Россия, недалекое будущее. Виктор

В этот раз Наталья предусмотрительно натянула памперс, позабыв почему-то о том, что его тоже надо менять. Ну, позабыла – и хорошо, и не надо ей об этом напоминать, а то девушки – существа странные; начнет комплексовать по поводу исполнения Виктором обязанностей сиделки – фиг ее потом в игру загонишь.

Однако он все-таки опасался, что девушка задаст вопрос по этому поводу, когда выйдет из игры. Выяснилось – опасался зря: приняв душ и переодевшись во все чистое, Наталья, не успев даже откусить от притащенного им бутерброда, задумчиво спросила:

– Слушай, Вить, а как можно узнать – получилось или не получилось?

– Что – получилось? – не понял Виктор. – Ты ж играла, должна знать – получилось у тебя, или нет.

Девушка упрямо мотнула головой.

– В игре-то у меня все вышло. Я ж опять Расейняй выбрала, ты знаешь? Так вот, я сделала все, как положено. Мы продержались три с лишним дня, сделали все, как рекомендовал ты… и еще кое-что, и даже сумели связаться со своими, так что остановленная группировка оказалась уничтожена нашей авиацией. А экипаж пробился к своим.

– А как ты погибла?

Девушка подняла недоумевающие глаза.

– Никак. Я ж говорю – к своим вернулись.

– А как ты тогда вернулась… в себя?

Она пожала плечами.

– Захотела вернуться – и вернулась. Я так предполагаю, что дальше сражаться уже будет настоящий лейтенант Силантьев. И, надеюсь, ему удастся убедить своих бойцов, что он – это снова он.

На последнюю фразу Виктор внимания не обратил, его удивило другое:

– Ты что, можешь вот так вот просто вернуться?!

Она неопределенно дернула плечом.

– Любой сможет. Просто остальные, наверное, не знают, что так можно.

Любой, угу. Ха-ха. Особенно Виктор, который и «слиться»-то не всегда может, не говоря уже о том, чтобы всерьез повлиять на ситуацию.

– А почему… не осталась? – осторожно поинтересовался Виктор.

Девушка глубоко вздохнула.

– Знаешь, мне не дает покоя Псков. Ведь Анатолий Андреевич не дал никаких… конкретных указаний, а именно там серьезно можно было повлиять на ход войны.

– Но ведь это сорок четвертый год, а не сорок первый, – зачем-то напомнил программист. Как будто Наталья сама об этом не помнит…

Она снова вздохнула.

– Да понимаю я. Только вот, понимаешь, сидит он во мне, как заноза… А ты, кстати, на мой вопрос так и не ответил.

– На какой? – Он и в самом деле не помнил.

– Как можно понять, удалось ли мне… Ну, смогли ли события, измененные в прошлом, на самом деле как-то повлиять на настоящее?

Теперь пришел черед Виктора вздыхать.

– Знаешь, Наталья… На самом деле я думаю, что, может, эти изменения не будут заметны вот так, сразу…

Она серьезно кивнула.

– А может, вся ваша теория – вообще полная фигня, и здесь никаких изменений не будет вообще. Может, писатели-фантасты правы, и в каждый переломный момент отделяется новая ветка реальности. Ну, по крайней мере в них, в этих ветках, все пойдет по-другому.

 

Россия, недалекое будущее. Наталья

Анатолий Андреевич сказал, что во время мартовских попыток прорвать оборонную линию «Пантера» использовались только стрелковые части, но это оказалось не так. Наступление на нее велось на Черском направлении силами сорок второй и шестьдесят седьмой армий Ленинградского фронта, а в состав обеих армий входили и танковые соединения.

Стало быть, шеф Виктора меня обманул. Зачем?

Поинтересоваться у Виктора? А что он мне может сказать, он же не отвечает за слова своего начальника. Нет, конечно, в Интернете я нашла примерно такую же фразу – сразу в нескольких источниках сообщалось, что неудачей февральско-мартовской попытки прорвать линию обороны являлось именно то, что попытка была осуществлена «одними стрелковыми дивизиями, без специальных частей усиления». Но я ни капли не верила, что Анатолий Андреевич не знал об участии в операции танкистов.

Тогда зачем он мне это сказал? Может, пытался на что-то намекнуть? Заставить о чем-то задуматься? О чем?

Два дня эта мысль не давала мне покоя, а потом я попросту выкинула ее из головы. В конце концов, когда «шеф» – с легкой руки Витька я тоже стала называть Анатолия Андреевича так, – появится, я задам ему этот вопрос. А пока надо заняться чем-то более существенным.

И вообще, вполне возможно – я его просто не так поняла. Да и вообще, никакого отношения к делу это не имеет.

Я обложилась картами – почему-то воспринимать их было проще в бумажном варианте, чем на экране монитора. Никакой подробной информации в Интернете не нашлось, приходилось довольствоваться крохами и складывать мозаику из мелких, разрозненных кусочков.

Сорок второй армией командовал Иван Иванович Масленников – тот самый, который потом стал командовать третьим Прибалтийским фронтом, освободившим в июле Псков.

Эх, почему бы мне не «вселиться» в Масленникова! А еще лучше – в командующего Ленинградским фронтом Говорова!

Угу, размечталась… Может, еще в самого Жукова? Да и потом, Анатолий Андреевич верно говорил, человек не на своем месте может таких дров наломать, что потом и не разгребешь. Но ведь просто объяснить Масленникову ситуацию с позиции двадцать первого века можно было бы?

Значит…

Да, идея, конечно, была безумной, но ведь один раз сработало! А если получилось в первый раз, почему должно не получиться во второй?

Я проберусь к Масленникову и расскажу ему все то же самое, что рассказала своим бойцам под Расейняем. Он мне поверит! Должен поверить! И тогда… Тогда он сам сумеет решить, что и когда надо сделать – мне нужно только наиболее точно обрисовать ему картину. Ведь он-то – профессионал.

Ну, а мне остается только вызубрить наизусть карту, выбрать какое-нибудь подходящее по времени сражение сорок второй армии Ленинградского фронта и не погибнуть в нем – чтобы суметь добраться до командующего.

Так, выбираем место и время… Четырнадцатое февраля сорок четвертого, Псковский район.

Рука привычно нажала «Пуск», и – ничего не произошло. То есть игра, конечно, запустилась, по экрану двигались танки, то и дело окутывающиеся клубами дыма, и все. Никакого «слияния» не произошло.

Я стащила шлем. Что-то случилось? Может, разъем отошел? Нет, все в порядке…

Ну, что же, попробую еще раз. Пускай не пятнадцатое, пускай будет четырнадцатое…

И – снова ничего. Игра, обычная игра. Что-то случилось с мнемопроектором? С самой игрой? Со мной наконец?!

Надо позвать Виктора, пускай разбирается со своим детищем. Надо, но так не хочется. Он… отвлекает меня от мыслей об игре. Не хочу о нем думать – и не буду! Сама разберусь.

Может, просто стоит выбрать сорок вторую армию? Если известно, что в феврале – марте сорок четвертого сорок вторая армия пыталась прорвать оборонную линию «Пантера», так какая разница, что выбрать – место или саму армию. От перемены мест слагаемых, как известно, ничего не меняется.

В этот раз никаких сложностей не возникло: почти сразу я почувствовала тяжесть полушубка на плечах, вдохнула свежий, пахнущий хвоей воздух. Получилось! Только… только ведь раньше в игре такой опции, кажется, не было?

 

Советский Союз, 15 февраля 1944 года, место действия неизвестно. Наталья

В игру я попала удачно: на фронте царило затишье. Конечно, периодически постреливали – то немцы, то наши, – но серьезных боевых действий не предпринималось.

– Командир, пехота в гости приглашает. Первая стрелковая.

Я кивнула. В гости – это хорошо. Да и, может, узнаю что-нибудь полезное. А то влезть в игру – влезла, а никакого четкого плана у меня до сих пор нет. Интересно, научусь я когда-нибудь сперва думать, а потом делать? С другой стороны, как говорится, «мужчины, в отличие от женщин, прежде чем совершить ошибку, сперва все тщательно продумывают».

А я продумывать не могу – либо «попрет», либо – нет. Ну, будем надеяться, что все-таки «попрет».

В большой землянке было тепло.

– Умеет устраиваться пехота, – с завистью сказал Федюков, доставая из внутреннего кармана шинели бутылку настоящей водки. Уж кто-кто умеет, так это он, старшина Федюков; и где, спрашивается, раздобыл? С пятнадцатого мая сорок второго года ежедневная выдача водки личному составу была прекращена, за исключением «военнослужащих частей передовой линии, имеющих успехи в боевых действиях против немецких захватчиков», а также праздничных дней. Но, подозреваю, далеко не вся «огненная вода» доходила до тех, кому полагалась по закону, оседая в заначках предприимчивых снабженцев или еще кого.

– Вайганов гармонь новую раздобыл, – шепнул парень с лейтенантскими погонами, имени которого я, хоть убей, не могла припомнить.

Вайганов, невысокий курносый крепыш, упрашивать себя не заставил: умостился на низкой скамье, широко расставив ноги, тронул лады…

– Запевай, Федор.

– «Катюшу», товарищ лейтенант!

– «Катюшу» давай!

Лейтенант Федор, совсем молоденький, с румянцем во всю щеку, длинными ресницами и влажными карими глазами похожий на девушку, затягивает «Катюшу», потом «Синенький скромный платочек», в котором куплетов оказалось почему-то в два раза больше, чем я знала, потом «Я уходил тогда в поход». Дальше я уже не слушала.

Вышла из землянки, хватанула полной грудью свежего, морозного воздуха. У меня есть карандаш, двусторонний – с одной стороны синий, с другой – красный. Я нарисую все, что знаю о линии «Пантера», и пойду к командующему – ну, не отправляться же к нему с пустыми руками?

Бумага тоже нашлась в кармане полушубка – лист мятый, но большой. Чтобы нарисовать основное – хватит, а потом, когда меня пустят к карте, я покажу уже на ней…

– Это что же ты, сука, делаешь?!

Незнакомый человек в офицерском полушубке стоял надо мной, и при свете звезд я хорошо видела его белые от гнева глаза и побелевшие костяшки пальцев, сжимающие пистолет.

– Я…

– Ах ты ж, фашистская морда!

Ударил он меня в висок – так почему же рот полон крови? Я сплюнула; кровавый сгусток, в середине что-то светлое. Зуб.

– Погодите, товарищ майор…

– Товарищ?! Твой сраный фюрер тебе товарищ!

Хруст, и небо стало стремительно заваливаться на меня. А вокруг со странным звуком порхали звезды.

– Карты он рисует… – Голос гулкий, как будто майор кричит в колодец. Почему я сижу в колодце?

Майор коротко замахивается и бьет прямо в лицо. Звон в ушах, по лицу течет что-то горячее, попадает на губы. Я облизываю – кровь.

– Отведите меня к товарищу Масленникову, – говорю я. Вернее, пытаюсь сказать, потому что получается у меня совсем другое: «Одвыддыды бедя…» Еще бы, попробуй поговори разборчиво, когда у тебя расквашен нос и не хватает половины зубов.

– Я тебя щас отведу, – зловещим шепотом произносит майор. – Я тебя шас так отведу!

Я снова прихожу в себя в какой-то темной комнате. Не землянка – именно комната. Стол темного дерева – полированный, как ни странно. За столом – невысокий сухощавый человек в пенсне и в гимнастерке без погон, рядом – давешний майор; у майора дергается щека, видимо, последствия контузии.

– Расскажите нам, кому вы собирались передавать план укреплений, – бесцветным голосом говорит сухощавый.

Этот, по крайней мере, производит впечатление вменяемого человека.

– Я хотел передать эти планы товарищу Масленникову.

Сейчас я почти не шепелявлю.

Сухощавый снимает пенсне, двумя пальцами протирает глаза и водружает пенсне на место.

– Поясните, кто такой Масленников.

Я обалдеваю. Что значит, кто такой Масленников?! Это – командующий сорок второй армией, буквально на днях он будет назначен заместителем командующего Ленинградским фронтом, а еще через месяц – станет командовать Третьим Прибалтийским.

– Я требую отвести меня к командующему армией.

Майор подскакивает на своем стуле. Хороший такой стул, дубовый, с высокой спинкой – и почему, спрашивается, я замечаю такие детали? Может быть, потому, что здесь, именно здесь и сейчас такому стулу не место?

– Вы в вашем положении, господин хороший, требовать ничего не в праве, – слегка поморщившись, сообщает человек в пенсне. – В ваших интересах, господин шпион, простите, не знаю, в каком вы звании, сообщить все. И прекратите нести бред о Масленникове – ни за что не поверю, чтобы немецкая разведка работала настолько плохо.

Я вообще перестаю что-либо понимать. Где я вообще нахожусь?! И что происходит?!

– Повторюсь, – почти ласково произносит беспогонный, – в ваших интересах говорить только правду.

Правду? А и в самом деле, у меня нет другого выхода. К тому же в Расейняе получилось – почему бы и не попробовать здесь?

– Я из будущего, – говорю я и жду реакции. Майор багровеет, рука его тянется сперва к вороту, потом, словно передумав, к кобуре.

– Спокойно, майор, – бросает сухощавый, а затем – уже мне. – Ну, продолжайте, продолжайте.

Я продолжаю. Я говорю хорошо, вдохновенно – под Расейняем у меня получалось куда корявее.

Беспогонный выслушал меня до конца, ни разу не перебив и не дав сделать это майору, и, когда я, уже испытывая облегчение – кажется, поверили! – окончила свою «пламенную речь», он все с тем же благожелательным выражением на худом лице, с которым слушал меня, и с той же ласковой интонацией произнес:

– Ну, видите, товарищ Мельников, господин решил сыграть в сумасшедшего. Только, – теперь он повернулся ко мне, – господин шпион, должен заметить, что актер из вас никакой. И фантазия подводит. Ладно. – Он резко приподнялся, хлопнув обеими ладонями по столу. – Мельников, выводи. Необходимые протоколы я оформлю, подпишешь потом.

– При попытке к бегству? – деловито уточнил Мельников, к которому вернулся нормальный цвет лица.

Сухощавый кивнул.

– Погодите! – так я еще никогда не орала. – Погодите! Я правду говорю! Выслушайте меня!

– Мы вас уже выслушали, любезный. – Худое лицо обрело медальные очертания. – Вы ведь офицер, и прекрасно понимали, на что шли. Думаю, вам известно, какова участь шпионов согласно законов военного времени. Вы, насколько могли, исполнили долг перед своей страной, мы исполняем свой долг перед нашей. Ведите себя достойно.

Он отвернулся, похоже, потеряв к происходящему интерес.

Что же делать?! Умирать мне не в первой, в этом уже ничего страшного нет, но моя миссия?! Как же Псков?! Неужели ему суждено все-таки быть освобожденным только в июле?! А многим тысячам людей суждено погибнуть, штурмуя «Пантеру»?!

Попытаться еще раз поговорить с майором?

– Иди-иди. – Ствол больно ткнулся в спину. Меня выводили в одной гимнастерке – правильно, зачем трупу полушубок? И мерзнуть мне, судя по лицу майора, недолго.

– Послушай, майор…

Он презрительно цвиркнул слюной на снег.

– Иди-иди, фашист. Тут твоя агитация не сработает.

– Послушай, я понимаю… Только… передай бумагу – ну, ту, что у меня отняли, генералу Масленникову. Это… это примерный план оборонной линии «Пантера», он пригодится! – От отчаянья я почти плакала.

В этот раз он сплюнул с куда большим презрением.

– Какая, к хренам собачьим, «Пантера»?! Может, ты и впрямь псих? Тогда прости – цацкаться с психами у меня все равно времени нет. Куда тебя девать-то?

Если садануть его по руке, он выронит пистолет: слишком отвлекся на рассуждения, отреагировать успеет вряд ли. Я его оглушу. Далеко мне, правда, не убежать, но мне далеко и не надо: до первого мало-мальски вменяемого командира, который объяснит мне, что происходит…

Я успела только ударить его по руке – слишком слабо, или это он крепко держал пистолет?

– Ах ты ж, тля фашистская!

Он выстрелил почти сразу, но мне казалось, что пуля летит долго, долго, я еще успею увернуться, а потом объяснить, что он не так меня по…

 

Россия, недалекое будущее. Виктор

Мягкий стук тела об пол. Он подскочил к упавшей девушке, схватил за руку… Есть пульс! Теперь померить давление – Илья Семенович оставил ему очень четкие указания, что делать, если у Натальи вновь повторится приступ. Но анализатор моргал зеленым, давление было в норме. Что же тогда не так?!

И потом – сейчас она была в игре всего пару часов. Почему же ей стало плохо?

Нашатырь! Бабка всегда говорила, что «лучшего средства для прочистки мозгов нет», и заставляла внука держать пузырек в аптечке. Бабка умерла, и непутевый внук о ее наказе забыл. А когда Наталья в прошлый раз в обморок грохнулась – вспомнил. И почти сразу купил резко пахнущую жидкость.

И действительно – помогло! Сначала нос девушки словно ожил сам собой, дернулся, потом затрепетали веки, а потом она одновременно и попыталась сесть, и оглушительно чихнула.

– Фу… Что за гадость? – Она приложила руку к груди и поморщилась, как будто у нее болело сердце.

– Что с тобой случилось?

Она удивленно качнула головой.

– Меня расстреляли! Представляешь себе?!

– Расстреляли?

Пожалуй, ей надо сперва что-нибудь успокоительное дать, а уж потом – расспрашивать. Только что – успокоительное-то? А, здесь в шкафчике он видел чай с мелиссой. Не бог весть что, но все же…

Наталья продолжала прижимать руку к сердцу.

– Сейчас я чай сделаю…

Она кивнула.

– Я в душ.

Пошла покачиваясь, но вроде ровно.

У него и в мыслях не было подглядывать за девушкой – зачем? Он ведь не пятнадцатилетний прыщавый юнец, подсматривающий в щелочку, как одноклассница поправляет колготки. Просто как-то получилось само – никаких звуков не было слышно, он решил, что девушке снова стало плохо, быстро прошел к ванной и замер: Наталья стаскивала через голову футболку, а слева, там, где расположено сердце, темнела круглая отметина.

Виктор быстро сделал несколько шагов назад. Кажется, не заметила… Только откуда у нее шрам? Ему доводилось видеть следы от огнестрельных ранений не единожды, и сомнений в его происхождении не оставалось. Только вот – был ли он раньше или появился после этого самого «расстрела»? Спросить нельзя – решит, что он подглядывал… Но Анатолий Андреевич нечто подобное рассказывал об одном из игроков – аватар того горел в танке, а у «донора» потом оказались ожоги…

Об этом нужно будет рассказать шефу…

– Слушай, Вить…

От неожиданности он чуть не уронил чайник.

– Что?

– Я вот тут подумала… Чего мне, спрашивается, дался этот Псков? Ну, древний город, жаль, что фашисты его почти уничтожили, но ведь это – не переломный момент, верно? Ведь если изменить ход войны в сорок первом, то ничего они взорвать все равно не успели бы. Как ты думаешь?

Виктор осторожно пожал плечами. Анатолий Андреевич велел девушку больше в выборе сражений не ограничивать, дескать, пускай «тренируется», но и навязывать свою точку зрения запретил.

– Ну, лично я бы действительно выбрал сорок первый, – признал он. – Ведь, возможно, войну вообще можно было в сорок втором окончить. Ну, это если что-то попытаться менять. А если просто… Если просто, то я бы взял Ясско-Кишиневскую операцию, она, на мой взгляд, была проведена просто блестяще. Заодно там можно было бы многому научиться.

Девушка махнула рукой.

– Научиться… Только в книжках люди учатся на чужих ошибках, и потом – я ж практически рядовой танкист, чему я научиться смогу, если даже целиком задачу понимать не буду? Только ее часть… И вообще, не хочу пока об игре говорить. Может, пообедаем? А то безумно есть хочется.