1

И в годы серые бессилия простого

Вы мне встречались на распутиях души,

Столпы громадные Мечтания святого!

Вы возвышаетесь поднесь в родной глуши,

Один — носясь над ней на исполинских крыльях,

Другой — твердынею обставший рубежи.

О гордый горный царь, пусть ты угряз в усильях,

Но властною главой ты грозен небесам

И степи, что ползет в пыли, в колосьях, в быльях.

В зияньи мертвых скал, в гробнице только — сам,

Ты знаешь — власти нет у неба над землею:

В ее лишь недрах — мощь; за нею дым да гам.

Пускай оратаи потеют над сохою

К сыплют семена из бурой той сумы,

Которой не поднять тебе твоей рукою.

Она не по тебе. Но честь — под сенью Тьмы.

Ты поднял бы суму — в тебе не стало б славы:

Тревожно б ты ходил, как ходим, бродим мы.

Нет, не затем ты рвал к себе небес составы.

Их кованым кольцом ты с земью бы сомкнул,

И был бы мир, — венец, — что Вечность —

шар державы.

Но в бездне ты навек торжественно уснул.

И вещий этот сон. Он ведает: движенье —

Посев и урожай — то издыханий гул.

И так ты превозмог мест, сроков протяженье.

Ты всюду и всегда: иного нет, как ты.

Нет воли — нет судеб, побед ни пораженья.

Дела, тягло лживых, — пары твоей мечты.

И светлый небосвод — то вымысел был воли.

И прах семян сорить — вот тяга суеты.

От века, Святогор, владыка ты юдоли.

 

2

Как вал, восстала высь над ровною землей.

Кто быстр, ширяет тот по всей пустынной шири.

То своевольный смысл, отважный то разбой.

Чем бурный скок да лет — нет лучше силы в мире.

И кто есть плоть и кровь от всех живых стихий,

В оплоте градов — вождь, и вождь — в кровавом пире.

Так! Дивный оборотень, хитрый, мудрый змий,

Ты зорким оком зрел зараз полдень с полночью.

Ты чутким ухом внял трезвонам двух Софий.

Ты чуял, вещий Волх, как корень рос, воочью.

В тебе был сизокрыл-орел, был волк седой.

Проник ты в жнзнестрой, в тела, ко средоточью.

Ты слово знал. В нем свет, в нем жар, в нем — влаги бой.

Заклятье бытия — мечта и разуменье:

То обаяние души — плоти живой.

В размахе Думы — Русь, размер без измеренья.

Рядил ты суд и строй в уделе пущ своем.

H тут же ткнул копьем в стол южного княженья.

Родившись, ты прорек. Разнесся в небе гром.

И ужас обуял животные обличья,

Бежать пустился всяк в глухой и темный дом.

Сознали воды, дебрь, и зверь, и племя птичье,

Что ты — из рода их, преемник всех их сил,

Что целость ты их благ, богатства и величья.

И так ты их постиг, настиг и изловил.

Объем ты скинул, стал мураш — твердынь не стало:

Громады сплоченные царств ты разносил.

А где людская власть до власти той достала?

Что значит пахарь тот с присошком золотым,

Чью сошку взять и несть тебя с дружиной мало?

О гнет земной груди, ползучий, тяжкий дым!

Он в поле от жары и от дыханий пышет,

И семена в земле рождают только им.

Согбенный человек черты по комьям пишет,

По целым дням влачась в сыпучей их пыли.

А смелый, гордый лет тех комьев не всколышет.

Но на лету проник и ты ведь в глубь земли.

Ты в слух свой уловил ее лукавый шепот,

Излучины корней, протоки струй в стебли.

Те тайны из нее исторг твой конский топот,

Когда неистово на воле ты скакал.

И воздух возмущал дружины славный ропот.

К чему тогда соха? Присошек пусть сверкал,

Пусть дело не твое тягаться с тяготою —

Над Русью власть Восторг Души тебе снискал.

И ты без пахаря не тронут нищетою.

Ведь ум ты, чудотвор: ведь ты воззвал к песку,

И рожь произросла волною золотою.

А взял бы ты соху, и туту, и тоску,

Впрягись ты в нудящую лямку плоской дали, —

И ты невольник дней, подобно Мужику,

И суть твою и мощь судьбы пересоздали.

Октябрь 1900