Яркий свет полной луны пробивался сквозь неплотно задвинутые шторы широкого панорамного окна богато обставленного пентхауса. Полковник Кольцов сполз с мягкого дивана и сидел на полу, на шкуре белого медведя, подаренной ему одним из сотрудников, в знак благодарности за «приближение ко двору» из далеких северных широт. Одной рукой полковник крепко сжимал за горлышко пузатую бутылку бренди, во второй — на треть наполненный, хрустальный бокал. Огонь пылающего камина отражался в его тонком резном стекле. Преломляющиеся лучи света создавали причудливую иллюзорную картинку на противоположной стене комнаты, но Кольцов не смог бы оценить ее по достоинству, даже, если бы видел. Он был вдребезги пьян. Николай Трофимович, бычьим взглядом из-под насупленных бровей, тупо сверлил глазами бокал, поставленный на колено и, то и дело, прикладывался к ополовиненной бутылке. Две таких же, но уже пустых, одиноко раскатились по паркетному полу, нарушая целостную картину образцового порядка, за которым следила приходящая горничная.

Полковник был не просто пьян. Он был глубоко подавлен. Подобного фиаско, которое он потерпел сегодня, не случалось еще никогда. Кольцов, морально не готовился к провалу такого масштаба. До последнего хода, как ему казалось, он выигрывал партию. Он верил в свою победу, поэтому, сжигал за собой все мосты. С точки зрения стратегии, все было сделано правильно. Но Кольцов, с самого начала, не учитывал одно — человеческий фактор и связанные с ним форс-мажорные обстоятельства. И, вот теперь, когда осталось передвинуть пешку на последнюю клетку, превратить ее в ферзя и с триумфом завершить игру, его неведомый противник, опровергая все законы логики, объявляет ему шах и незамедлительный, сокрушительный мат!

Сегодня после обеда, Кольцов получил информацию о том, что согласно полученному рапорту от командира подразделения «Пума», полковника Зимина, задача по уничтожению главаря бандформирования, генерала Гонсалеса, успешно выполнена. После этого, в ответ на зашифрованную лично Кольцовым радиограмму о результатах второй, совершенно секретной части операции, Зимин сообщил, что, действительно, при генерале был обнаружен соответствовавший описанию предмет в виде кристалла. Он был изъят и направлен по назначению с особоуполномоченным офицером, майором Корзуном(!). По дороге, транспорт с курьером подвергся нападению разрозненных сил боевиков и был уничтожен вместе с людьми. Тщательные поиски преступников ни к чему не привели. Прочесывание местности продолжается…

Полковник по-звериному зарычал, оскалил зубы и с ненавистью швырнул бокал в огонь. Пламя, взбодренное спиртовой добавкой восторженно взметнулось вверх и осветило, внезапно ставшее на миг осмысленным, лицо Кольцова.

— Су-ка, — проговорил он, медленно выговаривая каждый слог. Его воспаленный мозг, несмотря на изрядную дозу выпитого, шаг за шагом реконструировал весь ход событий связанных с Талисманом, — Я знаю, кто мне за все ответит. Я знаю, кто виноват… Су-у-ка!!! — взвыл полковник, — Ну, ничего… Ничего…

Кольцов с трудом поднялся и скривился от ноющей боли. Нога, сломанная на горнолыжном курорте, все еще неприятно напоминала о себе. Удерживать равновесие не представлялось возможным, и полковник, едва не упал, но вовремя ухватился за мягкую спинку дивана. Окинул мутным взглядом комнату, в поисках телефона. Трубка оказалась воткнута в вазу с искусственными цветами, стоящую на журнальном столике.

Близоруко прищуриваясь, Кольцов нажал знакомое сочетание кнопок и услышал длинные гудки вызова. На другом конце провода звонок явно игнорировали, поскольку по всем расчетам полковника абонент должен быть на месте. Наконец, в наушнике щелкнуло, и недовольный голос сказал:

— Слушаю, но без особого удовольствия. Постарайтесь изложить свою мысль кратко и четко.

Полковник, несмотря на агрессивный настрой, на мгновение замялся и не нашелся, что ответить. Затянувшуюся паузу прервал тот же голос:

— По нерешительному сопению, Колюня, я понимаю, что это ты, — голос тестя стал мягче, — Говори. Не тушуйся.

— Да, это я, Викентий Петрович, — Кольцов мог сосчитать по пальцам случаи, когда он называл своего родственника по имени-отчеству. Все его обращения к нему были, как бы безадресными. Все равно, что не смотреть собеседнику в глаза. Можно расценивать это, как угодно. Вплоть до почтительной боязни.

— Что хотел, мил человек, зятек дорогой? Случилось чего иль, просто, соскучился?

Полковник почувствовал в голосе Кеши издевку, и это его, внутренне, взбесило. Но он постарался не выдать своего состояния голосом. Ровно, почти без запинки, несмотря на тяжелый от бренди язык, проговорил:

— Есть разговор. Надо бы встретиться.

— Так приезжай. Уж кого-кого, а тебя всегда рад видеть, — в этот раз, в голосе Викентия Петровича Бурова, ледяной струей просквозил сарказм, что, с раздражением уловил Кольцов, но, снова, не отреагировал.

— Нет, Викентий Петрович. Нога разболелась. Еле двигаюсь. А дело срочное. Лучше, уж Вы ко мне. Я пришлю машину.

— Хорошо, — почему-то без долгих раздумий, как обычно, согласился тесть, — Скоро буду. Только не суетись насчет машины. Ты мои принципы знаешь. Я — своим ходом, — и, как бы невзначай спросил: — А жена-то где?

— За городом. На даче. Свежим воздухом дышит.

— И то — ладно. Жди.

В трубке запикали короткие гудки. Кольцов задумчиво посмотрел на телефон и отключил его. Прошел к себе в кабинет и резко открыл верхний ящик рабочего стола. Громыхнув по фанерному дну, из его глубины скользнул матово черный именной парабеллум. «Хочешь мира — готовься к войне», — полковник усмехнулся про себя и передернул затвор пистолета. С характерным металлическим щелчком, маленький носитель смерти вошел в патронник. Кольцов поставил оружие на предохранитель и аккуратно положил его обратно в ящик. Уселся в мягкое вращающееся кожаное кресло и стал терпеливо ждать…

…Викентий Петрович, аккуратно положил трубку на рычаги своего ретро аппарата начала ХХ века. «Так-так, Колюня. Видно пришла пора расставить точки над i. Интересно, каким способом ты решил меня убрать? Учитывая твою ограниченную фантазию, готов поручиться, что будешь тупо стрелять. Глупый. Глупый зятек. Ты и представить не можешь, насколько ты просчитался. Да и куда тебе просчитывать, с твоим-то скудным умишком. Зато паскудства в тебе — на десятерых хватит. Дочку, правда, жаль. Хотя, с другой стороны — достаточно молодая, перспективная вдова… Погорюет месячишко, свыкнется. А я для нее, более выгодную партию подберу. Чай, не уродка выросла…». Размышляя таким образом, Викентий Петрович оделся, запер квартиру и, уже известным путем, по крышам, выбрался на улицу. Немого попетляв, поездив по городу на общественном транспорте и убедившись в отсутствии «хвоста», он подошел к парадным дверям дома, где жил Кольцов. В широком холле подъезда, вместо обычной старушки-консьержки, за стеклянной ширмой сидел здоровенный детина в ладно покроенном темном костюме, правая сторона которого была слегка оттопырена. Он хорошо знал Бурова, поэтому, поздоровавшись, сразу спросил:

— Вы к Николаю Трофимовичу?

Кеша кивнул.

Охранник сделал пометку в своем журнале и почтительно указал Бурову на лифт:

— Прошу Вас.

— Благодарю, я пешком. Привычка, знаете ли, — Викентий Петрович направился к лестнице.

Поднявшись на нужный этаж, не испытывая ни одышки, ни учащенного сердцебиения, он позвонил в квартиру Кольцова. За широкой, бронированной дверью, некоторое время было тихо. Кеша, даже, подумал: не уснул ли, в ожидании, родственничек? Нет. Вскоре защелкали замки, и массивная створка, мягко, без шума отворилась. Полубезумные, налитые кровью глаза полковника, с отложенным в мешках под ними алкогольным осадком, уставились на старика.

— Ну, здравствуй, Колюня. Ты позвал — я пришел. Может, пригласишь в квартиру? Негоже старого человека на лестнице держать.

Буркнув что-то нечленораздельное, Кольцов мотнул головой, что, видимо, означало: «добро пожаловать», повернулся и направился вглубь коридора. Кеша тщательно пошаркал ботинками по половому коврику и вошел внутрь, заперев за собой двери. Посмотрел в сгорбленную широкую спину полковника, направлявшегося в свой кабинет. Хмыкнул про себя: «Радушный прием. Ничего не скажешь», но вслух крикнул:

— Чайком-то угостишь, зятек дорогой?

Кольцов, не оборачиваясь, махнул рукой, как бы приглашая за собой. Буров пожал плечами и направился следом.

Полковник сидел в своем кресле и хмуро смотрел на своего тестя. Ящик его письменного стола был слегка приоткрыт. Викентий Петрович сразу обратил на это внимание.

— Коленька, — начал он с притворной учтивостью, — только не стреляй сразу. Давай, сначала, поговорим. Ты же хочешь знать всю правду? Не так ли? Потом решишь, как быть. Пять минут отсрочки приговора — ничего не решают. Уж я-то знаю.

— С чего Вы решили, что я буду стрелять? — с таким же хмурым выражением лица пробубнил Кольцов.

— А как же, Колюня! — усаживаясь в кресло напротив, развел руки Кеша, — Ведь во всех своих бедах, ты считаешь меня первоочередным виновником. Но ведь это не так. Я всегда желал тебе добра, поскольку ты женат на моей дочери. Будет все хорошо у тебя, она, тоже, будет счастлива.

— И как же так получилось, что Ваши альтруистические намерения, обернулись крахом, полнейшим фиаско для моей карьеры и для меня лично. Я же поставил на карту, буквально, все! Причем, гарантией выигрыша были только Ваши заверения в успешном исходе дела. И я в них поверил. А Вы, как оказалось, вели свою партию за моей спиной.

— Да, ты Колюня не дурак…, — как бы, про себя проговорил Кеша и уже громче добавил, — Давай-ка выпьем твоего заграничного пойла. Может, я расслаблюсь и раскрою тебе свою душу.

Кольцов метнул подозрительный взгляд на Бурова, но тот беззаботно разглядывал картины на стенах кабинета и, казалось, не проявлял никакого интереса к приоткрытому ящику стола и, видимо, своей судьбе.

Прикрыв ящик и, не упуская из вида своего тестя, полковник подошел к бару и взял из него початую бутылку текилы и два широких стакана. Нарезанный на тарелку лимон лежал здесь же, во встроенной в бар холодильной камере. Все это он выставил на стол и уселся в ожидании продолжения разговора.

Викентий Петрович взял бутылку и с интересом рассмотрел ее.

— Умеют же делать, капиталисты клятые. Обертка — что надо. Яркая, красивая. Не захочешь — возьмешь. Попробуем содержимое. Хотя, супротив нашего первача ни одна их горючка не потянет.

Буров придвинул к себе оба стакана и разлил в них коричневую жидкость. Подавая один Кольцову, слегка зацепил край сосуда длинным ногтем на мизинце и едва не разлил содержимое.

— Черт, все забываю привести его в порядок. До поры, удобно в ухе ковырять, да и почесать где чешется, но за ним следить надо. Ухаживать, — старик любовно дунул на ноготь. Отставил руку в сторону и с удовольствием взглянул на оттопыренный палец.

Все это время, полковник настороженно наблюдал за манипуляциями старика, как недоверчивый зритель следит за фокусником, ожидая подходящего момента для его разоблачения, но ничего подозрительного не заметил.

— Давай выпьем, сынок, — Буров поднял свой стакан, — Выпьем за то, чтобы между нами, больше, никогда не было разногласий. А этот инцидент, который ты считаешь катастрофой, посчитаем легким недоразумением. И я тебе сейчас объясню, почему.

Викентий Петрович, не чокаясь, первым опустошил стакан, поморщился и впился крупными здоровыми зубами в дольку лимона.

Кольцов, механически опрокинул в себя текилу, но закусывать не стал. Он даже не почувствовал вкус напитка. Поставив стакан на стол, полковник, снова, вопросительно посмотрел на Кешу.

— Дерьмо все это иностранное, — презрительно констатировал Кеша и без логического перехода продолжил, — Сколько раз я тебя предупреждал, чтобы ты не принимал самостоятельных решений. Ты не стратег. В лучшем случае, пользуясь лексикой бандюков — бригадир отмороженного «бычья». Но ты возомнил себя невесть кем. Крылья от предыдущих успехов выросли. Так у курицы, тоже, крылья есть. Только она летать не умеет. Ведь это не я у тебя за спиной свою игру вел. Это ты хотел без меня обойтись, да, видно, масла в голове не хватило. Вот, «движок» и застучал раньше времени. Не выдержал нагрузки. Я продумал эту операцию от начала до конца. Вспомни, кто тебя вывел на этого бесноватого Гонсалеса? Кто рассказал про Талисман?… Тебе надо было, пользуясь своими обширными возможностями, которыми, к слову сказать, я тебя обеспечил, только в точности выполнять мои указания и все бы было тип-топ. Этот камешек дал бы нам и нашим потомкам большие возможности…

Кольцов хотел что-то вставить, но Кеша нетерпеливым взмахом руки заставил его замолчать и продолжил:

— Большие возможности — я имел в виду не эфемерную власть над миром. Бред воспаленного воображения. Тем более, что это непосильное бремя, а вовсе не удовольствие и не утешенное самолюбие, как ты считал. Просто, мы бы никогда и ни в чем не нуждались. И все! Понимаешь. Все!!! Больше ничего. Но в тебе взыграли, непонятно откуда взявшиеся амбиции ефрейтора Шекельгрубера, и ты все уничтожил своими руками…

Лицо полковника заметно посерело, и рот скривился от резкой боли в груди. Викентий Петрович это заметил, но не подал вида.

— Петька Благояров — мой единственный чудаковатый друг… Ты его убил. Пусть чужими руками, но убил жестоко. За что? В крайнем случае, я сам бы мог спросить про его находки. Уверен — он бы мне не отказал. Но ты решил пойти своим путем, достичь цели любой ценой. Достиг?! То-то и оно. Я уже не говорю о кровавых следах, которые за тобой тянутся длинной вереницей. Среди погибших — посторонние люди, не имеющие к этому делу никакого отношения. Они-то при чем? Конечно, после той каши, которую ты заварил, пришлось все менять в авральном режиме, чтобы попытаться, хоть что-то спасти. Чуть этого майора Андреева, очень, кстати достойного человека, из-за тебя не загубили. Его, если ты помнишь, тоже я нашел. И твоего Корзуна я отправил в командировку так, чтобы ты не знал. То, что этот ход был «пустышкой» я понял, когда перечитал несколько раз, до конца, отчеты чекистов. Но было уже поздно. Эта плохо обдуманная поспешность, опять же, результат цейтнота, который ты создал. Я не стал отзывать твоего адьютанта. Корзун сгинул. Туда ему и дорога. Тот еще подлец. В любом случае, ему недолго оставалось. Просто, под рукой не было более подходящего человека… У тебя удивление на лице. Думаешь, откуда я все знаю? Да. У меня есть свои, очень широкие линии связи, о которых ты, слава Богу не знал и не узнаешь…

У Кольцова, на лбу выступила обильная испарина. Боль с левой стороны тела стала нестерпимой. Стало трудно дышать. Не хватало воздуха.

— Тебе плохо, Колюня, — с деланным участием в голосе, как бы, между прочим, спросил Буров, — А знаешь, как мне стало плохо, когда я понял, что выдал единственную дочь за идиота с диагнозом мании величия? Я ненавижу подлых, властолюбивых и жадных людей, которые хотят унести столько, что и приподнять не в силах. Это относится не только к материальным ценностям… Помнишь, я тебе рассказывал историю про двух друзей на археологических раскопках. Тогда, один предал другого. Это я был инициатором справедливого возмездия и сам вызвался убить Иуду. Так вот, когда я ловил гюрзу, чтобы подбросить ее стукачу, она ужалила меня в ногу и перебила сухожилие. Мне помогли, спасли, но нога перестала сгибаться и высохла. Теперь, она для меня не больше, чем костыль. Это, тоже своеобразное возмездие. Не я давал жизнь и не мне забирать ее. Но, даже, неотвратимость любой кары не остановит меня перед наказанием сволочей вроде тебя, Корзуна или того предателя из моей юности…

Полковник сжался в комок, взвыл от острой рези в груди.

— Что ты мне подсыпал старый дурак? — прохрипел он

— «Не пей вина, Гертруда…», как дальновидно заметил в свое время классик. Это Коленька очень хороший, быстродействующий и не оставляющий следов препарат. Хранится в безвредной капсуле размером с маковую росинку, но со смертоносным содержимым. Растворяется в любой жидкости, практически, мгновенно. Очень удобно под ноготь прятать, — Буров наглядно постучал мизинцем по стакану, — Незаметно. Кстати, это один из подарков Петьки Благоярова. Как-то они занимались такими разработками в своей «шарашке». Так что, привет тебе от Петра Игнатьича.

Кольцов стиснув зубы застонал и сполз с кресла.

— Ладно, Колюня, что-то загостился я у тебя. Пора и честь знать. «Скорую» вызывать, думаю, смысла нет. Сам знаешь, как «быстро» они приезжают. Но, вот патологоанатомов — обещаю. Бывай, зятек, — Кеша встал и, не оборачиваясь, вышел из квартиры…

На следующее утро, его разбудил настойчивый, тревожная телефонная трель. Звонила Наташа.

— Папа, папочка! — истерически рыдала она в трубку, — у нас несчастье… Коля умер.

— Что случилось? Почему? — удивленно и одновременно сочувственно спросил он.

— Врачи сказали: обширный инфаркт.

— Ай-яй-яй! — воскликнул Буров, — горе-то какое. А ведь казался таким здоровым человеком. Видно, работал на износ. Вот сердце и не выдержало.

Дочь хлюпала слезами на другом конце провода и не могла больше ничего произнести.

— Ну-ну, родная моя, успокойся. Не мучь себя. Колю не вернешь, а тебе еще жить надо. Надеюсь, его командование устроит пышные похороны. Все-таки герой, пусть невидимого, но все-таки, фронта.

— Папа! — выкрикнула Наташа, — я никогда не могу понять, когда ты иронизируешь, а когда говоришь всерьез.

— Какая ирония, золотко мое. Я очень сочувствую твоему горю. Только не забывай: прах к праху, а жизнь — к свету. Видно, его судьба умереть, а твоя жить. Не плачь, не терзай себя. Я скоро приеду.

Викентий Петрович положил трубку и усмехнулся: «Инфаркт. Эх, молодость, не бережете вы себя. Думаете у вас девять жизней. Нет. Она у всех одна и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно… умирать. Вот Андрееву, этому майору, думаю, будет не больно и, надеюсь, не скоро. Хотел бы я иметь его своим, если не другом, то, хотя бы сторонником».

С этими мыслями, Викентий Петрович, приволакивая правую ногу, заковылял в ванную комнату: умыться, побриться, привести себя в порядок. Одним словом — соответствовать печально-торжественной обстановке нового дня.

2007 г.