Замысел, подлежащий окончанию

Где же радость? ты спросишь — в спокойном ли зреньи

Иль в сладостных винных парах?

Взирать ли нам гордо, как Бог, на творенье,

Иль дух свой сжигать на пирах?

И как нам отбиться от волка лихого,

Которого тягостный глад

Снедает — от Времени серо-глухого?

Скажи, о бездольный мой брат!

Сражать ли его ежечасно и ясно,

Встречая на каждом шагу,

Что ново всегда и во веки прекрасно,

Всегда на родном берегу?

Иль бойко затравим его за стаканом,

Стаканом с огнистой струей,

Который направим мы к сказочным странам,

Гуляя свободной семьей?

И так разодвинем мы сердца пределы,

И так воскурится алтарь,

Что будет ладьею наш дом отверделый,

И каждый из нас — мореплаватель-царь!

Но дивный корабль обречен на крушенье.

На мертвый заброшены брег,

В слезах изойдем мы от злого лишенья

И горестно кончим свой век.

Что ж делать? ужели проклясть исступленье?

Чем к жизни любовь утолим?

Любя ее, как допустить истребленье

Минут ее Временем злым?

Сама ль не подскажет? Не ею ли, братья,

И страсть эта жить внушена?

Что ж так веселит, что не рад умирать я?

Чем жизнь так блага и красна?

О, вникните… нас со дня на день колышет

И тихий, и быстрый поток.

Но внутренний мир — он собою лишь дышит,

Всем полон, а сам одинок.

Торжественно движутся лета и зимы,

И зори, и ночи, и дни.

И те же они, если мы — невредимы.

А нет нас — прошли и они.

Красуется в них все мой образ нетленный,

Мой образ, и общий наш зрак,

Который устроил движенья вселенной;

Слуга ему — Время, не враг.

Строители — мы, и не в нем мы витаем:

Что в памяти — ныне оно.

На сотни ладов мы его испытаем.

Но чувство — повсюду одно.

Март 1899