© И. О. Князький, 2016

© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2016

* * *

 

 

Глава I. Юные годы в воинском стане

18 сентября 805 г. от основания Рима (Ab urbe condita) или же 53 г. от Рождества Христова (Р.Х.) в городе Италика, расположенном в области Турдетания в провинции Дальняя Испания или Бетика Римской империи, родился мальчик Марк Ульпий Кринит Траян. Ульпием он был назван по деду, Траяном по родоначальнику Трайю или по имени отца Траяна. Отца звали Марк Ульпий Траян, мать носила имя Марции. В историю новорождённому суждено было войти полным тёзкой своего отца под именем Марка Ульпия Траяна. Род его был скорее древний, нежели знаменитый. Знаменитым его начал делать отец мальчика, самому же ему предстояло сделать имя Траяна одним из самых славных во всей римской истории, поставив его на один уровень с великими Гаем Юлием Цезарем и Августом.

Само место рождения маленького Траяна, пусть и глубоко провинциальное, исторически было связано со знаменитейшими именами римской истории. Основал Италику в 206 г. до Р.Х. славный Публий Корнелий Сципион, расселив в ней ветеранов. Четыре года спустя Сципион станет именоваться Африканским, поскольку в битве при Заме разгромит непобедимого дотоле Ганнибала, величайшего из врагов Рима. Гай Юлий Цезарь даровал Италике статус муниципия, дававший городу право на внутреннее самоуправление. Можно полагать исторически справедливым, что в городе, основанном победетелем Ганнибала и облагодетельствованном величайшим из римлян, появился на свет тот, кто стал наилучшим римским императором.

Впрочем, при рождении Траяна предположить столь блистательную его карьеру, венцом которой станут достижение высшей власти в Империи и великие свершения во главе Римской державы, не решился бы даже наисмелейший предсказатель. Провинциалу из далёкой Испании (Италика находилась близ современной Севильи) мечтать о высшей власти в то время пока не приходилось. Ведь таковая мыслилась как принадлежность большой семьи, сложившейся из двух родов и потому именуемой историками династией Юлиев – Клавдиев. В год, когда появился на свет Марк Ульпий Траян, у власти уже двенадцать лет находился правитель с пышным именем Тиберий Клавдий Цезарь Август Германик или император Тиберий Клавдий, в историю вошедший просто под именем Клавдия. Власть в державе Римской обрёл он исключительно по семейным обстоятельствам. Ведь после убийства в 41 г. повреждённого умом императора Гая Цезаря Калигулы он, будучи дядей покойного, являлся законным претендентом от правящей семьи на высшую власть. Таковая досталась ему даже против его собственной воли. Потому Клавдия вполне можно шутки ради назвать «императором – подкидышем, или цезарем поневоле». Тем не менее, этот пятый по счёту цезарь во главе Рима – такой счёт, как известно, был установлен знаменитым историком Гаем Светонием Транквиллом – обеспечил Империи, в целом, вполне благополучное правление. Не обладая сам особыми талантами к государственному управлению, что, правда, некоторыми историками оспаривается, Клавдий передоверил дела группе весьма одарённых либертинов – вольноотпущенников, среди которых наиболее известны Каллист, Нарцисс, Паллант, Полибий, Посид. В результате государственная машина работала без сбоев. Восстанавливалась казна, сильно пострадавшая от безумств и нелепых трат Калигулы. Это случилось даже несмотря на замечательную склонность либертинов – управителей к казнокрадству. Заметно меньшими, сравнительно с предыдущим правлением, стали политические репрессии, хотя 35 сенаторов и 300 всадников всё – таки лишились жизни по воле Клавдия ли, жён его, не лишённых кровожадности, тех же «великих либертинов».

При Клавдии Римская империя вновь начинает серьезные завоевания. Как известно, Август в своём завещании решил положить предел завоевательным войнам. К этому его вынудили грандиозные восстания в Паннонии и Далмации в 6–9 гг., а также гибель трёх легионов в Тевтобургском лесу в Германии в 9 г., после чего земли между Альбисом (Эльбой) и Рейном, лишь недавно завоёванные усилиями блистательных военачальников – братьев Друза Старшего и Тиберия Клавдия Нерона, были навсегда Римом утрачены. Преемник Августа Тиберий, великий полководец, потому лучше всех знавший военное состояние и возможности Империи, от завоевательной политики решительно отказался. Гай Цезарь Калигула отличился лишь имитацией военной активности на берегах Ла – Манша и на рейнской границе, чего ни британские, ни германские варвары, пожалуй, и не заметили. При Клавдии же происходит заметное расширение Империи. В 42 году завершено завоевание Мавритании, где римские владения выходят на побережье Атлантики. В римские провинции обращены: в 43 г. малоазиатские области Ликия и Памфилия, и до этого, впрочем, во всём подвластные Риму, в 44-м – Иудейское царство, а в 46-м – царство Фракия. Важнейшим же завоеванием стало покорение римлянами при Клавдии южной части острова Британия. Поход туда в 43 г. возглавил сам император. Британия стала предпоследним значительным завоеванием римского оружия. Совершить последние завоевания судьба предназначила нашему герою.

Лишь год с небольшим Траян прожил при императоре Клавдии. 13 октября 54 года в полдень двери императорского дворца на холме Палатин в Риме широко распахнулись. Под охраной когорты воинов – преторианцев и в сопровождении их командира префекта претория Афрания Бурра появился юноша, носивший от рождения имя Луций Домиций Агенобарб, а в 50 г., после усыновления его Клавдием, ставший Тиберием Клавдием Нероном. Народу, собравшемуся на Палатинском холме, было торжественно объявлено, что сей молодой человек, не достигший ещё семнадцати лет, iuvenis (возрастной цикл римлянина от 14 до 21 года), отныне новый правитель империи вместо безвозвратно отошедшего в царство мёртвых Клавдия. С этого момента юноша уже император Нерон Клавдий Цезарь Август Германик. На годы правления этого человека и пришлось детство Траяна. Когда Нерон уйдёт из жизни, Марку Ульпию будет уже около пятнадцати – он завершит два возрастных римских цикла: infans – от рождения до 7 лет и puer – от 7 до 14 – ти.

Время правления Нерона останется глубоко в памяти нашего героя. Он будет вспоминать его и будучи владыкой Рима. Римский историк IV века Секст Аврелий Виктор приводит следующее свидетельство об оценке Траяном начальных лет неронова правления: «Домиций Нерон, сын Домиция Агенобарба и Агриппины, правил тринадцать лет. В течение первых пяти лет его правление было терпимо. Поэтому некоторые историки утверждают, что Траян часто говаривал, что всем принцепсам далеко до этого пятилетия Нерона».

Едва ли такая оценка была вызвана сентиментальными воспоминаниями о детских годах. Её дал уже умудрённый жизнью немолодой человек, достигший высшей власти и исключительно умело ею пользовавшийся. Траян мог судить об этих годах правления Нерона не только и не столько по документам тех лет, рассказам историков, но, прежде всего, по свидетельствам своих старших современников, чьи впечатления, суждения, оценки он мог впитывать в свои детские, да и в более поздние годы. В итоге именно с лёгкой руки Марка Ульпия Траяна и утвердилось за начальными годами правления Нерона наименование «золотого пятилетия».

То, что Таян часто говаривал о «золотом пятилетии» Нерона, свидетельствует о глубоком знании им этого времени и отнюдь не эмоциональной его оценке. Что именно он мог почитать за лучшие образцы правления из того, что происходило в те годы?

Здесь должно обратиться к свидетельствам римских историков Тацита и Светония – людей, к Нерону решительно не расположенных, что придаёт их положительным оценкам его деяний дополнительную убедительность.

Вот, что писал Тацит о выступлении Нерона в сенате, где юный принцепс обнародовал программу своих действий: «…он наметил будущий образ правления, отмежёвываясь главным образом от того, что ещё вызывало озлобление: он не станет единоличным судьёй во всех судебных делах, …он не потерпит под своей кровлей никакой продажности, не допустит никакого искательства: его дом и государство будут решительно отделены друг от друга. Пусть сенат отправляет свои издревле установленные обязанности, пусть Италия и провинции римского народа обращаются по своим делам в трибуналы консулов; пусть консулы передают их в сенат; он же будет ведать лишь теми провинциями, которые управляются военной властью».

Далее Тацит подтвердил, что Нерон «не нарушил своего обещания, и сенат действительно беспрепятственно вынес по собственному усмотрению немало решений: так он постановил, что никому не позволяется брать на себя защиту в суде за какое бы то ни было вознаграждение, будь то деньги или подарки».

Светоний же пишет, что Нерон «не пропускал ни единого случая показать свою щедрость, милость и мягкость. Обременительные подати он или отменил, или умерил. Награды доносчикам по Папиеву закону он сократил вчетверо. Народу раздал по четыреста сестерциев на человека, сенаторам из знатнейших, но обедневших родов назначил ежегодное пособие, иным до пятисот тысяч, преторианские когорты на месяц освободил от платы за хлеб. Когда ему предложили на подпись указ о казни какого – то уголовного преступника, он воскликнул: «О, если бы я не умел писать!» Граждан всех сословий он приветствовал сразу и без напоминания. Когда сенат воздавал ему благодарность, он сказал: «Я ещё должен её заслужить».

При таком вот правлении шли первые годы Марка Ульпия Траяна. Затем, увы, «золотое пятилетие» сменилось на девять лет, кои стоило бы назвать «железными». Начало им положило убийство по приказу Нерона его матери Агриппины. Римляне содрогнулись. Их история знала немало пролитий родной крови, но матереубийство примеров римских не имело. Их можно было найти в мире эллинистическом. Так царица Гераклеи Понтийской Амастрида была убита своими сыновьями Клеархом и Оксафром, последняя представительница семьи Филиппа II Македонского, сводная сестра Александра Великого Фесалоника стала жертвой своего сына Антипатра, наконец, совсем уже скверный для римлян пример: злейший их враг Митридат VI Евпатор повелел убить свою мать Лаодику.

После этого преступления правление Нерона резко поменялось к худшему. Безсудные расправы над неугодными скоро стали нормой, да и судебные приговоры по справедливости недалеко от них ушли… Последовал невиданный пожар Рима, в коем молва немедленно обвинила Нерона. Он же, дабы остановить опасные для себя слухи о поджоге столицы для собственной забавы, учинил бесчеловечнейшую расправу над христианами. Столь жестоки были казни последователей этой новой, ещё мало кому известной и понятной религии, что даже те римляне, которые христиан не жаловали, прониклись сочувствием к безвинным жертвам беззакония Нерона.

В такое вот время провёл свой второй семилетний жизненный цикл puer Траян. На них пришлось его воспитание, о каковом, увы, мы знаем совсем немного. Считается, что воспитание Марка было традиционным для человека из сенаторской верхушки. В изучении риторики и других академических дисциплин он проявил средние способности. А вот в физических, воинских упражнениях, он заметно выделялся. С юных лет Траян полюбил охоту и сохранил эту страсть на всю жизнь.

Конечно, едва ли можно полагать, что образование Траяна было на высоком уровне, да и где ему было взяться в провинции? Но уровень средний, способностям его соответствовавший, должно признать пристойным. Что до страсти к охоте и воинским упражнениям, то они чрезвычайно полезны как раз для будущего полководца. В этих увлечениях и трудах он был явно незауряден, что впоследствии и проявилось.

Военная подготовка римлян, их воинские упражнения времён юности Траяна описаны историком Иосифом Флавием, имевшим возможность оценить таковые и в качестве противника в начале Иудейской войны, и в качестве уже сторонника римлян в лагере Веспасиана и Тита. Вот его оценка военного строя римлян:

«Если же бросить взгляд на всё их военное устройство в целом, то нужно прийти к убеждению, что это обширное царство приобретено ими благодаря их способностям, а не получено как дар счастливой случайности. Ибо не только, когда война уже наступает, они начинают знакомиться с оружием, и не нужда лишь заставляет их поднимать руку для того, чтобы в мирное время снова её опускать, – нет, точно рождённые и выросшие с оружием, они никогда не перестают упражняться им, а не выжидают для этого каких – либо определённых случаев. Их упражнения отличаются тем же неподдельным жаром и серьёзностью, как действительные сражения: каждый день солдату приходится действовать со всем рвением, как на войне. Поэтому они с такой лёгкостью выигрывают битвы; ибо в их рядах никогда не происходит замешательства и ничто их не выводит из обычного боевого порядка; страх не лишает их присутствия духа, а чрезмерное напряжение не истощает сил. Верна поэтому их победа над теми, которые уступают им во всех этих преимуществах. Их упражнения можно по справедливости называть бескровными сражениями, а их сражения кровавыми упражнениями».

Боевая подготовка римских легионеров включала в себя марши в походном порядке, а со времени военной реформы консула Гая Мария в конце II в. до Р.Х. бег на длинные дистанции в полном походном снаряжении. Легионеры также учились маршировать в боевом порядке, участвуя в различных пехотных манёврах. Они учились способам нападения и защиты. Основные боевые построения включали в себя прямую линию, кривую линию (в зависимости от ландшафта), полумесяц. Построение в круг (orbis) допускалось в случае крайней опасности, когда противник окружал римлян со всех сторон. Особые построения применялись для отражения атак вражеской конницы: пехота образовывала клин или строилась в так называемый пустой квадрат. При штурмах вражеских крепостей, когда со стен в штурмующих летели стрелы, камни и иные метательные снаряды, применялась «testudo» – «черепаха». Тогда легионеры смыкали щиты над головами и по бокам, что давало защиту наступающим. Специальный манёвр обеспечивал защиту знамён легионов. Легионеров обучали умению собираться вокруг знамени своего или любого соседнего римского подразделения в случае необходимости. При упражнениях с мечами воинов учили наносить колющие удары, для которых короткий обоюдоострый римский меч – gladius – подходил более всего. Крупнейший знаток и описатель военного дела у римлян Вегеций подчёркивал: «Тренировка римского легионера с мечом предполагала многие часы упражнений у деревянного столба».

Несомненно, что юный Траян добросовестно и с увлечением прошёл всю эту нелёгкую школу римского воина, отменно усвоив все её уроки. Когда же и где он приступил к своей военной службе?

Традиционный «призывной возраст» римлян ещё с далёкой раннереспубликанской поры определялся с 16 до 46 лет. В описываемое нами время минимальный возраст был 17, средний же возраст рекрутов – легионеров был примерно 20 лет. Знатные римляне, желавшие посвятить себя военному делу, начинали свою службу примерно в такие же годы. Так Тиберий отправился на свою первую войну в Кантабрию в 16 лет. Можно предположить, что службу свою в римской армии Траян начал на рубеже 60 – ых – 70 – ых гг. В это время его отец был легатом и командовал с 67 г. Х Бурным (Fretensis) легионом. Отсюда естественна мысль, что военная карьера сына началась в легионе, которым командовал отец, что именно там юный Траян постигал военную науку и принял первое участие в боевых действиях. В какой же войне Марк Ульпий получил боевое крещение?

Х Бурный легион легата Марка Ульпия Траяна старшего базировался в Сирии. Провинция эта соседствовала с Иудеей, где с 66 года полыхало всеобщее восстание против римского господства. Толчком к нему стало возмутившее иудеев наместничество назначенного Нероном прокуратора провинции Гессия Флора. Это было одно из самых неудачных политических решений Рима. С наместничеством Гессия Флора связал начало восстания в Иудее Публий Корнелий Тацит: «Иудеи терпеливо сносили всё, но, когда прокуратором сделался Гессий Флор, они подняли мятеж». Да и неудивительно, что грек по происхождению, глубоко враждебный к иудеям Флор так бесславно завершил своё прокураторство. Он как бы специально провоцировал иудеев на возмущение. Мало того, что его вымогательство перешло все границы, Флор ещё и начал жестокие репрессии против тех, кто противился его произволу. «Флор высек многих людей, уважаемых в Иерусалиме, а затем их распял» – писал церковный историк Евсевий Памфил. Светоний дал более сложную трактовку причин возмущения иудеев: «На Востоке распространено было давнее и твёрдое убеждение, что судьбой назначено в эту пору выходцам из Иудеи завладеть миром. События показали, что относилось это к римскому императору, но иудеи, приняв предсказанное на свой счёт, возмутились». А вот, как объяснил причины Иудейской войны, начало которой было положено восстанием 66 г., человек, «сам воевавший против римлян и служивший невольным свидетелем всех позднейших событий» Иосиф Флавий:

«Римское государство изнемогало от внутренних неурядиц, когда началось это, как уже было замечено, в высшей степени знаменательное движение, Иудеи же, стремясь тогда к созданию нового положения вещей, воспользовались тогдашними беспорядками для восстания; они были так богаты боевыми силами и денежными средствами, что надеялись даже завладеть частью Востока, которую римляне вследствие многочисленных смут считали для себя чуть ли не потерянной. Иудеев, кроме того, окрыляла надежда, что их соплеменники из – за Евфрата примкнут массами к их восстанию; римляне же, напротив, были заняты усмирением соседних галлов, да и кельты заставляли беспокоиться. Наконец, после смерти Нерона, всё пришло в волнение; многие, пользуясь благоприятным случаем, пытались завладеть престолом; войско в то же время в надежде на добычу жаждало перемены в правлении».

Начало войны для римлян оказалось весьма неудачным. Явно недооценив возможности повстанцев, пропретор Сирии Цестий Галл понадеялся подавить восстание силами одного лишь XII Молниеносного легиона, усиленного когортами IV Скифского, VI Железного и Х Бурного легиона. Кроме того, пропретор рассчитывал на четыре когорты III Галльского легиона, уже сражавшегося в Иудее и потерявшего около полутора тысяч человек. Помощь римлянам прислали подвластные Риму цари Коммагены и Эмессы Антиох и Соэмий, составившую около 12 тысяч пехотинцев, всадников и лучников.

Цестию Галлу удалось поначалу добиться некоторых успехов. Он овладел Галилеей, областью к югу от Сирии и на севере Иудеи, а к ноябрю 66 года достиг стен Иерусалима. После пяти дней безуспешной осады столицы Иудеи он начал непонятное отступление. Оно в итоге стало катастрофическим. Римляне потеряли 5680 человек, а орёл XII Молниеносного легиона попал в руки восставших. Сильнейший удар по престижу римлян!

Поражение столь удручило Цестия Галла, что вскоре он умер, и Нерон, находившийся тогда в Греции, назначил новым командующим 57 – летнего Тита Флавия Веспасиана.

Веспасиан до этого назначения проделал весьма причудливую карьеру. Человек, не знатного происхождения, но из семьи, добившейся немалых служебных успехов. Отец Веспасиана, будучи сборщиком налогов в провинции Азия, столь достойно проявил себя, что в ряде городов в его честь были поставлены статуи с надписью «Справедливому сборщику». Старший брат Веспасиана Сабин уже в молодости носил сенаторскую тогу. Его самого же на карьерный путь толкнула мать, «скорее бранью, нежели просьбами», опасаясь, как бы младший сын не остался напобегушках у страшего.

Веспасиан сначала послужил войсковым трибуном во Фракии, затем перешёл на гражданскую стезю. Не без трудностей получив должность эдила в Риме, он, исполняя таковую, обнаружил полную к ней неспособность. Улицы Рима, вверенные его попечению, что называется, заросли мусором и грязью. Гай Цезарь Калигула, обнаружив столь возмутительное нерадение эдила, весьма своеобразно его наказал: тогу Веспасиана велено было извалять в грязи, а за пазуху ему набить всякой мусорной дряни, дабы эдил – бездельник, что называется, шкурой своей ощутил результаты такого вот исполнения возложенных на него обязанностей.

Столь унизительное, но справедливое наказание карьеры Веспасиану не испортило. Думается, Гай Цезарь просто не относил его к числу людей, могущих стать для него опасными. Вскоре Веспасиан стал претором, а значит, вырос в ранге. На этой должности вопиющих упущений у него не было, а вот в холуйстве перед Калигулой он достиг больших успехов. Вот что писал об этом Светоний: «В бытность претором он не упускал ни одного случая угодить Гаю, который был тогда не в ладах с сенатом». Веспасиан предложил устроить игры вне очереди в честь германской «победы» Гая.

На самом деле никакой победы не было, а была лишь бездарная имитация военного похода за Рейн. Когда в Галлии был изобличён заговор Лепида против Калигулы, то Веспасиан предложил оставить тела заговорщиков без погребения. Когда Гай Цезарь пригласил Веспасиана к обеду, тот произнёс перед сенатом благодарственную речь императору.

Справедливости ради отметим, что в таком поведении Веспасиан вовсе не был одинок. Выдающийся администратор Луций Вителлий успешно управлял такой важной для Империи провинцией, как Сирия, эффективно обеспечивая безопасность восточных рубежей Римской державы. Но он же отличался и «удивительным искусством льстить». Первым Луций Вителлий стал почитать Калигулу как бога, при его же преемнике Клавдии выслуживался перед женой императора Мессалиной, унижался перед «великими либертинами» Нарциссом и Паллантом.

Веспасиан, что называется, был из того же теста. При Клавдии он ухитрился остаться в фаворе, умело подольстившись к Нарциссу. При этом он не остался при императорском дворе на Палатине, но возглавил в качестве легата II Августов легион в Германии. Будучи переведён в Британию, он со своим славным легионом «участвовал в тридцати боях с неприятелем и покорил два сильных племени, более двадцати городов и смежный с Британией остров Вектис (совр. о. Уайт). За это он был удостоен триумфальных отличий, получил два жреческих сана и, наконец, консульство. При Нероне, пока была жива Агриппина, не жаловавшая друзей покойного Нарцисса, Веспасиан был в тени. После гибели августы карьера его возобновилась. Получив в управление богатую провинцию Африка, он правил ею честно и достойно. Об этом свидетельствует то, что вернулся Веспасиан в Рим, ничуть не разбогатев. Нерон удостоил его высокой чести, включив в состав своей свиты во время поездки в Грецию. Там, однако, с Веспасианом приключился обиднейший конфуз. Он заснул во время пения Нерона. Император был разъярен столь возмутительным непочтением к своему «божественному голосу». Реакция могла быть непредсказуемой, суля самое суровое наказание. Положение спас один из гостей, сведший всё к комизму ситуации. Он напомнил, что Орфей своим пением тоже усыплял зверей. Обладавший развитым чувством юмора Нерон оценил своевременную шутку. Веспасиан был прощён, а вскоре и получил назначение на войну в Иудею, дабы более храпом своим не перебивал пения цезаря.

Прибыв на войну, 57 – летний Веспасиан самым энергичным образом взялся за дело. Ставку свою он расположил в Птолемаиде на юге Сирии. Сына своего и полного тёзку Тита Флавия Веспасиана он отправил за подкреплением в Египет, сам же сделал основой своего войска как раз Х Бурный легион, возглавляемый Марком Ульпием Траяном – отцом. К Х легиону добавились оставшиеся когорты III Галльского легиона, отряды царей Коммагены, Эмесы и Халкиды, вновь поддержавших римлян, а также две тысячи воинов царя Аравии (Набатейское царство) Малха. С прибытием V Македонского и XV Аполлонова легионов из Египта силы Веспасиана составляли 60 тысяч человек.

В июне 67 года, завершив все приготовления, армия Веспасиана двинулась в поход. Тринадцатилетний Марк Ульпий Траян, находившийся при своём отце, легате Х Бурного легиона, впервые воочию видел походный порядок римского войска. Вот описание этого походного порядка:

«Решившись, наконец, сам вторгнуться в Галилею, Веспасиан выступил из Птолемаиды и двинул своё войско в поход в принятом по римскому обычаю порядке. Лёгкие вспомогательные отряды и стрелков он выслал вперёд для отражения непредвиденных неприятельских нападений и осмотра подозрительных лесов, удобных для засад. За ними следовало отделение тяжело вооружённых римлян, состоявшее из пехоты и всадников, после чего шли по десять человек из каждой центурии, носившие как собственную поклажу, так и инструменты для отмеривания лагеря; за ними тянулись рабочие, которые должны были выравнивать извилистые и бугристые места по главной дороге и срубать мешающие кустарники, дабы войско не уставало от трудностей похода; позади них, под прикрытием сильного отряда всадников, подвигался обоз, состоявший из багажа начальствующих лиц. Затем следовал сам Веспасиан, сопровождаемый отборной пехотой, всадниками и броненосцами, вслед за ними ехали принадлежащие к легионам всадники, которых каждый легион имел 120; затем шли мулы, навьюченные осадными машинами и другим военным снаряжением; после появлялись легаты (среди них и Марк Ульпий Траян с сыном – И.К. ) , начальники когорт с трибунами, окружённые отборным войском; за ними несли знамёна и посреди них орла, которого римляне имеют во главе каждого легиона. Как царь птиц и сильнейшая из них орёл служит им эмблемой господства и провозвестником победы над всяким врагом, против которого они выступают; за этими святынями войска шли трубачи, и тогда лишь двигалась главная масса войска тесными рядами, по шесть человек в каждом, сопровождаемая одним центурионом, который, по обыкновению, наблюдал за порядком. Обозы легионов вместе с вьючными животными, носившими багаж солдат, непосредственно примыкали к пехоте. Наконец, позади всех легионов шла толпа наёмников, за которыми для их безопасности следовал ещё арьергард, состоявший из пехоты, тяжеловооружённых воинов и массы всадников».

Так описал начало движения армии Веспасиана на войну в Иудею «тридцатилетний Иосиф сын Маттафии, еврей из Иерусалима и из священнического рода, сам воевавший сначала против римлян и служивший невольным свидетелем всех позднейших событий».

В описываемое время Иосиф возглавлял иудейские войска в Галилее, готовясь самым решительным образом дать отпор римлянам. Войско его, однако, «лишь только услышало, что римляне уже стоят у них за спиной и готовы драться, – не выждав столкновения с ними и даже не видя их ещё в глаза, немедленно рассеялось по всем сторонам». Иосиф, по его собственным словам, «исполненный мучительных предчувствий насчёт исхода войны вообще», не имея сил для открытого сражения, бежал в область Тивериаду, где иудеи могли надеяться на стены крепостей и, прежде всего, Иотапаты, где укрылась большая часть войска, возглавляемого Иосифом.

Веспасиан меж тем легко овладел городом Габарой, покинутым иудейским войском. Дабы дать урок иудеям за прежние неудачи римлян при Цестии Галле, он крайне жестоко обошёлся с местным населением: «По вступлении в город он приказал убить всех юношей; римляне в своей ненависти к иудеям и из мести за жестокое обращение с Цестием не щадили людей любого возраста. После этого он приказал предать огню не только сам город, но и все селения в его окрестности; большинство из последних было покинуто своими обитателями, оставшиеся кое-где жители были проданы в рабство».

Так вот шла Иудейская война, на которой сражался Марк Ульпий Траян – отец и которую впервые видел своими глазами ещё не достигший 14 – ти лет Марк Ульпий Траян – сын.

Тем временем Иосиф прибыл в хорошо укреплённый город Иотапату: «Иотапата почти вся расположена на отвесной скале, со всех сторон ниспадают столь глубокие пропасти, что, когда всматриваешься в эти бездны, глаз от утомления не проникает до глубины; только с северной стороны, где город спускается по склону горы, он бывает доступен; но и эту часть Иосиф окружил укреплениями для того, чтобы возвышающийся над ней горный хребет не мог быть занят неприятелем. Прикрытый со всех сторон другими горами город оставался совершенно невидимым до тех пор, пока не приходили в непосредственную близость к нему. Так была укреплена Иотапата».

Не удивительно, что осада этого самой природой замечательно укреплённого города для римлян затянулась. На овладение Иотапатой Веспасиану пришлось затратить 47 дней.

В ходе этой почти семинедельной осады Веспасиан снарядил отдельную экспедицию против соседнего города Яфы. Его жители, ободрённые успешной обороной Иотапаты, также решили восстать против римлян. Поход на Яфу Веспасиан поручил возглавить легату Х Бурного легиона Марку Ульпию Траяну. Тот выступил в поход во главе тысячи всадников и двух тысяч пехотинцев. Взял ли он в эту экспедицию сына – нам неведомо. Потому не стоит гадать, был ли юный Марк Ульпий свидетелем самостоятельных военных действий своего отца. Траян Старший, прибыв к стенам Яфы, нашёл город отменно укреплённым. Подобно Иотапате, он был защищён и самой природой, каковую дополнял двойной ряд крепостных стен. Прямой штурм Яфы показался римскому военачальнику делом проблематичным, но здесь сами иудеи сыграли на руку римлянам. Явно переоценив свои силы и, соответственно, недооценив врага, защитники Яфы пренебрегли природными и рукотворными укреплениями своего города, решившись дать римлянам полевое сражение. Траян, обнаружив боевые порядки яфанцев, немедленно вступил с ними в бой. Превосходство римского оружия обнаружилось очень быстро. Иудеи смогли оказать лишь короткое сопротивление. Более того, обратившись с бегство и устремившись за первую стену, защитники Яфы позволили на своих плечах римлянам ворваться вслед за ними в укрепление. Тогда оборонявшие вторую стену немедленно заперли ворота, дабы то же самое не повторилось, и римляне не ворвались в город на плечах бегущих. Таким образом, множество яфанцев оказалось в ловушке. Брошенные на произвол судьбы своими согражданами все оказавшиеся в пространстве между двумя рядами укреплений были безжалостно перебиты римлянами. Всего пало не менее двенадцати тысяч иудеев.

Траян, сделав вывод о неспособности после таких потерь уцелевшей части гарнизона Яфы к серьёзному сопротивлению, не стал, однако, добивать врага. Честь окончательной победы и взятия Яфы он решил великодушно преподнести сыну Веспасиана Титу. Прибывшие к главнокомандующему посланцы легата Бурного легиона передали ему просьбу прислать под стены Яфы своего сына Тита, дабы именно он довершил победу. Блес тящий ход Марка Ульпия Траяна! Веспасиан не мог не оценить его. С этого времени его доверие к славному легату, конечно же, выросло. И немало.

В то же время умудрённый десятками сражений многоопытный полководец Веспасиан предпочёл скорее переоценить способность врага к сопротивлению, нежели опрометчиво его недооценить. Тит прибыл в стан Траяна с тысячей пехотинцев и пятьюстами всадниками. Приняв командование и построив войско в боевой порядок, Тит поручил Траяну левое крыло, сам же, возглавив правое, начал штурм Яфы. Легионеры быстро со всех сторон приставили к стенам лестницы и устремились вперёд. Осаждённые сумели оказать только слабое сопротивление, после чего сражение переместилось на улицы города. Здесь оно приняло неожиданно крайне ожесточённый характер. Всё мужское население ринулось навстречу римлянам, завязав бои на тесных улицах, а женщины Яфы из домов бросали всё, что попадалось им в руки, на головы римлян. Сопротивление длилось пять часов. Разъярившись от такого упорства уже обречённых яфанцев, римляне безжалостно перебили всё мужское население города, пощадив только малых детей и женщин. Их обратили в рабов. Иосиф Флавий сообщает о пятнадцати тысячах убитых в Яфе и двух тысячах ста тридцати пленниках.

Победа, подаренная Траяном Титу не могла не поспособствовать его будущей карьере, хотя в тот момент, угождая главнокомандующему, Марк Ульпий и предполагать не мог, что он завоёвывает расположение сразу двух будущих цезарей.

Кстати, когда Иотапата пала и Иосиф оказался в римском плену, то, по его словам, он – то и предрёк Веспасиану скорое владычество над Римом. Когда пленённый иудейский полководец предстал перед Веспасианом, при котором был его сын Тит и ещё двое друзей, то он обратился к победителю со следующими словами: «Ты думаешь, Веспасиан, что во мне ты приобрёл только лишь военнопленника; но я пришёл к тебе как провозвестник важнейших событий. Если бы я не был послан Богом, то я бы уже знал, чего требует от меня закон иудеев и какая смерть подобает полководцам. Ты хочешь послать меня к Нерону? Зачем? Разве долго ещё его приемники удержатся на престоле до тебя? Нет, ты, Веспасиан, будешь царём и властителем, – ты и вот этот, твой сын! Прикажи теперь ещё крепче заковать меня и охранять меня для тебя; потому что ты, Цезарь, будешь не только моим повелителем, но и властителем над землёй и морем и всем родом человеческим. Я же прошу только об усилении надзора за мной, дабы ты мог казнить меня, если окажется, что я попусту говорил именем Бога».

Любопытно, что сходные сведения о данном предсказании приводят и иные римские авторы. Светоний писал в биографии Веспасиана: «В Иудее он (Веспасиан – И.К. ) обратился к оракулу бога Кармела, и ответы его обнадёжили, что все его желания и замыслы сбудутся, даже самые смелые. А один из знатных пленников, Иосиф, когда его заковывали в цепи, с твёрдой уверенностью объявил, что вскоре его освободит тот же человек, но уже император». Дион Кассий, перечисляя знамения, сулившие Веспасиану высшую власть над Империей, приводит следующее: «… иудей Иосиф, ранее захваченный Веспасианом и заключённый в оковы, прямо сказал, засмеявшись: «Сейчас ты будешь держать меня в оковах, а через год освободишь, став императором!» Историк начала V века Орозий, автор «Истории против язычников», также приводит постоянно твердимые Иосифом слова о том, что он будет вскоре освобождён тем же человеком, который его пленил, но уже императором. При этом он ссылается на Светония. Тацит в своей «Истории» приводит проро чество о том, что «что из Иудеи должны были выйти люди, предназначенные господствовать над миром. Это туманное предсказание относилось к Веспасиану и Титу». Иосиф, сын Маттафии, будущий Иосиф Флавий, здесь как первоисточник пророчества не фигурирует.

Предсказание Иосифа, записанное им самим уже по время действительного правления Веспасиана, напоминает так называемые «Сибиллинские пророчества» – собрание иудейских и иудео – христианских пророчеств, в которых уже свершившееся упоминается в будущем времени. Вот яркий пример такового, как раз к Нерону и Веспасиану относящегося, именуемого «Четвёртое иудейское пророчество времён Флавиев». В нём говорится: «И тогда из Италии, как беглец, прибежит великий царь, который однажды решится на кровавое убийство матери и многих других, ведомый злым роком. За трон Рима многие оросят кровью землю, после того, как он убежит в парфянскую страну. Но в Сирию придёт римский правитель, который подожжёт иерусалимский храм, а с им придёт много человекоубийц, великая страна иудеев погибнет».

Здесь в виде пророчества в крайне причудливой форме, что соответствует жанру, говорится о уже происшедших ко времени Флавиев событиях: матереубийстве Нерона, гражданской войне в Риме, сожжении храма в Иерусалиме при взятии этого города Титом, сыном Веспасиана. Сам Нерон отождествлён с Лже – Нероном, объявившемся в Парфии.

Реально, думается, о возможном насильственном прекращении правлении Нерона Веспасиан узнал из полученного им письма наместника Испании Луция Сульпиция Гальбы. Тот, удачно перехвативший приказ Нерона о своей казни, решился на восстание и по всем провинциям разослал эдикты, «призывая всех и каждого присоединяться к нему, и, кто как может, помогать общему делу».

Осторожный Веспасиан на прямую поддержку Гальбы не решился, но и верность Нерону отнюдь не прокламировал. На всякий случай он просто прекратил наступление, оставив Иерусалим – главную твердыню мятежной Иудеи – в руках восставших.

Х Бурный легион отца Траяна к этому времени добился немалых успехов. В мае 68 г. он прошёл по берегу Иордана и захватил один из важнейших опорных пунктов мятежников – город Иерихон. Римлянам не пришлось трубить в трубы и трижды обходить стены Иерихона, дабы они пали, как перед воинами ветхозаветного Иисуса Навина. Большая часть жителей Иерихона, не дожидаясь появления римских войск, бежала в близлежащие горы. Оставшихся римляне перебили, и древний город опустел. Легион Марка Ульпия Траяна расположился в Иерихоне лагерем, ожидая дальнейших распоряжений Веспасиана, с каковыми главнокомандующий не спешил.

Любопытно, что в ходе предшествующей кампании Траян и Тит ещё раз взаимодействовали по распоряжению Веспасиана. Во время сражения римлян с иудеями близ города Тарихеи у Генисаретского озера к войску Тита примкнул Траян. С ним были 400 всадников. Легионеры сына главнокомандующего, вспомнив взятие Яфы, решили, что происходит обмен любезностями, и Траян хочет отнять у них часть победы. Разумеется, Марк Ульпий и его всадники на отнятие у Тита части победных лавров покушаться не могли, и не стали.

Тем временем, пока в Иудее война затихла, полем битвы стали Италия и самый Рим. Веспасиан, трезво оценивая происходящее, на всякий случай послал к Гальбе своего сына Тита в знак почтения и преданности. Очевидно, он ещё не предполагал собственного участия в борьбе за высшую власть. Надо помнить, что Гальба выглядел вполне законным претендентом на власть в рамках династии Юлиев – Клавдиев. Он ведь был усыновлён Ливией, матерью Тиберия. Тогда он и переменил имя Сервий на Луций. Светоний сообщает, что Август, когда Гальба мальчиком его приветствовал, ущипнул его за щёчку и сказал: «И ты, малютка, отведаешь моей власти». Но именно Гальба и объявил во всеуслышание, что время династии Юлиев – Клавдиев закончилось.

Надеясь укрепить своё только что обретённое властное положение, 72 – летний Гальба решил сразу назначить себе преемника. Выбор его пал на Луция Кальпурния Пизона Фругу Лициниана. В этом человеке текла кровь обоих соратников божественного Юлия по Триумвирату: по отцу Марка Лициния Красса, по матери Гнея Помпея Магна. Но ни к Юлиям, ни к Клавдиям он отношения не имел. Представляя его в качестве будущего принцепса, Гальба сначала сослался на пример Августа, но тут же подчеркнул принципиальное различие: «Однако если Август искал преемников в пределах своей семьи, то я ищу их в пределах всего государства, и не потому, что у меня нет родных или боевых товарищей». Далее Гальба, по сути, провозгласил установление в Империи нового принципа передачи верховной власти: «При Тиберии, при Гае и при Клавдии мы представляли собой как бы наследственное достояние одной семьи. Теперь, когда правление Юлиев и Клавдиев кончилось, глава государства будет усыновлять наиболее достойного».

Гальбе не суждено было долгое правление. Он погиб на седьмом месяце своего принципата, уведя с собой в могилу и несчастного Пизона, несостоявшегося преемника. Но принцип передачи верховной власти, им провозглашённый, естественным образом устоялся. Он соответствовал новым политическим реалиям Империи. Помимо того, что «разглашённой оказалась тайна, окутывавшая приход принцепса к власти, и выяснилось, что им можно стать не только в Риме», оказалось, что власть доступна любому, кто сочтёт себя таковой достойным.

Новый принцип обретения власти в Империи откроет к ней дорогу не только Веспасиану, которому так предан Марк Ульпий Траян Старший, но, со временем, и его пятнадцатилетнему сыну, даже не догадывающемуся, что текущие бурные события в Римской державе имеют и к нему самое прямое отношение, открывая врата великих возможностей.

 

Глава II. Под «орлами» Флавиев

Тит, отправленный Веспасианом приветствовать в Риме нового цезаря Гальбу, в миссии своей не преуспел. В конце января 69 г., добравшись только до Коринфа в Греции, он узнал о гибели старика – императора и о переходе высшей власти к Отону. Такое известие побудило его к возвращению в стан отца. Вскоре становится известным на Востоке и поражение Отона в борьбе за власть с Вителлием. На сей раз Веспасиан решает присягнуть очередному цезарю. В эти дни, по меткому наблюдению Диона Кассия, «Так как Веспасиан вообще не был склонен к опрометчивости в поступках, он долго не решался сам вмешаться в столь запутанные события». В столь сложной ситуации «Веспасиан между тем ещё и ещё раз взвешивал, насколько он готов к войне, насколько сильны его армии, подсчитывал, на какие войска в провинциях он может опереться». Это уже свидетельство Тацита.

Хорошим знаком для Веспасиана стало поведение легионеров во время присяги Вителлию, которую он провёл, первым произнеся её слова. «Солдаты слушали его молча, и было ясно, что они готовы восстать немедленно».

«Тем не менее, – писал Светонеий, – он ничего не предпринимал, пока неожиданно не поддержали его люди неизвестные и далёкие».

Поддержка эта оказалась весомой и, главное, решительной. Первым привёл легионы к присяге Веспасиану наместник Египта Тиберий Александр. Это случилось 1 июля 69 г., и в дальнейшем этот день и стал отмечаться как первый день правления Веспасиана. 3 (по другим сведениям 11) июля в Кесарии «воины окружили палатку Веспасиана и приветствовали его как императора». Все три подчинённые ему легиона, ведшие войну в Иудее, единодушно присягнули своему полководцу как новому владыке Рима. 15 июля Веспасиану присягнул с четырьмя легионами наместник Сирии Лициний Муциан. Он правил провинцией, много более значимой, нежели мятежная Иудея, и имел в своём подчинении на легион больше, нежели Веспасиан. Однако, на соперничество не решился, зная уже, очевидно, о растущей популярности Веспасиана в разных провинциях Империи.

«С неимоверной быстротой весть о новом императоре разнеслась на Востоке. Каждый город устраивал празднества с жертвоприношениями по случаю полученной доброй вести и в честь нового императора. Легионы в Мёзии и Паннонии, которые незадолго до того восстали против дерзкого Вителлия, теперь с большей радостью принесли присягу своему императору. Сам Веспасиан выступил из Кесарии инаправился в Берит, где со всей Сирии и других провинций ожидали его многие посольства, вручившие ему от всех городов венки и приветственные адресы».

Если поддержка Египта и Сирии делала опорой Веспасиана в борьбе за власть весь римский Восток, то поддержка легионов на Нижнем Дунае в Мёзии и на Среднем Дунае в Паннонии отдавала под его власть Балканы, открывая дорогу в Италию.

Поддержка, что и говорить, широчайшая! Светоний сообщает даже о предложении царём Парфии Вологёзом сорока тысяч стрелков Веспасиану для успешной борьбы за власть в Империи.

Возобновившуюся гражданскую войну легионы, присягнувшие Веспасиану, выиграли и 21 декабря 69 г. Веспасиан был провозлашён сенатом императором, а Тит и Домициан были названы Цезарями». На следующий день сенат принял ещё одно важнейшее постановление, получившее название «Lex de imperio Vespasiani» – «Закон о власти Веспасиана». Этим правовым актом новому владыке Римской империи официально передавались все те властные права, которыми обладали ранее правившие принцепсы: Август, Тиберий и Клавдий. Такой подбор принцепсов – предшественников не случаен. Веспасиан тем самым подчёркивал, что он отвергает властный опыт цезарей – тиранов – Гая Калигулы и Нерона, не говоря уже о случайных и кратковременных императорах – Гальбе, Отоне и о Вителлии, побеждёном его славными легионами. За основу был взят опыт правителей, безусловно, успешных, пусть и не все их действия, прежде всего Тиберия и, в известной мере, Клавдия, сенаторами вспоминались добром.

Оценивая этот закон, можно, в целом, согласиться с мнением Карла Криста, что он стал чётко сформулированным выражением полного правового завершения институализации принципата как формы правления. Правления юридически монархического, без всяких остатков республиканского флёра. Процесс, в правовом отношении начавшийся с 27 г. до Р.Х., окончательно завершился в конце 69 г.

Завершавший свой седьмой десяток Веспасиан явно возжелал основать новую династию. Тита он сделал своим соправителем. Тот ежегодно получал консульство, получил также трибунскую власть. В 71 г. Веспасиан назначил Тита префектом претория, дабы строго держать в подчинении небезопасные для императорской власти преторианские когорты.

Младший сын Веспасиана Домициан, наряду с Титом получивший имя Цезаря (сам Веспасиан стал Августом), сразу после захвата Рима легионами Лициния Муциана повёл себя в столице подобно самовластному правителю, за что удостоился от отца весьма ядовитого послания: «Спасибо тебе, сынок, за то, что ты позволяешь мне находиться у власти и до сих пор не сверг меня».

В то же время опалы Домициан не испытал. Веспасиан совсем не возражал, чтобы власть в Империи стала семейным делом Флавиев. Казалось, слова Гальбы, что более власть в Риме не будет принадлежать одной семье, и преемника должно избирать по личным, а отнюдь не фамильным достоинствам, канули в Лету. Но финал Флавиев и дальнейшие события показали их историческую правоту. Доказательством этого как раз и стала судьба нашего героя.

Мы помним, как удачно отец Траяна и польстил Веспасиану, и сделал подарок Титу. Очевидно, ставка его на Флавиев была серьёзной. Потому, когда началась война с Вителлием, Марк Ульпий Траян безоговорочно и решительно поддержал императорские амбиции Веспасиана. Поступок сей, естественно, был оценён. Насколько нам известно, личного участия в гражданской войне Траян не принимал. Он оставался в Иудее, где вскоре возобновилась война. Вернувшийся к армии Тит возглавил осаду Иерусалима, в боях за который славный Х Бурный легион, возглавляемый Траяном – отцом, и в составе которого именно в этой кампании Марк Ульпий Траян – сын, как полагают, приобрёл первый опыт личного участия в боевых действиях, достаточно себя проявил.

Когда после четырёхмесячных боёв Иерусалим пал, то Х легиону было приказано оставаться в этом городе в качестве гарнизона и построить себе лагерь среди его руин. Среди легионеров пошли слухи, оказавшиеся верными, что во время осады иудеи, дабы их богатства не достались ненавистным римлянам, а, может, и в надежде когда-нибудь их снова обрести, зарыли множество кладов. И вот, в начале 71 г. Тит, проезжая мимо развалин столицы Иудеи, увидел, как легионеры Бурного легиона с энтузиазмом выкапывают клады, закопанные во время осады.

К этому времени Х легион уже получил сразу после падения Иерусалима нового предводителя Луцилия Басса. Под его командованием войско овладело горной крепостью Махер. И, наконец, завершил Иудейскую войну Х Бурный легион взятием последней иудейской твердыни Масады. Тогда им командовал уже Флавий Сильва.

Едва ли Траян – отец скорбел, что не он был легатом доблестного Х Бурного в этих последних боях. Ведь в 70 г. он был удостоен Веспасианом должности консула и стал наместником провинции Каппадокии на востоке Малой Азии. Это была достойная награда за преданность. Более того, когда Веспасиан и Тит в 73–74 гг. провели цензуру, пополнив ряды патрициев многими из своих сторонников, как италиками, так и провинциалами из западных провинций Империи, то Траян оказался в их числе. Тогда же, кстати, в число патрициев попал Юлий Агрикола, будущий тесть Публия Корнелия Тацита, прославленный им.

Для потомка колониста – ветерана, чьи предки вышли из города Тудера в Умбрии, области в центре Италии по верхнему течению Тибра, это были немалые достижения. В то же время едва ли можно считать такие успехи случайными. Траяна до́лжно отнести к типичным представителям колонистских семей, выходцев из Италии, добившихся успехов в провинции и не только на провинциальном уровне. Этих людей знаменитый британский антиковед сэр Рональд Сайм называл элитой колоний, полагая его общественной группой необычайной пробивной силы, оказывавшей растущее влияние на дела Империи. Переход Траяна – отца из элиты провинциальной в элиту имперскую – а как иначе оценивать должность консула, звание патриция и наместничество в Каппадокии, а с 74 г. в Сирии – создавал новые возможности и для Траяна – сына.

Марк Ульпий Траян – младший, получивший первый боевой опыт в Иудейской войне, посвятил себя военной службе, к каковой, как мы помним, он испытывал расположение с юных лет. Он служил теперь в Сирии, где отец его был наместником. Известно, что с 75 г. Траян – сын стал трибуном – латиклавием.

Tribunus laticlavus – трибун с широкой красной патрицианской полоской на одежде был вторым по старшинству командиром в легионе. Эти военачальники носили богато украшенные шлемы, литые доспехи и белые плащи. Их вооружением был меч, который носили на левом бедре.

Трибуны – латиклавии были утверждены императором Клавдием. Чтобы достигнуть такой должности, надо было сначала командовать когортой, потом кавалерийской алой и лишь затем перейти на уровень командования легионом. Многие трибуны – латиклавии руководили легионами и во время службы на местах, и во время маршей и сражений. Должность эта открывала прямой путь к званию сенатора, к должности легата.

Известно, правда, что у некоторых трибунов – латиклавиев была дурная слава за халатное отношение к своим обязанностям. К Марию Ульпию Траяну это никак нельзя было отнести. Вот как писал о Траяне его современник, друг и почитатель Плиний Цецилий Секунд, вошедший в историю как Плиний Младший, в отличие от своего дяди, автора знаменитой «Естественной истории» Плиния Старшего:

«В должности [военного] трибуна ты ещё в юных годах, но уже с отвагой зрелого мужа, побывал в отдалённейших и столь различных между собой странах, и уже в то время судьба наставляла тебя долго и основательно учиться тому, чему ты в скором времени должен был сам учить других. Не довольствуясь тем, что ты изучил лагерную жизнь и как бы прошёл в короткое время всю службу, ты так провёл свою должность трибуна, что сразу мог бы быть вождём, и нечему было тебе уже учиться в то время, когда ты начал учить других. За десять лет службы ты узнал разные обычаи племён, расположение областей, выгодные условия местностей, и различие вод и климата ты научился переносить так же, как ты привык переносить перемену воды и климата на своей родине. Сколько раз менял ты коней, сколько раз отслужившее тебе оружие…

…Нет для тебя других развлечений, как исследовать лесные дебри, выбивать диких зверей из берлог, переходить через высочайшие горные хребты, подниматься на успрашающие своей высотой утёсы, и притом не пользуясь для помощи ничьей рукой, ничьими следами, и между этими занятиями благочестиво посещать священные рощи, вступать в общение с божеством».

К достоинствам Траяна относилась и неприхотливость в походной жизни. К примеру, он мог обходиться самой простой пищей воина – салом, творогом и напитком, который назывался поска – смесь воды, уксуса и взбитых яиц.

Конечно же, панегирик – жанр, совершенно не предназначенный для объективной оценки того, кому он посвящён. Но, зная дальнейшие военные достижения Марка Ульпия Траяна, мы вправе полагать, что он на самом деле наидобросовестнейшим образом относился к обязанностям военного трибуна – латиклавия. Этим он и обеспечил себе поступательное развитие своей карьеры.

Здесь нельзя забывать, что служба молодого Траяна проходила в совсем не простых условиях. Первый свой опыт он приобрёл, сражаясь в Х Бурном легионе под началом отца. Надо помнить, что служба в этом славном легионе была особой честью. Ведь он был любимым легионом самого Гая Юлия Цезаря. На знаменитом военном совете перед битвой с полчищами германского вождя Ариовиста Цезарь заявил, что «если за ним вообще никто не пойдёт, то он выступит хотя бы с одним Х-м легионом: в нём он уверен, и это будет его преторской когортой. Надо сказать, что этому легиону Цезарь всегда давал особые льготы и, благодаря его храбрости, очень на него полагался». Дело в том, что полчища германцев так смущали многих римлян, что «некоторые даже заявили Цезарю, что солдаты не послушаются его приказа сняться с лагеря и двинуться на врага и из страха не двинутся».

В дальнейшем Х легион всегда служил Цезарю на правом фланге, на самых опасных местах, и с его помощью Цезарь и добивался своих самых замечательных побед.

Для отца и сына Траянов особое значение имело то обстоятельство, что изначально Х легион был набран в их родной провинции Дальняя Испания. Возможно, Траян – отец не без грусти передал командование Бурным легионом новому легату, но наместничество в провинции являлось несомненным повышением для него самого, и, нетрудно предположить, было благом для будущей карьеры сына. Переход из Каппадокии в Сирию ещё более укрепил позиции Траянов. Обширная богатейшая провинция, густонаселённая, где находились такие знаменитые города как Дамаск, Алеппо, Антиохия, имела исключительное значение для Империи. Она ведь по Ефрату граничила с могучим Парфянским царством – единственной державой, в противостоянии с которой Рим до сих пор никак не мог добиться сколь-нибудь значимых успехов. Не случайно в Сирии стояли четыре легиона, столько же, сколько и в самых опасных провинциях по рейнской границе – Верхней и Нижней Германиях. Во время недавней гражданской войны, приведшей к власти Флавиев, сирийские легионы во главе с наместником этой провинции Лицинием Муцианом сыграли выдающуюся роль. Так что Марк Ульпий Траян – отец вправе был полагать свое назначение в Сирию вкупе с внесением его имени в патрицианские списки знаком особого доверия десятого цезаря Веспасиана.

Доверие новый наместник оправдал. Когда на сирийских рубежах возникли очередные обострения, Траян – отец их быстро и умело уладил. За эти, несомненно, важные заслуги он был удостоен Веспасианом триумфальных почестей. К сожалению, нам неизвестно, уладил ли наместник Сирии дела с парфянами чисто дипломатическим путём, была ли предпринята военная демонстрация, подобно той, которую в 20 г. до Р.Х. при Августе блистательно провёл молодой Тиберий, или же дело дошло до прямых военных столкновений. Но весьма высокая награда говорит о сложной ситуации во взаимоотношениях с грозным соседом, успешно разрешённой к чести Рима Марком Ульпием Траяном – отцом.

В какой степени эти события касались Марка Ульпия Траяна – сына – нам совершенно неизвестно. Можно, конечно, предполагать, что, если и были тогда какие – то военные столкновения, то молодой трибун – латиклавий принял в них участие. Тогда боевой опыт его молодости пополнился помимо Иудейской войны также и сражениями с парфянами. Но всё это только предположения, источниковой основы лишённые.

Скудость источников о молодых годах Траяна не позволяет подробно рассказать о его жизни в период правления трёх цезарей из династии Флавиев. Нам лишь известно, что после десятилетней службы военным трибуном Траян некоторое время пребывал на гражданских должностях. На этой стезе он, похоже, особо не отличился. Безусловно, употребляя римскую терминологию, любезную некогда славному Марку Туллию Цицерону, Траян был «человеком меча», но не «человеком тоги». Потому естественным выглядит его возвращение в армию в конце восьмидесятых годов. В 89 г. Марк Ульпий Траян на высокой военной должности. Он легат VII легиона «Близнецы» (Legio VII Gemina).

VII легиона «Близнецы» (или V II Сдвоенный легион) был соединением с недолгой, но достаточно яркой военной историей. Его набрал в подведомственной ему провинции Тарраконская (или Ближняя) Испания в 69 г. Гальба, когда решился бросить вызов Нерону. С этим легионом Гальба и вступил в Рим.

Наград за это легион, похоже, не удостоился. Ведь Гальба гордился тем, что «привык набирать, а не покупать солдат». Именно этим, как известно, он и «восстановил против себя все войска по всем провинциям».

VII легион Гальба под командованием Марка Антония Прима отправил из столицы в далёкий Карнунт в Среднем Подунавье, в провинции Паннония. Этот легат, человек амбициозный, но и рассудительный, благоразумно не вмешался в противостояние Отона и Вителлия, случившееся после гибели Гальбы. Судя по всему, в легионе и не очень – то скорбели о смерти его основателя. Когда же началась новая гражданская война, то VII легион во главе с Примом решительно встал на сторону Веспасиана. В решающей битве кампании при Кремоне VII легион особо отличился. Вот как описал это Публий Корнелий Тацит в своей «Истории»: «Главную тяжесть боя, соревнуясь в храбрости, приняли на себя третий и седьмой легионы. Антоний со вспомогательными войсками устремился им на помощь. Вителлианцы не выдержали столь упорного натиска; видя, что их дроты отскакивают от панциря черепахи, они обрушили на нападающих баллисту. Машина раздавила множество солдат и на мгновенье расстроила их ряды, но, падая, увлекла за собой верхнюю площадку вала и зубцы, её прикрывавшие. Одновременно под градом камней осела стоявшая рядом башня. В образовавшуюся брешь устремились, построившись клиньями, солдаты седьмого легиона».

Легион участвовал и во взятии Рима. В этих сражениях, решающих для Веспасиана, он понёс столь большие потери, что новый император в 70 г. дополнил его когортами переформированного Нероном XVIII легиона. Потому – то и стал VII легион «Сдвоенным» или же легионом «Близнецы».

В начале правления Веспасиана VII легион был возвращён в Карнунт, а в 74 г. был переведён в Испанию, где расположился лагерем на постоянной основе. Появившийся там со временем и гражданский посёлок получил нехитрое название Легион. Ныне это город Леон, центр одноимённой исторической области королевства Испания.

Таким вот легионом предстояло теперь командовать Траяну. К этому времени он уже совсем не юноша, но зрелый тридцатишестилетний мужчина.

С того времени, как мы расстались с ним в Сирии, где он достойно нёс нелёгкую воинскую службу трибуна – латиклавия, в Римской империи немало изменений случилось. В 89 г. правил на Палатине уже третий Флавий – Домициан, младший сын Веспасиана. Тот самый, над чьими честолюбивыми амбициями отец не без яда подшучивал. Теперь для реализации этих амбиций Домициан имел самые широкие возможности.

Правление Флавиев после мрачных последних лет правления Нерона и ужасов гражданской войны, каковой Рим не знал аккурат сто лет после торжества Октавиана над Антонием и Клеопатрой, казалось римлянам несомненным благом. Тем более, что шестидесятилетний Веспасиан оказался совсем недурным правителем Империи. Неспособный в молодости навести элементарный порядок на римских улицах, он в старости ухит рился привести в порядок всю необъятную державу, от Британии до берегов Евфрата простиравшуюся. При нём победно завершилась война в Иудее, где сын, Тит, достойно закончил дело отца. Было подавлено в Батавии на Нижнем Рейне восстание против римлян, поднятое знатным батавом Юлием Клавдием Цивилисом в 69–70 гг. Внешняя политика велась продуманно, в новые войны Веспасиан благоразумно не ввязывался. В известной степени его принципат напоминал лучшие стороны правления Тиберия. Стремление к внешнему миру, успокоение внутри империи. Правда, налоговая политика первого Флавия разительно отличалась от завета Тиберия, «что хороший пастух стрижёт овец, но не сдирает с них шкуры». Эти слова приводит Светоний. А вот, что он же писал о Веспасиане: «Единственное, в чём его упрекали справедливо, это сребролюбие. Мало того, что он взыскивал недоимки, прощенные Гальбою, наложил новые тяжёлые подати, увеличил и подчас даже удвоил дань с провинций, – он открыто занимался такими делами, каких постыдился бы и частный человек. Он скупал вещи только затем, чтобы потом распродать их с выгодой; он без колебания продавал должности соискателям и оправдания подсудимым, невинным и виновным, без разбору; самых хищных чиновников, как полагают, он нарочно продвигал на более высокие места, чтобы дать им нажиться, а потом засудить, – говорили, что он пользуется ими, как губками, сухим даёт намокнуть, а мокрое выжимает. Одни думают, что жаден он был от природы; за это бранил его старый пастух, который умолял Веспасиана, только что ставшего императором, отпустить его на волю безвозмездно, но получил отказ и воскликнул: «Лисица шерстью слиняла, да нрав не сменяла!» Другие, напротив, полагают, что к поборам и вымогательству он был вынужден крайней скудостью и государственной, и императорской казны: в этом он сам признался, когда в самом начале правления заявил, что ему нужно сорок миллиардов сестерциев, чтобы государство стало на ноги. И это кажется тем правоподобнее, что и худо нажитому он давал наилучшее применение».

Думается, нельзя здесь не согласиться с автором «Жизни двенадцати Цезарей». Его мнение разделяют и историки конца ХХ века.

Свою методику обогащения казны Веспасиан просто и ясно охарактеризовал всемирно известными ныне словами «Pecunia non olet» – «Деньги не пахнут». Результат был отменный. Казна обогатилась, Империя восстановила былую мощь. Себя и династию Веспасиан обессмертил знаменитыми постройками, начав с востановления сожжённого в ходе боёв за Рим Капитолия, храмов Юпитера и Весты, но главное, началом строительства грандиозного сооружения, навсегда ставшего символом Рима. Это, разумеется, амфитеатр Флавиев, известный во всём мире под названием Колизей.

Благодарность потомков Веспасиан заслужил, упразднив процессы по оскорблению величия римского народа. Закон этот в имперское время, как известно, быстро выродился на деле в закон об оскорблении величества принцепса.

Трибун – латиклавий Траян не мог не знать об этой стороне правления Веспасиана. Не исключено, что, возглавив Империю, он учёл и такой опыт первого из Флавиев.

Тем не менее, гонимые в правление Веспасиана были. Таковыми оказались философы, принадлежавшие к школам киников и стоиков. Известно, что поначалу Веспасиан к вольностям философов, по определению не жаловавших верховную власть независимо от персоны, её возглавляющей, относился спокойно и даже с юмором. Но в 74 г. философы из Рима были изгнаны. Инициатива изгнания, впрочем, принадлежала Лицинию Муциану: «Поскольку многие, и в том числе и киник Деметрий, находясь под влиянием так называемого стоического учения, публично высказывали под видом философии немало таких мыслей, которые были неподходящими в тогдашней обстановке, исподволь развращая умы некоторых людей, то Муциан убедил Веспасиана изгнать всех подобных лиц из Рима, выдвинув против них множество обвинений, причём побудительным мотивом для него служил скорее гнев, чем какие – то научные пристрастия».

Мнение человека, сыгравшего выдающуюся роль в войне Веспасиана против Вителлия, император не мог не учесть. Потому, согласно сообщению Диона Кассия, все философы из Рима были высланы. Исключение сдалали только для Гая Музония Руфа, славного наставника таких выдающихся мыслителей, как Дион Хрисостом, Авл Геллий, Эпиктет. Со временем, однако, и он оказался в ссылке, откуда его возвратил после смерти Веспасиана Тит. Для Музония это оказалась вторая ссылка, ибо впервые его из Рима на остров в Эгейском море выслал ещё Нерон. Тогда он был как – то причастен к заговору Пизона, теперь же пострадал не как политический оппозиционер, а именно как философ.

Надо сказать, что высылка философов при Веспасиане стала совершенно новым явлением в римской жизни. До сих пор коллективных наказаний свободномыслящих людей Империя не знала. Да, отдельные интеллектуалы страдали при всех императорах, исключая только великодушного первого Цезаря. Овидий был сослан Августом в Томы, но причины его наказания до сих пор до конца не ясны. Правда, ритор Тит Лабиен покончил жизнь самоубийством после того, как сенат предал огню его сочинения за их обличительность в адрес власти. Другой ритор Кассий Север за какие – то «бесстыдные писания», также сожжённые по решению сената, угодил в ссылку на Крит. Тиберий, в первое десятилетие своего правления не раз говоривший о недопустимости преследования свободомыслия, в 25 г. организовал процесс историка Кремуция Корда за восхваление республиканцев, убийц Гая Юлия Цезаря Марка Юния Брута и Гая Кассия Лонгина. Гай Цезарь Калигула бранил Вергилия за отсутствие таланта и учёности, объявлял Тита Ливия многословным и недостоверным историком, терпеть не мог сочинений своего современника Луция Аннея Сенеки, брезгливо именуя их «школярством чистой воды» и «песком без извести». Но, щедрый на расправы, никого из интеллектуалов за свободу мысли он не покарал. Гибель Лукана, Сенеки и Петрония при Нероне решительно не связана с их творчеством и свободой мысли. Лукан и Сенека были причастны к заговору Пизона, Петроний стал жертвой клеветы Тигеллина. Таким образом, именно чуждому, казалось бы, политических репрессий Веспасиану принадлежит сомнительная слава первого владыки Рима, преследующего римских философов и карающего как раз за образ мыслей киников и стоиков.

Впрочем, чрезмерно суровым наказание Веспасиана полагать нельзя. К примеру, Гостилиан пусть и уехал в ссылку без промедления, на прощанье изругал единовластие, как только мог, на что эта самая власть реагировать просто не пожелала. А вот философ Деметрий отказался повиноваться указу о ссылке, за что удостоился следующих слов Веспасиана: «Ты всё делаешь для того, чтобы я тебя казнил, но я не убиваю лающих собак». Светоний сообщает об обстоятельствах встречи Деметрия с Веспасианом: «Ссыльный киник Деметрий, повстречав его в дороге, не пожелал ни встать перед ним, ни поздороваться, и даже стал на него лаяться, но император только обозвал его псом».

Взаимоотношения Веспасиана и философов не раз привлекали к себе внимание историков. Иные из них не находили в этом повода для упрёка первому из Флавиев на Палатине.

Веспасиану пришлось столкнуться и с заговорами. Правда, они оказались своевременно изобличены, и правление его прошло, в целом, благополучно. Сам он не испытывал сомнений в конечном успехе своих начинаний. По словам Светония, «всем известно, как твёрдо он верил всегда, что родился и родил сыновей под счастливой звездой; несмотря на не прекращавшиеся заговоры, он смело заявлял сенату, что наследовать ему будут или сыновья, или никто».

Так и случилось. Наследовал Веспасиану сын его Тит. Тот самый Тит, столь отличившийся в Иудейской войне и сокрушивший твердыни Иерусалима. Мы помним, как успешно взаимодействовали на начальном этапе этой войны Тит и Марк Ульпий Траян – отец. Несомненно, новый император должен был быть расположен к Траянам, но извлечь какую – либо выгоду из этого не удалось из – за кратковременности правления второго Флавия. Лишь два года, два месяца и двадцать дней стоял он во главе Империи. И правление это более всего запомнилось римлянам грандиозными бедствиями, предотвратить кои было не в человеческих возможностях, пусть даже императорских. Это, прежде всего, извержение Везувия, трёхдневный пожар в Риме, наконец, жестокая эпидемия, унесшая множество жизней. К чести Тита, он сделал всё, что было в его власти, дабы смягчить для римлян последствия этих бедствий. Но его самого унесла ранняя смерть.

Правление третьего Флавия – Домициана – в жизни нашего героя сыграло особую роль. Именно в эти годы его карьера идёт в гору, и он становится из одного из легатов, командующих легионами, одним из ведущих полководцев Империи. Что, собственно, и обеспечивает ему в дальнейшем наивысший взлёт. Здесь наиважнейшим стало стремление Домициана возобновить военную активность Рима, со времени победного завоевания Иудейской войны в основном приостановленную. Да, военные действия продолжались в Британии, где римляне под командованием тестя Публия Корнелия Тацита Гнея Юлия Агриколы углубились на север острова, достигнув земель Каледонии, современной Шотландии. В то же время войн с наиболее сильными соседями Империи, где требовалось серьёзное напряжение сил, не велось.

Первая война Домициана началась в 83 г. нападением на германское племя хаттов. Великие римские историки, словно сговорившись, дали совершенно нелестную характеристику этой кампании очередного Флавия. Светоний написал, что поход против хаттов Домициан предпринял вовсе не по военной необходимости, но «по собственному желанию». Тацит язвительно подвёл итого войны римлян с этим хорошо известным ему германским племенем: «Мы не столько победили их, сколько справили над ними триумф». В описании указанного триумфа он «sine ira et studio» (без гнева и пристрастия) привёл совершенно анекдотические подробности: якобы в этом триумфе за захваченных пленных хаттов были выданы купленные рабы, что «вызвало бесчисленные насмешки». Столь же пренебрежительным образом описал поход Домициана на хаттов и Дион Кассий: «Затем он предпринял поход в Германию, но возвратился назад, даже краем глаза не взглянув нигде на военные действия».

В то же время Секст Юлий Фронтин, бывший, что немаловажно, непосредственным участником этого похода Домициана, дал ему совершенно иную оценку. Прежде всего, Фронтин сообщает о военной хитрости молодого императора, поскольку, отправляясь из Рима на войну, он «выставил в качестве цели своей поездки производство переписи в Галлии». Этим он, несомненно, усыпил бдительность германцев. Начало войны стало для хаттов внезапным, и, благодаря этому, Домициан «подавил дикие и необузданные племена». Римские владения были расширены и укреплены. И в их состав вошли германские земли (части современных Баварии и Шварцвальда), в дальнейшем именовавшиеся Декуманскими полями. Для их защиты Домициан распорядился построить линию крепостей – лимес – вдоль новой границы.

Нельзя не отметить, что многие историки отнюдь не разделяют уничижительных характеристик римских авторов в отношении хаттской экспедиции Домициана и её результатов. Есть мнение, и достаточно обоснованное, что именно с этой войны римская стратегия в Германии приобретает новый характер, главными чертами которого становятся обустройство границ и прикрытие наиболее уязвимых их мест «буферными» племенными образованиями.

Что до заметной необъективности авторов – современников событий, то здесь нельзя не помнить о весьма пристрастном отношении Тацита к заслугам своего тестя, каковые он ставил чрезвычайно высоко, обвиняя Домициана в недостаточной их оценке. Да, Агрикола многого добился в Каледонии, одержал блестящую победу над британскими варварами при горе Гравпий в 84 г. Но германская граница, с точки зрения интересов обороны, укрепления и возможного при случае расширения, значила для Империи много более. Потому приостановка наступления на севере Британии и переброска части войск на Рейн были не капризом Домициана, якобы позавидовавшего Агриколе, по утверждению Тацита, но разумным военно – политическим решением.

Марк Ульпий Траян во время войны Домициана с хатами был вдалеке от театра военных действий. Но спустя несколько лет обстоятельства привели его на берега Рейна. В 89 г. в Верхней Германии вспыхнул мятеж против власти Домициана. Его возглавил Луций Антоний Сатурнин, стоявший во главе провинции и командовавший четырьмя расквартированными в ней легионами. Сила, что и говорить, грозная! Казалось, возвращаются события конца правления Нерона, и Риму грозит новая гражданская война. Тем более, что Сатурнин пытался опереться и на поддержку зарейнских германских племён, заплатив им за таковую.

Домициан, что естественно, самым серьёзным образом отнёсся к известию о возмущении Сатурнина. Немедленно он стал собирать верные ему войска для подавления мятежа. Именно тогда Марк Ульпий Траян, командующий VII легионом «Близнецы», получил приказ оставить Испанию и двинуться на берега Верхнего Рейна для участия в сокрушении бунтовщиков.

Судя по всему, Траян незамедлительно выполнил приказ императора. Легион его двинулся на германские рубежи быстрым маршем. Однако, к счастью для Домициана, события на Рейне приняли неожиданно благоприятный для сохранения его власти характер. Прежде всего, Лаппий Максим, наместник провинции Нижняя Германия, также располагавший четырьмя легионами, сохранил абсолютную верность законному принцепсу и решительно перевёл вверенные ему войска вверх по Рейну навстречу мятежникам. Более того, сама природа встала на сторону Домициана. Внезапно на Рейне начался ледоход, помешавший германским союзникам Сатурнина перейти реку. Природное явление это, лишившее мятежников поддержки извне, похоже, так смутило дух всего воинства Сатурнина, что славный Авл Буций Лаппий Максим без особого труда бунт усмирил, незамедлительно при этом предав казни самого предводителя.

Действия наместника Нижней Германии по пресечению мятежа Антония Сатурнина весьма примечательно оценил Дион Кассий: «Впрочем, за эту победу он не заслуживает особой хвалы, ибо и многие другие одерживали неожиданные победы, а в его успехе ему содействовали воины, но я даже не знаю, как можно было бы достаточно прославить его за то, что он сжёг все бумаги, найденные в шкатулках Ан тони я, пренебрегши собственной безопасностью ради того, чтобы никто из – за них не был опорочен».

Благородное стремление Лаппия Максима уберечь ряд соучастников заговора и мятежа Антония Сатурнина от расправы, кстати, по всем статьям возможно и заслуженной, цели своей не достигло. Как далее пишет Дион Кассий: «Однако Домициан, воспользовавшись этим как предлогом, и без бумаг учинил ряд убийств, и невозможно сказать, скольких людей он уничтожил».

Голову мятежного наместника доставили в Рим и выставили на Гемониях на Капитолийском холме. Вообще, мятеж был подавлен с замечательной быстротой. Это заставляет вспомнить известное сообщение Веллея Патеркула об укрощении мятежей Юлия Сакровира в Галлии и Юлия Флора в земле треверов в правление Тиберия в 21 г.: «Какую тяжёлую войну в Галлиях, развязанную их первым человеком Сакровиром и Юлием Флором, он подавил с такой удивительной быстротой и доблестью, что римский народ раньше узнал о победе, чем о войне: вестник победы прибыл раньше, чем вестники опасности!»

Траян, хотя и двигался быстрым маршем, к подавлению возмущения опоздал. Домициан, тем не менее, высоко оценил его преданность, убедительно выраженную в должной быстроте и решительности действий легата VII легиона. Траян со своим легионом по приказу императора остался на Верхнем Рейне, где и предпринял успешную экспедицию против хаттов. Их до́лжно было наказать за союз с Антонием Сатурнином, пусть таковой и не причинил вреда Империи, будучи сорван ранним ледоходом.

Действия Траяна, похоже, были высоко оценены Домицианом. Свидетельством этого можно полагать его вступление в должность консула в 91 году. Коллегой по консульству Марка Ульпия стал Ацилий Глабрион. В ближайшие годы судьбы коллег решительным образом разошлись. Ацилий Глабрион оказался впоследствии в ссылке, а затем, будучи обвинён в подготовке мятежа, вместе с ещё несколькими консулярами казнён. Траян же, честно и достойно несший военную службу, чуждый политическим интригам, всё укреплял и укреплял своё положение в Империи. Спустя пять лет после консульства он уже наместник Верхней Германии. Судя по всему, и как командующий легионами, и как наместник столь непростой пограничной провинции Траян создал себе отменную репутацию. Он немало потрудился над обороной рубежей Империи. У места впадения реки Нидды в Майн на земле германского племени аламанов Траян воздвиг укрепление, простоявшее не один век. Известно, что в 355 г. его восстановил Цезарь Юлиан в правление императора Констанция II. Известно также, что Таяну довелось сражаться и на Дунае со свебами. В Паннонии несколько свебских племён были им разбиты.

На тех рубежах Империи, где действовал Траян, положение было благополучным. Римляне уверенно отстаивали старые и вновь приобретённые после войны с хатами границы, отбивали попытки вторжения варварских племён. Безусловно, это всё и далее ук реп ляло высокую репутацию самого наместника Верхней Германии, превращая его в фигуру имперского масштаба. В то же время последовательная верность правящему принцепсу, продемонстрированная в дни мятежа Антония Сатурнина, очевидное неприятие каких – либо политических интриг укрепляли его авторитет как человека, и политически безупречного. Подобные люди в римской элите того времени – явление отнюдь не частое. Важно и следующее: правление Домициана выглядело достаточно прочным, и из провинциальной дали, каковой была Верхняя Германия, усомниться в этом было мудрено. Потому сложно предположить, что вступивший в пятый десяток лет Марк Ульпий Траян мог иметь честолюбивые устремления, на Палатинский холм «Вечного города» обращённые. Он просто честно, умело и достойно исполнял свой воинский и наместнический долг. Тем выше цена его безупречно завоёванной репутации.

На других границах Империи ситуация складывалась по – разному. На дальнем западе, в Британии, Юлий Агрикола достиг гор Каледонии. На востоке воины XII Молниеносного легиона дошли до побережья Каспийского моря. Близ современного Баку у подножья горы Беюк – Даш в Кобыстане в скале была высечена надпись, засвидетельствовавшая, кто именно из римлян и в чьё правление достиг сих столь удалённых от основной территории Империи мест: «В правление императора Домициана Цезаря Августа Германского Луций Юлий Максим, центурион XII Молниеносного легиона». Это самая восточная из известных науке латинская надпись.

XII легион – Legio XII Fulminata – был основан Гаем Юлием Цезарем в 58 г. до Р.Х. ещё в начале его знаменитой Галльской войны. Начав свой воинский путь в Галлии, этот легион при Августе оказался в Египте, затем в Сирии. Далее XII Молниеносный ждали обидные для него страницы истории. При Нероне он сначала принял участие в бесславной кампании в Армении, завершившейся поражением при Рандее Цезения Пета в 62 г. А в 66 г. именно этот легион, отступая во время Иудейской войны от Цезареи, лишился своего орла. В дальнейшем, правда, в ходе той же Иудейской войны при осаде Иерусалима XII легион восстановил свою былую славу. Достижение воинами Молниеносного берегов Каспия при Домициане также славная страница его боевого пути.

Столь же неоднозначна, как и боевой путь XII легиона, была военная картина на Дунайской границе Империи. Здесь при Домициане Рим впервые самым серьёзным образом столкнулся с миром северофракийских племён, населявших обширные земли к северу от Дуная между Днестром и Тиссой, – территория, в основном, современных Румынии и Молдавии. Восточная группа этих племён на землях между Карпатами и Днестром известна в истории под именем гетов, западная же, наиболее плотно заселявшая современные исторические области Румынии Трансильванию, Банат и Олтению, именовалась даками. Античная цивилизация сталкивалась с северофракийским миром ко времени правления Домициана уже несколько столетий. Столкновения эти носили непростой характер. Временами для античных государств даже весьма обидный. В связи с этим представляется небесполезным дать краткий исторический обзор взаимоотношений античного и гето – дакийского миров в эпоху, предшествовавшую их столкновению при Домициане и окончательной развязке этого противостояния, когда во главе Империи стал наш герой.

Первое крупное столкновение гетов с военной мощью античного мира произошло в 335 г. до Р.Х., когда молодой царь Македонии Александр III в первом своём военном походе, усмирив племена южно – фракийские, достиг Дуная. Здесь на северном берегу этой великой реки его ждали геты, уверенные в том, что македоняне не сумеют быстро переправиться, и им представится возможность атаковать их отряды при переправе, уничтожая их по отдельности. Бедным гетам невдомёк было, как, впрочем, и всем остальным народам того времени, что столкнулись они с величайшим полководцем всех времён и народов. За одну ночь, используя надувные мешки, челны, долблёнки, он переправился на северный берег Дуная, где нанёс гетам сокрушительный удар. Опыт Александра в сходной ситуации на берегах Рейна и Темзы использовал почти три века спустя Юлий Цезарь.

Победа над гетами обеспечила Александру безопасную Дунайскую границу в преддверии его великого похода на Восток.

Геты, однако, не были повержены и, спустя всего лишь четыре года, победоносно реваншировались. Не у самого Александра, разумеется, который в это время вступил с царём Дарием в решающую схватку за владычество в Азии, но у македонского полководца Зопириона, неразумно отважившегося на задунайский поход. Сведения об этом сохранили Курций Руф и Юстин. У этих авторов, правда, есть противоречие в наименовании народа, погубившего тридцатитысячное войско Зопириона. Если Юстин сообщает, что назначенный Александром стратег Понта Эвксинского Зопирион погиб в походе на скифов, то Курций Руф пишет о гибели Зопириона в войне против гетов. Думается, противоречие это легко примиряется, поскольку геты на Днестре и Дунае являлись соседями скифов, и их объединение против вторгшихся с юга македонян было естественным.

В первые десятилетия III в. до Р.Х. геты сумели создать мощный племенной союз раннегосударственного типа во главе с царём Дромихетом. Ему уже пришлось противостоять одному из виднейших соратников Александра Великого диадоху Лисимаху, ставшему правителем, а затем и царём Фракии на землях от Эгейского и Мраморного морей до Дуная. В 295 г. до Р.Х. сын Лисимаха Агафокл совершил поход на гетов, закончившийся полной неудачей, а в 291 г. до Р.Х. сам Лисимах, решительно двинувшийся против Дромихета в степи к северу от Нижнего Дуная, не просто потерпел неудачу, но и угодил к гетам в плен. К чести Дромихета, он обошёлся с пленным диадохом с исключительным великодушием, мирно отпустив его во Фракию.

Десять лет спустя, однако, и гетское царство Дромихета, и Фракийское царство Лисимаха стали жертвами нашествия кельтов – галатов. «Цветущее гетское царство Дромихета, простиравшееся к северу от Дуная, исчезло». Сам Дромихет бежал во владения Селевкидов и ещё двадцать лет спустя находился при их царском дворе.

Лишь два века спустя мы вновь встречаемся с племенными союзами и раннегосударственными образованиями северофракийских племён. На сей раз на первый план выходят не геты, а даки. История этой группы племён до их столкновения с римской цивилизацией, к сожалению, являет для нас почти сплошное белое пятно. Такое её состояние отмечает крупнейший отечественный специалист по миру племён на Дунае в римскую эпоху Ю. К. Колосовская: «Жизнь даков доримского времени остаётся, к сожалению, почти неизвестной». Выход даков на историческую арену и встречу их с миром античности описал Страбон. Согласно его сведениям, которые до сих пор никто сомнению не подвергал, народы, обитавшие к северу от нижнего течения Дуная, в Карпатах и Приднестровье, издревле делились на гетов и даков. При этом они говорили на одном языке.

Объединительной силой гето – дакийского мира племён выступили даки, которых возглавил в 60–40 гг. до Р.Х. их вождь Буребиста (Биребиста). Если когда – то кельты разрушили царство гетов Дромихета, то теперь даки Буребисты в союзе с германцами – маркоманами разрушили кельтское объединение бойев на Верхнем Дунае. В результате под властью Буребисты оказалась обширная территория, доходившая на западе до среднего течения Дуная и района современного Будапешта. На востоке геты и даки дошли до Ольвии на Южном Буге и жестоко разорили её. На юге войска Буребисты доходили до гор Гема (Балканского хребта). Действительно ли Буребиста располагал двухсоттысячной армией, о чём сообщает Страбон, сказать сложно. Но такой размах походов говорит о многом. Они были по силам только немалому войску, десятки тысяч бойцов насчитывающему. Центр царства Буребисты располагался в Арцидаве (совр. Вередия в Банате в Румынии). Страбон сообщает нам и о религиозных представлениях гето – даков. Высоко в Карпатских горах находилось святилище божества по имени Залмоксиса (Салмоксиса). Сведения Страбона выходят к известиям о религии северных фракийцев ещё Геродота, писавшего о верованиях гетов времён Персидских войн на Балканах и в Нижнем Подунавье: «Что касается веры гетов в бессмертие, то она состоит вот в чём. По их мнению, они не умирают, но покойник отходит к богу Салмоксису (иные зовут его также Гебелейзисом). Каждые пять лет геты посылают к Салмоксису вестника, выбранного по жребию, с поручением передать богу всё, в чём они нуждаются в данное время. Посылают же вестника они так. Выстроившись в ряд, одни держат наготове три метательных копья, другие же хватают вестника к Салмоксису за руки и за ноги и затем подбрасывают в воздух, так что он падает на копья. Если он умирает, пронзённый копьями, то это считается знаком божьей милости, если же нет, то обвиняют самого вестника. Его объявляют злодеем, а к богу отправляют затем другого человека». И Геродот, и Страбон сообщают, что Салмоксис, бывший раб, был учеником Пифагора. Согласно Страбону, он провёл некоторое время в Египте. Такая прямая связь варварского божества с античными реалиями – бог был изначально простым человеком, рабом, затем учеником великого Пифагора – совсем не удивительна. Греки всегда старались тем или иным образом вписать соседние народы в свою мифологию, историю, культуру. Как тут не вспомнить скифов, ставших порожденьем Геракла и Эхидны, скифа же Бианта, вошедшего в число семи величайших эллинских мудрецов. Божеством южных, балканских фракийцев греки полагали Диониса. Наконец, римляне с гордостью даже обрели троянских предков.

Получается, геты и даки не только говорили на одном языке, но и поклонялись одному и тому же богу Салмоксису на протяжении многих веков. Культ этого языческого божества обслуживали жрецы, главный из которых при Буребисте занимал самое высокое положение. Вот что пишет Страбон о помощнике Буребисты Деценее: «В качестве помощника в обеспечении полного подчинения ему его племени у него был Деценей, мудрец, человек, который не только странствовал по Египту, но также досконально изучил некоторые знаменья, благодаря чему претендовал на знание воли богов. И в течение короткого времени он был возведён в ранг бога».

И в принятии живым человеком божеского ранга можно увидеть эллинские черты. Вспомним Лисандра, которому «первому среди греков… стали воздвигать алтари и приносить жертвы как богу, и он был первым, в честь кого стали петь пэаны».

Что ж, получается, Буребиста прекрасно понимал, что «политическая власть значительно укрепляется с помощью религии и при поддержке духовенства».

Держава Буребисты стала незаурядным явлением в Карпато – Балканском регионе близ границ римских владений. Естественно, что она привлекла и привлекает внимание многих историков. Современники же, особенно соседи грозного правителя, относились к нему с превеликим почтением. Об этом прямо свидетельствует надпись 48 г. до Р.Х. в городе Дионисополе в честь некоего Акорниона, возглавившего городское посольство в Арцидаву к Буребисте. В ней сказано: «Буребиста стал величайшим из фракийских царей, захвативших всю страну по ту и по сю сторону реки Дунай».

Восхищение жителей Дионисополя фракийским царём было искренним: он пощадил их город. А вот ольвиополиты – те ни за что не стали бы славить Буребисту, безжалостно их город разорившего.

Буребиста попытался вмешаться и в римские дела. Он предложил союз Гнею Помпею Великому после его успеха в сражении с Цезарем при Диррахии. Проку, в прочем, от этого союза не было ни Помпею, ни Буребисте. Помпей был разгромлен при Фарсале, Буребиста же попал к Цезарю на заметку. Есть ряд свидетельств античных авторов, что победоносный диктатор Рима планировал до похода на парфян провести кампанию против гетов. Веллей Патеркул сообщает, что Цезарь вознамерился сделать Октавия, будущего Августа, своим соратником, замыслив войну с гетами и парфянами. Светоний писал о намерении Цезаря «усмирить вторгшихся во Фракию и Понт дакийцев, а затем пойти войной на парфян через Малую Армению». Но, как известно, кинжалы заговорщиков, воображавших, что убийством Цезаря они спасут агонизирующую республику, помешали грандиозным замыслам гениального Юлия. Да и судьба Буребисты оказалась схожей. Его сильная власть, похоже, устраивала далеко не всех гето – дакийских вождей. Во вспыхнувшей в конце 40 – ых гг. до Р.Х. смуте он погиб, и его держава, как часто бывало в истории в подобных случаях, развалилась.

Тем не менее, даки остались достаточно неспокойным соседом для римских владений. Более того, после завоевания Паннонии Тиберием Клавдием Нероном в 12 – 9 гг. до Р.Х. и ещё ранее – в 15 г. до Р.Х. – Реции, Винделика и Норика, где он действовал вместе со своим братом Друзом Старшим, а также созданием к югу от Нижнего Дуная новой римской провинции Мёзия, границы Империи шли по Дунаю от его истоков до устья. Значит, Рим и Дакийские племена стали теперь непосредственными соседями. Дунай – вовсе не непреодолимая преграда, что и доказали римлянам набеги на их владения дакского вождя Котизона, предпринятые им в 29–28 гг. до Р.Х. через замёрзшее русло Дуная. Август, похоже, хотел найти способ мирного сосуществования с воинственным соседом. По сообщению Светония, дочь правителя Рима Юлия была обручена «с гетским царём Котизоном, и тогда же сам Октавий за это просил себе в жёны царскую дочь». Последнее сообщение представляется весьма странным, поскольку общеизвестно, сколь прочен был союз Октавиана – Августа с Ливией, матерью Тиберия. Впрочем, другое сообщение автора «Жизни двенадцати цезарей» говорит о том, что Август «положил конец набегам дакийцев, перебив трёх вождей их с огромным войском». Победы эти над даками, очевидно, связаны с походами Гая Корнелия Лентула, Секста Элия Ката и Марка Виниция.

Взаимоотношения Рима и дакийцев в I веке носят постоянный характер. Правда, при преемниках Августа и первых Флавиях они, судя по всему, не были особо активными и не приобретали сколь – либо острых форм. Из сообщения Иордана о некоем союзе гетов (даков) с римскими принцепсами, правившими до Домициана, Ю. К. Колосовская делает вывод, что Рим поддерживал отношения с даками, выплачивая им денежные субсидии. Вывод этот представляется достаточно обоснованным, поскольку это была обычная римская практика. Субсидии не были слишком разорительны, во – первых, а во – вторых, они позволяли привлекать одариваемые ими племена в качестве союзников, а также предотвращали, в основном, возможные набеги с их стороны.

В то же время римляне предприняли ряд мер, позволивших им укрепить своё положение на Среднем и Нижнем Дунае. Стоит вспомнить Мёзийскую и Паннонскую флотилии Веспасиана, обеспечившие римлянам контроль над обоими берегами Дуная. Получила распространение практика взятия заложников из знати задунайских племён. Здесь особо отличился наместник Паннонии Тампий Флавиан.

Домициан, надо понимать, с целью экономии имперских финансов, субсидии дакам сократил. Экономия эта могла бы быть похвальной в случае неспособности даков, даже обиженых ею, Риму за это отомстить. Увы, Дакия к тому времени вновь являла собою царство, к войне очень даже способное. Под властью царя Диурпанея находились земли современных исторических областей Трансильвании, Баната и Олтении. Конечно, Дакия Диурпанея по территории сильно уступала гето – дакийскому объединению Буребисты, простиравшемуся от Среднего Дуная до низовий Южного Буга и от Западных Карпат (Бескидов) до Балканского хребта (Гема). Зато это царство было, пожалуй, более прочным, чем раннегосударственное образование. Дакия была замечательно богата золотыми и серебряными рудниками, железом. Там были обильные земледельческие угодья, в предгорьях и горных областях Карпат и внутри карпатского плато процветало пастушеское хозяйство. Имелись многочисленные города, правда, без укреплений, но в центре их находились небольшие, но крепко построенные и хорошо оснащённые цитадели. На скалах в Карпатах высились замки дакийской знати. С учётом исторической привычки северных фракийцев к военному делу царство Дакия было крепким орешком для любого внешнего противника. Даже для Римской империи.

Известно, что обиженые скупостью Домициана даки отказали Риму в помощи в его войне против германо – иранского союза племён: маркоманов, квадов и сарматов. В дальнейшем дела пошли много хуже. Полчища даков ринулись к югу, во владения римлян.

К этому времени престарелый Диурпаней уступил власть своему молодому и очень энергичному племяннику Децебалу. Новый царь немедленно начал войну против Рима, возглавив вторжение за Дунай в провинцию Мёзия. Римляне оказались застигнутыми врасплох. Наместник Мёзии консуляр Оппий Сабин вышел на бой с вторгшимися варварами во главе V Македонского легиона, но потерпел жестокое поражение и сам погиб в бою. V Македонский легион в беспорядке отступил и понёс огромные потери. Децебал, разграбив провинцию и захватив тысячи пленных, никем не преследуемый, ушёл за Дунай. Таково было первое знакомство римлян с фракийским царём, довести которое до логического в таком противостоянии конца предстояло уже нашему герою.

Римляне теперь не могли не оценить опасные качества нового соседа. О таковых спустя столетие так написал Дион Кассий: «В это время у римлян началась и исключительно серьёзная война с даками, которыми правил Децебал, человек, обладавший в военном деле и познаниями незаурядными, и опытом изрядным, способный и напасть в самый удобный момент, и вовремя отступить, знаток засад и мастер открытого боя, умевший и победой воспользоваться разумно, и не терять голову при поражении… Вот почему он долго был достойным противником римлян».

Анализируя характеристику Децебала, данную Дионом Кассием, нельзя не согласиться с А. В. Махлаюком, что ряд строк её напоминает слова Тита Ливия о Ганнибале. К примеру: «Насколько он был силён, бросаясь в опасность, настолько же бывал осмотрителен в самой опасности».

Дакия, конечно же, никак не могла равняться по военной мощи с Карфагеном времён подвигов Баркидов, да и Децебал всё же не был столь блистательным полководцем, как Ганнибал, но такая явно не случайная реминисценция как – никак показательна.

Домициан не мог не отреагировать на дерзкое вторжение даков в римские владения: «Итак, Домициан выступил против них в поход, однако, ведением войны непосредственно не занимался, но, засев в каком – то мёзийском городе, по своему обыкновению предавался разгулу: он ведь не только был изнежен телом и робок духом, но и отличался непомерным сладострастием и непотребством в отношениях, как с женщинами, так и с мальчиками. Поручив дело войны другим, он в основном терпел неудачи».

Поход на даков возглавил префект претория Корнелий Фуск. Командующий преторианцами – особа самого высокого положения в Империи. Иные префекты претория становились вторыми лицами в Риме. Можно вспомнить о Сеяне при Тиберии, о Тигеллине при Нероне. Сам Фуск был известен и тем, что в своё время сразу стал на сторону Веспасиана в Граж данской войне и сыграл в ней весьма достойную роль. Такой командующий римской армией, вторгшейся в Дакию, – свидетельство самого серьёзного отношения Рима к этому походу. Пусть, если верить Диону Кассию, Домициан и безобразничал в безопасном тылу.

В составе армии вторжения было несколько легионов, вспомогательные войска и даже преторианские когорты – императорская гвардия. В правильном сражении у даков шансов на победу не должно было быть. Но почему можно было думать, что даки будут сражаться по римским правилам? На войне, как известно, есть только одно правило, только одна логика – побеждать. Характеристика Дионом Децебала как знатока засад, должно быть, основывалась как раз на печальном исходе похода Корнелия Фуска в Южные Карпаты. Римское войско угодило в засаду в ущелье, куда его искусно заманили воины Децебала. Сражение завершилось полным разгромом римлян. Сам Фуск разделил судьбу Оппия Сабина. Весь V легион Жаворонков был полностью истреблён, дакам достался орёл – знамя легиона. Ценнейшей добычей стали для них захваченные римские баллисты и катапульты – артиллерия того времени. Само имя истреблённого легиона с этого времени исчезает со станиц истории. А ведь он был набран для Юлия Цезаря в 48 г. до Р.Х. в родной для Траяна Испании. Служил при Августе на германской границе, где, правда, лавров себе не стяжал. В 16 г. до Р.Х. именно этот легион под бездарным водительством Марка Лоллия был разбит германцами из племён сикамбров, узипетов и тенктеров и лишился своего орла. Это был позор. Теперь пришла гибель.

Получив трагические известия, Домициан повёл себя как ответственный, здравомыслящий политик, что заставляет крепко усомниться в справедливости описания Дионом Кассием его пребывания в Мёзии во время злосчастной экспедиции Корнелия Фуска. Император распорядился увеличить количество войск в приграничной провинции, а сам отбыл в Рим, дабы там разработать соответствующие ситуации контрмеры. Таковые в 88 г. оказались весьма действенными. Новый полководец Теттий Юлиан, командовавший ранее VII Клавдиевым легионом, во главе новой армии вторгся в центральные земли Дакии и у крепости Тапа, к западу от столицы царства Сармизегетузы нанёс жестокое поражение дакам, которых на сей раз также возглавлял второй человек после правителя. Это был некто Везина, предположительно верховный жрец бога Салмоксиса.

Даки в бою при Тапе понесли жестокие потери. Сам Везина спасся лишь потому, что ловко притворился мёртвым, упав среди трупов. Опасаясь, что римляне пойдут к столице Дакии, Децебал придумал очередную хитрость: приказал вырубить все деревья в округе и, навесив на стволы расставленные наподобие воинского порядка воинские доспехи, выдать их за свежие войска. Как писал Дион Кассий, чтобы «римляне приняли их за солдат, испугались и отступили».

Возможно, варварская хитрость и удалась, но, скорее всего, у Юлиана и не было задачи продолжать войну. Реванш за разгром Фуска состоялся. Теперь нужно было заключать пристойный мир. Что до оценки действий Домициана, то он никак не ответственен за ошибку префекта претория, угодившего в засаду. Дальнейшие же его действия оказались вполне разумны и принесли должный результат. Но римские историки, современники, оценили дакийскую войну Домициана наихудшим образом. Светоний упомянул только поражения Оппия Сабина и Корнелия Фуска, отнеся победу Теттия Юлиана к «переменным сражениям». Тацит же дал всему предприятию уничижительную характеристику: «… столько войск в Мёзии и Дакии, в Германии и Паннонии потеряно из – за беспечности или малодушия полководцев, столько военачальников вместе со столькими когортами разгромлено и захвачено в плен; под угрозой не только пограничные укрепления и берега Дуная, но и зимние лагеря наших войск, да и все наши владения в этих краях».

Почётного мира с даками после победного похода к Тапе легионов Юлиана, однако, не получилось. Испортил всё поход самого Домициана в Паннонию против германцев – маркоманов и квадов. Он хотел покарать их за отказ в помощи во время войны с Децебалом. Поход Домициана для германцев, увы, не стал неожиданностью. Своевременно о нём узнавшие от лазутчиков ли, от местных жителей ли, к римлянам недружественных, маркоманы сами первыми вторглись в Паннонию из земель родной для них Богемии. Домициан потерпел обиднейшее поражение, значительно обесценившее предшествующий успех в Дакии. Теперь он нуждался в мире на Дунае, об условиях какового надо было вести переговоры с даками. Вот что сообщает нам об этих событиях Дион Кассий:

«Домициан, после того, как был разбит маркоманами, обратился в бегство и, спешно отправив к Децебалу, царю даков, посольство, побуждал его заключить договор о мире, хотя сам прежде отвечал отказом на неоднократные просьбы Децебала. Тот согласился на примирение, так как потерпел несколько серьёзных неудач, но не пожелал лично вести переговоры с Домицианом и поэтому послал Диэгида с людьми, чтобы выдать оружие и тех немногих пленных, которые якобы у него только и были. Когда это было сделано, Домициан возложил диадему на Диэгида, как будто бы он и в самом деле покорил даков и мог поставить над ними царём, кого ему было угодно».

Диэгид был братом Децебала. Возложение диадемы, с точки зрения римлян, означало признание даками того, что они отдают себя на милость римского народа. Даки также должны были выдать римлянам заложников, о чём сообщает Плиний Младший: «Итак, мы опять принимаем заложников». Здесь речь, правда, идёт уже о времени правления самого Траяна, но, легко понять, что предыдущий такой случай был ранее при Домициане.

Послы Децебала были отправлены в Рим, где сенат должен был по закону утвердить заключённый мирный договор. О цене этого договора для Домициана сообщает Дион Кассий: «Мирный договор недёшево обошёлся ему и помимо прямых потерь, ибо он сразу же выплатил Децебалу большие суммы денег и передал мастеров, сведущих как в мирных, так и в военных ремёслах, а также обещал и в будущем выплатить значительные суммы».

Откупался Домициан от буйных даков с замечательной щедростью. Известно, что, когда уже наш герой утвердится на Палатине, то он будет весьма удручён тем количеством денег, которые они (даки) получали ежегодно».

Сии великодушные выплаты отнюдь не делали даков более к Риму расположенными. Тацит однозначно писал про племя даков, что они «никогда не были по – настоящему верны Риму. Писал он это, правда, ещё о событиях времён войны за власть между Веспасианом и Вителлием. Тогда даки на время захватили оба берега Дуная в Мёзии и собирались даже напасть на лагерь легионов, что пресёк решительными действиями военачальник Муциан. Но, очевидно, что «неверность» даков римлянам была явлением постоянным.

Мир с даками Домициан заключил в 89 г. Тем же годом, как мы помним, датируется и мятеж Сатурнина, на подавление которого Марк Ульпий Траян со своим испанским легионом не успел, но за похвальную верность законному принцепсу был щедро вознаграждён наместничеством в Верхней Германии. Наш герой достойно исполнял свой долг и на верхнем Рейне, и на верхнем Дунае, но не все римские военачальники в эти годы столь же успешно справлялись со своими обязанностями. В 92 г. XXI Стремительный легион был направлен на Дунай, чтобы сдержать вторжение сарматского племени язигов, поддержанных всё теми же унизившими Домициана маркоманами и квадами. И вот этот легион, основанный в 49 г. до Р.Х. Гаем Юлием Цезарем, славно сражавшийся под знамёнами Тиберия в его победных кампаниях в Реции и Паннонии, принимавший участие в германских походах Германика, включая знаменитую битву при Идиставизо, стойко защищавший рейнскую границу при Веспасиане, при сыне его был полностью истреблён и более никогда не восстановлен. Есть предположение, что между 89 и 92 годами этим легионом командовал Публий Корнелий Тацит. Если эта версия верна, то, надо сказать, он своевременно завершил свою службу легата. Ибо иначе римская, да и вся мировая культура не обрели бы в его лице славного «бича тиранов» и «певца Империи и свободы».

Полная гибель ещё одного легиона под мечами сарматов и маркоманов, конечно же, не прибавила славы правлению Домициана. Впрочем, при божественном Августе Рим потерял целых три легиона в Тевтобургском лесу. И, если нет никаких прямых оснований винить лично Домициана в катастрофах V легиона в Карпатах и XXI легиона на Дунае, то вина Августа, назначившего никчемного Вара наместником только – только захваченной Германии между Рейном и Эльбой, за Тевтобургскую трагедию более очевидна.

Думается, восприятие и античными авторами, и многими историками Нового и Новейшего времён правления Домициана основывалось всё же не столько на военных неудачах, наряду с которыми были ведь и очевидные успехи, сколько на особенностях его внутреннего управления. Домициан – гонитель философов, преследователь христиан, возродивший для сената времена Нерона – вот образ, ставший едва ли не ходульным в исторической науке. В то же время можно обратить внимание и на ряд иных, стремящихся к более объективной оценке мнений. Как вполне адекватную оценивает военную политику Домициана В. Н. Парфёнов. О неоспоримо позитивных начинаниях и очевидных достижениях его правления пишет Карл Крист, имея в виду его противодействие коррупции в судах и администрации Империи, ряд успешных экономи чес ких мер. Основа таких суждений – факты, приводимые Светонием, историком, отнюдь не благожелательным к Домициану: «Суд он правил усердно и прилежно, часто даже вне очереди, на форуме, с судейского места. Пристрастные приговоры центумвиров он отменял; рекуператоров не раз призывал не поддаваться ложным притязаниям рабов на свободу; судей, уличённых в подкупе, увольнял вместе со всеми советниками. Он же предложил народным трибунам привлечь к суду за вымогательство одного запятнавшего себя эдила, а судей для него попросить от сената. Столичных магистратов и провинциальных наместников он держал в узде так крепко, что никогда они не были честнее и справедливее».

Любопытно мнение о Домициане польского антиковеда Александра Кравчука: «…ни один из предшественников Домициана не проявил столько энергии для защиты и укрепления границ империи, ни один не совершил столько длинных и опасных походов».

«Разумеется, в этом отношении деятельность Домициана предстаёт весьма достойно».

«Выдающимся вождём его не назовёшь, но к своим обязанностям руководител империи он относился серьёзно и в наиболее ответственных из них предпочитал принимать личное участие, не перепоручая их наместникам».

Наконец, и нашего героя, Марка Ульпия Траяна можно считать во многом продолжателем дела Домициана.

Домициан погиб в 96 г. на сорок пятом году жизни и пятнадцатом году правления. Гибель его не слала следствием организации сложного по составу заговора, участники которого имели разные причины ненавидеть неугодного императора, как в случае с Гаем Цезарем Калигулой. Не была она и следствием возмущения, охватившего целые провинции, что случилось при Нероне. Убийство третьего Флавия стало следствием придворной интриги. «Он погиб, наконец, от заговора ближайших друзей и вольноотпущенников, о котором знала и его жена». Это сообщение Светония, Дион Кассий же пишет, что Домиция, жена Домициана, случайно обнаружила список лиц, обречённых мужем на истребление. Якобы неосторожный Домициан оставил табличку с этим роковым списком под подушкой на ложе, а мальчик – раб вытащил её и стал ей играть. На него наткнулась Домиция и прочла табличку…

Прелюбопытно, что историк Геродиан, современник Диона Кассия, приводит абсолютно схожие обстоятельства гибели уже последнего Антонина – Коммода. Тот якобы столь же роковую табличку просто бросил на свою постель, полагая, что в спальню никто посторонний не войдёт. Но вошёл такой же мальчишка – раб. Также играл табличкой и был замечен любовницей Коммода Марцией… Последствия соответствующие.

Народ к гибели Домициана остался равнодушен, но вознегодовало войско: «воины пытались тотчас провозгласить его божественным и готовы были мстить за него, но у них не нашлось вожаков».

Скорбь легионов по Домициану была вполне обоснована. Ведь после мятежа Сатурнина жалование легионерам было повышено с 900 до 1200 сестерциев в год. Действительно, счастье для сената, поддержавшего удачный исход заговора, что не нашлось среди военачальников мстителя за последнего Флавия. Эпитафию всей династии в злой эпиграмме сочинил знаменитый поэт Марциал:

Клеймя Домициана и весь род его, Марциал как – то позабыл совсем недавние свои же строки, третьему Флавию как раз посвящённые:

Удивительные прозрения бывают порой у людей. Даже даровитые поэты не исключение.

 

Глава III. Безупречный путь к трону

«После Домициана римляне провозгласили императором Нерву Кокцея. Из ненависти к Домициану его изображения, в большом количестве изготовленные как из серебра, так и из золота, были пущены в переплавку, благодаря чему получили большие суммы денег. Также и арки, огромное множество которых возведено было в честь одного человека, были разрушены. Нерва освободил всех, кто обвинялся в оскорблении величества и возвратил изгнанников; более того, он предал смерти всех рабов и вольноотпущенников, которые строили козни против своих господ, и лицам рабского состояния воспретил подавать какие бы то ни было жалобы на своих хозяев, а всем прочим – выдвигать обвинения как в оскорблении величества, так и в приверженности иудейским обычаям. Многие доносчики были осуждены на смерть. В их числе был и философ Сера. Когда в результате того, что теперь все обвиняли всех, возникла немалая сумятица, говорят, консул Фронтон заметил, что плохо иметь такого императора, при котором никому не позволено ничего делать, но ещё хуже – такого, при котором каждому можно делать всё, и Нерва, услышав эти слова, потребовал впредь исключить такое положение дел» – пишет Дион Кассий о начале правления нового императора. Современник и участник этих событий Плиний Младший свидетельствует: «В первые дни после возвращения свободы, каждый за себя, с нестройным и беспорядочным криком, привлекал к суду и карал своих недругов, по крайней мере, таких, которые не пользовались влиянием».

Получается, что знаменитые доносчики Валерий Катул Мессалин и Фабриций Вейентон, будучи людьми влиятельными, возмездия избежали. А вот Пальфурий Сура, неточно Дионом Кассием поименованный Серой, некогда упомянутый в сатире славного Ювенала – «Если мы в чём – либо верим Пальфурию иль Армиллату» – не будучи достаточно влиятельным, погиб.

А вот Публий Корнелий Тацит, не фиксируя внимания на тех или иных издержках наступившего правления, выделил главные, сущностные, его достоинства, не имевшие аналогов в прошлом: «Цезарь Нерва в самом начале нынешней благословенной поры совокупил вместе вещи, дотоле несовместимые, – принципат и свободу». Тацит писал, что принципат Нервы и положил начало тем годам «редкого счастья, когда каждый может думать, что хочет, и говорить, что думает».

Любопытно, что сам Марк Кокцей Нерва, ставший теперь императором Цезарем Нервой Августом, выдвинулся во времена, для римской свободы прескверные. Это были последние годы правления Нерона. Сначала Нерва угодил поэту и актёру на троне своими стихами, за каковые Нерон даже соизволил назвать его Тибуллом новейших времён. А затем, будучи знающим юристом, он оказал обожаемому цезарю немалые услуги в изоб личении и разгроме злосчастного заговора Пизона в 66 г. Не забудем, что важнейшей своей задачей заговорщики ставили убийство Нерона, а сам заговор являл собою совершенно реальную угрозу правлению законного принцепса. Потому Нерва мог действовать и по убеждению. Нерон достойно вознаградил его триумфальными знаками отличия и двумя статуями, одна из которых должна была стоять на форуме, другая же – в Палатинском дворце. Впрочем, таких же высоких наград наряду с Нервой удостоился и префект претория Софоний Тигеллин. А уж о нём – то никто в истории доброго слова не сказал за его кровавые деяния в угоду Нерону. И поделом.

При Домициане Нерва неожиданно оказался в опасности из – за того, что императора осведомили о каком – то предсказании пожилому сенатору высшей власти. Римляне, надо сказать, во все времена были весьма суеверны, и порой самые нелепые знаменья и предсказанья могли иметь печальные последствия. По счастью, Домициан не предпринял ничего против Нервы, а вскоре его самого убили. Организаторы же заговора и вручили осиротевшую высшую власть отеческой заботе того, ком у она, вроде как, и предсказана была. Хотя, думается, едва ли их решение могло иметь мистические корни. Нерва для сената был, что называется, «своим человеком». Он как раз и мог стать гарантом не повторения худших дней предшествующего правления, напоминавших недоброй памяти времена Калигулы и Нерона. Не удивительно, что Нерва сразу же дал клятву не казнить ни одного сенатора. С правовой точки зрения эту клятву можно было истолковать как то, что сенаторы отныне находятся вне юрисдикции принцепса.

Правление Нервы с самого начала было отмечено решениями, за которые он заслуживал благодарности римлян. Он много сделал для улучшения водоснабжения столицы Империи. 60 миллионов сестерциев были потрачены из казны на скупку земель, распределённых затем между бедными крестьянами. Но пожилой возраст и слабое здоровье, всё более ухудшавшееся, убеждали всех в непрочности этого правления. Слабость правителя во все времена провоцировала появление заговоров и даже мятежей. Стали возникать заговоры и против Нервы. Заговор Гая Кальпурния Красса, потомка знаменитых Крассов, был изобличён доносом и предотвращён. Глава заговорщиков отделался ссылкой на юг Италии, в город Тарент на берегу Ионического моря, куда он отбыл вместе с женой. Но вскоре дела в столице Империи приняли куда более суровый оборот. Касперий Элиан, префект претория, сохранивший при Нерве эту должность, исполняемую им при Домициане, поднял мятеж против императора, требуя наказания убийц своего покойного благодетеля. Нерва, не имея сил и духа сопротивляться преторианцам, выдал Элиану организаторов убийства последнего Флавия – своих ближайших друзей, коим он и был обязан высшей властью. Убийцы Домициана были казнены.

Требования мятежников удовлетворили, но теперь Нерва не мог не почувствовать крайнюю слабость своей власти и, соответственно, близость угрозы гибели. Единственное средство здесь – немедленно выбрать и назначить себе авторитетного преемника. По этому пути Нерва, естественно, и пошёл. Прецедент здесь уже имелся. Правда, с печальным финалом. Гальба, старик на восьмом десятке, объявил молодого Пизона своим преемником, усыновив его. Вскоре оба погибли при очередном перевороте, возглавленном Отоном. Но сама мысль Гальбы, публично им объявленная, что отныне не семейные узы, но личные достоинства должны быть главными причинами при выборе принципсом преемника, в Лету не канула. После недолговременной – всего – то 26 лет – династии Флавиев она вновь стала актуальной. Нерва пошёл по пути Гальбы. Но с успехом.

Вопрос, кого избрать в преемники, решила, похоже, добрая весть, пришедшая в Рим из далёкой Паннонии. Марк Ульпий Траян одержал очередную победу над германским племенем свебов. Нерва, получив это известие, не колебался. Он взошёл на Капитолий, совершил воскурение в честь богов, а затем торжественно обратился к сенату и римскому народу: «На доброе счастье сената, народа римского и меня самого усыновляю я Марка Ульпия Нерву Траяна». Так наш герой, добросовестно и успешно исполнявший к тому времени обязанности наместника Верхней Германии, победно отражавший набеги варваров на римские пределы, стал вторым лицом в Империи с очевидной перспективой вскоре стать Лицом Первым.

Усыновление произошло в сентябре 97 года, а 25 октября сенат утвердил его. Траян, к чьему имени были добавлены теперь слова «Нерва Цезарь» получил трибунскую власть и проконсульский империй, что и соответствовало его новому статусу.

После официального утверждения усыновления Траяна в сенате Нерва отправил своему уже фактическому соправителю собственноручно написанное послание: «Слёзы мои отомсти аргивянам стрелами твоими». Это строки из «Илиады». Слова, процитированные Нервой, Гомером вложены в уста жреца Аполлона Хриса, пришедшего в стан ахеян дабы выкупить свою дочь, пленённую при разорении Фив и ставшую добычей царя Микен Агамемнона. Агамемнон с презрением отверг просьбу несчастного отца. Тогда Хрис обратился к Аполлону с просьбой о мщении за обиду, каковую, кстати, солнечный бог добросовестно выполнил, наслав на войско ахеян жестокие беды, «смертоносными прыща стрелами; Частые трупов костры непрестанно пылали по стану. Девять дней на воинство божие стрелы летали».

Понятно, что Нерва просил Траяна отомстить своим обидчикам. Только вот, кого он имел в виду под «аргивянами»? Думается, речь шла о тех, кто поднял мятеж и принудил его согласиться на казнь погубителей Домициана.

Ровно через три месяца после объявления в сенате Траяна Цезарем и отправки ему собственноручного послания с гомеровской цитатой Нерва скончался, прожив шестьдесят пять лет, десять месяцев и десять дней, проправив один год, четыре месяца и девять дней.

Траян, получив известие о смерти Нервы, что естественным образом возводило его в сан правителя Империи, немедленно «послал в сенат собственноручно написанное письмо, в котором провозгласил среди прочего, что не казнит и не лишит гражданства ни одного благородного человека, и он подтвердил это клятвами не только в то время, но и позже».

Но первым его деянием с использованием императорских полномочий стало отмщение «аргивянам», о коем так просил его Нерва: «Пригласив к себе Элиана и преторианцев, бунтовавших против Нервы, будто бы намереваясь их использовать для какой – то цели, он избавился от них».

Стыдливая формулировка Диона Кассия никак не может скрыть совершенно очевидного: Касперий Элиан и его соратники по мятежу против Нервы по прибытию в Могонциак (совр. Майнц) – центр провинции Верхняя Германия – были убиты. Думается, Траян обрёк «стрелам Аполлона» новейших «аргивян» не только из уважения к просьбе своего благодетеля Нервы. Преторианцы – императорская гвардия, префект претория – персона очень значимая, да и с трибунами когорт преторианцев нельзя не считаться, памятуя о судьбах иных императоров. Потому оставлять в ближайшем своём окружении людей, способных бунтовать против правителя государства и навязывать ему свою волю – дело явно опасное. Прямо скажем, неразумное. Кроме того, Траян поклялся не казнить ни одного благородного человека. А Касперия Элиана и его сообщников он полагать людьми благородными вовсе не обязан был. Но главное здесь иное: эта кровавая строка в правлении Марка Ульпия Траяна оказалась первой и последней. Клятву в отношении «людей благородных» он сдержит безукоризненно. Нельзя не подчеркнуть следующее: Траян обрёл власть совершенно честным путём, не прибегая ни к интригам, ни к насилию. Более того, его провинциальное происхождение было скорее препятствием к его возвышению. Ведь досель ни один выходец из многочисленных провинций необъятной Римской империи и близко не приближался к Палатину, к верховной власти. Нерва остановил на Траяне свой выбор исключительно из – за его достойных качеств. Ведь весь жизненный путь Траяна был безупречен. С юных лет он на военной службе, сражался под знамёнами Тита и под началом своего отца в Иудейской войне, служил латиклавным трибуном и прекрасно себя проявил, достойно нёс службу при отце же во время его наместничества в Сирии: «Разве не было для тебя колыбелью и первыми твоими шагами что ты, совсем юнец, увеличил славу своего отца Парфянскими лаврами?» Командование легионом в Испании, а затем нелёгкая служба на Рейне и Дунае, где его полководческий дар отменно проявился во славу Рима. Не забудем, что мысль усыновить Траяна пришла на ум Нерве, когда в столицу прибыла весть об очередной победе Марка Ульпия над германским племенем свебов. Важнейшим представляется то, что за десятилетия службы Траян ни разу не поступился честью, не замарал себя близостью к заговорщикам, не говоря уж об участии в каком – либо заговоре или политической интриге. И это в такое – то непростое время, когда подобные явления были в избытке. Потому справедливо, что такие достоинства умелого военачальника и наместника провинции оказались замечены на Палатине и, наконец, достойно вознаграждены. Траян имел полное право гордиться, что обрёл он высшую власть в Империи абсолютно законным путём и исключительно за свои доблести и нравственные качества. Такое со времён падения Республики случилось в Риме впервые. Цезарь и Август обретали власть через кровавые гражданские войны. Тиберий был обязан наследием Августа своему положению его пасынка, сына горячо любимой супруги Ливии, что, конечно, не умаляет его действительных достоинств великого полководца. Калигула унаследовал власть законно, но в силу родства с Тиберием, да и слухов было предостаточно, что они с префектом претория Макроном придушили умирающего императора. Клавдий – натурально «цезарь поневоле». Нерон наследовал отравленному его матерью Клавдию. Гальба, Отон, Вителлий, Веспасиан – все получали власть через перевороты и гражданские войны. Тит и Домициан – как сыновья Веспасиана, не за личные достоинства. Нерву сделали императором убийцы третьего Флавия… Честно обретший императорскую власть Траян – замечательное исключение из скверного правила наследования власти в Римской империи.

Но без ложки дёгтя в бочке мёда всё же не обойтись. Не случись мятежа Касперия Элиана, не было бы у Нервы срочной необходимости усыновлять Траяна. А в этом случае неизвестно, кому могла достаться власть после неизбежно скорой смерти больного принцепса. Так что расправился Траян по завету Нервы и своему разумению с теми, кому косвенно возвышением своим был обязан и которые усыновление его одобрили, мятеж прекратили, а три месяца спустя императором его признали.

Так или иначе, в верхах римского общества Траян заслужил безупречную репутацию, каковая и привела его к высшей власти. Но был полководец Марк Ульпий уважаем и даже любим и своими легионерами. Обратимся вновь к Панегирику Плиния Младшего. Понятно, что жанр панегирика – явление, особо на объективность не претендующее, а как раз для безудержного восхваления предназначенное. Но здесь речь идёт о делах действительных, кои иному толкованию никак не поддаются:

«А как твои собственные солдаты? Каким способом заслужил ты такое с их стороны восхищение, что вместе с тобой они переносят и голод, и жажду? Когда во время военных упражнений с пылью и потом солдат смешивался и пот полководца и, отличаясь от других только силой и отвагой, в свободных состязаниях ты то сам метал копья на большое расстояние, то принимал на себя пущенное другими, радуясь мужеству своих солдат, радуясь всякий раз, как в твой шлем или панцирь приходился более сильный удар; ты хвалил наносивших его, подбадривал их, чтобы были смелее, и они ещё смелели, и когда ты проверял вооружение воинов, вступающих в бой, испытывал их копья, то, если какое казалось более тяжёлым для того, кому приходилось его взять, ты пускал его сам. А как ты оказывал утешение утомлённым, помощь страждущим? Не было у тебя в обычае войти в свою палатку прежде, чем ты не обойдёшь палатки твоих соратников, и отойти на покой не после всех остальных».

Такое поведение Траяна полностью соответствовало исторической римской традиции взаимоотношений военачальника и солдат. Вот как описывал её Плутарх в биографии Гая Мария: «Вероятно, лучшее облегчение тягот для человека видеть, как другие переносят те же тяготы добровольно: тогда принуждение словно исчезает. А для римских солдат самое приятное – видеть, как полководец у них на глазах ест тот же хлеб и спит на простой подстилке или вместе с ними копает ров и ставит частокол. Воины восхищаются больше всех не теми вождями, что раздают почести и деньги, а теми, кто делит с ними труды и опасности, и любят не тех, кто позволяет им бездельничать, а тех, кто по своей воле трудится вместе с ними».

Конечно, подобное поведение было свойственно и великим полководцам иных держав. Вспомним Александра Великого и Ганнибала. Но у римлян это была норма поведения военачальника.

Однако, согласно утверждению Плиния Младшего, в его время такие славные традиции во многом оказались утрачены, почему он и восхищается Траяном: «Но после того, как упражнение с оружием из серьёзного занятия превратилось в зрелище, из труда – в удовольствие, после того, как упражнениями нашими стали руководить не какие – либо ветераны, украшенные венком с башнями или какой-нибудь гражданской наградой, а какие – то инструктора из презренных греков, каким великим примером кажется нам, если хоть один из всех восхищается отечественным обычаем, отечественной доблестью и без соперников, и, не имея перед собой лучшего примера, состязается и соревнуется с самим собой, и, как управляет один, так и является единственным, кому подобает управлять».

Наверное, Траян не был всё же единственным в римской армии хранителем вековых воинских традиций. Представив его таковым, Плиний замечательнейшим образом – на то это и панегирик – обосновал, что сей полководец единственный, кто достоин высшего управления!

Траян высшее управление Империей, конечно же, заслужил. И отнёсся к этому великому повороту в своей судьбе самым достойным и ответственным образом. Сообщение об уходе Нервы из жизни ему доставил двадцатидвухлетний Публий Элий Адриан, сын его двоюродного брата. В возрасте десяти лет Публий остался сиротой. Траян великодушно взял на себя заботу о мальчике, благодаря чему тот получил достойное воспитание и образование. Естественно, Траян приобщил юного родственника и к военному делу. А уж в этом лучшего учителя для Адриана и быть не могло! Теперь Адриан должен был стать одним из ближайших соратников нового владыки Римской империи.

А владыка с первых же своих шагов крепко удивил римлян. Все предшествующие цезари стремились прежде всего утвердиться в Риме, что было и объяснимо. Даже открытый в гражданскую войну 68–70 гг. «секрет императорской власти», что правителем можно стать и вне столицы, о чём уже говорилось, этого устремления никак не отменял. Траян же, став императором по смерти Нервы и будучи утверждён заочно сенатом римского народа, явиться в стены «Вечного города» совсем не спешил. Думается, прежде всего потому, что в прочности власти своей он не сомневался, а опасные люди из числа преторианцев во главе с Касперием Элианом, месть каковым завещал Траяну его усыновитель, были быстро и решительно устранены. Теперь Траяна более всего беспокоила безопасность Рейнской и Дунайской границ. Маркоманы по – прежнему представляли собой угрозу рубежам Рима, и новый император, прекрасно владевший ситуацией, да и находящийся на Рейне, предпринял ряд мер для укрепления безопасности пограничья. По его распоряжению были созданы дополнительные вспомогательные подразделения. Здесь стоит выделить I Ульпиеву когорту, сформированную из бриттов. Она получила его родовое имя. В деле укрепления рубежей Империи у Траяна были достойные помощники. Это наместники обеих пограничных провинций Верхней и Нижней Германий Юлий Урс Сервиан и Луций Лициний Сура. Оба были его близкими друзьями и стали верной его опорой в годы правления Империей.

Весь оставшийся 98 год Траян тщательно инспектировал всю рейнскую границу, а весной 99 г. он проехал по границе дунайской, где по его приказу были проведены большие работы по её укреплению. Строились новые крепости, вдоль течения реки прокладывалась дорога. А близ Железных Ворот на Дунае, где быстрое течение и прибрежные скалы делали небезопасным движение судов по реке, был по повелению Траяна проложен обходной канал длиной в 3,2 километра и шириной до 30 метров. Если на Рейне работы велись прежде всего оборонительные, то на Дунае это была уже подготовка к будущей войне. И войне самой, что ни на есть, наступательной. Даже завоевательной.

Только завершив все эти работы, Траян наконец – то осенью 99 г. вступил в Рим.

«Путь твой был мирный и скромный, действительно как возвращающегося после водворения мира. Я даже не мог бы приписать к твоей похвале, что твоё прибытие не испугало ни одного отца, ни одного супруга… Не происходило никакого шума, когда ты требовал для себя экипажей, ты не оскорбил ничьего гостеприимства, содержание у тебя было, как у всех других, а при этом у тебя была свита, вооруженная и дисциплинированная». Так описал путь Траяна в столицу Плиний Младший. А вот, что он сообщает о самом въезде императора в Рим: «И прежде всего, что за славный день, когда ты, в такой мере ожидаемый и желанный, вступил в город! И сколь удивительно радостно, что ты именно сам въехал! Ведь прежних принцепсов ввозили или вносили, не говоря уже, что на колеснице четвернёй и на белых конях, а то и на плечах людей, что было уже слишком надменно. Ты же, будучи выше и значительнее других хотя бы своим ростом и телосложением, словно праздновал свой триумф не над нашим долготерпением, но над гордостью других принцепсов».

Траян приветствовал встречавших его сенаторов поцелуями и вызвал всеобщий восторг тем, что, называя имена награждённых почётными титулами, не прибёг к услугам раба – номенклатора. Обычно номенклатор называл имена лиц, каковые приветствующий император мог все и не помнить. Траян, значит, знал и помнил всех.

После восхождения на Капитолий и жертвоприношений новый принцепс двинулся на Палатинский холм в свою резиденцию. И здесь он вёл себя подчёркнуто скромно. Свидетельствует Плиний: «Оттуда ты отправился во дворец на Палатин, но с таким скромным видом, точно ты направлялся в дом частного человека». Соответственно вела себя и супруга Траяна: «Когда жена его Плотина в первый раз входила во дворец, то, обернувшись назад к людям, толпившимся на ступенях, сказала: «Какой я сюда вхожу, такой же и желаю и выйти. И на протяжении всего правления она вела себя так, что не вызывала ни малейшего упрёка».

Жену Траяна звали Помпея Плотина. Она была родом также из провинции, уроженкой города Немауса (совр. г. Ним на юге Франции). Происхождение не самое знатное – всадническая семья. Правда, была связана с влиятельным семейством Аврелиев – Фульвиев. Плотина была на пятнадцать лет моложе Траяна. Когда и при каких обстоятельствах был заключён их брак – неизвестно. Очевидно, что брак этот был прочен, супруги вели себя так, чтобы окружающие не могли в этом усомниться. Не случайно и Плотина удостоилась восторженных слов в «Панегирике» Плиния Младшего: «Твоя же, Цезарь, жена хорошо подходит к твоей славе и служит тебе украшением. Можно ли быть чище и целомудреннее её, или более достойной вечности? … Ведь твоя жена из всей твоей судьбы берёт на свою долю только личное счастье! Она с удивительным постоянством любит и уважает тебя самого и твоё могущество!»

Не менее восхищённо Плиний писал и о родной, очевидно, старшей, сестре Траяна Ульпии Марциане: «Такова же и сестра твоя! Она никогда не забывает своего положения сестры. Как легко в ней признать твою простоту, твою правдивость, твою прямоту. А если кто-нибудь начнёт сравнивать её с твоей супругой, у того сейчас же возникнет сомнение: что лучше для добродетельной жизни – счастливое происхождение или хорошее руководство. Ничто так не порождает вражду, как соперничество, особенно среди женщин. А соперничество возникает чаще всего на почве близких отношений, поддерживается сходностью положения, разгорается от зависти, которая обычно приводит к ненависти. Тем более приходится считать удивительным, что между двумя женщинами, живущими в одном доме и на равном положении, не происходит никаких столкновений, никаких ссор».

Марциана имела дочь Матидию Старшую, которая подарила ей внучку Сабину. Но вот у самих Траяна и Плотины, несмотря на столь умильно описанную идиллию их семейных отношений, детей не было. Конечно, тому могли быть самые разные причины, от желания супругов и не зависящие. Но вот Дион Кассий сообщает об одном из пристрастий Траяна, каковое никак не могло способствовать нормальной семейной жизни: «Мне, разумеется, известно, что он увлекался мальчиками и любил выпить, но, если бы по этой причине он совершил что – то дурное или позорное, ему было бы не миновать обвинений, однако в действительности он пил столько вина, сколько хотел, и оставался трезвым, а никому из мальчиков никакого вреда не причинил».

Не исключено, что именно эта порочная наклонность Траяна и сделала его брак бездетным. И отдадим должное мужеству и достоинству Плотины, сумевшей вопреки всему в интересах мужа и государства сохранить убедительную видимость для окружающих образцовой семьи.

Что до слабости Траяна к вину, то она не слишком удивительна для знаменитых воителей античной истории. Склонен к пьянству был основатель македонского могущества Филипп II, сын его, Александр Великий во хмелю бывал буен, с трагическими последствиями для иных. Великие римские полководцы Марий и Сулла, лютые враги, только в пристрастии к вину походили друг на друга. Марий, кстати, и помер – то от многодневного запоя. Славный Тиберий Клавдий Нерон за любовь к винопитию был шутливо прозван Биберий Кальдий Мерон (bibere – пить вино, caldius – горячий, merum – неразбавленное вино). Разве что гениальный Гай Юлий Цезарь был чужд любви к вину, по поводу чего его политический противник Марк Порций Катон Младший сострил, что Цезарь – единственный, кто взялся за государственный переворот трезвым.

Траян явно более походил на третьего Цезаря, Тиберия, нежели на первого, Юлия. При этом подобно же Тиберию он вполне соответствовал известным словам И. А. Крылова: «По мне хоть пей, да дело разумей!» По словам Аврелия Виктора, «своей выдержкой он смягчал и свойственное ему пристрастие к вину, которым страдал также и Нерва: он не разрешал исполнять приказы, данные после долго затянувшихся пиров».

Впрочем, и тайный порок Траяна, и явное его не всегда умеренное пристрастие к вину никак не отразились на восприятии его незаурядной личности римском народом. Почему? Вот как писали о достоинствах Траяна историки, коих нельзя упрекнуть в лести, ибо труды их относятся к временам позднейшим, от правления этого принцепса удалённым где на сто, а где почти и на три столетия.

Дион Кассий: «Ведь Траян более всего отличался своей справедливостью, храбростью и неприхотливостью. Крепкий телом (ведь, когда он пришёл к власти, ему шёл всего лишь сорок второй год) (неточность: Траяну в 98 г. шёл сорок пятый год – И.К. ) , он наравне с другими без труда переносил любые тяготы; зрелый разумом, он был равно далёк как от безрассудных порывов юности, так и от старческой вялости. Он никому не завидовал и никого не казнил, но удостаивал чести и возвышал всех достойных людей без исключения и поэтому никого из них не опасался, ни к кому не испытывал ненависти. Меньше всего он верил ложным наветам и менее всего был рабом своего гнева, и от чужого добра, и от неправедных убийств воздерживался равным образом».

Евтропий: «Среди многих его речей одна весьма достойна похвалы. Когда друзья укоряли его, что он со всеми окружающими держится просто, он ответил, что хочет быть таким императором, которого он сам хотел бы иметь, будучи простым подданным».

Аврелий Виктор: «Траян был справедлив, милостив, долготерпелив, весьма верен друзьям; так он посвятил своему другу Суре постройку: именно бани, именуемые суранскими. Он так доверял искренности людей, что, вручая, по обычаю, префекту претория по имени Субуран знак его власти кинжал, неоднократно ему напоминал: «Даю тебе это оружие для охраны меня, если я буду действовать правильно, если нет, то против меня».

Даже став императором, Траян всё равно ходил по Риму пешком, в отличие от своих предшественников, предпочитавших лектики (носилки), так как они, «как бы боясь равенства, теряли способность пользоваться своими ногами».

Траян завоевал симпатии римлян не только скромностью поведения, доброжелательностью к окружающим, эффектными, к месту и ко времени сказанными фразами, слуху каждого любезными. Он немедленно устранил из римской жизни самое тяжкое наследие предшествовавших правлений. Таковым был знаменитый закон Crimen laesae majestatis – Закон об оскорблении величия римского народа, со времени Тиберия реально ставший Законом об оскорблении величества принцепса. Все дела по обвинению в этом преступлении были немедленно прекращены. Более того, десятилетия подобных дел породили в Риме доносчиков, наветами и предательством губивших множество людей и на трагедии их наживавшихся. Способ избавления Траян нашёл преоригинальный. Кто знает, возможно он вспомнил, что шестьдесят с небольшим лет назад Гай Цезарь Калигула собирался утопить в море мерзкое наследие предшествовавшего правления – юных развратников и развратниц, тешивших любовными играми дряхлевшего Тиберия. Правда, почему – то передумал. Траян не передумал. Все доносчики – а их, думается, было куда поболе, нежели тибериевых «спинтрий» – были посажены на кое-как сколоченные подобия кораблей, каковые были отданы на волю стихии. Волны Тирренского моря быстро отправили на дно морское этих, вне всякого сомнения, худших из римлян. Оставались, конечно, и доносчики тайные, но их мудрый Траян обезвредил наипростейшим образом, запретив рассматривать анонимные доносы. Беспрецедентные в истории и воистину благороднейшие поступки правителя, пусть первый из них и отправил на съедение рыбам немало людей, наиподлейших, правда.

И вот результат: «Соблюдается уважение законов, общественная безопасность ни в чём не нарушается, никому не прощается его вина, но за каждую налагается возмездие, и изменилось только то, что страх внушают не доносчики, а законы». Так описаны важнейшие перемены в римской жизни, благодаря усилиям Траяна наступившие, в «Панегирике»

Плиния Младшего.

Картина, конечно же, явно идеализированная, но значительные перемены к лучшему, в правосудии римском случившиеся, сомнению не подлежат.

Надо отметить и радость многих и многих богатых римлян в связи с тем, что прекращение политических преследований обезопасило и их завещания. Ранее иные вынужденно из страха перед властителем вносили в свои завещания имя императора, которому предназначалась немалая доля. Надежда была таким способом владыку умилостивить, а часть наследства сберечь для родных людей.

Особое значение получило то обстоятельство, что после расправы над явными доносчиками и наступившего полного пренебрежения любителями доносов тайных хозяева рабов почувствовали себя в безопасности. Некогда Калигула прямо позволил рабам доносить на своих господ. Поступок, очевидно приблизивший его погибель. Последующие императоры прямо подобных указов не издавали, но при необходимости рабскими доносами не брезговали. Теперь же война рабов против хозяев стала невозможной. Более того, Траян усилил действие изданного ещё в 10 г. до Р.Х. указа Августа, согласно которому все рабы, проживавшие во время убийства хозяина его рабом под одним с ним кровом, подлежали казни. В 57 г. в начале правления Нерона особым постановлением сената эта беспощадная мера была подтверждена, а вскоре, после убийства в 64 г. префекта Рима Педания Секунда его любовником – рабом 400 человек, бывших собственностью покойного, по воле того же сената римского народа, одобренной принцепсом, были казнены. Теперь закон, по – видимому, распространили и на малолетних рабов. Не избегали кары и либертины убитого, которых высылали на острова.

Плиний Младший в одном из своих писем, написанном, кстати, вскоре после произнесения им благодарственной речи Траяну, произведшего славного литератора и друга в консулы (она и стала основой изданного позднее знаменитого Панегирика), рассказывает о гибели от рук своих рабов некоего Ларция Македона. Был убитый ранее к своим рабам господином, как свидетельствует сам Плиний, неприступным и жестоким. Тем не менее, человек своего времени и своего круга Плиний расправу над рабами – убийцами полностью одобряет, ужасаясь при этом их беспощадной жестокостью к хозяину. Любопытно, что Македон, будучи изувечен, несколько дней ещё прожил и умер, утешенный знанием, что отомщён: рабов наказали так, как за убитого господина. Впрочем, судьи могли понимать, что Ларций Македон уже не жилец.

Мрачную пикантность происшедшему придаёт происхождение самого погибшего: он был сыном либертина, бывшего раба. Такая вот злая ирония судьбы.

Суровость Траяна в рабском вопросе естественна. Война рабов против господ, если допускается доносительство на хозяев, – безусловный вред государству. Снисходительность к рабам – убийцам – также дело, совершенно невозможное. Потому смягчить действующий закон нельзя, а, с учётом стремления к укреплению порядка в государстве, можно и в меру необходимости усилить.

К населению же свободному политика нового императора была решительным образом полна благосклонности и заботы. Зажиточные радовались, что уходит в прошлое практика конфискаций имущества. Малоимущие ликовали, поскольку Траяну удалось быстро наладить снабжение Рима хлебом, раздачи которого были основой существования сотен тысяч жителей столицы. Впервые Рим перестал зависеть от хлебных поставок из Египта. Более того, когда вскоре в Египте был неурожай, то помощь хлебом пришла на берега Нила с берегов Тибра. Государство при Траяне взяло на себя заботу о воспитании сирот и детей неимущих родителей. Продолжая политику Нервы, Траян также старался поддержать мелкие и средние землевладения в Италии. Был учреждён так называемый алиментарный государственный фонд. Из него выдавались ссуды землевладельцам под залог участков земли под небольшой процент: 5 % годовых. Полученные фондом проценты шли на помощь малоимущим. Дети бедноты получали денежное вспомоществование: мальчики по 16, а девочки по 12 сестерциев в месяц. Были благотворительные фонды, которые пополнялись пожертвованиями богатых людей, что приветствовал и справедливо поощрял сам Траян. Одним из самых щедрых жертвователей стал Плиний Младший. Он выделил родному городу Комо полмиллиона сестерциев на содержание бедных детей. Важно то, что подобные фонды создавались не только в Риме и Италии, но и в провинциях Империи. Неудивительно. Ведь царил на Палатине впервые в римской истории провинциал. Хотя, будем справедливы к предшественникам Траяна, уже со времён Августа и особенно Тиберия римская власть смотрела на провинции как на части государства, в заботе её нуждающиеся, а не только как на источник дохода для Рима и Италии.

Впрочем, Италия естественным образом продолжала быть объектом особой заботы высшей власти. Не зря ведь Траян потребовал, чтобы сенаторы не менее трети своих земельных владений имели в Италии. Это, несомненно, способствовало бы росту стоимости италийских земельных угодий и, соответственно, благополучию важнейшей части Империи.

Заботы Траяна о процветании державы проявилась и в строительстве новых дорог, обустройстве гаваней. Это способствовало развитию торговли, росту городов, упрочению связей между землями Империи.

Таким образом, очевидно, что правление Траяна с самого начала выглядело безусловным благом для Римской державы. Очевидные перемены к лучшему могли заметить и ощутить, по сути, все слои населения Империи. Свободные слои, разумеется. Но в одной сфере никаких перемен не произошло. Ведь что Траян изменил в отношениях с сенатом по сравнению с Домицианом? Исключительно формы, жесты, поклоны – всё то, что льстило самолюбию сенаторов. Но что касательно самого объёма императорской власти, то он остался прежним, неприкосновенным. Даже прекращение политических преследований, показательная расправа с известными явными доносчиками – свидетельство её могущества и реальной неограниченности. Сенат получил от Траяна всё возможное уважение и доброжелательство, но ни крупицы реальной власти. Правда, будем справедливы, он на неё и не претендовал. «Patres conscripti», «отцы, внесённые в списки», то есть, римские сенаторы были счастливы тем, что им боле не грозят процессы «за оскорбление величия», нет конфискаций, не требуются разорительные завещания в пользу принцепса. Можно свободно вести речи, при прежних императорах опасные для жизни, даже писать sine ira et studio – без гнева и пристрастия – о временах давнего и недавнего прошлого, не забывая восторгаться настоящим. А власть? В Империи уже сменилось несколько поколений сенаторов, смирившихся с сугубо декоративной ролью сената. Хотя и встречались ещё в их рядах те немногие, что тосковали по давним временам, когда сенат подлинно был Сенатом Римского Народа. Но то была лишь тоска по безвременно ушедшему… Потому искренне сенаторы восхищались столь милосердным принципатом, не претендуя ни на то большее. В сравнении со всеми без исключения предшественниками Траян действительно был наилучшим принцепсом, в чём «отцы отечества» реально убедились.

Образцовости Траяна как римского императора способствовала и его внешность. Вот одно занятное наблюдение историка: «Траян, первый испанский император, представлял собой классический образ героя. Желая следовать данному образцу, он точно так же, как Юлий Цезарь, Август и все остальные римские императоры до него, был чисто выбрит, коротко пострижен, а волосы носил, зачесав вперёд». Другой автор, опираясь на скульптурные же портреты, увидел Траяна как «мощно сложенного человека, с толстой шеей, длинным носом и волосами, тяжёлой бахромой обрамляющими лицо».

Рассказ о том, в каких достойных делах воплощалось «дней Траяновых прекрасное начало» будет неполон, если не сообщить в нём о возвращении из ссылки философов. Домициан, следуя то ли примеру отца, то ли сам не жалуя мыслителей, неизбежно склонных к зловредному для властей вольнодумству, вновь разослал по окраинам государства или же просто подальше от Италии философов, ранее возвращённых в Рим его добродетельным братом Титом. Среди них был и знаменитый уроженец города Прусы в Вифинии Дион Хрисостом. Его ссылка оказалась, возможно, самой дальней, ибо он побывал даже на окраине античного мира – в Ольвии на берегах Днепра и Южного Буга. Собственно, изгнание его отменил ещё Нерва, но, оказавшись в Риме в 100 г. при Траяне мудрый философ именно его восславил как своего благодетеля, тем более, что Траян с почётом его принял. Благодарность Диона оказалась воистину «царской», ибо заключалась в написании и публикации четырёх речей – всего за свою долгую жизнь философ записал и издал их 79 – «О царской власти». В них нарисован облик идеального правителя, доброго и справедливого, коему сами боги, избрав его для правления, дали силу достойно выполнять свой долг перед государством.

Такой царь – воистину отец и благодетель тех, над кем он царствует. Особо подчёркнуто, что во власти ему помогает аристократия – лучшие люди государства. Такой вот замечательный образ Траяна и сенаторского сословия при нём.

Строго говоря, ничего оригинального в этом описании не было. Это традиционный эллинский со времён Аристотеля образ достойного царя при правильной форме правления монархии, чуждой проявлениям тирании. Важным представляется то, что Траян действительно в глазах огромной массы своих подданных таким выглядел. Да, собственно, таким, по сути, он и был, если смотреть на него глазами римлянина. Оценку эту стоит подкрепить словами из эпиграммы Марциала, дожившего до начальных лет правления Траяна и счастливого от осознания того, что ему ныне не нужно расхваливать господина и бога, то бишь, Домициана, а можно искренне воспеть нового правителя – Траяна:

Марциал именует Траяна «справедливым сенатором», ещё раз вспоминая о его полномочиях принцепса, председателя сената. Но далеко не все предшественники Траяна любили такие напоминания. Вспомним, как шут веселил Нерона такой фразой: «Я ненавижу тебя, Нерон, за то, что ты сенатор!»

Конечно, само правление Траяна не содержало никаких новых политических идей, не пыталось вводить какие – либо новые формы государственного управления. Да и сам новый принцепс ни к чему такому не стремился. Он сделал главное: подарил римлянам такое правление, какое для них действительно было наилучшим. Причём сделал это честно, по убеждению. Несправедливо было бы усомниться в том, что его слова о желании быть таким принцепсом, коего он сам пожелал бы иметь, будучи подданным, были глубоко искренними. Он всей практикой своего правления слова эти подтверждал. Образцы правления из времён «двенадцати Цезарей», каковыми мог руководствоваться Траян, достаточно очевидны. Это и опыт самого основателя принципата Августа, и первая половина правления Тиберия, когда отношения сената и императора были просто образцовыми. Дела Флавиев тоже во многом содержали позитивные начала, даже правление третьего из них, в годы которого так успешно возвысился Траян. Заветы Нервы, само собой, им никогда не были забыты.

Сам же Траян, как мы помним, наилучшим опытом правления в Империи полагал «золотое пятилетие Нерона» – 54–59 гг. Но это – опыт политики внутренней. В делах внешних Траяну предстояло воплотить в жизнь то, что не успел свершить остановленный предательскими ударами мечей и кинжалов заговорщиков Гай Юлий Цезарь. И дела эти оставались очень актуальными даже спустя почти полтораста лет. Ведь, разгроми Цезарь гето – дакийскую державу Буребисты, возможно, и не возникло бы на римских рубежах очевидно зловредное для Империи царство Децебала. Ну а главная мечта божественного Юлия – покорение Парфии – не могла не тревожить воображение императора – воина, каковым до мозга костей являлся Траян. У него уже был один славный титул – Германский. Он заслужил его своими ратными трудами на рейнской границе. Правда, такой же титул ранее носили императоры, к победам над германцами никакого отношения не имевшие: Калигула, Клавдий, Нерон, Вителлий. Парадоксально, Тиберий, успешней всех с германцами сражавшийся и границу Империи по Альбису (Эльбе) утвердивший, такого титула не имел! Тиберий, правда, был напрочь лишён тщеславия и похваляться своими воинскими достижениями не любил. Этим он решительно отличался от всех, пожалуй, римских полководцев эпохи военного могущества Рима со времён Пунических войн. Траян, будучи военным человеком, что называется, до мозга костей, конечно же полагал победоносные завоевательные войны главной целью своего начавшегося правления. Опыт того же Тиберия и завещание божест венного Августа, призывавшего римлян отказаться от дальнейших завоеваний, решительно не были для него примером для подражания и исполнения. «Войну он любил», – просто и ясно сообщает Дион Кассий. Плиний Младший, правда, в своём «Панегирике», обращаясь к Траяну, уверял себя, римлян и самого императора в исключительно миролюбивом настрое нового правления: «Но тем более достойна восхваления твоя умеренность, что, не насыщаясь военной славой, ты любишь мир и те обстоятельства, что отец твой был удостоен триумфов, и что лавровая ветвь была посвящена Юпитеру Капитолийскому в день твоего усыновления, – всё это не является причиной, чтобы ты при всяком случае стремился к триумфам. Ты не боишься войн, но и не вызываешь их».

Сей идиллический портрет миролюбца – Траяна можно, конечно, объяснить тем, что написан он был в 100 – ом году, когда на рубежах Империи царил мир, и новый принцепс пребывал в своём дворце на Палатине. Но, думается, он безнадёжно далёк от действительности. Само собой, Траян грядущих войн не боялся, но нелепо подозревать его в их нежелании. Здесь стоит обратиться к словам Аммиана Марцеллина. Сообщая, что имератор Юлиан (361–363 гг.) «воодушевлял своих солдат и тем, что постоянно клялся не тем, что ему было дорого, а величием своих начинаний: «Верно, как то, что я сокрушу персов», он указывает, что «Таким же образом, как рассказывают, имел обыкновение подтверждать свои слова Траян: «Верно, как то, что я увижу Дакию обращённой в провинцию», «Как то, что я по мосту перейду Истр (Дунай) и Евфрат».

Легко понять, что клятвы такого рода могли произноситься только до Дакийской и Парфянской кампаний Траяна. Так что стремился новый владыка Рима к большим завоевательным войнам. И образцом здесь для него, в чём нельзя усомниться, был Гай Юлий Цезарь. Траян в своих мечтах и планах устремлялся туда, куда путь ему указывал сам божественный Юлий.

К войне Траян готовился основательно, верно оценивая её серьёзность. Преж де всего, он резко усилил дисциплину и боевую подготовку в легионах.

«Как прекрасно, что дисциплину в лагерях, пошатнувшуюся и почти совсем упавшую, ты снова восстановил, преодолев пороки предшествующего поколения: лень, упрямство и нежелание повиноваться. Безопасно стало заслуживать уважение и любовь, и уже никто из вождей не боится больше ни того, что солдаты его любят, ни того, что не любят, а потому в равной мере уверенные, что не подвергнутся ни оскорблениям, ни льстивым восхвалениям, они усердствуют в трудах, участвуют в упражнениях, учатся действовать оружием, брать крепости, командовать людьми».

Здесь Плинию вполне можно довериться. Хотя, похоже, он сгустил краски, описывая состояние римской армии при Домициане в конце его правления.

Подготовка к походу на север от Дуная шла самым интенсивным образом. Расположенные в Мёзии ещё по повелению Домициана четыре легиона – I Италийский, IV Флавиев, V Македонский и VII Клавдиев легионы отрабатывали переправу через большую реку. Были усилены новыми кораблями Мёзийская и Паннонская флотилия на Дунае, создавались долговременные запасы продовольствия, снаряжения, прибывали десятки тысяч голов вьючного и обозного скота. Весной 100 года ещё шесть легионов – I Вспомогательный, II Вспомогательный, Х Сдвоенный, XI Клавдиев и I легион Минервы – постепенно, дабы не привлекать внимания, но последовательно подтягивались к Поддунавью. Был завершён уже упоминавшийся канал в обход порогов у Железных ворот на Дунае. В честь этого была даже сделана надпись, открытая археологами в 60-е годы ХХ века. Она гласила: «Император Цезарь, сын божественного Нервы, Траян Август Германик, великий понтифик, обладавший трибунской властью пять раз, отводя воды реки вследствие опасности Катаракт (порогов), сделал судоходным течение Дуная».

Главной сложностью во всех этих грандиозных приготовлениях было сокрытие от будущего противника истинных замыслов императора.

В Риме хорошо помнили печальный опыт столкновений с даками при Децебале, не слишком переоценивали успех при Тапе Теттия Юлиана и потому резонно опасались превентивного удара варваров в случае, если их царю планы Траяна станут очевидны. Дакийских послов даже сердечно принимали в Риме. Только немногие в ближайшем окружении Траяна (очевидно, те, при ком он не стеснялся произносить упомянутые Аммианом Марцеллином клятвы) знали намерения своего императора. Что ж, это говорит исключительно в пользу Траяна как выдающегося военного руководителя. Здесь он был достойным продолжателем завета славного Квинта Цецилия Метелла Македонского, знаменитого не только окончательным усмирением и покорением некогда могучей Македонии в 148 г. до Р.Х., но и словами, кои должен помнить каждый полководец: «Я бы сжёг и свою тунику, если бы предполагал, что она знает мои планы».

Спустя триста лет после Траяна позднеримский историк военного дела Ренат Вегеций давал такой совет военачальникам: «Что ты собираешься делать – обсуждай с очень немногими и самыми верными. А лучше всего, сам с собой».

Траян, как мы видим, так и действовал, подавая образцовый пример потомкам.

Причины войны Римской империи против царства даков Децебала достаточно очевидны. Для начала, Траян «был удручён тем количеством денег, которое они (даки) получают ежегодно, и, кроме того, видел, как возрастают их могущество и высокомерие».

Субсидии Домициана Децебалу, вынужденно щедрые, конечно же, остро напоминали римлянам о трагедии армии Фуска в Карпатских горах, о гибели легиона Жаворонков и о том, что победа Теттия Юлиана не стала полноценным реваншем. Ну, и сам убыток для финансов Империи ежегодный было, конечно же, постыдно сохранять. И вообще, о необходимости реваншироваться за военные неудачи римляне не забывали никогда.

Имелись и иные, весьма весомые причины для похода римских легионов за Дунай:

– Дакия была замечательно богата золотом, серебром и иными, пусть и неблагородными, но полезными металлами.

– Успешный поход мог дать Риму десятки, а то и сотни тысяч рабов, что было бы совсем не лишним для экономики Империи.

– Обширная вновь приобретённая провинция, богатая не только полезными ископаемыми, но и лесами, и плодородными землями, и замечательными пастбищами, при колонизации её сулила немалые хозяйственные выгоды для Римской державы.

– Покорение Дакии – снятие очевидной угрозы с Дунайских рубежей Империи, создание мощной опоры Римской власти на землях к северу от Дуная, укрепление безопасности Мёзии и Паннонии.

Наконец, для Траяна это не только новый титул, не только триумф, но и осознание того, что он совершил то, о чём Цезарь только имел замыслы. Значит, он пошёл дальше самого божественного Юлия! Четырнадцатый Цезарь победоносно продолжил дело Первого!

Траян в сопровождении префекта преторианских когорт Клавдия Ливиана выступил из Рима 25 марта 101 года. Старейшая жреческая коллегия арвальских братьев – на заре Рима её учредил сам Ромул, ставший её двенадцатым участником, остальные же были его молочные братья – сыновья Акки Ларенции, вырастившей Ромула и Рема – принесла жертвы и совершила обеты Юноне, Минерве, Юпитеру Побеждающему. Прозвучало молебствие Отцу – Марсу, Марсу Победителю, Фортуне возвращающейся, Матери Весте, Отцу – Нептуну, Гераклу – Победителю, «чтобы ты, император, Цезарь Август Траян Германик Нерва, сын божественногог Нервы, благополучно возвратился и одержал победу».

 

Глава IV. Траян и Децебал – первая схватка

Несколько десятилетий в правление семи цезарей – Нерона, Гальбы, Отона, Вителлия, Веспасиана, Тита, Домициана – Римская держава не вела больших завоевательных войн. Последним успешным завоеванием был поход в Британию при Клавдии в 43 г. Правда, сам император играл в этой кампании роль, скорее, представительскую, да и вторгались на остров лишь четыре легиона (40 тыс. человек). Теперь же, в 101 г., стотысячное римское войско возглавлял достойнейший император – полководец. Потому дакийский поход воспринимался римлянами как возрождение великой военной славы Империи, о каковой в последние десятилетия доблестные потомки Ромула стали как – то забывать. Поражения от тех же даков, сарматов и германцев при Домициане были обидными воспоминаниями. Тяжёлая, пусть и победная кампания по укрощению маленькой Иудеи, при Веспасиане Титом завершённая, поводов для особой гордости не давала. Потому справедливыми представляются слова Луция Аннея Флора, что «лишь при Траяне народ империи вновь напряг свои мускулы, и вспыхнули надежды, что вопреки всеобщему ожиданию старость империи зазеленела возвращённой юностью».

Понимая значение этой войны, Траян написал воспоминания о ней. Его личный врач Критон также описал дакийские кампании своего великого пациента. Но, увы, обе эти книги для потомков не сохранились, канув в Лету, очевидно, во времена гибели Римской империи. Сохранилось, правда, описание войн Рима с Дакией Диона Кассия, написанное век спустя после их завершения. Но, «как ни странно, но нет другого события в античности, о котором у нас было бы так мало письменных свидетельств, но так много его изображений». Бесценным источником здесь стала знаменитая колонна Траяна, воздвигнутая в честь победного завершения завоевания Дакии, барельефы которой замечательно иллюстрируют походы римлян за Дунай. Вкупе письменные и изобразительные источники позволяют историкам достаточно подробно описывать ход дальнейших кампаний Траяна.

Готовая к походу римская армия сосредоточилась в провинции Верхняя Мёзия близ городка Виминаций на Дунае (совр. г. Костолац в Сербии). Здесь же сосредоточился речной флот. Когда к войску прибыл император, всё уже было готово к вторжению. К походу Траян, что было совершенно естественно, привлёк ряд видных римских военачальников с большим боевым опытом и, понятное дело, лично ему преданных. Среди таковых должно выделить Луция Лициния Суру. Этот пожилой уже человек сыграл в жизни Траяна совершенно особую роль. Будучи близок к императору Нерве, именно он посоветовал принцепсу усыновить Марка Ульпия Траяна. Многоопытным полководцем был Гней Пинарий Эмилий Цикатрикула Помпей Лонгин. Некогда он, будучи войсковым трибуном, был стойким сторонником императора Гальбы, побывал консулом, достойно проявил себя в наместничестивах в Иудее в 86 г., Верхней Мёзии в 93–96 гг., Паннонии – в 97–98 гг. Помпей Лонгин имел опыт войны с даками. Ему довелось сражаться в победном бою при Тапе в 88 г. Испытанным военачальником был Манлий Либерий Максим, легат Нижней Мёзии в 100–102 гг. Особо должно упомянуть Лузия Квиета, славного предводителя мавританской конницы. Он начинал службу ещё при Домициане и был тогда префектом кавалерийской алы (300 всадников), сформированной из своих соотечественников. Служба его при последнем Флавии сложилась не лучшим образом. Согласно сообщению Диона Кассия, «осуждённый за негодное поведение он был уволен со службы и подвергнут бесчестию. Однако позже, когда началась война с даками и Траяну понадобилась военная помощь мавров, он по собственному почину явился к нему и отличился великими подвигами». Нам неизвестно, насколько действительно провинился Лузий Квиет перед Домицианом и справедливо ли был он наказан, но для Траяна он стал бесценным соратником. Спустя почти три столетия последний великий римский историк Аммиан Марцеллин назовёт Лузия Квиета наряду с Гнеем Домицием Корбулоном одним из недосягаемых образцов воинской доблести.

Помимо этих наиболее выдающихся полководцев, бывших ближайшими соратниками Траяна в начинающейся кампании, обратим внимание на 25 – летнего квестора Публия Элия Адриана. Квестором Траян сделал его в 100 г., тогда же в жизни молодого человека произошло ещё одно немаловажное событие. Он стал супругом Вибии Сабины, внучатой племянницы Траяна. Матерью Сабины была Матидия Старшая, дочь сестры Траяна Марцианы. Известно, что Адриан всегда с большим уважением относился к своей тёще.

Брак сей, однако, был заключён при совсем не простых обстоятельствах. Траян первоначально согласия на него не давал. Решающая роль в соединении судеб двух молодых людей принадлежала супруге императора Помпее Плотине. Такое покровительство августейшей особы молодому человеку с учётом известных нетрадиционных пристрастий Траяна не может не навести на не самые лестные для императорской семьи мысли. Да, Плотина замечательно достойно исполняла обязанности императрицы в публичной жизни. В этом не дают усомниться римские историки. И современник Плиний Секунд, и позднеримский автор Аврелий Виктор, чьи глубоко почтительные характеристики Плотины уже приводились. В то же время не могла быть жена Траяна счастлива в интимной жизни как раз из – за тех самых особенностей любовных предпочтений мужа. А тут Адриан, молодой красавец, блестяще образованный, пользующийся исключительным успехом у женщин. Один из его биографов даже эффектно сравнил молодого Адриана с Арамисом. Плотина – сама человек интеллектуальный, и молодой родственник ей неизбежно ближе по – военному грубоватого, пусть и почитаемого мужа. Мужские достоинства Адриана также не могли не быть замечены ею. К тому же, Адриан был лишь на шесть лет моложе Плотины. Потому мысль о том, что отнюдь не квазиматеринская или квазисестринская забота руководила покровительством Помпеи Сабины Публию Элию Адриану, вовсе не представляется крамольной.

Как относился Траян к столь трогательному покровительству своей супруги молодому красавцу – нам неизвестно. Возможно, его устраивало соблюдение Плотиной и Адрианом внешних приличий, что не позволяло бросить тень на императорскую семью. Тем более что новоявленный квестор, приступив к военной службе, в начавшемся походе проявил себя самым достойным образом, обнаружив немалые организаторские таланты.

Тем временем на Дунае прошли весенние разливы, и переброска понтонных мостов стала возможной. Барельефы колонны Траяна иллюстрируют переход римских легионов через пограничную реку. По двум мостам легионы устремляются в Дакию.

Весть о вторжении римской стотысячной армии в пределы Дакии, разумеется, быстро достигла столицы царства и потрясла Децебала, осознавшего нешуточность намерений Траяна. Пишет об этих днях Дион Кассий: «Децебал, узнав о его наступлении, испугался, так как хорошо понимал, что прежде он победил не римлян, а Домициана, тогда как теперь ему предстоит воевать и против римлян, и против императора Траяна».

Впрочем, Децебал не принадлежал к тем политикам и воинам, которые готовы заранее смириться с поражением. Он немедленно созвал все свои наличные военные силы, обратился за помощью к соседям. Даки вполне могли рассчитывать на поддержку иранцев – сарматов, германцев – бастарнов, родственных фракийцев – карпов и костобоков, кельтов. Надеждам на помощь соседей не могла не способствовать пестрота населения самой Дакии, где наверняка среди подданных Децебала были представители всех перечисленных племён. Есть и версия, что само имя Децебал не было дакийским, что совсем не мешало ему успешно царствовать в Дакии.

Чтобы отразить римское вторжение Децебал попытался использовать все доступные ему средства. Он спешно собирал многочисленное войско, основу которого составляли испытанные бойцы, многие из которых уже сражались с римлянами. Их, конечно же, вдохновляла память о победе над Фуском, а также желание отомстить за неудачу под Тапой, когда легионы вёл Теттий Юлиан. Послы Децебала были направлены к соседним с Дакией племенам сарматов, бывшим наиболее враждебными Риму. Пытаясь выиграть время, дакийский царь прибег и к помощи дипломатии. В римский стан один за другим стали прибывать послы даков. Первыми прибыли посланцы не самого высокого ранга – так называемые «длинноволосые», к высшей знати не принадлежавшие. Столь непочтенное посольство, скорее всего, должно было выполнить функции разведывательные – доложить Децебалу о видимой мощи римского войска и о направлении его движения, выяснив заодно, расположены ли вообще римляне к переговорам. Несложно догадаться, что по всем вопросам посланцы доставили Децебалу сведения неутешительные.

Тем временем римские войска продвигались вглубь Дакии. Сам Траян шёл в авангарде. В начале похода к нему присоединились Помпея Плотина и Марциана. Присутствие в воинском стане императора членов его семьи, в данном случае жены и сестры, было явлением новым в военной практике римлян. До сих пор ни один из цезарей, предшественников Траяна, так не поступал. Можно, правда, вспомнить Германика и Агриппину Старшую. Та сопутствовала мужу в пограничных лагерях, встречала на мосту через Рейн возвращавшиеся из похода легионы и была замечательно популярна в армии. Но Германик не был императором.

Думается, Траян таким образом очередной раз публично подчёркивал свою приверженность традиционным семейным ценностям. Престиж августейшей семьи присутствие в войске жены и сестры только укрепляло.

Переправившись за Дунай, римское войско поначалу двигалось в северном направлении. Сохранилось несколько слов из походного сообщения Траяна об этой стадии похода: «Мы выступили оттуда в Берзаб, а потом в Аизы». Далее римляне повернули на восток, а затем вновь на север, в направлении хорошо памятной и римским легионам, и дакийским войскам Тапы.

Децебал теперь попытался начать переговоры всерьёз. В стан Траяна прибыли так называемые дакийские «пилофоры» – представители высшей знати, носившие специальные войлочные шапки – знаки их высокого достоинства. «Они, отбросив в сторону оружие и распростёршись ниц на земле, умоляли Траяна, если возможно, позволить Децебалу лично предстать перед ним для переговоров, заверяя, что он выполнит всё, что будет приказано; если же нет, то послать кого-нибудь для встречи с ним».

Это посольство и высказанную послами готовность Децебала покориться Риму Траян, похоже, воспринял всерьёз. Ответное римское посольство возглавили также знатнейшие из римлян: ближайший друг Траяна Луций Лициний Сура и префект претория Клавдий Ливиан. Децебал, однако, от встречи с Сурой и Ливианом уклонился, вновь выслав к римлянам очередное посольство. У Траяна не осталось сомнений, что царь даков просто пытается выиграть время, надеясь собрать больше сил и привлечь больше союзников. Потому наступление римских легионов в Дакии неумолимо продолжалось. Вскоре «Траян захватил несколько укреплённых высот и на них нашёл оружие, захваченные [у римлян] военные машины и знак легиона, в своё время отбитый у Фуска». Это был орёл V легиона Жаворонков, некогда бесславно утраченный римлянами во время злосчастного похода в Карпаты префекта претория Корнелия Фуска в 86 г. в правление Домициана. Невольно вспоминается эпизод из похода Германика за Рейн в начале правления Тиберия, когда римляне возвратили изображение орла одного из погибших в Тевтобургском лесу легионов Квинтилия Вара.

Последним средством остановить продвижение Траяна вглубь Дакии стало поднесение римскому императору странного послания: большого гриба, «на котором латинскими буквами было написано, что буры и другие союзники советуют Траяну вернуться назад и заключить мир». Буры – одно из германских племён, союзных дакам.

Грибное послание, пусть и на латыни, сердце Траяна нисколько не тронуло. Вскоре близ Тапы развернулось генеральное сражение кампании. Стоял сентябрь 101 г. Во время битвы разразилась гроза. «Около 200 ысяч человек сражались здесь в горной долине при Тапе при проливном дожде и среди вспышек молнии и грохота грома. У даков не было римской организованности, но на их стороне было численное превосходство, а также и физическое: худощавые варвары были выше среднего римского легионера» – так написал об этой битве австралийский антиковед Стивен Дандо – Коллинз.

Особо опасными в бою для римлян, что показали предыдущие столк новения с даками, были серповидные мечи варваров на длинных рукоятках. Сами даки называли их «sica», римляне дали вражескому оружию имя «falx». Виртуозно владея этими мечами, даки наносили немалые потери противникам в рукопашном бою. Противоядие римляне нашли в навязывании варварам ближнего боя. В этом случае короткий римский меч – гладиус, которым можно было не только рубить, но и наносить колющие раны врагу, получал явное преимущество. На одном из римских монументов, посвящённом дакийским войнам Траяна, есть такое изображение: дак занёс над римским легионером свой falx, собираясь двумя руками обрушить его на голову противника, но римлянин ловко первым вонзает гладиус в тело врага и убивает его. Учитывая, сколь усердно перед этой кампанией легионеры под водительством Траяна совершенствовали свою боевую подготовку, что обязательно предполагало учёт всех сильных сторон вражеского воинства, к решающей битве римляне подошли во всеоружии. Стоит отметить и такую немаловажную деталь: своим длинным серповидным мечом даки могли наносить римлянам раны на расстоянии. Наиболее опасной представлялась рана в незащищённую доспехами и щитом правую руку, держащую меч. Перед дакийским походом легионеры получили новое защитное приспособление из металлических пластин на нижней части правой руки.

Жестокая непогода не остановила сражения, которое, в конце концов, принесло армии Траяна желанную победу. Яростный, отчаянный натиск полчищ варваров разбился о железный строй римских легионов, ведомых испытанным и решительным полководцем. Децебал мог окончательно убедиться, что Таян совсем не чета Домициану. Поражение даков было полным.

Тапская битва, что неизбежно вытекало из её крайне ожесточённого характера, была очень кровопролитной. Дион Кассий пишет о ней: «Траян вступил с варварами в сражение, в котором со стороны римлян было множество раненых, а среди врагов множество убитых; и, когда иссяк запас перевязочных средств, он, говорят, не пожалел и собственных одежд, но распорядился разорвать их на бинты. В честь солдат, погибших на поле боя, он приказал соорудить алтарь и ежегодно совершать поминальные жертвоприношения».

Такой поступок Траяна, отдавшего собственную одежду на бинты, напоминает подобное по сути поведение на войне другого великого римского полководца – Тиберия. По свидетельству Веллея Патеркула, непосредственного участника описываемых им событий, «За всю Германскую и Паннонскую войну никто из нас, будь он выше или ниже по положению, в случае болезни не оказывался без заботы Цезаря (Тиберия – И.К. ) об излечении и поправки здоровья, словно все его помыслы были совершенно свободны от бремени великих дел и нацелены на одно это. Была наготове запряжённая повозка; находилась в общем пользовании его лектика – применение её довелось испытать подобно другим и мне. Не было никого, кому не сослужили бы службу для поправки здоровья и лекари, и кухонные принадлежности, и переносная баня, предназначенная лишь для него одного».

Что ж, Траян был достойным продолжателем славных традиций заботы о солдате, заложенных великим предшественником.

Битва при Тапе завершилась победой римлян, что очевидно обозначало, каков будет итог всей войны. Но до окончательного торжества над Дакией было ещё далеко. Наступали осенние и зимние месяцы, обещавшие плохую погоду в горах, предгорьях и на внутрикарпатском плато и, соответственно, скверные условия для быстрого завершения кампании. Полководческий опыт Траяна диктовал ему необходимость отложить решительные военные действия до следующей весны.

Траян достаточно вознаградил успешно проведшую весенне – осеннюю кампанию армию. Все легионы удостоились императорской похвалы, а отличившиеся в боях воины получили заслуженные награды. Немалой была и военная добыча. Барельеф колонны Траяна, посвящённый событиям осени 101 г., изображает римских солдат, уходящих с мешками на спинах. Можно предположить, что в мешках этих было и золото, каковым, как известно, была богата Дакия, но, скорее всего, там превалировала соль. Ведь именно в этой области Южных Карпат её даки добывали. Соль же во все времена была ценным продуктом и ходовым предметом торговли.

Итак, римская армия вернулась к Дунаю, где расположилась в построенных и полностью оборудованных зимних лагерях, ожидая наступления времени весенней кампании следующего года. Печальной оказалась судьба римских пленников, пусть и немногочисленных. Даки, вымещая на них все свои обиды за вторжение и за поражение при Тапе, обращались с ними предельно жестоко. На барельефе колонны изображено, что во время отхода легионов к Дунаю дакийские женщины пытают обнажённых пленных римлян.

Избежать военных действий зимой римлянам всё же не удалось. Обращения Децебала к соседним племенам за помощью против Рима принесли не только нелепое грибное послание германцев, но и вторжение в пределы Империи номадов. Многочисленное конное войско сарматов, перейдя по льду замёрзший Дунай, вторглось в Мёзию. Одновременно Децебал, взбодрённый военной поддержкой союзников, начал свою зимнюю кампанию. Даки атаковали римские пограничные укрепления по Дунаю. Любопытно, что эта часть течения Дуная то ли не замёрзла, то ли лёд ушёл из – за резкой оттепели, но Траяну пришлось в помощь осаждённым крепостям пехоту переправлять на лодках, а самому с конницей перейти реку по двум понтонным мостам. Даки не ожидали столь быстрой реакции римского полководца и, соответственно, стремительного движения его войск. Траян углубился в пределы Дакии, зайдя в тыл атаковавшим римские укрепления дакам. Более того, римлянам удалось окружить и уничтожить огромный дакийский обоз. Большинство даков было перебито, немногие уцелевшие попали в плен. Среди них оказалось несколько «пилофоров» – дакийских аристократов в символизирующих их знатность войлочных шапочках.

В Мёзии местные легионы справились с сарматским вторжением собственными силами. Десять тысяч римлян встретили пятнадцатитысячную сарматскую армию близ деревни Никополь (плато Адамклиси в долине Урлуя современной румынской Добруджи). Сарматы потерпели полное поражение и с немногими уцелевшими силами вернулись за Дунай. Лёд на реке был непрочен и несколько сарматов в тяжёлых доспехах утонули, когда лёд проломился под копытами их коней. Очень тяжёлыми оказались и римские потери. В бою погибло до четырёх тысяч воинов.

Даже с помощью сарматов Децебалу не удалось перехватить инициативу. Более того, у сарматов после жестокой неудачи похода в Мёзию пропало желание поддерживать даков. Остатки войск Децебала, безуспешно атаковавших римские укрепления, удалились в Карпаты. Но желание сопротивляться римскому вторжению у варваров вовсе не пропало. Децебал собирал все наличные силы для отражения грядущего римского весеннего похода, понимая, что целью его будет столица его царства – Сармизегетуза. Главной надеждой даков становились теперь их горные крепости и густые карпатские леса, затруднявшие движение колонн римских легионеров. Траян тем временем поздравил свои победоносные войска с победами в не ожидавшейся, но, тем не менее, весьма успешной зимней кампании.

Весной 102 г. война возобновилась. В канун похода Траян обратился к армии с речью, вдохновляя её на победные свершения, долженствующие привести войну к единственно возможному финалу – покорению Дакии. Наступление римлян было тщательно продумано и подготовлено императором – полководцем. Сам он возглавлял основную, центральную часть войска, двигавшуюся через горы и ущелья прямо к Сармизегетузе. Именно на легионы, ведомые Траяном, ложилась сложнейшая задача овладения горными крепостями даков, прикрывавшими подступы к столице варварского царства. Собственно, крепости эти и были последней надеждой Децебала. Напрасной надеждой. Римский воин, как известно, с древнейших времён дружил не только с мечом, но и с лопатой. В лесистых Карпатах он показал, что и топор лесоруба ему по плечу. Легионы уверенно прокладывали дороги через леса, разведка своевременно обнаруживала засады варваров в горах и ущельях, одна за другой были взяты штурмом горные крепости. Усилия даков остановить или хотя бы задержать наступление Траяна были тщетны. Лесные завалы в долинах римляне просто обходили, прорубая новую дорогу в лесу. Через горные ущелья перебрасывались деревянные мосты. На одном из таких мостов на барельефе колонны Траяна изображён он сам. Когда дело доходило до штурма крепостей, то легионеры приближались непосредственно к стенам, используя построение, именуемое «черепахой». Умело составляя прикрытие из щитов, римляне создавали строй, неуязвимый для вражеских стрел и камней.

Легионы Траяна шли на Сармизегетузу с юга. А с юго – запада шли войска под командованием Манлия Либерия Максима. Обе армии должны были встретиться под стенами дакийской столицы. Максим также двигался успешно. В одной из взятой им крепостей ему досталась знатная добыча – родная сестра Децебала.

Совсем уже безнадёжным положение Децебала сделал блистательный манёвр мавританской конницы, ведомой славным Лузием Квиетом. Стремительной атакой был взят горный перевал Судрук и открыт путь в тыл дакийских позиций под Сармизегетузой. Карпаты не могли стать непреодолимым препятствием для уроженцев предгорий и гор Атласа, да ещё и возглавляемых первоклассным военачальником. Последней надеждой Децебала оставалась крепость Апул. Даки оказали яростное сопротивление, но потерпели полное поражение, понеся жестокие потери. Возможно, что в этой битве погиб лучший дакийский полководец, старейший сподвижник Децебала Сусаг.

Децебал, наконец, осознал тщету дальнейшего сопротивления в этой кампании, но продолжал надеяться на лучшее в будущем: «После того, как он (Траян – И.К. ) решил подняться на эти самые возвышенности и, подвергаясь риску, захватил одни высоты за другими и приблизился к столице даков, в то время как Луций (Лузий Квиет – И.К. ) , предприняв наступление в другом месте, истребил большое количество врагов и ещё больше захватил в плен, тогда Децебал отправил в качестве послов наиболее знатных из пилофоров и через них обратился с мольбой к императору; он был готов согласиться без всяких условий на любое требование». В то же время, как справедливо отмечает далее Дион Кассий, он, Децебал, «был готов безоговорочно согласиться на любые предъявленные ему [римлянами] требования, но не потому, что он намеревался их выполнять, а для того, чтобы получить передышку в сложившихся обстоятельствах».

Хитроумие и непримиримость Децебала неизбежно вели к новой в перспективе ближайших лет войне с Римом. И здесь уже пощады не будет ни царю, ни самой Дакии.

А пока что Децебал «обязался выдать оружие, военные машины и ремесленников, их изготавливавших, возвратить перебежчиков, разрушить укрепления и покинуть захваченную территорию, а, кроме того, считать своими друзьями и врагами тех же, кого считают таковыми римляне, и не укрывать ни одного из дезертиров и не принимать на службу ни одного солдата из пределов Римской державы (он ведь большую и лучшую часть [своего войска] набрал оттуда, убеждая людей переходить к нем у). Вынужденный на всё это согласиться он пришёл к Траяну и, припав к земле и смиренно поприветствовав его, сложил оружие. По поводу условий мира он также отправил послов в сенат, чтобы и от него получить одобрение мирного договора».

Есть сведения и о визите самого Децебала в Рим: «Децебал, царь даков, признал господство римлян и молил о снисхождении перед трибуналом».

Мир был заключён. Траян возвратился в Рим.

Гарантией соблюдения Децебалом условий мира стало размещение римских войск на землях Дакии. У самой столицы царства Сармизегетузы появился военный лагерь, остались гарнизоны римлян и в ряде других мест. Общее командование войсками в Дакии Траян поручил своему испытанному соратнику Гнею Помпею Лонгину. Оформление мирного договора завершило введение послов Децебала в сенат, где они, «отложив в сторону оружие, со связанными, как у пленников, руками обратились с мольбами [о милости]; так они добились мира и получили назад оружие».

Для Даки и заключённый мир был, конечно же, жестокой неудачей. Теперь она по сути переставала быть независимым государством, будучи обязана считать союзников Рима своими друзьями, а его врагов – своими врагами. Царь Дакии лишался права самостоятельно посылать своих посланников к иным народам и государствам. Само собой, после войны и речи не могло идти о сохранении былых домициановых субсидий, кои, кстати, крайне раздражали Траяна, став одним из поводов к походу за Дунай.

Декабрь 102 г. стал для Марка Ульпия Траяна временем его наивысшего торжества со времени получения высшей власти в Империи. Он отпраздновал триумф и получил прозвание «Дакийский».

Само собой, триумфатор самым щедрым образом позаботился о развлечениях для жителей столицы. Были устроены бои гладиаторов, что доставило римлянам немалое удовольствие – любимое ведь зрелище столичного люда. Дион Кассий указал, что и самому Траяну гладиаторские бои доставляли удовольствие. Здесь любопытно сравнить его с предшественниками.

Замечательно устраивал гладиаторские бои Гай Юлий Цезарь. При нём римляне насладились зрелищем самого настоящего сражения, когда на арене Большого цирка бились две когорты по пятьсот человек, две кавалерийские алы по триста человек и по десять слонов с каждой стороны. Неясно, правда, насколько самому божественному Юлию эти зрелища импонировали. Как – то сложно представить человека столь могучего интеллекта получающим удовольствие от кровавых боёв на арене. Доставлять удовольствие народу для завоевания и упрочения популярности – это одно, самому наслаждаться – другое.

Август в организации боёв гладиаторов своего великого предшественника даже превзошёл. Сохранилась надпись на стене храма Августа в современной турецкой Анкаре: «Трижды я давал гладиаторские представления в мою честь и пять раз в честь моих сыновей и внуков, на коих представлениях 10 000 человек бились до смерти».

Тиберий гладиаторские бои не жаловал из – за дороговизны их устроения, чем римляне были очень недовольны и обвиняли императора в скаредности. Зато его преемник Гай Цезарь Калигула тратил огромные деньги на устроение боёв гладиаторов и сам с удовольствием таковые посещал. Он был ярым поклонником гладиаторов – фракийцев, то есть, вооружённых на фракийский лад, в отличие от их противников – гладиаторов – самнитов, одетых и вооружённых на самнитский лад.

Император Клавдий гладиаторские бои показывал много раз и во многих местах. А вот Нерон бои гладиаторов не жаловал, пусть и вынужден был их порой посещать. Поклоннику высокого творчества Эсхила и Эврипида кровавые, грубые зрелища были решительно не по вкусу.

Веспасиан был щедр на театральные представления для народа, но как устроитель гладиаторских боёв не прославился. Однако, именно при нём началось сооружение знаменитого Колизея. Сын его Тит при освящении завершённого амфитеатра устроил гладиаторский бой «на диво богатый и пышный».

Последний Флавий – Домициан – устраивал гладиаторские бои и днём, и ночью при свете факелов. При нём появились и гладиаторы – женщины.

Так что Траян в любви устраивать сражения на аренах был продолжателем и последних Флавиев, и большинства цезарей – предшественников. Его собственное пристрастие к этому зрелищу также не удивительно. Таковое он разделял со всем римским народом. Нерон, предпочитавший боям на арене театральные представления «Орестеи» и «Царя Эдипа», был белой вороной среди римских цезарей. Траян же и в этом выглядел истинным римлянином. Впрочем, театральными зрелищами Траяну тоже пришлось заняться. Речь здесь, правда, не о высокой классике греческой трагедии, но о римской пантомиме. В своё время Домициан «запретил актёрам выступать на сцене, но разрешил показывать своё искусство в частных домах». Причиной этого, скорее всего, должно полагать очевидную непристойность ряда представлений. Нерва, придя к власти, великодушно пантомиму от запрета освободил. Ведь очень многим римлянам такого рода представления нравились как раз за их «пикантность». Траян в самом начале правления пантомимы для массового зрителя вновь запретил. Плиний Секунд в своём «Панегирике» дал судьбам пантомимы при трёх императорах весьма путанное, но при этом занятное объяснение: «Кто – то другой добился того, что римский народ допустил отмену зрелища пантомимов, но не добился, чтобы он сам этого захотел. К тебе обратились с просьбой о том же, к чему другой принуждал, и благодеянием стало то, что раньше было принуждением. С не меньшим единодушием добились от тебя граждане отмены пантомим, чем от твоего отца (Нервы – И.К. ) их восстановления. И то, и другое правильно; ибо следовало восстановить то, что отменил дурной принцепс (Домициан – И.К. ) , и снова отменить то, что восстановлено».

Короче, плохой император Домициан отменил пантомиму вопреки желанию народа. Хороший император Нерва запрет отменил. А совсем уж хороший император Траян пантомиму вновь запретил, поскольку этого единодушно вдруг возжелали граждане Рима. Жаль, что в 102 г., когда Траян окончательно возвратил «в театр и исполнителей пантомимы», Плиний Секунд это никак не прокомментировал. В одном можно быть уверенным: и это разрешение он объяснил бы как единственно правильное и единодушному пожеланию народа соответствующее.

Траян и сам, как выясняется, пантомиму любил. Дион Кассий даже называет одного из исполнителей этого жанра, которого страстно любил Траян, именуя его Пиладом. Другим источникам, правда, актёр времён Траяна с таким громким именем (верного друга славного Атрида Ореста, мстителя за отца своего Агамемнона) не известен. Впрочем, актёры с таким именем известны во времена правления других императоров и до, и много позднее Траяна. Если актёры по имени Пилад были в периоды правления Августа, Марка Аврелия и династии Северов, то почему одному из Пиладов не жить в правление Траяна? А уж говоря о сведениях точных, надо признать, что величайшим из пантомимов при Траяне почитался его либертин, получивший имя Марк Ульпий Аполавст.

 

Глава V. Истребление даков

Наступление мирного времени после напряжённой войны Траян использовал для строительства двух сооружений. Одно из них знаменовало торжество римлян в связи с одержанной победой, другое означало, что впереди, скорее всего, новая война. Первым был построен так называемый Tropaeum Traiani – «Трофей Траяна», памятник, посвящённый богу Марсу Мстителю в память о победе римлян над сарматами. Он находился в провинции Нижняя Мёзия (совр. румынская Добруджа), на плато в долине Урлуя у Адамклиси. Именно там римские легионеры разгромили грозную тяжеловооружённую конницу сарматов. На поле боя, напомним, пало до четырёх тысяч римлян. Кто был архитектором памятника – неизвестно. Есть предположение, что был им великий зодчий Аполлодор из Дамаска, ибо основа памятника круглая, а постоянное использование округлых форм – характерная черта архитектурного творчества Аполлодора Дамасского. В то же время монумент в Адамклиси продолжал традиции памятника времён Августа в Турби на северо – западе Италии.

«Трофей Траяна» являл собою мощный, диаметром в 27 метров, цилиндр, окружённый ступенями. Памятник увенчивала коническая вершина, покрытая чешуевидной черепицей. На самой вершине возвышалась шестигранная призма, несущая трофей – человеческую фигуру высотой в 4,5 метра, одетую в чешуйчатые сарматские доспехи и конический сарматский же шлем. В обеих руках фигуры были сарматские щиты. Всё это изображало сарматское оружие, ставшее римским трофеем. У ног фигуры находились три статуи. Две – женские, со связанными за спиной руками. Третья – мужская. Две женщины – две нации, покорившиеся Риму, сарматы и даки. Мужчина – предположительно, Децебал, покорившийся Траяну. Высота всего монумента достигала 32 метров.

Этот величественный памятник простоял недолго. Во время войн римлян с германским племенем маркоманов на Дунае при императоре Марке Аврелии он был разрушен варварами. Современный его вид – реконструкция румынских архитекторов 1977 г.

Отмечая столь блистательным монументом победу не только над сарматами, но и над даками Децебала, Траян всё же Дакийскую войну завершённой не полагал и самым серьёзным образом готовился к новым кампаниям. Свидетельство этого – строительство грандиозного каменного моста через Дунай у крепости Дробета (совр. Турну – Северин в Румынии), что заметно облегчало римлянам новое вторжение в Дакию. Строительством руководил Аполлодор Дамасский, и мост этот стал воистину инженерным и архитектурным чудом своего времени. Собственно, во всём тогдашнем мире ничего подобного не было и, наверное, быть не могло. Мост покоился на двадцати могучих опорах, толщиной 20 метров и высотой 50 метров каждая, построенных из обтёсанных камней. Расстояние между опорами составляло 57 метров. Так что общая протяженность моста была более километра. Само строительство этого подлинно великого сооружения заняло около двух лет (103–105 гг.). Вот описание моста через Дунай, сооружённого Аполлодором из Дамаска по повелению Траяна, данное Дионом Кассием:

«Траян построил каменный мост через Истр (Дунай), и я не в силах должным образом выразить своё восхищение этим его деянием. Ведь у Траяна есть и другие превосходнейшие свершения, но это превосходит их. Мост имеет двадцать опор, сложенных из четырёх гранитных каменных блоков; в высоту над основанием они имеют сто пятьдесят футов и в ширину шестьдесят, отстоят друг от друга на сто семьдесят футов и соединены арками. Как можно не удивляться издержкам, понесённым на них, и тому искусству, с каким каждая из них была установлена на такой глубокой реке, имеющей столько водоворотов и столь илистое дно? Ведь отвести поток куда – либо было невозможно… В силу того, что в этом месте река с большого открытого простора попадает в узкий проход, сужается в своём течении, а затем снова разливается ещё более широким потоком, то именно здесь она становится особенно бурливой и глубокой, что значительнейшим образом увеличивает трудность сооружения моста. Это только увеличивает величие замысла Траяна».

В то же время, пока шло строительство моста через Дунай, Траян укреплял свою армию. По его приказу были набраны два новых легиона. Один из них, получивший номер ХХХ, был удостоен родового имени самого императора и потому вошёл в историю как ХХХ Ульпиев легион. Он, кстати, стал последним в нумерации всех известных римских легионов. XXXI легион уже не появился. ХХХ Ульпиев легион был набран в 103 г. и размещён в Паннонии на Дукнае, в крепости Бригецион. Было очевидно, что оттуда путь его лежит в Дакию.

Другой вновь набранный легион получил наименование II Траянов легион. Номер легиона оказался таким, скорее всего, потому, что набран он был в германских провинциях на Рейне, где набирался и существовавший уже II легион. Новый легион также удостоился императорского прозвания.

Любопытно, что II Траянов легион принцепс не предназначал для уже очевидной грядущей кампании в Дакии. Он был отправлен на Восток и размещён в приморском портовом городе Лаодикее в Сирии. Похоже, Траян полагал дакийскую войну лишь прологом к главной войне своей жизни – походу на Восток против Парфии. Собственно, это и было воплощением несбывшихся замыслов божественного Юлия.

Очевидно, финансовое положение Империи было достаточно прочным, поскольку позволяло Траяну и грандиозное строительство на Дунае вести, и новые легионы набирать, причём один из них перемещать через всю Римскую державу. Надо полагать, финансовое ведомство Империи было в надёжных и умелых руках. Известно, что как раз в начале правления Траяна должность префекта Сатурнова эрария (заведующего государственным казначейством) занимал в течение трёх лет Плиний Секунд (Младший). Траяну в этой должности он достался ещё от Нервы. Нравственные и деловые качества Плиния произвели на Траяна наилучшее впечатление. Пожалуй, даже большее, нежели знаменитая его речь, достижениям нового императора посвящённая.

Думается, и преемники Плиния на посту префекта Сатурнова эрария были люди дельные.

В делах финансовых Траян имел также и семейную поддержку. Помпея Плотина и здесь была его верной помощницей, особо энергично борясь со злоупотреблениями чиновников на местах. Аврелий Виктор писал: «Кажется совершенно невероятным, насколько Помпея Плотина содействовала славе Траяна. Когда его прокураторы (финансовые чиновники – И.К. ) стали допускать притеснения в провинциях и клевету, так что, как говорили, имея дело с зажиточными людьми, один начинал с вопроса: «На каком основании это у тебя?», другой – с вопроса: «Откуда ты это взял?», третий – со слов: «Выкладывай, что у тебя есть!», – она упрекала за это мужа, ругая его, что он не заботится о своём добром имени, и так на него воздействовала, что он впоследствии не допускал незаконных изъятий и стал называть фиск (императорскую казну – И.К. ) лианой, от процветания которой хиреют остальные растения».

Разумеется, Траян самым добросовестным образом заботился о благополучии Империи, как никакой, пожалуй, другой принцепс до него. Отсюда и столь высокая оценка его личных качеств современниками и потомками в Риме. Наверняка он многое извлёк из беседы с Дионом Хрисостомом, когда милостиво принимал его после возвращения философа и ритора из ссылки. Этот – то приём и вдохновил Диона на публикацию четырёх речей, высшей власти посвящённых. Конечно, Траян был знаком с их содержанием. Потому искренне старался соответствовать образу такого правителя, чтобы никто не сомневался, что наилучшая форма правления – монархия. А это лишь в том случае, если монарх – мудрейший и лучший из людей, справедливый, мужественный, энергичный, выдержанный. Именно тогда он не тиран, а отец своих подданных.

Такой император, конечно же, должен был немалое время уделять правосудию. И вот по возвращению в Рим из Дакии, справив триумф и порадовав римский народ развлечениями, Траян обратился к делам гражданского управления и правосудию, как о том свидетельствует «Римская история» Диона Кассия: «Он (Траян – И.К. ) , однако, отнюдь не малое внимание уделял гражданскому управлению и правосудию, как можно было бы ожидать от человека военного, но, напротив, рассматривал судебные дела то на форуме Августа, то в так называемом портике Ливии, а иногда и в других местах, восседая на трибунале».

Форум Августа в центре Рима был не только парадным комплексом, но предназначался и для общественной жизни. По словам Светония, Август отвёл свой форум «для уголовных судов и для жеребьёвки судей». Портик Ливии, названный так в честь супруги Августа и матери Тиберия, находился на холме Эсквилин. Он был освящён в 7 г. до Р.Х. В центре его колоннады располагался храм богини Согласия – Конкордии.

Помимо заседаний на форуме Августа и в портике Ливии Траян любил проводить и, что называется, выездные сессии. Об одной из таковых Плиний Младший писал своему другу – всаднику из Бергамо Корнелиану:

«Плиний Корнелиану привет.

Я был вызван нашим цезарем на совет в Центумеллы (так зовётся это место). Удовольствие я получил большое: так приятно наблюдать в государе справедливость, чувство достоинства, приветливость, тем более в уединении, где эти качества особенно раскрываются».

Очевидно, Плиний полагал, что отсутствие толпы любопытствующих, каковая была бы неизбежна на форуме ли, у портика Ливии ли, могло только положительно повлиять на ход совета, созванного Траяном.

Стоит обратить внимание и на место проведения этого совета, указанное Плинием. Центумеллы, ныне Чивита Веккья, – город и гавань, основанные Траяном на берегу Тирренского моря в нескольких десятках миль к северу от Рима. Это процветающий римский порт и спустя девятнадцать столетий после Траяна.

Но недолго принцепсу удалось посвящать себя делам гражданского управления, правосудию и финансам Империи. Децебал оправдал самые худшие его подозрения. Он действительно старался использовать наступивший мир лишь как передышку в сложившихся обстоятельствах.

Траяну стало известно, что Децебал проявляет исключительную активность в подготовке войны – отмщения. Слово Диону Кассию: «Когда до него дошли сведения, что Децебал, действуя во многих отношениях вопреки договору, и оружие запасает, и перебежчиков принимает, и укрепления восстанавливает, и посольства к соседям отправляет, и вред чинит тем, кто прежде не был с ним заодно, и даже отобрал у язигов часть их земель (которые Траян впоследствии, когда они об этом просили, им не вернул), тогда сенат вновь объявил его врагом, и Траян, не доверяя командование другим военачальникам, предпринял против него новую войну, лично возглавив войска».

Справедливости ради должно заметить, что соседи Дакии, памятуя об исходе предыдущей кампании Траяна, отнюдь не рвались испытывать заодно с даками на себе всю мощь очевидно рассвирепевшей Империи. Захват части земель сарматского племени язигов, занявших степи Среднедунайской низменности между Дунаем и Тиссой, говорил скорее об отчаянии обрести соседей – союзников, нежели о силе дакийского царя. Об этом же, пожалуй, говорит и попытка Децебала установить связи с Парфией, куда было отправлено дакийское посольство с дарами тамошнему царю. Парфия, конечно же, извечный враг Рима. Причём враг, немалых успехов в борьбе с ним стяжавший. Но нужен ли был парфянам союз с Дакией? Им в это время хватало своих внутренних неурядиц, сложившиеся на то время отношения с Римом их вполне устраивали, да и велика ли польза от сомнительного союзника, столь далеко находящегося? От Дуная до Евфрата не одна тысяча миль. Потому ни ближних, ни дальних союзников Децебал не обрёл. Проигрыш Дакией первой войны и неизбежные ужасающие последствия войны новой для всех были очевидны. Именно по этой причине не только соседи даков, но и многие даки стали переходить на сторону римлян.

Децебал заметался. Сначала он начал просить у Траяна мира, но, поскольку римский император понимал таковой исключительно как сложение даками оружия и сдачу в плен самого царя, из переговоров ничего не вышло. С учётом сложившегося положения, решительности намерений римлян и возможностей их легионов предложение Траяна должно считать исполненным великодушия. В римском понимании, разумеется. Отвергнув условия римлян, Децебал «стал открыто собирать войска и призывать себе на помощь соседние народы, заявляя, что если они оставят его, то сами окажутся в опасности, и что если они вступят в войну на его стороне ещё до того, как на них обрушится какая – либо беда, то скорее и легче сохранят свою свободу, чем если они допустят гибель его народа, после чего они и сами, лишённые союзников, окажутся порабощёнными».

Соседи, однако, скорее полагали, что, как раз поддержав Децебала, они навлекут на себя гнев Рима со всеми отсюда вытекающими печальными последствиями. Кроме того, достаточно очевидно было, что войну римляне ведут не с задунайскими и прикарпатскими народами вообще, а исключительно против дерзкого дакийского царя и его подданных, в недавнем прошлом немало зла Империи причинивших. Причём, ведь не римляне Дакию первыми потревожили, но варварский царь вторгся в их владения. Потому и решили соседи Дакии Рим лишний раз не дразнить. Да и разгром сарматской конницы в Нижней Мёзии стал впечатляющим примером и для них самих, и для прочих племён Карпато – Дунайских земель.

Не дождавшись помощи от соседей и не будучи уверен в успешном исходе предстоящего военного противостояния, Децебал решился на действительно отчаянные шаги, могущие только усугубить его и всей Дакии положение. «Терпя неудачи в открытом противоборстве, Децебал, однако, с помощью обмана и хитрости чуть было не погубил Траяна. Он послал в Мёзию нескольких перебежчиков, чтобы они попытались убить императора, так как тот, легко доступный в обычное время, и теперь, в условиях войны, допускал к себе для разговора любого желающего. Однако им не удалось это сделать, поскольку один [из них], вызвав подозрение был схвачен и под пыткой раскрыл весь заговор».

Любопытно, что столетием с лишним ранее подобным образом германцы пытались остановить легионы Тиберия, неумолимо продвигавшиеся к Альбису (Эльбе). Тогда варвар из племени бруктеров покушался на жизнь римского полководца. Но попытка эта не удалась.

К чести римлян, к подобному ведению войны они относились с величайшим презрением. Некогда, в далёком 279 г. до Р.Х., после их поражения от войск эпирского царя Пирра некий грек из его окружения предложил за деньги отравить могучего врага. Римляне не только брезгливо отвергли это подлое предложение, но и известили Пирра о замыслах его приближённого. В 19 г., уже в эпоху Империи, вождь германцев – хаттов Адгандестерий предлагал Тиберию свои услуги, изъявляя готовность отравить Арминия, вождя германского племени херусков, за десять лет до этого истребившего в Тевтобургском лесу три римских легиона. Император дал подлому варвару достойный ответ, указав, что римский народ отмщает врагам, не прибегая к обману, и не тайными средствами, но открыто и силой оружия.

Кем же теперь выглядел Децебал в глазах римлян? Понятно, что и ранее он симпатий у них не вызывал, но определённым уважением пользовался как мужественный, доблестный противник, искусный в военном деле. Теперь же он мог восприниматься просто как преступный, презренный варвар, ни толики снисхождения не заслуживающий.

Децебал тем временем, удручённый провалом плана истребления римского императора, как будто задался целью утвердить римлян в представлении о себе именно как о самом скверном в нравственном отношении человеке. Очередной раз прикинувшись готовым вести мирные переговоры, царь Дакии пригласил к себе одного из ближайших соратников Траяна Гнея Пинария Эмилия Цикатрикула Помпея Лонгина. О самом высоком статусе Лонгина говорят занимаемые им должности: он был консулом в 90 г., наместником Иудеи в 86 г., Верхней Мёзии – в 93 и 96 гг., Паннонии – в 97–98 гг. Участвовал Лонгин и в войнах с даками. В 88 году он под знамёнами Теттия Юлиана бился в победном для римлян сражении при Тапе, в 101–102 гг. был одним из главных римских военачальников в I Дакийской войне. Но, главное, он входил в круг тех, кого Траян считал своими друзьями. И в начинающейся войне Лонгин возглавлял немалую часть римского войска, и Децебал полагал его для себя весьма опасным.

Дакийский царь пригласил Лонгина в свой стан для переговоров, Демонстрируя, наконец – то, полное смирение, Децебал обещал римскому полководцу выполнить всё, что тот ему предпишет от имени Траяна. Когда же Лонгин, никакого подвоха не ожидавший, прибыл на переговоры к Децебалу, то немедленно оказался под стражей, а торжествующий варвар в присутствии своих приближённых провёл допрос пленённого, расспрашивая его о планах Траяна. Лонгин, истинный римлянин, презрительно отверг вопросы Децебала. Тогда тот приказал держать его при себе под стражей, а Траяну было отправлено письмо, в котором царь требовал(!) в обмен на возвращение Лонгина возвращения римлянами всех земель, занятых ими после I Дакийской войны, вплоть до Дуная, а также денежного возмещения своих расходов на ведение всех предыдущих военных действий.

И захват Лонгина, подлейшим путём совершённый, и умопомрачительные по дерзости требования уступок от римлян – явное свидетельство утраты Децебалом способности здраво оценивать существующее положение дел. Он окончательно подписал беспощадный приговор себе и, что действительно ужасно, всей Дакии.

Надо помнить, что римлянин во славу отечества всегда был готов пожертвовать и своей собственной жизнью, и жизнями своих родных и близких. Так что шантаж Децебала был изначально бессмыслен. Траян никогда не пошёл бы на уступки. В то же время император сделал попытку спасти жизнь своего друга, затеяв дипломатическую игру. Дакийскому царю «Траян отвечал уклончиво, так, чтобы Децебалу оставалось неясным, придаёт ли он случившемуся слишком большое или ничтожно малое значение. [Такой ответ был дан для того] чтобы, с одной стороны, не навлечь на него гибель, а с другой – не добиться его спасения ценой чрезмерных уступок».

Ответ Траяна заставил Децебала погрузиться в раздумья относительно его подлинного смысла. Пока царь решил никаких действий не предпринимать.

Лонгин в это время, прекрасно понимая свою обречённость, решил сам уйти из жизни, не доставив варвару удовольствия расправы над римским полководцем. Для этого ему надо было добиться расположения Децебала, чтобы тот ослабил постоянный надзор. Лонгин пообещал царю уговорить Траяна помириться с Дакией и её правителем. Дабы тот не усомнился в подлинности такого намерения пленённого, Лонгин передал Децебалу письмо для Траяна, где все предложения о примирении были подробно изложены. Царь, обрадованный таким поворотом дел, позволил Лонгину отправить гонцом к императору вольноотпущенника, его сопровождавшего и вместе с ним захваченного даками. Того не мог знать Децебал, что верный либертин, за которым даки, очевидно, не столь внимательно следили, как за самим Лонгином, ухитрился в Сармизегетузе раздобыть яд, каковой он и передал своему господину. Когда вольноотпущенник отправился в путь и находился уже в безопасности, Лонгин ночью принял яд. Мужественная смерть истинного римлянина! Отметим, что, жертвуя собою, Лонгин сумел спасти жизнь своего либертина. И ещё одна римская жизнь оказалась спасенной. Децебал, совсем уже потеряв чувство реальности, отправил Траяну письмо с требованием выдать вольноотпущенника в обмен на тело Лонгина и десятерых пленных римлян. Письмо императору доставил центурион, захваченный даками вместе с Лонгином. От него, кстати, и стала известна вся история с захватом римского посольства. «Однако Траян ни центуриона не отослал назад, ни вольноотпущенника не вернул, полагая, что сохранение его жизни более важно для достоинства Империи, нежели погребение Лонгина».

Поняв, что остановить войну невозможно, Децебал решил сам пойти ей навстречу. Весной 105 г. даки начали наступление на римские гарнизоны в крепостях к северу от Дуная. Они решились даже атаковать укрепления Дробеты, охранявшие подступы к мосту, построенному Аполлодором Дамасским. В ряде случаев им даже на первых порах сопутствовал успех. Так дакам удалось захватить римский лагерь близ Сармизегетузы, причём истребив всех его защитников. Письменные источники не оставили нам подробных сведений об этих боях. На помощь историкам, конечно же, здесь пришла колонна Траяна. Изображения её барельефов показывают, что многие отряды римлян были захвачены врасплох. Не успев взять в руки оружие, легионеры отбиваются от напавших на них даков топорами и лопатами, что едва ли сулит им успех. За стенами лагерей сражаются вспомогательные войска (ауксилиарии). На помощь им ускоренным маршем идут легионы. Прибытие их к местам сражений оказалось своевременным. Так войска, пришедшие из Мёзии, отбили даков, пытавшихся захватить подступы к вновь построенному каменному мосту через Дунай.

Траян до самого лета 105 г. находился в столице Империи и только 4 июня покинул столицу, отправившись на войну. Этот день в Риме отмечался как день Геркулеса – Hercules Magnus Custos (Геркулес Великий Хранитель). Спустя два года после победоносного завершения Дакийских войн Траян возблагодарил Геркулеса Непобедимого (Hercules Invictus) на своих монетах.

Барельефы колонны Траяна изображают весь путь императора на театр военных действий. Сначала он во главе преторианской гвардии пересёк Италию с запада на восток. На побережье Адриатики его уже ждали боевые корабли Равеннского флота, переправившие войско в Далмацию. Здесь Траян совершил положенные ритуальные жертвоприношения, после чего маршем прибыл к берегам Дуная. По дороге к преторианцам присоединялись двигавшиеся на войну легионы. В Дробете близ Дунайского моста и были сосредоточены основные силы для завершающего удара по Дакии.

Траян впервые увидел воочию великое творение Аполлодора, созданное по его повелению. Мост был освящён, и легионы во главе со своим императором двинулись на северный берег Дуная.

Для II Дакийской войны Империя сосредоточила колоссальные силы. Всего в этой кампании приняли участие тринадцать легионов, не считая десятков тысяч вспомогательных войск. Известно участие в войне 106–106 гг. I Вспомогательного легиона, I Италийского легиона, I легиона Минервы – им командовал муж внучатой племянницы Траяна Сабины и любимец его жены Плотины Публий Элий Адриан, II Вспомогательный легион, IV Флавиев легион, V Македонский легион, VII Клавдиев легион, Х легион Близнецы, XI Клавдиев легион, XIII легион Близнецы, XIV Марсов Победоносный легион Близнецы, XV Аполлонов легион и только что созданный повелением Траяна ХХХ Ульпиев легион. 10 легионов и преторианская гвардия участвовали в предыдущей кампании, три легиона – V Македонский, XI Клавдиев и ХХХ Ульпиев шли против Дакии впервые.

Какова была численность этой армии? Со времени Августа в основном составе легиона было около 5200 человек. Примерно столько же при каждом легионе было солдат из вспомогательных войск. Итого – это 10 тысяч с небольшим. Следовательно, на II Дакийскую войну двинулось не менее 130 тысяч римских воинов. К ним должно добавить 7 тысяч преторианцев (именно до такого числа сократил императорскую гвардию, получавшую повышенное жалование, экономный Веспасиан). Так что Траян возглавил примерно 140 – тысячную армию. Это была огромная сила. Большее войско у Империи было только под командованием Тиберия во время подавления Паннонского восстания 6–9 гг. – 15 легионов и равное число вспомогательных войск. Тогда Риму противостояли мятежные силы паннонцев и далматов числом до 200 тысяч пехоты и 9 тысяч конницы. Август всерьёз говорил, что повстанцы, если двинутся в Италию, то достигнут Рима за 10 дней. Ныне же речь шла не о защите римских владений, но об обретении новых. И вёл легионы полководец, по дарованию военному с Тиберием сопоставимый.

Начав войну, Траян вёл её с мудрой осторожностью. В этом он достойно следовал завету божественного Августа. Как писал Светоний, «Образцовому полководцу, по его (Августа – И.К. ) мнению, меньше всего пристало быть торопливым и опрометчивым. Поэтому он часто повторял изречения: «Спеши, не торопясь», «Осторожный полководец лучше безрассудного» и «Лучше сделать поудачней, чем затеять побыстрей». Сам Август, правда, полководцем не был, но его преемник и великий полководец Тиберий в сраженьях никогда не полагался на удачу и случай.

Что ж, завоёвывая Дакию, четырнадцатый Цезарь – Траян шёл по пути, завещанному Цезарем Первым – божественным Юлием. При этом он следовал заветам Цезаря Второго – божественного Августа и повторял боевой опыт Третьего Цезаря – Тиберия.

С мудрой осторожностью Траян вовсе не спешил закончить войну в одну летнюю кампанию. В 105 г. римляне только вошли в Дакию, отбросили противника от своих лагерей, построенных ещё после войны 101–102 гг., и разбили свои новые лагеря – крепости в центральных областях Дакии. Занятые территории старательно зачищались как от дакийских войск, так и от всего непокорного населения. Все вражеские крепости и укреплённые пункты были захвачены и разрушены. Решительное наступление Траян перенёс на весну 106 г. Зиму легионы и вспомогательные войска провели во вновь построенных, мощно укреплённых лагерях. Даки уже не пытались их атаковать. Ещё бы! Ведь в Дакии теперь сосредоточились тринадцать легионов, т. е. около сорока процентов всех римских вооружённых сил. Всего Империя располагала на то время тридцатью одним легионом, которые оберегали рубежи необъятной державы от севера Британии до песков Аравии, от Атлантики до Закавказья, от Рейна до Евфрата.

Весной 106 г. началось решительное наступление. Римская армия разделилась на четыре части. Одну вёл сам Траян, вторую – его верный друг Сура, третью – испытанный воин Максим, четвёртую – доблестный предводитель мавританской конницы Лузий Квиет, обратившийся к Траяну с просьбой разрешить ему выполнить самую сложную задачу – овладение горной дорогой в Сармизегетузу.

Одна за другой пали дакийские крепости, преграждавшие римской армии путь к Сармизегетузе. К началу лета легионы достигли столицы Дакии. «Во время этой войны и сам император явил немало образцов и полководческого искусства, и личной храбрости, и его воины вместе с ним стойко перенесли многие опасности и проявили доблесть» – писал об этих днях Дион Кассий.

Далее историк приводит пример такой исключительной доблести римских воинов: «На этой войне некий тяжелораненый всадник был вынесен с поля битвы в надежде, что его можно вылечить, но, когда он узнал, что его рана неизлечима, он выбежал из палатки (ибо несчастье не сразило его окончательно), снова заняв своё место в строю, и погиб, проявив великое мужество».

К сожалению, подробности осады Сармизегетузы армией Траяна, её падения у Диона Кассия не приводятся. Они восстанавливаются историками, подобно и многим другим страницам обеих Дакийских войн, исключительно по барельефам колонны Траяна, являющей собой, по словам величайшего немецкого антиковеда Теодора Моммзена, высеченную в камне книгу о Дакийской войне. Впрочем, есть и мнение, что изображения эти представляют собою неполное и недостоверное изложение событий. Возможно, это и так, но других источников у историков просто нет, потому толкование иллюстраций барельефа – единственная возможность проследить ход завершающих сражений II Дакийской войны.

Согласно изображениям колонны Траяна, римляне вели осаду столицы Дакии по всем правилам военного искусства того времени, используя все свои технические возможности и опыт подобного рода военных действий. Сармизегетуза была плотно окружена римскими осадными сооружениями. К стенам города были придвинуты осадные башни, построенные на месте из срубленных в близлежащих густых лесах деревьев, созданы высокие земляные насыпи. Город непрерывно обстреливался из метательных орудий. В них использовалась сила упругости закрученных верёвок из бычьих жил или конского волоса. Наиболее употребительными орудиями являлись катапульты, баллисты и скорпионы. Первые метали стрелы, вторые – большие стрелы, камни, брёвна, а скорпион был тяжёлым орудием для метания больших камней. В нижних этажах деревянных осадных башен помещались тараны – длинные тяжёлые брёвна с металлическим наконечником, обычно в виде головы барана. Таран (aries) при умелом применении разрушал наиболее уязвимые места стен осаждённой крепости. На последнем этапе воины врывались на вражеские стены по мостикам, перебрасываемых с осадных башен, с насыпей, а также используя многочисленные штурмовые лестницы. У стен штурмующих защищали специальные большие деревянные щиты, применялось, естественно, упоминавшееся уже построение «черепаха».

Даки, отдадим должное их мужеству и стойкости, защищались героически, не помышляя о сдаче. Со стен Сермизегетузы на римских солдат лился дождь стрел, падал град камней. Но римские осадные сооружения неуклонно приближались к стенам столицы. Траян не ускорял хода событий, не спешил с решительным штурмом, желая избежать больших потерь, неизбежных при столь яростном сопротивлении противника.

Осада продолжалась всё лето. Когда стало очевидно, что до последнего штурма и падения города остаётся в лучшем случае несколько дней, Децебал сделал отчаянную попытку добиться если не почётных, то хотя бы не совсем беспощадных условий сдачи. К Траяну прибыли его посланники из числа высшей дакийской знати. Но император не стал с ними разговаривать, отправив посольство ни с чем обратно в осаждённый город. Ему уже не был нужен даже сдавшийся Децебал. Нужен был лишь Децебал мёртвый, чьё тело можно было бы доставить в Рим и швырнуть на камни лестницы Гемоний на южном скалистом склоне Капитолия, где традиционно выставлялись для последнего глумления трупы отъявленных преступников. Да и в покорности самой Дакии Рим более не нуждался. Лишь полная беспощадность представлялась Траяну гарантией закрепления за Империей земель бывшего царства Децебала.

Дальнейшие события потрясают своим трагизмом. Когда римлянам удалось ворваться в Сармизегетузу с запада, с востока часть даков, надеясь, должно быть, подобным образом спасти свои собственные жизни, открыла ворота столицы перед легионерами. Осознав, что город пал, жители стали поджигать свои дома. В огне погибали как сами деревянные в основном строения, так и их обитатели, предпочитавшие самую лютую смерть покорности завоевателям. В центре столицы в огромном котле был сварен яд. Первые чаши его всем решившим умереть, но не покориться, передавал сам Децебал. Когда римляне достигли центра города, то они были потрясены жутким зрелищем: котёл, наполненный смертельной жидкостью, и множество мёртвых тел тех, кто испил роковой напиток. Среди них и воины, и старики, и женщины, и дети. Сармизегетуза погибла, но не покорилась. Немного в истории примеров такого сопротивления захватчикам. Можно вспомнить защитников иберийского города Сагунт, также поджегших свои дома и погибших в огне, когда ворвались туда, преодолев крепостные укрепления, карфагеняне, ведомые Ганнибалом в 219 г. до Р.Х. В 73 г. защитники Масады, последнего оплота иудеев, сначала перебили своих жён, детей, стариков, после чего и друг друга, дабы никто не достался живым торжествующим победу римлянам.

Децебал, однако, не возжелал себе ни огненной смерти, ни смертной чаши. Сопровождаемый немногими ближайшими соратниками он по тайному ходу сумел вырваться из павшей столицы. Ещё ранее, предвидя её печальную участь, царь попытался лишить Траяна добычи, укрыв свои действительно богатейшие сокровища так, чтобы римляне ни за что их не обнаружили. Возможно, он надеялся когда-нибудь их снова обрести, но увы… Как сообщает Дион Кассий, победоносными римлянами вскоре «Были найдены и сокровища Децебала, хотя они были спрятаны под рекой Саргецией, которая протекала рядом с его дворцом. Дело в том, что с помощью пленных он отвёл русло реки в сторону и выкопал в её дне яму, куда сложил большое количество серебра, золота и других драгоценностей, которые могли выдержать определённую влажность, и потом завалил всё это камнями, засыпал сверху землёй и после того вернул реку в своё русло. С помощью всё тех же пленных он сложил плащи и другие вещи подобного рода в пещерах. Сделав это, он расправился с ними, чтобы они не могли ничего рассказать. Однако некий Бицилис, его товарищ, знавший о сделаном, был схвачен и всё выдал».

Переданные Бицилисом сведения были по приказу Траяна немедленно проверены. Римляне быстро и умело построили плотину, отвели русло реки и в обнажившемся дне провели раскопки, подтвердившие истину признания соратника Децебала. Все сокровища дакийского царя были найдены и составили воистину колоссальную добычу. Цифры здесь называются прямо фантастические. Захваченное золото оценивается в 18 тысяч талантов, серебро – в 34 тысячи талантов (талант – 26 кг). Для сравнения, Сулла в своё время покарал провинцию Азия за предательскую поддержку понтийского царя Митридата VI штрафом в 20 тысяч талантов золота и серебра. Помпей Великий после своего похода на Восток, когда он справлял триумф над следующими побеждёнными странами и народами: «Понтом, Арменией, Каппадокией, Пафлагонией, Мидией, Колхидой, иберами, альбанами, Сирией, Киликией, Месопотамией, племенами Финикии и Палестины, Иудеей, Аравией», внёс в государственную казну «чеканной монеты и серебряных и золотых сосудов на двадцать тысяч талантов, не считая того, что он раздал воинам».

Неудивительно, что в науке распространено вполне обоснованное мнение, что дакийские трофеи Траяна преувеличены в 10 раз.

Не забудем и уведённых в рабство плененных даков – около 500 000 (если, конечно, это число не преувеличено на порядок).

В любом случае, добыча была огромна, что и обеспечило Траяну возможность развернуть строительные работы в Риме, Италии и в иных землях Империи, просто невиданные доселе по размаху и великолепию сооружений. Речь об этом впереди, а пока вернёмся к злосчастной судьбе того, кому сокровища эти принадлежали до войны с Римом, к дакийскому царю Децебалу.

Децебал бежал из Сармизегетузы на северо – запад страны, надеясь, возможно, продолжить там сопротивление, а, может, просто полагаясь на недоступность для римлян этих отдалённых мест. Но римляне вовсе не собирались останавливать военные действия и предоставлять беглому царю какую – либо передышку. Вскоре пала крепость Апул – последний оплот дакийского сопротивления. На очереди оставался только захват Децебала. Для этого были снаряжены люди, имеющие отличный боевой опыт и искусные в разведке. Ни время года, ни природные и погодные сложности для них не были препятствием в исполнении порученного им дела, долженствующего увенчать обе Дакийские войны. Удача сопутствовала Тиберию Клавдию Максиму, многоопытному воину. Он начинал свой боевой путь в коннице VII Клавдиева легиона, где с повышением в чине был переведён в конную охрану знаменосцем при легате легиона. Участвовал в войне с даками при Домициане и заслужил воинские награды за проявленную доблесть. При Траяне служил во второй Паннонской кавалерийской але. С двойным окладом был переведен в разведку. Справедливость этого назначения он замечательно и подтвердил в преследовании Децебала.

Царь с немногими спутниками был обнаружен римлянами в верховьях реки Тырнава Маре (совр. название), там, где она замыкается горами Хацега. Беглецы были настигнуты и окружены на лесной прогалине. Успеху преследования не помешал даже лежавший в горах глубокий снег. Поняв безнадёжность положения, Децебал сошёл с коня и изогнутым кинжалом перерезал себе горло. Уже мёртвому царю Тиберий Клавдий Максим мечом отсёк голову и правую руку.

В 1967 г. в Греции у деревни Грамени, на территории бывшей римской колонии Филиппы, был обнаружен надгробный камень славного декуриона (начальника над десятью воинами) – кавалериста Тиберия Клавдия Максима, надпись на каковом и сообщала потомкам, что именно ему принадлежала честь захвата Децебала, точнее, его мёртвой головы. Эту голову врага Рима Максим доставил в крепость Ранисторо, где – то в Иллирии. Затем её привезли в Рим, где она была выставлена на позорище, а затем брошена на Гемонии. Отличившийся декурион получил в награду от Траяна золотой торквес (ожерелье).

Итак, покорённая Дакия стала очередной провинцией Римской империи. Власть Рима на вновь завоёванных землях обеспечивал XIII легион «Близнецы», расположившийся укреплённым лагерем на месте бывшей дакийской крепости в Апуле. Наряду с легионом в Дакии остались также подразделения ауксилиариев – вспомогательных войск. К югу от Дуная в Мёзии на постоянной основе стояли I Италийский, V Македонский, VII и XI Клавдиевы легионы. Относительно скромное количество войск в только что присоединённой провинции свидетельствовало, что римляне не ждали здесь для себя особых неприятностей ни извне, ни на землях бывшего царства Децебала. В состав новой, тридцать шестой по счёту римской провинции вошли земли между Дунаем и рекой Тимиш (совр. область Банат в Румынии и Сербии), большая часть Трансильвании – земли Внутрикарпатского плато, а также Олтения – земли между западной ветвью Южных Карпат и Дунаем и рекою Олт на востоке. Существует мнение о вхождении в состав римской Дакии также земель Мунтении (территория между Карпатами и Дунаем, ограниченная с запада течением Олта, а с востока – Сирета) юга Молдовы (низовья Сирета) и южной Бессарабии (земли между Днестром и Прутом от Дуная до так называемого Траянова вала (центральная часть его – близ современного города Чимишлия). С этим, однако, нельзя согласиться. В степных районах Нижнедунайской низменности и Буджака (южная Бессарабия) римские войска не располагались и там, естественно, не могли располагаться римские поселения. Границы Дакии были укреплены вдоль реки Олт. Потому степные земли Мунтении, юга Молдовы и Бессарабии, где традиционно со времён древних киммерийцев господствовали номады, не могли быть римскими владениями.

После завоевания Дакии римляне немедленно приступили к освоению новых земель, прежде всего создавая новые города, опору своей власти. Уже Траян основал три города. Они строились либо на местах, либо близ бывших дакийских центров. Главным городом новой провинции стала основанная в 106 г. – сразу после завоевания колония, носившая имя Колония Ульпия Траяна Дацика Сармизегетуза. Появился римский город Апулум на месте грозной дакийской крепости (совр. Альба Юлия). Стоит выделить такие города, как Напока (совр. Клуж), Потаиса (совр. Турда), Рациария (совр. Аркар). Все они расположены в центральной части Трансильвании. Естественно, на покорённых землях шёл процесс романизации. И здесь нельзя не поразиться его эффективности именно на территории Дакии. Римским легионерам суждено было стоять здесь всего 165 лет. В 271 г. император Аврелиан вывел войска из провинции, завоёванной Траяном, не надеясь более успешно защищать здесь рубежи Империи. По свидетельству его биографа Флавия Вописка, римское население Дакии при этом переселилось на южный берег Дуная в Мёзию. Тем не менее, оставшиеся в Карпатах потомки римлян стали основой восточных романцев. Современные восточно – романские государства Румыния и Молдавия занимают территорию, много большую, нежели былая римская Дакия, соответствующую в основном землям гето – дакийского мира. В то же время, для сравнения, в Британии римские легионы стояли почти четыре столетия – с 43 по 415 гг., но никаких этнических последствий это не вызвало. Романизация бриттов не состоялась. В чём же феномен романизации Дакии?

Думается, первопричина в том, что не было здесь процесса романизации даков, а было заселение новой провинции римским населением, пришедшим на земли, где почти не осталось населения предшествующей эпохи. Имеются свидетельства о фактическом геноциде, устроенном римлянами в отношении даков. Вот что сообщает Евтропий: «Когда Траян покорил Дакию, то со всего римского мира переселил он сюда огромное количество людей для возделывания полей и строительства городов, поскольку Дакия во время войны с Децебалом весьма обезлюдела». Именно римский состав населения Дакии удержал преемника Траяна Адриана от мысли вывести оттуда войска, ибо «его уговорили друзья, убедив не отдавать великого множества римских граждан варварам». Император Юлиан Апостат (Отступник) (361–363 гг.) приводит такие слова Траяна: «Один я победил народы за Дунаем и уничтожил целиком племя даков». Знаменитый писатель – сатирик II века Лукиан из Самосаты приводит слова личного врача Траяна Критона, что император так хорошо сделал своё дело, что в живых осталось только сорок даков.

Конечно, такие свидетельства не могут абсолютно приниматься на веру. Часть даков могла уйти за Восточные Карпаты, где обитали родственные им фракийцы – карпы, какую – то часть дакийской молодёжи римляне включили в состав своей армии, но эти даки оказались далеко за пределами своей исторической родины. Немногие оставшиеся в Дакии коренные жители были, очевидно, быстро ассимилированы римлянами.

Данные археологии подтверждают вывод о резкой смене населения в Дакии после её завоевания. Инвентарь погребений, относящихся к эпохе римского господства в Дакии по составу римский. Археолог Линда Эллис оценила события завоевания Траяном Дакии как своего рода «нулевой год», полагая, что римляне просто стёрли её с лица земли и начали строить свою цивилизацию на покорённой земле, что называется, «с чистого листа». Вот её вывод на основании археологических источников: «Нет преемственности дакских традиций, ни религиозных, ни экономических, ни политических, потому что цивилизация даков была буквально стёрта с лица земли, и на её место пришёл новый римский порядок».

К сходным выводам пришла русский учёный, крупнейший специалист по истории Карпато – Дунайских земель в римскую эпоху Ю. К. Колосовская: «Одной из важнейших особенностей новоиспечённой провинции была массовая колонизация её выходцами из других регионов Империи, но особенно активно уроженцами восточных провинций (Малой Азии и Ближнего Востока), которые и составили большинство гражданского населения Дакии взамен истреблённых или покинувших свою родину коренных обитателей. Определённое влияние на темпы и характер романизации Дакии оказало растущее присутствие римской армии, которая существенно влияла на особенности социально – экономической структуры дакийских городов, что позволяет в известной мере ответить на вопросы о степени романизации Дакии». Её же выводы: «Сложение социальных структур в провинции (Дакии – И.К. ) происходило едва ли не на пустом месте… Мы лишены свидетельств существования после римского завоевания местных племенных общин, сохранявшихся в соседних дунайских провинциях – Норике и Паннонии.

Возможно, некие остатки местного населения продолжали обитать на землях тех городов, которые существовали на основе своего обычного права. Но, к сожалению, ни в литературных источниках, ни в эпиграфике таких сведений нет».

В то же время романизация фракийских земель к югу от Дуная происходила совершенно иным образом. Как эллинизация до римского завоевания, так и романизация здесь ослаблялись жизненностью фракийского этноса и древними традициями местной культуры. Фракийский язык и обрядность были живы на этой территории вплоть до VI в. Не помешала живучести местных традиций в Мёзии и исключительно высокая концентрация здесь римских войск. Четыре легиона на сравнительно небольшой территории. В более обширной Дакии Траян, как мы помним, оставил только один легион, потом второй добавил император Марк Аврелий (161–180 гг.). Но в дакийских землях местные традиции римское завоевание в корне пресекло. О Самолксисе после походов Траяна никто в Дакии больше не вспоминал. Да и не мог вспоминать, поскольку гето – дакийский бог был совершенно чужд новому населению провинции. А вот восточные культы в римской Дакии получили самое широкое распространение. И неудивительно, ведь в городах провинции стояли вспомогательные войска, набранные в Сирии, в Пальмире. Солдаты, прибывшие со своими семьями и остававшиеся после истечения срока службы здесь на постоянное жительство, стойко держались своих семитских богов Бела, Малагбела, Ярибола, храмы которых были и в столице провинции. Один из её правителей, дуумвир Публий Элий Теймет построил при храме пальмирских богов трапезную, посвятив её отеческим богам Малагбелу, Бебеламмону, Бенефалу и Манавату. Особо распространён был в Дакии римского времени также восточный культ Митры, иранского божества света, хранителя договора и союза, побеждающего зло. В одной из надписей из Апула упоминается декурион Публий Элий Артемидор, избранный там жрецом культа Митры. Не миновал Дакию и культ египетской богини Исиды. Это было следствием чрезвычайного распространения этого культа по всей Римской империи. Тиберий в своё время попытался почитание Изиды пресечь, но в дальнейшем поклонение «бог и не всей все лен ной, старшей дочери Кроноса, жене и сестре царя Осириса» утвердилось в Империи, не уступая поклонению исконно римским божествам. В самом Риме один из храмов Исиды находился на склоне холма Эсквилин. Склон этот потому и стали называть collis Iseum – холм Исиды. Из этих слов образовалось название Coliseo, перешедшее на сооружённый рядом с Эсквилином грандиозный амфитеатр Флавиев. Так Исида дала имя Колизею. В Сармизегетузе Марк Команий Квинт построил на свои средства храм «Богине Царице» (Deae Reginae) Исиде. Почитаем был в римской Дакии ещё один восточный бог – Юпитер Долихен. В основе своей божество синкретическое, восходящее к религиозным верованиям древних народов Малой Азии. Из Дакии, из Апула, происходит одно из наиболее ранних посвящений Юпитеру Долихену, принадлежащее Теренцию Гентиану, сыну первого наместника Дакии Децима Теренция Скавриана. Многочисленные посвящения Юпитеру Долихену из городов Дакии известны от сирийских купцов, для которых он был почитаемым отеческим богом.

Подобный набор культов не оставляет сомнений в том, что население римской провинции Дакия не имело корней в гето – дакийском этносе, но являло собой исключительно пёструю этническую картину, включая в свой состав уроженцев самых разных провинций Римской империи, объёдинённых прежде всего латинским языком. Похоже, большинство новых дакийцев (но не даков) происходило с Востока, имея семитское, возможно, и иранское происхождение. Не могло не быть в Дакии колоний, заселённых выходцами из ближайших соседей провинции – паннонцев, иллирийцев. Не забудем и о маврах доблестного Лузия Квиета. Единым, ещё раз подчеркнём, здесь был только латинский язык, на котором говорили и общались разноплеменные переселенцы, превратившие Дакию в римскую не только по названию провинцию. Дакийское царство исчезло вместе с народом, его заселявшим. Здесь стоит привести мнение историка Саймона Бейкера, давшего, как нам представляется, исчерпывающую характеристику событиям 101–106 гг.:

«В истории Рима, полной жестоких войн, всего лишь несколько могут сравниться по кровопролитию с битвами за Дакию. В ходе войн первоначальная задача – смещение Децебала – была забыта. Целью битвы за Дакию стало то, что сейчас зовётся геноцидом, – уничтожение древней «варварской» культуры, насаждение «правильных», «цивилизованных» и преданных Риму колоний и разграбление богатств страны на благо империи».

Разграбление изобиловавшей золотыми и серебряными рудниками страны действительно было образцовым. И поныне среди археологических находок нет практически золотых изделий.

В чём же была причина такой беспощадности римлян, ведомых Траяном?

Римляне никогда не славились великодушием к своим врагам. Конечно, можно найти случаи образцово милосердных поступков великих римлян в отношении недавних противников. Кисть великого Николя Пуссена увековечила в XVII в. «Великодушие Сципиона», восславив добрый поступок победителя Ганнибала Сципиона Африканского, не давшего разлучить влюблённых юношу и девушку карфагенян. На сам Карфаген великодушие Рима никогда не распространялось, и Сципион Эмилиан по воле сената римского народа в 146 г. его разрушил, уничтожив дотла. Впрочем, к вождю обороны Карфагена в III Пуническую войну, Газдрубалу, великодушие было проявлено. Он умер в Италии на вилле, не испытав никаких жестокостей от победителей. Но главное здесь другое: разрушив Карфаген и продав в рабство остатки населения города, римляне не подвергли уничтожению пунийское население бывших владений Карфагена, ставших провинцией Африка. Продолжал жить и пунийский (финикийский) язык. Он был родным для потомков карфагенян ещё долгие столетия, чему вовсе не мешала романизация провинции. «Metus Punicus» – страх перед пунами, возникший в Риме во время италийской кампании Ганнибала, толкнувший римлян на полное уничтожение вражеского государства и его столицы, не привёл к геноциду всего народа.

Наряду с metus Punicus в Риме долгое время существовал и metus Gallicus, страх перед галлами со времени осады Капитолия галлами – сеннонами царя Бренна (390 г. до Р.Х.). Сеннонам, правда, спустя столетие с небольшим, крепко досталось. Говорится даже об истреблении галлов – сеннонов римлянами. Месть их давним обидчикам была спровоцирована восстанием сеннонов в 285 г. до Р.Х. и жестокими потерями в понесённом римлянами в первой битве поражении. Но, отомстив в 283 г. до Р.Х. за гибель тринадцати тысяч соотечественников, римляне, произведя страшное опустошение в земле сеннонов, всё же позволили галлам выбирать между смертью и потерей родной земли. Уцелевшее население выселилось поголовно в придунайские земли и Македонию.

Metus Gallicus прошёл у римлян с завоеванием Цезарем Галлии, где погибли сотни тысяч варваров, но геноцида всё же не было.

Злопамятность римлян проявилась и в Эпире после III Македонской войны (171–168 гг. до Р.Х.), в которой эпироты поддержали несчастного царя Персея. 150 тысяч жителей Эпира было продано в рабство. Не трудно догадаться, что не только поддержка македонского царя тому виной, но и память римлян о подвигах царя Пирра в Италии.

Превеликий страх испытали в Риме во время грандиозного восстания в Паннонии, Иллирии и Далмации в 6–9 гг. Сам Август тогда, напомним, опасался появления мятежных варваров у стен Рима. Но, когда усилиями Тиберия восстание было подавлено, римляне не проявили к побеждённым особой жестокости. Предводитель восставших Батон удостоился почётного плена и закончил свою жизнь в Равенне, где прожил ещё немало лет на покое.

Обиды, нанесённые Риму даками, были, конечно же, немалыми. Набег на Мёзию и убийство римского наместника, разгром армии Корнелия Фуска, гибель целого легиона и самого римского полководца – всё это по римской логике требовало отмщения. Но ведь не геноцида! Скорее всего, дерзость Децебала, его лживость, коварство, подсылка убийц, гибель Лонгина – всё это справедливо заставило Траяна просто возненавидеть дакийского царя. Он не мог быть в глазах императора врагом, достойным уважения, но лишь подлым варваром, пощады не заслуживающим. Потому речь пошла не просто об отмщении за дела времён Домициана – для этого хватило бы и первой кампании 101–102 гг. Страна, таких царей порождающая, должна была исчезнуть, дабы не было у Империи беспокойного соседа за Дунаем, постоянно к войне стремящегося. Могло ли случиться так, что, если бы Децебал вёл себя разумнее, трезво оценивал соотношение сил и не провоцировал Рим на войну, то даки остались бы задунайскими соседями римлян, пусть и не очень – то дружественными, но терпимыми? Ведь жили так веками с Римом германцы за Рейном, сарматы и иные племена за тем же Дунаем. Почему же так не повезло дакам?

Думается, главная причина здесь – непримиримость к Риму Децебала и верной ему дакийской элиты, что усугублялось прочностью самого царства. Таким образом, в глазах Траяна недобитая Дакия оставалась постоянной угрозой Риму на его дунайских рубежах. С этой точки зрения даки были опаснее зарейнских германцев. Те никогда не могли создать сколь – либо прочного объединения государственного типа. Более того, вражда германских племён между собой всегда была на руку римлянам. Они видели, как рухнуло царство Маробода, лишь на время объединившее свевов и маркоманов, как погиб в междуусобной борьбе славный Арминий, истребивший три римских легиона в Тевтобургском лесу. Дакия же выглядела царством стабильным, и даже смена царя не обещала римлянам какого – либо добрососедства. Наконец, не забудем о «завещании Цезаря». Траян держал в голове грядущий восточный поход во исполнение плана – мечты божественного Юлия. А таковой был бы делом рискованным, сохрани Дакия хоть малейшую способность к государственному и, значит, и военному возрождению.

Что ж, с римской точки зрения, беспощадные действия Траяна в Дакии были совершенно логичны и интересами Империи полностью обоснованы. А брошенная на лестницу Гемоний голова Децебала представлялась римлянам справедливым концом дерзкого варвара.

Удивительный парадокс истории заключается в том, что, спустя долгие и долгие столетия, имена Траяна и Децебала – смертельных врагов, люто ненавидевших друг друга, оказались равнопочитаемыми, да и остаются таковыми в государстве Румыния, занимающем территорию бывшей римской провинции Дакия и сохранившем римское имя: Romania. В румынской исторической ментальности Траян и Децебал в равной степени «отцы – основатели» нации. Что лежит в основе столь удивительной исторической метаморфозы?

Здесь должно обратиться к временам становления теорий происхождения восточных романцев. Возникновение таковых относится к XVII веку, когда эти теории нашли своё отражение в трудах молдавских и валашских летописцев. Толчком к исследованию этой, безусловно, важнейшей для обоих княжеств – Молдавии и Валахии – проблемы стали записки ватиканского миссионера в Молдавском княжестве Марко Бандини. Представитель римской курии безаппеляционно и столь же бездоказательно написал, что восточные романцы – прямые потомки разбойников и прочих преступных элементов, коих римские императоры, освободив из – под стражи, выслали во вновь завоёванную провинцию к северу от Дуная. Понятное дело, такая оригинальная «концепция» вызвала острую реакцию в обоих княжествах. Но чем объяснить подобную неприязнь ватиканского миссионера к предкам современных ему молдаван и валахов? Скорее всего, совершенным провалом его католической миссии. Надо заметить, что восточные романцы исторически всегда отличались стойкой приверженностью к православию. Даже в Трансильвании, бывшей тысячелетие во власти католиков – венгров, а с конца XVII в. одновременно и католической же Австрии, местные восточные романцы – волохи – сохранили свою веру, не поддавшись настойчивым попыткам окатоличивания. Более того, булла римского папы Григория IХ от 14 ноября 1234 г. свидетельствовала о том, что в области Барца (юго – восток Трансильвании) многие местные католики под воздействием тамошних «схизматических» епископов переходят в православие. Можно потому полагать, что «версия» Бандини своего рода месть упорным «схизматикам».

Естественно, записки Бандини вызвали целую волну опровержений, суть которых заключалась в позиционировании утверждения, что восточные романцы происходят от «благородных римлян Траяна». Об этом писал знаменитый молдавский летописец второй половины XVII в. Мирон Костин. Специальным опровержением измышлений Бандини, попавших и в молдавские летописи, в частности, в труды Григоре Уреке, занимался великий историк Дмитрий Кантемир. Он доказывал, опираясь на источники, что дакийское население было полностью истреблено, а новая провинция заселена римскими колонистами. В дальнейшем происхождение восточных романцев исследовалось молдавскими, валашскими, трансильванскими историками, причём быстро обозначились острые противоречия между восточнороманской и венгерской историографиями, острота которых сохранилась и в наши дни. Здесь основа спора – автохтонность романского населения к северу от Дуная со времён Траяна, или же миграция его с Балкан в Средние века после того, как в 271 г. при Аврелиане (270–275 гг.) римляне очистили Дакию, и всё без исключения римское население покинуло провинцию. Естественно, автохтонизм ближе румынским историкам, миграционизм – венгерским. Предмет спора – Трансильвания и чьё население там более исконно. В то же время серьёзную эволюцию мы наблюдаем и в самой румынской историографии. Если изначально она исходила из постулата происхождения восточных романцев от римских колонистов, то во второй половине XIX в. формируется теория о двух этнических предках: римских колонистах и гето – даках, подвергшихся романизации. Наиболее последовательное обоснование эта теория нашла в трудах румынского учёного А. Д. Ксенопола. С его точки зрения, романизированное население проживало не только в собственно римской провинции Дакия, но и на всей земле гето – даков от Тиссы до Днестра. Взгляды Ксенопола немедленно встретили острую критику другого румынского учёного Дмитрия Ончула, опубликовавшего свой труд в том же 1885 г., когда вышло первое издание исследований Ксенопола. Ончул, опираясь на первоисточники, показывал, что романизация Дакии не могла выходить за пределы Баната, Трансильвании и Олтении.

С того времени спор двух позиций продолжается и едва ли прекратится в обозримом будущем. Его перманетность, как справедливо отметил А. Голдсуорти, связана с поворотами политической ситуации. И здесь, надо сказать, что линия Ксенопола намного представительнее линии Ончула. Наиболее полное воплощение первой мы видим в трудах классика румынской исторической науки Николае Йорги. Линия вторая полнее всего представлена исследованием А. Филиппиде.

Окончательно, можно сказать, завершил формирование теории происхождения румынского народа от двух этнических компонентов и на всей территории не только исторического, но и современного проживания восточных романцев Г. И. Братиану. Его перу принадлежат труды, обосновавшие то, что принято называть «крайним автохтонизмом» и «континуитетом». Суть этого направления – непрерывное развитие одного и того же этнического субстрата на одной и той же территории на протяжении более, чем двух с половиной тысячелетий, начиная с эпохи проживания в Карпато – Дунайских землях от Тиссы до Днестра северных фракийцев. Субстрат этот являл собой своеобразный этнический монолит, о каковой разбивались все иноплеменные вторжения. Переломный момент – романизация Дакии в эпоху римского господства (106–171 гг.), когда и начинается, собственно, история уже восточных романцев. Тот факт, что реальных доказательств ни такого автохтонизма, ни того же континуитета нет, представителей направления, именуемого ныне «национально – патриотическим», не смущал ещё с XIX века.

Второе направление, условно называемое «социально – критическим» продолжает существовать в современной Румынии. Оно группируется вокруг «Института социальной теории» в Бухаресте и журнала «Societate și cultura». Однако влияние и общественное значение этого направления резко уступает национально – патриотическому. Траян и Децебал в сознании большинства румын – два «отца – основателя» нации.

Разумеется, это классический случай исторической мифологии, каковая, кстати, присуща в той или иной мере всем народам мира. Вопрос лишь в соотношении между ней и чисто научным подходом. Таковой, разумеется, во всех странах разный.

В конкретном румынском варианте прочность мифологии уходит корнями в многовековые трагические страницы истории восточных романцев. Здесь и полутысячелетнее османское иго, и тысячелетнее господство венгров, затем и австрийцев в Трансильвании, истори чески позднее (с XIV в.) формирование восточнороманских княжеств Молдавии и Валахии, а далее и непростое их объединение в 1859 г. Сказывается также сложность существования молодого, относительно небольшого государства в окружении трёх империй – Османской (до 1879 г.), Российской и Австро – Венгерской (до 1918 г.). Оторванность от румынской государственности ряда восточнороманских земель (занятие Австрией Буковины в 1775 г., присоединение Бессарабии к России по Бухарестскому миру с Турцией в 1812 г.), что также болезненно воспринималось в княжествах, – всё это вполне благодатная почва для появления, развития и долговременной жизни исторических мифов. С этой точки зрения – отказаться от северных фракийцев как прямых предков нации невозможно. Ведь они уже во времена Геродота занимали земли между Тиссой и Днестром, то, что ныне – территория Румынии и Молдавии.

 

Глава VI. «Человек меча» «человеку тоги»

Траян победоносно вернулся в Рим в июне 107 г. Здесь, помимо ликующих римлян, его встретили многочисленные посольства от разных стран и народов вплоть до Индии. Это ли не было свидетельством успешного правления императора, вновь показавшего миру, сколь велики мощь Империи и сила римского оружия?! Победу должно было отметить таким образом, дабы память о ней в Риме сохранилась даже не на века, а навсегда. И действительно, отмечая истребление даков, Траян превзошёл, пожалуй, всех своих предшественников на Палатине. Размах празднеств стал воистину невиданным. «Он устроил игры продолжительностью в сто двадцать три дня, во время которых было убито одиннадцать тысяч диких и домашних животных, а в боях участвовали десять тысяч гладиаторов. Здесь Траян сравнялся с Августом, который гордо сообщал потомкам: «Трижды гладиаторские игры я дал от моего имени и пять раз от имени моих сыновей и внуков, в каковых играх сражались около десяти тысяч человек». Впрочем, Фасты Остии сообщают об общем числе гладиаторов, бившихся в Риме при Траяне, бо́льшее число: 11520 человек. Так что Август был превзойдён. Стоит также отметить, что последние шесть дней празднеств римляне наслаждались кровавым зрелищем уже не на суше, а на воде – были даны навмахии, водные бои на кораблях.

Но сколь бы ни был великолепен праздник, он заканчивается, и память о нём у людей постепенно стирается. Новые же поколения нуждаются в своих празднествах, не очень – то поминая весёлые дни, пережитые предшественниками. Потому Траян приложил колоссальные усилия к подлинному увековечиванию своих великих свершений. А это можно и должно было сделать великими постройками, каковые навсегда сохранили бы у потомков память о славном императоре и его деяниях. Собственно, строительство памятников победам Траяна началось ещё в ходе Дакийских войн – вспомним монумент в Адамклиси. Ныне же, после окончания войны, огромная добыча, размеры которой в источниках называются просто невероятные, позволяла развернуть также невиданное доселе строительство. «В это же самое время он вымостил камнем дорогу через Помптинские болота и другие дороги обустроил великолепными строениями и мостами». Знаменитая Via Appia – Аппиева дорога – была продолжена при Траяне до самого Брундизия на берегах Адриатического моря. Теперь от Беневента до Брундизия она именовалась Via Traiana. В самом же Беневенте была сооружена триумфальная арка Траяна, с надписью, датируемой 114 годом: «Императору Цезарю Нерве Траяну Наилучшему Августу, Германскому, Дакийскому, сыну божественного Нервы, великому понтифику, наделённому властью народного трибуна в 18-й раз, императору в 7-й раз, консулу в 6-й раз, отцу отечества, храбрейшему принцепсу, сенат и народ римский». Были построены и много более протяжённые дороги в провинциях, где наряду с Римом и Италией при Траяне началась настоящая строительная лихорадка. Сам провинциал родом, Траян умело сбалансировал интересы Италии и провинций Империи. Вновь построенная Дунайская дорога пересекла всю Среднюю и Восточную Европу, а через всю Малую Азию пролегла новая транспортная артерия от Понта Эвксинского (Чёрного моря) до Евфрата в Сирии. Был восстановлен и снова стал судоходным канал от Нижнего Нила до Красного моря, прорытый некогда египтянами во времена Саисской династии при фараоне Нехо (611–595 гг. до Р.Х.). Продолжалось обустройство гаваней, вдоль дорог появлялись многочисленные постоялые дворы, таверны. В Риме, в Остии сооружались просторные торговые павильоны. Наверняка подобное строительство велось и в других городах. Вообще, развитие городской жизни в Империи было под постоянным вниманием Траяна. Планомерно восстанавливались старые города, повышался статус многих поселений, образовался целый ряд новых муниципий. И это касалось самых разных регионов. Подунавье, к примеру, со времён его завоевания при Августе не переживало столь всеобъемлющей и целенаправленной урбанизационной политики. В Северной Африке также строились новые дороги, основывались новые колонии. В Тамугади в Нумидии на месте древнего ещё карфагенского торгового посёлка была основана новая римская колония. Она имела правильную почти квадратную форму, судя по сохранившимся стенам длинной стороны около 350 м. Через реку Баград, пересекавшую провинцию Африка, был построен каменный мост. Подобные мосты появились и в Испании – на реке Таг (совр. Тахо), и в Италии – на реке Метавр, на берегах которой во время II Пунической войны славный Гай Клавдий Нерон сокрушил полчища брата Ганнибала Газдрубала. Так что дунайский мост Аполлодора Дамасского не оказался единственным в своём роде памятником правления Траяна, хотя и остался самым грандиозным.

Но, конечно же, особой заботой Траяна стало украшение Рима. В этом видели свой долг все императоры, и 14-й Цезарь, а ещё и такой победоносный, не мог не внести свой вклад в обустройство столицы Империи.

Грандиозные планы обустройства Рима имел Гай Юлий Цезарь, но в силу известных всем обстоятельств – заговора и убийства – далеко не всё успел. Цезарь решил, что древний римский Форум устарел как главная площадь столицы. Потому он повелел построить новый форум своего имени, в центре которого должен был помещаться храм Венеры Прародительницы, к каковой, по легенде, восходил род Юлиев. Цезарь же начал строительство на старом Форуме новых базилики и курии для заседания сената. Они были завершены уже после его гибели.

Август вослед божественному Юлию распорядился создать свой форум – форум Августа, центром которого стал храм Марса Мстителя. Смысл очевиден: Август – мститель за Цезаря. Вообще за долгое правление основателя Принципата Рим украсился множеством новых прекрасных строений. Не зря Август гордился, что «получил Рим кирпичным, а оставил его мраморным».

Рачительный Тиберий в обустройстве Рима не преуспел. Он, правда, построил на Палатине роскошный дворец, императорскую резиденцию, но на строительство в столице скупился. Великолепные постройки при нём появились на Капрее (Капри), где третий Цезарь провёл последнее десятилетие своей жизни. Римляне, понятное дело, это не одобрили.

Гай Цезарь Калигула имел фантастические планы строительства в столице и её окрестностях, но по кратковременности его правления почти ничего не осуществил. Памятниками его времени в Риме стали египетский обелиск, установленный и поныне возвышающийся на Ватиканском поле, и очень нужный тогда городу новый акведук. Последний был завершён при Клавдии, потому и именуется акведуком его имени.

Нерон прославился не только как император, при котором был грандиозный пожар. К его чести, после этого ужасного бедствия Рим был очень толково перестроен с целью предотвращения в будущем подобных трагедий. Главным же шедевром времени его правления в Риме стал знаменитый Золотой дом Нерона – первый в мире памятник дворцово – парковой архитектуры, возведённый зодчими Севером и Целером.

Флавии прославили свою династию Колизеем. Веспасиан также возвёл свой новый форум, в центре которого появился храм богине Мира. Свой форум начал строить и Домициан, но гибель не позволила последнему Флавию довести это дело до конца. Недолго правивший Нерва успел, однако, завершить строительство форума Домициана, получившего уже имя Проходного форума или Форума Нервы.

Не удивительно, что Траян повелел возвести в центре Рима свой форум, ставший самым величественным и самым роскошным из всех римских форумов, задуманных императорами.

Поскольку свободного места для такого строительства в центре столицы не было, для будущего форума Траяна пришлось срыть до основания часть холма Квиринал. Строительство это велось с 107 по 112 год. Размером и великолепием форум Траяна действительно превзошёл все предыдущие. Его площадь 300 м × 185 м. На форум вела широкая входная арка, имевшая один пролёт. В арке были четыре ниши, где стояли скульптурные изображения пленных даков. В центре площади возвышался конный монумент Траяна, далее Базилика Ульпия Траяна, самая крупная (120 м × 60 м) из всех, построенных до неё. Главным же архитектурным украшением форума Траяна стала величественная триумфальная колонна высотой 39,93 м. Эта высота напоминала, что при строительстве Квиринальский холм был срыт на глубину, соответствующую высоте колонны. Колонна внутри пуста. Диаметр её почти 4 метра. По внутренней поверхности идёт винтовая лестница, освещаемая сорока двумя окошками – прорезями. Главное украшение колонны, в чём, собственно, и заключался основной её смысл, спиральная лента длиной в 244 метра, являющаяся сплошной скульптурной историей обеих дакийских войн. Имя архитектора, создавшего колонну, история не сохранила, но мысль о том, что им стал Аполлодор из Дамаска, выглядит вполне обоснованной, учитывая и его значение при Траяне, и роль его в важнейших постройках того времени.

Колонна замечательно иллюстрирует обе кампании Траяна за Дунаем. Он, разумеется, главный её персонаж, изображённый пятьдесят раз. Враг его Децебал удостоился шести изображений. Последнее из таковых – его захват и гибель. Любопытно, что начинается скульптурная лента и заканчивается картинами, можно сказать, идиллическими. Самая первая – изображение спокойного сельского уголка на берегу Дуная, мирная деревенская жизнь – канун перехода римских войск из Мёзии в Дакию. Последняя – идиллия уже пастушеская: мирно пасутся овцы под присмотром то ли уцелевших даков, то ли новых обитателей завоёванной провинции. Невольно вспоминается Вергилий. «Георгики» – идиллия земледельческая, «Буколики» – идиллия пастушеская. Но между этими двумя мирными сценками – подробнейшее изображение главных эпизодов двух жестоких военных кампаний, закончившихся не просто обретением Римом очередной завоёванной провинции, но и гибелью целого народа. Август, подводя итоги своего правления, писал: «Чужеземные народы, которых безопасно можно было простить, я предпочитал сохранять, а не уничтожать». Траян, надо полагать, убедился в очевидной небезопасности даков для Рима и великодушному примеру Августа не последовал. Потому колонну его справедливо полагать не только как воплощение триумфа римского оружия, но и как памятник незаурядному мужественному народу, именно за эти свои качества павшему в борьбе с могущественной Империей.

Колонна – главный памятник Траяну. На её цоколе надпись:

«Сенат и народ римский [воздвигли эту колонну] императору Цезарю Нерве Траяну Августу, сыну божественного Нервы, Германскому, Дакийскому, великому понтифику, наделённому властью народного трибуна в 17-й раз, императору в 6-й раз, консулу в 6-й раз, отцу отечества, для того, чтобы видно было, какой высоты холм был срыт, чтобы освободить место для возведения этих столь значительных сооружений».

По обе стороны от колонны были построены – здесь главный архитектор точно известен, это Аполлодор из Дамаска, главный зодчий всего форума Траяна – две библиотеки, получившие название Bibliotecae Ulpiae. Одна была собранием греческих книг и документов, другая – латинских. Равное почтение обоим языкам. Дион Кассий писал о Траяне: «Он учредил библиотеки». Строго говоря, Траян не был основателем в Риме библиотечного дела. Здесь римляне заимствовали опыт гречес ких городов, где библиотеки были нормой жизни. Известно, что первую публичную библиотеку в Риме открыл Азиний Поллион ещё в 39 г до Р.Х., а следующую по его примеру Август в 28 г. до Р.Х. Правда, для них не строили специальных зданий. Первая открылась в атрии Свободы, вторая – в храме Аполлона Палатинского. Траян же построил специальные здания. В библиотеках этих хранились также и архивы из зданий, снесённых для их постройки. Базилика была предназначена для ведения судебных и коммерческих дел. В ней же рассматривались дела об отпуске на волю рабов.

При всём своём незаурядном честолюбии, Траян не скупился на почёт и награды для своих выдающихся соратников. Он являл собою нечастый в мировой истории тип правителя, охотно окружающего себя людьми даровитыми, выдающимися, не опасаясь, что в их блеске может как – то поблекнуть его собственная значимость. Так, к примеру, «он воздвиг почётные статуи Сосию, Пальме и Цельсу – настолько он ценил их выше других людей».

Сосий – Квинт Сосий Сенецион в качестве легата Мёзии участвовал во второй Дакийской войне и был удостоен триумфальных отличий. Позднее был назначен проконсулом Ахайи (наместником Греции). Там он стал другом великого историка Плутарха, посвятившего ему свой главный биографический труд «Параллельные жизнеописания», а также «Застольные вопросы». Дружен был Сосий и с Плинием Секундом, стал зятем Секста Юлия Фронтина, женившись на его дочери.

Луций Публилий Цельс прославил себя в обеих Дакийских войнах.

Пальма – Авл Корнелий Пальма Фронтиниан, будучи наместником Сирии в 104–108 гг., подарил Империи новую провинцию. Весной 106 г., соединив под своим командованием вновь созданный II Траянов легион с переброшенным из Египта III Киренаикским легионом, а также ряд подразделений легионов из вверенной ему в управление Сирии, вступил в царство Набатея, находившееся на Синайском полуострове и северо – западе Аравии. Столицей Набатеи был город Петра. Царство без особого сопротивления покорилось Риму. Оно и ранее считалось союзником Империи, поставляя в её армию отряды первоклассной арабской конницы. Теперь Набатея стараниями Пальмы превратилась в римскую провинцию Каменистая Аравия.

Ещё один ближайший соратник Траяна, исключительно высоко им ценимый, Лициний Сура, сам отличился в архитектурном украшении столицы. Его тщанием на Авентинском холме появились новые термы на радость римлянам, обожавшим проводить время в этих прекрасных и полезных для здоровья сооружениях.

К Суре Траян испытывал особое доверие. Как писал Дион Кассий: «Взаимная дружба и доверие между Сурой и Траяном были столь сильны, что, какую бы клевету ни возводили на Суру – а так всегда происходит со всеми, кто становится влиятельным при императорах, – Траян никогда не испытывал к нему ни подозрений, ни неприязни. Но, напротив, когда завистники стали особенно досаждать ему, император незваным пришёл к нему домой на обед и, отослав всю свою стражу, сначала попросил врача Суры намазать ему глаза, а затем цирюльника побрить его (ведь и сами императоры, и все прочие люди следовали этому древнему обыкновению; первым обычай носить бороду ввёл Адриан). Сделав это, он совершил омовение и отобедал, а на следующий день, позвав друзей из тех, кто обыкновенно дурно отзывался о Суре, сказал им: «Если бы Сура хотел убить меня, он сделал бы это вчера». Он поступил прекрасно, рискнув ради оклеветанного человека, но ещё прекраснее была его уверенность в том, что он не пострадает от него. Таким образом его вера в свою правоту больше укрепилась благодаря его собственному представлению о делах Суры, нежели благодаря мнению других».

Когда Су ра скончался в 108 г., Траян устроил ему похороны за государственный счёт и воздвиг статую в его честь.

Такие вот люди составляли ближайшее окружение Траяна. Согласимся потому со словами Аврелия Виктора: «Траян был справедлив, милостив, долготерпелив, весьма верен друзьям».

Да, Траян умел справедливо вознаградить заслуги своих спутников, дабы и в веках не померкла о них память. Себя же своим великолепным новым форумом с неповторимой колонной он явно ставил на первое место среди всех цезарей Рима.

Форум Траяна открылся для народа в январе 112 г., а 12 мая 113 г. была освящена колонна. Великолепие форума изумляло римлян ещё не один век. Здесь стоит обратиться к свидетельству историка IV в. Аммиана Марцеллина о посещении Рима императором Констанцием II (350–361 гг.) в 356 г., в котором ему сопутствовал персидский царевич Ормизда, служивший римлянам:

«Вступив в Рим, обитель мирового владычества и всех доблестей, и дойдя до ростр, он был поражён обилием дивных памятников, свидетелей древнего могущества, красовавшихся на форуме повсюду, куда бы ни направлялся его взор… Но когда он пришёл на Форум Траяна, сооружение единственное в целом мире, достойное, по – моему, удивления богов, он остолбенел от изумления, обведя взором гигантские строения, которые невозможно описать словами, и которые никогда не удастся смертным создать во второй раз. Оставив всякую надежду соорудить что – либо подобное, он сказал, что хочет и может воспроизвести только помещённого в середине атрия Траянова коня, на котором красовалась фигура императора. Стоявший рядом царевич Ормизда, о бегстве которого из Персии я раньше упоминал, сказал на это со свойственным его народу остроумием: «Сначала прикажи, император, построить такую конюшню: конь, которого ты собираешься соорудить, должен так же широко шагать, как и тот, который перед нами»… Осмотрев многое с величайшим изумлением, император жаловался на бессилие и злую молву, которая, вообще всё преувеличивая, при описании чудес Рима оказывается слабой».

Не стоит удивляться потрясению Констанция II величием Рима. Новый Рим, Константинополь, построенный Константином Великим на месте древней греческой колонии Византий, был ещё городом молодым, ибо стал императорской резиденцией, а затем и новой столицей Империи только с 330 г. Потому он никак не мог ещё равняться великолепием с Римом. Отсюда и чувства Констанция.

Правление Траяна славно не только военными походами, великими постройками, но это и время, именуемое «серебряным веком» римской литературы. Ведь творили в эти годы и Публий Корнелий Тацит, величайший римский историк, «бич тиранов», и Плиний Младший, удостоенный Траяном личной дружбы. Это годы начала творчества Гая Светония Транквилла, чья «Жизнь двенадцати цезарей» и девятнадцать столетий спустя остаётся едва ли не самой читаемой в мире римской книгой. Это юность Аппиана, будущего автора «Римской истории», описателя жестоких гражданских войн, а также Арриана, автора «Похода Александра». При Траяне удостоился консульского звания Плутарх, чьи «Параллельные жизнеописания» – до сих пор настольная книга всех поклонников античной истории. Траян окружил почётом, удостоил личного приёма ссыльного при Флавиях знаменитого философа Диона Хрисостома. При Траяне завершилось поэтическое творчество славного Марциала, в последние годы жизни благодаря счастливому соединению «принципата и свободы» избавленного от вынужденного восхваления тирана. В это же время расцветает творчество великого сатирика Ювенала. Возможно, к годам правления Траяна относится появление известного произведения античной литературы – «Повести о любви Херея и Каллирои» Харитона.

Главное же то, что такой расцвет литературы, исторической, философской мысли во многом как раз и объясняется политикой, проводимой Траяном. И если провести параллель с «золотым веком» Августа, то при Траяне никого из поэтов не постигла судьба Овидия.

В перечислении имён, составляющих гордость эпохи Траяна, сознательно рядом ставим как латинских, так и греческих авторов. В это время справедливо говорить о единой культуре единой Империи, пусть и не лишённой иных национальных особенностей. Да и деятели культуры обоих народов – римлян и греков – равно покровительствуемы властью. Кто главный архитектор, любимый зодчий Траяна? Представитель эллинистического Востока Аполлодор из Дамаска.

Среди же писателей более всех близок к Траяну стал Плиний Секунд. Здесь, что особо ценно для историков, личная дружба оказалась совмещена с деловыми взаимоотношениями правителя Империи и наместника провинции. Последние годы своей жизни Плиний провёл в должности императорского легата Вифинии, малоазиатской области, примыкающей к Мраморному и Чёрному морям. Сохранилась вся переписка Плиния с Траяном, насчитывающая 121 письмо. Бо́льшая часть её относится как раз ко времени и, что особенно важно и интересно, к проблемам наместничества Плиния в провинции, некогда бывшей самостоятельным эллинизированным царством. Анализ переписки позволяет судить об особенностях управления провинциями из имперского Центра в начале II века, сделать выводы о стиле и методах управления Траяна. Первое, что немедленно бросается в глаза, так это стремление императора войти во все мельчайшие детали провинциальной жизни. И не просто войти, но и строго таковые контролировать. Конечно, в вифинском случае многое объясняется личной дружбой между Траяном и Плинием. Трудно представить себе столь же подробную переписку цезаря со всеми своими провинциальными легатами. Но метод управления, скорее всего, был общим. Прежде всего, это касалось контроля властей за провинциальными настроениями. Здесь к контролю свыше, из Рима, добавлялся, возможно, даже более эффективный контроль снизу. Известно, что философ Эпиктет, ссыльный при Флавиях, подобно Диону Хрисостому, в своих беседах, записанных как раз в начале II века, то есть, уже при Траяне, советовал своим слушателям быть весьма осторожными в разговорах с незнакомыми людьми, ибо они могли оказаться переодетыми солдатами, сознательно провоцирующими собеседников на крамольные речи, тюрьмой и ссылкой наказуемые. Впрочем, из переписки Плиния с Траяном подобный способ контроля власти за общественными настроениями не просматривается. Сообщая императору о своём прибытии в провинцию, Плиний пишет: «Я вступил в провинцию, каковую и застал в чувстве такой же преданности и верности тебе, каких ты заслужил от всего рода человеческого».

Конечно, несколько странным выглядит то, что вновь прибывший в Вифинию легат уже точно знает о безусловной преданности и верности населения провинции императору. С другой стороны, никаких мятежных настроений здесь со времён вхождения в состав Империи и близко не бывало, а столь умному и наблюдательному наместнику не требовалось много времени, чтобы разобраться в тамошних настроениях.

Последующие послания свидетельствуют, что действительно легат информирует императора и испрашивает его совета по делам, каковые, казалось бы, следовало решать на месте, вовсе не запрашивая Палатин. Так в уже процитированном послании Плиний интересуется, не сочтёт ли император необходимым прислать в Вифинию архитектора. Траян же в своём ответе сообщает, что ему в Риме едва хватает архитекторов (неудивительно при таком размахе столичного строительства!), но прежде советует Плинию разобраться в отчётах о городском имуществе, где, он уверен, злоупотребления несомненны.

Далее Плиний спрашивает, следует ли держать на страже у местной тюрьмы охрану из городских рабов, или же усилить её за счёт солдат, поскольку рабы не вызывают у него доверия. Ответ Траяна – ответ воина: «Незачем, дорогой мой Секунд, превращать солдат в тюремных стражей. Сохраним обычай этой провинции охранять тюрьмы городскими рабами. Будут ли они верны в этом деле, это зависит от твоей строгости и бдительности». Вот чёткий и жёсткий ответ не просто императора легату, но «человека меча» «человеку тоги». «Незыблемо должно быть и правило: как можно меньше людей выводить из военного строя» – так завершил Траян свой ответ.

А вот запрос Плиния и ответ Траяна, который традиционно приводится историками как пример образца совсем уж мелочного контроля высшей власти за делами провинциалов. Плиний пишет: «У жителей Прусы, владыка, баня старая и грязная. Они сочли бы благом постройку новой: мне кажется, ты можешь снизойти к их желанию». Ответ Траяна краткий и положительный: «Если возведение новой бани жителям Прусы по силам, то мы можем снизойти к их желанию, лишь бы для этого не надо было новых обложений и не уменьшило бы средств на будущие необходимые расходы».

Очевидна забота Траяна о благополучии городского бюджета и недопущении какого – либо дополнительного обложении горожан. Впрочем, Плиний здесь заранее сообщал о привлечении на банное строительство исключительно частных денежных средств.

Баню в Прусе Траян построить разрешил, но вот мысль Плиния об основании в другом вифинском городе, Никомедии, сильнейшим образом пострадавшего от жестокого пожара, коллегии пожарных человек всего лишь в полтораста вызвала у Траяна решительное неприятие:

«Траян Плинию.

Тебе пришло в голову, что можно по примеру многих городов основать коллегию пожарников у никомедийцев. Вспомним, однако, что этой провинции и особенно её городам не давали покоя именно союзы подобного рода. Какое бы имя и по каким бы основаниям мы не давали тем, кто будет вовлечён в такой союз, он в скором времени превратится в гетерию. Лучше поэтому приготовить всё, что может потушить огонь, и уговорить домовладельцев пользоваться таким оборудованием у себя и в случае надобности обращаться за помощью к сбежавшемуся на пожар народу».

Ответ императора показывает, что он хорошо был осведомлён о состоянии дел в Вифинии ещё до прибытия туда Плиния. Ему, возможно, было известно о беспорядках в провинции из – за вражды между её городами – Никеей и Никомедией, Прусой и Апамеей, о роли тайных союзов (гетерий) в городских выборах в Прусе. Потому Траян вполне здраво предположил, что пожарная дружина может быстро превратиться в такую вот гетерию, цели которой окажутся очень далекими от борьбы с огнём.

Достоин внимания ещё один ответ Траяна на запрос Плиния, где мы встречаем и милостивое разрешение, и жёсткий запрет. Плиний посылает императору прошение жителей города Амиса с просьбой разрешить им создать товарищество по внесению добровольных взносов в пользу бедных и для благотворительных целей. Император даёт ответ: «Траян Плинию. Если амисцам, прошение которых ты присоединил к своему письму, разрешено по их законам, которыми они пользуются по договору, иметь кассу взаимопомощи, то мы можем им в этом не препятствовать, особенно, если они станут употреблять подобные сборы не на смуты и недозволенные союзы, а на поддержку бедняков. В остальных городах, подчинённых нашему праву, такие учреждения следует запрещать».

Амис имел особый статус свободного и союзного Риму города. Наместник не должен был вмешиваться в местное самоуправление. Траян эти привилегии подтвердил. Само привилегированное положение этой древней греческой колонии, некогда входившей в состав Понтийского царства, восходило к самому божественному Юлию. Цезарь даровал статус свободного города Амису за сопротивление врагу Рима понтийскому царю Фарнаку. Тому самому, победу над которым он увековечил бессмертными словами «Veni, vidi, vici» (пришёл, увидел, победил). Так что, покровительствуя Амису, Траян ещё раз выступал в роли продолжателя дела Цезаря.

Но, как мы видим, положение Амиса – очевидное исключение из правила. В прочих городах Траян не дозволяет никаких касс взаимопомощи, сомневаясь в их использовании на благотворительные нужды. Возможно, не без оснований. Ведь он знал о действительном положении дел в провинции, потому и доверил её своему верному другу Секунду. Плиния же, что явствует из переписки, «оглушил тот размах беззакония и беспорядка, которым его встретила Вифиния» Потому проявлять великодушие к тамошним инициативам с мест было бы решительно не на пользу делу наведения порядка в провинции. Те же «гетерии» легко могли превращаться в криминальные структуры. Ведь писал же Плиний о присутствии осуждённых преступников не где-нибудь, но в городских службах: «Во многих городах, особенно в Никомедии и Никее, люди, присуждённые к работе в рудниках, к гладиаторской школе и другим подобным же наказаниям, несут служебные обязанности городских рабов и даже получают, как городские рабы, жалование».

Траян дал Плинию чёткий и подробный ответ: «Тех, кто был осуждён в течение десяти последних лет и освободился без всякого законного основания, надлежит предать наказанию; если найдутся люди пожилые и старики, осуждённые до этих десяти лет, распределим их по тем работам, которые недалеки от наказания. Обычно таких людей назначают в бани, на очистку клоак, а также на замащивание дорог и улиц».

Особое место среди сообщений Плиния Траяну о преступности занимает письмо, в котором он пишет о своих сомнениях относительно того, как до́лжно поступать с христианами. Ведь их римское общественное мнение полагало преступными последователями зловредного суеверия. И это было не только мнение малопросвещённой черни, но и первейших интеллектуалов Рима. Публий Корнелий Тацит относил христиан к тем, «кто своими мерзостями навлёк на себя всеобщую ненависть», именовал христианство «пагубой» и полагал, что «они заслуживали самой суровой кары». Гай Светоний Транквилл, друг Плиния Младшего, коего он в одном из писем к Траяну характеризовал как «честнейшего, достойнешего и образованнейшего человека, нравы и занятия которого я давно уже взял за образец», писал: «христиане, приверженцы нового и зловредного суеверия».

Плиний впервые непосредственно столкнулся с христианами в Вифинии, хотя и ранее в Риме слышал о них. Вот его послание к Траяну, сыгравшее в истории нового вероучения немалую роль: «Плиний императору Траяну.

Я никогда не присутствовал на следствиях о христианах, поэтому я не знаю, о чём принято допрашивать и в какой мере наказывать. Не мало и я колебался, есть ли тут какое различие по возрасту, или же ничем не отличать малолеток от людей взрослых; прощать ли раскаявшихся, или же человеку, который был христианином, отречение не поможет, и следует наказывать само имя, даже при отсутствии преступления, или же преступления, связанные с именем.

Пока что с теми, на кого донесли как на христиан, я действовал так. Я спрашивал их самих, христиане ли они; сознавшихся спрашивал во второй и третий раз, угрожая наказанием; упорствующих отправлял на казнь. Я не сомневался, что в чём бы они ни признались, но их следовало наказать за непреклонную закоснелость и упрямство. Были и такие безумцы, которых я, как римских граждан, назначил к отправке в Рим. Затем, пока шло разбирательство, как это обычно бывает, преступников стало набираться всё больше, и обнаружились случаи разнообразные.

Мне был предложен список, составленный неизвестным и содержащий много имён. Тех, кто отрицал, что они христиане или были ими, я решил отпустить, когда они, вслед за мной, призвали богов, совершили перед изображением твоим, которое я с этой целью велел принести вместе со статуями богов, жертву ладаном и вином, а кроме того похулили Христа: настоящих христиан, говорят, нельзя принудить ни к одному из этих поступков.

Другие, названные доносчиком, сказали, что они христиане, а затем отреклись: некоторые были, но отпали, одни три года назад, другие много тому назад, некоторые лет тому двадцать. Все они почтили и твоё изображение, и статуи богов и похулили Христа.

Они утверждали, что вся их вина или заблуждение состояли в том, что они в установленный день собирались до рассвета, воспевали, чередуясь, Христа как бога и клятвенно обязывались не преступления собершать, а воздерживаться от воровства, грабежа, прелюбодеяния, нарушения слова, отказа выдать доверенное. После этого они обычно расходились и сходились опять для принятия пищи, обычной и невинной, но что и это они перестали делать после моего указа, которым я, по твоему распоряжению, запретил тайные общества. Тем более счёл я необходимым под пыткой допросить двух рабынь, называвшихся служительницами, что́ здесь было правдой, и не обнаружил ничего, кроме безмерного уродливого суеверия.

Поэтому, отложив расследование, я прибегаю к твоему совету. Дело, по – моему, заслуживает обсуждения, особенно вследствие находящихся в опасности множества людей всякого возраста, всякого звания и обоих полов, которых зовут и будут звать на гибель. Зараза этого суеверия прошла не только по городам, но и по деревням и поместьям, но, кажется, её можно остановить и помочь делу. Достоверно установлено, что храмы, почти покинутые, опять начали посещать; обычные службы, давно прекращённые, восстановлены, и всюду продаётся мясо жерственных животных, на которое до сих пор едва – едва находился покупатель. Из этого легко заключить, какую толпу людей можно исправить, если позволить им раскаяться».

Здесь, прежде, чем комментировать письмо Плиния и обращаться к ответу Траяна, до́лжно коснуться истории первых контактов Рима с христианским вероучением.

Деяния Иисуса Христа, описанные в Евангелиях, свершались в годы правления императора Тиберия (14–37 гг.). Отсюда ряд известий и преданий, сообщающих об отношении правителя Империи к вновь появившейся религии. Известно предание о демонстрации Тиберию Марией Магдалиной чуда пасхального яйца. Юстин Мученик, видный деятель христианской церкви во II в., уважаемый при Антонине Пие (136–161 гг.) в Риме и погибший при императоре – гонителе христиан Марке Аврелии (161–180 гг.), упоминал в своей «Апологии» о донесении Тиберию о деяниях Иисуса Христа прокуратором Иудеи Понтием Пилатом. Крупнейшие христианские авторы эпохи Поздней Империи – Тертуллиан, Евсевий Памфил, Орозий – писали о доброжелательном отношении Тиберия к христианству.

Насколько на самом деле был доброжелателен Тиберий к христианам и действительно ли Пилат сообщил ему о событиях в Иерусалиме, связанных с Иисусом Христом, – вопрос спорный и по сей день. Но никаких антихристианских распоряжений от Тиберия точно не исходило.

Первым известием, которое связывают с возможным противодействием римской власти христианам, является сообщение Светония в биографии императора Клавдия о том, что «иудеев, постоянно волнуемых Хрестом, он изгнал из Рима». Споры о трактовке этого свидетельства актуальны по сей день.

Первым истолковал «Хрест» как «Христос» ещё Павел Орозий в начале V в. Такое же толкование можно встретить и в иных современных изданиях. Однако ещё со времени Теодора Моммзена, с конца XIX в., попытки отождествлять Хреста с Иисусом оцениваются как необоснованные. Имя Хрест было достаточно широко распространено в Риме среди рабов и вольноотпущенников. В латинских надписях античного периода, известных в Риме, имя Хрест (Chrestos) встречается более 80 раз.

Стоит обратить внимание и на евангелический первоисточник. В «Деяниях апостолов» есть упоминание об изгнании Клавдием иудеев из Рима, но оно совершенно не увязывается с христиантвом:

«После сего Павел, оставив Афины, пришёл в Коринф и, найдя некоего Иудея именем Акилу, родом Понтянина, недавно пришедшего из Италии, и Прискиллу, жену его – потому что Клавдий повелел всем Иудеям удалиться из Рима, – пришёл к ним; И, по одинаковости ремесла, остался у них и работал; ибо ремесло их было делание палаток. Во всякую субботу он говорил в синагоге и убеждал Иудеев и Еллинов. А когда пришли из Македонии Сила и Тимофей, то Павел понуждаем был духом свидетельствовать Иудеям, что Иисус есть Христос».

В то же время вот что Евсевий сообщает о начале христианского апостольства в Риме: «в то же царствование Клавдия, всеблагой и человеколюбивый Промысл привёл в Рим того же борца с этим развратителем людей – мужественного и великого апостола Петра, за своё мужество именуемого первым среди остальных апостолов. Он, как благородный вождь Божий, облечённый в Божественные доспехи, принёс с востока жителям запада драгоценное сокровище духовного света, самый свет и слово, спасающее душу, – проповедь о Царстве Небесном».

Вослед Евсевию о прибытии в Рим апостола Петра и появлении при Клавдии в Риме христиан сообщает и Орозий: «В 795 год от основания Города (41 г. – И.К. ) четвёртым после Августа принял власть Тиберий Клавдий и правил четырнадцать лет. В начале его царстоввания в Рим прибыл Пётр, апостол Господа Иисуса, и всех уверовавших наставлял твёрдым словом в спасительной вере и подтвердил её славнейшими чудесами; и после того в Риме появились христиане».

Если в Риме около 42 г. и появились христиане, то это вовсе не означает, что именно их из – за «какого – то Хреста» Клавдий изгнал вместе с прочими иудеями. Изгнание времени правления Клавдия не было первым изгнанием иудеев из Рима. Тиберий также изгнал иудеев из столицы, о чём сообщают Светоний и Иосиф Флавий. Если Светоний не указывает причину гнева императора на иудеев, то Иосиф Флавий объяснял всё следствием «гнусности четырёх человек», присвоивших себе дары – золото и пурпур – для Иерусалимского храма некоей знатной римлянки Фульвии, принявшей иудаизм.

Первым исторически поднял меч на христиан Нерон, за то и вошедший в историю как Антихрист. Правда, бесчеловечная расправа Нерона с римской общиной христиан не была связана с их вероучением, а явила собой лишь способ прекратить слухи о поджёге Рима по приказу императора. В страшном пожаре обвинили сторонников нового малопонятного римлянам вероучения. Здесь не обошлось без наговора на христиан со стороны иудейских иерархов – первосвященника Измаила и казначея храма Соломона Хелкии, близких к жене Нерона Поппее Сабине, благосклонной к иудаизму.

Вторым после Нерона гонителем христиан церковная традиция считает Домициана. Она восходит к сообщениям христианских историков IV–V вв. Евсевий Памфил в «Церковной истории» писал: «Домициан был свиреп ко многим людям: казнил в Риме без настоящего суда немало людей видных и знатных; тысячи известных людей, ни в чём не повинных, отправил в изгнание и отобрал их имущество. Под конец он явил себя преемником Нерона в ненависти к Богу и в богоборчестве. Он был вторым, поднявшим против нас гонение, хотя отец его Веспасиан не замышлял против нас ничего плохого.

Тогда же, как рассказывают, апостол и евангелист Иоанн, бывший ещё в живых, за своё свидетельство о Слове Божием осуждён был жить на острове Патмосе».

Сходные сведения сообщает о гонении Домициана Орозий. По его словам, Домициан, «обезумевший от высокомерия, когда велел почитать себя в качестве бога, вторым после Нерона повелел начать гонение на христиан; именно в то время блаженнейший апостол Иоанн был сослан на остров Патмос».

Близкие сведения сообщают также Иероним и Лактанций.

Сам факт преследований христиан при Домициане сомнений не вызывает, хотя сведений о каком – либо прямом его распоряжении, именно против них направленном, нет. Не исключено, что христиане, во всяком случае, проповедники этого учения, могли попасть под горячую руку римских властей, когда гнев Домициана обрушился на философов. Возможно, их также ссылали. Ведь ссылка на Патмос Иоанна сомнений не вызывает. В то же время никаких известий о гибели христиан в результате гонения Домициана, если вообще такой термин исторически состоятелен, нет. Главное здесь – отсутствие каких – либо целенаправлено антихристианских распоряжений высшей власти.

Переписка Плиния и Траяна даёт совершенно новую картину. Отношение вифинского легата к христианам самое суровое: упорствующих он отправлял на казнь. При этом Плиний признаёт, что никогда не присутствовал на следствиях по делам о христианах и потому не знает, о чём их принято допрашивать и в какой мере наказывать. Значит, следствия о христианах в Империи уже были, если Плиний знал о них, хотя подробностями не интересовался. Проведя собственное расследование, он не обнаружил в почитании Христа ничего преступного, кроме «безмерного уродливого суеверия». С римской, языческой точки зрения, разумеется. И этого вполне достаточно для смертных приговоров. Тем не менее, Плиний не до конца уверен в необходимости дальнейших столь же суровых действий, поскольку убедился, что сами собрания христиан достаточно безобидны. Более того, они подчинились указу легата, запрещающему тайные общества, согласно распоряжению императора. Но само распространение христианства среди значительного количества людей вызывает у него опасения, хотя в последнее время традиционные языческие верования новую религию и потеснили.

Ответ Траяна краток, чёток и ясен:

«Траян Плинию.

Ты поступил вполне правильно, мой Секунд, произведя следствие о тех, на кого тебе донесли как на христиан. Установить здесь какое-нибудь общее определённое правило невозможно. Выискивать их незачем: если на них поступит донос и они будут изобличены, их следует наказать, но тех, кто отречётся, что они христиане, и докажет это на деле, т. е. помолится нашим богам, следует за раскаяние помиловать, хотя бы в прошлом они и были под подозрением. Безымянный донос о любом преступлении не должно принимать во внимание. Это было бы дурным примером и не соответствует духу нашего времени».

Траян верен себе: анонимные доносы ему отвратительны. Но в явном изобличении христиан он беды не видит. Он не только поощряет Плиния на дальнейшие следствия, но и впервые в истории от имени высшей римской власти, им олицетворяемой, саму принадлежность к христианству объявляет преступной и наказанию непременно подлежащей. Поскольку он оставляет без комментариев сообщение Плиния об отправке на казнь упорствующих христиан, степень наказания «доказанного христианина» очевидна.

Конечно, ответ Траяна – это ещё не закон против христиан. Первый эдикт, направленный против них, издаст лишь император Валериан (253–260 гг.). В то же время, трудно не согласиться с мнением, высказанным ещё во второй половине XIX в. французским исследователем раннего христианства Бенжаменом Обэ, что Траян таким образом ставил христиан под вечное подозрение, под постоянно угрожающее преследование. Русский исследователь римских гонений на христиан А. П. Лебедев, приравнивавший ответ Траяна Плинию к закону, писал: «Закон даёт прямой ответ на вопрос: есть ли христианство преступление? И ответ даётся утвердительный».

Христианские авторы эпохи Империи расценивали ответ Траяна именно как указ (эдикт). Так Евсевий писал: «Траян издал указ: «Христиан не разыскивать; попавшегося – наказывать». Орозий, называя Траяна третьим, кто склонился к преследованию христиан, утверждает, что, узнав об отсутствии в действиях христиан чего – либо противного римским законам, он «тотчас более короткими рескриптами смягчил свой эдикт».

Возникает естественный вопрос: если было гонение, то кто его жертвы и были ли они? Ответ на это даёт Евсевий: «После Нерона и Домициана, при императоре, чьё время мы теперь описываем (Траяна – И.К. ) , частичные гонения на нас поднимала восставшая чернь. В таком гонении, как передают, мученической кончиной завершил жизнь Симеон, сын Клеопов». Далее Евсевий цитирует писателя Игисиппа, у коего он и ранее черпал разные сведения: «Некоторые из этих еретиков донесли на Симеона, сына Клеопова, что он потомок Давида и христианин. Так он и пострадал, ста двадцати лет от роду, при императоре Траяне и консуле Аттике».

Симеон был вторым епископом Иерусалимской церкви. Конечно, христианский епископ мог пострадать от рук злобной черни, враждебной христианам, мог быть и убит. Но указанный возраст Симеона на момент гибели неизбежно вызывает сомнения. Очень сложно представить себе старца ста двадцати лет, действующего епископа. Важно и другое. Аттик был проконсулом в Иудее в 103–107 гг. Так что гибель Симеона не могла быть следствием ответа Траяна Плинию (в период между 109–111 гг.), ставшего официальным началом гонения.

Погиб в годы правления Траяна и Игнатий, второй после апостола Петра епископ Антиохийский. «Рассказывают, что он был отправлен из Сирии в Рим и отдан на съедение зверям за исповедание Христа». Это трагическое событие может быть связано с долгими (123 дня) празднествами в Риме в честь завоевании Дакии, когда римляне наслаждались кровавыми зрелищами, устроенными для них по повелению Траяна.

О мученической кончине в правление Траяна епископа Рима Климента повествует писатель V в. Руфин. Его сообщение полностью расходится со сведениями Евсевия, писавшего веком ранее: «В третий год царствования упомянутого императора (Траяна – И.К. ) Климент, епископ Римский, скончался, передав своё служение Эваресту. В течение девяти лет он возглавлял обучение Божественному слову…».

Имена мучеников времён правления Траяна называет также Абу-л-Фарадж (1226–1286 гг.), глава восточных монофизитов – якобитов, обратившийся в христианство еврей, живший в Сирии. По его словам, Траян «вызвал преследование христиан, при котором увенчались мученичеством Симон, сын Клеопы из Иерусалима, апостол Иоанн и Игнатий Антиохийский. И эпарх Плиний Секунд уничтожил много христиан».

То, что Плиний Младший, легат Вифинии, действительно отправлял на казнь христиан, засвидетельствовано им самим. Гибель на арене римского цирка Игнатия Антиохийского несомненна. Очевидна и гибель иерусалимского епископа Симеона. Только вот тот ли это был Симеон, сын Клеопов, коему к этому времени должно было исполниться сто двадцать лет? Более чем сомнительно. Но вот, что касается апостола Иоанна, то он никак не может быть отнесён к жертвам Траяна. Более того, предшественник Траяна Нерва освободил его наряду с прочими ссыльными философами из ссылки на Патмосе, и никаких бед от римской власти он при Траяне не переживал.

Не избежали взаимоотношения христиан и Траяна и позднейших фальсификаций. Очевидной подделкой, в чём исследователи не сомневаются, является письмо «наместника Палестины Тивериана» императору Траяну, в каковом тот сообщает правителю Империи, что после его указа христиане во множестве приходят к нему, дабы понести мученическое наказание за своё вероисповедание. Траян в ответ на это повелел прекратить преследование христиан. «Письмо Тивериана» приводится у Иоанна Малалы в его «Хронографии» и в византийском лексиконе Суда.

Поддельность «письма Тивериана» очевидна хотя бы потому, что наместника Палестины Тивериана никогда не существовало. Сам термин «Палестина» утвердится только при преемнике Траяна Адриане (117–138 гг.), и уж тем более не было у неё деления на «первую» и «вторую» Палестины, как указывается в «письме». Есть и ещё ряд несуразностей: неверное написание титула Траяна, наименование христиан «галилеянами», которое в начале II в. в отношении их не употреблялось (исключение – Эпиктет). Главное же, «письмо Тивериана» неизвестно христианским авторам – ни Тертуллиану, ни Евсевию, ни Орозию.

Возвращаясь к восприятию Траяна христианскими авторами, стоит отметить, что оно всё же неоднозначно. Тертуллиан не воспринимал ответ имперетора Плинию в качестве эдикта, лишь указывая: «Траян ответил, что производить розыск о них (христианах – И.К. ) не следует, но их надлежит наказывать, если на них поступит донос». Орозий же, как мы помним, приписывал Траяну даже некие рескрипты, смягчающие эдикт о преследовании христиан.

То, что Траян запретил целенаправленный розыск христиан, в дальнейшем церковью было истолковано в смысле слов Иисуса: «Не судите, да не судимы будете». Потому в Средневековье родилась легенда, что Траян при посредничестве папы Григория I (590–604 гг.) без крещения вознёсся на небо. Об этой легенде упомянуто у Данте, а Фома Аквинский по поводу её составил теологическое оправдание.

Исторический Траян, конечно же, менее всего может быть заподозрен в сочувствии к христианам. Пусть его ответ Плинию Секунду не эдикт (он может быть назван лишь рескриптом – ответом императора на запрос должностного или частного лица), но он впервые в Империи обрекал явного христианина на наказание как очевидного преступника. Нерон – тот карал «поджигателей» Рима, а Домициан просто причислил христианских проповедников к нелюбезным ему философам. Так что Траян, что называется, создал правовой прецедент. И здесь к нему также можно употребить характеристику, данную Эрнестом Ренаном в отношении Марка Аврелия (161–180 гг.): «Преследуя христиан, он поступал как римлянин».

Можно ли назвать преследование христиан при Траяне «гонением»? Думается, это всё же слишком сильная характеристика. Сведений о массовом преследовании христиан в масштабе всей Империи нет.

 

Глава VII. По завету Цезаря, по пути Александра…

Имя Александра Великого, немеркнущая и неповторимая слава его походов не могли не волновать воображение многих славных воителей последующих эпох. Гай Юлий Цезарь как – то на досуге, читая что – то из написанного о деяниях Александра, не только погрузился на долгое время в задумчивость, но даже прослезился. «Когда удивлённые друзья спросили его о причине, он ответил: «Неужели вам кажется недостаточной причиной для печали то, что в моём возрасте Александр уже правил столькими народами, а я до сих пор не совершил ничего замечательного!»

Мечту о повторении свершений Александра Цезарь лелеял всю жизнь. Наконец, утвердившись в Риме пожизненным диктатором, он стал готовить большой поход на восток против Парфии. Увы, мечи и кинжалы заговорщиков во главе с Марком Юнием Брутом и Гаем Кассием Лонгином, возмечтавших воскресить труп убитой Цезарем республики, пресекли исполнение самого, пожалуй, грандиозного замысла гениального Юлия.

В дальнейшем римско – парфянские отношения развивались непросто. Были и войны, были и вполне продолжительные мирные периоды. Римлянам однажды даже удалось отпраздновать триумф, когда легат Вентидий в 38 г. до Р.Х. нанёс парфянам поражение. Но последующий провал похода на Парфию Марка Антония успех этот обесценил. В дальнейшем, в правление Августа, Тиберия, Гая Цезаря и Клавдия до войны между двумя великими державами не доходило. На первый план вышли дипломатия, в крайнем случае, военные демонстрации, мир, однако, не нарушавшие. При Нероне (54–68 гг.) дела пошли хуже. В 62 г. римские войска во время парфяно – римской войны за Армению во главе с Цезением Петом капитулировали перед парфянским царём Вологезом, проявившим, впрочем, замечательное великодушие к побеждённым, позволив им беспрепятственно покинуть Армению. Более того, заключённый мир должен был удовлетворить обе стороны: царём Армении становился парфянский ставленник Тиридат, но царскую диадему он должен был получить из рук Нерона. Что и произошло в 66 году. Вскоре Нерон возмечтал о грандиозном походе на Восток, но ничего путного из этой затеи не вышло, а в 68 г. не стало и самого «артиста на троне». При Флавиях между Парфией и Римом царил мир. Конфликтные ситуации разрешались без войны. На этом поприще в 75 г. при Веспасиане, как мы помним, отличился как раз отец нашего героя – Марк Ульпий Траян, наместник Сирии. Сын его, однако, о долгом мире с Парфией не помышлял. Траян в своих войнах шёл по заветам Цезаря. Уничтожив Децебала и его царство, он воплотил в жизнь замысел Цезаря разгромить гето – даков Буребисты. Теперь на очереди была главная мечта божественного Юлия – Парфянский поход. Причём поход сей не мыслился как реванш за погибель Марка Красса, неудачу Марка Антония и поражение Цезения Пета. Дион Кассий главной причиной войны назвал стремление Траяна к славе. А что означала здесь слава? Не просто победа, но покорение Парфии, торжество замыслов Цезаря и победное шествие по пути Александра. Великий британский антиковед Эдуард Гиббон так написал о причине восточного похода Траяна: «Траян жаждал славы, а пока человечество не перестанет расточать своим губителям похвалы более щедро, чем своим благодетелям, стремление к военной славе всегда будет порочной наклонностью самых возвышенных характеров. Похвалы Александру, передававшиеся из рода в род поэтами и историками, возбудили в душе Траяна опасное соревнование».

Опасность такого соревнования Траян прекрасно осознавал и потому к новой кампании готовился самым тщательным образом. Позиции Рима на Востоке укрепились после захвата Авлом Корнелием Пальмой царства набатеев на Синае. В Сирию был переброшен вновь сформированный II Траянов легион, перемещённый затем в Египет, где он занял место III Киренаикского легиона, получившего стоянку в Бостре во вновь созданной на месте Набатейского царства римской провинции Каменистая Аравия. Для улучшения коммуникаций по повелению Траяна Гай Клавдий Север в 111–114 гг. проложил военную дорогу на юг – от Дамаска до Акабского залива на Красном море. Он же построил акведук, обеспечивший водоснабжение войск. С берегов Дуная на Восток двинулись I Вспомогательный и XV Аполлонов легионы. Война приближалась.

Готовясь к кампании, каковую он без сомнения полагал главной в своей жизни, Траян тем не менее постарался представить дело так, словно это парфяне вынудили его к походу. Что же в это время происходило в Парфии?

В 110 г. царь Пакор II, царствовавший с 78 г., уступил власть своему брату Хосрову (равноупотребимые написания этого имени: Озрой, Хозрой, Хосрой). Пакор не был дружествен Риму и имел дружеские отношения с Децебалом. Плиний Младший сообщал Траяну о рабе Либерия Максима, бывшего в 103 г. легатом в Мёзии, некоем Каллидроме. Каллидром был захвачен в плен воинами дакийского полководца Сусага и отправлен Децебалом в подарок царю Парфии Пакору II. Ряд лет Каллид ром находился на службе у парфян, а затем бежал и оказался в Вифинии, в городе Никомедии, где о нём и узнал Плиний. Здесь, прежде всего, вызывает любопытство путь, по которому «подарок» Децебала был доставлен Пакору II. Поскольку даки не могли перемещаться по римским владениям на Балканах и в Малой Азии, то путь посольства Децебала должен был пролегать через сарматские степи в Причерноморье и Кавказ.

Отстранёный от власти Пакор II умер два года спустя. Новый же правитель, Хосров (110–126 гг.), вскоре ухитрился испортить парфяно – римские отношения, дав Риму повод к началу военных действий. В 113 г. Хосров сместил с трона Армении признанного ранее и Римом, и Парфией царя Экседара и вручил царскую диадему его старшему брату Партамасирису, старшему брату низложенного монарха. Оба – Экседар и Партамасирис – были сыновьми Пакора II. Это было нарушение договора, заключённого между Римом и Парфией при Нероне. С 66 г. диадема царю Армении вручалась в Риме, пусть и был он ставленником Парфии. Теперь компромисс полувековой давности был нарушен. Траян получил желанный повод к большой войне на Востоке.

По получении известий из Армении Траян повелел восточным легионам готовиться к военным действиям будущей весной – в 114 г. На Востоке в это время Рим уже располагал серьёзной военной мощью. В Каппадокии в восточной части Малой Азии стояли два легиона – XII Молниеносный (Fulminata) и XVI Флавиев Стойкий (Flavia Firma). Четыре легиона были размещены в Сирии – IV Скифский (Scitia), III Киренаикский (Cyrenaica), III Гальский (Gallica) и вновь созданный II Траянов (Traiana). В Иудее находился славный Х Бурный (Fretensis) легион, которым некогда командовал отец Траяна. Наконец в провинции Каменистая Аравия пребывал VI Железный (Ferrata) легион.

Семь легионов – сила немалая, но для такой большой войны явно недостаточная. Потому Траян приказал ряду легионов переместиться из Европы в Сирию. По эпиграфическим данным, в Восточной кампании Траяна участвовали также следующие легионы: XV Аполлонов (Apolinaria), I Италийский (Italica), VII Клавдиев (Claudia), ХХХ Ульпиев (Ulpia), XI Клавдиев (Claudia). Известно об участии в войне с Парфией при Траяне также I Вспомогательного (Adiutrix) легиона, немало в ней отличившегося, а также XXII Дейотарова (Deiotariana) легиона. К этому должно добавить вспомогательные войска префекта Валерия Лолиана – 9 ал конницы (2700 чел.) и 16 когорт пехоты (8000 чел.). Участвовала в походе, разумеется, преторианская гвардия (7000 чел.). Не забудем и про доблестную мавританскую конницу славного Лузия Квиета, столь важную роль сыгравшую в обеих Дакийских войнах.

Конечно, говорить о семнадцати легионах в Восточной кампании Траяна некоторое преувеличение. Но силы действительно были собраны огромные. Большие, чем для 2 – ой Дакийской кампании. Никак не менее 160 тысяч человек. Но ведь и цель войны была грандиозная.

Траян выступил из Рима. По проложенной только что по его повелению дороге от Беневента до Брундизия, продолжевшей старинную Аппиеву дорогу, он прибыл на берега Адриатики, откуда морем отправился в Грецию и остановился в Афинах. Плотина сопутствовала ему в походе, как ранее в Дакийских войнах. В это время архонтом Афин с 112 г. был покровительствуемый супругой Траяна Публий Элий Адриан. Большой поклонник эллинской культуры, он за недолгое пребывание в этом прославленном городе сумел стать его благодетелем на века. По его распоряжению в Афинах был построен новый город Адриана, закончено строительство величественного храма Зевса Олимпийского. Прибытие Траяна в Грецию стало поворотным моментом в политической карьере Адриана. По настоянию Плотины император дал согласие на назначение его наместником Сирии. Ясное дело, в условиях начинающейся Парфянской войны должность сирийского наместника, обеспечивающего тыл воюющей армии, приобретала исключительно важное значение. Успешное её исполнение сулило с учётом близости к семье императора великое будущее.

Прибыв в Афины, Траян встретил там уже ожидавшее его посольство парфянского царя. Хосров, встревоженный грандиозными военными приготовлениями Траяна, сведения о коих не могли не дойти до него, попытался предложить мирное решение спора двух великих держав за Армению. Посольство поднесло императору дары, не приходится сомневаться, богатые, и предложило заключить мир. «Ведь царь, узнав о выступлении императора, испугался, потому что свои угрозы тот подтверждал делами, и, умерив гордыню, отправил посланников с просьбой не начинать войну и вместе с тем просил, чтобы Армения была отдана Партамасирису, сыну Пакора, а ему была прислана диадема, так как он, по его словам, сместил Экседара, поскольку тот не был дружественно расположен ни к римлянам, ни к парфянам».

Хосров предложил Траяну вернуться к договору Нерона и Вологеза, каковой, кстати, он сам только что нарушил. Компромиссом царь полагал сохранение дарованной им царской власти в Армении за Партамасирисом при вручении ему диадемы римским императором. Но при Нероне у парфян был сильнейший козырь – победа при Рандее – и вполне прочный тыл. Сейчас же на успех надежд не было, а в самой Парфии внутренние смуты принимали уже хронический характер. Особо угрожающими выглядели волнения в Персиде, обширной и многолюдной области на юге Ирана, бывшей некогда колыбелью великой империи Ахеменидов. Кроме того, Траян вовсе не был подобием Нерона и не для компромиссного мира двинул он более полутора сотен тысяч римских воинов на Восток. Потому Траян «ни даров не принял, ни ответа никакого не дал, ни устно, ни в послании, сказав лишь, что о дружбе судят по делам, а не по словам, и поэтому он, когда прибудет в Сирию, сделает всё, что подобает».

Так пишет Дион Кассий. Другой историк, Квинт Эппий Флавий Арриан (около 90–95 – 175 гг.), чью биографию, до нас, увы, не дошедшую, Дион Кассий и написал, дал иную трактовку поведения Траяна на переговорах с парфянами в Афинах. По словам Арриана, Траян всемерно старался избежать войны, но нежелание парфян лишить незаконного престола Партамасириса, вернув таковой признаному Римом Экседару, принудило императора начать военные действия.

Конечно, мнение Арриана заслуживает доверия. Это великий историк, современник описываемых событий – годы Парфянской войны Траяна совпали с молодостью Арриана. Едва ли стоит сомневаться, что на переговорах Траян вёл себя именно так, как сказано у Арриана. Он как бы давал парфянам возможность сделать всё для предотвращения войны, демонстрируя при этом собственное миролюбие. И в таком поведении упрощённо было бы видеть одно лишь лицемерие и хитрость изготовившегося к нападению завоевателя. Конечно, затягивая переговоры, Траян давал время легионам на перемещение с берегов Дуная поближе к Евфрату. Но особо важным здесь представляется следующее: как это ни парадоксально, но в главных своих войнах, великими завоеваниями завершившихся, римляне вовсе не являлись стороной, войну начинавшей, либо спровоцировавшей. Самнитские войны, давшие Риму господство в Италии, начинались с заступничества римлян за кампанцев, своих союзников, подвергшихся нападению со стороны самнитов. Противостояние Рима и Тарента было вызвано в 283 г. до Р.Х. заступничеством римлян за город Турии, обратившийся к ним за помощью. Оскорбление римских послов в Таренте спровоцировало войну, в каковую тарентийцы втянули ещё и знаменитого эпигона, царя Эпира Пирра. II Пуническая война фактически была начата Ганнибалом, захватившим в Испании союзный Риму Сагунт. Даже к III Пунической, вопиюще захватнической войне римляне имели формально законный повод – начав войну с нумидийским царём Масиниссой, пуны нарушили условия мирного договора 201 г. до Р.Х. Македонский царь Филипп V стал союзником Ганнибала по собственной инициативе, втянув свою страну в итоге в роковое противостояние с Римом. Правитель державы Селевкидов Антиох III в 192 г. до Р.Х. первым начал военные действия против римлян, переправившись через Босфор во Фракию по просьбе недружественного Риму Этолийского союза. Понтийский царь Митридат VI Евпатор первым напал на римские владения в Азии в 89 г. до Р.Х., где ко всему прочему была учинена ещё и жесточайшая резня проживавших там римлян. Наконец, вспомним и Дакийские войны. Не будь нападений даков на Мёзию, римляне, возможно, и не вторглись бы на северный берег Дуная. А что до второй Дакийской войны, то здесь усилия Децебала для её развязывания до́лжно признать решающими.

Таким образом, поведение Траяна на переговорах с посланцами парфянского царя Хосрова полностью соответствовало многовековой римской дипломатической традиции: Рим никогда не стремился первым к войне, но начинал её лишь в ответ на недружественные действия тех или иных соседей.

Из Афин после ожидаемого провала переговоров с парфянским посольством Траян отбыл на Восток. Путь его лежал через провинцию Азия (некогда эллинистическое царство Пергам), оттуда к побережью Средиземного моря в Ликию и далее в Сирию, в город Селевкию на Оронте. Примерно в то же время флот, находившийся под началом Адриана, прибыл в сирийский порт Лаодикею. Зиму 113–114 гг. Траян со своей свитой провёл в главном городе провинции Антиохии.

Узнав о прибытии императора в Сирию, Абгар, царь Озроены – небольшого государства, располагавшегося на стыке римской Сирии, Парфянского царства и Армении, со столицей в Эдессе – отправил в Антиохию щедрые дары Траяну, подкреплённые заверениями в дружбе. Сам Абгар в стан Траяна не явился, поскольку полагал исход начавшейся римско – парфянской войны неясным и потому не желал встречаться с императором, опасаясь неизбежного гнева парфян. И римлян, и парфян царёк Озроены имел все основания равно опасаться.

Итак, неотвратимое свершилось. Армия Траяна вторглась в пределы Армении, полагая главной целью дальнейшее наступление на Парфию. В конце марта 114 г. Траян в Мелитене дополнил свою армию двумя каппадокийскими легионами (XII и XVI). После этого, переправившись через Евфрат, вступил в Армянское царство. Прямое начало военных действий произвело на местных правителей и на соседей Рима и Парфии, не только ближних, но и на иных, весьма отдалённых, огромное впечатление. Невиданные размеры римской армии и очевидная решимость императора были тому главной причиной. В стан Траяна один за другим с богатыми дарами и выражением покорности стали являться представители и правители разных областей и народов. По словам Диона Кассия, «когда Траян вторгся во вражеские пределы, правившие там сатрапы и князья вышли ему навстречу с дарами, в числе которых был и конь, обученный совершать почтительный поклон: он опускался на передние ноги и клал свою голову к ногам того, кто стоял поблизости».

Если учёный конь мог лишь позабавить Траяна, то дары и выражение покорности местных и иных правителей убеждали его в безусловном успехе начавшейся кампании. Ведь, согласно сообщению Евтропия, он принял под своё покровительство «царей Иверии, савроматов, Боспора, арабов, Озроены и колхов».

Таким образом, покорство Траяну изъявили не только непосредственные соседи театра военных действий – Озроена и арабы, но и Иверия, и Колхида в Закавказье, сарматы (савроматы) Северо – Кавказских степей и Боспорское царство на берегах Боспора Киммерийского (Керченского пролива) и Меотиды (Азовского моря). Боспор, впрочем, как и Колхида был в сфере римского влияния ещё со времён восточного похода Гнея Помпея Великого в 60-е гг. до Р.Х. Выразили своё почтение к Риму и его владыке также обитатели прикаспийских областей Закавказья албаны, ранее видевшие уже на своей земле римских легионеров при Домициане.

Единственный, на кого вторжение легионов Траяна в Армению не произвело должного впечатления, был удостоенный парфянами царской диадемы монарх этой страны Партамасирис. Он повёл себя в отношении Траяна «довольно – таки дерзко». Партамасирис отправил римскому императору два письма. В первом он именовал себя царём Армении. Не получив, что неудивительно, ответа, послал второе, где уже опустил свой царский титул. В нём он просил Траяна послать к нему наместника Каппадокии Марка Юния Гомулла, обещая передать через него некую просьбу. Решив, что наместник в качестве посланника – слишком большая честь для незаконного, с римской точки зрения, царя, Траян отправил к Партамасирису военного трибуна, сына Марка Юния Гомулла, который и передал ему согласие императора на личную встречу. А римские войска тем временем продолжали решительное движение вглубь Армении. Сопротивления они не встречали. Без боя были заняты город Арсамосата, расположенный на равнине между верхним течением Тигра и Евфрата, затем город Саталы в Малой Армении (совр. Салаг). В Саталах к Траяну явился с выражением покорности Анхиал, царь гениохов и махелонов, обитателей восточного побережья Чёрного моря. За это он был щедро одарён императором. Наконец, в городе Элегейе (совр. Эрзерум), на верхнем Евфрате, Траян принял прибывшего в римский стан Партамасириса.

Император восседал на трибунале – специальном возвышении в центре лагеря, откуда обычно полководец обращался к солдатам. Партамасирис поприветствовал его, покорно снял с головы диадему и положил её к ногам Траяна, надеясь, что тот возложит её на него, тем самым признав его уже законным армянским царём с римского соизволения. Траян, однако, как бы не замечал его. А в это время «воины подняли громкий крик и провозгласили Траяна «императором». В данном случае это означало «победитель». Их вдохновляло то обстоятельство, что бескровно достигнут такой впечатляющий успех. Армянский царь, потомок Аршака, основателя Парфянской державы, сын Пакора II, бывшего царя Парфии и племянник царя, ныне правящего в Парфии, стоит как пленник перед Траяном, покорно сложив с себя диадему. Далее произошло следующее: «крик этот ошеломил Партамасириса, который решил, что прозвучал он в укор его дерзости и сулит ему погибель. И он повернулся, как бы собираясь обратиться в бегство, но, увидев, что окружён со всех сторон, стал умолять, чтобы ему дали возможность высказаться без присутствия толпы. Но и после того, как его препроводили в шатёр, ни одно из его желаний не было удовлетворено. Тогда в гневе он выбежал из шатра, а затем из лагеря, но Траян послал за ним и, снова поднявшись на трибунал, приказал ему во всеуслышание изложить все свои желания, с тем, чтобы никто по незнанию того, что было сказано между ними наедине, не стал измышлять каких бы то ни было небылиц. Услышав этот приказ, Партамасирис больше не безмолвствовал, но со всей откровенностью заявил среди прочего, что он не был ни разбит в бою, ни захвачен в плен, но по собственной воле явился сюда, полагая, что ему не будет причинено никакого вреда, но что он получит назад своё царство, как в своё время Тиридат получил его от Нерона. На все его утверждения Траян дал подобающие ответы, сказав, в частности, что он никому не уступал Армению, ибо она принадлежит римлянам и должна иметь римского правителя; ему же он дозволяет отправиться куда угодно. И он отослал Партамасириса прочь вместе с его парфянскими спутниками и дал им в сопровождение конный отряд, чтобы они не вступили с кем-нибудь в сговор и не затеяли мятежа; а всем армянам, прибывшим с царевичем, повелел оставаться на месте, так как они уже являются его подданными».

Партамасирис недалеко уехал из стана Траяна. Он был убит. Трагедией для племянника Хосрова стало непонимание парфянами истинных целей похода Траяна. Они невольно приняли его за подобие войны при Нероне, когда Гней Домиций Корбулон вторгся в Армению с целью установить там римское влияние, усадив на престол своего ставленника. Траян же в каких – либо ставленниках здесь не нуждался. Ныне Армении должентвовало стать обычной римской провинцией вроде соседних Каппадокии или же Сирии. Потому – то и объявил он армянам, спутникам злосчастного Партамасириса, что они уже являются его подданными, а вся Великая и Малая Армении – римское владение, управляемое прокуратором. Римляне действительно приступили к обустройству новой провинции: возможно, проложили в Армении водопровод и точно построили там мощёную дорогу. Сохранился её милевой столб с императорским именем. Оборона и успокоение вновь присоединённых земель была возложена на воинов IV Скифского легиона, о чём свидетельствует латинская надпись на камне, обнаруженная в 1967 г. на территории древнего Арташата – столицы Армении античной эпохи – и поныне экспонирующаяся в Музее истории Армении в Ереване. Эта трёхстрочная надпись выполнена аккуратно вырезанными крупными буквами на пяти плитах местного известняка. Высота плит – 80 см, общая протяжённость – 8,5 м. Согласно титулу Траяна, она датируется 116 г. и гласит:

«Император Цезарь Нерва Траян, сын божественного Нервы, Наилучший Август, Германский, Дакийский, Парфянский, великий понтифик, наделённый властью народного трибуна в 20-й раз, император в 13-й раз, консул в 6-й раз; при счастливых обстоятельствах Четвёртый Скифский легион соорудил».

Захват всей Армении Траян осуществил практически без потерь для римской армии. Легионы продвинулись далеко на восток. Преторианской гвардии удалось даже почти повторить достижение времён Домициана. Она сумела приблизиться к Каспийскому морю. Местные правители один за другим смиренно покорялись римской власти, другие же, поначалу отказывавшиеся подчиниться, были принуждены Траяном к покорности без военных действий.

Сенат в Риме, восхищённый успехами императора, очередной раз назначил ему ряд обычных почестей, заодно присвоив ему прозвание «Optimus» (Наилучший). Строго говоря, сенат крепко запоздал с присвоением Траяну этого высокого имени. Вель Плиний Младший уже в феврале 98 г., когда Траян только – только наследовал власть скончавшегося Нервы, так поздравлял его с началом царствования: «желаю тебе, наилучший император, здоровья и радости и как частное лицо, и как магистрат». В самом таком наименовании правящего владыки ничего оригинального не было. Подобным образом титуловались почти все предыдущие императоры: Август, Тиберий, Калигула, Клавдий, Нерон, Домициан, Нерва. Другое дело, что Траян первым после Августа заслуживал такого звания за действительные свершения. Потому – то он единственный из всех владык Рима и вошёл в историю как «Optimus Princeps». Не случайно сам Траян «гораздо больше, чем всеми прочими титулами, гордился прозванием «Optimus», потому что оно указывало скорее на его нрав, нежели на силу его оружия».

После присоединения Армении начинался собственно Парфянский поход Траяна.

В походе Траян держался, как бы не замечая своего возраста: «Он всегда шёл пешком вместе со всем войском и на протяжении всего похода поддерживал порядок и боевую готовность воинов, ведя их то одним, то другим строем, и вместе с ними переходил вброд через реки. Иногда он через разведчиков распространял ложные сведения о противнике, чтобы воины могли упражняться в тактическом искусстве и вместе с тем были готовы к любым опасностям и ничего не боялись».

Марку Ульпию Траяну шёл в это время 62-й год.

Сама война с Парфией и движение римской армии в Месопотамию через армянские земли были точным воплощением неосуществлённых планов Цезаря «усмирить вторгшихся во Фракию и Понт дакийцев; а затем пойти войной на парфян через Малую Армению, но не вступать в решительный бой, не познакомившись предварительно с неприятелем».

Даков Траян усмирил навсегда, шёл на парфян через Малую Армению, но в бой пока не втупал не по причине собственной осторожности, а из – за неспособности парфян из – за их внутренней смуты выделить должное количество войск для защиты западных рубежей царства. Потому римляне без особых усилий взяли сначала город Нисибис, важный центр Северной Месопотамии, а затем и город Батны, некогда основанный македонянами. Восхищённые быстрыми и лёгкими успехами легионеры восторженно провозгласили своего полководца – императора «Парфянским». Это был третий титул Траяна. До того он уже стал, ещё не будучи императором, «Германским», а в войне с Децебалом заслуженно получил звание «Дакийский». Теперь же его собственная армия, пожалуй, поспешила с третьим титулом.

Разместив в захваченных городах гарнизоны, Траян вступил в Эдессу. Здесь перед ним впервые предстал правитель Озроены Абгар. Его сопровождал сын – миловидный цветущий юноша Арбанд. Похоже, Абгар знал о слабостях императора и не ошибся: Арбанд «пользовался расположением Траяна». Владыка Рима великодушно простил Абгару предыдущую двусмысленность его поведения, приняв принесённые извинения и оценив прекрасного ходатая в лице Арбанда. Траян позволил Абгару угостить себя пиршеством, на котором Арбанд услаждал гостя исполнением «каких – то варварских танцев».

Но вот к правителю Пальмиры Манну и царю Гордиены Манисару Траян доверия не выказал. Манисару в ответ на его послание с уверениями в верности император заявил, что поверит ему только тогда, когда тот сам явится к нему, и, главное, делами подтвердит свои намерения. Также не проявил благосклонности Траян и к Ману, поскольку тот, с одной стороны, послал к нему вестника с уверениями в дружественном расположении и готовности повиноваться, а с другой – отправил вспомогательные отряды верному Парфии Мебараспу, царю Адиабены, одной из парфянских сатрапий в Северной Месопотамии. Отряды эти, впрочем, оказались перехвачены римлянами. Вскоре в Адиабену вступила армия Траяна. Город Сингара и другие места области были без боя заняты неутомимым Лузием Квиетом.

Создав в Северной Месопотамии прочную базу для дальнейшего наступления вглубь Парфянского царства, Траян решил провести зиму в Антиохии. Перед этим осенью 115 г. он объявил о создании провинции Месопотамия.

Зимовка Траяна в Антиохии оказалась омрачённой грандиозным стихийным бедствием. Вот, что сообщает об этом Дион Кассий: «В то время, когда император находился в Антиохии, произошло страшное землетрясение, при этом пострадали многие города, но наибольшее бедствие выпало на долю Антиохии. Так как Траян проводил здесь зиму и сюда отовсюду в большом количестве собирались и воины, и частные лица, прибывшие кто по судебным и торговым делам, кто с посольствами и ради развлечения, не было ни одного народа и ни одной общины, которые не понесли бы потерь, так что в Антиохии весь мир, находящийся под властью римлян, стал жертвой этого несчастья. Бушевали мощные грозы и дули чудовищные ветры, но никто не мог даже предположить, что они повлекут за собой столь огромные беды. Вначале неожиданно прогремел жуткий гром, за ним последовало сильное сотрясение, вздыбилась вся земля, строения взлетели вверх, одни из них, поднятые на воздух, сразу обрушились и разбились на куски, другие же рушились, колеблемые в разные стороны, словно во время морской качки, и их обломки далеко разлетались на открытые места. Стоял ужасающий грохот трес кающихся и ломающихся брёвен, черепицы и камней; и взметнулись столь огромные тучи пыли, что невозможно было ни увидеть ничего и ни сказать, ни услышать ни слова. Пострадало множество людей, даже тех, кто находился вне домов: их трясло и с силой подбрасывало вверх, и они ударялись о землю, словно падая с утёса; одни получали увечья, другие погибали. Число же тех, кто погиб, оказавшись погребённым в домах, невозможно подсчитать, ибо многие из них были убиты самим обрушением обломков, великое же множество задохнулось под развалинами. Ужасные страдания претерпели те, кто был частично погребён под обрушившимися камнями и брёвнами и не мог ни выжить, ни принять мгновенную смерть».

Среди погибших оказался римский консул Марк Педон Вергилиан, находившийся тогда в Антиохии при Траяне. Сам «Траян же выбрался через окно комнаты, в которой находился, с помощью одного человека исключительно мощного телосложения, который и вывел его наружу, так что он получил только несколько лёгких повреждений».

Землетрясение, начавшееся, по разным данным, то ли 13, то ли 15 декабря 115 г., длилось несколько дней. Траян в это время, столь опасное для пребывания в городе, жил под открытым небом на местном ипподроме.

Стихийное бедствие не могло остановить войны. Весной Траян начал новое решающее наступление в Месопотамии. Оно было очень тщательно подготовлено. Зная о безлесном характере ландшафта Месопотамии, Траян заранее распорядился использовать леса на северных рубежах Двуречья под Нисибисом для постройки речных судов. Они были сделаны таким образом, что их можно было разобрать на части, а потом снова собрать. К реке, где находилась стоянка легионов, корабли были доставлены на повозках и уже на месте собраны и спущены на воду. Дело в том, что римляне наконец – то столкнулись с противодействием парфян.

Те заняли позиции на противоположном берегу Тигра. Поэтому не было возможности навести мост через эту многоводную реку. И речные суда оставались единственным средством переправы.

Взаимодействие армии и речного флота под командованием Траяна оказалось замечательно успешным: «одни суда были очень быстро соединены вместе, другие, с тяжело вооружёнными пехотинцами и лучниками на борту, выставлены перед ними на якорях, а третьи перемещались то в одном, то в другом направлении, как будто намереваясь осуществить переправу. Вследствие этих манёвров и того ошеломительного впечатления, какое произвело столь огромное количество кораблей, появившихся из страны, лишённой леса, варвары отступили, и римляне переправились через реку и овладели всей Адиабеной».

Сопротивление войск царя Адиабены Мебараспа, подданного Парфии, было сломлено. Двигаясь вдоль берега Тигра, римляне заняли города Арбелу и Гавгамелы. Именно здесь в далёком 331 г. до Р.Х. войска Александра Македонского разгромили в решающем сражении полчища персидского царя Дария III Коломана, после чего войско провозгласило Александра «Царём Азии». Двинувшись в поход по завету Цезаря, Траян теперь шёл по пути Александра! Легко представить себе, какие чувства испытывал в эти дни римский император! Его мечты сбывались. Правда, если македонский царь разгромил в этих местах все главные силы своего противника, то Траян с собственно царской парфянской армией пока не столкнулся. «Парфянская держава истощена была внутренними распрями и тогда всё ещё была охвачена мятежами». С одной стороны, это замечательно облегчало вторжение римлян вглубь Парфянского царства, но с другой… а что будет, когда парфяне примирятся между собой и соберутся с силами?

Но пока что сопротивлялся армии Траяна всё тот же Мебарасп. Ему удалось занять позиции в хорошо укреплённой крепости Аденистры (совр. Ирбиль в 112 км от Киркука в Ираке). Траян направил в крепость для переговоров об её сдаче центуриона Сентия. Но Мебарасп повёл себя подобно другому варвару – Децебалу. Сентий был заключён в оковы. Однако доблестный центурион не пал духом. Когда римляне подступили к Аденистрам, он сумел сговориться с некоторыми другими узниками, «с их помощью освободился от оков, убил начальника гарнизона и открыл ворота своим соотечественникам». Можно только воображать, как наградил воина – героя благодарный император!

Отсюда римская армия беспрепятственно двинулась на юг и вскоре достигла Вавилона, сдавшегося Траяну без сопротивления, как некогда Александру Великому. В Вавилоне ему пришла в голову мысль соединить две великие реки – Тигр и Евфрат – каналом. Замысел был вполне прагматичный: по каналу он мог перебросить свой речной флот из Тигра в Евфрат и наоборот. Но узнав о том, что Евфрат расположен много выше Тигра, Траян отказался от этой идеи, опасаясь прорытием канала Евфрат обезводить и сделать тем самым несудоходным. Канал этот, оставленный тогда незаконченным, намеревался завершить другой римский император – Септимий Север (193–211 гг.) во время своей войны с парфянами в 198 г. Почти два с половиной века после похода Трана в Месопотамию так эти места описал Аммиан Марцеллин, участник похода императора Юлиана против персов в 363 г.: «Отсюда мы пришли к каналу, называющемуся Наармальха, что знач ит «Царская река»; в данное врем я в нём не было воды. Траян и после него Север с большими усилиями прокопали большой канал, чтобы, пропустив воду из Евфрата в Тигр, открыть путь для судов».

Траян использовал самое узкое место между двумя реками (33 км), чтобы волоком перебрасывать корабли из Евфрата в Тигр.

После овладения Вавилоном Траян, переправившись вновь через Тигр, овладел Ктесифоном, столицей Парфии. Сдалась без боя Селевкия, также важнейший город Месопотамии, расположенный напротив Ктесифона. Была захвачена и крепость, служившая резиденцией парфянских царей, где находился ряд царских могил. В Ктесифоне добычай римлян стали трон царей Парфии и одна из дочерей царя.

Отсюда путь Траяна лежал уже к Персидскому заливу. Это было время наивысшего почитания римлянами своего владыки. После взятия Ктесифона армия в тринадцатый раз провозгласила его «императором» (победителем), а сенат римского народа 21 февраля 116 г. официально даровал Траяну титул «Парфянский», ранее уже присвоенный полководцу его верными солдатами. Ещё ни у одного римлянина не было трёх победных титулов! Помимо титула сенат дал Траяну право праздновать столько триумфов, сколько ему будет угодно.

Проведя зиму в Ктесифоне, весной Траян устремился на юг, стремясь достичь Индийского океана. На юге Месопотамии римляне без труда подчинили себе небольшое царство Месену. Оно было независимым государством с 129 г. до Р.Х., выйдя из подчинения Селевкидам после гибели царя Антиоха VII Эвергета Сидета, павшего в Мидии в бою с парфянами. Царь Месены Атамбел и его подданные дружественно приняли Траяна, не расстроившись даже из – за наложенной на них новой римской подати.

Наконец – то Траян увидел волны Персидского залива! Недалеко от берега был виден плывущий корабль. Императору сказали, что направляется он в Индию. «Будь я моложе, непременно поплыл бы и к индам», – сказал он.

Траян проявлял большой интерес к Индии, много читал о ней и полагал Александра Великого счастливцем, ибо он до неё дошёл со своей железной фалангой.

Выход римских легионов к Каспию и Персидскому заливу – наивысшее достижение Империи на Востоке. Любопытно, что почти за два десятилетия до похода Траяна на Парфию случилось наибольшее продвижение на запад самой восточной империи – Китая эпохи династии Младшая Хань. Великий полководец Бан Чао, разбив в Средней Азии правителя Кушанского царства Канишку, достиг Маргианы (совр. Мары в Центральной Туркмении), соседа исконно парфянской земли. Оттуда Бан Чао отправил посла в Ктесифон к царю Пакору II. Далее посольство должно было следовать в «Великую страну Цинь» (Дацинь). Так китайцы называли Римскую империю. Но парфяне не пропустили китайцев, дабы не состоялся возможный союз двух величайших держав, могущий принести беды Парфии. Китайцы смутно представляли себе географию этих мест, и парфяне обманули их, сказав, что до Рима придётся добираться целых три года. Сочтя Рим недостижимым, китайцы потеряли к нему интерес. В 102 г. Бан Чао был отозван в Китай, и прямое знакомство великих империй Запада и Востока не состоялось.

Итак, Марк Ульпий Траян на девятнадцатом году своего правления пребывал на вершине славы. Но, как это часто бывает в истории, на вершине задержаться надолго невозможно. А путь оттуда идёт только вниз. Предыдущие успехи Траяна, достигнутые, напомним, без решающих сражений с основными силами парфян, оказались весьма эфемерны. Когда император после недолгого пребывания на морских берегах прибыл в Вавилон и совершил там жертвоприношение в комнате дворца, где скончался Александр Македонский, к нему пришли плохие вести. На всех землях завоёванной Месопотамии вспыхнули восстания «и местные народы либо изгнали, либо уничтожили размещённые среди них гарнизоны». Более того, враждующие представители правящего в Парфии рода Аршакидов объединились, и царь Хосров направил против римлян свои главные силы, которыми командовал военачальник Парфамаспат, сын полководца Санатрука, царского племянника. К нему присоединились войска главного соперника Хосрова Митридата IV. Митридат, однако, вскоре погиб, упав с лошади.

Соединение парфянской армии с восставшими резко ухудшило положение римлян в Месопотамии. Они утратили важнейшие города: Нисибис, Эдессу и даже Селевкию, находяшуюся рядом с Ктесифоном и неподалеку от Вавилона, где пребывал Траян. Император принял решительные меры. Против парфян он направил своих лучших полководцев Максима и Лузия Квиета. Парфяне воспользовались разделением римских войск, дали бой Максиму на открытой местности, где их конница получала немалое преимущество, и наголову разгромили его. Сам римский военачальник погиб в бою. Но долго торжествовать победу парфянам не довелось. Лузий Квиет, вне всякого сомнения, лучший из полководцев Траяна, сумел разъединить войска противника и нанести им полное поражение. Вслед за этим он вернул римлянам Нисибис, взял и сжёг упорно сопротивлявшуюся Эдессу. Добились успеха и легаты Эруций Клар и Юлий Александр, овладевшие Селевкией.

Эти неудачи поколебали решимость Парфамаспата сражаться с римлянами. Потеря Нисибиса, Эдессы и Селевкии, гибель Санатрука в бою с Лузием Квиетом заставили его согласиться на тайные ночные переговоры с Траяном. Император предложил Парфамаспату корону царя Парфии при условии клятвы в верности Риму. Парфамаспат дал согласие. В Ктесифоне Траян, собрав на обширной равнине римлян и парфян и поднявшись на высокий помост, сначала превознёс в возвышенной речи свои свершения, а затем возложил царскую диадему на голову Парфамаспата.

В то же время легионы постепенно покидали Месопотамию. Траян даже шёл на уступки парфянам. Когда Вологёз, другой сын Санатрука, выстроив свои войска против наместника Каппадокии и Армении Луция Катилина Севера, вдруг попросил о перемирии, то Траян, отправив к нему послов, не только согласился на мир, но и уступил ему часть Армении.

Напрасным было провозглашение создания трёх новых провинций Империи: Армении, Ассирии и Месопотамии. Напрасно были отчеканены монеты «PARTHIA CAPTA» (Парфия захвачена). Удержать захваченные земли явно не получалось. Дело, прежде всего, во враждебности местного населения. Многочисленные в Месопотамии иудеи ненавидели римлян как разорителей Иерусалима, эллинское и эллинизированное население городов прекрасно чувствовало себя под властью парфян, чья высшая знать сама охотно эллинизировалась. Парфяне и иные иранцы, само собой, были врагами Рима, да и основное местное семитское население – ассирийцы и халдеи – не жаловали римлян. Последней каплей, принудившей Траяна к уходу легионов из Месопотамии, стала неудачная осада им крепости Хатра, находившейся на стыке Северной Месопотамии и Аравии к западу от Евфрата. Крепость была невелика, но её округа являла собой почти безводную пустыню, лишённую и леса, и подножного корма для скота. Потому осада её крупными силами была невозможна. Да и защитники крепости, арабы из племени атренов, сопротивлялись отчаянно. Сам Траян едва избежал раны под стенами Хатры – один из его телохранителей был убит. Осада провалилась. Император двинулся обратно в Сирию. Здоровье его стало резко ухудшаться.

Легионы, оставив Месопотамию, ушли в Армению и Каппадокию. Траян вернулся в Антиохию. После ухода легионов из Месопотамии Парфамаспат недолго царствовал. Хосров вскоре вернул власть Парфии в Двуречье. Преемнику Траяна Адриану же пришлось отказаться не только от утраченной уже Месопотамии, но и от Армении.

Если и были планы у императора на очередную весеннюю кампанию, то они окончательно рухнули после грандиозных восстаний иудеев в Киренаике, Египте и на Кипре. Мятежи вылились в резню греков и римлян. Дион Кассий называет десятки тысяч жертв повстанцев: 20 200 в Киренаике и Египте, 40 200 на Кипре. Известны имена предводителей восстания: в Киренаике – Андрей (Евсевий называет его Лукиасом), на Кипре – некто Артемион. Каковы были причины этих событий?

Есть мнение, что главные причины – социальные. Оно, однако, не выглядит убедительным. В случае превалирования социальных факторов мятежа, он бы не замкнулся на представителях одного народа. Почему восстали одни иудеи? А как же сирийцы, финикияне, греки, ливийцы, египтяне? Безусловен фактор национальный. Иудеи и эллины враждовали уже не одно столетие. Здесь и религиозное непонимание друг друга, и экономическая конкуренция, сложная совместимость греческих полисных традиций с гражданско – храмовой общиной иудеев.

Что касается римлян, то память о кровавой Иудейской войне была, конечно же, свежа. Но в то же время иудеи не имели оснований жаловаться на Траяна и его предшественника Нерву. Их главные обидчики – Калигула, наместники конца правления Нерона, Флавии. А Нерва отменил введённый Веспасианом специальный Fiscus Iudaicis – Иудейский налог. По нему все иудеи должны были вносить в храм Юпитера Капитолийского такую же сумму, как ранее в свой Иерусалимский храм. Траян продолжил политику Нервы.

Так что же могло так всколыхнуть иудейскую диаспору, притом, что сама Иудея оставалась вне мятежей?

Скорее всего, тот самый Лукиас – Андрей объявил себя «мессией», почему Евсевий и называл его «царём». Возможно, его поддержал Артемион на Кипре. Явление «мессии» – серьёзная причина для массового восстания иудеев. Допустимо предположение, что спокойствие Иудеи, каковое во многом обеспечила позиция первосвященников, мятежи не поддержавших, как раз и связана с самозваным «мессианством». Поддержать лжемессию первосвященники категорически не могли. Должно учесть, разумеется, и осторожность иерархов Иерусалима, и наличие в Иудее и близ неё римских войск.

Тяжело больной Траян, чьё здоровье постоянно ухудшалось, успел всё же отдать распоряжения по подавлению восстаний иудеев. В Киренаике и Египте действовал Марций Турбон с флотом, пехотой и конницей. На Кипре подавил мятеж всё тот же Лузий Квиет. В этой войне он отличился более всех. Разгромил племя мардов у озера Ван и парфян на севере Месопотамии, не только на Кипре подавил мятеж, но и его возможные очаги в Иудее. Там в г. Лидде, вопреки первосвященникам, двое александрийцев вели мятежную пропаганду. За всё это Лузий Квиет был назначен наместником Иудеи.

Траян решил вернуться в Италию. В конце июля 117 г. он в сопровождении Плотины покинул Сирию, но флотилия его доплыла с ним только до Селинунта в Киликии. Здесь его самочувствие окончательно ухудшилось. Ещё в начале года император пережил, судя по всему, инсульт, так как был после этого на время частично парализован. Позднее к этому добавилась жестокая диарея. Скорее всего, под стенами Хатры, где была нехватка воды, а в немногочисленных источниках и колодцах она была скверного качества, император мог подхватить инфекционную болезнь, к примеру, дизентерию. Прожив почти 64 года, Траян скончался в начале августа 117 г. Правление его длилось 19 лет, 6 месяцев и 15 дней. Останки Траяна доставили в Рим. Прах его в золотой урне был захоронен в основании Колонны, в честь победы в Дакийских войнах сооружённой. «И такая память сохранилась о нём, что в наше время сенаторы, восхваляя правителей, желают им быть счастливее Августа и лучше Траяна».

Траян не успел оставить рспоряжения о преемнике. В результате «со смертью Траяна правителем стал Элий Адриан, без всякой на то воли Траяна, но стараниями Плотины, жены Траяна. Ибо Траян при жизни своей усыновления Адриана не хотел». Плотина уверенно провела свою интригу, пользуясь полной беспомощностью умирающего. Некое подставное лицо слабым голосом вместо Траяна говорило о желании усыновить Адриана, Плотина же подготовила фиктивное письмо от имени императора об усыновлении.

Чем осталось в веках правление Траяна? Эдуард Гиббон, хотя и осудил его воинственность, так охарактеризовал в целом эпоху, фундамент которой был Марком Ульпием основательно заложен: «Если бы кому-нибудь из историков поручено было указать на такой период всеобщей истории, в продолжении которого человечество наслаждалось наибольшим спокойствием и благоденствием, то он без малейшего колебания мог бы указать на промежуток времени между смертью Домициана и возвышением Коммода (96 – 180 гг.). Беспредельная Римская империя процветала в это время под управлением монархов, руководимых мудростью, добротой и справедливостью».

При всей панегиристичности этих строк великого историка XVIII века нельзя во многом с ним не согласиться. То была самая благополучная и успешная в целом эпоха в истории Римской империи. И тон ей задал Марк Ульпий Траян.

Историки традиционно полагают правление Траяна последним завоевательным порывом в римской истории. Спорить с этим не приходится. Полный провал Парфянского похода был очевиден, и Адриан целенаправленно перешёл к политике обороны рубежей Империи.

Строго говоря, такая политика, как мы помним, была завещана Риму ещё Августом, давшем в своём завещании совет держаться в границах Империи. Преемник Августа Тиберий, многоопытный полководец, как никто знавший возможности державы, такую политику и воплотил в жизнь. Последующие императоры радикально от завета Августа не отходили, не упуская лишь возможности незначительных расширений владений державы. Траян единственный отошёл от завета Августа и практики Тиберия. Он решился вернуть Рим на путь, завещанный Гаем Юлием Цезарем.

Хотелось бы завершить повествование о «лучшем из принцепсов» сонетом поэта Романа Славацкого:

Траян

 

Хронология

53 г. – 18 сентября в г. Италика в обл. Турдетания в провинции Бетика (Дальняя Испания) родился Марк Ульпий Траян.

54 г. – Смерть императора Клавдия. Начало правления Нерона.

54–59 гг. – «Золотое пятилетие» Нерона (определение Траяна).

66 г. – Начало Иудейской войны.

67 г. – Отец Траяна возглавил Х Бурный легион, который в составе армии Веспасиана выступил в поход на Иудею. Осада римлянами Иотапаты. Марк Ульпий Траян Старший отличился при взятии Яфы.

68 г. – В мае легион Траяна взял Иерихон. В июне после самоубийства Нерона наступил конец династии Юлиев – Клавдиев, воцарился Гальба.

69 г. – Гибель Гальбы и воцарение Отона. Гибель Отона и воцарение Виттелия. Веспасиан начинает борьбу за власть. Марк Ульпий Траян Старший поддерживает Веспасиана. В конце года сенат римского народа провозглашает Веспасиана правителем Империи.

70 г. – Траян Старший становится наместником провинции Каппадокия на востоке Малой Азии.

74 г. – Марк Ульпий Траян – отец возглавляет провинцию Сирия.

75 г. – Марк Ульпий Траян – сын становится трибуном – латиклавием.

75–85 гг. – Служба Траяна в должности трибуна.

85 г. – В Дакии воцарился Децебал.

86 г. – Разгром даками римской армии Корнелия Фуска. Гибель V легиона «Жаворонки».

88 г. – Победа Теттия Юлиана над Децебалом при Тапе.

89 г. – Марк Ульпий Траян стал легатом VII легиона «Близнецы» (Legio VII Gemina), дислоцированного в Испании, (совр. г. Леон). Мятеж в Верхней Германии её наместника Луция Антония Сатурнина против императора Домициана. Легион Траяна переброшен на берег Рейна. Успешные действия Траяна против германцев – хаттов. Домициан заключает мир с даками.

91 г. – Траян вступает в должность консула.

92 г. – Гибель XXI Стремительного легиона в бою с сарматским племенем язигов.

96 г. – Гибель Домициана. Новым императором становится Нерва. Траян в это время – наместник провинции Верхняя Германия. Он неоднократно отличился в боях с германцами на Рейне и Дунае.

97 г. – Траян одержал победу над германцами – свебами. Нерва даровал ему титул «Германский». В сентябре Нерва принял решение об усыновлении Траяна. 25 октября сенат утвердил усыновление. К имени Траяна добавились слова «Нерва» и «Цезарь». Траян получил полномочия народного трибуна и проконсульский империй. Предложил Нерве усыновить Траяна Луций Лициний Сура.

98 г. – 25 января умер Нерва. Траян унаследовал императорскую власть. 98–99 гг. – Траян укрепил рейнскую и дунайскую границы Империи. Осенью 99 г. он встуил в Рим.

100 г. – «Панегирик» Траяну Плиния Секунда (Младшего).

101 г. – 25 марта Траян выступил из Рима в поход на Дакию. В сентябре состоялась битва при Тапе. Победа Траяна над Децебалом.

102 г. – В январе римляне разгромили союзных Децебалу сарматов близ деревни Никополь на плато Адамклиси (совр. румынская Добруджа). Весной началось новое наступление Траяна на Дакию. Римская армия достигла её столицы Сармизегетузы. По мирному договору, заключённому осенью, Децебал признал зависимость Дакии от Рима. В декабре Траян вернулся в Рим и справил триумф. Ему присвоили титул «Дакийский».

102–103 гг. – Сооружён памятник в честь победы римлян над сарматами у Адамклиси.

103–105 гг. – Построен каменный мост через Дунай (архитектор – Аполлодор из Дамаска).

103 г. – Летом Траяну сообщили о нарушении Децебалом условий мирного договора.

104 г. – Попытка даков организовать по поручению Децебала покушение на Траяна не удалась. Посольство Лонгина в Дакию и предательское пленение его по приказу Децебала. Смерть Лонгина в плену.

105 г. – 5 июня (в день Геркулеса Великого Хранителя) Траян покинул Рим и отправился на войну с Дакией. Начало 2-й Дакийской войны.

105–106 гг. – Армия Траяна перезимовала в походных лагерях в глубине Дакии.

106 г. – Весной армия Траяна – тринадцать легионов и преторианские когорты при поддержке вспомогательных войск – по четырём направлениям двинулась к столице Дакии. В начале июля Сармизегетуза пала. Децебал бежал и в августе погиб. 2 сентября его голову бросили на Гемонии. Осенью были найдены сокровища Децебала на дне реки Саргеция (совр. Биштр).

106 г. – Наместник Сирии Авл Корнелий Пальма Фронтиниан завершил завоевание царства Набатея на Синае (столица г. Петра). Набатея была обращена в римскую провинцию Каменистая Аравия. Возможный повод к захвату Набатейского царства – смерть его царя Рабелла II.

107 г. – Траян вернулся в Рим.

108 г. – Смерть Луция Лициния Суры – друга и сподвижника Траяна.

108–113 гг. – Строительство колонны Траяна.

109–111 (113?) гг. – Переписка Траяна с Плинием Младшим.

113 г. – 12 мая была освящена колонна Траяна. В октябре Траян отбыл из Рима на Восток, дав ранее восточным легионам указание готовиться к войне с Парфией, которая должна была начаться следующей весной. Повод к войне – низложение царём Парфии Хосровом армянского царя Экседара и назначение царём Армении Партамасириса, старшего брата свергнутого. Такое вмешательство в дела Армении было нарушением договора Рима с Парфией, заключённого в 62 г.

114 г. – 7 января Траян прибыл в Антиохию в Сирии, в конце марта дошёл до г. Мелитены, присоединил к своему войску два легиона из Каппадокии и, форсировав Евфрат, вступил в Армению. В начале лета Траян захватил Южную Армению, а в середине и всю Армению. Сенат присвоил императору титул «Ortimus» – «Наилучший». Осенью области Великая Армения и Малая Армения были объединены в единую римскую провинцию Армения.

115 г. – Военные действия велись в Верхней Месопотамии. Были заняты города Нисибис, Батны, Синтара и Эдесса. 13 (15?) декабря произошло сильнейшее землетрясение в Антиохии. Всю зиму в Сирии череда землетрясений.

116 г. – 20 февраля сенат присвоил Траяну почётное имя «Парфянский». Солдаты награждали Траяна этим именем ещё в первые месяцы 115 г. Теперь у императора три почётных имени: Германский (97 г.), Дакийский (102 г.). Парфянский (116 г.). Такого не удостаивался ни один из владык Рима ни до, ни после Траяна.

116 г. – Поход Траяна в Южную Месопотамию. Были заняты Вавилон и Ктесифон. Траян на кораблях по Тигру достиг персидского залива, откуда возвратился в Вавилон. Там Траян узнал о восстании, охватившем Киренаику, Александрию, Кипр, Северную Месопотамию. Основная масса восставших – иудеи, в Месопотамии – парфяне и иудеи. Волнения начались ещё в 115 г. Траян направил на подавление восстаний полководцев Лузия Квиета и Максима. Максим был разбит в сражении и погиб. Квиет возместил это поражение, вновь овладев Нисибисом и Эдессой. Легаты Эруций Клар и Юлий Александр подавили восстание в Селевкии. Траян, возвратившись в Ктесифон, провозгласил царём Парфии царевича Парфамаспата, присягнувшего в верности Траяну и Риму.

116 г. – Безуспешная осада Хатры на северо – западе Месопотамии. Траян решил вывести войска из Двуречья и, оставив армию на зимовку в Армении и Каппадокии, возвратился в Антиохию. Вскоре Хосров восстановил власть Парфии в Месопотамии.

117 г. – В начале года Траян строил планы весеннего наступления в Месопотамии, но подготовка к нему была сорвана тяжёлой болезнью, на время частично парализовавшей императора. Весной началась новая волна восстаний в Египте, Киренаике, на Кипре. Они были подавлены Лузием Квиетом. Для обеспечения спокойствия в Иудее в Галилее близ Назарета был размещён VI Железный легион. Лузия Квиета назначили прокуратором Иудеи.

117 г. – В конце июля Траян решил вернуться в Италию. В начале августа флотилия императора остановилась в Селинунте в Киликии. Здоровье императора резко ухудшилось, и 9 августа Траян умер. Стараниями его жены Плотины новым императором стал Публий Элий Адриан.

 

Рекомендуемая литература

Источники:

Lidus. I. Powers or the Magistracies of the Roman State. – American Philosophical Society. 1983.

Аврелий Виктор. О Цезарях. Извлечения о жизни и нравах римских императоров. Пер. В. С. Соколова. Римские историки IV в., М., 1997.

Аммиан Марцеллин. «Римская история». Вступительная статья, научная редакция текста Л. Ю. Лукомского. Спб., 1994.

Вегеций Ренат. Краткое изложение военного дела. Перевод С. П. Кондратьева. – Вестник Древней истории, 1940, № 1.

Властелины Рима. Биографии римских императоров от Адриана до Диоклетиана. Пер. С. П. Кондратьева. Под ред. А. И. Доватура. М., 1992.

Евсевий Памфил. Церковная история. Спб., 1993.

Евтропий. Краткая история от основания города. Пер. А. И. Донченко. Римские историки IV в., М., 1997.

Иисус Христос в документах истории. Составление, статья и комментарии Б. Г. Деревенского. Спб., 2013.

Иордан. О происхождении и деяниях гетов. Вступ. Статья, перевод и комментарий Е. Ч. Скржанской. М., 1960.

Иосиф Флавий. Иудейская война. Минск, 2003.

Кассий Дион Коккейан. Римская история. Кн. LXIV–LXXX. Пер. с древнегреческого под ред. А. В. Махлаюка. Коммент. и статья А. В. Махлаюка. Спб., 2011.

Луций Анней Флор – историк Древнего Рима. Воронеж, 1977.

Немировский А. И., Дашкова М. Ф. «Римская история» Веллея Патеркула. Воронеж, 1985.

Павел Орозий. История против язычников. Книги VI–VII. Пер., комментарий, указатели и библиография В. М. Тюленева. Спб., 2003.

Плиний Младший. Письма. Пер. М. Сергеенко, А. Доватура. М., 1984.

Светоний. Жизнь двенадцати цезарей. Пер. М. Гаспарова. М., 1990.

Секст Юлий Фронтин. Военные хитрости (Стратагемы). Спб., 1996.

Страбон. География. Пер. Г. А. Стратановского. М., 1964.

Тацит. Сочинения в 2 т. Изд. подготовили А. С. Бобович, Я. М. Боровский, М. Е. Сергеенко. М., 1993.

Юлиан Апостат. Пир или Цезари. – Ранович А. Б. Античные критики христианства. М., 1935.

Исследования:

Armbuster A. Romanitatea românilor. Istoria unei idei. Bucureşti, 1972.

Barbulescu I. Studii privitoare la limba şi istoria românilor. Bucureşti, 1902.

Bennett J. Trajan: Optimus Princeps, London, 2001.

Bratianu G. I. Le problem de la continuite’ daco – romaine. Bucurest, 1944.

Bratianu G. I. Une enigme et un miracle historique: le people romain. Buca rest, 1937.

Cantemir D. Hronicul vecinei a Romano – Moldo – Vlahilor. Bucureşti, 1901.

Crişan. Burebissta and His Time. Bucureşti, 1978.

Daicoviciu C. Cetatea Dacica de la Piatra Rosic. Bucureşti, 1954.

Daicoviciu C. Dacia de la Burebista la cucerirea Romana. Cluj, 1972.

Daicoviciu C., Fereenzi A. Asezarile dacice din muntii Oreştii. Bucureşti, 1951.

Florescu F. B. Monumentul de la Adamklissi: Tropeum Traiani, Bucureşti, 1959.

Frere S. S., Lepper F. Trajan’s Column. London, 1988.

Giurescu C. Istoria Românilor, vol. I. Bucureşti, 1935.

Goldsworthy A. The Roman Army at War 100 BC – AD 200. London, 1996.

Guey J. Essai sur la Guerre Parthique de Traian (114–117). – Bubliotheque D’Istos, II, 1987, p. 157.

Hanslik R. Ulpius Traianus. – Real – Encyclopädie der classischen Altertums – Wissenschaft, Stuttgart, 1965, bd. – Х, sp. 1035–1113.

Hanson W. S., Haynes I. P. Roman Dacia: The Making of a Provincial Society. – Journal of Roman Archaeology, 2004.

Iorga N. Istoria Românilor. Vol. I. Bucureşti, 1936.

Lepper F. Traian’s Parthian Wars. Oxford, 1948.

Longden R. P. The Wars of Traian. – Cambridge Ancient History. 1937, vol. XI.

Macrea M. Viaţa în Dacia Romana. Bucureşti, 1969.

Onciul D. Teoria lui Roesler. Studii asupra stăruintei românilor în Dacia Traiană de A. D. Xenopol. Dare de seană critica. – Convorbiri literare, XIX, 1885, №№ 1–7.

Paribeni R. Optimus princeps. Messina, vol. I–II, 1926–1927.

Pârvan V. Contribuții epigrafice la istoria creştinismului daco – roman. Bucureşti, 1911.

Petersen E. Traians Dakische Kriege nach der Säulenreliets ersählt. Leipzig, Bd. I–II, 1899–1903.

Philippide A. Origenea românilor, vol. I, Iași, 1925.

Preda C. Monedele geto – dacilor. Bucureşti, 1973.

Richmond I. Trajan’s Army on Trajan’s Column. London, 1982.

Rossi I. Trajan’s Column and the Dacian Wars. London, 1974.

Salmon E. T. Trajan’s Conqwest of Dacia – Transactions and Proceedings of the American Philological Association. Vol. 67 (1936) p. 83 – 105.

Spiedel M. P. The Captor of the Decebalus. – Poman Army Studies, I, 1964, pp. 173–187.

Syme R. The Lower Danube under Trajan. – Journal of Roman Studies, 1959.

Toth. I. The cult of Juppiter Sol Invictus Deus Genitor in Dacia. – Asta Classica Univers. Scient. Debrecen., 1970, VI.

Tudor D. Decebalus der Heldenkёnig der Dacer. Bucarest, 1966.

Tudor D. Istoria sclavajului in Dacia Romana. Bucureşti, 1957.

Ursu H. Traian. Bucureşti, 1971.

Vecony G. Dacians – Romans – Romanians. Mattias Corvinus, 2000.

Vidman I. Fasti Ostienses. Prague, 1982.

Waters K. H. Traianus Dom it ia n i cont inu ator. – A me r ica n Jou r n al of Ph ilology, 1969, vol. 90.4.

Xenopol A. D. Istoria românilor din Dacia Traiană. Iași, 1926.

Бокщанин А. Г. Парфия и Рим. Возникновение системы политического дуализма в Передней Азии, ч. 2. М., 1966.

Борецкий – Бергфельд Н. История Румынии. Спб., 1909.

Гиббон Э. История упадка и разрушения Римской империи, ч. 1–4. Спб., 1997.

Голдсуорти А. Во имя Рима. Люди, которые создали империю. М., 2006.

Грант М. Римские императоры. М., 1994.

Гримм Э. Исследования по истории развития римской императорской власти, т. II. Спб., 1996.

Джонс Терри, Эрейра Алан. Варвары против Рима. М., 2010.

Златковская Т. Д. Возникновение государства у фракийцев. М., 1971.

Златковская Т. Д. Мезия в I–II вв. нашей эры. М., 1951.

История Молдавской ССР, т. I. Кишинёв, 1987.

История Румынии. М., 1987.

Колосовская Ю. К. Паннония в I–III веках. М., 1973.

Колосовская Ю. К. Рим и мир племён на Дунае. I–IV вв. н. э. М., 2000.

Кравчук А. Галерея римских императоров. Екатеринбург, 2011.

Крист Карл. История времён римских императоров от Августа до Константина, т. I, II. Ростов – на – Дону, 1997.

Кругликова И. Т. Дакия времён римской оккупации. М., 1955.

Культура Древнего Рима, т. I, II. М., 1985.

Лебедев А. П. Эпоха гонений на христиан. М., 1994.

Махлаюк Александр. Римские войны. Под знаком Марса. М., 2010.

Моммзен Т. История Рима, т. I–III, V. М., 1993–1995.

Остерман Л. Римская истории в лицах. М., 1997.

Рубцов С. М. Легионы Рима на Нижнем Дунае: военная история римско – дакийских войн (конец I – начало II века нашей эры). Спб., 2009.

Стивен Дандо – Коллинз. Легионы Рима. Полная история всех легионов Римской империи. М., 2013.

Фёдоров Г. Б. Полевой Л. Л. Археология Румынии. М., 1973.

Фёдорова Е. В. Императорский Рим в лицах. Ростов – на – Дону, 1998.

Фёдорова Е. В. Введение в латинскую эпиграфику. М., 1982.

Фёдорова Е. В. Латинская эпиграфика. М., 1969.

Фёдорова Е. В. Латинские надписи. М., 1976.

Хафнер Г. Выдающиеся портреты античности. М., 1984.

Чаплыгина Н. А. Население Днестровско – Карпатских земель и Рим в I – начале III в. н. э. Кишинёв, 1990.