. Но давай о Ритосе-кузнеце. Почем ты знаешь, что он не выдаст меня ксиларцам? Он может неплохо заработать, ежели наведет их на след.

— Умолкни! Ни у одного посвященного Сил Прогресса не хватит подлости предать другого посвященного!

— Но ты же сам говорил, что этот Ритос против тебя. Я пять лет был королем; может, это меня ничему и не научило, но одно я усвоил: никому нельзя доверять сверх меры.

— Он действительно принадлежит к Черной Ложе, или Благодетелям, и стоит за то, чтобы не выпускать могучие силы волшебства за границы нашего круга. Я же принадлежу к Белой Ложе, или Альтруистам, и готов нести волшебство в мир и помогать всем, кто трудится в поте лица своего. Однако, несмотря на внутренние разногласия, мы едины перед миром, лежащим вне пределов нашего ученого ордена. Я уверен в Ритосе, как в самом себе.

— Судя по названиям лож, вы чисты, что талая вода. И все же я за свое царствование такого насмотрелся...

Карадур положил Джориану на колено темную костлявую руку.

— Мальчик, ты волей-неволей доверился мне, чтобы спасти свою голову. Доверься и в этом.

— Ну ладно, ты знаешь, что делаешь, — проворчал Джориан. — Святой отец, я хочу поблагодарить тебя — ты спас мою беспутную голову.

— Не стоит благодарности; только ты ведь знаешь, эту голову нужно еще заслужить.

Джориан хитро усмехнулся.

— Что, ежели я найду другого колдуна и он своей ворожбой снимет заклятье, какое ты и твои дружки-чародеи так бессовестно на меня наложили?

— Освобождающего заклятья не существует, Я предупреждал: если какой-нибудь захудалый отщепенец попытается снять наше заклятье, для тебя это окончится весьма плачевно. Заклятье наложил магистр нашей ложи Форко из Хендау, и он один может развеять чары.

Итак, не забудь: ровно через месяц мы встретимся в... уф... в «Серебряном Драконе» в Оттомани, оттуда отправимся в Тримандилам за Ларцом Авлена, а потом на Конклав моих сторонников в Башню Гоблинов в Метуро. Надо спешить, встреча состоится в месяц Щуки.

— Времени хоть отбавляй.

— Разумеется, но непредвиденные обстоятельства часто сводят на нет самые многообещающие планы. Как бы там ни было, для начала нужно добраться до Оттомани.

— Почему бы мне не отправиться туда с тобой, чем продираться сквозь бурелом?

— Ксиларцы перекроют дороги, а чтобы отросла борода, нужно время. Ритос ждет твоего прихода; у него можно отдохнуть несколько дней и пополнить запасы провизии.

— Я приду в Оттомань, ежели не случится беды. Буду запаздывать, — оставь мне у трактирщика записку на вымышленное имя.

Карадур:

— Фальшивое имя? Тц-тц! Это безнравственно, сын мой.

— Вот как? Ты, верно, забыл: до того, как стать королем Ксилара, я год прослужил в пешей гвардии Его Незаконнорожденного Высочества. В Оттомани многие меня вспомнят, ежели понадобится.

— Тебе нечего бояться. Великий Герцог и Его Незаконнорожденное Высочество одинаково не любят Ксилар, потому что их страна вклинилась между твоим бывшим королевством и Республикой Виндия, которая заключила с Ксиларом договор против Оттомани. Правители Оттомани не выдадут тебя ксиларцам.

— Может, и нет, но они не в силах помешать ксиларцам меня выкрасть. Судейские спят и видят, как бы завершить свою кровавую церемонию. К тому же чем фальшивое имя безнравственней того, что сделали твои Силы Прогресса, послав меня воровать этот чертов сундук с трухлявыми волшебными пергаментами у самого царя Мальваны?

— Почему... ах... то совсем другое...

— Чем другое-то? — не унимался Джориан.

— То было легко... как бы сказать... ох, твоего духовного развития не хватит, чтобы понять. Это вопрос чистоты побуждений...

— Зато я уяснил другое: ежели из-за твоей дурацкой нерешительности меня схватят где-нибудь на пути в Тримандилам, тебе нипочем не добыть ящика с волшебной тягомотиной. Без головы не поворуешь.

— Ах, ну, твои рассуждения во многом справедливы, хотя, не будь я так утомлен, я бы обязательно нашел, что возразить.

— Какое ты выберешь имя, коли тебе все же придется сделать что-нибудь эдакое безнравственное?

— Я назовусь... уф... Мабахандулой.

— Вот имечко, клянусь железной писькой Имбала! Язык сломаешь. Хотя, я думаю, тебе действительно не имеет смысла притворяться, что ты не мальванец.

Джориан несколько раз повторил имя, чтобы не забыть.

Карадур поморщился.

— Тц-тц. Я бы попросил тебя так много не богохульствовать, даже по отношению к твоим маленьким домашним божкам. Как тебя будут звать, если ты придешь первым?

— Мм... Никко из Кортолии. Моего дядю звали Никко.

— Почему бы тебе не назваться цолонийцем? Остров Цолон далеко отсюда, следовательно, это безопаснее.

— Я никогда не был на Цолоне и не умею говорить на ихнем тарабарском наречии. Зато я вырос в Кортолии и, когда не слежу за собой, говорю, как заправский кортолец. Слушай, старый зануда, может, хватит меня песочить?

— Пожалуй. Если я не появлюсь в «Серебряном Драконе», расспросишь в городе про волшебницу Гоанию. Она хранит снадобья, необходимые, чтобы вырвать Ларец Авлена из рук злобного типа, который незаконно овладел им, — так называемого Царя Царей.

— Гоания, говоришь? Я-то запомню. А вот ты, дружок, постарайся не забыть по рассеянности названия города и, ежели ошибкой забредешь в Гованнию или Виндию, не удивляйся, что я тебя там не встречу.

— Оставь в покое мою рассеянность! — огрызнулся колдун. — Точно выполняй инструкции, остальное предоставь мне. И придержи болтливый язык. Твоя жизнерадостная трескотня чуть не выдала нас тогда, на помосте. Ты бы лучше не пил ничего, кроме воды, — после вина и пива язык у тебя начинает болтаться, как помело.

— Ежели я буду в пути пить вонючую воду, то слягу с какой-нибудь кошмарной дизентерией или лихорадкой, и толку от меня будет, как от безголового.

— Ну, хотя бы не напивайся; твои главные слабости — выпивка и болтливость, А теперь давай склоним головы и вознесем молитву истинным богам — богам Мальваны.

Колдун пробубнил молитву Варну-Создателю, Крадхе-Хранителю и Ашаке-Разрушителю. Затем Джориан коротко помолился Тио, новарскому лесному богу. Они с Карадуром пожали друг другу руки. Карадур произнес напутственную речь:

— Будь осторожен и благоразумен; подавляй желания плоти; алкай нравственного совершенства и духовного просветления. Истинные боги тебя не оставят, сын мой.

— Спасибо, отец, — отвечал Джориан. — Я буду благоразумен, как мидия, и чист, как первый снег.

Он развернулся и зашагал в мрачную глубь леса. Карадур, глядя ему вслед, принялся обматывать талию волшебной веревкой. В сгущающихся сумерках звенела ночная мошкара.

 

Глава 2

Меч Его Незаконнорожденного Высочества

Шел уже месяц Медведя, когда Джориан добрался до жилища Ритоса-кузнеца. Листва деревьев у подножия Козьей Кручи окрасилась в багрянец и золото, и только более высокие склоны, поросшие хвойными лесами, по-прежнему сохраняли сумрачную темно-зеленую окраску. Над этими зелеными вершинами, казавшимися черными при пасмурной погоде, белели полускрытые облаками снежные пики центральной гряды. Множество красных и желтых листьев, которые под хмурым осенним небом облетали с деревьев, кружась и раскачиваясь, как утлые лодки в штормовую погоду, устилали поляну перед домом Ритоса.

Жилище кузнеца-отшельника оказалось на удивление ухоженным и вместительным. Над первым этажом, сложенным из известняка, располагалась бревенчатая надстройка; высокая остроконечная крыша венчала сооружение. К правой стене дома было пристроено что-то вроде сарая — в нем помещалась кузница. Оттуда доносились удары молота по наковальне.

У противоположной стены стояла большая деревянная клетка. В ней, свернувшись калачиком, лежал обезьянец из далекого, расположенного на юго-востоке Комилакха. На краю поляны был возведен каменный колодец; из него доставала воду молодая женщина. Когда появился Джориан с луком через плечо, она как раз вытянула воротом бадью, поставила ее на край колодца и собиралась перелить воду в кувшин. На другом конце поляны стреноженный ослик жевал сено.

Джориан шагнул на поляну; девушка вздрогнула, и вода выплеснулась из бадьи.

— Черт побери! — воскликнул Джориан. — Дай помогу, красотка!

— Ты кто? — все еще настороженно спросила она.

— Джориан, сын Эвора. Это дом Ритоса-кузнеца?

— Ага. Нас предупреждали о твоем приходе, но уже столько дней прошло.

— Заплутал в проклятом лесу, — сказал Джориан. — В таком тумане сам себя потеряешь. Держи кувшин, я опрокину бадью!

Переливая воду, Джориан разглядывал девушку. Она была высокой — почти с него ростом — с копной черных волос. Лицо с грубоватыми и неправильными чертами нельзя было назвать красивым, но она производила впечатление яркой, сильной женщины. Особенно украшали ее прекрасные серые глаза.

— Неудивительно, что ты заплутал! — произнесла девушка низким хрипловатым голосом. — Ритос напускает морок на всю округу, чтобы охотники и дровосеки носа сюда не казали.

— Зачем это ему?

— Для леших. Они нас за это кормят.

— То-то мне попался малый с длинными волосатыми ушами, — сказал Джориан и, подхватив кувшин, вслед за девушкой поспешил к дому.

Обезьянец вскочил и зарычал на Джориана, но окрик хозяйки заставил его замолчать.

— Вообще-то туман должен был рассеяться и пропустить тебя, — продолжала девушка, — но убрать туман дело непростое, это тебе не свечку задуть. А ты неплохо воспитан, мастер Джориан.

— Ну, еще бы; нам, бывшим королям, приходится держать марку, — и Джориан перешел на кортольский диалект. — Хучь я таперича и не король, а живот, значица, бурчит, ужина просит.

Девушка распахнула дверь в просторную комнату. Столы, стулья, лавки — все было завалено ретортами, свитками пергамента и колдовскими принадлежностями. Мебель стояла основательная, простая и по-крестьянски удобная, и Джориану вспомнился охотничий домик, доставшийся ему, королю Ксилара, от предшественников. По стенам висело оружие, дощатый пол устилали шкуры медведей и других лесных хищников, по лавкам были разбросаны расшитые подушки.

Девушка проследовала на кухню. Занося кувшин на приступку возле раковины, Джориан вдруг пошатнулся.

— Какая муха тебя укусила? — вскинулась Ванора. — Только не говори, что такому здоровяку не под силу поднять кувшин!

— Что ты, милая дамочка. Просто я не ел три дня.

— Великий Зеватас! Сейчас мы все поправим, — с этими словами она принялась рыться в хлебнице, яблочной корзине и где только можно.

— Как тебя величать? — спросил Джориан, освобождаясь от лука и ранца. — Что-то не приходилось слышать, чтобы того, кто спас тебе жизнь, звали «Эй, ты!»

— Я не спасала тебе жизнь.

— Спасешь, коли накормишь. Ну, так как?

— Меня зовут Ванора, — и, поймав вопросительный взгляд Джориана, добавила:

— Ванора из Гованнии, если хочешь.

— Я и смотрю, выговор знакомый. Ритос тебе кто, отец или дядя?

— Он-то родня? — у девушки вырвался короткий иронический смешок. — Он мне хозяин. Чтоб ты знал, он меня купил в Гованнии как рабыню для любых работ.

— Как это?

— Любовника приколола, бродягу никчемного. Уж не знаю почему, но я вечно влюбляюсь в пьяных мужиков, которые меня же и лупят почем зря. Короче, этот придурок помер, и мне собирались отрубить голову, чтобы больше так не делала. Но в Гованнии чужестранец может купить приговоренного раба, если обещает увезти его из страны. Стоит мне туда вернуться, и прощай голова.

— Как Ритос тебя уламывает?

Ванора поставила на приступку тарелку с краюшкой хлеба, кусочком вяленого мяса, ломтиком сыра и яблоком.

— Он вовсе не «уламывает», — подойдя вплотную, сказала она. — Во всяком случае, не то, что ты думаешь. Пока я слушаюсь, он обо мне и не вспоминает, даже по ночам; занятия магией, говорит, требуют целомудрия. Он сейчас в кузне, возится с новым мечом Даунаса. Носа из сарая не высунет, пока ужинать не позову.

Приоткрыв рот, она в упор взглянула на Джориана и, подавшись вперед, легонько коснулась его руки своей большой грудью. Джориан слышал ее прерывистое, свистящее дыхание. Затем безотчетно покосился на полную тарелку.

— Не обижайся, хозяйка Ванора, — чуть отодвинувшись, сказал он. — Мне перво-наперво надо поесть, а то помру с голодухи. Где тут можно сесть?

— Поесть! — фыркнула Ванора. — Садись за этот стол. Вот сидр. Не увлекайся, он только с виду слабый.

— Спасибо, хозяйка, — Джориан с ходу набил рот едой и, с усилием глотнув, спросил:

— Если я верно понял, Ритос кует волшебный меч для Его Незаконнорожденного Высочества? — Нету у меня времени, мастер Джориан, лясы точить. Работы невпроворот.

Громко стуча каблуками, Ванора вышла из кухня. Джориан ухмыльнулся ей вслед; молодая бородка встопорщилась. Непонятно, чего она разозлилась? Может, он попал в точку? Джориан с аппетитом поел, от души выпил и вернулся в захламленную комнату. Когда Ритос-кузнец заглянул туда спустя несколько часов, бывший король лежал прямо на полу, завернувшись в медвежью шкуру, и громко храпел.

* * *

Джориана разбудил тихий скрип открываемой двери. Увидев входящего кузнеца, он вскочил на ноги и поклонился.

— Привет, тебе, мастер Ритос! — воскликнул он. — Твой покорный слуга нижайше благодарит за гостеприимство.

Кузнец был гораздо ниже стоявшей за ним Ваноры, но таких широченных плеч Джориану еще видеть не приходилось. Пожатие огромной руки заставило крепкого Джориана скривиться от боли. Продубленное лицо под седыми космами было сплошь покрыто складками и морщинами; на нем резко выделялись полуприкрытые тяжелыми веками холодные оловянные глаза.

— Добро пожаловать в мой дом, — пророкотал Ритос. — Сожалею, что из-за досадной ошибки в одном из моих защитных заклинаний тебе пришлось плутать по лесу. Ванора говорит, ты пришел полумертвый от голода.

— Ага. Я прикончил провизию и хотел подстрелить какую-нибудь дичь. Я-то думал, что умею обращаться с луком, но первый же попавшийся заяц меня разубедил.

— Наверное, лешие увели зверей с твоего пути. Охраняют их от охотников не из любви к живой природе — для себя берегут. Садись, мастер Джориан. Сегодня вечером можешь отдыхать, а завтра я подумаю, как ты отработаешь пропитание, пока будешь жить здесь. Ну, рассказывай, как ты попал в эту передрягу, — продолжал Ритос, пока Ванора разливала вино.

— Началось все пять лет назад, — с готовностью заговорил Джориан, который был рад поболтать после вынужденного молчания, — но лучше вернуться к истоку. Отец мой, Эвор-часовщик, доживал свой век в Ардамэ.

— Где это?

— Городок в Кортолии, недалеко от столицы. Он хотел научить меня делать клепсидры — водяные часы. Да только руки у меня оказались слишком большие и неуклюжие для тонкой работы, даром что с уздой, мечом, плугом и посевами управлялись исправно. Я всю премудрость выучил, но как до дела дойдет — стоп. Ну, в конце концов он махнул на меня рукой, только напоследок потащил с собой в Двенадцать Городов, где у него были заказы на установку клепсидр.

И вот он отдал меня подмастерьем к Фимбри-плотнику из Ардамэ. Только Фимбри через месяц отослал меня обратно, да еще счет приложил за сломанные инструменты — силушку свою я сдерживать тогда не умел.

Пришлось отцу определить меня к Рубио, кортольскому торговцу. Там я прослужил год, но в один прекрасный день просчитался в выручке. Этот Рубио был малый злющий и вспыльчивый, а дела у него в то время шли неважно. Ну, он на меня и набросился, да не учел, что я за год его перерос. Огрел меня тяжелой тростью, а я палку-то вырвал и переломил об его голову. Он упал и лежит. Ну, думаю, убил; я и сбежал домой в Ардамэ.

Отец меня прятал, пока не дошел слух, что Рубио оклемался. Потом пристроил в дом бездетного крестьянина, некоего Оннуса. Все толковал мне, что, ежели поведу игру с умом, ферма мне достанется — Оннус вдовец и родни у него нет. Но Оннус оказался скрягой, из тех, что, закалывая свинью, ищут, кому бы и свинячий визг продать, чтобы не пропадал. Заставлял меня работать по шестнадцать часов в день и чуть совсем не уморил. В конце концов он меня застукал, когда я вместо работы приударял за соседской дочкой, и отходил хлыстом. Я, конечное дело, хлыст вырвал...

— И всыпал хозяину по первое число? — догадливо спросил Ритос.

— Нет, мой господин, как можно. Я всего лишь засунул хозяина башкой в кучу его собственного дерьма, да так, что он насквозь проскочил, — и пошел себе спокойненько домой.

От вина Джориан заметно повеселел и заговорил сбивчиво, оживленно размахивая руками.

— Отец, бедолага, просто с ног сбился, чтобы найти мне работенку по силам. Старшие братья стали умелыми, уважаемыми часовщиками, сестры повыходили замуж — я один болтался без дела. «Родись ты с двумя головами, — говаривал отец, — мы б тебя за деньги показывали, но ты просто молодой, здоровый, неотесанный болван, только баклуши бить и умеешь». Так вот, решили мы пойти к Зимбалле, ардамайской колдунье.

Подбросила ведьма трав в котелок, насыпала в огонь каких-то порошков — повалил дым, а по стенам заплясали тени, хотя кто их отбрасывал, ума не приложу. Впала она в транс, шамкает что-то, бормочет.

И говорит это она под конец: «Джориан, сынок, по всему выходит — быть тебе королем или бродягой».

«Как это? — говорю. — Сам-то я хочу стать уважаемым ремесленником, как папаша, и жить припеваючи».

«Твоя беда, — продолжает ведьма, — что ты слишком хорош, чтобы ходить за плугом или мести улицы города Кортолии. Уж коли ни одно дело не дается, значит, боги тебе другое назначили. Такому, ежели он не рожден в богатстве и роскоши, одна дорога: по земле топать и людьми править. Рано или поздно одно приводит к другому.»

«А вот, к примеру, солдатская служба?» — спрашиваю.

«Солдат всегда бродяга».

«В солдаты и подамся», — говорю.

Отец пытался мне отсоветовать, мол, с твоим ли умом лямку тянуть, да что, мол, в этой работенке девять десятых скуки смертной и одна леденящего ужаса. Но я ответил, что мне пока от этого ума ни жарко, ни холодно, и пошел-таки в солдаты. В Кортолии мне дали от ворот поворот, видно, Рубио нашептал кому надо.

Отправился я в Оттомань и поступил алебардщиком к Его Незаконнорожденному Высочеству. Год маршировал взад-вперед по плацу под гавканье офицеров: «Копья наперевес! Вперед, арш!» Дрался в сражении, когда Вольная Рота хотела разграбить Оттомань. Но Его Незаконнорожденное Высочество бросил на них свою новомодную кавалерию — закованных в панцири рыцарей на огромных битюгах — и разбил наголову. Они врага и на выстрел к нашей пехоте не подпустили. Под конец срока я согласился с папашей: жизнь наемника не по мне.

Ушел я со службы и отправился в Ксилар. Явился аккурат в тот день, когда они казнили старого короля и выбирали нового. Мне наставник в детстве, помню, рассказывал про этот забавный обычай, но я впервые попал в Ксилар и совсем забыл о нем. Словом, когда мне прямо в лицо полетело что-то круглое, черное, как футбольный мяч, я его поймал. И вдруг, ужас, вижу, это только-только отрубленная человеческая голова, и кровь по рукам течет. Брр! Тут мне сказали, что я и есть новый король Ксилара.

Сперва я балдел; они меня всего разодели, пичкали вкусной жратвой и выпивкой, красивых жен мне нашли. Но быстро скумекал: сегодня я поймал голову, а через пять лет сам лишусь головы.

Здесь, конечное дело, всего вдоволь — одежды, еды, выпивки, женщин для забав, но ежели тебе отрубят голову, другая не вырастет. Процарствовал я так с годик под наставления старого Граллона и Таронуса и решил: пора из этой западни выбираться любым способом.

Начал с самого простого — выскользнул из дворца и дал деру. Но ксиларцы к этому привычные и тут же меня сцапали. Там у них целая рота — Королевская Гвардия называется — неплохо владеет сетями и арканом; они к королю специально приставлены, чтобы часом не удрал. Пробовал вербовать соучастников — они предали меня. Пробовал подкупить стражников — они прикарманили денежки и предали меня.

На третий год я постарался стать таким королем, чтоб ксиларцы смилостивились и отменили свой обычай. Стал реформатором. Изучил право и боролся за исполнение законов. Изучил экономику и придумал, как без вреда для королевства снизить налоги. Изучил воинское искусство и очистил Дол от разбойников, а побережье от пиратов. Сказать правду, одна мысль о сражении вгоняет меня в дрожь...

Кто счастлив скакать на коне боевом? Не я! Кто любит размахивать острым копьем? Не я! Кто рад, когда панцирь железный на нем? Кто шлем не снимает ни ночью, ни днем? Мечтает о стычках кровавых с врагом? Не я! Кто жаждет мечом супостата проткнуть? Не я! Иль дротик метнуть неприятелю в грудь? Не я! При лязге оружья кого берет жуть? Кто очень хотел бы с войны улизнуть? Чтоб пиво из кружки в таверне тянуть? Я! Я!

Однако топор был еще страшнее, и в конце концов злодеи стали меня бояться больше, чем я их.

— Кто сочинил эти стихи? — спросил Ритос.

— Некий безвестный рифмоплет, по прозвищу Джориан из Ардамэ. Но к делу. Через год все были уверены: король Джориан, даром что молодой, лучший правитель с начала времен.

Думаешь, ксиларцы отменили свой дурацкий закон? Ничуть не бывало. Наоборот, приставили дополнительную охрану, чтоб я уж точно не убежал. Я отправлялся на верховую прогулку, охоту, ловить разбойников и даже к бабе не иначе, как в окружении целого отряда арканщиков из швенских степей, следивших, чтобы я не дал деру.

Я тогда совсем раскис. Ударился в загул — жратва, выпивка, бабы, ночные кутежи. Так что к концу четвертого года превратился в жирную слюнявую развалину.

В ту зиму я подхватил простуду, простуда перешла в лихорадку — в общем, чуть не помер. Вот, метался я в бреду, и привиделся мне какой-то человек. Иногда он казался похожим на отца, который аккурат в тот год преставился. Я посылал родителям вдоволь денег, но в Ксилар позвать не смел: стоило мне при случае удрать, они бы оказались заложниками.

Иногда тот странный человек представал в обличье одного из великих богов: то он был Герикс, то Псаан, а то и сам старина Зеватас. Короче, с лица был разный, а говорил одно: «Джориан, сынок, мне стыдно за тебя; с твоим ли умом и силой сдаваться перед таким пустяком, как угроза потерять голову? Покажи им всем, малыш! Попытаешься удрать, может, что и выйдет, а уж не попытаешься — пеняй на себя. Чем ты, собственно, рискуешь?»

Я поправился, но слова запали в душу. Я услал всех женщин, оставил только четырех законных жен да пятую, какую сам выбрал. Упражнялся в оружейной и гимнастическом зале, пока не стал здоровее прежнего. А еще перечитал в королевской библиотеке все, что могло сгодиться для побега. Год убил на гимнастику и книжки. Ох и трудное это дело — одновременно упражнять тело и голову, легче рыбу научить на волынке играть. После гимнастики так устаешь, что премудрость не лезет в голову, а когда читаешь книжки, не остается времени на гимнастику. Я старался, как мог.

Я так рассудил: коли боги меня предназначили для бродячей жизни, нелишне к ней подготовиться, поэтому изучал все, что мало-мальски могло сгодиться. Выучился говорить по-мальвански, по-феридийски и по-швенски. Сумел овладеть не только обычным оружием, но и орудиями преступников: мешочком с песком, кастетом, удавкой, отравленным перстнем... Нанял Мерлуа-актера, и он научил меня гримироваться, перевоплощаться и копировать чужой говор.

В последний год своего царствования я также сколотил отряд из самого мерзкого отребья, какое удалось найти в Двенадцати Городах: карманник, мошенник, фальшивомонетчик, разбойник, основатель культов и секретных обществ, контрабандист, шантажист и два грабителя. Содержал их в довольстве, а они меня обучали своему ремеслу. Теперь мне ничего не стоит взобраться по отвесной скале, взломать ставни, сорвать замок, вскрыть сундук и — коли застукают — убедить домовладельца, что я добрый дух, посланный богами для проверки его поведения.

Пройдя обучение, я стал, можно сказать, неплохим подмастерьем широкого профиля. То есть я не сумею нанести такой же страшный удар, как Тартоньо, мой бывший тренер по фехтованию; так же ловко держаться в седле, как Корквин, мой тренер по верховой езде; так же освоить грабеж, как предводитель воров Инэс; так же изучить право, как Верховный судья Граллон; стать таким же искушенным царедворцем, как канцлер Таронус; так же владеть языками, как мой библиотекарь Штимбер. Зато я, вооружившись щитом и мечом, поборю их всех — кроме Тартоньо, обскачу всех — кроме Корквина, переговорю всех — кроме Штимбера...

Читая одну книжку, я узнал о Силах Прогресса. Какой-то из моих предшественников закрыл Школу Магических Искусств и изгнал из Ксилара всех колдунов. Этот запрет так и не был снят...

— Знаю! — взревел Ритос. — Зачем я, по-твоему, забрался в эту глушь? Чтобы не попасть в сеть законов и указов, которой Города ловят жаждущих высшей мудрости. Правда, ни в одном из Двенадцати Городов нет столь сурового закона, как в Ксиларе, но в каждом из них его успешно заменяют инструкции, лицензии и контролеры. Провались они в сорок девять Мальванских преисподних! Рассказывай дальше.

Джориан:

— Поэтому в Ксиларе остались только ведьмы и колдуны-недоучки — пугливые нарушители закона, которые сводят концы с концами, торгуя из-под полы амулетами, зельями и гороскопами: добрая половина из них просто подделки. Я испробовал в деле несколько местных колдунов и колдуний, но толку не добился. Тут мне подвернулся доктор Карадур; он приехал в Ксилар под видом святого и как таковой не подпадал под действие нашего закона. Мой побег с помоста — его заслуга.

— Карадур не лишен достоинств, — заметил Ритос, — чего не скажешь о его дурацких идеях и недостижимых идеалах...

* * *

Непонятные звуки прервали излияния кузнеца. В дверь явно скреблись. Ванора открыла, и в комнату одним прыжком влетело какое-то животное. Джориан вздрогнул от неожиданности — перед ним сидела белка величиной с собаку, весом в добрых двадцать фунтов. Зверь был покрыт длинной черной блестящей шерстью. Белка что-то процокала Ритосу, потерлась головой об его колено, позволила почесать себя за ухом и ускакала на кухню.

— Это Иксус, мой демон-подручный, — пояснил Ритос. — У него тело гигантской белки с Елизовы и душа низшего демона из Четвертой Реальности.

— Что это за Елизова такая? — поинтересовался Джориан.

— Земля на крайнем юге, по ту сторону экваториальных джунглей, что лежат к югу от Мальваны. Отважные мореходы с Цолона открыли ее всего год-два назад. От них-то мы и узнали о Елизове. Смею тебя уверить, Иксус обошелся мне в кругленькую сумму. Некоторые из моих собратьев предпочитают обезьяноподобных демонов — они, дескать, исключительно ловки. Я, однако, с ними не соглашусь. Во-первых, обезьяны — существа нежные и плохо переносят холод, а во-вторых, как родственная человеку ветвь обладают собственным высокоразвитым мозгом, который трудно подчинить влиянию извне, — безучастно отозвался кузнец. Голос у него был холодный, ровный и безжизненный. Казалось, он обращается к собственной тарелке.

— Ты начал говорить о Карадуре, — напомнил Джориан.

— Я просто хотел сказать, что все его идеалы по-человечески понятны, но неприменимы в реальной жизни. То же относится и к его ложе.

— Здесь, как я слышал, мнения расходятся. Ты можешь изложить свою точку зрения?

— Ложа Карадура, так называемые Альтруисты...

— Или Белая Ложа, да?

— Они действительно делят нас на Белую и Черную Ложи, но мы этих различий не признаем. Они их специально придумали, чтобы склонить мнение в свою пользу. Короче: самозваные Альтруисты готовы разболтать тайны оккультизма непосвященным, всем кому не лень. Тогда, мол, все человечество сможет вкусить этих знаний. Люди будут сыты и одеты; у них будет пылкая юность, многочисленная любящая родня и безбедная старость.

Так вот, будь все люди столь же прилежны, как мы, посвященные Сил Прогресса, которым приходится учиться многие годы и отвергать ради самосовершенствования житейские удовольствия; которых, прежде чем причислить к нашему братству, старшие собратья подвергают суровым испытаниям и которых страшная клятва обязывает применять свое знание на благо человечества — будь все остальные люди столь же хорошо обучены и пройди они перед посвящением столь же строгий отбор, тогда, возможно, идеи Альтруистов имели бы смысл.

Но ты и сам понимаешь, мастер Джориан, не все люди достойны тайных знаний. Одни глупы, другие ленивы или безнадежно испорчены. Большинство ставит личную выгоду выше интересов общества; большинство ради минутного удовольствия не задумываясь откажутся от того, что может составить счастье всей дальнейшей жизни. Вручить страшное знание беспомощной толпе недоумков, жуликов и неумех? Уж лучше вложить бритву в пухлые пальчики грудного младенца! Да попадись им в руки наши страшные заклинания, такие люди без зазрения совести сровняют с землей целый город, лишь бы это помогло им избавиться от одного-единственного личного недруга. Вот поэтому мы — Благодетели — категорически против предложения Альтруистов.

Несмотря на важность того, что говорилось, Ритос все так же безучастно ронял слова и ни разу не повысил голоса. В нем угадывался какой-то автоматизм; Джориан вспомнил легенду о заводном прислужнике, которого бог-кузнец Вэзус выковал в помощь остальным богам, и о последовавшей за этим череде бедствий, когда механический человек тоже захотел стать богом.

— Чем ты занят сейчас? — спросил Джориан, покончив с едой.

— Почему бы и не сказать, максимум через три дня я закончу работу. Это меч Рандир, который я кую для Его Незаконнорожденного Высочества. Когда произнесу последнее заклинание, меч будет разрубать доспехи, как масло.

Главная тонкость, скажу тебе, заключается в том, чтобы произносить заклинания во время закалки металла. Некоторые произносят их раньше, при первом нагреве или во время ковки. Однако большинство подобных заклинаний не выдерживают перегрева и ударов.

Но вернемся к твоему побегу. Какую плату запросил Карадур? Я знаю, что, несмотря на притворное благочестие, старый мошенник не станет давать даром такое трудоемкое и опасное магическое представление.

— Ох, он сказал, дескать, ваши Силы Прогресса хотят, чтобы я отправился в столицу Мальваны и выкрал какой-то древний ящик под названием Ларец Авлена, который, мол, набит до отказа потрясающими старинными заклинаниями. Еще Карадур хочет, чтоб я отволок этот ящик в Башню Гоблинов в Метуро. Там, как я понял, вы устраиваете большой Конклав.

— Ага! Теперь ясно! Карадур тебе сказал, что мы все хотим завладеть сундуком? Он соврал, потому что я впервые об этом слышу. Это они, так называемые Альтруисты, и никто другой, мечтают заполучить сундук, чтобы заставить нас, Благодетелей, принять их безумные предложения. Как они собираются держать тебя в повиновении?

— Заклятьем: ежели сверну с пути в Тримандилам, меня замучают головные боли и кошмары. Я проверял, все так и есть.

— Мог бы и сам догадаться. Но давай, мой добрый господин, вернемся к рассказу о твоем побеге.

Рассказывая о неудавшейся казни, Джориан втайне клял свою глупость. Он по ошибке решил, что Ритос либо знает о намеченной краже Ларца Авлена, либо, на худой конец, ему можно без опаски рассказать об этом. Теперь же выходило, что он, Джориан, зачем-то ввязался в драку между двумя ложами колдовского братства. Ритос, вполне вероятно, начнет совать палки в колеса. Развязавшийся от вина язык снова, уже в который раз, подвел Джориана.

Немного утешала мысль, что Карадур отчасти сам виноват в его, Джориана, промашке. Старый колдун, не высказываясь напрямую, постарался создать впечатление, что предприятие задумано всем братством, а не одной Белой Ложей. Джориан с грустью подумал: даже Карадур с его высокопарной болтовней о чистоте, морали и этике оказался на поверку обманщиком и предателем.

Ритос безучастно дослушал рассказ Джориана.

— Отлично проделано, сударь, — сказал он под конец. — Пойдем спать, завтра много дел.

* * *

Почти весь следующий день Джориан ел, отдыхал и нежил свое давно не мытое тело в Ритосовой деревянной лохани. Он наблюдал, как Ритос держит клинок Рандир за обмотанный ветошью стержень: эфес еще не был насажен. Кузнец несколько раз накалял клинок докрасна; затем клал на наковальню и осторожно постукивал по нему то здесь, то там, выправляя малейшую кривизну или неровность.

На третий день Джориан совсем оправился. Помогал Ритосу доделывать меч, придерживая клещами проволоку, которую тот наматывал на рукоятку, и, придавая Рандиру окончательный лоск, до блеска начищал клинок и чашку эфеса из серебреной латуни. Вертел точильный круг, пока кузнец затачивал клинок.

Бесенок Иксус носился по кузнице, исполняя приказания Ритоса. Он злобно цокал на Джориана и все норовил вцепиться ему в ногу своими острыми беличьими зубами, пока кузнец на него не прикрикнул.

— Ревнует, — сказал Ритос. — Пойди-ка помоги Ваноре. Я сейчас буду произносить над эфесом предварительное заклинание и хотел бы остаться один.

Некоторое время Джориан безропотно колол дрова, таскал воду, месил тесто и полол огород, но не дождался от Ваноры ни одного приветливого слова. Он испробовал все — от лести до баек:

— Слыхала ты когда-нибудь, — говорил он, — о грандиозном поединке между кортольским королем Фузасом и его братом-близнецом Фузором? Король этот, слышь, был силач из силачей — почти как ксиларский Кадван Сильный, только Кадвану через пять лет отрубили голову, а Фузасу нет. Как-то, знаешь, не приходилось слышать, чтоб на состязаниях кто-нибудь поставил на безголового силача хоть клок гнилой соломы.

Ну вот, задумал Фузас отпраздновать пятьсот лет своей державы великолепным торжеством. По правде, он немного словчил, потому как в истории свободной Кортолии есть досадный пробел — когда Ардиман Ужасный из Гованнии захватил Двенадцать Городов и несколько лет ими правил, — но кортольцы постарались об этом забыть, да и кто их осудит?

Могучий король Фузас решил в разгар празднества порадовать народ и устроить состязание силачей, где он будет бороться с другими силачами. А надо сказать, что король страсть как любил борьбу. Однако была тут одна закавыка. Потому как король, слышь, считал, что уронит царскую честь, коли его побьют при всем народе. С другой стороны, ежели предупредить противника заранее, могут пойти слухи, а то еще такой попадется, который из почтения сразу ляжет, без борьбы. В лучшем случае выйдет не состязание, а смертная скука, в худшем — пойдут насмешки, — хуже этого нет для царской чести.

Конечно, можно было выбрать противника уж очень маленького роста, чтоб король наверняка его поборол. Но опять же люди увидят, что ихний король бьется с карликом, и пойдут смешки.

И вот король Фузас попросил совета у придворного мудреца, колдуна Торинкса. Торинкс и напомнил Фузасу, что у него есть брат-близнец Фузор; он живет себе спокойно в сельском домишке в горах южной Кортолии — хотя какое тут спокойствие, ежели ты окружен шпионами и соглядатаями, которые спят и видят, как бы на тебя донести, что, мол, хочешь трон у братца отнять. Фузор — он родился на четверть часа позже брата — к счастью для себя, нрава был тихого. Все рыбу ловил, соглядатаям и доносить-то было не о чем.

Так вот, Фузор и Фузас, говорит Торинкс, близнецы; значит, для борьбы пара самая подходящая, хотя Фузор, очень даже может быть, сейчас в лучшей форме, потому как живет на вольном воздухе, бумаг не подписывает, в суде не заседает, на пирах не объедается, за разговорами допоздна не засиживается. Пусть его привезут в Кортолию, и он сразится с Фузасом в разгар празднества. Оденут пусть близнецов одинаково, чтоб зеваки не могли их различить. Кто бы ни выиграл, победителем объявят короля Фузаса. У кого возникнут сомнения? А Фузора можно потом отправить обратно, успокоив щедрым подарком.

Так и сделали. Принца Фузора за месяц до торжества привезли в столицу и поселили во дворце. И в разгар празднества состоялся грандиозный поединок: король с братом, сплетясь в клубок, долго катались по ковру. Сопели и хрюкали, как два борова, что никак кормушку не поделят. В конце концов один другого припечатал к ковру, и его объявили победителем. Публике также объявили, что это и есть король.

Но едва братья скрылись во дворце от взоров любопытной толпы, завязалась яростная перебранка. Они потрясали кулаками и осыпали друг друга угрозами. Оба, и победитель и побежденный, называли себя королем Фузасом; оба были похожи, как две капли воды; оба были в красных набедренных повязках — поди разбери, кто из них не врет. Сперва канцлер развел их в стороны и расспросил о делах королевства. Но оба претендента без труда отвечали на вопросы. Ясное дело, Фузор — то есть один из двоих — живя во дворце, весь месяц изучал обстановку, пока его царственный братец, готовясь к поединку, упражнялся в гимнастическом зале.

Тогда канцлер спросил совета у Торинкса. «Да, — говорит Торинкс, — есть у меня один вопросец. Пусть каждый претендент возьмет лист рисовой бумаги и подробно напишет, когда и сколько раз за этот месяц он посещал покои королевы Зильдэ. Покажите эти творения королеве, пусть скажет, какое писал настоящий король». Потому как не в пример южным областям Двенадцати Городов кортольцы даже королям не дозволяли больше одной законной жены. Видно, вам, южанам, эта мода от Мальванцев досталась.

Как задумали, так и сделали. Королева заглянула в списки и тотчас узнала, какой из них писан королем. Тот, в ком она узнала короля, получил обратно корону, трон и королевский сан, а второго, продолжавшего кричать, что он король, казнили за государственную измену.

Тут бы и делу конец, ан нет: прошли годы, король умер, настало время помирать и старой королеве Зильдэ. На смертном одре она созналась, что специально, из корысти, выдала писулю принца Фузора за королевскую. «Но, бабушка! — вскричала юная принцесса. — Почему ты решилась на такое нехорошее дело?» — «Потому, — отвечала королева-мать Зильдэ, — что эту свинью Фузаса я всегда терпеть не могла. У него воняло изо рта, а любился-то как! Я еще лежу холодная, что твоя стенка, а он уже раз — и кончил. Я и подумала: дай поменяю его на брата, может, этот мне больше сгодится. Куда там! Фузор оказался под стать братцу и в этом, и во всем остальном». Сказала и померла.

* * *

Ванора, однако, и не подумала сменить гнев на милость.

— Ты, мастер Джориан, ужасный хвастун, — заявила она, выслушав рассказ. — Держу пари, ты не совершишь и половины подвигов, которыми выхваляешься.

Джориан заискивающе улыбнулся:

— Ну, каждому ведь хочется понравиться хорошенькой девушке, что ж тут такого?

— За каким чертом? — фыркнула Ванора. — Ты даже интрижку не способен завести, пока не нажрешься, как удав.

— Я бы мог доказать...

— Эй ты, не трудись; меня не проймешь.

— Я смертельно ранен, должно быть, леший поразил меня отравленной стрелой! — вскричал Джориан, схватившись за сердце и делая вид, что падает. — Ну, чем еще я могу это доказать?

— Ты вот хвастал, что умеешь открывать замки. Видишь дверцу клетки?

Джориан приблизился к клетке. Обезьянец — на редкость безобразное существо, с ног до головы обросшее короткой седоватой шерстью, — зарычал на него. Подошедшая следом Ванора просунула ладошку сквозь прутья. Обезьянец бережно взял ее руку и поцеловал.

— Да он настоящий любовник, этот малый из Комилакха! — рассматривая замок, сказал Джориан. — Зачем он Ритосу? Работать не работает, не то что белка, а жрать небось просит. Для чего он нужен?

Ванора переговаривалась с обезьянцем по-комилакхски: сплошная воркотня и посвистывание.

— Без Зора, — пояснила она, — Ритосу не доделать меч Рандир. Проговорив последнее заклинание, он проткнет беднягу докрасна раскаленным мечом, который оставит в теле, пока клинок не остынет; потом, чтобы проверить остроту лезвия, отрубит Зору голову. По-настоящему-то нужен человек, но Ритос уверяет, что и Зор сойдет, он ведь почти как мы. И потом, за человека родня может отомстить, а за него нет.

— Бедный получеловек! Похоже, ты ему нравишься.

— Бери выше, Зор в меня влюблен.

— Откуда ты знаешь?

— Присмотрись, дурачина!

— О, я понял, о чем ты.

Джориан пошарил в потайном кармашке штанов и достал небольшой кусок крепкой изогнутой проволоки.

— Думаю, это поможет открыть замок. Придержи дверцу.

Он вставил проволоку в замочную скважину, немного подвигал и повернул. Запор щелкнул и отскочил.

— Осторожней! — сказал Джориан, — Зор может...

Вместо того, чтобы помочь Джориану придержать дверцу, Ванора отступила на шаг и что-то крикнула Зору на его языке. Обезьянец с диким ревом бросился на дверь. Зор был тяжелее и мощнее Джориана, и тот не смог сдержать удара. Джориан отшатнулся и, споткнувшись, плюхнулся задом в грязь; обезьянец проскочил в открытую дверь.

— Держи его! — барахтаясь в грязи, заорал Джориан.

Но Ванора и не подумала ему помочь. Уперев руки в бедра, она с видимым удовольствием наблюдала, как Зор кинулся прочь и растворился в чаще.

— Ты все нарочно подстроила! — орал Джориан, пытаясь подняться. — Зачем, во имя медной бороды Зеватаса, ты...

— Что происходит? — раздался вдруг повелительный голос вышедшего из кузницы Ритоса. — Великий Зеватас, ты выпустил Зора! Ты, что, парень, рехнулся? Зачем ты так со мной поступил?

— Он демонстрировал свое умение открывать замки, — вставила Ванора.

— Зачем, безмозглый ты молокосос... — взревел кузнец, потрясая кулаками.

Впервые за все это время Ритосу изменило хладнокровие.

— Негоже, сударь, обвинять женщин, — сказал Джориан, — но именно твоя дамочка предложила...

— Ничего я не предлагала! — заверещала Ванора. — Ты сам захотел, я отговаривала тебя...

— Как, маленькая лгунья! — вскричал Джориан. — Да чтоб я в дерьме утонул, ежели не наподдам тебе по...

— Эй ты, никому ты не наподдашь! — рявкнул Ритос. — Смотри на меня!

Джориан повернулся к кузнецу, затем попытался отвести взгляд и понял, что не в силах этого сделать. Ритос сжимал в ладони какой-то предмет — то ли драгоценный камень, то ли зеркальце, то ли магический кристалл, Джориан не мог разобрать. Непонятный предмет сиял и искрился. Джориан смотрел на него, как завороженный; казалось, из тела вынули душу. Какой-то уголок сознания подсказывал: отведи взгляд, не поддавайся, сбей кузнеца с ног и беги, — но тело отказывалось повиноваться.

Все ближе и ближе подходил кузнец, все ярче и нестерпимее становилось сияние. Мир вокруг Джориана померк и пропал; ему чудилось, будто он стоит посреди пустого пространства, залитого лучами пульсирующего, невыносимо яркого света всех мыслимых и немыслимых оттенков.

— Замри! — раздался над ухом безжизненный голос кузнеца.

Джориан обнаружил, что не может шевельнуть ни рукой, ни ногой. Он чувствовал, как Ритос свободной рукой обшаривает его одежду. Кузнец забрал кинжал, кошелек, затем отцепил пояс с деньгами и мешочек с отмычками.

— Теперь назад! — приказал Ритос. — Назад! Шаг! Еще шаг!

Он продолжал командовать, пока Джориан, пятясь, не вошел в клетку.

Как в тумане, Джориан услышал скрип захлопнувшейся дверцы и лязг замка. Морок рассеялся: он был заперт в клетке Зора.

— Ну вот, — сказал кузнец, — раз ты украл у меня Зора, так займешь его место сам.

— Мастер Ритос, ты шутишь? — испуганно спросил Джориан.

— Тебе представится случай оценить мою шутку. Завтра я готовлюсь произнести последнее заклинание, ты будешь в нем главным действующим лицом.

— Ты хочешь сказать, что проткнешь меня мечом, чтобы его остудить, и испробуешь острие меча на моей шее?

— Вот именно. Острие Рандира поэты воспоют в веках, так что ты погибнешь ради благого дела. Если это тебя утешит.

— Клянусь медными яйцами Имбала, наказание слишком жестоко! Пусть я даже и виноват немного в побеге Зора, ни один цивилизованный человек не сочтет грубую ошибку преступлением, достойным смерти.

— Что мне ты и все прочие людишки? Насекомые, которых я давлю ногой, когда они перебегают мне дорогу. Закончить заклинания — вот что мне важно.

— Дружище, — произнес Джориан, вложив в голос всю свою задушевность, — не лучше ли отправить меня в Комилакх? Я притащу тебе другого обезьянца. Тебе нетрудно заставить меня вернуться — стоит только наложить заклятье, как это сделали дружки Карадура. И потом, как же я разыщу Ларец Авлена.»

— Твоя ложа ищет Ларец, чтобы воплотить свои безумные затеи; будет лучше, если ты умрешь и не сможешь участвовать в поисках. Кроме того, завтра удачное расположение планет, такой благоприятный день не повторится еще многие годы. — Кузнец обернулся к Ваноре. — Сдается мне, голубушка, что ты наболтала лишнего нашему гостю; он слишком много знает о работе над Рандиром. В свое время я с тобой разберусь. А теперь марш к своим кастрюлям. Предоставь этому болвану пожинать плоды собственной дурости, хотя и этого сомнительного удовольствия он вскоре лишится.

— Мастер Ритос! — в отчаянии возопил Джориан. — Ложа там или не ложа, но ежели ты убьешь слугу члена твоего братства, тебя ждут неприятности. Карадур отомстит...

Кузнец презрительно хмыкнул и, показав Джориану широкую спину, удалился в кузницу. Ванора куда-то подевалась. Джориану показалось, что затянувшая все небо свинцово-серая туча еще ниже нависла над землей, а над поляной сгустилась такая тьма, которую нельзя объяснить даже предгрозовой хмарью. К темнеющему небу, будто иссохшие черные руки, тянулись голые ветви деревьев.

Джорианом, как с ним частенько бывало перед грозой, овладело гнетущее напряжение. Он лихорадочно заметался по клетке, пробуя раздвинуть прутья решетки и подтягиваясь к решетчатой крыше. Его толстые волосатые пальцы безуспешно ощупывали замок.

Вечером, когда стемнело, мимо клетки с кувшином воды прошла Ванора.

— Хозяйка Ванора! — позвал Джориан. — Ты мне поесть не принесешь?

— За каким чертом? С завтрева еда тебе будет не нужна — в этом воплощении уж точно. Примирился бы лучше с богами, чем набивать свое бездонное брюхо.

Ванора ушла, но вскоре вернулась и просунула в клетку краюшку хлеба и черепок с водой.

— Тихо! — прошептала она. — Ритос не простит, если узнает, что я его не послушалась и трачу на тебя припасы. Если он только узнает, шкуру с меня спустит — я ведь проболталась о заклинании над Рандиром. Ритос не помнит добра и не прощает обид.

— Мерзкий малый. Можешь меня отсюда вызволить?

— Поближе к ночи, когда он будет занят своими заклинаниями.

— Так ведь последнее заклинание завтра, разве нет?

— Завтра; сегодня только подготовка.

* * *

Кузнец рано поужинал и вернулся в кузницу, откуда вскоре послышались его завывания и барабанная дробь. Казалось, над сараем сумерки сгущаются особенно быстро. Тьма поглотила кузницу, и оттуда стал доноситься совсем уже непонятный шум: какое-то карканье, кваканье и целая какофония звуков, которые прежде Джориану слышать не доводилось. Время от времени этот гам перекрывал повелительный голос Ритоса. Вокруг сарая, проникая сквозь щелястые стены, разливалось странное, мертвенно-голубое сияние. Джориана била крупная дрожь; казалось, еще немного, и он выпрыгнет из собственной кожи. Напряжение становилось невыносимым.

Ванора, как тень, возникла из темноты.

— В-возьми! — шепнула она, просовывая в клетку дрожащую руку. — Не вырони, а то утонет в грязи.

Это оказалась отмычка, которой Джориан открывал днем клетку.

— Когда Зор выскочил, ты ее обронил, — сказала Ванора. — Ритос все отобрал, а ее не заметил.

Джориан нащупал на внешней стороне запора замочную скважину и вставил проволоку. У него так тряслась рука, что он с трудом попал в отверстие. Сидя в клетке, было очень неудобно поворачивать проволоку, но после нескольких неудачных попыток засов поддался и отскочил. Голубая вспышка снова озарила кузницу.

— Держи! — сказала Ванора и сунула ему в руку что-то холодное. Джориан ощутил рукоятку своего охотничьего меча. — Нужно убить Ритоса, пока он занят своим заклинанием.

— Почему бы нам просто не сбежать в Оттомань? Твой кузнец настоящий колдун; как-то не хочется, чтоб он превратил меня в паука.

— Трус! Тоже мне, доблестный рыцарь, готовый сразиться с любым врагом! Ты жалкая, расчетливая деревенщина; ты взвешиваешь все за и против, как меняла, который отсыпает золотой песок.

— Никогда не рвался в доблестные рыцари. У меня от этих передряг до сих пор поджилки трясутся.

— Ну, будь раз в жизни мужчиной! Ритос ослаб от своих заклинаний.

— Не нравится мне это; я не убиваю людей без надобности. Почему бы нам просто не удрать лесом?

— Потому что как только Ритос узнает о побеге, он тут же вернет нас назад заклинанием или пошлет своих демонов, и они нас пригонят сюда, как баранов. От него не скрыться, хоть за пять лиг убеги. А если это не удастся, он кликнет леших, и они нашпигуют нас отравленными стрелами. Раз суждено бежать, надо сперва убить Ритоса и чем быстрее, тем лучше.

Джориан взвесил в руке короткий изогнутый меч.

— Не шибко-то подходящее оружие, тем более, что у Ритоса под рукой меч Рандир. Уж коль приходится идти на него с этим мясницким секачом, надо хоть левую руку чем-то прикрыть. Дай-ка накидку.

— Хочешь, чтобы мой единственный приличный наряд во время драки превратился в лохмотья? Не дам! Ах ты, мерзавец! — завопила Ванора, потому что Джориан рывком сдернул с ее плеч накидку и обмотал свою левую руку.

— Заткнись, ты! — прошипел Джориан и с опаской двинулся к сараю.

Окна кузницы были закрыты ставнями. Жалюзи ставней тоже были опущены, а планки вплотную подогнаны одна к другой — как перья в птичьем крыле. Однако конец одной планки выскочил из гнезда и завалился книзу. Джориан припал к маленькому треугольному просвету.

Наковальня была сдвинута к стене. На ее месте, рядом с горном, кузнец вычертил углем три магические фигуры — большую в центре и две маленькие по бокам. В одной из боковых фигур стоял сам Ритос, в другой — Иксус. Дрожащие огоньки шести черных свечей, расставленных по углам треугольников главной фигуры, да неверное красноватое мерцание тлеющих в горне углей лишь усиливали ощущение темноты. Меч Рандир покоился в центре главной фигуры.

Кроме Рандира, в круге главной фигуры находилось еще что-то, но Джориан никак не мог понять, что именно. Какая-то темная клубящаяся субстанция, похожая на уродливое облако и очертаниями напоминающая человека, хоть невозможно было разобрать, где у этого фантома руки, где ноги и голова. Время от времени непонятную субстанцию пронизывали бледные разряды, похожие на ведьмин пламень или блуждающие огоньки.

Ритос делал над мечом пассы и нараспев бормотал заклинание. Иксус, отделенный от кузнеца главной фигурой, неотрывно глядя на хозяина, жезлом отбивал такт.

— Он не видит двери, — шепнула Ванора. — Можно ворваться и одним ударом всадить ему клинок в спину.

— А дух в магической фигуре?

— Он еще не материализовался, прервешь заклинание — сгинет в одночасье. Ну же, короткий выпад, и...

— Не шибко по-рыцарски, но — рискнем! — Джориан шагнул к двери. — Не скрипнет?

— Не-а. Ритос терпеть не может ржавые петли, всегда их смазывает.

— Тогда берись за ручку и отворяй, да не шумни ненароком.

Ванора сделала, как было велено. Дверь неслышно распахнулась, и Джориан быстро шагнул в кузницу. Один большой прыжок — и меч вонзится Ритосу в спину, прямо под левую лопатку...

Но на беду Джориан забыл об Иксусе, который стоял напротив Ритоса. Стоило Джориану шагнуть внутрь, как демон заверещал и указал на него лапой. Кузнец, не оборачиваясь, отпрыгнул в сторону и при этом сбил одну из шести свечей. Подсвечник с грохотом покатился в одну сторону, свечка полетела в другую и погасла. Полупрозрачное чудище в большой фигуре растаяло в воздухе.

Не рассчитав прыжка, Джориан перемахнул место, где стоял прежде кузнец, и большую фигуру. Он налетел на меч Рандир, споткнулся и чуть не врезался в Иксуса; тот увернулся и, оскалив острые клыки, бросился на Джориана.

Джориан вонзил меч в метнувшееся к нему черное, обросшее густой шерстью тело; еще секунда, и Иксус вцепился бы ему в ногу. Удар отбросил огромную белку на горн, где она и осталась лежать, корчась и истекая кровью. Меч разрубил ее почти надвое.

Ритос пришел в себя. Он попятился к главной фигуре и схватил меч Рандир. Когда Джориан, покончив с демоном-подручным, обернулся, кузнец подступал к нему, размашисто вращая мечом. Ого, да он знаком с веерной защитой, молнией пронеслось в голове.

При свечном освещении морщинистое лицо Ритоса казалось бледным; по нему струился пот. Кузнец с трудом передвигал ноги и тяжело дышал — колдовство отняло много сил. Однако, несмотря на крайнюю усталость, от этого человека веяло такой мощью, что Джориан усомнился в исходе поединка.

Рандир был почти вдвое длиннее охотничьего меча; Джориана так и подмывало отступить перед натиском и уйти в глухую оборону. Но он не сомневался, что в этом случае кузнец очень скоро загонит его в угол. Поэтому бывший король не тронулся с места и попеременно отражал удары то своим коротким мечом, то рукой, замотанной в накидку Ваноры.

Поначалу натиск был таким яростным и стремительным, что у Джориана не оставалось времени на выпад или ответный удар. Похоже, кузнец, понадеявшись на превосходящую мощь Рандира и ярость своих атак, решил пожертвовать последними силами в отчаянной попытке прорвать защиту Джориана.

Однако вскоре возраст и усталость дали себя знать: удары Ритоса утратили прежнюю силу. Отразив накидкой очередной выпад, Джориан нанес кузнецу в грудь удар справа. Удар пришелся по касательной: меч лишь порвал рубаху и оцарапал кожу.

Ритос, тяжело дыша, отступил на шаг. Пришло время сменить тактику. Теперь он дрался мастерски, как заправский фехтовальщик, выставив правую ногу и держа на отлете поднятую левую руку. Джориан, которому приходилось пускать свою левую руку в ход, выбрал двуручную стойку: лицом к противнику, ноги на ширине плеч, колени полусогнуты. Борьба была равной. Ритос и Джориан, нападая и отступая, делая выпады и обманные движения, нанося удары и отражая их, кружили вокруг главной фигуры.

Джориан наконец почувствовал, что может успешно обороняться, но атаки не удавались — длина Рандира делала Ритоса недосягаемым. Джориан попытался навязать кузнецу ближний бой, но тот молниеносно выбросил вперед свой длинный меч и успел задеть незащищенную правую руку врага. Острие задело Джорианов рукав и вырвало клочок материи. Джориан почувствовал, как холодный клинок коснулся кожи.

Противники снова сошлись. Они по-прежнему кружили вокруг большой фигуры, тяжело дыша и не спуская друг с друга глаз. Джориан случайно уронил еще одну свечу, и она тут же потухла.

К кузнецу, похоже, пришло второе дыхание, а вот Джориан начал уставать. Удары так и сыпались на его правую руку, Джориан отбивался, но выпады становились все опаснее.

Кружа по кузнице, Ритос снова оказался спиной к двери. Ванора, которая все это время нерешительно топталась в дверном проеме, шагнула вперед, сжимая в руке меч, брошенный кузнецом в начале поединка. Меч не годился для боя, Ритос использовал его для колдовских ритуалов — он был снабжен отполированным прямым тридцатидюймовым клинком с закругленным острием и тупой кромкой, сделанным из какого-то податливого металла, гладкой костяной рукояткой и медной чашкой в форме полумесяца. Короче, меч подходил только для заклинаний и вызываний духов.

Однако Ванору это не остановило. Сжав рукоятку обеими руками, она изо всех сил ткнула Ритоса в спину затупленным клинком. Кузнец вздрогнул, застонал и инстинктивно обернулся. Воспользовавшись этим, Джориан подскочил к нему вплотную. Он швырнул в Рандир изорванный край Ванориной накидки, на мгновение лишив клинок подвижности, и вонзил Ритосу в грудь охотничий меч. Затем выдернул острие, нанес кузнецу удар в живот, снова рванул меч на себя и наотмашь рубанул Ритоса по горлу.

Ритос зашатался, как вековой дуб, и рухнул на пол. Джориан стоял над ним, с трудом переводя дыхание. Отдышавшись, он вытянул из кучи ветоши у горна тряпицу, обтер клинок и вложил его в ножны. Измазанную кровью тряпицу Джориан кинул на тлеющие в горне угли — она задымила, вспыхнула и сгорела.

* * *

— Просто чудом уцелел, клянусь медной задницей Имбала, — сказал Джориан. — Хорошо хоть он умаялся от своей ворожбы, а то б ни в жисть с ним не справиться.

— Ты не ранен? — спросила Ванора.

— Не-а. Слышь, а кровь-то у него настоящая. С виду он такая ледышка бесчувственная; окажись у него внутри зубчики-колесики, как в папашиной клепсидре, я б не удивился.

Джориан поднял с пола Рандир, оглядел клинок и рубанул по воздуху. У меча были благородные очертания, заточенное с одной стороны лезвие, защитная чашка; им было удобно рубить и колоть.

— Видно, он уж не волшебный, раз мы прервали заклинание. Как думаешь, есть для него ножны?

— Ритос ножны не делает, он их заказывает оружейнику из Оттомани. Может, какие и подойдут — надо в комнате поискать.

— Попробую подобрать. Худо, если ножны не подходят: идет себе, скажем, герой, встречает дракона или людоеда; хвать, а меч ни туда, ни сюда — застрял. Как думаешь, ничего нам за кузнеца не будет?

— Не-е, не будет; в эту глушь никто не заглянет. Ксилар и Оттомань эти горы никак не поделят — оба считают их своими, да не больно торопятся прислать чиновников, чтоб прибрать владение к рукам.

Джориан поддел труп огромной белки носком башмака.

— Жаль мне, что пришлось убить его питомца, Он-то, бедняга, хозяина защищал.

— И правильно сделал, мастер Джориан. Иксус бы рассказал лешим, а уж те бы нас непременно прирезали в отместку за смерть дружка. Они и так вот-вот прознают, что Ритос окочурился.

— Откуда?

— Скоро морок рассеется, которым Ритос лесников отваживал. Как забредет в наши края охотник — сезон ведь теперь, — так они все к дому и сбегутся: поглядеть, что с ихним колдуном приключилось.

— Чего ж мы мешкаем, пора отправляться в Оттомань, — заторопился Джориан.

— Сперва надо собраться. Мне без накидки не обойтись, от моей-то после драки одни лохмотья остались. У кузнеца возьму.

Они вернулись в дом, прихватив три горящие свечки.

— Я думаю, негоже нам трогаться в путь на голодный желудок, — проговорил Джориан. — Сварганишь какой-нибудь еды, пока я соберу пожитки?

— Все бы тебе есть! — рассвирепела Ванора. — Мне от этих передряг кусок в горло не лезет. Да получишь ты свою еду! Только не рассиживайся; мы должны как можно дальше уйти от дома, пока темно, — на рассвете лешие всполошатся.

Она принялась разжигать печку и греметь посудой.

— Тебе знакомы здешние тропы? — наблюдая за ее возней, спросил Джориан. — У меня есть карта, но в такую беззвездную ночь от нее мало толку.

— Я знаю дорогу в Оттомань. Мы там каждый месяц бываем, продаем Ритосовы мечи и разную железную утварь, берем новые заказы, припасы покупаем.

— Как вы все это доставляете?

— На осле. Держи свой ужин, мастер Обжора.

— Сама-то не поешь?

— Нет, говорю тебе, кусок не лезет в горло. Но раз мы так удачно избавились от проклятого выжиги, нелишне хлопнуть по глотку.

Ванора налила сидра себе и Джориану и залпом осушила свой кубок.

— Раз ты так смертельно ненавидела Ритоса, — поинтересовался Джориан, — чего ж не пробовала удрать?

— Говорю тебе, он умел возвращать беглецов ворожбой.

— Но если б ты в один прекрасный вечер дала деру, когда старый оборотень завалится спать, то к рассвету он бы уже не мог тебя достать своими заклинаниями. Сама ведь говорила, что тропы знаешь.

— Не могла я одна сунуться в эти дебри, да еще ночью.

— Почему не могла? На того, кто держится молодцом, леопард не нападает.

— А вдруг бы мне попался ядовитый гад?

— Ой, не могу! Ядовитые гады водятся в долине, а гигантские гады попадаются только в Мальванских джунглях; здесь, в горах, таких нет, здешние гады мелкие и безвредные.

— Ну и пусть; я все равно ужас как змей боюсь, — Ванора снова хлебнула вина. — Хватит о них; у меня при одной мысли об этих тварях кровь в жилах стынет.

— Ладно, — сказал покладистый Джориан. — Кузнеца будем хоронить?

— Обязательно, и могилу разровняем, а то лешие наткнутся на труп в кузне.

— Надо заняться этим поскорее, хоть подлец и не заслуживает похорон.

— Ритос не был законченным злодеем, по крайней мере, он никогда не делал поступков, которые считал дурными, — Ванора икнула. — Надо отдать должное, хоть я и ненавидела его всеми печенками.

— Твой кузнец чуть меня не убил за то лишь, что я прознал, как он мечи кует. Ежели это не подлость, я вообще не понимаю, что ты считаешь преступлением.

— О, люди для него были пустое место. Его интересовало только искусство ковки мечей. Ничего ему было не надо: ни богатства, ни власти, ни славы, ни женщин. Одно было заветное желание — сделаться величайшим оружейным мастером всех времен. Эта мечта его так захватила, что вытеснила все человеческие чувства; никого он не любил, разве что к бесенку Иксусу был немного привязан.

Она снова жадно отхлебнула из кубка.

— Хозяюшка! — не выдержал Джориан. — Ежели ты надерешься на голодный желудок, дорогу в лесу не найдешь.

— Не твоя забота, пить мне или не пить! — взвизгнула Ванора. — Следи за своими делами, а в мои не суйся.

Джориан пожал плечами и занялся едой. Он отдал должное разогретому жаркому, заел его краюхой хлеба, половиной капустного кочана, пучком лука и яблочным пирогом.

— Зачем тебе понадобилось выпускать Зора? — спросил он Ванору.

— Во-первых, это чудище меня любило, а любви мне здесь чертовски недоставало. Похотливые молодцы вроде тебя в счет не идут — лопочут о любви, сами же только и думают, как бы тебе свою штуковину засадить. Невмоготу мне было думать, что Ритос принесет его в жертву своей дурацкой страсти.

Во-вторых, я... мне нравилось вредить Ритосу, ненависть свою тешить. Ну, и потом, я сбежать хотела. Не умри Ритос, мне б здесь до конца дней куковать. Вот уж был весельчак — что твой гранитный валун. Колдуны живут дольше нас, смертных; я бы поседела и скрючилась от старости, а он бы меня пережил. Я не смела на него напасть, даже на сонного, — бесенок все время был начеку. И бежать не смела, я уж говорила, почему. Ну, я и решила: стравлю-ка вас двоих, может, и удастся удрать в суматохе.

— Тебе не пришло в голову, что я, ни в чем не повинный человек, могу погибнуть в этой потасовке?

— Ах, я надеялась, ты победишь, ведь... ведь я на твоей смерти много не выгадаю. А ежели б и помер, — Ванора дернула плечиком, — что с того? Чего такого хорошего мне сделало твое человечество, чтоб я прям всех любила без разбора, как учат жрецы Астис?

Она сделала длинный глоток.

— Клянусь костяными сосцами Астис, в откровенности тебе не откажешь, — утирая губы, заметил Джориан. — Раз мы отсюда уходим, тарелки можно и не мыть. Скажи, где Ритос хранит лопату, я его закопаю, и питомца его тоже.

— На крю... на крюке в кузне справа от двери, пам... прям как войдешь, — язык у Ваноры заплетался. — Он б-был так... такой аккуратист, каждой штучке — свой крючок, — и горе бедолаге, что перепутает крючки!

— Отлично! Я этим займусь; а ты пока собери пожитки, — проговорил Джориан и вышел, прихватив свечку.

* * *

Вернувшись через полчаса, Джориан обнаружил, что Ванора, некрасиво раскинувшись, лежит на полу, подол ее задрался, а в двух шагах валяется опорожненный кубок. Чего только он не делал: звал ее, толкал, тряс за плечо, бил по щекам и плескал в лицо холодной водой. Ответом было пьяное мычание и пронзительный храп.

— Дура чертова, — проворчал Джориан. — У нас и так мало времени, чтоб опередить леших; надо же было тебе нахлестаться!

Некоторое время он предавался невеселым размышлениям. Бросить ее нельзя, он не знает дороги. Тащить на себе нет смысла...

Джориан махнул рукой, растянулся на лавке и укрылся медвежьей шкурой. Когда он очнулся, за окнами светало. Джориана разбудила Ванора: она жадно целовала его мокрыми слюнявыми губами, бурно дышала и теребила одежду.

* * *

С восходом солнца, заперев дом Ритоса и кузницу, они тронулись в путь. У Джориана на поясе висел меч Рандир, вложенный в ножны, которые он отыскал в комнате кузнеца. Еще он прихватил кинжал работы Ритоса: смертоносное оружие с широким коротким лезвием и специальной защелкой — чтобы вынуть кинжал из ножен, надо было сперва нажать на кнопку. Рукояткой служил незатейливый, без всяких украшений, свинцовый набалдашник. Если бы потребовалось оглушить врага, такой кинжал можно было запросто превратить в удобную дубинку, используя нерасчехленное лезвие как рукоятку.

На плече у Джориана болтался верный лук-самострел, а под рубахой была надета прочная кольчуга, также «позаимствованная» в доме Ритоса. Чувствуя себя силачом, которому ничего не стоит уложить слона ударом кулака, Джориан выпятил могучую грудь и проговорил:

— Придется потягаться с лешими. Может, они не скоро спохватятся, что кузнец запропастился. А пусть бы и так, мне без разницы.

Нагружая пожитками Ритосова ослика, Джориан во все горло распевал по-кортольски бравурную песню.

— Чего распелся? — взъелась Ванора. — Ты своим ревом всех леших в округе всполошишь.

— Я просто счастлив, и все дела. Счастлив, потому как встретил свою единственную любовь.

— Любовь! — презрительно фыркнула Ванора.

— Ты меня что, ни капельки не полюбила? Я вот, красотка, по уши в тебя втрескался. Да и ты, как говорится, отдалась мне безраздельно.

— Чушь собачья! Да мне просто приспичило от долгого воздержания, и вся любовь.

— Но, милка моя...

— Ты меня милкой не милуй! Я не про твою честь. Я всего лишь пьянчужка с ненасытной дыркой — заруби себе на носу.

— Ох, — только и сказал Джориан; приподнятого настроения как не бывало.

— Отвези меня в город да купи приличную одежку, а уж потом, коли охота, говори о любви — останавливать не буду.

Джориан вздохнул, его широкие плечи поникли.

— Ты не ведаешь, что творишь; ты сладкая булочка с медом, ты ничья, я должен тебя заслужить. Какой я дурак, что влюбился, хуже доктора Карадура, который доверился Ритосу. Да ничего не попишешь, провалиться мне на этом месте! Что ж, вознесем молитву Тио — и в путь.

 

Глава 3

«Серебряный Дракон»

Трактир Рюйса «Серебряный Дракон» притулился на задах Ратуши, в двух шагах от центральной площади города Оттомани. В главной распивочной стояли шесть столов и восемь лавок — по две к столу; сбоку находились две занавешенные ниши, которые служили кабинетами для приема знатных клиентов. Напротив входа располагалась Рюйсова стойка: мраморный прилавок с четырьмя большими отверстиями; каждое было плотно прикрыто круглой деревянной крышкой с ручкой. Изнутри к стойке крепились четыре бочки с дешевым пойлом: пивом, элем, белым и красным вином. Каждой бочке полагался свой черпак. Выпивка сортом повыше, разлитая по бутылкам, выстроилась на полке за спиной трактирщика.

Дверь слева от стойки, если смотреть от входа, вела на кухню; при случае, когда клиент заранее заказывал обед, там стряпала Рюйсова жена. Справа от стойки находилась лестница; по ней можно было подняться в одну общую и три отдельные спальни, которые трактирщик сдавал внаем. Сам Рюйс занимал четвертую. Масляные светильники заливали распивочную мягким желтоватым светом.

Трактирщик был тезкой одного из ксиларских королей — Рюйса Безобразного, однако сам был отнюдь не безобразен: просто малорослый, жилистый, болезненный на вид человечек с редеющей седоватой шевелюрой и мешками под глазами. Облокотясь на стойку, он наблюдал за немногочисленными завсегдатаями. Их было всего пятеро: мало кто из оттоманцев позволял себе засиживаться допоздна перед рабочим днем. Шестой — огромный, толстый, похожий на борова детина, развалясь, сидел в углу.

Дверь распахнулась, и в трактир вошли Джориан с Ванорой. У Джориана, который пять ночей провел в дороге, вид был измученный.

— Вечер добрый, — сказал он, подойдя к стойке. — Я Никко из Кортолии. Доктор Ма... Мабахандула не оставлял для меня весточки?

— Как же, оставлял, конечно, оставлял, — с готовностью отозвался Рюйс. — В аккурат сегодня заходил; зайду, говорит, снова после ужина, да вот не пришел.

— Тогда подождем. Твой мальчишка на заднем дворе обещал присмотреть за нашим ослом.

— Что будете пить?

— Мне эля, — сказал Джориан и вопросительно посмотрел на Ванору.

— Мне красного вина, — проронила та.

— Перекусить не найдется? — спросил Джориан. — Мы идем издалека.

— Есть хлеб, сыр и яблоки. Печь уже прогорела, так что горячего ужина предложить не можем.

— Прекрасно, пусть будут хлеб, сыр и яблоки, — и Джориан повернулся, собираясь усадить Ванору за один из столов.

— Мастер Никко! — сказал Рюйс ему вдогонку. — У тебя есть разрешение на эту висюльку?

И он указал на меч Джориана, который был теперь прикручен к ножнам проволокой. Концы проволоки скрепляла небольшая кожаная печать с двуглавым орлом — символом Оттомани.

— Мне его дали при въезде в город, — демонстрируя лист тростниковой бумаги, ответил Джориан. — Я направляюсь в Виндию.

Среди завсегдатаев выделялись двое мужчин; они выпивали и вполголоса бранились. Джориан с Ванорой ужинали, запивая еду вином, — спешить им было некуда. Другие посетители приходили и уходили, но парочка в углу продолжала спорить.

Время шло, Джориан и Ванора давно уже покончили с едой, а те двое все еще препирались. Один из мужчин в раздражении повысил голос. Через некоторое время он вскочил, перегнулся через лавку и, потрясая кулаком, завопил:

— Ах ты, евнухово отродье, хочешь прикарманить мои комиссионные, да? Ты еще об этом пожалеешь, я никому не позволю так со мной обращаться! В последний раз предупреждаю! Сей же час отдай мою долю, а не то...

— Отгребись, — отозвался сидящий за столом.

Дико взвизгнув, стоящий человек выплеснул в лицо обидчику содержимое своей кружки. Тот, брызжа слюной, попытался вскочить и выхватить нож, но плащ попал под лавку и не пускал. Пока сидящий боролся с плащом, стоящий осыпал его угрозами и оскорблениями. Видя, что назревает потасовка, развалившийся в углу здоровенный верзила бросил на Рюйса вопросительный взгляд. Рюйс кивнул. Верзила с пыхтением встал, сгреб стоящего за грудки, приподнял, прошествовал к выходу и вышвырнул спорщика на улицу. Затем отряхнул руки и, не проронив ни слова, вернулся на место.

Ванора проводила верзилу долгим взглядом и, обращаясь к Джориану, сказала:

— Ума не приложу, как они проморгали, что на твоем мече стоит имя Его Незаконнорож...

— Тихо! Молчи об этом. Как выпадет случай, сразу соскоблю.

Она дала Рюйсу знак принести еще вина и спросила:

— Что за титул такой — Его Незаконнорожденное Высочество? Будто в насмешку. Мне рассказывали про Великого Герцога и Его Незаконнорожденное Высочество, но ни разу не объяснили, что это значит. Который из них правит Оттоманью?

— Они соправители. Когда умирает Великий Герцог, его старший законный сын по оттоманьскому закону наследует титул и становится новым Великим Герцогом и правителем королевства по гражданским делам, а старший незаконный сын того же самого Великого Герцога становится Его Незаконнорожденным Высочеством и главнокомандующим армией. Заметь к тому же, незаконнорожденному нечего и пытаться захватить гражданскую власть — оттоманьцы так чтут закон, что никто просто не пойдет к нему на службу.

— Вот уж потешный способ править страной!

— Оттоманьцы ввели этот обычай давным-давно: боялись, что ежели правитель получит слишком большую власть, подданным житья не будет. Слушай, Ванора, может, не стоит опять напиваться?

— Захочу, так напьюсь. Как ты собираешься спереть этот тримандиламский Ларец?

— Доберемся туда с Карадуром, на месте и решим. План, грубо говоря, такой: я должен подбить клинья к царевне-змее.

— Царевна-змея? Это еще что?

— Бессмертное — а, может, и не бессмертное, но лет ей очень много — существо; днем она прекрасная царевна, ночью — огромная змея. Ежели верить Карадуру, царевна имеет дурную привычку неожиданно превращаться в гада и пожирать бедолаг, которые, ни о чем не подозревая, за ней увиваются, — чем, кстати, должен буду заняться и я.

Ванора грохнула кружкой об стол.

— Значит, ты мне всю дорогу от Ритосова дома про любовь нашептывал, а сам гадал, как бы окрутить эту... эту змеюку? Вот оно как!

— Послушай! У меня же нет выбо...

— Ты не лучше прочих, такой же лживый подонок! Дура я была, что тебя слушала. Прощай! — и Ванора привстала из-за стола.

— Милочка моя, клянусь именем Зеватасовой клячи, я не понимаю, из-за чего сыр-бор! Ты ведь и сама не без греха...

— Я б не шибко возражала, — яростно перебила его Ванора, — ежели б ты поимел настоящую бабу. Но змея! Тьфу! Счастливо оставаться! Вон где мужчина, он-то мне в самый раз!

Она, пошатываясь, пересекла распивочную и уселась на лавку подле развалившегося в своем углу верзилы. Тот приоткрыл свинячьи глазки; толстые губы на обросшем щетиной лице сложились в улыбку. Джориан плелся следом, взывая:

— Прошу тебя, Ванора, будь благоразумна!

— Ой, да придержи язык! Надоел, — она повернулась к вышибале. — Как твое имя, великан?

— М-м? Мое имя?

— Ага, красавчик. Твое имя.

— Босо, сын Трийса. Этот малый к тебе пристает?

— Не хочет неприятностей — отстанет.

— Ты кто будешь, малый? — прорычал Босо, обращаясь к Джориану.

— Никко из Кортолии, ежели интересует. Эта дамочка пришла со мной, но она сама себе хозяйка. Ежели ты ей больше по нраву, я, может, и не одобрю ее вкуса, но выбору мешать не буду.

— Угу, — хрюкнул Босо и снова развалился в углу.

Но Ванору прорвало.

— Никакой он не Никко из Кортолии! — выкрикнула она. — Он Джориан, сын Эвора...

— Стоп! — снова раскрыв глаза и приосанившись, сказал Босо. — Я, кажется, догадываюсь. Ну-ка, ну-ка.» — и он с подозрением прищурился. — Случаем не Эвора-часовщика?

— Ага, он много чего рассказывал про папашу своего...

Взревев, Босо сорвался с места и принялся шарить под лавкой в поисках своей увесистой дубинки.

— Ты, значит, сын того, кто пустил меня по миру!

— Провалиться мне в сорок девять Мальванских преисподних! Что ты мелешь? — оторопело спросил Джориан, делая шаг назад и кладя руку на эфес. Он попытался выхватить меч, но тот намертво засел в ножнах. Только сейчас Джориан вспомнил о проволоке, продетой сквозь чашку эфеса.

— Я был главным звонарем Оттомани — орал Босо, — и неплохим, черт побери! Мы с подручными отбивали часы на башне Ратуши: ни одного не пропустили. Двадцать лет назад... или десять? А, все равно... твой папаша-проходимец продал городскому совету водяные часы; их установили на башне, завертелись винтики-колесики и пошло: бом-бом, бом-бом. С этих пор я пробавляюсь поденной работой — жизнь мне загубили! Не удалось родителю твоему блудливому печенки отбить, хоть на тебе отыграюсь!

— Босо! — строго вмешался Рюйс. — Веди себя прилично, коли не хочешь потерять работу, болван неотесанный!

— Засунь ее себе в задницу, хозяин, — рявкнул Босо и, потрясая колотушкой, шагнул к Джориану.

Джориан, который не мог вынуть Рандир из ножен, рывком стащил перевязь через голову и теперь обеими руками изо всех сил сжимал рукоятку зачехленного меча. Когда Босо, словно разъяренный гиппопотам с берегов Бхармы, шумно ринулся на врага, Джориан сделал ложный выпад, целясь ему в голову. Босо прикрылся дубинкой; Джориан тут же ткнул его в солнечное сплетение металлическим наконечником ножен.

— У-у-й! — скрючившись и невольно отступая, взвыл Босо.

Джориан и Босо были не в пример сильнее остальных посетителей, и те разбежались по углам, боясь попасть под горячую руку. Противники, бдительно следя друг за другом, нападали и отступали на пятачке между столами; проход был так узок, что не позволял кружить. Всякий раз, когда Босо пытался приблизиться и достать Джориана дубиной, наконечник ножен отбрасывал его назад.

Босо сделал решающий выпад; Джориан со всего маху съездил его по уху. Удар отбросил Босо в сторону, но верзила удержался на ногах. Маленькие глазки налились яростью. Босо шагнул вперед и нацелился свалить врага сокрушительным ударом справа.

Джориан отшатнулся, и дубинка просвистела мимо; ее увесистый набалдашник промелькнул на волосок от лица. От такого мощного промаха Босо немного занесло. Не давая ему опомниться, Джориан шагнул вперед и влево и наградил противника здоровенным пинком в спину повыше правой почки. Босо боднул головой воздух и схватился за край стола, чтобы не упасть; в этот момент Джориан, оказавшись у него за спиной, накинул на верзилу петлю из своей перевязи, Он мигом затянул ремень на вышибаловой шее, закрутив его во всю силу могучих рук.

Босо раскрыл рот, но из него вырвался лишь слабый хрип. Вытаращив глаза, он топал ногами, брыкался и шарил вокруг себя, пытаясь схватить недосягаемого врага. Но руки были слишком толстые и короткие. Босо крутился на месте и кидался в узком проходе из стороны в сторону, таская Джориана за собой, но тот не ослабил хватки.

Лицо Босо сделалось синюшным, и он мало-помалу перестал сопротивляться. Верзила уцепился за край стола и сполз на пол.

Дверь распахнулась, и в трактир ввалилась целая компания. Одним из вошедших оказался Карадур с длинной белоснежной бородой и в тюрбане-луковице. За ним шла высокая седая женщина в поношенной черной мантии. Следом двигался отряд ночной стражи: офицер и четыре алебардщика.

— Мастер Рюйс! — сказал офицер. — Нам донесли, что у тебя драка. Кто этот человек? Что случилось?

— Это Босо, мой вышибала. — я хочу сказать, бывший вышибала. Он затеял драку с клиентом и получил по заслугам.

— Виноват он один?

— Да, насколько я понял.

Офицер повернулся к Джориану.

— Ты собираешься подавать жалобу на этого человека?

Ванора приподняла голову Босо, уложила к себе на колени и тонкой струйкой вливала ему в глотку вино. Босо судорожными всхлипами втягивал в себя воздух; лицо его понемногу розовело. Джориан мешкал в нерешительности.

— Не надо... м-м... отправлять юношу в тюрьму, — попросил Карадур. — Не надо, Джориан...

— Никко.

— Да-да, как я мог забыть! Не отправляй беднягу в тюрьму. Он уже и так наказан, ты его чуть до смерти не задушил.

— Откуда мне знать, что он, отдышавшись, не кинется на меня опять со своей колотушкой?

— Ты должен обезоружить его добротой. Помни, лучший способ избавиться от врага — это сделать его своим другом.

— Расчудесно. Может, ты еще хочешь, чтоб я ему новую работенку подыскал?

— Прекрасная мысль! — Карадур всплеснул сухонькими ручками; офицеру он сказал:

— Думаю, сударь, мы можем оставить этот случай без последствий, — затем, обращаясь к Рюйсу:

— Этот человек годен на что-нибудь, кроме как работать вышибалой?

— Ни на что он не годен! Слишком туп, — отозвался трактирщик. — Он мог бы таскать корыто с раствором на какой-нибудь большой стройке, но таковой пока не предвидится.

— Здоровенный тугодум мне как раз и нужен, — произнесла седая женщина. — Он сможет копаться в саду и работать по дому, и вдобавок будет служить охраной от невежественных дураков, что, едва завидя меня, начинают вопить: «Ведьма, ведьма!» А сами не могут отличить ведьмы от такой уважаемой волшебницы, как я.

— Сударыня, я прежде не имел удовольствия встречаться с тобой, — галантно сказал Джориан. — Меня зовут Никко из Кортолии.

— А меня Гоания, дочь Аристора, — она наклонилась и потрепала Босо по плечу. — Вставай, парень!

Босо и Ванора, поддерживая друг дружку, не без труда поднялись на ноги.

— Босо, ты меня хорошо понимаешь? — строго спросила Гоания. — Должность в трактире ты потерял.

— А? — просипел Босо. — Хочешь сказать, я потерял работу?

— Вот именно. Пойдешь работать ко мне? Условия те же, что у мастера Рюйса: шесть пенсов в день на всем готовом.

— Мне пойти к тебе?

— Да, ко мне. Может, надо повторить?

Босо поскреб ногтем заросший щетиной подбородок.

— Да нет, думаю, сговоримся. Вот только сперва отверну кочан этому сукиному сыну часовщика, а то ходят здесь всякие, лишают честных людей заработка.

— Ничего ты никому не отвернешь. Сядь и успокойся.

— Послушай-ка, дамочка! Женщины мне не указ...

— Я не дамочка, я волшебница: будешь безобразничать, превращу тебя в жабу. Никаких больше ссор, говорю в последний раз. С этой минуты мы все добрые друзья.

— Он-то? Добрый друг, да?

— Он самый. Он мог отправить тебя в тюрьму, но не захотел; решил, что здесь от тебя больше пользы, чем там.

Босо сердито зыркнул на Джориана, сплюнул на пол и что-то пробормотал себе под нос, однако покорно поплелся за Ванорой в дальний угол распивочной. Усевшись там, Босо мрачно цедил пиво и время от времени ощупывал саднящее горло, а девушка хлопотала вокруг и, как могла, утешала его.

Джориан, Карадур и Гоания устроились в противоположном конце зала.

— Куда ты запропастился, парень, сорок девять Мальванских преисподних на твою голову? — спросил Карадура Джориан. — Мы здесь целую вечность торчим.

— Мне достали пропуск в библиотеку Великого Герцога, — отвечал Карадур, — и я так... ах... зачитался, что забыл о времени. Но у тебя, сынок, такой вид, будто тебе несладко пришлось. Ты похудел — хоть, может, это и к лучшему.

— Да, мне пришлось несладко, мне пришлось убить Ритоса...

Ахнув от неожиданности, собеседники Джориана придвинулись к нему вплотную.

— Мастер Нико, говори потише, — сказала Гоания. — Я знаю твое настоящее имя, но думаю, здесь не место его произносить, если не хочешь, чтобы трактирщик навел ксиларцев на твой след. Рассказывай же, как стряслось несчастье.

Джориан поведал все без утайки.

— По знакомым Ваноре тропам, — закончил он свою повесть, — мы двинулись в Оттомань; и вот мы здесь. Осла я поставил на заднем дворе.

— Девчонка оказалась хорошим попутчиком? — поинтересовалась Гоания.

— Ой! — округлил глаза Джориан. — Она как-то раз сказала про себя: «пьянчужка с ненасытной дыркой» — прошу прощения, сударыня, — боюсь, так оно и есть. Ванора любит блуд и не делает из этого тайны, поэтому мои слова не могут ее очернить. Днем мы только и делали, что ругались да мирились. Ночью она приставала, чтоб я ей вставил фитиль, а потом насмехалась и хвастала прежним любовником, который, мол, три раза успевал, пока я на один решаюсь. Я, когда королем был, гордился, что все пять жен мною довольны, а тут одной не мог угодить. Она к тому же и не предохраняется вовсе. Короче... Ну, сам знаю, второго такого дурака, как я, во всем свете не сыщешь, чтоб в шлюху влюбился; только ничего не попишешь.

— Судя по твоим словам, — заметила Гоания, — ты ее раскусил. Как тебя, который мог выбрать лучшую женщину королевства, угораздило влюбиться в такую вздорную проститутку?

Джориан поскреб пробивающуюся бородку.

— Какое-то болезненное наслаждение. В ней что-то есть — бесстрашная прямота, неиссякаемая энергия и ум, который, ежели б им заняться, не уступил бы ученым докторам... Когда нападет охота подурачиться, она вас рассмешит почище, чем клетка с мартышками. И потом, разве можно любовь разложить по полочкам? Хоть последние два-три дня меня почти излечили. Я сочинил на эту тему стишок, но он ей совсем не понравился.

Красавица, Зачем со мной Быть колкой, злой? Мне тон такой Не нравится. Чтоб лаяться, Дразнить, пилить, Да поносить, Не нужно быть Красавицей. Нет, не к лицу Тебе жужжать, Зудеть, кусать И отравлять Жизнь молодцу. Исправиться Тебе совет, А если нет, Прощай, мой свет, Красавица!

— Ты сказал почти?

— Так оно и есть. Ежели она сейчас подойдет виноватая, подольстится, пообещает, что будет ласковой, доброй, пить бросит да попросит меня хорошенько взять с собой, я опять стану ее покорным рабом, хоть и знаю цену всем этим обещаниям. Благодаренье Зеватасу, но она, кажись, нашла себе другого парня он-то ей больше по вкусу.

Гоания бросила взгляд в противоположный угол, где, погруженные в пьяную дремоту, сидели Босо с Ванорой; девушка привалилась к верзиле, ее голова покоилась у него на плече.

— О Карадур, — сказала волшебница, — надо как можно скорее увести юношу из Оттомани, а то эта шлюха еще передумает. Вам знаком кто-нибудь из виндийских членов нашего братства?

— В прошлом году по пути в Ксилар я останавливался у Поррекса. Очаровательный коллега — такой добрый, деликатный.

— И большой хитрец в придачу; берегитесь его.

— Ах, такой прекрасный человек, без сомнения, достоин доверия, насколько в нашем испорченном мире вообще возможно доверие. Я имел случай воочию убедиться в его доброте и благородстве.

— Почему б тебе не поворожить, — спросил Джориан, — чтоб узнать, что сулит нам встреча с мастером Поррексом?

Гоания покачала головой.

— Занятия магией привносят в линию жизни волшебника слишком много такого, что связано с другими реальностями и измерениями. Обычному человеку вроде тебя, мастер Никко, я еще могу предсказать судьбу, а доктору Карадуру и Поррексу — нет.

— Ну, так скажи, — нетерпеливо перебил ее Джориан, — что ждет меня!

— Дай руку. Когда и где ты родился?

— В Кортолии, в Ардамэ, на пятнадцатый день месяца Льва в двенадцатый год правления короля Фелина Второго, на рассвете.

Гоания тщательно изучила ладонь Джориана и на минуту погрузилась в размышления. Затем развернула свой кубок так, что на поверхности вина отразился один из светильников. Свободной рукой колдунья принялась водить над кубком, чертя пальцами непонятные узоры и что-то нашептывая себе под нос.

— Берегись, — проговорила она наконец, — окна в спальне, звенящего мужчины и бога с головой тигра.

— И это все?

— Все, что мне сейчас открылось.

Джориан, знакомый с обычаем предсказателей изъясняться туманно и непонятно, не стал выпытывать подробности.

— Ах, сударыня, чуть не забыл, — вдруг спохватился Карадур, — вы принесли то, что обещали?

Гоания порылась в кошелке и извлекла оттуда маленький пакетик.

— Порошок Раздора — пыльца огонь-травы крапчатой, собранная в месяц Волка, когда Красная Планета вошла в союз с Белой. Стоит бросить щепотку в толпу, как тут же вспыхнет ссора и начнется потасовка.

— Премного благодарен, госпожа Гоания. Он может оказать нам в Тримандиламе неоценимую помощь. Джориан:

— Неразумно топать до Виндии пешком, когда ксиларцы идут по пятам. Мы можем нанять лошадей, а пожитки нагрузить на осла.

— Сесть на лошадь? Никогда! — запротестовал Карадур. — Такое рослое животное! Я упаду и тут же переломаю все свои старые кости. Уж лучше возьми мне осла.

— Осел нас задержит.

— Не больше, чем второй — с багажом.

— Ладно, осел так осел. Когда завтра открывается лошадиная ярмарка?

* * *

Ежегодный праздник сбора урожая — Бал Привидений — жители города Виндии отмечали карнавальным шествием нечистой силы и уличными плясками. В этот день никто не работал; виндийцы в костюмах и масках бродили по городу с раннего утра. До обеда они успевали пройтись по улицам, восхищаясь нарядами прохожих и стараясь угадать, что за знатный вельможа скрывается под каким-нибудь особенно вычурным и пышным карнавальным костюмом. Главные события — шествие, пение и танцы, состязание масок — происходили под вечер.

Оставив позади виндийские пашни, над которыми красным шариком повисло заходящее солнце, Джориан с Карадуром подъехали к Западным Воротам. Расспросив стражу, они двинулись в город. Впереди на купленной в Оттомани вороной кляче ехал Джориан, за ним на ослике Карадур, ведя на поводу второго осла. Главная улица, Аллея Республики, полого спускаясь, тянулась от Западных Ворот до самой набережной. Путники миновали Сенат, Магистрат и другие общественные здания, в которых строгая простота классического новарского стиля начисто сводилась на нет цветистыми вычурными украшениями в Мальванском духе.

Поррекс, по словам Карадура, жил рядом с набережной; туда они и направились, прокладывая себе путь сквозь толпы богов, демонов, привидений, вурдалаков, скелетов, ведьм, эльфов, троллей, вервольфов, вампиров и еще какой-то нечисти из Мальванских преданий. Мальванское влияние было заметно не только в архитектуре и одежде, но и в самих жителях Виндии — смуглых и черноволосых. Когда какой-то гуляка, вырядившийся богом войны Гериксом, задел лошадь Джориана надувным пузырем на палке, тому стоило большого труда удержать животное в повиновении.

Они наняли комнату у набережной, поставили лошадь и ослов на конюшню и разыскали жилище волшебника Поррекса. Поррекс снимал комнату над мануфактурной лавкой.

— Заходите, судари мои дорогие, заходите! — крикнул им сверху Поррекс. Это был кругленький лысый коротышка с голубыми глазами, почти утонувшими в складках жира. — Старый добрый Карадур! Как я счастлив, что вы снова здесь! А ваш спутник... нет-нет, я попробую угадать... Джориан, сын Эвора, бывший король Ксилара! Входите же, входите. Присаживайтесь. Позвольте плеснуть вам пива — другого ничего не держу.

Каморка была обставлена довольно скудно: расшатанная кровать, колченогий стул, стол и небольшой книжный шкаф, по полкам которого были рассованы два-три ветхих пергаментных свитка, а на крышке валялись несколько манускриптов с загнутыми страницами. Убогую обстановку дополняли два сундука у стены и акварельная картинка, которая изображала бога Псаана, ведущего колесницу по бурным морским волнам. Свечной фонарик со стеклянными окошками разливал по комнате тусклый свет. Когда Поррекс умолк, нависла такая тишина, что, казалось, пролети муха, и то будет слышно.

— Меня, сударь, — сказал Джориан, — зовут Никко из Кортолии. От кого ты знаешь то, другое имя?

— Сударь мой дорогой, какой же я был бы прорицатель, если б не умел угадывать такие простые вещи? Но коль тебе угодно быть Никко, зовись Никко, — подмигнул Поррекс. — Жаль, что не могу принять тебя во дворце с угощением и танцовщиками; дела мои в последнее время пришли в упадок, не то, что прежде. Вот, приходится экономить. Однако уверяю тебя, это ненадолго; не позднее чем через месяц у меня появится несколько новых клиентов, и я опять разбогатею. До тех пор живу по умению, а не по хотению. Но расскажите о себе. Насколько я понял, мастер Никко предпочитает находиться подальше от Ксилара?

— Не совсем так, — сказал Карадур, сидевший на кровати, поджав под себя ноги. — Вам знакома проблема, над которой мы, Альтруисты, тщетно бились несколько лет?

— Вы говорите о краже Ларца Авлена? Ага, теперь все ясно! Вы направляетесь в Тримандилам, надеясь с помощью нашего могучего юного друга успешно провести эту справедливую экспроприацию. Ну что ж, да не дрогнет рука и не скрипнет под ногой половица! Вы еще не получили приглашения отобедать, угадал?

— Не получили, — подтвердил Карадур. — Мы надеялись, что вы доставите нам удовольствие...

— Конечно же, конечно, доставлю! В былые времена я мог бы принять вас, как подобает, но сейчас в моем кошельке всего один фартинг. Через месяц, когда будут подписаны новые контракты, я отплачу сторицей. Идемте к Чюро, там не надо заказывать заранее. Кстати, как у вас с мальванскими деньгами?

— Ах, так вы не слышали? После вашего отъезда из Мальваны Великий Государь издал новый указ о деньгах. Теперь в Мальване имеют хождение только монеты местной чеканки. Чужеземец, въезжающий в страну, обязан сдать свои иностранные деньги и драгоценные металлы в обмен на имперскую валюту. Причем курс обмена просто грабительский: путешественник теряет половину своих сбережений. Если же он обменял не все свое золото и серебро и впоследствии попадется, его предадут смерти каким-нибудь хитроумным способом: например, потопчут царскими слонами — и это еще самый незатейливый из них — Вот невезенье, — посетовал Карадур. — Мы постарались все предусмотреть, но если Царь Царей отнимет половину наших сбережений...

Поррекс вскинул голову и подмигнул.

— Возможно, я смогу быть полезным. Существуют, разумеется, люди, для которых унция золота — это унция золота; им все равно, кто ее принесет — царь Шайю из Мальваны или Джориан из Ксилара. Эти контрабандисты с риском для жизни тайно ввозят в мальванскую империю иностранные деньги и вывозят оттуда местную валюту — чтобы за определенный процент продать ее у себя. Некоторые сами чеканят мальванскую монету — причем из настоящего золота, а не какие-нибудь там низкопробные подделки. Имея рекомендацию, можно купить по сходной цене столько валюты, сколько нужно для посещения могущественной Мальваны.

— Разве люди царя Шайю позволят чужестранцу ввозить в Мальвану имперскую валюту по номинальной стоимости? — вмешался Джориан.

— Конечно, позволят, ибо старания правительства направлены на то, чтобы Мальванские деньги вернулись в страну и там осели. Если разобраться, главная причина контрабанды — политика Мальваны, делающая контрабанду прибыльной. Но казначей Шайю носится с денежными теориями, которые ему, хочешь не хочешь, приходится воплощать в жизнь, даром что они идут вразрез с человеческим естеством. Посидите здесь, пивком себя побалуйте, а я покамест забегу кое-куда, попробую отыскать нужного нам человека.

Поррекс выскочил за дверь.

— Сынок, — прервал молчание Карадур, — ты еще не растратил свою сотню ксиларских львов? Мне кажется, их нужно обменять, как советует Поррекс.

— Все при мне, разве двух-трех не хватает, что потратил в дороге. Только я хочу сперва проверить слова доктора Поррекса, а уж потом деньги отдавать. Ну, то, что он говорил про новый Мальванский указ.

— О, я уверен, такой милый человечек, к тому же член моей уважаемой ложи, достоин доверия...

— Может статься, но я все-таки разузнаю. Жди меня тут.

И Джориан тоже вышел из комнаты. Вскоре он вернулся.

— Не обманул твой льстивый карапуз, колдун этот, — сказал он. — Я поговорил с некоторыми знающими людьми — трактирщиками там и еще кое с кем — все как один подтверждают его слова.

— Говорил я тебе, ему можно верить. А вот и он.

— Господа, все устроено, — с порога объявил Поррекс. — Мой человек ждет на улице. Сколько у вас есть золота и серебра на обмен? Медь и бронза не меняются У Джориана оказалось девяносто семь львов и немного серебра, у Карадура золота было совсем немного, зато серебра в достатке. Поррекс произвел на счетах какие-то вычисления.

— За все могу дать сорок две с половиной Мальванских кроны, — сказал он. — За вычетом комиссионных посреднику: он берет лишь шестую часть, а на границе забрали бы половину. Если позволите, я сам отнесу деньги вниз — мой человек не хочет, чтобы его видели.

Карадур послушно протянул кошелек, но Джориан не спешил расставаться со своими сбережениями.

— Его деньги можешь обменять и так, — произнес он, — а я хочу сперва посмотреть на твое мальванское золото.

— О, разумеется, милый юноша; как скажешь, так и будет. Обожди.

Поррекс снова вышел. На этот раз он довольно долго не возвращался.

— Должно быть, Джориан, — заметил Карадур, — перекупщик золота не меньше твоего боится выпустить деньги из рук.

— Береженого боги берегут.

На лестнице послышались шаги и вошел Поррекс в сопровождении незнакомца.

— Не день, а сплошное везенье! — с лучезарной улыбкой вскричал Поррекс. — Позвольте представить моего дорогого старинного друга Лациендо. А это те самые доктор Карадур и мастер Никко.

Лациендо, смуглый, дочерна загорелый низкорослый человечек с лихо закрученными усами, был чуть постарше Джориана. Он вежливо поклонился путешественникам и одарил их приятной улыбкой.

— Мастер Лациендо плавает суперкарго на одном из судов компании «Сыны Беннивера», — продолжал Поррекс. — Завтра он уходит в рейс и искал, с кем отпраздновать последний вечер на берегу. Так что теперь вам не надо платить за мой обед: дружище Лациендо непременно хочет нас всех угостить.

— С полным моим удовольствием, господа хорошие, — проворковал Лациендо.

— Итак, — сказал Поррекс, — вот ваше золото, доктор, а это твое, мастер Никко. Пересчитайте. О Никко, теперь, если позволишь, твои деньги... Лациендо, старина, тебе нетрудно спуститься и отдать этот сверток человеку, что ждет под лестницей? А то уж я устал карабкаться вверх-вниз по ступенькам. Прекрасно! Пока его нет, господа, нужно подыскать всем нам маски — тем, у кого нет маскарадных костюмов, пьяные гуляки просто проходу не дают.

Покопавшись в сундуке, Поррекс извлек на свет четыре маски, изображающие чертей с вытаращенными глазами и сердито оскаленными клыками. Джориан в это время рассматривал квадратные Мальванские золотые: на одной стороне был выбит портрет Шайю — или его отца — в короне, а на другой слон, попирающий тигра. Он взял из рук Поррекса маску и начал прилаживать завязки.

— Готово, господа хорошие, — вернувшись, доложил Лациендо. — Дозвольте покорному слуге отвести вас к Чюро. Фонари ни к чему, город освещен по случаю праздника.

* * *

Расположенный на Аллее Республики трактир Чюро был не в пример солиднее оттоманьского «Серебряного Дракона». У дверей четверку окликнул одинокий нищий. Поррекс порылся в кошельке и сунул попрошайке медную монетку.

— О Поррекс, — сказал Карадур, — это был ваш последний фартинг. Что вы будете есть, когда мы уедем?

Поррекс пожал плечами.

— Скорее всего, заложу одну из оставшихся книг; я ведь вскоре смогу ее выкупить — когда заключу новые контракты. Сюда, господа.

Посреди главного обеденного зала находилась площадка для выступлений. Обед оказался превосходным, вино не разбавленным, а обнаженные танцовщицы искусными. Когда убрали со стола, Лациендо обратился к остальным:

— Ежели все не против убить здесь еще часик, наши иноземные гости смогут посмотреть на шествие прямо от дверей заведения. Они пройдут аккурат мимо трактира. Посидите, господа хорошие, отведайте еще ликеров Чюро. Виндия самый многолюдный порт Срединного моря, и вина мы отовсюду получаем что ни на есть наилучшие.

Поррекс зевнул.

— Дорогие друзья, умоляю извинить меня, но годы давно уже не позволяют засиживаться допоздна. Уверен, что мастер Лациендо сумеет вас развлечь. Спокойной ночи.

— Мы собираемся в Тримандилам, — обратился Джориан к Лациендо после ухода Поррекса, — и ты, вероятно, сможешь указать кратчайший путь туда.

Лациендо погладил ус и улыбнулся.

— Ба, удача сама идет вам в руки! Завтра я отплываю на «Таларисе», и чего мы только не везем: рабынь в Реннум Кезимар, а в Янарет мрамор, медь, шерсть и всякую всячину. Пока не высадим красоток в Реннум Кезимаре, на палубе будет тесновато, но мы, конечно, найдем вам каюту. В Янарете можно нанять речную лодку и по Бхарме подняться до столицы.

Джориан осведомился о стоимости проезда и поинтересовался:

— Что это за Реннум Кезимар и почему вы доставляете туда рабынь?

— Название янаретское, по-нашему «Замок Топора». Мальванское владение, островок в устье Джхукны. Лет двести назад тогдашний Царь Царей решил селить на нем ушедших на покой палачей.

— Надо же!

— Ага, и не без причины. Какой бы ни был палач в своем деле вежливый, да обходительный, да безупречный, люди его все ж таки сторонятся. И вот Великий Царь узнал, что его заплечные мастера, какие по старости не могут махать топором, затягивать петлю или там пыточное колесо вертеть, живут в ничтожестве, даром что пенсию получают, потому как никто с ними дел иметь не желает. До того доходило, что им еду не продавали, и они с голоду мерли.

В те времена Реннум Кезимар был всего лишь бесплодным островком и годился разве что как зимнее пастбище для пары отар. На нем стоял разрушенный древний замок — еще со времен Трех Царствий. Царь заново отстроил замок и поселил в нем своих палачей; с тех пор они там и живут.

— Что им проку в молодых рабынях, ежели они старые и немощные? — поинтересовался Джориан. — Это как выходить на поединок с веточкой спаржи заместо копья.

Лациендо пожал плечами.

— Может, подать чего, принести. Некоторые там с женами, но те тоже старые. Ну, это их забота, а мое дело маленькое: присматривать в дороге за девками и доставить их к месту назначения, как в бумаге указано.

— А посуху от Виндии до Тримандилама добраться можно?

Лациендо замахал руками.

— Господа хорошие! Это дело гиблое, хоть на карте и помечено, что отсюда до Янарета идет дорога по побережью.

— Почему?

— Потому что на протяжении сотни лиг к побережью вплотную подступает восточный отрог Козьей Кручи. Это не дорога, а тропа — она то обрывается в пропасть, то снова ползет вверх, пересекает бурные горные реки вроде Джхукны по шатким веревочным мостам, а ежели где оползень, то и вовсе пропадает. К тому же побережье кишит разбойниками и тиграми. Не-а, легче в Тарксии изумрудного бога спереть, чем по этой дороге пройти!

— Разве побережье принадлежит не могущественному Царю Царей, который завел такие прекрасные дороги и быструю почту?

— Ага, ему; только все эти красоты находятся во внутренних областях страны и захватывают каких-нибудь двадцать лиг вокруг Тримандилама. Император не тратится на окраины; думаю, умышленно, а то понастроишь дорог — жди захватчика. Так что уж лучше вам добираться на моем корабле. Этот рейс последний в году, но оно и неплохо: можно, конечно, попасть в шторм, зато едва ли нарвешься на пиратов.

— Благодарствую за предупреждение, — сказал Джориан. — Мы можем завтра на рассвете прийти на судно и внести плату. Как его разыскать?

— Прошу прощенья, господа хорошие, — покончив с необходимыми разъяснениями, проговорил Лациендо, — столько выпито, самое время посетить нужник. Я вернусь.

Джориан с Карадуром довольно долго просидели над своими кубками; гомон, поднявшийся на улице, и суматоха среди посетителей трактира явно указывали на то, что подошло время шествия — Что этот парень шутки задумал шутить? — сказал наконец Джориан. — Обожди-ка.

Он двинулся к кухонной двери и столкнулся с толстым поваром.

— Да, — отвечал на расспросы повар, — видел я похожего человека, с полчаса как будет. Он прошел в эту дверь на задворки, в нужник не заходил. Никак случилось чего?

— Нет, все в порядке, — ответил Джориан.

— Одурачил нас, зараза, — проворчал он, вернувшись за стол. — Слинял, а мы плати. Благодарение Зеватасу, хоть деньги есть.

— Кстати, о деньгах, — заметил Карадур. — Похоже, наш трактирщик хочет подать счет.

Джориан вытащил кошелек, в котором звякали несколько Мальванских крон. Остальные были спрятаны в поясе. Он вытряхнул крону на ладонь и от удивления чуть не уронил ее.

— Боги милосердные! — вытаращив глаза, прошептал он. — Карадур, ты только взгляни! Говори тише.

Джориан протянул монету. Вместо золотой мальванской кроны на его ладони лежал свинцовый квадратик размером с крону. Надеясь, вопреки очевидности, Джориан вытащил из кошелька еще несколько монеток. Так и есть — вместо Мальванских крон свинцовые жетоны.

Карадур сперва остолбенел от ужаса, а затем судорожно вцепился в собственный кошелек. Его золото тоже превратилось в свинец. Челюсть Карадура отвисла.

— Мы доверились этому ублюдку по твоей милости! — в бешенстве прошипел Джориан. — Гоания предупреждала, что он мошенник, а теперь, клянусь медными яйцами Имбала, ты сам убедился! Да я б с таким богатством полжизни безбедно прожил!

По смуглым морщинистым щекам Карадура заструились слезы.

— Твоя правда, сынок. Я один виноват. Знал же это обманное заклинание. Я бестолковый дряхлый старик. В жизни больше не поверю незнакомцу, пусть он хоть сто раз кажется прямым и честным.

— Ладно, скажи лучше, как нам отсюда выбраться, провались оно в сорок девять Мальванских преисподних? Ежели попробуем уйти, начнется заваруха и виндийская стража отправит нас в кутузку; там меня ксиларцы живо опознают и потребуют выдачи. А у Чюро этого кредит выманить труднее, чем пирог из булыжника слепить.

— Иди, сынок, я приму позор на себя.

— Не болтай ерунды. Я не попрусь один в Мальванскую Империю, так что выбираться отсюда надо вместе. Ах ты, вот и Чюро пожаловал, — и Джориан торопливо сгреб со стола свинцовые квадратики.

Чюро оперся кулаками о стол.

— Господа довольны обедом и представлением?

— Конечно, сударь трактирщик, — с сердечной улыбкой ответил Джориан. — Жаль только, что нашим друзьям пришлось уйти пораньше. Сколько мы должны?

— Две марки шесть фартингов. Выпьете на посошок?

— С удовольствием! Стойте-ка, этот вечер нужно закончить чем-то особенным. Есть в твоем трактире ликер, что делают в Паалуа, оликау называется? Довелось как-то отведать на западном берегу.

Чюро нахмурился.

— Я знаю, о чем ты говоришь, но не уверен, осталось ли такое вино у меня.

— Ну, так поищи, будь добр, а мы пока решим, кто за что платит.

— Сумеешь что-нибудь наколдовать? — прошептал Джориан, когда Чюро отошел к стойке. — Я его заговорил ненадолго. Может, превратимся в невидимок?

— Заклинание требует долгой подготовки и множества приспособлений, которых нет под рукой. К тому же оно делает прозрачным только мясо и кости, а не одежду. Поэтому невидимке приходится либо ходить нагишом — что едва ли разумно при такой холодной погоде — либо привлекать нежелательное внимание к костюму, который разгуливает сам по себе. Более того, в этом случае кто-нибудь может догадаться. Дай-ка подумать. Ах, нашел!

Откуда ни возьмись перед старым колдуном появился кожаный подсумок со множеством отделений. Из некоторых кармашков он извлек по щепотке порошка и ссыпал все это в пустой кубок. Размешав пальцем порошки, Карадур поставил кубок себе под ноги.

— Приготовься кричать «горим!» — сказал он.

— Скорее! — поторопил Джориан. — Чюро возвращается, и притом без всякого паалуанского ликера.

Чюро неумолимо приближался. Положив руки на стол, Карадур забормотал заклинание; пальцы его сплетались и расплетались, словно лапы двух испуганных коричневых пауков. Когда Чюро был уже на полпути к столику, из кубка донеслось шипение. Из-под стола волнами всплыл огромный клуб густого черного дыма; он заволок все вокруг и, продолжая извергаться, скрыл из глаз стол и двух путников.

— Горим! — завопил Джориан.

Послышался грохот опрокинутых лавок и топот ног — посетители в панике ринулись к выходу. Джориан с Карадуром схватили свои маски и плащи и присоединились к убегавшим. Трактир затянуло дымом, поэтому они подождали, пока затор рассосется, и спокойно — без давки и толкотни — вышли наружу.

На улице парочка затерялась в толпе зевак, собравшихся по обе стороны Аллеи Республики, чтобы поглазеть на шествие. Удаляясь от Чюрова трактира, Джориан с Карадуром наткнулись на команду пожарников, спешивших навстречу. Впереди несли поливальную машину — деревянную бадью, снабженную по бокам скобами, над которой возвышалась помпа. Восемь здоровенных парней, взявшись за скобы, тащили машину, а сзади поспешали остальные пожарники с лоханками, предназначенными для наполнения бадьи из ближайшего фонтана.

— Пошли в комнату Поррекса, — решил Джориан. — Ежели поймаю этого жулика, ты уж будь добр, не давай ему колдовать, пока я душу из него не вытрясу.

* * *

Дверь Поррекса стояла нараспашку, а в комнате было темно и тихо. Джориан достал кремень и огниво, высек искры над трутом и зажег огарок. При свете обнаружилось, что в комнате нет не только никого, но и ничего: кровать, книжный шкаф, стул, стол и сундуки словно сквозь землю провалились. Мышка ускользнула.

— Ну и шустро он съехал, — изумился Джориан. — Очистил помещение, все увез.

— Не все, — отозвался Карадур и кряхтя поднял с пола фонарик со стеклянными окошками. — Фонарь позабыл. Вот невезенье! Свеча, похоже, совсем догорела. Будь у меня подходящая свечка, я бы, пожалуй, смог еще что-нибудь сделать.

— Надо в буфет заглянуть, — сказал Джориан, ловко прибив метнувшегося из-под ног таракана. — Так и есть: два вполне приличных огарка. Что ты задумал, досточтимый доктор?

— Существует одно заклинание, и я могу его вспомнить, которое при помощи свечи или какого угодно светильника делает прозрачной любую маску. Сынок, не мешай думать.

Карадур, как показалось Джориану, потратил целую вечность, чтобы сперва припомнить заклинание, а потом — с помощью магической фигуры, песнопений, пассов и порошков, сжигаемых в треснутом блюдце из уже знакомого буфета, — произнести его. Огонек свечи в фонаре метался и дрожал, словно невидимые губы дули на него, хотя в комнате не было сквозняка. В дыму, казалось, возникают и снова пропадают чьи-то лица. К тому времени, когда с заклинанием было покончено, Карадур так устал, что пришлось немного передохнуть.

— А теперь, — сказал он, отдышавшись и подобрав с пола фонарь, — еще посмотрим, кто кого.

* * *

Вдоль Аллеи Республики двумя аккуратными шеренгами, в ожидании шествия, которое традиционно задерживалось, по-прежнему стояли виндийцы. Надев маски чертей, Джориан с Карадуром медленно двинулись вдоль толпы. Карадур поднял фонарь, и оба начали пристально вглядываться в лица зевак. Там, куда падал отсвет, карнавальные костюмы, маски и накладные бороды становились совершенно прозрачными — бледными контурами, сквозь которые отчетливо проступали лица виндийцев.

Джориан с Карадуром все шли и шли, сначала по одной стороне Аллеи Республики на запад, потом по другой в сторону гавани. Джориан видел тысячи лиц, но ни Поррекса, ни Лациендо среди них не было. Уже подойдя к набережной, Джориан услыхал звуки оркестра; музыка доносилась с запада и постепенно усиливалась.

— Шествие началось, — сказал он.

Группа мужчин в форме Республиканской Гвардии, закованных в сверкающие посеребренные доспехи и вооруженных алебардами, двигалась по Аллее Республики, криками требуя расчистить проход. То и дело под ногами попадались зазевавшиеся сограждане, которых приходилось подгонять древками алебард.

Когда Карадур в очередной раз поднял фонарь, чтобы вглядеться в толпу, внимание Джориана привлекла маленькая группка мужчин без карнавальных костюмов и масок — на мужчинах была простая темная одежда, а в манере держаться сквозила цепкая самоуверенность. Один из них мельком взглянул на Джориана, затем пригляделся повнимательнее, тронул напарника за руку и что-то проговорил сквозь зубы. Джориан узнал этого человека.

— Карадур! — сдавленным голосом прошептал он. — Видишь типов в черном? Моя Королевская Гвардия. Тот, что впереди, — ихний капитан; два раза меня ловил, когда я пытался из Ксилара удрать. Бежим через дорогу, быстро!

Джориан юркнул в толпу, увлекая за собой Карадура. Они выбежали на мостовую и наскочили на гвардейцев, расчищавших проход. Оркестр загремел совсем близко; взглянув поверх голов гвардейцев, Джориан увидел первые ряды участников шествия с флагами и сверкающим оружием.

Петляя, как зайцы, Джориан с Карадуром под сердитые окрики гвардейцев перебежали Аллею Республики и нырнули в густую толпу зевак. Джориан, который был на голову выше большинства виндийцев, оглянулся. Далеко позади кучка людей в черном старалась пробиться сквозь скопление зрителей. Когда же они добрались до обочины, дорогу им преградили гвардейцы. Разгорелся спор, потонувший в нарастающем грохоте. Спорщики размахивали руками и потрясали кулаками. Гвардейцы без лишних церемоний затолкали людей в черном обратно в толпу, пригрозив для острастки алебардами.

Началось шествие.

В теплом свете тысяч ламп, фонарей, свечек и факелов заблистали мишура и позолота. Гремели оркестры; шагали солдаты; красотки, сидя в разукрашенных носилках, дарили толпе воздушные поцелуи.

Джориан с Карадуром и не подумали задержаться, чтобы поглазеть на зрелище. Оглянувшись для порядка, они проворно свернули на боковую улицу.

— Шествие их хоть немного задержит, — бормотал Карадур. — Одного понять не могу: как эти люди узнали нас под масками?

— Не можешь понять, да? А я могу, — отозвался Джориан. — Мы позабыли, что лучи волшебного фонарика не только чужие маски просвечивают, но и наши.

— Ах, горе мне, совсем одряхлел, о такой простой вещи не подумал! Но куда же мы теперь? Без денег, в чужом городе, стража твоя по пятам идет.

— Давай найдем корабль Лациендо и спрячемся на каком-нибудь складе поблизости. Ежели Лациендо объявится, я знаю, что мне делать. А не придет, заберемся на попутное судно.

* * *

Шествие закончилось через несколько часов. Было проведено состязание карнавальных костюмов и вручены призы: за самый красивый костюм, за самый изобретательный костюм, за самый смешной костюм, и прочее, и прочее. Самые здравомыслящие горожане разошлись по домам; менее здравомыслящие с криками и песнями шатались по улицам Виндии. По углам впопыхах и с оглядкой вершилось прелюбодейство: это мужья, чьи жены превратились в толстых сварливых фурий, и жены, которых мужья забросили ради своей работы, искали радости и утешения в случайных интрижках. Городские огни гасли один за другим, уступая место поздно взошедшей молодой луне, струившей на Виндию бледный рассеянный свет. С моря на улицы города мягко наползал туман.

Джориан и Карадур спрятались на складе, примыкавшем к месту стоянки «Талариса». Склад, разумеется, охранялся, но сторож отлучился полюбоваться празднеством. В темноте неясной громадой возвышались штабеля тюков и ящиков.

— А все потому, — зашептал Джориан, — что доверились дружкам твоим, оборотням. И что интересно, клянусь медной бородой Зеватаса: стариканы вроде тебя обычно осторожны и подозрительны, а желторотые юнцы вроде меня доверчивы, легковерны, и их в два счета можно надуть. Зато у нас, кажись, все наоборот.

— Разве нельзя обратиться в виндийский Сенат и попросить защиты от твоей Королевской Гвардии? — прошептал в ответ Карадур. — Они же не допустят, чтобы двух путешественников ни за что, ни про что выкрали в свободном городе!

— И не надейся! Может, Оттомань еще взяла бы нас под защиту, но у Виндии с Ксиларом договор против Оттомани; нас выдадут, глазом не моргнув. Двенадцать Городов без конца заключают и расторгают договоры; вчерашний заклятый враг может стать преданным союзником, и наоборот. Похоже на сложный танец, где в каждой фигуре меняешь партнера.

— Вам, новарцам, нужен император, который бы унял всю эту свистопляску и запретил растрачивать силы на грызню. У нас есть поговорка: собери вместе трех жителей Двенадцати Городов, они тут же образуют четыре группировки и насмерть передерутся.

— Скорее зайцы начнут волков есть, чем новарцы покорятся такому правителю. Ардиман Ужасный как-то попытался, да надолго его не хватило. Кроме того, у кучки без конца грызущихся маленьких полисов есть свои преимущества перед такой огромной единой империей, как твоя.

— Какая польза от вечных жестоких и разрушительных междоусобиц?

— Ну, каждый из Двенадцати Городов сам по себе невелик, так что человек осознает свою значительность. Поэтому жители всерьез интересуются делами государства и своих правителей. А Мальвана такая огромная, и порядки в ней такие незыблемые, что тамошние люди чувствуют себя ненужными и беспомощными. Вот вы и позволяете Шайю и ему подобным творить, что в голову взбредет, даже если видите, какие они лентяи, распутники, дураки или чудовища. Зато в Двенадцати Городах есть все виды правления — королевства, княжества, республики, теократии — и когда появляется что-то новое и лучшее, другие города имеют возможность понаблюдать и решить, стоит ли вводить такое правление у себя.

— Но появись дальновидный правитель, который объединил бы вас и направил вашу энергию в нужное русло...

— То мы бы очень скоро стали второй Мальваной, а дальновидный правитель направлял бы всю нашу энергию на укрепление своего влияния и могущества.

— Но мы, по крайней мере, сохраняем мир внутри страны, это ли не преимущество?

— Что Мальване за польза от такого мира? Насколько мне известно, ваши традиции, обычаи и верования уже тысячу лет не менялись. Сказать тебе, почему Двенадцать Городов так легко разгромили огромную армию, которую наслал на них царь Сирваша, отец Шайю? Потому что Мальванцы по сию пору используют оружие и военную тактику времен Гиша Великого. Нечего удивляться, что наша кавалерия изрубила в капусту ваши смертоносные колесницы, а наши лучники выбили с поля ваших пращников и метателей дротиков. Сравни неменяющуюся Мальвану и Двенадцать Городов, вспомни, чего мы достигли за последние сто лет в ремеслах и науках, в литературе и театральном искусстве, в законах и управлении, и ты поймешь, о чем я толкую.

— Все это прекрасно, — проворчал Карадур, — для тех, кто печется о сиюминутном. Я полагаю, такие взгляды с возрастом пройдут. Когда я был молод, меня тоже увлекали перемены и нововведения, но сейчас мне милее безопасность и стабильность. Попомни, сынок, мои слова: однажды какой-нибудь из Двенадцати Городов, чтобы одолеть соседа, призовет на помощь швенские орды, и вы не успеете оглянуться, как хан из рода Гендингов захватит всю Новарию. Такое уже бывало.

— Но, в конце кон... — Джориан замолк на полуслове; ему что-то почудилось. На улице раздались шаги и неразборчивый шепот. Джориан втолкнул Карадура за кучу тюков.

В помещение склада вошли двое. Вглядевшись в силуэты, Джориан решил, что перед ним мужчина и женщина, хотя предрассветные сумерки мешали разглядеть их как следует.

— ...Пришли, любезная хозяюшка, — говорил мужчина. — Не сомневайся, твой покорный слуга устроит мягкую постельку на тюках с грузом; найти бы только... Ах, вот оно, моя прелесть: стопка новой мешковины, как раз то, что надо для... хрм!

Заключительное хрюканье явилось следствием того, что свинцовый набалдашник Джорианова кинжала с размаху опустился на череп незнакомца. Мужчина рухнул на каменный пол. Женщина в этот момент стаскивала платье через голову и потому не могла видеть, что произошло. Наконец она сдернула платье и теперь стояла нагишом, комкая в руках одежду. Так продолжалось несколько секунд. При свете занимающегося утра Джориан разглядел: красотка была что надо. Выпавшая из ее рук маска валялась поблизости.

Увидав распростертого на полу любовника и нависшую над ним громадную и темную фигуру Джориана, девушка тоненько взвизгнула, затем, как была, с платьем в руках, опрометью метнулась за дверь и скрылась в тумане. Джориан перевернул тело и стянул с мужчину маску.

— Я не ошибся, — сказал он, присаживаясь на корточки рядом с бесчувственным телом, — мастер Лациендо собственной персоной, чтоб ему собаки кишки отъели. Я голос узнал. Одна надежда, что девка не приведет сюда стражу.

— Он... Он умер? — стуча зубами, спросил Карадур.

— Нет; башка маленько помята, но цела, сердце бьется, — Джориан снизу вверх посмотрел на Карадура. — Я, кажись, знаю, как спасти наши шкуры. Сумеешь продать лошадь и пару ослов?

— Никогда не торговал лошадьми, но думаю, что сумею.

— Так дуй в нашу комнату, собери манатки, а потом на конюшню, куда мы поставили живность. Скажешь конюху: желаю, мол, их продать. Еще рановато, но ежели повезет, он укажет двух-трех покупателей, охочих до выгодной сделки. Лошадь стоит никак не меньше двух Мальванских крон или сколько там в пересчете; ослы — четверть или, в лучшем случае, треть кроны за каждого. Раз деньги быстро нужны, могут дать меньше, так ты хотя бы поторгуйся.

— А ты, сынок?

— Мне надо связать этого прощелыгу и сунуть ему в пасть затычку, чтоб он не напакостил, пока мы не отчалим. Ежели на «Таларисе» уже проснулись, поднимусь на корабль и попробую что-нибудь наболтать.

* * *

Через два часа восходящее солнце рассеяло остатки тумана и Прибрежная улица ожила. Карадур, согнувшись под тяжестью Джорианова лука и ранца, с трудом тащился по Прибрежной улице к стоянке «Талариса». На корабле — одномачтовом паруснике средних размеров — кипела работа: грузчики перетаскивали с берега остатки товара, матросы укладывали канаты, а дюжина хорошеньких юных рабынь стрекотала, будто стая галок. Средь этой толчеи, облокотясь на леер, с безмятежным видом стоял Джориан. Карадур ринулся к напарнику.

— Сколько выручил? — помогая ему взобраться на борт, тихо спросил Джориан.

— Одну крону, две марки и шесть фартингов за все.

— Я бы лучше обстряпал, да выбирать не приходится. Позвольте представить. Капитан Штрассо, это мой друг доктор Карадур из Тримандилама, о котором я давеча говорил. Доктор, уплатите капитану десять марок за проезд и стол до Янарета.

— Рад приветствовать вас на борту, сударь, — пророкотал капитан. — Запомните: не плевать, не гадить, не писать за борт с наветренной стороны! И не мусорить на палубе. Я содержу корабль в чистоте. Мастер Мальто, убери девок с дороги, мы отчаливаем.

Некоторое время спустя, когда Виндия осталась далеко позади и ветер, подгоняя корабль, раздувал узкий треугольный парус, Джориан с Карадуром завтракали в отведенной им на корме крохотной каюте. Здесь стоял несмолкаемый гул: плескались волны, которые рассекал нос корабля, журчала вода под днищем, поскрипывали шпангоуты, под порывами ветра звенели снасти.

— Скажи, сынок, — спросил Карадур, — небом Варну тебя заклинаю, как ты это проделал?

Джориан ухмыльнулся.

— В конторке хозяина склада я отыскал бумагу с чернилами и заставил мастера Лациендо написать записку капитану Штрассо, что он, мол, сломал лодыжку на Балу Привидений, и не согласится ли капитан нанять вместо него его друга Мальто из Кортолии — опытного торгового агента, прежде плававшего в Западном океане.

— Как тебе удалось его заставить?

— Есть способы, — хмыкнул Джориан. — Еще я нашел у него в кошельке девять ксиларских львов — из тех, какие они у нас выманили — и отобрал их. Поррекс, должно быть, дал ему десять львов за то, что помог нас обдурить, да он один истратил на полюбовницу. Лациендо, конечно, отпирался, только кто ему поверит? Ты бы видел, как он взбесился, когда я располосовал его нарядный бархатный плащ: связать его хотел. Надо сказать, мастер Лациендо не робкого десятка — я ему кинжал к горлу приставил, а он меня, знай, кроет на все корки. Но, главное дело, записку написал.

Капитану Штрассо эта история не больно-то понравилась, только ему не хотелось терять день: пришлось бы сойти на берег, Сынов Беннивера с постели поднять, другого суперкарго требовать. А тут еще Белиус-работорговец пожаловал, привел за собой двенадцать милашек — ну, я за них и расписался.

Ты, слышь, имя мое новое запомни: Мальто из Кортолии. Я решил, что Никко и Джориан свое отслужили. Кто это из мудрецов сказал: наглость — второе счастье?

— Разве не умнее было назвать своей родиной какое-нибудь западное государство, Ир, например? Сам же говорил, что плавал в тамошних водах.

— Только не с моим кортольским выговором! Я вообще-то неплохо копирую диалекты, но уж это чересчур, такая наглость к добру не приведет!

 

Глава 4

Замок Топора

Холодный северный ветер из швенских степей вздымал воды Срединного моря и ходко гнал «Таларис» на юго-восток. Берег превратился в узкую черную линию на юго-западном горизонте. В другое время года над темной полоской берега вырисовывался зубчатый хребет Козьей Кручи, но сейчас его укрывало одеяло снежных облаков.

Джориан в обществе капитана и двух штурманов, правящих кормовыми рулями, стоял на крыше корабельной рубки. Карадур отсиживался в каюте, а рабыни сгрудились под навесом: их одолевала морская болезнь.

— Кажись, твоему желудку качка нипочем, — заметил капитан Штрассо.

— На Западном океане бывало и похуже, — отозвался Джориан. — Помню, гнался я как-то за пиратами... гм... пираты гнались за моим кораблем... Ну, короче, море вдруг забурлило, что твой мельничный пруд. Эта буря нас и спасла, потому как пиратская галера затонула, а нам хоть бы что, только палубные надстройки покорежило.

— А тебя, могучий мастер Мальто, конечное дело, даже не укачало? — спросил Штрассо. Джориан расхохотался.

— Дружище, побереги свое остроумие. Наоборот. Блевал, как издыхающий пес. Но великий Псаан, видно, решил, что одной такой встряски мне на всю жизнь хватит, потому как с тех пор я морской болезнью не страдаю. Сколько времени еще надо идти на юг, чтобы потеплело?

— В Янарете теплее — там снега не бывает, но настоящие тропики начинаются за Козьей Кручей. По эту сторону хребта летом сушь, зимой дожди. А по ту сторону, говорят, наоборот. Вон, цыпочка твоя выползла, тащится к лееру, как на плаху.

— Спущусь, надо глянуть, как там красотки.

Штрассо покосился в его сторону.

— А может, понежиться часок в их объятиях?

— Хороший суперкарго трогает товар только тогда, когда хочет убедиться в его сохранности.

Джориан спустился на палубу и окликнул девушку. Это была Мневис, которой по бойкости нрава рабыни поручали вести переговоры. Ее желудок отказывался принимать пищу, она похудела и казалась замызганной и поникшей.

— Добрый мастер Мальто, — сказала она, — боюсь, нас ждет страшный конец.

— Ой, да будет тебе! После приступа морской болезни всем чудится конец.

— Не, я ж не моря боюсь, а этих ужасных людей, которым нас продали. Головорубы... брр! — ее передернуло. — Как гляну на руки ихние, так и встанет перед глазами — кровь с них капает, капает.

— Палачи такие же, как все, разве что их кровавое, но нужное ремесло вызывает у недалеких людей предубеждение. И потом, они уже на пенсии, живут себе тихо-мирно.

— Все равно, как подумаю, так в дрожь и кидает. Может, побег нам устроите, а? Или хоть кому нормальному продайте, не этим извергам. Нам и отплатить-то нечем, кроме как телом своим; но вы не думайте, мы только с виду неказистые...

— Прости, Мневис, ничего не выйдет. Я обещал доставить вас Хуравэле, старосте отставных Головорубов Реннум Кезимара, и непременно доставлю.

Позднее Джориан сетовал Карадуру:

— Знаешь, доктор, я раньше не задумывался, каково быть палачом; а они ведь нужны, эти люди, как сборщики податей или живодеры — их тоже все ненавидят:

Да, палач я и ужас вселяю в сердца, Я увечу, рублю и казню без конца. Но при виде меня вы не прячьте лица, Человек я в душе неплохой! Вот орудья мои: дыба, шнур и топор; Не останется цел ни разбойник, ни вор; Должен быть я проворен, иначе — позор. Кто оценит мой труд непростой? Ребятишек люблю и ласкаю жену И налоги плачу я исправно в казну. Нет добрее меня, хоть объедь всю страну. Отчего ж среди вас я изгой?

На следующее утро после отплытия из Виндии небо и берег заволокли тучи. Капитан Штрассо, так и сяк поворачивая солнечный кристалл в надежде поймать отсвет, который укажет местонахождение солнца, брюзжал, обращаясь к Джориану:

— Ежели погода испортится, мы не сможем вернуться домой и застрянем на зиму в Янарете. Ну и зададут же мне трепку «Сыны Беннивера»! Одна с ними морока, с судовладельцами этими. Рискнешь, будут орать, что собственность их бесценную не бережешь; не рискнешь, все уши прожужжат, что, мол, попусту упускаешь время и лишаешь их законной прибыли.

— Остров по курсу! — закричал впередсмотрящий. Капитан Штрассо приободрился.

— После того, как всю ночь качало да задувало, неплохо побродить по суше, а, мастер Мальто? Чуть правее... — бросил он рулевому. — Так держать.

Затем снова повернулся к Джориану:

— Настоящей-то гавани нет, зато две якорные стоянки, одна с южной стороны, другая с северной. В это время года корабль лучше с юга подвести.

Уже миновал полдень, когда «Таларис» бросил якорь в маленькой бухте на южной оконечности Реннум Кезимара. Спустили шлюпку, чтобы перевезти на берег рабынь. Первыми отправились два гребца, Джориан, Карадур и две девушки. Едва они выбрались на шаткие мостки и шлюпка погребла назад к кораблю, на другой стороне мостков показалась группа мужчин. Все они были смуглы, увенчаны тюрбанами и с головы до пят обмотаны длинными полотнищами шерстяной и хлопчатой материи, искусно задрапированной и собранной в складки; ветер трепал свободные концы покрывал.

Мужчина, шедший впереди остальных, был ростом с Джориана, но гораздо массивнее — гора мускулов, которые теперь, с возрастом, сделались немного дряблыми и обвислыми; под складками его одежды колыхался огромный живот. Из-под тюрбана торчали отросшие седые космы, а длинная седая борода, когда ее не трепал бриз, закрывала всю грудь.

— Сударь, ты и есть староста Хуравэла? — спросил Джориан по-мальвански.

— Угу, — скорее промычал, чем ответил староста.

— Мальто из Кортолии, суперкарго корабельной компании «Сыны Беннивера». Мне поручена доставка двенадцати рабынь, коих ты заказал торговцу Белиусу из Виндии.

В ответ раздалось уже знакомое мычание.

— Вторая партия высаживается. Еще одна ходка, и порядок.

Мычание.

— Мой друг, досточтимый доктор Карадур.

Мычание.

И то сказать, подумал Джориан, легкая попалась работенка. Ничего не оставалось, кроме как мерзнуть на ветру, пытаясь завязать разговор. Но скудный набор Мальванских слов и упорное нежелание гиганта поддерживать беседу делали затею почти безнадежной. Остальные палачи — такие же, как Хуравэла, высокие дородные мужчины в летах — молча стояли вокруг, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.

Джориан с трудом оторвался от созерцания песчаного берега с островками осоки, колыхавшейся на ветру, и принялся разглядывать возвышенность в центральной части острова. На Реннум Кезимаре не было деревьев; здесь росла лишь высокая трава, высохшая и пожухлая в это время года, да темнели купы падубов и стелющегося остролиста. Капустные грядки вокруг замка — на вершине островка — были единственным ярким пятном в окружающем ландшафте, безрадостном, сером, будто вылинявшем. Серый замок светлел на фоне свинцово-серого пасмурного неба.

Наконец шлюпка в третий раз причалила к берегу. Последние рабыни высадились на мостки.

— Все здесь, — сказал Джориан.

Староста Хуравэла мотнул головой:

— Пошли.

По крутому откосу они вскарабкались к замку. Несколько бывших заплечных дел мастеров копошились на капустных грядках. Вокруг замка тянулся пересохший ров, наполовину заваленный мусором; через него был перекинут подъемный мост.

Процессия пересекла мост, прошла под опускной решеткой, установленной в проеме сводчатой арки с тайными ловушками, миновала небольшой вестибюль, перестроенный в сторожку привратника, и оказалась в главном зале. Светильники не были зажжены, и в зале царил тусклый полумрак. Хотя в башнях и стенах на месте прежних бойниц пробили окна — замок более не предназначался для обороны — оконные проемы были обклеены промасленной бумагой, и в пасмурную погоду свет сюда почти не проникал. Два палача играли в шашки и не обратили на вошедших никакого внимания. В противоположном углу стояла рама, к которой был подвешен огромный бронзовый гонг. Вдоль стен тянулись длинные столы.

Когда все вошли, Хуравэла направился к большому столу. Он тяжело опустился в массивное дубовое кресло во главе стола и сказал:

— Построй их.

Джориан так и сделал. Хуравэла пересчитал рабынь, тыча в каждую толстым указательным пальцем и беззвучно шевеля губами.

— Все правильно, — проговорил он наконец. — Вот твои деньги. Двести сорок серебряных марок за голову; по нынешнему курсу сорок шесть Мальванских крон на круг.

Хуравэла высыпал на стол целую горсть крон, двукронников, пятикронников и десятикронников и отсчитал плату. Джориан проверил, все ли правильно, и пересыпал квадратные золотые монеты в свой кошелек.

— Сделай одолжение, распишись, — сказал он, подавая старосте расписку.

— От, дерьмо! — простонал великан. — Перо мне. Вы двое заверите подпись.

Хуравэла поставил свой знак, а Джориан с Карадуром заверили его подлинность.

— Вечером большой праздник, — сказал Хуравэла. — Вы с доктором приглашены; капитан ваш тоже. Брат Чамбра, пошли Штрассо записку. Брат Тилакия, уведи рабов, — он обернулся к Джориану. — Пора вздремнуть. Мэру покажет замок. Увидимся в три часа.

Хуравэла с усилием поднялся и удалился в темный коридор. Другие братья потянулись следом, и скоро в зале остались лишь Джориан, Карадур и один из братьев.

— О Джориан, — зашептал по-новарски Карадур, — я бы предпочел не оставаться на этот праздник. Позволь мне вернуться на корабль.

— Что стряслось? Тебе разве не хочется отведать для разнообразия нормальной еды?

— Не в еде дело. Над этим местом витает что-то зловещее, я чувствую.

— Ерунда! Развалюха, правда, мрачновата, но ее обитатели, кажись, вполне приличные люди.

— Нет, у меня на такие вещи астральная интуиция.

— Все равно останься. Ты не можешь бросить меня одного с этими молодцами!

Предоставленный в их распоряжение палач Мэру был среднего роста и телосложения. В отличие от большинства здешних жителей он брил бороду и не носил тюрбана. Несмотря на то, что в его волосах уже пробивалась седина, Мэру выглядел моложе своих отставных собратьев.

— Если господам угодно последовать за мной, — широко улыбнувшись, сказал он, — я покажу вам Замок Топора. Вы увидите памятные экспонаты — свидетельства исторических событий, которые всемогущий царь — да правит он вечно! — милостиво разрешил нам забрать с собой в отставку.

— Благодарю вас, что-то не хочется, — поспешно сказал Карадур. — Я устал. Здесь найдется место, где можно прилечь?

— Конечно. Пожалуйте в этот покой. Чувствуйте себя как дома, доктор, а мы с мастером Мальто покамест осмотрим замок.

* * *

Мэру, в противоположность Хуравэле, тараторил без умолку.

— Присмотрись, — говорил он. — Видишь, нижние ряды стенной кладки не такого цвета, как верхние? Внизу — остатки древнего замка; то, что выше, надстроено при Чоланки Третьем... Тут у нас кухня; а это — жены семейных братьев, стряпают вечернее угощенье...

— Твоя тоже здесь? — поинтересовался Джориан, разглядывая дюжину коренастых пожилых теток.

— Моя? Ха! Что мне женщины, я был обручен со своим искусством.

— Чего ж ты так рано ушел на покой?

— В правом плече завелась ломота, и рука уже не могла служить, как прежде. Плечо и теперь ноет в сырую погоду. Веревка, удавка, топор — еще куда ни шло, а вот с двуручным мечом управляться ре по силам. Каждый Головоруб в конце своей карьеры обречен орудовать презренным ломом.

— Как так?

— Знай же, что у правоверных каждому сословию положена своя казнь, и по обычаю таким благородным орудием, как меч, казнят только членов царского дома да знатных господ. Для знати — меч, для воинов — топор, для чиновников — удавка, для торговцев — петля, ремесленникам — кол, и так далее, хотя есть особые преступления, за которые полагается особое наказание — потоптание, к примеру, царским слоном.

Так вот, одна из жен царя Шайю — да правит он вечно! — завела шашни со знатным вельможей; по высочайшему указу обоих ждала смерть от моей руки. Сперва все шло отлично; голова владетельного господина Вальшаки скатилась с плеч в один момент. Но когда я занес меч над женщиной, мне стрельнуло в больное правое плечо и тяжелый меч ударил ниже, чем надо, — по лопатке. Как ты, конечно, догадываешься, от моей промашки ее отбросило на помост, а в спине образовалась огромная рана. Мои подручные приподняли ее, снова поставили на колени — она вопила благим матом, кровь хлестала ручьем — и разложили на плахе для повторного удара.

На этот раз я не сплоховал. Голова, которую я преподнес Его Величеству — да правит он вечно! — была просто на загляденье: срез чистый, прямой — ни одного лоскутка кожи. Просто на загляденье. Но Шайю решил, что мне пора в отставку — и все из-за одной-единственной осечки.

Они выбрались на крышу одного из угловых бастионов.

— Вон там, — показал Мэру, — в устье Джхукны находится пиратская стоянка. Летом, когда из Виндии в Янарет плывет торговая флотилия, галеры с пиратами валом валят к морю; отсюда они похожи на стаю водомерок. Из-за пиратских набегов Виндии теперь приходится посылать свои боевые галеры для охраны торговых караванов.

— Царь Шайю мог бы построить флот и помочь разделаться с морскими разбойниками. Почему все тяготы должны нести новарские города?

— Друг мой! — изумился Мэру. — Чтобы правоверный Мальванец вышел в море? Да знаешь ли ты, что это считается богомерзким поступком, и только совершив множество сложных и дорогостоящих обрядов, можно очиститься от скверны?

— Тебе же пришлось пересечь море, чтоб сюда добраться.

— Ах, мой грех невелик, я ведь плавал всего один раз. Вот если я выйду в море ради заработка, тогда другое дело: остаток дней придется каяться на берегу. Этим мы от вас, варваров, и отличаемся.

— Кажись, доктор Карадур иного мнения.

— Это его забота. Может, он еретик, а может, заклинания защищают его от скверны морского плавания. Давай спустимся, не то я насмерть простыну.

— Вы, Мальванцы, боитесь холода, как тропические цветы, — заметил Джориан, спускаясь по витой лестнице вслед за Мэру. — Чуть где подует, дрожите и ежитесь. Меня-то этот ветерок освежил, только и всего.

— Просто ты никогда не бывал в шкуре правоверного из джунглей на юге Мальваны — от деревьев поднимаются влажные испарения, а жара такая, что днем все живое словно вымирает, одни москиты жужжат. Тьфу, куда я дел этот вонючий ключ? Ага, вот он! Здесь расположен подъемный механизм моста.

Они заглянули в комнату, где находилась рабочая часть огромных водяных часов. Вода, стекая по желобу, тонкой струйкой лилась в ковши, закрепленные на круглой раме. Джориана тотчас заинтересовала работа механизма. Когда ковш наполнялся, колесо под его тяжестью начинало поворачиваться, пока не натыкалось на ограничитель. Затем вода заполняла следующий ковш, и все повторялось.

— Отработанная вода стекает в бочку, подвешенную к подъемному механизму моста, — пояснил Мэру. — На рассвете под тяжестью бочки мост без труда опускается — бочка служит противовесом. Когда бочка оказывается внизу, вода из нее перетекает в другую бочку, и та поднимает мост. Как мне говорили, несколько лет назад сюда приезжал часовщик по имени Эвор из Ардамэ...

— Как? — вырвалось у Джориана. — Это ж был мой о... — он осекся. — Я хотел сказать, это был один из друзей моего отца. Ну, продолжай.

Мэру проницательно посмотрел на Джориана.

— Уже закончил. Этот человек установил механизм, и теперь мост опускается и поднимается сам по себе. Нам ничего не приходится делать — только закачать воду в бак на верхнем этаже. Для этого в подвале имеется педальное колесо.

— Можно отсоединить мост от часов? Ведь всякое случается.

— Да. В сторожке есть подъемный ворот, если надо, он блокирует часы. Но такие случаи редки, в Реннум Кезимар мало кто наезжает.

Они спустились еще на один пролет. Мэру снова отпер какую-то дверь.

— Эта комната, мастер Мальто, — провозгласил он, — наш арсенал, но арсенал необычный. Здесь находятся наши отборнейшие экспонаты. Смотри!

— Боги милосердные! — едва смог выговорить Джориан.

Экспонаты оказались коллекцией орудий казни и пыточных приспособлений. Чего тут только не было: топоры, колоды, мечи, веревки для повешения, удавки и кривые ножи для перерезания горла. Тут были две готовые к употреблению дыбы и котел для кипящего масла. Тут были кандалы, плети, палки, бичи и тавра для клеймения. Были тут и особые орудия, назначение которых мог угадать лишь посвященный.

На скамеечке у стены сидел усатый брат преклонного возраста и с отсутствующим выражением на лице любовно затачивал топор.

— Ну что, брат Дхонг? — окликнул его Мэру. — Как думаешь, не оплошает твой секач на вечернем состязании?

Продолжая тенькать оселком — динг-динг, — старец мечтательно улыбнулся.

— Какое состязание? — севшим голосом спросил Джориан.

— Увидишь, — ухмыльнулся Мэру. — Гляди, та самая колода, на которой отрубили голову Женере Виджейенсу, когда царь Сирваша подавил его мятеж. Позволь продемонстрировать наиболее интересные орудия. Это парный глазной выдавливатель брата Пах-бея. Этот железный сапог обладает даром убеждения, особенно если надеть его на ногу подозреваемому и подогреть на открытом огне. Вот остроумное приспособление для перемалывания в студень ноги подозреваемого. Царь Ледитва опробовал его на брате, которого подозревал в заговоре. Теперь наши цари более предусмотрительны: они убивают братьев еще до вступления на престол.

— Для братьев звучит не очень-то весело.

— Твоя правда; зато у нас всегда есть работа. А вот, гляди-ка, колесо брата Гоуса и молот для забоя на нем осужденных. Здесь у нас прелестные тисочки для раздавливания большого пальца; обрати внимание на роспись серебром и золотом по металлу... Брат Дхонг был мастер пыточного дела; да и я тоже. Поэтому нас включили в число тех, кто... но хватит об этом, а то я тебе все удовольствие испорчу.

— Спасибо, я уже насмотрелся, — сказал Джориан. — Просто с ног валюсь, совсем как доктор Карадур.

— О, разумеется, — спохватился Мэру. — В таком случае давай вернемся в главный зал, оттуда можно пройти в приготовленную для тебя комнату.

* * *

По дороге к главному залу Джориан хранил упорное молчание. Продолжая оживленно болтать, Мэру указал ему комнату, где отсиживался Карадур. В комнате стояли две кровати; на одной из них, откинувшись на спину, посапывал старый колдун.

Джориан притворил дверь и улегся на другую кровать. Однако сон не приходил. Отчаявшись заснуть, Джориан встал, вышел из комнаты и предпринял собственное расследование. Повисшую над замком тишину нарушал лишь звон посуды на кухне да еще храп, доносящийся из-за каждой двери.

Кроме винтовой лестницы, ведущей наверх, в главном зале была еще одна лестница, которая вела в подвалы. Спустившись по ней, Джориан обнаружил длинный полутемный коридор, освещенный прилепленным к стене огарком; по обе стороны тянулся ровный ряд дверей. Некоторые из комнат, замкнутых на большие висячие замки, явно служили для хранения ценностей. Две оказались зарешеченными камерами; одна из них вдруг огласилась многоголосым плачем. Голоса были знакомые: в темнице содержались двенадцать рабынь.

— О Мальто! Мастер Мальто! Милый добрый Мальто! — наперебой причитали они. — Зачем они нас здесь заперли? Для чего мы им? Нельзя ли нас отсюда вызволить?

— Говорите, что стряслось? — потребовал Джориан.

Девушки загомонили все разом, но суть сводилась к следующему: из главного зала их сразу препроводили в темницу, принесли еду и питье и оставили коротать время в безмолвии и безвестности.

— Не знаю, что задумали эти люди, — сказал Джориан, — но попробую выяснить и, ежели здесь и впрямь какое-то злодейство, расстроить их планы. Ведите себя смирно!

Джориан развернулся и пошел к лестнице. Он поднялся в башню, где находился часовой механизм, и без труда подобрал отмычку к запертой двери. Возблагодарив богов за то, что ему знакомы отцовские поделки, Джориан вытащил заглушку, которая регулировала время подъема моста, и вставил ее в другое отверстие. Потом вернулся в ту комнату, где спал Карадур, и растолкал колдуна.

— Вставай! — сказал он. — Ты оказался прав, здесь и вправду готовится злодейство.

— Что такое? — зевая и потирая глаза, прошамкал Карадур.

— Ежели я не ошибся, эти душегубы задумали устроить вечером пир и состязание, чтобы показать в действии свои орудия.

— Что ты хочешь сказать? Они будут махать топорами и тому подобное, дабы продемонстрировать, что еще не утратили навыка?

— Хуже. Думаю, они хотят показать свое искусство на двенадцати рабынях, что мы привезли.

— Как, резать и душить... Крадха сохрани! Я здесь ни минуты не останусь смотреть на такое злодейство! — Карадур стал наматывать тюрбан, но пальцы тряслись от волнения: уже намотанные кольца все время сползали и падали на шею. — А ты еще говорил, что Головорубы такие же люди, как мы!

— Куда это ты так заторопился? — спросил Джориан. — Ежели придется спасать девиц, мне без тебя не обойтись.

— Спасать? Сынок, ты в своем уме? Как один человек может их вызволить из замка, где полно этих звероподобных громил?

— Я еще и сам не знаю, надеюсь на случай. По крайности, на месте разберусь. Я девушек сюда привез...

— Но... но... ты только умрешь понапрасну! — Карадур уцепился за могучую руку Джориана; слезы потекли по его морщинистым смуглым щекам, замочив шелковистую седую бороденку. — Это не поможет твоим красоткам и похоронит наши надежды добыть Ларец Авлена!

— Ежели я умру, то мне без разницы, что там приключится с Ларцом Авлена. Ежели мне повезет, я буду к твоим услугам как первоклассный взломщик.

— Но у тебя же нет перед этими потаскушками никаких моральных обязательств! Ну кто они тебе? Почему ты должен рисковать из-за них своей жизнью?

— Позор на твою голову! Говоришь, как эгоистичный материалист, которых ты вечно кроешь на все корки!

— Не обо мне речь. Почему ты это задумал? Назови настоящую причину.

— Скажем, меня бесит, что маленьких бедных милашек, которые никому не сделали зла, без всякой вины обрекают на страдания и смерть. Я, когда был королем, таких штук никому не позволял и сейчас не позволю.

— Но женщины — законная собственность братьев, и отнять их — значит, совершить воровство. А воровство — грех.

— Пусть я грешник. Кроме того, они — новарки и, значит, по учению философа Ахэмо, ни в каком случае не могут быть рабами других новарцев. Так что успокойся и помоги мне продумать план.

— Не буду! Не могу! — истерически взвизгнул Карадур и опрометью кинулся вон из комнаты. Джориан оказался проворнее; он первым подскочил к двери и заслонил ее своей широкой спиной.

— Трус! — гаркнул он. — А как же вся эта высокопарная болтовня об альтруизме, самопожертвовании и моральной чистоте? Когда при первой возможности проверить свои нравоучения на практике ты хвост поджимаешь?

— Нет-нет, мой возлюбленный сын, — скулил Карадур. — Я не воин, привычный к крови и смертельным опасностям! Я всего лишь мирный философ и собиратель оккультных знаний; я давно вышел из драчливого возраста.

— Ерунда! Я тоже не воин, а обыкновенный мастеровой, ряженый воином. У меня от этих передряг просто мозги со страху мутятся. Ежели я могу ввязаться в это дело, так ты и подавно. Когда меня казнили в Ксиларе, ты показал изрядное мужество.

— Нет! Нет! — не слушая, лепетал Карадур. — Пусти, говорю! Ты дурно поступаешь, понапрасну рискуя собой, но вдвойне дурно втягивать в твою самоубийственную затею меня!

Карадур так перепуган, подумал Джориан, что толку от него не будет.

— Ладно, — сказал он, — давай сговоримся. Покажи свои волшебные снадобья и расскажи, для чего они предназначены.

— Хорошо, — поспешно согласился Карадур, плюхаясь на кровать и шаря в складках мантии. — В этой склянке возбудитель алчности; добавь одну каплю в суп человеку, которому хочешь что-нибудь продать, и дельце можно считать обстряпанным. Возбудитель действует без всяких заклинаний и очень популярен у лошадиных барышников. Так, а вот перстень с бериллом, в котором томится демон Горакс. Если тебе угрожают злые духи — к примеру, морусские болотные черти — нужно лишь правильно произнести заклинание; тогда Горакс вырвется на волю и обратит злобных тварей в бегство. Потом другая магическая формула загонит его назад, в перстень. Однако эти заклинания очень длинные и трудные, а команды Гораксу нужно выговаривать предельно отчетливо: он ужасно туп даже для демона и, если чего не поймет, может учинить настоящий погром. Так, а теперь...

В конце концов Карадур добрался до пакетика с порошком.

— Это Порошок Раздора, который дала Гоания в Оттомани. Но... хм... его ты взять не можешь, он понадобится в Тримандиламе.

— Как раз то, что нужно, — сказал Джориан, — Остальные для сегодняшней переделки не годятся. А вот Порошок Раздора, кажись, мог бы сослужить мне здесь хорошую службу.

— Нет-нет! Я уже говорил, почему не могу...

— Не дашь порошка, не удерешь. Продержу тебя здесь до обеда, а там поднимут мост, и никуда ты не денешься.

— Но... но если ты собираешься ждать, пока поднимут мост, ты-то как же отсюда выберешься?

— Не твоя забота. Отдашь порошок, — можешь идти, но не раньше... что такое?

Глухой металлический звук донесся из-за стены.

— Это гонг, — пискнул Карадур, — он зовет братьев к обеду! Выпусти меня немедля!

Джориан протянул руку. Буркнув нечто такое, что Джориан — не знай он о непримиримом отношении Карадура к богохульству — принял бы за Мальванские ругательства, колдун вложил пакетик с порошком в ладонь Джориана.

— Передай Штрассо: пусть подгонит шлюпку к берегу и ждет меня, — сказал Джориан и распахнул дверь.

* * *

Все светильники главного зала были зажжены, а в камине потрескивал огонь. Столы сдвинули на середину. В зал один за другим, зевая и потягиваясь, сходились братья; над ними, будто скала, возвышался староста-великан. Стоило Джориану и Карадуру показаться в дверях, как Хуравэла взглянул на Джориана и поклонился.

— Доктор Карадур заболел, — спокойно проговорил Джориан. — Он просит позволения вернуться на корабль, где остались лекарства.

— Не хочет, как хочет, — буркнул Хуравэла. — Капитан вот тоже записку прислал: не могу, мол, участвовать. Гхмф. Некоторые шибко много о себе воображают.

Карадур опрометью бросился к выходу; Джориан взял протянутый ему кубок травяной настойки и стал рассказывать новости из Двенадцати Городов Новарии. У него попытались выведать подноготную бегства ксиларского короля, но Джориан осадил любопытных.

Староста первым занял место за столом, остальные братья последовали его примеру. Компания оказалась не из болтливых: со всех сторон доносилось лишь нечленораздельное ворчание. Однако соседу Джориана, тощему верзиле с постной физиономией, явно хотелось посплетничать.

— Глянь-ка, — зашептал он, — Мэру старается задеть старосту, а тот и ухом не ведет. Мэру мечтает занять место старосты. Он нам все уши прожужжал: Хуравэла, мол, похож на старый мертвый дуб — с виду могучий, а внутри труха одна. В одном-то он прав: никто не знает, копошатся ли какие-нибудь мысли под благородным лбом нашего старосты, потому как он целыми днями знай ходит по замку, слова из него не вытянешь. И опять же, видишь брата Гоуса в красном тюрбане? Он возглавляет третью группировку...

В конце концов Джориану наскучило слушать о бесконечной череде свар и интриг, раздирающих этот замшелый мирок. Он, обычно такой общительный, доедал незатейливый, но сытный обед в полном молчании.

После того как женщины унесли тарелки, протерли столы и вновь разлили по кубкам пиво, голоса зазвучали оживленнее. Сидящий в своем кресле староста Хуравэла подал знак. Несколько братьев встали и вышли из зала. Двое вскоре вернулись; один, осторожно ступая, тащил на могучем плече выкрашенную в красный цвет плаху, другой нес топор. Еще один брат возвратился с перекинутым через руку мотком веревки; на конце болталась петля. Он влез на стол и перекинул веревочный конец с петлей через балку.

— Скажи, любезный, — обратился Джориан к соседу, — братья собираются показать свое уменье?

— Ну, конечно, — ответил верзила с постной физиономией. — Я думал, ты знаешь.

— На этих двенадцати рабынях?

— На них! Мы не можем упражняться на свободных людях, таких, как мы сами, это было бы преступлением. Разве мы убийцы?

— Что-то вроде состязания?

— Ага; остальные братья будут оценивать умение и сноровку, проявленные при исполнении казни. Благодарение истинным богам Мальваны, за много лун это первый проблеск, а так здешняя жизнь просто скука смертная.

— Почему участвуют не все?

— Братья отказались выделить деньги на большее число рабов из-за внутренних разногласий. Хуравэла заказал рабов на всю отпущенную сумму, а мы бросили жребий, чтобы выяснить, кому посчастливится участвовать в состязании.

Двое братьев вошли в зал, пошатываясь под тяжестью дыбы. Джориан встал и принялся сверлить глазами Хуравэлу. Когда тот обернулся, Джориан поймал его взгляд и крикнул:

— Мастер Хуравэла, можно я речь скажу?

— Говори! — прорычал староста. — Тихо, свиньи.

— Господа! — начал Джориан. — Позвольте от глубины сердца поблагодарить вас за великолепный обед и роскошную выпивку, какие здесь подавали. Говоря по правде, я так набрался, что едва держусь на ногах. Ежели суждено мне дожить до глубокой старости, я всегда буду вспоминать этот вечер, как одно из чудеснейших событий моей жизни...

— Воду в ступе толчет, — буркнул один из братьев соседу по столу.

Джориан, который все слышал, тем не менее не смутился.

— Поэтому, — продолжал он, — чтобы хоть немного отплатить за это вкуснейшее угощение, мне бы хотелось рассказать вам одну историю.

Братья встрепенулись. Их лица утратили скучающее выражение, в глазах загорелся интерес. Джориан сделал шаг вперед и оказался на пустом пятачке между двумя столами.

* * *

— Эта история, — начал он, — называется Сказка о Зубах Гримнора. По преданию, много веков назад Кортолией правил король Фузиньян по прозванию Лис. Ростом он не вышел, зато отличался смышленостью и веселым нравом. Фузиньян был сыном Филомена Доброхота; он рано взошел на престол и женился на дочери Первого Адмирала Цолона. Цолон, ежели вы знаете, это небольшой остров в Западном океане у берегов Новарии; он считается одним из Двенадцати Городов. Цолон, раз он остров, держава морская; как морская держава он управляется Первым Адмиралом. Так что адмиральская дочка была неплохой партией для короля Кортолии.

Девушка эта по имени Дэнуда отличалась огромным ростом и слыла красавицей. Король Фузиньян влюбился в ее портрет и отправил своего камергера с предложением руки и сердца. Сватовство не вызвало возражений, разве что ростом невеста была вдвое выше любого нормального человека. Сыграли, как положено, пышную свадьбу, и стали молодые жить-поживать да счастья наживать, насколько счастье вообще возможно для королей: они ведь и женятся-то на благо державы.

Вскоре между Кортолией и ее северным соседом Оссарией разразилась война. Все началось с какой-то дурацкой свары из-за клочка земли и, как водится, в недалеком времени обе враждующие стороны принялись швыряться жизнями и деньгами, сотой доли которых эта земля не стоила. Оссария, первой вступившая в войну, выигрывала все сражения. Сперва оссарийцы выбили кортольцев со спорной территории. Потом, когда Фузиньян решил ее отвоевать, в двух больших битвах наголову разбили кортольские войска. Филомен Доброхот — Фузиньянов папаша — был гуманист: спал и видел, чтоб армию сократить, а сбереженные деньги истратить на духовное возрождение подданных, поэтому такой паршивой армии, как кортольская, во всех Двенадцати Городах было не сыскать.

Будь Фузиньян постарше и поопытнее, он бы, конечно, вначале уступил Оссарии, выгадал время, потратил его на укрепление армии, а уж потом отобрал бы землю назад. Но он был молод, горяч и полон романтических представлений о чести, поэтому ввязался в войну, хотя силы оказались явно неравны. Его армия проиграла подряд три сражения. Тут проходит слух, что оссарийцы собираются при первом удобном случае захватить Кортолию, избавиться от Фузиньяна и посадить на его трон какого-то послушного царька.

Фузиньян пришел в отчаяние; взяв с собой несколько приближенных, он отправился к ведьме Гло, что жила в скалистых горах, отделяющих Кортолию от южного соседа — Виндии. Выслушала колдунья его просьбу о помощи и говорит: «Я, конечное дело, патриотка Кортолии, и для Твоего Величества в лепешку расшибусь. Да только как быть с моим дипломом?»

«А? Что такое? — говорит король. — Королевство вот-вот рухнет, а ты лопочешь о каких-то дипломах?» — «Вопрос не праздный, сир, — отвечает Гло. — Знай же, что не по доброй воле я занимаюсь тайной ворожбой. Я трижды обращалась в твой Комитет по делам торговли и лицензиям, и трижды мне давали от ворот поворот. Требовали справку из метурского Лицея или другого какого высшего учебного заведения, либо бумагу, что сдан, мол, экзамен или пройден курс повышения квалификации, и еще всякую дребедень, когда я запросто врачую хворых, вызываю духов, нахожу потерянные предметы и прозреваю будущее на шестьдесят лет!» — «Но при чем тут бедственное положение Кортолии?» — спрашивает король. — «При том, что успех колдовства зависит от состояния ума волшебника. Ежели б только знать, что ты замолвишь словечко своим придирам-чиновникам, чтоб сей же час выдали по всем правилам диплом колдуньи, мне такое наступит облегчение, что шансы на успех сразу повысятся».

Нахмурился король. «Я, — говорит, — не люблю вмешиваться в распоряжения администрации, а тем более оказывать давление на служащих. Но раз такие чрезвычайные события, миндальничать не приходится. Договорились: ежели заклинание подействует, получишь свой диплом, хоть ты даже богов зодиака не знаешь. Прошу тебя, любезная, начинай».

И вот колдунья впала в транс, затряслась, забормотала, заговорила на разные голоса; по стенам пещеры заметались тени, хотя их некому вроде было отбрасывать; высоко над головой появились какие-то полупрозрачные лица; на короля повеяло леденящим холодом — кто знает, что это было: потусторонние силы или он просто сдрейфил. И вот когда король немного оклемался и тени пропали, ведьма говорит:

«Знай, о Король, ты должен убить дракона Гримнора, что спит под горой в девяти лигах отсюда. Потом ты должен вырвать драконьи зубы, все до единого. В ночь на полнолуние ты должен посеять эти зубы в распаханное поле; из зубов вырастет то, что поможет тебе победить Оссарию».

Следуя наставлениям Гло, отправился король Фузиньян на запад и в конце концов подъехал к горе. В лощине у подножия горы была пещера; оттуда слышался драконий храп. Фузиньян опасался, что ни стрелы, ни копье, ни меч не смогут проткнуть чешую дракона — она, как известно, крепче самых лучших доспехов, и, чтобы дракона убить, надо сперва добраться до его шкуры — тем паче, что в самом-то Фузиньяне было росту от горшка два вершка. Ну, короче, отыскали король и его люди подходящий валун, забили в него железный костыль, а к костылю привязали длинную веревку. Этот валун они подвесили прямо над входом в пещеру Гримнора.

Ну вот, приблизился Фузиньян ко входу и прокричал вызов дракону. Пробудился Гримнор; шипя и извиваясь, стал он выползать из логова. Фузиньян кинулся наутек. Когда из пещеры показались голова и шея дракона, король разрубил веревку. Упал валун прямо на голову Гримнору; треснула она и раскололась пополам. Забился дракон, заметался. Он корчился так, что гора содрогалась, и случился даже небольшой оползень. Однако в конце концов Гримнор затих и испустил дух.

Фузиньян пересчитал драконьи зубы: их было по сорок семь на каждой стороне челюсти, а всего, значит, сто восемьдесят восемь. Королевский зубодер, которого предусмотрительный Фузиньян взял с собой, вырвал зубы. Король спрятал их в сумку и на ближайшее полнолуние засеял вспаханное поле. Он сеял и сеял — вот так.

Джориан двинулся вдоль столов, показывая, как Фузиньян засевал поле. На самом деле он подбрасывал в воздух щепотки Порошка Раздора, пакетик с которым незаметно зажал в левой руке.

— Как и предсказывала Гло, — продолжал Джориан, — из земли тут же проклюнулись наконечники копий; они тянулись вверх и поблескивали в лунном свете. Затем показались макушки шлемов, и вскоре на поле под лунным светом стояли сто восемьдесят восемь великанов — каждый был ростом восемь футов и вооружен до зубов. «Мы Зубы Гримнора, — громовым голосом сказал самый высокий великан. — Чего тебе надобно, коротышка?» Фузиньян и говорит им, а у самого поджилки трясутся: «Задание вам, о Зубы, такое: разбейте войска Оссарии, что напали на мое прекрасное королевство». «Слушаем и повинуемся», — отвечает великан громовым голосом.

Развернулись великаны и строем пошли к оссарийской границе, да так быстро, что король со свитой только их и видели. Делать нечего, вернулся Фузиньян в город Кортолию, чтоб там разузнать, как идут дела. Приехал он в город, а Зубы уж тут как тут: опередили его. Так проучили оссарийцев, что те, кому довелось уцелеть, бежали без оглядки до самого города Оссарии. Потому как у Зубов оказалась такая крепкая кожа, что удары мечей и копий им были, как нам, к примеру, кошачьи царапки.

Итак, два великана у Западных Ворот без возражений пропустили Фузиньяна со свитой. Но войдя во дворец, король остолбенел: огромный Зуб-предводитель сидел на его троне — вернее сказать, на столешнице, положенной на подлокотники, потому как трон был слишком мал, чтоб вместить чудовищную задницу. «О небо и преисподняя, — вскричал Фузиньян, — что ты делаешь в моем кресле?» «Я не в нем, я на нем, — говорит Зуб. — А насчет того, что я здесь делаю, так мы порешили забрать у тебя королевство. И нечему тут удивляться, потому как мы тебя настолько сильнее, что выполнять твои приказы нам просто смешно. Опять-таки, это единственный способ прокормиться: мы ведь перед людьми такие же едоки, как тигры перед синицей. Королеву твою я взял в наложницы, а самого тебя сделаю личным рабом...»

Но Фузиньян, который всегда отличался сообразительностью, опрометью кинулся прочь из тронного зала, ловко увернулся от парочки великанов, хотевших его сцапать, вскочил на коня и, вонзив в него шпоры, как стрела промчался в ворота. Не успели Зубы опомниться, короля и след простыл. Зубы выслали погоню; но хоть они и бегали на своих двоих быстрей коня, Фузиньян лучше знал страну. Петляя, как лисица, удирающая от своры гончих, он добрался до пределов Гованнии.

Фузиньян был когда-то дружен с Наследным Узурпатором Гованнии, но потом Узурпатор отказался поддержать его в войне против Оссарии, хоть до этого и обещал. Теперь стало не до ссоры; слишком тревожную весть нес Фузиньян. Наследный Узурпатор, не будь дураком, поднял армию, чтобы уничтожить Зубы, прежде чем они решат прибрать к рукам его владения, как Кортолию.

Фузиньян тем временем разъезжал по Двенадцати Городам, рассказывая свою историю. Почти везде ему удалось сколотить отряды для освободительной армии, хотя случались и неудачи: ирские Синдики резонно возразили, что война им не по карману; в виндийском Сенате шли бесконечные дебаты — стороны никак не могли прийти к согласию; Тиран Боуктийский вообще заявил, что все это происки Фузиньяна, который, мол, хочет свергнуть свой просвещенный и прогрессивный строй и восстановить правление угнетателей-мракобесов.

Наконец армия, составленная из отрядов, навербованных по всей Новарии — даже в Оссарии, собралась на границе Гованнии и выступила в Кортолию. Но увы! Едва завидя силы Зубов Гримнора, армия замерла от ужаса. Часть Зубов скакала на мамонтах, купленных у швенского хана из рода Гендингов. Животин переправили к кортольскому берегу на плотах. Пешие Зубы возглавляли отряды кортольцев, которые так их боялись, что готовы были выполнить любой приказ.

Фузиньян, как умел, подготовился к такому приему. Он знал о небывалой силе великанов, поэтому заранее организовал катапультную батарею: это были громадины на колесах, каких прежде никто не строил. Катапульты с оглушительным грохотом метали тяжеленные каменные ядра — каждое весом в шестьдесят фунтов. Большинство ядер пролетели мимо или угодили в горемык-кортольцев, но одно попало точнехонько в Зуб. Тот легко, словно мячик, поймал ядро и, тщательно прицелившись, метнул его — только с большей силой — туда, откуда оно прилетело. По этой причине ядро поразило Наследного Узурпатора Гованнии, восседавшего на коне в окружении своего войска, и снесло ему шлем вместе с помещавшейся в этом шлеме головой.

На этом сражение и закончилось. Мамонты на флангах замкнули кольцо, и могучая армия Фузиньяна ударилась в паническое бегство; среди обезумевшей толпы бродили и скакали Зубы Гримнора, с увлечением, будто охотились на клопов, добивая вопящих от ужаса людей своими гигантскими колотушками.

Несколько месяцев о Фузиньяне ничего не было слышно; правда, кое-кто вроде бы видел его на окраинах Кортолии — король появлялся и исчезал, как призрак, — но слухи были недостоверные. В конце концов он разыскал пещеру ведьмы Гло.

«А, король, — говорит она, помешивая в котле. — Как там насчет моего диплома?» — «Я этот диплом тебе в задницу засуну, любезная, — молвит Фузиньян. — Микстура, что ты прописала, оказалась хуже болезни». «Сам виноват, мальчуган, — отвечает ведьма. — Ты, когда Зубам приказы раздавал, запамятовал сказать, что, мол, как оссарийцев побьете, пропадите пропадом, либо там в драконьи зубы снова обратитесь. А так они твое приказание исполнили, ну, и освободились». — «Да откуда я знал, провались ты в сорок девять Мальванских преисподних? — вопит король. — Ты ж мне не сказала!» — «С какой стати я буду говорить? — возражает старуха. — Ты, болтают, самый-рассамый ушлый король; вот я и решила, мол, своим умом дойдет, без подсказок».

Тут они принялись друг на дружку орать да кулаками размахивать — что королю и вовсе не пристало — пока не выдохлись оба.

«Ладно, — говорит Гло, — сказали и забыли; пора о деле подумать. Тебе, небось, снова помощь нужна?»

Фузиньян что-то буркнул себе под нос, что, мол, чертовы бабы, слова путного от них не добьешься, но вслух говорит: «Нужна; но Зеватас сохрани, ежели а на этот раз сорвется! Чудища дочиста обожрали мое королевство, а уж о таких пустяках, как жены, которых они забрали у всех вельмож и у меня в придачу, я и не говорю». — «Нутро у них драконье, потому и жрут много, — молвит Гло. — Так вот, знаю я одно заклинание: могу скликать войско летучих демонов из Шестой Реальности. Заклинание очень трудное и опасное. К тому же нужна человеческая жертва. Кого тебе не жалко?»

Король оглядел свиту; при этом каждый член свиты испытал жгучее желание сделаться невидимкой. Но один из них в конце концов решился. «О король, — сказал он, — возьмите меня. Врач уверяет, что с таким больным сердцем я все равно долго не протяну». — «Благородная речь! — вскричал Фузиньян. — Как отвоюю королевство, будет тебе памятник». И, скажу по справедливости, как обещал, так и сделал: этот памятник и посейчас в городе Кортолии стоит.

«Начинай, любезная», — молвил король. — «Минутку, сир, — отвечает Гло. — Чтобы прийти в нужное настроение и без ошибки произнести заклинание, я бы хотела еще кое-что получить». — «Опять двадцать пять, — говорит Фузиньян. — Что на этот раз?» — «Мне мало диплома волшебницы, хочу должность придворной колдуньи».

Поцапались они, но под конец Фузиньян сдался — выбора у него не было. Старуха произнесла заклинание. Луна покраснела, как кровь, земля содрогнулась, леса огласились ужасными воплями, и с неба посыпались несметные полчища демонов — человекоящеров с перепончатыми крыльями за спиной, готовых сразиться с Зубами Гримнора.

Но когда демон или какой другой дух принимает реальное обличье, он становится так же уязвим, как существа из плоти и крови. Зубы чуть со смеху не лопнули; они хватали демонов прямо в воздухе и раздирали в клочья — как сорванцы, что крылья у бабочек отрывают. Уцелевшие демоны бежали в свою Шестую Реальность; их и по сей день никакими коврижками обратно не заманишь.

Фузиньян, с которого было довольно Гло и ее заклинаний, снова исчез. Хотя время от времени он будто бы появлялся то здесь, то там в залатанных обносках — потому что в каждом из Двенадцати Городов у него находились друзья и тайные сторонники. Однажды он забрел на метурский рынок и увидел, как шайка мальчишек совершила набег на лавку зеленщика; они расхватали с прилавка фрукты и разбежались, прежде чем несчастный торговец успел позвать на помощь. В этом происшествии Фузиньяна поразила одна деталь: зеленщик был так неимоверно толст, что не мог даже вовремя протиснуться в дверь лавки и кликнуть кого-нибудь на выручку.

Размышляя о толстом зеленщике, король вдруг припомнил слухи об ужасной прожорливости Зубов. Вскоре Безликая Пятерка правителей Метуро попросила у Фузиньяна совета — Зубы прислали из Кортолии требование выплатить дань. Фузиньян оглядел пятерых правителей в черных масках. «Пошлите им, — говорит, — то, что просят, и еще столько же». — «С ума ты сошел! — вскричал один из Пятерки. — Это нас по миру пустит!» — «Вы же собрали большой урожай?» — спрашивает Фузиньян. — «Собрали; ну и что?» — «А то; пошлите, сколько я сказал, только не деньгами, а провиантом. Сейчас объясню...»

И стал Фузиньян ездить из города в город, растолковывая свой план. Продовольствие на скрипучих, запряженных волами телегах рекой потекло в Кортолию. Так продолжалось без малого полгода. Ежели в каком-нибудь из Двенадцати Городов не хватало провизии, он занимал денег, чтоб прикупить недостающее в другом новаррском городе или даже в Швении и Мальване.

Наконец настал день, когда король Фузиньян во главе армии въехал в Кортолию: Зубы так растолстели, что с трудом передвигались; они беспомощно хлопали глазами и изрыгали тщетные угрозы. И, поскольку кожа у Зубов была такая крепкая, что человечье оружие лишь царапало ее, кортольцы толстыми цепями приковали великанов к огромным глыбам оттоманьского гранита, отбуксировали далеко в море и перевернули плоты. Вот так закончилась эта история.

То есть почти закончилась. Фузиньян торжественно воссоединился с королевой, любимой Дэнудой. Но порой, окончив любиться, король замечал в ее глазах какое-то непонятное выражение — то ли досада в них мелькала, то ли королева сравнивала мужа с кем-то, причем сравнение выходило не в его пользу. Однажды во время ссоры Дэнуда обозвала его недомерком. С тех пор Фузиньяна не покидала мысль, что при всех недостатках Зуба, который одалживал Дэнуду, великан, в отличие от него самого, явно обладал выдающимися способностями. Однако Фузиньян был по натуре философ и принимал вещи такими, каковы они есть. Мораль: хочешь извести кошку, закорми ее маслом; способ, может, и мудреный, но, на худой конец, и он сойдет.

* * *

Джориан вставил отмычку в замок и, немного повозившись, распахнул дверь погреба, где томились рабыни. Девушки бросились к нему; Мневис повисла на шее и осыпала лицо поцелуями.

— Э-эй, красотки, полегче, — сказал Джориан. — Я вас отсюда выведу, но чтоб была полная тишина. Никаких разговоров, шепотков, смешков, хаханек, визгов и прочее! Пошли. Держитесь за мной, ежели что — подам сигнал. Ну, двинули потихоньку.

Двенадцать рабынь на цыпочках последовали за ним по коридору. У первой же запертой двери Джориан остановился, вскрыл отмычкой висячий замок и вошел внутрь. Беглый осмотр показал, что эта комната — склад сельскохозяйственных орудий. Второе хранилище было завалено теплой одеждой: валенками, шерстяными плащами и шубами из овчины.

На полках третьего хранилища выстроился ровный ряд каких-то предметов, поблескивающих в темноте; вдоль стен тянулись сундуки.

— Как раз то, — сказал Джориан, — что я искал. Девушки, принесите кто-нибудь свечку из коридора. Глядите, чтоб не погасла. Ах!

Девушки хором ахнули вслед за Джорианом; они попали в сокровищницу братства. Предметы на полках осветились — это были изукрашенные драгоценными камнями золотые и серебряные кубки, картины в обрамлении из драгоценных камней, золотые подсвечники, светильники и еще множество таких же денных вещей. В сундуках, как Джориан, поковырявшись отмычкой в замке, вскоре убедился, хранились деньги и драгоценности. Должно быть, некоторые братья скопили изрядное богатство — на взятках, как подозревал Джориан, которые давали узники, чтобы избежать лишних мучений.

Джориан снял пояс и до отказа набил его Мальванскими золотыми монетами. Он не стал тратить время на подсчеты, в пояс поместилось явно больше сотни крон. Рабыням Джориан отсыпал по пригоршне золота, наказав запрятать подальше, чтоб не звенело. Покопавшись на полках и в сундуках, он выбрал несколько симпатичных безделушек: изукрашенную каменьями золотую чашу, кулон из драгоценных камней и с десяток колец и браслетов. Все это Джориан тоже передал девушкам.

— Теперь пошли, — скомандовал он. — Поднимемся вон по той лестнице, но не до конца. Затушите свечу.

Во главе маленькой процессии Джориан стал на цыпочках подниматься по лестнице, ведущей в главный зал; он дошел до ступеньки, с которой был виден зал, и, стараясь держаться в тени, стал молча наблюдать за происходящим.

В зале уже не разговаривали, а орали. Братья ожесточенно спорили друг с другом; каждый норовил грохнуть по столу, припечатать ладонь кулаком и помахать пальцем перед носом соседа. За время Джорианова отсутствия в зале появилось еще несколько орудий казни. Пока Джориан прятался в тени лестницы, двое братьев принесли складной горн и набор железных щипцов. Они установили горн; первый брат принялся разводить в нем огонь, поджигая уголь растопкой, второй ввязался в яростную перепалку.

Внимание Джориана привлек нарастающий шум: один брат только что выплеснул пиво в лицо другому. Пострадавший с яростным воплем запустил кружкой в голову обидчику и выхватил кинжал. Тот отступил на пятачок между столами, где были сложены орудия казни. Он выдернул из плахи топор и в тот момент, когда противник бросился на него с занесенным кинжалом, обрушил топор на голову нападавшего, надвое раскроив череп.

Зал словно взорвался. Куда ни глянь, обезумевшие братья, хватая любое, что попадет под руку, наступали друг на друга. Все подходящие орудия — топоры, мечи, ножи и даже кувалда для колесования преступников — расхватали в минуту. Пол и стены были забрызганы кровью и мозгом, повсюду валялись трупы. Сцепившись клубком, люди катались по полу, нанося ножевые удары, кусаясь, царапаясь. Шум перерос в оглушительный гвалт.

Джориан кивнул рабыням и, обнажив меч, стал подниматься по ступенькам. Войдя в зал, они двинулись вдоль стены, стараясь не выходить из тени. На полпути к вестибюлю, за которым находилась входная дверь, Джориан остановился и знаком велел девушкам идти вперед.

В этот момент от кровавого побоища в зале отделилась какая-то фигура и бегом кинулась к нему, размахивая двуручным мечом. Это был Мэру, давешний экскурсовод. Кровь из раны на лбу заливала его лицо, глаза дико сверкали.

— Дуйте к мосткам и просигнальте шлюпке. Я догоню, — бросил рабыням Джориан и приготовился встретить говорливого брата.

— Твоих рук дело, колдун проклятый! — выкрикнул Мэру, нацелившись одним ударом снести Джориану голову.

Джориан с лязгом отбил нападение, затем еще и еще. Удары сыпались один за другим, не оставляя времени для атаки. Мэру, хотя и был ниже ростом, с такой легкостью размахивал тяжелым мечом, будто он сделан из бумаги; к тому же длина меча не давала возможности завязать ближний бой. Джориан пытался отражать удары по касательной, чтобы клинок палача соскальзывал с его меча, но натиск был так силен, что немела рука.

Мало-помалу палач вытеснил Джориана в вестибюль, а потом под арку с опускной решеткой. Джориан продолжал отбивать удары направо и налево, измеряя таким образом расстояние от стены до стены. Наконец он выскочил на настил подъемного моста, который, вопреки заведенному распорядку, был опущен, хоть уже наступила темнота.

Здесь Джориан остановился. Мэру все еще нападал, но, как видно, из последних сил: движения замедлились, он задыхался. Джориан изобразил улыбку.

— Чего не дерешься-то, — выкрикнул он, — все мечтаешь, как бы сестренку свою обрюхатить?

Для Мальванца это было несмываемое оскорбление. Мэру, издав пронзительный вопль, размахнулся, чтобы одним страшным ударом разрубить Джориана пополам.

Однако проход под аркой был слишком узок для такого маневра. Поэтому острие длинного клинка врезалось в стену; посыпались искры, меч намертво застрял в каменной кладке. Джориан метнулся вперед и, вложив в удар всю силу, рубанул палача по шее своим Рандиром. Голова Мэру слетела с плеч, из раны фонтаном хлынула кровь. Тело свалилось на землю; голова отлетела в сторону и покатилась.

Джориан обтер меч и вложил его в ножны. Он подбежал к вороту, с помощью которого можно было управлять мостом и, навалившись всем телом, несколько раз провернул рукоятку. Что-то звякнуло — это под тяжестью невидимой бочки с водой вдруг подалось и закрутилось колесо. Мост пошел вверх; угол подъема становился все круче. Джориан взбежал по настилу, спрыгнул на тропинку и понесся к мосткам.

* * *

— Десять тысяч чертей! — взревел капитан Штрассо. — Мастер Мальто, что происходит?

— Я уже докладывал, любезный капитан: они отказались принять груз. Вроде бы как жены заартачились. Мы препирались до бесконечности. Я им, мол, сделка есть сделка, а они говорят: «Будь мы прокляты, ежели заплатим за товар, в каком не нуждаемся». Под конец они сдались и расплатились сполна. Вот девяносто семь крон для Белиуса; очень прошу их ему передать, когда вернешься в Виндию, потому что мы с доктором Карадуром хотим сойти в Янарете. Так как братьям девочки не нужны, они меня подрядили продать их в Янарете; четвертая часть причитается мне за комиссию, а остальные деньги ты передашь им на обратном пути.

— М-мп. Так ты в расчете с Замком Топора?

— Ага. Готов отплыть, когда пожелаешь.

— Ну, значит, снимаемся с якоря и уходим. Мои молодцы боятся привидений; они, говорят, водятся на острове. К тому ж ночью меньше шансов нарваться на пиратов. При такой луне с пути не собьемся.

Позднее, уже в каюте, Карадур сказал:

— Позор на мою голову, буду поститься, чтобы искупить свою сегодняшнюю трусость на берегу.

— Можешь не убиваться, доктор, — заметил Джориан. — Дело так обернулось, что, когда началась бойня, ты б только под ногами путался.

— Сынок, что произошло?

Джориан, усевшись на койку и старательно затачивая клинок Рандира в тех местах, где от ударов меча Мэру появились щербины и зазубрины, подробно рассказал свою историю.

Карадур:

— Как, сперва ты заморочил голову капитану Штрассо, а потом вернул ему деньги Белиуса? Почему было не послать девушек назад в Виндию, а золото оставить себе? При подобных обстоятельствах вряд ли это можно назвать кражей.

— У меня на них другие планы. К тому же мы снова разбогатели. Я из сундуков братства выгреб гораздо больше, чем стоят девчонки; держи свою долю. И потом, красотки мне нужнее золота.

— Как тебе вообще удалось сбежать из замка, ведь мост-то поднят?

— Мост был опущен. Я сдвинул рычаг контрольного механизма, и мост поднялся не на закате, а после Полуночи. А теперь спать: тяжелый выдался денек.

Карадур с нежностью оглядел своего юного друга.

— Джориан, помнишь, ты как-то рассказывал о предсказании ведьмы: суждено, мол, тебе стать королем или бродягой?

— Ага, и что с того? Попробовал я королевской жизни — больше не хочу.

— Боюсь, и для бродячей доли ты тоже не годишься.

— Почему это?

— Для бродяги в тебе недостает жестокости и себялюбия. Настоящий бродяга — навидался с этих молодцов — обязательно прикарманил бы золото Белиуса, а чтоб спасти наших девиц, он бы и пальцем не шевельнул — особенно, если б ему угрожала опасность. И это подводит нас к великому нравственному вопросу, который вот уже тысячи лет ставит в тупик умнейших философов Мальваны: что есть добродетель? По утверждению одних...

Но Джориан уже спал беспробудным сном.

 

Глава 5

Крылатый трон

В самом центре глубоко вдающейся в берег бухты, по изумрудной воде которой ветер гнал белые барашки волн, в устье полноводной Бхармы раскинулся под палящим солнцем город Янарет. Белые дома с красными черепичными кровлями, утопая в нефритовой зелени пальм и сумрачной тени кипарисов, террасами поднимались по склону горы. Над городом голубел небесный шатер; по небу бежали белые облачка. Лоцманский катер, полоща по ветру развевающимся на мачте голубым янаретским флагом с изображением русалки и подпрыгивая на легких волнах, вел «Таларис» к проходу во внутреннюю гавань.

В гавани стояли на якоре или швартовались к причалам иноземные суда. Здесь были нарядные крутобокие парусники из Виндии, Кортолии, Оссарии и Тарксии. Здесь были беспалубники с северного берега Швении — такие корабли имели всего один прямоугольный парус и высоко задранные нос и корму, отчего походили на увеличенные во много раз каноэ. Здесь было несколько черных боевых галер Янарета — длинных, приземистых, смертоносных. Здесь был Даже огромный трехмачтовик с Салиморовых островов, что лежат далеко в Восточном океане, — с высокими бортами, круто обрубленной кормой и хлопающими по ветру желтыми парусами.

Шел первый день месяца Волка. Джориан, который стоял, опершись на леер и угрюмо разглядывал корабли, вдруг шумно вздохнул.

— Наконец-то мы снова в цивилизованной стране! — воскликнул стоявший за его спиной Карадур. — Что же ты вздыхаешь?

— По женам заскучал. Нет, не то говорю. По одной скучаю: по Эстрильдис, златовласой малышке. Остальные — девочки что надо и в постели забавные, но она единственная, кого я сам себе выбрал.

— Как это случилось?

— Она была деревенской девчонкой, с которой я в Кортолии любовь крутил, когда фермер Оннус, хорошенько не подумав, решил меня отлупить и подстерегал цельный день. А на третий год, как я стал королем, вдруг узнаю, что она все еще в девках ходит, ну, и подал ей весточку. Ежели б я был сказочный герой, я бы прискакал в Кортолию на коне и забрал ее, но я не мог: Королевская гвардия нипочем бы меня из Ксилара не выпустила. Только мы все равно соединились. Когда-нибудь я вернусь в Ксилар и увезу ее.

— Если ксиларцы не расторгли ваш брак и она не вышла за другого.

— Я все одно ее увезу, лишь бы захотела. Она у меня всегда была любимицей. Я, чтоб мир в семье сохранить, старался виду не подавать, да куда там, шила в мешке не утаишь.

Сам знаешь, доктор, многие хотели бы иметь такой гарем, как у меня; но я тебе расскажу, что на самом деле получается. Когда дамы бранятся — все они время от времени затевают свары, — мужу приходится вмешиваться в перепалку, судить да мирить. Когда они живут в согласии — что тоже случается — они берутся за беднягу всем скопом и вертят им, как хотят. И муж должен быть все время начеку, чтоб какая-нибудь из жен не вообразила, будто ее меньше ублажают, чем прочих. Не то горе ему! Ругань, слезы, жалобы; старые грехи тебе припомнит... Не-ет уж, ежели только сбудется моя скромная мечта: стану уважаемым ремесленником, домом своим обзаведусь — хватит с меня одной жены. Да мне бы и сейчас жена не помешала, по правде говоря.

— Разве ты не... мм... не развлекался с девушками Белиуса?

— Нет, хотя кто знает, как долго я смогу удержаться на стезе добродетели; уж больно непривычно. С тех пор, как распрощался в Оттомани с той сумасшедшей девкой — Ванорой, — у меня ни одной женщины не было.

— Воздержание, сын мой, делает честь твоей нравственности.

— Ой, да засунь себе в задницу эту нравственность! Я к бедным малышкам не пристаю, потому как считаю за подлость воспользоваться их бесправным положением. Они даже отказать не могут, раз я, можно сказать, получил их в наследство от братьев Реннум Кезимара.

— А что это за таинственный план с их участием?

Джориан подмигнул.

— Я целых четыре дня держал свой болтливый рот на замке, хоть меня так и подмывало поделиться своим чудесным проектом. Все боялся, что разболтаюсь, а Штрассо либо кто другой из команды подслушает. Как только наш добрый капитан отчалит назад в Виндию, я, святой отец, с превеликим удовольствием поведаю тебе свой план.

Матросы, спустив рею на кормовой брештук, убирали парус. Капитан Штрассо переругивался со шкипером буксирной баржи; буксир, управляемый десятком здоровенных гребцов, толкал «Таларис», нос которого был для верности обмотан канатами, направляя корабль к стоянке у одного из причалов.

Как только «Таларис» осторожно подтянули за веревки к причалу и закрепили швартовы, на борт вскарабкались два чиновника. Один взял в оборот капитана Штрассо, делая пометки в декларации; другой сновал по судну: он спрашивал у Джориана и Карадура, как их зовут, спускался в трюм и снова вылезал на палубу, вполголоса совещался с напарником. К тому времени, когда дознание закончилось и чиновники отбыли, на берегу у причала собралась целая толпа зазывал, сводников, разносчиков, нищих, носильщиков, погонщиков ослов и доморощенных проводников, орущих наперебой:

— Посетите, господа хорошие, трактир; здесь самые крепкие вина, самая громкая музыка и самые голые танцовщицы во всем Янарете...

— ...моя прелестная, чистая сестра...

— ...осмотреть недавно обнаруженное захоронение полубога Птероана, развалины Храма Змей-богов и другие поразительные чудеса глубокой древности...

— Подайте несчастному горемыке!

— Купите мои амулеты: верное средство от сифилиса, лихорадки и сглаза...

— На постоялом дворе Симхи такая чистота, что со времен Гиша Великого там не было поймано ни одного клопа...

Придав лицу самое неприступное выражение — когда он был королем Ксилара, это помогало отпугивать надоедливых просителей, — Джориан сошел на дощатый помост причала.

— Любезный, — обратился он к зазывале с постоялого двора Симхи, — я сопровождаю двенадцать знатных дам, которые инкогнито едут в Тримандилам. Дней пять они проведут в Янарете. Смогут они разместиться на твоем подворье с удобствами, приличными их положению?

— О мой господин! Ну конечно, мой господин! — зазывала, молитвенно сложив руки, все кланялся и; кланялся как заведенный. — Умоляю, не откажите осчастливить своим посещением наше почтенное заведение...

— Твое представление впечатляет куда больше твоих посулов, — сказал Джориан, холодно разглядывая зазывалу. — Отбери несколько носильщиков, чтоб были сильные и не шибко воображали — четырех довольно. Почем нынче носильщик?..

Янаретскую набережную заполняла пестрая разноязыкая толпа. Здесь можно было встретить новарцев в коротких туниках и облегающих штанах до колен;

Мальванцев в тюрбанах и юбках — или шароварах — из яркого шелка; погонщиков верблюдов из пустыни Федиран в коричневых балахонах и белоснежных бурнусах; высоких швенских мореходов с прямыми светлыми волосами, в одеяниях из овчины и грубой некрашеной шерсти; узкоглазых и плосколицых жителей далеких Салиморовых островов. Там можно было встретить человекоподобных невольников из джунглей Комилакха, которых водили на веревке. Там можно было встретить даже людей, внешность которых казалась настолько необычной, что Джориан затруднился бы сказать, откуда они родом.

Несмотря на то, что Янарет платил дань царю Мальваны, он сохранил самоуправление и по-прежнему считался свободным городом. Жестокие столкновения, время от времени вспыхивающие между группировками, давали Великому Государю достаточно поводов для захвата власти, однако царь Шайю не спешил предпринимать подобные шаги. Во-первых, группировки бы тотчас объединились и оказали яростное сопротивление. Во-вторых, консервативные Мальванцы относились к большому торговому порту как к неизбежному злу: он был выгодным в коммерческом отношении, но отвратительным местом, так как населявшая его разношерстная публика состояла сплошь из одних богомерзких чужестранцев. Существование Янарета вполне устраивало Мальванцев, но их устраивало и то, что город не входит в состав огромного, тщательно отлаженного имперского механизма.

— Поберегись! К стене! — оборотясь через плечо, крикнул вдруг зазывала.

Джориан и его спутники отскочили в сторону, мимо пронеслась кавалькада. Первым скакал Мальванец, закутанный в алые шелка; тюрбан надо лбом украшала веточка сливы, усыпанная драгоценными каменьями. За ним, бряцая шпорами, мчался отряд всадников в остроконечных посеребренных железных шлемах. Всадники были вооружены легкими пиками и маленькими круглыми щитами.

— Местный помещик, — пропустив всадников, пояснил зазывала. — Эти землевладельцы вечно не мытьем, так катаньем пытаются втереться в городской совет — хотят со временем прибрать Янарет к рукам — даром что сами живут в горах, а сюда наезжают прикупить чего, либо к проституткам.

Зазывала в сердцах сплюнул.

* * *

На следующий день, в полдень, когда Джориан завтракал, в закусочную подворья Симхи зашел капитан Штрассо.

— Славный мастер Мальто! — сказал капитан. — Оракул обещает на ближайшие пять дней ясную погоду, а мне удалось подыскать подходящий товар для Виндии, осталось только погрузить. Так что завтра утром «Таларис» уходит в последний рейс. Других не будет в этом году.

— Прекрасно, — отозвался Джориан.

— Да, но как быть с деньгами для братьев? Ты уже продал девок, чтоб я мог забрать выручку?

— Нет, не продал; спешить некуда.

Штрассо насупился.

— Это почему же?

— Я, конечное дело, хочу выручить за них побольше — чем выше цена, тем больше мои комиссионные. Ну, и вот я нанял человека, какой знает толк в этих делах и сделает из девушек первостатейных горничных. На учебу, может, месяц уйдет.

— Как же я смогу передать деньги?

— Знаешь в Янарете какого-нибудь честного банкира?

— О, конечно! Лично я держу деньги у «Юджея и Сыновей». Юджею, кажись, можно доверять, даром что он мальванец.

— Тогда сведи меня с ним. Я, как распродам товар, помещу у него деньги, а ты первым весенним рейсом их заберешь.

Штрассо хлопнул Джориана по спине.

— Здорово придумал! А вдруг братья рассердятся на задержку?

— Навряд ли, судя по тому, как они себя вели, когда мы в последний раз виделись. Сейчас прикончу жратву и двину в Юджеево логово.

Джориан побывал у банкира Юджея, распрощался с капитаном Штрассо и вернулся на подворье Симхи.

Он сразу же поднялся в комнаты, отведенные двенадцати рабыням.

Там находился человек, готовивший девушек к роли, для которой предназначал их Джориан. Мужчина этот, хоть годы и сгорбили его некогда прямую спину, ростом превосходил даже Джориана. У него было красивое, с крупными чертами лицо и грива седых волос. Пронзительные серые глаза и властные, благородные манеры тотчас привлекали взоры всех, кто оказывался с ним в одной комнате. Глубоким раскатистым голосом он давал указания Мневис, которая прохаживалась взад-вперед по комнате; остальные рабыни сидели вокруг, похваляясь друг перед дружкой чудесными новыми нарядами.

— Запомни! — говорил наставник. — Ты королева. Ты всегда помнишь о своем сане и о том, что твое положение ставит тебя гораздо выше тех, кто тебя окружает. В то же время ты доброжелательна и ни в коем случае не показываешь превосходства — разве что кто-нибудь из них позволит себе неуместную фамильярность. Чтобы точно изобразить это сочетание величавости и простоты, от актера требуется истинное мастерство.

Помню, когда ставили «Фальшивую Корону» Физо, я играл короля Мэгониуса в паре с великой Джанорией — она именно так вела роль, — он вздохнул и сокрушенно покачал головой. — Другой Джанории уже не будет, пусть она за кулисами и швырялась иногда в коллег-актеров чем ни попадя... Приветствую, мастер Джориан. Я, как видите, стараюсь следовать вашим указаниям. Итак, продолжим, госпожа Мневис, — я оговорился, королева Мневис, — пройдись-ка еще разок.

Джориан наблюдал за обучением, когда в дверь постучал Карадур.

— Я искал тебя, сын мой, — сказал он, на цыпочках входя в комнату. — Засиделся в библиотеке Храма Нарцеса и... уф... так увлекся, что позабыл о завтраке. Потом я повстречал Штрассо, и он сказал, что ты вернулся на подворье. Что здесь происходит?

Джориан:

— Доктор Карадур, позволь представить тебе мастера Псэллеса из Оссарии — красу и гордость новарской сцены; сейчас он переживает некоторые... мм... временные затруднения. Я нанял его для обучения девушек.

— Не похоже, чтобы из них делали горничных, как уверял Штрассо.

— О-ля-ля, — подмигнул Джориан, — это и есть тот план, про какой я обещался тебе рассказать. Чтоб ты знал, они никакие не горничные. Это — Мневис, королева Альгарта, и одиннадцать ее высокородных фрейлин.

— Но... но ты же сам говорил в Ксиларе, что Альгарт — просто пиратское гнездо! Откуда там королева?

— Мневис, расскажи доктору, кто ты и зачем пожаловала.

— О мудрец, — царственным голосом заговорила Мневис, — знай же, что мы — вдова короля Зрели Мневис — являемся законной королевой Альгарта, архипелага на западном побережье Швении, далеко к северу от Двенадцати Городов. Вот уже несколько лет, как пираты, о которых вы говорили, на потребу своим злодейским замыслам отвоевали наши острова, убили нашего мужа-короля, захватили нас в плен и заставили играть роль королевы-марионетки, которая ничего не решает.

Недавно с помощью верных людей — кровавые разбойники обратили их в рабство — мы с нашими фрейлинами бежали с Альгарта. Прослышав, что нет в целом мире правителя могущественнее и справедливее Великого Государя Мальваны, мы прибыли сюда молить Его Величество, чтоб он помог нам вернуть наш законный трон.

Джориан захлопал в ладоши.

— Прекрасно! Артистка из тебя выйдет первый сорт, — он обернулся к Карадуру. — Может, придумаешь способ получше, чтобы втереться в милость к этим зазнайкам — царедворцам тримандиламский? Они простых чужестранцев за грязь почитают.

Карадур горестно замотал головой.

— Не знаю я... не знаю. Сынок, когда ты обрушиваешь на мою голову свои безумные идеи... Но ведь обман сразу раскроется, разве не так?

— Не думаю. Мальванцы слыхом не слыхивали ни о каком Альгарт.

— Ну а ты?

— Я теперь Джориан из Кортолии, ихний доверенный слуга. Я буду все время при них, потому как красотки по-мальвански ни гугу.

— Что если царь Шайю скажет: «Хорошо, вы получите необходимую помощь». Что тогда?

— У нашей королевы будут такие непомерные требования, что этого не случится. Как Шайю может послать флот и армию в Альгарт, когда у Мальваны нет ни одного порта в Западном океане? Чтоб выйти к морю, им потребуется пересечь пустыню Федиран, либо земли Двенадцати Городов, либо швенские степи; где они, спрашивается, возьмут корабли для переправки в Альгарт? Это же просто глупо, сразу видать. А ежели маленько преувеличить и ввернуть про суровый северный климат Альгарта, ни один мальванец, буде он как настоящий странствующий рыцарь решится сопровождать дам, носу туда сунуть не посмеет.

Карадур снова покачал головой.

— Сдается, сынок, я поторопился, когда сказал, что ты не рожден для жизни искателя приключений. Но скажи, разве не опасно действовать под своим настоящим именем?

— Думаю, нет. Тримандилам так далеко от Ксилара, что слухи о ксиларских событиях туда не дойдут. И вообще, беда с этими чужими именами: ко мне обращаются, а я и ухом не веду, будто глухой. К тому же мое имя вовсе не редкость, в Кортолии немало Джорианов. Вот назовись я «Джориан из Ардамэ», тут мне и конец: Ардамэ городишко крохотный.

— Пусть будет так, да не оставят тебя боги Новарии и Мальваны.

* * *

Река Бхарма, извиваясь, бежала по дну Пушканова ущелья в восточных отрогах Козьей Кручи, которая в этих местах переходила в цепь поросших лесом холмов. Кораблик «Джхиму» шел под парусом вверх по реке; там, где дно ущелья, изгибаясь, пересекали огромные излучины и течение становилось таким быстрым, что парус не мог помочь, «Джхиму» тащила большие черные буйволы.

По обе стороны в небо вздымались крутые, темно-зеленые склоны, на первый взгляд совершенно необитаемые; лишь изредка можно было заметить струйку голубоватого дыма над делянкой лесоруба да парящего в вышине и похожего с земли на черную соринку в синеве неба стервятника. Однако по ночам до слуха путешественников порой доносился рык тигра или трубный глас дикого слона.

В промежутках между излучинами русло выпрямлялось, течение становилось не таким бурным, и река катила свои воды меж холмов, которые с востока и запада уступами поднимались к лесистым плато. В некоторых местах русло расширялось и Бхарма превращалась в болотину — излюбленное лежбище бегемотов: из-под воды торчали лишь уши, глаза и ноздри. Ночью, похрюкивая и отфыркиваясь, стадо выбиралось на берег пощипать траву или совершить набег на поля мальванских крестьян.

Время от времени к берегу приближались дороги. По этим дорогам беспрерывно двигались мальванцы: порой одинокий путник, а порой и толпа в пятьдесят-сто человек. Здесь можно было встретить проповедников, паломников, торговцев с вьючными животными, крестьян, везущих на рынок продукты, отряды бренчащих амуницией солдат и путешественников всех сортов и мастей. Люди шли пешком, ехали на ослах, тряслись в экипажах и повозках, запряженных волами, скакали верхом — на лошадях, верблюдах и даже на слонах.

Чуть ли не через каждую лигу «Джхиму» проплывал мимо святилища одного из многочисленных мальванских богов. Храм мог строиться в виде купола, цилиндра, конуса, куба, пирамиды или конического шпиля: у каждого бога был свой излюбленный архитектурный стиль. Храмы украшала тщательно выполненная резьба. Эротическая скульптура, густо покрывающая стены храма Лаксары — богини любви и ненависти, который Джориан с Карадуром осматривали во время стоянки, вогнала Карадура в такое смущение, что старый колдун боялся поднять глаза. Джориан, уперев руки в боки и ухмыляясь в бороду, внимательно рассматривал горельефы.

— Клянусь медными причиндалами Имбала! — вдруг рявкнул он. — В жизни б не подумал, что для этого существует столько позиций!

Одни храмы лежали в развалинах, другие явно посещались верующими. Ночью вокруг этих капищ разливался желтоватый отблеск зажженных светильников, и до путешественников долетали звуки музыки и пения, порой тихие и торжественные, порой быстрые и бравурные.

Пассажиры «Джхиму» предавались мирным занятиям: Карадур изучал волшебный пергамент, который ему посчастливилось купить в Янарете, а Джориан репетировал с девушками их новые роли. Через шесть дней после отплытия из Янарета «Джхиму» достиг слияния Бхармы и Пеннерата. На месте слияния двух рек высился на девяти холмах огромный город Тримандилам, окруженный массивной стеной из черного базальта. Поверх стены путешественникам были видны холмы, на вершинах которых блистали выстроенные из мрамора и белого алебастра дворцы и храмы; их вызолоченные черепичные кровли горели на солнце. У подножия этих великолепных строений гнездились тысячи грязновато-коричневых глинобитных домишек простолюдинов.

Стоило «Джхиму» причалить, как девушки, переполненные радостным возбуждением, собрались выскочить на берег. Но Джориан строгим окриком приказал им вернуться.

— Королевам и их фрейлинам не полагается разгуливать по незнакомому городу без свиты, — сказал он рабыням. — Обождите здесь, а я позабочусь, чтобы у вас появилась свита, достойная вашей знатности.

Джориан удалился, предоставив капитану «Джхиму» самому объясняться с чиновником из города, а девушкам разглядывать темнокожую толпу, запрудившую набережную. Население Тримандилама, в отличие от янаретского, было совершенно однородным. Здешние жители ростом были ниже новарцев, их отличала смуглая кожа и черные — прямые или курчавые — волосы. Почти все ходили босиком. Одеждой для обоих полов служили в основном длинные юбки, свободное полотнище которых мужчины, как правило, пропускали между ног и подтыкали на талии, отчего получалась просторная набедренная повязка. Ни мужчины, ни женщины не прикрывали груди, подставляя обнаженные тела благоухающему ветерку. Все жители, за исключением самых бедных, носили множество украшений: бусы и жемчужные ожерелья, браслеты, ножные цепочки, обручи, серьги, кольца на руках, в носу и на пальцах ног.

Через час Джориан вернулся, сидя верхом на рослом костистом чало-гнедом жеребце; за ним следовал отряд копьеносцев в остроконечных шлемах и бряцающих доспехах. Процессию замыкали три огромных слона: головы их были ярко раскрашены, на спинах красовались седла под балдахинами, а юбки погонщиков окаймляла золотая парча.

Джориан соскочил с коня и низко склонился перед Мневис. Приехавший с ним офицер слез на землю без особой охоты.

— С соизволения Вашего Величества, — сказал Джориан, — буду рад представить Вам доблестного капитана Яушку, участника многих жарких баталий!

Джориан повторил свои слова по-мальвански.

Какое-то мгновение капитан и королева в упор смотрели друг на друга: он — с надменной подозрительностью, она — с царственным спокойствием. Царственное спокойствие одержало верх. Капитан пал на колени и поклонился так низко, что его лоб коснулся гранитных плит набережной. Мневис одарила его чуть заметным кивком и легкой улыбкой.

— Передайте доблестному капитану, — сказала она Джориану, — что если он столь же храбр, сколь учтив, империя может жить спокойно.

Осклабясь, капитан Яушка поднялся с колен и дал знак погонщикам. Каждый из них, в свою очередь, ударил слона палкой по голове. Удары отозвались гулким эхом, похожим на барабанный бой. Все три слона подогнули колени и улеглись животами на землю. Один из погонщиков приставил к боку переднего слона лесенку. Капитан Яушка помог королеве взобраться в седло под балдахином. Из стайки фрейлин, до которых дошло, что придется ехать на спинах этих зверей, раздались смешки и повизгивание, но Джориан свирепо глянул на них, и девушки примолкли.

Когда на спине каждого слона уселись четыре женщины, вожатые приказали животным встать. Седла резко накренились, что вызвало новый взрыв визга. Джориан вскочил на коня, а тем временем солдат помог Карадуру вскарабкаться на большого белого осла. Капитан Яушка протрубил поход, и процессия двинулась в путь.

Они с грохотом проследовали по нескончаемым узким и извилистым улочкам, где воздух был напоен незнакомыми ароматами; на поворотах слоны обтирали попонами стены домов, а прохожие, давая дорогу, опрометью кидались в двери и арки галерей. В этом городе все смешалось: особняки соседствовали с лачугами, храмы с лавками, гостиницы с огромными магазинами, частные хижины с доходными домами, а трактиры — с борделями.

Наконец кавалькада достигла подножия холма, на вершине которого высился царский дворец. Холм окружала стена; проникнуть внутрь можно было, лишь миновав тяжелые укрепленные ворота. Рядом с воротами был загон, где на слоновьей тяге работала огромная водокачка. Она состояла из длинной, насаженной на стержень перекладины, к концам которой были привязаны два слона; слоны шли по кругу, перекладина поворачивалась, скрежетали зубчатые колеса, и заключенный в кожух насос с грохотом приходил в движение.

У ворот Джориана и его спутников остановили, подвергли краткому допросу и пропустили внутрь; когда процессия проезжала ворота, караульные, приветствуя королеву Мневис, пали ниц. Лошади, осел и слоны с трудом поднимались по длинной крутой дороге в пятьдесят футов шириной, которая была высечена в скале, образующей эту сторону холма. Скальную породу стесали таким образом, что получился пологий каменный скат, в котором потом выбили частые поперечные борозды, чтобы люди и животные не оскальзывались на слишком гладкой поверхности.

Через некоторое время скальная порода уступила место искусственно созданной дороге, мощенной хорошо подогнанными каменными плитами. Мощеная дорога вела к главной внутренней крепостной стене из розовато-красного камня, беря начало на вершине скалы и сворачивая — для тех, кто взбирался по склону, — направо. Вдоль наружного края дороги, над пропастью, шла пропущенная в отверстия каменных тумб, начищенная бронзовая труба толщиной с человеческую ногу, по которой во дворец поступала вода от слоновьей водокачки; труба служила также и ограждением.

Процессия добралась до крепостных ворот, где путников снова остановили для проверки. Пройдя внутрь, они оказались перед новыми воротами. Внешние ворота были прочным сооружением, способным выдержать нападение, — строители предусмотрели все, что нужно для обороны: башни с бойницами, опускную решетку, ловушки-убийцы, тогда как внутренние ворота с огромной центральной аркой и двумя более скромными боковыми порталами, сложенными из разноцветного камня, имели скорее декоративную функцию. Слева под аркой находился приподнятый помост, чтобы всаднику было удобно влезть на лошадь или спешиться. Справа находился другой помост — повыше, позволявший любителям езды на слоне без помощи лестницы вскарабкаться на спину великану или спуститься вниз.

Когда вся компания спешилась и собралась под главной аркой, к ним, молитвенно сложив руки и беспрерывно кланяясь, приблизился какой-то сморщенный темнокожий человечек.

— Угодно ли Вашему Высочеству проследовать за покорным слугой? — спросил он. — Я Харичамбра, ваш недостойный советник.

Вслед за Харичамброй они двинулись сквозь бесчисленные залы и внутренние дворики, и Джориан в конце концов отказался от мысли запомнить дорогу. Много веков назад царь Мальваны приказал сровнять вершину холма и построить дворец, не уступавший по величине небольшому городку. Так, чертог за чертогом, строился дворец, пока вся вершина холма, окруженная верхней крепостной стеной, не оказалась разбитой на квадратные и прямоугольные дворы различной величины: от площадки для игры в мяч до плаца, где проводились парады.

Чертоги, которые делили вершину холма на дворы, представляли собой длинные, узкие, в основном трехэтажные строения. Они были вершиной мальванского зодчества. Судя по всему, архитекторы стремились сохранить художественное единство в отделке стен, образующих пространство двора. Так, стены одних дворов были облицованы белым и красным камнем, других — белым и черным, третьих — белым и голубым, четвертых — белым и зеленым, — сочетания попадались самые разнообразные. Куда ни глянь, везде были арки, образующие прихотливые ансамбли: арки в форме незатейливого полукруга, стрельчатые, сегментные, двускатные, подковообразные, пирамидальные. Арки украшали монументальные ворота и обычные дверные или оконные проемы. То там, то сям с верхних этажей зданий выдавались балкончики. Плоские кровли переходили в широкие навесы; они давали тень и служили защитой от безжалостного тропического солнца. Над крышами высились купола, шпили и башенки.

Каменная кладка была повсеместно украшена богатой резьбой и инкрустирована перламутром и камнем контрастных цветов; инкрустации складывались в картины, изображающие цветы, зверей, героев и богов. Изречения легендарных царей и святых мальванской вязью были высечены на каменных досках или выложены мозаикой из полированного металла и полудрагоценных камней.

— Здесь будут ваши апартаменты, — возвестил Харичамбра, указав на одно из зданий, где стены третьего этажа состояли из мраморных щитов, украшенных искуснейшей сквозной резьбой; ветерок свободно продувал их, но в то же время все, что происходило внутри, было надежно укрыто от посторонних взоров. — Ее Величество займет главный покой в глубине дома, фрейлины — эти комнаты; господа — ваш покой...

Харичамбра показал местные красоты.

— На всякий случай, если заблудитесь и не сможете сразу найти дорогу, это здание называется Тигренок. Я вернусь, когда вы немного отдохнете и освежитесь. Скажем, через час? Или через два? Как пожелаете. Сейчас я призову слуг, которые будут угождать всем вашим желаниям.

Харичамбра хлопнул в ладоши, и из дальней двери появились десятка два женщин и несколько мужчин. Сморщенный темнокожий человечек поспешил откланяться.

* * *

Вскоре Джориан с Карадуром уже сидели друг против друга в противоположных концах огромной ванны, и маленькие смуглые мальванские красотки намыливали им спины.

— До сих пор, сынок, все идет по плану, — заговорил по-новарски Карадур. — Со свитой это ты ловко устроил.

Джориан хмыкнул.

— Ежели не считать, что у проклятой лошади не оказалось стремян; вместо них две какие-то держалки на седле. А я ж последний раз без стремян ездил еще юнцом на Оннусовой ферме, так чуть не грохнулся два раза. Они мне эту лошадь любезно отдали на все время, пока буду здесь, только я без стремян больше ни шагу. Коняга-то, в общем, рослый, выносливый. Назову его, пожалуй, Оузер — в честь моего ардамэйского наставника. Как увидал эти шишковатые суставы да копыта, что твои тарелки, враз припомнил старикана. Рысь у него тряская, зато хоть не брыкается. Нет, ты скажи: почему мальванцы ездят без стремян? Ведь они у новарцев уж лет двести как в ходу.

— Мальванцы гордятся тем, что хранят заветы старины и отвергают новомодные изобретения варваров. Заметил ты внизу слоновью водокачку?

— Конечно; еще подумал, мол, замечательная штука.

— Так вот, насос поставил еще царь Зиврока, дед Шайю, а раздорам до сих пор конца не видно. Стоит возникнуть недовольству против царствующего монарха, те, кто хочет извлечь из этого выгоду, поднимают крик: «Разрушить нечестивую иноземную тарахтелку, которая лишает заработка честных водоносов!» Не думаю, что, когда водокачка свое отслужит, ее станут чинить или перестраивать.

— А потом мальванцы не могут понять, отчего их история больше похожа на перечень вторжений и нашествий охочих до чужого добра варваров, — проворчал Джориан. — Когда я был королем Ксилара, я старался поспевать за новинками.

— И что же ты от этого выгадал, сынок? — мягко спросил Карадур.

Джориан засопел.

— Я бы посоветовал тебе, — продолжал Карадур, — сбрить бороду.

— Но, клянусь Зеватасом, я уж привык к ней!

— Однако в Мальване бороду носят либо святые отшельники — древние старцы, проводящие дни в уединении, либо рабочие низшей касты; ты же не хочешь, чтобы тебя приняли за одного из них.

* * *

Советник вернулся через два часа. Джориан, свежевымытый, побритый и умащенный духами и благовониями, внимал словам Харичамбры.

— Итак, мой господин, — говорил тот, — настало время познакомить вас с правилами, определяющими взаимоотношения при дворе Царя Царей. К какой касте вы принадлежали у себя на родине?

— К худородному дворянству. А что?

— Характер приветствия и общения с окружающими зависит от вашего титула и титула вашего собеседника. Иначе говоря, равного нужно приветствовать в одних выражениях, нижестоящего в других и так далее. То же относится и к беседе. Дворцовый этикет предусматривает восемь степеней вежливости в зависимости от взаимного статуса беседующих. Ими необходимо овладеть, иначе можно нанести невольное оскорбление или, по меньшей мере, показать себя невежественным грубияном, недостойным собственного происхождения.

Это касается в основном вашей благородной персоны, поскольку дамы, если я правильно понял, не знают нашего языка. Вам придется, таким образом, исполнять роль переводчика, используя те обороты речи, какими пользовались бы они, обращаясь к мальванцам различного общественного положения, начиная с Царя Царей и кончая неприкасаемыми, которые чистят отхожие места.

Так как в своей стране вы принадлежали к худородному дворянству, вы будете стоять ниже любого мальванского дворянина, но выше любого чиновника. Вы, разумеется, осведомлены, какое значение придается в нашем упорядоченном государстве кастовым различиям. Физический контакт между представителями далеко отстоящих друг от друга каст допускается только по линии исполнения служебных обязанностей, когда, к примеру, брадобрей стрижет дворянина. Во всех остальных случаях представитель более высокой касты считается оскверненным и вынужден добиваться церемонии религиозного очищения. Близкое общение также не допускается, а межкастовые браки вызывают всеобщее отвращение, Итак, начнем обучение. Для начала, когда вы приближаетесь к Великому Государю — да правит он вечно! — неравенство вашего положения требует, чтобы вы остановились в девяти шагах от него и трижды коснулись лбом пола. Кстати, тот головной убор, что был на вас по прибытии, не вполне уместен — у него слишком широкие поля.

— Обойдусь, значит, без шляпы. Ваш климат для шляп и вправду жарковат.

— О сударь! — Харичамбру чуть удар не хватил. — Вот уж это было бы действительно неприлично! Уважение к царю требует оставаться в его присутствии покрытым. Я могу достать вам, скажем, тюрбан.

— Я не умею заматывать эти проклятые штуки, да в них, кажись, и жарко. А не найдется ли у вас какой-нибудь маленькой шапочки без полей?

Харичамбра призадумался.

— Ах, придумал! Я вам достану шапочку, какие носят Святые Плясуны — члены религиозной секты фанатиков. Она вам подойдет.

Теперь о том, как строить речь. Обращаясь к Его Величеству, вы, естественно, избираете высшую степень вежливости. Фразы, в которых Его Величество выступает субъектом или объектом, произносятся в третьем лице единственного числа сослагательного наклонения...

Приближаясь к члену царской семьи или к представителю духовенства, находящемуся при исполнении, вы должны остановиться в шести шагах и один раз коснуться лбом пола. К этим лицам обращаются в третьем лице единственного числа изъявительного наклонения с добавлением почтительного окончания.

Приближаясь к представителю мальванской знати, вы должны остановиться в трех шагах; при поклоне тело располагается параллельно земле. К этим лицам обращаются в третьем лице единственного числа изъявительного наклонения без добавления почтительного окончания. Дворянин обязан вернуть поклон, но при этом сгибается не более, чем на сорок пять градусов...

Прежде чем уйти, Харичамбра уведомил Джориана, что королева Мневис будет представлена царю на открытой аудиенции на второй день с момента прибытия; что на следующий день после этого планируется закрытая аудиенция с участием царя и советников и что через десять дней все они приглашены на придворный бал.

— Варвары, — добавил Харичамбра, — зачастую расценивают это как приглашение на пир; они не знают, что мы, Правоверные, считаем поедание пищи срамным делом и едим в одиночестве или, что чаще, в окружении семейства. Но балы, тем не менее, устраиваем — хотя танцы у нас намного более скромные и благопристойные, чем в иных землях. Этот бал знаменует семисотпятидесятилетие царевны-змеи.

— А сама царевна будет на балу?

— Надеюсь; этот бал единственное событие в году, ради которого она покидает свои апартаменты. Между нами, вы не питаете страсти к горячительным напиткам?

Джориан вытаращил глаза.

— Я люблю вино и эль, но навряд ли это можно назвать страстью. Я, ежели надо, и без них обойдусь. А что такое?

— Варвары зачастую питают непреодолимое влечение к такого рода напиткам, которые в Мальване находятся под запретом, — исключение делается только для неприкасаемых: им разрешено облегчать в других отношениях безрадостную жизнь, дающуюся как наказание за грехи в предыдущем воплощении. Если вы не можете обойтись без ядовитого зелья, — тут Харичамбру слегка передернуло, — и соблаговолите написать прошение — мол, питаю пагубную страсть и, буде меня лишат зелья, сойду, мол, с ума и стану опасным для общества, — я смогу вас регулярно обеспечивать напитками.

— Я обдумаю ваше предложение, — сказал Джориан.

После ухода Харичамбры он спросил Карадура:

— Что за парень этот царь Шайю, не как царь, а как человек?

— Твой вопрос, сынок, не имеет смысла; быть мальванским царем так изнурительно, что у него мало шансов проявить себя как личность. Царь занят с утра до вечера, если не делами государства и выслушиванием прошений, то религиозными обрядами. Ему ведь приходится ублажать не только миллионы мальванцев, находящихся под его владычеством, но и сотни богов на небесах — задача, способная напугать даже усерднейшего из усердных.

— Ну, а с близкими-то он каков?

— Нет у него близких — то есть, нет друзей, если можно так выразиться. Необходимость соблюдать придворный этикет, в котором предусмотрен каждый его шаг, лишает царя возможности завязать истинно близкие отношения. Когда он призывает одну из жен в свою опочивальню, бедняжка, приближаясь к нему, должна проделать все те бесконечные церемонии, которые выпадают на нашу долю в тронном зале. Вполне возможно, что, испустив королевское семя, он и удостаивает женщину минутной беседы, но кому это ведомо?

— В Ксиларе-то получше распорядились; у нас король живет почти как человек. Ну ладно: вот не родись Шайю царем, каков бы он был?

— Кто знает? — пожал плечами Карадур. — Человек создает должность, а должность создает человека — особенно такая непосильная должность, как Великий Государь. Но из царя Шайю, насколько я могу судить, вышел бы человек добропорядочный и не без способностей — будь он твоим соседом, ты бы, верно, сказал: «Добрый малый, только скучноват». Разумеется, смотря по обстоятельствам, Шайю бывает и жестоким, и буйным; взойдя на престол, он глазом не моргнув предал смерти целый выводок братьев. Не сделай он этого, один из братьев, возможно, свергнул бы его, и нам некого было бы обсуждать. Но, как видишь, царь к твоим услугам.

* * *

Открытая аудиенция оказалась интересным образчиком исполнения придворных ритуалов. Харичамбра заранее оговорил каждое слово и жест, а Джориан отрепетировал это со своими девушками. Ответы и жесты Великого Государя были не менее искусственны.

Шайю восседал на золотом троне в дальнем конце длинного зала; в воздухе висел голубоватый дым курящегося фимиама. Из-за ширмы неслась какая-то пронзительная музыка.

Из последних сил стараясь не закашляться в благовонном дыму, Джориан и девушки шли по залу вслед за церемониймейстером. На предписанном расстоянии от царя Джориан и одиннадцать фрейлин пали ниц, а королева Мневис — она считалась ровней царю — лишь отвесила низкий поклон. Не успели они переменить позу, как до них донесся какой-то скрежет. Джориан украдкой приподнял голову: трон с восседающим на нем царем Шайю вознесся на столбе примерно на сажень от пола. Потом снова заскрежетали зубчатые колеса, и трон опустился на прежнее место.

Трон этот был сооружением поразительным. Спинка — высотой в человеческий рост — изображала бабочку. Ажурные крылья насекомого, выполненные из какого-то подобия золотой сетки, искрились драгоценными каменьями; узор был точь-в-точь как на крыльях настоящей бабочки.

Царь Шайю превосходил ростом большинство мальванцев, хотя почти на голову отстал от Джориана. Царь был человек средних лет, полноватый, с бритым подбородком и длинными обвислыми черными усами. Белила и румяна не могли изгладить выражение печали и усталости на лице. Резким безжизненным голосом царь произнес:

— Великий Государь милостиво соизволит выслушать изъявление преданности от обворожительной королевы Альгарта. Царю Царей радостно сознавать, что другие монархи признают его первенство. Мое Величество с благодарностью принимает дар Вашего Величества и доводит до сведения Вашего Величества, что вы не пожалеете о своей щедрости, — царь указал на подарок — лучшую золотую чашу из сокровищницы Реннум Кезимара — и заметил:

— Похоже на мальванскую работу.

Он вопросительно посмотрел на Джориана.

— Видно, так оно и есть, буде это угодно Вашему Величеству, — поспешил ответить тот. — Торговля разнесла несравненные изделия мальванских умельцев по всему свету, и отдаленный Альгарт не исключение.

— Понятно. Итак, для беседы о делах страны Великий Государь примет обворожительную королеву в комнате закрытых аудиенций в срок, который обозначат наши слуги. Да пребудет с доброй королевой благословение богов Мальваны и Альгарта!

— А теперь пятимся! — зашипел Харичамбра.

* * *

Закрытая аудиенция оказалась более интересной. В зале, кроме непременной стражи, находилось всего пять человек: царь Шайю, его министр Ишварнам, королева Мневис, Джориан и Харичамбра. Первым нарушил молчание Ишварнам.

— Господин Джориан, до моей особы дошли слухи о твоем тезке — короле одного из наиболее удаленных городов Новарии. Город зовется Зи... нет, Ксилар. Возможно, твоя светлость имеет какое-то отношение к этому монарху, который, как доложили моей особе, то ли умер, то ли свергнут, то ли бежал за пределы королевства, в общем, что-то в этом роде? Рассказы противоречивы, а надежного источника информации в тех краях у нас нет.

У Джориана екнуло сердце, но он недрогнувшим голосом ответил:

— Моя особа, Ваше Превосходительство, предполагает, что мы с ним дальние родственники. Моя особа имеет местом рождения город Кортолию, а тот другой Джориан, насколько известно моей особе, родом из городка Ардамэ, что лежит в нескольких лигах от столицы. Предки моей особы перебрались в Кортолию из Ардамэ лет сто назад; ежели б у моей особы нашлось время проследить нашу фамилию, возможно, обнаружилось бы сродство.

— Моя особа благодарит твою светлость за предоставленные сведения, — изрек Ишварнам. — А теперь поговорим о делах...

Переводя речь Мневис, Джориан делал особый упор на просьбу послать огромное воинство для освобождения Альгартийского Архипелага от пиратов. Говоря по правде, морские разбойники селились на островах с тех самых пор, как появились в Новарии. В Двенадцати Городах понятия не имели о существовании в Альгарте какой-либо законной власти. Однако, как и ожидал Джориан, мальванцы слыхом не слыхивали об Альгарте, поэтому разоблачения он не опасался.

Когда Джориан закончил, Ишварнам и царь вполголоса обменялись репликами.

— Дорогой мой господин Джориан, — проговорил затем министр, — как бы ни велико было желание Его Величества вернуть Ее обворожительному Величеству законный трон, то, что она предлагает, не под силу даже такой могучей державе, как Мальвана. Мы вынуждены прилагать огромные усилия для поддержания порядка в собственном царстве, сдерживая пиратов Срединного моря, отражая набеги пустынных кочевников Федирана и вторжения дикарей экваториальных джунглей Бераоти. Моя особа боится, что Ее Величество просит невозможного.

Джориан и Мневис напустили на себя сообразный обстоятельствам унылый вид.

— Однако, — продолжал Ишварнам, — Великий Государь позаботится о том, чтобы Ее Величество уехала отсюда не с пустыми руками. Более того, до Янарета королеву будет сопровождать свита, приличная ее сану. Из Янарета она может отправиться туда, где обстоятельства жизни более благоприятны и где она скорее отыщет поддержку. Нам, к примеру, доносят, что в Двенадцати Городах полно сорвиголов, всегда готовых к подобным приключениям.

— Как они доберутся до Виндии, ежели ввиду зимы навигация в Срединном море уже закончена? — спросил Джориан.

— Свита доставит Ее Величество с провожатыми в Виндию посуху.

— Моей особе стало известно — источник, разумеется, не заслуживает доверия, — что этот путь опасен.

— Свита будет достаточно велика, чтобы справиться с любыми непредвиденными обстоятельствами, если таковые возникнут.

— Моя особа довольна ответом. По скромному мнению моей особы, разумнее было бы выступить без задержки, чтобы перейти Козью Кручу до наступления зимы.

— Если Ее обворожительное Величество пожелает, мы можем отправить их хоть завтра, — сказал Ишварнам.

— Это будет самое лучшее. Моей особе хотелось бы, однако, просить Его Величество как об особом снисхождении позволить моей особе задержаться в Тримандиламе на два-три дня после отбытия Ее Величества. Моей особе хотелось бы получше осмотреть знаменитый на весь свет город Его Величества и посетить бал, на который он милостиво пригласил мою особу. Моя особа без труда нагонит кортеж, так как вряд ли можно ожидать, что дамы благородной крови и нежного воспитания будут ехать без остановок.

Царь с министром снова пошептались, после чего Ишварнам возвестил:

— Его Величество милостиво удовлетворяет прошение благородного господина Джориана и надеется, что, изучив традиции и обычаи нашего воистину цивилизованного царства, он переймет здешние привычки и донесет свет мальванской просвещенности до отсталых народов, обитающих за пределами наших границ. Его Величество милостиво разрешает вам удалиться.

Девушки, охраняемые отрядом всадников в начищенных до блеска латах, под командой капитана Яушки — того самого, что в день прибытия сопровождал их во дворец, отбыли на конных носилках через два дня. Джориан предостерег Мневис от грозящих опасностей:

— От царя Шайю и капитана Яушки я подвоха не жду — не тот случай. Опасность возникнет при переходе через виндийскую границу. В Виндии уж ты не сможешь разыгрывать королеву, но и бросать все враз тоже нельзя, а то Яушка почует неладное и даст команду поворачивать назад в Тримандилам. Тебе придется нанять людей, какие будут следить за пожитками, править лошадьми и охранять ваши драгоценные особы по пути домой. Тебе понадобятся осмотрительность и удача, ведь слугам ничего не стоит наброситься на вас, снасильничать, зарезать и смыться с вашими денежками. Коль нанимаешь кого-то, сперва требуй рекомендацию с прежнего места, да и потом глаз с них не спускай.

Буде прежний владелец попытается вас схватить, я всем двенадцати заготовил вольные. У кого-нибудь могут возникнуть сомнения, взаправду ли я был вашим законным владельцем, но иного способа раскрыть обман, кроме как отправиться в Реннум Кезимар и поболтать с тамошними обитателями, нет. Ежели ты всерьез решила податься в артистки, разыщи в Гованнии моего друга Мерлуа, сына Госа. Всем известным мне актерским штукам я выучился у него.

Вот подарок Ее обворожительному Величеству от царя Шайю и сверх того кое-что от меня. Раздели все на двенадцать равных частей и отдай каждой девушке ее долю и вольную. Следи, чтоб они не хвастались всем подряд своим богатством; блеск золота рано или поздно привлечет внимание какого-либо душегуба.

— С вами мы были бы в большей безопасности, — сказала Мневис.

— Само собой, и мне спокойнее было б. Да ничего не выйдет, так что придется вам обходиться без меня и уповать на богов. Вот черт, Мневис, не реви! Я же тебе говорил, отчего не могу взять с собой жену наложницу либо рабыню.

— Н-но сегодня ночью...

— Ну заладила: «сегодня ночью, сегодня ночью»! Шутки шутками, но сейчас мне предстоит смертельно опасная переделка. Давай, милка, пора трогаться!

— Сегодня ночью, сынок? — подал голос Карадур, когда рыдающая Мневис вышла из комнаты. — Мне казалось, ты твердо встал на путь добродетели.

Джориан вздохнул и пожал плечами.

— Я держался изо всех сил; но что прикажешь делать молодому мужчине в расцвете сил — то есть мне, — обнаружив в своей постели неизвестно откуда взявшееся прелестное созданье? Я, может, не самый худший в мире человек, а все ж таки и не святой — плясун там, или какой другой.

* * *

Приближался день бала, а Джориан с Карадуром все еще ломали головы над тем, как проникнуть в обиталище царевны-змеи. Сведения, которые удалось выведать у Харичамбры и других придворных, оказались крайне скудными.

Они узнали, что царевна-змея, Яргэли, живет в покоях, расположенных прямо над бальным залом; что чертог называется «Зеленая Змея». Царевна, без которой вот уже много столетий невозможно было себе представить царский двор, годами не покидала своих покоев, выходя лишь в редких случаях, таких, например, как предстоящее празднество в честь дня ее рождения. Ее обязанностью было охранять Ларец Авлена, привезенный в Тримандилам из Виндии королем-волшебником Авленом IV во времена швенского нашествия. Завоеватели из северных степей, покорив Три Царства Старой Новарии, положили начало эпохе средневековья, которая предшествовала возникновению Двенадцати Городов.

Спасаясь от захватчиков, король Авлен прихватил сундук, набитый драгоценными волшебными манускриптами, надеясь с его помощью заключить союз с мальванским правителем Гишем Великим и вернуть таким образом свое королевство. Незадолго до описываемых событий Гиш — кочевник из пустыни Федиран — захватил несколько государств, возникших на развалинах поверженного царства Тирао, и объединил их под своей властью. Гиш на всякий случай решил прибрать сундук к рукам; подойдя к проблеме с чисто варварским практицизмом, он собственноручно удавил Авлена и приставил к Ларцу охрану. Никто, кроме верховного чародея Мальваны, не имел права заглядывать в волшебные книги. Два столетия спустя, когда к тримандиламскому двору прибыла Яргэли, царь Вену препоручил ей охрану Ларца.

Поговаривали, будто многие мальванские дворяне, не исключая и самого царя, поздней ночью посещают Яргэли, влекомые, якобы, желанием вкусить ее сверхъестественной мудрости, хотя, если верить молве, расположение, которым она их дарила, было скорее земного свойства. Никаких подтверждений тому, что царевна — как утверждали распространенные в Двенадцати Городах предания — обладает способностью превращаться в змею и пожирать посетителей, обнаружить не удалось.

Итак, Джориан с Карадуром дни напролет строили тайные планы, но ничего путного придумать не могли. Джориан с досады зашвырнул в угол расшитую узорами шапочку ордена Святых Плясунов.

— Будьте вы прокляты Зеватасом, Фрэндой, Гериксом и всеми другими богами Новарии — ты и дружки твои, колдуны! — в сердцах крикнул он. — Вот брошу все и рвану в Виндию; плевать мне на болячки, несчастья и ночные кошмары, какие вы можете наслать. Либо чертова царевна обернется змеей и сожрет меня с потрохами, либо гвардейцы Шайю стрелами нашпигуют: колючий буду, что твой ежик. От меня было б куда больше пользы, ежели б я бедных девчонок домой в целости и сохранности доставил. Не могут что ли твои дурацкие собратья по Прогрессу самолично выдумать заклинания, чем слизывать с какого-то древнего колдуна, который, как видно, не шибко был силен в волшебстве, раз не сумел освободить свое королевство от варваров?

— Не горячись, сынок, не горячись. Прекрасно тебе известно: ты не можешь уклониться от поисков Ларца разве что ценой жизни. Лично я помог бы тебе бежать из Ксилара, не требуя воздаяния, но мои собратья Альтруисты настояли на этом. Ты же знаешь, что при завоевании Старой Новарии большая часть древних магических знаний была утрачена; мы надеемся вновь обрести их. Вполне возможно, что со времен падения Старой Виндии кое-какие заклинания Авлена были заново открыты, но наверняка мы знать не можем, пока не сравним первоисточник с последующими достижениями. — Карадур вздохнул и продолжал:

— Придется примеряться к обстоятельствам. Может, во время бала появится какая-то зацепка.

— Ты будешь на балу?

— Я вообще-то не собирался. Читаю сейчас старые рукописи в царской библиотеке и хотел посвятить вечер этому занятию.

— Но пройти в бальный зал ты мог бы?

— Конечно; как представитель духовенства я могу пройти куда угодно. В Мальване я знатнее любого мирянина, исключая лишь самого царя.

— Тогда будь добр, посети празднество. Тебе, может статься, придется отвлекать царя, пока я буду подбивать клинья к царевне.

 

Глава 6

Царевна-змея

Надев богатое новое платье из красного атласа, украшенное драгоценными пуговицами, Джориан шел вслед за Харичамброй по бесконечной веренице зданий и двориков, направляясь к чертогу под названием «Зеленая Змея». Сзади ковылял Карадур. По законам Тримандилама Джориану как чужестранцу и дворянину дозволялось носить меч, но перед входом в бальный зал пришлось сдать его на хранение. В Мальване не знали, что такое проволока безопасности. Проходя мимо, Джориан краем глаза увидел стоящий в углу Рандир — одинокий прямой клинок среди множества кривых сабель. Незамысловатая рукоятка из посеребренной бронзы делала меч еще более заметным на фоне усыпанных драгоценностями мальванских эфесов.

Бальный зал занимал почти весь первый этаж «Зеленой Змеи». Пол был выложен полированным коричневым мрамором, а продолговатые окна, открывающиеся на террасу, состояли из маленьких откидных филенок различной формы. Большинство окон было открыто навстречу вечерней прохладе; в них тучами врывалась мошкара и в гибельном кружении устремлялась к пламени расставленных повсюду ламп и свечей. Два мальванца низшего сословия, вооружившись совком и метелкой, подбирали с пола крохотные обугленные трупики.

Терраса выходила в большой двор, где ниже уровня земли был разбит сад; в сгущающихся сумерках смутно чернели живые изгороди и кусты, звенели фонтаны. У глухой стены здания лежал скатанный ковер огромных размеров.

В бальном зале уже собралось человек сорок мальванских аристократов с женами; они беседовали, пили соки и пробовали сласти, разложенные на столе у стены. Мужчины блистали шелками и атласом, богатыми плюмажами и драгоценными каменьями. Владетельные господа из восточных и южных областей страны отдавали предпочтение юбкам, тогда как их западные и северные соседи были облачены в шаровары, присборенные на лодыжках. Дамы стояли подле; при малейшем движении браслеты на их запястьях мелодично позвякивали. Голые груди тех, кто помоложе, были разрисованы цветами, звездами, глазами и прочими картинками.

Харичамбра представил Джориана многим знатным дворянам, которым тот исправно отвешивал глубокие поклоны, пока у него не закружилась голова. Он потягивал сок, в душе мечтая о чем-нибудь покрепче, и вел ничего не значащую беседу с молодым мальванцем, таким же высоким и мощным, как он сам. Человек этот, владетельный господин Чавэро из Колкая, носил ярчайшие оранжевые шаровары, а тюрбан его был украшен плюмажем из павлиньих перьев.

— Я нахожу, о владетельный господин, что для этого времени года погода в Тримандиламе просто восхитительна, — сказал Джориан.

— Погода недурна, — зевнув, отозвался Чавэро, — хотя вы, чужестранцы, вечно жалуетесь на летнюю жару. Вы родом из Новарии или еще какой варварской глухомани?

— Из Новарии; мы, правда, не считаем ее такой уж варварской страной.

— Вы-то, может, и не считаете, да только как вы можете об этом судить, не побывав прежде в Мальване и не имея образца для сравнения?

— Хороший вопрос, но я бы мог спросить вас о том же.

Чавэро подергал себя за длинный ус.

— Совершенно очевидно, что раз Мальвана — средоточие и источник цивилизации, по уровню культуры она далеко опередила все другие страны. Правда, от вас — варвара — я и не ждал логического подхода.

Джориан попытался было подавить искушение надерзить в ответ, но соблазн оказался слишком велик.

— До чего ж интересно, мой господин, слышать от вас подобные речи. Потому как у нас в Кортолии есть поговорка: «Нет большего невежды, чем тот, кто мнит себя знатоком».

От такой отповеди Чавэро впал в минутное замешательство. Затем растерянность уступила место злости.

— А у нас, любезный, — ответил он, — есть другая поговорка: «Нет лучшего ответа брехливой собаке, чем добрый пинок». Будем надеяться, что этого не потребу...

Звук трубы оборвал речь мальванца. Евнух ударил жезлом об пол и громогласно возвестил:

— Великий Государь!

В дверях, сияя драгоценностями, появился Шайю. Все мальванцы, а вместе с ними и Джориан, пали на колени и трижды коснулись лбами пола.

— Встаньте, друзья! — воскликнул царь. — На сегодняшний вечер вы свободны от выражения знаков почтения Моему Величеству.

— Это значит, — прошептал за спиной Джориана Карадур, — что не надо падать ниц, прежде чем обратиться к царю.

Колдун потянул Джориана за рукав.

— Отойди от этого колкайца, пока он не затеял ссоры! Он опасен. Он метит к Яргэли в любовники и, если узнает, что мы замышляем...

— Меня тоже кое-кто считает опасным, — пробурчал Джориан, однако не противился, когда Карадур потащил его прочь.

— А жены Его Величества посещают такие торжества? — спросил он старика.

— Раньше посещали, но после злосчастного происшествия с владетельной госпожой Радмини и владетельным господином Вальшакой царь посадил их под замок, как было принято до царствования Зивроки. Сейчас царицы любуются празднеством вон с того балкона, — тут Карадур мотнул головой в сторону закрытого мраморным экраном балкончика, расположенного под потолком в дальнем конце зала, — и, вне всякого сомнения, мечтают оказаться внизу, среди нас.

Когда вновь раздался звук трубы, и Карадуру пришлось умолкнуть. В конце зала, противоположном тому, откуда вышел царь, появился евнух и, ударив жезлом о мраморный пол, возвестил:

— Ее Сверхъестественное Высочество царевна-змея Яргэли!

Присутствующие склонились в низком поклоне. В дверях стояла женщина ростом с Джориана, — добрых шесть футов с лишком, весившая, судя по виду, гораздо больше, чем он. Тело, обнаженное по мальванской моде до самого лобка, было почти черным, как у местных крестьян. В ее тиаре и серьгах мерцали драгоценные камни невероятной величины; по ложбинке меж огромных грудей спускалась тройная нитка жемчуга — каждая жемчужина размером с дикое яблоко.

От этой женщины так и веяло чувственностью; Джориан едва мог поверить своим глазам. В жизни ему не приходилось видеть ничего более удивительного, чем груди Яргэли. Груди, такие же огромные и круглые, как вымя молочной коровы, стояли торчком, хотя были гораздо крупнее арбузов. Далее тело сужалось к талии, которая, пожалуй, не вызывала бы удивления, будь ее обладательницей изящная маленькая женщина; однако для такой громадины талия казалась немыслимо стройной. От талии линия тела, расширяясь, переходила в полные тяжелые бедра и слегка выпуклый живот. От бедер до лодыжек, едва прикрывая пах, струилась юбка из расшитой золотой парчи; на пряжках туфель искрилось множество самоцветов. Лицо под тиарой было круглое и пухлое, как у джориановой Эстрильдис, но не ожиревшее; тому, кто рискнул бы пренебречь размерами и сумел оторваться от созерцания невероятных выпуклостей царевны, она могла показаться отменно привлекательной женщиной.

— Клянусь железным хреном Имбала! — выдохнул Джориан. — Да с таким хозяйством она могла б рожать великанов и героев...

— Тише! — сказал Карадур. — Начинаются танцы. Присоединишься?

— Все дамы, кажись, при кавалерах, где я теперь возьму партнершу? К тому ж не уверен, что хорошо запомнил фигуры, хоть и упражнялся с Харичамброй до упаду.

Ударил оркестр, и пары выстроились для церемониального марша. Танец открывали царь с царевной-змеей; царь держал руку таким образом, чтобы кончики пальцев едва касались руки царевны. Единственный телесный контакт, который допускался в мальванских танцах, это соприкосновение кончиками пальцев. Джориан в компании двух-трех нетанцующих мальванцев остался у столика с соками.

— Я тебя представлю владетельному господину Гиреяксе, — сказал Карадур. — Он привел обеих жен, так что, я уверен, позволит тебе потанцевать с одной из...

— Нет, нет, не стоит, — поспешно ответил Джориан, на которого напал неожиданный приступ робости. — Я лучше посмотрю.

Церемониальный марш закончился.

— Займите позицию для нриги! — выкрикнул евнух.

Танцоры-мужчины выстроились у одной стены бального зала, женщины — у другой. Заиграла музыка; евнух объявлял фигуры. Танцоры сделали по три шага вперед. Мужчины раскланялись с дамами. Затем два шага назад — поклон. Три шага вперед — поклон. Сошлись вчетвером — общий поклон...

Так продолжалось примерно с полчаса: по команде евнуха танцоры неспешно и величаво сходились, расходились, отвешивали поклоны. Вспоминая зажигательные новарские пляски, Джориан нашел, что представление несколько скучновато.

Лишь только умолкла музыка и танец завершился целым каскадом поклонов, через открытое окно, выходящее на балкон, в зал ввалилась какая-то невообразимая личность. Это был худой, темнокожий, совершенно голый человек; его тощее тело покрывала корка засохшей грязи. За спиной человека развевалась спутанная грива, на грудь свисала грязная борода, а закатившиеся белые глаза дико вращались. Человек разразился гневной речью на диалекте, которого Джориан почти не понимал.

К удивлению Джориана, никто и не подумал вывести непрошенного гостя или заставить его замолчать. Казалось, все, и даже сам царь, почтительно внимали его выкрикам. Голый человек бушевал, брызгал слюной и потрясал кулаками. Он клеймил присутствующих как мерзких грешников, забывших заветы отцов. Он обличал языческую приверженность к танцам. Он предавал анафеме слоновью водокачку и требовал сломать ее. Он приказывал запереть всех женщин, а не только царевых жен, как было принято во времена оные до зловредных нововведений царя Зивроки, будь проклята его память. Он призывал гнев истинных богов на головы собравшихся здесь похотливых блудодеев. Затем он вылез через окно на балкон и растворился в ночи.

Джориан обернулся к вынырнувшему откуда-то Харичамбре.

— Мастер Харичамбра, — спросил он, — скажите мне, ради всего святого, почему царь терпит такое оскорбление своего сана?

— О, это же святой. Может делать все, что ему вздумается. Но поспешим, мой господин. Царевна Яргэли изъявила желание познакомиться с вами.

Джориан переглянулся с Карадуром и едва заметно, но многозначительно кивнул. Сверхчувственное сверхъестественное существо в обществе царя стояло у столика с фруктовыми напитками.

— Ваше Величество! — низко поклонившись, произнес Джориан. — Ваше лучезарное Высочество! Я просто счастлив.

— Я тоже с-счас-с-тлива, — отозвалась Яргэли; по-мальвански она говорила с легким присвистом — века, проведенные в Тримандиламе, не оказали на акцент сколь-либо заметного действия. — Вы новарец, так?

Тут, словно из воздуха, появился Карадур и, вполголоса заговорив с царем, вовлек его в обсуждение статуса имперского института магии; Джориан тем временем отвечал царевне:

— Да, Ваше Высочество. Ежели быть совсем точным, подданный кортольского короля.

— Вам знаком какой-нибудь веселый новарский танес-с? Я нахожу, что мальванские танс-сы слишком церемонны для такой энергичной ос-с-обы, как я.

— Дозвольте моей особе подумать. Моя особа неплохо танцует наш местный крестьянский танец, фольку.

— О, я его знаю! Этот танес-с раз-два-три-четыре-пять-шесть-поворот, раз-два-три-четыре-пять-шесть-поворот, так?

— Это он? — спросил Джориан, пальцами правой руки изобразив танцевальные па на левой ладони.

— Он с-самый! При царе Сирваше тут был пос-с-ол Кортолии, он мне показал. Вы приглас-сите меня на фольку, господин Джориан?

— Моя особа сомневается, знают ли ваши музыканты хоть мало-мальски подходящий мотив?

— О, мы можем танс-севать под любой мотив, который громкий и быстрый, на два такта, так? Пошли, договоримс-с-я с ними.

Яргэли заскользила по мраморным плитам в сторону оркестра. Джориан шел следом, вяло протестуя:

— Но Ваше Высочество! Моя особа уверена, что остальные царские гости не знают...

— Ой, да падет на их головы новое воплощение! Этот танес-с будет только ваш и мой. Мы им покажем, что варвары лучше их тан-с-суют! Мы их чурками вы-с-ставим, так?

Немного погодя Джориан вдруг очутился посреди зала один на один с царевной, остальные гости жались к стенам. Они взяли друг друга за плечи и весело, с притопом, быстролетно закружились в фольке по залу. Круг проходил за кругом, танцу не было конца. Джориан, который уже успел заметить, что мальванские музыкальные произведения рассчитаны, как правило, на полчаса, а то и на час, стал опасаться, что ему придется танцевать до утра.

Однако через какие-нибудь четверть часа оркестр умолк. Джориан и его партнерша тяжело дышали и обливались потом. Благородные господа и дамы щелкали пальцами, что означало аплодисменты; танцоры раскланивались направо и налево; владетельный господин Чавэро хмурился и дергал себя за длинный ус.

— Моя особа предлагает, — сказал Джориан, — отведать по стаканчику фруктового пунша.

— Прекрас-с-ная мысль, мой гос-сподин. И не надо обращаться ко мне в такой напыщенной, преувеличенно вежливой манере. Она в большом ходу у этих мальванцев, но мой народ, с-славный мудростью еще в те времена, когда ваши пращуры выкус-с-ывали блох, с-сидя на ветке, никогда не затруднял себя подобным жеманс-с-твом. Жизнь и так с-сложна; незачем лезть из кожи вон, чтобы еще больше ее ус-сложнить, так?

На середину зала вышли шестнадцать профессиональных танцовщиц, унизанные с ног до головы бусами и браслетами, составлявшими их единственную одежду, и исполнили танец, состоящий из семенящих шажков и ритмичного покачивания руками и головой.

— Как Ваше Высочество смотрит на то, — спросил Джориан, — чтобы выйти на террасу подышать свежим воздухом?

— С-с удовольствием.

* * *

Когда они вышли из зала и очутились под звездным небом, Джориан заметил:

— Кажись, брань святого старца не испортила праздника.

— О, эти мальванцы! Вечно талдычат о с-своей нравственной чис-с-тоте. Вина нельзя, мяс-с-а нельзя, любовника нельзя, ничего нельзя. А как узнаешь их поближе, так они грешат ничуть не меньше вс-сех прочих, только втихомолку. Теперь они вернутся домой с чувством ис-сполненного долга: как же, позволили юродивому с-себя поучать и ничуть не обиделис-с-ь, а значит, имеют полное право обделывать с-свои делишки.

— У нас вот в Кортолии тоже как-то раз завелся один мальванский святой, — сказал Джориан, — так пока от него отделались, он чуть все королевство не развалил.

— Расскажите мне об этом с-святом!

— С превеликим удовольствием. Дело было давным-давно, в царствование короля Филомена Доброхота — отца более известного у нас короля Фузиньяна.

У короля Филомена, без сомнения, имелось больше благородных чувств и добрых намерений, чем у любого из новарских королей. К тому ж он был не дурак, но увы! У него напрочь отсутствовал здравый смысл. По одним преданиям выходит, что это результат особого расположения планет в момент его рождения. Другие утверждают, что когда феи собрались на его именины, та фея, которая хотела наделить его здравым смыслом, увидела другую фею в точно таком же, как у нее самой, платье, страшно разозлилась и с досады покинула празднество, унеся с собой подарок. Так что Филомен вырос, наделенный всеми достоинствами — храбростью, честностью, трудолюбием, добротой, ну, всем — кроме здравого смысла.

Раз пришла Филомену идея назначить в министры призрака, а тот придумал такую систему пособий, что вконец разорил королевство. Вот тут-то и появился в Кортолии святой старец Аджимбалин. Новый Филоменов министр, Ойнэкс, до своего высокого назначения был мелким казначейским чиновником и так трепетал перед королем, что лишнее слово в его присутствии боялся вымолвить. Поэтому Аджимбалин вскоре совсем обжился во дворце и принялся нашептывать советы на ухо Филомену.

Филомен свои уши охотно подставлял, потому как винил себя в провале системы пособий и в лишениях, какие от этого проистекли, но еще больше винил себя за то, что не может сделать всех кортольцев такими же чистыми, неподкупными и добродетельными, каков он сам. «Нечему удивляться, — говорит Аджимбалин, — потому как ты и весь твой народ погрязли в мерзких, греховных привычках». — «Я считал, что живу разумной добродетельной жизнью, — отвечает Филомен, — но возможно, Святой Отец, тебе удастся убедить меня в обратном». — «Чтоб ты и твой народ обрели спасение, — молвит отшельник, — ты должен пойти по пути нравственного совершенствования, какой я тебе укажу. Будем надеяться, что твой пример увлечет подданных и они последуют за тобой; а ежели пример и увещевания не подействуют, перейдем к суровым мерам. Перво-наперво забудь о горячительных напитках, своем... тьфу... вине и... тьфу... пиве». — «Ежели ты пьянство имеешь в виду, — говорит Филомен, — так я тут своей вины не нахожу. Я отродясь не напивался». — «Не-е, — гнет свое Аджимбалин, — я имею в виду, что от выпивки придется отказаться насовсем». Вот так он вскоре и перевел весь двор на фруктовые соки, вроде пунша, что мы давеча пили. Принести вам еще?

— Нет; пожалуйс-с-та, рассказывайте дальше.

— Аджимбалин хотел было распространить запрет на всю Кортолию, но тут вмешался Ойнэкс и доказал, что после недавних провалов королевской казне необходимы подати. Поэтому полное запрещение пива и вина пришлось отложить до лучших времен.

В скором времени Аджимбалин говорит королю: «Ты должен отказаться от гадкой привычки есть мясо убитых животных. Она указывает, как мало в тебе надлежащего уважения к жизни. Ты уверен, что один из твоих предков не воплотился в корову или свинью какую твои слуги зарезали тебе на обед?» Так что король и двор перешли на диету из злаков и овощей — вроде той, на какую меня здесь посадили.

А святой старец гнет свое. «Теперь, — говорит, сын мой, придется отринуть мерзкую похоть — ты не должен сходиться с женой. Поскольку, — говорит, — вожделение есть источник всех горестей, только подавляя вожделение и отвергая мирские привязанности, сумеешь ты достигнуть счастья и избежать несчастий». — «Но я, — возражает Филомен, — пекусь в основном не о собственном счастье, а о процветании моих подданных!» — «Тем лучше, — не унимается Аджимбалин. — Следуя моим жизненным предначертаниям, ты не только сам достигнешь невыразимого блаженства, но приобретешь такую силу и мудрость, что без труда решишь проблемы своего королевства. Запросто сможешь перепрыгнуть городскую стену либо слона поднять. Познаешь тайны сорока девяти небес мальванских богов и сорока девяти преисподних мальванских демонов. Тебе больше не понадобится армия, потому как ты сможешь в одиночку разбить любого неприятеля. Но все эти вещи недоступны для того, кто засовывает свою мерзкую плоть в женское тело». — «Ежели все мои подданные, — отвечает на это Филомен, — откажутся исполнять супружеские обязанности, в Кортолии вскоре и вовсе людей не останется». — «Тем лучше, — говорит мудрец. — Коли люди перестанут рождаться в нашей реальности, их души хочешь-не-хочешь перейдут в следующую реальность, вместо того, чтоб снова и снова возвращаться в эту юдоль страданий и горя. Так что ты, ежели желаешь подать пример, с нынешнего дня должен жить со своей королевой, как брат с сестрой».

Филомен покорился. Королеве, однако, эта идея не больно-то понравилась. Года не прошло, как она сбежала с морским капитаном; капитан этот, родом из Салимора, стал потом известным пиратом. Королева оставила сына-подростка, будущего знаменитого короля Фузиньяна.

Затем новое дело — Аджимбалин заставил Филомена отказаться от пышного королевского платья и облачиться в рубище, какое обыкновенно носил сам Аджимбалин. Он заставил короля спать на голой земле во дворцовом дворике, а днем заучивать Аджимбалиновы нравственные заповеди. Понятие Филомена о самом диком разгуле сводилось к тому, чтобы, потягивая эль, засидеться допоздна за игрой в шашки с кем-нибудь из старых друзей, но даже эти безобидные удовольствия были ему заказаны.

Вопреки обещаниям Аджимбалина воздержание не привело короля Филомена в состояние полного блаженства. Наоборот, еще никогда король не чувствовал себя таким несчастным. Он скучал по жене — хоть она и пилила его день-деньской — и по сыну, которого пришлось отослать в пажи ко двору Великого Герцога Оттомани. Он скучал по всему, что прежде было ему любо: по старым друзьям, охоте, рыбалке, танцам, доброй еде и выпивке. Вместо обещанных силы и мудрости он обнаружил, что тело его слабеет, а мысли путаются. Рыдая, он признался Аджимбалину, что чувствует себя безнадежным грешником, потому как добродетельная жизнь не дала ему счастья, а совсем наоборот.

«Итак, сын мой, — говорит святой, — я вижу, что ты готов к последнему, самому трудному шагу. Первым делом напиши указ, в котором ты отрекаешься от престола и назначаешь меня своим преемником».

Филомен напугался и стал возражать, да Аджимбалин быстро его убедил: святой старец имел на Филомена такое влияние, что король уж давно привык плясать под его дудку. Ну, Филомен и написал в конце концов отречение.

«Теперь, — говорит Аджимбалин, — вознеси молитву истинному мальванскому богу и убей себя. Лишь так ты можешь содействовать процветанию народа и завершению твоих собственных горестей, потому как у тебя, — говорит, — не хватило духу провести в Кортолии спасительные реформы. Поэтому боги, — говорит, — избрали меня смиренным орудием выполнения их доброй воли. Вот кинжал из твоей оружейной — один точный удар, и дело сделано».

Филомен взял кинжал, оглядел его с сомнением, пальцем пощупал острие. Затем легонько кольнул себя в грудь, отчаянно вскрикнул и отшвырнул оружие ему недоставало мужества нанести решающий удар. Точно так же король не мог себя заставить выпить отраву, заботливо поднесенную Аджимбалином. В конце концов Филомен разразился бурными рыданиями; отощавший от постоянного недоедания, одетый в лохмотья, покрытый коркой струпьев и засохшей грязи — в результате отшельнической жизни, которую он вел под духовным руководством Аджимбалина — король представлял собой воистину жалкое зрелище.

«Пошлю за Ойнэксом, — говорит Филомен, — пусть он все исполнит». И вот призвал он министра и достал из оружейной меч, который некогда верно служил ему.

Рассказал Филомен Ойнэксу свой план, а тот пал на колени и стал умолять, мол, передумайте, Ваше Величество, Но Филомен, который теперь уверовал, что смерть принесет ему долгожданное избавление от всех бед, остался тверд.

«Я, — говорит, — встану на колени и как скажу „Бей!“, ты мне отрубишь голову. Это последнее, что ты — мой верный подданный — можешь для меня сделать; об одном только прошу, чтоб удар был быстрый и точный. А как отрубишь голову, — станешь верой и правдой служить новому королю — святому отцу Аджимбалину».

Ну, опустился король Филомен на колени, склонил голову, а Ойнэкс, дрожа от страха и ужаса, взялся за меч. Коротышке-министру пришлось ухватиться за меч обеими руками. Он принял стойку, размахнулся для пробы и украдкой взглянул на Аджимбалина. Святой старец притаился поблизости и не отрываясь смотрел на короля: глаза его горели непонятным блеском, из уголка рта стекала слюна. Может, старец впал в священное исступление, а может, его просто охватила суетная жажда власти, до которой было рукой подать, — этого мы никогда не узнаем. Потому как Ойнэкс вдруг крутанулся на пятках и со всего маху хрястнул Аджимбалина по шее мечом; голова слетела с плеч и мячиком запрыгала по полу.

Филомен пришел в ужас и попытался вырвать меч из рук Ойнэкса, но уж так он ослаб от суровой жизни, что министр без труда с ним справился. Тут на короля накатило, и он разразился страшными рыданиями. А как успокоился, словно пелена с глаз его спала.

«Мастер Ойнэкс, — говорит, — как дела в королевстве? Что-то я давненько ничего про них не слышал». — «Иные дела ничего себе идут, иные не очень, — молвит министр. — Леопарды, на которых перестали охотиться, до того обнаглели — детишек таскают прямо с улицы. Пора увеличить пошлину на предметы роскоши из Мальваны, пора строить новую плотину на реке Фодон. Я стараюсь, как могу, но есть дела, которые ждут возвращения Вашего Величества, отправившегося... хм... на поиски духовного идеала. И я настоятельно прошу Ваше Величество отозвать сына из Оттомани, где, как я слышал, он связался с шайкой беспутных юнцов и вовсю набирается у них дурных привычек».

Ну, похоронили они Аджимбалина и постарались сделать вид, будто его и не было никогда. Филомен зажил по-старому, и в Кортолии воцарился мир да покой.

— А жена короля Филомена вернулась к нему?

— Нет. Предпочла остаться любовницей короля пиратов. Филомен, мол, при всех своих достоинствах скучный малый, и ей, мол, хочется для разнообразия острых ощущений.

— Приобрел он здравый с-с-мысл после всех с-сво-их напас-с-тей?

— Ой, нет, никакие напасти не могли выучить его здравому смыслу. К счастью для Кортолии, он через несколько лет поехал на охоту, упал с коня и свернул себе шею. Фузиньян — вот уж кто был не чета Филомену — унаследовал его трон.

* * *

Яргэли:

— Вы рассказываете дивные ис-стории, владетельный господин Джориан. Много их у вас-с в запасе?

— О, еще как много. Вот только... — Джориан заглянул через окно в зал, — боюсь, наш царственный хозяин сочтет меня неучтивым, ежели я продержу вас здесь до конца бала. Может, я смог бы зайти попозже?..

Яргэли ткнула пальцем в сторону окон верхнего этажа чертога «Зеленая Змея», сквозь ромбовидные стекла которых проникал свет ламп.

— Я там живу и была бы очень рада вашему приходу. Но боюс-сь, это невозможно.

— Почему?

— Как вы попадете внутрь? Когда бал закончится, вс-с-е окна и двери чертога запрут, и у дверей пос-с-тавят вооруженную с-стражу.

— Предположим, я умею летать и после бала появлюсь перед вашим окном? Меня впустят?

— Конечно, впус-с-тят, если придете с-с такими рассказами. Но я не понимаю, на что вы рассчитываете. Крыльев у вас нет, а с-стена абс-с-олютно ровная, без лепнины, не за что уцепитьс-с-я. Разве вы муха и умеете взбираться по гладкому камню, так?

— Высокородная, предоставьте это мне. А теперь, вероятно, нам лучше вер…

— Минуту, мастер Джориан, — произнес чей-то голос, и чья-то рука не слишком вежливо ухватила Джориана за рукав. Перед ним стоял владетельный господин Чавэро, мальванец, с которым он давеча едва не поссорился. — Мне нужно кое-что с тобой обсудить.

Джориан высвободился.

— Положим, для того, кто желал бы вежливо ко мне обратиться, я зовусь владетельный господин Джориан.

— Это и есть одна из проблем, которые я намерен обсудить. Но здесь неподходящее место. Вы извините нас, царевна? Мастер Джориан, окажите любезность спуститься по этой лестнице со мной в сад.

Они прошли в конец террасы и по мраморным ступенькам спустились в сад, расположенный на шесть локтей ниже уровня террасы. Тут владетельный господин Чавэро обернулся к Джориану. Небо было безлунное — стоял конец месяца Волка, но из бального зала проникало достаточно света, чтобы соперники могли ясно видеть друг друга.

— Ну? — сказал Джориан.

— Мастер Джориан, — начал Чавэро, — этот бал задуман для представителей настоящей знати — я хочу сказать, для мальванской знати, а не для самозванных дворянчиков из обнаглевших варварских провинций, которых мы — аристократы — почитаем за грязь. Мы согласны были терпеть тебя, пока королеве Мневис требовались услуги толмача. Теперь, однако, нужда в тебе отпала. И поскольку твое присутствие для нас — высокородных — оскорбительно, тебе придется тотчас убраться отсюда.

— Прям целая речь, — насмешливо сказал Джориан. — Но раз уж я был приглашен Его Величеством самолично и раз уж Его Величество — да правит он вечно! — не отменил своего приглашения после отъезда королевы, мне твое желание не указ. Какие еще будут предложения?

— Пошел вон, собака, в последний раз говорю!

— А ты меня выгони!

— Я-то выгоню!

Чавэро нагнулся и пошарил в кустах. Когда он выпрямился, в руке его блеснула обнаженная кривая сабля. Чувствуя себя хозяином положения, Чавэро двинулся на Джориана, занеся саблю для мощного удара.

Джориан, у которого не было ни меча, ни плаща, ни кинжала, чтобы защититься, попятился. Чавэро сделал резкий выпад, и Джориан отскочил за фонтан. Некоторое время они — то по часовой стрелке, то против часовой стрелки — метались взад-вперед по разные стороны фонтана. У высокого и мощного мальванца ноги, однако, были короче, чем у Джориана, а живот больше, и тому удавалось делать так, чтобы между ним и его противником все время находился фонтан.

Вдруг его тихонько окликнули с балкона:

— Гос-сподин Джориан! Держите!

Он быстро оглянулся: Яргэли, перегнувшись через мраморные перила балкона, протягивала его Рандир. Джориан, забыв о фонтане, в два прыжка оказался у подножия террасы и поймал за рукоятку брошенный Царевной меч.

Он обернулся как раз вовремя, чтобы отразить нападение Чавэро. Замелькали клинки; слышался только лязг, звон, да во все стороны летели искры. Джориан с легкостью отражал ураганный натиск, парируя удары мальванца; тот, наконец, выдохся и принужден был снизить темп. Джориан тут же провел обманный удар слева, на ходу изменил направление и рубанул сплеча вниз и влево, острием меча перерезав кушак, на котором держались оранжевые шаровары.

Джориан отскочил назад. Чавэро, как и ожидал Джориан, сделал молниеносный выпад. Лишившись пояса, штаны мальванца соскользнули на землю, а сам Чавэро ничком грохнулся прямо под ноги Джориану.

Джориан придавил ногой чавэрову саблю.

— А теперь, мой господин, — вкрадчиво произнес он, — я намерен вырезать свое имя на твоих чудненьких, маленьких, голеньких, коричневых яичках...

— Свинья! — взвыл Чавэро, бросив саблю и вскакивая на ноги.

Он подхватил штаны, обмотавшиеся вокруг лодыжек, и одновременно попытался отскочить, чтобы Джориан не достал его мечом, но пышные шаровары сковали движения мальванца, и он кувырнулся в фонтан. Чавэро вынырнул из воды, кашляя и судорожно ловя ртом воздух, и перевалился через ограждение на противоположной от Джориана стороне фонтана.

Джориан обежал фонтан и настиг Чавэро в тот момент, когда он освободился наконец от штанов и поднялся на ноги. Джориан повернул Рандир плашмя и, хорошенько размахнувшись, смачно шлепнул мальванца по мягкому месту. Изрыгая проклятия и отчаянно взывая о помощи, Чавэро носился по саду; за ним гнался Джориан, время от времени подбадривая мальванца звонкими шлепками.

Джориан был слишком увлечен и не сообразил, что шум может привлечь внимание остальных гостей. Неожиданно он заметил на террасе свет и какое-то движение. Затем послышался срывающийся от злости голос царя:

— Немедленно прекратить!

Джориан с Чавэро стояли бок о бок и, задрав головы, глядели на террасу. Оттуда, стоя в окружении разряженных в пух и прах и увешанных драгоценностями мальванских аристократов, на них свирепо взирал царь. Чавэро, дабы прикрыть срам, старался натянуть на колени нижний край рубашки. Шайю указал на него и пролаял:

— Объясни!

— Этот... г-грубый... (кашель)... варвар, сир, смертельно оскорбил меня, а потом х-хотел у-у-у...

Последние слова Чавэро потонули в приступе кашля и неразборчивых выкриках и стенаниях. Мальванец, которого душила ярость и который вдобавок наглотался воды, был не в состоянии вразумительно изъясняться. Злобный ропот по адресу варвара-чужеземца пронесся по толпе дворян.

Поскольку Чавэро лишь шипел и брызгал слюной, царь ткнул пальцем в Джориана.

— Теперь ты!

Джориан отвесил нижайший поклон.

— Ваше Величество, любые слова моей особы могут быть истолкованы как попытка себя обелить, а посему моя особа умоляет вас расспросить об этом прискорбном происшествии царевну Яргэли. Царевна, которая присутствовала здесь от начала до конца, сможет дать Вашему Величеству подробнейший отчет.

— Итак? — спросил царь, обернувшись к Яргэли, и та поведала, как было дело.

Она рассказала, как, увидя Чавэро, преследующего Джориана с кривой саблей, которую он, очевидно, заранее спрятал в кустах, она поняла, что если не поможет Джориану спастись, ей нечем будет оправдаться перед царем и его приближенными. Поэтому она тут же отправилась в комнату, где хранилось оружие, и принесла Джориану его меч.

Губы царя дрогнули и он, запрокинув голову и раскачиваясь всем телом, от души расхохотался. В этот миг он стал похож на обыкновенного человека. Еще громче хохотали дворяне: нечего и говорить, что забавная история, рассказанная особой королевской крови, в десять раз смешнее той же самой истории, рассказанной простым смертным. Царь Шайю бросил несколько слов министру Ишварнаму, развернулся на каблуках и ушел обратно в бальный зал. Ишварнам перегнулся через мраморную балюстраду и возвестил:

— Владетельный господин Чавэро! Его Величество приказал сообщить вам, что своим невоспитанным поведением вы навлекли на себя его августейшее недовольство. Вам приказано немедленно вернуться в колкайское поместье и не покидать его вплоть до особого распоряжения. Владетельный господин Джориан, Его Величество дарует вам прощение за любые нарушения придворного этикета, какие вы могли допустить, защищая свою жизнь от владетельного господина Чавэро; Его Величество повелевает вам оставаться на балу столько, сколько вам будет угодно, и постараться забыть недавнее происшествие.

Чавэро одарил Джориана злобной ухмылкой.

— Собака, ты еще пожалеешь о своей наглости! — буркнул он и гордой походкой удалился в темноту сада.

Джориан подошел к стоящему на террасе Карадуру.

— Тебе повезло, сынок, — сказал тот по-новарски, — что ты не убил мерзавца. Иначе даже рассказ Яргэли не спас бы тебя от наказания.

— Я это уяснил, пока он гонял меня вокруг фонтана. Так что как подвернулась возможность выставить его на посмешище вместо того, чтобы убить, я сразу смекнул: вот где божий промысел-то. Ну и страху ж я натерпелся, клянусь медной бородой Зеватаса!

— Сын мой! — с отеческой укоризной произнес Карадур. — Если ты намерен играть роль дворянина, незачем выкладывать каждому встречному, как ты напугался там-то и сям-то. Я знаю, в одном твоем мизинце больше храбрости, чем у любого из этих щеголей наберется во всем теле, однако без конца твердя о своей робости, ты только портишь впечатление. Прекрати!

— Но это ж чистая правда; разве не ты учил, что нужно говорить чистую правду?

— Не отрицаю; но здесь случай особый. Я всяких людей навидался и уверен: дворянину чувство страха знакомо ничуть не меньше, чем всем остальным. Разница в том, что кодекс чести запрещает дворянину признавать свой испуг.

— Так я ж не дворянин, а простой...

— Тише! Пока ты играешь эту роль, придется следовать традициям, какими бы глупыми они не казались. А сейчас самое время подумать, как уберечься от мести владетельного господина Чавэро. Этого Чавэро здесь не очень-то любили за чванство и драчливый нрав, поэтому оставшиеся дворяне скорее всего отнесутся к тебе благосклонно. Но он может запросто подослать отравителя, который подсыпет тебе зелья в похлебку — и, поверь, это будет отнюдь не эликсир долголетия.

— Надеюсь, мы уберемся отсюда еще до рассвета. У тебя сохранилась волшебная веревка?

— Да, на квартире.

— Прекрасно, в полночь притащи ее сюда. Можешь пробраться в сад незаметно для стражи, что караулит чертог «Зеленая Змея»?

— Ничего нет проще; дверь дома напротив не охраняется.

— Значит, будь здесь с веревкой. Как я скроюсь в логове Яргэли, дуй прямиком на конюшню и выводи наших лошадей. Городские ворота не запрут на ночь?

— Нет, по счастью: нынче священный праздник.

— Ну, тогда выведи животных за городскую стену и привяжи в укромном месте.

— Через какие ворота?

— Дай подумать... через Восточные.

— Отчего не через Северные или Западные? Если я не ошибаюсь, мы собирались вернуться в Виндию?

— Дурень! — взорвался Джориан. — Они ж первым делом перекроют эту дорогу. Мы поднимемся вверх по течению Пеннерата до первого брода или моста и свернем на восток, в сторону Комилакха. Затем идем на север, переплываем Халгирский пролив и оказываемся в Швении, а уж оттуда поворачиваем на запад и едем в Двенадцать Городов.

— Ты собираешься обойти кругом Срединное море? Это же огромное расстояние! Мы не успеем добраться До Метуро в назначенное время.

— Успеем, коль повезет, — я смотрел карты. А вот ежели нас потопчут царскими слонами, нам туда вовек не добраться.

— Но у Шайю есть слоны, обученные брать след, как гончие в других землях. Ни одно животное не обладает таким безошибочным нюхом, как слон.

— Что ж, придется рискнуть. Как привяжешь скотину, собери наши пожитки и жди меня у Внутренних ворот дворца.

— Почему не за городом? Длительные расспросы стражи, стоящей на воротах, могут нас задержать.

— Я не знаю дороги, а в этом чертовом городе столько улиц, что без тебя я обязательно заплутаю.

— Тогда давай встретимся за наружными дворцовыми воротами; все-таки на две проверки меньше. Веревка поможет тебе перебраться через стены.

— Отлично. Ежели тебя остановят, скажи, мол, выполняем тайное поручение Ишварнама — в общем, соври что-нибудь правдоподобное. Ну, я пошел брататься с цветом мальванского рыцарства.

Войдя в зал, Джориан сразу понял, что Карадур не ошибся в своих предсказаниях. Дворяне старались пробиться к нему поближе, совали в руку кубки с фруктовым соком и расхваливали на все лады. Кто-то даже сказал, что Джориан лишь опередил придворных, которые, дескать, сами уже давно собирались проучить Чавэро.

Потягивая фруктовый пунш, Джориан подумал, что, случись этот бал в Новарии, отмечая свою победу, он бы наверняка упился в стельку, и, следовательно, не смог бы принять участие в предстоящем безрассудном приключении. Даже мальванский аскетизм, пришло ему в голову, имеет свои положительные стороны.

* * *

В полночь царевне Яргэли почудилось, будто кто-то легонько постучал в окно ее спальни. Она растворила окно и увидела Джориана, который, уцепившись одной рукой за торчком стоящую веревку и обхватив ее ногами, другой рукой стучал в стекло. Яргэли помогла ночному гостю перебраться через подоконник.

— Мой с-славный гос-сподин, — спросила она, проведя Джориана в примыкающую к спальне гостиную, — к чему прикреплен верхний конес-с этой веревки, что так прочно удерживает вас-с?

— Он, Высокородная, привязан к загробному миру. Я сам не больно-то понимаю эту механику, хотя колдун, конечное дело, вмиг бы вам все объяснил. Что тут у нас? — он взялся за кувшин и потянул носом. — Только не говорите, что в этом прибежище воздержания водится настоящее вино!

— Водит-с-ся, а как же, — Яргэли смахнула крышки с двух золотых блюд, и глазам предстало жаркое. — И еще нас-с-тоящее мяс-с-о.

— Во имя всех богов и демонов Мальваны! И как вам удалось его раздобыть?

Она передернула мощными плечами; огромные груди-шары заходили ходуном.

— Это часть с-соглашения между мной и Великими Гос-с-ударями. Я охраняю их проклятый Ларец, а они по первому требованию с-снабжают меня мяс-с-ом и выпивкой. Я бы на этой мальванской диете живо ноги протянула; кроликам она, может, и годитс-с-я, а мне — увольте. Так что с-садитесь и уплетайте, пока не ос-стыло.

Джориан не заставил себя упрашивать.

— Царевна, — не переставая жевать, спросил он, — почему вы заключили такое соглашение?

— Да будет вам извес-с-тно, я принадлежу к древнему народу, который живет в с-самом с-сердце джунглей Бераоти. Но хоть с-срок жизни у нас много больше, чем у ваших с-соплеменников, дети рождаются очень редко. Так проходили годы и тысячелетия, и народ мой потихоньку вымирал, пока нас-с не осталось всего нес-с-колько человек. В результате ссоры — в суть которой я вдаваться не буду — меня изгнали из племени. И вот, измученная, со с-сбитыми ногами, я появилась в Тримандиламе, где правил тогда царь Вену по прозванью Вену Пужливый.

Царь Вену принял меня гос-степриимно, но вскоре начал с-сильно переживать, что я ем в три раза больше, чем он и с-самые прожорливые из его подданных, да к тому же требую запретного мяс-с-а. Как видно из его прозвища, он был один из тех, кто не чувс-с-твует себя с-счастливым, покуда какая-то надвигающаяся опас-сность не делает его нес-счастным, вы ведь меня понимаете, так? Он вечно о чем-то переживал.

Еще он с-сильно переживал насчет Ларца Авлена: с-сундук дважды пытались стащить — раз подослали вора, а в другой раз подкупили охрану. Вторая попытка чуть было не удалас-сь, но одного из взяточников замучили угрызения с-совести, и он во всем признался. Пос-с-ле этого он был произведен в капитаны, а остальных с-стражников потоптали царскими с-сло-нами — исход, который предатель несомненно предвидел благодаря с-своей чуткой с-совести.

И вот царь Вену задумал одним махом избавиться с-сразу от двух переживаний и назначил меня официальной хранительницей Ларца, а взамен дал эти покои, еду, выпивку и с-слуг — чтоб я ни в чем не нуждалась. Так, более пяти столетий назад, мы заключили с-соглашение, которое действует и по с-сию пору.

— Мне подумалось, — заметил Джориан, — что Вашему Сверхъестественному Высочеству тягостно день за днем сидеть взаперти в четырех стенах.

— Я не большая охотница до путешествий, не в пример вам — людям, так что жаловаться не приходится. Тримандилам я уже видела и не жажду ос-свежить впечатление. К тому же мне не нравится, когда мальванское прос-стонародье пялится на меня во все глаза, будто я чудище какое. С-слуги доносят мне обо всем, что происходит за с-стенами, а жилищем, которое раз в с-столетье заново обставляют по моему вкусу, я довольна. С-садитесь-ка рядом с-со мной на диван и рассказывайте какую-нибудь из обещанных историй. — Яргэли подлила в кубки вина. — Вот хотя бы историю о бедствиях, которые ваш король Филомен навлек на Кортолию, когда назначил министром призрака, В жизни не с-слыхала о призраках-министрах.

Джориан отхлебнул добрый глоток.

— Было это в самом начале его царствования, когда возникла нужда в новом министре: прежний как раз помер. Несколько лет Филомен управлял прекрасным королевством, где царили справедливость, закон и процветание, но его печалило, что отдельные кортольцы по-прежнему живут в пороке и совершают преступления, хоть он и пытался улучшать нравы всякими указами и личным примером. И вот, дабы исправить создавшееся положение, решил Филомен призвать на службу первейшего мудреца Двенадцати Городов.

Провел король тщательное расследование и установил, что живет вроде бы в Гованнии такой мудрец, некий философ по имени Цейдар — говорили, что ученее его во всей Новарии человека не сыскать.

Но когда Филомен послал в Гованнию гонца, чтоб предложить Цейдару почетную должность, гонец узнал, что ученый доктор недавно преставился. Услыхав эту весть, король Филомен аж разрыдался от огорчения. Тут говорит ему камергер, мол, не все еще потеряно. Живет, мол, в горах южной Кортолии ведьма по прозвищу Гло — она де умелая колдунья и пользуется доброй славой, даром что Филоменовы чиновники не выдают ей диплом на занятия волшебством. Раз Цейдар помер недавно, очень может быть, что душа его еще не успела заново воплотиться ни в этой, ни в следующей реальности; поэтому, дескать, Гло его вызовет, и он станет королю советчиком.

Ну, велел Филомен доставить Гло в город Кортолию, пообещав не наказывать ее за противозаконное колдовство. Подожгла Гло свои порошки, помешала в котле, побежали по стенам тени, хоть некому было их отбрасывать, заметалось пламя свечей — само по себе, безо всякого сквозняка; из дыма, сменяя друг друга, проглядывали страшные рожи, дворец содрогался, короля охватил леденящий холод. И вот появился в магической фигуре призрак Цейдара-философа.

«Зачем ты меня потревожил? — спрашивает призрак тонким писклявым голоском, каким все призраки говорят. — Только я раскопал среди заброшенных древних манускриптов оттоманьской библиотеки Его Незаконнорожденного Величества трактат о логике и набрел на неизвестное положение закона об исключенной середине, как меня потащили сюда».

Ну, Гло объяснила, чего хочет король Филомен. «Ах, министр? — говорит призрак. — Ну, тогда другое дело. Всю жизнь я пытался найти властителя который внял бы моим советам и согласился управлять державой по законам логики, да так и не нашел. Я, сир, с превеликой радостью принимаю твое предложение. Какого совета ты ждешь от меня для начала?» — «Я б хотел положить конец преступлениям и пороку среди кортольцев», — говорит король, и давай взахлеб описывать положение дел в королевстве, и что он, дескать, старался, да ничего не выходит. — «Ну, так у меня, гм-гм, есть теория о преступлении, — молвит призрак. — Для меня очевидно, что преступники вынуждены творить злодеяния, потому как имеют надобность. Вор ворует, чтоб не помереть с голоду. Насильник насилует, потому как слишком беден, чтоб обзавестись законной женой, либо даже купить дешевую проститутку. Устрани причину — то бишь надобность — и преступлениям придет конец. Диву даюсь, почему такое простое решение никому в голову не пришло». — «Да как я их от надобности-то избавлю?» — спрашивает король. — «Очень просто: дай каждому уличному преступнику скромное, но достаточное пособие, и пусть идет себе с миром. Логично, да?»

Король не нашел никакого изъяна в рассуждениях Цейдара и позволил Гло отпустить призрака. А сам повелел, чтоб преступникам заместо наказания выделяли пособие. Так и поступили.

Однако этот пенсионный проект возымел неожиданные последствия. Некоторые преступники действительно исправились, как получили пособия, а иные даже стали гордостью страны — к примеру, Глойс, наш великий поэт, или судовладелец Соусер.

Нравы же остальных — их оказалось гораздо больше — нимало не изменились. Преступники слонялись без дела и подыскивали себе безобидные, а порой и не очень безобидные развлечения. И уж чего добрый король Филомен никак не мог взять в толк, так это того, почему многие из них продолжали совершать преступления, хотя, получая пособия, не имели в них надобности. Более того, число преступлений даже возросло, потому как Филоменовы подданные обнаружили: ежели хочешь получать из казны постоянный доход — попадись с поличным. Жители разбойничали, насильничали и безобразили где ни попадя, не пытаясь скрыться от правосудия. Так, к примеру, два торговца обвинили друг друга в краже; шляпочник говорил, что антиквар стащил у него дюжину шляп, а антиквар утверждал, что шляпочник унес дорогую вазу. Причем странное дело, оба в своих лавках поместили добычу на видное место. Всем, кроме Филомена Доброхота и его призрачного министра, было ясно, что парочка сообща обстряпала это дельце, желая попасть в списки получающих пособие.

Когда Филомен в очередной раз с помощью Гло вызвал призрак Цейдара и стал жаловаться на нежданную напасть, тот ни на минуту не усомнился в своей логике. «Должно быть, — сказал он, — денег, какие ты платишь своим злоумышленникам, недостаточно, чтоб их надобность уменьшилась. Удвой-ка пособия, сам увидишь, как дело пойдет», В скором времени казна опустела, и Филомену, чтоб выплачивать обещанное пособие, пришлось сперва занимать денег за границей, а потом и вовсе ухудшить качество чеканки. В кортольских серебряных монетах содержалось теперь столько олова и свинца, а в золотых столько меди, что уважающие себя люди перестали их принимать. Полновесные деньги прежних времен кортольцы припрятывали в кубышки, а от Филоменовых фальшивок, как их прозвали в народе, стремились поскорее избавиться. Торговля пришла в упадок; никто не брал новые деньги и никто не решался расстаться со старыми. В городе Кортолия начались хлебные бунты и другие беспорядки.

В конце концов король Филомен решил пойти в народ и выяснить, в чем же его ошибка. Он разговаривал со многими арестантами; все добивался, зачем они пошли на преступление. Одни врали без зазрения совести. Другие признавались, что хотели получить пособие. Но один старый негодяй — сплошь покрытый шрамами, с оторванным ухом, — который убивал и грабил торговцев на большой дороге, открыл все-таки королю, что за мысли таились в головах ему подобных.

«Видите ли, Ваше Величество, — говорит этот разбойник, — дело не только в деньгах. Скука смертная сидеть дома и жить на пособие. Я чуть не рехнулся с тоски». — «Но есть много достойных занятий, — молвит король, — солдат, к примеру, охотник, гонец; они обеспечивают здоровый образ жизни и к тому же приносят пользу». — «Вы, сир, не понимаете. Я не желаю приносить пользу, я желаю приносить вред. Желаю грабить, избивать и убивать людей». — «Боги милосердные, почему ты этого желаешь?» — спрашивает король. — «Ну, сир, ведь самое сильное желание человека — возвыситься над ближним, заставить его признать твое превосходство, правильно?» — «Можно и так выразиться, — с опаской отвечает король. — Но я стараюсь достигать превосходства с помощью добродетели». — «Вы — да, а я нет. Ведь живой человек, грубо говоря, выше мертвого, правильно?» — «Да, пожалуй, что так». — «Значит, ежели я кого убиваю, он помирает, а я живу себе спокойненько, так я его, ясное дело, выше, хотя б потому, что остался в живых, правильно?» — «Никогда об этом не задумывался», — говорит король, а сам чуть не плачет. «То же самое, — продолжает мерзавец, — можно сказать о нападениях, грабежах и других занятиях, какие мне по сердцу. Ежели я кому подам, либо он мне что-то подарит, либо мы с ним сменяемся полюбовно — поди докажи, кто из нас двоих лучше. А ежели я насильно отберу его собственность, то докажу, что я его сильнее. Каждый раз, когда я делаю кого-то несчастным, а он мне тем же отплатить не может, я доказываю свое превосходство». Тут король как завопит: «Ты, видно, рехнулся! В жизни я не слыхивал такой чудовищной философии!» — «Не-е-т, сир, уверяю вас, я такой же нормальный человек, как и вы». — «Ежели ты нормальный, тогда я спятил, и наоборот, — говорит король, — потому что наши взгляды отличаются как день и ночь». — «Ах, но, Ваше Величество, я же не говорил, что мы похожи! Люди такие неодинаковые, что коль одного назовешь нормальным, все прочие покажутся сумасшедшими или притворщиками. К тому ж в большинстве людей уживаются разные стремления, которые заставляют их поступать нынче так, а завтра иначе. Вот у вас, к примеру, стремление делать добро настолько сильнее стремления делать зло, что вы творите только добрые дела, тогда как у меня и мне подобных все наоборот. Но ежели мы возьмем среднего человека, то увидим, что оба этих побуждения одинаково сильны в нем, и он иногда бывает добрым, а иногда злым. И когда в ком-либо из ваших подданных стремления заложены от рождения в определенной пропорции, не думаю, что в зрелом возрасте эту пропорцию можно изменить, хоть вы в лепешку разбейтесь».

Король упал на трон, как громом пораженный. Сидел он, сидел, а потом и говорит: «Где же, мой славный убийца, ты выучился так философски рассуждать?» — «Мальчонкой ходил я в метурскую школу к вашему уважаемому министру, Цейдару Гованнскому; он тогда, помнится, был не бесплотный дух, а молоденький учитель. И ежели, значит, вы, сир, велите своему казначею внести меня в списки на пособие...» — «Не могу, — отвечает король, — потому как ты меня убедил, что мой проект был ошибкой. И Головоруба не могу позвать, чтоб укоротил тебя маленько по заслугам, потому как ты мне помог глубже заглянуть в душу ближнего моего. С другой стороны, я не могу допустить, чтоб ты по-прежнему творил в Кортолии свои мерзкие дела. Посему тебе дадут лошадь, немного денег и двадцать четыре часа, чтоб ты убрался из страны и не возвращался под страхом смерти».

Сказано — сделано, хоть Филомен в душе и терзался, потому как винил себя, что отправил этого прощелыгу в одну из соседних стран. Король рассеял призрак Цейдара и расплатился с Гло. Ведьма увидала деньги, да как завопит: «Сир! Меня обманули! Это ж никчемные подделки, что ты давеча начеканил!» — «Поскольку, — отвечает Филомен, — совет твоего призрака оказался тоже никчемным, мы в расчете. А теперь убирайся в свою пещеру, и чтоб духу твоего не было».

Гло удалилась, бормоча проклятия; и кто знает, не сказались ли ее проклятия, когда спустя несколько лет король погиб, свалившись с лошади? Филомен назначил новым министром Ойнэкса; дела в Кортолии потихоньку пошли на поправку. Но тут король Филомен угодил в лапы так называемого святого Аджимбалина; а что из этого вышло, я вам уже рассказывал.

За разговором Джориан придвинулся к царевне вплотную и теперь сидел, обхватив рукой ее мощный обнаженный стан. Яргэли запрокинула лицо для поцелуя и так сдавила Джориана в объятиях, что тому почудилось, будто его душит огромная змея.

— Благодарю за с-сказку, человече, — проворковала она. — А теперь поглядим, удается ли тебе обс-с-какать этих мальванских недомерков, у которых причиндалы не больше зубочис-стки? Поехали!

* * *

Три часа спустя царевна Яргэли лежала на боку, повернувшись лицом к окну, через которое влез Джориан, и мерно дышала во сне. Джориан неслышно соскользнул с огромной кровати. Он быстро натянул на себя одежду, а башмаки заткнул за пояс.

Затем он обшарил спальню в поисках Ларца Авлена. Свеча в этой комнате догорела и погасла, но через открытую дверь гостиной, где по-прежнему горели две масляных лампы, проникало вполне достаточно света. Джориан обследовал сундуки, расставленные вдоль стен, но не нашел того, который искал. Да и в самих стенах, похоже, не было секретных ниш и тайников. Поиски в царевниной мыльне тоже ничего не дали.

В конце концов Джориан обнаружил Ларец там, где следовало поискать с самого начала: под кроватью Яргэли. Это оказался потрепанный сундучок примерно в полтора локтя длиной и в локоть шириной и высотой, закрытый на латунные замки и перетянутый для прочности старым кожаным ремнем. Ларец стоял у дальнего — если смотреть от окна — края кровати. Кончив заниматься любовью с Яргэли, Джориан лежал как раз на этом краю. Разумеется, он должен был именно с той стороны вытащить сундук, затем на цыпочках обойти кровать, подкрасться к окну и выбраться наружу.

Осторожно, будто ступая по бритвам, Джориан приблизился к кровати и опустился на колени. Ухватившись за одну из латунных ручек, он медленно потянул к себе Ларец. Тот оказался довольно легким. Джориан, почти не дыша, пядь за пядью тянул сундук из-под кровати. И вот наконец Ларец стоит перед ним. Джориан взялся за обе ручки, встал с колен и сделал шаг назад.

Тут, к его полнейшему ужасу, царевна Яргэли забормотала во сне и перевернулась на другой бок. Глаза ее широко распахнулись. Царевна рывком сбросила покрывало, выставив напоказ свое огромное смуглое тело с неимоверно большими грудями.

— С-с-с-стой! — сказала она.

Мгновение Джориан, все еще немного пьяный от вина Яргэли, стоял ни жив, ни мертв. За это мгновение Яргэли разительно изменилась. Тело ее удлинилось, руки и ноги словно втянулись внутрь. Шоколадную кожу сменила оливково-зеленая чешуя, покрытая сетчатым узором в терракотовую и желтую полоску. Лицо вытянулось и превратилось в длинную безобразную морду. В спальне потянуло мускусом.

Перед Джорианом была змея — в легендах и мифах, которые он слышал в Новарии, никогда не упоминались змеи такой величины. Над кольцами огромного тела возвышалась голова размером с лошадиную. В пасти метался раздвоенный язык. В самой толстой части туловище змеи было обхватом с Джорианову талию.

Разом протрезвев и стряхнув с себя минутное оцепенение, Джориан лихорадочно соображал. Чтобы добраться до окна, надо обежать вокруг кровати, то есть оказаться в опасной близости от змеиной головы. Если бы только он велел Карадуру поместить веревку у одного из окон гостиной, можно было бы улизнуть, но сейчас путь к отступлению был отрезан. Слишком поздно вспомнил Джориан предостережение Гоании об окнах в спальне. Если он попытается выбраться через окна гостиной, то наверняка грохнется с высоты на мраморные плиты террасы и свернет себе шею либо сломает ногу. Наружная стена была абсолютно гладкой, и не было ни плюща, чтобы, уцепившись за него, спуститься на землю, ни дерева, на ветки которого он мог бы перепрыгнуть.

Когда змея соскользнула с кровати, затрещавшей под ее тяжестью, и устремилась к Джориану, тот опрометью бросился в гостиную. У этого зала было два выхода. Первая дверь, как решил Джориан, вела на третий этаж соседнего чертога; за ней скорее всего стояла охрана. Вторая — приотворенная — открывала ведущую на первый этаж лестницу, по которой Яргэли в начале празднества спускалась из своих покоев в бальный зал.

Джориан промчался через гостиную и выскочил на лестницу. Он побежал вниз; следом, шипя, как гигантский чайник, и извиваясь всем своим непомерным — в сорок локтей длиной — телом, ползла Яргэли. Хорошо еще, промелькнуло в голове Джориана, что, приняв змеиное обличье, царевна лишилась способности звать на помощь.

В бальном зале царил полумрак; горела лишь небольшая масляная лампа, подвешенная к стене. Царские слуга раскатали огромный ковер, который покрывал мраморный пол в промежутках между балами.

Джориан подскочил к ближайшему из окон, выходивших на террасу. Однако оказалось, что окно не только закрыто, но и заперто. Джориан почти на ощупь отыскал замочную скважину. В дверном проеме у подножия лестницы показалась змеиная голова Яргэли.

Будь у него в запасе хоть пара минут, Джориану, разумеется, не составило бы труда отомкнуть любое из продолговатых окон. Будь у него время и не опасайся он помехи, Джориан мог бы просто выдавить стеклянные квадратики и вырваться из западни. Но стеклышки были маленькие, а переплет частый и прочный, и, чтобы высадит окно, пришлось бы колотить по нему каким-нибудь тяжелым предметом — стулом, к примеру; шум привлек бы внимание стражи, стоящей на часах по ту сторону парадных дверей бального зала.

Если он попытается открыть оконный запор отмычкой, Яргэли нападет сзади, обовьется кольцом, сожмет в своих змеиных объятиях и, начав с головы, мало-помалу заглотнет его, как лягушку. Теперь Джориану стало ясно, почему за пять столетий никому не удалось стащить Ларец из-под ее, казалось бы, такой ненадежной охраны.

Совсем рядом вынырнула голова Яргэли, в ее пасти метался раздвоенный язык. Джориан опустил Ларец Авлена на ковер. Ухватившись за край, он с натугой, рывками потащил ковер за собой к дальней стене бального зала, подальше от продолговатых окон. Ковер сбился в складки, и тянуть его стало неимоверно трудно, ведь весил он в несколько раз больше, чем сам Джориан. Окажись на его месте человек пониже ростом и послабее, ему бы нипочем не сдвинуть такую тяжесть. Но Джориан, мышцы которого готовы были лопнуть от напряжения, обливаясь потом, ценой неимоверных усилий сумел оттащить ковер в дальний угол бального зала, где тот и остался лежать беспорядочной грудой.

Затем Джориан подхватил Ларец — который ехал вместе с ковром — и вернулся к одному из продолговатых окон. К этому времени Яргэли уже преодолела лестницу, и теперь все ее тело распласталось на голом мраморном полу. Но тут она обнаружила, что не может двинуться с места: в зале, начисто лишенном обстановки, с отполированным до блеска полом ей не от чего было оттолкнуться. По огромному змеиному телу от клиновидной головы до остроконечного хвоста волнами пробежала дрожь, но тщетно: царевна, как бьющийся на ветру стяг, двигалась, оставаясь при этом на месте. Шипя от бессильной ярости, Яргэли заерзала по полу с удвоенной энергией, но чешуйчатое тело лишь без толку скользило взад-вперед по гладкому мрамору.

Тем временем Джориан, отбежав к дальнему окну, отпер засов, затем, подхватив Ларец, выскользнул на террасу и запер окно снаружи. Он подбежал к тому месту, где на мощеном полу по-прежнему торчком стояла волшебная веревка, и сотворил простенький наговор, отчего предыдущее заклинание утратило силу. Обмякнув, веревка упала и свернулась в моток.

* * *

Через четверть часа Джориан присоединился к Карадуру, который, боясь попасть на глаза страже, ожидал его за главными воротами под прикрытием слоновьей водокачки.

— Все пожитки унес? — зашептал Джориан. — Где меч? Спасибо... Проклятье, ты забыл мою шляпу! Они ее сунут под нос своим ищейкам-слонам. Ну да ладно; у меня есть эта шапка дурацкая. Можно из твоей волшебной веревки сделать лямки? Хочу перекинуть за спину чертов сундук.

Карадур повертел веревку в руках.

— Почему бы и нет? Волшебные силы иссякли, и до следующего заклинания это просто веревка — ничего больше.

Следующий час застал их скачущими на юг по левому берегу Пеннерата. Джориан пересказывал Карадуру подробности недавнего приключения.

— Сынок, — спросил колдун, — как тебе пришло в голову остановить Яргэли таким хитроумным способом?

— Я вспомнил, что раз, мальчонкой, поймал безобидную змейку и несколько дней таскал ее с собой. Потом отец взял меня в дом ардамайского помещика, где он устанавливал водяные часы. И вот хожу я по дому, отцу помогаю, а змея тем временем выскользнула из мешочка и шлепнулась прямо на натертый паркет. Пока я водворял бедного змееныша на место, помещикова жена орала, как умалишенная; меня в тот вечер отправили спать без ужина. Но я вспомнил, что змея не смогла уползти, потому как пол был склизкий; я ее сразу поймал. Вот я и решил: дай-ка проделаю то же с черной бабой, авось сработает.

— Как тебе понравились твои... уфф... плотские забавы?

— Больно тряско; навроде как спятившую от любви слониху обихаживаешь. Вот где стремена-то пригодились бы: чуть головой об пол не навернулся.

Карадура передернуло.

— Она осталась довольна?

— Кажись, да; хоть, сдается мне, она б могла выиграть больше сражений, чем я готов был дать. Что ж, я всего лишь простой смертный, да еще трусил не на шутку.

— Джориан! Я же тебя просил не рассказывать о своем...

— Ой, ну хорошо. На будущее я согласен любиться лишь с обычными женщинами. Ежели б мне только вернуть малышку Эстрильдис... — Джориан смахнул слезинку, а затем вдруг испуганно посмотрел на колдуна. — Боги милосердные! Я тут подумал: что, ежели она от меня понесет?

— Не бойся, сын мой. К счастью, помесь человека и одного из змеелюдей невозможна. Я трепещу при мысли о том, что могло бы натворить существо, в котором соединились бы ее способность менять обличье и твоя ловкость и отвага!

 

Глава 7

Развалины в джунглях

В джунглях Комилакха, занимающих громадную территорию от границ Мальваны до берегов Восточного океана, тянулись в небо гигантские — высотой в сотни локтей — деревья самых разных пород. По ветвям верхнего яруса, наполняя лес неумолчными криками, скакали белки и обезьяны; взлетали, хлопали крыльями и щебетали птицы с ярким опереньем. Ниже, под этим постоянно волнующимся морем зеленой листвы, было царство ползучих растений: лианы толщиной в человеческую ногу свисали петлями, переплетались и свивались в клубки. По лианам в поисках добычи ползали большие, как крабы, мохнатые пауки; глаза их сверкали, будто пригоршни крохотных бриллиантов, Прямо на стволах и ветвях деревьев коренились растения-паразиты, украшенные цветами нежнейших оттенков.

У самой земли, в вечном сумраке нижнего яруса, куда ни глянь, утопали в рыхлых кучах прелой листвы подножия древесных стволов. Там и сям лиственный ковер пробивали тонкие — большей частью засохшие — деревца и островки папоротника. Сквозь сплошной зеленый полог, если смотреть снизу, лишь изредка проглядывал кусочек голубого неба, но порой золотой лучик, блеснувший в вышине меж ветвей, указывал направление, в котором следует искать утреннее солнце. Людям нечасто удавалось встретить крупных обитателей нижнего яруса — слона, буйвола, тигра, носорога, оленя, антилопу, тапира или дикую свинью, — потому что звери, издали почуяв приближение человека, спешили уйти с дороги.

Джориан с Карадуром, старательно огибая древесные стволы и островки папоротника, поминутно уворачиваясь от тонких сухих веток и свисающих петлями лиан, верхом пробирались по этой сумрачной безмолвной местности. Джориан ехал на рослом чало-гнедом Оузере, Карадур на белом осле. Головы животных поникли от усталости; если бы седоки на каждом шагу не понукали коня и осла, они бы тут же остановились и принялись общипывать листья.

Беглецы тронулись в путь еще до рассвета. Там, где в кустарнике случались просветы, они заставляли животных переходить на рысь. Временами, однако, они останавливались, оглядывались назад и прислушивались.

Вот уже несколько дней Джориан с Карадуром пытались оторваться от преследователей: двух слонов, обученных брать след, и десяти вооруженных до зубов конных солдат. Сначала беглецам удалось выиграть несколько часов, потому что первую погоню отправили, как и ожидал Джориан, вниз по течению Бхармы. Но царь Шайю быстро исправил оплошность, послав второй отряд вверх по берегу Пеннерата.

Несмотря на то, что слоны, которые на дальних переходах с трудом выдерживали темп лошадиной рыси, сдерживали погоню, знание местности и запасные кони помогли преследователям сократить разрыв. К тому времени, когда беглецы, миновав возделанные поля восточной Мальваны, сменившиеся затем одинокими делянками, вступили в нехоженые джунгли, от погони их отделяло не более часа пути.

С этих пор Джориан и Карадур почти не слезали с седла: спать приходилось урывками, иногда прямо на ходу. Оба выглядели усталыми и измученными. Роскошный наряд, в котором Джориан бежал из Тримандилама, теперь испачкался, запылился и весь полинял от дождей и въевшегося пота. В Комилакхе наступил так называемый сухой сезон, когда дожди случались лишь раз в несколько дней, а не лили постоянно, как это всегда бывает летом.

Изнуряющая влажная жара заставила Джориана обнажиться до пояса. Он держал поводья в правой руке; левая была наспех подвешена на перевязь. Двумя днями раньше, во время привала, он оступился, взмахнул рукой, стараясь удержать равновесие, и схватился за ветку какого-то деревца, поросшего длинными острыми колючками. Через два часа левая рука страшно распухла, покраснела и запылала, как в огне. Сейчас она все еще сильно болела; пользоваться ею было нельзя. При каждом резком толчке руку словно пронзало острыми иголками, поэтому тряская езда доставляла Джориану невыносимые мучения. Однако перспектива быть потоптанным царскими слонами гнала его вперед.

Время от времени Джориан придерживал жеребца, чтобы дать животным короткую передышку и прислушаться к звукам погони. Прошлой ночью трубные крики слонов предупредили его о приближении неприятеля. По счастью, дело происходило в такой густой чаще, что ни беглецы, ни преследователя не могли видеть друг друга. Джориан с Карадуром пустили животных вскачь, а потом загнали в ручей и несколько ферлонгов ехали по воде, поэтому Джориан надеялся, что слоны сбились со следа, но убедиться все же не мешало.

Теперь, остановив жеребца, который тут же стал общипывать папоротник, Джориан предостерегающе поднял руку. Карадур замер. До их ушей донесся слабый, но совершенно отчетливый крик слона и бряцание доспехов.

— Доктор, — сказал Джориан, — ежели животным не дать роздыха и кормежки, они не сдюжат нового перехода. Заставь-ка солдат поплутать.

— В последний раз, — прошамкал Карадур. — У меня снадобий осталось только на одно запутывающее заклинание. Помоги слезть с осла, и я постараюсь что-нибудь сделать.

Вскоре старый колдун разжег крохотный костерок.

— Сухие веточки, сухие! — бормотал он. — Только не мокрые, нам нужно поменьше дымить. Ну-ка ну-ка, куда я засунул порошки для Поплуталки № 3?

Карадур порылся в складках одежды и выудил один из своих подсумков со множеством отделений, но, заглянув в него вскрикнул в ужасе:

— О, горе мне! Ни крупицы желтого гриба из Хрота! — он лихорадочно рылся в подсумке. — Я, должно быть, забыл его положить, когда составлял этот набор порошков. Мы пропали!

— Почему бы тебе не взять другой старый гриб? Вон тот, к примеру?

— Я не знаю его свойств. Но давай попробуем; хуже-то вряд ли будет.

Карадур истолок гриб в маленьком котелке, добавил каких-то снадобий и хорошенько перемешал. Листья зашелестели, хоть ветра не было, зеленый полог словно бы пошел вниз, все ближе, все темнее...

Карадур наконец откинулся назад и привалился спиной к дереву.

— Воды! — едва слышно прокудахтал он. — Сил моих нет.

Джориан подал ему бурдюк с водой. Пока Карадур пил, Джориан потянул носом воздух.

— Зеватас милосердный, откуда такая вонища? — спросил он и снова принюхался. — Это от тебя... не-ет, от нас обоих! Видно, твое заклинание сработало наоборот. Мы воняем, как гимнастический зал, бойня и куча дерьма вместе взятые. Благодаренье богам, что мы с подветренной стороны и слоны не чуют этого запаха... Ох, чтоб тебе пусто было! Прям на них пахнуло!

Порыв ветра всколыхнул листву нависшего над головами зеленого шатра и раскачал молодые ветки. Кроны деревьев гасили силу ветра, и до земли долетало только легкое дуновение, но, пусть и слабый, ветер дул с востока в сторону людей царя Шайю.

— Лезь в седло! — гаркнул Джориан. — Да поживей!

— Не могу; я совершенно измучен...

— Ты, чертов старый дурень, лезь на осла, или я тебя за бороду втащу! Они идут сюда!

Из леса донесся громкий, трубный крик слона. Ему эхом вторил сигнал горна, слышались голоса и звуки приближающейся погони. Джориан сгреб Карадура и усадил на осла. Затем вскочил на лошадь.

— Крепче держись! — велел он. — Они пустили коней в галоп. Наверное, пойдут цепью, хотят нас взять с наскока. Трогай!

Короткая передышка отчасти вернула животным былую прыть. Впереди, огибая деревья и уворачиваясь от веток, легким галопом скакал Джориан, за жеребцом развалистой рысью бежал осел. На спине осла, вцепившись в седло и крякая при каждом новом толчке, трясся Карадур. Он был не в состоянии править, но осел, привыкший всюду следовать за лошадью, почти не нуждался в поводьях.

Преследователи, видимо, растянулись цепью, потому что дробный топот скачущих коней слышался уже не так отчетливо. Трубные крики слонов, не поспевавших за погоней, затихали вдали. Проскакав некоторое время в полной тишине, Джориан поднял руку и пустил жеребца шагом. Он направил Оузера к огромному дереву, ствол которого у основания имел в обхвате никак не меньше двадцати локтей.

— У нас на хвосте висит только один солдат, — сказал он. — Остальные идут слишком широкой цепью и уже потеряли друг друга из виду. Чтоб снова взять наш след, им придется вернуться за слонами. На, забери свой проклятый Ларец!

— Что ты собираешься делать?

— Спрячусь за этим деревом и дождусь нашего преследователя, ты же поедешь дальше. Выстрелить с больной рукой не получится, а с мечом я справлюсь. Но только не с этой штукой на спине. Пошел вон! — рявкнул Джориан, видя, что Карадур нацелился возражать.

Осел затрусил прочь, унося подскакивающего на седле Карадура; Ларец болтался за плечом колдуна на веревочной лямке и больно бил его по спине. Джориан, которому распухшая рука не позволяла сжать поводья, обмотал их вокруг левого локтя и достал из ножен меч Рандир. Затем он притаился за деревом и стал ждать.

Все ближе и ближе слышался дробный стук копыт. Наконец, когда Джориану стало уже невмоготу выносить это напряжение, показался всадник: мальванский кавалерист в алых шелковых шароварах, посеребренной кольчуге и шлеме с шишаком. За спиной его висел колчан с легкими дротиками; один из них солдат держал наготове в правой руке. Джориан ударил коня пятками по бокам. Чалый жеребец выбежал из-за дерева, но не так быстро, как рассчитывал Джориан, — ведь его седок не носил шпор, которым Оузер привык повиноваться. Заминка дала солдату время размахнуться и метнуть дротик.

Оузер перешел на тряский галоп. Джориан, которого бросало в седле из стороны в сторону, припал к лошадиной гриве. Копьецо просвистело совсем рядом, едва не задев его.

Солдат хотел было выхватить из колчана новый дротик, затем передумал и потянулся за висящей у бедра саблей. Но лошадь мальванца, увидев несущегося прямо на нее Оузера, прянула в сторону. Солдата, у которого не было стремян, подбросило в седле. Рукоятка сабли выскользнула из руки, а сам он, чтобы восстановить равновесие, принужден был ухватиться за одну из седельных ручек. Кавалерист все еще пытался нашарить саблю, когда клинок Джориана вонзился ему в горло. Мальванец повалился на кучу прелых листьев; его лошадь, захрапев, умчалась в чащу.

Джориан нагнал Карадура.

— Все в порядке? — спросил колдун, заглядывая ему в глаза из-под пропитанного потом тюрбана.

— Мертв, — отозвался Джориан, — но только потому, что у меня были стремена, а у него нет. На моей кляче так подкидывает — я вообще удивляюсь, что попал в этого малого. Ежели хочешь, могу забрать у тебя сундук. Тьфу, проклятье, опять рука болит.

— Подумал ли ты о нравственной стороне убийства этого кавалериста? — осведомился Карадур. — Вне всякого сомнения, он был такой же хороший и набожный человек, как и ты...

— О боги! — взвыл Джориан. — Я спасаю твою тощую шею и ящик с бесполезными заклинаниями, а ты мне, черт возьми, нотацию читаешь! Чтоб мне в дерьме утонуть, но ежели ты сей же час не признаешь, что либо он — либо мы, можешь вертать назад и сдаваться.

— Нет, нет, сынок, не гневайся за то, что я поддался своей склонности к размышлениям. Меня давно занимал вопрос, как следует поступать, когда интересы одного человека сталкиваются с интересами другого, который ничем не хуже первого, и которого тот первый человек должен убить, чтобы достигнуть цели, ничуть не менее достойной, чем цель его соперника. От этого зависит ответ на такие всеобъемлющие вопросы, как, например, вопрос о войне и мире.

— Ладно, — сказал Джориан, — я ж не прячусь специально по кустам, чтоб убивать солдат царя Шайю, но ежели это вопрос жизни и смерти, так я сперва бью, а уж потом болтаю о морали. А ежели б я делал наоборот, я б тут с тобой не стоял и не рассуждал. Сдается мне, когда парень нанимается в солдаты да жалованье от царя получает, он должен понимать, что рано или поздно его могут убить. Никто не заставлял этого несчастного метателя дротиков гоняться за мной, да еще кидаться чем ни попадя. Раз сам начал, нет у него права жаловаться — пусть теперь его дух в каком-нибудь из ваших мальванских загробных миров доказывает, кто виноват.

— Преследовать и нападать на тебя его заставил кавалерийский офицер, значит, солдат действовал не по своей воле.

— Но он добровольно пошел в солдаты и знал, что придется слушаться офицера.

— Все не так просто, сынок. Каждый мальванец в обязательном порядке наследует ремесло предков. И этому человеку, сыну солдата, не оставалось другого выбора, кроме как тоже стать военным.

— В таком разе виноват не я, а ваш прогнивший обычай наследовать ремесла.

— Но он имеет свои преимущества. Наследование ремесел обеспечивает устойчивый социальный порядок, делает не такой жестокой борьбу за первенство и гарантирует каждому человеку надежное положение в социальной иерархии.

— Все это, доктор, распрекрасно, когда дети имеют от природы такие же склонности, как ихние предки. А ежели нет? Да я по себе знаю. Папаша мой был хороший и добрый человек; я его уважал и с дорогой душой пошел бы, как он, в часовщики, но, хоть я умом все схватывал, руки не годились для тонкой работы. Будь я мальванец, мне б от этого ремесла в жизни не отвертеться, пришлось бы с голоду помирать.

Карадур:

— Но ведь даже в Двенадцати Городах, где человек сам решает, чем зарабатывать на жизнь, возникает та же дилемма, когда в случае войны объявляется поголовный призыв в армию. Ты вдруг видишь перед собой противника, оба вы убеждены, что правда на вашей стороне, и нет иного способа решать спор, кроме как мечом и копьем.

— Что с того, когда один из противников убит, он уже не поддерживает ничью сторону, права она там или нет. Значит, справедливость ipso facto* достается победителю.

— Ответ, о Джориан, легкомысленный и недостойный человека, который сам управлял страной! Тебе не хуже моего известно, что, сколько бы ты ни молил своих многочисленных богов, а победит тот, кто сильнее, или удачливее, или искуснее владеет оружием — и справедливость тут ни при чем.

— Святой отец, — отозвался Джориан, — когда ты уговоришь моих драчливых соотечественников-новарцев передавать свои разногласия на суд мудрейших умов да принимать без ругани решения, какие они вынесут, я с радостью покорюсь этим приговорам. Но покуда рак на горе не свистнул, я уж буду защищаться, как умею. Глянь-ка! Нашу тропу пересекает лощина, а по ней течет ручей. Я проеду водой два-три ферлонга: авось, удастся еще разок сбить их со следа. Коли не возражаешь, езжай за мной.

Он развернул жеребца вниз по течению ручья; Оузер пустился быстрой иноходью, поднимая копытами фонтаны брызг. Карадур не заставил себя упрашивать.

* * *

Ниже по течению ручей набирал силу, и к полудню беглецы подъехали к тому месту, где он вливался в другой ручей. На месте слияния брала начало небольшая речка шириной в одну-две сажени — ее ничего не стоило перейти вброд, но служить тропой она уже не могла. Берега заросли густым подлеском, поэтому Джориан и Карадур немного углубились в джунгли и двинулись вниз по течению реки, мелькавшей в просветах между деревьями.

— Мне кажется, это приток Шриндолы, — прервал молчание Карадур. — Говорят, Шриндола впадает в Срединное море, хотя, насколько я знаю, никто еще не доходил до устья, чтобы проверить.

— Значит, она скоро повернет на север; ежели так, мы по ней выйдем к Халгиру, — сказал Джориан. — Остановись-ка на минутку и помолчи, а я послушаю.

Ничто, кроме жужжания мошкары да криков птиц и обезьян, не нарушало тишины. Они двинулись дальше. Немного погодя Джориан заметил, что местность стала меняться. Появились камни или, скорее, небольшие валуны, разбросанные там и сям под деревьями. Валунов становилось все больше, и вскоре Джориан понял, что их расположение и правильная форма говорят об искусственном происхождении. Хотя большинство камней наполовину вросли в землю и были покрыты мхом, камнеломками и лишайником, все же можно было различить плоские грани и прямые углы, явно обработанные камнетесом. Более того, камни лежали рядами — неровными, ломаными, но рядами — это не вызывало никакого сомнения.

Беглецы приблизились к тому месту, где древняя кладка была плотнее и лучше сохранилась. Всматриваясь в лесной полумрак, Джориан видел участки исполинской стены и остатки обвалившихся башен. То его взгляд останавливался на сооружении, сплошь оплетенном древесными корнями, которые, словно щупальца какого-то растительного осьминога, проросли из его вершины и ползли к земле, цепляясь за камни кладки и растаскивая их в стороны, так что скорее дерево поддерживало остатки строения, чем строение — дерево. То вдруг вставала перед ним исполинская стена, поражавшая немыслимым обилием горельефов. В просветах между деревьями неясно вырисовывались покрытые искуснейшей резьбой башни из песчаника; их вершины тонули под буйно разросшейся тропической зеленью. На величественной лестнице росли деревья, их корни взломали и разрушили огромные ступени.

Из пальмовых и папоротниковых зарослей выглядывали зловещие, нахмуренные каменные лица. Среди обвалившихся стен и вздымавшихся к небу древесных стволов лежала распавшаяся при падении на три части огромная статуя; под наслоениями мха с трудом угадывались ее прекрасные очертания. Тем временем Джориан и Карадур выехали на навесную дорогу, вымощенную большими квадратными сланцевыми плитами, основание которой составляли две гигантские стены, сложенные из глыб весом в сотни тонн.

По обе стороны тянулись бесконечные галереи, образующие громадные, заросшие травой дворы. Каменные порталы при входе в галереи были лишены привычных сводов. Вместо них проходы венчали консольные арки: каждый последующий ряд кладки нависал над предыдущим, пока обе стороны портала не соединялись, образуя высокий равнобедренный треугольник. Среди горельефов, украшающих стены галерей, Джориан успел заметить изображения войск в походном строю, легендарные поединки демонов и богов, танцовщиц, развлекающих королей, и рабочих, занятых повседневным трудом.

Стая зеленых попугайчиков выпорхнула из развалин и с пронзительными криками унеслась прочь.

Обезьяны карабкались на готовые обвалиться своды. Ящерки — зеленые с красной грудкой, желтые и всевозможных других оттенков — сновали по камням.

Огромные бабочки, слетев отдохнуть на разрушенную стену, трепетали пурпурно-золотыми крылышками и снова взмывали ввысь.

— Что это за развалины? — спросил Джориан.

— Кулбагарх, — простонал колдун. — Не пора устроить привал? Иначе мне скоро конец.

— Мы, кажись, опережаем их на несколько часов, — сказал Джориан, спешиваясь у подножия безголовой статуи.

Голова статуи лежала в двух шагах от постамента, но так заросла мхом и плесенью, что нельзя было разобрать, кто это.

— Расскажи мне о Кулбагархе, — попросил Джориан, помогая охающему Карадуру слезть с осла.

Пока Джориан стреноживал животных на заросшем высокой травой разрушенном дворе и стряпал незатейливую похлебку, Карадур рассказывал:

— Этот город восходит к царству Тирао, которое существовало некогда на землях нынешней Мальванской империи. Когда последний царь Тирао Вражжа Дьявол взошел на престол, он первым делом поспешил убить всех младших братьев, чтобы никто не мог отнять у него трон. Позднее эти убийства стали в Мальване делом обычным и ныне почитаются как освященная годами традиция. Но во времена Вражжи — более тысячи лет назад — эта идея породила множество кривотолков.

Один из братьев, Нахарью, прослышав о неминуемой смерти, собрал верных людей и бежал в дебри Комилакха. Они долго шли на восток, пока не набрели на древние развалины — вот на этом самом месте. Однако найденные ими руины занимали не такую большую площадь, как те, что перед нами, и сильнее подверглись разрушению: древний город простоял заброшенным намного дольше, чем какие-нибудь тысяча с небольшим лет, прошедшие после падения Кулбагарха.

Никто из спутников царевича Нахарью не знал, какой город стоял прежде на месте этих развалин, хотя некоторые полагали, что в нем жили змеелюди, откочевавшие затем в непроходимые джунгли Бераоти. Среди убогих руин стоял ветхий, заросший мхом алтарь, а за алтарем — полуобвалившаяся статуя, настолько поврежденная непогодой, что невозможно было разобрать, кого она изображала. Одни угадывали в ней обезьянца, так как обезьянцы испокон веков жили в Комилакхе и несколько раз попадались на пути отряда. Другие считали, что статуя изображает никакую не обезьяну, а скорее паука или каракатицу.

При царевиче находился жрец Крадхи-Хранителя, призванный помогать его спутникам отправлять свои религиозные нужды. Нахарью казалось, что главное для беглеца — остаться в живых, а посему если кому-то и стоило возносить молитвы, так это Крадхе. Современный богослов может возразить, что Варну, Крадха и Ашака всего лишь лики, или ипостаси, одного и того же верховного божества, но в те давние времена мыслители еще не достигли подобных вершин понимания метафизических тонкостей.

В первую же ночь, проведенную в развалинах, этому жрецу по имени Эйонар приснился сон. По словам жреца, во сне ему явился бог, которого изображала полуразрушенная статуя. Эйонара засыпали вопросами: на кого похож бог — на человека, обезьяну, тигра, краба или кого другого; но как только жрец попытался описать внешность бога, то побледнел и стал так заикаться, что ни слова нельзя было разобрать. Когда люди увидели, в какое смятение приводит почтенного жреца одно воспоминание об образе этого бога, они умерили любопытство и спросили, чего же хочет от них бог.

И Эйонар поведал, что бога зовут Марагонг и он действительно бог народа, населявшего когда-то разрушенный ныне город, что он верховное божество Комилакха и плевать хотел на жрецов Тирао, которые утверждают, будто миром правит святая троица. Комилакх принадлежит ему; остальные боги, хоть и претендуют на всемирное господство, почитают за лучшее с ним не связываться. Поэтому для переселенцев Нахарью будет лучше, если они станут молиться ему, Марагонгу, и забудут об остальных богах.

Затем выяснилось, что Марагонг требует чрезвычайно варварских и кровавых жертвоприношений: предназначенного в жертву нужно было положить на алтарь и заживо содрать с него кожу. Марагонг объяснил Эйонару, что, поскольку он вот уже несколько тысяч лет лишен возможности вкушать страдания жертв и близок к голодной смерти, им следует не мешкая отправиться на поиски жертвы, с которой будут сдирать кожу.

Нахарью и его люди встревожились: в Тирао давно отказались от подобных обычаев, и они не испытывали никакого желания возрождать человеческие жертвоприношения, а тем более умертвить одного из своих соратников таким неделикатным способом. Итак, они стали держать совет; долго они спорили, а потом жрец Эйонар сказал: «Извольте, Ваше Высочество, я придумал, как ублажить могущественного Марагонга и сохранить в целости наши шкуры. Давайте пойдем в лес, поймаем обезьянца и принесем его в жертву указанным способом. Потому что хоть обезьянцы и глупее людей, все же стоят на довольно высокой ступени развития и так же остро чувствуют боль, как всякий человек. И раз Марагонг питается страданиями своих жертв, обезьянец придется ему по вкусу не меньше, чем один из нас».

Товарищи Нахарью признали, что жрец говорит дело, и тут же снарядили охотничью экспедицию. После того, как обезьянец был принесен в жертву, Эйонару во сне явился Марагонг и сказал, что вполне доволен подношением и что пока беглецы из Тирао приносят жертвы, он, Марагонг, будет оказывать им свое покровительство. Так и повелось. За время правления Нахарью и его сына, носившего то же имя, люди расплодились и на развалинах древнего безымянного города построили Кулбагарх.

Тем временем знатные люди Тирао, доведенные до отчаяния гнусными преступлениями Вражжи Дьявола, решились отправиться на поиски царевича, который мог бы возглавить восстание против их суверена. Они потерпели неудачу, потому что Вражжа под корень уничтожил всю родню, казнив даже троюродных и четвероюродных братьев и подослав убийц к тем, кто бежал в Новарию и другие варварские страны.

Однако в конце концов бунтовщики обнаружили в пустыне Федиран предводителя кочевников по имени Вагиф, в жилах которого текла одна тридцать вторая часть тираоской королевской крови. Заговорщики предложили ему захватить Тирао и стать царем вместо Вражжи. Вторжение прошло без сучка, без задоринки, потому что почти вся армия Вражжи разбежалась. Вскоре Вражжа был убит весьма любопытным способом, который приводит меня в такое смятение, что я не в состоянии его описывать, — и Вагифа короновали на царство.

Но надежды сторонников Вагифа не оправдались: он оказался ничуть не лучше Вражжи. Едва взойдя на престол, новый царь приказал арестовать весь цвет тираоской знати и сложить из их голов пирамиду на главной городской площади. Напугав до смерти остальных дворян и тем самым, как ему казалось, приведя их в состояние полной покорности, Вагиф следующим указом повелел высыпать содержимое сокровищницы на пол тронного зала. Созерцание несметных богатств лишило Вагифа — который всю свою жизнь, проведенную в пустыне, был голоштанным воришкой и почитал за счастье, если ему перепадала серебряная марка, — последних остатков разума. Когда его нашли, он сидел на куче золотых монет, подбрасывал в воздух драгоценные камни, хохотал и гукал, как грудной младенец.

Вагифа убили и стали думать, кого посадить на трон вместо него. Но когда весть о злоключениях, выпавших на долю Тирао, разнеслась по свету и достигла пустыни Федиран, новые полчища кочевников вторглись в изобильные пределы царства, где оставшиеся в живых дворяне с оружием в руках оспаривали друг у друга право властвовать над страной. Тирао захлестнуло волной крови и огня, и вскоре совы, нетопыри и змеи стали единственными обитателями развалин некогда пышных дворцов и неприступных крепостей. Так и продолжалось, пока на эти земли не пришел Гиш Великий.

Меж тем Кулбагарх все разрастался, потому что многие жители поверженного Тирао нашли в нем прибежище. Но в царствование Дарганжа, внука Нахарью, возникли трудности с поимкой обезьянцев для жертвоприношений Марагонгу. Обезьянцы стали бояться Кулбагарха и обходили его стороной, поэтому городу приходилось содержать сотни охотников, которые беспрестанно рыскали по окрестностям в поисках зазевавшегося дикаря. Горожане, опасаясь, что поступления обезьянцев и вовсе прекратятся, стали поговаривать, что жертвы можно отбирать по жребию из числа вновь прибывших.

Среди беженцев из Тирао оказался один человек — Джейнини, который проповедовал веру в нового бога по имени Ииш. Новый бог, как утверждал Джейнини, явился ему во сне и поведал о религии любви, что придет на смену религии крови и страха. Стоит только каждому, говорил Джейнини, полюбить всех остальных, и наступит конец несчастиям. К тому же Ииш, могуществом превосходящий Марагонга, сможет оберегать кулбагархцев куда лучше жестокого бога.

Жрецы Марагонга, которые к тому времени жили в роскоши, богатели на взятках и обладали огромным влиянием, разыскивали Джейнини, чтобы принести опасного еретика в жертву на алтаре Марагонга. Но у Джейнини было много последователей, особенно среди недавних переселенцев, без понимания относящихся к намерению жрецов содрать с них кожу во славу Марагонга. Похоже, обе группировки готовы были драться до последнего.

Но тут царь Дарганж перешел на сторону Ииша и его пророка Джейнини. Поговаривали, что Дарганжа интересовала не религия любви, а возможность наложить лапу на сокровища храма Марагонга.

Как бы там ни было, Ииш стал верховным божеством Кулбагарха, а Марагонга предали забвению. Некоторое время город жил по законам религии любви. Армия занималась таким сугубо гражданским делом, как подметание улиц. Преступники, которым раньше палач отрубал руку или голову, теперь выслушивали проповедь о достоинствах любви и отпускались на свободу с наказом более не грешить — хотя, как утверждали, лишь немногие из них следовали этому совету, остальные же продолжали творить грабежи, насилия и убийства с еще большим усердием.

Затем, совершенно неожиданно, полчища обезьянцев напали на город, разграбили его и перебили жителей. Как выяснилось, непрекращающиеся в течение трех столетий набеги кулбагархцев вселили ненависть в сердца обезьянцев и в конце концов побудили малочисленные обезьянские стаи объединиться против гонителей. То обстоятельство, что кулбагархцы отказались от охотничьих экспедиций за священными жертвами, их нимало не волновало; должно было пройти много столетий, прежде чем в обезьянцах угасла бы жажда мщения.

Нападавшие были вооружены лишь дрекольем, дубинами и заостренными камнями, но их было много, тогда как кулбагархцы, поддавшись влиянию Джейнини и решив покончить с войнами, расплавили свои мечи и перековали их на сельскохозяйственные орудия. Немногим, в том числе царю Дагранжу и Джейнини, удалось спастись от резни и бежать на запад. На другой же день пророк сообщил царю, что ночью ему явился опальный бог Марагонг. Джейнини, как и Эйонар, не смог описать этого бога, однако ему было что порассказать.

«Он сказал, — молвил Джейнини, — что наслал беду, потому что мы его отвергли». — «Может, он снова примет нас под свое покровительство, если мы возобновим богослужение?» — спросил царь Дарганж. — «Я его спрашивал, — сказал Джейнини, — но он не согласился; мы оказались такими вероломными и продажными мошенниками, что он больше не желает с нами связываться. К тому же его вполне устраивает поклонение обезьянцев, которые слишком простодушны, чтобы с помощью богословской казуистики подвергать сомнению его авторитет». — «А куда задевался твой могущественный бог Ииш? Он ведь должен был защитить нас?» — «Марагонг задал Иишу хорошую трепку и изгнал из Комилакха. Я пожаловался, дескать, Ииш мне сказал, что он сильнее, а на самом деле это не так. Но разве бог способен солгать? Запросто, отвечает Марагонг, не хуже любого смертного. Но я, говорю, всегда думал, что боги не лгут. Марагонг спрашивает, мол, кто мне такое сказал? Сами боги, говорю. Но если бог лжец, говорит Марагонг, что мешает ему солгать в этом и всех других случаях? Я ужаснулся при мысли, что живу в мире, где лгут не только люди, но и боги. Это несправедливо, говорю я с возмущением. Совершенно верно, отвечает Марагонг, но жизнь вообще несправедлива.

Тут я стал проклинать богов и умолять Марагонга убить меня, но он лишь расхохотался и исчез из моих снов. Такие вот дела, сир. И я умоляю немедленно содрать с меня кожу, совершив таким образом жертвоприношение Марагонгу, дабы хоть немного отвратить его гнев от жалких остатков ваших подданных, которых моя глупость ввергла в это бедственное положение; к тому же смерть избавит меня от ужасного мира, где даже богам нельзя доверять».

Но Дагранж велел Джейнини не болтать ерунды, а отправляться вместе с остальными на запад, в бывшее царство Тирао, где беглецы надеялись поселиться в каком-нибудь тихом углу, подальше от глаз варваров, которые продолжали тузить друг друга на развалинах поверженного царства. И только они собрались двинуться дальше, как дорогу им преградила шайка обезьянцев. Дарганж и его свита в ужасе бросились бежать, один Джейнини смело направился к толпе преследователей.

Его поступок привел дикарей в такое замешательство, что беглецам удалось скрыться. Обезьянцы схватили Джейнини — это было последнее, что видели его разбегавшиеся товарищи. Дальнейшая судьба Джейнини неизвестна, но маловероятно, чтобы ему удалось обратить обезьянцев в свою веру. На том и кончилась история города Кулбагарха.

— Отсюда мораль, — сказал Джориан, — не доверяй никому — даже богу.

— Нет, сынок, не совсем так. Мораль, скорее, в другом: заключая с кем-то сделку, будь то боги или люди, не позволяй себя обмануть и доверяй только тем, кто достоин доверия.

— Оно бы и хорошо, да поди их раскуси. Оппа! Что это?

Джориан споткнулся о камень, наполовину вросший в землю. Что-то необычное в форме этого камня заставило его нагнуться и внимательно осмотреть находку. Джориан раскачивал и тянул камень, пока тот не выскочил из земли, а затем взял его в руки. Это оказалась статуэтка толстопузого, лысого, ухмыляющегося божка, который сидел на постаменте, поджав под себя скрещенные ноги. Статуэтка была размером чуть больше ладони и весила около фунта. Высеченная из очень твердого, полупрозрачного зеленого камня, она хорошо сохранилась; время и непогода лишь слегка сгладили очертания.

Джориан вгляделся в полустертую надпись на постаменте.

— Что это? — повторил он, развернув статуэтку к Карадуру. — Не пойму, что написано; буквы не похожи на мальванские.

Карадур, тщательно рассмотрев надпись через читательное стекло, в свою очередь задумался.

— Это, — изрек он наконец, — тираоский язык времен упадка. Современный мальванский произошел от тираоского, обогащенного федиранскими словами. Очевидно, когда город подвергся нападению обезьянцев, один из жителей Кулбагарха обронил здесь свою статуэтку.

— Что написано-то?

Карадур ощупал буквы.

— Написано «Тваша»; я думаю, так звали одного из мелких богов тираоского пантеона. Их было великое множество, каждого не упомнишь.

— Неплохо бы, слышь, помолиться этому Тваше да попросить у него помощи и защиты. Он тысячу лет пролежал в земле и будет, небось, рад без памяти заполучить одного-двух молельщиков; к тому же я сомневаюсь, что боги родной Новарии смогут нам помочь так далеко от своих владений.

— Если только он не умер от небрежения.

— А как к нему подъехать? Может, словить зеленую ящерку и глотку ей перерезать?

— Прежде надо узнать его пристрастия. Иные боги страшно обижаются на кровавые жертвоприношения. Помолись, чтобы он тебе явился и надоумил.

— Лучше б он нам жратвы какой-нибудь нашел. Последнее доедаем. Завтра придется ловить на ужин ящериц и змей.

* * *

Джориану чудилось, будто он стоит на мраморном полу какого-то зала, хотя ни стен, ни потолка было не разглядеть. Перед ним маячил в дымке бледно-зеленый силуэт Тваши, сидящего на постаменте в той же самой позе, что и статуэтка. Джориану казалось, что голова божка находится вровень с его собственной головой. Но сколько Джориан ни вглядывался, он никак не мог разобрать, то ли бог одного с ним роста и сидит в десяти-пятнадцати шагах, то ли карлик, и до него рукой подать, то ли великан, до которого много ферлонгов пути. Губы бога разомкнулись, и голос в голове у Джориана отчетливо произнес:

— Приветствую тебя, Джориан, сын Эвора! Если б ты только знал, как приятно снова обрести приверженца! В аккурат перед падением Кулбагарха у меня был приверженец, похожий на тебя; как, бишь, его звали? Никак не вспомню, но это был здоровенный красавец; вечно попадал в какие-то фантастические переделки, из которых мне приходилось его вызволять. Помню, однажды...

— Прошу прощения, господин! — не без трепета перебил Джориан словоохотливое божество. — Нас по пятам преследуют люди, которые хотят причинить нам зло. Можешь нас спасти?

— Дай, взгляну... — бог исчез с постамента, оставив Джориана во мраке и безвестности. Через несколько секунд он снова появился. — Не бойся, сын мой. Твои недоброжелатели не причинят тебе вреда, хотя они всего лишь на расстоянии полета стрелы...

— На расстоянии полета стрелы! — вскричал Джориан. — Нужно немедленно проснуться и бежать! Отпусти меня, о бог!

— Милый Джориан, к чему суетиться, — широко улыбаясь, произнес Тваша. — Мне так долго не попадался смертный, с которым можно поболтать, что я не могу сразу отпустить тебя. Я позабочусь о мальванцах и их обученных слонах. Расскажи-ка, как нынче идут дела в империи Мальвана?

— Сначала ты, господин, расскажи, как нужно тебе поклоняться?

— Вполне достаточно еженощно молиться да время от времени жертвовать мне цветок. Ну, давай, превозноси мое могущество. По правде говоря — только это между нами — я всего лишь слабый маленький божок, но, как всякое божество, чрезвычайно тщеславен и упиваюсь лестью, словно хорошим вином. Итак...

Темный зал с размытыми очертаниями исчез, и Джориан обнаружил, что лежит на земле, а Карадур трясет его за плечо. В небе висел серебряный щит полной луны, но сквозь густой полог листвы пробивались лишь отдельные бледные отсветы.

— Проснись, сынок! — шептал колдун. — Я слышу слонов; раз уж мне, старой глухой тетере, слышно, значит, они совсем рядом...

Джориан вскочил на ноги.

— Может, это дикие слоны? В здешнем лесу нам попадалось много следов... Нет, я слышу звон конской сбруи. Мальванцы!

Он кинулся было во двор, где паслись животные, но на полпути остановился. Крики слонов, поскрипывание и звон упряжи, приглушенный опавшей листвой стук копыт и едва слышные обрывки разговора стали удаляться. Вскоре они превратились в неясный шелест, который Джориан с трудом разбирал. Потом звуки и вовсе затихли. Джориан вернулся к колдуну.

— Сделал все-таки, — выдохнул он.

— Кто?

— Тваша. Он сказал, что позаботится о мальванцах. Меня сомнение взяло, потому как на вид он болтливый старикашка и неумеха. Но что б он там ни сделал, а, кажись, сработало. Сейчас самое лучшее снова заснуть; ежели мы в полной темноте пойдем плутать по джунглям, запросто можем нос к носу столкнуться с погоней.

В воздухе заметно похолодало. Джориан натянул на себя, что потеплее, завернулся в плащ и снова улегся. Однако сон долго не приходил. Больную руку дергало; Джориан лежал и раздумывал о том, как неплохо иметь своего личного бога. Он все еще продолжал вести с божеством мысленные разговоры, как вдруг обнаружил, что вновь находится в темном зале с размытыми очертаниями, а перед ним восседает на своем пьедестале Тваша.

— Как ты это сделал, господин? — спросил Джориан.

— Очень просто, сын мой. Я заставил идущих по следу слонов вообразить, будто они видят и чуют красавицу-слониху в течке, которая призывно машет им хоботом. Повинуясь воображаемому зову, слоны бросились вперед, а мальванцы решили, что животные напали на горячий след, ведущий к тебе и твоему спутнику, и послушно побежали следом. Сейчас они в нескольких лигах отсюда.

Божок самодовольно улыбнулся.

— А теперь, любезнейший Джориан, давай продолжим беседу, которую мы вели перед тем, как почтенный Карадур вернул тебя в твою обычную реальность. Как идут дела в империи Мальвана? Видишь ли, статуэтка, что ты раскопал в развалинах — мое единственное неповрежденное изображение; она одна связывает меня с твоим миром. Поэтому, посещая твою реальность, я лишен возможности удаляться от развалин Кулбагарха. Рассказывай же.

Джориан кратко описал богу положение дел и, как умел, пересказал историю Мальваны. Когда он дошел до смерти царя Сирваши, отца Шайю, Тваша захихикал.

— Я вспомнил, — пояснил бог, — одного из последних царей Тирао — прадеда Вражжи, вот только имя забыл. Как, бишь, его звали? А впрочем, неважно; короче, я тебе расскажу презабавную историю об этом царе по имени... проклятье, как же его имя-то? Вертится на языке... короче, этот царь...

Тваша стал увлеченно рассказывать какую-то путаную историю, у которой, похоже, не имелось ни начала, ни конца. Ничего забавного в ней тоже не было. Спустя четверть часа Джориан уже совсем извелся от скуки и нетерпения, а Тваша тем временем продолжал безостановочно болтать.

Затем, как почудилось Джориану, божок оглянулся через плечо и закричал:

— Ах, разрази меня гром! Я так увлекся рассказом, что проглядел страшную опасность, которая нависла над тобой! Увы, на этот раз я бессилен тебя спасти: те, кто тебе угрожает, находятся под покровительством могущественного Марагонга, я перед ним лишь мелкий слабый божок...

Джориан лихорадочно пытался проснуться. Тело будто сковало. А затем резкий толчок вырвал его из сна. Волосатые лапы крепко держали за руки и за ноги; Джориан взвизгнул от боли: один из нападавших сдавил ему распухшую левую руку. В двух шагах комилакхские обезьянцы таким же манером скрутили Карадура. На востоке джунглей пробивалось багровое марево — примета восходящего солнца.

От приземистых, низкорослых обезьянцев веяло, однако, недюжинной мощью. Их шеи выдавались вперед, лбы и подбородки были скошены, а полуоткрытые губастые пасти демонстрировали ряды крупных желтоватых зубов. Они не носили одежды, с ног до головы заросли шерстью и издавали густое зловоние.

Джориан, поднатужившись, сделал отчаянную попытку вырваться на свободу. Но хотя среди людей он слыл силачом, любой из схвативших его обезьянцев был ничуть не слабее. Волосатые лапы с грязными обломанными ногтями еще крепче впились в Джориана, а два дикаря накинулись с кулаками и дубасили до тех пор, пока он не затих. Джориан, зажатый с двух сторон обезьянцами, вдруг увидел прямо перед собой полузасыпанную землей голову стоящей неподалеку безголовой статуи. Только тут он разобрал, что на камне высечено не человеческое лицо, а тигриная морда. «Вот оно, предостережение Гоании.»

— Не сопротивляйся! — сказал Карадур. — Это их только раздражает.

— Что они с нами сделают? — спросил Джориан.

— Откуда я знаю? Ты понимаешь их язык?

— Нет. А ты?

— Не понимаю, хотя говорю на пяти-шести языках, не считая родного мальванского.

— Можешь наслать на них заклятье?

— Пока меня держат, не могу. Настоящее заклинание — это тебе не набор волшебных слов.

Джориан:

— Тваша сказал, что им покровительствует Марагонг.

— О, злосчастье! Значит, то, что Джейнини тысячу лет назад поведал царю Дагранжу, оказалось правдой. Я начинаю бояться худшего.

— Думаешь, они с нас кожу...

Обезьянцы встрепенулись, и Джориану пришлось умолкнуть. Повинуясь отрывистой команде одного из соплеменников, дикари рывком поставили Джориана на ноги и то ли повели, то ли поволокли по заросшим травой улицам Кулбагарха. Следом тащили Карадура. Процессия петляла среди развалин, пока Джориан совсем не запутался.

Дойдя до места, где лежало несколько больших камней, обезьянцы остановились. Ближайший и самый маленький из камней представлял собой обыкновенную глыбу высотой в два локтя и шириной в четыре, настолько обтесанную временем, что грани и углы скруглились, и ее можно было по ошибке принять за валун.

Позади низкой глыбы возвышался большой приземистый пьедестал, или постамент, на котором помещалась какая-то скульптура, но изваяние так пострадало от времени, что уже нельзя было определить, кого же оно изображает. Очертаниями статуя напоминала сидящего человека, но ни рук, ни ног, ни каких-либо частей человеческого тела различить не удавалось. Статуя была низкой, приземистой, со сглаженными углами; кое-где проступили едва заметные следы резьбы. Длинная змея, разрисованная черно-красными узорами, соскользнула с постамента и скрылась в норе.

— Это, кажись, то самое изваяние Марагонга, о каком ты мне говорил, — сказал Джориан.

— Охо-хо, боюсь, ты прав, Я один виноват, навлек на тебя погибель. Прощай, сынок!

Один из обезьянцев принес ржавый железный нож. Вероятно, этот металлический нож попал сюда случайно, потому что остальные орудия, и даже оружие, были сделаны из дерева, камня или кости. Дикарь принялся точить лезвие об алтарь — «вжик-вжик».

— Не убивайся, доктор, — сказал Джориан. — Мы еще поборемся. Ежели б только они нас связали, отошли в сторонку да отвернулись, может, чего и вышло б. — «Вжик-вжик» пело лезвие. Обезьянцы, похоже, не собирались связывать пленников. Наоборот, они со всех сторон облепили Джориана и Карадура и, застыв в зловещем ожидании, крепко держали их за руки и ноги.

Наконец дикарь отточил нож, провел пальцем по острию и поднялся на ноги. По команде, больше похожей на рычание, удерживающие Джориана обезьянцы подтащили его к алтарю и, не ослабляя хватки, опрокинули на камень. Дикарь с ножом подошел к статуе, воздел руки и завывающим голосом произнес речь, в которой Джориан уловил слово «Марагонг».

После этого обезьянец повернулся к Джориану и склонился над будущей жертвой. Он вскинул нож, собираясь, навалившись на острие, провести по джориановой груди длинный неглубокий надрез от горла до пупка. Джориан напрягся, приготовившись мужественно сносить боль.

Нож с легкостью рассек джорианову рубаху, но под ней оказалась прочная кольчуга; ножом ее было не проткнуть. Гортанно вскрикнув, обезьянский жрец еще ниже склонился над Джорианом и, распахнув вспоротую рубаху, стал разглядывать непонятный железный нагрудник. Раздалась команда, и двое обезьянцев, которые удерживали Джориана на алтаре, принялись теребить кольчугу, стараясь вытряхнуть из нее пленника. Пока они сражались с кольчугой, спорили и тянули в разные стороны, где-то над головой Джориана, непонятно почему, разразилась перебранка. Вскоре она переросла в общий гвалт.

Шум мало-помалу стих. Джорианов страж рывком приподнял пленника и усадил на жертвеннике. Джориан оказался лицом к лицу с на редкость безобразным обезьянцем средних лет; обезьянец наставил на него толстый волосатый палец.

— Ты Джориан? — на ломаном новарском языке спросило это существо.

— Ага. А ты кто?

— Моя Зор. Ты помнишь? Ты спасать моя жизнь.

— Клянусь медными яйцами Имбала! — гаркнул Джориан. — Еще б не помнить. Только не говори мне, о Зор, что, сбежав из клетки, ты на своих двоих отмахал всю дорогу от западных отрогов Козьей Кручи до Комилакха!

— Моя сильный. Моя пешком.

— Ну, ты молодчина! Как поживаешь?

— Моя хорошо. Моя начальник.

— Что теперь с нами будет?

— Ты помогать моя, я помогать твоя. Куда ты идти?

— Мы собирались добраться до Халгира и переплыть пролив.

— Ты иди.

Зор растолкал обезьянцев, стороживших Джориана, и мощной волосатой рукой обнял его за плечи. Джориан поежился: кулаки обезьянцев живого места на нем не оставили. Размахивая свободной рукой, Зор обратился к остальным дикарям с короткой, но энергичной речью. Джориан, хоть и не понял ни слова, решил, что Зор говорит: этот человек личный друг Зора, и кто его тронет, тому, дескать, не поздоровится.

— А как быть с моим другом? — спросил Джориан.

— Ты идти, он оставаться. Он нам не помогать. Мы его убить.

— Либо отпусти нас обоих, либо никого.

Зор злобно уставился на Джориана.

— Зачем ты это говорить?

— Он мой друг. Будь он твоим другом, ты бы так же поступил, разве нет?

Зор поскреб в затылке.

— Ты говорить правильно. Ладно, он тоже идти.

* * *

На другой день разразилась гроза. Джориан с Карадуром, оставив позади берега Шриндолы, с трудом пробирались джунглями на северо-восток; по бокам трусцой бежали обезьянцы из отряда сопровождения: они показывали дорогу и добывали еду.

— Сынок, — сказал Карадур, — если я когда-либо и осуждал тебя, то сейчас смиренно молю о прощении.

— Что? — сквозь завывание ветра и громовые раскаты прокричал Джориан. Карадур повторил.

— Доктор, ты чего? — спросил Джориан.

— Ты был готов пожертвовать собой, стерпеть такую ужасную боль, ты был на волосок от гибели, а меня не бросил, хотя имел прекрасную возможность сбежать. Я перед тобой преклоняюсь.

— Ой, ну что за чушь! Я ж ненароком брякнул. Кабы успел мозгами пораскинуть, наверняка б духу не хватило. По правде сказать, я как нож этот обдирочный увидел, до того напугался... ну, ладно, ладно, не буду больше про свои страхи вслух рассказывать.

— Наш новый бог у тебя?

— В ранце, хотя будет ли нам прок от милейшего Тваши, еще бабка надвое сказала. По-моему, нам пора основать новую религию: культ бога нелепостей. Ежели миром и правит какая-то сила, так это сила нелепицы. Сам посуди: ты произносишь заклинание, чтоб отвести врагам глаза, а оно действует шиворот-навыворот и прямиком ведет их к нам.

— Заклинание тут ни при чем. У нас не было нужных ингредиентов.

— Потом я натыкаюсь на статуэтку Тваши. Бог спасает нас от мальванцев — только затем, чтобы отдать в лапы обезьянцев, которых он, видите ли, не заметил, потому как слишком увлекся пересказом длиннющей нудной байки о каком-то древнем царе. А когда он их все ж таки узрел, то не мог вмешаться из страха перед более могущественным Марагонгом.

Потом нам удается спастись от мучительной смерти, потому как поблизости случайно объявляется Зор, да мало того что объявляется, он еще меня узнает, хоть я б его ни в жисть не узнал; по мне все дикари на одно лицо. Зор-то думает, я его нарочно из клетки у Ритосова дома выпустил. А правду сказать, это была чистая случайность, я влип по собственной глупости, и ежели б не красотка, Ритос бы как пить дать меня прикончил.

Так и это еще не все. Сложи о нас балладу какой-нибудь стихоплет, не миновать бы нам с Ванорой стать неразлучными любовниками. А на самом деле что выходит? Едва закрутив любовь, она обнаруживает, что на дух меня не переносит, и уходит к этому придурку Босо, которому бы самое место среди наших охранников-обезьянцев. После этого попробуй мне сказать, что в мире есть хоть капля смысла!

— Я убежден, что, окажись наш слабый человеческий разум в состоянии постичь этот мир, в нем бы обнаружилась бездна смысла.

— Ха! Как бы там ни было, но ежели на обед опять подадут коренья и плесневые грибы с подливкой из протертых клопов, я попрошу наших новоявленных друзей отвести меня обратно в Кулбагарх и принести в жертву. Уж лучше помереть, чем так поститься!

 

Глава 8

Ковыльное море

Наступил месяц Барана, и в швенских степях задули холодные ветры. К северу до самого горизонта, не оживленного ни деревом, ни домом, ни горным хребтом, тянулась пологая холмистая равнина. Весенняя поросль еще не взошла, поэтому высокая жухлая трава имела грязновато-желтый оттенок. На местах проплешин обнаружилась сырая черная земля. Изредка равнину пересекала неглубокая, извилистая речка; на берегах вздувшегося по весне потока росли карликовые ивы и ольховник. В тени деревьев сохранились островки нестаявшего снега.

Конь и белый осел — те самые, на которых Джориан с Карадуром больше трех месяцев назад выехали из Тримандилама, бодрой рысцой бежали по степи. Их седоки были по пояс облеплены глиной, потому что при каждом шаге из-под копыт с плюханьем вылетал черный фонтанчик жидкой грязи.

Добравшись до Халгира и выйдя к проливу, отделяющему Срединное море от небольшого по величине Сикхонова моря, беглецы целый месяц проболтались на берегу, ожидая, пока установится погода и можно будет перебраться на другую сторону. По правде сказать, они даже обрадовались вынужденному отдыху: Карадур был так измучен, что едва тянул ноги. Да и здоровяк Джориан, перенесший огромное физическое напряжение, помноженное на своеобразную обезьянскую диету, чувствовал себя совершенно разбитым.

За месяц больная рука Джориана зажила; кроме того, они смогли подготовиться к путешествию вокруг северного побережья Срединного моря. Джориан починил башмаки, которые совсем развалились, не выдержав комилакхской сырости. Карадур обменял свои сандалии на пару валенок. И тот, и другой обзавелись овчинными полушубками и меховыми шапками.

Выехав из Гилгира, расположенного на северной стороне пролива как раз напротив Халгира, путники двинулись вдоль берега, удаляясь от него лишь затем, чтобы пересечь какой-нибудь мыс или полуостров у основания и, таким образом, сократить путь. Почти месяц они скитались по этим безлюдным местам и бывали рады, когда им изредка удавалось повстречать человека.

Раз, проезжая долиной, Джориан с Карадуром наткнулись на развалины сгоревшей деревушки. Один крестьянин, всю жизнь проживший в этой местности, поведал им печальную историю. Считалось, что деревня находится под покровительством Гнидмара, хана из рода Айлингов. Деревня процветала, дела быстро шли на лад, и тогда Гнидмар повелел ее спалить, дабы успехи крестьян не привлекали в степь новых переселенцев, которые огородят и вспашут земли, лишив его пастбищ.

На ночлег путники останавливались у речек; здесь можно было нарубить веток и устроить постели, чтобы не ложиться прямо в грязь. Два раза Джориану удалось пополнить запасы провизии, подстрелив из лука степную антилопу. Однажды они заметили небольшое стадо мамонтов, бредущих, как всегда по весне, на север, в леса далекого Хрота, но благоразумно уступили им дорогу. Точно так же они обошли сторонкой единорога — огромное, приземистое, заросшее щетиной крутобокое чудище, очень похожее на обитающего в тропиках носорога, с той только разницей, что единственный рог степного чудища рос над глазами посреди лба.

По северному побережью Срединного моря растянулись цепью несколько городов. На самой оконечности вытянутого в длину треугольного полуострова — одного из так называемых Клыков Халгира — стоял Гилгир, северный сосед Халгира, расположенного по другую сторону Халгирского пролива. Гилгир и Халгир, утопающие в грязи рыбацкие деревеньки, населяли большей частью плосколицые и узкоглазые выходцы из Айджо и Салимора. Через эти поселения протекал тоненький торговый ручеек, поэтому здесь часто останавливались корабли, курсировавшие между Салимором и портами Срединного моря. Однако торговля Халгира с внутренними районами шла вяло: комилакхские обезьянцы были не слишком выгодными покупателями.

Крупнейшим портом северного побережья Срединного моря считался Истхойн, расположенный в глубине залива Норли. Он один во всей Швении мог похвастаться крепостной стеной и определенной независимостью. Этим город был обязан хану Гендингов, самой свирепой из швенских орд. Джориан с Карадуром стремились побыстрее добраться до Истхойна, надеясь сесть там на какой-нибудь корабль, плывущий в Тарксию.

Когда они проезжали по степному распадку, Джориан вдруг заметил:

— Когда эта проклятущая кляча ударяется в галоп, так с левой ноги еще куда ни шло, а с правой — будто по ухабам несет. Как он мне седлом каждый раз наподдаст, — все, думаю, полетела душа в небеса. Вот, решил обучить полудурка скакать на одной левой...

Ветер с заунывным воем трепал ковыль.

— Ничто так не помогает полюбить родину, как путешествие в дальние страны, — проговорил Джориан.

Одни любят тропиков темных жару, Где змеи обвили деревьев кору, Где преет одежда во влажном пару. А мне не забыть холодок поутру В Новарии, родной Новарии. Другой по равнине бескрайней грустит, Где мокнет трава и повозка скрипит, Где всадник сквозь бурю и ветер летит. А мне милых пашен приятнее вид Новарии, родной Новарии. Иного манит завыванье штормов, Гигантские волны и спины китов, Он с бригом своим хоть под воду готов. А я жить хочу средь долин и холмов Новарии, моей Новарии.

— Ты пропустил горы и пустыни, — сказал Карадур.

— Ежели мне доведется залезть на Козью Кручу либо пересечь Федиран, я добавлю пару строф... — Джориан осекся на полуслове и, натянув поводья, сделал знак Карадуру. — Впереди кто-то есть, — тихо произнес он. — Подержи-ка Оузера.

Джориан соскользнул с коня и сунул поводья колдуну. Затем снял шапку и, согнувшись в три погибели, чтобы не выдать себя, побежал к краю распадка. Вскоре он возвратился.

— Всего лишь два пастуха, охраняют табун. Видать, орда ихняя поблизости. Нам самое лучшее вернуться к речке и переждать. Я тем временем спрошу Твашу, что делать: идти прямо на них или прокрасться сторонкой. Утонуть мне в дерьме, но, по всем расчетам, нам давно пора выйти к Истхойну!

— Как метко заметил Сидам-мудрец: «Путешествие и болезнь тянутся медленнее, чем ожидаешь, зато деньги и вино кончаются быстрее», — изрек Карадур. — Пока мы еще успеваем на метурский Конклав. В Тарксии придется сделать передышку. Там живет один Альтруист.

— Кто он?

— Старый волшебник по имени Вальдониус.

— Ему можно доверять?

— Вне всякого сомнения; Вальдониус известен, как человек кристальной чистоты.

— Ладно. Будем надеяться, он окажется почестней Ритоса и Поррекса, в коих ты был уверен ничуть не меньше!

Некоторое время Карадур ехал молча, затем вдруг произнес:

— О Джориан!

— Ну?

— Ты не хотел бы стать волшебником? Мне нужен ученик; последний, что у меня был, умер много лет назад.

— Отчего это он умер?

— Несчастный простофиля вызвал злобного демона, но позабыл замкнуть магическую фигуру. Я уверен, ты бы так не оплошал. Что скажешь?

— Чтоб я пошел в волшебники, Тио меня забодай? Не знаю. Я подумывал стать часовщиком, торговцем, фермером, солдатом и поэтом, а вот гадателем — ни разу.

— Хорошо, на Конклаве у тебя будет возможность оценить моих собратьев по ремеслу.

* * *

Зеленый бог Тваша уже не выглядел таким жизнерадостным, как прежде.

— Где мои цветы? — хмуро спросил он.

— Ох, господин, — ответил Джориан. — Где я тебе весной возьму цветы в холодной степи? Подожди деньков пять, и я тебя завалю цветами — все долги покрою с лихвой.

— А я хочу сейчас, — капризно сказал бог. — В Тирао круглый год полно цветов.

— Мы не в Тирао, — урезонивал Джориан ребячливое божество, стараясь подавить закипавшее раздражение. — Здесь цветы распускаются только в определенное время года.

— Тогда я ненавижу эту местность! Вези меня назад в любимые родные джунгли!

— Ну, вот что, о бог! — взорвался Джориан. — Я тебя выкопал из кулбагархской грязи и с тех пор усердно каждый день тебе молюсь. Я скажу, что будет, ежели ты откажешься прорицать. В первый же раз, как выйдем к Срединному морю, я тебя зашвырну подальше в воду. Может статься, ты найдешь там молельщиков получше — осетров да селедок.

— Ой, да полно, полно, — захныкал Тваша. — Так и быть, подожду с цветами. Чего тебе надобно на сей раз?

— Очень бы хотелось разузнать про орду, что стоит у нас на пути; кто они такие и как зовут ихнего хана.

Тваша исчез с постамента. Джориан остался один в темном зале с размытыми очертаниями. Вскоре бог вернулся.

— Это орда Гендингов, она стоит лагерем у города Истхойна, а ханом у них Вилимир.

— Ух ты! Не тот ли он изгнанник, что в прошлом годе жил при ксиларском дворе?

— Не знаю, хотя это нетрудно выяснить. Скажи, твой Вилимир был тощий, среднего роста, бритый, с длинными, тронутыми сединой соломенными волосами и шрамами на лице и правой руке?

— Точно он. Старый хан, видно, помер или свергли его. Присоветуй: ежели я привечал парня, когда он был в нужде, могу ль я нынче ему довериться?

— Ах, любезный мой Джориан, полагаю, тебе нечего опасаться. Во всяком случае, я только что заглядывал в его мозги и не обнаружил там никаких злодейских замыслов. Как мне показалось, он малый неглупый и практичный.

— Когда он гостил в Ксиларе, мне тоже так казалось. Счастливо!

Проснувшись, Джориан пересказал Карадуру свой последний разговор с Твашей.

— Все ж таки нет полной уверенности, что нам окажут дружеский прием, — сказал он. — Сдается мне, Вилимир слишком хладнокровный реалист, чтоб поддаться благодарности. Что присоветуешь?

— Ах, Джориан, доверимся ему, у нас нет иного выхода! Мы сможем сесть на корабль, плывущий в Тарксию, и моим бедным старым костям не придется больше трястись по этим бесконечным ухабам. Кроме того, если мы вздумаем обойти его войско стороной, нам придется потратить на это не один день, а потом еще берегом добираться до Тарксии. Так мы на Конклав опоздаем.

— Решено, — сказал Джориан и вскочил на коня.

К полудню они добрались до главного лагеря Гендингов, разбитого на пологом холме к северу от морского порта Истхойна. За Истхойном можно было разглядеть отливающие на солнце стальным блеском воды залива Норли, откуда, раздувая прямоугольные коричневые паруса, уходили в первый весенний рейс обычные для этих мест беспалубные, одномачтовые, Похожие на каноэ суденышки. Сам Истхойн вытянулся полукругом, следуя очертаниям береговой линии бухты. Город окружала стена из необтесанного местного камня; на стене под свежим степным ветерком безостановочно крутились два десятка ветряных мельниц.

Черные шатры клана Гендингов покрывали внушительное пространство. Рядом с лагерем войска кочевников совершенствовали свое боевое искусство. Они отрабатывали атаки, ложные отступления и стрельбу на полном скаку. Войско Гендингов состояло в основном из легко вооруженных конных лучников, однако самые богатые подданные хана Вилимира были собраны в эскадроны тяжело вооруженных копейщиков, закованных с ног до головы в кольчатые или пластинчатые кольчуги и разъезжающих на мощных конях, тоже наполовину защищенных доспехами. Восседая на спинах прирученных мамонтов, за учениями наблюдали воинские начальники. Никто не обратил особого внимания на двух пропыленных и покрытых коркой засохшей грязи незнакомцев, которые подъехали к огромному черно-красному шатру, расположенному в центре учебного плаца. Джориан с Карадуром привязали свою живность к коновязи, после чего Джориан по-швенски обратился к караульному:

— Король Джориан Ксиларский желает выразить почтение Великому Хану Гендингов. Он знает нас.

— Король, говоришь? — смерив Джориана презрительным взглядом, переспросил караульный. — Видал я прежде королей, но такого как ты — в драных обносках да еще в компании старой развалины на колченогом осле — чтой-то не припомню.

У караульного, здоровенного детины почти одного с Джорианом роста, были золотистые, заплетенные в косички длинные волосы и свисающие на грудь усы. Наряд его состоял из мешковатых шерстяных штанов, кольчуги, подбитого мехом плаща и шлема с зубчатым гребнем.

— И тем не менее мы король, — нимало не смутившись, повторил Джориан. — Не будешь ли так любезен доложить о нас?

— Грознейший из Грозных обучает свои войска. Не соблаговолит ли Ваше Высокомерное Величество присесть в передней и обождать его возвращения? склонившись в шутовском поклоне, отозвался караульный.

— Мы благодарим тебя, солдат. В скором времени мы найдем, что тебе ответить.

Караульный презрительно хмыкнул и отвернулся. Примерно через час к шатру подъехала на мамонтах группа Гендингов. По команде погонщиков огромные животные улеглись перед шатром, и седоки попрыгали с них на землю. Мамонты встали и затрусили прочь, а их седоки направились в караульное помещение.

Первым, блистая золоченым шлемом, вошел принц Вилимир, за ним по пятам следовали воинские начальники и телохранители. Джориан тотчас узнал это узкое, безбородое лицо и поднялся на ноги. Возникла легкая заминка, затем Вилимир произнес:

— Клянусь кишками Грайпнека! Ведь вы же Джориан, — у него получилось «Жориан», — бывший король Ксилара?

— Он самый, о Грознейший из Грозных.

Физиономию Вилимира прорезала волчья ухмылка.

— Ба, вот так штука! Мы наблюдали ваш побег из Ксилара... до чего, кстати, ловко сработано... но никак не ожидали увидеть вас здесь. Прошу!

Спустя немного времени они уже восседали на коврах в главном шатре, и Джориан держал в руках кубок, наполненный элем.

— Итак, бывший король, что привело вас в Швению? — спросил Вилимир, мелодично позвякивая золотыми подвесками.

— Да вот, выполняю одно небольшое поручение святого отца Карадура. А славно мы поменялись ролями, правда? Давно вы стали ханом?

— Три месяца назад, когда одна из дядюшкиных жен отравила старого мерзавца. Мы не смогли дознаться, какая именно, поэтому пришлось казнить всех; теперь у нас по крайней мере есть уверенность, что преступница получила по заслугам.

— Как орда? Все богатеет?

— Как раз сейчас мы готовимся к войне против Айлингов. Гнидмару пора преподать урок. Мы отправили посланника с нотой о недопустимости набегов на наши земли, а он нам вернул нашего человека без обеих рук. Расскажите-ка лучше о себе.

— Да, к слову сказать, ваш караульный — тот парень с усами до пят, — когда я подъехал к шатру, встретил меня с отменной наглостью.

Вилимир пожал плечами.

— Трудно ожидать от простого кочевника, что он будет на равной ноге с каждым сиднем, — Джориан уставился на Вилимира: в голосе хана ему почудилась насмешка. Но Вилимир, как ни в чем не бывало, продолжал:

— Путешествуя по неизведанным южным землям, вы, должно быть, вдоволь нагляделись на разные диковины.

— О, этого хватало!

Джориан начал было описывать свои дорожные приключения, как вдруг почувствовал, что его мало-помалу охватывает непонятная вялость. Кубок едва не выпал из рук. Зеватас великий, мелькнуло в голове, неужто с этого можно было напиться?

Он стал рассказывать дальше, но язык заплетался. Рука, державшая кубок, разжалась, и эль пролился на ковер. Джориан с внезапным подозрением взглянул на Вилимира.

Хан щелкнул пальцами: вокруг плеч Джориана петлей обвился аркан и, затянувшись, сковал движения. Второй аркан со свистом мелькнул в воздухе: тиски стали вдвое крепче. Джориан замычал и, пошатываясь, вскарабкался на ноги. Однако два рослых сильных Гендинга растянули одурманенного Джориана на веревках и без труда сдерживали его беспорядочные рывки.

Вилимир с улыбкой наблюдал за происходящим.

— Что это значит? — едва ворочая языком, прохрипел Джориан.

— Ну, только то, что для войны с Гнидмаром нужны деньги, и награда, обещанная Ксиларом за твою голову, придется очень кстати.

Джориану казалось, что язык распух и не помещается во рту, но он все же выдавил из себя:

— Ты, чертов предатель! Клянусь железными причиндалами Имбала, я ведь тоже мог тебя выдать дяде, когда ты в Ксилар приперся.

— Разумеется, но будучи глупым сентиментальным сиднем, упустил свой шанс. Это лишний раз доказывает, что величайший из сидней не более, чем букашка под каблуком ничтожнейшего из кочевников. Заковать его в наши новые кандалы.

Тяжелые, сверкающие новенькой сталью наручники, соединенные короткой цепью, защелкнулись на джориановых запястьях: поворот ключа довершил дело.

— Отличная тарксийская работа, — пояснил Вилимир. — Ты должен чувствовать себя польщенным, мой добрый Джориан, — и хан обернулся к Карадуру, который сидел ни жив, ни мертв. — Итак, о колдун, как поступим с тобой? Ксиларцы, несомненно, хотели бы заполучить чернокнижника, который помог сбежать их правителю, но поскольку они, как все сидни, гнусные скупердяи, то наверняка ни льва не добавят к награде. Нам, опять-таки, нужен знающий колдун. Последнего пришлось казнить, когда он не сумел ответить на вопрос, кто отравил нашего дядю. И, наконец, в-третьих, мы можем приказать сей же час отрубить тебе голову; возможно, это было бы наилучшим решением. Что ты выберешь?

— Я... я буду вам преданным слугой.

Джориан с горечью взглянул на Карадура, который не смел поднять глаз.

— Бракки! — позвал хан. — Помести мастера Джориана в арестантскую, да приставь надежную стражу. Предупреждаю, он большой искусник бегать из-под замка. Изыми у него все ценности, одежду не трогай. Выдели конвой — хватит десяти воинов, — чтобы переправить его отсюда в Ксилар. Дай-ка сообразить... Ксилар в союзе в Виндией против Оттомани, Оттомань в союзе с Метуро против Гованнии, Метуро в союзе с Тарксией против Боуктиса, Гованния в союзе с Оссарией против Метуро. Следовательно, Ксилар находится в союзе с Виндией, Гованнией и Боуктисом против Оттомани, Метуро, Оссарии и Тарксии, а Солимбрия, Кортолия, Цолон и Ир держат нейтралитет. Значит, лучше всего перебраться через Эллорну в Боуктис, а оттуда, не заходя в Тарксию, через Солимбрию и Ир двинуть в Ксилар. Понятно?

— Да, о Грознейший из Грозных, — ответил тот, кого он называл Бракки.

Тут колени Джориана подкосились, и он без чувств грохнулся на ковер. Едва потеряв сознание, он снова очутился перед зеленым богом Твашей. Вместо того, чтобы почтительно приблизиться к божеству, Джориан диким голосом заорал:

— Почему ж ты не предупредил, что этот подлец устроил мне ловушку?

— Милый Джориан, тысяча извинений! — громко рыдая, запричитал бог. — Я всего лишь слабый божок, могущество мое невелико. Умоляю, не думай обо мне плохо! Я этого не вынесу. А теперь прощай: они забрали у тебя маленькую зеленую статуэтку, и с этих пор мне волей-неволей придется служить противному хану. Да пребудут с тобой боги, более сильные, чем я!

* * *

Со всех сторон окружив Джориана, конвой петлял по извилистым тропам, которые то взбегали в гору, то спускались в долины восточной Эллорны. Стоял туман, в просветах неясно маячили покрытые молодой листвой деревья, с ветвей капало. Влажную землю усеивали желтые, голубые и белые звездочки подснежников. Когда туман рассеивался, по обе стороны тропы становились видны горные вершины, где снег еще не стаял.

Горная цепь Эллорны и расположенная дальше к югу Козья Круча образовывали как бы две стены, которые огораживали лежащие между ними земли Новарии. Новария представляла собой широкий перешеек: он соединял расположенную на севере Швению с южными Федираном и Мальваной и в то же время отделял Срединное море от Западного океана. Между двумя горными цепями раскинулось холмистое пространство, имеющее форму неправильного прямоугольника и прозванное Новарией, или Землей Двенадцати Городов.

Существование двух горных цепей способствовало росту и процветанию Двенадцати Городов — государств Новарии, которые постоянно грызлись и воевали друг с другом, но зато могли не опасаться вторжения с севера грозных кочевых орд Швении, с юга жадных на добычу пустынников Федирана и с юго-востока — могущественной Мальваны. Немногочисленные горные проходы было довольно легко охранять.

Благодаря тому, что свирепые обитатели швенских степей и подавляющее большинство плодовитых законопослушных мальванцев боялись моря, как огня, водные перевозки по Срединному морю оказались всецело в руках новарцев и разноплеменного населения Янарета и Истхойна. Поэтому опасность морского вторжения в Новарию превосходящих сил с юга или севера была невелика — хотя вполне могло статься, что какому-нибудь из Двенадцати Городов, ослепленному ненавистью к соседу и желающему победить в местной сваре, в один прекрасный день взбредет в голову идея погрузить на корабли и доставить в свои пределы этих опасных чужестранцев. Такая перспектива лишала сна новарских канцлеров и министров, неплохо знавших нравы соплеменников. Они знали, что, стоит только умело подогреть страсти и для того чтобы получить перевес над врагом, их сограждане пойдут на любой риск и совершат любое вероломство.

Джориан по-прежнему ехал на рослом чало-гнедом Оузере, но руки его были скованы. Едущий впереди кочевник вел Оузера в поводу, другой кочевник держал конец аркана, петлей захлестнутого вокруг Джориановой шеи. Бракки непременно хотел пересадить Джориана на жалкую клячу, а Оузера запустить в ханские табуны: у степняков высоко ценились лошади достаточно рослые, чтобы выдержать вес тяжелого воина в полном вооружении. Однако начальник конвоя капитан Глом возразил на это, что Джориан тяжелее всех в отряде. Если взгромоздить его на отслужившую свой век низконогую савраску, клячонка неровен час сдохнет, и придется им дорогой покупать или красть другую верховую лошадь. В конце концов Бракки оставил под Джорианом Оузера, предупредив Глома, что тот головой отвечает за жизнь скакуна.

Итак, они кружили по горам. Дни проходили за днями, все круче уходили ввысь поднимающиеся справа вершины и все богаче становились покрывающие их снежные шапки. Это был центральный хребет Эллорны. Отряд пробирался вдоль новарской границы, стараясь держаться южных предгорий. Поглядывая на вздымающиеся слева лесистые кряжи, Джориан не сомневался, что, если бы только ему удалось преодолеть две-три сопки, он оказался бы на землях Тарксии.

А что потом? Тарксия, присоединившаяся к союзу против Ксилара, может статься, его и не выдаст. Но нет ни денег, ни оружия. Золото, похищенное в Реннум Кезимаре, меч, кинжал, лук, кольчуга — даже зеленого божка — все отняли. В Тарксии, которая находилась от Ксилара дальше, чем любой из Двенадцати Городов, он никого не знал.

Джориан твердил про себя единственное, слышанное от Карадура тарксийское имя — волшебник Вальдониус. Поскольку план доставить Ларец Авлена в Метуро по всей видимости провалился, Джориан мог свободно заниматься, чем ему вздумается. Однако неплохо было бы убедиться, что заклятье снято и сообразить, что же все-таки делать дальше. Как бы там ни было, решил он, а Вальдониус Тарксийский для начала вполне сойдет.

Первые несколько дней после отъезда из Истхойда Гендинги-конвоиры почти не разговаривали со своим пленником. Они не обижали Джориана, просто относились к нему так, как бесчувственный, но рачительный хозяин относится к домашним животным. Конвоиры следили за тем, чтобы довезти Джориана в целости и сохранности, потому что увечья могли значительно снизить ценность пленника, но выслушивать от него всякую ерунду они вовсе не собирались.

К тому времени, когда отряд, оставив позади швенские равнины, вступил на плоскогорье Эллорны, кипучая натура Джориана растопила лед недоверия. Очень помогло то, что Джориан свободно говорил по-швенски и никогда не упускал случая пошутить. К тому же, желая возбудить интерес Гендингов, он шел на всевозможные уловки. Наблюдая, например, как стражники разбивают лагерь, Джориан, словно бы вскользь, заметил:

— Эти горы точь-в-точь как горы Козьей Кручи, что лежат на сотни лиг к югу отсюда. Они напомнили мне времечко, когда кузнец-чародей задумал остудить свой докрасна раскаленный клинок, вонзив его мне... да, впрочем, это вам не интересно.

— Что ты там завел? — встрепенулся Глом. — Давай, рассказывай.

— О, вы кочевники, известные всезнайки, чтобы сидень не сказал, все равно не поверите. Зачем вам мои сказки?

— Мы тебе не позволим разжигать наше любопытство, а потом нас же и дразнить, — это первое, — сказал Глом. — А теперь рассказывай или, клянусь штуковиной Грайпнека, вот придушу тебя арканом, живо тогда заговоришь.

— Ну, так и быть, — сказал Джориан и принялся расписывать свое приключение с Ритосом-кузнецом.

К тому времени, когда они забрались в самое сердце Эллорны, у Гендингов вошло в привычку требовать по вечерам:

— Джориан! Расскажи историю!

Глом никогда не забывал убедиться, что по меньшей мере два стражника постоянно с оружием наготове охраняют Джориана. Он разбил ночь на дежурства, во время которых двое кочевников охраняли Джориана, а двое других несли общий караул.

— Мы, — пояснял Глом, — можем наткнуться на медведя-шатуна, а на высокогорье живут пещерные люди, они нападают иногда на малочисленные отряды. Слава Грайпнеку, нас этим не возьмешь, но нужно быть готовыми отразить нападение.

Однажды Джориан уловил обрывки разговора, которые навели его на подозрение, что в скором времени отряд повернет к югу и горными тропами двинется в Боуктис. Следовательно, если он хочет добраться до пределов дружественной Тарксии, самое время рвануть в бега. Этим вечером, рассказывая историю, Джориан превзошел сам себя.

* * *

— Вот заиметь бы мне мозги, как у кортольского короля Фузиньяна, — начал он, — так я б от вас, тупиц, давным-давно удрал; но увы! Боюсь, я вас ни капельки не умнее. Помните, я третьего дня рассказывал про Фузиньяна, сына Филомена Доброхота? Росточку он был небольшого, однако живой да смышленый, за что и получил прозвище Фузиньян Лис. Я тогда еще рассказывал о временах, когда он посеял Зубы Гримнора и был изгнан из Кортолии.

После того, как он отвоевал королевство и свою любимую королеву Дэнуду, до поры до времени все шло гладко. А затем в один прекрасный день королева исчезла; в спальне царил такой разгром, будто там дрались. Фузиньян, конечное дело, затужил не на шутку. Двое детишек только разжигали его горе: знай, цепляются за мантию да спрашивают, когда, дескать, мамочка вернется?

После пропажи королевы Фузиньян чего только не делал: и на розыски посылал, и указы издавал, и награду сулил, и со знающими людьми беседовал — пытался дознаться, что сталось с его возлюбленной. Сперва он кинулся к придворному чародею, доктору Эйчосу; тот составлял гороскопы, гадал по птичьему полету, вызывал духов, но толку не добился. Затем Фузиньян по очереди спросил совета у всех дипломированных колдунов и колдуний королевства, однако ж и они не помогли.

Наконец обратился он к одной особе, хоть до той поры божился, что близко к ней не подойдет, — это была ведьма Гло, проживавшая в пещере в горах южной Кортолии. Гло прославилась тем, что на протяжении двух поколений оказывала кортольской монархии медвежьи услуги. К тому ж ей приспичило сделаться придворной колдуньей заместо престарелого Эйчоса. Эту плату она и прежде требовала с кортольских королей за свою работу. Но так уж получалось, что от ее заклинаний вечно был один только вред, поэтому ни один из королей ей этой должности не дал.

И вот королю Фузиньяну, который уж всякую надежду потерял, волей-неволей пришлось отправляться на юг. Отыскал он пещеру Гло и спрашивает, что, мол, с супругой его приключилось.

«И всего-то? — с готовностью отвечает Гло. — Недавно один тролль, который прежде жил на Эллорнских горах, поселился в Чарующих Пустотах. Ден пять тому назад знакомый демон мне шепнул, будто этот тролль приволок туда женщину».

А надо вам сказать, что Фузиньяну Чарующие Пустоты были хорошо известны, потому как папаша его, Филомен Доброхот, как-то повелел их изучить и нанести на карту, и Фузиньян в юности самолично там побывал. Чарующими Пустотами называли цепь известняковых пещер на склоне оврага в нескольких лигах от пещеры Гло. Однако местные жители обходили их стороной: очень уж были они неприступные, да к тому ж еще поговаривали, будто там водятся злые духи.

«Можешь ты, — спрашивает Фузиньян у ведьмы, — наслать какое-нибудь заклятье, чтоб выманить этого тролля из пещеры и убить его?»

«Увы, нет, сир! — отвечает Гло. — Знай же, что тролли, хоть сами не очень-то сильны в колдовстве, никаким заклятьям не поддаются. Есть, правда, у меня одно заклинание, но оно требует долгой подготовки, и к тому же пока заклинание произносится, тот, против кого оно направлено, должен сохранять полную неподвижность».

«Тогда, — молвил король, — я самолично загоню чудище в логово и постараюсь его убить».

«Не советую, — говорит Гло. — Этот старый тролль по прозвищу Вуум необычайно крепок. Оружие отскакивает от его чешуйчатой шкуры, как от гранитной статуи, и такова его сила, что он тебя запросто сгребет, разорвет на мелкие кусочки, руки-ноги повыдергивает да разбросает по своему оврагу».

«Тогда я приведу своих самых доблестных солдат, и мы побьем его числом».

«И эдак не выйдет, Твое Величество. Вход в Чарующие Пустоты находится как раз посередь скалы, и ежели ты веревку со скалы спустишь, так лишь по ней и можно туда добраться. К тому ж в пещеры ведет единственный вход — очень узкий, — и твоим людям придется лезть к Вууму поодиночке, а уж он их на кусочки разорвет, и не сомневайся».

«Ежели все так обстоит, как же сам-то Вуум входит и выходит?»

«Он ведь тролль, у него на руках и ногах не ногти, а настоящие крепкие когти, которыми он цепляется за мельчайшие трещины в скале, — ты их и разглядеть-то не сможешь. Поэтому взобраться на скалу Вууму не труднее, чем белке на дерево».

«А что, ежели напротив входа в пещеру установить катапульту и, когда он высунет голову, запустить копьем?»

«Он так востер да проворен, что непременно углядит летящее копье и успеет юркнуть назад в пещеру».

«Ладно, — говорит Фузиньян, — чему быть, того не миновать. Пусть я погибну, но честь не позволит мне оставить дражайшую супругу в лапах этого паразита».

«И что ты намерен делать?» — спрашивает Гло.

«Как что? Поеду в Чарующие пустоты, спущусь по скале, войду в пещеру и попробую убить Вуума».

«Ах, сир! На кого ж ты покинешь Кортолию? Сперва нас твой добрый, но безрассудный папаша чуть в гроб не вогнал. Ежели ты сейчас помрешь, мы на долгие годы попадем под регента, пока твой старший пострел в возраст не войдет; сам знаешь, какие опасности это сулит. Будь у тебя хоть один шанс, я б тебя первая благословила на подвиг. Но сам посуди: этот тролль уж никак не ниже тебя, зато вдвое толще и раза в три тяжелее. Шкура у него прочная, словно он крокодил мальванский, а пальцы крошат камень...»

«Стоп, — молвит король. — Говоришь, вдвое толще меня?»

«Ага, и весь будто из железа...»

«Дай подумать, — говорит Фузиньян. — Я пытаюсь припомнить карту Чарующих Пустот, что была вычерчена в годы папиного царствования. О Гло, скажи-ка: ежели я этого Вуума утихомирю, возьмешься добить его каким-никаким заклинанием?»

«Ну, сир, знаю я одно заклинание, вызывающее молнию; давным-давно открыл мне его святой из Мальваны. Заклятье это почти так же опасно для заклинателя, как и для жертвы, но ежели Вуум будет стоять смирно, я, пожалуй, попытаюсь. Только ты должен слово дать, что, коли все гладко сойдет, я получу лицензию и стану твоей придворной колдуньей...»

«Ладно, ладно, — молвил Фузиньян. — Так я и знал, что этим кончится. Получишь и лицензию, и должность, но запомни — только в том разе, ежели твои гром и молния ударят куда следует. А теперь я пойду готовиться к схватке».

Вернулся король в столицу и отобрал там самых быстроногих скакунов, самое надежное оружие и сотню лучших воинов. А еще взял он с собой набор волынок, какие в большом ходу у пастухов горной Гованния; Фузиньян давно пытался научиться играть на волынке. В Кортолии бытовало мнение, что звук у этого инструмента на редкость противный, даже когда играет искусный волынщик, а уж когда Фузиньян принимался терзать мехи, у него такое выходило, — нет слов описать.

Поскольку Фузиньян был королем, никто, кроме Дэнуды, не осмеливался сказать ему прямо в глаза, какие чувства вызывает эта игра, но по тому, как придворные в ответ на его расспросы жались и мямлили, он очень скоро раскусил, что они думают на самом деле. Поэтому Фузиньян взял за правило упражняться в своей подземной темнице, где никого не мог потревожить — разве только одного-двух преступников. Король был человек гуманный и за то, что узникам приходилось выслушивать его игру, откладывал исполнение приговоров.

Еще прихватил Фузиньян карту Чарующих Пустот, составленную при Филомене, и по дороге внимательно ее изучил. Ну, долго ли, коротко ли, подъехал король к оврагу, куда выходили Пустоты. Расположился он на другой стороне оврага, как раз напротив входа в пещеру, и достал свою волынку.

И вот, только он разыгрался — все сто отборных воинов в это время заткнули уши, — из пещеры высунулся тролль, да как зарычит: «Это что за адский вой?»

«Никакой не адский вой, а сладкозвучные напевы моей волынки», — отвечает Фузиньян.

«Ну, и зачем ты меня терзаешь этими напевами?» — спрашивает Вуум.

«Затем, что я король Фузиньян, у которого ты похитил королеву; я желаю ее забрать, а тебя выгнать за пределы королевства».

«Ого! — с изумлением говорит тролль. — Так этот мышонок и есть наш король, да? Знай же, червяк: твою женщину я намерен оставить себе, а ежели ты и дальше будешь приставать, так пожалеешь».

Поругались они маленько, а потом Вуум вылез из пещеры; цепляясь, как нетопырь, за отвесную скалу, спустился он в овраг и с диким ревом стал карабкаться на противоположный склон, чтоб посчитаться с Фузиньяном и его людьми. Воины осыпали его градом стрел, но те лишь отскакивали от чешуйчатой шкуры тролля. Затем Фузиньян и воины повскакали в седла и были таковы, а тролль остался с носом. Но стоило Вууму вернуться в пещеру, как Фузиньян вновь занял свой пост и принялся музицировать.

Так продолжалось довольно долго: король дни и ночи напролет извлекал из своих волынок омерзительные звуки, но сколько Вуум ни пытался его сцапать, ничего не вышло — Фузиньян успевал дать деру. Наконец даже железная сила тролля стала иссякать, теперь он довольствовался тем, что лежал, затаившись, у входа в пещеру и с руганью швырял камнями в своего мучителя. Когда мимо свистели камни, Фузиньян прикрывался щитом, а на ругательства и вовсе внимания не обращал.

Наконец тролль крикнул через овраг: «О король, ежели хочешь заполучить обратно свою жену, давай сразимся один на один! Я могу бороться, боксировать, фехтовать, могу драться на копьях, топорах, дубинках, ножах, могу обменяться с тобой на расстоянии выстрелами из лука, самострела, рогатки или пращи. Может, еще чего придумаешь, чтоб покончить с нашими разногласиями?»

«Раз ты меня вызвал, — молвил Фузиньян, — значит, оружие выбираю я. И не буду я с тобой бороться, боксировать или драться на мечах, копьях и все такое, потому как слишком хорошо знаю твою силу и неустрашимость. Но я согласен вступить с тобой в честное единоборство».

«Что еще за единоборство?»

«Мы устроим состязание по бегу в твоих собственных пещерах. Побежим от входа по главному коридору, обежим пещеры по кругу и снова встретимся у входа».

Они все подробно обсудили, и тролль признал, что состязание честное. Тут Фузиньян говорит: «Теперь давай договоримся. Ежели ты победишь, я удалюсь и без всяких оговорок оставлю тебе Чарующие Пустоты и Дэнуду. Ежели я — ты отдаешь мне Дэнуду и тотчас покидаешь пределы королевства».

Заспорили они сызнова, но когда Фузиньян принялся было раздувать свою волынку, Вуум тут же на все согласился. Фузиньян ему и говорит: «Мой добрый тролль, я тебе, конечное дело, доверяю, но, чтоб чего не вышло, пока я буду в пещере, отнеси Дэнуду на дно оврага; пусть она там посидит, а мы тем временем проведем состязание. У моих солдат приказ: в случае какого-либо вероломства с твоей стороны хватать женщину и бежать, не пытаясь даже меня спасти».

«А как, господин король, насчет вероломства с твоей стороны?»

«Само то, что я у тебя в руках, надежная порука, — отвечает Фузиньян. — Завсегда можешь прихлопнуть меня, словно клопа, ежели увидишь, что я на руку не чист».

Спустился Фузиньян на дно оврага, и Вуум с Дэнудой на плече сделал то же. Затем тролль взвалил на плечо Фузиньяна и уж вместе с ним поднялся по скале ко входу в пещеру. Король потом признавался, что не может припомнить в своей жизни ничего более омерзительного, чем подъем на чешуйчатом зловонном плече этого чудища. Но долго ли, коротко, добрались они до пещеры. Тролль дал Фузиньяну фонарик, каким обычно разгонял темноту, — вместо огня в нем роились светлячки. Другой фонарик взял сам Вуум. После этого Фузиньян высунулся из пещеры и сказал жене: «Дорогая, все в порядке, можешь подавать сигнал».

«Приготовились! Внимание! Марш!» — крикнула она; Вуум и Фузиньян понеслись, как ветер, или почти как ветер, ежели учесть, что в пещере было темно, пол весь в рытвинах, да притом надо было уворачиваться от сталактитов и сталагмитов.

Юркий быстроногий Фузиньян рассчитывал, что прямо на старте обойдет своего неповоротливого соперника; тому, слышь-ка, требовалось время, чтоб скорость набрать, хотя, разогнавшись, он показывал неплохие результаты. И вот Фузиньян, недолго думая, рванулся вперед и обогнал Вуума на два шага. Вуум-то знал Пустоты лучше, чем Фузиньян, который в них лет десять не бывал, и стал нагонять короля. Однако тут он угодил головой в сталактит: сталактит переломился, и на Вуума с грохотом посыпались огромные куски известняка. Особого вреда обвал не причинил — ведь Вуум был из породы троллей, — но происшествие выбило его из колеи, и Фузиньяну удалось опередить соперника еще на шаг.

Надо сказать, Фузиньян внимательно изучил карту и знал, что в круговом коридоре, о каком он с Вуумом толковал, есть одно узкое место. И вот, добежав до сужения, король извернулся всем телом и живо проскользнул в лаз. Зато нагонявший его Вуум накрепко застрял. Он наверняка знал про этот узкий проход, но, похоже, ни разу не проверил, влезет туда его тело или нет. Фузиньян притормозил и так забористо обругал Вуума, что тролль, не помня себя, с диким ревом забился в расщелине, но только еще больше застрял. Тролли, как видите, не шибко-то умный народ, мозги у них варят не лучше, чем у комилакхских обезьянцев.

Добежал, значит, Фузиньян сызнова до входа в пещеру и покликал своих молодцов — часть из них к тому времени обходным путем забралась на вершину скалы над входом в пещеру, чтобы сбросили веревку до самого дна оврага. Затем Фузиньян отдышался, спутался в овраг и заключил Дэнуду в любящие объятия. После этого они вдвоем вскарабкались по противоположному склону, и король подал ведьме Гло знак начинать.

Разожгла ведьма огонь, подвесила котел, бросила в него глаз саламандры, палец лягушки и еще какую-то дребедень. И произнесла она страшное заклинание и магическую формулу: потемнело небо, задул холодный ветер, пошел дождь, воздух наполнился шелестом невидимых крыльев и зловонными испарениями Преисподней. Указала ведьма волшебной палочкой на вход в пещеру — из налетевшей тучи сверкнула молния и ударила в склон горы, но входа в пещеру не задела. Взмахнула Гло палочкой еще раз — и молния пронзила другой склон. Битый час махала ведьма волшебной палочкой да бормотала страшные заклятия, и каждый раз сверкала молния, гремел гром, но сокрушить вход в Чарующие Пустоты, кажись, никак не удавалось. В промежутках между раскатами грома из пещеры был слышен дикий рев попавшего в западню тролля.

Затем грозовая туча унеслась прочь, а Гло, так и не сумев поразить цель, без чувств грохнулась оземь. Фузиньян, Дэнуда и воины, которые вымокли до нитки и чуть не оглохли от грома, в замешательстве топтались на краю оврага; вдруг под ногами раздался глухой гул. Земля заходила ходуном, скала с ужасным грохотом обрушилась, бушующий шквал обломков завалил вход в Чарующие Пустоты, и в воздухе повисло удушливое облако пыли. На другом склоне оврага тоже случился оползень, и ежели б Фузиньян не оттащил свою королеву от края обрыва, им бы несдобровать. И вот, овраг теперь был наполовину засыпан обломками; от Пустот и тролля не осталось и следа — только из-под камней сочилась неизвестно откуда взявшаяся липкая зеленая жижа.

Так пришел конец Пустотам и Вууму, и вся честная компания с ликованием возвернулась в город Кортолию. Гло потребовала должность придворной колдуньи, да Фузиньян ей отказал: дескать, не она убила тролля, потому как гром и молния ни разу не попали куда следует. А что землетрясение подоспело, так это, дескать, простое совпадение. Ведьма же стояла на том, что ежели ее молнии и не поразили засевшего в пещере Вуума, зато нарушили естественное равновесие, отчего и начались подземные толчки. И она, значит, честно выполнила условия сделки, хоть, может статься, допустила мелкие промашки.

Доспорили они чуть не до драки, потому как Фузиньян был король справедливый и не мог просто взять да прогнать Гло, чтоб не приставала. Наконец Дэнуда предложила спросить совета у беспристрастного чужеземца. Они обратились к тарксийскому наместнику бога, и тот решил спор в пользу Гло. Поскольку доктору Эйчосу в любом разе пора было отправляться на покой, по виду все сошло гладко. Но не успела Гло и пяти дней порадоваться новой должности, как подхватила чахотку от одного из придворных и в три дня преставилась. Так что в конечном счете Эйчос недолго пробыл в отставке.

Дэнуда уверяла супруга, будто Вуум ее и пальцем не тронул, разве только заставлял часами играть с ним в шашки. Однако вскоре обнаружилось, что королева понесла. Родился у нее ребеночек, да такой большой и крепкий, каких в Кортолии прежде не видывали. Хуже того — как стал он подрастать, кожа на нем загрубела и вся чешуей пошла, будто у крокодила.

Мальчик, по счастью, не был бесспорным наследником, потому как имел двух старших братьев; и хоть уродился не шибко умным, зато радовал всех добродушием и послушанием. Названный Фузариусом, он вырос и стал знаменитым воином: он ведь был вдвое сильнее обычного человека, да к тому ж имел такую отменно крепкую шкуру, что доспехи ему были ни к чему. Фузариус, правда, перед боем надевал латы — не любил получать удары, которые оставляли на нем синяки и царапины, а достанься они кому другому — так насмерть бы уложили.

У Фузиньяна, конечное дело, имелось свое личное мнение о том, кто же истинный родитель Фузариуса. Но он был философ и принимал вещи такими, какие они есть.

Джориан украдкой огляделся. Один из охранников, свернувшись калачиком, мирно посапывал под деревом. Что касается остальных, некоторым из них полагалось сейчас спать, чтобы не сморило, когда наступит время дежурства. Вместо этого они жадно ловили каждое слово Джориана.

— Говорят, — снова завел он, — будто Фузариус повстречал как-то раз льва-одиночку...

* * *

Час проходил за часом, а Джориан все говорил. Истории сыпались из него, как из рога изобилия: одни он передавал по памяти, другие сочинял прямо на ходу. Рассказывая тихим невыразительным голосом, Джориан беззастенчиво растягивал сказки, уснащал их кучей ненужных подробностей и старался нагнать побольше скуки. В результате к полуночи весь конвой спал мертвым сном. Посты не были выставлены, потому что Глом задремал прежде, чем собрался этим заняться. Над поляной разносился мирный храп Гендингов. Джориан встал. Он сунул руку за пояс и нащупал единственную вещь — не считая одежды, которую у него не отняли, — набор отмычек. Увидев его оружие и пояс с деньгами, Гендинги пришли в такой восторг, что не потрудились как следует обыскать. Как только в руках у Джориана очутилась одна из гнутых проволочек, отомкнуть наручники стало делом одной минуты.

Осторожно, боясь звякнуть цепью, Джориан опустил кандалы на землю и взял меч в ножнах, который лежал в траве подле одного из охранников. Меч предназначался для конного боя: он был прямой, двуручный, очень длинный — длинней Рандира — и имел плоскую крестообразную рукоятку. Конечно, этот меч не шел ни в какое сравнение с тем, что Джориан позаимствовал когда-то у Ритоса-кузнеца, но выбирать не приходилось.

Джориана так и подмывало стащить у Гендингов пару кошельков. Насколько он знал, кочевники захватили с собой значительную сумму, предназначенную на подкуп чиновников Солимбрии и Ира, дабы те не чинили препятствий, когда Джориана повезут по их территории. Однако все кошельки были надежно привязаны к поясам кочевников, и пытаться их стянуть значило идти на заведомый риск: кто-нибудь из Гендингов мог проснуться.

Оузер насторожил уши и тихонько всхрапнул, когда Джориан неслышной тенью подкрался к лошадям, потрепал его по носу и распутал привязь. Разумеется, для ночного побега конь темной масти подошел бы куда лучше, чем чало-гнедой Оузер, но то, что жеребец знал Джориана, тогда как другие лошади могли переполошить весь лагерь, попытайся он увести одну из них, решило дело.

Сжимая в одной руке поводья, а в другой краденый меч, Джориан со всеми предосторожностями вывел Оузера из табуна и, повернув к югу, стал взбираться на ближайшую сопку. На вершине, которая из лагеря уже не просматривалась, Джориан задержался, чтобы определиться по звездам. Узкий серп луны давно закатился, но звезды, мерцавшие в переплетеньи веток, еще не покрывшихся свежей листвой, указали ему, где искать Тарксию. Удовлетворенно хмыкнув себе под нос, Джориан зашагал вниз по склону.

 

Глава 9

Смарагдовое божество

Река Сфердар, петляя, текла по центральной равнине Тарксии, где запряженные в деревянные плуги буйволы вспахивали сырую черную землю. Луга, а также обочины дорог и полей, которых не касался плуг, сплошь заросли полевыми цветами.

На берегу Сфердара, в нескольких лигах от Срединного моря, раскинулся столп морского судоходства город Тарксия. Издали крепостная стена производила внушительное впечатление, но при ближайшем рассмотрении становилось очевидным, что она устарела и нуждается в починке. Стена была выстроена не из камня, а из кирпича, и не могла устоять под обстрелом из новейших осадных орудий. Многие зубцы обвалились, а по кирпичной кладке то и дело, змеясь, пробегали огромные трещины — следствие неровной осадки. Что касается обороны, тарксийцы уповали скорее на своего бога и оккультные силы, подвластные его духовенству, нежели на оружие и укрепления. С самого установления теократии эти оккультные силы внушали такое благоговение соседним странам, что нападать на Тарксию у них не возникало никакой охоты.

Сам город казался меньше и неказистее, чем можно было ожидать от крупнейшего порта Срединного моря. Улочки были узкие, извилистые и грязные. Большая часть зданий представляла собой либо высокие, перенаселенные доходные дома, либо лачуги, кое-как слепленные из разрозненных кирпичей и досок. Даже у богатых тарксийцев дома были небольшими и почти без отделки. Улицы заполняли толпы неброско одетых мирян и облаченных в черные рясы служителей бога Горголора.

Над городом вздымалось огромное, подавляющее своими размерами строение: храм Горголора, бога-покровителя Тарксии и согласно учению — верховного божества вселенной. Это был самый большой, пышный и богатый храм Новарии, превосходящий своим великолепием даже святилище Зеватаса в Солимбрии. Отличительной особенностью этого храма являлся гигантский купол, венчающий крестообразное основание.

Купол, опирающийся на барабан и парусный свод и усиленный полукуполами и контрфорсами, возносился ввысь на триста пятьдесят футов. Его золоченая черепица ослепительно сверкала под лучами весеннего солнца. По углам здания располагались четыре стройных башни, с которых служители Горголора трижды в день призывали тарксийцев на молитву. На территории вокруг храма был разбит парк и выстроены служебные помещения, в том числе и дворец наместника бога.

Спуск от храма Горголора вел на набережную с ее причалами, кораблями и портовыми кабаками. Река Сфердар, разбухшая от притоков, впадающих в нее выше и ниже города Тарксии, петляя, несла свои воды на восток через огромную Болотину Спраа в Срединное море. В тарксийских водах была настрого запрещена охота на морских коров: питаясь болотными растениями, эти животные не давали им заполонить реку.

* * *

На спуске, ведущем от храма к набережной, теснились жилища наиболее преуспевающих тарксийских мирян, в число которых входил и волшебник Вальдониус. В девятнадцатый день месяца Вороны, около полудня, Джориан постучал в дверь дома Вальдониуса. Привратник распахнул смотровое окошко.

— Доктор Вальдониус дома? — спросил Джориан.

— Ну, а если и дома? — отозвался привратник, с отвращением взирая на оборванные лохмотья и нечесаные космы посетителя.

Левую руку Джориана перехватывала желтая повязка, на которой характерным для Тарксии архаичным шрифтом было выведено:

ЗАРЕГИСТРИРОВАННЫЙ ЕРЕТИК-ЗЕВАТИСТ

— Прошу тебя, доложи, что прибыл посланец доктора Карадура.

Смотровое окошко захлопнулось, и дверь тотчас распахнулась. Стоило Джориану переступить порог, как привратник отпрянул и сморщил нос.

— Походишь, старина, пару месяцев немытым, — проворчал Джориан, — небось, еще не так завоняешь!

Когда привратник, миновав прихожую, ввел Джориана в уютную гостиную, тот замер и в изумлении разинул рот. Один из двух сидящих за трапезой мужчин — здоровенный плешивый толстяк — был, скорее всего, Вальдониус. Вторым оказался Карадур.

— Приветствую тебя, мастер Джориан, — сказал Вальдониус. — Не нужно обладать особой проницательностью, чтобы сообразить: ты каким-то образом удрал от варваров, — затем он обернулся к Карадуру. — Видите, старина, мои предсказания оправдались. Разве я не говорил, что к полудню он будет здесь?

— Приветствую тебя, доктор Вальдониус, — ответил Джориан и с ходу напустился на Карадура. — Что ты здесь делаешь, провалиться тебе в сорок девять мальванских преисподних? Последний раз, как мы виделись, ты наплевал на меня, на свое поручение и подрядился шаманить у Хана Вилимира!

По темным морщинистым щекам Карадура градом заструились слезы.

— Ах, сынок, не суди меня так жестоко! Что тебе за польза, если б меня отправили вместе с тобой в Ксилар или сразу убили? Что еще — при всей чистоте побуждений — я мог сделать?

— Ты мог хотя бы кинуться Вилимиру в ноги, либо припугнуть, что нашлешь, мол, на него какую-нибудь погибель. А ты вместо этого чирикнул: «Да-да, мой повелитель!» — и бросил меня на произвол судьбы, даже заступиться не подумал.

— Но ты же спасся от смерти!

— Не твоими молитвами. А потом, я думаю, когда ты прознал, что Вилимир хочет взять тебя на войну с той, другой, ордой и заставить скакать во весь опор по степи, ты, заботясь о своем драгоценном здоровье, предпочел дать деру и продолжить путешествие, не так разве?

— Ах, возлюбленный мой сын, конечно, нет! Ты же не знаешь, каких трудов мне стоило одурачить варваров, чтобы совершить побег и попытаться догнать тебя...

Вальдониус вдруг разразился громовым хохотом, в котором потонули излияния старика.

— Карадур, — жизнерадостно вскричал он, — ваш юный друг умен не по годам! Я полагаю, мастер Джориан, ты недалек от истины. Тем не менее раз уж я старше — хоть, может, и не умнее, — позволь дать тебе один совет: даже если твоя догадка верна, не следует считать, будто человеком владеет лишь то побуждение, которое ты ему приписываешь. Потому что человеческие побуждения обычно противоречивы: эгоизм борется с тягой к справедливости, а страхи перемешаны с надеждами. Что если добрейший Отец Карадур на минутку позволил чувству самосохранения возобладать над остальными соображениями? Разве с тобой этого никогда не случалось? К тому же он стар и немощен, куда ему тягаться с могучим юным героем вроде тебя. Поэтому напрасно было бы ждать от него несгибаемой храбрости Гиша Великого или Фузиньяна Лиса.

— Я не герой, — пробурчал Джориан. — Я всего лишь простой ремесленник и желал бы обзавестись хозяйством да зарабатывать на кусок хлеба с маслом. Однако ж я не сбежал, не бросил Карадура в джунглях и степях, где мы давеча блуждали, хоть мне это было проще некуда. Но сделанного не воротишь. Как обстоят дела?

Вальдониус осклабился.

— События приняли исключительно любопытный оборот. Но, любезнейший Джориан, навряд ли мне стоит призывать злобных духов из запретных реальностей и нечестивых измерений, коим несть числа в бездонных глубинах пространства и времени, дабы предсказать, что сейчас ты нуждаешься в трех вещах: основательном обеде, ванне и услугах цирюльника. Я не ошибаюсь?

— В самую точку, господин. Ежели волосы не остричь, я скоро буду спотыкаться о них при ходьбе. Что до ванны, так твой привратник, как меня унюхал, чуть в обморок не грохнулся, бедолага. Однако ж еда всего желаннее, а то я и сам, неровен час, в обморок упаду.

— На что ты существовал после побега?

— Если какому фермеру надо было дров нарубить, я подряжался за харч для меня и жеребца. Ежели он платить не хотел — ну, ни в какую, — я крал у него несушку. Я потратил кучу времени, чтобы обучиться этому искусству, когда задумал бежать из Ксилара. Благодарствую, красотка, — сказал Джориан хорошенькой служанке, которая подала ему кубок вина, в то время как другая обильно уставляла стол яствами.

— Возможно, за это умение ты впоследствии станешь знаменит, как Джориан Лис, — хихикнул Вальдониус.

— Или хотя бы как Джориан-курокрад.

— Как тебя встретили на тарксийской границе?

— Я назвался Мальто из Кортолии, сказал, что ищу, мол, честную поденную работу, — с набитым ртом отозвался Джориан. — По правде говоря, я им не больно-то приглянулся — то ли запах мой не понравился, то ли пустой кошелек, но потом они там о чем-то пошептались и выдали разрешение сроком на тридцать дней. Поп из караульной команды нацепил мне эту чертову повязку, будто я сифилитик заразный.

— С их точки зрения это, безусловно, так, — сказал Вальдониус. — В твоей голове копошатся запретные мысли, кои, если их не сдерживать, могут распространиться среди простого люда и подточить хрупкие устои беспрекословного приятия Истинной Веры, которые теократия столь долго и упорно пыталась привить народу Тарксии.

— Знаю; они взяли обещание, что пока я нахожусь в Тарксии, то не стану разговаривать с местными жителями на религиозные и философские темы. Надеюсь, я еще не нарушил запрет?

— Это неважно; за триста лет теократия неплохо научилась пресекать гибельные веяния такого рода. Однако сейчас страна охвачена брожением и недовольством, потому что многие служители бога стали просто распутниками в сутанах и взяточниками, а обещанных ими благ не видно и в помине. Идеи имеют свойство просачиваться через границы, невзирая на стены и стражу. Соблюдай в своих разрушительных высказываниях разумную осторожность, и тебе нечего опасаться.

— Удивляюсь, как они вообще меня пропустили!

— Возможно, на них оказали невольное впечатление аристократические повадки, которые ты усвоил, пока был королем. Они тебя приняли за разорившегося дворянина, который может оказаться полезным, если его подмаслить.

— И которым я сам себя немного чувствую, — Джориан начисто выскреб тарелку и, сыто отдуваясь, откинулся на подушки. — Наелся, клянусь Зеватасом! Нет лучшей приправы к еде, чем волчий аппетит. А теперь, мои ученые собратья, умоляю, расскажите: как поживает Ларец Авлена и связанный с ним проект?

Вальдониус хихикнул. Он вообще без умолку смеялся, хихикал и улыбался, но Джориану казалось, что этому веселью не хватает добродушия.

— Итак, Ларец Авлена, — сказал Вальдониус, на северный манер превратив имя в «Аулен», — находится в полном порядке и надежно заперт в моем погребе, где он и останется до тех пор, пока вы, господа, не поможете мне осуществить некое предприятие.

Джориан в упор глянул на Карадура, из глаз которого тут же снова полились слезы.

— Как же я был глуп! — всхлипнул мальванец. — Если только доживу до Конклава, прерву все отношения с коллегами и удалюсь в отшельники, раз ни у кого совести не осталось.

— Ну-ну, старина, — сказал Вальдониус, — не стоит уж так убиваться. В конце концов то, что я делаю для сообщества волшебников здесь, в Тарксии, не менее важно, чем то, что собратья Альтруисты предлагают осуществить в Метуро.

— И что же ты намерен сделать в Тарксии? — спросил Джориан.

— Прежде чем я продолжу, позвольте предупредить, что об этом разговоре никто, кроме нас троих, знать не должен и что на любителей двойной игры управа у меня найдется. Карадур утверждает, будто ты порядочная балаболка.

— Нет, ежели тайна стоит того, чтоб ее хранить. Твою тайну я сохраню.

— Значит, договорились. Ты бывал в храме Горголора?

— Не-а, только издали видал, как сюда ехал.

— Так вот, в храме установлен жертвенник, за жертвенником высится постамент, а на этом постаменте стоит одно из чудес света.

— Смарагдовая статуя Горголора? Слыхал ли я о ней?

— Да. Статуя представляет собой лягушку, высеченную из единого изумруда — но величиной лягушка со льва или медведя. Это самый большой из всех известных изумрудов; он один дороже всех сокровищ мира вместе взятых. Служители бога без конца превозносят ярчайшее сияние статуи: говорят, если маловер взглянет на нее, то враз ослепнет. Однако я на эту статую смотрел много раз, и ничего моим глазам не сделалось. Когда Горголор нисходит в нашу реальность, он, по утверждению попов, вселяется в эту статую; поэтому молитвы всех верующих — начиная с наместника бога и до последнего нищего — обращены к ней. Теперь скажи, что произойдет, если статуя вдруг исчезнет?

Джориан внимательно оглядел Вальдониуса из-под густых бровей.

— Надо думать, это вызовет страшный переполох среди духовенства.

— Переполох, мой юный друг, это еще слишком мягко сказано.

— Зачем статуе пропадать?

— Как ты и сам догадываешься, цвет тарксийского общества уже давно разочаровался в принципах теократии. Взять хотя бы меня. Служители бога дозволяют практиковать лишь незначительные аспекты волшебства: ничего нельзя, кроме гадания и симпатической магии. Никакого колдовства и некромантии, пусть даже они приносят пользу и направлены на благие цели. Почему, спрашивается? Да потому, что их богословы, опираясь отнюдь не на научные исследования, а на свои заумные казуистические рассуждения, утверждают: духи, вызванные подобным способом, по определению являются злобными сущностями, противодействующими доброму богу Горголору. Следовательно, общение с этими духами — ужасная ересь, которая по праву карается сожжением на костре. И я, способный — при условии свободы творчества — далеко продвинуть вперед оккультные науки, вынужден заниматься жалкими бирюльками: составлять гороскопы и впадать в транс, чтобы отыскивать клиентам потерянные браслеты.

Причины для недовольства у нас разные, но в одном все сходятся. Путы устарелой богословской системы связывают нас по рукам и ногам. Наше государство остановилось в развитии, тогда как остальные новарские страны достигли огромных успехов в науках и искусстве. Я мог бы привести множество примеров идиотских притеснений литературы и искусств, запретов на свободу слова и тому подобное. Да вот, лишь в прошлом месяце…

— Прощения просим, — вмешался Джориан, которому надоело слушать про тарксийские злоключения. — Я, кажись, понимаю причины твоего недовольства. Вернемся к статуе. Такую огромную штуковину в кармане не унесешь; скажи, что ты задумал?

— В Ларце, который твой благородный соратник так кстати сюда приволок, находится одно уменьшающее заклинание, как нельзя лучше подходящее для моей цели. Оно гораздо удобнее нынешних уменьшающих заклинаний, потому что они оставляют без изменений вес уменьшаемого предмета. Если статуя весит, скажем, десять талантов и мы ее уменьшаем до размеров ладони, оставляя вес без изменений, ее будет так же трудно поднять, как и сейчас. Более того, из-за сосредоточения веса на малой площади она может даже проломить постамент. На тот случай, если тебе придется переносить статую, должен предупредить, что от уменьшения веса масса не меняется.

— Разве это не одно и то же?

— Вес — это сила, с которой планета притягивает к своему центру различные объекты — вроде тебя и Горголора. Масса — это свойство, которое вызывает сопротивление объекта при резких переменах состояния, например, при начале движения и остановке. Вес и масса всегда находятся в равном соотношении — за исключением случая, когда на это соотношение влияет могущественное заклинание. Если ты бежишь с уменьшенной статуей в руках, не воображай, что ее можно так же легко остановить, как полет кирпича или камня. А попытаешься — так инерционная масса статуи живо зашвырнет твою задницу выше крыши.

— Какова моя роль во всей этой заварушке?

— Подробности обсудим нынче вечером, чтобы в деталях разработать план операции и исключить возможные случайности.

— Ну так вот, — сказал Джориан. — Я по уши сыт всеми вашими дрязгами. Почему ты вообще решил, что я приму участие в твоей задумке?

— Потому, мой милый Джориан, что заклятье, которое наложили на тебя мои коллеги, еще не снято. Следовательно, у тебя просто нет выбора. Поскольку заклятье вынуждает тебя всеми возможными способами содействовать доставке Ларца в Метуро, и поскольку единственный способ доставить Ларец — это покориться моим желаниям, значит, отказав мне, ты обречешь себя на мучительные страдания, малую толику которых тебе уже довелось испытать на собственной шкуре.

— Это ежели ты не покойник, — скрипнул зубами Джориан и, схватившись за рукоятку, потянул меч из ножен.

Однако в этот момент Вальдониус выкрикнул магическую формулу, подбросил в воздух пригоршню какого-то порошка и произвел несколько быстрых пассов. Швенский меч, который только-только показался из ножен, вдруг застрял. Мышцы на руке Джориана вздулись от напряжения, по грязному лбу ручьями струился пот, но клинок не поддавался. Наконец, ловя ртом воздух, Джориан сдался. Меч со щелчком провалился в ножны.

— Вопрос исчерпан? — хихикнув, спросил Вальдониус. — Ну, полно! Я тебе не враг, поэтому давай-ка постараемся, чтобы твое пребывание в этом доме оставило приятные впечатления. Заветная ванна ждет не дождется. Тебя не только омоют, но и натрут благовониями, промассируют и надушат, словно доброго духа с мальванских небес. Еще я послал за прачкой, которая постирает и заштопает твою одежду, и за цирюльником, который превратит тебя из размахивающего дубиной пещерного жителя Эллорны в цивилизованного смертного.

Что до главного удовольствия, каковое — насколько я понял по жадным взглядам, что ты кидал на моих служанок, — нейдет у тебя из ума, то боюсь, с ним придется обождать до отъезда из Тарксии. В этой стране отношения полов находятся под строжайшим контролем, и неосвященный блуд запрещен даже матросам заходящих сюда кораблей. Это обстоятельство делает Тарксию самым непопулярным из всех морских портов, несмотря на то, что здесь можно неплохо заработать.

— Ваше правительство в самом деле искоренило распутство и разврат?

— В общем, да. Единственные, кто предается запретным развлечениям такого рода, это некоторые представители духовенства. Наш старина наместник все обещает, душка, покончить с подобными безобразиями, да, видно, как-то руки не доходят.

* * *

На другой вечер они пошли к храму Горголора; Вальдониус нес фонарь.

— Нам повезло, — вполголоса пояснил он. — Наместник бога и его окружение как раз обсуждали, стоит ли посылать миссионеров в Мальвану или Швению. Поэтому, когда я сказал, что ты только что прибыл из этих земель, они сразу назначили аудиенцию. Припомни хорошенько, что ты знаешь о тамошних религиях.

— Немного, — отозвался Джориан. — Кабы знать заранее, что будут о том спрашивать, я б порасспросил кого; теперь уж ничего не попишешь.

— Ладно, если чего-то не знаешь, присочини, но держись границ правдоподобия. Эта аудиенция влетает мне в хорошенькую сумму, и не хотелось бы бросать деньги на ветер.

— Они берут плату за аудиенцию, хоть сами же от нее и выгадывают?

— Конечно! Первая заповедь культа гласит: любое предприятие должно не только окупаться, но и приносить доход. Иначе зачем с таким рвением оберегать монополию в божественных вопросах?

— Каково положение остальных богов?

— Сперва, после падения династии Игнациана, проповедовался принцип терпимости по отношению ко всем вероисповеданиям. В сущности, обещание свободы веры явилось той самой уловкой, которая помогла духовенству Горголора — до того времени никому не известного захудалого бога — прийти к власти. У вас была монархия, говорили служители Горголора, но короли превращались в тиранов; у вас была демократия, но республика потонула в водовороте анархии и диктата толпы. Ваше спасение в теократии: святые боги будут править страной через своих добродетельных и целомудренных наместников.

Однако, едва заполучив власть, горголорианцы стали постепенно присваивать себе исключительное право на божественное. Первым делом они установили строжайший запрет на колдовство. Вслед за этим были разогнаны несколько мелких сект. Затем духовенство Зеватаса, Фрэнды и других основных богов передали в прямое подчинение верховному жрецу Горголора, который превратился, таким образом, в теократа, или наместника бога.

После этого наместник обнародовал целый ряд божественных откровений. Каждое откровение приумножало власть и славу Горголора и преуменьшало значение остальных богов. Мало-помалу этих богов низвели до статуса прислужников Горголора. Их храмы один за другим были переданы для других нужд или снесены, а статуи их разрушены, либо под тем или иным предлогом увезены в неизвестном направлении; настал день, когда в Тарксии не осталось ни одного самостоятельного культа, кроме культа Горголора.

— Непонятно, куда сами-то боги смотрят, — заметил Джориан.

— Мне тоже. Их сейчас в посвященных Горголору обрядах даже по именам не перечисляют, а просто упоминают как горголоровых духов-прислужников.

— Что, ежели б какому тарксийцу вздумалось возродить поклонение Зеватасу?

— Его бы сожгли за ересь. Иноверцу вроде тебя позволено жить в Тарксии, но лишь весьма ограниченное время. Если же ты решишь поселиться у нас навсегда, тебе придется примкнуть к Истинной Вере. Так, давай подумаем: как тебя представлять? Я с попами еще в подробности не вдавался.

— Я именуюсь Мальто из Кортолии, — сказал Джориан.

— Не звучит. Мальто — имя простонародное. Может, назовем тебя «владетельный господин Мальто из Кортолии?»

— В Кортолии нет дворянства. Мы, окромя короля, государство одноклассовое. Мальванцам я представлялся кортольским дворянином, но с этими попами может выйти осечка.

— Ну, по крайности, доктор Мальто!

— Ежели угодно. Я ведь и взаправду посещал оттоманьскую Академию, когда служил у Его Незаконнорожденного Высочества.

— Что ты изучал?

— Стихосложение. Все поэтом мечтал заделаться.

— Значит, будешь Мальто из Кортолии, доктор литературы оттоманьской Академии. Так вот, мы подойдем сразу, как закончится вечерня. После молитвы почти все служители бога разойдутся по своим делам, и храм опустеет.

Твоя аудиенция состоится во дворце наместника. Наместника зовут Каэло из Аннэйи; он, в сущности, неплохой малый, если забыть о его должности. По-моему, он очень чистосердечный, немного простодушный старикан и искренне верит басням, которыми его подчиненные пичкают верующих.

Когда ты удовлетворишь их любопытство относительно того, насколько чужеземцы созрели для обращения, неплохо бы отпустить пару хвалебных замечаний о храме. Намекни, что, если б тебе посчастливилось увидеть храмовые чудеса, ты, может, и сам бы обратился. Насколько я знаю Каэло, он захочет самолично показать тебе здание. Он года два назад заново отделал храм и чудовищно горд своим детищем.

Вокруг храма выставлены вооруженные посты, а внутри — по задумке — постоянно бодрствуют несколько служителей бога, которые якобы возносят молитвы Горголору и посматривают, чтобы не забрались воры. Но если сейчас, во времена всеобщего падения нравов, кому-нибудь взбредет на ум нагрянуть к этим попам с неожиданной проверкой, он в лучшем случае застанет их за увлеченной игрой в кости или шашки.

Просьба у меня к тебе вот какая: оказавшись рядом с изумрудной статуей, прояви свой талант рассказчика. Ты должен так заворожить всех вокруг, чтобы попы-наблюдатели оставили свои посты и потянулись вслед за вами. Я уверен, старый добряк Каэло не станет их отгонять.

Тем временем мы с Карадуром незаметно спрячемся за подножием статуи Горголора. Пока вся честная компания, развесив уши и глядя тебе в рот, тащится к парадным дверям, мы попытаемся сотворить уменьшающее заклинание. Когда мы вас нагоним, в кармане у одного из нас — соизволением господним — будет лежать малюсенький Горголор. Даже если кража обнаружится до того, как мы покинем территорию храма, вряд ли подумают на нас: служители бога кинутся разыскивать банду из двадцати-тридцати молодцов и воловью упряжку, потому что иначе статую в ее обычном виде просто не унести.

* * *

Когда процессия, в которую входили Джориан, Карадур, Вальдониус, наместник, четверо епархиальных владык и один ничем не примечательный попик — секретарь наместника, приблизилась к парадному входу храма Горголора, вооруженные копьями стражники, бряцая доспехами, преклонили колено. По приказу наместника они подскочили к огромным, обитым листовой бронзой дверям и навалились на них изо всех сил; надсадно заскрипев, двери распахнулись.

Каэло из Аннэйи — низенький толстяк с большим крючковатым носом — носил белое шелковое облачение и белый же высокий головной убор из войлока, расшитый золотом и сверкающими каменьями. Епархиальные владыки были в темно-красных рясах; попик — в черной.

— ...так что, — говорил в этот момент свежепостриженный, надушенный и переодетый во все чистое Джориан, — я на этот счет Ваше Святейшество обнадежить не могу. Швенские кочевники питают к сидням, как они нас прозвали, такое презрение, что, ежели вы зашлете в орду миссионеров, они лишь насмехаться станут над вашими людьми, а то и убьют, неровен час.

От мальванцев толку тоже не добьетесь, хоть ответ их, может статься, и полюбезней покажется. Они, к примеру, скажут: «О жрецы, добро пожаловать; у нас уже имеется сотня-другая богов, но мы завсегда рады еще одного добавить». И примут Горголора в свой пантеон, где его в толпе богов и не сыщешь. Когда ж вы станете жаловаться, что они, дескать, извратили ваше по буквам расписанное учение, они просто улыбнутся и пообещают исправиться, — а на самом деле как были язычниками, так и останутся.

Войдя в храм, Джориан примолк и огляделся по сторонам.

— Изумительно! — вскричал он. — Невероятно! Какой вкус! Какое мастерство! Право слово, Ваше Святейшество, уж верно, ваш бог и впрямь велик я мудр, раз вдохновляет людей создать такую красоту!

— Благодарствую за любезные слова, сын мой, — просияв, отозвался Каэло, в речи которого явно проскальзывали интонации тарксийского крестьянина. — Ты не поверишь, сколь я намучился с некоторыми консервативными членами из моего окружения; они, представь, сочли, что мозаики с нагими смертными и духами неприличны.

Средокрестие храма имело форму квадрата, по углам которого располагались четыре каменных столба грандиозных размеров. Столбы служили опорой высокому арочному своду и парусам. Паруса несли на себе приземистый барабан, а над барабаном, теряясь в сумрачной дымке, парил центральный купол. Плафон главного купола и примыкающих к нему полукуполов устилала золоченая мозаика, в поле которой были вкраплены красочные панно с изображением сюжетов из горголорианской мифологии. Многочисленные лампы довольно ярко освещали нижний ярус храма. Однако выше свет бледнел, расплывался, и под куполом дарила почти полная тьма, лишь изредка нарушаемая пробегавшим по плафону золотистым отблеском.

У одной из стен средокрестия был возведен алтарь. Три низкие преграды указывали прихожанам место, где они могут стоя возносить молитвы: по горголорианскому учению миряне допускались в храм. У стены средокрестия, рядом с алтарем, находилась святая святых, куда имели доступ только служители бога. От взоров непосвященных ее обычно скрывал переносной экран. Сейчас экран был сдвинут: за ним оказался постамент в виде куба со стороной в шесть футов; на постаменте стоял идол Горголора, высеченный из единого изумрудного кристалла.

Когда процессия подошла к статуе, навстречу поспешно вскочили два служителя бога в черных рясах. При этом один из них сунул за пазуху какой-то предмет, очень похожий на карточную колоду. Оба служки преклонили колени.

— Невероятно! — уже в который раз повторил Джориан, разглядывая смарагдовую лягушку ростом с доброго льва; казалось, в ее изумрудных глубинах сверкают и переливаются зеленые искорки. — Одна загвоздка, что эдакая краса, да простит мне Ваше Святейшество подобные речи, может отвлечь от постижения высшей мудрости.

— Твоя правда, доктор Мальто, — сказал Каэло. — С некоторыми верующими так и происходит. Зато другие, наоборот, с еще большим усердием вслушиваются в наши нравоучительные проповеди. Увы, не в наших силах разделить верующих на категории и предоставить каждой группе отдельный и обставленный по ее вкусу храм. Посему мы стараемся придерживаться золотой середины, которая подойдет большинству верующих душ.

— Воистину так, Святой Отец, — поддакнул Джориан. — У нас в городе давным-давно поняли, что умеренность лучшая защита от всяческих напастей. Даже красота, как обнаружилось, может быть чрезмерной. Слыхали ль вы предание о кортольском короле Форимаре — Форимаре Эстете?

— Не-ет, сын мой, хоть и припоминаю это имя из новарских хроник. Расскажи, сделай такую любезность.

* * *

Джориан с облегчением перевел дух. В то же самое время, черепашьим шагом направившись в сторону парадного входа и увлекая за собой толпу заинтересованных служителей бога, к которой присоединились и двое чернорясных бдителей, он начал свой рассказ:

— Этот Форимар был одним из предков Фузиньяна Лиса, о коем сложено так много преданий. В королевствах чуть ли не в обычай вошло, что на каждые шесть царствований страна получает одного героя, одного мерзавца, одного дурака и трех королей так себе — ни то ни се. Форимар как раз и был дурак; а следующим дураком, к слову сказать, стал его правнучатый племянник Филомен Доброхот.

Только Форимарова дурость была особая. Государственные дела наводили на него скуку смертную. Его мало заботили право и судопроизводство, еще меньше торговля и финансы, а уж о войне да вооружении и говорить нечего.

— Вот если б все властители и правительства переняли у твоего короля отвращение к войне! — вскричал наместник. — Все бы люди зажили в мире и смогли бы себя посвятить добродетельной жизни и молитвам истинному богу.

— Оно так, Ваше Святейшество, да есть тут одна заковыка: как их всех одним махом заставить отказаться от войны? Особливо таких драчунов и заговорщиков, как новарцы? Ведь ежели кто-то сложит оружие прежде всех остальных, то остальные в награду за добрый пример непременно глотку ему перегрызут.

Однако ж Форимар голову себе над этим не ломал. Он страсть как любил искусство и красоту, а до всего прочего ему дела не было. Заместо того, чтоб государственные бумаги читать, он упражнялся на флежолете в дворцовом секстете. Заместо того, чтоб принимать посланников, инспектировал строительство нового храма, либо еще как-то украшал город Кортолию. Заместо того, чтоб выезжать с проверкой в войска, сочинял сонет о прелестях заката.

На беду, Форимар был и вправду большой дока по части искусства. Он слыл превосходным архитектором, знающим музыкантом, способным композитором, отличным певцом и выдающимся художником. Некоторые из его стихов по сию пору составляют гордость кортольской литературы. Одного не умел Форимар: заниматься всем этим и одновременно царствовать.

Посему при нем державой все больше канцлеры правили; а выбирал их Форимар не за честность, не за умения: он того назначал, кто сильней прочих восхищался достижениями своего повелителя в искусствах. И уж так королевство настрадалось от ворюг и неумех, что младший брат Форимара — Фузонио — решился ему попенять.

«Любезный брат и повелитель, — молвит Фузонио, — так далее продолжаться не может». Рассказал он Форимару о беззакониях последних министров, а под конец говорит: «Кроме того, тебе уж тридцать лет почти, а ты все еще королеву не выбрал, чтоб нарожала тебе наследников».

«Это мое дело! — запальчиво отвечает Форимар. — Я потратил кучу времени, чтоб найти подходящую кандидатуру среди представительниц противоположного пола, да все без толку. Потому как я натура тонкая, и малейший изъян в уме или телосложении, с которым смирился бы менее разборчивый человек, для меня нестерпим. Посему я обручился со своим искусством, и, видно, так тому и быть. Но не бойся, Фузонио, род наш на мне не кончится. Ежели я умру, престол перейдет к тебе, а ты ведь уже заимел от своей супруги пятерых крепышей».

Фузонио было заспорил, но Форимар его отослал, сказав напоследок: «Нет и нет; разъединственная моя привязанность — Астис, богиня любви и красоты, собственной персоной. Ее одну обожал я много лет с неослабевающим пылом, и ни одной смертной девице с ней не сравниться».

«Тогда, — говорит Фузонио, — ты должен отречься от престола в мою пользу, пока твое преклонение перед красотой не довело нас до беды. Это позволило бы тебе без помех предаваться своим артистическим занятиям».

«Я подумаю», — отвечает Форимар. Однако чем больше он думал об этой затее, тем меньше она ему нравилась. Братья хоть и жили в ладу, но общего между ними было — кот наплакал. Фузонио — прямой, немного грубоватый здоровяк и жизнелюб — испытывал полнейшее равнодушие ко всему тому, что Форимар почитал за смысл существования. Когда Фузонио хотелось приятно развлечься, он отправлялся инкогнито в какой-нибудь низкопробный трактир, где собиралось простонародье, и проводил вечер в компании немытых поселян и драчливых погонщиков мулов, опрокидывая кружку за кружкой и во всю глотку распевая неприличные куплеты.

Больше того, Форимар вбил себе в голову, будто Фузонио задумал его сместить из подлого честолюбия. Он опасался, что, стоит отречься, как братец тут же его изведет, подстроив force majeure* . Во-вторых, пока Форимар оставался королем, кортольская казна снабжала его средствами на занятия искусством, какие он навряд ли получит, сложив с себя корону.

Форимару не хотелось открыто обвинять Фузонио, посему он изобрел способ избавиться от брата. Он назначил Фузонио адмиралом и во главе флотилии услал к Салиморовым островам, про которые никто толком не знал, есть они или нет, чтоб, дескать, исследовать Восточный океан. Фузонио — большой охотник до приключений — без возражений отправился в плавание, а Форимар снова занялся любимым искусством.

Однако мало-помалу брошенные в запальчивости слова о любви к богине Астис стали овладевать Форимаром. Он только о богине и помышлял. Не одну бессонную ночь провел король в храме Астис, моля богиню явиться ему. Но все было тщетно.

В безумной попытке завлечь Астис Форимар учредил конкурс: скульпторам предлагалось изваять такую статую богини, которая своей невыразимой прелестью заставит ее отбросить сомнения и пасть в объятия смертного. От наград, кои обещал Форимар, казначей пришел в ужас, но Фузонио находился в отлучке, а больше никто не мог короля отговорить. Мало того, что он назначил огромную премию за первое место, он еще обещал наградить всех остальных скульпторов — и победителей, и побежденных.

Само собой, на конкурс валом повалили те, кто отродясь стило в руках не держал; ну и странные же поделки они представили! Один конкурсант, к примеру, принес бревно с необтесанной корой и утверждал, будто духи ему открыли, что бревно, дескать, символизирует внутреннюю сущность богини. Другой приволок обыкновенный булыжник, а третий — кучу спаянных железок.

Такое вывело из себя даже Форимара, который решил, что над ним потешаются. Самозванных скульпторов плетьми прогнали из города, а их творения побросали в море. Примерно так же король обошелся со скульптором, который с поразительным реализмом изобразил богиню, оплодотворяемую богом войны Гериксом. Всему, как сказал Форимар, должен быть предел.

Однако и превосходных статуй, изваянных в бронзе, мраморе и глине, набралось предостаточно. Чуть ли не все скульптуры по давней традиции новарского искусства изображали богиню в облике прекрасной обнаженной женщины. В назначенный срок Форимар присудил главную премию знаменитому Лукисто с Цолона; остальным конкурсантам достались премии поменьше. Все статуи — а их набралось несколько сотен — были установлены в храме Астис; храмовые жрецы, которым приходилось теперь петлять в этом скопище изваяний, с трудом могли выполнять священные обряды.

А надо вам доложить, что в то самое время, как Форимар царил в Кортолии, Оссария находилась под властью некоего Дюбри, жреца Селиндэ. Этот жрец специально занялся политикой, чтобы свергнуть династию тиранов, которые вот уже целое столетие жестоко притесняли оссарийцев. Новый правитель называл себя Дюбри Безупречный, за то, дескать, что беспощадно искоренил в себе грех и похоть.

Дюбри, по правде говоря, сделал для Оссарии много хорошего. Но он, как казалось многим, слишком строго осуждал мелкие человеческие слабости, которые не в меру ретивые богословы почитают за грех. Да не усмотрит Ваше Святейшество в моих речах нелицеприятного намека на тарксийские порядки; я лишь пересказываю, как было дело.

Дальше — больше; этому Дюбри мало стало того, что он провел в Оссарии «чистку», то бишь силой искоренил пьянство, азартные игры, блуд и прочие греховные проявления. Боги, заявил Дюбри, возложили на него обязанность вызволить и другие народы из трясины греха и заблуждений. Перебрал Дюбри в уме окрестные страны и решил, что уж кто-кто, а Кортолия явно нуждается в нашествии добродетели. Кортольский король всецело отдался погоне за красотой; кортольский народ с головой погряз в грехе и беспутстве; кортольская армия от небрежения пришла в полный упадок.

И вот оссарийцы пошли на Кортолию войной, дабы искоренить порок, который — ежели верить их словам — свил себе гнездо в этом королевстве. Кортольские воины без боя оставили позиции и укрылись в столице, незамедлительно окруженной армией Дюбри. Оссарийцы подвезли тараны, колесные башни и другие орудия, собираясь либо разрушить стены, либо перелезть через них. Короче, осаждающие собрали под городскими стенами устрашающую коллекцию боевых орудий, хоть среди них и не было катапульты — ее в то время еще не изобрели.

Когда защитникам столицы уже казалось, что спасенья нет, в гавань вошла флотилия под командой Фузонио, форимарова брата. Фузонио успел сплавать в овеянный легендами Салимор и заключить дружественный пакт с тамошним правителем Софи. Едва Фузонио вступил в город, король Форимар, позабыв об этикете, бегом кинулся ему навстречу, припал к плечу и стал истерически умолять их всех спасти.

Когда Фузонио уяснил суть дела, он приуныл: войско напоминало скорее перетрусившую толпу; в арсеналах хранилось устаревшее оружие; городские стены едва держались — стоило пару раз хорошенько ударить тараном, как они тут же обрушились бы; денег в казне почти не осталось.

«Куда это все наши деньги подевались? — спрашивает Фузонио. — Перед моим отъездом их вроде было в достатке».

Пришлось Форимару поведать о грандиозном состязании скульпторов. Фузонио сдержался и ничего не сказал, только подарил Форимара таким взглядом, что и без слов стало ясно, какого он мнения о придурке-брате. Помолчал Фузонио, а потом и говорит:

«Прежде чем капитулировать, дай-ка я взгляну на воззвание, обнародованное Дюбри, когда он пошел на нас войной». И он прочел список преступлений, в которых обвинял кортольцев Дюбри Безупречный:

«...мужчины и даже женщины посещают распивочные, где употребляют горячительное зелье, вместо того, чтоб пить полезную для здоровья кипяченую воду. Они расточают свои состояния в азартных играх. В дни священных церковных праздников они предаются крокету и прочим легкомысленным забавам, когда им больше пристало дни и ночи напролет каяться в грехах и молить о прощении. Не таясь, мужчины и женщины совместно моются в общественных банях, построенных выжившим из ума королем Форимаром, и демонстрируют тело не только особам одного с собой пола, что уже недопустимо, но даже представителям другого пола, что является неописуемой мерзостью. Они безнаказанно блудят и прелюбодействуют. Даже те, кто состоит в законном браке, совокупляются нагишом ради плотского наслаждения, а не для праведной цели зачать потомство во славу божью. Они носят пышные наряды и богатые украшения вместо угодной богам простой и скромной одежды. Они занимаются ростовщичеством, что греховно и противно человеческой природе. Они эксплуатируют рабочее сословие, извлекая выгоду из труда этих горемык. Продавая товары, они сознательно преувеличивают достоинства изделия и не считают это за вранье, а называют умением торговать...»

«Да уж! — говорит Фузонио. — Сдается мне, веселенькую жизнь нам устроит этот жрец, ежели завладеет Кортолией. Что он там выдумал насчет бани? Мы, кортольцы, испокон веку вместе моемся».

«Ох, — отвечает Форимар. — Дюбри смертельно ненавидит наготу. Его послушать, так она хуже блуда. В Оссарии, кстати, положено мыться в рубахе, даже если тебя никто не видит. Супруги обязаны перед сном надевать что-то вроде долгополой рясы; для тех, кто желает наплодить детишек во славу божью, у этого одеяния на определенном месте имеются прорези».

Фузонио маленько подумал, а потом и говорит: «Позволь взглянуть на изваяния Астис, ради которых ты нашу казну растранжирил». Король повел брата в храм богини; Фузонио долго рассматривал статуи, время от времени поглаживая рукой знатока какую-нибудь особо округлую выпуклость.

«Ладно, — молвит под конец Фузонио. — Кажись, я знаю, как поступить. Но кабы не получилось, любезный братец, что я вызволю тебя из одной беды, а ты тут же навлечешь на нас другую, я тебя настоятельно прошу отречься в мою пользу. Иначе я опять сяду на корабль и отчалю вместе со всей флотилией в Салимор, где — буде я пожелаю туда вернуться — меня ожидает отличная должность министра западных дел».

Форимар и умолял, и плакал — все без толку. Он проклинал, грозил, топал ногами и в ярости рвал на себе волосы. Фузонио даже бровью не повел. Тогда Форимар велел своей охране схватить брата, но гвардейцы будто оглохли. «Что вы такое говорите, сир? — спрашивали они. — Не понимаем». Так что под конец Форимар подписал-таки отречение, швырнул в брата королевской печатью, с грохотом выбежал из тронного зала и тут же сочинил музыку, известную поныне как «Злобная Соната».

Король Фузонио велел укутать все статуи покрывалами и установить на крепостной стене. Когда оссарийцы пошли на штурм, покрывала сдернули: взорам предстали сотни изваяний обнаженной Астис.

Командный пункт Дюбри располагался на расстоянии полета стрелы от города. Слеподырый Дюбри принялся расспрашивать свиту, дескать, что это там впереди? А как узнал, так страшно перепугался. Ведь, ясное дело, чтоб через стену перелезть, солдатам придется нос к носу столкнуться со срамными изваяниями. Ежели обстрелять статуи из луков, то им от этого особого вреда не будет, зато лучники, того и гляди, воспылают нечестивой похотью. Катапульту еще не изобрели, поэтому Дюбри не мог перебить статуи каменными ядрами, как сделал бы в наше время.

Дюбри продержал осаду несколько дней. Он предпринял вялую атаку, подкатив таран, чтоб продолбить стену. Однако защитники города, которым теперь нечего было опасаться стрел, без труда накинули цепную петлю на головку тарана и опрокинули махину. Тогда Дюбри попытался сделать подкоп, но горожане затопили подземные лазы водой.

Дюбри знал, что голод защитникам не грозит, потому как флот Кортолии, усиленный эскадрой Фузонио, надежно охранял водные подступы к городу. Когда в лагере оссарийцев вдруг разразилась эпидемия, Дюбри снял осаду и убрался восвояси, но по возвращении обнаружил, что правительство его низложено и в столице воцарился один из самых многообещающих отпрысков деспотического семейства.

Вот и весь сказ про Форимара Эстета и Дюбри Безупречного. А мораль, как видать из примера с Кортолией, такова: в том, что Форимар почитал искусство, а Дюбри — нравственность, не было б худого, соблюдай они умеренность. Но любая добродетель — ежели следовать ей с излишним рвением и постоянством — может обратиться в порок.

* * *

Джориан и его слушатели только что вышли из огромных, обитых бронзой дверей храма и теперь стояли в портике. Разматывая нить сказки, Джориан потихоньку, бочком, выбрался за пределы средокрестия и по главному нефу вывел всю честную компанию наружу. Стоя в портике, он напряженно прислушивался, не раздастся ли шум из святая святых. Карадур с Вальдониусом вот-вот могли выскользнуть из храма и присоединиться к остальным.

— Твоя история, доктор Мальто, — говорил в это время наместник, — очень поучительна и забавна. Даже в нашей святой вере приходится иногда сдерживать чрезмерный пыл некоторых возлюбленных братьев. Безусловно, нам одним подвластна высшая мудрость, и это обязывает нас возвещать истину и с корнем вырывать ростки заблуждений; но грубый натиск искореняющего зло может порой вызвать обратное...

КВАК! Оглушительно бухнуло из храма: звук был похож на лягушачье кваканье, но по громкости мог сравниться разве что с рыком льва или ревом буйвола.

— Горголор милосердный, что это? — вскричал один из владык и, обернувшись, заглянул в храм через приоткрытую дверь. Мгновением позже краснорясый владыка, схватившись за голову, отшатнулся с диким воплем: «Храни нас, Святая Лягушка! Статуя ожила!»

КВАК! Взревело над самым ухом; сквозь рев можно было расслышать какой-то глухой чавкающий звук. Бронзовые двери распахнулись, и из них одним прыжком вымахнуло изумрудное божество, ничуть не уменьшившееся в размерах, зато полное жизни. Горголор приземлился в самую гущу стоящих в портике людей. Джориан успел отскочить, но несколько служителей бога — в том числе и наместник — были сбиты с ног. В последний раз проревев свое КВАК, исполинская лягушка оттолкнулась для нового прыжка-полета и махнула в темноту.

Джориан торопливо подал Каэло руку и подобрал с земли измятую белую тиару. Однако наместник, казалось, не видел ни Джориана, ни протянутого ему Жреческого колпака.

— Выслать погоню! — вопил он, приплясывая на мраморных плитах портика. — Бог ускакал к Болотине Спраа; если он туда доберется, нам его не поймать. Поднять войска! Сети тащите! Живей! Живей! Что стоите столбами? Ты, Идэс, займись погоней! Остальные — за мной!

Низенький толстяк в развевающейся белой рясе вприпрыжку помчался по восточной аллее парка. Из темноты выскакивали ничего не понимающие служители бога. Узнав о причине переполоха, они с причитаниями и криками ужаса присоединялись к погоне. Через минуту гомонящая толпа полуодетых заспанных людей выплеснулась на одну из извилистых столичных улочек и скрылась в восточном направлении.

Джориан, Карадур и Вальдониус остались в портике одни. Карадур по обыкновению рыдал. Сквозь деревья парка было видно, как в городе заметались огни факелов и фонарей: это по Тарксии разнесся слух о превращении бога, и сотни жителей, побросав дела, устремились к Восточным Воротам.

— Ну, — оглядев сообщников, молвил Джориан, — надо понимать, ваши чертовы заклинания опять сработали шиворот-навыворот?

— Можно и так выразиться, можно и так, — с напускным спокойствием отозвался Вальдониус. — Наверное, мы что-то неправильно перевели в этом старинном пергаменте; он писан на сильно устаревшем наречии. Тем не менее я, можно сказать, доволен результатами.

— Ладно, — сказал Джориан, — сдается мне, нам с Карадуром самое время смыться, пока тарксийцы гоняются за своим богом. Карадур, где твой осел?

— Пришлось его бросить в лагере Гендингов; хотелось, чтобы варвары не сразу обнаружили мой побег. Я приплыл в Тарксию на корабле из Истхойна.

— Доктор Вальдониус, у тебя есть вьючная скотина?

— Ну, — замялся Вальдониус, — у меня есть подобранная пара белых коней для экипажа. Не могу же я разбить пару...

— О, еще как можешь! Либо ты отдашь лошадь Карадуру, либо наместник узнает о том, что ты приложил руку к сегодняшней свистопляске.

— Ты ведь не посмеешь донести на соучастников, правда?

— Испытай меня, сам тогда увидишь. Я все так распишу Каэло, что вина падет на тебя одного. А еще я им скажу, будто теперь, дескать, припоминаю, что ты при мне колдовал — а это чистая правда; я всякой магии насмотрелся и знаю: без ворожбы, по одному приказу, мечи в ножнах не застревают.

— Судари мои, — утирая глаза рукавом, встрял Карадур, — почему бы доктору Вальдониусу не отправиться вместе с нами в своем экипаже на метурский Конклав? Он бы меня подвез. Альтруистам пригодится каждый голос.

— Не могу, — отозвался Вальдониус. — Мне нужно встретиться с единомышленниками и решить, нельзя ли одним точным ударом свергнуть эту поповскую тиранию. Я одолжу вам лошадь; только пообещайте держать ее на конюшне в Метуро, покуда я не выберу время прислать за ней слугу — если не кончу свои дни на костре.

— Как бы тебе самому не пришлось драпать в Метуро, — сказал Джориан. — Чуть только у святой братии найдется время пораскинуть мозгами, они живо докопаются, что ихнее богоявление — твоих рук дело. Ну, поспешим в дорогу, пока не заперли ворота.

 

Глава 10

Безликая пятерка

На пятый день месяца Щуки Джориан с Карадуром подъехали к долине реки Кьямос. Весна была в разгаре. Землю устилал пестрый цветочный ковер, пруды оглашались лягушачьим пением, а деревья утопали в листве. Время одуряющей жары еще не пришло, но разлитое в воздухе тепло предрекало, что лето не за горами.

Всадники — Джориан на верном, хоть и тряском, Оузере и Карадур на белом пони, позаимствованном в Тарксии у Вальдониуса — больше не кутались в тяжелые овчинные полушубки, памятные по швенским степям. Теперь зимние наряды были скатаны и приторочены за спиной к седлам. Путешествуй Джориан в одиночестве, дорога заняла бы вдвое меньше времени, но Карадур не отваживался ехать рысью. Старенький волшебник, разрываясь между двумя страхами — свалиться с лошади и опоздать на Конклав, чувствовал себя, словно на иголках.

Небольшая речка Кьямос вскоре разлилась, и взорам открылась широкая гладь озера Фолькино. На северном берегу озера стоял город Метуро — или, точнее сказать, Новый Метуро. На расстоянии полета стрелы от берега, прямо напротив Метуро, расположился крохотный островок, на котором высилась Башня Гоблинов.

Озеро Фолькино образовалось сравнительно недавно. Несколько столетий назад оползень в западной части долины перегородил русло Кьямоса; река разлилась и, затопив старинный город Метуро, образовала озеро Фолькино. Со временем озеро подмыло естественную земляную плотину, и река Кьямос снова устремилась через Ир в Западный океан.

Едва путники спешились у Восточных Ворот и назвали страже свои имена, как к ним подскочил маленький человечек в сером.

— Доктор Карадур?

— Да.

— Дракомас из Фтхая к вашим услугам. Наш коллега доктор Форко поручил мне доставить вас в Башню Гоблинов, в ваши апартаменты.

— Я боялся, — сказал Карадур, — что из-за опоздания нам не достанется комнаты в Башне.

— Нет, и еще тысячу раз нет, любезный сударь! Памятуя о ваших заслугах, а также о заслугах вашего друга и о грузе, который вы везете, мы заблаговременно позаботились о номере. Идемте, прошу вас! — и, обращаясь к стражникам, Дракомас добавил:

— Мы ручаемся за этих людей.

Стражники дали Джориану с Карадуром знак проходить. Город Метуро — четко распланированный, с прямыми улицами — показался им гораздо больше и красивее Тарксии, представлявшей собой запутанный лабиринт кривых проулков. На лицах метурских горожан, хоть они и выглядели побогаче тарксийцев, застыло суровое, замкнутое, неулыбчивое выражение; в косых взглядах, которые они походя бросали на чужестранцев, сквозило полнейшее равнодушие.

Вместо того чтобы сразу переправиться в Башню, Дракомас привел Джориана с Карадуром на постоялый двор, где под его присмотром лошадей водворили в стойло. В комнате второго этажа путников ожидал мужчина. Рядом с ним стояли два существа непонятной наружности.

— Мастер Форко, — заговорил Карадур, — позвольте представить моего ученика Джориана из Ардамэ. Познакомься, Джориан, это Форко из Хендау, глава нашей Белой Ложи.

— Ваш ученик? — басом, еще более густым, чем у Джориана, переспросил Форко. — Ведь это, если не ошибаюсь, бывший король Ксилара, что сопровождал вас в качестве телохранителя и помощника?

— Да.

— И он твердо решил посвятить себя нашему ремеслу?

Форко из Хендау — тощий, большеголовый верзила — имел большой крючковатый нос и выступающий подбородок. Оба прислужника ростом и обличьем вроде бы походили на людей, только чешуйчатых, хвостатых, клыкастых и костистых; у них были не лица, а морды, остроконечные уши стояли торчком, вместо усов под носом у каждого топорщились два червеобразных отростка, которые все время извивались, скручивались и раскручивались, будто щупальца крохотного осьминога. Большие золотистые глаза непонятных существ были перечеркнуты узкими вертикальными зрачками.

Пока Джориан пялился на нелюдей, Карадур отвечал Форко:

— Нет, обетов он не давал. Но я надеюсь, что, продемонстрировав ему на Конклаве общечеловеческую направленность волшебства, я возбужу в нем интерес к магии, и он захочет присоединиться к нам. Тем временем я, с вашего разрешения, продолжу называть его учеником — это облегчит переходный период. Полагаю, на меня не будут в претензии за вольное толкование слова «ученик»?

— Вряд ли, — сказал Форко. — Нынешние правила не слишком строги. Однако как обстоят дела с вашим поручением?

— Почтенный коллега, мы счастливы доложить об успехе. Джориан, Ларец!

Джориан снял со спины сундучок и за веревочную лямку подал Форко.

— Держи, сударь, — сказал он. — А теперь, раз я выполнил поручение, из-за которого ты наложил на меня заклятье, может, ты его снимешь, не откладывая?

— О, чума тебе в глотку! — воскликнул чародей. — Дитя мое, ты заслужил это, и я исполню твою просьбу — но позже, сейчас времени нету. Мы должны немедленно отправиться в Башню, каждая минута дорога. И так опаздываем. Разумеется, мастер Джориан, если не хочешь, можешь не ехать на Конклав.

— Ой, я обязательно поеду, и говорить не о чем! Это малое вознаграждение за все опасности и лишения, какие я претерпел ради тебя и твоих друзей в последние полгода.

— Отлично, в путь. Ларец останется здесь, под надежной охраной моих слуг.

— А кто они? — спросил Джориан.

— Демоны из Двенадцатой Реальности. Зовут их Цот и Фриг, они материализованы в нашей реальности и на девять лет отданы мне в услужение. Охранники они хорошие, верные, разве только глуповаты. Все ноют, чтоб я им вызвал демонессу, а лучше двух, для утех. Но поспешим; здешние лодочники — это что-то невероятное.

Форко бросил Цоту и Фригу несколько слов на непонятном языке; те согласно закивали клыкастыми головами. Цот сгреб пожитки Джориана и Карадура и молча двинулся вслед за ними по улицам Метуро к берегу озера.

* * *

На берегу под стенами Метуро было выстроено два-три лодочных сарая, дальше шел участок пляжа и несколько пирсов для прогулочных лодок. Торговые корабли не заплывали в небольшое озеро Фолькину. На одном пирсе выстроились в шеренгу десятка два мужчин в темных мантиях и плащах. Джориан, Карадур и Форко заняли очередь. Пирс выдавался в озеро как раз напротив Башни Гоблинов, высившейся на расстоянии полета стрелы от берега. Между пирсом и островом сновали две весельные лодки — по одному гребцу в каждой; за поездку лодка перевозила трех пассажиров.

— Мы пожаловались Безликой Пятерке на вшивое лодочное обслуживание, — раздраженно посетовал Форко, — а в ответ они не больше не меньше, как предложили нам убираться со своим Конклавом куда-нибудь подальше. Они так привыкли считать себя полными хозяевами страны, что ни от кого не желают выслушивать советы и претензии.

— Какие-то они неприветливые, эти метурцы, — заметил Джориан.

— Будешь тут неприветливым, когда приходится взвешивать каждое слово и в любом подозревать шпика, который может донести на тебя правителям, — сказал Форко. — Вот что значит жить под властью тайного общества. В этой стране подозрительность стала нормой жизни. Если б мы не пообещали ограничить свою деятельность башенными стенами, они бы нам вообще не разрешили проводить встречу в Метуро. Они еще не забыли о событиях, которые привели, к постройке Башни.

— Не слыхал такой истории, — удивился Джориан.

На берег плавно опустился прилетевший верхом на помеле волшебник в развевающейся мантии. Когда он, держа в одной руке саквояж, а в другой помело, подошел к береговой кромке пирса, его окликнул Форко:

— Привет вам, сэр Фендикс! Мастер Джориан, ты спрашивал?..

— О Баш...

— Ах, да! Я расскажу все с самого начала... День добрый, любезный доктор Бхулла! Как обстоят чудотворные дела в Янарете? Ну, так вот, мастер Джориан, когда-то давным-давно, в Метуро была республика с конституцией наподобие той, что ныне действует в Виндии. Метурцы имели выборного правителя-архонта, сенат, где заседали главы богатых родов, и народное собрание. Долгое время, пока государство Метуро, едва оправившись от упадка, который наступил после гибели Трех Царств, с трудом сводило концы с концами, такой порядок всех устраивал. Ах, добро пожаловать, уважаемый мастер Норс!

Это приветствие было адресовано вновь прибывшему чародею. Сначала в небе возник пылевой смерч, который, бешено вращаясь, пронесся по берегу, подлетел к пирсу и сконцентрировался на человеке, облаченном в коричневую мантию.

— У всех перемещающих заклинаний, — заметил Форко, — есть один недостаток: они отнимают у мага столько энергии, что он потом несколько дней еле ноги волочит. Понаблюдай за доктором Норсом и сэром Фендиксом — он, кстати, настоящий оттоманьский рыцарь, увлекшийся чародейством, — и сам убедишься: они будут клевать носом на всех заседаниях, — между нами, на некоторых заседаниях и без того нельзя удержаться от зевоты.

Как я уже сказал, в период накопления богатств республика процветала. Затем самые родовитые семейства стали мало-помалу прибирать к рукам земли и деньги, и наконец управление страной перешло к кучке богачей, которые постепенно довели бедняков, составлявших основное население страны, до полного обнищания. Смотри-ка, приближается Антонериус Ирский на своем драконе! Обожает устраивать балаган из своего появления. Но, держу пари, ему придется побегать, чтобы найти стойло для своей твари.

Заходивший в этот момент на посадку волшебник Антонериус восседал на спине крылатого дракона — летающего змея, размах крыльев которого составлял никак не меньше сорока футов. От поднятого ими вихря мантии и плащи стоящих на пирсе волшебников захлопали, как паруса. Двое слуг кинулись было подхватить поводья, но в ужасе отпрянули, потому что змей выгнул шею и, угрожающе оскалившись, клацнул зубами. Седок принялся колотить дракона палкой по голове; тот понемногу затих.

— Чего они здесь садятся, а не в Башне? — поинтересовался Джориан.

— Потому что наш уважаемый председатель, Аелло из Гортии, наложил на Башню охранное заклятье, а то кто-то из коллег в пылу споров может поддаться искушению и метнуть в оппонента молнию или погубить злыми чарами. Посему в Башне заклинания не действуют. Если бы, скажем, доктор сэр Фендикс вздумал опуститься прямо на крышу Башни, то, едва коснувшись стены, помело утратило бы волшебные свойства и сэр Фендикс насмерть бы расшибся о прибрежные скалы.

Но продолжим: объявился в Иетуро некий обедневший богач по имени Чаренс. Он жаловался, что другие богачи обманом выманили у него состояние. Те утверждали, будто он сам это состояние промотал, ведя беспутную жизнь. Кто из них говорил правду, мы уже никогда не узнаем.

Этот Чаренс стал вождем бедноты и потребовал введения реформ: он хотел заставить богачей платить подати — докучливая обязанность, от которой они до того времени весьма ловко уклонялись. Еще он требовал, чтобы общественные деньги тратили на нужды бедняков, к примеру, на лепрозории для простонародья и сиротские приюты, а не на то, в чем нуждаются лишь богачи: охотничьи домики и бальные залы. На ближайших выборах Чаренса избрали архонтом, хотя богачи приложили все усилия, чтобы запугать избирателей и обмануть их при подсчете голосов.

Антонериусу удалось наконец укротить дракона. Он спешился и, пока несколько слуг при помощи канатов удерживали драконью голову, сложил его крылья, лишив чудище возможности улететь, и привязал их к туловищу. Затем слуги поволокли змея прочь; он вскидывался на дыбы и шипел. В этот момент с неба камнем упал огромный гриф; он шлепнулся на прибрежный песок и обратился еще в одного чародея.

— Как только Чаренс получил власть, — продолжал Форко, — он стал проводить свои реформы. Это привело богачей в такую ярость, что они наняли банду головорезов и те убили Чаренса, когда он возвращался домой с рыночной площади. Поскольку в соответствии с конституцией заместителем архонта назначался тот, кто набирал второе по счету количество голосов, пост архонта занял кандидат богачей, который отменил все реформы Чаренса.

Олигархи, однако, совсем забыли, что у Чаренса есть младший брат Чаренцо. Этот Чаренцо горячо любил Чаренса и восхищался им, а после смерти брата поклялся посвятить себя мщению. Очень скоро Чаренцо обзавелся тайными сторонниками. Спустя год после убийства брата он возглавил мятеж: восставшие перебили множество богачей, остальным пришлось бежать. В истории страны это было первое из великих избиений, которые затем в течение нескольких лет сотрясали Метуро: на рыночной площади грудами лежали отрубленные головы, а беснующаяся толпа с упоением встречала мучения осужденных и раздирала в куски жен и детей своих врагов.

Чаренцо оказался не таким талантливым и просвещенным, как брат, зато кровожадности у него было хоть отбавляй. Реформы и народное благо интересовали его гораздо меньше, чем мщение убийцам Чаренса — сословию, которое он понимал все более расширительно, включая в него всех своих противников. В Метуро и дня не проходило, чтобы какого-нибудь несчастного по приказу Чаренцо не предавали смерти как предполагаемого олигарха или, в крайнем случае, как пособника олигархии.

С каждой новой казнью у Чаренцо прибавлялось врагов; даже его друзья встревожились, устав от бесконечных обвинений в измене и олигархических симпатиях. Когда сбежавшие олигархи в сопровождении армии швенских наемников вторглись в Метуро, они без труда обратили в бегство вооруженный сброд Чаренцо и снова захватили власть. Тут настал их черед резать и казнить.

Чаренцо удалось бежать. Поскольку войска у него больше не было, Чаренцо решился прибегнуть к магии. В Гованнии он разыскал чародея Синелиуса. Этот Синелиус, метурец по происхождению, жил в изгнании, потому что на родине его как колдуна приговорили к смерти. Приговорил его как раз один из судей Чаренцо — правда, заочно: Синелиус, узнав от духов, что его ждет, предпочел бежать.

Теперь, однако, Чаренцо пришлось вступить в союз с бывшим недругом. И Синелиус сказал: дескать, да, я могу призвать войско Гоблинов — так в народе называют демонов из Девятой Реальности — которые свергнут власть метурских правителей. Новая олигархия, как и ее предшественники, не извлекла из прошедших событий никакого урока и продолжала жестоко притеснять и грабить бедняков.

И вот среди метурцев неожиданно объявились Чаренцо с Синелиусом в сопровождении полчищ Гоблинов. Грозные швенские наемники, которых до смерти перепугали сверхъестественные существа, бежали из страны. Метурцы устремились следом. Чтобы прекратить повальное бегство, Чаренцо пришлось запереть ворота и приставить к ним караул из Гоблинов.

Так начался второй период правления свирепого и неумолимого Чаренцо. Гоблины — существа ночные и днем почти не появлялись. Но с наступлением вечера метурцы запирались на все замки и тряслись от страха, что одна из этих прыгучих тварей с непропорционально большой головой может ворваться в дом и повлечь хозяина навстречу неведомой смерти.

Чаренцо продолжал казнить всех без разбора, и Синелиус был вынужден предупредить, что он убивает метурцев больше, чем их за это время успевает народиться, и если продолжать в том же духе, у Чаренцо в конце концов вовсе не останется подданных. Предостережение заставило Чаренцо усомниться в соратнике, хотя, вполне возможно, он с самого начала задумал избавиться от Синелиуса, полагая, что оставлять его в живых слишком опасно.

Притворно заинтересовавшись чародейством Синелиуса, Чаренцо увивался вокруг старика до тех пор, пока тот не открыл заклинаний и магической формулы, которые давали ему власть над Гоблинами. Тогда Чаренцо велел схватить Синелиуса и бросить его в глубокую подземную темницу крепости, стоявшей на горе в центре Метуро. Синелиус призвал на помощь своих Гоблинов, но Чаренцо отменил приказание, и Гоблины не двинулись с места. У Синелиуса в темнице не было колдовских принадлежностей, поэтому он не мог освободиться, сотворив другое заклинание.

Между тем в одной из метурских группировок, куда входили представители всех сословий: богачи, бедняки и зажиточные горожане, созрел заговор. Эти люди образовали тайное общество с паролями, клятвами и прочими штучками-дрючками; называлось оно просто Братство. Во главе общества поставили комитет из пятерых метурцев. Члены комитета должны были как можно больше отличаться друг от друга: туда входили богачи и бедняки, молодежь и старцы, мужчины и женщины. То есть если в пятерку входила богатая старуха, то в противовес ей подбирали молодого бедняка.

От одного из членов, служившего в тюремной охране, Братству стало известно об аресте Синелиуса. С помощью этого охранника заговорщики проникли в темницу и предъявили часовому якобы подписанный Чаренцо, а на самом деле фальшивый приказ о передаче Синелиуса в их руки. Так им удалось вызволить чародея из тюрьмы. Они отвезли Синелиуса в безопасное место и стали убеждать его присоединиться к заговору. Синелиус согласился; тогда заговорщики спросили, знает ли он способ избавиться от Гоблинов. Увы, нет, отвечал волшебник, потому, дескать, что сейчас они слушаются Чаренцо, который может отменить его, Синелиуса, приказ вернуться в Девятую Реальность.

Однако не все потеряно, поскольку он, дескать знает могущественное заклинание, способное обратить Гоблинов в камень. Еще Синелиус сказал, что заклинание требует человеческой жертвы, и заговорщики бросили жребий. Роковой жребий выпал одному юноше, подающему большие надежды, и тогда самый старый заговорщик — олигарх — вызвался принять смерть вместо юноши, объяснив, что преклонные годы, устарелые взгляды и предрассудки все равно делают его бесполезным для новой власти.

И вот Синелиус произнес заклинание. Ярко сверкнула молния, ударил оглушительный гром, и земля содрогнулась. Крепость рухнула с ужасающим грохотом, похоронив Чаренцо под обломками, а ниже города Метуро случился оползень, который перегородил русло Кьямоса. В тот же миг все Гоблины обратились в камень. Когда заговорщики подбежали к Синелиусу, старый чародей был мертв. На лице его застыла мирная улыбка.

После этого Братство завело в городе свои порядки. Члены общества настаивали на соблюдении тайны; вот почему в Метуро и поныне правит комитет Братства, прозванный Безликой Пятеркой. Вступив в должность, они появляются на людях только в черных масках, и никто не должен знать их имен. Когда образовавшееся после оползня озеро Фолькина затопило старый город Метуро, Братство отстроило новый — тщательно распланированный, с широкими прямыми улицами. Поскольку крепость лежала в развалинах, а от горы, на которой она стояла, остался лишь небольшой островок, они расчистили завалы и возвели новую твердыню: на ее постройку пошли не только камни, оставшиеся от прежней крепости, но и сотни глыб, в которые обратились Гоблины. Отсюда и название этого сооружения — Башня Гоблинов.

Сперва Безликая Пятерка облюбовала Башню под резиденцию. Но вот уж лет сто, как они оттуда переехали — во-первых, приходы и уходы слишком бросались в глаза и членам Пятерки было трудно соблюдать анонимность, а во-вторых, в Башне не очень-то уютно, она ведь строилась для защиты от врагов.

* * *

— Как метурцам живется при Безликой Пятерке? — спросил Джориан.

— В одних отношениях хорошо, в других — не слишком. По обычаю всех узурпаторов Пятерка первым делом постаралась сосредоточить в своих руках неограниченную власть. Конечно, они дали стране умелое правительство, которое обеспечило жителям довольно высокий уровень жизни. Метурцы по-прежнему делятся на богатых и бедных, но тем, кто усердно трудится, голод не грозит. Метурские правители не содержат пышного царского двора, как мальванцы, или огромного нелепого храма, как тарксийцы, а посему у них нет потребности до нитки обирать подданных. Да и традиция составлять Пятерку из самых непохожих друг на друга людей делает правление Безликих вполне справедливым.

С другой стороны, в Метуро начисто отсутствует свобода личности. Горожанин, как правило, взвешивает каждое слово, потому что собеседник может оказаться доносчиком, и озирается по сторонам, прежде чем ответить на вопрос, который нынче час. Лично мне Виндия со всей ее неразберихой и продажными чиновниками милее здешней добродетельности, которая держится на страхе. Но только до той поры, — тут чародей криво усмехнулся. — Пока я сам не вышел в правители!

В протяжении рассказа Джориан и его спутники потихоньку продвинулись к концу пирса. Едва Форко умолк, как вернулась одна из лодок, и вся троица погрузилась на борт. Цот сложил на дно суденышка пожитки Джориана и Карадура, молча поклонился Форко и зашагал к берегу.

 

Глава 11

Башня Гоблинов

Пока угрюмый лодочник, молча налегая на весла, правил к острову, пассажиры могли без помех рассмотреть надвигающуюся на них Башню Гоблинов. Это было незатейливое, словно бы приплюснутое с боков овальное сооружение с глухими стенами высотой в сорок футов. По обе стороны поднимались в небо еще на двадцать футов две большие круглые башни. Вершины этих башен соединял ажурный каменный мостик. Узкая вытянутая форма замка определялась очертаниями островка.

В Башне имелся подъемный мост, который, однако, ни во что не упирался. Он висел над самой водой и служил причалом. Джориан и его спутники высадились на мост, миновали ворота с поднятой решеткой и очутились в вестибюле. В замке не было двора; сразу за воротами начинались крытые внутренние помещения.

Находящиеся в вестибюле участники Конклава толпились у конторки, за которой восседал человек в черной мантии и остроконечном красном колпаке, склеенном из плотной бумаги. На колпаке жирными крупными буквами было выведено:

СИЛЫ ПРОГРЕССА

ШЕСТЬДЕСЯТ ПЕРВЫЙ

ЕЖЕГОДНЫЙ КОНКЛАВ

ГНУКС,

АДМИНИСТРАЦИЯ

Рядом с конторкой администратора Гнукса помещалась доска объявлений, где перечислялись все события предстоящего съезда.

Подошла очередь Форко и Карадура. Администратор осведомился, как их зовут, надписал две бумажные полоски и наклеил эти именные карточки на остроконечные колпаки — такие же, как у него самого, только черные. Затем вручил волшебникам колпаки и ключи от комнат. Когда настал черед Джориана, Карадур сказал Гнуксу:

— Это Джориан из Кортолии, мой ученик. Джориан, я внес за тебя регистрационный сбор.

— Добро пожаловать, мастер Джориан, — произнес Гнукс. — Как пишется?.. Держи.

Гнукс протянул Джориану дурацкий именной колпак; ему как ученику полагался колпак белого цвета.

— Можешь поселиться в двадцать третьем, вместе с доктором Карадуром.

— Нет ли второго ключа? — спросил Джориан. — Может статься, мы с любезным доктором будем приходить и уходить в разное время.

— Прошу. Еще раз добро пожаловать на наше ученое сборище!

— Скажи, а не проходил регистрацию некий Поррекс из Виндии? — поинтересовался Джориан. Гнукс сверился по списку.

— Нет. Кстати, ты уже третий, кто меня о нем спрашивает.

— Видно, он их тоже надул, и они надеются выколотить должок.

— Ну... хм... — заметил Гнукс, пытаясь скрыть улыбку, — это дело не мое, но я тут краем уха слышал кой-какие замечания насчет каленых щипцов и мягкого места.

Форко провел Джориана через вестибюль в танцевальный зал, на время превращенный в рабочую аудиторию. Повсюду сидели волшебники и волшебницы в остроконечных колпаках.

— Смотри, это Председатель Аелло, — зашептал Форко на ухо Джориану, едва они отыскали свободные места.

Председатель — высокий сутулый старик с длинной седой бородой, ниспадающей на черную мантию, — носил колпак золотого цвета. Он представлял именитых участников; зал встречал каждую знаменитость нестройными хлопками.

— ...как мне сообщили, среди нас находится выдающийся некромант, Омфез из Тамо, чья коллекция душ включает ряд всемирно известных призраков, которых до него никому не удавалось вызвать. Доктор Омфез, вы не привстанете? Благодарю... На нашем собрании присутствует также наидостойнейшая волшебница Гоания из Оттомани; госпожа Гоания, примите общее восхищение, — Джориан сразу вспомнил седовласую женщину и хотел было перехватить ее взгляд, но Гоания сидела слишком далеко. Тут внимание Джориана привлек какой-то человек, подпирающий стенку у входа в зал. Это был откормленный, похожий на борова детина в красном колпаке. У Джориана екнуло сердце: он узнал Босо, сына Трийса, бывшего звонаря, с которым они повздорили в Оттомани и которого Гоания взяла на службу. Теперь к привычному для Босо оружию — дубине — добавился меч. Джориану вдруг захотелось узнать, не привез ли он с собой Ванору. Аелло из Гортии продолжал долдонить:

— ...уважаемого астролога, Ктэссиса из Псары; мастер Ктэссис, вы не могли бы привстать?..

Джориана одолевала скука и все сильнее хотелось есть. Непонятно, с тоской подумал он, зачем мне вообще понадобилось рваться на этот Конклав. Знаменитостям не было видно конца. Веки будто налились свинцом; два раза Джориан, задремав, чуть не свалился со скамьи. Он стал щипать себя, чтобы хоть немного проснуться. Наконец Аелло соизволил закончить со вступительной частью и объявил:

— Первым пунктом повестки дня — доклад ученого коллеги Бхуллы из Янарета. Тема доклада: «Устройство семьи и терминология родовых связей у демонов Восьмой Реальности». Доктор Бхулла.

Послышались жидкие хлопки, место Аелло на кафедре занял смуглый пузатый коротышка и, гнусавя на мальванский манер, принялся нудным скрипучим голосом зачитывать доклад. Несмотря на то, что Джориан прочел в своей жизни довольно много книг — хоть и был самоучкой, — речь Бхуллы казалась ему полнейшей абракадаброй. Он обнаружил, что снова клюет носом, и шепнул Карадуру:

— Я выйду на минутку. Где наша комната?

— В западном крыле выше этажом. Я пойду с тобой; после доклада начнется распродажа магических принадлежностей, старинных рукописей и реликвий, связанных с историей нашего ремесла. Полагаю, ее тоже можно пропустить.

— Есть в этой громадине какой-нибудь трактир?

— Здесь, в танцевальном зале, за час до заката состоится обед. А потом бал-маскарад.

Джориан подавил стон.

— Целых два часа ждать! Я за это время с голоду помру. Ссуди пару пенсов, ладно?

Он направился к выходу вслед за Карадуром, но на пороге остановился и еще раз оглядел зал; тем временем старый волшебник заковылял в свои апартаменты. Оказавшись в вестибюле, Джориан обнаружил, что не он один сбежал с заседания. Волшебники, разбившись на небольшие кучки, размахивая руками и выразительно гримасничая, спорили на профессиональные темы. То и дело слышался визгливый женский смех. Таких групп было несколько, люди собрались самые разные — и молодежь, и старики; одни носили остроконечные колпаки участников Конклава, другие нет. Последние, как показалось Джориану, были так или иначе связаны с волшебниками. Интересно, подумал он, с чего Карадур взял, будто стать настоящим колдуном может лишь тот, кто соблюдает обет целомудрия?

В тесной, полутемной комнатенке было полно волшебников; они сидели за столами, попивали вино или пиво и закусывали сушеным горохом. Джориан протолкался к свободному месту. Трое сидящих за столом мужчин с головой ушли в обсуждение каких-то профессиональных тонкостей. Они рассеянно обернулись к Джориану, вежливо улыбнулись, кивнули и вновь погрузились в разговор:

— ...что астральное перемещение циркулярно, то любое азотистое или магнитное излучение, не вступившее во взаимодействие со своим медиумом, ускоренно возвращается к отправной точке, верно?

— Да, — сказал второй, — но вы же не станете отрицать, что двенадцать, являясь окончательным и совершенным числом в универсальных природных моделях, неизменно притягивает и поглощает тринадцатое, которое считается гибельным и избыточным числом. Следовательно, ваши цикличные системы не способны расположить свои элементы в прежнем порядке...

— Оба вы ошибаетесь, — сказал третий, — не учитывая, что в природе действуют две силы, порождающие третью — равновесие, и все три подчиняются одному закону. Следовательно, образуется триединство, а дополняя триединство понятием единства, мы подходим к квадратуре, законченному и абсолютному числу, источнику всех цифровых комбинаций и основе всех моделей. Таким образом, цикл обращения астральных потоков будет гомогенным...

* * *

Поневоле слушая эту галиматью, Джориан, на которого говорящие не обращали ни малейшего внимания, вдруг почувствовал себя так неуютно, что залпом допил эль и выбрался из-за стола. В вестибюле он задержался у доски объявлений. Доска оповещала, что сейчас идет доклад, а после его окончания начнется распродажа. Затем намечалось провести групповое обсуждение по теме «Невидимость», за которым, в свою очередь, последуют неофициальный обед и бал-маскарад.

Утро второго дня должно было ознаменоваться дебатами по поводу предложения Альтруистов положить конец секретности, окружающей магию, и поставить все ее достижения на службу непосвященным. После завершения дебатов будет дан завтрак в честь Аелло, оставляющего пост председателя. Днем состоится несколько ученых докладов, в том числе демонстрация вызова демона из тридцать третьей мальванской преисподней. Проставленная рядом с этим пунктом красная звездочка указывала на то, что опыт небезопасен для жизни.

Вечером будет устроен официальный обед с присуждением наград за выдающиеся заслуги в магии и сообщением почетной гостьи Конклава, доктора Изильдии из Метуро. Госпожа Изильдия расскажет о последних достижениях в области управления летающим помелом. После банкета пройдет ряд закрытых заседаний, куда допускаются лишь аттестованные волшебники.

В первой половине третьего — заключительного — дня планировались два сообщения, а затем рабочее заседание, на котором будет избран новый председатель, назначено место проведения следующего Конклава и рассмотрены поправки к Уставу Сил Прогресса.

Ознакомившись с информацией, Джориан собрался было идти в свою комнату. Но вдруг замер, как громом пораженный: перед ним, занятая беседой с какими-то женщинами, стояла Ванора. Высокая угловатая девушка была одета в длинное платье из изумрудно-зеленого шелка; ее черные, струящиеся, блестящие волосы прикрывала круглая шапочка. Нынешняя Ванора ничем не походила на замарашку, которую Джориан оставил в Оттомани. Несмотря на неправильные черты лица, она казалась почти красавицей и несомненно привлекала внимание мужчин.

— Доброго утречка, хозяйка Ванора! — сказал Джориан.

— Ба, Джориан! — вскричала Ванора. — Извиняюсь, девушки, мой старинный приятель, — она схватила Джориана за руку и повлекла прочь. — Ты что ж, и впрямь оттяпал у Царя Царей ящик с плесневелой тягомотиной?

— Ага, мы мало того что сундук оттяпали, а еще и целы остались. У тебя-то как дела?

Ванора состроила гримаску.

— Этот вонючка Босо... Зато Гоания прелесть. Только за ради нее и живу с ним.

Она двумя пальцами оттянула краешек изумрудного платья.

— Гоания подарила.

— Славная вещица. А это не Босо я сейчас видел в танцевальном зале?

— Его. Босо заделался приставом, что, к слову сказать, ничуть не лучше должности вышибалы, какую он исполнял в оттоманьском «Серебряном Драконе». Ну, хватит обо мне; мне за последние полгода и похвастать-то нечем. Ты о своих приключениях расскажи! Тут слух прошел, будто вы не раз были на волосок от смерти.

Джориан поморщился.

— Правду сказать, я каждый раз, как попадал в переделку, так только и мечтал, чтоб она поскорей кончилась, хоть, может, все эти заварушки и кажутся смешными, когда после о них рассказываешь.

— Во-во, скажи еще, что до полусмерти напугался!

— Так оно и было. В конце концов, я ж не какой-нибудь зазнайка-рыцарь, а простой ремесленник, мне по душе поселиться... но покуда я не завел на полдня про свои подвиги, ты не найдешь мне поесть? С самого утра маковой росинки во рту не было. Мы, как утресь прискакали в Метуро из Тамо, так прям сюда и двинули — не поели, не помылись. Покуда не наемся, слова не скажу.

Ванора провела Джориана на кухню и выпросила у повара сдобную булку и кувшин пива. Уплетая за обе щеки, Джориан поведал кое-что из того, что приключилось с ним в Мальване и Швении.

Часа через два он вдруг спохватился:

— Время идет, а я тут пробавляюсь самодовольной болтовней о своих делишках! Где так я стойкий, но ежели выпадает случай поговорить — не остановишь. Заседание, кажись, к концу близится, пора мне хозяина разыскать.

— Ты что, взаправду ученик Карадура, как на шапке написано?

— Не-е, хоть на Конклав я попал якобы затем, чтоб поближе узнать колдовское ремесло. Только уж больно сомнительно, что прелести высшей магии убедят меня отказаться от женщин.

— Отринув все плотские утехи — это Гоания так говорит — самые искусные колдуны могут прожить в два, а то и в три раза дольше обычного смертного.

— А может, без женщин и вина жизнь им просто кажется в два или три раза длиннее?

Ванора поглядела на Джориана долгим, зазывным взглядом.

— Ах... как раз об этом деле, скажу тебе по секре...

— Прости, хозяйка Ванора, но мне и вправду пора, ни минуты нету! — Джориан вернул повару опустевший кувшин. — Весь провонял с дороги, надо маленько почиститься к обеду.

Он подал девушке руку и проворно вывел в вестибюль. Там он оставил ее и отправился разыскивать комнату номер двадцать три. Отомкнув дверь своим ключом, Джориан обнаружил за ней тесную гостиную и спаленку с двумя узкими кроватями. Карадур явно побывал в номере, но уже ушел. Джориан привел себя в порядок, чуть-чуть подровнял бороду, надел чистую рубаху, попытался навести глянец на вконец проносившиеся башмаки и вернулся в танцевальный зал.

* * *

В зале он обнаружил, что распродажа закончилась, а групповое обсуждение невидимости в самом разгаре. Специалисты-невидимщики уже сделали предварительные сообщения и теперь, рассевшись в ряд на возвышении, отвечали на вопросы с мест. Ряд замыкал председатель Аелло, который, желая узнать имена незнакомых участников, направлял на них свой волшебный жезл. Когда вошел Джориан, с места как раз поднялся какой-то человек.

— Я хотел бы спросить... — начал он.

— Прошу прощения, — прервал его Аелло, — назовите свое имя и род занятий.

— Меркон из Боуктиса, колдун-чудотворец. Я хотел бы спросить уважаемых участников, что пользы, если сами они пропадут, а их глазные яблоки останутся видимыми? Когда тебя преследует пара глаз, лишенных тела, то обнаружить невидимку так же легко, как и видимого человека, а вот перепугаться действительно можно.

— Я, по-моему, уже объяснял, — сказал один из специалистов, — полная невидимость в принципе достижима, но имеет один недостаток: она лишает невидимку зрения, потому что между человеческим глазом и лучами видимого света не возникает того взаимодействия, которое и является причиной сенсорного феномена, известного нам как «взгляд». Я полагал, об этом знает каждый ученик. Соответственно, полная невидимость применяется лишь в крайнем случае, при непосредственной угрозе быть схваченным. Поскольку такой невидимка лишается зрения на все время действия заклинания, то для того, чтобы не дать врагам подойти на опасное расстояние, он вынужден полагаться на другие ощущения — в основном на астральное зрение. Однако мало кто из смертных обладает этой способностью в должной мере. Если же глазные яблоки остаются в видимом слое, невидимка может без помех рассмотреть запретное, при условии, что он стоит от ближайшего наблюдателя на расстоянии и тот не замечает его глаз. — Джориан попытался высмотреть Карадура, но колдун словно в воду канул. На прежнем месте его не оказалось, а сотни затылков, увенчанных шутовскими колпаками, ничем не отличались друг от друга. Джориан на цыпочках пошел вдоль стены, стараясь разглядеть сбоку лица присутствующих. Увлекшись этим занятием, он невзначай налетел на Босо.

— Ты?! — хватаясь за меч, зашипел новоявленный пристав. — Я должен...

— Босо, веди себя пристойно! — сказал Джориан.

— Ах, мать твою! Сам веди себя пристойно, не то...

Несколько волшебников, обернувшись, зашикали на скандалистов.

Босо притих; Джориан двинулся дальше, осматривая ряд за рядом — розовые лица, бледные лица, медные лица, шоколадные лица; бритые лица, усатые лица, бородатые лица; молодые лица, зрелые лица, старые лица; мужские лица и женские лица. Наконец, когда Джориан уже готов был бросить свою затею, он заметил Карадура на другом конце зала; голову колдуна украшал остроконечный колпак, а на коленях лежал тюрбан. Рядом сидела волшебница Гоания. Джориан, стараясь не шуметь, примостился по соседству.

Групповое обсуждение подходило к концу. Аелло объявил заседание закрытым, сотни волшебников встали и потянулись к выходу.

— Куда теперь? — спросил Джориан.

— В библиотеке подадут аперитивы, — пояснил Карадур, — но я не употребляю горячительных напитков. Пойду отдохну до обеда. Почему бы тебе не проводить туда Гоанию?

— Отличная мысль! — обрадовался Джориан. — Госпожа Гоания, не откажешь в любезности?

— Одно маленькое напутствие, — сказал Карадур вдогонку. — Пока мы здесь, держи за зубами свой болтливый язык!

— Постараюсь, — отозвался Джориан.

* * *

Пока Джориан попивал травяную настойку, закусывая соленой рыбой и сухариками, Гоания без устали представляла его волшебникам, чародеям, некромантам, прорицателям и прочим знатокам колдовского ремесла. Вскоре он совсем запутался в новых лицах и незнакомых именах. Воспользовавшись случайной передышкой, он спросил волшебницу:

— Ванора ладит с Босо?

— Ах, вчера они страшно переругались и сегодня друг с другом не разговаривают. Но это обычное дело. Завтра и не вспомнят, из-за чего ссорились.

— Мне почудилось, не больно-то она с ним счастлива. Ванора все ж таки девушка неглупая, даром что вздорная, а у него мозгов меньше, чем у головастика.

— Что она почти все время несчастлива — вполне допускаю. Вопрос в том, была бы она счастлива с другим? Сомневаюсь, потому что ей на роду написано быть несчастной и приносить несчастья ближним. Мы все немножко такие, но ей, бедняжке, этого качества досталось с избытком, — Гоания проницательно взглянула на Джориана. — Ведь вы с ней одно время сблизились, да?

— Да, хоть невеселое было веселье.

— А не таишь ли ты сентиментальных мыслей, скажем, «увезти ее от всего этого», либо еще как-то пожертвовать собой ради ее счастья?

— Не-ет, — смущенно ответил Джориан, у которого и в самом деле мелькала такая мысль.

— Ну, если и таишь, то гони их прочь. Никому не дано изменить природу взрослого мужчины или женщины, даже при помощи заклинаний. Если ты опять с ней сойдешься, то очень быстро поймешь, что тебе досталась не любовница, а скандалистка — тупой и толстокожий Босо годится ей в партнеры куда больше, чем ты со всеми твоими достоинствами.

Джориан взял себя в руки.

— Ты, госпожа Гоания, забываешь, что у меня в Ксиларе остались пять любящих жен. По крайности одну из них — малышку Эстрильдис — я, надеюсь, однажды увезу, обзаведусь домом и заживу себе тихо-мирно, как заправский мастеровой.

Гоания покачала головой.

— Я составляла твой гороскоп и смотрела ладонь; боюсь, что как раз спокойной жизни мастерового боги-то тебе и не припасли. Если же говорить о красотках, то полагаю, что, когда ты ими увлекаешься, ты на самом деле желаешь вернуть свою Эстрильдис.

Она мельком глянула туда, где в окружении молодых людей стояла Ванора.

— Судя по тому, как Ванора глушит кружку за кружкой, подозреваю, она нам устроит славный вечерок.

— Что ты хочешь сказать?

Волшебница вздохнула:

— Сам увидишь.

Участники Конклава мало-помалу стекались в библиотеку; становилось тесновато. Шум нарастал: чтобы быть услышанным, каждому оратору приходилось повышать голос. Вскоре комната оказалась до отказа набитой волшебниками и их учениками, которые изо всех сил старались перекричать друг друга.

Джориан пытался представиться и завязать беседу со стоявшими поблизости, но, несмотря на его природную общительность и болтливость, разговора не получалось. Чтобы докричаться до собеседника, приходилось орать во всю глотку, а ответы, если и доходили, были неразборчивы. Джориану удавалось расслышать лишь отдельные слова, да и те долетали в таком искаженном виде, что он никак не мог решить: то ли это обычное слово, которое он недопонял, то ли какой-то термин, известный одним колдунам.

Лишенный возможности поболтать, Джориан вскоре затосковал. Ему вздумалось провести опыт. Он приосанился и, наметив длиннобородого чародея величавой наружности, гаркнул:

— Сударь, вы слышали, что концеклык припазвел бутый вругол?

Кустистые седые брови чародея поползли вверх, и он прокричал что-то вроде:

— Вы неправы! Мы должны принемять феркало для штенья выслей!

— Да, сударь, я извлек его из бомбарического гуза. Не комневайтесь. Когда медующий влезд по лимонологии?

— Я хрюмаю, в певяносто дятом.

— Прязумеется, прязумеется. То-то, сударь, фатеха будет!

Но со временем прискучила и эта забава. Когда наконец объявили, что обед подан, Джориан от долгого стояния уже не чуял под собой ног, а в ушах звенел несмолкаемый гул. Он проводил Гоанию в зал, но здесь им пришлось расстаться: Джориану полагалось есть с учениками, а Гоанию и Карадура усадили на места для полноправных волшебников. Помня о наставлении Карадура, Джориан ни словом не заикнулся о своих приключениях. Напротив, он был сдержан, предупредителен, поддерживал беседу наводящими вопросами и, стараясь не возбуждать излишнего любопытства к своей особе, изредка разражался шуткой или забавным стишком.

— Ты будешь участвовать в вечернем маскараде? — спросил его сосед по столу.

— Увы! Мы с хозяином припоздали, не было времени соорудить костюм. Я б мог вырядиться лишь учеником в дорожных обносках. Но расскажи, как проводят состязание, а то мне впервой бывать на Конклаве.

— Мы освободим зал, чтобы слуги могли вынести столы и расставить скамейки по стенам, — пояснил другой ученик. — Вон у той стены установят длинный помост. Затем все, кто в костюмах, соберутся у помоста, а остальные рассядутся на скамейках. Тут обязательно найдется кто-нибудь, кто встанет и загородит спиной зрелище или ненароком окажется среди участников маскарада, и возникнет суматоха.

Церемониймейстер составит список всех участников, а потом начнет выкликать их по одному; названный участник должен пройтись по помосту взад-вперед, а судьи в это время будут его оценивать и проставлять баллы. Когда парад закончится, лучших снова вызовут на помост, а уж из них судьи выберут победителей.

— Некоторые правила очень забавны, — вмешался третий ученик. — Вот, к примеру: человек может принять участие в маскараде, нарядившись духом, но демоны, духи и прочие обитатели потусторонних реальностей и измерений вообще не допускаются к состязанию. Да ты сам увидишь, как старик Аелло стоит на краю помоста и размахивает жезлом перед носом у каждого конкурсанта. Вообще-то предполагается, что ни один демон не может проникнуть сквозь завесу великого защитного заклинания, но Аелло предпочитает лишний раз убедиться.

— А еще, — перебил его ученик, который завел разговор, — существует запрет на полную наготу.

— Да ну? — изумился Джориан. — Я-то как раз полагал, что ладная красотка лучше всего смотрится нагишом.

— Некоторые из наших участниц держатся того же мнения. Бывало, эти дамы десятками выходили на помост в чем мать родила: вместо конкурса маскарадных костюмов получался какой-то конкурс женских прелестей. Потом разразился страшный скандал: оппоненты бросались друг на друга с кулаками и грозились наслать порчу. Чтобы рассудить это дело, назначили комиссию из старейших и мудрейших волшебников. Мудрецы постановили, что обнаженная особа по определению не может рассматриваться как обладатель маскарадного костюма.

— Иными словами, — подытожил Джориан, — без костюма — значит, без костюма. Этакая, понимаешь, философская и грамматическая тонкость.

— Вот именно, — осклабился ученик. — Таким образом, обнаженные представители рода человеческого не допускаются к состязанию как не имеющие костюма. Однако на этом дело не кончилось. Не далее, чем в прошлом годе, случилась перебранка, когда госпожа Тарлюстия, кортольская волшебница, продефилировала по залу, прикрытая лишь вклеенным в пупок огромным самоцветом. Можно ее рассматривать как участницу или нет? Постановили разрешить участие, но награды не присуждать, потому, дескать, что в ее наряде не видно ни остроумия, ни старания, ни эстетического вкуса. Но это бабка надвое сказала. Скинуть бы ей годков двадцать да столько же фунтов, неизвестно, как бы дело обернулось; она и сейчас неплохо выглядит.

* * *

Через два часа после обеда колдовская братия вновь потянулась в танцевальный зал. Джориан невольно отметил, что почти все участники маскарадного состязания — по крайней мере те, кто не скрывался под маской, — молодежь: ученики и ассистенты. Большинство волшебников и волшебниц постарше предпочли чинно рассесться по лавкам, стоящим вдоль стен.

Еще час ушел на беготню и подготовку парада, а затем на помост взобрался церемониймейстер. На дальней от зрителей стороне помоста заняли свои места у стены девять судей. Председатель Аелло, не расстающийся с жезлом, встал у входа на помост. Церемониймейстер заглянул в список и выкрикнул:

— Господин Тилейнос из Тарксии!

Ученик, нарядившийся демоном из Четвертой Реальности, взбежал по ступенькам, медленно прошелся перед судьями, добрался до конца помоста и спустился в зал. Не успел он сделать круг по залу, демонстрируя зрителям свой костюм, как церемониймейстер возвестил:

— Господа Энникс и Форион из Солимбрии!

На помост вскарабкался сверкающий лаком тряпичный дракон, ноги которого изображали два ученика.

— Госпожа Ванора из Гованнии!

Ванора, раскрасневшись от выпитого, но все еще твердо держась на ногах, взошла на помост в обличье русалки. Нарядом ей служила едва прикрывающая колени прозрачная туника из зеленой вуали. В длинные черные волосы были вплетены бумажные водоросли, руки затянуты в зеленые перчатки с перепонками между пальцами, веки, губы и ногти разрисованы в зеленый цвет.

— Доктор Вингальфи из Истхойна!..

Так продолжалось три часа кряду. В конце оказалось, что Ванора заняла третье место. Заиграл оркестр. Джориан протолкался поздравить девушку, которую снова обступили ученики. За ее спиной, сердито зыркая глазками, топтался несчастный Босо.

— Они играют кортольскуто фольку, — говорила в этот момент Ванора. — Кто из вас знает, как ее танцевать?

— Я когда-то считался знатоком, — сказал Джориан, подставляя ей локоть. Он вежливо кивнул Босо:

— С вашего любезного позволенья, сударь...

— Ой, да падет на него новое воплощение! — отмахнулась Ванора, хватая Джориана за руку и вытаскивая в круг. — Шагу ступить не умеет, отродье косолапое.

Кружась и притоптывая, они понеслись по залу.

Хотя от Ваноры сильно пахло вином, было незаметно, чтобы возлияния как-то отразились на ее танцевальных способностях. Однако зажигательная фолька и теплый, пропитанный благовониями воздух сделали свое дело. Когда музыка смолкла, с Джориана и Ваноры пот лил ручьями. Они отыскали столик с напитками, где Ванора, желая восстановить утраченное пьяное равновесие, залпом осушила большой кубок ледяного вина.

— Милый Джориан, — сказала она, — дура я была чертова, что разорялась тогда в Оттомани насчет этой твоей царевны-змеи. Не мне, пьянчужке с ненасытной дыркой, воротить нос, ежели тебе кому и приспичит игрунчик свой засадить! Да уж такая я проклятая; вечно хорошего парня отважу, а сплю со свиньей вроде Босо.

В продолжение этой тирады взгляд Джориана скользил по ее телу. На Ваноре не было ничего, кроме прозрачной газовой туники, которая позволяла ей соблюсти запрет на полную наготу и в то же время выставить напоказ свои прелести. Джориан попытался было сосредоточиться на мыслях о разлуке с Эстрильдис, но кровь ударила ему в чресла.

— Ни слова больше, — неожиданно севшим голосом проговорил он. — Уж ты-то мне всяко милей, чем она, и сравнивать нечего. Ты бы, по крайности, не скинула человека с кровати ни за что ни про что!

— А она и впрямь тебя скинула?

— Нет, я чудом удержался. Ну, доложу тебе, и позы у этих мальванок! Слушай, здесь такая толчея, ты не взопрела?

— Ага. Ты еще не был на крыше?

— Нет. Пошли.

Они поднялись на крышу. Только что взошла молодая луна. Прямо над головой сияли звезды, но далеко на юге зарницы то и дело выхватывали из темноты наползающую тучу.

— Теплынь-то какая, и не скажешь, что весна, — сказал Джориан, обвивая рукой девичью талию.

— Да уж не холодно. Не пора ли покликать дождичек? — Ванора медленно обернулась к нему и запрокинула лицо. — Что ты там говорил о мальванских позах?

* * *

Немного позже они крадучись пробирались по коридору к комнате номер двадцать три. У Джориана бухало в висках.

— Старого Карадура весь вечер не видать, — шепнул он. — Ежели он у нас в комнате, попробуем толкнуться в твою. Ежели нет, запремся изнутри.

— Я знаю, где сложены тюфяки для припоздавших гостей, — шепнула Ванора. — Тюфяк можно затащить на крышу.

— Там видно будет.

Джориан приналег на дверь своего номера: так и есть — заперта. Он вставил в скважину полученный утром ключ, неслышно отомкнул замок, приоткрыл щелочку и весь обратился в слух.

— Зачем... — начала было Ванора.

Джориан легонько прикрыл ей рот ладонью. Выражение неутоленной похоти на его лице сменилось охотничьим азартом.

Он еще немного приоткрыл дверь и бесшумно скользнул внутрь.

Гостиная тонула во мраке, но в спальне теплилась свечка. Дверь между комнатами была полуотворена, и гостиную прорезала узкая полоска света. Из спальни доносились голоса; между обрывками разговора слышалось характерное потрескивание — кто-то разворачивал старый пергамент.

— Заглянем в наш свиток, — произнес незнакомый голос. — О боги и демоны! Это же великое заклятье заклятий чародея Рендивара, которое считалось навеки утраченным.

— Вот вам и ответ, — послышался густой бас волшебника Форко. — Я полагаю, наши действия должны проходить в три этапа. Первое, что нужно сделать завтра, это — как только начнутся дебаты — произнести заклятье заклятий, открыв, таким образом, путь для последующих действий...

Из-за двери раздался старческий голос с мальванской гнусавиной: Карадур, определил Джориан.

— Вы собираетесь, — ошарашенно проговорил этот голос, — в нарушение всех законов и обычаев Сил Прогресса применить против наших оппонентов магию?

— Конечно, а вы как думали? Мы подсчитали шансы и поняли, что наше предложение не пройдет. Нам катастрофически не хватает голосов.

— Но... но... вы же всегда отстаивали этические...

— Не старайтесь казаться глупее, чем есть на самом деле! К чему все эти игры в правила и этические принципы, когда речь идет о благе человечества.

— Вам не кажется, что вы немного... мм... опрометчивы? — спросил Карадур.

Форко презрительно хмыкнул.

— Если вы печетесь обо всех этих Мальто, Бальто и Цальто, которые немедля потянут лапы к самым смертоносным заклинаниям черной магии, можете успокоиться. Я же не полный идиот. Не хуже вашего знаю, что некоторые возражения ретроградов — что, дескать, нельзя вверять такие силы темным, невежественным людям — чертовски справедливы. Мы лишь пообещаем допустить до магии всех, кому не лень, и, таким образом, получим доступ к власти.

Мы подчиним себе Силы Прогресса и меньше, чем через год во всех Двенадцати Городах будут править Альтруисты. План отработан до мелочей, а исполнители на местах...

— Но ведь Силы всегда сторонились мирской политики! — сдавленным голосом взвыл Карадур.

— Дуракам закон не писан. Конечно, если мы получим власть, то проявим разумную осторожность; мы откроем непосвященным лишь самые простые тайны магии — о которых они и сами могли бы прочесть в любой хорошей библиотеке — пока не докажут, что достойны большего. Но главное — захватить безраздельную власть. Сокрушив оппозицию, мы сможем действовать по своему усмотрению. И поскольку я уверен, что побуждения мои чисты, а замыслы разумны, то я просто обязан добиться власти и привести их в исполнение!

Итак, вернемся к делу: второе, чем необходимо заняться, — составить списки наиболее активных Благодетелей и всех тех, кто примет их сторону по завтрашнему вопросу. Райтс, это задание поручается вам, потому что остальным придется корпеть над заклятьем. Заседание рассчитано часа на два — успеем.

— Предводитель, — раздался чей-то голос, — а вы уверены, что древнее заклятье Рендивара обладает достаточной силой? Защита Аелло отнюдь не детская считалка.

— Одиночку, вероятно, постигла бы неудача, — ответил Форко, — но за дело одновременно возьмутся трое-четверо наших, поэтому я не сомневаюсь в успехе. Теперь относительно третьего этапа: если бы нам удалось достать вещи или частички тела наших оппонентов, мы бы могли применить против них симпатическую магию; но до заседания осталось слишком мало времени. Посему вы, Магнас, призовете стаю демонов из...

Джориан, притаившийся в темноте у двери в спальне, замер от ужаса: стоявшая позади Ванора вдруг громко икнула. Сказалось выпитое вино — ее развезло. Она снова икнула.

— Что это? — удивленно спросили в спальне.

Не успел Джориан опомниться, как Ванора, мотаясь от стенки к стенке, проскочила мимо него, пинком распахнула дверь и хриплым голосом заорала:

— Это я, вот это кто! А не пора б вам, занудные старые педрилы, свалить отсюда ко всем чертям, чтоб мы с Джорианом... ик!.. занялись на кровати тем, для чего ее сделали?

Когда дверь распахнулась, Джориан мельком заметил, что, помимо Карадура, Дракомаса и Форко, в спальне находится еще несколько человек. Затем голое Форко тихо произнес непонятное слово. Какой-то инстинкт подсказал Джориану об угрожающей справа опасности. Он попытался было развернуться к ней лицом и в неожиданно вспыхнувшем свете краем глаза увидел одного из демонов Форко. Демон подступал к нему с занесенной дубинкой. Джориана всегда отличала мгновенная реакция, но нападение было так стремительно, что не успел он увернуться, как мир, полыхнув, разлетелся на тысячи осколков.

* * *

Когда Джориан очнулся, в комнате брезжил серенький дневной свет, который проникал через бойницу, переделанную в окно и снабженную по этой причине ставнем и створчатой рамой. Через какое-то время он осознал, что грохот и сполохи, болью отдающиеся в голове, на самом деле исходят снаружи: за окном бушевала гроза. Дождь стучал в ромбовидные окошки частого переплета и крохотными прозрачными змейками сбегал по стеклу.

Джориан, морщась от боли в затекших мышцах и ощущая при каждом движении, что в голове засел раскаленный гвоздь, перекатился на спину. Как оказалось, запястья и лодыжки были скручены крепкой веревкой, а рот забит кляпом. В глазах мельтешило. Джориан напрягся и увидел Ванору и Карадура; они тоже были связаны.

Ванора, на которой по-прежнему красовалась туника из зеленой вуали, таращила на Джориана налитые кровью глаза; во рту у нее торчал кляп. Насчет Карадура ничего определенного сказать было нельзя; мальванец походил на сваленную в углу кучу старого тряпья.

Связывая Джориана, недруги постарались на славу, однако не учли, что имеют дело с человеком, который потратил в Ксиларе уйму времени, обучаясь сбрасывать путы. Для начала он просто начал жевать. После нескольких минут усиленного пережевывания тряпка, привязывающая кляп, расползлась, и Джориану удалось выплюнуть затычку.

— Ванора! — сипло позвал он. — Как ты?

— Грм, хрм, — промычала она забитым ртом.

— Карадур, ты жив?

В ответ заохали. Джориан, насколько позволяло лежачее положение, оглядел комнату. Его меч по-прежнему висел за перевязь на шляпной вешалке у двери.

Подняться с пола — нелегкая задача, когда ноги тесно стянуты веревкой, а руки скручены за спиной; нелегкая, но все же выполнимая. Джориан снова и снова пытался встать, но каждый раз мешком валился с ног, со всего маху грохаясь о щелястый пол и выбивая из него фонтанчики пыли. Наконец старания увенчались успехом. Он подскакал к вешалке для шляп и боднул ее головой: вешалка свалилась на пол. Затем Джориан подогнул колени и ухватил связанными руками рукоятку меча. Он проделал еще два-три невообразимых кульбита и очутился рядом с Ванорой.

— Суй ноги в перевязь, — гаркнул он. Ванора подчинилась; Джориан отпрыгнул в сторону — меч выскочил из ножен. Затем Джориан установил меч острием вверх между ногами Ваноры.

— Теперь сожми покрепче. Ежели выпустишь, меч проткнет меня, как цыпленка.

Прижимая к лезвию меча веревку, стянувшую запястья, он стал ерзать по нему вверх и вниз. Присев раз двадцать, Джориан перетер веревку и разнял руки. Тут он немного передохнул, растирая запястья и ощупывая шишку на голове. Затем взял меч и разрезал путы на ногах. Освободить товарищей по несчастью было делом одной минуты.

— Вот так я однажды спас свою голову, — сказал он. — Отсюда мораль: никогда не забывай хорошенько наточить меч. Этим мерзавцам еще учиться и учиться, а то б они нипочем не оставили нам острых предметов.

— Не забывай, сынок, — подал голос Карадур, — что они не привыкли бороться с врагами таким примитивным оружием, как меч и веревка. К их услугам духи, заклинания и всепобеждающая оккультная мудрость.

— Тем хуже для них. Который час?

— Боги праведные! — вскричал Карадур. — Должно быть уже больше четырех. Значит, дебаты по предложению Альтруистов вот-вот начнутся. Форко вот-вот произнесет заклятье заклятий, которое нашел в Ларце. Где этот проклятый сундук? Увы, они унесли его. Ах ты, горе какое, неужто я на всю жизнь так и останусь легковерным доверчивым простофилей? Но поспешим в зал — надо предупредить Силы!

— О боги, где бы похмелиться! — схватившись за голову, простонала Ванора.

В это утро она совсем не казалась привлекательной.

— Переметнулся, доктор? — спросил Джориан.

— Нет, я всегда был на стороне добродетели и порядка. Скорее Форко и его приспешники предали меня.

Старик с оханьем заворочался на полу. Джориан помог ему встать. Ключа в карманах не оказалось, зато нашлись отмычки, и Джориан занялся дверью, открыть которую не составило труда.

— Нам нельзя терять ни минуты, хотя я с трудом держусь на ногах, — сказал Карадур.

— Нам? — изумился Джориан. — Твои колдуны грызутся, а я чего полезу? Я на вашу братию отработал сполна, и сам заниматься твоим ремеслом не намерен.

— Ты слышал, что говорил Форко. Если тебе нет дела до меня и других честных волшебников, подумай о тирании Форко, которая будет пострашней, чем мальванская, тарксийская и метурская вместе взятые! Но у меня нету времени на споры. Не хочешь, как хочешь.

Старый волшебник заковылял по коридору. Джориан с Ванорой в нерешительности переглянулись и двинулись следом.

* * *

Под энергичным напором Джориана двери в зал распахнулись. Карадур трусцой вбежал внутрь и засеменил по главному проходу между рядами. Один из участников обсуждения, стоя перед аудиторией, говорил:

— ...и если вы не верите, что обычные люди недостойны приобщиться к этим ужасным таинствам, я готов привести примеры их бездумного, свинского поведения из истории страны, которая так гостеприимно нас приняла. Когда в Метуро свергли королей и установили Республику...

Оратор осекся на полуслове: он заметил Карадура, который с непокрытой головой и горящими глазами вприпрыжку ковылял по проходу.

— Измена! — каркал старый мальванец. — Преступная клика в недрах нашего братства замышляет переворот и хочет отнять у вас власть! Мастер Райтс — вон там — записывает имена Благодетелей, чтобы его сообщники знали, на кого нападать! Схватите его, если мне не верите...

Когда Карадур разразился речью, Джориан с Ванорой решили тоже войти в зал. В этот момент дорогу им преградил Босо. Джориан шел первым и, думая, что он один, Босо начал было:

— Сегодня ученики сидят на балконе. В зал допускаются только волшебники...

Тут пристав заметил Ванору.

— Ты! — рявкнул он. Лицо его побагровело, глаза налились дикой яростью. — Вы двое провели... вы провели ночь в поганом блуде, а теперь вам хватает нахальства... п-паскуда... по стенке размажу тебя, шлюха!

Изрыгая невнятные проклятья, Босо выхватил меч и, отшвырнув Джориана, бросился на Ванору. Девица с воплем метнулась в вестибюль.

Не зная, за кем бежать, Джориан на секунду замешкался. Карадур, похоже, овладел положением. Он уже выпалил свое объяснение; в зале возникла суматоха, все повскакали с мест. Несколько волшебников схватили Райтса. Джориан развернулся и побежал вслед за Босо.

Он выскочил в вестибюль как раз вовремя: Ванора только что скрылась за поворотом угловой лестницы, Босо гнался за ней по пятам. Джориан кинулся следом, вытаскивая на бегу длинный меч — тот самый клинок, который он позаимствовал в Эллорнских горах у спящего Гендинга.

Джориан понесся вверх по лестнице. Через несколько маршей он стал задыхаться, но, выбегая на площадку, каждый раз успевал заметить мелькнувшую за поворотом спину Босо. Наконец он выбрался на крышу. Низкие тучи мчались над головой, косой дождь барабанил по мощеным плитам кровли. Сверкала молния, свист ветра и шум ливня тонули в громовых раскатах.

Прикрываясь левой рукой от слепящего дождя, Джориан лихорадочно огляделся и увидел Босо, который проскочил в дверь одной из круглых башен — парных донжонов замка — и захлопнул ее за собой. Оскальзываясь на мокрых плитах, Джориан подбежал к двери и рванул ее на себя, но тщетно: Босо заперся изнутри на тяжелый засов.

Босо, решил Джориан, загонит Ванору на башню и, если не поймает, ей ничего не остается, кроме как перебежать мост и спуститься по винтовой лестнице второго донжона. Он кинулся к соседней башне; дверь была не заперта.

Джориан распахнул дверь и помчался по ступенькам. Оказавшись наверху, он едва не сшиб Ванору, которая в этот момент перепрыгнула с моста на крышу донжона. Ее взмокшая от пота прозрачная туника прилипла к телу, изо рта вырывалось хриплое дыхание. За ней по пятам, оскалясь и размахивая мечом, гнался Босо.

— Марш вниз, за подмогой! — на ходу скомандовал Джориан и ринулся к мосту.

От порывов ветра мокрый настил под ногами Джориана вибрировал, будто натянутая струна.

Вблизи это сооружение не казалось столь легким и воздушным, как снизу. Мост, сложенный из серого камня, имел четыре фута в ширину; его ограждали два зубчатых парапета, доходившие Джориану примерно до пояса. Вступившему на мост можно было не опасаться, что его просто сдует ветром или смоет ливнем. С другой стороны, в пылу рукопашной схватки ничего не стоило вывалиться сквозь прорези между зубцами ограждения.

Мечи замелькали в воздухе; раздался оглушительный лязг, тут же заглушенный громовыми раскатами. Два силача на мосту, все еще задыхаясь после подъема и свирепо уставясь друг на друга, рубились, нападали и защищались. На мгновение оба, тяжело дыша, попятились, а затем снова ринулись в бой — клац-дзынь-вжик-клац. Противники дрались, не сходя с места: на узком мосту было не разойтись, да и ноги оскальзывались на мокром настиле.

Бой завязался нешуточный; от безостановочных выпадов у Джориана заломило правую руку. Ветер с воем швырнул противникам в лицо потоки дождя. Встряска оказалась так сильна, что каждому из них пришлось ухватиться свободной рукой за парапет, чтобы не упасть, но даже тут они продолжали размахивать мечами. Сверкнула молния, грянул гром.

Джориан обнаружил, что его кавалерийский клинок длинноват для такого поединка, к тому же, как выяснилось, рукоять слишком коротка, и меч нельзя ухватить двумя руками. Клинок Босо очень походил на меч Рандир, который служил теперь хану Гендингов. Здоровенный громила владел им преотлично, а вот джориановы защитные, обманные и двойные удары выходили немного замедленными. Какие бы замысловатые атаки ни предпринимал Джориан, Босо отбивал их глазом не моргнув. Однако превосходящая длина джорианова меча тоже имела свои преимущества: она держала Босо на расстоянии и не давала ему использовать маневренность клинка. Грузный коротконогий Босо был слишком неповоротлив, чтобы одним молниеносным выпадом прорвать защиту Джориана.

Кроме того, у Босо имелась одна слабинка: он отражал атаки давно вышедшим из употребления двойным ударом. Как только противник вновь применит свой излюбленный прием, решил Джориан, надо изловчиться и пырнуть его хорошенько...

Откуда-то возник новый, совершенно непонятный звук. Он нимало не походил на свист ветра, громовые раскаты и поскрипывание моста. Это был глухой гул, за которым последовал мощный толчок, точь-в-точь как при землетрясении. Снизу донесся нарастающий рев; в нем перемешалось все: дребезжанье, громыханье, треск, плеск, удары, обвалы, визг, стоны и вопли.

— Башня падает! — раздался за спиной крик Ваноры.

Джориан быстро взглянул на Босо, который немного попятился и теперь стоял, сжимая одной рукой зубец парапета, а другой меч. Лицо пристава побелело, взмокшая челка прилипла к низкому лбу.

Джориан осторожно глянул через плечо. Ванора стояла в нескольких шагах от него, вцепившись в зубцы башенной ограды.

— Шла б ты вниз... — начал было Джориан, но тут каменный настил моста вдруг накренился.

Обе башни и соединяющий их мост с ужасающим заунывным скрежетом начали заваливаться вбок, навстречу исхлестанной дождем воде озера Фолькины.

Джориан вспрыгнул на парапет, туда, где мост соединялся с башенной кровлей.

— Прыгай как можно дальше! — не своим голосом заорал он.

Изготовившись к прыжку, Джориан невзначай оглянулся на Босо. Недавний противник даже не смотрел в его сторону; он, как завороженный, уставился на возникшее перед ним существо. Один из зубцов мостовой ограды вдруг разлетелся вдребезги, и камень, упавший на настил, обратился в чудище. Оно было ростом в пять футов, тонконогое, с непомерно большой — больше тыквы — головой и огромной лягушачьей пастью от уха до уха. Одежды на нем не было; кожа походила на лягушачью и отливала влажным блеском. Невозможно было разобрать, какого оно пола. Это — последнее, что увидел Джориан с зубчатой ограды башни, которая все ближе кренилась к воде. Мощно оттолкнувшись, он выбросил тело вперед; ветер засвистел в волосах и швырнул в лицо дождевую морось. Ну, чудеса, молнией пронеслось в голове Джориана, никак дождик-то падает снизу вверх! На самом деле он просто обгонял на лету дождевые капли. Тут Джориан осознал, что прямо на него несутся свинцово-серые волны. Бултых!

Он выплыл на поверхность, ощущение было такое, будто его оглушил веслом великан. По обе стороны кто-то плескался. Моргая и отплевываясь, Джориан разглядел, что одна из этих двоих — Ванора: она плыла к берегу; невесомый наряд немало не сковывал ее движений. Другим оказался Босо, который бестолково барахтался, молотил по воде руками и судорожно пытался выкрикнуть: «Помогите!»

Свой меч Джориан обронил при падении. Он в два гребка подплыл к тому месту, где пристав, то погружаясь под воду, то вновь отчаянным рывком выскакивая на поверхность, сражался за свою жизнь. Джориан подцепил локтем подбородок Босо, зажал его голову в мощный замок и, перевернувшись на спину, поплыл к острову.

Несколько сильных гребков, и ноги коснулись дна. Джориан выволок Босо на берег и опустил на мокрый песок. Верзила лежал на спине с зажмуренными глазами; он кашлял, отплевывался и все никак не мог отдышаться. Джориан наконец огляделся.

Башня Гоблинов превратилась в гигантскую груду камней. Из-под некоторых плит торчали чьи-то руки и ноги. Вокруг островка, зайдя в воду по лодыжки, по колени, по пояс и даже по горло, стояли сотни волшебников и учеников. Стонали раненые.

Дождь перешел в нудную морось. В двух шагах, у кромки воды, голая Ванора выкручивала свой хлипкий наряд.

— Джориан!

Он поднял голову: к нему бежали Карадур с Гоанией.

— Что стряслось-то, провались оно в сорок девять мальванских преисподних? — закричал Джориан.

Карадур так запыхался и перетрусил, что лишь молча разевал рот, но Гоания пустилась в объяснения:

— Ты же знаешь, откуда Башня Гоблинов получила свое название? Ну так вот, когда Форко произнес заклятье заклятий, он уничтожил не только защитное заклинание Аелло, но и первоначальное заклятье, которое Синелиус наслал на Гоблинов во времена тирана Чаренцо. Ведь замок был частично выстроен из этих камней, и когда они снова превратились в Гоблинов, стены рухнули, потому что в них образовалось слишком много дыр. Вероятно, большинство окаменевших Гоблинов пошло на постройку южной стены — иначе нельзя объяснить, отчего башни упали именно сюда.

— Видел я одну такую тварь, когда дрался с Босо на мосту, — сказал Джориан.

— Должно быть, в основание замка заложили не одну сотню Гоблинов.

— А где они теперь?

— Карадур освободил из перстня демона Горакса, напустил его на Гоблинов, и они быстренько ушмыгнули в Девятую Реальность. Мне кажется, они больше испугались своего пробуждения от волшебного сна, когда вокруг начали рушиться стены, чем мы испугались их.

— Вы-то как уцелели?

— Чуть только Карадур рассказал о том, что Форко насылает заклятье заклятий, старый Аелло сразу все понял. Он закричал, чтобы мы немедленно покинули Башню. Почти все успели выбраться, хотя некоторые были ранены, а кое-кого зашибло падающими камнями, когда они выскочили из замка. К счастью, на северной стороне до самого берега тянется отмель. Форко и его приспешникам, кажется, спастись не удалось; во всяком случае, я никого из них не видела.

— А сам Аелло?

— Боюсь, погиб под развалинами. Он пошел на кухню и в комнаты прислуги, чтобы и их тоже вывести из замка. В последний раз его видели, когда он ходил по комнатам и проверял, не осталось ли там людей. Но что это? — Волшебница заметила Босо, который начал подавать признаки жизни.

— Я выволок его из озера. Он от ревности загнал Ванору на крышу, прибить ее хотел. Когда замок обвалился, мы с ним как раз дрались.

— Сперва ты дрался насмерть, а потом спас ему жизнь?

Джориан хлопнул себя по лбу.

— А и правда, клянусь медными яйцами Имбала! Зачем я делаю эти глупости? Гм, да я вовсе и не собирался прикончить бедного недоумка.

Он смущенно огляделся и вдруг заметил на мелководье какой-то предмет, отливающий тусклым металлическим блеском. Это оказался наполовину ушедший в прибрежный ил меч Босо. Джориан подобрал его и вложил в ножны.

— Мой-то в озере утонул, — пояснил он. — Ну что, Босо, рядиться со мной станешь или забудем эту дурацкую историю?

Босо, сидя в грязи, замотал головой.

— Я спину зашиб, — жалобно сказал он.

— Ладно, зашиб, не зашиб, подымайся! Есть работенка.

Джориан повел стенающего Босо по берегу островка туда, где волшебники, выстроившись цепью на мелководье, переправляли раненых на подоспевшие из города спасательные лодки.

— Ванора! — строго окликнула Гоания. — Накинь что-нибудь, деточка, ты скоро насмерть застынешь.

* * *

Когда над Метуро сгустился вечер, Джориан в обществе Гоании я Карадура сидел в той самой таверне, где прежде обитал Форко. Карадур, который при падении Башни Гоблинов потерял свой тюрбан и стеснялся появляться без него на людях, обмотал голову тряпкой. Через два стола сидели Босо с Ванорой; на девушке красовалось только что купленное Гоанией новое платье.

— Теперь, доктор, — сказал Джориан, — я сделал все, что требовали эти твои Альтруисты, хоть проклятый Ларец и похоронен под обломками Башни Гоблинов; там от него, по крайности, еще долго вреда не предвидится. Свою половину сделки я выполнил, так, может, пора снять заклятье?

— Оно уже снято, сынок. Раз заклятье наслал Форко, значит, с его смертью чары развеялись. Однако нелишне подумать о твоем будущем. Если ты и в самом деле пойдешь ко мне в ученики, я мог бы за пятнадцать-двадцать лет сделать из тебя превосходного волшебника — при условии, что за это время не отправлюсь к новому воплощению.

— Нет, спасибо. У меня другие заботы; перво-наперво я должен вернуть мою дорогую малышку Эстрильдис.

— Как же ты этого добьешься без помощи магии?

— Не знаю, старина, но непременно что-нибудь придумаю. Пока мы скитались по свету, я заметил: ежели рассчитываю на себя — все мне вроде удается, а ежели полагаюсь на колдовство, так конец выходит хуже начала:

Я думал, может волшебство разгадку жизни дать, И обратился к колдунам, умеющим гадать, Заклятьем страшным из гробов виденья вызывать. К седым провидцам я ходил, премудрым вещунам, К кудесникам, что духов рой скликают по ночам, И к черным магам, чьи слова приносят смерть врагам. Но средство лучше ворожбы найти я в жизни смог: Глаз зоркий, верная рука, отточенный клинок, Природный ум да добрый конь, товарищ в дни тревог. Забросил гороскопы я, магический кристалл И души мертвых по ночам тревожить перестал, Порвал с шаманством навсегда и горевать не стал.

Скорей рак на горе свистнет, чем я снова клюну на твою чародейскую приманку.

— Меньше всех знает тот, — заспорил было Карадур, — кто мнит себя всезнайкой. Без моих тайных умений ты бы лишился головы; что бы стало тогда с твоим хваленым умом? Человек нравственный безраздельно доверяет тому...

— Мой старый добрый коллега, — вмешалась Гоания, — предоставьте юноше идти своей дорогой. Разве не естественно, что его ум порожден его представлениями о жизни и целиком зависит от них? Может быть, когда он доживет до наших лет и кровь в нем немного поостынет, ему и захочется приобщиться к нашим таинствам. О Джориан, с чего ты начнешь? Безликая Пятерка требует, чтобы к утру волшебники покинули Метуро — боятся, как бы мы по ошибке не разнесли весь город еще каким-нибудь заклинанием.

Джориан ухмыльнулся.

— У меня есть конь и меч — оба так себе, средненькие, — но нету денег. Хочу перво-наперво раздобыть этих кругляшек; где бы только шляпу найти? Моя меховая шапка и чародейский колпак остались под развалинами Башни.

— Шляпу? — тупо переспросил Карадур. — Наверное, шляпы есть наверху, в комнате Форко. А при чем тут шля...

— Увидишь, — Джориан встал и направился к лестнице.

— Джориан! — окликнула его Ванора. — Обожди-ка, — она торопливо пересекла зал и вполголоса спросила:

— Уезжаешь?

— Скоро.

— Мм... ах... ты ведь знаешь, я могу составить хорошую компанию в пути...

Джориан покачал головой.

— Благодарствую, хозяйка Ванора, да только ничего не выйдет. Ну, рад был с тобой познакомиться. Тц-тц, красотка, не реви, не то вон носик еще покраснеет. Утром всенепременно трогать надо, а на клячонке-то моей вдвоем не больно ускачешь.

Джориан взбежал по ступенькам и вскоре возвратился — на голове у него красовалась шляпа Форко.

— Как ты попал в комнату? — спросила Гоания. Джориан улыбнулся.

— Ты разве не знаешь, что стоит мне поворожить, и ни один замок не устоит?

Гоания бросила взгляд туда, где сидели Босо с Ванорой; по щекам девушки градом текли слезы. Ванора и ее дружок мрачно пялились в разные стороны.

— Насколько я понимаю, она снова напрашивалась к тебе в любовницы, а ты отказал?

— Так и есть. Из-за выходок этой дамочки меня три раза чуть не прикончили; хватит, наелся досыта. Я ж не герой — я просто обычный ремесленник... понял, понял, отец Карадур, умолкаю.

Испепеляющий взгляд, которым старик-волшебник наградил Джориана, смягчился, и Карадур начал было:

— Но шляпа... как...

— Выходи маленько погодя на рыночную площадь, сам тогда увидишь. Не учит нас разве философ Ахэмо, что лишь тот добьется успеха, кто даже свои недостатки и слабости умеет обращать во благо? Счастливо оставаться!

* * *

Полчаса спустя Карадур, Гоания, Босо и Ванора отправились на рыночную площадь. Дождь кончился, хотя в выемках булыжной мостовой все еще стояли лужицы, отражавшие желтоватый свет факела и фонаря. В центре площади, у фонтана Дрексис, толпился народ. Когда четверо подошли поближе, стало видно, что вся эта толпа собралась вокруг Джориана. Восседая на краю фонтана, он разглагольствовал:

— ...тут и конец истории про короля Фузиньяна Лиса и заколдованную лопатку. Отсюда мораль: простота хуже воровства.

Джориан обмахнулся шляпой Форко — вечерок выдался теплый.

— Может, хотите еще? Скажем, историю про бывшего короля Форимара и восковую бабу? Хотите? А вот сейчас поглядим, не завалялось ли у вас медяка, чтоб подстегнуть мою слабеющую память.

Шляпа пошла по кругу; зазвенели монеты.

— Не скупитесь, господа хорошие; для рассказчика денежки — что смазка для часового механизма. Премного благодарен.

Ну, дело, сказывают, было так. Когда король Форимар Эстет отрекся от престола в пользу своего брата Фузонио, задумал некий человек устроить в городе Кортолии показ восковых фигур. Пришел этот человек — Зевагером его звали — к бывшему королю, да и говорит: «Дозвольте, Ваше Высочество, слепить с вас восковую статую и показать вместе с прочим...»

 

Часы Ираза

 

Глава 1

«Алый Мамонт»

В республике Ир, одном из двенадцати городов-государств Новарии, шел тринадцатый день месяца Единорога.

В городе Оринксе, в таверне под названием «Алый Мамонт» сидел стройный, хорошо одетый юноша; он вертел в руках стакан с вином и глядел на дверь. Несмотря на новарскую одежду, что-то выдавало в посетителе чужеземца. Может быть, слишком смуглая кожа — у новарцев в большинстве своем черноволосых, она была все же светлее. Да еще броские украшения, каких не носили в Стране Двенадцати Городов.

В другом конце комнаты сидел мужчина постарше — среднего роста, коренастый, с простым неприметным лицом и одетый в невзрачное черное платье. По сравнению с молодым щеголем он выглядел подчеркнуто аскетично.

Пока высокий юноша разглядывал дверь, крепыш, прихлебывая эль из просмоленной кожаной кружки, разглядывал высокого юношу. У обоих на лбу блестели капельки пота — погода стояла не по сезону жаркая.

Дверь распахнулась. С шумом и топотом в таверну ввалились шестеро грубоватых на вид мужчин — потных, черных от пыли и на чем свет стоит ругающих жару. Они заняли самый большой стол и принялись барабанить по нему кулаками. Самый рослый из всей компании, краснощекий детина с короткой черной бородой и глубоко посаженными темными глазками под нависшими черными бровями зычно закричал:

— Эй, Тедус! Можно наконец честным работягам промочить глотки? А то у нас там пыли — хоть урожай выращивай!

— Иду, иду, мастер Никко, прекратите только этот дьявольский грохот, — проворчал хозяин таверны; он появился с добрым десятком кружек в руках, удерживая каждую за ручку толстым согнутым пальцем.

Поставив кружки с элем на стол, он спросил:

— Последний день здесь работаете?

— Да, — ответил здоровяк; его лицо пересекал шрам, оставшийся от удара мечом, и нос был перебит. — Завтра отправляемся в Эвродиум. Нам велено вести водопровод на юг — сделать крюк по возвышенности, а уже потом рыть на Ир.

— А по-моему, рыть надо прямо к Иру, — возразил Тедус. — Чем короче, тем лучше.

— Мы бы так и сделали, но тогда синдикату пришлось бы платить за опоры протяженностью в несколько лиг. А какие они щедрые — сам знаешь: за лишнюю монету удавятся. Когда все будет готово, само собой, станут жаловаться, что наклон слишком мал и желоб засоряется. Я их предупреждал, но они не пожелали и слушать. Словом, куда ни рой, все равно сам будешь виноват. Горе бедным землемерам!

— Уж сколько лет толкуют об этом водопроводе, — заметил хозяин.

— Не говори. Давно могли бы вырыть, да, верно, все надеялись, что Зеватас пошлет побольше дождя и наполнятся старые желоба. Так и сидели сложа руки, уж до чего дошло: не вымоешься, когда надо! Знал бы ты, что там за воздух, в подземном городе. Хоть раскапывай да продавай на удобрение! Ну ладно, что у тебя на обед?

Пока землемеры заказывали еду, к их столу подошел стройный юноша. Приблизившись сзади к здоровяку, он требовательно постучал ему по плечу указательным пальцем. Рабочий обернулся; юноша с акцентом заговорил по-новарски:

— Послушай, ты случайно не Джориан из Ардамэ?

Землемер прищурился, но лицо его осталось непроницаемым, и голос не дрогнул.

— Ни разу о таком не слыхал. Я Никко из Кортолии, вот мои товарищи подтвердят.

— Но ведь... Пойдем-ка к моему столу, поговорим.

— Пойдем, мой незнакомый друг, — не особенно дружелюбно отозвался рабочий.

Он поднялся и, забрав свою кружку, двинулся вслед за юношей. Затем уселся рядом с ним за стол, потихоньку нащупав у себя за поясом рукоятку ножа.

— Ну, сударь? Чем могу быть полезен?

Чужеземец звонко рассмеялся.

— Брось меня разыгрывать! Кто же не слыхал о Джориане из Ардамэ, бывшем ксиларском короле, которого должны были обезглавить, а он сбежал и прячется... Ой!

— Потише! — процедил сквозь зубы землемер.

Одной рукой он обхватил юношу за пояс, а другой незаметно приставил к его животу нож, слегка кольнув нежную кожу.

— Как... как ты смеешь? — вскричал тот. — Так обращаться со знатной особой! Ты не посмеешь ничего со мной сделать!

— Хочешь проверить? Слушай, что тебе говорят, а то ведь жаль мазать твоими кишками такой красивый чистый пол.

— Н-но, любезнейший Джориан, я ведь все о тебе знаю. Доктор Карадур сказал, что сейчас ты скрываешься под вымышленным именем Никко из Кортолии, по нему я и разыскал тебя. Ай! Перестань же!

— Тогда замолчи, идиот! Причем тут Карадур? Говори шепотом!

— У меня письмо от него. Для тебя.

— Кто ты сам-то?

— М-мое имя Зерлик, сын Дерумика, сына...

— Чудное имя, в жизни такого не слыхал. Откуда ты? Из Пенембии?

— Да, сударь. Точнее, из великого города Ираза.

— Карадур тоже в Иразе?

— Да, господин Джор... Ай!

— Еще раз произнесешь это имя — всажу по самую рукоятку. Покажи письмо.

Зерлик опустил глаза, словно рассматривая кончик собственного носа — длинного, крючковатого, с высокой горбинкой.

— Право, сударь, я, как человек благородного происхождения, не привык к столь бесцеремонному...

— Письмо, ваша светлость, а то гляди — кишки выпущу. Тебя что, нанял Карадур для передачи этого письма?

— Ну уж, сударь! Люди моего звания за деньги не трудятся. Я здесь по поручению его величества, потому что считаю своим долгом служить двору. Когда король, зная, что я неплохо говорю по-новарски, повелел мне доставить послание Карадура...

Пока Зерлик говорил, Джориан сорвал с письма печать и развернул лист тростниковой бумаги. Взглянул на каракули, покрывающие, словно паутина, хрустящий золотистый листок, и, нахмурившись, крикнул:

— Тедус! Будь добр, свечку!

Свечу принесли, и Джориан прочел следующее:

«Карадур Мальванский приветствует старого товарища, показавшего свою храбрость во время приключений с Ларцом Авлена.

Если хочешь вернуть себе крошку Эстрильдис и если не забыл еще ремесло часовщика, которым когда-то владел, то отправляйся в Ираз с господином Зерликом. Тебе предстоит починить часы на Башне Кумашара — задача для тебя не сложная, ведь эти часы, если не ошибаюсь, сделаны твоим отцом.

Прощай».

— У старика мозги на месте, — пробормотал Джориан из Ардамэ, — не то что у тебя, мой мальчик. Заметь, в письме никаких имен...

Он замолчал, внимательно поглядев в другой конец комнаты. Сидевший там человек в простой темной одежде поднялся, оставив на столе монету, и незаметно вышел. Прежде чем дверь закрылась за ним, Джориан успел увидеть его лицо в профиль на фоне темнеющего неба.

— Тедус! — позвал Джориан.

— Да, мастер Никко?

— Кто это такой, тот, что сейчас вышел?

Хозяин пожал плечами.

— Не знаю. Он весь день просидел, выпил немного эля, а так все больше смотрел по сторонам.

— Откуда он, как тебе показалось?

— Он мало говорил. Но сдается мне, что выговор южный.

— Южный выговор, черная одежда, — пробурчал Джориан. — Ясно, как день, что он из Ксилара. Не хватает только красных песочных часов на рубахе, да и без них ошибиться трудно.

— Может быть, ты слишком спешишь с выводами? — сказал Зерлик.

— Как знать. В моем положении поневоле замечаешь каждую мелочь. Можешь радоваться, господин Зерлик, в этой комнате ты не единственный тупица. Того типа я бы сразу должен был раскусить, да задумался о другом.

— Выходит, ксиларцы все еще хотят отрубить тебе голову? И подбросить вверх, чтобы выбрать нового короля? Этот обычай всегда казался мне гнусным.

— Если б речь шла о твоей голове, он показался бы тебе еще гнуснее. Что ж, теперь придется поторопиться с предложением Карадура. Но дорога денег стоит, а мне сей драгоценный металл карманов не оттягивает.

— Не беспокойся. Доктор Карадур выделил мне на эту поездку достаточную сумму.

— Вот и славно. Как ты сюда добрался?

— В колеснице, — ответил Зерлик.

— Так и ехал в ней от самого Ираза? Я не знал, что прибрежная дорога годится для колесниц.

— Не годится. Мы со слугой сто раз сами перетаскивали ее через скалы и вытягивали из ям. Однако ж доехали.

— А где твой слуга?

— Аир в кухне. Не может же он обедать вместе с господином!

Джориан пожал плечами. Помолчав, Зерлик спросил:

— Ну, что дальше, сударь?

— Дай сообразить. Первым делом надо поскорее смыться из «Алого Мамонта», пока сюда не заявились королевские стражники из Ксилара с сетями и арками. У нас есть полчаса времени. Ты остановился здесь, в «Мамонте»?

— Да, в отдельной комнате. Не думаешь ли ты отправиться прямо сегодня?

— Да, и немедленно.

— А как же обед? — вскричал Зерлик.

— Засунь его себе в задницу! У покойников неважный аппетит. Если бы ты держал язык за зубами... Короче, вели слуге запрягать, а мы пока соберемся. Каким путем думаешь ехать?

— Тем же, что и сюда добрался: через Ксилар, по прибрежной дороге у подножия Козьей Кручи и вдоль побережья до Пенембии. А уж там в Ираз.

Джориан мрачно покачал головой.

— Ноги моей не будет в Ксиларе, пока они за мной охотятся.

— Как же тогда? Может, двинемся на восток, к Виндии, и обогнем Козью Кручу с другой стороны?

— Неразумно. На это понадобится не один месяц и ехать придется через дикую долину, по бездорожью. Сдается мне, выход один — добираться морем.

— Морем! — так и взвизгнул Зерлик. — Я не выношу моря. И что станет с моей прекрасной колесницей?

— Вы со слугой можете отправиться в ней обратно, как приехали. Будете ждать меня в Иразе, мне бы только на судно попасть.

— Насколько я знаю, прибрежные суда сейчас ходят редко: на море хозяйничают пираты. И потом, мне было поручено всюду сопровождать тебя, оказывая помощь и поддержку.

Джориану подумалось, что, если помощь и понадобится, то оказывать ее будет он, Джориан, вот этому избалованному молодому хлыщу, а уж никак не наоборот. Но он сдержался и сказал:

— Тогда поплывем со мной, а слуга пусть отвезет колесницу. Если не удастся попасть на каботажное судно, попробуем купить парусник, вдвоем мы с ним справимся.

— Вдруг Аир украдет колесницу и сбежит?

— Это уж, сударь, твои трудности.

— И потом, не могу же я скитаться по миру совершенно без прислуги, как какой-нибудь несчастный бродяга.

— Научишься, милок. Ты еще не знаешь, сколько всего сможешь, стоит чуточку постараться. — Джориан поднялся. — Так или иначе, на болтовню больше времени нет. Пойду собираться, жду тебя здесь через четверть часа. Слуге скажи: повезет нас вдоль реки к Чемнису. — Он подошел к большому столу и похлопал по руке одного из землемеров.

— Икадион, поднимемся к нам на минутку.

Недоуменно наморщив лоб, рабочий пошел вслед за Джорианом по скрипучей лестнице. В общей комнате, где ночевала вся компания, Джориан вытащил из-под кровати смену одежды, меч и еще кое-какое имущество. Меч вложил в ножны, а остальное засунул в прочный холщовый мешок. За этим занятием он сообщил:

— Кажется, я должен вас покинуть, как сказал леопард львице, увидев, вернувшегося льва.

— Как, ты совсем от нас уходишь?

— Да. Главным теперь будешь ты. Синдикат задолжал мне немного за работу. Будь добр, получи эти деньги и сохрани до моего возвращения.

— Когда ты вернешься, Никко?

— Почем знать? Может, через полмесяца, может, через год.

— В какие ты края? И к чему такая спешка? Ты что-то скрываешь.

— Скажи, что меня испугали порывы зимнего ветра и капли дождя. Когда я вернусь — если вернусь, — то разыщу тебя и обо всем расскажу. А заодно заберу деньга.

— Ребята огорчатся, что ты уходишь. Тебя считают хорошим начальником, хоть ты и бываешь с ними крут.

— Спасибо тебе за эти слова. А место — твое по праву.

— Верно. Но мне ни за что не добиться от них такого усердия. Послушай, как тебя назвал этот чужеземец — Джорианом?

— Да, он меня с кем-то перепутал.

Взвалив на спину дорожную котомку, Джориан стал вместе с Икадионом спускаться по лестнице. Внизу он окинул взглядом посетители и проговорил:

— Где застрял этот Зерлик?

Джориан прошел немного назад и постучал в дверь отдельной комнаты, в которой остановился иразец.

— Заходи, заходи, — послышался голос Зерлика.

— Поторопись! Ты послал слугу запрягать?

— Нет, Аир здесь, помогает мне. Я что же, по-твоему, должен сам укладывать вещи?

Джориан втянул сквозь зубы воздух.

— Я только что уложил и, как видишь, остался цел и невредим. Хочешь, чтобы с тобой до старости няньчились? Пора запрягать, времени в обрез!

Зерлик толкнул рукой дверь и сказал:

— Любезнейший, если ты думаешь, что я в угоду тебе стану сам себя обслуживать, как последний мужик...

Лицо Джориана залилось ярким румянцем, не предвещавшим ничего доброго. В этот миг слуга Зерлика, маленький смуглый человек, робко залопотал что-то на своем наречии. Зерлик отрывисто отвечал. Аир поднял с полу увесистый деревянный сундук и вынес из комнаты.

— Минутку, — сказал Зерлик, — проверю напоследок, не забыл ли чего.

Аир потащил сундук вниз по лестнице. Затем кое-как доковылял с ним до двери и, поставив ношу, выскользнул на улицу. Джориан ждал.

Наконец показался Зерлик, и все они — Икадион, Зерлик и Джориан — стали спускаться. Когда они были внизу, в таверну вошли шестеро мужчин в простой темной одежде. Уже знакомый Джориану крепыш показал на него пальцем и крикнул:

— Это он, ребята! Хватайте его! Король Джориан, именем Ксиларского королевства приказываю тебе сдаться!

Шестерка бросилась к нему, огибая стол, за которым сидели землемеры, вытаращившие глаза от изумления. Когда один из ксиларцев добежал до лестницы, Джориан сорвал с плеча свою котомку и швырнул в преследователя. Тот повалился, и бежавший следом товарищ споткнулся об него и тоже упал.

Не успели они опомниться — Джориан со свистом выхватил меч. Перескочив через растянувшихся на полу неприятелей, он с размаху обрушил меч на плечо следующего. Ксиларец пронзительно вскрикнул и попятился, рассеченный чуть не до самой грудины. Затем опустился на пол в быстро растекающуюся лужу крови.

Другой человек в черном набросил Джориану на голову сеть. Тот попробовал рассечь ее, но только запутал меч. Он отчаянно пытался разорвать сеть руками, но ксиларцы умело стягивали ее все туже вокруг его тела. Один подошел к Джориану сзади с дубинкой наготове.

— Ребята, сюда! — закричал Джориан землемерам. — Помогите! Зерлик, ты тоже! Тедус!

Землемеры, сообразив наконец что к чему, бросились на людей в черном. Трое ксиларцев обнажили короткие мечи. У рабочих были только кинжалы, но один из них схватил скамью и ударил по голове стоящего рядом противника.

Появился Тедус с деревянным молотком в руках. Помешкав немного, чтобы уяснить, кто против кого, он ринулся в бой на стороне землемеров. Зерлик сперва лишь пританцовывал в нетерпении, наблюдая за схваткой, но вот и он подбежал к своему сундуку, раскрыл его, повозившись с замком, и вытащил легкий ятаган.

Атакованные со всех сторон, ксиларцы прекратили заматывать Джориана и отступили. Разрывая сеть руками и рассекая мечом, силач высвободился и бросился в гущу схватки. А поскольку он обладал не только самым мощным ударом, но и самым длинным мечом, его вмешательство окончательно решило участь похитителей.

Сражение шло полным ходом: противники кололи, резали, били друг друга кулаками, падали, снова подымались, швырялись посудой, катались по полу, толкались, пинались, размахивали оружием. Таверна наполнилась криками, грохотом падающих столов и скамеек, звоном разбитой посуды. Пол и одежда сражавшихся были забрызганы кровью. «Алый мамонт» сотрясался от топота. Рев, вопли, проклятия и угрозы, сливаясь в сплошной гул, неслись наружу, и у дверей уже собралась кучка любопытных оринсийцев.

Оказавшиеся в меньшинстве ксиларцы вскоре потерпели поражение. Джориану удалось проткнуть одного врага мечом, пока тот отбивался от Зерлика. Когда ксиларец упал, оставшиеся четверо подняли крик:

— Караул! Бежим! Спасайся, кто может!

Расталкивая противников, они рванулись к выходу. Двое тащили товарища, оглушенного ударом тедусова молотка. Одежда на троих уцелевших была изодрана в клочья, под лохмотьями виднелись кровоточащие раны. У двоих лица были залиты кровью, стекающей из ран на голове. Распугав зевак бряцаньем оружия, четверка исчезла в сгущающихся сумерках.

* * *

В «Алом Мамонте» двое землемеров перевязывали друг другу раны, а Икадион сидел, уронив голову и придерживая ее руками: на макушке у него росла шишка, оставленная ксиларской дубинкой. Тот человек, которого Джориан ранил первым, был уже мертв; второй кашлял кровяной пеной.

— Ах, моя чудесная таверна! — сокрушался Тедус, оглядывая место побоища.

— Я не хотел, мастер Тедус, — оправдывался Джориан, оперевшись на меч и с трудом переводя дыхание. — Помоги прибрать, Флоро. И ты, Вайлериас. Прикинь, хозяин, на какую сумму ты пострадал, и господин Зерлик выплатит.

— Что? — вскричал Зерлик.

— Отнеси на счет тех денег, что выделил на меня Карадур.

— Ты и впрямь беглый король Джориан из Ксилара? — с благоговейньм страхом произнес кто-то из рабочих.

Оставив вопрос без внимания, Джориан обернулся к Тедусу, склонившемуся над раненым ксиларцем.

— Еще протянет часок-другой, — пробормотал хозяин таверны, — но вряд ли выживет. Надо послать кого-нибудь за караульным. Как-никак совершено убийство, должно быть расследование.

— Расследуйте, что хотите, только без меня, — отозвался Джориан, — Мы с Зерликом уезжаем.

Тедус покачал головой.

— По закону не имеете права, пока не разрешит верховный судья. Может, вам предъявят обвинение.

— Что поделаешь? Закон я уважаю, но не настолько, чтоб сидеть и ждать следующей банды, пока твои блюстители бубнят с важным видом себе в бороды. Зерлик, заплати Тедусу.

Зерлик стал рыться в кошельке, Джориан нахлобучил шляпу и взвалил на плечо котомку.

— Ну что ж, в путь!

— Но... господин Джориан, — взмолился Зерлик. — Уже почти стемнело.

— Тем лучше.

— Вдруг мы заблудимся или опрокинем колесницу?

— Не бойся, я сам буду управлять. Ночь лунная, а здешние дороги я знаю неплохо.

* * *

Колесница Зерлика, нагруженная тремя ездоками и их скарбом и запряженная парой красивых белых федиранских лошадей, прибыла в деревню Эвродиум лишь за полночь. Зерлик неловко соскочил на землю.

— Ах, Джориан, по дороге я сотню раз прощался с жизнью, — сказал он. — Если бы не ты... Где ты так научился управлять колесницей?

Джориан рассмеялся.

— Я много чего умею: одно получше, другое похуже. Может быть, я единственный бродяга, специально этому ремеслу обучавшийся.

Зерлик попросил рассказать об этом подробнее. И вот, когда, договорившись о ночлеге, они принялись за ужин, Джориан, большой любитель побеседовать, начал свою историю.

— Королем я сделался по чистой случайности. Я был тогда твоих лет, знал ремесла — и у часовщика, и у плотника обучался. Службу прошел в оттоманьском войске и, как отпустили, заглянул в Ксилар: может, думаю, работенка какая подвернется. Так и очутился на плацу, под стенами Ксилара, в тот самый день, когда кидали Имбалов жребий — отрубили королю голову и швырнули ее в толпу.

Я никогда прежде не слыхал об этом странном обычае и, увидев, как прямо на меня летит что-то темное и круглое, не задумываясь, подставил руки. Затем к ужасу своему узнал, что, поймав окровавленную голову бывшего короля, сделался его преемником.

Как только выяснилось, что через пять лет и меня ждет та же участь, я стал искать возможности спастись. И бежать пытался, и слуг подкупал, даже пробовал убедить ксиларцев отменить проклятый закон. Под конец уж пить стал, думал от пьянства помереть. Все напрасно!

И вдруг я узнал, что побег возможен: доктор Карадур взялся все устроить при помощи своих чар, в обмен на услугу, которую я должен был ему оказать. Я, конечно, понимал, что в случае удачи ксиларцы до конца дней не оставят меня в покое, из-под земли достанут: закон запрещает им избрание нового короля каким-либо иным способом, вот они и лезут из кожи вон, чтобы заполучить меня и восстановить привычный порядок.

— А если король умрет во время правления? — спросил Зерлик. — Если ты умрешь, что они станут делать?

— На эти случаи у них особые правила. Но ко мне они неприменимы: я еще не умер и пока не собираюсь. Короче, я знал, что, если побег удастся, мне предстоит всю жизнь прожить бродягой, и постарался получше подготовиться. Умение разыгрывать из себя не то, что ты есть, драться, мошенничать, плутовать в карты, воровать дается не так-то просто. В учителя я пригласил самых отъявленных воров и бродяг со всего королевства. Многое из их уроков мне очень пригодилось.

— Тебе нравится бродячая жизнь? — спросил Зерлик.

— Нет. Моя мечта — сделаться честным ремесленником или мастеровым. Можно землемером. Зарабатывать трудом, жить достойно, пусть и скромно, никому не мешать, растить детей и честно выполнять все свои обязанности — вот это по мне. Меня вполне устроило бы мирное существование бюргера, но оно ускользает от меня, словно конец радуги.

— Раз ты знал, что ксиларцы хотят поймать тебя, почему нанялся работать здесь, в Ире, так близко от Ксилара? Лучше бы перебрался куда-нибудь подальше, в Цолон или Тарксию.

— У ксиларцев осталось кое-что ценное для меня. А именно — моя жена. Вот и держусь поближе к границе, поджидаю случая ее вызволить.

— Верно, та самая Эстрильдис, о которой говорится в письме Карадура?

Джориан сурово поглядел на Зерлика.

— Клянусь железным хером Имбала, ты, сударь мой, не слишком-то щепетилен насчет чужих писем!

— Но, Джориан, доктор Карадур сам просил меня выучить письмо наизусть на случай, если оно потеряется или разорвется.

— А! Тогда другое дело. Да, это моя жена.

— Вот как? Ну да, я слышал, в Новарии на редкость романтическое отношение к женщине. Когда имеешь несколько жен, как я, например, — не станешь какую-нибудь одну женщину воспринимать слишком серьезно.

— У меня тоже было несколько жен, когда я был королем. В Ксиларе только королю разрешено многоженство, а подданным — нет. Надо думать, на юге сказывается влияние Мальваны или Пенембии. У меня их было пять, но эта последняя, я сам ее выбирал.

— Вот как? — Зерлик зевнул, прикрыв рот ладонью. — Мне трудно это понять: столько хлопот и риска из-за женщины, какой бы она ни была... Да они по существу все одинаковы.

— Мне так не кажется.

Зерлик пожал плечами.

— Зачем она тебе? Воздержание тебе, кажется не грозит: в Новарии, я слышал, нет таких суровых законов, карающих блуд и нарушение супружеской верности, как, скажем, в Мальване. Может быть, эта женщина богата и ты хочешь владеть ее имуществом?

— Вовсе нет, она дочь фермера из Кортолии.

— Так что же, она необычайно красива?

— Пожалуй, тоже нет. Правда, она миленькая крошка с золотистыми волосами, как у швенки. Но довольно коренастая, и лодыжки толстоваты — знаток женской красоты непременно бы придрался. Речь не о том, Зерлик, — я бы назвал это любовью.

— Да, и в наших краях это случается. Но у нас любовь считают несчастьем, чем-то вроде безумия. Из-за нее мужчины связываются с неподходящими женщинами и наживают себе только горе да неприятности. Чаще всего жен нам выбирают родители, прибегая к помощи свах, гороскопам и советам астрологов. По-моему, очень благоразумно.

— Моя любовь, милок, не совсем то, как у вас ее понимают. Мне просто нравится Эстрильдис, и ни с кем не бывает так хорошо, как с ней. Хочу, чтобы мы снова были вместе, покуда смерть не разлучит нас, вот и все.

— Что ж, желаю удачи. Но разве одна женщина не надоедает?

— Кому как. Твое хваленое многоженство мне тоже не пришлось по вкусу.

— Почему?

— А вот послушай, какие есть об этом стишки.

Иметь много жен я б врагу не желал: Всей сворой они затевают скандал — Брань, вопли, угрозы, сверкает кинжал. Уж тут не надейся на мирный финал. Гляди, как бы сам ты под нож не попал! Жен больше одной ни к чему заводить, А то они примутся хором нудить, Одна за другой тараторить, зудить, Выпрашивать тряпки и следом ходить, Пока не сумеешь им всем угодить. Судьба многоженца горька и трудна: Все ночи бедняга проводит без сна, В гареме закон: что ни ночь — то жена, И если без ласки уйдет хоть одна, В семье настоящая будет война!

— Кто это сочинил?

— Один скромный стихотворец по имени Джориан, сын Эвора. Это так, к слову, а по правде, мне вполне хватает одной женщины. Заполучить бы только ее назад, а там глядишь, и будет у меня все, что нужно: одна жена, один дом, одно ремесло. — Джориан зевнул. — Пора спать. Нам подниматься на заре.

— Но тогда спать осталось меньше четырех часов!

— Да, а до Чемниса целый долгий день пути.

— Как? Ты хочешь добраться туда за один день?

— Конечно. Не забывай: те четверо улизнули, скоро ксиларцы снова нападут на мой след.

— Ты загонишь моих бедных лошадей!

— Едва ли, А если б и так, разве знатный господин вроде тебя не может позволить себе купить пару новых?

За Эвродиумом дорога сворачивала на север и выходила на главную дорогу из Ира в Чемнис, самый крупный порт в республике, лежащий в устье реки Кьямос. Когда колесница Зерлика загромыхала по прибрежной дороге, спеша туда, где у самой воды высился город Чемнис, — вдалеке показались расплывчатые очертания мачт и рей, тянущиеся вдоль берега. Многие корабли были раньше чем нужно поставлены на зиму: частые нападения альгартийских пиратов препятствовали морскому судоходству.

На другой день после прибытия в Чемнис Джориан и его спутники отправились ранним утром на берег. Зерлик прихрамывал — не успел оправиться от бешеной гонки в колеснице по тряской дороге. Джориан ворчал:

— Когда я был королем, мы держали морских грабителей в узде. Я выстроил небольшой флот и сам им командовал. На юге — мы, на севере — цолонская флотилия, ни один пират не смел поднять флаг у западных берегов Новарии. Но как я сбежал, все пошло прахом — мои корабли жрут черви, а в Цолоне сменился Первый Адмирал, у теперешнего форма очень красивая, зато в море его не увидишь.

Лицо Зерлика делалось все мрачнее. Наконец он сказал:

— Господин Джориан, боюсь, что его величество, посылая меня с этим поручением, не рассчитывал на то, что мне перережут горло пираты.

— Боишься?

— Милостивый государь, я человек знатного рода и не привык сносить оскорбления!

— Не кипятись, дружок. Я ведь только спросил.

— Я не побоялся выпачкать кровью свой ятаган, защищая тебя от похитителей. Но пускаться вдвоем по морю в какой-нибудь утлой посудине мне кажется чистым безумием. Если нам на пути попадутся эти паршивые разбойники, мы и пикнуть не сможем.

Джориан нахмурился.

— Послушай, в Ираз корабли сейчас не ходят. Значит, надо купить свой или нанять — или вообще никуда не ехать. Нанимать, говорят, неразумно: владельцы требуют такую плату, что проще купить. И все же... в твоих опасениях есть некоторый смысл... А! Придумал! Мы прикинемся бедными рыбаками, возьмем с собой рыбы: вдруг придется показать...

На пристани они прочли объявление о продаже судов.

— Посмотрим. Вон там, верно, «Дивруния», рядом — «Летучая рыба», а «Псааниус» подальше.

Джориан отыскал судового маклера, имя которого как-то слышал. Маклер прошел с ними вдоль причала, показывая корабли. Когда осмотр был закончен, Джориан на время простился с маклером, и путешественники отправились обедать в портовую таверну.

— Думаю, самое подходящее судно — «Летучая рыба», — сказал Джориан за едой. — И цену можно здорово сбить, если нажать на господина Гаторикса.

— Эта грязная посудина! — изумился Зерлик. — Почему...

— Ты забываешь, дружок: мы должны быть похожи на бедных рыбаков. Поэтому красотки, вроде «Диврунии», которую можно принять за королевский парусник, нам не годятся. Все должно соответствовать выбранной роли.

— Что и говорить, от «Летучей рыбы» действительно за версту несет рыбой. Но почему бы нам не взять военное судно? Скажем, вон ту ирскую галеру — видишь, стоит там, подальше? На такой галере да с вооруженными гребцами нам были бы не страшны никакие разбойники.

— Во-первых, эти галеры — собственность республики Ир, и я не думаю, чтоб синдикат согласился продать такое судно. Во-вторых, на заключение сделки потребуются месяцы, и ксиларцы не заставят себя ждать, можешь поверить. И в-третьих, есть у тебя с собой сто тысяч марок на покупку судна да еще столько же, чтобы нанять гребцов?

— Хм. Но видишь, как я одет...

— Само собой, мы оденемся как положено в нашем новом звании. Так что за свой наряд не беспокойся. Мы должны быть в лохмотьях и вонять рыбой.

— Хм!

— К тому же у «Летучей рыбы» отличный корпус и такелаж. Широковата, правда, — большой скорости не набрать, да ничего, не подведет, доплывем, куда надо. Поскорей доедай, пойдем-ка поищем господина Гаторикса.

* * *

Вновь встретившись с судовым маклером, Джориан сказал:

— Хотим еще раз взглянуть на «Летучую рыбу». С ценой только непонятно. Тысяча марок! На них можно было бы еще цолонскую трирему вдобавок прикупить.

Пару часов поторговавшись, они сошлись на шестистах пятидесяти марках.

— Видите, как быстро у нас сладилось, мастер Гаторикс, — сказал Джориан. — Само собой, в эту цену входят солнечный камень, карта, астролябия...

После небольшого спора Джориан расспросил маклера о предстоящем маршруте — ветрах, расстояниях, течениях. Гаторикс предупредил, что, даже если повезет с погодой, путешествие займет не меньше недели. Джориан сделал подсчеты и послал Зерлика с Аиром закупать провизию и снаряжение. Вскоре они вернулись в сопровождении грузчиков, которые тащили кули с солью, галетами, солониной, яблоками и соленой рыбой, а также мешки с удочками, запасными крючками, рыболовной сетью и грубой, поношенной рыбацкой одеждой. Джориан тем временем продолжал спорить с Гаториксом.

— Вот уговариваю его включить в сделку и подзорную трубу, — объяснил Джориан. — А он хочет за нее лишних сто марок.

— О великий Угролук! — вскричал Зерлик. — В Иразе лучшая труба в десять раз дешевле.

— Разумеется, — ответил Гаторикс, — ведь эту штуковину изобрели в Иразе, изготовили тоже у вас. Поэтому и цена меньше.

Джориан поднес медную трубу к правому глазу и посмотрел на восток. Немного постояв молча, он вдруг резко защелкнул крышку и сказал изменившимся голосом:

— Заплати Гаториксу сто марок, Зерлик.

— Но...

— Никаких но! Забираем трубу и хватит пререкаться!

— Но...

— И помоги мне отнести все это на судно. Живее!

— Судари мои! — изумился Гаторикс. — Да неужто вы в такую погоду выйдете в море?

— Ничего не поделаешь, — ответил Джориан. — Шевелись, Аир, ты тоже, Зерлик!

Минут через двадцать «Летучая рыба» отчалила и, покачиваясь, вышла в устье. Это было двухмачтовое судно с синим корпусом и желтыми треугольными парусами. Спереди возвышалась грот-мачта, бизань на корме была пониже. Сидя на банке за каютой, Джориан с Зерликом взмахивали веслами. Джориану приходилось работать с прохладцей, чтобы судно шло прямо. Он во много раз превосходил Зерлика силой, и, приналяг он на весло как следует, «Летучая рыба» закружилась бы на одном месте.

Удручающе медленно судно удалялось от берега; Аир помахал с пристани рукой и отправился в сторону постоялого двора. Вода пенилась, покрытая зыбью, «Летучая рыба» подскакивала на волнах, и ровный западный ветер гнал ее к морю. На ясном голубом небе светило вечернее солнце.

— Надеюсь, он благополучно доберется до Пенембии, — с беспокойством заметил Зерлик; лицо юного иразца уже приобрело зеленоватый оттенок. — Он по-новарски двух слов связать не может.

— Бедняга! Как я не догадался его подучить?

— Да речь не о нем! Я боюсь за колесницу и за моих чудесных лошадей. Слугу всегда можно найти нового.

Джориан пробурчал что-то себе под нос.

— Извини, — сказал Зерлик. — Я слышал, что у вас, в Новарии, многие с уважением относятся к людям низших сословий. Какие странные понятия! Однако мне следовало высказываться на этот счет поосторожнее. Почему мы не поднимаем паруса?

— Сперва надо отойти подальше от подветренного берега. А то ветер с моря погонит нас назад. Чего доброго, на мель сядем!

Какое-то время путешественники гребли молча. Затем Зерлик сказал:

— Дай минутку отдохнуть. У меня больше нет сил.

— Ладно. На каком языке говорят в Пенембии?

— На пенембийском, разумеется.

— Он похож на федиранский? Я неплохо его знаю. А еще мальванский и швенский.

— Нет, пенембийский не похож ни на один язык, по крайней мере из известных. Правда, в нем немало слов, пришедших из федиранского и новарского. Наша правящая династия, видишь ли, своим происхождением отчасти обязана федиранцам: король Джуктар был в Федиране вождем кочевников. Город был основан еще раньше, одним бродягой из Новарии, он и положил начало династии. Однако пенембийский язык куда яснее и логичнее бесчисленных новарских диалектов, У нас многие говорят по-федирански: это культовый язык, на нем обращаются к главному богу Угролуку.

— Ты должен научить меня пенембийскому.

— С удовольствием. Может быть, отвлекусь и забуду об этой рыбной вони. Скажи, почему ты согласился на непомерную цену, что назначил Гаторикс за подзорную трубу? И почему так заспешил?

Джориан усмехнулся.

— Увидел в трубу всадников, несущихся во всю прыть по дороге вдоль Кьямоса. Конечно, их было еле видно, но уж очень похожи на ксиларскую стражу... Ну-ка! — Джориан достал с полки подзорную трубу и направил ее в сторону берега. — Клянусь костяными сосками Астис, эти негодяи уже на пристани!

— Дай посмотреть, — попросил Зерлик. В подзорную трубу был виден берег, а на нем выделялась группа людей, одетых в черное: один держал под уздцы лошадей, остальные разговаривали с чемнизцами. И те, и другие оживленно жестикулировали.

— Будем надеяться, им не дадут баркаса, — пробурчал Джориан, — а то как бы они не вышли в море вслед за нами. Восемь весел против двух — нам не уйти! Налегай, Зерлик!

Через минуту-другую Зерлик спросил:

— А теперь нельзя поднять паруса?

— Поднимем, но очень-то на них не надейся. Ветер к берегу, выходить в море придется галсами, да еще, может, нос начнет задираться, кто знает эту посудину! Дай-ка трубу. Три тысячи чертей, они уже раздобыли баркас и отчаливают! Ну, теперь держись!

 

Глава 2

«Летучая рыба»

— Нужно поскорей поднять паруса, — сказал Джориан.

— Как это делается? — спросил Зерлик. — Я никогда не ходил под парусом.

— Сперва встанем против ветра.

Сделав несколько мощных гребков, Джориан развернул судно носом на запад. Волны теперь били в нос корабля, началась сильная качка. Джориан втащил на борт свое весло.

— Подгребай, чтобы не развернулось, — сказал он. — А я займусь парусами... Тьфу, дерьмо собачье!

— Что случилось?

— Забыл, что паруса завернуты.

— Я думал, ты хорошо знаком с морским делом.

— Помолчи, дай подумать!

Джориан взялся за бизань-парус и быстро размотал веревку.

— Моя жизнь тоже под угрозой, — мрачно произнес Зерлик.

— За свою драгоценную жизнь можешь не дрожать. Им нужен я, а не ты.

— Если дойдет до схватки, они не будут особенно разбираться...

Джориан вытягивал в этот момент гардель и отвечать не стал. Рей рывками пошел вверх. Желтый парус зашумел и захлопал, наполнившись ветром.

— Держи против ветра! — крикнул Джориан.

— Может, пойдем с одним парусом?

— Он слишком далеко от центра, корабль все время будет вставать по ветру.

— Я во всех этих хитростях ничего не смыслю. Вон наши преследователи!

Черный баркас, в котором на веслах сидело восемь человек, был уже на полпути от пристани к «Летучей рыбе».

— Почему ты не установил сперва большой передний парус?

— Паруса надо подымать, начиная с кормы. Если начать с того, что ближе к носу, ветер подхватит парус и унесет судно, вот и поплывем по течению прямо в лапы к ксиларцам. Понял?

Джориан закрепил гардель и стал пробираться к грот-мачте. Вдруг Зерлик услышал яростный вопль.

— Что на этот раз? — спросил он.

— Пусть вся нечистая сила свалится на голову сволочи, которая завязала этот парус! Дьявольски тугой узел, да его еще и не видно!

— Поторопись, а то ксиларцы скоро будут здесь.

Преследователи уже приблизились настолько, что можно было разглядеть их лица.

— Я делаю все, что могу. Замолчи и следи за носом.

Рей грот-паруса, обернутый брезентом, торчал за бортом впереди судна, а скрепляющий веревочную обмотку узел находился на самом конце рея. Растопырившись, словно ящерица, Джориан повис за бортом — левой рукой держась, чтобы не упасть, ногами упирался в якорь, а свободной рукой ощупывал конец рея. Развязать тугой узел одной рукой непросто, даже когда его видишь, не говоря уж о том, когда трудишься вслепую.

Ветер крепчал, волны на реке становились все выше. С каждым ударом о борт «Летучая рыба» подскакивала, словно лошадь, берущая препятствие. Оказавшись на гребне волны, лодка шумно плюхалась вниз.

Джориана тоже кидало вверх и вниз, каждый раз на восемьдесят футов, держаться за рей делалось все труднее. Предзакатное солнце позолотило волны со стороны моря, и их блеск слепил Джориану глаза, будто пламя печи.

Баркас приближался. Ксиларцы находились теперь на расстоянии выстрела из лука, но Джориан был уверен: стрелять они не станут. Во-первых, стрелы унесет ветром, во-вторых, он нужен им живым.

— Проклятье! — вскричал Джориан; с него сорвало шляпу; мягко опустившись на воду, она отважно отправилась в путь по волнам.

— Джориан! — крикнул Зерлик. — Они аркан готовят.

Когда пропала всякая надежда, узел вдруг ослабился в скрюченных от напряжения пальцах Джориана. Черный баркас преследователей был уже, можно сказать, на расстоянии плевка. Узел сдался окончательно. Лихорадочными движениями Джориан размотал веревку, скомкал брезент и зашвырнул его подальше назад, угодив прямо в Зерлика. Ткань обвила юношу с головы до ног, словно питон. Стараясь высвободиться, Зерлик выпустил из рук весло.

— Держи против ветра! — заорал Джориан, выбирая гардель.

Зерлик быстро сложил брезент и вновь взялся за весло.

— Берегись, петля! — крикнул он Джориану. Ксиларец бросил аркан, но неудачно: веревка скрылась в синих бушующих волнах. Желтый грот-парус взмыл вверх. Его подхватил ветер, и лодку сильно качнуло.

— Начинай табанить! — велел Джориан.

— Что это значит?

— О, великие боги! Греби, заворачивай направо, дурак!

Зерлик завязил весло, но в конце концов сумел сделать как надо. Судно развернулось и под оглушительное хлопанье парусов двинулось левым галсом. Накренившись вправо, «Летучая рыба» быстро набирала скорость.

С трудом перебравшись на корму, Джориан увидел, что ксиларец снова раскручивает над головой аркан. Черный капюшон упал с его головы, и оказалось, что у него длинные, пшеничного цвета волосы. «Верно, кочевник из швенских степей», — подумал Джориан. В Ксиларе любили брать в королевскую стражу северян: они умели кидать лассо, а ведь главной обязанностью стражников было не охранять короля, а препятствовать его побегу и ловить живым, если вдруг убежит.

На этот раз докинуть петлю до Джориана было легко. Он бросился к кубрику.

— Весло на борт, — скомандовал он. — И возьми меня сзади за ремень.

— Зачем?

— Делай, как говорят.

Зерлик со стуком убрал весло. Джориан поднялся в кубрике в полный рост, одной рукой он держался за бакштаг, а другой показал ксиларцам «нос». Зерлик ухватился сзади за его ремень. Ксиларец поставил ногу на планшир, готовясь кидать аркан.

Подхваченная ветром, петля закружилась в воздухе и опустилась прямо на плечи Джориану. Тот обеими руками схватился за веревку и дернул изо всех сил. Зерлик одновременно потянул за ремень. Плюх! Не ожидавший рывка ксиларец очутился за бортом.

Раздались крики ярости и смятения, преследователи перестали грести. Те, что были ближе к упавшему, поднялись и протянули ему весла. Один от излишнего усердия угодил бедняге по голове. Голова исчезла, но вскоре снова появилась на поверхности.

«Летучая рыба» шла все быстрее. Джориан сидел, пригнувшись, в кубрике, одной рукой держась за румпель, другой сматывая веревку.

— Веревка на корабле никогда не лишняя, — сказал он, весело подмигнув Зерлику.

Баркас остался далеко позади, пока ксиларцы выуживали своего промокшего товарища.

— Теперь мы в безопасности? — спросил Зерлик.

— Почем знать? На этом галсе идем неплохо. Посмотрим, как наша «Рыба» меняет галс и как пойдет, когда перевернем паруса.

— Как это: перевернем?

Джориан растолковал ему, в чем особенности треугольных парусов и какие могут возникнуть сложности, когда при смене галса разворачиваешь рей в подветренную сторону. Джориан с тревогой поглядел вперед, дальний берег устья виднелся все отчетливее — длинная зеленая полоса, одни леса да болота, и лишь кое-где вкрапления деревень и злаковых полей.

— Перебирайся вперед, Зерлик, и следи за глубиной. Нам сейчас только на мель сесть не хватало.

— Как мне следить?

— Смотри вниз, а как покажется, что видишь дно, кричи.

Через какое-то время Джориан, зычным криком предупредив Зерлика, резко повернул румпель и повел «Летучую рыбу» на правый галс. Маленькое судно хорошо слушалось капитана и на новом галсе шло не хуже, чем на предыдущем.

— Ксиларцы еще не сдались, Джориан, — предупредил Зерлик. — Они идут наперерез.

Джориан прищурился. Борясь со встречным ветром, преследователи медленно двигались в сторону моря. «Летучая рыба» мчалась куда быстрее баркаса, но курс ее диктовался направлением ветра, и два судна неизбежно должны были встретиться.

— Может, снова свернем, пока не подошли к ним, — предложил Зерлик.

— Можно, но они все равно окажутся южнее. Выйдут в море и перехватят нас на следующем галсе. У меня есть план получше.

В глазах у Джориана появился недобрый блеск; он вел судно, не меняя курса. Баркас был все ближе.

— А теперь, — сказал Джориан, — возьми рупор, пройди на нос и крикни, что мы собираемся использовать свое право пройти первыми. Пускай посторонятся, если не хотят разлететься в щепки!

— Джориан! Если мы столкнемся, разобьются оба судна!

— Делай, что говорю!

Зерлик кивнул, прошел вперед и выкрикнул то, что ему было велено. Ксиларцы повернули головы к «Летучей рыбе», которая стремглав неслась прямо на них. На баркасе произошло оживление, кое-кто из преследователей приготовил сети и лассо. Рыбацкая лодка летела, не сворачивая.

— Умеешь плавать, Зерлик? — спросил Джориан.

— Немного, но до берега не доплыву! О боги, Джориан, ты и впрямь хочешь в них врезаться?

— Увидишь. Предупреди их еще раз.

В последнюю минуту на баркасе спохватились. Принялись грести назад, так что вода вокруг весел забурлила. «Летучая рыба» пронеслась совсем близко, и баркас отбросило в кильватер. Один ксиларец поднялся и стал грозить кулаком, но товарищи силой усадили его на место.

— Уф! — вырвалось у Зерлика. — Ты бы, правда, на них налетел?

Джориан усмехнулся.

— Чего не знаю, того не знаю. Запас был; если что, могли бы увернуться. По крайней мере, теперь можно выкинуть их из головы и плыть спокойно, если не помешают шторма, штили, морские чудовища и пираты. А теперь — извини, я помолюсь Псаану, чтобы отвел от нас эти напасти.

* * *

Наступила ночь, но ветер не унимался. Зерлик сидел, повесив голову, и стонал: пища, съеденная за обедом, давно отправилась за борт, и ужинать он был не в состоянии.

— Как ты можешь? — Он с отвращением глядел, как Джориан, не отрывая руку от румпеля, уписывает довольно сытный ужин. — Ты ешь за двоих.

Джориан надкусил яблоко, прожевал и ответил:

— Раньше и меня в море тошнило. Во время первого похода против пиратов, когда я был королем Ксилара, я просто подыхал от морской болезни. Как тот парень из оперетки Галибена и Сильферо «Славная девочка с корабля». Помнишь, он поет: «Я капитан пиратов бравый»?

— Не слышал. Спой, пожалуйста.

— Попробую, хоть вокальному искусству не обучался: времени не было.

И Джориан запел густым басом, слегка фальшивя:

Я капитан пиратов бравый. Колю и режу для забавы, Горжусь своей лихою славой И денежки коплю, эх! И как бы ветры ни свистели, И как бы мачты ни скрипели, Не глядя, обойду все мели, Свой бриг не загублю, эх! Пускай я в золоте купаюсь, Но даже другу не признаюсь, Что от морской болезни маюсь И качки не терплю... эх!

— Недурно, — заметил Зерлик. — Надо бы разучить, а то я не знаю ни одной новарской песни.

Он затянул начало тоненько, но очень чисто.

— Ты прекрасно поешь, не то что я, — сказал Джориан, когда Зерлик с его помощью закончил последний куплет.

— У нас человек из знатной семьи непременно должен это уметь... А как ты справился с морской болезнью?

— Да так, спасибо Псаану...

— Спасибо кому?

— Псаану, новарскому богу морей. Организм как-то приспособился, и больше меня не тошнило. Может, и ты привыкнешь. Да, кстати, в Иразе что-нибудь знают о моем... бурном прошлом?

— Насколько мне известно, нет.

— Как же ты о нем узнал?

— От доктора Карадура. Он сказал, что ты был королем Ксилара, а потом вы вместе путешествовали в Мальвану и Швению. Это чтобы мне легче было тебя найти. Он взял с меня слово держать все в тайне.

— Карадур молодец! Умный старик, хоть иногда и бывает рассеянным. Знаешь что: когда мы доберемся до твоей родины, помалкивай насчет Ксилара и всего прочего. Никому ни слова. Хочу, чтобы меня считали просто почтенным мастером. Понял?

— Да, сударь.

— Тогда иди сюда и возьмись за румпель. Скоро уж, верно, час Совы, мне надо немного поспать.

— Можно подвести лодку поближе к берегу? Я плохо вижу землю. Страшно, когда кругом одна вода.

Зерлик показал рукой на восток, где между залитым луной небом и его отражением в море темнела полоса ксиларских земель. Волны дробили лунный свет на тысячи серебристых блесток, отделяющих «Летучую рыбу» от берега.

— О боги, нет! — воскликнул Джориан. — Это же подветренный берег, и чей! Пусть лучше кругом будет побольше воды. Старайся не менять расстояния, оно в самый раз, а если что случится, буди меня.

На другой день продолжал дуть западный ветер, по ярко-синему небу неслись маленькие, словно ватные, облака. Зерлик все еще жаловался на головную боль, однако собрался с силами и немного поел. Джориан, по-пиратски обвязавший голову платком взамен улетевшей шляпы, взялся за румпель. Управляя «Летучей рыбой», он расспрашивал Зерлика о пенембийском языке. Объяснения длились около часа, и вдруг Джориан хлопнул себя по лбу рукой:

— О великие боги! — воскликнул он. — Ну и язык! И как он дается бедным пенембийским детям? Я могу понять, когда в языке есть изъявительное, вопросительное, повелительное, условное и сослагательное наклонения. Но когда к ним еще добавляются желательное, причинное, сомнительное, сообщительное, ускорительное, описательное, протяженное и...

— Ну конечно, мой дорогой Джориан! В этом и состоит, как мы считаем, превосходство нашего языка над всеми прочими. На нем можно точнее выразить, что думаешь. Вернемся хотя бы к совершенному сообщительному аористу глагола «спать». По-новарски было бы: «Говорят, что я имел привычку “спать”». А пенембийцам достаточно одного-единственного слова...

— Одного-единственного с пятьюдесятью тремя суффиксами, — проворчал Джориан. А погодя прибавил:

— Может, мне лучше затвердить самые необходимые фразы, вроде «Здравствуйте» и «Сколько это стоит?» Я всегда считал, что у меня способность к языкам, но от вашей грамматики просто голова идет кругом.

— Напрасно. Стоит лишь заучить правила и не забывать о них, тогда будешь говорить без ошибок. И никаких отклонений и исключений, от которых с ума можно сойти, когда учишь новарский.

* * *

К полудню ветер ослабел, волны стали утихать. Зерлик чувствовал себя лучше, он ходил по судну, разглядывая рангоуты, лини и прочие снасти.

— Скоро я стану настоящим моряком! — воскликнул он в порыве воодушевления.

Стоя на планшире напротив бизань-мачты, Зерлик вдруг запел песенку из «Славной девочки с корабля». Последнее «эх!» он сопроводил эффектным жестом, для чего оторвал руку от мачты, перестав держаться. В этот миг набежала большая волна, и «Летучая рыба» накренилась. С испуганным криком Зерлик полетел в воду.

— А, раздави тебя медный зад Вэзуса! — вскричал Джориан, круто поворачивая румпель.

«Летучая рыба» развернулась против ветра и потеряла скорость. Джориан подобрал веревку, отнятую у ксиларцев, привязал конец к планке и швырнул моток Зерлику — его голова то показывалась на поверхности, то снова исчезала, накрытая волной.

Веревку пришлось кидать снова. Только на третий раз Зерлику удалось за нее уцепиться. Джориан схватил его за куртку и перетащил через корму. На Зерлика, скрючившегося на дне лодки, было жалко смотреть: его рвало, он кашлял, плевался, чихал. А Джориан приговаривал:

— Теперь будешь знать, что на корабле все время нужно за что-нибудь держаться, если ты не в кубрике. Запомни правило: одна рука принадлежит тебе, другая — кораблю.

— Хрип, — послышалось в ответ.

* * *

Ветер стихал. Солнце село за полосу тумана, которую принесло с моря.

— Мы заштилеем в этом тумане, — сказал Джориан, — надо плыть к берегу да причаливать.

Через час, когда первые завитки тумана поползли мимо «Летучей рыбы», Джориан сбросил якорь и убрал паруса. Ветра не стало. Волны превратились в легкую матовую зыбь, на которой плавно покачивалась «Летучая рыба». Джориан с Зерликом при помощи губки и ведра убирали из лодки воду.

Когда не стало дневного света, наступила кромешная темнота: луна в эту ночь долго не появлялась. Джориан зажег небольшой фонарик. Устав от языковых упражнений, приятели сели за карты. Джориан выиграл несколько марок.

— Никогда не блефуй больше раза за игру, — посоветовал он. — Кто будет дежурить первым? Хочешь, я?

— Нет. Я все равно не усну: столько соленой воды наглотался!

* * *

Джориан проспал недолго.

— Какие-то звуки! — шепотом сообщил Зерлик. Зевая и протирая глаза, Джориан выбрался из каюты. Туман приобрел жемчужно-матовый блеск, это значило, что взошла луна. На море было тихо, как в заводи. Джориан не смог бы сказать теперь, где запад, где восток.

Откуда-то доносился глухой размеренный стук. Джориан прислушался.

— Весла галеры, — решил он.

— Чьей галеры?

Джориан пожал плечами.

— Может, ирской, может, ксиларской, а может, альгартийских пиратов.

— Что делать ирцам или ксиларцам в такой темноте?

— Не знаю. И у тех, и у других морские дела сейчас идут худо. В Ире из-за жадности синдиката, который не хочет раскошелиться на поддержку флота. А в Ксиларе меня не хватает, некому за них как следует взяться. Выходит, что корабли обоих государств мирно стоят у пристани, а значит, стучат пиратские весла.

— Альгартийцы, верно, боятся сесть на мель не меньше нашего.

— У них есть колдуны, которые издали чуют скалы и мели и предупреждают об опасности. Они угадывают приближение штормов и туманов. Давай-ка помолчим, а то неровен час услышат.

— Благородный пенембиец, — заявил Зерлик, — не допустит, чтобы какие-то мерзавцы заставили его молчать.

— Прибереги свои рыцарские замашки до другого раза, когда будешь один. А сейчас моя жизнь тоже под угрозой, как ты вчера выразился. Я не пенембиец, притом не особенно благороден и считаю, что отсидеться сейчас куда важнее, чем вылезти со своей храбростью. Так что закрой рот.

— Не смей так со мной разговаривать... — возмущенно начал Зерлик, но Джориан взглянул на него свирепо, и тот притих.

Стук весел делался все громче. Стал слышен и другой стук — судя по всему, барабана, к ним примешивался плеск воды и невнятные обрывки разговора. Джориан настороженно вслушивался.

— Не пойму, на каком языке, — прошептал он. Звуки стали стихать, потом совсем исчезли.

— Теперь можно говорить? — спросил Зерлик.

— Пожалуй.

— Если эти альгартийские мудрецы умеют предсказывать погоду, почему они не могут ею управлять?

— Знать одно, действовать — другое. Правда, некоторые колдуны пробуют управлять ветрами и волнами. Бывает, выходит, бывает, нет. Взять хотя бы историю с королем Фузиньяном и приливом.

— Что за история?

Джориан уселся поудобнее.

— Фузиньян был когда-то королем у меня на родине, в Кортолии. Сын Филомена Доброхота, а самого его звали Фузиньяном Лисом: он был небольшого роста, проворный, смекалистый.

Однажды король Фузиньян пригласил самых важных придворных на пикник, который должен был состояться на пляже в Сигруме, в нескольких лье от города Кортолии. Это прекрасное место — волны Срединного моря плещут на серебристый песок. Для пикника лучше не придумать, а также для купанья и прочих развлечений. Пляж длинной дутой огибает подножие невысокого холма. Туда и отправился король вместе со своими детьми, прекрасной королевой Дэнудой и главными чиновниками государства, тоже с женами и детьми.

Среди гостей был некий Форвиль, дальний родственник короля, в те времена занимавший пост хранителя королевской картинной галереи — должность, прямо скажем, непыльная. Ленивого толстяка Форвиля все, включая короля, считали безобидным ничтожеством. На самом же деле он имел виды на королевский трон и в то время уже начал плести интриги.

Однако в присутствии Фузиньяна достопочтенный Форвиль был полон вкрадчивой угодливости. На этот раз он превзошел самого себя.

— Ваше величество, — сказал он, — слуги расставили столы и стулья для пикника там, где нас затопит приливом.

— Затопит? — задумался Фузиньян, оглянувшись на море. — Пожалуй, ты прав, клянусь Зеватасом! Я прикажу перенести все повыше.

— О нет, сир, в этом нет нужды, — возразил Форвиль. — Могущество вашей светлости безгранично: стоит вам только повелеть приливу остановиться, и он не посмеет ослушаться.

Приливы на Срединном море, надо сказать, слабее здешних, но это не помешало бы компании, расположившейся для пикника не там, где надо, выкупаться с головы до ног.

— Не болтай глупостей, — ответил Фузиньян и собрался распорядиться насчет столов и стульев.

— Но, сир, — упорствовал Форвиль, — это же ясно, как день. Можете мне не верить, но прикажите морю и сами увидите.

— Ладно, черт с тобой, — с досадой сказал Фузиньян, который подозревал, что Форвиль хочет выставить его дураком. — Заодно убедишься, какой плетешь вздор.

Фузиньян поднялся и, поводив перед собой руками, как это делают фокусники, произнес:

Сим-сим, замри-застынь, Вода, на нас не хлынь.

Затем снова принялся за еду со словами:

— Если мы вымокнем, ты, Форвиль, заплатишь за испорченную одежду.

Гости оставались на своих местах, но все чувствовали напряжение: замочить дорогой наряд никому не хотелось, а сбежать — значило проявить неуважение к королю, который, судя по всему, готов был не моргнув глазом встретить прилив. Какое-то время все шло без изменений, пикник близился к концу, подали сладкие вина.

Но в положенный час прилив почему-то не наступил. Собравшиеся тайком поглядывали на карманные часы, друг на друга и — с растущим благоговением — на маленького веселого короля, который ел, пил и, казалось, знать ничего не желал. Наконец ни у кого не осталось сомнений, что привычный ход вещей нарушен и прилива не будет. Толстая физиономия Форвиля побелела, словно гипсовая маска, он не отрываясь глядел на короля.

Фузиньян тоже был встревожен происшедшим: он-то отлично знал, что настоящих колдовских заклинаний не произносил, нечистой силы тоже не призывал, что же тогда остановило прилив? Пока он ломал себе голову — виду, впрочем, не показывая, — к нему подошел сын и тихо сказал:

— Папа, там, на холме, какая-то дама, вот просила передать.

Фузиньян увидел, что записка от ведьмы Гло; она жила на холмах южной Кортолии и давно уже хотела получить должность главной волшебницы королевства. А сама не имела даже официального разрешения на колдовство, потому что никак не могла поладить с королевской комиссией по торговле и лицензиям. И вот колдунья без приглашения явилась на пикник, надеясь уговорить Фузиньяна вмешаться в ее тяжбу с бюрократами. Сверхъестественные возможности Гло помогли ей подслушать разговор Фузиньяна с Форвилем, и она решила не упускать случая: спряталась в лесу неподалеку от берега и, пустив в ход свои самые могущественные чары, удержала прилив.

Возможности Гло, как и всех существ из плоти и крови, были ограниченны. Около часа она сдерживала наступление прилива, но потом почувствовала, что власть ее слабеет. Тогда ведьма быстренько нацарапала записку и подозвала к себе маленького принца, игравшего с другими детьми в салки на склоне холма. Вот что она написала: «Его Величеству от Гло: сир, волшебство теряет силу, вода сейчас нахлынет. Перебирайтесь повыше».

Фузиньян понял, что произошло. Но расскажи он правду, исчез бы весь эффект, и Форвиль почувствовал бы себя победителем. Король поднялся с места.

— Друзья мои! — сказал он. — Что-то мы засиделись, излишества в еде и питье вредят здоровью. Надо слегка размяться: я решил устроить состязания — бег наперегонки отсюда до вершины вот этого холма. Будет три забега. Первый — дети младше тринадцати лет, победитель получит пони из королевской конюшни. Второй — дамы, призом будет серебряная диадема из королевской сокровищницы. И третий — мужской, тому, кто прибежит первым, достанется арбалет с королевского оружейного склада. Предупреждаю, что в третьем забеге я сам приму участие. Конечно, смешно было бы присуждать приз самому себе, поэтому, если я выиграю, то пожалую его тому, кто придет вторым. Дети, построились! На старт, внимание, марш!

Дети сорвались с места и, сбившись в кучу, с визгом умчались.

— Барышни, построились! — скомандовал король. — Подолы приподнимите, иначе до вершины год будете ползти. На старт, внимание, марш! Теперь, вы, господа...

Та же сцена была разыграна в третий раз.

Тут Зерлик спросил:

— Придворные, верно, старались бежать помедленнее, раз в состязании участвовал король?

— Король королю рознь. С Фузиньяном этот номер не прошел бы, все знали, что он настоящий спортсмен и ужасно разозлился бы, заметив, что его соперники нарочно придерживают шаг. Поэтому все бежали в полную силу. Фузиньян, очень подвижный и выносливый, и впрямь добежал до вершины холма первым из мужчин. Бедняга Форвиль еле доковылял, пыхтя, до подножия, и тут на берег хлынул прилив, толстяка сбило с ног, перевернуло, он чуть было не потонул, да подоспели слуги, вытащили его из воды.

Фузиньян отрицал свою причастность к тому, что произошло с приливом. Говорил, что причиной послужила, вероятно, либрация луны и что-нибудь в этом роде. Но подданные не верили объяснениям короля и трепетали перед ним больше, чем прежде.

— Он вознаградил колдунью?

— Нет. Сказал, что она действовала без разрешения и, кроме того, в какое положение его поставила! Пришлось здорово пошевелить мозгами, чтобы придумать, как выкрутиться. Да еще пятки стали чесаться после этого бега. Зуд не прекращался, и король решил, что эту напасть тоже наслала на него Гло при помощи черной магии. Но доказательств не было, а потом главному волшебнику, доктору Агосу, удалось вылечить зуд.

— А что достопочтенный Форвиль?

— После событий на берегу у Фузиньяка появились сильные подозрения насчет родственника. Король стал думать, как бы отбить у Форвиля охоту вертеться при дворе и строить козни, и придумал хитроумнейший способ, на то он был Фузиньяном Лисом! Расхвалив Форвиля за глубокие познания в искусстве, король пригласил его к себе во дворец послушать собственную игру на волынке.

— Благодаря твоим тонким замечаниям, — сказал король, — я скоро стану лучшим музыкантом в Новарии.

Посидев с Фузиньяном три дня, Форвиль вдруг, если можно так выразиться, ударился в религию и сделался жрецом богини Астис. С той поры обязанности священнослужителя самым законным образом избавляли его от необходимости слушать завывания королевского инструмента. Короче, он выбрал из двух зол меньшее, и с интригами было покончено.

* * *

После восхода солнца туман стал понемногу рассеиваться. С берега подул легкий ветерок. Туман распался на отдельные хлопья, а потом и вовсе улетучился; ярко засветило солнце. Джориан поднял якорь, взмыли вверх желтые паруса, вскоре «Летучая рыба» была далеко от берега.

— Как удачно, — заметил Зерлик. — Мы снова в море, и ветер несет нас куда надо. Ты молился своему Псаану?

Джориан покачал головой.

— Не нравится мне это. Обычный бриз начинает дуть ночью и на рассвете несет в море каботажные суда и рыбачьи баркасы. А этот ветерок с востока... уж не тот ли самый, что предвещает шторм?.. Вот холера! Видишь корабли по правому борту?

Зерлик выглянул из-за бизань-паруса.

— Да, верно! Один — парусник, второй вроде бы похож на галеру, но тоже под парусом.

— Подержи румпель.

Джориан достал подзорную трубу и разглядел корабли, которые быстро двигались в направлении «Летучей рыбы».

— Чтоб мне, идиоту, яйца оторвало! Проворонил! Другой бы уж давным-давно заметил верхушки мачт. А теперь они нас увидели.

— Пираты?

— Никакого сомнения. Видишь голубое? Это альгартийский флаг.

— Может, удастся уйти?

— А, проклятье! Поздно. Если б я знал здешние воды, спрятались бы, где помельче и им не пройти. Но я здесь ничего не знаю. Будь с нами Карадур, он бы заколдовал нас — сделал «Летучую рыбу» невидимкой или превратил в морскую скалу. Но Карадур далеко.

— Почему же Двенадцать Городов не объединятся, чтобы положить конец этому безобразию?

— Города слишком заняты собственными распрями, нанимают пиратов, чтобы гадить один другому. Несколько лет назад, когда в Ксиларе правил король Тонко, ирский синдикат нанял цолонскую флотилию, чтобы извести разбойников. Но новарцы принялись за старое, и пираты тут как тут, будто не исчезали.

— Вам нужен один полновластный правитель, вроде нашего короля. А что будет, если они нас остановят?

— Мы бедные рыбаки, ты не забыл? Закинь удочку и лови рыбу.

Суда подошли уже совсем близко, и их можно было разглядеть во всех подробностях. Одно представляло собой карак, прежде служивший купцам для перевозки товаров. Второе — галеру, на которой когда-то было два ряда весел, но после нижние отверстия законопатили, что, видимо, позволяло выходить на судне в любую погоду. Весла были убраны, но вот несколько штук высунулось с обеих сторон из верхних отверстий, чтобы ускорить ход галеры.

— Ни за что не буду, — заартачился Зерлик. Джориан обернулся к нему, недоуменно нахмурившись.

— Что не будешь?

— Притворяться бедным рыбаком! С тобой я только и делаю, что убегаю да прячусь. Надоело! Брошу вызов этим негодяям, тогда посмотрим, кто кого.

— Угомонись, идиот! Ты что, собрался воевать с целой пиратской бандой?

— Наплевать! — Зерлик кипятился все больше. — По крайней мере, двумя или тремя гадами станет меньше!

Он нырнул в каюту и появился оттуда с ятаганом в руках. Снял с оружия чехол из непромокаемой ткани, вытащил саблю из ножен и стал размахивать ею, как бы угрожая подплывающим кораблям. Джориану пришлось нагнуться, чтобы юноша не поранил его ненароком.

— Ну-ну, сюда! — вопил Зерлик. — Вызываю вас на бой! Подходите и вы узнаете, что такое сабля в руках аристократа из...

Он умолк, сбитый с ног тяжелым ударом; ятаган, звякнув, упал на дно рядом с ним. Это Джориан стукнул его по голове рукояткой кинжала — на конце рукоятки был тяжелый свинцовый шарик. Затем он закрепил руль, спрятал подальше ятаган, вставив его в ножны; вытащил рыболовные снасти и закинул лесу за корму.

— Стой! — закричали в рупор из кубрика на носу галеры.

Удочка дернулась в руках у Джориана — видимо, клюнуло. Он рванул ее на себя и почувствовал, как на глубине что-то дрогнуло и с силой потянуло.

— Остановись, говорю! — закричали с галеры. — Собьем же, ты этого добиваешься?

— Не видишь, что ли, у меня клюет? — заорал Джориан, изо всех сил удерживая удочку.

С галеры донесся шум, там оживленно спорили. Какой-то альгартиец, заядлый рыболов, настаивал на том, чтобы дать Джориану вытащить добычу, а уж потом ограбить его. По правому борту начали табанить, галера развернулась. Пираты убрали парус и двинулись параллельно «Летучей рыбе», отставая шагов на двадцать. Карак под парусом тоже шел следом, но далеко позади.

Джориан вытащил скумбрию. Он бросил рыбину в кубрик и, оставив ее биться о днище возле лежащего без сознания Зерлика, развернул судно против ветра.

— Как здоровы, судари мои? Чего изволите? — заговорил он на западно-ксиларском сельском диалекте. — Рыбки купить не желаете? Видали, какую красавицу вытянул? Свеженькая. А еще в бочке засоленных с дюжину, а то и поболе, которой желаете?

На галере снова послышались голоса. Пират, державший рупор, выкрикнул:

— Мы берем твою рыбу, господин рыболов!

Галера подошла вплотную к «Летучей рыбе».

— А что это за парень лежит там на днище? Что с ним? — спросил все тот же пират с рупором.

— А, этот бедолага? Мой племянник. Налакался, бездельник, еще на берегу, а закусить нечем было. С той поры и валяется. Ничего, через часок отойдет.

С галеры спустили на веревке корзину. Джориан сунул туда свежую скумбрию, а сверху наложил соленой рыбы из бочки; пираты тем временем работали отпорными крючьями, чтобы суда не столкнулись. Корзину подняли на борт галеры.

— Теперь насчет платы... — начал Джориан. Пират с рупором ухмыльнулся, перегнувшись через фальшборт.

— А, насчет этого? Ты получишь кое-что получше денег.

— Да? Что, к примеру?

— Жизнь. Бывай, господин рыболов. Отваливай!

Джориан сидел, зло нахмурившись и беззвучно бормоча себе под нос ругательства. Пираты отходили на веслах; когда вдали взметнулся парус галеры, сердитая мина Джориана сменилась улыбкой, он положил румпель вправо, и маленькое суденышко, которое отнесло береговым ветром немного назад, развернулось по часовой стрелке. Паруса наполнились ветром, «Летучая рыба» продолжала путь на юг. Зерлик пошевелился, застонал и кое-как вскарабкался на сиденье.

— Чем ты меня ударил? — спросил он. Джориан отцепил от ремня нож.

— Видишь! Чтобы выскочило лезвие, надо нажать на кнопку. А так — чем не дубинка? Держишь за ножны и бьешь свинцовой головкой. У меня был такой ножик пару лет назад, когда я путешествовал с Карадуром. Потом потерялся, было очень жаль, и я заказал другой по типу того, пропавшего. Полезная штука: бывает же, что надо не зарезать, а просто удержать кого-нибудь от дурацкого поступка. Скажем, захочет кто-нибудь подставить мою глотку под пиратский нож, только чтоб похвастаться своей доблестью и отвагой...

— Наглец! Невежа! Я еще с тобой расквитаюсь.

— Прибереги свой пыл до Ираза. И мне-то одному с этим судном не справиться, а ты и подавно потонешь.

— Ты всегда такой трезвый и расчетливый? У тебя вообще есть человеческие чувства? Или ты машина, набитая винтиками и пружинками?

Джориан усмехнулся.

— Думаю, свалял бы дурака не хуже любого другого, дай я только себе волю. Когда я был таким вот молоденьким парнишкой, как ты...

— Ты и сейчас не старик!

— Конечно. Мне нет еще тридцати. Но от превратностей бродячей жизни я возмужал раньше времени. Ты тоже, если повезет, быстро повзрослеешь, иначе из-за какой-нибудь ребяческой выходки придется перейти в следующую реальность. Ты уже трижды был на грани за время нашего короткого путешествия.

— Пф-ф! — Зерлик ушел в каюту и мрачно просидел там, держась за голову, весь остаток дня.

Однако на другой день он снова оживился. Бодро выполнял приказания и делал все, что от него требовалось, как ни в чем не бывало.

 

Глава 3

Башня Кумашара

Вдоль западного побережья почти на сотню лье тянулись высокие зубцы Козьей Кручи. Горный кряж, поросший угрюмым хвойным лесом, напоминал спину дракона и местами уходил под воду. Вот почему в этой части Западного океана было рассеяно множество мелких островков, подводных скал и рифов, которые кораблям приходилось огибать, делая большой крюк. Затем Козья Круча шла на убыль, переходя в холмы Пенембии, по весне зеленые, а осенью пестреющие грязноватыми оттенками желтого и коричневого, с редкими вкраплениями зелени.

Взошло солнце, осветив бурые с зелеными пятнами холмы; начался двадцать четвертый день месяца Единорога. Джориан направил подзорную трубу на юг, вдоль побережья.

— Погляди-ка, Зерлик, — сказал он. — Это и есть ваша башня с часами? Та штука на стыке береговой линии и горизонта?

Зерлик поглядел.

— Возможно... Пожалуй, так оно и есть... Да, я вижу сверху струйку дыма. Башня Кумашара, она самая.

— Верно, названа в честь какого-нибудь покойного короля?

— Нет, не короля. Это целая история, очень любопытная.

— Расскажи.

— Все произошло более ста лет назад, при Шаштае Третьем, получившем прозвище Шаштая Капризного. Кумашар был известным архитектором и инженером. Так вот, Кумашар уговорил короля Шаштая построить башню-маяк, правда, без часов, часы появились позднее.

— Знаю, — вставил Джориан, — их собрал мой родной батюшка, когда я был еще мальчишкой.

— Да что ты! Ну да, теперь припоминаю, Карадур писал что-то такое в письме. А ты был с отцом в Иразе?

— Нет. Мы жили тогда в Кортолии, в городе Ардамэ, отец оставил нас на несколько месяцев ради этого контракта. Похоже, ваш король надул его, не заплатив и половины. Выдумал какой-то бешеный налог с денег, вывозимых за пределы королевства. Ладно, продолжай.

— Ну вот. Король Шаштай пожелал, чтобы на камне было высечено его собственное имя, а не имя архитектора. Когда Кумашар предложил высечь на башне два имени, король страшно разгневался.

— Ты слишком много на себя берешь, — предупредил он Кумашара, — не пришлось бы пожалеть.

Но Кумашар был не из тех, кто легко сдается. При постройке башни он сделал на стене небольшое углубление и собственноручно высек там надпись: «Здание возведено Кумашаром, сыном Юнды, на две тысячи тридцатом году правления джуктарской династии». Затем он выровнял стену, замазав углубление толстым слоем штукатурки, а сверху написал имя короля, как и было приказано.

Несколько лет на башне красовалось имя короля Шаштая. Потом штукатурка размякла от зимних дождей и отслоилась, обнажив первоначальную надпись.

Король Шаштай пришел в ярость, узнав, как насмеялся над ним Кумашар. Архитектору пришлось бы несладко, если бы он — к счастью или к несчастью, это как посмотреть, — не умер к тому времени своей смертью.

Король повелел сточить надпись, оскорбительную для него, и высечь новую, угодную его величеству. Но чиновники, от которых это зависело, были высокого мнения о Кумашаре, а Шаштая Капризного не очень-то уважали, притом в те годы он был уже дряхлым стариком. Так что на королевские капризы они почтительно кивали, а потом работы бесконечно откладывались под самыми разными предлогами. То денег в казне не доставало, то возникали непредвиденные технические трудности, то еще что-нибудь. Вскоре король Шаштай в свою очередь скончался, а надпись так и осталась нетронутой.

— Вот-вот. Даже власть могущественных монархов ограничена людским своеволием, — заметил Джориан. — Я прочувствовал это на себе, пока правил Ксиларом. Одно дело отдать какой-нибудь приказ и услышать в ответ: «Да, сир. Слушаюсь и повинуюсь». И совсем другое — проследить, как этот приказ передается по цепочке сверху вниз, чтобы не застрял где-нибудь на полдороги. А что за человек ваш нынешний король?

— Король Ишбахар? — На лице Зерлика застыла напряженная улыбка; это искусственное выражение Джориан не раз замечал у чиновников и придворных, когда был королем Ксилара. — Ах, сударь, что это за чудесный правитель! Поистине образец мудрости, справедливости, мужества, благонравия, рассудительности, достоинства, щедрости и благородства.

— Что-то уж слишком хорошо. Это подозрительно. Совсем никаких недостатков?

— Сохрани Угролук! Конечно, никаких. Правда, я рискнул бы назвать его гурманом. Большую часть времени он предается невинным гастрономическим удовольствиям, а управление государством благоразумно доверяет людям сведущим, в подробности не входит, разве поможет иногда добрым советом. По королевству разъезжать тоже не любит: зачем рисковать драгоценным здоровьем да еще заставлять местные власти тратиться на пышные приемы? К тому же он считает бестактностью вмешиваться в дела провинциальных чиновников и военачальников, навязывая им свое мнение. Ишбахар — славный король, живет себе поживает во дворце, никому не мешает.

«Иначе говоря, — подумал Джориан, — это ленивая прожорливая свинья, которая хрюкает у себя в хлеву над золоченым корытом и знать не хочет, что там делается в королевстве».

* * *

Холмы постепенно переходили в широкую долину реки Льеп, в устье которой раскинулся огромный Ираз. «Летучая рыба» не спеша миновала пригород Жактан, расположенный на левом берегу. Зерлик указал на большое строение с многочисленными шпилями, золочеными куполами и башенками, сверкающими в лучах полуденного солнца.

— Храм Нубалиаги, — сказал он.

— Кто такая Нубалиага?

— Богиня луны, любви и плодородия. Подальше за ним — ипподром. Принято считать, будто под рекой прорыт потайной ход, соединяющий храм с королевским дворцом. Говорят, его вырыли при короле Хошче, обошелся он очень дорого и должен был служить королю в ночи Священного брака. Но я еще не встречал человека, который видел бы этот ход своими глазами.

— Если он когда и был, его уж давно залило водой, — заметил Джориан. — Протечки в таких случаях неизбежны. Чтобы спасти этот ход, надо было целую армию содержать с тряпками и ведрами. А что это за Священный брак?

— В ночи полнолуния храм Нубалиаги празднует свадьбу Нубалиаги с Угролуком, богом солнца, штормов и войны. Роль Угролука играет король, а Нубалиаги — верховная жрица. Чолиш, верховный жрец Угролука, и верховная жрица Сахмет формально считаются мужем и женой, как того требует их сан. Но в действительности они давно уже жестоко враждуют, никак не поделят сферы влияния. А рассорились десять лет назад из-за пророчеств о спасении.

— Каких пророчеств?

— Сахмет возвестила, будто видела во сне Нубалиагу, которая сказала ей, что Ираз спасет варвар, пришелец с севера. — Тут Зерлик внимательно посмотрел на Джориана. — Ты случайно не подходишь? А что: варвар, пришедший с севера.

— Я? Ну ты даешь, клянусь костяными сосками Астис! Я не варвар, и потом, мне бы самому спастись, где уж тут спасать город. А что второй напророчил?

— Ну, прежде всего Чолиш, боясь, как бы его не превзошли, заявил, что вся эта история с варваром-спасителем — просто бредни. К нему самому, мол, во время транса явился бог Угролук и заявил, что для спасения Ираза необходимо, чтобы шли часы на башне Кумашара. И с тех пор — никаких изменений, если не считать бесконечных интриг и пакостей, которыми эта парочка отравляет друг другу жизнь.

Наконец Джориан с Зерликом добрались до устья реки Льеп, где стояло на якоре множество кораблей, больших и маленьких. Здесь были и высокие купеческие галеры, и караки помельче, и каравеллы; маленькие каботажные суда и рыбачьи лодки, баркасы и гуари, попадались и длинные, низкие, выкрашенные в черное, смертоносные боевые галеры. Из всей массы судов выделялось несколько огромных катамаранов с двойными корпусами, готовых вместить тысячи гребцов, матросов и солдат. Галеры, украшенные золотом, как жар, горели на солнце. На гюйс-штоках развивались флаги Пенембии — золотой фонарь на синем фоне.

— Странно, что альгартийские пираты осмеливаются приближаться к Иразу, если у него такой флот, — сказал Джориан.

Зерлик поморщился.

— Увы, он только с виду такой грозный.

— Почему же?

— За последнее время поднялись цены на труд, и его величество не в состоянии держать на кораблях полные команды. А эти двухкорпусные чудовища ужасно неповоротливы, если на них не достает гребцов. Еле тащатся — где им справиться с пиратами! За последний год совсем недалеко от Ираза было совершено несколько пиратских нападений. Да еще поговаривают, что стали появляться разбойничьи бриги из океана, которые тоже не прочь здесь поживиться. Они, кажется, как-то напали на Ир?

— Да, совсем недавно.

С причала доносились приглушенные крики матросов, корабли прибывали, и буксирные гуари тащили их со спущенными парусами на место стоянки. Другие суда шли на буксире в противоположную сторону; затем, подняв паруса, отправлялись в море.

Река осталась позади. «Летучая рыба» прибыла в порт города Ираза. Одни суда отходили от пирсов и причалов, другие, наоборот, искали место для стоянки, кругом слышались крики и ругань.

Деревянные краны, выстроившиеся вдоль берега и похожие на длинношеих водяных птиц, медленно вращались, подымая и опуская груз. Они приводились в действие огромными топчаками, которые, в свою очередь, вертели каторжники. Дальше возвышалась городская стена, а над ней видны были купола и шпили Ираза. Горячие лучи играли на медных кровлях, еще ярче сверкали купола, обшитые золотом и серебром. За городом на холмах тянулся ряд мельниц, которые неспешно крутились, подгоняемые легким ветерком.

— Где причаливать? — спросил Джориан.

— К-кажется, рыбачья пристань с южной стороны, — ответил Зерлик.

«Летучая рыба» миновала башню Кумашара, громадину высотой более ферлонга. На всех четырех стенах посреди ровного желтоватого поля каменной кладки, на полпути к верхушке, выделялись круглые циферблаты часов. На каждом циферблате единственная стрелка показывала час Выдры. Джориан вытащил кольцо на короткой мелкой цепочке и подвесил его, медленно повернув против солнца. Наверху в кольце была проделана крохотная дырочка, сквозь нее внутрь проникал лучик и, падая на отметки в нижней половине кольца, указывал время.

— Так я и знал, уже прошел час Голубя, — пробормотал Джориан.

— Если эта штуковина для определения времени в Ире, — заметил Зерлик, — следует учесть, что мы сейчас гораздо южнее.

— Знаю, но даже с этой поправкой ясно, что ваши часы испорчены.

— Они стоят уже месяцы. Старик Йийим, придворный часовщик, все обещал, что вот-вот их починит. Наконец Его Величество вышел из терпения. Доктор Карадур давно склонял короля предоставить это ему, и Его Величество в конце концов уступил. Тогда милейший доктор попросил его послать меня в Ираз за тобой. И вот мы здесь! Извини, я пойду оденусь поприличнее.

Зерлик скрылся в каюте и вскоре показался оттуда совершенно преображенный. На нем была шелковая рубашка с длинными рукавами, короткая расшитая жилетка и юбка в складку, прикрывающая колени. На ногах красовались туфли с загнутыми носами, на голове — иразская фетровая шляпа — цилиндрической формы, без полей, напоминающая перевернутое ведерко.

— Переоделся бы тоже, — посоветовал он Джориану. — У тебя же есть наряд получше. Хоть ты и не считаешь себя благородным, выглядеть прилично все же не мешает, хотя бы для пользы дела.

— Пожалуй, ты прав, — согласился Джориан. В свою очередь он извлек из котомки лучшее, что у него было, — рубашку, жакет, рейтузы и мягкие сапоги.

— Сразу видно, что чужеземец, — сказал Зерлик, внимательно его оглядев. — Но это не важно, Ираз — город-космополит, люди привыкли к необычным нарядам.

Лодка приближалась к рыбацким причалам, где между домами были развешены на просушку сети, похожие на гигантские крылья летучих мышей. Приглядев свободную стоянку, Джориан направил к ней свое маленькое судно и, не дойдя несколько ярдов, бросил румпель и спустил паруса.

— Почему бы не подойти под парусами к самому причалу? — спросил Зерлик. — Было бы куда внушительнее, чем махать веслами, как чернорабочие.

— Можно бы, если б хорошо знать судно и берег. А так, чего доброго, дадим маху. Врежемся и разобьем лодку. Вот внушительно-то будет! Нет, уж лучше поскромнее, на веслах.

* * *

«Летучая рыба» мягко коснулась причала, Джориан с Зерликом вскарабкались на берег и поспешили к швартовым тумбам. Пока привязывали лодку, подошел какой-то суетливый человек — судя по всему, чиновник — с медными пуговицами на темно-синем жакете и с кривой короткой саблей на боку. Он заговорил по-пенембийски, и Зерлик что-то сказал в ответ. Джориан, хотя и мог составить несколько элементарных фраз на этом сложном языке, быстрой речи не понимал.

— Это младший портовый инспектор, — пояснил Зерлик, когда человек с саблей забрался на «Летучую рыбу». — Он возьмет плату за стоянку и выпишет тебе временный пропуск. Затем надо обратиться в комиссию по путешествиям и иммиграции, чтобы получить статус проживающего в стране иноземца.

— А судно можно здесь оставить?

— На ночь, наверно, не полагается, но думаю, если ему немного заплатить, все можно устроить. Знатному человеку он не посмеет отказать.

— Как мне найти Карадура?

— Я сам этим займусь. Чтобы нам не тащить вещи, как простым матросам, сделаем так: ты останешься караулить судно, а я поеду сообщу Карадуру о нашем прибытии. Пусть он позаботится, чтобы перевозка была на подобающем уровне.

Джориан не пришел в восторг от этого плана: ему было боязно остаться одному в чужом городе, не зная языка и не имея представления, куда идти. Пока он раздумывал, что ответить, инспектор выскочил на берег и снова затараторил. Затем достал несколько маленьких листков тростниковой бумаги и приготовился писать.

— Спрашивает имя и национальность, — сказал Зерлик.

С помощью Зерлика Джориан сообщал нужные сведения, а инспектор заполнял бумаги по форме в двух экземплярах. Закончив, он попросил Джориана расписаться на обоих листах.

— Будь добр, прочти, что здесь написано, — обратился он к Зерлику. — Не люблю ставить свое имя под тем, чего не могу прочесть, а пенембийские письмена смахивают на сцепленные рыболовные крючки.

Зерлик перевел документ: первичные данные о прибывшем лице, цель визита, еще кое-какие сведения. Наконец Джориан подписал. Чиновник вручил ему один экземпляр и ушел. Зерлик что-то выкрикнул, и к нему тут же кинулся мальчишка-погонщик вместе со своим ослом.

— До скорого! — крикнул Зерлик, свесившись с ослиной спины. — Хорошенько сторожи наше имущество!

Ослик потрусил по набережной, мальчишка побежал следом. Вскоре они свернули и исчезли за большими укрепленными воротами в городской стене, которые высились позади грязноватых домиков, стоящих рядком подальше от воды.

Щурясь от лучей заходящего солнца, Джориан поглядел на море, превратившееся в сморщенный ковер, расшитый золотыми чешуйками. Затем он внимательно осмотрелся кругом.

По набережной в обе стороны ходили люди, по большей части пенембийцы в фетровых шляпах. На некоторых были плиссированные юбки до колен, как у Зерлика, другие щеголяли в широченных штанах, собранных у щиколотки. Попадались федиранцы в халатах, с обмотанными головами, мелькали мальванцы в чалмах, напоминающих луковицы. Проходили и чернокожие: то паал с волнистыми волосами и бородой, в наряде из перьев, то курчавый житель тропических джунглей Бераоти — на лице шрамы от когтей, вместо одежды звериная шкура или просто кусок ткани, кое-где скрепленный и свободно облегающий тело. Покачиваясь и позвякивая колокольчиками, прошествовал нагруженный караван верблюдов.

Джориан ждал.

Ждал и ждал без конца.

Прогуливался по набережной, заглядывал в окна лавок, а временами просовывал голову в двери таверн и постоялых дворов, выстроенных возле самой городской стены. Несколько раз пытался выяснить у иразцев, как добраться к доктору Карадуру. Припомнив слова, он сумел составить простой вопрос, но в ответ каждый раз слышалась скороговорка, из которой Джориан ничего не мог понять. Тогда он остановил человека с замотанной головой и обратился к нему по-федирански.

— Ничем не могу помочь, сударь, я тоже не здешний, — вот все, что он услышал.

Джориан вернулся на «Летучую рыбу» и подождал еще немного. Зашло солнце. Он приготовил себе ужин из корабельных припасов, съел, подождал еще и пошел в каюту спать.

Наутро Зерлик по-прежнему не появлялся. Джориан гадал, что же могло произойти с юношей. Несчастный случай? Нападение? Или он намеренно бросил своего спутника?

Джориану хотелось побродить по округе, выяснить расположение ближайших улиц, но он боялся оставить без присмотра вещи, лежащие в лодке. Хотя дверь каюты и запиралась, отомкнуть ее ничего не стоило — предприимчивому воришке хватило бы шпильки. Для проверки Джориан вытащил из внутреннего кармана рейтуз согнутый кусок проволоки и без труда открыл запертую дверь. Вскрывать замки он научился, когда готовился к побегу из Ксилара.

Отыскать в незнакомом городе того, кто тебе нужен, без провожатого, без карты, не зная языка, — задача не из легких. (Хорошо еще, что Джориан никогда не слыхал, что у улиц бывают названия, а у домов — номера; иначе, не имея их, он бы, наверное, совсем растерялся. А так одним затруднением было меньше: о чем не знаешь, в том не нуждаешься.) Бывают, конечно, задачи и более опасные, скажем, зарубить дракона или сразиться с первоклассным волшебником, кто кого лучше заколдует, но и та, что досталась Джориану, была по плечу лишь самым отважным.

К соседней стоянке причалило купеческое судно, и как только путешественники ступили на берег, к ним тут же подскочил какой-то разбитной малый, предлагающий свои услуги. Однако Джориан к подобным молодчикам относился с большим недоверием: тот, кто так рьяно зазывает, скорее всего, собирается ограбить или убить.

Наступил час Зайца, а Джориан все еще не решил, что бы предпринять. Он мог бы, например, отыскать портового работника, говорящего хоть на одном из знакомых Джориану языков, может, тот подсказал бы, где найти надежного провожатого. Не исключено, конечно, что работник отправит его к какому-нибудь головорезу, с которым условился поделить добычу.

Пока Джориан сидел в кубрике, обдумывая свое положение, вдалеке показалась знакомая фигура; она медленно приближалась, покачиваясь на спине осла.

Это был смуглый худой старик с длинными седыми волосами и бородой, одетый в коричневый халат из грубой ткани и белую чалму в форме луковицы. За ним, тоже на осле, ехал юноша, следом трусил еще один ослик.

Джориан мигом выпрыгнул из лодки.

— Карадур! — закричал он.

Старик натянул поводья и с трудом слез на землю. Джориан обхватил его, как медведь, и стиснул в объятиях. Затем они отстранились друг от друга, держась за руки.

— Клянусь медными яйцами Имбала! — вскричал Джориан. — Уж больше года, как не видались!

— Неплохо выглядишь, сынок, — сказал Карадур. На среднем пальце левой руки у него блестел золотой перстень с большим круглым голубым камнем. — Солнце тебе на пользу. Загорел, как чернокожий из джунглей Бераоти.

— Десять дней без шляпы вел эту посудину. Да, кстати, ваше святейшество, корабль принадлежит вам.

— То есть как, Джориан?

— «Летучая рыба» — твоя. Она куплена в Чемнисе на твои деньги.

— Да что ты, сынок, что мне делать с этой лодкой? Я уже стар и вряд ли смогу жить рыбной ловлей. Оставь судно себе, я тебе его уступаю.

Джориан хихикнул.

— Все тот же непрактичный старик Карадур! Да я ведь тоже не рыбак. Надеюсь, ты не обидишься, если я продам лодку. Хотя... может, лучше ее все-таки оставить. Вдруг придется удирать? Когда участвуешь в твоих затеях, ничего не знаешь наперед. Но скажи мне вот что: в которую из сорока девяти мальванских преисподних провалился этот дурень Зерлик? Он должен был забрать меня отсюда еще вчера.

Карадур покачал головой.

— Легкомысленное созданье, что с ним поделаешь? Сегодня с утра я случайно встретил его во дворце, он пришел отчитаться перед королем. Увидев меня, хлопнул себя по лбу и вскрикнул: «О боги! Совсем забыл про твоего друга Джориана. Я оставил его на пристани!» Так все и выяснилось.

— Чем же он занимался целый день?

— Отсюда сразу поспешил домой, ему не терпелось узнать, вернулся ли его слуга с колесницей и лошадьми. Как оказалось, они прибыли за день до него. И Зерлика так обрадовала встреча с любимыми лошадьми, что он забыл обо всем на свете.

— Верно, его обрадовали не только кони, но и перспектива всю ночь наворачивать жен, — проворчал Джориан. — Пропади он пропадом, не желаю больше иметь дела с этим ослом.

— Что ты, он тебя просто обожает! Прожужжал мне все уши о том, какой ты прекрасный товарищ, особенно в трудную минуту — уверенный в себе, все знаешь, все умеешь. Сказал, что если ты, закончив здесь работу, отправишься в новое путешествие, он хотел бы сопровождать тебя и быть при тебе чем-то вроде оруженосца.

— Приятно, когда тебя уважают, но, по правде, Зерлик умеет только путаться под ногами. Парень-то он неплохой, но дуралей страшный. Хотя я сам, верно, еще не такое вытворял в его годы... Нам далеко? Поскорей хочу вымыться.

— Будешь жить у меня, туда сейчас поедем. Нагружай свободного осла, по пути забросим Зерлику вещи.

Отобедав у Карадура в гостинице, расположенной неподалеку от дворца, Джориан сказал:

— Если я правильно понял, ты хочешь, чтобы я исправил часы на башне Кумашара, и благодаря этому можно будет вызволить Эстрильдис. Не пойму только, какая тут связь?

— Прямо сейчас, сынок, у меня нет возможности вернуть твою супругу.

— Тогда зачем ты притащил меня сюда за сотню лье? Конечно, если заплатят неплохо...

— Но я почти уверен, что когда дело с часами успешно завершится, такая возможность появится. Малютка не выскочила замуж за другого?

— Уверен, что нет. Я послал ей записку, брат взялся передать — он был проездом в Ксиларе, продавал в чинил часы. В записке я просил, чтобы она подождала, если еще любит меня. Что я непременно что-нибудь придумаю. Но при чем же здесь починка иразских часов?

— А вот при чем. Верховный жрец Угролука как-то напророчил, что эти часы спасут город от гибели, в том случае, если всегда будут точно идти. В прошлом году они остановились; часовщик Йийим с ними не справился, и они стоят по-прежнему. Ничего удивительного, ведь Йийим — бедный родственник короля, его назначили на эту должность, потому что ему нужны были деньги, а в часах он никогда в жизни не разбирался.

— В каком состоянии находится в Иразе часовое дело?

— Да ни в каком. На весь город несколько водяных часов из Новарии, да эти огромные на башне, что смастерил твой отец. Во Дворце Познания есть ученые, пытающиеся овладеть часовым искусством. Кое-чего достигли: собрали часы, которые за день убегают вперед или отстают не более, чем на четверть часа. Дай срок, и в Иразе, думается мне, появятся свои часы, не хуже, чем у других. А пока ничего не остается, как обходиться солнечными, песочными да свечными.

— А что это за Дворец Познания? — спросил Джориан.

— Внушительное заведение, основанное сто с лишним лет назад, при... при... как же его звали?.. — Карадур прищелкнул пальцами. — Проклятье! Все хуже с памятью. А! Вспомнил: при короле Хошче. Во Дворце два отделения — Духовная школа и Реальная школа. Первая занимается искусством магии, вторая — механикой. Во Дворце есть библиотеки, лаборатории, комнаты для занятий, где ученые делятся с учениками своими достижениями.

— Как академия в Оттомани, только размах побольше.

— Вот-вот, сынок. Правда, академия... хм... академия изучает главным образом литературу и теологию, а Дворец Познания не брезгует вопросами чисто практическими. Я сам преподаю в Духовной школе.

— Теперь припоминаю. Я, похоже, слышал о вашем Дворце, когда изучал в академии стихосложение. Это не у вас разработали ветряную мельницу последнего образца?

— Да-да. Но теперь Дворец Познания уже не тот, что прежде.

— А что такое? — спросил Джориан.

— Хошча и его преемники живо интересовались науками, и духовными, и материальными. Они щедро снабжали Дворец деньгами, и наука шагнула далеко вперед. Позднее короли заметили, что их возможности все же ограничены, несмотря на все научные достижения, и виной тому человеческая природа. Сколько ни совершенствуй ослиную и лошадиную упряжь, чиновники все равно берут взятки, воруют и притесняют народ. Можно заговорить оспу, но нельзя излечить короля от пороков, безрассудства и заблуждений. Лучшая конструкция водяного колеса не избавляет Его Величества от родни, пытающейся отравить его и захватить трон.

— Дай вам волю, вы весь мир наводните механизмами, будет как на том свете, куда души попадают после смерти и где все делают машины. Помнишь, я заглянул туда мельком, когда бежал из Ксилара?

Карадур, пожав плечами, продолжал:

— Короче, короли заметили, что жизнь стала в некоторых отношениях удобнее, и только счастья не прибавилось. Тогда они начали терять интерес к Дворцу Познания. Последние полвека вложения постепенно уменьшались. С тех пор как лет тридцать тому назад был изобретен телескоп, наука, можно сказать, стоит на месте.

Учреждение сейчас возглавляет некий Борэ — неуч и бездельник, совершенно непригодный для этой должности. После пророчества насчет часов король и его приближенные очень разволновались: часы-то неисправны. Король возложил всю ответственность на Борэ. Борэ, в свою очередь, переложил ее на декана Реальной школы, а уже тот — на часовых дел мастера Йийима. Дело кончилось ничем.

Никто из этих господ не желает признать, что должности во Дворце следует распределять в соответствии с заслугами и ученостью. Иначе они, глядишь, сами расстались бы с теплыми местечками. Утверждают, будто ученые — люди с предубеждениями, вечно им все кажется невозможным, здраво судить о науках, таящих столько неожиданного, может только дилетант благородного происхождения. Так и идет месяц за месяцем, болтовни много, толку никакого.

В прошлом месяце его величество устроил преподавателям Духовной школы торжественный прием. Потчевал нас какими-то немыслимыми деликатесами. Чего стоило блюдо из язычков фатуливы, птички из далекого Буранга! Любит же король поесть, клянусь богами Мальваны! Я привык к простой пище, и на приеме не очень-то интересовался экзотическими блюдами, а вместо этого воспользовался случаем, чтобы поделиться с Его Величеством кое-какими мыслями. Дал ему понять, что, обладай я полномочиями Борэ, часы на башне очень скоро были бы в исправности.

Сперва мы все ходили вокруг да около, я осторожничал: королю ведь не выскажешь прямо, что думаешь. Да и король, если он не глуп, не раскроет всех своих соображений простому человеку, как я. Король Ишбахар, как выяснилось, не лишен здравого смысла, стоит отвлечь его от чревоугодия. Он согласился, что с этими часами, не желающими отсчитывать время, надо что-то делать. С другой стороны, он не может просто взять и уволить Борэ, у которого есть влиятельные друзья среди знати. Да и что за повод? Жалоба младшего преподавателя, притом иноземца.

Наконец мы пришли к соглашению. Король обещал назначить меня на особую должность, которая называется Друг короля. По сути она означает мальчика на побегушках, зато позволила мне сделать распоряжения насчет починки часов.

— Если часы заработают, — сказал король, — я пошлю Борэ на пенсию, а ты займешь его место.

Воспользовавшись правами, которые дает моя новая должность, я послал за тобой Зерлика. Где ты, я приблизительно определил при помощи колдовства.

— Но как это поможет вызволить мою девочку из ксиларской золоченой темницы?

— Разве не понятно, сынок? Как ректор Дворца Познания, я смогу направить усилия ученых и волшебников в полезное для нас русло. С их помощью нам наверняка удастся похитить твою жену из Ксилара. Представь себе, лучшие умы...

— Странно, что ты сам не придумал никакого волшебного способа.

— При теперешнем положении дел это невозможно. Декан Духовной школы, Фахрамак, мало чем отличается от Борэ или Йийима. Беспокоится, как бы я его не вывел на чистую воду, и поэтому дал мне глупейшее задание, какое только мог выдумать: я должен составить словарь языка, на котором говорят черти пятой реальности. Иногда Фахрамак заглядывает ко мне проверить, не занят ли я, чего доброго, каким-нибудь другими исследованиями.

— А что бы ты сделал для освобождения Эстрильдис, если б тебе не мешали?

— По-моему, ничего не придумать лучше волшебных летающих предметов. Ты слышал, конечно, о метлах и коврах-самолетах? В метлу или ковер вполне можно вселить демона и даже заставить его подняться в воздух. Только далеко с ним не улетишь.

— Почему?

— Они петляют, переворачиваются, кружатся, будто падающий лист, словом, безобразничают, как могут, и летающий предмет рвется или ломается, так и не успев стать приличным самолетом. Во Дворце сейчас есть группа ученых, которые трудятся над этой проблемой. Если ты починишь часы, в моей власти будет привлечь к работе еще сколько угодно исследователей, и я не сомневаюсь, что вскоре мы достигнем цели.

— Кто мне платит? — спросил Джориан. — И сколько?

— Я заплачу из особого фонда, которым располагаю как Друг короля. Тебя устроит пол пенембийской короны в день?

— Сколько в новарских деньгах?

— Пенембийская корона соответствует двум с половиной ирским маркам, а ксиларскому льву — шесть корон.

— В таком случае полкороны в день — плата подходящая.

— Это не так много, как поначалу кажется: жизнь в таких крупных городах дорогая. Будет не хватать, не стесняйся, скажи.

— Мне кажется, на первую выручку неплохо бы обзавестись какой-нибудь местной одеждой, чтобы не так выделяться.

Карадур внимательно поглядел на него.

— Это дело непростое. Одежда несет здесь политический смысл.

— Да ну! Как это?

— У нас две партии болельщиков — Штаны и Юбки.

— Как ты сказал? Партии болельщиков?

— Да. Пожалуй, расскажу по порядку. Начать с того, что жители Ираза — самые азартные болельщики на всем белом свете. Их любимый вид состязаний — скачки. На каких только зверях тут не соревнуются, даже на черепахах!

— Что? Оседлали бы лучше улиток, еще увлекательнее.

— Тут не до шуток, сынок. Они садятся на гигантских черепах, отловленных где-то на островах, и те ползают по ипподрому. Болельщики разделены на две группировки, знаком отличия является одежда. Одна группировка носит юбки в складку, вроде той, что ты видел на господине Зерлике, другая — брюки. Редкое состязание обходится без потасовок между Штанами и Юбками. Тут и поножовщина, и прочие безобразия. Драки случаются и вдали от ипподрома, когда нет скачек.

— При чем же здесь политика?

— Страсти кипели, росла сплоченность внутри группировок, и те быстро приобрели политическую окраску. Пожалуй, Штаны можно назвать либералами, а Юбки — консерваторами, ведь юбки — одежда более традиционная. Брюки начали носить только в прошлом столетии, переняв покрой у мальванцев.

— Тогда мне волей-неволей придется записаться в либералы, — сказал Джориан. — Не хочу носить юбку! А на чьей стороне король?

— Принято считать, что он придерживается нейтралитета, так как группировки имеют общественный статус и располагают отрядами городского войска. На деле он больше тяготеет к Юбкам: они на все лады превозносят абсолютную монархию, тогда как Штаны хотят ограничить ее, создав выборный совет. Штаны сейчас в немилости: от них отделилась фракция диссидентов, которые покинули Ираз и теперь, по слухам, подстрекают к мятежу крестьян. Так что лучше бы тебе нарядиться консерватором.

Джориан упрямо покачал головой.

— Буду ходить в брюках: в юбке неловко как-то. К тому же поддувает. Тебе придется объяснить королю, что одежда не имеет для меня политического значения, я ведь чужеземец.

Карадур вздохнул.

— Попробую. Как я уже говорил, король Ишбахар — человек здравомыслящий, если оторвать его от гурманских удовольствий.

 

Глава 4

Часовых дел мастер

Джориан в новых иразских шароварах стоял во внутреннем дворе башни Кумашара, закинув голову и щурясь от яркого света.

— Клянусь медным задом Вэзуса! — воскликнул он. — До часов, верно, этажей тридцать. Выходит, мне предстоит каждый день подыматься на тридцать маршей по лестнице, а потом спускаться?

— Нет, сынок, — успокоил его Карадур. — Башню построили во времена Шаштая Третьего, и сперва рабочим приходилось преодолевать семьдесят с лишним этажей, чтобы поддерживать огонь маяка. Многие умирали от разрыва сердца, поэтому Хошча, основав Дворец Познания, велел ученым изобрести способ доставки людей и грузов на башню и обратно. Пойдем со мной, сам посмотришь.

Они приблизились к зданию с северной стороны; огромная тиковая дверь сверху и по бокам была украшена скульптурами драконов, львов и грифонов. Солдат, который стоял возле двери, прислонившись к стене, выпрямился и загородил собою дверь, встав на вытяжку и звякнув наголенниками. Затем гаркнул что-то по-пенембийски.

Карадур вглядывался своими близорукими глазами.

— А! — сообразил он и ответил на том же языке. — Вот!

Старый мальванец достал пергаментный свиток и вручил его солдату. Листок надо было держать двумя руками, иначе он скручивался; читая документ, охранник выпустил алебарду и неловко придерживал ее согнутой рукой. Наконец пергамент с шумом свернулся в трубку, и Карадур получил его назад.

— Проходите, господа! — сказал солдат и в знак приветствия поднес кулак к бронзовому нагруднику.

Он с лязганьем повернул большую медную ручку и отворил створку тиковой двери. Заскрипели петли.

Внутри было пыльно и мрачно, как в пещере. После яркого солнца казалось темно, хотя на каждом этаже были окошки, пропускающие свет — правда, довольно тусклый из-за накопившейся на стекле грязи.

Справа виднелась главная лестница. Будто выросшая из пола, она спиралью обвивала башню; на этажах имелись лестничные площадки, откуда можно было попасть в многочисленные каморки, встроенные в здание. Лестницу окружало пустое пространство, уходящее в сумрачную высь.

На первом этаже заметны были кое-какие части механизма — свисающие сверху цепи, веревки и сбоку мельница с конным приводом. Мельница представляла собой вертикальную ось с поперечиной наверху. С концов поперечины свешивались сбруя и хомут. Упряжь болталась просто так, мельница бездействовала.

— Что это? — спросил Джориан.

— Стрелки движет вода, поэтому, когда часы ходят, надо ежедневно перекачивать воду из ямы в резервуар наверху. Видишь мельницу? В нее впрягается пара мулов, они вращают ось, за счет всех этих колес и цепочек насос приходит в действие. Да ты сам лучше меня разберешься. После того, как часы встали, мулам нашли другое применение. Привет, Сейхол!

В углу зашевелилась куча тряпья, из-под которой показался сонный рабочий. Он поднялся с полу, и на его коричневом лице прорезалась улыбка, обнажившая ряд кривых желтых зубов.

— А, доктор Карадур! — воскликнул рабочий и сказал еще что-то по-пенембийски.

«Верно, спросил, надо ли ему наверх», — подумал Джориан.

— Да, — сказал Карадур. — Сколько ты весишь, сынок? — спросил он Джориана.

— Был сто девяносто, когда взвешивался последний раз. Когда переваливаю за двести, начинаю расстраиваться. А в чем дело?

— Нужен противовес.

И снова обратился к служителю лифта:

— Ну, скажем, триста двадцать пять.

Сейхол потянул за свисающий шнур; тихонько зазвенел колокольчик.

— Ты тоже заходи, — сказал Карадур. Чародей шагнул в большую деревянную коробку с открытым верхом, футов шести в длину и в ширину; со всех сторон в ней были прибиты поручни, а над головами возвышалось нечто напоминающее портал крана. К этому сооружению была прикреплена цепь, уходящая вверх за предел видимости.

Сейхол ухватился за другой шнурок и дернул тринадцать раз с небольшими промежутками. Затем снова потянул за первый шнур — дважды. Зазвенел колокольчик.

— Что это он делает? — спросил Джориан.

— Подает сигнал тем, кто наверху, чтобы загрузили в другую кабинку противовес — триста двадцать пять фунтов, сколько мы с тобой вместе весим. Держись покрепче!

Джориан вцепился в ближайший поручень; кабинка, качнувшись, поползла вверх.

— Клянусь золотой бородой Зеватаса!.. — воскликнул он, глядя вниз через бортик.

— Не делай резких движений, — предупредил Карадур, — а то кабинка закачается, как маятник.

Лифт подымался, исчезали где-то внизу ступеньки лестниц и каморки. Стены медленно приближались: башня имела форму конуса. На шестнадцатом этаже мимо них проехала вниз еще одна кабинка, нагруженная чугунными гирями. Сверху все громче раздавался шум шестеренок и храповиков.

Кабинка остановилась; Карадур проворно вылез из нее; Джориан — следом. Двое потных, мускулистых иразцев отдыхали: они только что приводили в движение маховые колеса, вращая рукоятку коленчатого рычага.

Ось, на которой сидели эти колеса, соединялась зубчатой передачей с огромным цепным колесом, установленным на самом верху, в центре башни. С одного конца цепи, перекинутой через колесо, свисала кабинка лифта, доставившего Джориана с Карадуром наверх, а с другого конца — нагруженная кабинка, которая встретилась им по пути. Зубчатую передачу запирала собачка.

Джориан присвистнул и, поежившись, поглядел вниз.

— Ни разу в жизни так не пугался, даже когда принцесса Яргэли, лежа со мной в кровати, превратилась в ползучее чудовище.

— Это ты-то испугался, сынок? — удивился Карадур. — По-прежнему любишь на себя наговаривать?

Джориан улыбнулся через силу.

— Теперь не так часто, ваше святейшество. Да и вряд ли эти ребята понимают по-новарски.

Он подошел к окну. Внизу раскинулся Ираз; широкие прямые проспекты, удобные для процессий, прорезали паутину маленьких улочек и бульваров, расходящихся в стороны под разными углами. На фоне красных черепичных крыш ослепительно сверкали на солнце металлические купола храмов и других общественных зданий — словно драгоценные камни, рассеянные по красному покрывалу.

— Вот это да! — изумился Джориан. — Скажи, Карадур, вон там — королевский дворец? А вон тот — храм Угролука? А там Дворец Познания? А где наше жилище?

Карадур назвал наиболее заметные здания.

— Странно, — сказал Джориан, — что король не хочет слегка пополнить казну, пуская сюда народ за небольшую плату полюбоваться видом.

— Один из его предшественников пускал. Но молодые люди, страдающие от несчастной любви, повадились прыгать отсюда, и вход в башню пришлось закрыть. Пойдем, если насмотрелся.

Старик повел Джориана вверх по узкой лестнице на следующий этаж, загроможденный часовыми механизмами. Они увидели подымающийся лифт, такой же, как тот, что довез их до середины башни, — только поменьше.

— Везет топливо для маяка, — пояснил Карадур. — А вот и Йийим.

Поблизости кто-то стучал по металлу. Тут из-за огромного колеса показался маленький, похожий на гнома, человечек с седеющей бородкой. В руке он держал молоток, которым только что стучал по медному зубчатому колесу.

— Здравствуй, Йийим, — обратился к нему Карадур. — Это Джориан из Кортолии, его пригласил король для починки часов. Джориан, позволь представить тебе часовщика Йийима.

Йийим стоял подбоченясь, глядел на них и не говорил ни слова, только дышал, со свистом выпуская воздух через нос. Затем отшвырнул молоток, и тот с грохотом упал на пол.

— Чтоб ты провалился, старый подхалим! — крикнул он визгливо. — Отродье черта и свиньи! Всюду тебе надо сунуть нос, недоделок! — Он прибавил еще несколько красочных выражений, непонятных Джориану из-за плохого знания языка. — Наконец выгорело, да? Не зря старался? Думаешь, я покажу этому шарлатану, как работают часы? А когда они пойдут, все скажут, что это его заслуга, так? Хочешь лишить меня места? Ну, хорошо же, разбирайтесь, как знаете, от меня не услышите ни слова! Если вас обоих накрутит на колесо и перемелет, тем лучше! Чтоб вас сверху боги обоссали!

Йийим скрылся, двинувшись вниз по лестнице. Зашумел лифт, увозящий часовщика.

— Сдается мне, когда этот парень наверху в башне, внизу лучше не стоять, — сказал Джориан. — Неровен час, сбросит что-нибудь.

— Да нет, он не опасен. Если у тебя все получится с часами, Ишбахар пошлет его на пенсию. Не захочет же он лишиться пенсии, зачем ему неприятности?

— Да? Хм-м... Ты уже, помнится, раз понадеялся на чью-то честность и благоразумие. Я видел, что из этого вышло — Джориан подобрал молоток. — Хоть один инструмент. Здесь на стене полка для инструментов, но она пустая.

— Все, что было, либо потерялось за последние годы, либо украдено, — сказал Карадур. — Тебе придется обзавестись новыми.

— Прежде надо посмотреть, что тут за часы...

Целый час Карадур, скрестив ноги, сидел на полу, погруженный в раздумье, а Джориан обстукивал, осматривал и ощупывал механизм часов. Наконец он заявил:

— Давно уж я не занимался часами, но здесь задачка проще твоей бороды. Я понял, почему они встали.

— В чем же причина, сынок?

— Причина не одна. Во-первых, согнулась спусковая собачка. Во-вторых, по этой шестерне, очевидно, кто-то сильно ударил и испортил зубец. В-третьих, масло в подшипниках подсохло и загустело, уже из-за одного этого колеса бы не вертелись, даже если б остальное было в порядке.

— Сможешь исправить эти погрешности?

— Думаю, да. Сперва надо заказать инструменты. К кому в Иразе лучше всего с этим обратиться?

* * *

На двадцать третий день месяца Оленя во дворе башни Кумашара появилась процессия. Впереди шел оркестр. За ним — рота королевской гвардии; один взвод был вооружен пиками, другой — саблями, третий — арбалетами. Следом несли королевский паланкин — не рабы, а самые знатные придворные, некоторые в юбках, другие в штанах. Шествие замыкали кавалеристы.

Придворные опустили палантин перед главным входом. Занавески шатра раздвинулись, и военные тут же загремели оружием в знак приветствия, а все остальные упали на одно колено. Из паланкина медленно выбирался неимоверно толстый человек в белом, расшитом золотом одеянии и кудрявом парике, на котором красовалась корона с изображением змеи. Он пыхтел и сопел, чувствовалось, что каждое движение стоит ему труда.

Кое-как отдышавшись, король Ишбахар поднял вверх руку, и на солнце засверкал огромный рубиновый перстень с печатью, надетый у него на среднем пальце.

— Поднимитесь, добрые люди! А, доктор Карадур! — тонким голосом и, как всегда, с одышкой произнес король.

Он заковылял навстречу старику. На пути ему попалась лужа, оставшаяся от вчерашнего дождя, но кто-то из господ придворных живо набросил на нее свой плащ.

Карадур поклонился.

— Это и есть тот самый... господин... — начал король.

— Джориан, ваше величество, — подсказал Карадур.

— Господин Джориан? Рад познакомиться... хых, хых... Ну что, сударь мой, часы пошли?

— Да, мой король, — ответил Джориан. — Хотели бы взглянуть, как работает механизм?

— Да, разумеется. Лифт не поломан?

— Нет, сир.

— Мы надеемся, что все его части прочны и в полном порядке, мы ведь далеко не мотыльки... хых, хых... Ну что ж, пойдемте, пойдемте.

Король, не переставая пыхтеть, двинулся к двери. К его прибытию на первом этаже наскоро подмели и вымыли пол. Вокруг мельничного столба ходили мулы, а погонщик время от времени хлестал кнутом то одного, то другого. Гремели сбруи и оглобли. Король вошел в кабинку лифта.

— Доктор Карадур, — сказал он. — Мы не можем позволить человеку столь почтенного возраста подниматься на тринадцатый этаж пешком, ты поедешь с нами. И господин Джориан тоже, как же без мастера?

— Ваше Величество! — подал голос один из придворных (это был высокий худощавый человек с острой седой бородкой). — Я не хочу обидеть господ Карадура и Джориана, но, по-моему, вам опасно отправляться в лифте без телохранителя.

— Что ж... хых, хых... Отберите одного солдата покрепче, и хватит.

— Если выдержит лифт, сир, — предупредил Джориан.

— А сколько он выдерживает?

— Точно не знаю, но боюсь, мы втроем — это предел.

— Ладно, за минуту похудеть мы все равно не сумеем. Полковник Чивир?

— Слушаю, ваше величество, — отозвался самый блестящий из офицеров; он был поразительно хорош собой и ростом с Джориана.

— Выделите группу солдат, которые будут подниматься на башню по лестнице. Пусть не отстают и не выпускают лифт из вида. Да смотрите, отбирайте сильных и здоровых! А то еще начнут валиться с ног на полпути... Хых, хых.

Как и помещения башни, служитель лифта Сейхол был в этот день опрятнее обычного. Он подергал за шнурки, и лифт со скрипом пополз вверх. Солдаты двинулись по лестнице, звеня оружием и стараясь держаться вровень с лифтом.

Наверху король выбрался из кабинки, которая при этом сильно покачнулась. Изнемогая от одышки, он стал подыматься по лестнице туда, где находились часовые механизмы. Вслед за ним порог комнаты один за другим переступили красные, потные, запыхавшиеся солдаты.

Механизмы во всю работали, производя сильный шум. На первом этаже была запущена мельница с конным приводом, она вращала вал, приводящий в действие насос, который качал воду из ямы в резервуар наверху. Из этого резервуара вода по трубе текла к большому колесу, увешанному по краю ведрами. Когда очередное ведро наполнялось, спусковая собачка освобождала колесо, оно поворачивалось, и под струю попадало пустое ведро. На середине пути ведра наклонялись, вода выливалась в желоб и по нему стекала в яму. Ведерное колесо приводило в действие систему шестерен, соединенных со стрелками часов на всех четырех стенах башни. При помощи другого механизма часы отбивали время.

— Давно уж мы здесь не бывали... хых, хых, — громко сказал король Ишбахар, стараясь перекричать плеск воды и лязг металла. — Объясни ты нам, пожалуйста, любезный господин Джориан, в чем тут дело.

Джориан уже довольно бегло говорил по-пенембийски, хотя и с ошибками. В затруднительных случаях на помощь приходил Карадур, и Джориан вкратце описал королю принцип работы часов. Пока он говорил, в комнату вошла группа знатных господ, доставленных следующим лифтом.

— Ты, наверно, знаешь доктора Борэ, Джориан, — сказал король. — Он ректор Дворца Познания. По крайней мере, сейчас.

Борэ, пузатый, седобородый господин в юбке, поклонился Джориану и бросил прищуренный взгляд на Карадура. Кланяясь, он пробормотал что-то себе под нос, но Джориан не разобрал, что именно.

— Извините, — обратился ко всем король. — Нам хотелось бы обсудить с ним кое-какие планы, касающиеся нашего города. Ведь лучшего места для этого не придумать: отсюда весь город виден как на ладони и карты не нужно.

Король заковылял к окну и там стал оживленно говорить что-то Борэ, указывая пальцем вниз то в одну, то в другую точку. К Джориану обратился толстячок в брюках, годами несколько старше него.

— Прошу прощения, господин Джориан. Мое имя Вег, я предводитель партии Штанов. Судя по одежде, ты человек передовых взглядов, каких придерживаются члены моей почтенной организации. Получив пенембийское гражданство, ты, вероятно, захочешь...

— Что, Вег, уже агитируешь? — сказал высокий худощавый вельможа с острой седой бородкой. — Нехорошо получается.

— Кто смел, тот и съел, — усмехнулся Вег.

— Извините, господа, — вмешался Джориан. — Я не понимаю иразская политика. Объясните, пожалуйста.

Вег улыбнулся.

— Это господин Амазлук, предводитель партии Юбок. Ему, само собой, хочется зачислить тебя...

— Вот еще! — возмутился Амазлук. — Бедняга в Иразе совсем недавно. Конечно, ему ничего не известно о славных традициях нашего прошлого, которые поддерживает и так высоко ценит моя партия. Мой тебе совет, молодой человек, если хочешь здесь вращаться среди людей достойных, не носи больше этой варварской одежды, этой части туалета.

— Тебе не кажется, Амазлук, что ты встрял в нашу беседу? — сказал Вег. — Не лезь не в свое дело, дай спокойно поговорить с господином Джорианом.

— Это мое дело! — вскричал Амазлук. — Когда я вижу, как ты морочишь голову молодому чужеземцу, ничего не понимающему...

— Морочу голову! — возмутился Вег. — Ну, знаешь!

— Господа, господа! — вмешались другие придворные, разводя в разные стороны разозлившихся предводителей.

— Во всяком случае, — заявил Амазлук. — В моей партии не водится изменников, сбежавших в провинцию подымать бунт!

Он повернулся кругом и гордо удалился.

— Что он говорил? — спросил Джориан с наивным видом.

— Он имел в виду этого негодяя Мажана, лидера группы диссидентов, который был членом моей почтенной организации, пока мы его не исключили. Никуда не денешься от экстремистов, жаждущих кровопролития, в семье не без урода. У нас вот — Мажан.

— Да?

— Видишь ли, Джориан, мы, то есть партия Штанов, держимся золотой середины. Мы за выборный королевский совет, наделенный законодательной властью. Нам чужды обе крайности, существующие в Иразе: и консерваторы вроде Амазлука, враги прогресса, от которых попахивает плесенью; и маньяки вроде Мажана, которые вообще отменили бы монархию. Кроме нас, в Иразе нет здравомыслящих людей.

— Что такое? Мажан убежал?

— Он и несколько его сторонников исчезли. Ходят слухи, будто они сбежали из города, когда провалилась попытка Мажана занять мое место. С тех пор их никто не видел. У меня есть подозрение, что все это дело рук богатых молодчиков Амазлука, они выследили группу Мажана и, явившись на какое-нибудь тайное совещание, всех их перерезали, а уж потом состряпали историю о побеге, чтобы опозорить партию Штанов. Когда...

— Господа! — пропыхтел король. — Мы, пожалуй, уже насмотрелись. Давайте спустимся во двор, нам надо кое-что вам сказать.

Когда все оказались во дворе, королевские гвардейцы расступились и король Ишбахар встал в середине образованного пустого пространства.

— Мы имеем удовольствие объявить, — сказал он, — что за особые заслуги перед нашей короной и государством доктора Карадура из Мальваны и господина Джориана из Кортолии, усилиями которых были починены часы на башне Кумашара, мы назначаем первого ректором Дворца Познания, а второго нашим новым часовщиком. Доктору Борэ и часовщику Йийиму за верную многолетнюю службу присуждается пенсия. Доктор Борэ назначается почетным членом комиссии по планированию городского строительства.

— Кто сказал, что я хочу быть часовщиком? — прошептал Джориан Карадуру.

— Не волнуйся, сынок. Должен же ты чем-нибудь заниматься, пока я пытаюсь вернуть твою жену, а жалованье щедрое.

— Ну, ладно. А Борэ, похоже, не в восторге от того, что его отправили на пенсию.

— Ничего удивительного: его доход уменьшится вдвое. За почетное членство жалованья не платят.

— Тогда надо держать ухо востро, у нас еще один враг.

— Ты слишком уж мнителен...

— А теперь, господа, — сказал король, — пора домой, в наше бедное жилище. Доктор Карадур и господин Джориан, имеем удовольствие просить вас сегодня отобедать с нами.

Джориан с Карадуром проехали через огромные ворота и попали на территорию дворца, окруженную стеной. На воротах сверху торчали железные колья, на один из них была насажена человеческая голова.

— Врата Счастья, — пояснил Карадур.

— Этот парень наверху, похоже, не очень-то счастлив, — заметил Джориан, показывая на голову.

— А, этот! Здесь по традиции выставляют головы преступников.

— Врата Счастья, ну и название! У кого-то была богатая фантазия.

— Ты прав, сынок. Однако теперешний монарх — человек мягкий и жалостливый, поэтому в последнее время здесь редко увидишь больше одной головы. Консерваторы ворчат, что такое милосердие поощряет злоумышленников.

Прибыв во дворец, король отпустил вельмож, которые несли паланкин. Джориана и Карадура проводили в личную королевскую столовую, где они и откушали вместе с королем, можно сказать, без посторонних, если не считать двоих стражников, стоявших в углах, секретаря, делавшего на листке заметки, и слуги, который обязан был пробовать еду.

После обмена любезностями Джориан упомянул в разговоре о пиратах из Альгарта, встретившихся ему во время путешествия.

— Мне показалось, — заметил он, — что у здешних берегов они нахальнее, чем где бы то ни было. Ваше Величество, верно, знает, какие следует принять меры.

Король Ишбахар заметно погрустнел.

— Герекит, — сказал он секретарю, — напомни мне переговорить с адмиралом Кьяром. Ах, если бы мы только могли уговорить этих негодников честно трудиться и жить, как все люди! — снова обратился он к Джориану. — Неблагодарные! Знаешь ли ты, до чего обнаглели эти мошенники? Им, видишь ли, мало тех даров, которые они получают ежегодно. Требуют еще!

— Так Ваше Величество, что же, платит им д... да... — Джориан осекся, почувствовав, как Карадур ударил его под столом по голени, — Я хотел сказать... ваше правительство выплачивает этим господам некоторые суммы...

— Можно сказать, что так. Да, так оно и есть. Я знаю, жесткая политика имеет свои плюсы. Мы не раз обсуждали это на заседаниях. Но наш выдающийся философ Реббим считает, что альгартийцев нельзя осуждать. Их архипелаг — скопление бесплодных, изрезанных морем скал, на которых трудно что-нибудь вырастить. У жителей этой суровой страны нет иного выхода, им остается либо пиратствовать, либо умереть с голоду. Поэтому ежегодные выплаты, обеспечивающие неприкосновенность наших судов, мы сочли наиболее человечной и великодушной мерой.

Кроме того, выплаты сперва составляли лишь крохотную долю той суммы, что выделялась ранее на усиление нашего флота. Знаете, сколько сейчас получает в день загребной на галере? Три монеты! Есть же ненасытные люди. — Король покачал головой, и щеки при этом затряслись. — Но давайте переключимся на что-нибудь более приятное. Попробуйте носорожьей печенки с соусом из мозгов миноги. Вот увидите, вы никогда еще не ели ничего подобного... хых, хых.

Джориан попробовал.

— Должен сознаться, вы правы, — сказал он, мужественно проглатывая печенку. — Ваш покорный слуга и впрямь ничего похожего не едал. Но, хотя желание Вашего Величества для меня закон, я, что называется, дошел до точки: жевать могу, глотать нет. Наелся до отвала.

— Шутишь! Такой рослый, здоровый парень? Да сколько ты съел? Птичке впору. И та долго не протянет.

— Смотря какая птичка, сир. За обедом я обычно съедаю раза в три меньше. Это как в истории о короле Фузиньяне и зубах Гримнора, помните, я рассказывал?

Щеки короля затряслись от смеха.

— Ах, Джориан! Если бы боги послали мне ребенка, хотел бы я иметь такого сына, как ты!

Джориан взглянул на него с изумлением.

— Ваше Величество, я безмерно польщен. Но... — Он вопросительно поднял бровь.

— Господин Джориан недавно в Иразе, сир, к тому же он день и ночь трудился над часами. Ему не известно, в каком положении оказалась наша династия.

— Положение, как выразился наш деликатный доктор, очень простое. У нас было несколько жен, две из них и сейчас живы. Но из всех этих женщин лишь одна принесла мне ребенка, который умер во младенчестве. У нас имеется двое недостойных племянников, и одному из них нам, судя по всему, придется передать корону.

Но давайте поговорим о чем-нибудь более веселом. Через три дня наступит праздник Угролука, а с ним — главные скачки года. Для вас, ученые господа, будут специально отведены места на ипподроме, прямо под королевской ложей. Там безопаснее, мало ли, эти Юбки со Штанами снова развоюются.

Король со вздохом поглядел на тарелки, все еще полные еды.

— Если бы мы только могли весь вечер просидеть за столом, предаваясь невинным удовольствиям и ни во что не вмешиваться. Но, увы, мы должны пойти вздремнуть, а потом нам предстоит разбираться в скучнейшем судебном деле. Эх, горе быть королем!

Знаешь, Джориан, а ведь в юности мы подавали надежды как ученый. В библиотеке все еще хранится наш труд по пенембийской фонетике времен Джуктара Великого. Но, увы, все это осталось далеко позади. Не так давно мы попробовали писать мемуары, но государственные дела съедают столько времени, что мы не добрались еще и до третьей главы.

— Я вас понимаю, — сказал Джориан. — Я и сам жалею порой, что не стал ученым, как доктор Карадур. Когда-то, еще в Оттомани, я учился в академии, но после так и не смог всерьез приняться за учебу: все скитался по разным краям, так уж сложилась жизнь.

— Ну, теперь ты здесь, у нас, — ответил король, — и мы уверены, что все можно устроить. Ну что ж, нам пора. Всего хорошего, друзья.

— Он похож на добродушного старого селезня, — сказал Джориан позднее.

— Да, добродушия у него не отнимешь, — согласился Карадур. — Только вместо того, чтоб управлять государством, он набивает себе живот, и характера никакого — бесхребетен, как студень. С чисто моральной точки зрения я одобряю его миролюбивый настрой, но боюсь, для нашего жестокого мира Ишбахар слишком непрактичен.

Джориан улыбнулся.

— Ведь ты сам вечно укорял меня за юношеский цинизм. Твое выражение, помнишь? А теперь и твои взгляды стали жестче.

— Видимо, твое желчное мировосприятие оказалось заразным, и я отчасти его перенял. Что касается короля Ишбахара, он не так плох, пока в королевстве все идет гладко. Если же наступит критическая минута... что ж, тогда посмотрим.

— А этот парень, Мажан, не может его сбросить? Едва ли такая размазня, как Ишбахар, просидит долго.

— Мажан пожил в Новарии и воротился оттуда, набравшись благородных мыслей, хочет установить республиканскую власть по образцу Виндии. Нелегкую он выбрал себе задачу: чиновники Ишбахара привыкли к атмосфере всеобщей продажности и угнетения. Будем надеяться, что у Мажана ничего не выйдет.

— Почему? У виндийцев дела идут не хуже, чем у других. А здесь, насколько вижу, хорошего мало.

— Речь не об идеях Мажана, сами по себе они не так плохи. Все дело в самом Мажане. Я его знаю. Это талантливый энергичный идеалист, но он полон ненависти, в нем кипит мстительная варварская злоба. Хвастал как-то, что когда он придет к власти, на Вратах Счастья будет красоваться не одна голова, а тысяча. Поговаривают, будто он даже собирается призвать на помощь дикие племена федиранцев.

— Жаль, что идеи нельзя как-нибудь отделить от их носителей, — заметил Джориан.

— Да. Об этот камень разбилось в прах множество благороднейших политических замыслов. Мажан мог бы провозгласить самую передовую в мире конституцию, но что проку в том иразцам, если он начнет сотнями рубить головы? А он начнет непременно, как только дорвется до власти.

— Вот и выбирай, — сказал Джориан, — либо добрячок король, смахивающий на студенистую массу, либо одаренный, но кровожадный господин Мажан. Все равно что выбирать между виселицей и топором.

— Ты прав. Но так уж устроен мир.

 

Глава 5

Подземный ход короля Хошчи

Утро двадцать шестого числа выдалось хмурым, предвещающим осенний дождь. В устье реки Льеп, словно кучка водяных насекомых, сновали от одного берега к другому маленькие суда, перевозившие в Жактан тысячи иразцев.

Джориан и Карадур свернули с жактанской набережной. В конце улицы, на которой они оказались, начинались земли храма Нубалиаги. Добравшись до них, Джориан и Карадур вместе с людским потоком двинулись вправо и вскоре подошли к храму с восточной стороны.

Храм представлял собой огромное сооружение с куполами и шпилями. Серебряная обшивка куполов мягко светилась под серым небом. Вход с обеих сторон украшали скульптуры прекрасной обнаженной женщины высотой тридцать футов. Это были статуи Нубалиаги, одна изображала богиню натягивающей тетиву лука, вторая — льющей воду из кувшина.

— Та, что слева, разгоняет затмение, — пояснил Карадур, — а вторая управляет приливом и отливом.

Джориан остановился взглянуть на статуи.

— Забавно, — сказал он. — Прошлой ночью мне приснилась женщина точь-в-точь как эта, то есть натурщица, которая позировала для этой скульптуры.

— Ну да? И что же?

— Кажется, эта дама сказала мне: «Берегись второй короны, сын мой». Одежды на ней было не больше, чем на этих статуях, а я с тех самых пор, как мы с тобой расстались в Метуро, вел на редкость добродетельную жизнь. Ну и, само собой, попробовал обнять ее, но она обратилась в дым и улетучилась. Я решил, что причина этого сна в моем неудовлетворенном вожделении, да и слова женщины показались бессмыслицей. Короче, я не придал сну особого значения и не могу теперь вспомнить, что там было еще.

— Хм. К таким вещам должен быть готов каждый. Ты же знаешь, боги... ну, словом, иногда являются смертным, такое и впрямь бывает.

— Если предупреждение богини было вроде того совета, что дал нам зеленый божок Тваша, — помнишь, в Швении? — то я вполне могу обойтись без него.

Храм стоял на возвышении, и улица, ведущая от него на восток, шла под гору. Народ двигался по улице сплошным потоком — иразцы в юбках или шароварах, женщины, с головы до ног закутанные в ткань, пришельцы из Федирана, Новарии и даже светловолосые варвары из далекой Швении, потеющие в меховой и шерстяной одежде. Среди иразцев выделялись сторонники Юбок, нарядившиеся в красное и белое — цвета этой партии, а приверженцы Штанов красовались в синем и золотистом.

— Рад слышать, что ты не даешь воли плотским желаниям, — сказал Карадур. — Это необходимая ступень, ведущая к нравственному совершенству и просвещенности духа. Может быть, ты стал последователем какой-нибудь аскетической философии или культа?

— Нет. Просто мне казалось, Эстрильдис не пришла бы в восторг, узнав, что я без нее макал куда попало свой фитиль. Такова любовь, что поделаешь. Ну, ничего, придет время, я наверстаю упущенное.

Они подошли к внешней стене ипподрома; каменные арки, выстроенные одна над другой, создавали ярусы, на которых стояли кресла. Толпа, дробясь на отдельные потоки, текла к входам.

— У нас в билете указан вход номер четыре, — сказал Джориан. — Где это?

— Направо, — ответил Карадур.

В толпу замешались торговцы, громко предлагающие свой товар — флажки, игрушечные колесницы, написанные от руки программки, еду и питье. Джориан с Карадуром отыскали четвертый вход, и толпа внесла их внутрь. Билетер, увидев королевские билеты, почтительно поздоровался с их обладателями и указал места под ложей короля, как раз напротив черты, разделяющей поле надвое.

Джориан и Карадур уселись на свои места и достали свертки, собираясь перекусить. Слева от них места занимали активные члены партии Штанов, и трибуны сплошь пестрели синим и золотым. Справа таким же образом сгрудились Юбки, окрасив трибуны в цвета своей партии — белый и красный. Политиканов разделяла узкая полоска, где сидела знать и высшие чиновники, в том числе Джориан и Карадур, но это не мешало представителям двух блоков орать друг на друга. Монотонный гул ипподрома то и дело перекрывали сочные ругательства.

Когда Джориан допивал пиво, звук фанфар возвестил о прибытии короля. Все на трибунах встали с мест, а Ишбахар проковылял в свою ложу и опустился на позолоченный трон. Затем зрители вновь расселись, король сделал знак глашатаю, и тот приготовил рупор. Король достал лист тростниковой бумаги, увеличительное стекло и начал читать своим писклявым голосом, пыхтя и останавливаясь после каждого предложения, чтобы глашатай успел проорать его слова.

Речь была нудная, но не длинная; для Джориана она свелась примерно к следующему: «...благоприятный случай... прославленный народ... доблестные соперники... блестящая подготовка... пусть победит сильнейший...»

Когда король закончил, на трибуне, занятой Штанами, кто-то поднялся и прокричал:

— Когда Ваше Величество привлечет к суду убийц Сефера?

Король передал ответ через глашатая:

— Умоляю, сударь мой, не надо об этом сейчас. Момент совершенно неподходящий. Дело расследуется...

Но слова глашатая, несмотря на рупор и его собственную луженую глотку, потонули в реве голосов.

— К ответу! К ответу! — дружно скандировали Штаны. Юбки в свою очередь заголосили:

— Долой! Молчать! Долой! Молчать!

— Кто такой Сефер? — спросил Джориан.

— Один чиновник, сторонник Штанов, он был найден убитым. Штаны считают, что его прикончила банда Юбок, а Юбки заявили, что понятия ни о чем не имеют.

Глашатай продолжал кричать, угрожающе зашевелились ряды гвардейцев, сверкающих бронзовыми латами и гребенчатыми стальными шлемами, и вопли разъяренных соперников мало-помалу улеглись.

— Первыми поставили скачки на черепахах, — сообщил Карадур, — чтобы позабавить толпу и направить мысли политиканов — если это можно назвать мыслями — в более мирное русло.

В подзорную трубу Джориан разглядел на скаковой дорожке, у стартового столбика, четырех огромных черепах. Они стояли на толстых кривых лапах, и верх панцирей приходился вровень с макушкой высокого человека. На спине у каждой черепахи было закреплено седло, сходное с верблюжьим. В седлах сидели мужчины, наряженные в пестрые клоунские костюмы.

Раздался звук трубы, и черепахи заковыляли по дорожке. В той части трассы, что находилась напротив Джориана, они очутились очень не скоро. Однако ставки делались с молниеносной быстротой.

Черепахи тащились по кругу, толпа зрителей хохотала над фиглярскими выходками наездников — двое из них были одеты в цвета Юбок, двое других — как полагалось Штанам. Чего они только ни вытворяли! Били друг друга хлопушками, крутили сальто со спины черепахи на землю и вновь запрыгивали на своих скакунов, — словом, кривлялись как могли.

— Хоть я и ношу брюки, — сказал Джориан, — Юбки мне как-то ближе.

— Да что ты, сынок! Пришелся по душе аристократический образ мыслей?

— Не в этом дело. Просто красный и белый — цвета ксиларского флага. «Красное и белое!» — таков был боевой клич ксиларцев. — Джориан вздохнул. — Жалко все-таки, что эти болваны не дали мне показать, какой из меня отличный король.

Тем временем черепахи доползли до другой стороны трассы. Они должны были пройти всего один круг, заезд был короткий. Однако зрители успели за это время прийти в хорошее расположение духа.

Следующим номером были скачки на зебрах, тоже состязание между двумя командами. Потом отряд королевской гвардии в латах, начищенных до зеркального блеска, маршировал по кругу под музыку военного оркестра, время от времени останавливаясь и показывая упражнения с копьями.

Шестеро диких наездников-федиранцев, одетых в коричневое, проехали четыре круга на верблюдах. Затем выехала платформа на колесах, запряженная белыми быками, а на ней — позолоченная скульптура бога Угролука; впереди шествовала сотня жрецов, громогласно поющих гимн. Процессия медленно двинулась по кругу. Многие зрители стали петь вместе со жрецами. Голову бога венчали перья страуса, алые, изумрудные и золотые, в одной руке он держал серебряную молнию, в другой — луч солнца из золота.

По дорожке неуклюже протопала пара слонов короля Ишбахара, покрытых фиолетовой и золотистой тканью; животные не спешили, несмотря на крики погонщиков и удары бичей. Потом две команды состязались на единорогах.

— Теперь лошади, — сообщил Карадур, — самые быстрые из тягловых животных. Скачки на лошадях — решающий этап борьбы между Юбками и Штанами.

Напряжение нарастало. По сигналу трубы в путь тронулись четыре колесницы: две синих с золотом, две красных с серебром. Загромыхали колеса, и тут же все звуки потонули в несущемся с трибун реве враждующих болельщиков.

Заезд состоял из семи кругов. С каждым кругом росло возбуждение толпы. Когда колесницы вихрем проносились мимо, люди вскакивали с места, размахивали кулаками, визжали, рыдали, орали, брызгая слюной.

Стайка колесниц миновала первый поворот на четвертом кругу, и тут послышался грохот, на воздух взлетели обломки. Столкнулись две колесницы. По трассе катилось одинокое отвалившееся колесо; проделав полрасстояния выстрела из лука, оно остановилось и упало. Пыль рассеялась, и Джориан увидел, что по песчаной дорожке бегут люди с носилками подобрать пострадавшего. Еще он заметил, как из последних сил пытается подняться с земли раненая лошадь.

К тому времени как две оставшиеся колесницы пошли на следующий круг, рабочие почти полностью ликвидировали следы аварии. Уцелевшие соперники проносились перед глазами то в одну сторону, то, миновав поворот, в другую, ни одна колесница не могла добиться твердого преимущества. На последнем кругу они вровень перелетели через финишную черту. Когда они мчались мимо королевской ложи, Джориан не заметил преимущества ни у одного из экипажей.

Сгрудившись у края дорожки, судьи обсуждали результат скачек. Затем двое быстро двинулись по ступенькам к королевской ложе. Еще одно короткое обсуждение, и глашатай прокричал:

— Победил Палтой, из партии Штанов!

Штаны зааплодировали. Джориан обратил внимание, что пенембийцы аплодируют, хлопая в ладоши, как и новарцы, а не так, как мальцанцы, — щелкая пальцами.

С трибун, где сидели Юбки, донесся ворчливый гул.

Он нарастал, смешиваясь с криками:

— Нечестно! Нечестно!

Штаны тоже орали в ответ.

— Судьи и впрямь ошиблись? — спросил Джориан. Карадур пожал плечами.

— Я плохо разбираюсь в скачках, да и зрение неважное, таких тонкостей мне не разглядеть. Вот что, пора бы нам улизнуть отсюда.

— Почему?

— Скачки окончены, осталось только награды вручить победителям. Чутье подсказывает мне, что назревает скандал. И дождь, похоже, собирается.

— Ладно, — согласился Джориан, подымаясь с места.

Но тут по воздуху, вертясь, пролетела большая пивная кружка, которую запустил кто-то из Юбок в трибуну Штанов. Она угодила Джориану в голову и со звоном разлетелась на куски. Джориан упал назад в кресло.

— Мальчик мой! — вскричал Карадур. — Ты ранен?

Джориан покачал головой.

— Похоже, остатки моих мозгов выбить не так-то просто. Пойдем.

Он снова встал и, слегка пошатываясь, двинулся к выходу. По его лицу стекала струйка крови.

Над полоской в центре, разделяющей два враждующих блока, пролетело еще несколько предметов. Когда вся знать разбежалась в поисках укрытия, представители группировок повскакивали с мест и кинулись друг на друга, на ходу вытаскивая припрятанные кинжалы и короткие сабли. Завыли трубы. Надрывался глашатай. Послышались свистки.

Отряды сверкающих латников заметались на трибунах, орудуя древками копий и пытаясь разнять дерущихся. Часть гвардейцев продиралась к центральной ложе, где сидел дрожащий король, беспомощно размахивая пухлыми ручками. Драка охватила весь ипподром, наиболее миролюбивые зрители бежали к выходам. Стоял оглушительный шум.

Сжимая костлявую руку Карадура, Джориан пробирался сквозь давку к четвертому входу. Снаружи бушевали болельщики — хватали что под руку попадется и швыряли в противника, размахивали дубинками, пинали, кололи, били друг друга кулаками.

Джориан протискивался к главному входу, стараясь не вмешиваться в драку. Наконец он очутился у ворот и вдруг услышал позади себя пронзительный вопль:

— Смерть поганым иноземцам!

При вспышке молнии стало видно, что это визжал Борэ, бывший ректор Дворца Познания. Он обращался к группе вооруженных Юбок. За ним стоял Йийим, бывший часовщик. Загремел гром.

— Старый лиходей заколдовал нашу команду! — орал Борэ. — Это стоило нам победы!

— А этот, молодой, — его прихвостень! — добавил Йийим. — Прикончить их! Разорвать на куски!

Обглоданный скелет курицы просвистел мимо Джориана, не задев его; кусок лошадиного навоза тоже не попал. Однако булыжник из мостовой оцарапал и без того окровавленную голову Джориана, чуть не сбив его с ног.

— Бежим, сынок! — задыхаясь, крикнул Карадур.

— Куда? — спросил Джориан.

— В храм! Храм Нубалиаги! Это надежное убежище!

Они перебежали через улицу; тут как раз начался дождь. Юбки целой ватагой кинулись за ними в погоню. У подножия холма, на котором стоял храм, Карадур сказал:

— Беги, сынок. Мне не забраться на эту гору.

— Я тебя не оставлю...

— Говорю тебе, беги! Я стар, а у тебя еще много лет впереди...

Без дальнейших рассуждений Джориан подхватил на руки Карадура — много ли он весил: кожа да кости! — и пустился вверх, на гору, несмотря на протесты мальванца. Джориан поскользнулся на мокром от дождя булыжнике и упал; чалма Карадура, упав с головы, укатилась. С трудом поднявшись на ноги вместе со своей ношей, Джориан побежал дальше. Толпа, казалось, вот-вот их настигнет.

У входа в храм на страже стояли двое евнухов, охранявших ворота; они скрестили копья, преградив Джориану путь. С красного лица Джориана стекали вперемежку струи дождя, пот, грязь и кровь, он запыхался и не мог сказать ни слова. Карадур закричал:

— Именем госпожи Сахмет, впустите нас! Я доктор Карадур, служу во Дворце Познания!

Евнухи опустили копья. Дав Джориану и Карадуру зайти внутрь, они тут же защелкнули бронзовые створки ворот. На шум стали сбегаться евнухи, сторожившие другие ворота. Вскоре их собралось с дюжину, они выстроились в ряд вдоль ворот, держа наготове арбалеты.

— Уходите, а не то мы будем стрелять сквозь прутья! — закричали они.

Толпа преследователей толкалась у входа и вопила, но штурмовать ворота не пробовала. Джориан и Карадур поспешили к главному зданию храма.

— Я обязан тебе жизнью, — сказал Карадур.

— Глупости. Если б у меня было время подумать, я бы, верно, оставил тебя. И по заслугам: кто уверял меня, будто Борэ с Йийимом не опасны? Где же эта госпожа Сахмет?

— Попрошу доложить о нас. Если она не исполняет какой-нибудь ритуал, мы, вернее всего, сейчас ее увидим.

Несмотря на моросящий дождь, толпа Юбок начала под руководством Борэ и Йийима растягиваться в цепь, намереваясь окружить территорию храма.

— Хотят осадить храм, — сказал Джориан.

— Я уверен, что королевская гвардия их разгонит. Если же нет, может быть, Сахмет сумеет нас выручить.

— Эх, было бы у нас что-нибудь летающее, ковер-самолет или метла. Помнишь, ты говорил? Мы бы пронеслись прямо у них над головами! Знаешь шуточку: будь у меня карета, я бы поехал, если бы еще лошадь была. Что-то горит?

Джориан показал на столб дыма, из которого вылетали искры; он подымался над крышами ближайших домов.

— Да. Этим дуракам дай волю, они весь город спалят.

Верховная жрица Сахмет приняла Джориана и Карадура в комнате для аудиенций. Это была рослая, широкая в кости женщина сорока с лишним лет, со статной фигурой, но лицо ее немного портили тяжелый подбородок и крючковатый нос. Одетая в светло-серое платье из тонкой материи, на котором серебряными нитями были вышиты какие-то знаки, она сидела в изящном кресле, глядя на промокших и растрепанных беглецов большими темными глазами. По комнате бесшумно двигались жрицы саном пониже.

— Приятно вновь встретиться с тобой, милый доктор Карадур, — произнесла Сахмет низким, звучным голосом, — хотя обстоятельства, конечно, оставляют желать лучшего. А кто этот молодой человек?

— Я Джориан из Кортолии, — ответил Джориан, — в настоящее время часовщик Его Величества. Для меня большая честь познакомиться с вашим святейшеством.

Женщина посмотрела на Джориана долгим изучающим взглядом и щелкнула пальцами.

— Инкияра! Побольше света, пожалуйста.

Внесли канделябр и поставили на скамью; Сахмет сказала:

— Я, кажется, знаю тебя, Джориан.

— Сударыня! Сомневаюсь, чтобы я уже имел удовольствие...

— Я не хочу сказать, что видела тебя во плоти. Ты являлся мне.

— Да, сударыня?

— Ты тот самый варвар, спаситель Ираза!

— Да что вы! Бросьте, госпожа Сахмет. Я не варвар! Я выучился читать, когда мне было пять лет, ходил в школу в Ардамэ. Учился в академии в Оттомани. Манеры у меня, может, и не самые изысканные, но за столом не чавкаю, как свинья. Я всего лишь честный ремесленник и, боюсь, что бы там ни стряслось с Иразом, буду не в силах его спасти. Но как ты думаешь с нами поступить?

— Уж, конечно, не отдам вас этим бешеным псам.

Она поговорила вполголоса с младшей жрицей, та беззвучно выскользнула из комнаты и вскоре вернулась. Пошептавшись с ней еще немного, Сахмет сообщила:

— В нескольких районах Ираза возник пожар, в Жактане тоже. Солдаты борются с огнем, им сейчас не до политических распрей. Храм по-прежнему окружен, даже подкрепление прибыло. Выходить вам нельзя.

— Вылететь мы тоже не можем, ничего волшебного с собой не прихватили, — добавил Джориан.

— Дайте подумать, — сказала Сахмет. — Не хотелось бы оставлять вас на ночь: некастрированный мужчина может ночевать здесь только в праздник Священного брака, иначе он оскорбит богиню. К счастью, есть другой выход. Я открою вам этот секрет, но в награду попрошу тебя, Джориан, об одном одолжении.

Джориан прищурился.

— Сударыня, за свою недолгую жизнь я не раз попадал в переделки и твердо усвоил, что никогда не следует покупать кота в мешке. Буду рад помочь вам, если смогу... Но мне надо знать, о каком одолжении идет речь.

— Оно совсем невелико. Я всего лишь прошу тебя принять участие в одном обряде, сыграть маленькую роль.

— Если вы, сударыня, хотите сделать меня евнухом...

— О небо! Да ничего подобного! Торжественно обещаю, что твое великолепное тело останется невредимым. Это пока все, что я могу сказать.

— А как насчет рассудка, навыков, способностей?

— Тоже не пострадают. Ну что, сударь?

Джориан еще немного попререкался, но так и не сумел добиться от Сахмет никаких подробностей. Он переглянулся с Карадуром, но старый колдун на этот раз не мог ему помочь. Джориан не любил давать обещаний, так как смутно представлял себе, чем это обернется, но другого выхода не видел.

— Ладно, госпожа Сахмет, — сказал он. — Я согласен.

— Чудесно! Не бойся, тебе не придется раскаиваться. Идемте со мной.

Подошла младшая жрица и отдала Сахмет свечной фонарик. Джориан с Карадуром двинулись за верховной жрицей. Они шли по коридорам, комнатам, спускались по лестницам, наконец Джориан совершенно запутался. Но вот они оказались в подземном коридоре, тускло освещенном одним-единственным фонариком, и Сахмет остановилась у большой, запертой на засов, деревянной двери.

— Джориан, — сказала она. — Ни для кого на свете я не сделала бы этого, даже если б речь шла о чьей-то жизни. Но когда опасность угрожает будущему спасителю Ираза, выбирать не приходится. — Она сняла с пальца массивный перстень. — Возьми. Когда доберешься до конца подземного хода, там будет дверь. Постучи четыре раза. Вот так. — Она дважды стукнула костяшкой пальца и еще дважды после паузы. — Откроется смотровое отверстие, тогда покажи этот перстень. Кстати, не забудь возвратить его, когда все уладится.

Она отодвинула засов и открыла дверь. Протянула руку на прощание.

— Ступайте, господа.

Руку Джориана Сахмет сжимала дольше и сильнее, чем он ожидал.

— Возможно, мы еще увидимся, Джориан. И скорее, чем ты думаешь.

Она передала Джориану фонарь, сквозь стекло слабо светила единственная оплывшая свеча. За Джорианом и Карадуром гулко захлопнулась тяжелая дверь.

Туннель шел под уклон, все ниже и ниже. Камни, которыми он был выложен, стали мокрыми и скользкими.

— Верно, об этом туннеле я и слышал, он прорыт под рекой Льеп. Значит, скорее всего, над нами грунтовые воды.

— Что над нами, сынок?

— Грунтовые воды. Разве ты не знаешь? В глубине почвы, на некотором расстоянии от поверхности, все поры заполняет вода. Если дорыть до этой глубины, получается колодец.

— Нет, я этого не знал. Всю жизнь посвятил духовным знаниям, пренебрегая практическими. Ты-то где нахватался таких сведений?

— В Ире, когда работал землемером.

— Да, ты человек разносторонний.

— Это верно.

Джориан улыбнулся в полумраке и прочел стихотворение:

Да, Джориан был парень хоть куда: Мог оседлать лихого скакуна, Унять ударом точным драчуна, Пленить девичье сердце без труда. Сложить сонет, рондо, секстину мог, Страной и бригантиной управлять, Дороги мерить, во врага стрелять, Часы собрать и шпилькой вскрыть замок. Мечта его была совсем иной, Да попусту манила молодца: Простым мастеровым хотел он стать И поселиться с любящей женой, Прожить достойно, мирно до конца, Трудиться честно и тревог не знать.

По правде говоря, я вовсе не такой тщеславный, — поспешно добавил Джориан. — Просто увлекся, пока сочинял.

Карадур рассмеялся.

— Не скромничай, мой мальчик, все чистая правда, только сомневаюсь, что ты и впрямь так уж мечтаешь о тихой пристани. Иначе не стал бы...

— Да? А кто, интересно, вынудил меня бросить мирное поприще землемера и притащил в этот рассадник интриг и мятежей?

— Как же? В последнем письме ты писал, что сделаешь все, лишь бы вернуть Эстрильдис.

— Писал, верно. А теперь вот нас под Льеп занесло. Почему сюда не попадает вода? Насосов вроде бы не видно.

— Воду в туннель Хошчи не пускают трое колдунов: Гельнаш, Люказ и Фиравен день и ночь ее заговаривают. Они занимаются этим у меня на кафедре прикладной магии. Сейчас во Дворце Познания все ужасно перессорились, и я должен их мирить и улаживать разногласия. До того дошло, что деканы двух школ между собой не разговаривают.

— Почему?

— Гельнаш, Люказ и Фиравен — ученые Духовной школы. А в Реальной школе есть инженеры, которые считают, будто насосы новейшего образца справятся с водой в туннеле не хуже троих чародеев, к тому же они надежнее и дешевле обойдутся. Декан Духовной школы возражает на это, что насосы так же могут подвести, как и маги, что потребуются большие затраты, — надо обеспечить энергию для качания воды, нанять ремонтников, чтобы следили за насосами и трубами; к тому же аппарат и трубы займут в туннеле слишком много места, и королю трудно будет совершать ежемесячный переход.

— В дни Священного брака, о котором мне говорил Зерлик?

— Да, значит, ты об этом знаешь!

— Знаю то, что мне сказал Зерлик. Интересно, а брачные отношения осуществляются?

— В общем... да. По правде, когда король уже не в состоянии исполнять свою мужскую роль, с ним кончают.

— О боги! Да здесь не лучше, чем в Ксиларе! А как это делается?

— Когда король уже не может... овладеть телом верховной жрицы, она сообщает об этом своему официальному супругу, верховному жрецу Угролука. Тогда верховный жрец вместе с группой младших жрецов приходят к королю и вручают ему священную веревку, на которой он должен повеситься.

— И болван послушно вешается?

— Да. Хотя за последнее столетие такое самоубийство произошло всего один раз. Остальные короли или погибли на войне, или были убиты злоумышленниками, или умерли от болезней, не дожидаясь, пока дело дойдет до веревки.

Джориан высоко держал фонарь; некоторое время он шел по темному туннелю, не говоря ни слова.

— Клянусь рогами Тио! — воскликнул он. — Тебе не кажется, что смысл обещания, которое потребовала Сахмет, в том, чтобы я занял в этой церемонии место короля?

— Не знаю, сынок. Но боюсь, у нее действительно на уме что-то в этом роде.

— Вот тебе и раз! Я слушал твои проповеди о добродетели и воздержании, стараюсь следовать им. Но, похоже, против моей добродетели сами боги сговорились.

— И правда, Джориан. Как я ни осуждаю блуд, на этот раз вынужден его простить.

— Это уже неплохо. Надеюсь, Сахмет не обратится гигантской змеей, как принцесса Яргэли. Но послушай, я могу понять, почему Сахмет не хочется в постель с беднягой Ишбахаром. Но почему она выбрала меня?

— Под руку попался. Она видела тебя или говорит, что видела... ты ей являлся. А может, ты ей просто нравишься.

— Ну, если я ей в таком виде понравился, что будет, когда я приведу себя в порядок? Вообще-то я в таких случаях держусь неплохо... и держу тоже неплохо. Эстрильдис мы об этом не расскажем, а если она и узнает, надеюсь, все равно простит.

— Я буду молчать, не беспокойся, сынок.

— Прекрасно. А почему для этих брачных посещений королю непременно нужен туннель, который так дорого обходится? Почему бы ему, как другим, не переплыть Льеп на лодке?

Карадур пожал плечами.

— Говорят, короля Хошчу вечно преследовала мысль, что его убьют на улице: он не был из рода Джуктара Великого и его право на трон многими оспаривалось. Другие утверждают, что туннель ему нужен был на случай, если грянет революция и придется бежать из дворца. Как бы то ни было, он стал использовать туннель в ночи Священного брака, и его преемники продолжали эту традицию.

— А что произошло с Хошчей?

— Не уберегся, несмотря на все предосторожности, в том числе стальную кирасу, которую носил под одеждой. Поскользнулся однажды, выбираясь из ванны, и раскроил себе череп.

* * *

В конце туннеля, поднявшись по длинной узкой лестнице, Джориан четырежды стукнул в массивную дверь. Приоткрылось смотровое отверстие, и он поднес к нему перстень Сахмет.

Лязгнул засов, и дверь со скрипом отворилась. Перед Джорианом стоял король Ишбахар в халате, без парика. Блик от лампы светился на его яйцевидной лысой голове. Позади стояли двое стражников; подальше виднелись слуги.

— Клянусь дыркой Нубалиаги! Это ты, Джориан! — вскричал король. — Что стряслось, мой мальчик? Заходи, заходи! И ты, доктор.

Они оказались в гардеробной короля, и Джориан коротко рассказал о том, что приключилось с ним и его спутником. Стражник закрыл дверь; изнутри ее можно было принять за филенку, а ручку засова — за золоченое украшение.

— Вы поступили правильно, — сказал король. — Мы прикажем арестовать этих негодяев Борэ и Йийима. Сегодня вечером вы оба с нами поужинаете. Но прежде всего, милый Джориан, тебе нужно вымыться и привести в порядок одежду. У тебя такой вид, будто ты сражался с драконом и тот порядком тебя потрепал, хых, хых! Искупайся в нашей королевской ванне, ты этого заслуживаешь!

— Доброта Вашего Величества не знает границ, — ответил Джориан.

— Чепуха, мой мальчик! Мы же друзья, а не только монарх и подданный. Эвелик! Проводи господ в ванную комнату и принеси им все необходимое.

Королевская ванна представляла собой огромную посудину из начищенной меди. Обливаясь и намыливаясь, Джориан тихо разговаривал с Карадуром, который рядом мыл лицо и руки.

— Карадур, а король вполне нормален, как ты думаешь?

— Да. Помимо его увлечения гастрономией...

— Да нет. Я вот подумал, не предпочитает ли он женщинам мальчиков или мужчин.

— А, понятно! Нет, не думаю. Среди иразцев не редки подобные наклонности, но Ишбахара, насколько я знаю, никогда ни в чем таком не обвиняли. В молодости у него было несколько жен, одни умерли, других он отверг, две остались. Но больше ни о каких предметах королевского вожделения я не слыхал. По правде, мне кажется, сейчас у него лишь одна страсть — редкие блюда. А что тебе вдруг взбрело в голову?

— С чего бы ему приближать к себе какого-то ремесленника-чужеземца, вроде меня? Беседовать по душам... Какой смысл?

— Может, ты просто ему нравишься, сынок. А может, это как-то связано с намерениями Сахмет.

— Да? Ну что ж, поглядим. Между прочим, эта ванна, кажется, прекрасно подошла бы нам для полета в Ксилар. Если груз распределить по дну равномерно, она будет куда надежнее обычного ковра-самолета или метлы.

Карадур с сомнением покачал головой.

— С таким весом справится разве что очень сильный демон. К тому же демоны не любят вселяться в медь и серебро: знают, как трудно оттуда выбраться.

— А как насчет Горакса, который спрятан у тебя в перстне? Я не встречал демона сильнее.

— Увы, долг Горакса передо мной почти исчерпан. Сослужит мне еще одну службу — и свободен, может отправляться восвояси. Поэтому я выпущу его только в случае крайней необходимости.

— А когда нас преследовала сегодня толпа, это не было случаем крайней необходимости, как тебе показалось?

— Ты прав. Я тогда растерялся и даже не вспомнил о Гораксе. Голова дырявая стала!

* * *

После очередной чрезвычайно обильной трапезы у короля Ишбахара Джориан спросил:

— Чем кончились беспорядки, Ваше Величество?

— К счастью для Ираза, пошел такой сильный дождь, что толпа разбежалась. Убито не так много народу, ограблено и сожжено лишь несколько домов. Просто ужас эта вражда! Не знаем, как с ней покончить. Попробуйте устриц, их привезли в замороженном виде с берегов Швении.

— Почему бы просто не прекратить скачки, сир?

— Насколько помним, один из наших предшественников, Хирпалам Второй, пробовал это сделать. Тогда враждующие группировки объединились, приволокли беднягу Хирпалама на ипподром и разорвали на куски — долго рвали, чтоб каждому досталось. Меня такая участь не устраивает, хых, хых.

— Простите, что я вмешиваюсь, но, по-моему, Вашему Величеству придется рано или поздно осадить их. Впрочем, меня это, конечно, не касается. Скажите, сир, почему госпожа Сахмет хочет, чтобы я участвовал в службе в честь богини Луны?

Король испуганно поглядел на него.

— Она уже сказала? Погоди минутку.

Он сделал знак всем присутствующим, кроме Джориана и Карадура, — в том числе охранникам и слуге, который пробовал блюда перед подачей, — чтобы они покинули комнату. Затем спросил полушепотом:

— Тебе известно, что ждет в Пенембии короля, страдающего половым бессилием?

— Я слышал об этом, сир.

— Это правда. — Король показал вверх, на массивную скобу, с которой свисала лампа. — Чистая правда. Лампу снимут, и мы сами должны будем закинуть веревку на эту виселицу. Залезть на стол, покрепче завязать узел и опрокинуть стол... Так они избавляются от неугодного монарха, не прикасаясь нечистыми руками к священной особе.

— Значит, вашему величеству эти божественные обязанности...

— Не под силу? Можете вы поклясться, что будете молчать?

Джориан и Карадур торжественно поклялись.

— Наша жизнь в ваших руках, — продолжал Ишбахар. — Я не доверил бы ее вам, господа, но отчаянное положение заставляет принимать отчаянные меры. Вот уже несколько месяцев госпожа Сахмет недовольна тем, как мы выполняем наши обязанности. И по правде говоря, мы бы с радостью отказались от этих игрищ: с нашей комплекцией осуществлять совокупность затруднительно, да и пыл юности давно уж угас.

Как видите, наша жизнь находится в руках госпожи Сахмет. Стоит ей только сказать словечко своему официальному мужу, верховному жрецу Чолишу, и он тут же нанесет нам визит со священной веревкой. Она воздерживается от этого шага по двум причинам: во-первых, терпеть не может верховного жреца Чолиша и не хочет доставлять ему удовольствие, во-вторых, я пообещал ей вместо себя сильного юношу с железным концом, и она пока молчит о моей непригодности. Ты и будешь этим юношей.

— Надеюсь оказаться достойным такой чести, — ответил Джориан. — У нас в Кортолии одному королю довелось столкнуться с такими же трудностями.

— Как? Расскажи.

— Это был король Финджаниус, который правил сразу после окончания «темного века», наступившего, когда Старую Новарию захватили дикие племена швенов. В Кортолии существовал обычай: когда короля по той или иной причине признавали неспособным править, его призывали главные жрецы королевства и вручали ему кубок с ядом. И говорили, что если он не выпьет, порвется волшебная связь между ним и страной, урожай засохнет и начнется голод.

Так вот, Финджаниуса послали в Оттомань учиться в академии. Тогда это было совсем новое учреждение, преподавателей можно было по пальцам пересчитать, и зданий, увитых плющом, которыми там сейчас так гордятся, еще не построили. Финджаниус понабрался в академии новых и, как тогда говорили, еретических мыслей. Вскоре после возвращения из Оттомани он занял трон, так как его дядюшка, старый король, скончался.

Примерно год Финджаниус, управляя Кортолией, старался воплотить свои лучшие намерения. Он был молод, традиции не очень-то чтил и ввел много новшеств, например, позволил подданным, завидев короля, не стучать девять раз лбом об землю; не запрещал им говорить с Его Величеством до того, как сам к ним обратится. Из-за этого последнего обычая он чуть не проиграл военную кампанию против Осарии: никто из офицеров не осмеливался предупредить короля о засаде.

Именно Финджаниус ввел в Кортолии общественные бани и убедил народ без стеснения приходить туда, независимо от пола, возраста и занимаемого положения. Более того, он сам следил, как идет дело, не брезговал дурачиться и резвиться вместе с подданными, окачивая их брызгами, толкая в воду и позволяя окачивать и толкать себя.

Такое поведение обеспечило ему популярность среди народа, но всерьез задело наиболее консервативные круги. Те в конце концов решили, что с Финджаниусом надо кончать. А поскольку главные жрецы также принадлежали к семьям знатным, приверженным традициям, соглашение было вскоре достигнуто. К королю явились жрецы со смертельным напитком.

— Что это? — удивился он.

— Боги решили, — ответил верховный жрец Зеватаса, — что ты больше недостоин править страной.

— С чего ты это взял, сударь мой?

— Они сообщили нам об этом в снах и видениях, господин, — ответил жрец. — Они требуют жизнь главнейшего человека в королевстве, а не то грозят обрушить на нашу землю свой гнев.

— Значит, им нужна жизнь главнейшего? — переспросил король; он пересчитал пришедших жрецов, и их оказалось восемь. — Так вот. В Кортолии, конечно, нет лица важнее меня, но и вы, святые отцы, люди не последние. Согласны со мной, господа?

— Да, сир. Это и дает нам право передать тебе волю богов.

— Твоя правда. Но предположим, что жизнь каждого из вас стоит... ну, скажем, одну восьмую моей жизни. Вполне вероятно, не так ли?

— Да, господин король, — согласился жрец.

— Тогда, — продолжал Финджаниус, — если богам нужна жизнь главнейшего, они будут вполне довольны, получив восемь жизней, каждая ценой в одну восьмую моей. Эй, стража! Схватить этих восьмерых господ и немедленно повесить!

Приказ Финджаниуса был выполнен. И больше уж никто не осмеливался подойти к королю с таким предложением. С тех пор и обычай прекратил существовать.

Король Ишбахар спросил:

— Ты, дорогой Джориан, предлагаешь мне последовать примеру твоего короля?

— Вам решать, Ваше Величество. Такой поступок был совершен, а то, что сделал один человек, другой может повторить. Кажется, это пословица мальванского мудреца. Как его звали, Карадур?

— Сидам.

Лицо короля задрожало, затряслись подбородки.

— Увы! Если б у нас хватило смелости на такой поступок! — По его толстым щекам заструились слезы. — Но мы не можем воспротивиться традиции. К сожалению, мы устроены иначе, чем твой Финджаниус.

Король разрыдался, закрыв лицо руками.

— Ваше Величество! — сказал Карадур. — Ваши слуги и стражники могут вернуться. Увидят, что вы плачете и подумают, что мы дурно с вами обращались. Еще убьют нас, чего доброго.

Король вытер лицо салфеткой и улыбнулся сквозь слезы.

— Забудем горести, господа. Отведайте еще виндийского! Джориан, мы надеемся, ты полноценный мужчина, со всеми естественными желаниями и способностями?

— Да, сир.

— Тогда стоящая перед тобой задача не покажется тебе трудной или неприятной. Сахмет, правда, постарше тебя, но уродливой или холодной ее не назовешь. Никак не назовешь. Помни, что ты не только тешишь своего молодца, но и спасаешь нашу королевскую шею. Велю Герекиту, чтобы немедленно назначил тебя на должность Друга короля, ты ведь и есть наш друг, в буквальном смысле.

— Спасибо, Ваше Величество, — сказал Джориан. — Когда состоится эта священная оргия?

— В следующее полнолуние, на двенадцатую ночь. Выпьем за твой успех! За то, чтобы ты подарил ее святейшеству ночь, которую она запомнит до могилы.

 

Глава 6

Генерал-голем

На следующее утро Джориан отправился в башню Кумашара проверить часы. Он обрадовался, узнав, что волнения предыдущего дня не коснулись башни. Затем сквозь шумные потоки людей пробрался к Дворцу Познания.

Караульные уже знали его и пропустили без всяких вопросов. Проходя по коридорам, он останавливался иногда у дверей лабораторий, где проводились эксперименты. В одной лаборатории инженеры Реальной школы возились с машиной, которая должна была работать за счет энергии, производимой кипящей водой. Проект был старый, но никому еще не удавалось заставить эту штуковину совершать хоть какую-нибудь полезную работу. За другой дверью мастера трудились над телескопом — очень похожим на подзорную трубу, но гораздо крупнее, — рассчитывая изучать с его помощью небесные тела.

Попадались комнаты, которые занимали чародеи Духовной школы. В одной из них три мудреца пытались научить демона из десятой реальности, существо с низким уровнем умственного развития, выполнять простые команды. В другой чудодей-лекарь пробовал действие чар, направленных на излечение чумы; опыты проводились на приговоренных преступниках по их собственной воле: им обещали свободу, если выживут.

Не во всех комнатах кипела деятельность, много было и пустующих. За последние десятилетия, в результате ослабления денежной поддержки, число сотрудников Дворца Познания и масштаб его проектов значительно сократились.

— По крайней мере, — заметил Джориан, сидя в комнате ректора, — вчерашние злоключения заставили тебя приобрести новую чалму. Старая так износилась — я думал, там уж мыши завелись.

Джориану пришлось коротко остричь волосы, чтобы перевязать раны на голове.

— Не стоит смеяться над старыми вещами, сынок, — сказал Карадур. — Эта чалма обладала некоторой волшебной силой: близ нее произносилось столько заклинаний и творилось столько чар! С твоими часами все ладно?

— Точны, как небесные тела. Я только что из башни. С ними бы не возникло никаких трудностей, если б твой предшественник нанял толкового механика вместо этого недотепы. Отец сработал их на славу, как настоящий мастер, за него любой бы поручился, кто его знал. Впрочем, судьба Джориана из Ардамэ меня сейчас занимает больше, чем судьба часов. Ты придумал, как нам пробраться в Ксилар?

— О боги Мальваны! Не торопись так, Джориан! Мы едва избежали смерти во время побоища. Мы побывали под землей, в самом потайном месте королевства. Да еще впутались в отношения между королем, госпожой Сахмет и верховным жрецом Чолишем.

— Тем более нужно торопиться. А что представляет собой Чолиш?

— Маленький седой человечек, совершенно неприметный. Вчера он участвовал в процессе жрецов, я не раз встречал его при дворе. Но...

— «Летучая рыба» стоит у отдельного причала, я договорился за небольшую месячную ренту. Но боюсь, она недостаточно скороходна, если придется бежать отсюда. Лучше бы иметь наготове что-нибудь волшебное...

— Сынок, я никогда не обещал сопровождать тебя в Ираз и вместе с тобой похищать Эстрильдис. При всем глубоком уважении к этой даме, я не могу оставить свой ответственный пост ради мелкого личного...

— Мелкого! — взревел Джориан. — Да будет тебе известно…

— Ну-ну, сынок, я не хотел тебя обидеть. Но ты видишь, королевство трещит по швам, а моя должность, пусть я и недостоин ее, позволяет несколько улучшить положение дел, обеспечить более разумное устройство. Было бы чистой безответственностью...

— Цитирую, — пробурчал Джориан. — Быть разумным — чрезвычайно удобная позиция, она дает возможность выдумать вескую причину, когда чего-нибудь очень хочется.

— Мудрый Сидам?

— Нет, доморощенный новарский философ Ахэмо. Но, ваше пугливое преподобие, одному мне с этой задачей не справиться.

— Возьми Зерлика, — посоветовал Карадур. — Парнишка будет рад.

— Что? На каждом шагу подтирать нос этому идиоту? Нет уж, спасибо! Он что-нибудь выкинет в критический момент, скажем, вызовет на дуэль начальника стражи, когда я буду пытаться незаметно выкрасть Эстрильдис. Это вполне в его духе.

— По крайней мере, он достаточно силен и проворен, в отличие от меня. Вообще для столь отчаянных приключений я больше не гожусь. Еще одно путешествие по Срединному морю — и нынешняя реальность для меня закончится.

— Но ты можешь в крайнем случае прибегнуть к колдовству, а Зерлик — нет. Но оставим пока вопрос, с кем мне ехать, обсудим лучше — на чем. Как ты смотришь на медную королевскую ванну?

Карадур покачал головой.

— Увы, я не вижу способа заполучить ее. Даже если б удалось уговорить короля, чтобы одолжил...

— Тогда сделай такую же.

— Слишком дорого обойдется. Потребуются сотни корон, а мои фонды... сам знаешь, сколько в этом году выделено денег. К тому же ты, видимо, не представляешь, с какими сложностями сопряжена эта затея. Понадобятся месяцы самого могущественного колдовства, чтобы изловить демона и подчинить его нашей воле. Такое под силу лишь Гельнашу, Люказу и Фиравену, но они постоянно заняты туннелем Хошчи. Остальным волшебникам, работающим под моим началом, недостает умения. Старик Ойнаш, например, не более чем выживший из ума приспособленец, досиживающий до пенсии. Барч помоложе и со способностями, но легкомысленный. Дважды чуть не погиб в когтях у злобного демона, которого сам же вызвал, глупейшим образом перепутав магические фигуры. Эти уроки ничему его не научили. Что касается Янмика...

— Может, перепоручить туннель этим звездам второй величины? Там и без талантов обойдется, дело-то, верно, налаженное. А лучшие занялись бы моим вопросом.

— Король запретил. Боится, а вдруг дежурный чародей зазевается и вода хлынет в туннель, как раз когда он будет пробираться на свидание с Сахмет? Вот и настаивает, чтобы туннель обслуживали лучшие волшебники. И если уж говорить о короле, то здесь... гм... еще одно осложнение.

— Что такое? Говори!

— Кор… Его Величество только сегодня утром запретил мне оказывать тебе помощь, если ты захочешь покинуть Ираз. Видно, тревожится за свое будущее, ему надо, чтобы ты был здесь в ближайшее полнолуние и доставил удовольствие Сахмет.

Джориан помрачнел.

— Проклятье! Из-за тебя я бросил приличную работу, на которой чувствовал себя человеком и хотя бы территориально был недалеко от своей возлюбленной. Пустился в такую даль, в этот сумасшедший город только потому, что ты обещал мне найти возможность ее вызволить. Ты сказал, что тебе нужно стать ректором Дворца Познания — и дело в шляпе. Ну вот, теперь ты ректор благодаря часам, которые я починил. И что же? Этого ты не можешь по одной причине, того — по другой, и так бесконечно. Учти, я умею расквитаться с теми, кто меня предал!

— Сынок, сынок! Прощу тебя, не говори со мной так резко, не будем ссориться. Я признаю, что в настоящий момент не вижу простого пути к твоей благородной цели. Но имей терпение, боги укажут нам дорогу. Еще не бывало... Что, Недеф? — Карадур перешел с новарского на пенембийский. — Джориан, это наш штатный гадальщик. Недеф, познакомься — Джориан из Кортолии, наш новый часовщик. Что ты хотел сказать?

— Доктор Карадур, — сказал гадальщик, — боюсь, я принес дурную весть.

— Можешь говорить при господине Джориане.

— Иразу угрожают неприятельские войска.

— Да что ты! Варну, Крадха и Ашака! Что за неприятель? Мы же ни с кем не воюем.

— Можно я сяду, сударь? На ногах не держусь после того, что увидел.

— Садись, конечно. И скорее рассказывай.

Гадальщик с трудом перевел дух.

— Они идут на нас со всех сторон — с севера, востока, юга и запада. С запада движется флотилия альгартийских пиратов. С юга — толпа вооруженных крестьян под предводительством Мажана. С востока — тьма кочевников-федиранцев на верблюдах. А с севера — Свободный отряд, наемники из Новарии.

— Они близко?

— Одни ближе, другие дальше. К утру, наверно, будут здесь.

— Как же федиранцы перешли восточную границу? Там наше войско. Выходит, пограничные отряды разбиты?

— Не знаю, доктор. Когда я их обнаружил, они уже проникли в глубь страны.

— Надо немедленно оповестить короля, — сказал Карадур.

* * *

Короля Ишбахара они застали за вечерней трапезой, которую он называл «чаем».

— Присаживайтесь, присаживайтесь, мои дорогие! — воскликнул король. — Выпейте по чашечке настоящего чая, он за большие деньги привезен с Дальнего Востока, из Кьюрамона. А в Новарии чай пьют?

— Он продается, Ваше Величество, — ответил Джориан, — но в обычай так и не вошел. Может, из-за того, что в поставках все время перебои: в Салиморе то и дело происходят перевороты. Однако...

— Новарцам следует приучиться к чаю, — перебил его Ишбахар. — У них очень сильна склонность к пьянству. Приятный, но не опьяняющий напиток был бы им полезней для здоровья. — Король отгрыз кончик огромного листа подорожника из Бераоти. — Умеренность во всем — вот наш главный принцип. Воздержание.

Лист подорожника быстро уменьшался.

— Не сомневаюсь, сир. Но мы должны сообщить вам...

— Послушай, дорогой мой, что ты скажешь о королевской концессии на продажу чая в Ксилар? Будем возить его по морю вдоль побережья. Ты мог бы заняться торговлей, с большой выгодой...

— Сир, — не выдержал Джориан, — Ираз скоро подвергнется нападению. Может, мы лучше подумаем, как прорвать грозящую осаду, чем обсуждать торговые пути?

— Ираз? В осаде? — Король застыл, не успев положить в рот маслину. — Спаси Нубалиага, что же случилось?

Карадур объяснил, что увидел гадальщик в хрустальном шаре.

— О боги! — воскликнул король, с грустью оглядев горы недоеденной пищи. — Придется прервать в самом разгаре такое чудесное чаепитие! Сколько мучений приходится выносить нам, королям, ради блага народа! Эй, Эбеджи! Пошли за полковником Чивиром!

Когда командующий королевской гвардией, сверкая и звеня доспехами, вошел в комнату и отдал честь, Ишбахар попросил Карадура рассказать обо всем еще раз. Затем спросил Чивира:

— Как же вышло, что варвары перешли границу и остались незамеченными?

— Вы забываете, сир, что генерал Тереяй собрал пограничное войско для проведения учений на холмах Козьей Кручи, границу остались прикрывать лишь небольшие группировки. Должно быть, федиранцы застали врасплох защитников одной из пограничных крепостей и просочились, пока те не успели поднять тревогу.

— Где адмирал Кьяр?

— Думаю, вышел в море на флагманском корабле, чтобы гребцы потренировались.

— Тогда ты, полковник, похоже, выше всех в Иразе по званию. Будь добр, как можно скорее пошли сообщения генералу Тереяю и адмиралу Кьяру. А пока мобилизуй королевскую гвардию и созови отряды Юбок и Штанов.

— Но, Ваше Величество, как мне... как вам хотелось бы, чтобы я исполнил ваше приказание? Выслать барку на поиски адмирала?..

Ишбахар хлопнул рукой по столу, отчего запрыгали чашки и тарелки.

— Полковник Чивир! Не беспокой нас подобными мелочами, выполняй приказы, и все! Иди и принимайся за дело!

Удрученный полковник, по-прежнему звеня доспехами, вышел из комнаты. Король покачал головой.

— Горе нам! Видно, мы совершили ошибку, назначив командующим Чивира. На парадах он смотрелся великолепно, но ни разу в жизни не участвовал в сражениях.

— Как же так получилось, сир? — удивился Джориан.

— Он родственник нашей третьей жены, пользовался успехом в обществе. Мы рассчитывали, что пограничные силы будут держать врага на почтительном расстоянии от Ираза, и никак не ожидали, что оборона города и впрямь ляжет на плечи этого обаятельного фата. Герекит!

— Да, сир? — откликнулся секретарь.

— Набросай-ка письмо к Даунасу, незаконнорожденному принцу Оттомани, спроси, не одолжит ли он нам несколько эскадронов своей тяжелой кавалерии в красных панцирях, и на каких условиях. Пусть два самых быстрых курьера будут готовы скакать с поручениями. Еще одно письмо — Шайю, царю царей Мальваны, пусть вторгнется с востока в пустыни Федирана, тогда хоть часть войска кочевников будет отвлечена от наших земель. Напомни, что он сможет разграбить священный город Убар.

Король со вздохом обратился к гостям.

— Ну вот, мы сделали, что могли. Теперь судьба города в руках наших доблестных подданных.

— Ваше Величество собирается принять активное участие в обороне? — спросил Джориан.

— О милостивые небеса! Что ты, дорогой! Мыслимое ли дело с нашей комплекцией лезть на городскую стену и размахивать копьем? Кроме того, мы всегда были человеком мирным и держались в стороне, когда иразские забияки лязгали саблями. А теперь, похоже, и город наш, и наша жизнь зависят от этих самых головорезов. Доктор Карадур, ты должен собрать ученых и волшебников и привлечь их к делу обороны. Нельзя ли каким-нибудь заклинанием призвать на помощь нечистую силу, скажем, лесных духов с Козьей Кручи?

— Я подумаю, что может сделать Дворец Познания, — пообещал Карадур. — Но на помощь нечистой силы Ваше Величество пусть лучше не рассчитывает. Эти существа не очень-то любят людскую породу: люди слишком грубо с ними обходятся. Добиваться от них помощи все равно, что держать саблю за острый конец, сам же и порежешься. Я, пожалуй, пойду...

— Погоди, погоди. Основные приказы отданы, теперь ничто не мешает нам завершить чаепитие.

— Но сир, я...

— Не суетись. Четверть часа не решает судьбу города. Попробуй этих грибов, собранных в джунглях Бераоти.

— Если Ваше Величество считает их безопасными... — сказал Джориан, с тревогой поглядев на красные в желтую крапинку растения, действительно похожие на грибы, но чрезвычайно отвратительного вида.

— Ерунда! Мы едим их не первый год, а слуга, который их пробует, до сих пор жив, хых, хых.

Джориан мужественно набрал полный рот грибов и проглотил. Затем нашел предлог, позволяющий ему этим ограничиться.

— Полковник Чивир напомнил вашему слуге историю о короле Филомене и генерале-големе.

— Продолжай, дорогой, — попросил король. — Не возражаешь, если я стащу у тебя немного грибков?

— О чем речь, сир.

* * *

— Этот король, — начал Джориан, — по прозванию Филомен Доброхот был отцом знаменитого Фузиньяна Лиса. Король Филомен тоже был на свой лад выдающимся правителем. Среди монархов Кортолии он выделялся благородством чувств и намерений. Он был умным, мужественным, честным, трудолюбивым, благочестивым, добрым и благородным. Обладал он лишь одним недостатком — отсутствием здравого смысла, но на деле этот недостаток часто перевешивал все добродетели короля вместе взятые, Существует предание, что недостаток Филомена был вызван сближением каких-то небесных тел при его рождении. Другие утверждают, что виной всему церемония, на которую собрались феи, чтобы дать младенцу имя; та фея, что должна была даровать ему здравый смысл, рассердилась, увидев другую фею в таком же точно кисейном платье, как у нее, и в гневе бросилась вон, так Филомен и остался без ее дара.

В первые же годы правления Филомену пришлось заняться вопросами обороны королевства. Сам по себе король был человеком миролюбивым, и ему казалось, что остальные разделяют его чувства. В этом мнении его утверждал и министр, старик Перьякс, который достался ему от предыдущего правителя.

Перьякс убеждал Филомена все вооруженные силы распустить, оставить лишь королевскую гвардию. «Войны, — говорил он, — вызываются взаимным страхом и подозрительностью, которые в свою очередь вызываются вооружением. Надо избавиться от вооружения — и войн не будет. Увидев, как мы разоружаемся, соседи будут знать, что у нас нет в их отношении агрессивных планов, и перестанут нас бояться. А затем последуют нашему примеру и повсюду воцарится мир и братство».

Перьякс не распространялся по поводу истинной причины своего миролюбия. А заключалась она в том, что по старости и дряхлости он не мог сидеть на коне, размахивая мечом, словом, для военных действий был не годен. В те давние времена король и его министры должны были сами ходить в атаку впереди войска. Перьякс, проводя мирную политику, надеялся хотя бы оттянуть войну, чтобы успеть помереть своей смертью, а что стрясется с королевством после, его не беспокоило.

Доводы Перьякса представлялись Филомену чрезвычайно разумными, и он в самом деле взял да и распустил армию. В это время Виндией, соседним королевством, с юга примыкающим к Кортолии, правил Неворс Полоумный — из прозвища ясно, что это был за человек. Не стоит говорить подробно, насколько чудовищным было его правление: деньги из казны тратились на бесчисленные золотые статуи, изображавшие Неворса; по малейшему поводу король казнил министров, родственников и приятелей; всячески чудил — скажем, по его приказу солдаты наряжались лягушками и, квакая, скакали по плацу на четвереньках, а король Неворс, глядя на них, катался по земле и визжал от смеха.

Наконец группа аристократов и чиновников отбила короля у телохранителей, разорвала его на куски, а куски выкинула в Срединное море. Тогда возник вопрос: кому занять место бесславно погибшего короля? Всю свою ближайшую родню он уничтожил.

Случилось так, что проницательный и честолюбивый законовед, доктор Трентиус, предвидевший эти события, собрал вокруг себя большое число сподвижников из простонародья. Когда убили короля Неворса, к дворцу двинулась многотысячная толпа сторонников Трентиуса во главе с самим доктором; он выгнал из дворца всех приверженцев старой власти и провозгласил республику, а себя — первым консулом.

Трентиус был самым выдающимся в Виндии человеком. Он прочел всех историков, философов и пророков и много думал над вопросами управления государством. Это он практически без посторонней помощи ввел в Новарии республиканское правление. Он создал для Виндии конституцию, которая, несмотря на давность, все еще поражает глубиной и оригинальностью мысли.

Не видя вокруг равных себе по таланту, Трентиус заключил, что его мнение о том, что является благом для виндийцев, всегда правильно. А значит, всех, кто противится его решениям, по определению надо считать врагами народа и, следовательно, негодяями, для которых недостаточна самая страшная кара. Вскоре на главной площади города Виндии появилась большая черная плаха, а на ней человек в черном капюшоне и с большим топором. Этим топором он отсекал головы злонамеренным упрямцам, позволившим себе оспаривать безупречные доводы доктора Трентиуса.

Года через два Трентиус обнаружил, что задачи внутреннего характера, то есть производство и распределение богатства, совмещение порядка и свободы, — решаются неважно, несмотря на все его усилия, а также усилия палача. Тогда Трентиус надумал осчастливить народным правлением другие государства Двенадцати Городов. Кроме благ, которые должны были посыпаться на всех новарцев, программа имела еще одну положительную сторону: первый консул рассчитывал навести порядок среди виндийцев, которые начали создавать за его спиной различные мятежные группировки, давая ему повод для укрепления своей и без того неограниченной власти. Он послал королю Филомену Кортолийскому ультиматум с требованием отречься от престола и передать власть консулу, которого изберет народ.

Король Филомен, само собой, забеспокоился и обратился к советникам за помощью. Однако полученные советы были столь противоречивы, что Филомен запутался окончательно. Одни стояли за то, чтобы вооружить всех мужчин в королевстве и держаться до последнего, другие говорили, что в государстве и оружия столько не найдется.

Некоторые предлагали восстановить старую армию и призвать на службу отставных офицеров. Но тут же обнаружилось, что эти офицеры по большей части перебрались за границу и сделались наемниками в чужеземных армиях. Скажем, бывший генерал кортолийского войска теперь служил в чине капитана в вооруженных силах Его Незаконнорожденного Высочества, принца Оттомани. Созвать их всех было делом не скорым, даже если б они и захотели вернуться.

Старый Перьянс склонял Филомена подчиниться превосходящей силе Трентиуса. Но остальные говорили, что новый консул, только появившись, последует примеру учителя и установит в городе Котолии эшафот, чтобы уменьшить в росте тех, кто может представлять для него угрозу, то есть всех без исключения горожан.

Наконец было решено раздобыть оружия — самим смастерить и прикупить у соседей, — созвать самых крепких молодых мужчин и нанять бывших офицеров, оставшихся в королевстве, чтобы научили новобранцев владеть оружием.

В это страшное время ничто не спасло бы Кортолию от захватчиков, если бы Трентиус сам не испытывал трудностей, связанных с вооруженными силами. Большинство офицеров виндийской армии были казнены как представители старого режима, другие бежали. Трентиус понимал, что толпа мастеровых и торговцев, которая помогла ему захватить власть, без должной организации и подготовки не годится для ведения настоящей кампании.

Чтобы выиграть время, Филомену пришлось просить консула Трентиуса о переговорах. Для укрепления позиции Филомена решено было провести голосование среди всех взрослых кортольцев мужского пола: хотят они, чтобы продолжалось правление короля Филомена или им больше по вкусу республиканская система, как в Виндии? В результате голосования оказалось, что кортольцы отдают Филомену девяносто семь из каждой сотни голосов. Вероятно, жители королевства выразили свое искреннее мнение: Филомена тогда очень любили за скромность, сердечность и прочие добродетели. Кроме того, республиканским теориям Трентиуса не очень-то доверяли: ходили слухи, что слишком уж загружены работой у него палачи.

Возник вопрос, кому командовать новой армией Кортолии. На этот пост несколько советников выдвинули свои кандидатуры. Но стоило только кому-нибудь из них открыть рот, как остальные начинали кричать во все горло, что он интриган, честолюбец и хочет использовать свое положение, чтобы захватить трон. Протесты были столь яростными, что Филомен решил повременить с выбором командующего.

В назначенное время состоялись переговоры с Трентиусом. Произошли они на островке реки Позаурус, разделяющей Виндию и Кортолию. Каждому разрешалось иметь при себе не более трех вооруженных охранников. Все шло своим чередом — правители встретились, пообедали и перешли к делу.

— Дорогой мой Филомен, — сказал Трентиус, — любишь ли ты свой народ?

— Разумеется! — воскликнул король. — Разве я не доказывал это уже сотню раз?

— Тогда, если ты и впрямь любишь своих подданных, ты должен оставить трон без всяких возражений. Иначе вовлечешь их в жестокую кровопролитную войну. Тебе выбирать, тебе же нести ответственность.

— А почему я должен так поступить?

— Во-первых, потому, что я этого требую и располагаю силой, чтобы заставить тебя повиноваться. Во-вторых, потому, что это будет благой и справедливый поступок. Монархия — древний предрассудок, отжившая устарелая форма несправедливости и тирании.

Трентиус прочел Филомену лекцию о том, почему так необходима народная республика.

— Но мы только что опросили население, — возразил Филомен, — и подавляющее большинство высказалось за сохранение монархии.

Трентиус рассмеялся.

— Мой милый Филомен, неужели ты думаешь, что я отнесусь к этому голосованию серьезно, если ты сам проводил его и считал голоса?

— Ты намекаешь, что я мошенник? — вскричал Филомен в гневе. — Да за все пять лет моего правления ни разу никто не усомнился в моей честности!

Трентиус в ответ рассмеялся снова.

— Ладно, предположим, ты правдиво сообщил о результатах. Такой наивный молоденький дурачок вполне мог это сделать. Неважно, все равно народ проголосовал за республику.

— Каким же образом?

— Очень просто. Население любой страны делится на две части: народ и враги народа. Поскольку моя программа направлена на народное благо, то все, кто против нее, по логике вещей являются врагами народа.

— Ты хочешь сказать, что если девяносто семь из сотни голосов — мои, а три — твои, то эти трое — народ, а остальные девяносто семь — его враги?

— Совершенно верно, мой мальчик. Одно удовольствие видеть, как быстро ты начинаешь разбираться в политике.

— Но это нелепость! — вскричал Филомен. — Это только предлог до бесконечного расширения собственной власти!

Трентиус вздохнул.

— Попробую объяснить еще раз, хотя боюсь, что у тебя логика хромает. Мой основной принцип — вся власть народу. Я считаю, что народ всегда прав. Пока понятно?

— Да.

— Значит, если какие-нибудь злонамеренные или запутавшиеся личности принимают явно неправильное решение, народом их считать нельзя. Кто же они? Разумеется, враги народа.

— А кому судить, чье решение является правильным?

— Об этом судит не человеческий ум, а железные законы логики. Я вот объяснил тебе, почему республиканское правление лучше монархии. Это объективный факт, который не могут зачеркнуть личные пристрастия, ошибки или прихоти, как нельзя изменить того, что два плюс два — четыре. А значит...

— Никогда! — перебил его Филомен. — Пусть я погибну, но не позволю тебе воплотить в жизнь эту жуткую доктрину!

— Ну, ну, милый король! Погибать совсем не обязательно. Можно отречься и убежать за границу, прихватив из королевской казны, сколько можешь унести. По правде, я уже выбрал твоего преемника, первого консула Кортолии. Это погонщик мулов по имени Нопс — славный парень, он обеспечит твоему бывшему народу благополучие.

— Люди ни за что не станут голосовать за эту марионетку!

— Ничего, проголосуют, противников не будет. Я выбрал его, логика моя безупречна, а значит, Нопс — лучшая кандидатура на этот пост. Всякий, кто воспротивится, будет считаться врагом народа, и его немедленно казнят.

— Нопс ведь даже не кортолец!

— Пока нет. Но ты можешь даровать ему гражданство, это будет твоим последним официальным распоряжением. Люблю, чтобы во всем соблюдался порядок.

В этот момент за кустами ольхи, растущими на виндийском берегу Позауруса, кто-то громко чихнул. Филомен в испуге посмотрел туда и заметил, как за листвой сверкнула сталь. Дальше он действовал с поразительной быстротой.

— Измена! Бежим! — крикнул он своим солдатам.

И он, и его охранники вскочили на ноги и по мелководью кинулись к кортольскому берегу, где их ждал слуга с лошадьми.

Охранники Трентиуса и солдаты, сидевшие в засаде, помчались за ними, один из солдат Филонена упал, убитый стрелой; но остальным, в том числе королю, удалось спастись. Филомен не догадался захватить с собой еще воинов и спрятать их за ближайшим пригорком на случай, если понадобится помощь, и теперь ему ничего не оставалось, как удирать без оглядки. Король и солдаты галопом пустились по холмам южной Кортолии, и преследователи потеряли их из виду.

К несчастью, кортолийцы сбились с пути. Они блуждали среди холмов, мучаясь от голода и жажды; наконец их окликнула женщина средних лет.

— Эй, Ваше Величество! — крикнула она. — Верная подданная к вашим услугам!

— Спасибо, добрая госпожа, — отозвался Филомен. — Но откуда ты знаешь, кто я?

— Я обладаю могуществом, недоступным прочим жителям земли, — ответила она. — Заходите ко мне в пещеру, подкрепитесь.

— Значит, ты ведьма?

— Нет, сир. Порядочная волшебница по имени Гло, только вот у меня некоторые трудности с официальным разрешением, которые вашему величеству, без сомнения, ничего не стоит уладить.

Когда Филомен, двое уцелевших охранников и слуга поели, король сказал:

— Я уверен, что трудности, о которых ты говоришь, преодолеть можно. Но если ты и впрямь обладаешь магической силой, может, подскажешь мне, как найти главнокомандующего для новой армии? Солдаты сейчас проходят учения, готовясь отразить нападение Виндии.

Он рассказал ей, как все советники, имеющие боевой опыт и даже не имеющие, просятся на этот пост, и ни один не желает уступить. По правде говоря, и сам король Филомен тревожился, не захочет ли удачливый генерал занять его трон.

— Может, тебе самому возглавить войско? — предложила Гло.

— Не сумею. Я люблю мир, люблю соотечественников и не обучен кровавому военному мастерству.

— Что ж, — сказала Гло, — тогда придется сделать для тебя голема.

— Кого?

— Голем — это глиняное изображение человека, оживленное демоном из пятой реальности. Я поставлю перед демоном задачу — победить виндийцев. Пообещаю, что, выполнив ее, он сможет вернуться в свою реальность; статуя останется безжизненной и не будет представлять угрозы для Вашего Величества. А если не захотите с ней расстаться, надо будет обжечь ее и поставить на пьедестал.

— А будет этот твой демон в достаточной мере владеть военным искусством? — спросил Филомен.

— Генерал будет подходящий, сир. В конце концов виндийская армия всего лишь скопище лавочников и ремесленников, ведь большинство знатных виндийцев если не лишились головы, то убежали за границу. Да и Трентиус, несмотря на кровожадные разговоры, отъявленный трус и не выносит вида крови. Он никогда не присутствует при исполнении приказов, которые так щедро раздает.

Предложение Гло показалось королю разумным, и он согласился. Неделю спустя Гло прибыла в город Кортолию; она правила повозкой, запряженной волами, а в повозке, со всех сторон обложенная соломой, лежала статуя мужчины ростом семи футов. Повозка остановилась перед дворцом, и Гло произнесла заклинание. Тогда статуя, разметав солому, со скрипом поднялась на ноги.

Скульптура изображала сильного воина в доспехах; судя по знакам различия, это был кортольский генерал. Гло не пожалела усилий, глиняные доспехи и костюм были искусно выкрашены и очень походили на настоящие. И в целом, если пристально не вглядываться, статую можно было принять за живого мужчину весьма внушительного вида.

Грубым хриплым голосом статуя доложила:

— Ваше Величество, генерал Големиус явился на службу.

Генерал Големиус и впрямь оказался хорошим командиром, хотя солдатам порой становилось не по себе при виде его рук и лица желтовато-серого цвета.

Минула еще неделя, и стало известно, что виндийцы перешли Позаурус и вторглись в южную Кортолию. Филомен со своей новой армией двинулся им навстречу. Он держался в тени, предоставив командование генералу Големиусу, который, казалось, неплохо справлялся с задачей.

Наконец обе армии увидели друг друга; день стоял пронизывающе сырой, сгущались тучи. Генерал Големиус выстраивал свое войско. Филомен сидел на лошади, окруженный небольшой личной охраной, и с вершины холма с удовольствием наблюдал за происходящим.

Когда все солдаты были расставлены по местам, генерал-голем вышел вперед и, взмахнув мечом, закричал: «В атаку!». Солдаты с грохотом двинулись; генерал размеренно топал, увлекая их за собой.

Филомен спустился на лошади с горы и не спеша последовал за войском. Кортольцы шли через равнину, кое-где поросшую кустарником и деревьями. Неприятель был все ближе, и тут Филомен вздрогнул от неожиданности. Он заметил, что виндийское войско возглавляет не доктор Трентиус, первый консул, а еще один генерал-голем. Трентиус, как и говорила Гло, человек от природы трусливый, тоже обратился за помощью к волшебнику. И чародей вызвал из пятой реальности демона, который оживил глиняного генерала.

Войска двигались медленно; обе армии состояли в основном из молодых неопытных солдат, и попадающиеся на пути деревья то и дело разбивали строй. Глиняным генералам каждый раз приходилось останавливать войско и выстраивать его заново. Начался дождь.

Армии подходили все ближе друг к другу, дождь лил все сильнее. Капли гулко барабанили по металлическим шлемам, затекали под кольчуги и наголенники. Оказавшись друг от друга на расстоянии выстрела из лука, войска замедлили шаг и остановились.

Король Филомен пришпорил коня и стал пробираться сквозь ряды посмотреть, что остановило армию. Вскоре он увидел, что генерал Големиус неподвижно стоит перед войском. Кроме того, генерал стал несколько полнее и ниже ростом. На глазах у Филомена он обратился в горку грязи; то же самое произошло и со вторым генералом.

В результате обе армии остались без главнокомандующих. Напротив кортольцев стояло вражеское войско, значительно превосходящее их числом. Позади виндийской армии сидел в карете первый консул Трентиус, не умевший ездить верхом. Когда солдаты остановились, он забрался на крышу кареты посмотреть, что случилось. Обнаружив, что от его генерала, как и от вражеского военачальника, остался лишь ком глины, консул закричал:

— Вперед, мои храбрые воины! На врага! Приказываю!

Сперва виндийцы лишь неуверенно затоптались на месте. Затем некоторые офицеры тычками и увещеваниями кое-как заставили свои полки тронуться.

Кортольцы же, увидев, как противник, чуть ли не вдвое превосходящий их силой, надвигается прямо на них, потихоньку начали пятиться. Кое-кто из солдат покинул строй и пустился наутек. До кортольцев стали долетать виндийские стрелы.

Король Филомен подъехал на лошади к дереву и укрылся под ним от дождя. На дереве было гнездо шершней. Из-за дождя все шершни забрались внутрь гнезда и мирно занимались своим делом, как вдруг в самое гнездо впилась стрела; очевидно, метили в короля, но стрела угодила выше. Не знаю, есть ли в Пенембии такие насекомые, но наши новарские шершни терпеть не могут, когда кто-нибудь трогает их гнезда, и с обидчиком обходятся крайне сурово.

Шершни вылетели наружу, и первым живым существом, которое им попалось, был король Филомен. Он сидел как раз под той веткой, где они гнездились;

Филомен размахивал мечом и пытался криками и уговорами остановить беспорядочное бегство своей армии, примерно так же, как сидящий напротив Треятиус гнал свое войско вперед. Но вдруг Филомен закричал громче; его одновременно ужалили два шершня, один в кисть, другой в щеку. Третий ужалил в зад его лошадь, она негромко заржала и поскакала вперед.

Охранники, пришпорив коней, последовали за Филоменом. Солдаты увидели, как их король, подняв меч, несется прямо на врага, а за ним скачут телохранители. Кто-то бросил клич: «Спасай короля!» — и кинулся догонять Филомена. За ним еще несколько человек, потом вся армия, и только что отступавшие кортольцы мгновенно обратили в бегство наступавших виндийцев.

Трентиус приказал кучеру разворачивать карету, но сделать это в толпе бегущих оказалось не так-то просто, тогда кучер соскочил с козел и бросился наутек. Трентиус перебрался на козлы и взял в руки вожжи. Однако, ничего не смысля в кучерском деле, он не сумел совладать с напуганными лошадьми. Тогда он тоже слез, но бегущие в панике солдаты сбили его с ног и затоптали насмерть.

Виндийцы в беспорядке покинули Кортолию. Те, что уцелели, вернувшись домой, изменили свою конституцию — решено было избирать сразу двух консулов, чтобы следили друг за другом и не давали друг другу незаконно захватывать власть. Виндийцы до сих пор придерживаются этой системы, хотя случаются у них и узурпаторы, и всякие разногласия в правительстве.

Филомен возвратился героем, несмотря на то, что его лицо комично распухло от укусов. Король был признан спасителем Кортолии, ведь это он повел всех в атаку, отчаянно бросившись в самую гущу врага. Он противился похвалам, говоря, что сражение выиграл не он и не генерал-голем, а шершень, так кстати ужаливший его лошадь. Но народ очень любил Филомена. «Да он просто скромничает, наш храбрый король», — говорили все.

После этой истории Филомен решил, что генералов следует брать на службу только из плоти и крови. У них, конечно, будут какие-то недостатки, но, по крайней мере, они не превратятся в слякоть при первых каплях дождя.

Чем дольше Филомен правил, тем больше чудил. Пригласил на пост министра-призрака; тот внушил ему мысль о полном самоотречении и умерщвлении плоти, король перестал уделять внимание делам королевства и своей жене, в результате чего королева сбежала с капитаном пиратского судна.

Кортольцы иногда подумывали, не лучше ли сбросить Филомена с трона и учредить республиканское правление, вроде того, что пытался насадить Трентиус. Произвести такой переворот не составило бы труда; но когда замысел был уже близок к осуществлению, Филомен погиб в дорожной аварии, и корона перешла к его сыну Фузиньяну, человеку гораздо более дельному. Фузиньян восстановил былое уважение к монархии, и она сохранилась до наших дней.

* * *

Король от души хохотал, потом закашлялся, расчихался, и секретарю со слугой пришлось похлопать его по спине.

— Мы, по крайней мере, не держим заводных или глиняных генералов, — сказал король. — Чивир, конечно, не Джуктар Великий, но если его уколоть, кровь потечет, можно не сомневаться. — Король повернул к Джориану свое пухлое круглое лицо и пристально поглядел на него черными глазками. — Да, мы совсем забыли. Вот что мы хотели сказать тебе, сударь наш. Позавчера наши шпионы известили нас о том, что ты, дорогой, совсем не тот, за кого тебя можно принять... что в действительности ты не просто ремесленник, а бывший король какого-то новарского государства. Это правда?

Джориан с Карадуром переглянулись.

— Верно, у Зерлика язык зачесался, — пробормотал Джориан. — Правда, Ваше Величество, — сказал он королю. — Ваш слуга пять лет был королем Ксилара. Вам известно, как там происходит смена правителей?

— Когда-то знали, но забыли. Напомни.

— Каждые пять лет народ собирается на площади, королю отрубают голову, кидают вверх и смотрят, кто поймает. Я стал королем, поймав голову своего предшественника; когда она летела на меня, я не знал, что это, и не подозревал, чем все может обернуться. Я просидел на троне почти до конца срока, а потом доктор Карадур придумал, как избавить меня от участия в этом впечатляющем ритуале.

— О милостивое небо! — воскликнул король. — Здесь хотя бы срок пребывания у власти длиннее, хотя принцип в целом схожий. А как ксиларцы отнеслись к тому, что метательный снаряд остался у тебя на плечах?

— Они охотятся за мной, хотят приволочь обратно и поступить, как велит обычай. Ваше Величество, умоляю, не говорите никому о моем прежнем титуле, а то ксиларцы пронюхают, где я, и схватят меня. Они уже пытались, по пути сюда я едва от них отбился.

— Плохо, плохо, — заквохтал король. — А ведь мы могли бы всенародно объявить, что ты бывший король, как было бы славно! В какой день ты родился?

Джориан удивленно поднял густые черные брови.

— Родился на двенадцатом году правления кортолийского короля Фелина Второго, — ответил он, — на пятнадцатый день месяца Льва. А что, сир?

— Записал, Герекит? — спросил король у секретаря. — Мы спросили об этом, — объяснил он Джориану, — чтобы наши мудрецы могли вычислить, какая тебе уготована судьба. Скажи, тебе приходилось участвовать в сражениях, когда ты был королем?

— Да, сир, довольно часто. Я командовал ксиларцами при Доле и Ларуне, в двух решающих битвах с бандитами, называющими себя Свободным Отрядом. И в более мелких стычках тоже. Я возглавлял ксиларский флот, когда мы отваживали от наших берегов альгартийских пиратов. А сражаться доводилось и раньше, ведь я служил в пехотной гвардии у Его Незаконнорожденного Высочества в Оттомани.

— Тогда, мой милый Джориан, ты, похоже, и есть тот, о ком старый толстяк молил богов.

— Как вас понимать, сир?

— Слушай. Мы ничего не смыслим в военном искусстве и не скрываем этого. Наш старший офицер, полковник Чивир, когда дойдет до дела, справится не лучше нашего. Он, похоже, ничуть не стесняется это показывать. Вряд ли боевой дух защитников поднимется, когда они увидят, что их командир — полный профан.

Искать Чивиру замену у нас нет времени. Подозреваем, что большинство из его подчиненных знают о войне не больше, чем он сам. Все испытанные командиры в пограничном войске. Тебя на место Чивира тоже не назначить: ты иностранец, человек не знатный, ополчение за тобой не пойдет. К тому же у Чивира в высших кругах есть влиятельные друзья, которые разобидятся, если его сместить так просто; для этого надо, чтобы он совершил какой-нибудь промах. Даже монарх, обладающий, казалось бы, неограниченной властью, должен заботиться о политической поддержке, хых, хых.

Ишбахар рассмеялся.

— Итак, сир? — сказал Джориан.

— Ну и, мы... нам пришло в голову, а что, если сделать тебя нашим личным адъютантом?

— Чем это для меня обернется?

— Тебе выдадут прелестное обмундирование. Формально ты станешь всего лишь нашим посыльным, будешь доставлять войскам наши приказы, а нам — донесения о ходе войны. В действительности же мы просим тебя постоянно следить за положением дел, решать, какие требуются меры, и давать нам соответствующие рекомендации. Твои советы мы облечем в форму королевских приказов, которые ты будешь передавать Чивиру или еще кому-нибудь, там поглядим. Никто не заподозрит, что ты играешь существенную роль в обороне, а по сути командование будет в твоих руках. Ну, что ты на это скажешь?

— Сделаю все, что смогу, сир, больше мне нечего сказать.

— Славно, Герекит! — крикнул Ишбахар секретарю. — Составь бумагу о назначении господина Джориана... да, Эбеджай?

— Сир, — сказал вошедший слуга, — вас хочет видеть офицер с корабля, по срочному делу.

— Ах, эта треклятая жизнь! Не дадут человеку перекусить спокойно! Впусти его.

Вошел молодой морской офицер с перекошенным, мертвенно-бледным лицом; он бросился на одно колено.

— Сир!

— Что такое, сударь?

— Адмирал Кьяр исчез, и на нас напали пираты из Альгарта!

— Ай-ай-ай! О, боги! Как же это случилось?

— Ад... адмирал сегодня утром ушел на флагманском корабле «Рессаме» в море, проводить учения, а с ним две посыльные галеры — «Онэч» и «Бьяри». На море нам встретилось облако тумана, и некоторым показалось, будто туман был волшебный. Вдруг из этого тумана выскочили альгартийские суда и окружили «Рессам». Гребцов не хватало, и нам было не набрать приличную скорость, чтобы вырваться из кольца. «Онэч» тоже захватили пираты, а «Бьяри» удалось спасти: там на весла сели матросы.

— Ты командовал «Бьяри»? — спросил король.

— Да, сир. Если Ваше Величество считает, что я должен был остаться и погибнуть вместе с адмиралом...

— Нет, нет, ты поступил правильно. Кто-то ведь должен был рассказать нам обо всем. Мы сейчас же произведем тебя в адмиралы, будешь вместо Кьяра. Готовь к сражению оставшийся флот. — Король обратился к секретарю. — Составь для этого офицера назначение и принеси нам на подпись. А теперь, адмирал, присядь-ка да попробуй вот этого... Клянусь ногтями Угролука, молодой человек потерял сознание! Эй, кто-нибудь, плесните на него водой!

Джориан с Карадуром стояли вечером у окна в башне Кумашара, там, где находились часовые механизмы. Приятели смотрели вдаль, на море шла битва между морскими силами Пенембии и флотилией альгартийских пиратов. Самые крупные пенембийские суда, огромные катамараны, пришлось оставить у причалов из-за нехватки гребцов. Те суда, которые принимали участие в сражении, еле двигались по той же причине: на веслах недоставало людей.

— Еще один, — сказал Джориан, показывая на корабль, охваченный ярким пламенем.

— Наш или их? — спросил Карадур.

— Боюсь, что наш, но точно сказать не могу: темнеет, плохо видно.

— А как тот малый... забыл его имя... ну, тот офицерик, которого король неожиданно произвел в адмиралы, как он себя показал?

Джориан пожал плечами.

— Как тут скажешь? Флот вообще был плохо подготовлен, да и времени было мало. Даже Диодис Полонский, великий новарский флотоводец, мало что сумел бы сделать на месте этого парня.

— Какие у тебя отношения с полковником Чивиром?

— По-моему, он догадывается об истинном положении вещей. Королевские приказы принимает без особой охоты, хотя открыто своего недовольства пока не выражает. Я вот чего боюсь: если он узнает, что я нужен ксиларцам, то может дать им знать, где я. Они придут и меня схватят.

— Вряд ли им это удастся: мы окружены, город в осаде.

— Верно, доктор. Ну и положение! Пока город осажден, мне ничего не грозит. В то же время моя обязанность прорвать окружение, и я снова окажусь в опасности. Но, с другой стороны, если враг возьмет город, я, возможно, тоже лишусь головы. — Он взялся руками за голову и подергал ее. — Хочу убедиться, что она прочно сидит на месте.

— Если мы победим, король сумеет тебя защитить, я уверен.

— Может быть, может быть. Но предположим, у него возникнут денежные затруднения, война ведь недешево обойдется, а тут он услышит, какую награду назначили ксиларцы за мою голову?

— Что ты, он человек добросердечный.

— Это пока. Но, возможно, наступит день, когда душка Джориан покажется ему не так дорог, как мзда, которую можно за него получить. Я отведал королевской жизни и по опыту знаю, что ни одному правителю нельзя доверять. Любому вероломству у них есть оправдание: «Это нужно для блага народа». И весь сказ.

* * *

Битва шла еще долго, но в сгустившихся сумерках было ничего не разобрать. Затем уцелевшие пенембийские корабли вышли из боя и двинулись вверх по реке Льеп. Пираты разграбили пришвартованные суда, военные и торговые, и выстроились вдоль береговой линии за городской стеной, закрыв выход в море.

На следующий день с севера подошел к городу Свободный отряд; он дружно маршировал по новарской дороге, сверкая латами. С юга стекались разрозненные части крестьянского войска Мажана. А с востока появилась на верблюдах толпа кочевников из Федирана. Осада началась.

 

Глава 7

Осажденный Ираз

Враги кольцом растянулись вокруг Ираза, разбив лагеря подальше от стен, чтобы не достали выстрелы из катапульты. Аккуратный палаточный лагерь Свободного отряда был должным образом укреплен и окружен рвом и валом. Здесь, в полях, к северо-востоку от Ираза, Льеп поворачивал, и наемникам хватило места, чтобы расположиться между рекой и стеной.

Бивак федиранцев раскинулся, словно город, коричневые шатры из верблюжьей шерсти были расставлены беспорядочно, как придется, по ночам оттуда доносились стук барабана и заунывная музыка. С востока тянулась бесконечная вереница федиранцев — на верблюдах, лошадях, мулах и ослах они прибывали по Восточной дороге, пополняя ряды осаждающих. Весть о предстоящем разграблении Ираза разошлась по всей восточной пустыне, и теперь жители песков, падкие до легкой наживы, слетались, будто пчелы на мед. Шатровый город рос и разбухал, как плесень.

Крестьяне не принесли с собой ни палаток, ни шатров. Им пришлось построить примитивные домики из камней и хвороста, а многие спали под открытым небом, закутавшись в овечьи шкуры. Альгартийские пираты ночевали на кораблях.

Местечко Жактан на другом берегу Льепа разграбили, а некоторые дома сожгли; к счастью, погода стояла дождливая, и пожар не охватил все селение, да и жители заблаговременно перебрались в Ираз. Маяк на верхушке башни Кумашара не горел: в порт прибывали только корабли, пополняющие пиратскую флотилию.

Осаждающие выстроили перед своими лагерями длинные ряды щитов. Из-за этих заграждений лучники целились в иразцев, то и дело показывающихся на городской стене. Поскольку в этой части Пенембии деревьев росло мало, осаждающие разломали самые большие боевые галеры короля Ишбахара и доски использовали для строительства различных приспособлений. Помимо щитов, стали появляться другие сооружения, необходимые для осады: катапульты, домики на колесах — так называемые «черепахи» — и подвижные осадные башни. День и ночь не утихал скрежет пил и стук молотков.

Тем временем и иразские, и вражеские волшебники пробовали применить свое могущество. Чародеи осаждающей стороны вызвали призраки огромных крылатых чудовищ, которые стремительно проносились над городской стеной, из пастей у них торчали клыки и вырывалось пламя. Сперва горожане разбегались, крича от ужаса. Но Карадур и его помощники быстро разобрались, что эти чудовища всего лишь безобидные фантомы, и развеяли их при помощи особых чар.

Тогда вражеские волшебники, применив могущественное колдовство, вызвали из шестой реальности целую стаю демонов; все в чешуе, с перепончатыми крыльями, они накидывались на иразцев, впиваясь клыками и когтями. Но чародеи обороняющейся стороны приняли ответные меры — колдовским способом созвали в город пчел, ос и шершней из всех десяти частей королевства, и те обрушились на демонов. Хрипло крича от боли и возмущения, демоны улетели и скрылись, вернувшись в свою реальность.

Катапульту первыми достроили солдаты Свободного отряда, самые дисциплинированные среди осаждающих. Веревки и ремня они привезли с собой в багажных фургонах, а для строительства использовали деревянные куски разобранных боевых кораблей. Из этой катапульты вылетали два дротика разом; на массивных колесах ее перекатывали с места на место. Спереди был установлен щит, завешенный куском зеленой материи; щит должен был защищать орудие от выстрелов противника. Волшебники Карадура собрались на стене и пытались заколдовать метательное устройство, бормоча, размахивая руками и потея от усилий.

* * *

Однажды рано утром Карадур стоял на стене под пасмурным небом и наблюдал за лагерем противника.

— Боюсь, они уже защитили свой аппарат какими-то чарами. Увы! Мои усилия, скорее всего, бесполезны. Развитие волшебной науки за последние столетия привело к тому, что при состязании колдунов защитные чары, как правило, оказываются сильнее.

Джориан, в кольчуге из серебряной чешуи, глядел в подзорную трубу.

— По-моему, они собрались стрелять, — заметил он. — Вот посмотри.

— Ай-ай! Ты прав.

— Приготовься, придется пригнуться. А то дротик проткнет тебя, как зубец маслину... Вот он!

Катапульта Свободного отряда с треском разрядилась. Стрела длиной три фута, из дерева и железа, с деревянными лопастями, просвистела у них над головами и, описав дугу, упала где-то в городе.

— Это и все, на что они способны? — удивился Карадур, — Сомневаюсь, что они многого добьются, метая наугад дротики в огромный город.

— Ты не понимаешь, — возразил Джориан. — Это был пробный выстрел. Когда они наладят наводку, то будут использовать эту машину, чтобы разгонять на стене наших и мешать им обслуживать орудия. Видишь, позади этой катапульты строят еще одну?

— Да.

— Эта будет вдвое больше и метать будет не стрелы, а шары из камня или кирпича. Ее выкатят вперед и зарядят, чтобы пробить дыру в стене, а от наших орудий ее прикроет град дротиков из первой катапульты. Может, им понадобятся две недели, но в конце концов стена треснет и обвалится.

— Что можно сделать?

— Я уже сказал полковнику Чивиру, чтобы он велел каменщикам укрепить участок стены, который находится под угрозой. Сделает ли он это — другой вопрос. Он подозревает, что под королевской волей в действительности кроются мои соображения; стоит мне сказать ему: делай то-то и то-то, как он раздувается от негодования.

— А как там наше оборонное войско?

Джориан сплюнул.

— Паршиво! Королевская гвардия хотя бы формально чему-то обучалась, но их совсем немного. Ополчение тренируется. Но предводителей, похоже, больше волнуют интриги и грызня, чем победа в войне. Штаны и Юбки продолжают драться; несколько человек ранено, двое убиты.

Да все они не более, чем толпа городской черни — годятся лишь на то, чтобы буянить, грабить да поджигать, а на войне от них толку, как от кроликов. Оспаривают каждый приказ, а ходить неряхами и не подчиняться дисциплине — это у них особый шик. Мне бы несколько тысяч крепких деревенских парней из Кортолии! — Джориан рассмеялся. — Сноровистые, смелые, — перешел он на кортольский сельский говор. — Я вырос в деревушке Ардамэ и хорошо знал тамошних мужиков. Тогда думал: вот чурбаны! Им только бы в земле копаться. Как увидал в первый раз город Кортолию — ну, думаю, городская жизнь по мне! Да и сейчас городской люд мне больше по душе, в разговоре там... Но как доходит до пик, — подай мне мужиков, у которых сапоги в навозе, а в голове одна думка — о будущем урожае.

И потом, эти дома, выстроенные вдоль набережной, у западной стены. Строительство было совершенно незаконным, ведь эти жилища будут служить прикрытием для противника. Но ревизоры Ишбахара ничего не заметили, предварительно набив карманы взятками.

Джориан на миг замолчал, разглядывая в подзорную трубу ряды осаждающих.

— Был бы я у них начальником, — заметил он, — не стал бы попусту терять время, строить башни да катапульты. Наделал бы сотни штурмовых лестниц и бросил все войско разом на стены.

— Что ты, сынок! Эти лестницы легко перевернуть, и тем, кто по ним лезет, тогда не сдобровать. Не понимаю, как еще кто-то умудряется брать штурмом городские стены. Ведь защитникам ничего не стоит сбросить штурмующих, как только те поставят лестницу, — отпихнуть ее, да и дело с концом.

— Все так, если силы сторон примерно равны. Упорные защитники могут отразить нападение противника, в несколько раз превосходящего их числом. Но сейчас соотношение сил такое: пятнадцать или двадцать вражеских воинов на одного нашего. Я говорю о настоящих воинах, весь этот сброд Вега и Амазлука не считается. С таким малым числом защитников всю стену разом людьми не заполнить. Если атакующие будут быстро ставить лестницы там, где в настоящую минуту пусто, они могут закрепиться наверху, на каком-нибудь участке стены. Когда таких участков будет несколько, ничто не помешает противнику броситься в город и подавить защитников своей численностью.

Если враг нападет прямо сейчас, у него будет прекрасная возможность завладеть городом. Если же они и дальше будут забавляться со всякими аппаратами, то запросто могут упустить этот шанс. Прибудет Тереяй... Ксатит, что говорит твой гадальщик? Забыл его имя... Добрались наши посланники до генерала Тереяя?

— Недеф день и ночь не отходит от кристалла, но гадание идет неважно. Верно, вражеские волшебники заколдовали кристалл, навели порчу. Недефу удается иногда настроить его на северную Пенембию, но он видит лишь голые бурые холмы — ни пограничного войска, ни посланников.

— Хм-м.

Джориан долго не отрывался от подзорной трубы.

— Что такое, Джориан? — спросил Карадур.

— Погляди. Между лагерем Свободного отряда и биваком федиранцев, видишь?

— Кажется, еще один ряд щитов, верно? С моими старыми слепыми глазами...

— Да, но зачем нужны заграждения так далеко? Туда даже из катапульты не попадешь. И слишком уж эти щиты высокие; сдается мне, за ними что-то происходит. Твой гадальщик не может туда заглянуть?

— Попробует, а я постараюсь, чтобы вражеские чародеи все не испортили.

* * *

Через час Джориан с Карадуром сидели во Дворце познания, в комнате Недефа. Гадальщик сидел на скамье, скрестив ноги и согнувшись над хрустальной сферой, которая помещалась на небольшой подставке из черного дерева; подставку обвивали фигуры драконов. Карадур тоже сел, скрестив ноги, на подушечку, лежащую на полу, прислонился к стене, закрыл глаза и зашевелил губами. Джориан сидел на стуле, держа в руках перо и навощенную дощечку. Он напряженно наклонился вперед, приготовившись писать.

Гадальщик полушепотом заговорил:

— Картина покрыта рябью и неустойчива, хотя и отчетливее вчерашней... Наверно, колдуны, которые создавали мне помехи, получили другое задание... Ага! Вот Ираз... Картина качается и подпрыгивает, я чувствую себя насекомым, прицепившимся к осеннему листку, который несет ветром.

— Ровнее, ровнее... Нет, это не та часть осадного кольца.

— Вижу шатры кочевников... Левее бы! Левее! Ну вот, наконец-то. Вот заграждение, о котором ты говорил... Эти помехи — сущее наказание. Все равно что разглядывать дно реки сквозь бурлящую воду. Я вижу кучу из каких-то длинных предметов... что-то перекрещивается... Ага! Теперь вижу работающих людей... С такой высоты они похожи на муравьев, но... У них в руках пилы и молотки...

— Лестницы? — спросил Джориан.

— Да, точно! Лестницы! Я не мог сказать сразу из-за плохой видимости, но это действительно лестницы.

— Можешь определить их число? — спросил Джориан.

— Нет. Должно быть, сотни...

Джориан поглядел на Карадура.

— Я же говорил! Они делают как раз то, что я сделал бы на их месте. Осадные машины строятся, чтобы отвлечь внимание, чтобы мы думали, будто у нас много времени на подготовку к обороне. А они как-нибудь с утра пораньше кинутся к стенам со своими лестницами и перелезут сюда, мы и глаза протереть со сна не успеем. Попав в город, они могут хоть всю жизнь обороняться от Тереяя. Голод им не грозит: море у них в руках.

Не отпускай Недефа от кристалла, пусть попробует разузнать точные намерения врага. Хорошо бы, если б ему удалось подслушать совещание командующих. А мне пора, надо, чтобы Чивир распорядился насчет рогаток.

— Рогаток?

— Так называют палки с перекладиной на конце — для переворачивания лестниц.

— Поосторожней с Чивиром! Он тебе завидует.

* * *

Прежде чем передавать полковнику Чивиру королевские приказы, Джориан всегда на всякий случай докладывал о своих намерениях во дворце. В тот день, проходя по улицам, ведущим от Дворца Познания к королевскому дворцу, он услышал какой-то шум. По бульвару, размахивая саблями и выкрикивая угрозы, бежала группа Юбок, преследующая троих представителей другой партии.

— Разрази их Герикс! — проворчал Джориан, выходя на середину улицы.

Когда Штаны пробегали мимо, он повелительно поднял руку и выкрикнул:

— Именем короля, остановитесь!

«Хоть какая-то польза, — подумал он, — от этих сверкающих парадных доспехов».

При виде его роскошного облачения остановились и преследователи. Трое Штанов спрятались у него за спиной, переводя дыхание.

— Они... убьют нас, сударь! И... совершенно ни за что!

— В чем дело? — гаркнул Джориан.

— Воры! — вскричал тот из преследователей, что был впереди. — Мы видели, как они вертелись вокруг нашего оружейного склада, что-то высматривали. Хотели стащить наше оружие!

— Они врут! — раздался новый голос. Джориан обернулся и увидел толстого господина Вега, предводителя Штанов.

— Я послал туда надежных ребят, — продолжал Вег, — чтобы они вежливо расспросили преследователей другой группировки насчет вооружения: какое им кажется наиболее подходящим...

— Это ты врешь! — вскричал, протискиваясь сквозь набежавшую толпу, Амазлук — сухопарый, с козлиной бородкой. — Хороши вежливые расспросы! Тому, кто собрался расспрашивать, незачем вскрывать замок на дверях склада.

— На страже никого не было, — возразил представитель Штанов. — Не у кого было спросить, вот мы и попытались...

— Опять врешь! — крикнул Амазлук. — Там всегда сторож...

— Ты назвал меня вруном? — завопил Вег, хватаясь за рукоятку сабли.

— Врун, вор и трус! — взвизгнул Амазлук, тоже вынимая саблю.

— Прекратите! Прекратите! — Джориан силился перекричать растущий гул. — Именем короля, приказываю убрать оружие!

В ответ на его слова раздался звон и лязг скрещенных сабель. Зрители принялись криками подбадривать противников, каждый поддерживал предводителя своей партии. Не забывали и между собой обмениваться угрозами и оскорблениями. На глазах у Джориана один болельщик схватил другого за нос, другие начали пинаться и таскать друг друга за волосы. Назревала очередная уличная баталия. Джориан в отчаянии выхватил меч и ударом разъединил сабли сражавшихся предводителей.

— Не суйся, поганый иноземец! — прорычал Амазлук, направляя саблю в грудь Джориану.

Не ожидавший нападения Джориан замешкался и не успел увернуться. Но его спасли латы: скользнув по металлическим пластинам, острие сабли только порвало Джориану рукав рубашки.

На Амазлука бросился Вег, и тому пришлось поспешно отскочить и отбивать удары, спасая собственную жизнь. Джориан отстегнул кинжал со свинцовой головкой. Взяв его за ножны, встал за спиной у Амазлука и ударил предводителя свинцовым шариком по голове.

Амазлук повалился на булыжник мостовой. Вег хотел проткнуть поверженного, но Джориан выбил у него из рук саблю и поднял острие меча к самому лицу Вега.

— Отойди, если не хочешь того же, — предупредил он.

— Кто ты такой, чтоб командовать... — прошипел Вег.

— Кто бы ни был, вы, Юбки, несите господина Амазлука к себе в штаб. Плесните ему в лицо; если не поможет, позовите лекаря, пусть приведет его в чувство. Господин Вег, будь добр, отошли своих людей обратно в бараки. По-моему, раз им предстоит встреча с врагом, следует побольше времени проводить в учениях.

Юбки, напуганные внушительным видом и повелительным тоном Джориана, молча подобрали упавшего главаря и исчезли. Вег бормотал себе под нос то ли угрозы, то ли проклятия. Он был на голову ниже Джориана и пререкаться в открытую, видимо, не захотел. Вместе с тремя сподвижниками он удалился, и толпа стала расходиться.

Джориан поспешил во дворец. Солнце уже миновало зенит, в Джориана удручало, что он потерял так много времени. Лестничный штурм городской стены мог начаться в любую минуту, а разница в численности бойцов росла с каждым новым федиранцем, который останавливал верблюда в растущем городе шатров к востоку от Ираза.

Срочно нужно было мастерить рогатки. И в отношении ополченцев требовались решительные меры, а то как бы Штаны и Юбки не затеяли гражданскую войну.

* * *

Во дворце Джориану сказали, что король Ишбахар прилег вздремнуть после обеда и его нельзя беспокоить. Джориан озадаченно пожевал ус. Он раздумывал, что бы предпринять: пробиться в личные покои короля, оправдавшись тем, что дело срочное, подождать, когда король проснется, или пойти прямо к Чивиру, не предупредив короля о своих намерениях. В третьем случае риск казался наименьшим.

Красавец-полковник сидел в своей комнате на верхнем этаже огромной цилиндрической башни, выстроенной у стены в восточной части города. Отсюда Чивиру полностью видна была Восточная стена, а также Восточные ворота. Чивир, в золоченой чешуйчатой кольчуге, еще более нарядной, чем у Джориана, просматривал раздаточные ведомости.

Джориан в знак приветствия поднес к груди кулак.

— Полковник, — сказал он, — король повелевает готовиться к неизбежному нападению противника — штурму наших стен при помощи лестниц. Он желает, чтобы были изготовлены сотни рогаток для сбрасывания лестниц. Рогатки надо распределить по всей стене.

Чивир нахмурился.

— С чего он взял это, капитан Джориан? Любому дураку ясно, что они собираются сперва разрушить стены, готовят катапульты, таранные машины, чтобы вначале пробить стену, а уж потом штурмовать.

Джориан рассказал о том, как гадальщик обнаружил, что за северо-восточным заграждением идет строительство лестниц. Полковник Чивир достал подзорную трубу и высунулся в окно с северо-восточной стороны. Через некоторое время он сказал:

— Нет, должно быть, твой провидец ошибся. Если б они и готовили лестницы, трудно поверить, чтобы они так скоро попытались штурмовать стены.

— Его Величество, — сказал Джориан, — считает, что они собираются предпринять неожиданную атаку в надежде завладеть городом, пока не прибыл со своей армией генерал Тереяй.

Чивир упрямо стоял на своем.

— Дорогой мой капитан, вот здесь, в «Военном справочнике» Зайита сказано... — он помахал в воздухе книжкой, — ...что шансы взять приступом стену выше сорока футов только с одними лестницами ничтожно малы. А высота наших стен сорок пять футов.

— Такому большому городу нужны стены по крайней мере в шестьдесят футов, — заметил Джориан.

— Возможно, только это к делу не относится.

— Ты собираешься распорядиться, чтоб начинали делать рогатки?

— Нет. Людей и так не хватает: солдаты проходят учения, а нужно еще мастерить оружие и укреплять кладку стены.

— Но, сударь, Его Величество совершенно определенно...

Полковник пристально посмотрел на Джориана.

— Тебя послушать, выходит, что Его Величество с большим интересом вникает во все подробности обороны, чего прежде никогда не бывало. Он сам дал тебе это поручение, прямо сейчас?

— Разумеется. Не думаешь ли ты, что я даю тебе приказы на собственный страх и риск?

— Как раз это я и думаю. Не забывай, сударь мой, обороной командую я, и никто другой. И вполне могу обойтись без чужеземцев. Если хочешь убедить меня, что Его Величество и впрямь дал это глупое распоряжение, принеси мне приказ, написанный его рукой, или же пусть лично выразит мне свою волю.

— Пусть враг войдет в город, лишь бы все формальности были соблюдены, так по-твоему? — разозлился Джориан. — Если я должен весь день носиться туда-сюда с бумажками...

— Убирайся отсюда! — вскричал Чивир. — И чтоб отныне все королевские приказы поступали в письменном виде, иначе я выполнять их не буду! А теперь — прочь, и не надоедай мне больше, а то велю взять тебя под стражу.

— Посмотрим, — прорычал Джориан. Он вышел из башни, кипя от злости. В тот вечер за ужином Джориан рассказал Карадуру о событиях дня.

— Когда я вернулся во дворец, — сказал он, — выяснилось, что король только что проснулся. Я сообщил ему о ссоре между предводителями и о своих неприятностях с Чивиром. Сказал, что от моего руководства обороной вряд ли будет толк, если меня не назначить командующим официально, чтобы никто мне не противоречил. Даже и тогда шансы будут очень ненадежны.

Я заявил Ишбахару, что должность ниже командующего обороной меня не устроит. Пусть Ираз не мой город, но я оказался здесь волею случая и здесь, возможно, погибну. Чтобы спасти свою жизнь, я должен спасти город и сделаю для этого все, что в моих силах.

— И как он отнесся к твоим... уверениям?

— Не знаю; во всяком случае, я говорил то, что чувствую. Он категорически отказался выгнать Чивира и предводителей и назначить вместо них меня. Сказал, что это невозможно по политическим соображениям.

Наконец он созвал нас — этих троих и меня — сегодня вечером на чаепитие. Я в очередной раз объелся. Если Его Величество будет и дальше набивать меня, как колбасную оболочку, мне придется поститься. И так уже набрал здесь в Иразе десять фунтов.

Ну вот. Амазлук сидел за столом с перевязанной головой и испепелял взглядом меня и Вега. Но, должен сказать, старый толстяк был на высоте. Внушал нам, что надо действовать сообща, пока город в осаде. Напомнил, что если мы не сможем вместе работать, то нас привяжут к столбам, вымажут смолой и подожгут, чтоб федиранцам светлее было праздновать победу. У жителей пустыни своеобразные понятия о том, как надо обращаться с пленниками. Под конец он распустил нюни от жалости к себе, и это так подействовало, что даже трое строптивых командиров с торжественным видом поднесли к глазам платки.

— Он подтвердил, что ты действительно получил от него приказ насчет рогаток?

— Да. К счастью, я догадался предупредить его об этой маленькой лжи. В результате все мы расстались если не доброжелательно, то, по крайней мере, пообещав друг другу трудиться на общее благо. Но по сути ничего не изменилось, и я уверен, что наутро мы опять готовы будем вцепиться друг другу в глотки.

— Ну, а как с рогатками?

— Увидев возможность хоть в чем-то одержать верх над соперником, Амазлук взял на себя ответственность за их изготовление. Говорит, в его группировке много умелых столяров, и он засадит их за работу, будут день и ночь пилить и вбивать гвозди. Тогда Вег заявил, что Штаны на каждую рогатку, сработанную Юбками, ответят двумя. И король велел им приниматься за дело.

— Сынок, я обещал сегодня заглянуть к Недефу, — сказал Карадур. — Он пытается подглядеть встречу вражеских военачальников, чтобы узнать как можно больше об их намерениях. Может... сходишь со мной? В городе беспорядки, полно вооруженных людей, вечером на улице небезопасно.

— Ну, конечно, приятель. У тебя есть фонарь?

* * *

— Нет, я не вижу, чтобы кто-нибудь собирался у палатки федиранского вождя, — бормотал Недеф. — Остаются альгартийцы...

Несколько минут гадальщик сидел молча, весь в напряжении, стараясь, чтобы картина в кристалле двинулась к морю.

— Сегодня проще, — заметил он. — Похоже, все волшебники ужинают. Ага, вот флагманский корабль пиратов, а вокруг него сгрудились баркасы. Верно, на борту военное совещание... — Недеф замолчал. — Помоги, доктор Карадур! — проговорил он в большом волнении, — они заколдовали адмиральскую каюту, и мне туда не попасть.

Карадур стал бормотать и двигать руками. Наконец Недеф воскликнул:

— Все! Я попал туда, держусь изо всех сил!

— Что ты видишь? — спросил Джориан.

— Здесь и впрямь настоящее военное совещание. Вижу бунтовщика Мажана и пиратского адмирала — кажется, его зовут Хрундикаром, здоровенный малый с длинной рыжей бородой. Вот вожди кочевников и командиры Свободного отряда, их имен я не знаю.

— Что они делают?

— Разговаривают, машут руками. Когда останавливаются, вступают переводчики... Мажан, кажется, предлагает напасть сразу с четырех сторон, чтобы растянуть и ослабить ряды обороны.

Недеф помолчал. Затем сообщил:

— Спорят, как определить время атаки. Федиранец показывает на небо. Он... не могу прочесть по губам, на своем языке говорит. Ага! Переводчик спрашивает, откуда им знать, когда начинать атаку, если солнце за тучами...

Теперь говорит Мажан. Что-то насчет башни Кумашара... Глядит в подзорную трубу. Федиранец о чем-то спрашивает, но я не понимаю... Мажан о чем-то просит адмирала Хрундикара. Все пьют воду. Матрос принес какой-то листок — пергамент или бумага. Листок прикрепляют к шпангоуту; четверо вождей воткнули в углы листка по кинжалу. Мажан углем рисует на листе крут диаметром в два фута. Ставит отметку на линии. Еще отметки вокруг линии. В центре рисует стрелку, указывающую на одну из отметок...

— Которую? Которую? — заволновался Джориан.

— С правой стороны круга... Картина мутнеет...

— Если это часы, какое время они показывают?

— А! Понял! Третий час — на него показывает стрелка. Изображение колеблется. Похоже, их волшебники снова взялись за свое..

Голос Недефа ослабел. Гадальщик упал в обморок, скатившись на пол со скамьи.

— О боги, надеюсь, он не повредился в рассудке, — обеспокоился Карадур. — С гадальщиками такое случается.

— Пульс, похоже, нормальный, — сказал Джориан, склонившись над Недефом. — Теперь мы знаем: враг нападет на нас в третий час утра, или по-нашему, по-новарски, в час Выдры. Время атаки они будут определять, глядя в подзорные трубы на башню Кумашара.

— Мы не знаем, в какой день они нападут, — заметил Карадур.

— Верно, но будем, на всякий случай, считать, что завтра. Надо срочно сообщить королю и военачальникам.

— Я не могу оставить беднягу Недефа в таком состоянии.

— Тогда позаботься о нем, а я займусь делом, оно не терпит отлагательств.

— Ты сперва к королю?

— Нет, вначале заскочу к Чивиру, передам новости.

— Каковы наши шансы, если у нас несколько сотен гвардейцев, а у них десятки тысяч войска?

— Шансы примерно, как у головастика в пруду, где кишат щуки. Но уж лестницы-то ополченцы сумеют перевернуть, дело нехитрое. Правда, стена большая, а народу мало. Стоит врагу где-нибудь укрепиться...

— Думаю, мы могли бы остановить часы на башне Кумашара. Тогда им трудно будет согласовать действия.

Джориан так и замер, уставившись на Карадура.

— Ты прав, приятель. Но, клянусь железным хером Герикса, ты подал мне мысль получше! Четыре войска собираются напасть с четырех сторон, циферблатов тоже четыре, значит, каждое войско будет глядеть на свой циферблат, ведь так?

— Видимо, так.

— Отлично, займись пока господином Недефом, а я пошел.

* * *

Король перекусывал перед сном; когда Джориан сообщил новости, Ишбахар задал тот же вопрос, что и Карадур:

— Каковы наши шансы, дружок, если у них двадцать или тридцать тысяч против наших четырехсот с небольшим гвардейцев да нескольких тысяч ополчения?

— Шансы невелики, — ответил Джориан, — но мы можем внести разлад в их атаку, есть у меня одна мысль.

— Что за мысль?

— Если Ваше Величество позволит, ваш слуга осмелится просить об одолжении... о награде в случае удачи.

— Конечно, мой мальчик! Проси о чем угодно. Ведь в случае неудачи материальные блага никому из нас уже не понадобятся. А если выстоим, у нас есть в отношении тебя кое-какие планы.

— Все, о чем я попрошу, сир, это ваша медная ванна.

— Да благословят боги нашу душу! Какая странная просьба! Не воз золота? Не высокую должность? Не девушку знатного рода — пополнить гарем?

— Нет, сир. Только то, что я сказал.

— Конечно, ты получишь ее, даже если мы проиграем. Но что у тебя за план?

Джориан рассказал, что задумал.

 

Глава 8

Варвар, спаситель Ираза

Пасмурное небо побледнело, став жемчужно-серым; Джориан сказал полковнику Чивиру:

— Первыми начнут штурм федиранцы, примерно через полчаса они будут у восточной стены.

— О великий Угролук! Откуда ты знаешь?

— В это время стрелка восточных часов будет на третьей отметке.

— Но разве на остальных часах будет не то же самое?.. А! — Чивир поглядел на Джориана расширенными от изумления глазами. — Значит, ты на всех часах по-разному поставил стрелки?

Джориан кивнул, и Чивир начал отдавать приказы. Срочно были отправлены посыльные. Вскоре вдоль восточной стены выстроилась почти вся королевская гвардия; броня тускло поблескивала, отражая серое небо. В ряды гвардейцев затесались несколько рот ополчения. У большинства ополченцев в руках были рогатки или копья с короткими перекладинами, прикрепленными к наконечникам. Всех расставили по местам, на каждые шесть футов стены приходилось по солдату. Оставшихся ополченцев отправили караулить другие стены.

Закопошилась серовато-коричневая масса федиранцев, и из их лагеря донеслось тихое блеянье бараньих рожков. Из шатрового города вылился поток воинов, одетых в бурые, песочные и грязновато-белые тона, и устремился к восточной стене. Они покрывали землю, словно муравьиный рой. Впереди федиранцы двигались парами, перемещая лестницы. Остальные, сбившись в кучки, тащили на повозках замысловатое федиранское оружие — дальнобойные костяные луки с двумя дугами.

— Пригните головы! — крикнул Чивир.

Команду передали по цепочке.

Раздался звон натянутой тетивы, и сплошной косяк федиранских стрел со свистом взмыл в воздух. Часть стрел перелетела за стену; иные, ударившись о камень, отскочили. Но были и такие, что попали в цель. В цепочке защитников послышались крики; по стене забегали иразские доктора в развевающихся халатах, отыскивая раненых.

Вражеское полчище прихлынуло к самой стене. По всей ее протяженности вросли в землю сотни лестниц. Они стали подыматься, как вылеты лебедок, солдаты толкали их сзади руками и копьями.

— Стреляй! — скомандовал Чивир.

Из-за зубцов стены выступили стрелки королевской гвардии и разрядили арбалеты вниз, в толпу. Затем опять скрылись, чтобы заново зарядить оружие. Тем временем ополченцы тащили к бойницам ящики с булыжниками, котлы с кипящим маслом, расплавленным свинцом и раскаленным песком; наклоняя их, они выливали или высыпали содержимое на головы снующим внизу федиранцам. Послышались вопли.

Однако лестницы продолжали расти; наконец они замерли, поравнявшись с верхним краем стены.

— Подождите, полковник, пока они станут лезть, — посоветовал Джориан.

— Проклятье! Прекратите указывать мне, что и как делать! — огрызнулся Чивир. — Я как раз и собирался. Эй, с рогатками! — крикнул он. — Ждите сигнала. Докуда они долезли, капитан Джориан?

Джориан рискнул высунуть голову из бойницы.

— Три человеческих роста. Пусть еще немного... Пора!

Когда головы самых проворных верхолазов оказались у края, федиранские лучники прекратили стрельбу, чтобы не попасть в своих.

— Переворачивай! — приказал Чивир.

По всей стене ополченцы зацепили рогатками верхние планки лестниц и толкнули. Кое-кто из защитников упал, сраженный федиранской стрелой, но их место заняли другие. Лестницы откачнулись от стены и упали, штурмующие с воплями полетели в толпу.

Федиранские командиры носились взад и вперед, выкрикивая приказы и призывая к действию. Лестницы выросли вновь. На них снова повисли гроздьями фигуры в коричневой одежде.

Джориан оказался у амбразуры, перед которой со стрелой в горле лежал иразский ополченец. В проеме между зубцами появился верхний конец лестницы. Не успел Джориан собраться с мыслями, как в амбразуре показалось смуглое лицо с черной бородой; сверху его обрамляла белая повязка, обмотанная веревкой из верблюжьей шерсти. В ушах сверкали, покачиваясь, круглые золотые серьги.

Джориан подхватил рогатку, выпавшую из рук убитого иразца. Приладить ее к древку лестницы не удалось; Джориан промахнулся и чуть не выпал из амбразуры. Не успел он прийти в себя и попытаться снова, федиранец, как кошка, проскочил через амбразуру и бросился на него с ятаганом.

Джориан, отбиваясь, вскинул рогатку; удар ятагана пришелся по деревяшке и едва не рассек ее. Джориан замахнулся на противника, но рогатка сломалась в том месте, где была трещина. Федиранец снова нанес удар. Джориан отскочил, и лезвие царапнуло кольчугу.

Пока федиранец заносил руку для третьего удара, Джориан уже выхватил меч, сделал выпад и проткнул не защищенное доспехами тело; меч вошел между ребер. Однако у федиранца хватило сил, чтобы с грохотом опустить саблю на голову Джориану. Шлем съехал на глаза, и в голове у Джориана зашумело.

Он поправил шлем и увидел, что раненый противник прислонился к каменному зубцу. Ятаган выскользнул из ослабевших пальцев, и федиранец медленно сполз вниз.

Тем временем через амбразуру пролез еще один неприятель. У этого тоже был ятаган, а в правой руке он держал небольшой кожаный щит. Кроме бурого одеяния, на нем была грубая кираса из вареной кожи, раскрашенная в алый и синий цвета, а на голове — светлый стальной шлем с заостренным выступом наверху. Воин сразу же перекинул щит в левую руку и вступил в бой с Джорианом. Они быстро обменивались выпадами и ударами, федиранец оказался искусным фехтовальщиком.

Краем глаза Джориан заметил, как к ним карабкается третий неприятель с обритым наголо черепом. «Если этот третий влезет на стену и нападет сзади, — подумал Джориан, — шансов у меня будет мало». В сказках всякое бывает, а на деле одному воину очень редко удается отбиться от двух опытных вооруженных врагов. Отвлекись Джориан хоть на миг от своего теперешнего противника, и тот мгновенно сразил бы его.

Джориан попытался действовать мечом попроворнее, чтобы убить неприятеля до появления следующего. Но федиранец умело защищался щитом и со свистом наносил один за другим ответные удары.

Третий враг очутился на стене и неслышно топтался за спиной у Джориана, который понимал, что должно произойти, но ничего не мог поделать. Вдруг позади раздался пронзительный крик и звук падающего тела. Взгляд сражающегося федиранца скользнул мимо Джориана, и тот в мгновение ока вонзил ему меч в горло.

— Еще один! — крикнул Чивир, вытаскивая окровавленный меч из тела федиранца, лежащего позади Джориана. — Помоги!

Полковник говорил о четвертом федиранце — с ятаганом в зубах, — который добрался до верхней планки. Джориан воткнул меч в одну деревянную стойку, Чивир — в другую.

— Давай, — скомандовал Чивир.

Они толкнули лестницу, и она откачнулась. Затем замерла в воздухе, и казалось, этому не будет конца. Федиранец с верхней планки глядел вниз, смуглое лицо побледнело, глаза округлились от ужаса. Когда лестница опрокинулась, Джориан в последний миг заметил, как воин раскрыл рот, чтобы закричать, и оттуда выпала сабля, которую он сжимал в зубах.

— Еле справились, — заметил Чивир. — Они там еще в одном месте захватили позицию. Идем!

Чивир с Джорианом бросились туда, где собралась целая кучка федиранцев, они стояли спиной к амбразуре, а позади другие карабкались по лестнице и пытались пролезть сквозь отверстие.

— Гляди! — сказал Джориан.

Поставив ногу на ближайшую амбразуру, он взгромоздился на верхушку зубца. Сквозь бойницу, находящуюся позади кучки воинов, как раз пролезал маленький худой федиранец. В этот миг он стоял в проходе на четвереньках.

Джориан размахнулся и нанес мечом длинный полновесный удар. Он с удовлетворением увидел, как голова федиранца отлетела и покатилась под ноги сражающимся. В амбразуре из упавшего тела фонтаном забила кровь, и у Джориана мелькнула мысль, как странно, что в таком маленьком человечке умещалось столько крови. На каменных плитах растекалась алая лужа, и сражающиеся начали поскальзываться и спотыкаться.

Тело задержало следующего федиранца, он стал пихать его и пытаться вытащить, чтобы расчистить себе путь. Пока он возился, Джориан рассек ему лицо косым ударом. Воин свалился с лестницы, увлекая за собой тех, что карабкались следом, и вызвав целый каскад воплей и падающих тел.

— Дай рогатку! — крикнул Джориан. Ему передали копье, и то не сразу. С его помощью он сдвинул с места одну из стоек, и лестница опрокинулась. Оставшиеся на стене федиранцы скользили в лужах крови и падали; лишенные поддержки, они вскоре были разбиты и изрублены в куски.

* * *

Джориан тяжело дышал, шлем его был помят, кольчуга порвана; тут он увидел полковника Чивира, которому лекарь перевязывал левую руку. Внизу медленно тек назад, к шатровому городу, поток федиранцев. Они забрали с собой часть раненых, но многих все же оставили вместе с сотнями трупов.

— Худо? — спросил Джориан.

— Царапина. А ты как?

— Меня не задели. Спасибо тебе за помощь.

— Не за что. Когда и откуда следующая атака? — спросил Чивир.

— Скоро, с севера. Северные часы отстают от восточных на час.

— Свободный отряд?

— Да. Их немного, но рубятся отчаянно.

— Они в латах, и не смогут лазать, как обезьяны. Адъютант! Всех к северной стене, кроме одного отряда ополченцев.

* * *

Через час Свободный отряд отошел от северной стены, а у ее основания осталось лежать множество закованных в латы тел, которые напоминали раздавленных жуков. Джориану порезали щеку, по лицу у него текла кровь.

— Следующие пираты, — сказал он Чивиру. Дома, без разрешения построенные у западной стены, — те, что выходили фасадами на набережную, — давали пиратам возможность добраться до середины стены без особого труда. Они закрепились на стене в нескольких местах и не сдавали позиций, несмотря на ожесточенное сопротивление иразцев. Джориана еще раз легко ранили — пострадала правая рука. На деревянные дома со стены посыпался град зажигательных снарядов, и дома вскоре вспыхнули. Пираты, пытавшиеся установить на крышах короткие лестницы, со страшными криками погибли в огне.

К тому времени, как четвертые часы на башне Кумашара показали третий час, крестьянское войско Мажана узнало о поражениях трех остальных армий. Говорили о загадочной путанице, которая произошла с часами, и о неожиданной силе защитников. Ни криками, ни даже побоями офицерам Мажана не удалось заставить крестьян штурмовать стену. Мужики переминались с ноги на ногу, сердито бормоча что-то себе под нос; кое-кто попытался убежать.

Из-за холмов послышались звуки труб. Черные точки превратились в эскадроны регулярной конной армии Пенембии; они спускались по Восточной дороге и начинали развертывание.

— Тереяй! — закричали на стене, завидев приближение пограничного войска.

Узнав эту новость, крестьяне Мажана ударились в паническое бегство. Федиранцы из страха оказаться отрезанными от родной пустыни оставили лагерь и, взгромоздившись на коней и верблюдов, вскоре исчезли за горизонтом. Альгартийские пираты погрузились на корабли, отчалили и подняли паруса.

Свободный отряд дисциплинированно снялся с бивака. Воины выстроились в три батальонных каре; по краям четырехугольников во все стороны торчали пики, в середине шли стрелки с арбалетами. Наемники шагали по Северной дороге не спеша, будто хотели, чтобы их кто-нибудь остановил. Но этого не произошло.

* * *

— Мальчик мой! — вскричал король. — Ты спаситель Ираза! Нет награды, достойной твоего подвига!

Джориану уже перевязали раны. Со скромным видом, который стоил ему больших усилий, он отвечал:

— Да полно, сир. Я только провозился полночи с часами, чтобы циферблаты показывали разное время. И больше ничего.

— Пророчество подтвердилось. Вернее, оба пророчества разом. Город спас варвар, и для этого потребовалось, чтобы часы ходили... хотя произошло это иначе, чем можно было ожидать, хых, хых. Скажи, чем тебя наградить?

— Ваше Величество, мне нужна только ваша медная ванна.

— В самом деле? Что ж, вознаграждение странное, но если таково твое желание, ты ее получишь. Сказать, чтобы ее доставили к Карадуру?

— Нет, сир. Пока пусть остается у вас. Но на днях она мне понадобится. И еще одна просьба!

— Да, да?

— Умоляю, не называйте меня варваром! Я честный ремесленник, вполне цивилизованный человек, не хуже любого другого.

— Вот ты о чем, — ответил король. — Теперь мы понимаем. Ты считаешь, что варвар — это грубый, неотесанный безграмотный дикарь из отсталой страны, где нет ни письменности, ни городов. Но нам думается, в пророчестве это слово было употреблено в более древнем смысле и означало любого человека не из Пенембии. Значение слова изменилось в прошлом столетии, мы ведь не чужды учености, мы тебе говорили.

Теперь видишь, в этом смысле ты и впрямь варвар, пусть у тебя изящные манеры и обширные знания. Так что пророчество подтвердилось. Какая удача, что мы победили так скоро и что ты не получил серьезных ран! Через три ночи новое полнолуние.

Джориан наморщил лоб.

— И что же, ваше величество?

— Ты забыл? Священный брак Нубалиаги, который бывает раз в месяц!

— Ах, да, — вздохнул Джориан.

* * *

Через три ночи, когда наступило полнолуние, Джориан согласно ритуалу постучался в массивную дверь, ведущую в туннель Хошчи. Дверь распахнулась; за ней стояли две младших жрицы в кисейном облачении. Они низко поклонились со словами:

— Приветствуем Ваше Величество накануне священного таинства!

Джориан любезно кивнул.

— Куда теперь, милочки?

— За нами.

Они вели Джориана по извилистым коридорам, вверх по лестницам; открывались и закрывались двери. По пути Джориан заметил главную комнату храма. Дверь была отворена, за ней виднелись строительные леса, вовсю шла работа. Раздавался визг пилы, стук молотка и звон зубила.

Свободный отряд и альгартийцы унесли из храма все, что сумели отодрать и выковырять — золото, драгоценные камни. Разрушили бы и само здание, если бы Мажан не удержал их. Теперь мастерам приходилось работать сверхурочно, чтобы поскорее привести храм в порядок.

— Жрицы, — сказал Джориан, — гм... я хочу спросить, где я...

— Ах, сир, — прошептала одна из них, — ваше одеяние должно соответствовать случаю, ведь вы воплощаете самого бога!

Они провели его в комнату поменьше, где на диване была разложена одежда.

— Ну, вот, сир, — сказали жрицы, — если Ваше Величество соблаговолит сесть...

Джориан присел на край дивана, и они стянули с него туфли.

— Теперь подымитесь, сир, и стойте прямо, мы вас приготовим.

Джориан встал, и они начали его раздевать. Сняли с него пенембийскую шляпу, расстегнули куртку и рубашку, развязали веревку, на которой держались брюки. Вскоре на Джориане остались только нижние штаны, но и их одна из девиц принялась расстегивать.

— Эй, — сказал Джориан, — дамочки, я попросил бы...

— Но это тоже надо снять, — объяснила жрица, хихикнув. — Думаю, мужчина вашего возраста, с вашим опытом...

— Ладно уж, — проворчал Джориан. — Я человек женатый, к тому же у меня на родине мы купаемся все вместе. Просто странно как-то.

Джориан остался без одежды. Ощутив на себе оценивающие взгляды жриц, он нахмурился.

— Думаешь, Гезма, все пройдет нормально? — сказала одна.

Вторая в раздумье подняла голову.

— Возможно. Боги не обделили его длиной, но что до силы... Впрочем, чтобы узнать, каков пудинг, надо его попробовать, как говорится. А чтобы узнать, каков...

— Хм! — подал голос Джориан. — Если вам непременно надо обсуждать меня, как трофейного быка, делали бы это лучше без меня. К тому же здесь холодно стоять в чем мать родила.

То и дело прыская со смеху, жрицы обрядили Джориана в кисейное одеяние огненного цвета и подпоясали его алым кушаком. В довершение на голову ему надели золотой венок, а на ноги — расшитые жемчугом сандалии.

— Ну прямо настоящий бог! — воскликнула одна.

— Да, — согласилась другая.

Она упала на колени и коснулась лбом пола.

— Великий Угролук! — произнесла она с благоговением. — Удостой презренных подданных благосклонного взгляда!

— Огради нас от греха и зла! — взмолилась другая, падая ниц по примеру первой.

— Простри божественную длань над благочестивыми жрицами вечной твоей супруги!

Джориан слушал, как две молодых женщины изливают на него свои мольбы, и ему было не по себе. Ничего божественного он в себе не ощущал, И уж, конечно, у него не было чувства, будто он способен творить чудеса или спасать кого-либо от греха и зла.

— Да, да, сделаю все, что в моих божественных силах, — наконец проговорил он. — Где же мы?..

Жрицы поднялись на ноги.

— Следуйте за нами, Ваше Божественное Величество.

Еще несколько коридоров, и он оказался в молельне. Одна из жриц шепотом сказала:

— Обычно обряд происходит в главном святилище, но сейчас там ведутся работы.

Джориан вошел, и маленький оркестр из лир и свирелей заиграл нежную трепетную мелодию. Посреди комнаты стояла огромная постель. Воздух был наполнен ароматом духов и фимиама.

Перед алтарем стояла верховная жрица Сахмет. Как и Джориан, она была облачена в кисею. На ее благородном лбу сияла серебряная диадема с бриллиантами. При тусклом свете маленького масляного светильника, свисающего с потолка, Сахмет казалась почти красавицей. Джориан подошел, и она тихо проговорила с низким поклоном:

— Приветствую тебя, божественный супруг! Приветствую тебя, король богов!

— Здравствуйте, ваше святейшество, — ответил Джориан. — Вот ваше кольцо, сударыня.

* * *

На другое утро Джориан встретился в королевском дворце с Карадуром, который пришел туда отчитаться перед своим высокопоставленным работодателем. Двое друзей пешком отправились к Карадуру домой. Проходя через Врата Счастья, Джориан взглянул вверх на голову Мажана — она торчала на одном из кольев, украшавших ворота.

— Некоторые его идеи казались мне интересными, — заметил Джориан. — Жаль, что не удалось проверить их на практике. Если бы кто-нибудь склонил короля отдать распоряжения...

— Уже пробовали, — ответил Карадур. — Сам Мажан как-то убедил Ишбахара поделить земли крупных владельцев между крестьянами. Но этих господ голыми руками не возьмешь: у них есть вооруженные сторонники, и они не согласятся просто так потерять власть и деньги. Такой эксперимент под силу разве что королю-герою, готовому рискнуть, даже если землевладельцы поднимут в стране бунт. А бедняга Ишбахар... — Мальванец пожал плечами. — Скажи мне лучше, как прошла ночь?

Джориан рассмеялся.

— Ну и натерпелся же я! Как никогда. А уж я перевидал немало красоток.

Он рассказал, как его одевали и как отвели в молельню к Сахмет.

— Пришлось стоять в этом кисейном наряде долгие часы, будто я красавчик из тех, что поджидают клиентов на улице Шаштая Второго. Ритуал продолжался целую вечность. Пели гимны, читали молитвы, из которых я и понять-то ничего не мог они были на древнепенембийском. Вручили мне серебряную молнию и золотой луч, объяснив, как я должен ими размахивать.

Я не такая уж старая развалина, но за столько часов кто угодно потеряет интерес к происходящему... если слово «интерес» здесь уместно. Наконец представление окончилось, и нас с Сахмет нарекли богом и богиней, состоящими в законном браке. Верно, имелось в виду, что эти божества временно вселились в наши бренные оболочки.

— Тебя охватило какое-нибудь божественное ощущение? — спросил Карадур.

— Нет, абсолютно. Может, настоящие Угролук с Нубалиагой были заняты чем-то другим. А может, когда они хотят друг на друге подергаться, то прекрасно справляются сами, не перепоручая этого смертным.

Так или иначе, Сахмет подвела меня к постели. Я опешил от мысли, что мне предстоит навернуть эту дамочку на глазах у всей честной компании. Очень сомневался, окажусь ли на высоте при подобных обстоятельствах. Но жрицы притащили ширмы и расставили вокруг кровати, и светильники погасили, все, кроме одного. Было слышно, как девицы вышли, шурша платьями; затем стало тихо, только проклятый оркестр продолжал звенеть и чирикать в углу.

Даже когда у меня в Ксиларе был гарем, я не приглашал королевского оркестра, чтобы под музыку скрипеть пружинами. Может быть, я старомоден, но есть вещи, для которых нужна интимная обстановка. Впрочем, надо — значит надо, притом Сахмет — интересная женщина. Ну, я и принялся за дело — поцелуи, ласки, раздевание, все, как положено. Вскоре мы стали единой плотью, как выражаются священники.

— И как оно вышло?

— Зачем тебе знать это, старый аскет? Подробности возмутят твою чистую душу.

— Не осуждай моего любопытства, сынок. Все людские дела для меня существенны, хотя духовное звание не позволяет мне самому участвовать во многих сферах жизни. Само собой, такие вещи представляют для меня лишь отвлеченный интерес, я ведь должен хранить целомудрие, чтобы достичь высот в искусстве волшебства. Все мои знания о любовных делах получены косвенным путем, из книг, а книги вряд ли дают полную картину, ты мог бы восполнить пробелы.

— Хорошо. Первая попытка была не очень удачной. После года воздержания я был как арбалет со слабым спусковым крючком. Сахмет приуныла, но я сказал ей не расстраиваться: отдохну немного и повторим. Около получаса мы ели, пили и болтали о том о сем. Я рассказал ей несколько историй из жизни короля Фузиньяна. А тем временем снова созрел и на этот раз сработал как надо. Толчков, верно, пятьдесят, дамочка билась подо мной, как рыба на крючке. Сказала, что впервые за много лет получила настоящее удовольствие от мужчины — видимо, с тех пор, как разругалась с Чолишем.

Думаешь, после этого она уснула? Так нет же, клянусь бронзовым задом Вэзуса! Ей хотелось еще. Я опять передохнул, у меня снова встало, и я как следует ее отодрал.

Но ее все еще разбирало. Я здорово вымотался, поэтому притворился, что сплю, а скоро и притворяться стало незачем. Но утром, с первыми лучами зари, святейшая супруга разбудила меня и принялась трепать и тискать в надежде, что священный столп снова поднимется.

— Она преуспела?

— Да, ей это удалось. Даже слишком. — Джориан зевнул. — Сутки бы не просыпался. После она стиснула меня, прижав к своей пышной груди, и заговорила о любви. Поклялась, что не отпустит меня из Ираза, что я останусь здесь навсегда и буду день и ночь ее накачивать.

— Лучше бы тебе остаться с ней, — сказал Карадур.

— Что? Стать наложником? Бросить малышку Эстрильдис? Ты что, котом блудливым меня считаешь, которому лишь бы к кому пристроиться?

— Да нет, сынок. И потом, это произошло вполне законно, по священному обычаю. О блуде не может быть и речи.

— Не так уж законно. Роль барана в этой священной случке должен играть король, а я не король. Если верховный жрец Чолиш узнает и захочет навредить... Нет уж, спасибо! все эти козни высшей касты не для простого парня, вроде меня. Слишком рискованно.

Кроме того, неизвестно, что будет, когда умрет Ишбахар. Такой толстяк долго не протянет. А тогда новый король с верховной жрицей могут решить, что меня нужно убрать потихоньку, как досадную помеху. Здесь очень ловко умеют подсыпать яду. В любом случае, меня это не устраивает: пусть я не герой, но любимой игрушкой бабы тоже быть не хочу. Позабавиться, конечно, неплохо и для здоровья полезно, но зарабатывать свой хлеб предпочитаю руками и головой, а не хером. И потом, мне больше нравится делать это с моей милой женушкой, тогда это любовь, а не только похоть. Король обещал мне медную ванну, осталось заколдовать ее и вперед, в Ксилар!

— Чары еще не отлажены до конца, — ответил Карадур.

— Поторапливайся! Привлеки побольше людей!

— Привлеку, когда смогу. Пока весь Дворец Познания занят подготовкой к грандиозному празднику, который, по велению короля, состоится через пять дней. Праздноваться будет спасение Ираза. Если ты не очень занят, твои инженерные познания пригодились бы при разработке сценических эффектов.

— Буду рад помочь, — сказал Джориан.

 

Глава 9

Восковая жена

Джориан с Карадуром, как гости короля, подымались вслед за носилками Ишбахара в королевскую ложу. Закончив подъем, носильщики опустили паланкин. На сей раз носильщиками были рабы, поросшие шерстью полуобезьяны из джунглей Комилакха, а не аристократы. На крутых подъемах король Ишбахар не доверял свою увесистую персону дилетантам.

Король слез на землю — его движения напоминали трепыхание раненого кита, — помахал рукой толпе и с одышкой отправился в ложу, вокруг которой выстроились гвардейцы. Джориан и Карадур вошли следом.

— Присаживайтесь, где хотите, дорогие наши друзья! Где хотите, — пригласил король. — Нам придется занять этот проклятый трон, хотя сидеть на нем — одно мучение. Ну, где же обед? А, вот он! Доктор Карадур, подвинься немного, будь любезен, сейчас поставят стол. Джориан, тебя сегодня ждет необычайное лакомство: котлеты из мяса бераотской обезьяны, зажаренные в жиру гигантской черепахи из Буранга. И вино из салиморской горчихи. Попробуй!

Джориан подумал, что вино скорее не из горчихи, а из горчины, но проглотил свою порцию. Король наклонился к нему с доверительным видом:

— Как настроение, дорогой мой?

— Вроде ничего, сир. А что такое?

— У нас для тебя небольшой сюрприз. Только это после. Думаем, такой мужественный юноша, как ты, едва ли заголосит или упадет в обморок. Но все же решили тебя предупредить.

— Могу я узнать хотя бы примерно...

— Ни в коем случае! — король многозначительно подмигнул Джориану. — Сказать сейчас значит испортить все удовольствие, хых, хых! Всему свое время... да, да. Ты умеешь танцевать?

— Умею несколько новарских танцев — фольку, волчок. А что, сир?

— Мы собираемся дать большой бал. Пенембийские танцевальные па ты, без сомнения, выучишь. У нас уже много лет не было балов. Как понимаешь, в танцах мы не особенно сильны.

Пока король уплетал за обе щеки, а Джориан с Карадуром потихоньку заканчивали свои небольшие порции, трибуны внизу заполнились. Штаны, в голубом и золотистом, как и прежде, сидели слева, а Юбки, одетые в красное и белое, — справа. В промежутке снова разместились знать и высшее чиновничество.

— Будем надеяться, Штаны и Юбки сегодня не устроят резни, — сказал Карадур.

Король проглотил то, что было у него во рту.

— Как раз сегодня утром, доктор, мы беседовали с предводителями. Разговор был очень серьезный, уверяем вас! Они обещали любить друг друга, как братья. Как братья — так они и сказали.

— Братская любовь, сир, не такая уж надежная штука, — заметил Джориан. — Взять хотя бы королей Форимара и Фузонио, что жили у меня на родине, в Кортолии.

— Что это за история, Джориан? — заинтересовался король.

* * *

— Это так называемая история о Восковой жене. Король Форимар был не прямым наследником хорошо известного короля Филомена Доброхота, отца Фузиньяна Лиса. Короля Форимара прозвали Форимаром Эстетом. Его отличительными чертами были безразличие к государственным делам и страсть к искусствам, в которых сам он достиг кое-каких высот. Был неплохим архитектором, замечательным музыкантом, талантливым композитором, хорошим певцом и прекрасным живописцем. Некоторые его стихи и по сей день составляют славу кортолийской литературы. Увы, трудно было заниматься всем этим, да еще и управлять королевством.

В результате жизнь государства пришла в полный беспорядок. Армия превратилась в трусливое стадо, в городе цвели преступность и моральное разложение, народ находился на грани бунта. Тогда в Кортолию явилось войско соседнего государства Оссарии. Город спас брат Форимара, Фузонио, который, услышав о беде, мгновенно вернулся из-за границы.

Однако за спасение города Фузонио потребовал, чтобы Форимар отрекся от престола в его пользу. На что Форимар согласился без всяких пререканий — но это особая история, ее расскажу в другой раз.

Так вот, королем стал Фузонио, человек ничуть не похожий на брата. В его натуре не было и следа эстетической чувствительности. Напротив, это был грубоватый, здоровый, чувственный мужчина. На досуге не прочь был заглянуть инкогнито в какую-нибудь низкопробную таверну, где собираются немытые мужланы, погонщики мулов да всякий бандитский сброд; любимым занятием короля было глушить с ними пиво и орать непристойные песни.

Форимар жил холостяком, а вот у Фузонио была жена по имени Иврэ, толстуха деревенского вида, совсем некрасивая; она успела родить ему пятерых детей. Чета любила обсуждать сообща семейные вопросы, причем частенько орали так, что оконные стекла дребезжали. Но горе, тому, кто, решив, что они и впрямь поругались, пытался этим воспользоваться! Супруги набрасывались на него, как тигры, а их дети — как тигрята.

После отречения Форимар поначалу чувствовал себя так, будто у него гора с плеч свалилась: министры больше не докучали ему, требуя решений по вопросам строительства, найма и увольнения, законности и правопорядка, иностранных дел, да мало ли еще скучнейших проблем, на которые правитель вынужден тратить уйму времени.

— Да, нам это хорошо знакомо, — вставил король Ишбахар.

— Однако прошло какое-то время, и Форимар начал сожалеть о потере престола. Брат выплачивал ему щедрое содержание, но его не хватало на артистические причуды бывшего короля. У него, к примеру, возникла мысль устроить всеноварский конкурс поэзии, который он надеялся превратить в ежегодное мероприятие, что сделало бы Кортолию одним из первых культурных центров мира. Насчет призов у него были грандиозные планы. Он уже и так истратил все жалованье на картины, скульптуры и тому подобное и брал в долг под новые выплаты, пока не исчерпал весь свой кредит. Когда он попросил у брата десять тысяч золотых марок на призы для поэтического конкурса, Фузонио сказал, что он рехнулся.

— У меня достаточно возни с налогами, приходится возмещать ущерб, нанесенный твоим правлением, милый братец, — ответил он. — Иди-ка лучше любуйся красотой полевых маргариток, по крайней мере, дешево и безобидно. Больше денег на всякие выдумки не жди, только своим жалованьем можешь распоряжаться.

Незадолго до этого в Кортолии один человек — звали его Зевагер — устроил выставку работ из воска; скульптор изобразил ряд исторических сцен — жрецы и непокорный король Финджаниус, коронация Ардимана Ужасного, императора Новарии; обезглавливание мятежного Роскьянуса. Зевагер, который превыше всего ставил в искусстве дотошную реалистичность и верность детали, попросил у бывшего короля разрешения сделать скульптурный портрет его высочества и выставить вместе с другими работами. Форимар, не придававший прежде деньгам никакого значения, но теперь испытывающий трудности из-за их недостатка, запросил плату. Зевагер заплатил.

К работе над портретом Форимар отнесся с интересом, так как вообще любил искусство. Оказалось, что Зевагер, помимо обычных навыков, необходимых для создания восковых фигур, обладает также искусством мага. Он слегка заколдовал скульптуру, и ее сходство с моделью стало еще разительнее. Форимар побывал в комиссии по торговле и лицензиям и выяснил, что у Зевагера нет разрешения на занятие колдовством в Кортолии. Это сведения ему впоследствии очень пригодились при общении со скульптором.

Восковой Форимар имел на выставке успех, и бывший король тонко намекнул Зевагеру, что неплохо бы изобразить короля Фузонио и королеву Иврэ. За большую сумму Форимар взялся добиться у королевской четы разрешения на демонстрацию их портретов. Он сказал, что потребуются большие траты, придется сделать кое-какие пожертвования по указанию брата. На самом же деле никаких трат не потребовалось. Форимар просто спросил за завтраком брата с невесткой, как они смотрят на то, чтобы его старый друг Зевагер отлил из воска их изображения.

— Ничего не имею против, — сказал Фузонио. — Это поднимет наш престиж. Если, конечно, мы не выйдем у него страшилищами.

Так и остались у Форимара все деньги, которые дал Зевагер, однако десяти тысяч марок, нужных для поэтического конкурса, еще не набралось. Отношения между бывшим королем и Зевагером становились все теснее. Вскоре Форимар втянул его в заговор против трона. Пообещал, что, став королем, назначит Зевагера министром изящных искусств, а в случае, если тот попытается устоять перед соблазном, пригрозил заявить о незаконной колдовской деятельности скульптора.

В числе прочих приемов волшебства Зевагер обладал способностью делать человека неподвижным. Для этого ему нужен был хотя бы один волос Фузонио и обрезки ногтей. Форимар раздобыл, что требовалось.

Однажды вечером, когда Фузонио, направляясь в пивную, не спеша проходил мимо музея восковых работ, Зевагер напустил на него чары. Вместе с Форимаром они затащили застывшего, словно изваяние, Фузонио в музей, надели на него костюм, который был на восковой фигуре, и поставили короля на место статуи. А статую спрятали в кладовой.

Затем Форимар поспешил во дворец, разбудил невестку и отдал ей письмо, написанное рукою брата. Вот что она прочла:

«Любезная моя Иврэ, я покидаю королевство и отправляюсь в Ксилар па тайное совещание всех правителей городов-государств Новарии: стало известно об угрожающем передвижении швенских кочевников. Моя отлучка должна как можно дольше оставаться тайной. Вместо меня временно будет править мой брат Форимар. Поцелуй за меня детей и обещай им, что я вернусь через месяц-другой.
Твой король Фузонио».

Документ, разумеется, был ловкой подделкой. Форимар был художником и мог скопировать чей угодно почерк. Иврэ встревожилась, но подлинность письма особых сомнений не вызывала: в последнее время действительно ходили слухи о возможном вторжении швенов.

Итак, Форимар занял трон в качестве регента. Первым делом он объявил о стихотворном конкурсе и назначил жюри. Собственных стихов он не представил, зная, что ему, как правителю, возможно, будет несправедливо оказано предпочтение. Это понизило бы престиж мероприятия, которое он хотел проводить ежегодно. Форимар искрение желал способствовать развитию стихотворного искусства и сделать Кортолию центром культуры. Второй задачей Форимара было избавиться от сторонников брата. Одних он отправил на пенсию, других спровадил подальше от столицы, а оставшихся просто сместил с должностей. Освободившиеся места заполнил своими приверженцами. Замены производились осторожно, чтобы не вызвать подозрений. Форимар рассчитывал, что через два месяца, то есть ко времени обещанного возвращения Фузонио, он будет крепко держать в руках бразды правления и сможет провозгласить себя королем.

Что же до самого Фузонио, стоящего в царственной позе в музее Зевагера, Форимар еще не решил, что с ним делать. Убить брата у него рука не поднималась: в семье сильна была традиция демонстрировать всем сплоченность, несмотря на внутренние разногласия. С другой стороны, он знал, что брат куда изобретательнее его и, если оставить его живым, без сомнения, найдет способ снова захватить трон.

Однако была еще королева Иврэ, вот чего Форимар не принял в расчет. Когда прошел месяц, а от Фузонио не поступило никаких вестей, она что-то заподозрила. За помощью обратилась к гадальщику, тот настроил магический кристалл на Ксилар и сообщил, что в этом городе, похоже, нет никакого международного совещания.

Иврэ опечалилась: теперь она не сомневалась, что ее муж стал жертвой обмана или преступления. Не знала только, что предпринять. Как-то раз, тоскуя по Фузонио, она остановилась около музея Зевагера и зашла взглянуть на его работы.

«Уж лучше восковой портрет Фузонио, чем совсем никакого мужа», — решила она.

Зевагер радовался, что его заведение посетила сама королева. Она пришла с подругами. Хозяин водил их по музею, кланяясь и расшаркиваясь на каждом шагу.

Увидев мнимый портрет Фузонио, Иврэ даже вскрикнула, до того он был похож.

— Это же мой муженек собственной персоной, — сказала она. — Просто не верится, что статуя.

Когда Зевагер отошел в дальний конец комнаты поговорить с другой дамой, Иврэ коснулась руки скульптуры и ей показалось, что рука не из воска.

В голове у нее возник отчаянный план. Иврэ тщательно изучила наряд, который был на скульптуре, изображавшей ее саму.

Вернувшись во дворец, она поужинала вместе с зятем.

— Сегодня я видела твоего друга, господина Зевагера. — Она в двух словах рассказала о посещении музея. — Сдается мне, завтра он тебя там ждет.

— Да? — удивился Форимар. — А я думал, послезавтра. Вечно путаю дни.

Ночью Иврэ вышла из дворца с одним-единственным охранником, которому доверяла, да еще с бывшим грабителем, недавно выпущенным из тюрьмы. За соответствующее вознаграждение грабитель вскрыл замок на двери музея Зевагера, впустил Иврэ и запер за нею дверь. Иврэ поднялась на верхний этаж, где стояли скульптуры. Королева была одета почти в точности как собственное восковое изображение — его она спрятала за штору, а сама встала на место статуи.

Заслышав шаги Зевагера и первых посетителей, она замерла, будто каменная. Одна из посетительниц сказала, что статуя королевы совсем как живая — кажется, вот-вот ощутишь ее дыхание. К счастью, Зевагер отнес похвалу на счет своего колдовского искусства.

Позднее, когда прием посетителей был закончен, явился регент Форимар. Он встал возле скульптурных портретов королевской семьи и заговорил с Зевагером, задыхаясь от волнения.

— Наши планы раскрыты? — спросил регент.

— Нет, мой господин. Насколько знаю, нет, — ответил скульптор. — Ходят, правда, слухи, что король Фузонио отправился куда-то с неизвестной целью, да так и не дошел. Говорят, что он как в воду канул. — Зевагер взглянул на статую короля и захихикал. — Мы-то знаем, мой господин, что он стоит у всех на виду, надо лишь знать, куда смотреть.

— Замолчи, дурак! — прикрикнул на него Форимар. — И стены имеют уши. Вполне возможно, что одну из восковых фигур придется отправить на слом. — Он в свою очередь посмотрел на Фузонио. — Лучше нанести удар первым. Риск слишком велик: вдруг он оживет и начнет действовать.

Они стали медленно спускаться по лестнице, продолжая тихо разговаривать, королева Иврэ больше не могла расслышать их слов. Но она уже и так знала достаточно. Зевагер проводил высокопоставленного гостя и вернулся в выставочный зал.

Переступая порог, он заметил, что в комнате как будто что-то шевельнулось. Еще он успел увидеть, как статуя королевы взмахнула топором, которым должны были казнить мятежного Роскьянуса. Зевагер в ужасе вскрикнул, топор тут же рассек его череп. Иврэ была дюжей бабой, и топор, к счастью для нее, оказался самым настоящим, а не подделкой из дерева, окрашенного под металл. Зевагер гордился достоверностью своих произведений.

Внизу ученик скульптора подсчитывал выручку за день. Услышав шум, он прибежал наверх. И там увидел Иврэ с окровавленным топором, а на полу мертвого Зевагера; завопив еще громче своего учителя, паренек пустился прочь без оглядки.

Теперь, когда Зевагер был мертв, его чары быстро утратили силу. Фузонио заморгал, затем протер глаза и начал дышать.

— Где я? — спросил он. — Провалиться мне в сорок девять мальванских преисподних! Ничего не понимаю!

Жена все ему объяснила, и король сказал:

— Отдай мне топор, дорогая. У меня рука крепче, и сильнее удар.

Они поспешили во дворец. Стражники рты раскрыли от изумления, увидев, как король с королевой приближаются к дворцу без всякого сопровождения, а король несет на плече окровавленный топор. Но путь им никто не преградил.

Фузонио вошел в комнату брата, где тот упражнялся в игре на флейте. Поняв, что его ждет, Форимар упал на колени и взмолился о пощаде.

— Так вот, — сказал Фузонио, занеся топор над его головой. — Мне следовало бы поступить с тобой, как поступили предки с Роскьянусом. Безголовые не опасны для монархов.

Но я не хочу нарушать традицию — наша семья должна выглядеть сплоченной. Поэтому ты немедленно отправишься на Дальний Восток, в Салимор. Будешь послом. А своему старому приятелю Софи Салиморскому напишу, что если он хочет и впредь выгодно торговать со мной, пусть держит тебя там до конца дней.

Так и было сделано. Честь семьи не пострадала, так как Форимар формально был назначен в Салимор послом, лишь немногие знали, что он отправляется в ссылку — можно сказать, в тюрьму мягкого режима. Говорят, он устроил настоящую революцию в народном искусстве Салимора, но подробности мне неизвестны.

* * *

— А как же стихотворный конкурс? — спросил король.

— Поскольку конкурс был уже объявлен, жюри избрано, и работы начали присылать, Фузонио не стал отменять мероприятие, чтобы не портить репутацию правительства и сохранить в тайне разлад между ним и братом. Через несколько недель, когда Форимар уже отбыл, жюри назвало победителей. Первый приз присуждался Ватрено из Гованьяна за стихотворение «Дьявольская бездна». Начиналось оно так:

Смешай жемчужные исканья, Единобожье, справедливость, заучиванье, Перетеки в чужого, далекого. Во лжи мы грязнем, лижем пировую пену, Пересекая жирную тропу. Очарено общение, а суть — В разжиженном безнадежном утеке...

Королю Фузонио принесли рукописи стихотворений, признанных лучшими. Он должен был просмотреть их и на следующий день наградить победителей. Фузонио прочел стихотворение Ватрено и сказал:

— Что это? Верно, шутка?

— Нет, нет, Ваше Величество, — ответил председатель жюри. — Это серьезные стихи, настоящее откровение.

— Но в них же нет ни ритма, ни рифмы, — возразил Фузонио. — Да и смысла, сдается мне, тоже нет. По-моему, это вообще не стихи.

— Ах, вот вы о чем, — сказал судья. — При всем моем уважении к вам, надо признать, что Ваше Величество, очевидно, не следит за последними достижениями в области поэтического мастерства. Ритм и рифма давно упразднены как устаревшие, искусственные формы, мешавшие творчеству художника.

— Но смысл-то хотя бы должен быть!

— Прежде да, сир, но не теперь. Мы живем в беспорядочное время, поэзия должна отражать хаос эпохи. Если в жизни нет смысла, откуда ему взяться в стихах?

— Может, вы, господа, и ощущаете хаос, — ответил король, — а для меня жизнь полна самого отчетливого смысла. Вот и все.

— Следует ли вашим презренным слугам считать, что ваше величество обладает божественным всезнанием? — саркастически осведомился председатель жюри.

— На всезнание не претендую, — с леденящим спокойствием ответил Фузонио. — Мир слишком сложен, человеческий ум не в силах охватить его целиком. Но некоторые вещи я все же понимаю — те, что строго подчиняются естественным законам. В том числе глупые выкрутасы ближнего. — Он щелкнул пальцем по листку со стихотворением. — Если вас интересует мое мнение, господин Ватрено просто открывал наугад словарь и тыкал пальцем с закрытыми глазами. Так родился этот шедевр.

— Что же, — ответил председатель, — по сути, оно почти что так и было, сир. Так, добавил немного от себя да вставил кое-что для связности. Нам это показалось замечательным стихотворным новаторством. Это стихи будущего.

Фузонио просмотрел стихотворения, за которые жюри присудило вторые и третьи премии, но они доставили ему не больше удовольствия, чем «Дьявольская бездна». Король не выдержал:

— И за эту дрянь я должен выложить десять тысяч марок из оскудевшей казны! Когда я заказываю в таверне пиво, то хотя бы знаю, что за мои деньги мне подадут пиво, а не лошадиную мочу. — С этими словами он разом порвал все рукописи. — Убирайтесь, болваны! — зарычал король. — Ослы! Безголовые идиоты!

Члены жюри бросились вон из королевских покоев. На бегу у них развевались мантии, король Фузонио не отставал и колошматил их по спинам скипетром.

Стихотворный конкурс был объявлен не состоявшимся на том основании, что не нашлось работ, достойных обещанного вознаграждения. Это событие вызвало большое недовольство среди людей искусства и выдающихся мыслителей, они называли Фузонио узколобым тираном и деревенским олухом. Но Фузонио внимания на них не обращал; правление его было долгим и успешным.

* * *

Король Ишбахар смеялся от души.

— Может, это и к лучшему, что у нас нет братьев. И что поэзия в Пенембии еще не достигла такой степени утонченности; все же сочинения наших поэтов в состоянии понять не только автор. Но, кажется, сейчас начнется праздник. Герекит, дай-ка нам лупу и речь, которую мы должны произнести.

Ишбахар поднялся и стал читать, а глашатай вторил ему, рыча в рупор. Речь представляла собой обычный набор избитых фраз, после начался парад, затем — клоунада и скачки.

 

Глава 10

Корона Пенембии

К тому времени, как закончился последний забег, западная половина ипподрома покрылась тенью. Король Ишбахар поднялся, чтобы объявить победителей, Глашатай, как обычно, передал его слова публике.

— Сразу не расходитесь, добрые люди, — сказал король. — После награждения мы сообщим вам что-то интересное.

Король держал в руках список победителей. Когда глашатай выкрикивал очередное имя, победитель взбирался по ступенькам к королевской ложе, опускался на одно колено и под всеобщие аплодисменты получал награду из рук короля. Казалось, распри между Юбками и Штанами временно прекращены.

Король Ишбахар прочистил горло.

— Верные подданные пенембийской короны! — начал он. — Из-за треволнений последнего месяца произошла задержка в решении важнейшего вопроса — вопроса о престолонаследии.

Все вы знаете, что у нас нет живых наследников — ни законных, ни незаконных. И вот теперь, когда правление наше подходит к концу, мы обязаны позаботиться о том, чтобы наследование престола произошло по всем правилам. Есть два пути: либо подыскать подходящую кандидатуру среди дальних родственников, либо прибегнуть к крайней мере — усыновлению.

Друзья мои, пусть мысль об усыновлении не кажется вам нелепой. Вы правы, вот уже более ста лет, как корона не передавалась этим способом. Но, может быть, кое-кто забыл, что великий кроль Хошча был приемным сыном своего предшественника Шаштая Третьего. В жилах Хошчи не текла кровь Джуктара Великого. Чтобы наш божественный род не потерял короны, Хошча женился на обеих дочерях своего предшественника, и первый же сын, достигший зрелости, стал его преемником.

Мы оказались в таком же положении. Правда, у нас имеются живые родственники мужского пола, но среди них мы не сумели найти такого, который справился бы с обязанностями короля.

Однако боги послали нам настоящего героя. Это человек молодой, он сможет долго и плодотворно править — и в то же время достаточно зрелый, не натворит на троне глупостей, которых приходится ждать от молодежи. Человек физически крепкий, с живым умом и твердым характером. Совсем недавно он стал спасителем священного Ираза, когда на нас напали полчища негодяев. Кроме того, и пророчества, и астрология — все указывает на то, что человек этот родился под счастливой звездой.

И вот сегодня мы подписали и скрепили печатью документы об усыновлении этого героя и назначении его нашим законным преемником, В ближайшее время мы беремся устроить его женитьбу на какой-нибудь из наших родственниц, можно даже не одной, у нас на примете несколько привлекательных девиц брачного возраста.

Когда все будет сделано, мы отречемся от трона в пользу нашего приемного сына, прежде чем святой отец Чолиш сочтет нужным вручить нам священную веревку.

В толпе стало расти беспокойство.

— Да, да, добрые люди, — сказал король, — не удивляйтесь, что мы говорим об отречении! Истории известны подобные примеры, скажем, Джуктар Второй. Успокойтесь, прошу вас! Успокойтесь! Мы ведь еще не назвали имени избранника.

Джориан, давно догадавшийся, к чему клонит король, бросил на Карадура отчаянный взгляд. Старый мальванец лишь беспомощно развел руками.

— Герой, о котором идет речь, — продолжал Ишбахар, — мой приемный сын и ваш будущий король — это Джориан, сын Эвора! Подымись, сынок!

Наклонившись к Карадуру, Джориан процедил сквозь зубы:

— Проклятье! Вытащи меня из этой истории!

— Не могу, — пробормотал Карадур. — Я удивлен не меньше твоего. Встань, раз король велит!

— Но я не хочу быть королем...

— После, после. А сейчас встань!

Джориан поднялся. Жидкие аплодисменты быстро потонули в море шиканья и свиста. Ряды, где сидели Штаны, начали скандировать, слова звучали с каждым разом все громче:

— Поганый иноземец! Поганый иноземец! Поганый иноземец!

Орущих поддержали Юбки, и ипподром буквально зашатался от рева. Предводители, Вег и Амазлук, тоже стояли на трибунах, каждый на своей стороне, и отбивали такт, будто дирижеры оркестров. Вскоре скандирование охватило все трибуны, шум сделался оглушительным.

Король Ишбахар стоял возле Джориана, и по его толстым щекам катились слезы.

— П-прошу вас, славные н-наши подданные, — проговорил он, запинаясь.

Глашатай выкрикнул его слова, но их заглушил рев ипподрома.

В воздухе начали летать предметы. Королевские гвардейцы бросились к королевской ложе защищать короля. Сзади к ложе подошел полковник Чивир.

— Ваше Величество! — крикнул он. — Бегите или все пропало! Группировки объединились и затевают мятеж против трона. Вам нужно поскорее вернуться во дворец!

— Пойдемте, друзья, — сказал Ишбахар Джориану и Карадуру.

Король выбрался из ложи, с трудом доковыляв до верхней ступеньки. Его золоченый паланкин был поломан и лежал на боку.

— Как же мы вернемся во дворец без носилок? — спросил он дрожащим голосом.

— Пешком! — отрезал Чивир.

Подбежал, звякая латами, еще один гвардеец и сказал что-то на ухо полковнику. За сверкающей толпой гвардейцев Джориан увидел бурное, разноцветное море; иразцы швырялись чем попало и звенели саблями.

— Мятежники захватили набережную Жактана, — доложил Чивир. — Вашему Величеству придется воспользоваться туннелем Хошчи.

— Взбираться пешком на эту ужасную гору?

— Да, взбираться, а то... — сказал полковник с заметным нетерпением.

— Что ж поделаешь? Надо спешить.

В сопровождении Джориана и Карадура, окруженный плотным кольцом гвардейцев, король с одышкой двинулся вниз. У выхода в гвардейцев полетели камни, кирпичи, черепки посуды, послышались яростные, вызывающие крики. На защитников короля бросилась кучка людей с дубинками и ножами. Гвардейцы без труда отбились, оставив на земле несколько трупов; затем стали постреливать из арбалетов в беснующуюся, вопящую толпу.

— Сюда! — крикнул Чивир.

Спотыкаясь о трупы, король и его защитники пересекли улицу, огибавшую ипподром и начали подъем к храму Нубалиаги. Сделав несколько шагов, король остановился, тяжело дыша.

— Мы больше не можем, — простонал он.

— Помоги мне, Джориан, — попросил полковник.

Они закинули себе на шею толстые руки короля, один одну, другой другую. Поддерживаемый с двух сторон, король медленно потащил в гору свой чудовищный вес.

Наверху стражи-евнухи уже собирались у ворот и поджидали гостей с арбалетами наготове. Они открыли ворота, пропуская короля и его охрану.

В храме им навстречу выбежала верховная жрица Сахмет. Выслушав короткое объяснение, она сказала:

— Идите за мной, сир!

И повела их к туннелю Хошчи.

— Подождите! — крикнул полковник Чивир. — Я пойду с вами, только назначу здесь командира.

— Зачем? — спросил король.

— Если я вернусь во дворец и смогу распоряжаться основными силами гвардейцев, то, может быть, удастся остановить толпу и восстание не перекинется на другой берег. Капитан Салой!

— Да?

— Прими командование гвардейцами в Жактане. Постарайся удержать главные точки, в частности этот храм. Если солдат будет достаточно, вышли летучий отряд, чтобы следил, где повстанцы сбиваются в кучи, и разгонял их. С позволения Вашего Величества, мы теперь можем отправляться, — сказал он королю.

Сахмет сжала руку Джориана в своей и прошептала:

— Увидимся в следующее полнолуние!

* * *

Четверо беглецов пробирались по туннелю Хошчи: первым — Джориан со светильником, за ним сопящий и пыхтящий король Ишбахар, следом — Карадур, и замыкал шествие полковник Чивир, тоже со светильником. Джориану казалось, что они идут уже целую вечность, потому что король передвигался мелкими шажками со скоростью улитки.

Они миновали примерно половину пути и находились под самой глубокой частью Льепа. И тут у Джориана волосы на голове зашевелились от ужаса: сбоку в туннеле он заметил тонкую струйку воды, она била до середины прохода, разлетаясь на тысячи брызг.

— Боги и богини! — воскликнул он. — Взгляни сюда, Карадур!

— А вот еще, — отозвался волшебник, указывая наверх, откуда тоже стекала вода.

Они присмотрелись, и оказалось, что всюду, впереди и позади, капает, течет, а кое-где и хлещет вода. Пол туннеля стал мокрым и скользким.

— Что случилось, доктор Карадур? — пропыхтел король. — Подвели ваши чародеи — те, что отгоняют воду? Может, стоило все-таки поставить насосы?

— Наверное, во Дворец Познания вломилась толпа и оторвала Гэльваша, Люказа и Фиравена от работы. Надеюсь, бедняг хотя бы не прикончили.

— Да, да, — согласился Джориан. — Надо спешить, пока эта нора не заполнилась водой.

— Да, сынок, ты прав. — Карадур обернулся назад. — Ваше Величество...

— Мы... идем (уф!)... стараемся, — сказал король. — Если боитесь утонуть... ступайте... без нас.

— Ну что вы, сир! — искренне огорчился полковник. — Прибавьте шагу, Ваше Величество.

Вода с каждой минутой прибывала. Вот она уже плескалась под ногами у беглецов. Охая и задыхаясь, король отчаянно пытался ускорить свои неуклюжие шаги. Вдруг он поскользнулся и повалился с громким плеском.

— Ваше Величество! — разом закричали трое остальных.

Джориан с Чивиром отдали Карадуру фонари. Едва не надорвавшись, они приподняли и посадили Ишбахара. Глаза короля были полузакрыты, дыхание вырывалось с шумом и хрипом. Сперва он ничего не отвечал. Его слегка подвинули и прислонили спиной к стенке туннеля. Вода доходила уже до середины голени.

Наконец король открыл глаза.

— Джориан! — прошептал он.

— Да, сир?

— Наклонись ко мне. Поближе.

Джориан наклонился. Последним усилием король поднял руку, отцепил от парика корону со змеей и приладил ее на голову Джориану.

— Теперь, мой мальчик, ты король. Вот свидетели... Король забормотал что-то невнятно, и постепенно его голос стих. Карадур попытался нащупать у него пульс.

— Столько жира, что вену и не найти, — проворчал он.

Карадур сунул руку королю под рубашку, затем приложил ухо к груди Ишбахара.

— Мертв, — сообщил Карадур. — Наверно, сердце не выдержало.

— Ничего удивительного, так разъелся, — заметил Джориан.

— Пойдемте, капитан... то есть, сир, — сказал полковник, — пока мы не потонули, как крысы.

— А что делать с королем? — спросил Джориан. — Может показаться странным, что он вошел с нами и не вышел. Надо предъявить его тело, чтобы все убедились, что на нем нет следов насилия, иначе скажут, что мы убийцы.

— Ты прав, сынок, — согласился Карадур, — Полковник, помоги Джориану нести тело.

— Возьми с другой стороны, Джо... король Джориан.

Страшным усилием они выпрямились, и тело короля повисло между ними. Дыша с хрипом, прошли несколько шагов. Джориан поскользнулся и шумно плюхнулся в воду, увлекая за собой Чивира и труп.

— Если станет глубже, — рассудил Карадур, — тело поплывет, а вы будете просто придерживать его за ноги.

— Ну, старик, мудрости тебе не занимать! — обрадовался Джориан. — Возьми его за ту ногу, Чивир.

Вскоре глубина стала по колено. Карадур шагал впереди, платье облепило его худые колени. Он нес оба фонаря, от которых разбегались слабые тонкие лучи. Следом брели Джориан и Чивир, придерживая за ноги труп короля. Тело задевало порой пол туннеля, но вода прибывала, и тащить становилось все легче.

— Ты уверен, что это тот самый туннель? — усомнился Чивир. — Мы, верно, уж скоро дойдем до федиранской границы.

— Туннель тот самый, никакого сомнения, — заверил его Джориан. — Вот мы уже в гору идем. Спасемся, если вода не накроет.

— Уровень повышается, — сказал Чивир. — Мне уже по пояс. И что я не скинул в храме эти проклятые латы!

Набегающая вода подымала тело короля все выше над полом; казалось, что вес его уменьшается. Но живым идти было все труднее. Они еле тащились, а вода из стен — теперь только в верхней части туннеля — текла, сочилась, била струями, обливая троих беглецов.

— Беда с этим волшебством, — проворчал Джориан. — Когда люди рассчитывают на него, то строят как попало и о ремонте не заботятся.

Вода продолжала подыматься, теперь глубина была по грудь. Джориан и Чивир пытались ускорить передвижение, разгребая воду свободной рукой. Карадур был ростом пониже, и ему пришлось поднять фонари над головой, чтобы их не залило. Седая борода тянулась за ним по воде.

На светильник угодила сверху струя воды, он зашипел и погас. Беглецы продолжали путь почти в полной темноте.

— Еще немного, и этот чертов труп станет задевать потолок, — проворчал Джориан.

— Если потухнет оставшийся фонарь, мы, наверно, сможем идти на ощупь, — с беспокойством проговорил Чивир. — В этом туннеле нет развилок или поворотов?

— Нет, — ответил Карадур. — Он идет прямо... ап! — Вода дошла ему до подбородка, нечаянный всплеск — и она попала в рот. Старик стал кашлять и отплевываться, фонарь затрясся.

— Эй, не погаси последний светильник, — сказал Джориан. — Тонуть и так паршиво, а уж тонуть в темноте...

— Не расходуй зря силы, король, — посоветовал Чивир.

Карадур, который ушел было вперед, обернулся и, немного подождав, сказал:

— Когда мой друг Джориан перестанет говорить, можешь быть уверен: нынешняя реальность для него закончилась.

— Ты еще разговариваешь? И вода в рот не попадает? — удивился Джориан;

— А ты знаешь, вода, кажется, больше не прибывает.

Уровень воды на какое-то время перестал меняться, все стихло, в туннеле слышалось лишь тяжелое дыхание троих мужчин и негромкий плеск. Наконец вода начала убывать. Вскоре тело короля вновь стало задевать пол.

— Теперь мы выше уровня воды в реке, — сказал Джориан. — Лишь бы нас не зарезали при выходе повстанцы, больше бояться нечего.

— Мне сейчас и с мышью не справиться, — простонал Чивир.

* * *

Карадур постучался в потайную дверь, ведущую в королевскую спальню. Он объяснил, в чем дело, и дверь отворилась. Через какое-то время по лестнице спустились гвардейцы и слуги с носилками.

Пройдя по туннелю около ферлонга, они обнаружили Джориана с Чивиром, которые сидели прямо в воде, прислонившись к стенке, тяжело дышали и, видимо, были в полном изнеможении. В воде возле них лежал труп чудовищного вида.

Люди из дворца перекатили тело на носилки, привязали веревками и понесли к выходу. Джориан со стоном поднялся. Чивир из-за тяжелых лат совсем не стоял на ногах, и ему пришлось помочь. С неимоверным трудом они заползли на четвереньках по лестнице в королевскую спальню, а там упали в кресла и откинулись в бессилии назад; на полу возле них натекло по луже. Карадур еще до них успел усесться в кресло; у его ног валялась чалма, глаза колдуна были закрыты.

— Вина! — гаркнул Джориан. Слуги засуетились.

Джориан оторвался от бокала и увидел перед собой офицера гвардии.

— Господин, — сказал офицер. — Что это значит? Король Ишбахар мертв, а у вас на голове его корона!

— Правда, что ли? — удивился Джориан. Он снял с себя корону со змеей и недоуменно поглядел на нее, словно видел первый раз в жизни.

— Правду говорят, будто его покойное величество нарекли вас своим преемником?

— Правду, — подтвердил Чивир, сидящий позади офицера. — Его Величество умер в туннеле своей смертью, мы бежали из Жактана, где вспыхнуло восстание. А дворец мятежники уже пробовали штурмовать?

— Нет, полковник. Но часть повстанцев перебралась через реку, и на набережной идет резня, грабеж. Кажется, что-то подожгли. Какие будут приказания?

— Прежде всего обеспечить защиту дворца от нападения. Я скоро выйду и сам буду командовать. А теперь иди. И вы идите, — отпустил он слуг.

Все вышли, в спальне остались лишь Карадур, Джориан и Чивир.

— Отличное вино, — сказал Чивир, ставя бокал на столик. — Верно, виндийское. Снова начинаю чувствовать себя человеком. Нам нужно кое-что выяснить, — обратился он к Джориану.

— Слушаю тебя, полковник, — ответил Джориан, тоже отставив бокал.

Джориан поглядел на Чивира, прикидывая, каковы были бы его, Джориана, шансы, завяжись между ними схватка: Чивир в латах и с саблей, а у него только кинжал, зато Чивира куда сильнее измотало путешествие по туннелю.

— Ты и впрямь собираешься стать королем, — заговорил полковник, — хотя бы вся страна на тебя ополчилась?

— Посижу на троне, сколько мне нужно, не дольше, — ответил Джориан. — Я вовсе этого не желал. Ишбахар сглупил — нарек меня преемником, не заручившись политической поддержкой.

— Человек он был добрый, но монарх никудышный, — заметил Чивир. — Что ж, ты снял камень с моей души. По закону ты, конечно, король, но иноземцы в народе непопулярны. Даже при моей поддержке, то есть при поддержке гвардии, не уверен, что ты удержишься на троне. Не дольше, чем тебе нужно, — это сколько?

— Сколько потребуется нам с доктором Карадуром, чтобы сняться отсюда в летучей посудине.

— В какой еще посудине?

— Ишбахар обещал нам свою медную ванну, в ней и полетим.

— Как же вы в ней полетите?

Джориан кивком показал на Карадура, который накручивал себе на голову чалму.

— У нашего славного доктора в перстне сидит демон, он и понесет нас по воздуху.

— Но, Джориан! — воспротивился Карадур. — Я же сказал, что освобожу Горакса только в случае крайней нужды, потому что это будет последняя услуга, которую он...

Джориан фыркнул.

— Весь город готов наброситься на нас, как пчелиный рой. Если уж это не крайняя нужда, то я вообще не знаю, что ты под этим разумеешь. Будешь дожидаться, пока кто-нибудь науськает толпу и тебя разорвут на куски?

— Что ты, сынок! Но подумай, сколько добра ты мог бы сделать, если б сумел удержаться на троне! Провел бы реформы, о которых мечтал Мажан. Обеспечил бы Дворцу Познания подобающую денежную поддержку...

— Полстраны жаждет застрелить, заколоть, отравить меня. Не желают они иноземца в короли, это ясно, как день. Верно, это и есть та самая «вторая корона», от которой предостерегала меня во сне Кубалиага. Первой была ксиларская. Помнишь, мы закопали ее у Морусской трясины?

— Иразцы скоро позабудут о своей ненависти к иноземцам, — не сдавался Карадур, — стоит тебе лишь упрочить власть и показать, какой ты хороший правитель и как быстро усвоил их обычаи. По-пенембийски ты уже говоришь лучше меня. В конце концов Джуктар Великий был не только иноземцем, но даже и варваром. Ираз — город-космополит.

Джориан покачал головой.

— Ксиларцам я тоже пытался показать, какой я хороший правитель, а они в ответ пытались отрубить мне голову. Да и как мне упрочить власть? Разве что призвать на помощь чужеземную армию наемников.

— Думаю, и в гвардии, и в пограничном войске у тебя найдутся сторонники, можешь рассчитывать на них. Как только ты приберешь к рукам политиканов...

— Даже если так, что тогда? Всю жизнь ублажать ее святейшество Сахмет, а потом явятся жрецы со священной веревкой. Благодарю покорно!

— Ты мог бы отменить этот обычай, как поступил король, о котором ты рассказывал.

— Без сомнения. Но меня бесполезно уговаривать, старина. Я уж на троне насиделся всласть. Занятная работенка, ничего не скажешь, но приниматься за нее снова неохота. Богатства, власти, славы жаждут многие, но я не мечу так высоко, и незачем мне быть королем. Меня устроит простая жизнь, почтенное ремесло, уютный дом, сытный обед, любящая семья и небольшой круг приятелей.

Иразской жены я тоже не хочу. Одна супруга у меня есть, и этого достаточно. К тому же чем больше я странствую, тем больше ценю родную землю.

Одни бредят горной суровой страной, Где слышится ветра пронзительный вой, Где шаг — и над пропастью вниз головой, А я пою славу моей дорогой Новарии, милой Новарии. Другие пустыней сухой дорожат, Где злые лучи в знойном небе палят И путника заживо сжарить грозят. А я возвратиться на родину рад В Новарию, мою Новарию. Кому-то пусть по сердцу пышный Ираз, Там шпили на солнце горят, как алмаз, Всяк волен бузить, и король не указ. Но краше, наверное, в тысячу раз Новария, страна Новария.

Так что пускай Юбки со Штанами дерутся, сколько хотят, меня это не касается! Пускай пенембийская корона отправляется во все сорок девять мальванских преисподних! А я отправляюсь в Ксилар выручать мою милую крошку, вот так, друзья.

Чивир огорченно провел по лбу рукой.

— В таком случае, сир, может быть... вы дадите мне совет. Когда вас не будет, главными претендентами на престол окажутся предводители. Но думается мне, ни Вег, ни Амазлук в короли не годятся. У сестры покойного короля двое сыновей, но один кутила и мот, а второй недоумок. Генерал Тереяй, к которому я только что отправил посыльного, стар и скоро выйдет в отставку. Адмирал Кьяр мертв. Кому мне следует оказать поддержку, как вы думаете?

Джориан пристально поглядел на Чивира.

— Почему бы тебе самому не стать королем? Сдается мне, у тебя неплохо получится.

Чивир раскрыл рот от изумления.

— Как? Вы предлагаете мне корону?

— Почему бы и нет? Поначалу я считал тебя беспомощным пустым хлыщом, но за последнее время ты многому научился.

Чивир пожал плечами.

— Я старался.

— Чтобы придать делу законность, принеси чем писать, я составлю документ о передаче власти. Он вступит в силу, когда мы с Карадуром улетим. А что уж из этого выйдет, зависит от тебя.

Чивир поднялся с места.

— Благодарю вас, сир, постараюсь оправдать ваше доверие. Сейчас мне надо идти командовать, но скоро вернусь вас проводить.

Чивир вышел, и Джориан громко крикнул:

— Слуги! Поскорей сюда. Принесите переодеться: что-нибудь теплое, шерстяное, удобное для дороги. Не нужно шелковых нарядов! И сухое платье для доктора Карадура.

— Да не надо, сынок...

— Наверху холодно, я не допущу, чтоб ты простудился. Эй, вы, найдите главного оружейника, пусть принесет латы и оружие, чтобы я мог выбрать. А где король Ишбахар хранил кошелек? Ты! Скажи повару поторопиться с обедом для меня и доктора. Ничего особенного не надо, лишь бы посытнее, а главное — пусть долго не возится.

Пока слуги суетились, вошел стражник и сказал:

— Ваше Величество, вас хочет видеть посыльный по имени Зерлик.

— Пусть войдет, — ответил Джориан. Вошедший юноша театрально опустился на одно колено.

— Ваше величество! — воскликнул он. — Я только что вернулся, отвозил в Оттомань письмо короля. Ишбахар передал вам престол! Это лучшее, что он сделал за свою жизнь. Мой меч к вашим услугам. Любое ваше желание для меня закон!

— Прекрасно, но боюсь, я не успею воспользоваться твоей преданностью. Меня скоро здесь не будет.

— Вы уезжаете? Возьмите меня с собой, я буду вашим оруженосцем!

— Увы, в нашей посудине нет места для троих. Вместо меня остается Чивир, он будем моим преемником. Думаю, твоя преданность ему пригодится.

— Но, сир, может, все же есть что-нибудь...

— Да, сейчас скажу. У тебя большой дом. На всякий случай выдели для меня комнату: вдруг мне придется бежать из Новарии и скрываться.

— Все сделаю! Да благословят боги Ваше Величество!

— Пусть они лучше благословят Чивира, ему это понадобится. Прощай!

* * *

Через час улицы Ираза наполнились топотом ног, ревом толпы, звоном оружия и криками раненых. Чивир, а с ним несколько гвардейцев стояли на крыше дворца и глядели, как летучая ванна, покачиваясь, уносит Джориана и Карадура в небо. На меди играли красноватые лучи заката; ванна делалась все меньше и наконец превратилась в малиновую точку на фоне темно-синего неба.

Чивир, вместо шлема надевший на голову корону Пенембии, вздохнул и тихо проговорил:

— Вот человек, которому самое место на троне, если б не людские предрассудки. Но что поделаешь!

Он обернулся к офицерам, стоящим поблизости, выслушал донесения и стал отдавать приказы.

 

Корона Ксилара

 

1. КСИЛАРСКИЙ ДВОРЕЦ

Над снеговыми пиками Лограмских гор парила большая медная ванна, и в ее полированных боках отражался красный отсвет заката. Она огибала самые высокие вершины, а над теми, что пониже, пролетала, едва не задевая дном за острые скалы.

— Горакс! — воскликнул один из двух пассажиров летающей ванны. — Я же приказал тебе держаться от пиков подальше! Ты хочешь, чтобы мое старое сердце разорвалось от страха? В следующий раз обходи стороной!

— Что он ответил? — спросил его спутник.

Первый наклонил одно ухо вниз, как будто прислушиваясь к чему-то, и наконец сказал:

— Говорит, что ему не терпится закончить путешествие. Кроме того, просит, чтобы я позволил ему приземлиться на одном из пиков и отдохнуть. Но меня не проведешь! Если я разрешу, то его последнее задание окажется выполненным, и демон умчится на свое родное измерение, оставив нас на ледяной горной вершине.

Говоривший был маленьким, худощавым, темнокожим человеком в платье из грубой бурой ткани. Поток воздуха, омывавший летящую ванну, развевал его седые шелковистые волосы, спадающие на плечи из-под объемистого белого тюрбана, и теребил длинную белую бороду. Это был Карадур, прорицатель и волшебник из Мальваны.

Вторым пассажиром был крупный человек, скорее зрелый, нежели молодой, с румяным лицом, еще сильнее покрасневшим под порывами горного ветра, глубоко посаженными темными глазами, черными бородой и волосами и шрамом, который пересекал его лицо, задевая нос. Это был Джориан из Ардамэ, что в Кортолии, бывший король Ксилара, а также поэт, наемный воин, искусный рассказчик, счетовод, часовщик и землемер.

Продолжая спор, который начался до того, как они едва не врезались в горный пик, Карадур сказал:

— Послушай, сын мой! Бросаться без подготовки в такое рискованное приключение — верный путь к гибели. Мы должны приказать Гораксу доставить нас в какое-нибудь безопасное место, где у нас найдутся верные друзья, и там составить план дальнейших действий.

— К тому времени как план будет готов, — возразил Джориан, — ксиларцам станет известно о моем отбытии из Пенембии. Я это знаю, ведь когда я был там королем, секретная служба работала надежно, как часы. После чего они приготовят западню, надеясь, что я явлюсь спасать Эстрильдис. И тогда...

Джориан провел ребром ладони по шее. Он намекал на кровавый ксиларский обычай каждые пять лет отрубать королю голову и бросать ее в толпу, назначая новым королем того, кто ее поймает. Волшебство Карадура помогло Джориану избежать казни. С тех пор ксиларцы пытались схватить своего беглого короля, вернуть его в страну и завершить прерванную церемонию, чтобы освященным временем способом выбрать наследника престола.

— Кроме того, — продолжал Джориан, — пока Горакс остается у тебя в подчинении, мы можем добраться до дворца по воздуху. Ты сам сказал, что наше путешествие кончится, как только ты позволишь ему приземлиться. Попытка же попасть во дворец по земле окажется намного сложнее. Зачем, как ты думаешь, я захватил с собой вот это? — Он указал на моток веревки, лежавший на дне ванны, ранее принадлежавшей королю Ишбахару. — Ты можешь заколдовать эту веревку, как тогда, в Ксиларе?

Карадур покачал головой.

— Увы, нет! Для этого нужно вызвать духа из Второй Реальности, на что сейчас у меня нет возможностей. — Карадур, попробовав зайти с другой стороны, забубнил высоким, гнусавым голосом: — Джориан, дорогой мой! В мире столько привлекательных женщин! Почему ты так привязан именно к этой? Да, Эстрильдис — милая девушка, но ты получал наслаждение от многих женщин, как во время своего правления, так и после бегства. Неужели только она одна может быть твоей супругой?

— Я же объяснял тебе, — проворчал Джориан, — что только ее одну я выбрал лично. Остальных четырех жен навязал мне Регентский совет. Нет, я против них ничего не имею, но все равно это был вопрос политики, а не личных привязанностей. Впрочем, что такой старый аскет, как ты, может понимать в любви?

— Ты забываешь, что и я когда-то был юным, как ни трудно в это поверить.

— Короче, если король Фузиньян из Кортолии рисковал жизнью, спасая свою возлюбленную Дэнуду от тролля Вуума, то я был бы трусливым негодяем, если бы не последовал его примеру.

— Однако же были и другие женщины, которых ты познал плотски со времени своего бегства.

— В приключении с Верховной жрицей я не виноват. У меня не было выбора.

— Верно, но прочие...

Джориан фыркнул.

— Я стараюсь сохранять верность Эстрильдис, но еще не способен после длительного воздержания спокойно отмахнуться от красотки, залезающей ко мне в кровать и умоляющей, чтобы я доставил ей наслаждение. Когда я достигну твоего возраста, возможно, тогда мое самообладание окажется на высоте.

Карадур спросил:

— Откуда ты знаешь, что ксиларцы не выдали твою Эстрильдис за другого?

— Этого еще не случилось, когда мой брат Керин проезжал по Ксилару, ремонтируя и продавая часы. Подозреваю, что они держат ее как приманку для меня. Через Керина я передал ей, чтобы она ждала меня и не отчаивалась.

— А если ее привязанность окажется менее прочной, чем твоя? Предположим, она стала сговорчивой с особами противоположного пола?

— Чепуха! — фыркнул Джориан. — Она всегда мне говорила, что любит только меня, и я доверяю ей так, как доверяю своей душе.

— Да, но иногда Астис — богиня, которую мы в Мальване зовем Лаксарой, — насылает даже на невозмутимейших из смертных страсть, перевешивающую самые убедительные доводы разума и побеждающую самых стойких. Не недооценивай тот беспорядок, который судьба и капризы человеческой природы вносят даже в самые продуманные планы. Как сказал мудрый Сидам: «Благословен тот, кто всегда ожидает худшего, ибо никогда не будет разочарован».

Джориан нахмурился.

— Ты предполагаешь, что в мое отсутствие она с готовностью отдалась какому-нибудь мерзавцу? Что ж, такое могло случиться. Поскольку я был лучшим фехтовальщиком в Ксиларе, за исключением своего учителя Тартоньо, то без особого труда заколю негодяя. Некоторые бы потребовали убить и изменницу, но для этого я слишком мягкосердечен.

— Итак, ты утверждаешь, что любишь ее?

— Да, причем безмерно.

— В таком случае ты не захотел бы подвергать ее беспричинным страданиям?

— Разумеется, нет!

— А предположим, она взаправду любит своего совратителя? Тогда ты беспричинно разобьешь ей сердце, и если после этого силой или обманом заставишь ее жить с собой, твою семейную жизнь никак нельзя будет назвать счастливой.

Джориан покачал головой.

— Будь ты проклят, старина, ты всегда смотришь на все с самой мрачной стороны! Что бы я ни предложил, ты непременно объявляешь мои планы глупостью, ошибкой или злостным мошенничеством. Иногда ты оказываешься прав; но если бы я соглашался со всеми твоими доводами, то стоял бы на одном месте, пока не пустил бы корни. Сдается мне, что я должен ожидать событий и действовать соответственно.

Карадур вздохнул.

— Такому юному существу, как ты, трудно предугадать, какой исход будет наилучшим для всех заинтересованных сторон.

Джориан взглянул вверх, где над головой зажигались звезды.

— Будь добр, прикажи своему демону лететь помедленнее. Меньше всего нам нужно в темноте врезаться в гору Аравию.

— Аравию? Помнится, там жил отшельником мой мудрый коллега, некто Шендеру. Не нанести ли нам ему визит? — Но, увидев выражение лица Джориана, Карадур снова вздохнул: — Нет, наверное, не стоит.

Пурпурно-золотой рассвет застал летающую ванну еще над Лограмскими горами, хотя с продвижением к северу горные хребты становились все ниже. Наконец горы сошли на нет, и несколько часов полет продолжался над обширной Морусской Трясиной. Эта спорная территория формально считалась частью Ксилара. В действительности же это была ничейная земля, населенная только немногими отчаянными людьми, карликовыми крокодилами и, как утверждали слухи, потомством драконов, которых завезли когда-то в Новарию плотоядные паалуанцы. Много веков назад эти утонченные каннибалы совершили набег на Ир, государство на западном побережье обширного Новарского полуострова.

Джориан, любопытный ко всему на свете, высунулся из-за края ванны и долго тщетно высматривал паалуанских драконов среди черных топей и серо-зеленых кочек болота, которое с приближением зимы лишилось большинства своих красок.

Карадур предупредил:

— Не высовывайся так далеко, сын мой! Горакс жалуется, что ты раскачиваешь ванну и можешь перевернуть ее, несмотря на его усилия держать ванну килем вниз.

— У ванны нет киля, — отозвался Джориан, — но я его понял.

Два джентльмена в изгнанье Удалялись в летающей ванне. Их экипаж накренился, Болото внизу расступилось. Сей сказ — летунам в назиданье!

— Не лучшее твое сочинение, сын мой, — сказал Карадур. — Нас же никто не изгонял. Ты добровольно передал власть этому Чивиру — будем надеяться, что он окажется приличным монархом, если удержится на престоле. Кроме того, я бы поставил союз в начале последней строчки.

— Так нарушится размер, — возразил Джориан. — Первая стопа должна быть ямбической, как утверждал доктор Гвидериус.

— Кто?

— Профессор, учивший меня стихосложению в Академии Оттомани. Ну а как тебе это:

Двое путников в ванне летучей Над трясиной парили вонючей. Через край перегнулись — Мигом вниз кувырнулись, И сгинули в бездне зыбучей.

Карадур покачал головой.

— Тут подразумевается, что я тоже наклонился через край. Но, как ты можешь заметить, я стараюсь не нарушать равновесия ванны.

— Какой ты занудный старик! Сначала сочини лучше меня, а потом критикуй!

— Увы, Джориан, я не поэт, да и новарский — не мой родной язык. Чтобы сочинить стихотворение, передающее все твои мысли по-мальвански, и соблюсти все шестьдесят три правила мальванского стихосложения, требуется гораздо более спокойная и непринужденная обстановка, чем та, в которой мы пребываем сейчас по милости богов!

К полудню они оставили позади морусские болота и парили над лесами южного Ксилара. На закате леса уступили место распаханным землям.

— Передай Гораксу, — сказал Джориан, — что мы не желаем приближаться к столице раньше полуночи.

— Он говорит, что нам повезет, если мы прибудем до рассвета, — ответил Карадур. — Он стонет — мысленно, разумеется, — от усталости.

— Тогда пусть поспешит. Меньше всего нам нужно, чтобы солнце встало как раз тогда, когда я буду спускаться по веревке.

— Что ты собираешься делать, Джориан? — Голос Карадура выражал поднимающиеся в нем ужасные подозрения.

— Все очень просто. Керин рассказывал мне, что Эстрильдис держат в роскошных апартаментах под самой крышей. Ксиларцы полагают, что оттуда мне будет труднее ее выкрасть, — при условии, что я подойду ко дворцу по земле. — Джориан усмехнулся. — Так что когда мы окажемся над дворцом, я привяжу веревку к крану, перекину другой ее конец через край, спущусь вниз и умыкну Эстрильдис, прежде чем кто-либо узнает о нашем появлении. Жалко, что у нас нет одной из твоих заколдованных веревок.

— Я приготовлю ее, если мы продержимся в воздухе достаточно времени для наложения заклинания.

— Этот кран был гордостью короля Ишбахара, — сказал Джориан. — Его изобрел инженер из Дворца Познания в Иразе. Единственной проблемой было то, что слугам короля приходилось смешивать горячую и холодную воду в баке на крыше дворца, и им никогда не удавалось соблюдать пропорции. Бедняга Ишбахар либо мерз, либо обжигался в кипятке. Я предложил ему установить два крана — один для холодной воды, другой — для горячей, чтобы он сам мог подбирать нужную температуру. Но из-за осады Ираза и восстания соперничающих партий ему не удалось опробовать мою идею.

Карадур покачал головой.

— Если из Дворца Познания хлынут потоком новые изобретения, через несколько столетий наша Реальность станет похожа на тот мир, где все делают жужжащие, грохочущие машины и магия не имеет никакой цены. Я надеюсь никогда не испытать воплощения в таком мире.

Джориан пожал плечами.

— Волшебство ли, техника — мне все равно, лишь бы это приносило пользу. По крайней мере, благодаря чудовищной тучности короля Ишбахара у нас есть огромная ванна, в которой мы оба можем спать с удобствами. Тебе не доводилось слышать, откуда она у него взялась?

— Нет, сын мой. Прошу тебя, расскажи.

— Когда Ишбахар взошел на престол, он уже страдал от чрезмерного ожирения, поскольку предавался чревоугодию с ранней юности. В ночь после коронации он, естественно, очень устал, проведя весь день на ногах, совершая церемониальные телодвижения и отвечая предписанными репликами на вопросы жрецов ведущих культов. Поэтому он приказал своим лакеям приготовить для него ванну и велел своей любимой жене ждать его в королевской спальне.

Однако ванна была рассчитана на его предшественника, Шаштая Восьмого, который был маленьким и тщедушным. Ишбахар потрогал воду пальцем и решил, что это то, что надо. Со вздохом блаженного предчувствия он поднялся на приступок, который лакеи поставили рядом с ванной, и погрузился в воду. Но, увы! Опускаясь, он прочно застрял между боками ванны и окликнул слугу: «Эй, так не пойдет! Сейчас нас раздавит в лепешку! Помоги нам, ради всего святого!» Лакей ухватил короля за руку и потянул, но безуспешно. Из-за огромного веса королевское тело прочно вклинилось между сужающимися стенками ванны.

На помощь позвали других слуг, и все вместе они принялись тянуть короля за руки, — но безуспешно. Призванный на подмогу часовой засунул древко алебарды между дном ванны и королевской задницей, чтобы подтолкнуть его, как рычагом, наверх. Ишбахар храбро переносил боль, испустив всего несколько стонов, но не сдвинулся с места. Двое лакеев вместе с часовым принялись давить на головку алебарды, но их усилия привели лишь к тому, что они сломали древко.

Тогда король приказал вытащить из кровати главного инженера Материальной школы Дворца Познания. Инженер исследовал проблему и сказал королю: «Ваше Величество, я могу вытащить вас отсюда. Все, что нужно для этого, — провертеть дыру в потолке и установить лебедку с соответствующими блоками. Подхватив вас петлями под мышками и под бедрами, мы вмиг вас вытащим».

«Сколько времени это займет?» — спросил король Ишбахар.

Инженер подумал секунду и сказал: «С позволения Вашего Величества, если учесть время на составление чертежа и поиск материалов, я уверен, что мы освободим вас за две недели».

«А нам тем временем мокнуть здесь? — спросил Ишбахар. — Что-то ты загнул, мой друг! А ну-ка, приведите к нам начальника Духовной школы».

К королю привели Верховного чародея Духовной школы, давнего соперника главного инженера Дворца Познания. Чародей сказал: «Ваше Величество, я могу вам помочь! Я только-только изобрел левитационное заклинание, которое с легкостью поднимает в воздух до трех талантов веса! Позвольте мне принести свои инструменты, и все будет сделано».

После полуночи волшебник выгнал всех из ванной комнаты и начал свои заклинания. Он сжигал в жаровне таинственные порошки, разноцветный дым от которых извивался и переплетался, как призрачные змеи. Он произносил мистические фразы, и по стенам одна за другой гонялись тени, хотя в комнате не было никого, кто бы отбрасывал их. Портьеры дрожали, и пламя свечей колебалось, хотя в комнате не было ветра.

Наконец волшебник выкрикнул три могущественных слова, и король Ишбахар поднялся, но ванна поднялась вместе с ним, ибо королевские окорока по-прежнему были крепко зажаты в ней. Наконец волшебник, сраженный усталостью, вынужден был опустить короля и ванну на пол. Как ты понимаешь, в этой ванне не было крана и водослива, так что ее можно было свободно передвигать с места на место.

В конце концов, любимая жена монарха, которую звали Хазиран, пришла посмотреть, что задержало ее повелителя. Она обнаружила короля в ванной, вокруг которой стояли слуги, главный инженер и главный волшебник, горюя из-за неудачных попыток освободить короля. Они предлагали разные отчаянные способы — например, морить короля голодом, пока он не похудеет и его можно будет выдернуть из ванны, как пробку из бутылки.

Хазиран ознакомилась с ситуацией и сказала: «Все вы — сборище тупиц! Ванна же керамическая, верно? Слуги, вычерпайте воду! Доктор Акраба, — это был главный инженер, — поскорее принесите мне тяжелый молоток!»

«Делайте, как она говорит, — приказал король Ишбахар. — Проклятая ванна нарушает мое кровообращение».

К тому времени как принесли кувалду, слуги ковшами, ведрами и губками вычерпали почти всю воду. Хазиран ударила по ванне в том месте, где в ней застряли бедра Ишбахара, и с громким треском ванна раскололась на несколько частей. Король завопил от боли, но был согласен, что ушибленное бедро — невысокая плата за освобождение. Он собственноручно вытерся, обнял жену и повел ее в спальню. Хазиран была разумной женщиной, и если бы не умерла через несколько лет от оспы, то могла бы избавить королевство от многих бедствий, давая королю уместные советы.

Король, разумеется, заказал себе новую ванну. На этот раз он позаботился, чтобы она была достаточно большой и ему бы не грозила опасность застрять в ней, сколько бы жира он ни нагулял. А через несколько лет, когда чиновники из Дворца Познания жаловались на сокращение ассигнований, Ишбахар ответил: «Ха! Несмотря на всю вашу мнимую мудрость, ваши гении не сумели даже освободить меня из ванны!»

— Поучительная история, — заметил Карадур. — Но зачем ему понадобилось делать ванну из меди? Ведь это стоило ему огромных денег!

— Это был вопрос политики. Его чиновники поссорились с гильдией гончаров из-за налогов, и, заказав ванну гильдии медников, Ишбахар напомнил гончарам, кто в стране главный.

— А теперь вернемся к нашим планам, — сказал Карадур. — Как ты поднимешь свою королеву по веревке в ванну? Каким бы могучим человеком ты ни был, сомневаюсь, что тебе удастся вскарабкаться по веревке, пользуясь одной рукой, а второй ухватив свою милую.

Джориан нахмурился.

— Ты попал в точку. Полагаю, ей лучше всего будет обхватить меня сзади за шею, и, таким образом, мои руки останутся свободными.

— Уверен, что сможешь подняться наверх, таща ее на себе?

— Если не смогу, то буду держаться за веревку, пока ты не найдешь безопасное место для посадки.

— Тебе не хватит сил дождаться, пока мы покинем пределы Ксилара! Полет за границу потребует многих часов. А если мы приземлимся прежде, чем уберемся из страны, Горакс покинет нас, и нам придется уходить пешком.

— Хм-м... — После секундной паузы Джориан воскликнул: — Знаю! В дюжине лиг к юго-востоку от Ксилара есть разрушенный замок, по слухам, населенный призраками. Его построил некий барон Лорк во времена феодальной вольницы. Большая часть главной стены осталась цела. Горакс может опустить нас на стену, а затем остановить ванну на одном уровне с парапетом, чтобы мы сумели в нее забраться. Только не забудь приказать ему, чтобы ванна не прикоснулась к стене, ибо тогда он посчитает себя выполнившим задание и, следовательно, свободным.

Карадур пробормотал:

— Мне это не нравится. Демоны, особенно те, которых мы не видим — хитроумные твари! Да еще эти слухи насчет призраков в замке...

— Это только слухи, миф. Вероятно, на самом деле там нет никаких призраков, а если там и вправду обитает злобный дух, то надеюсь, что ты защитишь нас от него магическими средствами.

Карадур неуверенно помотал головой.

— А почему бы не подвести ванну к крыше дворца, чтобы не связываться с замком барона Лорка?

— Потому что, за исключением узкой дорожки вокруг надстройки и крохотной террасы, крыша имеет наклон, на котором не за что зацепиться. Я лично могу рискнуть, соскользнув по черепице прямо в ванну, но не имею права просить об этом Эстрильдис.

— Проклятье, парень, почему ты не мог перевезти меня через границу в Оттомани и высадить меня там? Я бы приказал Гораксу подчиняться тебе, пока ты его не отпустишь.

— Нет, только не это! — возразил Джориан. — Ты нужен мне, чтобы управлять воздушным экипажем, пока я буду добывать свою милую. Выше голову, старина! Мы с тобой выбирались из гораздо более опасных переделок!

— Все это хорошо для тебя, юный авантюрист, — проворчал Карадур. — Ты сделан из стальных пружин и китового уса, а я стар и немощен. Не знаю, сколько еще подобных приключений выдержу, пока не присоединюсь к большинству.

— Однако ты же не можешь жаловаться, что жизнь в моей компании была скучной, не так ли?

— Нет. Временами я тоскую по приятной, тихой, утомительной скуке.

Было уже около полуночи, и на небо поднимался серебристый полумесяц, когда Джориан заметил слева по курсу далекое мерцание тусклых огней и сказал:

— Сдается мне, что там лежит город Ксилар. Прикажи нашему демону держать лево руля! Он ошибся в вычислениях примерно на пол-лиги.

Подчиняясь мысленной команде Карадура, ванна изменила курс. Скоро огни стали ярче и многочисленнее. Некоторые светились в окнах домов; источником других служили масляные лампы, которые Джориан, будучи королем, приказал разместить на столбах на главных перекрестках, таким образом положив основу регулярному уличному освещению. Прежде горожане, которые были не в состоянии нанять телохранителей и мальчиков с факелами, с наступлением темноты прятались в домах за крепкими засовами.

— Нельзя повышать голоса, — прошептал Джориан.

Шепотом передавая команды Карадуру, который мысленно сообщал их Гораксу, Джориан направлял ванну к королевскому дворцу. Он облетел здание по кругу, прежде чем приказать приблизиться к надстройке.

— На крыше нет часовых — хорошо! — пробормотал он.

Он остановил ванну в шести локтях от маленькой квадратной террасы на краю надстройки. Оставив Карадура следить за ванной, Джориан привязал к крану веревку и перекинул ее конец через борт, приготовившись спускаться вниз.

— Меча не берешь? — прошептал Карадур.

— Нет. Он лязгнет или ударится о мебель и выдаст меня. А если поднимется тревога и прибегут часовые, то один клинок все равно меня не спасет.

— В эпосах, — пробормотал Карадур, — герои всегда в одиночку убивают сотни свирепых врагов.

— Эти сказки — ложь, как знает любой, кому доводилось сражаться мечом. Возьми, к примеру, легендарного героя вроде Даурика, — но чего я разговорился, когда пора действовать!

— Твоя главная слабость, сын мой — твой длинный язык. Он когда-нибудь тебя погубит.

— Может быть, но бывают грехи и пострашнее болтливости. Я много говорю, потому что...

— Джориан! — приказал Карадур с необычной суровостью. — Заткнись!!

Наконец утихомирившись, Джориан перелез через борт и начал спускаться по веревке. Подошвы его башмаков почти беззвучно коснулись плиток террасы.

Он бесшумно двинулся к двери, ведущей в надстройку, нащупывая в своем кошельке отмычки. Он научился пользоваться этими приспособлениями в год, предшествовавший его бегству из Ксилара. Мудрая прорицательница предсказала, что Джориану суждена судьба либо короля, либо странствующего авантюриста. Но ему не хотелось быть ни тем, ни другим, поскольку он мечтал о жизни процветающего, пользующегося уважением ремесленника вроде своего отца, Эвора-часовщика. Но обстоятельства волей-неволей заставляли его играть предначертанную судьбой роль.

Джориан стал королем Ксилара, нечаянно поймав голову своего предшественника, брошенную с эшафота. Поскольку было очевидно, что принятый в Ксиларе закон о наследовании не даст ему бесконечно наслаждаться королевской жизнью, он решил, не теряя времени, готовиться к ремеслу авантюриста. И учился он так же продуманно и тщательно, как человек, решивший посвятить свою жизнь науке, искусству или юриспруденции.

Он учил языки, изучал военное искусство, а также нанял группу преступников — карманника, мошенника, фальшивомонетчика, бандита, контрабандиста, шантажиста и двоих взломщиков, — которые обучали его своим ремеслам. Если боги не позволяли ему наслаждаться жизнью трудолюбивого, законопослушного мещанина, то он, по крайней мере, был способен сыграть навязанную ему роль профессионально.

Оказалось, что в данном случае отмычки не нужны, поскольку дверь была не заперта. Джориан повернул ручку, и дверь с еле слышным скрипом отворилась.

Он хорошо помнил план надстройки с тех времен, когда жил здесь. Каждую ночь к нему присылали одну из его пяти жен. Чтобы не допускать ревности, он общался с ними по очереди. Но расписание нарушалось, когда одна из них болела или была беременной, и оставшиеся ссорились из-за того, кому занять ее место. В конце концов, Джориан положил спорам конец, заявив, что только рад отдохнуть ночку-другую.

Сейчас он оказался в гостиной. Двери перед ним вели в две спальни, в ванную и на лестницу, спускающуюся на третий этаж дворца. Несмотря на осень, погода стояла теплая, и двери в спальни не были закрыты. В одной, как решил Джориан, обитала Эстрильдис, в другой — ее фрейлина.

В спальнях не горел свет, и тьму слегка рассеивало только лунное сияние. Джориан задумался, как определить, в какой спальне какая женщина. Ни в коем случае нельзя по ошибке разбудить фрейлину. Нужно подойти на цыпочках к дверям спален, заглянуть, и если все равно будет неясно, неслышно приблизиться к кровати. Не зная, кто ходит в фрейлинах у его жены, он надеялся, что она окажется брюнеткой, чтобы ее было легко отличить от светловолосой Эстрильдис.

Он направился к левой двери и тут же наткнулся на невидимое препятствие, поскольку необдуманно предполагал, что все столы и стулья стоят на тех же самых местах, как во время его царствования, совершенно забыв женскую страсть к перестановкам.

Невидимый стул повалился с катастрофическим грохотом. Джориан покачнулся, но удержался на ногах, безмолвно проклиная ободранную лодыжку.

Прежде чем Джориан успел еще на шаг приблизиться к левой двери, в спальне раздался ужасающий лай, вой и рычанье. Джориан успел заметить освещенные луной сверкающие глаза и обнаженные клыки какого-то зверя, бросившегося на него.

Безоружный Джориан схватил стул, о который споткнулся, и поднял его ножками в сторону приближающегося пса. Зверь с такой силой бросился на стул, хватаясь клыками за ножку, что едва не опрокинул Джориана. Упав на пол, пес попытался обогнуть Джориана, но тот продолжал закрываться от собаки стулом.

Из спален донеслись женские голоса: «Кто здесь? На помощь! Воры!» Затем чиркнуло колесико зажигалки, и в левой спальне загорелся свет.

В дверях второй спальни появилась призрачная фигура. Женский голос, незнакомый Джориану, закричал: «На помощь! На помощь! Убийца!» Женщина бросилась к лестнице и пропала.

Из второй спальни со свечой в руке вышла Эстрильдис, маленькая коренастая блондинка. По-прежнему отбиваясь от собаки, Джориан закричал:

— Дорогая! Это я, Джориан! Отгони это чудовище!

— Ох! — взвизгнула маленькая королева. — Что... где... Той, стоять! Назад! Сюда, Той! Хорошая собачка! Ко мне, Той!

Пес — огромный швенский мастифф, как стало ясно при свете, — с ворчанием отступил. Схватив пса за ошейник, Эстрильдис воскликнула:

— Что ты здесь делаешь, Джориан? Я не ожидала...

С лестницы доносились вопли фрейлины:

— На помощь! Грабители! Убийцы! Спасите королеву!

— Милая! — воскликнул Джориан. — Я пришел за тобой! Быстро идем, пока не прибежала охрана!

— Но как?..

— Потом! Поставь свечу и привяжи собаку!

— Но я должна знать...

— Проклятье, женщина, если ты немедленно не...

Приказ Джориана прервал лязг оружия на лестнице. В гостиную хлынули солдаты. На их стальных доспехах играли золотистые стебли от пламени свечи.

— Взять его! — проревел властный голос.

Джориан заметил приближающиеся к нему три обнаженные клинка, если не считать последующих подкреплений. Он выбежал из двери на террасу. Сделав три шага, он подпрыгнул, стараясь уцепиться за свисающую веревку как можно выше.

— Карадур! — заорал он. — Летим отсюда, живо!

Он начал карабкаться вверх по веревке. Ванна начала подниматься. Но прежде чем конец веревки оторвался от террасы, один из часовых, взяв меч в зубы, схватился за нее и тоже полез наверх.

Подъем ванны приостановился. На террасе собирались новые фигуры в доспехах. Кто-то из солдат схватился за конец веревки, но она вырвалась из его хватки.

Джориан вгляделся в запрокинутое лицо преследовавшего его солдата, и ему показалось, что он узнал загнутые вверх кончики усов.

— Ты же Дювиан, верно? — спросил Джориан. — Я — Джориан. Разве ты меня не узнаешь?

Часовой, сжимавший в зубах меч, только проворчал что-то в ответ.

Снизу раздавались крики: «У кого есть арбалет? Сходи, принеси, идиот!»

— Ты бы лучше спустился, — сказал Джориан. — Иначе мне придется скинуть тебя или перерубить над тобой веревку, и ты расшибешься насмерть.

Часовой, держась левой рукой за веревку и обхватив ее ногами, взял меч и замахнулся на ноги Джориана, сказав:

— Это мой печальный долг, о король!

Джориан лягнул его, и меч, вывалившись из руки солдата, упал на крышу, подпрыгивая, соскользнул по скату, исчез за карнизом и со звоном шлепнулся на мостовую внизу.

Джориан чуть опустился по веревке и лягнул еще раз — на этот раз по лицу часового. Он промахнулся, но солдат ослабил хватку, соскользнув вниз по веревке и, пролетев несколько локтей, упал на террасу. Он приземлился на одного из своих товарищей, и вдвоем они покатились по террасе, звеня доспехами. До Джориана донеслись звуки яростной перебранки, постепенно удаляющиеся, пока ванна поднималась в воздух.

Щелкнула тетива арбалета, и мимо просвистела стрела. Джориан поспешил подняться по веревке и перебраться через борт в ванну. Стрела, выпущенная из другого арбалета, попала в ванну, отчего та загудела, как гонг. Джориан ощупал борт ванны в том месте, откуда раздавался звон, и нащупал бугор — стрела сделала вмятину в медной стенке.

— Теперь они притащат катапульту, — пробормотал он. — Прикажи Гораксу унести нас прочь со всей демонической поспешностью!

— Куда?

— В Оттомань. Вели ему держать курс на восток. Как ты верно сказал, у нас там найдутся друзья.

Мимо просвистела еще одна стрела, но ванна была уже далеко. Они мчались по ночному небу на восток, и полумесяц освещал их с правого борта. Джориан молчал, глубоко дыша. Затем он сказал:

— Чума, оспа и язва на ксиларцев! Клянусь бронзовой мошонкой Имбала, мне не терпится сжечь их проклятый город дотла! Что там сказал твой мальванский мудрец насчет того, что надо ждать худшего? Неудача преследовала меня, как будто все это подстроила богиня Элидора. Все произошло, как в комедиях Файсо. Сперва я в темноте наткнулся на стул. Потом оказалось, что Эстрильдис завела пса размером со льва, который не признал меня. Затем...

— Сын мой, — простонал Карадур. — Молю тебя, прибереги свой рассказ на утро. Мне нужно поспать, пока не настал рассвет. Я не могу пренебрегать отдыхом — года мои не те, что твои...

Волшебник завернулся в одеяло и вскоре захрапел. Успокоившись, Джориан обнаружил, что может улыбаться про себя, и мысленно сочинил пятистишие:

Некий воин замыслил спасти Жену и без боя уйти. Но наткнулся на стул, Всех стражей вспугнул, Еле ноги успел унести!

Поскольку слушать его рассказ о неудачном похищении было некому, Джориан последовал примеру своего спутника, улегся рядом с ним и погрузился в сон.

 

2. ПАРК ВЕЛИКОГО ГЕРЦОГА

— Горакс настаивает, чтобы мы поскорее шли на посадку, — сказал Карадур, вглядываясь в темноту.

После бегства из Ксилара они летели весь день и пересекли границу Оттомани. Тучи над головой сгущались, начался дождь. Джориан и Карадур закутались в плащи. Но дождь расходился все сильнее и сильнее, вымочив их. На дне ванны плескалась вода.

— Неужели нам нечем вычерпать воду? — пробормотал Карадур. — Горакс жалуется на лишний вес.

— Раз ты заговорил об этом, — отозвался Джориан, — у ванны есть сток, заткнутый пробкой. Он должен быть под той веревкой.

Он пробрался в другой конец ванны и откинул в сторону моток веревки. Затычка оказалась большой пробкой, сидевшей так прочно, что сильные пальцы Джориана не могли ее вытащить. Тогда он выковырял пробку кинжалом, и вода вытекла из ванны.

Надвигалась ночь.

— Я заявляю, что силы Горакса подходят к концу, — сказал Карадур. — Он утверждает, что, если мы не позволим ему в самое ближайшее время приземлиться, он не выдержит и сбросит нас на землю.

— Прикажи ему притормозить, — ответил Джориан. — Я хорошо знаю страну, но не вижу даже своих собственных рук, не говоря уже о местности. Тут темнее, чем в брюхе у быка. По моим расчетам, мы должны через два-три часа добраться до города.

— По крайней мере не перепугаем до смерти людей внизу, — сказал Карадур. — Раз мы их не видим, то и они нас не разглядят.

Джориан усмехнулся.

— Помнишь того возчика в Ксиларе, который соскочил с телеги, бросился через поле и спрятался в стогу?

— Да. Но твоя всемогущая секретная служба прознает об этом случае и поймет, что мы направились на восток.

— Верно. Но мне думается, что в Оттомани мы будем в безопасности. Оттоманцы всегда были на ножах с ксиларцами. Знаешь, какая чепуха получается, когда река меняет русло, оставляя песчаную косу, которая раньше принадлежала одной стране, а теперь оспаривается другой. Этот спор начался как раз тогда, когда мое правление подходило к концу, и я не успел его решить. Короче говоря, сомневаюсь, чтобы оттоманцы выдали нас.

— Надеюсь, ты окажешься прав. Щедрая взятка нередко берет верх над подобными местническими интересами.

— Тогда мы должны полагаться на скаредность ксиларского казначея. В мое время этот пост занимал Притио, сын Пеллитуса, так же неохотно расстававшийся с золотыми львами, как мальванский тигр со своей добычей. — Джориан вглядывался во мрак, пытаясь разглядеть какой-нибудь крупный ориентир. — Прикажи Гораксу снизиться и лететь медленно, чтобы не врезаться в дерево или шпиль. Когда взойдет луна, нам наверняка удастся найти дорогу или реку, чтобы держать курс.

Через несколько часов дождь превратился в морось. Луна в последней четверти отбрасывала бледное жемчужное сияние на тучи над головой. Время тянулось медленно.

Склонившись через край, Джориан различал вспаханные поля, а временами — деревню, скопление черных прямоугольников во тьме. Но каких-либо примет ему не удавалось обнаружить.

Карадур сказал:

— Горакс утверждает, что лишился сил. Он предупреждает, чтобы мы держались покрепче, поскольку вынужден совершить посадку.

Когда ванна опускалась, у пассажиров появилось ощущение головокружения. Тьма сгущалась — вокруг них поднимались деревья. С тихим шорохом ванна приземлилась на мягкий дерн.

— Демон прощается с нами, — сказал Карадур. — Знаешь ли ты, где мы оказались?

— Где-то в Оттомани, — ответил Джориан, — если только Горакс не перемахнул границы герцогства, и мы не попали в Виндию.

Джориан поднялся, ворча и разминая онемевшие конечности. Дождь перестал, но вокруг слышался плеск капель, падающих с деревьев.

Он выбрался из ванной. Кажется, они попали на небольшую травянистую поляну, окруженную огромными деревьями. Джориан обошел поляну по кругу. Вернувшись, он сказал:

— По-прежнему не знаю, куда мы попали. Ладно, давай хотя бы выжмем воду из платья.

Стоя в ванной, Джориан разоблачился и выжал свою одежду. Он чихнул и сказал:

— Надеюсь, что она высохнет, иначе мы замерзнем до смерти... А это еще что?

По поляне двигался какой-то зверь; его шаги были почти бесшумными, но Джориан разглядел выделяющийся на фоне мрака еще более темный силуэт и услышал тихий шорох дыхания. Затем рядом с ванной раздалось фырканье. Над краем ванны появились два еле видных тусклых пятна. Джориан узнал запах.

Он сидел на мотке веревки, прикрывавшем слив ванны. Внезапно он вскочил, замахал руками и издал оглушительный вопль:

— Й-йе-у-у-у!

В ответ раздалось рычание, и зверь поспешно удалился.

— Кажется, леопард, — сказал Джориан. — Ты в порядке, отец Карадур?

Старый волшебник задыхался, ловя ртом воздух.

— Твой вопль едва не остановил навсегда мое старое сердце.

— Прости, но мне нужно было испугать кошку, чтобы прогнать ее. Небо светлеет. — Джориан ощупал одежду; платье Карадура было разложено на противоположной стенке ванны. — Еще не просохло, но нам лучше одеться. Его высушит тепло наших тел. Как насчет огня?

— Превосходная идея, только не знаю, осуществимая ли в этой сырости.

Джориан достал огниво.

— Проклятье! Мой трут отсырел, и я не знаю, как его высушить. Как ты думаешь, не удастся ли тебе вызвать огонь заклинанием?

— Если ты найдешь дрова, попробую.

Вскоре Джориан собрал охапку хвороста. Стоя в ванной, Карадур взмахнул жезлом, сделал несколько мистических пассов и произнес волшебные слова. В центре наваленной Джорианом кучи хвороста поднялся маленький голубой огонек. Пламя танцевало среди веток, то и дело издавая тихое шипение; но хворост не загорался.

— Увы! — сказал Карадур. — Ничего не получится, пока дрова не высохнут.

Джориан проворчал:

— Я всегда считал, что за помощью к магии прибегают тогда, когда все материальные возможности себя исчерпали. Но, похоже, волшебство так же часто оказывается бесполезным.

Карадур вздохнул.

— Сын мой, боюсь, что ты проник в самый страшный секрет, в святая святых нашего ремесла.

— Ты хочешь сказать, что все ваши чародейские сказки о безграничном могуществе — блеф, чтобы надуть нас, мирян?

— Увы, это верно. Мы терпим неудачу так же часто, как инженеры из Дворца Познания в Иразе. Но я заклинаю тебя, не выдавай этот ужасный секрет простонародью. Нам, волшебникам, кусок хлеба достается изрядным трудом.

Джориан усмехнулся в темноте.

— Поскольку ты спас мне жизнь, старина, я буду хранить твой секрет. — Он осмотрелся. Уже достаточно посветлело, чтобы можно было разглядеть ветви и листья деревьев, хотя лиственная растительность с наступлением осени лишилась большей части своего летнего наряда. — Во имя белоснежных грудей Астис, что это?!

К трем из числа окружающих поляну деревьям были прикреплены деревянные лестницы, вершины которых терялись в кроне.

Джориан сказал:

— Никогда не слыхал о деревьях, на которых сами собой вырастают лестницы. Должно быть, это дело человеческих рук.

— Можно себе представить, что кто-нибудь прикрепил подобные лестницы к фруктовым деревьям, чтобы облегчить сбор урожая, — сказал Карадур. — Но здесь мы видим всего-навсего дубы, буки и липы.

— На буках растут орешки, — сказал Джориан. — Но две из лестниц ведут на дубы. Кому понадобилось собирать недозрелые желуди?

— Например, свинопасу. Но я совсем в этом не уверен, поскольку желуди гораздо проще собирать с земли. Может быть, лестницы ведут на сторожевые посты?

— Никогда не слышал ни о чем подобном, хотя служил в армии Его Незаконнорожденного Высочества, — сказал Джориан. — Но что другое... ого, Карадур, оглянись-ка!

Волшебник обернулся и испуганно вздрогнул.

— Единорог! — прошептал он.

Из кустарника на краю поляны высунулись голова и передние конечности огромного зверя. Единорог в мире Джориана был вовсе не грациозным животным, похожим на коня, а крупнейшим представителем носорогов, покрытым золотисто-бурой шерстью, с единственным рогом, торчащим не из носа, а изо лба, над глазами.

— Если мы не будем шевелиться, — прошептал Джориан, — может быть, он уйдет.

— Боюсь, что не уйдет, — прошептал в ответ Карадур. — Я ощущаю эманации пробуждающейся в нем ярости. Сдается мне, нам стоит приготовиться бежать к одной из этих лестниц.

Единорог оглушительно фыркнул, топнул по земле трехпалой ногой и шагнул вперед.

Джориан пробормотал:

— Раньше начнешь — раньше кончишь, как говорил мудрец Ачемо. На старт, внимание, марш!

Он выскочил из ванны и бросился к лестнице на противоположной от зверя стороне поляны. Карадур последовал за ним, но из-за своих немалых лет отставал. Джориан поджидал его у основания лестницы, крича:

— Скорее! Он приближается!

Когда волшебник, задыхаясь и еле держась на ногах, добежал до деревьев, Джориан обхватил Карадура за пояс своими сильными руками и поднял хрупкого старика на несколько ступенек лестницы.

Единорог с шумом мчался по поляне, фыркая, подобно вулкану. Он набросился на ванну, опустив голову и ударив по ней рогом. С оглушительным звоном ванна взлетела в воздух, разбрасывая пожитки двоих путников.

— Вверх! Поспеши! — рявкнул Джориан, поскольку лишившийся сил Карадур с трудом карабкался по лестнице. Джориан был все еще в пределах досягаемости толстого изогнутого рога.

Единорог носился взад и вперед по поляне, топча разбросанные предметы. Он подхватил рогом одеяло Джориана и закружился, мотая головой, отчего одеяло хлопало, как флаг. Когда оно улетело прочь, единорог снова набросился на ванну, перевернув ее вверх дном.

Затем зверь обратил свое внимание на путешественников на лестнице. Он подбежал к дубу и попытался, встав на дыбы около ствола, достать до Джориана, но тот был уже высоко.

Избежав гибели, Джориан и Карадур неторопливо продолжили подъем. Добравшись до толстой горизонтальной ветки с множеством небольших сучков, за которые можно было держаться, Джориан уселся на ней. Карадур не без опаски последовал его примеру. Единорог внизу запрокинул голову, чтобы не упускать их из вида.

— Что-то говорит мне, — рассуждал Джориан, — что мы этому малому не понравились. Правда, мне кажется, я понял, куда мы попали.

— Куда?

— Когда я служил в пешей гвардии Его Незаконнорожденного Высочества, ходило много слухов о плане, вынашиваемом Великим Герцогом. Он собирался объединить несколько охотничьих заповедников к югу от города Оттомани в один национальный парк, чтобы охранять дикую природу. Великий герцог Гуитлак слишком состарился и растолстел, чтобы охотиться; а Его Незаконнорожденное Высочество Даунас, его единокровный брат, предпочитал гоняться не за оленями и кабанами, а за юбками.

В любом случае, им были нужны деньги, чтобы экипировать и тренировать свою любимую тяжелую кавалерию. И они решили, что, населив парк обычными и экзотическими зверями и впуская за плату публику, они могут собрать немалую сумму. Любопытные будут приезжать даже из других стран, тратить деньги, и, следовательно, казна государства пополнится. Наш приятель внизу — один из тех самых экзотических зверей, поскольку его родина — прерии к северу от Эллорнасского хребта. Должно быть, эти лестницы сделаны точно для той цели, для которой мы их использовали, — чтобы служить убежавшим от зверей, которым не понравятся надоедливые посетители.

— Все это очень хорошо, — сказал Карадур. — Но как нам убедить проклятую тварь оставить нас в покое?

Джориан пожал плечами:

— Рано или поздно ему надоест, и он уйдет.

— Если мы раньше не ослабнем от голода и не упадем вниз, — проворчал Карадур.

— Ну, есть еще метод, с помощью которого король Фузиньян спасся от Чиниокского кабана.

Карадур устроился поудобнее.

— Мне казалось, что я слышал все твои истории про Фузиньяна Лису, но этой что-то не помню.

— Когда Фузиньян стал королем в Кортолии, — начал Джориан, — он унаследовал охотничий заповедник, такой же, как заповедник Великого Герцога. Он назывался Чиниокский лес. Первые годы правления Фузиньяна, унаследовавшего трон от своего отца, неразумного Филомана Доброжелателя, были слишком напряженными из-за войны с Оссарией и неприятностей с гигантами, называвшимися Зубами Гримнора, чтобы у него нашлось время наведаться в Чиниокский лес.

Но после всех этих событий Фузиньян решил наслаждаться жизнью в той мере, в какой может себе позволить добросовестный правитель, несмотря на одолевавшие его заботы. Кое-кто из придворных предлагал ему отправиться на охоту в Чиниокский лес, в котором расплодились дикие звери. В частности, в лесу жил дикий кабан сверхъестественных силы, размера и свирепости. В описаниях очевидцев он превращался в настоящего буйвола с клыками вместо рогов, и подхалимы прожужжали уши Фузиньяну рассказами о славе, которую он завоюет, убив зверя, съев его на пиру и прибив голову кабана к дворцовой стене.

Фузиньян не очень интересовался охотой, но зато любил рыбалку. Более того, он любил время от времени в одиночестве поразмыслить над потоком предложений, биллей, актов, просьб, договоров, соглашений, петиций и напоминаний, постоянно преследующих его. А рыбалка как нельзя лучше подходила для этой цели.

И поэтому в один летний день Фузиньян с четырьмя телохранителями отправился на опушку Чиниокского леса. Здесь он оставил телохранителей, приказав им никуда не отлучаться, и только если он не вернется за час до заката, отправиться на его поиски.

Гвардейцы стали протестовать, напоминая королю о медведях, волках и леопардах, живших в лесу, не говоря уж о чиниокском кабане. Но Фузиньян отмел их возражения и направился по тропинке, которая, как он знал, приведет его к ручью, полному форели. С собой он взял пару удочек и корзинку с завтраком. Весело насвистывая, он углубился в лес.

Но еще не доходя до ручья, он услышал фырчанье, вроде того, какое издавала та машина во Дворце Познания, которую пытались заставить совершать полезную работу силой пара. А затем из-за деревьев выскочил чиниокский кабан. Заметив Фузиньяна, зверь хрюкнул, стал рыть копытом землю и наклонил голову, готовясь к атаке.

Кабан не был размером с буйвола, но, в общем, оказался действительно крупным. Его рост в холке доходил Фузиньяну до подбородка; а у короля не было никакого оружия, кроме ножа для чистки рыбы.

Когда чудовище бросилось на короля, Фузиньян выронил удочки и прыгнул на ближайшее дерево — большой бук вроде вон того. Несмотря на свой малый рост он был очень ловким и проворным, и ему без труда удалось забраться на ветки. Кабан встал на дыбы, но не мог достать до Фузиньяна, устроившегося на суку, как мы с тобой.

Фузиньян надеялся, что, если он долго просидит на дереве, кабан потеряет к нему интерес и уйдет. Но шли часы, а кабан все так же упрямо стоял под буком. Всякий раз, как Фузиньян шевелился, кабан принимался бегать вокруг ствола, задирая голову и свирепо хрюкая.

Фузиньян начал беспокоиться за своих телохранителей, жену и королевство и решил, что так или иначе должен спасаться. Он попытался кричать, надеясь, что телохранители его услышат; но они были слишком далеко.

Он подумал о других способах, например, вырезать из ветки шест и привязать к нему нож, чтобы получилось копье. Он даже срезал ветку подходящих размеров, но понял, что она слишком гибкая и просто согнется и сломается, прежде чем нож проткнет толстую шкуру кабана.

Тогда он задумал отвлечь внимание зверя. Сняв с себя шляпу, куртку и рейтузы, он соорудил чучело, набив одежду ветками и скрепив ее рыболовными крючками. Затем он пробрался на конец ветки и с помощью запасной лески подвесил чучело на такой высоте, где кабан не мог его достать.

Отползая назад, он стал трясти ветку, чтобы чучело прыгало вверх и вниз и раскачивалось из стороны в сторону. Кабан, увидев перед собой танцующее подобие Фузиньяна, пришел в полную ярость, оглушительно захрюкал и стал прыгать под чучелом, пытаясь достать его и растерзать.

Тем временем Фузиньян перебрался на другую сторону дерева и бросился со всех ног прочь. Когда рев и фырчанье зверя затихли вдали, он остановился, сообразив, что заблудился.

Ориентируясь по солнцу, он направился к опушке Чиниокского леса и после полудня вышел к изгороди, отмечавшей границы заповедника. Двигаясь вдоль нее, он оказался среди возделанных полей, но понял, что то место, где он вошел в лес, лежит далеко отсюда. Первым встретившимся ему человеком был фермер, выпалывающий сорняки.

Приблизившись, король сказал: «Добрый день, приятель. Могу ли я...»

Увидев его, фермер обернулся и закричал в сторону своего дома: «Иноджен! Беги за констеблем! Тут какой-то сумасшедший разгуливает нагишом!» Ибо Фузиньян действительно был голым, если не считать башмаков, ведь бельем в те времена не пользовались. Фермер же тем временем поднял свою мотыгу наперевес, чтобы не подпускать Фузиньяна к себе.

«Добрый человек, — сказал Фузиньян, — ты ошибся. Ошибка твоя вполне естественна, но, тем не менее, это ошибка. Знай же, что я — король Фузиньян, твой господин и повелитель. Если ты будешь так добр и одолжишь мне какую-нибудь одежду...» — В ответ на это поселянин закричал еще громче, чем прежде: «Иноджен! Поспеши! Этот безумец называет себя королем!»

Жена фермера выбежала из дома, оседлала мула и галопом пустилась прочь. Фузиньян пытался объяснить, как он оказался в таком затруднительном положении; но чем больше он говорил, тем сильнее пугал крестьянина, который угрожал Фузиньяну мотыгой, и в конце концов королю пришлось отскочить, чтобы избежать удара.

Затем раздался цокот копыт — вернулась жена фермера на муле в сопровождении констебля на лошади. Последний спешился, звеня кольчугой, и приблизился к королю со словами: «Спокойно, приятель, спокойно! Сейчас ты поедешь со мной в лечебницу, где мудрые доктора исцелят тебя. Идем, бедолага!»

Констебль приблизился к Фузиньяну и хотел его схватить, но король отскочил и побежал прочь. Констебль и фермер бросились за ним. Двое сыновей фермера, только что вернувшиеся из школы, присоединились к погоне, точно так же, как прочие домочадцы. Вскоре за Фузиньяном гнались два десятка мужчин и детей, некоторые с оружием, и все они кричали: «Хватайте сумасшедшего, пока он не прикончил кого-нибудь!»

Умелый бегун, Фузиньян сперва оторвался от погони. Но когда кто-нибудь из преследователей выдыхался и отставал, его место занимал другой, и через какое-то время маленький король лишился сил. Затем его догнали двое верховых, одним из которых был констебль, позванный женой фермера. Фузиньяну пришлось остановиться и поднять руки в знак того, что он сдается. Задыхаясь, он снова попытался все объяснить, но никто не обращал на его слова внимания.

Вместо этого кто-то набросил ему на шею веревочную петлю и другой ее конец вручил констеблю, который сказал: «Ну, бедняга, теперь ты пойдешь со мной, хочешь ты того или нет». Констебль, повернув коня, дернул за веревку, и Фузиньян был вынужден побежать за ним. И таким образом на закате они добрались до ближайшей деревни под названием Димилис.

Фузиньяна посадили в тюрьму и вызвали судью, который явился, сильно недовольный тем, что его оторвали от обеда. Выслушав рассказ фермера и констебля, он спросил у Фузиньяна: «А что ты имеешь сказать, моя ощипанная курица?»

Фузиньян ответил: «Ваша честь, я в самом деле король Фузиньян».

«Ха! — воскликнул судья. — Очень мило! Где твоя корона, твоя мантия, твои лакеи? Короче говоря, я вижу здесь не только безумие, но и государственную измену. Закуйте негодяя в железо!»

«Ваша честь! — обратился к нему Фузиньян. — В доказательство своих слов я могу произнести коронационную клятву. Я могу назвать имена моих царственных предков в пятнадцати поколениях. Найдите кого-нибудь, кто знает меня! Пошлите кого-нибудь ко двору!»

Но никто не принимал его слов всерьез.

Никто не знает, чем бы закончился этот фарс, если бы неожиданно не появились двое телохранителей Фузиньяна, отправившиеся на поиски известий о своем господине. Увидев, что короля заковывают в цепи и уводят в камеру, они опустились на колени, восклицая: «Ваше Величество! Что с вами делают эти негодяи? Прикажите нам убить их!»

На толпу, собравшуюся в тюрьме, упало молчание. Каждый делал вид, что просто проходил мимо по своим делам и не имеет никакого отношения к выяснению личности голого человека. Каждый старался спрятаться за спиной товарища, а те, кто стояли ближе к выходу, осторожно пробирались к дверям и бежали прочь, пока один из гвардейцев не встал у выхода.

Фузиньян улыбнулся через покрывавшую его лицо грязь и сказал: «Привет вам, Бальдольф и Камбер! Рад видеть вас! Как вы тут очутились?»

Гвардеец ответил: «Ваше Величество, когда солнце отделяло от горизонта не более ширины ладони, мы отправились по вашему следу в лес. Вскоре нам показалось, что мы видим Ваше Величество, свисающего с ветки, отчего мы страшно перепугались; но мы обнаружили, что это всего лишь одежда Вашего Величества, набитая ветками. Хотя мы не могли сообразить, что здесь произошло, мы решили, что двое из нас должны обшарить лес, а двое других — поспешить в Димилис и поднять тревогу».

«Сейчас я все объясню», — сказал Фузиньян, но в этот момент судья и все крестьяне упали ниц и запричитали: «Смилуйся, великий король! Мы не хотели тебе зла! Мы всего лишь старались выполнить свой долг! У нас есть жены и дети! Смилуйся, умоляем тебя!»

«Встаньте! — приказал король. — Было бы преувеличением сказать, что я доволен сегодняшними происшествиями. Но я не убиваю своих подданных, как бы идиотски они себя ни вели. Судья Кольгрин! За то, что вы торопитесь вынести решение, не рассматривая доказательств, я налагаю на вас небольшой штраф. Вы должны немедленно снять камзол и штаны и отдать их мне!»

Судья был так рад остаться в живых, что без лишних слов снял одежду и вручил ее королю, оставшись совсем голым, если не считать башмаков и цепи — символа его должности. Фузиньян облачился в судейскую одежду, которая оказалась велика ему, поскольку Кольгрин был толстым человеком. В сопровождении двоих телохранителей король вышел из тюрьмы, сел на коня, которого привели с собой гвардейцы, и ускакал. Но с тех пор Фузиньян с гораздо меньшей охотой оставлял телохранителей и гулял в одиночку.

Карадур сказал:

— Поучительная история, показывающая, как сильно власть и знатность человека зависят от его внешнего вида. Но наш единорог не выказывает намерения удалиться, а я сильно сомневаюсь, что мы сможем обмануть его так же, как твой король обманул кабана.

Джориан приложил палец к губам и прошептал:

— Я слышу голоса.

Голоса раздавались все ближе, а шелест ветвей говорил о приближении крупного животного. Единорог бросил взгляд через поляну и фыркнул.

За деревьями маячил слон — огромный мальванский зверь с ездоками на спине. Когда он оказался ближе, Джориан заметил, что вдоль его хребта идет широкая скамья, на которой в два ряда, спина к спине, сидят восемь человек, поставив ноги на подножки вдоль боков зверя. На шее у слона сидел погонщик-мальванец в тюрбане.

Один из ездоков, одетый в странную форму, обращаясь к остальным пассажирам, вещал зычным голосом:

— Перед собой вы видите единорога из степей Швении. По-научному он именуется «эласмотерий», и философы утверждают, что он состоит в родстве с носорогом из Бераоти. Животное это травоядное, но вспыльчивое и опасное, если приближаться к нему пешком...

Единорог повернулся и потрусил прочь с поляны. Джориан очень быстро потерял его из вида.

Юный погонщик воскликнул, показывая на помятую ванну:

— Мастер лесничий, что это за красная штуковина?

По приказу лесничего погонщик направил слона к ванне, около которой были разбросаны пожитки Джориана и Карадура.

Лесничий воскликнул:

— Что это, во имя бронзовой бороды Зеватаса? Вероятно, здесь стояли лагерем какие-то бродяги и ушли, оставив весь этот хлам. За несоблюдение чистоты положен штраф. Но это что за предмет? Он похож на большую ванну, но как она могла здесь оказаться?

Мальчик снова подал голос:

— Мастер лесничий, вон твои бродяги — сидят на большом дереве!

— Ого! — воскликнул лесничий и приказал погонщику остановить слона под деревом. — Можете меня поджарить, но это самые натуральные браконьеры, пойманные на месте преступления! Но дичь, которую они вспугнули, оказалась крупнее, чем они рассчитывали!

— Прошу прощения, сэр, — заговорил Джориан, — но вы ошибаетесь. Мы не браконьеры, а всего лишь двое путешественников, по стечению обстоятельств попавших в ваш парк.

— Ловок же врать! — И лесничий обратился к туристам. — Сейчас вы увидите, как мы, лесничие, справляемся с такими негодяями. — Он поднес к губам рожок и протрубил в него. Издалека ему ответил второй рожок.

— Как вы сюда попали? — осведомился лесничий. — Вы не могли пройти в ворота, отметившись у дежурного, иначе вам бы не позволили бродить по парку без сопровождения. Само ваше присутствие здесь доказывает вашу вину!

Джориан указал на ванну, валяющуюся на поляне.

— Мы прибыли вон в той ванне, поднятой в воздух волшебством. Когда наш демон лишился сил, он опустил нас на эту поляну. Поскольку дело происходило ночью, мы не знали, куда нас занесло.

— Ха! — усмехнулся лесничий. — Попробуйте убедить в этом судью!

— Мой добрый сэр, — настаивал Джориан, — мы — вполне порядочные люди, несмотря на наш облик. Я служил в пехоте Его Незаконнорожденного Высочества и учился в Академии. Если вы спросите доктора Гвидериуса...

— Не трать понапрасну слов, браконьер, — сказал лесничий. — Если не закроешь пасть, тебе же будет хуже.

Через некоторое время из-за деревьев выехали трое лесничих на лошадях. Обменявшись с ними несколькими словами, лесничий на слоне отдал приказ погонщику, и слон исчез в лесу. Джориан слышал голос лесничего, затихающий вдали:

— ...Единороги держатся поодиночке, встречаясь со своими сородичами только во время гона...

У двоих из трех новоприбывших лесничих были арбалеты. Третий, который оказался командиром, приказал:

— Спускайтесь, браконьеры! Но не пытайтесь скрыться в лесу, если не хотите получить стрелу в спину.

— Можно ли нам хотя бы собрать свои пожитки? — спросил Джориан, оказавшись на земле.

— Собирайте, только поживее!

Примерно через полчаса Джориан и Карадур оказались у входа в парк. Некоторые их пожитки, например набор кухонных принадлежностей Джориана, погибли безвозвратно. Остальное, завернув в одеяла, они несли за плечами, как беженцы.

У ворот готовили для экскурсионной прогулки еще одного слона. Он лежал на животе, и туристы занимали места на его спине, поднимаясь по лестнице, прислоненной к боку животного. Еще несколько слонов, привязанных к ряду столбов, ритмично взмахивали хоботами, отправляя себе в рот зелень.

Лесничие окружили двоих путников, разоружили и впихнули в маленькую каморку.

— Здесь вам придется подождать, браконьеры, — сообщил один из них, — пока не вернется из поездки лесничий Феррекс.

Дверь захлопнули и заперли на засов. Единственным предметом обстановки была скамья; свет исходил из крохотного окошка под потолком.

— Теперь я понимаю, что чувствовал твой король Фузиньян, когда никто не желал выслушивать его разумные объяснения, — сказал Карадур. — Ты можешь открыть дверь отмычкой?

— Мог бы, если бы тут был нормальный замок; но мои маленькие зубочистки бессильны против засовов.

Джориан пытался разогнать скуку, сочиняя стихотворение о своих последних приключениях. Первая строфа гласила:

Двое храбрых странников в Оттомань путь держали; В медной ванне демон по небу их нес. Но в заповедник герцога невзначай попали — И сидят в темнице, мокрые от слез.

Джориан дошел уже до пятой строфы, когда дверь отворилась.

Лесничий Феррекс приказал:

— Выходите, браконьеры!

Их приковали друг к другу наручниками, запихнули в фургон с сиденьями и туда же погрузили их вещи. Затем в фургон залез лесничий Феррекс, усевшись лицом к ним. Возница взмахнул хлыстом, и повозка покатилась. Она целый час тряслась по грязной дороге, проезжая поля и деревни, пока на горизонте не появился город Оттомань.

По дороге Джориан и Карадур разговаривали по-мальвански. Феррекс хмурился, но не пытался остановить их. Они пришли к выводу, что Джориан может назваться истинным именем, поскольку он хотел найти своих знакомых.

В тюрьме лесничий рассказал о происшествии судье Флолло, а Джориан повторил свою версию, которую уже изложил лесникам.

Судья сказал:

— Я не могу выпустить вас на поруки, поскольку, будучи чужестранцами, вы ни с кем здесь не связаны, и никто не может выступать гарантом в суде. Вы утверждаете, что прибыли сюда с помощью магии; но если вы колдуны, то вы могли бы вызвать своими колдовскими способами нового демона или сотворить заклинание, чтобы спастись из парка.

— Ваша честь! — возразил Джориан. — Если вы признаете, что мы — волшебники, значит, наш рассказ — правда, и мы никак не можем быть браконьерами.

— Ничто не мешает чародею заняться браконьерством, если он питает к этому склонность. — Судья взвесил на ладони кошелек Джориана и высыпал из него пригоршню монет. — Изрядное состояние! Откуда у вас такие деньги? Ограбили королевскую сокровищницу?

— Не ограбили. Ваша честь. Это долгая история. Как вы видите, эти деньги из королевства Пенембии, где я подрядился починить часы на городской башне...

— Несущественно. Деньги будут конфискованы и возвращены вам, если вы сумеете опровергнуть обвинения в браконьерстве, разумеется, за вычетом стоимости вашего содержания в тюрьме.

— Ваша честь, если я так хорошо обеспечен, то зачем бы мне понадобилось просидеть ночь под дождем в надежде изловить зайца? Позвольте рассказать вам, как...

— Заключенный, я не могу тратить время на выслушивание ваших россказней, мне нужно решить еще много дел. Ваше присутствие в парке без сопровождающих — достаточное доказательство ваших дурных намерений; так что истинна ли ваша история или ложна, решать будет суд. Пристав, уведите их.

— Пошли, вы, двое, — приказал приземистый мужчина с лицом, изуродованным шрамами, в потрепанной черной форме. Джориана и Карадура отвели в очередную камеру. Единственное окно в ней, забранное крепкой решеткой, находилось под потолком.

Пристав, закрывая дверь спросил:

— Правильно ли я расслышал, что ты называл себя Джорианом из Ардамэ?

— Ну да. А что?

— Не припоминаешь солдата по имени Мальго?

— Припоминаю, раз ты заговорил об этом. — Джориан пристально всмотрелся в пристава. — Клянусь железной палкой Имбала, я вижу своего старого боевого товарища!

— Товарища, как же! — фыркнул Мальго. — Не ты ли поколотил меня? И вот теперь ты мне попался! Ты пожалеешь, что посмел дотронуться до меня пальцем!

— Но это же было семь лет назад... — начал Джориан, но Мальго неторопливо уходил прочь, не обращая на него внимания.

— Что все это значит? — спросил Карадур.

— Когда мы с Мальго служили наемниками в армии Его Незаконнорожденного Высочества, Мальго был главным задирой. Особенно он донимал одного парня, который, как бы ни был хорош сам по себе, никак не годился в солдаты. Это был неуклюжий долговязый молокосос, вечно шагающий не в ногу или роняющий свою пику. Мальго доводил его с большим удовольствием.

Однажды я обнаружил, что Мальго зажал этого парня в угол и, одаряя его щипками, пинками и прочими мерзкими гостинцами, объяснял бедолаге, что тот ни на что не годен. Я заподозрил, что Мальго приставал к юнцу с некими гнусными намерениями, а тот ему отказал. Решив, что Мальго тоже следует кое-чем угостить, я повернул его лицом к себе и задал ему хорошую взбучку. У меня был расквашен нос и подбит глаз, но видел бы ты его!

— Ты поступил очень доблестно, — сказал Карадур, — но сейчас твой подвиг вовсе не пойдет нам на пользу. Если бы мы использовали один из твоих псевдонимов, например... как ты называл себя, когда в первый раз бежал сюда из Ксилара?

— Никко из Кортолии. Наверное, ты прав, но сейчас уже поздно что-то менять.

В последующие дни пристав Мальго, стараясь держаться от Джориана подальше, все же разными хитроумными способами досаждал заключенным. Он позаботился, чтобы они получали не более половины положенного арестантам пайка, да и тот всякий раз оказывался почти несъедобным. Еду узникам приносил помощник Мальго, огромный придурковатый юнец с бессмысленной улыбкой.

Когда Джориан потребовал судью, чтобы обратиться к нему с жалобой, Мальго сказал, что он передаст сообщение. Вскоре он вернулся и заявил, что судья отказался прийти. Джориан подозревал, что пристав и не разговаривал с судьей.

Когда Джориан попросил воды, Мальго принес чашку и со смехом выплеснул ее содержимое на пол камеры.

Джориан просил письменные принадлежности, чтобы написать одну записку доктору Гвидериусу, а другую — волшебнице Гоании. Мальго принес перо и бумагу. Но когда Джориан написал записки и передал их приставу через решетку, Мальго, ухмыляясь, порвал их.

Мальго не позволял своему помощнику выносить парашу, и вскоре в камере стояла вонь, привлекавшая полчища мух. Иногда Мальго останавливался в коридоре, насмехаясь над попытками узников прихлопнуть насекомых.

— Будем надеяться, что это не продлится до летней жары, — ворчал Джориан.

В конце концов Джориан спросил:

— Святой отец, ты не можешь произнести заклинание, которое бы вытащило нас отсюда?

— Нет, сын мой. Те ничтожные заклинания, которые я могу произнести без моих принадлежностей, ни на что не пригодны. Кроме того, я чувствую, что на это задание уже наложено контрзаклинание, и никакое мое колдовство не будет иметь успеха. А как насчет твоих отмычек? Сдается мне, они как раз годятся для замков, которыми запираются здесь камеры.

— Увы, но мои маленькие помощники остались в сумке, отобранной у меня судьей.

— А у меня он отобрал мои магические принадлежности.

— Но это же просто глупо! — проворчал Джориан. — Мы, двое безвредных странников, имеющих в Оттомани влиятельных друзей, оказались здесь после многих неудач и даже не можем связаться с теми, кто способен нам помочь!

— Если крикнуть через вон то окно, вероятно, нам удастся уговорить кого-нибудь передать послание.

Джориан хлопнул себя по лбу.

— Почему я не додумался до этого раньше? Я — последний олух! Мы потеряли неделю в этой вонючей камере! Если встать на табурет...

Джориан, взобравшись на табурет, выглянул в окно и обнаружил, что смотрит со второго этажа тюрьмы на улицу.

— Похоже, мы на улице Аметиуса, — сообщил он Карадуру. — Я вижу нескольких прохожих. Эй, юноша, подойди сюда! Вот ты, в красной шляпе! Хочешь заработать золотой пенембийский реал? Тогда передай послание!

Парнишка поспешил прочь. Джориан пытался привлечь внимание других пешеходов. В конце концов он оставил попытки.

— Должно быть, они так привыкли к крикам заключенных, что не обращают на них внимания.

Из-за прутьев раздался хриплый смех. Там стоял Мальго.

— Не трать силы зря, благородный Джориан! — сказал он. — Знай, что специальный закон запрещает передавать послания заключенных, и мы поставили часового, чтобы никто не нарушал приказ!

Джориан слез с табурета. Когда Мальго ушел, он пробормотал:

— Но нам все равно нужно что-то делать. — Он нахмурился, задумавшись, и, наконец, сказал. — Мне говорили, что у меня неплохой голос, хотя и нетренированный. Если я буду каждый день в один и тот же час устраивать небольшой концерт для прохожих, возможно, мне удастся собрать аудиторию постоянных слушателей, и рано или поздно слухи о необычном артисте дойдут до наших друзей.

— Не вижу, чем нам может повредить такая попытка, — одобрил Карадур.

Джориан снова встал на табурет и густым басом начал петь одно из своих стихотворений на мелодию из оперетты Галлибена и Сильферо. Первая строфа гласила:

Одним по нраву дикий лес, Где кроны гасят блеск небес, А от жары струится пот. Но мне милей его красот Новария, родная Новария...

К концу третьей строфы на улице под окном собралась кучка пешеходов, слушавших пение.

Мальго, появившись за решеткой, заорал:

— Прекрати этот адский шум!

Джориан через плечо улыбнулся приставу и исполнил все шесть уже сочиненных строф. К ним он добавил новую:

Есть те, кто любит снег и лед Суровых северных широт. Но зимней ночи холода Мне не заменят никогда Новарии, милой Новарии.

Мальго продолжал рычать и грозить карами, но в камеру не входил. Джориан спел еще несколько песен, затем слез с табурета.

— Это для начала, — сказал он.

Остаток дня и большую часть ночи он провел, вспоминая стихи, которые сочинял в течение многих лет, не придавая им особого значения, и пытался подобрать к ним известные ему мелодии. На следующий полдень, примерно в то же самое время, он устроил очередное представление.

Мальго вопил:

— Ну, смотри! Теперь тебе никогда отсюда не выйти! Ты сгниешь здесь! Уж я-то позабочусь!

Джориан, не обращая внимания на угрозы, продолжал петь. На шестой день после начала его выступлений появился помощник пристава с ключами. К удивлению Джориана, юнец отпер камеру и сказал:

— Выходите.

Их привели к судье Флолло, разговаривающему с доктором Гвидериусом. Сквозь лохматую седую бороду профессора светилась улыбка.

— Джориан! Мой бывший ученик! Когда я услышал твои стихи, я сразу заподозрил, что их автор — ты, ведь это была твоя возлюбленная манера рифмовки. Ты свободен, и вот твое имущество. Кто твой спутник?

Джориан представил Карадура, добавив:

— Но что... как?..

— Расскажу потом. Тебе есть где остановиться? Я не могу пригласить тебя к себе, поскольку сейчас у нас гостят родственники.

Джориан пожал плечами.

— Наверное, остановлюсь в таверне Райса «Серебряный дракон», как и прежде. — Он спросил у судьи: — Сэр, а где мастер Мальго?

— Когда доктор Гвидериус принес приказ о вашем освобождении, пристава внезапно охватил приступ боли. Утверждая, что страдает от желудочных колик, он попросил отпустить его со службы. И я позволил ему уйти. А что такое, мастер Джориан?

Джориан взглянул на свой сжатый кулак.

— Мне просто хотелось попрощаться с ним, поблагодарить за хорошее обращение... Где тут есть общественные бани? — спросил он у Гвидериуса.

 

3. ТАВЕРНА «СЕРЕБРЯНЫЙ ДРАКОН»

Джориан сказал:

— Добрый мастер Райс, я тоже рад вновь видеть вас. Надеюсь, ваш обед будет приятным контрастом по сравнению с той бурдой, которой меня кормили как гостя Великого Герцогства.

— Слышал о ваших неприятностях с лесничими парка, — кивнул Райс. Владелец «Серебряного дракона» был маленьким, нездорового вида человеком с редеющими седыми волосами и мешками под глазами.

Джориан, Карадур и доктор Гвидериус заняли стол в общем зале таверны, и в ожидании обеда путешественники потягивали вино и рассказывали о своих приключениях. Джориан послал одного из мальчишек Райса с запиской к волшебнице Гоании, с которой он познакомился во время своего предыдущего визита в Оттомань. Гвидериусу же он сказал:

— Однако, доктор, вы не объяснили, как вам удалось вытащить меня из этой ямы.

Ученый усмехнулся.

— У меня есть кузен по имени Родаус, ростовщик по профессии. Он был мне обязан за то, что я засчитал его сынку-тупице экзамен по моему предмету в Академии. Его же Незаконнорожденное Высочество хотел взять в долг у Родауса, но они никак не могли договориться о процентах.

— Вероятно, ему нужны деньги на бронированную кавалерию? — сказал Джориан.

В государстве Оттомань Великий Герцог занимался гражданскими делами, а Его Незаконнорожденное Высочество, самый старший из побочных сыновей предыдущего Великого Герцога, командовал армией.

— Без сомнения. Короче говоря, я рассказал о тебе Родаусу, заверив его, что достаточно хорошо тебя знаю и уверен, что твое освобождение не будет несправедливым. Поэтому Родаус, в обмен на обещание снять против вас все обвинения, дал благородному Даунасу в долг под процент на полпункта ниже, чем он назначил первоначально.

Кивнув в сторону Карадура, Джориан улыбнулся.

— Мой старый добрый наставник уверен, что все решения должны приниматься на основании абстрактного, безличного понятия добра и зла. Но я заметил, что в отчаянных ситуациях он руководствуется целесообразностью так же, как и мы, простые люди. — Он пересчитал деньги в кошельке. — Клянусь бронзовой задницей Имбала, они забыли вычесть стоимость нашего содержания в тюрьме!

— Не забыли, — возразил Гвидериус. — Это входило в сделку.

Джориан рассыпался в благодарностях ученому, но тут дверь таверны отворилась и появилась волшебница Гоания, высокая женщина средних лет с сединой в волосах. За ней шел телохранитель, огромный детина со свиными глазами. Его сопровождала высокая темноволосая молодая женщина в зеленом платье. Она не была красивой, но внешность ее запоминалась надолго. Неправильные черты ее лица носили отпечаток превратностей судьбы, один глаз был подбит.

Джориан встал.

— Привет вам, госпожа Гоания! — поздоровался он. — Ах, кого я вижу! Босо и Ванора! Как поживаете?

Детина что-то угрюмо пробурчал себе под нос. Молодая женщина воскликнула:

— Джориан! Как я рада тебя видеть! — Она бросилась к Джориану и обняла его, что явно не доставило ему большой радости. Два года назад, сразу после бегства из Ксилара, у него произошел короткий и бурный роман с Ванорой, которая затем стала любовницей свиноглазого Босо, сына Трииса.

Ванора с Босо уселись за маленький столик в другом конце зала.

— А теперь, Джориан, — сказала Гоания, дочь Аристора, тоном тетушки, отчитывающей непутевого племянника, — садись и рассказывай. Что это за безумные сказки о том, как ты прикатил в герцогский парк в ванне на колесах и убил единорога-медалиста?

Джориан засмеялся.

— Все совсем не так, хотя наши истинные приключения были не менее причудливыми. — И он пустился в рассказ о своем бегстве из Ираза в ванне, управляемой демоном, о неудачной попытке похитить Эстрильдис и вынужденной посадке в парке. Когда он рассказал о пребывании в тюрьме, Гвидериус воскликнул:

— Джориан, я потрясен! Ведь у нас проводилась реформа по улучшению содержания узников; я лично входил в комитет, выработавший рекомендации для Великого Герцога. Но, как я вижу, все вернулось в старую колею. По правде говоря, личности вроде этого пристава редко отличаются благородным характером, но мы не можем позволить такого обращения с человеком, даже не представшим перед судом! Придется передать слово-другое Его Милости.

Джориан секунду подумал и сказал:

— Спасибо, доктор, но лучше оставить все как есть. Если я встречусь с Мальго наедине, то постараюсь отлупить его. Чем меньше меня связывает с герцогским судом, тем лучше. Кому-нибудь может прийти в голову идея продать меня ксиларскому регентству, чтобы на вырученные деньги вооружить еще один эскадрон уланов.

Райс принес им заказанный обед. Утолив первый голод, Джориан произнес:

— Давайте подумаем, как мне вытащить малютку Эстрильдис из позолоченной клетки. Я не могу нанять армию для осады города, а наша летающая ванна больше ни на что не годится. Какие еще бывают летающие предметы?

— Ну что ж, — сказал Карадур, — есть, например, летающая метла сэра Фендикса, ручной дракон Антонериуса и заклинания Келя, которыми он превращает себя в грифа. Но у всех них имеются недостатки. Фендикс дважды был на краю гибели, когда его метла выходила из-под управления; она подвержена «штопору», как он это называет. Дракон Антонериуса приручен только наполовину и в любой момент может проглотить своего хозяина. А про Келя говорили, что в обмен на заклинание, придающее ему тело птицы, он продал свою душу в тысячелетнее рабство в Третьей Реальности. Нет, новое нападение с воздуха едва ли возможно. Кроме того, теперь ксиларцы выставят часовых на крыше.

— Тогда я один не справлюсь, — сказал Джориан. — Интересно...

Гоания перебила его:

— Мне кажется вероятным, что ксиларцы, опасаясь нового воздушного налета, переведут твою супругу в менее доступное место.

Джориан проворчал:

— Вы, как всегда, говорите разумно, дорогая тетушка. Но как нам узнать наверняка?

— Это — по моей части, — сказала волшебница. — Стол чистый? Хорошо. Сейчас я проникну в ксиларский дворец. Эй, ты! — окликнула она мальчика-слугу. — Принеси мне чистое полотенце!

Полотенцем она вытерла свой бокал из-под вина и высыпала в него щепотку зеленого порошка. Затем пробормотала заклинание, после чего порошок вспыхнул и из бокала поднялось облако фиолетового дыма.

— Не разбей бокал Райса! — предостерег Джориан. — Он им очень гордится!

— Тихо, мальчик! — Она наклонилась над бокалом и вдохнула дым. Несколько секунд она сидела с закрытыми глазами, затем начала бормотать:

— Темно... нет, я вижу свет, желтый свет... свет масляной лампы... Я в подземном помещении... вижу дверь с железной решеткой. Стены сделаны из грубого камня, как в темнице... Но на стенах вешалки, на полу лежит ковер, как будто камеру постарались обставить поудобнее... Вижу маленькую светловолосую женщину, сидящую за туалетным столиком... Она шьет. Сцена расплывается, как будто какая-то сила отталкивает мой взгляд. Все!

Она глубоко вздохнула и открыла глаза.

Джориан сказал:

— Кажется, я знаю, где она, — в самой большой камере нашей темницы. Но как мне туда пробраться?

— Секретных проходов в твоем дворце нет? — спросил Гвидериус. — В старину они имелись во многих замках и дворцах, чтобы властитель мог спастись, если твердыню захватят враги.

— Нет, — покачал головой Джориан. — Я исследовал дворец, когда был королем, поскольку подобный тайный ход дал бы мне возможность спастись от ритуальной казни. Но хотя я обшарил нижние этажи дворца, обстучал все стены и осмотрел старые планы здания, мне не удалось найти ни единого секретного прохода. Просить ксиларцев прорыть мне такой ход было бесполезно, поскольку они прикладывали все усилия, чтобы помешать моему бегству.

— Нельзя ли прорыть ход снаружи и инструментами пробить стену камеры? — спросила Гоания.

— Едва ли. Подкоп придется начинать за пределами города или снять дом в городе, углубиться через пол в землю и рыть туннель горизонтально до самого дворца. Такая задача займет много месяцев, и я сомневаюсь, что меня за это время не опознают. Кроме того, надо будет как-то избавляться от вырытой земли, не возбуждая подозрений. Поскольку город Ксилар построен на мягком, наносном грунте, в туннеле придется устанавливать деревянные подпорки, чтобы он не обрушился на голову.

Кроме того, как узнать наверняка, что подкоп идет именно к той камере, какая нам нужна? Малейшая ошибка в расчетах — и мы попадем не к Эстрильдис, а в арсенал или в казну. Поднятый шум привлечет внимание стражей.

Наконец, если только шпионская сеть Ксилара со времени моего правления не пришла в упадок, о любой подобной попытке скоро станет известно Регентскому совету. А тогда... — Джориан резко провел ребром ладони по горлу.

— Что же предпринять? — спросил Карадур.

— Поскольку ксиларцы перерезали все пути для прямого нападения, полагаю, мы должны обратиться к магии. Что могут предложить наши знатоки оккультных наук?

Гоания и Карадур обменялись взглядами. Волшебница сказала:

— Я в гораздо большей степени ясновидящая, нежели заклинатель или чародей. Увы, у меня нет средств вызволить твою любимую из подземной камеры.

— Не можешь ли ты, — спросил Джориан Карадура, — как-нибудь вызвать Горакса с Пятой Реальности?

— Нет, сын мой. Мои колдовские силы сильно ограничены. Я подчинил себе Горакса с помощью коллеги, доктора Вальдониуса, с которым ты встречался в Тарксии. Я спас Вальдониуса от магической опасности, и в благодарность он вызвал Горакса и передал его мне, заточив демона в этом кольце.

— А как насчет других демонов?

Карадур пожал плечами:

— Нет, это не моя специальность.

Джориан проворчал:

— Двое великих специалистов в магии оказались бессильны мне помочь. Не знаете ли вы того, к кому можно обратиться с подобной просьбой?

Гвидериус сказал:

— Тебе мог бы помочь один из моих ученых коллег по Академии, доктор Абакарус.

— В какой области он специализируется?

— Он — профессор оккультной философии и, насколько мне известно, занимается магическими экспериментами на стороне. Если хочешь, я познакомлю тебя с ним.

— Спасибо, очень хочу, — сказал Джориан. — Чем раньше, тем лучше.

Карадур зевнул:

— Простите меня, господа, что прерываю такой приятный вечер, но старый человек быстро устает. Я удаляюсь, а вы продолжайте веселиться...

— Карадур! — сказала Гоания. — Ты не будешь здесь ночевать. Я хочу обсудить с тобой новый способ астральной проекции, и ты проведешь ночь у меня дома.

Джориан подал голос:

— Что ж, госпожа Гоания, если вы забираете доктора Карадура...

— Я не могу одновременно дать пристанище и вам, сударь, — ответила она резко. — Во-первых, у меня дома мало места; во-вторых, доктор не составит угрозу моей репутации, в отличие от похотливого юнца вроде тебя. Пойдем, Карадур. Идемте, Босо и Ванора. Всем спокойной ночи!

И она удалилась в сопровождении своей свиты. Гвидериус вскоре тоже покинул Джориана.

Джориан как раз снимал башмаки, когда в дверь постучали.

— Кто там? — спросил он.

— Я, Ванора! Позволь мне войти!

Джориан открыл дверь. Ванора, войдя, сказала:

— Ох, Джориан, как я рада снова тебя видеть! Какой дурой я была, что бросила тебя, когда ты был моим!

— Кто тебе подбил глаз? — поинтересовался Джориан.

— Босо. Мы сегодня утром поссорились.

— Ублюдок! Хочешь, я дам ему сдачи?

— Нет. Пока я с ним живу, приходится время от времени терпеть его взбучки.

— За что же он тебя так?

— По правде говоря, вина лежит не только на нем — я сама его спровоцировала.

Джориану лично приходилось испытывать подобные провокации со стороны Ваноры, поэтому он не удивился и даже почувствовал крупицу сочувствия к Босо.

— Как тебе удалось улизнуть?

— Босо спит, а моя хозяйка и твой мальванский заклинатель были так поглощены магическими разговорами, что не заметили моего исчезновения. — В ее глазах стояло то выражение мольбы, которое было хорошо известно Джориану. — Ты знаешь, какая нынче ночь?

Джориан нахмурился.

— Кажется, последний день месяца Медведя?

— Да. Но неужели это ничего для тебя не значит?

Джориан был озадачен.

— Да нет, ничего особенного. Так в чем дело?

— Ровно два года назад мы расстались в Оттомани, когда я связалась в мерзавцем Босо.

— Верно, но что с того?

Она подвинулась поближе:

— Ты не позволишь бедной потаскушке исправить свою ошибку? — Она схватила руку Джориана и запихнула ее в вырез платья, прижав к своей правой груди, одновременно глядя на него, чуть приоткрыв рот.

Джориан ощутил знакомое шевеление в штанах, но сказал:

— Моя дорогая Ванора, все это осталось в прошлом. — И он отнял руку, несмотря на то что его пульс участился. — Я больше не играю в эти игры, пока не верну себе жену.

— Ну, неужели! С каких пор ты стал святым анахоретом? Два года назад ты не страдал от недостатка похоти, а дряхлеть в твоем возрасте рано. Сядь!

Ванора неожиданно толкнула его так, что он уселся на край кровати. Тогда она расстегнула пряжку, отчего изумрудно-зеленое платье съехало по ее ногам на пол, уселась Джориану на колени и принялась целовать и ласкать его, приговаривая:

— Тогда ты был самым пылким из моих любовников, прочный, как лезвие меча, и твердый, как гора Аравия. Ох, моя единственная любовь, позволь мне снова стать твоей! Два года я жаждала ощутить твою любовь, чувствовать, как проникает...

— Убирайся! — резко приказал Джориан. Он понимал, что еще мгновение — и все его самые лучшие намерения окажутся выброшенными на ветер, в то время как Ванора не принесет ему ничего, кроме неприятностей. Как сказала ему однажды Гоания, Ванора обладала несчастливым талантом портить жизнь не только себе, но и всем, кто ее окружает. — Если ты не встанешь с моих колен, то встану я и свалю тебя на пол!

Ванора с недовольным видом поднялась, но осталась стоять перед ним, покачивая обнаженным телом.

— Джориан, что с тобой? Очередной приступ добродетели? Ты же знаешь, что он пройдет.

Джориан поглядел на нее, втайне радуясь, что ему не пришлось вставать. Это в данных обстоятельствах было бы непросто.

— Нет. Я всего лишь преисполнен решимости выполнить обещания, данные самому себе. Если желаешь, можешь называть это закалкой характера — вроде упражнений с гирями, чтобы накачать мышцы.

— Но к чему такие самоограничения? С тех пор, как волшебник Аэлло открыл по-настоящему эффективное противозачаточное заклинание, никто — ну, почти никто — не придерживается этих странных правил о том, кому и с кем можно спать.

— Один философ из Академии говорил мне, что нынешняя моральная распущенность — явление преходящее, вроде моды в одежде. И вообще, я помню, как ты была небрежна с противозачаточными заклинаниями.

— Однако же я еще никогда не была беременной. Конечно, если бы отцом был ты, я бы не возражала...

Джориан раздумывал, как поступить: повалить ее на кровать и овладеть ею или выставить из комнаты, выбросив платье ей вдогонку... И в том, и другом исходе скрывались свои опасности. Если грубо обойтись с ней, она может пожаловаться Гоании; а Джориан вовсе не сомневался в ее способности заводить свары. Или же она может подговорить Босо напасть на него. Хотя он не боялся Босо, очередных осложнений ему было не нужно, поскольку подобные неприятности помешают спасению Эстрильдис.

Он пытался придумать предлог, чтобы прогнать ее, пусть и разочарованной, но без намерения отомстить. Наконец его выручил талант рассказчика. Он сказал:

— Садись в то кресло, моя дорогая, и я расскажу тебе, что со мной происходит. Ты помнишь мои приключения в Реннум-Кезимаре, когда я спас двенадцать девушек-рабынь от уволенных палачей из Крепости Топора?

— Да. Это был благородный подвиг, достойный моего Джориана.

— Спасибо. Но я не рассказал тебе вторую часть истории. Когда «Таларис» направился к Джанарету, девушки, естественно, были благодарны, что отставные палачи не продемонстрировали на них свое искусство в свежевании, ослеплении, обезглавливании и прочих причудливых областях палаческого мастерства. В первую ночь по отбытии с острова одна из девушек — ее звали, кажется, Венна — пришла ко мне в постель, чтобы выразить свою благодарность, и я не прогнал ее.

На следующий день эту самую Венну поразили ужасная боль и конвульсии. Через час, несмотря на все усилия доктора Карадура, она была мертва. Мы похоронили бедную крошку в море.

На следующую ночь ко мне пришла очередная девушка, и я снова постарался ублажить ее. А затем на нее тоже напали колики и конвульсии, и она умерла. Мы рыдали, предавая ее тело водной пучине.

Эти печальные события зародили сильное подозрение, что существует связь между плотскими сношениями девушек со мной и их безвременной гибелью. Тогда доктор Карадур с помощью могучих заклинаний вошел в транс и обнаружил источник несчастья. Палачи, оставшиеся в живых после своей междоусобной резни, естественно, пришли в ярость, обнаружив, что я увез рабынь, на которых они во время банкета собирались демонстрировать свое мастерство. Жена одного из них, как обнаружил Карадур, была ведьмой. По просьбе мужа она наложила на меня проклятье, вызывающее смерть любой женщины, совокуплявшейся со мной, в течение двенадцати часов. Так что, дорогая Ванора, если желаешь проверить, не потеряло ли проклятье силу, то вперед! Но только потом не говори, что я забыл предупредить тебя!

Она бросила на него косой взгляд.

— Твой длинный язык всегда умел находить отговорки, — сказала она, — и я не знаю, можно ли тебе верить. В Метуро ты был вполне готов...

— Я был подвыпивши и забыл о проклятье. Кроме того, твоя красота выгнала все прочие мысли у меня из головы.

— Хм-м... Вижу, что по части лести ты до сих пор не уступишь ни одному кавалеру. А как же Эстрильдис? Если проклятье подлинное, за вашим воссоединением последует ее кончина.

— Увы, придется мне не прикасаться к Эстрильдис, даже если я сумею вытащить ее из Ксилара, пока проклятье не будет снято. Карадур уверен, что они с Гоанией сумеют изобрести действенное противозаклятье.

— И все-таки я думаю, что ты совсем заврался.

— Проверить очень легко, — сказал Джориан, вставая и расстегивая рубашку. — Если ты этого хочешь... — И он стащил с себя штаны.

— Я вижу, что не все твое тело заражено аскетизмом, — заметила она.

— А кто утверждал обратное? Если тебе не терпится попробовать, ложись и вытянись.

Ванора стояла в нерешительности, затем нагнулась и подобрала платье.

— Нет, поймать тебя так же трудно, как жирного угря. Что случилось с остальными девушками?

— Я отправил их домой из Джанарета. Ну что, будешь пробовать или нет? Я не могу стоять так всю ночь.

Она со вздохом натянула платье.

— Нет, не буду. Я только подумала... Ладно, не важно. Босо, может быть, и мерзавец, но все его члены в полном порядке, жаловаться не на что, разве что на глупость. Спокойной ночи.

Джориан наблюдал, как она уходит, с кривой улыбкой и смешанным чувством облегчения и сожаления. Ему понадобилась вся сила воли, чтобы не окликнуть ее и признаться, что он все выдумал. На самом деле он не занимался любовью ни с одной из двенадцати девушек-рабынь вплоть до ночи накануне их разлуки в Тримандиламе, когда Мневис, старшая из рабынь, забралась к нему в кровать, не спрашивая у него разрешения.

Он не рассказывал Ваноре, что выдавал Мневис и ее спутниц при Тримандиламском дворе за королеву Альгарта и ее фрейлин. Мальванцы и так точили на него зуб за похищение Ларца Авлена, и он не желал сообщать Ваноре сведения, которые она в приступе злобы могла использовать против него. От природы обладая честной, открытой, жизнерадостной душой, с пристрастием к чрезмерной болтовне и опрометчивым поступкам, Джориан на собственной шкуре научился осторожности.

Доктор Абакарус оказался лысым, толстым, безбородым, краснолицым человеком с тонким голосом. Он напоминал Джориану евнухов, которых тот встречал в Иразе; но Гвидериус сказал Джориану, что у Абакаруса есть родные дети.

Сидя за столом в Академии, философ говорил, сплетя пальцы:

— Итак, вы хотите, чтобы я вызвал демона и заставил его вытащить вашу жену из подземной камеры в Ксиларе?

— Да, сэр. Осуществимо ли это?

— Думаю, что да.

— Сколько это будет стоить?

Абакарус сделал стилом несколько пометок на вощеной дощечке. Закончив вычисления, он сказал:

— Я займусь этим делом за полторы тысячи оттоманских ноблей. Успеха гарантировать не могу, обещаю только стараться изо всех сил.

Джориан подавил искушение свистнуть.

— Позвольте вашу дощечку, доктор. Посмотрим... В пенембийских реалах это составит... — Он произвел подсчеты и мрачно взглянул на Карадура. — Если бы я только знал, то увез бы из Ираза полную ванну золота.

— Горакс не поднял бы такой вес в воздух, — возразил Карадур.

— Ты можешь заплатить? — спросил Абакарус.

— Могу, хотя останусь практически нищим. А почему так много?

— Заклинание состоит из редких ингредиентов, и чтобы собрать их, потребуется по меньшей мере месяц. Более того, оно сопряжено с немалым риском. Демоны из Пятой Реальности — грозные слуги.

Джориан предпринял вялую попытку поторговаться, но философ-чародей был тверд. Наконец Джориан сказал:

— Только уговор такой: половину — сейчас, а вторую половину — когда моя жена будет доставлена мне целой и невредимой.

— Кажется, это честно, — заметил Гвидериус.

Абакарус бросил кислый взгляд на своего коллегу, но пробормотал слова согласия. Джориан отсчитал деньги. Когда они вернулись в «Серебряный дракон», он сказал Карадуру:

— Нам бы надо найти себе источник существования, пока мы будем ждать результата трудов Абакаруса. Иначе, когда проедим все деньги, окажемся на улице. Ты можешь заняться хиромантией или чем-нибудь в этом роде, а я поищу работу, на которую способен.

Через три дня Джориан, тщетно обегавший весь город на предмет землемерной работы или часового дела, сообщил Карадуру, что получил место на ветряной мельнице. Карадур же нашел новый повод для причитаний.

— Я только-только снял лавку и собрался обзавестись вывеской, — сказал он, — когда появился человек из местной гильдии прорицателей, а с ним — трое головорезов. Он вежливо сообщил мне, что я должен вступить в гильдию, заплатив как чужестранец вдвое против обычного. Поскольку его конвой явно искал предлог наброситься на меня с кулаками, я избежал спора, пообещав заплатить, прежде чем начну практиковать.

— И сколько они хотели?

— Пятьдесят ноблей как вступительный взнос плюс сбор в один нобль за квартал.

— При таких ценах мы не сможем уплатить Абакарусу остаток суммы, если только богиня Элидора неожиданно не улыбнется нам!

— Почему бы тебе не продать меч? Хотя я слабо разбираюсь в оружии, похоже, ты можешь выручить за него немалые деньги.

— И что мне потом делать, если на меня нападет дракон или банда разбойников? Нет, я придумал кое-что получше. Давай обратимся к Гоании. Она наверняка обладает влиянием в гильдии прорицателей.

На следующий день, когда Карадур ушел к Гоании, Джориан отправился работать на мельницу. Мельник, пожилой оттоманец по имени Лодегар, объяснил, что он взял Джориана, потому что раньше на мельнице управлялись они с женой. Он поворачивал лопасти по ветру, а она сидела у желоба, идущего от жерновов, и собирала муку в мешки. Но сейчас он слишком стар для таких гимнастических упражнений. Его сын, солдат, ничем помочь не может; так что он будет наполнять мешки, а Джориан — следить за ветром.

У Джориана было смутное представление, что работа на мельнице не требует большого труда: засыпать зерно в бункер, приладить лопасти к скорости и направлению ветра и ждать, пока посыплется мука.

Но в действительности все оказалось иначе. Ветер постоянно менял направление, и башенку, на которой были установлены лопасти, приходилось все время поворачивать. По круглой верхушке мельницы были натыканы толстые деревянные колья, а по внутренней стороне башенки напротив них пробиты отверстия. Вставив лом в одно из отверстий между кольями и надавив на него, можно было повернуть башенку на несколько градусов.

Снаружи же на главную ось башенки были насажены под углом друг к другу четыре бруса, образуя лонжероны восьми треугольных лопастей, похожих на корабельные кливера. Шкотовый угол каждой лопасти был привязан канатом к концу соответствующего бруса. Чтобы затормозить движение лопасти, нужно было остановить вращение брусьев, натянув канат, отвязать парусину лопасти, обернуть ее несколько раз вокруг бруса, чтобы уменьшить парусность, и снова привязать шкотовый угол к концу соседнего бруса. Чтобы увеличить площадь лопасти, приходилось действовать в обратной последовательности.

Джориан провел весь день на бегу. Когда ветер изменял направление, ему приходилось браться за лом, чтобы поворачивать башенку. Когда ветер свежел, он спешил вниз по лестнице, останавливал вращение вала, зарифлял лопасти, чтобы жернова, вращаясь слишком быстро, не сожгли зерно. Затем ветер стихал, и ему снова приходилось спускаться и увеличивать парусность, чтобы механизм не останавливался. Время от времени мельник приказывал ему смазывать деревянные оси и шестерни жидким мылом, которое хранилось в ведре и намазывалось большой малярной кистью.

Еще утром, торопясь выполнить очередной приказ Лодегара, Джориан споткнулся о ведро и перевернул его. Жидкое мыло растеклось по полу и между половицами затекло в подвал мельницы. Лодегар взорвался:

— Да поразит тебя Вайзус громом и молнией, растяпа! Да нашлет Териус болезнь на твои суставы и ослабит твой член! Иди ко мне домой, возьми у моей жены ведро воды и тряпки и смой всю эту мерзость, чтобы не поскользнуться!

Уборка заняла много часов, потому что Джориану то и дело приходилось отрываться, чтобы изменить положение лопастей или их площадь.

Когда наступила ночь, Джориан вернулся в «Серебряный дракон», едва переставляя ноги. Он повалился на скамью в общем зале, слишком усталый, чтобы подниматься по лестнице в комнату, которую занимали они с Карадуром.

— Пива, мастер Райс! — прохрипел он.

Появился Карадур.

— Что случилось, Джориан? У тебя такой изможденный вид! Неужели работа на мельнице настолько утомительна!

— Нет, напротив, такая легкая, как будто перебрасываешь перышко из одной руки в другую. Как у тебя дела?

— Гоания вызвала Неннио, начальника гильдии прорицателей, и убедила его согласиться, чтобы я заплатил свой вступительный взнос в рассрочку в течение года. На большие уступки он не пошел. Наедине она сказала мне, что пятьдесят ноблей уйдут главным образом на взятку чиновникам гильдии. Едва ли до сундуков гильдии дойдет десятая часть этой суммы, все остальное осядет в кошельках мастера Неннио и его прихвостней.

— Но почему же какой-нибудь недовольный член гильдии не подаст в суд на этих мошенников?

Карадур оглянулся и понизил голос:

— Потому что, по ее словам, он отсчитывает долю Великому Герцогу, который взамен покрывает их проделки. Но только не говори об этом вслух во владениях лорда Гуитлака, если тебе дорого твое здоровье.

Джориан вздохнул:

— Неудивительно, что сочинители выдумывают сказки о воображаемых сообществах, все члены которых — честные, трудолюбивые, здравомыслящие и целомудренные люди, поскольку в реальном мире ничего подобного не существует. Может быть, следующий мир более добродетелен?

Карадур пожал плечами:

— Мы, без сомнения, узнаем об этом через какое-то время; и может быть, очень скоро, если ты позволишь своему неугомонному языку выдать нас.

— Я слежу за своими словами. Но если такая страна всеобщей добродетели существует, то, боюсь, жить в ней довольно скучно.

— Джориан, не стоит бояться, что нам придется попасть в подобное царство занудства. Иногда немного скуки не помешает!

 

4. ДЕМОН РУАХ

Вскоре Джориан привык к работе на мельнице, поскольку был крепким человеком, хотя жизнь в Иразе несколько расслабила его. Для того, кому приходилось зарабатывать на жизнь починкой часов, мельничный механизм казался крайне примитивным. Когда бы машина ни останавливалась, Джориан находил причину поломки раньше Лодегара. Один из зубцов деревянной шестерни на главном валу отвалился, заклинив передачу, и Джориан быстро все починил.

Месяц Орла летел к концу, когда Абакарус сообщил, что он готов вызвать демона из Пятой Реальности. На следующий вечер, ступая по свежевыпавшему снегу, Джориан и Карадур направились в лабораторию Абакаруса. Это была маленькая круглая комнатка в одной из изящных башен Философского корпуса Академии. Когда они появились, заклинатель рисовал мелом в центре комнаты пятиугольник — вся мебель была отодвинута к стенам. Ученик Абакаруса, похожий на ласку юноша по имени Октамон, держал другой конец измерительной ленты.

— Отойдите в сторону! — приказал Абакарус. — Если вы наступите на линию, то нарушите пентаграмму и выпустите демона прежде, чем он подчинится моим приказам, и это может закончиться для всех нас очень печально.

Они прижались к стене, наблюдая, как волшебники рисуют внутри пятиугольника пентаграмму — пятиконечную звезду; внутри звезды маленький круг и множество разных символов в углах всех этих фигур.

Октамон зажег пять толстых черных свечей, загоревшихся странным зеленым пламенем, и расставил их по лучам звезды. Затем он погасил висевшую под потолком лампу, освещавшую комнату, разжег огонь в кадиле и встал у стены, раскачивая кадило на цепочке. По комнате разнеслись острые запахи, которые напомнили Джориану одновременно цветущий весенний луг, рыбный рынок в Виндии и дубильню в Ксиларе. Незаметно взглянув на лица присутствующих, Джориан заметил, что пламя свечей окрасило их в зеленоватый оттенок.

Абакарус начал размахивать руками, одновременно распевая низким голосом, не похожим на его обыкновенный высокий тенор, слова неизвестного Джориану языка:

— Фоматос бенессет флиантер, литан изер оснас нантер, соутрам и убарсиненс ребиам! Сирас этар бесанар, надис сурадис э... — Он все бормотал и бормотал, а Джориан беспокойно переступал с ноги на ногу.

Пламя свечей колебалось, съеживалось в точку и вспыхивало красным.

— ...Манинер о садер простас... — бубнил Абакарус.

В почти полной тьме Джориан ощутил движение воздуха. Что-то начало проступать в центре пентаграммы: что-то, похожее формой на человека, но гораздо крупнее, чем человек. Комнату наполнил густой мускусный запах. Абакарус закончил заклинание:

— ...Маммес и энайм перантес ра сонастос! Как тебя зовут?

Ему отвечал голос, похожий на бульканье болотного газа:

— Если для тебя это важно, меня зовут Руах. Что это за гнусное...

— Попридержи язык! — приказал Абакарус. — Я вызвал тебя из Пятой Реальности, чтобы ты выполнил мой приказ. Пока ты не дашь клятву, которая заставит тебя бесстрашно выполнить это требование и не причинять вреда обитателям нашей Реальности во время своего пребывания здесь, а после выполнения задания немедленно вернуться в свою Реальность, ты останешься узником в моей пентаграмме.

Размытый силуэт зашевелился, как будто пытался прорваться сквозь окружающий его невидимый барьер. Казалось, что барьер этот эластичный, ибо он прогибался, когда тварь кидалась на невидимую стену, а затем отбрасывал демона. Наконец существо из другого мира прекратило борьбу и сказало:

— Это крайняя несправедливость! Мы в нашей Реальности давным-давно запретили рабство, а вы, дикари, по-прежнему цепляетесь за свой варварский обычай. Рано или поздно мы, демоны, найдем способ...

— Все это не важно, — проворчал Абакарус. — Будешь ты делать, что тебе сказано, или предпочтешь подождать наступления этого дня?

— Ты чудовище! — сказал демон. — Ты же знаешь, что у нас, жителей Пятой Реальности, аллергия на ваше солнце! Если ты только когда-нибудь окажешься в нашем мире...

— Будь ты проклят Вайзусом, да прекратишь ли ты спорить? Ни разу в жизни не встречал такого сварливого демона! Ты от меня все равно ничего не добьешься, поэтому закрой рот и приступим к делу.

— Я имею право напомнить тебе, что есть добро, а что — зло, поскольку, похоже, ты не обладаешь ни пониманием...

— Заткнись! — заорал Абакарус.

— ...Ни хорошими манерами, — продолжал Руах. — Ну ладно, как говорят у вас, в Первой Реальности, ты схватил меня за яйца, или схватил бы, если бы у меня имелись эти отвратительные органы размножения, которые существа вроде тебя скрывают под одеждой. Что тебе от меня нужно?

— Сперва ты должен дать клятву!

— Никакой клятвы я не дам, пока не узнаю, какое дело ты мне поручишь, чтобы ты не послал меня искать лягушачьи перья или сухую воду.

Абакарус сказал:

— Жена вон того высокого молодого человека с черной бородой заточена в темнице королевского дворца в Ксиларе. Он хочет, чтобы ты освободил ее из темницы и доставил сюда.

— Где расположен Ксилар?

— Примерно в восьмидесяти лигах на восток отсюда.

— Как же я выполню эту задачу? Я могу материализоваться в камере дамы, но не смогу дематериализовать ее, чтобы пронести через каменные стены или железную дверь.

— Если дверь будет заперта, ты должен отобрать ключи у главного тюремщика или у кого они хранятся. Владельца ключей ты с легкостью перепугаешь до полусмерти. Затем ты принесешь даму сюда. Полночь еще не наступила, так что ты успеешь вернуться до рассвета. Ты не должен лететь на такой высоте, чтобы она погибла от нехватки воздуха; и ты обязан укутать ее потеплее, поскольку зимний воздух на высоте очень морозный.

Руах проворчал:

— Мне все это очень не нравится; но, как говорится у нас, в Пятой Реальности, попрошайкам выбирать не приходится. Может ли молодой человек нарисовать мне план темницы, чтобы я не заблудился в подземелье?

— Нет, сперва клятва! Ты надеешься, что он нарушит круг и выпустит тебя на свободу.

— Ни о чем подобном я не думал! — воскликнул демон своим невнятным голосом с сильным акцентом. — Подозрительнее вас, жителей Первой Реальности, нет никого во всех множественных мирах. Вы считаете всех прочих такими же злыми и вероломными, как вы сами!

— Оставь риторику, мой добрый Руах, и давай перейдем к клятве.

— Ну ладно, ладно, — проворчал демон.

Затем между ним и Абакарусом последовал долгий диалог на языке, неизвестном Джориану. Наконец заклинатель сказал:

— Ну, с этим покончено. Октамон, можешь зажечь лампу и разорвать круг. Ты понимаешь, Руах, что с тобой случится, если ты нарушишь условия нашего соглашения, не так ли?

— Да, понимаю; хотя это чудовищная несправедливость. Заставлять меня выполнять рискованное дело, и без всякого вознаграждения! Когда я вернусь домой, мне будет что рассказать моим товарищам-демонам!

Когда лампа вспыхнула, Джориан впервые ясно рассмотрел Руаха. Форма тела и размеры демона были человеческими, но из спины у него вырастали огромные крылья, как у летучей мыши, в данный момент сложенные. Его когтистые ноги напоминали лапы огромной хищной птицы. Все тело существа было покрыто, как показалось Джориану, облегающей одеждой из алого шелка. Но когда демон пошевелился, он понял, что это родная шкура Руаха. Как верно говорил демон, у него отсутствовали выступающие органы размножения; кожа в промежности была гладкой.

— Прошу прощения, мастер Руах, — сказал Джориан. — Но как же ваш род производит потомство?

— Это долгая история, — начал демон. — В соответствующий сезон у нас вырастают...

Абакарус прервал его:

— Мастер Джориан, не тратьте время на подобные дискуссии. Руах должен попасть в Ксилар и вернуться до рассвета. Вот кусок мела; прошу вас, объясните, где ему искать вашу супругу.

Джориан опустился на корточки и нарисовал схему Ксиларской темницы. Он слегка вздрогнул, когда Руах, нагнувшись над его плечом, чтобы взглянуть на рисунок, оперся когтистой лапой о его спину. Джориан указал на самый большой прямоугольник.

— Думаю, что она здесь, — сказал он. — Кажется, ее камеру постарались обставить с максимальным комфортом. Женщина, которую ты должен доставить к нам, — маленькая и светловолосая.

Демон, рассматривая рисунок, сказал:

— Кажется, я уловил суть. Все отойдите, чтобы я смог дематериализоваться.

Когда люди отошли к стене, демон начал вращаться на месте. Он крутился все быстрее и быстрее, и его фигура постепенно расплывалась. Неясное пятно стало просвечивающим, затем прозрачным и, наконец, со свистом исчезло.

— Октамон, открой двери, — приказал Абакарус, — чтобы выветрить эту вонь.

В комнату хлынул морозный зимний воздух.

— Что теперь? — спросил Джориан.

— Пройдет много часов, прежде чем Руах вернется, — сказал Абакарус. — В нематериальной форме он может перенестись в Ксилар в мгновение ока и должен прибыть туда с минуты на минуту. Но чтобы вернуться, он должен остаться материальным. Поэтому полет займет много часов, какими бы сильными не были его крылья. Если вы хотите дождаться его возвращения здесь, внизу есть кровати.

Джориан и Карадур остались в Философском корпусе. Когда Абакарус проводил их в помещение, где они могли провести остаток ночи, Джориан сказал:

— Доктор Абакарус, прошу вас, объясните мне кое-что. Один ученый из Дворца Познания в Иразе уверял меня, что летать существо размером с человека не может. Там что-то было связано с отношением веса к площади крыльев и мощности мускулов. Тогда как же Руах может летать в материальной форме в нашей Реальности?

Абакарус пожал плечами.

— Он обладает некоторыми преимуществами перед нами. Его мышцы сделаны из иного вещества, нежели наши, гораздо большей удельной силы.

— А что это за жалобы, — продолжил расспросы Джориан, — будто бы мы, обитатели Первой Реальности, порабощаем демонов? Я полагал, что новарские народы договорились об отмене рабства.

Абакарус усмехнулся.

— Метуранский договор, который не вступит в силу, пока его не подпишут все двенадцать правительств, имеет отношение только к порабощению людей. Демоны, из какой бы Реальности они не были родом, — не люди, и, следовательно, этот договор имеет к ним отношения не больше, чем к вашей лошади.

— А обезьянолюди Комилаха? Их считают людьми?

— Разные народы думают по-разному. По законам некоторых из Двенадцати Городов они считаются людьми; по законам других — нет. Новарские государства должны создать Верховный суд, главенствующий над всеми двенадцатью политическими системами, чтобы устранить эти разногласия. Я принадлежу к обществу, преданному этому идеалу, и должен вручить вам одну из наших листовок. Но что касается Метуранского договора, то его подписали только пять государств, и не стоит ждать, когда его подпишут остальные семь.

— А что насчет угрозы демонов противостоять их эксплуатации обитателями Первой Реальности?

— Ничего не бойтесь. Едва собравшись, они отвлекутся на взаимные перебранки, как это бывало всегда. Что ж, мне пора домой. Вернусь за час до рассвета. К тому времени, если все пойдет хорошо, наш демон уже должен будет подлетать к Оттомани. Спокойной ночи!

Джориану казалось, что он едва уснул на койке, когда его потрясли за плечо. «Пора», — услышал он голос Абакаруса.

Следующие полчаса Джориан стоял, зевая, в лаборатории. Затем, когда восток только-только посветлел, на усеянной звездами западной стороне небосвода стало заметно какое-то движение. Абакарус распахнул двери, выходящие на маленький балкон, окружающий башню, впустив волну морозного воздуха. Летающий предмет, похожий на летучую мышь, приближался, превращаясь в демона Руаха с объемистой ношей в руках.

С приглушенным шумом крыльев демон опустился на перила балкона, ухватившись за них когтистыми лапами, как птица — за ветку. Затем, сложив крылья, он спрыгнул на балкон и вошел в комнату, неся завернутое в одеяло тело. Октамон закрыл за ним дверь.

— Вот вы где! — прорычал демон. Вместе с ним вернулся мускусный запах.

— Трудно было? — спросил Джориан.

— Нет. Я материализовался вне темницы, решив добыть ключи, но обнаружил, что зарешеченная дверь у начала ведущей в подземелье лестницы открыта, а рядом с ней сидит часовой. Я вспугнул его, спустился по лестнице и увидел, что камера, о которой ты говорил мне, также не заперта. Там я обнаружил женщину. Когда я приблизился к ней и хотел объяснить цель своего визита, она упала в обморок. Я укутал ее, как вы сами видите, и вынес наружу. Люди с криками разбегались передо мной, и я без особых проблем покинул дворец и поднялся в воздух.

— Отлично сделано! — сказал Абакарус. — Ты свободен, мастер Руах!

Руах издал булькающий рык.

— Прежде чем я вернусь в родную Реальность, позвольте заявить вам, обитателям этого мира, что мы, демоны, не потерпим дальнейших похищений и не станем бегать по вашей указке! Мы объединимся и положим конец этой несправедливости! Мы победим!

— А пока что радуйся своему освобождению, — сказал Абакарус. — Уходи, мы не в восторге от твоего запаха.

Стоя в центре комнаты, Руах завертелся волчком. Высокая алая фигура кружилась, расплывалась и исчезла со свистом ринувшегося на ее место воздуха.

Джориан глубоко вздохнул.

— Признаюсь, что по соседству с Руахом мне было слегка не по себе.

— Надо только уметь с ними обращаться, — сказал Абакарус. — Мой предыдущий помощник был убит демоном, которого он неправильно вызвал.

— Джориан вечно самоумаляется, — сказал Карадур. — Я старался избавить его от этой привычки, поскольку скромность — неважное оружие, чтобы выбиться в люди в нашем испорченном мире; но боюсь, что нисколько не преуспел.

Джориан опустился на колени перед завернутым в одеяло телом на полу. Начав разворачивать одеяло, он был поражен ужасной мыслью, что Эстрильдис могла погибнуть от горной болезни на высоте, когда ее нес Руах.

Затем тело начало извиваться, скинуло одеяло и село на полу.

— Клянусь бронзовой мошонкой Имбала! — воскликнул Джориан. — Ты не Эстрильдис!

— А кто сказал, что я — Эстрильдис? — спросила женщина, вставая. — Я фрейлина королевы Эстрильдис, Маргалит Тотенская. А ты, если не ошибаюсь, беглый король Джориан. Где я, и зачем меня принесли сюда таким ужасным способом?

Женщине было примерно столько же лет, сколько Эстрильдис, но на этом их сходство кончалось. Эстрильдис была маленькой блондинкой, а Маргалит Тотенская ростом почти не уступала Джориану. Ей на лоб падали темные кудри. Джориан не назвал бы ее красивой, как он сказал бы о некоторых из пяти жен, обществом которых наслаждался в свою бытность королем. Но ее храброе, резко очерченное лицо и крепкая фигура внушали уважение. Она быстро оправилась после жуткого испытания.

Джориан поклонился.

— Я польщен, леди Маргалит. Вы находитесь в городе Оттомань, и никто не намеревался приносить вас сюда. Я отправил Руаха — так зовут демона — за своей женой, и он, очевидно, схватил вас по ошибке. Как это случилось?

— Моя королева поднялась на стену, чтобы погулять и полюбоваться звездами, оставив меня в темнице.

— Значит, ее не держат взаперти в камере?

— Нет, хотя покидать дворец ей запрещено. Она может выйти из камеры когда пожелает, но только в сопровождении вооруженного конвоя, на случай очередной вашей попытки похитить ее.

— Это вы подняли тревогу, когда я споткнулся о стул и разбудил пса?

— Да. Откуда мне было знать, что это вы?

— А почему вы не сказали демону, кто вы такая?

— Каким образом? Я прибиралась в камере в отсутствие Эстрильдис — как вы прекрасно знаете, королева никогда не отличалась опрятностью — и успела только увидеть демона в дверях, пригнувшегося, чтобы крылья пролезли в проем, и что-то невнятно бормочущего своим булькающим голосом, после чего впервые в жизни упала в обморок. Когда я пришла в себя, меня уже несли по небу, завернутую в одеяло, которое едва ли помешало бы мне замерзнуть насмерть. Я пыталась бороться, но демон потребовал, чтобы я утихомирилась, иначе он сбросит меня с высоты. Ну и приключение!

Джориан обернулся к Абакарусу:

— Как Руах мог совершить такую дурацкую ошибку? Я же велел ему искать маленькую блондинку.

Чародей развел руками.

— В общем-то, демоны не отличаются большим разумом. Возможно, он забыл ваши инструкции или перепутал, и когда увидел в камере единственную женщину, решил, что это именно та, которая ему нужна.

— Вы можете вернуть Руаха, чтобы исправить ошибку? — спросил Джориан.

— Нет. Освобожденный демон не может быть вызван снова в течение многих лет.

— Зачем вы так поспешно отпустили его?

— Потому что он вонял, а вы не возражали.

— У меня не было времени возразить; и вообще, нечего перекладывать вину друг на друга. Вы можете вызвать другого демона взамен Руаха?

Абакарус нахмурился.

— Только через несколько месяцев. Во-первых, подобные заклинания крайне изнуряют, а у меня должны оставаться силы на преподавание. Кроме того, запах демонов из Пятой Реальности для меня невыносим. Во-вторых, это будет стоить тебе лишних полторы тысячи ноблей. А в-третьих, ты еще не заплатил мне остаток за вызов Руаха.

— Что! — воскликнул Джориан. — Я не должен тебе ни единого пенни! Мы же договорились, что демон должен принести мою жену, Эстрильдис Кортольскую; и он не сделал этого.

— Молодой человек, следи за языком! Я сказал, что ты должен мне семьсот пятьдесят ноблей. Мои расходы нисколько не уменьшились от того, что демон не справился с заданием, а я предупреждал тебя, что не гарантирую успеха.

— Но ты согласился, что остаток я выплачу только после того, как цель будет достигнута. Я не плачу за халтуру!

— За неудачу отвечаю не только я, но и ты, и тебе лучше бы заплатить. Я могу подать на тебя в суд; есть у меня и другие способы сделать твою жизнь невеселой.

— Попробуй! — процедил сквозь зубы Джориан. — Идем, Карадур. Если я еще когда-нибудь обращусь за помощью к магии, то постараюсь найти чародея не только опытного, но и честного.

— А что будет со мной? — воскликнула Маргалит. — Мне придется возвращаться в Ксилар пешком? Клянусь бородой Зеватаса, мой господин Джориан, если бы мы были в Ксиларе, я бы таскала тебя по судам до конца жизни!

— Прошу прощения, госпожа. Пойдемте в мое обиталище и там обсудим ваше будущее.

Когда они вернулись в «Серебряный дракон» и Джориан снял для Маргалит отдельную комнату, первоначальный гнев фрейлины уже угас.

Он сказал ей:

— Разумеется, я обязан вернуть тебя в Ксилар. Но ты не можешь отправиться туда в одиночку, особенно в то время года, когда на дорогах рыщут стаи волков и шайки разбойников. У меня нет средств, чтобы нанять должную охрану и отправить тебя в путь верхом. Не могу я и сопровождать тебя в Ксилар лично, поскольку еще не готов расстаться со своей головой.

— И за это я не могу тебя упрекнуть, — ответила она. — Как и королева Эстрильдис, я ненавижу этот обычай, каким бы древним он ни был.

Джориан продолжал:

— Поэтому я буду оплачивать твое пребывание здесь, пока у меня не кончатся деньги. Когда наступит весна, наверняка подвернется какой-нибудь способ отправить тебя на родину, например в дилижансе или с торговым караваном. А теперь, думаю, тебе лучше заснуть.

— А что потом, Ваше Величество? — спросила Маргалит.

— Прошу тебя, не зови меня так даже в шутку! Я никогда не желал становиться королем вашей идиотской страны и, начиная с самого бегства, стараюсь отделаться от этой чести. Но отвечаю на твой вопрос: я должен отправляться на работу на мельнице. Вечером за обедом мы решим, что делать дальше. Я приглашу волшебницу Гоанию, в которой разума побольше, чем у большинства из нас.

Маргалит посмотрела на свое платье.

— Я не стремлюсь следовать за модой, но мне нужна хотя бы одна смена одежды. Если не стирать это платье, оно станет столь же зловонным, как ваш демон, а я не могу разгуливать голой, пока оно будет в стирке.

— Да, по крайней мере зимой, — согласился Джориан. — Вероятно, твой похититель не дал тебе времени собраться?

— Вы совершенно правы, Ваше Ве... мастер Джориан.

Джориан вздохнул и достал из кошелька две золотые монеты.

— Не имею понятия, сколько стоит женское платье, но постарайся обойтись этим. Возьми себе в проводники Карадура.

Вечером, когда они сидели за столом в ожидании Гоании, Маргалит сказала:

— Похоже, ты настроен решительно, мастер Джориан. В попытках похитить королеву ты тщетно прибегал к прямому нападению и колдовству, но неудача тебя не остановила.

— Это — истинная любовь, — ответил Джориан, — и я ее не стыжусь. Эстрильдис я лично выбрал в жены, ее не подсовывал мне Совет, чтобы крупнейшие земельные магнаты могли влиять на мое правление. И только ее одну я хочу.

— А если ты вернешь ее, что тогда?

— Найдем какое-нибудь безопасное место, где ксиларцы не смогут меня схватить, и поведем жизнь простых тружеников.

— А если ты обнаружишь, что она изменилась?

Джориан только махнул рукой.

— Даже когда она постареет, покроется морщинками и поседеет, все равно я буду любить ее.

Карадур хихикнул.

— Мой мальчик — сентиментальный романтик, — сказал он, покачивая своей пушистой седой бородой. — Не пытайтесь изменить его, леди Маргалит, ибо это одна из самых привлекательных черт в нем. Ах, вот идет моя выдающаяся коллега!

Появилась волшебница Гоания в сопровождении своего телохранителя Босо. Джориан, радуясь, что Ванора с ними не пришла, представил друг другу тех, кто был незнаком.

Гоания сказала:

— Приветствую вас, леди Маргалит. Увидев вас, я подивилась, какая магия могла превратить низенькую блондинку, как Джориан описывал Эстрильдис, в высокую брюнетку. Что случилось?

Когда Джориан и Маргалит поведали ей о происшедших событиях, Гоания сказала:

— Глупость демонов никогда не надо недооценивать. Существа из других Реальностей обладают силой, которая в нашем мире кажется сверхъестественной. Вы знакомы с теорией, что каждая форма жизни происходит от других, берущих начало от крошечного сгустка первичной слизи?

— Да, — сказал Джориан. — Когда я учился здесь у Гвидериуса, из Академии выгнали одного профессора за такие богохульные рассуждения.

— Тем не менее, эта теория объясняет глупость большинства демонов. Борьба за существование в их родных Реальностях не позволила им, обладающим большой физической силой, развить силу разума до такой степени, какой вынуждены были достичь мы, не обладающие ни способностью летать, ни становиться невидимыми, ни дематериализовываться.

Я могу привести пример из собственного опыта. Когда я еще была девушкой — не делай круглые глаза, мастер Джориан: я тоже была когда-то молодой и такой же красивой, как твоя Эстрильдис.

— Ну хорошо, тетушка Гоания. Я вам верю.

— Когда я была, как уже сказала, девушкой, за мной ухаживал некто Уриано, который питал интерес к магии, о чем я не имела понятия. Я в то время еще не пришла к решению посвятить свою жизнь совершенствованию в оккультных искусствах. Я собиралась выйти замуж, вести хозяйство и рожать детей, как большинство женщин, и я была по уши влюблена в Уриано — он был красив, как дьявол.

Мой отец, строительный подрядчик, не любил Уриано, считая его распутником, лодырем, белоручкой и вообще ни к чему не пригодным человеком. Вскоре я убедилась, как он был прав; но тогда мои глаза, ослепленные любовью, ничего не видели. Мой родитель отказал ухажеру от дома и запретил мне видеться с ним.

Я плакала, выходила из себя и устраивала скандалы, ибо считала себя жертвой чудовищной несправедливости, причиненной человеком, давно забывшим радости юной любви и полным слепого предубеждения против новых, упрощенных взглядов молодого поколения на жизнь. Но мой отец был неумолим.

Уриано, однако, обнаружил, что, пробравшись через кустарник, окружавший наш дом, он может незаметно приблизиться на двадцать шагов к окнам моей спальни. Мы вскоре установили связь — он посылал в мое открытое окно стрелы из игрушечного лука, обернув вокруг них записки, я же писала ответы, привязывала их к стрелам и бросала их обратно.

Затем Уриано предложил мне сбежать. Я, глупая девчонка, решила, что он хочет привести меня в храм Териуса и вступить со мной в законный брак. Судя по тому, что я слышала потом, он всего лишь намеревался насладиться моим телом, а когда устанет от меня, бросить на волю судьбы.

Он передал мне, что в назначенную ночь появится с лестницей, по которой я спущусь в его объятия, и мы убежим. Однако он не упомянул, что во время своих колдовских экспериментов вызвал демона из Седьмой Реальности, чтобы тот помог ему. Демоны из Седьмой Реальности — огненные существа, особенно опасные для неопытных заклинателей.

В назначенную ночь Уриано появился с лестницей и в сопровождении своего демона. Он приставил лестницу к стене и приказал демону прикрывать наше отступление в тот момент, когда, по его расчетам, мы вдвоем бросимся прочь от дома. Он отправил демона к задней двери, велев ему испепелить своим огненным дыханием любого, кто появится из двери прежде, чем мы скроемся. Затем демон должен был догнать своего хозяина.

Все могло бы пойти по плану, если бы не два обстоятельства. Во-первых, Уриано был так опьянен похотью, что даже не стал дожидаться, когда мы покинем дом. Вместо того чтобы подать сигнал и подождать, пока я спущусь по лестнице, что было мне вполне под силу, он сам поднялся к окну спальни и проник в нее, надеясь еще до бегства «доблестно» овладеть мною на месте.

Во-вторых, устанавливая лестницу, нижний ее конец он поставил слишком близко к стене. Поэтому, перелезая с верхней ступеньки на подоконник, он случайно повалил лестницу.

Услышав, что лестница упала на землю, он в тревоге за собственную безопасность напрочь забыл о предстоящем плотском соитии. Он прошептал: «Тихо, милочка, сейчас я все устрою». Затем выглянул из окна и тихо окликнул: «Врикс! Эй, Врикс!»

«Что, хозяин?» — отозвался демон снизу.

«Подними лестницу и приставь ее к стене, как раньше».

«Чего? — переспросил демон. — Что ты сказал?»

Уриано повторил приказ, но демон явно не понимал такой простой команды. Сперва он положил лестницу на ребро. Затем просто поднял вертикально, оставив ее без всякой опоры. Когда он отошел от лестницы, та, естественно, упала.

Наконец, после нескольких попыток, Врикс понял, что от него требуется. Но, как я уже говорила, эти демоны — огненные существа. Пока он возился с лестницей, та от соприкосновения с его горячим телом загорелась. Когда демон приставил ее к стене, она уже весело пылала, и Уриано пришлось оттолкнуть ее, чтобы огонь не перекинулся на дом.

«Мои боги! — воскликнул он. — Что за идиот! Но теперь нам придется пробираться через дом. Твой отец спит?»

«Наверное, да», — ответила я. Открыв дверь спальни, я выглянула в коридор и ничего не услышала. Я поманила Уриано, и мы на цыпочках направились к лестнице.

В тот самый момент распахнулась дверь в комнату родителей, там стоял мой отец в ночной рубашке, со свечой в одной руке и с мечом в другой. «Что это за адский шум...» — начал он. Затем, узнав Уриано, он с ревом бросился на моего ухажера.

Уриано выпустил мою руку и помчался вниз по лестнице, перескакивая через две ступеньки, а мой отец — следом за ним. Свеча в его руке погасла, но луна давала достаточно света, чтобы разглядеть путь.

Уриано бросился через столовую в кухню и к задней двери. За ней стоял Врикс на страже. Когда Уриано выскочил из двери, Врикс дыхнул на него огнем, который окатил беднягу, как струя воды из фонтана в саду Великого Герцога, поскольку демону было четко приказано сжечь первого, вышедшего из двери. Уриано дико закричал, когда на нем вспыхнули волосы и одежда, а через мгновение от него уже ничего не осталось, кроме кучки черного пепла на садовой дорожке. Смерть Уриано освободила Врикса от рабства в нашей Реальности, и он исчез. Так что теперь, я надеюсь, вы поймете, чем чреваты попытки заставить демонов работать на вас.

— Я все прекрасно понял, — сказал Джориан. — Но меня гораздо больше интересует, что случилось бы, если бы ваш любовник не опрокинул лестницу.

— Я сама часто задавала себе этот вопрос, — ответила Гоания. — И уверена, что для меня бы все кончилось очень плохо. — Она вздохнула с отсутствующим взглядом. — Но, по крайней мере, провела бы ночь, которую долго потом вспоминала.

Джориан сказал:

— Но все-таки, не можете ли вы придумать более надежный способ вытащить мою милую из ее роскошной клетки?

— В данный момент не могу.

— Не могли бы вы проникнуть своим вторым зрением в Ксилар, посмотреть, что там творится?

— Могу, если кто-нибудь протрет стол и принесет мне чистый бокал.

Гоания снова вошла в транс, как в тот день, когда Джориан и Карадур были освобождены из тюрьмы, и начала бормотать:

— Не могу проникнуть во дворец... похоже, он окружен барьером... Что-то вроде стеклянной стены, не пропускающей меня... Дворец полускрыт дымкой и колеблется, как в мареве над мощеной дорогой... Нет, не могу проникнуть.

Наконец, она открыла глаза и сказала:

— Ксиларцы выставили вокруг дворца магический барьер, вроде купола, который не пропускает мое оккультное видение. Насколько я разбираюсь в подобных вещах, я уверена, что барьер также задержит любого демона, который попытается проникнуть во дворец в дематериализованной форме.

— Надо полагать, — сказал Джориан, — что после посещения Руаха ксиларцы наняли чародея, чтобы предотвратить новые вторжения. Что же мне теперь делать?

— Раз тебе так нужна жена, я бы посоветовала тебе найти новую, — сказала Гоания.

— Да, — подтвердил Карадур. — Оставь эту безнадежную задачу, сын мой, пока ты не навлек гибель не только на себя, но также и на других — на меня, например.

— Я тебя не держу в рабстве, — огрызнулся Джориан. — Можешь уходить, когда тебе вздумается.

— О, мой дорогой Джориан! Я завишу от тебя. Я слишком стар и дряхл, чтобы существовать одному. Не выбрасывай меня, как старый башмак! Ты стал для меня вместо сына, которого у меня никогда не было.

— Очень хорошо, но ты должен примириться с моими желаниями. Возможно, холостая жизнь устраивает тебя или Гоанию, но только не меня!

— Тогда, если тебе нужна жена, последуй совету Гоании. Женись на... сейчас, сейчас... да вот, хотя бы на леди Маргалит.

— Вот еще! — отрезала Маргалит. — Я не пленница, чтобы другие решали мою участь! Возможно, мастер Джориан — по-своему отличный человек...

— Но упрям, как мул, когда ему в башку что-нибудь взбредет, — вставил Карадур.

— ...Но между нами нет ничего общего.

— Ты хочешь выйти замуж? — спросила ее Гоания.

— Конечно. Именно за этим я пошла во фрейлины. Моя семья, хотя и гордится своей родословной, обеднела; поэтому, экономя жалованье, которое мне выплачивает Регентство, я надеялась накопить достаточное приданое, чтобы найти здорового, разумного и небедного мужа. Но мои деньги остались в камере Эстрильдис.

— Ну, тогда... — сказал Карадур.

— Я слишком мало знаю и люблю Джориана, чтобы думать о чем-то подобном. Кроме того, он уже женат.

— Тем лучше для тебя! — сказал Джориан. — Но как верно заметил доктор, временами я бываю очень упрямым. Вы, чародеи, все время твердите о мудрости, которую прибавили вам прожитые годы. Докажите это, представив разумный план освобождения моей жены!

Все четверо некоторое время молчали. Райс принес им обед.

Ковыряясь ложкой в тарелке, Карадур сказал:

— Я как-то рассказывал тебе о своем мальванском коллеге по имени Великодушный Шендеру или Шендеру Мудрый. Он обитает на горе Аравия в Лограмских горах, и о его мудрости идет такая молва, что люди приходят за сотни лиг, чтобы спросить у него совета. Наверное, весной ты легко найдешь его.

— Великолепная идея! — воскликнул Джориан, к которому вернулся его обычный энтузиазм. — Почему ты не подумал об этом раньше? Я немедленно отправлюсь к нему!

— О, Джориан, — покачала головой Гоания. — Не бросайся сломя голову навстречу опасности, иначе Эстрильдис может никогда тебя не дождаться. Месяц Орла еще не кончился, и горы покрыты глубоким снегом.

— Сдается мне, здесь снег скоро сойдет, — сказал Джориан.

— Здесь — это не там. В горах сугробы выше твоего роста, не говоря об обрывах и пропастях.

— Знаю, по пути из Ираза мы пролетали над Лограмами. Но я все же рискну. Доктор Карадур, какой образ жизни ведет этот твой Шендеру?

— Люди, которые приходят к нему с вопросами, взамен приносят вещи, которые ему нужны: пищу, дрова, а также одежду или какие-нибудь мелочи типа посуды. Поскольку он вегетарианец, пищи ему требуется много.

— Куплю мула и нагружу его дровами, хлебом и репой, — сказал Джориан. — Кроме того, уговорю Гвидериуса дать мне доступ к библиотеке Великого Герцога, в которой есть карты этих мест. Я отправлюсь в путь, прежде чем кончится месяц!

Но, как часто случается, Джориану понадобилось гораздо больше времени на подготовку к экспедиции, чем он рассчитывал. На остаток карманных денег короля Ишбахара ему пришлось купить лошадь и вьючного мула. Ему нужен был корм для животных, поскольку зимой им негде было добывать для себя естественное пропитание.

Затем Оттомань поразила небольшая эпидемия лихорадки с кашлем и насморком. Все постояльцы «Серебряного дракона», включая Джориана, на неделю вышли из строя.

С наступлением месяца Медведя леди Маргалит заскучала от безделья. Однажды за обедом Джориан пересчитывал оставшиеся деньги.

— При таких расходах, — сказал он, — я к лету совсем обнищаю. Разумеется, я должен платить за стол и комнату Маргалит, поскольку она попала сюда из-за меня. Но жалованья, которое выплачивает Лодегар, мне не хватит, как бы я ни старался экономить.

Маргалит сказала:

— Джориан, спасибо, что ты оплачиваешь мое жилье, но я сама могла бы зарабатывать. Не могу ли я найти в Оттомани какое-нибудь место до тех пор, пока не вернусь в Ксилар?

Джориан поднял брови.

— Леди Маргалит! Персона вроде вас едва ли сможет стать горничной или посудомойкой.

— Что ты имеешь в виду — «вроде вас»? Я знакома с бедностью и забуду гордость, когда это необходимо. Кроме того, когда я состояла при Эстрильдис, мне все равно приходилось выполнять обязанности горничной.

— Я спрошу Гоанию, — сказал Джориан.

Когда та же самая зараза поразила Лодегара, Джориан убедил его нанять Маргалит на его место — наполнять мешки мукой, сыплющейся из-под жерновов. Через несколько дней, когда они после работы вернулись в «Серебряный дракон», все еще отряхивая муку друг с друга, их встретила Гоания.

— Я нашла для вас место, леди Маргалит, — сказала она. — Моей подруге Аэде, жене советника Арвирага, нужна служанка, поскольку предыдущая от нее ушла. Согласны?

— Разумеется, попробую, — сказала Маргалит.

— Молодец! — сказал Джориан. — Я восхищаюсь всеми, кто не боится никакой работы. Надеюсь, что сможем подыскать тебе место, более подходящее для твоего превосходного ума. А тем временем давайте отпразднуем это событие бутылочкой лучшего вина Райса!

Они уже наполовину опустошили бутылку, а Райс принес им обед, когда в общий зал вошел человек, невооруженный, но в форменной одежде, и направился к Джориану.

— Вы — Джориан из Ардамэ, иначе именуемый Никко из Кортолии? — спросил он.

— Ну да, — ответил Джориан. — В чем дело?

— Вот повестка. Вы должны явиться в суд завтра, через час после рассвета.

— Что такое? — удивился Джориан. — Что я сделал?

— Доктор Абакарус из Академии предъявил вам иск в неуплате долга.

— Подонок! — пробормотал Джориан.

— Поскольку вы чужестранец, то должны либо достать поручительство местного гражданина и владельца собственности, либо отправиться со мной в тюрьму для гарантии вашего появления в суде.

— Я ручаюсь за него, — сказала Гоания.

— Да? Тогда будьте любезны, распишитесь здесь, госпожа Гоания.

Судебный исполнитель удалился, оставив повестку на столе перед Джорианом.

Гоания сказала:

— Надеюсь, ты знаешь, Джориан, что если проиграешь дело, то сядешь в долговую тюрьму.

— У вас по-прежнему сажают за долги? Когда я был королем Ксилара, я отменил там этот обычай, на основании того, что человек, сидя в тюрьме, не сможет заработать деньги на уплату долга.

— Какая жалость, что ты — не Великий Герцог. Но поскольку ты — не он, тебе придется соблюдать здешние законы.

Иск Абакаруса рассматривал тот же самый судья Флолло, который посадил в тюрьму Джориана и Карадура. Он сказал:

— Мастер Джориан, кажется мне, выпутавшись из одной неприятности, вы должны были бы вести себя поосторожнее. Но, однако же, я должен выслушать ваши показания. Сперва вы, доктор Абакарус.

Абакарус произнес длинную, витиеватую речь в подтверждение того, что Джориан остался ему должен 750 ноблей. Джориан объяснил, почему он не считает себя должником.

— Поэтому, — сказал он, — я прошу, чтобы иск был отвергнут из-за его несправедливости. В сущности, мне надо бы потребовать с многоученого доктора уже выплаченные мной семьсот пятьдесят ноблей, поскольку его попытка завершилась полной неудачей.

— Чепуха! — воскликнул Абакарус. — Я не гарантировал успеха, и предупредил об этом с самого начала...

Доктор и Джориан кричали друг на друга, пока судья не грохнул молотком и завопил:

— Молчать, вы, двое, иначе отправитесь в тюрьму! Это очень трудный случай, тем более что вы не удосужились написать контракт. Хотелось бы думать, что людям вашего возраста хватит здравого ума, чтобы оформлять подобные соглашения в письменном виде с помощью опытных юристов.

Однако расписание у нас очень напряженное. Ближайший день, на который я могу назначить суд... сейчас посмотрим... — Он начал рыться в бумагах. — Четырнадцатого числа месяца Дракона.

— Клянусь бронзовой мошонкой Херикса, это же почти через полгода! — воскликнул Джориан.

Судья Флолло пожал плечами.

— Ничего не могу поделать. Время, как утверждают философы нашей Академии, невозможно растянуть. Конечно, если вы сумеете договориться между собой, никакого суда не потребуется. Мастер Джориан, поручительства госпожи Гоании вполне достаточно, чтобы оставить вас на свободе в ожидании суда. Но вы должны понимать, что если вы не явитесь и мы не сумеем вас поймать, наказание понесет она.

Джориан и Абакарус обменялись враждебными взглядами.

Чародей заявил:

— Это еще не последнее мое слово, мастер Джориан!

— И мое тоже, — ответил Джориан.

Двумя ночами позже, когда Джориан уже погасил свечу в комнате, которую делил с Карадуром, и вытянулся под одеялами, он неожиданно обнаружил, что в комнате находится кто-то посторонний. На фоне темноты возникла светящаяся фигура. Сперва она была такой тусклой, что Джориан посчитал ее обыкновенным фотизмом — световым пятном, которые возникают перед закрытыми глазами. Она колебалась и испускала тусклое голубоватое сияние, напоминая силуэт человека в капюшоне. Под капюшоном, где должно было находиться лицо, ничего не было видно, кроме черноты. Затем послышался заунывный голос: «Плати долги! Плати долги!»

— Карадур! — окликнул Джориан. — Проснись! Ты видишь то, что вижу я?

— Что? — Престарелый мальванец сел в кровати и зевнул. — Ох, да, вижу. Это так называемый сумрачный призрак, насланный на нас Абакарусом. Он явно не собирается ждать до месяца Дракона, когда суд вынесет решение.

— Плати долги! Плати долги! — причитал призрак.

— И что с этим можно сделать? — спросил Джориан.

— В сущности, только заплатить Абакарусу требуемую сумму.

— Нет, так не годится. Даже если бы я хотел, у меня нет семисот пятидесяти ноблей. На что способны эти призраки?

— Эти существа обитают во Второй Реальности. Их легко вызвать, и они безвредны, поскольку в нашей Реальности не принимают материальной формы. Не обладая разумом, они тем не менее подчиняются командам чародея, как натасканная собака. Существо это нематериально, и твой меч пройдет сквозь него без сопротивления. Во Дворце Познания в Иразе как раз проводились исследования, каким образом эти призраки, не имея вещественных органов речи, все же создают в нашей Реальности колебания воздуха, составляющие членораздельную речь.

— Плати долги! Плати долги!

— Однако, — сказал Джориан, — это чертовски неудобно. Я жду не дождусь ночи, которая последует за нашим воссоединением с Эстрильдис. Но только себе представь, как эта тварь со своими стонами появится как раз в тот момент, когда мы с ней готовы будем утолить взаимную страсть!

— По крайней мере, — ответил Карадур, — сумрачный призрак поможет тебе придерживаться воздержания, на которое тебя подвигла добродетель.

— К черту воздержание! Он что, будет продолжать так всю ночь?

— Плати долги! Плати долги!

— Нет, — сказал Карадур, — после нескольких часов он утомится и исчезнет — до следующей ночи.

— Плати долги! Плати долги!

— Призрак, ты мне надоел! — прорычал Джориан. — Заткнись и убирайся!

Он залез с головой под одеяло, но стоны и причитания «Плати долги!» не давали ему заснуть еще несколько часов.

Поскольку мельница Лодегара простаивала из-за отсутствия зерна, на следующий день Джориан отправился к Гоании.

Он сказал волшебнице:

— Я не люблю убивать людей, но в свое время проткнул не одного негодяя. Если только Абакарус мне попадется... — Он схватился за эфес, прикрепленный к ножнам проволокой с печатью.

— Даже не думай об этом, мальчик! — прикрикнула Гоания.

Джориан улыбнулся.

— Я все время представляю вас моей любимой тетушкой. Но почему бы мне не вытряхнуть немного опилок из этой большой куклы?

— Потому что полиция Великого Герцога не спускает с тебя глаз, хотя ты и не подозреваешь об этом. Ты закончишь свои дни на плахе, не говоря уж про неприятности, которые доставишь своим друзьям.

— Ну что ж, не найдется ли у вас тогда какого-нибудь контрзаклинания против сумрачного призрака?

Гоания задумалась.

— Да, я могу вызвать из Второй Реальности точно такой же призрак, чтобы изводить Абакаруса. Но подумай хорошенько! Во-первых, это будет стоит тебе денег, хотя я могу оставить долг на твоей совести до тех пор, пока ты не будешь в состоянии заплатить. Во-вторых, Абакарус — опытный волшебник. Он может окружить свой дом защитным экраном вроде того, каким ксиларцы окружили дворец.

— Будет ли утомлять Абакаруса создание и поддержание такого экрана?

— До некоторой степени. Они поглощают психическую энергию.

— Тогда во что бы то ни стало нашлите на него сумрачного призрака! Пусть он повторяет: «Забудь свои домогательства!»

Гоания согласилась. На следующий день она сообщила Джориану:

— Как я и предполагала, едва мой призрак начал беспокоить Абакаруса, как тот выставил экран вокруг своих помещений в Академии. Когда вечером он направился домой, призрак последовал за ним, повторяя свои слова; но, добравшись до дома, Абакарус снова защитился от него экраном.

— Может ли он сотворить личный экран, который бы все время окружал его?

— Нет. Эти экраны должны быть прикреплены к земле или к зданию.

— Ну тогда пусть призрак досаждает ему, когда он ходит из дома в Академию и обратно.

На следующий вечер Джориан слонялся на морозном воздухе неподалеку от Философского корпуса Академии. В окнах башни доктора Абакаруса мерцали странные голубые огни, которые говорили Джориану, что чародей еще не ушел домой. Наконец огни погасли, и вскоре доктор Абакарус вышел на улицу.

Спрятавшись за деревом, Джориан следил, как волшебник идет по дорожке, потряхивая обширным пузом. Вскоре рядом с Абакарусом появился сумрачный призрак, похожий на того, что досаждал Джориану, и начал завывать: «Забудь свои домогательства! Забудь свои домогательства!»

Абакарус обернулся. Джориан не видел выражения его лица, поскольку почти полную тьму рассеивал только свет звезд и тусклый огонь масляной лампы на крюке рядом с главным входом в здание. Но заклинатель сделал какие-то жесты, и рядом с Джорианом появился хорошо знакомый ему призрак, причитающий: «Плати долги!»

По тропинке в это время проходила толпа студентов. Они остановились, и Джориан услышал, как один из них сказал:

— Великий Зеватас, это же поединок волшебников! Должно быть, очень интересно посмотреть!

— Если они только не разнесут всю Академию вдребезги, — пробормотал другой.

— Я не боюсь колдунов! — заявил третий. — Сейчас я вам покажу! — Юноша подобрал камень и швырнул им в призрака Джориана. Камень беспрепятственно пролетел через фантом и ударил Джориана в грудь.

— Эй! — взревел Джориан, хватаясь за бесполезный меч. Он бросился к студентам, которые рассеялись и исчезли. Когда Джориан вернулся, Абакарус тоже пропал. Джориан направился к «Серебряному дракону», а призрак маячил у него за спиной и стонал: «Плати долги!»

В течение следующих двух недель посланный Абакарусом призрак продолжал изводить Джориана, а одновременно призрак, вызванный Гоанией, при любой возможности досаждал Абакарусу. Как узнал Джориан, чародей был вынужден изменить свои привычки. Раньше он работал по ночам, теперь же вставал с рассветом и возвращался домой на закате, чтобы его, не защищенного экраном, не застали ночью врасплох.

Джориан обратился к другим средствам в психической войне. Он нанял мальчишек, чтобы те на стенах философского корпуса написали «АБАКАРУС — ВЫМОГАТЕЛЬ». Нанял он также нищего, чтобы тот разгуливал по территории Академии с плакатом такого же содержания. Когда полиция попыталась арестовать нищего, на защиту старика кинулась ватага студентов и устроила небольшой бунт, под прикрытием которого нищий улизнул.

Когда Абакарус подал на Джориана иск за моральный ущерб, Джориан подал встречный иск, сформулированный в точно таких же выражениях. Судья Флолло кисло поглядел на обоих спорщиков и сказал:

— Ваши иски мы не можем рассмотреть раньше следующего года. Почему бы вам не отправиться в какую-нибудь варварскую страну, где разрешены дуэли либо судебные поединки, и покончить с этим делом?

Когда начался месяц Быка, доктор Гвидериус сообщил Джориану:

— Мой коллега Абакарус велел передать тебе, что он желает обсудить возможности компромисса.

И Джориан снова оказался в кабинете Абакаруса в Академии, отделенный от коренастого чародея огромным столом.

Абакарус сказал:

— Согласитесь, мой милый Джориан, что взрослые люди так себя не ведут. Давайте мириться, пока законники не высосали нас досуха. Иначе мы потратим больше денег на судебные издержки, чем составляет сумма долга.

— Что вы предлагаете, сэр? — спросил Джориан.

— Покончим с делом за половину суммы?

— Никогда. По всем новарским законам, которые я когда-то изучал, совершенно ясно, что я не должен вам ни единого гроша. В сущности, опытный адвокат сумел бы отсудить те семьсот пятьдесят ноблей, которые я вам уже заплатил.

— Если эта идея вас не устраивает, нет ли у вас встречного предложения?

Джориан задумался.

— Может, обратимся к беспристрастному арбитру? Проигравший заплатит за судейство.

Абакарус нахмурился и сплел свои толстые пальцы.

— Неплохая идея. У нас в Оттомани есть несколько судей, удалившихся на покой, на справедливость которых можно полагаться.

— Нет, нет! — возразил Джориан. — Любой отоманский судья будет настроен в вашу пользу, поскольку я — чужестранец. Я бы предпочел кортольского судью; я уверен...

— Чепуха! Я хотя бы имею представление о честности наших отоманских судей, но ничего не знаю о кортольском правосудии. Насколько я знаю, любой из ваших соплеменников с готовностью будет подсуживать вам за взятку.

— Кортольское правосудие ничуть не менее справедливо, чем ваше!

— Возможно, но кто это докажет? Может быть, сойдемся в поединке, как предложил Флолло? Если вы вызовете меня, я, естественно, изберу в качестве оружия волшебные заклинания.

— У меня есть еще одно предложение, — сказал Джориан. — Если я найду пользующегося высокой репутацией судью из третьего новарского государства, согласитесь ли вы с его вердиктом?

— Я благосклонно рассмотрю это предложение, но прежде, чем принять решение, вынужден буду навести справки. И на этот раз давайте зафиксируем условия соглашения на бумаге!

Джориан поднялся.

— Я согласен. Давайте пока что на этом остановимся. Тем временем, если вы отзовете своего сумрачного призрака, я, в свою очередь, откажусь от услуг своего привидения и прочих союзников. Хотя я нисколько не боюсь вашего фантома, он уже которую ночь подряд не дает мне выспаться!

 

5. СНЕГА АРАВИИ

Только второго числа месяца Быка Джориан готов был отправиться в путь. Вечером он собирал пожитки, когда стук в дверь известил о появлении Ваноры.

— Джориан, — сказала она, — ты дурак, если отправляешься в одиночку. Тебе нужна по крайней мере одна лишняя пара глаз, чтобы предупреждать об опасности, и лишняя пара рук, чтобы вытаскивать тебя из зыбучих песков и прочих ловушек.

— Возможно, ты и права, — ответил Джориан, — но, увы, я не знаю здесь никого, кто бы мне подошел. Доктор Карадур слишком стар и дряхл. У твоего дружка Босо мозгов едва хватает на то, чтобы завязать шнурки, не говоря о том, что он меня не слишком любит.

— Я могу пойти, — сказала она. — Я сильная, и как ты прекрасно знаешь, жизнь закалила меня.

Джориан покачал головой.

— Нет, моя дорогая. Я со всем этим покончил. Возможно, твое тело годится для тяжелой работы, но боюсь, что твой характер для меня слишком бурный и непостоянный. Все же спасибо за предложение.

— Джориан, не будь идиотом! Тебе нужен спутник, а кроме меня, больше никого у тебя нет. Твои сказочки о наложенном на тебя проклятье — всего лишь выдумка, чтобы отпугнуть меня. Гоания говорит, что такое заклинание невозможно.

— Я в который раз пытаюсь втолковать тебе: мне не нужно другое женское общество, кроме моей жены!

— Ах, этой маленькой деревенской сучки! Забудь о ней. Когда ты проберешься к ней, ты обнаружишь, что с ней давно живет один из ксиларских парней. В конце концов, вы разлучены больше двух лет...

— Уходи к Босо и не мешай мне укладываться! — прорычал Джориан.

— Послушай, Джориан, дорогой, тебе вовсе не обязательно спать со мной, если ты к этому не стремишься...

— Будь ты проклята, Ванора, убирайся! Ты уйдешь, или тебя вышвырнуть?

— Ах ты паршивый негодяй! — завопила она. Джориан пригнулся, и башмак, запущенный ему в голову, пролетел мимо. — Я научу тебя, как отпихивать честных женщин! — И второй башмак последовал за первым.

Дверь отворилась, и в ней появилось широкое лицо Босо.

— Что здесь происходит, провалиться мне в преисподнюю?!

— Он пытался изнасиловать меня! — закричала Ванора, оглядываясь в поисках новых снарядов.

— Что?! — заревел Босо. — Ты заманил сюда мою подружку, а когда она тебе не дала, снасильничал? Я научу тебя, как отбивать женщин у честных людей!

— Она врет! — воскликнул Джориан. — Все было совсем не... — Но тут ему пришлось защищаться от Босо, ринувшегося на него, как бык. Через мгновение они уже барахтались на полу, осыпая друг друга кулачными ударами. С грохотом повалился стул.

На лестнице застучали шаги, и появился Райс.

— Эй, эй! — закричал он. — Кончайте! Идите наружу, если хотите драться!

Поскольку они не обратили на него внимания. Райс исчез, но вскоре вернулся с колотушкой в руках и в сопровождении двоих сыновей и мальчика-конюха. Босо зажал голову Джориана в изгибе локтя и пытался разбить свободным кулаком ему лицо, а Джориан старался увернуться от ударов Босо и бил его ногой по щиколоткам.

— Схватите их! — приказал Райс.

Четверо новоприбывших схватили драчунов и попытались их растащить. Им это не удалось, потому что Босо и Джориан были крупными, сильными мужчинами. Неожиданно Босо отпустил голову Джориана и со всего размаха ударил конюха. Юноша отлетел к стене. Райс и его сыновья навалились на Босо. Пока сыновья трактирщика держали Босо за руки. Райс бил его по голове колотушкой. Босо обмяк. Джориан стоял сзади, тяжело дыша, с синяками на лице и кровью, стекающей из разбитой губы.

— Что у вас случилось? — спросил Райс.

Босо, сидя на полу, мотал головой и что-то бормотал.

Джориан начал объяснять:

— Госпожа Ванора пришла сюда поговорить со мной, и Босо подумал...

— Он лжет! — завопила Ванора. — Джориан пытался изнасиловать меня, и Босо пришел мне на помощь!

— Все было наоборот! — крикнул Джориан. — Она сама домогалась меня!

— Тихо, вы, оба! — рявкнул Райс и приказал одному из сыновей: — Бальто, беги и приведи госпожу Гоанию. Она выяснит с помощью своей магии, кто из них лжет. — Ваноре же он сказал: — Я не слишком удивлюсь, если мастер Джориан прав. У нас с вами уже бывали неприятности.

— Пошли, Босо, — сказала Ванора, взяв своего приятеля за руку. — Они против нас. Все нас ненавидят. — Она подняла Босо на ноги, и, пошатываясь, парочка удалилась. Уходя, Ванора плюнула в Джориана: — Ненавижу тебя!

— Вернись, Бальто! — окликнул Райс сына. — Волшебница нам больше не нужна.

— Вот вам и ответ, — сказал Джориан Райсу. — А теперь можно мне продолжить укладываться? Ах, добрый день, леди Маргалит, — поздоровался он, увидев появившуюся в дверях фрейлину.

— Что за ужасный шум? — спросила она.

— Мастер Райс все объяснит, — ответил Джориан. — Что касается меня, я должен отправиться в путь до рассвета, так что прошу меня извинить.

Райс и его сыновья удалились.

Маргалит пожала плечами.

— Я только хотела спросить, не возражаешь ли ты, если я пошлю письмо моей королеве, чтобы сообщить ей, что я здорова и вернусь при первой возможности? Утром в Ксилар отправляется курьер, и я могла бы переслать письмо с ним.

— Хм-м, — пробормотал Джориан. — Я не возражаю против письма к ней; но мне бы не хотелось разглашать мое нынешнее местонахождение. Иначе сюда явится отряд королевской стражи с арканами.

— Я могу сказать, что пишу из Виндии или Гованнии.

— Да, но вдруг кто-нибудь спросит курьера, и он скажет, откуда привез письмо? — Джориан задумался. — Придумал! Пиши письмо, но не упоминай, откуда. Я вложу его в письмо своей матери в Кортолии, в котором попрошу ее переслать вложенное послание в Ксилар со следующим курьером.

Маргалит вздохнула.

— В таком случае, при нынешнем жалком состоянии почтовой службы, мое письмо дойдет не раньше лета. К тому времени моя жизнь наверняка переменится. Но я чувствую ответственность перед своей королевой за тебя. Она не поблагодарит меня, если к ней вернется обезглавленный муж.

— И я тоже не поблагодарю, — ответил Джориан, — если, конечно, голова сумеет что-нибудь сказать после того, как ее отделят от тела. Эта операция не способствует ясности мышления.

— Если ты рано выходишь, — сказала Маргалит, — то я должна немедленно садиться за письмо.

Через три дня после выхода из Оттомани Джориан остановился на рекомендованном ему постоялом дворе «Золотой козел». Постоялый двор стоял на второстепенной дороге в предгорьях Лограмского хребта. Из-за ближайших холмов выглядывал снежный пик Аравии.

Джориан ехал на купленном им коне. Это был не первой молодости мерин, бесполезный для конных боев или отчаянных погонь; но Джориан надеялся, что конь ему понадобится для других целей, а запрашивали за него недорого. Джориан назвал мерина Фимбри — в честь плотника, у которого когда-то ходил в подмастерьях. В поводу он вел мула по кличке Филоман, названного в честь знаменитого своей глупостью кортольского короля.

— Если вы направляетесь к Аравии, то вам придется оставить дорогу, — сказал хозяин постоялого двора по имени Таронус. — Я бы не пытался ехать верхом к пещере старого Шендеру, ибо последний отрезок пути — слишком крутой и каменистый, а снег еще чересчур глубок. Идите с мулом в поводу, и превосходно доберетесь туда, куда вам надо, если только вы не боитесь призрака капитана Освика.

— Какого еще призрака?

— Говорят, что во времена моего деда Освик возглавлял шайку разбойников в этих местах, держа в страхе земли на много лиг вокруг. Наконец Его Незаконнорожденное Высочество послал против него отряд солдат. Они шли по следам Освика и его шайки по склонам горы Аравия, пока не добрались до ровного места над крутым склоном. Здесь Освик и его люди решили укрепиться, так как они превосходили солдат числом. Более того, дальше склон становился слишком крут для верховой езды, и разбойникам пришлось бы бросить лошадей и пробираться дальше пешком, рискуя на открытом месте быть застреленными лучниками.

Освик произнес пылкую речь, что лучше умереть стоя, чем жить на коленях, и что гибель в битве не неизбежна, но если они попадут в руки Великого Герцога, им не ждать пощады. Затем он обнажил меч и возглавил атаку на солдат.

Разбойники были хорошо вооружены, и внезапное нападение вынудило солдат отступать. Освик высоко взмахнул мечом и прокричал победный клич. Он так старался подбодрить своих людей, что забыл защититься. Один солдат заехал ему за спину и снес голову капитана Освика с плеч. Голова покатилась под гору, подпрыгивая на корнях деревьев. Некоторые из солдат утверждали, что отрубленная голова продолжала подбодрять разбойников криками, но я в этом сомневаюсь. Как может голова издавать крики без легких?

Однако капитан Освик был таким отчаянным рубакой, что его безголовое тело продолжало размахивать мечом, подбодряя разбойников и пытаясь поразить солдат. Но, удары не попадали в цель — ведь тело не видело, куда бьет. Некоторые из разбойников, видя, какая беда случилась с их предводителем, повернулись и бросились в лес, и никакие отчаянные жесты обезглавленного тела не сумели их остановить. И вскоре трое солдат окружили тело и изрубили его на куски, вслед за чем были уничтожены все разбойники, не успевшие бежать. С тех пор окрестный люд утверждает, что временами, особенно по полнолуниям, безголовое тело Освика по-прежнему разъезжает по склонам Аравии и потрясает мечом.

— Неплохая история, — сказал Джориан. — А что, призрак Освика ездит на призраке коня?

Таронус усмехнулся.

— Никому доселе не приходило в голову это выяснить.

— Вы рассказываете эту историю всем своим постояльцам?

— Ну да, она очень подходит для того, чтобы скоротать долгий вечер, и поощряет других к ответным рассказам.

Джориана несколько беспокоило имя хозяина, такое же, как у ксиларского советника, занимавшего эту должность во время несостоявшейся казни Джориана. Осторожно расспрашивая, он выяснил, что этот Таронус никогда даже не слыхал о своем тезке, не говоря уж о признании между ними родства. Однако Джориан посчитал разумным назваться одним из своих псевдонимов — Никко из Кортолии. Он спросил:

— Можно ли проехать на коне до верхнего края леса, привязать его там и дальше пойти пешком? Я не собираюсь пребывать у Шендеру больше чем час-другой.

Таронус нахмурился.

— Конечно, можно, но там в лесу бродит тигр, пришедший с мальванской стороны. Оставив своего коня в лесу, вы наверняка его лишитесь.

— Тогда могу ли я оставить его у вас до моего возвращения?

— Конечно, так все делают. Теперь, если желаете, я посмотрю, запаслись ли вы всем необходимым для визита к Великодушному. Летом здесь проходит много пилигримов, ищущих совета мудреца, но в это время года почти никого не бывает. И раз речь зашла о снеге, вам не обойтись без вот этого.

Таронус порылся за стойкой и достал две овальных деревянных рамки, на которые была натянута сеть из кожаных полосок.

— Что это такое? — спросил Джориан.

— Снегоступы. Могу вам одолжить за десять пенсов в день. По пути на Аравию они вам наверняка пригодятся.

Джориан стал торговаться и сбил цену до пяти пенсов. Кроме того, он не поверил рассказу о тигре, подозревая, что хозяин выдумал ее, дабы получать доход от содержания Фимбри в стойле. С другой стороны, наверняка этого Джориан не знал; поэтому, не имея времени на проверку утверждений хозяина, он последовал рекомендации Таронуса. Но когда Таронус попытался всучить ему еще дрова, Джориан отказался.

— У меня есть пила и топор.

— Ну, тогда вам наверняка понадобится проводник. Тропинку в глубоком снегу легко потерять, и вы можете много дней бродить по горам, пока не отыщете ее снова. Рекомендую своего племянника Кайнока — он хорошо знает окрестности.

Еще немного поторговавшись, Джориан заручился услугами племянника Таронуса, стройного юноши с тонким, гладким лицом.

— Сколько времени идти до Шендеру? — спросил Джориан.

— Придется один раз заночевать — по крайней мере во время подъема. Я думаю, лучше устроить лагерь ниже снеговой линии.

Когда настало время выходить, Кайнок заметил арбалет, который Джориан привязал к спине вьючного мула.

Юноша спросил:

— Собираешься охотиться по пути, мастер Никко?

— Может быть, — сказал Джориан. — Ты тоже возьми оружие.

На самом деле Джориана охота вовсе не интересовала. Он хотел попасть к Шендеру, решить свои проблемы и поспешить назад в Оттомань. Но постоянно преследуемый ксиларцами, полными решимости поймать его и завершить древнюю церемонию наследования короны, он считал нужным не терять бдительности. Кроме меча и кинжала, он носил под курткой легкую кольчугу.

— Эй! — резко окликнул Джориан, останавливаясь. Он тянул за собой вьючного мула Филомана, а Кайнок указывал путь вверх по склону. На этой высоте лес уже начал редеть. Землю между черными стволами голых деревьев покрывал тонкий слой снега. Тут и там поднимались хвойные деревья, темно-зеленые на свету и черные в тени.

— Что? — спросил Кайнок, оборачиваясь.

— Посмотри сюда! — Джориан указал на большой отпечаток лапы в снегу. — Это тигр, о котором говорил твой дядя?

Юноша наклонился.

— Да, это старый Ардиман Жестокий. Крепко держи мула, чтобы он не вырвался. Мы полагаем, что Ардимана изгнал с его прежней территории более молодой самец и что от старости он может стать людоедом. Мы пытались охотиться на него большими отрядами с гончими, но хитрый негодяй ускользал от нас.

Похоже, мул почуял запах тигра — он дернул головой и выкатил глаза.

Поскольку наступала ночь, Джориан решил разбить лагерь. Он надежно стреножил Филомана, надел ему на голову торбу, и достал из чехлов топор и пилу. Повалив четыре сухих деревца, он обрубил с них ветки, а Кайнок распилил их на чурбаки. Джориан непрерывно вглядывался в сгущающуюся тьму, высматривая тигра.

— Нужно развести хороший костер, — сказал Кайнок.

— Разумеется, но давай не будем сжигать все нарубленные дрова. Они нам понадобятся для Шендеру.

Джориан провел беспокойную ночь, то задремывая, то просыпаясь и прислушиваясь, не раздастся ли рык голодного тигра. В очередной раз проснувшись, он увидел, что Кайнок, который нес вахту, спит, прислонившись к дереву. Джориан нетерпеливо потряс юношу и разбудил его.

— Не суетись, чужеземец, — пробормотал юноша. — Тигр не придет, пока огонь ярко пылает; ну разве что подыхает с голоду.

— Но насколько мы знаем, он вполне может подыхать с голоду, — возразил Джориан. — Пора идти, уже почти рассвело.

— Надень-ка снегоступы, — посоветовал Кайнок, надевая свои. — Скоро начнется глубокий снег.

Джориан обнаружил, что к снегоступам нужно привыкнуть. Если пытаться идти обычным шагом, то будешь наступать себе на ноги. Когда это произошло в первый раз, Джориан плюхнулся в снег. Он с проклятьями поднялся и увидел улыбку на лице Кайнока.

— Ты должен научиться идти вперевалку, вот так, — сказал юноша, демонстрируя хождение в раскорячку.

Приспособившись к снегоступам, Джориан обнаружил, что заупрямился мул, то ли из-за тяжести дров, то ли из-за возросшей крутизны подъема. Остаток пути Джориан тянул за веревку, а Кайнок хлестал Филомана по заду хлыстом, который Джориан вырезал из ветки.

— Мастер Никко, — сказал Кайнок, — ты пришел из низин и видел больше земель, чем я. Скажи мне, правда ли, что там, внизу, любая женщина ляжет с тобой, если только ты ее попросишь?

Джориан удивленно выпучил на юношу глаза. Ему было тяжело дышать после подъема, но молодой горец шагал по крутому склону с такой же легкостью, как по равнине. Пару раз глубоко вздохнув, Джориан ответил:

— Бывают и такие, но далеко не все.

— Прошу тебя, расскажи об этом побольше. Я никогда этого не делал и не видел, как это делается. Я только слышал россказни других парней об их забавах с женщинами, овцами и другими тварями. Я уверен, что многое в их байках — ложь. Так что поведай мне: как вы это делаете?

Остановившись, чтобы передохнуть, Джориан прочел Кайноку лекцию об элементарном сексе. Юноша так напряженно прислушивался к его словам, что Джориан был смущен.

— Благодарю вас, сэр, — сказал Кайнок, выказывая больше уважения, чем прежде. — Мои родители умерли, а мой дядя и его жена считают, что приличные люди о таких предметах не говорят.

Солнце стояло уже высоко в небе, когда двое мужчин и мул добрались до пещеры Шендеру. Под ними расстилались холмистые отроги Лограмских гор, самые высокие вершины которых были покрыты снегом, сверкавшим в лучах утреннего солнца.

Они нашли Шендеру, закутанного в бесформенную шерстяную одежду и сметающего снег с площадки перед пещерой. Отшельник оказался коренастым темнокожим человеком средних лет с бородой, в которой виднелась седина.

Джориан сказал:

— Привет вам, преподобный сэр! Я — Никко из Кортолии и прибыл сюда по рекомендации вашего друга Карадура.

— Ах да, милый старина Карадур! — откликнулся Шендеру по-новарски, но с сильным мальванским акцентом. — Этот груз на муле — для меня?

— Да, кроме одеял и других личных вещей. Я пришел за советом.

Шендеру уселся на каменистую площадку, очищенную от снега.

— Говори, мой сын.

Джориан сказал:

— Кайнок, разгрузи Филомана и задай ему корм. Отец Шендеру, мое дело состоит вот в чем...

Солнце прошло полпути до полудня, когда Джориан закончил свой рассказ. Он полностью отдался своей страсти потрепать языком, но мудрец, кажется, был доволен.

Джориан напоследок сказал:

— ...Как ты видишь, я пытался силой похитить мою милую из дворца, и ничего не вышло. Я прибегнул к колдовству, но также безрезультатно. Что еще мне остается?

Шендеру, закрыв глаза, погрузился в размышления. Наконец он посмотрел на Джориана и сказал:

— Не пытался ли ты подкупить стражей?

Джориан хлопнул ладонью по лбу.

— Боги мои! Мне это даже не приходило в голову!

Шендеру улыбнулся.

— Каждое крупное предприятие, будь это торговая компания, армия, корабль или правительство, требует множество людей, организованных по принципу иерархической пирамиды. Всюду, где существует подобное сообщество, найдется хотя бы один человек, берущий взятки.

— Но как мне найти этого человека?

— У тебя есть брат, который вхож во дворец, верно?

Джориан вздрогнул.

— Да, но откуда ты знаешь? Значит, тогда тебе известно, кто я на самом деле!

— Я много слышал о тебе, Джо... как ты сейчас себя называешь?

— Никко из Кортолии. По очевидным причинам ни мой брат, ни я не желаем раскрывать факт нашего родства.

— Я понимаю, мастер Никко. Я знаю о тебе больше, чем ты догадываешься. Не бойся ничего, у меня не столь длинный язык, как у тебя. Мое благосостояние зависит от умения скрывать тайну. Твой брат — благоразумный человек?

— Более-менее.

— Отлично. Отправь его узнать, кто из чиновников и лакеев во дворце может быть подкуплен. В первую очередь такого следует искать среди закоренелых игроков, поскольку они обычно сидят по уши в долгах. А теперь не желаешь ли ты разделить со мной скромную трапезу, прежде чем вернуться в дальний мир?

Пока они ели, солнце скрылось за тучами.

Кайнок сказал:

— Мастер Джориан, нам бы лучше отправиться в путь, если мы хотим вернуться сегодня. Кроме того, собирается дождь или снегопад. Конечно, вы могли бы попросить убежища у Великодушного...

Джориан покачал головой.

— Мне не терпится вернуться в «Золотой козел». Идем! Спасибо, доктор Шендеру, и прощайте!

Спуск оказался гораздо легче, чем подъем. Избавившись от груза, мул больше не упрямился, а может быть, ему не терпелось оказаться в теплой конюшне Таронуса.

Когда они еще не достигли леса, начался дождь. Он очень быстро расходился; ветер, завывая, швырял капли путникам в лицо. Джориан пытался идти спиной вперед, но споткнулся о камень и снова шлепнулся на землю.

— Завтра у меня будет черно-синяя задница, — проворчал он, поднимаясь.

После часа пути по слякоти на склонах, где от дождя снег стал скользким, они нашли убежище под деревьями, если только эти голые стволы могли служить каким-то убежищем. Затем дождь постепенно стих и прекратился. Они сняли снегоступы.

Кайнок чихнул.

— Мастер Никко, может, задержимся, чтобы перекусить и высушиться?

— Но мы успеем добраться до постоялого двора без ночлега?

— Я уверен в этом, сэр. К темноте мы окажемся в местах, которые мне известны, как собственная ладонь.

— Ну хорошо. Стреножь Филомана, а я пока нарублю дров, если только мое огниво не отсырело.

Огниво оказалось сухим, чего нельзя было сказать о хворосте, и Джориану понадобился целый час, чтобы развести огонь. Они с Кайноком развесили свою верхнюю одежду по ближайшим веткам. Точно так же они повесили свои промокшие одеяла, развернув их.

Затем они встали как можно ближе к огню, медленно поворачиваясь, чтобы прогреться со всех сторон. Солнце ненадолго прорвалось между облаков, посылая через лес косые стрелы золотого света. Было тихо, если не считать треска огня и падения капель с веток.

— Ну все, больше мне не высохнуть, — сказал Джориан. — Кайнок, в моей сумке на Филомане ты найдешь флакон с маслом и тряпку. Будь любезен, принеси их и помоги мне смазать кольчугу, чтобы она не заржавела.

Юноша натирал кольчугу промасленной тряпкой, когда Джориан поднял голову и сказал:

— Слышал чей-то крик?

— Да, но я решил, что мне почудилось, — таким он был слабым.

Когда Кайнок кончал смазывать кольчугу, крик раздался снова, более четко, но по-настоящему издалека: «Джо-о-оори-а-а-ан!»

— Эге-гей! — крикнул в ответ Джориан, заглядывая за край обрыва.

— Где вы? — долетел крик.

— Прямо здесь.

— Это ваш костер? — Голос, смутно знакомый, раздавался ближе.

— Да. Кто ты?

Наконец между стволами деревьев внизу по склону стала заметна человеческая фигура, карабкающаяся вверх по тропе. Джориан натянул штаны, надел сырую куртку и отвязал со спины мула арбалет со стрелами.

Когда фигура приблизилась, стало ясно, что это юноша в охотничьем костюме, безоружный, если не считать ножа в чехле на поясе.

Лицо пришельца казалось настолько знакомым, что ошеломленный Джориан не мог поверить глазам. Когда юноша вскарабкался на обрыв, он спросил:

— Великий Зеватас, ты случайно не близнец одной известной мне дамы?

Фигура, отдышавшись, ответила:

— Нет, я сама дама. — Маргалит сбросила с головы фетровую шляпу, и ей на плечи упали кудрявые волосы.

— Боги милосердные! Я рад видеть тебя; но что привело тебя сюда, и в мужском костюме?

— Я торопилась предупредить тебя. Ксиларцы напали на твой след. Вполне вероятно, что они уже начали подъем на гору.

— Но как... что... откуда ты узнала?

— Сейчас расскажу. Это все Ванора, служанка Гоании. Насколько я понимаю, она напрашивалась тебе в попутчицы, а ты ей отказал?

— Да. И что дальше?

— Вечером после твоего ухода я обедала со старым мальванцем, госпожой Гоанией и двумя ее домочадцами. Ванора напилась и неожиданно во всем созналась. Со слезами и рыданиями она поведала нам, что в то самое утро, когда ты отправился в путь, она передала курьеру в Ксилар письмо, в котором извещала Регентский совет, куда ты направляешься. Она сказала, что в тот момент была настолько полна ненавистью и злобой, что желала присутствовать на твоей казни и вопить от радости вместе с толпой, когда ударит топор. А теперь же она была смущена и расстроена. Она рыдала, причитала и призывала богов покарать ее; она оплакивала свою испорченную натуру, которая заставляет ее совершать ужаснейшие поступки.

— Но ты... как же ты?..

— Кто-то должен был предупредить вас, а в нашем обществе только я одна была достаточно молода и энергична. Поэтому я взяла этот наряд взаймы у младшего сына Райса, поскольку мои платья не годятся для верховой езды и хождения по горам. Кроме того, я позаимствовала у Райса его лучшую лошадь — вынуждена признаться, что без его разрешения, — и отправилась вдогонку за тобой.

Вчера вечером я добралась до «Золотого козла». Сильно утомившись, я рано легла спать; но меня разбудил шум на первом этаже. Сегодня утром я встала до рассвета, и за завтраком дочь Таронуса поведала мне, что приехал некто судья Граллон, ксиларский чиновник, с шестью телохранителями. Их она описывала как высоких, светловолосых людей дикого, варварского обличья. Очевидно, это были швены с арканами; поэтому, не мешкая, я отправилась по твоему следу.

— Собирались ли швены отправляться в путь, когда ты уходила?

— Нет, девушка сказала, что они перепились и не в силах пошевелиться. Но я уверена, что сейчас они уже в пути.

Джориан прикусил губу.

— Кайнок! — сказал он. — Ты не можешь вывести нас к постоялому двору другим путем, чтобы мы разминулись с преследователями?

— Только не с мулом, сэр. Животные могут ходить только по этой тропе, поскольку все другие — чересчур крутые. На любом другом пути нам придется спускаться с обрывов, держась за корни деревьев.

— Мне очень не хочется бросать Филомана, но мысль о топоре Утара перевешивает мою привязанность, — сказал Джориан. — Погаси огонь, Кайнок. Я возьму свои сумки...

— Слишком поздно! — воскликнула Маргалит.

Внизу на склоне раздались крики, и среди деревьев показались фигуры. Джориан узнал голос судьи Граллона, приказывавшего: «Вон они, я вижу дым их костра! Рассыпаться! Морувих, еще дальше вправо! Ингунд, влево!»

— В лесу нам от них не спрятаться, — сказал Кайнок, — поскольку деревья стоят голые. Может, уходить наверх? — Юношу била нервная дрожь.

— Нет. На открытом пространстве им будет легче поймать нас петлями и арканами. Возьми свой арбалет! На этом небольшом обрыве несложно обороняться. Королевская стража обычно не носит оружие для стрельбы. Наблюдайте за флангами, а я буду оборонять фронт. Маргалит, следи вместе с Кайноком, чтобы мерзавцы не подкрались к нам.

Джориан зарядил арбалет, лег ничком в сгнившие листья на краю обрыва и огляделся. Из-за деревьев появились трое или четверо людей — он не мог сосчитать точно, — пробираясь вверх по склону. Когда один из преследователей оказался прямо перед ним, Джориан закричал:

— Стой, разбойник!

Человек — высокий светловолосый швен — остановился. Из-за деревьев прогудел голос судьи Граллона:

— Вперед, трус! Он ничего тебе не сделает!

Джориан подождал, пока швен вышел на открытое место, прицелился, сделал поправку на расстояние, на ветер, и нажал на курок.

Тетива щелкнула; стрела помчалась прочь, сперва поднимаясь, затем падая, и вонзилась в тело швена. Кайнок выстрелил из своего оружия; но его стрела задела за ветку и не попала в цель.

Человек, пораженный стрелой, закричал и повалился на землю. Граллон окликнул: «Спускайтесь, вы, там, наверху!» Тем временем другие швены упали на локти и колени и поползли вперед, умело прячась за выступами почвы.

Кайнок хотел было встать и перезарядить арбалет, но Джориан рявкнул:

— Не поднимайся!

Кайнок жалобно спросил:

— Как же мне тогда перезарядиться?

— Наблюдай за мной, — велел Джориан. Он перекатился на спину, уперся ногой в хомут у мушки арбалета, и начал обеими руками оттягивать тетиву, пока она не зацепилась за спусковой крючок. Затем он снова перекатился на живот и уложил стрелу в желобок.

— Я бы никогда не додумался, — сказал Кайнок.

— Ты привык окотиться на оленей и зайцев, которые не стреляют в ответ. В следующий раз не стреляй, пока я не скажу. У нас нет лишних стрел.

— Вперед! Вперед! — раздавался голос Граллона. — Подползите и окружите их; затем бросайтесь на них со всех сторон. Их не больше, чем двое-трое!

Джориан заорал:

— Промус, бери дротики и постарайся пришпилить одного из негодяев! Клотаро, возьми запасные стрелы и порази кого-нибудь с фланга! Норе, прикрывайся щитами. Файсо, ты не забыл наточить наши клинки?

Кайнок удивленно огляделся, услышав эти приказы, обращенные к несуществующим воинам. Маргалит, подстраиваясь под игру Джориана, ответила низким голосом, стараясь, чтобы он звучал по-мужски:

— Вот вы где, сэр! Какой меч выбираете? Позвольте мне завязать на вас кирасу!

Ползущие швены, похоже, замешкались.

Джориан прошептал:

— Кайнок, отползи между деревьев на другую сторону и расскажи мне, что ты видишь.

— Вперед! — раздался голос судьи Граллона. — Наступайте! Это все обман, нет у него никакой армии. Подползите поближе и бросайтесь на них!

Гнусавый голос пробормотал по-швенски:

— Почему бы ему самому не возглавить атаку?

Джориан разобрал слова, но был уверен, что судья их не понял.

За деревьями с фланга щелкнул арбалет Кайнока, вслед за чем раздался вопль боли. Юноша, улыбаясь, прибежал обратно.

— Подстрелил одного! — ликовал он. — Кажется, я только ранил его в ногу; но он нас больше не потревожит.

— Это задержит их надолго, — сказал Джориан. — Через пару часов наступит тьма, и мы не сможем обороняться на горном склоне.

— Но, наверное, нам тогда удастся улизнуть, — предположил Кайнок.

Джориан зашевелился, пытаясь поймать на мушку еще кого-нибудь. Но швены прятались во впадинах, медленно пробираясь наверх, и только изредка выставляли зады, обтянутые кожаными штанами. Джориан выстрелил в одну из таких мишеней, но промахнулся.

Наконец Джориан, не желая больше тянуть время, отполз с края обрыва.

— Кайнок! — сказал он. — Я устрою кавалерийскую атаку. Забери с Филомана остаток груза.

— Как ты будешь управлять мулом без уздечки?

— Сейчас что-нибудь придумаю. — И Джориан начал экспериментировать с веревкой, пропихнув ее через рот нисколько не обрадованного мула и обернув вокруг морды животного. Мул беспокойно дергал головой.

— На нем когда-нибудь ездили верхом? — спросил Кайнок.

— Сейчас узнаем. Ну вот, это сойдет за уздечку, если он только не перегрызет веревку. Помоги мне залезть на него.

Поскольку у мула не было седла, Кайнок сложил ладони чашей, Джориан встал на них одной ногой, а вторую перекинул через спину мула. Джориан давным-давно не ездил верхом без седла и надеялся, что ему хватит силы и умения, чтобы удержаться на спине Филомана.

— Н-но! — приказал он, вытаскивая меч и колотя пятками по ребрам мула.

Филоман отказывался двигаться. Когда Джориан плашмя шлепнул его по заду мечом, он дернул головой и встал на дыбы. Чтобы не свалиться, Джориан ухватился за его гриву.

— Достань из багажа мои шпоры, — велел Джориан. Маргалит, снова проявив сообразительность, уже рылась в его сумках. Вскоре она прикрепила шпоры к его ногам.

— Н-но! — повторил Джориан, вонзая шпоры в бока мула.

Мул фыркнул и бросился вперед, едва не выскочив из-под Джориана. Когда всадник восстановил равновесие, он попытался управлять животным с помощью импровизированной уздечки. Но Филоман, не обращая на веревку никакого внимания, помчался по кругу, перескочив через Кайнока, а затем наугад бросился в лес.

Прямо на его пути оказалось одеяло Джориана, которое тот повесил на ветку для просушки. Мул нырнул под одеяло, наклонив голову. Джориан тоже наклонился, чтобы ветка не сбросила его со спины мула, благодаря чему попал точно в одеяло, которое соскользнуло с ветки, окутав его голову и тело и полностью ослепив его. Он вопил: «Стой! Тпру!» — и тянул за уздечку, но его усилия были напрасны.

Впереди раздался вопль ужаса и крики по-швенски: «Призрак Освика! Безголовый всадник! Все пропало! Спасайтесь, кто может!»

Затем раздался топот ног убегающих людей. Кто-то споткнулся, упал, вскочил с проклятьями и бросился дальше. Мул продолжал мчаться галопом, поворачиваясь туда и сюда в попытках сбросить Джориана. Джориан выпустил веревку, ухватился за гриву и прижался к спине мула.

Мул остановился так внезапно, что перебросил Джориана через голову. Всадник приземлился в кустарнике, и одеяло свалилось с его головы. Исцарапанный и избитый, он вскочил на ноги и рванулся вперед, чтобы схватиться за уздечку, пока мул не убежал.

Затем он увидел странное зрелище. Седобородый судья Граллон стоял на коленях с закрытыми глазами и молился. Швенов с арканами не было видно, если не считать исчезающей вдали чьей-то спины в кожаной куртке. Беглец хромал, и Джориан решил, что именно его Кайнок подстрелил в ногу и он отстал от своих товарищей. Вверх по тропинке, примерно на половине полета стрелы, лежало тело человека, раненного Джорианом.

Джориан подобрал свой меч, который выронил при падении, и приблизился к судье с мечом в одной руке и с поводьями в другой.

— Встань! — приказал он.

Граллон открыл глаза и воскликнул:

— Король Джориан! А я думал, что это был настоящий безголовый призрак, о котором рассказывал наш хозяин! Из-за своей старости я не мог убежать вместе с этими суеверными трусами и исповедовался в своих грехах Имбалу, считая, что пришел мой последний час. Что вы хотите от меня? Мою жизнь?

— Еще нет, — ответил Джориан. — Ты нужен мне как заложник. Вставай, подбери это одеяло и иди впереди меня. При первом же подозрительном движении ты сам станешь безголовым призраком!

Граллон проворчал:

— Но, Ваше Величество, я всего лишь выполняю свой долг. Я желаю вам всяческого добра до тех пор, пока вы, в свою очередь, выполняете свой долг, который состоит в том, чтобы завершить церемонию наследования.

— Ишь чего захотел! Подбери одеяло!

Джориан заметил, что судья оглядывается с выражением тревоги. Поспешно обернувшись, Джориан заметил за деревьями оранжевые и черные полоски. Тигр подбирался туда, где лежал застреленный швен. Огромная кошка, наклонив голову, обнюхала тело, затем перевела взгляд на двоих людей внизу. Сверкнули большие желтые глаза, и тигр снова нагнул голову и бесшумно погрузил свои клыки в лежавшего человека.

Швен слабо вскрикнул. Но тигр поднял голову, и руки и ноги раненого повисли над землей. Зверь медленно ушел в лес, волоча свою добычу по корням деревьев.

Граллон сказал:

— Ваше Величество — негодяй, если вы простите мне эти слова. Одовальд был лучшим бойцом в отряде, а вы его убили. Если бы мы были в Ксиларе, вы бы ответили за это преступление!

— Бред собачий! — фыркнул Джориан. — Я предупреждал его, чтобы он оставил меня в покое. Но он не послушался, и мне пришлось защищаться. Кроме того, его убил не я, а тигр. Но хватит разглагольствований, марш вперед!

Вскоре после заката судья Граллон с запястьями, связанными полоской тканью, оторванной от одеяла Джориана, подковылял к входной двери «Золотого козла». За ним шел Джориан, подгоняя его заряженным арбалетом; потом — Маргалит и Кайнок, последний вел в поводу мула.

По приказу Джориана Кайнок зашел в дом и позвал своего дядю Таронуса, который присвистнул, увидев это зрелище.

— Что это значит, мистер Никко? Ссора или вражда? Только не на моем постоялом...

— Ваш постоялый двор тут ни при чем, — сказал Джориан. — За мной охотились ваши новые гости. Прошу вас, дайте мне счет.

Таронус порылся в кармане передника и достал стопку тонких деревянных дощечек, нанизанных на шнурок. Он перелистывал их, пока не добрался до той, что относилась к Джориану.

— И счет этой дамы тоже, — сказал Джориан. Он передал Маргалит свой кошелек, не желая возиться одновременно с оружием и деньгами. Пока Маргалит отсчитывала монеты, в дверях появились швены.

— Ваша честь! — воскликнул один из них, хватаясь за меч. — Что происходит?

— Назад! — приказал судья. — Живо, пока этот разбойник не пробил меня стрелой!

Джориан улыбнулся.

— А теперь, ваша честь, вам придется покататься. Кайнок, оседлай лошадь судьи и подсади его в седло. Затем оседлай коня дамы и моего.

Через несколько минут Джориан и Маргалит скакали по дороге в Оттомань. Джориан вел в поводу мула. Судья, схватившись связанными руками за гриву, недовольно подпрыгивал на спине своей лошади, старой и жирной, как и он сам.

— Я — ваш вечный должник, леди Маргалит, — сказал Джориан. — Зачем вы тратите столько сил и рискуете, спасая мою недостойную шею?

— Я же говорила, что чувствую ответственность перед Эстрильдис за тебя. Я вовсе не спасла тебя, поскольку швены шли за мной по пятам. Тебя спасла собственная доблесть.

Джориан усмехнулся.

— Если бы ты только знала, какой ужас я ощущал, когда волей-неволей мчался на спине проклятого мула, ослепленный одеялом, — впрочем, Карадур вечно ворчит на меня, запрещая мне показывать свои страхи. По крайней мере, ты успела меня предупредить. Ты — замечательная женщина и достойна самого лучшего мужа. Если бы я не был семейным человеком... — Чувствуя, что неуправляемый язык опять понесло куда-то не туда, Джориан замолчал и стал следить за дорогой.

 

6. МОРСКАЯ ЖЕНА

После того как они много часов ехали сквозь тьму, судья Граллон спросил:

— Ваше Величество, когда же вы меня отпустите? Я потрачу все утро на то, чтобы вернуться.

— Я вас не отпущу, — ответил Джориан. — Вы поедете со мной в Оттомань.

— Во имя железного члена Имбала, зачем? Вы хотите убить меня там?

— Вовсе нет, ваша честь. У меня есть задача, для выполнения которой подходите только вы.

— Задача? Вы с ума сошли? Какую задачу я могу выполнить для вас?

— Выступите как арбитр в споре. Вам будет заплачен гонорар по обычной ставке, после чего вы сможете вернуться в Ксилар.

— Это самое странное предложение, какое я когда-либо слышал! — воскликнул Граллон. — Но как вы можете надеяться, что я вынесу справедливый вердикт после того, как грубо со мной обошлись?

— Потому что я давно вас знаю, еще с тех пор, как был королем. Ну что, согласны?

Граллон колебался.

— Только если я смогу вынести вердикт непредвзято, не подвергаясь принуждению или давлению.

— Я желаю точно того же. Я не прошу вас подсуживать в мою пользу из-за моих напряженных отношений с Ксиларом, а главным образом — из-за тех вынужденных мер, которые я принял ради самозащиты.

— Что ж, тогда хорошо, — сказал Граллон. — А сейчас должен заметить, что я полумертв от тряской езды на этой проклятой твари. По крайней мере развяжите меня. Вы собираетесь останавливаться на отдых?

— Нет. Скоро будет постоялый двор.

— А кто это юное существо?

— Узнаете со временем.

— Скажите, по крайней мере, мужчина это или женщина?

— Пока рано. Ах, кажется, я вижу свет между деревьев. Я буду называть себя Никко из Кортолии, а вы будете мастер Граллон. Только не вздумайте поднимать крик о похищении, поскольку мы уже далеко углубились на территорию Оттомани, а вам известна взаимная любовь отоманцев и ксиларцев!

На постоялом дворе Джориан снял комнату для двоих постояльцев, никак не объясняя мужской костюм Маргалит. Если кто-нибудь и заметил явно не мужские округлости под курткой, то воздерживался от замечаний в присутствии такого грозного с виду человека, как Джориан.

Приказав хозяину разогреть ужин, Джориан проводил своих спутников в комнату. Когда он ставил багаж на пол, Маргалит сняла свою шляпу и по ее плечам рассыпались кудри.

— Теперь я вас узнал! — сказал судья Граллон. — Вы — королевская фрейлина, леди Маргалит Тотенская. Я слышал о вашем исчезновении из дворца. Что вы здесь делаете, и что это за жуткие истории об алом демоне, похитившем вас из апартаментов королевы?

— Всего лишь небольшое неудачное колдовство, — сказал Джориан.

— Но... но это не объясняет, как она оказалась с вами на горе Аравия! Да вдобавок в мужском наряде! Она пропала из дворца в месяц Орла, а сейчас уже почти весна! Чем вы оба занимались все это время?

— Хватит вопросов, — отрезал Джориан. — Вы забыли, что вы — мой пленник, а не наоборот.

Судья обратился к Маргалит:

— Но вы, леди Маргалит? Что вы здесь делаете? Вы — заодно с этим беглым королем?

Маргалит открыла рот:

— Ну, что касается... — Но тут она увидела, что Джориан, стоя за спиной судьи, подает ей знаки, прикладывая ладонь ко рту. — Вам нужно спросить мастера Джориана, — сказала она.

— Ха! Были бы мы в Ксиларе, вы бы скоро оказались за решеткой как пособница преступлений короля Джориана!

— Преступлений? — переспросил Джориан.

— Конечно! Король, пытающийся спастись от судьбы, предназначенной ему нашими божественно установленными законами, — чудовищный преступник. Если нам когда-нибудь удастся заставить вас завершить святотатственно прерванную церемонию, то, прежде чем лишиться головы, вы будете наказаны за свою богохульственность!

— Спасибо за предупреждение, — сказал Джориан. — Я постараюсь не попадаться.

Судья сжал кулаки, топнул ногой и зашипел от праведного гнева; но он был настолько разбит, что ни одного слова не вырвалось из его рта. Наконец, он опустил руки и ссутулился, бормоча:

— Какое бесстыдство! На вас не действуют никакие моральные увещевания!

— Действуют или нет, — сказал Джориан, — а хозяин, наверное, уже приготовил нам ужин. Возможно, полное брюхо поможет вам смириться с моими проступками.

После ужина Джориан со спутниками вернулся в комнату.

— Маргалит, — сказал он, — судья ляжет на кровати, а из нас двоих один будет спать рядом с ним, а другой караулить.

Граллон застонал.

— Если станет известно, что я провел ночь в постели с этой молодой женщиной, моя репутация судьи будет загублена, не говоря уж о реакции моей жены!

— Когда я говорю «спать», я имею в виду именно «спать», — сказал Джориан. — И вообще, если вы будете молчать, то и мы никому не расскажем. Верно, Маргалит?

Она засмеялась.

— Я уже настолько скомпрометирована, что лишний скандал ничего не добавит. Ваша честь, я обещаю не допускать со своей стороны распутных намерений.

— А теперь, — сказал Джориан, — ваша честь должны отдать мне башмаки, нож и кошелек.

— Ага, так Ваше Величество превратились не только в похитителя, но и в грабителя?

— Вовсе нет. Все это будет возвращено вам в должное время. Я просто желаю быть уверенным в том, что, если караульный заснет, вы не зарежете нас и сбежите. Маргалит, пока будешь сторожить, сиди на вещах судьи.

На возвращение в Оттомань им потребовалось на полдня больше, чем заняло путешествие до «Золотого козла». Как Джориан обнаружил, двое спутников неизбежно замедляли передвижение, тем более что один из них был немолод, а конь Джориана сильно утомился. На четвертый день после выхода из «Золотого козла» они вернулись в столицу Великого Герцога, слишком усталые, чтобы сразу же заниматься спором Джориана с Абакарусом. Джориан, однако, нанял одного из сыновей Райса отнести записку Абакарусу, а также Гоании и Карадуру.

Гоания и Карадур к обеду пришли в «Серебряный дракон». Сопровождавший их Босо кисло поздоровался с Джорианом. Тот спросил:

— А где Ванора?

Гоания сказала:

— Очевидно Маргалит рассказала тебе о ее признании. Я сочла нужным ей заметить, что еще одна такая выходка — и она у меня больше не живет. Следующие несколько дней она горевала. Но когда с помощью дара ясновидения я сообщила ей, что ты спасся от отряда похитителей и возвращаешься в Оттомань, она собрала свои пожитки и исчезла. Вероятно, решила, что ты по приезде убьешь ее.

— Я не убиваю женщин, — сказал Джориан. — Но меня одолевает сильное искушение исполосовать ей задницу.

Убедившись в том, что судья Граллон — точно тот, за кого он себя выдает, доктор Абакарус согласился признать ученого юриста в роли арбитра. Они с Джорианом записали условия спора на бумаге и передали свиток Граллону. Затем оба противника выступили в защиту своей правоты, и каждому дали возможность опровергнуть утверждения другого.

Когда они замолчали, Граллон удалился для размышлений. В ожидании его вердикта Абакарус и Джориан убивали время игрой в шашки. Джориан считал себя опытным игроком, но чародей побеждал его с такой легкостью, что Джориан заподозрил магические трюки.

Наконец вернулся Граллон, заявив:

— После соответствующих размышлений я пришел к выводу, что мастер Джориан прав. Доктор Абакарус, наш договор гласит, что я получаю свой гонорар от проигравшего. Десять ноблей, пожалуйста.

Абакарус отсчитал деньги с таким выражением лица, как будто откусил лимон.

— Неплохая плата за одно утро работы, — проворчал он.

— Таковы текущие расценки, сэр. Кроме того, ваше соглашение запрещает каждой стороне дальнейшие враждебные акции — с помощью сумрачных призраков или каким-либо иным образом, верно?

Абакарус кивнул, плотно сжав губы. Джориан пошел проводить судью. Он сказал:

— Первый в этом году дилижанс в Ксилар отправляется завтра. Я заказал для вас место. Позвольте поблагодарить вас за справедливый вердикт.

— Не за что, — пробурчал Граллон. — Случай был совершенно очевидным. Признаться, я не оставил без внимания тот факт, что если бы Абакарус упек вас в долговую тюрьму, наши шансы вернуть вас в Ксилар сильно уменьшились бы. С другой стороны, негодяй заслуживал наказания. Он шепнул мне, что если я решу дело в его пользу, то он не останется в долгу.

Вечером в таверне Джориан сообщил Маргалит о предстоящем отъезде судьи.

Она сказала:

— Видимо, я должна вернуться с ним в Ксилар.

— Не стоит, — покачал головой Джориан. — Помнишь, что он говорил о твоей причастности к моим преступлениям? Если ты появишься в Ксиларе, он немедленно привлечет тебя к суду. Судья Граллон — в своем роде фанатик. Когда я был королем, он был превосходным Верховным судьей, абсолютно неподкупным и бесстрашным. Ты же видела, как он нападал на меня, когда я держал его жизнь в своих руках. Но эти добродетели становятся неудобными, когда оказываешься с ним по разные стороны закона, каким бы абсурдным ни был этот закон. А ты мне больше нравишься, пока твоя голова остается у тебя на плечах.

Джориан рассказал ей о своем свидании с Шендеру, добавив:

— Не знаешь ли ты при дворе какого-нибудь мздоимца? Шендеру сказал, что золотые стрелы чаще всего поражают заядлых игроков.

Маргалит нахмурилась.

— Сейчас подумаю... Ага! За расходы Эстрильдис отвечает младший чиновник Теватас. Я не знаю за ним никаких растрат, но он страстный любитель скачек. Он иногда приходил к нам со скачек, велеречиво восхваляя красоту и скорость коня, на которого ставил, если тот победил, или же обзывая лошадь, не оправдавшую его надежд, падалью для ворон.

— Если я только знаю подобных людей, — сказал Джориан, — он не может не запускать руку в казну моей милой, чтобы возмещать свои убытки. Попробуем найти к нему подход.

— Каким образом?

— Тебе этого лучше не знать. Достаточно сказать, что в следующем месяце я ненадолго уеду. А тем временем нам нужно искать новый заработок. Мельница закрыта до тех пор, пока не начнет прибывать зерно весеннего урожая.

Провожая судью, Джориан сказал:

— Ваша честь, советую вам предупредить Регентский совет, чтобы он больше не посылал за мной похитителей. Я имею небольшое влияние при дворе Великого Герцога, и он заверял меня, что будет рассматривать подобные вторжения как предлог для немедленной войны с Ксиларом.

Это был блеф; Джориан даже не был знаком с Великим Герцогом. Он отсрочил свое предупреждение до самого последнего момента, чтобы у судьи Граллона не было времени проверять его слова.

Граллон проворчал:

— Я понял Ваше Величество, — вслед за чем влез в экипаж, который покатился по дороге в Ксилар.

Джориану хотелось отправиться в свой родной Ардамэ сразу же после отбытия Граллона в Ксилар. Но первый дилижанс в Виндию он уже пропустил, а следующий отправлялся только через три недели. Верхом он ехать не мог, потому что мерин Фимбри, на котором он путешествовал к отшельнику Шендеру, заболел какой-то конской легочной хворью и сделался бесполезным для верховой езды. Джориан был слишком мягкосердечен, чтобы продавать животное на живодерню, поэтому он продолжал содержать коня, пока однажды утром не нашел его мертвым в стойле. Живодер купил труп по самой низкой цене.

Новую лошадь Джориан решил пока что не покупать. Хороший конь стоил больше, чем он мог себе позволить. Кроме того, за последнюю пару лет он проехал в седле сотни лиг в любую погоду, и этого должно было хватить ему до конца жизни.

Джориан заработал несколько ноблей как помощник Треморина, учителя фехтования в Оттомани. Он даже подумывал о том, чтобы самому стать учителем фехтования, но тщательные размышления убедили его в том, что это непрактично. Во-первых, трое учителей фехтования в городе объединятся против конкурента и при необходимости даже наймут головорезов, чтобы запугать или убить его. Во-вторых, даже если он откроет дело, Великий Герцог потребует с него не только обычный подоходный налог, но и дополнительный сбор за то, что он — иностранец.

Однажды Джориан увидел прикрепленную к доске объявлений на площади афишу:

«МЕРЛОИС, СЫН ГАУСА ПРЕДСТАВЛЯЕТ

свою величайшую, бесподобную, непревзойденную театральную труппу «НЕСРАВНЕННЫЕ», исполняющую две новые пьесы Пселлеса Оссарского, «НЕВИННЫЙ ВАМПИР» и «ЧУЖАЯ СПАЛЬНЯ», а также новую постановку классической комедии Файсо «ФАЛЬШИВАЯ КОРОНА».

Дальше на афише шли сведения о времени и месте представления и ценах на билеты. Джориан узнал, что объявление было вывешено человеком, которого Мерлоис послал вперед. У него он выяснил, что сам Мерлоис с труппой прибывает в тот же день к вечеру.

Когда Мерлоис вылез из своего экипажа, Джориан уже дожидался его. С воплями радости пожилой актер и Джориан заключили друг друга в медвежьи объятия.

Мерлоис прошептал:

— Какое имя ты нынче носишь?

— Никко из Кортолии, — ответил Джориан. — Итак, наконец у тебя появилась своя труппа?

— Да. Я становлюсь слишком старым, чтобы прыгать с балконов, убивать драконов и колошматить товарищей-актеров деревянным мечом, чего тиранически требует моя профессия. Правда, я все еще исполняю небольшие роли; увидишь, как я буду играть волшебника в «Невинном вампире». Ты должен прийти на спектакль, дабы не вызвать моего августейшего недовольства! Вот тебе контрамарка.

— Можно ли попросить еще одну для спутницы? — спросил Джориан.

— Ага, вот откуда ветер дует! Ну конечно; вот, держи. Приводи хоть целый гарем, если желаешь.

— Ты ошибаешься; здесь всего лишь братская дружба. Мое сердце по-прежнему принадлежит Эстрильдис, томящейся в ксиларской темнице. Очевидно, «Невинный вампир» — это пьеса ужасов?

— Вот именно! Она заморозит кровь, текущую в твоих жилах, остановит твое трепещущее сердце и заставит твои глаза вылезти на стебельках, как у улитки.

— А «Чужая спальня» — вероятно, фарс?

— Разве солнце не встает на востоке? Разве тигр не питается мясом? Разве вода не течет вниз по склону? Конечно, сударь, это величайший, чистейший, воплощенный фарс! Твое пузо будет трястись от хохота до тех пор, пока не заболят ребра, как будто тебя избил дубинками отряд эллорнийских дикарей. Я не рекомендую лицам со слабым сердцем присутствовать на представлении, чтобы они не померли от смеха. Но меня беспокоит только одно.

— Что именно?

— Это короткая пьеса, в двух актах. Мне нужно чем-нибудь ее дополнить, чтобы моя капризная аудитория не посчитала себя обманутой. Мы получили несколько упреков на этот счет в Виндии.

— Хм-м... — произнес Джориан. — Со времени моего бегства из Ксилара мне иногда приходилось зарабатывать на жизнь мастерством рассказчика. Благодаря тому, что ты натаскал меня при моей подготовке к бегству из Ксилара, я, осмелюсь сказать, неплохо держусь на сцене.

Мерлоис похлопал Джориана по спине.

— Как раз то, что надо! Должно быть, Зеватас послал тебя в ответ на мои молитвы, или послал бы, если бы мне пришло в голову помолиться ему. Ты будешь выходить между актами и рассказывать одну из своих увлекательных, захватывающих, очаровывающих, заманчивых историй. Я припоминаю, что слышал кое-что из твоего репертуара, когда учил короля Джориана сценическому мастерству.

— А мне заплатят?

— Ох, ну да, по текущей ставке, установленной Актерской гильдией, за вычетом твоего вступительного взноса в эту шайку вымогателей. Когда я был простым актером, то считал антрепренеров самыми страшными тиранами, вымогателями, мошенниками и живодерами в мире. Теперь я сам антрепренер, и мне кажется, что актеры — самые жадные, тщеславные, надменные, капризные, неразумные, ненадежные, распутные и совершенно бесполезные негодяи в мире Зеватаса.

Когда в конце первого акта «Чужой спальни» упал занавес, Джориан покинул Маргалит и направился ко входу на сцену. Вскоре на сцене появился Мерлоис и представил «знаменитого, утонченного, прославленного, очаровательного, многогранного, потрясающего и совершенно неотразимого рассказчика, Никко из Кортолии».

Джориан поклонился и произнес:

— Я расскажу историю об одном из королей Кортолии по имени Форбоньян, который влюбился в русалку. Да будет вам известно, что имена всех кортольских королей, начиная со времен Ардимана Жестокого, начинались на «Ф». Этот Форбоньян был вполне приличным королем, не таким блестящим, как Фузиньян Лиса, но гораздо лучше глупца Форимара Эстета. Форбоньян любил гулять среди простого народа, интересуясь разными ремеслами, и временами сам брался за ручку плуга, ткацкий станок или молот. В одну из таких прогулок он оказался в рыбацкой деревне Сторум, помогая рыбакам тащить из моря сеть.

Сеть оказалась неожиданно тяжелой, и когда ценой великих усилий она была вытащена на берег, выяснилось, что в ее ячеях застряла самая натуральная русалка. Она была вовсе не рада тому, что ее вытащили из родной стихии, и выкрикивала угрозы рыбакам на своем языке, которого никто не понимал.

Один старый рыбак сказал: «Ваше Величество, нехорошо получилось. Хотя я не разбираю ее речи, мой дед говорил, что русалки грозят тем, кто их поймал, бурями и крушениями, и угрозы эти непременно выполняются. Поэтому позвольте нам убить ее и закопать подальше от воды, чтобы она не вернулась в море и не настроила против нас свое рыбье племя».

«Мне кажется, что это слишком сурово, — ответил король. — И я вполне понимаю морскую деву. Я бы тоже пришел в гнев, если бы морской народ опутал меня сетью и утащил в свою жидкую стихию. Позвольте мне отвезти ее во дворец. Я постараюсь добрым обращением обратить ее вражду в дружбу».

Форбоньян призвал своих телохранителей, они сделали носилки из шестов и привязали к ним русалку, несмотря на то, что та боролась и сильно укусила одного из гвардейцев своими острыми, как иглы, зубами. Вернувшись в столицу, король приказал телохранителям отпустить русалку в королевский бассейн, который находился в небольшом дворе, под открытым небом. Похоже, возвращение в воду немного успокоило русалку, хотя она продолжала бормотать угрозы и проклятия.

В тот же самый день Форбоньян начал учить русалку своему языку. Этого он добился, обещая русалке в награду рыбешку всякий раз, как она выучивала новое слово по-новарски. Через две недели русалка впервые улыбнулась, когда наступил час учебы. Она сказала: «Король, ты хороший человек. Я люблю тебя».

Форбоньян проводил с русалкой все больше и больше времени, забывая о делах королевства. Поскольку никто не мог произнести имя морской девы на ее языке, Форбоньян стал называть ее Лелия.

Должен сказать, что настоящие русалки не слишком походят на тех существ, что рисуют художники. Если вы представите нижнюю часть тела русалки как хвост дельфина, а верхнюю половину — как гибрид человека и тюленя, то поймете, что я имею в виду. На самом деле у русалок действительно есть руки — такие же, как у человека, если не считать перепонок между пальцами. Лицо ее было более-менее человеческим, но лоб и подбородок плавно скашивались назад. В воде она держала голову носом вперед, как тюлень, а ее голова, шея и тело плавно переходили одно в другое. Под водой ее ноздри крепко смыкались, как у тюленя или выдры.

Более того, настоящие русалки не сидят на скалах, выступающих из моря, расчесывая длинные волосы, падающие на пышную грудь. Их груди маленькие и почти не нарушают плавных обводов тела, а волосы — всего лишь полоска меха на черепе. Я не думаю, что многие из нас назовут такое существо исключительно красивым по людским стандартам, хотя, без сомнения, они бывают красивы в своем роде, как конь или тигр.

Однако же между Лелией и королем вспыхнуло взаимное чувство, так что для Форбоньяна величайшим удовольствием стали часы, которые он проводил около бассейна, обучая ее. Он начал раздеваться и плавать вместе с ней, утверждая, что она учит его новым приемам плавания.

Женой короля Форбоньяна была Дионота, дочь Наследного Узурпатора Гованнии. Дионота была миловидной женщиной, но, увы, милой или дружелюбной ее назвать было нельзя. Ее голос охрип от постоянных воплей на короля или всякого, кто оказывался рядом с ней во время ее частых истерик. Она стала ревновать к Лелии, невзирая на уверения короля, что русалка значит для него не больше, чем хорошая лошадь или собака.

Однажды, когда король отсутствовал, Дионота вышла во двор и высыпала в воду бассейна ведро щелока. Либо она ошибочно полагала, что щелок немедленно убьет Лелию, либо не догадывалась, что русалка уже свободно изъяснялась по-новарски и неизбежно рассказала бы королю, как с ней обошлись.

Вопли Лелии заставили короля броситься бегом к бассейну, и он нашел свою русалку извивающейся на плитах рядом с водоемом, с обожженной и воспаленной кожей. Форбоньян вызвал королевского врача, который потратил несколько банок бальзама, смазывая поврежденную кожу Лелии, а также приказал спустить бассейн и наполнить его заново.

Лелия рассказала Форбоньяну про ведро щелока — правда, она не знала, что такое щелок, но причина ее несчастий была вполне очевидна. Король в ярости бросился к Дионоте и сказал: «Ну все, безмозглая сука! Собирай вещички и проваливай. Я разрываю наш брак и отсылаю тебя назад к отцу».

Так и произошло. Месяцем позже Форбоньян получил письмо от Наследного Узурпатора Гованнии, гласившее: «Проклятье, я думал, что избавился от этой сварливой обузы, когда отдавал ее тебе в жены, но ошибся. Придется выдать ее за тирана Боэктиса, у которого недавно умерла жена».

Форбоньян усмехнулся, ибо он знал, что Узурпатор и тиран были не в ладах друг с другом. Таким образом, делая вид, что закладывает фундамент вечной дружбы, Узурпатор собирался крепко насолить своему врагу.

Теперь между королем и его русалкой больше не было никаких преград. Однажды он сказал ей: «Лелия, я и вправду люблю тебя. Станешь моей женой?»

Лелия ответила: «Но господин король, как это может быть? Мы с вами — разные существа».

«Ничего, — сказал Форбоньян, — что-нибудь придумаем. Какая польза от короны, если я не могу делать то, что невозможно для простых людей?»

Форбоньян отправился к Верховному жрецу Зеватаса и попросил его освятить их союз, но жрец только отшатнулся в ужасе. Так же поступили жрецы Херикса и других богов. Наконец Форбоньян просто-напросто издал королевский указ, в котором объявлял Лелию своей законной женой.

Затем встала проблема исполнения супружеского долга. Все двери во дворец были заперты, и освещали его только смеркающееся небо над головой и несколько свечей, которые по приказу короля были расставлены вокруг бассейна.

Форбоньян сказал своей невесте:

«Лелия, дражайшая, если ты вылезешь из бассейна, у нас все получится». Лелии не хотелось выходить из воды, она утверждала, что от сухого воздуха у нее чешется кожа. Все же она послушалась короля.

Уверенный в том, что никто их не видит, король, мужчина примерно моего размера, сбросил с себя одежду и начал ласкать и целовать Лелию. Когда он решил, что она готова, то попробовал залезть на нее; но как он ни старался, ему не удавалось осуществить соитие. Наконец он сказал: «Дьявол меня побери, Лелия, как это делается у вашего народа?»

«Прости, — ответила она, — но мой вход крепко смыкается, когда я нахожусь вне воды. Я не могу раскрыть его даже по желанию; кроме того, мне больно, когда ты своим весом прижимаешь меня к камням. Мы, морской народ, всегда спариваемся в воде».

«Тогда давай попробуем в воде», — предложил король, и они плюхнулись в бассейн. Лелия объяснила: «Мы сближаемся, поворачиваемся лицом друг к другу, и когда происходит соитие, медленно переваливаемся с бока на бок, так что то у одного, то у другого ноздри выходят из воды. Ты же знаешь, что мы — не рыбы с жабрами и должны дышать так же, как вы, сухопутные жители».

Во время этого объяснения холодная вода лишила Форбоньяна его королевской стойкости, но обнимая и лаская Лелию, он сумел ее восстановить. Однако, попытавшись сыграть роль русалочьего жениха, он обнаружил, что у него не получается дышать, когда настает его очередь высунуться из воды, поскольку ему не хватало воздуха для нахождения под водой. Всякий раз он открывал рот не вовремя и выскакивал из воды, кашляя и задыхаясь, и жизненная необходимость выхаркивать воду из легких изгоняла все мысли о любви.

С третьей попытки, после длительного отдыха от предыдущей, Форбоньян сумел слиться со своей любимой. Лелия к этому времени крайне возбудилась, и в порыве любовной страсти обхватила его своими перепончатыми руками и утащила под воду. Для нее ничего не стоило провести под водой четверть часа, но бедный король не обладал подобным талантом амфибии.

Вскоре Лелия поняла, что Форбоньян вовсе не подходит к оргазму, а наоборот, весь обмяк. В панике она всплыла с ним наверх, вытащила короля из бассейна и вылезла сама, одновременно зовя на помощь.

Прибежавшие гвардейцы обнаружили, что Лелия наклонилась над распростертым и голым телом Форбоньяна, ритмично нажимая на его грудную клетку. Двое гвардейцев схватили ее за руки, а офицер завопил: «Утопила короля, да? Водяная ведьма, ты будешь молить о смерти, прежде чем палач нанесет последний удар!»

Лелия пыталась объяснить, что королю нужно сделать искусственное дыхание; но в панике она позабыла новарский язык и говорила на наречии своего народа. Ее потащили прочь, но тут король застонал, приподнялся на локтях и промолвил: «Что вы делаете?!»

Когда ему объяснили, что случилось, он между приступами кашля приказал: «Отпустите ее! Я рисковал жизнью по собственной глупости, а она спасла меня».

Форбоньян издал очередной указ, аннулирующий брак с русалкой. Он приказал, чтобы Лелию выпустили в море, и вскоре после этого женился на дочери кортольского купца и родил наследников. Но говорят, что еще много лет лунными ночами он выходил к морю, взбирался на старый причал в Сторуме и разговаривал с кем-то в воде. А мораль, если вы желаете ее выслушать, состоит в том, что брак — само по себе рискованное дело, не говоря уж об отягощающих его проблемах похоти.

Ну что ж, я полагаю, что декорации уже поменяли, и мой старый друг Мерлоис готов объявить о начале второго акта. Благодарю вас, дамы и господа.

Джориан как рассказчик приобрел такую популярность, что Мерлоис выпускал его на сцену в дополнение к своим спектаклям все время, что труппа играла в Оттомани. Он настоял на том, чтобы Джориан отправился к костюмеру и купил себе настоящий театральный наряд, дабы не выходить на сцену в своих повседневных штанах и куртке. Костюмер, которого звали Хенвин, обыкновенно шил наряды для костюмированных балов, которыми развлекали себя знать и дворянство. Он одел Джориана в черный камзол с блестками на лацканах, сверкавшими и переливавшимися, когда Джориан двигался.

— Если бы они были чуть-чуть пошире, я мог бы на них летать. — Джориан с сомнением глядел на лацканы.

Мерлоис сказал:

— Но зато теперь у тебя вид настоящего романтического героя. Не хочешь ли ты получить постоянное место, путешествовать с моей труппой и не только рассказывать истории в антрактах, но и играть роли?

— Я польщен и благодарен, но пока что не могу согласиться. Вот освобожу жену, и если ты к тому времени не возьмешь свое предложение назад, — тогда посмотрим. Я могу быть неплохим часовщиком, фермером, плотником, счетоводом, землемером, солдатом, матросом, учителем фехтования, рассказчиком, поэтом, и, не побоюсь сказать, актером. Но какое из этих занятий я в конце концов выберу своей постоянной профессией — неизвестно.

Благодаря выступлениям у Мерлоиса и работе в фехтовальной школе Треморина Джориан сумел скопить немного денег. Прослышав о смерти архивариуса Академии, он отправился к доктору Гвидериусу и убедил его устроить на эту должность Маргалит.

— Никогда не видела, чтобы дела велись так небрежно! — сказала Маргалит Джориану после первого дня работы. — Старый архивариус, вероятно, просто бездельничал. Я попытаюсь навести порядок в этом хаосе, но это будет нелегко.

— А как отношения с профессорами? — спросил Джориан.

— Так же, как с любыми другими мужчинами. Некоторые видят во мне какое-то чудовище, поскольку я — первая женщина на этом месте. Что касается остальных... ну, я могу припомнить как минимум одну попытку соблазнения за день.

— Неудивительно. Ты — чрезвычайно привлекательная женщина.

— Спасибо, Джориан. Эти приставания — тоже в своем роде комплименты, хотя я их отвергаю.

В месяц Овна Джориан сел в дилижанс, направляющийся в Виндию, и покатил по стране, исхлестанной весенними дождями и покрытой ковром первых цветов. В Виндии он пересел в экипаж до Кортолии. После смерти его отца Эвора братья Джориана перенесли часовое дело из крошечного Ардамэ в город Кортолии. Мать Джориана осталась в Ардамэ и жила в семье дочери.

— Ремесло в деревне ничем не плохо, если ты хочешь жить безбедно и не питаешь больших амбиций, — поведал его старший брат Силлиус, когда с приветствиями было покончено. — Жизнь в городе, конечно, дороже, но выручка от уличной торговли более чем возмещает чрезмерные траты.

Двое детишек Силлиуса залезли на своего дядю, о котором они много слышали, но никогда не видели.

— Керин, — спросил Джориан у своего младшего брата, — как ты думаешь, удастся ли тебе уговорить Регентский совет Ксилара снова нанять тебя для ремонта и регулировки часов?

— Наверняка согласятся, — ответил Керин, который был не только младше Джориана, но также стройнее и миловиднее. — Ты, когда правил там, скопил во дворце столько часов, что все часовщики будут обязаны тебе по гроб жизни.

— Это было моим хобби. Когда-нибудь нам нужно построить часы вроде тех, что я видел во Дворце Познания в Иразе, приводимых в движение весом гирь, а не стекающей воды. Тамошним инженерам так и не удалось заставить их ходить, но мне идея кажется многообещающей.

Силлиус вздохнул.

— Ну вот, ты снова, Джориан! Все время суетишься со всякими новомодными идеями, хотя никогда не был способен смастерить обыкновенный часовой механизм.

— Может быть, руки у меня неуклюжие, но это не значит, что я обделен мозгами, — возразил Джориан. — Я сделаю большую модель, и если она будет работать, разрешу вам копировать ее в уменьшенном виде — с часовыми колесами не крупнее рыбьих чешуек. Керин, не мог бы ты снова отправиться в Ксилар, выхлопотать очередной контракт на починку и ремонт часов во дворце? В мое время их было там двадцать шесть штук.

— Да. Я как раз подумывал о таком предприятии.

— Тогда вот что я хочу от тебя...

Когда Джориан объяснил свои виды на чиновника Теватаса, Силлиус сказал:

— Мне хотелось бы, чтобы ты не втягивал Керина в свои безумные заговоры. Рано или поздно выяснится, что он — твой брат, и ксиларцы отрубят ему голову взамен твоей.

— Да ну, чепуха! — отмахнулся Керин. — У меня нет семьи, как у тебя, и я умею держать язык за зубами. Приближается праздник Селинде. Почему бы нам не устроить выходной, поехать в Ардамэ и устроить сюрприз нашей родне? Ты покинул нас семь лет назад — или восемь? — и еще ни разу не видел своих племянников. Кроме того, матушка никогда нам не простит...

 

7. САЛИМОРСКАЯ БАШНЯ

В месяц Льва Джориан вернулся в Оттомань. Поскольку был выходной — праздник Нарцеса, — Гоания пригласила Джориана и Маргалит к себе на обед.

— Правда, с угощением у меня нынче неважно, — предупредила она. — Со времени исчезновения Ваноры я пытаюсь научить Босо готовить; но это все равно что учить лошадь играть на лютне.

Если не считать пережаренного мяса, обед оказался вовсе не таким плохим, как обещала волшебница.

Джориан сказал:

— Босо, это великолепно! Тебя ждет многообещающее будущее — работа повара в одной из городских таверн, куда знать приходит есть, пить, танцевать и волочиться за смазливыми девчонками.

Босо, забыв о своей обычной угрюмости, шаркнул ногой.

— Стараюсь, мастер Джориан, — улыбнулся он.

— А что с твоими планами насчет Эстрильдис? — спросила Гоания.

— Вы попали в точку, моя дорогая тетушка, — сказал Джориан. — Я провел немало часов в Ардамэ, наставляя Керина. Он поехал в Ксилар — чинить часы во дворце. Когда я получу письмо со словами «Рыбка на крючке», то отправлюсь в путь с Карадуром.

— Эй! — воскликнул Карадур. — Ты не говорил, что намереваешься взять меня с собой, сын мой. Я чересчур стар и дряхл для очередного безрассудного предприятия...

— Ничем не могу помочь, — ответил Джориан. — Среди всего прочего, мне понадобится твоя помощь, чтобы найти проклятую корону, которая выступит в роли взятки. Прошло почти три года с тех пор, как мы ее закопали, и я не уверен, что сумею найти ее в одиночку.

— Но я не способен на новое долгое путешествие под солнцем и дождем на спине норовистого четвероногого!

Джориан подумал и сказал:

— А что, если мы отправимся в путь как двое мальванских бродяг? Ты наверняка видел эти маленькие семейства, разъезжающие в фургонах, предсказывающие будущее и крадущие у крестьян цыплят. Я куплю повозку, которую мы пестро разукрасим на мальванский манер. В ней с тобой ничего не случится.

— Ну что ж, это было бы...

— Подождите! — сказала Маргалит. — Я еду с вами.

— Что?! — воскликнул Джориан. — Миледи, это будет опасное, рискованное предприятие. Как бы сильно я ни ценил вас, зачем вам...

— Потому что моя первая обязанность — вернуться к моей королеве, и я должна быть с тобой, когда ты снова встретишься с ней.

— Но я все-таки не нахожу достаточных оснований...

— Найдешь. Потрясение от встречи с тобой может привести ее в состояние, требующее моей помощи. Кроме того, если ты будешь переодет мальванцем, она может не поверить, что ты — ее муж. И я понадоблюсь тебе, чтобы убедить ее.

Они еще какое-то время спорили, но Джориан, хотя и считал доводы Маргалит надуманными, в конце концов сдался. Он был вовсе не против получить ее в спутницы. Маргалит ему ужасно нравилась, и он восхищался ее рассудительностью и умением приспособиться к обстоятельствам.

— Небольшого фургона хватит на нас троих, — сказал он. — Запрячь в него можно моего вьючного мула. Но лошадь все равно придется купить, — озабоченно добавил он. — Не знаю, хватит ли мне на все оставшихся денег.

— Не бойся, — сказала Гоания, — я всегда могу одолжить тебе, при условии, что ты перестанешь называть меня тетушкой! Я не твоя родственница.

— Ну хорошо, те... госпожа Гоания. Вы очень добры. А теперь подумаем, за кого нам выдавать себя в Ксиларе? Отец Карадур может предсказывать будущее. Я слегка умею жонглировать и знаю карточные игры. Меня им обучил мошенник Рудопс, которого я нанял вместе с прочими темными личностями, готовясь к бегству из Ксилара. А Маргалит — что ж, очевидно, она будет мальванской танцовщицей!

— Но я не знаю мальванских танцев...

— Не важно. Я видел их в Мальване, и мы с Карадуром тебя обучим.

— Не кажется ли вам, что я слишком высока ростом, чтобы сойти за мальванку?

— Да нет, в Ксиларе, где мальванцы почти не появляются, никто не заметит обмана. Сравнивать тебя будет не с кем.

— Но подождите! Это еще не все. Пару лет назад через Ксилар проезжала странствующая труппа мальванских танцоров и певцов, и мы с Эстрильдис присутствовали на представлении. Как можете догадаться, все время, пока мы находились вне дворца, нас окружала королевская стража. Однако это не помешало нам разглядеть, что все танцоры, и мужчины и женщины, были обнажены до пояса.

— Да, таков мальванский обычай, — кивнул Джориан. — Даже дамы из высшего общества появляются на приемах в таком виде, с торсами, разукрашенными узорами.

— Я не стану появляться на публике в таком неприличном виде! Тогда в Ксиларе разразился скандал; жрецы Имбала хотели закрыть представление или хотя бы заставить танцоров одеться. Когда труппа уехала, в судах все еще дискутировали по этому поводу.

— Миледи, — сурово сказал Джориан, — это вы хотели отправиться с нами в путешествие. Либо готовьтесь танцевать с обнаженной грудью, либо оставайтесь в Оттомани!

Маргалит вздохнула.

— Если жрецы Имбала снова поднимут шум, нам не сносить головы! Но как нам стать такими же смуглыми, как Карадур?

— Здесь в городе есть один парень. Хенвин-костюмер, который продает парики, краску и все прочее, чтобы изменять облик человека. Меня познакомил с ним Мерлоис, — ответил Джориан.

— Нужно ли будет красить кожу заново после каждого умывания?

— Нет. Меня уверяли, что эта краска держится две недели.

— А ты, сын мой, — сказал Карадур, — должен научиться накручивать тюрбан. Погоди-ка! — мальванец, шаркая, удалился и вернулся с длинной полосой белой ткани. — Стой на месте!

Карадур принялся проворно наматывать ткань ему на голову, и вскоре коротко остриженные черные волосы Джориана исчезли под тюрбаном. Гоания поднесла зеркало.

— Я выгляжу точь-в-точь как мальванский вельможа, — сказал Джориан. — Осталось только обзавестись темной кожей.

— А теперь, — сказал Карадур, — посмотрим, как у тебя это получится!

Следующий час Джориан потратил, учась наматывать тюрбан. Первые несколько раз, едва он шевелился, головной убор разваливался, падая петлями и складками ему на плечи. Зрители от смеха не могли усидеть на стульях. Наконец Джориан намотал тюрбан, который оставался на месте, даже когда он тряс головой.

— Кроме того, тебе нужно побрить лицо, — сказал Карадур.

— Что, опять? Но мне нравится борода!

— В Мальване, как ты должен знать, бороды носят только философы, святые люди и люди низшей касты. Более того, ты припомнишь, что во время бегства из Ксилара ты носил большие черные усы, а подбородок брил; поэтому ксиларцы узнают тебя с таким украшением.

— Но такая густая борода, как моя...

— Да, но судья Граллон недавно лицезрел тебя в нынешнем виде, и было бы неразумно появляться в Ксиларе в таком облике.

Джориан вздохнул.

— Как раз в тот момент, когда мне казалось, что я достиг эталона мужской красоты, ты приходишь и все портишь. Маргалит, тебе не кажется, что пора отправляться домой? — И он встал.

Гоания сказала:

— Лучше не появляйся в «Серебряном драконе» с этой штуковиной на голове. Тебе же не нужно, чтобы люди знали, что Джориан и великий мальванский колдун доктор Хумбугула — одно и то же лицо.

Джориан церемонно поклонился на прощанье, упражняясь в жестах, принятых в Мальване. Затем они вышли на улицу. Ночь выдалась темной и туманной, а около скромного дома Гоании фонарей не было. Тьму чуть-чуть рассеивала лампа в руке волшебницы, стоявшей в открытой двери. Когда она закрыла дверь, мрак снова навалился на них.

— Держи меня за руку, Маргалит, — приказал Джориан. — На этих булыжниках запросто подвернуть лодыжку. Черт, тут темнее, чем в ямах девятой мальванской преисподней!

Они осторожно пробирались вперед. Джориан вглядывался во мрак, думая, что почувствует себя очень глупо, если они заблудятся на пути протяженностью в восемь или десять кварталов.

Затем Джориан услышал за спиной быстрые и тихие шаги. Он бросился бежать, но тут ему на голову обрушился ужасный удар. Земля подпрыгнула к глазам, и он смутно услышал вопль Маргалит.

Собрав свой потрясенный разум, Джориан перекатился на спину, чтобы увидеть нападавшего. На фоне темного неба он различил еще более темный силуэт с топором в руках. Ему показалось, что он увидел, как топор поднялся над головой врага.

Джориан понимал, что должен немедленно броситься в сторону и избежать удара. Но он был настолько оглушен, что мог только тупо смотреть, как топор начинает стремительное падение.

Топор не успел обрушиться на него; вторая фигура — Маргалит, судя по силуэту — оттолкнула первую в сторону. Джориан услышал глухой рев: «Сука!» — и увидел, что неизвестный бросился на женщину. Маргалит отскочила, чтобы избежать удара топора, но поскользнулась на мокрых булыжниках и упала. Нападавший снова повернулся к Джориану, занеся топор для нового удара.

Затем из тьмы выступило новое действующее лицо. Падающий топор отклонился в сторону. Джориан с трудом поднялся на ноги, увидев, что две коренастые фигуры сцепились, ворча и ругаясь. Один из борцов схватил другого за руку и вывернул ее. Топор с лязгом упал на мостовую.

— Я держу его, мастер Джориан! — прохрипел задыхающийся голос Босо. — Убей ублюдка!

Джориан нащупал топор и поднял его. На мгновение он застыл над сцепившимися людьми, вглядываясь в темноту, чтобы не ошибиться. Оба противника были коренастыми, плотными людьми в грубой, бесформенной одежде, а лиц во мраке и тумане он различить не мог.

— Чего ты ждешь? — прохрипел Босо.

Его голос, наконец, позволил Джориану определить, кто из них кто. Он с размаху опустил топор тыльной стороной на голову своего обидчика; на третьем ударе тот обмяк.

— Почему ты его не убил? — спросил Босо.

— Сперва я хочу узнать, кто он и зачем это затеял, — ответил Джориан. Он обернулся, готовый прийти на помощь Маргалит, но та уже сама поднялась на ноги.

— Ты не ранена? — спросил Джориан.

— Нет, только ушиблась. Кто этот разбойник?

— Именно это я хочу выяснить. Босо, бери его за одну ногу, а я возьму за другую. Как это ты так вовремя пришел на помощь?

— Я услышал, как закричала леди и выскочил на улицу. — Объяснил Босо.

В половине квартала от них в тумане засветился золотистый прямоугольник — дверь Гоании открылась снова, и волшебница стояла в проеме с фонарем в руке. Джориан и Босо втащили тело в дом и положили его на пол. Гоания нагнулась над ним с лампой. Лицо нападавшего ниже глаз закрывала полоска ткани. Джориан отставил топор — обыкновенный плотницкий инструмент — и сорвал маску.

— Пристав Мальго! — воскликнул он. — Я задолжал ему несколько тумаков, но с чего бы ему понадобилось убивать меня?

Гоания вылила ковш холодной воды на лицо Мальго, и тот, кашляя и отплевываясь, пришел в сознание.

— Нужно связать его, — сказал Джориан. — Он — сильный негодяй.

— Я этим займусь, — ответила Гоания, вышла и вернулась с двумя веревками. Она что-то пробормотала, и одна из веревок, как ручная змея, обвилась вокруг запястий Мальго, а другая — вокруг его лодыжек.

— Я призвала себе на службу пару низших духов, — объяснила волшебница.

Джориан сорвал с себя тюрбан. Ткань была разрезана в нескольких местах, там, где ее разрубило лезвие топора, и испачкана кровью, вытекавшей из раны на лбу.

— Мой лучший тюрбан! — запричитал Карадур.

— Я куплю тебе новый, — пообещал Джориан. — Возможно, они найдутся у Хенвина-костюмера. Я — твой должник, поскольку эти слои ткани спасли мою ничтожную жизнь. — Он обернулся к Мальго, сидевшему на полу спиной к лавке, сверкая глазами. — А теперь говори!

— Ни за что! — зарычал Мальго.

— Почему ты пытался убить меня?

— Это мое дело.

— Да, правда? — Джориан неприятно улыбнулся. — Госпожа Гоания, могу ли я попросить вас помочь мне разговорить этого паршивца? Я уверен, что в ваших магических арсеналах найдутся действенные средства.

— Сейчас подумаю, — сказала она. — В Седьмой Реальности есть один небольшой демон, который безумно влюблен в меня и сделает все, что я попрошу. Естественно, я не могу пойти навстречу его желаниям, не собираясь превращаться в головешку. Но если напустить его на мастера Мальго, он сделает с ним разные интересные вещи, начав с самых интимных частей его тела.

— Ой, я все скажу! — прохрипел Мальго со страхом в глазах. — Я хотел убить тебя, потому что потерял из-за тебя работу.

— Что? — удивился Джориан. — Я не имею к этому никакого отношения! Я даже не знал, что тебя уволили.

— Да, меня уволили, и я знаю, что всему виной — твоя жалоба Великому Герцогу.

— Ты спятил! Я никогда не встречался с Великим Герцогом и не жаловался его чиновникам, хотя, видят боги, у меня были к этому причины. Кто тебе наврал?

— Не скажу.

— Гоания, как там ваш огненный дух?

— Ну хорошо, скажу, скажу! Только не позволяй этой ведьме заколдовать меня. Мне рассказал про тебя доктор Абакарус из Академии. Я заплатил ему изрядную сумму, чтобы он выведал причину моего увольнения, и он назвал твое имя.

— Зря потратил деньги, — фыркнул Джориан. — Абакарус всего лишь хотел отомстить мне за то, что я выиграл у него тяжбу.

— Я могу тебе объяснить, почему уволили Мальго, — сказала Гоания. — Я знакома с Великой Герцогиней Ниниус — мы с ней работаем в комитете помощи бедным, — а она страшная сплетница. Она рассказала мне, что судья застал Мальго, когда он насиловал заключенного юношу в камере. По каким-то причинам Мальго не стали отдавать под суд, но с работы его выгнали.

— Вот оно как... — промолвил Джориан. — Ну и что нам делать с этим подонком?

— Я бы его убил, — предложил Босо.

— Прекрасная идея, но потом нам пришлось бы избавляться от трупа. Кроме того, у мерзавца могут найтись друзья, которые станут его искать. Вероятно, он — оттоманский гражданин, но я-то — нет.

— Я бы все равно прикончил его, — настаивал Босо. — Если бы кто-то попытался убить меня...

— Я согласен с твоими чувствами, друг Босо, но мы должны поступать практично. Другие предложения есть?

— Мы можем передать его в руки закона, — сказал Карадур.

— Нет, — возразила Гоания. — Джориан прав. У Мальго есть высокопоставленные покровители, как бы невероятно это ни звучало. Есть целая компания таких, как он, во главе с лордом... не буду называть имен. Этот лорд обладает влиянием, и, без сомнения, после его вмешательства Мальго отпустят. Если же его арестуют, юридическая мельница будет крутиться до скончания веков, а мастер Мальго тем временем окажется на свободе и предпримет новое покушение.

Маргалит сказала:

— Мы много слышали о коррупции в Виндии; но судя по тому, что я услышала, здесь она столь же распространена.

— Верно, — кивнула Гоания. — Разница только в том, что в Великом Герцогстве коррупцию более успешно скрывают.

Джориан спросил:

— Каков источник власти этого безымянного лорда? Неужели сам Гуитлак Жирный состоит в братстве Мальго...

— Тс-с! — прошипела Гоания, нервно оглядываясь. — Никогда не говори таких слов в пределах Великого Герцогства, если не хочешь нас всех погубить! Но отвечу на твой вопрос: нет, Великий Герцог в этом отношении безгрешен. Это чисто политический момент; тот лорд — один из самых сильных сторонников Великого Герцога. Ниниус ненавидит этого человека, но ей не удается настроить Гуитлака против него.

— Тогда забудем про арест Мальго, — сказал Джориан. — Было бы более разумно привлечь к закону Абакаруса; Мальго — всего лишь его орудие.

— Да, но здесь возникают те же самые осложнения. Абакарус будет все отрицать, а кому скорее поверят — ему или Мальго?

Маргалит спросила:

— Можно ли накормить Мальго приворотным зельем или чем-нибудь подобным, чтобы он сделал все, что бы ни приказал Джориан?

— Боюсь, — ответила Гоания, — из Мальго не получится хорошего слуги, какими бы снадобьями мы его ни напичкали. Его можно заставить подчиняться Джориану, но он все равно будет красть вещи или устраивать содомитские оргии в его комнате в отсутствие хозяина. Если мы заставим Мальго любить своего господина, его способ выражения любви может не понравиться Джориану.

— Нужно заставить его помучиться, — твердил Босо. — Он это заслужил. Я не смогу называть себя мужчиной, если отпущу его просто так.

— Верно, — согласился Джориан. — Но меня больше интересует не месть, а то, как убрать нашего приятеля с дороги. На свободу мы отпустить его не можем, обращению в магическое рабство он, по словам Гоании, не поддастся. Гоания, можете ли вы наложить на него заклинание, чтобы он выполнил только одну мою команду? Безоговорочно.

— Да, безусловно.

— Хочешь, чтобы он покончил с собой? — спросил Босо с ухмылкой.

— Нет, хотя твоя идея тоже неплоха.

— Из этого все равно ничего не выйдет, — возразила Гоания. — Заклинание не сможет заставить его преодолеть природные инстинкты.

— А что, — спросил Джориан, — если мы прикажем ему убить Абакаруса? Это будет честной расплатой.

Гоания ответила:

— Не торопись. Абакарус — умный мошенник. Насколько я его знаю, он примет меры предосторожности. Сейчас проверю своим ясновидением.

Она опустилась на стул и застыла, закрыв глаза и тяжело дыша. Наконец она сказала:

— Дело обстоит именно так, как я думала. Он установил барьер, который аннулирует твой приказ, когда Мальго пройдет сквозь него. После чего Абакарус снова натравит Мальго на тебя, и вы так и будете перебрасываться им туда-сюда, как мячом.

— И в конце концов это надоест, — сказал Джориан. Он на секунду задумался. — Я придумал кое-что получше. Гоания, сколько времени будет действовать мой приказ?

— От одного до трех месяцев, в зависимости от разных факторов.

— Тогда прошу вас, заколдуйте Мальго.

— Хорошо. Оставьте меня наедине с ним. Я позову вас, когда закончу.

Они отправились на кухню. В гостиной голос Гоании нараспев произносил слова заклинаний, а затем ему в ответ послышался резкий, хриплый голос, не принадлежавший ни Гоании, ни Мальго.

Джориан же решил убить время, рассказав историю.

— Я уверен, — сказал он, — что вы слышали некоторые из моих рассказов о короле Форимаре Эстете. Он едва не погубил Кортолию, забросив государственные дела ради занятий искусствами, такими, как музыка, живопись и поэзия, в которых достиг значительных успехов.

Затем в Кортолии вторглись армии Оссарии под начальством Дюбри Безупречного, фанатичного жреца, желавшего подчинить другие народы пуританскому аскетизму, который он насаждал в своей собственной стране. Осада столицы Кортолии была прервана возвращением морской эскадры под командованием Фузонио, брата Форимара.

Форимар отправил Фузонио на Дальний Восток, в Салимор, якобы для того, чтобы установить торговые отношения, а на самом деле, чтобы избавиться от своего брата, который критиковал экстравагантные выходки Форимара и пренебрежение государственными делами. Но в обмен на спасение Кортолии Фузонио заставил брата отречься от престола в свою пользу.

Вскоре Фузонио раскрыл заговор, устроенный братом с целью возвращения короны. Чтобы предотвратить дальнейшие попытки такого рода, Фузонио отправил экс-короля послом в далекий Салимор. В принципе, Фузонио посадил бы своего брата на военный корабль. Но он прослышал, что варвары Швена собирают в заливе Норли армаду, чтобы грабить новарское побережье. Поэтому он считал, что флот нужно оставить в Кортолии.

Персону Форимара он доверил одному каперу, капитану Джолиду, приказав ему доставить своего брата в Салимор. Джолид получил от Фузонио каперское свидетельство; но поскольку в то время Кортолии ни с кем не воевал, ему приходилось выполнять роль мирного купца.

Фузонио отправил с Форимаром десять телохранителей, которые должны были не только защищать его, но и следить, чтобы он не ускользнул в каком-нибудь порту. Телохранители эти были юными холостяками, вызвавшимися в плавание добровольцами после того, как наслушались рассказов о красоте и доступности салиморских девушек, расхаживавших в таких же одеждах, как мальванские танцовщицы, которых видела Маргалит.

Фузонио вручил начальнику отряда, лейтенанту Локринусу, письмо князю Салимора, в котором просил этого правителя не выпускать Форимара из страны до конца его жизни.

Итак, капитан Джолид отправился в путь, а вместе с ним лейтенант Локринус и бывший король Форимар. Не найдя в Кортолии подходящего груза, Джолид сперва направился в Виндию.

В Виндии лейтенант Локринус следил, чтобы бывшему монарху не удалось улизнуть на берег и сбежать. Но он не мог приказывать капитану Джолиду, который сходил с корабля по своим делам. Не найдя за целый день никакого груза, Джолид отправился в таверну, где встретил капитана из Салимора по имени Димбакан.

Посещая в течение дня купцов, капитан Джолид услышал о некой сделке, весьма прибыльной для того шкипера, который сумеет ею воспользоваться. Требовалось сперва доставить некий груз в Джанарет, а из Джанарета взять товар для Тарксии. При мысли об обещанной прибыли у Джолида слюнки потекли, но он не мог плыть сперва в Джанарет, потом в Тарксию, а после возвращаться в Виндию, чтобы доставить Форимара в Салимор.

Поэтому Джолид и Димбакан, отдав должное виндийским ликерам, заключили сделку. Джолид переправит Форимара и его конвой на корабль к Димбакану, который через несколько дней собирался плыть домой. Кортолец пообещал заплатить Димбакану часть тех денег, которые дал ему Фузонио за провоз его брата в Салимор. Сперва он предложил одну десятую; но Димбакан, для которого торговаться было делом привычным, рассмеялся ему в лицо. После долгого торга Джолид согласился отсчитать Димбакану две трети своего гонорара.

На следующий день Джолид сказал Форимару и его людям, что они отправляются в Салимор не на капере, а на «Итункаре», корабле Димбакана. Лейтенант Локринус негодующе возражал. Но Джолид сказал, что тот может выбирать: сойти на берег, отплыть на «Итункаре» или же остаться на корабле Джолида, отправляющемся в Джанарет и Тарксию.

Занимаясь каперством, Джолид плавал с большой для корабля такого размера командой, и моряки его казались сборищем отъявленных негодяев, которым ничего не стоит заняться пиратством, если не удастся найти законный заработок. Не имея сил, достаточных, чтобы переубедить капитана Джолида, Локринус неохотно согласился на новый план. Он и его люди, окружив Форимара, сошли на берег и перебрались на «Итункар». Через два дня капитан Димбакан отчалил на родину.

Форимар оказался на длинном, узком судне, с утлегарями, позволяющими плыть при любой погоде, и двумя рейковыми парусами странной формы. Путешествие заняло почти год, и Форимар был рад сойти на берег в столице Салиморского архипелага, Кватне. Он уже достаточно обучился местному языку, чтобы общаться с салиморцами, и одевался так же, как они, — в кусок ткани, обернутый наподобие юбки вокруг бедер.

Со времени отплытия Фузонио из Салимора князь, который правил в то время, уже умер, и престол наследовал его сын Минанг. Новый государь милостиво встретил Форимара и выказал живой интерес к новарским обычаям и изобретениям.

Форимар серьезно пытался со всей тщательностью справлять обязанности посла. Но вскоре он погрустнел и заскучал, потому что делать ему было почти нечего. Кортолия и Салимор находились слишком далеко друг от друга, чтобы заключить военный союз, а торговые корабли, привозящие металлические изделия и стекло в обмен на чай и специи, прибывали из Новарии не чаще, чем раз в несколько месяцев.

Тогда Форимар обратился к своей старой любви — к искусству. Он изучал салиморскую живопись, скульптуру и музыку. Особенно ему понравились салиморские танцы. Ему приглянулась танцовщица из королевской труппы, и вскоре он обнаружил, что и она смотрит на него с симпатией. Форимар убедил хозяина труппы представить ему эту девушку, Вакти. Когда он нерешительно попытался назначить ей свидание наедине, она ответила: «Ах, это все не важно, милорд. Я приду к вам сегодня вечером». — И точно, когда Форимар после ужина удалился в свою спальню, он обнаружил там обнаженную Вакти, призывно улыбающуюся ему.

Хотя Форимару было почти сорок лет, он никогда в жизни не спал с женщиной. Заметив его нерешительность, Вакти поинтересовалась, в чем дело. Он признался, что в любви — полный профан, после чего девушку сотрясли конвульсии смеха, как будто ничего более смешного в жизни она никогда не слышала. Однако она сказала: «Это не важно, дорогой посол Поримар, — именно так салиморцы звали Форимара, потому что в их языке нет звука “Ф”. — Идите ко мне, и я вам все покажу».

Смех Вакти еще больше усилил смущение Форимара, но Вакти это не остановило. Потом Форимар сказал: «Великий Зеватас, и я до сих пор был этого лишен! Но скажи мне, дорогая Вакти, что случится, если произошло зачатие?»

«Не бойся ничего, — ответила она. — У нас есть травка, чтобы предотвратить это. Теперь немножко отдохни, и мы начнем все заново».

Таким образом Вакти и Форимар стали официальными любовниками — состояние, вызывавшее благодушную улыбку у всех салиморцев, начиная с князя. Форимар был опьянен счастьем. Но поскольку он не мог все время заниматься любовью с Вакти, а его официальные обязанности были ничтожными, он все больше и больше интересовался салиморским искусством.

В Кортолии он увлекался архитектурой, строя дорогие храмы и прочие здания и тем самым приведя страну на грань банкротства. Минангу он предложил построить маяк вроде того, что стоит в Иразе, но только более высокий и великолепный. Форимар никогда не был в Иразе, но он видел Башню Кумашара на картинках. Князь, очарованный экзотическими идеями Форимара, попросил его начертить план.

Форимар выполнил его желание, и Минанг приказал своим министрам собирать рабочую силу и материалы. Он даже объявил специальный налог, чтобы оплатить это предприятие. Налог вызвал много недовольства у простого народа, на который лег тяжелой ношей. Но Форимар, с восторгом наблюдая, как башня растет день за днем, а по ночам упражняясь с Вакти в салиморских танцах, как в вертикальном, так и в горизонтальном положениях, ничего не знал об этом.

Проходили месяцы, и башня на площади около набережной поднималась все выше к небесам. Князю так не терпелось увидеть результат трудов, что он приказал подгонять рабочих бичами.

Прошло чуть больше года со времени закладки первого камня, и башня была готова, если не считать внутренней отделки. В честь окончания строительства Минанг объявил праздник.

Перед башней был возведен помост, откуда князь собирался произнести речь. Площадь украсили цветами и яркими тканями. Форимар участвовал в процессии, сопровождающей Минанга, которого несли в позолоченном паланкине. Впереди шагал оркестр, дудя в трубы, бренча по струнам и ударяя в бубны. За ним следовала королевская стража, а потом слуги несли паланкин.

Процессия приближалась к площади, где уже собрались тысячи салиморцев, когда земля слегка вздрогнула. Форимар, поглощенный своими искусствами и любовными утехами с Вакти, так и не узнал, что Салимор — страна частых землетрясений. Поэтому большинство жилых домов там — низкие, хрупкие постройки из бамбука и пальмовых листьев, которые при подземных толчках качаются, но, как правило, не разрушаются. Только немногие знатные люди, в том числе князь, жили в каменных домах.

Земля вздрогнула снова, и башня затрещала и покачнулась. Тысячи людей, собравшихся на площади, сразу же бросились бежать во все стороны. Первые беглецы, ринувшиеся на улицу, по которой двигалось шествие, смяли оркестр и увлекли музыкантов за собой.

Затем произошел главный толчок. Башня еще громче затрещала, пошатнулась еще сильнее и развалилась на тысячи отдельных камней, сыплющихся с высоты, как градины, ударявшиеся о землю с грохотом, который был слышен на много лиг вокруг, и причинивших городу Кватна почти такие же разрушения, как само землетрясение. Вскоре от башни ничего не осталось, кроме груды битого камня, полускрытого за огромной тучей пыли.

Благодаря первым несильным толчкам на площади почти не осталось зрителей. Тем не менее, несколько десятков человек погибли — одних убили падающие камни, других задавили в толпе. Гораздо больше людей было ранено. Оказались разрушенными несколько других домов, в том числе и часть дворца, и под их обломками также погибло немало людей.

Толпа, бросившаяся по улице навстречу шествию, сшибла носильщиков паланкина Минанга, и князь оказался выброшен на улицу. Он пытался восстановить порядок, но никто его не слышал. По толпе прошел слух, что князь Минанг рассердил богов и тем самым вызвал землетрясение. Некоторые обвиняли в катастрофе князя, а другие — его дьявольского чужеземного приятеля, имея в виду Форимара. Минанга узнали, когда он пытался вернуться во дворец. Толпа, подстрекаемая святым аскетом, набросилась на него и разорвала на клочки.

Форимара могла бы постигнуть сходная участь, но среди бурлящей толпы салиморцев, вопящих и кипящих от возбуждения, его за запястье ухватила смуглая рука. «Идем живо!» — позвал знакомый голос, и Вакти втащила его в дверной проем. Форимар оказался в доме друзей Вакти, которые позволили отвести его в дальнюю комнату и спрятать там.

Однако оставалось неясным, кто должен наследовать трон после Минанга. Старший сын погибшего князя был шестилетним мальчиком, рожденным наложницей; старшему сыну от законной жены было четыре года. (Салиморцы не позволяют править женщинам.) У каждого ребенка были свои сторонники, и какое-то время казалось, что вопрос о наследовании будет разрешен гражданской войной.

Затем Вакти сообщила Форимару, что появился новый народный вождь. Это был не кто иной, как капитан Димбакан, который привез Форимара из Виндии. Димбакан обещал толпе устроить форму правления, которую он видел в Виндии, а именно республику, чтобы главные чиновники государства всенародно избирались на определенный срок, а знать должна быть лишена наследственных должностей. Эта идея была для салиморцев новой, но они восприняли ее с энтузиазмом. Димбакан обещал, оказавшись у власти, провести голосование, которое решит, нужно ли отменить монархию и кому передать власть над страной.

Через несколько дней Димбакан в королевском дворце провозгласил себя регентом. Сыновья Минанга исчезли; убили их или похитили, Форимар так никогда и не узнал. Время шло, и люди спрашивали Димбакана, когда же он проведет обещанные выборы; но он все время находил правдоподобные причины для отсрочки. В конце концов он объявил, что подчиняется, хотя и неохотно, единодушной воле народа и провозглашает себя новым князем. Что касается того, насколько единодушной была эта воля, мы можем судить только по словам Димбакана, дошедшим до Форимара.

Посетив в очередной раз скрывающегося Форимара, Вакти сказала: «Любимый мой, поскольку королевская танцевальная труппа распущена, а ты больше не даришь мне щедрых подарков, я решила выйти замуж».

Форимар сказал: «Ты хочешь выйти замуж за меня? Ох, какая радость! Давай сделаем это побыстрее!»

«Что?! — воскликнула Вакти. — Мне — выйти замуж за тебя, беглого чужеземца? Боги милосердные, что за идея?! Нет, я выбрала хорошего мужа, поденного медника. А что касается тебя, то лучше бы отплыть на первом же корабле в родную страну, пока тебя не узнал какой-нибудь фанатик».

«Но ты же сказала, что любишь меня!» — скулил Форимар.

«Верно, люблю. Но это не важно. Какое отношение любовь имеет к браку?»

«У нас в Новарии считается, что одно немыслимо без другого».

«Что за варварская страна! — изумилась она. — У нас брак — средство создания семейных союзов, объединения накоплений и строительства прочной, твердо стоящей на ногах, семейной ячейки. Такие соображения обеспечивают гораздо более прочный фундамент для счастливого совместного проживания, чем одна лишь любовь».

«Ты говоришь о браке так, как будто это гнусная торговая сделка!» — воскликнул Форимар.

«А почему бы нет? — ответила Вакти. — Самое важное в жизни — регулярно питаться, и это гораздо важнее любви. Без любви ты прожить можешь, а попробуй проживи без пищи! Хорошо подобранная пара может питаться основательнее, чем каждый поодиночке. А теперь собирай свои пожитки — завтра в Виндию отходит корабль. Я придумаю тебе маскировку, чтобы ты мог безопасно пройти по улицам».

Так и было сделано. Через несколько лет после этих событий король Фузонио посетил Виндию. Как обычно, он отправился на поиски таверны, где мог бы инкогнито развлечься среди простонародья. В одной из таверн он оказался рядом с компанией рыбаков, которых легко можно было опознать по их запаху. Один из них — стройный человек средних лет с седеющей бородой — показался ему знакомым. Наконец безотчетные воспоминания стали так раздражать Фузонио, что он подошел к столу веселой компании и притронулся к плечу рыбака, спросив: «Прошу прощения, друг мой, но где я мог вас видеть?»

Человек поднял на него глаза и ответил: «Я — Поримар из Кортолии, рыбак в команде капитана... Ох!» — И у него широко раскрылись глаза. «Я уверен, что вы меня знаете, и я тоже вас знаю. Идемте туда, где можно потолковать спокойно».

Они нашли уединенный уголок, и Форимар (или Поримар, как он теперь звал себя) поведал о своих приключениях. Фузонио же сообщил Форимару о последних событиях в Кортолии. Братья держались дружелюбно, но осторожно. Король сказал: «Как тебе нравится твоя нынешняя профессия?»

Форимар пожал плечами: «Я обнаружил, что для того, чтобы выследить косяк рыбы и забросить сеть, требуется не меньше искусства, чем для того, чтобы нарисовать портрет или сочинить стихотворение».

«Могу ли я что-нибудь сделать для тебя? Только не проси разрешения вернуться в Кортолию».

«Да. Дай мне денег на покупку собственной рыбацкой шаланды и найма команды».

«Ты их получишь», — сказал Фузонио и сдержал слово. Иногда, когда государственные дела раздражали его гораздо больше обычного, король Фузонио думал, кому же из них в конце концов повезло больше — ему или брату. Но затем он вспоминал о тяготах и опасностях рыбацкой жизни, отметал подобные мысли как сентиментальный вздор, и был преисполнен решимости извлечь все возможное удовлетворение из той роли, к которой призвали его боги.

Когда Гоания позвала их, они вернулись и увидели, что Мальго стоит перед ней с тупым лицом. Магические веревки, связывавшие его, волшебница держала в своей руке.

— Приказывай, Джориан, — сказала Гоания. — Только не слишком тяни.

— Мальго! — окликнул Джориан. — Ты выполнишь мой приказ?

— Да, сэр, — прорычал Мальго.

— Тогда ты немедленно должен покинуть Оттомань, отправиться в Виндию и наняться матросом на первый же корабль, идущий в Курамонскую империю, на острова Гуолинг или в Салимор. Ты меня понял?

— Да, сэр. Могу ли я вернуться к себе домой, чтобы взять все необходимое для путешествия?

— Да, но без ненужных задержек. А теперь иди!

Мальго, как ходячий труп, заковылял к двери и вышел на улицу.

Джориан сказал:

— К тому времени как приказ утратит силу, он уже будет в пути на Дальний Восток. На борту корабля посреди океана он не сможет передумать и вернуться. Если он останется в живых, то вернется не раньше, чем через год, а я надеюсь, что к этому времени меня здесь уже не будет.

— Давай перевяжу тебе рану, — предложила Гоания.

— Спасибо, это только царапина. Благодаря крепкому черепу и лучшему тюрбану доктора Карадура я отделался легкой головной болью. Босо, спасибо, что спас мне жизнь.

Босо ковырял носком башмака пол.

— Не за что. Ты тоже спас мне жизнь, когда мы свалились в озеро Волькина. Кроме того, ты говорил, что тебе нравится моя стряпня.

На пути в «Серебряный дракон» Джориан сказал Маргалит:

— Странно. Я трижды сражался с Босо — причем не на шутку. Дважды мы дрались на кулаках, а один раз на мечах. Наша вражда началась, когда он узнал, что я — сын человека, который построил муниципальные водяные часы в Оттомани и тем самым лишил его работы городского звонаря.

Любой из нас мог убить другого, потому что каждый силен, как буйвол. Я считал, что он меня ненавидит. Тем не менее, я вытащил его из озера, когда рухнула Башня гоблинов; а теперь он спас меня от топора.

Прихрамывая после падения, Маргалит ответила:

— Я как-то читала в «Афоризмах» Ачемо, что нужно обращаться с друзьями так, как если бы они однажды превратились во врагов, а с врагами — так, как если бы они однажды превратились в друзей.

Джориан усмехнулся в темноте.

— Хороший совет. Но тебя, Маргалит, я не могу вообразить в числе своих врагов.

 

8. МОРУССКАЯ ТРЯСИНА

В месяц Дракона Джориан получил письмо без подписи, написанное почерком Корина и гласившее: «РЫБКА ЗАГЛОТИЛА НАЖИВКУ». Джориан, Карадур и Маргалит отправились в путь, как только смогли собраться. Карадур и девушка — последняя в мужском наряде, который она носила на горе Аравия, — ехали в фургоне с брезентовым верхом и двумя большими колесами, в который запрягли мула Филомана. Джориан потратил много дней, обучая упрямое животное слушаться поводьев, но был не слишком доволен результатом.

Сам Джориан ехал на новом коне по кличке Кадвиль, гораздо более здоровом, чем Фимбри. Во время бурь Джориан забирался в фургон и вел коня позади повозки.

Неподалеку от ксиларской границы Джориан повернул на боковую дорогу, которая вела на юго-запад через лес, одетый в густую зеленую листву позднего лета, в сторону Морусской Трясины. Когда дорога превратилась в простую колею, он остановился, стреножил животных и оставил Маргалит охранять их и повозку. Кроме того, он отдал ей арбалет, объяснив, как им пользоваться. Он был доволен, обнаружив, что ей, в отличие от большинства женщин, хватило сил натянуть тетиву.

Дальше Джориан и Карадур пошли пешком. Они ориентировались по копии карты из архивов Великого Герцога и воспоминаниям Джориана об этих местах со времен его бегства из Ксилара почти три года назад. Вокруг них жужжали мухи; Джориан пришлепнул одну, укусившую его в шею. Лес гудел от металлического пения цикад.

Во время предыдущего посещения Джорианом этих мест Ритос-кузнец наложил запутывающее заклинание на лес вокруг своего дома. Он делал это ради леших, местных аборигенов, чтобы охотники и лесорубы не тревожили их покой. Взамен лешие снабжали Ритоса и Ванору, которая тогда была его рабыней, едой. Но когда Ритос попытался убить Джориана, чтобы наложить заклятье на волшебный меч, который он ковал, Джориан сам убил его, и чары были разрушены.

Они уже час шли по тропе — возраст Карадура ограничивал их скорость, — когда Джориан отдернул голову: что-то просвистело мимо него и окончило полет с резким щелчком. Джориан увидел дротик, торчащий из дерева рядом с тропой, и вытащил его. Кончик был вымазан в каком-то клейком веществе.

— Должно быть, это проделки леших, — сказал мальванец. — Дротик, конечно, отравлен.

— Я думал, что они обитают гораздо дальше на восток, в окрестностях дома Ритоса!

— Нет, они населяют весь лесной пояс к северу от Лограмских гор.

— Но зачем им стрелять в меня?

— Ты убил их союзника — кузнеца. Нам бы лучше вернуться к фургону...

Снова свист, и очередной дротик застрял в дереве, на этот раз позади них.

— Ложись! — крикнул Джориан, бросаясь ничком на тропу. — Они нас предупреждают, или просто плохие стрелки?

— Не знаю, — ответил Карадур, опускаясь не так поспешно.

Джориан уже пополз назад по тропе. Еще один дротик вонзился в его кожаную куртку, и он вырвал снаряд.

— Они взаправду пытаются убить нас! — сказал он. — Вон один из этих паршивцев! — Между деревьями пробежало маленькое волосатое голое существо с остроконечными ушами и хвостом. — А у меня нет верного арбалета! Ты не знаешь какого-нибудь заклинания, которое спасет нас?

— Если они перестанут обстреливать нас из духовых трубок, я смогу наложить новое запутывающее заклинание. Это очень простая магическая операция.

— Эй, лешие! — заревел Джориан, приподнимаясь на локтях. — Мы — друзья! Выходите и поговорим! — И он пригнулся, когда мимо прожужжал очередной дротик.

— Ползи быстрее! — прорычал он, пробираясь по тропе мимо Карадура.

— Я не могу поспеть за тобой! — промолвил Карадур.

— Если я подберусь поближе и схвачу одного из них... Смотри! — прошептал Джориан. — Я притворюсь, что меня убили. Делай точно так же.

В лицо Джориану летел дротик, но ветка в последнее мгновение отклонила его в сторону. «Ой!» — завопил Джориан, корчась, как будто в смертных муках. Карадур позади него повторял его звуки и движения. Затем оба замерли неподвижно.

После долгого ожидания шорох листьев известил о приближении лесных жителей. На тропинке появились трое леших с духовыми трубками, сделанными из тростника. Когда они оказались рядом, Джориан вскочил на ноги и схватил ближайшего из них. Поскольку маленькое существо доходило Джориану до пояса, оно почти не оказало сопротивления.

Двое остальных метнулись назад, взвизгивая на своем языке. Когда они подняли свои трубки, Джориан приложил лезвие ножа к шее узника.

— Не стреляйте, если не хотите гибели товарища! — крикнул он.

Поняли ли нападавшие его слова или нет, но они заколебались. Карадур, подойдя к Джориану, заговорил на щебечущем языке леших, и те ему ответили. Затем они опустили свои трубки.

— Что они сказали? — спросил Джориан.

— Они говорят, что стреляют в «большой народ», который проходит здесь. С тех пор как их друг кузнец был убит, наше племя все чаще и чаще вторгается в лес.

— Скажи им, что наложишь новое запутывающее заклинание, если они оставят нас в покое.

— Я как раз собирался это сделать. — И Карадур продолжил переговоры с лешими.

Затем мальванец собрал охапку хвороста и разжег на тропе костер. Из одного из множества отделений своего кошелька он достал щепотку порошка и высыпал его в огонь, бормоча заклинания. Едкий дымок заставил Джориана, державшего своего пленника, чихнуть.

— Они говорят, — сказал Карадур, — что ты можешь отпустить их товарища без страха.

— Не знаю, насколько можно доверять этим существам...

— Я вполне уверен...

— Ну да, раньше я нередко принимал твои заверения на веру, и это кончалось очень печально. Какая у них самая главная святыня?

— Насколько мне известно, душа Тио.

— Отлично, пусть тогда поклянутся душой Тио, что не причинят нам вреда. Мне, рано или поздно, придется освободить этого типа, потому что я не могу одновременно выкапывать корону и держать его в заложниках.

Лешие снова защебетали, и наконец Джориан отпустил пленника. Крохотные фигурки пропали среди зелени.

Джориан спросил:

— Откуда тебе столько всего про них известно?

— Приходилось сдавать экзамены на эту тему, когда я изучал волшебство в Тримандиламе.

— Если ты знал язык леших, то почему не сразу с ними заговорил?

— Я был слишком испуган и задыхался.

Они отправились дальше. Джориан вспотел, отгонял мух и бросал озабоченные взгляды сквозь заросли зеленой рощи. Время тянулось медленно.

После полудня они вышли на берег Морусской Трясины. Маленький болотный крокодил соскользнул в воду, и по неподвижной, черной глади побежала рябь, над которой парили и метались блестящие, будто стеклянные стрекозы.

— Странно, — произнес Джориан, с хмурым видом изучая карту. — Похоже, это средний залив северного ответвления болота Кадвана. Но мы должны находиться гораздо южнее, примерно здесь. — Он ткнул пальцем в карту. — Мне казалось, что я знаю эти места, как ладонь собственной руки... великий Зеватас! Я понял, в чем дело! Твое запутывающее заклинание сбило с толку и меня!

Карадур развел руками.

— А чего ты ожидал, сын мой? У меня нет способов оградить тебя от его действия.

— А на тебя оно тоже влияет?

— В общем-то, нет, поскольку я никогда не знал эти места так же хорошо, как ты, когда был королем; заклинание не может сбить меня с толку, потому что сбивать не с чего.

Джориан пожал плечами.

— Тогда нам остается только двигаться дальше. Идем!

Он направился в обход болот, продираясь сквозь густые заросли кустарника и увязая в мокрых тропинках. Усталость Карадура заставляла их все чаще останавливаться на отдых. Джориан то и дело проверял направление по солнцу, но очень скоро обнаруживал, что в какой-то момент развернулся и идет в противоположную сторону. На закате они по-прежнему блуждали по лесу.

— Я думал, что к этому времени мы уже должны выкопать корону и вернуться к повозке, — проворчал Джориан. — Могу хотя бы засвидетельствовать, что твое заклинание удалось на славу. Если бы знал заранее, то взял бы с собой еду и одеяла. Нет смысла бродить по лесу в темноте.

— Неужели придется провести ночь на голой земле? — спросил Карадур.

— Похоже, да. Будем надеяться, что тигр, которого я видел на горе Аравия, не добрался до этих мест. Расстояние для него вовсе не непреодолимое.

Джориан соорудил небольшой костер и провел неуютную ночь, прислонясь спиной к дереву, засыпая урывками и не понимая, означают ли доносящиеся до него звуки приближение хищного зверя или просто бурчит его пустой живот. Карадур устроился получше: усевшись на землю со скрещенными ногами, он погрузился в мистический транс и с рассветом проснулся явно в лучшей форме.

Они брели все утро, пока ночная прохлада не уступила место душной полуденной жаре.

Наконец Джориан сказал:

— Должно быть, мы близко от цели. Вид этой местности кажется мне знакомым, если только твое заклинание не перепутало все мои воспоминания. Нет ли у тебя ясновидящего заклинания, чтобы узнать, где лежит корона?

— Нет, это специальность Гоании. Сейчас подумаю... мы закопали корону под бревном, не так ли?

— Да. Вон лежит бревно. Может быть, то самое?

Но он был неправ, и следующие шесть осмотренных ими бревен тоже оказались не теми.

Джориан сказал:

— Теперь мне будут сниться кошмары, как я копаю под одним бревном, потом под другим, и так до бесконечности. Ага, вон то кажется знакомым!

Через несколько минут Джориан завопил от радости, и они вытащили сверток сгнивших тряпок, в которые был закутан тяжелый предмет. Тряпки эти были остатками платья, которое Джориан сменил, когда встретился здесь с Карадуром во время бегства из Ксилара. Внутри ветоши лежала корона Ксилара, яркая и блестящая.

Джориан поднял ее, чтобы полюбоваться блеском утреннего солнца на алмазах вокруг ободка, которые переливались алым, лазурным и зеленым цветами.

— Ну, на этот раз я оказался прав! Хоть какое-то удовлетворение... А это еще что такое?!

Его ушей достиг звук передвижения тяжелого тела. Джориан вскочил на ноги, осматриваясь. Шелест раздвигаемых ветвей и тяжелые шаги раздавались все ближе.

Джориан закричал:

— Это паалуанский дракон! На дерево, живо!

Через кустарники пробирался чудовищный ящер длиной более тридцати локтей. Джориан запрыгнул на ближайшее большое дерево, старый серебристо-серый бук, на котором хватало низких веток, облегчавших подъем. Вскарабкавшись повыше, он посмотрел, что делает его спутник.

Но Карадур вместо того, чтобы лезть на дерево, развязал опоясывавшую его веревку, уложил ее кольцом перед собой и произносил над ней заклинание. Верхний конец веревки взмыл вверх, как голова рассерженной кобры. Когда он поднялся на высоту человеческого роста, Карадур схватился за него обеими руками и обхватил веревку своими костлявыми ногами. Веревка продолжала подниматься, пока не вытянулась почти во всю длину, подняв волшебника на три фатома над землей.

Дракон устремился к подножью дерева, на которое залез Джориан. Прижавшись передними лапами к стволу, он стал подниматься, извиваясь между ветвей и выстреливая длинным раздвоенным языком. Джориан поднялся еще выше, где дракон не мог его достать.

Дракон, отвернувшись от дерева, обратил свое внимание на Карадура, скорчившегося на конце веревки. Покачав головой, ящер приблизился к веревке и нерешительно прикоснулся к ней кончиком языка.

Джориан сообразил, что даже крошечных мозгов рептилии хватит, чтобы догадаться ухватить веревку клыкастыми челюстями и потрясти ее, пока Карадур не сорвется со своего ненадежного насеста. Не тратя времени на размышления, Джориан торопливо спустился и, вытаскивая на ходу меч, подбежал к ящеру, все еще исследующему веревку. Он прицелился в хвост дракона и сумел проткнуть толстую, чешуйчатую шкуру.

С хриплым ревом дракон повернул свою громадную голову, чтобы взглянуть, кто его ужалил. Джориан, готовый к этому, убрал меч в ножны и побежал, дракон — следом за ним.

Джориан бежал не так быстро, как мог бы, зная, что если он споткнется и упадет, дракон проглотит его прежде, чем он встанет на ноги. Поэтому он бежал осторожно, замечая корни и упавшие ветки. За его спиной топал дракон. Судя по звукам, ящер нагонял Джориана, но тот не увеличил скорости.

Джориан все бежал и бежал. Сердце колотилось в его груди, рот ловил воздух. Наконец ему показалось, что звуки погони перестали приближаться.

Затем, несмотря на всю осторожность, он угодил ногой в яму, скрытую под опавшими листьями, и растянулся на земле. Он тут же вскочил на ноги, ожидая, что в любой момент на его теле сомкнутся зубастые челюсти. Но взгляд через плечо сказал ему, что его еще отделяют несколько фатомов от дракона, и он помчался дальше.

Когда его натруженные легкие уже готовы были разорваться, Джориан заметил, что дракон тоже замедляет ход. Он рискнул оглянуться. Чудовище еще гналось за ним, но все медленнее и медленнее, как игрушка, у которой кончается завод.

Джориан перестал спешить, стараясь не слишком отрываться от дракона, чтобы совсем не потерять его из вида. Один ученый в Иразе объяснил ему, что у хладнокровных организмов — например, ящеров — менее совершенное сердце, чем у птиц и млекопитающих, и поэтому они не выдерживают продолжительных физических нагрузок. Так оно и вышло.

Дракон совсем остановился, опустив свое огромное тело на землю и замерев, — только его грудная клетка вздымалась, да из пасти высовывался раздвоенный язык. Тяжело дыша, Джориан следил за ним издалека. Через некоторое время ящер поднялся на свои короткие лапы и зашагал прочь. Джориан боялся, что тот может вернуться к Карадуру; но чудовище направилось под прямым углом к своему прежнему курсу. Когда его не стало видно и слышно, Джориан вернулся к тому месту, где была закопана корона.

Карадур по-прежнему висел на вершине шеста.

— Я могу спуститься? — спросил он дрожащим голосом.

— Да, пока дракон далеко. Разве ты не сообразил, что он мог схватить твою веревку зубами и сбросить тебя на землю?

— Ох, я подумал об этом. Но в моем возрасте взобраться на дерево невозможно, а лестниц, как в парке Великого Герцога тут нет. Пришлось воспользоваться заклинанием, которое своей силой подняло веревку вместе со мной. — И Карадур соскользнул на землю. По его приказу веревка потеряла жесткость и свалилась грудой к его ногам. Он подобрал ее и снова обвязал вокруг пояса. — Спасибо, что спас меня, рискуя жизнью. Какими бы ни были твои изъяны, сын мой, ты — настоящий герой.

— Да ну, чепуха! — смущенно ответил Джориан. — Если бы я хоть на секунду задумался, я бы наверняка побоялся делать что-либо подобное.

— Джориан! — сурово сказал Карадур. — Что я тебе говорил по поводу самоуничижения?

— Прости. Я не бегал так с тех пор, как отец Эстрильдис гнался за мной с косой, когда я в первый раз пришел к нему на ферму, чтобы приволокнуться за его дочкой. — Джориан подобрал с земли корону. — Больше всего я боялся, что дракон ее проглотит. Тогда мне пришлось бы убить чудище, вспороть ему брюхо и достать корону, а у меня нет ни малейшего понятия, как бы я это сделал. Идем, пока нас не учуял новый ящер.

— Нам они не попадались, когда мы с тобой встречались здесь в прошлый раз. Откуда они взялись?

— Это был дракон из Паалуа, страны, лежащей за Западным океаном. Прежде паалуанцы устраивали набеги на другие страны, захватывая пленников, которых потом съедали, — ибо они придерживались этого недружелюбного обычая, хотя в иных отношениях были цивилизованным народом. Несколько поколений назад они высадились на берегу Ира, надеясь пополнить свои кладовые узниками-новарцами. С собой они привезли несколько таких ящеров, используя их для верховой езды: каждый дракон нес на себе полдюжины солдат. Когда паалуанцев разбили, некоторые драконы удрали на юг, в болота, где они выжили и размножились. До меня доходили слухи о них, но сегодня я увидел их впервые.

Тщательно следя за картой и за местностью, они сумели вернуться к фургону, несмотря на запутывающее заклинание, которое несколько раз сбивало их с пути. Джориан обнаружил, что проще всего нести корону Ксилара, надев ее на голову.

Когда они приблизились к поляне, на которой Джориан оставил повозку, их заставил насторожиться звук голосов. Джориан бесшумно двинулся вперед, жестами приказывая Карадуру держаться позади и не шуметь.

Едва между деревьев показалась повозка, Джориан увидел рядом с ней движущиеся фигуры. Подойдя еще ближе, он обнаружил, что это двое мужчин в лохмотьях, схвативших за руки вырывающуюся Маргалит. Третий человек вытаскивал из фургона вещи, — Джориану была видна только его нижняя половина. Рядом лошадь и мул мирно щипали траву.

Джориан, вынимая меч из ножен, скрылся за деревом, чтобы блеск солнца на клинке не вспугнул разбойников. Карадур шептал за его спиной заклинание.

Джориан оттолкнулся обеими ногами от земли и бросился в стремительную и бесшумную атаку. Он преодолел половину расстояния до повозки, когда один из грабителей заметил его и закричал:

— Эй! Альдол, берегись!

Третий грабитель, потрошивший фургон, обернулся. Он был ниже Джориана, но шустрым и юрким. Прежде чем Джориан успел поразить его мечом, Альдол вытащил свой меч — охотничий клинок с двойным лезвием.

Джориан бежал слишком быстро, чтобы остановиться и парировать удар, и его клинок погрузился в грудь Альдола на половину своей длины. В тот же самый момент разбойник обрушил свой короткий меч на голову Джориана. Клинок с лязгом ударил по ксиларской короне.

Слегка пошатнувшись, Джориан попытался вытащить свой меч, но он крепко застрял в хребте Альдола. Пока Джориан тянул за рукоятку, его противник нанес удар справа, целясь Джориану в щеку. Джориан вскинул левую руку, почувствовав, как лезвие разрезает кожу и вонзается в мясо. Затем Альдол зашатался, его колени подогнулись, и он рухнул, увлекая с собой меч Джориана.

Разбойники, державшие Маргалит, отпустили ее и схватились за оружие. Все еще стараясь освободить меч, Джориан подумал: «Это конец. Они сделают из меня отбивную, прежде чем я вытащу свой клинок».

Но, к удивлению Джориана, на лицах приближающихся разбойников появилось выражение ужаса. Не нападая, они повернулись и побежали по колее в сторону главной дороги. Вскоре они пропали из вида.

Джориан, наконец, освободил свой меч. Проткнутый им грабитель шевелился и стонал. Джориан приставил кончик клинка к его сердцу и, надавив на меч, оборвал его мучения.

— Джориан! — воскликнула Маргалит, обнимая его. — Ты пришел вовремя! Они как раз хвастались, сколько раз меня изнасилуют, прежде чем перережут мне горло!

— Аккуратнее, ты выпачкаешься в крови.

— Ты ранен?

— Только царапина. Что тут произошло?

Он стянул куртку и рубашку. Локтевая кость остановила меч Альдола, но на предплечье зияла кровоточащая рана глубиной в ширину пальца. Обмывая и перевязывая рану, Маргалит поведала свою историю:

— Я умывалась в ручье, когда эти подонки набросились на меня. Арбалет был бесполезен — ведь я не могла им воспользоваться. Кажется, одному я подбила глаз. — Она опустила глаза, увидела, что ее рубашка разорвана почти пополам, и стянула разодранные края. — Но что я увидела потом, когда ты бросился на главного разбойника? Мне показалось, будто на нас мчатся трое или четверо Джорианов, все с обнаженными мечами и в золотых коронах. Это было потрясающее зрелище!

— Всего лишь небольшая иллюзия, — отозвался Карадур. — Ее хватило, чтобы остальные двое негодяев обратились в бегство. Леди Маргалит, одно я скажу наверняка: если вы станете проводить много времени в компании Джориана, скучать вам не придется. Жизнь по соседству с ним — цепь опасностей, одна страшнее другой.

— Не знаю, почему так, — сказал Джориан жалобным тоном. — Я миролюбивый человек, который не просит от судьбы ничего, кроме возможности честно зарабатывать на жизнь.

— Может быть, — предположил Карадур, — ты родился в день, посвященный новарскому богу войны, — как его зовут?..

— Херике, но я был рожден не в его день. — Джориан снял корону, на которой меч Альдола оставил глубокую зазубрину. — Эта штуковина спасла мой котелок, точь-в-точь, как давеча твой тюрбан. Не думаю, что зарубка сильно уменьшит ее ценность.

Маргалит восхищенно воскликнула, глядя на корону:

— Джориан, ты уверен, что хочешь расстаться с ней в обмен на Эстрильдис?!

— Разумеется, уверен! — фыркнул Джориан. — Именно это я говорил, разве не так? — Он взглянул на мертвого разбойника. — Надо бы оттащить этого негодяя подальше, чтобы на труп не слетелись стервятники. Все равно от жары он скоро завоняет.

— Джориан! — сказал Карадур. — Прежде чем ты утащишь тело, не следует ли сообщить об убийстве надлежащим властям?

— Кому именно? — спросил Джориан.

— Мы сейчас в Оттомани или в Ксиларе?

Джориан пожал плечами.

— Здесь, на юге, граница никогда не была точно проведена. Будучи королем Ксилара, я пытался убедить оттоманцев создать совместную пограничную комиссию. Но они заподозрили какое-то жульничество и ссылались на столько затруднений, что я сдался. По правде говоря, эти места никому не принадлежат, а следовательно, и властей здесь нет.

Он отобрал у покойника кошелек и оружие, поднял его на плечи и отнес назад по тропе на десятую долю лиги, где бросил тело, и вернулся к фургону.

В течение этого дня и всего следующего фургон был раскрашен яркими цветами и астрологическими символами. Джориан побрился, и они с Маргалит выкрасились в темный цвет.

Когда настал черед Маргалит краситься, она сказала:

— Джориан, прошу тебя, уходи куда-нибудь и поохоться. Я не хочу, чтобы ты смотрел на меня, пока отец Карадур будет красить мое тело.

Джориан усмехнулся.

— Ну, если ты настаиваешь... Хотя он тоже мужчина.

— Он слишком стар, чтобы мне стыдиться его так, как тебя. Ты же знаешь волшебников; вероятно, ему не одна сотня лет.

— Люди любят преувеличивать! — проворчал Карадур. — Верно, я несколько увеличил срок своей жизни аскетизмом и оккультными искусствами; но ста лет мне еще не исполнилось.

— Не знаю, живут ли волшебники много веков, — произнес Джориан, — но, без сомнения, их жизнь, лишенная развлечений, кажется очень долгой. Поздравляю, доктор! Ты в девяносто с лишним лет выглядишь на какие-нибудь семьдесят!

— Не дразни меня, дерзкий мальчишка! — сказал Карадур. — А теперь бери арбалет и подстрели зайца или что-нибудь, пока я буду преображать облик леди.

На следующее утро они выехали на главную дорогу из Оттомани в Ксилар. Карадур принял имя Мабахандулы, которым он пользовался раньше. Он хотел дать Джориану какое-нибудь похожее многосложное имя, но Джориан отказался, заявив:

— Я и твое-то имя с трудом запоминаю. Не получится ли глупо, если меня спросят мое имя, а я забуду?

Поэтому Джориан стал называться Сутру, а Маргалит получила имя Акшми. Джориан носил тюрбан, красную куртку со множеством стеклянных пуговиц и мешковатые штаны, собранные на лодыжках — все это было куплено у Хенвина-костюмера. Мальванский наряд Маргалит состоял из широкого куска тонкой ткани в двадцать локтей длиной, сложным образом многократно обернутого вокруг ее тела.

Они неспешно ехали по Ксилару, то и дело останавливаясь, чтобы заработать несколько грошей предсказанием будущего, фокусами и танцами. Маргалит, звеня бубном, исполняла танцы, которым научили ее Джориан с Карадуром, пока Карадур стучал в барабан, а Джориан дудел во флейту. Его рана воспалилась, и левой рукой стало больно шевелить.

Джориан играл те музыкальные фрагменты, которые помнил по путешествию в Мальван, повторяя их снова и снова. Хотя Карадур бормотал, что многие поколения мальванских музыкантов встанут из могил, разъяренные тем, что Джориан делает с их искусством, крестьяне не находили в музыке никаких изъянов. Как верно указывал Джориан, им было не с чем сравнивать. Благодаря практике труппа совершенствовала мастерство, и если результат нельзя было назвать подлинным мальванским искусством, зрелище все же получалось неплохим.

Однажды в пасмурный день Карадур спросил:

— Далеко ли до ближайшей деревни, сын мой?

Джориан нахмурился.

— Должно быть, впереди Ганареф, если я правильно помню. По моим расчетам, мы доберемся туда после темноты. Я мог бы пришпорить Кадвиля, но Филоман что-то прихрамывает. Его нужно подковать заново; кузнец в Оттомани оказался халтурщиком.

— Придется снова разбить лагерь? — спросила Маргалит.

— Вряд ли. Где-то здесь отходит дорога на замок Лорк, и мы сможем переночевать в замке. — Он взглянул на небо. — Если не ошибаюсь, может начаться дождь.

Карадур сказал:

— Кажется, ты говорил мне, Джориан, что в замке барона Лорка живут привидения?

— Так утверждают слухи; я никогда не выяснял. Я обращаю мало внимания на подобные легенды.

— Иногда — слишком мало внимания, — проворчал Карадур.

Загрохотал гром.

Маргалит и Карадур заговорили одновременно. Мальванец требовал немедленно свернуть с дороги и натянуть палатку; девушка настаивала на том, чтобы добраться до Ганарефа. Они все еще спорили, когда Джориан сказал:

— Кажется, вот дорога на замок Лорк.

Маргалит выглянула из фургона.

— Она заросла травой. Ею никто не пользуется?

— Видимо, нет. Дождь начинается! — воскликнул он, когда несколько крупных капель упало на брезентовый верх фургона. — Решено: мы проведем ночь в замке. Кто-нибудь, дайте мне плащ. — И, закутавшись в плащ, он повернул коня на заброшенную дорогу.

— Я вовсе не жажду встретиться с призраком своего предка, — сказала Маргалит.

— Ты — наследница барона Лорка?

— Да.

— Тогда, если там окажется привидение, оно примет нас по-дружески. Вперед!

Пробираясь через заросли и огибая молодые деревца, кое-где выросшие прямо на дороге, они ехали через лес по длинному и пологому подъему. Дождь разошелся всерьез. Вскоре Джориан настолько промок, что уже не было смысла прятаться в фургон.

На вершине холма лес уступил место низкому, разреженному подлеску, завладевшему широким заброшенным пространством вокруг замка. За маленькими тонкими деревцами маячили разрушенные стены замка, черные на фоне туч.

Сквозь главные ворота, развалившиеся на куски, они попали во двор. Он не только зарос травой и молодыми деревцами, укоренившимися между булыжниками, но и был испещрен рукотворными ямами, которых путники избегали с немалым трудом.

— Здесь побывали охотники за сокровищами, — сказал Джориан. — Да и жители Ганарефа наведываются. Они сняли подъемную решетку и множество обвалившихся камней для своих надобностей. Интересно, найдем ли мы целый кусок крыши, под которым сможем спрятаться от дождя? Подождите здесь, пока я посмотрю.

Джориан спешился, передал поводья Маргалит и направился в замок, двери которого осели на сломанных петлях. Внутри ему приходилось карабкаться через кучи обломков, там, где часть кровли обрушилась. Он передвигался осторожно.

Наконец он вернулся, сказав:

— Я нашел вполне целую комнату. Привяжите животных к статуям у фонтана и идите за мной.

Джориан вытащил из фургона одеяла и прочий багаж и самые тяжелые предметы взгромоздил себе на плечи. Не успели он и его спутники устроиться, как дождь кончился. Заходящее солнце окрашивало брюхо уходящим тучам в алый и малиновый оттенки.

— Проклятье! — выругался Джориан, чихнув. — Хотелось бы мне посушиться. Похоже, что в одном из этих каминов еще сохранилась тяга. К счастью для нас, во времена Лорка дымоход уже был изобретен.

Джориан вернулся к повозке, достал топор и уже в сумерках появился с охапкой нарубленных веток.

— Дрова мокрые и зеленые, — сказал он. — Придется тебе снова вызвать огонь заклинанием, доктор.

Они все еще пытались разжечь огонь, когда Джориан вздрогнул, услышав снаружи звуки.

— Посетители, — пробормотал он, вставая и на цыпочках подходя к двери. Вернувшись, он прошептал:

— Семь или восемь, верхом; либо грабители, либо кладоискатели. В сумерках я не мог сказать наверняка, но двое похожи на тех, что убежали от нас возле Морусской Трясины. Маргалит, передай мне меч. Он в комнате, вместе с нашим багажом.

— Какой смысл в одном мече против восьмерых негодяев? — спросил Карадур. — Ты можешь погибнуть геройской смертью, но что это нам даст?

— Надо же что-то делать! Сейчас они стоят вокруг повозки и вскоре отправятся на поиски нас. Даже если им не удастся нас найти, они уведут фургон с животными.

— Вот твой меч, — сказала Маргалит.

Карадур произнес:

— Мне кажется, следует напугать их. Леди Маргалит, пожалуйста, принесите одеяло... Вот так! — Он набросил одеяло Джориану на плечи. — Когда они войдут, изображай призрак барона. Маргалит, вернемся в комнату.

Вскоре в разрушенном холле столпились несколько вооруженных людей. Они нервно оглядывались на обвалившийся потолок и галерею под потолком, окружавшую зал.

Завернувшись в одеяло, Джориан спустился по лестнице. Когда он появился, его было почти не видно в сгущающейся тьме. Он произнес глухим, замогильным голосом:

— Кто беспокоит покой барона Лорка?

Открыв рот, он ухватился за эфес меча, спрятанного под одеялом. Если разбойники распознают в нем смертного человека, то он не окажется беспомощным. На лестнице на него не смогут напасть более чем двое одновременно.

Семеро пришельцев, шумно вздохнув, стали оглядываться. Один тихо вскрикнул.

— Кто вторгается во владения барона Лорка? — простонал Джориан, приближаясь на шаг.

Передний человек отшатнулся. Другой повернулся и бросился к двери с криком: «Бегите!» Он споткнулся о случайный камень, свалился и снова вскочил на ноги.

Через мгновение оставшиеся шестеро тоже побежали, спотыкаясь и падая. Джориан медленно приближался на тот случай, если кто-нибудь из них оглянется. Со двора донеслись крики людей, садящихся на коней, и удаляющийся стук копыт. Когда Джориан подошел к дверям, двор был пуст, если не считать его лошади, мула и повозки.

Джориан сдернул с себя одеяло и вытер запястьем вспотевший лоб.

— Выходите! Они сбежали!

— Поздравляю тебя, юный сэр, — раздался голос за спиной Джориана. Волосы на голове Джориана встали дыбом, потому что голос этот не был ни высоким, гнусавым воем Карадура, ни ясным контральто Маргалит. Хотя и едва слышный, он был таким же низким, как у самого Джориана. Тот обернулся, вытаскивая меч.

В нескольких шагах от него маячила туманная, прозрачная фигура. Она превратилась в полупрозрачный силуэт коренастого, низкорослого, немолодого мужчины, одетого в платье столь же древнее, как и его речь.

Джориан ужасно дрожал; его язык как будто присох к небу. Наконец он прохрипел:

— Вы... вы — барон Лорк? Я х-хочу сказать, его призрак?

— Да, да, поистине я и тот, и другой. Ты проявил великую доблесть, обратив в бегство шайку воров и защитив мое имущество. Если бы я не...

Призрак замолчал, когда из-под лестницы вышли Карадур и Маргалит. Джориан услышал, как у Маргалит перехватило дыхание. Слегка восстановив самообладание, Джориан вспомнил, кого он нынче представляет, и, имитируя мальванский акцент, сказал:

— Досточтимый сэр, это мои странствующие друзья, танцовщица Акшми и доктор Маха... Мабахандула из Мальвана. Я же — Сутру из Мальвана. А это — барон Лорк.

Всматриваясь во тьму, Маргалит безмолвно изобразила реверанс. Призрак улыбнулся.

— Ты хочешь обмануть меня, представляя вас мальванцами. Но я наблюдал за вами с того момента, как вы вошли в мое разрушенное жилище, и знаю, что вы говорите по-новарски, как те, кто рожден в земле Двенадцати Наций. Поистине вы — всего лишь новарцы в восточном наряде. Но к чему такое самозванство?

Джориан вздохнул.

— Ну что ж, не получилось. Мы зарабатываем на жизнь как чужестранные актеры. Позвольте мне представить вам леди Маргалит Тотенскую, которая говорила мне, что является вашей наследницей, и доктора Карадура, в самом деле мальванца.

Призрак поклонился, сказав:

— Для меня великая радость — встретиться с родственницей. Я не могу поцеловать вашу руку, ибо моему телу не хватает материальности, но я с удовольствием бы сделал это. Я благодарю Зеватаса, что после стольких лет одиночества он послал мне гостей, которые не бегут в ужасе от моего облика. Знайте, что я — безвредный фантом, тяжко страдающий от участи призрака — утомительного однообразия. Не останетесь ли на ночь, составив компанию одинокому бедняку и рассказав о том, что происходит нынче в мире? С тех пор как умер мой друг Алонус, у меня не было живых собеседников.

— А кто он такой был? — спросил Джориан.

— Алонус был старым пьянчугой, который жил в Ганарефе милостыней и случайным заработком. Иногда он приходил сюда, чтобы осушить бутылку и поболтать со мной. Он был единственным смертным на много лиг вокруг, который меня не боялся.

— Почему вы должны жить в этих руинах, а не ушли в загробный мир? — спросил Джориан.

— Это долгая и печальная история. Почему бы вам не разжечь огонь и не приготовить ужин, пока я буду рассказывать? Я был бы жалким призраком, если бы заставил вас стоять. Садитесь, если найдете сиденья, еще не уничтоженные жерновами времени.

Когда Джориан, наконец, разжег огонь и Маргалит накрыла скромный ужин, барон продолжил:

— Так на чем я остановился? Ах, да, я собирался рассказать, что привязывает меня к этому месту. Знайте же, что в последнем году моей смертной жизни в этом замке, прося об убежище, появился кудесник, носящий имя Аурелион. Он отрекомендовал себя волшебником и алхимиком. Мое здоровье было плохим, сердце ослабело, и Аурелион пообещал, что если я предоставлю ему скромную денежную сумму, он возместит ее в десятикратном размере золотом, в которое превратит свинец. Более того, это алхимическое золото обладает таким могуществом, что если его растереть в порошок, оно вылечит все болезни и позволит мне жить бесконечно.

Дочь с мужем, будучи у меня в гостях, предупредили меня, что этот малый — шарлатан. Но облик Аурелиона был таким представительным, и такими заманчивыми — его посулы, что я дал ему золото и приказал действовать.

Алхимик прожил в замке почти год, занимаясь, как он утверждал, приготовлениями. Он постоянно требовал новых денег на редкие ингредиенты, причем за некоторыми посылали в столицу. Он изучал древние книги, которые привез с собой. Он совершал магические действа в башне замка, которую я выделил для его работы.

Время шло, и бесконечный поток обещаний Аурелиона начал выводить меня из терпения. Наконец я ясно сказал ему: либо он производит золото, либо убирается отсюда, пока не объел меня, лишив дома и крова. Тогда он объявил, что решающая операция состоится в следующую ночь.

То, что он был настоящим волшебником и чародеем, а не только шарлатаном, у меня не было сомнений, ибо эти термины не являются взаимно исключающими. Он вызвал в помощь себе самого подлинного демона. Кто-нибудь из вас наблюдал колдовские заклинания? Тогда мне не нужно описывать скучные подробности — пентаграммы, клубы дыма, заклинания, пассы и так далее. Достаточно сказать, что этот чародей положил на стол сотню фунтов свинца и произвел над ними могучее заклинание. Когда дым и пламя рассеялись, свинцовые слитки сверкали неподражаемым блеском подлинного золота.

Я был безумно рад этой прибавке к фамильному состоянию, и еще более — грядущему излечению от всех болезней, которым подвержена бренная плоть. Решив проверить золото на мягкость, я подошел к столу, как только металл остыл, и поцарапал один из слитков кинжалом. Можете вообразить мою досаду, когда по прикосновении стали к слитку немедленно вернулся тусклый отблеск свинца. Опасаясь самого худшего, я поспешно прикоснулся кинжалом к другим слиткам, и все они по очереди снова превращались в свинец.

«Эй, сударь, что это значит?» — крикнул я на Аурелиона, который, в свою очередь, рявкнул на своего помощника-демона: «Что это, болван? Ты обманул нас!» Демон заревел в ответ: «Я всего лишь выполнял твои приказы, как делал много раз прежде! Не моя вина, что этот смертный распознал твою проделку, прежде чем мы облапошили его!»

Волшебник и демон кричали друг на друга, пока демон не исчез во вспышке света, сопровождаемой громом. Я призвал стражу и велел ей изгнать алхимика из замка кнутами.

Когда его вели, связанного, а двое усердных стражей обрабатывали его голую спину, пока она не окрасилась кровью, он прорычал на меня: «Барон Лорк, я проклинаю тебя проклятьем Гуитардуса! Когда ты умрешь, твоя душа будет привязана к этому замку до тех, пока ты не убедишь королеву вымыть в замке пол!»

Больше я не видел Аурелиона. Через несколько месяцев мое сердце остановилось, и однажды, проснувшись, я обнаружил, что смотрю на самого себя, лежащего неподвижно на кровати. Тогда я понял, что ночью умер во сне. Вскоре я убедился, что проклятье алхимика действует, ибо моя тень не могла покинуть замок.

Моя дочь с мужем вернулись сюда, чтобы организовать похороны и исполнить мою последнюю волю. Они надолго поселились в замке, так как дочь была моей главной наследницей. Но, увы, всякого, с кем бы я ни желал побеседовать, охватывал страх. Моя тень не видна при дневном свете: но как вы сами убедились, ночью она вполне заметна.

Однако же, днем или ночью, никто не желал дружить с одиноким старым фантомом. Когда люди днем слышат бестелесный голос, они сломя голову мечутся туда-сюда, как птичник, испуганный появлением ястреба. По ночам люди спасаются бегством, едва завидев меня, даже если я молчу. Мало-помалу стражи и прочие обитатели разбрелись, ища пропитания в иных краях. Наконец моя дочь и зять последовали за ними, оставив меня одного.

Сперва я был не слишком недоволен, ибо моя жена умерла раньше меня и я боялся встречи с ней в загробном мире. Подобная перспектива нисколько меня не радовала, и вы по этому намеку можете судить, какими были наши супружеские отношения во время ее жизни.

— Вам нечего беспокоиться, — сказал Карадур. — Как утверждают наши ученые, душа, возродившаяся в следующем мире, не помнит о жизни, прожитой в этом. Более того, мне говорили, что люди в следующем мире исчисляются миллиардами, благодаря чему шансы встретиться с вашей бывшей супругой ничтожны.

— Ты успокоил меня, — сказал призрак. — Но так как ни одна королева не придет мыть пол в замке, я не знаю, когда попаду в ту Реальность. Скорее всего, я проведу здесь всю вечность, пока замок не обрушится на меня. Если бы у меня были материальные руки, я мог бы хотя бы сам производить ремонт, дабы остановить суровую руку разрушения. Но в моем положении то, что не уничтожило время, доламывают кладоискатели.

Пока путники ужинали, призрак развлекал их долгим описанием пережитых испытаний: голодный год, оборона замка от Свободной компании и знаменитые охоты, в которых он принимал участие. Судя по всему, фантом был добродушной личностью скромного разума, небольшого жизненного опыта и довольно узких интересов. Они с Маргалит вступили в длительный спор о генеалогии, прослеживая свое взаимное родство. В их речи то и дело мелькали «троюродный кузен Гетион», «двоюродная бабка Бриа» и другие родственники, имена которых для Джориана ничего не значили.

Затем словоохотливый призрак вспомнил о случившейся несколько поколений назад революции в Ксиларе, которая лишила знать ее феодальных привилегий. «Чудовищное безрассудство!» — восклицал призрак. В течение следующего часа барон негодовал на несправедливости, причиненные таким, как он, лордам, и беззакония, творимые Регентским советом, который с тех пор стал истинным правителем страны.

Джориан решил, что барон — симпатичная личность, но невыносимо занудная. Только одновременные зевки троих путников напомнили призраку, что, в отличие от него, смертным людям время от времени требуется сон.

 

9. ЧИНОВНИК ТЕВАТАС

— При обращении к коронованным особам в Мальване, — учил Карадур Маргалит, — используется наиболее вежливая форма речи. Предложения, в которых упоминается правитель, формулируются в третьем лице единственного числа сослагательного наклонения. При обращении к другому члену королевской семьи или жрецу при исполнении официальных обязанностей используется третье лицо единственного числа изъявительного наклонения с добавлением почетного суффикса «йе».

— Доктор, — сказал Джориан, — нам вовсе не нужно тратить время Маргалит на эти тонкости. Во-первых, мы не будем выступать перед коронованными особами; во-вторых, никто в Ксиларе все равно не заметит разницы. Обучи ее форме, используемой при обращении к равным, и этого достаточно.

— Но, сын мой, если она представляет собой мальванку, то она не должна коверкать прекрасный язык моей матери!

— Джориан прав, — сказала Маргалит. — Эти уроки сами по себе трудны, чтобы еще осложнять их ненужными дополнениями.

Карадур вздохнул.

— Ну хорошо. Леди Маргалит, позвольте мне объяснить значение носовых гласных...

— Кроме того, тебе стоит сократить свои уроки, — добавил Джориан. — Завтра мы выступаем в город Ксилар. Мне кажется, Маргалит уже знает те выражения, которые ей больше всего нужны, например: «Я не понимаю по-новарски» или «Нет, спасибо, я не торгую своим телом».

— Где мы остановимся? — спросила Маргалит.

— Мы с Керином договорились встретиться у «Лисы и кролика».

Совар, содержатель таверны, подозрительно посмотрел на троих экзотических чужестранцев, но золотой ксиларский лев рассеял его опасения. Он отвел им две комнаты: отдельную для Маргалит, и побольше — для мужчин. Когда они устраивались, Джориан сказал Карадуру:

— Доктор, будь любезен, спроси нашего хозяина, ведет ли еще свое дело Синелиус-аптекарь.

— А почему я?

— Потому что я не хочу маячить лишний раз перед глазами. Я покровительствовал Синелиусу, когда был королем. Если я стану расспрашивать о нем и пойду к нему в лавку, кто-нибудь может сделать соответствующие выводы, несмотря на мой костюм и мнимый акцент.

— А что ты хочешь от этого Синелиуса?

— Мне нужен бальзам для раны. Моя рука все еще воспалена, и я хочу, чтобы ты его купил.

— Ах, мои старые косточки! — вздохнул Карадур, но все же ушел. Позже, когда Джориан намазывал бальзамом рану, Совар постучался в дверь и сказал:

— Внизу какой-то человек спрашивает о компании мальванцев. Это вы и есть?

— Сейчас посмотрим, — ответил Джориан. Внизу он нашел своего брата Керина. Противясь побуждению броситься в объятия к брату, Джориан сложил ладони на мальванский манер и низко поклонился, пробормотав: — Сутру из Мальвана к вашим услугам. Чем сей недостойный может служить благородному господину? — Шепотом же он добавил: — Тише!

Керин при виде костюма и ужимок брата крепко сжал зубы, чтобы не разразиться смехом. Он сказал:

— Я все понял. Поужинаем?

— Нет, мальванец осквернит себя ужином с иностранцем.

— Но насколько я помню, ты рассказывал мне, — пробормотал Керин, — что был на приеме у мальванского императора?

— Да, но это был только бал, а не пир. Угощение состояло исключительно из фруктового сока, а, по-моему, это не считается. — Повысив голос и снова имитируя акцент, Джориан продолжал: — Откушайте сами, благородный сэр, а затем мы встретимся в моей скромной комнате.

И Керину пришлось ужинать в одиночестве, а мнимые мальванцы, поглощая свой ужин, подчеркнуто держались в стороне. Позже, когда немногие посетители, оставшиеся в общем зале, занимались своими делами, Джориан встретился взглядом с Керином, подмигнул и слегка кивнул головой. После того как Джориан исчез наверху, Керин встал и отправился следом за ним. В комнате они обнялись и, усмехаясь, похлопали друг друга по спинам.

— Ну? — спросил Джориан. — Может ли Теватас освободить ее?

— Так он утверждает. Это у тебя с собой?

— Да, вон в той сумке, в промасленной тряпке. Можешь пощупать через ткань. Когда он может ее привести?

Керин пожал плечами.

— Скажем, завтра?

— Только пораньше, не меньше чем за час до заката. Мне не улыбается попытка выбраться из города после того, как будут заперты ворота. Когда узнают, что она сбежала, дворец превратится в гнездо разъяренных шершней.

Когда солнце склонялось к горизонту, все сильнее нервничающий Джориан то и дело выходил из «Лисы и кролика», чтобы взглянуть на небо или же пройти по улице до лавки Вортипера и Джевеллера, где в витрине были выставлены водяные часы.

Наконец прибежал с озабоченным видом Керин, сказав:

— Теватас говорит, что они задерживаются.

— Почему?

— Сейчас расскажу. Пойдем внутрь. Я буду ждать в общем зале и пить пиво, а ты возвращайся в комнату. Нам не нужно устраивать из воссоединения супругов публичного зрелища.

— Это разумно, — согласился Джориан. — Когда он сказал, что задержится?

— Я должен был встретиться с ним на площади Псаана и привести его сюда, поскольку не сказал ему, где ты остановился. Так как он не появился, я пробежал по ближайшим улицам, решив, что могло произойти какое-то недоразумение, и встретил его, когда он выходил из лавки аптекаря. Когда я спросил его, в чем дело, он ответил, что у нее головная боль, и она просила его принести лекарство от Синелиуса. Поэтому они задержатся.

Джориан с колотящимся сердцем вернулся к себе в комнату, где Карадур и Маргалит вопросительно взглянули на него.

— Они задерживаются, — ответил он коротко.

— Но сын мой, — сказал Карадур, — спускается тьма, и ворота закроют. Как мы тогда выберемся из города?

— Хотелось бы мне знать... Возможно, удастся уговорить или подкупить офицера стражи, и для нас откроют ворота.

— Не можем ли мы перелезть через городскую стену с помощью волшебной веревки доктора, как делают в романах? — спросила Маргалит.

— Можем, но тогда придется бросить повозку и животных. Пешком же нам не уйти от погони.

— Не будет ли разумнее остаться на ночь? — спросил Карадур. — Тем, кто проходит через ворота утром, не задают вопросов.

— Конечно, если бы мы могли полагаться на то, что исчезновение Эстрильдис останется необнаруженным. Но кто-нибудь наверняка подымет тревогу. Тогда все стражи, солдаты, шпионы и лакеи в Ксиларе кинутся на поиски. Они засунут свой нос в любую конуру и курятник.

Карадур пробормотал:

— Тогда нам лучше помолиться, чтобы этому чиновнику и твоей королеве не позволили уйти из дворца. Если они придут сюда, мы пропали.

Джориан спросил:

— Можешь ли ты отправить нас в следующий мир, как ты делал три года назад?

— Нет. Это заклинание было самым могущественным из тех, что мне доступны. Оно требует чрезвычайных приготовлений, которые займут не один месяц. Но, впрочем, говорят, что обезглавливание — один из самых безболезненных видов казни.

— Возможно, но еще ни один обезглавленный не смог этого подтвердить.

— В любом случае, — сказал Карадур, — если за нами явится стража, я постараюсь, чтобы удалось мое маскирующее заклинание.

— Я могу вернуться во дворец, сказав, что ты похитил меня оттуда, и я только сейчас сбежала от тебя и вернулась в Ксилар, — предложила Маргалит.

— Это не годится, — возразил Джориан. — Судья Граллон знает, что в Оттомани мы с тобой были вовсе не стражем и пленницей. Помни: если я должен лишиться головы, то из этого вовсе не следует, что и тебе ее отрубят. Я могу сказать вам названия других таверн, не пользующихся доброй репутацией, куда вас впустят без лишних вопросов. Если правительственные чиновники будут вас допрашивать, скажите, что не имели понятия, кто я такой на самом деле.

— А ты сам? — спросила Маргалит. — Почему бы тебе не скрыться точно таким же способом?

— В принципе можно; но давайте сперва посмотрим, придет ли Теватас — с Эстрильдис или без нее. Тогда мы сможем решить, что делать дальше.

Они спустились вниз, чтобы поужинать. Хотя у Совара готовили превосходно, Джориан половину своей порции оставил нетронутой. Керин вернулся на площадь Псаана ждать Теватаса. Когда один из посетителей Совара напился и стал буянить, у Джориана появилось искушение задать ему взбучку и вышвырнуть на улицу. Он чувствовал, что взорвется от внутреннего напряжения, если не разрядит его каким-нибудь насильственным действием. С огромным трудом он сдержал себя, и Совар сам разобрался с неугомонным буяном.

Затем они вернулись в большую комнату и уныло уселись, придумывая многочисленные планы, как им спасти свою жизнь. Они обсуждали разнообразные идеи, но, в конечном счете, все зависело от того, придет или не придет Теватас, с Эстрильдис или без нее, или же за Джорианом явится стража.

Наконец в дверь тихонько постучали, и раздался приглушенный голос Керина:

— Они пришли!

Джориан вскочил, опрокинув стул, и бросился открывать дверь. В коридоре стояли трое: высокий, красивый, молодой Керин, маленький толстяк средних лет и низкорослая женщина в плаще с капюшоном, который опускался ей до лодыжек и скрывал черты ее лица.

— Заходите! — прошептал Джориан. Закрыв за ними дверь, он обернулся.

— Это у вас? — спросил толстяк.

— Да. Это она? — Джориан откинул капюшон, увидев светлые волосы Эстрильдис и ее округлое лицо. Она смотрела перед собой невидящим взглядом.

— Где обещанное? — потребовал Теватас. — Я должен идти, чтобы обеспечить себе алиби.

Джориан вытряхнул содержимое сумки на кровать, извлек корону из промасленной тряпки, вручил ее Теватасу, который осмотрел ее, взвесил на ладони, и убрал обратно в сумку.

— Хорошо! — пробормотал чиновник, поворачиваясь, чтобы идти.

— Минутку! — сказал Джориан. — Что ты собираешься с ней сделать? Переплавить на слитки?

— Нет, у меня более крупные планы. — И толстячок захихикал. — В следующий раз, как вы посетите Ксилар, я стану важной персоной, может быть, даже членом Регентского совета. А пока что держите языки за зубами, и я тоже так поступлю. Прощайте!

Чиновник исчез за дверью.

Джориан повернулся к Эстрильдис:

— Дорогая!

Она медленно повернула к нему голову, но была не в силах остановить на нем свой взгляд.

— Что с тобой, любимая? — спросил Джориан.

Она не ответила.

Карадур сказал:

— Твоя жена либо заколдована, либо опьянена. Принюхайся к ее дыханию!

Джориан понюхал.

— Да, в нем чувствуется что-то странное... Мы можем привести ее в чувство?

Маргалит схватила девушку за плечи и слегка встряхнула ее.

— Миледи! Ваше Величество! Эстрильдис! Вы меня не узнаете?

— Я умею справляться с подобными проблемами, — сказал Карадур. — Дозвольте мне попробовать.

Он подошел к умывальнику и намочил в воде уголок полотенца. Затем, встав перед Эстрильдис, стал осторожно хлестать ее по щекам мокрым полотенцем, повторяя ее имя.

Джориан развязал шнурок на шее Эстрильдис и снял с нее длинный плащ. С первого взгляда ему показалось, что за три года, с тех пор, как они расстались, его жена заметно поправилась. Затем он пригляделся внимательнее.

— Маргалит! — окликнул он. — Скажи мне честно — она беременна?

Маргалит опустила глаза к полу.

— Да.

— Ты знала об этом, когда тебя утащил демон?

— Я очень сильно подозревала. У нее не было месячных.

— Когда ребенок родится?

— Наверное, через месяц-другой.

— Я не могу быть его отцом. Кто же тогда?

— Я бы предпочла, чтобы она сама рассказала.

Джориан обернулся к Эстрильдис, которая постепенно приходила в себя. Она переводила широко раскрытые глаза с одного на другого, бормоча:

— Где я? — Затем она воскликнула: — Маргалит! Я сплю или нет?

— Нет, дорогая, это я, — ответила Маргалит.

— Но почему ты такая смуглая, как кочевник из Федирана? Провалялась целый день на солнце?

Джориан сказал:

— Эстрильдис, дорогая!

Она растерянно посмотрела на него.

— Ты в самом деле Джориан? И тоже весь смуглый?

Джориан сказал:

— Ты находишься в таверне «Лиса и кролик», в городе Ксиларе. Мы приехали, чтобы забрать тебя. Но я вижу, что все изменилось.

Надолго установилось молчание. Затем Эстрильдис перевела взгляд на свой живот.

— О, Джориан, мне так жаль! Я ничего не могла поделать!

— Кто он?

— Молодой человек из благородной семьи, связанной с Регентством.

— Его имя?

— Я... я не скажу. Ты убьешь его, а я л-л-люблю его. — И она разрыдалась.

Джориан поднял опрокинутый стул и уселся на него, спрятав лицо в ладонях. Затем он сказал:

— Вы тоже садитесь. Нужно решить, что делать.

Карадур воскликнул:

— Какая жалость, что мы позволили чиновнику уйти с короной, прежде чем все выяснилось!

— Ничего не попишешь, — отозвался Джориан. — Он уже вернулся во дворец, и его теперь не вытащить оттуда, разве что осадой. Но лучше бы ему не встречаться со мной темной ночью. Эстрильдис, ты хочешь стать женой этого парня?

— Да! Но Регентство никогда не расторгнет мой брак с тобой, пока есть надежда поймать тебя и отрубить тебе голову.

Маргалит спросила:

— Джориан, если бы ты узнал имя отца ребенка, ты бы убил его?

Джориан тяжело вздохнул.

— Именно об этом я подумал в первый момент. Но потом...

— Что потом?

— Потом разум взял верх. Если бы я убил его, что бы мне досталось — жена, оплакивающая убитого любовника и вынашивающая не моего ребенка? Я думал, что вы увидите самое замечательное воссоединение влюбленных в истории, но оказалось... Почему ты не сказала мне раньше?

Маргалит развела руками.

— Я не могла предвидеть последствия.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, ты мог умереть, или Эстрильдис могла умереть, или же юный сэр... тот безымянный юноша... тоже мог бы умереть. Тогда зачем бы мне было тебе рассказывать — разве что сделать тебя еще более несчастным? Кроме того, я в первую очередь верна ей, а не тебе. И, между прочим, я неоднократно делала тебе намеки.

— Да, верно. Они часто встречаются, эти двое?

— В последний год он приходил ежедневно. Через некоторое время она попросила меня оставлять их наедине.

Джориан обернулся к Эстрильдис.

— Моя милая, чем этот молодой человек так вскружил тебе голову?

— Ох, он красивый, храбрый и любезный, как рыцарь из феодальных времен. И родом из знатной семьи.

— Ты хочешь сказать — совсем как рыцарь из романов. У нас в Оттомани еще остались рыцари. Некоторые из них неплохие парни; но остальные — обыкновенные забияки и развратники, которые, не моргнув глазом, зарежут простолюдина, заподозрив в нем недостаток почтительности. А я — невзрачный, практичный трудяга, и мои предки, как и твои, были крестьянами и ремесленниками. Но скажи мне, почему ты была как пьяная, когда Теватас привел тебя сюда?

— Потому что я была пьяная. Этот негодяй опьянил меня.

— Каким образом?

— Он пришел сегодня днем, сказав, что может вывести меня из дворца на встречу с мужем. Но я отказалась. Как бы сильно я ни ценила тебя, Джориан, мое сердце отдано другому.

— И что потом?

— Теватас ушел. После ужина он вернулся, сказав, что достал редкий чай из Курамонской империи. Он принес чайник, завернутый в полотенце, чтобы он не остыл, и пригласил меня отведать редкий напиток. Мне показалось, что у него странный вкус, а потом у меня затуманились мозги, и я не понимала, что делаю. Я помню, как Теватас укутывал меня в этот крестьянский плащ и выводил из дворца, сказав стражам, что я — его подружка.

Керин сказал:

— Теперь ясно, зачем Теватас ходил к аптекарю.

Джориан безмолвно сидел под взглядами друзей. На их лицах читалось любопытство, ожидание и следы страха. Наконец он сказал:

— Я не вижу иного способа распутать этот узел, кроме как примириться с потерями и бежать. Керин пусть отведет Эстрильдис к воротам дворца и оставит ее там. Она может придумать сказочку, будто улизнула из дворца, чтобы побродить по городу без ох...

Резкий стук в дверь прервал его слова. Джориан схватил меч в ножнах, стоявший в углу, вытащил клинок и подошел к двери, пробормотав:

— Если это головорезы Регентства, то я им живым не дамся. Все отойдите назад! Входите, кто там! Дверь не заперта!

За дверью стоял стройный, чрезвычайно красивый юноша несколькими годами младше Джориана. При виде Джорианова меча он воскликнул: «Ха!» — и потянулся к собственному оружию.

— Коринеус! — закричала Эстрильдис.

Джориан отступил на шаг.

— Еще одна загадка разрешилась. Ну ладно, заходи и закрывай дверь! Не стой там, как сосунок!

Молодой человек шумно вздохнул и вошел в комнату, сказав:

— Очевидно, ты хочешь убить меня и тем самым смыть с себя пятно позора. Ну что ж, попробуй! — И он встал в оборонительную позицию.

— Ты не понял меня, — сказал Джориан. — Я знаю о том, что у тебя было с моей женой, но не желаю никому причинять горе или же оставлять ребенка без отца. Нет у меня желания и усыновлять его. Так что забирай Эстрильдис — она твоя.

Сэр Коринеус удивленно нахмурился.

— Правильно ли я тебя расслышал? Мне казалось, что Джориан был храбрецом, а не отъявленным трусом.

— Моя храбрость тут ни при чем. Если мы вступим в бой, либо ты меня убьешь, либо я тебя. Я не жажду погибнуть от твоей руки; а если я убью тебя, то что мне это даст? Что я могу выручить за твой труп? Твоя шкура вряд ли пригодится кожевникам, а убитых врагов мы не едим, как в Паалуа.

— У тебя нет рыцарского чувства чести! Ты говоришь как простой ремесленник, холодный рассудительный торгаш!

Джориан пожал плечами.

— Поступай как знаешь. Если ты нападешь, я сумею постоять за себя; но не обижусь, если ты воздержишься.

— Совершенно ясно, что ты простолюдин, иначе потребовал бы немедленного удовлетворения, когда я назвал тебя трусом!

— Мой милый мальчик, ты живешь в прошлом! Подобные идеи забыты в Ксиларе уже более столетия!

— Для тебя — возможно, но не для меня. Сколько мне еще оскорблять тебя, пока ты не начнешь бой?

— Вы испытываете мое терпение, молодой человек, но я стараюсь вести себя разумно. Почему тебе так не терпится драться?

— Потому что, пока ты жив, я не могу жениться на Эстрильдис. Значит, один из нас должен умереть. Защищайся! — И Коринеус бросился вперед, занося над Джорианом меч.

Через мгновение они яростно рубили и кололи. Сверкающие клинки, сталкиваясь, со звоном высекали искры. Невольные зрители прижались к стене, чтобы бойцы их не задели.

Джориан обнаружил, что Коринеус — хороший, но не первоклассный фехтовальщик. Он отбивал одну яростную атаку юноши за другой, пока Коринеус, вспотевший и задыхающийся, не начал уставать. Тогда Джориан проворным выпадом ударил его мечом по голове. Клинок порезал скальп юноши, но удар был слишком слабым, чтобы причинить ему серьезный вред. Коринеус отскочил и вытер струйку крови, стекавшую из раны на лбу.

Джориан даже не запыхался. Вскоре Коринеус снова начал атаковать его, медленней и расчетливей. Он задел кончиком меча рукав рубашки Джориана, прорвав в нем дыру.

— Снова тебе придется зашивать, Маргалит, — сказал Джориан, сделал новый ложный выпад, и опять задел лезвием меча макушку Коринеуса. Юноша отступил, вытирая со лба свежую кровь. Его лицо было испачкано кровавыми разводами.

Они нерешительно фехтовали до тех пор, пока не предприняли одновременный выпад и оказались лицом к лицу, скрестив мечи у эфесов. Какое-то мгновение они боролись в этой позиции, пытаясь лишить друг друга равновесия.

Благодаря своей силе Джориан отвел меч Коринеуса вверх и снова сумел поразить его в голову, прорезав еще две раны в его скальпе. Коринеус, зашатавшись, оторвался от противника, поспешно вытирая лицо свободной рукой.

Но это было бесполезно. Ослепленный струящейся кровью, Коринеус беспомощно стоял, закрыв лицо ладонью. Джориан ударил его по правой руке мечом плашмя, и клинок Коринеуса со звоном упал на пол. Джориан поддел его носком башмака, подкинул в воздух и поймал.

В дверь постучали, и раздался голос Совара:

— У вас все в порядке?

— Да-да, — ответил Джориан. — Мы только немножко упражнялись. — Он обратился к зрителям: — Постарайтесь перевязать этого бедолагу. Садись, Коринеус.

— Куда? Я ничего не вижу.

Джориан толкнул Коринеуса в кресло.

Юноша сказал:

— Ты превратил меня в посмешище! Моя честь погибла! Я должен искать почетной смерти, которая бы искупила мой позор.

— Ох, ну ради всех богов! — фыркнул Джориан. — Когда же ты перестанешь вести себя как мальчишка? Пора уже повзрослеть!

— Что ты от меня хочешь?

— Расскажи мне, как ты нашел нас здесь?

— Я увидел, что Теватас покидает дворец с Эстрильдис, которую я узнал несмотря на ее плащ. Истинная любовь видит через любые покровы. Я последовал за чиновником до этой самой таверны и стал ждать на улице, не зная, обратиться ли в Регентский совет или же разобраться самому. После того как Теватас вышел и украдкой поспешил прочь, я решил, что будет более почетно и по-рыцарски самому отправиться на спасение дамы. И вот я здесь.

— Нам очень повезло, молодой человек, — сказал Джориан. — Я не мог бы в одиночку сражаться со всем гарнизоном Ксилара. Теперь вот что: ты претендуешь на обращение «сэр». С чего бы это?

Коринеус поглаживал ударенную Джорианом руку, на которой вспухал огромный синяк.

— Как ты, разумеется, знаешь, этот титул достается по наследству сыновьям баронов, поскольку подлинных рыцарских орденов у нас больше не существует. Мой отец, лорд Холдар, — титулованный барон Месбол.

— Я знаю эту семью. Чем ты зарабатываешь на жизнь?

— Я — младший секретарь в Департаменте иностранных дел.

— Поместье Месбол находится неподалеку от ирианской границы, верно?

— Да.

— И твой отец живет там?

— Да, у нас еще остался маленький замок и достаточно земли, чтобы содержать его, хотя с бывшими владениями это сравнить нельзя. И мы больше не можем заставлять холопов отрабатывать на наших полях свою вассальную повинность, а должны, подобно обыкновенным нетитулованным помещикам, нанимать этих мужланов за звонкую монету.

— Тс-с, тс-с, — сказал Джориан. — Я сам был мужланом и сочувствую этим лентяям. Но любишь ли ты Эстрильдис настолько сильно, чтобы ради нее оставить свою должность в правительстве?

— Да! На что не пойдет истинный рыцарь...

Джориан поднял руку.

— Имеет ли твой отец влияние на синдиков Ира?

Коринеус озадаченно посмотрел на него.

— В общем-то, да. Эти скопидомы скупают у нас излишки урожая. А что?

— Почему бы тебе не увезти Эстрильдис в Ир и там, благодаря влиянию отца, уладить все брачные проблемы? Когда все успокоится, а вы с ней окажетесь законными супругами — по крайней мере, по ирским законам, — вы можете вернуться в поместье отца. Если даже он рассердится, вид маленького внука заставит его смягчиться.

— Но что будет с тобой, король Джориан?

Джориан усмехнулся.

— Прошу, не надо титулов. Как ты верно заметил, в душе я — ремесленник. Я сумею устроиться, хотя и иным образом, нежели ты.

Коринеус покачал головой, пробормотав:

— Не понимаю этого современного мира. В феодальные времена каждый человек знал свое место и должен был оберегать свою честь. В нашей стычке ты мог бы убить меня шесть раз; я понял это почти сразу же, как мы скрестили мечи. И все же ты обошелся со мной, как будто я всего лишь капризный ребенок.

— Было бы достаточно убить тебя только один раз; и если бы я придерживался твоих замшелых понятий о чести, я бы именно так и поступил. Но давай вести себя разумно. У тебя есть возможность добраться до Ира? Эстрильдис в своем положении не может ехать верхом.

Коринеус задумался.

— У моего друга Веркассуса есть двуколка, которую он не раз мне одалживал. Возможно, мне удастся взять ее на время. Лошадь свою я держу в конюшне у Веркассуса, и мой грум Гвитион живет там же, с его слугами. Я могу захватить его в Месбол, откуда мой слуга вернет двуколку Веркассусу. Если только Гвитион не отправился в обход питейных заведений, мы будем готовы через час.

— Как вы выберетесь из города ночью?

— Капитан стражи Северных ворот проиграл мне в карты. А теперь, если вы разрешите, я вернусь во дворец и соберусь...

— Лучше не трать на это времени. Вещи можно купить новые — в отличие от головы. И пожалуйста, отведи Эстрильдис в дом своего друга — для нашей большей безопасности.

Коринеус собирался что-то возразить, но Джориан решительно сказал:

— Нет, уходите оба. Как верно заметил маленький чиновник, держите язык за зубами, а мы поступим соответственно. Прощай, Эстрильдис.

Она снова заплакала.

— Я не знаю, что сказать... так неудобно... ты настоящий король, что бы там он ни говорил...

— Ну, ну, забудь об этом и уходи, — сказал Джориан, переходя на сельский кортольский диалект своего детства. — Прощания, как и казни, лучше проводить побыстрее; но я всегда буду помнить мою маленькую красотку с фермы.

Закутавшись в длинный плащ, Эстрильдис вышла, шмыгая носом. Коринеус опекал ее, присматривая за ней, как будто она была хрупкой стеклянной вазой.

— Уф-ф! — Джориан вытер рукавом пот со лба. — Будем надеяться, что они успеют убраться, прежде чем их хватится дворцовая стража. Не кажется ли вам, что мы заслужили бутылочку лучшего вина Совара? Разумеется, отца Карадура я не имею в виду — ему это запрещают принципы.

— Я принесу вина, — вызвался Керин.

— Кажется, даже я могу чуть-чуть поступиться принципами, — подал голос Карадур. — Но как ты переменился, Джориан, ведь раньше ты говорил, что проткнешь любого негодяя, который станет строить глазки твоей милой.

— Это все твоя заслуга, — сказал Джориан. — Я запомнил твою лекцию, когда мы пролетали над Лограмами, и теперь стараюсь поступать так, как было бы выгоднее для всех заинтересованных сторон. Коринеус может называть мое поведение нерыцарским, но, к счастью, мне не нужно соблюдать рыцарский кодекс чести. Может, этот парень и красив, и храбр, и галантен, но он ужасный дурак.

Маргалит сказала:

— Вот почему я настаивала на том, чтобы ты взял меня с собой.

— Что ты имеешь в виду? — удивился Джориан.

— Я думала, что когда ты узнаешь о ее неверности, то в гневе можешь убить ее, и считала, что мой долг — защищать Эстрильдис. Слава Зеватасу, мне не пришлось встать между ней и твоим клинком!

В течение следующего часа они сидели в большой спальне, распивая бутылку, которую принес Керин, и строя планы. Затем, когда бутыль опустела, Керин захотел вернуться к себе, а Маргалит собралась удалиться в свою комнату. Они уже желали друг другу спокойной ночи, когда их внимание привлек раздававшийся внизу шум — шаги множества людей, обрывки слов и лязг оружия.

Керин выглянул в коридор и тихо прикрыл дверь.

— Это отряд королевской стражи ищет Эстрильдис, — сообщил он. — Офицер сказал, что они обшарят каждый уголок в доме. Что делать?

— Дай подумать, — нахмурился Джориан. — Если мы попытаемся бежать... нет. Если они внимательно посмотрят на нас, то могут распознать нас с Маргалит под маскировкой... Я знаю один фокус, который заставит их убраться. Керин и Карадур, полезайте под кровать! Маргалит, раздевайся и ложись в постель!

— Что?! — воскликнула она. — Ты сошел с ума?! Зачем?..

— Делай что сказано! Потом объясню. — Говоря это, Джориан одновременно срывал с себя одежду. — Проклятье, поторопись! Не бойся за свою добродетель; это просто представление, чтобы надуть их. Живее!

— До последнего клочочка? — дрожащим голосом спросила Маргалит, разматывая свое объемистое мальванское одеяние.

— До последнего! — Стоя голым, Джориан дождался, когда Маргалит нырнет под одеяло, в то время как его брат и мальванец спрятались под кроватью. Керин заворчал, когда кровать под весом Джориана придавила его к полу. — Тихо! — прошептал Джориан, обнимая Маргалит, которая сжалась при его прикосновении. — Говорить буду я.

Топот и голоса раздавались все ближе и ближе. Наконец дверь распахнулась. Повернув голову, Джориан различил в дверях силуэты двух королевских гвардейцев. Приподнявшись в постели и по-прежнему прижимая к себе Маргалит, он зарычал:

— Да поразит вас Херике громом и молнией! Неужели нельзя заниматься любовью с законной женой наедине?! Совсем забыли о приличиях? Убирайтесь!

— Прошу прощения, — ответил голос. Дверь закрылась, и шаги стихли вдали. Когда все успокоилось, Джориан вылез из кровати, приоткрыл дверь, выглянул в щель и зажег лампу.

— Они ушли, — сказал он, натягивая штаны.

Маргалит прикрывалась мальванской одеждой.

— Теперь мне можно идти?

— Да, моя дорогая. Если после нашего представления кто-нибудь усомнится в твоем честном имени, Керин и доктор могут подтвердить, что я не позволял себе вольностей. Им лучше видно.

— Но я уверена, что ты думал об этих вольностях. — Маргалит усмехнулась. — Джориан, сомневаюсь, чтобы после путешествия с тобой у меня осталось какое-то честное имя.

 

10. ЗАКОЛДОВАННЫЙ ЗАМОК

Маргалит, держа поводья Филомана, сказала:

— Джориан, для человека, сердце которого разбито неверностью его любимой, ты выглядишь необычно жизнерадостным.

Джориан, восседая на Кадвиле рядом с фургоном, пел арию из оперетты Галлибена и Сильверо «Юбка на судне»:

Я пират — гроза морей, Нет никого меня храбрей. Смотрел в лицо семи смертей И правлю морем я!

Он вопрошающе взглянул на Маргалит и ответил:

— Да, ты права, если подумать. Конечно, это было потрясение. Но позже, призадумавшись, я понял, что с горем, разочарованием и негодованием соседствует еще и капля облегчения.

— Хочешь сказать, что любил ее не так безмерно, как утверждал?

— Три года без мужа — слишком большой срок для юной и пылкой женщины вроде Эстрильдис. Да, верно, я любил ее — и до сих пор в каком-то смысле люблю, — и если бы она сохранила верность, постарался бы стать любящим и примерным мужем. Но когда я обнаружил, что она изменила мне, потеря оказалась гораздо менее болезненна, чем можно было ожидать. Ты хочешь вернуться на свою должность в Академии?

— Ну да, а что еще? Место королевской фрейлины найти не так-то просто.

Они двигались на юго-восток, не тратя времени, но и не слишком торопясь, чтобы не возбуждать подозрений. Однажды на них наткнулся кавалерийский разъезд и обыскал их. Но мальванский акцент Джориана, а также отсутствие каких-либо следов Эстрильдис убедили патруль, что они — всего лишь безвредные чужестранцы, и их отпустили.

Джориан сказал:

— Мы вскоре окажемся у поворота на замок Лорк. Давайте проведем ночь там. Барон Лорк — не самый худший из призраков, а у нас будет крыша над головой.

Поскольку никто из его спутников не возражал, Джориан направил повозку по длинному заросшему склону к разрушенному замку.

Маргалит спросила:

— Джориан! Не лучше ли нам оставить фургон и животных позади замка, а не во дворе? Там они будут не так заметны.

— Вот мудрая женщина! Как я прожил без тебя все эти годы?

— Добро пожаловать, друзья мои, — приветствовал их призрак барона Лорка, когда спустилась тьма и Маргалит накрыла ужин в главном зале. — Минутку. Крупный мужчина, хотя и одетый как мальванец, говорил, что он — Никко из Кортолии. Дама — Маргалит Тотенская, и... я забыл твое имя, преподобный отец. Если ты тоже от преклонных лет страдаешь забывчивостью, то можешь себе представить, насколько тяжелее это для меня.

— Он — доктор Карадур, — подсказал Джориан.

— Вот что меня интересует, — сказал призрак. — Понимаете, вчера в мои владения вторгся эскадрон кавалерии, и я подслушал их разговор. Некоторые солдаты не знали, в чем цель их миссии, ибо они были всего лишь мальчишками, когда начались все эти события. Поэтому их офицер поведал подробности.

Выяснилось, что они искали некую Эстрильдис, королеву Ксилара, недавно пропавшую. Подозревали, что ее похитил муж, беглый король Джориан, который скрылся три года назад. Как я понял с их слов, он бежал, спасаясь от церемонии обезглавливания, проводимой раз в пять лет. Но дезертирство Джориана внесло в расписание беспорядок.

— Мы что-то слышали об этом, — сказал Джориан.

— Ах, но это не все. По словам этого офицера, сей Джориан также может скрываться под именем Никко из Кортолии, а именно так ты назвал себя, когда я заставил тебя признаться, что ты — не истинный мальванец. И это совпадение не единственное. Еще этот офицер упоминал некую Маргалит Тотенскую, бывшую фрейлину королевы Эстрильдис, исчезнувшую прошлой зимой, — некоторые говорили, что ее унес демон, но офицер не верил этой легенде, и с тех пор ее никто не видел. Если бы совпало одно имя, то это бы не выходило за пределы вероятного; но два! Это переходит все границы разумной веры.

Джориан вздохнул.

— Что ж, я признаюсь — еще раз. Означает ли это, что ты отправишь следующую группу ищеек по нашему следу?

— Нет, да и с какой стати? Но что же на самом деле случилось с королевой? Я ее не вижу среди вас.

— Она отправилась в другую сторону, с неким человеком, который, как она надеется, станет ее новым мужем.

Призрак покачал прозрачной головой.

— Я сожалею, что она не отправилась с тобой. Тогда ты мог бы освободить меня от проклятия.

— Вы имеете в виду, заставив Эстрильдис помыть пол?

— Да, именно. Но вы все же состоите в браке — ты и она?

— Юридически, очевидно, да. Она надеется оформить развод в другой стране, поскольку в Ксиларе ей это не дают.

Призрак нахмурился, подперев подбородок ладонью.

— В моем мозгу, или в том, что взамен него есть у призраков, забрезжила новая мысль. При жизни я был местным судьей, и еще никто не отменял моего назначения. Я могу даровать тебе развод. Ее отказ сопровождать тебя делает ее виновной в измене.

— А юридический акт, произведенный призраком, имеет силу?

— Сильно сомневаюсь, что хотя бы один высокий суд когда-нибудь обсуждал эту проблему. Но давай предположим, что имеет. Тогда ты прямо здесь мог бы обвенчаться с леди Маргалит. Поскольку ты — король, то твоя супруга — королева. Если она вымоет мой пол — не обязательно весь, уверяю тебя — я в то же мгновение освобожусь из своего докучного состояния.

Джориан и Маргалит переглянулись.

— Что ж! — сказал наконец Джориан. — Это интересное предложение. Но нам нужно время, чтобы его обдумать.

Маргалит промолчала. Барон сказал:

— Думайте, сколько вам угодно, господа. Я не побуждаю вас к поспешным действиям. Но помните: когда я освобожусь от существования в этом мире, вы можете больше не бояться, что я выдам вас ксиларцам! Услуга за услугу.

— Утро вечера мудренее, — сказал Джориан.

На следующее утро Джориан сказал:

— Маргалит, давай пройдемся и посмотрим, как там наши животные.

Когда они обнаружили, что лошадь и мул мирно пасутся, Джориан взглянул на Маргалит.

— Ну?

— Что «ну»? — ответила она.

— Ты же понимаешь? Предложение барона о том, чтобы мы обвенчались.

— Ты хочешь сказать, что не вполне доверяешь призраку? Что если мы не поддадимся его настойчивости, решимость барона не выдавать нас ослабеет? Он намекал на это.

— Это стоит иметь в виду, но я думал вовсе о другом.

— О чем именно?

Джориан носком башмака отбросил с тропинки камень.

— Мне не хотелось говорить об этом через три дня после расставания с Эстрильдис. Ты меня привлекала еще с тех пор, как демон принес тебя в лабораторию Абакаруса. У тебя есть все, чего я мог бы пожелать от спутницы жизни, включая здравый смысл, которого мне, увы, иногда не хватает. Когда я увидел, как ты танцуешь в мальванском наряде, я с трудом удерживался, чтобы не наброситься на тебя.

Еще до разрыва с Эстрильдис я твердил себе: «Джориан, ты — верный муж, который сделает все, чтобы вернуть себе возлюбленную жену. То, что ты чувствуешь к Маргалит, — всего лишь похоть». Но теперь я не могу отрицать, что люблю тебя. Я намеревался, после приличного промежутка времени, сделать тебе предложение; но барон ускорил события.

По правде говоря, после этого путешествия я остался нищим, поскольку Теватас удрал с моей короной. Но мне всегда удавалось тем или иным способом заработать себе на жизнь.

— Насколько законным будет такой брак? — спросила Маргалит. — Я знаю, что один призрак выступал в роли законодателя, но о привидении-судье слышу впервые. Даже если брак будет законным, это не относится к королевскому разводу, поскольку Регентство считает тебя последней инстанцией в данном вопросе.

— Ну, — сказал Джориан, — если я — король, то по ксиларским законам мне положено пять жен. Следовательно, каким бы ни было положение Эстрильдис, меня нельзя обвинить в многоженстве — по крайней мере, в Ксиларе, куда я надеюсь больше никогда не возвращаться. А ты как полагаешь?

— Джориан, обещай мне одну вещь.

— Да?

— Как только мы окажемся в Оттомани — при условии, что нас не схватят, — ты проведешь все процедуры развода и брака по оттоманским законам, чтобы не возникало никаких неприятных вопросов.

— Тем самым подразумевается, что твой ответ будет «да»?

— Да, я подразумеваю именно это. Ну так что?

— Обещаю. И еще раз проделаю все то же самое в Кортолии.

Когда Карадуру сообщили о помолвке, он сказал:

— Примите мои поздравления! Но тем не менее как жалко, что все твои энергичные усилия воссоединиться с супругой за последние три года окончились ничем.

— Чепуха, старина! — фыркнул Джориан. — Мои приключения снабдили меня бесконечным запасом историй. Кроме того, если бы я сидел сложа руки, я бы никогда не встретился с Маргалит. Так несчастья рождают сокровища.

— Ну, об этом мы сможем судить десять лет спустя.

— Без сомнения; но я не могу ждать, пока мы все умрем, прежде чем принять решение. Так что давай доведем дело до конца.

Следуя указаниям барона Лорка, Джориан нашел в кабинете барона в столе несколько листов пожелтевшей бумаги. Под диктовку невидимого призрака Джориан написал на них юридические формулировки. Первый лист он подписал сам, а на втором расписались они с Маргалит. Проблема состояла в том, как получить подпись барона, поскольку призраку не хватало материальности, чтобы взять в руки гусиное перо Джориана. Наконец, сосредоточив свою психическую силу, призрак поставил маленькие обгоревшие пятнышки на обоих листах, там, где должна была находиться его подпись. Джориан, Маргалит и Карадур написали свои имена вокруг этих пятен, засвидетельствовав подпись барона.

— Внимание! — сказал бестелесный голос. — Теперь встаньте передо мной...

— А где это? — спросил Джориан.

— О, чума! Где угодно. Встаньте бок о бок и возьмитесь за руки. Джориан, желаешь ли ты?..

Церемония вскоре завершилась. Призрак сказал:

— А теперь, господа, я прошу, чтобы вы выполнили свои обязательства в сделке. Добрая Маргалит, ты найдешь в кухне ведро, а в колодце еще сохранилась вода. На тряпку тебе придется пустить что-нибудь из твоего собственного гардероба, ибо грабители вытащили из замка все, имеющее отношение к одежде.

Они сделали половую тряпку, оторвав кусок от старой рубашки Джориана. Маргалит опустилась на колени и стала мыть пол. Через несколько минут призрак сказал:

— Этого хватит, моя дорогая. Проклятье снято; стены замка тускнеют перед моим взором.

Но прежде чем я удалюсь, хочу сказать кое-что. Охотники за сокровищами обшарили и разграбили весь мой жалкий замок. Если вы желаете найти клад, до которого они так и не добрались, вытащите камень справа от главного камина: третий ряд снизу, второй слева. Мне золото больше не нужно. А теперь прощайте! Я... — И голос привидения затих.

Джориан вытащил указанный камень и обнаружил тайник, в котором лежал мешок монет. Когда деньги пересчитали, в мешке оказалось девяносто девять ксиларских львов и еще немного мелочи.

— Ха! — воскликнул Джориан. — Это почти точно та же сумма, с которой я в первый раз бежал из Ксилара. Армию или королевство на эти деньги не купишь, но, по крайней мере, с голоду мы теперь не умрем!

Через четыре дня, проезжая по широкой распаханной равнине, Джориан сказал:

— К сумеркам мы должны быть у отомийской границы. Если поторопиться, то доберемся до нее быстрее, но мне не нравится нога Филомана.

Они перекусывали на обочине дороги. Карадур сказал:

— Прошу вас, помолчите. — И его темные глаза остекленели, приняв отсутствующее выражение.

Джориан прошептал:

— Он слушает какое-то сообщение из астральной реальности.

Наконец старый мальванец покачал головой.

— Сын мой, — сказал он, — мое ясновидение говорит мне, что за нами снова погоня.

— Сколько их, и далеко ли они?

Карадур покачал головой.

— Не могу сказать на расстоянии, но знаю только, что они быстро приближаются.

Джориан поспешно проглотил последний кусок.

— Заканчивайте, мои родные, и поспешим.

Скоро они снова ехали по дороге в сторону Оттомани. Часом позже Карадур сказал:

— Я опять увидел их. Они не далее чем в двух лигах от нас.

— Джориан, — спросила Маргалит, — почему ты не поторопишься, обогнав нас? Мы же можем свернуть на боковую дорогу и пропустить их вперед. Зачем мы будем тебя задерживать, когда ты можешь спокойно доскакать до границы раньше преследователей?

— И бросить вас на их милость? Не говори глупостей, жена! — фыркнул Джориан. — Кроме того, местность здесь слишком открытая, чтобы играть в прятки с врагами. Вы не успеете скрыться.

— Тогда, — сказал Карадур, — сажай Маргалит к себе на лошадь и мчись вперед. Я могу править повозкой, а если меня остановят, то что взять с бедного предсказателя, который слыхом не слыхивал о беглых ксиларских королях? Я могу изменить свой облик небольшим маскирующим заклинанием. Чем плох такой план?

— Двумя моментами, — сказал Джориан, подгоняя коня, в то время как Маргалит нещадно стегала Филомана, чтобы он ускорил свой неторопливый шаг. — Во-первых, Маргалит — крупная женщина, и Кадвиль повезет нас двоих ничуть не быстрее, чем едет повозка. Во-вторых, нас слишком часто видели вместе, и тебя будут искать не менее настойчиво, чем меня.

— Но, может быть, — сказала Маргалит, — нас не станут сурово наказывать. Мы с Карадуром можем сказать, что ты нас обманул.

— Не полагайтесь на милосердие Регентства. Самое меньшее, вы проведете большую часть оставшейся жизни в сырых темницах. Нет, если кто-нибудь и станет лисой для их ищеек, так только я. Карадур — маленький и легкий. Вы с ним вдвоем весите не больше, чем я. Поэтому вы двое скачите к границе, а я постараюсь надуть преследователей или увильнуть от них.

— Нет! — сказал Карадур. — Мои старые кости слишком хрупки для скачки в седле. При одной лишь мысли о том, что я окажусь верхом на твоем огромном коне, у меня кружится голова.

— Ну, тогда нам нужно что-то предпринять, и поскорее, — сказал Джориан. — Попытайся снова обратиться к своему астральному зрению.

Карадур закрыл глаза. Немного спустя он сказал:

— Они меньше чем в лиге позади нас. Я насчитал в эскадроне десять или двенадцать человек.

Маргалит предположила:

— Может быть, они просто едут по своим делам?

Джориан покачал головой.

— Они бы не стали так торопиться, если только не гонятся за кем-то или спасаются бегством.

Несколько минут они ехали с самой большой скоростью, на какую был способен фургон. Когда они одолели подъем, Джориан воскликнул:

— Ха! Впереди лес! Теперь я вспомнил; когда я был королем, эта роща служила предметом спора между синдикатом земельных магнатов, которые желали срубить лес, и ксиларским адмиралтейством, стремившимся сохранить рощу для будущего строительства кораблей.

— И чем же кончилось дело? — спросила Маргалит.

— Граллон решил спор в пользу флота, и я поддержал его. Там был щекотливый момент. Судья собирался вынести иной вердикт, но один из магнатов совершил ошибку, попытавшись подкупить его. На том же самом недавно попался Абакарус.

— И что дальше? Собираешься спрятаться в лесу?

— Нет, роща небольшая. Но... Карадур, у тебя волшебная веревка с собой или нет?

— Со мной. Но ее магический заряд почти исчерпан. Еще два или три раза — и ее придется заколдовывать снова.

— Ее можно использовать против погони?

— Я могу приказать веревке избить их, но вовсе не факт, что их удастся убить.

— Я бы не хотел убивать этих бедолаг, но мне чрезвычайно хочется заполучить в свои руки их командира. Вот что мы сделаем...

Через полчаса повозку оттащили подальше от дороги и спрятали за несколькими молодыми деревцами. Джориан срубал их мечом, заострял нижние концы и втыкал в землю. Коня и мула привязали позади фургона.

Карадур смотал с пояса веревку и бросил ее так, что она легла поперек дороги. Он пробормотал заклинание, и оба конца веревки зашевелились, отыскивая ближайшие деревья. Затем эти концы, как охотящиеся змеи, поползли по стволам и обвились вокруг них. Середина веревки, еле заметная в пыли, неподвижно лежала на дороге.

Они ждали меньше получаса, но Джориану казалось, что прошли долгие часы. Затем на дороге появился кавалерийский эскадрон, движущийся утомленным галопом. На тяжело дышащих лошадях поблескивала пена. Джориан подозревал, что некоторые из них уже загнаны и больше никогда не будут пригодны к кавалерийской службе.

На них ехали солдаты в алых куртках под кольчугами, и вечернее солнце сверкало на посеребренных шлемах. Во главе отряда скакал лейтенант, которого можно было узнать по маленьким серебряным крылышкам на шлеме.

— Давай! — выдохнул Джориан.

Карадур за его спиной пробормотал очередное заклинание. В то же мгновение концы веревки, обвившиеся вокруг деревьев, ожили, как змеи, душащие свою добычу. Середина веревки поднялась из пыли и превратилась в прочный горизонтальный брус на высоте колена.

Это произошло как раз в тот момент, когда к веревке приблизилась лошадь лейтенанта, и всадник не успел заставить коня перескочить этот не слишком грозный барьер. Лошадь перекувырнулась, бросив лейтенанта в грязь. Следующие лошади с ужасающим грохотом повалились в лягающуюся кучу.

Прежде чем кто-либо из сброшенных солдат успел подняться, Джориан выскочил из-за дерева и устремился к поверженному лейтенанту. Когда он был рядом с офицером, тот сидел на дороге с отсутствующим выражением лица. Одно из серебряных крылышек на его шлеме обломилось.

Джориан, подойдя сзади, схватил лейтенанта за шею и приставил к его горлу нож.

— Прикажи им отойти! — заревел он, — иначе ты — мертвец!

Те солдаты, которые успели подняться на ноги, остановились, пытаясь разобраться в происходящем. Так же поступили и трое всадников, успевшие осадить своих коней и остаться в седле. Один из упавших солдат лежал неподвижно со свернутой шеей; другой кричал что-то про сломанную руку. Прочие отделались менее серьезными травмами.

— Отойдите! — прохрипел лейтенант. — Не провоцируйте этого человека! — Он чуть-чуть повернул голову. — Ты — король Джориан?

— Не важно, кто я. Ты поедешь со мной как заложник. Карадур!

— Да, сын мой?

— Отдай веревке следующий приказ.

Карадур пробормотал новое заклинание. Веревка ожила, выскользнула из-под упавшей лошади, подползла к Джориану, удерживавшему лейтенанта, и обвилась вокруг запястий и лодыжек пленника. За долю секунды лейтенант был связан так же крепко, как поросенок, которого несут на рынок.

— Прикажи своим людям вернуться в казарму! — сказал Джориан. — И скажи им, что в то мгновение, как я снова увижу погоню, твоя нежная юная шейка будет перерублена!

Лейтенант повторил его приказ. Солдаты сбились в кучку, ведя спор приглушенными, напряженными голосами. Джориан догадался, что они обсуждают, имеет ли смысл игнорировать приказ офицера, вырванный из него под угрозой, и постараться схватить Джориана, невзирая ни на что. Джориан подозревал, что некоторые из солдат сочувствуют ему и были бы рады, если бы он спасся.

Наконец солдаты сели на коней и поскакали прочь, один из них — с рукой на перевязи, мертвеца же уложили поперек седла.

— Я сожалею о смерти этого юноши, — сказал Джориан. — Хотелось бы думать, что до вас когда-нибудь дойдет: попытка схватить меня сопряжена с немалым риском.

— Я выполняю свой долг, — прохрипел лейтенант сквозь сжатые зубы.

Маргалит вывела коня Джориана из леса, а за ней появился и Карадур с мулом и повозкой. Джориан уложил лейтенанта Анникса, чья лошадь ускакала вслед за остальными, в фургон.

Маргалит сказала:

— Джориан, ты так всю жизнь и будешь брать заложников? За то недолгое время, что я с тобой знакома, ты делал это трижды.

Джориан пожал плечами.

— Только при необходимости. По правде говоря, до знакомства с тобой я никогда так не поступал; я не виноват, что события приняли такой оборот.

Солнце превратилось в алый шар над горизонтом, когда Джориан увидел изгородь, отмечающую границу между Ксиларом и Оттоманью. Ксиларский пограничник закрывал ворота со своей стороны, но открыл их снова при появлении Джориана и его спутников. Пограничники, лениво бросив на них взгляд, даже не стали осматривать повозку, в которой лежал лейтенант Анникс, связанный, с кляпом во рту и закрытый одеялом. Лошадь и мул вышли на нейтральную полосу шириной в три-четыре фатома между двумя государствами. С другого края полосы стояли такие же ворота и изгородь.

Здесь Джориан остановился, залез в фургон и вытащил лейтенанта Анникса.

— Освободи его, — сказал он Карадуру.

Мальванец произнес заклинание, и веревка свалилась на землю. Карадур подобрал ее и обвязал вокруг пояса.

Анникс встал на ноги с убийственным взглядом и вырвал изо рта кляп. Когда Джориан направил лошадь ко вторым воротам, лейтенант закричал:

— Хватайте этого человека! Его разыскивают в Ксиларе! Он опасный преступник, похититель и беглец от правосудия!

Офицер-пограничник на оттоманской стороне отозвался:

— Пришлите нам официальную просьбу о выдаче, дружище, тогда посмотрим.

Казалось, что лейтенант вот-вот заплачет.

— Вы, проклятые оттоманцы, никогда не выполняете ни одной нашей просьбы, какой бы разумной она ни была! Это вопиющий случай ухода преступника от погони, и я имею полномочия потребовать вашей помощи в его задержании!

Оттоманец ухмыльнулся.

— Впервые слышу, чтобы человек, которого везли в телеге связанным по рукам и ногам, утверждал, что он за кем-то гонится! — Он обратился к Джориану. — А ты, мой добрый друг с востока, что у тебя за дела в Великом Герцогстве?

Достав из повозки меч и кинжал Анникса, Джориан швырнул их на нейтральную полосу, и вытащил документы.

— Вот, сэр: разрешение иностранцу проживать в Оттомани; разрешение носить оружие; разрешение на охоту и рыбную ловлю. Что до моего костюма, у меня было некое дело в Ксиларе, которое я хотел провернуть, не лишившись головы.

— Джориан из Ардамэ! — воскликнул пограничник. — Мы слышали о тебе фантастические истории! Правда ли, что ты голыми руками убил единорога в парке Великого Герцога?

— Не совсем, — ответил Джориан. — Насколько я помню...

Лейтенант Анникс подобрал свое оружие и закричал:

— Я требую...

— Ладно, заткнись! — проворчал оттоманский офицер. — Этот человек хорошо известен в Оттомани, и насколько я слышал, обладает правом политического убежища. А теперь уходи и кончай нам надоедать.

— Вы еще пожалеете! — пригрозил Анникс, возвращаясь на ксиларскую сторону.

— Первый постоялый двор, — сказал Джориан, — примерно в лиге отсюда. Можно ли нам отправиться в путь, чтобы добраться до него засветло?

Два года спустя у входа в лавку «Сыновья Эвора, часовщики» в городе Кортолии появился маленький кортеж. Щегольски одетый молодой человек спросил, может ли он видеть Джориана. Силлиус, глава фирмы, ответил:

— Мой брат сейчас занят. Могу ли я узнать ваше имя и профессию?

— Я — Коринеус, сын Холдара, и я привез послание от Временного правительства Ксилара.

Брови Силлиуса полезли вверх.

— Подождите, мой добрый сэр, — ответил он и исчез. Вскоре он вернулся, сказав: — Я вас провожу.

Коринеус оказался в большой комнате, приспособленной под мастерскую. Столы были завалены инструментами и листами бумаги с чертежами и эскизами. В одном конце комнаты сидела статная, красивая женщина, нянчившая годовалого ребенка. В другом — Джориан, одетый в рабочий кожаный передник, возился с устройством из шестерен и рычагов.

Коринеусу понадобилась секунда-другая, чтобы узнать Джориана. Когда они встречались в Ксиларе, Джориан был гладко выбритым, смуглым и в тюрбане. Теперь же он был бородатым, светлокожий и простоволосый. Коринеус заметил, что он располнел, а его черные волосы слегка поредели.

— Ваше Величество! — наконец, воскликнул Коринеус.

Джориан поднял глаза.

— Клянусь железной палкой Имбала! — закричал он. — Что привело тебя сюда, Коринеус? Если ты собираешься увезти меня в Ксилар, чтобы отрубить голову, забудь об этом. Я принял соответствующие меры.

— Нет, ничего подобного, — сказал Коринеус. — У нас произошла революция, и мы отменили Регентский Совет, равно как и обычай убивать королей. Мы приняли новую конституцию, ограничивающую власть короля выборным парламентом. И мы хотим, чтобы ты стал нашим королем!

— Чтоб я утонул в помоях! — После паузы Джориан улыбнулся. — Передай, что я благодарю, но отказываюсь. У меня есть все, чего я мог пожелать. — Он взглянул на Маргалит, и та улыбнулась в ответ. — Скажи им, пусть найдут себе другого хлыща, достаточно разумного, чтобы отправлять публичные ритуалы, но не настолько умного, чтобы попытаться заполучить абсолютную власть.

— Король Джориан! Мой сеньор! — настаивал Коринеус, опустившись на одно колено. — Ты знаменит! Ты стал нашим народным героем! Рассказы о твоих приключениях — единоборство с драконом, разрушение Башни гоблинов, снятие осады с Ираза — достойны поэмы Файсо!

— Я вижу, что мифы о моих приключениях обрастают подробностями. Найди какого-нибудь поэта, чтобы записать их, и пришли мне один экземпляр. Это пойдет на пользу бизнесу.

— Бизнесу! — воскликнул Коринеус с отвращением. — Неужели после всех блестящих приключений жизнь ремесленника не кажется тебе скучной?

Джориан засмеялся.

— Вовсе нет, мой дорогой друг. Как ты когда-то заметил, я ремесленник в душе. Мы процветаем. Меня уважают коллеги-мастера, любят родные, я ем и пью вдоволь и даже отложил кое-что на черный день. Моя жена, ведя бухгалтерию, держит наши счета в порядке. Более того, сейчас я занят гораздо более захватывающей задачей, чем попытка выяснить, сколько нужно пробежать, чтобы лишить сил преследующего тебя дракона.

— Какой именно?

— Как сделать точные часы, приводимые в движение весом гирь, а не падающей водой. Я видел подобный механизм в Иразе. Мой младший брат Керин отправился на Дальний Восток, чтобы узнать секрет их неподражаемого изобретения.

Коринеус покачал головой.

— Не могу себе представить, чтобы человек, прошедший через такие рыцарские приключения, мог остепениться и вести скучную жизнь.

Джориан ответил:

— Поскольку я своей кожей почувствовал всю прелесть этих смертельно опасных приключений, то теперь мне есть о чем поговорить у камина. Но я их вовсе не искал; их послала мне богиня Элидора. Попадая в очередную переделку, я всей душой желал оказаться где-нибудь подальше. Сдается мне, когда человек за первую половину жизни столько раз был на волосок от смерти, он будет только рад, если вторая половина окажется спокойной, мирной и размеренной. По крайней мере, я так думаю.

— Неужели теперь, когда ты не рискуешь головой, тебя не привлекает честь и слава короны?

Джориан покачал головой.

— Может быть, привлекала бы, если бы я никогда не сидел на троне. Но мне с головой хватило пяти лет хождения в причудливых нарядах, просиживания на утомительных церемониях, выслушивания лживых доводов просителей и попыток собрать налоги в размере, достаточном для содержания королевства, но не чрезмерном, чтобы не вызвать бунта. Так что передай своему народу, что я польщен, но тверд в своем отказе.

— Но подумай о тех добрых делах, которые ты мог бы совершить!

Джориан улыбнулся.

— Этот довод приводит любой тиран, захвативший полную власть. Но судя по тому, что я повидал в мире, из планов улучшить участь людей редко получается то, на что надеялись их творцы, даже если их вдохновляли самые лучшие намерения.

— Значит, тебя ничто не убедит?

— Нет, ничто. Вашему парламенту придется обходиться без моей мудрости.

Коринеус опустил взгляд в пол.

— Я... я должен поблагодарить тебя... я выставил себя таким ослом при нашей первой встрече. Ты... ты мог бы по всей справедливости убить меня...

Джориан улыбнулся.

— Забудь об этом эпизоде. Когда я был на десять лет младше, я тоже совершал всяческие глупости. Но позволь задать вопрос: как ты, поклонник старых феодальных времен, оказался вовлеченным в народное революционное движение?

Коринеус смутился.

— По правде говоря, меня убедила Эстрильдис. Она сказала, что нет другого способа легализовать наш брак в Ксиларе. Она умеет убеждать.

— Знаю, — кивнул Джориан. — Как она поживает?

— Отлично, и мальчик — тоже. Она только... э-э, слегка располнела.

— Передай ей мои братские приветы.

— А где старый мальванец?

— Карадур — профессор в Оттомани, он занял место своего уволенного предшественника Абакаруса. Я имею... — Джориан хотел сказать «имею к этому некоторое отношение», но передумал. — Он зовет меня в Академию, читать курс инженерного дела. А что случилось с тем чиновником, Теватасом?

— Его повесили.

— Неужели? Признаться, меня это не слишком печалит. Как это случилось?

— Регентство предложило щедрую награду за возврат короны, но он потребовал для себя места в Совете. Веришь или нет, он жаждал стать главнокомандующим. Потеряв терпение, они сделали вид, что согласны, а затем, как только корона оказалась у них в руках, отправили его на эшафот, почти не утруждая себя юридическими процедурами.

— Таков конец всех обманщиков! — сказал Джориан. — А теперь выпей со мной бокал вина и отправляйся в Ксилар передать мои слова. Если человека, побывавшего в стольких местах, сменившего столько профессий и перенесшего столько превратностей судьбы, жизнь и научила чему-нибудь, так это тому, что уходить со сцены нужно вовремя!

 

Веер императора

На пятнадцатом году своего правления Цотуга Четвертый, император Куромона, сидел в Тайном чертоге своего Запретного дворца в прекрасном городе Чингуне. Он играл в сахи со своим закадычным другом Рейро-нищим.

Одни фигуры были вырезаны из цельных изумрудов, другие из цельных рубинов, а квадраты доски сделаны из оникса и золота. На многочисленных полках и столиках в комнате стояли маленькие статуэтки и прочие безделушки. Здесь были также самые разные шарики для игры: из золота и серебра, из слоновой кости и черного дерева, фарфоровые и оловянные, яшмовые и нефритовые, из хризопраза и халцедона.

В шелковом халате, расшитом серебряными лилиями и золотыми лотосами, Цотуга восседал на кресле красного дерева, подлокотники которого были вырезаны в форме драконов, глаза чудовищ сияли подлинными бриллиантами. Час назад император принял ванну, был умащен благовониями, но, несмотря на это и явно удачную игру, все же не выглядел довольным.

— Твоя беда в том, дружище, — заметил Рейро-нищий, — что в отсутствие реальных опасностей, которые могли бы вызывать беспокойство, ты придумываешь воображаемые.

Император не опровергал его. Тайный чертог для того и существовал, чтобы могущественный властитель мог общаться со своим приятелем, а тот — с ним, как простые смертные, без удушающего дворцового подобострастия.

Не случайно приятель императора Рейро был нищим. Ведь у нищего нет резона интриговать против императора или пытаться убить его, чтобы завладеть троном.

Цотуга был опытным правителем, но милостивым его не решился бы назвать никто. При этом он не отличался большим умом, и именно потому временами на него находили приступы ярости. В таких случаях он подвергал страшным карам своих приближенных. Затем, придя в себя, Цотуга раскаивался и иногда даже назначал содержание семьям неправедно загубленных. Он искренне пытался быть справедливым, но для этого ему не хватало самоконтроля и объективности.

Рейро давно приятельствовал с императором. Хотя нищий был совершенно равнодушен к искусству, если не считать случаев когда представлялась возможность стянуть и продать какую-нибудь изящную вещицу, он с удовольствием выслушивал бесконечные рассказы императора о своей коллекции, наслаждаясь роскошной дворцовой едой. За время дружбы с императором Рейро уже заработал двадцать фунтов.

— Да неужели! — воскликнул император. — Тебе хорошо говорить. Ведь не тебя по ночам навещает призрак собственного отца, угрожая страшными карами.

Рейро пожал плечами.

— Ты знал, на что идешь, когда решился отравить старика. Это входит в правила игры, дружище. За то, что ты приобрел, я бы охотно перенес сколько хочешь ночных кошмаров. А как выглядит старый Хэрио в твоих видениях?

— Все тем же гнусным тираном. Я просто вынужден был умертвить его — ты знаешь, — потому что иначе бы он развалил империю. Но не вздумай распускать язык.

— Все, что я слышу от тебя, не выходит за пределы этих стен. Но если ты думаешь, что о судьбе Хэрио никто не знает, то обманываешь себя.

— Я полагаю, об этом догадываются. Хотя в случае смерти правителя всегда подозревают, что дело нечисто. Как говорил Дохай, для робкой птички любая ветка змея. — Но, — продолжал император, — это не решило моих проблем. Я ношу под одеждой кольчугу. Я сплю на матрасе, который плавает в пруду из ртути. Я перестал посещать своих женщин, потому что, когда я лежу в их объятиях, любой заговорщик может подкрасться и заколоть меня кинжалом. Должен тебе сказать, императрице, не по вкусу это воздержание. Но все же угрозами и пророчествами Хэрио нельзя пренебрегать. Этот дурак Козима ничего не делает, только заклинает и воскуряет благовония, что, возможно, прогоняет демонов, но не может затупить сталь в руках недругов-людей. Что ты мне посоветуешь, Нищенская Сума?

Рейро поскреб в затылке.

— Есть один старый колдун по имени Аджендра — темнокожий, с носом, похожим на клюв, и круглыми глазами. Он недавно прибыл в Чингун из Малвана. Аджендра зарабатывает на скудное пропитание тем, что продает приворотное зелье а также, погрузившись в транс, отыскивает пропавшие драгоценности и прочую ерунду. Он утверждает, что у него есть магическое оружие такой мощи, что против него никто не сможет устоять.

— Что это за оружие?

— Он не говорил.

— Если оно так могущественно, почему он не царь?

— Как он может сделаться правителем? Аджендра слишком стар, чтобы вести войска в битву. Кроме того, святой орден, к которому он принадлежит — малванские мудрецы называют себя святыми, да только все они мошенники, — запрещает применять оружие иначе как для самообороны.

— Кто-нибудь видел это оружие?

— Нет, дружище, но ходят слухи, что Аджендра пользовался им.

— Да? И что же?

— Ты знаешь соглядатая Нанку? Император сдвинул брови.

— Прошел слух, что этот человек исчез. Говорят, дурная компания, за которой он следил, узнала, кто он, и разделалась с ним. Нищий хмыкнул.

— Близко, да не в яблочко. Этот Нанка был отъявленным мерзавцем, он зарабатывал на жизнь, донося о кражах и вымогательствах. Он заявился в хижину Аджендры с простым и здравым намерением свернуть старику шею и завладеть его пресловутым оружием.

— Ну, и?..

— Нанка оттуда не вышел. Патрульный полицейский застал Аджендру сидящим со скрещенными ногами в медитации и не обнаружил ни следа бывшего соглядатая. Поскольку Нанка был здоров, как бык, а лачужка крохотная, труп там спрятать негде. Как говорят: тот, кто роет яму другому, рано или поздно сам в нее попадет.

— Да, — покачал головой Цотуга, — надо будет навести справки. Ладно, на сегодня хватит! Я должен показать тебе свое новое приобретение.

Рейро, издав неслышный стон, приготовился к длительному рассказу об истории и необычайной ценности какой-нибудь безделушки. Однако мысль о дворцовой кухне поддерживала его дух.

— Куда же я подевал эту штуку? — спросил себя Цотуга, обмахивая лоб сложенным веером.

— Какую именно, дружище? — поинтересовался нищий.

— Это топазовая статуэтка богини Амарашупи времен династии Джамбон. Ох, пусть мои кишки покроются язвами! Я становлюсь все более рассеянным день ото дня.

— Хорошо, что хоть твоя голова всегда при тебе! Как говаривал мудрый Ашузири, надежда — обманщица, разум — путаник, память — предательница.

— Я точно знаю, — бормотал император, — что поставил ее на самое видное место. А теперь не могу припомнить, что это было за место.

— В Запретном дворце, наверное, десять тысяч таких мест, — сказал Рейро. — Пожалуй, есть свои преимущества и у бедняка. Когда имеешь мало, не приходится задумываться, где что искать.

— Ты чуть не уговорил меня, я горю желанием поменяться с тобой местами, да долг не позволяет. А черт, куда же подевалась эта чепуховина? Ладно, давай лучше сыграем еще разок. Ты играешь красными, я — зелеными.

Два дня спустя император Цотуга сидел в тронном зале в парадном облачении, которое довершала высокая корона. Этот головной убор, украшенный павлиньими перьями и драгоценными камнями, весил не меньше десяти фунтов. В нем даже было секретное отделение. Из-за тяжести короны Цотуга, когда мог, избегал надевать ее.

Привратник ввел Аджендру. Малванский колдун шел, опираясь на посох. Это был высокий, худой, согбенный старик с белой бородой. Все остальное — лицо цвета красного дерева, грязный тюрбан в форме луковицы, неопрятная одежда и босые ноги — было коричневым. Темная фигура резко контрастировала с золотом, пурпуром, зеленью и синевой торжественного зала.

Надтреснутым голосом, выговаривая куромонские слова с акцентом, Аджендра произнес официальное приветствие:

— Жалкий червь покорно склоняется перед Твоим неописуемым Величием!

И мудрец принялся медленно, с трудом опускаться на колени.

Император сказал:

— Из уважения к твоим годам, старик, я разрешаю тебе не падать ниц. Просто расскажи нам о своем непобедимом оружии, — и жестом приказал ему подняться.

— Ваше императорское величество слишком добры к недостойному. Посмотрите сюда.

Из рваного рукава малванец достал большой расписной веер. Как и все присутствующие, Аджендра не смотрел в лицо императору, поскольку считалось, что тот, кто взглянет на правителя, будет ослеплен его величием и славой.

— Этот веер, — продолжал Аджендра, — был сделан для царя островов Гволинга известным мудрецом Цунджингом. В силу многих случайностей, перечислением которых я не буду утомлять Ваше императорское величество, он попал в недостойные руки вашего покорного слуги.

— По виду веер не отличается от любого другого. В чем же его сила? — спросил император.

— Все очень просто, о высочайший. Любое живое существо, если махнуть на него веером, исчезает.

— О! — воскликнул император. — Так вот какая участь постигла Нанку!

Вид у Аджендры был самый невинный.

— Мерзкий червяк не понимает слов Вашего божественного величества.

— Неважно. Куда же деваются жертвы?

— По одной теории моей философской школы они переносятся в некое высшее измерение. Согласно другой — распадаются на составляющие их атомы, которые, однако, сохраняют взаимные связи, так что по сигналу могут снова воссоединиться…

— Ты хочешь сказать, что можешь отменить действие веера и вернуть пропавших?

— Да, сверхвеликий государь. Нужно сложенным веером стукнуть себя по запястьям и по лбу в соответствии с простым кодом, и — хоп! — пропавший уже перед вами. Не желает ли Ваше величество убедиться воочию, как действует веер? Никакой опасности для испытуемого не будет, поскольку жалкий червь может моментально вернуть его.

— Прекрасно, добрый мудрец. Только будь осторожен и не махни на нас. Кого ты предлагаешь для пробы?

Аджендра оглядел тронный зал. Среди привратников, стражников и чиновников началось движение. Свет мерцал и переливался на позолоченных доспехах и шелковых одеждах, так как каждый стремился спрятаться за колонну или за другого придворного.

— Ну, кто вызовется добровольцем? — спросил император. — Ты, Дзакусан?

Первый министр упал ниц перед троном.

— Великий император, здравствуй вечно! Твой погрязший в пороках слуга в последнее время слаб здоровьем. К тому же у него девять детишек, которых надо вырастить. Он униженно просит своего господина извинить его.

На тот же вопрос другие придворные лепетали нечто подобное. Наконец подал голос Аджендра:

— Если мне будет позволено дать совет Вашему великолепию, может быть, лучше сначала опробовать веер на каком-нибудь животном, скажем, на кошке или собаке.

— О! — воскликнул Цотуга. — Замечательно. Нам известно такое животное. Суракаи, принеси сюда эту поганую собачонку, принадлежащую императрице, это маленькое лающее чудовище.

Посланный тут же унесся из зала на роликовых коньках. Вскоре он вернулся с маленькой мохнатой белой собачкой, которая лаяла не переставая.

— Начинай, — повелел император.

— Недостойный слушает тебя и повинуется, — ответил Аджендра, раскрывая веер.

Лай собачонки оборвался, как только волна воздуха от веера донеслась до нее. Суракаи сжимал в руках пустой поводок. Придворные зашептались.

— Клянусь Небесными Чиновниками! — воскликнул император. — Это впечатляет. Теперь верни собачонку. И страшись, если это у тебя не получится. Императрица не допустит, чтобы ее любимица осталась в другом измерении.

Аджендра добыл из другого рукава маленький томик и начал перелистывать страницы. Затем он поднес к глазу лупу.

— Вот, — сказал он. — Собака. Два раза по левому, три раза по правому, один раз по голове.

Аджендра, держа сложенный веер в правой руке, дважды легко хлопнул себя по левому запястью, потом переложил веер в левую руку и хлопнул по правому запястью, затем один раз по лбу. В ту же секунду собака появилась. Не переставая лаять, она подбежала и к трону и спряталась под ним.

— Прекрасно, — молвил император. — Оставим животное в покое. А это что, сборник шифров?

— Да, великий государь. В книге перечислены все живые существа, которые подчиняются силе веера.

— Ну, давай теперь испробуем его на человеке — каком-нибудь никчемном. Мишухо, нет ли у нас приговоренного преступника?

— Здравствуй вечно, несравненный! — произнес министр юстиции. — У нас есть убийца, которому завтра должны отрубить голову. Привести его?

Преступника привели. Аджендра движением веера заставил его

исчезнуть, а затем вернул.

— Ну и дела! — сказал убийца. — Твоего презренного раба подвергли какому-то ужасному заклятью.

— Где ты оказался, когда исчез? — спросил император.

— Я и не знал, что исчезал, великий император! — ответил убийца. — Я почувствовал головокружение и чуть было не потерял сознание на какой-то момент — а потом очутился снова здесь, в Запретном дворце.

— Ты исчезал на самом деле… Мишухо, принимая во внимание услуги, которые этот заключенный оказал государству, замени смертную казнь двадцатью пятью ударами плетью и освободи несчастного. Ну, доктор Аджендра!..

— Я весь внимание, о повелитель мира!

— Какова сила твоего веера? Есть ли у него срок годности, может быть, он нуждается в подзарядке?

— Нет, благородный государь. Во всяком случае, его сила не уменьшилась за столетия, с тех пор как Цунджинг сделал его.

— Действует ли он на большое животное, скажем, на лошадь или слона?

— Не только. Когда внук царя Гволинга, для которого и был создан веер, царевич Вангерр, как-то встретил дракона на острове Баншоу, он смел чудовище с лица земли тремя сильными взмахами.

— Хм. Значит, веер довольно мощный. Теперь, мой добрый Аджендра, я полагаю, тебе следует вернуть назад соглядатая Нанку, на котором ты испытал свое искусство несколько дней назад!

Малванец бросил взгляд на лицо императора. Придворные зашептались, видя явное нарушение этикета, но Цотуга, казалось, ничего не заметил. Мудрец был очевидно удовлетворен тем, что правителю известно об этом исчезновении. Он принялся перелистывать книгу, пока не дошел до слова «соглядатай». Затем хлопнул себя четыре раза по левому запястью и два раза по лбу.

Появился высокий дородный человек в нищенских лохмотьях. Нанка все еще был на роликовых коньках, на которых вкатился в хижину Аджендры. Он не был готов к появлению во дворце, ноги его подгибались, он поскользнулся и упал на мраморный пол из красных, белых и черных квадратов. Император захохотал, придворные позволили себе слегка улыбнуться. Когда соглядатай, весь красный от ярости и удивления, поднялся на ноги, Цотуга сказал:

— Мишухо, дай ему десять плетей за попытку ограбления. Скажи ему, что в другой раз он может расстаться с головой или будет брошен в кипящее масло. Убери его отсюда. Теперь, о достойный мудрец, скажи, сколько ты хочешь за это волшебное устройство и за книгу шифров к нему?

— Десять тысяч золотых драконов, — ответил Аджендра, — и сопровождение до границ моей страны.

— Ого! Не многовато ли для святого и аскета?

— Я прошу не для себя, ничтожного, — молвил малванец. — Я собираюсь построить храм моим возлюбленным богам в родной деревне. Там я проведу остаток дней в медитации о Высших Сущностях.

— Похвальное намерение, — заметил Цотуга. — Пусть оно исполнится. Чингуту, обеспечь доктору Аджендре надежный эскорт в Малван. Пусть сопровождающие получат грамоту от царя царей, удостоверяющую, что они благополучно доставили Аджендру и не убили его ради золота.

— Твой жалкий слуга слушает и повинуется, — ответил военный министр.

Весь следующий месяц дела во дворце шли благополучно. Император сдерживал свой нрав. Зная о волшебном веере, которым теперь владел вспыльчивый монарх, никто не осмеливался сердить его. Даже императрица Насако, хотя и злилась, что ее муж так бессердечно обошелся с ее любимицей, держала острый язычок за зубами. Цотуга вспомнил, где была спрятана статуэтка Амарашупи, и какое-то время был почти счастлив.

Но, как давным-давно, во времена династии Джамбон говорил философ Дохай, все проходит. Настал день, когда министр финансов Яэбу попытался рассказать Цотуге, как действует это чудесное новое изобретение — бумажные деньги. Император настойчиво требовал объяснить, почему нельзя просто отменить все налоги, чтобы людям жилось полегче, и платить по государственным счетам только что напечатанными банкнотами. Цотуга пребывал в раздражении, потому что накануне еще одна из его драгоценных безделушек затерялась.

— Ваше небесное величество! — принялся причитать Яэбу. — Это уже пытались проделать в Гволинге полвека назад! Ценность бумажных денег свелась к нулю. Ни один человек не стал торговать, поскольку никто не хотел получать ничем не обеспеченные банкноты. Они снова были вынуждены вернуться к меновой торговле.

— Мы считаем, что несколько голов, насаженных на шесты, поправят такое положение, — грозно изрек Цотуга.

— Царь Гволинга уже пробовал это средство, — ответил Яэбу. — Но ничего не добился. Рынок оставался пустым. Горожане начали голодать…

По мере того как дискуссия продолжалась, император, который имел весьма слабое понятие об экономике, все больше раздражался и терял терпение. Не обращая на это внимания, Яэбу продолжал приводить доказательства. В конце концов император вспылил:

— Да поразит огонь твою задницу, Яэбу! Мы покажем тебе, как все время повторять своему повелителю «нет», «однако» и «невозможно»! Вон отсюда, любезный!

Цотуга неожиданно выхватил веер, раскрыл его и махнул на Яэбу. Министр исчез.

«Да, — задумался Цотуга, — эта штука, и вправду, действует. Теперь нужно вернуть Яэбу, я ведь на самом деле не собирался уничтожать этого достойного человека. Просто он раздражал меня бесконечными «если», «но» и «нельзя». Ну-ка, посмотрим, куда же я дел книгу шифров? Помнится, я спрятал ее в особом месте, чтобы при случае сразу найти. Но где это место?»

Сначала император заглянул в широкие рукава расшитого шелком халата, которые в Куромоне служили вместо карманов. Там книги не оказалось.

Затем император встал со своего делового трона и отправился в императорский гардероб, где висело на вешалках больше ста халатов. Шелковые халаты для официальных случаев, тонкие на теплое время года и стеганые на зиму. Окрашенные в алый, изумрудный, шафрановый, голубой, кремовый, фиолетовый и все другие цвета, которые только были в распоряжении красильщиков.

Цотуга шел вдоль одежд, ощупывая рукава каждого. За ним следовал хранитель императорского гардероба, приговаривая:

— О божественный властитель! Позволь твоему недостойному слуге избавить тебя от столь низкого занятия!

— Нет, мой добрый Шакатаби, — отвечал Цотуга, — мы никому не можем доверить эту работу.

Цотуга прошел вдоль всего ряда халатов, старательно проверив каждый из них. Затем он начал искать по всему Запретному дворцу, выворачивая ящики письменных столов и комодов, перебирая полки с бумагами и требуя, чтобы ему подали ключи от сундуков и сейфов.

Спустя несколько часов усталость вынудила императора прекратить поиски. Упав на резное кресло в Тайном чертоге, он ударил в гонг. Когда в комнату прибежали слуги, император объявил:

— Мы, Цотуга Четвертый, обещаем в награду сотню золотых драконов тому, кто найдет пропавшую книгу шифров для нашего чудодейственного веера!

Весь этот день в Запретном дворце шли лихорадочные поиски. Десятки слуг в войлочных тапочках сновали кругом, открывая все дверцы, шаря во всех ящиках, перебирая и разглядывая каждую вещь. Наступила ночь, но книга не была найдена.

— Проклятие! — пробормотал Цотуга. — Бедному Яэбу конец, если не найдется эта мерзкая книга. Да и с веером впредь надо быть осторожнее.

Наступила весна, все во дворце шло своим чередом. Однажды Цотуга катался на роликовых коньках по дорожкам дворцового сада вместе с военным министром Чингиту. Император упрекал Чингиту в недавнем поражении, которое куромонские войска потерпели от степных кочевников; министр приводил оправдания, которые Цотуга посчитал лживыми. И тут император вновь вышел из себя.

— Подлинная причина, — рявкнул император, — в том, что твой двоюродный брат, генерал-квартирмейстер, брал взятки, а на важные посты назначал своих никчемных родственников, поэтому наши воины были плохо вооружены! И ты знал об этом! Так вот же тебе!

Взмах веера, и Чингиту исчез. Таким же образом вскоре испарился первый министр Дзакусан.

Вскоре отсутствие министров стало ощущаться. Цотуга не мог самолично надзирать за сотнями чиновников обезглавленных министерств. Государственные служащие все больше погрязали в распрях, безделье, кумовстве и казнокрадстве. Дела в Куромоне шли плохо из-за инфляции, вызванной тем, что Цотуга ввел в обращение бумажные деньги. В правительстве началась неразбериха.

— Вам нужно что-нибудь придумать, государь, — сказала императрица Насако, — не то пираты с архипелага Гволинг и эти степные разбойники разделят Куромон на кусочки. Как апельсин.

— Но что же, во имя пятидесяти семи главных божеств, я могу сделать? — воскликнул Цотуга. — Черт возьми, если бы у меня была книга шифров, я смог бы вернуть Яэбу, и он привел бы в порядок финансы.

— Забудьте об этой книге. На вашем месте я бы сожгла чудодейственный веер, пока он не принес еще больших неприятностей.

— Ты сошла с ума, женщина! Ни за что! Насако вздохнула.

— Как говорил мудрец Д зуйку, тому, кто использует тигра как сторожевую собаку, чтобы охранять свои богатства, вскоре не будут нужны ни богатства, ни сторожевая собака. Во всяком случае, назначьте нового первого министра, чтобы он разобрался в этом хаосе.

— Я просмотрел список возможных кандидатов, но всех отверг. Один связан с людьми, пытавшимися убить меня девять лет назад, другого обвиняют во взяточничестве, хотя прямых доказательств и не имеется, третий слаб здоровьем…

— Есть ли в вашем списке Замбен из Джомпеи?

— Первый раз слышу это имя. А кто он?

— Главный надзиратель за дорогами и мостами в провинции Нефритовых гор. Говорят, он прекрасно умеет управляться с людьми.

— Как ты о нем узнала? — подозрительно спросил император.

— Он двоюродный брат моей первой придворной дамы. Она уже давно превозносит его достоинства. Я особенно не прислушивалась к ее ходатайствам, зная, что государь не любит, чтобы мои придворные использовали свое положение в интересах собственной родни. Но в вашем теперешнем затруднительном положении вы могли бы хотя бы посмотреть на него.

— Прекрасно, пусть его покажут.

Таким образом Замбен из Джомпеи стал первым министром. Бывший надзиратель за дорогами и мостами был лет на десять моложе императора. Красивый, веселый, очаровательный и беззаботный, он скоро сделался популярным при дворе, — если, конечно, не считать тех, кто возненавидел нового фаворита. Цотута, правда, уличал Замбена в легкомыслии и говорил, что тот с недостаточным уважением относится к тонкостям дворцового этикета. Но Замбен проявил себя как способный администратор, и вскоре государственная машина заработала без сбоев.

Однако, как говорится, самая плохая крыша во всей деревне у кровельщика. Император не подозревал, что Замбен и императрица Насако были тайными любовниками. Впрочем, они стали ими еще до его возвышения. Прежде обстоятельства препятствовали удовлетворению их страсти, они могли лишь изредка встречаться в одном из летних павильонов Насако на холмах.

В Запретном дворце встречаться стало еще труднее. Дворец кишел слугами, которые мгновенно разнесли бы сплетни. Влюбленной парочке приходилось прибегать к «военным хитростям». Как-то раз Насако объявила, что удаляется одна в летний дом, чтобы сочинить поэму. Ко всему прочему Замбен неплохо писал стихи, он заранее сочинил за нее поэму, а затем спрятался в летнем доме, дожидаясь ее прибытия.

— Этого стоило так долго ждать, — сказала императрица, надевая одежды. — Толстый дурак Цотуга уже год не прикасался ко мне, а для женщины с горячей кровью, вроде меня, необходимо часто подбрасывать дрова в огонь. Представляешь, он даже не посещает своих хорошеньких молоденьких любовниц, хотя ему нет еще и пятидесяти.

— Почему? Он до времени одряхлел?

— Нет, просто боится, что его убьют. Какое-то время он пробовал заниматься этим сидя, чтобы иметь возможность оглядываться в поисках возможных убийц. Но с тех пор, как он не расстается с кольчугой, любовные занятия с ним никому не доставляют радости. И он отказался от них совсем.

— Разумеется, мысль об ударе кинжалом в спину угнетает не только дух мужчины. Но если — да хранят императора боги — что-нибудь все же случится с Его небесным величеством…

— Каким образом? — спросила Насако. — Никакой убийца не посмеет и приблизиться к нему, пока у него есть веер.

— Куда он прячет его на ночь?

— Под подушку. И спит, сжимая сокровище в руке. Надо быть по меньшей мере крылатым демоном, чтобы добраться до него, когда он плавает на матрасе по пруду из ртути.

— Против стрелы из далеко бьющего арбалета или выстрела веер бессилен…

— Нет, императора слишком хорошо стерегут, чтобы стрелок мог подобраться достаточно близко, к тому же он спит, не снимая кольчуги.

— Ладно, поглядим, — сказал Замбен. — Тем временем, Нако, любовь моя, не повторить ли нам?..

— Ты несравненный любовник! — воскликнула Насако, сбрасывая одежды, в которые только что облачилась.

В последующие два месяца при дворе отметили, что Замбен снискал подлинное расположение императора. Он действовал так ловко, что вытеснил Рейро-нищего и сам сделался закадычным другом властителя. Замбен даже занялся историей искусств, чтобы восхищаться любимыми безделушками Цотуги со знанием дела.

Недоброжелатели фаворита ворчали, что дружба с министром — это попрание закона. Это нарушает мистическое равновесие пяти элементов, к тому же у Замбена могут появиться узурпаторские намерения, а эта дружба дает ему возможность осуществить их. Но никто не рискнул обсудить эту тему со вспыльчивым Цотугой. Придворные только пожимали плечами и говорили:

— В конце концов, предупредить его — долг императрицы, а если она этого не может, то мы и подавно.

Замбен, не переставая улыбаться, умело руководил правительством в течение дня и приятельствовал с императором по вечерам.

Наконец возможность представилась. Сражаясь с Замбеном в сахи, император поигрывал веером. Замбен уронил фигуру — слона — на пол, и фигурка закатилась под стол.

— Давай я достану, — сказал император, — мне ближе.

Пока Цотуга шарил под столом, у него упал веер. Когда он выпрямился, держа в руках фигурку, Замбен протянул ему веер. Цотуга мгновенно выхватил магический предмет из рук министра.

— Прости мою грубость, — извинился император, — но я вынужден не выпускать веер из рук. Глупо, что я не положил его, когда полез за твоим слоном. Сейчас твой ход.

Несколько дней спустя в летнем доме императрица Насако спросила Замбена:

— Ты заполучил его?

— Да, — ответил Замбен, — подсунуть дубликат оказалось делом нетрудным.

— Тогда чего же ты дожидаешься? Смахни этого старого жирного дурака с лица земли!

— Тихо, моя радость. Я должен быть уверен в поддержке своих сторонников. Как говорится, тот, кто съест тыкву в один присест, поплатится за обжорство. Кроме того, меня мучают сомнения.

— Фи! Неужели ты храбрец только в постели, а как доходит до мечей, трус?

— Нет, я просто осторожен: стараюсь не гневить богов и не глотать кусок, который мне не прожевать. Поэтому я применю веер, только если кто-то попробует причинить мне зло. Зная твоего царственного супруга, я уверен, что скоро он заставит меня прибегнуть к защите.

Настал вечер, когда Замбен, до того не отличавшийся особым искусством играть в сахи, неожиданно выиграл у императора пять раз подряд.

— Проклятие! — воскликнул Цотуга, потеряв пятого короля. — Ты что, брал уроки? Или скрывал свое умение? Замбен ухмыльнулся и развел руками.

— Наверное, Божественные Чиновники руководили моими ходами.

— Ты… ты… — Цотуга затрясся от гнева. — Я покажу тебе, как смеяться над императором! Вон из этого мира!

Император выхватил веер и махнул им, но Замбен не исчез. Цотуга махнул еще раз.

— Боги, неужели он потерял силу? — вопросил Цотуга. — Или это не настоящий…

Он не докончил фразы, потому что Замбен, раскрыв подлинный чудодейственный веер, махнул им на императора. Несколько позже он объяснял императрице:

— Я знал: когда он обнаружит, что веер не действует, то начнет подозревать подмену. Поэтому ничего не оставалось, кроме как пустить в ход оригинал.

— Что же мы скажем придворным и всему народу?

— Я все продумал. Мы представим дело так, что, разморенный жарой, он в рассеянности махнул веером на самого себя.

— Ты думаешь, это сойдет?

— Не знаю. Но кто отважится проверять, так ли это? Во всяком случае надеюсь, что после недолгого траура ты выполнишь свою часть договора.

— С большой охотой, любовь моя.

Вот так и получилось, что вдовствующая императрица вышла замуж за Замбена из Джомпеи после того, как он по ее приказу отправил в небытие двух своих предыдущих жен. Министр носил теперь официальный титул императора, хотя и не обладал всей полнотой императорской власти. Формально он был консортом при вдовствующей императрице и опекуном и регентом ее наследника.

Что же касается времен, когда четырнадцатилетний царевич Вакамба достигнет совершеннолетия, о них Замбен не беспокоился. Он был уверен, что, как бы там ни было, сумеет очаровать юного императора и сохранить свою власть и привилегии.

Он подумывал о том, чтобы убить принца, но довольно скоро отказался от этого плана. Побоялся, что Насако в отместку убьет его самого, ведь она значительно превосходила его по числу сторонников. Перед ним стояла довольно сложная задача сохранять с ней добрые отношения. Императрица была разочарована, обнаружив, что ее новообретенный муж вовсе не вечно жаждущий страсти фавн, а честолюбивый политик, настолько поглощенный дворцовыми интригами, тонкостями управления и религиозными обрядами, что у него оставалось весьма немного времени и сил, чтобы подкидывать дров в ее огонь. На упреки молодой супруги он ответил, что ему в голову пришла новая идея.

— Что это за идея? — требовательно спросила она.

— Больше, — ответил он, — я не потрачу и минуты на поиски книги шифров. Вместо этого я займусь реконструированием шифра методом проб и ошибок.

— Каким образом?

— Я стану пробовать различные комбинации похлопываний веером и записывать результат. За столетия, пока существует этот веер, с его помощью наверняка были отправлены в небытие сотни разных существ.

На следующий день Замбен в сопровождении шести тяжело вооруженных дворцовых стражников сидел в тронном зале, где не было больше никого, кроме двух секретарей. Замбен хлопнул себя по левому запястью один раз. На полу перед ним появился нищий.

Нищий вскрикнул от ужаса и упал без чувств. Когда же он пришел в себя, то выяснилось, что его отправили в небытие больше ста лет назад в одной рыбацкой деревушке на берегу океана. Попрошайка был потрясен, внезапно оказавшись во дворце. Замбен скомандовал:

— Пишите: один хлопок по левому запястью — нищий. Дайте ему золотой и выведите отсюда.

Два хлопка по левому запястью вернули к жизни свинопаса, и это тоже было зафиксировано. В течение дня были возвращены из иного измерения самые разные люди. Однажды появился рыкающий леопард. Два стражника бросились на него, но он прыгнул в открытое окно и был таков.

Некоторые комбинации похлопываний не давали никаких результатов. Либо они не были связаны с какими-то определенными видами жертв, либо таких существ никогда не касались чары веера.

— Пока все в порядке, — сказал Замбен императрице вечером того же дня.

— А что, если твои опыты вернут сюда Цотугу?

— Клянусь пятьюдесятью семью главными божествами, я об этом не подумал! Но я полагаю, что для возвращения императора необходима сложная комбинация многих похлопываний. Да если я его и увижу, то немедленно отошлю назад.

— Берегись! Я уверена, что рано или поздно веер принесет зло тому, кто им пользуется.

— Не бойся, я буду осторожен.

На следующий день эксперименты возобновились, секретари продолжали составлять список, куда входило все большее число формул. Три удара по левому запястью, потом по правому и по лбу вернули пропавшего министра финансов. Яэбу пребывал в страшном потрясении.

Следом за Яэбу появились осел и ткач. Когда осла поймали и вывели из дворца, а ткача успокоили и, дав денег, отослали домой, Замбен хлопнул три раза по левому и по правому запястью и четыре раза по лбу.

Послышался шум воздуха, и в зале, заняв большую его часть, появился дракон. Замбен, у которого от страха отвисла челюсть, словно прирос к трону. Дракон взревел, и стражники бросились наутек,

грохоча доспехами.

У Замбена в мозгу мелькнуло воспоминание о некогда слышанной истории. Несколько столетий назад веер спас царевича Гволинга, Вангерра, от дракона на острове Баншоу. Наверное, это и есть тот монстр.

Замбен принялся разворачивать веер, но от изумления и страха опоздал на несколько секунд. Мощная чешуйчатая голова броском устремилась вниз, челюсти со стуком сомкнулись.

Единственным человеком, который оставался в зале, был один из секретарей, спрятавшийся за троном. Он услышал один-единственный крик. Затем дракон стал протискиваться в окно, ломая оконную раму и, так как отверстие все равно было недостаточно велико, сокрушил довольно большую часть стены. Писец выглянул из-за трона и увидел чешуйчатый хвост, исчезающий в рваной дыре. В тронном зале облаком стояла кирпичная и гипсовая пыль.

Яэбу и Насако стали сорегентами. Лишившись мужа, похотливая вдовствующая императрица завела шашни с красавчиком-конюхом. Яэбу, человек скромного происхождения, не стремился к любовной связи с императрицей и довольствовался тем, что стал первым министром. Он управлял империей несколько неуверенно и не очень ловко, но небезуспешно.

Поскольку в государстве не было императора, хотя бы и номинального, решено было возвести на трон царевича Вакамбу. После церемонии, длившейся целый день, юноша медленно снял с себя украшенную перьями корону.

— Ну и тяжелая, — устало сказал он и ткнул кулаком в царственный атрибут. Яэбу беспокойно засуетился вокруг, приговаривая:

— Осторожнее, мой повелитель! Не повредите священный убор! Вдруг что-то щелкнуло, и внутри короны отскочил металлический клапан.

— А здесь, оказывается, секретное отделение, — воскликнул Вакамба, — а в нем… что же это такое? Книга. Клянусь пятьюдесятью семью божествами, это, должно быть, книга с шифрами, которую так искал отец!

— Покажи! — в один голос воскликнули Яэбу и Насако.

— Да, это точно она. Но с тех пор как дракон проглотил веер вместе с отчимом, она ни на что не годится. Нужно положить ее в архив к другим диковинам.

Но Насако сказала:

— Нужно попросить Козиму сделать другой чудодейственный веер, тогда книгой опять можно будет пользоваться.

Однако не сохранилось никаких свидетельств тому, увенчались ли усилия придворного мудреца Куромона успехом. Насколько мне известно, книга шифров покоится в куромонских архивах в Чингуне, а те, кто, как Цотуга и Дзакусан, по мановению веера исчезли с лица земли и не вернулись, все еще дожидаются спасения.

 

Уважаемый варвар

 

В КОРОВНИКЕ ЭОМЕРА

— Обними меня покрепче! — шепнула Аделайза Керину — сыну Эвора. — Положи руку вот сюда... Что это?!

— Кто здесь? — послышался рев Эомера, отца Аделайзы. — Аделайза, ты не одна? Сейчас я сам посмотрю...

— Беги, Керин! — прошептала Аделайза.

Керин вскочил на ноги. Внизу, в лунном свете, лившемся сквозь открытую дверь, он увидел внизу бородатое лицо Эомера, уже взявшегося мускулистой рукой за перила лестницы, что вела на чердак коровника.

Глаза Керина уже привыкли к темноте, а глаза крестьянина, может, еще не успели... Как бы там ни было, оставаться на месте было нельзя, спуститься по лестнице тоже, раз внизу стоит здоровяк Эомер. Подойдя к краю настила, Керин одним прыжком соскочил вниз, на дощатый пол, упал, но тут же вскочил на ноги и побежал. Позади раздался вопль Эомера:

— Я тебя узнал, Керин, сын Эвора! Вернись!

Доски пола загудели под сапожищами крестьянина. Выжав за ворота, Керин осмелился бросить взгляд назад, освещенный луной, огромный неуклюжий Эомер топал за ним, размахивая на бегу серпом:

— Вернись, негодник! Я тебе покажу, как девиц портить!

Керин был моложе и легче; он быстро оторвался от своего преследователя, который запыхался и отстал. До Керина донесся его последний вопль:

— Я тебя на большой дороге подстрелю! Я в суд подам! Матери твоей расскажу!

Выбравшись на дорогу, Керин сбавил ход и побежал ровной рысцой, тяжело дыша. Он с упреком взглянул на серебряный круг луны: это ее свет выдал его! «И что теперь? — подумал Керин. — Скоро я вместе с братьями вернусь в Кортолию, но ведь это Эомеру не помешает затеять судебное дело. А судебных крючкотворов я боюсь пуще меча или арбалета Эомера... больше, чем его причитаний моей матери. А не то он еще ведьму наймет, чтобы на меня заклятие наложить...»

В Ардамэ, в доме сестры и зятя, собралась почти вся семья, включая и Керина. Тут были и его сестра, и ее муж, и вдовая мать Керина, и два его брата. Не хватало только невесток Керина да жены Джориана — Марголит занималась часами, пока братья отдыхали в родной деревне.

Старший брат Силлиус (он уже даже начинал седеть) с видом непогрешимого мудреца произнес:

— По крайней мере, Керин, ты мог бы выбрать другую ночь, а не ясную, в полнолуние. Тогда ты смог бы ответить Эомеру, что он заметил какого-то другого ухажера Аделайзы. Они, по-моему, все время вокруг нее вьются.

— Да, я повел себя как осел, — с досадой сказал Керин. — Но что теперь делать? Поддаться и жениться под прицелом арбалета?

Большой, сильный Джориан — средний брат — ухмыльнулся в всклокоченную черную бороду:

— Нет, нет, приятель. Нам таких фанатиков, как Эомер, в родственники не нужно.

— А он фанатик чего? — спросил Керин.

— А вот этого нового культа, что Икбар принес из Федирана. Насколько я знаю, его божества — бог и богиня — страсть какие целомудренные. Говорят, что законно повенчанные муж и жена должны каждый раз спрашивать разрешения у жреца, чтобы воспользоваться своими «дружескими» правами. Он и общественные бани хочет запретить — до того претит ему нагота. Приверженцы культа не смеют и дюйма кожи обнажить перед своими собратьями. Да уж коли об этом речь зашла: ты уверен, что не проник в сочную Аделайзу?

— Уверен, Джориан. Уж кому и знать, как не мне... На самом-то деле я немного и хотел — поцеловаться, пообниматься... А вот она...

— ...имела более серьезные планы, — вставила Васина, сестра Керина. — У Аделайзы промеж ног-то так и зудит... Если она забеременеет, одним богам будет известно, кто из дюжины ее приятелей тому виной.

— А Керин — подходящая добыча, — прибавил Силлиус, — в деревне ведь знают, что дела наши идут хорошо. И если бы Эомер не вмешался так некстати, прощай невинность нашего парня, что снег прошлогодний...

— Эомер чего-то кричал насчет лишения девственности, — пробормотал Керин. — Но совесть мне бы не позволила...

— Ха-ха! — рассмеялась Васина. — Она такая же девственница, как я. Если кто и мог лишиться невинности, так это наш Керин — если только уже не позаботился об этом втайне от нас. Эомер попросту хочет заполучить повод предъявить нам претензию — чтобы или законного брака добиться, или денег получить. Ему отлично известно, что Аделайза кого угодно в округе ублажать готова, и поэтому он хочет ее половчее замуж сбыть.

— Совсем люди испортились, — изрекла Этелин, мать Керина. — В мое время приличные девушки так себя не вели. Этим от распутных и отличались.

— А все из-за этого немудреного противозачаточного заклятия, — подхватил Силлиус. — С тех пор как все узнали тайну доктора Мерсиуса, о благопристойности и поминать нечего. Но давайте сначала займемся Керином, а уж потом будем решать нравственные проблемы королевства. Нам в семье ни Эомера, ни его распутной дочери не нужно. — Он поджал губы и пристально посмотрел на Керина. — Мы уже не один месяц собираемся кого-нибудь послать на Дальний Восток, чтобы разузнать секрет спускового механизма куромонских часов. Керин вроде бы был готов поехать.

От неожиданности и испуга Керин едва не подавился:

— Честное слово, я так, шутил... Конечно, если все считают, что я должен ехать...

— Ой-ой-ой! — заголосила Этелин. — Не смейте посылать моего ребеночка на неизбежную беду — в края, где чужаков зажаривают и едят!

— Ну, если он только в лапы паалуанцам не попадет, — произнес Джориан, — такая судьба ему не грозит.

— Но он так еще юн!

— Не моложе, чем я, когда завербовался в армию Его Незаконнорожденного Высочества.

— Да он и не готовился так к опасным приключениям, как ты в свое время!

— Мама! — закричал Керин, в ужасе оттого, что мать говорит о нем как о малом ребенке. — Я, может, не такой большой и сильный, как Джориан, и у меня нет такого опыта в делах, как у Силлиуса, но все равно я и здоров, и неглуп.

— Вдобавок, — сказал Джориан, — я его научу хитростям нашего ремесла — как, к примеру, проникать в запертый дом. В Ксиларе он достаточно ловко справился с Эстрильдис, а что до опасностей, так иногда нам всем приходится рисковать. Мы купим ему в дорогу лучшие охранительные заклятия, какие только можно добыть за деньги; мой приятель, колдун Уллер, сделает нам скидку.

Джориан повернулся к Силлиусу:

— Мы собирались еще на два дня остаться, но, сдается мне, лучше уже завтра в путь тронуться!

* * *

Керин, державший путь в Виндию, запихнул свой заплечный мешок в багажный ящик дилижанса, запряженного четверкой лоснящихся гнедых. Он хорошо подготовился к предстоящему путешествию — насколько это было возможно за месяц усиленных тренировок под руководством Джориана. Он легко управлялся с мечом, карабкался на стены, отмыкал замки, лгал не краснея, немного говорил на мальванском и знал несколько салиморских слов. Несколько фунтов золотых кортольских монет, зашитых в поясе, нежно прижимались в дороге к его телу.

На первой же ночной стоянке Керин приготовился улечься спать сразу же после ужина — ведь вставать нужно было с петухами, но его сосед по комнате все сидел в общей зале, попивая пиво. Керин ничего против не имел: этот крепкий парень по имени Гарик, которого случай свел в одну комнату с Керином, явно уже давным-давно не мылся.

Керин стоял над умывальником перед потемневшим зеркалом и чистил зубы веточкой, растрепанной для мягкости. В зеркале перед ним отражался молодой человек, ростом чуть выше среднего новарца, худощавый, со светлыми волосами, указывавшими на швенское происхождение. Он позавидовал иссиня-черной шевелюре и колючей бороде Джориана. Рассмотрев свое округлое с мягкими чертами лицо, Керин решился еще раз попробовать отрастить бороду. Предыдущая попытка ему не удалась — у него лишь выросли отдельными пучками мягкие, светлые, почти незаметные волосики. Может, на этот раз…

Резкий голосок, похожий на звяканье крохотных колокольчиков, заставил его вздрогнуть:

— Мастер Керин!

Керин не разобрал, действительно ли услышал эти звуки, или у него звенело в голове.

Он резко обернулся. Поначалу ему ничего не удалось разглядеть в янтарном свете единственной свечки.

— Мастер Керин! — снова зазвучал голосок. — Вот я, тут!

Наконец Керин обнаружил источник звука. Это было расплывчатое пятнышко голубоватого света, которое то поднималось, то опускалось, будто трепещущее в воздухе насекомое. Приглядевшись, Керин подумал, что больше всего эта штука похожа на большую бабочку. Однако жемчужное тельце между стекловидными крылышками не было похоже на насекомое. Полной уверенности у него не было, однако ему казалось, что он видит крошечную нагую женщину, ростом не больше его ладони. Существо, казалось, пропускало свет: когда оно повисало в воздухе на уровне глаз Керина между ним и пламенем свечи, свет от него ослаблялся, но не перекрывался совсем.

— Как это... — заговорил Керин, оправляясь от первого испуга. — Скажи на милость, кто ты?

— Я твой дух-хранитель, — отозвался голосок, напоминавший писк ночного насекомого.

— В самом деле? И кто же тебе поручил меня оберегать?

— Моя хозяйка — Эрвина-чаровница.

— Ты хочешь сказать, ведьма из Ардамэ?

— Пожалуйста, мастер Керин, не называй мою хозяйку ведьмой — ты ведь не посмеешь назвать жену короля Фридвала потаскухой!

— Ну, что до нее, то я такое про королеву Клоцинду слышал, что... — Он осекся, припомнив предостережения Джориана: праздная болтовня опасна! Стены вокруг были тонкие — да и как бы то ни было, можно ли доверять этой эльфице?

— Это дочь Эомера упросила Эрвину?

— Да, с помощью золота, которое она стянула из отцовского кошеля.

— И что же ты здесь делаешь?

— Я должна следить за тобой и оберегать от всякого зла, чтобы ты вернулся живой и невредимый к своей невесте.

— То есть к Аделайзе?

— Именно, мастер Керин. Она твердо решила, что ты станешь ее мужем потому что, по ее мнению, ты самый красивый из ее кавалеров.

— Красивый! — презрительно хмыкнул Керин. — Я ей ни одного слова о свадьбе не сказал!

— А она другое рассказывала.

— Как бы то ни было, мне дух-хранитель не нужен. Колдун-врач в Кортолии наложил на меня защитное заклятие. Так что убирайся!

— О мастер Керин, я не осмелюсь нарушить ясный приказ Эрвины!

— К черту твою хозяйку! Исчезни! Пропади!

Свечение эльфицы померкло, и Керин услышал негромкое всхлипывание. Однако тоненький голосок продолжал упорствовать:

— Ты просто скотина, мастер Керин! Я изо всех сил стараюсь выполнить свой долг, а ты не только не ценишь этого — ты отвергаешь мои усилия! Ты просто неотесанный грубиян, ты оскорбляешь мои лучшие чувства!

— Прекрати хныкать! — пробурчал Керин, поневоле растрогавшись. — Не загружай ни мои глаза, ни мои уши.

— Но как же я смогу исполнить свой долг...

— Тихо! — воскликнул Керин, заслышав в коридоре тяжелые шаги своего соседа по ночлегу. — Скройся с глаз — тот тип идет. Да, кстати, а у тебя есть имя?

— Да, меня зовут Белинка. А можно мне...

— Исчезни, Белинка!

— Но я должна спросить...

— Потом поговорим, когда будем одни. Спокойной ночи!

Дверь открылась, и в комнату ввалился Гарик.

— С кем это ты сейчас разговаривал? — спросил он хриплым от эля голосом.

— Просто разучивал одну речь, которую должен произнести на публике, — ответил Керин. — Спокойной ночи, мастер Гарик.

Тот что-то пробормотал невнятно, опустился на стул и принялся неуклюже стаскивать сапоги. Керин лежал с закрытыми глазами, надеясь избежать продолжения беседы. Вдруг Гарик с проклятием вскочил на ноги:

— Вот чертово насекомое! Чем бы его прихлопнуть?

— Это просто большой мотылек, — пробормотал Керин.

— Терпеть не могу! — зарычал Гарик. — Клянусь медными яйцами Имбала, я его прикончу!

Он выбежал из комнаты босиком. Керин позвал:

— Белинка, если ты не уберешься, он тебя по стене размажет.

— Дудки, мастер Керин! — раздалось звяканье колокольчика. — Он меня и коснуться-то не сможет, потому что мы, духи Второй Реальности, здесь не материализуемся полностью. Он мне не опасен. Да и потом, тебе что за дело? Ты сразу меня невзлюбил, мешаешь мне выполнять мою миссию...

Тоненький голосок мгновенно умолк, едва сожитель Керина показался в двери. В руке он держал биту для игры в шлепомяч. Оглядевшись при скудном свете, он резко взмахнул ею в воздухе.

— Промахнулся, черт возьми! — проревел он.

— Успокойся, мастер Гарик, — произнес Керин. — Это безобидное насекомое.

Не обращая внимания на Керина, мужчина еще раз махнул битой.

— Да это просто дьявольщина какая-то! — пробормотал он, весь красный от натуги.

Едва Керин сел, чтобы продолжать свои увещевания, как бита стремительно рассекла воздух, чуть не коснувшись его волос.

— Эй, — завопил он, — ты мне едва мозги не вышиб! Убери эту штуку, успокойся и ложись спать или убирайся отсюда!

— Заткнись, падаль! — проревел Гарик, готовясь к следующему удару. — Эта дрянь надо мной издевается! Я этого не потерплю!

Он взмахнул битой еще раз. Потеряв терпение, Керин вскочил с кровати в одной набедренной повязке, подбежал к своей одежде, сложенной в углу, и схватил меч.

— Вон отсюда! — завопил он.

Гарик шагнул к нему, размахивая битой. Однако блеск стали заставил безумца одуматься. Поколебавшись мгновение, Гарик выбежал за дверь и с силой захлопнул ее, оставив в воздухе густое облако своего аромата. И тут же Керин услышал под лестницей гневную перебранку пьянчужки и квартирмейстера.

Керин снова улегся в кровать, напряженно ожидая возвращения Гарика. От возбуждения его била дрожь. Хотя ему и приходилось путешествовать по Новарии, но он еще ни разу никому не угрожал мечом. Он подумал о том, какое несчастье могло бы случиться, если бы Гарик бросился в атаку, — например, ему, возможно, пришлось бы сложить голову на плахе за убийство... Без сомнения, в этой стычке он повел себя неразумно. Вот Джориан сумел бы положить конец выходкам Гарика с помощью шутки или стихотворной импровизации.

А виновата во всем Аделайза, размышлял Керин. Ведь это она приставила к нему эльфицу — хотя и сам он сделал ошибку, связавшись в Аделайзой. И хоть он себе в этом и не признавался, но в коровник-то он с ней отправился именно затем, чтобы, несмотря на укоры совести, покончить наконец со своей затянувшейся невинностью. В его возрасте это уже удалось многим юношам, если, конечно, верить их хвастливым россказням о неслыханных утехах блуда.

— Я ведь тебе говорила, что он мне ничего не сделает, хи-хи-хи! — зазвенел голосок Белинки, снова засветившейся в полную силу и бешено отплясывавшей в воздухе.

— Да уж! А меня он мог убить — из-за тебя!

— Ты этого и заслуживаешь, бесчувственное чудовище!

Керин вздохнул. Джориан не обучил его, как избавляться от надоедливых духов.

— Пожалуйста, Белинка, успокойся — мне поспать нужно. А что сказала бы Эрвина, если бы из-за тебя я вернулся домой в деревянном костюме?

— Ладно уж, ладно, о могущественный владыка Керин! Спокойной ночи!

Гарик не возвращался, — видно, квартирмейстер подыскал для него другое жилье. Но Керину все равно не спалось. Он клял себя за то, что нарушил одно из правил, преподанных Джорианом. Говорил же брат:

— Главное, малыш, продвигайся быстро, но без шума, не привлекай внимания к себе. Никакой игры на публику, никакой похвальбы, никаких жалоб, ссор и, главное, никаких стычек ни с кем. И не забывай: лестью можно добиться чего угодно.

* * *

Остаток пути Керин и Гарик демонстративно не обращали друг на друга ни малейшего внимания. На вторую ночь квартирмейстер отвел юноше комнату, в которую поселил еще пожилого банковского служащего из Метуро. Тот держался замкнуто и не замечал порхания Белинки. Вечером третьего дня дилижанс вкатился в северные ворота Виндии, столицы Виндийской Республики.

Путешественники выбрались из дилижанса и построились. Начальник стражи, в великолепном шлеме из позолоченной бронзы, двинулся вдоль шеренги новоприбывших, спрашивая у каждого его имя, происхождение, род занятий и другие сведения, а стражник отмечал ответы на дощечке. Другой стражник привязывал красными тесемками мечи к ножнам, и меч Керина в том числе.

Наконец начальник отступил немного назад и произнес речь:

— Добро пожаловать в Виндию, дамы и господа! Желаю вам приятного пребывания в нашем славном городе. У нас много исторических памятников и библиотек, есть и зоопарк. У нас даются театральные представления на любой вкус — от тех, что подходят для детей, до постановок, которые удовлетворят даже самых... гм... изощренных ценителей. Постановка пьесы Пизона «Фальшивая Корона» возобновлена в Императорском Театре; поэт Эдредус продекламирует во Дворце Культуры свою эпическую поэму «Море Крови» в восьмидесяти четырех песнях, а во Дворце Удовольствий выступает мадам Зиска, которая выбирает из публики добровольцев и... но вы лучше сами увидите, что она с ними делает.

— У нас есть стадион, на котором команды любителей игры в мяч упражняются на открытом воздухе, в этих занятиях могут принимать участие и иностранные гости. У нас есть плац, на котором ежедневно проходят учения подразделений нашей армии и гражданских блюстителей порядка. Через два дня, если позволит погода, армейский оркестр даст на плацу концерт. Если вы пройдете полмили на север, то окажетесь на великолепном пляже.

— А сегодня вам лучше оставаться в гостинице. Днем наша команда игры в шлепомяч одержала победу над командой Оттомани, и не исключено, что некоторые граждане предадутся чересчур безудержному ликованию. Кроме того, через шесть дней состоятся выборы в палату бургомистров, и сейчас кандидаты проводят свои предвыборные кампании. Когда сталкиваются приверженцы враждующих партий, возможны уличные стычки.

Пассажиры снова забрались в дилижанс, который медленно двинулся дальше по городу. По сравнению со спокойной аккуратной Кортолией Виндия казалась более оживленным и красочным городом. Кое-кто уже начал отмечать спортивную победу: болельщики с криками бегали по улицам, крича и размахивая большими кружками.

Там и сям на фасадах домов, выходивших на улицу, были прикреплены плакаты. Они гласили: «Фритугиса выбирает народ!», или «Голосуйте за Беоннуса, друга угнетенных!», или «Виктрон — значит опыт и честность!», или «За Итмара, врага системы!»

Дилижанс проехал мимо какого-то человека, которому два представителя гражданской стражи помешали дописать на стене подобный лозунг. Отставив свое ведро с краской и кисть, он яростно спорил с ними. Когда Керин вытянул шею, чтобы рассмотреть сцену получше, расписыватель стен схватил ведро и, швырнув его в одного из стражников, залил беднягу светло-желтой краской. Все трое бросились бежать, стражники, размахивая дубинками и выкрикивая угрозы, пытались поймать нарушителя.

Когда прощальные лучи заходящего солнца начали золотить шпили и купола города, дилижанс остановился на главной площади, окруженной общественными зданиями — сенатом, магистратурой и другими. В их архитектуре суровая простота классического новарского стиля была разбавлена фантастическим мальванским орнаментом. От площади к воде плавно спускался проспект Республики — вдалеке Керин разглядел густой лес мачт и парусов. С деревянной трибуны на площади какой-то человек в чем-то горячо убеждал толпу.

Керин с детства был наслышан о коррупции и правительственных скандалах в Виндии. Один виндиец-путешественник как-то поведал ему, в чем тут дело:

— Заблуждение, что вы, кортольцы, отличаетесь особой добродетелью, — суть в том, что при нашей реформе правления нарушения легче становятся достоянием гласности. Я сказал бы даже, что преступлений хлыщи из вашего королевского дома и члены королевского совета совершают не меньше, чем наши политики. Но поскольку вашим правителям нет нужды бороться со свободой слова и печати, то им легче удается скрывать подобные вещи.

* * *

Керин сидел за кружкой пива в общей зале постоялого двора, который рекомендовал ему Джориан. Его первая задача в Виндии, сказал ему брат, — расспросить смотрителя порта, куда и когда отплывают стоящие там корабли. Но когда Керин оказался на главной площади, солнце уже скрылось за домами. Контора смотрителя порта наверняка закрыта в такой час, решил Керин и отправился прямиком на постоялый двор.

С улицы донесся шум буйного веселья. Керин снова и снова напоминал себе наставления Джориана: глаза и уши должны быть раскрыты, а рот закрыт. Он подавил легкое чувство досады оттого, что его брат выглядел гораздо внушительнее. Если кто-то осмеливался обмануть или задеть Джориана, тому было достаточно выпрямиться перед обидчиком во весь могучий рост, выставить вперед ощетинившуюся бороду и спокойным голосом потребовать поправить дело. Керин, моложе и слабее, не мог чувствовать себя столь же уверенным в себе.

Он попытался прислушаться внимательнее к доносившимся до него обрывкам разговора между виндийцами. Но те немногие слова, что ему удалось уловить, никакой важной информации не содержали: болтовня про погоду и про дела, денежные и семейные, да про разные болезни. Вдобавок его ухо еще не вполне привыкло к виндийскому диалекту новарского.

Дверь с грохотом распахнулась, и в зал ввалились трое гуляк. Это были крепкие, грубые с виду мужчины — их предводитель казался таким же огромным и сильным, как Джориан. Они размахивали флажками Виндийской Республики — золотой факел на лазоревом поле, а силач даже воткнул свой флажок себе в шляпу.

— Эй, Чундо, — проревел он, — твоего лучшего пива, чтобы отпраздновать славную победу! А не той лошадиной мочи, что ты обычным посетителям наливаешь!

Керин, опешив, уставился на него: он слишком поздно узнал Гарика, своего зловонного соседа в первую ночь. В свою очередь и Гарик узнал его и теперь не сводил с него глаз. Не говоря Керину ни слова, он снова закричал на трактирщика.

— Иду, иду, — ворчливо отозвался тот. — Я же не волшебник, чтоб из воздуха пива нацедить.

— Мы тут расположимся, — произнес Гарик, указывая на скамью, на которой сидел Керин. Его спутники обошли стол, так что тот, что уселся первым, толкнул плечом Керина.

Скамья была слишком коротка для четверых. Гарик окинул взглядом сидевших — Керину снова ударил в нос источаемый Гариком смрад. Забияка, полуприсев на скамью, скомандовал:

— Эй, спихните-ка этого тощего щенка! Это он так мне досаждал по дороге из Кортолии.

Он навалился плечом на соседа и сильно толкнул его, так что тот в свою очередь прижал третьего гуляку вплотную к Керину. Поняв, что сейчас его скинут на пол, Керин встал, прихватив свою кружку. На другом конце скамьи силач злорадно ухмылялся.

Керин был в бешенстве, но меч был в комнате наверху, а врукопашную сражаться с такими ребятами было бесполезно. Он читал, конечно, романы, в которых доблестный юный герой одерживал верх над нахальным задирой, однако и повидал достаточно, чтобы понимать, что в жизни так не бывает, если только юный герой не прибегнет к помощи магии. Единственной магической защитой Керина было заклятие, наложенное на него чародеем-врачевателем Уллером, а оно лишь отводило зловредные чары, но не спасло бы от кулаков и сапог Гарика.

Стараясь сдержать негодование, Керин сел за другой свободный стол. На некоторое время его оставили в покое, и он мог мирно попивать пиво, прислушиваясь к разговорам своих обидчиков. Они без конца превозносили силу и ловкость виндийской команды игры в шлепомяч. Во время матча произошла драка: два игрока поколотили друг друга битами, в потасовку вмешались зрители, и стражникам пришлось разогнать драчунов при помощи пик. Поведав об этом, Гарик с ухмылкой обернулся к Керину и прорычал:

— Эй ты, ходячий скелет! — А когда Керин поднял глаза, задира продолжил: — Ты согласен, что виндийская команда самая ловкая, смелая и сильная в Двенадцати Городах?

Керин понимал, что ему следует согласиться, однако кипевший в груди гнев и какой-то чертенок-извращенец подстрекнули его вызывающе уставиться в глаза Гарику и ответить:

— Не знаю. Я этим видом спорта не интересуюсь.

— Ой-ой-ой, вот оно как, а? А интересовался бы, так знал бы, что мы, виндийцы, ваших кортольских сопляков по грязи размажем! Мы их в порошок сотрем — вот как я тебя сейчас!

Хулиган вскочил и двинулся на Керина. Один из спутников попытался его удержать:

— Гарик, не начинай...

Не обращая внимания на добрый совет, великан решительно шел вперед, поигрывая кулаками. Керин, насмерть перепуганный, преисполнился решимости дорого продать свою жизнь и тоже поднялся с места. Но тут Гарик вдруг остановился и воскликнул:

— Ох, какой-то паук меня укусил!

Он застыл на месте, молотя по воздуху мускулистыми руками. Керин заметил неясные очертания Белинки, порхавшей вокруг головы Гарика. И тут Керин сказал внушительным тоном:

— Уважаемый Гарик, знай, что этот паук — мой верный дух-хранитель. Ты хочешь меня заставить прибегнуть ко всей моей чародейской мощи?

— Что? Ты колдун?

Керин издевательски ухмыльнулся и поклонился:

— Всего лишь ученик Уллера из Кортолии. Хочешь, я произнесу над тобой заклятие полового бессилия? Разумеется, у меня нет пока диплома волшебника, так что я могу немного ошибиться — и мы все превратимся в головастиков или нас просто в порошок разнесет... — Он направил на хулигана указательные пальцы, закрыл глаза и начал нараспев: — Нитрэ раду сунандам ноктар...

— Эй, — оскалился Гарик, — это не по-честному! Я с тобой на кулаках или на дубинах готов помериться — а чертовы заклинания не по мне!

Но Керин продолжал свои заклинания, и Гарик, бормоча про себя ругательства, вернулся к своему столу:

— Пошли, ребята, все равно ведь нам уже надоело это дрянное пиво, которое Чундо наливает!

Все трое встали и вывалились за дверь, оставив на столе недопитые кружки. Колени у Керина подкашивались, он опустился на скамью, мысленно благословляя Джориана за его уроки лжи.

— Спасибо, Белинка! — пробормотал он.

— Хи-хи! — прозвенела эльфица и опустилась на плечо юноши. — Теперь-то ты понял, что я при случае могу для тебя сделать. И ты не раскаиваешься, что обходился со мной с таким убийственным презрением?

Не успел Керин ответить, как увидел перед собой раздосадованного трактирщика.

— Мастер Керин, как же так — из-за тебя мои клиенты ушли, не заплатив! Я не позволю наносить убытки моему делу.

— Если бы я их не выдворил, произошла бы драка, а это тебе дороже бы обошлось. Я выпью пиво, которое они заказали…

— И заплатишь за него, надеюсь?

— Конечно, — вздохнул Керин.

* * *

Керин проснулся от головной боли. Он застонал и сел на край кровати, обхватив голову руками.

— Я тебя предупреждала! — прозвенела Белинка. — Я все пыталась тебе втолковать, что четыре кружки для тебя чересчур, но ты притворялся, что не слышишь, пьянчужка несчастный!

Керин пробормотал:

— Разве я мог расслышать твой голос среди всех этих воплей и песен о виндийской команде игры в шлепомяч? Так что хватит мораль читать, ясно? — Он потянулся к одежде.

— Нет, мастер Керин, так легко ты не отделаешься! За то, что я победила этого увальня Гарика, ты должен мне услужить.

— Что? Как это? — спросил Керин, натягивая узкие штаны.

— Да, услужить. Ты должен купить мне одежду, такую, как носят дамы в этой Реальности.

Керин таращил глаза от изумления:

— На кой черт тебе платье? Мерзнешь ты, что ли?

— Нет, температура в вашей Реальности — некоторые называют его Уровнем — меня устраивает. В нашей Реальности мы обходимся одними нашими телами, но здесь, как я вижу, люди нагишом не ходят, даже если погода позволяет. Поэтому я непременно желаю выглядеть как положено особе моего пола в этой Реальности.

— Но зачем же? Ты мне и так нравишься. Если бы ты была раз в десять побольше, я начал бы тебе делать неприличные предложения, — улыбнулся Керин и подмигнул.

— Ха-ха-ха! Ты лжешь, что я тебе нравлюсь, — не меня ли ты обливал презрением? Как бы то ни было, в нашей Реальности мы любим на лету — а как бы ты с этим справился? Тем не менее я не желаю выглядеть немодно в вашей варварском Реальности!

— Но где — ради всех морозов семи преисподних! — найду платье для крылатой женщины ростом с ладонь?

— Разве у вас не водятся люди, которые продают кукол, чтобы ублажать своих отпрысков? Отыщи такого торговца и купи кукольное платье подходящего размера.

— А если я не хочу? — с вызовом спросил Керин.

— Увидишь, что будет! — И светящееся существо исчезло.

— Ой! — завопил Керин, почувствовав сильный укол в шею наподобие укуса слепня. Он хлопнул ладонью по заболевшему месту, но тут же почувствовал другой укол — в руку и тут же еще один — в бедро. — Белинка, перестань! — завопил он. — Это так-то ты меня оберегаешь?!

— Я жажду вза-взаимности! — пропищала эльфица. — Ну что, будешь себя хорошо вести?

Юноша вздохнул:

— Я спрошу у трактирщика, не знает ли он подходящую лавку, но обещать ничего не могу.

* * *

— Нет, — отвечал смотритель порта, — этих экзотических куромонских парусников с тупой кормой в порту Виндии не видывали уже год. Они довольствовались тем, что возили грузы в Салимор и обратно. Они говорят, что на пути от нас до Салимора пиратство стало обычным делом. Так что, сдается мне, желтые люди попросту решили, что игра не стоит свеч. Придется тебе плыть в Салимор, а там на другое судно перебираться.

— А что за корабль отплывает в Салимор?

Смотритель порта, смуглый мужчина, происходивший, судя по цвету кожи, из мальванцев, пролистнул стопку бумаг:

— Вот оно — «Яркая Рыбка» из Эккандера, капитан по имени Гуврака.

— Мальванец?

— Ну да. Судно примерно на шестом причале отсюда, если к северу идти. Говорит, вот-вот отплывет. Клянусь костяными сосцами Астис, тебе повезло, парень! Оно отправится в путь сегодня вечером, если ветер будет подходящий. По крайней мере так шкипер сказал, но с этими мальванцами никогда не знаешь...

Керин поблагодарил смотрителя порта и отправился на поиски «Яркой Рыбки». Он отыскал судно по его реям под латинский парус, остроконечной корме и двум черно-красным глазам, нарисованным на бортах.

На причале, к которому пришвартовалась «Яркая Рыбка», стоял подъемный кран — высокое скелетообразное сооружение из брусьев, веревок и блоков. Шестеро каторжников в лохмотьях, переступая внутри огромного колеса у основания крана, служили двигателем устройства. Такелажник обмотал веревкой объемистый тюк и прицепил к веревке крюк, свешивавшийся со стрелы.

Бригадир дал команду, и шестеро каторжников начали переступать с планки на внутреннем обозе колеса, словно по ступенькам. Груз с громким скрежетом пополз вверх. Бригадир снова закричал. Каторжники остановились, а двое рабочих принялись крутить лебедку. Кран стал медленно поворачиваться, перенося груз на палубу «Яркой Рыбки». Раздались новые команды — и каторжники двинулись в обратную сторону, а тюк стал постепенно опускаться на палубу. Еще пара рабочих нажала на тормоз, не давая грузу ускользнуть. Двое матросов капитана Гувраки, поблескивая потной коричневой кожей, направляли груз в трюм.

Гувраку Керин опознал по тюрбану. Начальник корабля был приземистый, мускулистый мужчина с темно-коричневой кожей и щетинистой черной бородой, в которой начинала проглядывать седина. Кроме тюрбана его костюм состоял лишь из просторных шаровар, стянутых у щиколоток, и шлепанцев с загнутыми носами, так что обнаженный торс капитана обдувал теплый вечерний ветерок поздней осени.

Керин стал подниматься по трапу. Заметив это, капитан подбежал к другому концу доски.

— Чего тебе нужно? — спросил он по-новарски с заметным акцентом. — Ты что, не видишь, что я гружусь?

— Я хотел заплатить за мое место, — сказал Керин.

— Ну, в таком случае... — И Гуврака крикнул что-то по-мальвански одному из членов команды. Тот немедленно принялся отдавать приказания палубным матросам. — Так, — произнес Гуврака, снова повернувшись к Керину, — и куда же ты направляешься?

— В Салимор, а оттуда в Куромон. Смотритель порта сказал, что ты идешь в Салимор.

— Да, и причаливаю по пути в Янарете, Галджире и Эккандере. Ты один путешествуешь? Ни жены, ни подружки?

— Один.

— Тогда заплатишь двадцать шесть мальвакских крон.

— У меня все деньги в кортольских марках, — сказал Керин. Он посчитал в уме и добавил: — Это получается примерно сорок марок.

На лице Гувраки появилось выражение сомнения.

— Это по местному рыночному курсу, наверное, но я могу марки брать только по официальному курсу — таков закон. Так что с тебя шестьдесят марок.

Керина предупреждали, что при уговоре нужно торговаться. Он этого терпеть не мог и ужасно смущался, однако понимал, что нужно набираться опыта. Поэтому он сказал:

— Такая сумма мне не по карману, капитан. А другие пассажиры у тебя есть? Я хочу узнать, с кем мне придется каюту делить.

— Нет, только ты один, — отвечал Гуврака. — У тебя будет отдельная каюта.

— Ну, раз я единственный пассажир, значит, ты или меня возьмешь, или никого. В таком случае ты мог бы меня и за пятнадцать крон перевезти — это по местному рыночному курсу и выйдет.

Капитан Гуврака презрительно фыркнул:

— Ни за что! Если ты не платишь обычную цену, убирайся прочь!

— Прекрасно, — произнес Керин, повернувшись, чтобы уйти, — значит, мне придется подождать следующий корабль.

Но едва юноша начал спускаться по трапу, как капитан Гуврака закричал ему:

— Эй, молодой человек! Не торопись! Я немного сбавлю, хотя и не до такой смехотворной цифры, как ты сказал. Как насчет двадцати трех крон?

Через полчаса препирательств Керин был принят за сорок шесть марок. Затем он отправился на поиски кукольника, которого ему рекомендовал трактирщик.

Когда он наконец отыскал его лавку, то с большой неохотой направился к двери: ему было ужасно неловко спрашивать платье для куклы. Пока он медлил, не решаясь позвонить, резкая колючая боль в ягодицах заставила его подскочить.

— Вперед, трусишка! — прозвенел голосок Белинки.

Керин позвонил. Кукольник, плотный мужчина с кружком седых волос, обрамлявших лысину, открыл дверь. Керин расправил плечи, выпятил грудь и провозгласил:

— Сударь, мне необходимо одеяние для куклы примерно такой величины, — и растопырил пальцы в соответствии со своим представлением о росте Белинки. Затем прибавил с ухмылкой: — Это для моей маленькой племянницы.

Торговец крикнул через плечо:

— Рикола, у нас есть лишнее платье для королевы Танудас?

— Да, думаю, найдется, — пробормотал в ответ женский голос.

Жена кукольника вышла в лавку; между губ у нее было зажато множество булавок, а в руках она держала свое шитье. Женщина порылась в куче тряпья и достала платье бирюзового цвета, сшитое по кукольной мерке. Убрав изо рта булавки свободной рукой, она спросила:

— Такое подойдет, молодой человек?

Хотя Керину и не нравилось, когда его называли молодым, ему так хотелось поскорее убраться из кукольной лавки, что он заплатил, что просили, не торгуясь. Вернувшись на постоялый двор, он свистнул:

— Белинка!

— Принес? Дай посмотреть! — И Керин почувствовал, к платьице вырвалось из рук. Оно заметалось в воздухе перед едва различимым тельцем Белинки, которая пропищала: — Проклятие на тупые мозги! Как, по-твоему, я смогу это натянуть на мои крылья?

— Если ты существо нематериальное, то это не должно быть трудно, — сказал Керин.

— Ну не совсем ведь нематериальное... Но тебе этого не понять.

— Я тоже подумал о крыльях. А что, если сделать пару разрезов?

— Они все испортят! Сидеть будет плохо!

— Что же я-то могу поделать? А эти разрезы должны идти до самого низа или ты сможешь сложить крылья как веер, чтобы протащить их через отверстия покороче?

— Я думаю, что примерно вот такие разрезы сойдут, — сказала эльфица, расставив руки. — На, держи! — И зелено-голубое одеяние порхнуло в сторону Керина. — Как ты за работу примешься? Будешь пилить своим кинжалом?

— Ну уж нет, — ответил Керин. — Моя семья хорошо снарядила меня в путь.

Из своего мешка он вынул маленький холщовый мешочек с иголками, нитками и ножницами.

— Они были уверены, что мне придется чинить одежду. — И юноша принялся за работу, приговаривая: — Ну-ка повернись, Белинка, да сделайся поотчетливее для глаз — проклятие!

— Что случилось?

— Я с одной стороны слишком длинный разрез сделал. Боюсь, плохой из меня портной. Ты умеешь шить мелким стежком?

— Нет, — ответила эльфица. — В нашей Реальности одежд не носят — и умений таких поэтому у нас нет.

Керин вздохнул и принялся вдевать нитку в иголку. После нескольких неудачных попыток он попросил:

— Белинка, твои руки чувствительнее моих — ты не могла бы просунуть конец нитки в эту дырочку в игле?

— Попытаюсь... а, да ты конец растрепал, вот нитка и не лезла. — Она облизала нитку, продела и завязала узелок. — Готово!

Керин начал зашивать чересчур длинный разрез.

— Ой!

— Что случилось?

— Укололся. Я впервые в жизни шью!

Несколько секунд он спокойно продолжал трудиться. Тут Белинка, возившаяся в швейных припасах Керина, выкопала маленький блестящий предмет:

— А это что, мастер Керин? Похоже на шлем для таких, как мы, — для обитателей Второй Реальности. Но мне он слишком мал.

— У нас эта штука называется наперстком. При шитье с ним тоже что-то делают, но я не умею. — И Керин снова принялся шить.

— Ах неуклюжий увалень! — воскликнула Белинка. — Ты все перепортил! Одна сторона разреза не такая, как другая, и ткань будет пузыриться.

Керин развел руками:

— Ну уж лучше не смогу. Если не слишком хорошо вышло, так это по твоей вине: ты меня отвлекала, про наперстки спрашивала...

— Вот-вот, сваливай на меня собственное неумение! — Она помолчала, а потом спросила уже менее задиристым тоном: — А почему бы не обратиться к жене кукольника? Ведь она же сама платье сшила.

Керин фыркнул:

— Ну и придурком же я покажусь, если потащусь назад через весь город попросить, чтобы мое рукоделие поправили! Я лучше попытаюсь уговорить жену трактирщика.

Керин отыскал жену хозяина и не без нового прилива смущения объяснил, что ему нужно:

— Понимаешь, у этой куклы, которой играет моя племянница, крылышки как у насекомого.

Жена трактирщика осмотрела платьице; Керин не сомневался, что она едва удерживается, чтобы не рассмеяться ему в лицо.

— Работы тут на четверть часа, не ошибусь. С тебя две марки, мастер Керин.

— Идет, — ответил юноша.

* * *

Вернувшись в свою комнату, он протянул одеяние Белинке. Она схватила его и принялась порхать, так что клочок ткани так и реял в воздухе. Надев одежду, эльфица сделалась полностью видимой. Ее крылья были просунуты в разрезы на спине.

— Ну как тебе?

— Прелестно, милочка, хотя, признаться, мне больше нравилось как было. А вот летать в платье ты можешь только у нас в комнате.

— С чего ты взял? Я могу делаться невидимой.

— Да, но если люди увидят, как платьице само по себе болтается в воздухе, это будет привлекать внимание не меньше, чем твое очаровательное тельце.

— Так забирай свое противное платье! — И она швырнула его в лицо Керину. — Вы, обитатели Первой Реальности, заставляете нас работать как лошадей, а удовольствия нам от этого никакого!

Керин вздохнул:

— Уж извини, Белинка. А сейчас подходит время отчаливать, так что пора.

 

КОРАБЛЬ «ЯРКАЯ РЫБКА»

Когда красное солнце опустилось на плотные ряды домов и сверкающие башни Виндии, Керин уже подходил к трапу «Яркой Рыбки». На одном плече у него покоилась перевязь меча, а на другое давил ремень походного мешка. Когда юноша вскарабкался на палубу, капитан Гуврака воскликнул:

— А, мастер Керин! Ты как раз вовремя. Пойдем, я покажу тебе твою каюту... Но что это?!

Белинка, испуская голубое свечение, заметное даже при свете дня, летала кругами вокруг головы Гувраки и пищала:

— О капитан, какое прекрасное одеяние! Я непременно должна найти кого-нибудь, кто мне сошьет похожий наряд!

— Это твой дух-хранитель? — спросил Гуврака.

— Ну да, хранитель, — отвечал Керин. — Она совершенно безобидна. — «Если, — добавил он про себя, — ее не раздразнить».

— И ты собираешься взять ее с собой?

— Да. Она не причинит ни малейших хлопот.

— Может, и так; но за нее я требую еще пять марок.

— Что?!! — вскричал Керин. — Это просто вымогательство! Мы ведь ясно условились...

— Да, ясно, но наше условие не подразумевало других живых существ. Я потребовал бы те же деньги, если бы ты привел с собой кошку или собаку.

— Но она ведь не съест ничего из твоих запасов...

— А это все равно. Я за строгую последовательность во всем. Плати или ищи себе другой корабль.

— Проклятие — так и придется сделать! — И Керин решительно спустился по трапу обратно.

Белинка пропищала ему в ухо:

— Я рада, что ты не поплывешь на этом судне.

— Почему?

— Я чувствую на нем присутствие зла.

— Какого зла? — И Керин отошел подальше от трапа.

— Не могу сказать — такое у меня чувство, как будто там есть какой-то злой дух. У нас, у эльфов, на это хорошее чутье.

Керин глубоко вздохнул:

— Значит, ничего тут не поделаешь, нужно снова к смотрителю порта идти. Хочется надеяться, что он еще не запер свою контору... ого!

Он так и замер. К пристани подходили трое больших плотных мужчин с дубинками, а с ними четвертый, поменьше. Хотя солнце уже скрылось за кровлями Виндии, небо еще не погасло, и в его свете Керин узнал Гарика и его приятелей. Четвертый мужчина был пожилым человеком с седой бородой, на нем был черный балахон, доходивший до щиколоток, и остроконечный колпак.

— Ах черт, пропади мои потроха! — заревел Гарик. — Вот он сам, наш маленький колдун-подмастерье! Фрозо, отделай-ка его как следует!

Пожилой человек сделал несколько шагов вперед, наставил на Керина волшебную палочку и что-то крикнул. Раздался щелчок, будто взмахнули бичом, из волшебной палочки в Керина выстрелил зазубренный язык синего пламени. Но не успел Керин зажмуриться, как пламя зашипело в воздухе, не достигнув его лица, и распалось на множество искр...

Заклинание раздалось снова, опять из палочки вылетело пламя и рассыпалось искрами. Пожилой человек произнес:

— Его защищает заклятие — вроде того, что я наложил на вас. Я не могу его пробить.

— Ладно, — пробурчал Гарик, — придется действовать по-простому. Ну-ка, ребятки!

Троица бросилась на Керина, размахивая дубинками. Керин схватил рукоять меча — но ведь он был привязан к ножнам красной бечевкой! Пока он ее развяжет или разрежет, дубины уже измолотят его... Он помчался обратно, и заплечный мешок заплясал на его спине.

Два матроса «Яркой Рыбки», в набедренных повязках, уже совсем приготовились убрать трап, а другие стояли наготове, чтобы отдать концы. Юноша взлетел по трапу на палубу.

— Ну, — произнес Гуврака, — ты как будто передумал?

— Да, — с трудом ответил Керин, переводя дух. — Я подумал, что... — И замолчал.

Гуврака и его помощник неторопливо подошли к трапу, зажав в бронзовых кулаках тонкие изогнутые сабли. Гуврака закричал:

— Эй, вы, убирайтесь! Я не разрешаю вам подняться на судно!

Он отдал команду по-мальвански, матросы швырнули канаты и взбежали по трапу, который палубные тут же подняли. «Яркая Рыбка» начала удаляться от пристани. Гарик с товарищами орали на берегу:

— Трус! Кастрат! Вернись и бейся, дерьмо лошадиное!

Отдышавшись, Керин спросил:

— А как это вышло, что у тебя под рукой так кстати оказалось оружие?

— Мы видели весь этот фейерверк на пристани, — отвечал Гуврака, — что колдунишка в тебя пускал. Поэтому я подумал, что наши сабли могут пригодиться, и послал Моту за ними. А вот что касается платы...

— Я заплачу, как только сниму с себя эту штуку, — пробормотал Керин, пытаясь отвязать заплечный мешок. — Пятьдесят одна марка, правильно?

— Ну нет, сударь мой. Так как ты явно опасный груз, за которым гонятся враги, мне придется потребовать еще пять марок за риск. Так что получается пятьдесят шесть.

— Что?! Но это просто мошенничество! Мы ведь договаривались...

Гуврака пожал плечами:

— Если тебе так не нравится, я тебя высажу обратно на пристань.

Керин вздохнул: обстоятельства складывались явно не в его пользу. Когда он вынимал деньги из кошелька, Гуврака добавил:

— Грустить не о чем, юноша. Вот что, раз ты единственный пассажир, то, может, сделаешь мне честь разделить со мной паек в моей каюте?

Керин не сразу понял, а потом ответил:

— Ты хочешь сказать, отужинать с тобой?

— Именно, сударь. Я об этом и веду речь.

— Спасибо, буду очень рад.

* * *

Когда Керин сложил свои пожитки в одной из двух пассажирских кают «Яркой Рыбки» и снова выбрался на палубу, то увидел, что корабль уже порядком удалился от берега. Восемь матросов налегали на весла, стараясь побыстрее вывести «Рыбку» из гавани. Другие суетились у рей, лежавших на стойках вдоль палубы, стараясь побыстрее развязать веревки, которыми удерживались паруса. Капитан Гуврака во весь голос выкрикивал команды по-мальвански; матросы взялись за рычаги, и реи стали подниматься небольшими рывками. Остальная команда управлялась со шкотами, придавая нужный наклон реям.

Раздались легкие хлопки, красно-белые паруса развернулись под мягким западным ветром; корабль слегка дрогнул и начал набирать скорость. Гребцы подняли свои огромные весла и убрали их. Позади оставались другие суда, стоявшие на якоре в заливе: одномачтовики из Швении, напоминающие огромные каноэ; местные такелажники, предназначенные для каботажа, оснащенные подобно «Яркой Рыбке», но поменьше; огромные океанские такелажники и, наконец, длинные низкие смертоносные боевые галеры.

Когда они вышли в открытое море, «Рыбка» принялась качаться с носа на корму и с борта на борт, равномерно и утомительно. Керина предупреждали об опасности морской болезни, и он со страхом ожидал, когда она проявит себя.

Внимание юноши привлекла зюйдвестка: там была сооружена какая-то штука на медных подпорках, за которой, скрестив ноги, сидела полная женщина с коричневым цветом кожи. Она была уже немолода и одета в заморский наряд: кусок ткани, несколько раз обернутый вокруг талии, образовывал короткую юбку, а вся верхняя часть тела оставалась неприкрытой. По ее плоскому лицу с гладкой кожей можно было угадать уроженку Дальнего Востока.

Там, где медные подпорки сходились, был подвешен небольшой котелок. Под ним на тонких цепочках висело блюдо еще меньшего диаметра. В этом блюде горел огонь, испускавший то рубиново-красный, то золотистый, то изумрудно-зеленый дым, уносившийся по морскому ветру. Подобравшись поближе, Керин заметил, что котелок на две трети полон воды. И котелок, и блюдо под ним раскачивались в такт судну.

Керин увидел, как женщина положила на котелок соломинку, выкрашенную с одного конца красным. Смотрел на это и капитан Гуврака. На своем примитивном мальванском юноша спросил, показывая пальцем:

— Что это?

— Тсс-с! — зашипел капитан. — Магия.

Женщина запела на языке, неизвестном Керину. Под ее пение соломинка стала медленно вращаться, пока красный конец не остановился, указывая на порт. Поколебавшись еще немного, соломинка окончательно заняла это положение; тогда капитан Гуврака громко отдал команду рулевому. Керину удалось уловить мальванское слово, обозначающее «направо»; и в самом деле, «Яркая Рыбка» легла на правый борт.

Гуврака усмехнулся в свою пышную черную бороду:

— То, что ты видишь, — магия, мастер Керин. Джанджи вызывает своего бира — духа-хранителя, как бы ты выразился, — чтобы тот заставил соломинку указывать на север. Мы идем на зюйд-вест-вест. Она мой лоцман. Она состоит в Гильдии Салиморских Лоцманов. — Капитан взглянул на желто-зеленый вечерний отблеск на небе. — Пора ужинать. Пошли.

* * *

Усевшись на подушке на полу капитанской каюты, Керин попытался скрестить ноги, как сделали капитан Гуврака и лоцманша Джанджи. Привычка к стульям мало этому способствовала, но он как мог скрывал, что испытывает неудобство.

В каюту босиком вошел коричневый человек с тазиком, кувшином и полотенцами. Он полил на руки сотрапезникам, стараясь не пролить воды мимо тазика, а затем раздал полотенца. Затем он бесшумно удалился и вернулся уже с тремя металлическими кружками и бутылкой, из которой и наполнил все кружки. Забрав полотенца, он снова покинул каюту. Гуврака поднял свою кружку:

— За успех твоего путешествия, мастер Керин, какова бы ни была его цель!

— Благодарю, — ответил Керин. Напиток пился легко, но был куда крепче любого вина. — Капитан, со слов брата я знаю, что мальванцы не пьют алкоголя. Во дворце в Тримандилане ему подносили только фруктовый сок.

Гуврака покачал указательным пальцем:

— Это ты про строгие мальванские секты слышал. А мы, моряки, не так... гм... как бы сказать? — не такие святоши. Раз мы принадлежим к одной из низших каст, что мы теряем, если немного повеселимся — к примеру, вот этого тари попьем? Да смотри, до дна!

Когда все выпили еще по три кружки, лоцманша Джанджи спросила:

— Мастер Керин, расскажи нам, что за цель твоего путешествия.

Керин заговорил — крепкий напиток развязал ему язык:

— Я отправляюсь в Куромон, чтобы выведать секрет куромонского часового механизма.

— Что это? — в один голос спросили оба, а Гуврака добавил:

— Может, это такая штука, чтобы часовых снимать, когда, к примеру, из тюрьмы бежишь?

— Нет, нет. Этот механизм регулирует скорость движения часов, чтобы полдень на них каждый день совпадал с полднем по солнцу. Я и мои братья, сыновья Эвора, делаем и продаем часы. Мой брат Джориан кое-что новое в часах изобрел, но совершенной регулировки ему не удалось добиться...

И Керин так и болтал, пока не принесли ужин. Когда набитый рот остановил поток его речи, он услышал тоненький голосок:

— Мастер Керин, ты слишком разболтался! Будь поосторожнее!

Внезапно осознав, насколько неразумно он себя повел, Керин продолжал есть, ни произнося ни слова, пока Джанджи не спросила:

— А способами навигации вы тоже занимаетесь?

— С чего бы? Совсем нет. Я и на корабле-то никогда раньше не бывал, и твое колдовство мне в новинку. Я слышал, правда, что в Швении есть что-то вроде кристалла... А почему ты спрашиваешь?

— Да так, мне любопытно, потому что я этим делом сама занимаюсь. А как тебе наша еда?

— Просто отличная! — ответил юноша. Хотя на самом деле вегетарианское блюдо не вызывало у него восторга. Он вовремя вспомнил о наставлениях Джориана: при любой возможности льстить хозяевам.

* * *

Дни шли за днями, Керин привык к однообразию жизни на корабле. Он вставал, ел, делал упражнения, смотрел на работу матросов, узнавал кое-что о том, как устроена «Яркая Рыбка», практиковался в мальванском, учил немного салиморский язык с помощью Джанджи, а затем снова ложился спать. На второй день плавания Белинка сообщила ему:

— Хи-хи-хи, мастер Керин, эта коричневая женщина капитану Гувраке не только лоцманшей служит!

— Ты хочешь сказать, что она...

— Именно это я и хочу сказать. По ночам она отправляется в его каюту. Ее бира это очень забавляет, потому что капитана ждут в Эккандере его две законные жены. Он говорит, что...

— Кто говорит?

— Вир, дух-хранитель. Он говорит, что они обе страшно ревнивы, хотя друг к другу и не ревнуют. Если они прознают про Джанджи, лучше капитану не жить! Но мне предчувствие говорит, что Джанджи следует опасаться! Вир утверждает, что все салиморские лоцманши — ведьмы.

Керин пожал плечами:

— Семейная жизнь Гувраки меня не касается.

Но Белинка продолжала пищать:

— Виру кажется странным, что в Новарии можно жениться только на одной женщине. Он думает, что из-за этого в местностях, где число мужчин и женщин не равно, кому-то приходится оставаться в одиночестве.

— Может, он и прав, — ответил Керин.

* * *

В Янарете Керин решил провести день на берегу, среди пестрой толпы, болтающей на самых разных языках. Когда он вернулся на «Яркую Рыбку», то увидел незнакомого человека — ростом и сложением похожего на него самого, — который о чем-то беседовал на палубе с капитаном Гувракой. Керин подошел поближе, и тут незнакомец обернулся. Он был примерно того же возраста, что и юноша; его костюм состоял из красного с желтым тюрбана, белой куртки со множеством пуговиц и туфель, носы которых загибались кверху. Приглядевшись, Керин с удивлением обнаружил, что, если не обращать внимания на более темный оттенок волос, бороды и кожи, незнакомец был очень похож на него, Керина.

— А, мастер Керин! — сказал Гуврака. — Познакомься с новым пассажиром, мастером Рао. Как и ты, он направляется в Кватну, а оттуда, с помощью богов, и в Куромон. Он займет вторую пассажирскую кабину.

— Рад познакомиться, — сказал Керин на нескладном мальванском и машинально протянул руку. Вместо того чтобы пожать ее, незнакомец сложил ладони вместе и поклонился:

— Я тоже рад знакомству. Я вижу, что ты говоришь на моем языке.

— Всего лишь несколько слов и знаю.

— Таковы и мои познания в вашем поварском языке! Я скоро снова с тобой увижусь, если только морская болезнь позволит мне покидать мою каюту. Мой желудок уже ощущает ее приближение.

Прилив и ветер заставили капитана Гувраку отплыть еще до заката. Заходящее солнце едва пробивалось из-за туч, когда «Яркая Рыбка» вышла из гавани и поплыла на восток по темневшим синим волнам моря.

Зайдя в капитанскую каюту, Керин обнаружил там Рао. Стюард принес воду и полотенца. Когда с умыванием было покончено, стюард явился вновь — теперь он нес не три кружки, а четыре и новую, непочатую бутылку.

Рао с сомнением поглядел на свою кружку:

— Я не знаю... это против правил секты моего учителя...

— Ну, не робей! — воскликнул Гуврака. — Такой незначительный грех не повлияет на твою судьбу в следующем воплощении. Кроме того, такой любитель приключений, как ты, должен набраться опыта, чтобы преуспеть.

Гуврака продолжал уговаривать Рао. Керин не все понимал в его речи, потому что этот язык все еще не давался ему. Однако Рао в конце концов протянул свою кружку. Он отхлебнул немного, закашлялся и выдохнул с отвращением:

— У-ух!

— Это часто случается, если впервые пробуешь, — сказал капитан. — Выпей еще.

Наконец Рао выпил всю кружку. Керин спросил:

— А ради чего, мастер Рао, ты направляешься в далекое путешествие — в Куромон?

Рао хитро взглянул на него:

— Ага! Ты хочешь, чтобы я так все и рассказал! У меня сверхсекретное поручение от моего гуру — моего учителя.

— А скажи, пожалуйста, кто твой учитель?

— Великий чародей и святой аскет Гулам. Я его чела, как и сам он был некогда чела великого гуру Аджендра. Ты наверняка о нем слышал, хоть и живешь в отсталой стране.

Керин уже совсем приготовился ответить резкостью, но, вспомнив советы Джориана по части дипломатии, сдержался и скромно ответил:

— Боюсь, что слава великого доктора Гулама еще не достигла моей захолустной деревушки. Пожалуйста, расскажи о нем.

Пока стюард вновь наполнял кружки, Рао принялся красочно повествовать о подвигах могучего Гулама: как он останавливает ветер, исцеляет больных, предсказывает будущее и губит своих врагов, насылая на них смертоносных демонов. Разглагольствуя, Рао проглотил еще две кружки тари. Наконец Керин произнес:

— Если поручение, которое дал тебе твой гуру, такое важное и секретное, меня удивляет, что учитель отправил тебя в путь без телохранителя.

— В своей глубокой мудрости он решил, что свита только привлечет лишнее внимание и что самое надежное — отправиться одному и путешествовать себе потихоньку как обычный турист. — Рао подмигнул. — Но, между нами говоря, я подозреваю, что ему просто было жаль денег, чтобы нанять охрану, — он ужас как скуп.

— А твоя задача — связаться с каким-нибудь его куромонским коллегой?

— Нет, мастер Керин, гораздо серьезнее. Я должен вручить его драгоценное послание Его Императорскому Высочеству Дзучену Куромонскому да вдобавок забрать послание, которое Куромон в ответ пошлет Королю Королей, могущественному Ладжлату Мальванскому.

— О боги! — вскричал Керин. — А я-то воображал, что эти высокие правители послали бы для такого дела целое посольство — с послами, секретарями, слугами и солдатами.

— В самом деле, многие так и подумали бы, — отвечал Рао, у которого язык уже начинал заплетаться. — Но могущественный Гулам убедил их, что его план наилучший; он де предвидел его успех по звездам. Но, ясное дело, — добавил он, тараща глаза, как сова, — ты об этом обо всем и слыхом не слыхал! Это величайший секрет, и мой язык нем.

Керин подумал, что или чародей Гулам, или Король Королей явно не в своем уме, коль они доверили столь важную миссию легкомысленному юнцу, который после пары кружек чего-нибудь покрепче выбалтывает все, что знает. Но он тут же припомнил, как неосторожен был он сам в первый же вечер плавания. Этими соображениями Керин не стал делиться со своим собеседником, и беседа потекла в другом направлении: обсуждались одежды, подходящие для более прохладных районов Куромонской империи. Стюард принес ужин.

«Яркая Рыбка» плавно продвигалась вперед, но постепенно качка усилилась. Посреди ужина Рао значительно — учитывая коричневый цвет его кожи — побледнел, прикрыл рот рукой, вскочил и выбежал за дверь.

— Лучше с подветренной стороны! — крикнул Гуврака вслед.

* * *

Перед тем как лечь спать, Керин решил навестить второго пассажира. Молодой мальванец лежал на своей койке бледный и ослабший. На вопрос, как он себя чувствует, Рао отвечал со стоном:

— Я на этом проклятом корабле помру!

— Ты никогда раньше по морю не плавал?

— Нет. Среди ортодоксов нашей секты путешествия по морю считаются безнравственными, потому что моряк неизбежно оскверняет воды своими экскрементами. Это вызывает гнев божеств моря. Если я выживу, я больше никогда не...

На него валился приступ тошноты, но желудок был уже пуст. Когда ему полегчало, Рао схватил Керина за руку:

— Моя миссия чрезвычайно важна, и ее необходимо выполнить. От этого могут зависеть судьбы целых народов...

— И что же дальше?

— Я серьезно говорю. Поэтому, если я погибну от этой проклятой морской болезни, умоляю — обещай мне, что исполнишь мою просьбу.

Корину было жалко его, но он был начеку:

— Какую просьбу?

— Если я умру, выполни мою миссию за меня. Тебе не придется отклоняться от твоего маршрута, ведь ты тоже направляешься в Куромон.

Керин нетерпеливо махнул рукой:

— Ну да, ну да, но что именно я должен сделать? Чего ты хочешь от меня?

Рао скинул с себя простыню, и оказалось, что у него на шее висел на тонкой цепочке мешочек из промасленного шелка. Он переломил восковую печать, развернул мешочек и достал длинную полоску бумаги — необычайно тонкой и эластичной. Она вся была исписана крошечными мальванскими буковками, как бы висевшими на коротких горизонтальных линиях. Рао сложил бумагу и достал свечку, восковую палочку и медную печать, чтобы запечатать послание. Затем он объяснил:

— Вот это я и должен передать чиновникам императора. Если я погибну, обещай, что ты постараешься доставить послание!

— Что ж, — колеблясь, произнес Керин, — ладно. Обещаю, что по крайней мере попытаюсь. Но мне и пытаться не придется — я кое-что в мореходном деле понимаю: никогда не слышал, чтобы кто-нибудь от морской болезни помер. Тебе, может, и хотелось бы умереть, но едва окажешься на суше, как все снова будет в полном порядке.

— Надеюсь, — уныло ответил Рао.

Когда Керин вернулся в свою каюту и уже готовился лечь спать, явилась Белинка и принялась сплетничать:

— Вир этой ведьмы намекает, что его хозяйка что-то хитрое насчет тебя задумала... а яснее сказать не хочет.

— Что именно? Мне не нравится, когда против меня что-то тайное замышляют.

— Он не говорит, но, боюсь, она тебе не добра желает.

— А ты не могла бы у него выведать?

— Может, и могла бы... Я ему не на шутку нравлюсь.

— А как он выглядит? Я его не видел.

— Он предпочитает оставаться невидимым, но может воплощаться в тело, похожее на мое — только мужское.

— Что ж, сообщи мне, если узнаешь что-нибудь интересное. Спокойной ночи!

* * *

Они встали на якорь в Халгире, с мальванской стороны пролива, известного как Халгирские Клыки. Керин решил, что не стоит сходить на берег в этом грязном городишке, с полусгнившими домами и улицами, залитыми черной глиной. Обитали в нем голодные с виду мальванцы, носившие нечистые балахоны из хлопчатобумажной ткани. Керин удовлетворился тем, что многократно ответил «нет» низкорослым смуглым туземцам, пытавшимся продать ему свои грубые поделки, и сбежал обратно на корабль.

Ветер все держался, так что Сикхоново море удалось переплыть менее чем за четверо суток. На вторую ночь после отплытия Керин стоял, опершись о перила, и глядел то на пену за кораблем, то на ярко сверкавшие звезды. Месяц еще не взошел. Почувствовав легкое прикосновение, юноша обернулся и увидел Джанджи, которая беззвучно подошла и оперлась о перила рядом с ним.

— Нравится тебе плавание? — спросила она.

— Да. Иногда, правда, скучно становится — день за днем все одно и то же.

Он угадал, что она улыбается.

— Радуйся, что все одно и то же! Если случится буря, ты будешь мечтать об однообразии тихих дней.

— А что, ожидается буря?

Лоцманша пожала плечами:

— Разве это можно знать?.. Ты лучше скажи мне, мастер Керин, почему ты стал такой скрытный? За ужином ты о себе и слова не скажешь. В первый вечер ты откровенно обо всем рассказывал, а потом замкнулся, будто черепаха, что голову в панцирь втянула. Вот молодой мастер Рао гораздо откровеннее, чем ты.

— Что правда, то правда, — ответил Керин. — Честно говоря, в первый вечер, после того как он появился на корабле, я подумал, что это просто болтун, рассказывающий нам о таких вещах, которые его учитель предпочел бы держать в секрете. Но с тех пор он почти не показывается.

— Бедный парнишка! Он один из тех, кто начинает страдать от морской болезни, когда судно еще якорь не подняло. Вот ты вроде бы хорошо приспособился к жизни на воде, хоть вы с ним и похожи. Если бы у тебя кожа была посмуглее или если бы ты был потоньше, вас можно было бы принять за братьев. Только ты гораздо более скрытен.

Керин едва не принялся рассказывать о том, как Джориан готовил его к путешествию, но сдержался и просто заметил:

— Я не хочу докучать тебе и капитану россказнями о моих мелких личных делишках.

— Но нам вовсе не скучно! Например, я видела, как ты сегодня на палубе умывался. Про новарцев столько глупостей рассказывают! Кое-кто говорит, что половые члены у них длиной дюймов сорок и извиваются, как змеи, но ты вроде мужчина как все.

Керин сглотнул и покраснел в темноте:

— Спасибо на добром слове.

— И ты им орудуешь, как все?

— Насколько мне известно, да. — Керин подумал, что если волна смущения, охватившая его, будет нарастать, то вскоре он просто вспыхнет, как сказочный феникс.

— И вот еще... — продолжала Джанджи. — Поговаривают, что при виде женских грудей у новарцев вспыхивает такая безудержная похоть, что они бросаются на любую женщину как дикие звери. Правда это?

Она придвинулась поближе, слегка касаясь его. Керин почувствовал запах духов.

— Ну как сказать, это преувеличение. Правда, мы не привыкли видеть эту часть тела обнаженной где-либо, за исключением бань. Просто у нас разные обычаи.

Керин почувствовал, как у него закипает кровь. При свете звезд пухлая, зрелая Джанджи казалась почти красавицей. Его сердце бешено забилось. Он откашлялся:

— Ты хочешь сказать... ты бы хотела...

Он почувствовал, как ее рука скользит по его телу. Она воскликнула:

— Клянусь Крадхой-Хранителем! Видно, правду говорят... Верно, придется с этим считаться... Пошли, но тихо! Гуврака — человек ревнивый и свирепый.

Она повлекла его к двери своей каюты, но, когда юноша протянул руку, чтобы ее открыть, лоцманша решительно загородила ему дорогу:

— Для начала ты должен мне сказать всю правду о своей секретной миссии.

— О чем? О какой секретной миссии ты болтаешь?

— Когда я знаю, я не спрашиваю. Говори!

— Я же рассказал про часовой механизм...

— И ты думаешь, что я поверила? Не так я проста! Говори правду, или сегодня любви не будет!

Керин развел руками:

— Я понятия не имею, о чем ты говоришь! Нет у меня никакой секретной миссии, если не считать выяснения тайны часового механизма.

— Говори тише, болван, а не то Гувраку разбудишь и он прибежит с саблей в руке! Раз не хочешь рассказать, говорить нам не о чем. Спокойной ночи!

Женщина исчезла в темноте. Керин, чью страсть допрос порядком охладил, стоял, глядя ей вслед, и раздумывал, не свалял ли он дурака. Ведь если бы ему удалось выдумать правдоподобную байку — например, о том, зачем в свое время отправился в путь Джориан, совсем уже было расположившийся вести оседлую семейную жизнь...

Но, с другой стороны, Джанджи могла бы задать ему множество каверзных вопросов. Он вздрогнул, представив себе, в каком неловком положении оказался бы, если бы его выдумка была разгадана. Нет уж, лучше еще на некоторое время остаться невинным...

Белинка запищала в ухо Керину:

— Быстро же ты управился, мастер Керин! Я видела, как вы направились к каюте, — и тут бир, или ханту, как на его языке говорят, принялся за мной по всему кораблю гоняться. Он желает насладиться плодами моей благосклонности, как вы изящно выражаетесь в вашей Первой Реальности. И вот минуту спустя она уже от тебя ушла!

— Ни быстро, ни медленно, — пробурчал Керин. — Она хотела, чтобы я раскрыл ей какую-то чертову тайну, о которой я и понятия не имею! А раз я этого не смог сделать, то она от своих затей отказалась.

— А не то ты только рад был бы, да? Мне приказано оберегать тебя от распутных женщин — и стоило мне на минутку тебя упустить из виду, как ты уже с этой девкой в постель залезть собрался! Я ведь предупреждала тебя, что она средоточие зла! Пусть же она превратит тебя в треску — мне все равно! Вот забавные вести я принесу Аделайзе!

— Рассказывай ей что хочешь! — сердито крикнул Керин, — Я на этой девке никогда жениться не собирался, а что она ко мне духа-хранителя привесила, так это просто наглость!

Ему показалось, что послышались слабые всхлипывания.

— Ну-ну, не плачь, Белинка! Ты не виновата, ты просто выполняешь свой долг. Но если ты расскажешь Аделайзе, что я каждый день, пока путешествовал, какую-нибудь постороннюю бабу имел, так я только рад буду!

Всхлипывания прекратились. Наконец эльфица сказала:

— Извиняюсь, мастер Керин, но я не могу не предоставить моей хозяйке правдивый отчет обо всем, когда вернусь.

— Не рассказывай, по крайней мере, об этой неудачной попытке совращения! Слишком уж неловко.

— Я не могу об этом совсем умолчать, но постараюсь смягчить детали.

— Ладно! — сказал Керин. — А раз уж на то пошло, так не постараешься ли ты выведать у этого пылкого бира, о какой тайне так допытывается Джанджи?

— Я попробую, но за это ты должен быть мне верен!

— Я... я попробую, — ответил Керин. Ему пришло в голову, что вспышки легкомысленной Белинки могут объясняться просто-напросто ревностью. В обычном смысле ему с Белинкой вряд ли удалось бы насладиться любовью, но ее эмоции могут походить на чувства обычных смертных. Он пожалел, что рядом нет многоопытного Джориана, — уж он-то дал бы ему хороший совет!

* * *

В следующие два дня ничего примечательного не произошло. Керин и Джанджи держались друг с другом официально-холодно. Гуврака, казалось, ничего не замечал.

Жарким утром «Яркая Рыбка» причалила в родном порту Эккандера. Этот город был покрупнее Халгира. Улицы тоже были покрыты слоем глины, а дома представляли собой жалкие полуразвалины, однако встречались и вполне красивые, прочные строения.

«Яркая Рыбка» стояла на причале у набережной из красного песчаника, неподалеку от небольшой верфи, на которой шпангоуты недостроенного корабля торчали, будто ребра кита. Набережная была чуть выше палубы «Рыбки», так что трап поднимался вверх.

Матросы спускали паруса, другие обвязывали причальные концы вокруг кнехтов на набережной. Затем реи опустили и тоже убрали. Гуврака принялся выкрикивать команды, и матросы, кряхтя, стали выносить и выталкивать из трюма тяжелые грузы: в Эккандере не было подъемных кранов, которыми гордились Виндия и Янарет.

Разгрузка в Эккандере закончилась быстро, потому что оставить на берегу нужно было лишь незначительную часть груза. Едва Гуврака подул в свисток, как матросы толпой ринулись по трапу, а некоторые прямо спрыгнули с палубы на набережную — так не терпелось им сбегать в город! Тяжеловесный Гуврака пошел по трапу, засунув за кушак свою кривую саблю. На ходу он скалился от удовольствия, и его белые зубы сверкали на фоне черной бороды. За ним следовал Мота, худой молчаливый помощник капитана. Скоро Керин остался на корабле один, если не считать Рао, который еще не показывался из своей каюты, и Джанджи. Ведьма-лоцманша спросила у юноши:

— А ты на берег не пойдешь, мастер Керин?

— Я собирался прогуляться часок-другой. Что стоит посмотреть в Эккандере?

Она перечислила храмы и достопримечательности города.

— А где можно поужинать? — полюбопытствовал Керин. — Есть тут трактиры? В Халгире вроде бы ничего подобного не найти.

— Есть, конечно. Но чужеземцы рискуют схватить понос, если там поедят, — так что смотри не ешь ничего сырого. А не то так возвращайся ужинать на судно.

— А разве кок не пойдет на берег?

— Да, Чинда уже уходит. Но я-то останусь сторожить. Кто-то ведь должен присутствовать на корабле, а сегодня моя очередь.

— Если я и вернусь к ужину, то ты к тому времени вряд ли успеешь приготовить еду...

— Мастер Керин! — раздался мужской голос. На палубе показался Рао, сверкая парадным белым тюрбаном и пуговицами из полудрагоценных камней, украшавшими его алую куртку. — Ты на берег идешь? Можно с тобой?

Юный мальванец ступал неуверенно. Он немного похудел и побледнел от отсутствия солнца, но на лице его отражалась радостная готовность к веселым приключениям.

— Конечно пошли, — отвечал Керин. — Ты готов?

— Еще как! Вперед!

— Мне необходимо больше практиковаться по-мальвански, — сказал Керин. — Обещай, что будешь исправлять мои ошибки!

Город оказался в некоторых отношениях гораздо интереснее, чем Керин предполагал. Например, в нем был небольшой музей с реликвиями прошлых веков, такими как тюрбан основателя города и топор, которым он рубил лес. Так как подписи под экспонатами были на мальванском, Керин был только рад, что Рао рядом. Тот с охотой объяснял Керину мальванский способ письма, так что под конец экскурсии ему иногда даже удавалось разобрать какое-нибудь слово.

В ратуше Керин обратил внимание на башенные часы. Ему стало любопытно, не его ли отец их установил, и он обратился к сторожу, стоявшему при входе:

— А можно взойти на башню осмотреть часы? Я часовым делом занимаюсь.

— Без меня вам подниматься нельзя, — ответил сторож, — а я... постой! Уже почти пора наполнять цистерну. Если вы понесете ведра, то я готов сопроводить вас к часам.

Сторож достал два ведра и наполнил их водой у ближайшего колодца. Рао удивился:

— Неужели он надеется, что я понесу ведро? Представителю моей касты такая работа неприлична.

— Да трахал я твою касту! — не сдержался Керин. — Меня так воспитали: какую нужно, такую и выполняй работу — и думать тут не о чем! Ты что, хочешь, чтобы я оба ведра тащил?

— Гм... ну ладно уж, если ты не расскажешь об этом моим соотечественникам. Они будут меня презирать, если о таком деле прознают.

Керин еще переводил дух после подъема на вершину башни, а сторож уже опорожнил оба ведра в резервуар больших водяных часов. Очевидно, странствия ни разу не приводили Эвора-часовщика в Эккандер: уж он-то продал бы городу механические часы.

Солнце уже подбиралось к зениту, когда они отправились в город, а теперь, когда путешественники завершили осмотр Эккандера, оно опускалось на западе. Проходя мимо лавки, где продавались разные напитки, Керин и Рао понимающе переглянулись. Внутри стояли четыре столика, и двое местных жителей сидели на полу на подушках, поглощая какую-то еду. Не тратя времени на переговоры, приятели вошли в лавку и вскоре уже сидели за одним из столиков, смакуя местную разновидность тари.

Керин опасался, что ужина придется ждать долго, — в небольших заведениях редко имеется достаточный запас готовых блюд. Так оно и получилось: кого-то отправили закупать продукты, которые еще предстояло приготовить.

Керин выпивал уже вторую кружку, а Рао снова с увлечением превозносил чародейские подвиги своего учителя, когда к ним приблизилась молодая женщина и сказала:

— Вы оба, кажется, страдаете от одиночества. Можно я составлю вам компанию?

Она говорила на местном мальванском диалекте, который Керину было непросто разобрать. Женщина была невысока и смугла, одета по мальванской моде в полупрозрачную ткань цвета персика, которая была обмотана вокруг талии и образовывала подобие юбки, спускавшейся до щиколоток. Кроме этой юбки весь наряд состоял из многочисленных бус, сережек, браслетов и разукрашенного кольца в носу.

Керин уже так привык к виду голых грудей Джанджи, что подобное зрелище оставило его равнодушным. Он ответил:

— Пожалуйста, сударыня, возьми себе подушку, за столом места для всех хватит. Кто ты?

— Меня зовут Якши. Расскажите мне о себе, высокие красивые чужеземцы!

Рао продолжал вещать о колдовской мощи своего гуру. Девушка жадно вслушивалась в каждое слово. Немного погодя она вдруг воскликнула:

— А вот и моя подружка Сурья! А можно она тоже к нам присоединится?

— Чем больше народу, тем веселее! — закричал Рао. — Так вот, я и говорю: когда демон вырвался из пентаграммы, могущественный Гулам немедленно...

Вторая девушка подошла к столу. Одета она была так же, как ее подружка, только юбка была бирюзового цвета.

Вскоре обе ловили каждое слово Рао. Тот пил уже третью кружку, так что его речь стала менее отчетливой. Однако это обстоятельство не влияло на его склонность к пространным речам, и природная болтливость Рао проявилась в полной мере.

— И тут, — толковал он, — наступило время, когда мы с могущественным Гуламом начали искать драгоценные камни вдоль берегов Шриндолы, неподалеку от древнего Калбара. Мы остановились на небольшой полянке, чтобы пообедать, как вдруг из джунглей выскочил тигр и направился прямо к нам, прижимаясь к земле...

Я сказал моему гуру:

— Учитель, сотвори заклинание, пока он не сожрал нас!

Тогда он стал делать необходимые пассы и произносить магические заклинания. А тигр все бежал, направляясь прямиком ко мне! Когда он приподнялся для решающего прыжка, я не стал ждать разрешения, а быстренько взобрался на баньян, который, слава Крадхи, рос на краю поляны. Никогда в жизни я так быстро не карабкался по деревьям! Чудовище пропороло когтями кору прямо подо мной!

Тигр упал на землю, рыча от злобы. Потом он уселся под деревом, бросая на меня голодные взгляды. А Гулам тем временем преспокойно сидел на корточках совсем рядом и продолжал есть! На него тигр не обращал ни малейшего внимания.

— Учитель, — закричал я, — чего ты ждешь?

Гулам преспокойно поднял на меня глаза и сказал:

— Дитя, я успел только сотворить заклятие, делающее меня невидимым, так что тигр меня не замечает. Я не успел сотворить более сильное заклятие, которое защищало бы нас обоих. Устройся там поудобнее, и, когда тигру надоест выжидать, он уйдет сам.

Это все было очень забавно — для Гулама, но, прождав целый час, я начал терять терпение: тигр не выказывал ни малейшего желания удалиться! Кроме того, я с таким усердием готовил обед для Гулама, а сам не успел ничего съесть! Поэтому я начал жаловаться, все громче и громче. Покончив со своей трапезой, мой учитель вытер рот и произнес:

— Ну ладно уж, так и быть.

Он вытащил из своего рюкзака какие-то порошки и бросил их в потухавший костер, забормотал и зашевелил руками. На поляну вышла буйволица. Животное взглянуло на тигра, испустило рев ужаса и бросилось бежать в джунгли, а тигр за ним!

Гулам позвал меня:

— Теперь можешь спуститься, Рао. Этот фантом буйволицы будет бежать перед тигром двадцать—тридцать миль или до тех пор, пока тигру не надоест за ним гнаться. Так что его мы сегодня больше не увидим, могу тебе обещать!

— А кстати, про буйволов: однажды мы неожиданно натолкнулись на стадо диких буйволов. Они выстроились перед нами в шеренгу; быки начали пыхтеть, рыть копытами землю и наставлять на нас рога. Ясно было, что они вот-вот бросятся в атаку. Я закричал: — Учитель, сотвори поскорее заклинание!

— Не успею, — ответил он. — Лучше беги прямо на них, вопи погромче и размахивай руками!

— Ты с ума сошел? — спросил я.

— Вовсе нет, делай, как я тебе говорю, и увидишь, что будет.

Не без страха я все-таки решился кинуться на буйволов, испуская крики и размахивая руками. К моему изумлению, один бык развернулся и двинулся прочь, а за ним и все остальные побежали в лес.

Я возвратился к Гуламу и спросил у него, откуда он знал, что так получится. Он отвечал:

— В любом достаточно большом сообществе всегда найдется хотя бы один трус, который побежит от любого живого существа, если оно атакует, А когда трус побежит, он заразит страхом и остальных, так что они тоже обратятся в бегство. Но вот с одним быком на такие штуки лучше не пускаться. Может оказаться, что он вовсе не трус, и тогда тебе придется ожидать скорого перевоплощения!

— А в другой раз мы встретили крокодила, на которого ни заклинания, ни фантомы не действовали...

Керин чувствовал себя обойденным: обе эккандерки сосредоточили внимание только на Рао, а в его сторону и не глядели. Это пристрастие юноша объяснял богатством одеяния Рао, а сам Керин, увы, был не в лучшем своем платье.

Обида в свою очередь вызвала у Керина кое-какие подозрения... Девушки — в этом он был уверен — были местные шлюхи. Может, тут-то и представился отличный случай избавиться от надоевшей невинности? Но ведь Джориан не раз предупреждал его, что общение со случайными туземцами может привести к неожиданным неприятностям... Кроме того, Керин был слишком застенчив, чтобы прямо спросить: «Сколько тебе нужно?»

С другой стороны, если одна из девушек примется очаровывать его...

Сурья спросила:

— А вы уже заказали ужин?

— Нет, — ответил Рао. — Хож... хозяин сказал, что повар сходит на базар, но скоро вернется. И вот тогда могущественный Гулам...

— А раз так, — продолжала Сурья, — то почему бы нам не отправиться ко мне домой? Там мы сможем есть, пить и веселиться без посторонних.

— Очень мило с твоей стороны, — начал было Керин, — но...

— Отличная мысль! — восхитился Рао. — Керин, приятель, пошли!

— Мы чудесно проведем вечер! — подхватила Якши. — Сурья споет, а я буду подыгрывать на плонге.

— Берегись, мастер Керин! — прожужжала Белинка ему на ухо.

— Постойте! — воскликнул Керин. Он внимательно посмотрел на Сурью и продолжал, тщательно подбирая мальванские слова: — Во что нам обойдется эта вечеринка?

Девушка уставилась на него непонимающим взглядом; тогда он повторил свою фразу — на что Сурья ответила преувеличенно удивленно:

— Прости, я не понимаю.

Тогда Керин обратился к Рао по-новарски:

— Слушай, мы ведь про этих девиц ничего не знаем. Может, их сутенер только и выжидает случая, чтобы нас прирезать.

— Что за чушь! — ответил Рао. — Это просто парочка симпатичных шлюшек, которые и мухе не причинят зла. Кроме того, мне смерть как неохота возвращаться на треклятый корабль, который меня туда-сюда швыряет, будто поплавок...

— Ну а я с ними не пойду, вот и все. Поступай как знаешь.

— Трусишь?

— Я всего лишь осторожен. Ты ведь не хотел бы остаться без этой штуки, что у тебя на шее висит?

— Ну уж коли ты о ней заговорил... — И Рао завозился у себя за пазухой. Он вытащил мешочек из промасленного шелка и снял с шеи цепочку. Для этого ему пришлось скинуть свой тюрбан. Он протянул мешочек Керину, снова надел тюрбан и произнес: — Отлично! Ты отправляйся на корабль, а я повеселюсь с этими милашками. Смотри береги послание! Вот теперь-то я докажу, что я настоящий мужчина, — обеим докажу, вот увидишь!

Компания поднялась из-за стола. Рао швырнул на стойку золотую монету, стоимость которой, по мнению Керина, многократно превосходила цену выпитого. Скупой учитель Рао был бы в ужасе, подумал юноша. Не дожидаясь сдачи, Рао, пошатываясь, удалился в сопровождении обеих девиц, которые поддерживали его с двух сторон.

Керин отправился обратно на набережную. По дороге он размышлял о том, не упустил ли по застенчивости случай приятно провести время... Если бы только у него была какая-нибудь колдовская штука, которая позволяла бы узнавать, грозит в таких ситуациях опасность или нет...

На небе сияли звезды. Спускаясь по трапу на «Яркую Рыбку», Керин услышал тонкий голосок Белинки:

— Молодец, мастер Керин! Я за тобой следила. Если бы ты не отказался от этого приглашения, кое у кого здорово заболело бы одно место! А теперь берегись этой ведьмы Джанджи — у нее коварные замыслы!

— Я постараюсь сдерживать мои страсти.

Джанджи вышла на палубу:

— Мастер Керин, а где же твой приятель Рао?

— Все еще на берегу — он хочет доказать паре шлюх, что он настоящий мужчина.

— Для таких приключений Эккандер не самое безопасное место. Его могут оглушить и ограбить.

— Я пытался его удержать, но... — Керин развел руками.

— Ты ужинал?

— Нет, я от них раньше ушел... А ты не могла бы...

— Разумеется, сейчас еще одну порцию на огонь поставлю. Когда ты умоешься, приходи в каюту капитана.

* * *

Убрав со стола однообразный ужин, полностью состоявший из вегетарианских блюд, Джанджи предложила:

— Еще немножко?

— Спасибо, нет, — ответил Керин, он помнил, как крепкие напитки развязывают язык.

— Пожалуйста — еще разик!

— Нет! — твердо произнес Керин, прикрыв ладонью бокал.

Она убрала бутылку.

— Капитан Гуврака до утра на судно не вернется. Он очень занят — доказывает свою любовь к обеим женам сразу. Он утверждает, что может растянуть доказательство на всю ночь, но я не уверена, что жены скажут то же самое... Как бы то ни было, рано он завтра не встанет. — Она выразительно взглянула на Керина. — Так что если ты мне расскажешь о твоей секретной миссии...

Керин лихорадочно соображал:

— На самом-то деле... я... но это так, безделица... поручение врача моего брата, чародея-лекаря Уллера. Ему непременно хочется выведать куромонское заклятие, поражающее врагов страшной болезнью.

— В самом деле? — скептически спросила Джанджи. Она наклоняла голову набок, будто прислушиваясь, а потом решительно заявила: — Это неправда, мастер Керин. Я умею отличать правду от лжи.

— Уверяю тебя... — запротестовал было Керин.

— Пошел в задницу! — заорала Джанджи и вскочила на ноги. — Ты надеешься меня обмануть, глупый мальчишка? В следующий раз ты воплотишься в земляного червя! — И лоцманша ушла.

Керин вздохнул:

— Белинка, раз вы, духи Второй Реальности, так ловко определяете, когда жители Первой лгут, почему же кортольцы не пользуются вашими услугами в судах — они бы сразу знали, кто говорит правду: обвиняемый или истец!

Белинка рассмеялась, будто прозвенел серебряный колокольчик:

— Было, было такое предложение, мастер Керин! Но все юристы так яростно против этой затеи восстали, что ее пришлось оставить! Они боялись, что тогда им придется милостыню просить!

* * *

Этой ночью Рао на «Яркую Рыбку» не вернулся, не было его и на следующее утро. Капитан Гуврака только фыркнул презрительно:

— Безмозглому щенку следовало быть умнее!

— Неужели в городе нет представителей власти, — спросил Керин, — которые занялись бы розысками пропавшего и, если он был убит, предали бы убийц суду?

— Легче до луны доплюнуть, — отвечал Гуврака, — чем добиться, чтобы судили кого-нибудь из местных. Если бы по очень счастливой случайности и нашли злодея, он поделился бы добычей с чиновниками, и его бы отпустили, немного пожурив для виду.

Тем не менее капитан отправил двух матросов в город на поиски пропавшего пассажира. Они вернулись через несколько часов и сказали, что им не удалось обнаружить ни малейших следов Рао. Гуврака принял решение:

— Верно, крабы уже жрут его труп в каком-нибудь болоте. Мы должны были отплыть в полдень, раз груз, который мы берем в Эккандере, невелик. Я задержу корабль еще на пару часов, а потом, явится он или нет, мы отчаливаем.

Рао не явился — и «Яркая Рыбка» уплыла в Восточный океан без него. Несколько последующих дней Керин жил все той же однообразной жизнью — воевал с крысами и тараканами, осаждавшими каюту, наблюдал, как Гуврака и Мота наказывают матросов за проступки... С Джанджи он обменялся было несколькими любезностями, но в общем они почти не разговаривали друг с другом.

На исходе третьего дня поднялся шторм. Керин, который гордился своей выносливостью по сравнению с Рао, узнал наконец, что такое морская болезнь. Вцепившись в перила, босой и в истрепанной одежде, как и все матросы, он с тоской наблюдал, как гребни волн один за другим обрушиваются на «Рыбку», как она взлетает вверх, а потом проваливается в водяную пучину вниз. С низкого свинцового неба на их тела лился тепловатый поток дождя. Заметив Гувраку, торопливо пробиравшегося куда-то уже без тюрбана, Керин завопил, стараясь перекричать грохот ветра и волн:

— Это сильный шторм?

— Ха-ха-ха! — откликнулся Гуврака. — Это ХОРОШАЯ погода! Это вовсе не шторм! Иногда мы в такие бури попадаем, по сравнению с которыми сейчас просто штиль! И когда тебя будет рвать в следующий раз, иди, пожалуйста, на подветренную сторону!

Керин пополз было обратно в каюту, но тут необычайно сильный толчок швырнул его на подветренный борт, и он попал прямо в сеть, натянутую вдоль самого края. Если бы не сеть, решил он, его наверняка выкинуло бы в море. Добравшись наконец до каюты, Керин снял с себя пояс с зашитыми в нем деньгами и спрятал его в мешок. Он опасался, что если все-таки поскользнется на палубе и свалится за борт, то тяжесть золотых монет быстро увлечет его на дно. На следующее утро дождь прекратился, но судно все еще продолжало скакать, будто жеребец, у которого под седлом болячка. Однако благодаря молодости и отменному здоровью Керин быстро приспособился к новым испытаниям, и к полудню он уже мог есть, не испытывая приступов тошноты.

На десятую ночь после отплытия из Эккандера Керин стоял, опираясь на перила палубы, и наслаждался магическим зрелищем бесконечной череды спешащих друг за другом волн. Иногда он замечал в воздухе серебристый блеск выпрыгнувшей из воды рыбы. Юноша уже научился ходить, расставляя по-матросски ноги, чтобы не терять равновесия при неожиданном крене палубы.

Он принялся напряженно всматриваться в линию горизонта. Да, да, если это не галлюцинация, то, значит, вдалеке показалась полоска земли! Керин вздрогнул — кто-то неожиданно тронул его за руку. Это была Джанджи.

— Это земля? — спросил он, вытянув руку.

— Да, это первый из островов, которые мы зовем Перчинками.

— Значит, и до Салимора недалеко?

— Нет, пока еще довольно далеко. Салиморские острова расположены дальше на восток, но половину пути от Эккандера мы уже проделали. Я должна направить судно южнее Перчинок, чтобы обогнуть скалы. Если западный ветер так и будет дуть, это плавание станет самым быстрым. А вот возвращаться труднее: нам приходится плыть против западных ветров или идти на парусах гораздо южнее и брать восточные товары.

Она прижалась обнаженным плечом к Керину, а потом слегка повернулась, чтобы коснуться его и грудью. Керин почувствовал знакомое возбуждение. «Спокойно, спокойно!» — скомандовал он сам себе.

— Так что же, ты по-прежнему не откроешь тайну? — промурлыкала женщина.

— Да, ш... — Он едва не сказал «шлюха», но вовремя сдержался. — Я же дал клятву.

— Вот как, — пропела Джанджи. — В Мальване люди частенько дают такие клятвы, но я думала, что все новарцы такие похотливые жеребцы...

Керин пожал плечами:

— Это все досужие выдумки... Скажи-ка лучше, это что — еще один остров?

— Да, это самый большой из Перчинок. Чтобы его обогнуть, нужно плыть целую ночь. Мы его называем Кинунгунг.

— А на нем кто-нибудь живет?

Лоцманша пожала плечами:

— Говорят, что там обитает святой отшельник по имени Пвана, но ни селений, ни туземцев нет. — Она взглянула на след корабля на воде, который заходящее солнце заливало ослепительным золотом. — Подходит время ужина. До скорой встречи!

* * *

За ужином Гуврака, обычно столь жизнерадостный, выглядел мрачным и озабоченным. Позднее, укладываясь спать, Керин услышал гневные крики, доносившиеся до него сквозь переборку между его каютой и каютой капитана. Он приложил ухо к доскам, но мог разобрать лишь отдельные слова.

— Белинка! — негромко позвал юноша.

— Здесь, мастер Керин! — Голубой огонек замерцал в каюте.

— Ты могла бы подслушать, о чем они говорят?

— Слушать под? Разве это возможно?

— Я хочу сказать, послушать потихоньку и мне пересказать.

— Я попытаюсь, но бир может меня прогнать.

Перебранки продолжались еще с четверть часа. Вскоре светящееся пятнышко Белинки вновь затанцевало по каюте, и она пропищала:

— Они поссорились. Вир глотнул тари и валяется в углу пьяный. Капитан ревнует лоцманшу и обвиняет ее в том, что ты пользуешься ее благосклонностью, как вы в Первой Реальности выражаетесь. Он говорит, что видел вас вместе на палубе. Она говорит, что даст всякому, кто ей понравится, а если Гувраке это не по вкусу, то пусть себе другую лоцманшу ищет. А он отвечает, что тебя на куски раскрошит рыбам на корм, — и сдается мне, он так и сделает.

— Я его не боюсь! Брат мне показал, как фехтовать против кривых сабель моим прямым мечом.

— Но он ведь матросов на подмогу позовет, и они на тебя сзади навалятся! Так что, умоляю, веди себя как разумное существо! Мой долг — охранять тебя, и я не могу допустить, чтобы ты ввязался в схватку, в которой тебе не победить. Так что беги!

— Но как? По волнам я ходить не умею.

— Возьми эту лодчонку, что стоит на крыше над каютами. Торопись — да смотри не шуми!

— Ладно.

Керин запихал свои пожитки в мешок, взял меч и вышел в бархатно-черную ночь. Он оглянулся и с облегчением увидел, что каюты скрывают его от рулевого. Он бесшумно вскарабкался на крышу и стал осматривать лодочку. Канаты, которые ее удерживали, он разрезал ножом.

Чтобы сдвинуть лодку, ему пришлось напрячь все свои силы, однако ему удалось переместить, суденышко, так что ее нос навис над палубой между каютами и перилами. Каждое мгновение он опасался, что капитан Гуврака, привлеченный шумом, выскочит из своей каюты с изогнутой саблей в руке.

Керин повнимательнее присмотрелся к лодке. Вдоль корпуса были привязаны два весла. Стоит только толкнуть ее хорошенько, и лодка скользнет по перилам прямо в Восточный океан. Однако «Яркая Рыбка» бежит так быстро, что крошечное суденышко сильно отстанет, пока Керин сам до него доберется.

Когда глаза немного привыкли к темноте, в которой тускло мерцали звезды, Керин осмотрел фалинь, свернутый на носу и привязанный двойным узлом к кольцу на форштевне. Может, вытолкнуть лодку кормой вперед и ухватиться за фалинь, пока она не ускользнула прочь? Наверное, так не получится. Если только он не толкнет лодку и в то же мгновение не схватится за канат, лодочка уплывет и лишит его всякой надежды на побег.

А может, взять фалинь в зубы? Тогда ведь руки останутся свободными и смогут управиться с тяжелой лодкой. Это возможно, но, когда лодка вытянет фалинь во всю длину, она либо вырвет его у Керина изо рта, либо выдернет его за борт. Керин не боялся нырнуть разок — но потом-то что делать? Не перевернет ли он лодчонку, пытаясь в нее вскарабкаться? Тогда его положение опять-таки будет просто отчаянным: все пожитки утонут и он будет плавать рядом с перевернутой лодкой.

— Привяжи фалинь к кораблю, дуралей! — пропищал тоненький голосок.

Испытывая одновременно благодарность и досаду, Керин спустился с крыши кают и привязал фалинь к вантам. Стараясь не шуметь, он снова залез наверх и стал толкать лодку, пока свесившаяся часть не перевесила. Лодка качнулась. Еще толчок — и ее киль ударил по перилам. Затем она скользнула вниз и плюхнулась в море.

Шум от удара о воду разбудил рулевого, и тот показался из-за кают.

— Эй ты! — закричал матрос. — Что это ты делаешь? Кто это? А, пассажир. Что...

Керин схватил фалинь и дернул на себя. Когда лодка стала рядом с «Яркой Рыбкой» прямо под тем местом, где он находился, юноша свободной рукой швырнул в нее свой мешок. Пояс с зашитыми деньгами звякнул о дощатое дно.

— Стой! — завопил рулевой, бросаясь к Керину. — Не смей уводить лодку! Она принадлежит капитану!

— С дороги! — крикнул Керин, обнажив меч. — Берегись!

Матрос попятился, но продолжал орать:

— Капитан! Грабят! Чужеземец ворует лодку! На помощь! Все наверх!

Дверь капитанской каюты с грохотом распахнулась, и из нее выскочил Гуврака с саблей в руке:

— Клянусь Ашакой-Разрушителем! — заревел он. — Что это ты затеял, безбожник?

Керин спрыгнул в лодку, она дрогнула и закачалась. Вода, которую она зачерпнула, зашелестела по доскам днища.

Держась одной рукой за планшир, чтобы сохранить равновесие и не дать лодке пятиться, Керин перерезал фалинь в том месте, где он был привязан к вантам. Гуврака был уже рядом! Он перегнулся через перила, занес саблю для удара, но тут канат распался надвое, Керин присел, и сабля лишь рассекла со свистом воздух над его головой.

Быстро шедшая «Яркая Рыбка» сразу же стала удаляться. Керин постепенно приходил в себя. Зад у него ныл от удара о лодку, а штаны промокли насквозь. Усевшись на среднюю банку, он принялся отвязывать весла.

С борта «Яркой Рыбки», силуэт которой быстро таял во мраке, доносился шум яростного спора. Из нескольких слов, которые удалось различить Керину, ему стало ясно, о чем там препирались: стоит ли развернуться и попытаться вернуть лодку. Керин знал уже, что с латинскими парусами развернуть судно очень непросто: нужно переложить длинные тяжелые реи с их треугольными парусами на другую сторону.

Когда ему удалось наконец отвязать весла и вставить их в уключины, Керин взглянул на «Яркую Рыбку» и насторожился. Судно было едва различимо в темноте — виднелся лишь фонарь на корме, плясавший на волнах, будто падающая звезда. И все же юноша рассмотрел, что полосатые паруса были подведены под ветер, а это означало, что судно разворачивается. В этих необычайных обстоятельствах Гуврака мог решиться изменить курс, не перемещая реи, — он ведь рассказывал, что это возможно, если примириться с менее быстрым ходом, а теперь у него не было времени перемещать реи: пока матросы управятся, Керин пропадет из виду, и отыскать его будет невозможно.

— Ты здесь, Белинка? — спросил он в черноту, в которой мерцали звезды.

— Здесь, мастер Керин! — Голубой огонек заплясал у задней банки.

— Тогда вперед! — произнес Керин и налег на весла. Хотя волнение было умеренным — всего лишь крупная рябь, — юноша сразу же понял, что гребля в океане совсем не то, что в озере или на реке. Он быстро натер себе мозоли, а правое весло ударило по челюсти и едва не выкинуло за борт.

— Я думаю, — сказала Белинка, — что нужно грести быстрыми, короткими движениями, а потом высоко поднимать весла.

Керин с недовольным ворчанием последовал ее совету и обнаружил, что лодка идет легче, хотя грести было все-таки очень утомительно. Он не думал о том, куда движется, — ему казалось, что легче всего избежать повторной встречи с «Яркой Рыбкой», если плыть наобум, куда придется. Главное — как можно дальше отойти от того места, где он покинул судно, прежде чем взойдет луна. По его расчету, она должна была показаться через час-другой. Остановившись, чтобы немного передохнуть, Керин спросил:

— Белинка, а откуда ты знаешь, как нужно грести?

— Я наблюдала, как гребут матросы в портах, где мы останавливались.

— Вот умница! — похвалил Керин.

— Я всего лишь выполняю мой долг — вернуть тебя Аделайзе целым и невредимым.

Керин негодующе фыркнул и снова принялся грести. «Яркая Рыбка» все еще была далеко. С каждым взмахом весел кормовые огни судна мерцали все слабее и слабее и наконец вовсе исчезли из виду. Керин решил, что преследователи рыщут взад и вперед в том месте, где он спрыгнул с корабля.

Он отыскал на небе Полярную звезду, повернул лодку носом к ней и сказал:

— Белинка, пожалуйста, следи, чтобы я греб к тому острову, что мы видели под вечер.

— Тогда тебе нужно еще раз ударить правым веслом, да нет же, правым для лодки!

Керин хихикнул:

— Стыдись, Белинка! Ты на море уже целый месяц, а так и не выучила, как полагается говорить.

— Противный юнец! А кто научил тебя грести в океане?

— Да я просто шучу. Скажи-ка, тебе удалось что-нибудь разузнать о том, какие тайные цели приписывала мне Джанджи?

— Да, вполне, но у меня не было времени рассказать. Похоже на то, что в Куромоне существует некое навигационное устройство — железная иголка, воткнутая в кусок пробки, чтобы не тонула. Туземцы чем-то обрабатывают иголку, так что когда она свободно плавает, то всегда поворачивается острием на север, сама по себе, без всяких заклинаний и без помощи духов. А раз эта штука действует сама и никакого присмотра за ней не требуется, Джанджи и ее Гильдия опасаются, что она может их без куска хлеба оставить.

— И она подозревает, что я отправился на поиски этого устройства?

— Да. Она боится, что по возвращении ты попытаешься продать тайну иголки Софи.

— Мне бы это и в голову не пришло — а мысль хорошая. Как ты об этом узнала?

Эльфица хихикнула:

— Я обещала биру подарить свою благосклонность, если он мне обо всем расскажет, — он и рассказал. А тогда я отказалась ему — как вы выражаетесь — отдаться. Он пришел в бешенство и прогнал меня из каюты! — С кормы раздался тоненький заливистый смех. — Мастер Керин, если ты не будешь сильнее грести левым веслом, да левым же, левым, то мы будем до рассвета круги выписывать.

Над горизонтом показался месяц. Керин напряг зрение и разглядел углы парусов — пару крохотных черных треугольников, похожих на зубья пилы, что время от времени показывались над изгибом земли, — но он был не совсем уверен, что не ошибается. Как бы то ни было, «Яркая Рыбка» была уже слишком далеко, чтобы с нее могли заметить беглеца.

Когда гребля утомила Керина, он положил весла в лодку и отдохнул немного, вычерпывая воду. Он вынул из мешка пояс с деньгами, надел его и спросил:

— Белинка, а вот что мне любопытно — насчет тебя и влюбившегося в тебя бира. Вот вы, жители Второй Реальности... ну... все так же проделываете, как и мы? Я имею в виду...

Эльфица рассмеялась:

— Обычаи и привычки обитателей Второй Реальности слишком сложны, чтобы тебе объяснить. Мастер Керин, наша лодка уклонилась от курса. Давай-ка берись снова за весла.

 

ОСТРОВ КИНУНГУНГ

Солнце стояло уже довольно высоко, когда лодка «Яркой Рыбки» приблизилась к светло-коричневому берегу Кинунгунга, за которым виднелись склонившиеся пальмы с кронами, напоминавшими перья гигантских птиц. Израненные руки Керин перевязал полосками ткани, которые он вырвал из запасной рубашки. Вытянув шею, он всматривался в берег:

— Белинка, мне кажется, прибой достаточно силен, чтобы вынести нас на берег. Держи курс прямо на остров. Если лодка станет боком, волна может ее перевернуть.

— Да-да, мастер Керин. Гребни-ка правым веслом!

Чем ближе к берегу, тем волны становились выше, и Керин греб, не напрягаясь. Когда высокий зеленый гребень вздыбился за кормой, юноша изо всех сил старался удерживать весла отвесно воде, не обращая внимания на боль в натертых ладонях. Волна понесла лодку на берег, корма поднималась все выше и выше, лодка мчалась все быстрей и быстрей...

— Левее! — пропищала Белинка, порхавшая над задней банкой.

Волна наклонилась и распалась в брызги, наполнив лодку пеной. Разорванный гребень прибоя побежал, опадая, дальше на берег, и нос лодки ударился о песок.

Керин вывалился в воду, достававшую ему до колен, и ухватился за лодку, чтобы ее не унесло обратно в море. Когда вода опустилась до уровня щиколоток, он поволок лодку подальше от моря. Волна, набежавшая следом, слегка подтолкнула ее, и Керину удалось вытащить посудину за линию прибоя. Огромные желтые крабы, туловища которых были с человеческую голову, поспешно уползали при его приближении.

Присев, чтобы перевести дух, Керин позвал эльфицу:

— Белинка!

— Я здесь, мастер Керин!

— Тебя не просто разглядеть при свете солнца. Где тот дымок, о котором ты говорила?

— Вон там, слева от тебя.

— Благодарю. Я так думаю, что отшельника мы там и найдем! Помнишь, о нем Джанджи говорила?

— Тогда поднимайся, пошли!

— Я за ночь совершенно выдохся от этой гребли. Дай мне спокойно посидеть, ладно?

— Мастер Керин, — пропищала эльфица, — солнце печет все сильнее, а у тебя нет ни еды, ни питья. Мы гораздо ближе к экватору вашей Реальности, чем в Виндии. Чем скорее ты найдешь себе подобных, тем лучше. Вставай!

— Ты мне напоминаешь моего бывшего школьного учителя, — заворчал Керин.

— Я всего лишь выполняю свой долг — я обязана вернуть тебя Аделайзе живым и невредимым. Так что поднимайся на ноги!

— Из-за этих постоянных разговоров про Аделайзу смерть мне скоро покажется желанным избавлением, — пробурчал Керин.

Он со стоном встал на ноги. Едва он вынул из лодки меч и мешок, как Белинка снова принялась поучать его:

— Для таких существ, как ты, мастер Керин, на солнце слишком жарко. Ты должен надеть что-нибудь еще, а не то страшно обгоришь.

Керин, на котором ничего не было, кроме штанов и набедренной повязки под ними, прорычал:

— Да, ты, наверное, права! — и принялся отыскивать рубашку.

— Тебе не хватает еще шляпы и башмаков, — упорствовала Белинка.

— Шляпы у меня нет, только эта шапочка. А по песку босиком легче идти.

Эльфица попробовала настаивать, но Керин решительно схватил меч и мешок и пошел вдоль берега.

* * *

При приближении человека чайки с криками взлетали над берегом, а огромные крабы уползали прочь. Некоторые, правда, осмеливались предостерегающе выставлять перед собой раскрытую клешню. Белинка спросила:

— Мистер Керин, а опасные звери здесь водятся. Как по-твоему?

Керину удалось пожать плечами, несмотря на тяжелый мешок:

— Маловероятно, если только остров не обширнее, чем я думал.

— Так... — пропел голосок с высоты. — А вот впереди на берегу лежит, похоже, что-то страшное... Это одно из ползучих существ, которые вы в вашей Реальности называете ящерицами, — но уж больно большое!

— Эге-ге-ге, — произнес Керин, — сдается мне, это дракон из Морусской трясины, о которых мне брат рассказывал. На такого небезопасно внезапно наскочить!

Керин опустил мешок на землю, обнажил меч и пошел вперед медленным, осторожным шагом. Вскоре он увидел длинное серое страшилище, растянувшееся на песке.

— Он, похоже, или сдох, или спит. Ты не могла бы подобраться поближе и рассказать мне, что увидишь.

Эльфица полетела и тут же вернулась с разведки:

— Ребра у него колышутся — не ходи дальше!

Керин усмехнулся:

— Не могу же я весь день ждать, пока эта тварь переварит, что сожрала, проснется и отправится по своим делам!

— Не будь дураком, мастер Керин! Ты устал и от гребли, и от ходьбы, и сейчас тебе лучше отдохнуть!

— А кто это мне не давал отдыхать, когда мы на берег выбрались? — спросил Керин. — Да я его и не боюсь. Он ненамного длиннее меня, а бегаю я быстрее — мой брат от такого в Мору убежал. Если мы пойдем потихоньку, то сможем обойти его стороной.

— Не смей! — завизжала Белинка. — Я не могу позволить, чтобы ты рисковал своей драгоценной жизнью...

Керин взвалил на плечи мешок и осторожно зашагал вперед, держа меч наготове. Подойдя поближе к ящеру, он заметил, что от него до воды было дальше, чем до леса, — футов по крайней мере на двадцать.

Но, с другой стороны, ящер был крупнее, чем казалось сначала. Величиной он был со взрослого крокодила — десять—двенадцать футов в длину.

Юноша заколебался, но страх показаться трусом в глазах существа женского пола — хотя бы и нечеловеческой породы — заставил его пойти дальше. Он старался держаться поближе к воде, так что последние волны прибоя лизали ему щиколотки. Ящер продолжал спать.

Когда Керин поравнялся с рептилией, ящер открыл глаза, огляделся и поднялся на приземистых лапах, затем заработал ими, расшвыривая песок. Он направился Керину наперерез, открыв клыкастую пасть и издавая шипение, будто закипевший чайник.

— Мастер Керин! — завопила Белинка. — Беги! Бросай мешок и беги!

Но Керин стоял неподвижно, не сводя глаз с ящера. Несколько томительных мгновений человек и рептилия стояли друг перед другом, не шевелясь. Внезапно ящер развернулся и решительно двинулся в сторону рощи. На каждом шагу его лапы описывали полукруг. На миг он остановился... обернулся... посмотрел на Керина, будто угрожая, а потом затрещал кустарником и скрылся в зарослях.

Керин с облегчением перевел дух и улыбнулся:

— Видишь, Белинка? Он решил, что меня ему не заглотить!

— Негодный мальчишка! — запищала Белинка. — В один прекрасный день ты доиграешься, а госпожа Эрвина меня будет винить, что не усмотрела за тобой, дуралеем!

— Уж это, милочка, твои проблемы, — ответил Керин, а про себя подумал: «Нужно сохранять спокойствие и не ввязываться в споры». А затем все-таки добавил: — Согласись, что я не звал тебя со мной путешествовать.

Керин услышал тихое всхлипывание и вышел из себя:

— Клянусь медными яйцами Имбала, прекрати реветь! Если хочешь давать советы, я буду их выслушивать, но окончательное решение все-таки за мной!

Керин чувствовал себя измотанным после этой встречи с гигантской рептилией, но старался этого не проявлять. Белинка часто давала разумные советы, но ее диктаторский тон выводил его из терпения. Так недолго и сделать какую-нибудь глупость просто из желания поступить наперекор эльфице... Он припомнил, что Джориан предупреждал его: во всех делах необходимо прислушиваться к голосу разума, не позволяя раздражению влиять на решение.

Удостоверившись, что ящер удалился, Керин продолжил путь. Еще четверть часа ходьбы — и он увидел, откуда шел дым. Там, где кончался прибрежный песок, горел костер, обложенный камнями и кусками кораллов. Приблизившись, юноша заметил небольшой расчищенный участок леса, на котором был разбит огородик. За огородиком стояла хижина из бамбука и пальмовых листьев. Перед ней сидел на земле голый смуглый человек, довольно пожилой. Глаза его были закрыты. Он был морщинист и совершенно лыс, если не считать жидкого седого пуха на голове и седых усов.

— Белинка, — пробормотал Керин, — ты помнишь, как зовут отшельника который, по словам Джанджи, обитает на Кинунгунге?

— Кажется, Пвана или что-то вроде этого.

— Спасибо.

Когда Керин подошел к нему, любопытствуя, жив ли еще отшельник, Белинка запищала:

— Осторожнее, мастер Керин! Не доверяй этому отшельнику, пока не узнаешь его получше!

— Постараюсь, — пробурчал Керин, сдерживая раздражение, и вежливо поздоровался: — С мастером ли Пваной имею я честь говорить?

Старик мигом открыл глаза:

— Да, я Балинпаванг Пвана. А ты кто такой?

— Ты говоришь по-новарски? — в изумлении вырвалось у Керина.

— Да, и вдобавок на всех остальных языках цивилизованного мира. А ты кто, молодой человек?

— Бродяга по имени Керин из Ардамэ. А как ты понял, что я родом из Новарии?

Пвана усмехнулся:

— Это видно по твоей одежде, по твоей физиономии, по цвету твоей кожи и по акценту, с которым ты говоришь по-салиморски. По одному из этих признаков я мог бы и ошибиться, но по всем четырем сразу — вряд ли. Со временем я объясню тебе мою теория вероятности. А пока... ты голоден?

— Ты мне об этом напомнил — я страсть как хочу есть!

— Тогда заходи в хижину и устраивайся как дома. Справа на гвозде висит тяжелая дубинка. Сходи с ней на берег, стукни хорошенько по крабу, так чтобы панцирь треснул, и принеси его сюда.

Керин заметил, что хижина содержалась в большом порядке. Пвана привез с собой множество необходимых вещей: тут была и посуда, и топор, и лопата, и пика, и большой нож, который мог при нужде сойти за меч. Юноша взял дубинку и отправился на берег.

Через полчаса он вернулся, осторожно неся краба за клешню. Хотя удар и расколол панцирь, животное периодически еще подрагивало. Керину не очень-то хотелось, чтобы одна из клешней сомкнулась на его пальце.

Пока он отсутствовал, Пвана поставил на огонь котелок и теперь помешивал в нем поварешкой какое-то варево. Отложив ее, он взял краба и ловко разделал.

— Смотри! — сказал он, отгибая пластину на животе краба, пока она не сломалась. — Теперь тебе придется это все вычистить — мы эти части называем «пальцы мертвеца», потому что есть их нельзя. — Старик внимательно посмотрел на Керина. — Что, молодой человек, тебя начинает тошнить? В таком случае ты без людей не выживешь.

Сглотнув, Керин преодолел рвотный позыв:

— Н-нет, не тошнит. Что же дальше, учитель?

Кусок за куском мясо краба погружалось в котелок, в котором уже варились овощи. Пвана продолжал разглагольствовать, разъясняя, что за овощи в похлебке и как их варить.

Наконец отшельник снял котелок с огня и поставил остывать.

— С тарелками слишком много возни выходит, а так как ложка у меня одна, тебе придется взять вилку в хижине.

Когда Керин вернулся с вилкой в руке, Пвана продолжал:

— Жаль, что ты не вчера явился. У меня еще оставалась вяленая свинина, но я все доел.

— А откуда у тебя свинина?

— Я расставил силки. А в прошлый раз в мои силки попался мегалан.

— Кто?

— Мегалан — огромный ящер. Ты их не видел?

— Видел — встретился с одним по пути сюда. Они опасны?

Пвана разжевал и проглотил кусок мяса.

— В общем-то нет. Но несколько месяцев тому назад пираты высадили на Кинунгунге одного человека, чтобы наказать, — так ящеры его съели. Вроде бы он улегся спать на берегу, и они сцапали его. А теперь, молодой человек, расскажи-ка мне, как это так вышло, что тебя море выбросило на Кинунгунг?

Керин пытался проткнуть вилкой кусок скользкого мяса и поэтому ответил не сразу:

— Я плыл в Салимор. Лоцманша-ведьма меня пыталась соблазнить, и капитан стал ревновать. Чтобы спасти свою жизнь, я позаимствовал с корабля лодку и бежал. А теперь ты мне скажи, почему ты здесь живешь в одиночестве.

Пвана протяжно вздохнул:

— Я искупаю свои грехи.

— А они настолько серьезны?

— О да! Ты когда-нибудь слышал о храме Баутонга?

— Боюсь, что нет. Расскажи, пожалуйста!

— Я был простым колдуном-практиком и пользовался хорошей репутацией в Гильдии чародеев. Однако вполне приличные заработки, которых я добился, меня не удовлетворяли. Мне хотелось больше денег, больше власти и славы. Поэтому я ввел религиозный культ малоизвестного божества Баутонга, которому поклонялись на одном из небольших островов. Чтобы поразить воображение моей паствы, я придумал легенду о злом императоре Аджунье, который жил в предыдущем цикле Вурну, то есть двадцать шесть миллионов лет тому назад.

— Извини, учитель, — перебил Керин. — Я слышал, что Вурну — мальванское божество — один из священной троицы, в которую входят еще Крадха-Хранитель и Ашака-Разрушитель. Стало быть, в Салиморе поклоняются мальванским богам?

— Да. Несколько столетий тому назад у салиморцев не было более возвышенного культа, нежели поклонение духам природы, одним из которых и является Баутонг. Но позднее прибыли миссионеры из Мальваны и рассказали, какой им представляется истинная религия. Ну, я продолжу мою историю: я проповедовал, что Аджунья при помощи сильнейшего заклятия заточил души всех людей, живших до нас, в одном-единственном драгоценном камне, Космическом Бриллианте, который носил как подвеску.

Так эти души и пребывали в бриллианте, пока мир, приблизившись к окончанию цикла, не сжался до размеров атома в сознании Вурну. Когда же Вурну придумал новый мир, эти души так и остались пленницами. Я учил, что из-за этого в нашем цикле люди рождаются без душ. Только я мог будто бы освободить души, томившиеся в бриллианте, потому что эта драгоценность принадлежала мне! Стало быть, и надлежало вселить эти души в тела. Разумеется, моим приверженцам я обещал всяческие преимущества при наделении смертных душами.

Это все была полная чушь, которую я нафантазировал на пустом месте. Но моей пастве легенда нравилась. Они толпами стекались в мой храм, и вскоре моим помощникам пришлось строить новые храмы Баутонга.

Я говорил, что Баутонг, мой покровитель, руководит мной в моих святых трудах... и пожертвования текли рекой. Мое богатство так умножилось, что я мог заставить повиноваться мне самого Владыку Софи. Мои шпионы, которыми кишели дома знати, начиная с дворца Софи, сообщали мне об их злодеяниях и всяких возмутительных поступках. Пользуясь подобными сведениями, я без труда убеждал богачей жертвовать на храмы Баутонга.

А потом, как-то ночью, мне явился сам Баутонг — с клыкастой огнедышащей пастью. Чтобы я понял, что это не сновидение, он приложил свою руку к стене, на которой остался черный обгоревший отпечаток от его пальцев и ладони. Этот отпечаток до сих пор украшает ту стену. Лишним доказательством того, что явление было реальностью, послужило и поведение кандидатки в жрицы, которая делила со мной ложе: она проснулась и с визгом убежала в ужасе.

Баутонг сказал, что мое поведение портит его репутацию среди других божеств. Поэтому я должен был закрыть храмы, раздать свои богатства бедным и отправиться в изгнание — все под угрозой таких ужасных кар, что я предпочитаю о них умолчать. Вот так я и очутился здесь и стараюсь теперь молитвами, умеренностью и добрыми поступками улучшить свою долю в следующем воплощении.

— А Космический Бриллиант была просто выдумка или же ты выдавал за него какую-нибудь стекляшку?

Пвана хихикнул:

— Вопрос в самую точку! Сначала я говорил моим почитателям, что бриллиант — слишком великая ценность, чтобы его выставлять на обозрение простых людей. Потом у меня появился драгоценный камень величиной с яйцо вон тех чаек. Я вставил его в лоб статуи Баутонга, но тогда алчные создания стали непрерывно пытаться его украсть. Едва ли не каждое утро храмовые слуги должны были уносить труп неудачливого взломщика, убитого моими духами-хранителями. Когда я отправился в изгнание, мне показалось неразумным оставлять камень на соблазн слабым смертным. Поэтому я вытащил его из оправы и надежно припрятал — а вдруг боги опять призовут меня к духовному служению? А теперь, мастер Керин, пора снова вернуться к нашей скромной трапезе.

Они доели похлебку, вымыли посуду в волнах прибоя и вернулись в хижину. Глаза Керина слипались.

— А сейчас, — произнес Пвана, — я объясню тебе мою теорию вероятности. Она заключается в следующем: вероятность того, что определенная последовательность событий произойдет, является суммой вероятностей отдельных событий этой последовательности. Возьмем, к примеру, твою национальность. Если вероятность того, что при твоем цвете кожи ты не окажешься новарцем, равна, скажем, одной четвертой, и того же события при твоих чертах лица — тоже одной четвертой, и того же события при твоем акценте...

Взглянув на гостя, Пвана обнаружил, что Керин уснул, прислонившись к стене хижины.

* * *

Когда юноша проснулся, солнце уже почти садилось. Ему было достаточно одного мгновения, чтобы вспомнить, где он находится. Затем Керин отправился искать Пвану и увидел, что тот рыхлит землю в огороде. Отшельник выпрямился и сказал:

— А, вот и мастер Керин! Завтра ты поможешь полоть.

— С радостью, если мне мозоли позволят.

— Я ускорю их исчезновение небольшим заклятьицем.

— А скажи мне, — попросил Керин, — как мне добраться до Салимора?

Пвана оперся на мотыгу:

— К Кинунгунгу корабли обычно не подходят, хотя мимо проплывают часто. Это одна из причин, почему я выбрал этот остров.

— А можно разложить сигнальный костер?

— Можно, но не исключено, что он привлечет внимание пиратов, которые не побрезгуют и одним заблудившимся путником — ведь и его можно продать в рабство! Хоть я и не боюсь погибнуть от руки злодеев, было бы жаль подвергать твою молодость такой опасности. Но есть другой способ. Старый капитан по имени Бакаттан, мой старый приятель, пристает к острову, когда плывет к Средиземному морю. Он рассказывает мне новости и привозит, что я попрошу.

— И как часто он появляется?

— Примерно раз в год. В последний раз я видел его три месяца тому назад, так что вскоре его не жду. Не огорчайся так, мальчик! Я найду для тебя занятие.

— Да... на острове здоровая, приятная жизнь — что говорить. Но это не по мне, — задумчиво протянул Керин. — А как ты думаешь, я смог бы построить лодку?

— Сомневаюсь. Из стволов пальм и бамбука ты только плот собрать сможешь, но его разобьет первая же сильная волна. Кроме того, ты один не сможешь управлять такой штукой в открытом море — подумай о противном ветре, о необходимости спать... Нет, сын мой, оставь подобные мечтания. Здесь ты будешь жить спокойно, в полной безопасности и без всяких соблазнов. Я сделаю тебя своим духовным учеником — чела, как говорится по-мальвански. А теперь я объясню тебе мою теорию колебаний уровня моря...

Керин слушал, изо всех сил изображая вежливое внимание. Когда старик прекратил разглагольствовать, юноша спросил:

— Сударь, раз уж ты настоящий колдун, так почему же ты не захватил с собой какие-нибудь орудия чародейства?

Пвана пожал плечами:

— Кое-что я с собой прихватил — шапку-невидимку, например. Но от серьезных занятий магией я на время изгнания отказался. Я разогнал и духов-хранителей, а вот твой, я вижу, недалеко.

— Это потому... — начал было объяснять Керин, но тут же передумал и вместо рассказа про Белинку спросил: — А что такое, с твоего позволения, шапка-невидимка?

— Шапка, которая делает невидимым. Правда, постепенно она разряжается, и после некоторого времени ее приходится снова заряжать путем длинных заклинаний. А теперь, молодой человек, бери-ка мешок и палку да отправляйся на берег — будешь сбивать спелые кокосы с пальм. Да смотри вернись до наступления темноты! — Он протянул Керину длинный стебель бамбука и большой плетеный мешок.

Отойдя настолько, что из хижины его нельзя было услышать, Керин осторожно позвал:

— Белинка!

— Я здесь, мастер Керин. — И голубой огонек затанцевал на фоне темнеющего неба.

— Что нам теперь делать, во имя семи мерзлых преисподних? Не можем же мы оставаться тут месяцами, выжидая появления капитана Бакаттана.

— А ты не мог бы разложить сигнальный костер подальше от жилища учителя Пваны, а когда на горизонте появится корабль, зажечь его?

— А как же пираты?

— Неужели ты не отличишь пиратский корабль от мирного торгового судна?

— Отличу, если увижу его достаточно близко. По рассказам брата, пираты — разгильдяи. Их корабли грязные, а одеяние — смесь лохмотьев и награбленных роскошных одежд. Но ведь если я буду достаточно близко, чтобы все это рассмотреть, то и они смогут заметить меня — и я стану частью их добычи.

Белинке пришла в голову блестящая мысль.

— Кажется, в хижине Пваны я видела медную трубу, похожую на те, с помощью которых западные жители могут рассматривать удаленные предметы.

— Подзорную трубу? Их в Иразе делают. А как же я ее не заметил?

— Ты другое высматривал, вот и не обратил внимания. Раз у Пваны есть этот прибор, ты можешь забраться на любое из этих склоненных деревьев и рассматривать корабли в трубу.

— Наверное, это хорошая мысль, — раздумывая, протянул Керин. — Нужно только позаимствовать трубу так, чтобы наш учитель не заметил. Мне кажется, лучше тебя использовать вместо глаз — будешь летать над водой и разглядывать корабли.

* * *

Несколько дней подряд Керин непрерывно работал на Пвану. Надо сказать, что старик не предавался безделью — он все время что-нибудь делал, а отдыхал редко. Керин понял, что выживание в одиночку даже в таком мягком климате требует постоянных усилий: нужно собирать съедобные плоды и добывать дрова, носить воду из неблизкого источника, следить, чтобы огонь не погас, заделывать дыры в хижине, чинить инструменты и ухаживать за огородом. Когда солнце обожгло нос Керину, Пвана одолжил ему большую соломенную шляпу, которую отшельник сплел из травы. Кроме того, Керин стал отмечать дни зарубками на куске дерева.

По вечерам ему приходилось выслушивать монологи Пваны. У отшельника имелись теории на любой случай, включая происхождение планет, движение континентов, происхождение жизни, развитие цивилизации, повышение морального и этического уровня человечества... Хотя брат Керина Джориан был образован и постоянно ездил в Академию Оттомани, где читал лекции, у Керина высшего образования не было. Поэтому ему трудно было решить, содержат ли теории Пваны зерно истины, или это такие же пустые выдумки, как легенда о злом императоре Аджунье.

Керин был уверен, что по крайней мере некоторые теории Пваны просто бессмысленная болтовня, ибо зачастую в них содержались утверждения, противоречащие тому, что Пвана говорил несколькими днями раньше. Если когда-нибудь ему удастся вернуться в Кортолию, решил юноша, он всерьез займется своим образованием и ликвидирует пробелы, чтобы научиться наконец различать истину и заблуждения.

Пвана, как обнаружил Керин, обладал изменчивым характером: то он мрачно рассуждал о наказаниях, ожидающих его в следующей жизни за содеянное в этой жизни, то беспричинно раздражался и непрерывно отдавал какие-то команды, то снова становился вежливым, обаятельным хитрецом. О былых приключениях он рассказывал часами, но, как и его научные теории, его воспоминания противоречили одно другому. Даже о том, как он удалился на остров, отшельник повествовал по-разному. Керин диву давался: как бы плохо ни согласовался очередной рассказ с предыдущими, Пвана всегда говорил с такой искренней убежденностью, что сохранить ясную голову Керину было непросто.

Он долго и сосредоточенно размышлял о том, как покинуть остров и его загадочного обитателя. Наконец ожоги на коже зажили, и юноша стал вести себя под палящими солнечными лучами с большей осторожностью.

Одним знойным душным днем, когда Керин рубил дрова, он снял рубашку: ему казалось, что его загар уже достаточно прочен, чтобы не бояться провести немного времени на солнце. Едва он снова взялся за топор, как к нему притрусил Пвана:

— Что это у тебя, мастер Керин?

— Что — это?

— А вот эта штука, что висит у тебя на шее.

— Ах, это... — Керин снял цепочку, на которой болтался мешочек из промасленного шелка. — Некий документ — его вез один паренек, с которым мы вначале путешествовали вместе. С ним случилось несчастье, и он просил меня выполнить данное ему поручение.

— Гм... Что за поручение?

— Вручить эту бумагу властям Куромона, если мне удастся туда попасть.

— А что написано в послании?

— Не знаю. Оно написано по-мальвански, так что мне не понять, и запечатано. Мой бывший спутник его распечатал, показал мне и запечатал снова.

— Я читаю на всех языках цивилизованного мира. Можно мне рассмотреть мешочек?

Керин протянул его Пване. Отшельник повертел его в руках и произнес:

— Внутри, в конверте из шелка, запечатанном восковой печатью, бумага, сложенная в несколько слоев. Пожалуйста, принеси из хижины мои швейные принадлежности и лупу.

— Что ты хочешь сделать?

— Я распечатаю письмо и прочту его.

— Но ведь... мне его доверили, это тайна...

— Не утруждай свой юный мозг этими размышлениями! Я верну печать на место, да так, что никто и не догадается.

— Ну... хорошо...

— Признайся, молодой человек, тебя разве не гложет любопытство? А представь себе, что там содержится приказ убить гонца. Такие вещи не раз случались... Поэтому тебе лучше знать, что там написано.

— Ладно, — ответил Керин нерешительно. Однако он сходил в хижину и принес что требовалось.

Пвана взял иголку, нагрел ее на углях и ловко отделил печать от мешочка. Затем отшельник развернул длинную полоску бумаги.

Нахмурившись от напряжения, Пвана рассматривал буковки сквозь увеличительное стекло:

— Кажется, это что-то вроде заклинания. «Прежде чем войдешь в круг, окури его мускусом, янтарем, алоэ и ладаном. Следи, чтобы в том месте, где ты произносишь это заклинание, горел огонь, и совершай воскурения только во имя того духа, которого желаешь призвать. Возлагая курение на огонь, говори: “Я сжигаю это...”» Не знаю, как это имя читается, — что-то вроде «Силихар». А дальше: «...и во имя и во славу...» Тут снова это имя. Без сомнения, речь идет о каком-то демоне. «Когда ты призываешь его, держи письмена заклинания в левой руке, а в правой — жезл старейшины; а у твоих ног должны лежать поварешка и нож...

И дальше в том же духе. Ты хочешь, чтобы я все прочел? Не уверен, что мое старое горло это выдержит.

— Не стоит, учитель, но объясни хотя бы в общем, что все это значит?

Пвана, недовольно ворча, принялся водить лупой по строчкам и наконец сказал:

— По-моему, это заклинание для изготовления магического веера.

— А зачем может понадобиться магический веер?

Пвана пожал плечами:

— Не знаю. Говорят, в Куромоне в веера вставляют пластинки из острой стали — так что можно врагу горло перерезать.

Керин засмеялся:

— Понятно. Приглашают кого-нибудь на пир. Он видит в зале своего врага — тот пьет вино или еще что-нибудь, что у них там принято. Гость подходит, обмахиваясь веером — будто от жары. Любезно здоровается со своей жертвой, а когда она поднимает голову — рраз! — И Керин провел пальцем по шее.

— Не думаю, что хозяину такое понравится, — ответил Пвана. — Скорее всего такой веер используют, чтобы отбивать удары левой рукой, а правой фехтуют мечом. Ну а что наши дрова?..

* * *

Бродя по берегу в поисках чего-нибудь съедобного, Керин наткнулся на лодку с «Яркой Рыбки». Ему вдруг пришло в голову, что кто-нибудь может украсть ее, и он оттащил лодку подальше, в пальмовые заросли. Так как он кое-что в лодках понимал, то взял ведро, по-прежнему лежавшее на дне, набрал воды и вылил воду в лодку.

— Что это ты делаешь, мастер Керин? — спросила Белинка. — Когда мы бежали от Гувраки, ты все время вычерпывал воду из лодки, а теперь ее заливаешь. Зачем?

— Если лодка пересохнет на солнце, доски поведет и лодка даст течь, когда снова окажется на воде.

Керин вылил в лодку еще несколько ведер и продолжил поиски съестного. Он дошел до места, где некоторое время назад уже начал сооружать костер, и остановился на минуту, чтобы добавить несколько кораллов и сухих пальмовых листьев. Тут Белинка сказала:

— Мастер Керин, ты все еще не добрался до подзорной трубы учителя Пваны. Если ты вдруг заметишь корабль, то не успеешь добежать до хижины, достать трубу, так чтобы старик ничего не заподозрил, и вовремя вернуться и зажечь костер!

— Не знаю, что и делать... Может, мне удастся как-нибудь уговорить его, чтобы он мне позволил всегда иметь его при себе — на всякий случай.

— А вот мне кажется... эй, мастер Керин! Похоже, что для этих хитростей уже слишком поздно!

— Что ты имеешь в виду?

— Я вижу корабль!

— Корабль! — И Керин бросился к воде.

Из-за берега показалось судно, размерами и контурами напоминавшее «Яркую Рыбку» Гувраки. Оно было уже на расстоянии двух-трех полетов стрелы!

— Белинка, — попросил Керин, — ты не могла бы слетать туда и разузнать, что это за корабль? А я должен предупредить Пвану!

И Керин бросился бежать к хижине. Он остановился, чтобы перевести дух, и увидел, что отшельник сидит с закрытыми глазами, прислонившись к стене своего жилища.

— Мастер Керин, — запищала Белинка у него над головой, — я побывала на корабле, но не могу сказать, что за люди на нем плывут. Ты говорил, что пираты одеваются в лохмотья и роскошные одежды, а эти все голые, так что и не поймешь.

— Это из-за жары, — пробормотал Керин. — Нужно разбудить учителя.

— Я не сплю, — пробормотал Пвана, открывая глаза и потягиваясь. — Я просто медитировал. По твоей ауре я вижу, что ты чем-то взволнован.

Керин сообщил о приближающемся корабле. Пвана со стоном поднялся на ноги. Он заглянул в хижину и быстро вышел из нее, одетый в саронг — кусок ткани, обернутой вокруг бедер в виде длинной юбки. Затем он заковылял к берегу, прикрывая глаза рукой, чтобы лучше видеть на солнце. Команда корабля тем временем успела бросить якорь и спустить шлюпку. Шагая вслед за Пваной, юноша спросил:

— А не разумнее ли нам скрыться в лесу?

— Тебе, может, и стоит так сделать, ведь ты здоровый молодой человек, как раз такой, каких пираты хватают и продают. Ну а я останусь. Я могу им логически объяснить, что они ничего не выиграют, пленив меня. Во-первых, у меня нет никакого добра, которое стоило бы присвоить, во-вторых, ни один работорговец в здравом уме не позарится на такого морщинистого старика, как я. Так что прячься! Беги, пока они тебя не заметили!

В последний раз окинув взглядом приближавшуюся шлюпку, Керин бегом бросился в хижину, схватил меч и удалился в лес. Но он не стал забираться слишком далеко и держался за кустарником, отделявшим береговую полосу от довольно редкого пальмового леса. Согнувшись, юноша следил сквозь просветы в листве за шлюпкой; она подошла на веслах и пристала к берегу. Шлюпка была гораздо вместительнее лодки с «Яркой Рыбки» и, по мнению Керина, могла выдержать человек двенадцать.

Люди вышли из шлюпки на мелководье и втащили ее на берег. На всех были либо саронги, либо набедренные повязки. Все пришельцы были вооружены — или кривыми саблями, как у Гувраки, или прямыми мечами, лезвия которых слегка змеились. Такого оружия Керину еще ни разу не доводилось видеть.

Разглядев, что среди пришельцев была женщина, Керин прищурился. Как и на многих ее спутниках, на ней была только юбка. Издали юноше не удавалось определить ни ее возраст, ни степень привлекательности, он видел только, что ее кожа имела такой же темно-коричневый салиморский оттенок, как и у мужчин. Ее запястье стягивала веревка, другой конец которой сжимал в кулаке один из мужчин; ясно было, что женщина — пленница.

Прибывшие подошли к Пване, который стоял неподвижно как статуя. Сначала отшельник завел негромкую беседу с тремя пиратами (теперь уже Керин был уверен, что видит пиратов). Но вскоре один из троицы — плотный, сильный мужчина, чье лицо с множеством шрамов украшала необычайно пышная для Салимора борода, множество шрамов — закричал по-салиморски с иностранным акцентом:

— Взять его! Он говорит, что никаких сокровищ не прячет, но мне-то лучше знать! Это ведь Пвана, чародей и пророк какого-то божества, который бежал из Салимора, когда наворовал слишком много!

Несколько пиратов набросились на Пвану, который без сопротивления дал связать себе руки; затем его грубыми толчками погнали к месту, где остальные разбивали лагерь и разводили костер, и бросили на песок. Между тем шлюпка с двумя пиратами на борту отплыла обратно к кораблю.

До Керина донесся гул общего разговора, в котором он мало что мог разобрать из-за недостаточного знания языка. Солнце уже садилось, когда шлюпка вернулась. На ней были мешки с провизией и пара бочонков. Среди пиратов разгорелся спор о том, каким способом лучше развязать Пване язык и заставить открыть местонахождение клада. Костер потрескивал, к небу поднимался столб черно-синего дыма. Наконец плотный мужчина — он явно был вожаком — проревел:

— Нет, будет, как я сказал, мы станем постепенно засовывать его ноги в огонь! По моему опыту, это самое верное средство.

— Капитан Малго, можно мы сначала попользуем его? — спросил один из пиратов.

— Забудь об этом! — ответил предводитель. — Сначала дело, а удовольствия потом!

— Нам лучше не тянуть, — сказал другой пират. — Если он и в самом деле колдун, то может пустить в ход свои чары — сделаться нечувствительным к боли или загасить костер.

Имя Малго что-то смутно напомнило Керину. Он был уверен, что слышит его не в первый раз, но не мог сообразить, откуда его знает. Кроме того, вожак был похож на новарца. Он был выше всех остальных, а резкие черты покрытого шрамами лица выделяли его среди плоских салиморских физиономий.

— Правильно! — сказал капитан Малго. — Тубанко, Бантал, подтащите-ка его к огню!

Два пирата схватили Пвана за щиколотки и стали тянуть, пока его пятки не оказались у самых раскаленных углей. Малго встал над стариком и свирепо спросил:

— Ну что, великий чародей, будешь говорить?

— Я же сказал тебе, что у меня никакого клада нет, — послышался высокий голос отшельника. — Можешь меня жечь, сечь, убить — все равно. Я не могу отдать, чего не имею!

Керин приготовился вскочить на ноги.

— Мастер Керин, — послышался голос Белинки, — ты что, с ума сошел? Не вздумай показываться им на глаза!

Керин понимал, что это здравая мысль. Даже его бесстрашный брат, вышедший живым из множества опаснейших приключений, посоветовал бы юноше оставаться в своем укрытии — по крайней мере, до наступления темноты. Но Керин ничего не мог с собой поделать. Он строго приказал самому себе не валять дурака, но непреодолимая сила заставила его встать и обнажить меч. Он продрался сквозь заросли кустарника и зашагал к костру, скрывая страх под напускной уверенностью в себе.

— Капитан Малго! — крикнул Керин. Пират мгновенно обернулся:

— Во имя семи преисподних, откуда ты взялся? Кто ты и чего тебе нужно?

— Керин из Ардамэ к твоим услугам. Ты не трус?

— Немногие смеют считать меня трусом. А к чему ты клонишь?

— Тогда я буду с тобой биться за жизни учителя Пваны и этой молодой женщины. Если я тебя убью, твои люди должны будут удалиться, не причиняя нам зла. А если ты убьешь меня, тогда, разумеется, сможешь делать что захочешь.

— Из всех бредовых выдумок... — начал было Малго, но его перебил один из пиратов:

— Давай, капитан! Ты его на кусочки раскрошишь, а мы полюбуемся!

Остальные пираты стали подначивать в том же духе.

— Ты ведь новарец? — спросил Малго.

— Да. Ты будешь со мной биться?

— Погоди чуток. Что это за выдумки — оставить тебе принцессу Ноджири и отшельника? Ты что, нас слабоумными считаешь? С какой стати мы откажемся от хорошего выкупа и от клада? Мои люди отпустят тебя невредимым, если ты победишь, — на это я согласен, но про принцессу и отшельника забудь. Они — наша собственность.

— Но подумай, капитан...

— Хватит болтать! — заорал Малго. — Держись, глупый мальчишка!

Капитан уже держал свой меч наготове. Он вытащил его из ножен, и длинное змееобразное лезвие сверкнуло в глаза Керину. Он ринулся на Керина, и юноша едва успел отбить удар, но предводитель пиратов ловким приемом выбил меч из руки Керина и швырнул в кусты. Малго торжествующе захохотал:

— Вот и видно всякому, что в фехтовании ты новичок, малец! Схватить его! Он нас немало повеселит, прежде чем мы ему позволим помереть.

Керин собрался бежать, но один из пиратов сделал ему подножку, другой вскочил ему на спину, а их товарищи связали ему руки и ноги.

— Отлично! — вскричал один из пиратов. — Настоящий мужчина всегда предпочтет мускулистого мальчишку, а не бабу!

Капитан Малго подошел к лежавшему на песке Керину и спросил:

— Как, говоришь, тебя зовут?

— Керин из Ардамэ, Керин, сын Эвора.

— Ага! А нет ли у тебя брата по имени Джориан?

— Есть, — ответил Керин, но тут же сообразил, что ответил крайне неосторожно. Этот Малго скорее всего был тот самый, что некогда завербовался в оттоманскую армию вместе с Джорианом, а потом сторожил его в тюрьме. Джориан рассказывал, как Малго пытался его убить, ошибочно считая, что именно из-за него потерял место тюремщика. Однако Джориан одержал над ним верх и с помощью своей приятельницы, чародейки Джоании, заставил Малго отправиться в плавание на Дальний Восток. Поэтому признаться в родстве с человеком, которого вожак пиратов считал смертельным врагом, было верхом бесшабашной глупости.

Один из пиратов предложил:

— Когда мы с ним покончим, мы повесим его голову на бушприте, чтобы все видели, как мы поступаем с теми, кто нас затронет!

— Нет! — возразил Малго. — Я его головой собираюсь по-своему распорядиться. Его родня — мои враги, поэтому я положу ее в бочонок с солью и отправлю им. Жаль только, что не смогу лично увидеть их лица, когда они откупорят бочонок! — И с этими словами он пнул Керина.

— Можно сначала повесить голову на бушприте, а уж потом и сделать, как ты хочешь, капитан, — предложил другой пират.

— Нет, морские птицы расклюют лицо, так что его будет не узнать, — ответил Малго и снова пнул Керина.

Судорожно хватая воздух после удара, который пришелся по ребрам, Керин выговорил:

— Ты мог бы понежнее обращаться с соплеменником-новарцем.

Малго снова пнул Керина и произнес на оттоманском городском диалекте поварского:

— А тебе следовало бы быть умнее и не лезть в чужие дела!

— А может, ты возьмешь меня в команду?

— У меня достаточно матросов, и мне не нужны легкомысленные мальчишки; кроме того, я решил насладиться зрелищем твоей медленной смерти. — И он снова ударил юношу ногой.

— Но послушай! С тех пор как ты покинул Новарию, ты стал предводителем этой банды — значит, на самом-то деле мой брат тебе помог.

— Заткнись! — заревел Малго, снова пнув Керина. — Я человек действия, а не слова и не позволю тебе смутить меня заумной болтовней!

Отчаявшись, Керин замолчал. Ужасно, что вскоре его ожидает смерть, да еще позорная и мучительная... Если бы он был один, он бы заплакал.

— Идиот! Болван! — пропищала сверху Белинка. Керин и сам это понимал, но разве мог он поступить иначе?

Солнце опускалось в море, расцвечивая красными, желтыми и зелеными полосами небо с редкими облаками; показался месяц. Несколько пиратов, проходя мимо, не упускали случая пнуть Керина и похвастаться невероятными извращениями мужеложства, которым обещали его подвергнуть. Но так как они все, кроме капитана, ходили босиком, их удары были почти безболезненными по сравнению со страшными пинками Малго.

— А теперь, — сказал тот, — давайте-ка продолжим обрабатывать старого колдуна... Семь преисподних — где же он?!

Керин с трудом приподнялся и взглянул на костер. Место, где лежал Пвана, было пусто. Тени на освещенном огнем песке обозначали след, который оставило тело старого чародея, но колдуна-отшельника нигде не было видно.

 

ПИРАТСКИЙ КОРАБЛЬ

— Старый Гарантола исхитрился развязать веревки! — заревел капитан Малго. — Ищите! Ищите его! Эй, ты, загляни в его хижину! А ты пробеги по берегу!

Керин не знал, что означает слово «гарантола», и предположил, что это ругательство. Малго продолжал неистово орать, пока не начал задыхаться. Один из пиратов сказал:

— Капитан, он ведь колдун. Чтобы такого надежно связать, нужен другой колдун, который наложит заклятие на путы.

— Слишком поздно! — завопил Малго. Он продолжал отдавать приказы, пока все пираты не разошлись на поиски пропавшего пленника.

Керин слышал, как они продираются сквозь заросли кустарника. Но вскоре все возвратились с вытянувшимися лицами.

— Я наступил на одного из этих богомерзких ящеров, и проклятая тварь меня укусила! Кто-нибудь, перевяжите мне ногу, ради Варны! — вопил один.

Другой пират занялся перевязкой израненной ноги, а Малго сказал:

— Ничего, Круи. Зато мы дадим тебе первому этого Керина трахнуть. А ужин уже готов?

Напрягая мозги в поисках пути спасения, юноша вспомнил рассказ Пваны о шапке-невидимке. Если отшельник спрятал ее под своим саронгом, он мог незаметно достать ее, когда пираты отвлеклись. А что до веревок, то заставить их завязаться или развязаться — простейшая задача для любого волшебника.

Не воспользуется ли Пвана темнотой, чтобы спасти Керина, а может, и принцессу тоже? В его душе засветился лучик надежды, но он старался не слишком обольщаться. До того как отправиться в изгнание, Пвана был безжалостным и бессовестным авантюристом. Рассуждать о покаянии легко; и Керину сложно было поверить в пробудившуюся совесть Пваны без осязаемых доказательств. В одном, правда, он не сомневался: Пвана, несомненно, как был, так и остался неисправимым лжецом, сочиняющим о себе противоречивые побасенки.

Пираты сидели вокруг костра. Один из них раздавал кружки, которые тут же наполнял из небольшого бочонка. Куски мяса из похлебки они извлекали с помощью сабель и кинжалов. Капитан Малго, ухмыляясь, стоял над Керином, держа кинжал с нанизанным на него мясом.

— Есть хочешь? — спросил он.

— Хочу, капитан, — ответил Керин.

— Но не будешь! — произнес Малго и зубами стянул мясо с кинжала. Прожевав его и проглотив, он пнул юношу. — Не знаю, что да как, но, сдается мне, ты вполне мог как-то помочь колдуну сбежать.

И он отхлебнул из кружки.

— Если бы я знал как, я бы, конечно, помог, — произнес Керин. — Послушай, капитан! Чем снова меня пинать, может, ты лучше послушаешь интересную историю? Я много разных историй знаю.

Юноша надеялся таким образом оттянуть по возможности те унижения, которым пираты обещали его подвергнуть. Он вспомнил, что во время своих странствий его брат Джориан частенько развлекал разных людей, рассказывая занимательные истории.

— Отлично! — пробурчал Малго. — Ну-ка соберитесь поближе, ребята! Если твои истории нам понравятся, мы в качестве особой милости обещаем тебе скорую смерть — вместо долгой и мучительной, зрелищем которой я собирался насладиться. Ну начинай!

— Знаете ли вы историю о лягушачьем божестве из Тарксии? — спросил Керин.

Все ответили отрицательно, и юноша приступил к рассказу. Считая нескромным упоминать о том, какую роль сыграл в ней его брат, он рассказал следующее:

— Город Тарксия стоит на извилистой реке Сфердар, что вытекает из великого болота Спраа и впадает в море. Храм Горголора, который стоит посреди города, — одно из красивейших зданий в Новарии. Его башни сверкают на солнце, а огромный центральный купол, вздымающийся на высоту не меньше трехсот пятидесяти футов, весь изукрашен снаружи и изнутри листовым золотом и полудрагоценными камнями.

Главная статуя в храме изображает Горголора в виде лягушки величиной с медведя или льва. Она вся вырезана из цельного изумруда. Говорят, что другого такого огромного изумруда нет больше нигде во всем мире. Если бы кто-нибудь смог его украсть, он выручил бы за него больше, чем за все остальные драгоценные камни Вселенной. Похитить его, однако, непросто: кроме неусыпной охраны этому препятствует и сам вес изумруда, достигающий едва ли не тонны.

Как бы то ни было, жрец-правитель Тарксии Кило из Аннеи был в ссоре с главным местным магом, учителем Вальдониусом. Чародея не устраивало правление жрецов, он обвинял их в том, что они тормозят развитие чародейных и иных наук в Тарксии. Задумав поднять восстание и свергнуть правительство жрецов, он решил украсть статую Горголора. Учитель надеялся, что посредством могущественного заклятия ему удастся заставить статую сжаться до такого размера, чтобы ее мог унести один человек, — скажем, до размера кошки.

— Э-э! — воскликнул один из слушателей. — Я знаю про заклятия, заставляющие предметы сжиматься: вес-то при этом не меняется! Так что твоя изумрудная лягушка по-прежнему весила бы тонну.

— Вальдониус и об этом позаботился, — ответил Керин. — Это заклятие должно было вдобавок уменьшить и вес камня, а вот его масса осталась бы прежней.

— А в чем разница?

— Это сложная штука... Чтобы это понять, нужно разбираться в физике, а я в ней не слишком сведущ. Лучше я просто буду рассказывать дальше. Вальдониус рассчитывал, что сможет поднять статую и унести, хотя, для того чтобы привести ее в движение или остановить, пришлось бы приложить большее усилие, нежели потребно для обычного предмета такого размера.

Он послал своих сообщников обсудить с жрецом-правителем проблемы, связанные с климатом далеких островов, на которые жрецы собирались отправить миссионеров. В то время как они отвлекали внимание старого Кило и удерживали его у входа в храм, Вальдониус произнес у главного алтаря свое заклинание.

Но действие заклинания оказалось не совсем таким, как рассчитывал чародей: вместо того чтобы заставить статую сжаться, колдовство превратило ее в живую лягушку величиной со статую! С ужасным кваканьем сверхлягушка запрыгала прочь из храма, сшибла попутно с ног жреца-правителя и сообщников Вальдониуса и скрылась в темноте ночи.

Жрец-правитель забил тревогу, и уже вскоре все жители города гурьбой бежали за лягушкой, чтобы помешать ей добраться до болота Спраа: ведь если бы она спряталась там, то никакой надежды воротить беглянку уже не осталось бы. Тем не менее чудовище достигло-таки болота и скрылось в его зловонной жиже.

Вальдониус, не теряя времени, разослал своих приспешников по всему городу, чтобы те подняли восстание. Но эти попытки не имели успеха: когда агитаторы, забравшись на киоски на перекрестках, обратились к толпе с зажигательными речами, оказалось, что толпы-то никакой и не было! В городе остались одни дети да старики, которые не могли принять участие в погоне за лягушкой. Едва в город вернулись храмовые стражники, возмутители спокойствия бежали. Учитель Вальдониус тоже бежал — в Гованнию, где находился наследник-узурпатор, его дальний родственник.

Когда жрецы немного оправились от страшного удара, каким было для них бегство их божества, они стали предпринимать дальнейшие попытки вернуть Горголора, хотя не очень ясно представляли себе, что будут делать с этой тварью, если им удастся ее заполучить. Построить лягушке бассейн и не выпускать ее оттуда? Но ведь лягушка такого размера не сможет существовать, питаясь пойманными на лету мухами... Может быть, ее можно будет кормить живыми курицами?..

Пока на прилегающем к храму участке шло строительство бассейна и массивной ограды вокруг него, жрецы изобретали разнообразные планы поимки Горголора. А священная лягушка тем временем вела счастливую, по-видимому, жизнь в болоте Спраа. Она питалась выхухолями, полевками и цаплями. Жрецы расставляли сети, пытались завладеть лягушкой при помощи лассо, пробовали гнать ее в ловушку, пугая барабанным боем, трубами и другими источниками шума. Но Горголору удавалось без труда избегать поимки. Кое-кто предлагал даже метнуть в него гарпун, но от этой идеи отказались: раненое божество неминуемо должно-де наслать на Траксию страшные беды.

Так прошло несколько месяцев; и тут жрец-правитель получил от учителя Вальдониуса тайное послание. Благодаря своим приверженцам чародей следил за событиями в Тарксии и знал, что жрецам не удается изловить Горголора. В обмен на небольшое вознаграждение и гарантии личной безопасности Вальдониус предлагал вернуться и новым заклятием восстановить все как было.

После продолжительного торга и препирательств условились, что несколько храмовых служителей отправятся в Гованнию и станут заложниками у наследника-узурпатора. Таким образом будет гарантирована неприкосновенность его дальнего родственника, учителя Вальдониуса, который вернется в Тарксию чародействовать. Так и поступили.

В благоприятный день Вальдониус, жрец-правитель и другие заинтересованные в деле лица собрались на берегу болота. Колдун произнес заклятие. Горголор, высунув из воды одни глаза да ноздри, лениво следил за происходящим из небольшой лужи. Внезапно небо покрылось тучами, сверкнула молния, дрогнула земля, и в воздухе раздалось хлопанье крыльев невидимых существ. А Горголор немедленно превратился опять в статую лягушки из цельного изумруда величиной со льва.

До сих пор все шло прекрасно, но ни Вальдониус, ни Кило не подумали о физических свойствах болот, ведь ни тот, ни другой не были как следует знакомы с жизнью природы. Едва гигантская лягушка превратилась снова в камень, ее вес стал таким же, каким был, когда статуя стояла на постаменте в храме. Поэтому она немедленно погрузилась на дно и стала увязать в вязком иле. Никто не знает, на какой глубине она остановилась. Жрецы попытались было достать лягушку жердями, но без толку — она ведь могла погрузиться под воду на целые полмили!

Жрец-правитель, добродушный простоватый старик, был крайне раздосадован. Если бы кое-кто из присутствовавших не напомнил ему о заложниках, оставшихся в Гованнии, он, пожалуй, приказал бы стражникам схватить Вальдониуса и каким-нибудь замысловатым способом постепенно лишить его жизни. Чародею позволили беспрепятственно удалиться, хотя и не заплатили обещанного, а жрецы в печали вернулись в храм.

Без изумрудной статуи культ Горголора утратил свою привлекательность для народа. Через год другая революция, в которой Вальдониус не принимал участия, положила конец правлению жрецов. Последние вести оттуда, которые дошли до меня, сообщали о борьбе партий, расходящихся во мнениях относительно новой формы правления: должна ли это быть республика, как в Виндии, или ограниченная монархия, как в Кортолии, или же государством должен управлять диктатор, как в Боуктисе, или старейшина, как в Солимбрии, где старейшину выбирают по жребию? Вот и конец истории про священную лягушку.

— Недурно, — пробурчал капитан Малго, — а расскажи-ка еще одну!

— Капитан, — раздался голос из темноты, — можно мы теперь им займемся?

Но другие требовали:

— Историю! Историю!

— Не все сразу, — решил капитан Малго. — Поплотнее им можно будет заняться, когда у него кончится запас россказней. Продолжай, Керин.

И так вот, пока луна потихоньку спускалась к горизонту, Керин рассказывал истории про короля Фузиньяна по прозвищу Лис и про Зубы Гримнора, про Фузиньяна и тролля Вуума, про Фузиньяна и Хиниокского Медведя, и про короля Филомена Доброхота и про всеобщий голем, и про Филомена и его министра-призрака, и про короля Форимара Эстета и его восковую жену... и другие, какие только мог вспомнить.

Какое-то время, стоило Керину досказать историю до конца, одни пираты требовали, чтобы он еще рассказывал, а другие желали приступить к оргии мужеложства. С каждой новой историей голоса развратников, хотя они были в меньшинстве, становились все настойчивее, и Керин не сомневался, что вскоре и остальные их поддержат. Но с каждым рассказом эти крики становились все тише, и после каждой следующей истории все меньшее число пиратов выражали вслух свои требования.

Хотя при свете гаснущего костра об этом было трудно судить наверняка, Керин замечал, как один за другим пираты засыпают. Он не знал, стоит ли разрешить себе надеяться на освобождение. Заснут ли они все мирно, вместо того чтобы подвергнуть его вышеуказанному издевательству, или же скажут, что его истории были слишком скучны? Когда юноша дошел до конца истории, повествующей о том, как король Форбониан едва не утонул, пытаясь исполнить свой супружеский долг с русалкой, от развалившихся на песке тел не донеслось ни одного звука. Керин замолчал — ничего, кроме могучего храпа.

Он вздрогнул — кто-то коснулся его руки. Приглядевшись, Керин разглядел при свете луны нож, который высунулся из темноты и перерезал веревки на его запястьях.

— Тихо! — прошептал невидимый в темноте Пвана, и нож высвободил его щиколотки.

— Зачем ты это делаешь? — тихо спросил Керин.

— Как? Не думаешь же ты, что я прощу им попытку меня зажарить?

— А почему бы не освободить и девушку? Она у них в плену.

— Хорошая мысль; чем больше людей тебе чем-то обязаны, тем лучше. А потом нам придется перерезать глотки этим негодяям, потому что не вечно же они спать будут. Порошка, который я им в пиво подсыпал, у меня было немного.

— Убивать спящих? Но это... это...

— Мальчишка, не вздумай впаривать мне эти дурацкие западные идейки рыцарства! Ты жить хочешь или умереть? А ведь эти мерзавцы поступают еще хуже: чтобы развлечься, они выкалывают людям глаза или выжигают половые органы. Хороший враг — мертвый враг!

— Так-то так... но ведь...

Пвана внезапно стал полностью видимым — во всей своей наготе: он снял шапку-невидимку. Керин буквально впился глазами в загадочный предмет. На вид это было что-то вроде шлема из тонких цепочек — наподобие кольчуги, но только цепочки тоньше и напоминало дамский кошелек или сумочку.

Пвана поднял с земли свой саронг и надел на себя. Скомкав шапку-невидимку, он спрятал ее в карман и злорадно усмехнулся:

— Ну смотри, сопляк, что я сейчас сделаю!

Для начала отшельник освободил от пут юную женщину. Они обменялись несколькими негромкими словами, а потом девушка, к ужасу Керина, подошла к ближайшему пирату, вытащила у него нож и принялась за дело — вместе с Пваной они ходили от одного злодея к другому, хватали их за волосы, оттягивали голову в сторону и твердой рукой перерезали ножом горло, после чего немедленно отступали назад, чтобы не запачкаться в мгновенно натекавшей луже крови.

— Вот так-то, голубчик, лучше будет, — своим обычным голосом произнес Пвана, перерезав горло последнему пирату и вытерев нож о набедренную повязку мертвеца. — А что в Салиморе слышно?

— Софи Димбакан умер, — ответила девушка, — и ему наследовал его брат Вуркай.

— Я это имя слышал, — сказал Керин. — Не тот ли это Вуркай, что сверг ранее царствовавшую династию? А правивший Софи был убит во время бунтов, начавшихся после падения его Великой башни? До меня доходили такие слухи.

— Так оно и есть, мастер Керин, — ответил Пвана. — Последний правитель был третьим из этого рода. А революция началась из-за того, что изгнанный новарский король по имени Форимар начал вмешиваться в наши дела. Поримар, а по-вашему Форимар — это как вы нашего правителя титулуете Софи, а мы называем Сохли. Мне кажется, что родом этот самый Форимар был из Кортолии. Несмотря на то, что землетрясения часто случаются в Салиморе, он уговорил Софи построить в Кватне высокую башню. При первом же сильном землетрясении башня рухнула.

Во время беспорядков, последовавших за этой катастрофой, первый Димбакан — он был морским капитаном — собрал группу приверженцев. Он объявил, что установит государственный строй по западному образцу, то есть республику, причем чиновников будет выбирать народ. Но, несмотря на свои намерения, он так никогда этого и не сделал. Вместо этого он объявил себя новым Софи, и его династия правила в Салиморе больше ста лет.

На мгновение Пвана замолчал, задумчиво пощипывая усы и поигрывая ножом. Потом он попросил:

— Керин, пошли-ка твоего духа-хранителя на корабль — нужно узнать, сколько там человек осталось.

— Белинка! — позвал Керин.

— Здесь, мастер Керин!

Керин передал эльфице просьбу Пваны, и голубой огонек, заплясав в воздухе, удалился по направлению к морю. Пока Пвана расспрашивал девушку о салиморских делах, Керин отыскал в зарослях свой меч.

Белинка вернулась и сообщила:

— Я обнаружила только одного человека — он спит на корме.

— Керин, — воскликнул Пвана, — эти болваны оставили одного часового. Если мы захватим корабль, ты сможешь довести его до Салимора?

— Если погода не переменится, я, надеюсь, управлюсь с судном — я ведь плавал на шлюпках и внимательно смотрел, что делали матросы Гувраки. Но если погода испортится, мне нужна будет команда побольше. А что касается навигации, так я знаю только, что Салимор находится на юго-востоке.

— Недурно, — произнес Пвана. — Собирай свои пожитки и пошли к твоей лодке.

— Ты хочешь вернуться в Кватну?

— Именно. Боги обязали меня просвещать народ. Для начала помоги-ка мне снять с этих жалких негодяев вещи, которые могут нам пригодиться или которые можно будет продать. Например, шляпа этого болвана избавит тебя от необходимости заимствовать мою.

— Но мы ведь не сможем унести все наши вещи, да еще и кучу добычи, — сказал Керин. — Лучше я пригоню лодку, пока ты обираешь мертвецов.

— А почему бы не воспользоваться шлюпкой пиратов?

— Она слишком большая, и одному мне с ней не справиться.

— Я с тобой пойду, — сказала девушка.

— Гм... — проворчал Пвана, — красотки вечно предпочитают молодых да зеленых пожилым и умудренным опытом. Ладно, идите. Надеюсь, ты будешь фехтовать ловчее, чем с капитаном Малго!

Керин с девушкой пошли вдоль берега, озаряемого серебряным светом заходящей луны. Небольшие полупрозрачные крабы разбегались у них из-под ног. Керин спросил:

— Извиняюсь, сударыня, а почему пираты называли тебя принцессой Ноджири?

— Да, называли, но этот титул немногого стоит. Я всего лишь дальняя родственница Софи. Вот его сестер и дочерей величают «высочествами». А ты кто, сударь?

Керин представился и добавил:

— Я не ожидал, что такая девушка, как ты, станет преспокойно резать людей... Неужели тебе не было противно?

— Может, и было бы, если бы они по-другому со мной обходились.

— Ты хочешь сказать, что они...

— Да-да, они насиловали меня до полусмерти и без счету. К счастью, я знаю хорошее противозачаточное заклятие. У меня все так болит, что от одной мысли о любви дурно делается.

— Бедняжка! — вздохнул Керин. — Со мной ты в безопасности.

— А кто этот другой — старик?

— Отшельник. Зовут его Пвана.

— Тот, что основал культ Баутонга, а потом исчез? Как же я не догадалась! Я много могу рассказать о том, что он в Кватне натворил...

— А вот и лодка. Помоги-ка мне спустить ее на воду, а потом запрыгивай.

Когда луна коснулась горизонта, лодка с «Яркой Рыбки» осторожно подошла к корме пиратского судна. Керин сидел на веслах, Пвана поместился на баке, а Ноджири — на корме. В лодке лежало множество добра, снятого с убитых пиратов, — мечи, кинжалы, кошельки, драгоценности и кое-какие дорогие одежды. Белинка запищала:

— Он спит, мастер Керин. Но будь осторожен! Неужели все мои доводы не остановят тебя? Впереди опасность!

— Не остановят, — пробормотал в ответ Керин. Он обернулся к Пвану, который сказал:

— Вперед, молодой человек! Если ты, конечно, не трусишь.

— Мне кажется, разумнее дождаться наступления полной темноты, — ответил Керин, подавляя в себе нараставший гнев. Сейчас ему понадобится все его хладнокровие, и нельзя позволить раздражению завладеть собой.

С той минуты как Керин и Ноджири вместе отправились за лодкой, Пвана стал особенно вспыльчив. Керину пришло в голову, что старик, наверное, мучится ревностью. Юноша с трудом мог в это поверить — но ведь когда-то и Пвана был молод и мечтал о привлекательных женщинах.

Наконец луна скрылась за горизонтом.

— Учитель, можно мне воспользоваться твоей шапкой-невидимкой? — спросил Керин.

— Если часовой спит, она тебе не нужна.

— Но он может проснуться, — настаивал Керин. — Если он заметит как я лезу на борт, он из меня кишки выпустит раньше, чем я смогу обнажить меч.

— Не проснется, — проворчал Пвана. — Эту мою безделушку я в чужие руки не даю. Давай иди! Если ты попадешь в беду, я заберусь на палубу и тебя выручу. Сил у меня на это хватит!

Керин решил не уступать:

— Не дашь шапку-невидимку — на корабль не полезу. А будешь упорствовать — вернусь на Кинунгунг.

— И питаться мы будем вялеными пиратами? Постой, на тебя, кажется, наложено защитное заклятие? Мое духовное чувство мне говорит, что так оно и есть, — вот почему я не смог вылечить твои мозоли так быстро, как хотел.

— Это правда, — сказал Керин, — учитель Уллер наложил его на меня перед отъездом. А оно до сих пор действует?

— Здесь я не могу точно определить, но думаю, что действует. Если ты наденешь шапку-невидимку, то либо шапка, либо заклятие потеряет силу, а может, и шапка, и заклятие сразу. Кроме того, тебе ведь придется тогда раздеться.

— Это еще почему?

— Потому что шапка-невидимка не скрывает одежду. Одежда, двигающаяся самостоятельно, ничем не лучше, чем одежда с тобой внутри. Так что тебе тогда нужно будет карабкаться наверх, держа меч в зубах.

— Ну раз так, то придется, видно, без шапки-невидимки обойтись.

Керин в последний раз налег на весла и прошептал:

— Не дай нам громко стукнуться носом о корабль!

Он отдал слегка назад, и лодка подошла к судну боком.

Керин увидел, что может дотянуться до перил. Набрав воздуху, он встал, взялся за перила и поднял ногу, чтобы опереться на транец, но тут...

Керин так никогда и не узнал, почему он поскользнулся и упал обратно в лодку. Не удержавшись на ногах, он качнулся, перевалился через борт и плюхнулся в море. Вода накрыла его с головой. Хотя меч и одежда тянули его вниз, Керин выбрался на поверхность и протер глаза.

Сверху раздался грубый голос:

— Кто это здесь?

Над перилами показалось лицо часового; свет звезд сверкнул на лезвии его сабли. Ноджири — она сидела на корме и, казалось, была одна в лодке — подняла голову и заворковала:

— Мастер Бакай? После того как твои товарищи насладились моим телом, они решили, что по справедливости и тебя нельзя обойти. Поможешь мне забраться?

— Хорошая мысль! — сказал часовой. — Давай-ка, девочка, руку. Для этих грубиянов ты слишком хороша... Вот я сейчас плащ на палубе расстелю. Ух-х-х-х!

Часовой куда-то исчез, и Керин услышал звук падающего тела, а затем голос Пваны:

— Керин, подай-ка мне саронг — он в лодке лежит!

Керин закашлялся от попавшей в легкие воды и ответил:

— Но для этого мне нужно как-то забраться в лодку, не перевернув ее!

В темноте зазмеился канат, и его конец ударил Керина по голове. Юноша ухватился за него и вскарабкался на корму корабля. Лодка стала отставать и удаляться.

— Чума и холера! — сказал Пвана, снявший шапку-невидимку и стоявший нагишом. Рядом с ним стояла Ноджири, а тело Бакая с ножом в спине простерлось на палубе. — Раздевайся, Керин, и плыви скорее за лодкой! Что ты стоишь?

— Но... — пробормотал Керин, — если принцесса отойдет немного...

— Чушь! Мы, салиморцы, на наготу внимания не обращаем! — резко оборвал его Пвана. — Так что поторопись, пока лодка не уплыла слишком далеко. В ней все наши пожитки.

Керин вздохнул и начал раздеваться.

— Значит, ты сделался невидимым и забрался на корабль, а принцесса отвлекала часового.

Пвана презрительно фыркнул:

— Это счастье, что среди нас нашлась пара сообразительных голов! Недостаток шапки-невидимки — ее можно использовать только с голой задницей, так что для холодных широт она не подходит. Прыгай скорее!

Когда Керин снял с себя последнюю одежду, Ноджири воскликнула:

— Клянусь вечным тюрбаном Варны, ты же весь в синяках!

— Это от сапог Малго, — буркнул Керин, расправив плечи и выпятив грудь.

— Хватит перед милой девицей свою мужественность выставлять! — заворчал Пвана. — Скорее за лодкой! Когда вернешься с ней, кинь мне веревку с носа, чтобы она снова не уплыла. Скорее же!

— Мастер Керин, — зазвенел голосок Белинки, — я запрещаю тебе прыгать в море! Оно кишит акулами!

Не обращая внимания на эльфицу, Керин ответил Пване:

— Мы, мореплаватели, называем эту веревку фалинем.

Он нырнул, радуясь, что хоть раз сумарширавить всеведущего отшельника.

* * *

Когда Керин снова вскарабкался на палубу, Пвана сказал:

— Помоги-ка эту падаль убрать. — Он указал рукой на тело пирата, с которого уже снял все, что только могло пригодиться.

Тело Бакая шумно плюхнулось в воду. Пока Керин вытирался его плащом, Пвана распоряжался:

— Я займу каюту капитана Малго, поближе к носу. Ты и принцесса можете расположиться в двух каютах поменьше, что ближе к корме. В остальных помещениях валяются грязные тюфяки, на которых спали пираты. — Отшельник зевнул. — Признаться, для человека моих лет это была утомительная ночь, так что я, пожалуй, отдохну. А вы должны по очереди стоять на страже до утра — утром поплывем.

Ноджири возразила:

— Но раз никого из пиратов больше нет в живых...

— Нет, он прав, — возразил Керин. — Может подняться сильный ветер, может появиться другой корабль, может открыться течь... Первым на вахту встану я, если хочешь, и разбужу тебя, когда вон та яркая звезда, — он указал пальцем на небо, — закатится.

Пвана удалился, прихватив узел со своим тряпьем.

— Я спать не хочу, — сказали Ноджири, опираясь локтями о перила.

— Тогда можешь составить мне компанию, — сказал Керин и встал рядом. — Моя совесть по-прежнему не очень-то спокойна из-за всей этой резни... но они, наверное, с нами не лучше бы поступили. Расскажи-ка мне поподробнее про Пвану!

— А ты что о нем думаешь, ведь ты с ним вместе жил на Кинунгунге?

— Он признался, что много мошенничал и обманывал в прошлом, но сейчас, говорит, полностью раскаялся. Стал будто бы добродетельным альтруистом. Он утверждает, что его божество Баутонг приказало ему оставить путь зла и удалиться в изгнание.

— Ха-ха-ха! Он бежал из Кватны, потому что слишком много жертв его надувательств сговорились с ним покончить, — а он об этом прознал. Неужели ты поверил его краснобайству?

— Ну говорит-то он очень убедительно, хотя сегодня может убеждать в противоположном тому, в чем убеждал вчера... И я заметил еще, как безжалостно он резал пиратов и заколол часового.

Она тихонько фыркнула:

— Но ведь и ты собирался стать невидимым и напасть на Бакая, разве нет? И это тоже был бы не бой на равных!

— Ты права... На острове Пвана обращался со мной хорошо, хотя и заставлял много работать по хозяйству. Он меня освободил, когда я попал в плен к Малго, и помог нам захватить корабль. Неужели он все-таки такой ужасный злодей?

— Думаю, что да. Он хорошо тебя принял, потому что стар и на острове ему нужна была помощь здорового молодого человека. И освободил он тебя, потому что ты ему был нужен. Он помог нам захватить корабль, потому что одному ему с этим было бы не справиться. Но лучше доверять ядовитой змее, чем ему! Даже его диплом мага был выдан учебным заведением, о котором никто никогда не слышал, — я подозреваю, что это фальшивка.

Всех в Кватне возмущало его поведение: его гарем из пленниц, с которыми он нехорошо обращался; экспериментальное заклятие, которое должно было превратить его последователей в полубогов, а вместо того свело их с ума... Говорили и о потайном люке в полу, в который проваливались его приверженцы, изъявлявшие недовольство, — и с тех пор их никто никогда не видел... Чем больше становилось известно о его преступлениях, тем яростнее защищали своего учителя его последователи — и, наконец, он поймал в свои сети одну из жен Софи.

Это уж было слишком даже для Софи, который поначалу, поддавшись на лесть Пваны, покровительствовал ему. Кое-кто из бывших последователей Пваны, разочаровавшись, донес правителю, и Пвана бежал из Кватны, едва ускользнув от стражников Софи, которым было приказано принести во дворец голову мошенника.

— Очень интересно, — произнес Керин. — Если мне когда-нибудь нужно будет прыгнуть в реку, чтобы спасти утопающего, я не дам учителю Пване подержать на это время свой кошелек... Я думаю, что Пвана потому и решил вернуться в Кватну, что ты принесла весть о смерти бывшего правителя.

— Именно! Но послушай, мастер Керин, неужели на корабле нет награбленных денег и драгоценностей? А сундуки с сокровищами, которые пираты собирались зарыта на берегу?

Керин покачал головой:

— Поищем, конечно. Но мой брат Джориан, которому приходилось встречаться с пиратами...

— Ты хочешь сказать, что он сам был пиратом?

— Нет-нет. Когда он был королем Ксилара, он командовал флотом, охотившимся за этими злодеями.

— Твой брат — король? Ты мне сказки рассказываешь, мастер Керин!

— Вовсе нет. У них в Ксиларе был любопытный обычай: если король пробудет на престоле целых пять лет, ему отрубают голову и бросают в толпу — кто ее поймает, становится королем на следующие пять лет. Мой брат об этом не знал и случайно поймал голову последнего короля. А потом ему удалось бежать с помощью одного колдуна. Что же касается пиратских сокровищ, то мой брат уверяет, что все обстоит вовсе не так, несмотря на все россказни и слухи. А причина, по его словам, проста: когда пираты захватят добычу, они сразу же делят ее между собой. Когда корабль заходит в порт, где начальство подкуплено и позволяет пиратам вставать на якорь, каждый растрачивает свои деньги на бешеный разгул. А теперь, милая, мне кажется, тебе лучше поспать, пока не зашла вон та звезда.

Керин не стал будить Ноджири и отстоял не только свою, но и ее вахту. Но еще до рассвета Пвана и Ноджири приготовили завтрак из припасов на камбузе. Керин поел, хотя усталость лишила его аппетита. Его спутники сообщили ему, что недостатка в пище или питье опасаться нечего: запасов и того и другого на корабле было достаточно.

После завтрака Керин хотел сразу же сняться с якоря, но ему пришлось уступить уговорам. Пвана сказал:

— Если ты, парень, собираешься управлять кораблем не выспавшись, мы наверняка налетим на скалы. Отдыхай спокойно, а мы с принцессой попробуем привести в порядок грязную посудину.

Солнце было уже высоко, когда Керин проснулся. Его синяки причиняли боль при каждом движении. Пвану он отыскал на палубе: тот смотрел на берег в подзорную трубу. Старик хихикнул и произнес:

— Мегаланы пируют. Падаль эти ящеры чуть не за милю чуют. Что будем делать?

— Я подниму бизань, — сказал Керин, — а для этого нужна твоя помощь.

— А что такое бизань?

Керин показал на реи у них над головой, лежавшие на палубных подставках:

— Вот этот, который поменьше, — кормовой парус. Другой я не хочу поднимать.

— А почему?

— Потому что я не уверен, что тогда мы втроем сможем управлять кораблем. Если с кормовым парусом все будет как надо, а ветра нам окажется недостаточно, то попробуем поднять и главный парус.

— Вот еще выдумки! С этим хилым ветерком нам нужны все паруса, чтобы добраться поскорее до Салимора, — я спешу!

— Нет, и я сказал почему.

— А я тебе говорю, поднимем оба! Если ветер начнет крепчать, мы всегда успеем убрать паруса.

Ноджири, привлеченная их громкими голосами, подошла и молча встала рядом. Керин постарался придать своему лицу самое суровое выражение. Он понимал, что наступила минута решительного испытания. Внутренне он весь дрожал, колени едва не подгибались, а мочевой пузырь настоятельно требовал облегчения. Однако юноша расправил плечи, поднял голову и твердо произнес:

— Давайте договоримся об одном, учитель Пвана, — в море капитану подчиняются безоговорочно. Я хоть и не старый морской волк...

— Ты просто шут гороховый, который позволил Малго себя разоружить и не мог вскарабкаться на корабль, не плюхнувшись в воду! Ты — капитан? Не дури, мальчишка! Да любая ручная обезьяна была бы лучшим капитаном, чем ты!

Керин повысил голос:

— А кто пытался убедить пиратов своей логикой? Я-то побольше знаю о мореплавании, чем вы оба, вместе взятые! Поэтому-то я и капитан, и коли я говорю, что мы пойдем только под бизанью, значит, так оно и будет!

— Нахальный щенок! — завизжал Пвана. — Ты что, не понимаешь, что я — чародей и могу наложить на тебя заклятие полового бессилия или кишечной болезни?

— И как же тогда ты, старый, слабый и невежественный в морском деле, справишься с судном? Если ты будешь оспаривать мою власть, я спихну тебя обратно в лодку — и плыви куда хочешь! Можешь на веслах вернуться на остров — в общество крабов и ящеров!

— Ты не посмеешь этого сделать!

— Что, хочешь убедиться на деле?

Пвана что-то пробормотал себе под нос, — Керин разобрал только что-то вроде «раскаешься в своей наглости!» — а затем прибавил уже громко:

— Хорошо, хорошо, будь капитан, адмирал, владыка всех океанов! Что угодно твоему божеству приказать своим покорным матросам?

Керин усмехнулся:

— Какая неожиданная карьера! Во-первых, нужно, чтобы вы с принцессой забрались на крышу кают и отвязали стопорные канаты от бизани.

— Что такое стопорные канаты? — спросил Пвана.

— Эти короткие веревки, завязанные вокруг паруса. Ноджири, найди какую-нибудь корзину или мешок, чтобы сложить туда стопорные канаты.

— Но, адмирал, как же мы развяжем стопорные канаты в задней части реи?

— Так же, как это делают матросы: сядете верхом на парус и будете понемногу ползти вперед. Радуйтесь, что море спокойно.

Чтобы выяснить, каким фалом поднимают рею и где находится лебедка, Керин решил побеседовать со своей эльфицей:

— Белинка!

— Да, мастер Керин! Что за новые легкомысленные выходки у тебя на уме, несмотря на мои разумные советы!

— Я не могу обходиться совсем без сна. Поэтому я попросил бы тебя следить за учителем Пваной — он теперь питает ко мне не слишком теплые чувства. Предупреди меня, если заметишь что-нибудь подозрительное — например, что он подсыпает яду мне в похлебку или подкрадывается к моей постели с кинжалом в руке!

— Ой! Я поняла, капитан. Пожалуйста, прости мою раздражительность. Аделайза будет гордиться тобой, когда я ей расскажу, как ты одержал верх над этим высокомерным мошенником!

— Тьфу! — фыркнул Керин в ответ. Он даже оперся на перила, чтобы не рухнуть от изнеможения и тоски.

 

У БЕРЕГОВ АМБОКА

День за днем бывший пиратский корабль неспешно продвигался на восток. Пвана назвал его «Бендуан» — так назывался один из островов архипелага, где он родился. Когда «Бендуан» встречал другие корабли, они всегда разворачивались и удалялись как можно быстрее. Лишь на третий раз Керину пришло в голову, что моряки, вероятно, узнают судно Малго и спасаются бегством, опасаясь нападения.

Как и предсказывал Керин, поиски спрятанных на корабле сокровищ ни к чему не привели. Правда, в трюме, за бочонками с провиантом: вином, маслом, рисом, сушеным горохом, солониной и так далее, — они обнаружили кучу всякого барахла и немного одежды. Единственной ценной добычей так и остались вещи, снятые с убитых на Кинунгунге пиратов.

Иногда путешественники проплывали мимо островов и атоллов, бывших прибежищами морских птиц. Несмотря на недовольство Пваны, раздражавшегося из-за любой задержки, Керин настоял, чтобы корабль бросал на ночь якорь, если было не слишком глубоко.

Постепенно им стали встречаться все более крупные острова. На некоторых росли леса, и по разным признакам было ясно что на них обитают люди. Однажды, когда Ноджири стояла у руля, а Керин и Пвана прогуливались по палубе, юноша вытянул руку и закричал:

— Смотри, учитель! Я не ошибаюсь? Там люди спускают на море шлюпку?

Пвана посмотрел в подзорную трубу:

— В самом деле, капитан. Если я не путаю, это остров Сиау, жители которого отличаются неприятными привычками. Лучше поднять большой парус, если только ты не хочешь, чтобы наши головы украсили ворота в их деревнях, а все остальное было зажарено на ужин!

— Вот как? Пожалуйста, дай взглянуть.

В подзорную трубу Керин увидел каноэ, в котором сидели человек двенадцать темнокожих гребцов. Под пение, напоминающее ритмичный лай, они мощными толчками заставляли свою лодку двигаться вперед.

— Мастер Керин, — завизжала Белинка, — заставь корабль плыть быстрее!

— Непременно, — ответил Керин. — Помоги мне управиться с парусом, Пвана. — Юноша старался скрывать волнение, но голос выдавал его. — Помоги снять стопорные канаты.

Когда с этим было покончено, старику пришлось помогать Керину поднимать главную рею. Большой желтый парус был в два раза тяжелее бизани, под которой они неторопливо шли до сих пор. Взглянув на каноэ, оба заметили, что оно быстро приближается.

— Ноджири, — крикнул Керин, — присядь!

Вместе с Пваной они с трудом вращали лебедку, которая была рассчитана на двух сильных мужчин, а у старого Пваны сил не хватало. Дюйм за дюймом поднимался парус, с хлопаньем расправляя складки под умеренным ветром.

— Налегай! — закричал Керин.

— Я... и так... изо всех сил... как могу, — прохрипел Пвана.

Каноэ подходило все ближе к корме. Мускулистые гребцы старались вовсю. Их кожа была еще темнее, чем у Пваны, на головах колыхались уборы из цветных перьев. Они все приближались, все приближались — и вот уже крики дикаря ясно слышны на палубе корабля.

— Парус только наполовину поднят! — крикнул Керин. — Давай еще!

— Я... больше... не могу, — просипел Пвана.

Человек, сидевший на носу каноэ, достал лук и прицелился. Стрела со свистом ушла в воду всего в нескольких ярдах от кормы «Бендуана».

— Ноджири, — позвал Керин, — застопори руль и беги сюда!

Усилия принцессы позволили наконец поднять парус. Керин тут же отослал Ноджири обратно к рулю, потому что корабль начал сходить с курса, а сам принялся закреплять канаты. Наконец парус, хлопавший на ветру, выпрямился и натянулся под напором воздуха. Корабль слегка накренился, а след пены за кормой стал шире.

— Похоже, мы пойдем быстрее, — сказал Керин, глядя назад.

Обитатели острова Сиау развернули свою лодку и поплыли обратно.

— С разрешения капитана, — произнес Пвана, — я пойду в каюту и отдохну. Крутить эту штуку — занятие слишком изнурительное для моего старого сердца.

— Давай-давай, — ответил Керин. — Я встану у руля, Ноджири.

Когда Пвана скрылся с палубы, Керин сказал, поворачивая руль:

— Принцесса, ты заметила, каким послушным и почтительным сделался наш отшельник?

— Еще бы.

— Как ты думаешь, он в самом деле переменился или только выжидает подходящего момента, чтобы отомстить?

— Насколько я его знаю, — ответила девушка, — несомненно, верно второе.

— Я ведь мог бы выселить его из капитанской каюты. Что бы тогда произошло?

Она пожала плечами:

— Единственный способ это узнать — вернуться на Кинунгунг и начать все сначала, но вести себя по-другому.

— Да, Ноджири, — произнес Керин, — рассудительности тебе не занимать.

— Спасибо на добром слове. Мой дядя считает, что для женщины я слишком рассудительна. Правда, теперь он, наверное, скажет, что устроить пикник вдвоем с моей сестрой, без всякой прислуги, и попасть в плен к пиратам — пример, доказывающий, что ум у меня все-таки женский.

— У тебя есть дядя? — спросил Керин.

— Да, я живу в его доме вместе с множеством двоюродных сестер, ведь мои родители умерли. В следующем месяце я выйду замуж и тогда покину его дом.

— Ты обручена? — спросил Керин, чувствуя смутную досаду. Он не нарушил своего обещания ничем не обидеть Ноджири, но его чувства разгорались. Едва он набрался храбрости, чтобы ненавязчиво поухаживать за девушкой... и если, бы она не отвергла его... почему бы и нет? А теперь даже эти надежды угасли.

— Да, — ответила принцесса, — жениха мне выбрал дядя.

— А ты и этот счастливец влюблены друг в друга?

— Великий Варна, что за варварская мысль! Моей семье желательно породниться с его семьей. Со временем, возможно, мы привыкнем и будем хорошо относиться друг к другу. Насколько можно понять после двух встреч, он способный человек. Я уверена, что дядя не стал бы меня выдавать за негодяя или мота. Надеюсь, ты не откажешься проводить меня к дядиному дому; тебя щедро наградят.

— Я буду счастлив, — ответил Керин не без досады и вовсе не подумав о вознаграждении.

С приближением ночи Керин вызвал Пвану, чтобы тот помог ему спустить и сложить главный парус. Отшельник заворчал:

— Если мы опять примемся ползти, я умру от старости прежде, чем мы доплывем до Амбока!

— Я опасаюсь идти быстро в незнакомых водах, — твердо ответил Керин. — Даже при луне мы только по счастливой случайности еще не напоролись на скалу и не сели на мель.

Так как для якорной стоянки было слишком глубоко, Керин решил плыть всю ночь. Обычно в таких случаях он стоял у руля большую часть ночи, а на нос ставил кого-нибудь впередсмотрящим.

Белинка затанцевала перед ним, звеня:

— Мастер Керин, я должна тебя предостеречь! Перестань увиваться за этой коричневой чужеземкой! Аделайза будет в бешенстве!

— Пусть побесится, — ответил Керин. — Я сам выберу себе подругу. Правда, не эту. Она обручена.

— Но я же знаю вас, жителей Первой Реальности! Стоит свести вместе двух здоровых молодых людей разного пола, и ни законы, ни обычаи, ни обещания не смогут противостоять их похоти!

— Если бы ты была подходящего размера, — ухмыльнулся Керин, — я тебя точно бы захотел!

— Ах ты, скотина! Противоестественное чудовище! Гнусный развратник! С тобой невозможно говорить — знать тебя больше не хочу!

Керин хихикнул:

— Главное, будь поблизости, когда случится опасность, — и все будет хорошо.

Переход от Кинунгунга занял вдвое больше времени, чем понадобилось бы судну с опытной командой. Когда заботы мореплавания оставляли Керину свободную минуту, он практиковался с Ноджири в салиморском языке. Девушка научила его и немногим куромонским словам, которые знала.

Через девятнадцать дней после отплытия от Кинунгунга с «Бендуана» заметили полоску поросшей лесом земли. Пвана сказал, что они видят Амбок — главный остров Салимора, на котором находится его столица Кватна. Керин понять не мог, как Пване удалось определить, что за остров впереди, — ведь один остров с пальмами у берега и лесными зарослями за ними так похож на другой! За последние дни они прошли мимо нескольких таких островов — и про каждый Пвана говорил:

— Нет, это не Амбок. Это или Пола, или Джамбьянг, или Байку, или Сакудина.

Корабль приближался к берегу. Керин сказал:

— Наверное, Кватна находится где-то в другом месте — я не вижу никаких признаков присутствия людей. Куда нам теперь идти, на север или на юг?

Пвана прищурился, глядя в свою подзорную трубу:

— По-моему, Кватна расположена милях в двенадцати к северу отсюда. Для начала давай-ка встанем на якорь. Наша питьевая вода начинает портиться, и нам нужно пополнить запас.

— А что за люди здесь живут?

— По большей части обыкновенные крестьяне. Правители-Софи превратили охотников за головами в законопослушных фермеров, которые покорно платят налоги. Правда, как мы видели, на некоторых небольших островках этого сделать не удалось.

Спустя час «Бендуан» бросил якорь на расстоянии одного полета стрелы от острова. Оставив Ноджири на часах, Керин и Пвана отправились на берег на шлюпке, груженной пустыми бочонками. Они решили, что искать источник воды Керин отправится на север, а Пвана побредет на юг. Если через полмили ничего не найдется, нужно вернуться к шлюпке.

Через четверть часа ходьбы Керин обнаружил небольшой ручей, лениво извивавшийся под тенистой зеленью джунглей. Он обмакнул палец и попробовал: чистая, вкусная вода.

Керин закричал и рысцой побежал обратно к шлюпке. Пваны видно не было, поэтому Керин уселся ждать. Если колдуну тоже удалось найти воду, они подгонят лодку, куда ближе.

Керин сидел и смотрел, как крабы ползают по берегу в поисках падали. Он бросил взгляд на «Бендуан» и заметил, что Ноджири стоит на носу и машет рукой. Ее губы шевелились, но расслышать слова на таком расстоянии было невозможно.

— Белинка! — позвал Керин.

— Чего тебе, сладострастное чудовище? — откликнулась материализовавшаяся тут же эльфица.

— Кажется, принцесса взволнована. Пожалуйста, слетай к ней и узнай, в чем дело.

Вскоре Белинка вернулась и сообщила:

— Она хочет немедленно поговорить с тобой, мастер Керин! Она думает, что Пвана сбежал.

Керин отправился обратно на «Бендуан». Когда он вскарабкался на борт и надежно закрепил шлюпку, Ноджири стала рассказывать:

— Я чего-то в этом роде и ожидала... Когда ты пошел на север, он отправился на юг, но вскоре огляделся, вынул какой-то предмет из-за пазухи и исчез! Его одежда осталась видимой и свалилась на землю. Она так и лежит, где он ее бросил.

— Он, наверное, надел свою шапку-невидимку, — сказал Керин. — Но зачем ему это?

— Я могу только догадываться... Собирался ли он смело явиться в Кватну, рассчитывая на доброту нового Софи? А может, он рассчитывал пустить в ход свою логику, чтобы усмирить пиратов? Может быть. Но, возможно, он решил появиться под другим именем, изменив свою внешность при помощи колдовства, и снова приняться за старое ремесло?

— Если у него был такой замысел, — размышлял Керин вслух, — он постарался бы, чтобы мы об этом не узнали, ведь мы представляем угрозу, тем что можем выдать его. Но, с другой стороны, идти нагишом и босиком через джунгли еще опаснее... Водятся здесь хищные звери?

— Да почти что нет. В окрестностях Кватны тигров мало; на них охотятся, и поэтому они очень осторожны. Леопард на взрослого человека не нападет, а слоны здесь встречаются только домашние. Главная опасность — ядовитые змеи. Ну что, отправимся за водой или поплывем в Кватну?

— Поплывем, я думаю, — ответил Керин. — Без Пваны наших запасов воды должно хватить до города. Он ведь говорил, что до него один день плыть — на север.

— Но ведь если он хотел добиться, чтобы мы добрались до Кватны после его прибытия... или вообще не доплыли — то явно указал неверное направление. Разве нет?

Керин ударил кулаком по ладони:

— Моя умная подозрительная принцесса права! Конечно, он так и поступил. Давай будем плыть на юг день-другой. Если мы не увидим ни города, ни человека, который укажет нам путь, то развернемся и пойдем на север.

Так как солнце стояло уже очень низко, «Бендуан» остался на якоре на ночь. Керин осмотрел немногие пожитки, которые захватил на корабль Пвана. Не без некоторого колебания он решился присвоить кое-что полезное — например, подзорную трубу.

На следующее утро путешественники подняли паруса. У устья одной реки они заметили двух рыбаков, неподвижно стоявших на вбитых в отмель сваях. В руках у них были пики, готовлю вонзиться в неосторожно заплывшую на отмель рыбу. Ноджири окликнула их и спросила, правильно ли они плывут в Кватну. После беседы с одним из рыбаков она сообщила:

— Насколько я смогла понять из их диалекта, плывем мы правильно, но до Кватны еще миль двадцать-тридцать.

В этот же день, немного позже, Керин все-таки совершил оплошность, которой ему до сих пор удавалось избегать благодаря осторожности и ночным стоянкам: он посадил «Бендуана» на песчаную мель. Там корабль и остался, несмотря на отчаянные усилия Керина, который попытался отбуксировать судно при помощи лодки с «Яркой Рыбки».

В конце концов Керин и Ноджири отправились на лодке на поиски свежей воды, отыскали один ручей, на берегу его мирно спал десятифутовый крокодил. Юноша принялся бросать в него камнями и довольно быстро прогнал пресмыкающееся. Едва путешественники наполнили бочонки свежей водой, как из леса донесся леденящий душу вопль. Керин вздрогнул и спросил у Ноджири:

— Может, это какой-нибудь обитатель джунглей рвет Пвану на куски?

Ноджири засмеялась:

— Такого везенья нам не дождаться! Это просто крик длиннохвостой птицы, которую мы называем павлином.

— Если верить этим рыбакам, — сказал Керин, когда они вернулись на «Бендуан», — Кватна все еще слишком далеко, чтобы достичь ее на веслах. Но долго здесь оставаться мы тоже не можем.

— Не стоит отказываться от попыток снять судно с мели, — произнесла Ноджири. — Видишь, как с каждой ночью уменьшается месяц?

— А при чем здесь корабль и мель?

— Разве ты не знаешь, что самый высокий прилив в полнолуние и в новолуние? Мы сели на мель в отлив, когда луна едва перевалила за половину. И теперь прилив должен со дня на день поднять корабль.

Керин заулыбался:

— Моя мудрая принцесса! Я вырос далеко от моря, и на озере, где я плавал лишь на лодке, никаких приливов не было.

Ноджири оказалась права: два дня спустя «Бендуан» вошел в порт Кватны, столицы Салимора.

Порт Кватны был забит кораблями всех типов и размеров, с корпусами, окрашенными в самые разные цвета — алый, изумрудно-зеленый, желтый и черный. Все они стояли на якоре или были пришвартованы к причальным кольцам на набережной. Причалов салиморцы не строили. То одно, то другое судно прибывало или покидало порт; вокруг суетились шлюпки, с которых вели торговлю или буксировали корабли.

А корабли выглядели необычно. С прямыми парусами не было видно ни одного; на большинстве местных судов паруса были треугольные, как на «Бендуане», — правда, паруса кораблей, стоявших на якоре, были спущены. Виднелись и корабли со странными рогатыми или трапециевидными парусами. Керин заметил пару больших угловатых океанских кораблей с тремя и четырьмя мачтами, на которых паруса были укреплены с помощью бамбуковых палок. Он предположил, что это куромонские суда.

Некоторые небольшие корабли были просто долбленками с выносным противовесом для большей устойчивости. Были и военные галеры — по крайней мере так решил про себя Керин. Это были длинные, низкие, узкие сооружения, предназначенные для движения на веслах. Вдоль планширов в них располагались скамьи для гребцов. Кроме того, к каждой галере были прицеплены два противовеса, по одному с каждой стороны, и на них тоже были сиденья для гребцов. Правда, в порту здесь оставалось лишь несколько человек.

Керин понимал, что провести «Бендуан» по тесной гавани и осторожно причалить ему в одиночку ни за что не удастся. Поставив Ноджири у руля, он спустил и свернул бизань. Судно замедлило ход и постепенно остановилось. Вскоре подошел буксир, в котором сидело восемь голых коричневых гребцов. Человек на носу буксира что-то закричал, подняв голову.

— Что он говорит? — спросил Керин.

— Спрашивает, не нужно ли нас провести.

— Сколько он хочет?

После недолгого торга Ноджири и капитан буксира достигли согласия. «Бендуан» тихонько подползал к свободному месту у набережной, как вдруг к нему приблизилось еще одно судно — галера, которую двенадцать гребцов приводили в движение быстрыми ударами весел. С изумительной ловкостью она встала борт о борт с «Бендуаном». Когда оба судна слегка толкнулись боками, дюжина салиморцев в разноцветных юбках и тюрбанах вскарабкалась на корабль, размахивая змеевидными саблями, какие были у некоторых пиратов. Ноджири говорила ему, что такие сабли зовутся «крис».

Безоружный Керин стоял спиной к каютам в полукольце сверкающей стали. Начальник выкрикнул команду, и двое пришельцев схватили юношу и потащили, затем заставили его опуститься на колени; другие запустили пальцы в его отросшую шевелюру и ухватили за волосы.

Еще один из них находился все время рядом с Керином, держа наготове обнаженный крис. Примерившись к шее юноши, он занес саблю.

Ошеломленный путешественник завопил на ломаном салиморском:

— Что делать? Я дружить! Я мирно путешествовать!

Ноджири тянула за руку начальника. Наконец офицер, на голой груди которого болтался золотой медальон на цепочке, повернулся к ней. Они принялись оживленно спорить, но Керин ничего не мог понять в быстром потоке их разговора.

Наконец офицер пролаял еще одну команду. Керина отпустили; палач с разочарованным видом вложил свою саблю в ножны.

Ноджири принялась объяснять:

— Портовая стража узнала корабль — это ведь «Людоед» Малго, за которым они долго и безуспешно охотились! Они думали, что ты один из его команды.

Офицер сказал:

— Это просто недоразумение, чужеземец, — и говорить не о чем. А что случилось с Малго?

— Я убил его на дуэли, — ответил Керин, мысленно благодаря Джориана за уроки вранья. — Я поставил свою жизнь на кон ради свободы для меня и для принцессы — и я победил!

На лице офицера выразилось сомнение.

— Не похоже, чтобы эта шайка головорезов согласилась отпустить пленного, какие бы они клятвы ни давали.

— Он говорит чистую правду, — вмешалась Ноджири. — Я при этом присутствовала.

Офицер пожал плечами:

— Раз племянница владыки Вунамбая это утверждает — значит, так оно и было. Я рад, что не отрубил тебе голову без суда и следствия.

— А я-то как рад! — проворчал Керин.

Через несколько часов «Бендуан» стоял на якоре у набережной; все налоги и пошлины были оплачены. По совету Ноджири Керин нанял свободного портового стражника приглядывать за кораблем, когда он сам сойдет на берег, — принцесса опасалась воров.

— А теперь, — сказала Ноджири, — отправимся в дом владыки Вунамбая; правда, сначала нужно привести себя в порядок после путешествия. Мой дядя довольно щепетилен.

Через час Керин и Ноджири уже подходили к дому дяди принцессы, увернувшись по дороге от нескольких повозок, запряженных буйволами, и от слона, на котором ехали два салиморца. Керин надел свои самые нарядные штаны и рубашку, но решил обойтись без куртки в этом жарком влажном климате. Он настоял, чтобы его спутница подождала, пока цирюльник пострижет и причешет его. Борода юноши, не обойденная вниманием цирюльника, наконец-то начала приобретать принятые размеры! Ноджири нарядилась в вышитый саронг, который нашла на корабле.

У ворот дома владыки дремал привратник, прислонившись к стене вместе со своей пикой. Сквозь решетку Керин заметил фонтан и цветущие декоративные растения. Дом возвышался за рядом раскидистых пальм. На клумбах росли яркие цветы — алые, фиолетовые и пурпурные. Дом казался прочным, добротным и был сооружен из камня и дерева, в то время как в большинстве своем в Кватне преобладали жалкие хижины из бамбука и пальмовых листьев — как бы увеличенные копии шалаша, который соорудил Пвана на Кинунгунге. Ноджири объяснила, что такой тип построек отчасти оправдан частыми землетрясениями.

Привратник вскочил на ноги и завопил:

— Госпожа Ноджири! А мы-то все думали, что тебя убили!

Керин ничего не мог разобрать в беспорядочном потоке слов, который последовал за этим приветствием. Наконец Ноджири сказала:

— Подожди меня здесь, мастер Керин. Троджунгу приказано никого без доклада не впускать. Я сейчас дяде все объясню.

Привратник открыл калитку, с поклоном впустил Ноди ушел вслед за ней. Керин стал в ожидании прогуливаться у решетки. Прохожие глазели с изумлением на него, а голые дети показывали на него пальцами и хихикали.

Время шло, солнце опускалось и касалось уже крыш и верхушек пальм. Керин гадал, что могло задержать принцессу, когда вдруг услышал, как кто-то громко воскликнул:

— Мастер Керин!

Обернувшись на голос, он увидел Джанджи, лоцманшу капитана Гувраки. Она была босиком и одета, как всегда, лишь в короткий салиморский саронг.

— Откуда ты здесь взялся? — изумилась она.

— Долго рассказывать, — ответил Керин. — Сейчас не до бесед — меня в этом доме ждут.

— В самом деле? Ты знаком с владыкой Вунамбаем?

— В некотором роде.

Джанджи вперила в Керина проницательный взгляд:

— Ты по-прежнему направляешься в Куромон?

— Да, если позволят мои западные боги.

— Новарские боги в этих краях бессильны! — угрожающе произнесла лоцманша. — В Куромон ты никогда не попадешь. Мои духи говорят мне, что если ты будешь упорствовать, то непременно погибнешь. Тебе лучше поскорее вернуться в свою варварскую страну! — И с этими словами она резко отвернулась от юноши и ушла прочь.

— Опасайся этой особы! — зазвенел с высоты голос Белинки. — Вспомни, что рассказал мне ее ханту на море! Она и ее Гильдия сделают все, что в их силах, чтобы не дать распространиться новому навигационному приспособлению.

— Спасибо за совет, Белинка, — ответил Керин. Тут ему в голову пришла неожиданная мысль. — А ты не могла бы выследить, куда эта ведьма отправилась, и мне рассказать?

— Но я не могу оставить тебя без присмотра...

— Придется рискнуть. Ее Гильдия может замыслить недоброе. Если ты разузнаешь, где они собираются, и время от времени будешь их незаметно навещать, то сможешь вовремя предупредить меня об опасности.

— Нет, мастер Керин, ведь это значило бы оставить тебя надолго без охраны...

Керина раздражало, что она считает его столь беспомощным. Однако он припомнил совет брата — лестью чего хочешь добьешься — и сказал:

— Но пойми, дорогая Белинка, я ведь не могу незамеченным летать по городу со скоростью ветра, а ты можешь. Лучшая предосторожность против ножа в спину — это знание, полученное вовремя. Если ты отправишься на разведку, то твоя быстрота и сообразительность защитят меня гораздо надежнее, чем оттоманского рыцаря его железные доспехи.

— Хорошо, хорошо, — согласилась наконец Белинка. — А где мне тебя искать, когда я вернусь?

— Я жду, чтобы меня принял владыка Вунамбай, который, может быть, одарит меня золотом и почестями. Если он пригласит меня остаться в его доме, то мне придется сходить за моими пожитками на корабль. Лети же вслед за ведьмой, Белинка!

— Лечу! — откликнулась эльфица.

Керин снова принялся ждать, но его смущение все росло. Без сомнения, чтобы Ноджири могла рассказать о своих приключениях, а владыка Вунамбай пригласить в дом ее спасителя, нужно было гораздо меньше времени, чем уже прошло. Правда, не исключено, размышлял Керин, что дядя принцессы задумал великолепный прием с пиршеством и танцами. Это было бы неплохо, но всерьез Керин ничего такого не думал.

Услышав звуки шагов, юноша обернулся. Из калитки вышел привратник со своей пикой. За ним шли два салиморца в усыпанных блестками ливреях поверх курток. У обоих на поясе висел крис.

— Ну что? — спросил Керин. — Вы проводите меня к господину?

— Нет! — ответил привратник. — Владыка Вунамбай говорит: уходи прочь!

— Что? — Керин открыл рот от изумления.

— Уходи! Убирайся отсюда! Скройся с глаз!

— Но почему? — спросил Керин. — Я спас его племянницу...

— Это ничего не значит. Он не желает тебя видеть. Так что убирайся!

Оба салиморца обнажили свои сабли.

Керин внимательно посмотрел на троицу. Если он попытается упорствовать, то его, пожалуй, убьют — пусть даже ему удастся прихватить с собой на тот свет одного из стражников. Именно таких ситуаций и наказывал ему Джориан избегать и не поддаваться чувству оскорбленного достоинства. Керин был уже достаточно опытным путешественником, чтобы понимать, к каким неприятностям может привести драка с местными жителями в чужом городе, — не важно, прав он или нет. Он подавил свой гнев и спросил, стараясь говорить по возможности спокойно:

— Хорошо, а не могли бы вы мне подсказать, где я могу поужинать?

— Как это где? — удивился Троджунг. — Люди едят у себя дома.

После многократных расспросов на ломаном малознакомом языке Керин выяснил, что в Кватне нет заведений, продающих путешественникам готовые обеды или ужины. Вдоль набережной есть распивочные. Если в одной из них он сумеет договориться, чтобы ему продали продукты, то, может быть, жена хозяина согласится что-нибудь из них приготовить.

Через час Керин сидел за стойкой в распивочной и осторожно пробовал незнакомые блюда: какую-то рыбу, небольшую чашку риса и странный салат, приготовленный из купленных по совету хозяйки продуктов.

Вернулась Белинка и запищала:

— Вот ты где, мастер Керин! Я искала, искала...

— Прости, я не знал, как тебя предупредить. Что тебе удалось узнать?

— Немного. Я следовала за Джанджи до дома — это одна из таких маленьких хижин из бамбука и пальмовых листьев. Она в ней живет с невысоким мужчиной, робким на вид, но муж он ей, любовник или слуга, мне выяснить не удалось.

— Скорее всего все сразу, — решил Керин.

— На будущее мы должны быть осторожнее и не терять друг друга из виду. Как принял тебя варвар-владыка?

— Увы! — Керин поведал о своем изгнании. — А теперь, пожалуйста, вернись к дому Вунамбая и узнай, что делает принцесса Ноджири. А я закончу трапезу и буду ждать тебя на корабле.

Через час, когда Керин дремал на палубе «Бендуана», Белинка прилетела к нему и сообщила:

— Я обыскала этот большой дом сверху донизу, от крыши до склепа — никаких следов твоей коричневой варварки. В доме ее нет. Будто испарилась!

— Там, говоришь, есть склеп? — переспросил Керин. — Значит, там и под домом имеются помещения, какие часто строят в Новарии?

— Именно. Одно из помещений что-то вроде камеры заключения для непокорных слуг. Там был лишь один обитатель, прикованный к стене цепью. Но это был дородный мужчина средних лет.

— Слишком много проклятых загадок... — проворчал Керин. — Если бы я только мог отыскать сведущего провидца или предсказателя...

— Мастер Керин, ты не должен отвлекаться от своей настоящей цели! Эти восточные люди проделывают друг с другом множество ужасных вещей, и мы не можем себе позволить вмешиваться в их злодеяния. Ты должен добраться до Куромона!

Керин вспылил, но тут же взял себя в руки и печально вздохнул:

— Боюсь, что ты права, Белинка. Но день уже на исходе, и нам в любом случае нужно дождаться утра.

На следующий день Керин отыскал смотрителя порта.

— Да, — ответил чиновник, — два корабля с бамбуковыми парусами — куромонские. Да, вскоре они вернутся на свою родину. Когда? — Тут смотритель порта пожал плечами и махнул рукой: — Когда это будет угодно богам, Туан.

Керин с трудом сдерживал нетерпение:

— Но ты можешь что-то предположить хотя бы примерно?

Снова пожатие плечами.

— Кто может проникнуть в мысли богов?

Керин сдался и направился к ближайшему из двух кораблей — суда такой конструкции салиморцы зовут «джонг». Судно оказалось даже больше, чем казалось юноше; на нем высились четыре мачты, а корпус был выкрашен в цвет травы. На борту суетилось множество низкорослых матросов с плоскими лицами и желтой кожей. Сначала Керину показалось, что объясниться с ними нет никакой возможности, и ему пришлось силой воли преодолеть волну смущения, которая накатывала на него всякий раз, как он обращался к незнакомым людям. Но в конце концов матросы жестами показали ему на морского офицера в шелковом халате, на котором были вышиты алые цветы. Офицер представился: это был второй помощник капитана Тогару. На салиморском языке со странным акцентом Тогару объявил Керину, что корабль отплывет спустя семь-восемь дней.

На другом джонге юноше было сказано, что судно по крайней мере две недели простоит в порту. Поэтому он вернулся на первый корабль, чтобы купить себе место до Котейки, главного южного портового города Куромонской империи. Он обратился к первому же офицеру, которого увидел; тот отправил Керина к другому — казначею по имени Зуммо. Зуммо назвал цены и спросил:

— А ты один или с женщиной?

— Один, сударь.

— Тогда я помещу тебя в каюту номер восемнадцать. Ты будешь делить ее с отцом Цембеном.

— А он какой религии? — спросил Керин.

— Жрец богини Джинтерасы. Он возвращается в Салимор после миссионерского задания. Увидишь, он сосед спокойный.

— Пожалуйста, покажите мне каюту.

Офицер позвал палубного матроса, чтобы тот проводил Керина. Матрос поклонился офицеру, поклонился Керину и повел его на нос, а потом вниз по лестнице.

Дюжина кают выходила в общий коридор. Керин попытался поговорить с матросом на примитивном куромонском, которому его обучила Ноджири. От матроса юноша узнал, что почти все каюты были заняты куромонскими купцами, которые везли товары на продажу в Салимор. Большинство купцов были на берегу — лишь пара желтых лиц выглянула из дверей, заслышав шаги.

Матрос отворил дверь одной из кают, в которой уже горел свет. Поклонившись, проводник Керина замер в позе, ясно выражавшей ожидание чаевых. Керин дал ему мелкую медную салиморскую монетку и вошел в каюту. Он не успел наклонить голову и сильно ударился лбом о низкую притолоку. По поварским меркам, он был немного выше среднего роста, но большинство куромонцев были гораздо ниже, чем он, а на корабле все было рассчитано на их рост.

Керин уже давно обнаружил, что все помещения на морских судах имеют чрезвычайно небольшие размеры, а на «Тукаре Море» они были еще теснее, чем на кораблях, которые ему довелось повидать раньше. В каюте едва хватало места для двух коек, одна из которых располагалась на полу, а другая, точно такая же, — на полке, непосредственно над первой. Кроме коек в каюте имелся один-единственный стул, крохотная полочка, прилаженная к стене у изголовья коек, и небольшая бронзовая лампа, подвешенная к потолку. В стену были вбиты гвозди, чтобы вешать одежду.

В каюте находился и ее единственный пока обитатель — маленький морщинистый желтокожий человек в черной одежде, который сидел, скрестив ноги, на краю нижней койки и читал какой-то свиток. Он поднял глаза на Керина.

— Добрый день, — неуверенно проговорил юноша по-куромонски. — Ты отец Цембен?

— Добрый день, — ответил жрец. То, что он добавил к приветствию, показалось Керину невнятным треском, перемежаемым странными гласными.

Заметив, что юноша не понимает его, жрец перешел на салиморский:

— Ты будешь со мной в каюте?

— Да. Как мне сказали, ты — миссионер?

— Да, молодой человек. А откуда ты родом? По виду ты похож на западного варвара, о которых я кое-что слышал.

— Я из Кортолии, одного из Двенадцати Городов Новарии. А ты?

Керин и жрец не без опаски старались выяснить, с кем имеют дело.

— Ты рад, что возвращаешься домой? — спросил юноша.

— Увы, не очень! Жалкий червь не справился со своей задачей, — вздохнул жрец.

— Как это не справился?

— Этот убогий отправился просвещать варваров, дабы обратить в истинную веру, но мне не удалось обратить никого. Они упрямо хранят верность своим языческим божкам, Баутонгу, Луару и лживым богам Мальваны. Это попросту демоны — они могут приносить пользу, если их покорить своей воле и заставить выполнять какую-нибудь работу, но в остальном они бесполезны или даже враждебны людям.

Поэтому, когда мои начальники узнали, что культ почитания Царицы Небес не распространяется, они приказали мне вернуться домой. Если бы я был человеком чести, я перерезал бы себе горло, но мне даже на это не хватает смелости. Поистине эта личность — последний из последних.

Керин заметил, как по морщинистой желтой щеке медленно поползла слезинка, сверкая при свете лампы. Ему было неловко утешать человека в два раза старше, чем он, но юноша преодолел смущение и произнес:

— Не грусти, отец! Если ты сделал, что мог, то никто не вправе требовать большего. Может, ты отвлечешься от печальных мыслей, если по пути в Котейки окажешь мне одну услугу. Я даже немного заплатить могу.

— А о чем идет речь, молодой человек?

— Мне нужно начать обучаться куромонскому языку — прямо сегодня. Я до сих пор не смог ничему выучиться, кроме простейших фраз вроде «Доброе утро», или «Где уборная?», или «Сколько это стоит?».

Они договорились о цене, и Керин отправился платить за свое место.

По пути на «Бендуан» Керин отыскал хозяина распивочной, где однажды поужинал. Он сказал ему:

— Мастер Натар, мне нужен искусный колдун или предсказатель. Ты мог бы мне кого-нибудь рекомендовать?

— Ну раз Балинпаванг Пвана вернулся в город, то лучшего не сыскать.

Керин был изумлен:

— Пвана вернулся?

— Да. Он прибыл недели две тому назад и снова управляет храмом Баутонга, как ни в чем не бывало.

— А я-то думал, что он в ссоре с Софи.

— С бывшим Софи он и был не в ладах, да только вот новый, Вуркай, — да не подведет его мужская сила! — со своим братом тоже не очень-то ладил. Поэтому он и отнесся благосклонно к возвращению учителя Пваны.

Керин нахмурился:

— Про учителя Пвану я слышал, но, боюсь, его гонорары мне не по карману. А ты не посоветуешь кого-нибудь... гм... менее прославленного?

— Дай припомнить, — сказал Натар и раздавил длинную сороконожку на полу. — Я знаю Паванга Клунга, который вроде бы довольно сведущ. А дом его находится... — Хозяин распивочной присел на корточки и пальцем нарисовал на земляном полу нечто вроде плана.

— Большое спасибо! — поблагодарил Керин. — А как торговля идет?

— Хорошо, если бы только сборщики налогов не забирали всю прибыль на подати. Сумасшедшая затея — вымостить камнем весь город! Как будто каменной набережной мало!

Керин отправился искать дом Паванга Клунга. Это оказалось сооружение из дерева и камня, достаточно богатое на вид. В огороженном решеткой дворе прохаживались в ожидании несколько местных жителей. У двери плотный привратник остановил Керина.

— Можно мне увидеть Паванга Клунга? — спросил юноша.

— Когда твоя очередь придет — после этих всех, — ответил привратник, указывая на людей во дворе.

Керин отыскал удобное местечко и уселся на траву, прислонившись спиной к дереву. После утра, проведенного в борьбе с непостижимыми интонациями куромонского языка, он чувствовал голод и усталость.

Внезапно раздался звенящий голосок Белинки:

— Мне это место не внушает доверия, мастер Керин! Я ощущаю в нем присутствие других сверхъестественных существ. И я не доверяю ни одному колдуну или предсказателю, кроме моей доброй хозяйки, госпожи Эрвины!

— Нам придется рискнуть, — проворчал Керин.

Из дома вышел какой-то человек, а вслед за ним показался дородный, плотный салиморец. В его руке был длинный жезл, увенчанный серебряной звездой. Толстяк ткнул жезлом в сторону женщины, ожидавшей во дворе, и произнес:

— Твоя очередь, сударыня!

Женщина вскочила на ноги, затем опустилась на колени и принялась кланяться, подметая землю своими прямыми черными волосами. Наконец она снова встала и вслед за толстяком вошла в дом.

Керин спросил одного из посетителей:

— Это и есть Паванг Клунг?

Тот с изумлением взглянул на юношу:

— А кто же еще?! — Он презрительно фыркнул. — Издалека же ты, наверное, приехал, если даже этого не знаешь. Имей в виду — ты должен называть «Балинпаванг».

— Спасибо, — поблагодарил Керин и вернулся дремать у дерева.

Разбудил его привратник — он тряс юношу и спрашивал:

— Ты идешь к Балинпавангу или нет?

Керин заморгал, прогоняя сон, и обнаружил, что из всех посетителей остался он один. Все остальные уже разошлись.

— Я... а где... х-х... конечно, я должен с ним поговорить, — пробормотал он.

Тут Керин увидел, что колдун стоит рядом, и почтительно поклонился по-новарски.

— Эй ты! — зарычал привратник. — Ты почему не приветствуешь моего великого повелителя как следует, со всем почтением?

— Оставь его, — пробурчал колдун. — Он приехал из страны, обычаи которой отличаются от наших. Будем считать, что он выказал должную почтительность.

Толстяк повернулся к Керину. Его темные раскосые глаза забегали туда-сюда.

— Эге! — произнес он наконец. — Я вижу, с тобой пришел и дух-хранитель.

— Это правда, — отозвался юноша, — она ко мне как приклеилась. Ее повелительница — ведьма — приказала ей следить, чтобы со мной ничего худого не случилось.

— Что ж... но в дом я ее пустить не могу. Придется ей подождать снаружи.

— В самом деле! — завизжала Белинка, ставшая полностью видимой и пустившаяся в бешеный танец. — А что же во мне такого вредного, о великий и могучий колдун?

Клунг хихикнул:

— В тебе ничего нет вредного, милая эльфица. Но я боюсь впускать в дом чужого духа-хранителя — а вдруг ты начнешь ссориться с моими преданными духами? Они страшно ревнивы, и присутствие посторонних духов может разъярить их.

— Мастер Керин, — закричала Белинка, — неужели ты потерпишь, чтобы так безобразно обошлись с существом, верно служившим тебе много месяцев? Я требую...

Керин не смог совладать со своим гневом и зарычал:

— Белинка, убирайся! — Он едва не добавил «и утопись в Восточном океане», но все-таки сдержался. Джориан предостерегал его: никогда не следует слишком обострять ситуацию. Поэтому он произнес уже спокойнее: — Пожалуйста, лети последи за Джанджи и разузнай, что задумывает ее Лоцманская Гильдия. Пока что это самое полезное дело, какое ты можешь сделать. А потом возвращайся ко мне на «Бендуан», хорошо?

Белинка издала звук, который можно было бы назвать фырканьем, если бы только это слово было применимо к столь маленькому и столь эфемерному существу. Керин проследил глазами за ее стремительным движением в сторону города, а затем повернулся к Клунгу, который пригласил:

— Пошли в дом, молодой человек.

 

ГОРОД КВАТНА

Идя за Клунгом по прихожей, Керин заметил сквозь приоткрытую дверь просторную комнату, заполненную разными приборами из стали, бронзы и меди, которые приглушенно поблескивали в полумраке. Клунг зашел в комнату поменьше и жестом пригласил гостя присесть на разложенные на полу подушки, а сам уселся за невысокий ярко-красный лаковый столик, возвышавшийся над полом не более чем на фут. Устроившись поудобнее на подушках, дородный колдун произнес на вполне уверенном, хотя и старомодном поварском:

— Ну-с, молодой человек, чего тебе нужно?

— Сударь, — осторожно начал Керин, — прежде всего, мне не хотелось бы по незнанию показаться невежливым в чужой стране. Поэтому объясни мне, пожалуйста, разницу между Павангом и Балинпавангом.

Колдун сложил пальцы домиком:

— «Паванг» на нашем языке значит просто «колдун» или «чародей». У нас есть и Гильдии колдунов, а «Балинпаванг» — это избранный глава такой Гильдии специалистов по сверхъестественным явлениям.

— А ты руководитель Гильдии колдунов Кватны?

— Да, и всего Салимора в придачу. На деле это относится прежде всего к Амбоку: Паванги других островов просто-напросто невежественные колдуны-целители, даже не подозревающие о существовании сложных дисциплин магической науки.

— Тогда, пожалуйста, рассей мои недоумения. Ты знаешь колдуна Пвану?

Клунг зарычал:

— Знаю ли я этого негодяя? Еще бы! И что дальше?

— Я тоже его знаю. Когда я с ним познакомился — это случилось примерно месяц назад, — он назвал себя Балинпавангом.

— Вот как! — Раскосые глаза Клунга округлились от злости. — Так, стало быть, ты и помог этому негодяю вернуться на Амбок! Уж лучше бы ты оставил его влачить жалкое существование на заброшенном острове, пока крабы не обглодали бы его труп! А теперь он снова принялся за свои старые проделки — восстановил культ Космического Бриллианта, и легковерная толпа стекается в его храм!

— Я ничего такого не хотел, — объяснил Керин. — Но это он помог мне и еще одной пленнице победить пиратов Малго.

— Об этом я кое-что слышал. Как-нибудь в другой раз ты мне расскажешь эту историю в подробностях. — Клунг помолчал. — То, что ты спас этого злодея, в моих глазах тебе чести не делает, но я постараюсь отнестись ко всему беспристрастно.

— Но объясните, пожалуйста, про звание главного колдуна...

— Гм... После того как злодеяния Пваны обнаружились и ему пришлось бежать, Гильдия провела внеочередные выборы, и подавляющим большинством голосов я был избран на его место. Потом все шло хорошо, пока этот проходимец не явился снова и не начал утверждать, что он-де никогда не отказывался от своего поста, на котором ему положено оставаться еще два года, — и, значит, он-то и есть законный Балинпаванг! Едва члены Гильдии договорятся о дате, будут проведены еще одни выборы, чтобы окончательно решить этот вопрос. К тому времени я доведу свое великое изобретение до рабочего состояния — так что результаты выборов меня не страшат. Однако я не могу потратить весь рабочий день на бесплодную болтовню. Склонность к разговорам — одна из моих вредных привычек. Кто ты такой и чего ты желаешь?

Керин кратко рассказал о себе, а потом прибавил:

— Сейчас мне очень хочется узнать, что случилось с принцессой Ноджири. В последний раз я видел ее, когда она входила в дом владыки Вунамбая, но Белинка, которую я послал разузнать, что с ней произошло, сообщила, что нигде не могла обнаружить принцессу. По тому, как странно ее дядя обошелся со мной, я опасаюсь, что он мог замыслить недоброе...

— А почему эта девица тебя интересует? Ты ее любовник?

— Нет, — ответил Керин. — Во-первых, она уже обручена, во-вторых, после того как пираты так жестоко с ней обошлись, она отнеслась бы с отвращением к столь близким отношениям. Но она была мне верным надежным товарищем...

— И тебе хотелось бы узнать, куда она делась? А заплатить ты сможешь?

— В разумных пределах... сколько?

Клунг задумался:

— Боюсь, у моих духов-служителей сил на такую задачу не хватит. Мне придется самому отправиться на поиски — в астральном плане. Это займет не меньше часа, а тебе обойдется в сотню салиморских крон — по курсу в иностранной монете.

Они поторговались относительно обменного курса и в конце концов пришли к соглашению. Керин все меньше стеснялся торговаться. Из своего пояса он выудил несколько золотых монет.

— Можешь осмотреть дом, пока мой дух будет отсутствовать, — разрешил Клунг, — но ни к чему не прикасайся, а не то превратишься в крокодила или рассыплешься в прах. Ну, вперед!

Маг откинулся назад, закрыл глаза и забормотал заклинание — все время одно и то же. Через некоторое время он умолк, затем все его тело вздрогнуло и застыло неподвижно.

Чтобы ждать было не так скучно, Керин встал, потянулся и отправился бродить по дому. У двери в рабочую комнату волшебника он наткнулся на привратника, который сказал ему:

— Смотреть смотри, а заходить туда и не думай!

Через плечо привратника Керин заглянул в полутемную комнату. Среди разных устройств и приспособлений ему бросилось в глаза нечто напоминавшее клетку, в которой мог поместиться человек. Эта штука стояла посреди комнаты и была снабжена множеством шестерен и колес.

— Что это? — спросил юноша, указывая пальцем на загадочный предмет.

Привратник только пожал плечами:

— Балинпаванг называет эту штуку своим транспортировщиком. Когда он однажды транспортировал моего ручного мангуста за город, несчастная тварь перепугалась до полусмерти. — Привратник помолчал. — А это правда, мастер Керин, что ты приехал из таинственных западных стран?

— Правда, — ответил тот, — хотя для меня в них ничего таинственного нет. С другой стороны, любая страна кажется загадочной, пока не привыкнешь к местным обычаям.

— Гм... никогда об этом не думал. Я только читал о западных странах в книгах, — с гордостью сказал привратник и ударил себя в грудь. — Я умею читать! А этим не многие из моего сословия могут похвастать.

— Молодец! В жизни чем больше умеешь, тем лучше.

Вернувшись в приемную, Керин увидел, что Клунг по-прежнему находится в трансе. После томительного ожидания он наконец вздрогнул и открыл глаза. Сначала он жадно втягивал в себя воздух, как будто только что бежал со всех ног, а потом заговорил:

— Нашел я твою принцессу, мастер Керин, но пришлось-таки поискать!

— Где она?

— Она сидит в тюрьме Храма Баутонга.

— Но как же... — начал было Керин. Голос его задрожал от волнения, но он справился с собой.

— Ее дядя продал принцессу Иване, который хочет бедняжку использовать для какого-то ритуала с человеческим жертвоприношением.

— Ради всех богов, зачем ему это?

Клунг развел пухлыми ладонями:

— Кто знает... И так мне пришлось немало порыскать по углам, подслушивая обрывки разговоров и во дворце Вунамбая, и в храме, чтобы понять, что произошло. Когда Вунамбай выслушал рассказ принцессы и узнал, что она утратила девственность... дело в том, что для невест ее класса девственность имеет первостепенное значение. Даже если бы с ней ничего такого и не случилось, ее жених никогда бы этому не поверил: раз уж она была в плену у пиратов и одна, без свиты, путешествовала с тобой на обратном пути... Когда дядя задал ей прямой вопрос, она по глупости правдиво рассказала о групповом изнасиловании. По-моему, эта женщина слишком правдива, чтобы преуспеть в жизни.

— А Вунамбай осведомился, каковы намерения жениха?

— Не знаю. Учитывая ее социальное положение, я просто не сомневаюсь, что молодой человек откажется от брака, — теперь товар некачественный. Она ведь не девица из простонародья — это там вопросам генеалогии и родственным связям не придают большого значения.

— Но мне кажется, что Ноджири ни в чем не виновата, разве что отправилась на этот пикник... И с салиморской точки зрения с ней поступают справедливо?

— Нет, но вельможи поступают, как им заблагорассудится. Когда знатный юноша достигает совершеннолетия, его отец вручает ему разукрашенный драгоценными камнями крис, а за ношение такого оружия виновный из низшей касты получает сто ударов бича. Затем добрый молодец отправляется прогуляться на воле и частенько пробует остроту своего меча на первом попавшемся простолюдине, причем совершенно безнаказанно. Кроме того, из всей этой компании Вунамбай самый щепетильный в вопросах знатности и этикета. Если бы он тебя принял, а ты не оказал бы должного почтения, он запросто приказал бы отрубить тебе голову.

— Может, оно и к лучшему, что я с ним не познакомился, — задумчиво произнес Керин. — Я думаю, что должен попытаться освободить принцессу. В какой части храма она заперта? В подземном склепе?

— Нет, в помещении на верхушке башни. Но твой план невыполним, молодой человек. Башня очень высока, а храм бдительно охраняется. Ты и так выполнил свой долг, доставив ее в Кватну.

— Но я все равно чувствую ответственность за ее судьбу, да и дружба нас связывает.

— Но ты ничего не сможешь сделать, разве что добьешься того, что тебя бросят на съедение крокодилам, которых Софи разводит во рву, окружающем его дворец!

— Все равно. Стыдно мне будет, если я ничего не попытаюсь предпринять. Меня так воспитали, что бросить товарища на произвол судьбы я не могу.

Клунг пожал плечами:

— Ну уж не знаю, как тебя образумить... Мне жаль, что молодая женщина погибнет, но это, в общем, меня не касается — и не хотелось бы мне видеть, как способный юноша вроде тебя обрекает себя на преждевременную смерть в этой безнадежной авантюре.

Но Керина это не убедило.

— А что это такое — смертоносное заклятие Пваны?

Клунг хитро ухмыльнулся:

— Мне известно лишь то, о чем повествует молва и что удается разведать духам, которые мне служат. Суть дела в том, что наш Софи — да не подведет его мужская сила! — страдает оттого, что его эта самая мужская сила не справляется с поставленной перед ней задачей...

— Он содержит гарем?

— Да, в этом-то все дело. С тех пор как наш Софи пришел к власти — заметь, что я не употребил термина «узурпация», произнесение которого стоило жизни не одному его подданному, — он сделался верховным правителем всего архипелага, в основном благодаря бракам с родственницами мелких поместных властителей. В результате теперь Софи блаженствует — если, конечно, тут можно употребить это слово — в гареме, состоящем из тысячи двухсот сорока шести жен (по последним подсчетам). Конечно, тысяча жен ублажают тщеславие владыки, но где ты видел владыку, который сможет ублажить тысячу жен? — Клунг едва сдерживал хохот. — Поговаривают, что некоторые женщины тайком отправили письма своим высоким родственникам, в которых горько жаловались на то, что Вуркай не исполняет своего супружеского долга. Если так будет продолжаться и дальше, то вскоре трон заколеблется под его царственной задницей. Поэтому-то Пвана и предложил... гм... восстановить и утвердить... престиж правителя. — Колдун пронзительно взглянул на Керина. — Меня вот еще что интересует... Ты ведь говорил, что направляешься в Куромон?

— Да, сударь.

— А что бы ты сказал, если бы тебе предложили совершить это путешествие в мгновение ока, а не за две недели, наполненные опасностями?

— Это что, какой-то волшебный способ перемещаться?

— Да. — Клунг тяжело поднялся на ноги. — Пойдем со мной, парень.

Колдун привел гостя в рабочий кабинет и указал на клетку:

— Полюбуйся, это триумф моих магических знаний! Это непревзойденное достижение нашего века обеспечит мне вечную славу великого чародея!

— А как эта штука работает? — спросил Керин.

— Пациента я помещаю внутрь, закрываю дверцу, произношу определенные заклятия, делаю определенные пассы, возжигаю определенные ароматические вещества — и готово! Существо, сидящее внутри, переносится к месту назначения со скоростью света — хоть и неизвестно, какова она. Как ты, конечно же, слышал, философы спорят о том, мгновенно ли переносится свет с места на место, или это происходит за какой-то промежуток времени, хотя бы и чрезвычайно краткий.

— Но каким же образом...

— Мне удалось то, чего не смогли достичь мои предшественники, а именно подчинить себе существа Четвертой Реальности. Это не совсем духи, хотя и являются нематериальными сущностями, наделенными способностью ощущать. Они не слишком-то умны; кроме того, они не в состоянии материализоваться в Первой Реальности, как делает твоя эльфица. Тем не менее я нашел способ заставлять их делать то, что мне нужно: они берут живое существо, помещенное в клетку, и мгновенно переносят его в любое место по моему выбору. Происходит этот перенос через Четвертую Реальность, что и позволяет им вызволять своего пассажира из клетки, несмотря на прутья.

— И это действительно происходит?

— Действительно происходит мальчик, я отправил таким образом мышь во двор, а потом и мангуста на берег моря к северу от города за полмили отсюда.

— А как ты узнал, что животное благополучно добралось до места?

— Я отправил туда Веджо, — Клунг кивнул в сторону привратника, — на берег. Когда мангуст прибыл, он сразу же кинулся к своему хозяину, чтобы его приласкали и отнесли домой. А если теперь я отправлю тебя в Куромон, мне обеспечена победа на приближающихся выборах Балинпаванга! И, таким образом, эта честь, принадлежащая мне по праву, будет признана за мной!

Керин выразил на лице сомнение:

— Ты хочешь сказать, что сможешь отправить меня и все мои пожитки — одежду, оружие, деньги и так далее?

Клунг нахмурился:

— Нужны еще некоторые незначительные усовершенствования, чтобы транспортировать неодушевленные предметы. Пока что попытки отправить нож или котелок не удавались. Разумеется, это дело времени. Скоро я доведу свое изобретение до совершенства. Кстати, не наложено ли на тебя заклятие, защищающее от чародейства?

— Наложено, сударь. Неужели оно до сих пор действует, ведь уже столько месяцев прошло!

— Без проверки я не могу ничего утверждать, но духовным чутьем я ощущаю его действие. Само собой, мне придется его снять, иначе мой транспортировщик не сработает.

Керин сказал серьезно и вдумчиво:

— Не хотелось бы мне оказаться в Куромоне нагим, без денег и защитного заклятия учителя Уллера. Мангуста Веджо такие мелочи не могли смущать, но у меня другое представление о благополучном прибытии в чужую страну. Мой корабль отходит через несколько дней. Так как я уже уплатил задаток, мне кажется, разумнее ничего в моих планах не менять.

— Гм... а может, ты просто испугался?

Керин ухмыльнулся:

— Не исключено, сударь.

Клунг вздохнул:

— Ты был бы подходящим пациентом... Все молодые парни, которым я предлагал попробовать, под тем или иным предлогом отказывались. В твои годы я счастлив был бы испытать судьбу! Вялая молодежь нынче пошла!

* * *

На улице уже смеркалось.

— Белинка! — позвал Керин.

— Здесь! — откликнулся голубой огонек, порхающий на фоне темневшего неба.

— Тебе удалось что разузнать?

— Кое-что, правда, гораздо меньше, чем можно было бы, останься я дожидаться сегодняшнего собрания Лоцманской Гильдии, Но ведь мне нужно было вернуться к тебе!

— А ты знаешь, где состоится собрание Гильдии?

— Ну да, я ведь полетела следом за этой ведьмой. Они начали собираться в покинутом храме, наполовину обрушившемся после землетрясения.

— Хорошо. Теперь возвращайся туда и сообщи, что узнаешь, когда собрание закончится. Я буду на корабле.

Луна, вернее, узкий месяц еще не скрылся с небосклона, а Белинка уже прилетела на корабль. Она нашла Керина в капитанской каюте; при свете свечи он с трудом разбирал фразы из куромонского разговорника. Юноша отложил книгу и сказал:

— Хорошо, что появился предлог не утомлять в полутьме глаза этими проклятыми каракулями. У меня аж голова разболелась! Ну рассказывай!

— Когда я прилетела, лоцманши ужинали. Они сидели кружком на подушках, а прислуживали им демоны Двенадцатой Реальности.

— Сколько там было лоцманш?

— Семнадцать, когда я прилетела, да еще одна пришла позже. Тогда они объявили собрание открытым. После скучных подготовительных церемоний — отчета о последнем собрании, отчета казначейши и всякого такого — Джанджи (она-то и есть казначейша) доложила о твоем путешествии в Куромон. Упоминание о навигационном устройстве всех сильно взволновало. Одни стали поговаривать о том, чтобы выпустить тебе кишки; другие предлагали нанять паванга, чтобы стереть тебя в порошок при помощи колдовства. Джанджи сказала, что никакое враждебное заклятие не сможет пробить твою волшебную защиту. Одна особа заявила, что неэтично на тебя нападать; другая пророчила, что это может навлечь неприятности на Гильдию. Некая прогрессивно настроенная лоцманша предложила завладеть навигационным устройством и научиться им пользоваться вместо магии, но общее возмущение заставило ее замолчать.

Одна пожилая лоцманша призывала всех к осторожности. В конце концов, ты ведь до Куромона можешь и не добраться — известно ведь, как опасны морские путешествия! А если ты и доберешься туда, то, вероятно, куромонцы или не позволят тебе выведать их тайну, или накажут за подобные попытки. Некоторые казни у них очень неприятны, — например, виновного сажают на кол, а потом один из слонов императора топчет его. Если же, несмотря на все препятствия и опасности, ты все-таки заполучишь навигационное устройство к сумеешь вернуться в Кватну целым и невредимым, то вот тогда-то и нужно будет подстроить тебе ловушку. Поэтому, по мнению пожилой лоцманши, необходимо по очереди следить за куромонскими кораблями и посылать на них духов на разведку.

— И что же в конце концов решили? — спросил Керин.

— Не знаю — мне пришлось бежать оттуда. Вир Джанджи — или ханту, как они здесь называются, — вернулся после прогулки по питейным заведениям, в которых воровал по капле из каждой рюмки. Он все еще злится на меня из-за невыполненного обещания и поэтому прогнал меня прочь. Если бы он был немного трезвее, я смогла бы с ним поладить.

— Что ж, остается надеяться, что возобладало мнение осторожной старухи, — пробормотал Керин. — А теперь вот тебе еще одно задание. Я хочу, чтобы ты обследовала храм Баутонга сверху донизу, начиная с крыши и кончал подвалами. Замечай все подробности, чтобы я мог по твоим словам нарисовать точный план.

— Но, мастер Керин! — запротестовала Белинка. — Балинпаванг — ну тот Балинпаванг, другой, — наверняка повелевает множеством духов! Они нападут на меня или по меньшей мере обратят на меня внимание колдуна!

— Необязательно. Он рассказывал, что разогнал своих духов, когда отправился в изгнание. Я думаю, что он еще не набрал себе новых на их место. Как бы то ни было, рискнуть необходимо! Лети!

— Но почему тебя вдруг стала интересовать храмовая архитектура?

Керин вздохнул. Удобно, конечно, когда у тебя есть дух хранитель, — если бы только она не спорила на каждом шагу!

Принцессу заточили в храм Баутонга, и Пвана собирается принести ее в жертву во время какой-то чудовищной церемонии. Мне сообщили, что Ноджири находится в комнате на самом верху башни. Чтобы ее освободить, мне нужно иметь план здания.

— Мастер Керин, ты с ума сошел! Я этого не позволю! Если ты преуспеешь, то изменишь Аделайзе, а если потерпишь неудачу, то лишь напрасно погубишь себя!

— Белинка, — строго произнес Керин, я твердо решил. Так что отправляйся обследовать храм!

— Ни за что! И ты меня не заставишь!

— Если ты отказываешься, я сам пойду и попробую ворваться силой. Вероятно, меня убьют. А вот если бы я заранее знал расположение помещений, то шансов на успех у меня было бы больше. Что ты выбираешь?

— Я ведь сказала, что отказываюсь!

— Тогда я пошел. — И Керин встал, нацепил меч и стал рыться в своем мешке.

— Ах ты, чудовище! Ты упрям как осел! — вскричала Белинка. — Хорошо, я полечу, раз ты меня вынуждаешь. Но тебе придется раскаяться. Это произвол! Если со мной что-нибудь случится, ты будешь виноват! — И она исчезла в темноте ночи.

Керин стал раздумывать. Джориан учил его: прежде чем приступить к рискованному предприятию, нужно подумать. Ясно представить себе, какие последствия будет иметь каждый шаг на пути к цели, и составить план действий. Затем прикинуть, какие неожиданности могут произойти, и решить, что предпринимать в таких случаях. Нет ничего хуже, чем затеять авантюру, не имея обдуманного плана, разве что настолько привязаться к нему, чтобы не допускать никаких изменений, даже если они необходимы для спасения жизни.

К счастью для Керина, он был не из таких. Хотя он не был свободен от юношеской импульсивности и легкомыслия, но по природе был скорее осторожен и рассудителен.

Сначала ему необходимо добраться до комнаты, в которой держат Ноджири. Запертые двери и окна не представляют собой серьезного препятствия — благодаря отмычкам Джориана, которыми Керин умел пользоваться. Но сначала необходимо к комнате подойти... Если пробираться по лабиринтам храма, то нужно будет прятаться от стражи и жрецов или каким-то образом обезвреживать их — пилюлями или заклятием... Если так не получится, придется подниматься по наружным стенам. Но раз у него нет ни крыльев, ни летающего помела...

Кроме того, если ему и удастся вывести принцессу из храма, они должны будут бежать на «Тукару Мору». По этому необходимо обеспечить, чтобы, во-первых, трап был спущен и, во-вторых, чтобы его пожитки уже находились на корабле, потому что вернуться за ними уже не удастся. Ноджири тоже понадобятся кое-какие вещи...

* * *

На следующий день Керин подошел к дверям дома Балинпаванга Клунга, держа в руке бумажный свиток. Ему понадобился не один час, чтобы отыскать бумагу, потому что салиморцы в среднем были не слишком грамотны и спрос на бумагу невелик. Когда бумага наконец нашлась, оказалось, что это не привычная тряпичная бумага, а местный продукт коричневого цвета, изготовленный из спрессованных на клею пальмовых листьев. Как и в прошлый раз, Белинка осталась ждать на улице, а Керин вошел в дом.

— Вот тут, — сказал юноша Клунгу, — я начертил план храма Баутонга. Вот здесь находится комната, в которую заточили Ноджири, на высоте более тридцати футов над землей.

— Интересно, — произнес Клунг, — но зачем ты мне принес этот план?

— Потому что мне понадобится твоя помощь. Я решил освободить принцессу, пока Пвана не убил ее.

— Дорогой мой, я ничего не имею против того, чтобы по мочь достойному юноше в обыкновенных делах, но ты ведь просишь меня выступить против одного из самых страшных чародеев, когда-либо рождавшихся в нашей прекрасной стране. Неужели я соглашусь подвергаться опасностям ради тебя и принцессы Ноджири? Я тебе ничем не обязан. Если кто тебе и должен быть благодарен, так это Пвана за то, что ты вывез его с острова. Но ты и сам понимаешь, насколько опрометчиво было бы рассчитывать на его помощь. Разумеется, за очень щедрое вознаграждение я мог бы задуматься над твоим предложением, но сомневаюсь, что твое богатство достаточно велико, чтобы соблазнить меня покинуть путь благоразумной осторожности.

Керин немного подумал:

— Я не уверен даже, что денег, которые я взял с собой из дому, мне хватит до конца путешествия, как бы я ни скупился. Но, быть может, я могу вознаградить тебя по-другому.

— Каким же это образом?

Керин снова замолчал ненадолго, а потом сказал:

— Мне кажется, я могу поспособствовать твоему избранию на предстоящих выборах в твоей Гильдии. Я видел, как это делается в Виндийской Республике, а в моей родной Кортолии мы выбираем Палату Бургомистров, которые следят за расходованием общественных денег. Мой отец один раз был бургомистром.

Клунг покачал головой:

— Салимор не республика вроде тех, какие существуют, по слухам, на Дальнем Западе, — там кандидаты обращаются к толпе с речами на уличных перекрестках. Если ты начнешь читать речь, это только раздражит членов Гильдии — ведь в их глазах ты всего лишь неотесанный чужеземец и вдобавок не член Гильдии.

Керин снова задумался:

— Ты знаешь о куромонском навигационном устройстве, которое так страшит Лоцманскую Гильдию?

— Кое-что слышал. А ты к этому какое имеешь отношение?

Керин рассказал о неприятностях, связанных с Джанджи.

— Сейчас мне пришло в голову, что на этих куромонских кораблях, которые стоят в порту, должно быть такое устройство. Неужели никто не попытался его купить или украсть?

— Конечно пытались… но куромонцы хранят его в недоступном помещении, куда могут заходить только капитан и несколько облеченных доверием офицеров. И что дальше?

— А если я привезу в Салимор такое устройство, разве оно тебе не пригодится?

— К чему оно мне? Я не моряк.

— Но ведь если лоцманши так его опасаются, то разве обладание им не усилит твое влияние в мире Гильдий?

Клунг ответил не сразу:

— Пожалуй, ты прав — мое влияние усилится... Кое-кто предлагал избрать одного супербалинпаванга, управляющего всеми Гильдиями, так или иначе связанными с моей, Гильдиями лоцманш, предсказателей и целителей. Балинпаванги отдельных Гильдий противятся этому, опасаясь уменьшения своей власти. Если бы у меня было это устройство, я, наверное, справился бы по крайней мере с Лоцманской Гильдией или стравил бы лоцманш и Ирапата, главу Гильдии купцов, заставив их бороться за обладание навигационным устройством... Да, я согласен! Приноси мне его, когда вернешься из Куромона, и я изо всех сил буду помогать тебе в спасении девицы.

— Но, сударь, — вскричал Керин, — может случиться, что, когда я вернусь, принцессу уже давно принесут в жертву жестоким божествам Пваны!

Клунг вздохнул:

— Вечно у тебя какие-то несущественные придирки! Если бы ты мог оставить какие-нибудь сокровища в залог...

После часа препирательств они порешили, что Керин подпишет соглашение, по которому на год становится рабом Клунга, если вернется из Куромона без навигационного устройства. Текст контракта Клунг составил и по-салиморски, и по-новарски. Зная о грамотности привратника Веджо, Керин настоял, чтобы тот читал вслух салиморскую версию, пока он сам следит по новарской, чтобы убедиться, что смысл один и тот же.

— А теперь поговорим о деталях, — сказал Керин. Он разложил листы пальмовой бумаги, на которых нарисовал план храма. — Принцесса содержится здесь. Внутри все проходы охраняются — так сказала Белинка. Лестница, что ведет на башню, охраняется с особой бдительностью. Ты мог бы наложить на охранников заклятие неподвижности или усыпить их каким-нибудь снадобьем?

— Нет, храм защищен мощным заклятием от других чар.

— Раз так, ты не мог бы сделать меня невидимым, как Пвана, когда он от нас убежал?

— Мог бы, но ведь тебе придется раздеться догола, иначе будет видно, как твоя одежда сама по себе входит в храм. По той же причине ты не сможешь иметь при себе никакого оружия. Вдобавок защитное заклятие храма сделает тебя снова видимым, как только ты подойдешь поближе. Да и принцессу сделать невидимой мне не удастся, пока она находится так высоко, а я — на земле рядом с храмом.

— Тогда, кажется, мне придется проникнуть в комнату Ноджири снаружи, если только я смогу вскарабкаться на такую высоту.

Клунг выпятил губы:

— Чтобы добраться до четвертого этажа, нужна лестница чудовищной длины. Я предупреждал Пвану, что такое высокое сооружение вызовет гнев подземных драконов, чьи резкие движения, как утверждают, приводят к землетрясениям. Но Пвана лишь посмеялся надо мной — из тщеславия ему непременно хотелось соорудить здание, превосходящее высотой все остальные дома в Кватне. Если ты начнешь поднимать лестницу, это непременно привлечет внимание стражи. А ты не мог бы вскарабкаться по стене, цепляясь за выступающие украшения?

— Мог бы, если выступающие горельефы шли бы сплошь до самого верха, но что-то я на салиморских зданиях такого не видел. Но если бы даже это и оказалось возможным, Ноджири-то вряд ли сможет таким образом спуститься.

— Она может сесть тебе на спину.

— Это уж совсем сомнительно. Я не уверен, что найду достаточно мест на стене, где смогу уцепиться или опереться, а если у меня на спине при этом будут висеть лишние фунтов сто, так это будет попросту безнадежная затея. А нет ли у тебя летающего помела? Могущественнейшие западные маги — как, например, Фендикс из Опоманы — такими пользуются.

Клунга передернуло.

— Я о подобных предметах слышал, но, насколько я знаю, на всем архипелага ни одного такого нет. Рассказывают, что их использование крайне утомительно, — после совершения полета волшебник несколько дней находится в полном изнеможении.

— Но это все-таки лучше, чем...

— Кроме того, — твердо добавил Клунг, — я не собираюсь подвергать риску мое стареющее отяжелевшее тело, отправляя его летать по воздушному пространству на тоненькой палочке. Мне от одной этой мысли жутко делается.

— Ну хорошо, а нет ли у тебя волшебного каната, который приводится в движение существом Второй Реальности и может по приказу становиться отвесно? С помощью такого каната моему брату однажды удалось избежать казни.

Клунг задумался:

— Погоди… вот ты мне напомнил — и, кажется, такая штука в самом деле валяется среди всякого барахла у меня в кладовке. Я уже много лет ею не пользовался. Во-первых, в Кватне лишь немногие дома выше двух этажей; во-вторых, я уже не тот стройный атлет, каким был сорок лет назад. — Балинпаванг улыбнулся, вспоминал молодость. — Когда я был пылким, влюбчивым юношей, я прибегал к помощи каната, чтобы... гм... навещать красоток, обитавших под высокими крышами. — Он вздохнул. — Но я прожил уже много лет в законном браке и... Мастер Керин, ты женат?

— Нет, сударь.

— Если бы ты был женат, то понял, почему я не променял бы семейное спокойствие на любовные приключения.

— Если канат так долго пролежал без употребления, не нужно ли освежить его заклятие?

— Нужно, существо Второй Реальности давно уже просочилось из каната наружу и улетело прочь. Но неужели ты думаешь, что сможешь запросто войти на территорию храма, приказать веревке подняться и вскарабкаться по ней, не привлекал внимания? Зная осторожность Пваны, я не сомневаюсь, что по территории ходит патруль.

— В таком случае, — сказал Керин, — давай придумаем, как его отвлечь. Ты не мог бы зажечь волшебный огонь или что-то в этом роде?

Клунг хлопнул себя по лбу:

— Думаю, я могу сделать кое-что получше! Среди служащих мне духов есть одно существо Восьмой Реальности. Я могу приказать ему принять твой облик и устроить драку у дверей — или настолько близко к дверям, насколько позволит защитное заклятие храма. Двойник, как мы это называем?

— А что нужно, чтобы такое сделать?

— Вызвать духа легко — трудно обучить его убедительно изображать Керина из Новары. Эй, Веджо! — позвал волшебник.

— Что угодно, хозяин?

— Завтра у меня приема не будет. Для клиентов, которые могут читать, напиши объявление, чтобы пришли спустя несколько дней, и никого не впускай. Если у кого-то что-то срочное, пусть идет к моему коллеге Павангу Бантингу — я его предупрежу, чтобы на время меня заменил. — И колдун хитро улыбнулся Керину. — Не должен был бы я по на уговоры и участвовать в твоей сумасбродной затее, но слишком уж соблазнительно натянуть нос про клятому Пване!

— Вот еще что, — сказал Керин, — у меня на руках остался корабль Малго и кое-что из его добычи. Как все это продать повыгоднее в Кватне?

— Почему бы тебе не нанять команду для плавания в Куромон и обратно?

— Мне не хватает опыта. Лишь милостью Псаана, нашего морского божества, мне удалось приплыть с Кинунгунга без худших приключений, чем небольшая остановка на мели. Так как же поумнее избавиться от корабля?

— Тебе нужно нанять организатора аукционов. В юности, прежде чем заняться моей теперешней профессией, я был подручным аукционщика. Думаю, что могу тебе помочь — разумеется, за комиссионные.

— Сколько?

Книг выпятил губы:

— Четверть цены.

— Так много? В Новарии принято платить одну десятую. — Керин кое-что знал про аукционы в связи с семейной торговлей часами.

— Возможно, — возразил Клунг, — но здесь не Новария. Если бы я не испытывал к тебе симпатии, то запросил бы половину или по крайней мере треть.

Керин не вполне доверял этому доброжелательному, но тщеславному и болтливому колдуну, хотя Клунг и вел себя честнее, чем принято среди его скрытных собратьев. С другой стороны, вести дела с любым другим салиморцем могло оказаться еще опаснее. Одинокий путешественник в чужой стране, Керин во всех делах полностью зависел от своих партнеров. Кроме того, «Тукара Мора» скоро уходит, поэтому необходимо как можно скорее выручить хоть что-нибудь за свой товар.

— Договорились — двадцать пять процентов, — сказал Керин.

* * *

На следующее утро, приняв на веру слова Белинки, что Ноджири по-прежнему находится в той же комнате, Керин довольно долго изучал пиратскую добычу, сложенную в трюме «Бендуана». Он отложил один необычайно красивый крис с рукоятью, изукрашенной драгоценными камнями, скорее всего это было оружие самого Малго. Юноша знал, что ношение таких сабель было запрещено лицам незнатного происхождения, да и фехтовать ею нужно было совсем иначе, чем мечом, к которому он привык. Колоть было невозможно — крис наносил только рубящие удары.

Тем не менее Керину хотелось сохранить саблю в качестве сувенира. Поэтому он обернул крис цветным плащом и засунул сверток в свой мешок. Кроме того, он оставил себе яркий шелковый шарф с узором из красных, зеленых и желтых полос. В Салиморе, похоже, не существовало коротких штанов с петлями для пояса. Салиморцы довольствовались саронгами, которые просто обворачивали вокруг тела и удерживали перевязью или перекидывали край через плечо.

В этом жарком и влажном климате было неприятно надевать шерстяные штаны на голое тело, поэтому Керин снял их и заменил на саронг с перевязью. Ему казалось, что в таком наряде он будет меньше выделяться в толпе. Не желая открывать чужим взглядам мешочек с посланием, висевший у него на шее, юноша не стал оголять грудь, как большинство салиморцев, и рубашку не снял.

Затем он отправился к дому Клунга и уговорил Балинпаванга приступить, не мешкая, к распродаже ненужного имущества. После полудня Клунг быстро провел аукцион, а Керин за это время перенес свой багаж на «Тукару Мору».

* * *

На следующее утро Керин сидел на подушке в рабочем кабинете Клунга. Вокруг громоздились таинственные магические устройства, тускло посверкивали медные детали. Клунг стоял у стола, заставленного различными приборами, и старался придать существу Восьмой Реальности желаемую степень сходства с Керином. Это существо — человекоподобная фигура — колыхалось, мерцал, внутри пентаграммы.

— Встань-ка, мастер Керин, попросил Клунг, а затем в высоком салиморском стиле обратился к расплывчатой фигуре: — Воззри на твой первообраз! Прими его видимость!

Нечеткие очертания стали медленно уплотняться, постепенно уподобляясь Керину — от тюрбана, который Керин надел, чтобы еще меньше отличаться от туземцев, до матросских сапог.

— Повернись! — приказал Клунг.

Когда существо Восьмой Реальности повернулось, стало ясно, что на Керина оно похоже лишь спереди. Со спины у него была гладкая коричневатая поверхность, незаметно переходящая по краям в одежду словно у манекена, который ставят вплотную к стене, чтобы он был виден только спереди.

— Дурак! — завопил Клунг. — Ты обязан уподобиться мастеру Керину со всех сторон! Керин, повернись спиной!

Керин подумал, что волшебник несправедлив: ведь существо Восьмой Реальности видело его лишь спереди! Но он решил, что ему не подобает вмешиваться. Он исполнил приказание чародея, и постепенно облик оборотня стал более реалистичным. Когда внешность показалась Клунгу удовлетворительной, он попросил Керина:

— А что, по-твоему, ты скажешь или, точнее, что должен сказать твой двойник, когда встретится с негодяем Пваной?

Керин подумал:

— Что-нибудь вроде: «Учитель Пвана, где принцесса Ноджири? Что ты с ней сделал? Я желаю ее увидеть немедленно!» Правда, я не надеюсь, что он выполнит такое желание.

— Хорошо, довольно. — И Клунг повернулся к оборотню. — Повторяй за мастером Керином.

— Учитель Пвана, где...

— Нет-нет, ты должен говорить с его противным иностранным акцентом.

— Это несправедливо! — запротестовало существо Восьмой Реальности тоненьким голоском. — В последний раз, когда я прислуживало тебе, ты требовал, чтобы я говорило на твоем языке, как салиморский вельможа. А сейчас ты хочешь, что бы я коверкало произношение, как этот круглоглазый иностранец. Не слишком ли много разных произношений мне приходятся осваивать?!

— Делай, что тебе приказывают! — заорал Клунг. Он что-то покрутил в одном из приборов на столе, и существо жалобно взвизгнуло. — И голос должен быть пониже! — добавил Клунг. — У мастера Керина мужской голос среднего регистра, а ты щебечешь, будто птичка.

Час проходил за часом; фантом Керина делался все убедительнее. Клунг настойчиво добивался полного сходства в малейших деталях одежды, в произношении и жестикуляции.

— Пвана хоть и величайший из негодяев, по которым плачет виселица, — объяснял он, — но в глупости замечен не был. Он заметит любую несуразность, любую подделку. Ты собираешься приступить к делу сегодня?

— Не знаю. Я должен предупредить команду «Тукары Моры» чтобы мы могли сразу же попасть на борт, едва доберемся до них.

— А о чем тут предупреждать?

— Большинство капитанов поднимают трап ночью, чтобы не опасаться портовых воров. На палубе прогуливаются вооруженные часовые, и, если кто-то попытается проникнуть на корабль без предупреждения, они скорее всего начнут рубить саблями, не задавая никаких вопросов. — Керин задумался. — Сообразил! Я попрошу мою эльфицу обследовать Храм Баутонга: заметны ли там какие-нибудь приготовления к великому и ужасному жертвоприношению? А пока она там летает, я подготовлю пристанище для Ноджири. — Юноша вышел во двор и позвал: — Белинка!

— Я здесь, мастер Керин. Ты закончил свои дела в доме?

— Еще не совсем. — И Керин объяснил Белинке ее за дачу.

— Ух, — ответила эльфица, — ненавижу летать по этому храму. Его аура заполнена злом, а из-за защитного заклятия летать по нему все равно что в густом сиропе. И тебе ведь известно мое мнение об этой коричневой варварке!

— Пожалуйста, лети и не рассуждай!

На «Тукаре Море» Керин отыскал казначея Зуммо и сообщил ему:

— Я все-таки поплыву в обществе одной женщины. Где ты сможешь ее поместить?

Казначей с сомнением покачал головой:

— Сегодня продали последнюю двухместную каюту. У некоторых пассажиров есть свободные койки в каютах, но не знаю, согласится ли твоя женщина спать в одной каюте с посторонним мужчиной.

— Я уверен, что не согласится.

Офицер подергал конец тонкого уса:

— Если только кто-нибудь из пассажиров, единолично занимающих двухместную каюту, не будет возражать против того, чтобы обменяться с тобой местами...

— Мастер Зуммо, — произнес Керин решительно, — эта женщина — принцесса. Неужели на корабле нет отдельной каюты?

— О, это меняет дело. Да, есть две каюты для знатных пассажиров. И каюта номер два пока свободна.

— Сколько она стоит?

Зуммо назвал цифру, значительно превышавшую цену двухместной каюты. Керин нахмурился: это нанесет заметный ущерб его денежному запасу. После некоторого колебания он все-таки спросил:

— А можно я зарезервирую эту одноместную каюту и на всякий случай заплачу задаток, но перед окончательным решением посоветуюсь со своей дамой?

— Да, это возможно.

— Я хотел бы осмотреть эту роскошную каюту.

Одноместная каюта для знатного лица оказалась больше, чем двухместные для пассажиров попроще; кроме того, в ней стояла настоящая кровать, а не жалкая койка на полу.

К полу кровать была надежно прибита деревянными гвоздями. Да и в остальном эта каюта производила приятное впечатление: стены, например, были расписаны извивающимися черными и красными драконами. Керин вздохнул и заплатил задаток, а потом предупредил:

— Может случиться, что нам нужно будет быстро взойти на борт, а за нами будут гнаться люди, не желающие нам добра. Могу я рассчитывать, что вы по ночам не будете убирать трап, чтобы нам не пришлось ждать?

— И когда это должно произойти?

— Думаю, завтрашней ночью.

— Тебе придется еще доплатить, ведь одному из матросов нужно будет вне очереди стоять на вахте, чтобы караулить трап.

* * *

Когда Керин вернулся с «Тукары Моры» он застал Балинпаванга за столом, уставленным съестным.

— А, вот и мастер Керин! Садись, Веджо сейчас принесет твою порцию.

Во время трапезы Клунг сказал:

— Среди лоцманш ходит слух, который их очень волнует: будто бы между императором Куромона и Королем Королей, правителем Мальваны, заключен секретный договор. И связь между ними осуществляется через курьера, который сейчас направляется в Куромон с каким-то тайным знаком — то ли посланием, то ли драгоценным камнем, то ли амулетом, то ли талисманом... в общем, неким ценным и важным предметом. В обмен на него куромонцы тоже поручат посланнику некий предмет, который он должен будет привезти в Тримандилан. Ты об этом что-нибудь знаешь?

— Как же, один молодой мальванец... — начал было Керин, но прикусил язык, вспомнив, к чему привела излишняя откровенность за первым ужином на «Яркой Рыбке».

— Продолжай, продолжай — ты что-то начал говорить? — попросил Клунг, пронзая юношу взглядом.

— Нет, ничего особенного. На первом корабле, на котором я плыл, был один молодой мальванец, который сел в Янарете, но в Эккандере он сошел на берег. Так что вряд ли он имеет какое-то отношение к секретному договору.

— Гм... ладно. Может, это просто пустая болтовня... но лоцманши от страха писают в свои саронги: а вдруг император продал секрет навигационного устройства мальванцам?

Затем Клунг заговорил о другом. Керин был рад, что в это время служащие у волшебника ханту не следят за тем, правду он говорит или лжет.

Керин уже доедал свою порцию, когда услышал писк Белинки:

— Мастер Керин, пожалуйста, выйди ко мне!

Во дворе Керин спросил эльфицу:

— Что происходит в храме?

— Н-ничего, все тихо и спокойно. Твоя потаскуха сидит в своей комнате.

Вернувшись, юноша передал Клунгу слова Белинки:

— Значит, можно считать, что этой ночью ей ничего не угрожает?

— А как ты думаешь: не обманывает тебя эльфица? — спросил Клунг.

Керин нахмурился и погладил свою недавно выросшую бородку:

— Теперь, когда ты задал этот вопрос, мне и впрямь кажется, что она как-то странно говорила... Уж слишком она волновалась — будто человек, который запыхался... Но если она ничего подозрительного не заметила, что могло ее взволновать? А ты не мог бы сам посетить храм в астральном виде, как в прошлый раз?

— Это ни к чему, я пошлю моего ханту. Уж с этим-то он вполне справится. Эй, Сенду!

— Здесь, повелитель! — раздался голосок существа, невидимкой висевшего над столом.

Клунг объяснил, что требовалось сделать. Дух ответил:

— Слушаю и повинуюсь!

Через четверть часа дух вернулся и сообщил:

— Господа, в храме кутерьма. Пвана и его приспешники облачаются в блестящие одежды, а служки расставляют магические аксессуары в склепе под алтарем.

— Как я и подозревал, — произнес Клунг, — твоя эльфица солгала — из ревности. Если ты отправишься в храм завтра, то найдешь принцессу уже мертвой.

— Значит, нужно попытать счастья сегодня!

— Посмотрим, — сказал чародей. — Сенду, а принцесса Ноджири по-прежнему находилась в своей комнате?

— Да, повелитель.

— Что за мебель там стоит?

— Насколько я помню, кровать, шкафчик, два стула и умывальник.

— А дверь открывается внутрь или наружу?

Дух засомневался:

— Я не осмотрел петли, повелитель... но думаю, что дверь открывается внутрь.

— Тогда возвращайся туда и скажи принцессе, чтобы она подперла дверь всей мебелью, какая есть, если только ей жизнь дорога. — Клунг повернулся к Керину. Возьми канат. Ты помнишь, как с ним управляться?

Керин шепотом повторил заклинание, шевеля губами и де лая соответствующие жесты:

— Правильно?

— Сойдет. Пошли!

 

ХРАМ БАУТОНГА

Серебристый серп месяца висел в западной части неба, а на горизонте гасло сине-зеленое свечение заката. Керин, Клунг и двойник Керина подходили к Храму Баутонга.

На Керине была его обычная рубашка и штаны, на голове — салиморский тюрбан, а ножны меча заткнуты по-салиморски за новый разноцветный пояс. Оказалось, что это не так удобно, как цеплять меч за перевязь. Но юноша подумал, что, во-первых, так он меньше будет выделяться в салиморской толпе и, во-вторых, меч не сможет перевернуться и будет мешать, когда он будет карабкаться по канату наверх к принцессе.

Священная территория вокруг храма занимала площадь целого квартала и в длину и ширину имела около одного полета стрелы. Она была окружена стеной высотой десять футов. По верху стены торчали острые глиняные черепки.

Ворота в стене были заперты, но Керин не забыл захватить свой набор отмычек, и замок вскоре поддался. Посредине этой священной территории возвышался храм, мягкими бликами окон отражавший свет месяца. Пространство вокруг него, в отличие от большинства культовых сооружений Салимора, было почти лишено растительности. Несколько клумб с цветами да редкие деревья, отстоящие от храма на почтительном расстоянии, — вот и все. Это было совсем не похоже на буйные заросли, покрывающие остальные участки храмовой территории.

Клунг жестом показал спутникам, чтобы они присели на корточки за завесой из листьев цветов.

— Почему тут все так пусто? — прошептал Керин.

— Пвана опасается, что какой-нибудь недоброжелатель может укрыться среди растений вот как мы сейчас. Поэтому он так распланировал сад, чтобы спрятаться было негде.

— А как же мы незаметно приблизимся к храму?

— Я буду отдавать команды твоему двойнику. Пока он будет отвлекать внимание головорезов у входа, беги под окно принцессы... Тсс! Идет патруль!

Из-за угла храма показалась человеческая фигура, плохо различимая при неярком свете луны. Хотя Керину не удава лось разглядеть лицо часового, он понял, что тот одет в салиморскую куртку и юбку, а на плече несет тяжелый крис — вроде того, что едва не разрубил шею Керина по прибытии в Кватну.

Часовой лениво прошел мимо. Когда заговорщики увидели его удаляющуюся спину, Балинпаванг прошептал фантому:

— Выполняй приказ!

Фальшивый Керин поднялся на ноги и решительным шагом направился к храму. Когда он остановился у дверей храма, до Керина донесся его громкий голос, но расстояние было так велико, что слов было не разобрать. Часовой поспешно выскочил из-за угла, держа наготове обнаженную саблю. Двери открылись, в них появились человеческие фигуры. Смутный шум голосов свидетельствовал о яростном споре.

— Пора! — едва слышно прошептал Клунг. — Иди, но не забывай пригибаться, пока тебя можно заметить из дверей! А потом бегом под окно твоей девицы! Быстрее!

— А ты где будешь?

— Здесь, если только мне не придется бежать. Я знаю одно заклятьице, которому меня научил демон Двенадцатой Реальности, — оно не позволит меня заметить. Ведь быстро бегать-то я не могу! Иди же, пока твой двойник отвлекает жрецов!

Керин, пригнувшись, побежал вдоль по тропинке, мимо цветочных клумб, которые днем радовали бы глаз яркими красками, а ночью казались лишь серыми пятнами разных оттенков. Когда дверей храма стало не видно из-за угла, юноша выпрямился и ринулся к стене здания. Свернутый кольцами канат раскачивался у него на плече и неприятно бил по сапогам.

Приблизившись к храму вплотную, Керин возблагодарил своих новарских богов за то, что отказался от мысли лезть вверх прямо по стене: на ней едва ли можно было найти, за что зацепиться. Вдоль всего первого этажа, с промежутками для окон, шел бордюром барельеф, изображавший танец девушек, которые держали друг друга за руки, застыв в угловатых позах, — но лепка была слишком мелка, чтобы за нее ухватиться. Второй этаж представлял собой почти исключительно ленту из окон, прикрытых ставнями. Над ним высилась башня, окно в которой обозначилось желтым светом свечи, пробивавшимся по краям ставен.

Керин скинул канат на клумбу, улыбнувшись при мысли о том, как ругалась бы его мать, если бы кто-нибудь осмелился помять ее цветы. Он расправил канат, чтобы убедиться, что он нигде не запутался. Ожесточенные крики по-прежнему доносились с другой стороны храма. К ним примешивалось жужжание москитов. Керин произнес заклинание, сопровождая его соответствующими пассами.

Какое-то мгновение все оставалось как было. Керин испугался: может, он пропустил слог или нечетко провел рукой? Но тут один конец каната стал подниматься, будто голова чудовищной змеи, готовящейся к прыжку. Дрогнув, он двинулся дальше все выше и выше.

Когда на земле осталось лишь одно кольцо, канат замер. Керин глубоко вздохнул, чтобы собраться с силами, подпрыгнул, вцепился в канат и обхватил его ногами. Поднимаясь фут за футом, он подтянулся выше барельефа с танцующими девушками, и его нос едва не уткнулся в огромную каменную грудь одной из танцовщиц. Керин остановился, чтобы прихлопнуть москита на щеке, и стал забираться дальше. Шум у дверей храма становился все слабее.

Керин поднялся уже выше окон второго этажа, прикрытых ставнями. Слабое мерцание света проникало сквозь щели между ставнями и стеной. Стоило Керину чуть пошевелиться, как канат под ним начинал слегка раскачиваться.

Вот он уже добрался до уровня комнаты в башне, но тут увидел что в плане башня была меньше, чем нижние этажи, и из-за этого окно комнаты Ноджири оказалось на добрых восемь футов в стороне!

Юноша задумался. Раскачивая канат, будто ствол гибкого деревца, он попытался дотянуться таким образом до окна, но это не удалось.

Он обнажил меч и снова принялся раскачиваться. Когда канат наклонился в сторону окна, ему удалось постучать в ставни концом меча — раз, потом еще раз...

Ставни распахнулись, изливая в ночь поток света. В салиморских окнах не бывает стекол — одни деревянные ставни. Ноджири воскликнула:

— Кто... что... мастер Керин! Что ты тут делаешь?

— Говори потише! — резко оборвал Керин, не в силах справиться с волнением. — Я пытаюсь тебя освободить.

— Зачем? Разве жрецы задумали что-то недоброе?

— Они задумали совершить жертвоприношение какому-то жестокому божеству, а жертвой должна стать ты! Я качнусь в твою сторону — ухватись за меч и тяни к себе. Стой, возьми сначала тряпку, чтоб взяться за лезвие, а то руку разрежешь.

Ноджири скрылась. Прежде чем она вернулась, держа в руке полотенце, Керин успел заметить, что вся мебель сдвинута к двери комнаты. Когда очередное колебание каната позволило принцессе дотянуться до меча, она схватила его и стала тянуть, пока Керин не оказался достаточно близко, чтобы уцепиться за край ставен.

— Если я буду удерживать канат у окна, ты сможешь по нему спуститься? — спросил он.

— Не знаю. В детстве я много лазила по деревьям, но вот по канату...

— Нужно удерживать канат — у тебя в комнате найдется что-нибудь вроде веревки? — Мысленно Керин клял себя за то, что не подумал захватить веревку с собой.

— Твоим мечом или кинжалом я могу отрезать веревки, которыми привязан матрас к кровати... — ответила Ноджири. — О, что-то случилось!

Шум, доносившийся от дверей храма, усилился, затем послышался звук поспешных шагов, и кто-то постучался в дверь комнаты.

— Принцесса, — закричал чей-то голос, — открой дверь! Впусти нас!

— Тяни время! — приказал Керин.

— Подождите немного, господа, — ответила Ноджири. — Мне необходимо одеться.

— Не стоит! — закричали из-за двери. — Открой немедленно!

Дверь задрожала под сильными ударами.

— Нет времени резать веревки, — сказал Керин.

— Спустись, насколько можешь, но ставню не отпускай, — попросила принцесса. — Я схвачусь за канат над твоей головой... Проклятие! В этой юбке мне спуститься не удастся!

В дверь били все сильнее — было ясно, что она вот-вот подастся. Ноджири скинула с себя саронг, скомкала его и кинула вниз через голову Керина. Тем временем юноша пытался одной рукой засунуть меч в ножны. Ему все не удавалось точно попасть, и ножны бессмысленно болтались сзади.

— Бросай меч! — сказала принцесса.

Керин выпустил меч и спустился еще пониже, насколько мог, по-прежнему держась за ставню. Нагая, Ноджири встала на подоконник и вцепилась в канат. Юноша ойкнул: пальцем ноги она ткнула его в глаз.

Он отпустил ставню; канат лениво качнулся в другую сторону. Керин стал спускаться, перебирая руками. Над его головой ползла вниз и Ноджири.

Когда ноги юноши оказались на высоте человёческого роста от земли, он отпустил канат и приземлился на корточки, как некогда в коровнике Эомера. Он подобрал меч и вложил его в ножны, а Ноджири тем временем достигла земли и надела свою юбку. Наверху с треском распахнулась дверь в комнату. Крики и топот, казалось, стали слышны со всех сторон сразу. Принцесса не успела еще завернуть как следует свою юбку, как Керин скомандовал:

— Это потом! Бежим!

Схватив ее за руку, юноша устремился к калитке. Клунга нигде не было видно, но, когда они приблизились к ней, Керин заметил группу жрецов и храмовых стражников, преследовавших фантом, несшийся по клумбам. Двойник Керина держался чуть впереди толпы и непрерывно выкрикивал ругательства.

Пвана стоял в дверях храма и вопил:

— Прекратите! Оставьте фантом! Все назад! — А заметив юношу с принцессой, принялся кричать, указывал на них пальцем: — Вот они! Вот кого ловите!

Беглецы промчались на улицу через калитку, которую Керин захлопнул на бегу. Едва переведя дух, Ноджири спросила:

— А куда теперь?

— На куромонский корабль. Как короче?

— Давайте через запутанные переулки — так мы от них оторвемся. Побежали!

Приподняв юбку, Ноджири неслась теперь впереди Керина. Когда преследователи только-только пробились сквозь калитку, беглецы мчались уже по улице, спускавшейся к порту. Вместо того чтобы бежать прямо, принцесса увлекла своего спасителя в извилистый переулок, и они побежали зигзагами по лабиринту между домов. Месяц уже взошел, и юноша спотыкался в темноте. Ноджири держала его за руку — иначе он не раз свалился бы в яму или налетел с разбегу на стену.

Хотя по ночам прохожих в Кватне немного, иногда им встречались салиморцы, они с изумлением смотрели на бегущую парочку. Когда звуки погони затихли, Ноджири приостановилась, чтобы перевести дух.

— Уфф... пожалуйста… позволь отдышаться.

— Я бы тоже был не прочь отдохнуть, задыхаясь, ответил Керин. — А где куромонские корабли пристают? Ты меня совсем запутала.

Она показала пальцем:

— Кажется, там. Но сначала я...

Она снова принялась оборачивать вокруг тела свой саронг, но тут раздался тоненький голосок Белинки:

— Мастер Керин, беги немедленно! Они напали на ваш след с помощью духов!

Сквозь невнятные звуки ночного города послышался шум приближающейся погони.

— Бежим! — воскликнул Керин.

Они снова помчались. Свернув несколько раз, беглецы оказались на набережной. Всего несколько кораблей отделяли их от «Тукары Моры» Они бросились к судну, но не успели до него добежать, как из крохотного переулка выскочил мужчина в форме храмового стражника Пваны и бросился им наперерез, размахивая крисом и крича:

— Стой! Я вас арестую!

— Прочь с дороги! — завопил Керин, обнажив меч.

— Иностранный червь! — ответил стражник, надвигаясь и приготавливаясь к схватке.

Керин встал прямо и выставил меч вперед как можно дальше. Простой прием защиты, которому обучил брата Джориан, привел к тому, что устремившийся вперед стражник с ходу наткнулся грудью на острие меча, не успев опустить занесенную для удара руку с саблей. Он стоял неподвижно, скосив глаза на меч противника, как будто не веря, что такое могло случиться.

Керин рывком вытащил меч, схватил Ноджири за руку и помчался к «Тукаре Море» Страх охватил его, когда он за метил, что трап не спущен, как обещали куромонцы. Вместо того корабль еще и отошел футов на шесть от берега! Керин бросил взгляд на полоску черной воды, слегка колыхавшуюся между берегом и бортом судна, и заметил, что подойти вплотную кораблю не давали жерди, закрепленные на земле и упиравшиеся в нос и корму.

— Ты сможешь прыгнуть? — спросил юноша у своей спутницы.

— Думаю, что да. И р-раз!

Принцесса разбежалась, оттолкнулась от самого края набережной и прыгнула. Керин увидел, как она перемахнула через препятствие, наткнулась на перила и растянулась на палубе. Палубный часовой, один из матросов «Тукары Моры», закричал, поднимая тревогу.

Храмовый страж корчился на булыжниках набережной, но другие преследователи уже выбегали из переулка. Любопытствующие жители Кватны выходили из ближайших домов, чтобы узнать причину шума.

Керин метнул свой меч, как копье, так что острие вонзилось в палубу и меч встал торчком, подрагивая. Затем он бросился к кораблю. Как только что Ноджири, он спрыгнул с самого края набережной, но недотянул чуть-чуть до перил. Его нога скользнула по планширу; он попытался ухватиться за перила... промахнулся... и плюхнулся в нечистую воду с высоты пятнадцать футов.

Фыркая и отплевываясь, юноша вынырнул на поверхность. Кинжал, ножны меча и пояс с зашитыми деньгами тянули его вниз, и ему с трудом удавалось удерживать нос над водой. Он слышал ожесточенный спор между преследователями и командой «Тукары Моры», которая в полной боевой готовности повыскакивала на палубу.

Керин выплюнул воду изо рта и закричал:

— Эй, на борту! Киньте канат!

— Вот он где! — завопил один из храмовых стражников. — Есть у кого-нибудь лук?

Другой улегся на самом краю набережной и попытался ударить Керина своим крисом, но самую малость не дотянулся.

Послышался чей-то голос:

— Метни в него саблю!

— Что, потерять мой любимый меч? Не говори глупостей!

— Чем бы в него швырнуть?

Крики становились все громче. Что-то с шумом упало в воду рядом с Керином, обдав его брызгами.

— Не попал! — закричал метальщик. — Выверни еще один!

Они кидали в него булыжники, которыми была вымощена набережная. Решив, что будет подвергаться меньшей опасности с другой стороны корабля, Керин попытался обогнуть корабль. В воду плюхнулось еще несколько крупных камней. Один из них по касательной стукнул его по голове, но тюрбан смягчил удар. Стараясь не потерять сознания, юноша удвоил усилия и очутился наконец с другой стороны носа корабля. Когда ему удалось высунуться из воды, он крикнул:

— Канат! Канат сюда!

Наконец конец каната упал в воду рядом с Керином. Он ухватился за него, и матросы благополучно втащили его на палубу. Встав на ноги, юноша увидел дюжину куромонских матросов под предводительством помощника Тогару. Тут же была и Ноджири, надевшая наконец-то свой саронг как положено. Вдоль перил со стороны берега стоял ряд матросов с пиками дальневосточного образца: они оканчивались длинными, слегка изогнутыми лезвиями. Лезвия были достаточно прямыми, чтобы ими можно было колоть, но их ширина и изгиб позволяли наносить и рубящие удары. Матросы вглядывались в стражников и жрецов, толпившихся на набережной, и обменивались с ними ругательствами и угрозами.

— Ты ведь мастер Керин? — вопросительным тоном произнес помощник Тогару.

— Ну да. — Керин закашлялся и сплюнул. — Я надеялся, что вы оставите для нас трап.

— Ты ведь сказал, что вы собираетесь прибыть завтра ночью.

Керин хлопнул себя по лбу:

— Точно! У меня не было возможности сообщить об изменении в наших планах.

— Понятно, — ответил Тогару. А теперь расскажи мне, что стряслось? Клянусь небесной бюрократией, сколько лет плаваю по морю, а ни разу еще не видел, чтобы голая женщина прыгала в полночь с берега на корабль! Эти люди на набережной хотят передать тебя в руки правосудия за похищение этой женщины, которая, как они утверждают, является собственностью храма, да еще за рану, которую ты нанес одному из преследователей.

— Я лишь защищался. Я не сомневаюсь, что ты найдешь часового, который с палубы видел, как этот человек напал на меня. А что касается принцессы Ноджири, то она — родственница Софи, а жрецы собирались ее убить. Кроме того, ты ведь не хотел бы потерять двух пассажиров, которые сполна платят за проезд?

Тогару поклонился, приветствуя Ноджири и титулуя ее «твое высочество». Затем он позволил себе слегка улыбнуться:

— Я доложу капитану. Пока что вы можете обсушиться в своих каютах. Разумеется, мы этот сброд на борт не пустим — корабль является суверенной территорией Куромона.

Жрецы и стражники постепенно стали расходиться. Тогару приказал одному из палубных матросов, в коротких штанах, проводить пассажиров в каюты. Матрос поклонился офицеру, поклонился Керину и повел пассажиров по лестнице вниз. Керин, уже успевший подобрать свой меч, вместе с Ноджири проследовал за провожатым на пассажирскую палубу.

Матрос зашел в одну из кают и вернулся с зажженной свечой в руке. Затем он отпер большую каюту в конце коридора, зажег бронзовый светильник, висевший под потолком, и с поклонами пригласил пассажиров войти.

Ноджири взглянула на кровать:

— Для двоих ложе тесновато, но я могу и на полу примоститься.

— Ни в коем случае, — сказал Керин, — эта каюта предназначена только для тебя. У меня есть место в каюте номер восемнадцать, которую я делю с отцом Цембеном.

Принцесса была изумлена:

— Но как же это, мастер Керин! Это же совершенно не по правилам! Почему женщина без всякого определенного положения вроде меня будет занимать одна эту великолепную каюту? Неужели я тебе противна? Или от меня дурно пахнет?

— О боги — нет, конечно! Но ты же принцесса...

— О, забудь о том, что я принцесса! — не без раздражения ответила Ноджири. — С тех пор как мой дядя меня продал, я всего лишь простолюдинка самого низшего звания — даже не человек, а просто вещь. В Салиморе ранг женщины соответствует рангу ее семьи. Раз моя семья от меня отказалась, никакого ранга у меня нет. А так как ты забрал меня из храма, куда я добровольно никогда не вернусь, то я твоя собственность, наложница, рабыня — все что хочешь.

— Ладно! — сказал Керин. — Я никогда не собирался с тобой обращаться иначе, чем... гм... с другом. А могу я вернуть тебе твой ранг, если освобожу тебя?

— Лишь моя семья могла бы снова сделать меня принцессой, а на это надеяться не приходится. Если ты прогонишь меня, любой нахал может меня прибрать к рукам. Таков обычай.

— Что ж, только не рассказывай этого куромонцам. Если они будут считать тебя принцессой, то будут с нами почтительнее.

Керин чихнул.

— Мастер Керин, снимай скорее промокшую одежду, а то простудишься насмерть! — воскликнула Ноджири.

Уже привыкнув к тому, что салиморцы не придают особого значения наготе, Керин начал раздеваться.

— Так что, пожалуйста, никаких этих штучек — «я, твоя рабыня» и так далее. Второй помощник Тогару совершенно серьезно относится к твоему титулу.

— Я буду стараться.

Ноджири энергично растерла Керина полотенцем, висевшим в каюте, и аккуратно сложила его мокрую одежду.

— Я это повешу сушиться.

И она вышла, а юноша уселся на стул.

— Мастер Керин, — послышался визг Белинки, которая голубым огоньком заплясала в свете лампы, — прыгать на корабли по ночам ты явно не очень хорошо выучился. Вспомни, что с тобой было на «Бендуане».

— Незачем об этом вспоминать, — пробурчал Керин.

— Ладно... но вот я замечаю, что ты питаешь сладострастные чувства к госпоже Ноджири.

— Откуда ты знаешь?

— Я не слепа! Ты собираешься, когда она вернется, предложить ей стать твоей наложницей.

— Чушь! Ты же знаешь, что я буду спать в каюте номер семнадцать.

— Без сомнения, но перед тем ты хочешь здесь насладиться объятиями госпожи Ноджири.

— А если и так? — сердито спросил Керин.

— Ты не посмеешь! Я этого не позволю!

— Клянусь медными яйцами Имбала! Кто ты такая, что бы решать, кого мне трахать?

— Дух, исполняющий повеления госпожи Эрвины, — вот кто я! И одно из самых строгих ее приказаний — это сохранять твою невинность для Аделайзы!

— Пусть Аделайза отправляется в холод преисподних! Я буду поступать так, как... ой! — Керин подпрыгнул, хлопнув себя по голой ягодице. — Проклятие! Больно ведь!

— А будет еще больнее, если ты попытаешься переспать со своей коричневой варваркой! Ты вполне аппетитная штучка, которую приятно кусать!

— Не такая уж аппетитная, если залезу под одеяло!

— Я и сквозь одеяло жалить могу! Не веришь — завернись во что-нибудь!

Керин был вне себя от ярости. Бормоча проклятия, он завернулся в одеяло. Он и в самом деле наконец-то набрался смелости предложить Ноджири стать — как выразилась Белинка — его наложницей. Ему пришлось потратить немало усилий, чтобы преодолеть свою застенчивость. Но вмешательство Белинки только подстегнуло его решимость. С другой стороны, он опасался, что в критический момент страх укуса приведет к упадку не только его духа... Если бы он только мог заточить надоедливую эльфицу в бутылку!

Ноджири вернулась и сказала:

— Твоя одежда висит на одном из канатов, которые держат мачту. Мастер Керин, зачем ты завернулся в мое одеяло? Я думала, ты собираешься лечь в постель. Раз эта кровать для двоих слишком узка, почему бы не принести твою койку из другой каюты?

— Гм... но дело в том...

— Что, ты сегодня не хочешь воспользоваться своим за конным правом? Я готова.

Керин не знал, куда деваться от смущения. Он с вожделением глядел на Ноджири... Но ведь если он признается, что Белинке удалось воспрепятствовать исполнению его намерения, это лишь усилит неловкость. Голубой огонек исчез из виду, но ведь эльфица могла просто сделаться невидимой.

Наконец Керин выдавил из себя:

— Ну... гм... понимаешь, есть две причины, моя милая. Во-первых, ты совершенно права — уже очень поздно, а я очень утомился, ползая по волшебному канату, спасая тебя от злых жрецов, сражаясь со стражником, который пытался нас остановить, и плавая в грязной воде вокруг корабля.

— Тебе лучше знать, — ответила принцесса, — но, понаблюдав за твоими подвигами, я уже привыкла считать тебя легендарным героем, не ведающим усталости...

Керин сделал жест рукой:

— Может, так оно и выглядит, но я-то знаю, что давно погиб бы, если бы Элидора не защищала меня своим плащом.

— Что? Кто эта Элидора?

— Наша новарская богиня удачи. Кроме того, легендарный герой не свалился бы в воду и, убегая, не забыл бы захватить с собой волшебный канат. Клунг будет очень горевать из-за этой потери.

— А вторая причина?

— Если мы хотим, чтобы куромонцы и в дальнейшем считали тебя настоящей принцессой, ты должна спать одна, как любая женщина королевской крови.

— Это правда, — согласилась Ноджири, задумчиво хмурясь. — Насколько мне известно, куромонцы придают еще большее значение рангу и социальному положению, чем мой народ. У себя на родине они непрерывно оскорбляют тех, кто ниже их, и заискивают перед высшими, пытаясь таким образом залезть хоть на вершок повыше по общественной лестнице. У них в ходу забавная система — простолюдины могут войти в сословие мандаринов, сдав письменные экзамены.

— Это интересный обычай, — подтвердил Керин.

— Возможно. Но поэтому эти люди, надеясь на возвышение, готовы на любые предательства и интриги, лишь бы достичь цели. В нашей стране принадлежность к касте неизменна, поэтому ничего не остается, как примириться со своим положением, — и это обеспечивает большую стабильность.

— На мой взгляд, в обеих системах есть и достоинства, и недостатки, — решил Керин. — Но теперь ты понимаешь, почему должна спать одна. Когда обстоятельства позволят, я смогу тебя навещать, но твоя каюта должна принадлежать тебе одной.

Она пожала плечами:

— Как скажешь, мастер Керин. Я рада, что не кажусь тебе уродливой. Раз так, спокойной ночи.

— Спокойной ночи, сударыня… Да, кстати, не знаю, как сказать по-салиморски, по-нашему это зовется «целоваться».

— Не знаю. Что это такое?

— Сейчас увидишь, — сказал Керин и перешел от слов к делу.

Она вытерла рот тыльной стороной руки:

— А что это значит? Это выражение нежности?

— Именно! А у вас как принято?

— Мы тремся носом о щеку любимого.

— Покажи!

Ноджири показала. Кровь Керина закипела; они стояли, обняв друг друга за плечи, то целуясь, то потираясь носами о щеки, пока Ноджири не взвизгнула:

— Ой! Меня кто-то укусил в спину!

Керин вздохнул:

— Это опять Белинка — взбесилась от ревности. Я скоро тебе расскажу, что со мной произошло дома в почему она стала моим духом-хранителем. Что ж, еще раз спокойной ночи. Я верну одеяло.

— Спокойной ночи, мастер Керин. Я вижу, что госпожа Белинка усложнит нам совместную жизнь.

— Боюсь, ты права. А что касается твоей спины, так мы скоро окажемся в более прохладном климате, где ты будешь носить плащ. Я поищу у торговцев. До завтра!

* * *

Керину казалось, что он только что сомкнул веки, а Белинка уже жужжит ему в ухо, и Ноджири трясет за плечо с криком:

— Проснись же, мастер Керин! Люди Пваны снова здесь!

Керин сел, протирая глаза. Он не сразу смог вспомнить, где находится, кто такой Пвана и из-за чего он с ним враждует. Но пока он одевался и прицеплял меч, память вернулась, и он уже полностью стряхнул с себя сон. Отец Цембен мирно похрапывал, несмотря на шум.

На пассажирской палубе стояли и прогуливались, наслаждаясь зрелищем раннего утра, группки куромонских купцов. Когда Керин и Ноджири проходили мимо них, те рассматривали их, не скрывал любопытства, а затем продолжали свои беседы, но уже более оживленно.

Керин взобрался по лестнице на верхнюю палубу. Небо было покрыто серыми тучами. На палубе почему-то собралось немало матросов «Тукары Моры». Юноша заметил на берегу не только Пвану в сопровождении нескольких жрецов и храмовых стражников, но и отряд лучников в униформе лейб-гвардии Софи — алые тюрбаны, куртки и юбки, расшитые золотом. Подальше от корабля Керин увидел и Клунга с Веджо — они держались в стороне от толпы. Трап по-прежнему не был спущен.

Колдун Пвана спорил о чем-то с человеком, которого Керин принял за капитана судна. Хотя тот был не выше юноши, вся фигура капитана — от странной черной лакированной шляпы со шнурком под подбородком до пуговицы из какого-то полудрагоценного камня на длинном шелковом халате, расшитом золотыми извивающимися драконами, — так и дышала сознанием собственной власти. Пвана кричал высоким надтреснутым голосом:

— Но сам Софи приказал мне арестовать эту парочку! Женщина — собственность храма, и чужеземец украл ее! А если мой стражник умрет от раны, я подам в суд на убийцу!

— Софи приказал или не Софи, — отвечал капитан, — я не могу тебя допустить на священную территорию Куромонской империи, раз ты собираешься кого-то арестовывать. А, вот он! — воскликнул моряк, заметив Керина, и продолжал по-новарски: — Вот и ты, мастер Керин! Как видишь, из-за твоей принцессы у нас неприятности. Ты можешь мне сказать, почему ты не хочешь сойти вместе с женщиной на берег и объясниться с учителем Пваной?

Керин лихорадочно раздумывал:

— Во-первых, я заплатил за нас обоих.

— Ну, твои деньги я могу вернуть — за вычетом бухгалтерских издержек, разумеется. А еще что?

Керин пытался что-нибудь придумать, но тут с набережной донесся крик Клунга:

— Если ты разрешишь мне подняться на борт, капитан Ямбанг, этот жалкий червь тебе объяснит.

— Я разрешаю, — ответил капитан Ямбанг и хотел добавить что-то еще, но его перебил истошный вопль Пваны:

— Нет, так не годится, славный капитан! Если уж ты позволяешь этой куче падали взойти на твой корабль, то и такую незначительную личность, как я, тоже должен допустить!

— Ну поднимайтесь оба, — решил Ямбанг, — но без всяких там сопровождающих. И никаких магических штучек! Впрочем, наш чародей наложил на корабль защитное заклятие.

Матросы спустили трап и закрепили его. Едва он с шумом ударился о набережную, как Клунг и Пвана одновременно ринулись к нему. Так как трап случайно оказался ближе к Клунгу, дородный Балинпаванг ступил на доски первым. Засеменив слабеющими ногами, Пвана догнал его и закричал:

— Прочь с дороги, шарлатан!

Ширина трапа была едва достаточна для двух человек, идущих рядом, да и то если они двигались медленно и осторожно. Клунг, который был моложе и сильнее, одним толчком скинул Пвану с трапа, и старый колдун с криком плюхнулся в грязную портовую воду.

Капитан Ямбанг выкрикнул приказ, и двое матросов в коротких штанах подтащили к перилам канат. Когда конец каната оказался рядом, Пвана вцепился в него, но, едва матросы стали поднимать колдуна, старческие пальцы ослабли, и Пвана свалился в воду.

Капитан Ямбанг снова отдал какие-то приказания, а затем сказал Керину:

— По сравнению с другими варварами вы, новарцы, повежливее себя ведете, чем, к примеру, эти дикари джунглей. Много лет тому назад я даже был в вашей стране — плавал туда.

Матросы принесли другой канат с петлей на конце. Когда петлю спустили к нему, Пвана пролез в нее, так что канат обнимал его под мышками. На этот раз матросам удалось вытащить колдуна на палубу.

Едва встав на ноги, Пвана подбежал к капитану:

— Почему ты не защитил меня от этого проходимца? — И он указал пальцем на Клунга, который лишь довольно ухмылялся. — В конце концов, я главный жрец моего божества! И поэтому со мной положено обращаться почтительно.

— Ты — главный жрец? — с неописуемым презрением произнес капитан и фыркнул. — На мой взгляд, вы все — стадо болтливых обезьян, которых кто-то поймал, побрил и научил людей передразнивать!

Пвана бросил взгляд на одного из матросов с пикой в руках, который выразительно посматривал то на острие своего оружия, то на шею старого чародея. Затем Пвана презрительно сплюнул, повернулся и подошел к перилам, чтобы выжать воду из своего саронга.

— Хватит! — резко воскликнул капитан. — Довольно времени потеряли, а нам сегодня еще грузиться. Вы оба, колдуны, и вы, юная парочка, следуйте за мной!

Капитан занимал две каюты, отделка которых напоминала каюту Ноджири, но была еще роскошнее. Извивающиеся золотые драконы полностью заполняли пространство стен, а по потолку летали стилизованные летучие мыши и цапли. Стулья, как и тяжелый стол, были массивные, из черного дерева.

Капитан Ямбанг уселся за столом на кресле, чем-то на поминавшем трон. Жестом он пригласил чародеев сесть по разные стороны стола рядом с ним, а Керина и Ноджири — на другом конце. Юноша с удовольствием опустился на настоящий стул, по которому соскучился после недель сидения на полу.

— А теперь, господа, — произнес капитан, — расскажите по очереди о своих претензиях. Начнем с тебя, учитель Пвана.

— Это обыкновенная кража, капитан, — произнес Пвана. — Эта девица на законных основаниях являлась собственностью храма Баутонга. Храму ее подарил ее дядя, владыка Вунамбай, который заменяет ей умерших родителей. Мы могли бы официально потребовать экстрадиции мастера Керина обвинявшегося в краже и, возможно, убийстве, но готовы удовлетвориться лишь выдачей женщины по имени Ноджири представителям храма. Вам, представляющему здесь его императорское величество, нет никакого смысла удерживать у себя краденую собственность.

— Есть, да еще какой! — вскричал Клунг. — Жрецы храма собирались принести принцессу Ноджири в жертву их демоническому божеству. Законы Салимора не допускают убийства раба или крепостного по желанию хозяина. Сначала должно состояться официальное расследование, которое устанавливает, совершил ли раб что-то такое, за что в самом деле следует подвергнуть его подобному наказанию, — к примеру, не повиновался и не исполнил приказания. Этот закон был принят еще при Софи Мунте...

— ...который правил триста лет тому назад! И его законы давным-давно не применяются на практике! Вот уже более ста лет суды придерживаются мнения, что право убить по желанию своего раба входит в число неотъемлемых прав свободного человека! Не разрешай этому жалкому фигляру...

— Придержи язык, шарлатан! — завопил Клунг. — Уважаемый капитан, этот осужденный уголовник способен извратить смысл любого закона в соответствии со своими потребностями в данную минуту...

— Обманщик! — взвизгнул Пвана. — Я вызываю тебя на магическую дуэль — мы сразимся на берегу, жирный надувала!

Оба чародея принялись обмениваться ругательствами и угрозами. Керин спокойно встал, обошел вокруг стола и сказал на ухо капитану Ямбангу:

— Сударь, если бы я мог наедине сказать тебе несколько слов...

Капитан кивнул и произнес, обращаясь к колдунам:

— Я объявляю перерыв на несколько минут, чтобы вы, господа, немного охладили свой пыл.

Слово «господа» он выговорил с непередаваемым оттенком сарказма. Затем он обратился к одному из матросов, стоявших за его стулом, и быстро заговорил на своем языке, а потом повернулся к собравшимся и объявил:

— Я отдал приказ матросам швырнуть вас обоих за борт, в случае если повторятся подобные дискуссии, — а выплыве те вы или потонете, меня не касается. Следуй за мной, мастер Керин.

Капитан привел юношу в свою спальню и закрыл за собой дверь:

— Ну, молодой варвар, а что ты скажешь?

— Ты слышал соображения за и против. Каковы твои намерения?

— Честно говоря, я должен вернуть женщину этим негодяям из храма. Они преследовали вас по горячим следам, когда она укрылась на корабле, и при таких условиях договоры между его императорским величеством и Софи требуют возвращения похищенной собственности. Она ведь тебе, кажется, не жена, а то куромонские законы строго воспрещают разбивать семью. Поэтому, если куромонец оказывается виновен в тяжком преступлении, его супруге тоже отрубают голову.

— А если бы принцесса Ноджири была моей женой, ты вместе с ней отдал бы меня людям Пваны?

Ямбанг едва не засмеялся, однако сделать это не позволило никогда не покидавшее его чувство собственного исключительного достоинства:

— Нет, юноша. Эта личность так же приняла бы ее под свое покровительство, как и тебя.

Керин напряженно раздумывал, пока капитан не двинулся к двери, чтобы выйти. Тогда он решился:

— Капитан, я слышал, что у некоторых народов командиры кораблей могут сочетать людей браком. А у вас, куромонцев?

По важному лицу Ямбанга пробежала легкая тень улыбки.

— В данном случае это невозможно, потому что ни один из вас не является подданным его императорского величества.

— В моей каюте спит отец Цембен, жрец Джинтерасы. Он мог бы нас обвенчать?

— Думаю, что произнести положенные фразы он мог бы. Хотя без торжественной процессии, шествующей от дома невесты к дому жениха, без письменного договора, без обмена подарками между родителями брачующихся, без предсказаний прорицателя и других церемоний такой союз будет считаться браком самого низкого уровня, ненамного отличающимся от простого сожительства.

— Можно мне отлучиться на минуту, капитан?

— Если только ты не попытаешься покинуть судно, прежде чем я приму окончательное решение по этому вопросу.

Пвана и Клунг продолжали проклинать друг друга. Керин прикоснулся к плечу Ноджири и знаком пригласил ее следовать за ним. На палубе он увидел Цембена, который наблюдал, опершись о перила, как матросы загружают корабль.

— Отец Цембен, ты можешь немедленно обвенчать со мной принцессу Ноджири?

— Но... гм... пожалуй, сын мой, если ты настаиваешь, хотя это не совсем по правилам. А она согласна?

— Да, со всей охотой, — ответила Ноджири.

— Тогда возьмитесь за руки и повторяйте за мной... ой! — Невысокий жрец подпрыгнул на месте и хлопнул себя рукой по плечу. — Меня что-то ужалило!

Ноджири тоже вскрикнула от боли и схватилась за бок, а Керин почувствовал укол Белинки у колена.

— Белинка, — закричал он, — во имя семи преисподних, что ты вытворяешь?

— Берегу твою девственность для Аделайзы! — пропела эльфица, танцуя, будто большое полупрозрачное насекомое.

— Но это необходимо, чтобы спасти жизнь Ноджири!

— Мне нет никакого дела до твоей коричневой варварки! — завизжала Белинка. — Я знаю свой долг!

— Ах так! — сказал Керин. — Ноджири, побудь пока с отцом Цембеном.

Он убежал в капитанскую каюту и сразу же вернулся. За ним по пятам переваливался утиной походкой дородный Клунг. Юноша обратился к Балинпавангу:

— Моя эльфица опять мне досаждает. Пожалуйста, прикажи своему ханту прогнать ее! Пусть он ее преследует, соблазняет, бьет — что угодно, лишь бы она нас оставила в покое на некоторое время!

Круглое лицо Клунга все пошло складками от улыбки, а косые глаза как будто вовсе спрятались меж век:

— Эге! Я вижу, ты готов на самые отчаянные меры, лишь бы вырвать свою принцессу из когтей Пваны. Не мне смущать тебя восхвалением холостой жизни. Эй, Сенду! Сюда, да поторопись!

Клунг забормотал что-то, обращаясь к невидимому существу. Керин услышал удаляющийся визг:

— Ах ты, безжалостное чудовище! Я с тобой рассчитаюсь...

Голос Белинки затих, будто писк улетевшего насекомого. Керин сказал:

— Отлично. Продолжай, отец Цембен!

Жрец вложил правую руку Ноджири в левую руку Керина и затрещал по-куромонски. Юноша смог уловить лишь несколько знакомых слов в этом потоке звуков. Затем Цембен протянул к нему свою руку ладонью вверх.

— Сколько ему заплатить? — спросил Керин у Клунга по-новарски.

— Одна кортольская крона была бы вполне щедрым вознаграждением.

Вытаскивая монету из пояса, Керин спросил Клунга:

— А что происходило внизу, пока я лез по канату наверх?

— Сначала Пвана приказал фантому удалиться. Когда тот отказался, Пвана подал знак часовому, и тот взмахнул крисом, но лезвие просвистело сквозь тело твоего двойника, как сквозь дым. Потом фантом бросился бежать, как я ему приказывал, а вся компания — за ним. Кроме Пваны — он первый сообразил, что это бестелесный призрак. Я с трудом удерживался от смеха, наблюдал погоню. Эх, жаль, что ты не мог на все это полюбоваться!

— Да, у меня в ту минуту было полно других дел, — ответил Керин.

* * *

Пвана спустился по трапу. Ступив на берег, он потряс в воздухе своим костистым кулаком в сторону «Тукары Моры» и прокаркал:

— Я нашлю на вас демона ветра, который потопит корабль! Я покажу вам, как противиться воле могущественного Баутонга!

Клунг похлопал Керина по плечу:

— Прощай, парень; надеюсь, что твоя семейная жизнь будет счастливее моей. Не забывай о нашем договоре!

Когда Клунг удалился, капитан Ямбанг сказал:

— Что ж, мастер Керин, эта личность надеется, что твое присутствие на борту не вызовет дальнейших неприятностей. Я приказал матросам перенести твои пожитки из каюты номер восемнадцать в каюту номер два.

Керин выпучил глаза: так далеко его планы не заходили. Было невозможно понять, что именно выражает лицо Ноджири, но она не казалась ни удивленной, ни растерянной. Когда капитан Ямбанг отошел, она сказала:

— Ты не хочешь проследить, чтобы они правильно сложили твои вещи?

— Да-да, разумеется, — ответил Керин смущенно.

Они спустились на пассажирскую палубу и вошли в каюту номер два. После долгого молчания Ноджири, стоявшая у кровати, спросила:

— Что же ты медлишь, повелитель?

— Гм... — промычал Керин. — Неужели ты любишь меня, принцесса?

Та удивленно нахмурилась:

— Ну конечно. Но какое это имеет отношение к твоим супружеским правам?

— В моей родной Кортолии, любовь считается главной причиной брака.

— Какая отсталая, варварская страна! — вскричала она. — Смысл брака в том, чтобы скрепить узы родства, объединить капитал и создать стабильную семейную ячейку. Такие соображения — гораздо более прочное основание для брачного союза, чем простое половое влечение.

— Мне такой взгляд кажется ужасно циничным и расчетливым.

— И что ж из этого? Если бы люди действовали в большей степени по велению разума и в меньшей под влиянием мгновенно меняющихся прихотей, половина проблем этого мира была бы решена. Разумеется, — задумчиво прибавила она, — если какая-нибудь пара много лет живет в согласии, они в конце концов могут проникнуться друг к другу чем-то вроде «любви» о которой ты говоришь. В нашем же случае... у меня нет ни семьи, ни имущества. Я ничего не знаю о твоих родственниках — и в любом случае они отсюда далеко. Поэтому, мой повелитель, ты оказал мне великую милость, взяв в жены ничтожную рабыню. Не сомневайся в моей признательности.

— Я всегда стараюсь помогать друзьям, — пробормотал Керин. — Но мне не хотелось бы воспользоваться преимуществами моего положения...

— Понять не могу, о чем ты говоришь. Я твоя жена, разве нет? Так о чем раздумывать? Было бы неприлично мной пренебрегать. Позволь мне заметить, что, если мы не воспользуемся теперешним отсутствием твоего духа-хранителя, близость может оказаться затруднена впоследствии.

— Я боюсь, что твои... гм... несчастья сделали для тебя отвратительной даже мысль об этом...

— Эти воспоминания уже развеялись, и в любом случае я всегда готова выполнить свой долг. Приступим же к делу!

Керин ухмыльнулся:

— Вот молодец!

* * *

Когда новобрачные стали одеваться, Керин сказал:

— Извини, принцесса, что я не доставил тебе большего удовольствия. Мне не хватает практики.

— У тебя ее давно не было?

Керин почувствовал, что краснеет:

— По правде говоря, это со мной случилось в первый раз.

— Удивительно! У вас, круглоглазых, должно быть, есть какое-то странное табу... Жаль, что я о себе не могу сказать то же самое. Так что тебе нечего извиняться. Никто не ждет от мужчины, что он будет доставлять удовольствие своей жене, — а ты вел себя с большей нежностью, чем пираты. Тебе просто не хватает опыта...

Тоненький голосок прервал ее речь:

— Мастер Керин! Эй, мастер Керин!

— Что, Белинка?

— Что ты делаешь? Похоже, ты все-таки собираешься предаться скотскому блуду со своей варваркой, несмотря ни на что!

— Белинка, — решительным тоном произнес юноша, — мы с принцессой Ноджири — муж и жена. Поэтому если мы...

— Ах ты, гнусная тварь! Едва я отвернулась, ты за моей спиной разбиваешь сердце несчастной Аделайзы! Как ты можешь быть столь жестоким?

— Пришлось, чтобы спасти жизнь Ноджири.

— Ну, ты прогадал! Все равно я по крайней мере не допущу, чтобы ты удовлетворял свою скотскую похоть.

Солнце уже садилось, когда пришел Веджо и принес корзину, с которой Керин направился в каюту Ноджири. Встретив его на палубе, казначей Зуммо сказал:

— А, эта личность видит, что ты предусмотрительно готовишься к плаванию... Можно мне посмотреть, что там в корзине, — убедиться, что нет контрабанды.

Юноша открыл корзину, и его глазам представилась масса экзотической еды: маленькие пирожки, горшочки с вареньями и тому подобное.

Зуммо тихонько присвистнул:

— Ты должен обладать невероятным аппетитом, мастер Керин, а ты ведь вроде не толст.

— Это почему?

— Мы придем в Котейки через девять-десять дней. Мне кажется, тут еды на месяц хватит.

— Да? Но ведь это и для меня, и для принцессы Ноджири.

— В самом деле? Разве ты не знаешь, что она будет столоваться вместе с женами офицеров, из уважения к ее рангу. Уверяю тебя, меню у нее будет отличное.

— Благодарю, а я где буду питаться?

— За общим столом, в обществе купцов. Я понимаю, тут есть некоторое несоответствие, так как обычно положение мужа выше положения жены, будь она хоть королевской крови, — но таковы правила торгового флота. Кстати, о рангах: благородному куромонскому лицу не пристало носить какие бы то ни было грузы. Ты можешь этого не знать — ты ведь из варварской страны, но я готов помочь тебе ознакомиться с хорошими манерами Куромона. Поэтому позволь мне кликнуть матроса, чтобы он отнес твою корзину.

Он обратился к помощнику боцмана, который, в свою очередь, отправил палубного матроса найти кого-нибудь, кто был ничем не занят в ту минуту.

Керин, начинавший уже с грустью вспоминать свободные нравы «Яркой Рыбки», спросил у офицера:

— А где бы я столовался, если бы был королевского ранга?

— Хоть ты и чужеземный дьявол, ты был бы приравнен по рангу к младшим офицерам. А так ты просто чужеземец среднего класса.

— Моя мать утверждает, что я двоюродный брат кортольского короля Фридвала в десятом или одиннадцатом колене.

Зуммо ухмыльнулся:

— Увы, это недостаточно близкое родство. Если разбирать генеалогии вплоть до седой древности, мы все, несомненно, окажемся родственниками, так как произошли от одной и той же первой пары людей, которую Джинтераса создала из пяти элементов — земли, дерева, металла, огня и воды. Но гармоническое общественное устройство требует соблюдения четко определенных правил.

За ужином купцы не обращали на Керина никакого внимания, пока он не приступил к своей чашке риса. Неловко вылавливая палочками по одной рисине, он заметил, что лица сотрапезников стали вдруг странно-напряженными. Он не понимал, в чем дело, пока не сообразил, что купцы просто старались сдержать рвущийся наружу смех.

— Валяйте, смейтесь, — добродушно произнес Керин. — У меня на родине считают, что смех способствует пищеварению.

Не в силах долее сдерживаться, купцы разразились безудержным хохотом. Один из них наконец смог выговорить:

— Смотри, как я ем, уважаемый варвар!

Он взял небольшую чашку, прижал к подбородку и принялся заталкивать рис себе в рот палочками, которые держал довольно близко одну к другой, но так, чтобы они не соприкасались. После нескольких неудачных попыток Керину удалось неплохо повторить упражнение. Купец похвалил его:

— Эта личность счастлива видеть, что чужеземец обучается цивилизованному поведению.

Следующие несколько дней прошли тихо и мирно, если не считать грозных физиономий храмовых стражников на набережной. Керин спокойно занимался куромонским с Цембеном, упражнялся в фехтовании мечом, обменивался любезностями с офицерами, смотрел, как управляются матросы с грузами, и заходил к Ноджири в каюту, чтобы заниматься любовью. После одного из таких визитов он спросил:

— Дорогая, я на этот раз лучше справился с делом?

— Намного, мой повелитель. Правда, мне даже стало нравиться — я думала, такого никогда не будет.

Керин заканчивал ужинать в обществе купцов, когда к нему подошел матрос, коснулся его плеча и поманил за собой. Проследовав за ним на верхнюю палубу, юноша встретил второго помощника капитана Тогару, который сказал ему:

— Мастер Керин, чародей Пвана желает видеть тебя.

Пвана стоял на набережной, а на палубе у перил, с пиками наготове, стояли четверо матросов.

Керин крикнул:

— Ну, сударь, чего ты хочешь?

— Даю тебе последний шанс, — сказал Пвана. — Или отправь девку на берег, а, вот и она! — или я за ней пришлю демона из Пятой Реальности. Против такой твари ты бессилен.

— Ты имеешь в виду такое красное чудище с крыльями, как у летучей мыши?

— Да-да, именно такое.

— Это ведь они, кажется, никогда не показываются при солнечном свете, потому что им от него плохо делается?

— Вот поэтому-то я и подождал, пока солнце не начнет садиться. Про свой меч можешь забыть — их тела настолько плотные, что ты ее даже поцарапать не сможешь.

Керин немного вытащил меч из ножен. Он сказал Ноджири, которая подошла и встала рядом с ним:

— Дорогая, иди в каюту и запрись! Да побыстрей! Не спорь!

Он с силой повернул ее за плечи и слегка подтолкнул, затем крикнул Пване:

— Ладно, учитель! Зови свое чудище!

Но на самом деле он вовсе не чувствовал себя таким храбрецом, каким старался казаться на словах. Погибать ему не хотелось — но не мог же он покориться и без сопротивления позволить демону унести его жену!

— Ну держись, легкомысленный мальчишка! — проскрежетал Пвана. — Схвати ее, Угфул!

В воздухе послышался шум хлопающих крыльев; они подняли ветер, от которого шевельнулись волосы юноши. Взглянув вверх, он увидел демона Пятой Реальности на фоне темнеющего неба. Его контуры слабо обрисовывались в свете фонариков, развешанных на корабле. Когда чудище приблизилось, Керин разглядел существо, формой тела и ростом примерно похожее на человека, несущегося на огромных крыльях. Кожа демона была ярко-красного цвета; никаких наружных половых органов у него не было, а на всех конечностях были когти, как у хищных птиц.

Четверо матросов тоже заметили чудище. Все они сразу отчаянно завопили, выронили пики и бросились бежать.

Описав несколько кругов над кораблем, демон спланировал пониже, в направлении люка на носу корабля, в который спустились матросы и Ноджири. Керин подобрал пику и побежал к люку. Ему удалось чуть-чуть опередить демона. Сжав в руках оружие, юноша ткнул изогнутым острием в бок чудища. Раздался звук приглушенного удара; лезвие уперлось в кожу, но не проткнуло ее — будто тупой меч ударил по обтянутой кожей кирасе.

— Уфф! — заревел демон. — Больно! Уйди прочь, парень, и не мешай мне выполнять свой долг!

— Я выполняю свой! — крикнул Керин.

Демон попытался обойти юношу, но тот изловчился и снова ткнул его пикой — на этот раз в горло.

— Гха! — заревело чудище. — Я же тебе сказал — прекрати! Ты разве не знаешь, что я — могучий Угфул! Я могу разорвать тебя на куски! И разорву, если будешь мешать.

— Сначала попробуй поймай меня, — ответил Керин и еще раз ударил Угфула — на этот раз в брюхо; от боли чудище заскрежетало зубами.

Демон попытался ухватиться за древко пики, но, так как реакция у него была хуже, чем у подвижного человека, Керин успел отвести оружие от его лап.

Демон несколько раз повторил свою попытку, но Керин все время опережал его. На берегу надрывался Пвана, выкрикивая надтреснутым голосом приказы и советы. Наконец чародей завопил:

— Дематериализуйся, глупец, и вернись в эту Реальность прямо в каюту женщины!

— Вот как? — произнес демон. — Как же мне это не пришло в голову!

Угфул шагнул назад, обернулся на месте и стал кружиться все быстрее и быстрее, пока не исчез из виду, оставив после себя лишь воздушный вихрь.

Пока Керин раздумывал, что предпринять, он услышал приглушенный визг, донесшийся из люка. Вскоре у лестницы показался Угфул, крепко державший Ноджири в своих лапах; принцесса кричала и колотила демона кулаками.

— Клянусь небесной бюрократией, — сказал казначей Зуммо, подбежав к Керину с обнаженной саблей в руке, — ты, видно, привык вести жизнь, полную приключений! Что случилось?

— Демон, служащий Пване, — ответил юноша, — прилетел, чтобы похитить мою жену. Если ты запрешь люк на корме, он окажется запертым на пассажирской палубе!

— Но к чему на корабле пленный демон?

— Иди и запри люк без рассуждений, — заорал Керин, — если не хочешь лишиться пассажиров, которые хорошо платят! Да приведи корабельного волшебника — я слышал, у вас такой есть!

— Надеюсь, ты понимаешь, что делаешь, — пробурчал казначей недовольно, однако отправился исполнять просьбы Керина. У люка на корме он накричал на матросов, которые высунули головы из-под палубы и наблюдали за сражением. Два матроса выскочили на палубу, закрыли люк. После этого Зуммо скрылся в кабине на корме, из окон которой за битвой следили офицеры.

Как только чудище начало подниматься по лестнице, Керин наставил на него пику. Демон поднял над головой Ноджири, чтобы использовать ее в качестве живого щита, но в результате выпустил ее из лап, едва не уронив. Он успел схватить ее за руку; послышался шум рвущейся ткани. С берега донесся визг Пваны:

— С девушкой ничего плохого не делай! Она мне нужна невредимой!

По-прежнему удерживая девушку обеими лапами, чудище опять полезло вверх по лестнице. Керин ткнул пикой в открытую пасть монстра. Он изо всех сил налег на древко, стараясь загнать острие во внутренности чудища. Демон высвободил одну лапу, схватил пику и оттолкнул ее вверх, но ему тут же пришлось выпустить оружие, чтобы не дать Ноджири выцарапать ему глаза. Угфул фыркал и отплевывался.

— Проклятие на вас! — пробормотал он наконец. — Вы меня больно исцарапали! Мастер Керин, пожалуйста, отойди в сторонку и дай мне выполнить мое задание. Ты пытаешься воспрепятствовать неизбежному.

— А это мы посмотрим, — ответил Керин. — Отпусти принцессу, и я выпущу тебя на палубу.

Демон захныкал:

— Но я не могу, сударь! Это ведь будет нарушением приказа моего хозяина!

— Что ж, тебе не повезло. Если нужно будет, я простою здесь всю ночь. А когда солнце взойдет — ну сам знаешь, что с тобой будет.

— Если ты меня не выпустишь, я твою девку на куски разорву!

— Но ты и этого не посмеешь сделать — Пвана ведь приказал тебе доставить ее в целости и сохранности.

— Ты злой, жестокий смертный! Вот так оно всегда. С вами, жителями Первой Реальности, только свяжись — вы заставляете нас покидать нашу родную Реальность и безвозмездно вам служить. Вы вынуждаете нас совершать такие вещи, какие дома нам и в голову бы не пришли.

Может быть, это была лишь игра света, но Керин был уверен, что увидел две слезинки, катившиеся по щекам чудища.

— Не осуждай меня, — сказал Керин. — Я ведь не приказывал тебе похитить мою жену! Отпусти ее по-хорошему и иди своей дорогой — и рассуждать тут больше не о чем.

— Но я не могу... — И тут, воспользовавшись тем, что Керин на какое-то мгновение утратил бдительность, демон неожиданно рванулся вверх по лестнице.

Юноша все-таки успел наставить пику на безволосый череп чудища и ударил изо всех сил. Он почувствовал, как острие входит в неподатливую плоть. Угфул отступил вниз, пошатываясь; кровь, казавшаяся черной в полутьме, лилась по алой коже из маленькой ранки на макушке.

— Будь ты проклят, омерзительная слизь! — заревел монстр. — Ты уже второй раз ранишь меня! Я отомщу!

Керин не стал отвечать. Противники по-прежнему стояли друг перед другом — демон ругался, угрожал и хныкал. Офицеры и матросы осторожно подошли поближе к юноше. Они с ужасом смотрели на происходящее, бормотали слова ободрения и давали советы. Казначей Зуммо сказал Керину, что Кушингу, корабельный колдун, сошел на берег и ничем не сможет помочь в борьбе с Угфулом, пока не вернется.

Юноша зевнул; было уже далеко за полночь, а Угфул все еще стоял внизу, крепко удерживая Ноджири одной лапой. Он выжидал подходящий момент, чтобы метнуться вверх.

— Взгляни мне в глаза, смертный, — произнес демон своим булькающим горловым голосом, покачиваясь из стороны в сторону, — ты засыпаешь... засыпаешь... засыпаешь... Вскоре твои веки сами собой сомкнутся... Спи... спи... спи...

Керин почувствовал, что дремота охватывает его. Он стряхнул с себя сон, резко мотнув головой, и крикнул:

— Прекрати!

— Спи... спи... спи... Перестань бороться, отдайся сладкому сну... Спи... спи...

— Что здесь происходит? — услышал Керин знакомый голос Балинпаванга Клунга. — А, вижу: ты поймал одного из слуг Пваны.

— Но я не могу вечно его удерживать, — сказал юноша, — а если я его выпущу, он утащит Ноджири в храм Баутонга. Корабельный колдун ушел и помочь не может. Ты можешь чарами прогнать демона обратно в его Реальность?

— Нет, мастер Керин. Это может сделать лишь его хозяин, проклятый Пвана.

— Я не пускал его, когда он пытался спуститься по лестнице. Тогда он дематериализовался и снова возник уже в каюте Ноджири. Почему он не может и ее унести таким же образом?

— Потому что только сам способен проходить сквозь стены, но не может дематериализовать твою принцессу, чтобы унести с собой.

— Я слышал, что эти твари боятся солнечного света.

— У демонов Пятой Реальности на него, как говорят профессионалы, аллергия, — изрек Клунг.

— Значит, если я не засну до утра и продержу его до рассвета, то смогу с ним договориться. Обещаю, что выпущу его до рассвета, если он оставит в покое Ноджири. Но только...

— У меня с собой как раз то, что тебе нужно, — сказал Клунг и достал откуда-то из саронга фляжку. — Пей.

Керин осторожно приложил фляжку ко рту и отпил немного. Жидкость была чуть теплой и слегка горьковатой.

— Что это? — спросил юноша. — Волшебный напиток?

— Нет. Называется это питье кахва. Это что-то вроде киселя из ягод кустарника, который растет в Макробии, далеко на юге. Такой кисель на некоторое время прогоняет сон. Я беру с собой фляжку, когда отправляюсь на собрания моей Гильдии, — там часто смертельно скучно бывает, если начинаются споры о правилах приема в Гильдию, взносах и изменениях в уставе.

— А как ты здесь оказался?

— Это я его позвала, — раздался тоненький голосок Белинки. — Заметив, что ты в опасности, я полетела к его дому, но Клунга не было — он председательствовал на собрании магов. Едва он вернулся, я ему рассказала, в какую ты попал беду. Хотя я больше тебе не служу, я не могла допустить, чтобы ты погиб. А теперь прощай навсегда!

— Спасибо тебе! А где же Пвана?

— Этот негодяй старше нас, — ответил Клунг, — и не может обходиться без сна. Он как раз уходил, когда я взошел на корабль.

— Мой брат Джориан мне рассказывал, что один профессор в Оттоманской Академии утверждает, что демонов Пятой Реальности не существует. Он говорит, что существа такого роста и веса не в состоянии летать, потому что мускулы животных не обладают достаточной силой, чтобы приводить в движение крылья подобного размера. А я ведь видел, как мастер Угфул подлетел к кораблю!

— Сюда бы твоего профессора — пусть повоевал бы с мастером Угфулом! — сказал Клунг. — Существа Пятой Реальности состоят из более плотного вещества, нежели мы, — ты в этом уже убедился. Поэтому и мускулы у них при тех же размерах гораздо мощнее.

Керин зевнул:

— А можно мне еще отхлебнуть? Я даже с этим киселем хочу спать.

Потянулись долгие часы: Керин стоял на своем посту, а Клунг, скрестив ноги, сидел на палубе. Они отгоняли сон, рассказывая друг другу разные истории. Керин рассказал некоторые из тех, которыми развлекал пиратов Малго. Потом он сказал:

— Учитель, я никогда и подумать не мог, что подобная схватка может быть утомительно-скучной... Обычно считается, что уж монотонными-то такие бои никак нельзя назвать.

— А какими же еще им быть?

— Я должен был бы отчаянно драться с головорезами Пваны, защищая свою жизнь, а ты тем временем произнес бы мощное заклятие, которое заставило бы Угфула с треском сгинуть.

Клунг засмеялся:

— Дитя мое, подвиги часто требуют утомительного высматривания и выжидания. — Он взглянул на небо. — Если я не ошибаюсь, появился первый предрассветный проблеск — зодиакальный свет, как его называют астрологи. А это значит, что и рассвет скоро. — Волшебник крикнул в люк: — Эй, мастер Угфул, я уже увидел предвестник рассвета на востоке. Может, тебе лучше отсюда убраться, пока еще возможно?

Демон прорычал что-то неразборчивое насчет коварных жителей Первой Реальности. Затем снизу донесся резкий звук вроде «флоомп!». Керин услышал голос Ноджири:

— Повелитель! Керин! Он исчез!

— Что? Что такое?

— После слов учителя Клунга чудище опустило меня на пол, закрутилось на месте — все быстрее и быстрее — и исчезло! Оно меня слегка поцарапало когтями.

— Дорогая моя, — воскликнул Керин, — я сейчас спущусь...

— Погоди, сначала мне срочно нужно недолго побыть в каюте без свидетелей.

— Пожалуй, и мне тоже... — ответил юноша и повернулся к Клунгу. — Думаю, ради такого случая на нас не рассердятся, если мы облегчимся через перила.

Весь следующий день Керин напряженно оглядывал набережную, не без страха ожидая следующего нападения. До середины дня ровным счетом ничего не произошло, и он отправил Белинку (которая по-прежнему держалась неподалеку, несмотря на торжественное прощание) на берег к Клунгу — разузнать, что случилось. Она вернулась через час; танец ее голубого светящегося пятнышка сопровождался звонким хихиканьем.

— Учитель Пвана, — сообщила она, — непременно атаковал бы тебя и твою варварскую жену каким-нибудь другим способом, но сегодня он представляет Софи чародея из Мальвании, который, как он утверждает, может обеспечить члену повелителя твердость, необходимую для исполнения его многотрудного долга. Ходят слухи, что его величество обещал не только жениться на одной из дочерей Пваны, но и сделать ее своей женой номер один. Ради такого случая даже мстительный Пвана готов оставить в покое своих врагов. Кроме того, если мальванское заклятие сработает, ему будет незачем приносить в жертву твою варварку. А теперь прощай навеки!

— Одно только слово, Белинка. Ты уже в третий раз со мной навсегда прощаешься, но до сих пор ты все-таки возвращалась.

— Первый раз — чтобы спасти тебя от Угфула; второй раз — потому что забыла захватить платье, которое ты мне подарил. Ты не мог бы оставить его в каюте на виду?

— Я тебе его здесь отдам, — сказал Керин, доставая из кошелька кусочек ткани. — Я хотел отдать его Сенду для передачи тебе. Но неужели на этот раз ты простилась по-настоящему?

— На этот раз — по-настоящему, мастер Керин. Я решила передохнуть в Салиморе, чтобы набраться сил для длинного полета в родную Кортолию. Кроме того, оказалось, что у нас с милым Сенду много общего... Так что когда корабль отчалит, ты поплывешь без меня. Постарайся больше не падать за борт! — И голубой огонек унесся прочь.

Слегка успокоенный, Керин все-таки бросал время от времени подозрительные взгляды на набережную, а тем временем Цембен старался привлечь его внимание к куромонским вспомогательным глаголам. Когда солнце зашло, появился Балинпаванг и спросил:

— Как дела, дитя мое?

Керин рассказал о том, что сообщила Белинка.

— А теперь мне пора, — сказал Клунг, выслушав юношу. — Завтра ко мне должен прийти состоятельный клиент, так что мне уже не удастся с тобой попрощаться. Не рискуй понапрасну — и не забывай наш договор!

* * *

Утром «Тукара Мора» покинула порт под аккомпанемент барабанов, гонгов, громких команд и скрип снастей.

Один за другим матросы поднимали большие коричневые люгерные паруса, медленно выбирая канаты.

Выйдя в море, «Тукара Мора» повернула и пошла к северо-западу вдоль побережья Амбока. Весь день корабль упрямо стремился вперед; земля едва виднелась вдали по правому борту. Когда Керин поднялся на палубу после ужина, он увидел, что судно идет все тем же курсом. Свет полумесяца облегчал ночную навигацию.

На следующий день рано утром корабль миновал последний мыс Амбока и повернул на северо-восток. Керин смотрел во все глаза, пытаясь научиться управлять судном. Группа офицеров, которые выделялись своими круглыми черными шапочками, собралась на зюйдвестке. Среди них был и маленький сухонький куромонец, которого юный путешественник увидел впервые. Двое матросов принесли тяжелый ящик с ручками.

— Отец Цембен, кто такой этот старичок? — спросил Керин.

— Это корабельный чародей, уважаемый Кушингу. Его задача — защитить корабль от магии враждебных волшебников — вроде того, что наслал на тебя демона.

— Ну, тогда я от него не много пользы увидел, — пробурчал юноша.

— Увы! В тот момент он находился на берегу, предаваясь единственному своему пороку — страсти к азартным играм.

— Неужели находятся люди в здравом уме, которые соглашаются играть с волшебниками? При помощи самого простого заклинания они могут управлять костями, или рулеткой, или...

— Содержатели игорных домов принимают меры предосторожности. Некоторые в доле с магами, а уж те накладывают на помещение защитное заклятие; другие нанимают у павангов их духов, чтобы они поднимали тревогу, если игроки прибегают к чародейству.

— А мастер Кушингу и навигацией тоже занимается?

— Да.

— Я должен увидеть, как он это делает, — пробормотал Керин и направился к зюйдвестке. Но на полпути дорогу заградили два дюжих матроса с пиками. Они наставили их на юношу и закричали:

— Назад! Уходи!

— Я просто хочу посмотреть... — начал было Керин, но часовые не слушали, а только с удвоенной энергией размахивали пиками и кричали.

Цембен потянул юношу за рукав:

— Не пытайся проникнуть в тайны империи! За меньшие проступки люди лишаются головы.

Керин сделал несколько шагов назад, пока матросы не поставили свои пики на палубу, хотя и продолжали свирепо сверкать глазами. Через некоторое время «Тукара Мора» проходила мимо группы островков. Из-за одного показалась стайка каноэ. Некоторые были почти такой же длины, как и «Тукара Мора». Десятки смуглых гребцов заставляли лодки быстро двигаться вперед. На корабле раздались удары гонга, засвистели свистки. Матросы выстроились у перил, выставив пики в сторону лодок. При виде стальной щетины каноэ развернулись и пропали из виду.

— Пираты с Нинтавы, — объяснил отец Цембен. — Об этом острове дурная слава ходит.

Несколько дней прошли совершенно спокойно. Каждый полдень одни и те же офицеры и матросы приносили невысокому колдуну таинственный сундук, чего-то дожидались и уходили. Керин упражнялся в фехтовании, любовался китами и летучими рыбами и наслаждался обществом Ноджири. Они уже достаточно хорошо знали друг друга, чтобы угадывать мысли другого. Когда юноша рассказал принцессе подробности своего договора с Клунгом, она сказала:

— Провести год в Кватне в качестве раба у такого добродушного хозяина, как Клунг, — это не так уж и страшно.

— Для тебя, может, и нестрашно, а у меня есть свои планы. Вдобавок семья и дело ждут меня в Новарии. Я обязан вернуться. Кроме того, если мы будем жить в Кватне, кто знает, что может задумать этот чертов Пвана?

— Это правда.

— Если бы я мог только взглянуть, чем они занимаются на зюйдвестке... это уже было бы кое-что. А вот если бы я прикрепил зеркало к мачте под определенным углом...

И они принялись обсуждать, не сможет ли Керин, прицепив зеркало к мачте, для виду заниматься перед ним фехтованием, а на самом деле подглядывать за офицерами на зюйдвестке? Ноджири считала, что зеркало будет мешать поднятию и спусканию паруса, — и уже только поэтому офицеры ни за что не позволят его повесить, даже если и не догадаются о его истинном предназначении. Юноша возражал, спор становился все жарче, и наконец Керин встал и сказал сердито:

— Мне кажется, лучше я отыщу Цембена и поучусь куромонскому.

Он ушел, однако уже после обеда спустился в каюту Ноджири. Переминаясь с ноги на ногу и не сводя глаз с башмаков, как провинившийся школьник, Керин пробормотал, что просит извинить его за вспышку.

— О, забудь об этом! — воскликнула Ноджири, обнимая его. — Салиморский муж избил бы меня, если бы я осмелилась с ним спорить, и никогда не признался бы, что был не прав. Ты настолько привлекательнее всех мужчин моей родины, что я только удивляюсь, почему наши девушки не переселяются на запад в поисках мужей.

— Я не уверен, что все новарцы похожи на меня, — сказал Керин. — Я просто во всем стараюсь на ощупь, путем проб и ошибок добиваться лучшего.

Поцелуи перешли в другие ласки, после чего Ноджири сказала:

— Мой повелитель, с каждым днем ты все искуснее в этих развлечениях. Это тебе надо было бы иметь тысячу жен, а не глупому Софи!

Керин самодовольно ухмыльнулся и начал одеваться.

— Спасибо за комплимент, но уж лучше мне научиться сначала ублажать одну жену, прежде чем приступать к целой толпе. И кстати, дорогая моя, хотя мне и очень хотелось бы, чтобы у нас были дети, разумнее подождать, пока мы вернемся домой. Ты пользовалась противозачаточным заклятием?

— Конечно. Видишь, я предугадываю твои желания.

— И довольно часто, как я замечаю — ответил Керин, вешая на шею мешочек Рао.

— Что это, повелитель? — спросила Ноджири. — Защитный амулет?

— Не совсем, — сказал юноша и нахмурился. — Впрочем, лучше тебе рассказать — мне нужен твой совет.

И он рассказал о мальванце Рао и о послании, которое тот должен был вручить при дворе Куромона. Рассказал он и о том, как в Эккандере Рао передал ему мешочек, а затем исчез.

— Можно мне взглянуть? — спросила она. Повертев мешочек в руках, она сказала: — Внутри — сложенная бумага, обернутая в шелк.

— На острове Пвана вскрыл послание, а потом снова запечатал, — сказал Керин. — По его словам, это инструкция по изготовлению какого-то волшебного веера. Я из-за этой штуки тревожусь — кто знает, что из этого выйдет? Но и просто бросить мешочек в море мне не хочется. Я ведь обещал Рао по крайней мере попытаться вручить послание кому нужно. Как поступить?

— Раз ты все равно отправляешься в Куромон, отдашь мешочек какому-нибудь чиновнику. Может, они даже наградят тебя.

* * *

Буря гнала огромные зеленые волны через палубу «Тукары Моры» — но судно упрямо шло по курсу, хоть и не быстро. Матросы спустили часть парусов и закрепили их, так что ветер толкал корабль вдвое слабее. В промежутках между валами матросы спокойно выполняли свою обычную работу, хотя шторм был гораздо сильнее, чем тот, что обрушился на «Яркую Рыбку» в начале путешествия Керина.

Порт в Котейки был самым большим из всех, какие до тех пор доводилось видеть юному новарцу. Кораблей всех размеров и моделей стояло здесь больше, чем в Виндии и Янарете, вместе взятых. На всех судах, двигавшихся под парусами, они были бамбуковые, а корпус, как правило, расписан яркими красками.

Когда «Тукара Мора» стала на якорь на рейде, к ней подошла большая галера и стала борт о борт. Несколько куромонцев поднялись на корабль по лестнице. Один из них, в расшитом красном халате и красной шапочке с алой пуговицей, явно был самым главным. На остальных было что-то вроде короткой униформы с надписью куромонской вязью. Затем показался еще один человек — невысокий, полный, стареющий мужчина с узкой седой бородкой, одетый в зеленый халат странного покроя.

Делегацию встречал капитан Ямбанг. Он и человек в красном халате принялись обмениваться низкими поклонами, да так усердно, что у Керина спина заболела от одного зрелища. Затем они обменялись какими-то документами и заговорили, но слишком быстро, чтобы юноша мог что-то понять. Начальник прибывших разослал своих людей по кораблю — как предположил Керин, для сличения указанных в декларации грузов с имеющимися в наличии.

Последние дни юный новарец непрерывно раздумывал, как передать послание императорскому двору. Офицеры посоветовали ему отыскать смотрителя порта, который подскажет, к кому обратиться. Улучив момент, когда чиновник, прибывший на галере, казался ничем не занятым, Керин спросил:

— Сударь, ты смотритель порта?

— Нет, этот жалкий червь лишь второй помощник благородного смотрителя порта. Что тебе угодно?

Не успел Керин ответить, как к ним подошел пожилой куромонец и спросил:

— Извините, а не ты ли мастер Рао из Мальваны, с посланием для нашего непобедимого правительства?

— Гм... я... — запнулся юноша, не зная, что ответить. Пока он раздумывал, стоит ли объяснять, как к нему попал мешочек с посланием, пожилой чиновник достал лист бумаги, на котором виднелись несколько строчек куромонского письма и рисунок человеческого лица.

— Да, конечно, — произнес он, кланяясь. — Ты действительно тот самый посланник, которого мы с таким нетерпением ждем. С тобой ли то, что ты должен был доставить?

Керин засунул руку за пазуху и показал мешочек из промасленного шелка:

— Вот.

— Прекрасно! Если ты спустишься... — И он указал на галеру.

Юноша прошептал по-салиморски, обращаясь к Ноджири:

— Что мне делать? Не лучше ли сейчас разъяснить недоразумение, пока не поздно?

— Нет! — еле слышно ответила принцесса. — Если они будут думать, что ты и есть настоящий посланник, они будут с нами лучше обращаться.

— Но если потом обнаружится, что это не так, одним богам известно, что они могут сделать...

— А если это выяснится сейчас, они могут отрубить тебе голову, решив, что ты убил Рао и украл послание, чтобы получить награду!

— Совесть моя неспокойна, — ответил Керин и снова повернулся к чиновнику. — Сударь, с кем я имею честь говорить?

— Эта личность — чиновник Тога, гван десятого ранга и четвертый секретарь Варварского Отдела Бюро Контроля Внутренних Перемещений Департамента Дорог, Каналов и Мореплавания, к твоим услугам.

Керин не знал, что означает слово «гван», и решил, что это что-то вроде «чиновника». Он еще недостаточно овладел куромонским, чтобы понимать, когда говорили в обычном для них темпе. Поэтому ему часто приходилось просить своих собеседников повторить помедленнее то, что они сказали, но на этот раз он поклонился в ответ и произнес:

— Можно мне взглянуть на бумагу?

Чиновник повернул лист, который держал в руке, и Керин увидел вполне похожий собственный портрет — во всяком случае, рисунок, который мог сойти и за его изображение, и за изображение исчезнувшего Рао. Кожа последнего была гораздо темнее, но тушь и перо не передавали оттенков.

— Благодарю, мастер Тога, — произнес Керин. — Позволь мне собрать мой багаж, и мы сразу же вернемся.

Вскоре юноша и принцесса спустились по лестнице в галеру. Керин был одет как всегда — в куртку, штаны и сапоги, а вот Ноджири поверх саронга надела еще и расшитую куромонскую куртку, которую купил ей муж. Галера отошла от корабля, и быстрые удары двадцати весел погнали ее к берегу.

Когда они вышли на пирс, Тога сказал:

— Пожалуйста, следуйте за мной, — и повел Керина и Ноджири на берег, где их ожидали пятеро вооруженных мужчин в бронзовых шлемах и длинных кожаных кирасах с бронзовыми бляхами. На поясах у них болтались сабли, а стояли они, опираясь на пики вроде тех, какие были у матросов «Тукары Моры». У одного из них на шлеме был позолоченный узор, — по-видимому, это был начальник воинов. Тут же находились пара паланкинов и несколько толстых, неряшливо одетых куромонских носильщиков.

— Пожалуйста, садись в этот паланкин, — пригласил Тога, делая жест рукой.

— Куда мы отправляемся? — спросил Керин.

— Конечно, в Чингун, где ты передашь соответствующему чиновнику то, что доставил.

— А как поедет моя жена? Во втором паланкине?

— Женщина? Мы не ожидали ее прибытия. Она может найти себе жилье в Котейки и подождать, пока ты вернешься, или следовать за нами пешком.

— Нет, сударь! — воскликнул Керин, ощущая прилив беззаветной рыцарственности. — Она поедет так же, как и я.

Тога взглянул на него с недоумением:

— Но ведь она всего лишь женщина!

— Наши западные обычаи отличаются от ваших, кроме того, она прирожденная принцесса.

— О, этот гнусный нарост просит прощения у твоего высочества, — произнес Тога, кланяясь. — Эта куча омерзительной грязи не знала об этом. Пожалуйста, садись во второй паланкин, а эта низменная тварь отыщет другой для своей жалкой личности.

Тога удалился. Керин смотрел по сторонам, дивясь толпам куромонских рабочих в выцветших синих куртках и штанах, в остроконечных соломенных шляпах. Он подумал, что хорошо бы ему тоже раздобыть такую шляпу: климат Котейки был почти таким же жарким и влажным, как и на Салиморских островах.

Затем юноша обратил внимание на паланкины, которые восемь носильщиков приподняли и стали готовить к дороге. Сиденье со спинкой, без всякого навеса, было прикреплено к паре палок. Палки находились на том же уровне, что и сиденье, а ниже — там, где у обычного стула располагаются передние ножки, — была укреплена подножка для пассажира. У концов палки скреплялись поперечными перекладинами, а от них вниз шли подпорки, так что носильщики могли ставить паланкин на землю.

Концы перекладин были привязаны канатами к носильным шестам. Канаты были такой длины, что при ходьбе носильный шест оказывался примерно на фут выше палки. Один паланкин несли четверо носильщиков: двое спереди и двое сзади. Еще один человек в одежде рабочего замахал руками, указывая на паланкины, и сказал:

— Садитесь! Садитесь!

По крайней мере так понял его юный новарец, хотя местный диалект сильно отличался от того варианта куромонского языка, которому обучал его отец Цембен. Керин и Ноджири уселись и принялись рассматривать толпу вокруг. Куромонские купцы и чиновники резко выделялись среди прочих своими расшитыми халатами, доходившими до щиколоток.

Узоры были самые разные: цветы, птицы, пейзажи... Большинство купцов и чиновников были довольно полными и с важным видом обмахивались на ходу веерами.

Через некоторое время вернулся Тога верхом на маленьком сером ослике. Он выкрикнул команду, солдаты вскинули пики на плечо, а носильщики подняли с земли багаж путешественников.

— Вперед! — приказал Тога.

Выстроившись в шеренгу, носильщики паланкинов положили шесты себе на плечи, так что ноги пассажиров поднялись на фут над землей, и вся процессия отправилась в далекий Чингун.

 

ЗАПРЕТНАЯ ТЕРРИТОРИЯ

Керин предполагал, что, когда другие люди несут тебя на плечах, ты преисполняешься чувством собственного величия. На самом деле все оказалось не так. Его носильщики неторопливо шли вперед, напевая песенку на местном диалекте, чтобы не сбиться с шага. Один и тот же припев повторялся снова и снова. После того как Керин не меньше ста раз выслушал его, один из носильщиков что-то крикнул. Паланкин остановился; его опустили на землю, так что теперь весь вес приходился на подпорки, и носильщики поменялись местами, чтобы нести шест на другом плече. Затем они снова тронулись в путь, напевая все ту же песенку.

Керин обнаружил, что носильный шест имеет собственную частоту колебаний, которую усиливали вес сиденья и пассажира. При каждом шаге носильщиков раздавался громкий скрип дерева и юношу слегка подбрасывало вверх. Сначала он не обращал на это внимания, но через час прикосновение одежды, которая терлась о кожу в одних и тех же местах при каждом толчке, стало вызывать неприятное жжение, к тому же прибавилось неприятное чувство тошноты.

Так как «Тукара Мора» стала на якорь в Котейки ближе к полудню, до наступления сумерек носильщики успели пройти не более пары миль, и Тога приказал остановиться в небольшом придорожном постоялом дворе. Чиновник засуетился, устраивая на ночлег Керина и Ноджири в лучшей комнате, а всех остальных — где придется. Перед ужином юноша позаботился узнать, где расположено отхожее место и как им пользоваться.

К этому времени Керин уже достаточно ловко управлялся с палочками для еды. Тога похвалил его:

— Эта личность должна сказать, что для варвара ты быстро привыкаешь к культурному образу жизни.

Керин прервал свои манипуляции с палочками:

— Мастер Тога, мой брат, которому довелось много путешествовать, предупреждал меня, что, куда бы меня ни занесло, повсюду выяснится, что туземцы считают себя выше всех остальных людей, — они-де и самые мудрые, и самые храбрые, и самые честные и вежливые люди на свете. Поэтому меня ничуть не смущает, когда иностранцы называют меня варваром.

— Твой брат умен, мастер Рао. Разумеется, когда такие речи ты слышишь от нас, жителей Небесной империи, это не пустая похвальба, так как мы-то и в самом деле лучше всех остальных.

Керин сдержал улыбку:

— Да, вот еще что. Эти носильщики понесут нас до самого Чингуна?

— Да. Это же просто прогулка — каких-нибудь две недели.

— А разве на лошадях мы не быстрее добрались бы или в каретах?

Тога развел руками:

— Конечно, быстрее, но без особого разрешения только обладатели цветных пуговиц на шапке — то есть девять высших чинов гражданской службы, называемые мандаринами, — имеют право передвигаться верхом на лошадях или в карете. А если бы я запросил такое разрешение, моя просьба пошла бы по разным бюро и департаментам, и нам пришлось бы все это время прождать в Котейки — целый месяц! Так что с практической точки зрения пешком путешествовать быстрее.

— Что он сказал? — спросила Ноджири. — Я не уловила несколько слов.

Когда Керин объяснил ей суть дела, принцесса воскликнула:

— А я вот просто счастлива, что ты не достал лошадей! Я никогда верхом не ездила и ужасно боюсь лошадей.

Керин улыбнулся:

— Ты, самая храбрая женщина из всех, кого я знал? Что ж, кажется, у нас всех есть свои слабости. Я, например, не выношу пауков. — И он обратился к чиновнику: — Уважаемый Тога, я хотел попросить об одном одолжении, а именно поменяться с тобою местами, чтобы я ехал на ослике, а ты — в паланкине. Мне не нравится, когда меня все время подбрасывают, будто детский мячик.

— В самом деле? — удивился Тога. — Хорошо, если ты настаиваешь... Паланкин более приличествует высокому рангу, нежели ослик, и, садясь на животное, я желал тонким образом выказать почтительность. Твоя беда, мастер Рао, в том, что ты слишком тощ. Упитанный купец или чиновник, весящий гораздо больше, чем ты, никакой тряски не ощутил бы. Но пусть твое пожелание исполнится. Если бы мы могли как следует кормить тебя в течение нескольких месяцев, мы придали бы тебе дородность, приличествующую благородному лицу.

— Спасибо, но я себя вполне устраиваю как есть. В опасном путешествии человек должен быть способен к борьбе.

— Эта жалкая личность, — произнес Тога со вздохом сожаления, — никогда не сможет постичь мировоззрение варвара.

Направляясь в спальню, отведенную ему и Ноджири в одноэтажном полуразвалившемся здании постоялого двора, Керин прошел мимо общей залы, где сгрудились солдаты и носильщики. Они все сидели на корточках вокруг мисочки, стоявшей на полу; главный носильщик сыпал горошины в мисочку. Затем он стал вынимать их оттуда небольшими порциями, а остальные игроки азартно делали ставки. Когда горошин в мисочке почти не осталось, раздались торжествующие вопли счастливчиков, которым удалось правильно угадать число оставшихся горошин.

— Эта игра называется фантан, — сказал Тога. — Хочешь попробовать разок?

Керин заколебался было, но Ноджири быстро сказала по-салиморски:

— Мой супруг, тебе вряд ли охота попасться в ловушку, в которую угодил человек, о котором ты как-то рассказывал? Не забывай — ты в чужой стране.

Одумавшись, юноша ответил чиновнику:

— Принцесса утомлена, мастер Тога. Я благодарю тебя за приглашение, но нам пора отдохнуть.

И они удалились в спальню, но еще долго вопли «одна! две! три! четыре!», доносившиеся из общей залы, не давали им заснуть.

На следующее утро Керин не смог поладить с ослом: едва он подходил к нему, животное начинало вращать глазами и шарахалось в сторону.

— Это из-за твоего варварского запаха, — объяснил Тога.

Носильщики взяли ослика под уздцы и за хвост, не давая ему сдвинуться с места, и лишь тогда Керин смог сесть в седло. Стремена оказались слишком коротки, хоть ремни и были вытянуты до последней дырочки.

— Эта личность отыщет кожевника... — начал было Тога, но Керин перебил его:

— Не стоит, на первой же стоянке я кинжалом проделаю еще одну пару дырок.

— Ты станешь делать руками работу, — безнадежно вздохнул Тога, — на которую ты мог бы нанять кого-нибудь? Эх, варвары, варвары!

И чиновник, покачивая головой, сел в паланкин, в котором накануне ехал Керин.

Маленький караван неторопливо продвигался на север по грязной дороге, по обеим сторонам которой тянулись бесконечные коричнево-зеленые поля. Иногда они проходили мимо полей, по краям которых стояли друг на друге несколько гробов. Тога объяснил, что семьи мертвецов просто не успели еще похоронить любимых покойников. Некоторые гробы стояли на открытом воздухе так долго, что их углы прогнили, и свиньи засовывали в дыры свои рыла в поисках чего-нибудь съедобного.

Седло, на котором восседал Керин, представляло собой всего-навсего и несколько палок с натянутым между ними куском ткани и не отличалось удобством. Все же это было лучше, чем постоянная тряска в паланкине. Керин заметил, что плотное тело Тоги не давало сиденью трястись, а Ноджири, по-видимому, не находила неприятными эти постоянные толчки.

На третий день путешественников застал внезапный ливень. Для себя и важных иностранцев Тога достал непромокаемые шляпы из желтого промасленного шелка, а солдаты и носильщики продолжали идти как были, нагнув головы и щурясь от воды, попадавшей в глаза.

Караван достиг местности, покрытой в основном невысокими, но крутыми холмами. Серое небо низко нависло над землей. Ферм почти не было: жители занимались в основном скотоводством. Ночью на постоялом дворе Тога сказал:

— Уважаемый Рао, эти места пользуются дурной славой из-за разбойников. Мы должны быть настороже.

Перед тем как лечь спать, Керин отыскал в багаже подзорную трубу Пваны, а утром сунул ее в карман куртки.

Все утро они по-прежнему шли по холмистым местам. Во время полуденного привала Тога пробормотал что-то насчет опасности. Юный новарец достал подзорную трубу и осмотрел холмы вокруг.

— Я не вижу никаких разбойников, — сказал он.

— Отлично, уважаемый варвар! Тогда давайте подкрепимся. У меня есть бутылка вина, не вызывающего неприятного чувства.

Керин как раз запихивал себе в рот при помощи палочек первую кучку риса, когда один из носильщиков вскочил на ноги и с криком показал рукой вдаль: из небольшого рва выскочила шайка разбойников, и они побежали к путешественникам, размахивая оружием.

Толкая друг друга, все носильщики повскакивали с мест и бросились бежать. Пятеро солдат взялись было за свои пики, но передумали и пустились в бегство вслед за носильщиками. С толпой трусов мчался и перепуганный ослик.

— Бегите! — крикнул Тога, бросаясь за солдатами.

— Ко мне, Ноджири! — воскликнул Керин. — Мы ведь не можем одни драться с целой бандой!

Держась за руки, новарец и принцесса побежали вслед за остальными. Носильщики устремились вверх по длинному подъему. Вскоре Керин с Ноджири обогнали дородного Тогу, который пыхтел и отдувался на бегу, а затем и солдат, которым быстро бежать мешало оружие и тяжелые куртки из буйволовой кожи.

Подъем все не заканчивался, так что наконец даже Керин начал задыхаться. Он остановился и взглянул назад. Несколько разбойников схватили Тогу и тащили его обратно к месту привала. Другие бандиты поглощали еду, оставленную путешественниками.

В конце концов юноша добрался до хребта. С другой его стороны был резкий спуск, а во впадине между этим местом и следующим холмом стояли солдаты и носильщики, оживленно обсуждая происходящее. Ослик мирно пасся.

Керин быстрым шагом подошел к капитану Могами.

— Храбрые вы воины, как я погляжу! — презрительно произнес юноша.

Могами сложил ладони вместе, поклонился и начал отвечать. Ему пришлось повторить свою речь дважды, но все-таки Керин разобрал его диалект.

— Но, уважаемый варвар, у разбойников численное превосходство — их в три раза больше! А так как от носильщиков помощи ждать не приходится, оказывать сопротивление было бы бесполезно.

— Но ведь это же просто шайка голодных оборванцев, — с жаром возразил юноша, — вооруженная чем попало! Кроме того, вы позволили им взять в плен мастера Тогу!

Офицер покачал головой:

— Ты по-настоящему устыдил меня. Будь добр, возьми это оружие!

Он сунул свою пику в руки Керину, снял свой медный шлем, упал на колени и склонил голову. Юноша подумал, что он молится. После того как тот провел в такой позе несколько минут, новарец спросил:

— Что ты делаешь?

— Жду, чтобы ты отрубил мне голову, — ответил офицер. — Я лишь молю, чтобы ты нанес один сильный, смертельный удар.

Керин отпрянул:

— На что мне, по-твоему, сдалась твоя голова?

— Уважаемый варвар, так как ты устыдил меня перед лицом моих солдат, я лишь смертью от твоей руки могу вновь обрести утраченное достоинство.

— Извини, я должен подумать. — Керин снова поднялся на хребет, чтобы посмотреть, что происходит в брошенном лагере. При помощи подзорной трубы Пваны он увидел, что шестнадцать разбойников пируют, передавая по кругу вино Тоги. Самого Тогу они связали, а один разбойник накалял свою саблю в огне костерка. Разбойники хохотали, глядя на него и показывая пальцами на Тогу. Керин догадался, что они собираются вдоволь потешиться над чиновником.

Юноша вернулся к группе солдат. Капитан Могами по-прежнему стоял на коленях. Керин спросил у него:

— Ты обязательно должен вновь обрести утраченное достоинство?

— Конечно. Поэтому я и молю об одном быстром смертельном ударе.

— Я кое-что получше придумал. Если ты будешь меня слушаться, ты, может быть, не только останешься в живых, но еще и прославишься. Вставай!

Когда Могами поднялся на ноги, Керин протянул ему пику и крикнул:

— Эй, кто-нибудь, подержите это животное, пока я сажусь. А теперь все за мной! — Керин пустил ослика к хребту и остановился, когда смог ясно видеть разбойников: — Мы бросаемся в атаку вниз по склону. Если мы не будем шуметь, то нам удастся подойти довольно близко, прежде чем разбойники нас заметят. Едва это произойдет, я прикажу вам вопить во всю глотку. Тех из них, кто попытается оказать сопротивление, мы будем убивать на месте. Вы все поняли?

Все двинулись вперед. Керин взмахнул мечом и приказал:

— В атаку!

Ослик побежал, а пятеро солдат — за ним. Когда они преодолели половину расстояния, отделявшего их от места привала, один из разбойников заметил атакующих и закричал. Вся шайка тут же бросилась к оружию.

— Орите погромче! — завопил Керин. Все испустили хором ужасный боевой клич.

В ожидании столкновения разбойники успели выстроиться в неровную линию. Когда Керин приблизился, размахивая мечом, один из злодеев бросил свою пику и побежал прочь, затем еще один — и вскоре все шестнадцать спасались бегством, побросав добычу.

Преисполнившись боевой яростью, Керин помчался в погоню, но ослик угодил копытом в ямку и кувыркнулся через голову, а всадник шлепнулся в дорожную грязь. Когда он поднялся на ноги, соскреб грязь с лица и убедился, что ничего себе не сломал, разбойников уже и след простыл, а ослик снова спокойно жевал траву.

Прихрамывая, Керин пошел назад, взяв ослика под уздцы. Носильщики и Ноджири спускались вниз по склону. Один из солдат перерезал путы, связывавшие Тогу, и чиновник растирал себе руки, чтобы восстановить кровообращение. Он поклонился и произнес:

— Эта жалкая личность навеки благодарна, и не только за спасение ее недостойной жизни.

— А еще за что? — спросил юноша.

— Как же, они ведь собирались тыкать в меня саблей, раскаленной докрасна.

— Ужас! — воскликнул Мотами. — Ведь так можно отпустить хорошо закаленную сталь!

Тога продолжал:

— Смерть не особенно страшит меня. Но вот чего я боялся, так это закричать под пыткой и потерять лицо перед этой сволочью.

— Пожалуйста, объясни мне одну вещь, — попросил Керин, отводя Тогу в сторону. Он рассказал, как капитан Могами просил обезглавить его. — Он что, в самом деле хотел, чтобы я?..

— Разумеется, хотел! — ответил Тога. — Любой благородный куромонец поступил бы точно так же на его месте. Хотя Могами всего лишь военный, он не теряет надежды выбиться из этого сословия, которое у нас считается одним из самых презренных.

— Раз солдаты считаются такими ничтожествами, неудивительно, что они бегут с поля боя!

— Это правда — но что же ты хочешь? Чтобы все восхищались человеком, который единственное, что умеет, — убивать себе подобных? Это значило бы перевернуть шкалу, ценностей с ног на голову! Но скажи мне, уважаемый Рао, ведь разбойников было намного больше — как же ты мог знать, что они ударятся в бега?

Керин ухмыльнулся:

— Этому меня научили дикие мальванские буйволы. Один парень... — Тут он едва не упомянул о настоящем Рао, но вовремя остановился, сообразив, что за Рао все должны принимать его самого. — Забыл, как его звали... В общем, он путешествовал по джунглям. Так вот, он мне рассказывал, что в любом стаде всегда отыщется хотя бы один трус. Скажи мне, что было бы, если бы я отрубил Могами голову?

Тога пожал плечами:

— Его солдаты сняли бы с трупа все, что представляет хоть малейшую ценность. Если они честные парни, то, вернувшись домой, отдали бы эти вещи его вдове. А тело осталось бы на съедение свиньям и волкам.

— А мне за его убийство ничего бы не было?

— Нет, разумеется, — с чего бы? Он ведь при свидетелях предложил тебе обезглавить его, и при таких обстоятельствах ты имел полное право так и сделать.

Керин вздохнул:

— Обычаи Небесной империи кажутся мне столь же непостижимыми, сколь непонятными наверняка показались бы тебе наши.

Тога улыбнулся:

— Эта личность не осуждает тебя. В конце концов, ты не имел счастья быть воспитанным в цивилизованном обществе.

Через некоторое время Ноджири сказала Керину:

— Мой повелитель, ты — настоящий герой! Неужели тебе совсем не было страшно?

— Конечно, мне было страшно, но я не разбойников боялся. Я опасался, как бы мои бравые солдаты не удрали в последний момент, предоставив мне в одиночку биться с разбойниками!

После этого эпизода путешествие в Чингун прошло без всяких приключений, если не считать того, что продлилось двадцать пять дней вместо обещанных двух недель. Когда Керин стал поддразнивать этим Тогу, чиновник ответил ему:

— Да, мастер Керин, ты еще не освоился с этой стороной вежливой цивилизованной речи. Самое главное, когда отвечаешь на вопрос, сказать что-то такое, что понравится собеседнику, даже если ради этого нужно немного исказить истину.

Каждый раз во время дневного привала Керин ставил двоих на часы. Так как он на деле доказал свою военную доблесть, солдаты охотно повиновались ему. Оттого ли, что присутствие часовых отпугивало злоумышленников, либо по другой какой причине, но никаких разбойников путешественники больше не видели.

Накануне прибытия в Чингун караван остановился в деревне, где жил Хизен, двоюродный брат чиновника Тоги. Разместив солдат и носильщиков на постоялом дворе, Тога повел Керина и Ноджири на ужин к своему родственнику. За стол Ноджири должна была сесть вместе с женской половиной семьи Хизена, отдельно от мужчин.

В отличие от Керина, который вел себя осторожно и пил умеренно, Тога и Хизен слегка опьянели и принялись распевать неприличные песни. Вскоре после этого Тога вскочил и потянул Керина за рукав:

— Пойдем, уважаемый Рао. Пора сходить в сад.

— В сад? — в недоумении переспросил юноша. — Ночью, когда даже луны не видно за тучами?

Тога хихикнул:

— Разумеется, как же это ничтожество не догадалось, что ты не поймешь! Знай же, что в Небесной империи, когда ты поужинал в гостях, вежливость требует после трапезы испражниться в саду хозяина. — И он наставительно покачал пальцем. — Сберегай любое добро — и не будешь знать нужды!

Когда путешественники подошли к Чингуну, Тога уговорил Керина снова поменяться с ним местами — «ради сохранения лица». Усевшись на ослика, Тога повел караван к огромным воротам в городской стене. Достав из сумки пачку бумаг, чиновник предъявил их офицеру стражи. Тот внимательно пересмотрел один за другим все документы, вернул предъявителю и взмахом руки пригласил караван войти в город.

В Котейки и других городах, через которые им пришлось пройти, Керин уже успел отметить главные особенности куромонской архитектуры, обильное использование алой, черной и ярко-желтой краски, стропила, загнутые на конце как носок мальванской туфли, и ряды золоченых фигурок чудовищ, изображавших божков-покровителей.

В Чингуне он увидел то же самое, но размах был другой. Как в Янарете и Кватне, здесь было несколько широких прямых проспектов, а между ними — запутанный лабиринт узких извилистых улочек. Но Чингун был огромным городом, так что и Янарет, и Кватна, если бы их перенесли в Чингун, стали бы не более чем еще двумя районами колоссальной столицы.

Керин подпрыгивал в своем паланкине, плывя вдоль одного проспекта... второго... третьего... По улицам ходило множество куромонцев, одетых по большей части в синие куртки и штаны. Такой наряд был чем-то вроде униформы рабочих обоих полов. Средний класс носил халаты, доходившие до щиколоток. У мужчин волосы были длинные и завязывались узлом на макушке. На улицах стоял непрерывный шум от колоколов, гонгов, рожков, барабанов, свистков и других устройств, при помощи которых бродячие торговцы и ремесленники — цирюльники, точильщики, продавцы закусок — привлекали внимание публики.

Но одна вещь, которой он нигде не встречал, поразила Керина больше всего: многие люди не шли по гладким мостовым столицы, а катились на коньках с колесиками. Они были обуты в высокие башмаки с металлической рамкой, к которой крепились спереди и сзади два колесика. Юноша решил, что в небольших городах и в деревне это приспособление вряд ли может быть полезно — ведь гладких мощеных улиц там не найти!

Караван достиг площади, на которой две дюжины верблюдов ожидали, чтобы на них взвалили грузы, предназначенные для отправки в северные степи. Некоторые из них еще не перелиняли после зимы, отчего их шкура казалась покрытой заплатами.

За верблюдами стояла небольшая толпа. Среди зрителей виднелись несколько человек, стоявших на коленях, обнаженных по пояс и со связанными за спиной руками. Вдоль группки шел палач с коротким мечом в руках. Тела двух казненных уже лежали на земле с отрубленными головами, и алая кровь лилась из них. В тот момент, когда караван проходил рядом, палач взмахнул мечом, и — бум! — свалилась еще одна голова. Подпрыгнув на мостовой, она покатилась в сторону, а тело с глухим стуком упало грудью на землю.

— Кто это? — спросил Керин.

— Какие-то злодеи, — ответил Тога, пожав плечами. — В Чингуне полным-полно карманников и других преступников. В моей родной деревне ничего подобного никогда не было.

Они проехали мимо толпы, наблюдавшей за казнью, и оказались у двухэтажной башни. На крыше, куда вела наружная лестница, стояли под навесом разнообразные астрономические приборы. Снизу в стене башни имелся ряд вертикальных отверстий, в которых были установлены скульптуры примерно в половину человеческого роста. В руках у этих фигур были картонные квадраты с загадочными символами. Из башни доносились странные звуки — то лязг, то шум падающей воды. Как раз в тот момент, когда путешественники поравнялись с башней, раздался звон гонга, одна из фигур исчезла, а ее место заняла другая.

— Что это такое? — изумленно спросил Керин.

— Знаменитые астрономические часы, сконструированные изобретательным Хукурью. По ним можно определять не только час, но еще и дату, фазы луны и положение звезд.

«Эту штуку, — подумал юноша, — я должен рассмотреть повнимательнее, когда время будет».

Караван все шел и шел, пока наконец не остановился у ворот огороженной высокой стеной какой-то резиденции в самом центре города. Здесь снова повторилась томительная процедура проверки документов.

Но вот наконец Керина и Ноджири внесли через ворота внутрь — как объяснил Тога, на Запретную Территорию. Оказалось, что внутри к стене пристроены просторные одноэтажные здания, а перед ними лежала просторная площадь, украшенная бронзовыми статуями драконов, армиллярными сферами, монументальными каменными стелами и другими затеями.

По площади сновали туда-сюда куромонцы с кипами бумаг и свитками. Некоторые перемещались просто пешком, а другие — на коньках с колесиками. Они исчезали в дверях окружающих зданий и снова выскакивали оттуда, будто муравьи, копошащиеся вокруг муравейника. Посредине площади стояло здание больших размеров, чем остальные; его позолоченная крыша сияла на солнце, слепя глаза.

— А это, — сказал Тога, — Недоступный Дворец, в котором пребывает Сын Неба.

— Мы туда пойдем? — спросил Керин.

Тога криво усмехнулся:

— Несчастный, которому вздумается проникнуть без приглашения в Заповедные Покои, окажется без головы раньше, чем успеет зажмуриться.

— А тогда куда же мы идем?

— Увидишь. Тебя необходимо официально представить соответствующим чиновникам. Сначала я должен доложить о тебе моему начальнику, уважаемому третьему секретарю Варварского Отдела.

Тога зашагал к одному из больших зданий. Он слез с ослика, помог Керину и Ноджири выйти из паланкинов и ввел их внутрь. В коридорах кишело множество куромонцев в очень чистых, но простых одеждах. Некоторые из них были на коньках. Иногда Тоге приходилось расталкивать толпу, крича:

— Дорогу! Дорогу!

Когда толпа немного поредела, Керин спросил:

— Уважаемый Тога, а что это за люди?

— Чиновники и писцы.

— Но зачем их нужно такое множество?

— Дело в том, что в Небесной империи миллионы подданных, и без бюрократического аппарата правительство не смогло бы контролировать их поведение и заботиться об их благе.

— А мне кажется, что такой избыток чиновников ведет к тому, что они мешают друг другу и все усложняют. Кроме того, они могут заниматься интригами и личным обогащением вместо того, чтобы выполнять свои прямые обязанности.

— Это правда, мастер Рао. Одна из трудностей, с которыми мы сталкиваемся, состоит в том, что по мере роста числа даже самому искусному администратору становится все труднее и труднее не выпускать из виду ни одного чиновника, писца и служащего, чтобы заставлять их выполнять свой долг усердно и честно. Поэтому нам приходится нанимать людей, которые следят за ними, а это опять увеличивает общее число подчиненных и усложняет контроль. Так что мы вынуждены нанимать новых контролеров, и так далее.

— Что ж, — сказал Керин, — я думал, что наша маленькая кортольская монархия со своей Палатой Бургомистров — неэффективная и нечеткая система правления, но в общем она мне кажется предпочтительнее, чем то, что я вижу здесь.

— Но вот если бы в твоем королевстве население было бы столь же многочисленно, как у нас, вы столкнулись бы с теми же трудностями.

— Может быть, империя попросту слишком велика, чтобы ею можно было управлять?

— Возможно, в каком-то смысле это и так. Но когда Куромон был разделен на множество враждовавших королевств, которые даже вели между собой опустошительные войны, дела шли еще хуже.

Тога назвал себя стражнику, стоявшему у одной из дверей. Стражник исчез, а чиновник со своими спутниками так долго ждал в коридоре, что Керин наконец не выдержал и спросил:

— Может быть, что-то случилось?

Тога усмехнулся:

— У нас принято, чтобы начальник заставлял подчиненного долго ждать приема. Так он обретает лицо и доказывает высоту своего положения.

Тем не менее наступил момент, когда стражник вернулся и впустил всех троих вовнутрь. Они увидели перед собой дородного мужчину, сидевшего за большим столом, к которому по бокам были приставлены два стола поменьше; за ними сидели писцы с кисточками в руках. На мужчине юный новарец увидел приспособление, которого раньше не встречал: у него на носу сидели очки в обычной оправе, для верности придерживавшиеся еще и шнурками, завязанными на затылке в узел. Чиновник встал из-за стола, и они обменялись с Тогой таким количеством поклонов, что Керину стало казаться, будто он слышит хруст их позвоночников.

— Несказанно высокий начальник, — заговорил наконец Тога, — позволь этому презренному представить тебе уважаемого варвара, мастера Рао из Мальваны. Мастер Рао, ты лицезреешь уважаемого третьего секретаря Аки.

Керин поклонился, стараясь подражать куромонцам. Аки уставился на юношу с таким видом, будто он был источником зловония, и слегка кивнул.

— Привез ли он послание короля Ладжпата? — спросил Аки.

— Покажи ему послание, мастер Рао, — сказал Тога. Оба куромонца не обращали ни малейшего внимания на Ноджири, стоявшую рядом с мужем.

Аки хлопнул в ладоши, и вошла молодая куромонка с подносом, на котором стоял чайник и две маленькие чашечки без ручек.

— Садись, уважаемый Тога, — сказал Аки. — Пожалуйста, угощайся.

И оба чиновника пустились в бессвязную болтовню, сплетничая о продвижении по служебной лестнице, бюрократических интригах и чиновничьих экзаменах, причем совершенно забыли о Керине и Ноджири, которые так и продолжали стоять.

Гнев Керина все нарастал, но он не осмеливался проявить свои чувства — ведь он был одиноким иностранцем среди тысяч туземцев!

Тога допил свой чай и встал. Они с Аки опять принялись обмениваться поклонами, а затем Тога вышел в коридор вместе со своими подопечными. Взглянув на свирепую физиономию Керина, который сжимал губы и щурил глаза, он примирительно произнес:

— Эта личность должна принести извинения за манеры уважаемого Аки. Течение, к которому он примыкает, выступает за полное прекращение любых контактов с иностранцами. Он их всех ненавидит, потому что несколько его родственников погибли от рук пиратов с островов Гволинг или были убиты воинственными кочевниками северных степей. А сейчас мы нанесем визит его начальнику.

Они вошли в кабинет попросторнее. Керина представили второму секретарю Ушио, который сказал:

— Из Мальваны прибыл? Я думал, кожа у тебя будет потемнее.

Керин сглотнул — он испугался, что обман вот-вот раскроется:

— Это... это зависит от того, в какой части страны человек родился.

— Тога, где ты пропадал? — резко спросил Ушио. — Мы тебя ждали две недели тому назад.

— Благородный начальник, эта жалкая тварь привезла уважаемых варваров так быстро, как только могли идти носильщики.

— Идти? Я ведь отдал распоряжение, чтобы тебе была дана лошадь, а мастеру Рао — повозка и кучер.

— Твое распоряжение до меня не дошло, достопочтенный господин. Мне кажется, секретарь Аки задержал его. Ты ведь знаешь, как он относится к варварам.

— Гм... может, это и вправду его вина, но, если мы начнем уличать, он все свалит на своих писцов. Ладно, главное, что вы наконец здесь.

Пришедшим тоже принесли чай, и Ушио приказал писцам обеспечить Керина и Ноджири стульями и чашками. Тога принялся рассуждать о том, какие шаги необходимо предпринять, чтобы, не нарушая этикета, представить Керина имперскому колдуну Ошиме.

Ушио сказал:

— Я не могу дать разрешение на прямой ход дела. Возможно, его дал бы мой уважаемый начальник Kaгa, если секретарь уполномочит его на сообщение с другим департаментом. Минутку...

Ушио достал какую-то бумагу и, развернув, прижал к столу разными мелкими предметами, чтобы она не скручивалась. На большом листе Керин увидел паутину линий, связывавших коротенькие куромонские надписи.

— Так, — произнес Ушио, — мы можем восходить по иерархии таким вот образом... или вот так... а то еще можно обратиться к начальнику бюро, уважаемому Сендаю.

— Если по-другому не получится, — сказал Тога, — эта личность могла бы просить господина великого мандарина Департамента Дорог и Мореплавания...

— Мне кажется, в таких крайних мерах нет необходимости, — откликнулся Ушио. — Так как он болеет, высочайший Аоба многие свои функции передал помощникам. Если уважаемый Kaгa сможет тебя провести — отлично, а нет — так придется действовать через Сендая. Передай ему мои почтительнейшие поклоны.

Когда они покинули кабинет Ушио, Керин спросил:

— Если я должен доложить о своей миссии императорскому колдуну, почему бы нам не отправиться прямо к нему? Зачем все эти обходные пути?

— Эта личность не ожидает, что тебе, варвару, это будет понятно, — ответил Тога. — Чтобы по возможности избежать путаницы и не допустить вмешательства в действия отдельных ветвей государственного управления, мы нуждаемся в твердых правилах, определяющих, кто с кем имеет право взаимодействовать. Это называется «использование соответствующих ходов». Конечно, эти правила осложняют нашу работу, но в меньшей степени, чем если бы каждый мог бегать из департамента в департамент без разрешения своего начальства. Разумеется, опытные чиновники вроде этой личности знают, как безопасно сократить официальную процедуру.

Колдун Ошима служит в Магическом Бюро Департамента Здравоохранения и Благоденствия. Чтобы чиновник одного департамента мог обратиться к чиновнику другого департамента... — И Тога принялся излагать сложные правила взаимодействия гражданских служб. Когда он закончил свою лекцию, они оказались уже у кабинета первого секретаря Каги.

— Уважаемый Сендай сейчас в отпуске, — сказал Kaгa, — и поручил мне быть временно его заместителем. Я выпишу вам пропуск в здание Департамента Здоровья и Благоденствия. Там вы сможете обратиться к секретарю Хузо. Если он лично не сможет вас принять, он распорядится разрешить вам использовать соответствующие ходы, чтобы войти в контакт с нужным кабинетом в магическом бюро. Выпейте чашку чаю, и вы тоже, дорогие варвары...

Выпив с разными чиновниками еще около дюжины чашек, Тога добился того, что с ними шел по коридору и беседовал второй секретарь Хией из тавматургической лаборатории Магического Бюро Департамента Здоровья и Благоденствия. Хией сказал Тоге, Керину и Ноджири:

— Уж лучше это лицо само вас проводит — наш имперский колдун не отличается особенной любезностью.

Они вошли в большую комнату, заставленную магическими приспособлениями и инструментами, с которыми возился маленький сморщенный человечек с всклокоченной седой бородой. Какое-то время он что-то регулировал и не обращал ни малейшего внимания на вошедших, а потом спросил:

— Ну, мастер Хией, какую дурь ты сегодня от меня потребуешь? Волшебный ковер, чтобы летать на луну?

— Дорогой волшебник, — ответил Хией, — вот этот варвар — мастер Рао; он привез послание от мальванского Короля Королей. Если ты ненадолго успокоишь свою желчь, он тебе кое-что сообщит.

— Ах да, я припоминаю... Речь идет об этом договоре между Сыном Неба и так называемом Королем Королей, не так ли? Ладжпат не очень-то торопился выполнить свои обязательства... Ну, так где же послание?

Керин вручил ему небольшой мешочек из промасленного шелка:

— Ты в самом деле колдун Ошима?

Старичок фыркнул:

— Вне всякого сомнения! Если бы мастер Хией вел себя вежливее, он представил бы тебя, как полагается. А это, я так понимаю, и есть твоя странная женщина?

— Моя жена, — ответил Керин, которому начинало казаться, что вздорность и сварливость Ошимы может разрушить самую строгую систему этикета.

— Жена, вот как? — презрительно оскалился Ошима. — Подкрепляет ли она твою силу выражениями восторга, когда ты на нее забираешься?

— Гм... — промычал Керин, чувствуя, что краснеет. Он попытался что-то ответить, но из-за смущения смог издать лишь нечленораздельные звуки. Ему хотелось сказать: «Не твое трахнутое дело, проклятый старый шут!» — но не посмел. Пока он пытался вновь обрести власть над своим языком, Ноджири спокойно заметила:

— Нам удается все устраивать ко взаимному удовлетворению, сударь.

— Прекрасно! — рявкнул волшебник. — Любому дураку ясно, что из вас двоих ты — самая умная! Беда Небесной империи в том, что здесь женщин считают просто неразумными, какими-то ничего не значащими предметами, и поэтому общество лишено возможности использовать их таланты.

— Не воспринимай его слова всерьез, мастер Рао, — сказал Хией, — ему нравится высказывать абсурдные идеи, чтобы шокировать своих собеседников.

— Ничто так не шокирует толпу, как нежеланная правда, — пробурчал Ошима. — А теперь давайте посмотрим, что там.

Он сломал печать на мешочке и развернул бумагу. Пробегая глазами по мальванским строчкам, волшебник хмыкал в бороду и наконец сказал:

— Похоже, это способ изготовления веера Аджендры, точнее, веера Цунджинга, который Аджендра привез к нам. Изготовление этой штуки и заколдовывание займет по крайней мере месяц, а мы не можем отправить мастера Рао в обратный путь, не убедившись, что веер действительно делает то, что требуется. Поэтому, мастер Хией, тебе придется найти для варваров жилье, где они смогут ожидать нашего разрешения вернуться домой.

— Извини, — сказал Керин, — а какова твоя роль в этом договоре с Мальваной?

— Ну, я всего лишь должен сообщить секрет устройства, определяющего, где север...

— Хватит! — рявкнул Хией. — Об этом болтать не следует!

— Раз мастер Рао все равно сломает печать и прочтет, что мы напишем, — как он уже сделал, сдается мне, с этим посланием, — то от моих слов никакого вреда не будет. Ладно, уходите! Мне нужно сосредоточиться, чтобы расшифровать эти мальванские каракули.

Когда они вышли из рабочего кабинета колдуна, Хией сказал:

— А теперь я буду искать вам жилье. Если в деревне дипломатов есть свободные места, вы там и поселитесь и будете ждать результата опытов Ошимы.

— Ты в самом деле сможешь их устроить, уважаемый Хией? — спросил Тога. — Этот ком мерзости еще не видел своих жен и детей. Кроме того, я должен расплатиться с носильщиками. Ты ведь наймешь кого-нибудь отнести их багаж?

— Беги домой, мастер Тога, — ответил Хией, — а не то твои штаны лопнут из-за неудовлетворенной похоти. Ты хоть не на мальчиках помешан, как секретарь... Но при этих иностранных дьяволах я не буду никого называть по имени. Пойдемте, дорогие варвары.

* * *

Шагая за Хиеем, Керин сказал:

— Ваш колдун ведет себя... гм... не так, как другие куромонцы.

Хией хихикнул:

— Ты намекаешь на его ужасные манеры, да? Клянусь пятьюдесятью семью главными божествами, кто угодно на его месте давным-давно лишился бы головы за дерзость! Но Ошиме удается сохранить свою в целости, потому что он самый могущественный колдун в империи и всем внушает страх. Считается, что, если кто-нибудь сделает ему какую-нибудь неприятность, он немедленно вызовет демона или дракона и погубит смельчака. К счастью, у него нет честолюбия. Он вполне доволен, если ему предоставляют хорошо оборудованную лабораторию для его исследований.

Хией привел Керина, Ноджири и носильщиков с багажом к огороженному стеной участку в самом дальнем углу Запретной Территории. Внутри его оказались участки поменьше, тоже обнесенные стенами. По-видимому, подумал Керин, огораживать стенами все что можно — национальный вид спорта куромонцев. На каждом маленьком участке располагался домик и садик. У ворот деревни дипломатов стояли стражники в бронзовых шлемах и позолоченных кирасах. Переговорив с чиновником в будке рядом с воротами, Хией сказал Керину:

— Мастер Синсонг говорит, что у него есть как раз такое помещение, какое вам нужно, но прежние постояльцы только сейчас уезжают. Он предлагает посидеть немного вот здесь на скамейке и уверяет, что вскоре вы уже сможете раскладывать вещи. А пока он прикажет подать нам чаю. Я должен поздравить тебя: ты делаешь быстрые успехи в языке цивилизованного мира. Мне чаще всего удается понять, что ты имеешь в виду!

— Спасибо! — сказал Керин и попросил: — Расскажи мне, пожалуйста, историю этого магического веера!

— Думаю, что вреда от этого не будет, — ответил Хией. — Началось все много веков тому назад. Колдун Цунджинга смастерил его для тогдашнего короля островов Гволинг. Обмахивая этим веером любое живое существо, его можно выдуть из этого мира, а потом вернуть, постучав веером по локтям и голове в определенной последовательности. Когда принц Вангерр, внук этого короля, встретился на острове Баншу с драконом, он обмахнул его веером и заставил исчезнуть.

Сменилось несколько поколений, и веер оказался в руках у мальванского аскета Аджендры. Кроме веера ему досталась и книга, в которой содержались правильные последовательности стуков, возвращающих исчезнувшие существа в этот мир.

Ноджири задала вопрос, что в этот день ей удавалось нечасто:

— А что происходит с исчезнувшими существами?

— Мнения расходятся, — ответил Хией. — Последователи одной школы утверждают, что они попадают в другое измерение, сосуществующее с нашим. Другие считают, что они распадаются на составляющие их атомы, которые затем снова объединяются благодаря другой последовательности стуков. Но я продолжаю: придерживавшийся принципа не наносить вред, Аджендра не имел нужды в веере, но ему нужны были деньги, чтобы основать в своей родной деревне храм его излюбленных богов, — в нем он надеялся провести в медитации остаток своих дней.

Так как мальванский король сильно потратился на недавнюю войну и не мог себе позволить финансировать этот проект, Аджендра привез веер в Чингун. Случилось это в правление Цотуги Четвертого. Аскету удалось убедить Сына Неба заплатить за веер и книгу десять тысяч золотых монет и выделить отряд охраны, который сопровождал бы аскета на пути на родину.

Цотуга был человек неплохой, но вспыльчивый и несдержанный. Когда кто-либо из министров слишком упорно возражал против какого-нибудь плана, полюбившегося правителю, Цотуга иногда попросту обмахивал его веером — и устранял несчастного мандарина из этого мира. Тем временем он спрятал в особо отведенном месте книгу с описанием стуков, чтобы легко найти при необходимости, да вот только позабыл, где это место находится.

После исчезновения мандаринов, заведовавших департаментами, управление страной пришло в упадок. Подчиненные занимались только интригами, личным обогащением и собственными делами, вместо того чтобы исполнять свою работу. Для страны настали тяжелые времена. Развал еще усугублялся инфляцией бумажных денег, которую Цотуга проводил вопреки уговорам своего министра финансов Ясбу.

Так как советы Ясбу были не по вкусу правителю, он попросту устранил его, обмахнув веером.

В конце концов Цотуга, посоветовавшись со своей супругой императрицей Насако, нанял на должность премьер-министра способного провинциального смотрителя дорог и мостов, по имени Замбен из Джомпея. Цотуга, конечно, не догадывался, что Замбен состоял в тайной связи с Насако и что любовники собирались избавиться от императора.

Замбен завлек Цотугу в свои сети и как-то раз сел играть с ним в игру, называемую сачи. Когда они оба ползали по полу, отыскивая фигуру, которую Замбен нарочно уронил, премьер-министр ловко подменил веер императора на свой, после чего в несколько взмахов веера довел интригу до намеченного конца.

Замбен женился на Насако и стал супругом вдовствующей императрицы. Он не только усовершенствовал систему управления, но и занялся восстановлением текста книги, в которой описывались последовательности стуков, вызывавших обратно к жизни жертвы веера. Он экспериментировал с разными последовательностями, а стоявший рядом секретарь отмечал, какие стуки кого возвращают. Среди других людей Замбену удалось вернуть и министра финансов Ясбу.

Но по рассеянности он случайно простучал и возвращение дракона, которого принц Вангерр давным-давно заставил исчезнуть. Не успел Замбен и глазом моргнуть, как дракон проглотил его вместе с одеждой и веером и умчался прочь из Недоступного Дворца.

Хотя принцу Вакумбе в то время было всего четырнадцать лет, он стал императором. Сразу же после церемонии коронации он снял с головы корону с крыльями и пожаловался, что она слишком тяжела. Вертя в руках этот сложный головной убор, он случайно задел какую-то пружинку: тут же отскочила металлическая крышка, под которой была спрятана пропавшая книга стуков. Но так как веер пропал и никто во всей империи не мог смастерить такой же, книгу сдали в архив.

Наш нынешний Повелитель Вселенной, божественный Дзучен, пожелал обладать не только книгой стуков, но и волшебным веером. Поэтому он отыскал духовных наследников аскета Аджендры в надежде, что в их среде могла сохраниться тайна изготовления магического веера. С помощью прозрений учителя Ошимы удалось выяснить, что колдун Гулам располагает искомыми сведениями. Поэтому наш Сын Неба заключил договор с королем Ладжпатом, по которому эта тайна выменивалась на что-то. И тогда... Хией замолчал, заметив подходившую к воротам группу людей. Все они были приземисты, с плоскими смуглыми лицами, одеты в халаты из овечьих шкур, распахнутые из-за жары, а обуты в большие фетровые сапоги; на головах у них были меховые шляпы. За ними шли носильщики с множеством грузов.

— Послы от кочевников, — пробормотал Хией. Керин почувствовал, что присутствие этих людей можно обнаружить посредством обоняния почти на таком же расстоянии, как и посредством зрения. Трудно было понять, в какой степени коричневый цвет их лиц определялся цветом кожи и в какой — толстым слоем грязи. Они вышли за ворота, не обращая никакого внимания на Керина и его спутников, и закричали. Появились конюхи с лошадьми. Когда багаж взвалили на спины животных, кочевники вскочили в седла, издали дикий вопль и галопом помчались прочь, нимало не заботясь о попадавшихся по пути пешеходах.

Когда Керин и Ноджири расположились в отведенном им домике, юноша спросил:

— Скажи, пожалуйста, когда я смогу уехать?

— Когда веер будет готов и проверен, — ответил Хией.

— Другими словами, вы со всей вежливостью сажаете меня под арест?

— Пожалуйста, не говори этого, мастер Рао! Но так как именно тебе предназначено отвезти ответное послание в Мальвану, если веер успешно пройдет испытания, то нам необходимо быть уверенными, что в нужный момент ты окажешься под рукой.

— А из деревни дипломатов нам можно выходить?

— Разумеется — при условии, что вы не будете покидать Запретную Территорию.

— А если нам захочется получше осмотреть ваш великий город?

— Если вы сообщите об этом, эта личность организует для вас сопровождение. Оно необходимо для вашей же безопасности — потеряться в Чингуне легко, так же как и стать жертвой преступников, которых у нас, увы, предостаточно. А теперь, уважаемые варвары, я должен вернуться к своим делам. Как говорил мудрый Даухай, ничто не поощряет так усердие подчиненных, как зрелище начальника, обладающего этой добродетелью!

Когда Хией удалился, преисполненный сознанием собственной значительности, Керин тихонько сказал Ноджири по-салиморски:

— Ты поняла, что сказал старик Ошима насчет навигационного приспособления, пока Хией не заткнул ему рот?

— Нет. Я разобрала только слово «север» — они говорили слишком быстро для меня.

— Ты ведь знаешь о моем договоре с Клунгом. Если они вручат мне инструкции по изготовлению этого прибора и отпустят, как они думают, в Мальвану, половина наших проблем будет решена, — озабоченно сказал Керин. — С другой стороны, если я обещаю передать тайну королю Ладжпату, а вместо того отдам Клунгу, то окажусь обманщиком...

— Если бы я была на твоем месте, — сказала Ноджири, — я бы не торопилась об этом размышлять. Если мы собьемся с курса на море или попадем в руки пиратов, не добравшись до Кватны, твоей чувствительной совести будет совершенно не о чем беспокоиться. А в Салиморе мы можем обнаружить, что Клунг уже умер...

— Как всегда, ты права, — вздохнул Керин.

 

ЗАПОВЕДНЫЕ ПОКОИ

Керин сидел, вытянув ноги, на мостовой у ворот, ведущих в деревню дипломатов. Вместо сапог он был обут в башмаки с колесиками.

— Черт побери, женщина, — зарычал он на Ноджири, которая стояла рядом, трясясь от хохота, — если ты такая умная, покажи-ка, как ты сама управишься с этими проклятыми ноголомками!

И юноша сорвал с ног башмаки и швырнул их в сторону.

— Прости меня, повелитель, — сказала принцесса, справившись наконец с приступом веселья. — Но после того, как ты хвастался, что тебе это будет очень легко...

Она села на скамейку и надела свои башмаки с колесиками, а Керин с трудом поднялся на ноги:

— Завтра весь день будет задница болеть... Куромонские жены ведут себя почтительнее.

Ноджири понеслась на колесиках прочь. Сначала она пошатывалась, но вскоре поняла, в чем фокус, и вернулась уже быстро, по уверенной длинной дуге. Затем она описала по мостовой изящную восьмерку.

— Клянусь медными яйцами Имбала! — вырвалось у Керина. — Ты что, тренировалась тайком?

— Нет, мой повелитель, — ответила Ноджири, сделав пируэт, — я просто внимательно смотрела, как катаются туземцы. Если тебе и в самом деле больше нравятся куромонские жены, я думаю, не составит труда найти чиновника, который с радостью с тобой поменяется.

— О боги! — воскликнул Керин. — Об этом и не думай! Я хоть из нас и самый сильный, но самая умная, похоже, ты! Прости, что я не сдержался; наверное, я и в самом деле выглядел как законченный дурак.

— А ты меня извини за мой смех. Попробуй еще раз, только поосторожнее!

Через час упражнений Керин уже мог кататься достаточно легко, и парочка отправилась осматривать Запретную Территорию.

* * *

Керин постучал в дверь рабочего кабинета учителя Ошимы. Изнутри раздался раздраженный вопль:

— Кого на этот раз принесло?

— Рао-мальванца, — ответил Керин. — Интересно узнать, как продвигается дело с веером.

— Ну заходи, заходи! Но не заставляй меня тратить попусту время на бессмысленную болтовню!

Керин открыл дверь. Свои башмаки с колесиками он и Ноджири подвесили за завязки себе на плечи. Войдя, они увидели, что Ошима держит в руках один конец стеклянной трубки, а долговязый подмастерье с испуганным выражением на лице — другой.

— Скройся, Донг! — рявкнул Ошима, и подмастерье заковылял прочь. Затем колдун обратился к Керину: — Похоже, вы учитесь ездить на колесиках?

— Да, сударь.

— А где вы башмаки взяли?

— Мы попросили уважаемого Хиея, и он... Я вот спросил, как продвигается дело...

— Ты говоришь, что ты мальванец?

— Да. Но вот как насчет...

— А твоя женщина, судя по внешности — из Салимора.

— Так оно и есть, сударь. А вот веер...

— Странно. Я знавал других мальванцев, но у них у всех кожа была гораздо смуглее — почти как чай, если его всю ночь кипятить.

Отчаянным усилием воли Керин напал на подходящее объяснение:

— В последнее время я не так много был на солнце.

— Гм-гм... Надеюсь, ты лучше знаешь, откуда ты взялся, хотя внешне тебя можно было бы принять за одного из этих бледных круглоглазых варваров с Дальнего Запада, которые крайне редко добираются до империи. Несколько дней тому назад ко мне зашел уважаемый Аки и выразил сомнение, что ты в самом деле тот, за кого себя выдаешь, — но ведь он вечно варваров подозревает в самом худшем. Ну так что же ты хотел спросить? Не тяни — я занятой человек!

— Насчет веера, сударь. Как дело продвигается?

— Продвигается, но медленно. Мне нужны куски яшмы вполне определенного качества, и за ними пришлось послать в провинцию Яшмовой Горы. А тебе-то какое до этого дело?

Керин не смог скрыть своего раздражения:

— Раз спрашиваю — значит, есть дело! Ваши люди не отпускают меня назад, пока ты не испытаешь веер.

— Вот оно что. Ладно, еще вопросы есть?

— Нет, сударь. Но...

— Тогда до свидания. Эй, Донг, возвращайся и принимайся наконец за работу, ленивая тварь!

— Проклятый грубиян! — пробурчал Керин, закрыв дверь в кабинет. — Удивительно, что он еще не лишился головы, несмотря на то что его боятся!

— Веди себя с ним осторожнее, повелитель, — сказала Ноджири. — Каковы бы ни были его недостатки, проницательности ему не занимать.

— Ты, как всегда, права, — неохотно признал Керин.

Керин и Ноджири подкатили к башне Хукурью, находившейся за пределами Запретной Территории. Их сопровождали — тоже на колесиках — два солдата в сверкающих медных доспехах. Охрана была нужна, чтобы путешественники не заблудились и не попали в лапы преступников, а также, как подозревал Керин, чтобы не дать им покинуть Чингун. Юноша постучался; в башне отворилась дверь, и куромонец средних лет поклонился ему, сложив ладони вместе.

— Кому обязано это ничтожество визитом? — спросил смотритель.

Керин объяснил, что он путешественник, прибывший из далеких стран, что, прослышав о чудесных часах Хукурью, он пожелал их осмотреть, если — в куромонском стиле закончил он свою речь — такой осмотр будет позволен этому жалкому варвару.

— Уважаемый варвар делает честь этому невежественному смотрителю, — ответил смотритель. — Пожалуйста, входи.

Шум внутри был еще сильнее, чем снаружи, и разговаривать можно было только в. полный голос. Поскрипывали оси, лязгали шестерни, булькала вода, а время от времени раздавался грохот колоколов, гонгов и барабанов. Смотритель Зуйкаку, внук Хукурью, с готовностью объяснял, как действует механизм, созданный дедом:

— Эта личность счастлива видеть варвара, желающего усвоить рудименты культуры.

Башня, включая чердак, была примерно тридцать пять футов в высоту. Вода, стекавшая по трубам и резервуарам, наполняла одну за другой тридцать шесть чаш, покачивавшихся на большом колесе. Особый механизм регулировал скорость вращения, так что за один такт колесо поворачивалось точно на градус между соседними чашами. Полный оборот колесо совершало за девять часов; из чаш вода выливалась в бассейн, расположенный под колесом.

Колесо приводило в движение деревянную ось на железных опорах. Эта ось посредством коронной передачи вращала высокий тонкий вал, приводивший в движение весь остальной механизм, состоявший из армиллярной сферы на чердаке и пяти широких горизонтальных колес с вертикальными штифтами. На одних штифтах были закреплены статуэтки со знаками, обозначающими целые часы и десятые доли часа, восход и заход солнца. Другие штифты отмечали эти моменты звуком, ударяя по колоколам, гонгам и барабанам.

Механизм, регулирующий скорость вращения главного колеса, Керин исследовал самым внимательным образом. Он состоял из системы зацепов, не дававших колесу вращаться, пока одна из чаш не наполнится водой, а затем допускавших поворот колеса лишь на градус, необходимый для подведения следующей чаши к источнику воды.

— А откуда течет вода? — спросил юноша.

— Из резервуара наверху. Если уважаемый варвар проследует за мной по лестнице...

— Сначала нужно снять башмаки с колесиками, — сказал Керин.

Когда они добрались до второго этажа, он спросил:

— А что ты делаешь, когда в резервуаре кончается вода?

— Каждый день, — объяснил Зуйкаку, — приводят каторжника, который его наполняет. Он крутит вот этот рычаг и качает воду из колодца.

— Сударь, — произнес Керин, — ты сообщил мне больше сведений, чем способна переварить моя жалкая варварская голова. Надеюсь, ты позволишь мне нанести еще один визит?

— Этот жалкий механик будет счастлив, уважаемый господин.

Скользя на колесиках обратно к Запретной Территории, Керин сказал Ноджири:

— Как-то слишком все легко получается...

— Я думала, — ответила принцесса, — что ты будешь доволен, ведь тебе без особых усилий удалось выполнить твою главную задачу.

— В том-то и загвоздка, дорогая... Мой опыт показывает, что когда все получается слишком легко, это значит, что надо ждать неприятностей... Белинка, конечно, была ужасно назойлива, но хотел бы я, чтобы она была здесь и могла нас предупреждать об опасностях!

Когда они вернулись в свой домик, юноша провел весь вечер, вычерчивая схемы механизма регуляции скорости вращения. Бумагу ему предоставил Хией. Судя по всему, куромонцы никогда не слышали о возможности писать пером и обходились тонкими кисточками, с которыми Керину было нелегко управиться. Лишь после упорных попыток он научился проводить кисточкой прямую линию.

Дни шли за днями; лето становилось все жарче. Так как воздух был не такой влажный, как в Кватне и Котейки, Керин легче переносил жару. В сопровождении солдат он еще раз побывал в часовой башне Хукурью, чтобы проверить свои чертежи регулятора, сравнивая их с оригиналом. Надев куртку и шапочку куромонского писца, он без помех разгуливал по коридорам департаментов.

Как-то раз в здании Департамента Дорог, Каналов и Мореплавания он прошел мимо дородного третьего секретаря Аки. На какой-то миг выражение глаз Аки изменилось за стеклами очков, но тут же приобрела обычную невозмутимость. Ни тот ни другой не сказали ни слова.

Однажды вечером, когда Керин без особого успеха пытался овладеть куромонским иероглифическим письмом, прикатил на колесиках мальчик-курьер и сказал:

— Уважаемый Ката приветствует уважаемого варвара Рао и просит вышесказанного Рао ожидать его завтра у входа в Недоступный Дворец в три часа. Ему приказано явиться в Заповедные Покои.

Когда мальчик ушел, Ноджири спросила:

— А обо мне он ничего не сказал?

— Нет, дорогая, но я думаю...

— Ни к чему! В этой стране с женщинами еще меньше считаются, чем у меня на родине. Отправляйся один, а я тем временем выстираю твои штаны.

* * *

Перед входом в Недоступный Дворец Керин увидел небольшую толпу. Там были и Kaгa, и Ушио, а Тога явился сразу же вслед за новарцем. Стояли там и другие чиновники.

Тога тронул Керина за руку и поманил в сторону. Когда они отошли, чиновник прошептал:

— Уважаемый Керин, я надеюсь, тебе известны правила поведения в Заповедных Покоях?

— Хией мне прочел целую лекцию.

— Отлично. Но позволь все-таки предупредить тебя: ходят слухи, что Сын Неба стал очень раздражителен из-за того, что ему пришлось покинуть свой Летний Дворец — гораздо более великолепную резиденцию, чем это старое полуразвалившееся строение; там есть и огромные сады, и затейливо изукрашенные павильоны, и пруд с утками, и другие забавы — и поселиться в Недоступном Дворце, в котором невыносимо жарко и душно. Он ни за что не переселился бы, если бы евнухи не убедили его, что ввиду важности дела с веером Аджендры его личное присутствие совершенно необходимо. Так вот, когда он в таком скверном настроении, малейшая ошибка в этикете может стоить виновному части тела, с которой ему не хотелось бы расстаться — например, головы.

— Я буду стараться, — ответил Керин, холодея от страха. Двери со скрипом отворились, и толстый человек визгливо прокричал:

— Входите, почтенные! Правитель Вселенной готов вас принять.

Солдаты, стоявшие при дверях, кланялись проходившим чиновникам. Толстяк привел их в аудиенц-зал, где примерно дюжина придворных уже стояла навытяжку. В дальнем конце зала сидел на высоком троне император Дзучен, одетый в просторные одежды, сверкающие изумрудами и золотом. Возвышение, на котором стоял трон, было не меньше пяти футов — будто для того, чтобы восполнить небольшой рост самого императора. На голове у него была высокая корона с крыльями, украшенная павлиньими перьями и драгоценными камнями. У трона стояли солдаты и сидели евнухи.

Толстяк выстроил посетителей в ряд. Затем дал знак сделать три шага вперед, после чего все упали на колени и трижды коснулись пола лбом, Керин следил краем глаза за остальными и повторял все их движения.

Чиновники встали, сделали еще три шага вперед и снова стали кланяться. Потом поднялись, прошли три шага и опять повторили поклоны. Все тщательно избегали смотреть прямо на императора, потому что официально считалось, что кто посмотрит в лицо Сыну Неба — ослепнет от сияния его величия.

— Встаньте! — сказал император. — Колдун Ошима, выйди вперед!

Ошима и его подмастерье Донг сделали один шаг к трону. В руках у Ошимы был большой, роскошный на вид веер, который колдун сложил и попытался поднести императору. Однако возвышение, на котором стоял трон, и небольшой рост Ошимы этому воспрепятствовали. Дзучен не мог бы дотянуться до веера иначе, чем сойдя с трона и нагнувшись. Чтобы не допустить такого нарушения этикета, Керин воскликнул:

— Божественный самодержец, позволь этой куче грязи пособить!

Уцепившись руками за край возвышения, на котором стоял трон, он подтянулся, закинул ногу и встал на возвышении в коленопреклоненной позе. Затем он опустил руку вниз, принял веер у колдуна и передал Дзучену.

Придворные обменивались изумленными взглядами. Керин затаил дыхание, не зная, чего ожидать — похвалы или немедленной казни. Император произнес:

— И книгу с описанием стуков, добрые подданные!

Ошима достал книгу из просторного рукава и протянул Керину, который передал ее императору и спустился с возвышения на пол. Сердце его тревожно билось. В тот момент, когда он вскарабкался к трону, ему казалось, что это естественный знак вежливости, — но кто знает, не окажется ли он убийственной дерзостью в глазах этих людей, помешанных на этикете?

Дзучен развернул веер, разрисованный драконами. Он едва не начал обмахиваться им, но вовремя одумался, пробормотав:

— Проклятая жара!

Новарец заметил, как капли пота катятся из-под огромной короны и стекают по императорскому лицу. Дзучен громко произнес:

— Наша главная цель — испытать действие этого предмета. Кто добровольно согласится исчезнуть посредством веера и вернуться посредством стуков?

Придворные снова начали переглядываться. Послышалось громкое шарканье фетровых подошв — каждый пытался спрятаться за соседей.

— Как, ни одного добровольца? — спросил Дзучен, оглядывая зал.

— О великий, — заговорил Ошима, — мой жалкий подмастерье, крестьянин Донг, будет счастлив исполнить это почетное поручение!

И колдун подтолкнул подмастерье вперед. Подросток завращал в ужасе глазами и издал слабый стон. Керину показалось, что он слишком запуган, чтобы протестовать, и вот-вот упадет в обморок.

— Ага, как раз то, что нужно! — воскликнул Дзучен. Распахнув веер, он наклонился и махнул веером у испуганного лица Донга. Послышались колебания воздуха — и юноша исчез! — А теперь, чтобы его вернуть... — забормотал император, перелистывая книгу.

— Смотри на «подмастерье», императорское величество, — подсказал Ошима.

Дзучен нашел нужное место. Он сложил веер, четыре раза стукнул им себя по левому локтю и раз — по лбу. Донг тут же явился обратно. На этот раз он и в самом деле потерял сознание и повалился на пол.

— Стража! — крикнул император. — Приведите мальчишку в чувство, дайте ему золотую монету и отправьте на сегодня домой. Отличная работа, учитель Ошима! Остается выполнить наши обязательства по договору с королем Ладжпатом. — И он уставился на Керина. — Это ты — молодой человек, который привез из Мальваны инструкции по изготовлению веера?

Керин низко поклонился:

— Да, императорское величество, я и есть этот презренный.

— Ты сослужил добрую службу. Тебя наградят...

— О Повелитель Вселенной! — закричал чей-то голос. — Твое императорское величество обольстили и обманули!

— Что? Что такое? — изумился Дзучен. — Пусть тот, кто это сказал, выйдет вперед!

Третий секретарь Аки сделал шаг по направлению к трону; за ним вышел и еще какой-то куромонец. Оба упали на колени и коснулись пола лбами. Когда они стали кланяться второй раз, Дзучен рявкнул:

— Довольно церемоний! К делу!

— О сверхмудрый господин, — сказал Аки, — эта грязная лужа привела с собой мастера Лицуна из Джобэ, почтенного купца. Он только что вернулся из очередной торговой поездки в Мальвану. Во время предыдущей поездки он встречался с чародеем Гуламом и его чела Рао. И вот он уверяет меня, что человек, который стоит перед тобой и выдает себя за Рао, — самозванец!

— Невыразимое величество, — вскричал Тога, — эта кучка пыли располагает доказательствами, что человек, называющий себя Рао, и есть Рао на самом деле! Выслушай, Повелитель Вселенной!

Из просторного рукава Тога вытащил бумагу с рисунком, по которому он установил личность Керина в Котейки. Несколько шей, в том числе и императорская, вытянулись, чтобы разглядеть портрет.

— О Повелитель Вселенной, не слушай Тогу, известного своим пристрастием к варварам! Кто угодно может нарисовать что угодно. Откуда мы знаем, что это не он сам намалевал?

— Лжец! — завопил Тога. — Слепой осел, ты же сам дал мне эту бумагу, чтобы установить личность варвара!

— Ах ты, белый кролик, вечно раболепствующий перед грязными чужеземцами!

— А ты — просто грязь!

— А ты — хуже, чем грязь! — орал Аки. Оба визжали и размахивали кулаками.

— Заткнитесь оба! — рявкнул император. — Ползите на брюхе и умоляйте мое величество о прощении!

Оба чиновника тут же замолчали и плюхнулись на пол, бормоча:

— О всесветный правитель, прости эту кучу испражнений... О заместитель богов, не гневайся на этого грязного слизняка...

Через несколько минут Дзучен сказал:

— Хватит! Встаньте, и продолжим заниматься делами. Поднесите рисунок поближе. Да, он в самом деле в точности повторяет черты вот этого мастера Рао — разве не похож, Аки?

— Теперь, всмотревшись внимательнее, — ответил Аки, — я вижу, что похож. А ты что скажешь, мастер Лицун?

— Да, похож, — сказал тот, — но если этому отвратительному червю будет позволено высказать свое мнение, то рисунок похож и на настоящего, мальванского Рао. Если тот, кого мы здесь видим, — настоящий Рао, то его, должно быть, чем-нибудь отбеливали. Другой Рао, которого я видел в прошлом году, был смуглым — как будто его выкрасили соком грецкого ореха.

Император с ужасной ухмылкой уставился на Керина своими узкими глазами:

— Ну, настоящий или самозваный мастер Рао, что ты на это скажешь, чтобы мы не приговорили тебя к расчленению путем сотни разрезов?

Керин открыл было рот, но несколько секунд не мог издать ни звука — такой ужас парализовал его! Но вот ему все-таки удалось справиться с собой:

— Твое небесное величество, это правда, что моя кожа была смуглее, когда я отправился в путь. В той части Мальваны, откуда я родом, люди обычно светлее, и их кожа темнеет лишь от тропического солнца на юге. Так как более трех месяцев я путешествовал и большую часть времени проводил в тени, моя кожа стала светлее.

Повернувшись затем к Лицуну, он быстро произнес по-мальвански фразу, которую несколько раз проговорил про себя:

— Тебе больше нравится наша северная погода после жары?

Купец не смог сразу ответить, и Керин спросил:

— Ты и теперь сомневаешься, что я настоящий мальванец?

Лицун развел руками:

— Он вроде бы свободно говорит по-мальвански, но с акцентом.

— В моей провинции именно так говорят, — заявил Керин.

— Похоже, разобраться в этом не так просто, — проворчал император. — Не будем спешить с окончательными выводами, исследуем дело подробно и беспристрастно. Кого же назначить следователями?..

И тут вспотевший Дзучен, машинально раскрыв веер, в рассеянности обмахнулся им. Воздух колыхнулся — император мгновенно исчез! Веер со стуком упал на возвышение трона.

Со всех сторон раздались крики изумления и ужаса. Стражники, стоявшие у трона, выхватили сабли из ножен и забегали вокруг, заглядывая во все щели, как если бы ожидали, что оттуда на них набросится убийца.

— Мастер Рао, — пронзительно завопил колдун Ошима, — хватай быстро веер и книгу!

Мозг Керина работал с лихорадочной быстротой, и юноша мгновенно понял смысл этого приказа. Тот, кто владел веером, мог устанавливать свои условия игры. Он снова вскочил на возвышение трона, подобрал веер и взял книгу, лежавшую на подлокотнике трона.

— Давай сюда! — крикнул Ошима, протягивая к нему руки.

— Зачем? — спросил Керин. — Ты хочешь сделаться императором?

— Нет, болван! Чтобы я проводил свою жизнь, участвуя в церемониях, выслушивая просьбы и допрашивая шпионов? Чушь! Да и чужеземный варвар вроде тебя императором стать не может. А вот если мы вернем Дзучена, он, возможно, нас отблагодарит!

— Я сам его верну, — решил Керин.

Он открыл книгу и сообразил, что она вся была написана куромонскими иероглифами, из которых ему были известны десятка два.

— Держи! — сказал он, протягивая книгу колдуну. — Нам нужно действовать вместе. Ты мне скажешь, как стучать, а я постучу.

— Наконец-то сообразил, как я вижу, — презрительно проворчал Ошима и стал листать книгу. — Ну вот: «император», три раза слева, три раза справа, четыре раза по лбу. Да нет же, идиот! «Слева» означает, что ты должен держать веер правой рукой и стучать по левому локтю, а не хвататься левой рукой за веер!

Керин простучал рекомендуемую последовательность. Воздух снова с шумом заколыхался, и на троне материализовался плотный пожилой человек в простом зеленом халате поверх черных шелковых штанов. На голове у него была круглая старомодная шляпа, на тулье которой сверкал бриллиант величиной с небольшое куриное яйцо.

Керин отступил назад:

— А ты кто такой?

Человек на троне выпучил глаза и забормотал:

— Кто осмеливается... что... где мы? — Он осмотрелся вокруг: — Похоже на наш трон для аудиенций... в нашем Недоступном Дворце... но как-то все по-другому... и одеяния, и украшения... и ни одного знакомого лица. Эй ты, юный варвар!

Его речь казалась слегка архаичной.

— Что, сударь? — откликнулся Керин.

— Кто ты такой?

— Мальванец Рао, посланный королем Мальваны к императору.

— Какому императору?

— Его императорскому величеству Дзучену.

— Но ведь это мы — император, император Цотуга Четвертый... по крайней мере мы им были. Как ты это объяснишь? Мы спокойно играли в сачи с нашим премьер-министром, как вдруг пш-ш-ш-ш! и вот мы здесь.

— Сверхчеловеческий владыка, — заговорил Ошима, подняв голову, — позволь этой куче нечистот все объяснить.

— А ты кто такой?

— Императорский колдун Ошима, о всемогущий. Помнит ли твое несказанное величество о волшебном веере, который привез мальванский аскет?

— Да. Мы начинаем понимать. Проклятый Замбен, должно быть, подменил веер и заставил нас исчезнуть. А сейчас нас вернули. Какой теперь год?

— Шестой месяц года Верблюда в цикле Черепахи, — ответил Ошима.

— Значит, прошло не меньше двух веков, — задумчиво промолвил Цотуга. — Все наши современники за это время должны были умереть, включая нашу злоязычную жену. А кто, как говорит этот мальванец, теперешний император?

— Дзучен Первый, твое величество. Понимаешь, он по рассеянности сам себя обмахнул этим веером.

— А, вот оно что! Это тот самый веер, что держит молодой человек?

— Нет, это его копия, государь, изготовленная этим неумелым ремесленником. Первый веер исчез, когда твой бывший премьер-министр, сделавшись императором, нечаянно вызвал к жизни дракона. Эта тварь тут же сожрала и его самого, и веер. После того как его величество Дзучен исчез, мы попытались правильной последовательностью стуков заставить его вернуться, но вернули вместо него твою возвышенную особу. Без сомнения, стуки, соответствующие «императору», возвращают правителей в том же порядке, в каком они исчезли. Если простучать еще раз ту же последовательность, можно вернуть Дзучена.

— Не торопись, учитель Ошима, — сказал Цотуга. — Я думаю, что больше одного императора империя никак не может себе позволить. Что ты хочешь за веер и книгу стуков? Только не просите императорского трона: мы уверены, что по законам ни один из вас императором быть не может. Но те, кто нас вернули, почувствуют нашу благодарность. Начнем с тебя, учитель Ошима.

— Все, что мне нужно, государь, — это иметь возможность продолжать мои исследования в Департаменте Здравоохранения и Благоденствия без вечного торга с императорской казной из-за финансирования оборудования и материалов, в которых я испытываю нужду.

— Твое желание будет исполнено. А ты — тебя, кажется, зовут Рао?

— Мне нужно исполнить поручение короля Мальваны Ладжпата, о повелитель. Щедрые прогонные на дорогу домой, чтобы от них мне кое-что осталось, да охрана в пути до Котейки, да лошадь или карета — вот все, чего мне хочется.

— Ты тоже получишь, о чем просишь. Пожалуйста, дайте мне веер и книгу!

Цотуга протянул руки. Керин, слегка поколебавшись, вручил ему веер и передал книгу, взяв ее у Ошимы. Стремление усесться на куромонский трон казалось ему совершенно безумным, но он не доверял правителям, потому что слышал о бесчисленных коварствах, которые они совершают из любви к власти. С другой стороны, юноша понимал, что у него нет выбора, — он был всего лишь одиноким чужеземцем в огромной незнакомой стране.

Ошима повернулся к перешептывавшейся толпе придворных, слишком пораженных происходящим, чтобы вмешиваться в течение событий.

— Приветствуйте его императорское величество Цотугу Четвертого, — закричал он во весь голос, — которого вернули нам пятьдесят семь главных богов вместо последнего императора Дзучена!

Снова повернувшись, он упал на колени и троекратно коснулся пола лбом. Один за другим все присутствовавшие в аудиенц-зале последовали его примеру. Керин спустился с возвышения и тоже стал кланяться.

Цотуга хлопнул в ладоши:

— Встаньте! Здесь ли летописец империи?

Вперед вышел человек с длинной седой бородой:

— Твой бесконечно преданный слуга, о господин.

— Отлично! — сказал Цотуга. — Ты останешься с нами, чтобы ознакомить нас с тем, что произошло с момента нашего... гм... ухода на отдых. А все остальные пусть возвращаются к своим делам!

* * *

Керин и Ноджири стояли у перил «Вароби Моры». Корабль входил в порт Кватны. Керин обнял за талию тонкую смуглую Ноджири и слегка прижал к себе. Она задумчиво произнесла:

— Повелитель, всю мою жизнь меня предостерегали от того всегда возбужденного состояния, которое называется влюбленностью. Мне говорили, что главное — достичь с мужем устойчивых отношений и взаимного уважения. Но боюсь, мое отношение к тебе стало именно тем страстным увлечением, от которого меня предостерегали. Ты даже больше не кажешься мне уродливым, несмотря на выпученные глаза и длинный торчащий нос. Как ты думаешь, это плохо?

Керин засмеялся:

— Клянусь костяными сосками Астис, совсем неплохо! Я как раз хотел признаться тебе в таких же чувствах. Так что я просто счастлив...

— Мастер Керин! — раздался вдруг тоненький голосок.

— Ой! Что это? Напоминает голос Белинки!

— Почему бы и нет, раз я и есть Белинка! — ответил звенящий голосок.

Голубой огонек, едва видимый при свете солнца, заплясал над палубой на уровне глаз Керина.

— Я рада, что ты возвращаешься целым и невредимым. Я уже целый месяц высматриваю тебя на прибывающих кораблях.

— Я помню, — сказал Керин, — что ты собиралась вернуться в Кортолию.

— Да, собиралась. Но я осталась в Кватне, чтобы отдохнуть и набраться сил для обратной дороги, а потом близко подружилась с Сенду, ханту учителя Клунга. Он просто милашка, хотя туповат иногда. Мы стали... то есть мы...

— Любовники, как это принято в Первой Реальности.

— Гм... ну... да, в каком-то смысле, хотя у нас это все по-другому происходит. Но, пожалуйста, никому ни слова, когда вернешься домой! А не то госпожа Эрвина меня накажет.

Керин усмехнулся:

— Если ты умолчишь о моих промахах — о том, что я дважды свалился в море, и спасовал перед Джанджи, и дал Малго обезоружить себя, — то и я никому не расскажу о твоей интрижке. Но не надейся, что я брошу свою принцессу!

— О, с этим я уже примирилась. Когда я вижу других смертных женщин, то понимаю, что ты мог сделать гораздо менее удачный выбор. Но я должна тебя предупредить: учитель Пвана по-прежнему зол на тебя, потому что стражник, которого ты ранил, в конце концов умер. Это мне рассказали духи.

— Жалко стражника, но ведь я лишь оборонялся. А что же с Пваной делать?

— Если он узнает — а он скорее всего уже узнал от своих духов, — что ты вернулся. Он постарается причинить тебе зло.

— Зачем? Ведь благодаря мальванскому магу он больше не нуждается в человеческих жертвоприношениях.

— Пвана — человек злопамятный, — сказала Ноджири. — Раз ты одержал над ним верх, похитив меня и убив стражника, он всю жизнь будет жаждать мести, что бы ты ни делал.

Керин задумчиво хмыкнул:

— Белинка, мы не можем долго оставаться на корабле, если только не заплатим за проезд обратно в Котейки. Поэтому я думаю, что нужно как можно скорее повидаться с учителем Клунгом.

Когда «Вароби Мора» под крики матросов и шум снастей подошла наконец вплотную к набережной, юноша внимательно осмотрелся:

— Не вижу ни храмовых стражников, ни притаившихся жрецов. Но если они вдруг появятся — как сейчас выглядит дорога к дому Клунга? У Софи, помнится, была мысль вымостить главные улицы.

— Дорога в отличном состоянии, — сообщила Белинка. — Новый Софи осуществил замысел предыдущего и вымостил улицы, чтобы доказать надменным куромонцам, что по части цивилизации он им ни в чем не уступает. Так что поверх грязи и гальки уложили плиты...

— Откуда же вдруг взялся новый Софи — предыдущий ведь правил не так давно?

— Вуркай умер, а его место под именем Димбакана Четвертого занял его племянник, сын предшественника Вуркая. Что это ты делаешь?

Керин достал из мешка башмаки с колесиками и протянул Ноджири ее пару:

— К дому Клунга нам нужно будет добраться быстро. Белинка, пожалуйста, предупреди Балинпаванга о нашем визите.

Когда трап был спущен, Керин и Ноджири скатились на набережную. На плече у юноши висел мешок. Они едва успели достичь первой улицы, как Белинка завизжала:

— Мастер Керин, вот они!

Из переулка выскочили несколько храмовых стражников и двинулись на путешественников с криками:

— Стойте! Остановитесь! Вы арестованы!

— Мчимся! — крикнул Керин.

Вместе с Ноджири они быстро покатили вперед, не обращая внимания на изумленные взгляды и возгласы прохожих. Стражники пустились бежать, размахивая крисами.

— Смотри не падай! — воскликнул юноша. — Ой-ой-ой... смотри, что впереди!

Из еще одного переулка высыпал отряд дворцовой стражи Софи. Эти стражники тоже устремились на Керина и Ноджири, крича:

— Стойте! Сдавайтесь! Вы арестованы!

Керин обнажил меч:

— Не знаю, что от нас нужно людям Софи, но не думаю, чтобы они нам добра желали. Не отставай!

Он покатил к ближайшему солдату, размахивая мечом и испуская леденящие душу вопли:

— Прочь с дороги свирепого варвара! — орал он.

Увидев, что странное существо уже совсем близко, солдат взмахнул крисом; Керин отбил удар и, стремительно двигаясь вперед, с силой толкнул неприятеля, так что солдат повалился на мостовую. Юноше ничего не стоило бы убить солдата, но это только осложнило бы его положение. Еще один солдат, испугавшись, бросился прочь. Промчавшись мимо, Керин успел ударить его крисом плашмя по заду.

— Ты здесь? — выдохнул он, не осмеливаясь взглянуть назад, чтобы не потерять равновесие.

— Здесь, — ответила Ноджири. — Теперь они все за нами пустились. На следующем перекрестке поворачивай налево.

Просвистела пара стрел — но ведь на колесиках едут зигзагом, и прицелиться непросто!

Шум погони слышался позади все время, пока они не скрылись из виду. Но вот Керин с Ноджири подкатили к дому Клунга. Когда они вкатились во двор, один из клиентов волшебника, ожидавших своей очереди, вскрикнул от изумления.

Внезапно Керин налетел на какую-то неровность и повалился на землю, увлекая за собой жену. Оба поспешно вскочили на ноги и сняли башмаки с колесиками.

— Да это же мастер Керин! — воскликнул Веджо. — Мудрый учитель сейчас принимает клиента, но вот-вот выйдет. Твоя ханту нам сообщила...

— Скажи своему хозяину, что, если он немедленно не защитит нас от салиморских мерзавцев, он лишится того, что я ему привез.

Клунг как раз вышел во двор — и Керин в нескольких словах объяснил, в каком опасном положении они оказались. Колдун приказал всем своим клиентам отправляться по домам. Пока они проталкивались через калитку, снова стал ясно слышен шум погони.

У калитки появилась толпа храмовых стражников и дворцовой охраны. Офицер протолкался вперед и крикнул:

— Учитель Клунг, мы требуем...

— Вон отсюда! — завопил Клунг. — Убирайтесь, если не хотите превратиться в лягушек!

Офицер испуганно отступил назад. Клунг снова закричал, замахал руками и подбросил в воздух пригоршню какого-то порошка. Перед домом выросла стена огня. Новыми заклинаниями и пассами Клунг огородил дом огнем со всех сторон.

Сквозь пламя Керин разглядел одного из стражников, поспешно удалявшегося прочь.

— Заходите, — пригласил Клунг. — Это не настоящий огонь, хотя и достаточно горячий. На самом же деле это всего лишь иллюзия, вызываемая ханту, которых вы называете саламандрами. Они у меня на службе. Ты принес тайное устройство?

— Да, — ответил Керин, доставая из мешка связку бумаг.

Чародей пробежал глазами ряды иероглифов:

— Потребуется некоторое время, чтобы все перевести; вот тут говорится о том, что иголку нужно натереть магнетитом... Да, это то, что нужно, без сомнения. Неплохо было бы, если бы у нас умели делать такую же хорошую тряпичную бумагу.

— Совесть моя неспокойна, — сказал вдруг Керин.

— У моего мужа сверхчувствительная совесть, — заметила Ноджири, — как у других бывают ноющие суставы или чесотка на голове.

— Люби его за это, милочка, — ответил Клунг, — мало у кого хоть какая-нибудь совесть имеется. А что тебя смущает, Керин?

— Они дали мне эти бумаги, считая, что я — настоящий мальванец Рао и отвезу их королю Ладжпату. Поэтому мне кажется, что по совести тайна принадлежит ему.

— Гм!.. — промычал Клунг. — Если бы я смог столкнуть друг с другом нового Софи и этого короля... Но это планы на будущее.

— А как прошла смена правителя? — спросил Керин.

Чародей весело фыркнул:

— Ты помнишь мальванца, которого Пвана представил Софи Вуркаю? Мальванское заклятие, увеличивающее мужскую силу, оказалось слишком действенным. Вуркай приказал всем своим женам — а их тысяча с небольшим — выстроиться в очередь у входа в его спальню и принялся их пользовать одну за другой. В своем безумии он решил обработать весь гарем сразу. На каждую жену он тратил примерно столько времени, сколько нужно, чтобы сварить яйцо всмятку, — и тут же вызывал следующую.

Но когда он залез на семьдесят пятую жену, его стареющее сердце не выдержало. Женщина завизжала, лакеи вбежали и стащили Софи с нее, но слишком поздно. Могу сказать, что он умер счастливым... Его племянник взошел на трон и по традиции приказал казнить всех своих братьев.

— Ужасный обычай! — воскликнул Керин.

— Но если бы Димбакан Третий не нарушил его, Вуркай не смог бы захватить власть вопреки правилам наследования.

— А почему нынешний Софи тоже на стороне Пваны?

— Димбакан думает, что Пвана нарочно все так подстроил, чтобы покончить с его дядей и дать ему возможность взойти на трон. За это он очень благодарен. А Пване, разумеется, было бы невыгодно признаться, что он попросту не подумал о возрасте Вуркая, прибегая к мальванскому заклятию неудержимой похоти...

— А как прошли выборы Балинпаванга?

— Безрезультатно, чтоб они были прокляты! Девять голосов «за», девять «против»! Но будут другие выборы, и тогда...

— Мастер Клунг, — крикнул Веджо, просунув голову в приоткрытую дверь, — там пришел паванг Пвана, и кольцо огня гаснет!

— Проклятие фиолетового гноя! — воскликнул Клунг. — Пошли! Это моя всегдашняя слабость — увлекшись беседой, я забываю следить за временем.

Пвана стоял среди солдат, осаждавших дом, и произносил заклинания. Через опадавшее пламя донесся крик офицера:

— Впусти нас именем Его Величества Софи!

Клунг сделал несколько пассов и что-то пробормотал — огонь снова взметнулся ввысь.

— Окружайте участок! — кричал офицер, которого за стеной иллюзорного огня уже невозможно было увидеть. Голос Пваны возвысился до визга.

— Великий Варна, — вскричал Клунг, — вы только посмотрите!

Над языками пламени можно было различить головы и спины целого стада слонов. На шее каждого слона сидела грозная фигура в длинном балахоне с капюшоном и крыльями за спиной, напоминающими крылья летучих мышей.

— Что это за крылатые наездники? — спросил Керин.

— Демоны Пятой Реальности. Пвана научился защищать их от солнечного света. Как же я об этом не подумал. Пойдем в дом. Огонь задержит их еще на полчаса, но я не смогу вечно поддерживать пламя из-за противодействия Пваны. Когда оно погаснет, слоны — кажется, они из стада Софи — растопчут мой дом в пыль, если только мне не удастся вас выпроводить. Да вы в любом случае не захотите здесь оставаться: капитан Гуврака подал на тебя в суд за кражу лодки с его корабля, а родственники убитого тобой стражника поклялись тебе отомстить.

— Но я всего лишь защищался!

— Не важно — они все равно тебя убьют. Пойдемте со мной!

В рабочем кабинете Клунг вошел в устройство, напоминающее клетку, и сказал:

— Веджо, принеси мешок гостя. Керин, забирайся сюда вместе со своей дамой!

— Что ты собираешься делать? — спросила Ноджири.

— Я отправлю вас обоих на родину Керина с помощью сущностей Четвертой Реальности, которые мне подчиняются. А потом приглашу осаждающих войти в дом и попробовать вас отыскать.

— План довольно рискованный, — заметила женщина.

— Разумеется, рискованный! Но другого-то нет!

— Ты мне говорил, — произнес Керин, — что еще не усовершенствовал это устройство настолько, чтобы оно могло перемещать неодушевленные предметы. Ты с этим справился?

— Да; по крайней мере, я надеюсь. Сначала я должен отменить твое защитное заклятие, вернее, то, что от него осталось...

После нескольких магических жестов и заклинаний Клунг вновь обратился к юноше:

— А теперь, Керин, одной рукой держи за руку Ноджири, а другой — свой мешок.

Клунг вышел из клетки, покрутил какие-то колеса и повернул рычаг. Клетка загудела, по брусьям и проволоке забегало фиолетовое свечение. Все вокруг расплылось и исчезло; Керину казалось, что мощный порыв ветра несет его вверх.

— Дорогая моя, — закричал он, — ты здесь?

— Да, милый, — ответила Ноджири. Казалось, что ее голос доносится издалека, хотя Керин по-прежнему держал ее за руку.

Ветер все дул и дул... Не было видно ничего, сплошной туман, будто они летели сквозь облака, которые делались то светлее, то темнее.

* * *

В Кортолии пророк Икбар, наставлявший свою паству в храме Шумала, федиранского бога праведности, и его супруги Каваис, богини чистоты, подходил к кульминации своей проповеди:

— Горе тем, кто открывает свою кожу взглядам других смертных! Никому, кроме богов, не надлежит созерцать человеческие тела. Мерзость нарушать этот закон! Святой Шумал сообщил мне, что, когда он и его супруга собираются зачать маленьких божков, они не снимают с себя одеяния, но пользуются особыми отверстиями, чтобы соитие было возможно!

Стоя перед алтарем, отец Икбар замахал руками, так что просторные рукава его длинного черного халата захлопали, будто крылья демона Пятой Реальности. Длинные перчатки скрывали его руки, а плотная вуаль позволяла из всего лица видеть одни лишь глаза.

Перед ним стояло несколько сотен прихожан. Икбар считал, что скамьи для паствы — упадочническая роскошь. На всех были халаты с капюшонами; у всех лица были закрыты вуалями, а руки прятались в перчатках, как и у их пророка.

Икбар продолжал:

— Как я часто вам рассказывал, много лет тому назад божественная пара явилась мне в этом материальной Реальности, когда я молился в храме. Как часто я с тех пор безуспешно умолял их снова показаться перед моими добродетельными прихожанами в этом храме! Сегодня я предприму еще одну попытку, — быть может, несравненные божества удостоят нас благодатного зрелища!

Повернувшись спиной к слушателям, Икбар воздел руки и закричал:

— О божественный Шумал, о неизреченная Каваис, милостиво покажите ваши святые лица вашим поклонникам! Придите! Придите! Придите!

Вспыхнул голубой свет, раздался резкий звук, похожий на несильный удар грома, и порыв воздуха откинул назад капюшон пророка.

Между ним и алтарем стояли два существа человеческого вида — молодой человек среднего роста, худощавый, но хорошо сложенный, с кудрявой темной бородкой и черноволосая женщина с золотисто-коричневым цветом кожи и несколько плоским лицом, на котором выделялись блестящие слегка раскосые узкие глаза. Оба они были совершенно голыми!

Раздался всеобщий вздох. Икбар отшатнулся, вытянув перед собой руки, как будто защищаясь от удара.

— Великие Шумал и Каваис, — приглушенно воскликнул пророк, — что вы такое сделали?

Керин пробормотал:

— Подыгрывай мне, дорогая. Я знаю, что это за тип.

Он поднял руки и загремел, стараясь придать своему голосу надлежащую внушительность:

— Ты согрешил, впав в жестокое заблуждение, о смертный с извращенным умом! Ты исказил и оболгал наше учение. Тело мы считаем вещью священной, которую нужно прикрывать лишь постольку, поскольку этого требуют климат или работа. Лицом в землю, и молите о прощении!

С воем ужаса и раскаяния пророк и его паства повалились на мозаичный пол. Керин схватил Ноджири за руку и быстро повел к выходу, пробираясь между распростертыми фигурами в черных одеяниях.

Когда они выбрались, из свинцово-серого неба сеялся мелкий дождь. Оглянувшись, Керин увидел множество лошадей, мулов и ослов, привязанных к столбам. Некоторые животные были под седлами, а другие впряжены в повозки и кареты.

— Сюда! — шепнул Керин. — Скорее!

Через несколько минут патрульный полицейский выпучил глаза от изумления, заметив лошадь, которая полным галопом неслась по главному проспекту Кортолии. В городе никому не разрешалось двигаться быстрее, чем рысью, — и офицер уже приложил было свисток к губам... но так и окаменел на месте, увидев, что лошадь везла двуколку, которой правил стоя голый мужчина, подгонявший лошадь кнутом, а у него за спиной на скамье сидела женщина — тоже без всякой одежды!

Пока Керин вытирался полотенцем, Ноджири с трудом облачалась в одежду непривычного покроя, наспех выбранную в гардеробе Марголит, невестки Керина. Сам Керин объяснял родственникам:

— Сюда мы попали при помощи заклятия Клунга. Но вот последнее усовершенствование, которое было необходимо, чтобы отправить с нами одежду и прочие пожитки, видно, до конца доработано не было. Поэтому все наше имущество, включая мой пояс с зашитыми деньгами, и украшенный драгоценностями меч, и кое-какие вещицы, которые я вам в подарок купил в Куромоне, — все осталось в Кватне. — Помолчав, он печально добавил: — Да и из тех денег, что император пожаловал мне на обратную дорогу, я сэкономил приличную сумму... но возвращаться за ней в Салимор было бы неразумно.

— Мы так тебе рады, — сказала Марголит, — что и не думаем ни о каких подарках. И знаешь, ты изменился за это время.

Керин удивленно поднял брови:

— Как это изменился?

— Ты был такой застенчивый парень, так легко смущался... а теперь вернулся галопом в двуколке виноторговца Моркара, взятой без его разрешения, не имея даже малейшего лоскутка на теле, забарабанил в нашу дверь, будто так и положено! Ты разузнал что-нибудь про регулирующий механизм?

— Да, но все мои чертежи остались в мешке, а мешок — в доме Клунга. Надеюсь, что эльфице, которую наняла Аделайза, чтобы следить за мной, вскоре надоест ее любовник-ханту и она вернется сюда.

— Аделайза будет в бешенстве, — сказала Гита, еще одна невестка Керина. — Она может подать в суд на госпожу Ноджири за переманивание ее жениха.

— Мы ведь не были помолвлены... — начал было Керин, но Джориан перебил его:

— Ты что, не слышала? Она вышла за молодого Сенреда, деревенского хулигана. Кто в бешенстве, так это Эомер.

Керин ухмыльнулся:

— Значит, она только понапрасну потратила деньги, нанимая эльфицу?

Практичная Маргалит заметила:

— Может, вам лучше одеться? Вы же промокли до костей. А если кто-нибудь войдет?

Керин повязал полотенце вокруг бедер:

— Больше, чем одежда, мне сейчас нужны перо и бумага, чтобы по памяти нарисовать те большие часы. И я смогу это сделать — но не даром.

— Каков! — воскликнул Джориан. — Я вижу, мой маленький братец стал хитрым дельцом... Чего же ты хочешь?

— Чтобы мне не мешали, пока я буду рисовать, и чтобы семья заплатила за мою учебу в Оттоманском Университете. Я не надеюсь, что сумею вернуть свои деньги, оставшиеся в Салиморе. Спасибо, Марголит.

Взяв перо, чернильницу и бумагу из рук невестки, Керин отправился в свою спальню.

 

Демон, который ошибался

 

1

ДОКТОР МАЛЬДИВИУС

В первый день месяца Вороны в пятый год короля Тонио из Ксилара (согласно новарскому календарю) я узнал о том, что избран для годичной службы в Первой Реальности, как заносчиво именовали его те, кто там обитал. Наша Реальность (или по-другому уровень) они называли Двенадцатой, в то время как с нашей-то точки зрения именно эта Реальность должна считаться Первой, а их — Двенадцатой. Но рассказ пойдет о моей работе в Реальности, имеющем лишь некоторое отношение к новарским формам, я буду пользоваться его терминологией. Я уже посещал однажды двор Настоятеля Нинга. Знавал Настоятеля и до избрания. Собственно говоря, мальчишками-демонами мы вместе охотились в болотах Кшака за порхающими цветами, и я надеялся, опираясь на фундамент этой старой дружбы, потребовать освобождения. Я произнес:

— Дружище Хвор, до чего же приятно снова тебя увидеть! Надеюсь, у тебя все идет хорошо?

— Здим, сын Акха, — строго сказал Хвор, — твоя репутация не давала тебе повода думать, что ты способен обращаться к Настоятелю, находящемуся при исполнении обязанностей, в подобных фамильярных выражениях. Так давай же соблюдать приличия.

— Но... э-э-э... — пробормотал я. — Прошу прощения, господин Настоятель. Я насчет объявления о вступлении в должность. Полагаю, что имею право потребовать отсрочки.

— И на каком же основании? — Ух какой у Настоятеля был ледяной тон!

— Во-первых, на том основании, что моя супруга, Йез, дочь Птига, только что снесла яйца и не может обойтись без моей помощи для их охраны. Во-вторых, я прошел курс обучения философии и логике и не подхожу для этой хаотичной, грубой и полной приключений жизни, которую, как я слышал, нужно вести в Первой Реальности. В-третьих, философ Кхрум, мой учитель, отбыл на две недели половить рыбку, оставив свое имущество, корреспонденцию и учеников на мое попечение. А в-четвертых, близится время сбора рабиджа, и мне нужно принять участие в жатве.

— Все отговорки решительно отклоняются. Во-первых, для помощи твоей жене в охране яиц и уборке урожая я пошлю бейлифа. Во-вторых, кроме философии и логики ты изучал историю, биографию Первой Реальности и другие смежные науки и поэтому знаком с его нуждами лучше, чем большинство демонов-претендентов. В-третьих, несколько дней твоего отсутствия не повредят ни корреспонденции, ни ученикам почтенного Кхрума. А в-четвертых, нам кого-то послать туда просто необходимо, а при жеребьевке вытащили твое имя. Демографический взрыв и так счастливо повышающийся жизненный уровень требуют все большее количество железа, потому частные интересы должны подчиниться интересам народа. Собирайся, тебе дается три дня до эвокации.

Через три дня я попрощался с Йез и вновь вернулся ко двору Настоятеля. На прощание Хвор дал мне совет:

— Средний обитатель Первой Реальности может показаться тебе слабым, податливым существом. Без оружия он не представляет серьезной опасности. Однако население этого Уровня знакомо с несколькими видами смертоносного оружия и использовало его в кошмарных войнах. Необязательно испытывать действие подобного оружия на себе. Хоть мы, демоны, сильнее, выносливее и дольше живем, чем люди в Первой Реальности, еще неизвестно наверняка, имеются ли у нас души, переселяющиеся после смерти в другое измерение, как души обитателей Первой Реальности.

— Что ж, остерегусь, — сказал я.

Кхрум не раз рассказывал мне, что мир Первой Реальности — необычное место. Боги его слабосильны, магия — бедненькая, а львиная доля работ делается машинами. Он уверял, что для сохранения космического равновесия необходимо существование антимира, родственного нашему Уровню в таком же плане...

— Сожалею, — прервал меня Хвор, — но у меня ужасно плотное расписание. Не забывай о своей безопасности, будь предан своему делу и повинуйся законам Первой Реальности.

— А что делать, если эти законы взаимоисключающи? Или вдруг мой хозяин потребует, чтобы я переступил через них?

— В этом случае нужно помнить, что стофунтовый слиток железа стоял на том пентакле, на котором сейчас стоял я, и что сейчас этот слиток занял мое место на Двенадцатом Уровне. Пресловутое отсутствие железа вынудило нас вступить в соглашение о поставке наших граждан в качестве слуг в Первую Реальность.

* * *

Помещение было круглым, примерно двадцати футов в диаметре и вполовину того в высоту. В стене находилось лишь одно отверстие, за которым открывался непроглядный туннель. На стенах — полки, заваленные книгами. Меблировка из стульев, столов, дивана — все старое, драное, столы завалены сосудами, колбами, пробирками, ступками и другими орудиями магии и колдовства. На небольшой подставке я увидел зажим, на котором лежал голубой шар размером с кулак гуманоида. Похоже, это был магический камень, так как он лучился вспыхивающим светом. Все это освещалось двумя расписными лампами. Атмосфера в помещении была спертой и неживой.

Приглядевшись, можно было увидеть два человеческих существа. Старший был худым, сутулым, пожилым, почти с меня ростом — значит, весьма высоким для Первой Реальности. Он имел жесткие седые усы, волосы и брови. Одежда — запятнанное черное одеяние.

Другой — невысокий, полный, смуглый черноволосый мальчик лет пятнадцати. Он был одет в пиджак и узкие брюки и держал в руках какие-то причиндалы колдуна. Мои усы уловили враждебную вибрацию мальчика, хотя в то время я еще не был как следует знаком с эмоциями обитателей Первой Реальности. Но по тому, как пацан отпрянул от меня, я определил, что добрую часть этих чувств составляет страх.

— Кто ты? — спросил на новарском, старший.

— Я — Здим, сын Акха, — успокаивающе ответил я. Хоть я и изучал язык в школе, мне еще ни разу не приходилось говорить на нем с урожденными новарцами, так что особой уверенности пока не было. — Кто вы?

— Я именуюсь доктором Мальдивиусом, богословом, — отвечал пожилой. — А это — Грах из Чемниза, мой ученик. — Он указал на юнца.

— Прямо сом! — сказал Грах.

— Веди себя прилично! — одернул его Мальдивиус. — Тот факт, что Здим прибыл по контракту, еще не дает тебе права издеваться над ним.

— Что... значит... сом? — поинтересовался я.

— Рыба, живущая в... э... водоемах этой Реальности, — объяснил Мальдивиус. — Пара усов над вашей верхней губой напомнила ему внешний вид этой рыбки. Итак, по договору ты обязан служить мне ровно год. Ты хорошо это помнишь?

— Да.

— Да, сэр! — исправил меня Мальдивиус.

Мои усы изогнулись — так случается, когда меня раздражают, — но этот тип крепко держал в руках мою судьбу. Хотя я мог бы переломить его пополам, неповиновение стоило бы мне больших неприятностей при возвращении в собственную Реальность. Кроме того, перед эвокацией нам говорили о том, что в Первой Реальности ничему не нужно удивляться.

— Да, сэр.

Для тех, кто никогда не наблюдал обитателей Первой Реальности, их вид, можно сказать, омерзителен. Вместо прекрасной голубовато-серой чешуи, отливающей металлическим блеском, у них мягкая, почти голая кожа разнообразных оттенков: розового, желтого или коричневого. По мере удаления от тропической зоны они приспосабливаются к более холодному климату, покрывая эту дурацкую кожу волокнистыми материалами. Их внутреннее тепло в соединении с изоляционными свойствами подобных структур, именуемых «одеждой», дает им возможность переносить такой холод, который мог бы совершенно заморозить демона.

Их глаза отличаются круглыми зрачками и обладают лишь незначительной приспособляемостью к свету — ночью они почти не видят. У них такие идиотские круглые уши! Их лица запавшие, а все выступы и клыки немногим более чем рудиментарные остатки. Хвостов у них нет. Представляете, и их пальцы на руках и ногах оканчиваются плоскими отростками, называемыми «ногти»!

Однако если внешне они часто кажутся странными, то их ум и сообразительность просто поражают. Эти монстры удивительно изворотливы в умении изобретать серьезные обоснования тому, что им хочется сделать. Я с удивлением узнал о существовании у них понятий, подобных таким, как «демонический ум» или «дьявольская хитрость». Эти «демонический» и «дьявольский» — оскорбительные термины в отношении нас, демонов, — можно подумать, что не они, а мы обладаем этой их извращенной хитростью!

— Где... я... нахожусь? — обратился я к Мальдивиусу.

— В подземном лабиринте в республике Ир, одном из двенадцати городов Новарии. Чемниз лежит в устье нашей главной реки Киамос. Город Ир простирается по Киамосу на двенадцать лье. Я отреставрировал этот лабиринт и превратил центральную комнату в свой кабинет.

— Чего ты ждешь от меня?

— Главной твоей обязанностью будет охрана помещения, когда я отсутствую. Мои книги и магические аксессуары, особенно вот это, являются большой ценностью.

— Что это такое, сэр?

— Аэм. Это сибиллианский сапфир, божественный кристалл, наделенный самыми высшими качествами. Ты будешь заботливо следить за его сохранностью, и горе тебе, несчастный, если нечаянно заденешь стойку и разобьешь камень!

— Почему бы, если он так важен, не положить его в стороне, там, где он не будет мешать? — удивился я.

Мальчик Грах скорчил гримасу, не отличающуюся добродушием, — у этих существ очень подвижные и выразительные морды, и этой подвижности нашему брату трудно подражать.

— Позвольте, учитель, — сказал он. — Я не доверяю старине Сому. — Он передвинул стойку и повернулся ко мне. — Следующая ваша задача, господин Сом, готовить и убирать за нами, хи-хи!

— Мне готовить и убирать? — переспросил я. — Это бабское занятие! Вам надо было бы нанять демонессу!

— Фи! — фыркнул юнец. — Я три года готовил и вывозил грязюку, и тебе, ручаюсь, это не причинит никакого вреда.

Я повернулся к Мальдивиусу, — в конце концов, это же он был моим хозяином. Но колдун не утешил:

— Грах говорит правду. По мере того как он все лучше разбирался в искусстве волшебных снадобий, мне требовалось все больше и больше его времени на помощь в моих делах. И теперь ему уже совсем не под силу домашние дела.

— Что ж, — загрустил я, — попытаюсь сделать что могу. Но скажите мне, сэр, почему вы все же не захотели нанять для такой работы женщину? Здесь недалеко город. Если он похож на города моей планеты, то было бы нетрудно найти подходящую тетку...

— Никаких дискуссий, о демон! Ты должен слушаться меня беспрекословно — в буквальном смысле этого слова. И все же я отвечу на твой вопрос. Первым делом горожане пришли бы от тебя в ужас.

— От меня? Но, сэр, дома меня считают самым добропорядочным и смирнейшим из демонов. Я робкий студент, изучающий философию...

— И во-вторых, мне пришлось бы научить эту ведьму как входить в лабиринт и выбираться из него. По понятным причинам я не имею желания предавать такую информацию гласности... Хм... Теперь приступай к своим обязанностям. Первым твоим заданием будет приготовление трапезы сегодня.

— Боги Нинга! Как же я могу это сделать, сэр? Должен ли я предпринять вылазку наружу и добыть какую-нибудь дичь?

— Ни-ни, мой добрый Здим. Грах проводит тебя на кухню и введет в курс дела. Если приступишь прямо сейчас, то к вечеру у тебя будет готова подходящая еда.

— Но, сэр! Я могу поджарить на костре во время охоты дикую летающую змею, настоящего же обеда я не готовил ни разу в жизни.

— Тогда учись, слуга! — надменно приказал Мальдивиус.

— А ну пошли! — злорадно усмехнулся Грах. От одной из медных ламп он затеплил фонарь и повел меня по туннелю. Ход был неровным и извилистым. Его пересекало множество ответвлений.

— И как, скажи на милость, ты сможешь найти здесь дорогу? — пробурчал я.

— Как, шкаши на милошть, ты мошешь найти шдешь дорогу? — повторил он, передразнивая мой акцент. — Запоминай по формуле. Туда: направо-налево-направо-налево-налево-направо-направо-направо. Обратно: налево-налево-направо-направо-налево-направо-налево. Ну-ка повтори?

Я пробормотал формулу. После чего спросил:

— Почему доктор Мальдивиус устроил кухню так далеко от своего кабинета? Пока повар доволочет пищу до места, она просто заледенеет.

— Балда! Если готовить в лабиринте, он был бы полон дыма. Тебе, конечно, придется пробежаться со своим подносом. Ну вот, пришли...

Мы достигли входа в лабиринт, того места, где извилистый коридор распрямлялся. Двери открывались в помещения по обеим его сторонам, а в дальнем конце я разглядел дневной свет.

Этих комнат было ровно четыре. Две были обставлены как спальни, третья служила кладовой, четвертая, следующая пекле входа, была кухня. В стене последней было пробито окно.

Это окно было снабжено переплетом со вделанным него железным каркасом и множеством застекленных граней. Сейчас переплеты были открыты, пропуская воздух и позволяя оглядеть окрестности. Помещение было устроено в боковой части скалы. Там, внизу, на расстоянии нескольких морских саженей, бился о каменные стены Западный океан. Скала изгибалась подковой, так что из окна открывался вид на крутой ее склон. За окном шел дождь.

Поток воды устремлялся в кухню по заземленной трубе и попадал в одну из двух деревянных раковин. Грах раздул огонь в очаге и достал вертелы, котлы, сковородки и прочую кухонную утварь. Потом открыл банки с различными приправами и объяснил природу каждой, время от времени бросая презрительные замечания по поводу моей косорукости и глупости.

Я интерпретировал его вибрации как проявление враждебности и презрения. Природа их была выше моего понимания, поскольку я не сделал ничего такого, что могло бы вызвать у Граха подобное чувство. Из чего заключил, что это объясняется его ревностью ко всякому-любому, кто посягал на монополию Граха на старого Мальдивиуса, и ревность эта распространяется и на меня, хоть и очутился я здесь против собственной воли. Проклятое железо! Оставалось только завидовать тем, кто мог так свободно использовать феррум на такую мелочь, как оконная решетка.

Должен сказать, что хотя за время моей службы в Первой Реальности мне пришлось пройти через множество испытаний, ни одно из них не было таким тяжким, как приготовление этого обеда. Грах закончил объяснения — если это глумление можно назвать так, — поставил передо мной песочные часы, которые должны были отсчитывать время приготовления блюда, и оставил меня одного. Я попытался следовать его указаниям, но меня постоянно смущали местные обозначения времени, расстояние до очага и тому подобные вещи.

Когда я решил, что теперь все находится под моим контролем, то отправился в кабинет за дальнейшими инструкциями. И само собой я свернул не туда и потерялся в лабиринте. Наконец вновь оказался возле входа. С трудом я восстановил в памяти формулу для входящего в лабиринт и на сей раз достиг кабинета без лишних затруднений.

— Где же наш обед? — поднял брови Мальдивиус. Они с Грахом сидели на потрепанных стульях. Оба потягивали из глиняных чашек жидкость под названием «оликау», ввозимую из Паалуа через Западный океан.

— Я должен спросить у вас, сэр... — И я уточнил еще ряд деталей. Когда колдун сообщил их, я нашел дорогу к выходу. Кухня была вся в дыму и зловонии, так как без меня основная еда — ломтики ветчины превратились в отменные сочные головешки.

Я снова вернулся в кабинет.

— Ну, — нетерпеливо фыркнул Мальдивиус, — где же теперь наша еда?

Я повинился.

— Идиот! — вскричал колдун. — Клянусь бородой Зеватаса, изо всех жалких, тупых, безруких, бесполезных демонов, которых я когда-либо видел, ты самый худший.

Он схватил свою палку и стал гонять меня по комнате, лупя ею то по голове, то по плечам. Удары обычной палкой такого размера я едва бы почувствовал, но эта его волшебная палка вызывала очень неприятное ощущение ожога. На третьем круге я почувствовал негодование. Я легко бы мог разорвать доктора Мальдивиуса надвое, но меня удерживали от этого контракт и страх перед начальством.

— Отчего бы нам не совершить сделку со стариной Сомом, босс? — предложил хозяину Грах. — Пошлем его назад, в Двенадцатую Реальность, а взамен потребуем другого, у которого в котелке хоть что-то варит.

Доктор Мальдивиус стоял, тяжело дыша и опираясь на свою палку.

— Возьми это несчастное подобие демона в кухню и начни все сначала.

Грах вновь повел меня по лабиринту, хихикая и отпуская множество замечаний по поводу особенностей моего интеллекта. (Среди человеческих существ очень распространено делать подобные бессмысленные замечания — они называют их «шутками», — скаля при этом зубы и производя звук «хи-хи-хи». Это, похоже, доставляет им удовольствие.) Когда мы вернулись, я обнаружил, что вся вода в горшке, в котором варилась репа, выкипела, а сама репа наполовину подгорела и прилипла к стенкам горшка.

Прошло три часа после моего первого появления в кухне, прежде чем удалось приготовить приемлемый обед для этой парочки сварливых магов. Потом, по пути к кабинету, я вновь потерялся в лабиринте, и к тому времени, когда я разыскал своих нанимателей, еда, естественно, была холодной. К счастью для меня, оба они к этому моменту выпили столько оликау, что едва обратили на меня внимание. Грах все время хихикал. Когда я спросил Мальдивиуса, что можно поесть мне, он лишь уставился куда-то мимо и пробормотал:

— А? Что? Кто?

Так что я вернулся в кухню и приготовил себе обед. Не праздник для гурмана, но, испытывая сильный голод, я нашел эту еду более вкусной, чем все, что мне приходилось есть до сих пор.

В течение последующих дней моя стряпня улучшилась, хотя я счел бы идиотом того, кто назначил меня на должность главного повара во дворце великого правителя Первой Реальности. Потом, когда Грах куда-то смылся, Мальдивиус позвал меня в свой кабинет.

— Завтра на рассвете я отправляюсь на муле в Ир, — объявил он, — надеюсь вернуться дня через два-три. Большую часть времени ты будешь находиться один. Я хочу, чтобы ты сторожил этот кабинет и покидал его лишь в самых крайних случаях. Еду таскай сюда и ешь здесь. Спать можешь на диване.

— А разве мастер Грах не составит мне компанию?

— Не знаю, что ты имеешь в виду под выражением «составить компанию», но от моего глаза не укрылось, что чувства, которые вы друг к другу испытываете, едва ли можно назвать любовью. Как бы то ни было, я знаю по опыту, что, даже если и велю Граху остаться, он смоется в Чемниз в ту самую минуту, как я скроюсь из виду. Это одна из причин, по которой я заключил контракт с тобой.

— Для чего он это делает, сэр?

Мальдивиус не удивился:

— В городе у него есть девушка, которую парнишка посещает с целью... э... прелюбодеяния. Я говорил ему и повторяю: для того чтобы достичь верхних ступеней в нашей профессии, нужно отказаться от плотских удовольствий. Но бездельник не внемлет моим советам. Подобно большинству юнцов, он думает, что каждый, кто старше, далеко продвинулся по пути старческого маразма.

— А были вы, сэр, в его возрасте таким же умеренным, каким хотите видеть своего ученика?

— Отстань и не суйся не в свое дело, бесстыдный грубиян! Гм... Слушай внимательно. Ты остаешься здесь на страже. Охраняй мое имущество, особенно сибиллианский сапфир. Если кто-нибудь проникнет в кабинет до моего возвращения, тебе положено немедленно его сожрать.

— На самом деле, сэр? Я полагал...

— Ты здесь не для того, чтобы полагать, а для того, чтобы повиноваться приказаниям! Первый же, кто войдет сюда до моего возвращения, должен быть съеден живым! Никаких исключений. Не думай, что они не предупреждены. Грах написал плакат: «Берегись злого демона!» — и повесил его у входа. Тебе понятно?

Я вздохнул:

— Да, сэр. Могу я взять на себя смелость задать вам вопрос о причине подобного поручения?

Мальдивиус усмехнулся:

— Мне выпала удача совершить то, что называют вульгарным словом «убийство». Ибо в своем сапфире я увидел рок, приближающийся к Иру. Раз уж я получил эту информацию, то смогу потребовать у скаредных Синдиков значительное вознаграждение в обмен на новость.

— Сэр, я полагаю, что, как гражданин Ира, вы выполните свой долг, предупредив государство вне зависимости от вознаграждения...

— И ты осмеливаешься диктовать мне, в чем мой долг, ты? — Мальдивиус схватился было за свою палку, но овладел собой. — Когда-нибудь расскажу. Суть же в том, что я не испытываю особой благодарности по отношению к городу, чьи судейские вытянули из меня столько монет, чьи богачи презирают меня, чьи ученые выступают против меня, и даже мальчишки преследуют, швыряя в меня палки и камни. Когда бы я следовал своим побуждениям, я позволил бы их року разнести их в мелкие дребезги. Но лишь малолетний недоумок может упустить возможность получить кругленькую сумму. А ты не забывай о том, что тебе приказано!

 

2

СИНДИК ДЖИММОН

Я проводил колдуна до верха лестницы, выдолбленной в скале. Вокруг лежали развалины храма Псаана, новарского бога моря. Обломки мраморных колонн стояли в ряд, подобно взводу солдат, по волшебству превратившихся в камень, а отдельные их куски были разбросаны там и сям по треснувшим мраморным плитам. В трещинах этих давно росла трава. Росли кругом также и кусты, и даже несколько деревьев, и плиты выворачивались из земли под напором их корней. Раньше, объяснил мне Мальдивиус, здесь было гораздо больше обломков, но чемнизяне столетиями использовали это место в качестве каменоломни.

Пока я седлал мула и привязывал к задней луке седла дорожный саквояж доктора, Мальдивиус повторял мне свои инструкции. Потом он уехал. Кстати, доктор Мальдивиус оказался прав относительно своего ученика. Едва лишь учитель скрылся с глаз, а я спустился по лестнице, как мастер Грах, облаченный в свой лучший костюм и ботинки, приготовился подниматься наверх. Как всегда, юнец усмехался.

— Итак, старина Сом, — заметил он, — я отправляюсь в город. Предупрежу твое желание узнать, для чего я это делаю. — Тут он изобразил движение задом, иллюстрируя свои слова.

— Мне самому будет не хватать моей жены, — ответил я, — но...

— Не хочешь ли сказать, что у демонов есть жены, как и у людей?

— Естественно. А вы как думали?

— Что вы, когда решаетесь размножиться, расщепляетесь пополам, и из каждой половины получается новый демон, как по словам Мальдивиуса, происходит с некоторыми обитателями вод. И вы живете со своими женами так же, как мы?

— Да, но не круглый год, как это, кажется, происходит у вас, в Первой Реальности.

Грах:

— Слушай, почему бы тебе не пойти со мной в Чемниз? Я знаю одну дамочку...

— Я должен повиноваться приказам. Кроме того, сомневаюсь, чтобы женщине-человеку доставили удовольствие интимные отношения с таким, как я.

— Отчего же? Не тот размер?

— Нет, дело в том, что на моем половом органе имеются острые зубцы.

— А у тебя он действительно есть?

— Конечно.

— И как же ваши дамы — демонессы, я имею в виду — переносят эти колючки?

— Для них это самое то! Однако мне пора заняться охраной центральной комнаты.

— Только не засни, дурашка, и не дай какому-нибудь домушнику возможность почистить это местечко! Я знаю пару жиганов в Чемнизе, которые не прочь поправить свои делишки за счет небольшой кражи. Жди меня завтра.

Он отправился прочь по той же пыльной тропе, по которой удалился и Мальдивиус. Я вернулся в кабинет. Эти несколько дней я был так загружен, что не успел переварить съеденную пищу, так что меня начало уже раздувать.

Я с радостью отдался возможности погрузиться в сладостную неподвижность пищеварительного процесса. Насколько можно судить по маленьким водяным часам, стоявшим на одном из столов Мальдивиуса, состояние это продлилось до следующего дня.

Я уже поднялся и наполнил резервуар водяных часов, когда различил звук шагов в лабиринте. Подумалось, что это мог быть Грах или же кто-то незнакомый.

Однако я помнил, какие указания дал мне доктор Мальдивиус насчет первого, кто войдет в кабинет до его возвращения. Никаких исключений, сказал он, и я должен следовать его приказам буквально и беспрекословно. Когда я попытался узнать, согласен ли он сделать исключение для мастера Граха, колдун заставил меня замолчать. Похоже на то, что по каким-то таинственным причинам он желал, чтобы я обошелся с Грахом как с любым пришельцем.

Итак, Грах стоял в проеме. Через его плечо был перекинут мешок с продуктами, купленный им в деревне.

— Привет, глупыш! — крикнул он. — Бедный старина Сом, нет для тебя ничего лучше, кроме как сидеть в кабинете чучелом вроде какого-нибудь идола языческого бога, эй, что это ты?

Грах, болтая, вошел в кабинет. У него было время лишь для одного короткого вскрика, прежде чем я ринулся на него, разорвал на куски и съел. Должен сказать, что как продукт питания он доставлял большее удовольствие, чем как собеседник.

Тем не менее некоторые обстоятельства беспокоили меня. Во-первых, в результате краткой борьбы в комнате ощущался некоторый беспорядок. Один стол был перевернут, повсюду брызги крови. Боясь, что Мальдивиус станет бранить меня за неаккуратность, я взял ведро, тряпку, швабру и принялся за работу. Через час мне удалось уничтожить все следы происшествия. Крупные кости покойного Граха я аккуратно сложил на пустой книжной полке. Капля крови запятнала экземпляр «Материального и духовного совершенствования в десяти легких уроках» Вольтипера Кортоли, стоявшего на книжной полке. Красная струйка пробежала между страницами и оставила несколько больших пятен.

Пока я работал, меня настигла другая мысль. В Двенадцатой Реальности пожирание разумных существ строго каралось законом еще со времен Вонка-реформатора. Вероятно, законы Первой Реальности в этом плане были примерно такими же, хотя у меня не имелось фундаментальных знаний юридических основ этой системы. Я успокоил себя тем, что, поскольку я действовал по указке Мальдивиуса, ответственность будет лежать на нем.

* * *

Доктор Мальдивиус вернулся на следующий день. Он спросил:

— Где Грах?

— Следуя вашим инструкциям, хозяин, я был вынужден его сожрать.

— Что?!

— Да, сэр. — Я объяснил ситуацию.

— Дурак! — взревел колдун, вновь кидаясь на меня со своей палкой. — Болван! Тупица! Деревенщина! Осел! Балбес! Дубина стоеросовая! И что такого я сделал богам, что они наслали на меня подобное безмозглое создание?

Говоря это, он неустанно гонял меня по комнате и лупил палкой. Я метнулся было прочь, но затерялся в лабиринте. В конце концов Мальдивиус настиг меня в одном из тупиков, загнал в угол и продолжал лупить до тех пор, пока силы не оставили его.

— Вы хотите сказать, — смог я наконец вставить, — что не хотели, чтобы я ел этого паршивца?

— Конечно же нет! — Удар. — Любой идиот понял бы это!

— Но, сэр, ведь ваше указание было ясным... — Я вновь обратился к логической стороне дела.

Мальдивиус откинул упавшие на лоб седые волосы.

— Черт бы меня побрал, мне бы следовало лучше знать, с кем я имею дело. Возвращайся в комнату.

Когда я вошел в кабинет, он сказал:

— Собери все эти кости, свяжи и выбрось в море.

— Прошу прощения, сэр, не понял. Как мы говорили на Нинге, нет такого существа, что было бы гениальным во всем сразу. Не послужит ли исчезновение Граха для вас причиной преследования со стороны закона?

— Вряд ли. Он был сиротой, потому-то и захотел стать моим учеником. Тем не менее, если тебя спросят, скажешь, что он сорвался со скалы и его утащило в воду какое-то чудовище, обитающее в омуте. А теперь займемся обедом. Он должен быть хорошим, ибо я ожидаю сегодня важного гостя.

— И кто же он, хозяин?

— Его превосходительство Джиммон, Главный синдик Ира. Я сделал им предложение, но они отклонили его и предложили мне одну десятую назначенной мной суммы, на что не согласился уже я. Джиммон сказал, что мог бы обсудить со мной дела позже. Торг может затянуться.

— А вы уверены, сэр, что судьба, которую предвидели, не доберется до этой земли раньше, чем вы и синдик договоритесь? Как говорится в нашей Реальности, рыбка на сковороде стоит двух рыб в ручье.

— Ну нет, я постоянно слежу за угрозой с помощью моего сапфира. Времени у нас достаточно.

— Сэр, могу я спросить хотя бы, какого рода эта угроза?

— Спросить-то ты можешь, ха-ха-ха, да не дождешься ответа. Я знаю, что будет... э... стоит только мне выпустить птичку из клетки — разболтать то, что известно лишь мне одному. А теперь за работу!

* * *

Его превосходительство синдик Джиммон был лысым толстяком. Его тушу приволокли на носилках. Он остался ночевать, а его слуги побрели на ночлег в деревню. Я изо всех сил старался вести себя как вышколенный слуга. Мне было велено стоять во время обеда за спиной гостя и исполнять каждое его желание.

Джиммон и Мальдивиус то спорили о цене за тайну приближающегося к Иру рока, то болтали о прочих событиях в Ире.

— Если кто-нибудь не укоротит эту проклятую женщину, то, клянусь рогами Тио, она еще добьется места в Совете Синдиков.

— Ну и что? — пожал плечами Мальдивиус. — Поскольку ваше правление зиждется на богатстве, а мадам Роска богачка, почему бы вам не позволить ей заседать среди вас?

— У нас отродясь не было женщины-синдика, это беспрецедентный случай. Кроме того, всем известно, какая это глупая баба. Хм... Хотя мне кажется, что глупость не мешает ей приумножать свои богатства.

— С помощью колдовства, наверное. Я слышал, она ведьма. Хм-м... Что-то в мире не так, если колеблемая ветром тростинка может достигнуть подобной удачи. Вы видели странствующий цирк Багардо, а? Пять вечеров он выступал в Ире, а теперь Багардо Великий отправился в провинциальные города и деревни. У него неплохое представление. Но если цирк приедет в Чемниз, боюсь, как бы он вас не обобрал. Как всякий уроженец гор, он полон хитрости и коварства.

Мальдивиус хихикнул:

— Чтобы обобрать меня, ему нужно придумать такое... э... изобрести новый способ действия. Перестаньте смущаться, ваше превосходительство. Мой слуга не причинит вам вреда. Он образец истинного послушания.

— Не возражаете тогда, чтобы он стоял за вашим стулом, а не за моим? Меня беспокоит его взгляд, и уже шея заболела оттого, что я все время на него оглядываюсь.

Мальдивиус приказал перейти мне на другое место. Я повиновался. Обнаружилось, что мне очень трудно разгадать намерения Джиммона. Дома я считаюсь самым средним представителем рода демонов, ничем не выдающимся и не примечательным.

* * *

На следующий день синдик Джиммон отбыл на своих носилках, колыхающихся на плечах восьми здоровенных парней. Мальдивиус сказал мне:

— А теперь заруби себе на носу, о Здим, что твоя роль по охране моего кабинета состоит не в том, чтобы убивать всякого, кому случится здесь быть, а в том, чтобы воспрепятствовать краже. Следовательно, тебе следует пожирать воров и никого больше.

— Но как я отличу вора, хозяин?

— По его поступкам, придурок! Если он стащит какую-нибудь вещь и захочет унести ее с собой, загрызи его. Но если это будет всего лишь клиент, который хочет получить свой гороскоп, или торговец с товарами, или какой-нибудь житель Чемниза, согласный обменять сумку с продуктами на сведения о пропавшем браслете его жены, ты обязан вежливо усадить его и следить за ним до моего возвращения. И пока он не сделает попытки причинить мне ущерб, не смей трогать! Уяснил, тупая твоя башка?

— Да, сэр.

В течение двух следующих недель почти ничего не произошло. Я продолжал готовить и убирать. Мальдивиус один раз съездил в Ир и один раз в Чемниз; Джиммон нанес нам еще один визит. Мальдивиус и Джиммон продолжали свой торг, по крохам сдвигая друг друга со своих позиций. За это время предсказываемый рок должен был подобраться на значительное расстояние.

Если ничего не случалось, Мальдивиус советовался со своим сапфиром. Поскольку он настаивал на том, чтобы я стоял подле него на страже, пока он находится в предсказательном трансе, я вскоре изучил наизусть эту процедуру. Он молился, поджигал смесь из спайсовых трав в маленьком светильнике и вдыхал дым, он пел заклинание на мальванском языке, начинающееся так:

Джийю зормо барх тиган тийуву, Джийю зормо барх тиган тийуву...

По щекотанию в собственных ноздрях я мог сказать, когда заклинание начинало действовать.

Овладев искусством свершения домашних дел, я почувствовал, что время потекло мимо меня гораздо медленнее. Мы, демоны, много терпеливее этих неугомонных с Первой Реальности, тем не менее сидение в кабинете час за часом в полном безделье стало мне казаться понемногу более чем просто скучным. Наконец я спросил:

— Хозяин, нельзя ли мне взять на себя смелость почитать одну из ваших книг, пока я жду?

— Однако! — удивился Мальдивиус. — Неужели ты умеешь читать на новарском?

— Я изучал его в школе и...

— Ты хочешь сказать, что у вас там, в Двенадцатой Реальности, тоже есть школы?

— Конечно, сэр. Как еще мы можем делать нашу молодежь такой, какая она есть?

Мальдивиус:

— Настоящая молодежь? Мне как-то никогда не приходилось слышать о молодом демоне.

— Естественно, кто бы позволил своим неоперившимся птенцам служить в Первой Реальности?! Для них это было бы слишком опасно. Уверяю вас, что мы рождаемся, растем и умираем, как и другие разумные существа. Но насчет ваших книг: я вижу, что у вас есть словарь, который может мне помочь со словарным запасом. Прошу вас позволить мне пользоваться этим фолиантом.

— Гм... гм... Отличная мысль. Когда ты станешь достаточно начитанным, ты, возможно, сможешь читать мне вслух, как это делал, бывало, покойный Грах. Я уже немолод и вынужден пользоваться специальным стеклом для чтения, что превращает удовольствие в работу. Какие книги у тебя на уме?

— Я бы хотел начать вот с этой, сэр, — ответил я, извлекая экземпляр «Материального и духовного совершенствования в десяти легких уроках» Вольтипера. — Чтобы уютно себя чувствовать в незнакомой Реальности, мне необходимо достичь того совершенства, которое только для меня возможно.

— Дай-ка сюда! — сказал он, выхватывая книгу из моих когтей. Его немолодые глаза — несмотря на вышесказанное, они были достаточно зоркими — вперились в пятна крови, которыми пестрели некоторые страницы. — Воспоминание о бедняге Грахе, а? Счастье для тебя, о демон, что это не магическая книга. Возьми ее, и да пусть тебе принесут пользу ее советы.

Итак, с помощью словаря Мальдивиуса я начал трудный путь по страницам Вольтипера Кортоли. Вторая глава была посвящена теории Вольтипера относительно диеты. Тот был, оказывается, вегетарианцем. И утверждал, что только отказ от поедания плоти животных может привести читателя к полному духовному здоровью и высокой связи с космосом. К тому же Вольтипер возражал против убийства животных. Он утверждал, что они имеют души, хотя и находящиеся в зачаточном состоянии, и что они родственны человеческим существам, так как у тех и других были общие предки.

Моральные аргументы не слишком меня смущали, так как я являлся для этой Реальности лишь временным посетителем. Но мне хотелось лучше приспособиться к нравам Первой Реальности, чтобы сделать свое пребывание на нем как можно более комфортным. Я обсудил идею вегетарианского питания с Мальдивиусом.

— Отличная мысль, Здим, — оценил он ее. — Когда-то я и сам решил ввести ее в практику, но Грах так настаивал на нуждах плоти, что я поддался слабости и сдался. Давай же теперь последуем предписанию Вольтипера. Это, кстати, сбережет и наши денежки.

Следствием этого явилось то, что мы с Мальдивиусом перестали покупать в Чемнизе мясо и стали довольствоваться хлебом и зеленью. Потом колдун сказал:

— О Здим, сибиллианский сапфир говорит мне, что цирк Багардо приближается к Чемнизу. Я непременно должен стать свидетелем представления, а заодно и приискать преемника в ученики. Ты останешься здесь.

— Я бы хотел посмотреть такое представление, сэр. Я торчу здесь уже месяц и ни разу еще не покидал этих развалин.

— Что, ты пойдешь в Чемниз? Боги великие! Мне и так нелегко ладить с горожанами, о чем же можно будет говорить, если ты напугаешь их и с кем-нибудь приключится родимчик?

Поскольку ситуация была неразрешимой, я оседлал мула, проследил за тем, как мой хозяин исчез вдали и вернулся в кабинет.

* * *

Через несколько часов какой-то слабый звук оторвал меня от чтения. Казалось, он шел сверху. Поскольку медные светильники довольно тускло освещали потолок и он тонул в полутьме, я все-таки разглядел, что в нем появилась большая четырехугольная дыра. Не знаю, как удалось вторгнувшемуся в помещение без шума отделить такой кусок алебастра. Мошенники Первой Реальности слишком хитроумны для простого и незатейливого ума честного демона.

Я сидел и только наблюдал. У демонов есть одно преимущество над человеческими существами — они могут оставаться совершенно неподвижными. Обитатели Первой Реальности, даже если пытаются сохранить неподвижность, всегда ворочаются и суетятся. А если и нет, то их все равно выдает то обстоятельство, что им нужно вдыхать воздух несколько раз в минуту. Тот факт, что мы, демоны, можем изменить цвет, тоже вызывает у обитателей Первой Реальности преувеличенное представление о наших возможностях — подобно распространенному суеверию, что мы можем исчезнуть по своему желанию.

Из дыры меж тем появилась веревка, а по веревке стал спускаться маленький человек в темном плотно облегающем одеянии. По счастливой случайности он спускался спиной ко мне. Быстро брошенный взгляд не дал ему возможности засечь меня — я сидел на своем стуле, не шевелясь и слившись цветом с окружающей обстановкой. Я даже не дышал. Неслышно и быстро, как домовая мышь, он метнулся к стойке с сибиллианским сапфиром.

Я стремительно сорвался со стула и очутился рядом с ним. Он схватил драгоценный камень и обернулся. Какое-то мгновение мы застыли друг против друга — он с драгоценным камнем в руке, я с оскаленными клыками наготове, чтобы разорвать его и сожрать.

Но тут я вспомнил настоятельный совет Вольтипера о соблюдении вегетарианской диеты, а также приказ Мальдивиуса беспрекословно следовать этому совету. При таком раскладе я не мог, конечно, сожрать вора. С другой стороны, мой хозяин дал мне до этого распоряжение уничтожать всех воров.

От всех этих противоречивых приказаний я торчал в неуверенности, как будто заледенев. Из самых лучших побуждений я мог лишь стоять как чучело в музее, в то время как вор метнулся мимо меня и выбежал, выхватив из своего кармана трубку со светлячками, чтобы освещать себе путь.

После того как я простоял так в течение нескольких минут, до меня наконец дошло, каких действий, возможно, захотел бы от меня Мальдивиус, знай он все обстоятельства. Они должны были заключаться в том, чтобы схватить вора, отобрать у него сапфир и стеречь до возвращения колдуна. Думаю, что такие мои поступки были бы весьма уместны. Конечно, обитатели Первой Реальности соображают гораздо быстрее, чем мы, демоны, и просто нечестно ожидать от нас такой же блестящей реакции.

Увы, решение пришло ко мне слишком поздно. Я выбежал из лабиринта и ринулся по вырубленной в скале лестнице. К этому времени, однако, след шустрого вора давно простыл. Даже звук его шагов не был слышен. Я попытался уловить хотя бы запах, но не смог. Драгоценный камень исчез.

* * *

Когда доктор Мальдивиус вернулся и узнал о случившемся, он даже не стал меня бить. Только сел, закрыл лицо руками и заплакал. Наконец отер глаза, поднял их на меня и сказал:

— О Здим, я вижу, что заставить тебя справляться с непредвиденными обстоятельствами так же невозможно, как научить лошадь играть на скрипке. Что ж, пусть даже я буду разорен, но мне твои услуги не нужны, иначе я сойду с ума.

— Значит ли это, сэр, что я буду освобожден и смогу вернуться в свою Реальность? — спросил я возбужденно.

— Конечно нет! Самое меньшее, что я могу сделать, чтобы возместить свои убытки, — это продать твой контракт. У меня есть и покупатель.

— Что это значит «продать контракт»?

— Если ты читал соглашение между правительством Нинга и силами прогресса — как мы, новарские маги, называем свой профессиональный союз, — тебе известно, что право владения может быть изменено. У меня где-то здесь есть копия. — Он порылся в ящике.

— Простите, сэр! — возопил я. — Это хуже, чем рабство!

Мальдивиус выпрямился. В руке он держал свиток.

— Видишь, что здесь сказано? А здесь? Если тебе эти пункты не нравятся, разберешься в конце своей службы со своим Настоятелем. Как выглядел этот вор?

Я описал маленького типа, отметив такие детали, как мелкий шрам на его правой щеке, — ни один житель первой Реальности не заметил бы такие подробности при свете простой лампы.

— Должно быть, фариец из Хендау, — сказал Мальдивиус. — Знаю его еще с тех пор, как жил в Ире. Что ж, я останусь в Чемнизе на ночь.

Колдун оставил меня в не слишком хорошем расположении духа. Я терпеливый демон, терпение мое куда больше, чем у этих вспыльчивых и своевольных человеческих особей, но я не мог не чувствовать, что доктор Мальдивиус обходится со мной несправедливо. Два раза подряд он сваливал всю вину за случившееся на меня, хотя сам был виноват, давая мне неясные и противоречивые приказы.

Я боролся с искушением произнести нужные заклинания и дернуть к себе в Двенадцатую Реальность и предстать с жалобами перед Настоятелем. Нас обучают этому заклинанию, перед тем как мы покидаем свою планету, — так что можем вернуться туда в то мгновение, когда нам грозит смертельная опасность. Но без крайней необходимости его использовать нельзя — за это нам грозит суровое наказание. Тот факт, что демон способен исчезнуть, когда человеческие существа хотят его убить, дал обитателям Первой Реальности возможность преувеличить наши способности.

Однако заклинание побега является длинным и сложным. Когда я попытался произнести его мысленно, то обнаружил, что забыл несколько строк, и оказался в Первой Реальности в настоящей ловушке. Возможно, это и к лучшему, ибо меня могли обвинить в напрасном использовании заклинания и отправить назад, в Первую Реальность, под угрозой приговора о заточении на несколько лет. А такая судьба ужасна.

* * *

Мальдивиус вернулся на следующее утро с незнакомцем. Тот сидел верхом на прекрасной пегой лошади и, в отличие от моего хозяина, был одет ярко и крикливо. То был человек, едва переступивший порог среднего возраста. Он имел тонкие ноги, но массивные тело и руки. Брил лицо, но, казалось, ничего не мог поделать с буйными, густыми иссиня-черными волосами, что росли у него на подбородке, образуя густую бороду. В уши его были вдеты золотые обручи.

— Вот твой новый хозяин, — объявил Мальдивиус. — Багардо Великий. Мастер Багардо, познакомьтесь с демоном Здимом.

Багардо окинул меня взглядом сверху донизу:

— Он как будто составлен из дисков и завитков, хотя трудно судить незнакомые образцы. Что ж, доктор, если предъявите мне бумагу, я подпишу ее.

Вот так я сделался слугой по контракту Багардо Великого, владельца передвижного цирка.

 

3

БАГАРДО ВЕЛИКИЙ

— Идем со мной! — приказал Багардо. Я последовал за ним, а он продолжал: — Скажи-ка мне, как правильно звучит твое имя, За-дим, не так ли?

— Нет, Здим, — сказал я. — Один слог. Здим, сын Акха, если полностью.

Багардо несколько раз повторил мое имя.

Я спросил:

— Каковы будут мои обязанности, сэр?

— Главным образом в подсчете лбов…

— Простите? Я не понимаю.

— Лбы, зеваки, глазюки — так мы, цирковые, называем свою публику, которая приходит потаращить глаза. — (Багардо всегда называл свое заведение «цирком», хотя другие именовали его «балаган». Разница, насколько я понял, была в том, что в настоящем цирке должен был быть хотя бы один слон, в то время как у Багардо не было ни одного.) — Тебя поместят в передвижную клетку и будут объявлять как ужасного пожирателя людей, Демона из Двенадцатой Реальности. И судя по тому, что мне говорил Мальдивиус, это не ложь.

— Сэр, я всего лишь исполнял приказ...

— Не важно. Я попытаюсь быть точным в своих оценках.

Мы подошли к тому месту, где дорога, отходящая от храма, сливалась с той, что вела от Чемниза в Ир. Здесь стояла большая, с железными прутьями клетка на колесах, похожая на вагон. В нее была впряжена пара животных, похожих на мулов Мальдивиуса, за исключением того, что они были сплошь покрыты яркими черными и белыми полосами. На месте кучера в ленивой позе развалилось приземистое, низколобое, лишенное подбородка существо, совершенно голое, если не считать густого волосяного покрова. Пожалуй, оно походило на человека, но это был не человек.

— Все в порядке? — спросил Багардо.

— Все в порядке, босс, — ответило существо густым надтреснутым голосом. — Кто это?

— Новый член нашей труппы, высокородный Здим-демон! — торжественно провозгласил Багардо. — Здим, познакомься с Унгахом из Комилакха. Он то, что мы называем человекообразной обезьяной.

— Тряси, дружище раб, — сказал Унгах, протягивая волосатую длань.

— Трясти? — повторил я, вопросительно глядя на Багардо. — Он имеет в виду вот так? — Я покрутил бедрами туда-сюда.

Багардо покачал головой:

— Возьми его правую руку в свою и осторожно пожми, покачивая ее при этом вверх и вниз. Слишком сильно не жми.

Я так и сделал, сказав:

— Рад с вами познакомиться, господин Унгах. Я не раб, а слуга по контракту.

— Повезло тебе! А я вот должен пыхтеть у мастера Багардо, пока, как говорится, смерть нас не разлучит.

— Ты же знаешь, что тебя кормят здесь так, как никогда бы ты не ел в джунглях Комилакха, — сказал Багардо.

— Что верно, то верно, хозяин, но еда — еще не все.

— Что же еще? Но мы не можем спорить весь день. — Багардо открыл дверцу клетки. — Полезай, — сказал он.

Дверь с лязгом закрылась. Я опустился на широкую деревянную скамью, стоявшую в конце клетки. Багардо устроился на кучерском месте рядом с Унгахом. Тот причмокнул и натянул поводья. Вагон двинулся и поехал на запад.

Дорога извивалась вниз по склону к долине реки Киамос, которая текла от Метуро через Ир к морю. Через час в поле нашего зрения возник Чемниз, раскинувшийся у самого устья. По стандартам Первой Реальности, это маленький город, но очень оживленный, так как является главным портом Ира. Я увидел возвышавшиеся над крышами домов корабельные мачты.

На окраине стоял палаточный лагерь, украшенный флагами с символами балагана Багардо. Когда вагон свернул в поле, я увидел, что возле палаток работают люди, складывая их по одной и погружая в вагоны. Другие прицепляли к этим вагонам лошадей. Отовсюду доносились шум и крики людей.

Моя клетка-вагон остановилась, и Багардо, подавшись вперед на своем сиденье, закричал:

— Ах вы, идиоты! Лентяи безмозглые! Мы сейчас уже должны были выезжать! Неужели вы не шевелитесь, если я не стою у вас над душой? Как, скажите, мы сможем добраться до Эвродиума к завтрашнему вечеру? Унгах, прекрати по-дурацки ухмыляться, обезьяна безмозглая! А ну-ка вниз и за работу! Выпусти Здима: нам нужна каждая пара рук.

Человекообразная обезьяна послушно опустилась и открыла клетку. Когда я выбрался из нее, кое-кто из труппы с подозрением посмотрел на меня. Впрочем, они привыкли к виду всяких экзотических существ, так что вскоре вернулись к работе.

Унгах занялся заворачиванием груды колышков в большой кусок брезента. Он протянул мне конец веревки и сказал:

— Держи. Когда я скажу «тащи», то тащи.

По его сигналу я потащил. Веревка порвалась, я упал на спину и сильно прищемил хвост. Унгах озадаченно смотрел на порванную веревку.

— Похоже, она крепкая, — сказал он. — Ты, должно быть, сильнее, чем я думал.

Он попытался связать разорванные концы и, сделав это, вернулся к прерванной работе, попросив меня действовать вполсилы. Но к тому времени, как мы увязали узел, главная палатка уже лежала на земле и люди убирали остатки оборудования. Я мог лишь удивляться тому, как быстро исчезла такая груда вещей. Багардо, сидевший теперь верхом на лошади, с трубой, висящей на веревке на его шее, взмахнул широкополой шляпой, привлекая внимание к себе:

— Поторапливайтесь со сбруей! Сиглар, подведи свою повозку к началу! Поставлю тебя первым, Унгах, посади Здима на место, и давайте в общую шеренгу...

— Залезай, — велел мне Унгах.

Когда я снова очутился в клетке, он подергал за веревки, и шторы, прикрепленные к крыше вагона, опустились по обеим сторонам, так что я оказался отрезанным от внешнего мира.

— Эй! — крикнул я. — Зачем ты меня закрываешь?

— Приказ, — отозвался Унгах, выравнивая края полотна. — Босс не позволяет чемнизянам смотреть задаром.

— Но я хочу обозревать окрестности!

— Полегче, господин Здим. Когда выберемся за город, я приподниму для тебя краешек.

Багардо громко присвистнул. С изрядным шумом, в котором смешались крики животных, возгласы людей, скрип колес, повозки двинулись в путь. Я совершенно ничего не видел, поэтому первый час провел в состоянии пищеварительного оцепенения, покачиваясь на деревянной скамье.

В конце концов я возвысил голос, напоминая Унгаху о его обещании. Приостановив лошадей, он отвязал передний нижний край покрывала, устроив для меня нечто вроде треугольного окна. Однако я не видел ничего, кроме полей фермеров. Иногда мелькали лесные посадки или Киамос. Дорога была окаймлена широкими полосами цветов, целыми зарослями алого, лазурного, пурпурного, белого и золотого.

Когда позволял изгиб дороги, я видел впереди и позади нас фрагменты каравана. Я насчитал семнадцать повозок, включая и нашу собственную. Багардо скакал вдоль кавалькады, наблюдая за тем, все ли в порядке.

Мы проехали по дороге, по которой я прибыл в Чемниз. Мы поднялись к плато, на котором стоял храм, поскольку долина Киамоса суживалась здесь к ущелью. Лошади медленно передвигались по крутому подъему, и люди шли рядом с ними, понукая их.

Когда мы достигли плато и миновали место, от которого уходила тропа к Храму Псаан, Дорога выровнялась, и лошади пошли быстрее. Мы не устремились к Иру, а повернули на другую дорогу, которая огибала столицу с юга. Как объяснил Унгах, цирк уже подоил Ир и вымя еще не успело наполниться.

Караван покрыл меньше чем половину расстояния до Эвродиума, когда на землю опустилась ночь. Бродячий цирк свернул с дороги на поляну, и там семнадцать повозок образовали нечто вроде круга — для безопасности, как объяснил мне Унгах, на случай нападения разбойников. Палатка повара была поставлена в центре круга, и в ней уже готовился обед, но остальные палатки оставались еще в повозках.

Мы ужинали при желтом свете лампы, стоявшей на одном из столов длинной палатки-столовой, вместе с остальными пятьюдесятью членами труппы. Унгах рассказывал о них. Половина из них были подсобными рабочими, в обязанности которых входили установка и разборка балагана, уход за лошадьми и упряжью и тому подобное.

Половина оставшегося народа — четверть от общего числа — была игроками: это такие люди, которые за определенную плату сопровождают балаган и играют в свои игры с публикой. В результате таких игр заключаются пари: как упадут кости, как повернется колесо счастья, под какой из трех ореховых скорлупок находится горошина — и все это были тщательно продуманные хитроумные трюки.

И последние — их насчитывалось примерно шестнадцать — и были теми, кто появлялся перед публикой. Эта группа включала в себя самого Багардо как короля ринга, заклинателя змей, укротителя льва, наездника на неоседланной лошади, дрессировщика собак, жонглера, двух клоунов, трех акробатов, четырех музыкантов (барабанщика, трубача, скрипача и волынщика) и погонщика, который, одетый как мальванский принц, в тюрбане и стеклянных украшениях, ездил по манежу на верблюде. Были там еще повар и костюмерша, одна из немногих женщин, так же как укротительница змей и наездница без седла.

Но занятия этих людей были более разнообразными, чем это может рассказать простое их перечисление. Так, укротительница змей еще помогала повару, а наездница без седла — миловидная молодая женщина по имени Дульнесса — составляла компанию костюмеру в шитье и стрижке. Некоторые из подсобных ребят, желающие исполнять какую-нибудь более высокооплачиваемую работу, иногда подменяли артистов, когда последние были больны, пьяны или еще по каким-нибудь причинам не могли работать.

После ужина Унгах провел меня по балагану, представляя остальным и показывая мне зверинец. Там были верблюд, лев, леопард и несколько животных поменьше, вроде змей мадам Паладин.

Унгах подошел к длинной клетке на колесах. Он двигался очень осторожно. Я ощутил довольно сильный запах, подобный тому, который исходил от змей мадам Паладин, но еще круче.

— Это паалуанский дракон, — сказал он. — Не подходи близко, Здим. Он может подолгу лежать как бревно, а потом, когда кто-нибудь неосторожно подходит слишком близко, — кусь! И все. Вот почему Багардо так трудно находить рабочих, согласных ухаживать за этой тварью: только в прошлом году двое угодили к нему в брюхо.

Дракон оказался большой серо-голубого цвета ящерицей, не меньше двадцати футов длиной. Когда мы приблизились к клетке, он поднял голову и нацелил на меня раздвоенный язык. Я остановился, надеясь, что успею отскочить, если он захочет меня цапнуть. Но дракон лишь подвигал языком и осторожно коснулся им моего лица. Из его пасти вырвался хриплый звук.

— Клянусь медью Ваисуса, — воскликнул Унгах, — ты ему понравился! Он решил, что твой запах похож на запах его родичей. Нужно рассказать Багардо. Может быть, ты сможешь приручить зверя и делать на нем круг по арене в конце представления. Никто не осмеливался приблизиться к нему, с тех пор как был съеден Ксион; однако черные колдуны из Паалуа таких тварей приручают.

— Чудовище слишком велико, чтобы я один мог с ним справиться, — усомнился я.

— О, этот, можно сказать, еще подросток. В Паалуа они бывают в два раза больше. — Унгах зевнул. — Пошли назад, в повозку. С меня на сегодня хватит.

Когда мы очутились в фургоне, Унгах достал пару одеял из ящика, протянул одно мне и посоветовал:

— Если тебе покажется, что пол слишком жесткий, солому найдешь на дне ящика.

* * *

Солнце садилось, когда на следующий день мы подъехали к Эвродиуму. Место стоянки цирка было освещено факелами и фонарями, и свет этот яркими бликами отражался в глазах публики, толпившейся вокруг.

— Здим, — крикнул Унгах, — давай помогай!

Он стал разворачивать ткань шатра, и я помогал ему. Внутри находилась связка жердей, каждая из которых была длиннее меня. Наша задача состояла в том, чтобы вбить эти жерди в землю на одинаковом расстоянии друг от друга и натянуть на них брезент так, чтобы под ним скрылся весь балаган, став невидимым для взглядов жителей, желавших смотреть, но не платить. Унгах выбрал место на участке и воткнул в мягкую землю первую жердь. Он поставил рядом с ней маленькую стремянку и сунул мне в руку деревянный молоток.

— Влезь туда и вбей жердь! — приказал он. Я взобрался на стремянку и ударил.

— Сильней бей! — прикрикнул Унгах. — Это все, на что ты способен?

— Ты хочешь, чтоб было так? — Я опустил молоток со всей силой. Он обрушился на жердь с грохотом, расщепив ее верхнюю часть. При этом ручка молотка сломалась.

— Зеватас, Франда и Ксерик! — завопил Унгах. — Я вовсе не велел тебе ее разбивать. Теперь придется взять другой молоток. Подожди здесь!

Так или иначе, мы натянули брезент. Тем временем были установлены палатки, и путаница сменилась порядком. Лошади ржали, верблюд булькал, лев ревел, и прочие животные издавали присущие им звуки. Я спросил:

— Мы покажем сегодня представление?

— Боги мои, конечно нет! Нужно несколько часов, для того чтобы приготовиться, а все слишком устали. Проведем утро за приготовлениями и, если не помешает дождь, дадим представление. Потом снова в путь.

— А почему мы пробудем здесь так недолго?

— Эвродиум слишком мал. К завтрашнему вечеру все зеваки с деньгами уже посмотрят представление, а любители поиграть будут выпотрошены. Более длительная остановка означает драку со «лбами». А какая в этом польза? — Прозвучал гонг. — Обед! Пошли.

* * *

Мы все поднялись на заре и начали подготовку к дневному представлению. Багардо подошел ко мне.

— О Здим, — сказал он, — ты будешь в палатке чудовища...

— Прошу прощения, хозяин, но я не чудовище! Я лишь нормальный, здоровый...

— Не важно! У нас ты будешь чудовищем, и никаких разговоров. Твой фургон образует часть стены палатки, и «лбы» смогут проходить вдоль него. Унгах будет находиться рядом с тобой. Поскольку ты занимаешь его клетку, я посажу его на цепь. Твоя задача состоит в том, чтобы пугать «лбов» ревом и воем. Ни слова на новарском. Ты, понимаешь ли, просто должен знать, как это делается.

— Но, сэр, я не только говорю на нем, я еще читаю, пишу...

— Послушай, демон, чей это цирк? Будешь делать, как тебе велят, нравится тебе это или нет...

Так все и было. Жители валом повалили. Из своей клетки я слышал крики игроков, шум их причиндалов, игру музыкантов и общий гул. Багардо, пышно разодетый, громко давал пояснения:

— ...а первой справа от вас, дамы и господа, вы видите мадам Паладин и ее смертоносных змей, пойманных с огромным риском для жизни в полных опасностей тропических джунглях Мальваны. Самая большая из змей — это констриктор. Если бы она могла схватить кого-то из вас, обвилась бы вокруг, раздавила и задушила... Следующий, дамы и господа, это Демон из Двенадцатой Реальности, вызванный великим колдуном Арканиусом из Фтаи. Я знавал Арканиуса, да, это был настоящий друг. — Багардо вытер глаза носовым платком. — Но, вызывая это кровожадное чудовище, обладающее сверхъестественной силой и яростью, он оставил открытым один из углов магического пятиугольника, и голодный демон откусил ему голову.

Часть публики издала единый вздох, а некоторые женщины взвизгнули. «Лоб», чьи слова я едва мог понять из-за акцента, сказал:

— Как же тады он его скрутил?

— Ученик Арканиуса проявил огромное присутствие духа, успев произнести заклинание неподвижности...

Рассказ Багардо о «моем прошлом» настолько увлек меня, что я совсем забыл, что нужно рычать, пока он не бросил на меня свирепого взгляда. Тогда я принялся двигать челюстями, подпрыгивать и так далее, то есть проделывать все, что нужно, чтобы походить на мое описание.

Багардо сообщил столь же захватывающие подробности поимки Унгаха, сидящего на цепи за оградой, чтобы находиться на достаточном расстоянии от «лбов». Когда «лбы» приблизились к ограде, Унгах принялся гримасничать, реветь, бить по своей железной цепи. Он производил впечатление существа, куда более устрашающего, чем я.

* * *

После представления Багардо спустил Унгаха с цепи и открыл мою клетку. Унгах вошел в клетку и достал из ящика старый, побитый молью плащ и широкополую шляпу с обвисшими полями, пару рваных сапог, пояс и кисет. Все это он надел на себя, а кисет положил в карман.

— Для чего это одеяние, господин Унгах? — спросил я.

— Босс настаивает. Пойду в Эвродиум за покупками. В сумерках жители деревни примут меня за подсобного рабочего. Если бы они увидели Унгаха Ужасного, говорящего вежливые фразы, не стали бы платить за то, чтобы посмотреть на меня в балагане. Тебе что-нибудь принести?

— Я пока еще не знаю. Но вот что мне объясни: на что ты будешь делать покупки?

— На деньги. Багардо дал мне разрешение.

Часом позже Унгах вернулся с покупками: сладкое мясо, которым он поделился со мной, иголка, бритва и прочие вещи. После обеда он чинил при свете лампы плащ, когда к нашей палатке подошел Сиглар, укротитель льва. Сиглар, высокий костлявый человек с бледно-голубыми глазами и прямыми цвета пакли волосами, был варваром с севера, со склонов Швении.

— Мастер Здим, — сказал он. — Босс умирает от желания тебя видеть.

Я заподозрил, что Багардо хочет выругать меня за плохо сыгранное представление. И сказал Унгаху:

— А не мог бы ты пойти со мной, старина? Мне нужна моральная поддержка.

Унгах отложил шитье и встал. Мы подошли к маленькому личному фургону Багардо. Внутри он был нарядно украшен шелковыми занавесями, толстым ковром, а под потолком сияла серебристая лампа.

Багардо угнездился за столом, ведя подсчеты с помощью доски и куска мела.

— О Здим, — сказал он, — за двадцать лет своей работы я никогда не видел худшей игры. Короче говоря, ты — вонючка.

— Прошу прощения, хозяин. Я страстно желаю вам угодить, но сразу это не так просто. Если бы вы заплатили мне вперед, то это, может быть, вдохновило бы меня.

— Ого, вот оно как? Цирк накануне банкротства, я задолжал всей труппе, а ты устраиваешь забастовку, вынуждая меня платить вперед. Чтоб ты сдох, демон! — Он с такой силой ударил кулаком по столу, что подпрыгнула чернильница.

— Хорошо, сэр, — ответил я. — Я сделаю все, что в моих силах, но в том состоянии нужды, в каком я нахожусь, это лучшее может оказаться весьма незначительным.

— Ах ты, дерзкая тварь! — загремел Багардо. — Я тебя проучу. — Он встал из-за стола и подошел ко мне. В руках у него был хлыст, который он использовал как король манежа. Он ударил меня им раз, потом другой. Поскольку то была не волшебная палочка, я почти не чувствовал ударов.

— Это самые сильные удары, на которые вы способны, сэр? — спросил я.

Он ударил меня еще несколько раз, потом отшвырнул хлыст в угол:

— Черт тебя побери, ты из железа сделан, что ли?

— Не совсем, сэр. Но моя ткань гораздо прочнее, чем ваша. Так как же насчет платы? Как говорят у нас, в Двенадцатой Реальности, каждый насос требует подкачки.

Весь багровый от гнева, Багардо смерил меня яростным взглядом. Потом он рассмеялся:

— О, ладно, ладно, ты и впрямь взял меня за жабры. Как насчет трех пенсов в день?

— Годится, хозяин. Теперь не мог бы я получить плату за несколько дней вперед на карманные расходы?

Багардо достал из шкатулки девять пенсов:

— Пока хватит. Ну довольно торговаться. Как насчет партии в скиллет?

— А что это такое, сэр?

— Увидишь. — Багардо расставил маленький столик и четыре складных стула. И когда Сиглар, Унгах и я заняли места, Багардо достал пачку твердых продолговатых бумажек с рисунками на них. Обитатели Первой Реальности играют во множество игр с этими, как они их называют, «картами».

Правила скиллета оказались простыми. Одни комбинации карт имели большее значение, чем другие, и нужно было, чтобы твои карты могли побить карты противника. Я пережил неприятные минуты, пытаясь приспособить картонки к моим когтям, не привыкшим к подобным предметам. Эти проклятые штуки постоянно падали на пол.

Багардо все время трепался. Он бахвалился своими успехами в сожительстве с женскими особями. Особенно гордился тем, что ему удалось переспать с шестью женщинами за одну ночь в заведении, называемом «публичный дом». Я был озадачен подобной гордостью самцов Первой Реальности, поскольку неисчислимое количество гораздо менее развитых животных, козлы например, легко могут дать человеческим самцам сто очков вперед в этом отношении. Когда все отдали дань уважения мужской силе Багардо, он сказал:

— Здим, с тех пор как ты прибыл в эту Реальность, ты знал каких-нибудь колдунов кроме дока Мальдивиуса?

— Нет, сэр, если не считать его ученика Граха, который... э... стал жертвой недопонимания. А в чем дело?

— Нам нужен колдун. У нас был один, старик Арканиус...

— Я слышал, как вы говорили о нем, сэр. Что же на самом деле погубило его?

— Нечто не слишком далекое от той лжи, которую я о нем рассказывал. Арканиус экспериментировал с заклинаниями, слишком сложными для его ограниченной силы. Однажды вечером мы увидели, что из его палатки выбивается голубое пламя, и услышали крики. Наутро никакого Арканиуса не было — только брызги крови. Я предлагал работу Мальдивиусу, но он отказался, бормоча что-то насчет Паалуа, дающего ему счастье. В то время он был несколько пьян. Ты не знаешь случайно, что он имел в виду?

— Нет, сэр. Я слышал, что Паалуа — это земля могущественных колдунов за океаном, но и все.

— Дульнесса кроме своей обычной работы занимается еще предсказанием счастья, но это совсем не то, что иметь настоящего колдуна. Чей ход?

* * *

Багардо отыграл у меня мои девять пенсов, монету за монетой. Я отметил, что время от времени его ноздри начинали как-то странно вибрировать. Чаще всего это случалось, когда он находился накануне выигрыша очередной порции моих денег. Однако я не мог с уверенностью объяснить данное ощущение. Когда я лишался последнего гроша, дверь открылась и вошла миловидная мадам Дульнесса, наездница без седла. Хриплым голосом она крикнула:

— Когда хоть один из вас, белоручек, придет мне помогать?

Багардо отмахнулся:

— Возьми Здима. У него все равно больше ничего нет.

— Ты хочешь сказать, что он может?

— Конечно. Демоны подвержены точно таким же чувствам, как и мы. А теперь забирай его и дай нам возможность продолжать игру.

Озадаченный, я последовал за Дульнессой в ее фургон. Когда мы вошли, она повернулась ко мне с улыбкой и полуприкрыла глаза.

— Ну, Здим, — сказала она, — с тобой я, по крайней мере, получу новые ощущения.

Сказав это, она начала подчеркнуто медленно снимать с себя одежду. Освободившись от последней ее детали, она легла на кровать. Я был искренне заинтересован, ибо впервые видел живую человеческую особь женского рода без одежды. Я с удовлетворением отметил, что иллюстрации учебников моего родного Уровня полностью отвечают действительности, в точности воспроизводя все формы и органы данного экземпляра. Мои усики уловили вибрацию необычной интенсивности, но я не смог распознать ее природу.

— Ну а теперь приступай, если ты вообще намерен приступать, — сказала она.

— Прошу прощения, мадам, — ответил я, — но я не понимаю. Чего вы от меня желаете?

— О, клянусь сосками Астис! Ты что, не знаешь как... — и она произнесла целый ряд непонятных мне слов, добавив: — Или как это называется на вашей демонической земле?

Я наконец начал понимать:

— Вы имеете в виду совершать половой акт, не так ли, мадам?

— Ха, что это за прекрасный язык! Ну да, именно это.

— Прошу прощения, но меня в школе учили правильному литературному новарскому. Вульгаризмы мне предстоит научиться понимать самому.

— Так, извлекай из-под своей чешуи нужную вещицу и... эй, да ты меняешь цвет!

— Так на нас действуют эмоции, мадам. Уверяю вас, что я наделен соответствующим мужским органом. Только он у нас убирается внутрь, когда нет в нем нужды, а не болтается бесцельно и вульгарно, как у самцов-мужчин. Без сомнения, это и есть причина любопытного обычая — который озадачивал наших философов, — заключающегося в ношении на себе различных предметов даже в самую невыносимую жару. Далее, мы, демоны...

Дульнесса была нетерпелива:

— Хватит с меня лекций. Не можешь, что ли?

— Я не знаю. Хотя я приложу все свои усилия, чтобы дать удовлетворение, но сейчас не брачный сезон, и, кроме того, женская особь Первой Реальности не возбуждает во мне желания.

— Что же во мне не так, паренек-дракон? Я, конечно, уже не так молода, как когда-то, но...

— Дело не в этом, если вы, мадам, извините мне такие слова... Обилие этой вашей мягкой бледной голой кожи делает вас... как бы это сказать... слишком мясистой. Это все равно, что иметь половые отношения с огромной мягкой рыбой... бр! Вот если бы здесь была моя жена Йез с ее хорошенькими клыками и усиками и очаровательной блестящей чешуей...

— Тогда закрой глаза, представь себе, что здесь лежит твоя жена, и попытайся взяться за дело.

Что ж, как говорим мы дома, ничего не испытав — ничего не узнаешь. Огромным усилием воли я заставил появиться свой бесценный мужской орган и наполнил кровью поясницу. Когда ко мне пришла уверенность, что все в порядке, я открыл глаза.

Дульнесса глядела на меня с ужасом.

— Немедленно убери эту мерзость прочь! — закричала она. — О боги! Да он похож на те булавы, которыми крошили друг друга древние рыцари. Ты бы меня просто убил!

— Сожалею, что не могу быть вам полезен, мадам, — сказал я. — Я тоже боялся, что это не покажется вам приятным. Но почему мастер Багардо послал меня с вами? Это похоже на одну из тех бессмысленных шуток, которые так любят изобретать человеческие существа. Если Багардо может удовлетворить большое количество женщин сразу, то, думаю, он должен бы быть рад любой возможности...

— Этот мошенник так о себе говорит, но на самом деле он куда хуже. Последний раз ему пришлось звать на помощь Сиглара. А человек-обезьяна вообще стоит их двоих.

— И все человеческие особи женского рода испытывают потребность в постоянном наполнении?

— Нет, я особый случай. Проклятый Арканиус произвел на меня заклинание за то, что я не хотела иметь с ним дела, — заклинание о ненасытности. Он был грязным старикашкой, и то-то была радость, когда его сцапал демон. Но я так и осталась под действием заклинания, и ни один колдун не может его снять.

— Возможно, со временем его действие сотрется, — сказал я. — С заклинаниями так бывает.

— Может быть, но пока я должна получать свое несколько раз в день, а то я просто с ума схожу.

— Но ведь когда кругом столько жаждущих подсобных рабочих...

— Большая часть их никогда не моется, а я предпочитаю, чтобы мои любовники были чистыми. И все же, если ничего другого не получается... Но вернемся к твоей игре. Сколько тебе дали?

Я рассказал ей о своей потере.

— Ха, — сказала она. — Это похоже на Багардо: сначала дать деньги, а потом отобрать их во время карточной игры.

— Ты хочешь сказать, что он меня обчистил?

— Конечно. А ты как думал?

Я поразмышлял:

— Должно быть, это и было значение уловленной мною вибрации.

— Можешь читать мысли?

— Нет, но различаю вибрации, которые выдают эмоции других существ.

— Сколько он тебе платит?

— Три пенса в день.

Она хрипло рассмеялась:

— Мой дорогой Здим, тебе нужно немедленно идти к Багардо и заставить его удвоить эту сумму: он платит наемным рабочим по шесть пенсов. У тебя снова появятся деньги, а этот бессовестный обманщик получит хороший урок!

Я сделал так, как мне посоветовали. Багардо от всей души посмеялся над рассказом о неудачном обольщении Дульнессы. Это привело его в такое хорошее расположение духа, что он даже согласился повысить мне плату, приняв, конечно, во внимание исчезнувшую половину.

Мы возобновили игру. Я был настороже и ловил волны-предупреждения. Вскоре мне удалось несколько раз добиться преимущества. Багардо пристально посмотрел на меня и сказал:

— Против прухи интеллект бессилен. Как бы там ни было, пора спать. Нам предстоит рано встать — двинемся в Оринкс. Но должен сказать, мастер Здим, что ты овладеваешь искусством игры в скиллет быстрее, чем любой из тех, кого я учил. Ты случайно не читаешь мысли?

— Нет, хозяин. — Мой ответ был правдивым, если слово «мысли» он употреблял в точном значении этого слова, как способ интеллектуального выражения, но с философской точки зрения это слово можно было рассматривать шире, если включать в круг его образов и эмоции, поэтому я добавил: — Принцип нетруден. Как говорят в моем мире, совершенство достигается практикой.

— Очень жаль, что ты не читаешь мыслей, я мог бы использовать это в представлении. А ты запомни: когда появятся посетители, веди себя как настоящий дикарь. Они именно этого и ждут. Рычи, вой, тряси клетку, как будто хочешь дорваться до зевак. Сделай вид, что хочешь сбежать из клетки!

Унгах попробовал вклиниться:

— Босс, я думаю...

— Оставь свои мысли при себе, мастер Обезьяна. Я уверен, что демон свое дело знает.

* * *

Оринкс, лежащий вверх по Каимосу от Ира, больше, чем Эвродиум, но меньше, чем Чемниз. Мы планировали провести там два полных дня и дать три представления: два вечером, одно утром. Мы начали с вечернего представления.

Первым «лбом», вошедшим в палатку с чудовищем, был старик с неуверенном походкой. По исходящему от него винному перегару я заподозрил, что нетвердость походки объясняется не одним лишь возрастом. Он неуверенно приблизился к моему фургону и вперился в меня. Я тоже уставился на него, не желая попусту демонстрировать свою ярость, пока не соберется больше публики.

Старик вытащил из пиджака бутылку и отпил из нее. Потом пробормотал:

— Чтоб мне в дерьме потонуть, уже повсюду их вижу. Вон, привидение! Сгинь! Изыди! О боги, дайте мне пить в мире молоко старца, единственное мое утешение!

Он заплакал и побрел прочь, а в палатку хлынули другие зеваки. Когда Багардо сделал свое вступление, я покорно взвыл, зарычал, заскрежетал и принялся трясти решетку. Помня наставления, выбрал два прута и тянул их, пока они не согнулись.

Ближайшие «лбы» отпрянули, но те, кто стоял дальше, подались вперед. Багардо послал мне одобрительную улыбку. Ободренный, я рванулся вперед, как дракон с болот Кшака, и применил всю свою силу.

Прутья подались, один с громким треском вылетел из нижней впадины. Я вырвал его из верхней и отбросил. Потом, как мне было ведено, я просунулся в образовавшееся отверстие и выскочил на землю, рыча на ближайших «лбов».

Конечно, я не намеревался причинить вред посетителям. Но передние «лбы» с ужасающими криками подались назад. Через несколько мгновений толпа превратилась в месиво барахтающихся тел. Обитатели Первой Реальности боролись, вскакивали и снова падали друг на друга, в ужасе крича:

— Дракон на свободе!

Когда они вывалились на улицу, их паническое состояние передалось остальным, и те рванулись к выходу из главного шатра. За все время моего пребывания в Двенадцатой Реальности я никогда не был свидетелем подобного нелепого поведения. Может быть, мы и тугодумы, но подобный сюрприз не сведет нас с ума.

Некоторые пытались взобраться наверх или укрыться в складках ткани шатра. Те, кто были сбиты с ног и ранены, ковыляли или ползли к выходу. Борьба разгорелась с новой силой. Некоторые из касс опрокинулись, и горожане начали растаскивать добычу. Шатер затрещал. Кто-то крикнул:

— Эй, деревенщина! — По этому поводу подсобные рабочие обрушились на «лбов» с шестами от палаток и другими подручными средствами.

Оглушающий шум замер лишь тогда, когда все «лбы», еще способные передвигаться, убежали. Многие остались лежать на участке — одни из-за ушибов, другие потому, что были вовсе без сознания. Я поймал взглядом Багардо, безумного и растерянного, который метался тут и там, пытаясь навести порядок. Увидев меня, он закричал:

— Ты разорил меня, вшивый ублюдок! Я убью тебя за это!

Другие бегущие разъединили нас, и он потерялся из виду. Я последовал за Унгахом на борьбу с огнем, возникшим в палатке. К тому времени когда мы одолели пожар, человек в шлеме, кольчуге, со шпагой и верхом на коне появился у входа. За ним следовала пешая толпа местных, к тому же с ломами, острогами и палками. Тот, кто сидел на лошади, протрубил сигнал.

— Кто, сорок девять чертей, ты такой? — вызверился Багардо, пытаясь преградить ему путь.

— Вальто, констебль Оринкса. А это представители горожан. Теперь слушайте! Вы все отправляетесь под арест за оскорбление граждан Оринкса. Вам будет предъявлено обвинение в совершенном преступлении. Поскольку наша тюрьма не вместит столько арестантов, вы останетесь здесь до завтрашнего вечера под стражей... Эй, эй, куда? Остановите его!

Багардо петлял среди палаток. Прежде чем кто-либо успел его схватить, он вскочил на коня, пустил его в галоп и ринулся прямо через толпу.

— Плевать мне на тебя! — крикнул он, обернувшись.

Лошадь перескочила через ограду, и Багардо исчез в ночной темноте. Констебль Вальто выкрикнул приказ своим людям, которые устремились на участок, и бросился в погоню за Багардо. Некоторые из циркачей успели удрать из лагеря раньше, чем замкнулся круг. Я прошептал Унгаху:

— А не лучше ли и нам тоже убежать?

— Зачем? Мы не можем передвигаться в одиночку — против нас будут все до последнего бродяги. Лучшее, на что мы можем надеяться, — это на хороших хозяев. Так что держи хвост морковкой.

Констебль вернулся ни с чем. Лошадь его была вся в мыле. Занялись пострадавшими. За время паники один человек успел скончаться. Это был старый пьяница, затоптанный до смерти у входа в палатку с чудовищами. Было много покалеченных — с переломанными ногами или ребрами. Кроме того, против Багардо Великого ополчились все, кому в свалке намяли бока или насажали пятен на одежду. Даже если бы Багардо был хозяином десяти балаганов, каждый из которых был более прибыльным, чем этот, все равно уже не смог бы изменить общественного мнения, ополчившегося против него. И если бы он не бежал, то кончил бы, возможно, тем, что попал в долговую яму.

* * *

Перед магистратом Оринкса я объяснил, что на самом деле не был тем кровожадным чудовищем, за которого меня выдавали, а всего лишь несчастным, работающим по контракту демоном, который покорно следовал велениям своего хозяина.

— Ты не похож на настоящего демона, — объявил член городского магистрата. — С другой стороны, ты и не человек. Так что твое уничтожение нельзя считать убийством. Многие граждане требуют этой меры социальной защиты для собственной безопасности.

— Позвольте мне заметить, что они могли бы счесть мое уничтожение трудным делом, ваша честь, — кротко отвечал я ему. — Так скажет любой, имеющий отношение к Двенадцатой Реальности. Кроме того, я так или иначе мог бы избежать подобной судьбы, вернувшись в родную Реальность. (Я приврал, ибо забыл часть нужного для возвращения заклинания.) Но пока ко мне не применят чрезвычайные меры, я готов сотрудничать с добрыми гражданами Оринкса, повинуясь их законам и выполняя свои обязанности.

Член магистрата — один из немногих благоразумных жителей Первой Реальности, которых мне приходилось там встречать, — согласился с тем, что мне следует предоставить соответствующую возможность. Примерно около половины труппы успело бежать, прежде чем участок был окружен. Те артисты, которые были схвачены, имели так мало собственности, что магистрат решил, что выгоднее отпустить их, дав соответствующий выговор, чем позволить бездельничать в тюрьме.

Животные, включая Унгаха и меня, а также фургоны, палатки и прочая собственность были собраны, пересчитаны и отправлены в Ир на продажу. Аукцион — малоприятная процедура, но самая подходящая для того, чтобы требования истцов в Оринксе были надлежащим образом удовлетворены. И именно таким образом был куплен мой контракт — на аукционе за городом, и купил его агент мадам Роски из Ира.

 

4

МАДАМ POCKA

Ир — необычный город, лежащий среди нескольких холмов за маленьким притоком Киамоса Вомантиконом. Если не считать высокой цилиндрической формы башни, обрамляющей входные ворота, то можно было сказать, что весь город находится под землей. Он был скрыт так для укрепления своих позиций Ардиманом Ужасным в период борьбы за освобождение всех двенадцати новарских наций. Найдя на холмах Ира огромное количество крепкого гранита, он приказал заложить город внутри горных склонов, чтобы туннели их и пещеры служили основой улиц и домов.

Спрятав удостоверяющий мою личность контракт за ворот фуфайки, Нойтинген, агент мадам Роски, сказал:

— Пошли, о Здим, моя хозяйка ждет тебя.

Мастер Нойтинген подвел меня к башне. То было сооружение из хорошо обработанных гранитных плит, более ста футов в ширину и в три раза больше в диаметре. Площадка-пандус, достаточно широкая для того, чтобы по ней проехал груженый фургон, спиралью вилась вокруг башни. Она была устроена с таким расчетом, чтобы правый, незащищенный бок поднимающегося был обращен к стене.

Треть подъема оканчивалась массивными воротами, створки которых были сделаны из цельных стволов, соединенных медными скобами. Сейчас ворота были открыты. От площадки, на которую они выходили, уходила вверх узкая спиральная лестница. Она делала вокруг башни один полный оборот и заканчивалась дверью, более высокой, но и более узкой.

Зубчатая верхняя кромка башни находилась еще выше. Она была испещрена отверстиями для катапульт. Крыша также защищала сложное сооружение, назначение которого я не мог понять, до тех пор пока не подошел к нему поближе. Нойтинген провел меня через главные ворота мимо высоких светловолосых охранников.

— Кто эти парни? — спросил я Нойтингена. — Они не похожи на новарцев.

— Наемники из Швении. Мы не вояки, мы нация миролюбивых фермеров и купцов. Поэтому и нанимаем швенов делать для нас всю кровавую работу. В мирное время, такое как нынешнее, они служат в гражданской охране и полиции.

За воротами находился круглый открытый двор. Он занимал центральную часть башни, вдоль стен шла цепь вместительных казематов, соединенных между собой, — то было место для защитников города и их складов. Над самым верхним рядом возвышалась крыша в форме кольца, где стояли катапульты.

Здесь находилось и некое сооружение, которое я заметил раньше. Это было большое зеркало, установленное на часовом механизме, так что его движение в течение дня соответствовало движению солнца. Планируя город, Ардиман пренебрег вентиляцией. Для того чтобы видеть в своих подземных помещениях, ирцы вынуждены были пользоваться лампами и свечами, а для того чтобы готовить пищу, использовать горючее. Дым и гарь, испускаемые всем этим хозяйством, действовали на людей самым неблагоприятным образом. По мере того как город рос и его галереи все дальше углублялись в гору Ир, положение еще более ухудшилось.

Наконец один умный синдик убедил людей установить систему освещения, основанную на отражении солнечного света. Таким образом, лампы становились ненужными хотя бы в солнечные дни. Главное зеркало, установленное на верхушке башни Ардимана, отражало солнечные лучи вниз, во двор, откуда другое зеркало перегоняло их на главную улицу Ира — проспект Ардимана. Зеркала меньшего размера отражали свет в боковые улицы и частные жилища.

* * *

Говоря о жилых подземельях, не следует представлять себе естественные пещеры, украшенные сталактитами и населенные первобытными существами в волосатых шкурах. Город Ир был вырублен в скале искуснейшими новарскими каменщиками. По своим качествам, если не считать того, что вместо неба над городом стелился каменный потолок, он не отличался от любого другого богатого города Первой Реальности. Фронтоны домов, достигающие этой каменной крыши, были похожи на фронтоны других городов. Каменщики даже испещрили камень черточками, имитируя кирпич, из которого строились дома в обычных условиях. Поскольку стены строений являлись единой каменной глыбой, то цель подобной резьбы заключалась только в том, чтобы сделать картину более привычной для глаз.

Большая часть жилых домов находилась на том же уровне, что и двор башни Ардимана. Существовали и другие уровни, выше или ниже, чем главный, но этот считался основным. Когда мы прокладывали себе путь через толпу на проспекте Ардимана, Нойтинген спросил:

— Контракт на тебя первым заключил колдун Мальдивиус?

— Так точно, сэр, он эвокировал меня со своей планеты, а позже продал мой контракт циркачу Багардо.

— Пришлось ли Мальдивиусу пострадать, понести потери, когда ты находился у него?

— Именно так, сэр. Вор унес его магический камень, который он называл сибиллианским сапфиром. Он винил за эту потерю меня, что и стало причиной продажи моего контракта.

— Кто взял камень?

— Это был... сейчас вспомню... Мальдивиус сказал, что вором был один фариец, которого он когда-то знал. А в чем дело, сэр?

— Ты узнаешь об этом, когда познакомишься со своей новой хозяйкой, мадам Роска сар-Бликснес.

— Мастер Нойтинген, ради всего святого, объясните мне вашу систему имен и титулов. Я всего лишь бедный невежественный демон...

— Она вдова синдика Бликснеса и теперь сама хочет стать синдиком.

Он свернул в боковую улицу и остановился перед одним из наиболее помпезных сооружений. Слуга впустил нас — маленький смуглый человек с крючковатым носом. Одеяние и головная повязка выдавали в нем жителя Федирана. Он провел меня в кабинет моей новой хозяйки, меблировка которого отличалась от меблировки кабинета Мальдивиуса или фургона Багардо, как вино от воды. Хотя день был солнечный, горожане не должны были пользоваться искусственным освещением, а только зеркальным отражением, здесь горели три свечи, вставленные в розовые подсвечники.

Мадам Роска сидела за письменным столом. На ней было длинное платье из прозрачной, как паутина материи, через которое ясно просвечивало ее тело. Подобный облик женщин завораживает и волнует мужчин — еще одна странность поведения этих экземпляров человеческого рода.

Роска была высокой стройной женщиной с белыми волосами, аккуратно собранными в изящную прическу. У нее было тонкое, с четкими чертами лицо того типа, что, как мне говорили, считается в Новарии образцом красоты. (Сам я не судья в подобных вопросах, поскольку все обитатели Первой Реальности кажутся мне на одно лицо.) Хотя она давно уже миновала пору юности, ей удалось сохранить большую часть качеств, свойственных этому периоду жизни.

Когда федиранец ввел нас, она улыбнулась:

— Я вижу, ты его привел, мой добрый Нойтинген.

— Ваша воля выполнена, — кивнул Нойтинген, опускаясь на одно колено и снова вставая.

— Дорогой Нойтинген, какая преданность! Покажи мастеру Здиму мое жилище. Представь его остальным слугам и объясни его обязанности... Нет, я передумала. Подойди поближе, о Здим.

Мне польстило обращение «мастер», — как правило, этот титул не употребляется при обращении к слугам. Я подошел.

— Ты тот, кто служил у доктора Мальдивиуса в его укрытии неподалеку от Чемниза?

— Да, мадам.

— Ты слышал, как он говорил об опасности, нависшей над Иром?

— Да, хозяйка. Он договаривался с синдиком Джиммоном о цене за открытие этой опасности.

— И он продал твой контракт за то, что ты позволил фарийцу из Хендау украсть волшебный камень?

— Да.

— Ты когда-нибудь присутствовал при том, когда он смотрел в магическое стекло?

— Что касается этого, мадам, то он настаивал на том, чтобы я стоял на страже во время его озарений. Так что я хорошо познакомился с его методами.

— А, вот как! Посмотрим. Пройдем же в одну из моих молелен и попробуем использовать твои знания. Я хорошо знакома с его методами. Ты можешь идти, Нойтинген.

Нойтинген было запротестовал:

— Если ваше величество считает, что для вас безопасно оставаться наедине с этим...

— Мой маленький человек-дракон — образец верности. О, не бойся за меня. Идем, Здим.

Молельня была маленькой восьмистенной комнатой, расположенной в угловой части дома. Как и кабинет Мальдивиуса, она была полна всяческих магических приспособлений. В центре стола стоял сосуд, в котором покоился драгоценный камень, в точности повторяющий сибиллианский сапфир.

— Это камень Мальдивиуса, мадам? — спросил я. Она усмехнулась:

— Ты угадал, демон. Мне немало стоила его покупка Нойтингеном у известного скупщика краденого, но безопасность наших земель требует того, чтобы камень находился в надежных руках. Кроме того, у Мальдивиуса слишком много серьезных врагов в городе Ире, чтобы он мог вернуться сюда и начать меня преследовать. А теперь расскажи мне, что именно говорил Мальдивиус перед своими озарениями.

— Прежде всего, моя госпожа, он молился. Потом...

— Какую именно молитву он произносил?

— Ту, которая обращается к Зеватасу, начинающуюся словами: «Отец Зеватас, король богов, создатель Вселенной, господин всех, да славится в веках имя твое...»

— Да, да, я знаю. А что потом?

— Потом он готовил смесь из трав...

— Из каких трав?

— Я не знаю всех, но думаю, что одной был базилик, судя по запаху и цвету.

Дама достала одну из своих книг по магии и стала изучать рецепты. С помощью этой книги и того, что я смог вспомнить из процедуры, через которую проходил Мальдивиус, мы восстановили большую часть заклинания, погружавшего Мальдивиуса в состояние транса.

Но в конце концов наша работа застопорилась.

— Очень гадко с твоей стороны, Здим, дорогой, просто очень гадко не быть повнимательнее и не запомнить все точнее, — сказала она, зевая.

Меня смутило обращение «дорогой», и я уже стал подумывать, не повторится ли сейчас то, что произошло у меня с Дульнессой, наездницей без седла. Однако мои усики не передали мне ничего, что могло бы говорить о чувственных эмоциях, а вскоре я узнал, что то был обычный для Роски стиль обращения. Для того чтобы с успехом иметь дело с обитателями Первой Реальности, нужно как следует уяснить себе, что в половине случаев они вовсе не имеют в виду того, что говорят.

Дама продолжала:

— Но я так устала от этого занятия, и к тому же мое искусство ждет меня. Авад!

Появился федиранец. Поклонился.

— Уведи мастера Здима, — велела Роска, — и до завтрашнего утра пусть выполняет какое-нибудь несложное задание по хозяйству. И... что еще... вели Филигору взять его с платой в девять пенсов. Благодарствуйте.

Пока Авад вел меня, я спросил:

— Что представляет собой искусство ее светлости?

— В этом году — живопись.

— А что было раньше?

— В прошлом году — украшения из перьев, в позапрошлом — игра на цитре. В новом году, думаю, будет что-нибудь еще.

В течение нескольких следующих дней я узнал о том, что мадам Роска очень талантливая и энергичная женщина. Тем не менее она никогда не могла следовать по какому-нибудь одному пути до конца. Она меняла пристрастия и планы чаще, чем кто-либо другой из известных мне обитателей Первой Реальности, хотя все они не отличались постоянством. Помня слова Джиммона, я удивился тому, что такая легкомысленная особа не только сохранила, но и приумножила унаследованное ею состояние. Я заключил, что за ее внешней легкомысленностью скрывается острый ум или что она являет собой редкий случай удивительного везения.

С другой стороны, дама всегда была уравновешенна, вежлива, изящна — даже в обращении с самыми незначительными существами из тех, кем ей приходилось командовать. Когда она доводила их до бешенства свойственными ей внезапными переменами планов и слуги ворчали и ругали ее в своих комнатах, непременно находился кто-нибудь, вступавшийся за нее словами:

— Но все же она — настоящая госпожа.

Подобные сборища среди двадцати слуг были частыми — Роска не требовала от них строгой дисциплины. Кроме того прислуга любила поболтать. Среди прочего я узнал от них, что половина свободных мужчин высших кругов города Ира являются поклонниками Роски и претендентами на ее руку или, по крайней мере, на состояние Бликснена; значительная же часть тех, кто были несвободными, с удовольствием бы заменили Роской своих жен. Слуги строили догадки по поводу того, кто же сможет достичь заветной цели, но пока не было никаких свидетельств того, что кому-то это удалось.

* * *

Вместе с Роской мы восстановили цепочку заклинаний Мальдивиуса. И готовились уже приступить к сути дела, когда она сказала:

— Ох, нет, Здим, дорогой, меня вдруг обуял страх при мысли о том, что я могла бы увидеть. Лучше займи мое место ты. Ты умеешь гадать по стеклу?

— Не знаю, мадам, никогда не пробовал это делать.

— Так попытайся сейчас. Начни с молитвы Зеватасу.

— Я, как могу, постараюсь угодить вам, — сказал я и занял ее место. Я прочитал молитву, но не испытал религиозного чувства, ибо боги Нинга не имеют ничего общего с богами Новарии. Втянул в себя дым и начал произносить заклинание Мальдивиуса.

Довольно скоро мерцающий в сапфире свет начал приобретать форму. Вначале появилась как бы затянутая тучами сцена: часть неба и облако, земля и море, все смешанное и изменяющееся. В одно мгновение мне показалось, будто я смотрю вниз, на землю, с высоты, точно сделавшись птицей; в следующее мгновение почудилось, точно лежу на лугу, глядя сквозь стебли травы. Потом я как будто погрузился в море, где пугливые, снабженные плавниками живые существа сновали в голубоватом свете. Через некоторое время я научился управлять этими эффектами, так что видимость сделалась лучше.

— Чего мне следует искать? — спросил я. Говорить во время состояния транса — все равно что пытаться произносить слова, когда голова твоя обернута одеялом.

— Угрозу, которую Мальдивиус предсказал Иру, — ответила она.

— Я слышал об этой угрозе, но Мальдивиус ничего не сказал о ее природе.

— Давай подумаем. Что если какая-то из соседних наций замышляет зло?

— Я ни о чем подобном не слышал. Находится ли кто-то из соседей во враждебных отношениях с Иром?

— Мы в мире со всеми, но мир этот тревожнее, чем обычно. Тонио из Ксилара настроен недружелюбно. Он находится в союзе с гованнианами, заключенном против нашего друга Метуро. Но все это не так страшно. Кроме того, Тонио должен потерять свою голову в течение года...

— Мадам, что такого сделал этот человек, что вы так спокойно говорите о потере его головы?

— Таков обычай Ксилара — каждые пять лет отрезать головы своим королям и использовать ее как метательное орудие при выборах нового короля. Но хватит об этом, вернемся к нашей угрозе. Не может ли она быть опасностью, идущей из какой-нибудь более отдаленной земли — например, из Швении, лежащей за Эллорной, или из Паалуа, лежащего за морем?

— Я вспомнил! — сказал я. — Багардо ссылался на слова Мальдивиуса о том, что паалуанцы должны сделать ему состояние.

— Тогда лети... я хочу сказать, пусть твое магическое зрение летит в Паалуа посмотреть, что замышляет этот город.

— В каком направлении, госпожа?

— В западном.

За время беседы то, что я видел в сапфире, вновь стало расплывчатым, и мне понадобилось некоторое время, чтобы навести фокус. Я заставил свое зрение подняться вверх и мысленно потянул его к западу, ориентируясь по солнцу. Мой контроль над картинкой все еще оставлял желать лучшего — один раз я наткнулся на холм, в результате чего все погрузилось во тьму и оставалось таким, пока я не прошел сквозь него на другую сторону.

Холмы Ира проплыли подо мной, а потом появились прибрежная равнина и долина Киамоса. Я пролетел над Чемнизом с его кораблями, над Эстуарием и над широким голубым морем. Здесь уже тянулись миля за милей, не являя взору ничего, кроме морских птиц да один раз кита. Потом в поле моего зрения появилось скопление черных точек. Вскоре они превратились в парусный флот. То были длинные, с острыми концами корабли с квадратными парусами, надутыми попутным ветром.

Я опустился ниже, чтобы лучше их разглядеть. На палубе виднелись фигуры, весьма отличные от фигур новарцев. Большинство людей были обнаженными, кое-кто имели на себе небрежно наброшенные плащи. Чернокожие, с грудой курчавых волос на головах и с курчавыми черными бородами. У некоторых цвет волос и бород был не густо-черный, а рыжевато-коричневый. Черные глаза смотрели из-под мохнатых бровей, а носы этих существ были широкими и плоскими, без переносиц.

По мере того как я описывал увиденное, мадам Роска приходила во все большее волнение. Потом в мои действия вмешались. С полуюта корабля, над которым я повис, выступил костлявый старый паалуанец с белой бородой и волосами. Он держал в руке нечто напоминающее кость ноги человека, и взор его медленно скользил по тому, что его окружало. Наконец он, казалось, разглядел меня сквозь глубины камня. Он что-то невнятно выкрикнул и указал на меня костью. Изображение сделалось неясным, потом разбилось на отдельные пятна, потом превратилось в общее размытое окно света.

Когда я отчитался в увиденном Роске, она принялась ходить по молельне, нервно покусывая ногти.

— Паалуанцы, — сказала она, — всегда были склонны к злобным выходкам. Нужно предупредить синдиков.

— Чего хотят паалуанцы, мадам?

— Пополнить свои кладовые, вот и все.

— Вы хотите сказать, что они каннибалы?

— Вот именно.

— Расскажите мне, моя госпожа, что же они за люди? Насколько я понимаю, в этой Реальности люди, которые ходят голыми и пожирают другие человеческие существа, считаются неразвитыми дикарями. Однако паалуанские корабли производят впечатление отлично построенных и оборудованных, — впрочем, я не специалистов подобных вещах.

— Они не дикари, их цивилизация высокоразвитая, но в корне отличная от нашей. Многие из их обычаев, такие как хождение голыми на виду у всех и людоедство, мы считаем варварскими. Так что же сделать? Если я пойду к синдикам, они ответят, что я хочу встревожить их в расчете на получение места в правительстве. Может быть, ты принесешь им это известие?

— Но, мадам, если я явлюсь к ним с этим сообщением, то вынужден буду рассказать им все, что я видел. Но у меня нет никаких прав требовать их внимания.

— Понимаю, понимаю. Нам придется заняться этим делом вместе. Долг так изнуряет женщину!

* * *

Итак, мы с мадам Роской, одетой для выхода, уже ожидали носилки. Но тут в дверь постучала ее подруга. Когда эта женщина вошла, начались возгласы: «Дорогая!» и «Бесценная!» Вскоре я понял, что важный разговор с синдиками предан забвению. Обе женщины сидели и увлеченно болтали. К тому времени как посетительница ушла, отражение солнца потускнело. Приближалось время обеда.

— Сегодня идти уже слишком поздно, — устало сказала Роска. — Успеем завтра.

— Но, мадам! — сказал я. — Если этим дикарям нужно несколько дней на то, чтобы достичь вашего побережья, нам следует поторопиться с известием. Как говорят в моей Реальности, один гвоздь, вовремя вбитый в доску, может со временем спасти десять человек.

— Не говори больше со мной об этом, Здим. Страшно неприятно, что мадам Маилакис пришла именно в такое время, но не могла же я ее грубо выставить за дверь.

— Но...

— Ну-ну, Здим, дорогой! Все это так неприятно, и мне хочется забыться на время за чтением книги. Принеси мне из библиотеки экземпляр «Вечной любви» Фалиаса.

— Мадам Роска, — сказал я, — я сделаю все, чтобы вы были мною довольны, но... если вы только позволите мне говорить откровенно — я просто уверен в том, что вам следует посетить Совет Синдиков безотлагательно. Иначе мы все, включая и вас, можем оказаться в смертельной опасности. Я не был бы верен своему долгу, если бы не указал вам на это.

— Дорогой Здим, ты самый надежный из всех моих слуг. Авад, составь список членов Совета и после обеда навести их. Скажи, что завтра, в третьем часу, я буду ждать их в Гилдхолле с важными новостями.

* * *

Во время встречи Джиммон, главный синдик, спросил:

— Ты тот самый демон из Двенадцатой Реальности, который был в услужении у доктора Мальдивиуса?

— Да, сэр.

— Как тебя зовут? Стам или что-то в этом роде?

— Здим, сын Акха, сэр.

— Ах да. Вы, уроженцы Двенадцатой Реальности, носите совершенно неудобоваримые имена. Ну, Роска, так в чем же суть дела?

— Господа, — сказала она, — вы помните, что в прошлом месяце доктор Мальдивиус пытался вытянуть у Совета Синдиков деньги в обмен на сведения об опасности, грозящей Иру?

— Я хорошо это помню, — сказал синдик. — И все еще полагаю, что это было блефом и никаких известий у него не имелось.

— Вы же знаете, какой хитрец этот Мальдивиус, — заметил другой член Совета. — Неудивительно, что ему стало слишком неуютно в нашем городе.

— И, несмотря на все это, — настаивала Роска, — я узнала о том, какая опасность угрожает городу, — так что Мальдивиус не лгал.

— О?! — воскликнули сразу несколько человек. У всех у них был сонный, скучающий вид. Большей частью они были немолодые, а многие — тучные люди. Теперь же они заволновались и выказывали признаки заинтересованности.

— Да, — продолжала Роска. — Недавно в мои руки попал ценный магический камень, и мой слуга видел в нем приближение угрозы. Расскажи им, Здим.

Я описал виденное. На некоторых мой рассказ явно произвел впечатление, другие же усмехались:

— Не думаете ли вы, что мы поверим на слово чудовищу-негуманоиду?

Споры бушевали в течение часа. Наконец Роска сказала:

— Есть ли у кого-нибудь из ваших превосходительств дар к предвидению?

— Только не у меня! — возразил Джиммон. — Я и не подойду к этому камню. Слишком все это напоминает ворожбу.

Остальные вторили ему эхом, пока один из синдиков, некий Кормаус, не признался, что в юности занимался оккультизмом.

— Тогда вам следует пойти со мной всем и быть свидетелями того, как мастер Кормаус впадет в транс и расскажет вам о том, что он видел, — сказала Роска. — Возможно, ему вы поверите.

* * *

Часом позже Кормаус сидел в кресле перед сапфиром, в то время как остальные синдики стояли вокруг. Он говорил негромко, но слова его заставили побледнеть остальных.

— Я... вижу... корабли... паалуан, — бормотал он. — Они... лишь... в нескольких милях... от... Чемниза... Они... подойдут... к земле... завтра.

Один за другим синдики уверовали. Один сказал:

— Поспешим назад, в Гилдхолл, нужно решить, что делать дальше.

— Нет времени, обсудим все здесь, — возразил Джиммон. — Можно воспользоваться вашей комнатой, Роска?

Когда они все собрались, Роска сказала:

— Ну, теперь вы наконец не будете возражать против того, чтобы я вошла в состав Совета, несмотря на легкомысленность представляемого мною пола?

— Возражений по этому поводу не возникало еще до того, как вы нас предупредили, — сказал Джиммон.

— Выходи за меня замуж, Роска, — сказал один из синдиков, — и будешь женой синдика, что означает славу без излишних неприятностей.

— Лучше выходи за меня, — сказал другой, — и используй мое влияние для того, чтобы добиться места. Нет ничего плохого в том, если в одной семье будут два синдика.

Еще один сказал:

— У меня есть жена, но если прекрасная Роска войдет... э... соглашение...

— Захлопни пасть, грубый ты варвар! — вмешался Джиммон. — Вы же знаете, что мадам Роска в высшей степени целомудренная женщина, и если уж она войдет в подобное соглашение, то со мной: ведь я гораздо богаче вас. А теперь, как быть с этими черными каннибалами, а?

— Если бы мы не заплатили Цолону за то, чтобы послать флот на север на борьбу с пиратами Алгарта, — сказал один, — их флот мог бы быстро победить паалуан.

— Но мы же заплатили, — сказал Джиммон, — и цолонийский флот отплыл, и безнадежно пытаться с ним связываться.

— Этого не случилось бы, если бы ты не торговался так долго с Мальдивиусом, — заметил другой.

— Чтобы тебе подхватить сифилис! Как будто ты не знаешь, что я имею дело с деньгами налогоплательщиков! — огрызнулся Джиммон. — Если б я согласился на первое предложение Мальдивиуса, вы бы сами сняли с меня скальп за разбазаривание богатства республики. Кроме того, хорошо ли, плохо ли, но что сделано, то сделано. Что предпринять сейчас — вот в чем вопрос.

— Армия! — сказал один из синдиков.

— Ты забываешь, — возразил Джиммон, — что мы послали наши резервные части, чтобы получить деньги для уплаты Верховному Адмиралу Залга за алгартскую экспедицию.

— О Боги! — простонал еще один. — Что за цепь идиотских случайностей!

И так продолжалось несколько часов — все обменивались горькими замечаниями. Каждый синдик пытался свалить вину на другого. С пользой, можно сказать, проведя день, синдики решили объявить о немедленной мобилизации милиции и приказать всем, кто не имел оружия, заняться собственноручным его изготовлением. Командующим они решили сделать самого младшего из синдиков, банкира по имени Ларолдо.

Ларолдо сказал:

— Я глубоко признателен за честь, которую вы мне оказали, джентльмены, и постараюсь по мере возможности оправдать ваше доверие. Но прежде я хотел бы попросить вас о том, чтобы вы держали наши решения в секрете до следующего дня, — за это время мы опубликуем наши декреты и отправим послание в Чемниз, чтобы предупредить чемнизян. Думаю, ваши превосходительства понимают, зачем это нужно. — И он подмигнул своим коллегам-синдикам.

Мадам Роска резко бросила:

— Зачем отсрочка? Каждый миг дорог!

— Что ж, как бы там ни было, сейчас уже слишком поздний час, чтобы что-то предпринимать. Кроме того, нужно сделать все, чтобы не было волнения, — паника в таком подземном городе, как наш, может привести к катастрофе.

— Ах вы, болтуны! — сказала Роска. — Я знаю, к чему вы клоните. Вы хотите порыскать по рынку и скупить еду и прочие необходимые товары, зная, что цены на них резко подскочат, особенно если Ир подвергнется осаде. Как вам не стыдно пользоваться преимуществом перед простыми людьми таким бессовестным способом?!

— Дорогая моя Роска, — ухмыльнулся Джиммон, — ты, в конце концов, всего лишь женщина, хотя и прекрасная, и умная. Поэтому ты не разбираешься в подобных вещах...

— Отлично я разбираюсь! Я расскажу людям о ваших замыслах.

— Думаю, ты не сделаешь ничего подобного, — возразил Джиммон. — Это официальная встреча, и все ее решения должны строго контролироваться. Любой, кто безрассудно разболтает все, что здесь происходило, до официального сообщения, может быть подвергнут штрафу в размере всего его состояния. А вы, дорогая Роска, слишком хрупки, чтобы самой себя содержать. Я ясно выразился?

Роска залилась слезами и вышла из комнаты. Заседание было объявлено закрытым, и синдики принялись разбирать свои плащи и шпаги с явным нетерпением. Мои усики сказали мне, что Роска права, — они стремились попасть на рынок и в магазины до их закрытия и прежде чем поползут слухи и поднимутся цены.

На следующий день приказы Совета Синдиков были опубликованы, а двое посыльных поспешили с сообщением в Чемниз. В течение всего дня Ир был объят лихорадочным возбуждением. Более четырех тысяч ополченцев — все, для кого было найдено оружие, — и двести наемников-швенов скопилось на равнине за башней Ардимана. Построившись в отряды, они двинулись по дороге к Чемнизу. Они представляли собой внушительное зрелище со знаменами, развевающимися над головами воинов, и Ларолдо-банкиром, скачущим во главе отряда и облаченным в доспехи.

Еще примерно тысяча воинов осталась на равнине для учений. Их тренировал старик Сеговиан, мастер муштры. Самые молодые были вооружены палками и метлами — пока для них не найдется лучшего оружия.

Сеговиан был плотным, могучим человеком с седой бородой и громоподобным голосом. Он был единственным в Ире человеком, заботившимся о военном ремесле. Остальные ирцы смотрели на него как на невежественного, кровожадного варвара. Его держали как необходимое зло, вроде пожарных и собирателей отходов.

В течение более чем столетия республика проводила миролюбивую политику по отношению к другим новарским нациям. Совет Синдиков, представляющий собой административный орган плутократии, посвящал всю свою деятельность умножению богатств. Некоторые из этих богачей оказались настолько здравомыслящими, что настояли на найме цолонийского флота для охраны побережья. Часть богатств тратилась на подмазывание других поварских вождей, с тем чтобы натравливать их друг на друга и отвращать их внимание от Ира. Политика эта оказалась успешной по отношению к другим новарским государствам, но варвары-паалуанцы были сделаны из другого теста.

 

5

БАНКИР ЛАРОЛДО

Весь этот долгий день — день мобилизации и хлопот — я оставался в доме Роски, помогая ей заниматься магией. Однако большей частью занятия эти не приносили нам особой пользы. Паалуанские колдуны пронюхали о том, что за ними наблюдают. И едва лишь мы начинали ясно видеть сквозь сапфир, как колдуны нацеливали на изображение свои магические кости и разбивали его. Так что нам удавалось увидеть лишь кусочки.

Время от времени мы переносили изображение на порт Чемниза. Мы наблюдали за ним, надеясь на появление посланцев из Ира, но, насколько нам удалось установить, город продолжал жить своей обычной жизнью и никаких следов видно не было.

Когда день уже был в разгаре, я, наблюдая Чемниз, заметил на западном горизонте скопление черных точек. Когда я сказал Роске о них, она застонала.

— О боги! — воскликнула она. — Эти людоеды собираются пристать у ничего не ведающего Чемниза и перебить большую часть его жителей. Что же медлят наши посланцы?

— Дело главным образом в расстоянии, — пояснил я. — Кроме того, насколько я мог изучить поражающих своим непостоянством обитателей Первой Реальности они вряд ли упустят возможность остановиться в таверне и выпить. Подождите! Я вижу еще кое-что!

— Что такое? Что такое?

— Какой-то человек въезжает в Чемниз на муле. Позвольте мне взглянуть на него повнимательнее. Он кажется старым и согбенным, из-под его шляпы виднеются седые волосы, однако он торопится изо всех сил. Боги Нинга, да это же мой старый хозяин, колдун Мальдивиус! Вот я вижу, как он затормозил, проезжая мимо парочки чемнизян. Он что-то кричит им и машет рукой. Теперь снова поскакал, снова остановился и что-то объясняет прохожим.

— Наконец-то чемнизяне получат хоть какое-то предупреждение, — сказала Роска. — Если они поверят ему и сразу же кинутся спасаться, то смогут еще избежать суповой кастрюли.

— Вы, обитатели Первой Реальности, никогда не перестаете удивлять меня, мадам, — сказал я. — У меня сложилось впечатление, что доктор Мальдивиус слишком влюблен в себя, для того чтобы беспокоиться о судьбах других людей, — если только этот добрый доктор не надеется получить солидное вознаграждение за свою информацию.

— Как видишь, он не такой уж законченный негодяй. У нас это бывает достаточно редко, как и вообще любая завершенность.

Я продолжал наблюдать за портом. Те люди, с которыми Мальдивиус заговорил первыми, явно не поверили ему, ибо продолжали идти по своим делам так, как будто ничего не случилось. Тем не менее крики об опасности начали мало-помалу вызывать действие. Мне было видно, как люди останавливаются группами и оживленно спорят, жестикулируя. Примерно через час после первого предупреждения люди начали грузить свое добро в повозки или навьючивать узлы на спины вьючных животных и двигаться по дороге к верховьям Киамоса.

Однако лишь менее половины обитателей города успели отправиться в путь, когда появился паалуанский флот. Тогда наступило ужасное замешательство. Дорога оказалась забитой перепуганными людьми, стремящимися убежать от своего города как можно дальше. Иные бежали с пустыми руками, другие несли с собой одну-две ценности, наспех схваченные в последнюю минуту. Я потерял след доктора Мальдивиуса.

Паалуанские галеры вошли в гавань. Некоторые пристали к незанятым пирсам. Паалуанские солдаты высадились на берег и стали продвигаться вперед — осторожно, как будто ожидали засады. Наконец на берегу оказались все воины. Ими предводительствовали расфуфыренные офицеры в плащах из перьев, ярких, алых и желтых цветов.

С одного из кораблей были спущены на берег странные животные, отличающиеся от всех, каких только мне приходилось видеть раньше. Они были достаточно велики, чтобы человек мог держаться на них в седле. У них были тонкие мордочки и длинные, как у ослов, уши, но на этом сходство и кончалось. Передние их конечности были короткими и когтистыми, задние — превосходно развитыми, а хвосты удивительно длинными. Они передвигались, с силой отталкиваясь от земли задними лапами, а хвосты помогали им держать равновесие. В общем и целом они походили на небольшое пушистое существо Первой Реальности, называемое кроликом, но во много раз увеличенное.

Как только скачущие животные оказались на берегу, паалуанцы, которые вели их, уселись в седла и помчались с такой скоростью, какую могли дать прыжки животных. Несколько последних чемнизян как раз покидали город, и паалуанские кавалеристы захватили некоторых из них. Одни просто повалили свои жертвы и проткнули их пиками или дротиками, другие метали веревки с петлей на конце или камни. Захватывая жертву, они волокли ее по земле обратно к городу.

Теперь была очередь мадам Роски смотреть, но, едва достигнув ясности изображения, она вскрикнула и закрыла лицо руками. Речь ее была несвязной, так что, для того чтобы узнать, что случилось, мне пришлось войти в транс самому.

По трапу одного из кораблей сходила процессия еще более странных существ. Паалуанцы приспособили какую-то часть своих драконов-ящериц под верховых животных. Поскольку один такой взрослый дракон достигал в длину пятьдесят футов, он мог нести на себе сразу несколько всадников.

Управляющий движением помещался на шее рептилии. За ним размещались шесть или восемь остальных, сидящих парами на чем-то напоминающем седла с балдахинами. Обычный экипаж включал в себя четверых лучников и двоих копьеметателей. Все они прикрывали свою наготу чем-то вроде странного рода брони, составленной (как я узнал позже) из кусков покрытой глазурью кожи. Хотя и не такая крепкая, как стальные доспехи оттоманских рыцарей, броня эта была легкой и практичной. Поскольку на одну галеру можно было поместить немного таких ящериц, общее их числа было разделено между многими кораблями. Из-за небольшого числа пирсов вся процедура спуска заняла полных два дня. Силы паалуанцев превосходили наши в соотношении примерно один к двум.

...Тем временем паалуанцы уже распространились по берегу и заняли пустые строения Чемниза. Те чемнизяне, которых схватила паалуанская кавалерия, были убиты, разрезаны на части и приготовлены в пищу путем соления и копчения.

На третий день после высадки паалуанская армия двинулась вверх по долине Киамоса.

...Тем временем дом Роски стал практически придатком Гилдхолла, синдики в любое время приходили сюда узнать о новостях. Старый Кормаус многие часы посвящал болтовне, оставляя нам с Роской вести наблюдение.

...Тем временем известие о вторжении быстро распространилось по республике. В результате крестьяне и горожане из других мест устремились в город Ир, имевший репутацию неприступного. Поскольку город был переполнен, люди спали под открытым небом.

* * *

Наконец настал день битвы. Мы с Кормаусом вошли в транс, смотря в сапфир с различных концов стола. Мы не могли различить многого — во-первых, из-за вмешательства паалуанских колдунов, а во-вторых, из-за клубов пыли.

Насколько я мог понять, синдик Ларолдо не преуспел ни в одной из военных хитростей — обманные маневры и тому подобное, — считавшихся достижением наций Первого Уровня. Он просто выстроил свою армию и, находясь в центре ее и окруженный швенами, размахивал шпагой и давал команды: «Вперед!» Потом все исчезло в облаке пыли.

Примерно через час мы начали различать силуэты людей — ирцев, не паалуанцев — бегущих, как сумасшедшие, с поля боя. Мы видели, как некоторые ирцы были убиты или проколоты теми, кто сидел на спинах драконов, а некоторых драконы просто пожрали. Потом я разглядел Его Превосходительство Ларолдо, галопом скачущего к востоку. Синдики, присутствующие на этом заседании, громко кричали, били себя в грудь, рвали на себе волосы и посылали страшные угрозы в адрес Ларолдо, которого все винили за поражение.

* * *

Покрытый пылью и кровью, солдат-банкир достиг Ира несколькими часами позже и ввалился в кабинет мадам Роски в растерзанной на груди броне. Он швырнул обломки шпаги на пол и сказал синдикам:

— Мы разбиты.

— Нам это известно, дурак! — ответил Джиммон. — Насколько плохо обстоят дела?

— Поражение полное, это все, что я знаю, — сказал Ларолдо. — При первом же сильном ударе ряды ополченцев сбились, и они бежали как зайцы.

— А что насчет швенов?

— Когда они увидели, что эта битва проиграна, они образовали полный четырехугольник и начали пробиваться, действуя своими пиками, как еж колючками. Враг позволил им уйти, предпочитая более легкую охоту.

Один из синдиков сказал:

— Я заметил, как ты озабочен спасением собственной драгоценной шкуры. Герой пал бы, пытаясь защитить своих людей.

— Клянусь золотыми локонами Франды! Я не герой, я всего лишь банкир. И какая вам была бы польза с того, что я пал бы на поле битвы? Поскольку противник превосходил нас числом, результат был бы таким же, а вы лишились бы той малой помощи, которую я могу вам дать... Если бы я заботился только о собственной безопасности, то бросился бы в Метуро. Ведь сейчас, когда все кончено, а мы еще живы, вы можете и повесить меня, и расстрелять. И вообще сделать все что угодно. Но давайте же лучше займемся делом.

Мои чуткие усики подсказали мне, что человек не лжет.

— Хорошо сказано, — одобрил один из синдиков, ибо большая часть злости синдиков против Ларолдо растаяла под натиском приближающейся катастрофы. — Но скажите мне, мастер Ларолдо, почему вы не пользовались хитроумными приемами — ложными выпадами, например? Мы следили за битвой с помощью магического камня и не видели ничего подобного. А между тем я читал о том, как другие генералы побивали превосходящие силы противники с помощью таких вот хитростей.

— Их армия состоит из прекрасно тренированных людей — ветеранов, в то время как моя была всего лишь ватагой новичков. Даже если бы я и знал о таких хитроумных способах, все, чего я мог добиться от моих растяп, — это чтобы они двигались одновременно в одном направлении. А сейчас, если вы не хотите быть съеденными каннибалами, должны думать о создании новой армии. Составьте ее из мальчиков, стариков, рабов, женщин, наконец, в случае надобности, вооружите ее метлами и камнями, если нет шпаг и стрел. Ибо те, кто идет на вас, намерены засолить вас и отправить в Паалуа, чтобы хватило на долгую зиму.

— Как ты думаешь, не могли бы мы подкупить их, а? — спросил Джиммон. — У нас так много сокровищ.

— Совершенно исключено. Земля их большей частью пустынна, и самое главное для них — раздобыть как можно больше съестных припасов. Им нужна плоть, и время от времени они отправляются за ней на другие континенты. Им все равно, принадлежит эта плоть животным или людям. Так что сейчас один хороший лук для нас важнее, чем количество золота самой высокой пробы, равное его весу.

Синдики дружно завздыхали. Потом Джиммон сказал:

— Ладно, что толку во вздохах и проклятиях. Нужно сделать так, как сказал мастер Ларолдо.

— Можем ли мы искать помощи у того или иного из Двенадцати Городов? — спросил один из синдиков. Джиммон задумчиво нахмурился:

— Тонио из Ксилара настроен враждебно из-за союза с Гованнией. Нам еще повезет, если он не захочет объединить свои силы с силами вторгшихся паалуан.

— Это было бы все равно что одному кролику вступить в бой с волком против другого кролика, — сказал синдик. — Оба кончат одинаково — в волчьей пасти.

— Верно, но попробуй сказать об этом королю Тонио, — сказал Джиммон. — Гованниане безнадежны по той же причине. Метуро настроен дружелюбно, но его армия мобилизована для нахождения на границе с гованнианами, чтобы встретить угрозу там. Ко всему прочему Безликая Пятерка сама сомневается в последнее время в своей армии из-за революционных настроений среди офицерства. Нет, боюсь, что на помощь извне рассчитывать не приходится.

— Как насчет Солимбрии?

— Возможно, нейтральную позицию Солимбрии можно изменить, если бы только Солимбрией не правил этот идиот Гавиндос.

— Боги, должно быть, задумали наказать Солимбрию, когда послали ей такое сокровище, — сказала Роска. — Мой добрый Здим был бы лучшим правителем, чем он.

Джиммон внимательно посмотрел на меня. Глаза его казались узкими щелочками на круглом пухлом лице.

— У меня возникла идея. О Здим!

— Да, сэр?

— Как пришелец извне и слуга по контракту, даже не гуманоид, ты не имеешь права голоса в этой Реальности. Тем не менее, когда я слушал твои высказывания, у меня сложилось впечатление, что ты обладаешь гораздо большим здравым смыслом, чем большинство наших мудрецов. Какой путь предложил бы ты?

— Вы спрашиваете меня, сэр?

— Что скажешь, а?

— Хорошо, сэр, я попытаюсь дать удовлетворительный ответ. — Некоторое время я думал, пока синдики смотрели на меня, как игроки на рулетку. — Прежде всего, верно ли я понял, что мастер Ларолдо — банкир?

— Угу, — промычал Ларолдо, который в это время осушал бутылку лучшего вина Роски так, как будто это была бутылка пива. — И никому еще не удалось обвинить меня в нечестности. Хочешь взять взаймы или сделать вклад?

— Ни то ни другое, ваше превосходительство. Значит, у вас не было опыта в ведении военной кампании?

— Нет, откуда? Как и ни у кого из нас. Просто обычай такой, что синдики должны командовать войском. Поскольку я был самым молодым и деятельным, меня и выбрали.

— А мы в нашей Реальности, сэры, когда дело приняло бы такой дурной оборот, предпочли бы выбрать на эту должность демона с большим опытом в подобных делах. У нас есть поговорка: «Опыт — лучший учитель». Неужели в Ире нет никого, кто умел бы обращаться с оружием?

Один из синдиков сказал:

— Есть старый Сеговиан, мастер по муштре. Он мог бы отправиться с армией, но мы приказали ему остаться в Ире и обучать новобранцев. Он не блещет умом, но по крайней мере знает, каким концом шпаги надо колоть.

— Гм... — произнес Джиммон. — Предположим, мы сделаем Сеговиана командующим и соберем еще одно ополчение. Среди беженцев, которыми переполнен город, найдется немало здоровых парней. Потом появятся паалуанцы. Они не смогут проникнуть сюда даже при более слабом сопротивлении — настолько сильны укрепления. Но запасы продовольствия не вечны. Что потом?

— Итак, сэр... — я снова подумал, — вы говорите, что в городе достаточно богатства?

— Да.

— Вы наняли отряд варваров из Швении — тех высоких блондинистых парней, не так ли?

— Проклятые ублюдки бросили нас! — проворчал Ларолдо.

— Нельзя особенно их винить, — сказал Джиммон. — Когда они увидели, что битва проиграна, какой им был смысл рваться вперед и складывать свои головы ради того, чтобы вернуться в город? Продолжай, Здим.

— Откуда же пришли эти люди? Я знаю только, что Швения лежит за горами, на севере, но где именно вы набираете этих парней?

— Они были набраны в Хрунтинге, — сказал один из синдиков.

— А где это?

— Хрунтинг расположен через Эллорну от Солимбрии. Их вождь Теорик, сын Гондомерика.

— Если бы вы могли послать посыльного к этому Теорику с обещанием большого количества золота, мог бы он сюда прийти с армией, достаточно большой, чтобы уничтожить паалуанцев?

— Можно попробовать, — сказал один из синдиков.

— Безнадежно, — сказал другой, — нам лучше собраться и бежать в Метуро, оставив паалуанцам возможность грабить пустой город.

Опять началась длительная перепалка. Некоторые стояли за отправку посыльного варварскому правителю. Другие возражали, уверяя, что это обошлось бы в слишком большую сумму, на что первые отвечали, что все деньги мира не принесут никакой пользы, если все горожане окажутся переваренными в желудках паалуанцев. Иных вдохновила идея отступления, они хотели надеяться на то, что если уж им не удалось победить паалуан, то они, по крайней мере, могут убежать от них.

В самый разгар споров вбежал ополченец с криком:

— Ваши превосходительства! Судьба уже перед глазами!

— Как именно она выглядит? — спросил Ларолдо.

— Разведчики врага, сидящие на животных, похожих на больших длиннохвостых кроликов, приближаются к стене башни Ардимана.

— По крайней мере вопрос о бегстве исчерпан, — сказал Джиммон. — Теперь мы должны встать на борьбу — выстоять или умереть. Идемте все, посмотрим на этих цивилизованных каннибалов.

* * *

У входа в этот город-пещеру мы нашли Сеговиана, который, не дожидаясь официального распоряжения, готовил город к защите. Главные ворота и маленький портал над ними были заперты и забаррикадированы.

Мы поднялись по лестнице к крыше. Тучные синдики шли медленно, пыхтя и то и дело останавливаясь, чтобы отдышаться. Наверху мы обнаружили отряды ополченцев явившихся сюда по приказу Сеговиана. Люди расположились вдоль парапета с луками, арбалетами или пращами.

— Слушать всем! — загремел Сеговиан. — Приготовьте оружие и разряжайте его сквозь находящиеся перед вами отверстия. Не подавайтесь к амбразуре, иначе получите ответный заряд, но прячьтесь за зубцами. Никаких геройских фокусов: война — дело серьезное. Тщательно выбирайте цель, не тратьте заряды понапрасну.

Стрела со звоном перелетела через стену и попала в один из флагштоков, Сеговиан увидел синдиков и взорвался гневом.

— Что вы здесь делаете, стоя, вот так, беззащитными? — кричал он, не обращая внимания ни на статус посетителей, ни на их возраст. — Любой поднявшийся сюда обязан иметь на себе шлем и кирасу, пусть хоть кожаную!

Джиммон прочистил горло:

— Мы пришли, чтобы проинформировать вас, мастер Сеговиан, о том, что избрали вас главнокомандующим.

— Очень мило с вашей стороны, очень мило! — отрезал Сеговиан. — А теперь все уходите...

— Но, пожалуйста, генерал, — сказал один из синдиков, — позвольте нам по крайней мере хоть взглянуть на тех, против кого мы сражаемся.

— Ну ладно, это, я думаю, я могу вам позволить, — проворчал новоиспеченный генерал. Он погонял их, как сердитый сторожевой пес, — сердито рявкая, если они слишком долго высовывались в амбразуры.

Далеко внизу отряд орущих паалуанцев покрикивал на своих скакунов, как мы именовали их животных. (Оригинальное их название — что-то вроде «кенгуру».) Они посылали в нас стрелы из коротких луков, но башня Ардимана была такой высокой, что, когда стрелы долетали до ее верха, их убойная сила была уже слишком мала. Наше оружие, бьющее с высоты, могло бы быть более эффективным, но неопытные воины все время промахивались. Наконец стрела одного арбалетчика попала в паалуанца, и тот вылетел из седла. Остальные теперь предпочли держаться на безопасном расстоянии.

Огромное облако пыли вдали возвестило о приближении основной части паалуанской армии. Наблюдатели, стоящие на самой вершине башни Ардимана, в ужасе закричали, когда в поле зрения появились драконы-ящерицы. За ними бежали пешие воины, главным образом вооруженные пиками и луками. У них, казалось, не было арбалетов, и это обстоятельство давало нам некоторое преимущество.

Так началась атака на Ир. Поскольку больше не могло быть и речи о массовом бегстве, нам предстояло или победить паалуанцев, или погибнуть в борьбе. В это время я думал об ирцах и о себе как о «нас», ибо моя судьба была крепко-накрепко спаяна с их участью.

* * *

Сеговиан проявил себя как на редкость умелый генерал, если принять во внимание то, с какими никчемными солдатами ему пришлось иметь дело. В течение нескольких дней башня Ардимана защищалась пятью тысячами ополченцев, хотя большая часть их была вооружена сымпровизированным по ходу дела оружием, как-то: ножи и молотки. Но враг наступал и не давал нам передышки, а наши припасы истощались. Уже пошли в переплавку такие вещи, как оконные решетки. Согласно политике синдиков, которые включили в состав ополченцев всех рабов и крепостных, обещая им свободу после победы, я был назначен артиллеристом. Будучи намного сильнее, чем обычный житель Первой Реальности, я мог заводить брашпиль катапульты в два раза быстрее, чем любые двое из них, что увеличивало скорость стрельбы.

Паалуанцы поставили свой лагерь как раз на расстоянии выстрела из арбалета. Когда они закончили его установку, Сеговиан приказал нам бить по нему из катапульты дальнего действия. Дротики и каменные шары со свистом устремились в лагерь, кося и давя воинов. Им был нанесен такой ущерб, что через несколько дней они вынуждены были переместить свой лагерь за гряду.

Тем временем они протянули линию земляных укреплений вокруг башни Ардимана, по Ирнанской возвышенности за башней и снова вниз. Холмы давали им преимущество в стрельбе из арбалетов — искусство, которое они быстро развили. Они поливали нас ливнем стрел, выпущенных с высоты, равной нашей, до тех пор пока Сеговиан не воздвиг с этой стороны парапета своего рода массивный тент, чтобы защитить эту часть, перехватывая посылаемые в нас стрелы. Паалуанские колдуны создавали галлюцинации, являющие собой изображения гигантских летучих мышей и птиц, кружащихся над нашими боевыми точками, но наши люди научились их не замечать.

Синдики отправили посыльного за помощью к Метуро. Человек был спущен с башни на веревке в безлунную ночь и попытался проскользнуть сквозь вражеские укрепления. На следующий день взошедшее солнце осветило тело посланного, прикрепленное к шесту перед лагерем. Паалуанцы провели весь день, предавая его медленной смерти изощренными способами.

Второй посыльный, пытавшийся пробраться в Солимбрию, пал жертвой такой же судьбы. После этого стало трудно найти добровольцев для подобной миссии.

Паалуанцы стали сами строить катапульту, валя в окрестностях деревья. Их сооружение было увенчано могучей, хорошо уравновешенной стрелой. Сеговиан наблюдал за их успехами в бинокль. Во всем Ире был всего лишь один подобный прибор, ибо это было новое изобретение, лишь недавно созданное в городе, лежащем далеко южнее Ира. Сеговиан бормотал:

— Я вижу между ними парня со светлой кожей, руководящего их действиями. Это объясняет, как сей народ, никогда не видевший ранее катапульты, может сделать ее теперь. Один из наших новарских инженеров перебежал к ним. Если бы только мне удалось добраться до этого предателя...

Я не расслышал ясно, что бы сделал Сеговиан с инженером-перебежчиком, но, возможно, это было бы как раз то, что надо.

Он продолжал:

— Они направляют эту штуковину на наше главное зеркало. Они, без сомнения, намерены разбить его, и тогда наш город окажется в темноте, если не считать света ламп и свечей. А этих припасов у нас осталось уже не так много.

К счастью для нас, паалуанцы или их новарский инженер оказались не такими уж искусными строителями катапульт. При первой же попытке выпустить в нас стрелу одна из опор рухнула с громовым треском. Сами же заряды упали гораздо ближе, чем было нужно, и убили нескольких паалуанцев.

Они принялись за постройку новой, более крепкой машины. Сеговиан вызвал несколько сотен своих воинов, ища добровольцев, которые согласились бы сделать вылазку и уничтожить это сооружение. Я хотел поднять руку, но боролся с застенчивостью, когда Сеговиан обратился ко мне:

— О Здим, нам нужны твои сила и бесстрашие. Согласен ли ты быть добровольцем?

— Но... — начал я, но Сеговиан продолжал:

— Прекрасно. Ты умеешь обращаться с ручным оружием этой Реальности?

— Нет, сэр, но от меня этого не требовалось...

— Тогда учись. Сержант Шавраль, возьмите артиллериста Здима и научите его обращаться с различным оружием, отметив при этом, к какому виду вооружения он проявляет больше способностей.

Я прошел с Шавралем во двор башни Ардимана. Двор был оборудован под тренировочный пункт, ибо другого места для подобной деятельности в Ире не было. Здесь толпилось много народа. Одна группа обучалась стрельбе из арбалета, другая — поведению на местности.

Шавраль подвел меня к тому месту, где были установлены несколько толстых деревянных щитов. Упражнявшиеся в искусстве владения шпагой и топором пробовали на них свои силы. На примыкавшей площадке сражалась пара воинов, вооруженных коротким тупым оружием. Сержант отдавал приказы им и делал замечания.

Шавраль протянул мне палаш с широким лезвием.

— А ну-ка попробуй, кольни хорошенько сюда, — сказал он, указывая мне на один из щитов.

— Вот так, сэр? — сказал я и сделал выпад. Лезвие глубоко ушло в дерево, а шпага сломалась в моей руке у основания, так что мне осталось лишь с недоумением стоять и смотреть на нее.

Шавраль нахмурился:

— Должно быть, лезвие некачественное. Большая часть этих штуковин изготовлялась любителями. Ну-ка попробуй вот эту.

Я взял другую шпагу и снова сделал выпад. Шпага снова сломалась.

— Клянусь Астис, ты сам не знаешь своей силы! — воскликнул Шавраль. — Нужно вооружить тебя чем-то более крепким. — После обследования груды оружия он протянул мне булаву. То было внушительное оружие с железной рукоятью и большим шаром, усеянным колючками. — А ну-ка ударь, попробуй этой штуковиной! — велел он.

Я так и сделал. На этот раз не выдержал щит. Он с треском развалился, и обломки его разлетелись по двору.

— Теперь тебе нужно получить практику в нанесении и парировании ударов, — сказал Шавраль. — Надень-ка вот это, а я тоже облачусь в подходящий костюм.

Шавраль показал мне, как нужно защищаться, как нападать, парировать, делать крюк, отступать, подпрыгивать, совершать длинные и короткие выпады и так далее.

— Ну давай бороться, — предложил он. — Два из трех ударов, нацеленных в голову или тело, означают победу в круге.

Мы вооружились учебными предметами, выбрав их с таким расчетом, чтобы они по весу не слишком отличались от моей булавы. Шавраль отклонился, а потом нанес мне солидный удар по шлему. Он усмехался за прутьями своего шлема.

— Ну что же, бей меня! — крикнул он. — Уснул, что ли? Или испугался?

Я сделал такой же выпад, как и он, и нацелил ему удар прямо в лоб. Он успел поднять щит, так что удар пришелся по нему, но деревянный каркас щита прогнулся под ударом. Шавраль, внезапно побледнев, отступил и опустил щит.

— Клянусь булавой Нерикса, я думаю, ты сломал мне руку! — простонал он. — Эй, там! Позовите хирурга! Кто-нибудь, вина!

Он испустил вопль, когда хирург вправлял ему кость.

Мне он сказал:

— Ну и идиот же ты! Теперь мне придется целый месяц сражаться с перевязанной рукой!

Я сказал:

— Мне очень жаль, сэр, но я всего лишь пытался следовать вашим указаниям. Как говорим мы, демоны, всем мыслящим существам свойственно ошибаться.

Шавраль вздохнул:

— Думаю, мне не следует на тебя сердиться. Но в дальнейшем, Здим, тебе придется тренироваться самому, иначе ты из усердия положишь всех наших воинов.

Следующая ночь была темной, и под ее прикрытием передовой отряд пробирался вниз по спиральной лестнице. Мы надели мягкую обувь, чтобы двигаться бесшумно, и кожаные доспехи, ибо железные слишком гремели. Оружие мы несли в руках — без ножен — тоже ради предосторожности.

Оказавшись на территории паалуанцев, мы бросили в ров матрацы, конфискованные у граждан Ира, и густая темень ночи скрыла нас. Потом мы прислонили к ограждению несколько коротких лестниц и бросились вверх по ним, прежде чем враг успел забить тревогу.

Перебравшись через ограждение, мы обрушились на новую катапульту, разнося ее на части и поджигая. В мгновение ока сооружение превратилось в весело пылающий костер.

Тем временем паалуанцы кинулись на нас. Из темноты появилось несколько отрядов, каждый под предводительством офицера. Следуя советам Шавраля, я противоборствовал одному каннибалу за другим. Я отражал первый удар каждого подбегавшего ко мне, а потом наносил ответный удар своей булавой. Иногда, но нечасто оказывался нужным второй удар.

Принимая во внимание тот факт, что обитатели Первой Реальности ночью полуслепы, да еще гораздо слабее меня, мне приходилось самому заботиться о том, чтобы никто не напал на меня сбоку и сзади, когда я наношу удар нападающему спереди. Я работал яростно, разбивая головы и ломая ребра, когда услышал звук трубы, призывающей отступить. Один из моих товарищей-ирцев потянул меня за руку.

— Идем, Здим! — крикнул он. — Ты не можешь один положить всю армию.

Я побежал за остальными. У ограждения несколько паалуанцев пытались перекрыть нам путь. Я налетел на их шеренгу и сокрушил их одного за другим. Потом мы бросились назад к башне и вверх по спиральной лестнице.

Когда Сеговиан выстроил нас и стал делать перекличку, оказалось, что шестерых-семерых не хватает. Он сказал мне, что это не слишком большие потери, учитывая размеры противостоящей нам силы, однако каждый человек должен быть теперь у нас на учете.

Паалуанцы пытались открыть огонь, но их усилия не увенчались успехом. После того как пожар утих, они принялись за строительство третьей катапульты. На этот раз тем не менее они окружили место строительства рвом, оградой и рядами охраны. Охранники сидели верхом на своих животных.

* * *

Если никто не мог выйти из Ира, то никто не мог туда и войти. Но однажды на рассвете дозорный поднял тревогу.

Он указывал вдаль на что-то там находящееся. Глядя поверх зубчатой стены, люди увидели плотную, покрытую волосами обнаженную фигуру, очевидно не паалуанца. Ему позволили войти и отвели к синдикам. Я был у Роски, готовясь приступить к своим дневным обязанностям у катапульты, когда за мной пришел посыльный.

Когда я вошел в Гилдхолл, хриплый голос крикнул:

— Здим! — И я очутился в объятиях моего старого друга человека-обезьяны Унгаха из балагана Багардо.

— Ради всех богов Нинга, как ты сюда попал? — спросил я.

— Как раз рассказываю этим людям. Во время аукциона меня купил старик по имени Олива. Работал на него, когда пришло известие о вторжении. Мастер Олива погрузил свою семью в повозку, уселся сам и отправился в Метуро. Мне он велел спасаться самому: в повозке было слишком мало места.

Я отправился по тому же пути, но меня догнал отряд паалуанских разведчиков на скакунах. Я бежал, но недостаточно быстро, и меня поймали, бросив лассо. Меня потащили по камням и по грязи в их лагерь. Сначала хотели засолить, но их мудрецы никогда не видели существа, подобного мне. Решили оставить в живых, чтобы узнать через меня все что можно.

— Как тебе удалось освободиться?

Унгах оскалил свои длинные желтые зубы:

— Сжевал свои путы. Вы, безволосые — не ты, Здим, но остальные, — имеете слабые челюсти и зубы. Охранника, который стоял у палатки, я задушил и бросился прочь. Совсем не трудно было. Кормился охотой. Потом сделал еще одну ошибку. Закружился и оказался внутри кольца осаждающих. Лагерь пришел в волнение, так что я не осмелился пробираться назад. Как раз говорил вашим боссам, почему здешних шпионов все время ловят.

— Почему?

— Из-за запаха. Паалуанские драконы-ящерицы обучены различать запахи. Самые маленькие из них вместе с охраной ходят по лагерю, высунув длинные языки, которыми они нюхают. — Странное выражение появилось на лице Унгаха, и его маленькие, глубоко посаженные глаза открылись шире. — Клянусь золотыми кудрями Зеватаса, я кое-что придумал. Помнишь, Здим, как тебя полюбил дракон-ящерица из балагана? Я думаю, это потому, что твой запах напоминает запах рептилий.

— Ну-ну! — запротестовал я. — Не вижу я этому причины. Я держу свое тело в скрупулезной чистоте...

— И тем не менее могу распознать тебя по запаху на расстоянии дюжины шагов. Новарцы так его не ощущают или достаточно вежливы для того, чтобы не сказать тебе, что ты воняешь. Но это так.

— Как и все обитатели Первой Реальности, — сказал я. — Но я же не жалуюсь.

— Не обижайся, — сказал Унгах. — Это указывает лишь на то, что запах наших существ снабжен вонью другого рода. Твой же подобен запаху ящерицы.

Синдики проспорили над этим предложением несколько часов. Эти обитатели Первой Реальности — самые великие болтуны на несколько вселенных. Некоторых предложение Унгаха вдохновило, но один запротестовал:

— Нет, нет, демон ничем нам не обязан. Он скроется, как только окажется за пределами кольца блокады. Именно так поступил бы я.

— О! — сказал другой. — Он может даже перейти на сторону врага.

— Говорите за себя, — прервал их Джиммон. — Что касается его лояльности, неужели вы так скоро забыли ночь набега на катапульту, когда Здим сокрушил больше каннибалов, чем остальные участники рейда, вместе взятые, а?

— Не принимая во внимание черты личности мастера Здима, — сказал еще один, — думается, что мастер Унгах был бы более ценным посланцем, — он молод и прекрасно бегает. Кроме того, он уже проходил однажды через лагерь и знает его лучше, чем любой другой обитатель Ира.

— Мы могли бы его использовать здесь с большей пользой, чем как посланника, — сказал еще один.

— Как бы там ни было, — заметил следующий, — нечего болтать попусту. Запасы воды и еды не так велики, как мы на то надеялись, из-за наплыва беженцев...

В конце концов путем голосования было решено просить мадам Роску о том, чтобы она приказала мне отправиться с поручением в Солимбрию, а Унгаха просить об отправке с подобным поручением в Метуро. Ему обещали не только свободу, но и щедрейшее вознаграждение, если он останется в живых.

— Я всегда стараюсь сделать все, что в моих силах, джентльмены, — сказал я. — Когда мы должны отправиться? Сегодня? «Раньше сядешь — раньше выйдешь» — так говорят в подобных случаях демоны.

— Еще нет, — сказал Джиммон. — Мы должны решить, о какой именно помощи следует просить новарцев и варваров. Сколько примерно врагов нам угрожает?

— Около семи тысяч, судя по всему, — ответил Ларолдо.

— Тогда следует просить о подкреплении по крайней мере таких же размеров... — предложил другой синдик.

Начался спор, продолжавшийся несколько часов. О чем только не говорили: тут и число требуемых отрядов, размер дневной платы наемникам, и возможная продолжительность кампании. Некоторые, самые прижимистые, синдики изо всех сил старались преуменьшить размеры общей суммы, напирая на то, что они должны думать о процветании Ира после того, как вторгшимся будет нанесено поражение; другие, в противовес, твердили, что деньги ничем не смогут им помочь, если не подоспеет помощь.

Наконец был достигнут компромисс. Мне велено было предложить одну ирскую марку на человека в день плюс шесть пенсов в день за каждого мамонта, что составляло в сумме четверть миллиона марок.

 

6

АЙЗОР ИЗ ЛЕСОВ

Ночь была темной, как подошва валуна, — так говорится у нас на Нинге, — когда мы с Унгахом спускались по канатам с башни Ардимана под моросящим дождем. Сеговиан не пожелал открыть даже самую маленькую верхнюю дверцу: он боялся, что звук и движение привлекут внимание врагов. Чтобы быть менее заметным, я изменил обычную светло-серую окраску на черную.

У основания башни Унгах крепко пожал мне руку и растаял во тьме. Он направлялся к югу. Я обошел башню и направился по тропе, идущей в северном направлении. Свободно перебраться через ров — такое упражнение не представляет никакой трудности для обитателя Двенадцатой Реальности.

Я стоял, прижавшись ухом к ограде, до тех пор пока не услышал звуки смены караула паалуан. Подождав, пока все стихло, вонзил когти в дерево и перебрался через ограду, двигаясь медленно, как сонное насекомое.

Внутри все было спокойно. Часовой исчез. Я принялся пробираться через пространство между внешней и внутренней защитными полосами, тщательно огибая встречающиеся предметы. Внутренняя полоса защиты представляла собой всего лишь насыпь, высотой не выше моего плеча, с канавой перед ней, той, из которой брали землю для насыпи.

Я едва не наткнулся на еще одного паалуанского часового, сидевшего на груде земли и дремавшего. Обладая и ночью превосходным зрением, я бы легко заметил его, если бы он не очутился передо мной так внезапно, когда я как раз вышел из-за угла.

Я бы убил его своей булавой, если бы не маленький дракон-ящерица, привязанный к пеньку, — он должен был по запаху определять присутствие чужеземцев. Когда я остановился, рептилия поднялась на четыре лапы и высунула длинный раздвоенный язык.

Я застыл и стоял неподвижно как статуя, и кожа моя была такой черной, какой я только мог ее сделать. Ящерица скользнула по направлению ко мне и коснулась кончиком языка чешуи на моей ноге. Она повторила это несколько раз, как будто я ей понравился или, по крайней мере, понравился мой запах.

Я не мог стоять здесь всю ночь, давая возможность очарованному дракону облизывать меня. Поскольку это существо могло перемещаться лишь на ограниченное расстояние, я стал потихоньку отступать. Дракон тем не менее потащился за мной. Его путы, скрепленные с запястьем спящего часового, натянулись и разбудили последнего. Уставившись на меня, он с диким воплем вскочил на ноги.

Я заколебался, решая, что лучше сделать — убить его или просто бежать. В моей собственной Реальности меня учили рассматривать любую обстановку с точки зрения разума и логики, но ни разум, ни логика не дадут особой поддержки, когда решение должно быть мгновенным.

Ответный крик сам все решил за меня. Если тревога уже поднята, то нет никакого смысла задерживаться ради того, чтобы убить одного часового. Так что бегство оказалось для меня необходимым.

Итак, я перескочил через вал, миновал ров и устремился к северу. Проснувшийся лагерь был наполнен сердитым гудением, похожим на звучание потревоженных насекомых Первой Реальности. Начали появляться паалуанцы на скакунах, держа в поднятых руках горящие факелы. Тревожимое бегом животных пламя факелов колебалось в темноте, и совокупность этих факелов напоминала переброшенный через темную реку мост.

Однако как сами обитатели Первой Реальности, так и их скакуны, ночью полуслепы. Я, прекрасно видящий в темноте, без всякого труда избегал столкновения с паалуанцами. Как говорим мы, демоны, хорошее начало победа венчала.

Сельская местность, лежавшая к северу от города Ира, была почти пустынной. Большая часть тех ее обитателей, что не укрылись в городе Ире, бежали в Метуро или Солимбрию. Те же немногие, кто не успели вовремя смыться, были схвачены и засолены для будущих веселых застолий. Я двигался всю ночь и почти весь следующий день. В моем бумажнике находилась маленькая карта, на которой были обозначены главные дороги, соединяющие Ир и Горную Эллорну. Впрочем, я, как правило, не пользовался дорогами, а старался пробираться к северу по прямой, насколько это мне удавалось.

Я рассудил, что паалуанские разведчики скорее всего устроят засады на дорогах, а не в стороне от них.

Так что мне приходилось карабкаться на неровные склоны, прокладывать путь через болота, пробираться сквозь заросли. Все эти препятствия, возможно, отняли у меня то время, которое я сэкономил, путешествуя по прямой. С другой стороны, это дало мне возможность не встретиться с паалуанцами.

Препятствия требовали гораздо меньше моих сил, чем взяли бы у одного из этих слабеньких обитателей Первой Реальности. Едва ли кому-нибудь из них удалось за несколько секунд взлететь по крутому каменистому склону, ни разу не остановившись, чтобы перевести дух. И все же хотя демоны сильнее, чем обитатели Первой Реальности, но и мы не можем постоянно находиться в движении. Мы должны останавливаться временами, вкушать подходящую еду и погружаться в пищеварительный ступор.

В конце второго дня я заметил овцу, каким-то чудом избежавшую веревки паалуанских обжор. Я настиг это существо и большую часть последующей ночи провел пережевывая его. Когда я закончил этот процесс, от существа не осталось ничего, кроме кожи и костей. Я боялся, как бы мои действия не явились нарушением инструкции Хвора относительно повиновения правилам Первой Реальности, но, как говорится, необходимость не знает законов.

Потом впал в состояние переваривания. Я спал весь день и следующую ночь. Когда я проснулся, то был удивлен, увидев, что солнце находится по отношению к восточному горизонту ниже, чем когда я засыпал, — только потом я понял, что миновали день и ночь.

Не желая больше идти на подобные проволочки и все еще чувствуя тяжесть после поглощения овцы, я задумался над необходимостью применения подходящего транспорта. Если бы, к примеру, я мог поскакать верхом на лошади, достиг бы Солимбрии за один длинный перегон, прерываемый лишь короткими, необходимыми для лошади остановками. Согласно показаниям моей карты вскоре должна была показаться граница Солимбрии.

Я принялся рыскать по окрестностям в поисках лошади. Довольно скоро мне удалось увидеть одну, которая, так же, как и овца, отбилась от стада. Она поедала траву в ложбине. На ней была уздечка, но седла не наблюдалось.

Я следил за наездницами Первой Реальности, так что теоретически имел представление о том, как это делается, но практического опыта не имел никакого. В Двенадцатой Реальности животных используют для перевозки грузов, и они очень похожи на тех, кого в Первой Реальности называют черепахами. Они тащатся и тащатся себе вперед, и не нужно особого умения на то, чтобы заставить их тронуться в путь, идти и останавливаться. Лошади в Первой Реальности представляют собой нечто иное. Но, как гласит пословица, не зная броду, не суйся в воду.

Я принялся красться к этой лошади, двигаясь медленно и тихо, чтобы не встревожить пугливое существо. Изменил свой цвет, приспособив его к цвету травы. Лошадь тем не менее заметила. Оглядев меня понимающим, но скептическим взглядом, она рысцой двинулась прочь.

Я ускорил шаг, но и лошадь ускорила. Я побежал, лошадь перешла в галоп. Я остановился, лошадь тоже остановилась, всхрапнула и принялась щипать траву.

Я преследовал животное несколько часов, но так и не смог приблизиться к нему. Утешал себя лишь тем, что по крайней мере все это время двигался к северу, к конечному пункту моего назначения, так что время не было потеряно понапрасну.

Когда солнце склонилось к закату, лошадь наконец начала выказывать признаки усталости. При моем приближении она стала двигаться уже медленнее. Приближаясь к ней с подветренной стороны, чтобы она не могла почувствовать мой незнакомый запах, я подошел достаточно близко для внезапного прыжка и, пока ее голова была еще склонена к траве, метнулся вперед и взгромоздился ей на спину. И прижал ноги к ее бокам, как это, я видел, делали обитатели Первой Реальности, изо всех сил вцепившись ей в гриву.

Едва лишь я оказался у нее на спине, как это существо буквально взбесилось. Коняга низко наклонила голову и начала взбрыкивать задними ногами, прыгая то вправо, то влево и беспорядочно крутясь. При третьем прыжке моя хватка ослабла. Я сделал кульбит в воздухе и с такой силой врезался в кустарник, что любой обитатель Первой Реальности, окажись он на моем месте, испустил бы дух.

Освободившись от своей ноши, подлая лошадь немедленно перешла в галоп. Я выбрался из кустарника и бросился за ней. К тому времени как солнце спустилось к горизонту совсем низко, я еще раз настиг животное, стоявшее понуро с тяжело вздымающимися боками.

Но для того чтобы еще раз подойти к коняге вплотную, мне понадобилось несколько попыток. И все же я это сделал. На сей раз не только буквально опоясал ногами туловище животного, но и изо всех сил прильнул к ее шее. Лошадь снова пустилась в пляс, но на сей раз я продержался подольше. Строго говоря, я не ослабил своей хватки аж до пятого прыжка. Дело было в моих ногах — они потеряли точку опоры, хотя руки все еще продолжали держать шею лошади. В результате я совершил кульбит в воздухе, сильно стиснув при этом шею животного. Бедняга лошадь потеряла равновесие и упала, причем ее круп очутился на мне.

Я все еще не выпускал шею коняги. По тому, с каким трудом она глотала воздух, я понял, что пережал ей дыхательные пути. Вскоре она успокоилась, и я смог схватиться за ее уздечку.

Поскольку ребра лошади продолжали двигаться под кожей, я понял, что не нанес ей смертельных повреждений. И действительно, вскоре она вскочила и попыталась убежать, таща меня за собой по песку и траве. Она несколько раз сильно лягнула меня и укусила за руку. Но я все равно не выпускал уздечку.

Борьба продолжалась до темноты, и силы наши были почти на исходе. В конце концов лошадь успокоилась и последовала за мной, когда я повел ее под уздцы. После чего я крепко привязал ее за эту узду к толстой, низко растущей ветви ближайшего дерева и прилег отдохнуть. Лошадь тоже ведь нуждается в отдыхе. Кроме того, не хотелось скакать на ней ночью, из опасения, как бы она не наткнулась на что-нибудь в темноте и не поранилась.

* * *

На следующий день на моем пути стали попадаться знаки присутствия человека: фермы, над трубами которых вился дым, одна-две деревни. Но когда я на лошади въехал в деревню, обитатели Первой Реальности при виде меня разразились дикими криками.

— Каннибалы! Идут каннибалы! — кричал один из них, мчась вдоль главной улицы и размахивая руками так, точно собирался взлететь. Через несколько мгновений все жители уже удирали — пешком или верхом — кто куда.

Я кричал им вслед:

— Подождите! Подождите! Не бойтесь! Я посланец синдиков!

Но они лишь припустили еще быстрее. Когда все исчезли, я подкрепился найденной в лавке едой и поехал дальше.

Там, где дорога пересекала границу Солимбрии, я обнаружил домик таможенника, а на ближайшем холме — сторожевую башню, но людей нигде не было видно. У меня была при себе грамота посла, которая должна была дать мне возможность проехать мимо солимбрийских охранников. Мне было велено представить эти документы у границы перед шлагбаумом, но вышло так, что представить их было некому.

Мне понадобилось некоторое время, чтобы обдумать ситуацию. Следует ли мне расположиться здесь и ждать возвращения исчезнувших охранников? Нет, подумал я, пока я буду ждать, Ир может пасть. Наконец я решил: до охранников могли дойти слухи о вторжении и они побежали в Солимбрию. Лучший выход выполнить задание — последовать прямо за ними. Поэтому я поскакал вперед, несколько обеспокоенный тем, что вношу некоторые коррективы в данные мне указания. Но то не моя вина. В моей родной Реальности нам не дают таких расплывчатых команд.

* * *

Дорога на Солимбрию вела через густой лес, состоящий главным образом из древних дубовых деревьев. Это глухое место, известное под названием Зеленый Лес, является одной из немногих территорий Новарии, сохранивших лесной покров, ибо большая часть земель расчищена под фермы, пастбища и города. В Зеленом Лесу водятся олени, кабаны, леопарды, волки и медведи.

Тем не менее мне не встретилось ни одно из подобных животных. Я продолжал свой путь, размышляя о том, насколько мы, демоны, бережнее обращаемся с природой в своей Двенадцатой Реальности, когда из густых зарослей навстречу мне шагнули два человека. В руках у них были веревки с петлями на концах.

Тот, что оказался слева от меня, накинул веревку на шею моей лошади. Увидя летящее к ней лассо, лошадь резко скакнула вправо. Не готовый к подобному кульбиту, я потерял равновесие и, подброшенный в воздухе, приземлился головой прямо на камни.

Не знаю, как долго я оставался без сознания. Казалось, прошло всего несколько мгновений, однако, когда я пришел в себя и поднял голову, вокруг моей лошади толпились несколько человек. Когда я попытался встать, то обнаружил, что мои руки связаны за спиной, а на шею надета веревка. Я попытался порвать путы, стягивающие мои запястья, но те, кто меня поймал, сделали свою работу на совесть. Поскольку мои сенсоры были все еще чувствительны после полученного удара, я подумал, что попытку бегства лучше отложить до тех пор, пока я не узнаю что-нибудь о захвативших меня и об их целях. Кроме того, двое их них стояли рядом, нацелив ломики прямо мне в голову. Все они были вооружены и очень небрежно одеты.

— Ха, клянусь Нериксом! Что это мы такое изловили? — прозвучал чей-то голос. Это оказался крупный человек с копной вьющихся темных волос и начинающей седеть бородой, говорил на поварском, но пользовался странным диалектом.

— Паалуанского каннибала! — сказал другой. — Убьем его.

— Вы ошибаетесь, сэры, — сказал я. — Я не паалуанец, а всего лишь демон, состоящий на службе у ирских синдиков.

— Ну и случай! — сказал тот, кто заговорил первым. — Не похоже на то, что любят сочинять эти болтуны. Как бы то ни было, нам лучше его убить. Если он все-таки паалуанец, то так ему и надо, а если демон — не велика потеря.

— Мне кажется, он говорит правду, — заметил другой. — О паалуанцах говорят, что они выглядят как люди, хотя обычаи у них не человеческие.

— А ты захлопни свою пасть, Никко! — возразил первый. — Вечно лезешь поперек...

— Конечно, клянусь адом! — вскричал Никко. — Когда я слышу чепуху, я так и говорю, что это...

— Оба заткнитесь, вы! — прогремел крупный человек с курчавыми волосами. — Ты, Никко, и ты, Кармелион! Если будете еще болтать, клянусь сосками Астис, я проучу вас обоих! Ну а Никко, кажется, прав: я что-то никогда не слышал, чтобы у паалуанцев были когти и хвосты. Пошли, демон. — Он повел всю компанию в глубь леса. — Накиньте на него еще одно лассо: он может оказаться сильнее, чем кажется.

— Скорее всего он улизнет в свою Реальность, а потом вернется невидимым и убьет нас, — проворчал Кармелион.

Они повели меня и мою лошадь по едва заметной тропинке через лес. Вождь обернулся, чтобы сказать:

— Между прочим, демон...

— Здим, если вам угодно, сэр.

— Отлично, пусть будет так. Скажи, Здим, где это ты научился ездить верхом?

— Я научился сам за последние два дня.

— Об этом я мог бы догадаться — мне редко приходилось видеть более неуверенного наездника. Я наблюдал за тем, как мои мальчики тебя зацапали. Тебе известно, что, держа поводья так, как это делал ты, можно раскроить лошади пасть?

— Нет, добрый сэр, я вечно буду вам обязан за совет.

— Странно еще, что тебе удалось скакать так, как ты скакал, — без седла. Говоришь, ты едешь из Ира с поручением?

— Да, — сказал я и поведал ему об осаде.

Я добавил:

— А теперь могу я взять на себя смелость спросить о том, кто вы такие, джентльмены, и почему вы меня задержали?

Крупный человек усмехнулся:

— Можешь называть нас социальными реформаторами. Мы отбираем ценности у богатых и раздаем их бедным. Что же до меня, то можешь называть меня Айзором.

— Понятно, господин Айзор, — сказал я, поняв, что попал в компанию грабителей. — То, что вы отбираете у богатых, — это я понять могу, но по какой логике вещей вы раздаете отобранное бедным?

Айзор расхохотался:

— Ну, с этим просто. Мы набираем в свою среду неимущих, так что, естественно, ставим себя на первое место в этой категории. Пока мы удовлетворим свои потребности, на благотворительность мало что остается.

— Вы не удивляете меня, учитывая то, что я слышал о Первой Реальности. А что вы намерены делать со мной?

— Посмотрим еще, мой добрый демон. Если бы Ир не был осажден, мы послали бы требование о выкупе.

— А что, если синдики откажутся платить?

Он усмехнулся:

— У нас есть способы, еще какие способы! Скоро ты познакомишься с одним из них.

Еще час блужданий по дубовому лесу привел нас в лагерь разбойников к ночи. Айзор как-то по-особому свистнул, и ему ответили часовые с деревьев. Так мы вступили в лагерь, представлявший собой ряд палаток и лачуг, неровным кругом расположившихся вокруг плотно утоптанной площадки. Здесь было в два раза больше разбойников, чем в первой партии, а также оборванные женщины и дети.

Те, кто поймали меня, и остававшиеся в лагере возбужденно переговаривались. Я не мог понять большей части разговоров из-за особенностей диалекта. Меня привязали к дереву, к которому уже был привязан какой-то человек. То был тучный мужчина в богатых, но несколько потрепанных одеждах. При взгляде на меня он отпрянул.

Я сказал:

— Не бойтесь меня, мой добрый сэр. Я пленник, как и вы.

— Вы... ты говоришь?

— Вы же слышали меня, не так ли? — И я коротко поведал ему о том, кто я такой и с каким поручением послан. — С кем имею удовольствие беседовать, сэр?

— Для чудовища-нечеловека у тебя, по крайней мере, хорошие манеры, — сказал толстяк. — Я Зуриллус, торговец из Солимбрии, похищенный из деревни, из гостиницы. Те, кто поймали тебя, ничего не говорили о выкупе?

— Во всяком случае, пока я ничего такого не слышал.

— Они отправились на встречу с посланцем, который должен был доставить выкуп из Солимбрии, но вместо этого, кажется, захватили тебя. О ужас! Если деньги не прибыли, я боюсь за себя.

— Что они сделают? Если они вас убьют, то у них не останется никакой надежды на получение выкупа.

— У них есть отвратительная привычка посылать время от времени в дом пленника частицу его тела, чтобы напомнить о своих требованиях.

— Боги Нинга!

— О чума! — воскликнул Зуриллус. — Вот идет сам Айзор.

Кудрявый человек остановился перед нами, уперев в бока массивные кулаки.

— Ну что, сударь, — обратился он к Зуриллусу, — не явился твой человек, хотя мы и дали ему два часа форы. Ты знаешь, что должно теперь случиться.

Зуриллус упал на колени, крича:

— О, умоляю вас, хороший, добрый капитан! Дайте моим родственникам еще день! Не калечьте меня! Не надо... — И он продолжал и продолжал упрашивать, рыдая и кланяясь.

Айзор сделал знак своим людям, и те грубо поставили Зуриллуса на ноги, развязали его и потащили через свободный круг к пеньку. Там они стащили с него правый сапог и силой установили его ногу на пенек. Потом один из разбойников отсек ножом большой палец Зуриллуса. Тот дико закричал. Потом пленника снова привязали к дереву, замотав искалеченную ногу тряпками.

Айзор сказал:

— Твой палец направится к тебе домой. А если мы не получим ответа через неделю, для напоминания отправится еще одна часть твоего тела. Когда будут отправлены все части, которые можно отрезать, мы пошлем твою голову, чтобы показать, что предупреждаем не впустую.

— Ну а ты, мастер Здим, кажется, попадаешь в особую категорию. Сегодня вечером будешь со мной обедать и подробнее расскажешь о себе и о своем поручении.

* * *

Когда пришло время, меня развязали и оттащили к другому дереву, возле которого находился домишко из прутьев и коры, служивший Айзору домом. За моей спиной стояли охранники с арбалетами наготове. Подавали еду две женщины. Я понял так, что Айзор является мужем обеих, хотя большая часть новарцев венчалась парами — один мужчина с одной женщиной.

Айзор играл роль радушного хозяина, потчуя меня добрым солимбрийским элем. Мои усики тем не менее уловили волны, которые сообщили о том, что за внешним дружелюбием скрывается враждебность и жестокость. К этому времени я научился уже довольно свободно тестировать эмоциональные излучения обитателей Первой Реальности. Как гласит пословица: по одежке протягивай ножки. Не видя причин обманывать, я честно отвечал на вопросы Айзора. Наконец он, покачав головой, сказал:

— Не знаю, как мне извлечь прибыль из твоего пребывания здесь. Я не могу послать сообщение твоим хозяевам в осажденный город. Если ты не выполнишь поручения, то вообще никакого Ира не будет и не с кого брать выкуп, если же ты его выполнишь, то можешь оказаться вне пределов моей досягаемости.

— Я могу обещать вам просить синдиков о том, чтобы вам заплатили после победы...

— Дорогой мой демон, ты действительно так прост?

— А что вы, сэр, думаете о моих шансах на успех в случае, если вы отпустите меня? Солимбрийцы как будто приняли меня за паалуанца.

— В каждом краю есть невежественные люди. О тех рыжеволосых варварах, что живут за горами, я ничего не знаю, но вот что с Солимбрией тебя ждет полный провал — это так же ясно, как то, что вода течет вниз с холма.

— Почему же?

— Потому что во время последних выборов боги ополчились против Солимбрии и дали нам в правители пустоголового.

— Как же у вас происходят выборы?

Айзор громко рыгнул и похлопал себя по животу:

— Знай, демон, что мы, солимбрийцы, народ благочестивый. Столетия назад святые отцы заключили, что, поскольку все во власти богов, единственный разумный способ выбора правительства — жеребьевка. Боги, видишь ли, определят результат и, любя древние и священные обычаи Солимбрии, сделают так, чтобы жребий пал на достойнейшего. Поэтому каждый год проводится празднество в честь Зеватаса и нашего особого божества Иммура Сочувствующего. Главная часть празднества — бросание жребия. Имена сотни солимбрийцев, взятых в определенном порядке с переписного листа граждан, пишутся на листочках бумаги и прячутся в ореховые скорлупки. Скорлупки бросаются в священный мешок и перетряхиваются. Потом перед всеми людьми высший священник Иммура вытаскивает из мешка одну скорлупку, и тот, чье имя заключено в ней, становится на следующий год архоном. Второе имя делает человека первым секретарем, третий становится цензором, и так далее до тех пор, пока все высшие учреждения не оказываются заполненными... Я не хочу, чтобы меня обвинили в отсутствии благочестия, — с усмешкой сказал Айзор, — но должен признать, что иногда боги делают очень странный выбор.

— Но, — заметил я, — всем известно, что среди обитателей Первой Реальности встречаются иногда умные, иногда дураки.

— Тише, мастер Здим, если не хочешь быть обвиненным в святотатстве! Ибо это еще один из исконных наших принципов: все люди созданы равными и должны поэтому иметь равные права на занятие должностей. Великий Реформатор Псоанес Справедливый ясно объяснил это, когда сверг феодальный режим. Его логика была неубиенной: если некоторые действительно были умнее и талантливее, чем остальные, то это нечестно по отношению к глупым и придурковатым. Боги были бы виноваты в том, что позволяют существовать несправедливости. Но такого быть не может, потому что всем людям известно, что боги мудры и добры и желают человечеству только хорошего.

— А у нас, в Двенадцатой Реальности, боги довольно глупы, — сказал я, — но, возможно, в этом мире все обстоит по-другому.

— Несомненно, несомненно. Как бы там ни было, роль главы кабинета, архона, досталась на этот раз Гавинде из Одрума, борцу по профессии. Теперь, когда он занимает должность большую часть года, результаты очевидны. Ты видел на границе какую-нибудь охрану?

— Нет, и это меня озадачило. Мне было нелепо ожидать ее и показывать ей документы — те, что ваши люди у меня отобрали, — чтобы идентифицировать свою личность.

Айзор усмехнулся:

— Поскольку никому из них не платили месяцами, они предпочли дезертировать, чем остаться и голодать. Остальные члены архона того же калибра. Конечно, такое положение дел имеет стороны, вполне устраивающие меня и моих людей, — мы не боимся солдат и констеблей, не боимся того, что они начнут прочесывать лес и схватят нас. Мы даже думаем о захвате какого-нибудь соседнего городка и об установлении там своей власти. В лесу очень хорошо летом, но для зимних холодов наши лачуги слишком ветхи, а крыши не защищают от дождя.

— А солимбрийцы не возражают против такого положения дел? — поинтересовался я.

— Ну не без того, есть такие, что ворчат. Некоторые говорят, что боги выбрали Гавинду, чтобы наказать Солимбрию за грехи ее народа.

— Какие грехи?

Айзор пожал плечами:

— По мне, так они не более греховны, чем люди, живущие в других местах, но такие уж даются объяснения. Другие говорят, что, даже если Гавинда и остальные — дураки, только справедливо дать глупому возможность попытаться править, а то умные будут немилосердно и бесконечно их эксплуатировать.

— Я думал, что вы сказали, будто солимбрийцы не верят в умственное превосходство одних людей над другими.

— Да, мессир демон, именно так я и сказал. Псоанес учил, что все люди создаются равными, но течение жизни изменяет их, так что одни становятся умными, а другие — нет. Лечение поэтому и состоит в том, чтобы стараться давать всем одинаковое воспитание. Но достичь этого не смог бы ни один из наших правителей. Родители становятся разными и переносят это различие на своих детей.

— Тогда единственная возможность — воспитание детей в государственных учреждениях.

— Один архон попытался это сделать, когда-то давно, но его план вызвал такое противостояние, что следующий архон отказался от этой мысли. Да и вообще новый состав всегда вносит много изменений, возвышая одни приемы и искореняя другие независимо от их достоинств. — Айзор почесался (очевидно, его укусило одно из местных паразитов-насекомых). — Я должен обладать определенным скептицизмом в отношении официальной точки зрения, потому что мы с моим братом воспитывались одними и теми же родителями совершенно одинаково, а получились такими разными, как рыба и птица. Он — один из младших священников Иммура, правильный, как математическая формула, а я — я Айзор из лесов...

Чтобы проиллюстрировать это замечание, предводитель разбойников рассказал несколько анекдотов из своей карьеры. Получив возможность вставить слово, я сделал осторожное предложение:

— Мастер Айзор, если ваше правительство ничего не сможет сделать для нас, жителей Ира, то у вас здесь есть бесстрашные люди, которые могли бы составить отряд великолепных солдат.

Айзор фыркнул:

— Ты что, предлагаешь нам включиться в вашу кампанию?

— Да, сэр.

— Нет, нет, мы не пойдем на службу ни к какому правительству, благодарю покорно! Кроме того, попадись мы в руки официальных лиц, они бы сначала нас использовали, а потом, когда мы были бы больше не нужны, вздернули большинство. Я знаю, что подобные вещи случались.

— Вы говорили о том, что хотите занять город и сделать себя его правителем.

— Это другое дело. Будь я хозяином города, признанным правительством, дела могли бы пойти по-другому. Но сейчас-то речь идет не об этом.

— Если паалуанцы захватят Ир, то следующим местом их вторжения будет Солимбрия. То состояние ослабленности, в котором она сейчас находится, просто приглашает к нападению, не так ли?

Айзор нахмурился:

— Ну и что?

— Они прочешут ваш Зеленый Лес и переловят всех.

— Думаю, нет. Мы знаем этот лес как собственную ладонь. Насколько я слышал, они — люди пустыни, так что заманить их в лесную ловушку — детские игрушки.

— И вы не могли бы помочь остальным вашим сородичам спастись от уничтожения? Кажется, любовь к своей стране — одна из нескольких эмоций, убеждающих временами обитателей Первой Реальности быть лучше, чем они есть на самом деле.

— А мы-то тут при чем? Часть из нас погибла бы в борьбе, а остальные, как я тебе уже сказал, были бы впоследствии казнены правосудием. Вот уж спасибо. Пусть другие рискуют своей головой ради родной земли, даже если она низвела их до нуля и отказалась от них, а Айзор из лесов не будет.

— Но подумайте! Если Солимбрия будет уничтожена, кого же будет грабить ваша банда?

Он хмыкнул:

— Какой искусный оратор! Клянусь хорошенькими сосками Астис, мастер Здим, тебе бы быть профессором в Академии в Оттомани. Ладно, я тебе скажу. Среди награбленного добра у нас тут есть кое-что такое, что подходит послу гораздо больше, чем простому голодранцу-воришке. Я снаряжу тебя, как положено для твоей миссии, и завтра отпущу. Как ты на это смотришь?

— Прекрасно, сэр.

Меня прервал шум голосов. Двое воров — все те же Никко и Кармелион, которые уже раз поссорились раньше, — кинулись друг на друга с ножами. Айзор с быстротой молнии вскочил на ноги и устремился к поляне. Он мгновенно изменился и походил теперь на рычащего льва. Вены на его висках вздулись от ярости.

Он схватил спорящих — каждого одной рукой. Никко швырнул прямо в костер, на котором готовилась еда, Кармелиона с такой силой ударил о ствол дерева, что тот потерял сознание. Когда Никко выскочил из костра, туша горящие места на одежде, Айзор с силой ударил его в челюсть.

— Клянусь Нериксом! — прогремел он. — Я предупреждал вас, мерзавцев! Привязать их к дереву!

Когда это было сделано, Айзор взял тяжелый хлыст и, крича и ругаясь, принялся стегать мужчин по обнаженным спинам, пока их тела не превратились в кровавое месиво. Когда кто-то из них издавал вопль, Айзор отвечал на него издевательским смехом. Он остановился только тогда, когда оба разбойника потеряли сознание, — и даже его мощная рука стала уставать.

Вернувшись туда, где я ждал его, он велел принести ему еще эля. Я начал было фразу:

— Сэр, если мне будет позволено...

Но Айзор зарычал:

— Убирайся, ты, человек-ящерица! Будь доволен, что я не полечил этим способом тебя! Возвращайся под свое дерево и оставь меня в покое!

 

7

АРХОН ГАВИНДА

На следующее утро Айзор снова был настроен великодушно. Он вернул мне мои вещи — все, кроме денег, — и дал мне одеяние с меховым воротником и бархатную шапочку. Шапочку эту им пришлось снабдить тесемками, ибо моя голова плохо приспособлена для головных уборов обитателей Первой Реальности. Потом Айзор повел меня к оседланной лошади и дал мне инструкции насчет обращения с этим существом.

— Это не моя лошадь, — сказал я.

— Точно, это самое старое животное, какое только у нас нашлось, и оно лучше отвечает твоим качествам наездника. Твоя прежняя коняшка слишком хороша, для того чтобы мы могли позволить тебе ее терзать. Кроме того, теперь ты будешь чувствовать себя в безопасности и поедешь с удобствами.

Боясь, что в приступе дурного настроения Айзор мог бы отрезать мой хвост или еще что-нибудь не менее дорогое моему сердцу, я не решился пускаться в спор по этому поводу. И удовольствовался тем, что заметил:

— Но, мой дорогой господин, если я могу покрыть нужное расстояние с помощью этой лошади, то как я сделаю это, совершенно лишенный денег? На что я буду покупать еду себе и животному, чем буду платить за ночлег?

— Ты хочешь сказать, что вы, демоны, покупаете вещи за деньги, как и мы, люди?

— Находясь в Первой Реальности, я должен поступать так, как поступают все его обитатели. Если вы отправите меня так, как есть, из моего путешествия ничего не выйдет.

— Ты мог бы брать в тавернах взаймы, с тем чтобы за тебя платили синдики.

— О Айзор, солимбрийцы так кричат и разбегаются при виде меня, что я просто не решусь обращаться в гостиницы с подобным предложением. Ну разве вы предоставили бы мне кредит, если бы были владельцем гостиницы?

Айзор почесал бороду:

— Я понимаю, что ты имеешь в виду. Ну тогда ты можешь поймать какое-нибудь животное и пообедать им.

— Чтобы потом за мной стали охотиться окрестные жители? Вам же лучше меня это все известно, капитан Айзор.

— А, девять адов! Я дам тебе достаточно, чтобы ты мог доехать до Швении, если будешь бережливым. Тебе нужно ехать семь дней, а по три марки в день вполне достаточно. — Он отсчитал мне двадцать одну марку и с неохотой сунул деньги в мой бумажник. — Ну а насчет всего остального сам ломай себе голову, а меня больше не морочь.

Мои усики сообщили, что очередной приступ гнева Айзора уже на подходе, так что я не стал его «морочить». Двое разбойников отвели меня назад к дороге и отпустили.

Скорость, с которой желала двигаться та старая кляча, которую я получил, явно оставляла желать большего. Мне без конца приходилось подстегивать ее прутом, и все равно двигалась она еле-еле.

Таким образом, я достиг ворот Солимбрии лишь к вечеру этого дня. Я проехал через неохраняемые ворота. Улицы были пусты. Когда я остановил лошадь и нагнулся, чтобы спросить у прохожего, где гостиница, человек уставился на меня, потом заложил пальцы в рот и свистнул.

Из ближайшего дома выскочили еще двое, и вся эта тройка кинулась на меня. Один пытался стащить меня за ногу с седла, а двое других — пырнуть меня ножами. Я выхватил булаву, что висела прикрепленная к луке седла, и одним ударом размозжил головы двоим нападающим. Третий исчез в ночной тьме.

Я огляделся, надеясь увидеть офицера, которому мог бы объяснить присутствие двух трупов, но никого не увидел. Поэтому я оставил их лежать там и проследовал дальше, пока не увидел гостиницу, — я распознал ее по черепу быка над дверью.

Дверь была заперта, и мне понадобилось долго стучать и кричать, прежде чем хозяин решился чуть-чуть ее приоткрыть.

— Я посетитель, готовый заплатить! — закричал я. — Гость! Посыльный из Ира!

После многократных повторений этих слов и прочих уговоров мне удалось добиться того, чтобы трактирщик впустил меня, хотя он страшно нервничал и держал наготове лом, пока я показывал ему документы. Когда мы наконец договорились, я рассказал трактирщику о том, что произошло со мной в этот вечер.

— Ничего удивительного в этом нет, когда ездишь по улицам Солимбрии после наступления темноты! — объяснил человек, чье имя было Раис. — Место просто кишит бандитами.

— И ничего не делается для того, чтобы с этим бороться?

— Практически ничего. Констебли, которым не платят, махнули на все рукой и не обращают внимания на грабителей. Некоторых горожане нанимают сами как телохранителей.

— Странная страна и странный город, — сказал я. — Так всегда было?

— Нет, в прошлом году здесь царил безупречный порядок. Но этот проклятый Гавинда, черт бы его ел, все поставил с ног на голову. Ну ничего, пережить бы еще месяц, а там и другие выборы. Может быть, боги дадут нам более умелого архона.

* * *

Несмотря на все мои протесты, мне понадобилось два дня на то, чтобы добиться аудиенции с архоном Гавиндой. Тем временем трактирщик Раис, обнаружив, что я не такое чудовище, каким кажусь, сделался весьма дружелюбен. Я был единственным его постояльцем; дела шли из рук вон плохо. На следующий после моего прибытия день он, отправившись за продуктами, предложил мне сопровождать его.

— Ни один человек, находящийся в здравом уме, не нападет на меня, если я буду находиться в твоем обществе, — сказал он.

— А это кто такие? — Я указал на толпу женщин, семенивших вдоль улицы в сопровождении двух дюжих вооруженных мужчин.

— Домашние хозяйки идут на рынок, — объяснил он. — Вооруженные люди — это бывшие констебли, которых нанял для охраны один квартал. Все женщины этого квартала ходят на базар одновременно, чтобы охрана не дала обокрасть их или обмануть.

— Вы, обитатели Первой Реальности, странные существа, — сказал я.

— Как так? А вы, на земле демонов, лучше?

— В Двенадцатой Реальности демоны воспитываются своими родителями так, чтобы всегда вести себя надлежащим образом по собственному разумению. Ведь у нас по сравнению с вами имеется лишь ничтожная часть организаций, следящих за поведением обитателей. Но вы, человеческие существа, становитесь дикими, как лесные животные, как только вами перестают управлять, и кидаетесь друг на друга, как... как...

— ...как крабы, посаженные в корзинку, — подсказал Раис.

— Благодарю вас, сэр, я действительно не мог припомнить, как называются эти существа.

— В глубине сердца мы совсем не все воры и убийцы, — сказал он. — Собственно, большей частью мы были бы склонны к миру и порядку, если бы только нам дали возможность спокойно зарабатывать себе на жизнь.

— Но значительная часть ваших людей принадлежит совсем к другому сорту, если мне будет позволено заметить так, — сказал я.

Раис вздохнул:

— Боюсь, что ты прав. А вы, демоны, когда-нибудь ведете себя неподобающим образом?

— О, конечно, но число подобных индивидуумов настолько мало, что их легко обуздать. Кроме того, наши колдуны обладают могущественными методами и могут заставить подозреваемого в преступлении говорить полную правду. Это в огромной мере упрощает процесс установления вины.

Раис бросил на меня острый взгляд:

— А вам, обитателям Двенадцатой Реальности, позволено эмигрировать?

— Сомневаюсь в том, чтобы подобный вопрос когда-нибудь возник. Однако по возвращении я попытаюсь узнать и сообщу вам.

* * *

Когда наконец меня пропустили во дворец, я обнаружил, что Гавинда из Одрума — это человек небольшого роста, с бочкообразным телом и очень длинными мускулистыми руками. Он напомнил мне моего друга Унгаха, человека-обезьяну.

— Садись, — сказал он. — Как это там твое имя?

— Здим, ваше высочество.

— Стим, За-дим... к девяти адам! Я буду называть тебя «Эй, ты». Пей пиво. Ты для чего здесь?

— Я посланец из Ира. — И я объяснил ему причину моего визита.

— Ир. Подожди-ка. Это какая-то вонючая заграница, да?

Пока так называемый правитель говорил, мои усики уловили эмоции, похожие на замешательство, подобные тому, какие мог бы испытывать ребенок, если бы ему рассказывали о высоких материях.

— Это республика, граничащая с вашим государством на юге, сэр.

Гавинда почесался:

— А мне всегда было плевать на эти заграницы. Ну и при чем тут я?

— Синдики Ира настоятельно просят вас, сэр, собрать воинские силы и снять осаду с Ира.

— А? Ты хочешь сказать, что они хотят, чтобы моя вонючая армия пошла высвобождать этих клоунов от... как, ты сказал, зовут этих вонючих вторженцев?

— Паалуанцы, сэр. Они явились из-за Западного океана...

— Ладно, ладно. Я тебя уже слышал. Пей еще пиво. Так почему мне надо посылать свою вонючую армию в это место — Ир, да?

— Да, сэр.

— И посылать нашу вонючую армию через океан, чтобы драться с этими клоунами, о которых я никогда не слышал?.. О чем я говорил?

Я объяснил снова. Гавинда наморщил лоб. Наконец он сказал:

— Но, послушай, если у людей из Ира хвосты и чешуя, как у тебя, то мне не нужна ни одна их вонючая частичка. Если эти другие клоуны убьют их и съедят, я скажу: апчхи!

— Но, сэр, как я пытался вам объяснить, ирцы такие же люди, как вы. Я лишь демон, находящийся у них на службе по контракту.

— Почему тогда, если они люди, они не прислали ко мне какого-нибудь вонючего человека?

— Потому что я был единственным, кто смог пройти сквозь укрепления паалуанцев.

Архон сделал огромный глоток пива.

— Ну-ка подожди. Это что, клоуны из-за океана атакуют Ир или Ир атакует их?

Я объяснил снова.

— Но, — сказал Гавинда, — я не понимаю, какая мне выгода вмешиваться. У нас, кажется, нет никаких вонючих денег, чтобы платить их вонючей армии, не говоря уж о том, чтобы посылать ее в страну, о которой я никогда не слышал.

— Ваше высочество, когда паалуанцы очистят Ир, они вторгнутся в Солимбрию.

— А? Думаешь, они могут?

— Конечно.

— Это которые из них вторгнутся? Ир или... я забыл их вонючее название.

Я почесался и объяснил снова. Архон задумался. Наконец он сказал:

— Ладно, пусть приходят. Я оторву их главному голову! Я ему хребет сломаю, и им придется вернуться домой, потому что у них не будет генерала и некому будет давать им приказания. Выпей еще пива, прежде чем уйти.

 

8

ШАМАН ЙУРОГ

Северная часть Солимбрии кишела разбойниками ничуть не меньше южной ее части. Думаю, что некоторые из тех свирепого вида людей, которые встречались мне на дорогах или в гостиницах, принадлежали именно к этому сословию. Иные бросали на меня недобрые взгляды, но ни один храбрец не напал. Полагаю, что моя внешность отвращала от любых кровожадных намерений, которые могли у них зародиться.

На второй день по выезде из Солимбрии я добрался к подножиям холмов Горной Эллорны. За ужином показал трактирщику, некоему Хадрубару, имеющуюся у меня карту и спросил его о дороге через горы.

— Трудно сказать, — ответил он. — Игольное Ушко, — он указал на то место на карте, что означало переход через гряду, — погребено зимой под снегом. Сейчас разгар лета, и проход должен быть открыт еще два, а то и больше месяца. Но ни одному путешественнику не удалось проникнуть на земли хрунтингов.

— А как же с теми, кому нужно на север?

— Некоторые пытались пробраться, но назад не вернулся ни один. Кое-кто говорит, что тропу стерегут заперазхи.

— Кто, кто?

— Заперазхи — это такое племя пещерных людей, обитающее в тех краях. Каждый год, когда открывается проход, они делают военные налеты на тропу. Потом правительство призывает их к порядку. Но с такими дикарями ничего нельзя знать наверняка.

— А как выглядят эти пещерные люди?

— Хочешь взглянуть? Пошли.

Он провел меня в кухню. Там мыл посуду сердитого вида темноволосый юнец. Шею его охватывал тонкий железный обруч — указатель статуса раба.

— Это Глоб, мой раб-заперазх, — сказал Хадрубар. — Существо с отвратительным характером. Возня с ним встает куда дороже, чем он стоит сам.

— Пещерные люди регулярно забираются в рабство?

— Лишь в таком количестве, которое положено по договору.

— Однако договор, очевидно, не вернет свободу господину Глобу?

— Нет, конечно! Когда договор принимался, кое-кто высказывал подобные глупые предложения, но те солимбрийцы, что заплатили хорошие деньги за рабов, подняли такой шум, что архон отклонил их. В конце концов, изымание у нас личной собственности было бы тиранией, на которую не согласился бы ни один мыслящий человек.

Сопровождая меня обратно в гостиную, Хадрубар продолжал уже тише, чтобы не услышал Глоб:

— При прошлых архонах граница охранялась так хорошо, что у беглецов были очень незначительные шансы, но теперь...

— Как говорим мы, на земле демонов, — вставил я, — своим пророкам мы не верим, а чужие к нам не жалуют.

Хадрубар бросил на меня недовольный взгляд:

— Не трать свою симпатию на этих полуживотных, что не цивилизуются даже тогда, когда их к этому принуждают.

— Это не мой мир, господин Хадрубар, и не мое дело, как обитатели Первой Реальности обращаются друг с другом. И тем не менее меня часто озадачивает та пропасть, что лежит между вашими основными принципами и реальными действиями. Вот, например, вы презираете примитивный народ Глоба, а в это же время вы, солимбрийцы, верите в то, что все люди созданы равными!

— Ты неверно понял, сэр демон. Иммур создал всех солимбрийцев равными, это ясно как день. А вот кто сотворил других людей мира и как — этого я не знаю. У заперазхов собственный бог по имени Рострой. Возможно, этот самый Рострой и сотворил заперазхов; если так, то плохо он справился со своей работой.

Я не стал продолжать этот разговор, решив, что нелогично спорить насчет заперазхов, не зная лично никого из этих людей.

* * *

Новария отличается великолепными дорогами, связывающими столицы одиннадцати государств (двенадцатое государство, Цолон, находится на острове Западного океана, за побережьем Солимбрии). Но та дорога, что вела к северу от Солимбрии, содержалась в чудовищном состоянии. После того как она пересекла границу — в этом месте я обнаружил еще одно брошенное здание таможни, — дорога превратилась в обычный тракт, более или менее пригодный для вьючного животного, но малоудобный для передвижения в повозке на колесах. В более крутых местах потоки воды смыли земляную плоть с каменных костей гор. Моя бедная старая кляча скользила и спотыкалась на камнях так, что мне приходилось спешиваться и вести ее в поводу, карабкаясь с холма на холм.

К концу первого дня после выхода из гостиницы Хадрубара граница осталась далеко позади и начался подъем. Все следующие три дня я поднимался в гору, а снежные вершины впереди все приближались и приближались. Подножия холмов были покрыты густыми зарослями деревьев с темно-зелеными иголками, казавшимися в ненастье почти черными. По мере того как я поднимался все выше, леса становились менее густыми, пока не превратились в растущие отдельно деревья.

Как и предупреждал меня Хадрубар, путников здесь не было. Тишина нарушалась лишь шумом ветра, звуком упавшего камня да эхом от стука копыт по камням моей коняшки. Виднелись вдали стада диких коз и горных баранов, а однажды на пыльном склоне появился медведь и напугал мою лошадь.

Я страдал от все усиливающегося холода. Одежда, которую дал мне Айзор, мало помогала, поскольку мы, демоны, не имеем источника внутреннего тепла, подобно высокоразвитым обитателям Первой Реальности. Наши тела охлаждаются согласно температуре окружающего воздуха, и, соответственно, замедляется наша жизнедеятельность. Две первые ночи я получал от походного костра достаточное количество тепла, чтобы его хватало мне на следующий день, но потом оказалось необходимым останавливаться еще и в середине дня — разводить костер и хорошенько себя прогревать.

На пятый день после выхода из гостиницы я достиг перевала, называемого Игольным Ушком. Тропа вилась вверх и вниз через страшную пропасть. Здесь и там лежали заплатки снега. Слева и справа поднимались огромные, в снежных шапках пики.

В полдень — по моим карманным солнечным часам — я остановился, чтобы развести костер. Лошадь съела маленькую горсточку зерна, захваченного мною для подобных надобностей, ибо травы на такой высоте было очень мало.

Собирать хворост для костра было здесь делом тоже нелегким: единственное, на что можно было рассчитывать, — это на несколько сучьев и разбросанный кое-где кустарник. К тому же холод и разреженность воздуха сделали меня таким вялым, что я едва мог двигаться. После часа усилий я собрал достаточно валежника, двигаясь подобно одному из тех садовых существ, которых обитатели Первой Реальности называют улитками, и развел огонь.

Едва я сделал это, как произошло нечто странное. Мои усики различили присутствие волшебства. Потом, с ревом, на меня обрушилась волна ледяного воздуха. Она, казалось, пришла откуда-то сверху. Она налетела на мой маленький костер, он ярко вспыхнул, а потом мгновенно погас.

Я поднялся на ноги, думая добавить в костер сучьев. Но к тому времени как я встал, холод так замедлил мои движения, что я казался столь же «активным» как и статуя. Не имея хорошей опоры, я медленно осел — к счастью, не в затухающий костер — и застыл в той самой позе, которую принял, перед тем как потерять контроль над движениями.

Лошадь навострила уши, фыркнула и заковыляла прочь. Потом последовали звук пущенных из пращи камней и свист стрел. Лошадь заржала, попятилась назад и упала — несколько стрел попали ей в бок. Другие, пролетев мимо цели, зазвенели, ударившись о камни. Одна упала рядом со мной, и я увидел, что наконечник стрелы напоминает стекло.

Позже я узнал, что так оно и было. Пещерные люди Эллорны находятся по состоянию культурного развития в каменном веке. Обнаружив, что стекло легко поддается обработке, они взяли в обычай отправку в Солимбрию мехов в обмен на разбитые бутылки и оконные стекла. Из них они изготавливали наконечники для стрел и оружие.

Теперь лучники появились из-за валунов и устремились по тропе. Некоторые принялись разрезать мою мертвую лошадь ножами из кремня и стекла. Другие сгрудились вокруг меня.

С первого взгляда заперазхов можно было принять за этаких людей-медведей, но, когда они подошли поближе, я понял, что подобное впечатление складывается в результате того, что все предметы их одежды были сделаны из меха. Они явно принадлежали к тем же особям Первой Реальности, что и новарцы и прочие обитатели, не имеющие отношения к другим расам, как, например, Унгах. В среднем эти были выше и плотнее новарцев. Насколько мне удалось разглядеть из-за меховых капюшонов, бород и грязи, они не были уродами по эталонам Первой Реальности. Волосы у них имели различные оттенки, а глаза были коричневыми или серыми. Но запах их был просто ужасен. Я ничего не мог поделать, чтобы его избежать.

Они что-то кричали на своем языке, будучи даже большими болтунами, чем новарцы. Я, естественно, не понял из их лопотания ни слова. Среди прочих, казалось, было два вождя: очень высокий средних лет человек и согнутый временем белобородый старик. Первый отдавал своим людям распоряжения, но временами вполголоса спрашивал совета у второго.

Они перевернули меня, расстегнули на мне одежду и рассматривали во всех деталях, показывая пальцами и много болтая. Наконец четверо из них подняли меня на плечи, каждый держал за одну из конечностей, и понесли. Остальные следовали за нами, груженные кусками мяса моей лошади, от которой не осталось на земле ничего, кроме скелета.

Я почти не видел дорогу, по которой меня тащили, из-за того, что находился в неудобном положении и не мог ни повернуть голову, ни вращать глазами. Я мог лишь смотреть в небо, полуприкрыв веки, чтобы не слишком слепило солнце.

* * *

Заперазхи вошли в селище, состоявшее из кожаных палаток, теснящихся у входа в большую пещеру, которая располагалась в основании скалы. Меня пронесли по улице, заполненной женщинами и детьми, к этой самой пещере. Темнота ее скоро уступила место свету факелов и многочисленных маленьких каменных ламп, расставленных вдоль стен всего помещения. Каждая такая лампа являла собой глубокую тарелку с ручкой с одной стороны и фитилем в форме кусочка мха, плавающего в озерце растопленного жира.

В глубине пещеры, тускло освещенная, стояла статуя, в два раза превышающая человеческий рост. Вероятно, она была изваяна из огромного сталагмита. Вместо глаз и рта у нее были дыры, вместо носа — выпуклость, а мужской орган столь же велик, как и каждая из циклопических конечностей.

Некоторое время все заперазхи игнорировали меня. Все время кто-то входил и выходил, не смолкал гул разговоров.

Из-за костров, разведенных у входа, ламп и факелов, дыхания множества заперазхов в пещере было теплее, чем на улице. Я начал прогреваться и обнаружил, что могу водить глазами, потом двигать головой и, наконец, пальцами на руках и ногах.

Пока я все еще планировал, как лучше использовать вновь обретенную подвижность, белобородый старец, которого я уже видел раньше, пробрался сквозь массу людей и остановился надо мной, держа в руке лампу. Потом он схватил меня за руку и резко ее рванул.

Мне следовало бы притвориться, что я все еще не способен двигаться, но движение это было слишком неожиданным и застало меня врасплох. Я вырвал руку у заперазха, выдав тот факт, что вернул себе нормальную двигательную способность. Старик позвал нескольких членов племени, и они поспешили к нему. Некоторые сорвали с меня плащ и шапку, данные мне Айзором, другие связали мои лодыжки и кисти рук. Те, что отобрали у меня одежду, забавлялись, примеряя ее на себя и громко хохоча при виде того, как она меняет их внешность.

Старец опустил свою лампу и сел подле меня, скрестив ноги. Он задал мне вопрос на языке, которого я не знал. Я мог лишь смотреть на него. Тогда он сказал на ломаном новарском:

— Ты говоришь по-новарски?

— Да, сэр.

— Кто ты?

— Меня зовут Здим. К кому имею честь обращаться?

— Я Йурог, шаман... по-вашему колдун из племени заперазхов. Но кто ты? Ты не человек.

— Нет, сэр. Я не человек. Я демон из Двенадцатой Реальности, посланный с поручением синдика Ира. Могу ли я взять на себя смелость узнать о ваших целях?

Йурог хмыкнул:

— Демоны — дьяволы, существа колдовские. Но у тебя, по крайней мере, хорошие манеры. Мы принесем тебя в жертву Рострой. — Он кивнул на идола в задней части пещеры. — Тогда Рострой пошлет нам много овец и много коз для еды.

Я попытался объяснить причину моего путешествия и важность моей миссии, но он лишь смеялся моим объяснениям.

— Все демоны лгут, — сказал он. — Это всем известно. Мы не боимся тебя, черный человек, даже если ты и демон.

Я спросил:

— Доктор Йурог, объясните мне, прошу вас. Мне сказали, что в соглашение между вашим народом и солимбрийцами входит пункт о свободном проходе путешественников через перевал Игольное Ушко. Почему же тогда вы меня поймали?

— Соглашение нехорошее! Солимбрийцы обещают давать нам каждый месяц одного быка, чтобы мы позволяли ходить по тропе. Когда Гавинда стал главным солимбрийцем, он не стал больше посылать быков. Он не держит соглашение, мы тоже его не держим. Все чужеземцы лгуны.

— Вы поймали меня с помощью магического заклинания, которое заставило меня окаменеть.

— Конечно. Моя великий колдун. Ха-ха!

— Но послушайте. Вы зарезали для еды мою лошадь, а это означает почти столько же мяса, сколько дал бы бык, если бы солимбрийцы его вам послали. Не считаете ли вы, что это честная плата за то, чтобы позволить мне пройти через перевал?

— С тобой соглашения нет. Ты враг. Все чужеземцы враги. Все демоны враги. Их нужно приносить в жертву, когда их ловим. Но я вот что скажу. Заперазхи хотят снять с тебя шкуру медленно, но из-за того, что ты милый демон с хорошими манерами, и из-за лошади я тебе перережу горло чик-чик, и ты совсем не почувствуешь боли. Хорошо с моей стороны, да?

— Да. И все же было бы лучше, если бы вы обращались со мной как с другом...

Прежде чем мне удалось шире развернуть эту интересную дискуссию, подошел второй вождь и заговорил с Йурогом на его родном языке. Йурог ответил и добавил на своем виртуозном новарском:

— Главный должен познакомиться с гостем. Это демон Здим. Здим, познакомься с Вилксом, главным заперазхом. И у меня тоже хорошие манеры, правда?

Потом главарь и шаман вместе отошли. В течение нескольких часов мне не оставалось делать ничего другого, кроме как лежать в своих путах и следить за тем, как пещерные люди готовятся к большому празднеству. Первой его частью должна была быть церемония в честь Рострой, за ней должен был последовать пир останками моей лошади, омытыми здешним сортом пива, которое они держали в кожаных мешках.

* * *

Солнце садилось, когда заперазхи собрались на зрелище и расположились полукругом у входа в пещеру. Мужчины заняли первые ряды, женщины и дети — остальные. Многие женщины кормили своих младенцев с помощью тех выступающих желез, что отличают всех женских особей высокоразвитого мира Первой Реальности. Нужно заметить, что толпа невероятно воняла. Мои усики уловили присутствие напряженного ожидания.

Один из членов племени сел подле статуи Рострой с барабаном, а другой, держащий в руке деревянную дудку типа флейты, устроился с другой стороны от идола. Вилкc произнес речь. Она длилась и длилась. Вождь жестикулировал, потрясал кулаками, топал, кричал, ревел, рычал, шептал, смеялся, рыдал — в общем, проходил сквозь всю гамму человеческих эмоций.

Из-за присутствия толпы я не мог определить с помощью усиков, насколько искренен был Вилкc в своих проявлениях. Но племя принимало слова оратора почти с благоговением. Это можно было понять, если принять во внимание полное отсутствие развлечений, которое имеют они по сравнению с горожанами.

Наконец Вилкc закончил, и заиграли музыканты. На сцену выступил рой танцоров, голых до пояса и расцвеченных красками. Они кружились и раскачивались. При этом танцоры постоянно орали друг на друга.

Все были так увлечены танцем, что на время забыли обо мне. Теперь двигательная способность вернулась ко мне полностью, и я подергал свои путы. Они ни в коей мере не могли сравниться с теми, которыми связывали меня люди Айзора, ибо заперазхи сочли меня не более сильным, чем бывает обычный человек. Пока глаза присутствующих были прикованы к танцорам, я, применив полную силу, разорвал веревки на запястьях. Потом, выждав немного, пока восстановится циркуляция в членах, разорвал путы и на лодыжках.

Потом я начал очень медленно перемещаться по полу пещеры в направлении выхода. В тусклом свете никто не заметил, как я проскользнул за один из выступов, образованных сидящими.

Когда это стало безопасно, я перекатился по полу и встал на ладони и колени. Я почти уже достиг выхода, когда какой-то ребенок заметил меня и испустил громкий вопль. На этот звук оглянулась женщина и тоже закричала.

Прежде чем кто-либо успел схватить меня, я вскочил на ноги и бросился к выходу. Пещера позади меня казалась кипящим котлом, ибо все присутствующие пытались одновременно вскочить на ноги и броситься в погоню.

Я рванул из пещеры и промчался мимо палаток. Пробегая мимо костра, возле которого были сложены куски мяса — останки моей лошади, я успел выхватить для себя кусок, прежде чем нырнуть во тьму.

Будь воздух теплее, я с легкостью ускользнул бы от заперазхов. Моя сила и способность видеть в темноте давали мне преимущество перед обитателями Первой Реальности. Но холод этих высот замедлил вскоре мои движения, так что скорость моего продвижения приблизилась к скорости здешних обитателей.

За моей спиной мчалась, преследуя меня, толпа жителей пещеры. Каждый раз, когда в свете факелов сверкала моя чешуя, они испускали громкий вопль. Я бежал вниз по каменистому склону, устремляясь то влево, то вправо, чтобы сбить с толку преследователей. Но они были проворнее, чем обычные люди. Куда бы я ни повернул, повсюду за мной, подобно рою светящихся, насекомых, устремлялся свет факелов. Постепенно меня нагоняли. Мои движения замедлялись, по мере того как холод проникал в тело.

Знай я лучше местность, несомненно, сбил бы их всех с толку каким-нибудь трюком, но — увы! — местности я не знал. Погоня приближалась все ближе и ближе. Поверни я назад, мог бы убить двух-трех, но потом бы закоченел и меня б забили насмерть орудиями из камня и стекла. А это, я был уверен, огорчило бы мадам Роску и синдиков, которые доверились мне.

Стрела пролетела мимо цели. Мною начало овладевать отчаяние.

Уверившись, что они меня видят, я изменил цвет на самый бледный, какой только был в моем распоряжении, — жемчужно-серый. Потом метнулся вправо. Когда они бросились за мной, триумфально вопя, я метнулся за выступ, находящийся в стороне от тропы. Исчезнув на мгновение от взглядов преследователей, я резко изменил цвет на черный и бросился влево, перпендикулярно моему прежнему направлению.

Тем временем толпа продолжала мчаться туда же, куда и раньше. Я же тихонько ковылял в другую сторону, стараясь не потревожить какой-нибудь камень и не создать шум. К тому времени, когда племя обнаружило, что их светло-серая цель уже не маячит впереди, и остановилось, крича и размахивая факелами, я был уже вне пределов их досягаемости.

* * *

К рассвету я нашел тропу через Игольное Ушко и находился на пути сквозь северные склоны Эллорны к уступам Швении.

В период моего пребывания в плену и бегства я был склонен согласиться с неблагоприятным мнением трактирщика Хадрубара на заперазхов. Пробираясь же сейчас по тропе в розовом свете зари и подгрызая время от времени конину, я достиг более рациональной позиции по этому вопросу. Заперазхи лишь действовали согласно обычным нормам поведения обитателей Первой Реальности, которые инстинктивно делились на враждебные группы. Каждый член такой группировки смотрел на все прочие как на толпы неполноценных людей, а проще — как на законную добычу, на существ, охота на которых разрешена законом. Подобные деления могли проходить под любыми предлогами: раса, нация, племя, вера — любое различие годилось.

Будучи, как они считали, обиженные солимбрийцами, заперазхи, мыслящие обычными человеческими категориями, воспылали враждебными чувствами по отношению и ко всем новарцам. Поскольку я работал на новарское правительство, они меня поместили в ту же категорию. Факт состоял не в том, что заперазхи были «дикарями» в отличие от цивилизованных новарцев, но в том, что все человеческие существа несли в себе частицу этого «дикарства», хотя и прикрывали ее порой цивилизованными манерами и обычаями.

 

9

ЧАМ ТЕОРИК

В течение трех дней пробирался я по плоской травянистой, продутой ветром степи Западной Швении, и не встретил ни малейшего признака человеческого жилья. Я не видел также никаких животных, кроме птиц и нескольких антилоп да еще дикого осла вдалеке. Давно уже доев остатки конины, я не мог добыть себе другой еды, потому что дикие животные слишком быстры даже для такого бегуна, как я, а нужного оружия у меня не было.

Лишенный пищи и воды, я начинал уже слабеть, когда мои усики поведали мне о присутствии влаги. Я застыл, пробуя ими воздух, потом выбрал нужное направление. Через полчаса нашлось углубление с водой, окруженное несколькими небольшими деревьями. Вода была в значительной степени приправлена тиной, но это меня не остановило. К счастью, мы, демоны, имеем иммунитет против почти всех болезней Первой Реальности.

Я все еще поглощал гнилую воду, когда приближающийся звук копыт заставил меня насторожиться. Я встал и увидел всадника, мчавшегося на лошади во весь опор. Это был крупный человек, похожий на швенских наемников, которых я встречал в Ире. На нем была меховая шапка в форме луковицы, полушубок из бараньей шкуры и мешковатые шерстяные брюки, заправленные в войлочные сапоги. Белокурая его борода развевалась по ветру.

Я поднял руку и крикнул на швенском:

— Отведите меня к своему вождю! — То была одна из немногих фраз, которые я заучил, прежде чем отправиться в путь. Для прохождения хорошего курса языка мне не хватало времени и наставника.

Всадник прокричал что-то вроде «Хоп!». Приблизившись, он раскрутил лассо, висевшее на седле, и взмахнул им над головой.

Очевидно, человек намеревался поймать меня тем же способом, которым ловили меня разбойники Айзора в Зеленом Лесу. Не собираясь повторять пройденное, я весь подобрался. Когда крутящееся кольцо приблизилось ко мне, я высоко подпрыгнул и поймал веревку когтями. Приземлившись, я поплотнее уперся ногами в землю и подался назад.

Результат был удивительным. Наездника, готового к тому, чтобы сбить меня с ног и тащить, неожиданный рывок выдернул из седла, и он упал прямо на голову. Лошадь остановилась и принялась щипать травку.

Я поспешил к упавшему человеку. Перевернув его на спину, я с большим удивлением обнаружил, что он мертв. При падении он сломал себе шею.

Это обстоятельство вносило в дело некоторые перемены. Одежда человека могла сослужить мне службу в качестве изоляции от перепадов температуры, ибо дневная жара степи доводила меня почти до изнеможения, в то время как ночной холод замораживал чуть ли до неподвижности. Так что я взял меховую шапку, бараний тулуп и сапоги. Брюки я брать не стал — слишком уж неудобно было бы запихивать в них хвост. Также забрал оружие, кремни и огниво.

Потом пытался поймать лошадь. Испуганная моим видом и запахом, она шарахалась при моем приближении. В то же время ей явно хотелось остаться по соседству с источником. Я бегал и бегал за ней между деревьев, совершив таким образом немало кругов, но, ослабевший от голода, так и не смог ее догнать.

Тогда я подумал о лассо. Я никогда не практиковался в подобном искусстве. И решил попробовать, но первая попытка не принесла мне удачи: я лишь сам запутался в веревке и растянулся на земле. Однако несколько часов практики обогатили меня умением делать хорошие броски на расстояние футов двенадцать. Вооруженный этим умением, я смог наконец, приблизившись на достаточное расстояние, набросить кольцо веревки на шею лошади. Потом я отвел беглянку обратно к водному бассейну и привязал к дереву.

Умершего человека я съел, радуясь тому, что нашел наконец себе пищу. Некоторые обитатели Первой Реальности были бы в ужасе и объявили меня смертельным врагом человечества, но я не могу всерьез принимать их нелогичные и несообразные табу. Человек этот сам стал причиной своей смерти, напав на меня. Его душа, несомненно, отправилась в тот, следующий за Первой Реальностью, мир, где все делается машинами. Если он больше не нуждался в своем теле, то я, несомненно, нуждался в нем.

Зная странное отношение людей к поеданию соплеменников, я тем не менее похоронил несъедобные останки умершего. Склонить варваров к рациональному решению и так будет достаточно трудно, зачем же давать лишний повод к враждебности?

Потом я взобрался на лошадь и двинулся к северо-западу. Согласно карте, находившейся у меня ранее, именно в этом направлении лежал путь к орде чама Теорика. Впрочем, наверняка сказать было нельзя, потому что каждую неделю племя снималось с места и отправлялось на поиски свежей травы для животных.

На второй день по отъезде от того места, где находилось озерцо с водой, я заметил слева от себя другого всадника. Он двигался в северном направлении, так что пути наши сближались. Подобно первому кочевнику, он тоже был наряжен в меховую шапку и овечий тулуп.

Когда мы подъехали друг к другу ближе, я помахал рукой. Вот кто, подумал я, может указать мне нынешнее расположение орды.

Человек помахал мне в ответ, и я подумал, что мне удалось наладить дружеский контакт. Когда мы приблизились, я спросил его на своем примитивном швенском:

— Сэр, не будете ли вы так любезны указать мне лагерь чама Теорика?

Теперь нас разделяло шагов двадцать-тридцать. Человек, очевидно, был близоруким, ибо он только сейчас заметил, что лицо, находящееся под меховой шапкой, никак не могло принадлежать его соплеменнику. Его глаза округлились от ужаса, и он крикнул что-то вроде: «Изыди, дьявол!»— выхватил лук из колчана и потянулся за стрелой.

У меня тоже были лук и колчан, но, ни разу не практиковавшись в стрельбе из лука, я не надеялся на удачный выстрел, кроме того, мне нужен был проводник, а не еще один труп.

Следующее мое действие было довольно неожиданным. Будь у меня время на то, чтобы обдумать его серьезно, я бы наверняка отверг его окончательно и бесповоротно. Я никогда даже не пробовал ничего подобного, и маневр этот очень сложен. Но, как говорим мы, демоны, дуракам счастье.

Я впился в бока лошади острыми углами тяжелых железных скоб, которые швены употребляют вместо шпор. Лошадь рванулась вперед, а я обернулся к швену. Последний все еще возился со стрелой, и я находился в нескольких ярдах от него. Потом, действуя так, как, я это видел, делала в цирке Багардо мадам Дульнесса, я перегнулся, ухватился руками за седло и подтащил ноги. Через мгновение я стоял на спине галопирующей лошади.

Если бы мне надо было покрыть таким образом какое-то расстояние, я бы, конечно, свалился. Но к этому времени обе лошади находились почти одна подле другой. Я прыгнул с седла, на котором стоял, на крестец другой лошади и тут же закрепился на ней в сидячем положении за спиной первого всадника. Я вцепился в его шею обеими руками так, что мои когти сошлись как раз над его бородой, и закричал ему в ухо:

— Отвези меня к своему вождю!

— Отвезу! — крикнул тот пресекающимся голосом. — Только убери когти с моей шеи, а то ты вскроешь мне вены и убьешь меня!

Я позволил ему продолжать путь. Бедняга так и не понял, что я испытывал такую же слабость от собственного недавнего кульбита, о котором не мог вспоминать без ужаса, какую он испытывал от моего вида и поведения.

* * *

Перемещающийся лагерь хрунтингов напомнил мне лагерь паалуанцев и даже деревню заперазхов. Но дома его казались иными. Они были сделаны из кожаных шкур, полукружьями натянутых на каркас из палок. Территория вокруг этих серых жилищ была разбита на секции, каждая из которых была приспособлена для особых нужд. Например, я заметил загоны для лошадей, отделения для лучников и для боевых мамонтов.

Кочевники, их женщины и дети сновали вокруг кибиток и стоящих среди них сотен крупных четырехколесных повозок. Направляя свою лошадь среди всех этих препятствий, мой пленник перекрикивался с другими кочевниками. Он кричал:

— Держитесь в стороне! Не подходите! Не вмешивайтесь, иначе то, что сидит у меня за спиной, убьет меня!

В центре палаточного городка находилась кибитка размерами вдвое больше остальных. Вокруг нее было пустое пространство. Перед ней развевалась пара знамен, украшенных лошадиными хвостами, человеческими черепами и прочими эмблемами кочевников. Двое хрунтингов в кирасах из лакированной кожи стояли на страже перед кибиткой, вернее, они должны были стоять на страже. Но один спал, прислонившись спиной к древку и склонившись головой к коленям. Другой сидел, прислонившись спиной к другому древку. Он не спал, но лениво ковырялся щепочкой в земле.

Услышав вопли моего пленника, оба часовых поспешно вскочили. Обменявшись несколькими словами с ним, один из часовых вошел внутрь и вскоре вернулся со словами, что чам желает видеть меня немедленно.

Я слез с лошади и направился к кибитке. Мой пленник тоже спешился и смотрел на меня, потрясая саблей и выкрикивая угрозы. Я наполовину вытащил свою шпагу, но тут вмешались часовые. Они стали отталкивать его рукоятями копий, я оставил их яростно спорящими и вошел в дверь.

Часть этого огромного шатра была отведена под помещение для приемов. Когда я вошел, чам и еще двое охранников сели в соответствующие случаю позы, и лица их приняли выражение достоинства и суровости. Чам сидел на седле, положенном на обрубок бревна. Такое положение должно было свидетельствовать о нем как о вожде бесстрашных наездников. Охранники в забавных одеждах, со множеством блестящих медных пуговиц на кирасах, стояли по сторонам от чама с копьями и щитами в руках.

Чам Теорик был старым хрунтингом, таким же высоким, как я, толстым, с огромной белой бородой, кольцами спадающей на грудь. С плеч струился пурпурный плащ, расшитый шелками, узорами далекого Ираза. Золотые обручи, цепи и прочее в том же духе украшали его шею и руки.

Как здесь было положено, я встал на четвереньки и коснулся лбом ковра, оставаясь в этой неграциозной позе, пока не заговорил чам:

— Встань! Кто ты такой и чего ты хочешь?

— Если, — сказал я, — Ваша Свирепость могла бы найти переводчика с новарского, поскольку я плохо знаю швенский...

— Мы говорим по-новарски сами, наш добрый... мы ведь не можем сказать «наш добрый человек», ведь не можем? Ха-ха-ха! — Теорик хлопал себя по бокам и задыхался от смеха. — Да, идет молва, что мы говорим на нем великолепно. Так что перейдем на этот язык.

В действительности чам говорил на новарском с таким неудобоваримым акцентом, что я понимал этот его новарский немногим лучше, чем швенский. Но, разумеется, не стал проливать свет на это обстоятельство. Я объяснил причины своего визита в Швению.

— Итак, — сказал Теорик, когда я закончил, — загребающий деньги Синдикат хочет, чтобы мы спасли его от плодов собственной скупости и жадности, а? Именно так получается по твоим словам. Где твои грамоты, где письменное предложение Синдиката?

— Как я уже объяснил Вашей Свирепости, пещерные люди Эллорны отобрали у меня все мои бумаги, когда меня поймали.

— Тогда какие у тебя доказательства? — Он ткнул в меня указательным пальцем. — Мы скоры на расправу с теми, кто пытается нас обмануть. Они могут немедленно оказаться посаженными на острые колья, хо-хо-хо!

Сконцентрировав все мысли на поиске решения, я тут же нашел его:

— Великий чам, перед вторжением в Ире служили наемниками несколько сотен хрунтингов. После битвы эти люди ушли в свои родные земли. Некоторые должны помнить, что видели меня в Ире.

— Посмотрим, посмотрим! Родовек!

— Да, сэр? — сказал представительного вида хрунтинг, выступая из покрытого коврами проема.

— Проследи за тем, чтобы мастер Здим был устроен так, как подобает послу. Проследи также, чтобы его охраняли от возможного нападения извне и от побега, — это уже, можно сказать, изнутри. Если он действительно окажется послом — очень хорошо, если нет — хо-хо-хо! Ну а теперь, мастер Здим, вернешься сюда на закате солнца, когда наши вожди соберутся на пьяный совет племени. Тогда мы обсудим твое предложение.

— Извините меня, сэр, верно ли я расслышал, что вы сказали «пьяный совет племени»?

— Конечно. Знай, что такой у нас обычай: мы обсуждаем все на двух советах, пьяном вначале, так как мысли тогда свободны и бесстрашны, а потом на трезвом, так как тогда будут преобладать добропорядочность и благоразумие. Трезвый совет будет завтра. Желаю тебе прощания, человек-ящерица, нашему расставанию пора уходить.

...Последнее, что я успел увидеть перед уходом, — это как два охранника с пыхтением и вздохами поднимали чама Теорика с седла, служившего ему троном.

* * *

Пьяный совет был собран в павильоне, стоявшем на открытом пространстве за резиденцией чама. В отличие от последней, он был покрыт парусиной, поддерживаемой различными шестами и кольями, как главный тент цирка Багардо. Так что зрелище было знакомое. Под ним собрались более пятидесяти вождей племени и прочих должностных лиц, и все вместе они воняли круче, чем заперазхи.

Когда я был препровожден к своему месту, то оказалось, что напротив меня сидит чрезвычайно высокий, очень сильный на вид молодой хрунтинг с блестящими волосами цвета золота, спадавшими ему на плечи. Это был принц Хваеднир, племянник чама. Поскольку он принадлежал к тому же королевскому клану, что и Теорик, и являлся самым сильным и красивым мужчиной клана, он был выбран следующим правителем хрунтингов. Так как по-новарски он знал едва ли несколько слов, мы с ним обменялись лишь любезными кивками.

Сосед с другой стороны, принц Шнорри, был низеньким толстяком. Он тоже принадлежал к королевскому клану. И что гораздо важнее, он бывал в Новарии, так как учился в Академии в Оттомани. С ним я заговорил о знакомом мне по внешнему виду шатре.

— Ничего удивительного, — сказал Шнорри. — Если я не ошибаюсь, это тот самый шатер, которым владел хозяин цирка. Когда его собственность была отправлена на аукцион, странствующий торговец купил шатер, перевез через Эллорну и продал чаму. Он спорил, что под этим шатром можно собрать больше людей и что он меньше весит, чем наши традиционные круглые кибитки из шестов и шкур.

Эта сделка вызвала огромные споры среди хрунтингов. Некоторые говорили: «Покупай тент, потому что он являет собой прогресс. Прогресс неизбежен, и единственная наша защита от него — это держаться с ним рядом». Другие говорили: «Нет, старые и испытанные пути лучше. Кроме того, использовать новарские предметы — значит поставить себя в зависимость от новарцев, которые постепенно при помощи всяких фокусов могут превратить нас в просителей». Как видите, победила та партия, что стоит за прогресс.

Совет начался с обеда. В отличие от новарцев швены жуют громко, широко открывая рты. На столе стояли огромные кувшины, и женщины заполняли их вином. Чам и его вожди начали пьянеть. Пришло время тостов. Швенский обычай отличается от новарского. Новарцы пьют за других, тех, кому они хотят оказать честь. Тот, кому оказывается честь, сидит и не пьет, пока его сотрапезники по очереди встают и пьют за него. Швены же, наоборот, встают и пьют сами за себя. Например, один плотный парень со сломанным носом встал и провозгласил:

— Кто ведет своих соратников вперед в каждой битве? Я, бесстрашный и неуязвимый Шраген! Кто единым ударом убил пятерых гендингов в сражении под Умееле? Я, могущественный и доблестный Шраген! Кто стал победителем турнира по борьбе между кланами, проведенного в честь пятидесятилетия чама Теорика, да улыбаются ему всегда боги? Я, свирепый и неутомимый Шраген! Кто никогда не забывает о своей чести? Я, благородный и доблестный Шраген! Может ли любой другой воин сравниться с незапятнанным и всеми любимым Шрагеном? Нет, и потому я пью за свое здоровье!

Сосуды с вином неустанно пополнялись. Когда великолепный Шраген сел, встал другой и произнес в честь себя не менее хвалебную речь, которую Шнорри перевел мне. Но, как говорят у нас дома, не хвались, идучи на рать, а хвались, идучи с рати. Или срати?..

* * *

Проведя таким образом примерно час, вожди хрунтингов неимоверно быстро назюзюкались. Наконец чам Теорик постучал по столу рукоятью кинжала.

— П-пришло время для дела! — воззвал он. — Сегодня у нас только два вопроса. Первый состоит в жалобе гендингов на то, что один из наших храбрых героев угнал у них стадо овец. Второй — предложение, полученное от Ира через посредство демона Здима — вон того парня драконовского вида, что сидит между Шнорри и Хваедниром. Итак, первое: овцы. Вперед, господин Минтхар!

Жалобщиком от гендингов был средних лет швен, рассказавший, как гендинги были лишены пятидесяти овец, умыкнутых бандой воров-хрунтингов. Чам Теорик расспросил Минтхара. Нет, жертва не видела похитителей. Откуда же он знает, что это были хрунтинги? По данному пастухом описанию их костюмов и экипировки лошадей, а также по выбранному теми направлению...

После часового расспроса, во время которого несколько вождей уснули, Теорик закончил процедуру:

— Ты не представил неопровержимой улики. Если гендингам нужны еще овцы, они могут купить их у нас.

— Но, Ваша Свирепость, для нас это вопрос чрезвычайной важности, — запротестовал жалобщик.

Теорик вскипел:

— Уходи, нечестивый! Мы не верим ни слову из твоей сказки. Всем известно, какие лгуны гендинги...

— Всем известно, какие воры хрунтинги, ты хочешь сказать! — вскричал жалобщик. — Это означает еще одну войну!

— Ты оскорбляешь нас и угрожаешь нам в нашем собственном шатре? — гневно завопил Теорик. — Стража, принесите мне мой лучший нож! Прочь с него голову!

Стража поволокла кричащего и упирающегося Минтхара из шатра. Вожди зашумели, споря. Несколько из них пытались заговорить с чамом одновременно. Некоторые сказали, что именно так и следует обращаться с такими вероломными наглецами, другие — что послов следует уважать, независимо от их миссии. Один из принадлежащих к последним перекричал всех и приник почти к самому уху чама.

— Ладно, ладно, твоя точка зрения мне понятна, — сказал Теорик. — Ладно, мы обдумаем это дело еще раз завтра, когда будем трезвее. Если Минтхар примет завтра более умеренную линию поведения...

— Чам, — крикнул мой компаньон Шнорри, — завтра Минтхар не будет в состоянии принять более умеренную линию поведения!

Теорик с озадаченным видом покачал головой:

— Да, теперь, когда ты так сказал, я понял, что ты имеешь в виду. Стража! Отменить наш последний приказ насчет убийства... ах-ах-ах, уже слишком поздно!

Один из стражников как раз вступил в шатер, держа на вытянутой руке за волосы голову посла Минтхара. Теорик сказал:

— Хорошенькая получилась шутка, хи-хи-хи! Клянусь шарами Грейпнеха, нам придется придумать какое-то оправдание или басню для чама Вандомара. Второй вопрос — предложение, привезенное из Ира демоном Здимом.

Теорик сделал резюме по моему предложению.

— Вначале мы заподозрили в этом какой-то фокус. Поскольку Здим не привез с собой ни верительных грамот, ни убедительных доказательств, — продолжал чам, — он уверял, что все это было украдено заперазхами. Но несколько наших людей, которые служили в Ире, подтвердили, что Здим был там и состоял на службе у знатной дамы из этого города. Так что мы склонны верить ему. И потом, трудно найти причину, которая могла бы заставить его совершить такой долгий и опасный путь просто так. А теперь позволим ему самому выступить перед вами. Его превосходительство Здим!

Говоря о «фокусе», Теорик имел в виду происки не кочевников, а каких-нибудь фермеров или горожан. Кочевники были исполнены презрения ко всем тем, кто вел иной образ жизни.

Вставание из-за стола составило некоторые трудности, потому что принц Хваеднир уснул и его золотистая голова покоилась на моем плече. Аккуратно освободившись, я поведал военачальникам племени о фактах, приведших меня сюда, а Шнорри переводил. Я старался говорить очень осторожно, памятуя о том, что может случиться с послом, попавшим в общество этих пьяных варваров.

Потом началась беспорядочная дискуссия. Поскольку ораторы были теперь основательно пьяны, аргументы, приводимые ими, либо не имели отношения к делу, либо были просто дурацкими. Наконец чам призвал всех к порядку.

— На сегодня это все, — сказал он. — Мы придем к нашему шере... к нашему реше... Мы все обдумаем завтра на трезвом совете. А теперь...

— Прошу прощения, Великий чам, но это не все! — протянул хрунтинг, в котором я узнал человека, насильно привезшего меня в палаточный город. — Я не смел прерывать вас, пока вы были заняты делом, но теперь с делами кончено, и я хочу рассказать вам кое-что об этом демоне!

— О! — произнес чам. — Что же именно, мастер Хлиндунг?

— Он нанес мне тяжкое оскорбление! — Хлиндунг рассказал о нашей встрече в степи и о том, как я силой заставил его отвезти меня к чаму. — Итак, я называю его подлым нечеловеческим чудовищем и докажу мои слова на его корявом и уродливом теле. Выходи вперед, демон!

— Что это значит? — спросил я у Шнорри.

— Это значит, что вы должны с ним сражаться насмерть.

— Чам, — воззвал я, — если этот человек убьет меня, то как я смогу предстать завтра на трезвом совете?

— Пусть тебя это не волнует, — успокоил меня Теорик. — Я слышал предложения и уверен, что Шнорри помнит их наизусть. А драка ваша послужит забавным окончанием сегодняшнего вечера. Как весело, хо-хо-хо! Вставай же и испытай судьбу, мастер Здим!

Хлиндунг с важным видом расхаживал туда-сюда по свободному месту перед столом чама. При нем была шпага, которой он то и дело рассекал воздух, и небольшой кожаный щит, усеянный железными заклепками.

— Я сделаю все, что в моих силах, чтобы дать удовлетворение, — сказал я, — но чем же я должен с ним драться?

— Тем, что у тебя есть, — ответил чам.

— Но у меня ничего нет! — запротестовал я. — Ваша охрана разоружила меня, когда я появился перед шатром, и оружие мне так и не вернули!

— Хо-хо-хо, как забавно! — загремел Теорик. — Как же тебе не повезло! Я не могу приказать, чтобы тебе вернули оружие, потому что ты мог бы нанести им повреждение Хлиндунгу, и тогда бы я оказался нелояльным по отношению к собственному соплеменнику. Эй, кто-нибудь, подтолкните его!

Мои усики подсказали мне, что собравшиеся военачальники жаждут крови. Хваеднир проснулся, он и другие схватили меня за плечи и начали вытаскивать из-за стола.

— А что, если я его убью? — спросил я.

— Это будет прекрасное представление, хо-хо-хо! Но ты должен убить его в честной драке. Конечно, его воины ополчатся потом на тебя и захотят убить.

Прежде чем я это осознал, я оказался на чистом пространстве, лицом к лицу с Хлиндунгом. Последний пригнулся, держа перед собой щит, и начал наступать на меня, делая короткие выпады мечом, лезвие которого сверкало в желтом свете фонарей.

— Но, Ваша Свирепость... — начал было я, когда Хлиндунг вдруг прыгнул.

Хотя по силе я далеко превосходил обычного обитателя Первой Реальности и сложением крепче, я не обманывал себя — меч Хлиндунга легко бы проткнул мою чешую. Поскольку места было мало, я сделал единственное, что мог, чтобы избежать этого страшного на вид лезвия. Я перескочил через Хлиндунга и очутился за его спиной.

Хлиндунг выпил как следует, в то время как я пригубил лишь умеренное количество пива. Кроме того, алкоголь, похоже, действует на нас, обитателей Двенадцатой Реальности, меньше, чем на обитателей Первой Реальности. Возможно, причина эта могла бы озадачить алхимиков.

Когда Хлиндунг сообразил, что я исчез, он, вместо того чтобы повернуться, стал лупить воздух в том месте, где я стоял раньше.

— Колдовство! — вопил он. — Колдовство!

Я прыгнул на него сзади и схватил когтями за воротник и брюки. Потом стал вращать его над головой. После третьего круга я выпустил его. С криком он пронесся под потолком шатра и вылетел наружу. Оттуда послышался грохот падения.

Несколько хрунтингов выбежали на улицу. Потом пара-тройка из них вернулась со словами:

— Великий нам, Хлиндунг не слишком расшибся. Он только сломал ногу при падении.

— Хо-хо-хо! — веселился чам. — Итак, мой мужественный рубака думает, что может отстаивать свою честь в спорах с существами других Реальностей? Это послужит ему уроком. В течение нескольких лун он будет совсем безобидным. А к тому времени, когда выздоровеет и станет искать ответной встречи, ты, мастер Здим, несомненно, будешь занят в другом месте. Чертовски умно это было с твоей стороны, клянусь кишками Грейпнеха! Хоть ты и испортил мой шатер. Всем спать, пьяный совет объявляю закрытым.

* * *

Трезвый совет, состоявшийся на следующий день, был менее красочным, но более разумным, несмотря на то что некоторые военачальники находились в состоянии похмелья. Некоторые швены высказали такое благоразумие, которое украсило бы совет и в Двенадцатой Реальности. Военачальники приветствовали перспективу отправиться в Ир, но боялись драконов-ящериц.

— Мамонты — хорошие для военных целей животные, — сказал один, — но они чертовски не любят ран и смертей. Поставьте их перед чем-то обладающим незнакомым видом и запахом, как эти драконы, и они впадут в панику и ринутся назад через собственное войско. А это сразу нарушит организацию войска.

— У нас, демонов, — сказал я, — есть поговорка: «Своя рубашка вылетит — не поймаешь...» Но нет ли среди вас колдунов, которые могли бы сделать этих чудовищ безвредными?

— У нас есть пара старых колдунов, годных только на то, чтобы заговаривать боль в животе да предсказывать погоду. Мы, храбрые кочевники, скорее полагаемся на верность меча, чем на помощь магии.

— Вот если бы паалуанцы вторглись в Швению, — вмешался еще один, — то все было бы просто. Дождаться только холода, и их драконы — они ведь рептилии с холодной кровью — стали бы останавливаться, по мере того как холод завладевал ими.

— Это наталкивает меня на мысль, если мне будет дарована свобода говорить, — сказал я. — Я знаком с шаманом из заперазхов, если только слово «знаком» подходит для определения отношений с человеком, который хотел принести меня в жертву своему богу. В его колдовском багаже есть заклинание о холоде; собственно, меня и поймали, когда этот парень Йурог заморозил воздух до такого состояния, что я не мог двигаться. Так вот, если бы нам удалось убедить мастера Йурога употребить это заклинание против паалуанцев...

Это предложение было встречено военачальниками криками одобрения.

— Хорошо! — сказал чам. — Пусть будет так, если мастеру Здиму удастся завербовать этого дикаря. Мы отправимся до Игольного Ушка, а там посмотрим, что дадут силы его убеждения. А теперь, — продолжал он, — другой вопрос. У нас нет письменного соглашения с Синдикатом, и мы были бы дураками, если бы ринулись в такое дело, не заручившись серьезным договором. Знаем мы этих трюкачей! Мы можем уложить для них половину населения, но, если у нас не будет клочка бумаги для показа, они вполне могут сказать: «Мы ничего вам не должны, мы никогда не давали согласия на вашу помощь».

Почти все присутствующие согласились в этом с чамом. Поскольку почти все швены неграмотны, они относятся к каждому написанному слову с огромным подозрением. Кроме того, судя по тому, что узнал о Синдикате, я не сомневался, что заявление швенов имеет под собой почву.

В конце концов было решено, что, пока к Игольному Ушку будет послана экспедиция, состоящая из пяти тысяч воинов и сотни мамонтов. Если мне удастся завербовать Йурога, сила эта двинется затем к Иру через Солимбрию, которая все равно не сможет сопротивляться.

После некоторых споров мы пришли к соглашению и условия синдиков были приняты: одна марка одному человеку в день и шесть пенсов в день за каждого мамонта, а максимум в сумме — четверть миллиона марок. Они настояли на добавлении минимума в сто тысяч, на что я согласился.

Но прежде чем заняться паалуанцами, мы должны были употребить все свои усилия на то, чтобы получить письменное обещание от ирцев. Как сделать это, если Ир осажден паалуанцами, должны были подсказать события. Наконец Теорик сказал:

— О Хваеднир, поскольку ты можешь однажды сменить меня, пора тебе узнать, что такое собственное командование. Поэтому войско поведешь ты. Я снабжу тебя знающим военным советом, составленным из умелых командиров, и рекомендую тебе внимать их словам.

— Благодарю тебя, дядя, — склонился в поклоне принц Хваеднир.

 

10

ГЕНЕРАЛ УЛОЛА

Мы подошли к Игольному Ушку. Наши разведчики поймали человека племени заперазхов, сказали ему, что желаем побеседовать с шаманом Йурогом и отпустили. Потом из-за скал появился Йурог. Плата в десять быков племени — пять немедленно, а пять — после проведения кампании легко убедила его присоединиться к нам. Когда мы шли вниз по южной стороне перехода, старик признался:

— Быть шаманом хорошо, но моя хочет видеть цивилизацию, встречать великих колдунов, учить высшую магию. После многих лет скалистые горы и невежественные пещерные люди мало-мало надоели.

На солимбрийской границе мы лицом к лицу столкнулись с проблемой: как вести себя с солимбрийцами. Я сказал Шнорри:

— Конечно, они не могут остановить вашу армию на пути в Ир, поскольку деморализованы тем, что архон у них слабоумный. Но скоро выберут нового архона, и на сей раз судьба может оказаться к ним более милостивой. Если Хваеднир позволит своим людям дикий набег, воровство, насилие и убийство, то на обратном пути после кампании вам, может быть, придется сражаться.

На следующем военном совете Шнорри поставил этот вопрос (я присутствовал на совете в качестве представителя от Ира). Главный сказал:

— Кто тот трусливый сердцем, который хочет, чтобы мы вели себя как эти сидячие, изнеженные, пухлозадые? Плевать на него! Если наши храбрые воины задерут юбки на солимбрийских чертовках, то это только честь для солимбрийцев — в их дегенеративные жилы наконец-то вольется героическая кровь.

— Даже крыса кусается, если ее задеть, — сказал другой. — Поэтому я согласен со Шнорри. Если мы слишком наподдадим солимбрийской крысе, она, конечно же, начнет сопротивляться. А какой для нас толк проткнуть десять их за одного нашего? Этот умерший будет стоить многого, когда начнется война с гендингами.

— О солимбрийский защитник! — заметил еще один. — Мы пройдем через них, как горячий нож через масло. Ты забыл, как мы разграбили город Боуктис в дни чама Ингнала, когда сидни мчались от нас как кролики?

Шнорри сказал:

— Я также помню, когда наши силы возвращались через Эллорну, объединенные силы боактиан, тархиан и солимбрийцев разбили нас и отобрали большую часть добычи.

Так оно и шло — то в одну сторону, то в другую, а принц Хваеднир сидел и слушал. Этот молодой человек не поразил меня своим умом даже тогда, когда я выучил швенский настолько, что мог с ним разговаривать. Сейчас тем не менее он внимательно слушал советы своих военачальников и принимал их, когда эти советы были более или менее едиными. Наконец он сказал:

— Я последую совету моего двоюродного брата Шнорри. Войско воинов будет двигаться строго по дороге. Вступление в драку будет наказываться отсечением руки, насилие — кастрацией, убийство — потерей головы.

Ответом на это было ворчание, и некоторые воины, казалось, не приняли распоряжения всерьез. Однако, после того как один из них потерял голову за убийство мужчины, остальные поверили и подчинились.

Вначале солимбрийцы со всех ног удирали при появлении армии хрунтингов. Когда же узнали о том, как хорошо ведут себя кочевники, большая часть их вернулась по домам. Рой маркитантов, специалистов по развлечениям и проституток, был готов удовлетворять нужды воинов.

От некоторых из них я узнал, что Ир еще держится. Новость эта казалась свежей, потому что все земли, окружающие Ир на много лье, были пустынными. Часть населения была поймана наездниками кенгуру-кавалерии во время набегов и угнана для съедения. Остальные, услышав о судьбе соседей, оставили между собой и Иром такое большое расстояние, какое только могли.

Проходя мимо Солимбрии — город благоразумно запер ворота, — мы пересекли лагерь беженцев из Ира. Расположились на ночь в окрестностях города, и к командующему пришла делегация от ирцев.

— Мы бы хотели присоединиться к вашей армии, идущей освобождать наш город, — сказали они. Шнорри снова переводил.

Поскольку Хваеднир, казалось, не знал, как отнестись к этой просьбе, Шнорри созвал военный совет. Когда все собрались, один военачальник спросил:

— Сколько вас может собраться?

— Возможно, человек пятьсот, сэр.

— Как вы вооружены? — спросил другой.

— О, у нас нет оружия, сэр. Мы убегали в огромной поспешности. Мы думали, что ваша великолепно оснащенная армия могла бы снабдить нас оружием.

— Сколько среди вас профессиональных воинов? — спросил третий.

Говоривший казался обескураженным:

— Ни одного, сэр. Мы миролюбивый народ, который хочет лишь того, чтобы ему было позволено работать на своих фермах и заниматься торговлей. — Хрунтинг отпустил насмешливое замечание на своем языке, но ирец продолжал: — Но все равно мы горим патриотическим чувством, и это возмещает отсутствие опыта.

Вождь сказал:

— Боюсь, что с таким неуклюжим выводком хотя и можно совершить хорошую прогулку, но вряд ли имеет смысл вести военную кампанию. Вы все верхом?

— Совсем нет, сэр. Правда, у некоторых есть лошади, но это все мирные домашние животные, привыкшие лишь перетаскивать груз и неспособные к участию в военных действиях. Мы намеревались быть пешими солдатами.

Хваеднир возразил:

— Наша армия полностью верховая. Каждый человек, кроме наездников на мамонтах, имеет по две лошади. Чем же может быть для нас полезен пехотный батальон? Вы же за нами даже не успеете!

Несколько военачальников зашумели:

— Чума их заешь! Нам не нужна толпа трусов-захребетников!

— Ну да, они только под ногами будут мешаться...

— Честь требует того, чтобы мы взяли себе всю славу этой кампании.

— Отошли их копаться в земле, принц.

Ирцы не понимали слов, но тон и взгляды были им понятны, и вид у них стал еще печальнее. Когда они уже приготовились уходить, я сказал:

— Сэры, вам не известно, что вы найдете у Ира. Паалуанцы могли выстроить мощные укрепления вокруг своих позиций. Для взятия их, насколько я могу судить по своим знаниям истории Первой Реальности, ваши животные будут бесполезны. Вам придется снимать осаду самим, а это дело медленное и требует большого труда.

Пока вы будете заниматься приготовлениями, ирские беженцы вполне смогут вам помогать. Если вы поставите над ними офицера, говорящего по-новарски, он сможет тренировать их в пути. Когда придет время брать вражеский лагерь, вы можете обнаружить, что все пешие солдаты в этом деле равны.

Это замечание вызвало еще одну бурю споров со стороны военачальников. Большая их часть все еще возражала против вооружения ирцев, но Шнорри и еще двое поддержали меня. Наконец Хваеднир сказал:

— Ну, поскольку мнения разделились, пусть решают боги.

Он извлек из своего кошелька монетку, подбросил ее, поймал и показал всем.

— Орел, — сказал он. — Ирцы будут вооружены и обучены, как предложил демон. Я сказал.

* * *

Становилось все жарче, по мере того как мы, идя по пустынной земле, приближались к Иру. Тяжелые одежды хрунтингов были бесполезными в этом знойном климате. Люди скакали с непокрытыми головами, обнаженными по пояс, а потом жаловались на тепловые удары. (Большая часть швенов выбривает головы, кроме одного локона на ней. Хваеднир, гордившийся своими золотыми волосами, был один из немногих, кто оставлял их небритыми.) Особенно страдал тучный Шнорри. Пот ручьями стекал с его тела. Недомогание сделалось повсеместным явлением.

Должен сказать, что, когда речь шла о передвижении армии, разведочных вылазках, внезапном нападении на лагерь, хрунтинги действовали эффективно. Их военачальники могли быть напичканы фантазиями насчет чести, доблести и собственного превосходства, но в делах практических они были молодцы. Так что то, что принц Хваеднир был не семи пядей во лбу, значения не имело. Пока он следовал подсказкам своих советников, он не мог ничего особенно испортить.

Когда мы приблизились к Киамосу, наши разведчики сообщили, что паалуанцы все еще окружают Ир. Сам Киамос не мог быть виден из Ира, потому что этому мешает низкая гряда, что проходит между Киамосом и Малым Вомантиконом. Тем не менее было решено подойти к Киамосу украдкой, в ночное время и разбить там лагерь в надежде на то, что паалуанцы не обнаружат нашего присутствия до тех пор, пока мы не будем готовы к атаке. Каннибалы уже не посылали свои разведывательные отряды в набеги по окрестностям. Я думаю, что они едва ли надеялись что-либо найти, вернее, кого-нибудь, кто был бы съедобным, а искать следы приближающейся армии — такое просто не приходило им в голову.

Однажды вечером армия хрунтингов тихо двинулась по долине Киамоса, пересекла подъемный мост и разбила лагерь. Люди съели холодный ужин, и все прошло бы хорошо, если бы не один мамонт, испустивший громкий трубный звук. Несколько других ответили ему, а через пару минут разведчики доложили, что от лагеря отъехал отряд паалуанцев на скакунах и с факелами. Военачальники бросили им навстречу большую силу всадников. Хрунтинги налетели на паалуанцев и убили большую часть, но некоторые из оставшихся вернулись в лагерь.

Теперь каннибалы знали, что поблизости находятся вражеские силы, но они не знали, что это за силы. Военачальники позаботились о том, чтобы они и не узнали этого. Были расставлены пикеты вдоль гряды, отделявшей Киамос от Ира, и посланы верховые патрулировать у высшей точки этой территории день и ночь. Некоторые паалуанцы могли бы заметить наш лагерь, но с такого расстояния, что это не принесло бы им особой пользы.

На вторую ночь после нашего прибытия открылся военный совет. Один из командиров выступил с отчетом:

— Наша разведка сообщила мне, что паалуанские солдаты весь день трудятся в своем лагере с лопатами и ломами, расширяя укрепления. Некоторые роют ямы и вбивают колья, другие возводят баррикады из заостренных веток, некоторые увеличивают земляные валы. Нам следует напасть немедленно, пока эти дикари не сделали себя недоступными.

— Нет, — возразил другой. — Мы самые умелые в мире конники, но если мы выступим пешими, то это будет война без конца. Лучше отрезать их от продовольствия, обречь на голодание.

— Пока мы будем это делать, мы заморим до смерти Ир, — сказал еще один.

— Ну и что? Когда все эти осажденные умрут, мы сможем воспользоваться их богатством.

— Но это непорядочно!

— Товарищи, — сказал очередной выступающий, — давайте думать только о стоящей перед нами проблеме. Ирской пехоте нужен еще один день, чтобы подойти к нам. Если мы подождем ее прибытия, то потом сможем вместе обрушиться на лагерь каннибалов. Мы, собственно, можем послать вперед как первую волну именно пехоту. В конце концов, это их город, так что они без возражений умрут за него.

И так продолжалось круг за кругом. Наконец принц Хваеднир заметил:

— Товарищи, мой дядя чам предупреждал меня перед нашим уходом, чтобы мы не вступали в битву, не достигнув твердого соглашения с синдиками.

— Но как мы можем достичь с ними твердого соглашения, — возразил один из военачальников, — если их окружает кольцо паалуанцев?

— Мы могли бы пройти над ним, под ним и через него, — ответил полушутя другой. — Судя по количеству камня вокруг, я сомневаюсь, что рыть туннель было бы практично.

— Что же касается пути над ними, — встрял еще один спорщик, — нет ли среди нас волшебников, которые сумели бы летать по воздуху? Я слышал о коврах и метлах, которые будто бы могут переносить на себе людей.

Шнорри сказал:

— Когда я был студентом в Оттомани, один лектор рассказывал мне, что подобное заклинание существует. Но пользоваться им могут только самые могущественные колдуны, потому что оно требует дорогостоящих приготовлений, долгого труда и забирает массу силы и энергии его творящего. Тем не менее мы могли бы попросить нашего собственного колдуна Йурога из заперазхов.

Позвали Йурога. Когда мы объяснили ему свое предложение, он вздохнул:

— Моя не такой великий колдун. Моя только маленький шаман племени. Моя надеется выучить сильную магию в цивилизованных странах, но пока ее не знает.

Тут Шнорри вспомнил обо мне:

— Насколько я понимаю, находящемуся здесь моему другу Здиму удалось пробраться через паалуанские редуты, используя свое умение красться и менять цвет. Если ему это удалось один раз, то почему не удастся другой?

— Джентльмены, я сделаю все, что в моих силах, чтобы выполнить ваше задание. Но должен тем не менее заметить, что эта миссия более сложная и рискованная, чем предыдущая. Как говорят у нас, в Двенадцатой Реальности, повадился кувшин по воду ходить — тут ему и компец! Паалуанцы усилили защиту...

Вожди прервали меня:

— Ура Здиму!

— Здим будет нашим поверенным посланцем!

— С такими когтями он пролезет через заграждение как белка.

— Ты слишком скромен, честный Здим, мы не примем никаких отказов!

Совет сделался единодушен. Я бросил взгляд на принца Хваеднира, надеясь, что он обуздает их, — в последнее время этот парень выказывал все большие признаки независимости. Но он только заметил:

— Вы правы, товарищи, Здим заключит в городе контракт, соберет подписи синдиков и принесет все это сюда. Пока он это не сделает, мы останемся здесь и будем только изводить каннибалов, Я сказал.

Поскольку я не видел иного пути сослужить службу Иру, как мне было приказано, я согласился выполнить эту миссию, хотя и с неохотой. Были принесены письменные принадлежности. Грамотный Шнорри составил контракт в двух экземплярах — на швенском и новарском, — заключающийся между армией хрунтингов и Синдикатом Ира. Условиями его были те, что были одобрены в Швении и на совете в лагере хрунтингов: одна марка на человека в день и так далее. Мы со Шнорри расписались. Хваеднир сделал свою отметку, чему мы со Шнорри были свидетелями. Ко времени появления луны я достиг паалуанского лагеря.

Земляные укрепления, над которыми работали осаждающие, не были серьезным препятствием, потому что были закончены только частично. Я крался на четвереньках среди раскопанной земли, недовыкопанных камней и недовозведенных валов.

Итак, снова я вполз в расположенный кольцом лагерь. Как и прежде, окрасил себя в черный цвет. Наблюдал, слушал, выяснял присутствие часовых и их проклятых драконов. Если можно так сказать, двигался тихо как тень.

Я был на полпути между внешней и внутренней стенами и огибал бревенчатое возвышение, когда ощутил присутствие часового. Я застыл, прижавшись к бревнам. Он вышел из-за угла с огромной ящерицей, ковыляющей подле него на поводке. И прошел мимо, не заметив меня.

Но ящерица учуяла мое присутствие. Рептилия остановилась и высунула язык. Чувствуя, как натянулся поводок, паалуанец тоже остановился и обернулся, чтобы посмотреть, в чем дело. Он сделал шаг назад, и его рука коснулась моей чешуи.

Человек отдернул руку, уставился в темноту и с криком отскочил на шаг. Другие крики ответили ему эхом, и я кинулся бежать, перепрыгивая через препятствия и направляясь ко внутренней стене. Огибая одно из бревен, я тем не менее слишком резко срезал угол, зацепился за веревку и растянулся на земле. Вскочил на ноги почти в то же мгновение, но тут появился человек с фонарем. Я помчался было дальше, но что-то просвистело в воздухе и обвилось вокруг моих ног, снова заставив меня упасть. То было одно из приспособлений, сделанных из каменных шаров болеардос, крутящихся на конце веревки.

Прежде чем мне удалось снова принять вертикальное положение, рядом со мной оказалась чуть ли не половина паалуанской армии. Двоих-троих удалось ухлопать, но остальные накинулись на меня, как рой тех насекомых Первой Реальности, которых зовут осами. Я ударил одного ногой, но это не помешало им связать меня по рукам и ногам веревкой, которой хватило бы для целого мамонта.

Они даже завязали мне челюсти, чтобы я не мог открыть рот. Потом подтащили меня к ограждению и там положили на землю. Несколько каннибалов стояли вокруг с копьями наготове на тот случай, если бы мне каким-то образом удалось освободиться от пут.

Так я провел несколько отвратительных, полных боли, часов. На рассвете меня снова подняли, подтащили к самой большой палатке и забросили в нее. Я предстал перед очами самого главного их командующего.

* * *

То была первая для меня возможность увидеть паалуанцев вблизи при подходящем освещении. Они были высокими, в основном худыми, хотя некоторые среди них казались упитанными. У них была черная или, по крайней мере, темно-коричневая кожа, а головы покрыты курчавыми волосами, черными или коричневыми. Кроме того, у них имелись бороды.

В отличие от новарцев и швенов, у этих существ не было табу на наготу. Кроме носящих кожаные доспехи и перья на голове, что свидетельствовало о высоком офицерском звании, остальные были абсолютно обнажены. Темная их кожа была разрисована рисунками в основном красного и белого цвета. Совершенно не скрывающие свои половые органы, в отличие от большинства прочих обитателей Первой Реальности, они разрисовали их по контрасту в яркие цвета, чтобы лучше подчеркнуть.

У них были низкие лбы и сильно развитые надбровные дуги, так что казалось, будто их темные глаза посажены в подобие маленьких пещер. Носы были удивительно широкими и плотными, без переносиц. Рты очень большие.

В центре палатки, окруженный менее высокими чинами, сидел главный предводитель всей этой армии. У него была блестящая черная, начинающая седеть борода. На шее висели золотые цепи, а под самой бородой виднелась золотая пластинка или медальон — возможно, знак его отличия.

Среди приспешников был один, выглядевший как новарец. Он носил новарский костюм, но поверх него — воинские доспехи паалуанцев.

Все эти люди говорили на каком-то незнакомом мне языке. При виде меня они сразу умолкли. Наконец новарец сказал:

— Кто ты, существо? Ты можешь говорить на человеческом языке?

Поскольку челюсти мои все еще были стянуты веревкой, я смог только промычать. Враги заметили мои трудности. Со смехом они сняли веревку.

— Благодарю вас, сэры, — поклонился я.

— О, — произнес новарец, — ты говоришь по-новарски?

— Да, сэр. К кому имею честь обращаться?

— К Шарондасу из Ксилара, главному инженеру, офицеру его величества генерала Улолы, командующего этой продовольственной экспедицией.

— Сэр, — удивился я, — разве занятие подобного рода не является необычным для новарцев?

— Является, и очень, — ответил Шарондас. — Но я теперь считаюсь почетным паалуанцем, я изменил свое подданство. Нужно пожить среди паалуанцев, чтобы оценить их душевные качества, они — настоящие джентльмены.

— А джентльмен на возвышении, насколько я понимаю, генерал Улола?

— Да.

— Тогда прошу вас засвидетельствовать ему мое уважение, поскольку я не говорю на его языке.

Шарондас перевел, и паалуанцы разразились смехом. Предатель объяснил:

— Их забавляет, что пленник, да еще и не человек, будучи связанным, способен на такую вежливость.

— Таким манерам я был обучен в своей родной Реальности, — сказал я. — А теперь не будете ли вы добры рассказать мне...

— Послушай-ка, существо, — сказал Шарондас, — это мы должны спрашивать, а не ты. Прежде всего, кто ты такой?

Я объяснил. Генерал заговорил, и Шарондас перевел:

— Он желает знать, не тот ли ты тип, что прошел через наш лагерь в другом направлении шесть-семь недель назад.

— Полагаю, что это я. О другом обитателе Двенадцатой Реальности мне слышать не приходилось.

— Генерал так и думал, он оказался куда более прав, чем часовой, который думал, что у него галлюцинации. Ну а с какой же целью ты решил вернуться в осажденный Ир?

— Прошу прощения, сэр, но я не думаю, что с моей стороны было бы честным ответить на этот вопрос.

— У нас есть способы заставить пленного заговорить, — сказал Шарондас.

Как раз в эту минуту вошел офицер и протянул генералу два экземпляра контракта, заключенного между ирцами и хрунтингами, которые я нес с собой. После внимательного изучения Улола передал документы Шарондасу. Перебежчик развернул один из них и начал читать вслух, переводя содержание на паалуанский.

Когда он закончил, все начали бурно спорить. Потом Шарондас сказал:

— Поскольку этот документ сообщил нам все, что необходимо знать о твоей миссии, мы не станем задавать тебе вопросов. Остается только решить, что с тобой делать.

Он поговорил с генералом и вновь обратился ко мне:

— Решено тебя казнить, как мы поступаем со всеми новарцами, которых ловим. Генерал говорит, что мы тем не менее не сможем тебя съесть, потому что неизвестно, не будет ли от тебя несварения желудка. Ты послужишь едой нашим драконам.

— Сэры, — сказал я, — вы поставили меня в такое положение, что можете сделать со мной что угодно. Но если будет позволено заметить, подобный поступок кажется чересчур уж решительным, ведь я лишь пытался выполнить волю своей хозяйки.

Шарондас перевел это замечание, и генерал ответил. Последующая дискуссия, происшедшая между мной и генералом посредством переводчика, заключалась в следующем:

— Демон, мы не имеем ничего против тебя как такового. Но ты работал на новарцев и должен разделить их участь. Ты совершил нравственное преступление, которое должно быть наказано немедленной смертью.

— Как так, генерал?

— Новарцы, так же как и другие народы этого континента, неисправимо испорчены и потому должны быть уничтожены.

— В чем же состоит их испорченность, сэр?

— В том, что они воюют друг с другом. Мы наблюдали за ними и знаем, что они неисправимы в этой своей привычке.

— Но, генерал, вы ведь тоже постоянно воюете, не так ли? Какое же тогда вы имеете право их судить?

— О, мы не воюем! Мы совершаем фуражные, или жатвенные, вылазки. Мы собираем урожай... плотский урожай... и мы делаем это с простой, нормальной и всем понятной целью — дать пищу нашим людям. Поскольку каждое существо должно питаться, это естественная, а тем самым и оправданная с моральной точки зрения процедура. Но убивать людей без причины — безнравственно и позорно. Тот, кто занимается этим, не заслуживает пощады.

— Но, генерал, мне говорили, что народ этого континента, когда начинает войну, заявляет, что у него тоже есть весомые причины.

— Какие причины? Чтобы какой-нибудь политический авантюрист мог распространить свое влияние еще на некоторое число человеческих существ, или умножить свое богатство, или обратить этих несчастных в свою веру, или убивать их, чтобы на освобожденной территории мог жить другой народ?

— А как насчет тех, кто защищается от нападения? Мы, демоны, на моем Уровне, не практикуем войн, но признаем право на самозащиту.

— Это лишь предлог. Две нации кидаются в войну, и каждая провозглашает другую нападающей, что в высшей степени абсурдно, — и даже самый компетентный суд не мог бы решить, чья же тут вина. Кроме того, если одна из этих бледнолицых наций защищается сейчас, можно с уверенностью сказать, что она нападет на какого-нибудь своего соседа в будущем.

— Значит, единственная законная причина убивать другое человеческое существо — это желание его съесть. И единственное разумное обращение с добычей — это засаливать ее и делать пригодной к долгому хранению. Поскольку паалуанцы ничем не вовлекаются в войну, они, очевидно, стоят по своим моральным качествам выше, чем бледнолицые, и имеют поэтому право использовать их?

— Довольно разговоров, демон. Мы приговорили тебя к смерти, и это вполне нормально. Однако Шарондас сказал мне, что у вас, демонов, очень твердый панцирь и обычный топор или сабля могут нанести тебе не более чем царапину. У тебя есть другие предложения?

— Да, генерал. Привести приговор в исполнение в моей собственной Реальности.

— Ха-ха, как смешно. — Улола поговорил с Шарондасом, потом Шарондас сказал мне:

— Генерал поручил мне построить машину для отсечения головы, которая бы справилась с тобой, демон. Мне хватит пары часов, мы скоро увидимся.

Несколько солдат отвели меня снова к яме, посадили туда и стали стеречь. То был один из самых неприятных дней, проведенных мною в Первой Реальности, — неприятные ощущения соединились со скукой. Никто не принес мне хотя бы воды и вообще не сделал ничего такого, что облегчило бы мое положение. Не было надежды на то, что меня освободят хрунтинги, поскольку Хваеднир решил не двигаться, пока я не принесу из Ира подписанный контракт.

При таких обстоятельствах не оставалось ничего другого, кроме как погрузиться в пищеварительный ступор. Подобное негуманное обращение может весьма утомить благородного демона.

На следующий день рано утром меня вытащили из ямы и отвели к лобному месту перед палаткой генерала. Банда паалуанцев завершала последние приготовления возле машины Шарондаса. Машина эта состояла, прежде всего, из отсекающей части убедительных размеров, желобка, на котором располагались шея и подбородок жертвы. Пятнадцатью футами дальше стояло массивное деревянное устройство, одно бревно которого было подвижным. Нижний конец его был снабжен коротким шкивом, который приводился во вращение с помощью толстых пружин.

Верхний же конец завершался огромным ножом, похожим на лезвие топора, только в несколько раз больше. Паалуанские мастера, должно быть, работали весь день и всю ночь, чтобы соорудить этот кусок стали.

За шестом и его основанием высокая трехногая деревянная структура составляла поддержку шкиву, через который тянулась веревка, державшая бревно почти в вертикальном положении. Если освободить веревку, бревно должно было упасть вперед, уронив нож на отсекающее устройство с силой, достаточной, наверное, для того, чтобы расколоть его надвое. Такое сооружение обезглавило бы даже мамонта.

Когда паалуанцы подтащили меня к помосту и положили на него мою шею, я обратился к генералу Улоле, стоявшему с офицерами поблизости:

— Сэр, позвольте мне сказать, что я искренне верю в то, что происходящее здесь противозаконно — и безнравственно. Вчера я не имел подходящего момента, чтобы выстроить свои аргументы в логическом порядке, но если вы отложите данную операцию на время, за которое я смог бы дать свои объяснения, уверен, могущие удовлетворить вас...

Генерал Улола что-то сказал Шарондасу, а тот засмеялся и перевел мне:

— О Здим, генерала удивляет существо, которое, будучи накануне потери головы, может еще вести логические споры.

Шарондас обратился к другому паалуанцу, и тот двинулся к треножному устройству с топором. Я видел, что он намерен освободить веревку, удерживающую шест от падения. Улола поднял руку, чтобы дать знак.

Прежде чем генерал смог опустить руку, раздался звук трубы. Ей ответила другая, потом дудки, барабаны, и все смешалось в общем шуме. Паалуанцы забегали туда-сюда, крича и суетясь. Некоторые натягивали на себя доспехи. Генерал тоже бросился бежать. Драконы-ящерицы с вооруженными людьми на спинах вперевалку прошли мимо меня.

Поскольку я был связан, то не мог как следует разглядеть, что происходит. Судя по шуму, я решил, что Хваеднир изменил, должно быть, свое намерение и напал на лагерь.

Шум сделался еще громче. Я мог различить лязг оружия и крики раненых, несколько паалуанцев промчались назад. За ними неслись люди в форме новарских моряков. Они промчались мимо меня и скрылись из виду.

Потом появились еще несколько. Один, в офицерском мундире, сказал:

— Что это такое, девять адов?

— Сэр, — сказал я, — позвольте мне. Я демон по имени Здим, нахожусь здесь на службе у Совета Синдикатов Ира. С кем имею удовольствие беседовать?

— Да что ты тут делаешь? А, понимаю, каннибалы собирались лишить тебя головы. Эй, Жарко! Не трогай той веревки! Пойди сюда и сними с него путы. Раз он был врагом каннибалов, то может быть нашим другом.

Моряк перерезал стягивающие мое тело веревки. Потирая конечности, чтобы вернуть телу нормальное кровообращение, я снова спросил имя своего спасителя.

— Я Диодис, Верховный адмирал Цолона, — ответил офицер. Я знал, что Верховный адмирал — глава исполнительного органа этого островного княжества. — Сейчас не время для долгих объяснений, и я должен присоединиться к моим людям.

— Сэр, — сказал я, — если бы вы были так добры, что снабдили меня оружием, я бы с радостью внес лепту в это предприятие, ибо паалуанцы не сделали для меня ничего такого, за что я мог бы их полюбить.

— На передовую тебе идти не следует, а то свои же могут тебя убить. Придумал! Останешься при мне телохранителем, идет? Пошли!

Я последовал за адмиралом, чья бесцеремонная уверенность в себе не давала возможности ему прекословить. Мы поднялись к сторожевой башне, прикрывающей главные ворота, и оттуда перед нами открылся великолепный вид. Поток посланцев неутомимо тек вверх и вниз по лестнице.

Но чтобы что-нибудь не перепутать, я хочу вначале собрать воедино те сведения о ситуации, которые по крупице собирались в стройную картину.

Итак, уничтожив пиратов Алгарта, цолонийский флот вновь направился в Чемниз — взять плату у Синдиката перед возвращением в Цолон. Однако, прибыв в Чемниз, они обнаружили в гавани кучу странного вида суденышек, которыми управляло незначительное число голых черных людей. Адмирал приказал напасть на них, и вскоре все эти странного вида кораблики были захвачены.

Адмирал решил, что главная паалуанская армия выступила вверх по Киамосу и напала на Ир. Поэтому он отобрал из флота ряд небольших судов — и цолонийских, и паалуанских. Погрузил на них вооруженных людей, которые поднялись вверх по Киамосу, бросили якорь в устье Вомантикона и пешком пошли вверх по этому притоку.

Разведчики хрунтингов увидели войско, и его военачальники послали нарочных узнать о его целях. Когда кочевники узнали, что цолонийцы намерены снять осаду с Ира, они решили, что если хотят получить какое-то вознаграждение за свой долгий переход, то должны атаковать паалуанцев сами, раньше чем это сделают цолонийцы. Хотя силы цолонийев были небольшие по сравнению с их собственными, существовала возможность того, что внезапность нападения послужит причиной разгрома каннибалов. Тогда ирцы откажутся платить хрунтингам на том основании, что те ничем не заработали этих денег.

Военачальники хрунтингов не спешили в своих действиях. Пятьсот ирцев, прибывшие в лагерь, были отправлены в качестве десанта в сопровождении нескольких сотен всадников-хрунтингов, которые должны были защищать их от возможного окружения. Ирцы атаковали лагерь, но их отбросили. Полная рвения паалуанская армия выкатилась из лагеря и бросилась в преследование — драконы, скакуны и пешие.

Как только паалуанцы оказались вне лагеря, Йурог произнес свое заклинание холода. С неба подул ледяной ветер. Это не только доставило много неприятностей обнаженным паалуанцам, но также замедлило движение драконов. Потом те и вовсе остановились, как механизмы, у которых кончился завод. Теперь они, как множество серых статуй, стояли по всей равнине, некоторые даже с приподнятой ногой — для следующего шага...

Тогда через гряду двумя различными отрядами ринулась остальная армия хрунтингов. В центре шли мамонты. Для швенов холод не был препятствием: сами они ходили в меховых одеждах, а мамонтов спасала плотная шкура.

Тем временем цолонийцы вошли в почти пустой лагерь паалуанцев, сметя тех немногих каннибалов, что встретились на их пути. Моряки прошли к передним воротам, чтобы ударить по паалуанцам с тыла.

Но каннибалы, несмотря на все свои странные обычаи, оказались отменными бойцами. Пусть их драконы были лишены возможности двигаться, пусть их состоящая из скакунов кавалерия рассыпалась, как пучок соломы, пусть их тела были пронизаны стужей и сами они окружены и в меньшинстве. Все равно оставшиеся в живых образовали плотный четырехугольник и, яростно орудуя пиками, стояли до последнего.

Прикрытые воинами с пиками, лучники посылали стрелу за стрелой, а копья летели градом. Они отбивали атаку за атакой — и пехоты, и конницы, и воинов на мамонтах. Каждая атака оставляла перед четырехугольником груду тел. Конники-хрунтинги проносились мимо четырехугольника, посылая в него груды стрел. Но когда один паалуанец падал, его товарищи смыкали ряды.

Меня удивило, что первая атака мамонтов не сбила ряды каннибалов и не смяла их, но потом я понял, в чем дело. Когда волосатые чудовища выступали вперед с кожаными рукавами на хоботах, чтобы защитить их от ударов сабель, паалуанские колдуны насылали на них галлюцинации в виде летающих чудовищ Объятые ужасом, тряся головами, мамонты отступали.

Адмирал Диодис, стоявший рядом со мной на башне ругался и молился, а посыльные продолжали подходить и уходить. Его речь была отрывистой:

— Велите капитану Фурио переместить людей с левого крыла на правое! Зеватас, король богов, помоги своему верному воинству... Клянусь медным лбом Вэзуса, туда, туда! Ближе, чтобы они не могли пустить в ход пики! Франда, мать богов, бога мать!.. Вели лейтенанту Омфесу отступить... Если он не сломит голову, пусть бросится в наступление позже...

* * *

Потом подошла другая сила. То была армия, состоявшая из истощенных, мертвенно-бледных людей из города Ир. Они пробрались через паалуанский лагерь мимо нашей башни к полю битвы. Их трубы известили цолонийцев о том, что нужно расчистить тропу, и они ринулись сквозь брешь.

Ирцы обратились на плотный четырехугольник с яростью, которой никто не мог противостоять. Люди карабкались по телам своих сограждан, чтобы добраться до врага. Когда ломались их копья, они сражались саблями; теряя свои сабли, они дрались кинжалами, а когда исчезал и кинжал — ногтями и зубами. В трех местах они прорвали четырехугольник и влились внутрь, обрушившись на паалуанцев со спины.

В то же время в дело пошла новая волна мамонтов. Колдуны, находящиеся внутри четырехугольника, были слишком заняты, для того чтобы творить заклинания. Животные ринулись на врагов, сворачивая им головы. Охватывая хоботом тела каннибалов, они поднимали их в воздух и отбрасывали в сторону.

Завеса пыли стояла такой густоты, что трудно было что-либо увидеть. Мало-помалу из облака пыли стали появляться фигуры паалуанцев. Они устремились по равнине врассыпную, бросая на ходу оружие и доспехи. За ними мчались конники Хваеднира, стреляя и рубя.

Из семи тысяч паалуанцев, пришедших вверх по Киамосу, к началу битвы осталось немногим больше шести тысяч — остальные погибли при осаде или умерли от болезней. Из шести тысяч с хвостиком огромное большинство пало на поле битвы, ибо пленных не брали. Некоторым удалось бежать, но, лишенные возможности перебраться через Западный океан, все они были выслежены и убиты в течение следующих месяцев.

После вторжения ирцев паалуанцы понесли такие потери, что образованная ими защита стала распадаться. Из тех почти десяти тысяч людей, что сражались в этот день против паалуанцев, несколько сотен были убиты или умерли от ран. То была значительная потеря, но все же она составляла лишь малую долю по сравнению с потерями врага. Подобная диспропорция не является, насколько мне объяснили, необычной для битв в Первой Реальности, ибо толпа обращенных в бегство может быть легко перебита их преследователями.

Строго говоря, только один паалуанец был взят в плен: генерал Улола, найденный раненым на поле боя. Быстро соображающий ирский офицер помешал солдатам убить его, как они делали это с другими каннибалами. Чем убивать его сразу, ирцы предпочли вынести ему формальный приговор. Генерал Сеговиан действовал как главный вершитель правосудия.

Поскольку перебежчик Шарондас благоразумно исчез, переводить речи генерала Улолы было некому. Он говорил с большой горячностью, но его никто не понял. Мои усики сказали мне, что он был преисполнен невероятного возмущения тем, что его собираются наказать за дело, которое он считал правым.

Как бы там ни было, он был признан виновным и, несмотря на сопротивление и всяческие протесты, помещен на помост, приготовленный было для меня. Ирец освободил веревку. Шест упал, и со звуком «бум» нож отсек генералу Улоле голову.

Я в некотором смысле сожалел. Если бы его помиловали, а я приспособился общаться с ним, мы могли бы провести очень интересную беседу о морали каннибалов, в которой он воспитывался, и позднее я бы с удовольствием занялся философским ее обоснованием. В конце концов, мне и самому приходилось есть обитателей Первой Реальности, хотя я никогда не смотрел на них как на постоянную пищу. Но человеческие существа в тот момент не способны были оценить прелесть абстрактных споров.

Битва имела и другое любопытное последствие. Драконы застыли, замороженные заклинанием Йурога, но заклинание это не могло быть в силе вечно. Наши воины-победители в пылу битвы успели забыть о рептилиях-статуях, когда те начали размораживаться и шевелиться. Командиры тотчас же отдали своим людям приказ убивать чудовищ. Так и поступили с большинством, но некоторые, не находящиеся более под контролем своих паалуанских хозяев, ускользнули с поля битвы и бежали. Иных выследили. Но позже я слышал разговоры о драконах-ящерицах, бродящих по великой Морусской трясине, в Южном Ксиларе, где климат достаточно сырой, чтобы они могли сносно чувствовать себя круглый год.

 

11

ПРИНЦ ХВАЕДНИР

Я прочитал массу изложений вымышленных событий — истории, которые обитатели Первой Реальности составляют ради того, чтобы забавлять других, и называют художественной литературой. У нас, в Двенадцатой Реальности, нет ничего подобного — мы слишком логично мыслим и чересчур образованны, чтобы находить развлечение в литературе подобного рода. Должен признаться, однако, что я постепенно почувствовал к ней вкус, хотя мои сотоварищи-демоны и посматривали на меня косо, как будто я пристрастился к опасному наркотику.

В этих выдуманных описаниях, называемых рассказами, авторы-люди считали, что все события, какими бы запутанными они ни были, должны с успехом разрешаться и действие обязано приходить к счастливому концу. Событие же, которое помогло такому решению проблемы, должно являться кульминационной точкой рассказа. В рассказе о битве за Ир описание этой битвы и явилось бы кульминацией. Потом герой женился бы на героине, злодеи оказались уничтожены, а все выжившие повели бы счастливую и беззаботную жизнь.

В реальности все было по-другому. После битвы выжившие продолжали жить как и раньше, и судьба была к ним не более благосклонна, чем всегда. Иногда они получали прибыль от своих добродетелей или страдали от своих ошибок, временами неисповедимые пути судьбы возносили их высоко или опускали на самое дно, независимо от их достоинств.

Принц Хваеднир после битвы занялся заботами о раненых и милосердным перерезанием горла тому, кому, по-видимому, и так пришлось бы умереть. Генерал Сеговиан подошел к нему и заговорил, но ни один из них не мог понять другого. Хваеднир огляделся в поисках Шнорри. Не найдя его, он устремил взгляд на меня. Я стоял с адмиралом Диодисом. Адмирал был занят выполнением своих обязанностей. Хваеднир сказал:

— Хо, Здим! Иди сюда, будешь переводить.

— Не будете ли вы так добры, адмирал, позволить мне подойти к принцу Хваедниру. Я ему нужен.

— Это и есть командир хруитингов? — спросил адмирал. — Мне самому нужно ему кое-что сказать.

В настоящее время я исполнял свои обязанности по отношению к трем командующим и переводил для них. После протокольного обмена дружескими фразами Хваеднир спросил:

— Могу ли я быть для вас чем-нибудь полезен, генерал?

— Продовольствие, — отвечал Сеговиан. — Ирцы голодают.

— Вы его получите. Адмирал, что мы должны для этого сделать?

— У нас на кораблях есть запас еды. А как обстоит дело у вас?

— Мы можем помочь продовольствием из нашего лагеря, но после сегодняшнего, я не знаю...

— Позвольте мне, принц, — сказал адмирал. — В вашем войске много всадников-сорвиголов. Почему бы не отправить посланцев на север, юг, восток с известием о победе? Передавая это известие, они могут упоминать и о том, что любой фермер или торговец, который подвезет продовольствие в Ир, получит мгновенную и хорошую прибыль.

Хваеднир скорчил гримасу:

— Если говорить об основах коммерции, то мы дела так не делаем, но вы, я полагаю, знаете своих новарцев.

Адмирал хмыкнул:

— «Основы коммерции», несомненно. Плюньте мне в лицо, если эти действия не принесут результатов.

И они действительно принесли. На второй день после битвы из Солимбрии, Метуро и Ксилара начали прибывать фермерские телеги. Как им удалось покрыть подобное расстояние за такое время, я не знаю. Некоторые, должно быть, погоняли ездовых животных всю ночь.

Тем временем Хваеднир и адмирал договорились об изъятии из своих запасов достаточного количества еды, для того чтобы обеспечить город одним хорошим обедом. Генерал Сеговиан сказал:

— Принц, почему бы вам не пройти сегодня по улицам, получая дань уважения от горожан?

Хваеднир посмотрел на свою броню, покрытую грязью и кровью:

— Что, в таком виде? Я хочу сказать, мой дорогой сэр, что слишком устал сегодня. Завтра буду рад. Но еда прибудет вовремя.

Я попрощался с адмиралом и вместе с принцем Хваедниром вернулся в лагерь. Шнорри, легко раненный в руку, уже очутился там раньше меня. Хваеднир хлопнул своего двоюродного брата по спине, и тот закричал от боли:

— Чума тебя заешь! Из-за тебя у меня снова открылось кровотечение.

— Прости, — ответил Хваеднир. — Я не подумал. Отличная была битва, а?

— Если нам придется еще в ближайшее время сражаться с гендингами, то какие же будут потери!

— А, вечно ты брюзжишь! Вина! Где, в конце концов, эти наши бесполезные слуги? А, вот вы где! Вина, черепахи! — Когда ему принесли стакан и бутылку, он как следует выпил. — Знаешь, браток, а мне по нраву эти южные земли. Подумай только, можно круглый год пить настоящее вино — это тебе не наше слабенькое кислое пиво!

— Новарское лето для меня чересчур уж жаркое, — сказал Шнорри, обливаясь потом.

Хваеднир велел, чтобы в палатке для нас троих приготовили еду, но он продолжал пить в таком темпе, что это становилось опасным. И очень скоро златокудрый принц начал высказывать мысли, которые любой благоразумный человек оставил бы при себе.

— Клянусь девятью адами, — гремел он, — зачем мне без конца ждать, пока старый мерзляк умрет, когда я могу заполучить целую страну! Для начала несколько сотен добрых воинов вполне достаточно, чтобы отобрать Ир у этих трусливых скопидомов...

— По сегодняшнему делу я не склонен считать людей Сеговиана трусами, — заметил Шнорри.

— А, это! Говоря по чести, я вбил в них кое-что от дисциплинированных кочевников. Мог бы даже сделать из них воинов. А почему бы и нет? Разве я не предводитель крупнейшей битвы нашего времени? Барды будут слагать о ней песни. Клянусь силой Грейпнеха, удачно начав, я смогу стать правителем более великим, чем Хайзлунг Непобедимый...

Шнорри поморщился:

— Здим, тебе лучше пойти в свою палатку, завтра увидимся.

Шнорри явно не хотел, чтобы я и дальше слышал излияния его двоюродного братца. Я пожелал им доброй ночи и вернулся к себе. Там сел и стал думать. Мне пришло в голову, что под прикрытием темноты я мог бы ускользнуть из лагеря, пойти в Ир и предупредить синдиков о настроениях Хваеднира.

Придя к этому решению, я обнаружил, что у моей палатки поставлен часовой. Это не слишком меня обескуражило, потому что по настроению, воцарившемуся среди воинов после битвы, я заключил, что дисциплина сильно упала. При нормальном развитии событий часовой, возможно, тоже напьется и отправится на прогулку или уснет. Нужно только понаблюдать и подождать час-другой...

* * *

Следующее, что дошло до моего сознания, — это то, что сквозь отверстие в моей палатке струятся потоки солнечного света, а Шнорри трясет меня за плечо.

— Вставай, лежебока! — кричал он. — Мы собираемся устроить шествие в Ире, чтобы принять поздравления благодарного народа. Ты должен пойти с нами как переводчик Хваеднира, у меня будет слишком много других обязанностей.

Я стряхнул с себя остатки сна. Проспал то время, когда думал отправиться в Ир предупредить ирцев. Хотя то был серьезный проступок с моей стороны, у меня имелось и извинение: я почти не спал в течение двух дней и ночей. Я спросил Шнорри, чья рука все еще была перевязана:

— Принц, как насчет того плана, который Хваеднир излагал прошлой ночью, о захвате Ира и использовании его в качестве базы для развития империи?

— Тьфу! Это болтал не он, а сладкое новарское вино. Я отговорил его от подобной глупости. Он торжественно обещал мне, что если Ир будет с ним честен, то и он будет честен с Иром.

— В Швении он казался таким благоразумным молодым человеком. Что с ним случилось?

— Вероятно, вчерашняя победа ударила ему в голову, как и первое самостоятельное командование. В стенах чам держал его на коротком поводке. Но я уверен, что с ним будет все в порядке.

— Очень плохо, что вы младший в роду. Вы гораздо умнее его.

— Тише, демон! Такие мысли являются предательством, хотя я и благодарен тебе за комплимент. Хваеднир совсем не глуп — просто он избалован и банально мыслит. И потом, он гораздо красивее меня. Для швенов это важно. Более того, у него куда более умелые руки, чем у меня. И к тому же я слишком тучен, чтобы выполнять обязанности вождя. Но довольно об этом. Надень что-нибудь и пойдем.

* * *

Мы прошли через поле битвы, через паалуанский лагерь, уже частично собранный, и вышли к башне Ардимана. Мы поднялись по широкой спиральной лестнице и вошли в главные ворота, настежь открытые впервые за два месяца. Внутри стоял звон — рабочие ремонтировали большое зеркало, поврежденное, но так и не выведенное полностью из строя, несмотря на старания осаждающих.

Весь Совет Синдиков, в состав которого входила теперь и Роска сар-Бликснес, встречал нас. Главный синдик Джиммон — похудевший, но по-прежнему представительный — произнес речь. Он прочел цитату из написанной на пергаменте рукописи и вручил Хваедниру символические ключи от города. Покончив с этими формальностями, Джиммон обратился ко мне:

— Слава тебе, о Здим! Когда церемония окончится, у тебя будет что рассказать нам, да? А теперь, принц, мы сделаем обычный круг почета. Мы пройдем по проспекту Ардимана, потом повернем направо...

Мы шли по подземному городу, освещенному лишь лучами солнца, что передавались от зеркала к зеркалу. Первым под бой барабанов маршировал отряд хрунтингов, вооруженных до зубов, потом Шнорри с двумя военачальниками и несколькими синдиками, потом другие воины. Потом шли Хваеднир, Джиммон и остальные вожди, потом адмирал Диодис и некоторые из его моряков и так далее. Джиммон шествовал по одну сторону Хваеднира, а я — по другую. Хваеднир облачился в самый великолепный костюм, который только имелся в гардеробе хрунтингов. На нем были крылатый золотой шлем, отделанная белым туника, расшитая золотыми нитками, и украшенная драгоценностями шпага.

Насладившись первой хорошей едой со времени начала осады, ирцы приветствовали нас с огромным энтузиазмом. В таком замкнутом месте единодушные крики приветствий буквально причиняли боль ушам. Я ждал случая ускользнуть и предупредить синдиков относительно Хваеднира, но такой возможности не представилось.

Парад окончился у Гилдхолла, переполненного офицерами и представителями класса торговцев. В течение трех часов я слушал речи и переводил с новарского на швенский и наоборот. Самую длинную речь произнес Джиммон. Самую короткую, естественно, Хваеднир. Все речи были полны одними и теми же выражениями: «Смертельная опасность... благородные союзники... кровожадные дикари... время крайней нужды... бессмертная отчизна... бесстрашное воинство... благородные предки... отважные герои... безжалостный враг... вечная дружба... неумирающая признательность...» и так далее.

Когда все было закончено, присутствующие встали и аплодировали стоя. Потом синдики, адмирал Диодис, генерал Сеговиан, Хваеднир, Шнорри и я отправились обедать в одну из малых комнат. По адресу Хваеднира было сказано столько комплиментов, что я едва успевал их переводить. Вначале принц вел себя за столом сообразно с манерами, принятыми в степях, но Шнорри не переставал пинать его под ребра, и он начал подражать поварским обычаям.

Когда пир подошел к концу, Хваеднир прочистил горло, встал и сказал:

— Ваши превосходительства, от лица своего кузена и от своего собственного я... э... приношу сердечную благодарность за этот вечер и за многие почести, которые были нам оказаны сегодня. Но теперь мы должны перейти к более практическим вопросам. Ваш посланник, честный Здим, избежал смертельных опасностей, чтобы достичь штаб-квартиры хрунтингов и убедить нас послать войска. Здим имел при себе письменное изложение договора о компенсации, но потерял эти бумаги в пещерах Эллорны. Он тем не менее помнил условия, и после обычных споров нам удалось прийти к соглашению. Когда мы дошли до Киамоса, то обязали Здима пробраться в город, письменно подтвердить достигнутое нами соглашение и вернуться с вашими подписями. И снова превратности судьбы помешали ему донести бумаги до цели, при этом он оказался близок к возможности утратить жизнь. Но тем не менее не все потеряно. — Хваеднир достал из кармана своей вышитой куртки две копии соглашения, составленного в лагере в ночь перед битвой, несколько помятые правда. — Они были обнаружены в лагере каннибалов. Я уверен, что в признании услуги, оказанной бесстрашными воинами-хрунтингами по освобождению города, не будет трудным получить ваши подписи сейчас, а плату — несколько позже.

Улыбка, освещавшая лицо Джиммона, потухла.

— Гм... конечно, благородный сэр, никто и не помышляет о том, чтобы лишить вознаграждения наших героических спасителей. Но могу ли я ознакомиться с окончательными условиями соглашения?

Хваеднир протянул Джиммону одну из двух копий. Другую он вручил Шнорри со словами:

— Прочти это вслух, кузен, потому что ты говоришь на их языке и читаешь с большей легкостью, чем я.

Когда Шнорри закончил, Джиммон встал, дергая за ленту свое стекло для чтения. Он начал с еще одного восхваления доблести хрунтингов.

— Но, — продолжал он, — мы должны, конечно, принять в расчет некоторые обстоятельства. Город смертельно пострадал от последствий жестокой осады, и реконструкция, к сожалению, сильно пошатнет наше благосостояние. Несомненным фактом является также и то, что, несмотря на проявленный героизм, хрунтинги вели битву не одни. Адмирал Диодис со своими войсками тоже внес свою лепту, не говоря уже о наших ирцах. И далее, благородный принц, непреложным фактом является также то, что с нашей стороны не было дано никаких легальных обязательств, поскольку рассматриваемое соглашение осталось неподписанным. Конечно, если обе стороны проявят великодушие и добрую волю, мы, я в этом уверен, придем к дружескому соглашению...

«Боги Нинга, — подумал я, — неужели этот дурак пытается улизнуть от платы кочевникам, в то время как находится всецело во власти последних?»

— ...и потому, мой друг и благородный коллега, вы, я уверен, согласитесь с необходимостью... э... коррекции этих требований в соответствии с реальностью.

— Что вы имеете в виду? — напряженным голосом спросил Хваеднир.

— О, примерно по два пенса на человека в день без добавочной платы за мамонтов. Животные, в конце концов, ели прекрасное ирское сено сколько душе угодно...

Принц Хваеднир побагровел.

— Лошадиный помет! — пророкотал он. — Прошлой ночью я обещал, что, если Ир будет честным со мной, я тоже поведу себя таким же образом, а если нет, то и я — нет. Ни один степной воин никогда не позволит никакой ходячей бумажонке обращаться с ним подобным образом. Вы сами, своими языками, вынесли себе приговор, так пусть то, что последует, падет на ваши головы!

Он громко свистнул в серебряный свисток. Отряд хрунтингов ворвался в комнату с саблями наготове и занял позицию за спинами других обедающих. Роска закричала.

— Одно неверное движение — и лишитесь голов! — сказал Хваеднир. — Я провозглашаю себя королем Ира и всех других земель, которые могут быть в будущем присоединены к моему царству. Вождь Фиккен!

— Да, мой господин.

— Передай моим военачальникам, что я буду проводить в жизнь план, о котором говорил прошлой ночью. Прежде всего я желаю, чтобы все золото, серебро и драгоценности, имеющиеся в Ире, были собраны и доставлены сюда, в Гилдхолл. Я провозглашаю все ценности частью моей королевской казны. Начнем с того, что обыщем присутствующих... эй, а где адмирал?

Все стали крутить головами, пока один синдик не сказал:

— Он извинился, сказав, что хочет кого-то навестить.

— Найти его! — велел Хваеднир.

Пара хрунтингов кинулась выполнять этот приказ, но безуспешно. Чувствуя, что здесь назревает, адмирал ускользнул из Ира.

Синдики пылали негодованием, но жаловаться не осмеливались и выложили свои кошельки на стол. Хваеднир вернул каждому медные монеты, но все золото и серебро забрал.

— Я... прошу прощения, — сказала Роска. — Я оставила кошелек дома.

— Об этом мы позаботимся позже, — весело сказал Хваеднир. — Это всего лишь начало, дорогие мои подданные.

Шнорри, мокрый от пота, молчал. Хваеднир велел нам всем встать и пройти в тот зал, где сегодня утром мы выслушивали хвалебные речи. Снаружи слышался топот бегущих ног и крики ирцев, пещеры-дома обыскивались. Потом воины начали появляться в Гилдхолле, каждый с мешком монет и ценностей. Они ставили мешки на пол, а Хваеднир поставил клерков-синдиков на пересчет и опись добычи.

Время от времени сбор ценностей прерывался криками и звоном оружия: это какой-нибудь ирец начинал сопротивляться обыску. Была принесена пара раненых хрунтингов, другие сообщили, что у некоторых восставших были отсечены руки.

Синдики сидели мрачные, охраняемые хрунтингами. Они яростно шептались:

— Я знал, что план Джиммона принесет несчастье.

— Чепуха! Ты вчера вечером соглашался с ним, как и все прочие.

Шнорри, беседовавший с некоторыми из военачальников, подошел к Хваедниру и сказал:

— Кузен, что ты планируешь для нашей армии? Ты не можешь устроить здесь их всех, даже если бы они и хотели этого, и большая часть их должна вернуться в Швению. Лето кончается, скоро Игольное Ушко будет закрыто снегом — к месяцу Медведя.

— Я предложу остаться добровольцам, — сказал Хваеднир. — Остальные могут отправляться домой когда пожелают. Ты, Шнорри, поведешь их. И я разрешаю тебе занять мое место наследника Теорика. Мне и здесь хватит дел.

Шнорри вздохнул:

— Полагаю, так я и должен сделать. Как жалею сейчас, что не принял пост, предлагавшийся мне на факультете Академии в Оттомани.

* * *

Хваеднир провел пару часов, давая распоряжения в качестве нового правителя. Потом он широко зевнул.

— Мадам Роска, — сказал он, — вы оставили кошелек дома, насколько мне известно. Могу я воспользоваться вашим гостеприимством?

— Конечно, ваше величество.

— Тогда ведите нас. Ты тоже пойдешь, Здим, иначе я не смогу разговаривать с этой прекрасной госпожой.

В сопровождении телохранителей мы направились к дому мадам Роски. Когда мы пришли туда, Хваеднир увидел, что на диване лежит какой-то человек. Осмотрев его, он вздохнул.

— Должно быть, его заколол какой-нибудь ирец, не желающий отдавать свое золото, — сказал он. — Мы не можем этого терпеть, но я не вижу пути найти преступника. — У него был озадаченный вид. Потом он обратился к охраннику: — Иди и приведи моего брата, принца Шнорри. Я должен спросить его совета.

Другого охранника он поставил перед домом. Слуги Роски робко заглядывали в щели двери. Хваеднир бросил на стул свою тяжелую форму, снял золотой шлем, украшенную драгоценностями перевязь и вытер влажный лоб.

— Клянусь носом Грейпнеха, я готов! — сказал он. — Думаю, я перенесу столицу королевства в какой-нибудь более нормальный город. Быть запертым в этих пещерах — меня от этого дрожь пробирает.

— Так вот, насчет моего кошелька... — начала было Роска, но Хваеднир предупреждающе поднял руку:

— Я и не думаю освобождать такую очаровательную женщину от ее золота. Оставьте при себе свои сокровища. Могу ли я попросить вина?

— Авад! — позвала она.

Смуглый федиранец робко вступил в комнату. Увидев меня, он усмехнулся в остроконечную бородку. Роска послала его за вином, и Хваеднир быстро выпил вино.

— Мне нужен друг среди ирцев, — бросил он. — Я знаю, что многие не признают случившегося сегодня, хотя и согласились на это против своей воли. Со временем я надеюсь доказать, что король из племени благородных хрунтингов будет править ими куда более справедливо, чем эти лакричные синдики.

Он осушил еще стаканчик, потом встал, нетвердо держась на ногах:

— Роска, дорогая моя, не хотите ли показать мне свой дом?

— Да, конечно, ваше величество.

— Тогда идемте. Останься здесь, Здим. Я должен практиковаться в тех фразах на новарском, которые мне известны, с помощью нашей прелестной хозяйки. Если я собираюсь ими править, то должен понимать их болтовню.

Роска повела Хваеднира по комнатам, показывая ему картины, вазы и прочие украшения. Потом они исчезли на лестнице.

Авад бросился ко мне и схватил за руку:

— Мастер Здим, до чего же приятно вас видеть! Хозяйка следила за вашими приключениями с помощью волшебного камня и рассказала нам о некоторых из них, но мы бы хотели услышать все от вас самих. Вы, надеюсь, снова будете служить здесь?

— Я еще сам не знаю, — ответил я. — Я мог бы и сам выпить немного этого вина. Оно из Виндии, не так ли?

— Да. А теперь насчет истории. Вы ушли в месяц Орла...

Его прервал крик, донесшийся сверху. Поскольку первоначальным моим долгом является охрана мадам Роски, я сорвался со стула и устремился наверх, сопровождаемый Авадом.

Еще один крик, а потом возглас Роски:

— Здим, спаси меня!

Голос несся из спальни. Туда я и кинулся. В комнате находились Роска и Хваеднир. Роска, с чьего тела было сорвано одеяние, лежала на спине на кровати, Хваеднир стоял над ней, поставив колено на кровать. Принц пытался удержать Роску одной рукой, а другой — расстегнуть брюки.

Я читал о практикующемся в Первой Реальности действии, называемом «изнасилование», — акт, во время которого мужская особь соединяется с женской против ее воли. У нас, на Двенадцатом Плане, нет ничего подобного, и мне было любопытно, как в процессе этой операции, считающейся преступлением в большинстве из человеческих сообществ, решаются некоторые механические проблемы.

Но поскольку Роска велела мне спасти ее, я не мог, к сожалению, удовлетворить свое любопытство, стоя столбом и делая философские выводы. Я приступил к выполнению задания, не думая о всех его логических осложнениях. Я прыгнул на Хваеднира сзади, вцепился когтями в его туловище и оттащил от кровати.

Человек высвободился из моей хватки, несмотря на то что его рубашка и кожа весьма пострадали в процессе борьбы. Он нанес мне удар под подбородок такой силы, что я покачнулся, а обитатель Первой Реальности, будь он на моем месте, перелетел бы, наверное, через всю комнату. Потом мы снова сцепились. Я пытался впиться ему в горло, но он подставлял локоть под мою челюсть и держал меня на расстоянии.

Я был удивлен силой этого человека. Мне приходилось ранее вступать в единоборство с обитателями Первой Реальности, и я находил их всех сравнительно слабыми. Хваеднир же был не только настоящим гигантом среди новарцев, но и мускулы его, казалось, были необычайно крепкими. Его физическая сила была немногим меньше моей — если вообще была.

Мы продолжали драться. Ни один из нас, казалось, не добился весомого преимущества. Потом я ощутил рукоятку ножа в своей руке. Я всадил его лезвие в бок Хваеднира раз, другой, третий.

Огромный хрунтинг застонал, дернулся, и сила начала покидать его. Я выпустил его, и он рухнул на пол. Маленький Авад указал мне на длинный кривой нож в моей руке.

— Мой, — сказал он.

— Благодарю тебя, — кивнул я, наклоняясь над противником.

Быстрый осмотр показал мне, что Хваеднир, возможный король Ира, мертв. Мадам Роска села на постели, прикрывая наготу простыней. Она сказала:

— Великие боги! Здим, зачем ты убил его?

— Что? Но, мадам, я слышал ваши крики о помощи и сделал все, чтобы удовлетворить вашу просьбу.

— Полагаю, что так, бедный, дорогой Здим. Но моя так называемая добродетель не стоит того, что случилось, поскольку я вдовствую так давно, что могла бы быть матерью этому варвару. Может быть, мне бы даже понравилось это, после того как он образумился. Позже, в качестве его любовницы, я могла бы направить его на путь деяний добра для Ира.

— Но сейчас все это уже неважно. Главный вопрос: как поступить в сложившейся ситуации?

Я слышал голос Шнорри, зовущий брата:

— Кузен Хваеднир! Баше величество! Вы где?

— Шнорри — единственная наша надежда, — прошептал я. — Позвольте мне привести его, прошу вас. — И, не слушая никаких возражений, я высунул голову из-за двери и позвал: — Принц Шнорри! Поднимитесь наверх! Идите сюда!

— Что-нибудь случилось? — спросил он, и его голова показалась в лестничном проеме.

— Вы это сами решите, сэр. Хорош или плох, но момент этот крайне важный.

Увидев тело Хваеднира, Шнорри кинулся к нему и подтвердил, что Хваеднир мертв.

— Кто это сделал? Как это случилось?

— Я объясню, — сказал я, стоя спиной к двери на случай, если бы Шнорри попытался выскочить и позвать своих людей. Доведись — я бы убил его, сказал телохранителям, что их господа спят, и ускользнул из города. Когда я закончил рассказ, Шнорри сказал:

— Мне следовало бы знать, что пьяный дурень обязательно вляпается в какую-нибудь историю. Если бы его разум был достоин этого великолепного тела... Но что теперь? Воины сожгут вас на медленном огне, если узнают. Я понимаю твою роль в деле, и причина этому та, что я долго жил среди новарцев, и, можно сказать, являюсь кочевником лишь наполовину.

— Сэр, — сказал я, — видели ли вы тело, лежавшее в гостиной?

— Да, и я собирался спросить об этом тебя. Я объяснил ему насчет мертвого воина.

— А теперь, — сказал я, — давайте действовать следующим образом: скажем солдатам, что госпожа Роска отправилась в свою комнату на отдых, что мертвый человек, который на самом деле был только ранен, пришел в себя, пробрался наверх и попытался овладеть госпожой Роской, что Хваеднир, услышав ее крики, бросился ей на помощь и они с воином нанесли друг другу смертельные раны. Тогда винить будет некого.

Вокруг моего плана возникли споры, но никто не мог придумать лучший. Роска удалилась в смежную комнату, чтобы привести себя в порядок. Я сказал Шнорри:

— По крайней мере, если Иру суждено управляться кочевниками, вы будете лучшим монархом, чем был бы ваш покойный кузен.

— Только не я! — ответил Шнорри. — Я буду рад убраться из этой проклятой жары и забрать своих воинов, пока они не попали под влияние новарской роскоши. У Хваеднира был огромный шанс, более умный человек мог его использовать, но тогда бы мы потерпели поражение в степях. Нам нужен каждый человек, чтобы мы могли противостоять гендингам. Помоги мне перенести мертвого воина в эту комнату, чтобы наша история получила подтверждение.

 

12

АДМИРАЛ ДИОДИС

Я сказал:

— Мне кажется, принц Шнорри, что нам с мадам Роской лучше уйти из Ира, прежде чем вы объявите о кончине вашего кузена. Вы, человеческие существа, так легко поддаетесь слухам. Если кто-нибудь из ваших друзей решится посмотреть на случившееся под другим углом, то мне не хотелось бы оказаться в это время поблизости от него.

После небольшого спора Шнорри согласился с тем, что мы правы. Мы вышли в гостиную, где Шнорри приказал одному из военачальников:

— Отведи этих двоих за пределы башни адмирала и снабди их лошадьми из генеральского резерва.

Через четверть часа мы были уже в пути.

— И что же дальше, Здим? — спросила Роска.

— Адмирал Диодис даст нам надежное укрытие, пока все не будет кончено. В случае нападения он может отплыть по Киамосу и дальше.

Так все и случилось. Тучный седеющий адмирал сердечно приветствовал нас на борту своего флагмана. Он уже созвал людей на корабли, и флот стоял на якорях вдоль побережья, так что врасплох его застать было невозможно.

Сидя в каюте Диодиса, мы пили горячую ароматную коричневого цвета жидкость. Адмирал объяснил:

— Этот напиток называется «чай», и его родина — Куромон, на Дальнем Востоке. Он растет на кустиках, и нежные листья его собирают и в таком виде привозят в Салимор, а потом в Янарет по Внутреннему морю, а далее по суше через Лограмы в Федиран и, наконец, через море в Ираз. Будем надеяться, что когда-нибудь чай будут привозить и в Новарию. Нам нужен хороший напиток, который, однако, не заставляет пьянеть. Ну а теперь, Здим, расскажи нам о своих приключениях.

Я пустился в повествование. Однако после нескольких минут рассказа я заметил, что адмирал Диодис и мадам Роска почти не обращают на меня внимания. Вместо того они не сводят глаз друг с друга, обмениваясь, иногда вполголоса, какими-то замечаниями. Они улыбаются и неоправданно много смеются.

В конце концов это сделалось таким заметным, что я, наслаждаясь чаем, позволил своему рассказу уйти далеко в сторону. Они ничего так и не заметили.

На следующий день принц Шнорри и несколько его военачальников подъехали к кромке воды и помахали нам. Нас с адмиралом подтащили на длинной лодке поближе к берегу, чтобы можно было разговаривать с ними.

— Возвращайтесь в Ир и пожелайте нам счастливого пути! — сказал Шнорри.

— Вы собираетесь уходить? — спросил адмирал.

— Конечно. Не бойтесь, с историей о смерти моего кузена не возникло никаких трудностей, и я отношусь к вам всецело по-дружески.

— Мы ценим это, — сказал Диодис, — но это место прекрасно подойдет для прощания.

— Я знаю, о чем вы думаете, но это не так. В полдень я проведу погребальную процедуру, а потом отдам приказ выступать. Вам бы тоже стоило быть там в это время, адмирал, потому что, насколько я понимаю, Ир должен деньги и вам. Сейчас как раз подходящее время их получить.

— Но если ваши швены совершенно очистили город...

— Мы этого не сделали. Мы взяли только то, что нам причитается по контракту Здима. Требования Цолона тоже могут быть удовлетворены надлежащим образом. Если вы мне не доверяете, возьмите с собой охрану из моряков. Или оставайтесь на своих кораблях, если предпочитаете, и попытайтесь сами собрать новую плату с Синдикатов, когда благодарность уступит место казуистике и заботе о собственных интересах.

— Мы прибудем, — сказал адмирал.

* * *

Принц Шнорри поднес факел к саркофагу, в котором лежало тело Хваеднира. Когда рокочущее пламя и дым объяли тело, ряды хрунтингов потрясло рыдание. Едва ли чьи-то щеки остались сухими — рыдали буквально все. Шнорри тихо сказал мне:

— Возвращайся через сто лет, Здим, и ты обнаружишь, что Хваеднир стал героем цикла легенд — чистым, благородным, прекрасным идеалом хрунтингов. Его похождения будут забыты, а добродетель его будет превозноситься превыше всего.

Мы поговорили еще о том о сем, и я сказал:

— Прошу вас, принц, объясните мне, вы знаете обитателей Первой Реальности лучше, чем я. Вы видели вон ту пару, адмирала Диодиса и мадам Роску?

— Да.

— Так вот, с тех пор как мы поднялись вчера на борт флагмана, они ведут себя не соответственно своим характерам, и это настолько бросается в глаза, что я просто сконфужен, — ведь я считал себя знатоком обитателей Первой Реальности.

— Что же тебя озадачивает?

— Роска сар-Бликснес сама по себе серьезная, сдержанная дама, полная достоинства и самоуважения, хотя и склонна к перемене мнений. Адмирал Диодис — резкий, уверенный в себе и сильный человек. Оба обычно ведут себя так, как этого можно ожидать от подобных людей. Но когда находятся вместе, они полны беззаботного смеха, и как дети без конца делают глупые замечания, и кажутся настолько поглощенными друг другом, что забывают обо всем окружающем.

— Это просто, — сказал Шнорри. — Они влюблены друг в друга.

— А! Я читал об этом чувстве, когда учился, но сам никогда не был свидетелем подобного феномена, так что не могу его распознать. Что же они теперь, поженятся?

Он пожал плечами:

— Откуда мне знать? Мне неизвестно, есть ли уже у Диодиса жена, а если есть, то позволяют ли законы Цолона приобрести вторую. Но осмелюсь предположить, однако, что этот старый морской волк и твоя изящная хозяйка найдут способы согреть одну и ту же постель... А теперь нам пора в путь. Если будешь когда-нибудь в Оттомани, скажи доктору Килусу, я жалею, что не принял его предложения и не занял должность в Академии. Я знаю, что слишком толст, ленив и добродушен, для того чтобы быть вождем кочевников, но боги выбрали для меня эту судьбу.

— Но что же тогда останавливает вас от того, чтобы отправиться в Оттомань и занять предложенный пост?

— Долг перед племенем и верность, будь они прокляты. Ну, прощай!

С помощью двух варваров он взобрался в седло, потом махнул рукой войску и поскакал вперед. Наездники-хрунтинги чередой устремились за ним, потом мамонты и замыкающая охрана. Этот Шнорри был прекрасным парнем, но мы все с радостью смотрели, как удаляется его процессия.

Когда улеглась пыль, поднятая копытами лошадей, адмирал тоже предъявил счет за экспедицию на Алгарту и помощь в борьбе с паалуанами. Джиммон и другие синдики казались ошеломленными, но, будучи испуганными, они не осмелились пойти на риск еще одной ссоры. И заплатили. Когда они считали деньги под внимательным взглядом адмирала, Роска сказала:

— Все получили свою долю за участие в этом деле, кроме одного человека... я хочу сказать, существа... а мы ему очень многим обязаны. Я говорю о своем верном слуге Здиме.

— Клянусь рогами Тио! — воскликнул Джиммон. — Мы и так близки к разорению. Если ты склонна награждать демона, пусть тебя ничего не останавливает.

Она сжала рот таким образом, который, я это заметил, выражает у человеческих существ суровость:

— Если все делят добычу, то должны так же честно делить и издержки. Разве я не права, Диодис?

— Разрази меня гром! — сказал адмирал. — Это не мое дело, но, если ты настаиваешь, дорогая моя Роска, могу сказать, что ты права, как всегда. Но, возможно, нам следует спросить у мастера Здима, что хочет он. Не думаю, чтобы он, подобно большинству человеческих существ, жаждал золота и серебра.

— Итак, Здим? — сказал Джиммон.

— Сэры, — произнес я, — я ищу возможности как следует исполнить свои обязанности. Но поскольку вы спрашиваете, чего бы я более всего хотел, то я скажу вам, что, подобно большинству других рабов и слуг, я желал бы быть свободным. Потом я желал бы быть отосланным в мою родную Реальность, чтобы мог отправиться к своей жене и нашим дорогим яйцам. О, кроме того, я был бы очень признателен, если бы вместе со мной были отправлены несколько брусков железа.

Облегчение, выразившееся на лицах синдиков, могло бы заставить меня рассмеяться, если бы я умел воспроизводить этот свойственный только людям звук и если бы я владел тем, что люди называют чувством юмора.

* * *

Магическая операция была произведена в пещере доктора Мальдивиуса, под руинами храма Псаан, недалеко от Чемниза. Избежав с помощью своего магического искусства кавалерии скакунов, когда они охотились за человеческой плотью, Мальдивиус вернулся в свое прежнее убежище. Когда я прибыл туда, то с удивлением увидел другого человека — согбенного, с седыми волосами.

— Йурог, — воскликнул я, — что вы здесь делаете? Я думал, что вы вернулись в Эллорну с хрунтингами.

— Моя ученик доктора Мальдивиуса. Моя учиться быть великим колдуном.

Мальдивиусу я сказал:

— Разве это не необычно для колдуна, чей возраст уже значителен, поступать в ученики к другому колдуну, почти не отличающемуся от него возрастом?

— Это не мое дело, демон, — отрезал Мальдивиус. — Йурог делает то, что я ему велю, чего я не мог сказать о тех молодых дурнях, которых пытался учить. Хватит. Теперь садись на те бруски в пятиугольник.

Мадам Роска отпустила руку адмирала, чтобы подойти ко мне и поцеловать.

— Прощай, дорогой Здим! — сказала она. — Я вернула Мальдивиусу сапфир в награду за его деяния. Передай мою любовь своей жене и вашим яйцам.

— Благодарю вас, мадам. Я сделаю все, чтобы удовлетворить вашу просьбу.

Диодис добавил:

— Не нужен ли вам, демонам, адмирал для организации флота? Думаю, что однажды мне захочется отправиться на годик в другую Реальность.

— Мы не практикуем военное искусство, и у нас нет военного флота. Но корабли у нас есть, — ответил я. — Если возникнет необходимость, сэр, я передам о вашем желании заинтересованным лицам.

Я сел на две большие железные болванки. Мальдивиус и Йурог начали свои заклинания. Когда окружающее стало тускнеть, я махнул рукой нескольким обитателям Первой Реальности, которые пришли проводить меня. Я был счастлив, что мог увидеться с ними в конце моего пребывания здесь. Многие другие, с кем мне пришлось иметь дело, такие как Багардо Великий, Айзор из лесов, Гавиндос, боксер-архон, исчезли из поля зрения, их дальнейшая судьба осталась неизвестной.

Я был рад узнать, что Унгах, человек-обезьяна, пережил войну с каннибалами. Паалуанские часовые увидели его в лагере и ранили ногу стрелой. Он должен был быть убит, но тут поднялась буря, вызванная моим появлением в лагере, и Унгах сумел убежать.

Он добрался до границы с Метуро, но тут его нога начала так болеть, что он не мог больше идти. Он бы, наверное, погиб, если бы не одна местная знахарка, которая взяла его к себе и стала ухаживать за ним и лечить. К тому времени, когда он снова обрел способность ходить, война была окончена, тогда он решил остаться у своей спасительницы. Мне говорили, что это на редкость безобразная женщина, но для Унгаха она, без сомнения, выглядит как женская особь его племени, а вообще в подобном деле важно лишь веление сердца.

* * *

Настоятель Хвор смотрел на две железные болванки.

— И почему это люди не прислали с тобой больше? — недовольно фыркнул он.

Я ожидал похвалы и поэтому возмутился.

— Потому что это все, что можно пронести через барьер измерения! — крикнул я. — Если они вам не нравятся, отошлите их обратно.

— Ну-ну, мой дорогой Здим, я не хотел тебя обидеть. Йез будет счастлива тебя увидеть на полгода раньше срока.

— Как с нашими яйцами? — спросил я.

— Большая часть их благополучно высижена, как я слышал.

— Тогда я отправляюсь домой!

* * *

ПЕТИЦИЯ
С уважением ваш Здим.

НАСТОЯТЕЛЮ НИНГА

ОТ ЗДИМА, СЫНА АКХА,

И ЕГО ЖЕНЫ ЙЕЗ, ДОЧЕРИ ПТИГА

Вы знакомы с обстоятельствами моего пребывания в Первой Реальности несколько лет назад. Благополучно вернувшись в Двенадцатую Реальность, я думал, что никогда больше не пожелаю увидеть Первую Реальность, потому что он лишен логики и рациональности по сравнению с нашим собственным.

Теперь тем не менее, когда наши отпрыски достигли школьного возраста и, следовательно, независимости, мы с женой желали бы узнать, нет ли для нас возможности перебраться на жительство в Первую Реальность. В случае если встанет вопрос об энергетическом равновесии, я могу сообщить по крайней мере о двух особах, известных мне, выражавших возможное желание отправиться в Двенадцатую Реальность. Я сделаю все, чтобы найти их и договориться о переброске.

Что касается способов заработка, то у меня есть на этот счет несколько идей. Например, я знаю профессора одного учебного заведения, который мог бы мне предложить пост. В конце концов, я — знающий философ, а судя по тому, что мне пришлось видеть в Первой Реальности, я пришел к выводу, что философия как наука находится там в зачаточном состоянии. Если же это не удастся, у меня есть другие связи и знакомства. Я уверен, что смогу обеспечить себя солидным годовым доходом.

Если же вас интересует, почему я представляю эту просьбу, хочу сказать, что, несмотря на те случайности и жизненные осложнения, которые имеют место, и несмотря на иррациональность живущих там людей, мир этот таит в себе и много привлекательного. Там никогда не соскучишься, как это, боюсь, бывает в нашем, так хорошо организованном мире. А у них всегда случается что-то интересное.

Ссылки

[1] ipso facto (лат.) — в силу самого факта; тем самым.

[2] Force majeure (франц.) — несчастный случай.

[3] Когда-нибудь я постигну тебя! (лат.)

Содержание