Арена была вымощена каменными плитами. Бурые каменные стены вокруг нее возвышались на два человеческих роста. Площадку укрывала глубокая тень. Вчера монахи не показали гостям это сооружение. Судя по вмятинам на стенах и пятнам свежей гари на плитах, ареной пользовались. Не так уж тихо в монастыре, как хочет показать настоятель. Кое-что здесь происходит.

Столваагьер запрокинул голову и поискал взглядом своих спутников, но не нашел. Ряды скамеек полукружьями охватывали каменный колодец и уходили вверх, расширяясь. Солнце мешало различить лица зрителей. Ничего, скоро все они будут его людьми. Будут делать каждый третий вдох по его слову и каждый второй шаг. Все, что он им скажет.

Ворота открылись, выпуская на арену настоятеля в штанах и рубахе из грубого полотна. Еще двое монахов вышли вместе с ним. Свидетели, они же судьи? Правила подобных состязаний были просты. Чаще всего двое дрались до тех пор, пока один не признает себя побежденным. Столваагьер ожидал длинной вступительной церемонии, но ничего подобного.

— Верую в Бога Нет! — громко сказал настоятель, и все присутствующие повторили за ним.

«Бога нет!.. Бога нет!..» — пронеслось по рядам амфитеатра.

Северянин тоже повторил, чуть презрительно кривя губы.

— Свято место пусто! — продолжил немолодой монах. — Всегда пусто. Воистину пусто. Мне не нужны идолы, ибо вера моя крепка. Истинно так и да будет так!

«Будет так!.. Будет так!..» — с задержкой договорили зрители.

На этом вводная часть закончилась. Да уж, пустоверы слов понапрасну не тратят. Заговорил один из двух сопровождавших настоятеля монахов:

— Брат Пиорг и брат северный еретик Столь для выяснения, чья вера вернее, будут вести бой…

— До смерти! — быстро сказал Столваагьер, и злорадно отметил недоумение на лице настоятеля.

— Но предполагалась схватка до победы, — нахмурился судья.

— Брат Пиорг оскорбил меня глубже, чем мне показалось вначале, — сухо сказал маг. — Если он не желает драться до смерти, пусть публично признает свою неправоту и мою правоту.

Настоятель что-то негромко сказал судье.

— Брат Пиорг и брат северный еретик Столь будут вести бой до смерти, — угрюмо возгласил монах.

Зрители сдержанно зашумели.

Громко завыли писклявые трубы.

Столваагьер придирчиво заглянул себе в душу, спросил: «А не боюсь ли?» Вдруг… всякие бывают случайности. Страха в душе не было. Есть вещи поважнее смерти, даже собственной. Например, власть.

Судьи отошли к воротам, под навес. Настоятель сделал несколько шагов в сторону противника, остановился, развел руки в стороны и мирно пригласил:

— Нападай, нечестивец.

— Хорошо, — пробормотал маг себе под нос. — Начнем издалека.

Он сказал слово, жужжащее и острое, и взмахом руки послал его на монаха. Целая туча пчел, выставив злые жала, обрушилась на брата Пиорга.

— Нет, — сказал монах. — Нет. Нет!

С каждым отрицанием пчелы слабели и падали, и наконец все они иссохшими трупиками улеглись к ногам пустовера. По зрительным рядам прошел одобрительный ропот. Ухмыльнувшись, Столваагьер картинными жестами — коротких слов его почти не было слышно — отправил на противника снежный вихрь, град, кровавое клубящееся пламя, большую змею, гнилой болотный туман и облако порхающих мотыльков нежно-лимонного цвета.

Настоятель отверг все. Снег растаял, пламя иссякло, змея стала сухой веткой, мотыльки сперва коварно превратились в капли обжигающего яда — но очередное отрицание испарило их, и ничто не коснулось кожи монаха. Зрители радостно зашумели.

Столваагьер слегка поклонился и посмотрел на судей, но те молчали. Минимум вмешательства, значит? Хорошо.

— Твоя очередь, — сказал он монаху. — Попробуй добраться до меня… братишка Пиорг.

Настоятель пустил оскорбление мимо уха. Может, и впрямь не заметил.

Северянин воздел руки над головой красивым движением. На концах его пальцев засветились желтые огни, и струящееся покрывало света окутало его сверху донизу. Столваагьер рассчитал, что в полумраке арены это должно впечатлять.

Монах напрягся. Столваагьер продолжал сиять. Пустовер зашевелил губами: «Нет. Нет. Нет!» Отрицание не действовало. Монахи повскакивали со зрительских скамей — творилось необычайное. Брат Пиорг шагнул ближе к сопернику, вперился в него тяжелым, неподвижным взглядом — пустым взглядом, понял вдруг северянин. Каким-то образом взгляд проникал сквозь завесу света, словно противники уперлись лбами и уставились глаза в глаза. И там, по ту сторону глаз не было человека, немолодого монаха, брата Пиорга — там была пустота, равнодушная и всеобъемлющая…

Зрители закричали. Столваагьер опомнился. В его световом коконе зияла дыра, пустое место. Странным образом дыра образовалась не перед глазами, а перед грудью, на уровне сердца. Несколько мгновений он, не веря, смотрел, как пустота увеличивается, лениво поглощая сияние. Бессмыслица какая-то… Маг встряхнулся. Против бессмыслицы действует смысл. Любой.

Столваагьер прошептал целую фразу. Воздух внутри светящегося кокона замерцал и обрел плотность. Сквозь дыру это должно было быть хорошо видно. Там, где стоял одетый светом человек, явилась красновато поблескивающая медью фигура. Истукан развел руками дыру, разодрал ее шире и выбрался наружу. Пустой световой шатер, медленно сминаясь складками, опал на каменные плиты арены и погас.

Медный человек шагнул к монаху.

— Нет! — крикнул пустовер. — Нет! Не может быть!

Голос его сломался. Монахи наверху вопили. Судьи — или свидетели — стояли неподвижно у стены. Страшный фантом Столваагьера взял настоятеля за шиворот, поднял как котенка.

— Расточи мою иллюзию! — прогремел над ареной гулкий металлический голос. — Воспротивься моей силе! Не можешь?!

— Не…

Медный человек отшвырнул пустовера, как тряпичную куклу. Монах отлетел к стене. Несколько мгновений он был неподвижен, затем заскребся, пытаясь встать.

— …верую… — продолжали шептать полумертвые губы.

Столваагьер, тяжко ступая, пересек арену и поставил ногу на спину побежденного. Хрустнул хребет.

— Верую в Бога Нет! — гулко возгласил маг. — И во все лики пустоты! Отрицаю мир — и отрицаю отрицание его!

С каждым возгласом он терял металлический блеск и нечеловечью стать, и когда договорил, вернулся к своему собственному обличью. Монахи увидели человека, который медленно убрал ногу с тела побежденного соперника и вздохнул:

— Унесите брата Пиорга, братия. Он заблуждался, но не со зла. Кто-нибудь еще хочет оспорить правоту моей веры?

Потрясенные зрители молчали. Столваагьер едва заметно улыбнулся. Он смаковал свою победу. Ах да, еще один аспект — символическая передача власти. Маг перевернул тело настоятеля лицом вверх, строгим жестом закрыл пустые глаза и отвернул ворот рубахи, полагая найти на шее амулет, ключ, знак. Но на теле пустовера не было ничего, могущего сойти за символ, лишь штаны и рубаха. Мертвец кривил губы, словно усмехался над тщетой действий победителя. Столваагьер незаметно пнул его ногой. Ничего, обойдемся без символов. За ним пойдут и так, потому что он — сила.

— Свято место дважды пусто! — маг воздел руки к зрителям обнимающим жестом. — Истинно так и да будет так!

* * *

Орвель никогда прежде не видел, как дракон поднимается в воздух. Ну, как-то так получалось, что когда Дрейк взлетал, дор Тарсинг находился в другом месте. А вот сейчас — именно в этом. И не где-нибудь поблизости, а в самой что ни на есть центральной точке, то есть верхом на шее дракона.

Чешуя здесь была мелкая, и толстая кожа собиралась в складки. Король Трех ветров прилип к драконьей шкуре, как муха к паутине. Самые мощные амулеты, какие нашлись в королевском арсенале, висели у монарха на шее, были обмотаны вокруг запястий и щиколоток. Если бы у звериной ипостаси Орвеля имелся хвост, королевский почтальон ему и хвост бы амулетами обмотал — но, спасибо Небу, хвоста не было.

Йемителми был приклеен заклинаниями к шее дракона тут же, по соседству. Человека и зверя удерживала только магия, никаких ремней или веревок. По этому поводу у короля с почтальоном случилась перебранка, но недолгая. Орвелю удалось убедить того, что пока действует магия, лучше магических креплений ничего не придумаешь — а если магия вдруг исчезнет, грохнется вниз и сударь Дрейк, и они оба, хоть привязанные, хоть нет. Это был неизбежный риск.

Трина в облике женщины взобралась вместе в ними на спину дракона. Девушка разрумянилась от восторга, волосы ее выбились из прически, глаза сверкали. Орвель почти забыл, куда и зачем они летят, так хороша была его невеста. Трина проследила, как они с Йемителми приклеились к чешуе, одобрительно кивнула и поцеловала Орвеля в мохнатую щеку. Сама она путешествовать на драконе не собиралась

— Отчего вы глядите так мрачно, Йем? — спросил король, устроившись поудобнее. — Новые неприятности?

— Я сомневаюсь, верно ли Дрейк понял мои слова, — неохотно признался Йемителми. — Что-то с ним не то. Я повторил ему трижды, но не уверен.

— Я поговорю с драконом, — пообещала Трина. — Меня он поймет.

Почтальон буркнул что-то неразборчивое.

— Конечно, поговорите! — убежденно сказал король. — Мы готовы. Летим!

Трину не нужно было просить дважды. Девушка исчезла. Ласковый ветерок потрепал Орвеля по шерсти и скользнул дальше, к огромному уху дракона. Дрейк встрепенулся

Дракон двинулся вперед неуклюжей трусцой, стремительно набирая скорость. Вблизи обрыва он сделал еще рывок и развернул могучие крылья. Восходящий поток подхватил его и понес. Орвель ощутил легкую дурноту от тряски, мимолетный ужас падения и сверкающий, невероятный восторг полета.

— Великое Небо! — прошептал он. — Почему я прежде не летал?!

Ничто не могло сравниться с чувством свободы, парения, осознания себя в высоте. Лучше этого чувства он знал только одно — любовь.

Трина была рядом. Орвель ощущал ее присутствие, хотя не сумел бы ответить, как. Ее присутствие — и ее радость совместного полета. Преисполненный восторга, король вертел головой, пытаясь разглядеть острова внизу. Трина, угадав его желание, шепнула дракону нужные слова, и Дрейк лег на крыло, закладывая вираж.

Король архипелага Орвель дор Тарсинг впервые увидел свои владения с высоты.

Отсюда все выглядело иначе. Серебром и бирюзой сверкало море внутри Охранного кольца рифов. Темными пятнами проступали подводные скалы. Золотой остров, который Орвель привык представлять треугольным, с характерным очерком Короны на самом верху, оказался похож очертаниями на крутобокую грушу. Корона, она же Шапка, сверху виделась буро-зеленым пятном кратера в ободке серых стен. Сложились высоты, умножились длины, совершенно изменились пропорции. Остров Магов, профиль которого общепризнанно напоминал черепаху, стал чем-то вроде кривобокого сундука. А Монастырский остров оказался неинтересной бурой лепешкой — и никакого сходства с рыбьим плавником. Король дор Тарсинг, забыв обо всем, впитывал новую перспективу своего королевства. Ему хотелось кричать и петь от полноты чувств, но он сдерживался, поскольку рядом был Йемителми.

Главный королевский почтальон тоже был занят обузданием своих страстей, однако, в отличие от короля, его переполнял не восторг, а тяжкие предчувствия. Йемителми боялся за короля. Вся эта затея с полетом на Монастырский была сплошной авантюрой, и его служебный долг состоял в том, чтобы никоим образом не допустить монарха в воздух. Беда лишь, что другого способа заполучить перстень они не видели. Но даже согласившись, Йеми весь извелся, представляя, как магия отключается вот прямо сейчас, и они втроем падают, и ему надо как-то изловчиться, чтобы спасти короля… Затем он сообразил, что истинный облик невесты короля — человеческий, и значит, в случае исчезновения магии рухнет с небес и Трина. Тут почтальон слегка порадовался, что Орвелю это не пришло в голову, и тотчас стал тревожиться по поводу всех следствий и осложнений, как тени отбрасываемых этим фактом.

Занятые — один пейзажем, другой своими размышлениями, — они не сразу поняли, что в небе происходит нечто небывалое.

Воздух справа над ними сгустился в призрачный силуэт Ноорзвея. Чуть дальше обрисовалась столь же грандиозная фигура Харракуна. Ветры сурово хмурились. Они одновременно потянулись за чем-то невидимым, и в руках у могучих великанов оказалась тоненькая фигурка девушки, такой же воздушной, как они сами — только гораздо меньше размерами, как ребенок рядом со взрослыми.

— Трина! — завопил король, поняв, что происходит.

На дракона с его пассажирами братья-ветры обращали не больше внимания, чем на мошку, пока она не лезет в глаз.

Ноорзвей что-то возмущенно выговаривал Трине. Девушка гневно оправдывалась. Их речей не было слышно, смысл угадывался только по мимике. Харракун попытался примирить брата и сестру, на него набросились оба, тогда в ответ он нагрубил северному ветру и прикрикнул на сестричку. Трина что-то доказывала, бурно жестикулируя. Ноорзвей выпустил ее, Харракун ухватил покрепче, обнял, погладил по голове как маленькую девочку. Трина возмущенно рванулась. Южный ветер разжал объятия. Теперь ее перехватил Ноорзвей, и принялся вещать, жестикулируя правой рукой. Харракун схватился за голову и заметался вокруг них, наматывая на себя возникающие облака. В небе образовалась воронка. Запахло опасной грозовой свежестью. На глазах Орвеля, Йеми и Дрейка рождался смерч.

— Туда, к ним! — закричал Орвель, пытаясь движениями тела передать Дрейку нужный импульс.

Учитывая, что он был приклеен к шее дракона, получалось плохо — но Дрейк понял. А может быть, сам пришел к тому же выводу. Мощно работая крыльями, он устремился к призрачным фигурам ветров. Казалось, дракон достигнет их в несколько взмахов, но он летел и летел вверх, а воздушные исполины были все так же далеки. Ноорзвей и Трина продолжали свою пантомиму. Харракун ниже пояса обратился в воронку смерча, но продолжал размахивать руками и что-то кричать.

По-прежнему невозможно было понять слов. Орвель слышал дикие завывания ветра, стоны и свист, но не мог узнать, в чем упрекают братья его невесту. Он мог лишь догадываться, что старшие недовольны ее поведением. Она сопротивляется, но они сильнее. Что сделают братья с младшей сестрой? А он, король дор Тарсинг, не в силах вступиться за любимую. Для духов стихии здесь, в небесах, он слишком мелкая букашка, чтобы его заметили.

— Трина… — простонал король.

Хобот смерча опустился ниже — дракону навстречу. Дрейк влетел в сумрачную трубу, стенки которой вращались с ужасной скоростью. Его подхватило и повлекло по спирали. Орвель почувствовал, что ему не хватает воздуха. Резко заболели уши. Он бросил взгляд на Йемителми, и почтальон ответил ему твердым взглядом, но смуглое лицо южанина было бледно-серым от ужаса.

Подъем длился несколько мгновений. Бешено кружась, они взлетели вверх по стенке вихря. В наивысшей точке Дрейк отчаянно забил крыльями, пытаясь вырваться наружу. Орвель уже мало что понимал, теряя сознание от нехватки воздуха. Дракону удалось. Он вылетел из призрачной фигуры Харракуна в районе пупка. К королю Тарсингу вернулись дыхание и способность воспринимать мир. Но сперва он не понял, что за призрачная громада движется им навстречу. И лишь когда пять призрачных столбов, пять гибких воздушных колонн бережно сомкнулись вокруг дракона, Орвель осознал истинную величину фигур, в которые воплотились ветры. Пять колонн были пятью пальцами руки его возлюбленной.

Держа дракона в кулачке, как драгоценное насекомое, Трина задрала голову, чтобы посмотреть в лицо брату. Орвель тоже смотрел — снизу вверх, издалека, сквозь полупрозрачные пальцы. Трина казалась недоступна, словно горная вершина. Ноорзвей был еще дальше, и для него у короля уже не нашлось сравнения. И чувств больше не было. Масштабы трех ветров превзошли его человеческое разумение.

Трина заговорила, и по дрожи окружающего воздуха Орвель понял ее слова.

— Я давно не ребенок! — крикнула девушка брату. — И я выхожу замуж!

— За кого? — возмутился Ноорзвей и, вторя ему, дико расхохотался Харракун:

— Ха! Кто он такой?!

— Человек! — прокричала Трина, потрясая кулачком. — Король Тарсинг! Я его люблю!

Орвель, стуча клыками от тряски, попытался понять, какие чувства испытывает к Трине в данный момент, но не понял. Все это было слишком… слишком… Просто слишком. Во всех отношениях.

— Где он, твой король? — проревел Харракун.

— Что он себе позволяет? — зарычал Ноорзвей.

— Здесь! — крикнула отчаянно Трина. — Мы летели на Монастырский остров! По важному делу! Отпустите нас!

Ноорзвей презрительно свистнул.

— Ты говоришь, что ты не ребенок, сестренка, — огорченно сказал он. — И не понимаешь, что твоя судьба важнее всего, что происходит на этих островах. Подумай, ты только подумай — это же люди! Обычные смертные.

Трина всхлипнула и разрыдалась.

— О, только не это! — простонал Харракун.

Ноорзвей молча провел рукой, сгребая облачные клочья в большое белое, пушистое облако. Облако он терпеливо протянул сестренке, как носовой платок:

— Держи.

Трина потянулась за платком и разжала пальцы.

Дракон выпал из ладони третьего ветра и рухнул вниз.

Они падали, падали, падали…

Орвель закрыл глаза.

* * *

Тело брата Пиорга унесли два бесстрастных монаха. Луч солнца, перемещаясь, мазнул по бурым каменным стенам, упал на дно колодца и осветил Столваагьера. «Как это уместно, — подумал маг. — Побежденного уносят во мрак, а победителя освещает солнце». Он наслаждался триумфом и почти пожалел, когда судьи наконец двинулись к нему.

— В поединке веры победил брат Столь! — провозгласил монах. — Почтим победителя!

Протявкали и захлебнулись трубы. Зрители нестройно закричали и затопали.

— Брат Пиорг вернулся в абсолютное ничто, — вступил второй монах. — Отдадим дань пустоте, которая была нашим братом!

На этот раз Столваагьер присоединился ко всем — скопировал жест пустоверов, глянул на мир через сложенные колечком пальцы. Слова, жесты… Они поистине пусты. Они значат ровно столько, сколько ты в них вкладываешь. А монахи должны видеть, что он — свой. Чтобы он мог забрать их себе.

Зрители зашумели громче. Кто-то затянул незнакомую северянину песню, но его не поддержали.

— Кто хочет вызвать на поединок победителя? — вопросил первый монах. — Пока он не ушел с арены?

Столваагьер подобрался. Решится кто-то или нет? Маг мысленно подстегивал возможного противника: «Давай, давай же!» Силы бурлили в нем, он хотел сразиться и доказать всем, что самый сильный здесь — он, и его вера — самая верная. Это всегда лучше доказывать сразу. Ну? Неужто никого? Столваагьер презрительно усмехнулся.

— Я хочу!

Голос был молодой, с отчетливым северным выговором. Говоривший не был уроженцем исконного севера, как сам Столваагьер, скорее — выходец из восточных земель, но безусловно северянин. Занятно.

— Иди сюда! — прорычал маг, опережая приглашение судей.

Зрители зашевелились, стали вытягивать шеи, высматривая того, кто бросил вызов. Монах пробирался по рядам — но не к выходу, чтобы оттуда спуститься по лестнице и выйти на арену через ворота. Он выбрался в первый ряд амфитеатра, бросил взгляд вниз и спрыгнул на площадку. Наверху одобрительно засвистели. Монах выпрямился и легко направился к Столваагьеру. Прыжок на каменные плиты с высоты в два человеческих роста был ему в радость, судя по звериной ухмылке на молодом недобром лице. Ледяные светлые глаза сына Севера смотрели исподлобья.

— Брат Руде, — назвался он на ходу. — Руде Хунд. Деремся до смерти. Ну?

— Да, — хмуро кивнул Столваагьер.

Монах ему не понравился. Он был опасен. В отличие от других местных пустоверов, гладеньких, как обкатанные гальки, этот был твердым камешком с режущим краем. Не сумели его обкатать в монастыре как следует. И уже не успеют. Здравствуй и прощай, брат Руде Хунд… Рыжий пес. Пора тебе умереть, пес — но не просто так подохнуть, а красиво и для пользы дела.

— Брат Столь и брат Руде будут вести бой до смерти! — объявил судья и побыстрее убрался к стене. Фальшиво запели трубы.

Теперь они стояли рядом, только двое — больше никого, и солнце освещало их обоих. Победителя — и претендента.

— Ко мне, пес, — скривил губы Столваагьер. — Попробуй меня куснуть.

Молодой монах неприятно оскалился.

— Меня уже пытались дразнить моим именем, — сказал он с угрозой. — Зря. Я люблю свое имя — и не люблю тех, кто дразнит.

Столваагьер довольно кивнул. Вот парень сразу и показал свой характер. Задиристый честолюбец. Опасен, но уязвим. По честолюбию ударить нетрудно, и чем оно больше — тем проще по нему попасть.

Маг щелкнул пальцами и шепнул нужные слова. В воздухе над головой Хунда сделалась прореха. Из ниоткуда на него высыпались груда отбросов и объедков — гниющие корки, обглоданные кости, вонючее тряпье.

— Помойный пес, — обидно засмеялся Столваагьер. — Лови, это твое!

— Ну нет, — оскалился Хунд. — Ничего подобного!

Мусор исчез, не долетев до монаха. А Столваагьер уже взмахнул рукой, отправляя на него волну дохлых кошек. Мерзкие трупики злобно щерились, с хрустом выгибали спины и пытались распушить облезлые хвосты.

— Хватай их, держи! — издевательски крикнул Столь. — Достойные противники для тебя!

— Прочь! — зарычал Руде Хунд. — Пошли вон!

Кошачье войско приближалось.

Столваагьер захохотал.

— Скажи «брысь»! — посоветовал он и быстро глянул вверх, оценили ли зрители шутку.

Черный кот с отъеденными ушами издал замогильное шипение и прыгнул на монаха.

— Нет! — заорал Хунд. — Неееет!

Кот рассыпался в полете клочьями пепла. Прочие трупики упали и не шевелились, лишь несколько еще пытались ползти.

— Нет! — затравленно повторил монах. Он тяжело дышал.

«Ну вот и все», — буднично подумал Столваагьер и выдохнул заготовленную фразу.

Воздух вокруг Руде Хунда взорвался смертельным металлом. Острые ножи, кинжалы, мечи и стрелы рванулись пронзить его плоть. Иголки, шила, крючья нацелились выколоть ему глаза, отрезать уши, разорвать кожу. Сверху рухнули мясницкие топоры, алебарды, секиры, разя наотмашь. Грохот и звон металла наполнил чашу арены и вознесся вверх. Зрители дружно ахнули. Маг, скрестив руки на груди, смотрел, как громоздится куча оружия и как она шевелится, оползая. Последний кинжал звякнул по секире и отлетел в сторону. Под грудой металла не осталось ничего живого.

Кто-то подергал Столваагьера сзади за рукав. Маг нехотя обернулся.

— Вообще это я должен был первым нападать, — с ленцой протянул Хунд. — Это же я тебя вызвал драться, а не ты меня.

— А?.. — опешил Столь.

На монахе не было ни царапины.

— Но ладно, я не против, — невозмутимо продолжал он. — Братья повеселились. И сестры тоже. А вот теперь точно моя очередь.

Руде Хунд сказал одно слово. Через паузу — второе.

Первое заклинание подняло мага над ареной, перевернуло головой вниз и стало мять и выкручивать, как будто невидимые ладони отжимали половую тряпку. Он силился что-то сказать, но второе слово запечатало ему рот. Молодой монах сделал рубящий жест и произнес третье слово. Одна-единственная секира поднялась из груды оружия, наколдованной Столваагьером, медленно подплыла к магу, размахнулась…

Голова мага покатилась, подпрыгивая, по бурым каменным плитам арены. Крови не было. Тело шмякнулось оземь. Руде Хунд что-то негромко пробормотал, наклонился и поднял голову поверженного противника.

Столваагьер открыл глаза, которые, вопреки природе, еще только заволакивало смертной пеленой.

— Кто ты такой? — прохрипел он.

— Я твой лучший ученик, — серьезно ответил Хунд. — Ты объяснил мне, как сочетать пустоверие и магию. Прими мою благодарность — умри без боли.

Он легонько подул в лицо Столваагьеру. Глаза мага закрылись, лицо стало расслабленным и пустым. Он был мертв.

Руде Хунд наклонился к обезображенному телу, положил рядом голову и снял с руки мага красивый перстень из темного металла с синим опалесцирующим камнем. Он с самого начала приметил эту безделушку. Может быть, перстень обладает магией — а может, и нет, это выяснится потом. Но сейчас украшение послужит символом победы. Сам того не зная, Хунд повторил путь мысли Столваагьера. Они рассуждали похоже, северный отрицатель брат Столь — и брат Руде, свежеобращенный пустовер, готовый истово отрицать все.

Все, кроме власти.

Хунд надел перстень на средний палец правой руки и выпрямился. Голос его, усиленный магией, загремел над ареной, над монастырем, над островом:

— Свято место пусто! Я поведу вас вовне, братия. Настал час принести миру истину пустоты!

* * *

Перед крыльцом росли цветы — целый куст. Какие-то из магических быстроцветов. Когда Брайзен-Фаулены четыре дня назад приехали на острова, на кусте даже бутонов не было, а сейчас он был весь обвешан тяжелыми желтыми шарами.

Тильдинна уселась прямо в куст и заплакала. Соцветия фамильярно легли ей на плечо.

— Я хочу домой, — всхлипнула Тильдинна. — Я хочу, чтобы все это уже закончилось, и нас выпустили отсюда!

— Тиль, дорогая, — Вальерд вздохнул, — я был бы счастлив исполнить твое желание. Но я ничего не могу здесь поделать!

— Я знаю, — жалобно сказала Тильдинна. — Ты не виноват. Я просто хочу домой.

И она разрыдалась еще горше.

Вальерд наклонился ее обнять. На крыльцо выглянула толстая хозяйка дома.

— Вы ломаете мне цветы! — возмутилась она.

— Послушайте, — сердито сказал Вальерд хозяйке, — вы бессердечная женщина. Ничего не сделается вашим веникам. А вот нас вы оставили без крова. Выгнали на улицу!

Толстуха подбоченилась.

— Ничего не знаю, — буркнула она. — Платите деньги и можете жить дальше. Нет денег — освобождайте комнату.

— Я напишу вам долговую расписку, — терпеливо сказал Вальерд. — Вы получите двойную плату, только с отсрочкой.

— Видала я ваши расписки! — скривилась хозяйка.

— Возьмите в уплату мое карнавальное платье! — подала голос Тильдинна из куста.

— Видала я ваши платья! — фыркнула хозяйка. — На кой оно мне? Накидку на кресло смастерить? Нет уж, либо давайте деньги, либо съезжайте. Для безденежных гостей король распорядился приют открыть.

— Ах, приют! — Тильдинна яростно захлюпала носом и высморкалась в цветок. — Не худо бы ему приютить нас у себя во дворце! Кто виноват, что мы здесь застряли без денег? Король ваш и виноват! Со своим дурацким перстнем!

Тильдинна сверкнула глазами. Повинуясь призывному жесту, Вальерд вынул супругу из куста.

— Дорогая…

— Пойдем отсюда! — задрала подбородок Тильдинна. — Здесь нам точно больше делать нечего. А вам… — она смерила хозяйку презрительным взглядом, — я оставлю свое карнавальное платье просто так, на память. Смастерите себе шляпку с вуалью. Размер подходящий!

— Ах ты, пигалица заезжая! — возмутилась толстуха. — Вот делай после этого людям добро!

Но гордая Тильдинна уже удалилась в полной уверенности, что оставила за собой последнее слово.

* * *

Вблизи Корона распалась на отдельные зубцы, и уже невозможно было охватить ее одним взглядом. Скальные зубья имели в высоту два-три человеческих роста. В проломах между ними виднелась противоположная стенка кратера. Темно-серый камень, бугристый, весь в трещинах, покрытый пятнами разноцветных лишайников, казался очень старым. Таким он и был.

Когда-то, в незапамятные времена, здесь бушевало пламя, бил в небо огненный столб, потоки раскаленной магмы выплескивались из недр вулкана и лились по склонам, а тучи пепла затмевали солнце. Так продолжалось долго, но время шло, и вулкан утих. Лавовая пробка, закупорившая жерло, осела. Образовалась впадина — кратер. Более прочный камень стен растрескался, но устоял. Прошли столетия и тысячелетия. Скалы постепенно поддавались действию солнца, дождей и ветра. Вершина горы стала напоминать зубчатую диадему. Семь скал, семь базальтовых лепестков.

Бенга задумчиво потрогал шершавый камень. Обернулся. Архипелаг лежал перед ним как искусный макет, окольцованный Охранным рифом. Змеемаг скользнул взглядом вниз — от скал Короны у себя под ногами до самой полоски набережной в гавани Трех ветров. Бирюзовую гладь залива шустро пересекал игрушечный парусник. Море блестело под солнцем. Бенга сощурился, разглядел Монастырский остров к юго-западу от Золотого, повел глазами вправо, запнулся о Тюремный и помрачнел.

— Нач-шинаем с-спус-ск, — прошипел он с сильным змеиным акцентом.

Молодые маги переглянулись. На какой-то миг они понадеялись, что старик передумал лезть внутрь горы — но быстро сообразили, что речь идет о спуске в кратер.

По сравнению с последним участком подъема это оказалось легко.

Сначала они перебрались сквозь пролом между двумя зубцами на внутреннюю сторону стенки. Склоны кратера были пологими. И хотя вместо прочного камня или слежавшейся плотной земли под ноги подворачивались лишь осыпи, поросшие стлаником, маги обошлись без заклинаний — спустились так.

Дно кратера оказалось ровным и даже уютным. Здесь росла жесткая трава. У восточной стенки блестело крошечное озерцо, а рядом с ним уныло топорщились несколько чахлых кустов.

— Вода! — повеселел Мгонбо Гхи.

Не спросив разрешения у Бенги, молодой маг бросился к озеру, присел на корточки, зачерпнул пригоршней. Старик скептически фыркнул. Мгонбо глотнул воды, поперхнулся и выплюнул. Ругаясь, отплевываясь и бурча заклинания, он бегом вернулся к остальным.

— Невкусная? — жадно спросил Тонго Ог.

— Горькая, — признался Мгонбо. — И воняет. А прозрачная, и дно видно. Я бы заметил, если б там дохлятина валялась.

— Это вулканическая сера, мальчики, — усмехнулся Бенга. — Старик пускает ветры. Чуете запах?

— Значит, он не погас насовсем? — пробормотал Ункве. — Он… дремлет?

— Вулкан проспал не одну тысячу лет, — пожал плечами змеемаг. — Вряд ли он проснется ради нас.

— А если мы его разбудим? — округлил глаза Тонго. — Как начнем щекотать ему кишки изнутри…

— У нас нет другого пути, — сухо сказал змеемаг.

Они прошли пару десятков шагов вдоль осыпи, и обнаружили трещину в дне кратера. Черный провал зиял щербатым ртом, пучки порыжевшей травы обрамляли его словно усы и борода.

— Вот он, вход, — прошептал Мгонбо Гхи.

Бенга дернул щекой, но промолчал. Мальчишки раздражали его суетой. Ничего, сейчас им станет не до разговоров.

— Аннуха спустится первым, — распорядился маг.

Вожак молодых беспрекословно лег на живот и заглянул вниз. По слову мага клубочек света возник на его ладони. Аннуха уронил клубок в щель, и тот принялся медленно разматываться на спуске. Кончик световой нити приклеился к ладони мага. Все ждали.

— Глубоко, — сказал Аннуха, не вставая. — Шагов сто. Дно вроде ровное.

— Заклинайте парение, а не полет, — распорядился Бенга. — Поняли? Сделайте его легким, как перышко. Нитку оставь, — обратился он к Аннухе, — по ней и пойдешь.

Молодой южанин послушно отлепил от руки светящуюся нить и завязал ее вокруг жесткого стебля молочая. Четверо магов забубнили заклинания. Аннуха стал понемногу всплывать над травой, словно его накачивали летучим газом. Мгонбо Гхи придержал его ногой. Потеряв вес, Аннуха ухватился за нить и, перебирая по ней руками, вниз головой полез в дыру. Тело его уже скрылось под землей, а ноги покачивались над черным провалом. В подметку левого сапога Аннухи были суеверно набиты гвоздики, образуя круг — от сглаза. Тонго сдавленно хихикнул.

— Быстрей! — рявкнул Бенга. — Прибавьте ему веса до двух перышек.

Ноги взбрыкнули и утянулись в щель.

Через несколько минут Аннуха сообщил, что висит над самым дном. Ему медленно вернули вес. Бенга отправился вниз следующим. Скользя вдоль светящейся паутинки, змеемаг пытался разглядеть пещеру, но стенки ее терялись во тьме. Заклинать освещение ради пустого любопытства он не собирался. Вместо него это сделал Аннуха. Как только старший благополучно встал на грунт, молодой маг эффектно выстрелил с ладоней два шара света, голубой и белый. По стенам, кривляясь, побежали тени каменных выступов. Светильники повисли под куполом.

Пока молодые по очереди доставляли друг друга вниз, Бенга обошел всю пещеру. Стены были покрыты бурыми наростами отложений от стекающих капель воды. Местами они напоминали причудливые маски и барельефы жутковатых зверей. Кое-где вокруг незаметных трещин ядовитыми цветами пузырились зеленовато-желтые выходы серы. В восточной стороне пещеры имелся водоем шагов двадцати в поперечнике. Случайно ли, нет ли, он располагался примерно под тем местом, где было озерцо наверху, в кратере.

Змеемаг подобрал камень, бросил в озеро. По черной воде нехотя разошлись круги. Мертвая волна скучно лизнула берег.

В описании Пути грешников озеро не значилось.

Бенга дождался, когда спутники присоединятся к нему. Мгонбо украдкой потирал ушибленное бедро — ему вернули вес чуть раньше, чем нужно.

— И куда теперь дальше лезть? — безрадостно спросил он.

Старый маг молча указал на воду.

Ныряли по очереди — все, кроме Бенги, разумеется. Озеро оказалось глубоким, а сернистая вода — ледяной. Ункве предложил подогреть водоем, Аннуха высказался за то, чтобы вообще испарить воду, но Бенга проворчал, что проще согреть ныряльщиков. Его мутило, бросало то в жар, то в холод, и сильно хотелось пить. Змеемаг не подгонял молодых, хотя и хмурился при мысли о задержке.

Было нетрудно восстановить, что здесь произошло. Надо полагать, рухнула часть свода пещеры, и обломки перегородили проход, ведущий вниз. Случилось это сравнительно недавно, считанные столетия назад. Расчищать завал было некому, и единожды засорившийся лаз засорялся дальше. Сверху в пещеру сыпалась земля, растительный мусор; с потолка обваливались куски минеральных наслоений. Со временем проход оказался забит так надежно, что над ним в ложбине образовалось озеро.

Наконец Тонго Ог вынырнул со словами, что, кажется, нашел место завала.

— Нырни еще раз, поставь маячок, — велел Бенга. — И отойдите все.

У старика дико зудела кожа, и не было терпения объяснять мальчишкам в подробностях, что надо сделать.

Бенга сосредоточился и на одном дыхании выговорил фразу с тремя придаточными оборотами, прозвучавшую как изысканная непристойность.

Ледяное озеро взбурлило ключом. Завоняло серой. Осклизлые куски камня с шумом вылетали из глубины на поверхность, подпрыгивали над водой и падали на берег. Один за другим подводные взрывы сотрясли дно озера. По стенам пещеры разбежались трещины, обрушился большой кусок свода. Аннуха выкрикнул формулу защиты, прикрывая старого мага и товарищей, остальные торопливо поддержали его. Камнепад становился сильнее. Из клокочущей пены вырывались наверх огромные каменные обломки и разлетались в воздухе острыми осколками. Наконец глубоко внизу раздался гадкий чмокающий звук, затем судорожный всхлюп — и взбаламученное озеро закрутилось воронкой, проваливаясь в бездну.

Всего за несколько минут вода схлынула. Обнажилось илистое дно — и в нем провал, открывающий ход вглубь горы. Молодые маги подавленно молчали. Грязный, скользкий, зловонный узкий лаз неприятно напоминал кишку, и все невольно вспомнили вымученную шутку Тонго. Теперь она и подавно не казалась смешной.

— Воистину путь грешников, — пробормотал Ункве.

— Первым пойдет Нум, — скрипуче приказал змеемаг. — Ну, чего ждете, благословения? Так не ждите. Вперед!

* * *

Дрейк падал спиной вниз, сложив крылья. Мыслей не было. Чувств не было. Воздух ревел в ушах. Поверхность моря приближалась. Дракон знал, что не сумеет превратить падение в полет, но это было неважно. То же самое знание, не облеченное в слова, говорило ему, что он не разобьется об воду. Прочная чешуя защитит его. Могучая туша не пострадает.

Проблеск сознания мелькнул в мозгу Дрейка. Простейшая эмоция — страх. Страх? Непонятно. Человек огромным усилием возобладал над драконом. Страх не за себя, понял он. За друга.

Майзен. Крошечная мышь в складках драконьего века. Здесь ли он еще? Жив ли? Если да, то удара об воду мышь точно не переживет.

Долю мгновения длился подсчет. Падение ничем не грозит дракону, хотя будет смертельно для мышонка. Зато попытка развернуть крылья могла переломать их. Звериная туша кричала об опасности, но человек внутри отдал приказ мышцам.

Неестественно вывернувшись, Дрейк раскинул крылья. От дикой боли в лопатках дракон заревел. Встречный воздух забил ему рев обратно в глотку. Магическое поле вокруг дракона взвихрилось страшной воронкой. Воздушные потоки выкручивали ему крылья, пытались порвать перепонки, сломать кости. Магия драконьего полета в ответ выкручивала, рвала и ломала воздух. Стихии рычали, выясняя на практике — кто кого.

Падение Дрейка затормозилось. Дракон изловчился, изогнулся и принял нормальное положение — вниз брюхом. Он больше не падал — он парил, раскинув крылья. Напряжение сил достигло высшей точки и разрешилось. Опасность для друга исчезла, и огонек человеческого сознания погас. Могучий и свободный зверь бездумно радовался полету.

Дракон не заметил, как соскользнули с его шеи две фигурки, когда он сражался одновременно с собой и со стихией. Возмущение магического поля временно обессилило амулеты. И если память о Майзене была вбита так основательно, что сумела разбудить человека в драконе, то осознание присутствия еще двоих существ оказалось нестойким. Шок от падения стер его. Дрейк просто забыл о короле и почтальоне.

Рухнув с огромной высоты вместе с драконом, они лишились чувств. Магическая встряска, оторвавшая зверя и человека от драконьей шкуры, вернула их к действительности.

Йемителми обварило ужасом. Сбылись его худшие кошмары. Королю Тарсингу угрожала смерть, а он не мог ничего сделать — только умереть вместе с королем. Так оно и будет через пару мгновений. Спасенья ждать неоткуда.

Что-то взорвалось в груди королевского почтальона, как будто лопнуло сердце. Он закричал пронзительно и громко. И только когда теплый мягкий кокон окутал их двоих, когда падение прекратилось, и они закачались в гамаке из птичьих перьев, Йемителми понял, что же он кричал.

Это было новорожденное заклятие — безумное, успешное.

Он снова стал магом. Умение повелевать миром вернулось к нему.

Почтальон посмотрел на своего короля. Орвель ответил ему серьезным взглядом человеческих глаз на морде зверя. Они не обменялись ни словом. Южанин зашептал заклинания — сперва нерешительно, затем все увереннее. Огромные белые крылья распростерлись над ними и сильными взмахами понесли к Золотому острову.

Слезы катились по щекам Йемителми и высыхали на лету.

* * *

Арестантов выводили из камер и строили в коридоре. Великолепный Мбо Ун Бхе переминался с ноги на ногу чуть поодаль, у входа в тюремное отделение. Самые тревожные и особо наблюдательные видели вокруг его человеческой фигуры очертания крупного хищника — льва или тигра. По бесстрастному лицу южанина ничего нельзя было прочесть, но его призрачный зверь недвусмысленно скалил клыки.

Блистательная Кристеана дор Зеельмайн стояла неподвижно, как ледяная статуя, и от нее отчетливо веяло морозным холодком. Начальник тюрьмы безотчетно потирал мерзнущие пальцы.

Заключенные маги не понимали, что происходит. Нехорошее, нервное оживление владело ими. Магия должна была исчезнуть более суток назад — а она продолжала действовать. Надзиратели молчали. Узники изнывали в догадках. Кто-то осторожно пытался проверить на прочность кандалы и наручники, но артефакты работали. Пока что работали.

Теперь три десятка человек выстроились в неровную шеренгу и переглядывались украдкой — что случилось? Никто не знал. Среди отобранных арестантов не было ни мощных магов, ни бунтарей — только смирные середнячки. Присутствие свободных сильных магов, южанина и северянки, добавляло узникам лихорадочного волнения.

— Ввиду чрезвычайного положения… — охрипшим казенным голосом начал было Кааренбейм, но Мбо вмешался.

— Я им скажу, — приглушенно рыкнул он, и начальник тюрьмы отступил к стене.

Тридцать закованных магов сделали безошибочный вывод о том, кто здесь главный. Дюжина надзирателей тот же вывод сделала еще вчера.

— Вы преступники, — прорычал Мбо Ун Бхе. — Поэтому вы здесь. Если вы сдохнете, никто и не поперхнется. Но! Законы империй присудили вам тюрьму, а не смерть. Вот почему вы пока живы. Только никто не станет жертвовать свою жизнь, чтобы спасти вашу. Вам придется самим повоевать, если хотите выжить. Ясно?

— С кем? С кем воевать? — забеспокоились в строю.

— Внесите, — велел Мбо надзирателям.

Трое конвойных даже не внесли, а втащили на куске дерюги прозрачный цилиндр, в котором Мбо и Крис запечатали мертвого василиска. Тварь была из вчерашних — коренастый ящер размером с собаку, с мощными передними лапами и уродливой головой.

— Василиск, — устало сказала дор Зеельмайн, и даже тех немногих, кто понятия не имел, что это за тварь, пробрал озноб от голоса северянки. — Его взгляд смертелен.

— Сколько их там? — спросил кто-то из заключенных.

— Полный остров, — хмуро сказал Ун Бхе. — Есть такие, как этот, а есть и похуже. Если их не остановить, скоро прорвутся в здание. Ну, всем все понятно? Подходите по одному, будем снимать кандалы.

Непонятливых не нашлось.

Половина заключенных вместе с Мбо направилась вниз, к выходу во двор. Двое в его команде и трое в группе Крис видели василисков прежде — хоть какой-то полезный опыт. Дор Зеельмайн повела своих на крышу. Ни Мбо, ни Крис не обманывались насчет магов, временно освобожденных от оков. К арестантам не стоило поворачиваться спиной. Лишь пока внешняя опасность столь велика, ссыльные маги будут подчиняться свободным. Конечно, они принесли малые клятвы верности предводителям, но малая клятва полна лазеек — а великая оставляет подчиненному магу слишком мало свободных сил. Что ж, как говорится, лезешь дракону в пасть — не бойся оцарапаться.

Дор Зеельмайн и Ун Бхе, каждый в отдельности, были сильнее, чем эти тридцать магов, вместе взятых. Собственно, потому именно этих заключенных и расковали. Сильнее-то сильнее, но… Слишком много «но» в этой ситуации. Северянка остро жалела о своих помощниках, бездарно запертых в какой-то вонючей пещере и вынужденных драться там за свою жизнь. Лучше бы они занимались этим здесь… во всяком случае, для нее было бы лучше.

Выпуская раскованных магов на крышу по одному, Кристеана подбавляла сил в зеркальный пузырь, которым она их накрыла.

— Держите защиту, — велела северянка, и сама выбралась наружу последней.

Маги держали. «Гетцельшойзе, какой сброд!» — невольно подумала Крис.

Половина их выглядела помешанными. Но вроде бы все сознавали опасность. Кое-кто разглядывал свои запястья, словно не верил, что на них нет наручников. Другие жадно всматривались в уродливые туши ящеров, сгрудившихся перед входом в здание тюрьмы. Третьи предпочитали угрюмо смотреть себе под ноги. Но главным было то, что все маги отдавали силы северянке, и дор Зеельмайн, бормоча заклинания, опускала защитную пленку вниз по стенам — растягивала зеркальный пузырь. А снизу ползли навстречу неровные края такой же защитной пленки. Это группа Мбо Ун Бхе наращивала зеркало, оставленное Крис у входа. Наконец верхний и нижний пузыри слились. Кристеана вздрогнула, когда сошлись две встречных воли — ее и Мбо. Теперь тюрьма была охвачена сплошным зеркальным коконом. Пленка была тоненькой, но она была.

— Жить хотите? Все силы на защиту! — велела Крис и покинула крышу.

Мгновение она колебалась, что сейчас важнее — сила или время. Решила, что время дороже, и не стала пересчитывать ногами ступеньки и пролеты, а спланировала в лестничный колодец. Несколько надзирателей проводили ее безумными взорами. На первом этаже Ун Бхе встречал Кристеану. Горящий взгляд южанина сказал ей, что Мбо был бы рад подхватить ее на руки. «Позже», — улыбнулась одними глазами северянка, и Мбо согласно прикрыл веки. Кровь быстрее заструилась по жилам любовников.

Совещание перед боем они тоже провели одними взглядами.

«Готова?» — молча спросил Ун Бхе.

«О да! — усмехнулась дор Зеельмайн. — Я пойду первой».

«Меч?» — уточнил Мбо.

«Щит, — не согласилась Крис. — И приманка. Мечом будешь ты».

«Пусть так!» — яростно вскинул голову южанин.

Северянка легко шагнула к двери. Маги, удерживающие защиту, обеспокоились, но Кристеана качнула головой: нет, им ничего не нужно делать.

— Всем стоять, — хмуро уточнил Мбо. — Ваше дело — следить за стенами. Держать оборону. Хоть одна трещинка… Смерть.

Это заключенные понимали.

Дор Зеельмайн примерилась и следующий шаг сделала как-то непонятно, не то на месте, не то вбок. Восклицание сорвалось с ее губ, словно от удивления. Кристеана всплеснула руками — и исчезла. А появилась на противоположной стороне двора, за спинами василисков.

— Сюда, уроды, — негромко позвала она. — Обернитесь — я здесь.

Медлительность огромных ящеров была обманчивой. Когда нужно, они могли перемещаться быстро. В несколько неуклюжих скачков десяток василисков добрались до человека. На ходу они не отводили взглядов от Кристеаны, и под их смертоносными лучами женщина начала превращаться в лед… или она стала льдом чуть раньше? Это был живой лед. Как только первый ящер поравнялся с ней, замороженная дева вскинула руки — и ледяные иглы впились ему в глаза. Василиск зашипел и издох на месте. Размерами он превосходил кабана.

Дор Зеельмайн расхохоталась, выдохнув облачко морозного тумана, и запрыгнула на еще подергивающуюся тушу. Василиски скрестили взгляды там, где она была мгновением раньше. Затрещала земля, промерзая вглубь. Кристеана нараспев прочитала двустишие, и стала подниматься в воздух. На высоте трех человеческих ростов она зависла и окуталась ледяной сферой. Поверхность сферы ослепительно засверкала. Ящеры задирали головы взглянуть на зеркальный шар, и замирали, не в силах оторвать взгляд.

Отовсюду сползались все новые твари и вперивались глазами в сверкающую сферу. Потрескивал воздух от леденящих взглядов. Температура во дворе стремительно падала, и вдруг прямо из воздуха посыпались белые хлопья — снег, которого не знали здешние зимы. Поднялся ветер, закрутил снежные вихри. Разыгралась метель, за которой ошеломленные наблюдатели на крыше уже не могли различить подробностей. А если и различали, то не верили своим глазам.

Мбо Ун Бхе в ипостаси тигра вырвался на середину двора одним могучим прыжком. Но странно — вместе с тигром неслись на врага лев, леопард, рысь и еще несколько больших зверей кошачьего племени, и снег таял на горячих телах хищников. Тигр обрушился всем весом на василиска и сломал ему шею. Рысь выцарапала другому ящеру глаза. Третьему лев откусил голову. Мбо и его звери сеяли смерть в рядах противника, а ящеры не могли оторвать взглядов от приманки — сверкающей ледяной сферы Крис. Но их было много, очень много. Хотя василиски уже не заполняли весь двор сплошной шевелящейся массой, как вчера, счет шел на сотни. Звери Мбо грызли, кусали, ломали хребты и выкалывали глаза, а ящеров вроде бы и не уменьшалось.

Двор заполнили шипение, удары и хруст — звуки боя. Кристеана не ослабляла действия приманки. Одно неверное слово — и какой-нибудь ящер мог обернуться, поймать взгляд Мбо… Дор Зеельмайн скорее сама рухнула бы тварям на головы, чем подвергла опасности любимого, и потому она держала сферу… держала, отдавая последние силы… держала, впившись ногтями в ладони и не замечая, что ранит себя. А Мбо рвал, крушил, ломал… Убивал.

Через неясный промежуток времени — час, два или вечность, — Крис поняла, что давление взглядов ослабло. Она позволила себе посмотреть вниз. Метель улеглась. Двор был завален тушами ящеров. Мертвые василиски громоздились горой, и серебристый снег покрывал их как саван. Мбо добивал последних. Кристеана судорожно вздохнула и потеряла сознание. Зеркальный шар исчез. Женщина падала — но мужчина, возникший на месте тигра, парой слов замедлил ее падение и поймал на руки.

Крис пришла в себя от поцелуя.

— Мы победили, любимая, — шепнул ей Мбо.

Дор Зеельмайн представила, сколько глаз наблюдают за ними и усмехнулась. Острое чувство, что жизнь никогда не будет прежней, пронзило ее безжалостно и сладко. Северянка с жаром ответила на поцелуй.

Ун Бхе с трудом оторвался от ее губ.

— Что теперь? — трезво спросил он.

Женщина не успела ответить. В здании тюрьмы закричали. Дикий вопль рвался из нескольких глоток — и одновременно с тем Крис и Мбо ощутили, как сминается и рвется защитный покров на здании.

— Быстрей! — выдохнула Крис.

* * *

— Сейчас, сейчас, — бормотал Йемителми.

Его смуглая кожа побледнела от волнения. Главный почтальон быстро, но бережно переворачивал страницы. Старинный пергамент едва уловимо теплел под пальцами мага. От серебряного переплета книги исходил тонкий, на пределе слышимости звон, словно пение далеких цикад.

Орвель сгорбился в кресле, в совершенно человеческой позе, и перестал быть похож на зверя. Король выглядел человеком, закутавшимся в мохнатый плед, и очень несчастным.

— Вот оно, — пробормотал Йемителми.

Король едва шевельнулся.

— Я могу помочь? — тоскливо спросил он.

— Нет, — сказал почтальон. — То есть да. Позвольте, я возьму подделку, ваше величество.

— Конечно, — вздохнул Орвель.

Он выбрался из кресла, отпер тайничок и вынул оттуда оба фальшивых перстня.

— Спасибо.

Йемителми поднял на короля затуманенный взгляд и, видимо, сильно огорчился увиденному, потому что даже отвлекся от магического фолианта.

— Ваше величество! — возмутился он. — Не переживайте так сильно! Вернется ваша невеста, вот увидите. Ну что ей сделают братья? Говорят же — ветер нельзя запереть.

Орвель душераздирающе вздохнул. Шерсть на его морде свалялась клочьями, желтые глаза воспаленно блестели. Впору было испугаться за здоровье короля, если не знать, что страдает его душа, а не тело.

— Я бы поговорил с ними, — скорбно сказал король. — Но кто я для них? Песчинка. Муравей. Жалкий человечишка.

Йемителми взглянул на него очень внимательно.

— Мне кажется, Орвель, или вы действительно себя жалеете? — осведомился он.

Король захлопал глазами.

— Похоже на то, — смущенно признал он. — Проклятье, Йем! Я вам дважды обязан за сегодня. Сперва вы спасли мне жизнь, теперь — мою королевскую честь. Хотите награду?

— Угу, — беззастенчиво кивнул Йемителми. — Помолчите, пока я не закончу, ладно?

— Ладно, — буркнул Орвель и вернулся в кресло.

Оттуда он молча наблюдал, как почтальон хозяйничает у него за столом. «А ведь Йеми сильно переменился», — подумал дор Тарсинг. Он не видел, каким был южанин прежде — до того, как утратил магию и попал на острова, — и привык к его манере себя вести как к некоторой данности. Сейчас стало видно, что все это время Йемителми жил под грузом невидимой ноши. Обретя вновь способности мага, он будто распрямился и вздохнул свободно. И сейчас впервые назвал короля по имени — и даже не заметил этого. «Мне пора искать нового главного почтальона», — мысленно вздохнул Орвель, но тотчас оборвал себя. Акулий клык! О чем он думает? Трина пропала! Перстень не найден! На островах… сущий конец света происходит на островах! Мысли тотчас заскакали суматошными лягушками.

— Так. — увесисто сказал Йемителми.

Он успел закрыть книгу и даже запер переплет на ключик. В руке королевского почтальона белел кусочек глины, и он быстро начертил ею на поверхности стола несколько фигур. В основном это были пересекающиеся окружности. Король привстал, чтобы лучше видеть. Фальшивые перстни Йеми разместил в совершенно неочевидных точках, один посреди малого круга, другой на пересечении сразу трех линий. Напрягшись всем телом и вцепившись пальцами в край столешницы, южанин заговорил незнакомым гортанным голосом. Он словно читал наизусть длинную поэму. Орвель ни слова не понимал, но шерсть у него встала дыбом.

Перстни начали медленно приподниматься над столом. Крошки белой глины зашевелились и линии поползли, слагаясь в новый узор. Йеми запел. В песне проступал невысказанный вопрос. Перстни закружились друг вокруг друга, как рассерженные осы. Йемителми что-то приказал резким, лающим голосом. Белые линии замерли. Перстни со стуком упали на стол, камни сами собой вывалились из них, южанин обессиленно рухнул на стул. Стало можно перевести дыхание.

Орвель медлил с вопросом, но маг сам ответил ему.

— Я не нашел перстень, — глухо сказал Йемителми. — Его невозможно увидеть. Это может означать либо то, что артефакт уничтожен, во что трудно поверить, либо то, что его экранирует невообразимо мощное заклятие. И я не знаю, что теперь предпринять.

— Капитан Крандж, — напомнил дор Тарсинг.

— Да, — кивнул почтальон и выглянул за дверь. — Эссель? Скажите моим, пусть приведут капитана.

Поддельные перстни отправились в тайник. Стол был вытерт. На этот раз Йемителми нарисовал лишь три разновеликих окружности, и Орвель безошибочно распознал в них проекцию сфер возможного, желаемого и настоящего — уж настолько его познаний в магии хватало. Капитан Крандж стоял у стола с завязанными глазами и имел самый покаянный вид. Король беззвучно хмыкнул. Надо было гневаться на дурака, который послужил если не первопричиной всех неприятностей, то как минимум движущей пружиной событий — но почему-то не гневалось. Впрочем, Крандж не его подданный.

Йемителми ухватил Кранджа правой рукой за левой запястье, нащупал пульс. Капитан вздрогнул.

— Сударь Столваагьер, значит?

Южанин выговорил поморское имя без заминки, но с явственным неодобрением.

— Истинно так, — торопливо подтвердил Крандж. — То есть, хм, так оно и есть.

— Тихо, — шикнул маг. — Думайте про него. Но молча.

Левую руку он простер над пересечением окружностей и произнес две фразы, длинную и короткую. Линии не шевельнулись. Йеми настойчиво повторил короткую фразу. Ничего не произошло. Почтальон выпустил руку Кранджа и вздохнул.

— Человек по имени Столваагьер мертв, — сухо сказал он.

— Гарпун ему в брюхо! — не удержался Крандж.

— Примерно так, — согласился Йемителми.

Стукнула форточка. Зазвенело разбитое стекло. Орвель обернулся и ахнул.

Трина сидела на подоконнике. Вместо элегантного белого платья на девушке были мужские бриджи, рубашка и камзол. Карие глаза сверкали решимостью, темные волосы растрепались. Босые ноги, руки и даже щеки были перемазаны грязью.

— Я сбежала, — воинственно сказала Трина. — Пока я человек, они меня не найдут! Люди им все на одно лицо. Ха! Ну так вот им!

Девушка сложила из пальцев кукиш.

Король нежно снял ее с подоконника и прижал к мохнатой груди.