Авраам вряд ли признался бы в этом кому-нибудь, кроме Элизы, но он был рад этой поездке на телеге обратно к дому мистера Твида. Дэвид тоже был воодушевлен. Его старые кости скребли друг о друга, словно ломкие концы высушенных палок, и это некомфортное ощущение было довольно непривычным для него. Но Авраам не мог прекратить слушать, как скрипят его суставы, к тому же он ведь мог и сам начать жаловаться, а этого он поклялся никогда больше не делать.
– Завтра будет мощный пожарище, – кинул Тощий Джо через плечо. – Воистину мощный.
– Я вижу, – сказал Авраам.
– Окей, – сказал Монро прямо Дэвиду в ухо. – Ты попал в еще одну экстраполированную часть симуляции. Некоторое время пробелы будут заполнены историческими сведениями и воспоминаниями других людей, смешанными с частью воспоминаний о твоей молодости, которые передались вместе с твоими генами. Просто сиди смирно и постарайся делать то, что сделал бы Авраам. Помни, у тебя есть пространство для маневра, но если ты будешь действовать сильно иначе, ты можешь десинхронизироваться.
– Тебе повезло, что Босс за тобой присматривает, – сказал Тощий Джо, и в его словах скользнул намек на угрозу.
– Почему это? – спросил Авраам.
– Завтра неграм будет плохо.
Дэвид не знал, как трактовать это заявление. Мистер Твид ранее предупредил его о том же самом, и несмотря на то, что Дэвид был не уверен, что Авраам мог такое сказать, он спросил:
– Вам это кажется правильным?
Тощий Джо оскалился, и симуляция дала сбой.
– Эй, – послышался голос Монро. – Я о чем тебе только что говорил? Придерживайся своей роли. Тебе еще нужны точки пересечения с остальными, и ты их утратишь, если достанешь этого парня настолько, что он что-нибудь с тобой сделает.
– Кажется правильным? – произнес Тощий Джо. – Это ты меня спрашиваешь, парень?
– Просто интересуюсь, считаете ли вы, что мы во всем виноваты.
– Не знаю, виноваты ли негры сами по себе, но, ей-богу, война-то идет из-за них, правда же? Бедных людей призывают воевать и умирать, чтобы освободить негров, которые займут их рабочие места, – его голос повысился в порыве возбуждения. – Стало быть, негры – невинная причина всех этих бед. Но завтра, черт возьми, мы их поколотим.
Дэвид знал, что Авраам промолчал бы и держался бы очень спокойно, даже не чувствуя себя в безопасности в этой телеге, вопреки распоряжениям Дубины. Но Дэвид ощущал сильную злобу из-за расистских слов этого идиота, злобу, которая росла с того самого момента, как он попал в эту симуляцию. И он не мог ничего с собой поделать, чтобы воздержаться от разговора.
– Может, вас и самих поколотят…
С пронзительным звуком симуляция покоробилась, и Дэвид почувствовал, будто сжимается и проваливается в одиночество небытия. Интенсивное давление сгибало и скручивало его сознание, он кричал, но в то же время не издавал ни звука. Вокруг было черным-черно – ни симуляции, ничего. Он задумался, уж не умер ли он…
– Расслабься, – сказал Монро. – Свершилось. Ты рассинхронизировался.
С Дэвида сняли шлем, и он оказался снова в помещении склада, и свет над головой выжигал его глаза изнутри. Внезапно он почувствовал головокружение – самое тяжелое из всех, что он испытывал до этого. Его желудок скрутил спазм, и он повернулся на бок. Монро уже держал ведро наготове, и Дэвида вырвало. Затем еще раз. И еще.
– Это жестко, – сказал Монро, передавая ему полотенце, чтобы он мог вытереть рот. – Десинхронизация влияет на лобные доли – часть мозга, отвечающую за твое ощущение себя во времени и пространстве. Это пройдет.
Дэвид еще никогда не чувствовал себя так плохо и не ощущал именно такого недомогания. Это было похоже на ужаснейшую тошноту после поездки на ужаснейших в мире американских горках, какие только можно вообразить. Его стошнило в четвертый раз. Затем он, задыхаясь, откинулся в кресле, наблюдая, как потолок и окружающее его помещение вращаются. Его череп будто сжимали тиски, и он боролся с болью. Все остальные лежали вокруг него в креслах, в забытьи, как будто не совсем здесь, и это сбивало с толку. Новая волна боли охватила его, и он простонал:
– Не хочу делать так еще раз, никогда.
– Не вини себя, – сказал Монро.
– Я все испортил?
– Пока нет. Но придется отправить тебя обратно. У тебя впереди – пересечения с остальными. Пока ты будешь поддерживать эти контакты, симуляция будет держаться.
Дэвид был не готов, но знал, что времени на подготовку у него нет. В конце концов, в желудке у него не осталось ничего, с чем можно было бы расстаться.
– На самом деле, тебе станет лучше, когда вернешься в симуляцию, – сказал Монро. – Часть твоего мозга думает, что ты еще там.
– Тогда давайте начнем, – прошептал Дэвид, и Монро помог ему снова надеть шлем. Темнота под визором остановила ощущение вращения.
– Сначала я снова отправлю тебя в Коридор, а затем загружу симуляцию. Уверен, что готов?
– Разве это важно?
– Не особо.
– Тогда приступайте.
Визор ожил, и спустя мгновение Дэвид уже стоял посреди серого дымчатого пространства Коридора памяти, снова помещенный в старое, но теперь уже привычное тело Авраама. Монро был прав: Дэвиду стало легче, как становится легче, когда возвращаешься в воду во время купания холодным днем.
– Полегчало? – спросил Монро.
– Немного.
– Хорошо. Симуляция загрузится, когда будешь готов. «Анимус» заново откалибровал воспоминания, перезагрузив этого расиста. Будь осторожнее на этот раз, ладно?
– Окей.
Дэвиду больше не нужны были предупреждения о рассинхронизации. Одного такого опыта было достаточно для того, чтобы он держался от нее настолько далеко, насколько возможно.
– Начали. Три, два, один…
Дэвид снова сидел в телеге, и Тощий Джо снова управлял ею, как будто ничего и не произошло. Дэвид больше не сказал ни слова до конца поездки к дому мистера Твида. Этим затишьем он воспользовался для того, чтобы вернуться в сознание своего предка. Он прислушивался к Аврааму, как будто сидел у старика на коленях, и чем больше он слушал, тем лучше себя чувствовал, пока головокружение и боль не прошли совсем. Ему стало даже лучше, чем было до рассинхронизации.
Они катились по Бауэри, и мелкие камешки вместе с кусками грязи налипали на углы телеги. Суета, которую Авраам наблюдал на улице, говорила о том, что и Тощий Джо, и мистер Твид были правы в своей уверенности насчет грядущего бунта. Впрочем, слово «бунт» не соответствовало упорядоченности того, что теперь происходило. Настоящий бунт представлял собой хаос. А эти приготовления демонстрировали наличие стратегии и планирования, и это заставило Авраама задуматься, была ли и война просто бунтом, лишенным предусмотрительности.
Проехав по Бауэри, а затем по Четвертой авеню, они свернули на запад по Четырнадцатой улице, миновав огромную статую Джорджа Вашингтона рядом с Юнион-сквер. На другой стороне парка Авраам заметил громадную, похожую на Голиафа, фигуру патрульного, который разбирался с несколькими уличными хулиганами.
– Завтра с этим копом проблем не будет, – сказал Тощий Джо со зловещим смешком. – Мы им покажем, а?
Авраам ничего не ответил, но удивился, думал ли этот человек, с кем говорил. Они поехали дальше и, достигнув Шестой авеню, свернули на север и миновали еще 22 квартала. Было уже довольно поздно, когда они добрались до дома мистера Твида.
– Вот и приехали, – сказал Тощий Джо. – Целые и невредимые.
– Спасибо, – сказал Авраам, слезая с телеги на тротуар. Хотя поездка была всяко лучше, чем ходьба, тряска, тем не менее, по-своему наказала его тело болью, к которой Дэвид уже начинал привыкать.
Тощий Джо кивнул в сторону особняка:
– Оставайся завтра дома.
– Останусь, – сказал Авраам, хотя он и поражался тому, почему он и Элиза должны отсиживаться в безопасности, пока остальные чернокожие мужчины, женщины и дети совершенно точно будут под угрозой.
Тощий Джо с телегой скрылся в ночи, отправившись по своим дьявольским делам, а Авраам двинулся к двери. Обнаружив, что она заперта, он постучал и позвонил в звонок. Элиза не вышла. Он снова постучал и позвонил. Затем еще раз. Он ждал. Элиза все не выходила. Он решил, что она уснула, не выдержав бодрствования, словно в Гефсиманском саду. Может быть, в доме было открыто окно, через которое можно было пролезть, но учитывая атмосферу в городе, который накручивал сам себя, разжигая вражду, он не рискнул лезть в окно, потому что мог показаться кому-то грабителем.
Как Авраам беспокоился об Элизе, точно так же и Дэвид беспокоился о Грейс. Он чувствовал тревогу, когда ее не было рядом, будто бы из-за этого и он сам был в опасности, и он не знал, как быть. Он не рискнет снова рассинхронизироваться, сделав что-нибудь глупое. Но ему хотелось попасть в дом и убедиться, что его сестра все еще там. Авраам решил усесться на крыльце, как и обещал Элизе. Ночь была теплая, но сырая, и хотя он знал, что потом несколько дней будет болеть, эта ночь была далека от худшей ночи в его жизни.
Худшая его ночь была не из тех, что он провел в болотах много лет назад, когда прятался, покусанный жуками, дрожащий и промокший, с гноящимися от грязи ранами. Это была и не одна из тех ночей, которые он провел, изнемогая от жары в гробу с тухлым мясом, чтобы издавать соответствующий запах, когда аболиционист перевозил его через границу в Пенсильванию.
Авраам взглянул в ночное небо и позволил мыслям перенестись в те места, далеко-далеко, вниз по реке, в болота, где гниль вины, злобы и ненависти поражала корни деревьев, а тошнотворная вода текла со скоростью боли. Худшей ночью в его жизни была ночь, когда его первую жену убил другой раб, человек, только что прибывший на плантацию, уже гнилой изнутри, с отсутствующими ушами. Его Авраам убил в отместку. Сначала был страх, который заставил его пуститься в бега, ужас перед тем, что сделают с ним боссы, когда убийство раскроют. Но затем он бежал уже из чувства вины. В течение многих дней вина была его единственной пищей, она поддерживала его тело живым, хотя оно давно уже должно было умереть. Годы спустя Авраам все еще помнил, где отыскать эту вину. И злость. И ненависть. Он часто туда возвращался, когда ехал по подпольной железной дороге на Стейтен-Айленд, когда учился в Африканской методистской епископальной сионской церкви. Это продолжалось, пока вторая жена не родила Элизу. Тогда он осознал, что ему не стоит возвращаться туда. Он смог покинуть это мрачное место в низовьях реки и построить свой дом в верховье, возле чистой воды, у истоков. У него был выбор, где пребывать его душе. Люди, попавшие в беду – черные или белые, рабы или свободные, – могут идти дальше, даже если кажется, что выбора нет. Но нельзя избежать болота, если просто стереть его с карты.
Такими ночами, когда Аврааму казалось, что ничего не изменилось и никогда не изменится, сколько бы президентов ни пришли к власти со своими декларациями, и не важно, что эти декларации провозглашали, – такими ночами ему очень не хватало обеих жен, и он позволял себе плыть по течению, чтобы напомнить самому себе, где он был, напомнить о сделанном выборе и снова сделать выбор.
Кто-то закричал. Авраам открыл глаза и увидел движущуюся мимо толпу. Еще не рассвело, но они уже устремились в центр, похожие на свирепых дикарей. Это зрелище обеспокоило его, и он задумался, как мог мистер Твид быть так уверен, что Элиза будет в безопасности в его доме. У толпы были свои соображения, и она не следовала приказам – даже из Таммани-Холла.
Нигде в городе не было безопасно. Авраам это знал и решил, что ему нужно вывести Элизу из дома, как только рассветет, до начала беспорядков. Значит, стоило сделать некоторые приготовления, и ему нужно было попасть в дом, даже если он будет выглядеть как грабитель. Он с трудом поднялся и обошел вокруг здания, по лужайкам, через живые изгороди к двери, ведущей в подвал, – лучший вариант, чтобы войти внутрь. Маргарет часто открывала ее, чтобы разносчики могли выгрузить свои товары, а после этого забывала запереть. К счастью, сегодня она тоже это сделала. Авраам смог пробраться в дом. Он зашел на кухню и поспешил в главный зал.
– Элиза? – позвал он.
Ответа не было. Но она никогда не спала так крепко.
Он проверил каждую комнату на первом этаже, затем комнаты наверху, затем чердак и заключил, что ее в доме не было. Дэвид поддался панике Авраама при мысли об Элизе, оказавшейся на улице. Авраам понятия не имел, зачем Элиза могла выйти из дома, но бросился в библиотеку и поспешно написал дочери записку.
Моей Элизе.Твой любящий отец,
Когда ты это прочтешь, я хочу, чтобы ты села и дождалась меня дома, как я тебя и просил. Если мы не встретимся до шести часов вечера, я хочу, чтобы ты встретилась со мной у парома на Кристофер-стрит. В городе небезопасно, и я должен вывезти тебя. Если я не приду в назначенное время, я хочу, чтобы ты села на паром без меня. Я найду тебя, как только смогу.Авраам.
Авраам оставил записку на столе в прихожей, где Элиза наверняка ее увидит, если вернется домой. К настоящему моменту он решил, что она попыталась пойти за ним, подслушав инструкции, которые выдал ему мистер Твид. Значит, ее путь лежит в Фортуорд. Эта мысль заставила несчастные кости Авраама пуститься бегом, как только он ступил на тротуар. Дэвид тоже волновался. Он знал, что «Анимус» – это всего лишь симуляция, но если Элиза окажется среди беспорядков и с ней случится то, чего так боится Авраам, Грейс придется все это испытать на себе.
Спустя несколько кварталов Авраам замедлился. Омнибусы и железная дорога на Шестой авеню еще не работали, так что ему пришлось пройти по всей улице пешком. По пути ему попалось несколько групп людей, которые двигались в обратную сторону, к окраинам, и каждый раз он боялся, что они схватят его. К моменту, когда он добрался до Четырнадцатой улицы и повернул на восток, его ноги уже кричали ему, что готовы полностью выйти из строя, и он уселся отдохнуть у памятника Вашингтону. Солнце еще не поднялось, его голова еще покоилась под одеялом горизонта, но первые лучи уже пробивались сквозь дымку. Дэвид не знал, осилит ли старик еще один квартал, не говоря уже о пути до Дыры-в-стене. Он перестал прислушиваться к разуму Авраама и начал говорить. И пошел. Он поднялся, направляясь вниз по улице, и тут симуляция начала сбоить.
– Ой-ой-ой, – воскликнул Монро. – Что происходит, Дэвид?
– Извините, – ответил он. – Я не подумал.
Он заставил себя вернуться к памятнику и сесть. Все его тело напряглось. Но в ответ симуляция выправилась сама собой.
– Молодец, так лучше, – сказал Монро. – Все в порядке?
– Просто волнуюсь за Грейс, – ответил Дэвид.
– С ней все хорошо, – сказал Монро. – Ее симуляция проходит нормально. Беспокоиться не о чем.
Дэвид кивнул, чувствуя некоторое воодушевление. Пока Авраам не решит подняться и пойти, Дэвид мог некоторое время сидеть и обдумывать собственные мысли.
– Вы еще здесь, Монро.
– Да.
– Это трудно.
– В смысле?
– Я не могу изменить то, через что они прошли. Это случилось. Это уже произошло.
– Да, уже произошло.
– Но теперь мне кажется, что это и моя жизнь тоже. Я просто… я так зол!
– Для тебя это ново?
– Не знаю. Мне кажется, отец и Грейс все время вроде как оберегали меня.
– А теперь твоя защита исчезла. Так?
– Может быть.
– Тогда, может, пришло время тебе самому защищаться.
– Может, – сказал Дэвид. Но затем снова заговорил Авраам, требуя, чтобы его услышали. Он поднялся со своего места у подножья статуи и продолжил путь в центр, намереваясь даже стереть свои кости в пыль, если понадобится, лишь бы найти Элизу.
У Авраама мучительно болели колени, и Дэвид ощущал это, но как бы издали, поскольку свою собственную боль он бы тоже сейчас с трудом вспомнил, хотя она тоже должна была быть сильной.
Хромая, Авраам проковылял три квартала по Четвертой авеню, а затем смог наконец погрузиться в благословенную конку, следовавшую на юг. Она была почти целиком заполнена, и на Авраама со всех сторон устремились враждебные взгляды, но он сумел не поднимать головы и без происшествий проехал по всему Бауэри. Он слез на Перл-стрит, и когда транспорт отправился дальше по улице, один из пассажиров – тощий мальчишка не старше двенадцати-тринадцати лет – посмотрел Аврааму прямо в глаза и провел пальцем по горлу.
Это зрелище ошарашило Авраама, будто прибив его к тротуару и заставив кровь застыть у него в жилах. Так он стоял, пока конка не исчезла из виду.
Дети тоже участвовали в беспорядках?
Какая тогда могла быть надежда в городе, подобном этому? Тьма болота снова окликнула его, но Авраам повернулся к ясному свету дочери и устремился дальше, подавшись плечами вперед и держа путь к Довер-стрит.
Дыра-в-стене была почти пустой, но все еще работала. Великанша, которая заправляла местным сборищем, заняла место Дубины за стойкой. Когда Авраам зашел, она ухмыльнулась, а ее рыжие волосы вздымались над головой, будто пламя.
– Снова ты? – она уперлась кулаками в стойку и оперлась на них. Стойка заскрипела.
– Да, – ответил Авраам, подходя к бару, хотя на этот раз у него не было при себе письма от мистера Твида, которое обеспечило бы ему защиту. – Прошу прощения, мэм, но…
– Как видишь, у меня тут не осталось барменов для тебя, – сказала она.
– Я здесь не за этим.
– Значит, больше приказов от Босса нет?
– Не совсем, – сказал Авраам. – Я здесь из-за одной его служанки. Моя дочь, Элиза.
– А, она.
– Вы ее видели?
– Она заходила некоторое время назад, хотела знать, куда ты делся, – женщина рассмеялась с таким звуком, будто камень катится с горы. – Ну не ирония ли?
– Пожалуйста, мэм, – сказал Авраам, не видя в этом ничего смешного. – Что вы ей сказали?
– Зачем мне врать ей? Сказала ей, что знаю. Ты отдал Дубине письмо, потом Дубина ушел вместе с тобой.
– Что она ответила на это?
– Ну, думаю, спасибо сказала. Я сказала, что лучше ей убраться обратно в дом мистера Твида, как и тебе.
Авраам надеялся, что Элиза именно так и поступила. Но, возможно, она покинула забегаловку в поисках Дубины, чтобы с ним найти и Авраама. Он понятия не имел, куда отправился Дубина после того, как посадил его в телегу к Тощему Джо.
– Вы знаете, где Дубина?
– Конечно нет.
– Понимаю, – ответил Авраам. – Спасибо. Вы мне очень помогли.
– Помогла? Я? – сказала она и снова рассмеялась. – Не так уж часто я такое слышу, когда не приношу кому-нибудь выпить или не присоединяюсь к драке.
Авраам заметил склянку с ушами на полке позади барной стойки.
– Несомненно, вы помогаете им осознать их ошибки.
– Именно так, – сказала она. – Я проповедник, вот я кто.
Она погладила дубинку, висящую на поясе.
– Вот такая у меня проповедь.
– Уверен, вы весьма красноречивы, – сказал Авраам. – Доброй ночи, мэм.
– Доброй ночи, – ответила она. – И Бог тебе в помощь завтра.