После третьего звонка…

Комов Алексей

Веденеев Василий Владимирович

Это первая повесть из цикла «милицейских рассказов» известных авторов. Написанная более двух десятков лет назад, она и сейчас интересна и актуальна. Здесь нет крови и страшных маньяков, горы трупов и «отмороженных» братков. Все действие происходит в околотеатральных кругах (прообразом стал сверх популярный в то время «Театр на Таганке»). Поэтому даже главный злодей в чем-то симпатичен. Стоит отметить и хороший литературный язык повести. Однако все это не помешало в то время дать отказ в публикации одним из руководителей популярного тогдашнего СМИ, а ныне ярого проповедника всяческих свобод, по причине излишней смелости в суждениях об обстановке в милиции перестроечного периода.

 

1

…Пронзительный женский крик ударился о толстые стены темных домов, заполняя старый московский переулок.

– Ро-о-одненькии! Как же это?! Боже мой, ну хоть кто-нибудь, помогите!!!

Люди отодвигали плотные занавески на окнах. Но увидеть, что произошло, было невозможно – мешала еще не опавшая листва.

– Господи, за что? Как дальше-то жить?! – несчастная уже задыхалась в рыданиях.

Самые непроницательные поняли – произошло нечто ужасное. Может, даже…?

Захлопали двери подъездов, подходили и останавливались прохожие.

Свет фонарей едва пробивался сквозь густые кроны деревьев. И сейчас, в этой полутьме, трудно было разобраться из-за чего шум. Каждый, вольно или не вольно, в первые мгновенья искал глазами распростертое тело.

Тела не было.

Женщина в дорогом платье полусидела у радиатора «Жигуленка», горестно раскинув руки на капоте. Временами она, не прекращая – причитать, нежно поглаживала его, как родное существо. Автомобиль отвечал печальным скрипом покореженной передней дверцы. Стекол – лобового и заднего – не было вообще. Их мелкие осколки густой льдистой россыпью лежали внутри салона и на мостовой. В тусклом свете фонарей они отливали голубым. Фары были изуродованы, словно машина стала жертвой вендетты.

– Кто же это так?.. – судорожно всхлипывала женщина в дорогом платье, – …Изверги…

– От ить… – растерянно говорил лысыватьй мужчина в сером костюме с очень ярким галстуком. Он топтался у растерзанного автомобиля, хватаясь то за одно, то за другое. Потом остановился, жалостно глядя на людей, собравшихся вокруг.

– От ить как, – кроме этой бестолковой фразы он ничего выдавить из себя не мог. Наконец ему удалось сойти с мертвой точки.

– От ить… Неделя, как систему поставил. Колонки. Две штуки «Саней». Четыреста пятьдесят восемь рубчиков! Нету… Меховые чехлы под медвежью шкуру достал. По три сотни каждый…

Зачем он говорил все это молчаливо окружавшим его людям? Но мужчину с лысиной на затылке «прорвало» и остановиться он не мог и не хотел.

– …Японская противоугонная система. Приятель привез. Хвалил. Пятьсот выложил. Нету!.. Приемник в комиссионке по случаю взял, «Грюндик». Тоже нету!!!

Покачивалась на петлях измятая дверца. Люди тихо обсуждали происшедшее. Мертвенно-белый свет фонаря путался в желтых листьях, которые никак не хотели опадать…

– …Щетка-сметка – пять тридцать две. Нету!!!

 

2

Георгий быстро шел по тротуару, временами переходя на рысцу. Прохожие удивленно оглядывались. Но Литвину было не до приличии. Он бы и вовсе побежал, только сил не было. Кружилась голова и тяжело ухало сердце. Сейчас бы лучше всего – поспать. Только часы показывали уже девять сорок три.

В девять сорок пять начинается пятиминутка. А пятиминутка в МУРе священна. Так сложилось десятилетиями. Если ты не на задании или не тяжело болен – ровно в девять сорок пять должен быть в кабинете начальника. Опаздывать не рекомендовалось. Тем более, сейчас, при Трубникове.

Отношения Георгия с Борисом Николаевичем и ранее весьма прохладные, теперь, когда начальник отдела слег в госпиталь с обширным инфарктом, стали совсем близки к полному неприятию.

Как назло, именно в последнее время у Литвина случилось несколько досадных сбоев. Не слишком серьезных, но сбоев. Такое в работе у каждого бывает. Но тут Георгий заметил, что очень быстро, с теми же самыми показателями из лучших инспекторов, вдруг перешел в средние, потом в «ниже средних». Трубников, которого за глаза, почти сразу, с его приходом стали называть «Граммофоном», в своих трескуче-патетических выступлениях на общей пятиминутке начал упоминать Литвина среди «отдельных сотрудников, недостаточно понимающих… не дающих должного отчета… ставящих на грань срыва… недопустимо затягивающих…» и прочее, прочее…

Причин такой неприязни Литвин понять никак не мог. Все его предположения, даже самые фантастические, не выдерживали никакой критики.

На самом деле все было очень просто и обыденно. Истоки плохого отношения к Литвину у Трубникова были в молодости. То есть не конкретно к Георгию, а к таким как он.

Еще в начале своей деятельности Борис Николаевич понял, что никакими особыми способностями он, к сожалению, не блещет.

И честно в этом признался. Понятно, только самому себе.

Поразмыслив, молодой Трубников в один из дней пришел к выводу, что искать краденное, задерживать преступников и, вообще, раскрывать преступления, дело, ко всему прочему, не столько романтическое, сколько весьма хлопотное и подчас небезопасное. Писать косые резолюции и требовать от подчиненных их скорейшего выполнения «не взирая и не принимая никаких…», контролировать с вдумчивым видом деятельность других, было куда проще. Там, как считал Трубников, недостаток профессионализма можно при определенных навыках, скрыть за маской важности и деловитости, за громогласными речами и подчеркнутым вниманием к указанием вышестоящих руководителей, за…Чего перечислять, есть сотни способов маскировать неспособность за декорациями разных форм и цветов. И потому Трубников твердо решил стать начальником. Тем более, то было время решительного избавления от старого…, ошибочного… и, с другой стороны – безоговорочной веры в свежее, молодое, гремящее.

Стремительной карьеры так и не вышло. Речами таланта не заменишь. Многие сверстники Бориса Николаевича шагнули ого-го как высоко, отличились, видишь ли. Он даже было махнул рукой с годами – ну и пусть вечный зам. Тоже неплохо.

И вдруг этот инфаркт у начальника, врачи говорят, что случай весьма тяжелый и неизвестно, когда Попов сможет вернуться в отдел, если сможет вообще вернуться.

Тут Трубников понял, что судьба дает ему последний шанс. Упустит – тяни лямку до пенсии, смирись до седин с ролью мальчика на побегушках.

И он решился. Нужно действовать. Прежде всего, избавится от чужих ему людей в отделе. Только свои, кому можно доверить! Никаких умников!

Трубников уже и.о. начальника отдела допускал мысли, что можно примириться с «поповскими любимчиками», такими как Астахов, Бойцов, Литвин.

Дело было не в том, что они были «любимчиками» прежнего руководителя. Суть неприязни пряталась много глубже. Трубников – это, прежде всего, чиновник с посредственными способностями, которого делало кресло, которое он занимал. Лишившись его, он превращался в ноль. У тех же, наоборот, талантом и знаниями они сами придавали индивидуальность стандартно-безликим функциональными обязанностям. A потому, мира между ними не могло установиться не могло.

Но Астахова и Бойцова Борису Николаевичу убрать с хода было трудно – «зубры» сыска. Литвин – дело другое. Во-первых, самый молодой. Умничает. Трубников не раз со злобой вспоминал, как на обсуждении у Попова Литвин разбил все его предложения. Все с трудом сдерживали улыбки. И не придерешься – вежливый, образованный, на двух языках свободно говорит. Противный тип. Во-вторых, опыта у него поменьше, чем у остальных. Лягаться с поднаторевшим в интригах замом ему будет нелегко.

И поэтому, первым Трубников подписал приговор Литвину. Но тот пока ничего понять не мог…

…Литвин влетел на Петровку-38 с Колобовского переулка, на ходу махнул постовому удостоверением и помчался вверх по лестнице на четвертый этаж. Лифт, как всегда, был занят.

На ходу скинул плащ, не входя в свою комнату, через открытую дверь бросил его на стул и помчатся к кабинету начальника, где уже начиналась пятиминутка.

Он тихо вошел в кабинет. Трубников, наклонившись, копался в своем столе, и Георгий успел усесться в уголке, около сейфа, спрятавшись за спинами ребят.

Сводка происшествий была обычной. Трубников читал каждое сообщение, попутно давая распоряжения сотрудникам. За большим начальственным столом он выглядел внушительно. Широкие плечи, аккуратная колодочка с ленточками юбилейных медалей, костюм, сшитый в ателье «Мопс», налет седины в волосах.

В конце пятиминутки Борис Николаевич снял солидные очки в роговой оправе и обвел собравшихся внимательным взглядом.

– А почему я не вижу капитана Литвина? Он что, опять опаздывает?

– Я здесь! – Литвин приподнялся со стула.

Трубников внимательно посмотрел в угол, откуда раздался голос, словно хотел удостовериться, Литвин ли это на самом деле? Потом еще раз перебрал бумаги на столе и, не найдя ничего нового, распорядился:

– Все свободны. Работайте. А вы, Литвин, спуститесь, пожалуйста, в приемную. У Антонины Ивановны кое-что есть для вас.

Это «кое-что» Георгия совсем не обрадовало. Не заходя к себе, он пошел бесконечно длинным коридором к внутренней лестнице, спустился на третий этаж. Хотелось спать и болела голова. Но спать нужно по ночам, а не гулять до утра, зная, что завтра на работу. Хотя, с другой стороны…

Литвин подошел к двери приемной и, осторожно приоткрыв ее, заглянул. Тоня, как звали между собой вечно молодую Антонину Ивановну, секретаршу начальника МУРа, работавшую на Петровке с незапамятных времен, – в одиночестве печатала на машинке. Георгия это вполне устраивало.

– Здравствуйте, Антонина Ивановна, – войдя в приемную, он постарался улыбнуться мило и жизнерадостно.

– Ах, Георгий, – укоризненно покачала головой Антонина Ивановна, – совсем ты себя не бережешь. Пора за ум браться. Женился бы.

– Не могу. Целибат у меня. Обет безбрачия. Как у католического священника. Женюсь – какой сыск? О другом думать буду. А что, очень страшный вид?

– Как тебе сказать… – дипломатично ответила Антонина Ивановна. – Поменьше мелькай в коридорах.

– Само собой… Зачем вызывали не знаете? Может, премия?

– Премию заслужить надо, – наставительно сказала она. – Пока только шанс получить ее.

– У меня и так восемь шансов в производстве. Не знаю, куда деться. С премиями – хуже.

– Расписывайся…

Литвин открыл журнал, поставил подпись, вышел из кабинета и на ходу стал изучать листок.

Это было заявление от гражданина Минова В.П. о «возмутительном бездействии» районной милиции по факту ограбления автомобиля «Жигули». К заявлению прилагался длинный список похищенных вещей «Магнитофон „Саней“ /Япония/ – пятьсот двадцать рублей, меховые чехлы /2 шт./ – по четыреста рублей, приемник „Грюндик“ – четыре сто сорок…» Список замыкала щетка-сметка за семь рублей тридцать две копейки.

«Что-то дорогая щетка», – подумал Литвин. Хотя нельзя было не признать, что над машиной гражданина Минова В.П. кто-то хорошо поработал.

Многочисленные резолюции на заявлении предписывали в кратчайшие сроки принять все меры к розыску похищенного и установлению личности виновного. Среди них выделялась одна, написанная ярко оранжевым фломастером. Именно в ней указывался конкретный исполнитель. Резолюцию эту наложил Трубников.

 

3

Настроение испортилось окончательно. Прежде всего сейчас действительно и без того достаточно дел. Не таких уж простых. Это заявление, кроме того, и вовсе не по линии их от дела. Но, указав Литвина в качестве исполнителя, «Граммофон» отрезал все возможности переправить заявление по назначению.

А еще автомобили… В отделе все знали, что он считает их создание «отрыжкой цивилизации», за которую человечеству еще долго придется расплачиваться.

Нет, не от рождения он стал автофобом. Более того, уже в девятнадцать он лихо носился на отцовском «Москвиче», катая замиравших от его мастерской езды симпатичных и пугливых подружек. Копил на собственные «колеса», подрабатывая на тяжелых, но хорошо оплачиваемых работах. И все бы нормально, не попади он в начале своей службы в отдел розыска ГАИ. Вид разбитых машин и печальные судьбы их хозяев стали постепенно подтачивать убежденность в абсолютной полезности личных «стальных коней». Когда же в аварии погиб его друг, у Георгия окончательно сформировалась новая точка зрения относительно автомобилизации. Перевод из ГАИ на Петровку воспринял как дар судьбы. Всем видам транспорта предпочитал метро. В машину садился только в тех случаях, когда дело не ждало. Нет, он просто не признавал индивидуальные автомобили и все!

Как бросившие курить не признают табака. А когда его слишком сильно донимали всякими шутками, он наставительно говорил: «Один мудрый, – не в пример некоторым, – дед говаривал мне, что бог создал человека для того, чтобы он сам ходил по земле. А машина – это от л у к а в а г о…»

И вот «лукавый» подсунул…

Литвин вошел в комнату, сел за стол, поискал глазами плащ. Кто-то из ребят уже повесил его на крючок за дверью. И за это спасибо.

Прикрываясь рукой, он сладко зевнул, выпил анальгинчику и, собравшись с силами, взглянул еще раз на заявление. Надо было хотя бы составить план действий.

Вверху исписанного листа криво и ехидно усмехалась оранжевая резолюция…

 

4

Шагая по переулку, Литвин все больше раздражался. Места другого не нашли! Новых районов игл мало? Нет, обязательно свои черные дела здесь, в старой Москве, проворачивать надо.

Литвин был потомственным коренным москвичом. Поэтому старую часть города любил трепетно и нежно. К улицам, переулочкам, домам, тупичкам и скверикам он относился не как к памятникам архитектуры или, скажем, садового искусства далекого прошлого, а как к живому существу, со всеми его слабостями и причудами. Да, собственно, так оно и есть. Только почувствовать эту особенность Москвы трудно. Здесь не помогут путеводители, экскурсии, рефераты. Ее надо чувствовать кончиками нервов. И тогда вдруг все переменится. С лепного карниза улыбнется лукаво изящная нимфа, зашуршат, завораживая, гипсовые крылья летучих мышей, сплетенные в причудливый узор. Тихо и грустно зашумят мудрые деревья маленьких сквериков. Сколько здесь давалось клятв? А вот старенький кривой переулочек. Вроде и не построен, а сам пророс, пробиваясь между домами. Поманит в прохладную свою глубину и неожиданно покажет за очередным поворотом церквушку такой необыкновенной красоты, что и чудо рядом с ней будет мелким событием. И небо над этими домами другое. И сирень над лавочками. И дворики те самые, «поленовские». И воздух чист и свеж, словно нет рядом грохочущей пыльной магистрали. И по утрам выпадает роса…

А тут – преступление.

Участковый остановился напротив серого трехэтажного дома.

– Вот здесь стоял… – он зачем-то притопнул, словно пробуя на прочность старый асфальт, и добавил, уточняя, – Автомобиль, в смысле…

Литвин посмотрел под ноги, на дорогу, покрытую редкими, темными мазутными пятнами с прилипшими к ним желтыми листочками. Взглянул на дома, затененные кронами деревьев, на глухую заднюю стену нового здания старого московского театра из красного кирпича.

Никаких особых следов или тайных знаков. Что найдешь, спустя три дня после совершения преступления?

Все чисто и обыденно. Да, собственно, что – три дня. Он посмотрел в районном управлении материалы дела. Ни отпечатков пальцев, ни надежных свидетелей. Только так, – кто-то что-то слышал, где-то кто-то промелькнул не то в семь, не то полдевятого. Зацепиться не за что – ни уму, ни глазу. А ведь ребята из РУВД грамотно поработали. Грех гражданину Минову на них жаловаться.

– Ну что, интересно? – с заботливой иронией спросил участковый.

Литвин неопределенно пожал плечами.

– Слышь-ка, Пал Степаныч, а старушек, ну, из тех, что на лавочках с утра до ночи сидят, не пробовали поискать? Может, хоть одна какая отыскалась?

– Пробовали, – Кудрявцев, сосавший «Астру», сплюнул прилипший к губе табак, – не сидят сейчас до темна старушки. Захолодало вечерами.

Георгий понимающе кивнул. Еще постояли. Наконец он первым предложил:

– Может, пойдем?

– Пошли, – равнодушно согласился участковый.

Он не скрывал, что считает это дело безнадежным и потому скучал от пустой траты времени. Но вдруг, перекладывая из руки в руку потертую полевую сумку, называемую с незапамятных времен на милицейском жаргоне «лентяйкой», предложил:

– Может, к другому театру сходим?

– Зачем? – удивился Литвин.

– Там такой же случай был. У меня их уже три в этом сезоне.

– Вы, Пал Степаныч, уже по театральному время считаете, – усмехнулся Георгий.

– Засчитаешь… – Кудрявцев злым щелчком отправил окурок в облезлую урну. – Достался участочек!.. Я сначала радовался: повезло наконец, на старости лет. Жилой сектор небольшой, винных отделов мало, пивных и тех нет. Сплошная культура: кино, союзы разные, писателей там, художников, театры. Повышай культурный уровень без головных болей. Так на тебе!.. Лучше бы пивная…

– М-да, – сочувственно протянул Георгий. – Неужели по всем трем никаких зацепок?

– Какой там. Одни заявления да протоколы. Ребята из розыска скоро от пострадавших прятаться будут. А мне куда прятаться? Вроде как привидение по участку машины курочить. Два работника быта-сбыта и из ресторана – один.

– Что ж, по-вашему, они самые богатые, что ли?

– Не знаю, – буркнул Кудрявцев. – Только ежели по сумме ущерба судить, они всю жизнь на эти машины работали, даже не ели, не пили и ходили в чем мать родила.

– И как, похоже?

– Что? – не понял сразу Кудрявцев. – А-а… Нет, не очень. Одеты вполне прилично. В дефицит.

– Понятно…

Они вышли на бульвар и неспешно двинулись по аллее к центру. Впереди чернел старый памятник. Вокруг скамеек громко крича, бегали детишки дошкольного возраста.

– Наряды надо бы усилить, – вяло посоветовал Литвин.

– Наряды… – фыркнул Кудрявцев. – Сколько у меня тут культуры? Одних только театров! Машины тоже, не в одном месте паркуют. Ставят куда ни попадя, где место увидят, там и тормозят. Я что, к каждой машине часового приставлю? Тут не только всей милиции, дружинников не хватит…

Георгий и сам знал, что совет не слишком полезный. А что делать? Ощущение как в детстве, когда в пионерском лагере ребята из первого отряда дали подержать ему, малышу, ужа. Скользкий, холодный, противный, с каким-то приторным запахом. Маленький Жора, прищурив глаза, сжал его ручонками около головы и держал не отпуская, хотя было противно. Иначе прослывешь трусом. Потом долго тер руки мылом и щеткой, пытаясь очистить уже давно не существовавшую осклизлость.

Вот и сейчас так же. Дело с первого взгляда банальное, но скользкое и противное. И бросить нельзя. Как того ужа. Надо работать. То есть, предполагать. Ничего другого не остается. Понятно только одно. Простота здесь кажущаяся. Действует неглупый человек, опытный и расчетливый.

Вторую половину дня Литвин провел в районном управлении, снова и снова дотошно просматривая все материалы дел. В глубине души теплилась слабая надежда – может, упустили какую-то мелочь, которая и окажется ключиком ко всему поиску. Ну, хоть мельчайшая зацепка.

Ничего. Фортуна упрямо стояла к нему спиной.

Обобрать три машины, практически в самом центре города, взять кучу вещей и дефицитных деталей, не оставив ни одного отпечатка пальцев, не попав на глаза ни одному свидетелю… Мистика! Поневоле начнешь верить в привидения. Но привидения не пользуются металлическими заостренными предметами, проще, «фомками», когда вскрывают автомобили. Да и зачем призраку «Грюндики» и «Шарпы»?

Как день начался, так и продолжается. Все наперекосяк. «Пасынок Мельпомены» не стремится к широкой известности. Хотя какой пасынок? Нахлебник!

 

5

Они сидели на кухне.

Литвин никак не мог начать рассказывать. Придется в какой– то степени оправдываться, а он этого не любил. Хотя, кто же еще его поймет?

– Ну?! – опросил Астахов.

Георгию нравился стиль его работы. Тот мог выдвинуть самую абсурдную версию и потом именно она оказывалась единственно правильной. Обладая острым складом ума и склонностью к мрачному юмору, он никогда не верил в непогрешимость начальства. Оно отвечало ему настороженным уважением.

Сегодня, окончательно очутившись в тупике, Литвин пришел за помощью. Когда дело «шло», в голове выстраивалось нечто изящное, логичное и красивое. Такие дела Литвин раскрывал с блеском. Но бывает, завязнешь в путанице фактов, и нет зацепочки, которая превращает всю эту неразбериху в кристаллическую решетку доказательств.

Сейчас было так плохо, как никогда.

Астахов внимательно посмотрел на Литвина.

– Насколько это серьезно? – спросил он.

– Серьезней не бывает. После сегодняшней выволочки, всякий уважающий себя офицер должен был бы подать в отставку.

– Этого-то он только и дожидается. Но торопится, торопится…

– И главное – упирает на эти странные кражи из машин. Непонятно..

– Мы ленивы и не любопытны… – усмехнулся Астахов.

– Ты знаешь что-то? – удивился Литвин.

– Чью машину там еще изуродовали? – не отвечая спросил Астахов.

– Товароведа с овощной базы.

– Правильно. А кто у него жена?

– Портниха… – удивленно протянул Литвин, не понимая.

– Классная портниха! Ясно? Классная!!! И попасть в число ее клиентов не так просто. А жена нашего горячо любимого зама среди избранных. Дальше тебе надо объяснять?

– С этим ясно. Но при чем тут я?

– Разгневанная жена – великий стимул для проведения воспитательной работы среди подчиненных, – произнес Астахов со знанием дела. С полгода назад он развелся, и эти истины ему были еще близки.

– Но чего «Граммофон» добивается от меня? Мальчик для битья нужен?

– 3-э, нет! Все много тоньше. Где-то ты, брат, ему дорогу перебежал. А он свое дело знает! И заявление не случайно к тебе попало. С первого взгляда – какая проблема?.. Подумаешь, из автомобилей вещи выносят. Так? Дальше наверху и разбираться не будут. Вполне справедливо, кстати. А что сложности? Это твои сложности. И что кажущаяся простота преступления совсем не предполагает простоту поиска, скорей наоборот – это утешение для тебя и узкого круга друзей. На этом «деле» Трубников хочет тебя подловить. Не раскроешь – он сделает с тобой все, что захочет. Раскроешь – славы не жди.

– Да, все оказывается сложнее, чем я предполагал. – Литвин помрачнел.

– Жестокие игры. Правила учат только на собственной шкуре. Ну, ты не скисай! Давай лучше разберемся, прикинем, что к чему.

Георгий подробно рассказал Астахову о том, что удалось узнать. Тот внимательно слушал, рисуя узоры на бумажке. Когда Литвин закончил, он подвинул ему листок. На нем был изображен неправильный треугольник с квадратами и крестиками по углам.

– Красиво, – заметил Литвин, – но не понятно.

– Это знак черной магии, который поможет тебе разогнать тучи, собравшиеся над твоим челом.

– Володь, честное слово, посмеялся бы, если бы так грустно не было.

– Извини, не удержался, – Астахов взял в руки фломастер и склонился к листку.

– Насколько я знаю, самое трудное для тебя – начало дела. Вот здесь и нарисована отправная точка поиска. Тут – три твоих пресловутых театра, – Астахов ткнул в квадраты, – а тут, – он показал на крестики, – «раздели» машины…

– Так… И что?

– Соединяем все квадраты. Получается треугольник. Теперь, по логике, искомое лицо – либо внутри, то есть правильна версия связи с театром, либо снаружи, что означает ошибочность выводов.

Астахов замолчал и с видом победителя посмотрел на Литвина. Тот качнул головой:

– Глубокая мысль, – заметил он, вкладывая всю иронию в свои слова.

– Держись, тс ли еще будет, – не обращая внимания на тон собеседника, ответил Астахов. – Искать ни снаружи, ни внутри – тебе не с руки. По краям походить надо. По-моему, истина где-то посередине. Поинтересуйся театрами. Недаром он именно к ним привязался. Походи на спектакли. Заодно просветишься.

– За неимением ничего лучшего, воспользуемся твоим советом. Правда, еще «припаяют» мне использование служебного положения в корыстных целях. Но ничего другого не остается.

Потом, чуть помолчав, он спросил у Астахова:

– Володь, а может, ты усложняешь?

– Не думаю. Интуиция – инструмент тонкий. Им умело надо пользоваться. И расчетливо. Иначе расстроится. Ты наше дело как поэт воспринимаешь, все на творческом порыве. Это хорошо, но мало! Нужно одновременно выверять, как ученому. Вот сейчас ты должен уловить внутренний ритм того друга. Понял? Ритм! А не можешь добиться симбиоза лиры и алгебры – надо переключаться на другой вид искусства, ничего общего с сыском не имеющий… Пива хочешь? Сам не пью, но для дорогих гостей держу…

 

6

Пропуск в театр был как укор совести. Интеллигент! Последний раз выбрался на спектакль полтора года назад.

Конечно, в компании он вполне мог поддержать разговор о театре. О трагедиях Эсхила и комедиях Аристофана, об использовании элементов театра дель-арт в современных постановках и прочая, прочая…

Но… Все это платонические рассуждения на старых запасах. Чаще, конечно, бывал в кино. Оно соблазняло своей доступностью, например, в приобретении билетов. Фильмы любил разных жанров. Не переносил только те, в которых ретрограды производства коварно мешают внедрению новом прогрессивной технологии. Литвин был убежден, что с ретроградами в первую очередь, надо бороться не на экране…

Все! Георгий торжественно поклялся себе, что отныне, как бы много дел ни было, он будет ходить в театр не реже, чем раз в месяц.

Лишние билетики начали спрашивать уже в троллейбусе. Юное, но бородатое создание еще за остановку стало обходить пассажиров. Очевидно, совершало челночные рейсы.

Остальные, жаждавшие попасть в театр пользовались старым методом – стояли на пути счастливых обладателей билетов. Чем ближе вход, тем чаще спрашивали. Литвин не спешил войти внутрь. Он остановился на ступеньках в стороне, рассматривая идущих в театр. До начала оставалось немного, минут семь. Счастливчики с билетами торопились, на ходу бросая жаждущим: «Нет, нет, не будет». Неудачники стояли подводными камнями посреди этого потока. Иногда они дружно кидались к одному месту, оживленно галдя, толкаясь и запрыгивая друг другу на плечи, как регбисты во время вбрасывания. Но вот один счастливчик, сжимая билет, входил в театр, а остальные разбредались по облюбованным местам.

– У вас нет лишнего билетика?

Литвин обернулся. Рядом стоял невысокий симпатичный парень лет двадцати, в потертых джинсах и пятнистой, как у десантников, куртке.

– Нет, – улыбнулся Литвин.

– А может, появится? – парень изучающе смотрел на Георгия.

– Да нет, я не по билету.

– По пропуску? Это, обычно, на двоих.

Литвин достал блестящий кусочек картона и посмотрел. Действительно, в уголке надпись, которую он сразу не заметил: «На два лица». И мест – тоже два. Парень смотрел выжидательно.

– Ну, хорошо, – сказал Георгий, – пойдемте.

– Сколько с меня? – «десантник» машинально полез за кошельком.

– Нисколько. Пропуск бесплатный.

Обладатель потертых джинсов недоверчиво взглянул на собеседника и, увидев, что тут без подвоха, сказал скороговоркой:

– Спасибо, извините, я сейчас! Только, вы – никому… Хорошо? – и не дождавшись ответа, нырнул в толпу.

– У вас не лишний?.. – к Литвину подошла стройная девушка с красивыми темными глазами.

Георгий растерялся. Он, конечно, обещал, но с другой стороны…

Девушка так улыбнулась, что решение пришло само собой.

– Нет, нет! У нас уже нет лишних билетиков, – парень в десантной куртке появился откуда-то сзади и мгновенно оценил обстановку. Еще немного и ему, пожалуй, пришлось бы снова спрашивать на ступенях.

Литвин взглянул на девушку.

– Увы! Мне очень жаль…

Она снова улыбнулась, но не отошла. Они смотрели друг на друга.

– Скоро начинается, – негромко, глядя куда-то в сторону, словно ни к кому не обращаясь, напомнил «десантник».

Литвин очнулся.

– Извините, – сказал незнакомке, и уже обращаясь к парню, – пойдем.

«Может, оно и к лучшему, – подумал он. – Рядом с такой девушкой думаешь совсем не о деле».

Было уже семь. Но спектакль еще не начинался. Литвин вспомнил, что это признак хорошего театрального тона – поднимать занавес на несколько минут позже объявленного.

Зрители тихо переговаривались, шуршали программами и конфетными фантиками.

Скрипнув креслом, Литвин устроился поудобнее. Рядом парень вертел по сторонам головой.

«Хорошо ему, – подумал Георгий. – А мне?.. И здесь я – на работе».

Правда, чем именно сейчас заниматься, Литвин пока не знал. Но именно здесь, в зале, у него родилось ощущение, что театр – действительно единственная зацепка в его деле.

Занавес поднялся…

 

7

Великое дело – театр! Как ни глобальны проблемы, а все равно – разрешимы. Пьеса…

А у него ясностью пока не пахнет. Главную идею спектакля он понял, а логику преступника – нет. Может, по поводу театра – лишь пустые домыслы? Хотя, зачем тогда курочить машины именно у театров? И именно те, чьи хозяева наслаждаются в тот момент искусством? Злоумышленники знали откуда брать. Впрочем, очевидно, злоумышленник. Несколько привлекли бы большее внимание. Да и вещей взято не так много. Хотя тоже не поймешь…

Георгий еще раз полистал списки похищенного. Для двоих – мало. Для одного – много. Например, лобовое стекло. Да и чехлы, как ни сверни, а все равно приличный тючек получится. С ним, да японской стереосистемой под мышкой по улицам не слишком погуляешь. Даже москвичи, привыкшие уже ко всяким странностям – обратили бы на это внимание. Может, он на «колесах»?

Хорошо было в те недалекие, но уже прошедшие времена… Угоняли – так целый автомобиль.

Сейчас нравы меняются. Комиссионный в Южном порту «завален» вполне приличными тачками! Выбирай на любой вкус. Вот и начинают «ударять» по дефицитным частям. Своеобразный показатель достижений и временных недостатков нашей промышленности.

Георгий усмехнулся. На месте торговых работников он бы внимательно знакомился с тем, что сейчас пользуется «особым спросом» у жуликов и делал соответствующие заказы промышленности. Уж эти «эксперты» редко ошибаются.

Опять начал отвлекаться. Пусть торговля сама разбирается. У него своих проблем хватает. Время идет, а ничего путного. Театр можно занести в графу «Культурный досуг». Свидетелей нет, от встреч с потерпевшими тоже мало утешенья.

Вот уж, действительно, спектакль.

А что? «Следствие, как зеркало московской жизни». Чем не пьеса? С прологом и эпилогом. Пролог известен. А вот и первая сцена. Условное название – «Минов».

Зрители видят большую комнату. Большую по номинальной площади. Но из-за нагромождения мебели и всевозможных вещей, жизненного пространства осталось немного. Вещи все дорогие и, сами по себе, изящные. Резные буфеты красного дерева, каминные часы из малахита с золочеными фигурками, огромный диван. Стулья, стол, которые, вероятно, видели взлеты и падения многих монархов. Хрустальная люстра – осколок былой роскошной жизни древнего дворянского рода. В совокупности эти вещи напоминали странное блюдо, в котором хозяйка смешала все редкие продукты – от бананов до французского шашлычного соуса.

Сбоку сцены – кухня и маленький коридорчик. Собственно, здесь и будет разворачиваться действие. Потому, что в комнату хозяин Литвина так и не пригласил. Георгий вспомнил его оценивающий взгляд. И немедленный результат оценки: «Проходите на кухню. Оденьте тапочки… Сами понимаете, прислуги не держим».

Холл и кухня, как и комната, изнемогали от роскоши. Для гостя Минов, среди массивных стульев эпохи Карла Великого, выудил стерильно белую табуретку, роднившуюся с патриархами мебельного искусства своим неудобством.

– Нашли? – первое, что спросит со сцены Минов, как спросил он в жизни.

А Литвин ответит ему спокойно и бесстрастно. Пусть хоть на сцене будет легко справляться с хамским к себе отношением. Ответит он, что все еще впереди, а сейчас хотелось бы кое-то уточнить.

Минов удивленно поднимет брови и с осуждающей укоризной произнесет:

– Так жулики до сих пор гуляют на свободе? – и поправит витые шнуры на элегантной домашней куртке.

– Вам никто не угрожал? Нет ли у вac врагов, или, скажем, недоброжелателей?

– Хватает… Вам бы надо это знать, раз моим делом занимаетесь. Я дам, молодой человек, так отвечу – скажи мне, сколько у тебя врагов, а я тебе скажу, чего ты в жизни достиг. Но мои-то враги потрошить авто не будут. Мелко…

Речь у Минова солидная, но в ней проскакивают словечки, совершенно не подходящие к его респектабельной фигуре.

– Тогда кто? Как вы думаете, кто именно на вашу машину мог посягнуть?

– За эту работу вам деньги выписывают, – высокомерно заявил Минов, – Пусть у вас и голова болит. Не найдете – пожалуюсь. Прямо говорю. Я человек простой. Мне надо ущерб возвернуть.

Вот опять, – «возвернуть»!

– Мне хоть часть. Я ведь не все еще вписал. Чего мелочиться? Да и цены впопыхах занизил.

/Здесь актеру так надо сыграть, чтобы все поняли – такой и тряпку замасленную не забудет внести в список./

– Может, на работе кто проявлял нездоровый интерес? – спросит Литвин на сцене, как спросил он в жизни.

– На пенсии я, – гордо, как о правительственной награде сообщил Минов. – По инвалидности… Сердце не то. Пять лет уже…

И он постучал по столу крепкими мясистыми пальцами, которые, как и лицо «инвалида», были покрыты ровным южным загаром.

– Автомобиль вы купили год назад. С пенсионных накоплений?

– У жены наследство… Тетушка оставила, – с вызовом ответил пенсионер.

– А жена у вас, простите, кто?

– Директор. В магазине, – ответил Минов и, пресекая вопросы, возмутился. – Это что? Я под следствием? Вы мне деньги верните, как полагается. Я ведь и к вашему начальству пойду. Жаловаться…

И тут Литвин, что сидит на сцене, вспомнит, где встречался раньше с Миновым. На Центральном рынке, где тот… торговал ранней клубничкой.

Хотя, как смогут зрители увидеть это воспоминание?

С хозяином они еще чуть пообщаются. Выяснится, что Минов москвичом стал лет десять назад, удачно женившись. Зато по делу – ничего. Может, в спектаклях так не положено? Но в жизни же было так!

Нет, не интересным будет такой спектакль. Ни действия, ни приключений. Только неприкрытое высокомерие и хорошо скрытый, но все же заметный страх. И то и другое порождено деньгами, которые их хозяева не заработали, а «сделали».

Или, к примеру, сцена вторая – Сергей Семенович Полуэктов, слесарь скромной мастерской «Металлоремонт». Сама любезность. Невысокий, сухонький человек буквально не знал, куда посадить гостя. Долго вертелся около бара. Литвин вспомнил, как хозяин сначала было взялся за бутылку с яркой наклейкой «Мартини», но подумав, достал скромный венгерский рислинг. Когда же Георгий отказался, сославшись на службу, Сергей Семенович даже едва облегченно вздохнул. На вопросы об автомобиле отвечал вяло и неохотно, словно неприятно было о нем вспоминать. Как выяснилось, тот «раздетый» автомобиль, уже поддан. А жена через своих клиентов (это она закройщица в люксовом ателье) достала новую машину.

– Но вы понимаете, я к этому никакого отношения не имею, – быстро добавил Полуэктов, нервно крутя на пальце массивную золотую печатку. – Скажу откровенно, я ведь с ней в разводе. И отчасти из-за этого. Уважаю социалистическую законность.

Потом он заявил, что «не уважает» накопительства, показывая на старую бронзу, хрустальные вазочки… В общем, наговорил массу своих соображений по разным поводам и о разных вещах, кроме тех, которые интересовали Литвина.

Относительно подозрительных моментов того вечера, он только промямлил, что какой-то тип в буфете наступил ему на ногу, а потом пошел в туалет. За нити! Может, он?.. И, снова забыв о вопросе, Сергей Семенович начал быстро и много говорить о том, как важна честность и порядочность в нашей жизни, все так же нервно вертя на пальце массивную золотую печатку…

Когда хозяин провожал Литвина, он еще раз сообщил «по секрету», что с женой он разошелся, и живет так, по инерции, хотя и осуждает ее накопительские замашки.

Литвин был уверен, что Полуэктов, закрывая за ним дверь, снова облегченно вздохнул. Скорей всего, заявление подала жена. «Самому» общение с работниками милиции удовольствия явно не доставляло.

Ну, как это поставить на сцене? Обыкновенный воришка, делающий состояние на ключах, сломанных замочках и «фирменных» пуговицах.

Следующая сцена – квартира третьего пострадавшего – и вовсе из области театра абсурда. Пар пять всевозможных звуковых колонок, которые помимо своего прямого назначения, использовались как мебель, вместо полок, столов, подставок. На одной валялись старые джинсы, на другой – книги и ноты, на третьей – дымился чайник. У дивана, еще сохранившего остатки некогда покрывавшего его темно-зеленого велюра, стоял на полу шикарный телефон в стиле «Ретро». Рядом с ним в аккуратном футляре лежала электрогитара.

Хозяин квартиры – Вадик – крупный бородатый мужчина, в модной, но грязной майке и линялых до белизны джинсах, никак не мог понять, чего хочет Жора /так сразу он стал называть Литвина, несмотря на некоторое его сопротивление./

– Ну, чего машина, чувак, – небрежно цедил он, – ну «сделали» меня на пару «штук». Плевать…! Мутотень все это! Я бы и не заявлял. Да уехать не мог. Гаишник привязался. Ничего… Ко мне придут и сами отдадут. Ты слушал последний диск. Урия Хип? От делают мужики! Особенно там соло. А барабаны…

Вадик, по документам Вадим Викторович Абрамов, был руководителем вокально– инструментального ансамбля «Веселые струны», которые каждый вечер звенели в ресторане «Пересвет». Репертуар их отличался широтой и разнообразием: от лучших вещей «Битлз» до «Ах, Одесса» и пары блатных песен с «картинками», которые, надо отметить, музыканты обозначали лишь намеками и паузами. «Струна» по определению специалистов, относились к великой армии «лабухов» и на большее не претендовали. Главным показателем их успеха были красненькие и сиреневые бумажки, которые разгоряченные вином и плясками посетители щедро бросали на барабан ближе к закрытию.

– Ты, Жора, не переживай. Я помогу. Ей-бог! Увижу кого – сразу сообщу! Только вот не помню никого… в театр меня тетка одна завела. Не хилая такая девочка…

Литвин понял, что под «теткой» подразумевалась отнюдь не родственница.

– …Хороший ты мужикк… Помог бы чем, да не знаю… – говорил Вадик, провожая Литвина. – Приходи лучше, так просто. Кирнем. Девочек выпишем. Давай?.. Хочешь, в «Пересвет» забегай. Один или с бабой. Скажешь, ко мне – сразу пропустят…

Вот такой бессвязный разговор. Целых полтора часа потеряно. Трудно, конечно, рассчитывать, что каждый захочет поработать милиционером, но все же…

Кто на сцене будет ставить такую белиберду?

Георгий захлопнул папку с делом. Никаких зацепок. А время идет…

Литвин пододвинул к себе последнюю сводку. Ярко-оранжевым фломастером было отчеркнуто краткое сообщение о краже ценных вещей из личной автомашины ГАЗ-24, принадлежащей гражданину Мигачеву И.А.

Кража произошла вчера вечером. У того театра, с которого преступник начал.

 

8

Нет, то была не пятиминутка, по меньшей мере – заседание парламента средне– европейского государства.

Чтение обычной сводки происшествий за сутки Трубников превратил в служебно– воспитательную проповедь. Пик патетики – до сих пор нераскрытые кражи из машин, которые «темным пятном ложатся на репутацию коллектива отдела».

Борис Николаевич имен не называл. Но коллектив, обнаруживший у себя на репутации «пятно», понял, о ком шла речь. И посочувствовал.

Литвин слушал с обреченностью. Все, как предполагалось, – «Граммофон» хочет выжить его из отдела. И заранее формирует общественное мнение.

Конечно, можно было бы поспорить. Нет никаких доказательств что последняя кража – дело рук его «подопечного». Но спорить хорошо, имея хоть какие-нибудь контраргументы.

– …Совсем скис? – Астахов подсел к столу Литвина, когда все разошлись по своим местам.

Литвин неопределенно пожал плечами, бессмысленно листая свой рабочий блокнот.

– Что дальше делать думаешь? – Астахов продолжал спрашивать, хотя Литвин всем своим видом показывал, что он готов послать к черту любого, кто будет приставать к нему с расспросами или сочувствием.

– Понятно, – спокойно сказал Астахов, так и не дождавшись ответа. – Не смею советовать, но лично я продолжал бы работать по своему плану. Караван-то идет…

Литвин молчал.

– Будь у меня такая возможность, я из театров бы и не вылезал…Астахов поднялся и пошел к своему столу.

Литвин еще немного посидел в своем упругом старинном кресле, героически спасенном от трех списаний и посягательств вредной уборщицы, пытавшейся несколько раз «увести» его в «неизвестном направлении», потом встал, угрюмо буркнул, что он к пострадавшему и вышел на улицу.

К пострадавшему он не собирался. В таком настроении лучше с людьми не встречаться. Напугаешь.

Георгий пошел к «Эрмитажу». На счастье, там, в киоске «Воды», продавали чешское пиво.

Неужели, его просто перехитрили?.. Без всяких затей… Судя по почерку, действует один и тот же человек. Но где найти ключик к системе его действий? Этот «нахлебник» знает то, чего не может понять он, Литвин.

Пиво было прекрасным. Как мало человеку надо для восстановления душевного равновесия. Володька Астахов все же прав. Пока суть да дело – нужно работать. Уходить – так красиво…

Может, стоит присмотреться к администраторшам театров? Формально сходится. Они – могут контролировать и даже подбирать нужных зрителей, свободно входить – выходить, наверное, у них есть возможность получать билеты в другие театры?.. Хотя бы в порядке дружеского обмена.

Только как-то слабо представляется, что человек на таком престижном ныне месте будет заниматься не слишком «уважаемым промыслом». В конце концов, деньги они могут зарабатывать и без таких «острых» ощущений. Нет, не вяжется…

Литвин допил пиво. Идти обратно не хотелось. Запах пива – лишние неприятности. Да и потом, вряд ли его сейчас будут искать. Положение опального сотрудника имеет свои плюсы – никто не пристает. Одни из сочувствия, другие из осторожности.

Георгий решил еще раз пройтись по местам происшествий, подумать не спеша. Заодно попросить ребят в РУВД достать пропуск в театр.

…До спектакля оставалось минут двадцать и Литвин не торопился. Он внимательно рассматривал людей, обгонявших его, пытаясь для разминки определить, кто сейчас зайдет в театральный подъезд, а кто побежит дальше, в метро, в душе он надеялся, что вот-вот мелькнет простенькая мысль, за которой и потянется тонкое кружево осмысленного поиска.

Но мысль не мелькала. В голове – ком спутанных ниток.

– Простите, – окликнули его сзади.

Литвин оглянулся. Перед ним стоял знакомый искатель лишних билетов. Все в той же куртке со множеством кнопок и карманов, вытертых джинсах, с холщевой сумкой «самострок» через плечо.

– Привет, – удивленно сказал Литвин.

– Извините, а сегодня у вас лишнего билетика не будет? – вежливо, но аинтересованно спросил парень.

– Будет, – ответил Литвин. У него снова был пропуск на два лица.

– Ты что, вычисляешь, когда я в театр пойду? – спросил Георгий.

– Почему вычисляю? Сегодня ведь премьера!

– Премьера? Понятно… – задумался Литвин. – В прошлый раз, когда мы с тобой виделись, тоже была премьера?

– Тоже…

– И тогда, значит… – скорей себе, чем собеседнику сказал Литвин. – Прекрасно! Пошли быстрей.

– Пойдемте. Только до спектакля еще много… – он еще что– то хотел добавить, но не успел, Литвин быстро зашагал ко входу, и парень бросился за ним, боясь упустить свой шанс.

– Стой здесь, – сказал ему Литвин у двери с табличкой «Администратор». Парень послушно застыл на месте.

Георгий протиснулся сквозь толпу у окошечка и резко постучал в запертую дверь.

– Вам что? – выглянула грозная женщина в велюровом костюме, но увидев удостоверение МУРа, посторонилась, пропуская Георгия в служебное помещение. После шума и гама снаружи, по ушам ударила тишина.

– Могу я воспользоваться вашим телефоном? – спросил Литвин.

– Да, да, конечно. Пойдемте ко мне…

Они прошли в хорошо обставленный кабинет с красивым ковром на полу.

– Пожалуйста, – она указала на аппарат. Георгий выразительно посмотрел на нее. Усмехнувшись, она вышла.

Литвин быстро набрал номер.

– Саш, ты? Литвин. Посмотри там, по сводкам, когда точно мои машины курочили. Да. Давай даты… Так, записываю… Ага… Есть, есть… есть… Да нет, нет пока ничего…

Кажется, есть зацепочка. Стыдно быть темным и неграмотным. На поверхности все лежало и так бездарно не заметить…

Литвин вышел из кабинета и приоткрыл заднюю дверь комнаты с окошком. Администратор кому-то давала пропуска, кому-то отказывала.

Георгий сдержанно откашлялся.

Женщина в велюровом костюме повернулась.

– Вы еще что-то хотели?

– Да. Простите…

– …Зоя Васильевна…

– …Зоя Васильевна, у вас есть репертуар театров за последние два месяца?

– Вы меня обижаете. Конечно, есть. Юлечка, – обратилась она к своей помощнице, – помоги товарищу.

Сидевшая рядом с ней девушка с интересом посмотрела на Георгия, встала и, порывшись в шкафу, достала два журнала.

– Спасибо, – приветливо улыбнулся Литвин. В другой раз он бы непременно сказал ей что-нибудь приятное, девушка этого ждала, но сейчас…

Так, быстро ищем театр… Дату… Сходится! Премьера! В другом? Тоже есть!.. И третий – в точку!.. «Кричали женщины ура»…

Женщины «ура» не кричали. Все пропуска были выданы и они, закрыв окошко, с любопытством смотрели на странного посетителя.

… «Нахлебник Мельпомены» прекрасно разбирается в театральной публике. На премьеры случайные люди попадают редко. Этим-то он и пользуется. Теперь надо понять как? Но это уже дело техники, это просто…

– Всем спасибо! – Георгий вышел в фойе. Парень добросовестно стоял на том же месте, где его поставили.

– Пошли, – сказал Литвин, – тебя как зовут?

– Петр… Петя…

– Спасибо тебе, Петр-Петя! Огромное спасибо.

– Мне? – Петр ошарашенно посмотрел на своего повеселевшего спутника. – За что?

– А так… Спасибо и все!

– Да?.. Ну, пожалуйста, – Петя пожал плечами. В конце концов, если человек хочет сказать спасибо, пусть говорит. Главное – в театр попасть.

А у Литвина настроение сильно поднялось. «Зацепочка, зацепочка», – напевал он про себя. Как же вовремя подвернулся этот юный театрал. Премьеры – вот разгадка! Тогда были премьеры. И сегодня…

Стоп! И сегодня премьера. В престижном театре. И публика… Литвин внимательно огляделся. Публика весьма приличная. Так, может быть, и сегодня?..

Что же делать? Он в раздумье остановился у гардероба с плащом в руках.

Что делать? Вызвать оперативную группу? На каком основании? Предупредить ребят в отделении и в райуправлении? О чем? Что ему, Литвину, интуиция подсказала о готовящемся ограблении? Правда, он не знает, где оно произойдет и когда и кем будет совершено… М-да, не очень как-то… Глупо? Но если вдруг?.. Тогда будет еще глупее! И он нырнул в толпу, к телефону-автомату.

…После спектакля его у театра встретили два знакомых парня из местного отделения. Усталые, злые, голодные…

 

9

В тот вечер так ничего и не произошло. Ни у этого театра, ни у других. Снова все затихло, как разошедшиеся круги на воде. Но Литвина это не обескуражило. Он начал ощущать азарт погони за приоткрывшейся тайной. Вот она, уже рядом, протяни руку и…

Все как обычно и все иначе. Теперь в голове не было хаоса. Факты постепенно начали выстраиваться в изящную структуру рабочей версии.

Георгий проверил по картотеке известных автоворов, почерк которых хоть как-то напоминал его случаи. Не так уж и много их оказалось. Двое отпали сразу. Один только готовился выйти на свободу, как он уверял руководство исправительно-трудового учреждения, «с чистой совестью». Другой – только начал перевоспитываться. Еще один имел абсолютное алиби. С ним Георгий когда-то встречался по своим делам. Теперь его скрутила язва. Навестившему его Литвину он обрадовался, как родному. Смотрел грустными глазами одинокой дворовой собаки и с самого начала разговора, потупясь, попросил, чтобы Георгий не проговорился здесь, кто он и зачем пришел. Что делать – нервная работа…

Остальные тоже отпали по тем или иным причинам. Последняя версия подтверждалась. Доказательства давали не эксперты. Анализ, чисто интеллектуальный поиск. Ему даже начало нравиться это дело.

Прежде всего, внимательно просмотрев афишу, он понял, что преступник ходит не просто на премьеры, а старается попасть на один из первых спектаклей, когда в театре собирается публика из культурно-торговой элиты. Причем интересует его не каждая премьера, а обязательно в популярном театре, куда ни с какой нагрузкой билеты не достанешь.

Что из этого? А то, что «нахлебник Мельпомены» хорошо знал театр! И не только по рецензиям. Он должен крутиться если не в самих театральных кругах, то хотя бы в околотеатральных. Вот и направление поиска.

Вопрос – как его теперь найти?! Следов нет. Не по «фомке» же, которой двери машин вскрывали, вычислять. А вопрошать пепел и разбитые стекла автомобилей Литвин не умел.

Одно, правда, уже было вполне ясно – интеллигенция работает! Сразу чувствуется, гуманитарий, хорошо знакомый с детективно-приключенческой литературой.

Надо снова идти в театр. Уточнить кое-что. Легко все пошло. Как на тележке с «Американских гор» катишься.

Литвин наслаждался этим чувством полета, пока не зазвонил телефон.

– Георгий, ты? – спросили на том конце провода. – Здоров… Володя Майоров… Хорошо, что узнаешь… Ты, вроде, о всех «раздетых» машинах запрашивал данные? Так вот, у нас опять вчера было…

– Когда? Где? – Литвин быстро подвинул чистый листок бумаги и взял ручку.

«Обобрали» новенькие «Жигули». У театра. Вчера. Как обычно, вечером.

Литвин торопливо поблагодарил, повесил трубку и полез в стол за репертуарным сборником. Он уже выучил, все даты премьер… А вчерашний день вроде выпал из памяти. Что-то необычное с ним – раньше никаких признаков склероза не наблюдалось.

Быстро отыскал нужную страницу… театр… день… «Деревянные кони». Старый спектакль для этого театра.

Подлый внутренний голосок ехидно захихикал.

Георгий снял трубку, набрал номер.

– Алло, театр?.. Добрый день… Литвин беспокоит, из МУРа. С кем, простите, разговариваю?.. Федор Петрович, вы не подскажете, какой у вас вчера вечером был спектакль?.. «Деревянные кони»!.. Точно? И не было замены?.. Нет… Спасибо, до свидания. Нет, нет, ничего не надо… Конечно, обращусь, непременно… До свидания.

Вот тебе и ровное течение «дедуктивного» метода. С отпечатками пальцев все-таки попроще. Особенно, когда их хозяин проходит по картотеке.

Чего «нахлебника» потянуло на этот спектакль? Решил сменить отработанную систему? Зачем? Мужик-то, по всему, ушлый, привык бить в десятку. На обычном спектакле с клиентурой можно пролететь.

А вдруг, это уже другой? Или может?..

Вопросы повисали в воздухе гирляндой. И ответов на них не было.

 

10

Ставшая такой родной версия, рушилась, как дом, в котором ты успел обжиться. Плюнуть на старый и построить новый? Стекло, бетон, вместо избушки на курьих ножках. Но делать этого Литвин не хотел. Эмоции восставали против фактов. И зачем торопиться? Лучше еще раз все просмотреть. Может, дом-то не рухнул, а просто осел? Восстановим? Попробуем… Хуже все равно не будет. Некуда.

«Граммофон» пока затих. Но до времени. Выжидает. Он не из тех, кто охотится только гоном или скрадом. Чередует методы. Ну-ну…

В отделе ребята делают вид, что ничего не произошло. Все как обычно. От этого только хуже.

Главное, не дергают пока по мелочам, руководствуясь гуманным принципом: этому и так достаточно. Поэтому есть возможность сосредоточиться.

Георгий решил встретиться с предпоследним потерпевшим. Он тоже выпадал из привычного ряда. Иван Александрович Мигунков, слесарь-станочник крупного завода. Недавно награжден орденом «Знак почета». В общем, человек интересный для многих, только не для «нахлебника».

Потерпевший жил в Перово. Во дворе Георгий увидел «Волгу», заботливо покрытую брезентовым чехлом…

«Странно, даже марку машины переменил. Раньше только „Жигули“ брал», – подумал Литвин, обходя под любопытными взглядами старушек, «дежуривших» на скамейках у подъездов, вокруг машины.

Квартира Мигункова была на четвертом этаже. Георгий бодро взбежал по лестничным пролетам, перевел дух и нажал на кнопку звонка. За дверью громко закукарекало. Литвин от удивления нажал на кнопку еще раз. Снова закричал петух. Появилось желание попробовать еще, но в этот момент дверь открылась. На Георгия внимательно смотрела полная моложавая женщина.

– Здравствуйте, – сказала она и, не дожидаясь ответа, пригласила, – проходите.

Литвин вошел. Хозяйка мельком, но с интересом взглянула на удостоверение и крикнула:

– Ваня! К тебе товарищ из МУРа.

Мгновенно из комнаты выскочил шустрый мальчишка лет десяти и, держась на почтительном расстоянии, стал не отрываясь рассматривать «живого сыщика». Следом за ним появился высокий мужчина с густой проседью в волосах.

– Вы ко мне?

Литвин объяснил зачем он.

Иван Александрович пригласил его в комнату. В дверях Георгий оглянулся. Мальчишка все так же, приоткрыв рот, смотрел на него. Литвин не удержался и показал ему язык. Тот ответил и… попался на глаза Ивану Александровичу.

– Игорь! – сказал он строго. – Нам тут с товарищем поговорить надо. А ты иди, иди… телевизор вон посмотри.

Мальчик нехотя ушел.

– Внук? – поинтересовался Георгий.

– Да нет… сын… Младший. Старший-то в армии… Припозднились мы с матерью… Болеет. В школу не ходит пока. Ребята уроки приносят. И гулять не пускаем. Ест плохо.

Иван Александрович махнул рукой, дескать, обычные заботы.

– А вы, наверное, по поводу машины? – Мигунков отвлекся от семейных проблем.

– Да. Может, поможете чем? Ну, предположим, странное что заметили или новое вспомните чего? – безнадежно спросил Георгий.

– Трудно сразу, вот так… Мы вроде все уже рассказали. Надя! – из кухни, неся на подносе чашки с чаем, появилась жена, – Надя, ты не спеши, присядь-ка… Вот тут товарищ интересуется, в тот день, когда в машину нашу залезли, не было ли чего такого необычного? Я чего-то не припомню… Может, ты?

Женщина задумалась.

– Рада бы, – протянула она, – ничего, хоть убейте. Да и какие там необычные вещ. Все как обычно. Даже вот Ваня, Иван Александрович, – поправилась она, – как всегда, впритык к самому началу приехал. Словно на десять минут пораньше приехать нельзя.

– Ладно, ладно, – пробормотал хозяин, – это товарищу не интересно.

– Зато нам интересно было. Спектакль вот-вот начнется, а мы еще на дороге шастаем. Едва место нашли в переулке!

– Не мы же одни, – оправдывался Иван Александрович.

– И что из того? Нашел утешение… – не успокаивалась женщина, добродушно отчитывая мужа, потом пояснила. – Мы только встали, а там, глядь, один на «Жигулях» по переулку ездит. Медленно так, туда-сюда. Место искал. Вот мой сейчас на него и кивает.

– А вы с какими машинами рядом стояли?

– Первые «Жигули», – квалифицированно ответил Мигунков, – а сзади ижевский «Москвич».

– О том, опоздавшем, поподробнее можете рассказать?

Литвин задал вопрос просто так. Неудобно было уходить сразу. Новой информацией и здесь не пахло.

– «Жигули», – начал хозяин, вспоминая, – мы это уже вроде говорили? Модель – третья. Цвет темный. То ли синий, то ли коричневый – врать не буду, не помню. Ну и… все.

Начали прощаться.

– Так что, не ловится пока преступник? – сочувственно спросила Мигункова. Муж сердито посмотрел на нее – дескать, что попусту спрашивать.

– Ищем, – неопределенно ответил Литвин.

– Да мы так, из любопытства, – стараясь загладить неловкое впечатление, зачастила женщина. – Да и взять-то у нас ничего серьезного не взяли. Лишнего мы в машине не держим. Не игрушка – автомобиль. А вы заходите, заходите к нам. По делам или так – чайку попить.

Внизу Георгия проводили взгляды все тех же бдительных старушек, гадавших: и к кому приходил этот высокий, красивый.

 

11

Дверь он закрыл тихо, даже осторожно. А так хотелось хлопнуть, да чтобы штукатурка посыпалась густым снегопадом. Не от злости. Скорее, от бессилия.

Сегодня Трубников был на удивление заботливым и внимательным. Особенно интересовался ходом «автомобильного» дела.

Что ему расскажешь? У него свой взгляд на профессионализм! Идеал – робот. Сомнения ему не известны. Как такому человеку рассказать о своих проблемах? Тем более уже к середине «задушевной беседы» стало ясно, что мягкость и вдумчивое отношение к проблемам в дальнейшем зазвучит как: «несмотря на то, что была оказана индивидуальная помощь…»

Нет, это не мнительность. Последняя фраза расставила все точки над «и».

– Мне очень жаль, – сказал Трубников, – я всегда считал рас перспективным и способным оперативным работником. Но сейчас мне будет трудно это доказать, если руководство запросит о ходе работы по этим крахам.

Зачем это, интересно, оно будет его запрашивать? До контрольного срока еще не скоро…

Самое печальное, что по большому счету, он прав. Пока везде только проигрыш.

Литвин вошел в свой кабинет и снова сел за стол. Чистый – противно посмотреть. Ни одной бумажки – как ни одной мысли.

Зазвонил телефон. Трубку поднимать не хотелось. Телефон не отставал.

«Шесть»… – отсчитал Георгий и сдался.

– …Алло… Привет… я не пропал… просто закрутился… серьезно… Ну, не обижайся… Хорошо, обижайся, но не сейчас. Я скажу когда… Да, неприятности… Конечно, по службе… И правильно, все равно бы не сказал… Развеяться?.. В театр?.. – это было уже смешно, – Понятно, что давно не были… Когда?.. Завтра… в «Сатиру»… Это как тебе билеты удалось достать? Ах, министерство ради праздника закупило… Боюсь, не смогу… Вряд ли, при таком режиме… Какая дура будет терпеть мой режим? Нет, это не ты дура. Наоборот… Придется брать меня в мужья? Что ж, мы люди подневольные. Как сильный пол скажет, так и будет… Нет, это служебный телефон и я таких вещей по нему говорить не буду. Ну, целую… Ладно, не по телефону. Вот встретимся… Твои скоро уедут?.. Все, все, при встрече… Завтра позвоню. Пока…

Надо же! В театр пригласила. Век бы его не видеть. Заботливое у них начальство. Купить спектакль.

Литвин усмехнулся. Но улыбка так и застыла на лице. Конечно! Купить спектакль!.. Вот где отгадка. Он поднял еще теплую трубку.

– Алло, Федор Петрович? Литвин беспокоит. Я вам несколько дней назад звонил… Еще один вопрос… Да нет, небольшой, думаю, никаких бумаг не нужно. Билеты на тот спектакль, помните, «Деревянные кони», как распространялись?.. Никак?.. Все билеты были закуплены трестом? Да, да, знаю… Что вы, никаких претензий… Еще один вопрос. Кто об этом знал?.. Все знали… Объявление было… Вот как… Билеты оставались? Пропуска?.. Можно уточнить, на чьи фамилий?.. Жду… Записываю… Спасибо. Всего доброго.

Вот и все. Не ломается версия. Сам себя запутал. И сам себя испугался. Здесь наш «нахлебник» и накроется. Или придется капитану Литвину переквалифицироваться в ночные сторожа…

 

12

Осень в городе, как королева балов на исходе красоты. Нет в ней лесной умиротворенности и спокойной мудрости увядания. Бросает яркие листья под колеса мчащихся машин, словно хочет откупиться от ползущей зимней стылости. Только уже чернеют голые корявые ветки, которые нечем прикрыть. А машины все мчатся, и мчатся. Они не помнят ничего. У них нет памяти.

Георгий любил эти дни последних праздников природы. В такое время приходят самые неожиданные идеи. Как раз это ему очень нужно. Сейчас он окончательно должен понять, как действует его заочный знакомый.

«Технология» преступления в общих чертах уже ясна. Теперь надо уловить тактику «нахлебника Мэльпомены». Как он выбирает жертвы? Если отбросить случай с «Волгой», проколов у него практически нет. Но разузнает заранее, чью машину вскрывать, то как? Кассы именные билеты не продают. Контрамарку или пропуск можно отдать знакомым. Он сам пробовал проверить список на закупленный спектакль. Ничего не вышло. Нет, на этом пути слишком велика вероятность ошибки. Значит, есть третье направление?

Литвин подошел поближе ко входу в театр и встал к большому дереву, которое росло чуть наискосок от подъезда, на другой стороне улицы.

Издали движение у входа казалось хаотичным, лишенным смысла. Но в этой сутолоке его глаза уже различали свои, сами собой сложившиеся законы и правила. И сегодня Георгий решил в них окончательно разобраться.

Люди вели себя по-разному. Некоторые не торопясь шли к подъезду и заходили внутрь. Эти, понятно, с билетами. Чуть в стороне стояли безмолвные наблюдатели, временами нервно поглядывавшие то на часы, то по сторонам. Договорились о встрече, наверное, и теперь дожидаются спутников. Женщин среди ожидающих было почему-то значительно больше.

И, наконец, самые беспокойные – «ловцы» лишних билетов. Среди этой группы Литвин с удивлением обнаружил и Петю-Петра. Георгий усмехнулся. Сегодня он ничем ему не может помочь. Впрочем, парень скорей всего будет в театре. Вон как профессионально подходит к своему делу. Не бегает, не суетится. Сначала обошел всех ожидающих и с несколькими, кто особенно часто поглядывал на часы, тихо поговорил. Потом встал в стороне, но не далеко. Ожидающие все время были в поле его зрения. Как и остальные, Петя тоже весьма активно начал спрашивать лишний билетик. Но, похоже, не столько, чтобы купить, сколько для привлечения к себе внимания направлявшихся в театр. Правильно, чаще всего люди продают билеты не вообще, а особо отмеченным в своем сознании. Вот Петя и помогает им сделать выбор в свою пользу.

Литвину понравилось, как идет у Пети-Петра отбор возможных кандидатов.

Он четко различал «театралов» и просто прохожих. Больше всего Георгия заинтересовало, как его знакомый относился к тем, кто приезжает на машинах. По каким-то, только ему известным приметам, он реагировал на нужные автомобили. Все остальные, пусть они даже останавливались напротив дверей театра, оставались без внимания.

Вот оно! Не нужно специальной проверки списков зрителей. Наметанным глазом можно определить, кто из владельцев шикарных дворцов на колесах пойдет наслаждаться искусством. Чем не «наводка»?! Затем достаточно проконтролировать, чтобы «кандидаты» действительно вошли в зал, а не к знакомым артистам или в буфет за осетриной на день рождения и… начинается «работа». Точнее, начинается она во втором акте. Темнеет рано, а со второго акта премьер редко кто уходит. Тем более, что жертвы «нахлебника» блике к торговым кругам, чем к театральным. А там принято выжимать все из потраченных денег.

Вот и последний узелочек на сети. Даешь отечественного Мегре!

Довольный собой и жизнью, Георгий пошел на троллейбус. Надо было торопиться. Домой. К ней. Сегодня ее родители отправились на дачу, и Литвин от всей души желал им хорошей погоды и легкой работы…

 

13

В машине сидеть не хотелось. Хотя можно. До антракта еще черт-те сколько. Но в машине… Чего придумывать, просто не хотелось.

Сегодня вчерашние догадки уже не казались столь гениальными, а идея с засадой – такой великолепной. И вообще, все…

Может, потому, что в сегодняшнем календаре биоритмов у него два нуля? Ну, это полная чушь…

Дело в разговоре. Случайно услышал. Ребята из опергруппы его не видели и говорили спокойно.

– Не ценили мы раньше спокойной жизни, – проворчал один.

Второй, куривший около машины, удивленно поднял голову.

– Ты о чем?

– О сегодняшнем. В разных засадах приходилось бывать, но за «призраком» еще не охотился.

– Астахов сам у начальства пробивал…

– Добрый он слишком, Володька. Но за чей счет? Знает, что о приятеле вот-вот вопрос решится. Выручает. А мы – отдувайся?..

– Да, могут малому вмонтировать «неполное служебное соответствие». Но не выгонят же на улицу? Переведут куда-нибудь…

– Понятно! Куда поспокойнее – там, где заваливать нечего. Вроде неплохо парень начинал. А на простеньком деле запутался.

Это о нем, о Литвине… На кого обижаться? Что слухи поползли? А если сам виноват? Может, что-то перемудрил? Не заметил?

Литвин сорвал веточку, стал покусывать ее.

Назад дороги нет. Сейчас – тем более. Впрочем, что он нервничает? Рискнул? Такfобдуманно. Не в пруду пескаря голыми руками ловит. Работает «нахлебник» в дни премьер? Работает. Сегодня премьера. У престижных театров? Здесь именно такой. И публика – хоть сейчас на прием к английской королеве. Сам бог велел ему сегодня поработать.

Георгий поежился. Погода – и та на руку «нахлебнику». Мозгло. Время, когда холодов ждешь как благодати.

Скоро там перерыв? Минут через двадцать, не больше.

Здесь все готово. План вместе с Астаховым прикидывали. Хотя провериться еще раз надо. Так: выходы перекрыты – служебные, пожарные, запасные, подвальные; машина на случай погони – в самом удобном месте. Гаишники – предупреждены. Рация в театре действует, сам проверял.

Литвин подумал о Викторе и улыбнулся. Томится сейчас, бедняга, в зале. Это «удовольствие» ему уже пришлось испытать. Спектакль, судя по отзывам, великолепный, а ему людей в зале контролировать надо. Сидеть в незаметном уголке. И контролировать, контролировать… Чем не пытка для культурного человека?

Начал накрапывать мелкий дождь. Противный такой. А еще вчера был теплый день. Отчего бы циклону не появиться этак денька через два, ну, на худой случай – завтра? Вот она, романтика сыска: стоять под навесом старого ларька и вглядываться то в освещенный театральный подъезд, то в темень переулка.

Литвину стало жалко себя.

Какая-то сволочь наслаждается теплом в уютном кресле, наблюдая игру актеров, и лелеет преступные замыслы незаконного обогащения. А тут вполне интеллигентный человек, офицер, с высшим образованием, стой на ветру, в сырости и грязи. И никто не оценит такого трудового подвига! Кроме, пожалуй, врача, когда тот констатирует ОРЗ с обильным насморком.

Стемнело, а фонари не зажигают. Вот такое предусмотрено не было. Что у них там, сломалось, что ли? Или взялись не вовремя экономить?..

Антракт. Люди выходят из подъезда. Хорошо, что он освещен эти уходить не собираются. Курильщики. Из тех, кто предпочитает померзнуть, но не толкаться в тесной курилке. В основном мужчины. Несколько женщин тоже решили выйти на воздух.

Литвин рассматривал стоявших у подъезда не очень внимательно. Он дожидался не их. Его «долгожданный» не должен стоять и курить. Ему в театр возвращаться нет никакой нужды.

Ага! Выходит мужчина. Средних лет, невысокий, в плаще и шляпе. Внешность вполне подходящая для «негромких» дел. Вслед за ним выскользнула из дверей женщина. Замшевое пальто, светлые сапоги. Аккуратно прошли сквозь толпу курильщиков и, не торопясь, направились к метро. Нет, это, кажется, не те, кого он ждет.

Высокий молодой мужчина с пышными курчавыми волосами решительно распахнул дверь подъезда и шагнул на тротуар. Этот тоже задерживаться не будет. Точно. Только идет не к метро, а совсем в другую сторону. Широкие у него плечи. И руки, чувствуется, не слабые, унести может много. Правда, в той стороне остановка троллейбуса и автобуса. Да, он, не сворачивая в переулки, идет дальше по улице.

Выбежала хрупкая девушка в яркой куртке, с длинными светлыми волосами. Ну, это совсем бесперспективный вариант. Для их дела, разумеется. В других условиях он сам не отказался бы последить за ней.

Звонок. Еще один. Начинается второй акт. Больше никого. Логично. С таких спектаклей редко уходят.

Значит, кто-то из тех?.. А может, опять мимо? Не должно бы… Уж очень удобный момент. Тогда кто?

Заработала рация. Это Виктор. В зале не хватает четверых. Ряд… Место… Ряд… Место… Ряд…

Все, второе действие он может смотреть спокойно. Наблюдения сошлись. Если кто-то из тех, прекрасно. За каждым установлен контроль. С других выходов информации не было. Там все спокойно.

…Уже десять минут идет второе действие. Пока ничего, тишина. Двадцать минут… Опять прокол? Конечно, людей с постов до конца спектакля он снимать не будет. Но что это даст? Поползет по МУРу слух об очередном неудачнике? А неудачник – это почти бездарность. Не станешь же всем напоминать об удачах? Пусть, не так и давних.

Где-то в глубине дворов загудело. Странная сирена. Пожарные, что ли? Лишь через несколько секунд дошло: орет противоугонная сигнализация, импортная – потоку и непривычный сигнал. Автомобиль, тоже новенький, скорей всего.

Автомобиль!!!

Литвин сразу забыл о мрачных мыслях, холоде и дожде.

«Если „нахлебник“, бутылку хозяину машины поставлю…» – мелькнуло на бегу.

Около темной подворотни столкнулся с Сашкой.

– Один? – часто дыша, спросил Георгий.

– Остальные на местах, – выдохнул Саша, – вдруг еще что…

– Ага, – согласился Литвин. – Ладно, побежали…

Клаксон выл и выл на одной ноте, равнодушно и противно, словно понимая, что хозяин, которому этот сигнал нужен больше всего, не услышит, но все равно выполняя положенное с безразличным усердием.

Из подворотни Литвин и Саша выскочили в широкий проулок. Очень широкий. Хоть парады устраивай. Парады – в прошлом! Сейчас все было забито машинами. Под мощным светом единственного прожектора их крыши отливали одинаково холодным и мокрым металлом. Тени между ними – фантастические провалы в земле. Поди разберись, что там скрывается?

Сашка побежал блокировать другую сторону проулка. Литвин внимательно огляделся. Никакого движения. Словно никого и не было. Только вой сигнализации. Осторожно, держась в тени, он подошел к воющим «Жигулям». Понятно, колеса хотели снять. Вон переднее поддомкрачено. Рядом валяются снятый колпак и гаечный ключ.

Странно, «нахлебник» раньше колесами не интересовался.

Надо поискать. Может, он еще здесь? Вряд ли успел так быстро уйти.

Георгий выглянул из-за машины. Никого. Уши уже привыкли к гудению и практически не слышали его. ЕМУ показалось, что где-то недалеко раздался металлический звон. Точно! вот еще… Справа! Георгий двинулся туда. Где, где прячется преступник? За «Москвичом»? Никого. За голубой «шестерочкой»? Пусто… Да тут, среди этого мокрого железного стада, проверяя машину за машиной, можно всю ночь бесцельно бродить.

И вдруг краем глаза Георгий заметил – движение. Легкое, едва уловимое. Он оглянулся. Старенький «Запорожец» стоял боком ко всем прочим машинам. За колесом, в узкой полоске света был виден носок крепкого ботинка. Вот он тихо исчез. Зато, через секунду, показалась рука, схватившая лежавшую на земле монтировку.

Вой стал много тише. Аккумуляторы выдыхались.

Литвин, прыгнув вперед, наступил на монтировку. Кто-то охнул, но руку все же выдернул. И тотчас из-за машины выкатился кудлатый парень, не сумевший удержать равновесия.

– …Вставай! Милиция! – жестко приказал Георгий. /Честно говоря, он был разочарован. «Нахлебник» представлялся ему совсем другим/.

Парень сел, быстро стрельнул глазами по сторонам. Зачем-то вытер руки о куртку из темного кожзаменителя.

– Чего? – басом переспросил он.

«Лет восемнадцать», – прикинул Литвин.

– Вставай, говорю.

– А-а, – протянул парень, словно только сейчас до него дошло сказанное. – Ну встал…

Оперся рукой о землю и легко поднялся. Высокий, дешёвые расклешённые джинсы. Такие носили в Москве в годы юности Литвина. Лицо Георгий не рассмотрел, тень.

«И этот меня за нос водил?» – с досадой подумал он. В глубине души он надеялся на интеллигентного преступника. Как у Агаты Кристи. Все не так обидно за неудачи. А тут…

Литвин, на всякий случаи, отбросил ногой монтировку в сторону. Она откатилась, слабо звякнув.

– Иди-ка сюда… – приказал Георгий. Быстро оглянулся: где Сажа?

Как он заметил, что парень слишком резко шагнул к нему? Георгий едва успел увернуться. Нога кудлатого угодила по бедру. Нырок вниз. Рука парня пролетела над ухом Литвина.

«Каратист доморощенный! – со злостью подумал Литвин. – Развелось вас тут».

Запоздало заныла мышца на ноге. Противник, видно, лишь по верхам знал приемы. И, сейчас, промахнувшись, он растерялся и немного отступил. Литвину же атаковать из положения пол-оборота, да в узком коридоре между машин было неудобно. А когда атаковать невозможно – надо отступать.

Литвин отпрыгнул назад. Его противник попытался достать его ногой, но не успел. «Черт длинноногий!» – выругался про себя Георгий. Парень, тихо матерясь, шагнул было вперед. Литвин приготовился отразить еще один удар и взять инициативу в свои руки. Но тот вдруг бросился в сторону.

Георгий кинулся за ним. Болела ушибленная нога. Парень петлял между машинами. Расстояние сокращалось медленно, но все же сокращалось. И когда до кудлатого осталось совсем немного, Литвин почувствовал, что ему сейчас сведет ногу.

Он быстро оперся двумя руками на крыши машин и, выбросив ноги вперед, оттолкнулся, целясь в спину того, в куртке…

Когда Георгии кончил отряхиваться, парень с трудом сел, помотал головой, приходя в себя, пошевелил стянутыми его же собственным ремнем кистями рук.

– Это-то зачем?

– Резвый больно, – усмехнулся Литвин. Он внимательно посмотрел на задержанного. – У тебя носовой платок есть?

– Чего?

Георгий понял, что с этим предметом молодой человек знаком понаслышке. Он достал свой новенький болгарский платок, который ему очень нравился, и наклонился к парню. Вытер ему кровь, сочившуюся из рассеченной брови и нескольких царапин на лице.

Когда Георгий выпрямился, к ним подходил Саша и Доронин, подоспевший на помощь. Они вели светлого парнишку в темно-красной куртке. «Второй», – понял Литвин.

Сзади шел незнакомый мужчина средних лет.

– Принимай, – сказал Саша, подойдя поближе. – Тоже к твоей коллекции. А это вот – хозяин машины.

– Вас, наверное, со спектакля вызвали? – с участием спросил Литвин.

– С какого спектакля? – удивился тот. – Я в соседнем доме живу. Телевизор с сыном смотрели…

 

14

Вот уж победа! Ловили крупных преступников, а попались… Их «промысел» на стоянке недалеко от театра – чистая случайность. Вероятно, они и спугнули «нахлебника». Хотя, судя по всему, он там и не появлялся. Не дух – через печную трубу вылететь не может. А других способов выскользнуть незамеченным из театра у него не было.

Операция эта не столько помогла, сколько навредила. Литвину казалось, что даже те, кто понимал всю сложность этого дела, стали посмеиваться над ним. Руки совсем опустились. Настроение… Какое там настроение.

В середине дня позвонила Зоя Васильевна из театра, с которым он связывался несколько дней назад, и предложила билет на вечер. Георгий с радостью согласился. Хоть развеяться. И сразу дал себе зарок – о работе ни одной мысли! Идет она кругом…

Вечером, войдя в зал, он сразу сел на свое место. Сидевшие рядом говорили о спектаклях, делились последними сплетнями об известных артистах, судачили о житейских мелочах. Хорошо им. Сам с удовольствием поболтал бы о всяких пустяках. Но не шли пустяки в голову.

Временами возникало желание оглядеться, запомнить, кто, где сидит. Привычка появилась… С вредными привычками надо бороться, – решил Литвин. И не стал смотреть на своих соседей. Он уставился на пустую сцену.

Декорации очень подходили к настроению его. Задник затянут черным. Справа свешивались линялые обрывки старых тряпок, веревок. Посередине, на наклонном помосте, неизвестно каким образом удерживаясь, стоял сколоченный из трухлявых досок, ящик. Вокруг валялись обломки мебели. В общем – мрачный беспорядок и бесполезные остатки когда-то нужных вещей, совсем как у Литвина в голове.

Только тати, на сцене, светился маленький розовый фонарь. От его яркого лучика весь хлам казался не таким мрачным, отталкивающим. Этот свет словно разгонял все беды по далеким закоулкам.

Вот такого фонарика Литвину сейчас ой, как не хватало.

Все он делал правильно. Убежден. Но как это доказать? Успеха нет – расчет неправильный. Преступник-то не пойман! Значит, все действия ошибочны. Раз так – прав «Граммафон»?

Да не в нем суть. В конце концов, у кого не было нераскрытых дел? И начальство многих не жаловало. Не это главное. Здесь – особый случай. «Нахлебник» издевается, водит за нос. А он, не может разгадать его ходов.

Литвин не любил поражений, как и все нормальные люди. Они выводили его из равновесия, подрывали веру в себя. Другое – когда хвалят. Виду он не показывал, но похвала, даже самая небольшая, здорово помогала в работе.

Ныне такого допинга не получишь. Одни разносы. И, – тут не возразишь, – по делу.

Что-то сегодня и Петя-Петр не встретился. Сессия, что ли? Да вроде рано.

Начался спектакль. Георгий внимательно следил за действием, подавляя в себе желание оглянуться на зал. Может он, черт возьми, посмотреть спектакль, не забивая мозги всякой ерундой? Стать хоть на вечер простым человеком, ради собственного удовольствия посетившим театр, а не для того, чтобы искать всяких подлецов?

Розовый фонарь бил в глаза. На сцене разбивалось счастье героев, рушились надежды, а он светил, ярко и весело. Он казался чужим, лишним, нелепым. Но когда один из героев набросил на него темную ткань, и свет фонарика запутался в тяжелых складках платка, стало ясно, что он просто необходим, что без его света жить героям спектакля невозможно.

Литвин увлекся пьесой. Проникся сценическими бедами, забыв о своих. Плохое настроение стало исчезать.

В антракте он не пошел в буфет, хотя хотелось есть. В шумной очереди можно было потерять хрупкое чувство сопереживания героям, судьбы которых он только что узнал. Лучше покурить. Говорят, табачок голод обманывает. Он вышел из подъезда, достал сигарету.

– Позвольте прикурить, – обратился к нему интеллигентный человек в очках.

Литвин машинально щелкнул зажигалкой, которую вертел в руках. Мужчина прикурил, поблагодарил его и, уже отходя, поинтересовался:

– Ульянов сегодня играет?

Литвин неопределенно пожал плечами – в разговоры вступать не было желания.

На другой стороне старой улицы притормозила темная машина. Водитель, приоткрыв дверцу, протер стекло.

Георгия словно ударило током. Он понял! Все понял!..

– Да, – радостно крикнул он в спину уходящему мужчине, – все играют. Все!

И бросился к автомату. Необходимо, просто до зарезу необходимо, посоветоваться с Володькой Астаховым. Это он, Литвин, дурак. А Володька умница! Надо было чаще в театр ходить!

Только бы застать его дома…

…В начале второго действия темная ткань упала с фонарика. Розовый луч снова весело ударил по глазам…

 

15

Астахов был невозмутим. Он остановился и не без удовольствия оглядел себя в высоком зеркале. Темный строгий костюм «а ля лорд» подчеркивал элегантную статность мужчины в расцвете лет, не обременённого никакими проблемами.

Литвин с завистью посмотрел на приятеля. То ли, действительно не волнуется, то ли великолепно владеет собой.

Астахов неторопливо повернулся и сказал, в соответствии со своим видом весомо растягивая слова:

– Пойдемте, Жорж, походим пока по фоэ-э…

Да, да, именно «э». Литвин едва удержался, чтобы не съязвить. Но сегодня не до того. Он безропотно подошел и они двинулись вперед неторопливым шагом. Астахов вальяжный и солидный, с ранней сединой на висках был похож на молодого преуспевающего дядюшку, назидательно поучающего переростка-племянника с озабоченным лицом.

Как здесь не поволнуешься? Из всех театров Астахов выбрал именно этот. Потом три дня они ждали подходящий спектакль. И через несколько десятков минут будет известно со щитом завтра придет Литвин или… Про «или» лучше не вспоминать. До чего ж хорошо сейчас Астахову!

– Ну, ты чего переживаешь? – угадав его мысли, спросил Володя. – Банальное задержание.

– Задержание, – проворчал Литвин. – Вдруг не придет, кого тогда задерживать будем?

– Придет, – с уверенным спокойствием ответил Астахов. – Ты на публику посмотри! Ходячая выставка драгметаллов и редких камней. Наглядная демонстрация возросшего уровня жизни… Придет. Он давно не «работал», а деньги, наверное, уже нужны. И потом, мне всю ночь снились суслики.

– При чем тут суслики?

– А это – к удаче. Пособия по черной магии читать надо, просвещаться. У меня, между прочим, «сонник» – настольная книга!

– Слушай, шутки твои, знаешь…

– Знаю, знаю. Лучше на меня позлись, чем попусту дергаться. Может, пойдем покурим?

– Не могу я… Обкурился, – признался Георгий. – Не знаю, как в антракте дымить буду. От одного вица сигарет воротит.

– Нервы… – пожал плечами Астахов. – Не волнуйся ты так, все будет нормально. Вот увидишь. В перерыве, как миленький высветится.

– Твоими бы устами…

– Ладно, ладно… Пошли в зал. Хватит выхаживать.

Весь первый акт Литвин сидел как на иголках, всматриваясь в темноту зала, пытаясь даже заглянуть на последние ряды. Дважды его вежливо попросили не вертеться. Астахов, сидевший рядом, ехидно хмыкнул.

Наконец, в зале зажгли свет. Литвин вскочил и заспешил к выходу. Владимиру пришлось даже слегка придерживать его.

В фойе они сразу увидели Шуру Бойцова. Толпа обтекала его как утес. На вопросительный взгляд Астахова он утвердительно кивнул. Значит, театр и подходы к нему надежно блокированы.

– Вот, а ты беспокоился, – повеселел Владимир. – Ладно, пошли на улицу. Только, прощу тебя, не суетись. Спугнешь, попробуй потом найди его…

Литвин, почти не слушая, кивнул, и они вышли на улицу.

Сигарета тянулась плохо, табак казался совершенно безвкусным. А покурить вышли многие. Вечер достаточно теплый, дождя нет. Кто из этих людей «он»? И здесь ли?

Может, этот, в синем костюме? Или тот, похожий на шкипера, с трубкой, вон, как по сторонам поглядывает. Хотя нет, это он на проходящих девушек смотрит. А может, кто-то из той компании, где полный престарелый весельчак рассказывает театральные байки?

Первый звонок. Многие бросают сигареты, спешат к дверям. Остается человек десять – не больше.

Второй звонок. Весельчак вместе с компанией идет внутрь. Спрятав в карман трубку, уходит «шкипер».

Значит, в синем? Да, стоит спокойно, словно и не надо торопиться на второй акт.

Из дверей выглянула маленькая пухленькая женщина.

– Ва-а-адик! – пропела она капризно. – Уже начинается. Я волнуюсь.

Вадик, тяжело вздохнув, глубоко затянулся.

– Ну, Ва-а-адик!

Сигарета летит мимо урны, и Вадик зашагал к своей заботливой подруге.

На ступенях только двое – Литвин и Астахов. Все? Опять пустые хлопоты?

Мягко притормозив, у входа остановились темные «Жигули». В них сидят двое, молодой парень в фирменных очках с дымчатыми стеклами и светловолосая девушка.

Хлопнула дверь подъезда. Литвин внутренне собрался и, стараясь не показывать напряжения, как бы между прочим, посмотрел на вышедшего. Вся игра была ни к чему, вышел Щура Бойцов, невозмутимо спокойный, как всегда. Он взглянул на машину и, не торопясь, подошел к Астахову с Литвиным.

– Пока все нормально, – доложил он. Литвина это сообщение совсем не обрадовало.

Третий звонок. Да, теперь все. Ждать глупо.

Дверь машины открылась и девушка вышла наружу. Какая девушка?.. Это же парень с длинными, до плеч, волосами. Не оглядываясь по сторонам, он двинулся к подъезду.

Снова хлопнула дверь. Из театра вышел человек. Тот самый престарелый весельчак. Забыл чего? Да, внимательно смотрит вниз, словно ищет что-то, одновременно бьет себя по карманам, вот достает плата: и вытирает лоб. И в тот же момент к нему подходит длинноволосый.

– Нет, нет, спасибо, не надо, – отвечает весельчак на тихую фразу юноши и пожимает ему руку. Странно пожимает – пальцы чуть согнуты, словно там какой-то предмет. Парень резко поворачивает назад. Хлопает дверца, и машина сразу трогается.

– Пошли… – резко бросил Астахов.

Бойцов задержался. Развернувшись спиной ко входу, он достал портативную рацию.

– Всем постам! Внимание! Темные «Жигули», номерной знак…

… К дверям они подошли почти одновременно.

– Пожалуйста, – Астахов галантно пропустил весельчака вперед. В фойе Литвин взял незнакомца под руку. Волнение прошло.

– Торопитесь? – негромко спросил он.

– Какое вам, собственно… – вскинулся толстяк. – Пустите…

– Уголовный розыск. Предъявите, пожалуйста, документы.

Толстяк облегченно вздохнул.

– Фу, напугали… Я-то думал, что уже и в театре начали… – хохотнул он. – Как на Западе… Шутники… Сейчас, минуточку.

Он полез во внутренний карман и вытянул кучу каких-то бумаг.

– Вот!

Бумаги полетели в лицо Литвину. Тот от неожиданности отпрянул назад. Ловко метнувшись под рукой Астахова, толстяк побежал к выходу. Но заметив в дверях мощную фигуру Бойцова, свернул в сторону. Сзади загремели по паркету Астахов и Литвин.

– Что вы, что вы… Здесь же театр! – раскинула руки старушка– билетерша.

Литвин столкнулся с ней. Рассыпались по полу программки.

– Простите, – зло сказал он. – Нам очень надо!

Толстяк скрылся за дверями туалета. Литвин и Астахов кинулись за ним.

Ошарашенная старушка проводила их глазами, не понимая, что случилось с этими мужчинами?

Георгий огляделся. У писсуаров никого не было. Астахов дергал дверцы кабин. Подошел Бойцов. Средняя дверь была закрыта.

– Выходите! – приказал Астахов.

– Кто вы такие? Отстаньте от меня, хулиганы! – глухо донеслось из-за двери.

Астахов усмехнулся.

Он вошел в кабинку справа и, встав на унитаз, заглянул через перегородку. То же самое с левой стороны сделал Литвин.

Толстяк, сжавшись, сидел внизу.

– Ай-яй-яй, – укоризненно сказал Владимир. – Нехорошо!

– Что нехорошо? – толстяк удивленно поднял глаза и настороженно смотрел то на Астахова, то на Литвина.

– Нехорошо разговаривать с людьми через дверь, тем более, сидя вот так…

Толстяк шутку не оценил. Наоборот, глаза его выразили страдание.

– Я не выйду!

– Взломаем дверь, – грозным басом пообещал Шура Бойцов.

– Не усложняйте… – посоветовал Литвин. – А то это будет квалифицировано как попытка скрыться… – и, не удержавшись, весело подмигнул Астахову.

Толстяк опустил голову и задумался.

– Хорошо! – он встал, одернул пиджак, поправил галстук и зачем– то спустил воду. – Только учтите, я буду жаловаться…

 

16

Девять сорок три…

Опять на пятиминутку не успевает. Литвин выскочил из троллейбуса и побежал к управлению.

Утром, после операции, он проснулся совершенно разбитым. Врач, вызванный на дом, констатировал вегетососудистую дистонию.

За три дня освобождения от работы и два выходных Георгий привык просыпаться не торопясь, по настроению.

Вот сегодня и проспал…

К началу пятиминутки он, разумеется, опоздал безнадежно. Постояв у закрытой двери, решил не ходить совсем. Грех на душу, но уж очень не хочется вот так, сразу после отдыха, снова услышать проповеди «Граммофона».

Решив, что оправдание он найдет потом, Литвин развернулся и направился к себе в комнату. Для очистки совести он решил сразу же засесть за рапорт о проведенной операции.

Георгий исписал целый лист, когда стали подходить ребята. Приятно встретиться с товарищами, особенно в роли победителя. Когда кончились вопросы «как дела» и ответы на них, к столу Литвина подошел Астахов.

– Что творим? – поинтересовался он.

– Посмотри, – предложил Георгий.

Володя сел верхом на стул и взял листок.

– Рапорт написан неверно.

– Ты про что? – удивился Литвин.

– Надо писать на мое имя.

– Как это? – уставился на него Георгий. – А Трубников?

– Пока в отпуске. Со вчерашнего дня. Надеюсь, к нам уже не вернется.

– Вот это да! – изумится Литвин – Чего он вдруг?

– Не вдруг, – усмехнулся Астахов. – Ты что же, думаешь, мы так и позволим за «здорово живешь» съесть своего коллегу? Пришлось мне побеспокоить в госпитале Попова. Он позвонил в политотдел. Мужики там грамотные, разберутся, что почем.

– Таких, как он, вообще, по-моему…

– Ну-ну! Горяч больно. Фантазер… Его тоже не очень укусишь. Как ни кинь, а формально он везде был прав. Другое дело, по существу. Вот он и слинял в отпуск, от греха. А за это время переберется куда-нибудь… Да, а рапорт перепиши. Пока исполнять обязанности зама буду я. И, данной мне властью, объявляю вам, товарищ капитан, замечание за опоздание на пятиминутку! Учтите.

– Есть, так точно, будет сделано! – улыбаясь, выпалил Литвин.

Он еще никогда не был так рад во время получения взысканий.

 

17

Степан Аркадьевич держался с достоинством. Он не хитрил и ничего не утаивал. Отвечал на вопросы подробно и обстоятельно, порой с легким юмором, как тренер футбольной команды на пресс-конференции после проигранного матча.

Что? Какое раскаяние? В его возрасте и с его опытом?! Раскаяния – в прошлом. Пускать слезу будем в суде. Там для этого дают последнее слово. Здесь суд, верно? Просто он любил игру. Азартную, острую. А упустив все шансы, терял к ней интерес. Что ж тогда не рассказать?..

Да, он работал в театральной кассе, около метро. Естественно, хорошо знал, когда и где премьера, куда идут билеты. Конечно, у него ведь была целая группа общественных распространителей. Грех было бы не родиться такой заманчивой идее. Он подобрал себе надежных мальчиков, для которых открыть машину – раз плюнуть. Нет, сам он машины не обворовывал. Он был мозговым центром, интеллектуальным зарядом группы. Перед спектаклем они внимательно осматривали машины, на которых приезжали зрители. Определить кто в театр, кто просто так не сложно. Потом мальчики катались, запоминая, где какая стоит. Что? Да, да: все время на темных «Жигулях». Нет, времени хватало. Солидные люди впритык не приезжают…

Потом Степан Аркадьевич, уже в театре, «пас» кандидатов, определяя на вид самого достойного. Запомнить не трудно – больше двух– трех не выбирал. Проколов практически не было. У вас сколько заявлений? Четыре. Вот видите, всего четыре…

С «Волгой»? Непредвиденный случай. Издержки производства. Совпали номера, а на буквы мальчики не посмотрели. Эта юная небрежность.

Вещи? Нет, вещи они пока не продавали. Торопливость совсем ни к чему. Они на даче у того, с волосами. Да, что на девушку похож. Кстати, известно ли работникам МУРа, что он… это?.. Ах, известно уже… Их тоже задержали?… С поличным?… И вещички?.. Красиво… Так вы уж учтите…

Протокол подписан, но Литвин не отправляет арестованного в камеру. У него вертится один вопрос. Не для протокола.

– Степан Аркадьевич, – спрашивает он, – скажите, а почему Вы ни разу не вскрыли автомобили актеров? Многие из них люди небедные, да и машины паркуют кое-как…

Степан Аркадьевич удивленно и даже чуть свысока посмотрел на инспектора МУРа.

– Да что вы, молодой человек, – назидательно и с чувством легкого превосходства произнес он, – как можно? Искусство же! Храм Мельпомены! Ну представьте, как сможет Андрей Александрович Миронов искрометно сыграть Фигаро, если накануне обчистят его машину?