— Стоять! — приказал Коплан, держа указательный палец на спусковом крючке.

Мужчины, не закончив движения, замерли. Офицер полиции встал рядом с Копланом и тоже наставил на них пистолет большого калибра.

В комнате повисла тяжелая тишина.

Находящиеся под прицелом служащие Брондстеда медленно подняли руки, потом один из них рявкнул на родном языке гневную фразу, которая, очевидно, была просьбой об объяснениях. Но в эту секунду в другом помещении послышались тяжелые шаги, открылась вторая дверь на лестничной площадке и прозвучал выстрел. Раздался хриплый крик, за ним последовал шум падения тела.

Четверо находившихся в директорском кабинете уловили шум борьбы, потом глухой удар и падение второго тела. Пол задрожал от приближавшихся быстрых шагов. Лейтенант обернулся, но расслабился, узнав одного из своих агентов. Тот произнес прерывистым голосом несколько слов; в руке он еще держал револьвер.

Офицер сразу же перевел для Коплана:

— Один из подозреваемых пытался бежать, а так как он был вооружен, мой подчиненный его застрелил. Тип, которого мы перехватили при входе, воспользовался этим, чтобы вырваться, его оглушили ударом рукоятки пистолета.

— О'кей! — одобрил Коплан, не сводя глаз с противников, внезапно еще больше побледневших. — Попросите вашего агента обезоружить двух этих субъектов.

Английский, должно быть, был знаком руководителям оснащения траулеров, поскольку они побледнели еще сильнее и без сопротивления позволили обыскать себя. В мгновение ока на них нацепили наручники.

— Который из вас двоих Бернхофт? — спросил Коплан. Ему не пришлось ждать ответа, чтобы догадаться: тот, что постарше, смотрел на него с яростью. — Вы меня, несомненно, узнаете? — спросил его Коплан сладким голосом. — Мое описание вам передали из Рейкьявика по телефону, как я полагаю. Харальд Олафсон — это друг, стоящий возле вас?

— Нет, моя фамилия Хельгасон, — возразил второй со злым лицом. — Что означает ваше вторжение? В чем вы меня обвиняете?

— Где Олафсон? — спросил Коплан более сухо.

— Вам это должно быть известно лучше, чем нам, — буркнул Ларус Бернхофт.

Франсис подавил приступ веселья: значит, инженер по двигателям был одним из двух типов в «крайслере», которых он отправил во фьорд Акранес! Но поскольку этот инцидент не касался полиции, он поспешил продолжить:

— Облегчите нашу задачу, Бернхофт. Где вы храните документы?

— Идите к дьяволу! В чем вы нас обвиняете? Что пытаетесь на нас навесить? Мы порядочные граждане и...

— Закройте пасть, — сказал Коплан. — Убийц Энгельбректа взяли сегодня днем.

Черты Бернхофта исказились. Отметив эффект своего блефа, Коплан усилил давление.

— Вы не выкрутитесь. Вы очертя голову бросились в поставленную вам ловушку: почему после инсценированного нами похищения вашего патрона вы не предупредили полицию? Три свидетеля могут подтвердить, что ваш «студебеккер» подъехал к радарной станции с опозданием в одну минуту: следовательно, вы были в курсе.

Бернхофт и Хельгасон стиснули зубы. Коплан отчеканил:

— Потому что вы надеялись, что он послужит козлом отпущения и на него навесят преступления, совершенные вами... Действительно, поскольку внешне улики были против Брондстеда, вам повезло. Но неожиданное возвращение «Ватны», о чем сообщил оператор радара, напугало вас и вызвало этот маленький семейный совет. Будто случайно, эти порядочные граждане имеют в карманах пистолеты и рассматривают полицейских как врагов. Так что не надо причитаний, вы провалились. Где бумаги?

Застыв с насупленным видом, исландцы не пошевелились. Коплан сказал офицеру:

— Их молчание глупо. Уведите их... Я переверну весь дом снизу доверху, если будет нужно.

Лейтенант не очень понимал аргументы француза, но достаточное количество улик показывало ему, что эти люди не белы как снег. Он спокойно ответил:

— Ищите сколько будет нужно. Я отправлю этих типов в камеру, для начала за ношение оружия и сопротивление властям. Я оставлю двух агентов в вестибюле внизу и после встречи с мэром приеду вам помочь.

— Спасибо! — бросил Франсис, направляясь к кабинету. Комната опустела. Шаги арестованных и полицейских затихли на лестнице, потом стукнула входная дверь.

Обыск был не таким долгим, как думал Коплан. Слишком уверенный, Бернхофт спрятал досье в единственном месте, в которое — как он считал — не сунут нос ни сотрудники компании, ни большой патрон во время одного из своих приходов: в ящик «Моторы — сметы прошлых ремонтов».

Это досье не привлекло бы внимание непредупрежденного человека. Оно состояло из десятка двойных листков желтой бумаги, абсолютно таких же, как те, что хранились в других ящиках. Буквы были точно такими же, как на других документах, отпечатанных в дирекции.

Текст был на исландском; Коплан не смог бы ничего понять, если бы в начале каждого абзаца не стояло название, первоначальная орфография которого была сохранена: это были названия атомных станций.

В списке фигурировали Саклей, Маркуль и Гренобль во Франции, Оак-Ридж среди многих других в США, Кальдер Холл, Харуэлл и, главное, Хинкли Поэнт в Великобритании. Упоминались также русские и шведские станции.

Строчки, следовавшие за названиями, изобиловали расстояниями в километрах и указаниями мест. Иногда короткий комментарий завершала одна и та же серия букв. По всей видимости, это были обвиняющие документы. Ожидая возвращения лейтенанта, Коплан продолжил осмотр, но не нашел, однако, ни планов, ни микрофильмов, ни кода.

Возвратившийся офицер сразу же осведомился о результатах поисков Коплана.

— Я нашел вот это, — сказал тот, доставая листки. — Бернхофт очень интересовался атомными станциями, как вы видите. Могли бы вы мне перевести один из этих абзацев? Вот этот, касающийся Хинкли Поэнта, например.

Нахмурив брови, полицейский взял страницу и перевел указанные строки:

— "В лесу Брендон Хиллза, в восьми километрах к югу от местечка Уиллитон, то есть в двадцати километрах на восток — юго-восток от объекта. Вторник, 16".

Коплан моргнул.

— Что? — переспросил он. — Два последних слова?

— Вторник, шестнадцатое.

Сегодня была суббота, двадцатое. Значит, шестнадцатое был прошлый вторник.

Авиаписьмо Старика пришло к Тулиниусу вчера утром. Коплан спросил еще:

— А вот это — фраза, повторяющаяся много раз на всех страницах?

— "Бетонные кубы, затопленные на большой глубине в море", — прочитал его спутник.

Ошибиться было невозможно: листки указывали места, куда со станций свезены ядерные отходы. Ни больше ни меньше.

— Я вам бесконечно благодарен, — произнес Франсис, забирая лист у него из рук. — Вы знаете, где сейчас Брондстед? Я бы хотел сказать ему пару слов наедине.

— Мэр сказал, он вернулся к себе. Вас отвезти?

* * *

Подъезжая к дому бизнесмена, Коплан заметил стоящий фургончик. Значит, Кремер был рядом.

Гостей проводили в роскошный кабинет, где Брондстед укрылся в полном смущении.

Лейтенант отдал ему честь, слегка поклонился и на исландском языке рассказал об арестах, произведенных полицией.

Сообщив ему некоторые детали о короткой схватке, стоившей жизни одному из подозреваемых, он объявил о своем желании подождать в соседнем салоне.

Когда он ушел, Коплан спросил:

— Что вы думаете об этом свидетельстве? Кстати, вы были в курсе ядерной катастрофы, произошедшей в начале недели в Англии?

Глаза Брондстеда полезли на лоб.

— Вы, специалист, не были информированы? Исландец прокашлялся.

— Хм... Смотря о чем. У меня информаторы не везде. Насколько мне известно, ни британская, ни местная пресса не сообщали о событии такого рода. Радио тоже.

— Я так и думал, — произнес Коплан. — Однако Бернхофт был информирован лучше: он заранее знал, где и когда произойдет авария.

Он положил перед собеседником документы, которые извлек из кармана, и пальцем указал вменяемый в вину абзац.

— Это было спрятано в одном из ящиков картотеки. Прекрасно видно, что два последних слова напечатаны одновременно с остальным текстом и что эти страницы потеряли свежесть: их цвет изменился по краям.

Брондстед, как завороженный, все читал эти три строчки; потом он быстро пробежал весь текст. Кулаки его взметнулись к вискам, и он сжал голову, как будто хотел ее раздавить.

У него вырвался вопль отчаяния. Ослепленный очевидностью, пронзенный чувством, что им гнусно управляли, он закрыл лицо руками и оставался неподвижным секунд двадцать.

— На этих бумагах есть другие даты? — спросил Коплан.

Брондстед выпил стакан водки, предложенный ему, и подождал, пока ожог освободит голосовые связки.

— Нет, — сумел он выговорить. — Я хочу видеть эту грязную тварь Бернхофта немедленно.

— Успокойтесь, вас проведут к нему. Но я должен выяснить один момент: состоял ли он в вашей тайной организации или стоял в стороне?

— Он не имел ничего общего с моей сетью. Я принимал его за компетентного, честного сотрудника.

— Тогда каким образом он получил эти данные об атомных отходах? Вас предал кто-то другой?

Брондстед глубоко вздохнул. Он потер глаза за очками, потом прошептал:

— Я не переставал думать о том, что вы мне сообщили на борту «Ватны». Теперь я убежден, что вы правы. Все началось на одном конгрессе в защиту мира... Там ко мне подошел азиат, индиец.

Он замолчал. Сердце сжали тиски. Острая боль пронзила грудь. Он думал, что упадет, схватился за спинку кресла. Потом боль рассеялась.

— Этот человек, — продолжил он прерывающимся голосом, — сообщил мне о тревогах руководителей стран Востока ввиду продолжения ядерных испытаний и опасностей, угрожающих всем народам земли не только в случае атомной войны, но и просто при использовании этой энергии в мирных целях. В очередной раз, говорил он мне, белая раса присвоила себе право на жизнь и смерть всей планеты. Единственным средством было воззвать к совести людей через публикацию держащихся в секрете сведений и доказать, опираясь на цифры, какой вред уже причиняют радиоактивные отходы...

Брондстед замолчал на несколько секунд, чтобы перевести дыхание. Коплан, опасавшийся сердечного приступа, некоторые симптомы которого он наблюдал у исландца, хотел разрядить напряжение.

— Это важная проблема, — вступил он, — но вы не можете отрицать, что это начинают понимать в официальных кругах, что все больше ученых объявляет об опасности.

— Да, это верно, но надо было ускорить движение, прекратить взрывы бомб, остановить отравление мира. Кстати, я вынужден признать, что, несмотря на значительное количество уже переданных мною точных сведений, до сих пор ни одна из стран Востока не заявила дипломатического протеста. Они не поставили в известность ни одну международную организацию, не потребовали создания комиссии по охране окружающей среды. И я начал себя спрашивать, не будут ли они действовать более агрессивным способом.

— Я боюсь этого с самого начала, — подчеркнул Коплан. — И обыск у Бернхофта не развеял этих опасений. Куда все-таки вы направляли документацию?

— Я не знаю, — признался смертельно бледный Брондстед.

Коплан смотрел на него с суровым выражением лица.

— Ну, без глупостей, — пробурчал он. — Вы должны знать, куда направляете сведения.

— Нет, — настаивал бизнесмен в сильном смущении. — Увеличенные микрофильмы передавались по телевидению, по другому каналу, не по телерадарному, и я не знаю, где принимали изображения.

Коплан подавил ругательство.

— И, естественно, после заключения соглашения с вашим индийцем вы его больше никогда не видели? — проскрипел он.

Брондстед покачал головой, вздохнул:

— Нет... Единственная материальная помощь, какую он мне оказал, была партия специальных приемников, замаскированных в больших холодильниках, которую мне доставило одно панамское судно. С тех пор передачи всегда были односторонними, из Исландии в неизвестном направлении.

После секундного размышления Коплан пробурчал:

— Неизвестном? Может быть, не для всех. Пойдемте, разбудим Бернхофта.

* * *

Двух звонков Брондстеда было достаточно, чтобы двери тюрьмы открылись в час ночи и им позволили поговорить с Бернхофтом.

Дверь камеры тихо закрылась за двумя ночными гостями директора-предателя.

Ларус Бернхофт по одному только виду потрясенного, искаженного лица Брондстеда сразу угадал, что в его кабинете найдено дополнительное доказательство.

— Я никогда никому не желал зла, — задыхаясь от ярости, закричал Брондстед, — но с вас я сниму шкуру!

В порыве гнева он заговорил по-исландски, забыв о присутствии рядом с ним Коплана. Бернхофт только поморщился.

— Вы пойдете за мной, — цинично ответил он, сунув руки в карманы. — В конце концов, вы влипли больше меня... Вы шеф, тот, кто собирал сведения, тот, кто отдавал приказы. Доказательств полно, и я предъявлю их на суде.

— Подлец! — вскрикнул Брондстед, бросаясь на него. Но мощная рука приковала его к месту, и Коплан сказал по-английски:

— Спокойно. Умерьте свой пыл, оба. Мы разберем это грязное белье в узком кругу.

Он заставил промышленника отступить, усадил на единственный свободный стул, потом обернулся к Бернхофту.

— Я предполагаю, что на одном из ваших траулеров будет найден телевизор, способный принимать два канала вместо одного, — произнес он нейтральным тоном. — Именно благодаря этому приемнику вы смогли составить свой список, не так ли?

Он показал желтые листы и убрал их назад. Заключенный хранил презрительное молчание.

— Можете молчать, мне все равно, — вновь заговорил Франсис. — Хельгасон и другие ваши сообщники расскажут больше чем нужно. В любом случае, вы попались. Если скромность мешает вам говорить о своих подвигах, расскажите о тех, кто организовал эту операцию... О том таинственном индийце, который так удачно обратил Брондстеда. Вы должны лучше его знать, чем ваш патрон, разве нет?

Опустив голову, Ларус Бернхофт вдруг нарушил молчание.

— За этим, — язвительно сказал он, — вам придется побегать. Кстати, этот персонаж играет второстепенную роль. Настоящие организаторы компании против ядерной чумы недосягаемы: это не индийцы, а арабы.

Брондстед смерил своего подчиненного удивленным взглядом.

— Арабы? — пробормотал он. — Вы связаны с мусульманами?

— Да, — подтвердил Бернхофт. — Они выдумали удивительную тактику, чтобы нанести страшные удары по Америке, Европе и России, не начиная войны, воспользовавшись оружием, которое белые выковали собственными руками и поместили в сердце своих стран. Действия ведут специально подготовленные диверсионные группы; удары вроде того, в Хинкли Поэнте, повторятся. Что вы мне дадите взамен адресов?