Врач не аскет и не ханжа. Его идеализация не нужна. Это относится к разным сторонам жизни. Но – прежде всего – к его положению в семье. Ему, знакомому с физиологическими возможностями и особенностями родных, нужно быть заботливым и мудрым, простым, доступным и неэгоистичным. Однако, так получается не всегда. Несколько примеров.

1953 г. Ленинград. Семья отца снимала частную квартиру. В доме было печное отопление. Для нас привезли 2 кубометра дров, выгрузили их во дворе, прямо в снег. Я, тогда слушатель 4-го курса Академии, и братишка Вовка, третьеклассник, должны были расколоть дрова и занести их в дом. Я торопился, так как нужно было вернуться на лекцию. Стали таскать: я побольше, Вовка поменьше. Через 10 мин Вовка стал отлынивать от работы, ныл, что у него заболел живот. Я рассердился: ведь это было общее дело. Заставлял-заставлял, упрекал, но он таскать дрова отказался. Пришлось мне все сделать самому, и, оставив его в квартире с его животом, я убежал на лекцию. Вечером вернулся домой и узнал, что Вовку отвезли в хирургическое отделение, прооперировали по поводу флегмонозного аппендицита. Конечно, я мог бы разобраться в ситуации несколькими часами раньше, будь я меньше поглощен дровяной проблемой, заслонившей от меня реальное состояние братишки. Но видимо, во мне еще не заработало чутье будущего врача. Мирское отодвинуло милосердное: животик-то у братишки действительно болел.

Точно также случилось, позже, и с женой. Вместо того, чтобы придать значение жалобам ее и озаботиться во – время, я витал в своих делах и мыслях. А когда уж до меня дошло, что это все-таки аппендицит и я привез ее в хирургию, отросток «в руках у хирурга лопнул». Что это? Ведь всего лишь почувствовать боль родного человека, нагнуться и пощупать живот. Черствость? Усталость? Мы с ней вместе с детства. И мне всегда на самом деле казалось, что она – это я, и если я беды не чувствую, значит все в порядке. Крупные беды – это да, а когда всего лишь животик болит – это же мелочи. Мы ведь не чувствуем свою нательную рубаху. Родня – вроде нижней рубахи: и ближе некуда, и неощутима. Все это, конечно, здорово, но не такой же ценой! Слава Богу, жена моя и сейчас со мной.

Наверное, есть этому и другое объяснение. Врач, намотавшись за день, все время держа в фокусе больных людей, придя домой, «отпускает профессиональные вожжи» и теряет бдительность, как бы отдыхает от самого себя. Но, окажись на месте больного чужой человек, все было бы сделано правильно при любой усталости.

Конечно, врач как человек, уязвим и подвержен обыкновенным увлечениям и слабостям.

Помню случай в клинике Н.С.Молчанова, когда она еще располагалась в Областной ленинградской больнице. В одну из палат поступила девушка необыкновенной красоты, словно бы из Эрмитажа. Мы, клинические ординаторы, все женатые, уже имевшие детей, как мальчишки наперебой забегали в ее палату без всякой полезной цели, просто чтобы полюбоваться на нее. Она воспринимала наше мужское внимание доброжелательно. Чувствовала она себя тогда еще неплохо. Позже мы узнали, что у нее острый лейкоз. Это казалось несовместимым: такая редкая красота и скорая смерть. В гематологии диагноз во многом цитологический, то есть «спрятан» под микроскопом. Я видел под микроскопом эти ее ужасные клетки – миелобласты. В их ядрах имелись ядрышки, очень похожие на маленькие глазки. Когда на них смотришь, кажется, что они смотрят на тебя и становится страшно.

Время шло. Ее лечили: цитостатики, преднизолон. Но постепенно клиника нарастала: лихорадка, боли в костях, похудание. Красота ее увядала так же, как увядает роза в вазе. Мы заходили к ней, с трудом скрывая страх и огорчение. Но она была столь же приветлива, радовалась нам и мужественно превозмогала свои недуги. Здесь необыкновенно раскрывалась ее внутренняя красота: она все понимала и держалась. А мы, мужики, выходя из палаты, еле сдерживали слезы. Через 3 месяца она умерла.

Примеры глубокой привязанности врача к больной и больной к врачу нечасты, но случаются. Бывает, что создаются новые пары, а прежние семьи распадаются. А в начале всего – больничная койка. Помню, медсестра травматологического отделения полюбила юношу с переломом позвоночника в поясничном отделе и тазовыми расстройствами. Он был красив, как олень. Она ухаживала за ним, и их часто можно было видеть вдвоем, даже после окончания ее рабочего дня. Ему стало лучше, и он выписался. А позже они поженились. Иногда все заканчивается более или менее продолжительным увлечением. Жизнь показывает, что это переоценка. Эта ошибка неспецифична. Она может быть с каждым, врач не исключение. Но в любом случае ошибка должна быть честной и красивой. Нельзя простить лишь пошлость и подлость.

Случается, что отношения врача и больного окрашиваются неприязнью. Раздражительность умирающих, прихоти самодуров, необоснованные претензии родственников, наглость пьяниц, наркоманов, воров и т. п. Все это вызывает чувство моральной брезгливости, а иногда требует от врача и самозащиты. В этих случаях нужна большая выдержка. Однако, даже в этих ситуациях врач обязан оставаться терпеливым защитником действительных интересов больного и стараться не поддаваться неприязни.

Как-то сосед по квартире, страдавший сахарным диабетом, после получки не вернулся домой. Мать его с ума сходила, не слезала с телефона, обзвонила все больницы, морги, отделения милиции. Его нигде не было. Подключился и я, называя свою должность – профессора. В одном из приемных покоев медбрат ответил мне, что такой-то валяется у них, весь в блевотине, что в крови у него установлено превышение содержания алкоголя. «Забирайте его», сказал он. Я, зная, что мой сосед тяжелый диабетик, потребовал к телефону врача приемного отделения, объяснил ей, что у доставленного возможна диабетическая кома, а вовсе не кома алкогольная и попросил немедленно доставить его в реанимацию. Это было сделано. Кома, несмотря на лечение, сохранялась еще сутки. На самом деле, он хоть и выпил по дороге домой, но впал в кому еще в трамвае по другой причине. С трамвая его сняли и милиция, усомнившись в передозировке алкоголя (они в этом хорошо разбираются), отвезла его в больницу. Там, в приемном покое, он и пролежал около 5 часов «в блевотине», вызывая чувство брезгливости у персонала. А ведь все могло бы закончиться плохо.

Чувство брезгливости подчас преодолеть трудно. Но с моим внуком вышла другая история. Было ему лет пять. Бегали они с ребятишками возле своих мам, стоявших в очереди перед магазином. Вдруг на лужайке перед женщинами появляется кошка и, глядя на людей, начинает громко мяукать, попросту орать. У кошки был большой живот, и из-под хвостика что-то свисало. По-видимому, кошка не могла разродиться и просила о помощи. Никто еще не успел что-то придумать, как на лужайку выбежал внук, приблизился к кошке и, схватив за свисающий хвостик, вытащил застрявшего котенка. Что тут было! Мама схватила внука, отшлепала и потащила домой мыть, чтобы не заразился. Кто знает, может быть, стал бы акушером – какая реакция и бесстрашие! И никакой брезгливости. Правда, ребятишки любят возиться с кошками и не боятся их.