Есть множество способов сломать ногу футболисту. Если вы непременно хотите в этом убедиться, то стоит подкинуть несколько сотен нужному человечку, и по указанному адресу явится, к примеру, почтальон со свинцовой битой за пазухой. Немного шумновато, но кто в наше время особо заботится о приличиях. Если вы хотите действовать более скрытно, вам нужно тщательно выверить диспозицию, найти подходящего игрока — у него, прежде всего, должны быть сильные ноги — и, посулив ему не столь уж крупную, но привлекательную сумму, послать его вдогонку за интересующим вас объектом. Борьба за мяч при равных шансах обеих сторон, одна молниеносная подсечка… и он, возможно, даже не получит жёлтую карточку. Впрочем, есть и ещё менее явные пути.

Дэнни Мэтсон был в лёгком подпитии, даже он сам не мог этого не признать. Но теми, кто в ту ночь не дал ему вывести машину с подземной парковки, двигало не намерение сократить количество пьяных водителей на дорогах. Позже Дэнни даже не мог вспомнить, сколько в точности их было. «Сколько же их было, по вашей приблизительной оценке?» — допытывался у него полицейский сержант. «До чёрта», — вот и всё, что мог ответить Дэнни. Сержанта такой ответ несколько озадачил. У Дэнни был при себе от силы тридцатник — по нынешним ценам, едва хватило бы на пару пива.

В ту субботу Дэнни чувствовал себя, как огурец. Его двенадцатый раз подряд выпускали на поле в стартовом составе. Он пришёлся ко двору, он старательно трудился, и это с его подачи Большой Брэндон сравнял счёт. Он творил вещи и покруче — пять голов за одиннадцать игр совсем неплохо для хавбека, тем более в команде, которая едва держится на плаву, — но в тот раз все особенно хвалили его универсальность. Парни были довольны. Босс был доволен. Они показали результат. «Один-один» против «Барнсли» — не шутка, это всякий знает. «Я вижу свет в конце туннеля, парни», — сказал босс после матча. Босс всегда выражался несколько напыщенно.

И что ещё хорошо, это что благодаря достигнутому, остаток субботы прошёл более оживлённо. Пить-то они всё равно, конечно, пили, но ведь выпить, чтобы отпраздновать «один-один» против «Барнсли», — совсем не то же самое, что напиться, чтобы забыть о перенесённом позоре. Помимо всего прочего, это означает, что вы можете твёрдо смотреть в глаза вышибале, когда решите заглянуть в «Логово рыцарей».

Вот в чём ещё одно преимущество игры в основном составе — бесплатный вход в «Логово». Бесплатный вход, первая порция за счёт заведения, да ещё Винс будет увиваться вокруг тебя и норовить завести разговор об игре. В тот день, когда Дэнни выключил из игры того парня, мастера забивать головой, и принёс «Атлетику» первую победу за восемь встреч, Винс самолично водрузил на стол ведёрко со льдом — шампанское. В этом была одна из причин, почему «Логово» пользовалось успехом: Винс не считал зазорным самому потрафить клиентуре.

Так что в ту субботу они устроили себе маленький праздник. Собралось полкоманды, рома выпили немерено. Дэнни даже зазвала на танец какая-то Дениза, разухабистая смуглокожая девица с обилием выпуклостей разного калибра, большая часть которых была выставлена на всеобщее обозрение, а какая-то толика оказалась прижата к телу Дэнни. Класс! Интересно, подумал Дэнни, а что, если б мы обыграли «Барнсли»? В неоновом свете Дениза смотрелась весьма аппетитно.

Когда появилась Моника — с Моникой они незадолго до этого пару раз встречались — Дениза прогнала её. Без хамства, но решительно. Ещё стаканчик, и ещё один, и когда пришло время расходиться по домам, Дениза выразила готовность быть с ним. По крайней мере, до дверей.

«Подгони машину, будь душкой», — прошептала она, слегка подрагивая и выпуская его руку с видимой неохотой. Ух ты, подумал он, стараясь не потерять равновесие: ноги слушались плоховато. Они явно обнаглели и вовсе не желали нести его на автостоянку. Возможно, они знали что-то, чего он не знал.

Он спустился по лестнице и устремился приблизительно в том направлении, где стояла его потрёпанная «Кортина». Он надеялся, что Дениза не будет слишком уж разочарована. Он подумал, что нелишне было помянуть про новенькую «Капри», которую он уже заказал, и которую вот-вот должны были ему доставить. С «Кортиной» этой были одни неприятности. Взять хотя бы ключи: вечно они играли с ним в прятки. А, да вот же они. Как бы ещё не попасть в эту лужу. Просто удивительно, до чего на всех вот таких парковках плюют на дренаж. Даже когда наверху по нескольку дней нет дождя, здесь всегда сплошные маслянистые лужи. Ну и как же этот ключ вставляется?

Вероятно, сначала они ударили его по голове, хоть потом он и не мог припомнить точно. Не приходилось сомневаться в том, что они сбили его с ног, пнули несколько раз и затолкали в грязную воду; они испачкали ему костюм, стащили бумажник и сорвали с руки часы. Он был достаточно пьян, чтобы удивиться, зачем они всё это затеяли и почему они ведут себя так грубо — ведь они уже забрали его бумажник. Почему они не дают ему подняться, и один окунает его лицом в маслянистую воду, а другой держит за ногу. Может, он пробовал лягаться, но этого он не запомнил. Всё происходило почти бесшумно — только пыхтение и возня — и когда Дэнни решил, что пора всё же покричать, у него была к этому масса поводов. Вероятно, его били ногами, а может, и чем ещё, потому что внезапно он ощутил дикую боль в лодыжке, совсем рядом с пяткой. Потом ещё, и ещё, с каждым разом всё больнее — больнее, чем любая из тех травм, что он получил за свою карьеру, больнее даже, чем когда он вывихнул плечо на стадионе в Сканторпе. Он закричал, и когда крик затих, эти люди исчезли, забрав с собой его «Ролекс». Костюм был выпачкан грязью, Дениза устала ждать и ушла домой, а на его карьере можно было ставить крест.

Джимми Листер первый год был менеджером[1]В Англии совмещает функции главного тренера и организатора выступлений спортсменов-профессионалов.
«Атлетика» — первый и, вероятно, последний. Четвёртые с конца в Третьем дивизионе, причём сыграть оставалось всего десять матчей. Любой менеджер знает, что это значит. До конца сезона вас никто не уволит, поскольку лучше так, чем вовсе без тренера, а при таком положении дел никакой новый руководитель команду не примет. Так что у вас есть десять матчей. Если команда вылетает, вылетите и вы, это само собой. С другой стороны, если вам удастся предотвратить провал команды, вам это очков не прибавит. Спасибо, но хватит. Что ж, Джим, ты неплохо поработал за эти шесть недель, но к следующему сезону мы, пожалуй, подыщем кого-нибудь ещё. Без обид?

Ходили шуточки, что за год работы в «Атлетике» Джимми растерял все свои волосы, но, по правде говоря, их и до этого было немного. Его шевелюра сильно поредела ещё к тому времени, как он закончил свою карьеру футболиста, так что нынешние переживания, скорее всего, отразятся на чём-то другом. Сам он думал, что ему не миновать язвы.

В общем и целом, он за свою жизнь неплохо потрудился. Начинал как полусредний, когда такие ещё существовали. Звездой никогда не был, но играл уверенно. Трижды признавался лучшим в амплуа по итогам года, больше десяти лет в Первом дивизионе, три во Втором, и ушёл он, так и не испортив себе репутацию. Джимми — голова, говорили о нём, но и пройдоха хороший. Он тебе завернёт, этот Джимми. Он всегда на несколько ходов вперёд видит, и никогда не знаешь, что он предпримет, всё затаится и выжидает. Да чего только о нём не говорили, и ему хватало ума этого не отрицать. Что ж, если им нравится думать, что волосы выпадают от интенсивного шевеления мозгов — почему бы и нет?

Он рано взялся за тренерскую работу, и ему удалось не скатиться из дивизионов в какую-нибудь дворовую команду игрушечной лиги. Два года он пробыл в помощниках, затем в течение трёх лет возглавлял команду Второго дивизиона в одном из центральных графств. Шестую в рейтинге, когда он только за неё взялся, девятнадцатую — когда ушёл. Не фонтан, но и не катастрофа. Обычная нервотрёпка: нет денег, чтобы приобрести новых игроков, потому что плохо продаются билеты на матч; плохо продаются билеты на матч, потому что нет новых игроков, на которых болельщикам хотелось бы посмотреть. В основном одни перестарки с брюшком, доигрывающие свои последние матчи; молодые способные ребята появлялись, но нечасто. Один был и в самом деле хорош — быстрый, сообразительный, как мартышка — ну и руководство клуба продало его, чтобы покрыть превышение кредита. Он тогда прямо им сказал, что одна из причин, по которым мы имеем превышение кредита, это что мы продаём таких вот ребят до того, как они начнут собирать полные стадионы. Мы ценим вашу лояльность к игрокам, Джимми, сказали они ему, но ведь и мы обязаны быть лояльны по отношению к суровому учреждению, именуемому банком. Вам бы лучше нанять не менеджера, а финансиста, ответил он. Не дерзи, Джимми, или мы подыщем тебе замену.

Когда третий год подходил к концу, кто-то пропечатал в местной газетёнке, что он завёл шашни с женой физиотерапевта. На Джимми вылили ведро помоев: вы сами знаете, что газетчики могут сделать с человеком, оказавшимся в подобной передряге. Место он потерял, миссис Листер решила, что настал её час, — трудное это было времечко. Год он не занимался футболом — так, подрабатывал в школьной команде, чтоб совсем уж не расхолаживаться; подумывал уехать в дальние страны и целый год не покупал себе новой рубашки. Когда ему позвонили от Мелвина Проссера, он впадал в расстройство от любого пустяка. Он не знал, кого благодарить, и потому благодарил Мелвина Проссера, кем бы он ни был.

Проблема «Атлетика» состояла в том, что это была одна из наименее избалованных успехом команд в городе Лондоне. В середине тридцатых они дошли до полуфинала кубка, год продержались в Первой лиге, о чём напоминала пара пожелтевших серебряных безделушек в зале заседаний; но год на год не приходится, а команда явно была не из тех, кто горы ворочает. Правление решило поставить во главе себя Мелвина Проссера (или, скорее, его чековую книжку); новоиспечённый председатель правления решил призвать Джимми.

На этот раз Джимми решил подать товар лицом. Внешний вид — не панацея, но нельзя им пренебрегать. Взять хотя бы покупку легионера: совсем не обязательно, что иностранец будет играть лучше шотландца, который к тому же обойдётся дешевле, но Франтоватый Француз или Галантный Голландец непременно привлекут внимание местной прессы, и публика придёт взглянуть на них хотя бы из чистого любопытства. Вот так же и с тренерами. Не в обиду будь сказано, но всем им присуща какая-то расхристанность. Ну уж на этот раз, обещал он себе, он будет держаться подальше от жены физиотерапевта, какой бы аппетитной она ни была.

Одевался он тщательно: синий двубортный пиджак, полосатая рубашка, алый галстук, серые брюки, белые туфли. Этакий облысевший Роберт Редфорд, подумалось ему. А уж белые туфли он носил даже в дождливую погоду. Он колебался, не надеть ли ещё шляпу, но время шляп для него миновало, а лысая голова сама по себе смотрелась очень многозначительно. Достаточно и белых туфель. С прессой он сразу поладил: с ним всегда можно было пообщаться, в первую неделю после назначения он был почётным гостем на открытии нескольких магазинов, а местная газетка напечатала фотографию, где он был снят с «Мисс Западный Лондон», сидящей у него на коленях. Он позвонил в «Плейбой-клуб» и попросил прислать ему одиннадцать девушек с накладными ушками и хвостиком, чтобы сняться с основным составом команды. Ему дали понять, что «Атлетик» не такой уж шикарный клуб, чтобы фотографироваться с девушками из «Плейбоя». Но ведь для того они и нужны, ответил он, чтобы добавить нам шика.

Когда он рассказал Мелвину о том, как его отшили, тот ответил: «Думаю, девушки из Дагнэмского муниципального ансамбля будут ничуть не хуже».

Мелвин и Джимми понимали друг друга. Вместо «крольчих» они наняли биплан, который в перерыве между двумя таймами пролетел над стадионом с привязанным к хвосту громадным транспарантом, гласившим: «Эй, синенькие, наддайте!» «Синие» к этому времени проигрывали два-ноль, и кое-кто из толпы решил, что лучше бы деньги, потраченные на горючее, обратить на покупку нового игрока. На следующей неделе, перед игрой, шесть девиц, одетых в цвета «Атлетика», вышли на поле и наугад пнули в публику мячи — «с приветом от Мелвина Проссера», как объявили собравшимся. Два мяча прилетели обратно.

«Атлетик» удачно начал сезон, одержал три победы на своём поле кряду; первые два кубковых матча дались без проблем, но в следующем им не повезло: они играли на выезде, и на последней минуте их соперникам засчитали гол, забитый из положения вне игры.

— Очень жаль, Джимми, — сказал Мелвин, — Кубок был бы нам куда как кстати.

— Зато есть время сосредоточиться на укреплении наших позиций, — ответил Джимми. В заявлении этом было чуточку многовато апломба, если учесть, что «Атлетик» к этому времени был четырнадцатым в таблице.

— Вы ведь не допускаете возможность вылета из дивизиона? — осведомился Мелвин.

— Конечно, нет.

— Рад это слышать. Рад и за вас, в том числе.

Единственная проблема с тем, чтобы сконцентрироваться на укреплении позиций, состояла в том, что многие из соседей по турнирной таблице умели это делать гораздо лучше. Настали трудные времена; чтобы хоть чем-то привлечь к себе внимание, они сменили дизайн экипировки; пробовали разыгрывать после матча призы, но команда продолжала скользить по наклонной. В начале февраля Мелвин призвал Джимми к себе в кабинет. У этого Мелвина была особая манера: говоря, он не смотрел на вас, словно и не вы были тем, кому предназначены его речи, а обращался к некой призрачной фигуре, стоявшей в нескольких шагах у вас за спиной, и фигура эта вполне могла оказаться вашим приемником. Джимми это слегка нервировало.

— Джимми, знаете, какая главная проблема у моей команды?

— Нет, но хотелось бы.

— Это шавка. В этом её главная проблема. Дворовая псина.

— Что же мы можем с этим сделать?

— Мы можем сделать следующее: я скажу вам, что вы можете с этим сделать. Если это шавка, как следует поступить?

— Как?

— Вы должны научить её новым трюкам.

— Да, шеф.

Пришло время рисковать. Он отправил на пенсию нескольких старпёров, у которых хоть и было ещё что-то в голове, но ноги уже за этим не поспевали; ввёл в основной состав Дэнни Мэтсона и ещё одного зубастого молодца, а здоровяка Брэндона Доминго выдвинул из средней линии в нападение. Он требовал от игроков больше борьбы, явно симпатизировал тем, кто не боялся схлопотать жёлтую карточку, и стал давать более определённые указания, кого из футболистов соперника следует нейтрализовать любой ценой. На карту была поставлена его карьера: он мог лишиться возможности работать в Третьем дивизионе. Жёсткий прессинг, всем выкладываться по полной, заработали угловой — свистать всех в штрафную. Как говорится, прописные истины.

Всё это не доставляло большого удовольствия одному из экс-лучших полусредних Англии, который и сейчас ещё мог закрутить мяч точнее, чем те, кем он руководил; перемена тактики принесла ему смешанные чувства. Они набрали кое-какие очки, поднялись на пару строк в таблице, но положение всё ещё было угрожающим. Хорошо работал малыш Дэнни, они с Большим Брэндоном нашли общий язык. Цветному, судя по всему, прибавляло уверенности сознание, что Дэнни всегда готов его подстраховать; Джимми поделился этим соображением с Мелвином, и тот согласился. Он счёл нужным сказать ему об этом, потому что даже Мелвин не мог не видеть большинства изменений, произведённых Джимми в клубе, — ну, например, что команда стала фолить более решительно, — но для того, чтобы заметить, как хорошо сработались Дэнни и Брэндон, надо иметь хоть какое-то футбольное чутьё.

Ну что за идиот был этот мальчишка! Джимми и раньше встречал таких вот энергичных парнишек. На поле они полны азарта — и не могут взять в толк, что жизнь вне его строится совсем по другим законам. Заплатите им призовые за победу и дайте пропустить пару стаканчиков «Бакарди» — впрочем, может хватить ничьей и банки пива — и вот им уже море по колено. За все двадцать лет в профессиональном футболе он ни разу не видел такого тяжёлого разрыва ахиллова сухожилия. Парень не сможет играть по меньшей мере полгода или даже больше. Джимми знал и то — здесь спецы-медики всегда оказывались правы — что после заращения порванного ахилла, как бы благополучно оно ни прошло, футболист всегда теряет в скорости метр-полтора. И Джимми достаточно знал о футболе, чтобы видеть, что вся игра Дэнни строится за счёт скорости.

Знал он и кое-что ещё: когда ему придёт время собирать вещички, Мелвин будет очень любезен и будет называть его Джеймс.

Даффи уже три года жил в Эктоне, на Голдсмит-авеню, и было похоже, что он въехал всего два дня назад, и оставшуюся часть его вещей ещё не подвезли. Но никакой «оставшейся части» не было, были: кровать, стол, кухонные принадлежности, телефон. Это, да ещё дряхлый семейный фургон и было всё его имущество, накопленное фирмой «Даффи Секьюрити» за шесть лет её существования. Даффи это не огорчало: чем меньше у вас вещей, тем проще поддерживать чистоту. Это могло озадачить его клиентов, но им никогда не приходилось посещать «офисы» «Даффи Секьюрити». И когда во взгляде, устремлённом на его потрёпанный фургон, читалось: «И чёрт меня дёрнул выбрать из целого справочника именно это», Даффи не составляло труда объяснять, что как раз из такого фургона удобнее всего вести наблюдение. Любой остолоп может купить себе новую тачку — и обдурить налоговиков, добавлял Даффи, заговорщицки понизив голос. В самом начале, когда клиенты, увидев его фургон, недовольно морщили носы, он ещё шутил, что пытается скопить на собаку. Вскоре обнаружилось, что клиенты не любят шуток. Им тоже, как это ни забавно, хотелось завести собаку. Даффи этого никогда не хотелось. Собаки кусаются. От собак одно беспокойство.

Другие вещи беспокоили его ещё больше.

— Можешь посмотреть мне спину?

— М-м-м? — Кэрол ещё не до конца проснулась. Было воскресенье, восемь часов утра, а с дежурства она пришла в два.

— Ноги я уже посмотрел, можешь посмотреть спину?

Кэрол медленно открыла глаза и осмотрела его от шеи до поясницы.

— Здесь они, Даффи, никуда они не делись.

— Что, всё то же самое?

Кэрол вгляделась так пристально, как то позволяло утреннее освещение.

— У тебя на лопатках волосы, Даффи, знаешь об этом?

— А в остальном, никаких изменений?

— Это очень неприятно, знаешь, Даффи.

— Что?

Господи, неужели она что-то заметила?

— На твоём месте я бы их сбрила. Это совсем не сексуально.

А, она об этом.

— Я сама могу этим заняться, Даффи. Я хочу сказать, они ведь тебе никогда не пригодятся.

Даффи снова заснул; Кэрол тоже, но с трудом.

За завтраком он ни с того ни с сего спросил у неё:

— Знаешь, где бывают лимфоузелки?

— Это что, какая-то новая крупа?

Он нахмурил брови и снова принялся за мюсли. Кэрол знала, что спрашивать лучше не стоит. И не потому, что он запросто мог не ответить. Вероятно, всё дело было в футболе. Ему нравилось начинать беспокоиться задолго до матча.

— Ты будешь дома, когда я вернусь?

— Вряд ли, Даффи. Столько дел.

— Понятно.

Он тоже знал, что лучше не спрашивать. Порой казалось, что они только и делают, что стараются не спрашивать. Он взглянул на миловидное смуглое ирландское личико констебля Кэрол Лукас и подумал, что после стольких лет ему всё ещё отчего-то приятно видеть её по утрам. Но ей он об этом не сказал.

— Только… понимаешь… я думал… может, мы что-нибудь придумаем.

Придумаем? Что он хотел этим сказать? Они никогда ничего не придумывали. Дай бог памяти, когда в последний раз? Может, прошлым летом, когда они были в греческом ресторане? Или когда он повёз её на прогулку в фургоне — у него тогда там были кое-какие ценные вещи, один из дверных замков не работал, а ему надо было встретиться с клиентом. Кэрол просидела в фургоне полчаса, сторожа картонную коробку, содержимое которой было ей неизвестно. Это был последний раз, когда они «что-то придумывали».

Её друзья считали, что они никуда не ездят, потому что всё время проводят в постели. Она рассказывала им, что Даффи поднимает тяжести (у него и в самом деле в стенном шкафу стояли две здоровенные гири, которые сама она оторвать от пола не могла), и они сделали из этого вполне очевидные выводы. «Что, опять всю ночь штангу толкали?» — спрашивали они время от времени. Это было очень далеко от истины, но Кэрол всегда улыбалась. Они с Даффи были чемпионами по воздержанию — сколько уже? — лет пять? Думать об этом было невыносимо. Странно, и что она до сих пор в нём находит? Странно и то, что он до сих пор не устал от неё. Когда разразился скандал, и ему пришлось уйти из полиции, — была это подстава, или нет, но тот чёрный парнишка заявил, что ему ещё нет восемнадцати, — он утратил способность заниматься этим с ней. Пробовал всё что можно, но без результатов. Большинство людей на этом прекратили бы отношения, но, как ни удивительно, они оставались вместе. И всё благодаря тому, что привыкли не задавать вопросов.

— Хочешь, я приду завтра, — предложила она.

— Я приготовлю что-нибудь новенькое.

— Замечательно, Даффи. Я надену самое красивое платье.

Когда он уже ехал на матч, он вдруг забеспокоился, а хорошо ли смотрела Кэрол. Маленькие коричневые прыщики, так он читал. Даффи передёрнул плечами. Одно название чего стоит. Саркома Капоши. Ощущение, что такое если уж пристанет, так не отвяжется. И кто был этот чёртов Капоши? Имечко как у давнишней голливудской звезды. В роли Дракулы — Бела Капоши. Конечно, ничего не стоило объявить всем, что у него это есть. С другой стороны, ничего не стоило это скрыть. Даффи это не слишком воодушевляло.

Началось всё с громкого газетного заголовка. «Повальная эпидемия в среде американских геев». Обычное дело решил он тогда, что-то вроде «болезни легионеров». «Что губит американских геев?» Чрезмерные потачки, подумал Даффи, прочитав заголовок, и перевернул лист. «Христиане говорят: Господь карает геев». Ну и одно за другим — всё в том же духе. «Жертвы СПИДа: по-прежнему нет надежд на спасение», «Должны ли геи изменить свой образ жизни?» И, наконец, однажды утром самое страшное: «СПИД — уже здесь».

Даффи скоро выяснил, что значит эта аббревиатура. Синдром приобретённого иммунодефицита. Поражает гомосексуалистов, героинщиков, гаитян и больных гемофилией. Одни сплошные «г», словно как когда люди едят устрицы только если в названии месяца есть буква «р». Бисексуалы — это те же самые гомосексуалисты, Даффи читал. В своё время Даффи был настоящий бисексуал. Что ж, пора с этим заканчивать. Или, если он подцепит эту заразу, она покончит с ним. Это уж точно. В течение трёх лет умерло сто процентов заболевших. Нет никакой возможности узнать, грозит ли вам эта напасть, или, может, вы уже заразились — и никакого лечения.

Гомосексуалисты, ведущие беспорядочную половую жизнь — особая группа риска. Пассивные гомосексуалисты — особая группа риска. Да, чего говорить, он вёл беспорядочную половую жизнь. И с женщинами тоже беспорядочную — интересно, поможет ли ему это? Он вёл себя очень беспорядочно с тех пор, как у него разладилось с Кэрол; правду сказать, у него даже было правило одного пересыпа — он не хотел заводить длительные знакомства. Кроме того, он хотел сохранить Кэрол и считал, что за одну ночь не успеет ни к кому привязаться. Забавно, но многие из этих «пересыпов» только укрепляли его чувство к Кэрол. Не много найдётся людей, способных воспринимать это именно так, но таков был Даффи. Год или два он, грубо говоря, кидался на всё, что движется. Потом страсти поутихли, и теперь он был просто беспорядочен. Ему даже уже не нужно было его правило, потому что он чувствовал, что его отношениям с Кэрол больше ничто не угрожает. По крайней мере, с его стороны. Её сторона была другое дело. Он старался не думать об этом.

Пассивные гомосексуалисты — особая группа риска. Ну что тут скажешь.

Говорят, сначала происходит заражение. Это может быть паренёк, ездивший по турпутёвке в Сан-Франциско, или аппетитный американец, который нашёл в своём «Гей-путеводителе по Земному шару» клуб «Аллигаторы» и забрёл познакомиться. Потом ничего не происходит. В этом было что-то пугающее. Ничего не происходит около полугода. Потом вы чувствуете, что чуточку нездоровы, потеете по ночам, теряете в весе, портится желудок, у вас подскакивает температура и набухают лимфоузлы. Так продолжается год или около того — а потом вдруг всё проходит. Всё. Вы чувствуете себя превосходно, как никогда в жизни. Назад в клуб и никаких проблем; точнее, только одна: ваша иммунная система уничтожена. Не осталось никакой сопротивляемости: вас убьёт любая простуда или воспаление лёгких. Или, что ещё более вероятно, явится эта Бела Капоши со своей саркомой, и попрут коричневые прыщики, и всё такое. Можно сунуть голову в полиэтиленовый пакет и сэкономить деньги министерству здравоохранения.

Чувствовал ли он себя нездоровым? Ну конечно, да. Было и так, что он просыпался весь в поту — а с кем такого не случалось? Температура? Да, поднималась пару раз. Потеря веса? Да, но это ему как раз нравилось; он не хотел толстеть, поэтому начал поднимать гири и соблюдать диету. Сказалось повальное увлечение здоровой пищей. Понос? Кто из нас, бывало, не бросался ежеминутно к двери туалета? Вряд ли вы вели подсчёт, сколько раз, правда?

С другой стороны, возможно, у него ещё продолжается инкубационный период. Первые случаи в Великобритании ещё только-только официально подтверждены. Но под этими «случаями» имеются в виду смерти. И эти «случаи» в последние свои несколько лет нисколько не меняли свой образ жизни. Так что мысль о накладывающихся друг на друга шестимесячных инкубационных периодах постоянно тлела и в любой момент могла вспыхнуть снова. Не удивительно, что люди в клубах стали такими нервными. Не удивительно, что человеку, у которого проглядывает американский акцент, теперь даже не нальют выпить. Даффи до сих пор наведывался в клуб «Аллигаторы» — не было никакой причины бойкотировать заведение: они ведь не подсыпали в пиво вирусы СПИДа, хотя некоторые и вели себя так, будто они это делали. Даффи захаживал в клуб, но домой возвращался теперь один.

Никаких мужчин. Хватит уже. Следи за тем, как ты потеешь. И отыщи у себя лимфоузлы.

В то воскресенье Даффи сыграл не лучшим образом. Пропустил в угол: один-ноль. Слишком поздно вышел из ворот, защитники проспали; два-ноль. Он получил локтем в бок и даже не заметил, кто это сделал. И, наконец, его обвёл жирный хавбек, который сам достал ему из сетки мяч и гордо объявил, что это первый его гол за восемнадцать месяцев: три-ноль.

Душ не улучшил ему настроение. А ведь бывало, он смотрел на всю эту выставку плоти и тихо улыбался. Было время, когда он пожалел бы о том, что среди них нет геев. Сейчас же, снимая трусы, он закрыл глаза и содрогнулся, подумав, как все они, розовые здоровые гетеросексуалы, крутя спелыми задницами, выходят из душа. Герпес — вот самое большее, о чём им приходится волноваться.

Одна из задниц принадлежала Кену Мариотту — Типчику, как его любя называли в команде за умение попортить кровь сопернику. Было в нём что-то такое, что безмерно раздражало всех, кто имел с ним дело. Возможно, то, как он долбал их по ногам: к этому трудно было привыкнуть.

На вид Типчик был высокий, тощий и желчный, волос на голове у него почти не осталось — большую их часть он растерял, бодая соперников. Впрочем, если бы он не налегал на физическое воздействие, вряд ли бы он долго продержался в рядах «Упрямцев». У Кена было одно злосчастное свойство: он был философ. Он работал в спортивном разделе «Уэст-Лондон кроникл»; возможно, оттуда он и черпал свои идеи. Он любил рассуждать о «предвидении», «смене вектора атаки» и «игре по всему полю».

«У него классное предвидение, у нашего Типчика», — сказал после одного из матчей Карл Френч — «Француз». Он был самым толковым, молодым и смышлёным из «Упрямцев», им здорово повезло, что они заполучили такого игрока. «Одна только загвоздка: мяч даже близко не бывает там, где он предвидит».

Типчик то и дело пытался крутить финты на кромке поля, или на полной скорости откидывать мяч пяткой, или давать пас в одно касание «щёчкой». «Упрямцы» прощали ему эту манию величия за то, что он был неплохой защитник. Он, как никто, умел блокировать атакующего и, поскольку он был длинный, худой и весь какой-то расхлябанный, ему не раз случалось схлопотать за это красную карточку.

— Да, бывает, я перегибаю палку, — объяснял он, чуть ли не извиняясь, после одной особенно грубой игры, — но такое уж у меня ви дение, знаете ли.

— Конечно, у тебя есть ви дение, — успокаивающим тоном подтвердил «Француз». — И мы это знаем. Ви дение и предвидение. Вопрос только, сумеем ли мы, вся команда, под него подстроиться.

Типчик решил, что теперь они с Карлом друзья на всю жизнь.

Когда они уходили с поля, Мариотт попросил Даффи подбросить его домой. Несмотря на всё своё предвидение, он до сих пор не сумел убедить ни одного инструктора, что способен выезжать на дорогу без провожатых.

— Видел тут на днях Джимми Листера, — заговорил он, взявшись за ремень безопасности.

— А-а.

— У него сейчас проблемы.

— А-а.

Мне бы его проблемы, подумал Даффи. Наверняка Джимми Листер по ночам не потеет. А если и потеет, это что-нибудь несерьёзное, вроде как работу потерять.

— Ты с ним знаком?

— Нет. Футболист он был хороший. А тренер — так себе, верно?

— Попробовал бы ты руководить «Атлетиком», когда у тебя над душой висит Мелвин Проссер.

— Сколько он сейчас получает? Тысяч пятнадцать? Двадцать?

— Надо думать, примерно так.

— Что ж, за такие деньги я бы согласился, чтобы у меня над душой висел Мелвин Проссер.

— Там такой нажим, Даффи. Постоянный нажим.

— Если он не болван, почему тогда носит белые туфли? — сердито поинтересовался Даффи. Ему было о чём беспокоиться и без перипетий трудоустройства Джимми Листера. Некоторое время ехали молча.

— Как бизнес, Даффи?

— Ничего.

— Хорошо.

— Ничего.

— Думаешь заканчивать?

— Ещё не решил.

— А работа нужна?

— Ещё бы.

— А.

— И что за работа? Нянчиться с листеровской шайкой, чтоб они не писались в штанишки и держались молодцами?

— Послушай, что ты несёшь, можно подумать, тебе не нужна работа.

Даффи буркнул что-то себе под нос. Может, ему стоило бросить это дело и не портить себе последние годы жизни. Может, умирая на больничной койке, он предложит Кэрол руку и сердце. Если, конечно, его вообще примут в больницу. Он читал, что некоторые доктора и медсёстры отказывали в помощи жертвам СПИДа. Слишком уж он опасен. В точности даже неизвестно, как происходит заражение. В любом случае, что-то непотребное. К тому времени, как у него появилась эта чёртова Капоши, Даффи бы уже не удивился, если бы всех заболевших скопом отправляли в какой-нибудь лепрозорий в горах Уэльса. Навесили бы всем на шею колокольчики, чтобы люди вовремя слышали их приближение. Динь-дон, динь-дон. Нет, милый, это не мороженщик, это больной СПИДом пришёл покопаться в наших мусорных баках. Иди-ка опять, окати его из шланга. А может, в этот раз просто пристрелим его, а, дорогой?

Джимми Листер надел чёрные туфли. Ещё он надел свитер и старые джинсы. Судя по всему, Мисс Западный Лондон не собиралась сегодня утром сидеть у него на коленях на радость газетчикам. Он немного располнел с тех пор, как Даффи видел его с трибун, но всё ещё не до конца утратил былое изящество и стройность, каковые столь ошибочно приписывал себе Типчик. Над ушами ещё виднелись бровки рыжеватых волос. Он поднялся с места, улыбнулся, пожал Даффи руку, и тот поймал себя на мысли, что, возможно, Джимми Листер не такой уж и болван.

— Кен Мариотт рассказывал мне, что вы… занимаетесь слежкой.

— Я не ищейка.

— Я хотел сказать, вы ведёте расследование.

— Это уже теплее.

— Зовите меня Джимми.

— Идёт.

— А мне как вас называть?

— Что вы хотите, чтобы я расследовал?

Листер взглянул на Даффи. Не удивительно, голубчик, что ты часто сидишь без дела, если так ты за него берёшься. А где же налаживание партнёрских отношений? Мог бы и улыбнуться разок. Вообще-то, вряд ли ты на это способен. Губы у Даффи были плотно сжаты и размыкались только для того, чтобы что-то сказать. Волосы когда-то давно были подстрижены под гребёнку и с тех пор предоставлены самим себе.

— Вы следите за матчами «Атлетика»?

— Нет.

— Это принципиально?

Джимми не оставлял попытки наладить партнёрские отношения, даже если этот чудак, приятель Мариотта, плевать на них хотел.

Даффи ответил не сразу; Листер сидел как на иголках.

— Я просто не вижу в них особого шика, вот и всё.

— Мило.

— И вообще, моя команда — «Кью-Пи-Ар».

— «Рейнджеры»? С их-то педерастическими замашками?

— Пятьдесят фунтов в день, плюс накладные, — только и ответил Даффи. Он нащупал на мочке левого уха маленький шрамик и потёр его. Было время, он носил в нём золотую серёжку, пока однажды не случилась та пакостная история. Он до сих пор не мог решиться проколоть правое и начать всё сначала. Вряд ли бы, конечно, и с правым ухом вышло то же самое, но ведь и тогда шансы, что на ваше ухо покусится маньяк с маникюрными щипчиками были невелики, разве нет?

— Вы слышали о Дэнни…

— Пятьдесят в день, плюс — накладные.

— Да, да, конечно. Мне придётся обсудить это с председателем, но, думаю, он не будет возражать. Так вы слышали о Дэнни Мэтсоне?

— Угу.

— И что вы об этом думаете?

— Я не думаю. Мне ещё за это не заплатили.

— Послушайте, э… мистер Даффи.

— Даффи.

— Даффи, благодарю вас.

Значит, он всё-таки может отвечать на вопросы по-человечески.

— Сначала я думал, что он подрался. Ну, может ещё, что это уличное ограбление. Самое большее, что я допускал, это что его поколотили фанаты «Барнсли». Им ведь тоже позарез нужно набирать очки.

— И долго он не сможет играть?

— Решусь сказать, что вообще никогда. То есть, на этом уровне. Если повезёт, его приютит какой-нибудь двадцать пятый дивизион. И то если повезёт. А ведь ему всего двадцать.

— Бедняга.

Но всё равно, у этого парня впереди лет пятьдесят, ему есть на что надеяться.

— А сейчас, значит, вы не думаете, что это было ограбление?

— Видите ли, конечно, это неблагополучный район. Но если это была драка, и он пытался отбиться, не стал бы он отбиваться пяткой, ведь правда?

— Нет, если он не лошадь.

— Вот именно. Думаю, кто-то заказал Дэнни.

— Почему вы так решили?

— Есть несколько причин. Например, вот это, — Листер открыл ящик стола и достал оттуда три сложенных вдоль листа бумаги. — Это исковое заявление. Точнее, три заявления.

— Вам нужен юрист.

— Спасибо. Я бы сам никогда не догадался. Это три иска. Все от жителей Лейтон-Роуд. Они жалуются, что наши болельщики то и дело вторгаются в частные владения, причиняют ущерб в течение длительного времени, и вот, эти жители обращаются в суд с просьбой в дни матчей закрывать въезд в Лейтон-Роуд.

— А это плохо?

— Первые два пункта, в общем-то, терпимы. Мы согласны выплатить небольшую компенсацию, лишь бы местные были довольны. Это называется партнёрскими отношениями, Даффи.

— Никогда о таком не слышал.

— Въезд в Лейтон-Роуд, как вы, возможно, знаете, хоть вы и болельщик не нашей команды, — это место, где собираются наши хулиганы. Ну и горланят там всякую непотребщину.

— На какое же хулиганство способны ваши хулиганы?

— Да на что угодно.

— В «Кью-Пи-Ар» такого не бывает.

— Вот как? Значит, у вас они поют детские песенки, аплодируют арбитру и моют руки перед едой, так, что ли?

Даффи ухмыльнулся.

— Почти. Милый семейный клуб, наш «Кьюпи». В чём проблема?

— Да в том, что если фанаты — и наши, и соперника — будут прибывать через один и то же въезд, неприятностей не избежать, понимаете вы это?

— Знаете, если б я сам жил в Лейтон-Роуд и должен был мириться со всеми этими вашими хулиганами, я бы и сам предпринял точно такие же меры.

— Пусть так, но почему именно сейчас? Ведь это же не начало сезона. На своём поле нам осталось сыграть каких-нибудь шесть матчей.

— Хм. Что ещё?

— Видели когда-нибудь такое?

Листер протянул ему неряшливо напечатанную листовку. Она гласила:

ТРЕБУЮТСЯ!

ТЫ МОЛОД? ТЫ СИЛЁН?

И ТЫ БРИТАНЕЦ?

ТЕБЕ ЕЩЁ НЕ ОБРЫДЛО ВИДЕТЬ, КАК ЭТА СТРАНА РАЗЛАГАЕТСЯ НА ГЛАЗАХ?

КАК ЕЮ ПОМЫКАЮТ ВСЕ, КОМУ НЕ ЛЕНЬ?

ТЫ И В САМОМ ДЕЛЕ ДУМАЕШЬ, ЧТО РАСЫ МОГУТ МИРНО СОСУЩЕСТВОВАТЬ?

ТЫ ПОДДЕРЖИВАЕШЬ ТРЕБОВАНИЕ РЕПАТРИАЦИИ?

ВСТУПАЙ В НАШИ РЯДЫ!

ПОБЕДИТ СИЛА!

ВСТУПАЙ В КРАСНО-БЕЛО-ГОЛУБОЕ ДВИЖЕНИЕ!

— Такого здесь прежде не бывало, — проговорил Листер. — По крайней мере, так говорит физиотерапевт, а он здесь уже много лет. Не было ничего подобного.

— Неприятная писулька, — сказал Даффи, прочитав листовку и так и не найдя на ней названия типографии. И давно они это распространяют?

— Понятия не имею. Недели? Месяцы? Они допустили промашку, дали одну какому-то студенту, он её нам и прислал. Он из анти-нацистского движения. Сказал, что рад, что на нём тогда не было его значка.

— Ну и какое отношение это имеет к футболу?

— Теоретически, никакого. Мы не считаем, сколько к нам приходит психов, раз уж они заплатили деньги. И раз уж они ведут себя должным образом.

— А эти — нет?

— Не знаю. И не знаю, сколько они уже распространяют подобную пакость.

— А что это за «красно-бело-голубое движение»?

— Никогда о таком не слышал. Но в Милуолле год или два назад было что-то подобное. А что, если эти неонацисты, или кто бы они ни были, начнут использовать стадион как место для вербовки? Ведь ясно же, кто требуется: здоровые сильные белые парни, чтобы колотить маленьких смуглых парней, разве не так?

— Да, что-то вроде этого.

— Нацисты навербуют себе головорезов, те придут к нам на футбол, а потом отправятся на какое-нибудь нацистское сборище, и там тоже наберут головорезов, и все вместе придут к нам на футбол. Они всех болельщиков распугают. Кто станет платить несколько фунтов только ради того, чтобы стоять под дождём и смотреть, как его команда проигрывает, а потом, на выходе, тебе ещё плюнет в физиономию какой-нибудь сопливый скинхед?

— В «Кью-Пи-Ар» такого никогда не бывает, — вставил Даффи.

— У нас тоже ничего подобного быть не должно. Я не для того тренирую команду, чтоб развлекать паршивых молокососов, когда им прискучит резать друг друга или крушить барьеры ограждения.

— Я понял вас, э… Джимми. Но ведь, беспокоиться вроде как пока рановато?

Листер, решил он, явно был настоящий паникёр.

— Что ж, тогда перейду к тому, что происходит прямо сейчас. В газеты это ещё не попало, тут, кстати, помог наш общий приятель Кен Мариотт. Но за последние несколько домашних матчей произошло куда больше стычек на трибунах и вне их, чем обычно. И куда более жестоких. Соответственно, больше полицейских. Не знаю, представляете ли вы себе, как работает полиция…

— Не особенно.

— …но они являются на наши матчи не просто по доброте душевной, и не потому, что их интересует игра. Начать хотя бы с того, что это частная собственность, и мы должны приглашать их официально. Потом, нам приходится каждую неделю созывать собрание, чтобы решить, каким, по нашему разумению, будет объём предстоящей им работы. И, кроме того, мы ещё вынуждены им платить. А в субботу вечером это выходит с дополнительной накруткой.

Даффи знал всё это слишком хорошо. Он помнил, как тебя выдёргивают из дому в субботу, запихивают в автобус и везут через весь Лондон. Как этих уродов не шмонаешь, они всё равно умудряются протащить с собой какую-нибудь хреновину, которую потом швырнут тебе в голову. Однажды он стоял в оцеплении с восемью полицейскими — все в аккуратненьких шлемах — и кто-то с трибун кинул в них обломок кирпича. Снаряд со свистом рассёк воздух, и около сотни болельщиков радостно заулюлюкали: «В черепок! В черепок!» Он не ждал ничего хорошего от этих субботних вечеров.

— Так что больше головорезов, больше драк, больше полиции, и деньги летят, как ласточки. Закрыть Лейтон-Роуд означает больше драк, больше полиции и, опять же, утекают деньги. И есть ещё кое-что. Они стали освистывать Большого Брэндона.

— Брэндона Доминго?

— Да. Никогда такого не было. На выезде — конечно, там это естественно. Но он в команде уже два сезона, и дома его всегда жаловали. А теперь местные фанаты его освистывают.

— Он что, не в форме?

— Брэндон? Да он играет, как бог. Лучше и не играл никогда. Эти матчи, что они провели вместе с Дэнни, просто прославили его. Как он контролирует мяч! Филигранная техника! Он сейчас у нас лучший. И при таком отношении к себе вряд ли он захочет у нас оставаться. Ведь это так действует на нервы, Даффи, когда тебя освистывают твои же болельщики. Думаешь, и на кой тебе эти обезьяны?

— Знаю.

В одно воскресенье Даффи освистали болельщики «Упрямцев», числом не более двух.

— Я хочу сказать, что на его месте не стал бы портить себе нервы, — вздохнул Листер. Он выглядел озабоченным. Даффи решил подвести итог.

— Думаете, кто-то под вас копает? Под ваш клуб?

— Думаю, да.

— Значит, вы хотите, чтобы я выяснил, кто избил Дэнни Мэтсона, узнал, отчего вдруг жители Лейтон-Роуд так на вас взъелись, предотвратил неонацистские сборища на вашем стадионе, пресёк освистывание Брэндона Доминго, помог ему не потерять форму, спас ваш клуб от вылета из группы, а вас самого — от увольнения.

— Звучит так, будто у вас и без меня работы по горло.

— Я пытаюсь скопить на собаку, — беспечно обронил Даффи и тотчас же пожалел об этом. Чёрт, ну почему он это сказал? И как это снова всплыло? Он решил, что у Джимми Листера есть чувство юмора. Слушай, Даффи, у клиентов не бывает чувства юмора, ты что, забыл? Даже если они ржут, как лошади.

— Есть какие-нибудь вопросы?

— Я хотел бы пообщаться с председателем.

— Он будет только послезавтра. Впрочем, возможно, он согласится принять вас в своей штаб-квартире, если вы как следует его попросите.

— Спасибо. Я покамест обойдусь.

Они поднялись, и Листер сделал жест в направлении двери. Даффи отметил про себя, что в кабинете нет ни призов, ни кубков. Вообще никакого серебра. Может, они хранят его в зале заседаний. А может, «Атлетик» никогда ничего и не завоёвывал.

— Я слышал, вы голкипер?

— Угу. А вы, случайно, не знаете, где находятся лимфоузлы?

— Понятия не имею. Это надо спросить у терапевта.

— Конечно.

Они обменялись рукопожатием.

— Да, …э… Джимми…

— Что?

— Почему вы не надели белые туфли?

— Я же не болван, Даффи.

— Вижу.

Дэнни Мэтсон сидел в фиолетовом кресле, водрузив ногу на табурет. Под ногу был подложен экземпляр газеты «Сан» — так, чтобы гипсовая повязка не пачкала табурет. Миссис Феррис всегда тщательно блюла чистоту — все двенадцать лет, что брала на пансион парней из «Атлетика». Клуб педантично опекал своих игроков, и лучший способ опеки заключался, бесспорно, в том, чтобы поскорей их женить. Игроку нужна стабильность, любило повторять руководство клуба: нечего метаться из стороны в сторону, всё, что нужно, это миловидная жена, парочка ребятишек, машина, которую надо мыть, и гараж, который надо красить. Пускай не дебоширят, не увлекаются спиртным, не бегают за юбками (поверите ли, подчас и женатики оказываются непредсказуемы: возьмите их на товарищеский матч в какую-нибудь экзотическую страну и вы их не узнаете). Но нельзя же, в самом деле, заставить жениться, так что до поры до времени клуб препоручает их материнским заботам пожилых леди, для которых всегда найдётся пара бесплатных билетиков на домашние матчи. Ну, конечно, они не шпионят за игроками, они всего лишь присматривают за ними, хотя если у кого-то из футболистов появится проблема, и хозяйка сочтёт должным поставить об этом в известность клуб, клуб будет ей за это более чем благодарен. А как вы думали?

Руководство любило поселять парней по двое. «Твари проходят по паре», бывало, кричала миссис Феррис из своей кухни, когда её «мальчики» неловко тыкались во входную дверь после тяжкой субботней попойки. Парни составляли друг другу компанию, они говорили и о футболе, и просто удивительно, как такое соседство улучшало их взаимопонимание на поле. Дэнни Мэтсон жил с Брэндоном Доминго. Когда позвонил Даффи, Брэндона не было: он совершал пробежку, качал мышцы, отрабатывал пас в одно касание с тем парнем, которого они взяли на место Дэнни, тренировал угловые и свободные удары, или просто, уединившись на краю поля, оттачивал свою филигранную технику. Дэнни сидел, водрузив свою громадную белую ногу на экземпляр «Сан», и ждал Брэндона. Все эти передряги изрядно выбили его из колеи.

Даффи он показался каким-то несерьёзным: удлинённое бледное лицо, мелкие кудряшки. Вне поля футболисты всегда выглядят моложе; этот не был исключением. Вопросы Даффи он воспринял вежливо — Босс позвонил ему и попросил сотрудничать со следствием — но и с эдакой бодренькой зевотцей. Какая разница, кто сломал ему ногу. Что было, того не вернёшь, ведь так? Хрясь — и всё. Дэнни перебирал по памяти всех игроков, у кого были неприятности с ахиллом. Они уже никогда не набирали былую форму, даже если оставались хорошими футболистами. Взять хотя бы Тревора Фрэнсиса. Ведь у него была феноменальная скорость, просто феноменальная. Потом стряслась неприятность, на год его вывели из основного состава, а когда он вернулся, оказалось, что его бег замедлился аж на целый метр. На вкус Дэнни он и сейчас игрок хоть куда — не поймите превратно, хоть куда игрок — но уже не мирового класса. Не мирового.

Они досконально разобрали инцидент в подземном гараже; до этого не один раз то же самое делала полиция. Даффи спрашивал, не забыл ли он чего, много спрашивал и о девушке, которая его подцепила, или которую он подцепил (в точности сказать было сложно). Говорили ли что-нибудь те парни? Далеко ли от «Логова рыцарей» до подземной парковки? Кто там в тот день дежурил? Ну и далее, всё в том же духе.

— Простите, мистер, но на все эти вопросы я уже отвечал.

— Ну, может, вы что забыли. Какую-нибудь подробность. Потому я и спрашиваю.

— Но полиция так уже делала. Расспросили один раз, а потом ещё — на тот случай, если я что забыл.

— Ну, на третий раз всегда везёт, давайте попробуем.

Но им не повезло и на третий раз. Парни ничего не говорили, лиц он их не видел, забрали они только часы и бумажник; нет, об этой девушке, Денизе, он больше ничего не помнит. Ну, чёрные волосы, чёрное платье, со всех сторон открытое. Ну да, она ему понравилась, но это ещё не значит, что он помнит, какая она из себя. Ну да, если он её увидит, то тогда, наверное, вспомнит, он же не тупица какой.

— Дэнни, а если я попрошу вас кое-что сделать. Если я попрошу вас пойти со мной в «Логово» и посмотреть, нет ли там её.

— Да, это идея, мистер Даффи, если я могу так выразиться, но я это уже делал. С полицией. Дважды. И её там не было.

Даффи это не слишком удивило. Он ведь и сам был бывший полицейский, вполне естественно, что в чём-то он идёт проторенной дорожкой. Вполне естественно и то, что исчезла девушка: если бы она была обычная милая искренняя девушка, то, наверняка, попробовала бы как-то связаться с Дэнни. Эта история была во всех газетах. Почему она не написала ему, не сказала, что очень сожалеет, что не дождалась, но было так холодно, и что она очень сожалеет, что всё так вышло, но, может, ей стоит приехать и приласкать его? С другой стороны, то, что она не давала о себе знать, ещё не делало её преступницей. Может, ей просто хотелось, чтоб у её парня всё было месте?

— Я думаю, вам стоит повидать Винса.

— Это ещё кто такой?

— Он хозяин «Логова».

— Это хорошая мысль.

— И ещё Толстый Фрэнки.

— А кто такой Толстый Фрэнки?

— Вышибала.

— Вот как.

— Правда, для Фрэнки все клиенты на одно лицо. По крайней мере, пока не начнут буянить. К тому же, он частенько бывает под мухой. А Винс меня с этой девушкой не видел.

— Откуда вы знаете?

— Полицейские проверяли. Откуда ещё?

— Дэнни, но вы сходите туда со мной ещё раз?

— Нет, нет. Я хотел бы помочь, честно… Но… видите ли в чём дело: я обещал себе, что не пойду туда, пока не вернусь в основной состав. Правду сказать, мне чертовски неприятно было ходить туда с полицией. Ковылять на этих уродских костылях, а все вокруг танцуют. Я даже врезался там в одного парня.

— Понимаю.

— Ведь это же всё равно ничего не даст, я просто буду сидеть там, весь в гипсе, и никто не скажет: «Смотрите, это же Дэнни Мэтсон, какая с ним вышла неприятность, но он молодец, интересно, сколько он не сможет играть, почему бы нам не угостить его стаканчиком и не подбодрить?» Нет, они скажут по-другому: «Смотрите, да это же малыш Мэтсон, ну что за лопух, надрался и дал себя отмутозить, как раз когда команде он так нужен. Меня от него воротит, а тебя?»

Даффи не стал спорить, может быть, так они и подумают. Но Дэнни был услужливый парень, к тому же стосковался по компании, и в конце концов они пришли к компромиссу. Как-нибудь вечерком Даффи заедет за ним, они припаркуются возле «Логова» и просто посмотрят, кто туда заходит. Дэнни решил, что это он как-нибудь выдержит, и ведь Босс просил его помогать следствию.

— Вы следите за играми, мистер Даффи, правда?

— В полглаза. Но я болею за «Кью-Пи-Ар».

— А, «Рейнджеры». Босс убьёт меня, если услышит, но «Рейнджеры» — классная команда. Просто классная.

Даффи кивнул. Они помолчали.

— Футбол — удивительная игра, мистер Даффи, правда?

Даффи согласился.

— Я хочу сказать, у меня мало опыта настоящей игры, игры в основе, но кое-чему она меня уже научила.

Даффи кивнул.

— Это может быть очень добрая игра, и она многое даёт человеку.

Даффи кивнул снова.

— И она может быть очень жестокой. Она может вознести тебя, а потом сломать. Всё как в жизни, верно?

— Даффи не стал спорить.

— Гляньте там, в кармане, — показал Дэнни на висящий на двери пиджак.

Даффи засунул руку и достал лоснящийся листок. Дэнни кивнул, и он развернул его. Чуть ли не весь лист занимала большая фотография. На ярком ковре посреди огромной гостиной сидел улыбающийся темноволосый мужчина с маленьким ребёнком. Малыш довольно рискованно балансировал на футбольном мяче.

— Это в доме у Тревора Брукинга, — сказал Дэнни, — я из журнала выдрал.

Даффи внимательно изучил фотографию. Он заметил два больших застеклённых шкафа, заставленных, в основном, серебром, массивное кресло с жёлтой кожаной обивкой и такой же диван, украшенный фигурной резьбой камин и низенький кофейный столик со стеклянной столешницей.

— Уютно, — сказал он.

— Это Уоррен. С Тревором. Ему ещё четырёх нет. То есть, не было, когда сделали этот снимок. Сейчас-то он уже подрос. Вот Колетт, ей семь. А это Хильке, она финка. Это жена Тревора. Она за всем присматривает.

— Очень мило, — Даффи понравилось, как звучит «Хильке».

— Посмотрите, что висит над камином. Это фотография, посмотрите, как она снята.

Даффи только сейчас заметил над камином золочёную рамку, а в ней семейство.

— Это когда Тревор получал орден Британской империи в Букингемском дворце. С Хильке, Уорреном и Колетт. Фотографа поставили снаружи, он снял, и получилась рамка.

— Мило.

— А какие графины, видите? И посмотрите на камин. Это не настоящий камин, у него нет дымохода, но Тревор любит камины, так что он его у себя устроил. Он на электричестве.

— А-а.

— А посмотрите, какое стерео. Стоит, наверняка, целую прорву. А шахматный столик. А подсвечники. Это серебро, это не подделка какая-нибудь.

— Это очень красивая комната, Дэнни.

— Его жена финка. Её зовут Хильке.

— Очень мило.

— Таких, как Тревор, за всю историю футбола было раз, два и обчёлся, правда?

— С этим не поспоришь, — Даффи бережно сложил листок. — Постарайтесь не пропадать, Дэнни. Можно я позвоню вам через какое-то время?

— Да, конечно, когда захотите. Я вот одного не пойму — что, и в самом деле комната такая большая или просто снимали специальным объективом?

Даффи снова развернул лист.

— Трудно сказать.

Он поднялся, собираясь уходить. От центра комнаты до дверей было всего четыре шага. Если фотограф когда-нибудь станет снимать комнату Дэнни Мэтсона, ему уж точно придётся воспользоваться широкоугольной оптикой.

Три телефонных звонка. Первый — Джимми Листеру, узнать, что предпринимает клуб по поводу жалоб жителей Лейтон-Роуд.

— Тянем время, Даффи. Тянем, сколько это возможно. Судебное разбирательство назначено на пятницу, так что в субботу они постараются въезд закрыть. Но если даже иск решится не в нашу пользу, мы можем подать апелляцию, или что там ещё.

— А вы не пробовали поговорить с жителями?

— Нет. Мы думали об этом, но решили, что проще всего спустить дело на тормозах, действуя через адвокатов. Если нам это удастся, мы просто презентуем им парочку билетов.

— А что газеты?

— Мы делаем всё, чтоб они ничего не узнали.

— И что, никто ещё не разнюхал?

— Пока никто.

Второй звонок. Кену Мариотту, в «Кроникл».

— Кен, если я спрошу у тебя, слышал ты или нет какие-то новости, а ты не слышал, это же ещё не значит, что я тебе их рассказал?

— В каком смысле?

— Ты ведь можешь попридержать материал денёк или два и притвориться, что я рассказал тебе об этом только что?

— Пожалуй. Всё зависит от того, сколько идёт в набор, и от того, какой это материал. На этой неделе я запросто могу тебе дать двое суток форы. Тем более, что материал ещё надо обрабатывать.

— Ты знаешь, что «Атлетик» судится с местными жителями?

— Нет. Интересно. Какие жители? Где? И зачем судится?

— Двое суток, помнишь?

— Но ты расскажешь всё мне, и никому больше.

— Идёт.

Третий звонок. Анти-нацистская лига.

— Здравствуйте, это Кен Мариотт из «Уэст-Лондон кроникл». «Уэст-Лондон кроникл». Не знаю, сумеете ли вы нам помочь. Мы собираем материал о неонацистах, которые вербуют сторонников на футбольных матчах. Думаем начать с «Атлетика», у них на стадионе орудует некое «красно-бело-голубое движение». Хотели бы узнать, есть ли у вас какая-нибудь информация.

Информации было более чем достаточно. Особенно об их связях с другими подобными группами, о которых Даффи никогда не слышал, об их идеологии, которая оказалась более чем мерзкой, об их вожаках и их криминальной подноготной. Сведения были внушительные, и Даффи притворился, что всё записал. Главное, что он хотел узнать, это сколько они уже действуют и где у них штаб-квартира. Ответами были: шесть месяцев и адрес в Илинге. Даффи с признательностью поблагодарил и повесил трубку.

Лейтон-Роуд был посёлок с двумя рядами приземистых кирпичных викторианских особняков. Дома выглядели очень ухоженными, некоторые совсем недавно покрасили. Чувствовалось, что хозяева — люди основательные. Даффи это понравилось. Он достал блокнот и зашагал к дому номер 37.

— Доброе утро, мистер…

— Нет.

— Но я…

— Мы не станем ничего покупать. И благотворительностью не занимаемся, — отрезал хозяин особняка. Он был маленький и желчный, с топорщащимися седыми волосами и выступающим вперёд подбородком; он был похож на вышедшего на пенсию учителя физкультуры.

— Я из газеты «Кроникл». «Уэст-Лондон кроникл».

По крайней мере, это уберегло его от того, чтобы получить по физиономии собравшейся захлопнуться дверью.

— Ах, вот как.

— Да, мистер… мистер… — Даффи притворился, что ищет имя в блокноте.

— Что вам нужно?

— Мы с сожалением узнали, что у вас возникли трудности.

— Откуда узнали?

— Нам ведь за это и платят.

— Вот проныры, — проговорил мужчина.

Даффи стало казаться, что вся эта затея ни к чему не приведёт. Внезапно дверь широко открылась, отставной физрук вышел наружу, взял его под руку и повёл к воротам. Что ж, совсем как у настоящих журналистов, мелькнуло в голове у Даффи. Однако у ворот хозяин особняка, не выпуская его руки, мягко развернул его лицом к дороге.

— Балливан, — проговорил он, отвечая на заданный много ранее вопрос. — Вот посмотрите-ка, — он показал на улицу, — мило, правда? Милые маленькие домики, такие чистые, такие мирные — видите все эти машины? Чудесные машины. Каждый раз, когда здесь проходит матч, мы вынуждены отгонять их чуть не на полкилометра. Обеспечьте свободный проезд болельщикам, так говорит полиция, а правда состоит в том, что только так можно уберечь их от вандализма этих паршивых сосунков. Посмотрите-ка на эти сады. Ну, заметили? Там ничего нет, одни изгороди. Ни цветов, ни растений. Что толку сажать цветы — эти малолетние паршивцы всё равно их вырвут. Что толку высаживать их в ящики под окна — эти ублюдки всё равно всё разнесут в клочья. Что толку прикручивать ящики к подоконникам, если от этого им только куража прибавляется. Скоты, и больше ничего.

— Почему же вы прежде никуда не жаловались?

— Жаловались. Никакой реакции. Просто пришлют пару бесплатных билетов на очередной матч, и всё. Да кому нужны бесплатные билеты, чтобы смотреть на такое дерьмо, как «Атлетик»? Вы мне пришлите билеты на «Тоттнем», и тогда мы поговорим. Да и в любом случае, я отдыхаю только тогда, когда вся эта шайка засядет у себя на стадионе и воет там по-звериному. С чего это руководство клуба решило, что я тоже хочу идти внутрь и там слушать всю эту похабщину? В вас когда-нибудь швыряли объедками чикен-сэндвича? Конечно, нет. Омерзительная пища. Даже собака есть не станет. А вам когда-нибудь мочились в почтовый ящик? Само собой, нет. А в вашем палисаднике справляли нужду несовершеннолетние паршивцы? Нет, и ещё раз нет. Вы понятия не имеете о том, что происходит, голубчик, вы, с вашим отточенным карандашом и толстым блокнотом, в который вы ничего не записываете, я ведь вижу. Вы просто не понимаете, что происходит. Знаете ли вы, что они ещё вытворяют? Звонят в дверь и спрашивают, не пущу ли я их в туалет. Конечно нет, говорю я, сходите на стадионе, закрываю дверь и слышу оглушительный хлопок. Знаете, что они делают? Вставляют в щель электрическую лампочку. Со мной такое дважды проделали. Такие у них шутки. И после этого они гадят у вас на газоне. У вас ведь нет с собой билетов на «Тоттнем», правда? Нет, думаю, нет. Всего доброго.

И мистер Балливан пошёл назад по дорожке и захлопнул дверь.

Даффи перешёл улицу и направился к дому номер 48. Дверь отворилась всего на пару сантиметров — сколько позволяла цепочка.

— Артура нет дома.

— Доброе утро, мэм. Я из газеты «Кроникл». Я только что говорил с мистером Балливаном.

— Артура нет дома.

— Тогда, может быть, я побеседую с вами?

— Он будет позже.

— Когда можно будет вам позвонить?

— Не сейчас.

— Спасибо за помощь.

В пятьдесят седьмом дверь открыла краснолицая дама в переднике и перманенте.

— А, «Кроникл». Очень мило. Я вас всегда читаю. Если б я знала, что вы придёте, я бы хоть фартучек сняла. Вы хотите меня сфотографировать?

— Э… в другой раз.

— О, так вы сможете заглянуть попозже? Я тогда как раз успею прибраться. Вы ведь чек принесли, так?

— Что?

— Вы хотите сказать, я не выиграла? Да нет, я уже вижу, что нет. Ну что тут будешь делать, снова мне не везёт, — судя по её виду, она не слишком расстроилась.

— Нет, я хотел поговорить насчёт проблем с болельщиками, миссис…

— Дэвис. Д-Э-В-И-С. Да, вот так, — заглянула она под руку Даффи, пока он заносил в совершенно чистый блокнот эту информацию. — Да, всё верно, не через «Е», а через «Э». Нет, сама я на них не жалуюсь. Они, в общем-то, неплохие ребята. Не бандиты какие-нибудь, просто очень уж горячие головы. Но ведь мы все когда-то были молоды, разве нет?

Даффи подумал, что он и сейчас ещё не стар. Может быть, это признак старения, если у вас пропадает желание засунуть недоеденный чикен-сэндвич в чей-то почтовый ящик? Да, не иначе.

— Просто я хочу понять, почему вы все решили подать в суд именно сейчас, ведь до конца сезона осталось всего несколько матчей.

Миссис Дэвис растерялась, но тут же взяла себя в руки.

— Боюсь, что с документами имеет дело муж. Он зарабатывает деньги, и это позволяет мне просто заниматься домашним хозяйством. Он очень порядочный человек, мой муж, очень порядочный — и когда приходят всякие счета и бумаги, всем этим занимается он. Говорит, что всегда нужно иметь что-то про чёрный день, и он прав.

И, очень вежливо, она закрыла перед ним дверь.

Даффи был в недоумении. С одной стороны, всё было яснее ясного. Фанаты борзели — Джимми Листер говорил, что они и на стадионе стали творить больше безобразий — и жители решили, что с них хватит. Но эти жители? Если фанаты совсем отбились от рук, можно было пойти в полицию. Можно пожаловаться в местную газету. Они могли написать своему местному депутату, если бы им удалось припомнить его имя, или даже члену парламента. Но идти к юристу, затевать тяжбу? Одно дело, когда к юристу идут за тем, чтобы развестись или составить завещание. Но если такой человек, как мистер Балливан, захочет положить конец тому, чтобы шпана мочилась в его почтовый ящик, он не побежит к юристу. Такой, как он, скорее достанет набор инструментов, как следует заточит край почтового ящика, дождётся, пока какой-нибудь нажравшийся громила просунет своё хозяйство в отверстие, и уж тут захлопнет: хрясь! О-очень действенно. Более действенно и куда более приятно, чем ходить по казённым заведениям.

— Боюсь, мистер Проссер не слишком доволен, — сказал Джимми Листер. До того, как встретиться с председателем, Даффи решил зайти к нему. — Даже совсем не доволен. Он считает, что взяв вас на работу, я превысил свои полномочия. Говорит, что не хочет, чтоб это проходило через отчётность.

— И что же это значит?

— Значит, что если я хочу вас нанять, я должен платить вам из своего кармана.

— Так я работаю на вас или нет?

— Работаете. Но я тут кое-что подсчитал и, как выяснилось, сумма, которую я буду вынужден вам отдавать, съест почти всю мою зарплату. — А налоги? За их вычетом от зарплаты и вовсе ничего не останется. А я к тому же ещё должен платить алименты. Не согласитесь ли на тридцать пять?

— Что ж, пусть будет тридцать пять.

Даффи подумал, что ему не мешало бы поднатореть в умении торговаться.

— И не будете слишком уж раздувать расходы?

— Что ж, перелётов на «Конкорде» не будет, это я вам обещаю.

— Как вижу, мы понимаем друг друга. Сейчас я отведу вас к Мелвину.

Кабинет Мелвина Проссера и был тем местом, где хранилось призовое серебро. Пожелтевшая ваза с ручками и парочка почётных знаков. Обитые сосновыми панелями стены были увешаны фотографиями: составы «Атлетика» в разные годы, советы директоров «Атлетика» в разные годы. Директора менялись так же часто, как и игроки, и, судя по занимаемому стенному пространству, были так же важны.

Мелвин Проссер в полупальто из верблюжьей шерсти стоял у стола и всем своим видом олицетворял образ очень занятого человека. Похоже было, что он либо только что приехал, либо собрался уезжать, либо облачился в пальто специально для них, чтобы они почувствовали, как дорого его время. Пойдя навстречу вынужденным обстоятельствам, Мелвин Проссер решил быть любезным. У него было широкое, плотное лицо с вертикальной складкой посреди лба, которая, возможно, была следом застарелого шрама. Он очень резво взобрался по социальной лестнице, и подъём этот никогда бы не состоялся, если бы Мелвин не умел одновременно улыбаться и ломать вам пальцы.

— Рад видеть вас снова, Джеймс. Добро пожаловать, мистер Даффи. Шерри? Пиво? А может вы, мистер Даффи, предпочитаете чего-нибудь покрепче?

Даффи покачал головой. Было всего четверть одиннадцатого.

— Вот и хорошо. Я тоже воздержусь. Теперь к делу. Джеймс рассказал мне о своём довольно занятном решении нанять вас, и, как вы, возможно, знаете, я ответил примерно так: ты можешь нанимать кого угодно, Джимми, а за собой я оставляю право увольнять. Но поскольку финансовые аспекты дела улажены, я не вижу никаких причин, почему я должен запретить вам здесь околачиваться.

— Большое спа…

— И я не вижу никаких препятствий к тому, чтобы ознакомить вас с моим взглядом на вещи, каковой, вне всякого сомнения, Джимми вам уже изложил, но со своей точки зрения.

Тут он сделал председательскую паузу, одну из тех пауз, во время которых подхалимы начинают бормотать: «Просим вас продолжать, господин председатель». Ожидание успехом не увенчалось, и Проссер продолжал.

— Я выслушал все аргументы Джимми, и я скажу вам то, что уже сказал ему. В теории о заговорах я не верю. Я думаю, что мы ловим собственный хвост. Я думаю, что мы — чтобы не называть прямо моего менеджера — ищем себе оправданий. Я боюсь, что мы можем утратить способность концентрироваться на действительно имеющих место трудностях.

— Вы не думаете, что…

— Я нисколько не желаю осуждать Джеймса, или кого бы то ни было, но вынужден констатировать, что искать оправданий — это в его характере. Клуб сейчас переживает не самые лёгкие времена — по правде говоря, мы, если вы простите мне это выражение — завязли по уши. Но путь к спасению следует искать не среди фанатов и не у жителей Лейтон-Роуд. По крайней мере, таково моё несовершенное мнение. Путь к спасению — только на поле, и нигде больше. Но я опасаюсь, что наш друг Джеймс сосредоточил своё внимание на частностях, которые в конечном итоге не стоят клочка использованной туалетной бумаги, если вы понимаете, что я имею в виду.

— А вы не думаете, что кто-то пытается… — подыскивал слова Даффи.

— Пытается нам насолить? Спрашивается, кто. Спрашивается, с какой целью. Кому есть дело до того, вылетит клуб из дивизиона или не вылетит? Мне есть до этого дело, Джимми есть до этого дело, Правлению, игрокам и их жёнам, да ещё двумстам-трёмстам нашим давним болельщикам. Но кому ещё, я вас спрашиваю? Боюсь, мы просто ищем себе оправдания. Мы закрываем глаза на то, что действительно имеет значение: то, как играют игроки. А ведь именно в этом состоит прямая обязанность Джимми и это всегда останется его прямой обязанностью.

— Можно спросить вас, мистер Проссер, у вас есть враги?

Проссер захохотал, потом снисходительно улыбнулся.

— Видели там, снаружи, машина? «Корниш», верно? Золотой «Роллс-Ройс Корниш», так? Так вот, в нашем современном обществе вам никогда не удастся заиметь такой же, если вы будете всё время думать о том, как бы не отдавить кому-нибудь пальцы. Имейте в виду, совет бесплатный.

— И вы никого не хотите назвать особо?

Проссер снова захохотал.

— Послушайте, если б кому-то вздумалось достать меня, он бы не стал действовать через клуб. Владеть клубом — это очень мило и всё такое, верьте моему слову, мне не безразлично его будущее, но если бы я был Злым Серым Волком, который притаился в засаде и ищет, какую бы пакость учинить Мелу Проссеру, то я бы стал действовать через его деловые интересы, что куда эффективнее. И не стал бы утруждать себя тем, чтобы сделать котлету из его Дэви Мэтсонса.

— Дэнни, шеф.

— Дэнни Мэтсонса. Кстати, как он, Джимми?

— Немножко выбит из колеи, шеф.

— Он хороший парнишка. Ему небось жалко потерять бонусы, раз он выбыл из основного состава.

— Но всё-таки… — настаивал Даффи, — ваши враги… не могли бы вы их перечислить.

— Вик Риверс, Солли Бенсон, Уолли Маунтджой, Фиддлер Мик, Стив Уилсон, Чарли Магрудо, миссис Магрудо, Дики Джекс, Майкл О’Брайен, Том Клэнси, Стэки Стивенсон, Рэг Дайсон… — Проссер развёл руками, — сколько вам ещё нужно? Мои друзья — это мои враги. Я люблю их, но при случае всегда готов надуть, и они относятся ко мне точно так же. Я деловой человек, если вы понимаете, что я хочу этим сказать.

— Никого не хотите выделить особо?

Проссер выглядел раздражённым. Его как будто заставляли ябедничать на друга. Он-таки не удержался.

— Возможно, Чарли Магрудо. Возможно. Год или два назад я вроде как подложил ему свинью.

— Что за свинью?

— Не очень большую. Краем уха прослышал, что он пытается подмаслить кое-кого в муниципальном совете, чтобы организовать себе пару-тройку контрактов, — при этом воспоминании Мелвин улыбнулся. — Короче, я перебежал ему дорогу, и в итоге контракты достались мне. Ему это не слишком понравилось. Но я не сомневаюсь, что он не таит на меня зла.

— Его дела после этого пошатнулись?

— Пошатнулись? Господи, да нет, конечно. Ему-то лично я ничего не сделал. Вообще, ничего не вышло за пределы муниципалитета. И потом я получил контракты, предложив всего лишь половину того, что предлагал Чарли. Это было здорово.

Проссер снова обратился мыслями к Даффи.

— И что же мы такое обнаружили, что не заметили наши друзья в голубых мундирах? Есть какие-нибудь подвижки? Надеюсь, Джимми не зря тратит свои денежки?

— Не вполне. Пытаюсь расшевелить Дэнни Мэтсона. И ещё: я ездил в Лейтон-Роуд.

— Ездили в Лейтон-Роуд? Надоедали нашим местным жителям, нашим верным поклонникам? Это как-то не очень радует.

— Ничего подобного. Они были очень дружелюбны.

— Да неужели?

— Да, они рассказали мне, что ваши фанаты делают с их почтовыми ящиками.

— Ужасное место, — проговорил Проссер, мелодраматически передёрнув плечами. — Возникло и существует исключительно за счёт супермаркета Сейнсберри, но как-то поддерживать с ними добрососедские отношения порой бывает трудно.

— Мистер Проссер, можно спросить вас ещё кое о чём?

Проссер глянул на часы.

— У вас есть на это три минуты и сорок пять секунд.

— Клуб приносит прибыль?

— Надо об этом спрашивать? Нет, клуб не приносит прибыли, клуб приносит колоссальные убытки. Можно подумать, он только для этого и существует. В начале сезона мы с Джеймсом придумывали разные уловки для того, чтобы подать товар лицом, но, боюсь, всё это выброшенные деньги. Хорошо, если соберём три тысячи за домашнюю игру, а на выезде — что ж, боюсь, на выезде мы не представляем из себя ничего особо привлекательного. Сколько мы собрали в Ротэрхэме? Помнится, что-то около полутора тысяч. Какие уж тут призовые кубки…

— Говоря напрямую, мистер Проссер, верно ли, что большинство издержек вы оплачиваете из своего кармана?

— Отвечая напрямую, мистер Даффи, так оно и есть.

— Сможет ли клуб существовать в Четвёртом дивизионе?

— Даффи, в этих стенах не делают подобных предположений, понимаете вы это? Никто, ни один человек.

— Простите. Простите. Я только… Слушайте, если всё же случится невероятное… если произойдёт худшее… что тогда будет? Я имею в виду, что случится на самом деле?

— Что ж, если для этого славного клуба настанет печальнейший из дней, то первое, что случится, это что наш малыш Джимми сядет на свой велосипед и поедет искать себе подходящее место. Извиняюсь, Джимми.

— Вы всегда были откровенны со мной, шеф. Я и не ждал ничего другого.

— А что потом? — спросил Даффи.

— Потом это будет проблема Правления.

— Или, точнее, его главного пайщика.

— Само собой. Как вы догадались? Что ж, да, тогда придётся рассматривать разные варианты.

— Не могли бы вы поделиться своими соображениями? Естественно, чисто гипотетически.

— Естественно. Что ж, председателю придётся подать в отставку.

— Мелвин, — проговорил Джимми с искренним удивлением. — Вы не можете… после всего, что вы сделали для клуба…

— Джеймс, давайте не будем распускать сопли. Всё что я сделал для клуба за эти два года в качестве его главы, это оплатил довольно-таки внушительный счёт, изменил внешний вид игроков, назначил вас, председательствовал над четырьмя кретинами и смотрел, как мы сползаем в таблице с десятого места на двадцать второе.

— Ещё что? — спросил Даффи.

— Вы всегда такой непробиваемо упрямый, мистер Даффи? Что ещё? Что ж, думаю, правление будет вести себя так, как обычно ведёт правление — будут выть и лязгать зубами, игровой состав будет сокращён, лучшие игроки проданы, менеджера будем искать подешевле. Или мы можем просто свернуть всё предприятие.

— Если это предложит главный пайщик.

— Решающее слово, вероятно, останется за ним.

— Вы не можете так поступить, Мелвин, — запротестовал Джимми, — и дело ещё не дошло до того, чтобы мы стояли у края пропасти и уповали на переизбрание.

— Настали другие времена, Джеймс, и времена трудные. В каждом дивизионе есть не меньше полудюжины клубов, по которым плачет биржа труда, а какой-нибудь снисходительный председатель еле удерживает их за шнурки. То, что мы ещё не в самом низу того дивизиона, о котором договорились даже не упоминать, ещё не значит, что мы в безопасности. Кто будет платить им зарплату? Где они найдут другого Мелвина Проссера? Скажу откровенно: за последние несколько месяцев я присмотрелся повнимательнее и понял, что у меня так же мало шансов поднять этот клуб, как продавать мороженое эскимосам. — Последовало молчание. — Что ж, оставим эти весёленькие разговоры, мне пора идти. Всё же то, о чём я здесь говорил, должно убедить вас кое в чём, мистер Даффи.

— В чём же?

— Если бы за мной охотился Злой Серый Волк, умнее всего с его стороны было бы сделать всё, чтобы мы не вылетели из дивизиона, и тогда на следующий год, оплачивая все счета клуба, я уж точно останусь без гроша.

— Коротко и ясно, — сказал Даффи, когда Мелвин Проссер уселся в свой раззолоченный «Роллс-Ройс Корниш» и укатил на деловую встречу.

Джимми Листер опустил голову и потёр кулаками свои песочные валики. Даффи пожалел его. Перестав терзать остатки волос, Джимми поднял голову и сказал:

— Этот… как кость в горле.

— Извините, это я его вывел из себя.

— Да нет, даже хорошо, что все открыли свои карты. Сразу видно, что у тебя на руках ни одного козыря. Всё катится к чертям, верно? Для меня, для Мелвина. Он лишится своего пая.

— Хм-м, — Даффи не склонен был сразу с этим соглашаться. — Просто из интереса: как он вообще попал в Правление?

— Я понятия не имею, зачем вообще люди берутся за такую мороку, как руководить футбольным клубом?

— Ну и зачем?

— Ну, иногда это семейная традиция. Бывают клубы — они уже просто как семейное дело. Отец передаёт дело сыну, старая тётушка Мейбл имеет решающий голос в Правлении, ну и так далее. Это может быть настоящая семейная идиллия, большая дружная семья — а может быть чёрт знает что, и председатель всё время терзает команду. Потом, есть люди, которые покупают футбольный клуб просто потому, что они любят футбол. Любят игру, смотреть на неё с трибун, сколотят состояние и не могут дождаться, когда же у них будут свои игрушечные футболисты, чтобы можно было играть — совсем как они играли в солдатики, когда были маленькими. Они и в самом деле завзятые болельщики, ходят на все матчи и не очень переживают по поводу места в турнирной таблице. Если дела идут неплохо, то они, пожалуй — самый лучший тип.

— Если судить по тому, что мистер Проссер даже не помнит, как в точности зовут его игроков, завзятым болельщиком его не назовёшь.

Джимми засмеялся.

— Да нет, он старается, бедняга Мелвин. Нет, правда, старается. Любит щегольнуть словечками вроде «классный мяч», «шикарная техника» и «великолепный удар» — другое дело, что наша разнесчастная команда не часто даёт ему эту возможность. Нет, думаю, даже Мелвин не стал бы отрицать, что он — третий тип собственника. Мальчик из деревни преуспел, нажил капитал, получил всё, чего хотел — большой дом, бизнес, деньги — и не знает, что со всем этим делать. Вот он и покупает ближайший футбольный клуб. Слава, почёт, фотографии в газете, когда душе угодно. Местная знаменитость и всё такое. Потом, это здорово отвлекает — совсем другой мир, и поначалу кажется, такой блестящий, хотя пройдёт несколько лет, и блеск этот основательно потускнеет. Ну и все они мечтают о кубке на Уэмбли, о башенках над входом на стадион, о том, чтобы сидеть в королевской ложе, ну и вообще о всякой такой чепухе, которая никогда не станет реальностью.

— Ну и в чём же будет заинтересован клуб, если Мелвин Проссер решит, что с него уже хватит?

— Он будет заинтересован в другом таком простофиле, как Мелвин Проссер, — уныло проговорил Джимми.

На пути в Илинг Даффи ни с того, ни с сего вспомнил Дона Биньона. Лысеющий, полный, с недобрым чувством юмора, Биньон время от времени выпивал с ним в «Аллигаторах». Даффи никогда не спал с ним — физически он его не слишком интересовал — но беседовать с ним любил. Ему нравился его язвительный юмор. Биньон любил рассказывать людям о них самих, и бывал при этом очень проницателен. Однажды вечером Даффи усердно жалел себя, выпил несколько больше, чем собирался, и разговорился. Даже пытался как-то объяснить, почему он такой, а не другой. Говорил о Кэрол, о том, как его подставили, и о том, с кем он спит. Пытаться объяснить себя было ошибкой — и не просто ошибкой, но и нахальством. Биньон сам умел объяснять людей. Биньон знал Даффи лучше, чем сам Даффи.

— Что касается тебя, Даффи, — нетерпеливо заговорил Биньон, когда его товарищ уже начал мямлить и повторяться, — то с тобой всё ясно! Ты гомосек. И не впаривай мне всю эту бисексуальную чушь. Я её сто раз слышал. Это просто другой способ назвать то же самое. Ох, нет, я всё-таки не совсем такой, я всё-таки не совсем извращенец. И нечего пытаться высунуть хрен из задницы. Ты гомосек, Даффи. Я же наблюдал за тобой, как ты ведёшь себя здесь; я знаю. Ты гомосек, Даффи. Ты гомосек, я гомосек, и давай-ка выпьем.

Они выпили.

— Но если я гомосек, — заговорил Даффи, начавший улавливать суть разговора, — если я гомосек, почему тогда мне так нравится Кэрол?

— А что в этом удивительного? Многим гомосекам нравятся женщины. Многим женщинам нравятся гомосеки. Не сомневаюсь, что она чудная девушка и хорошо готовит консервированные супчики. Ну и что? Вся штука в том — если не размазывать манную кашу по тарелке — что ты не можешь её трахнуть.

— Но ведь это… это из-за того, что тогда случилось…

— Нет, Даффи, то, что случилось, просто внесло ясность в это дело. Ты не можешь её трахнуть потому, что твоё тело говорит тебе, что ты гомосек.

— Но у меня с тех пор были женщины, — забормотал Даффи и отчего-то застеснялся.

— Ну, и сколько их было? Сколько? — в голосе Биньона звучала издёвка.

— Ну, не так много, как… но ведь это же понятно… Всё из-за того слу… — мозги Даффи отказывались работать.

Биньон мягко потрепал его по плечу.

— Да не мучай ты сам себя. Я ведь даже не пытаюсь завязать с тобой интрижку. Но не надо морочить мне голову, да и себе не надо. Если ты не гомосек, тогда я принц Уэльский.

Разговор этот его обеспокоил. По правде говоря, после него он уже переспал с женщиной, но Биньон и на это нашёлся бы, что ответить. Может, он и впрямь был просто голубой? (Биньон, который сам был голубой, всегда предпочитал слово «гомосек», будто в нём была особая жестокая правда). Вообще-то, Даффи не слишком бы возражал, если бы Биньон вдруг оказался прав. Просто ему не нравилось, что его вот так взяли и записали в гомосексуалисты. Или уж вы на этой стороне, или на той. Нет никаких переходов, вроде «зебры», а если вы попробуете перелезть через забор, вас непременно стащит за штаны лысеющий мужчина с недобрым чувством юмора.

Этот двухлетней давности разговор всплыл в памяти у Даффи из-за его нынешней озабоченности. Бела Капоши и её то уходящая, то возвращающаяся саркома. Говорят, СПИД могут подцепить как гомосексуалисты, так и бисексуалы. Но, может быть, если вы бисексуал, шансов чуть меньше — голая статистика: каждая женщина, с которой ты ложишься в постель — очко в твою пользу, или десятая часть очка в твою пользу, меньше шансов, что ты будешь потеть по ночам, и что у тебя вздуются лимфоузлы. С другой стороны, есть такие бисексуалы, у которых в постели перебывало больше парней, чем у иного гомосексуалиста. Взять хотя бы его самого. Он всегда говорил, что для него разница между мужиком и женщиной примерно та же, что между яичницей с беконом и яичницей с помидорами. Он и сейчас в это верил. Ещё он вынужден был признать, что в прошлые годы ел яичницу очень часто. Он взглянул на свои руки, лежащие на баранке. Пока что ещё никаких прыщиков. Если б он тогда всё это знал, он бы спросил Биньона, где находятся лимфоузлы. Вещи такого рода Биньон наверняка знал.

Стэвертон-роуд в Илинге была коротеньким тупичком из псевдостаринных «полуотдельных»[3]Половина двухквартирного дома с отдельным входом.
домов. С обеих сторон тротуара росло по две недавно подстриженных липы. В конце улицы, перед разрушающейся кирпичной стеной, наглухо отгораживающей её от железнодорожных путей, на блоках была подвешена машина. Она была закрыта серым полиэтиленом, колёса были сняты.

Найти штаб-квартиру Красно-бело-голубого Движения оказалось нетрудно. В палисаднике возле одного из парадных торчал флагшток, а на нём реял «Юнион Джек». Даффи не стал даже сверяться с записной книжкой, где у него был адрес, который ему дали в Анти-нацистской лиге.

Дверь открыл мужчина средних лет с красным лицом и маленькими поросячьими глазками. Для человека, который открывает дверь своего дома в среду в одиннадцать утра, он был одет весьма изысканно. На нём был жилет и брюки, явно от одного костюма, белая рубашка с рукавами, закатанными выше локтя и схваченными гибкими металлическими браслетами, армейский галстук и начищенные до блеска чёрные туфли. На голове у него почему-то была шляпа-котелок. Кто это: мистер Джойс, секретарь организации, сам открывает входную дверь, или, может, это судебный пристав завершил свою миссию и покидает помещение?

— Мистер Джойс?

— Да.

— Меня интересует ваше Движение.

— Из прессы?

— Нет.

— Из коммунистов?

— Нет.

— Заходите.

Мистер Джойс развернулся, повесил котелок на вешалку у двери и провёл Даффи в залитую светом кухню. Сам Даффи в это утро не мог похвастаться нарядом: джинсовая куртка, джинсовые брюки, грубоватая рубашка, тяжёлые ботинки. Видок не в точности такой же, как у лейтон-роудских бандитов, но вполне брутальный. Он также постарался настроить голос на приличествующую случаю тональность.

Джойс усадил его за маленький стол и ушёл в другую комнату. Вернулся он с авторучкой и чем-то вроде анкеты. Взяв стул, он уселся напротив Даффи, улыбнулся и внезапно стал меньше похож на судебного пристава. Скорее доктор, приготовившийся расспросить о симптомах болезни. И давно вы спите с мужчинами, мистер Даффи? И сколько уже времени вы бисексуал? А кем вам больше нравится себя чувствовать: гомосексуалистом или бисексуалом? И давно у вас проблемы с эрекцией? Может быть, мне стоит взглянуть на вашу проблему? Нет, спасибо, пожалуй, лучше я взгляну на это вот пигментное пятно. Да, всё как я и думал. К чему сейчас волноваться об эрекции? Сестра, принесите мне большую бутыль дезинфицирующего и крысиного яду. Рррр!

— Так что же вы хотели узнать о Движении, мистер…

— Биньон.

— Мистер Биньон.

— Ну, вообще, я подумывал о том, чтобы вступить.

Даффи решил действовать напролом, но так, чтобы начальство в лице мистера Джойса видело, как он почтителен.

— И как же вы узнали о нас?

— Ну… парни на стадионе рассказывали. Это было в субботу, «Атлетик» играл, парни в перерыве разговаривали, ну и я услышал, подумал, решил, что это как раз по мне.

— Можно поинтересоваться, каковы ваши политические убеждения, мистер Биньон? Кстати, как ваше имя?

— Терри. Я британец и горжусь этим, вот и вся моя политика.

— Да, но ведь это ещё не всё, — голос мистера Джойса звучал безмятежно, но Даффи боялся поднять глаза, чувствуя, что маленькие свиные глазки внимательно его осматривают. — Скажите, как вы думаете, каковы задачи нашего Движения?

— Бить ниггеров и пакистанцев, — прорычал Даффи.

— Ох, голубчик вы мой, — сказал мистер Джойс, отложив свою шариковую ручку, — нам здесь вовсе не нужны такие откровенные политические выступления.

— Да нет, мистер Джойс, нет, всё в порядке, я просто вас маленько подначил. Из того, что говорили парни, я так понял, что это примерно то же, что и быть патриотом, так?

— Да, для начала можно выразиться и так.

— Может, я чего не понимаю, мистер Джойс, но как уж это мне представляется, главная беда с этой страной, это что все наши политики — куплены. Набивают себе карман, разъезжают на дорогущих машинах, на людей плюют. Ведь это ж их работа — давать людям то, что они от них требуют, разве нет? Для того ведь их и выбирали. Взять, к примеру, смертную казнь. Весь народ за смертную казнь, а они её не вводят.

— Тут я с вами согласен, — сказал мистер Джойс.

— Или взять репатриацию. Все хотят, а правительство ни мычит, ни телится, — Даффи судорожно пытался вспомнить содержание той листовки, что показывал ему Джимми Листер. — Взять моё поколение, — Даффи скостил себе полтора десятка и надеялся, что это сойдёт ему с рук. — Моё поколение… оно ведь всё апачично, вот какое оно. Апачичное. Нам дела нет, что на смену одним болтунам приходят другие. Нам нужно такое правительство, чтоб оно слушало, что говорят люди, слушало бы и делало так, как ему говорят. Я, между прочим, хочу гордиться тем, что я британец. И я горжусь тем, что я британец, — спохватившись, прибавил он, но меня воротит от того, что мою страну тычут мордой в грязь. Ведь это же Великая Британия, так я говорю?

— Это и в самом деле так, мистер Биньон. И как же нам вернуть нашей стране былое имя и былое величие?

Даффи на мгновение призадумался.

— Ну, это так сразу не решишь. Уж вы то, наверное, куда больше меня про это знаете. Но мне представляется, нужно гнать в шею всех этих политиканов и набирать новый состав. Вот тогда будет Британия для британцев. И провозгласить репатриацию. И чтобы снова была Великая Британия. А там уж, если потребуется, возьмёмся и за ниггеров с пакистанцами.

На этот раз мистер Джойс многозначительно кашлянул, а Даффи почувствовал, что ему надо бы в душ.

— Но это, как вы сами сказали, мистер Биньон, если только потребуется.

— Ну да. Я хочу сказать, что если уж ломать, так по-настоящему, разве нет?

— Это верно.

Мистер Джойс снял колпачок со своей ручки и принялся записывать подробности. К фальшивому имени Даффи прибавил фальшивый адрес в Паддингтоне и фальшивый возраст. Признался, что не работает. Отрицал, не кривя душой, имевшую место в прошлом принадлежность к какой-либо партии. Обещал платить десять фунтов ежегодно или пять фунтов раз в полгода, или три фунта раз в квартал. Отдал три фунта. Расписался, где ему указали. Затем мистер Джойс снова вышел и вернулся с двумя книгами, по одной в каждой руке: Библия и том Шекспира. Даффи попросили встать и положить руки на книги.

— Торжественно клянусь…

— Торжественно клянусь…

— Быть верным Её Величеству Королеве…

— Быть верным Её Величеству Королеве…

— Следовать целям и принципам Красно-Бело-Голубого Движения…

— Следовать целям и что?

— Принципам.

— Принципам. Целям и принципам Красно-Бело-Голубого Движения…

— И повиноваться его офицерам.

— И повиноваться его офицерам.

— Хорошо. Теперь медосмотр. Снимайте рубашку.

— Чего?

— Снимайте, снимайте, это всего лишь беглый осмотр. Я дипломированный врач.

Даффи нехотя разделся по пояс.

— Вот так, замечательно, это и минуты не займёт. Серповидно-клеточной анемией не страдаете, я надеюсь? Ха-ха. Не волнуйтесь, не волнуйтесь, с вами такого быть не может.

Мистер Джойс достал откуда-то видавший виды стетоскоп и занялся грудной клеткой Даффи. Постукал холодными пальцами по его лопаткам. Заставил Даффи вытянуть вперёд руки, проверил, не дрожат ли пальцы. Может, он и был врач. Что не мешало ему быть полоумным.

— Замечательно. Не торопитесь покуда одеваться.

Пока Даффи гадал, что его ждёт дальше, Джойс открыл холодильник и извлёк оттуда нарезанный ломтиками белый хлеб. Два кусочка он положил в тостер.

— Я сегодня уже завтракал, мистер Джойс, сэр.

— Это не завтрак.

— Думаю, мне пора идти.

— Вы только что поклялись повиноваться офицерам Красно-Бело-Голубого Движения. Сядьте, Биньон. Это не займёт много времени. С медициной мы закончили. Теперь перейдём к физической подготовке.

Даффи глянул на него. Мистер Джойс глянул на тостер.

— Это, — объявил он, — развлекательная часть.

Он убрал со стола всё, что на нём оставалось, и вытер его полотенцем. Когда тосты были готовы, он вынул их и густо помазал маслом, а затем повидлом. После этого он уложил их посередине стола, в полуметре друг от друга. Закончив, он вытер руки полотенцем.

— Арм-реслинг, — объявил он. — Моя маленькая слабость. Вы можете считать это обрядом инициации.

— Можно я надену рубашку?

— Оставайтесь, как есть.

Стальной браслет мистера Джойса сверкнул на солнце, он установил локоть на середину стола. Голый по пояс, Даффи последовал его примеру.

— Минуточку, — сказал мистер Джойс и аккуратно поправил оба тоста. Затем он снова установил свой локоть напротив локтя Даффи, и они сцепили пальцы.

— На счёт три, договорились? Считайте вы, мистер Биньон.

Ладно, чёртов ты кретин, подумал Даффи и быстро проговорил: «Один-два-три».

Даффи был в самой что ни на есть хорошей форме, да и упражнения с гирями пошли на пользу его мускулам. Но его натиск не оказал никакого воздействия на мистера Джойса, который удерживал вертикаль без всякого труда. Мистер Джойс явно занимался этим раньше. Даффи тоже имел некоторый опыт, хоть, может, и не такой большой. Когда открытая атака не увенчалась успехом, Даффи решил предпринять упорное давление, но рука его противника даже не пошевелилась. Тогда Даффи переменил тактику. Он ослабил давление, дал своей руке отклониться от полуденной вертикали до часу дня, а потом резко возобновил натиск. Первые два раза возврат в вертикальное положение дался ему без труда — но и только. В третий раз его рука так и осталась в положении «час». В четвёртый она опустилась до «двух». До повидла оставалось всего несколько сантиметров. На мистера Джойса Даффи не смотрел. Самое время, решил он, нанести решающий удар. Он собрал всю свою силу в кулак и нажал. Мгновением позже его рука врезалась в повидло.

Джойс поднялся, вытер руку полотенцем и перебросил его Даффи.

— Мне не хотелось испортить вашу чудесную рубашку, — сказал он.

Идя к выходу, Джойс рассказал ему о ежемесячной газете и о марше (сбор на Тауэр-Хилл), который должен был состояться на следующей неделе. Даффи не терпелось выбраться из этого дома, и он обогнал мистера Джойса шага на два. Открыв дверь, он обернулся — сказать если не «до свидания», то, хотя бы, «да пошёл ты на хрен», и, обернувшись, увидел, что мистер Джойс снова надел свой котелок.

— Знаешь, бывают дни, когда я чувствую себя совершенно нормально, — сказал Даффи.

— Пусть это тебя не беспокоит, мой милый, — ответила Кэрол.

Они дожидались, пока подоспеет последнее кулинарное творение Даффи — замороженная пицца от «Маркса и Спенсера», — и он рассказал ей о своей поездке в Илинг.

— Хорошо, что на нём не было шляпы, когда вы занимались реслингом, Даффи, сказала она. — Ты бы этого не вынес.

— Думаешь, я нормален?

— Что значит «нормален»? А вообще кто-нибудь из нас нормален? Но если уж кто и есть, то, конечно, это не ты.

— Ох, — внезапно Даффи страшно захотелось быть нормальным, даже если таковых, по словам Кэрол, не существует в природе.

— Но ты не козёл какой-нибудь, если ты об этом. Ты даже, в общем-то, не странный. По крайней мере, не для меня. То есть, у тебя, может, и есть странности, но я к ним уже привыкла.

Даффи достал из духовки пиццу и положил в раковину противень.

— Здорово, Даффи, очень аппетитно. Мне нравится, как ты украшаешь её кусочками зелёного перчика.

Даффи улыбнулся и принял комплимент. Они часто играли в эту игру, и она ему нравилась. Сам-то он считал, что держит пиццу в духовке слишком долго. Корочка сильно хрустела. Конечно, она и должна была хрустеть, и он держал её в духовке ровно столько, сколько указано на коробке, но она хрустела так, что когда в неё вонзали нож, крошки разлетались во все стороны. Они попадали даже на пол, а если и было что, чего терпеть не мог Даффи, так это когда на пол просыпались крошки. Конечно, в кафельный пол крошки не втопчешь, но можно растоптать их по нему — а это Даффи не нравилось, или они могут прицепиться к вашим подошвам и попасть в другие комнаты — а это нравилось Даффи ещё меньше.

— Слышала когда-нибудь о Чарли Магрудо?

— Нет. А должна была?

— Да нет. Он вроде как местный криминальный авторитет.

— Нет. Слишком далеко от нас, чтобы я могла о нём слышать. Разве если он совсем уж авторитет.

— Ну да.

Кэрол не любила, когда Даффи говорил о работе. А он говорил о ней так мало, что когда он всё же это делал, ей казалось, что она просто обязана выслушать, потому что есть нечто, что его беспокоит, но ей это не нравилось. Всплывали старые воспоминания — воспоминания тех времён, когда они были коллегами по службе, и он только начинал за ней ухаживать. К тому же, частенько случалось так, что Даффи просил её о помощи, и помощь эта всегда означала какое-нибудь нарушение устава. Ей это не нравилось, не нравилось играть с огнём. Ей хотелось, чтоб его работа не имела никакого отношения к полиции. Чтоб он открыл паб — некоторые бывшие полицейские так делали. Правда, пивоваренные компании не слишком стремились иметь во владельцах питейных заведений бывших полицейских, чья карьера оборвалась так, как у Даффи. Она надеялась, что он не станет просить помочь ему — хотя бы потому, что подозревала, что уступит.

— Да, кстати, Даффи, я тут выяснила насчёт лимфоузлов.

— А-а…

Действительно ли ему хотелось об этом знать? Положа руку на сердце, он не смог бы ответить.

— Да, я спрашивала в участке, и мне посоветовали обратиться к доктору Хоукинсу.

— А-а…

— Это такие комочки. Подмышками, на шее, в паху. Там они бывают.

— А зачем они?

— Я не очень поняла, но, судя по тому, что сказал доктор Хоукинс, они вроде как… вроде как полезные.

— А он не сказал, большие они?

— Большие? Нет, не думаю. Я так поняла, что они, наоборот, очень маленькие. Думаешь, тебе надо сходить к доктору?

Кэрол ни разу не упомянула слово «рак», которое прозвучало в объяснениях доктора Хоукинса.

— Нет.

— Я хочу сказать, что если ты беспокоишься, лучше пойти к доктору.

Говоря «беспокоишься», Кэрол имела в виду «больше, чем обычно». Если бы Даффи ходил к врачу всякий раз, как начинал беспокоиться, ему пришлось бы арендовать в приёмной место под раскладушку.

Даффи знал, что не стоит ему узнавать о лимфоузлах поподробнее. Всегда бывает так, что от того, что узнаёшь, волнуешься ещё больше, и никогда не узнаешь достаточно, чтобы успокоиться. Ладно, теперь он, по крайней мере, знает, где находятся эти узелки; это уже шаг вперёд. С другой стороны, он не знает, какого они должны быть размера, так что как он определит, набухли они или нет? Это шаг назад. Вообще, если их можно нащупать, значит ли это, что они набухли? Или это как раз значит, что они естественного размера, а вот когда они станут больше, значит, они набухли?

Нет, к врачу он не пойдёт, благодарю покорно. Он не желает, чтобы ему на шею повесили колокольчик и отправили в Горный Уэльс.

— Нет, милая, я не беспокоюсь. Я в порядке. Нет, правда.

Во взгляде её читалось сомнение; он встал, обошёл стол и обнял её за плечи. Он посмотрел на неё, улыбнулся, и ему, как это ни странно, захотелось её поцеловать, но вместо этого они помыли посуду. Она мыла, он вытирал; с точки зрения Даффи, вытирала она кое-как, а вот мыла очень хорошо. Очень тщательно.

Кэрол было завтра рано вставать, и к тому времени, как лёг Даффи, она уже почти спала. Забравшись в постель, он ощутил под коленкой что-то острое. Он снова включил ночник и принялся осматривать простыню. Он так и знал. Так и знал. Крошки от пиццы. Это он и имел в виду. В следующий раз он будет держать её в духовке на пять минут меньше. Ничего, что она будет сыровата. Те, у кого вставная челюсть, всегда так готовят. Но… что, если не соблюсти указанное время… а вдруг тогда не уничтожишь все бактерии? Доктор Хоукинс должен бы знать наверняка. Пусть Кэрол его спросит. Он привалился к ней и уютно свернулся калачиком.

Заснул он быстро, и быстро явились сновидения. Он видел Биньона у стойки бара в «Аллигаторах» — в кружевных панталонах, чулках, подвязках и чёрном бюстгальтере. Он видел молокососов-фанатов, марширующих по Лейтон-Роуд с британскими флагами в руках. Он видел, как Биньон и мистер Джойс занимались арм-реслингом. Он видел себя на воротах, и каждый раз, когда ему приходилось вытаскивать мяч из сетки, мяч превращался в непропёкшуюся пиццу. Он снова видел Биньона у стойки бара, и тот поворачивался к нему и говорил: «С тобой всё ясно, Даффи, ты лимфоузелок. Ты можешь притворяться, что это не так, но уж такой ты есть». Он видел, как Мелвин Проссер в золочёном «Роллс-Ройсе» даёт задний ход и переезжает ногу Дэнни Мэтсону. Он видел…

Внезапно он проснулся. Он по-прежнему лежал, свернувшись калачиком, рядом с Кэрол, но случилось две вещи. Он вспотел, и это было первое. Он потрогал лоб и подумал: это пот, Даффи. Это и есть ночной пот. Второе событие состояло в том, что у него была эрекция. Он не мог в это поверить, но снова потрогал и убедился. Это, Даффи, сказал он себе, твёрдый член. Помнишь? Впервые за многие годы. И с Кэрол, вот ведь как выходит.

Этому должно было быть какое-то объяснение. Одно с другим должно быть как-то связано. Возможно, его член — это всего-навсего лимфоузелок, и набух потому, что через год или два Даффи предстоит умереть от ужасной болезни. Но так это, или нет, а член всё-таки был твёрдый.

Хорошо ещё, что Кэрол спит.

Следующий день ушёл на беготню и рутинную работу — всего по мелочи. Начал он с того, что заехал к Дэнни Мэтсону и позвал его поехать с ним вечером в «Логово». У Дэнни было не так много планов на вечер, а ведь даже трястись несколько часов в старом фургоне лучше, чем сидеть одному.

— Кстати, мой бумажник нашёлся. Полиция нашла.

— Вот как? Что пропало?

— Деньги. Кредитка. Больше там ничего не было. Хорошо, что я не носил в нём фото Тревора Брукинга. Они могли и его украсть.

— М-м, ну да, могли, — особенно если они фанаты «Барнсли», — как нога?

— Всё ещё при мне.

— Вот и хорошо, продолжай шутить и дальше.

Затем он снова поехал в Лейтон-Роуд и прошёлся по домам в обратном порядке.

В доме 57 миссис Дэвис открыла дверь. На ней и на этот раз был передник.

— Ох, Уэйн, — закричала она, увидев Даффи, — снова этот человек из «Кроникл».

Внезапно она исчезла, а на её месте возник бритоголовый парень в подтяжках. Он придвинулся очень близко к Даффи, как если бы плохо видел или если бы ему нравилось встречать визитёров ударом лоб в лоб.

— Катись-ка отсюда, ты! Ты и так расстроил мамашу всей этой болтовнёй про выигрышные номера.

— А твой отец дома? Всё, я пошёл, понял, ладно, — поспешно добавил Даффи, увидев, что скинхед явно собирается предпринять какое-то враждебное действие.

В доме 48 всё ещё не было Артура, и голос за дверью дал ему ещё меньше времени, чем в первый раз.

В доме 37 мистер Балливан резко открыл дверь.

— Да?

— Мистер Балливан, это снова я.

— Вижу, парень.

— Начальство хочет, чтоб я с вами прояснил ещё кое-какие вопросы.

— Ну что ж, проясняй, — фыркнув, ответил мистер Балливан.

— Э… как давно начались ваши проблемы?

— В тот самый день, как они построили тут стадион.

— Но ведь дело ухудшилось не так давно — сколько? Три года назад? Год? Три месяца?

— Да.

— Да — что, мистер Балливан?

— Все три — да.

— Понятно. Теперь, мистер Балливан, предположим, вы выиграете иск. Вовсе не обязательно, что проблемы ваши на этом закончатся. Клуб ведь может подать апелляцию. Насколько далеко вы способны пойти?

— Настолько, насколько потребуется.

— Вы имеете в виду, до конца?

— Я уже сказал.

— Мистер Балливан, что, вот эта дорога за вашим домом и есть та самая?

— Нет, перед самым моим домом, бестолковый вы человек. Конечно, это она и есть.

— А у вас тут есть объезд?

— Почему вы спрашиваете?

— Если клуб её отвоюет, это может стоить вам больших денег?

— Это уж наше дело. На чьей вы стороне?

— Я просто пытаюсь выяснить, что происходит. Мистер Балливан, скажите, у вас есть спонсор?

— Что вы имеете в виду?

— Ну, может быть, есть кто-то, кто симпатизирует вам и обещает покрыть все убытки, которые вы можете понести на этом деле…

— Если б даже такой и был, я бы вам не сказал.

— Почему?

— А почему я должен говорить?

— А почему вы не должны?

— Вы в репортёрском деле новичок?

— Да, пожалуй, можно и так сказать.

— Оно и видно. Приходите уже второй раз и до сих пор ни словечка не записали. Нечего удивляться, что в ваших поганых газетах так много лжи. Всего доброго.

Домой; надо позвонить Кену Мариотту. Может Даффи подъехать к редакции, чтобы рассказать ему всю историю? Ясное дело. А взамен, может ли Мариотт впустить его на десять минут в редакционный архив? Нет проблем.

Архив представлял собой огороженное стеллажами пространство посреди редакционного помещения. Кен отыскал ему материалы, касающиеся Чарли Магрудо, и вышел.

В папке было не меньше дюжины страниц, накопившихся за пятнадцать лет. Каждая вырезка была наклеена на лист бумаги. Кроме основательного биографического очерка, все прочие заметки были небольшие. «Местный бизнесмен дарит микроавтобус клубу „Варьете“» и «Подрядчик обещает: новый супермаркет будет готов к сроку» — всё такого рода заголовки. Просмотрев подшивку, Даффи составил себе образ человека работящего, любящего семьянина, блюдущего общественные интересы щедрого филантропа, равно преданного своим служащим, своей семье, церкви и клубу «Ротари». Время от времени в архив заглядывали журналисты. Один из них заглянул в папку, которую смотрел Даффи.

— Чарли Магрудо, а?

— Да.

— С чего бы он вам так понадобился?

— Да он пытается получить подряд в Ислингтоне, а мы слышали, что он нечист на руку.

— Чарли Магрудо? Да Чарли Магрудо чист как стёклышко. Кто-то ввёл вас в заблуждение, ребята. Он один из столпов клуба «Ротари», и всё такое.

— Здесь про то и написано, — сказал Даффи. — А вы кто?

— Я веду раздел криминальной хроники.

Кен Мариотт был вполне удовлетворён конфиденциальной информацией, которую сообщил Даффи о жителях Лейтон-Роуд, и обещал не выдавать её происхождения. Даффи предложил ему самому попытаться выяснить, кто помогает жителям деньгами, и добавил, что уже попробовал задать жителям кое-какие вопросы; он надеялся, что это не помешает Мариотту узнать от них что-нибудь интересное.

— Не волнуйся, сынок. Они у меня с руки будут есть. Просто поразительно, до чего люди становятся разговорчивыми, когда говоришь им, что ты журналист.

— Мне так не показалось, — сказал Даффи.

— Но ведь ты не журналист, — объяснил Кен.

— Ну да. Но, видишь ли, я боялся, что жители не захотят со мной разговаривать, так что…

— Что?

— Ну, я выдал себя за тебя.

Когда Даффи вернулся домой, на автоответчике висело сообщение с просьбой перезвонить Джимми Листеру. Менеджер выражал уверенность, что если Даффи сейчас не занят, ему стоит появиться на стадионе через полторы минуты.

— Даффи, — сказал Джимми, заведя его в свой кабинет, — познакомьтесь: Брэндон Доминго.

— День добрый. Слышал, вы — восходящая звезда.

— Рад познакомиться. Да нет, это заслуга всей команды. Если вокруг тебя парни что надо, забить ничего не стоит.

Брэндон смотрел в пол. Он был большой, мускулистый и, хотя и родился в Британии, имел очень мало шансов вступить в Красно-бело-голубое движение. Даффи подумал, что его преданность команде очень трогательна. Джимми Листер уже рассказал Даффи, что думает о своих игроках Мелвин Проссер: «Атлетик» — это дворовая псина, так считает председатель клуба.

— На самом деле, если кто и способен сейчас спасти положение, так это Брэндон, — вставил Джимми Листер.

— Спасибо, босс, — проговорил Брэндон, всё ещё не сводя глаз с ковра.

— Слышал, какие-то молокососы вас освистывают, — сказал Даффи.

— Да. Не очень-то красиво с их стороны, верно? — ответил Брэндон и тут впервые глянул на Даффи. Поднял голову, потом снова опустил: разница в росте была добрых двадцать сантиметров.

— А вы из-за этого переживаете?

— Да нет, — сказал Брэндон, — в первый раз, когда это случилось, в самый первый, я думал, почему просто не бросить мяч и не уйти с поля? А потом решил, зачем это я буду делать то, чего они и добиваются? Второй раз я подумал: ну вот, опять, и чуточку поторопился с передачей. В третий раз я решил, что больше не поддамся, показал им парочку трюков и с двадцати пяти метров попал в штангу, — Брэндон непринуждённо улыбнулся.

— Расскажи Даффи, что рассказывал мне.

— Да что там ещё рассказывать. Я сидел в пабе, там был этот чудак, ну и он попробовал меня зацепить.

— Зацепить?

— Ну да, совал мне пару сотен. Потом-то, когда понял, что я не интересуюсь, он деньги припрятал.

— Расскажите с самого начала. Всё, что можете припомнить.

— Ну, как я уже сказал, сижу я в пабе…

— В «Альбионе», — ввернул Джимми Листер.

— В «Альбионе», да, пью пиво, закусываю, тут подходит этот тип. Я, говорит, видел, как ты играешь, можно тебя угостить? Я привык выпивать по пинте — вы уж простите, босс, — ну я и говорю, что ж, я не прочь. Ну вот, стали мы говорить о команде, об игре, о том о сём, и тут он говорит, что у него есть для меня предложение. Если б он так прямо и не сказал: «предложение», я бы, может, даже и не понял, уж больно хитро он действовал.

— Что он говорил?

— Говорил, что я в команде — звезда, трали-вали и всё такое прочее, и про то, что будет, если «Атлетик» вылетит из дивизиона, а я говорю, мы не вылетим, мы ещё как останемся. Тут он говорит, мне, дескать, нравится твой настрой, да и другим людям он тоже понравится. Я его спрашиваю, это вы о чём, а он говорит, слушай, сынок, у тебя же вроде как контракт — насколько — на два, на три года? Я отвечаю: осталось ещё три. А он говорит, сам посуди: если «Атлетик» не вылетит, значит, и ты будешь в команде, верно? Верно, говорю. А если, говорит, случится такая ужасная вещь, что вы все вылетите в трубу, что тогда? Клубу будет нужна наличность и самый простой способ её получить — продать самого лучшего игрока. В смысле, меня. Что ж, говорит, есть заинтересованные люди. Очень милая команда, северяне, Второй дивизион. Середина таблицы, устойчивое положение. Парочку годиков поиграешь там и можно будет переходить в Первый дивизион. Так я, говорит, вижу твою карьеру. Что, говорит, ты выберешь: околачиваться три года в самом низу Третьего дивизиона или сделать им всем ручкой и полететь вверх, как ракета. Я ему говорю: я что-то не понял, и тут-то он это и сказал.

— Сказал что?

— Сказал, что джентльмен, которого он представляет, охотно готов сделать вложение в талантливого футболиста. В смысле, в меня.

— Хорошенькое дело, — сказал Даффи.

— Не такое уж хорошенькое, — сказал Брэндон.

— Я имею в виду, хитро обделанное.

— Не так уж хитро, раз я его прогнал.

— Теперь, Брэндон, расскажи, как выглядел этот тип.

— Ох, да ведь я и не знаю. Ну, такой, обыкновенный.

— Молодой, старый, маленький, рослый, одет хорошо или так себе?

— Вроде как невысокий, то есть вашего, примерно, роста; в возрасте уже, где-то под пятьдесят; худющий, но опрятный такой, в макинтоше. Ну, я ему говорю, иди ты, он и пошёл.

— Как он говорил?

— Нормально. Не заикался, ничего.

— Какого цвета глаза?

— Я на такие вещи внимания не обращаю.

— Волосы?

— Да.

— Что «да»?

— Да, у него были волосы. Он не был лысый. Послушайте, мне жаль, но я его плохо помню. Я ел пирожки. И потом, знаете… — он помедлил, озорно улыбаясь, словно не был уверен, говорить или нет, — вы, белые, все на одно лицо.

Вечером Даффи с Дэнни Мэтсоном сидели в фургоне возле входа в «Логово рыцарей» и смотрели на множество белых людей, которые все были на одно лицо. Они были на одно лицо потому, что среди них не было того единственного лица, которое ждали Даффи и Дэнни. Там были низенькие девушки и девушки рослые, перезрелые матроны и совсем юные девицы, девушки с декольте до пупа и девушки в немыслимых накидках, похожих на полиэтиленовый чехол, в который была укутана машина у дома мистера Джойса; но среди них не было Денизы.

Прождав несколько часов, Даффи решил, что она могла пройти внутрь ещё до того, как они подъехали. Он направился ко входу в «Логово», припоминая полученное от Дэнни несовершенное описание: Дениза, чёрные волосы, чёрное платье, выставляет напоказ свои прелести, танцует очень близко к партнёру, болтается там и сям, прогоняет других девушек, собирается уйти с вами, ждёт, пока вы подгоните машину, потом смывается. Что ж, кто-нибудь да узнает её по этому описанию.

Но проникнуть в «Логово» оказалось совсем не просто. Преградой на пути стал Толстый Фрэнки. Толстый Фрэнки объяснил Даффи, что тот одет не подобающим для лучшего клуба Западного Лондона образом. Толстый Фрэнки обратил внимание Даффи на то, что на нём даже нет галстука. Толстый Фрэнки сказал, что за весь вечер ещё ни один подобный обормот к ним не приходил. Когда Даффи начал протестовать, Толстый Фрэнки взял банку пива и сжал её в кулаке. Это произвело на Даффи впечатление, потому что банка была полная. Более того, в результате произведённого Фрэнком сжатия сорвалось колечко, и некоторое количество «Карлинг Блэк Лейбл» выплеснулось Даффи на одежду. Толстый Фрэнки обратил внимание Даффи на то, что теперь он выглядит ещё более неряшливо. Даффи хотел было обратить внимание Толстого Фрэнки на то, что тот выглядит, как мусорная куча, но счёл за благо промолчать.

Когда он вернулся в фургон, Дэнни сказал: «У меня нога болит».

— Ещё бы, — ответил Даффи, — ну и денёк сегодня. Сейчас отвезу тебя домой.

В субботу должен был состояться матч — домашний, с «Брэдфорд сити». Даффи позвонил Джимми Листеру и, извинившись за то, что отвлекает, поинтересовался, кто, по его мнению, может пытаться переманить Брэндона Доминго, поскольку за этой неудавшейся взяткой явно кто-то стоял, Джимми ответил, что у него есть списочек из трёх середнячков-северян из Второго дивизиона, и что он собирается в понедельник с ними связаться. Он знал одного из менеджеров и надеялся получить откровенный ответ.

— Но беда в том, Даффи, что когда доходит до переманивания игроков, правил никто не придерживается. Есть вполне приличные клубы и вполне приличные менеджеры, которые готовы выложить третьей стороне кругленькую сумму, и им не важно «как», важно «что» они с этого получат. Речь не идёт о Первом дивизионе и шестизначных цифрах. Я говорю о клубных интригах, когда хозяева чуют неладное, а платить по максимуму не могут, и если некое третье лицо убедит толкового игрока, что с вами ему будет лучше, чем там, где он сейчас, с вашей стороны будет просто не по-человечески это третье лицо не отблагодарить.

— Да, теперь я понял.

— Придёте на матч?

— Обязательно.

Это был первый матч «Атлетика» за то время, что Даффи начал делить с Джимми Листером его заработную плату.

— Хотите в директорскую ложу? — «Директорской ложей» именовался прямоугольник чуть подбитых войлоком стульев на центральной трибуне. — Сам я буду занят. Или, хотите, я закажу вам билет.

— Спасибо. Нет, я поеду через Лейтон-Роуд. Я помашу вам ручкой. Да нет, вы меня легко узнаете. Я буду единственным, кто будет хлопать Брэндону Доминго.

— Идёт.

Перед тем, как звонить Кену Мариотту, Даффи сделал себе крепкий кофе.

— Типчик, это Даффи.

— Даффи? Ну да, втирай кому другому. Я этот голос всегда узнаю. Разве это не начинающий репортёр из «Кроникл»? Как, бишь, его имя, Мариотт?

— Извини. Надеюсь, я тебя не сильно подставил?

— Переживу как-нибудь, — Типчик был явно доволен собой, — да нет, я только что прогулялся по этой улице, извинился за крайнюю бестолковость нашего начинающего коллеги, которого мы так неосмотрительно к ним послали. Боюсь, мистер Балливан самого неважного мнения о твоих репортёрских талантах, Даффи.

— Угу.

Лучше проглотить это молча. Это будет только справедливо.

— Сказал, что ты ничего не записывал. Толстенный такой блокнот, новёхонькая авторучка, и ни единой тебе пометки.

— Я думал, так все журналисты делают.

— Нахал! Нет, мистер Балливан был решительно недоволен. К счастью, я сумел убедить его, что твои дни в «Кроникл» сочтены. Он сказал, что по тебе плачет пособие по безработице.

— Этот Балливан в прошлом, случайно, не физрук?

— Почему физрук?

— Просто мне показалось, что он похож на учителя физкультуры.

— Даффи, если тебе кажется, это ещё не значит, что тебя изберут в парламент. Не был он физруком. Он штукатур на пенсии, а в свободное время ещё знахарь и костоправ.

— Откуда ты знаешь?

— От него и знаю, Даффи, я разболтал его и расспросил как следует.

Но хотя Типчик и разузнал всё, что можно, о занятиях и пристрастиях мистера Балливана, ему всё же почти нечего было прибавить к тому, что уже знал Даффи. Номер 48 так и не снял цепочку, за дверью 57-го обнаружился весьма неприветливый муж любительницы Счастливых Номеров, а мистер Балливан рассказал всё то же самое, о чём он уже поведал Даффи.

— Возможно, они вполне откровенны, Даффи, я хочу сказать, что думаю, что они были откровенны. Эти фанаты, когда им моча в голову ударит, — сущее наказание.

— Я же не спорю, Типчик. Я просто думаю, какой это добрый волшебник подкидывает им советы, да ещё и денежки.

— Практикующий на дому костоправ может заработать большие деньги. Особенно, если не платить с этого налоги.

Может, и так. Даффи считал, что здесь что-то другое. И потом, с чего бы номеру 57 затевать тяжбу с клубом из-за фанатов, когда его сынок у них, судя по всему, один из первых?

Освободившись на какое-то время, Даффи пошёл в «Альбион» и пригласил бармена выпить. Ну да, он всегда работает здесь после полудня. Да, и вчера тоже работал. Невысокий такой, лет пятидесяти, опрятный, в макинтоше? Нет, он такого не упомнит. Это не постоянный посетитель. Откуда он знает? Ну, всех постоянных он знает наперечёт, а кого не знает, те непостоянные. Очень просто. Ну ладно, продолжал Даффи, но этот тип в макинтоше был с Брэндоном Доминго. С кем? С Брэндоном Доминго, это такой большой, очень мускулистый, темнокожий. А, вы имеете в виду, цветной? Да, это и есть Брэндон Доминго. А, так это и есть Брэндон Доминго? Нет, не помню такого, он, должно быть, не постоянный посетитель. Да и кто вообще такой этот Брэндон Доминго? Сказать вам правду, все эти чёрные на одно лицо. Ваше здоровье!

Хотя фирменным блюдом «Альбиона» были горячие пирожки с мясом, сидящий на диете Даффи обедать отправился домой. С некоторых пор на кухне у него было полным-полно йогурта и ржаного хлеба. Даффи беспокоился о том, как бы не растолстеть. Ещё он беспокоился о том, как бы не остаться голодным и не потерять силу. Так что он запил йогуртом ломоть ржаного хлеба — чтобы не растолстеть, и съел жирной ветчины, сыра и прикончил бутылку «Гиннесса», чтобы не потерять силу. Это было примерно то, что нужно. После обеда он ощупал тело, подмышки, снял брюки и потрогал пах. Беда была в том, что везде ощущались маленькие утолщения. Может, его лимфоузлы уже вышли из-под контроля. Может, жить ему осталось всего несколько часов. Тот ночной пот явно означает, что ему не жить. У него тогда, вспомнилось ему, даже были галлюцинации.

Пустив в ход какое-то юридическое ноу-хау, клуб сумел отложить судебное разбирательство с жителями Лейтон-Роуд на несколько дней. Всё же, присоединяясь к толпе, Даффи подумал, что, возможно, это последний день, когда по улице маршируют фанаты. Полицейских было довольно много, двое даже стояли рядом с самым домом мистера Балливана. Возможно, клуб намекнул полиции, и возле дома 37 решили установить специальный пост во избежание отправления нужды на газоне.

На самом стадионе полицейские обыскивали всех, кто был молод, мужского пола, и не сидел в инвалидной коляске. Все, на ком были тяжёлые башмаки, принуждены были отойти в сторонку и стукнуть носком о каблук констебля. Проверяем стальные набойки, сэр. Полицейские отбирали всё, что только можно бросить, всё, что только можно выпить, и всё, что только можно воткнуть во что-нибудь ещё. Никаких металлических расчёсок, пивных банок, ни пустых, ни полных; нет, парень, дротики тебе сегодня не понадобятся, иди-ка, положи вон туда, потом заберёшь. За полицейским оцеплением росла груда потенциально опасного барахла. Бог знает, какими путями они всё равно много чего протаскивают — на всякий случай, женщины-констебли даже обыскали какую-то отвязную деваху, не побоявшуюся затесаться к лейтон-роудским фанатам — но такая проверка по крайней мере отсеивает тяжёлую артиллерию. Если полицейские не будут каждый раз обыскивать каждого шалопая-фаната, то они и глазом моргнуть не успеют, как те протащат на трибуны самодельную базуку.

Стадион наполнился привычными запахами, звуками и зрелищами. Палатка с гамбургерами помещалась возле туалетов, и два запаха не перебивали друг друга, но насыщали и обогащали. Хрипатые динамики изрыгали убогую попсятину, которую администратор клуба — сам он предпочитал Херба Альперта и «Тихуана Брасс» — считал верхом того, что захочет услышать посетитель стадиона. Продавцы программок в будках, на которых было написано «Программа», выкрикивали «Программа!», дабы не оставить в неведении близоруких. Фанаты рвались вперёд так, будто их излюбленные места вот-вот будут заняты, хотя на стадионе, рассчитанном на пятнадцать тысяч, сегодня ожидалось не более двух с половиной. Человек, одетый в сине-белые цвета «Атлетика», размахивал лотком с розетками и значками, но потребители упорно не желали замечать его товар.

Когда Даффи поднимался по ступенькам на трибуну, заморосил дождичек. По каким-то давно забытым историками соображениям, Лейтон-Роуд называлась ещё «Свиной тупичок», и с появлением фанатов старое прозвище вновь обрело смысл. Время от времени они подтверждали исторический факт развесёлыми криками: «Ат-ле-тик-хрю-хрю-хрю».

Скорее наверх, подальше от всех этих запахов и продавцов, и там даже у этого маленького захудалого стадиона найдётся своё очарование. Вот он весь, как на ладони: яркое поле, свеженькая разметка, чудесные прямоугольные ворота. Если не считать нескольких рекламных щитов, ничто не отвлекает от игры. Только поле, трибуны, болельщики, небо над головой и прожектора по углам. Даффи наслаждался.

Он выбрал место чуть повыше и слева от трибуны с хрюкающими фанатами — так, чтобы можно было наблюдать и за ними, и за игрой. Обмен любезностями между фанатами «Брэдфорда» и «Атлетика» уже начался. «Ат-ле-тик-дерь-мо-Ат-ле-тик-дерь-мо-Ат-ле-тик-дерь-мо». И чуть попозже: «Си-ти-дерь-мо-Си-ти-дерь-мо-Си-ти-дерь-мо».

В конце концов обеим противоборствующим сторонам это наскучило. Болельщики «Сити», чей клуб занимал в дивизионе надёжную позицию в первой десятке, решили предсказать судьбу «Атлетика». «Вы-ле-тай-те-вы-ле-тай-те-вы-ле-тай-те, — скандировали они, — вы-ле-тай-те». Лейтон-роудские не сразу нашлись с ответом, но через минуту набросали для фанатов «Сити» собственный живописный портрет: «Мы-звери-хрю-хрю-хрю-мы-звери-хрю-хрю-хрю-мы-звери-…» Ну и так далее, кто кого переорёт. Громкоговоритель бодро прервал на полуслове унылую Силлу Блэк и принялся перечислять составы команд. Имя каждого игрока «Атлетика» было встречено возгласами одобрения со стороны его болельщиков и освистано болельщиками соперника; лишь имя Брэндона Доминго было освистано обеими сторонами. Даффи заметил, что во время разминки Брэндон даже ни разу не остановился. Он невозмутимо отрабатывал передачу с коренастым полузащитником, делал рывок и принимал ответный пас. На твоём месте, приятель, я бы отсюда смотался, подумал Даффи. Миленькая команда во Втором дивизионе. Может, у них уже есть чернокожий игрок. Не то, чтобы тебе нужна компания, просто этим звероподобным будет труднее устраивать вам обструкцию, когда они обнаружат, что освистывают почти пятую часть своей же собственной команды. Даффи видел только два выхода для Брэндона, Джимми и Мелвина Проссера. Первый: продать Брэндона, выручить для клуба кое-какие деньжонки и дать парню работать в более симпатичном окружении (тут он вспомнил, что этим-то как раз уже кто-то занимается). Второй: оставить Брэндона, продать остальных десять игроков и купить десять чернокожих ребят. Свиньям тогда придётся заткнуться; их бедные мозги такого просто не вынесут.

Это был обычный матч, из тех, что играются в конце сезона командами с неравной мотивацией. «Атлетику», если он хотел остаться в дивизионе, нужна была победа, «Сити» очки были не нужны — мыслями клуб был уже в следующем сезоне. Это должно было бы давать преимущество «Атлетику», но не давало: игроки были слишком напряжены и издёрганы, слишком рвались забить; они слишком жёстко прессинговали и оставляли тыл открытым, нередко к мячу бросались сразу два игрока, и каждый страстно желал хоть что-нибудь сделать. «Сити» было нечего терять, кроме призовых бонусов, и они особо не напрягались; испробовав тот или иной вариант, они не переживали, если попытка оказывалась неудачной. Одна сторона буйствовала, другая хранила величавое и сонное спокойствие. Середина поля была забита игроками, но, несмотря на все неистовые старания «Атлетика», они так ни разу и не потревожили вратаря «Сити». Самое активное действие в первой половине игры предпринимали полицейские: возможно, они просто соскучились не меньше болельщиков. По сигналу, двадцать констеблей стремительно взбежали на трибуну, где сидели лейтон-роудские фанаты, расчистив себе дорогу, прошли по центру и встали шеренгами по четыре человека, одновременно глядя на поле и заводя разговоры с фанатами. Даффи это позабавило. Когда он служил в полиции, такого ещё не было. Просто стояли там, среди этих раздолбаев, смотрели игру, вот и всё. А заигрывать с ними не заигрывали. Так, бранились минут десять, о потом, облегчив душу, расходились по другим местам.

Первый тайм представлял из себя то, что Мелвин Проссер назвал бы перебрёхом. «Сити» явно превосходил «Атлетик» в технике, но не слишком стремился это показать; атакующая фантазия «Атлетика» явно не шла дальше надежды на угловые и вбрасывания, а такая тактика, вне всякого сомнения, для «Сити» была не в новинку. В перерыве, когда Силла Блэк возобновила своё нытьё с самого начала, Даффи придвинулся поближе к фанатам. Они, как показалось Даффи, были совсем ещё сосунки: нездоровые беспокойные сосунки. Бросалась в глаза землистая кожа, прыщи, припухшие лица; всё же, несмотря на это, он не сомневался, что многие из них в поединке с мистером Джойсом показали бы себя достойнее, чем это сделал он. Ни на одном не было значка или какой-нибудь другой приметы, показывающей, что они болеют за «Атлетик». Волосы коротко острижены. Рост средний. Особые приметы: явное пренебрежение йогуртом и здоровой пищей.

Даффи выбрал одного юнца постарше, в футболке с британским флагом, и подсел к нему. Он решил не начинать разговор с похвал игре Брэндона Доминго.

— Паршиво играют, верно? — непринуждённо заговорил он.

Британский Флаг не ответил.

— Ты из… Движения? — попробовал он снова.

На это раз его собеседник отозвался.

— Чего?

— Ты из Красно-Бело-Голубых? Пойдёшь на следующей неделе на Тауэр-Хилл?

Несколько парней неподалёку начали прислушиваться.

— Что-то я тебя здесь раньше не видел.

— Я Дез.

На этой неделе он перебрал уже бог знает сколько имён, подумал Даффи.

В левом ухе у Британского Флага была серьга, но Даффи сильно сомневался, что он завсегдатай «Аллигаторов».

— Я тебя здесь раньше не видел.

— Так ты пойдёшь на следующей неделе на Тауэр-Хилл?

В воздухе повисла пауза. Трое фанатов с передних скамей обернулись и воззрились на Даффи. Британский Флаг не обращал на него внимания и не сводил глаз с поля. Наконец он проговорил:

— На хрен ты здесь торчишь? Для здоровья вредно.

Даффи ретировался.

Второй тайм лейтон-роудским понравился больше. Коренастый Уоддингтон, левый защитник «Сити», попробовал ударить издали и чуть не сбил угловой флажок. «Гон-дон-гон-дон, гре-ба-ну-тый-Уод-динг-тон, гон-дон-гон-дон, гре-ба-ну-тый-Уод-динг-тон…» Арбитр злостно не назначил пенальти, когда полузащитник «Атлетика» споткнулся о собственную ногу в восторге, что наконец-то добрался до штрафной соперника. «Су-дья-му-дак-су-дья-му-дак, су-дак-му-дак…». Брэндон Доминго принял высоко летящий мяч на колено, спустил его по лодыжке и мягко отпасовал замене Дэнни Мэтсона, даря ему голевой момент. «Брэн-дон — пи-дор, Брэн-дон — пи-дор, Брэн-дон — пи-дор», — разнеслось по стадиону.

Когда до конца матча оставалось десять минут, и болельщики «Сити» снова завели своё «Вы-ле-тай-те-вы-ле-тай-те-вы-ле-тай-те», «Атлетик» заработал право на угловой. Розыгрыш, подача, мяч выбит из штрафной, перехват, навес, толкотня во вратарской, защита в панике, и тут мяч отскакивает к Брэндону, и тот, в падении, ловким тычком посылает его в ворота. Фанаты «Сити» хранили молчание, лейтон-роудские хранили молчание, Даффи, несмотря на данное Джимми Листеру обещание, решил не привлекать к себе внимания; из директорской ложи донеслись редкие хлопки и какой-то писк, повторившиеся, когда громкоговоритель объявил, кто забил гол. Беги, шепнул Даффи Брэндону, беги отсюда, ты заслуживаешь куда большего.

Десятью минутами позже «Атлетик» завоевал победу и три очка; когда объявили результаты других матчей, стало ясно, что из группы риска они вышли. Они были четвёртыми с конца, но, учитывая набранные очки и те игры, что ещё предстояло сыграть, это означало, что будущее теперь в их руках. Если они будут играть достойно, они останутся в дивизионе, независимо от результатов встреч других команд.

Когда Даффи зашёл в кабинет Джимми Листера, у того на лице ещё сияла довольная улыбка.

— Молодцы, — сказал Даффи.

— Парни потрудились на славу. Дали результат. Что ещё надо?

Дэнни Мэтсон, который не мог ходить в «Логово», но не мог не прийти на игру, сидел на стуле и улыбался.

— Большой Брэн подоспел как раз вовремя.

Большой Брэн и десять взмокших парней улыбались ещё шире.

— Эй, босс, заорал Брэндон, — вы ведь видели, как я всё рассчитал?

Все засмеялись.

— Я горжусь вами, парни, — сказал Джимми Листер. — Вы дрались как львы. Все девяносто минут. Настоящая командная игра. Я горжусь каждым из вас.

И он пошёл по комнате, игриво похлопывая и подталкивая футболистов.

— Эй, босс, ничего, если я сегодня выпью пару пива? — орал Брэндон.

— Столько, сколько захочешь, — ответил босс.

И Брэндон выпил в тот вечер столько, сколько захотел. Даффи выпил томатного соку и банку слабоалкогольного пива. Он не привык гулять субботними вечерами; по крайней мере, в субботу его тянуло из дому не больше, чем в любой другой день. Деля запечённую треску на две порции, он подумал о Кэрол: что если она не прочь прогуляться в субботу вечером?

Ночью, когда Кэрол спала, а Даффи лежал, привалившись к ней, у него снова случилась эрекция. Он задержал дыхание. Кэрол чуть пошевелилась и двинула поясницей.

— Даффи, — пробормотала она, — в постели есть кто-то ещё.

— Кому тут ещё быть, — ответил он. Он чувствовал — почти слышал — как по вискам стекает жирный, медлительный, убийственный пот.

— Значит, я сплю, — сказала она и заснула.

Брэндон Доминго, что бы ни думали о нём лейтон-роудские шалопаи, не был пидором. У Брэндона Доминго, как и у Даффи, была эрекция. Вот только в этот момент он и сам не знал, надо оно ему или нет.