И тем не менее я их завела. Друзей, я имею в виду.

Хотя и не старалась. Вообще-то даже не хотела. То есть, мне и в Бруклине друзей хватает. У меня там Джина, подруга, какую только поискать. Другая компания мне не очень-то была нужна.

И в общем-то я не ожидала, что кому-нибудь здесь понравлюсь, – только не после эссе на тысячу слов, заданного из-за того, что приключилось, когда я садилась. И уж точно не после того, что произошло, когда нам сообщили, мол, пришло время второго урока – в школе не было звонков, мы переходили из класса в класс в начале каждого часа, и нам давалось ровно пять минут, чтобы добраться до нужного кабинета. Как только мистер Уолден нас отпустил, девочка-альбинос повернулась ко мне и, бешено сверкая фиолетовыми глазами из-за затемненных стекол очков, спросила:

- Мне, типа, полагается поблагодарить тебя или как за то, что ты сказала Дебби?

- Как по мне, так ты ничего не должна делать, - заверила я, вставая с места.

Она тоже встала.

- Тогда зачем ты так поступила, а? Защитница альбиносов, что ли? Жалко меня стало, да?

- Я так поступила, - ответила я, перекидывая через руку пальто, - потому что Дебби – уродка.

Я увидела, как кончики губ альбиноски изогнулись. Дебби схватила учебники и почти бегом покинула класс в ту же минуту, как мистер Уолден нас отпустил. Она стояла со стайкой одноклассниц вместе с хорошенькой загорелой девчонкой, рядом с которой тоже пустовало место, они шептались между собой и через плечики, обтянутые свитерками от Ральфа Лорена, метали в мою сторону злобные взгляды.

Я могла бы поклясться, что, когда я назвала Дебби уродкой, девочка-альбинос хотела засмеяться, но сдержалась. Она подчеркнуто жестко отчеканила:

- Я сама могу за себя постоять, знаешь ли. Мне твоя помощь не нужна, Нью-Йорк.

Я пожала плечами:

- Да все в порядке, Кармел.

Тут уж она не смогла сдержать улыбку. И, улыбнувшись, показала полный рот скобок, которые замигали так же ярко, как море за окном.

- Ки-Ки.

- Что «Ки-Ки»?

- Мое имя. Я Ки-Ки. – Она протянула молочно-белую руку с окрашенными в ярко-оранжевый цвет ногтями: - Добро пожаловать в Академию.

Мистер Уолден отпустил нас в девять часов. А к двум минутам десятого Ки-Ки представила меня еще двадцати одноклассницам, большинство из которых тащились за мной по дороге в следующий класс, желая разузнать, на что это похоже – жить в Нью-Йорке.

- Там и в самом деле, - мечтательно спросила одна девчонка с лошадиным лицом, - так… так… – Она с трудом смогла подыскать нужное слово. – Так… метрополитично, как все говорят?

Наверное, не стоит упоминать, что эти девочки не принадлежали к разряду популярных девчонок. Я сразу же заметила, что они не общались ни с той хорошенькой загорелой девочкой, ни с той особой, чьи пальцы я грозилась переломать после школы, в общем, ни с одной из этих барышень, таких изящных в своих трикотажных двойках и юбках цвета хаки. О нет. Сгрудившиеся вокруг меня девчонки составляли пеструю компанию: у одних были угри, другие страдали излишним весом, а третьи были худые, как щепки. Я ужаснулась, когда увидела одну из них в открытых босоножках и плотных колготках. В бежевых колготках. И белых босоножках. Это в январе-то!

Я поняла, что мне предстоит море работы.

Оказывается, Ки-Ки была лидером этой небольшой тусовки. Будучи редактором школьной газеты «Новости миссии», которую моя новая знакомая назвала «скорее литературным обозрением, чем настоящей газетой», Ки-Ки не соврала, когда предупредила меня, что не нуждается в заступниках. У нее самой было припасено достаточно боеприпасов, включая неплохой, до краев набитый словесными остротами арсенал и крайне серьезное отношение к работе. Чуть ли не первое, что она у меня спросила, – когда перестала на меня сердиться, – не заинтересует ли меня предложение написать колонку для ее газеты.

- Ничего особенно выдумывать не надо, - беспечно заявила она. – Возможно, просто какое-нибудь эссе, в котором сравниваются подростковые культуры Восточного и Западного побережий. Уверена, ты должна видеть огромную разницу между нами и твоими друзьями в Нью-Йорке. Что скажешь? Моим читателям было бы очень интересно – особенно таким девочкам, как Келли и Дебби. Может, сможешь ввернуть что-нибудь типа того, что на Восточном побережье считается немодным ходить загорелой.

Сказав это, она рассмеялась не то чтобы зло, но, определенно, не как святая невинность. Впрочем, как я вскоре поняла, такова уж была Ки-Ки: сплошные ослепительные улыбки – еще более ослепительные, благодаря этим ужасно смотревшимся скобкам, – да живой отличный юмор. Она, несомненно, славилась как своим сарказмом, так и громким хохотом, который иной раз просто вырывался из моей новой знакомой, когда она не могла удержаться и заходилась в беззастенчивом веселье, вызывая неизбежное шиканье чопорных послушниц, игравших в коридорах Академии роль дежурных, не давая нам беспокоить туристов, приходивших пощелкать Хуниперо Серра, обласканного всеми этими бронзовыми индейскими женщинами.

Академия при миссии – маленькое заведение. В нем всего лишь семьдесят десятиклассников. Слава Богу, у нас с Балбесом не совпадало расписание, поэтому мы пересекались лишь во время ланча. Ланч, между прочим, устраивался в школьном дворе, который одной стороной примыкал к стоянке. Двор представлял собой большую, покрытую травой игровую площадку с видом на море, там стояли скамейки, на которых старшеклассники сидели вместе с второклассниками, а чайки устремлялись к любому глупцу, у которого хватало ума кинуть им какие-нибудь чипсы. Я это знаю, потому что я-то как раз попыталась. Сестра Эрнестина – та самая, которую Адам, оказавшийся, как выяснилось, в одном со мной классе по обществоведению, обозвал бабой, – подошла ко мне и посоветовала больше так не делать. Будто я сама этого не поняла в ту же минуту, как полсотни гигантских орущих чаек спикировали на меня и обступили, словно голуби в Вашингтон-сквер-парке, когда мне в голову приходила дурацкая идея бросить им кусочек кренделька.

Между тем, с Соней и Доком на ланче я тоже пересекалась. Так выходило, что это единственное время дня, когда я видела Аккерманов в школе. Было любопытно наблюдать за ними в их естественной «среде обитания». Приятно убедиться, что я не ошиблась в оценке их характеров. Док зависал с толпой до жути занудных ботанов, большинство из которых носили очки и, как ни странно, сидели с лэптопами, балансирующими у них на на коленях, – никогда бы не подумала, что так и вправду кто-то делает. Балбес тусовался с парнями, вокруг которых сгрудились – как чайки вокруг меня – хорошенькие загорелые девочки из нашего класса, включая ту, с которой я остереглась сесть. Их разговоры вертелись исключительно вокруг перечисления того, что они получили на Рождество (это был их первый день после зимних каникул), и выяснения, кто сломал больше всего рук-ног, катаясь на лыжах в Тахо.

Однако интереснее всего, наверное, было смотреть на Соню. Не то чтобы он проснулся. Я вас умоляю! Но он сидел за одним из столиков для пикника с закрытыми глазами, подставив лицо солнцу. Поскольку подобную картину я могла наблюдать и дома, то меня заинтересовало не это. Нет, любопытство во мне возбудило то, что происходило рядом с Соней. А именно невероятно привлекательный парень, который просто сидел и смотрел прямо перед собой с выражением безнадежной грусти на лице. Время от времени мимо проходили девчонки – ведь девчонки всегда ошиваются там, где поблизости есть красивый мальчик, – и говорили ему «Привет», а он оторвет на минуту взгляд от моря – это на него парень пялился – и отвечает «О, привет», после чего снова возвращается взглядом к волнам, которые его, видать, завораживали.

Мне пришло в голову, что Соня и его друг вполне могли чем-нибудь обкуриться. Это бы многое объяснило в поведении Сони.

Но когда я спросила Ки-Ки, не знает ли она, кто этот парень и нет ли у него проблем с наркотой, та ответила:

- А, это Брайс Мартинсон. Нет, он не на наркотиках. Понимаешь, он просто грустит, потому что во время каникул умерла его девушка.

- Правда? – Я пожевала свой «корн-дог». Кормежка в Академии оставляла желать лучшего. Теперь я понимала, почему многие дети приносили завтраки с собой. Сегодняшнее меню состояло из «хот-догов». Я не шучу. Из «хот-догов». – А как она умерла?

- Пустила себе пулю в голову. – К нам присоединился Адам, парень из приемной директора. Он ел «Читос» из гигантского пакета, который достал из кожаного рюкзачка. Рюкзачка от Луи Виттона, к слову сказать. – Разнесла себе затылок напрочь.

Случайно услышав последнюю фразу, одна из «лошадиноподобных» девочек повернулась и упрекнула:

- Боже, Адам. Как ты можешь быть таким бесчувственным?

Адам пожал плечами:

- Я терпеть ее не мог, когда она была жива. И не собираюсь говорить, что она мне нравится только потому, что она умерла. Если уж на то пошло, сейчас я ее еще больше ненавижу. Я слышал, что в среду нас всех заставят участвовать в богослужении крестного пути.

- Точно, - с отвращением подтвердила Ки-Ки. – Нам предстоит отмаливать ее бессмертную душу, поскольку она совершила самоубийство и теперь ей суждено вечно гореть в аду.

Адам принял задумчивый вид:

- В самом деле? А я считал, что самоубийц отправляют в чистилище.

- Да нет же, тупица. Почему, как ты думаешь, монсеньор Константин не позволяет Келли провести эту ее глупую панихиду? Самоубийство – смертный грех. Монсеньор не разрешит увековечить память о самоубийце в своей церкви. Он даже не дал родителям Хизер похоронить ее в освященной земле. – Ки-Ки закатила багровые глаза. – Уж на что я не любила Хизер, но монсеньора Константина я просто ненавижу, а его тупые правила и того больше. Подумываю написать об этом статью и озаглавить ее «Отец, Сын и Святой Ханжа».

Другие девочки нервно захихикали. Я подождала, пока они стихнут, и спросила:

- Почему она себя убила?

Казалось, Адам поскучнел.

- Из-за Брайса, конечно. Он с ней порвал.

Хорошенькая чернокожая девочка по имени Бернадетт, которая возвышалась над нами, словно башня, наклонилась с высоты своих метра восьмидесяти пяти и прошептала:

- Я слышала, он сделал это в пассаже. Вы можете в это поверить?

Вмешалась другая девочка:

- Ага, в канун Рождества. Они делали рождественские покупки, и она показала ему кольцо с бриллиантом в витрине у «Бергдорфа», типа «Хочу такое». Он и обалдел, я думаю, – понимаете, это же было ясно как день, что кольцо-то из тех, что дарятся в честь помолвки, – и тут же с ней порвал.

- И поэтому она пошла домой и застрелилась?

Я нашла эту историю весьма неправдоподобной. Когда я спросила Ки-Ки, где нам полагается завтракать, если, не дай Бог, пойдет дождь, она заявила, что всем приходится есть в своих кабинетах, а монахини приносят всякие настольные игры типа «нардов», чтобы народ не скучал. Я гадала, не была ли и эта история такой же выдумкой, как байка о завтраках в дождливые дни. Ки-Ки как раз из тех девочек, которые не откажут себе в удовольствии солгать новенькой – не со зла, а просто, чтобы позабавиться.

- Не сразу, - ответила Ки-Ки. – Она какое-то время пыталась с ним помириться. Названивала ему чуть ли не каждые десять минут, пока, наконец, его мама не сказала ей, чтобы она больше не звонила. Потом Хизер стала посылать ему письма, угрожая что-нибудь сделать – ну, знаешь, типа убить себя, если он к ней не вернется. Когда он не откликнулся, она взяла папашин сорок четвертый, поехала к дому Брайса и позвонила в дверь.

На этом месте рассказ подхватил Адам, поэтому я поняла, что в деле, похоже, будет фигурировать пролившаяся кровь.

- Ага, - продолжил он, вскакивая и изображая, как все происходило, при этом пачка «Читос» служила пистолетом. – Мартинсоны праздновали Новый год – был как раз вечер тридцать первого декабря, – поэтому они все были дома и все такое. Открывают они дверь, а на пороге сумасшедшая девица с пистолетом у виска. И заявляет, что если они не позовут Брайса, то она спустит курок. Но позвать-то Брайса они не могли, поскольку отправили его в Антигуа…

- …надеясь, что малость солнца и серфинга успокоят его пошатнувшиеся нервы, - вставила Ки-Ки, - поскольку ему, знаете ли, сейчас надо думать о поступлении в колледж. Не хватало парню к тому же напрягаться из-за какой-то преследующей его девчонки.

Адам злобно зыркнул на перебившую его одноклассницу и продолжил, держа «Читос» у виска:

- Короче, со стороны Мартинсонов это было огромной ошибкой. Как только она услышала, что Брайса нет в стране, так тут же нажала на курок и разнесла себе заднюю часть черепа, забрызгав мозгами и всяким дерьмом рождественскую гирлянду, которую Мартинсоны натянули в честь праздника.

На этом месте все, кроме меня, застонали. У меня же на уме было другое.

- Пустой стул в классной комнате. Возле этой, как там ее, Келли. Так это место той мертвой девочки?

Бернадетт кивнула:

- Ага. Вот почему мы подумали: так странно, что ты прошла мимо него. Словно знала, что там когда-то сидела Хизер. Мы все решили, что ты экстрасенс или типа того…

Я не соизволила объяснить им, что причина, по которой я не села на место Хизер, не имеет ничего общего с экстрасенсами. Вообще-то, я им ничего не сказала. У меня в голове крутилась другая мысль: «Вот это да, мамочка, как мило с твоей стороны рассказать, почему это вдруг для меня освободилось место, хотя прежде школа была так переполнена, что не могла позволить себе взять еще одного ученика».

Я уставилась на Брайса. Из Антигуа он вернулся загорелым. А сейчас сидел за столом для пикника, поставив ноги на скамейку, уперев локти в колени, и смотрел на океан. Легкий ветерок шевелил прядь его белокурых волос.

«Он понятия не имеет, - подумала я. – Он совершенно не в курсе. Ты что, парень, думаешь, у тебя паршивая жизнь? Так погоди немного.

Еще не вечер».