Сеймур Перитон был убит в воскресенье вечером, тело было найдено в понедельник утром, а события, описанные в предыдущей главе, произошли в четверг. В пятницу утром второй разделочный нож, о существовании которого предполагал Флеминг, был найден в кроличьей норе в Роще Килби. Он был очень схож с первым – почти все разделочные ножи имеют определенное сходство – на нем также были следы крови, гораздо больше, чем на первом, и он был немного меньше. Другими словами, он был слишком маленьким, чтобы нанести смертельную рану, которая убила Сеймура Перитона.

Первым побуждением инспектора Флеминга, и очень оправданным побуждением, было посмеяться над сержантом Мэйтлендом, который сомневался в существовании второго ножа. Его следующим побуждением было обернуть влажное полотенце вокруг головы и попытаться сохранять спокойствие. Ситуация, несомненно, была таковой, что могла вывести из терпения самого здравомыслящего и уравновешенного человека родом из Южной Шотландии. Он собрал факты в том порядке, в каком обнаружил их: нож в воде, положение тела, следы борьбы и так далее. Из этих фактов, используя непреклонный чистый разум, он сделал вывод, что где-то поблизости был второй разделочный нож, который точно соответствовал ране в груди Перитона. А потом нож был торжественно обнаружен – и оказался слишком мал, чтобы им могла быть нанесена эта рана. Это было абсолютно нелепо; это противоречило здравому смыслу и соображениям. Флеминг начал подумывать о том, чтобы забросить все это и просто сосредоточиться на доказательстве виновности Лоуренса на основе уже имеющихся доказательств. К счастью, у Флеминга было определенное чувство гордости, и он не мог перенести мысли об изложении незавершенного дела, как и мысли о том, что Мандуляны взяли над ним верх. Они лгали о чем-то, и Флеминг непременно собирался выяснить, что же это было, прежде чем он покинет это место. Сам Мандулян, должно быть, лгал насчет хористки и ее писем; было абсурдно предполагать, что Дидо не сказала ему днем в воскресенье, что ее помолвка разорвана – и все же… минуточку, в этом-то все и дело. Была ли разорвана помолвка? Бросила ли она Перитона? Если бы только он мог быть вполне уверен в этом, это бы дало ему почувствовать почву под ногами, некоторую точку опоры. А сейчас он как будто бы строил огромные замки из теорий на зыбучих песках. Бросила она Перитона или же нет? В этот момент его раздумья прервал стук в дверь, и вошел молодой хозяин гостиницы.

– Извините меня, если я помешал, – добродушно сказал он и положил на стол серый галстук, – но я нашел это вчера вечером. Я не знаю, имеет ли это какую-то ценность для вас. Он очень напоминает мне тот, что Перитон иногда носил в будние дни. Вы помните, он был склонен к броскости по воскресеньям.

Капитан Карью весело улыбнулся.

– Благодарю вас, – сказал Флеминг. – Это весьма интересно. Где вы его нашли?

– Он застрял в кустах в парке вокруг поместья. Если хотите, я могу показать вам точное место. Я увидел его вчера поздним вечером, когда выходил на ловлю мотыльков.

– Хорошо! Отлично! Это вторая находка за сегодняшний день, – сказал Флеминг. – Может быть, это наш счастливый день. Скажите, капитан: вы часто выходите поздно вечером на ловлю мотыльков?

– Около пяти раз в неделю.

– Дайте подумать. Вы выходили в прошлую субботу и воскресенье, верно? Насколько я помню, вы говорили, что ничего не видели ни той, ни другой ночью.

– Это верно. Я ловил мотыльков по другую сторону поместья, вдали от реки.

– Как далеко?

– Около полумили от дома.

Флеминг взял крупномасштабную карту района.

– Возможно, вы можете примерно показать, где вы были в ночь на воскресенье ... Понятно. На самом краю парка. Менее четверти мили. Скажем, четыреста ярдов. Сейчас, капитан Карью, я пытаюсь получить подкрепляющие доказательства по этому вопросу. В ночь на воскресенье кто-то очень быстро бежал вниз по склону холма с террасы через густой кустарник к воротам. Вы слышали какие-то звуки, которые мог производить человек, проламываясь через подлесок?

Карью подумал секунду-другую, а потом уверенно ответил:

–  Нет.

– Это была очень тихая ночь, капитан. Все признают это. А вы были всего ярдах в четырехстах. Звуки далеко слышны в тихую ночь.

–  Конечно, это так. На самом деле, я начал ловлю вечером там, а затем перешел из парка к большому пастбищу. К одиннадцати часам я, наверное, был в доброй половине мили оттуда.

– Именно так, – доброжелательно сказал Флеминг. – Вы были в доброй полумиле к одиннадцати часам. Но кто, позвольте спросить, упоминал об одиннадцати часах?

Капитан Карью был застигнут врасплох. Он моргнул, запнулся и покраснел до корней волос. Наконец ему удалось сказать:

–  Я подумал, что вы говорили об одиннадцати часах, сэр. Я уверен, вы сказали это.

–  А я также уверен в том, что не говорил. Но неважно, капитан, говорил ли я это, или вам просто показалось. Давайте приступим к главному. Что же вы видели в одиннадцать часов?

– Я не видел… – начал хозяин гостиницы, снова запинаясь.

Но детектив остановил его.

–  Давайте обойдемся без всяких глупых недоразумений, капитан. До сих пор мы очень хорошо ладили, и мне было бы очень жаль, если бы мы теперь как-то повздорили. Позвольте сделать предположение за вас. Позвольте мне предположить: вы видели – именно видели, а не слышали – мистера Холливелла, бегущего по склону холма, так быстро, как только возможно, в сторону ворот поместья, и его лицо было покрыто кровью. Это верно?

Карью кивнул, и его лицо снова покраснело.

– И вы ничего не сказали об этом, потому что вы не хотели навлечь на викария беду?

Карью опять кивнул.

– Видели ли вы что-нибудь еще?

На этот раз хозяину гостиницы удалось снова заговорить, и он воскликнул:

– Нет. Клянусь, я ничего не видел. Больше я ничего не видел. Меня так шокировал вид святого отца, что я собрал свои ловушки и отправился прямо домой. Клянусь, так я и сделал.

– Это вполне нормально, это вполне нормально, – заверил его Флеминг. – Жаль, что вы не рассказали мне об этом раньше, но я уважаю ваши побуждения. Тут не о чем волноваться. Ну что ж, давайте сменим тему. Вы эксперт по современному сленгу, современным способам выражения и тому подобному?

– Я не знаю, могу ли называться экспертом, – сказал Карью. – Конечно, человек слышит немало подобных вещей, когда отправляется в Лондон, на коктейльные вечеринки и так далее.

– Тогда, возможно, вы сможете рассказать мне об этом, – сказал Флеминг. – Я старомоден, и поэтому я этого не знаю. Станет ли молодая женщина, навсегда расставаясь с возлюбленным, которого она отвергла, говорить ему на прощание: «Пока, дуралей»?

Карью задумчиво повторил эти слова, а потом улыбнулся и покачал головой.

– Нет, честно говоря, я не могу себе этого представить. Могу только, и с большой натяжкой, подключив воображение, представить ее говорящей: «Пока, старый дуралей», – быть может, с грехом пополам. Но не иначе. Это кажется немыслимым.

– Я подумал то же самое, – сказал Флеминг. – И все же мисс Мандулян, как говорят, произнесла это, разорвав помолвку с Перитоном.

– Почему вы не спросите ее, что она имела в виду?

– Я считаю, что задавать вопросы мисс Мандулян – это скорее пустая трата времени. Тем не менее, полагаю, мне стоит это сделать. Что ж, вот и все, капитан. Большое спасибо.

Карью остановился у двери и пристально смотрел на ковер в течение нескольких секунд. Затем он поднял взгляд и медленно сказал:

– Я не могу представить себе девушку, даже современную, бросающую своего возлюбленного со словами «Пока, дуралей». Но я очень легко могу представить себе девушку, которая только что была брошена своим возлюбленным и которую зовут Дидо, говорящую: «Прощай, Эней».