Боль — вечный, верный, упорный и в то же время всегда нежеланный спутник человека. Она пришла к нему по длинной лестнице эволюционного развития, из глубокой древности, от ничтожного комочка белка, который впервые вздрогнул в ответ на едва заметное раздражение, коснувшееся его поверхности. Разумеется, эта примитивная реакция не была вызвана болью. В ней было заложено лишь возможное начало, неясный прообраз возникшего через много миллионов лет болевого ощущения.

Прошли миллионы лет. Менялся земной покров, менялось его население. На смену одним видам животных приходили другие, для того, чтобы в свою очередь исчезнуть и уступить место новым и новым формам жизни. На каком-то этапе развития жизни появился человек. И с тех пор, подобно тени, следует за ним боль, оставаясь для него постоянным спутником, которого он ненавидит и от которого стремится освободиться.

Но в то же время человек не остается рабом болевых ощущений и может оказать на них определенное влияние.

В зависимости от цели, силы воли, упорства и мужества человек способен овладеть болью, подавить ее, заставить свой организм преодолеть разрушающее действие болевого чувства. «Люди с сильной волей, — говорит И. М. Сеченов, — побеждают, как известно, самые неотразимые, повидимому невольные движения; например, при очень сильной физической боли один кричит и бьется, другой может переносить ее молча, спокойно, без малейших движений, и, наконец, есть люди, которые могут даже производить движения, совершенно несовместимые с болью, например, шутить и смеяться».

Жизненный опыт показывает, что люди, которым приходилось испытывать тяжелые боли, пытались с большим 240 или меньшим успехом побороть их, применяя определенные методы и приемы.

Еще Гиппократ, греческий врач и ученый, живший в V в. до н. э., говорил, что при наличии двух болевых очагов человек ощущает только тот, который вызывает более сильную боль. Уже давно отмечено, что «боль облегчается болью». В кресле зубного врача можно нередко наблюдать, как пациенты, стремясь избавиться от боли, вызванной бормашиной, стараются ущипнуть или уколоть себя в руку или в ногу. Рассказывают, как курьез, что в прошлом столетии, до открытия наркоза, дантисты имели специальных ассистентов, которые обязаны были щипать больных в момент удаления у них зуба. Это отвлекало пациентов от основного болевого ощущения. Нередко можно видеть, что люди защищаются от боли, напрягая мышцы конечностей, сжимая кулаки, стискивая ручки кресла, руку врача и т. д. Все это приносит им некоторое облегчение.

Исследования, проведенные в физиологических и психологических лабораториях, показали, что если испытуемому наносить два болевых раздражения, они взаимно смягчают друг друга. Более сильная боль отвлекает или, может быть, привлекает внимание и заставляет человека забыть о менее сильной. И врачи, и больные знают, что сильнейшие боли при каузалгии смягчаются или прекращаются вовсе, если приложить к больной конечности (а иногда и к здоровой) мокрое холодное полотенце. Здесь действует не только выключение местных болевых рецепторов, но и взаимодействие болевой и температурной чувствительности. Чувство холода, тепла, прикосновения, давления подавляет болевое ощущение. Академик Л. А. Орбели рассказывает, что один врач, страдавший воспалением седалищного нерва (ишиалгией), случайно облил больную ногу холодной водой и убедился, что эта неожиданная процедура способствовала значительному облегчению боли. С тех пор при наступлении болей он прикладывал холодные компрессы или погружался в холодную ванну.

Нередко простое поглаживание кожи смягчает ощущение боли. Растирая и поглаживая ушибленное место, мы мобилизуем эпикритическую чувствительность для ослабления протопатической. Именно поэтому ласковая рука матери успокоила боль, измучившую маленького Жана, о чем так красиво и умно рассказывал Ромэн Роллан в своем романе «Жан Кристоф» (см. стр. 131).

Уже неоднократно указывалось, что люди стараются при сильных болях заполнить свое сознание делами, заботами, думами, заняться каким-нибудь умственным или физическим трудом. Дарвин рассказывает, что на английских кораблях матросы во время экзекуции брали в рот кусок свинца, чтобы, сжимая его зубами, отвлечь внимание от боли.

Великий философ Кант умел усиленной умственной деятельностью преодолевать боль. Знаменитый французский физик Паскаль облегчал свои тяжкие невралгические боли, погружаясь в сложные математические вычисления.

Мы уже знаем, что бурные аффекты, как, например, страх, экстаз, сильно тормозят болевое ощущение. Физиологическую сущность этих явлений легко объяснить на основе учения А. А. Ухтомского о доминанте. Надо полагать, что во всех описанных выше случаях искусственно создавался господствующий (доминантный) очаг возбуждения в коре головного мозга, который подавлял другие очаги возбуждения. Этим объясняется и «правило Гиппократа» о подавлении боли болью. Вновь возникший в коре мозга очаг возбуждения, более мощный, чем все другие, притягивает к себе импульсы, идущие к другим участкам центральной нервной системы. Происходит как бы «переадресовка» сигналов, поступающих с периферии.

Господствующий очаг возбуждения подчиняет себе все физиологические процессы, протекающие в организма.

Начиная с древнейших, доисторических времен люди умели преодолевать боль. Однако сила человека не в случайном, а в волевом сознательном преодолении боли, в умении превозмогать болевое ощущение, стать выше страдания, добиться победы над упорным, настойчивым чувством боли. Люди, умеющие подавлять боль, умеющие становиться выше животного, не поддающегося контролю разума, страдают от боли совершенно так же, как и люди, корчащиеся в судорогах тяжкого болевого ощущения и оглашающие жалобными криками палаты больниц, своды операционных, поля сражений. Анатомическое строение их органов, чувствительность их рецепторов, реактивность их нервной системы, как правило, ничем не отличается от того, что принято называть «физиологической нормой».

Они страдают по-настоящему, но умеют быть хозяевами своего страдания. Их нервная система напряжена, сигналы их рецепторов стремительным потоком идут в спинной и головной мозг. И только величайшее напряжение воли дает им возможность покорить, подавить нарастающее ощущение боли, зажать крик между стиснутыми зубами, удержать стон. Смешны и наивны «ученые» трактаты современных горе-философов, пытающихся обосновать теорию пониженной болевой чувствительности или физической тупости «низших рас», преступников и «неполноценных» людей «Второго сорта». «Одну лишь боль легко перенести, — иронически замечает Лериш, — это боль ближнего».

Необходимо с раннего детства воспитывать в человеке умение не поддаваться боли. Давно известно, что люди, выросшие в суровых условиях, привыкшие к твердой дисциплине и постоянному самоконтролю, лучше владеют своими чувствами, чем изнеженные, недисциплинированные и эгоистичные представители человеческого рода. На каждое болевое раздражение они не отвечают криком, слезами, обмороком или попыткой к бегству.

Воспитание имеет огромное значение для преодоления боли. Этому учит опыт всей нашей жизни, опыт здоровья и болезни, труда и отдыха, мира и войны. Конечно, нельзя впадать в крайность и думать, что единственный способ борьбы с болью — презрение к ней. Напротив, с болью надо бороться, боль необходимо уничтожать во всех ее проявлениях. Но это следует делать мужественно. Человек должен властвовать над мучительным болевым ощущением. Он не должен становиться его рабом. «Современный человек, — говорит Ирасек, — не хочет переносить боль напрасно, когда в этом нет нужды, он не практиковался в перенесении боли и не подготовлен к этому.

Взгляды на боль и отношение к ней у современного человека совсем иные. Я убежден, что современный человек в случае крайней необходимости тоже перенес бы сильные боли».

В диссертации А. И. Давыдовой из Ленинградского института им. Бехтерева описан такой случай.

Сотрудницу этнографического музея во время поездки в отдаленную деревню Марийской республики укусила в ногу собака. Не имея возможности провести курс необходимых предохранительных прививок, она решила выжечь место укуса раскаленным железом, одновременно использовав этот случай для завоевания себе авторитета среди местного населения, без чего невозможна была плодотворная работа по сбору этнографического материала.

В присутствии многих жителей деревни она раскалила кусок железа и приложила его к больному месту на ноге. «Мясо зашипело, задымилось, — рассказывает она, — острая, жгучая боль захватила меня всю, но я удержалась от крика, так как знала, что нельзя показать себя слабой, и только из глаз непроизвольно потекли слезы. Я выжгла края вокруг всей раны и после этого крепко забинтовала ногу».

История революционного движения знает случай совершенно исключительного преодоления физической боли, победы выдержки и силы воли над мучительным болевым ощущением.

В сентябре 1907 г. русский революционер Тер-Петросян (Камо) был арестован в Берлине германской полицией. Предстоящий суд грозил Камо выдачей царскому правительству. За две-три недели до суда Камо начал симулировать буйное помешательство. Из всех видов симуляции симуляция психических заболеваний самая трудная. С. В. Медведева, ближайший друг и спутница герояреволюционера, рассказывает, что «Камо совершил чудо: он успешно симулировал четыре года… Он обладал железной силой воли и был заражен непримиримой жгучей ненавистью к своим политическим противникам, которая внушила ему героическую решимость претерпеть какие угодно муки, лишь бы не дать торжествовать врагам».

Камо был отправлен на испытание в психиатрическую больницу. В течение четырех месяцев он не ложился на койку, проводя дни и ночи на ногах. Он пробыл 9 дней в холодном подвале без всякой одежды, согреваясь непрерывными прыжками и бегом по каменному полу. Однажды он вырвал у себя из головы половину волос и пучки их разложил симметричными рядами на одеяле. Он перерезал себе вены на руках и был с трудом спасен от смерти подоспевшим надзирателем. При этом не только кровать, но и весь пол камеры был залит кровью.

Не надо быть врачом или физиологом, чтобы понять, какую боль испытывал этот человек, какой поток импульсов посылали в центральную нервную систему его болевые и температурные рецепторы. Он ощущал боль от холода, от повреждения кожных покровов, от выдергивания волос. Несмотря на это, Камо так успешно симулировал психическое расстройство, что в 1908 г. был признан душевнобольным и переведен в психиатрическую больницу Бух под Берлином.

В 1909 г. в тюрьме Альт-Моабит Камо начал симулировать кожную анэстезию. Без звука, без стона, не меняя выражения лица, переносил он самые жестокие методы исследования. Его кололи булавками, жгли тело раскаленными металлическими прутьями, выщипывали волосы и т. д. Много лет спустя у Камо на бедре можно было видеть шрамы от раны, выжженной в моабитской тюрьме.

Поведение его было героическим. Он ни разу не вскрикнул, не подал виду, что испытывает невыносимую боль.

Его выдавали только зрачки. Они расширялись независимо от воли. Симпатическая нервная система, возбужденная потоками болевых импульсов, непроизвольно растягивала зрачки. Организм был наводнен адреналином. Человек молчал, даже улыбался, несмотря на то, что ему хотелось кричать, быть может заплакать, признаться в симуляции. Он испытывал нечеловеческую боль, но не реагировал на нее. Лишь расширенные зрачки и, вероятно, повышенное кровяное давление показывали, что он все чувствует. Это смущало врачей, сбивало их с толка.

Ни в одном учебнике, ни в одном солидном немецком руководстве нельзя было найти подходящее объяснение.

Прославленные психиатры, ученые доктора медицины и философии утверждали, что человек, обладающий нормальной чувствительностью, не может, не в состоянии переносить такие мучения. В конце концов судебно-медицинская экспертиза пришла к выводу, что Камо действительно страдает болезнью, которую оп изображал.

Через несколько лет в тюремной больнице Метехского замка Камо был снова подвергнут психиатрической экспертизе и был вторично признан душевнобольным, страдающим кожной нечувствительностью. Так воля побеждала и победила физические страдания.

Великая Отечественная война советского народа дала немало примеров преодоления боли, подавления страха, нежелания поддаться физическому недомоганию, ранению, контузии. Сознание ответственности перед товарищами, чувство долга, понимание опасности, нависшей над Родиной, определяли поведение бойцов и давали им силы оставаться на боевом посту, несмотря на ранение, слабость, боли и холод.

Наша Родина никогда не забудет подвига Зои Космодемьянской, сохранившей силы и мужество, несмотря на изощренные пытки, неслыханные мучения и издевательства, которым ее подвергли гитлеровцы. Очевидцы рассказывали, что четверо дюжих мужчин, сняв пояса, избивали девушку. Хозяева насчитали двести ударов, но Зоя не издала ни одного звука. А после опять отвечала «нет», «не скажу», только голос ее звучал глуше, чем прежде. Даже сами немцы вынуждены были признать, что «маленькая героиня осталась тверда. Она не знала, что такое предательство… Она посинела от мороза, раны ее кровоточили, но она не сказала ничего. Зоя тяжело дышала, волосы ее были растрепаны и черные пряди слиплись над высоким, покрытым каплями пота лбом. Губы ее были искусаны в кровь и вздулись. Наверно, она кусала их, когда побоями хотели добиться от нее признания».

На московском кинофестивале нидерландская кинематография показала фильм о бойцах сопротивления. Фильм этот называется «Нападение». Герой инспектор Баккар, попадает в лапы гестапо. Его пытают, требуя выдать подпольное руководство. Он знает все, но молчит. Силы его иссякают. И тогда он просит прислать ему яд для того, чтобы умереть и не проговориться.

Победу над болью, преодоление физической слабости и беспомощности изобразил Б. Полевой в своей книге «Повесть о настоящем человеке».

Алексей Мересьев, летчик-истребитель, сбит вражеским самолетам позади линии фронта, в расположении врага. «Сколько пролежал без движения, без сознания, Алексей вспомнить не мог. Какие-то неопределенные человеческие тени, контуры зданий, невероятные машины, стремительно мелькая, проносились перед ним, и от вихревого их движения во всем его теле ощущалась тупая, скребущая боль… Томимый безотчетным ужасом, он сделал рывок — и вдруг ощутил морозный воздух, ворвавшийся ему в легкие, холод снега на щеке и острую боль уже не во всем теле, а в ногах…»

Так пишет Борис Полевой, воплощая в художественном образе то, что знает наука о боли и человеческих страданиях. Но попробуем разобраться в картине, нарисованной писателем.

Подобно тому, как скальпель анатома, обнажая мышцы, нервы, сосуды, проникает в тайны человеческого тела, мысль физиолога вскрывает сущность жизни, изучая и расшифровывая все многообразие существования живой материи на земле. И пусть не посетует на нас читатель, если мы взглянем на все то, что рассказал Б. Полевой, глазами врача и физиолога.

Все тело Мересьева при падении было разбито. Кожные рецепторы и отчасти рецепторы внутренних органов непрерывно сигнализировали в мозг о повреждениях, кровоподтеках, нарушениях целости наружных покровов, размозжении мышц, связок, костей. В коре головного мозга возникали сначала изолированные очаги возбуждения, затем, взаимно влияя друг на друга, они распространились по всей нервной системе. Но постепенно, как это и должно было быть, боль в наиболее пострадавшем органе — нижних конечностях — заполнила сознание раненого. Согласно правилу Гиппократа, наиболее пострадавший очаг привлек внимание летчика. Все остальные ощущения отодвинулись в сторону, и он почувствовал острую боль только в ногах.

«Он тихо привстал… Та же острая боль, возникшая в ступнях, пронзила его тело снизу вверх. Он вскрикнул.

Пришлось снова сесть. Попытался скинуть унт. Унт не слезал, и каждый рывок заставлял стонать. Тогда Алексей стиснул зубы, зажмурился, изо всех сил рванул унт обеими руками — и тут же потерял сознание. Очнувшись, он осторожно развернул байковую портянку.

Его ступня распухла и представляла собой сплошной синяк. Она горела и ныла каждым своим суставом. Алексей поставил ногу на снег, боль стала слабее. Таким же отчаянным рывком, как будто он сам у себя вырывал зуб, сорвал он второй унт. Обе ноги никуда не годились. Очевидно, когда удар самолета по верхушкам сосен выбросил его из кабины, ступни что-то прищемило, раздробило мелкие кости плюсны и пальцев…»

У Мересьева были раздроблены кости, размозжены мышцы, порваны сосуды и связки, нарушено кровоснабжение мягких тканей. Боль, которую он испытывал, была ужасна. Он находился еще в той стадии, когда такое ранение вызывает острую, жгучую, ни на минуту не утихающую боль. Сознание, воля, психика подчинены этому доминирующему, главенствующему ощущению.

Именно о такой боли говорил один буржуазный психолог, что она поражает умственные способности, изменяет нравственное чувство, меняет характер, превращает альтруиста в эгоиста, храбреца в труса, порядочного человека в негодяя. Подвиг Мересьева — весомое доказательство ошибочности этого откровения. Может быть, все то, что сказано, выше, и верно, но забыто лишь одно — забыто, что существует сила, способная преодолеть самую страшную боль. Это воля и моральная твердость человека. Недаром почти 90 лет тому назад И. М. Сеченов в своих знаменитых «Рефлексах головного мозга» писал: «Про наш простой народ, ведущий суровую трудовую жизнь, ходит молва, что он переносит страшные боли совершенно спокойно и без всякой аффектации, т. е. без всякого осложнения процесса страстными представлениями».

…Постепенно у Мересьева стало развиваться близкое к шоку состояние подавленности, угнетения всех физических и душевных сил. Его начали преследовать галлюцинации, ему чудилось, что он у себя на аэродроме, что его окружают друзья, товарищи, помощники.

К этому времени в крови его накопилось огромное количество продуктов нарушенного обмена веществ. Постепенно проникая в головной мозг, они вызывали нарушение его функций, возбуждение одних участков центральной нервной системы, угнетение других.

Восемнадцать дней выбирался Мересьев из немецкого тыла. Восемнадцать дней он передвигал ноги, полз, переворачивался с бока на бок. «Самое страшное было — ноги.

Они болели еще острее даже… когда находились в покое…

Он не мог думать ни о чем другом, кроме этой жгучей, мозжащей, дергающей боли…»

Но настал момент, который был совершенно неизбежен и неотвратим, — что-то случилось с ногами. Они совсем не могли стоять. Слабость неодолимо прижала к земле. И все же Мересьев продолжал двигаться ползком вперед.

Несколько раз ему казалось, что наступает конец, что он не сможет двинуться, не сможет пошевелиться. Он останавливался, ощущая во всем теле тот страшный покой, который размагничивает волю и парализует ее. Казалось, земля во много раз увеличила силу своего притяжения.

Невозможно было преодолевать ее, неудержимо хотелось лечь и отдохнуть, хоть немного, хоть полчасика… И, превозмогая вяжущую усталость, он все полз и полз, падал, поднимался и снова полз, не ощущая ни боли, ни голода…

И когда, наконец, Мересьев очутился у своих, когда невероятный путь страданий был уже позади, он в первый раз по-настоящему… обратил внимание на свои ноги. Ступни чудовищно распухли, почернели. Каждое прикосновение к ним вызывало боль, точно током пронзавшую все тело. Но… кончики пальцев стали черные и совсем потеряли чувствительность». Это было омертвение ткани, гангрена, которая неизбежно вела к ампутации.

Историю летчика Мересьева, настоящего советского человека, знают все, и нет надобности ее пересказывать.

Твердость духа, сила воли, необычайная целеустремленность победили боль, страдание, чувство обреченности.

Мересьев вернулся в истребительную авиацию. Он ходил, хотя каждое движение причиняло ему невероятные мучения. Он танцевал, прыгал, даже «лихо сплясал в центре рукоплещущего круга», а потом «сидел наверху в крепко запертой ванной комнате, до крови закусив губу, опустив ноги в холодную воду. Едва не теряя сознания от боли, он отмачивал кровавые мозоли и широкие язвы, образовавшиеся от неистового движения протезов».

Судьба Мересьева — пример преодоления физических страданий, торжество идеи, разума, веры в себя и свои силы, победы над природой.

Дважды Герой Советского Союза А. Ф. Федоров в рассказах о партизанском крае приводит пример необычайной силы воли и выдержки у рядового бойца-партизана.

«Боец Григорий Масалыка подорвал на дороге штабной автобус, уничтожил тридцать немецких офицеров. Но один из них успел выстрелить в Масалыку и перебил ему кость левой руки. С больной рукой он продолжал ходить на подрывные работы и недели через две, когда рука почернела до локтя, пришел к фельдшеру.

Спасти его могла только ампутация. Для этого надо было перепилить кость, но чем? Горобец узнал, что в Ивановке есть кузница. Ночью он пробрался в Ивановку и упросил кузнеца дать ему ножовку для резки металла. Ножовка оказалась ржавая. Фельдшер и медсестра вычистили ее золой, прокипятили и, конечно, без всякой анэстезии отпилили парню руку. Пилили они по очереди, а когда раненому стало невтерпеж, он сам взял ножовку и в несколько взмахов закончил операцию. Масалыка морщился, вздыхал, изредка стонал, но ни разу не вскрикнул. Через две недели он уже принимал участие в боях».

…Перечитаем роман Фадеева «Молодая гвардия», и перед нами предстанут знакомые образы непоколебимых юных краснодонцев, верных сыновей и дочерей Родины, сумевших не только преодолеть невыносимые физические муки, непреодолимые, как казалось, страдания, чудовищную боль, но и морально победить своих палачей.

Умирали, но не сдавались краснодонцы. Умирал и не сдавался много лет тому назад на берегу Днепра воспетый Гоголем вождь казацкого восстания Тарас Бульба.

«И присудил с гетманского разрешения, сжечь его живого в виду всех… Притянули его железными цепями к древесному стволу, гвоздем прибили ему руки и, приподняв его повыше, чтобы отовсюду был виден казак, принялись тут же раскладывать под деревьями костер. Но не на костер глядел Тарас, не об огне он думал, которым собирались жечь его, глядел он, сердечный, в ту сторону, где отстреливались казаки…

«Прощайте, товарищи, — кричал он сверху, — вспоминайте меня и будущей весной прибывайте сюда вновь, да хорошенько погуляйте». А уж огонь подымался над костром, захватывая его ноги, и разостлался пламенем по дереву… Да разве найдутся на свете такие огонь, мука и такая сила, которые бы пересилили русскую силу».

Снова, возвращаясь к нашему времени, вспоминаем мы человека, который сумел пересилить физические страдания, который был и остался любимым героем нашей юности. Мы говорим о Николае Островском и его литературном воплощении — Павле Корчагине, герое романа «Как закалялась сталь».

Люди, близко знавшие Островского, прожившие совместно с ним много лет, рассказывали историю этого никогда не покорявшегося человека. Читая их воспоминания, с гордостью думаешь о том, что рядом с нами жили и живут такие люди.

В 1926 г. Островский писал своему врачу А. П. Давыдовой: «У меня порой бывают довольно большие боли, но я их переношу все так же втихомолку, никому не говоря, не жалуюсь… Если бы сумма этой физической боли была меньше, я бы «отошел» немного, а то иногда приходится крепко сжимать зубы, чтобы не завыть по-волчьи, протяжно, злобно».

Самое страшное для Островского не физическая боль, а невозможность участвовать в жизни людей.

Доктор М. К. Павловский, лечивший писателя и имевший возможность наблюдать его в течение ряда лет, рассказывает: «Это был один из самых тяжелых случаев такого рода заболевания. Больной должен был испытывать мучительнейшие боли… Медицина оказалась в данном случае бессильной… Николай Алексеевич умел держать себя в руках, и незнающий человек мог подумать, что он не испытывает вообще боли.

Мне приходилось неоднократно видеть, что Николай Алексеевич сверхчеловеческими усилиями воли подавляет чувство боли и не показывает вида, что он страдает».

Слепой, он был зорче зрячих, парализованный — подвижнее многих двигающихся, страдающий от невыносимых болей, он излучал столько тепла, бодрости, энергии, что люди, сидевшие у его постели, не хотели верить, что Островский неизлечимо болен.

Ни мучительные боли, ни чрезвычайно болезненные медицинские процедуры не лишили Островского интереса к окружающей жизни, не сделали его замкнутым, раздражительным, не оторвали его от людей. И в обстановке больницы он стремился жить жизнью своей страны. Ночью, когда непереносимые боли в колене мешали спать, Островский полушопотом, стараясь не потревожить окружающих, рассказывал дежурной сестре о своей работе в украинской комсомольской организации. Эти разговоры в тишине, под мерное дыхание соседей, в полумраке слабо освещенной комнаты помогали ему легче переносить страдания. Островский, снова переживая незабываемые ощущения битвы, горел жаждой борьбы, без которой он не мыслил жизни.

Путь мужества и победы Островского стал путем многих тысяч юношей и девушек нашей страны. В Островском раскрылись гигантская нравственная сила советского человека, его любовь к жизни, умение преодолевать все препятствия, побеждать физические страдания. Мысль эту выразил Ромэн Роллан в неповторимых строках, обращенных к Островскому: «Вы останетесь для мира благотворным, возвышающим примером мирной победы духа над предательством индивидуальной судьбы…»

Таков же, как и сам Островский, герой его романа «Как закалялась сталь», Павел Корчагин. Островский объединил в образе Корчагина все то новое, что внесла Великая Октябрьская социалистическая революция в сознание послеоктябрьской молодежи, показал главное в лице советского человека: ясность цели, настойчивость, целеустремленность, твердость характера, непобедимость духа.

Врач той больницы, в которую привезли Корчагина, записывает в своем дневнике: «Рана на лбу Корчагина выглядит хорошо. Нас, врачей, поражает поистине безграничное терпение, с которым раненый переносит перевязки.

Обычно в подобных случаях много стонов и капризов.

Этот же молчит и, когда смазывают йодом развороченную рану, натягивается как струна. Часто теряет сознание, но вообще за весь период ни одного стона. Уже все знают, если Корчагин стонет, значит потерял сознание».

Великая Отечественная война еще раз показала, что Корчагин не подвижник, не исключительная личность, а рядовой человек, каких много среди современных нам представителей советской молодежи.

Не жалей себя» — это самая гордая, самая красивая мудрость на земле», — писал А. М. Горький. «Да здравствует человек, который не умеет жалеть себя. Есть только две формы жизни — гниение и горение. Трусливые и жадные изберут первую мужественные и мудрые — вторую.

Каждому, кто любит красоту, ясно, где величественное».