53
Звонок.
Леша проснулся мгновенно, словно кошка, на которую среди сна наезжает колесо телеги, сгруппировался и перекатился в дальний угол кровати. Телефон продолжал звонить. Мобильный. Значит, не Лазари.
Еще один звонок. «Абонент не определяется», — высветилось на экране.
Кто может звонить в такое время? Больница? Его «русские» больные на сегодня все выписаны. Он не дежурный и не конан.
Звонок.
Больной из России? В такое время? А почему бы и нет — плохо человеку. Не в первый же раз… Пусть в фирму звонит. Есть телефон круглосуточной связи на сайте. А я буду спать!
Звонок.
Кто бы ни был — не отвечу.
Звонок.
Леша сел, спустил ноги на пол и уставился пристально на телефон. Не то чтобы он пытался его загипнотизировать или молить перестать звонить, но все же…
Звонок.
И Леша с пронзительной тоской осознал: если не ответить, телефон не перестанет звонить никогда.
Чертыхнулся и поднял трубку.
— Слушаю! — буркнул недовольно.
— Господин Романов, — вопроса в голосе звонившего не было. Уверенность и простая констатация факта. Ивритская речь с легким незнакомым акцентом.
— Да, — на иврите ответил Леша.
— Канцелярия премьер-министра, — собеседник не посчитал нужным ни извиниться за столь неурочный звонок, ни хотя бы тоном выразить свое сожаление. Голос человека, облеченного полномочиями звонить людям в любое нужное для страны время, будить их без объяснения причин, вытаскивать из дома и причинять еще множество иных больших и малых неудобств. Голос власти.
— Господин премьер-министр просит вас срочно приехать. Машина будет выслана незамедлительно. Сопровождать вас буду лично я.
— А по какому поводу? — ляпнул растерявшийся Леша первый пришедший в голову вопрос.
— Десяти минут вам на сборы хватит? — неизвестный представитель власти даже не счел нужным заметить вопрос. — Костюм, галстук вам ни к чему. Встреча пройдет в исключительно узком кругу и в атмосфере полной — подчеркиваю! — полной секретности.
Иврит был абсолютно свободный, как принято говорить в Израиле — «высокий», но акцент указывал на выходца из иной страны, уроженца не Святой земли, а скорее ближнего ее окружения — Италии, Греции, соседей по Средиземноморью.
— Хватит мне десяти минут, но все-таки хотелось бы знать…
— Не имею полномочий разглашать причину, — отрезала канцелярия премьера. — Я позвоню вам снизу.
Трубка замолчала.
Леша посидел, тупо смотря на крепко зажатый в руке телефон, поймал себя на этом, перевел взгляд на часы — 03:47. Спохватился и, мобилизовав себя универсальной для русского человека во всех критических ситуациях фразой «Е… твою мать!», ринулся в ванную.
В десять минут он уложился — что мужчине надо? Быстро ополоснуться, без всяких там мочалок, щеток, намыливая себя ладонью, пожужжать бритвой — вот и все. Может, формальный дресс-код соблюдать и не надо, но премьер-министр — это премьер-министр! Посему — лучшая белая сорочка тончайшего льна. Висит, слава богу, тщательно отутюженная домработницей, черные брюки и начищенные до блеска «оксфорды». Немного тонкости одеколона «Айзенберг» — и все, вперед!
Звонок. Быстрый взгляд на часы. Пунктуально! Ровно десять минут…
— Готовы, господин Романов? — вновь уверенность, не терпящая возражений и не нуждающаяся в ответе. — Спускайтесь. Черная «ауди» напротив подъезда.
Отбой.
— С-сука! — зло выкрикнул Леша в пустоту, одновременно вылетая на лестничную клетку.
Желтый прямоугольник света в подъезде падал на асфальт, придавая завершенность черноте ночи, и помогал спрятать в ней автомобиль, если бы не созвездия «ледовских» светлячков в контурах фар. Тихое урчание мотора. Черные тонированные окна: ночь снаружи, ночь внутри. Высокий черно-белый силуэт, застывший подле передней дверцы, отделился от машины и направился к Леше.
Черт! — в сердцах мысленно сплюнул Леша. — Сказал ведь — без формальностей!
Клерк, или охранник, или кто еще там, был одет в классический смокинг, белоснежную рубашку с бабочкой, лакированные, безукоризненной выделки туфли. Он вошел в желтое пятно света, и Леша понял истинный смысл затертого книжного выражения «красив, как бог». Длинные, цвета могучего воронова крыла, вьющиеся волосы, схваченные в хвост, рассыпаются по плечам, по уложенному поверх смокинга шелковому белому шарфу с кичливо выставленной напоказ надписью «Hermes». Слева под шарфом на груди отливал золотом странный для госслужащего нагрудный знак — жезл, увитый змеями с обращенными друг к другу головами. Изумрудного цвета — необычайно живые и невероятно лукавые — глаза под густыми черными бровями, жесткие скулы и саркастически изогнутый контур рта.
Он подошел к Леше и оказался высок, очень высок — на голову, а то и на полторы выше Леши с его метром восемьюдесятью двумя.
— Господин Романов! — воскликнул он, и Леше мгновенно стало тепло на сердце и радостно. — Рад с вами познакомиться!
Франт протянул руку. Крепкое, дружеское рукопожатие. Господи, какой невероятно приятный человек! Он подумал про него «франт»? Вот дурак!
Леша опустил глаза, сгорая от стыда. Как он мог такое подумать? Это же Человек, которому можно довериться на сто процентов! Да что там довериться — за таким Человеком на край света с закрытыми глазами!
— Здравствуйте! — Леша от души надеялся, что он не просиял лучезарной улыбкой слабоумного. — Простите, а как вас…
— Это я прошу у вас прощения, — одарил его улыбкой — воистину царский дар — незнакомец и протянул запаянное в пластик удостоверение. Мелькнуло знакомое ивритское словосочетание «Служба внутренней безопасности». Чья-то самоуверенная размашистая подпись, придавленная круглой печатью, фотография, имя, фамилия.
Удостоверение помаячило перед Лешиным лицом положенное время и порхнуло во внутренний карман смокинга. Все бы хорошо, но только ни фамилии, ни имени Леша не запомнил (от волнения, что ли?), хотя вот ведь только что стояли перед глазами, отпечатанные четким черным по ясному белому! Как же теперь быть? Добавить последний штрих к портрету дурака вопросом: «Простите, пожалуйста, а как вы называетесь?»
— Доктор Романов, Алексей, — сгладил неловкость сам незнакомец, одновременно переходя на русский язык все с тем же мягким понтийским акцентом. — Зовите меня просто Гера, ладно? А я вас — Алексей, не возражаете?
— Господи! — от души воскликнул Леша, желая показать, что лично его такое обращение обрадует необычайно. — Конечно же, нет!
— Ну, вот и познакомились! — Щенячий Лешин восторг Геру не трогал, не смущал и явно был для него делом привычным. — Прошу в машину, время не ждет!
За время короткой беседы они совершенно незаметно для Леши оказались рядом с воплощенным в сталь совершенством германского автомобилестроения.
— Восьмая «ауди», — обрадовался Леша возможности козырнуть перед Герой своими познаниями.
— Именно так! — снисходительно вздохнул тот и распахнул перед Романовым заднюю дверцу — Прошу вас!
Волна аромата духов выплеснулась из салона. «Voyage» от «Hermes» — узнал Леша один из своих любимых парфюмов, опускаясь на кожаные подушки.
Перед ним застыл монументальный затылок водителя. Короткий редковатый ежик на жестком черепе, переходящий в точно такую же щетину на щеке. Руки в тонких лайковых перчатках, спокойно лежащие на руле. Белый контур рубашки над воротником пиджака.
— Доброй ночи! — Леша постарался вложить в пожелание, передать всю бушующую в нем радость от этой невероятной встречи.
Водитель ничего не ответил, но обернулся. Леша от неожиданности громко охнул. Перед ним сидел Джейсон Стэтхэм собственной персоной. Причем не просто, а в сценическом образе из фильма «Перевозчик» — те же перчатки, тот же костюм. И машина абсолютно та же! — мелькнула мысль с неким тревожным оттенком.
— Я — это не он, — сказал скучным голосом водитель, видимо привыкший к реакции окружающих и к необходимости давать одни и те же объяснения.
— Хотя профессия та же. Я — Перевозчик. Именно так — с заглавной буквы.
Машину ощутимо качнуло — великолепный Гера, усевшись на заднее сиденье рядом с Лешей, сообщил тем самым о своей немалой мышечной массе. Дверца закрылась бесшумно.
— Вакуумный подсос! — восхитился Леша. — Замечательный автомобиль!
— Ты не мог бы вернуть его в нормальное состояние, — поморщился Перевозчик. — Он сел сам, без принуждения. Дверь закрылась сама. Все условия соблюдены.
— Ну-у… — с сомнением протянул назвавшийся Герой. — Не знаю, можно ли считать серверный мотор и вакуумный подсос самостоятельным закрытием двери.
Леша с застывшим восторгом в глазах переводил взгляд с одного на второго.
— Зевс всемогущий! — закатил глаза к небу назвавшийся Перевозчиком. — Оставь риторику перипатетикам!
— Ты трогай, — решил Гера, — а уж я потом.
— В Мундус? — скорее уточнил, чем спросил Перевозчик.
— А куда же еще? — искренне удивился Гера.
— Так ведь речка рядом, — заворчал Перевозчик, как ворчат водители и таксисты всех времен и народов. — Крутить придется…
— Ты что — в Венеции, милейший? — В голосе франта послышались отзвуки приближающейся грозы. — Израиль! Одна река, которую в нормальных северных странах и ручьем-то назвать постеснялись бы! Давай-давай, поехали! Забываешься, Харон!
— В Венеции, между прочим, проблем вообще нет — там не река, а море! — сварливо возразил названный Хароном, но снял ручку скоростей с паркинга, и седан совершенно бесшумно, но стремительно рванул по асфальту. Дома по обе стороны улицы отпрыгнули назад и превратились в размазанные скоростью, подсвеченные цветным неоном реклам неровные ленты.
— Bay… — прошептал зачарованный невероятной скоростью Леша. Гера повернулся к нему впился взглядом в переносицу с шипящей скороговоркой причмокнул по-вампирски губами, всосав нечто невидимое.
Бум!
Тяжелый удар по голове, словно мешком с песком. На секунду все в мире перевернулось вверх ногами и поколебалось, а затем вернулось на место. Все, кроме чувства блаженного восторга. Ему на смену пришел липкий страх. Где я? Почему я здесь? Кто эти люди? Почему я, как последний идиот, сел к ним в машину?! Как я мог так облажаться?! Кто они — Гера и Перевозчик? И вообще — они люди или…
От последней мысли чертовски неприятно засосало под ложечкой и заныл затылок. В его похитителях? конвоирах, за исключением внешнего облика, ничего человеческого не ощущалось.
Гера сидел, отстранившись от Леши, как будто между ними возникла невидимая, но абсолютно непроницаемая стена, и смотрел в окно, за которым, между тем, исчезла пестрота улиц Тель-Авива и стоял полный мрак. И хотя машина словно зависла в нем, шестое чувство шептало Леше о невероятной скорости. То же шестое чувство — а может, уже седьмое? Поди разбери в этом сумасшествии… — подсказывало Леше, что ничего плохого с ним не случится. Мысль глупая, но успокоительная.
— Вижу, доктор Романов, вас гложет вполне объяснимое беспокойство, — заметил Гера и радушно улыбнулся. — Незамедлительно постараюсь его развеять! Скажу сразу же — вам никто и ничто не угрожает.
Перевозчик скептически хмыкнул.
— Не обращайте внимания на Харона — профессия сделала его циничным, как патологоанатома.
— Клянусь богами! — обиженно вскрикнул Перевозчик и ударил со всего маху по тормозам. Машина встала мгновенно. Леша инстинктивно сжался, ожидая мести инерции, разбивающей его лоб о ветровое стекло. Ничего. Ноль. Даже не шелохнулся! Да и остановились ли они? Мрак за окном. Как клубился, так и клубится. — Как ты мог сравнить меня со смертными! — Перевозчик повернулся, глаза горели черным гневом. — Да еще с трупокопателями! Меня — Перевозчика, имеющего дело с тонкой материей еще не упокоенных душ! Постыдился бы!
Высокий стиль его речей был несколько нарушен смачным плевком в приоткрытое окно. Водитель — Перевозчик ли он с большой буквы или просто бомбила на частной подвозке — он и в Африке водитель…
— Все-все! — мирно ответил Гера, весело улыбаясь и подмигивая незаметно Леше. — Неудачная шутка, прошу прощения!
Перевозчик посверлил его взглядом, проверяя на искренность, и недовольно отвернулся:
— Гермес! Когда ты наконец станешь серьезным…
— Тогда я перестану быть Гермесом, мой уважаемый Харон, не так ли?
Тот только махнул рукой с осуждающим вздохом и вдавил газ в пол.
Леша понял, что он сходит, а может, уже и сошел с ума. В голове звенело, а сердце готово было прорвать грудную клетку и трусливо ускакать назад, в родную постель, из которой его так коварно и подло выманили.
— Итак, дорогой доктор Романов… могу ли я воспользоваться любезно данным мне разрешением обращаться к вам по имени?
Леша издал неопределенное междометие, которое франт с именем, благоухающим французским парфюмом, посчитал согласием.
— Замечательно! Алексей, в свою очередь и вы зовите меня запросто — Гермес.
— В каком смысле — Гермес? — тупо переспросил Леша.
— В самом прямом, — весело улыбнулся тот. — Не в парфюмерном, сумочном или вещевом. — И задумчиво прищурил глаза: — Я бы сказал, вам ближе всего будет древнегреческое значение моего имени и моей, так сказать, сущности.
— Вы хотите сказать… — Леша замялся, пошевелив от неудобства пальцами, как человек, который боится, что из-за сказанного его сочтут за душевнобольного, но все-таки рискнул: — Вы хотите сказать… Вы — бог?
— Право, Алексей, — поморщился Гермес, — кому, как не вам, знать: Бог един. Что же касается моей природы, суждения о ней предоставим теософам, они этим зарабатывают свой хлеб насущный. Вас же больше должен волновать мой род занятий, точнее… — Он улыбнулся, как показалось Леше, несколько хвастливо. — …одна из моих многочисленных профессий.
Он доверительно похлопал Лешу по руке. Прикосновение оказалось совершенно обычным. Теплая, твердая ладонь уверенной в себе личности.
— Как видному представителю, можно даже сказать, одному из отцов-основателей нового вида предпринимательства — медицинского туризма… простите, организации лечения иностранных граждан в Израиле…
Показалось, или это прозвучало с легкой издевкой? Этакой злой иронией?
Лицо Гермеса было невозмутимо, как Мертвое море в безветренный день (впрочем, и в ветреный оно не сильно меняется).
— …она близка и понятна. На вашем арго, я — ваш сопровождающий, куратор вашего случая. Вы понимаете, Алексей?
— Не понимаю, — помотал головой Леша, инстинктивно вжимаясь в подушки сиденья, подальше от ставшего вдруг грозным Гермеса.
— Ну как же! — развел руками Гера. — Я — психопомп, это одна из моих сущностей! Я сопровождаю души на их последнем пути, помогаю им без страха расстаться с их временным телом. Я — важный и необходимый участник цепи развоплощения. Теперь вам ясно, доктор Романов?
— А чего тут неясного? — поддакнул, не оборачиваясь, Харон. — Тоже мне — бином Ньютона!
В голове у Леши раздался оглушительный звон.
— Алексей, дорогой мой! — встревожился Гермес. — Вы в порядке? Что-то вы побледнели стремительно, голубчик!
— Побледнеешь тут! — встрял в беседу черствый Харон. — Он небось уже с жизнью распрощался! — И цинично фыркнул.
— Я у-умер? — с заметным усилием смог выдавить из себя Леша, скривив рот в подобие улыбки. — Развоплощаюсь… то есть вы меня развоплощаете?
— Ну что вы! — рассмеялся Гермес веселыми колокольчиками. — Будет вам! Живы-живехоньки! Многие лета вам!
— Я же говорю…
Леша впервые увидел в отражении зеркальца живые искорки, закружившие в глазах Харона.
— …решил, что помер! Я-то специально кружил! Реку-то мы не пересекли!
— Именно так! — подтвердил Гермес. — Раз реку ты не пересек…
— То помирать тебе не срок! — подхватил Харон, довольный необычайно своим поэтическим даром. И хохотнул при этом. Как показалось Леше — плотоядно.
— В принципе верно, — поморщился Гермес рифме, но согласно кивнул. — Так что опасаться вам нечего. Наоборот — вам надо радоваться, ибо мало кому из смертных выпала честь, которой удостоились вы, мой дорогой доктор Романов!
Опять иронизирует?
— Я говорю абсолютно искренне, без намека на иронию, — вы приглашены в качестве почетного гостя…
Харон издал некий звук, видимо, выражающий несогласие.
— Именно почетного гостя! — повысив голос, недовольно покосился Гермес на Харона. — …Всемирного съезда Перевозчиков.
— В.В. и И.! — добавил Харон, значительно покачав указательным пальцем. — Всех Времен и Народов!
— Я высоко ценю оказанную мне, боюсь, незаслуженно столь высокую честь, — приободрился Леша и прижал руку к сердцу. — Но позволю себе спросить: а нет ли здесь какой ошибки…
— Мы, доктор, работаем без ошибок! — широко улыбнулся ему в зеркальце Харон. — Это сапер ошибается один раз…
— Это сапер думает, что он ошибается, — возразил ему Гермес. — А на самом деле никакой ошибки нет, пряжа парок вьется верно! Что суждено — того не избежать.
— Пусть так! — кивнул Харон, но продолжил: — Это сапер ошибается один раз, а нам ошибаться нельзя.
— Зевс всемогущий! — саркастически скривил рот Гермес. — Тебя послушать — так прямо ангел смерти! Архангел Гавриил собственной персоной! Я не умаляю ваше предназначение, господа Перевозчики всех времен и народов, оно, безусловно, велико, но надо и меру знать!
— А что такого? — запальчиво повернулся к нему Харон, держа руль одной рукой и совсем не глядя на дорогу — В чем я не прав-то?
«Можно ли назвать наш путь дорогой? — метались бестолковые мысли в очумевшей Лешиной голове, расталкивая и натыкаясь одна на другую. — А вдруг по встречке сейчас кто выскочит? А есть ли тут встречка? Дорога, наверное, с односторонним движением… вдруг овраг или речка… Речка?! Река!»
— Харон, уважаемый! — завопил Леша. — Вам не надо за дорогой следить? Не ровен час — реку и пересечем, не глядя, по ошибке!
— А доктор наш прав! — Гермес озорно замахал руками, веселясь от души. — Следи за дорогой, водитель!
— Зевс с тобой! — гаркнул Харон и от возмущенья поперхнулся. — А ты… тебя-то… ты-то чего? Какая тут дорога?
Но повернулся обратно, сумрачно уставившись в ветровое стекло.
— Ты прав во многом, но не во всем, Харон, — и в голосе Гермеса проявился гром, а мрак за окном расколола молния.
Гермес — сын самого Зевса, громовержца, — услужливо подсказала Леше память. — Наверняка способности от папеньки передались по наследству…
— Это Ангел Смерти работает безошибочно, а ваше дело — собрать переданные вам души и перевезти их через Реку. Не преувеличивай вашу роль, Перевозчик!
— И не думаю, Гермес! — смиренно ответил Харон. — Но и здесь важно не забыть душу на берегу, согласись?
— По беспечному недосмотру или по корыстолюбию? Не так ли, любезный Харон? Как насчет драхм и оболов?
Харон скосил глаза к носу и, пробурчав нечто невнятное, вроде «кто не без греха», продолжил:
— Не в этом суть! Я повторюсь: важно не только не забыть душу на берегу, чтобы она не металась без пристанища, но и забрать ее, когда ее с берега не отпускают, когда ее удерживают!
— Да, согласен, это проблема! — без тени иронии кивнул Гермес. — И это как раз тема нашей встречи, если не ошибаюсь.
— Не ошибаешься. — Харон посмотрел на него в зеркальце и ехидно добавил: — И это напрямую связано с твоими неудачами в развоплощении.
Гермес поперхнулся, неловко почесал нос и, не найдя ничего возразить, молча проглотил намек.
— Что тоже входит в повестку дня! — торжествующе добил его Харон и поторопился оставить за собой последнее слово, переведя ручку скоростей на паркинг. — Приехали!
— Куда? — попытался изобразить небрежный тон Леша, но вышло немного пискляво. — Куда приехали?
— Добро пожаловать на конференцию! — Харон на правах хозяина хотел гостеприимно улыбнуться, но широко осклабился. — Добро пожаловать в наш паб! Единственный в своем роде паб «Мундус Цере-рис»! То есть «Мир Цереры»!
Серебром блеснул значок на нагрудном кармане пиджака — длинное весло с широкой лопастью.
Церера — услужливо подсказала память, хотя лучше бы она этого не делала, — в мифологии Древнего Рима правительница Подземного мира.
Харон распахнул дверцу Леша с небрежным видом (хотя сердце ойкнуло, да еще как!) выбрался из машины на ночной, довольно свежий воздух. Огляделся.
Машина стояла на обычной городской улице, точнее, в увеселительном переулке, каких в каждом столичном или просто большом городе любой развитой страны предостаточно. Схожи они между собой, словно клонированные близнецы: мощный басовый «бумс-бумс!» из-за замазанных черной краской витрин неясного назначения, горланящие разношерстные толпы молодежи и разновозрастных туристов, застывшие статуями «Оскаров» охранники у лакированных, с непременным золотом позументов дверей частных клубов.
Этот переулок отличался от собратьев. Шум, гам и разноцветье реклам бурлили рядом. Смех и разнообразный визг доносились отовсюду, но данный отдельно взятый переулочек обтекали стороной.
Народ шел бесконечным потоком по главной улице. Возможно, кто-то и заглядывал в эту странную черную дыру в злачном пространстве, но по каким-то причинам бесшабашный людской ток несся мимо, не оставляя за собой даже любопытствующих завихрений.
Асфальт под ногами был совершенно обычным. Он не тек потоками раскаленной магмы, не дышал серой, не разбегался под ногами багровыми трещинами. Шершавое, щербатое, побитое долгими годами службы дорожное покрытие.
Машина остановилась у короткой красной ковровой дорожки. Ее ограничивали с обеих сторон золотые столбики, соединенные провисающими черными с золотом траурными лентами. Дорожка упиралась в массивную наклонную дверь в тротуаре, указывающую на находящийся за ней вход в подвал. Черную поверхность двери перечеркивали серебром скрещенные весла, на которых играли красные блики мигающего неоном названия «Mundus Cereris». Охранников перед дверью не было.
Еще бы. Леша замер, боясь шелохнуться и стараясь не дышать: кому нужна охрана, когда есть такой пес… Мамочка! Это же Цербер!
Тибетский мастиф на его фоне смотрелся бы недоношенным щенком. Сидя по левую сторону двери, пес возвышался над землей метра на три. Черная шерсть стекала с холки сверкающими волнами, переливалась на скалистой груди, переходящей в столпы огромных передних лап, обвитых в несколько витков длинным хвостом. Хвост непрестанно шевелился, густая шерсть скрывала нечто в нем затаившееся. Глаза пса были прикрыты, из-за неплотно смеженных век вырывалось голубое свечение, словно за ними билась в постоянной готовности вольтова дуга.
Харон потянулся, разминая затекшую после езды спину, и подошел к псу. Протянул руку вверх, едва дотягиваясь до середины груди, и ласково пробежал пальцами по холеной шерсти. Пес раскрыл пасть в подобии улыбки, показались длинные сабли клыков в красных отсветах пламени. Харон произнес короткую фразу из одних шипящих звуков с раскатистым «р-р» в конце.
Пес исчез. Мгновенно, без промежуточных стадий. Вот он был, а вот его нет. Леша облегченно перевел дыхание.
Не Чеширский кот — улыбка не осталась медленно таять в воздухе, — мелькнула глумливая мысль, не подобающая моменту.
— Мы в Риме? — осведомился Леша, зябко передернув плечами, переводя взгляд поочередно с Ха-рона на Гермеса, удобно облокотившегося на раскрытую дверцую
Гермес удивленно вздернул брови, переглянулся с Хароном, оба снисходительно посмотрели на Лешу.
— Э-э, доктор, — начал Харон, — вход в Подземный мир, в Аид, Царство Цереры, называйте как вам удобно, конечно, был в свое время в Риме…
— Но вовсе не потому, что это был Рим, а потому что это был Рим, — перебил его Гермес. — Вовсе не город, а имя нарицательное, олицетворение жажды страстей, власти, денег. Средоточие потоков темных и светлых, но более всего — черных энергий, кружащих в себе мечты большей части человечества. Все это было в сердце великой империи. В свое время. Конечно, и вход в Подземное царство располагался там же. Логично, удобно со всех точек зрения.
— Особенно логистика, — поддержал его Харон. — Быстро, коротко, эффективно. Опять же, вероятность ошибок меньше.
— Именно, — согласился с ним Гермес. — Но империи возникают и умирают, чтобы родиться вновь, и кочует вместе с ними вход в «Мундус Церерис», появляясь в месте наивысшего накала страстей и пороков человеческих… вот таким вот образом, Алексей. Возвращаясь к вашему вопросу — нет, вы не в Риме в Италии. Вы в Новом Риме.
— И что же сейчас именуется Новым Римом? — заинтересовался Леша.
— А какое это имеет для нас значение? — улыбнулся Гермес. — Не так ли, Харон?
— А никакого! — отрезал Харон, раздвигая в стороны тяжелые дверные створки и скрываясь внутри. — Идите сюда!
— Секунду! — Леша рискнул удержать Гермеса за рукав фрака. Гермес остановился, обратив на Лешу молчаливый взгляд. Леше без слов стало ясно, что он ни за что, то есть ни-за-что и ни-ког-да не позволит себе снова коснуться его.
— Да, доктор? — сухо спросил Гермес.
— Я приношу вам свои извинения за свою непозволительную дерзость…
Гермес прервал его коротким кивком:
— Извинения приняты. В чем вопрос, Алексей?
— Люди. Люди, живущие поблизости от «Мундус Церерис», от входа в Подземный мир, — они как-то чувствуют его близость? Он каким-то образом влияет на них?
— Хороший вопрос, Алексей! — В глазах Гермеса сверкнули темные искорки. — Ответ: конечно! Люди, живущие в Новом Риме, становятся необычайно агрессивными, беспричинно злобными, черствыми. Меньше души, больше хлеба и зрелищ, помните девиз Рима? Он актуален и поныне…
— Долго вас ждать? — нетерпеливо окликнул Харон. Голос звучал снизу и гулко, словно из погреба. — Собрание задерживаем! Уважаемые Перевозчики заждались!
— Все, доктор, довольно разговоров! — поторопил Гермес. — Да и простудиться вам недолго на ночной сырости, что, мягко говоря, здесь совсем нежелательно. Идемте!
Широкие ступени черного гранита, освещенные двумя рядами смоляных факелов, круто уходили вниз и, заворачивая налево, скрывали от взгляда само помещение, из которого доносились отзвуки музыки, неясный шум беседы, отголоски раскатистого смеха.
Леша замер в нерешительности, задержав дыхание в ожидании волны удушливых запахов — сырости? тлена? серы? Осторожно втянул в себя воздух. Аромат, окутавший его, нельзя было сравнить ни с чем. Никакая богемная парфюмерия не отражала и сотой доли кружившего вокруг великолепия. Запах уносил за собой, заставляя забыть все на свете, сулил неизмеримое блаженство, переходил в фейерверк ярчайших цветов, звучал фанфарами, отрывая от земли. Леша пошатнулся, и если бы не каменная рука Гермеса, сжавшая его локоть, скатился бы кубарем по лестнице.
— Что… что это? — благоговейно прошептал он, смотря прямо перед собой и не видя ничего. — Божественный аромат…
— Хорошо быть вхожим на Олимп! — подмигнул Гермес и легко провел рукой по его спине. Наваждение ослабло, хотя в голове все еще раздавался веселый хрустальный звон.
— Нектар, Алексей, нектар! Лично позаботился. На Олимпе не убудет, а Перевозчиков надо уважить в их тяжелом и непростом труде, не так ли?.. Идти можете?
Леша кивнул, и они пошли вниз по крутым ступеням.
— Хотя, надо сказать, это строго воспрещается. Но на то я и Гермес, клянусь отцом моим Зевсом, чтобы нарушать законы Олимпа, не так ли? — Покосился на факелы, неодобрительно фыркнул: — Натуральные факелы в золотых кольцах, коптят, к слову, нещадно, черный гранит… любят они этот болливудский антураж. Перевозчики, одним словом. Стиля им не хватает… Прошу вас! — Они спустились к входу в зал, и Гермес вежливо отступил в сторону, пропуская гостя вперед. А так как гость замешкался нерешительно, то и подтолкнул его в спину, как командир подталкивает салагу-десантника в бездну первого прыжка.
Рука у Гермеса была сильна, как и подобает герою мифов. Леша приданным ему ускорением влетел чуть ли не в центр зала и замер в неловкой позе, озираясь по сторонам.
Разговоры, смешки, словом, общий обычный фон каждого сборища разом оборвались, и Леша ощутил себя в перекрестье множества разнообразных взглядов, ни один из которых добрым не был. Впрочем, злых не было тоже. Скорее это были взгляды холодного любопытства. Так смотрит ученый-энтомолог на редкий, мутантный экземпляр досконально изученного вида насекомых.
Он ожидал полумрака, мерцания звезд и луны или красного свечения геенны огненной, но ошибся. Зал освещался, в модных нынче традициях, неярким электрическим светом, скрытыми под навесным потолком светильниками. По нему были разбросаны в кажущемся беспорядке многочисленные круглые столики, за которыми сидели, чаще по одному, реже по двое или по трое, разглядывающие Лешу люди. Нет, явно не люди, скажем — личности… нет, и личностями их не назовешь. Некие сущности.
— Перевозчики вечности! — Харон стоял сбоку от Леши на небольшом возвышении, полукруглой эстраде. Романов его не заметил и от неожиданности вздрогнул.
— Согласно Кодексу, при появлении Резистора, нарушающего случайно или преднамеренно механизм нашей деятельности, в обязанности председателя сообщества, коим я имею честь являться, входит его своевременное выявление…
— Короче, Склифосовский! — негромкий, с блатной ленцой голос уверенного в себе человека. Леша скосил глаза в его сторону. Говоривший сидел неподалеку, справа, и был хорошо Леше виден.
Круглоголовый крепыш. Когда он сидит, рост не очень-то определишь, но, похоже, не выше среднего. Белая футболка оставляла мощные бицепсы открытыми. Под густым и коротким, как щетина кабана, серым ежиком волос — низкий выпуклый лоб, со спрятанными под ним узкими, хищными, серыми же глазами. По майке шла кругом надпись «Придет Серенький Волчок и укусит за бочок». В центре круга — изображение волчьей морды. Не печатный штамп на дешевой ткани, но выписанный рукой великого мастера шедевр! Невероятной экспрессии, наполненная жаждой плоти оскаленная пасть живого волка! «Только коснись меня — пополам перекушу!» — читалось во взгляде зверя.
— Мы можем делать ставки, Председатель? — механический, мертвый голос слева. У обладателя голоса была густая и, похоже, колючая проволока черных волос, квадратная ассирийская борода и неестественно белая кожа. Глаз же не было! Были две глазницы, из которых наружу лился черный и абсолютный ноль Вселенной.
Он стоял возле своего столика, раскачиваясь с пяток на носки мягких сапог с задранными острыми носами. Его черная, продернутая по рукавам серебряными нитями, длинная, до пола, хламида была горделиво выставлена на обозрение.
По ней, во всю ее длину падали безвольно в бездонную пропасть марионетки, нити которых только что обрезал огромный, заточенный до остроты атомной грани, сверкающий белым светом палаш. По груди шла надпись наанглийском: «I am THE RIPPER!», призванная устрашить читателя, — и предназначение свое она выполняла. Сочетание материалов и цветов выдавало тяготение хозяина к Ближнему Востоку.
По правую руку от Потрошителя — перевел надпись Леша — за столиком сидел небольшого роста горбатый человечек с неприятно подвижным лицом. Оно беспрестанно меняло свои формы: то вытягивалось книзу, то становилось квадратным, то, наоборот, устремлялось вперед, придавая своему владельцу схожесть с бультерьером, и тогда в оскале пасти становились видны сплошные ряды треугольных акульих зубов.
На предложение Потрошителя зал отозвался одобрительным ропотом, но Харон поднял руку, требуя тишины:
— Не может быть и речи о ставках, пока не прочитана Нить!
— Вот это дело говоришь, Хозяин! Дайте пацану оклематься, пусть придет в себя маненько, — одобрил его коренастый качок и поманил Лешу рукой: — Иди сюда, братуха, присаживайся. Ты хоть и иудей, но с моей земли. Не боись, садись! — похлопал он по свободному стулу за своим столиком. — Всё с тобой путем будет, мое слово!
— Идите, доктор! — согласился Харон. — Посидите, побеседуйте, привыкните к обстановке…
И повел рукой мягким дирижерским жестом. Тут же полилась прямо из воздуха негромкая музыка, а в зале возобновились шорохи, тихий звон бокалов, шум многоголосых приватных бесед.
— Хозяин, Харон досточтимый! — взмолился крепыш, скривившись, словно от зубной боли. — Ну сколько же можно одно и то же! Уж поди лет тридцать слушаем эту «Boat on the River». Слов нет, песня классная, и группа «Стикс» в свое время была полный отпад. Я понимаю, традиции почтенного собрания надо чтить, базара нет! Но нельзя чего повеселее — рок-н-ролльчик там забойный или хотя бы про фраера дерзкого, а? Господин смотрящий?
Но Харон только сверкнул глазами в его сторону, и парень вздохнул горько:
— Всё-всё… молчу!
Лешка замялся, переступил с ноги на ногу, и поскольку выбора все равно у него не было, подошел к столику и, осторожно присев, стараясь выглядеть непринужденно, кашлянул вежливо:
— Добрый вечер! Простите, как вас… как мне к вам обращаться?
— К нам можно запросто — Серый Волк.
Изображение волка на майке явственно улыбнулось Лехе.
— Это не погоняло, как ты решил, — ухмыльнулся Серый Волк. — Это мое имя. Стыдно не знать, брателло, верований и поверий страны, в которой родился и вырос. Я — Перевозчик славян с незапамятных времен. Это мной пугают детей: «Придет серенький волчок», «Серый волк утащит в лес». Вот так-то, братуха. — Взгляд его упал на пустой бокал перед ним на столе, и он тяжко вздохнул: — Чего-то я заболтался с тобой. Так и времени для отдыха не останется. — И подбросил пустой хайбол высоко в воздух.
Стакан взлетел почти до потолка, кувыркнулся, начав падать, но завис в воздухе на долю секунды, чтобы размазанной от скорости чертой исчезнуть за занавешенной стойкой бара. Через секунду что-то прочертило воздух в обратном направлении, и перед Серым Волком снова возник его стакан, но уже полный до краев огненной в прямом смысле этого слова, но одновременно и прозрачной жидкостью. Закуски на столе не было и следа.
Серый Волк с резким выдохом метнул в глотку все содержимое и тут же занюхал подолом футболки. Лицо покраснело, потом побелело, а из глаз волка на рисунке брызнули слезы.
— Уфф, — блаженно произнес Серый Волк и откинулся на спинку стула. — Теперь можно и поговорить… тебе, кстати, выпить не предлагаю — на пользу не пойдет, поверь на слово.
Леша, на грани шока от всего происходящего, только тупо кивнул.
— Не, без балды — тебе нельзя. — Серый Волк нахмурился, подумав, наверное, что не убедил. — Ни одному смертному нельзя. Все напитки, что послабже, замешаны на воде из Леты; которые позабористее — для тех я сам из Смородины черпаю…
— А нектар? — невпопад спросил Леша, ощущая себя персонажем театра абсурда.
— А чего — нектар? — презрительно дернул плечами Серый Волк. — Ни крепости, ни огня… Не, ну ясный пень — аромат, цвет, послевкусие — ну вся эта хрень! Это для ценителей, истинных знатоков, — скривил он губы, а волк на майке подразнил длинным красным языком. — Типа вот этих. — Он небрежно махнул подбородком вправо. Леша проследил взглядом.
Гермес подсел за столик к некоему существу двухметрового роста. «А может, и выше», — подумал Романов. Мощная грудь с золотым нагрудным знаком, классический торс клином. Все в нем было прекрасно: и одежда (белоснежная, тончайшего полотна туника, расшитая золотыми египетскими иероглифами), и тело — в меру рельефные мышцы придавали складкам ткани особую живописность; была ли в нем душа — неизвестно; вот только голова подкачала однозначно — крупная песья голова с вытянутой острой мордой вносила резкий диссонанс в общее впечатление.
— Анубис! — ахнул Леша.
— Ясный пень, не Барак Обама, — хмыкнул Серый Волк. — У них с Гермесом много общего — и божественное происхождение, и бизнес близкий. Аристократы, блин, особняком держатся. Вот пусть нектар и пьют. А мы народ попроще… — И вновь метнул опустевший стакан в воздух. — Нам чего покрепче, — и с наслаждением отхлебнул новый, на этот раз голубоватый напиток. — Ух-х!!!
Глаза его затуманились, веки тяжело смежились, зато нарисованный волк оскалил огромные, как у саблезубого тигра, клыки, став на страже захмелевшего, задремавшего хозяина.
— Господин Серый Волк! — аккуратно позвал Леша. Ноль реакции. — Э-э… братуха! — рискнул он сломать дистанцию.
— О-о-о… — тихий томный вздох прошелестел под ухом. Леша от неожиданности подскочил.
За его спиной стояла дева красоты невероятной. Густые волосы тончайшими молодыми ветвями плакучей ивы рассыпались по плечам и спускались до хрупкой талии, перетянутой широким, траурного бархата поясом. Из-под копны волос сияли печальными бриллиантами голубые глаза. Бирюзовое мини безнадежно пыталось прикрыть, но скорее обнажало чудесные длинные ноги мечты, тонкость щиколоток которых выгодно подчеркивали стилеты ажурных туфелек на ярко-красной колодке.
— Юноша печальный! — прошептала нараспев дева. — Какая жалость! Хотите, я вам спою, юноша?
Леша судорожно дернул кадыком.
Дева пробежала длинными пальцами по его лицу, едва касаясь щек, и осторожно опустила руки на плечи.
— Посмотри мне в глаза, юноша, посмотри! — прошептала она.
Леша сошелся с ней взглядом, и тотчас и зал, и Серый Волк, и Харон, и весь мир с его страхами и тревогами ушел, перестал быть. Перестала быть и пустая, полная мелкой ненужной суеты жизнь — ее надо отбросить, прекратить немедленно — это простая и неотложная к исполнению аксиома!
Леша блаженно выдохнул.
— Переведи меня через Майдан! — тихо запела девица. Красота и печаль ее голоса были невероятны, неизъяснимо притягательны и неповторимы. Краски мира стали исчезать, теряться, сменяться быстро густеющим серым туманом.
Волк на рисунке прижал уши и низко зарычал. Его хозяин тряхнул головой и, мгновенно перейдя от дремы к действию, схватил деву за руку.
Пение прекратилось. Туман колыхнулся и исчез, краски мира хлынули в Лешу со всех сторон, возвращая к жизни. Волосы стали дыбом, и он с колотящимся от первобытного страха сердцем отшатнулся от дивы.
— Слышь, Моряна, — очень вежливо, но твердо сказал Серый Волк. — Не время еще! Ты иди-иди, вон, к Манале присядь, а то, видишь, она в одиночестве скучает!
— Да она все время такая, прибалтийка тормозная, — неожиданно вульгарно ответила Моряна, выдергивая руку. Повернулась к Леше, пообещала хищно: — Я вам еще непременно спою, юноша!
И, независимо качнув бедрами, пошла к столику, за которым сидела, подперев рукой щеку, дебелая большегрудая девица с абсолютно белыми длинными волосами.
— Тут у нас клювом не щелкай, братан, — неодобрительно покачал головой Серый Волк. — А то, сам понимаешь, в нашем клубе много всяких разных, зазеваешься — и ага! И глазом моргнуть не успеешь, как переведут тебя… через Майдан. Порошенко пускай переводит! Да и я хорош — после смородиновки пить двойной из Стикса… это перебор, — вздохнул тяжко, — меру-то знать надо…
— А смородиновка — это?..
— Ну, ты вообще без понятия! — возмутился Серый Волк, а его нарисованный двойник откликнулся неодобрительным ворчанием. — Смородина — это моя вотчина, Огненная Река, я через нее перевожу! Да ты глаза от Моряны отклей, посмотри по сторонам! Разберись, где сидишь! Такая возможность, может, одному из сотен миллионов смертных выпадает!
Леша вздрогнул, покраснел — действительно, незаметно для самого себя смотрел безотрывно на влекущую к себе и опасную, как сама смерть, красавицу.
Стены зала от потолка до пола были задрапированы тяжелыми старинными гобеленами. Все их объединял один мотив — реки, точнее, Реки. Именно так! Это были мрачные, угрюмые потоки не воды, но какой-то жидкой, летящей быстрым течением субстанции. Некоторые низвергались с крутых утесов в невидимую глазу бездну, иные струились гладью меж плоских берегов, не становясь от этого мирными, зовущими путника окунуться, смыть дорожную пыль. Все они вызывали одно желание — как можно дольше держаться от них подальше.
На каждом гобелене вилась надпись на своем языке, и ни один из них Леше знаком не был — набор разнообразных символов, иероглифов и рун.
— Ты выбери один, — зевнув, посоветовал Серый Волк, — и смотри внимательно. Сам все увидишь.
Леша остановил взгляд на тканом полотне с изображенным на нем бурным, явно ледяным потоком меж двух крутых скальных обрывов. Берега реки соединял мощенный неотесанными камнями, горбатый, шириной в повозку мост.
Гобелен немедленно стал расти в размерах. Или это Леша приближался к нему? Надпись, выложенная затейливыми рунами, подернулась рябью, затем прояснилась, теперь уже четкой кириллицей, и Романов прочел: «Река Гъелль». Изображение все росло, надвигалось на Лешу, зал «Мира Цереры» заволакивал серый полумрак. И вот он уже стоит на гранитном суровом берегу. Вокруг — ничего, кроме черных скал, уходящих ввысь насколько хватает глаз. Но даже там, на невероятной высоте, ни единого пятна снега не лежало на сверкающем чернотой, словно отполированный могильный камень, граните. Поток гремел так, что берег под ногами содрогался под его ударами. Но воздух, хоть и ледяной, оставался затхлым — ни дуновения ветерка, ни мороси от бурлящего внизу течения.
— Викинги.
Леша вздрогнул, крутанул головой по сторонам. Серого Волка не было видно, но голос его звучал ясно, перекрывая шум потока, словно он стоял рядом.
— Суровые ребята. Ты стоишь перед входом в Хель. Это мост Гьяалларбу, переход в подземное царство. Его охраняет… да! А где она? Чего-то не видно ее на сходняке-то…
— Можно ступить на мост? — осмелел Леша.
Серый Волк от души рассмеялся.
— Ну ты даешь, доктор! Это же картинка! Считай, 6D-кино! И скажи — Слава Творцу, что ты не стоишь тут на самом деле. Пошел бы по нему живой — он бы зазвенел, тут бы тебя Мотгуд и выпотрошила! А неживой — тоже не подарок, у викингов все сурово! Душу Мотгуд выдирает из тела без затей — раз, и весь сказ! Никаких тебе новомодных штучек. — В его голосе зазвучала неприкрытая ирония: — Ах, развоплощение! Такой деликатный процесс! Надо дать душе возможность атравматично покинуть тело, нужен Проводник, Куратор, Психопомп… Необходимость подготовки, гуманность перехода, уроки психологии послесмертия… Словом, бред политкорректности в полном объеме. Не иначе как у смертных дури набрались? Ладно, давай назад! Цигель-цигель!
Леша сделал шаг назад, и мгновенно ущелье устремилось от него, сворачиваясь, теряя многомерность. Бац! Головокружение, мгновенная тошнота, и он вновь сидит за столиком.
— Господин Председатель! — воззвал Серый Волк. — А где Дюймовочка? На мосту ее нет, в зале не видно.
— Мотгуд занята у Одина, — сухо ответил Харон.
Моряна переглянулась с альбиноской Маналой, и обе недвусмысленно хихикнули.
— Я бы попросил! — шикнул на них Харон.
Девицы дружно уткнулись в свои коктейли, но плечи подрагивали от смеха.
— Она что — крошечная? — почему-то шепотом поинтересовался Леша. Волк на футболке издевательски взвыл.
— Мотгуд? Как тебе сказать, — метнул на него насмешливый взгляд его собеседник. — В зависимости от настроения. Чем хуже — тем она выше. Меньше пяти метров я ее, честно говоря, ни разу не видел. Она великанша. А кликуху я ей дал. Типа с юмором. Удачно, прикинь?
Леша энергично кивнул, к полному удовольствию обоих волков.
— Вы уже готовы? — осведомился Харон, а Потрошитель довольно потер руки. — Можем приступить к ставкам?
— Еще чуток погодим, лады? — попросил Серый Волк.
Харон недовольно покачал головой, но дал согласие, махнув рукой. Потрошитель нахмурился, а человечек с акульей пастью проворчал неразборчиво и несогласно, но открыто возразить не посмел.
— Это кто? — тихо спросил Леша, указывая глазами на неприятную парочку.
— О! — значительно поднял палец Серый Волк. — Это крутые перцы! Одетый в хламиду с марионетками — сам Намтару.
— Намтару? — переспросил Леша, стыдясь своего незнания.
— Чему вас только учат, — закатил глаза Серый Волк. — Великий демон смерти! Про шумеров хоть знаешь?
Леша кивнул.
— Слава Семарглу! Он режет нить жизни и передает дальше, Перевозчику. У него их два. Один, кстати, сидит рядом — его имя… — он начертил по столешнице острым стальным ногтем: — Читай. Но только про себя! Вслух не произноси… сходка сходкой, конечно, но так надежнее.
«Ур-Шанаби», — прочел Леша.
— А второй…
«Хумут-Табал».
— …сейчас в баре. Он у нас бессменный бармен.
Серый Волк доверительно наклонился к Леше и прошептал:
— Он в своем истинном обличье. Поэтому и стойка занавешена. Тебе нельзя видеть нас в нашей истинной сущности — тогда нет тебе возврата. Мы принимаем тот облик, который для тебя приемлем.
Серый Волк осекся и с сомнением посмотрел на Лешу. А не туповат ли парень? — легко читалось во взгляде.
— Неужели ты и в самом деле думаешь, что Харон — вылитый Джейсон Стэтхэм?
— Нет-нет, конечно же, нет! — поспешил ответить Леша.
«И куда исчез его блатной жаргон?» — мелькнула мысль.
— Так вот, он, — ткнул в имя Хумут-Табала, выцарапанное на столе, — он наш бессменный бармен по одной простой причине: он многорук… — с сомнением покачал головой. — Вряд ли руками назовешь то, что у него есть… да и ногами тоже не назовешь… конечности, вот! У него множество всяких разнообразных конечностей, — и для убедительности пошевелил пальцами. — Представить его в более или менее приемлемой твоему сознанию оболочке — значит лишить его этих самых… оконечностей. А что это будет?
Леша вымученно улыбнулся: мол, откуда мне знать?
— А это будет — замедлить работу бара! — веско сказал Серый Волк, а его нарисованный собрат заскулил — коротко, но тоскливо. — Вот что это будет! Поэтому оставили уж как есть, а стойку занавесили — и нам хорошо, и крышу твою на место возвращать не нужно…
Гортанный смех за столиком в дальнем углу.
Гермес поморщился, недовольно дернул щекой — кто позволил себе помешать их с Анубисом беседе?
— Зря это Кола Вельды себе позволяет, — сморщил нос Серый Волк. — Харон за подобное нарушение порядка собрания и Цербера может призвать.
Но Гермес уже навис над столом, где три маленького росточка человечка монголоидной внешности, схожие меж собой, как Петров — Иванов — Сидоров, стали еще меньше ростом, быстро кивая в молчаливых извинениях. Над столом медленно кружила, потрескивая и переливаясь жидким пламенем, шаровая молния.
— Один из них — Дохооло Агэ, второй — Куль Отыр, властелин подземного царства. Маньчжуры, короче, с мансийцами. Кто из них кто, поверишь, сам путаю… да и в общем-то нам без разницы… Посмотри-ка лучше, братан, на Стикс… Нет-нет! — поспешно остановил его Серый Волк, а его нарисованный собрат прихватил Лешу зубами за руку, когда тот уставился на изображение большой мутной реки, густым варевом текущей меж низких берегов. — Стикс — он напротив, в центре. Выделяется из всех. А к этому не приближайся. Это река индийская… Вайтарани. Она… — Нарисованное второе его «я» сморщило брезгливо нос. — …в основном из крови, костей разложившихся и волос… Запах соответствующий. Им, индусам, после Ганга, наверное, привычно, а нам тяжко будет… давай без нее обойдемся.
И Леша перевел взгляд на Стикс.
Гобелен с изображением Страшной Реки, хотя и был одного размера с другими, но отличался ото всех, отгородившись от прочих рек невидимыми барьерами. Смотреть на него не хотелось.
— Смотри, братуха, смотри! — прозвучало жестко, приказом.
Леша нервно дернул веком, и Стикс устремился к нему, перевернув мир. Леша отшатнулся в страхе быть поглощенным, выпитым рекой без остатка. Ощутил сталь пальцев Серого Волка на локте, и Великая Река потекла через него. Через его мысли, его душу — есть ли у меня душа? — через его сердце, а Леша, замирая, понял, что он и стоит на берегу, и тонет одновременно в Стиксе.
Его обуял дикий страх. Страх того, что с ним произойдет сейчас нечто необратимое, чему нет имени, а есть только первобытный ужас неизведанного.
Он понял, что это страх Смерти. Но тут подул грустный легкий ветерок, воды Реки подернулись рябью, как глаз застилает слеза, и Река изменилась, потекла Сожалением и Раскаянием. Поток темнел, наливался бездонно-черным цветом, и имя ему стало Скорбь. Скорбь по всем близким, друзьям, любимым и врагам, оставшимся на том, покинутом берегу.
Скорбь стала нарастать Расставанием, перед которым никто и никогда не мог устоять. Оно подхватило Лешу, оторвало от берега и понесло к другому, высокому и мрачному, с низко нависшим багровым небом и раскаленной добела луной в нем, стекающей на землю жидким серебром.
И тут, в своей самой стремнине, течение вдруг вздыбилось и остановилось. Лешу подхватило в свою колыбель Смирение. Он тихо и умиротворенно вздохнул, провел рукой по груди. Под его пальцами распахнулась надвое грудина, выпуская сердце из клетки на волю.
И он принял Реку, и его приняла в свое лоно Великая Река, отпуская ему грехи, страдания, измены и победы, превращая доктора Джекила и мистера Хайда, Инь и Ян каждого из нас, в одну возлюбившую самое себя, светлую суть…
— Нить прочитана! — торжественно объявил Харон. Голос его отозвался громовыми отзвуками под потолком паба.
Леша вздрогнул. Он сидел за столом, по лицу, не останавливаясь, ручьем текли слезы. Напротив него сидели два волка — живой и нарисованный — и одинаково задумчиво смотрели на него.
— Как ты думаешь, смертный, — спросил Серый Волк, и не было в его голосе ни тени блатного говорка, ни окраинной безграмотности, — зачем ты был вызван сюда?
Леша молчал, слезы на его щеках высыхали, оставляя тонкую прозрачную корочку.
— Ты — Резистор. Ты сопротивляешься порядку вещей, не приемлешь, отвергаешь его. Благодаря случайному стечению многих неизвестных вам, смертным, флуктуаций Мироздания, неприятие твое упало на благодарную почву, и всё вместе в недалеком будущем внесет возмущение в естественный ход событий…
— Утукку! — страшно проревел Намтару. Марионетки на его хламиде заметались, понеслись в обратном порядке — вверх из преисподней. Ур-Шанаби зарычал, шерсть на голове встала дыбом, пасть вытянулась вперед, закапала шипящая слюна, оставляя на полу обугленные пятна.
Леша лишь коротко обернулся на крик, сразу же вернулся к Волку.
— К чему это приведет, как распорядишься ты своей судьбой, смертный? Вот в чем вопрос, вот в чем наше развлечение, единственное, если хочешь знать. Призвание наше невеселое… — вздохнули тяжело оба Волка и посмотрели друг на друга. — Какие наши радости? Вот так вот собраться, потешиться немного. Да и раз в несколько… — Он осекся, задумчиво сощурив глаза, — …во много, поверь мне, в очень много лет, обнаружив Резистора и прочитав Нить, сделать наши ставки. Сделать ставки, узнав тебя. Нельзя же играть без карт на руках, согласись.
— Ставки на что? — голос сел, вышло у Леши сипло, с надрывом.
— Не на что, а на кого, — улыбнулся уголком рта Серый Волк. — На тебя, конечно. Тут больше нет никого. Анекдот помнишь?
— На что ставки? — упрямо переспросил Леша.
— На то, как сложится твоя судьба. Как ты ей распорядишься, доктор, — вздохнул Серый Волк, — на это мы делаем ставки. На то, как ты поступишь.
— Поступлю с чем? С чем я должен поступить? — Леша резко подался вперед, и волк на футболке оскалился, предупреждая: «Не подходи!» Его хозяин прикрыл изображение ладонью, из-под которой доносилось рокочущее рычание.
— Скоро все сам поймешь. Обещаю.
— А вам, бессмертные Перевозчики, знающие секреты Той Стороны, вам, служители Вечности, — неужто вам неизвестна моя судьба? — Трах! Затрещала столешница под Лешиным кулаком. — Что за чушь! Не верю!
— У тебя, смертный, есть то, чего нет у нас, — неожиданно кротко ответил Серый Волк. — То, что Он в мудрости своей бесконечной даровал вам, и обделил своим даром нас. У тебя есть, был и всегда будет величайший Его дар! Дар, который вы, люди, часто клянете нещадно — свобода выбора, смертный, свобода выбора! И посему что ты выберешь, как ты решишь — неизвестно никому, в том числе — пока и тебе самому.
Тишина. Тишина повисла в зале. Все смотрели на него. И палач Намтару со своим приспешником, и Гермес с Анубисом, и красавица Моряна, и еще многие-многие другие, до этой минуты не находившиеся в пабе, — неизвестные бородачи в этрусских тогах, звероподобные существа в звериных шкурах и иные, чьи сущности были Леше не видны, но чье незримое присутствие, как и дуновения множества невидимых крыл, он вдруг ощутил.
— Иди-иди, смертный, — улыбнулись ему Волки. — Возвращайся домой. И помни: будет так, как ты решишь. Иди. Анубис, Отворяющий Пути, проводит тебя.
— А может, Харон, а? — упавшим голосом попросил Леша. Перспектива идти за собакоголовым божеством не вдохновляла.
— Харон, как и все мы, перевозит только в одну сторону, — впервые отозвался нарисованный волк и хищно облизал клыки. — One way ticket, милейший!
— Иди смело! — вернулся в образ братана Серый Волк. — Все будет путем. Никто тебя не тронет. Во, зуб его даю! — И ткнул пальцем в пасть на футболке. Нарисованный волк обиженно тявкнул.
— Иди за мной! — приказал Анубис нейтральным тоном, каким говорят с кем-либо, к кому обращаться ниже своего достоинства, но приходится. — Ступай за мной шаг в шаг, смертный, иначе превратишься в разорванное на куски мясо!
— Что да, то да! — развел руками Серый Волк. — Уж будь внимательным! А то костей не соберешь. Раскидает тебя по разным местам, никто не поможет!
Лешка встал, надеясь удержать невольную дрожь в ногах, и удержал. Вот так-то, господа Перевозчики, лицо мы перед вами сохраним!
Анубис остановился в шаге от стены.
— Встань точно у меня за спиной! — скомандовал он, не повернув головы. — Начинаем с правой. Тебя потащит за мной. Не сопротивляйся. Как пассажир на мотоцикле, тебе ясно, смертный?
«Не сопротивляйся, слейся со мной, я влево — и ты клонись влево, а то свалимся, понял?» — говорил ему Лазари, прежде чем вылететь на дорогу на своем «Харлее» на скорости в двести км.
— Я понял… — выдавил Леша, понял ошибку и тут же добавил: — Я понял, о великий Анубис! — надеясь, что он не слышится Волей из «Старика Хоттабыча».
Судя по небрежному кивку, попал в точку! Ну…
— Правой! — крикнул с гулким эхом его нежданный поводырь.
И они шагнули в стену. Стена мигом перевернулась и обратилась потолком.
Леша прошел через запах иссохшей известки, сменившийся запахом сырой многотонной толщи земли, он шел через гранитные массивы, проталкивался через скелеты юрского периода и через скелеты периода нового времени. Вокруг метались чьи-то неясные тени, иногда заполошно, иногда — с угрозой, и тогда Анубис высовывал длинный язык, мгновенно расцветающий пламенем, и тени со стонами и воем исчезали в складках земных пород.
Он шел через угар автомобильных выхлопов и наполненные керосином баки огромных авиалайнеров, он шел по живым и по трупам, через плоть и через кровь.
Он шел, пока Анубис не отступил вдруг в сторону, пропуская его вперед, и он прошел сквозь скрип матрасных пружин и хруст свежего постельного белья, которое сам и поменял накануне, и не оказался распластанным на кровати своей спальни.
