Благодарность

Большое спасибо всем, кто помогал создавать эту книгу, включая Бет Эдер, Дженифер Броун, Билла. Контарди, Мишеля Джаффе, Лауру Лэнгли и Эбигэйл МакЭден, а также преподавателей и студентов Высшей школы Блумингтона с 1981 по 1985 год, при этом автор клянется, что они не послужили прототипами героев книги.

Спросите Энни

Задайте Энни самый сложный вопрос, который касается сугубо личных отношений. Вперед, дерзайте!

В «Журнале» средней школы Клэйтона публикуются все письма. Тайна имени и адреса электронной почты корреспондента гарантируется.

Дорогая Энни,

Моя мачеха постоянно твердит мне, что все, что мне нравится, это от дьявола, и что я не должна этого любить, потому что, когда я умру, я попаду в ад. Она считает греховным любить рок-музыку, читать фантастику и смотреть телевизор. И она все продолжает и продолжает говорить, как греховны музыка, книги и люди, которые мне нравятся.

Я уважаю то, что нравится ей, и думаю, она тоже должна уважать то, что нравится мне, Энни, как ты считаешь?

Идущая в ад

Дорогая Идущая в ад,

Скажи своей мачехе, чтобы она умерила свой ханженский пыл. Ты не идешь в ад. Ты уже там находишься. Этот ад называется школа.

Энни

 

Первая глава

Я была свидетелем похищения Бетти Энн Малвейни.

Ну, ладно, я — и еще двадцать три человека, присутствовавших на первом уроке латыни в клэйтонской средней школе (1200 учащихся).

Но, в отличие от других, я на самом деле пыталась сделать хоть что-то, чтобы предотвратить похищение. Ну, например, сказала:

— Курт! Что ты делаешь? Курт только вытаращил глаза.

— Расслабься, Джен. Это шутка, понимаешь? Послушайте, что смешного в том, что Курт Шрэдер стащил Бетти Энн со стола миссис Малвейни и запихнул ее в свою спортивную сумку? При этом несколько желтых волосиков Бетти Энн застряли в молнии заднего кармана сумки.

А Курту было наплевать. Он все равно задернул молнию.

Я должна была сказать что-нибудь еще. Я должна была сказать:

— КУРТ, ПОСТАВЬ КУКЛУ ОБРАТНО.

Только я этого не сказала. Не сказала потому, что… ну… поговорим об этом потом. Кроме того, я знала, что ничего из этого не выйдет. Курт уже договорился с другими шутниками, со своими дружками, которые сидят в последнем ряду и посещают латынь (уже второй год посещают, поскольку в прошлом году успехи у них были неважные) только в надежде получить более высокие оценки по устному на едином госэкзамене, а не из любви к латыни и не потому, что миссис Малвейни известна как хорошая учительница,

Когда после второго звонка в класс вошла миссис Малвейни с дымящейся чашкой кофе в руках, Курт и его дружки спрятали свои ухмылочки за раскрытыми учебниками латыни.

Миссис Малвейни, как и каждое утро, пропела нам: Aurora interea miseris mortalibus almam extulerat lucem referens opera atque labores. (Еще одно мерзкое утро, давайте примемся за работу). Затем она взяла мел и приказала нам написать gaudeo, — ere… в настоящем времени.

Она даже не заметила исчезновения Бетти Энн.

И не замечала этого до третьего урока, когда, — как говорит моя лучшая подруга Трина (сокращенное от Катрин), которая тогда была в классе, — миссис Малвейни заметила пустоту у себя на столе как раз на середине объяснения причастия в прошедшем времени.

Как говорит Трипа, миссис Малвейни сказала эдаким высоким, пронзительным голосом:

— Бетти Энн?

Но к этому времени нем школа уже знала, что Курт Шрэдер спрятал Бетти Энн в раздевалке, в своем шкафчике. И все молчали, потому что Курта любили.

Ну, вообще-то это не совсем точно. Некоторым Курт не нравился, но они побаивались что-нибудь сказать, поскольку Курт — президент выпускного класса и капитан футбольной команды — мог бы уничтожить их одним взглядом, как Магнето из «Икс-Мен».

Конечно, не на самом деле, но вы понимаете мою мысль. Я хочу сказать, что такому парню, как Курт Шрэдер, перечить нельзя. Если ему хочется стащить куколку учительницы, пусть стащит, иначе вы кончите тем, что будете есть свой ланч у флагштока, в одиночестве, подобно Кэйре Корове, или получите чем-нибудь по голове, или еще что-нибудь.

Все дело в том, что миссис Малвейни любит эту дурацкую куклу. И каждый год, к первому учебному дню, одевает ее в идиотский наряд предводительницы группы поддержки средней школы Клэйтона, который шьет своими руками.

На хэллоуин миссис Малвейни обряжает куклу в костюм ведьмы с остроконечной шляпой, с крошечной метлой и прочими атрибутами. Потом, на Рождество, Бетти Энн бывает наряжена эльфом. Есть и наряд для Пасхи, хотя миссис Малвейни так его не называет, поскольку Церковь отделена от государства. Миссис Малвейни называет этот наряд просто весенним платьем.

И при этом на кукле маленький чепчик в цветочек, и в ручках у нее корзиночка с настоящими яичками малиновки, которые давным-давно, возможно, в древние восьмидесятые годы, кто-то подарил миссис Малвейни вместе с самой Бетти Энн. Наверное, им было жаль миссис Малвейни, которая и в самом деле хорошая учительница, но у нее не может быть своих детей.

Так говорят. Мне не известно, правда это или нет. Знаю только, что учительница она действительно хорошая. И детей у нее точно нет.

А все остальное… Просто не могу сказать.

Но зато я знаю, что когда Бетти Энн исчезла, она была одета в летний наряд с соломенной шляпой, как у Гека Финна, а я сидела рядом и расстраивалась из-за нее. Из-за куклы. Из-за дурацкой куклы.

— Как ты думаешь, они ничего с ней не сделают? — спросила я у Трины позже, на репетиции хора. Трина беспокоится, что у меня во вкладыше в аттестат недостаточно внеклассных занятий, поскольку мое любимое занятие — чтение. Поэтому она предложила мне ходить вместе с ней на хор.

Выяснилось, что Трина не совсем точно объяснила, что собой представляет этот хор. Оказалось, что это не просто веселое времяпрепровождение, а вполне серьезное занятие — мне пришлось выдержать прослушивание и все такое.

Я не самый лучший певец в мире, но им действительно нужны люди в группу альтов, и поскольку я считаю, что у меня альт, то я и пошла в эту группу. Альты, по большей части, тянут свое ля-ля-ля на одной ноте, и то время как сопрано выпевают гаммы, слона и прочую чепуху, так что все здорово: я могу сидеть, петь ля-ля-ля и читать книгу, так как у Карен Сью Уолтерс, сопрано, которая сидит на ступеньке передо мной, на голове огромная шапка волос, и мистер Холл, дирижер хора «Трубадуры» — да-да, у нашего школьного хора есть название — не видит, что я делаю.

Когда мы выступаем, мистер Холл велит всем девочкам надевать под блузки утолщенные лифчики, как «униформу для выступления», что, конечно, является обманом, но, тем не менее. Это хорошо для вкладыша в аттестат. Петь в хоре. А не эти лифчики.

Не уверена, что когда-нибудь смогу простить Трине другую вещь — танцы. Мы во время пения должны еще и танцевать… Ну, не по-настоящему танцевать, а двигать руками. А я не самый лучший в мире двигальщик руками. У меня вообще нет чувства ритма.

Мистер Холл считает возможным по три раза в день делать мне замечания по этому поводу.

— Что если они ей уши отрежут? — прошептала я Трине. Пришлось говорить шепотом, потому что мистер Холл работал с тенорами недалеко от нас. Мы готовимся к очень большому конкурсу между хорами штата — этот конкурс называется «Бишоп Люерс» — и мистер Холл очень нервничает. Поэтому он сделал мне замечание из-за моих рук четыре или даже ПЯТЬ раз за репетицию вместо обычных трех. — И они пошлют уши миссис М. с запиской о выкупе? Они же этого не сделают, как ты думаешь? Я хочу сказать, они же не испортят чужую вещь?

— О господи! — сказала Трина. Она — первое сопрано и сидит рядом с Карен Сью Уолтерс. Первые сопрано, как я заметила, слегка важничают. Но, я полагаю, это вполне понятно, поскольку они делают всю основную работу, знаете, вытягивают все эти высокие ноты. — До тебя еще не дошло? Это же просто шутка, о'кей? Выпускники каждый год проделывают что-нибудь этакое. Что с тобой, в самом деле? Ты же не расстраивалась из-за того глупого козла?

В прошлом году ученики выпускного класса затащили козла на крышу физкультурного зала. Мне было совсем не понятно, что в этом смешного. Ведь козел мог серьезно пораниться.

— Просто… — Я не могла забыть вида желтых волос Бетти Энн, застрявших в молнии. — Просто мне это кажется НЕПРАВИЛЬНЫМ. Миссис Малвейни действительно любит эту куклу.

— Как бы то ни было, — сказала Трина, — это всего лишь кукла.

Но ведь для миссис Малвейни Бетти Энн больше, чем просто кукла.

Так или иначе, но меня это настолько мучило, что когда после уроков я пошла в редакцию «Журнала» — это школьная газета, в которой я работаю не для того, чтобы это отметили во вкладыше в аттестат, а потому что мне это нравится, — я высказалась на летучке, чтобы кто-нибудь написал об этом случае статью. Я имею в виду статью о похищении Бетти Энн.

— Статью, — сказала Джери Линн Паккард, — О кукле.

При этом Джери Линн покачивала свою банку с диетической колой. Джери Линн любит колу уже выдохшейся, поэтому она всегда покачивает банку, чтобы вышел весь газ. Лично я нахожу вкус колы без газа немного странным, но это не единственная

Странность Джери Линн. Более странным мне кажется, что всякий раз, как она и Скотт Беннетт, редактор газеты, проводят время наедине в гостиной у нее дома, Джери рисует в своей книжечке для записи свиданий маленькое сердце.

Я об этом знаю, потому что однажды она сама мне это показала. Свою книжечку для записи свиданий. Там на каждой странице было по сердечку.

В этом есть даже что-то забавное. Я хочу сказать — забавно, что Джери и Скотт — пара. Потому что я и почти все сотрудники редакции считали, что в этом году Джери Линн станет главным редактором. Почти все, в том числе, как я подозреваю, и сама Линн. А Скотта вообще до прошлого лета не было в Клэйтоне.

Ну, это не совсем точно. На самом деле, он прежде жил здесь… Мы даже вместе учились в пятом классе. Не сказать, чтобы мы особенно разговаривали друг с другом. Дело в том, что в пятом классе мальчики и девочки не очень-то общаются между собой. Да к тому же Скотт не очень разговорчив.

Но он и я бывало брали в школьной библиотеке одинаковые, немодные книжки. Знаете, не те популярные вроде «Биография Майкла Джордана» или «Маленький дом в прерии», или еще что-нибудь в том же роде, а научную фантастику, такие книги, как «Туманность Андромеды» или «Марсианские хроники», или «Фантастическое путешествие». Когда мы их выбирали, школьная библиотекарша хмурилась и говорила: «Ты уверена, дорогая, что выбрала именно ту книгу?» — потому что этих книг не было в списке для нашего возраста.

Не то чтобы мы их друг с другом обсуждали. Я имею в виду книги, которые мы со Скоттом читали. Я только лишь знала, что он читает те же книги, что и я, потому что когда бы я ни выбрала какую-то из них, на формуляре уже стояла подпись Скотта.

Потом родители Скотта разошлись, Скотт уехал с мамой, и я не видела его до прошлого лета, когда все, кто сотрудничал в «Журнале», собрались в лагере под руководством мистера Ши, который заставлял нас играть в игры, основанные на доверии, чтобы мы научились работать единой командой,

Я как раз стояла на стоянке, дожидаясь автобуса в лагерь, когда подъехала машина, и догадайтесь, кто оттуда вышел?

Ага, это был Скотт Беннетт. Так получилось, что он решил попробовать жить с отцом, и у него были вырезки из газет с его статьями, и мистер Ши взял его в штат «Журнала».

И хотя казалось, что голову Скотта приделали к торсу одного из греческих богов и Скотт стал выше фута на три по сравнению с тем, каким он был в десять лет, могу сказать, что это был тот же самый Скотт. Потому что из его рюкзака выглядывал «Ловец снов», книга, которую я, конечно же, собиралась прочесть.

Только теперь он стал больше себя проявлять. В результате мистер Ши попросил Скотта быть главным редактором, потому что тот оказался явным лидером и к тому же написал отличное эссе о том, как был единственным парнем в кулинарном классе, в котором ему пришлось побывать после того, как он, живя в Миллуоки с мамой, попал в какие-то неприятности. Я подозреваю, что Скотт был там замешан в какое-то преступление, и власти включили его в экспериментальную программу для детей группы риска.

Он мог выбирать: автомагазин или кулинарный класс.

Скотт был единственным парнем в этой программе, который выбрал кулинарный класс.

Так или иначе, в эссе Скот писал о том, как в первый день занятий учительница по кулинарии сделала пюре из авокадо и сказала: «Мы должны превратить это в суп». И Скотт подумал, что это еще одна обманщица, как и остальные знакомые ему взрослые.

Потом они все-таки сварили суп из авокадо, и это изменило жизнь Скотта. Он больше не попадал в неприятности.

Оставалась только одна проблема, как говорил Скотт, — он, казалось, теперь уже не мог остановиться и продолжал готовить всякую ерунду.

Разумеется, эссе Скотта, даже такое хорошее, каким оно получилось, не могло дать ему пост главного редактора, если бы Джери Линн была в лагере и напомнила бы мистеру Ши, — а она несомненно сделала бы, это поскольку Джери не из застенчивых, — что назначать Скотта на столь важный пост нечестно, поскольку Джери — старшая и хорошо исполняет свои обязанности, тогда как Скотт младше и новичок в школе.

Но Джери решила провести лето в лагере радиожурналистов, в Калифорнии, где она даже получала стипендию, так что ее не было в нашем лагере.

Тем не менее она очень милостиво восприняла решение мистера Ши. Может, в лагере для телевизионных ведущих учат, как милостиво не обращать внимания на чепуху. Мы, в сущности, ничему такому в лагере не учились, хотя нам всегда было весело с мистером Ши. Особенно, когда мистер Ши заставил нас проделать очередное упражнение на доверие. Мы должны были преодолеть бревно, размещенное на высоте семи футов от земли, без всякой помощи, без лестницы, а только в расчете на свои руки, в то время как сверху на нас изливался гигантский поток арахисового масла.

Я уже упоминала о том, что у мистера Ши ужасно, ужасно глупое чувство юмора?

Как бы то ни было, когда все мы стояли и смотрели на мистера Ши как на сумасшедшего, он спросил:

— Это что, слишком банально?

И тут Скотт не выдержал и сказал:

— В самом деле, мистер Ши, это настоящая дурость.

И это произошло тогда, когда мы все уже поняли, что у Скотта есть все качества для того, чтобы быть главным редактором. Даже Джери Линн — когда осенью снова начались занятия в школе и она обнаружила, что лишилась работы, которой ей так хотелось заниматься, — похоже, признала первенство Скотта. По крайней мере, первое сердечко в ее книжечке для записи свиданий появилось через неделю после начала семестра, так что подозреваю, она не проявляла особого недовольства.

— Я думаю, это будет великолепно, — сказал Скотт о моей идее написать статью о похищении Бетти Энн. — Это будет забавно. Мы должны сделать плакатик с Бетти Энн, как делают плакатики с фотографиями исчезнувших людей, которые вешают на почте. И предложить награду за собственность миссис Малвейни.

Джери Линн перестала покачивать свою банку с колой. Когда Джери перестает покачивать эту банку, все должны притихнуть. Это знак, что Джери разволновалась. Полагаю, в лагере радиожурналистов не было успокоительных программ.

— Глупее я ничего не слыхивала, — сказала Джери. — НАГРАДУ? За возвращение КУКЛЫ?

— Но Бетти Энн не просто кукла, — сказал Скотт. — Она своего рода неофициальный талисман школы.

Это было справедливо, потому что настоящий талисман школы такой неправильный! Мы — «Клэйтонские Петухи». Название слишком патетичное. Наша школа всегда, во всех играх проигрывала.

Но вы бы видели костюм петуха. Это что-то немыслимое, правда. Даже более немыслимое, чем талисман в виде какой-то куклы.

— Я думаю, идея Джен хороша, — словно не слыша слов Джери, продолжал Скотт. — Куанг, почему бы тебе об этом не написать?

Куанг кивнул и стал что-то записывать в своем блокноте. Я опустила глаза, надеясь, что Джери Линн не разозлится на меня. Хочу сказать, что я не считаю Джери Линн своей лучшей подругой, но мы каждый день вместе ходим на ланч, и кроме того, мы ЕДИНСТВЕННЫЕ девочки в газете (ну, кроме пары новичков, которые не в счет), и Джери со мной очень откровенна — помните эти сердечки? — не говоря уж о том, что мне известно, как феноменально Скотт целуется, и что по воскресеньям с утра он частенько печет яблочное печенье…

Я люблю яблочное печенье. Хотя Джери Линн его не ест. Она говорит, что Скотт обычно кладет в тесто целую пачку масла, и что она воочию видит, как ее артерии забиваются холестерином только при взгляде на это печенье.

Джери очень рассердило согласие Скотта писать о том, что она посчитала глупостью, но когда он предложил сделать это Куангу, она вообще пришла в бешенство.

— Господи помилуй, — сказала Джери. — Это идея Джен. Почему бы ей и не написать эту статью? Почему ты всегда воруешь идеи Джен и отдаешь их другим людям?

Я вздрогнула и глянула на Скотта. Но он сказал совершенно спокойно:

— Джен слишком занята своим проектом.

— Откуда ты знаешь? — огрызнулась Джери. — Ты хоть спросил ее? Тут вступила я:

— Джери, все в порядке. Я вполне довольна своим положением в газете.

Джери засопела так, будто не поверила мне.

На самом деле, проект, в котором я теперь занята, очень много значит для газеты, только никто не должен об этом знать. Никто, кроме Скотта, мистера Ши и кое-кого из школьного начальства.

Дело в том, что в летнем лагере случилась еще одна важная вещь. Мистер Ши подошел ко мне и спросил, не хотела бы я заняться одним очень важным для газеты разделом. Только это будет тайной для всех сотрудников газеты… Этим разделом многие годы по традиции занимался кто-то из старших, но мистеру Ши кажется, что я справлюсь, несмотря на то что я еще не такая взрослая…

И я согласилась.

Спросите Энни

Задайте Энни самый сложный вопрос, который касается сугубо личных отношений. Вперед, дерзайте!

В «Журнале» средней школы Клэйтона публикуются все письма. Тайна имени и адреса электронной почты корреспондента гарантируется.

Дорогая Энни!

Помоги! Я влюблена в мальчика, который даже не знает, что я существую на свете. Разумеется, он со мной незнаком, поскольку живет в 2000 милях от меня и работает в мире искусства. И все-таки, когда я вижу его на большом экране и гляжу в его голубые глаза, я понимаю, что мы родственные души. Не знаю, сколько еще я смогу жить вдали от него. Но у меня нет денег, чтобы полететь в Л.А., к тому же, если, даже я там окажусь, мне негде остановиться. Пожалуйста, подскажи, как мне встретиться с моим любимым прежде, чем он уедет в Новую Зеландию, где будет сниматься в следующем фильме.

Подавленная

Дорогая Подавленная!

Существует тонкая грань между поклонением знаменитостям и приближением к ним, и, похоже, ты готова перейти эту грань. Успокой свою фантазию и сконцентрируйся на более важном: на окончании школы и на поступлении в колледж.

Кроме того, ясно, что ты говоришь о Люке Страйкере, а я слышала, что у него все еще разбито сердце из-за всей этой истории с Анжеликой Тремани. Так что покончи с этим.

Энни

 

Вторая глава

В сущности, я не удивилась, когда мистер Ши спросил меня, не хочу ли я быть новой Энни в «Журнале», потому что всю мою жизнь люди приходят ко мне со своими проблемами. Не знаю почему. Мне вовсе не ХОЧЕТСЯ знать о любовных отношениях между Джери Линн и Скоттом.

Но похоже, с самого рождения на меня наложено проклятье быть поверенным в делах других людей. Серьезно. Иногда мне кажется, что во мне есть какой-то таинственный магнетизм или еще что-то такое, потому что где бы я ни оказалась, тут же появляются случайные знакомые, которые подходят ко мне и рассказывают о себе, например, о своей коллекции молотков или о своей страсти все разведывать, или о чем-нибудь еще.

Так что я не очень удивилась, когда мистер Ши предложил мне пост Энни. Потому что человек, занимающий это место, должен давать людям, которые пишут в газету, не только добрые советы, но и такие советы, которые одобряет школьный советник миссис Келлог.

Что непросто. Потому что миссис Келлог — чудачка. Она вся погружена в йогу, в биоритмы и фэн-шуй и всегда хочет, чтобы я рассказывала людям, которые пишут в газету, что если они перевесят зеркало в спальне, то перестанут тратить столько кармической энергии.

Я не шучу. И этот человек собирается помочь мне поступить когда-нибудь в хороший колледж. Ужас!

Но у меня с миссис Келлог, в сущности, очень хорошие отношения. Я выслушиваю ее жужжание об ее макробиотической диете, а она всегда готова написать за меня ответ, так что я в это время могу поиграть в волейбол или заняться чем-нибудь еще.

Так или иначе, все, что касается «Спросите Энни» — это огромная тайна, поскольку, как говорит миссис Келлог, Энни не должна «иметь пристрастия» ни к какой группе ровесников. Точно так же Энни не может быть членом какой-нибудь определенной компании и не должна иметь отношения к таким проблемам, как непопулярность Кэйры Коровы или шуточки Курта Шрэдера.

К тому же, если бы люди узнали, кто такая Энни, они вовсе не стали бы ей писать, поскольку она могла бы догадаться, кто автор того или иного письма и рассказать о нем всем вокруг. Когда кто-нибудь пишет Энни, он не заботится о том, чтобы остаться неизвестным. Хотя некоторые, быть может, и стараются, но такие, как Трина, которая пишет Энни по крайней мере раз в месяц обо всем, что ее заботит (обычно, это что-нибудь о Люке Страйкере, ее возлюбленном, или о чем-нибудь еще), такие даже и не пытаются замаскировать свой почерк или использовать фальшивый электронный адрес.

Так что еще одна причина анонимности Энни заключается в том, что она посвящена в самые глубокие, самые темные тайны.

Итак, я занимаю в газете совершенно особенное место, но не могу никому об этом рассказать. Не могу рассказать этого даже Трине или маме, потому что у них обеих самые длинные языки во всем штате Индиана. Я просто должна продолжать свою работу, и пусть они думают, что у меня в газете очень важный проект. Ура!

Вот и прекрасно. То есть в этом нет ничего особенного. Мне-то что.

Хотя на самом деле мне бы хотелось рассказать о моем положении Джери Линн. Просто, чтобы она не думала, что Скотт использует меня.

Ну, так или иначе, будучи Энни, я часто бывала в офисе миссис Келлог. Она всегда хотела расспросить меня о том, кто прислал какое-нибудь тревожное письмо.

Иногда я знала. Иногда — нет. Иногда я говорила ей. Иногда — нет. Я считаю, что вы должны уважать право на личную тайну, пока знаете, что человека не тревожит что-то очень серьезное.

И, к счастью, миссис Келлог была нужна очень многим, а у остальных работников администрации школы своих забот хватало, так что у них просто не было времени совать свой нос в чужие дела.

Например, Кэйра Шлосбург. Кэйру не волновало то, что весь мир может узнать о ее проблемах. Кэйра посылала Энни ТОННЫ писем. Я отвечала на все эти письма, хотя мы не печатали их в газете, потому что даже если бы мы не помещали ее подпись (а она подписывала каждое письмо), всякий узнал бы автора этих писем.

Бот одно типичное письмо:

Дорогая Энни!

Все называют меня Кэйра Корова, хотя мое настоящее имя — Кэйра Шлосбург, и они все мычат, когда я прохожу мимо. Пожалуйста, помоги, пока я не предприняла решительных мер.

Только Кэйра никогда не предпринимала решительных мер, иначе я бы об этом знала. Однажды пронесся слух, что она порезала себя, и ее не было в школе три дня. Я на самом деле забеспокоилась и попросила маму узнать, что случилось, потому что моя мама и миссис Шлосбург вместе занимаются йогой.

Но оказалось, что Кэйра делала себе педикюр, срезала слишком много сухой кожи на ступне и случайно задела молодую кожицу, так что не могла ходить, пока ранка не зажила.

Вот такие вещи случаются с Кэйрой. И подобных примеров — множество,

Такого рода случаи заставили мою маму сказать:

— Знаешь, Джен, миссис Шлосбург на самом деле очень огорчена. Она говорит, что Кэйра изо всех сил старается приспособиться, но, кажется, у нее ничего не получается. Все вокруг над ней насмехаются. Не взяла бы ее под свое крылышко?

Разумеется, я не могу сказать маме, что я уже ВЗЯЛА Кэйру под свое крылышко в разделе «Спросите Энни».

Как бы то ни было, но когда меня пригласили в офис на следующий день после похищения Бетти Энн Малвейни, я вычислила, что это связано или с письмом Кэйры или с Бетти Энн.

Потому что, хотя миссис Малвейни просто, как всегда, пожала плечами, можно было сказать, что на самом деле она очень огорчена. Я замечала, как часто ее взгляд останавливается на том месте, где обычно сидела Бетти Энн.

Перед каждым уроком она с усмешкой объявляла, что если бы похититель вернул Бетти Энн, то никто бы его ни о чем не стал расспрашивать и ничего плохого не последовало бы. Я даже поймала Курта в очереди во время ланча и спросила его, не собирается ли он написать записку с требованием выкупа или чего-нибудь подобного. Я подумала, что если миссис Малвейни увидит, что все это просто шутка, ей будет легче.

Но Курт очень удивился.

— Что? Какую записку? — спросил он.

Пришлось объяснить Курту, очень осторожно, что такое записка с требованием выкупа и какая бы это была шутка — поскольку я до сих пор думаю, что, похищая Бетти Энн, он пошутил и было бы забавно, если бы он послал миссис Малвейни записку с просьбой, например, не задавать домашнее задание на уик-энд или раздать всем в классе карамельки Врача. И дальше приписать, что после выполнения этих условий Бетти Энн будет возвращена в целости и сохранности,

Курту, похоже, понравилась эта идея. Кажется, ему это не приходило в голову.

— Гениально, парень! — закричали его дружки, а я вдруг занервничала. Хочу сказать, что эти парии мне никогда не нравились. И чтобы быть уверенной, что Бетти Энн все еще у них, я спросила:

— Курт, ты не сделаешь никакой глупости, а? Ты не выбросишь Бетти Энн на помойку?

Курт посмотрел на меня как на сумасшедшую и сказал:

— Конечно, нет. Она все еще у меня. Это же шутка, понимаешь? Проделка выпускника, Джен, Слышала о таком?

Я не хотела, чтобы Курт думал, что я не нахожу его проделку очень веселой. Так что я сказала:

— Ага, забавная шутка, — взяла свою еду и ушла. Поэтому вам понятно, что когда меня позвали

в офис, я предчувствовала, что если Кэйра снова не рыдает в туалете, то мне, возможно, придется вытерпеть поджаривание на медленном огне с расспросами о местонахождении Бетти Энн. Что может поставить меня, как каждый в состоянии понять, в крайне неудобное положение. Я хочу сказать, что в случае с Бетти Энн я не могу встать на сторону администрации школы, даже несмотря на то, что считаю похищение куклы делом глупым и неправильным. Но проделка выпускника — даже если это такой ужасный паршивец, как Курт — есть проделка выпускника, и это такая традиция, которую, вам не дозволено нарушать независимо оттого, считаете вы ее бессмысленной и глупой или нет.

Так что я потащилась в офис миссис Келлог и по дороге давала себе обещания — даже если они будут пытать меня предложением поработать в офисе все лето, я все равно ничего не скажу про Бетти Энн. И я сначала вовсе не заметила, что миссис Келлог не одна.

Там был директор Люис. И там была его заместительница Джемма Томпсон — Джемма-Джем, как все звали ее, но это была своего рода ирония, потому что суше и строже, чем Джемма Томпсон школьного администратора трудно было себе представить.

Еще там был какой-то тип, одетый в блестящий серый костюм. Я должна была бы сразу заметить его — заметить именно то, что он явно не из Клэйтона, поскольку на нем была не рубашка на пуговицах, а черная майка, — но я была слишком расстроена из-за того, что меня ждут неприятности.

— Послушайте, миссис Келлог, — сразу начала я — Если это из-за Бетти Энн, то я ничего не смогу рассказать. Мне, разумеется, все известно. Я все видела. Но я не могу сказать вам, кто это сделал. Правда, не могу. Но он обещал мне, что с Бетти Энн все будет в порядке, и я работаю над тем, чтобы ее вернули в целости и сохранности. Это все, что я могу сделать. Извините…

И вот тогда я заметила парня в майке, все еще не видя доктора Люиса и Джемму-Джем. И тут у меня задрожал голос.

Миссис Келлог кинулась меня спасать.

— Дело не в Бетти Энн, Джен, — сказала она,

— Если мисс Гриинли что-то знает об этой кукле, — вступила Джемма-Джем (она казалась расстроенной), — я думаю, Элен, она должна что-нибудь рассказать. Миссис Малвейни сегодня утром была очень огорчена, когда увидела, что куклы все еще нет. Как я понимаю, «Журнал» готовит статью по этому поводу, следовательно, кто-то в штате газеты должен что-то знать. Просто бессовестно, что личные вещи пропадают с вашего стола…

— Нечего говорить об этой кукле, Джемма, — сказал доктор Люис. Он был в рубашке с короткими рукавами и брюках цвета хаки. Я заметила на брюках пятна от травы. Его, наверное, позвали с поля. Что бы это ни было, я понимала: должно быть это что-то ЗНАЧИТЕЛЬНОЕ. Из-за какой-нибудь чепухи они не вызвали бы доктора Люиса с поля для гольфа.

— Джейн, — сказал доктор Люис, — мы бы хотели, чтобы ты познакомилась…

— Джен, — поправила его миссис Келлог, Только обычно никто доктора Люиса не поправляет, поэтому он моргнул, будто не понял, о чем это она говорит.

— Джейн, — снова начал доктор Люис. — Это Джон Митчелл. Джон, это Джейн Гриинли.

— Как поживаете, Джейн? — сказал мистер Митчелл и протянул руку. Я пожала ее. — Приятно познакомиться,

— Мне тоже, — сказала я.

Мне кажется, я говорила спокойно, но мысли у меня в голове крутились, как карусель на местной ярмарке. Что происходит? Кто этот парень? Что за неприятности ожидают меня? И когда это кончится? У меня ведь всего двадцать пять минут на ланч.

— Джейн, — продолжал доктор Люис. — Мистер Митчелл здесь потому, что средней школе Клэйтона оказана великая честь. Весьма великая честь.

— Ничего себе честь, — фыркнула Джемма-Джем, Доктор Люис кинул на нее предостерегающий взгляд, но мисс Томпсон и бровью не повела. И заняла оборону.

— Ну, я не собираюсь сидеть здесь и притворяться, Ричард, — сказала она. — Это просто смехотворно. Мы должны все бросить, взбаламутить учеников — и во имя чего?

— Мы надеемся, что ничего подобного не произойдет, мисс Томпсон, — сказал мистер Митчелл. — И, разумеется, в ту минуту, как нечто подобное…

— Никаких беспорядков не будет Джемма-Джем… — миссис Келлог запнулась. Однажды я сделала ошибку, рассказав ей, как все называют мисс Томпсон, и с тех пор она не могла называть свою начальницу по-другому. — Это основное. Они хотят, чтобы все прошло как можно более гладко…

— Что ж, но я не вижу, как им это представляется. — Мисс Томпсон так крепко сжала губы, что они практически исчезли. — Как только мальчик появится на территории школы, он будет окружен толпой. Эти девочки… они же себя нисколько не контролируют. Вы видели, что сегодня надела на себя Кортни Деккард? Прозрачную майку. В школу! Я заставила ее позвонить матери, чтобы та принесла ей какую-то другую одежду.

Мистер Люис и мистер Митчелл уставились на мисс Томпсон, будто она втянула в себя весь кислород, который был в комнате. Я подумала, может, так и было на самом деле. У меня точно закружилась голова.

— Могу вас заверить, — продолжал мистер Митчелл, — ничего плохого не будет, поскольку мистер Страйкер собирается держаться очень скромно и несколько замаскироваться.

— Замаскироваться? — Мисс Томпсон вытаращила глаза. — О! ЭТО поможет!

— Вы удивитесь, — сказал мистер Митчелл, — когда увидите, что могут сделать темные очки.

— Ох, — сказала Джемма-Джем, помахав в воздухе рукой. — Итак, ОЧКИ. Почему вы об этом не сказали сразу. Это, конечно, их одурачит.

— Извините, — сказала я, потому что мне, в самом деле, было любопытно, что же все-таки происходит. Это не имело ничего общего с Кэйрой и Бетти Энн. Выходит, это касалось… — Вы имеете в виду ЛЮКА Страйкера?

Миссис Келлог заулыбалась и стала кивать головой, как сумасшедшая.

— Да, — сказала она. — Да, да. Люк Страйкер. Он приезжает сюда. В среднюю школу Клэйтона.

Я смотрела на нее как на дурочку. В сущности, я всегда так смотрю на мисс Келлог. Потому что, чаще всего, я и думаю, что она дурочка.

— Люк Страйкер, — повторила я. — Люк Страйкер, звезда из «НЕБЕСА, ПОМОГИТЕ НАМ!»?

До появления реалити-шоу этот сериал был страшно популярным. Я, бывало, его смотрела. Люк Страйкер, который играл сына проповедника, постепенно взрослел и с каждым сезоном становился все более популярным. Эта популярность позволила ему покончить с телевидением, сделать карьеру в кино и, в конце концов, получить роль Тарзана в последнем фильме о Тарзане, в котором он был совершенно…

Ну, обнаженным…

Затем он сыграл Ланселота в фильме о Камелоте…

И в обоих фильмах он играл очень хорошо. По крайней мере, такие твердокаменные фанаты, как Трина, были в этом убеждены.

Однако этих фанатов очень возбуждали сведения и о личной жизни Люка Страйкера. Ходили слухи — по крайне мере, как говорит Трина, которая твердила об этом всю зиму, — что у Люка безумный роман с его партнершей по фильму «Ланселот и Джиневра» Анжеликой Тримэйн. Они даже хотели написать на своих бицепсах при помощи татуировки имена друг друга, что было бы своего рода обязательством. Знаете, вместо обручальных колец.

Только, как я понимаю, Анжелика не сдержала своих обещаний, потому что шесть месяцев назад она, за спиной Люка, вышла замуж за какого-то французского режиссера, в два раза ее старше! Трина ликовала — хотя, конечно, печалилась за Люка. Потому что теперь — он свободен, с разбитым сердцем, судя по статьям в прессе, но — свободен. Свободен — для того, чтобы влюбиться в Трину.

И теперь получается так, что звезда серебряного экрана и брошенный возлюбленный приезжает в Клэйтон, штат Индиана.

— В новом фильме он получил роль выпускника средней школы, — с удовольствием объяснил мистер Митчелл. — Это трогательная драма о любви и предательстве в глубинке Индианы. Поскольку Люк вырос в Л.А. — вы знаете, он начал работать в «Небеса, помогите нам!», когда ему было только семь лет — он чувствует, что ему необходимо погрузиться в атмосферу средней школы Индианы, для того чтобы правильно вести свою роль…

— Разве это не удивительно? — восхищенно спросила миссис Келлог, — Кто знал, что это настоящий артист, готовый на такое ради искусства?..

Хм-м, уж, конечно, не я. Во всяком случае, если судить по сникерсам, которые он создавал исключительно ради коммерции.

— Итак… — Я переводила взгляд с мистера Митчелла на миссис Келлог и обратно. — Люк Страйкер приезжает в КЛЭЙТОН?

— Только на две недели, — сказал мистер Митчелл, — чтобы погрузиться в свою роль. И он особенно требует — или, по крайней мере, этого особенно требует студия, — чтобы его истинное лицо было строго засекречено. Люк говорит, что он не добьется цели, если за ним будут следовать толпы фэнов.

— И вот тут-то, как мы думаем, ты, Джен, нам поможешь, — прозвенела миссис Келлог, сияя глазами. — Послушай, мы планируем представить мистера Страйкера как временного ученика по имени Лукас Смит.

— Угу, — сказала я. Теперь я уже понимала, что я здесь не для того, чтобы защищать Кэйру, и что меня не будут поджаривать на медленном огне из-за Бетти Энн. Я слушала все кое-как по одной причине — потому что я не так уж знаменита в школе, как, скажем, Трина, а еще потому, что я пропускала «Трубадуров», а мистер Холл всегда очень сердился, когда меня не было на репетиции. Дело не в том, что я такая уж важная персона в хоре, но мне все же надо было отработать движения рук перед «Люерсом», куда мы должны были поехать в конце следующей недели, У меня пока еще не все получалось правильно.

— Так вот что мы предложили мистеру Митчеллу, Джен… — продолжала миссис Келлог. — Поскольку мы знаем, что на тебя можно рассчитывать, ты не проболтаешься и не наделаешь глупостей — тебя можно было бы назначить гидом Люка. Ты знаешь, что мы любим давать гидов временным ученикам, чтобы помочь им в первые дни. И ты могла бы водить Люка с собой на все уроки — так сказать, показывать ему все закоулочки, отвечать на все вопросы и, быть может, оберегать от того, кто окажется слишком подозрительным… Тогда он сможет впитать в себя атмосферу Клэйтона, но так, чтобы при этом никто не подозревал, кто он есть на самом деле. Ну, как?

Сказать честно? Будто запахло лошадиным навозом. Неужели они действительно думают, что никто не заметит, что новый парень — точная копия Люка Страйкера? Неужели они по правде считают, что, назвав его Лукасом Смитом, они всех обманут — особенно таких, как Трина, которая молится на него, а? Я на самом деле решила, что мистер Митчелл, наша администрация и сам Люк Страйкер недооценивают интеллект моих друзей из клэйтонской средней школы.

Ну что ж, это уже не в первый раз.

Я пожала плечами. А что я должна была сказать? Нет?

— Точно, — сказала я. — Замечательно. Как скажете.

Миссис Келлог очень приятно заулыбалась, а в ее взгляде на Джемму-Джем засквозило торжество.

— Видите? — сказала она. — Я же вам говорила, что Джен не будет устраивать переполох.

И это было истинной правдой.

Спросите Энни

Задайте Энни самый сложный вопрос, который касается сугубо личных отношений. Вперед, дерзайте!

В «Журнале» средней школы Клэйтона публикуются все письма. Тайна имени и адреса электронной почты корреспондента гарантируется.

Дорогая Энни!

Я все рассказываю своей подруге. Даже сны, которые вижу по ночам. Но она сама очень скрытная, и я не знаю о ней ничего. Мне хотелось бы, чтобы она была со мной более откровенна. Что мне для этого сделать?

Та, которая чувствует себя нелюбимой

Дорогая Нелюбимая!

Быть может, твоей подруге и нечем поделиться с тобой. Не каждый как ты, считает свои сны столь интересными. Возможно, она просто не хочет никому надоедать. Почему бы тебе не принять ее такой, какая она есть?

Энни

 

Третья глава

Мистер Митчелл сказал, что я должна все рассказать своим родителям. Потому что я еще несовершеннолетняя. Но мне не хотелось бы этого, потому что я не собираюсь ходить с Люком НА СВИДАНИЯ. Я просто собираюсь показать ему, где физкультурный зал, и предупредить, чтобы он не брал в кафе глазированную морковку. И что-то тому подобное.

Мистер Митчелл сказал, что сам поговорит с моими родителями, но я ответила, что это мое дело. Я знала, что мои родители могут чересчур увлечься этой чепухой. Это все равно, что рассказать им про «Спросите Энни».

Я выжидала, когда мои братья после обеда уйдут делать домашние задания. У меня два маленьких брата — Кол и Рик, в восьмом и шестом классах. Кол — спортсмен, он играет во все игры, кроме футбола, поскольку мама считает футбол очень опасным видом спорта. Поэтому предполагается, что Кол сделает карьеру в команде «СУОТ» — это группа специального назначения полиции. Рик, наоборот, ненавидит спорт. Он хочет быть ребенком-звездой, каким был когда-то Люк Страйкер, Он не понимает, почему наши родители не нанимают для него агента. Мама с папой пытались объяснить ему, что в Клэйтоне, штат Индиана, нет агентов, но Рик их не слышит. Он говорит, что его время уходит и очень скоро он уже не будет милым ребенком, поэтому нужно, чтобы кто-то скорее его нашел.

Как и я, мои братья уживаются со всеми, даже со мной и друг с другом. Лишь изредка они ссорятся из-за телевизора или из-за последнего куска шоколадного торта.

И все же я решила оставить их в неведении по поводу Люка Страйкера, потому что они могут не удержаться и проболтаться. В конце концов, Люк Страйкер в роли Тарзана оказал большое воздействие на Кола. И Рик, возможно, попробует взять у Люка телефон его агента.

И потому я лишь между прочим сказала:

— Один актер приехал в город, чтобы подготовиться к роли, и администрация просит, чтобы я показала ему школу и отгоняла от него папарацци.

Мои родители, услышав эту новость, лишь пожали плечами. Только папа на минутку встревожился.

— Он остановится у нас? — спросил он, глядя поверх газеты, которую читал, «Газеты Клэйтона», которая приходит посреди дня, а не утром, так что репортерам не нужно ходить на работу слишком рано,

— Нет, папочка, — сказала я. — Он снял дом на озере.

— Слава богу, — сказал папа и снова исчез за газетой, Мой папа не очень гостеприимен.

— Что это за парень? — заинтересовалась мама.

— Люк Страйкер, — сказала я. — Он играл в сериале «Небеса, помогите нам!». У него там роль старшего сына.

Моя мама заулыбалась.

— О, этот миленький блондин?

Интересно, если бы моя мама увидела Люка в сцене на лагуне в «Тарзане», продолжала бы она считать его миленьким? В той сцене, где его набедренная повязка плывет по воде (что заставляет дрожать мелкой дрожью Джейн и Трину).

— Тот самый, — ответила я.

— Что ж, — сказала мама, вернувшись к своему альбому для набросков. — Надеюсь, с тобой все будет в порядке. Потому что, ты же понимаешь, он живет в Голливуде. Я сомневаюсь, что вы будете часто видеться, когда он отсюда уедет.

— Мам, не беспокойся, — сказала я, думая об обручении при помощи татуировки. — Люк Страйкер вовсе не мой тип.

— Ну, не твой, значит Тринин. Ты же знаешь Трину.

— Ага. — Я хорошо знаю Трину. — Но он собирается всегда носить темные очки. Считается, что так никто не сможет его узнать.

— Это просто смешно, — сказала мамочка.

— Не вижу ничего смешного. — Папа перевернул страницу газеты с описанием домов. Он архитектор и ему интересно, какой тип домов продается на этой неделе. — Это сработало с Кларком Кентом.

Я выполнила свой долг и пошла наверх, в мою комнату, делать уроки. Открыла компьютер и нашла кучу е-мейлов, по большей части, от Трины. Несмотря на то что она моя соседка, мы чаще переписываемся по электронной почте, чем разговариваем по телефону… и даже чаще, чем просто разговариваем друг с другом. Не знаю, почему. Может, потому, что проводим много времени дома, В Клэйтоне особенно некуда ходить, кроме школы. Поэтому я обычно читаю, а Трина чаще всего разучивает роль, которую собирается играть в новой пьесе.

В сущности, всегда можно услышать, как она это делает, ведь наши дома находятся на расстоянии сотни футов друг от друга. У Трины, как говорит мистер Холл, очень сильная диафрагма. Это открывает широкие перспективы по части вокала. Она старается участвовать во всех школьных постановках, так что, полагаю, это поможет ее карьере. Она планирует поступить в Драматическую школу Йейла, где училась Мерил Стрип, ее кумир. Затем, говорит Трина, она ворвется на Бродвей. Трину не интересует работа в кино — ей важно взаимодействие артиста и публики во время представления,

Эй, куда ты исчезла с хора? — написала Трина. Ее имя в е-мейле — не удивляйтесь — Королева драмы. — Ла Холла чуть удар не хватил, оттого что тебя не было.

Я уже очень хорошо научилась врать Трине по поводу «Спросите Энни». Правда, однажды она чуть меня не вычислила, когда «Журнал» напечатал чье-то письмо о том, что ребенок не может существовать без шести пакетов диетической колы, а потом должен съесть четыре таблетки снотворного, чтобы заснуть. Мой ответ; «Так перестань пить так много колы» был настолько «классической Джен», как сказала Трина, что меня чуть не раскрыли. Так что мне было нетрудно ей ответить:

Дженниг: Ой, новые глупости Кэйры. А что я пропустила?

Королева драмы: Этой девочке не хватает внимания дома. Почему же еще ей так трудно в школе? Так или иначе, ты все пропустила. Ла Холл показывал нам платья, в которые он хочет нарядить нас на «Люерс», Приготовься. Платье — красное, с блестящими пуговицами сверху донизу.

Ужасно… Если представить это на мне.

Дженниг: Врешь!

Королева драмы: Aucontrairemonfrère, И все из искусственных материалов. И стоит это сто восемьдесят баксов!

Дженниг: Verberat nos et lacerat fortuna!

Королева драмы: Да я не шучу. Парням больше повезло, У них только красный кушак, бабочка, и смокинг. В субботу все будут мыть машины, чтобы образовать фонд для тех девочек, к которым фортуна не так милостива. По крайней мере, хоть загорим, пока будем работать. Хорошо бы не было дождя.

Дженниг: Знаешь, ты забыла упомянуть о том, что когда я записывалась на хор, я не знала, что он будет съедать мое время и мучить меня.

Королева драмы: Ой, будто у тебя есть занятие получше.

Печально, но это так. Мне нечем заняться. Пока.

Дженниг: Сто восемьдесят баксов? За платье, которое я больше никогда не надену? Это просто смешно!

Королева драмы: Это шоу-бизнес.

Дженниг: А я думала, что лифчики с прокладкой были самым тяжелым испытанием…

Королева драмы: Ну да. Эй, знаешь что? Стив пригласил меня на «Весенние танцы».

Стив Маккнайт — парень Трины. Он поет партию баритона в «Трубадурах» и играл Генри с Триной в роли Элеоноры Аквитанской в пьесе «Лев зимой», которую ставили в Театральном клубе школы. Еще он играл с Триной в «Ромео и Джульетте» и так далее. Трина в него не влюблена — она бережет себя для Люка Страйкера, — но поскольку Стив выше ее ростом и ради нее готов ходить на руках, она позволяет ему выводить ее в свет. Так она посмотрела все фильмы, которые шли в городе. Задаром.

Честно сказать, Трина — моральный банкрот, но я все равно ее люблю. Мне не нравится, когда Трина пренебрегает Стивом — это она делает всякий раз, когда кто-нибудь еще пригласит ее на свидание, — потому что он всегда прибегает ко мне узнать, чем он ее рассердил.

Я была счастлива услышать, что они собираются вместе пойти на весенний бал — известный под названием «Весенние танцы». Это очень много значило бы для Стива. И тогда Трина мне все бы об этом рассказала. Поскольку я никогда сама этого не увижу. Меня туда никто не приглашал. И все.

Дженниг: Повезло.

Королева драмы: Почему бы тебе не найти какого-нибудь парня и не пойти с нами, и мы тогда будем — две пары?

Дженниг: О'кей. Дай-ка посмотреть — о, извини, на этой неделе никто в меня не влюбился.

Королева драмы: Это потому, что ты слишком хороша со всеми.

Дженниг: Ага. Потому что большинство парней выискивают самых плохих девочек, с которыми можно выйти.

Королева драмы: Вот-вот. Тебе нравится быть милой со всеми. Тебе все парни хороши. Так как же они могут догадаться, думаешь ли ты о них, как о друзьях или как о потенциальных возлюбленных? Вот почему никто даже не смеет тебя пригласить. Я хочу сказать, что это не потому, что ты безобразна.

Дженниг: Эй, спасибо. Это для меня так много значит.

В сущности, я знаю, что я не безобразна. Я не Карина Ларссен, но и не хуже других. Вы таких знаете: каштановые волосы, ореховые глаза, веснушки — полный набор. Это просто отвратительно. Я даже пыталась отрастить челку.

Королева драмы: Я серьезно. Ты ведь могла бы заполучить Скотта Беннета, но ты его профукала.

Трина почему-то думает, что Скотт Беннет — точно парень для меня. Вероятно, потому, что, когда я вернулась из летнего лагеря, я слишком много о нем говорила. Но на самом деле нам просто было очень весело. Например, по вечерам мы сидели вместе с остальными у костра и спорили с ним о том, был ли фильм «Абсолютное признание» сделан на основе рассказа Филлипа К. Дика, или о том, кто был истинным отцом научной фантастики — Герберт Уэллс или Айзек Азимов.

И я, должно быть, упомянула в этих рассказах о том, как по дороге из лагеря домой, когда автобус остановился на ланч, Скотт все называл официантку по имени. Знаете, по имени на табличке, приколотой к ее блузке. Например: «Что вы порекомендуете, Ронда?», или «Спасибо за добавку, Ронда». Не знаю почему, но я не переставая смеялась. В какой-то момент я так зашлась от смеха, что чуть не поперхнулась, и Куангу пришлось поколотить меня по спине.

Но подозреваю, что именно рассказ о бревне заставил Трину думать, что Скотт — парень для меня. О бревне, которое лежало между двумя деревьями и через которое нам надо было перебраться прежде, чем на нас обрушивался поток арахисового масла. Именно та часть, где я рассказывала, как мы со Скоттом остались последними у бревна и как он поднял меня, чтобы я могла обхватить его — я имею в виду бревно- и перемахнуть через него.

Я, должно быть, упомянула в рассказе, с какой легкость Скотт поднял меня — будто я ничего не вешу — и как я обратила внимание на напрягшиеся бицепсы под рукавами его майки. И на то, как приятно он пахнет. И какие у него были руки…Ну, знаете… Такие большие. И сильные.

Вот именно тогда Трина стала думать, что мне нравится Скотт, и она стала мучить меня, чтобы я его куда-нибудь позвала. В кино или куда-нибудь еще. Трина говорила, что мы предназначены друг для друга, и что если я его не приглашу, то мы никогда не будем вместе, потому что он думает, что нравится мне просто как друг, поскольку я так же веду себя с другими мальчиками и не флиртую с ними, как она.

Это же нелепо думать, будто мы со Скоттом предназначены друг другу, потому что совершенно очевидно, что Скотту и Джери Линн очень хорошо вместе. Посмотрите, как быстро они сошлись. Практически с первого дня школьных занятий. По крайней мере, если верить дневнику Джери.

Хорошо, что Трина планирует быть актрисой, — чтобы стать свахой, ей еще надо подучиться.

Но она постоянно твердит одно и то же и, кажется, не собирается прекращать свои попытки.

Королева драмы: О’кей, может быть, со Скоттом ничего бы и не вышло, но нет причины сдаваться. Ты очень мила. Я уверена, что у Стива есть какой-нибудь баритон, который пригласит тебя. Или кто-нибудь из теноров…

Дженниг: Стоп! Прекрати!

Королева драмы: Ладно. Но должен же быть кто-нибудь, кто тебе нравится.

Дженниг: Эй, ТЕБЕ же никто не нравится! Почему тогда мне кто-то должен нравится?

Королева драмы: Потому что я берегу себя для Люка Страйкера.

О-о-ох. Впервые мне стало ясно, что если тайна Люка будет открыта, меня лично это очень затронет. В том смысле, что моя лучшая подруга потеряет невинность раньше меня. То есть придется ей предоставить Люка.

Должна признаться, что я почувствовала угрызения совести. Но я должна была хранить тайну и не могла рассказать Трине о надвигающемся визите Люка Страйкера в наш честный город. Конечно, она взбесится, когда обнаружит правду. Но Трина никогда подолгу на меня не злилась.

Мы с Триной обсуждали наше домашнее задание по латыни (по электронной почте, конечно), когда я получила послание от кого-то, кто не был Триной, ни Джери Линн, никем из тех, кто обычно посылает мне электронные письма. Эту персону звали Отемпора, что, как мы знали из латыни, означает» «О времена, о нравы!» Это было экранное имя Скотта Беннета.

Я сразу же кликнула на это сообщение, думая, что оно связано с газетой.

А вот и нет.

Отемпора: Эй, Джен! Ты не разозлилась на то, что я дал задание написать заметку Куангу, а? Ну, о похищении Бетти Энн?

Стоило сказать, что не я, а Джери Линн занудничала по этому поводу и, кстати, больше, чем обычно. Лично я думаю, все дело в том, что Джери кончает школу и собирается в колледж. В Калифорнию. Учиться радиожурналистике. И постоянно твердит о больших переменах. Я уже замечала, что если люди собираются уехать, то они начинают приставать к тебе без всякой причины. Будто им легче распрощаться, если они злятся на вас, чем если все еще хорошо к вам относятся… так несколько раз делала Трина, когда уезжала с родителями на лето в их летний дом на озере Уауаси. Просто смешно.

Разумеется, я не стала объяснять Скотту, что его девушка сражается с ним потому, что расстроена из-за их разлуки. Поскольку, в сущности, меня это не касается. И, кроме того, он меня об этом не спрашивал. И я написала:

Дженниг: Конечно, не разозлилась. Из-за чего мне злиться?

Скотт ответил:

Отемпора: Ага, я так и думал. Но Джери думает, что ты разозлилась. Разумеется, она же не знает, что ты делаешь в газете…

Нет, Джери не знает. Потому что она, как никто в мире, не подозревает, что я — это Энни.

Отемпора: … но тебе следует понимать: она достаточно хорошо знает тебя и сознает, что ты из-за такого пустяка не можешь и разозлиться. Ты не тот тип девушки.

Нет, не тот. Я вообще девушка не того типа.

Я сказала ему, чтобы он об этом не беспокоился, а потом вернулась к урокам. Ведь и девушкам не того типа приходится учить уроки.

Но даже девушки, неведомые всему миру, становятся близкими друзьями таких звезд, как Люк Страйкер.

Спросите Энни

Задайте Энни самый сложный вопрос, который касается сугубо личных отношений. Вперед, дерзайте!

В «Журнале» средней школы Клэйтона публикуются все письма. Тайна имени и адреса электронной почты корреспондента гарантируется.

Дорогая Энни!

Мне нравятся парни, которые уже заняты. Знаешь, те парни, у которых уже есть подруги. Я флиртую с ними до тех пор, пока они не бросают своих подруг, с которыми ходили на свидания. И потом, когда они становятся доступными для меня, мне они больше не нравятся. В чем тут дело? И что мне делать, чтобы это прекратить?

Шустрая подружка — я пока еще такая

Дорогая Шустрая подружка!

Ты или боишься каких-то обязательств, или трепещешь от волнения, когда воруешь чужого парня. Так или иначе, но раз ты осознаешь проблему, значит, ты на полпути к тому, чтобы ее разрешить. Постарайся не строить планов относительно парней своих подруг. Потому что если ты этого не сделаешь, то они уже не будут твоими подругами, и очень скоро у тебя вообще не останется НИКАКИХ друзей, ни девочек, ни мальчиков.

Энни

 

Четвертая глава

Я думала. Что Люк Страйкер появится на следующей неделе или вообще через неделю. И, конечно, не представляла себе, что он прибудет в Клэйтон на СЛЕДУЮЩИЙ день.

Но именно так и произошло. Я сидела в классе в ожидании латыни и просматривала «Журнал», когда внезапно открылась дверь, в ней показалась миссис Келлог и, назвав меня по имени, поманила согнуты м пальцем.

Я выскользнула из-за стола и вышла к ней в холл. Рядом с ней стоял высокий, лохматый человек.

- Дженни, — сказала миссис Келлог, и глаза ее сияли ярче обычного. — Это мистер Лукас Смит, новый временный ученик, о котором мы с тобой вчера разговаривали.

Я была так поглощена статьей Куанга и Бетти Энн(должна признать, что мой план оказался хорош: в газете было большое фото Бетти Энн в униформе лидера команды поддержки с подписью: ПРОПАВШАЯ: НАГРАДА, что сначала и не поняла, что за временный ученик?

Потом вспомнила — Люк Страйкер. Люк Страйкер приехал в Клэйтон, чтобы войти в роль, и собирается изображать временного учащегося.

Значит — вот он.

Хотя никто не обращал никакого внимания на миссис Келлог и «Лукаса», я чувствовала, что начинаю краснеть от смущения. Еще не прозвенел второй звонок, и по холлу бродило много людей, которые даже не смотрели на нас. Не знаю, почему я просто омертвела.

Конечно, я и не предполагала, что со мной такое случится. Я хочу сказать, что никогда даже не надеялась увидеть Люка Страйкера во плоти. Теперь же он стоял передо мной, одетый так, как одеваются мальчики в Индиане — на нем были мешковатые джинсы, трикотажная футболка большого размера и пара безобразных кроссовок. К этому он добавил очки в проволочной оправе, плюс отрастил волосы, которые были теперь даже длиннее, чем тогда, когда он играл Ланселота. И темнее. По-видимому, Люк на самом деле не блондин.

И он был выше, чем я думала. Парень, стоящий у дверей, этот парень, для которого я должна была служить «путеводной нитью», на самом деле выглядел не больше кинозвездой, чем я…

Разумеется, если вы не знали, кто он в действительности.

- Ох, — промямлила я, а миссис Келлог просто стояла рядом и смотрела на меня, улыбаясь своей самой улыбчивой улыбкой. — Ага. Привет.

Не могу сказать, то ли он проявил милосердие, заметив мои пылающие щёки, то ли просто был естественно равнодушен. В любом случае, было ясно, что я также интересую его, как старый фильм «Небеса, помогите нам!».

- Что же, — сказала миссис Келлог. — Надеюсь, ты поможешь миссис Малвейни найти место для Лукаса. Правда, Дженни?

- Точно, — проквакала я. Что со мной? Я не из тех, кого поражает вид знаменитостей. Те знаменитости, которые мне нравятся, даже и не выглядят знаменитостями, знаете, такие, как Стивен Кинг или Толкиен, или ещё кто-нибудь вроде них.

А теперь я КРАСНЕЮ, оттого что Люк Страйкер кивнул мне головой?

Что-то тут не так. Очень даже не так.

- Великолепно, — сказала миссис Келлог.

Зазвенел второй звонок. За стеклами темных очков было видно, как Люк моргнул, будто ему стало больно от этого звона.

- Что ж, Лукас, тогда я вас оставляю, — сказала миссис Келлог. Народ двинулся по классам. Оказалось, что мы мешаем пройти в дверь. — Все учителя будут предупреждены, что вы здесь. Мы вчера разослали сообщения.

- Замечательно, — сказал Люк. Из-за его спины я услышала, как миссис Малвейни кричит: «Дите! Дите!», что означало «Отойдите от двери».

Мы отошли от двери. Миссис Малвейни наконец смогла войти в класс. Я заметила, что она даже не взглянула на миссис Келлог и на Люка, хоть они и загораживали ей путь. Ее взгляд был устремлен на то место, где должна была стоять Бетти Энн.

Видя, что куклы все еще нет, миссис Малвейни обратила внимание на вновь пришедших, но прежде ее лицо исказилось легкой гримасой. Я уверена, что ей страшно не хватает Бетти Энн. Точно-точно.

— Миссис Малвейни, это тот новый ученик, о котором мы говорили, Лукас Смит, — сказала миссис Келлог. — Можно, Джен будет его гидом?

— О, конечно, — сказала миссис Малвейни, ничем не показывая, что она подозревает, кто такой этот Лукас. Возможно потому, что она просто этого не знала. Учителя латыни далеки от современной культуры. — Давайте все отодвинемся назад за парту Энни, там есть место. Вот так.

Люк плюхнулся на стул позади меня. Мне пришлось даже пододвинуть ему этот стул. У него был такой вид, будто он вовсе не волнуется. Его походка и движения были неотличимы от того, как двигались Курт Шрэдер и его друзья, когда они несколькими минутами позже, как раз перед третьим звонком, вошли в класс.

Миссис Малвейни представила нового ученика классу — на латыни, — и мы все, как и положено, приветствовали нашего нового amicus. Люк поднял руку и сказал скучным голосом:

— Привет.

Я заметила, что у него изменился даже голос.

Когда миссис Малвейни отвернулась, Люк постучал мне в спину карандашом (слава богу, тупым концом) и прошептал на ухо:

— У вас и в самом деле каждый день так рано начинаются уроки?

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы врубиться в то, что он сказал. Потому что у меня по спине пробежал холодок. Чтобы такая кинозвезда, как Люк Страйкер, шептала что-то тебе на ухо? Скажу вам, что и мою мамочку пробрала бы дрожь.

Однако я старалась относиться ко всему спокойно. Я прошептала назад:

— Да.

— Но сейчас только ВОСЕМЬ часов, — как-то недоверчиво сказал Люк.

— Я знаю, — ответила я шепотом. Затем, чтобы все смягчить, добавила: — Но мы кончаем в три.

— В ТРИ! Но это же целых семь часов! Дыхание Люка щекотало мою щеку. Оно пахло

антисептической жвачкой. Интересно, все ли кинозвезды издают такое мятное дыхание? Может, это и отделяет их от всех нас. Правда, очень приятно пахнущее дыхание.

— Хм, — сказала я, придумывая остроумный ответ, но произнесла всего лишь: — Я знаю.

Люк с сомнением откинулся назад.

— Господи…

Миссис Малвейни, которая услышала конец разговора, обернулась и спросила у Люка и у меня, на латыни, что у нас за проблемы. Я сказала ей, что нет никаких проблем.

Но проблемы были. О, да еще какие! Потому что я не представляла себе, что в реальной жизни Люк будет таким совершенным и таким притягательным. Нет, я думала, что его притягательность на экране достигается благодаря специальным киноэффектам…

Но я была не единственной девочкой в школе, которая это заметила. Серьезно. Люк повсюду следовал за мной. К моему шкафчику в раздевалке, в класс, к фонтанчику с водой. И хотя никто его не узнавал, никто не говорил: «Эй, знаешь, на кого ты похож? На Люка Страйкера…» — я заметила, что взгляды женской половины клэйтонской средней школы приклеились к этому парню. Он не мог поправить упавшую на глаза прядь волос, чтобы у половины моего класса не остановилось дыхание.

Парень был ХОРОШ. И вокруг не было никого, равного ему. Можно было понять Анжелику с ее татуировкой.

Единственное, чего я не могла понять: почему она его бросила?

Хотя не могу сказать, что Люк был очень разговорчив. За все утро он сказал мне всего пару слов, и мне было неясно: то ли он по натуре очень тихий, то ли злиться на меня, то ли еще почему-то. Но я ведь знала, что не сделала ничего, что могло бы его разозлить. И только на втором уроке тригонометрии я нашла разгадку, когда Люк скучным голосом спросил:

— Слушай, можно тут где-нибудь выпить кофе-эспрессо?

— Эспрессо? — Могла ли я сказать, что слово ЭСПРЕССО нечасто услышишь в Клэйтоне? Я попыталась смягчить ответ: — Ну, в городе есть «Старбакс».

— Ты хочешь сказать, что я должен куда-то ехать, если мне захочется кофе? — Голубые глаза Люка — такие великолепные на экране, а в реальной жизни (даже за стеклами темных очков) производящие еще большее впечатление, — расширились. — Что же это за место?

— Ну, ничего особенного, правда, — сказала я. — Это всего лишь средняя школа.

Люк почти проспал триг и французский. Он и не думал просыпаться вплоть до четвертого урока. И это было хорошо, потому что в это время мне как раз нужно было идти к «Трубадурам». Люк должен был быть начеку по поводу Трины. Потому что именно Трина могла разгадать его маскировку.

Я предупредила его о ней по пути в класс музыки. Чем больше времени я проводила с Люком, тем разговорчивее становилась.

Но это не значит, что мне было ЛЕГКО в его присутствии. Потому что я все еще не могла его вычислить. Что было странно, поскольку мне это всегда легко давалось.

— Если ты на самом деле хочешь сохранить анонимность, — сказала я Люку, — будь особенно внимателен в присутствии Трины. Она помешана на театре. И она помнит любой эпизод из «Небеса, помогите нам!».

Люк вовсе не обратил внимания на мои слова. Он вытаращил глаза, увидев аппарат с колой.

— Кофеин! — сказал он и чуть не бросился к машине. Но тут его лицо погрустнело. — У меня нет мелочи!

Я выловила в кармане джинсов доллар и протянула ему.

— Я серьезно, Люк, — сказала я в то время, как позади нас ребята заполняли музыкальный класс. — Трина моя лучшая подруга, я знаю, о чем говорю.

Никогда не видела, чтобы кто-то пил колу вот так, залпом. Но Люк Страйкер сделал это легко. Когда он напился, он слегка отрыгнул и швырнул пустую банку назад, за плечо, в стоящую рядом урну.

И ему удалось в нее попасть.

— Без проблем, — сказал он самым оживленным за все утро тоном.

Затем он улыбнулся. И я почувствовала, что у меня внутри все сжалось. Это был плохой знак.

После колы Люк воспрял духом. И когда мы вошли в комнату для хора, где поднимались ряды ступеней, покрытые ковром, он даже явно развеселился, увидев свое отражение в зеркальной стене, глядя в которую, как предполагалось, мы должны были отслеживать правильность своего дыхания.

Это было как раз в тот момент, когда вошла Трина. Она уже слышала о новом парне, к которому меня приставили гидом. Увидев меня с Люком, она решительно направилась к нам и уверенным голосом произнесла:

— Джен, ты не собираешься представить меня своему новому ДРУГУ?

— Трина, — быстро сказала я. — Это Лукас Смит. Лукас, это моя подруга Трина.

В этот момент Люк обернулся и сказал:

— Привет! Ты ведь актриса, да?

Трина посмотрела вверх на Люка — он был очень высокий, больше шести футов — и практически растеклась лужей прямо перед ним.

— А что, — сказала она голосом, которого я никогда прежде у нее не слышала, — да. Актриса.

— Приятно с тобой познакомиться, — сказал Люк. — А что, тут хороший театр?

Я хотела толкнуть Люка — ПООСТОРОЖНЕЕ С ТЕАТРАЛЬНЫМИ ДЕЛАМИ, — потому что боялась, что Трина может связать — Лукас Смит… театр… ЛЮК СТРАЙКЕР.

Но я, очевидно, перестраховалась, поскольку Трина тут же заговорила о том, как обидно, что Лукас появился в школе так незадолго до весеннего выступления и как местная газета описала ее роль в «Ромео и Джульетте», и как Лукасу повезло, что мистер Холл вообще позволил ему петь в «Трубадурах», ведь прослушивание пройти очень трудно…

Тут мне стало интересно, как удалось мистеру Люису уговорить мистера Холла взять парня без прослушивания в его драгоценный хор. Хотя, возможно, мистер Холл был посвящен в истинную историю.

В этот момент Стив — баритон, который так влюблен в Трину, что готов смотреть все романтические комедии в кино, лишь бы быть рядом с ней целых девяносто минут, — подошел к нам.

— Эй, — сказал он. Стив — худющий, у него кадык прямо выпирает наружу. Когда он нервничает, этот кадык так и прыгает. Он и прыгал, как сумасшедший, когда Стив подошел к Трине и Люку. — Что происходит?

— О, привет, Стив, — беспечно сказала Трина. — Это Лукас.

— Привет, — сказал Стив Люку.

— Привет, парень, — ответил Люк, остудив Стива всего лишь двумя словами и кивком головы. Бедный Стив!

Мистер Холл вышел из своего офиса, который примыкает к залу, и захлопал в ладоши:

— Так, люди. Садитесь, пожалуйста. Займите свои места! — Затем его взгляд упал на Люка. — Вы кто такой?

Забавно было смотреть на его встречу с Люком Страйкером. Теперь было ясно, что он понятия не имеет, кто перед ним.

Мистер Холл немедленно стал говорить о том, что он осведомлен о Люке, но он полон негодования по поводу решений администрации, которая кого-то присылает к «Трубадурам», и что Люк должен был бы пройти прослушивание, как и все остальные, и что он, мистер Холл, не понимает, почему он должен его принимать, когда учебный год уже подходит к концу.

Люк и глазом не моргнул. Вероятно, потому, что он уже привык к режиссерам и их абсурдным требованиям. Люк просто сказал:

— О, не беспокойтесь, сэр, я пока просто понаблюдаю, постараюсь понять, что к чему.

Думаю, что вся штука была в слове «сэр». Как и Трина, мистер Холл был немедленно очарован. Он даже позволил сесть Люку к аккомпаниатору и переворачивать страницы нот.

Я должна признать, что на меня произвело впечатление то, как Люк умаслил мистера Холла.

Но я не могла весь четвертый урок думать о Люке. Потому что мистер Холл заставил нас трижды пройти всю программу для «Люерс». Мы должны были вставать, проделывать все движения руками и все остальное. У меня испортилось настроение из-за того, что я не могла прятаться за волосами Карен Сью Уолтерc и читать. А еще больше настроение испортилось, потому что движения рук были очень сложные, их трудно было запомнить, и я все пропускала, а мистер Холл все рычал на меня.

— Вы отстаете, мисс Гриинли! Не застывай, Дженни! — постоянно слышала я на уроке.

Должна сказать, что Трина и в самом деле заставила меня попотеть из-за этих внеклассных баллов.

Нам, альтам, еще не так плохо, как этим сопрано. Они должны на самом деле ТАНЦЕВАТЬ С ШЛЯПАМИ. Серьезно. Как в фильме «Весь этот джаз», только без тросточек. В сущности, им это нравится, потому что все сопрано хорошо танцуют. Но мы, альты, должны бросать им эти шляпы из кучи, спрятанной за ступеньками. Знаете, это жуть, как трудно… поскольку такие, как я, не чувствуют ритма. К тому времени, как прозвенел звонок на ланч, я совершенно вымоталась.

Но так получилось, что Люк только начал прибавлять обороты.

— И у вас это в чести? — захотел узнать Люк, когда мы вышли из зала.

Забавно, как быстро Люк догадался, что есть в этом хоре что-то неубедительное. То есть я пробыла в хоре целых три месяца, пока до меня это дошло. И дело не только в утолщенных лифчиках. Самый сильный номер нашей программы — это «Весь этот джаз». В остальном программа состоит из того, что мистер Холл называет Бродвейскими шоу-затычками — «Столько, сколько я тебе буду нужен» из «Оливера» и «День за днем» из «Молитвы».

Но главная ошибка мистера Холла, как мне кажется, в том, что он заставляет нас ездить по округе и устраивать представления в начальных школах и на встречах клубов деловых людей. Я была в ужасе, когда это узнала. Я хотела убить Трину, но к тому времени было уже слишком поздно, и в других классах, куда меня могла бы засунуть миссис Келлог, уже не было свободных мест.

Хотя кое в чем хор был и не плох, потому что это было своего рода прибежище для артистических натур, где они могли чувствовать себя в безопасности. «Трубадуры» ели ланч в комнате хора, и таким образом могли не встречаться лицом к лицу с Куртом Шрэдером, обедавшим в кафе.

Но Трина всегда ела ланч в комнате хора еще и по другой причине. Она желала быть уверенной, что мистер Холл, который всегда проводил ланч в своем офисе, а не в учительской, не отдаст сольную партию другому сопрано только потому, что Трина в этот момент отсутствует.

Я сказала Трине, что только через мой труп ей удастся посоревноваться в выборе еды с Карен Сью Уолтерс, так что мы все-таки отправимся на ланч в кафе.

Однако Люк ничего этого не знал. Он посмотрел на Карен Сью и на других, которые вытаскивали свои завтраки, когда мы выходили из комнаты хора, и спросил:

— Урок закончен? Почему они там стали есть?

— О, ты хочешь узнать, что происходит с этими трусишками? — И Трина стала долго и громко смеяться своей шутке, хотя она не так давно сама была рядом с подругами.

Я должна была все объяснить.

— Они тут едят, потому что боятся.

— Боятся чего? — удивился Люк. И тут мы вошли в кафе.

И второй раз за день Люк воскликнул:

— Господи!..

Только на этот раз причина была в другом.

Спросите Энни

Задайте Энни самый сложный вопрос, который касается сугубо личных отношений. Вперед, дерзайте!

В «Журнале» средней школы Клэйтона публикуются все письма. Тайна имени и адреса электронной почты корреспондента гарантируется.

Дорогая Энни!

Мой парень жует с открытым ртом и при этом с набитым ртом разговаривает. Это так неприлично! Я говорила ему об этом миллион раз, но он ничего не слышит. Как мне привить ему хорошие манеры?

Скажи да укажи

Дорогая Укажи!

Отказывайся сидеть с ним за одним столом, пока он не научится есть, как джентльмен. Несколько раз поест в одиночестве, и гарантирую, что все будет проглатывать, прежде чем заговорит.

Энни

 

Пятая глава

Полагаю, что новичка кафетерий средней школы Клэйтона может испугать. Потому что, когда во все комнаты набивается шестьсот подростков (мы едим в две смены), там становится довольно шумно.

Но, полагаю, что от этих децибелов у Люка не лопнули барабанные перепонки.

Дело в том, что кроме как в «Гленвуд Роуд» — главной закусочной в деловой части Клэйтона — ни в одном другом месте вы не увидите представления, подобного тому, что происходит в кафетерии клэйтонской средней школы.

Вы не можете просто схватить свой поднос, сесть за стол и поесть.

Нет, вы должны пройти вдоль длинного ряда столов, чтобы дойти до места, где подается пища — даже если вам нужно только молоко или кола.

И пока вы идете вдоль ряда столов, на вас устремлены все глаза. Серьезно. Именно в кафешке создаются или разбиваются репутации, и это зависит от того, насколько клево ты выглядишь.

Разумеется, это не касается меня. Я, честно, вне этих оценок.

Однако Люк этого не знал. Он остановился в дверях и в ужасе уставился на проход между столами, по которому шествовала Кортни Деккард со своим отрядом.

— Боже мой! — выдохнул Люк, в этом шуме его было трудно расслышать. — Это хуже, чем «Небесный бар».

Тут вмешалась Трина:

— Мы называем это — подиум. Ты готов пройти по нему гордой поступью?

Все еще ошеломленный Люк пошел за нами по подиуму к концу очереди. Я не заметила, что, пока мы шли, шум уменьшился, но отчетливо сознавала, что мы привлекаем взгляды всех женщин в помещении — начиная от крошечной девчушки, кончая пожилой раздатчицей.

Люк будто и не замечал жужжания, которым сопровождалось его появление. Похоже, он был просто в шоке. Когда я протянула ему поднос, он взял его, не сказав ни слова. Когда раздатчица спросила его, что он хочет — кукурузу или бобы, он, казалось, никак не мог решить. Я сказала ей, что кукурузу, поскольку полагала, что раз Люк посетил наш штат, он должен попробовать то, что все здесь едят.

Когда наши подносы были наполнены, мы двинулись к кассе, где Люк явно оказался в затруднении: у него в кармане не было двух долларов, чтобы расплатиться за ланч. Хорошо, что я такая опытная нянька — оттого, что у меня нет бойфренда, субботними вечерам я всегда бываю свободна, — но, с другой стороны, если мне придется всюду платить за Люка, я вылечу в трубу,

Трина и я поставили подносы на стол, за которым мы сидим каждый день начиная с первых классов — точно в центре комнаты, среди самых популярных ребят — тех, что задают моду — и среди тех, которые не настолько чувствительны, чтобы есть в комнате для хора.

Трина и я не единственные за центральным столом. Там сидит еще целая куча людей. Их состав, бывает, меняется, но в большинстве своем это грамотеи, умники, фанаты компьютера, школьные актеры, панки и штат «Журнала».

Джери Линн чуть не выплеснула свою диетическую колу, когда Люк сел рядом с ней и уставился на свою еду.

— О, привет, — сказала она. — Ты, должно быть, Лукас.

Видите? Видите, как быстро распространяются новости? Я в этот день даже не видела Джери Линн, а она уже услышала о новом парне. Можете представить, что произошло бы, если бы стало известно о «Спросите Энни»? За сколько минут это известие разлетелось бы по школе?

Люк даже не глянул на Джери. Он взял вилку и вонзил се в еду, лежавшую на тарелке.

— Это что? — спросил он.

— Рубленый бифштекс, — ответила я. Себе я взяла пиццу. Я, наверное, должна была предупредить Люка, чтобы он не ел в школе. Но, с другой стороны, при его желании попробовать все в Индиане, он должен съесть и наш бифштекс.

— Я вегетарианец, — сказал бифштексу Люк.

— Там есть салат-бар, — заботливо предложила Трина, которая выбирала между яичным и молочным, в зависимости от настроения.

Скотт, как всегда, принес свой собственный ланч. Обычно это было то, что он приготовил на ужин себе и отцу. Сегодня в его коробочке лежали жареные овощи и чесночный хлеб, которые Скотт разогрел в микроволновке, что стояла в кафе. Они так вкусно пахли!

— И ты собираешься это есть? — спросил Скотт у Джери, глядя на что-то коричневое в ее тарелке.

— Нет, миленький, — ответила Джери, все еще не отрывая взгляда от Люка. — Проехали.

Скотт отщипнул кусочек от ее коричневой еды. Затем сделал гримасу и положил этот кусочек обратно. Кулинарное искусство поваров кафетерия не могло сравниться с его искусством.

— Вы тут едите каждый день? — спросил Люк, внимательно изучая кусок бифштекса, наколотый на вилку,

— Это закрытая территория, — объяснила я, — только учителя могут покидать школу на ланч. И даже у них выбор небольшой — только «Пицца хат» и «Макдональдс». Все остальные места находятся слишком далеко, чтобы поспеть к шестому уроку.

Люк вздохнул и разломил вилкой бифштекс.

— Хочешь? — спросил Скотт, указывая на оставшиеся у него жареные овощи. — Там, правда, есть и мясо, но…

Люк, не дожидаясь повторного предложения, запустил свою вилку в коробочку Скотта. Наколол кусочек, пожевал и проглотил. Пока он это делал, я не могла не заметить, что все девочки по соседству — от Трины до Джери и японской ученицы по обмену — уставились на него.

— Мужик, — сказал Люк, закончив жевать. — Это вкусно. Это делала твоя мама или кто-то еще?

Скотт не очень-то скрывал, что ему нравится готовить. Не то что некоторые парни. И он не стал таиться.

— Не-а, я это сам приготовил, — сказал Скотт. — Давай-ка, приканчивай. Я пойду, возьму еще колы.

Люк с явным наслаждением доедал овощи с мясом, что могло бы удивить тех, кто не ест мяса, когда совершенно неожиданно кафетерий огласился мычанием. Серьезно. Будто мы внезапно оказались на сельской ярмарке.

Люк закрутился на стуле, пытаясь понять, что случилось. Но то, что он увидел, мы видели каждый день. По проходу между столами от раздачи шла Кэйра Корова.

Бедная Кэйра! Плохо, что она не пела в хоре. (Она проходила прослушивание, но ее не приняли. Некоторые сопливые сопрано говорили, что у них не хватает подкладок в лифчики, чтобы показать грудь Кэйры и изобразить ее появление на прослушивании.) Потому что тогда у нее было бы, по крайней мере место, где можно спокойно поесть.

Кэйра старалась есть в кафетерии, как и все нормальные люди, но обычно ей это давалось с трудом.

Глаза Кэйры, как всегда, наполнились слезами, поскольку по мере ее продвижения по подиуму мычание становилось все громче. Кэйра несла поднос со своей низкокалорийной едой — тарелкой салата латука, несколькими хлебными палочками и диетической колой.

Но Курт и его друзья не считались с тем, что Кэйра пытается сбавить вес. Они просто мычали, даже не вникая в то, что делают. Я видела, как Кортни Деккард промычала, а затем вернулась к беседе с подругой, как будто ничего не случилось.

— Заткнитесь! — воскликнула Кэйра, глядя туда, где сидели самые популярные ребята, и откуда, — но не только оттуда — раздавалось мычание. — Нечего смеяться!

Самое печальное, и я это знала, заключалось в том, что Кэйра отдала бы все на свете, лишь бы сидеть за одним столом с мычащими. Кэйра из тех, кто боготворит людей популярных. Не знаю, почему, ведь Кортни Деккард и ее подружки всегда говорят об одном и том же, например: «Ты была на распродаже у Бебе на этой неделе? Правда здорово?» или «Я сказала им, что хочу французский педикюр, чтобы подчеркнуть мой загар, но мне кажется, что цвет этого лака мне не подходит».

Нет, знаете, беседы за моим столом более содержательные. По крайней мере, мы хоть разговариваем о чем-то существенном, а не о том, что надеть на чью-то вечеринку или верно ли, что мороженое Тэсти Дилайт в «Пингвине» на самом деле обезжиренное.

Но Кэйра думала, будто она что-то упускает, поэтому, снова и снова пытаясь заставить популярных ребят принять ее в свою группу, покупала правильную одежду, причесывалась как надо…

Но правильно и как надо для кого? Не для Кэйры, Смотрите, у нее были точно такие же брючки-капри, как у Кортни Деккард. Но они ей не шли — по крайней мере, не шли так, как шли Кортни. Ничего похожего.

И волосы Кэйры были точно такого же цвета, как у Кортни, такие же медово-блондинистые (даже крашеные в том же салоне). Но медовая блондинка должна быть такой, как Кортни, а не такой, как Кэйра.

В сущности, Кэйра в своих нарядах и со своей прической выглядела отвратительно. Кортни и ее компания одевались модно, но все, что выглядело стильным на них, Кэйре не подходило нисколечко — им было над чем посмеиваться.

Или мычать.

Есть одна причина, по которой Кэйре не стоило бы беспокоиться о том, что о ней думают другие. Я хочу сказать, что в Клэйтоне полно толстых девушек. Но только одна из них страдает по этому поводу — это Кэйра.

Реакция Кэйры на мычание лишь еще больше веселила тех, кто мычал. Когда Кэйра просила их прекратить, они мычали еще сильнее. Не понимаю, как Кэйра этого не видела. Я говорила ей об этом множество раз… Ну… это говорила Энни.

Но Кэйра всегда вела себя неправильно. Вместо того чтобы, взяв свой поднос, сесть где-нибудь не на линии огня, она крутилась и крутилась, пытаясь усесться именно там, откуда раздавалось мычание.

— Замолчите! — взвизгнула Кэйра. — Я сказала, замолчите!

В конце концов, как неизбежно происходило почти каждый день, кто-то кинул в голову Кэйры огрызок. На сей раз это была печеная картофелина. Картошка попала Кэйре в лоб, отчего она выронила свой поднос, с которого повсюду разлетелись листья салата и брызги соуса, и всхлипывая помчалась в туалет.

— Ох, опять, — сказала я, поскольку понимала, что пора подниматься и идти успокаивать Кэйру.

— Какого черта, — сказал Люк, сердито оглядываясь. — Что с этими ребятами?

— О, не беспокойтесь о Кэйре, — сказала Джери Линн. — Джен приведет ее в порядок как раз к звонку на урок.

— Джен… — Люк посмотрел на меня, будто я, а не Кэйра, была пришельцем с другой планеты. — Это и раньше случалось?

Трина выпучила глаза.

— Раньше? Да почти каждый день.

Я вежливо улыбнулась Люку и пошла за Кэйрой.

И обнаружила у дверей туалета мистера Стиила, учителя биологии, которому выпало несчастье дежурить в этот день по столовой. Он через дверь взывал к Кэйре:

— Кэйра, все будет хорошо. Почему бы тебе не выйти и не рассказать мне, что тебя так расстроило…

Увидев меня, мистер Стиил облегченно вздохнул.

— О, Дженни, — сказал он. — Слава богу, ты здесь. Ты можешь убедиться, что с Кэйрой все в порядке? Я бы сам… но ведь, знаешь ли, это комната девушек…

— Разумеется, мистер Стиил, — сказала я.

— Спасибо, — сказал мистер Стиил. — Вы, ребята, — молодцы.

Я даже вздрогнула от этого «вы, ребята». Я оглянулась и увидела, что не одна вышла из кафетерия. Прямо за мной стоял Люк.

Сообразив, что он слишком серьезно отнесся к этому делу, я сказала:

— Ух, я на минутку… — и двинулась внутрь.

Но, к моему удивлению, Люк взял меня за руку и оттащил от мистера Стиила.

— Что это там было? — спросил он.

— Как что? — Я действительно не понимала, о чем он говорит.

— Что было ТАМ? Это мычание. — Люк действительно выглядел несколько обескураженным. Ладно, может быть, обескураженным — слишком сильное слово. Ему просто не понравилось то, что он увидел.

— Знаешь, когда я вызвался на этот эксперимент, я не представлял себе, что это будет, как в школе в «Маленьком доме в прерии». Но я и не думал, что это будет, как в какой-то пьесе о тюрьме.

Я не фанат клэйтонской средней школы или любой другой средней школы, — правда, кроме, может быть, той, что в представлении «Слава», где все танцуют на крышах такси, — но все же не могла понять, почему Люк сравнил нашу школу с тюрьмой. Средняя клэйтонская вовсе не похожа на тюрьму. Хотя бы из-за того, что на окнах нет решеток.

И еще. Арестантам сбавляют срок за хорошее поведение. А в средней школе за то, что кого-то не убили, вы получите лишь диплом, который ни для чего не годится, кроме, возможно, для должности директора закусочной.

— Хм, — сказала я. — Извини. — О чем это он говорит? Почему он расстроен? Только из-за того, что они так развлекались с Кэйрой, но я-то тут при чем? — Но мне, вроде бы, надо идти…

— Нет, — сказал Люк, его голубые глаза горели за линзами очков, как раскаленное железо. — Я хочу знать. Я хочу понять, почему ты не попыталась остановить тех, кто мучил эту бедную девушку.

— Слушай… — сказала я. Кэйра выла все громче, и я понимала, что в любую минуту может прозвенеть звонок.

И в этот момент мною овладело что-то непонятное. Может, это был стресс от того, что за мной весь день ходила замаскированная кинозвезда, или сказалось напряжение из-за криков мистера Холла по поводу моих рук.

В любом случае, мне захотелось огрызнуться. Почему он целый день почти не разговаривал со мной, а теперь вдруг очнулся и стал рычать на МЕНЯ за то, что сделали Курт Шрэдер и его дружки?

— Если тебе здесь так не нравится, — прошипела я, — то почему бы тебе не вернуться в Голливуд? Знаешь, я не против, потому что у меня есть более важные занятия, чем быть нянькой при такой примадонне, как ты.

Затем я повернулась и вошла в туалет.

Признаюсь, что хотя моя речь могла показаться очень злой, на самом деле я вовсе не злилась. В сущности, у меня изо всех сил колотилось сердце, и я чувствовала, как в животе бурчит моя пицца. Потому что, на самом деле, я никогда так не рычала на людей. Никогда.

А сейчас я огрызнулась на очень знаменитую кинозвезду, на человека, с которым я, по требованию директора и Джеммы-Джем, должна была быть очень любезной… Ну, ладно… Я даже слегка испугалась. Испугалась того, что Люк расскажет доктору Люису обо всем, что я ему сказала. И еще испугалась, что могу после всего этого не получить диплома и должна буду работать оператором на сверлильном станке, как я записала, когда проходила государственное тестирование.

Но я же шутила! Я не хочу быть оператором на сверлильном станке! Я хочу сказать, что хорошо разбираюсь с проблемами других людей… Я вижу, что к чему подходит и куда должно двигаться, и поэтому не только веду «Спросите Энни», но и помогаю в организации работы Театрального клуба. Я хочу быть терапевтом, или дизайнером, или и тем и другим одновременно — когда вырасту, конечно. А не оператором-сверлильщиком.

Правда, трудно быть терапевтом или дизайнером в одиннадцатом классе школы.

Но в данный момент у меня не было временя на Люка. Потому что надо было справиться с Кэйрой.

— Кэйра, — сказала я, подойдя к двери кабинки, где она заперлась. — Выходи. Это я, Джен.

— Зачем? — всхлипнула Кэйра, — Джен, почему они продолжают это делать?

— Потому что они — идиоты. А теперь выходи. Кэйра вышла. Ее лицо было залито слезами. Если бы она так часто не плакала и перестала бы причесываться, как Кортни Деккард, а дала бы своим волосам завиваться, как им хочется, и отказалась бы от брючек-капри, которые не шли к ее фигуре, я подозреваю, она даже была бы хорошенькой.

— Это нечестно, — сопя, сказала Кэйра. — Я так стараюсь… И на прошлой неделе я даже сказала им, что у меня дома можно устроить вечеринку, потому что родители уезжали из города. Хоть один человек явился? Нет.

Я открыла кран и, намочив бумажное полотенце, стала смывать остатки картошки с волос Кэйры.

— Я тебе уже говорила, — сказала я. — Они, Кэйра, идиоты.

— Они не идиоты. Они правят школой. Как могут быть идиотами люди, которые правят школой? — Она скорбно смотрела на свое отражение в зеркале над раковиной. — Это я. Это именно я. Такая неудачница.

— Ты, Кэйра, не неудачница, — сказала я. — И они не правят школой. Школой правит ученический совет.

— Но люди, которые состоят в ученическом совете, совсем НЕПОПУЛЯРНЫ, — заметила Кэйра.

— Существуют более важные вещи, чем популярность, Кэйра.

— Тебе, Джен, легко говорить, — ответила Кэйра. — Хочу сказать — посмотри на себя. Ты хорошенькая и тоненькая, и тебя все любят. ВСЕ. На тебя никто никогда не мычал.

Это правда. Но я никогда не старалась, чтобы меня полюбили, как это делает Кэйра.

Пока я об этом думала, Кэйра продолжала:

— Ты, как моя мама. БУДЬ САМА СОБОЙ. Вот, что она все время твердит.

— Хороший совет, — сказала я.

— Вот-вот, — грустно сказала Кэйра. — Если ты знаешь, какая ты.

Длинно, громко зазвенел звонок. И через секунду туалет заполнился девочками, которые торопились причесаться перед тем, как идти в класс. Мы прервали наш разговор. На данный момент.

— Увидимся, — сказала я ей. Она только посопела в ответ и нырнула в свою косметичку за носовым платком. Я не удивилась. Кэйра никогда не благодарила меня за то, что я приходила успокаивать ее после очередной атаки. Уверена, это и было одной из причин, почему у нее нет настоящих друзей. Она просто не знает, что значит доброе обращение с людьми.

Должна признаться, что за всей этой историей с Кэйрой я забыла о Люке Страйкере… По крайней мере, до того момента, как вышла из туалета.

Люк меня ждал.

Меня прямо затошнило. Что он тут делает? Честно, я думала, что после моей пламенной речи он вызовет свой лимузин и уедет. Вместо этого он подошел ко мне и, не вынимая рук из карманов, спросил:

— Так что делаем дальше?

Вот как. Будто ничего не произошло. Будто я не говорила ему, чтобы он уезжал в Голливуд и все такое.

Что же это значит? Что он и не собирался нажаловаться на меня доктору Люису? Что он хочет сделать вид, будто я и не рычала на него? Что же он за человек, раз так себя ведет? Я очень хорошо понимаю людей. Только явно не Люка Страйкера.

Спросите Энни

Задайте Энни самый сложный вопрос, который касается сугубо личных отношений. Вперед, дерзайте!

В «Журнале» средней школы Клэйтона публикуются все письма. Тайна имени и адреса электронной почты корреспондента гарантируется.

Дорогая Энни!

Моя подружка не перестает делать мне засосы. Меня это смущает. Я рад, что она меня любит и все такое, но… Эх! Почему она это не прекращает и как заставить ее остановиться?

Тот, кто старается носить водолазки

Дорогой Водолазка!

Твоя подружка делает тебе засосы, потому что она хочет, чтобы все знали, что ты занят. Вели ей это прекратить или скажи, что тебе придется найти другую девушку, которая будет не такой опасной.

Энни

 

Шестая глава

Я должна была понять, что все в школе готовы влюбиться в Люка. Хочу сказать, что даже под маской Лукаса Смита, он был очень хорош. Хотя имейте в виду, многих парней в клэйтонской средней можно было бы признать очень недурными.

Но у Люка нет недостатков, он шести футов ростом и при этом такой чуткий, что считает, будто все кто мучил Кэйру неправы. При этом он выглядит, как… Как Люк Страйкер!

Даже удивительно, что я в него не влюбилась. Полагаю, нельзя обвинять в этом Трину. В том, что она влюбилась в этого нового парня.

Я, конечно, подозревала, что это может случиться. Люк Страйкер нравился Трине даже больше, чем ее кот, мистер Момо, а мистер Момо был любимым Трининым другом начиная со второго класса.

И я все еще не догадывалась, что с Триной, пока не оказалась в машине Стива на пути домой. Ни у меня, ни у Трины не было водительских прав, потому что:

а) наши родители боялись нас учить и не предложили нам поучиться вождению в школе;

б) даже если бы они нас учили, в Клэйтоне особенно некуда ездить;

в) если и надо куда-то поехать, то у нас есть Тринин бойфренд, Стив, у которого есть машина, чтобы нас возить.

К счастью, Трина и Стив всегда задерживаются в школе на репетициях Театрального клуба. Как раз сейчас там репетируют большое занудство, пьесу о мертвецах — не о зомби или чем-то таком занятном, — а просто о мертвецах, которые сидят на кладбище и говорят о том, что такое быть живым. Полагаю, эта пьеса должна научить нас больше любить своих близких. Я хотела сказать Трине, что пойду на премьеру, но буду сидеть в последнем ряду и читать.

Я, вероятно, могла бы уехать домой со Скоттом — он никогда не забывает спросить, не нужно ли меня подвезти. Но недавно поездка со Скоттом была омрачена, и все из-за настроения Джери Линн. Я сидела на заднем сиденье, и у нас со Скоттом шла замечательная беседа о «Двух башнях», при этом он в чем-то со мной не соглашался — и вдруг Джери Линн перебила нас.

ДЖЕРИ ЛИНН: Скотт, ты не забыл спросить в «Эллис Флорал», будут они делать свои ежегодные бутоньерки на корсажи для «Весенних танцев»?

СКОТТ: Нет, Джери, я не спрашивал в «Эллис Флорал» об их ежегодных бутоньерках на корсажи для «Весенних танцев», потому что это работа Чарлин. Она за это отвечает.

ДЖЕРИ ЛИНН: Скотт, в твои обязанности издателя и главного редактора входит отслеживание всех аспектов, касающихся газеты. Нельзя даже представить себе, что новичок Чарлин, которой даже не было здесь в прошлом году на «Весенних танцах», вспомнит, что надо спросить в «Эллис Флорал» о бутоньерках.

Я: Хм, слушай, Джери, я заметила, что они не поместили в газете свое объявление, так что я уже позвонила им.

ДЖЕРИ ЛИНН: Что ж, хорошо, что хоть кто-то из штата обратил на это внимание.

Видите? И не поговоришь. Лучше ехать со Стивом.

И вот мы вышли с Люком из «Журнала» — ага, он даже пошел со мной по моим делам, в газету, после уроков. Что его там могло интересовать? Хотя он и Джери Линн вступили в очень одухотворенную беседу по поводу того, что знаменитости имеют право на частную жизнь. Джери настаивала на том, что журналисты играют важную роль в создании статуса знаменитостей и каждый, кто желает работать на глазах у публики, должен быть готов к тому, что к нему подберется папарацци. Люк, и в этом нет ничего удивительного, имел другую точку зрения.

Когда мы ушли из редакции, Люк спросил:

— Это что, обычный день твоей жизни?

— Ага, — сказала я. — Выходит, что так.

Как странно думать об этом — ну, о своей жизни — с точки зрения другого человека. Особенно того, кто ведет совсем ДРУГУЮ жизнь, нежели ты. Я хочу сказать, что моя жизнь должна действительно казаться Люку очень скучной, по сравнению с его жизнью. Его жизнь, я уверена, заполнена приглашениями на открытие клубов, ток-шоу, премьеры кинофильмов, в клубы нудистов, на сеансы раскраски тела шоколадом и прочим.

Но Люк ничего об этом не говорил. Я хочу сказать, что он не сравнивал мою скучную жизнь со своей. Вместо этого он сказал:

— В таком случае, о'кей.

В ТАКОМ СЛУЧАЕ, О'КЕЙ? Что ЭТО значит? Почему я не могу догадаться?

И как раз в этот момент подъехал Стив, из машины выглянула Трина и сказала:

— Нам по дороге?

Меня этот вариант устраивал. Но я поняла, что у Люка другие планы.

— Извините, — сказал он. — Я должен кое с кем встретиться.

Разумеется, было абсолютно невероятно, чтобы новый парень «кое с кем встречался» в пять часов дня у флагштока клэйтонской средней в свой первый день присутствия в этой школе. Но ни Трина, ни Стив, казалось, об этом не задумались. Они просто сказали:

— О'кей, пока! — И тут же, после того как я влезла в машину, уехали.

Никто из них, конечно же, не обернул головы и не посмотрел назад. Потому что если бы они это сделали, они увидели бы, как через несколько секунд после того, как мы отъехали, появился большой черный лимузин, и Люк поздоровался с тем, кто сидел внутри, прежде чем забраться в машину.

Я подумала только об одном: ГДЕ ОН ДОБЫЛ ЭТОТ ЛИМО? Потому что в Клэйтоне нет компании, у которой были бы лимузины. Наш город для этого слишком мал, и лимузин мог бы понадобиться единственный раз в году — во время «Весенних танцев».

Так или иначе, именно тогда Трина начала говорить о Люке. Или, точнее, о Лукасе. И она говорила о нем всю дорогу до дома, а потом, после обеда, когда я поднялась к себе делать уроки, она прислала мне по Интернету письмо, тоже о нем.

Она могла говорить только о Лукасе. Как я думаю, понравился ли Лукасу его первый день в клэйтонской средней? Почему он не остался в своей старой школе? Знаю ли я, почему его родители решили перевести его в другую школу, когда учебный год заканчивается? Ведь до выпуска остается всего лишь несколько месяцев. Не собирается ли он пропустить выпуск своих старых друзей? Нравится ли ему жить около озера? Была ли у него в старой школе подружка? Как я думаю, это было серьезно?

И вот, наконец, прозвучал вопрос, которого я опасалась весь день.

Не думаю ли я, что Лукас похож на Люка Страйкера?

Я попыталась ответить на вопрос Трины как можно искреннее и без очевидной лжи, но, разумеется, это было очень трудно. То есть я ДОЛЖНА была всем врать. Знаете, на самом деле, мистер Митчелл должен был бы мне ПЛАТИТЬ за то, что я позволила Люку ходить за мной хвостом. Это оказалось серьезной работой…

И кроме того я должна была выслушивать оскорбления от самого Люка. Этой ночью, когда я лежала в кровати, глядя на свой балдахин — когда я была маленькой, я бредила принцессами и умоляла, чтобы мне сделали кровать, как у принцессы, так что мама, будучи дизайнером по интерьерам, сделала мне самую принцессовую кровать, которую только можно было получить в южной Индиане, и теперь я полностью удовлетворена, — я лежала и думала о том, что сказал мне Люк о Кэйре, когда мы вышли из кафетерия.

Разумеется, Люк не понимал, о чем он говорит. Хочу сказать, что он не представлял себе, какие усилия я прикладывала для того, чтобы уладить все дела с Кэйрой. Я все время бегала за ней в туалет, я осушала ее слезы, а сколько я давала ей советов (но ни к одному она не прислушалась). Люк не знал, о том, что я — «Спросите Энни», и обо всех письмах Кэйры, на которые я ответила. Он не знал, насколько Кэйре было бы хуже, если бы не я.

И он ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ничего не понимал о моей жизни. Честно. Моя жизнь была очень утомительной. Я все время металась между Кэйрой и «Спросите Энни», между Триной и Стивом, а еще похищение Бетти Энн, а еще движение руками в «Трубадурах»…

Еще чудо, что я встаю по утрам, правда.

Должна признать, что не ожидала увидеть Люка на следующее утро. После всех проблем прошедшего дня — отсутствие на территории школы кофе-эспрессо, несъедобный бифштекс, не говоря уж о проблеме с Кэйрой — я полагала, с него достаточно. Он, может, и посвятил себя своему искусству и все такое, но как выдержать такие условия? Особенно миллионеру.

Так что, когда он следующим утром вошел на латынь, я была в шоке. Он сменил футбольную фуфайку на какую-то одежду, которая выглядела так, будто ее сшили из мексиканских одеял, а в отверстии на груди виднелось ожерелье из ракушек, которое всегда носят те, кто занимается серфингом. На ногах вместо кроссовок были замшевые мокасины.

Плюс он где-то нашел какое-то эспрессо… или, по крайней мере, кофе с молоком в высоком бумажном стаканчике. И выглядел он в тысячу раз более бодрым, чем накануне.

— Привет, Джен, — сказал он, усаживаясь рядом со мной.

Должна признаться, его вид меня потряс. Что он здесь ДЕЛАЕТ? Я ведь была уверена, что он не вернется. Просто уверена.

Но он вернулся. Он все-таки не исчез.

Я повернулась к нему и, радуясь, что еще не прозвенел второй звонок и в классе было мало народу, прошептала:

— Что ты тут ДЕЛАЕШЬ?

Люк заморгал за линзами своих очков в проволочной оправе.

— Что ты имеешь в виду? Я здесь на две недели.

Разве они тебе не сказали?

— Хм, ага, — прошептала я, — но я просто… я просто подумала

— Я быстро обучаюсь? — засмеялся Люк. Это была та самая улыбка, от которой растаяли тысячи сердец, когда он сверкнул ею перед Анжеликой Тримэйн в роли Джиневры. И я, признаюсь, затрепетала.

— Люк…

— Лукас, — поправил он меня.

— Ну да, Лукас… Ты… Я хочу сказать, что ты так очевидно все здесь возненавидел. — И я добавила то, что действительно чувствовала: — И меня возненавидел.

Улыбка исчезла.

— О чем ты говоришь, Джен? Я вовсе тебя не ненавижу.

— Но все эти дела с Кэйрой…

— Ну да, — сказал он и поморщился. — Это было не очень приятно. Но после того как ты на меня наорала, мне… стало любопытно.

— Любопытно? Что любопытно? И я на тебя не орала, я просто…

— Выпустила пар. Я знаю. Успокоилась. — Люк открыл стаканчик с кофе, и в воздухе распространился приятный аромат. — Я хочу посмотреть, что из этого получится.

Я посмотрела на него, как на психа.

— Что из этого получится? — спросила я. — О чем это ты говоришь?

Но я так и не узнала, потому что прозвенел звонок.

Нельзя сказать, что после этого разговора мы с Люком стали — ну, как Ланселот и Джиневра, или что-нибудь в этом роде. То есть Люк все равно ходил по большей части с нахмуренным лицом… особенно, когда не из-за чего особенно было и хмуриться. Например, когда Кортни Деккард и ее друзья, встретив нас в холле, сначала опустили глаза на ноги Люка, затем прошлись взглядом снизу доверху по всей его фигуре, пока не встретились с ним глазами, а потом засмеялись.

Почему ЭТО заставило его нахмуриться? Таким образом завязывается общение. Это всем известно. Они просто осмотрели его одежду, чтобы убедиться в том, что она достаточно модная. Таково положение вещей.

В другом случае он, наоборот, развеселился от того, что вовсе не было смешным. Это было на репетиции хора. Люк нашел сногсшибательно забавным ворчание мистера Холла, когда тот требовал, чтобы я «расслабилась» и быстрее бросала Трине ее шляпу в номере «Весь этот джаз».

Хотя мне, честно, непонятно, что его так развеселило. Это вам не шуточки, вовремя попасть сверху на нижние ступеньки, когда сопрано распевают свой канкан или что-то там еще. Я, в конце концов, рассчитала, что если брошу Трине шляпу сверху, она сможет ее поймать как раз, когда ей нужно будет встать в ряд вместе с Карен Сью Уолтерс и всеми остальными.

Я не лучший в мире бросальщик, но Трина великолепный ловец, так что это должно было сработать. По крайней мере, мистер Холл перестанет рычать на меня и станет рычать на баритоны.

Похоже, что после первоначального шока, вызванного варварством, существующем в наши дни в средней школе, Люк слегка смягчился. Его даже ланч не расстроил, поскольку он принес еду с собой. Разумеется, этот поступок чуть не приоткрыл завесу над его тайной — ведь ланч, который он принес, очевидно, прилетел из Индианаполиса. Я хочу сказать, что в Клэйтоне нет места, где делают суши. У нас ведь даже нет компании, которая держала бы лимузины! Так какое же здесь суши?

Но Люк очень спокойно объяснил, что сам сделал суши из консервированного тунца. Я чуть не поперхнулась своей диетической колой. Но Люк сказал это с такой уверенностью, что даже Скотт ему поверил, и дальше они начали рассуждать о разнице между свежим и замороженным тунцом. Мне было неинтересно слушать, о чем они разговаривают, но было приятно, что мои друзья стараются принять нового парня в свою компанию…

До тех пор, пока я не вспомнила, что Люк вовсе не «новый парень». Он — звезда фильма «Небеса, помогите нам!», экс-бойфренд Анжелики Тримэйн, голый Тарзан с набедренной повязкой и трагический герой Ланселот. Полагаю, все это только подтверждало мастерство Люка, потому что даже я начала думать о нем, как о Лукасе Смите, переведенном ученике. И весь следующий день он не выходил из образа Лукаса…

Кроме одного раза. И как раз после первого урока, когда он узнал о похищении Бетти Энн Малвейни.

— Зачем ты учишь латынь? — спросил меня Люк, когда мы после урока пошли в раздевалку. — Ведь это же мертвый язык, на нем никто больше не говорит.

— Этот язык полезно знать, — ответила я. Это был стандартный ответ на подобный вопрос. Потому что правдивое объяснение — для единого госэкзамена — могло показаться довольно странным.

— Тебе это не нужно, — сказал Люк, беспокоясь, как ни странно, за человека, с которым он встретился двадцать четыре часа назад. — Ты работаешь в школьной газете. Ты хорошо владеешь грамматикой и хорошо ладишь с людьми в редакции. Для чего тебе НА САМОМ ДЕЛЕ нужна латынь?

Может быть, потому, что он старше — ему только девятнадцать, но он намного взрослее многих девятнадцатилетних, если принять во внимание то, что у него собственный дом в Голливуде и ему платят около десяти миллионов долларов, чего мой папа не зарабатывает за год, не говоря уж о татуировке и прочем, — я сказала ему правду.

— Я узнала, что миссис Малвейни очень хорошая учительница, — прошептала я ему на ухо, потому что рядом могли быть Кортни Деккард и ее друзья, они бы подслушали. — Так что я записалась в ее класс.

Люк понял все даже лучше — я и не ожидала.

— О, ясно, — сказал он. — Это как у актеров. Если ты хочешь работать с хорошим режиссером, ты берешь роль независимо от того, что это за роль и что это за фильм. Только… не обижайся, но миссис Малвейни не кажется мне такой уж замечательной. Она какая-то… будто ее здесь нет.

— Это только ТЕПЕРЬ, — сказала я. — Она в эти дни немного не в себе из-за Бетти Энн.

Люк спросил, кто такая Бетти Энн, и я ему рассказала. По-видимому, я ему слишком много рассказала — сплетни о том, что у миссис Малвейни не может быть детей и о том, что Бетти Энн будто бы замещала ей ребенка. По правде говоря, я была очень огорчена. Из-за того, что не знала, как Курт Шрэдер и его дружки расправятся с Бетти Энн. Они не понимают, как Бетти Энн важна для миссис Малвейни. Для миссис М, Бетти Энн не просто кукла или талисман. Она своего рода… член семьи.

Не стоило рассказывать Люку об этом.

— Похитили куклу? — он почти зарычал прямо там, в коридоре. — Зачем?

— Это шалость, — объяснила я. — Шалость выпускника,

— О да, очень смешно, — сказал Люк. — Когда они собираются вернуть куклу?

— Ну, полагаю, после окончания школы сказала я. Во всяком случае, я на это надеялась.

Но этот ответ Люка не удовлетворил.

— ПОСЛЕ выпуска? — ужаснулся Люк. Ты знаешь, кто это сделал? У кого она?

— Ну да, — ответила я.

— Так заставь их вернуть ее обратно, — сказал Люк. — Пусть они позабавятся чем-то другим. То, что они сделали, вовсе не смешно.

Я, разумеется, была с ним согласна, но что я могла сделать? Я не управляла Куртом и его дружками.

Только получалось, что Люк не очень-то это понимает.

— Это неправда, — сказал мне Люк. — И ты, Джен, это знаешь.

Я рассказала Люку, что я сказала Курту в тот день — в день, когда он запихивал Бетти Энн в свою сумку. Я рассказал Люку, как я спросила Курта, что он делает. И что Курт сказал мне, чтобы я расслабилась.

Люк, слушая это, только качал головой. Больше он ничего не говорил.

Но я заметила, что он стал особенно милым с миссис Малвейни. Люк был мил со всеми — отчего практически все девочки школы, а не только Трина, еще до уик-энда влюбились в него. Но Люк был больше, чем мил к миссис Малвейни, он каждое утро приносил ей кофе с молоком, открывал перед ней дверь и даже пытался что-то проспрягать.

В сущности, если что-нибудь и могло поднять настроение миссис Малвейни — объявления в «Журнале» было недостаточно, и записка Курта о выкупе, в которой говорилось: ВСЕМ ВЫПУСКНИКАМ ПОСТАВИТЬ ПЯТЕРКИ, была вовсе не смешной, вполне в духе выпускников, — то это был Люк. Миссис М., казалось, была абсолютно им очарована. Как только он входил в комнату, она сразу же начинала улыбаться.

Я заметила, что не только миссис Малвейни не устояла против очарования Люка. Трина с каждым днем влюблялась в него все сильнее и сильнее. Она просто подошла к нему и попросила у него номер его телефона — прямо перед Стивом, которого это убило, но он не сказал ей ни слова, — а потом она жаловалась, что когда звонила Люку, то ей отвечал автоответчик. Одиннадцать раз.

Но, казалось, Трина ничего не подозревает. Недоступность Люка делала его только более желанным.

То же самое было и с Джери Линн. Ей словно не хватало общения с ним. Особенно это было заметно во время ланча и на собраниях в «Журнале». Они все время спорили. Джери Линн продолжала утверждать, что журналисты играют жизненно важную роль для карьеры знаменитости, в то время как Люк не скрывал свое мнение о журналистах, как о грязных убийцах, желающих лишь заработать деньги. Доспорились до того, что Скотт предложил им сделать колонки за и против, и Джери Линн взялась вести колонку за папарацци, а Люк — против.

Должна признать, что колонка Люка была на удивление хорошо написана. Отчего я только еще больше запуталась. Иногда мне казалось, что ему скучно и неинтересно в клэйтонской средней, а иногда (как в деле с Кэйрой) он все так близко принимал к сердцу. Парень он явно очень чувствительный.

Но если я могла простить Трину за то, что она рухнула перед Люком, я не испытывала тех же чувств по отношению к Джери Линн, Джери, несмотря на то, что они не переставая спорили, просто не сводила с него глаз. А ведь она повсюду появлялась со Скоттом Беннеттом… которого, как я знаю, многие считали зубрилой, который к тому же был редактором школьной газеты, да еще любил читать и готовить.

Но эти люди не знали Скотта. Они никогда, как я, с ним не спорили, например, о достоинствах произведений Стивена Кинга.

И они никогда не пробовали его холодного огуречного супа, как я.

Они никогда не слушали, как я, сидя у костра, рассказ о болезненном разводе его родителей; не знали о его решении уехать жить с мамой, а потом о решении вернуться в Клэйтон и попробовать жить с отцом.

Они никогда не замечали, как я, что у Скотта глаза гораздо более ореховые, чем у меня, что иногда они становятся зелеными, а иногда янтарными, точно того же цвета, как рой москитов в «Парке Юрского периода».

Они никогда не следили за сильными руками Скотта над клавиатурой компьютера, когда он правил мою «Спросите Энни», Или поднимал их, чтобы ухватиться за бревно, прежде чем вниз обрушится лавина арахисового масла.

Они никогда не слышали рассказа о супе из авокадо.

Могла ли простая кинозвезда занять место такого парня?

Даже если кинозвезда сбросит покров тайны, и все во всем мире внезапно узнают, что он вовсе не переведенный ученик, и журналы «Развлечение сегодня вечером» и «Люди» начнут стучаться в твои двери?

Даже если эта кинозвезда пригласит тебя на «Весенние танцы»?

Спросите Энни

Задайте Энни самый сложный вопрос, который касается сугубо личных отношений. Вперед, дерзайте!

В «Журнале» средней школы Клэйтона публикуются все письма. Тайна имени и адреса электронной почты корреспондента гарантируется.

Дорогая Энни!

Я думаю, что мой бой-френд меня обманывает. Как мне узнать, врет он или нет?

Несчастная собака

Дорогая Несчастная!

Если он тебя обманывает, то он будет вести себя следующим образом:

— Он все чаще проводит субботы «с парнями».

— Ему звонят, когда он с тобой, но он не отвечает на звонок, когда узнает, кто звонит.

— Он неожиданно начинает заботиться о своей прическе и одежде.

— Он обвиняет тебя в том, что ты его обманываешь.

— Будто невзначай задает странные вопросы, вроде: «Как ты думаешь, можно ли одновременно любить двух людей?»

— Получает новую работу или должен «работать» все время.

— Проявляет внезапный интерес к музыке или к группам, которые ему прежде не нравились.

— Перестает посылать тебе столько е-мейлов, сколько посылал раньше, но все время остается на линии.

— Меняет свой электронный адрес.

И самое главное, если ты подозреваешь, что он может обманывать, то, он, возможно… просто нутром доверяет тебе. В том случае, если ты не из тех глупых девушек, которые всегда думают, что парни их обманывают, даже когда те не обманывают, — держись.

Энни

 

Седьмая глава

И вот началось. Как всегда, такое начинается достаточно невинно. В субботу утром мы мыли машины, чтобы заработать деньги на дурацкие платья для дурацкого выступления «Трубадуров» на следующей неделе.

Мыть машины в Индиане весной — занятие достаточно неблагодарное, поскольку погода в это время бывает очень неопределенной. Обычно после первого июня уже тепло, но всегда сохраняется риск попасть в грозу или торнадо. И в основном такая погода держится до конца июня.

И все же вы никогда не угадаете, проснувшись в июньскую субботу, будет ли чудесный весенний день — жарко, чистое голубое небо, нежный ветерок повсюду разносит запах жимолости, на деревьях подрагивают листья — или вы увидите что-то серое и бурное, и ноги ваши будут стыть в сандалиях, в которых вам было так хорошо вчера.

Суббота, когда «Трубадуры» пошли мыть машины, была похожа на летнюю. К десяти часам утра уже стояла жара. Позвонила Трина:

— Я надела купальный костюм и шорты. Ты тоже так оденься.

Я сделала ей одолжение, но только чтобы она не приставала ко мне с Люком. Она уже надоела мне за прошлый вечер с вопросами о том, как я думаю, придет он или не придет мыть машины. По правде, мне хотелось бы денек побыть без Люка. Он, конечно, симпатичный и чрезвычайно привлекательный, но девушки слишком уж его превозносят. К тому времени, когда Стив и Трина довезли меня прошлым вечером до дому, нервы у меня были ни к черту.

Я все пыталась:

а) не дать людям догадаться, что Лукас Смит в действительности Люк Страйкер и вовсе не переведенный ученик;

б) предупредить Люка, чтобы он не думал обо всех в клэйтонской средней, как о дьявольском семени, несмотря на истории с Бетти Энн и Кэйрой;

в) вовремя бросить Трине шляпу во время номера «Весь этот джаз» и подучиться хореографии;

г) не оставлять свои остальные дела (я имею в виду «Спросите Энни») и следить, чтобы Кэйра не покончила с собой.

Я просто разрывалась на части.

К счастью, я расслабилась, когда вечером меня позвали посидеть с ребенком. Готова была семь миллионов раз играть с ним в одну и ту же игру.

Я не очень-то ждала этого мытья машин. Обычно мы с Триной проводим хоть часть субботы в торговом центре, где в книжном магазине неизбежно сталкиваемся со знакомыми, например с Джери Линн и со Скоттом, и сразу же начинаем долго разглядывать, что новенького на полках с научной фантастикой. Точнее, мы со Скоттом начинаем разглядывать, а Джери Линн и Трина отходят и листают журналы.

При этом я хочу сказать, что те, кто поют в «Трубадурах», не вызывают во мне отвращения, не поймите меня неправильно. Я люблю группу альтов. Слишком высокая Ким и толстенькая Деб, и застенчивая Одри, и трогательная Бренда, и скучная Лиз — мои девочки. Мы все связаны своим ля-ля-ля.

Но других, которых Трина называла «неподходящими игрушками» (хотя прежде она пыталась заставить меня общаться с ними), следовало избегать, особенно сопрано. Они все молились на мистера Холла и делали все, что бы он им ни велел… как клопы в «Звездных войнах».

Теноры тоже слегка раздражали. Большинство из них учились в начальных классах, а вы знаете этих мальчишек. У них все шуточки про пуканье. Даже у тех, которые поют в хоре.

Но у меня не было выбора. Спасибо Трине.

Одно меня радовало: через пару недель с «Трубадурами» будет покончено. И неважно, с чем потом будет приставать ко мне Трина. В будущем году у нее ничего не получится.

Так или иначе, но я бы предпочла делать что-нибудь еще, а не мыть машины для «Трубадуров». Первое, что пришло в голову, — поиграть с малышами, ведь была такая хорошая погода. Мы с Триной могли бы позагорать с помощью лосьона для загара, хотя я и так была коричневой — так что небольшая потеря.

Вот о чем я думала в это время. Мистер Холл хотел заработать как можно больше денег — у некоторых девочек не было ста восьмидесяти долларов на платье с блестящей застежкой донизу, полагаю, потому, что они не работали приходящей няней так много, как я, — так вот, мистер Холл попросил мексиканский ресторан «Чи-Чи» разрешить нам мыть машины у них на стоянке, и «Чи-Чи» во имя солидарности с общественными потребностями дал согласие.

Поэтому когда мы с Триной и Стивом явились, там уже кипела жизнь. Кроме машин, принадлежащих друзьям и родителям «Трубадуров», — а нас тридцать человек, значит, машин много — там еще были машины тех, кто пришел пообедать в ресторан «Чи-Чи», машины работников ресторана, а еще машины тех, кто не знает, чем заняться в прекрасный субботний день, и просто бродит по торговому центру.

Собралось множество машин.

Дело шло. Мы не пробыли на стоянке и двух минут, как к нам подскочил мистер Холл с ведром мыльной воды и губками и сказал:

— Приступайте к работе! За последние два часа мы получили двести долларов. Но до конца дня нам нужно выколотить две тысячи.

Не хочу идеализировать Клэйтон — здесь всякое случается (ведь, в конце концов, южная Индиана!), и все же это очень приятное для жизни место.

Но должна сказать, что мытье машин не дало бы нам и половины этих денег, если бы Карен Сью и еще букет певиц-сопрано не стояли у рекламы «Чи-Чи» в бикини.

Они просто держали плакат — ПОДДЕРЖИТЕ «ТРУБАДУРОВ» КЛЭЙТОНСКОЙ СРЕДНЕЙ, и мне очень интересно, почему так много парней в пикапах, которые явно ехали на озеро ловить рыбку, застревали здесь.

Для того чтобы быть сопрано, вам нужно иметь весьма большие… хм, легкие. Ну, по крайней мере, если вы из хора «Трубадуры» клэйтонской средней. Помните, утолщенные лифчики, которые велел надевать мистер Холл как униформу для выступлений…

Как бы то ни было, Трина, Стив и я взяли губки и ведра и начали работать. Я нашла своих альтов, и мы хорошо проводили время, моя машины и изредка брызгаясь мыльной водой, когда неожиданно уголком глаза я увидела «ауди» Скотта Беннетта. Они с Джери Линн ехали в торговый центр, увидели нас и подкатили к нам, чтобы развлечься.

Ну, по крайней мере, Скотт хотел повеселиться с нами. Он даже раскошелился на десять баксов, чтобы мы вымыли его машину.

Глядя на Джери Линн, трудно было сказать, что эта идея ее прельщает. По-видимому, они направлялись в магазин, чтобы посмотреть на ноутбуки. Скотт собирался помочь Джери выбрать ноутбук для колледжа.

— Магазин компьютеров никуда не денется, Джер, — сказал Скотт Джери Линн, когда она не захотела задерживаться.

Затем, несмотря на то что Скотт нам заплатил, он взял губку и стал помогать нам мыть его машину. Он принялся скрести как раз в том месте, где работала я.

Джери, в желтой мини-юбке и на шпильках, была одета не для мытья машин, так что она кинулась к сопрано, стоявшим у вывески ресторана «Чи-Чи», и начала болтать с Карен Сью Уолтерс о «Весенних танцах». Джери и Скотт, разумеется, собирались пойти. Карен Сью тоже — с одним тенором. Подозреваю, что у нее с Джери много общего, стоит посмотреть, как они ходят на свидания.

— Я прочитал «Молот Люцифера», — сказал мне Скотт, как раз когда я насухо вытирала капот.

Я забыла, что давала ему эту книгу. Мы оба зациклились на книжках о будущих катастрофах, которые могут произойти на Земле.

— Да? — сказала я. — И как?

— Я думаю, что это реакционная книга, — сказал Скотт.

И мы продолжали болтать. Трина даже сказала:

— Так, опять! — И вытаращила глаза, потому что она и раньше слышала, как мы разговариваем о книгах.

Возможно, это и не лучший способ заставить парня тебя полюбить — говорить ему, что у него неправильное мнение о книге. Но дело в том, что со Скоттом мне нечего было терять, поскольку я ему явно не нравилась, видно же было, как его привлекают бедра Джери Линн.

Так что мы хорошо провели время за спором о «Молоте Люцифера» — это научно-фантастический роман о гигантском астероиде, который попадает в Землю и разрушает большую часть земного шара, и о том, как выжившие люди решают, кому достанется оставшаяся пища. Эта книга поднимает интересные философские вопросы, например, кто важнее для строительства нового общества — доктор или художник? Адвокат или осужденный? Кому дать жить, кому — умереть?

Я настаивала на том, что «Молот Люцифера» — это рассказ о ценности индивидуальности. Скотт говорил, что это политический комментарий по поводу социоэкономики семидесятых годов. Трина и Стив, которые не читали эту книгу, не вмешивались и только тяжело вздыхали, когда один из нас произносил такие слова, как УСТУПЧИВЫЙ или БЛАГОВИДНЫЙ.

Спорить со Скоттом о книгах было на самом деле весело, но вдруг Скотт сказал мне:

— Ты льешь больше воды на себя, чем на машину.

Это действительно было так. Мытье машины, оказывается, требует такой же координации движений, как в танцах. И хотя я с легкостью могу улаживать отношения с людьми, мне не так уж хорошо удаются ритмичные движения.

Не знаю, что на меня нашло. Правда, не знаю. Будто в меня на секунду вселился дух какой-то другой девочки, девочки, которая умеет флиртовать, как Трина или Джери Линн. Я почему-то сказала:

— Ах, так? — бросила губку в Скотта и попала ему прямо в грудь. — Что ж, добро пожаловать в клуб! — После этих слов я предпочла улизнуть.

Скотт кинулся за мной, обещая, когда поймает, вылить на меня ведро мыльной воды. Все перестали работать и хихикая наблюдали за нами — все, кроме Джери Линн. Она двинулась на нас, явно очень раздраженная.

— Посмотри на себя, — сказала она Скотту. — Ты весь промок!

Скот осмотрел себя.

— Это просто вода, Джер, — сказал он.

— Но ты не можешь идти в торговый центр в таком виде! — сказала Джери, топая ногой. — Ты совершенно мокрый!

— Я высохну, — сказал Скотт. К этому времени мы кончили мыть его машину, так что он передал мне ведро с водой. Я слегка оторопела, ведь он не облил меня, как собирался. И не спрашивайте почему.

— И за несколько часов не высохнешь! — крикнула Джери.

— Да ладно, Джери, — сказала я. — Мы слегка подурачились. А кроме того, никому в магазине компьютеров нет до этого дела.

— Мне есть до этого дело, — сказала Джери, — мне это важно. Или я не в счет?

И тогда я сообразила, что дело не в мокрой майке. Все гораздо проще. Джери, уезжая в колледж, очень нервничала, ведь Скотт еще на год оставался в школе. А возможно, хотя я в этом не уверена, дело было в этих маленьких сердечках в дневнике Джери Линн.

Как только я все это осознала, я быстро повернулась и пошла туда, где были Трипа, Стив и все альты, взяла новую губку и стала мыть вместе с ними чей-то седан.

— Похоже, в раю возникли неприятности, — пропела Трина, кинув взгляд па Джери и Скотта, которые стояли на краю стоянки у машины Скотта и о чем-то весьма оживленно говорили, но, к сожалению, нам ничего не было слышно.

— Никогда не думала, что из них получится хорошая пара, — сказала скучная Лиз. — Джери слишком требовательна. И что это за ерунда с ее диетической колой?

— Эй, слушайте, — сказала я. Мне было неловко. Я знала, что не виновна в их ссоре, но я не должна была бросать в Скотта эту губку. Одно дело давать бойфренду другой девушки книги. В конце концов, мы же со Скоттом друзья. Но бросать в него мокрую губку? Это непростительно. — Джери славная.

— Если она не будет за собой следить, — заявила трогательная Бренда, — то останется в одиночестве. Так можно только оттолкнуть парня, далеко-далеко.

— Ага, — пробормотала Трина так тихо, что услышала это только я. — Но если они разбегутся, то он будет свободным, и ты, Джен, в конце концов сможешь его куда-то пригласить, как я тебе уже не раз советовала.

— Трина! — Я была поражена. Я как раз думала— бедная Джери! Бедный Скотт!

И тут подошел мистер Холл и захлопал в ладоши.

— Хватит болтать! — сказал он. — Работайте, люди! Работайте!

И вот в этот момент, будто бы из ниоткуда, появился Люк. Во всяком случае я его машину не увидела.

— Люк! — Я не смогла удержаться от крика, но быстро спохватилась и добавила: — Я хочу сказать, Лукас.

— Эй, — сказал Люк с улыбкой, пробираясь к нам по стоянке. Люк не то, что мы, не надел купальный костюм или шорты. На нем были джинсы и фланелевая рубаха. Было, пожалуй, жарковато для фланели, но, может быть, Люк думал, что школьники так одеваются, когда идут мыть машины. — Извините, опоздал.

— О, ты пришел! — закричала Трина и прыгнула к нему. — Как здорово! Джен не была уверена, что ты сможешь прийти.

По правде говоря, мы с Люком вовсе не обсуждали его планы на выходные. Я как раз считала, что он останется в своем доме на озере и появится в школе только в понедельник. Мне и в голову не приходило, что он мог бы… ну, захотеть пообщаться с ребятами из школы. Я почувствовала себя слегка виноватой: ведь я не догадалась спросить его раньше, не хочет ли он присоединиться к нам.

Но Люк, явно, не нуждался в приглашении.

— Планы изменились, — сказал Люк, все еще чуть улыбаясь Трине. — Кроме того, похоже, что нужна помощь. У вас тут целая очередь машин выстроилась.

Трина принесла Люку ведро и губку, и скоро — просто глазам не верилось! — он начал вместе с нами мыть машину, смеялся, шутил и, по-моему, ему было очень хорошо. И всем тоже…

Всем, кроме Скотта и Джери Линн. Они все еще ссорились на дальнем конце стоянки. Я старалась туда вовсе не смотреть, а также пыталась себя убедить, что в этом нет моей вины, но это было трудно, особенно, когда Джери неожиданно вскрикнула:

— Прекрасно! Если ты так чувствуешь, то все КОНЧЕНО! — и бросилась к «Чи-Чи». Думаю, там она пошла в дамскую комнату, чтобы поплакать.

Скотт окликнул ее — но без толку. Джери с плачем вошла в ресторан, всхлипывая почти так же громко, как всхлипывала Кэйра после особенно грубого мычания.

Я положила свою губку. Я точно знала, где проведу остаток дня.

Но прежде чем я смогла броситься за Джери, прежде чем смогла бы сказать хоть одно слово, чтобы успокоить явно удивленного Скотта, прежде чем я сделала первый шаг, Люк, который, явно, пропустил все сражение, сказал:

— Парни, как здесь жарко.

И снял рубашку.

Спросите Энни

Задайте Энни самый сложный вопрос, который касается сугубо личных отношений. Вперед, дерзайте!

В «Журнале» средней школы Клэйтона публикуются все письма. Тайна имени и адреса электронной почты корреспондента гарантируется.

Дорогая Энни!

Я серьезно влюблен в подружку моего лучшего друга. Что мне делать?

Аноним

Дорогой Аноним!

Ничего, если хочешь сохранить дружбу. Ты можешь начать действовать только в том случае, если твой друг и его подружка разойдутся. Тогда, и только тогда, ты можешь куда-то ее пригласить… но только через некоторое время, когда они оба немного успокоятся.

Не удивляйся, если твой друг все-таки разозлится на тебя, даже если ты дождешься, когда они расстанутся. Друзья не назначают свидания подругам друзей… даже бывшим.

Энни

 

Восьмая глава

С начала я не придала этому значения. Люк снял рубаху. Ну и что? Половина парней при мытье машин сняли свои рубашки.

Парни сняли рубахи? Подумаешь! У меня была своя причина для расстройства. На моих глазах и, возможно, частично по моей вине, развалилась главная пара клэйтонской средней школы.

Но шумное сопение Трины остановило меня, когда я кинулась догонять Джери.

Не знаю, почему я не двинулась с места. Почему я остановилась и медленно повернула голову.

Я смотрела на Трину. Ее взгляд приклеился к Люку. И не из-за действительно внушительной упаковки шести банок пива… не из-за заросли светлых волос на груди, съезжающей вниз под джинсы.*, не из-за его бицепсов, производящих очень сильное впечатление.

Внимание Трины, похоже, привлекла татуировка на руке Люка, как раз у правого плеча.

Татуировка, которая гласила: АНЖЕЛИКА.

— О госпо… — начала Трина. Ей не удалось закончить, потому что я зажала ее рот рукой.

— Мм-мм, мм-м, — промычала Трина из-под моей руки. Но я держала ее железной хваткой.

— Заткнись и отойдем отсюда, — прошипела я ей в ухо и потащила к дверям ресторана «Чи-Чи».

— Но, мм-м, — пыталась сказать Трина, но я была неумолима.

— Девочки, — раздраженно сказал мистер Холл, — не время играть. Нам нужно вымыть уйму машин.

— Ага, я знаю. Мы сейчас же вернемся, мистер Холл, — заверила я его. — Мы только должны сходить в дамскую комнату.

И я втолкнула Трину в вестибюль ресторана, и потащила ее в дамскую комнату…

…где, в конце концов, отняла руку от ее рта.

— О господи! — вскрикнула Трина. — Это же Люк Страйкер! Новый парень — это ЛЮК СТРАЙКЕР!

— Шш-шш… — Моим глазам после яркого солнечного света нужно было привыкнуть к полумраку ресторана. Но несмотря на то что я плохо видела, я знала, что мы здесь не одни. Из последней кабинки раздавалось всхлипывание Джери…

Раздавалось… по крайней мере до тех пор, пока она не услышала слов «Люк Страйкер».

— Я это ЗНАЛА! — И Джери Линн выскочила из кабинки, как полудикая лошадь из загона. — Я ЗНАЛА, что он очень кого-то напоминает! Лукас — это Люк Страйкер?

— Слушайте, — сказала я, переводя взгляд с одной девочки на другую. Лицо Трины, слегка обгоревшее на солнце, пылало от возбуждения. Физиономия Джери опухла от слез. Но оба лица выражали нетерпеливое любопытство. — О'кей. Да, Лукас — это Люк Страйкер. Он здесь разучивает роль. И сам доктор Люис просил меня помочь сохранить инкогнито Люка, так что вы, девчонки, должны…

Но они вели себя как маленькие дети. Вместо того чтобы разумно все обсудить, Трина и Джери повернулись друг к другу и начали прыгать и кричать изо всех сил: — ЛЮК СТРАЙКЕР! ЛЮК СТРАЙКЕР! ЛЮК СТРАЙКЕР!

— Эй! — сказала я, на самом деле испугавшись, что сюда сбежится половина ресторана. — Прекратите. Я же говорю вам, что это тайна…

— О господи, я ЗНАЛА, что это он. — Трина даже перестала прыгать, чтобы это сказать. — Я поняла, когда он сказал, что не ест мяса. Потому что, знаете, я сама перестала есть мясо, когда прочитала, что Люк стал вегетарианцем.

— Я знала, что он — Люк Страйкер, — сказала Джери, — с последнего собрания в «Журнале». Помнишь, Джен, когда он стал говорить о праве знаменитостей на частную жизнь? Клянусь, когда он это сказал, я точно подумала про себя: «Слушай, он очень похож на Ланселота из «Ланселот и Джиневра», интересно, может быть он и есть Люк Страйкер?»

— Девчонки! — зарычала я самым строгим голосом, которым пользуюсь, когда работаю приходящей няней и когда дети начинают брызгаться кетчупом и проказничать.

Это подействовало, И Трина, и Джери замолчали и посмотрели на меня.

— Слушайте внимательно, — сказала я почти басом. — Тайну Люка следует сохранить. Никто ничего не должен подозревать, понятно? Этого хочет Люк. Он здесь для того, чтобы «вжиться» в роль. Он не сможет этого сделать, если люди в его присутствии будут вести себя не естественно. Но если все узнают, что он настоящий Люк Страйкер, никто не сможет вести себя при нем естественно, ведь так? Трина и Джери обменялись взглядами.

— Я совершенно согласна, — сказала Трина. — Люк — молодой артист, и он так предан своему искусству, что я никогда не посмею разрушить его планы. Я никому не скажу ни слова.

Джери промолчала — она воспользовалась жестом скаутов, обозначающим; «Я унесу это с собой в могилу».

Впервые с того момента, как Люк снял рубаху — нет, с того момента, как Джери начала рычать на Скотта, — я почувствовала облегчение.

— О'кей, — сказала я, — Договорились. Никто из вас не скажет ни слова о том, что Лукас — это Люк…

— О господи, — сказала Трина, шлепнув себя по лбу. — ПОЧЕМУ я должна говорить Стиву, что пойду на «Весенние танцы» с ним, когда могла бы пойти с ЛЮКОМ СТРАЙКЕРОМ?

— В своих мечтах, — сказала Джери. — Он пригласит МЕНЯ.

Я просто не верила своим ушам,

— Вы хоть слышали, что я сказала?

— Ага, точно, — сказала Трина. — Деточка поклялась хранить тайну, да-да, да-да, да-да. А мечтать о нем можно?

— Что ж, у меня теперь нет приглашения на «Весенние танцы», — сказала Джери, открывая сумочку и доставая оттуда губную помаду. — Так что мои мечты могут стать явью. Я собираюсь выйти и сейчас же пригласить его.

Я с ужасом смотрела на Джери.

— Кого пригласить? Люка? Пойти на «Весенние танцы»? Но… но я думала, ты идешь со Скоттом!

— Нет, не иду, — ответила Джери, уверенно нанося на губы краску.

Я просто не верила тому, что услышала. То есть я это подозревала, но, чтобы она так это сказанула…

— Вы со Скоттом расстались? На самом деле? Именно сейчас?

— Точно так. — Явно удовлетворенная тем, что она увидела в зеркале, Джери кинула помаду в сумочку и обернулась ко мне. — И НЕ ПЫТАЙСЯ говорить мне, что я должна вернуть его, Джен. Знаешь, ты думала, что мы замечательная пара, но, по правде, это лучший выход для нас обоих. В конце лета я уезжаю в колледж, а он еще на год остается в Клэйтоне и… и так будет легче.

По лицу Джери видно было, что так она и думает.

И все же, несмотря на ее предупреждение, я чувствовала, что ДОЛЖНА что-то сказать.

— Вы ведь и раньше ссорились, но всегда все улаживалось. Может, не стоит горячиться, Джери. Ты по-другому к этому отнесешься, после того как хорошенько подумаешь.

— Не в этот раз, — сказала Джери Линн. Она опустила руку в сумочку и вытащила оттуда свою книжечку для записи свиданий. Ту, которую она мне показывала. Ту, где были сердечки. Джери открыла книжечку, взяла ручку и поставила большой черный крест на сегодняшней дате.

Я не могла не заметить, что количество сердечек на общей странице за последние шесть-семь недель значительно уменьшилось. Почти свелось к нулю. Или Джери ленилась отмечать самые интимные моменты, или Скотт некоторое время не хотел…

Последовавшее за тем заявление Джери все прояснило.

— Нет, Дженни, это началось уже давно. Я почувствовала, что мы со Скоттом отдаляемся друг от друга. У нас не стало общих интересов… общих целей. Можешь представить себе, что он даже НЕ ХОЧЕТ идти на «Весенние танцы». Он хочет пойти на какую-то антивечеринку, которую устраивает Куанг…

Я знала все об этой вечеринке. Я сама собиралась туда пойти.

— Так значит ты собираешься его пригласить? — требовательно спросила Трина. Поверьте, она совершенно не думала о том, что сердце Джери — не говоря уж о Скотте — быть может, разбито. Трина хотела знать только о планах Джери относительно Люка Страйкера. — Я имею в виду Люка. Ты хочешь просто подойти к нему и пригласить на «Весенние танцы»?

— Тебе лучше с этим смириться, — сказала Джери, расправляя плечи. — Пропусти меня.

— Минутку, — сказала Трина. — Пригласить Люка Страйкера на «Весенние танцы» было МОЕЙ идеей. Я первая об этом подумала!

— Но ты уже с кем-то договорилась, разве не так? — нежно напомнила Трине Джери.

— Это не навсегда, — заявила Трина и кинулась к двери.

— ПОДОЖДИ! — Джери бросилась на Трину.

Я не верила своим глазам. Предо мной были два человека, которых я считала взрослыми молодыми женщинами; два человека, которым я завидовала, чей острый ум и чью независимость я всегда уважала — а сейчас они вцепились друг в друга ИЗ-ЗА ПАРНЯ! Всего-то!

— Девчонки! — завопила я, выбегая за ними в вестибюль «Чи-Чи», а потом и на стоянку. — Девчонки, помните, вы обещали не…

Но мне не удалось напомнить Трине и Джери о том, чтобы они молчали про Люка. Потому что к тому моменту, когда я их догнала, они уже оказались в толпе, собравшейся вокруг Люка и седана, который он мыл.

Только Люк теперь стоял на крыше машины и как бешеный кричал что-то в телефон, пытаясь отбиться от протянутых к нему рук семидесяти пяти участниц хора, официантов ресторана, случайно проходивших мимо домохозяек и даже нескольких парней из пикапов, ехавших в торговый центр. Все они кричали:

— Люк! Люк! ЛЮК!

— О господи, девчонки, — зарычала я на Трину и Джери, когда увидела Люка. — Что вы НАДЕЛАЛИ?

— Это не мы, — сказала Джери, пожав плечами. — Когда мы вышли, это все уже было.

— Полагаю, я не единственный человек в Клэйтоне, который знает про татуировку Люка Страйкера, — угрюмо сказала Трина.

Джери топнула ногой.

— Как же мне теперь подойти к нему с приглашением на «Весенние танцы»? Мне нужно, чтобы рядом с ним никого не было!

Если бы это была самая серьезная проблема! Бедного Люка вот-вот разорвут на части, а его самые отчаянные фанаты беспокоятся о том, как пригласить его на «Весенние танцы»!

Я посмотрела вверх на Люка. Он не был напуган — хотя я на его месте испугалась бы. Он опустил телефон и пытался сказать нечто разумное окружившей его орущей толпе.

— Послушайте, — говорил он, — вы все получите автографы. Но только по очереди. Договорились?

Никто его не слушал. Девушки со всех сторон совали ему ручки и меню ресторана «Чи-Чи». Самыми мерзкими были сопрано. Карен Сью Уолтерс хотела, чтобы Люк расписался на ее груди, полагаю потому, что она не нашла бумаги.

Но и альты вели себя не лучше. Скучная Лиз — только теперь она не выглядела такой уж скучной — пробралась на капот машины и ухватила рукой ногу Люка. Он чуть не потерял равновесие и едва не упал, но Лиз не было до этого дела. Лиз рыдала, уткнувшись в штанину его джинсов, и кричала:

— Люк! О, Люк! Я тебя люблю!

Это было слишком патетично. Должна признаться, что мне было стыдно за свой пол.

Но не только девушки, но и некоторые парни вели себя как круглые дураки. Один парень в бейсболке сказал своему другу:

— Пусть он даст мне автограф, л я его продам!

А мистер Холл? Мистер Холл, учитель, который должен был все понять? Он был хуже всех! Он кричал Люку:

— Мистер Страйкер, мистер Страйкер, можно я дам вам свой сценарий? Это драма о молодом человеке, подающем надежды, который работает на Бродвее в хоре мюзикла. Я думаю, это замечательная роль для вас!

Только несколько человек не подошли близко. Одним из них был Скотт. Он прислонился к машине и просто наблюдал — столп здравомыслия в море безумцев.

Я бросилась к нему. Я совершенно забыла об истории с Джери Линн. Я думала только о том, что если кто-нибудь что-нибудь срочно не сделает, то Люка разорвут пополам, как Мела Гибсона в «Храбром сердце», но только это сделают фэны, а не британцы.

— Может, стоит вызвать полицию? — озабоченно спросила я Скотта. — Мне бы не хотелось этого делать, ведь там мои друзья, но…

Но я видела только один выход — самой помочь Люку, — только я не знала, Как это сделать. Ведь толпа окружала Люка плотной стеной, и у меня просто не было возможности до него добраться…

— Не беспокойся, — сказал Скотт. — Все уже сделано.

Я, глядя на него, заморгала.

— Уже — ты уже вызвал полицию?

Скотт поднял свой мобильник. Он подмигнул мне, и в тот же момент я услышала вой полицейской сирены.

— Ой, спасибо тебе, — сказала я, почувствовав огромное облегчение.

— Как я понимаю, он на самом деле не будет у нас учиться, — сказал Скотт, пряча мобильник в карман.

— Что? — Я следила за официанткой ресторана «Чи-Чи», нырнувшей в толпу за автографом, который Люк ей и дал. — Нет. Он просто работает над ролью.

— Люис и его ребята знают об этом?

— Ага. Это была их идея. Скотт покачал головой.

— Они, вероятно, откажутся это комментировать. Паршиво. А можно было бы сделать хороший материал.

Судя по тому, что Скотт в такой момент может думать о «Журнале», его не очень-то интересует Люк.

И, похоже, он не особенно огорчен всей историей с Джери.

— Скотт, я…

Я СОЖАЛЕЮ О ТЕБЕ И ДЖЕРИ ЛИНН. Вот что я собиралась сказать.

Но как раз в этот момент и произошли сразу три события.

Первое — на стоянку, с громким воем сирены, въехал полицейский автомобиль. Во-вторых — из-за ресторана показался длинный черный лимо — тот самый, который, как я подозреваю, каждый день увозил Люка от школы — будто он там всегда и стоял.

И, в-третьих — к нам, с горящими глазами, подбежала Джери Линн.

— Вы только подумайте! Убить себя готова за то, что ни у кого не было камеры. Наконец-то в этом глухом городишке что-то произошло, а мы это даже не зафиксировали!

Я не поняла, удалось ей пригласить Люка на «Весенние танцы» или нет. Подозреваю, что нет, поскольку толпа вокруг него была все столь же плотной. Многие, правда, попятились при виде полицейской машины, а еще больше людей вообще отошли подальше, когда полисмен весьма внушительных размеров уверенно двинулся в их сторону. Люк все еще не спустился с крыши машины.

— Вот бы Куанг был здесь! — с сожалением сказала Джери. — Только у него есть цифровая камера на мобильнике!

Полицейский офицер пробился сквозь толпу и оказался у машины. Он что-то сказал Люку. Люк благодарно ему улыбнулся, затем, пока офицер оттеснял особенно ярых фэнов, слез с машины. К сожалению, среди фэнов были сопрано и Трина.

— Всем привет, — сказал полицейский офицер, дав Люку возможность нырнуть в подъехавший лимо. — Шоу окончено. Давайте уступим дорогу транспорту.

Трина подбежала к нам. Она раскраснелась и выглядела огорченной.

— Видели? — сердито сказала она. — Он просто погрузился в этот лимо, не сказав никому ни слова! Я даже не получила автографа! И это после того, как помогала ему все эти дни…

— Помогала… — сказала я. — Да вы его чуть не искалечили!

— Это не я, — сказала Трина. — Это Карен Сью Уолтерс. Ты видела, как она пыталась заставить его расписаться у нее на груди? Хорошо, что тут не было ее мамы…

Я заметила, что, стоя позади нас, Скотт и Джери, похоже, снова вступили в перепалку. Я взяла Трину за руку и потащила ее в сторонку, чтобы не подслушивать.

— Джен, если я напишу Люку письмо, ты сможешь ПЕРЕДАТЬ ему? — спросила Трина. — Ведь вы же так сблизились, и он доверил тебе свою тайну.

— Трина… — Я покачала головой. Лимо двинулся со стоянки. И прекрасно, потому что несколько девушек облепили машину со всех сторон, пытаясь через затемненные стекла кинуть последний взгляд на героя. — Я не так уж хорошо с ним знакома… Он здесь только для того, чтобы наблюдать…

В этот момент люк в крыше лимузина открылся, и оттуда показались голова и плечи Люка. Девушки вокруг завопили и прыгнули к машине, будто хотели вырвать у него клок волос. Что, как известно, является одним из способов привязать парня к себе.

Я думала, что Люк собирается бросить в толпу несколько фотографий. Я думала, что он крикнет: УВИДИМСЯ, МАЛЫШКИ! или СПАСИБО, ДУРОЧКИ!

Но он этого не сделал. Вместо этого он окинул взглядом стоянку, будто что-то там забыл. Затем увидел меня и завопил:

— Джен!

Все головы обернулись ко мне.

— ДЖЕН! — Снова крикнул Люк. И в этот раз сопроводил крик жестом. — ИДИ СЮДА!

Я почувствовала, что стала красной, как вывеска «Чи-Чи».

Люк хотел, чтобы я поехала с ним в лимузине. Люк Страйкер хотел, чтобы я поехала с ним к закату солнца — ну, не совсем так, потому что было всего лишь три часа дня. Поехала с ним. В его лимо.

— О господи, — я услышала, как выдохнула Трина. — Вот-вот. Ты не так уж хорошо с ним знакома.

Вот почему он выкрикивает твое имя. Твое, Джен. Он хочет ТЕБЯ.

Я покачала головой.

— Нет, — сказала я. — Нет, дело не в этом…

Потому что все было не так. Его слова, его сверкающие голубые глаза, его обвинительный тон в тот день в женском туалете навсегда остались в моем сознании. Нет, дело было в другом.

— ДЖЕННИ! — Люк начинал злиться. — Ну, что ты не идешь?

Но как я могла пойти к нему? Как я могла пойти, когда вокруг его лимо скопилась вся эта толпа, бросающая на меня злобные взгляды.

— Ради бога, — сказала Трина. — ИДИ!

И она пихнула меня в спину. Я могла бы упасть, если бы рядом не было этого симпатичного полицейского офицера, который поймал меня за руку и сказал:

— Это ты Дженни?

Я быстро кивнула, и офицер, не отпуская мою руку, протащил меня через орущую орду к лимо Люка, затем рывком дернул дверь машины и впихнул меня на заднее сиденье…

И захлопнул за мной дверь.

Люк соскользнул из люка в крыше и нажал кнопку, чтобы люк закрылся.

— Поехали, — прорычал он шоферу. — Поехали, поехали, поехали! I

И мы поехали.

Спросите Энни

Задайте Энни самый сложный вопрос, который касается сугубо личных отношений. Вперед, дерзайте!

В «Журнале» средней школы Клэйтона публикуются все письма. Тайна имени и адреса электронной почты корреспондента гарантируется.

Дорогая Энни!

Мне нравится один мальчик. Я буду называть его Чак. Так или иначе, но Чак говорит, что и я ему нравлюсь. Но вот что происходит. Чак никогда мне не звонит. Я звоню ему по пять раз в день, плюс пишу ему, плюс оставляю сообщения на автоответчике, посылаю ему электронные письма иногда десять раз на дню. Но Чак НИКОГДА не звонит, не пишет, не шлет мне письма. Плюс, его мама просто бесится, когда она поднимает телефонную трубку. Но как еще мне с ним общаться, если он сам мне не звонит? Пожалуйста, помоги.

Мне нравится Чак

Дорогая Нравится!

Причина, по которой Чак не звонит, не пишет, не шлет тебе послания, состоит в том, что ТЫ НЕ ДАЕШЬ ЕМУ ТАКОЙ ВОЗМОЖНОСТИ!!! Из того, что ты написала, видно, как ты почти замучила бедного парня. Оставь Чака в покое, и он сам будет тебе звонить. Если же не будет — что ж, возможно, Чак хочет таким образом что-то тебе сказать.

Энни

 

Девятая глава

Когда славный полисмен посадил меня в лимо к Люку Страйкеру, я не знала, что мне делать — что думать. То есть… это, что, свидание? Может, Люк Страйкер ухаживает за мной или что-то такое? Вроде бы на это не было похоже, но, знаете, иногда случаются странные вещи.

Кроме того, из всего, что я читала, было ясно, что Люк все еще страдает из-за предательства Анжелики Тримэйн. Как же он может перевести стрелки с роскошной кинозвезды на… Дженни Гриинли?

И понимал ли он, что я не отвечаю ему взаимностью? По крайней мере, в ТОМ смысле?

Наверняка, нет. Определенно нет, потому что он наклонился вперед и сказал:

— Поехали на озеро, Пит. И оторвись, если сможешь, от конвоя.

Я оглянулась назад и увидела за нами хвост из самых неустрашимых водителей, которые наблюдали за всей волнующей историей у ресторана «Чи-Чи».

Мне было как-то неспокойно — особенно, когда Пит проезжал на красный свет, чтобы отделаться от преследователей, — но при этом меня все еще смущала основная проблема.

Возлюбленный всей Америки, Люк Страйкер, вез меня, Дженни Гриинли, в свой дом на озере.

— Хм, — сказала я, потому что чувствовала, что должна что-то сказать. — Вероятно, тебе не следовало снимать рубашку.

— Конечно, глупость несусветная, я знаю, но что уж тут поделать…

Люк только покачал головой. Он даже не смотрел на меня. Он смотрел на пробегающие за окном окрестности. Мы уже были недалеко от озера, которое находится в десяти милях от города. Нам удалось отделаться от преследователей. Пит был хорошим шофером. Интересно, как полиция расправилась с толпой там, около «Чи-Чи»… Не начались ли там какие-нибудь беспорядки? Если начались, то тогда Скотт оказался в своей стихии. Ему нравится анархия в любом ее проявлении.

С другой стороны, Джери, возможно, просто взбесилась, оттого что надела неправильные туфли. Или оттого что не захватила камеру.

— Я собираюсь от этого избавиться, — зло сказал Люк.

Сначала я не поняла, о чем он говорит. Потом сообразила. О татуировке.

— Это должно быть действительно отвратительно, — сказала я из угла лимузина. Я никогда еще не ездила в лимузине. Оказывается, лимузин, и правда, большая машина. В ней очень большое расстояние между задними и передними сиденьями. И в этом пространстве, по крайней мере в лимузине Люка, была консоль с баром и телевизором. Это здорово… если вы любите смотреть телевизор в машине.

— Я хочу сказать, — продолжала я, — это, очевидно, было отвратительно, когда она… я имею в виду Анжелику… Вышла замуж за другого.

— Я не хочу об этом говорить, — сказал Люк, все еще глядя в окошко. Между деревьями уже виднелось озеро. Это было искусственное озеро, но все равно очень симпатичное. Я плавала по нему на понтоне. Я никогда не заплываю далеко, потому что боюсь наткнуться на труп или что-то в этом роде. Но смотреть на воду приятно.

Я могла понять, почему Люк не хочет говорить об Анжелике. Если бы со мной случилось такое, я бы, наверное, тоже не захотела об этом разговаривать. Так что я сменила тему.

— Извини за то, что мои друзья так себя вели, — сказала я. — Не понимаю, что с ними случилось. Я никогда раньше не видела их в таком состоянии.

Люк посмотрел на меня так, будто только теперь заметил, что я сижу в его машине. Затем он сделал странную вещь.

Он засмеялся.

— Ах, это, — сказал он, покачивая головой. — Не переживай. Это происходит постоянно. С людьми, которые видят знаменитостей, что-то случается. Это, вроде… не знаю. Они не осознают, что мы — люди, такие же, как они сами.

Интересно, так ли это? И поэтому все хотели прикоснуться к Люку? Чтобы убедиться, что он действительно человек? Или потому, что назавтра можно рассказать в школе, что ты трогала Люка Страйкера?

— Но не ты, — сказал Люк, что меня слегка напугало. — Ты не такая. Люди же… разные. О, великолепно, — добавил он, когда лимо остановился. — Мы приехали.

Мы стояли перед новым современным домом. Я много раз бывала в таких домах на озере, потому что мой папа их проектировал, а мама — украшала. Сейчас в моде была морская тема. В домах были выбеленные стропила, раковины и картины с чайками, хотя на Клэйтон-озере не было ни одной чайки.

— Хочешь колы? — спросил Люк, подходя к огромному холодильнику.

— Хм, — ответила я. В доме Люка работал кондиционер. Было что-то около двадцати градусов. А на мне только влажный купальник и шорты.

Почему-то я думала только о том, что Люк сказал в машине. Что я — другая.

— Конечно, я буду колу, — ответила я.

— На. — Люк протянул мне колу. — Давай выйдем на террасу.

И к моему облегчению, секундой позже он открыл огромную раздвижную дверь на террасу, которая выходила на озеро, и мы снова оказались на солнце.

Вид из дома был потрясающий — мой папа все отлично спланировал. Перед нами раскинулось хрустально голубое озеро, окруженное деревьями. По глади воды скользили парусные шлюпки. Солнце палило так, будто была середина лета, а не весна, и повсюду распевали птицы. Покой, тишина и все располагает к отдыху.

Плохо, что через час сюда пожалуют папарацци. По крайней мере, это произойдет тогда, когда по окрестностям разнесется известие о том, где брошенный Анжеликой Тримэйн Люк Страйкер зализывает свои раны.

Люк взгромоздился на перила террасы и покручивал в руках банку пива, которую вынул — я не заметила когда — из холодильника. Меня не оскорбило то, что он не предложил пива мне — я совершенно точно не тот тип девушки, которому предлагают выпить пива, — но мне было интересно, откуда пиво у него. Ему еще нет двадцати одного года, а за этим в Индиане следят очень строго.

Потом я вспомнила. Он же кинозвезда. Он может потребовать пива, сколько захочет и когда захочет.

— Приятно здесь, а? — сказал Люк, сделав большой глоток.

Я отхлебнула колы. Она была вкусная и с пузыриками, как я люблю.

— Ага, — сказала я. Я никак не могла понять, зачем он позвал МЕНЯ к себе домой?

— Я никогда не ходил в среднюю школу, — внезапно сказал Люк — явно озеру, поскольку он даже не смотрел на меня. — У меня был личный учитель. Я видел настоящую школу только в кино или по телевизору. Я не представлял себе… не представлял себе., какова настоящая средняя школа.

Люк сделал еще глоток пива и опустил банку.

— Но настоящая школа в реальной жизни совсем не такая, как в кино, — продолжал он. — В реальной жизни она в десять миллионов раз хуже.

Я просто смотрела на него. Что я могла сказать?

— Эти дети в твоей школе, — сказал Люк, съехав с перил и растянувшись во весь рост на полу террасы, — самые грубые, самые сквернословящие и самые ничтожные люди, которых я когда-либо встречал. У них — ты знаешь, что такое сочувствие?

— Хм, — сказала я, — сострадание друг к другу?

— Точно. На съемках фильма «Небеса, помогите нам!» был один консультант, очень почтенный человек, который помогал разобраться со сценарием и прочее. Так вот для него сочувствие значило очень многое. А в клэйтонской средней мало кто сочувствует другим… Большинство безжалостно третирует слабых и считает идолами сильных.

Я поняла, что в этот момент должна заговорить,

— Это неправда, — сказала я, поскольку никогда не делала идола из Курта Шрэдера. — Не все…

— О нет, не все, — быстро согласился со мной Люк. — Многие сидят сзади и наблюдают, как издеваются над их товарищами. Эти люди даже хуже, чем быки, те сильные… По-моему, приличные люди должны что-то предпринять, чтобы остановить издевательства, но они слишком трусливы, поскольку им не хочется оказаться следующими в очереди.

Я, конечно, не идеализировала среднюю школу. И все же мы были не НАСТОЛЬКО плохи.

— Ну уж и вовсе неправда, — сказала я. — Ты же сам видел, что я пошла за Кэйрой…

— О, конечно, — сказал Люк. — Ты пошла за ней. Ты вытирала ее слезы. Но ты ничего не сделала, чтобы попытаться их остановить.

— А что я могла бы сделать? — Комок, который исчез было из моего желудка, появился снова. Мне просто не верилось. Он пригласил меня, чтобы снопа критиковать? Что это такое? Я, в сущности, не ожидала ни исповеди в неумирающей привязанности, ни сладких поцелуев или чего-нибудь еще, но

Люк вел себя нечестно. — Ты хочешь, чтобы я выступила против всей школы? Люк, Кэйру НИКТО не любит…

— Да, — сказал Люк. — Кэйру никто не любит. И я не могу сказать, что я их в этом виню. Я слышал, как ты разговаривала с ней в дамской комнате. Я слышал, что ты ей говорила. Это был хороший совет, быть может, лучший из всех, которые она получала, и она его отвергла. А тебе, Джен, не приходило в голову, что правда не только то, что не любит Кэйру, но и то, что все любят тебя?

Я покачала головой.

— Это не так…

— Это правда, и ты это знаешь. Назови мне человека, которому ты не нравишься. Хотя бы одного.

Нечего было и задумываться. Я серьезно подозревала, что не нравлюсь мистеру Холлу. Поскольку до сих пор не справлялась с хореографией.

А как насчет Курта Шрэдера? Курт Шрэдер меня недолюбливал. Ну, а может, вообще никогда обо мне и не задумывался. Но это не значит, что когда он вспоминал обо мне, он делал это с удовольствием.

— Ерунда, — сказал Люк, когда я в качестве примера назвала два этих имени.

— Хорошо, — недовольно сказала я. — Хорошо. Давай считать, что я всем нравлюсь. Это неправда, но давай просто согласимся с этим. И что?

— И ЧТО? — Люк перестал прохаживаться и недоуменно посмотрел на меня. — И ЧТО? Джен, ты не понимаешь? Ты находишься в невероятном положении. Ты могла бы произвести в этом месте реальные преобразования, но, похоже, ты этого не осознаешь.

ПРОИЗВЕСТИ РЕАЛЬНЫЕ ПРЕОБРАЗОВАНИЯ? О чем это он говорит?

И вдруг меня осенило. Ясно, чего хотел Люк. И вот почему он пригласил меня к себе. Это было так очевидно, что и слабоумный все понял бы, но не я. Ох, нет. Не я.

Люк проводил кампанию. Знаете, из тех, что всегда проводят знаменитости.

Люк решил провести кампанию по внедрению в клэйтонской средней школе понятия «сочувствие», и он хотел, чтобы я этим занялась.

Я съехала подальше по скамейке и устало сказала:

— Ох, братец…

— И никаких мне «Ох, братец», Джен, — сказал Люк. — Ты знаешь, что я прав. Я, Джен, наблюдал за тобой. Последние четыре дня я ничего не делал, только наблюдал за тобой. И пришел к выводу, что ты единственный человек во всей этой вонючей школе, которому не безразличны, действительно не безразличны люди. Ты думаешь не только о себе — готов побиться об заклад, что о себе ты думаешь в последнюю очередь. И это замечательно, Джен. Это на самом деле похвально. Я не говорю, что тебе нужно переделать кучу дел, чтобы все стали лучше. Но как посторонний наблюдатель я должен сказать, что ты могла бы сделать много больше.

Я не могла с этим согласиться. Правда, не могла. — Что ты имеешь в виду, говоря МНОГО БОЛЬШЕ? — завопила я. — Я так много всего делаю, что к концу дня бываю совершенно без сил. Ты думаешь так легко быть МНОЮ? Вовсе нет! Это, на самом деле, очень, очень трудно.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Люк, садясь на скамейку рядом со мной.

— Знаешь, — ответила я. Мне не верилось, что я разговариваю с Люком Страйкером. С Люком Страйкером, таинственной знаменитостью, с человеком, которого я никогда не пойму. И он сейчас раскрыл мой самый главный, глубоко спрятанный секрет. Это было нечестно. — Я — МАЙОНЕЗ, — прошептала я. Потом, когда он удивленно посмотрел на меня, добавила нормальным голосом: — Я то, что помогает бутерброду не развалиться, понял? Это моя работа. Вот этим я и занимаюсь. Я — смазка.

— Да, — наконец до него дошло. Он даже вроде бы разволновался. — Да, именно так. Именно это ты и делаешь!

Я не понимала, чего он так разволновался. Но думаю, что с ним все было в порядке. Это ведь у МЕНЯ были проблемы.

— Но, Люк, — сказала я, — это ВСЕ, что я могу. То, о чем ты мне говоришь… что, по-твоему, я должна делать… у меня не получится. Я действительно с этим не справлюсь.

Люк молчал. Он вел себя, как Тринин кот мистер Момо, когда тот играл с пойманной мышкой. Кот не выпускал ее из лапок, пока не откусывал ей голову.

— Но чем ты хочешь быть, Дженни? — быстро спросил меня Люк. — Чего ты хочешь?

Хочешь? Чего я ХОЧУ? Он что, с ума сошел?

Я решила, что так и есть. Я решила, что меня похитил и держит в заложниках безумец. Иначе почему мне не удавалось раскусить его? Потому что он псих.

Подождите, скоро это появится в журнале «Люди».

— Серьезно, Джен, — сказал безумец. — Чего ты хочешь?

Да мало ли чего я хотела. Я хотела, чтобы Бетти Энн вернулась на свое место на столе миссис Малвейни. Я хотела, чтобы люди перестали мычать, когда мимо них проходит Кэйра Шлосбург. Я хотела не петь в хоре или, по крайней мере, чтобы мистер Холл перестал вопить на меня из-за этой дурацкой шляпы и моих неловких рук.

— Знаешь, Джен, — продолжал Люк в ответ на мое молчание, — я не верю, что ты только майонез. Если вспомнить, как ты на меня огрызнулась в тот день в дамском туалете…

Я вздрогнула, мне не хотелось вспоминать о том ужасном моменте. Но Люк не отступал.

— …Я знаю, что ты не просто славная миленькая Джен Гриинли, всеобщий лучший друг. Я думаю, ты больше, чем майонез. Много больше. — Он снял очки — они уже были ему не нужны, поскольку теперь все знали, кто он такой — и я смогла разглядеть, что у него глаза голубые, голубые и глубокие, как озеро перед нами.

— По правде сказать, я думаю, что ты — особенный соус.

Спросите Энни

Задайте Энни самый сложный вопрос, который касается сугубо личных отношений. Вперед, дерзайте!

В «Журнале» средней школы Клэйтона публикуются все письма. Тайна имени и адреса электронной почты корреспондента гарантируется.

Дорогая Энни!

Меня пригласила на вечеринку, где, как я знаю, будет спиртное. Яне пью, потому что мне это просто не нравится, и еще мне не нравится находиться рядом с пьяными людьми. Но я не хочу, чтобы мои друзья считали меня рохлей. Что я должен делать?

Непьющий Дэн

Дорогой Дэн!

Спланируй что-нибудь другое. А потом скажи своим друзьям, что не можешь прийти. И перестань придавать значение тому, что они думают. Если они не уважают твои желания, то они не настоящие друзья, ведь так?

Энни

 

Десятая глава

Я знаю, что вы думаете. ЗНАЧИТ, ЛЮК СТРАЙКЕР ГОВОРИТ, ЧТО ТЫ ОСОБЕННЫЙ СОУС. И ЧТО В ЭТОМ ТАКОГО? ОН ЖЕ СУМАСШЕДШИЙ. И НЕ ПОХОЖЕ, ЧТОБЫ ОН ХОТЕЛ ТЕБЯ ПОЦЕЛОВАТЬ ИЛИ ЕЩЕ ЧТО-НИБУДЬ.

И, правда, Люк Страйкер не хочет меня поцеловать. Или, по крайней мере, если и хочет, то никак этого не показывает.

И, по-честному, если бы он и захотел, взволновало бы это меня? Нет. Потому что я, не то, что девочки моего возраста — во всяком случае, те, которые живут в моем городе, — я не влюблена в Люка Страйкера.

Я не хотела, чтобы Люк Страйкер меня поцеловал.

Но я начала думать, что, может быть, он и не сумасшедший.

Люк не стал провожать меня домой. Полагаю, он очень устал от своих нравоучений. Знаете, по поводу того, что я обладаю большим потенциалом и что люди значительные несут значительную ответственность, и что где бы мы были, если бы Черчилль во время Второй мировой войны повернулся бы к людям спиной?

Когда большой черный лимузин появился на моей улице, это не было ОСОБЕННО сильной сенсацией. То есть, конечно, все соседи перестали заниматься своими делами — стричь газоны, ухаживать за садом, затаскивать в дом купленные продукты — и уставились на лимузин, остановившийся перед моим домом и на меня, вылезающую с заднего сиденья. Мои братья в изумлении выскочили из дома и пожелали узнать, где я была. Моя мама, только что вернувшаяся с работы, раскрыв рот, стояла посреди двора и таращилась на меня и на длинный черный лимузин, из которого я вышла.

Первой меня поймала Трина. Она, должно быть, подкарауливала мое возвращение, выглядывая из окна спальни. Трина вылетела из дверей, за спиной, как пелерина, развевались ее черные волосы,

— Огосподигосподигосподигосподи, — кричала Трина, хватая меня за руки. — Не могу поверить, что ты провела целый день с ЛЮКОМ СТРАЙКЕРОМ!!!!

Как только мои братья услышали это — все было кончено. Я не думала, что случившееся у торгового центра, уж очень заинтересует малышей. Но оказывается им не терпелось узнать подробности. Да, я им все объяснила. Я знала степень их заинтересованности Люком Страйкером, все же они были мальчишками, правда, я все-таки не достала Рику телефон агента Люка.

Моя мама внимательно выслушала всю историю — правда, я рассказала только о том, как Люк привез меня к себе на озеро, чтобы прочесть мне лекцию по поводу того, что я живу не в соответствии с моими возможностями. При этом мне казалось, что я провела день с каким-то наставником. И, знаете, у этого наставника были глаза голубые, как озеро, и потрясающая улыбка… Так вот, выслушав эту историю, мама сказала:

— Что ж, это не смешно, — а затем она вошла в дом, вероятно, для того чтобы позвонить всем и рассказать: ВЫ НЕ ПОВЕРИТЕ, ЧТО СЕГОДНЯ СЛУЧИЛОСЬ С ДЖЕННИ!

Как только мама и братья удалились, Трина потащила меня на нашу веранду, которую сделал мой папа, и усадила на качалку, которую мама украсила подушкой с вышитыми — вы не поверите — сердечками.

— Так, — сказала Трина. — Рассказывай все с самого начала. О чем ТОЧНО вы с Люком разговаривали?

Мне не хотелось говорить Трине всю правду. Потому что в этом она ничего не понимает. Она разбирается в хореографии мистера Холла — это для нее не проблема. И, несомненно, она понимает все о «майонезе». Ведь это она первая так меня назвала.

Но когда дело доходит до — ох, не знаю, до того, что говорила мне кинозвезда о моем поведении, которое не соответствует тому, чем мог бы гордиться Черчилль? — это не Трининого ума дело. Пытался ли Люк поцеловать меня? Нет проблем, это я могла бы рассказать Трине.

Но его нравоучения о моей ответственности, как человеческого существа, которое может совершить преобразования в клэйтонской средней школе? Хм-м, нет уж.

— Ох, — сказала я Трине, когда мы забрались на террасу. — Знаешь, просто ерунда, Я думаю, он на самом деле страдает. По Анжелике.

В сущности, я ничего об этом не знала — ведь Люк сказал только, что собирается вывести татуировку. Но прозвучало это хорошо.

— Я думаю, он приехал сюда, чтобы развеяться, — продолжала я. — Но то, как все себя вели на стоянке… Это просто неприлично…

— Расскажи мне обо всем. — Трина вытаращила глаза. — Просто не верится! Ты видела, как скучная Лиз ухватила его ноги? Кто знал, что она такая дрянь?

Я решила не говорить Трине, что она сама была лишь на йоту лучше.

— Он совсем не упоминал меня? — спрашивала Трина.

— Хм-м. Вроде, нет.

— А Джери? Он упоминал Джери? Потому что она всучила ему номер своего телефона, и теперь думает, что он ей позвонит.

— Хм-м, — повторила я. — Нет. Разве она и Скотт все еще в ссоре? Когда я уезжала, они, кажется… разговаривали.

— Да ладно, — сказала Трина. — У них все кончено. Удивительно, что они так долго тянули. Джери такой командир! Я думаю, что Скотт не разрывал с ней отношения, чтобы не задеть ее чувства, понимаешь? Ведь она через несколько месяцев уезжает в колледж… Он вообще славный.

Да, он славный.

— Так что я расстаюсь со Стивом после кино сегодня вечером, — продолжала Трина. — Я думала сказать ему по телефону до кино, но мне так хочется посмотреть этот фильм. Ты думаешь это бессердечно? А еще, как ты считаешь, я виновата, если он настаивает на том, чтобы платить за билеты?

Хм-м, да. Мне было жалко бедного Стива, чье единственное преступление заключалось в том, что он любит девушку, которая не отвечает ему взаимностью. Но я ничего не сказала, потому что это привело бы Трину в бешенство.

Потом я вспомнила, что мы с Люком разговаривали о том, как я всегда сглаживаю острые углы, вместо того чтобы что-то предотвратить. Вот и сейчас я ничего не говорю о билетах, которые покупает Стив. Это же несправедливо… это же безобразие по отношению к Стиву.

И как раз сейчас я позволяю этому совершиться. Потому что я — милая Дженни Гриинли, всеобщий лучший друг.

Я, разумеется, знаю, как все будет. Трина бросит Стива, и я проведу все время в автобусе по дороге на «Люерс», утешая его.

Да, но только не в этот раз. Не знаю, может быть, слова Люка о том, что я особенная, крепко засели в моей голове. И я решила попробовать. Проверить на практике теорию Люка о том, что я могу произвести серьезные перемены. Прямо тут же. Если обернется так, что Люк ошибся, — небольшая потеря. Но если он прав…

Если он прав, то все начнет меняться…

— Почему ты собираешься расстаться со Стивом? — спросила я Трину.

Трина заморгала.

— Эх, — ответила она. — Так я же собираюсь идти на «Весенние танцы» с Люком, глупышка.

— Отчего ты решила, что Люк пойдет с тобой на «Весенние танцы»?

Тина опечалилась.

— А что? Ты думаешь, его уже пригласила Джери? И он согласился?

— Что позволяет тебе думать, — спросила я, поднявшись с качалки и расхаживая по веранде, как это делал Люк у себя на озере, — что Люк пойдет на «Весенние танцы» хоть с кем-нибудь из этого города, после того, что мы сегодня натворили? Почему ты не думаешь, что он может тут же уехать?

Трина подняла брови.

— Джен, с тобой все в порядке?

— Знаешь, вовсе не в порядке. — Сейчас меня на самом деле тошнило от того, что я такая милая Джен Гриинли, всеобщий лучший друг. Я хотела быть хорошей по отношению к людям, это правда. Но также я хотела, чтобы и люди относились ко мне по-хорошему, И не только ко мне, но и КО ВСЕМ. — У меня не все в порядке, — сказала я Трине. — Мне не нравится, как ты обращаешься со Стивом. Это неправильно.

— Со Стивом? — Трина засмеялась. — Я думала, мы разговариваем о Люке. Что с тобой, Джен?

— Я тебе сказала, что со мной. — Я чувствовала себя так же, как тогда, в дамской комнате с Люком — меня подташнивало, но я не останавливалась. Потому что я должна была… — Я слишком долго наблюдала, как гадко ты обращаешься со Стивом. Знаешь ли, он не бесчувственный чурбан. Да он влюбился в тебя, и с твоей стороны просто бессовестно пользоваться этим ради бесплатных билетов в кино и пакета воздушной кукурузы.

— Бессовестно? — эхом откликнулась Трина. — Что это значит? Что С ТОБОЙ? Вспомни, мы говорим о СТИВЕ!

— У него тоже есть чувства, знаешь ли. Если ты его не любишь — а я не верю, что ты его любишь, потому что, если бы любила, то не рассталась бы с ним накануне «Весенних танцев» из-за того, что можешь пригласить кого-то другого, — так скажи ему об этом. Нечестно подавать ему надежды. Ты просто используешь его.

Трина засмеялась. Серьезно. Она просто рассмеялась над моими словами. Нелегко мне пришлось. Сердце бешено колотилось, руки вспотели и очень, очень заболел живот.

Но я ДОЛЖНА была это сказать. В самом деле, после того что говорил Люк, какой еще у меня был выбор?

— Ну и ну, — фыркнула Трина, — тебя что, приставили приходящей няней к Стиву Маккнайту? Он большой мальчик, Джен. Думаю, он сам о себе позаботится.

— Не в том, что касается тебя. — Я сделала ответный выстрел. — Потому что в том, что касается тебя, он — слабак, и ты этим пользуешься. И завтра это должно прекратиться, потому что или ты решаешь, что он у тебя один, или говоришь ему правду. Если этого не сделаешь ты… то я скажу ему сама.

— Что с тобой случилось? — вставая, требовательно спросила Трина. Позади нее закачалось кресло-качалка. — Ты ревнуешь или еще что-нибудь? Господи, моя мама предупреждала, что однажды это

должно произойти. Моя мама говорила, что когда-то ты начнешь ревновать к тому, что я хожу на свидания, а ты — нет. Она говорила: «Не показывай этого Джен, Катрина», но я отвечала: «Джен не такая, мам. Она радуется за меня. Ей безразлично, что у меня есть бойфренд, а у нее нет». Но, подозреваю, моя мама оказалась права, а, Джен? Потому что все из-за этого, да? Из-за того, что я иду на «Весенние танцы», а ты не идешь?

— Меня пригласили на «Весенние танцы», — ответила я Трине.

— Ну и хорошо, — смеясь, сказала Трина, Правда, смех ее был каким-то неприятным. — И кто же?

— Люк Страйкер.

Трина покраснела так, будто я ее ущипнула.

— ЧТО?

И самое жуткое, что это было правдой. Я даже не врала. Меня ПРИГЛАСИЛИ на «Весенние танцы». И это был Люк Страйкер.

То, как это было сделано, не могло бы никого ошеломить больше, чем ошеломило меня. Это произошло самым странным образом. Мы сидели на террасе, оба, я думаю, утомленные долгим разговором. Люк принес еще пива и колы. Несколько минут мы помолчали, потягивая напитки, а потом в доме начал звонить телефон. Спустя секунду раздался стук в дверь.

— Ну, — сказал Люк, — полагаю, пришло время держать ответ.

— Ох, — сказала я, в легком шоке от того, как быстро они его нашли. — Ужас.

— Да нет, — сказал Люк. — Я-то к этому привык. А вот тебе, похоже, придется плохо.

— МНЕ? А что ты обо МНЕ беспокоишься?

— Потому, что они и к тебе прицепятся, — ответил Люк, — когда вся история выплывет наружу.

— А-а-а… — сказала я. — Со мной все будет в порядке.

Люк пристально посмотрел на меня. Затем сказал:

— Знаешь что? Я думаю, так и будет. Слушай. Мне как-то неловко: сначала я пригласил тебя, а потом только рычал.

— Все в порядке, — сказала я. — Я постараюсь что-нибудь сделать. Не даю никаких обещаний, но… я попытаюсь.

— Рад это слышать. — Телефон в доме звонил и звонил. Стук в дверь становился все громче. — И все-таки это неправильно. Позволь мне все это компенсировать. Позволь мне пригласить тебя на «Весенние танцы».

Я тут же поперхнулась своей колой, и по лицу полились слезы. Я начала понимать, почему Джери Линн любит колу без газа. Когда она поднимается тебе в нос, хоть не так больно.

— Эй, ты в порядке? — спросил Люк, шлепнув меня по спине. — Вот салфетка.

Я промокнула колу и слезы салфеткой и засмеялась.

— О господи, — сказала я. — Прости. Мне кажется, ты сказал… понимаешь… я подумала, что ты меня пригласил на «Весенние танцы»…

— Я и пригласил, — сказал Люк.

У меня все оборвалось внутри — будто меня переехал автобус.

Потому что, правда, я совершенно не нуждалась в этом приглашении. В приглашении на «Весенние

танцы» от этого идола подростков. У меня и без того было достаточно проблем, чтобы еще сражаться с кучей девчонок, только чтобы распить бокал пунша с тем, кто меня пригласил.

— Прежде чем ты ответишь «нет», выслушай меня, — сказал Люк, будто прочитав мои мысли. — Теперь все будет не так, как сегодня. Сегодня все было слишком неожиданно. Но если мы пойдем на «Весенние танцы», все будет по-другому. Может, конечно, и появятся какие-нибудь фотографы, но все будут знать, что я с тобой, так что они не будут… Ну, ты понимаешь. Бросим их на меня.

Я молча уставилась на него и подумала, что ему в голову ударило пиво. Или, может быть, где-то здесь установлена камера, и это одно из реалити-шоу. И через секунду выйдет какой-нибудь телеведущий и скажет мне, что меня разыграли…

— Как я тебе уже говорил, — продолжал Люк, — я никогда не ходил в среднюю школу. Так что я никогда не был на школьных танцах. И мне очень хочется посмотреть, что это такое. Признаюсь, в моем следующем проекте есть подобная сцена, но я не потому хочу пойти. Я хочу пойти для себя, честно. Мне хочется ничего не пропустить в жизни.

— Чего не пропустить? — Я покачала головой. — Люк, ты был в Африке. Ты тысячу раз был в Европе, на прошлогодней церемонии Оскара ты сидел рядом с Клинтом Иствудом. Я это видела, не отрицай. Как это ты что-то ПРОПУСТИШЬ?

— Легко, — ответил Люк. — Я пропустил все, что делают нормальные люди. Джен, я даже не могу пойти в продуктовый магазин за молоком, чтобы у меня тут же не попросили автограф. Разве так плохо, что я хочу испытать то, что испытал каждый американский подросток, но только не я?

Не каждый американский подросток бывает на «Весенних танцах». Гляньте на меня, например.

Но я не хотела его огорчать. Мне необходимо было разобраться с тем, что больше всего меня заботило…

— Но почему я? — спросила я его. — Ведь ты мог бы пойти на «Весенние танцы» с кем-нибудь еще. Трина гораздо красивее меня, и она так хочет пойти…

— Ага, — ответил Люк. — Но Трина мне не друг, ведь так?

Я поежилась.

— Ну, не друг.

— И Трине я нравлюсь не по-дружески — как тебе — верно?

Тогда я поняла. Я поняла, почему Люк пригласил меня. И я поняла, о чем он меня спрашивал.

И мое сердце наполнилось жалостью к нему. Я понимаю, это смешно — я… испытываю жалость к миллионеру, кинозвезде, к человеку, которого боготворят женщины всего мира, и у которого есть свой собственный «феррари».

Но есть одна вещь, которую не купить деньгами и красотой Люка Страйкера. Это дружба. Истинная дружба человека, который не собирается использовать Люка ради того, чтобы разбогатеть и стать знаменитым, человека, которому нравится Люк сам по себе, а не те герои, которых он играет в кино. Люк хочет только одного — чтобы с ним обращались как с обычным нормальным человеком.

А если задуматься, что может быть более нормальным, чем «Весенние танцы»?

Люк побуждает меня больше не быть маленькой Дженни Гриинли, всеобщим другом. Он сказал мне, что я способна на нечто особенное.

Но, похоже, мне придется еще раз побыть миленькой Дженни Гриинли. И я сделаю это для него. Даже если он и не сообразит, почему я это делаю.

— Конечно, — сказала я нежно. — Конечно, я пойду с тобой, Люк, на «Весенние танцы».

Его это взволновало, действительно взволновало. То, что он сможет пойти на «Весенние танцы». Со мной.

Бедный парень.

— Здорово! — обрадовался он. — Слушай, я, вероятно, улечу в Л.А. из-за этого… Он имел в виду

трезвон телефона и стук в дверь. — Но в следующий уик-энд я вернусь, чтобы отвести тебя. Отвести на «Весенние танцы». Ну, на самом деле, это ты меня отведешь, поскольку это же твоя школа, но…

— Буду ждать, — сказала я, посмеиваясь над его энтузиазмом. Это напомнило мне о Джейке, герое Люка в фильме «Небеса, помогите нам!», который получает урок помощи бездомным и проводит Рождество в благотворительной столовой, а вернувшись домой, обнаруживает мотоцикл, подаренный ему в награду одним из богатых прихожан церкви его отца.

Потому что, знаете ли, если вы помогаете бездомным, всегда найдется кто-то, кто купит вам мотоцикл.

А в это время репортеры, собравшиеся у дома Люка, выкрикивали его имя и делали фотографии. И когда мы со смехом пырнули с террасы внутрь, Люк распорядился, чтобы меня отвезли домой, заверив, что приедет за мной в следующую субботу в семь часов вечера.

И часом позже, Трина, стоя на веранде моего дома, ясно, просто не могла всему этому поверить.

— Невозможно, — твердила она. — Невозможно. Невозможно, чтобы ТЫ пошла на «Весенние танцы» с Люком Страйкером. НЕВОЗМОЖНО.

— Прекрасно, — сказала я. — Можешь мне не верить. Но вернемся к Стиву. Что с ним будет? Потому что я, на самом деле, устала приводить все в порядок после всего, что ты обычно с ним вытворяешь.

Лицо Трины, которое сначала было спокойным, исказилось злобой, затем снова стало спокойным, а потом она залилась слезами.

— Как ты могла? — вопила она. — Как ты могла согласиться идти с ним на «Весенние танцы», когда тебе известны мои чувства к нему?

— Трина, — сказала я, — ты плохо его знаешь. Ты влюблена вовсе не В НЕГО. Ты влюблена в Ланселота. Или в Тарзана. Или, что еще хуже, в мальчика, который играет в фильме «Небеса, помогите нам!».

Трина прижала обе руки к лицу, стала всхлипывать так же громко, как всхлипывала Кэйра Шлосбург, и побежала с моей веранды к себе. Когда она добежала до своего дома, она распахнула входную дверь и вбежала внутрь с истерическим криком: «Ма-а-а!»

Через секунду на веранду вышла моя собственная мама и озабоченно спросила:

— Что за крики? Это была Трина?

— Да, — печально ответила я.

— Что это значит, что ты ей сказала?

— Правду.

Спросите Энни

Задайте Энни самый сложный вопрос, который касается сугубо личных отношений. Вперед, дерзайте!

В «Журнале» средней школы Клэйтона публикуются все письма. Тайна имени и адреса электронной почты корреспондента гарантируется.

Дорогая Энни!

В школе есть одна девочка, которая все время соревнуется со мной. Когда мы получаем свои сочинения, она непременно хочет знать, какая у меня отметка, и если у нее отметка лучше моей, она ведет себя так, будто это очень существенно. Она всегда хочет знать, какую тему для сочинения я выбрала, и когда я ей это говорю, она берет туже тему! И потом всегда желает видеть, кто сделал лучше. Мне это надоело. Что сделать, чтобы она это прекратила?

Та, которая делает свою собственную работу

Дорогая Работяга!

Легко. Перестань рассказывать, какую ты получила отметку. А также не докладывай ей, какую выбрала тему для сочинения. Она не сможет играть, если ей не с кем будет играть, верно?

Энни

 

Одиннадцатая глава

Помните того пижона с белыми волосами в рекламе, который красит банки с супом? Ага, тот-тот. Он говорил, что у каждого бывает пятнадцать минут славы.

Так вот, он ошибался. Потому что на этой неделе, после мытья машин, у меня было ее гораздо больше, чем какие-то пятнадцать минут.

По Интернету было сообщений больше, чем на пятнадцать минут. Газеты пестрели заголовками:

«Большая Звезда посетила маленький город»

«Упрятанный горб!»

«Люк в провинции!»

«Кумир средней школы»

И это продолжалось и продолжалось. Внезапно Клэйтон, штат Индиана, который даже не найти на большинстве карт, попал в свет лучей рампы. На наш маленький город подобно обезьянам в «Волшебнике Изумрудного города», обрушились журналисты. Они были за каждым углом.

Не хочу отрицать, что сначала это было даже здорово. Казалось, все хотят получить у меня эксклюзивное интервью, у меня, у девушки, которая показала Люку Страйкеру, что значит быть настоящим подростком.

Когда сведения о том, что Люк и я вместе идем на «Весенние танцы» выплыли наружу — что произошло очень скоро, — звонки с просьбами об интервью со мной раздавались непрерывно. В конце концов мой папа снял с аппарата телефонную трубку.

Потому что, знаете ли, я не могла давать эти интервью. По поводу того, что Люк — мой друг.

Вы же не пойдете на телевидение давать интервью о своем друге.

О, конечно, если кто-нибудь подсовывал мне к лицу микрофон, когда я утром выходила из автобуса у школы, и спрашивал:

— Дженни Гриинли, трудно было держать в секрете правду о Люке Страйкере? — я, чтобы быть вежливой, отвечала им. Я говорила:

— Нет.

Или:

— Дженни Гриинли, можете сказать нам, что вы оденете на танцы?

И я отвечала:

— О, знаете ли — платье. (Платье моя мама выбрала по каталогу: я не могла пойти в торговый центр, потому что там меня мгновенно окружала толпа восхищенных подростков. Неожиданно оказалось, что если ты идешь на «Весенние танцы» с Люком Страйкером, то сам становишься знаменитостью.)

Но, как бы там ни было, я не собиралась часами говорить о Люке. В отличие от других учеников нашей школы, которые делали это с удовольствием. Вы бы видели Карен Сью Уолтерс, рассказывающую, как после исполнения ею соло в «День за днем», ее похвалил Люк. Так случилось, что я слышала, как Люк сказал ей всего лишь два слова: «Милая песня».

Но она подавала все так, будто Люк репетирует с ней и готовит из нее звезду.

В эту историю включился даже мистер Холл. Он хватался за каждого репортера, который попадался ему на пути, со словами:

— И «Трубадуры» будут выступать на конкурсе «Бишоп Люерс» в эту пятницу. И не пытайтесь нас остановить!

Ах, мистер X.! Я уверена, что вся Америка жаждет увидеть «Трубадуров», запускающих трели в песне «Столько, сколько я буду ему нужна».

Но все прошло очень быстро. На третий день для меня все кончилось. И меня уже не волновала злость Трины. Она все твердила перед камерами: «О! Дженни — моя лучшая подруга», но со мной была абсолютно холодна. Казалось, Трина не может простить мне:

а) разговора о Стиве и

б) то, что я согласилась пойти на «Весенние танцы» с Люком.

Была еще одна вещь, которую она не могла мне простить, хотя в этом не было моей вины. В сущности, я ничего для этого не делала. Стив — старый, добрый, надежный Стив так устал слушать хныканье Трины о Люке Страйкере… что бросил ее.

Ага. Бросил Трину. И рассказал мне за ланчем — он начал есть с нами, пока Трина оставалась в комнате хора, — что нисколечко не сожалеет об этом. Он собрался идти к Куангу на вечеринку «АнтиВесенние-Танцы» и был абсолютно счастлив, почувствовав себя наконец свободным.

Джери Линн, однако, решив дать отставку своему парню, не казалась такой же счастливой. Не то, чтобы она была несчастна от разрыва со Скоттом. Больше было похоже на то, что она несчастна из-за того, что Скотт вовсе не огорчен. Каждый раз, когда я видела ее, она начинала расспрашивать меня о Скотте. Как я думаю — ему нравится кто-то еще? Она чувствует, что ему нравится кто-то еще, и поэтому он совсем не возражал, когда все это случилось. Может, это означает, что ему кто-то еще понравился? Он мне ничего об этом не говорил? Ей вообще-то все равно, но…

Если бы не тот день в доме у Люка, то я должна была бы продолжать нянчиться с Джери: «Да нет, Джери Линн, он мне ничего не говорил. Но я уверена, он до сих пор страдает из-за разрыва. Если тебе его так не хватает, почему бы тебе не подойти, не поговорить с ним? Вы были такой великолепной парой, вы должны снова соединиться».

Невозможно. Теперь я просто сказала:

— Знаешь что, Джери? Ты рассталась с ним. Все кончено. Теперь — вперед!

У Джери глаза стали такими большими, словно она вот-вот расплачется. Пришлось мне извиниться (хотя все равно я не сказала, что считаю, будто они должны снова быть вместе).

Но больше она со мной не пыталась поговорить. Что было большим облегчением.

Все действительно заговорили обо мне после некоего случая с Кэйрой.

То есть сначала это была только Трина. Знаете, всем, кто согласен был выслушать ее, она жаловалась на то, что с той поры, как Люк Страйкер пригласил меня на «Весенние танцы», я переменилась

Затем, после того разговора с Джери, она тоже стала говорить;

— Что случилось с Джен? С ней все в порядке? Она так странно себя ведет…

Никто ничего не говорил мне прямо в лицо, но я знала, что разговоры идут. Когда я входила в дамскую комнату, голоса смолкали, это был точный знак того, что темой разговора была я.

И за столом во время ланча все старались избегать в разговоре предмета, занимавшего умы учащихся средней школы, — Люка Страйкера.

Единственным человеком в школе, который вел себя со мной нормально, — исключая мистера Холла, который по-прежнему вопил на меня из-за моих неловких рук, — был Скотт. Скотт оставался тем же самым, старым Скоттом, высказывал недовольство но поводу макета газеты, помогал мне отпечатать письма для «Спросите Энни», обсуждал со мной книги, предлагал мне во время ланча кусочек домашнего тортеллини с соусом из четырех сыров…

Скотт был… просто Скоттом.

Даже мои родители стали обращаться со мной по-другому. Не знаю, было ли это потому, что меня пригласили на школьные танцы — впервые в жизни — или из-за того, КТО меня пригласил. В любом случае, внезапно они стали обращаться со мной так, будто я оказалась ближе по возрасту к ним, чем к Колу или Рику. Например, папа спросил меня, не хочу ли… получить водительские права, чего он рань-то не позволял, потому что боялся за меня, и я всегда была уверена, что он должен сидеть рядом со мной, когда я за рулем.

Тем временем мама удивила меня за завтраком, заговорив со мной так, будто я ее подружка, а не дочь:

— Я бы хотела, чтобы ты взяла с собой в кино или куда-нибудь еще Кэйру Шлосбург, Дженни. Ее мама вчера на йоге сказала мне, что у Кэйры очень плохое настроение. Она даже попросила родителей перевести ее в Военную академию для девушек.

В Военную академию? Кэйра? Я была поражена. Но ведь нельзя обвинять Кэйру за то, что она хочет уйти туда, где при виде нее не будут мычать.

Но в ВОЕННУЮ школу? Клэйтонская средняя, конечно, место плохое, но не такое плохое, как ВОЕННАЯ школа.

Или это не так?

Я поняла, что нужно немедленно принимать меры. Во время ланча, в тот же самый день, как со мной поговорила мама, я подошла к Кэйре и спросила:

— Что ты делаешь сегодня после школы? Кэйра прожевала листья салата — лишь это она взяла на ланч. Мне, конечно, было известно, что в ее ящичке полно всякого печенья, которое она ест, когда думает, что этого никто не видит. Кэйра посмотрела на меня и сказала:

— Я? — Затем она оглянулась, как будто хотела увериться, что за ней никто не стоит и что я действительно обращаюсь к ней. — Хм… Ничего. А что?

— Я хочу с тобой кое о чем поговорить, — сказала я. — Можно прийти к тебе домой?

Кэйра была потрясена. Меня захлестнула волна вины, когда я сообразила, что, возможно, я — первый человек, попросивший разрешения прийти к ней домой.

— ТЫ хочешь прийти ко мне домой? — Кэйра с подозрением смотрела па меня, будто подозревала, что я задумала какую-то каверзу. — Зачем?

— Я уже сказала. Мне нужно кое о чем с тобой поговорить. Ты на каком автобусе едешь?

— На тридцать пятом, — ответила Кэйра. — Я выхожу из школы в три десять. Но…

— Увидимся в три десять, — сказала я. И повернулась к своему столу.

— Минуточку… — Лицо Кэйры покрылось красными пятнами. Полагаю из-за того, что до нее дошло, сколько людей оказались свидетелями нашей беседы. Я, в конце концов, иду на «Весенние танцы» с Люком Страйкером. Вы могли бы подумать, что мне нравится внимание, с которым отслеживается каждый мой шаг. — Ты уверена… Ты уверена, что в этом нет никакой ошибки?

— Я уверена, — сказала я и пошла прочь.

Мне пришлось пропустить собрание в «Журнале», но я понимала, что один день без меня в газете обойдутся. А Кэйре, понятно, я сейчас больше нужна.

Подойдя к ее дому, я поняла, что все будет гораздо легче, чем я себе представляла. Оказалось, что Кэйра живет в абсолютно нормальном доме — не в трейлере, не с родителями-лунатиками, как доносили слухи, — где был полный порядок и где по сторонам дорожки стояли горшки с геранью.

Миссис Шлосбург встретила нас у входа с блюдом, на котором лежало еще теплое, прямо из духовки шоколадное печенье (Кэйра явно предупредила маму о гостье). Это была привлекательная женщина, в модном свитере, а все говорили, что она беззубая и с вредными привычками, и она вышла к нам

навстречу, чтобы поздороваться со мной. Она принадлежала к такому же типу женщин, что и моя мама. Она спросила меня, не хочу ли я чего-нибудь и пригласила меня остаться и пообедать с ними.

Я прекрасно понимала ее состояние. Будучи девочкой типа девочка-соседка, я всегда пользовалась успехом у всех родителей. Это противно, но это правда.

Но миссис Шлосбург не могла знать, что я вовсе не девочка-соседка. О нет!

Войдя в комнату Кэйры, которая была отделана точно, как моя, я бросилась к шкафу и выкинула оттуда брючки-капри.

— Ты что делаешь? — с удивлением спросила Кэйра.

— Я уже говорила тебе, что нужно быть самой собой, — ответила я. — И ты мне сказала, что не знаешь, что это такое. Так вот, я хочу тебе это показать. Иди, мой голову.

Кэйра уставилась на меня.

— Но…

— Отправляйся в ванну.

— Но…

— Делай, что говорят.

К моему удивлению, Кэйра меня послушалась. Я должна была пожать руку Люку. За то, что он помог мне найти себя. Я родилась настоящим лидером. Это было у меня в крови или где-то еще.

Я все еще рылась в шкафу Кэйры, пожевывая шоколадное печенье, которое мне принесла миссис Шлосбург, когда Кэйра, с вьющимися вокруг лица кудрями, вышла из ванны.

Она переводила глаза с меня на груду одежды, громоздящуюся около ее кровати.

— Что ты делаешь? — спросила Кэйра.

— Вот это ты можешь надевать в школу, — сказала я, указывая на вещи, висящие в шкафу. Большинство из них были тем, что моя мама называет «КЛАССИКА» — блузочки на пуговицах, джинсовая юбка, несколько свитеров, несколько джинсов темного цвета, пара кроссовок, несколько пар ботинок и симпатичных сандалий и несколько юбок, с силуэтом в виде буквы «А».

— А это, — сказала я, указывая на кучу высотой фута в три, где были штаны-капри, мини-юбки, маечки на бретельках и прочее, что моя мама называет «ПИСК МОДЫ», — ты должна отнести на благотворительный базар. Я знаю, что Кортни и другие носят такую одежду. Но их стиль тебе не подходит. Гораздо важнее выглядеть хорошо, чем выглядеть модно.

Кэйра уставилась на меня,

— Но разве это не одно и то же?

Я поняла, что нам предстоит долгая дорога.

Затем наступило время заняться волосами Кэйры. Я много времени провела с Триной — она красилась при каждом удобном случае — и кое-что знала о разных красящих средствах, пенках и шампунях, Я решила — раз Кэйра сама не понимает, — что она должна быть золотисто-каштановой. Не рыжей. Ничего слишком кричащего. Что-то интересное, как у Мэри-Джейн из «Человека-Паука».

Я была вооружена не только всем необходимым для создания красоты. Я понимала, что не смогу каждый день делать Кэйру красивой. Но я принесла с собой мои любимые книжки и видеодиски. Мне казалось, что одна из проблем Кэйры в том, что она не может как следует поддерживать беседу. Нельзя было обвинять ее в этом, поскольку люди, с которыми она общалась — они, в сущности, и не разговаривали с ней, — это девочки вроде Кортни Деккард, и разговоры их были такими СКУЧНЫМИ!

Я думала, что могла бы помочь Кэйре, исправляя ее внешний вид, заодно исправить и ее мышление. Хоть чуть-чуть. Так, чтобы ей было о чем поговорить с людьми. Кроме ее диеты.

Красящий мусс, пенка для формы, общий тон перед нанесением контуров вокруг глаз — и Кэйра переменилась. К тому времени, как я закончила свое дело, мистер Шлосбург вернулся с работы. Так что я усадила его и миссис Шлосбург в гостиной и «представила» им новую, по-моему мнению, Кэйру.

Они просто окаменели, и это было лучшим доказательством того, что я хорошо потрудилась. Миссис Шлосбург даже сделал несколько снимков.

Я приняла приглашение Шлосбургов пойти с ними поужинать в «Клэйтон Инн», самый модный ресторан Клэйтона (где должны быть «Весенние танцы»). Я решила, что это будет хорошая возможность преподать Кэйре еще один урок… А именно, убедить ее в том, что гораздо здоровее съесть мясо на ребрышках с жареной картошкой, чем жевать салат без заправки, а потом, вечером, проглотить семьсот печений. С этого дня, говорила я Кэйре, она будет есть три раза в день нормальную пищу. И никаких тарелок с салатами, уж пожалуйста.

При этом я сообщила Кэйре, что с этого момента она будет сидеть за столом рядом со мной. В ответ она только вытаращила глаза.

Когда мистер и миссис Шлосбург везли меня домой, они не переставая благодарили меня за то, что я взяла их дочь под свое крылышко. Должна признаться, я себя чувствовала очень неловко. Они, конечно, были вполне искренне тронуты. Но дело в том, что все это я должна была сделать значительно раньше. Я слишком долго позволяла Кэйре самой барахтаться в ее трудностях.

Но, сказала я себе, когда ложилась спать, все должно перемениться. Не только Кэйра должна стать другой.

Прощай, миленькая, маленькая Дженни Гриинли, всеобщий лучший друг. Привет, Джен, двигатель общественных перемен.

И каждый, кто еще не догадывался об этом до полудня следующего дня, наверняка все понял к концу ланча. Когда Кэйра и я вошли в кафе.

Она, с удовлетворением отметила я, в это утро не сделала начеса на голове. Потемневшие волосы Кэйры естественными завитками красиво обрамляли ее слегка накрашенное (не густо, как раньше) лицо. В ее походке появилась какая-то пружинистость, чего я прежде за ней не замечала.

Стоя у дверей кафетерия, где мы договорились встретиться, Кэйра одергивала блузку и оглядывала, в порядке ли ее юбка до колен — и больше никаких мини, в девушке должна быть какая-то тайна. Я подошла и поправила каштановый локон, перекинутый через ее плечо.

— Готова? — спросила я Кэйру. Кэйра нервно кивнула. Затем сказала:

— Джен, могу я тебя перед этим о чем-то спросить?

— Давай, — ответила я.

— Почему… почему ты это для меня делаешь?

Я должна была секунду подумать. Я не могла сказать ей, что об этом просила ее мама. И, разумеется, я не могла сказать ей ни слова о Люке, который считает, что я обязана помогать таким людям, как она.

Когда я задумалась, то сообразила, что я помогаю Кэйре вовсе не по этим причинам. Я помогаю Кэйре потому…

— Потому что ты, Кэйра, мне нравишься. Может, я слишком поздно это сообразила. Но это было правдой.

Вот так, пожав плечами, я это и сказала. Вероятно, лучше бы мне было оставить эту информацию при себе, потому что глаза Кэйры наполнились слезами, угрожая ее накрашенным ресницам…

— О господи! — воскликнула я. — Прекрати!

— Ничего не могу поделать, — сказала Кэйра и начала сопеть. — Мне никто никогда этого не говорил…

Я больше не могла держать дверь кафе открытой,

— Вперед! — скомандовала я, повелительно взмахнув рукой.

Шум обрушился на нас с той же силой, что и запах — запах сегодняшнего горячего — индейка в соусе «чили», Я увидела, что Кэйра, трясясь от страха, отступила на шаг назад. Но у нее не было выбора.

Мы были внутри. И двинулись к проходу.

НЕ СТЕСНЯЙСЯ, советовала я Кэйре прошлым вечером. ЕСЛИ ТЫ НАЧНЕШЬ СТЕСНЯТЬСЯ, ЕСЛИ ТЫ ПРОЯВИШЬ НЕРЕШИТЕЛЬНОСТЬ, ОНИ НАПАДУТ. ПОМНИ, Я БУДУ РЯДОМ С ТОБОЙ. СМОТРИ ПРЯМО ВПЕРЕД. НЕ СУТУЛЬСЯ. НЕ СОПИ.

И, РАДИ БОГА, НЕ ВСТРЕЧАЙСЯ НИ С КЕМ ГЛАЗАМИ.

Я должна была сделать вид, что встретилась с Кэйрой случайно, и поэтому не смотрела на нее. Я не знала, соблюдает ли она мои инструкции.

Но по уменьшению количества децибелов в комнате было ясно: что-то происходит. Беседы остановились на полуслове. Можно даже было услышать, как вилки скребут по тарелкам. Впервые за всю историю средней школы Клэйтона в кафетерии воцарилось безмолвие. Раздавались лишь звуки моих собственных шагов и клик-клак платформ сандалий Кэйры.

Тогда я рискнула глянуть на Кэйру. Щеки у нее были такие же розовые, как блузка.

Но к моей радости, она не колебалась.

Она не смущалась.

И она ни с кем не встречалась взглядом.

Я остановилась и взяла два подноса. Я протянула один поднос Кэйре. Мы двинулись вдоль раздачи. Я взяла мисочку с индейкой, салат под соусом, немножко кукурузного хлеба, диетическую колу и яблоко. Кэйра сделала то же самое. Леди на раздаче рассматривали нас, но не из-за нашего выбора.

Они рассматривали нас, потому что, как и я, никогда не слышали подобной тишины.

Только они, в отличие от меня, не догадывались, почему никто не разговаривает.

Мы двинулись к кассе. Мы заплатили. Мы взяли спои подносы. И пошли к своим местам.

Если что-то должно было произойти, то я понимала, что это случится именно в этот момент. Трансформация Кэйры издевочки, жаждущей внимания, в «Я есть Я» была удивительна, но новый цвет волос и новый макияж — и даже длинная блузка — не произвели бы ни малейшего впечатления на кретинов, решивших держать Кэйру в повиновении. У них уже было время, чтобы оправиться от шока. Насмешки должны были бы начаться сейчас.

Четыре фута. Десять футов. Двадцать. СДЕЛАНО! Мы успешно водрузили подносы на стол и отодвинули стулья, когда это началось.

Мычание.

Кэйра застыла. Мычание раздавалось как раз позади нас. Я просверлила Кэйре все уши, объясняя ей, что если кто-нибудь замычит, то она не должна на это реагировать. Она не бросится в слезы. Она не выбежит из комнаты. Она будет вести себя так» будто ничего не слышит. И даже головы не повернет.

Но получится ли это у нее? Может, она меня и не услышала? Я со страхом следила за тем, как пальцы Кэйры вцепились в спинку стула… Так вцепились, что побелели костяшки суставов.

Затем она отодвинула стул, села на него и начала спокойно есть свою индейку.

Меня окатило чувство облегчения, будто в жаркий день я облилась холодной водой. У меня даже закружилась голова. Да! Заклинание рухнуло! На Кэйру больше никогда не будут мычать.

Однако я снова услышала «МУУУ!»

Скотт Беннетт, единственный за нашим столом, кто все время, что мы с Кэйрой двигались к столу, продолжал есть, будто ничего не произошло, остановил движение своей вилки, на которую, по-моему, была наколота куриная котлета, на полпути ко рту. Он посмотрела направлении мычания, которое,

похоже, раздавалось из-за стола Курта Шрэдера. Я тоже посмотрела туда. Я видела, как Курт ответил на мой взгляд хитренькой улыбочкой.

— У тебя, Курт, — ядовитым голосом — это был единственный голос, который звучал в кафе, — преодолела я расстояние в тридцать футов до стола Курта, — у тебя какие-то проблемы?

— Ага… — начал говорить Курт.

Но тут же замолчал, потому что Кортни Деккард ударила его локтем по ребрам.

Я смотрела на Кортни. Кортни смотрела на меня.

По правде говоря, я не знаю, что произошло: то ли дело было в том, что в конце недели я иду на «Весенние танцы» с Люком Страйкером, и Кортни знает об этом, то ли теория Люка об «особом соусе» действительно заслуживала доверия.

Только я знаю, что Кортни тут же взяла свою диетическую колу и что-то сказала своей соседке по столу. Соседка ей что-то ответила. И тогда все за этим столом стали есть и болтать, будто ничего и не случилось. Скоро все в кафе занялись тем же.

Включая Кэйру Шлосбург, что порадовало меня. Кэйра вежливо расспрашивала Куанга, смотрел ли он «Баффи», и не думает ли он, если смотрел, что сериал стал острее, когда его покинул Ангел,

Меня распирало от гордости. Больше никакого мычания.

Кэйра Корова мертва! Да здравствует Кэйра Шлосбург!

Да, подумала я про себя, принимаясь за соус «чили», поскольку внезапно почувствовала голод. ДА!

Спросите Энни

Задайте Энни самый сложный вопрос, который касается сугубо личных отношений. Вперед, дерзайте!

В «Журнале» средней школы Клэйтона публикуются все письма. Тайна имени и адреса электронной почты корреспондента гарантируется.

Дорогая Энни!

Моего папу интересует только одно — спорт. Он не обращал на меня внимания, когда я занималась балетом или искусством, но теперь, когда я стала членом спортивной команды, он чрезвычайно гордится мною.

Но вот в чем дело. Я ненавижу спорт. Я вступила в команду только ради папиного удовольствия. Я никогда не думала, что добьюсь успехов, но надеялась, что мне понравится заниматься спортом. Этого не случилось. Я ненавижу тренировки и ненавижу игры. Я хочу бросить спорт. Проблема только в том, что, как говорит мой папа, если ты член команды, ты не можешь ее бросить, потому что ты ее предашь. А я хочу вернуться в балет, Энни, что ты посоветуешь?

Несчастный футболист

Дорогая Несчастная!

Жизнь коротка. Если ты так ненавидишь спорт, ты никогда не добьешься успехов. Команде будет даже лучше, если ты из нее уйдешь, они найдут того, кто будет играть с удовольствием. Скажи своему папе, что ты понимаешь — он хочет научить тебя уму-разуму, но если ты не попробуешь чего-нибудь нового, ты никогда не узнаешь, в чем ты можешь быть самой лучшей. А новое ты можешь узнать только в том случае, если не будешь тратить время на то, что у тебя не получается.

Затем приготовься к тому, что ты услышишь; «Ты-меня-очень-огорчаешь». Но не расстраивайся. Он переживет. Когда увидит, как великолепно ты выглядишь на сцене.

Энни

 

Двенадцатая глава

После истории с Кэйрой я начала думать, что, пожалуй, Люк был прав.

Потому что это сработало. Замечательно сработало.

Но… может быть, все получилось потому, что все ребята каждый вечер видели меня в передаче «Доступный Голливуд», где я говорила:

— Нет, мы с Люком просто друзья.

Но, как бы то ни было, это сработало. Народ перестал мычать при виде Кэйры.

И все вокруг ходили и удивлялись, включая мою бывшую лучшую подругу Трину:

— Что это с Джен? Почему она так мила с Кэйрой? Но все это говорилось так, чтобы Кэйра не слышала, поэтому мне было безразлично.

Особенно когда моя мама рассказала мне, что после того дня в школе — дня, когда Кэйра прошла по подиуму без мычания, — Кэйра сообщила миссис Шлосбург, что в будущем году войдет в школьный совет.

Так что теперь, надеюсь, Кэйра не собирается никуда уезжать.

Но теперь меня огорчало другое. Пока я разбиралась с Кэйрой, моя лучшая подруга меня разлюбила. Трина все еще отказывалась разговаривать со мной — такова была плата. Я скучала по ней. Мне не с кем было болтать в Интернете, и выполнение домашнего задания по латыни потеряло свою прелесть. Я не раскаивалась в том, что сказала ей, и по-прежнему не думала, что мое согласие идти на «Весенние танцы» с Люком Страйкером было таким уж отвратительным предательством, как это казалось ей.

Но я надеюсь, что мне удалось слегка улучшить ситуацию. Потому что наше общение с Триной вне дома или школы негативно действовало на мою жизнь… особенно на репетициях «Трубадуров».

Быстро приближался день великого выступления нашего хора. Наши платья, красные с блестками — по сто восемьдесят долларов каждое — прибыли. Я еще никогда в жизни не видела таких уродливых одеяний, правда. Если бы такое платье я нашла в гардеробе Кэйры, я тут же отправила бы его на благотворительный базар.

И, возможно, его даже там не приняли бы.

Но мистеру Холлу они нравились. Когда мы первый раз репетировали в платьях, он просто прослезился. Он сказал, что наконец-то мы выглядим как хор.

Не знаю чем, с его точки зрения, мы были раньше. Но, по-видимому, не хором.

Платья пришли в последний момент. Утром в пятницу — за день до «Весенних танцев» — «Трубадуры» клэйтонской средней (вместе с мистером Холлом и членами школьного оркестра, которые аккомпанировали нам) погрузились в специально напитый для поездки автобус.

В этом автобусе мы должны были отправиться в Высшую школу Бишоп Люерс, где нам предстояло встретиться лицом к лицу с дюжиной других хоров. Каждому хору давалось пятнадцать минут, для того чтобы ослепить весьма престижных судей — среди них была даже бывшая Мисс Кентукки — своими вокальными данными, интонациями, ритмической точностью, своим толкованием музыки, чистотой тонирования, позами, хореографией и общим мастерством исполнения.

Можно было придумать что-нибудь более дурацкое? Я имею в виду бывшую Мисс Кентукки? Уж могли бы пригласить хотя бы Эндрю Ллойд Вебера или еще кого-нибудь.

Но, вы не поверите, несмотря на такой состав жюри, все очень нервничали. Особенно мистер Холл и сопрано. Должна признаться, что альтам было гораздо интереснее вычислять, сколько маленьких кусочков бумаги удастся заткнуть в завиточки Карен Сью Уолтерс, стоящей ступенькой ниже перед нами.

Карен Сью обвиняла нас в том, что мы кидаемся в нее обслюнявленными комочками бумаги. И вы этому верите? А мистер Холл раздул из этого целое дело. Ведь это были не обслюнявленные комочки бумаги, а всего лишь обрывочки домашней работы скучающей Лиз.

Так или иначе, в последнюю неделю перед поездкой на «Бишоп Люерс» мистер Холл заставлял нас столько репетировать, что «Весь этот джаз» постоянно звучал у меня в голове. У нас уже все получалось — и вокал, и ритмическое равновесие, и интонирование, и дикция.

Но, как считал мистер Холл, у кого-то из нас были проблемы с ритмикой. И кое-кто из нас — одна из нас — имела серьезные проблемы с хореографией.

Я могла защищаться только тем, что когда я проходила прослушивание, мне никто ничего не говорил о танцах. Серьезно. То, что касается пения, мне понятно. Но танцы? Никто не сказал ни слова.

Обычно я просила Трину прийти после уроков и помочь мне с этой хореографией. И обычно она с радостью соглашалась.

Но Трина и я не разговаривали. Вернее, я-то говорила с ней.

Проблема была в том, что Трина мне не отвечала.

Во вторник я решила, что все это слишком затянулось.

К среде от всего этого меня просто тошнило.

Еще меня тошнило от криков мистера Холла по поводу хореографии. Ведь если подумать, виновата была Трина. Я хочу сказать, что именно ОНА говорила: «О, это нужно для твоего вкладыша в аттестат».

Ага, а кому нужен будет вкладыш, если я ПОМРУ? Я боялась, что именно так и случится, если мистер Холл не перестанет вопить на меня из-за моей хореографии. Я просто рухну МЕРТВОЙ.

У меня все получалось в песне «Столько, сколько я ему буду нужна», потому что это медленная песня. И пока мы пели «День за днем», где нам нужно было всего лишь смотреть на прожектор — «Вы смотрите па прекрасный заход солнца», — говорил нам мистер Холл. — «Вы смотрите на радугу, озаренную любовью Господа!» — у меня все было в порядке,

Но в тот момент, когда надо было бросать Трине ее идиотскую шляпу, у меня ничего не получалось.

И в этом тоже была виновата Трина. На прошлой неделе, когда мы еще разговаривали, я бросила ей шляпу, и она ее поймала и вовремя надела перед тем, как танцевать канкан.

Но теперь по какой-то причине, хотя я кидала шляпу точно так же, Трина ее роняла. Не хочу думать, что специально. Но…

Хорошо. Она пропускала шляпу умышленно.

В первых двух случаях мистер Холл этого не заметил, потому что шляпа упала на пол, и Трина наклонилась и подняла ее.

Но на репетиции в среду — особенно нервной, потому что один из теноров забыл надеть кушак, и я подумала, что мистера Холла хватит удар, так он психовал — шляпа Трины вылетела из моих рук и приземлилась, вот повезло, внутри раструба тубы Джейка Манкини.

Трина могла бы поймать шляпу. Она могла бы чуть вытянуться и схватить ее в воздухе.

Но Трина этого не сделала. Так что шляпа оказалась в тубе.

По-моему, это было очень смешно. Если бы это случилось на конкурсе, готова держать пари, что Мисс Кентукки решила бы, что мы сделали это сознательно, и дала бы нам дополнительный балл за творчество.

А что особенного? По крайней мере, я так думала. Джейк вынул шляпу из раструба, галантно протянул ее Трипе, она надела ее и встала в ряд для канкана, не пропустив ни шага.

Трогательная Бренда, которая все видела, очень смеялась, но мистеру Холлу это не показалось таким уж забавным. Он завертел головой и пронзил меня взглядом выпученных глаз, полных неподдельной ярости. Лицо его стало таким красным, как — ну, как мое платье.

Когда «Весь этот джаз» подошел к своему бравурному окончанию и мы все стояли, неловко вытянув руки и изо всех сил пытаясь быть предельно ритмичными, мистер Холл опустил свою дирижерскую палочку и прошипел:

— Садитесь.

Мы рухнули там, где стояли, покрыв собою все ступеньки.

Затем мистер Холл указал на меня.

— Вы, — прорычал он. Правда прорычал! — Встаньте!

Я встала. У меня колотилось сердце. Но только из-за того, что я только что махала руками. Мне не было страшно. В конце концов, это же была простая случайность. Я ведь не нарочно это сделала. Наверняка мистер Холл это понимает.

Оказалось, что мистер Холл таких вещей не понимает.

— Мисс Гриинли, — сказал мистер Холл. Лицо его все еще было ярко-красным, а в подмышках полумесяцами темнели пятна от пота. Казалось, он забыл о себе. Все его внимание было обращено на меня. — Вы намерены, — сказал он мне, — заминировать и взорвать наше выступление на «Бишоп Люерс»?

Я посмотрела на трогательную Бренду, чтобы понять, как она относится к этому вопросу. Я посмотрела на Трину, рассчитывая на ее помощь, но она, отвернувшись от меня, упорно смотрела в стену.

— Хм-м, — сказала я, поскольку ответом трогательной Бренды было лишь еле заметное пожатие плечами, и это подсказало мне, что здесь нет правильного ответа. — Нет.

— Тогда почему, — гремел мистер Холл так громко, что дети, которые держали цимбалы, чуть не уронили их от страха. — Тогда почему вы бросили шляпу Катрины Ларссен в оркестр во время последнего номера?

Я посмотрела на Стива, надеясь хоть на его поддержку. Помощи не было ниоткуда. Кадык Стива дергался, как поршень, но он даже рта не раскрыл.

— Хм-м, — сказала я в конце концов. — Это была случайность.

— СЛУЧАЙНОСТЬ? — вскричал мистер Холл. — СЛУЧАЙНОСТЬ? А понимаете ли вы, чего может стоить эта маленькая СЛУЧАЙНОСТЬ, если это произойдет на «Люерсе»? Понимаете?

Поскольку я представляла себе это очень смутно, то ответила:

— Нет.

— Десять баллов! — зарычал мистер Холл. — Десять баллов, мисс Гриинли, могут стать разницей между первым и НИКАКИМ МЕСТОМ. ВЫ ЭТОГО ХОТИТЕ, МИСС ГРИИНЛИ? ЧТОБЫ НАШ ХОР НЕ ПОЛУЧИЛ НИКАКОГО МЕСТА НА «ЛЮЕРСЕ»?

Я снова посмотрела на Трину. Если бы мы разговаривали, я знаю, в этот момент она подняла бы руку и сказала:

— Мистер Холл, виновата я, а не Джен. Я должна была поймать шляпу, но не поймала.

Или сказать что-то в этом духе.

Не говоря уж о том, что если бы мы с Триной разговаривали, она с самого начала не дала бы шляпе упасть в тубу. Так что, в сущности, во всем виновата была она.

Только я не могла здесь этого сказать. Не могла сказать:

— Мистер Холл, я не виновата. Это все Трина, — потому что этого просто нельзя было делать.

Так что я сказала:

— Извините, мистер Холл. Этого больше не случится. — Хотя я знала, что случится. Потому что Трина вовсе не собирается ловить эту шляпу.

— Извинения недостаточно, — провыл мистер Холл. — Извинением дело не поправишь! Вы весь год что-то вытворяете, мисс Гриинли. Похоже, хор для вас — всего лишь шуточки. Я хочу, чтобы вы понимали, что «Клэйтонские Трубадуры» вовсе не шуточки. Последние пять лет мы занимаем высокие позиции на конкурсе и в этом году не собираемся их сдавать, несмотря на ваш саботаж. Я не знаю, может, ваш легкий романчик с Люком Страйкером ударил вам в голову, мисс, но позвольте заметить вам, что это ОН — звезда. А не ВЫ. А теперь — или вы работаете со мной, или уходите отсюда. Выбор за вами.

Затем мистер Холл поднял свою дирижерскую палочку и слегка постучал ею по дирижерскому пульту,

— Хорошо, давайте пройдем еще разок сначала, — сказал он. — И будем надеяться, что в этот раз мисс Гриинли окажется более учтивой.

Вот так-то. На прошлой неделе я бы все это пропустила мимо ушей. Ради Трины, правда. Я уже впряглась в это. У Трины было здесь большое соло, И это она заставила меня прийти в это дурацкое место.

Если бы все это происходило на прошлой неделе, я должна была бы сказать:

— Прошу прощения, мистер Холл. Я как следует поработаю, чтобы у меня все получилось, мистер Холл. — Просто, чтобы всем было легко и приятно.

Но сейчас не прошлая неделя. И для меня неважно, будет ли всем легко и приятно.

Мне было важно поступать правильно.

Так что я сошла со ступеней, подошла к тому месту, где в общей куче лежали мои одежда и книжки, и собрала их.

— Простите, мисс Гриинли, — сказал мистер Холл. — Куда это вы направились?

На полпути к выходу я, обернувшись, посмотрела на него.

— Вы сказали мне, чтобы я или работала с вами, или ушла отсюда, — сказала я. Сердце мое колотилось о ребра грудной клетки. Я прежде никогда не дерзила учителям. Никогда, ни разу. Но теперь мне было все равно. Я сказала себе, что меня нисколечко это не волнует. — Так что я ухожу.

— Перестаньте все драматизировать. Такого поведения я мог бы ожидать от мисс Ларссен, — он мрачно посмотрел на Трину, — а не от вас, мисс Гриинли. — И мистер Холл указал на пустое место на ступенях, где я обычно стояла. — А теперь возвращайтесь на место. Люди, пройдем все сначала.

— Но, — я и не думала возвращаться, — Вы сказали, что выбор за мной.

— Это урок, мисс Гриинли, — сказал мистер Холл. — Вы не можете уйти посреди урока.

Что было правдой. Нельзя уходить с середины урока. Если вы это сделаете, вас могут оставить после уроков, или еще хуже — не допускать к урокам. Возможно, даже исключить. Откуда мне знать? Я раньше никогда не уходила посреди урока. Я всегда была послушным ребенком. Знаете, девочка-соседка. Та девочка, которая никогда не бросит дела на середине и никого не подведет.

Мистер Холл это знал. Вот почему, вероятно, он добавил:

— Вы не можете просто УЙТИ. И вот почему я ответила:

— Посмотрим. И ушла.

— Мисс Гриинли! — услышала я его крик. — Мисс Гриинли! Немедленно вернитесь обратно!

Но было слишком поздно. Я уже вышла из комнаты и шла по коридору прямо к дамской комнате, где и переоделась — у меня дрожали руки — в свою нормальную одежду.

И знаете, что? Ни один человек не вышел за мной посмотреть, все ли со мной в порядке. Ни один не попросил мистера Холла разрешения выйти и проверить, что со мной. Никто не подумал, как думала я про Кэйру, что, может, мне нужно плечо, чтобы поплакать.

Никто. Вообще никто.

Даже Трина, которая сама была во всем виновата.

Хотите знать, почему? Потому что единственным человеком в клэйтонской средней, который бежал к каждому, чтобы убедиться, что с ним все в порядке, была Я.

Возможно, поэтому я сняла свое платье — мое платье за сто восемьдесят долларов, из стопроцентного полиэстера, с блестящей застежкой донизу — смяла его и бросила в урну с мусором.

Спросите Энни

Задайте Энни самый сложный вопрос, который касается сугубо личных отношений. Вперед, дерзайте!

В «Журнале» средней школы Клэйтона публикуются все письма. Тайна имени и адреса электронной почты корреспондента гарантируется.

Дорогая Энни!

Хотя на прошлой неделе мне исполнилось шестнадцать лет, мои родители не разрешают мне куда-то пойти с мальчиками, даже в большой компании. Недавно один мальчик пригласил меня пойти в кино с ним и его родителями, но мои родители все равно сказали «нет».

Теперь мои подруги не хотят проводить со мной время, поскольку они знают, что мне не позволяют встречаться с мальчиками. Я умираю от одиночества. Что мне делать?

Изолированная в Индиане

Дорогая Изолированная!

Скажи своим родителям, что ты их любишь и понимаешь, их заботу, но что они зашли слишком далеко. Отстраняя тебя от нормальной общественной жизни, они не позволяют тебе учиться самой принимать решения и строить здоровые отношения. И это окажет негативное влияние не только на твою способность в будущем найти себе супруга, но и на твою карьеру и вообще жизнь в целом. Если родители все-таки отказываются выслушать тебя, попроси своего пастора или учителя, которому ты доверяешь, или какого-то взрослого друга вступиться за тебя. Удачи, и помни, что пока существует Энни, ты не одинока.

Энни

 

Тринадцатая глава

Я думала, что продет много дне, прежде чем я смогу, припомнив случившееся в хоре, посмеяться над этим. Может, даже несколько недель. То есть, я хочу сказать, что это все было весьма неприятно. Я открыто не повиновалась учителю, устроила забастовку перед целой группой людей, которые зависели от меня, и, вероятно, совсем испортила отношения со своей лучшей подругой.

Но оказалось, что хватило всего лишь трех часов, чтобы я осознала юмористическую сторону всей ситуации. Потому что именно столько времени понадобилось штату сотрудников «Журнала», чтобы я по-другому посмотрела на это происшествие. То есть увидела его со смешной стороны.

А вот что сказал Скотт Беннетт:

— Неужели ты и правда его выбросила? — В этот момент я дошла до той части, где выбрасываю платье в урну.

— Да, я действительно выбросила, — ответила я. Должна признать, что реакция сотрудников

«Журнала» на всю эту историю придала мне уверенности в себе и в правильности моего решения. Я провела оставшиеся уроки в ожидании вызова от Джеммы-Джем, которая, несомненно, должна позвонить моим родителям, а может, и выгнать меня с уроков.

Но никто меня не вызывал. И никто не пришел от доктора Люиса. И даже от мисс Келлог. Мистер Холл, по-видимому, не доложил обо мне.

Или, скорее, он-то доложил, но никому из администрации не было до этого дела. Потому что, в конце концов, это была — я. И что за неприятности могли случиться с ДЖЕН ГРИИНЛИ, которая бродила по холлу, вместо того чтобы прилипнуть к своей ступеньке, как хорошая девочка?

Скотт, Джери, Куанг и все остальные в «Журнале» заставили меня отнестись к этому спокойнее. Они, на самом деле, ничего не знали о «Трубадурах». Кроме того, что Куанг должен был присоединиться к хору в автобусе, чтобы сделать материал для газеты. С тех пор как спортивная команда клэйтонской средней стала проигрывать в соревнованиях, люди начали делать ставку на «Трубадуров».

— Так с кем же мне теперь сидеть? — тяжело вздохнув, спросил меня Куанг, поскольку в автобусе кроме меня ему не с кем было и поболтать.

— Там есть Трина, — напомнила я ему. — И Стив.

— Артисты, — с отвращением произнес Куанг.

— Не могу поверить, что ты просто его выбросила, — сказал Скотт, все еще думая о моем платье. У него никак не укладывалось в голове, что я могла выбросить свое платье.

А я считаю, что в этом было какое-то предзнаменование. Будто это было своего рода плато

Но вот какая штука. Я заплатила за платье свои собственные деньги. Заработок приходящей няни. Деньги, которые я могла бы потратить на… не знаю. Но на что-то, что мне действительно нравится.

— А что, по-твоему, я должна была с ним делать? — Я покачала головой. — Я же не собиралась его носить,

— Эй, Скотт, — сказала Джери. При их новых, неромантических отношениях они все время друг друга поддразнивали. Я толком не знала, хороший это признак или плохой. Но я чувствовала облегчение, видя, что они больше не связаны друг с другом. Как оказалось позже, Джери пребывала в отличном настроении. — Ты думаешь, что есть много мест, куда девушка может надеть красное платье с блестящей застежкой до низу?

— Ага, — сказал Куанг. — Ты думаешь, она надела бы его на «Весенние танцы»?

Тут все громко расхохотались.

Затем Джери предложила сходить в дамскую комнату, выловить платье из мусорной урны и устроить церемонию его сожжения или похорон. У Скотта возникла идея получше: «Нам нужно посыпать его порошком из химической лаборатории, и поскольку ткань платья не натуральная, посмотреть, не взорвется ли оно».

Мне не очень-то хотелось проходить рядом с комнатой хора сразу после того, что произошло, — я не желала столкнуться с мистером Холлом или с Три-ной, или с кем-нибудь еще. Поэтому я решила воспользоваться чьей-нибудь помощью. В дамскую комнату пошла Джери с двумя девочками — новичками. Но оттуда они вышли с пустыми руками. Уборщица уже выбросила мусор из урны.

За этим последовало множество шуточек по поводу того, что если уборщица, нашедшая платье, решит оставить его себе, то каково же будет веселье, когда все увидят, что она надела его. Да еще под рабочий комбинезон.

Все ужасно смеялись, и я в том числе.

Вот почему, когда наше собрание закончилось, я не услышала, как Скотт произнес мое имя. Потому что я все еще смеялась.

— Я могу подвести тебя домой, Джен, если хочешь, — сказал Скотт.

Мне было странно, что он сказал это как бы между прочим, поэтому сначала я не осознала всей чудовищности ситуации. Знаете, он говорит эти слова каждый день. А я — помня, что Трина со мной не разговаривает и я не могу рассчитывать на то, что меня подвезет Стив, поскольку они разошлись, — ответила:

— О, здорово, спасибо.

Я собрала свои вещи и последовала за Скоттом через длинный, пустой вестибюль к стоянке ученических машин. Мы всю дорогу болтали. Скотт сказал, что он слышал, будто Эврил Лавинь не каталась на скейтборде, чтобы не рисковать жизнью, и разве это не жульничество, а я защищала ее, говоря, что она никогда не была профессиональным скейтбордистом и что она просто общалась со скейтбордистами.

Это, естественно, привело к спору о значимости скейтбординга, и мы начали решать вопрос о том, стоит ли, если бы мы воссоздавали цивилизацию, как в «Молоте Люцифера», вводить скейтбординг в наше новое, утопическое общество. (Скотт: «Совершенно лишнее. Мастерство владения скейтбордом абсолютно бесполезно». Я: «Может быть, стоит ввести. Потому что скейтбордисты часто воспринимают свое умение как совершенно естественное».)

Мне было так… ЛЕГКО. Легко идти по вестибюлю и разговаривать со Скоттом. Будто мы делали это всю нашу жизнь.

Мы вышли из школы. Стоял прекрасный весенний день. Небо было похоже на большую, голубую, перевернутую салатницу. Не верилось, что где-то там крутятся планеты и звезды… В старые времена люди думали, что небо над Землей — это огромный дуршлаг, а звезды — это свет из рая, который проникает сквозь дырочки дуршлага, защищающего Землю. Люди всегда боялись, что небо расколется, и свет рая обрушится на Землю и погубит ее…

Я напомнила Скотту об этом, когда мы подошли к его машине, и он открыл мне дверцу. И тут меня будто ударило — передо мной было пустое пассажирское место, переднее сиденье. С нами не было Джери Линн. Джери Линн не было с нами, потому что Скотт и Джери Линн расстались. В машине были только я и Скотт.

Мы со Скоттом впервые в жизни оказались наедине,

Не знаю, почему у меня возникло такое… странное чувство, когда я это осознала. Мы ведь постоянно болтали со Скоттом — и за ланчем, и на собраниях в «Журнале». Но тогда вокруг были люди. Может, они и не участвовали в наших беседах, но они были РЯДОМ.

Быть наедине с ним, вот так…

Ну, это было просто СТРАННО. Например, это переднее сиденье, Я прежде никогда не сидела в машине Скотта на переднем сиденье. Никогда. Я всегда была сзади, позади Джери Линн, и видела только светлые волосы Джери.

Но, сидя на переднем сиденье, я могу увидеть очень многое. Например, СД-коллекцию Скотта, в которой так много исполнителей, которые есть и в моей коллекции… Мисс Динамит и Бри Шарп, и Мусор, и Драгоценности.

И кубик, висящий на зеркальце. И руки Скотта на рычаге переключения передач, в одном дюйме от моего бедра. Большие, сильные руки Скотта, которые подняли меня, высоко-высоко, над тем дурацким бревном…

Я думаю, со мной все было в порядке, и я должна была справиться с этой странностью — я наедине со Скоттом на переднем сиденье его автомобиля — пока меня не затопило воспоминание о том, как Трина множество раз говорила мне, что я должна куда-то пригласить Скотта. ВЫ ИДЕАЛЬНО ПОДХОДИТЕ ДРУГ ДРУГУ, — все повторял и повторял голос Трины у меня в голове. — ПОЧЕМУ ТЫ ЕГО НЕ ПРИГЛАСИШЬ?

ЗАТКНИСЬ, ТРИНА, отвечала я ей. Но, вы же понимаете, отвечала у себя в голове. ЗАТКНИСЬ!

Поразительно, как моя бывшая лучшая подруга могла испортить такую невинную вещь, как езда в автомобиле… даже не присутствуя при этом.

Не знаю, заметил ли Скотт, что я внезапно замолчала. Вряд ли он мог этого не заметить, ведь обычно мы разговаривали со скоростью миля в минуту.

Но, клянусь, услышав голос Трины у себя в голове, я уже больше ни о чем не могла думать.

Кроме, быть может, сердечек в книжечке Джери Линн. Это, по некой причине, я не могла выкинуть из своей головы.

Скотт, казалось, не обращал внимания на мою неожиданную немоту. В сущности, он этим воспользовался, спросив, как только мы свернули на мою улицу:

— Джен, можно задать тебе вопрос?

Что могло быть обыденнее? Он хотел задать мне вопрос. И все. Просто вопрос.

Так почему у меня в груди заколотилось сердце? Почему у меня вспотели руки? Почему мне стало трудно дышать?

— Давай, — хрипло ответила я.

Только я никогда не узнаю, что хотел спросить Скотт, потому что, когда мы подъехали к моему дому…

…восемь или семь репортеров бросились к машине и расстреляли меня вопросами,

— Джен, Джен! — кричал один из них. — Какого цвета платье вы наденете на праздник? Только намекните!

— Мисс Гриинли, — кричал другой, — у вас волосы будут подняты? Или распущены? Подростки хотят это знать!

— Джен, — вопил третий, — вы поедете с Люком в Торонто, где он будет сниматься?

— Господи, — сказал Скотт. — Они все еще охотятся на тебя?

— Еще как, — ответила я. И глубоко вздохнула, стараясь унять все еще сильно бьющееся сердце. — Что ты хотел у меня спросить, Скотт?

— О, — ответил Скотт. — Ничего. — Он улыбнулся, делая вид, что подносит к моему лицу микрофон. — Мисс Гриинли, каково чувствовать, что вам завидуют миллионы девушек по всей стране?

— Без комментариев, — сказала я, улыбнувшись в ответ. Шутка. Он просто шутит со мной. Так что, все в порядке…

…как бы то ни было.

Затем я выпрыгнула из машины прямо в объятия репортеров.

— Увидимся завтра! — крикнула я Скотту.

— Увидимся, — ответил Скотт.

Но даже тогда — хотя мы уже попрощались и вокруг нас были люди — все равно все было очень странно. Потому что я заметила, что Скотт ждет, пока я пройду мимо репортеров — «Дженни, Дженни, каково вам понимать, что вы идете на весенний бал с Самой Сексуальной Новой Звездой, которую выбрал народ?» — и пока я открою дверь, и только тогда он двинулся прочь. Он хотел убедиться, что со мной все в порядке, хотя, понимаете, был еще ясный день.

Что все это значит? Серьезно, что?

И мне пришла в голову мысль, что теперь, когда Скотт и Джери расстались, я могла бы послать Трине письмо. Знаете, я бы написала: О ГОСПОДИ, ТОЛЬКО ЧТО, КОГДА СКОТТ ВЫСАДИЛ МЕНЯ. ОН НЕ УЕЗЖАЛ, ОН ЖДАЛ, ХОТЕЛ УБЕДИТЬСЯ, ЧТО СО МНОЙ ВСЕ В ПОРЯДКЕ. КАК ТЫ ДУМА-ЕШЬ, ЧТО ЭТО ЗНАЧИТ?

Только я не могла написать этого Трине. Потому что мы все еще не разговаривали.

И еще потому, что это было слишком странно. Потому что я в этом смысле не думала о Скотте.

А может, думала?

Могла бы подумать?

Только, на самом деле, у меня не оказалось времени на такие раздумья. Потому что как только я переступила через порог, зазвонил телефон.

Сначала я была почти уверена, что это она. Я имею в виду — Трина. Трина звонит, чтобы сказать, как она сожалеет о том, что случилось сегодня на хоре и просит меня ее простить.

Но это была вовсе не Трина, Оказалось, что это Карен Сью Уолтерс.

Я даже предположить не могла, что ей нужно — раньше она никогда не звонила мне домой.

Выяснилось, что Карен Уолтерс хотела узнать, все ли со мной в порядке. Она отпустила несколько шуточек по поводу характера мистера Холла и сказала:

— Мы — люди театра. Тут уж ничем не изменишь. — Затем она добавила, что надеется увидеть меня завтра на репетиции.

— Вряд ли, — медленно сказала я, удивляясь этому разговору. Хочу сказать, что в этом тоже есть нечто странное — чтобы Карен Сью интересовалась, в порядке ли я, час спустя после происшествия. Что-то я не заметила, чтобы ее это очень интересовало, когда все происходило.

— Не думаю, что я гожусь для хора вообще, — ответила я ей. — Ты сама сказала… — люди театра. А я просто не той породы.

Голос Карен Сью тут же изменился. Она спросила меня, понимаю ли я, как всех подвожу. Не только ее и хор, но и всю школу. Вся школа рассчитывает на то, что «Трубадуры» победят на «Бишоп Люерсе».

И тогда я сообразила, зачем на самом деле звонила Карен Сью. Не потому, что она заботилась о моем состоянии. Она же не побежала за мной, когда я вышла из комнаты хора.

Все дело в том, что они не нашли никого, кто мог бы бросить шляпу Трине.

Вот я и сказала Карен Сью, что единственный способ увидеть меня на завтрашней репетиции — это заставить кого-то втащить мой холодный, безжизненный труп на ступеньки и оставить его там.

И я повесила трубку, чтобы мне не захотелось извиниться за свои слова.

Карен Сью была не единственной из «Трубадуров», кто звонил мне в этот вечер. Я услышала целый букет наших сопрано. Разумеется, кроме Трины. Кроме того человека, который должен был мне позвонить, по чьей вине все и произошло. Но звонили другие.

И всем я говорила то же самое, что и Карен Сью:

— Нет, в хор я не вернусь.

Когда телефон зазвонил в одиннадцать часов ночи, мой папа, который как и мама, не знал, что произошло… и я предпочла, чтобы они так и оставались в неведении, — папа рявкнул:

— А мне еще раньше не нравилось, когда вы с Триной разговаривали…

Но когда я подняла трубку, оказалось, что это не «Трубадур», который умоляет меня вернуться. Это был Люк Страйкер.

— Джен, — сказал он. — Привет. Надеюсь, не разбудил. Здесь в Л.А. всего девять часов. Я забыл о разнице во времени. Родители злятся?

Они, конечно, злились, но не на Люка. Я заверила его, что все в порядке. А потом поинтересовалась, из-за чего он звонит. Может, он, спросила я себя, позвонил, чтобы отменить свое приглашение на «Весенние танцы»?

Знаю, что это выглядит безумием. Знаю, что любую девушку Америки такой звонок должен был бы напугать. Знаете, Люк Страйкер отменил свидание.

А я? Я пыталась не обращать внимания на мой участившийся пульс. Потому что, если Люк отменил наше свидание, то я — свободна… свободна и могу пойти на вечеринку Куанга.

Я не спрашивала себя, почему у меня возникли такие мысли. Я не спрашивала себя, с кем я хотела бы пойти на эту вечеринку,

И я не спрашивала себя, а возможно ли, что это имеет отношение к вопросу, который некая персона хотела задать мне сегодня вечером…

О, ПОЖАЛУЙСТА, ОТМЕНИ СВИДАНИЕ НА ВЕСЕННИХ… ТАНЦАХ. ПОЖАЛУЙСТА, ПОЖАЛУЙСТА, ОТМЕНИ. ДАВАЙ, ЛЮК, ОТМЕНИ СВИДАНИЕ НА ВЕСЕННИХ ТАНЦАХ…

Но Люк звонил мне вовсе не из-за этого. Совсем даже не из-за этого.

— Я узнал, что произошло сегодня на хоре, — сказал он.

Я чуть не уронила телефон.

— Ты узнал? Как это ТЫ узнал? Кто тебе рассказал? Мисс Келлог? Господи, она же не знает. Или знает?

— Это не мисс Келлог, — с запинкой ответил Люк. — Давай скажем так: у меня есть свои источники.

Источники? Что за источники? О чем это он?

— О боже! — Я похолодела от страха. — Это было в новостях? О том, как я ушла с хора? Кто об этом рассказал? И что со мной будет, когда об этом узнают родители?

— Успокойся, — сказал Люк и расхохотался. — В новостях этого не было. Надеюсь, и не должно быть. Хотелось бы мне быть там, чтобы увидеть полет шляпы в тубу…

— И ничего смешного, — сказала я, хотя несколько часов назад хохотала над этим до колик. — Ну, сам факт, конечно, смешной. Но все на меня злятся. Люк, никогда раньше не бывало, чтобы столько людей злилось на меня.

— И хорошо, — сказал Люк. — Значит, это работает.

— Что работает?

— То, о чем мы с тобой говорили. Ты, Джен, не сможешь провести все эти перемены, не потеряв нескольких перышек.

— Ох, — сказала я. — Ну, я не могла бы назвать мой уход из хора существенной переменой.

— Но это так, — сказал Люк. — Может, это менее значительно, чем то, что ты сделала для Кэйры, но…

— Погоди, — сказала я. — Как ТЫ узнал о том, что произошло с Кэйрой?

— Я же тебе сказал, — смеясь, ответил Люк. — У меня есть свои источники.

Интересно, с кем это Люк мог разговаривать? Ведь он, уехав из Клэйтона, вернулся в свой дом на Голливудских Холмах, где, как говорили, он уединился и все еще отказывается разговаривать с прессой об уходе Анжелики и о своем последовавшим за тем решением — один репортер назвал это «фиглярством» — решением изучить всю подноготную учебы в средней школе в маленьком городке Среднего Запада. Все, казалось, желают знать, что происходит с Люком Страйкером и в чем суть его «чудаческого» поведения.

Но, на самом деле, я не думала, что Люк ищет одиночества и его идея изучить среднею школу — чудачество. Он же не залезает на деревья и не называет себя Питером Пэном, как делают НЕКОТОРЫЕ знаменитости.

— Слушай, Джен( — сказал Люк мягким, глубоким голосом, который сделал таким убедительным его Ланселота. И сразу было понятно, почему Джиневра ушла к нему от другого парня, который играл Короля Артура. — Я просто хотел позвонить тебе и сказать, как я тобой горжусь. Ты была великолепна. А как идут дела на фронте Бетти Энн?

Бетти Энн! О боже! Я совершенно забыла о Бетти Энн.

— Я над этим работаю, — соврала я.

— Прекрасно, — сказал Люк. — Значит, увидимся в субботу, хорошо? И, Джен…

— Да?

— Я знал, что ты сможешь это сделать.

Я поблагодарила его и повесила трубку. Но я не могла полностью разделить его восторг. Что именно я сделала? Я ушла из хора как раз перед большим, решающим выступлением. Завтра мне придется пропустить четвертый урок, то есть хор, и меня могут поймать и, впоследствии, не допустить к занятиям.

А теперь я собираюсь выступить против самого популярного в школе парня, чтобы вернуть на место куколку своей любимой учительницы.

О да, дела идут великолепно.

Спросите Энни

Задайте Энни самый сложный вопрос, который касается сугубо личных отношений. Вперед, дерзайте!

В «Журнале» средней школы Клэйтона публикуются все письма. Тайна имени и адреса электронной почты корреспондента гарантируется.

Дорогая Энни!

Есть парень, который нравится мне больше, чем просто друг, но он, кажется, думает, что мы только приятели. Он спрашивает у меня совета по поводу девочек и приглашает на свидания всех моих подруг, но только не меня. Это просто меня убивает! Должна ли я решиться и сказать ему, что он мне нравится? Не испортит ли это наших отношений так, что он больше не захочет со мной дружить? Если мы не останемся друзьями, я этого не вынесу. Помоги! Что мне делать?

Та, которая устала сидеть дома,

пока он приглашает на свидания

других девушек

Дорогая Уставшая!

У меня есть для тебя новости: ты и этот парень теперь уже больше не друзья. Нельзя дружить с человеком, который так тебя мучает. Ты должна сделать выбор: то ли признать, что пары из вас не получится, то ли решительно спросить его, почему он приглашает на свидания кого угодно, только не тебя. Или он промямлит что-то невразумительное (в таком случае ты будешь знать, что не привлекаешь его), или скажет: «Яне знал, что ты этого хочешь» — и пригласит тебя. В любом случае, ты получишь ответ.

Энни

 

Четырнадцатая глава

Операция «Возвращение Бетти Энн» началась утром следующего дня. В ту минуту, как Курт и его дружки прислали миссис Малвейни новое письмо с требованием выкупа. Оно было еще хуже, чем предыдущее. Оно гласило:

ЕСЛИ ВЫ НЕ ПОСТАВИТЕ ПЯТЕРКИ ВСЕМ В ВАШИХ КЛАССАХ, ТО В ВАШЕМ РАСПОРЯЖЕНИИ ОКАЖЕТСЯ ГОЛОВА БЕТТИ ЭНН.

Миссис Малвейни, побледнев, громко прочла нам это послание, она нашла его у себя на столе там, где, обычно сидела Бетти Энн. У миссис Малвейни даже руки дрожали.

Прочитав письмо, она молча скомкала его и швырнула в сторону.

Я понимала, что они зашли слишком далеко. Похищение Бетти Энн из веселой проделки превратилось в акт откровенной жестокости.

И я не собиралась терпеть этого ни секундой дольше.

После третьего урока, как только прозвенел звонок, я, вместо того чтобы идти на хор, нырнула в учительскую и подошла к миссис Темплтон, помощнице мисс Келлог.

— Да, здравствуй, Дженни, — сказала миссис Темплтон. — У тебя сейчас назначена встреча с мисс Келлог? Но я не видела твоего имени в ее календаре.

— Нет, никакой встречи не назначено, — сказала я. — На самом деле я хотела поговорить именно с вами.

Миссис Темплтон была приятно удивлена.

— Со МНОЙ? Вот как, но я не представляю себе, что могу для тебя сделать, Дженни…

— Это, в сущности, весьма щекотливая тема, — сказала я тихим голосом, будто боялась, что нас могут подслушать другие учителя в учительской. — Надеюсь, что это останется между нами. Вы можете… Могу я доверить вам тайну, которую вы сохраните в секрете?

Миссис Темплтон, которая любила сплетни больше всех известных мне людей, и, вероятно, за всю свою жизнь не сохранившая ни одного секрета, наклонилась вперед.

— Разумеется, можешь, — прошептала она. И тогда я ей рассказала.

О, конечно, не правду… о том, что я сбежала с хора и не собираюсь туда возвращаться, или о том, что я — «Спросите Энни», или о том, что у меня возникло дурное предчувствие, что я, быть может, влюбилась в Скотта Беннетта.

Рассказала я ей о том, что, испытывая стресс от того, что Люк Страйкер пригласил меня на «Весенние танцы» и от того, что интервью со мной появилось в журнале «Развлечения сегодня вечером», я забыла комбинацию цифр замка на моем шкафчике в раздевалке.

Просто забыла.

— И все? — Миссис Т. выглядела разочарованной. — Ну, мы это мгновенно исправим, солнышко, не печалься.

И тогда, я знала, что она это сделает, миссис Темплтон извлекла огромный список, на котором были обозначены комбинации всех замков в школе.

— Напомни, какой номер твоего шкафчика, солнышко? — спросила меня миссис Темплтон.

— Три сорок пять, — сказала я, живенько назвав ей не свой номер, а номер Курта Шрэдера.

Миссис Темплтон не знала номера моего шкафчика. Ей и в голову не пришло, что я ее обманываю. Она сказала:

— Так, это твой — двадцать один, тридцать пять, двадцать восемь?

Я быстро записала номер.

— Ага, — сказала я, глядя на цифры с удивлением. — Конечно. Как странно, что я забыла.

— Ну, — добродушно сказала миссис Темплтон, — тебе так досталось, солнышко. Я имею в виду, Люк Страйкер… если бы я общалась с ним столько, сколько ты, я бы тоже забыла все, что знала… особенно тот факт, что я замужем!

Я так смеялась над шуткой миссис Темплтон!

— Смешно, — сказала я. — Ну а теперь я пойду, мне нужно взять свои книжки. И потом — в класс, на урок.

— Да, да, солнышко, — сказала миссис Темплтон. — Ой, погоди, давай-ка я выпишу тебе пропуск, чтобы у тебя не было неприятностей…

Все получилось так легко.

Я помчалась через пустой коридор, слыша бормотание учителей из-за каждой двери, и наконец добралась до шкафчика номер три сорок пять. Я взялась за колесико кодового замка и приступила к работе.

Налево, двадцать один.

По всему кругу, тридцать пять.

Посмотрела по сторонам, чтобы убедиться, что никто не подошел. Особенно Курт Шрэдер.

Затем снова налево, двадцать восемь…

Дверь шкафчика открылась.

Ничего.

О, множество эротических журналов, учебники, наклейки со словами: «Петухи, убирайтесь!» Конверт. Коробочка с презервативами (мило). И ужасно едкий и неприятный запах.

Но никакой Бетти Энн.

Раздавленная, но не побежденная я закрыла шкафчик и поплелась в библиотеку, где пряталась до звонка на ланч. Мне даже не пришлось показывать библиотекарше пропуск, А она даже не спросила, что я делаю в библиотеке и почему я не на уроке. Потому что, знаете ли, я же миленькая маленькая Дженни Гриинли.

Должна вам сказать, я начала думать, что вовсе неплохо быть девочкой типа девочка-соседка.

Когда звонок прозвенел, я была в кафе одной из первых.

И когда вразвалочку вошли Курт и его дружки, я прямиком направилась к ним.

— Джен! — позвала меня Кэйра, когда я прошла мимо нашего стола. — Куда ты идешь?

— Сейчас вернусь, — ответила я, торопясь к подиуму, где у линии раздачи стоял Курт, раздумывая, что выбрать — сосиски с перцем или бургер с индейкой.

— Курт, — сказала я ему. — Где Бетти Энн?

Курт посмотрел на меня.

— Что? Ой, это снова ты. Что ты пристала ко мне с этой дурацкой куклой?

— Где она, Курт?

— Расслабься, — сказал Курт. — Она в надежном месте.

— Где она, Курт?

Курт перевел взгляд с меня на своих приятелей и заржал.

— Что с тобой? — снова спросил он меня. — Ты мне надоела. Сначала Кэйра Корова, потом это. Боже мой, мы просто хотим повеселиться.

— Только скажи мне, с куклой все в порядке, а?

— Она в полном порядке, — ответил Курт. — Она где-то у меня в комнате, о'кей? А теперь перестань заниматься чепухой, тебя это не касается, и дай мне заказать себе еду. Или ты собираешься стоять рядом со мной?

Я отошла от него и вернулась к своему столу.

— В чем дело? — пожелала узнать Джери Линн, когда я села на стул.

— Ни в чем, — ответила я. Я сосредоточенно ковыряла вилкой в тарелке и тут заметила, что Скотт смотрит на меня. Когда мы встретились глазами, он отвел взгляд.

Внезапно я почувствовала, что совсем не хочу есть.

Я тихонько сидела, удивляясь пропаже аппетита — а ведь только что была такая голодная, — в то время, как Кэйра и Куанг вели оживленную беседу о значительности роли Роуз Макгоан в «Очаровании», и тут я почувствовала, как кто-то постукивает меня по плечу. Я обернулась и увидела Карен Сью Уолтерс с половиной сопрано — кроме Трины, заметила я — рядом с ней.

Скажите на милость, что они здесь делают?

— Мы просто пришли поблагодарить тебя, — сказала Карен Сью очень едким, саркастическим тоном, — за то, что ты подвела хор. Мы будем думать о тебе завтра, когда займем первое место на «Люерсе».

Я посмотрела на Стива, чтобы понять, знал ли он заранее об этом нападении на меня. Но он выглядел таким же озадаченным, как и я сама.

Я обернулась к Карен Сью, чтобы сказать; ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, — единственное, что пришло в голову, но мне это не удалось. Потому что Кэйра Шлосбург внезапно отодвинула стул и встала.

Должна вам сказать, что грудастая Карен Сью не считала Кэйру за человека.

— Девчонки, почему вы оставили ее одну? — требовательно спросила Кэйра у Карен Сью и ее подруг. — Разве вам не понятно, что ей и так досталось, а вы еще добавляете?

Карен Сью была настолько обескуражена, что несколько секунд, моргая, только смотрела на Кэйру и пятилась назад. Затем она, похоже, справилась с собой, поскольку захихикала и сказала;

— Ох, здорово! Будто меня трогает, что думаешь ТЫ, Кэйра Корова.

Если бы она сказала:

— ЭЙ! Я НАШЛА ВЫИГРЫШНЫЙ ЛОТЕРЕЙНЫЙ БИЛЕТ! — то тишина, которая повисла бы в кафе после этого заявления, не была бы более полной. Все, казалось, бросили свои дела и смотрели на наш стол. На наш стол, который многие годы был оазисом мира в море суеты и страха.

Не знаю, что им представлялось. Что, по их мнению, я должна была совершить. Вцепиться ногтями в Карен Сью? Устроить небольшую битву двух кошек для развлечения публики во время ланча?

Что ж, их ждало разочарование.

Мне было чуть трудно дышать. А интересно, когда Люк произносил передо мной свою речь о том, что такие люди, как я, должны произвести перемены в обществе, представлял ли он, насколько трудная это задача? Это был проект с абсолютно неясной перспективой.

Я уж была готова сказать Карен Сью, что она спустилась на уровень Куртов всего мира, когда меня снова перебили.

На этот раз это был Скотт Беннетт.

— Знаете что, — отложив салфетку, сказал он голосом человека, которого вывели из себя, — я начинаю терять терпение. Мы тут сидели, ели вкусную пищу, а вы пришли и все испортили,

— Это свободная страна, — пронзительно завопила Карен Сью.

Но Куанг — все его сто пятьдесят фунтов веса — оттолкнул свой стул назад и поднялся.

— Вы слышали, что вам говорят, — сказал он. — Вон отсюда.

Все сопрано, вытаращив глаза, как зайцы, бросились врассыпную.

И все в комнате вернулись к тому, что делали перед тем, как эти девчонки выкинули свой глупый трюк.

Ну, все, кроме меня. Потому что мое сердце было переполнено радостью оттого, что мои друзья — мои НАСТОЯЩИЕ друзья — сделали для меня.

— Ребята, — сказала я, чувствуя, что в уголках глаз собираются слезы. — Ребята, это было так хорошо…

— Боже мой, — сказал Куанг, в ужасе глядя на меня. — Ты же не собираешься расплакаться, а?

— Конечно, не собирается, — сказала Джери Линн, передавая мне носовой платок. — И даже не вздумай плакать, Джен. Не то и я заплачу. А у меня сегодня тушь на ресницах неводостойкая.

И я рассмеялась. У меня глаза были полны слез, и я даже не могла рассмотреть свой сандвич с тунцом. Но я все равно смеялась.

— Зачем ты вообще пошла в этот дурацкий хор? — спросил меня Скотт в машине по дороге домой, после собрания в «Журнале». Меня не слишком удивило, что он предложил меня подвезти.

Напугало. Но не удивило.

Мне было страшно не по той причине, о которой вы подумали. Я вовсе не думала, что Скотт собирается объявить о любви ко мне или о чем-нибудь в этом роде здесь, в своем «ауди». То, что произошло сегодня за ланчем, было прекрасно с одной стороны, но не так прекрасно с другой. Ничего не было прекрасного в том, что Скотт так заступился за меня — или, на самом деле, за Кэйру.

Это означало, что он действительно рассматривает меня как друга.

В том-то и проблема.

Он, вероятно, не рассматривал меня как нечто большее.

Стоит задуматься. Я рассматриваю Люка как своего друга. И мне не нужны с ним свидания определенного свойства. С Люком, я хочу сказать.

Значит, Скотт думает обо мне как о друге? И в этом нет ничего хорошего.

Потому что у меня возникли всякие ощущения — начиная с потери аппетита за ланчем и кончая вспотевшими руками вчера, у него в машине — и это, быть может, означает, что он нравится мне больше, чем просто друг.

Я виню в этом Трину, так же, как виню ее и за этих «Трубадуров». Потому что если бы много месяцев назад она не внушила мне эту идею, то со мной ничего не произошло бы теперь, когда Скотт и Джери Линн расстались, и он стал доступен, так что я могу… что он может… что МЫ можем….

О господи! Надо просто об этом забыть. Потому что ничего не будет. Так зачем впустую об этом размышлять? Ведь даже если я начала думать о нем не только как о простом друге, то он, явно, думает обо мне всего лишь как о славной маленькой Дженни Гриинли, как о «Спросите Энни», как о всеобщем лучшем друге.

Ну и прекрасно. Правда, это хорошо. Мне просто нравится, что он отвозит меня домой после школы. Вот и славненько.

Так отчего же я испытывала страх, когда ехала с ним?

А вот отчего — я знала, что произойдет.

— Эй, послушай, — сказала я, увидев табличку с названием «Сикамор Хиллс», с названием улицы, где живет Курт Шрэдер — по крайней мере, согласно телефонному справочнику, — мы можем сделать небольшой крюк?

— Конечно, — ответил Скотт. — Куда едем?

— Сверни здесь, — ответила я, — у знака.

Скотт свернул, и мы поехали вдоль симпатичной улицы — недалеко от улицы, на которой живет Кэйра, — уставленной большими, с иголочки, домами.

— Ты намерена объяснить мне, что мы собираемся тут делать? — спросил Скотт.

— Мы изобразим здесь сцену спасения, — загадочно ответила я.

— Спасения? Какого спасения?

— Спасения Бетти Энн.

— А-а… — сказал Скотт. Мой ответ, явно, произвел на него впечатление. — Что ты хочешь сделать? Ворваться и схватить ее? Нам придется ждать до темноты? Так. По-моему, у Куанга есть очки ночного видения…

— Очень смешно. Но нам не нужен ни прибор ночного видения, ни темнота, — сказала я.

Дом Курта — номер 1532 по Сикамор Хиллс Стрит, был от нас справа. Большой дом внушительного вида, в стиле Тюдор. Я обрадовалась, увидев, что у дома нет машины Курта.

— Так, — сказал Скотт, подъехав ко входу и выключив зажигание. — Что теперь?

— Наблюдай и учись, мой друг, — сказала я, отстегнув ремень безопасности. — Наблюдай и учись.

Скотт проводил меня по лестнице до входной двери Шрэдеров. Я нажала на кнопку звонка.

Слушайте, я вас не обманываю. За чем наблюдать, чему учиться? Наблюдать за игрой, учиться действию. Подозреваю, что во мне гораздо больше актерских способностей, чем я думала.

А по правде говоря, я очень нервничала. У меня подкашивались ноги. Сердце мчалось со скоростью миля в минуту. Ладони вспотели — в этот раз не из-за Скотта, а потому, что мне самой было неясно, сработает ли мой план.

Но я знала одно: если не попытаться, то вообще ничего не получится.

Дверь открыла — как я и надеялась — маленькая сестра Курта. Ее звали, я прочла это на ее ожерелье, Вики. Я оперлась руками о колени (при этом вытерла о джинсы вспотевшие ладони) так, что мои глаза оказались на одном уровне с ее глазами, и сказала:

— Привет! Ты меня знаешь?

Вики вытащила кончик косички, который она сосала, изо рта и сказала, вытаращив от изумления глаза:

— О господи! Ты — Дженни Гриинли! Ты идешь на «Весенние танцы» с Люком Страйкером! Я видела тебя в новостях!

— Да, это я, — скромно сказала я. — Твой брат Курт дома?

Вики покачала головой, будто потеряла дар речи.

— Нет, он поехал на озеро. С Кортни.

— О нет, — сказала я, стараясь показаться расстроенной. Играть роль становилось все легче и легче. — А он не оставил кое-что для меня? Куклу?

Глаза Вики раскрылись еще шире,

— Ты имеешь в виду Бетти Энн?

— Да, — сказала я. — Бетти Энн. Слушай, сейчас моя очередь ее хранить. Думаю, Курт просто забыл. Сделаешь мне одолжение? Можешь сбегать к нему в комнату и принести мне куклу?

Кончик косы переместился обратно в рот.

— Мне не разрешается входить в комнату Курта, — сказала Вики и стала еще энергичнее сосать косу. — Он сказал, что если я это сделаю, то он пожалуется маме.

— О, Вики, в этот раз он не будет против, — сказала я. — В сущности, ты и ему окажешь огромную услугу. Потому что, видишь ли, если я не заберу Бетти Энн — и прямо сейчас — кто-нибудь пойдет к директору школы и скажет ему, что это Курт взял куклу, и тогда Курту, возможно, не дадут аттестат.

Косичка выпала из Викиного рта.

— Кто-то так сделает?

— О да, — сказала я, толкнув локтем Скотта, который начал хихикать. — Кто-то может это сделать. Так что, видишь, ты действительно поможешь Курту, если принесешь мне куклу.

— Хорошо, — сказал Вики. — Я сейчас вернусь. Она убежала. Я глянула на Скотта — он качал головой.

— Что с тобой случилось? — спросил Скотт.

— Что ты имеешь в виду? — немного встревожившись, спросила я.

— Ты никогда такой не была, — ответил Скотт. — Ты раньше… ну, не знаю. Тебе раньше хотелось все сгладить, а не взбаламутить.

Мне не верилось, что он это заметил. То есть, что он обратил на это внимание. На МЕНЯ.

— Не знаю, — сказала я, отвернувшись, чтобы Скотт не увидел, как я покраснела. — Подозреваю, что я решила все это остановить.

Мы услышали шаги бегущей Вики, и вот она появилась с Бетти Энн в руках.

Но Бетти Энн выглядела неважно. Волосы у нее сбились, а на ее комбинезончике были видны следы от соуса.

Но она была цела. Голова ее была на месте, а не в мусорном ведре. В ней все еще можно было узнать Бетти Энн Малвейни.

— Вот она, — сказала Вики. — Я нашла ее у Курта под кроватью.

— Спасибо, Вики, — сказала я, зажав Бетти Энн в руке. — Ты замечательная. И, слушай, когда Курт вернется домой, скажи ему, что приходила Дженни Гриинли, и она сказала, что если ты не отдашь ей куклу, то кто-то пойдет к директору и все ему расскажет.

— Приходила не только Дженни Гриинли, — сказал Скотт. — Скажи Курту, что приходил еще и Скотт Беннетт.

— Нет, Только Дженни Гриинли, — сказала я, быстро послав Скотту взгляд — ЧТО-ТЫ-ВСЕ-ПОРТИШЬ?

— Нет, — сказал Скотт, вернув мне такой же взгляд. — И Скотт Беннетт.

— Я скажу Курту, что вы оба приходили, — сказала Вики. — Если бы вы достали мне автограф Люка Страйкера! Дженни, ты сможешь это сделать? Пожа-а-алуйста!

— Да, конечно, смогу, — сказала я и помахала ей рукой, когда мы сбегали со ступенек лестницы к машине Скотта.

— Зачем ты это сделал? — спросила я его, как только мы оказались в машине. — Назвал ей свое имя?

— Потому что, когда Курт обнаружит, что ты натворила, — сказал Скотт, — он взорвется, как ракета. И если решит кому-то набить морду, то думаю, должен, по крайней мере, найтись хоть кто-то, кто ответит ему тем же.

Внезапно я снова заморгала от слез. Мне просто не верилось. Дважды за день он кидался меня спасать, будто…

Ну, будто Ланселот.

— Великолепно! — сказал Скотт. — Ты снова решила поплакать, а?

— Нет, — засопев, ответила я.

Я ничего не могла поделать. Он готов пожертвовать своим собственным лицом, чтобы сохранить мое… Это в самом деле очень приятно, к тому же еще никогда в жизни никто для меня такого не делал. И это должно было означать, что он думает обо мне не только как о друге, ведь так?

Так ведь?

Мы остановились. Внезапно Скотт снял руки с руля и наклонился ко мне…

Я позволю ему. У меня подпрыгнуло сердце. Пульс заколотился. Я думала, что он хочет меня поцеловать. Я думала, что он хочет придвинуться поближе, обнять меня, прошептать: «ПОЖАЛУЙСТА, ДЖЕННИ, НЕ ПЛАЧЬ», и поцеловать меня.

Я знала! Я не понимала, откуда это во мне возникло! Но внезапно эта мысль оказалось там, у меня в сознании.

Сердце в моей груди билось громче, чем барабан на репетиции «Трубадуров», дыхание перехватило…

Но вместо того чтобы обнять меня, Скотт потянулся и открыл ящик для перчаток. Он что-то оттуда достал и протянул мне.

Это был пакетик бумажных салфеток.

— Ты сейчас промочишь всю куклу, — сказал он.

Спросите Энни

Задайте Энни самый сложный вопрос, который касается сугубо личных отношений. Вперед, дерзайте!

В «Журнале» средней школы Клэйтона публикуются все письма. Тайна имени и адреса электронной почты корреспондента гарантируется.

Дорогая Энни!

Я скоро кончаю школу и хочу провести лето, как другие ребята, — ездить на озеро, бродить по торговому центру и, знаешь, просто прохлаждаться, Я чувствую, что после девяти месяцев учебы моя задница устала. Мне необходим отдых, отдых и отдых.

Но с моими родителями — проблема. Они настаивают на том, чтобы я пошел работать. Они говорят, что я должен начать зарабатывать на колледж. Но разве не они должны платить за колледж? Я прошу тебя напечатать это письмо, потому что знаю: мои родители сделают то, что ты скажешь, потому что они, как и я, думают, что ты — спец.

Лучи, лишенные свободы

Дорогие Лучи!

Я, может быть, и не спец, но я собираюсь выступить в этой роли. Твои родители правы. Никто не «заслуживает» трех месяцев отдыха. Разве твои родители, которые, вероятно, напряженно работают целый год, потом три месяца отдыхают? Нет.

Отдохни две недели. Затем начни работать. И езди на озеро или болтайся по торговому центру в уик-энд. Однажды обнаружишь, что и денежки появились. Вот что я тебе советую.

Энни

 

Пятнадцатая глава

На следующее утро Бетти Энн вернулась на свое место на столе миссис Малвейни.

Моя мама постаралась и вычистила ее. Она вывела с комбинезончика Бетти Энн следы соуса, и мы обе целый час пытались поправить прическу куклы. Наконец мы заплели ее волосы в две косы и завязали их ленточками, которые остались у мамы от оформления чьей-то кухни в деревенском стиле.

В результате, хотя Бетти Энн и не выглядела в точности так, как до тяжелого испытания, она, по крайней мере, выглядела… нормально.

И когда миссис Малвейни вошла и увидела ее…

Что ж, можно сказать, что она и не подумала, будто в Бетти Энн есть что-то неправильное.

— БЕТТИ ЭНН! — тяжело дыша, сказала миссис Малвейни. Не думаю, что миссис М, заметила, что я стою около куклы и оберегаю ее. После всех трудностей, с которыми я заполучила куклу, я не собиралась позволить Курту снова ее своровать.

Предположение Скотта о том, что нам грозит расправа, оказалось ошибочным. Похоже, что Вики донесла до Крута основную часть моего сообщения — ту часть, где говорилось об аттестате и о том, что будет, если кто-нибудь расскажет доктору Люису всю правду о похищении Бетти Энн.

Курт не промолвил ни слова, когда вошел утром в класс и рухнул на свое место. Он сверкнул на меня глазами, увидев, что я стою у стола миссис М. и поглядываю то на дверь, то на Бетти Энн, — это правда.

Но больше он ничего не сделал.

К концу урока, когда Курт просто прошел мимо и вышел из комнаты, даже не посмотрев на меня, я заключила, что Люк был прав на сто процентов.

Я и не представляла себе, что обладаю такой силой.

После четвертого урока я обнаружила в себе еще большую силу.

Но вернемся к миссис М. Переменилось ли что-нибудь в ее поведении, когда она увидела, что Бетти Энн в целости и сохранности — кроме косичек — вернулась к ней?

Можно держать пари — да, переменилось. Она просто порхала. Я понимаю, это звучит глупо — что кто-то может так сильно любить куклу — но миссис Малвейни превратилась в другого человека. Она не спросила, где была Бетти Энн. Она не поблагодарила нас за то, что куклу возвратили.

Вместо этого она стала нас развлекать с помощью текста, который больше пригодился бы для дружеской вечеринки — если бы вы там нашли кого-то, кто знал бы латынь. В нем были вот такие фразы:

Bibat ille, bibat illa,

Bibat servus et ancilla,

Bibat hera, bibat herus,

Ad bibendum nemo serus.

Что, в сущности, означало: «А теперь все выпьем».

Ужас!

Но это было не так ужасно, как то, что случилось через несколько уроков.

Это была пятница. Автобус, который наняли для того, чтобы отвезти «Трубадуров» на «Люерс», должен был отправиться в шесть часов утра и вернуться с наступлением темноты, если бы «Трубадуры» вышли в финал. Приятно ли было сознавать, что у меня есть один день, когда я могу не беспокоиться о том, что нарвусь на мистера Холла или Карен Сью? Да.

Огорчалась ли я, что мое время истекает, и рано или поздно меня накажут за прогулы четвертого урока?

Очень огорчалась. Мне не верилось, что меня вызовут к мисс Келлог. Мистер Холл должен был отметить мое вчерашнее отсутствие у него на уроке. Может, мисс К. подумала, что это какая-то ошибка? Ведь славная маленькая Дженни Гриинли НИКОГДА не пропускает уроки.

Что ж, полагаю, мисс К. довольно скоро поймет, что никакой ошибки нет.

Как бы то ни было, когда в этот день шел четвертый урок, я находилась в библиотеке — куда мне еще идти? — и тихонько делала домашнее задание. И тут неожиданно в научном отделе, где я сидела, кто-то возник и сказал:

— Привет.

Я повернула голову. Это была Трина.

— Что?.. — Я поморгала, наверное, тысячу раз, но образ перед моими глазами не изменился. Это все равно была Трина.

И она была здесь, а не на «Люерсе».

И она разговаривала со мной.

— Что ты здесь делаешь? — в конце концов смогла произнести я. — Ты опоздала на автобус?

— Нет, — сказала Трина, вынимая свою тетрадку. — Я тоже ушла.

— Ты ушла… — и я широко разинула рот. — Погоди. Ты ушла из «ТРУБАДУРОВ»?

Трина печально смотрела на меня.

— Ага, — сказала она. — Я ушла из «Трубадуров». Ладно, а как ты решила седьмой номер?

— Минутку. — Меня одолевали другие проблемы. Я хочу сказать, что Трина, единственный человек, на поддержку которого против мистера Холла, как я думала, можно было бы рассчитывать, мне не помогла. Она в тот день, когда я бросила шляпу в тубу Джейка Манкини, не произнесла ни слова.

И она ничего не сказала даже вчера, когда сопрано пытались наорать на меня во время ланча.

Но сейчас она сидит рядом со мной в то время, как должна была бы находиться на сцене и петь?

— Ты БРОСИЛА «Трубадуров»? — повторила я так громко и настойчиво, что библиотекарша, которая до сих пор и не думала спрашивать меня, почему я каждый день провожу четвертый урок в библиотеке, посмотрела на нас со своего места. Пришлось говорить потише. — Трина, а как же твое соло?

— Его исполнит Карен Сью, — пожав плечами, сказала Трина и вернулась к домашнему заданию.

— Но… — я дар речи потеряла, — ты же любила «Трубадуров».

— Больше не люблю, — ответила Трина. Затем, видя выражение моего лица, отложила ручку и сказала: — Хорошо. Слушай. Извини меня. Извини меня, ведь в тот день, у входа в твой дом, я вела себя как придурок. И прости меня за то, что не заступилась за тебя с этой шляпой. Мистер Холл — он вообще не должен был говорить того, что тогда тебе сказал. А я должна была уйти вместе с тобой, но… ладно, я тогда еще очень злилась на тебя. Но чем больше я об этом думаю, тем больше злюсь… на СЕБЯ, а не на тебя. Я хочу сказать, что шляпа полетела в тубу по моей вине, ты в этом не виновата. И это еще не все. — Трина глубоко вздохнула. — Насчет Стива ты тоже была права. Я захлопала глазами.

— Я была права? — Теперь я уж совсем не верила тому, что слышу. — Ты уверена?

— Ага, — ответила Трина. — Он прекрасный парень, но я никогда этого не осознавала, до тех пор, пока он… ну, пока он меня не бросил. — И она усмехнулась. — ОН бросил МЕНЯ. И МНЕ его не хватает! Почти так же, — добавила она, — как не хватало тебя. Ты, Джен, как друг, лучше, чем я. Ведь это я заставила тебя ходить в хор. Я должна была предупредить тебя о танцах. Или, по крайней мере, как-то помочь тебе.

— Трина, все в порядке, — все еще довольно холодно сказала я. Хотя внутри у меня все перевернулось. Моя подруга снова со мной! Она снова со мной! — Мне не помогла бы никакая тренировка.

— Что ж, возможно, — согласилась Трина. — Но все равно я должна была это предложить. Просто я так… ревновала. Понимаешь? Из-за всей этой истории с Люком Страйкером. Я знаю, что вы просто друзья. Поверь, я достаточно часто слышала это в новостях по ТВ. Но я не переставала удивляться… почему он не хочет дружить со МНОЙ?

Я пожала плечами. Я чувствовала, что не могу сказать ей всей правды… о том, что Люк не хочет с ней дружить, поскольку ему известно, что она такая настырная. А со мной он хочет дружить потому… ну… — до меня постепенно дошло — потому что он, подобно одержимому исследователю, проводил на мне интересный социальный эксперимент.

И вот что я ответила:

— Не знаю. Парни иногда бывают такими странными.

— Дело не в этом, — качая головой, сказала Трина. — Я имею в виду, что дело не ТОЛЬКО в этом. Дело в том, что ты — хороший человек.

— Трина, — расхохоталась я. — Я такая нехорошая! Ты же была ТАМ, когда я дерзила мистеру Холлу. Ты видела, чем это закончилось?

— Да, — сказала Трина. — И все-таки ты была права. Я бросила своего бойфренда только лишь из-за того, что хотела пойти куда-то с кинозвездой. До чего отвратительно! Ты не только сохранила тайну кинозвезды — когда, ты же понимаешь, любой другой бегал бы и кричал: «Люк Страйкер! Люк Страйкер!» — ты пыталась предостеречь и нас, чтобы мы никому об этом не рассказывали, когда все открылось. А то, что ты сделала с Кэйрой? Не могу сказать, что она мне нравится. Но ты потратила время на то, чтобы объяснить ей, как нужно себя вести. И теперь уже не так много народу хочет ее убить.

— Что ж, — сказала я, услышав этот сомнительный комплимент. — Я полагаю…

— А теперь еще и Бетти Энн! — Трина покачала головой. — И не пытайся отрицать. Вся школа знает. Ты просто пошла к Курту домой и забрала ее?

— Ну, — сказала я, размышляя, как сказать о Скотте. И вообще, хочу ли я о нем говорить. То, что я чувствую по отношению к нему, пока еще и для меня самой новость… Кроме того, я точно знала, что скажет об этом Трина, если я ей расскажу. — Не совсем так…

— И как мне было ехать с этой компанией на «Люерс»? — пожимая плечами, сказала Трина. — Хочу тебе сказать, что после того, как ты ушла, дела пошли все хуже и хуже. Холл хотел, чтобы мы вернули тебя. Но не потому, что — Джен, не обижайся — ты такая уж хорошая певица, а потому, как он сообразил, что теряет хорошую возможность упрочить свою репутацию… ведь в его хоре поет подружка Люка Страйкера. Да, я ЗНАЮ, что вы всего лишь друзья, но тем не менее. Я подумала: ВСЕ — СПЛОШНАЯ ЛОЖЬ. И не пришла этим утром в автобус. Будто мне это подсказала «Спросите Энни». Я несколько удивилась, услышав свой тайный псевдоним.

— Подсказала «Спросите Энни»? Что она подсказала?

— Знаешь, жизнь коротка. Если ты не попробуешь узнать что-то новое, ты никогда не поймешь, что же лучше. Для познания нового нужно время, а ты порой тратишь его на что-то, вовсе тебе не нужное.

— Ух, — сказала я, будто никогда такого не слышала. — Наверное, это правильно.

— Что значит «наверное»? — Трина взяла ручку. — Конечно, правильно. Это же сказала Энни. Ты хоть читаешь ее колонки? Знаешь, стоит почитать.

Мне было хорошо от того, что вернулась моя подруга. Похоже, в этом у меня и миссис Малвейни было что-то общее.

Кроме того, что МОЯ подруга умела говорить.

А когда прозвенел звонок, и мы с Триной, собрав учебники, двинулись в кафетерий, нас остановила библиотекарша.

— Извини меня, Дженни, — сказала она, словно оправдываясь. Она знала меня, поскольку я очень часто меняла книги. Я прочитала всю научную фантастику, которая стояла у нее на полках. — Я должна спросить… есть ли у тебя и твоей подруги пропуска? Если нет, мне, к сожалению, придется сообщить, что вы прогуляли урок.

Вот оно. Попались!

— Давайте, записывайте нас, — возбужденно сказала Трина. Правда. Она была так ВОЗБУЖДЕНА тем, что ее поймали, когда она прогуливала урок. — Катрин Ларссен, с двумя «С». А Джен вы, конечно, знаете. Мы ушли с «Трубадуров». Знаете этот хор? Думаю, они будут пытаться вернуть нас обратно. Но если они это сделают, то я попрошу маму позвонить в дирекцию, потому что мистер Холл воздействовал на психику этой бедной девочки. — Трина показала на меня рукой. — Это же нехорошо, правда? Нехорошо, когда учитель оскорбляет ученицу только потому, что она не может правильно двигать руками? Ведь Джен ничего не может поделать с тем, что ей не даются танцы. Она талантлива в другом.

Библиотекарша, приоткрыв рот, уставилась на нас. Затем она сказала:

— Понятно. Почему бы вам сейчас не отправиться на ланч, и я думаю… мы разберемся со всем этим в понедельник.

— Спасибо, — сказала Трина с такой широченной улыбкой, что ее можно было бы увидеть из другого конца зала. — Увидимся.

Я была так рада, так рада, что мы с Триной снова друзья.

Особенно когда позже, после уроков, я шла по стоянке к автомобилю Скотта не только с ним. С нами была и Трина, поскольку Скотт сказал: «Разумеется», когда я спросила, можно ли подбросить домой и ее, ведь они со Стивом разошлись и к тому же он был на «Бишоп Люерсе».

Трина не очень удивилась, когда я рассказала ей, что всю неделю Скотт отвозил меня домой. Она, казалось, приняла это как должное, будто в этом не было ничего особенного.

Я подумала, что Трина, вероятно, не осознавала, что в этом БЫЛО нечто особенное. Очень даже особенное. Потому что Скотт и Джери расстались. Так что в машине были только Скотт и я. НАЕДИНЕ.

Но я подозревала, что Трина считает меня и Скотта просто друзьями. Кем мы и являлись. И при этом было очень, очень приятно быть наедине с ним в его машине.

Тогда почему я испытала такое облегчение от того, что Трина шла с нами? Облегчение и все-таки… некоторое разочарование?

Тем не менее. Я решила пока и не пытаться анализировать свои ощущения. По некоторым причинам следовало все обдумать позже.

Мы шли к машине Скотта втроем, разговаривая о том, что не можем дождаться летних каникул и том, что каждый из нас собирается делать — Трина будет в театральном лагере, Скотт — на практике в местной газете, я — работать приходящей няней (конечно же), — когда произошло нечто совершенно невообразимое. На стоянку въехал тот гигантский автобус. Не школьный автобус, а именно туристический автобус. Он подъехал к школе, и мотор заглох.

Трина при виде автобуса окаменела.

— Боже мой! — сказала она, уставившись на автобус. — Они так рано вернулись? Они не должны были так рано возвращаться. Только если…

Мы услышали, как открываются двери автобуса. Через секунду, я различила голос мистера Холла, который кричал, чтобы никто не выходил из автобуса, пока не возьмет все свои вещи.

— … только если они не вышли в финал, — закончила Трина.

Одним из первых из-за автобуса вышел экс-бойфренд Трины, Стив, с перекинутым через плечо пакетом со смокингом. Стив не сразу увидел Трину, которая стояла, уставившись на него, поскольку искал в кармане джинсов ключи от машины,

Затем, пока мы со Скоттом наблюдали за всем этим, Трина сделала самую удивительную вещь. Понимаете, ведь надо принять во внимание, что они со Стивом расстались и все такое, и она несколько минут назад рассказывала мне, как ужасно она на него злилась из-за того, что он ее бросил за несколько дней до такого важного школьного танцевального вечера. Но, разумеется, именно потому, что он бросил ее, она осознала: Стив ей по душе и она никогда никого не полюбит так сильно, как любит его. Даже Люка Страйкера. Трина сказала:

— Стив.

Вот и все. Просто произнесла его имя.

Но это донеслось до Стива. Через всю стоянку. Потому что Трина по вечерам у себя в комнате долгое время тренировала свой голос.

Стив поднял голову и от изумления, казалось, потерял способность двигаться. Именно Трину он меньше всего ожидал встретить.

При этом по нему не было видно, что он очень обрадовался.

— Ой, здорово, — сказал он. У Стива тоже был неплохо поставленный голос. Ну, он же играл главные роли в школьном театре. — Это ты?

— Стив, — снова сказала Трина. Но Стив не дал ей докончить.

— О нет, — сказал он, подняв руку — ту, в которой были ключи, — чтобы остановить Трину, шагнувшую к нему. — Не надо. Можешь себе представить, через что я прошел за последние десять часов? Я погрузился в этот автобус в шесть утра. В шесть утра, Трина. С кучей сопрано, поющих «Девяносто девять бутылок пива на стене». В два голоса. НА РАССВЕТЕ.

Мы со Скотом зачарованно смотрели, как Стив выставил указательный палец в направлении Трины. Я решила, что это хорошо. Я никогда еще не видела, чтобы кадык Стива прыгал с такой скоростью.

— И почему? — требовательно сказал Стив, не обращаясь ни к кому особенно. А может быть, ко всем нам вместе. — А потому что моя ЭКС-ГЕРЛФРЕНД умоляла меня. Умоляла меня присоединиться к ней в этом идиотском, ненормальном хоре. Я это сделал. И потом обнаружил — разумеется, слишком поздно, поскольку уже сидел в этом ненормальном автобусе — обнаружил, что моя ЭКС-ГЕРЛФРЕНД даже не удосужилась там появиться. Так что я просидел целых ТРИ ЧАСА в этом автобусе прежде, чем мы вышли на сцену и как законченные идиоты стояли там во взятых напрокат смокингах и пели о СВОИХ БОТИНКАХ С ПРЯЖКАМИ перед ненормальной МИСС КЕНТУККИ. Знаешь что, Трина? Я УХОЖУ.

И чтобы подчеркнуть свои слова, Стив бросил пакет со смокингом на асфальт. Затем пихнул его ногой.

— Я ухожу! — завопил Стив. Несколько участников хора вышли из автобуса. Услышав эти крики, они остановилась и, как и мы, уставились на Трину и Стива. Я увидела Куанга с его фотоаппаратом,

Джейка Манкини с тубой, Карен Сью Уолтерс с ее свисающим с вешалки красным платьем, — она выглядела слегка обескураженной.

Там был и мистер Холл, на лице которого изобразился неприкрытый ужас, когда он увидел, что его лучший баритон топчет взятый напрокат смокинг.

— Я УХОЖУ! — снова завопил Стив. — Больше

никаких выступлений. Никакой музыки. И никакого хора, Трина. Все кончено. Меня тошнит от того, что я должен петь с этой компанией ради твоего удовольствия. Теперь я буду делать только то, что мне хочется. — Он перестал топтать смокинг и, тяжело дыша, посмотрел на Трину. — В будущем году поступлю в бейсбольную команду.

Все головы на стоянке, включая мою, обернулись к Трине, чтобы увидеть ее реакцию.

Выступление Трины никого не разочаровало. Она не упустила момента. Она отбросила на спину свои длинные шелковистые волосы и подняла руки.

Затем сказала:

— Как хочешь, детка. Я тебя люблю.

И Стив с оглушительным криком, в котором было столько же разочарования, сколько и обожания, схватил Трину и залепил ее рот своим…

…к удовольствию всех присутствующих… за исключением, вероятно, мистера Холла, который развернулся и помчался к своей машине, не сказав никому ни слова.

После всего этого стало ясно, что Трина не поедет домой вместе со мной и Скоттом. Меня слегка ошеломило зрелище вырвавшейся на свободу страсти. Я еще не видела таких поцелуев,, ну, никогда.

Полагаю, что Скотта это не так шокировало. Знаете, все эти сердечки в книжечке Джери Линн… Потому что он, похоже, не потерял дара речи.

— Итак, Джен, — сказал он, когда мы свернули на мою улицу. — По поводу тебя и Люка…

— Мы просто друзья. — Я наконец смогла заговорить. То есть у меня уже была большая практика в ответах на этот вопрос.

— Ага, — сказал Скотт. — Знаю. Вернее, слышал, что ты говорила прессе. Но сейчас спрашиваю я.

— Мы просто друзья, — снова сказала я. Но в этот раз я произнесла это по-другому. Потому что повернула голову, чтобы смотреть на Скотта. Уверена, что вопрос этот был задан не случайно. Скотт действительно хотел знать правду.

— Я ПОНИМАЮ, — сказал Скотт. Он смотрел… не знаю. На какую-то секунду я подумала, что он… разозлился.

Только почему бы Скотту злиться на меня? Что я сделала?

— Но… это правда, — сказал я, не зная, что еще сказать.

— Ага, — сказал Скотт другим голосом. — Понимаю.

В этот момент мы подъехали к моему дому. И привычная уже стая репортеров окружила машину Скотта, и все они стали просовывать микрофоны к пассажирскому окошку… к моему окну.

— Мисс Гриинли? Мисс Гриинли, это правда, что вы будете играть с Люком Страйкером в его следующем фильме?

— Скотт, — огорченно сказала я. Что с ним такое?

Но может, я только вообразила что-то неладное. Потому что через секунду Скотт улыбнулся мне и сказал:

— Тебе лучше поскорее убежать, пока их здесь всего лишь тридцать или сорок.

Я рассмеялась. Как-то неуверенно.

— Хорошо, — сказала я. — Хм-м. Увидимся.

— Хорошо, — ответил Скотт. — Увидимся в понедельник.

Увидимся в понедельник. Правильно. Потому что завтра вечером я собираюсь идти на «Весенние танцы» с Люком Страйкером. А Скотт и вовсе туда не идет. Так что до понедельника я его не увижу. Почему при этой мысли мне показалось, что кто-то забрался лапой ко мне в грудь и вырвал оттуда сердце?

Это ощущение не проходило до вечера, когда раздался телефонный звонок. Это была Трина, которая стала изливать свои чувства по поводу того, как ей после всего случившегося идти на «Весенние танцы», и что я должна увидеть ее платье, и что она, в конце концов, уговорила маму, чтобы ей позволили надеть черное.

— Ух, — только и сказала я в ответ.

Трина была не в том состоянии, чтобы заметить, что мне не хочется болтать.

— Так что происходит со Скоттом? — пожелала она узнать.

В груди все сжалось. Она заметила. Трина заметила, что мне нравится…

— Что ты имеешь в виду? — с тревогой спросила я.

— Ну, кто та девушка, которая нравится Скопу, как говорит Джери?

Сердце подпрыгнуло у меня в груди, доказав тем самым, что его не вырвали.

— Девушка? Какая девушка?

— Ну, ты знаешь. Та самая таинственная девушка, которая, по мнению Джери, нравится Скотту. Ты же слышала, как она об этом говорила.

Правда, я слышала. Но я бы хотела этого не слышать. Я не хочу слушать о том, что Скопу нравится какая-то девушка.

Какая-то девушка — а не я.

— Боже, — сказала Трина. — Вот будет забавно, если окажется, что девушка, в которую влюблен Скотт, это ТЫ!

— Ага, — сказала я и так крепко сжала телефонную трубку, что не удивилась бы, если бы она вырвалась из моих рук и перелетела через всю комнату.

— Нет, я серьезно, — продолжала Трина. — Смотри, он каждый день отвозит тебя домой. Вы оба любите одни и те же книги — эти самые, о конце света, Что же в этом такого дикого, что Скотт тайно влюблен в тебя?

— Скотт в меня не влюблен, — печально сказала я. — УВИДИМСЯ В ПОНЕДЕЛЬНИК. Вот, парень, который в тебя влюблен, так не говорит.

— Ага, наверное, ты права, — сдалась Трина. — Кроме того, у тебя есть Люк.

— Люк и я просто…

— О господи, я представляю себе, — сказала Трина.

Но она ничего не могла себе представить. И никто не мог.

Я и сама не могла себе это представить!

Спросите Энни

Задайте Энни самый сложный вопрос, который касается сугубо личных отношений. Вперед, дерзайте!

В «Журнале» средней школы Клэйтона публикуются все письма. Тайна имени и адреса электронной почты корреспондента гарантируется.

Дорогая Энни!

Я каждую неделю читаю твою колонку и считаю, что ты даешь ужасные советы. Ты говорила, что девочка, чью мачеху волнует только бессмертие души девочки, не должна беспокоиться о том, что попадет в ад… поскольку она уже находится в аду.

Энни, средняя школа не ад. Считается, что годы, которые человек проводит в средней школе, это лучшие годы его жизни. Так и будет, если человек регулярно посещает церковь и не допускает в свою жизнь секс, наркотики, спиртное и рок-музыку. А люди, вроде тебя, Энни, которые поддерживают свободную любовь и сатанизм, разрушают школу.

Оскорбленный подросток

Дорогой Оскорбленный!

С чего это ты решил, что я поклоняюсь сатане? Ты ведь ничего обо мне не знаешь.

Я готова с тобой согласиться по поводу наркотиков, алкоголя и секса (если не считать безопасного секса) тоже.

Но рок-музыка? Бесполезно, чувак. Рок — на все времена!

Энни

 

Шестнадцатая глава

Говорят, в жизни женщины на втором месте после свадьбы стоит день выпускного бала. Что ж, но, возможно, день рождения первого ребенка тоже где-то в первых рядах. Вы понимаете, что я имею в виду.

И я в этот день — в день выпускного бала — делала все то же, что в этом случае делает каждая девушка — маникюр, педикюр, прическу…

Разумеется, я была единственной девушкой Америки, которую во время подготовки к балу сопровождала толпа репортеров: все они хотели сделать фотографии девушки, которая идет на праздник с любимцем страны. Спасибо вам, парни. Нет, правда.

Меня это все слегка раздражало, но я обещала другу пойти с ним на «Весенние танцы». Ради него я должна была выглядеть лучше всех.

И когда я скользнула в свое платье — шифон на голубом шелковом чехле, с маленькими шифоновыми рукавами-фонариками и каймой из маленьких шифоновых незабудок — я чувствовала, будто я, и вправду, лучше всех. Парикмахер заколол мою еще не сильно отросшую челку заколкой с живыми незабудками, точно такими же, как искусственные незабудки на туфлях.

Трина позвонила мне и уговорила выйти во двор, чтобы наши родители нас сфотографировали. Машины с репортерами всех развлекательных программ, стоявшие у моего дома, чтобы подловить момент, когда подъедет Люк, казалось, нисколько не смущали Трину.

Мы, как и договорились, встретились у громадного дуба на моем переднем дворе и начали обожать друг друга, хотя вокруг нас жужжали и щелкали камеры. И не только камеры наших родителей.

Трина долго уговаривала свою маму, пока та наконец не позволила ей появиться на бале в образе деревенской дикарки. Трина согласилась не пользоваться черной губной помадой, но все-таки раздобыла где-то черную рыбачью сеть, которую надела на черное газовое платье, и этот наряд точно сошел со страниц праздничного номера журнала «Семнадцать»…

…но поверх этого наряда она еще надела шелковое бюстье, так что ее и без того замечательные груди всей своей массой выпячивались из декольте. Трудно сказать, у кого будет более сильный сердечный приступ при виде Трины — у Стива или у доктора Люиса.

— Просто не верится, — сказала я, — что ты уговорила свою маму позволить тебе это надеть.

— Просто не верится, — сказала Трина, — что ты позволила своей маме уговорить ТЕБЯ надеть это.

— Жутко традиционно, — сказала я. — Я знаю.

— И все равно, — сказала Трина, — ты очень мило выглядишь.

— Ты тоже. — Потому что так оно и было. И я снова порадовалась, что наша дружба воскресла.

Мы услышали приближение лимузина прежде, чем увидели его, потому что фотографы, которые расселись на всех деревьях, надеясь беспрепятственно сфотографировать Люка, когда он будет прикалывать букетик к моему корсажу, начали возбужденно кричать:

— Он едет! Он едет!

Даже я, которая на самом деле не испытывала особенного восторга, если сравнивать с Триной, почувствовала некоторую дрожь от возбуждения. Ну, хорошо. Я не иду на «Весенние танцы» с тем, кого люблю, это так.

Но, по крайней мере, я иду на «Весенние танцы».

И вот показался лимузин, тот самый длинный, черный, лоснящийся лимузин, в котором я ездила к Люку на озеро. Трина взволнованно сжала мою руку, когда машина медленно подъехала и остановилась перед моим домом, и шофер вышел и обошел ее, чтобы открыть дверь со стороны пассажира.

Все фотографы, операторы, все родители и соседи подняли свои камеры, чтобы сделать фото Люка Страйкера, выходящего из лимузина, будто это Ланселот примчался на белом коне, чтобы спасти Джиневру от смерти на костре.

Но человеком, который вышел из лимузина, был не Люк Страйкер. Человек с букетиком для корсажа в руках, который вышел наружу, был не кто иной, как…

Стив Маккнайт.

Вот так. Стив Маккнайт, бойфренд Трины, в своем трубадурском смокинге (только он сменил красную бабочку и красный кушак на черные).

Репортеры вздохнули — некоторые даже зашикали — и вернулись на свои позиции.

Однако Трина была абсолютно счастлива.

— Не могу поверить, что ты нанял лимо, — взвизгнула она, когда Стив прикалывал ей букетик — букетик гвоздик, которые он, как его проинструктировала Трина, опустил на ночь в черные чернила, так что теперь их белые лепестки отливали черным. — Это, должно быть, стоило тебе целое состояние!

— Ух, — сказал Стив, выглядевший несколько смущенным. — Не совсем так.

— О, за это заплатили твои родители? — спросила Трина, когда они вдвоем позировали ее взволнованным маме и папе.

— Ух, — сказал Стив. — На самом деле, это Люк Страйкер.

Трина онемела.

И не только она.

— ЛЮК? — Трина удрученно посмотрела на меня. — Что… почему?

— Я не знаю, — сказал Стив, неловко пожав плечами. — Он сказал, что ему лимузин не нужен.

— А он… — Взгляд Трины стал еще более жалостливым. Она догадалась о том, что произошло, быстрее, чем я. Или думала, что догадалась. — О, Джен. Слушай, это неважно. Неважно. Ты можешь поехать с нами. Мы все равно будем на балу. Правда, Стив?

— Точно, — сказал Стив. — Конечно.

До меня все еще не дошло. Так Люк отдал Стиву свой лимузин? Ну и что! Это вовсе не значит, что Люк не приедет.

Люк не может меня подвести. Перед всеми этими репортерами. В конце концов, что я сделала, чтобы заслужить такое обращение? Просто была его другом. Хранила его тайну.

ПЕРЕДЕЛАЛА СРЕДНЮЮ КЛЭЙТОНСКУЮ ИЗ МЕСТА, НАПОЛНЕННОГО ЗЛОМ И АНТАГОНИЗМАМИ, В ТЕПЛОЕ И ПРИЯТНОЕ ДЛЯ НЕГО МЕСТО.

— О, солнышко, — сказала моя мама, подходя ко мне, чтобы меня обнять. Фотографы, которые начали понимать, что случилось, подняли свои камеры. Я просто видела заголовки завтрашних газет:

ЛЮБИМЕЦ АМЕРИКИ ОБМАНУЛ ДЖЕН!

ТОЛЬКО МАТЕРИНСКАЯ ЛЮБОВЬ ВЫЛЕЧИТ

ДЖЕННИ!

ЭТА ГРЯЗНАЯ КРЫСА!

Но прежде чем моя мама смогла сказать слова утешения, с верхушек деревьев поднялся крик.

И тут я увидела, что перед лимузином возник парень в смокинге и… на мотоцикле.

На «харлее», не меньше.

— Эй, — сказал Люк, снимая черный шлем. — Прости, я опоздал.

Двор залило светом вспышек. Репортеры кричали:

— Люк! Люк! Посмотри сюда, Люк!

Люк не обращал на них никакого внимания. Он подошел к моему папе и протянул ему руку.

— Мистер Гриинли, сэр, — сказал Люк. — Я — Люк Страйкер. Я приехал, чтобы отвезти вашу дочь на «Весенние танцы».

Мой папочка, вероятно, впервые в жизни, выглядел так, будто совершенно не знал, что ему делать. В конце концов он взял руку Люка и пожал ее.

— Как поживаете? — сказал папочка. Затем он вроде бы пришел в себя. — Вы воображаете, что повезете Дженни на бал НА ЭТОМ?

— Нет, — сказала мама, качая головой. — Это абсолютно невозможно… без шлема.

— У меня под сиденьем есть запасной шлем, миссис Гриинли, — сказал Люк, взяв ее руку и как следует встряхнув ее. — И я клянусь, что доставлю Дженни домой в полночь,

Я толкнула его плечом.

— Я хотел сказать — в час, — исправил ошибку Люк.

— Если я буду задерживаться, то я вам позвоню, — сказала я и потянула Люка за руку. — Пока.

— Погодите! — крикнула мама. — Мы вас не сфотографировали!

Но маме нечего было огорчаться. Потому что все периодические издания Америки — за исключением, может быть, журнала «Нэйшенал Джеографик», который, похоже, не присылал своих представителей, поместили фотографию Люка, помогавшего мне надеть шлем на мою украшенную цветами заколку. Фото Люка, помогающего мне взобраться на заднее сиденье мотоцикла, да так, чтобы я не испачкала юбку, и фото Люка, заматывающего мою юбку вокруг моих ног, чтобы она не попала в колесо и не погубила бы меня. Еще фотографию Люка, который взмахнул рукой, нажал на акселератор. Еще мою фотографию, когда я обняла Люка и помчалась в чудесную жизнь.

А еще фотографию нас обоих мчащихся по улице с такой скоростью, с какой только было можно, чтобы не нарушить правил и при этом не огорчить моих родителей.

— Я надеюсь, что тебе это неважно, — сказал Люк позже, после того, как мы прибыли ко входу в «Клэйтон Инн», где нас снова встретили репортеры… те, которые смогли нас догнать, и их было немало. — Я имею в виду мотоцикл.

— Это замечательно, — ответила я. Мне и па самом деле очень понравилось. Я прежде никогда не ездила на мотоцикле. Такая милая девочка, как я, и не должна была никого просить ее покатать. — Но я думала, что ты хотел испытать все типичное, что касается этого бала. А ехать на бал на «харлее»? Неохота расстраивать тебя, Люк, но это не типично.

— Что ж, — сказал Люк, потянувшись, чтобы поправить один цветочек на моей заколке. — Мне всегда нравится иметь свободу действий. О, я совсем забыл!

И он вытащил откуда-то из-под мотоцикла чистенькую пластиковую коробку, в которой лежал букетик, сделанный из белых розочек.

— О, как красиво, — сказала я. Затем я вспомнила о бутоньерке, которую оставила дома в холодильнике. — А твою бутоньерку я забыла дома!

— Возвращаться не будем, — заявил Люк, уверенно прикрепив букетик на место, как раз над сердцем. — Я без нее проживу.

Затем он предложил мне руку.

— Мадам. Будем танцевать?

— До тех пор, пока не нужно будет шевелить неуклюжими руками.

— Не бойся. Я буду следить. Сегодня этого не потребуется.

Получив подобные заверения, я взяла Люка за руку, и мы скользнули в «Клэйтон Инн» — вокруг нас сверкали вспышки, и репортеры, не говоря о постояльцах отеля, которые столпились у входа, чтобы не упустить шанса увидеть свою любимую звезду и его даму, выкрикивали наши имена.

Не хочу, чтобы у вас сложилось превратное мнение, будто бы «Весенние танцы» — это что-то очень веселое. Даже если вы идете туда с самой популярной кинозвездой, кумиром подростков Америки, а может и всего мира, «Весенние танцы» — это все равно тоска зеленая.

Правда, там вы можете увидеть всех одноклассников такими красивыми, какими вы их никогда и не видывали,

Но, знаете, это все равно те люди, с которыми вы встречаетесь ежедневно. Только приукрашенные. И может, кстати, хорошо отмытые.

Но мне и вполовину не было так плохо, как НЕКОТОРЫМ девочкам. НЕКОТОРЫМ девочкам было очень паршиво. Например, Карен Сью Уолтерс. Она заставила пойти с ней одного тенора. А этот тенор, о чем знала вся школа, был просто помешан на Люке Страйкере, Все время, пока они с Карен Сью танцевали, он не отрывал глаз от Люка.

Это было так забавно.

Лучшей частью вечера был тот момент, когда мы собрались все вместе. Оказалось, что Люк умеет веселиться. Мы все сидели за одним столом — я, Люк, Трина, Стив, скучающая Лиз и ее кавалер (один из футболистов) и трогательная Бренда со своим спутником, на удивление милым парнем с хорошей речью, по имени Ламар. Мы получали удовольствие от еды, музыки и общения.

Танцы не начинались, пока не покончили с едой. И тогда все перекочевали на танцпол… включая меня и Люка. Я сказала Люку, что умею танцевать только медленные танцы — я все еще страдала синдромом посттравматического стресса, полученного в «Трубадурах» — и Люк сказал, что он все понимает.

Оказалось, что Люк ужасно танцует… вот удивительно, да? Мы все время стукались коленями, и я думаю, что я-то его ударила всего лишь разок.

Не знаю, что Люк думал, когда обнимал меня во время медленного танца. Могу только сказать, о чем думала я.

На самом деле, о ком.

И это был… ну, не Люк.

Я понимаю! Это действительно ужасно. Во всей мировой истории я была самой неблагодарной девушкой. То есть я была с изумительным — действительно изумительным — спутником, с парнем, который так старался, чтобы мне было весело, если только на «Весенних танцах» может быть весело, или, по крайней мере, так весело, как может быть с тем, к кому у вас нет романтического интереса… — А я, не переставая, думала о ком-то другом!

Это было совершенно невыносимо, но так это и было.

Однако все изменилось, когда я увидела через плечо Люка знакомую фигуру в облегающем, светло-персикового цвета платье с большим декольте.

Джери Линн! Что Джери Линн делает на «Весенних танцах»? Неужели она так быстро нашла нового бойфренда? Ведь она только что рассталась со Скоттом,

Невозможно. Я бы знала об этом.

Это означало только одно.

Я подняла голову от груди Люка и стала оглядываться. Он должен быть где-то здесь, раз Джери появилась…

Вдруг я услышала, что Люк хихикает.

— Джен, успокойся, — сказал он. — Она пришла одна.

Я сделала вид, что не понимаю, о чем он говорит. А что мне еще оставалось?

— Кто? — спросила я.

— Ты знаешь, о ком я говорю, — ответил Люк. В «романтическом» освещении — луч фиолетового света отражался от мозаичного зеркального шара, и Люк поклялся, что не видел ничего подобного со времени съемок фильма «Небеса, помогите нам!» — его лицо было невероятно красивым.

И хотя я не могла бы сказать, что в полумраке я, конечно, не различала цвета его глаз, но уверенно могла бы сказать, что он смотрел на меня со смущающей меня прямотой.

— Я все знаю, Джен Гриинли, — сказал Люк.

Я покосилась на него.

— Что-что?

— Я все знаю, — повторил Люк. — Я точно вычислил. Ты — Энни, правда?

Я была потрясена.

— Ч-что?

— Ты — «Спросите Энни» из школьной газеты. Я заморгала. Вот уж не думала, что он вообще знает о существовании Энни.

Но зачем он говорит об этом СЕЙЧАС? На «Весенних танцах»?

— Не валяй дурака, — продолжал Люк. — Все о ней говорят. Спроси Энни это. Спроси Энни то. Ты вроде неофициального школьного психолога.

Признаюсь, услышав это, я испытала приятное, щекочущее чувство. Мне бы нравилось быть школьным психологом. Если бы я им была, то, во-первых, отменила бы обязательное посещение собраний по поднятию духа.

А что еще я бы отменила? «Весенние танцы».

— Я только не соображу, почему это такая тайна, — сказал Люк.

Я сдалась и перестала притворяться. Он знал. И я решила поговорить.

— О! — Я пожала плечами. — Это так просто. Если бы все знали, кто такая Энни, они, возможно, не верили бы тому, что она сохраняет нейтралитет.

— А ты думаешь, что сохраняешь? — спросил Люк. — Нейтралитет?

Он что, дурачится? Разве он не знает, что я была — или привыкла быть — самым нейтральным человеком на планете?

Он, должно быть, шутил.

Он не шутил,

— Потому что я не заметил, чтобы недавно ты была очень нейтральной, — продолжал Люк. — Я имею в виду ту историю с Кэйрой…

— Ей была нужна моя помощь, — перебила я его. Мне казалось, что он это должен понимать.

— А «Трубадуры»?

— «Трубадуры» — это не для меня, — сказала я.

— А Бетти Энн? Когда ты поломала затею выпускников? Это что, нейтралитет?

— Ну, хорошо, что…

И тут я сняла руку с его шеи и отступила на шаг, чтобы разглядеть его… КАК СЛЕДУЕТ разглядеть его.

— Эй, — сказала я. — Откуда ты знаешь про Бетти Энн? — прищурилась я. — Это тебе Стив рассказал?

— Нет, не Стив, — ответил Люк. — Но я же говорил тебе, что у меня есть свои источники.

Музыка смолкла. Доктор Люис и Джемма-Джем, которые, к сожалению, выступали на этом вечере как наши дуэньи, взобрались на помост в конце зала. Доктор Люис постучал по микрофону.

— Проверка, — сказал он и дунул в микрофон. — Проверка. Раз. Два. Три.

— Позволь мне задать тебе вопрос, — сказал Люк и потянулся, чтобы взять меня за руку. — Я хочу спросить Энни, которая нейтральна, как нитроглицерин. Я действительно хочу знать, что ты думаешь по этому поводу.

— Хм, привет всем и добро пожаловать на «Весенние танцы» средней школы Клэйтона, — читал по бумажке доктор Люис.

— Давай, спрашивай, — сказала я Люку.

— Хорошо, — продолжал Люк. — Скажем так, есть некий парень. И у него была любовь с девушкой…

— Не хочу вас особенно отвлекать, — говорил доктор Люис. — Так что давайте перейдем прямо к делу. Нужно объявить подсчет голосов за короля и королеву «Весенних танцев» этого года.

— …и, скажем так, по какой-то причине — неважно по какой — девушка решила порвать с ним, — продолжал Люк. — Как долго, по твоему мнению, он должен ждать, прежде чем влюбиться в… кого-то еще? Но так… чтобы его не осуждали?

— Не знаю, — сказала я. О чем это Люк говорит? О КОМ Люк говорит? Кого недавно бросила девушка? Я такого парня не знала.

И тут внезапно мои руки — и та, которую держал Люк, — вспотели. Я видела, что Джери Линн заметила нас. Она весело помахала нам рукой. Скотта ТОЧНО с ней не было. Он мог быть где-то еще в зале… но с Джери его не было.

Люк говорил о НЕМ? О Скотте? Ведь Скотта недавно бросили…

Это, должно быть, о нем говорил Люк. Скотт. Скотт Беннетт. Скотт попросил Люка узнать у меня, как долго он должен ждать, прежде чем ему можно будет пригласить на свидание таинственную девушку, которая ему нравится… Конечно, это он! Он, разумеется, не мог спросить Энни так, чтобы я не узнала, что это он. Поэтому он и попросил Люка это сделать.

— Как вам известно, — жужжал в микрофон доктор Люис, — всю неделю в кафетерии стоял стол, где вы могли проголосовать за короля и королеву «Весенних танцев». Прекрасно, эти голоса были подсчитаны, и я счастлив сказать, что у нас есть победители!

— Не победители, — торопливо перебила его Джемма-Джем. — Здесь все победители. Доктор Люис хотел сказать, что у нас есть король и королева.

— Да, — сказал доктор Люис. — Да, именно это я и хотел сказать. Король и королева «Весенних танцев» средней школы Клэйтона это… О боже. Ну, это несколько необычно. Один из членов этой королевской пары не… Я имею в виду, не совсем принадлежит клэйтонской средней…

— Я думаю, — сказала я Люку, хотя к нам двигалась Джери Линн, — он должен подождать. Думаю, он должен как следует, ПОДОЛЬШЕ подождать. Потому что, знаешь, не нужно спешить. Правильная девушка может оказаться тут же, за утлом. Может быть, даже ближе, чем он думает. И он должен ждать до тех пор, пока не будет АБСОЛЮТНО уверен, что нашел ее…

— Я надеялся, что ты так и скажешь, — кивнул Люк.

И тогда он выпустил мою руку, обернулся и поднял на руки Джери Линн.

— Привет, детка, — сказал он ей. И поцеловал ее.

В губы.

И не переставал ее целовать, даже когда доктор Люис сказал в микрофон:

— Я горжусь тем, что король и королева «Весенних танцев» — это… ЛЮК СТРАЙКЕР И ДЖЕННИ ГРИИНЛИ!

Спросите Энни

Задайте Энни самый сложный вопрос, который касается сугубо личных отношений. Вперед, дерзайте!

В «Журнале» средней школы Клэйтона публикуются все письма. Тайна имени и адреса электронной почты корреспондента гарантируется.

Дорогая Энни!

Я его люблю. Он не знает, что я живу на свете. Что я делаю?

Отчаявшаяся

Дорогая Отчаявшаяся!

Когда узнаешь, будь любезна, сообщи мне! Потому что я вовсе не знаю, что тебе ответить.

Энни

 

Семнадцатая глава

— Так вот, — сказал Люк, когда мы танцевали, а все прожекторы светили на нас этот танец был обязательной частью церемонии коронации. — Я был уверен, что после того, как Анжелика покинула меня, я никогда больше не полюблю. И вот я встретил Джери Линн и… не знаю. Это не любовь с первого взгляда. Клянусь. Это происходило постепенно.

Вот-вот. Постепенно, в течение двух недель или даже меньше, и большую часть этого времени он провел в Лос-Анджелесе.

— Я знаю, мы совершенно разные, — продолжал Люк, вероятно, первый король «Весенних танцев» за всю историю клэйтонской средней, который во время всего танца говорил, а не показывал себя, как сделал бы это любой нормальный парень. — Она, например, хочет быть РЕПОРТЕРОМ. А ты ведь знаешь, как я ненавижу этих папарацци. Она не такая, как все девушки. Она не боится говорить то, что думает.

Это было неправдой.

— Есть доля истины в том, что мы, знаменитости, нуждаемся в средствах информации. И, разумеется, пресса нуждается в нас. Это отношения симбиоза, Я прежде об этом не очень-то задумывался. Но Джери ЗАСТАВИЛА меня подумать, — объяснял Люк. — Это мне в ней очень нравится. Она заставляет меня размышлять, понимаешь? В тот день, во время мытья машин, она дала мне свой телефон, я не собирался ей звонить. Но потом… не знаю. Я думаю, что тогда, у меня в доме, я был слишком груб с тобой. Ну, знаешь, когда говорил об «особом соусе». Поэтому я позвонил Джери и попросил ее приглядеть за тобой… просто, чтобы она мне отзвонила, если тебе будет трудно из-за репортеров или еще из-за чего-нибудь. Я вычислил, что если кто-то и поймет, что репортеры тебя мучают, так это она. Я начал звонить ей по два раза на дню, просто чтобы узнавать все о тебе… и очень скоро, понимаешь, мы перешли с разговоров о тебе… к разговорам о ней… к разговорам о ней и обо мне… Ну, ты знаешь, как это бывает.

О, я ТОЧНО знаю, как это бывает. Джери Линн — большой мастер уводить парней из-под моего носа.

Нет. Это нечестно. Я никогда не хотела Люка.

И была счастлива за него. Правда. За него и за Джери Линн. Они — славная парочка. Он абсолютно великолепен, и Джери тоже. Он только на год старше ее, в конце концов. И она едет в колледж в Л.А., где как раз и живет Люк.

Правда, Джери собирается достигнуть высот как журналист, а Люк как раз не любит журналистов. Но, кажется, Джери не любит этих «актеров». Так что, может быть, у них все и сложится.

Как бы то ни было, зачем им МОЕ благословение?

— Ты ведь просто невероятная, — продолжал жужжать Люк, в свете прожекторов сверкнули фальшивые драгоценности в его короне. — Правда, правда, невероятная, Джен. Просто не верится, сколько всего ты смогла сделать в этой школе за одну неделю… Джери думает, что в будущем году ты будешь президентом ученического совета. С ней нельзя не согласиться.

— Не знаю, — сказала я. — Я не интересуюсь политикой.

— Что ж, заинтересуешься, — сказал Люк. — Потому что это для тебя естественно. По крайней мере, обещай мне, что ты об этом подумаешь.

— Ага, — сказала я, просто чтобы отделаться от него. — Хорошо, я подумаю. Слушай, а насчет «Спросите Энни». Ты сам об этом догадался или Джери Линн тоже как-то узнала… — Хм… например, Скотт, ее бойфренд, мог рассказать ей?

— Сам догадался, — сказал Люк. — И не беспокойся. Ей я ничего не говорил. Как ничего не рассказывал ей и кое о чем еще.

— О каком таком кое о чем? — спросила я его, ни на секундочку не представляя себе, что он ответит.

— Ты знаешь. Что ты влюблена в ее экс… Хорошо, что как раз в этот момент кончился наш танец в свете прожекторов, не то вся клэйтонская средняя могла бы рассмотреть мои гланды. Поскольку я просто разинула рот на слова ВЛЮБЛЕНА В ЕЕ ЭКС…

— И вовсе нет. — Я стояла и бормотала, как идиотка. — Я почти наверняка… не… влюблена… в Скотта Беннетта.

— Джен, почему бы тебе не последовать своему собственному совету? — спросил Люк, когда на танцпол вышли другие пары. — Почему бы тебе не дать ему понять, каковы твои чувства?

— Эт-то я ТЕБЕ советовала, — заикаясь, ответила я, — для Скотта. Я имею в виду… Ох. Не знаю, что я имею в виду.

— Хорошо, — сказал Люк, когда около него возникла сияющая Джери Линн. — Я вообще не понимаю, что ты хотела сказать. Но я знаю одно.

— Что именно? — спросила я.

— На улице стоит лимо, который отвезет тебя куда угодно.

— Ух, — только и сказала я, потому что в этой информации для меня не было никакого смысла. — Спасибо.

И тут Люк отбыл давать автографы людям, которые просто не могли сдержаться и умоляли его расписаться на программках «Весенних танцев».

— Слушай, ты на самом деле не возражаешь против этого? — спросила меня Джери, как только Люк отошел. — Против того, что я с Люком?

— О господи, конечно, не возражаю, — сказала я то, что и думала. — Я же говорила тебе, что мы просто друзья.

— Джен, ты — лучше всех, — сказала Джери и пожала мою руку. — Ничего этого не случилось бы, если бы не ты. Я так счастлива! Я тебе бесконечно благодарна! Как говорит Люк, ты действительно особенная.

Ага. Я — особенная, прекрасно. Вот почему тот, с кем я пришла на «Весенние танцы», не со мной.

Я сказала Джери, что рада за нее (еще раз) и двинулась к своему столу, где Стив дул на ногу Трины, Так бывает, что даже в вечер «Весенних танцев» на ноге может вскочить волдырь, если новые туфли оказались предателями.

— Джери Линн такая дрянь, — этими веселыми словами встретила меня Трина. — Каково, увести твоего парня, прямо у тебя из-под носа!

— Успокойся, Трина — сказал я. — Я им обоим сказала, что все в порядке. Люк и я просто…

— Просто друзья, — докончили за меня Трина, Стив, скучающая Лиз, трогательная Бренда и их кавалеры.

— Что ж, так и есть, — защищаясь, сказала я. Ну почему мне никто не верит?

— «Весенние танцы» — это просто ерунда, — чуть погодя, сказала Трина. — Знаете, что я думаю? Думаю, нам не стоило сюда приезжать, это была ошибка. Лучше бы мы поехали в Куангу, на Анти-Вечеринку. Держу пари — у них там гораздо веселее.

И тогда меня осенило.

Я вспомнила, что сказал Люк о лимузине.

— А почему бы нам и не поехать? — сказала я, и мое сердце как-то странно заколотилось под букетиком Люка. — Поехали на вечеринку к Куангу. Еще рано — только десять часов. Там, наверное, все только начинается.

— Я слышала, он собирался разжечь костер, — сказала скучающая Лиз, которой, явно, было уже не так скучно.

— А я слышала, что они решили устроить запрещенный фейерверк, — добавила трогательная Бренда.

— Поехали, — сказала я. — Люк говорит, что мы можем взять его лимо.

Трина заморгала.

— Ты серьезно?

— Конечно, — ответила я. — Зачем ему лимо? У пего есть «харлей».

— Время уходит, — сказал Стив, отпустив ногу Трины, — быстро в машину.

Мы и не подумали попрощаться с Люком и Джери. Потому что они были слишком заняты своим танцем. Не стоило им мешать. Я видела, с каким недоумением на лице смотрел на них доктор Люис.

Он ничего не мог поделать в этой ситуации. Джери уже исполнилось восемнадцать лет, она совершеннолетняя. Если они с Люком захотят позже снять в гостинице номер — то кто может их остановить?

И все же я готова была держать пари, что Джемма-Джем попытается это сделать.

Меня несколько удручали размышления о заголовках в завтрашних газетах. Ведь пресса очень скоро обнаружит, что Люк бросил меня ради другой девушки.

Или, возможно, они посмотрят на это с другой точки зрения. Как раз наоборот, это я бросила Люка на «Весенних танцах», чтобы поехать на другую вечеринку. Их не поймешь. И такое могло случиться.

Когда шофер остановил лимузин перед домом Куанга — перед громадным деревенским домом, с большим амбаром, посреди собственного леса с речкой, рядом с полем, засеянным кукурузой… — таким замечательным местом для шумной вечеринки с костром и запрещенным фейерверком, — он скептически спросил:

— Вы именно сюда хотели приехать? Мы хором с восторгом крикнули:

— Да, спасибо! — выскочили из машины и побежали к горевшему вдалеке костру.

Там были все. Ну, все те, кого не было на «Весенних танцах». Там стоял длинный стол для пикника с чипсами и колой, там была стереосистема с двумя такими мощными усилителями, что музыка звучала на всю округу.

Куанг сидел у полыхающего костра с прутиком в руке. На конце прутика поджаривался маршмаллоу, кукурузный сироп. Рядом с Куангом сидела Кэйра Шлосбург. У нее на коленах лежал открытый пакет с крекерами и наполовину съеденная плитка шоколада. Когда мы подошли, они виновато захихикали.

И, судя по одинаковым следам маршмаллоу на губах Кэйры и Куанга, они виновато хихикали не из-за того, что нарушили диету.

Все пришли к костру, шумно требовали себе маршмаллоу и болтали о том, что происходило на «Весенних танцах». Вся компания обрадовалась, узнав, что я была избрана королевой. Я услышала знакомый смех и стала оглядываться…

…на бревне, по другую сторону костра, сидел Скотт.

Я знала. Так и должно было быть.

Ну, не совсем ТОЧНО так. Сердце в груди беи и» но заколотилось. И внезапно я почувствовала, что не могу вздохнуть. Это был очень важный показатель.

Того, что я влюблена в Скотта Беннетта. Того, что я, в сущности, была влюблена в него всю мою жизнь. И вдруг перед моими ослепленными костром глазами промелькнули картины — имя Скотта, написанное на абонементе книги «Туманность Андромеды» как раз над моим именем; Скотт, вылезающий из своей машины в тот день, когда мы расходились на каникулы; Скотт, поднимающий меня над бревном; Скотт, рассматривающий мой макет газеты; Скотт, догоняющий меня на стоянке ресторана «Чи-Чи» с мокрой губкой; Скотт, помогающий мне спасти Бетти Энн…

И я поняла. В конце концов, я поняла. То, что Трина поняла уже давно. И, по-видимому, Люк тоже.

Но я до сих пор этого не знала.

А теперь — знала.

Вот почему я пошла и села рядом с ним, совершенно игнорируя мой бешеный пульс, внезапно участившееся дыхание и, больше всего, неотвязную мысль о том, что, может быть, я опоздала. Опять,

— Привет, — сказал Скотт.

Даже не знаю, как мне удалось вымолвить хоть слово.

— Привет, — снова сказал Скотт. — Это настоящий бриллиант? Или жутко реалистичная имитация?

Я заговорила.

— Что? Ох! — Я вдруг вспомнила, что на мне все еще надета корона, и смутилась. Я сняла корону и положила ее на бревно между нами. — Извини. Я — королева.

— Я всегда так думал, — галантно сказал Скотт. — Хочешь маршмаллоу?

И он протянул мне хорошо прожаренный маршмаллоу на прутике,

— Конечно, — сказала я и быстро стащила его с прутика. — Спасибо.

— Итак, — Скотт надел новый маршмаллоу на прутик и сунул его в огонь, — «Весенние танцы» закончились?

— О нет, — сказала я. — Они еще продолжаются. И внезапно я вспомнила, кто там остался. Там, на

«Весенних танцах». Люк. И Джери. Бывшая подружка Скотта. А что если он меня спросит? Если он спросит, что стало с моим кавалером? Правда ли то, что он влюблен в кого-то еще? И что если он все еще неравнодушен к Джери?

— Тебе там было хорошо? — спросил Скотт.

— Нет, — ответила я небрежно, хотя ощущения мои были гораздо более серьезными.

— Что случилось с Люком? Вот оно.

— Ну, — медленно начала я.

Но оказалось, что я могу и не продолжать. Потому что продолжил Скотт:

— Ты же знаешь? О Джери?

Я не смогла есть маршмаллоу, который дал мне Скотт. Я не смогла бы съесть вообще ничего, даже если бы постаралась. Когда он это сказал, у меня одеревенели руки, и маршмаллоу, несмотря на то, что он такой липкий, выскользнул у меня из пальцев и упал в пыль у моих ног.

— ТЫ знаешь? — спросила я не своим голосом. Скотт посмотрел не на меня, а на маршмаллоу.

— Ага, Джери мне рассказала.

— Когда?

— Вчера.

ВЧЕРА?

— А почему ты мне не рассказал?

— Я пытался, — ответил Скотт. — В машине, помнишь?

Так значит, об ЭТОМ он хотел сказать…

— Полагаю, мне нужно было быть настойчивее. Но… — Скотт протянул мне новый золотистый маршмаллоу, — Я думал… ну, ты могла бы расстроиться.

Я и второй уронила.

— РАССТРОИТЬСЯ? По поводу Люка и Джери? — Я уставилась на Скотта. — Почему ЭТО должно было меня расстроить?

Скотт удивился.

— Ну, потому что…

— О господи, — сказала Трина, рухнув на бревно рядом со мной. — Ты видела эти следы маршмаллоу на губах Кэйры и Куанга? Докладывай, Скотт. Чем занималась эта парочка до того, как мы приехали?

— Я не знаю, — ответил Скотт.

Когда я глянула на него, то обнаружила, что он смотрит не на Трину, а на меня. Я рискнула бы сказать, что он очень упорно смотрит на меня, но, по правде говоря, я могла судить об этом лишь потому, что голова его не двигалась. Я не видела его глаз, потому что они тонули в тени под бровями.

Клянусь, он так смотрел на меня целую минуту, что я почти подумала…

Хорошо, я почти подумала, что, может быть, это я та самая таинственная девушка, в которую он, предположительно, влюблен. И что он, знаете, ничего мне не рассказал, потому что…

— Так, я думаю, что они чем-то и занимались, с набитыми ртами, — продолжала Трина. — Извините, но если бы Стив попытался меня поцеловать с набитым ртом — то все.

— Джен, — внезапно сказал мне Скотт. — Хочешь, пойдем прогуляемся?

Трина посмотрела на него как на сумасшедшего.

— Не уходите, — сказала она. — Сейчас начнется фейерверк.

Но если бы кто-нибудь сказал, что я откажусь от прогулки со Скоттом ради запрещенного фейерверка… ну, я сказала бы, что он идиот.

— Конечно, — ответила я, как-то исхитрившись сказать это будто невзначай, хотя сердце заколотилось прямо в горле.

Спросите Энни

Задайте Энни самый сложный вопрос, который касается сугубо личных отношений. Вперед, дерзайте!

В «Журнале» средней школы Клэйтона публикуются все письма. Тайна имени и адреса электронной почты корреспондента гарантируется.

Дорогая Энни!

Но я действительно его люблю. И мне действительно нужна твоя помощь. Сделать ли мне первый шаг? Или это ужасно? Но если я буду дожидаться его первого шага, вдруг какая-нибудь девочка первой сделает этот шаг? Я не хочу быть слишком навязчивой, хотя ты говоришь, что это все может изменить. ЧТО ЯДЕЛАЮ?

Еще больше отчаявшаяся, чем раньше

Дорогая Отчаявшаяся!

Я НЕ ЗНАЮ!!! Я сама пытаюсь это понять.

Энни

 

Восемнадцатая глава

Я поняла, что Скотт не собирается далеко уходить. Просто мы отошли, чтобы никто не слышал нашего разговора.

До нас доносилась музыка. Я видела людей, собравшихся вокруг костра, но не различала их лиц. Мы шли к небольшому лесочку около амбара. За ним начинался подлесок с речкой.

Забавно, что в результате мы от всех оторвались.

— Если мир, как мы знаем, рушится, и я должен построить его заново, — сказал Скотт и наклонился, чтобы сорвать цветок, Кружева Королевы Анны, — то в мою новую цивилизацию я не допущу никаких актеров.

Услышав это, я рассмеялась, хотя сердце мое по-прежнему колотилось.

— Ах, так? — сказала я. — А как насчет журналистов?

— О, журналистов я допущу, — сказал Скотт, накручивая стебелек цветка на палец. — Потому что кто-то должен сообщать, что происходит. Новое общество не будет повторять ошибок старого.

Даже при отдаленном свете костра мне было видно, как палец свободной руки двинулся к крошечному фиолетовому центру венчика цветка.

Моя память тут же вернула меня в один день каникул. Мистер Ши рассказал нам старинную сказку — если вы вырвете фиолетовую часть цветка Кружева Королевы Анны, то вы убьете цветок, потому что крошечная фиолетовая серединка — это сердце цветка.

Вот я и сказала, не очень-то задумываясь над тем, что делаю и что говорю:

— Нет, не надо, ты убьешь цветок.

И положила свою руку на руку Скотта, чтобы остановить его…

И тогда Скотт уронил цветок. И мое лицо оказалось в его руках. И Скотт стал так целовать меня, будто хотел, чтобы это продолжалось вечно.

И я отвечала на его поцелуи.

Я никогда не представляла себе ничего подобного, потому что не могла даже вообразить такие детали — руки Скотта пахли маршмаллоу и цветком Кружева Королевы Анны… Как нежно эти грубые руки касались моего лица… А вкус его губ, сначала сладкий, а потом не совсем сладкий… И губы, сначала мягкие…

Потом руки Скотта отпустили мое лицо, двинулись вниз, к талии, потянули меня к себе, и наши денные тела прижались друг к другу, и я почувствовала его теплую кожу и обвила руками его шею, и грудь Скотта раздавила букетик, подаренный Люком…

…и булавка, которой букетик был приколот к моему платью, впилась мне в грудь.

— Ой, — сказала я и отодвинулась от Скотта.

— Что? — Глаза Скотта блуждали и на его затылке взъерошились волосы, которые взлохматили мои руки. — Тебе плохо?

— Нет, нет, — ответила я. Потому что мне НЕ БЫЛО плохо. Неожиданно, впервые в моей жизни мне стало так фантастически хорошо. — Это просто потому…

— Извини, — сказал Скотт. Хотя он, на самом деле, вовсе не выглядел виноватым. — Но я ДОЛЖЕН был это сделать, Джен. Потому что… потому что я понимал, что другого шанса у меня, возможно, не будет.

Пока он говорил, я отколола букетик. И бросила его. Букетик исчез в высокой темной траве.

— О чем ты говоришь? — спросила я, вовсе не уверенная, что хочу знать.

— Ты говорила, что вы просто друзья, — сказал Скотт. Он выглядел чуть более растерянным, чем должен был выглядеть парень, который только что так целовал девушку. Особенно если принять во внимание, что девушка отвечала на его поцелуи. — Но… хорошо, хочу сказать, что я же не дурак. Ведь он — ЛЮК СТРАЙКЕР.

— Какое отношение… Люк Страйкер имеет… к ЭТОМУ? — Я искренне ничего не понимала…

…но по тревожному тону его голоса почувствовала, что все не так уж хорошо и что это МНЕ стоит встревожиться.

— Я просто говорю, — сказал Скотт так, будто не слышал меня. Он и смотрел не на меня, а на костер. — Когда я встретил тебя тогда, на каникулах в прошлом году, я подумал, что ты… ну, я подумал, что ты замечательная. Но я и не подозревал, что ты так же думаешь обо мне. Я хочу сказать — ты такая милая. Но ты ВСЕГДА была такой милой. Со ВСЕМИ…

Если бы он ударил мне в сердце кинжалом, меня бы это не так ранило. МИЛАЯ МАЛЕНЬКАЯ ДЖЕННИ ГРИИНЛИ, ВСЕОБЩИЙ ЛУЧШИЙ ДРУГ.

— Ив самом деле, было очень трудно понять, что с тобой творится, — продолжал Скотт, он говорил так быстро и так взволнованно, будто хотел выговориться, пока не передумает. — То ли я тебе нравлюсь, — я имею в виду, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО нравлюсь, — то ли я нравлюсь тебе так же, как и все остальные люди. И тогда Джери сказала мне, что ты ни с кем не ходила на свидания…

О господи. Джери мертва.

…и я подумал, что это просто невозможно. И Джери, она действительно была очень симпатичной, и все продолжалось, и…

Совсем, совсем мертва.

— Ну, ты понимаешь. О да, я понимала.

— И тогда я решил: хорошо, пусть так и будет. Но это было, как… — И здесь Скотт, все еще не глядя на меня, провел рукой по волосам, но не так, как это делал Люк. — Я просто не мог выкинуть тебя из головы. И чем больше времени я проводил с тобой — знаешь, за ланчем, в «Журнале», — тем лучше я осознавал, что хочу быть именно с ТОБОЙ, и что Джери и я… Мы не подходим друг другу.

Хорошо. Оставлю ее в живых. Только чуть живой.

В конце концов Скотт повернулся ко мне и, глядя мне в глаза, — а я не могла разглядеть его глаз в темноте — сказал:

— Но тут появился Люк Страйкер.

— Хорошо, — сказала я, все еще не понимая, при чем тут Люк. — И?..

— И… Ну, он же ЛЮК СТРАЙКЕР, Джен.

— Так что же?

— Не надо, Джен. Ты согласилась пойти с ним на «Весенние танцы»!

— Ага… — сказала я.

И тогда медленно… медленно-медленно… до меня стало доходить, о чем пытался сказать Скотт.

Неожиданно многое из того, что меня раньше смущало, приобрело смысл. Как, например, пакетик с бумажными салфетками там, в автомобиле. Скотт вытащил этот пакетик вместо того, чтобы меня поцеловать не потому, что его ко мне не тянуло,

О нет. Он просто думал, что я влюблена в Люка Страйкера.

ОН ДУМАЛ, ЧТО Я ЗАНЯТА.

Вот о чем он хотел спросить тогда в машине. Теперь я поняла. Вот в чем заключался его вопрос. Влюблена я или не влюблена в Люка Страйкера.

И хотя было совсем темно — и, сказать по правде, мне, в моем шифоновом платье, было довольно прохладно, — внезапно будто взошло солнце.

Серьезно. Я почувствовала, что солнце взошло и согрело меня своим теплом.

— Я пошла с Люком на «Весенние танцы», — стала объяснять я, ослепленная тем, как Скотт смотрел на меня… будто я ТАК МНОГО ДЛЯ НЕГО ЗНАЧУ… — потому что он ПОПРОСИЛ меня пойти с ним, а не потому, что я влюблена в него. В сущности, я, вероятно, единственная девушка в этом городке, которая в него НЕ ВЛЮБЛЕНА. И никогда не была.

— Это правда? — Скотт потянулся и схватил меня за руку, затем сжал ее — не сильно, но не так, как если бы потянул меня, чтобы куда-то идти — обеими руками. — Значит, тебя не трогает то, что он… то, что он и Джери… Тебя это не огорчило?

— Нет, конечно, нет. — Я не смогла удержаться от смеха. Я чувствовала себя так, будто все приходит не на самом деле, а в кино. Солнце сияло, вокруг щебетали птички. Казалось, в любую секунду может появиться радуга и хор запоет «День за днем». — Я никогда не любила Люка так…

И тогда — удивительно, но это произошло — что-то открылось. ПРАВДА. И стало так легко, будто мы разговариваем о книгах или еще о чем-то.

— …так, как тебя.

Вот. Я это сказала. Это слово вырвалось наружу и плавало вокруг нас в пространстве. Слово на букву «Л».

Мне даже захотелось поймать его и запихнуть обратно к себе в рот…

…пока Скотт не сжал мою руку еще сильнее. И теперь это ТОЧНО не выглядело так, будто мы куда-то собираемся идти.

— Ты только что сказала, что ЛЮБИШЬ меня? — спросил Скотт.

Ну, и что мне было делать? Я это сказала. Отступать некуда.

И знаете, что? Я и не хотела отступать.

— С тех пор, с пятого класса. — Я услышала свое странное лепетание, но мне было все равно. — ВОТ почему я никогда ни с ком мг ходила на свидания Ты же уехал. Но потом ты вернулся, и я…

Я больше не могла говорить. Потому что Скотт схватил меня и притянул к себе.

И начал меня целовать.

И тут уж я его не останавливала.

Мы целовались все время, пока сверкал фейерверк. Мы даже не замечали, что взрывается фейерверк…

…наверное, потому, что у нас был наш собственный фейерверк.

Когда мы вернулись к костру — Скотт обнимал меня за плечи, а я его — за талию, подскочила Трина со словами:

— Где вы были? Вы все пропустили… Эй, что?.. — И у нее глаза стали такими большими. — ОХ!

Полагаю, что она заметила руку Скотта у меня на плечах. Или может быть, она заметила блаженную улыбку у меня на лице. По крайней море, потом она рассказывала мне, что я сияла блаженством, даже несмотря на то, что у меня в заколке был цветок Кружева Королевы Анны вместо незабудок, с которыми начинался вечер.

Но, я думаю, и вы сияли бы блаженством, если бы человек, которого вы любили с пятого класса, сказал бы вам, что и он вас любит.

Скотт был согласен с Люком и Джери, что я должна стать президентом ученического совета на будущий год. Он даже сказал, что сам обеспечит булочками и кексами распродажу, которую будут вести в мою поддержку Кэйра и Трина, руководители моей избирательной кампании.

И хотя я никогда не отказывалась от возможности попробовать то, что предлагал Скотт, я все же думала, что президент ученического совета — это не совсем тот уровень.

Я хочу сказать, что девушка, которая так умеет управляться с людьми…

А почему бы и не Белый дом?

ВОКРУГ ДА ОКОЛО Л.А.

Вчера на Родео Драйв видели Люка Страйкера, который прогуливался со своей постоянной спутницей, студенткой Калифорнийского университета Джери Линн Паккард. У него на правом бицепсе была повязка. Ходят слухи, что Страйкеру лазером удалили татуировку, остававшуюся после встречи с партнершей по фильму «Ланселот и Джиневра» Анжеликой Тримэйн…

СЕЙЧАС ИГРАЕТ…

Смотрите Люка Страйкера в фильме «США 30»… Может ли выпускник школы спасти свой город в Индиане от нападения террористов в то время, как он завоевывает сердце девушки своей мечты? Эберт и Рэпер называют исполнение Страйкера «ловкой штукой» и оценивают фильм, как «весьма недурной».

В роли Дженни Грин — Линдсэй Лоан.

Спросите Энни

Задайте Энни самый сложный вопрос, который касается сугубо личных отношений. Вперед, дерзайте!

В «Журнале» средней школы Клэйтона публикуются все письма. Тайна имени и адреса электронной почты корреспондента гарантируется.

Дорогая Энни!

Итак, я последовала твоему совету и сказала ему. И представляешь? Оказалось, что и он любит меня!

Так… что нам теперь делать?

Больше не отчаивающаяся

Дорогая Больше не отчаивающаяся!

Живите счастливо.

Энни