Россия, недалекое будущее. Виктор

– …лишь бы калекой не вернуться.

Он опять что-то пропустил. Интересно, что за тенденция такая – попадать в разгар боя или – вот как сейчас, когда затишье, в разгар разговора? Хотя грех жаловаться: в последнее время, пожалуй, именно с того момента, как они поселились тут, в бункере, у него стало получаться «слияние» всякий раз, как он садился играть. Может, это каким-то образом Наталья влияла? Да нет, вряд ли, хотя раньше у него такого процента «попаданий» не было…

– Дурень ты, – со вздохом сказал заряжающий. – Как есть – дурень. Ну, понятное дело, невесты по молодости лет у тебя еще нету, а о родителях ты, дурак, подумал?! Такое говорить может только тот, у кого своих детей нет! Ты даже представить не можешь, каково это родителям – получить похоронку на сына! Я-то на собственной шкуре прочувствовал…

Он замолчал; загорелая, широкая ладонь с сильными пальцами дергала и дергала за ус, и Виктор не мог отвести от нее взгляда.

Заряжающий походил на дядю Васю, соседа. Тот получил похоронку на сына, воевавшего в одной из «горячих точек», и за два месяца буквально сгорел от скоротечной саркомы. Жена его, тетя Валя, не успела даже как следует оплакать сына – на руках оказался тяжело умирающий муж. А через два дня после похорон дяди Васи вернулся Мишка – живой и даже невредимый.

– Видал я такого одного, – вставляет мехвод. – Без ног, без руки. Малец правильно говорит – лучше на месте сдохнуть. Вон у меня жена – любит, ждет. Рада будет любому. А и в самом деле вернусь таким вот обрубком… Она ж слова не скажет, но ей-то – за что такая мука?

– Командир, а вы что думаете? – интересуется наводчик, красивый чернявый парень. На «мальца» он никак не тянет, но и заряжающий, и мехвод – порядком старше. Он для них – малец. А для Виктора? Ему-то сколько тут?

– Я думаю… – ответил Виктор и испугался собственного голоса. Он непривычно тонкий, высокий. Вообще – странный.

– Ну, вот вы – женщина. Хотели бы вы вернуться домой без рук-ног?

Он – женщина?! Виктор осторожно, так, чтобы никто не обратил внимания, скосил взгляд. Точно – женщина! По крайней мере некоторые признаки имеют место быть.

Он едва сдержал смех. Анатолий Андреевич хотел, чтобы Наталья попала в сознание танкистки-женщины; зачем ему это было нужно, Виктор не знал, но такого, наверное, даже шеф предположить не смог бы.

Виктор растерянно молчал, и экипаж понял это молчание по-своему.

– Чего ты прицепился, – раздраженно говорит заряжающий. – Для женщины все вообще по-другому. Если она мать, то она в первую очередь о детишках думать должна; с руками или без рук, а мать есть мать. Дитям любая матка нужна. Моя-то померла, когда мне одиннадцать годков было, я малых-то отцу помогал рьстить, и, когда он мачеху привел, я-то попервой удила-то закусил. А малые – они к ней сразу сердчишком потянулись, потому как без мамки даже щенкам плохо живется. А уж и подавно – человеку. А молодая-то деваха, особливо ежели в голове совсем пустота, та и без руки какой-нибудь левой, и то жить не схочет.

– А все-таки, командир, ответьте, – «малец», который совсем и не малец, настойчив. – Что бы вы предпочли? Вернуться домой калекой или сразу погибнуть на месте?

Виктор задумался. Был бы мужиком – ответил, пожалуй, не задумываясь. Конечно – живым! Если, понятное дело, сохранить способность передвигаться самостоятельно, да еще обихаживать себя самому. Ног нет – не беда; Маресьев без ног летал даже. А вот если лежать колодой, тогда, пожалуй, лучше смерть. А вот для женщины, девушки?

На секунду он представил себе Наталью – она сидит на столе, как любит это делать, и болтает ногами. А вернее, обрубками: ниже колен ног у нее нет.

Видение получилось таким ярким, красочным, что Виктору даже пришлось помотать головой, чтобы отогнать его.

Как раз вчера Наталья читала ему вслух об одной женщине-танкистке, Марии Логуновой. Она служила механиком-водителем, в результате ранения лишилась обеих ног, но сумела все-таки вернуться в строй, в свою учебную бригаду, готовила радиотелеграфистов для танковых войск.

– Вот это серьезно, – задумчиво прокомментировала тогда девушка. – Знаешь, погибнуть, защищая свою Родину – это, конечно, тоже подвиг, но… Но суметь выжить, вернее – не суметь даже, а заставить себя жить, когда не хочется, но – нужно…

Стало быть, сама Наталья считала, что женщине в такой ситуации жить не должно хотеться? Хотя – она-то как раз, как только что высказался заряжающий, «молодая деваха». Детей нет, мужа нет, а гордость есть. Гордость, которая не позволит два раза подряд вытерпеть взгляд любимого человека, в котором вместо любви будет жалость.

– Не знаю, мужики, – честно ответил Виктор. – Вообще было бы неплохо дожить до Победы и вернуться домой невредимым… мой…

Интересно, как быстро сама Наталья привыкла к тому, что она в игре – мужик? Он никогда не обсуждал с девушкой эти вопросы, но ведь… Черт, ведь физиология же!

Сразу почему-то припомнилась реклама, которую крутят чаще, наверное, всех остальных, вместе взятых: «Чувствуй только уверенность», и – рука, выливающая из колбы на прокладку что-то ядовито синего цвета. А если у него эти самые, как их… критические дни?! Интересно, женщины что-то чувствуют в это время или нет? Ну, то есть ощущают, что… Блин, об этом даже думать-то неприятно – о том, что такое может происходить с тобой.

На лоб легла прохладная рука.

– Вить, что случилось-то?

С перепугу он заорал.

Тут же щелкнул выключатель. Он – в том месте, куда их поселил шеф, в своей постели, а на кровати сидит Наталья и щупает его лоб.

– Тебе что, кошмар приснился? Ты кричал.

Виктор невесело усмехнулся. Кошмар, да еще какой. Кому расскажи – не поверят. А если поверят, то сразу засмеют.

– Да нет, ничего.

Наталья глядела участливо, а он вдруг почувствовал неловкость. Двусмысленная ситуация, согласитесь: ночь, полуголая девушка в его комнате, приглушенный свет… Бесстыжие глаза, сколько Виктор ни старался их отвести, все время утыкались в, гм, если не в вырез ее футболки, так в голое бедро.

– Воды дай мне, пожалуйста…

Голос прозвучал хрипло, и Виктор сто раз проклял себя.

– Сейчас.

Девушка убежала в кухню, через секунду появилась, держа в руке запотевший стакан с минералкой.

– Держи.

Он жадно выдул всю воду. Попросить еще?

– Я так и думала, что тебе мало будет. – Наталья кивнула и жестом фокусника достала из-за спины бутылку.

В стакан, булькая, полилась тугая струя.

– Может, что-то еще?

Угу, тебя, дуреха ты малолетняя. Кем надо быть, чтобы вот в таком виде припереться к взрослому здоровому мужику посреди ночи и не понимать, какой эффект производит твой внешний вид?

А может, она все понимает? Ей, в конце концов, не шестнадцать лет и даже не восемнадцать. Да у нее и парень был. Стало быть, специально?

До сих пор Виктор с женщинами как-то особо не заморачивался. Ощущал себя охотником: догнал, завалил, съел – побежал дальше, за следующей жертвой. И, наверное, окажись на месте Натальи любая другая девушка – результат был бы… гм, понятно каким. Но с Натальей он почему-то не мог так поступить. Потому ли, что за эти дни, проведенные вместе, просто сроднился с ней, ощущая себя кем-то вроде старшего брата? До сих пор он как-то не задумывался об этом… А может, это любовь? Да ну, глупости, любовь бывает не такой. Он был влюблен в юности, влюблен очень сильно, и получил, что называется, «фэйсом об тэйбл». После этого в таких играх он больше не участвовал, благо всегда находились девушки, готовые к отношениям без обязательств. Ни к чему не принуждающие встречи – просто, что называется, для взаимного удовольствия. А сейчас? Что он чувствовал сейчас к сидящей на его постели девушке, кроме, понятное дело, того, что полагается испытывать здоровому мужику, которому нет еще и сорока, когда на его кровати сидит полуодетая девица двадцати пяти лет, причем достаточно привлекательная…

Он, похоже, запутался окончательно.

– Слушай, Наталья, иди-ка ты спать. – Прозвучало достаточно раздраженно.

Ну, ничего – сейчас по ее реакции поймем, приходила она «с корыстными целями» или и в самом деле просто не сообразила, какое впечатление на него должен произвести ее вид.

Девушка кивнула.

– Спокойной ночи. Кстати, в кухне аптечка есть, в аптечке – валерьянка. Может, выпьешь на всякий случай?

Вот еще! Не хватало ему всякую ерунду пить! Валерьянка – это для барышень, вернувшихся с неудачного свидания.

– Да я и так засну нормально.

Она дошла до двери, на пороге повернулась, лукаво улыбнувшись:

– Ты-то заснешь. А другим, по-твоему, спать уже и не надо? Кричал так, что уж лучше бы ты перфоратором стену долбал – все тише было бы. Ну, ладно, спокойной ночи.

Наутро Виктор испытывал неловкость, Наталья – нет. Ну, или удачно делала вид.

Он сел за комп, но работа не шла.

Надо было отвлечься… от дурацких мыслей, которые мешали работать.

– Наташ, у меня к тебе просьба, – он слегка замялся. Поди тут сформулируй: девчонку-то он все время к порядку призывал, а сам собирается нарушить распоряжение Анатолия Андреевичу: ведь шеф запретил ему играть.

– Поиграть хочешь, – догадалась девушка.

Виктор кивнул. Играть он сам начал от того, что ему нужно было отвлечься от работы, когда случалась какая-то трудноразрешимая проблема, на которой он «застревал». Сейчас он тоже «застрял», правда, с работой это никак не связано, но Наталье об этом знать не нужно. По крайней мере пока.

– Да, что-то работа не идет, – бросил он небрежно, – не могу как следует сосредоточиться.

Девушка кивнула.

– Ага, я раньше тоже с помощью игр расслаблялась. Ну, да ты знаешь.

Ага, в «шарики» она резалась – именно с этого все и началось. Совсем недавно, трех недель не прошло, а кажется – целая вечность…

– Ну, а с помощью «танков» я расслабиться не могу, – она засмеялась. – Может, и тебе выбрать что попроще?

Он качнул головой.

– Ты забываешь о том, какой у меня коэффициент. Я так глубоко, как ты, не погружаюсь. Могу продержаться в бою всего-то пару часов, потом «вывалюсь». Как раз самое оно.

Она кивнула.

– Так что мне делать-то?

Виктор вздохнул.

– Да ничего особенного. Главное, не лезь без меня в игру, хорошо?

Она засмеялась.

– Ну, если всего пару часов, то я потерплю. Слушай, прежде чем ты играть начнешь…

У него екнуло сердце. Заговорит о ночном происшествии?

– Ну?

– Как ты думаешь, а что в квартире у Сильвестра могли искать? Ну, с аквариумом мне вообще не понятно.

Он, чувствуя раздражение, пожал плечами.

– Да кто ж его знает? Ну, может, искали что-нибудь, что могло быть в аквариуме спрятано…

– Бриллианты? – девушка усмехнулась. – Честно говоря, сильно сомневаюсь. А другого я ничего и придумать не могу.

– Воображение слабое, – буркнул Виктор. – Может, какой-нибудь информационный кристалл.

– Кого?!

– Кристалл информационный, – со вздохом повторил программист.

Девушка хлопала глазами.

– Ну, что ты ерунду говоришь, – неуверенно произнесла она. – Какой кристалл? Я с тобой серьезно говорю, а ты прикалываешься! Гель-кристаллы – это что-то из фантастики. Что-нибудь из следующего, а то и позаследующего столетия…

Виктор покачал головой.

– Ты вообще о развитии вычислительной техники что-нибудь читала? О появлении первых CD? О флешках? О том, что за двадцать лет в конце прошлого века тактовая частота процессора выросла в пятьсот раз? От четырех мегагерц до двух гигагерц? А какова тактовая частота сегодня? Знаешь, я тебе о собственных впечатлениях могу сказать: когда я первый CD увидал – офигел просто. До этого дискеты были на пять с четвертью дюймов, потом на три с половиной дюйма появились. Ее объем – меньше полутора мегабайт, вернее, 1,44.

– Так что, гель-кристаллы существуют на самом деле? – шепотом поинтересовалась Наталья.

Виктор усмехнулся. Когда он говорил на профессиональные темы, «держать лицо» получалось куда лучше.

– Ну, гель-кристаллы – пока фантастика, а может, таковой и останутся. А вот что разработки кристаллических носителей информации уже активно ведутся, об этом я слыхал.

– А сам видел?

Он снова покачал головой.

– Нет, сам не видел. Но знаю, первые результаты уже есть.

– Ну, если только первые – то откуда такому кристаллу быть у Сильвестра.

Виктор пожал плечами. Разговор начинал его раздражать.

– Наташ, чего мы переливаем из пустого в порожнее? Ты задала вопрос, я высказал предположение – не более того. Скорее всего, никакого кристалла у него и не было…

У Наташи вдруг загорелись глаза:

– А вдруг… А вдруг благодаря нам новые технологии появятся быстрее, а? Как думаешь? Может, Советский Союз выйдет из войны с меньшими потерями, промышленность будет восстановлена быстрее, и…

Виктор вздохнул.

– Нат, я не люблю делать… необоснованные прогнозы.

– Ты… не веришь в то, что у нас что-то получится?

Программист пожал плечами.

Если бы что-то получилось, наверное, какие-то изменения уже были бы заметны. А может, и нет – ребята из исследовательского говорили, что изменения начнут проявляться не сразу. Да и девочку расхолаживать не стоит – она должна верить в собственные силы, только тогда у нее что-то получится.

Наталья восприняла его молчание по-своему:

– По-моему, тебе просто не охота со мной разговаривать. Так сильно в игру хочется? Ладно, играй тогда. Не буду тебе мешать.

И вышла из комнаты.

 

Советский Союз, 7 декабря 1941 года. Деревня Крюково. Виктор

Тихо. На ветвях дерева – стайка снегирей. Удивительно – они размером с воробья, может, чуть больше, а раньше Виктору казалось, что птичка эта должна быть крупнее. Снегирихи бурые, грудки самцов красные как кровь…

На соседнем кусте суетятся синички – штук тридцать, не меньше. Две молоденьких медсестрички кормят синиц с рук хлебными крошками, только одна сняла варежку и высыпала крошки прямо в ладонь – к ней синички подлетают чаще, а наиболее смелые даже садятся на окоченевшую ладошку. Вторая, в варежках, к ней почти не летят, и выражение лица у девушки чуть обиженное. Совсем молодые девчонки, лет по двадцать максимум.

Первая что-то говорит, потом они обе заливисто смеются. Мирная, спокойная картинка, никак не вяжущаяся с тем, что начнется здесь буквально через несколько минут.

Они неподалеку от станции Крюково, крохотного населенного пункта, который, может, и не вошел бы в историю Великой Отечественной, как не вошли сотни и тысячи других деревень и городков, если бы Крюково и расположенная неподалеку деревня Матушкино не стали последними населенными пунктами, захваченными фашистами в битве под Москвой. Здесь сложила головы не одна сотня солдат и офицеров – кавалеристов, пехотинцев, танкистов, но дальше враг не прошел. «Автобус на Москву запаздывает», – шутили фрицы раньше. После этих боев они уже так не шутили.

Станция уже несколько раз переходила из рук в руки. Уже вроде все известно: и то, что любые мало-мальски сохранившиеся каменные здания превращены немцами в огневые точки, немецкие танки врыты в землю. Немцы хорошо подготовлены, хорошо оснащены, но советских воинов ведет вперед ненависть, благородная, та самая, которая «рядом с любовью живет».

Девять тридцать. Начинается артподготовка. Сперва что-то ахнуло – гулко, ошеломительно, потом к звуку «катюш» добавился гул гвардейских минометов.

Потом артиллерийская канонада замирает, и ровно в десять часов в воздухе с треском лопаются сигнальные ракеты. Первая, вторая, третья кроваво-красная вспышка… Это – сигнал к наступлению.

Справа идет в атаку конница генерала Доватора. Вообще-то раньше Виктор считал конницу архаизмом, которому в «войне моторов» нет места. Считал до тех пор, пока не прочел сперва работу единственного не дожившего до Победы маршала Бориса Шапошникова «Конница». Труд заинтересовал, но до конца так и не убедил. Потому что красивые, логичные построения вдребезги разбивались о сложившиеся представления о событиях Великой Отечественной. Массивные, громоздкие, почти неуязвимые немецкие танки, а против них – всадники на легких, тонконогих конях, которых жаль почти так же, как и самих кавалеристов: те хоть понимали, за что умирают, а кони?

Кавалерийская атака выглядит красиво, прямо сердце щемит.

– …хорошо, фрицы не заминировали…

И в самом деле, не заминировали. Во-первых, были уверены, что удержат. А во-вторых, уже столько раз они тут наступали и отступали сами, а что может быть глупее, чем подорваться на собственных минах?

– Впереди немецкие танки, – обернувшись, сообщает радист. – Велено подпускать поближе, чтобы ни один не ушел!

Велено… И так понятно, что подпускать надо поближе – только вот нервы иногда подводят танкистов точно так же, как и артиллеристов, и пехотинцев…

А вот их уже и видно, голубчиков. Впереди, вымазанные серой краской – не выкрашенные, а именно, измазанные, – два «Артштурма», переваливаются тяжело, словно откормленные гусыни. Следом тяжелый восьмиколесный бронеавтомобиль Sd.Kfz.231. Все густо облепленные автоматчиками, как листья капусты бывают облеплены тлей. Кроме бронеавтомобиля, понятное дело: это, скорее всего, командирская машина.

На лобовой броне передней самоходки отчетливо виден череп, под ним – скрещенные кости. Пираты, блин. Влупить бы ему… по этому черепу. Жаль только, что лобовую броню фиг пробьешь.

Идущая первой САУ вдруг уклоняется влево, подставляя бок. Бок, самое беззащитное место! Почему она выполнила именно этот маневр? Да какая, нахрен, разница, почему! Главное, такой шанс невозможно упустить!

– Бронебойно-зажигательным… угломер десять… Огонь!

Ослепительная вспышка, оглушительный грохот, вздыбленные, вывороченные бронелисты крыши корпуса, сорванные и отброшенные далеко в стороны крышки люков. И дым – черный, жирный. Ну, удачнее попасть, пожалуй, было бы трудно; судя по всему, как в той песне «взорвался весь боекомплект». О судьбе автоматчиков, понятное дело, и спрашивать не стоило…

Но еще три машины пока целы, расслабляться не приходится.

Автоматчики сыплются с брони на снег, как спелые абрикосы. Стрелок приникает к пулемету – ему отдавать приказ не приходится.

– Бронебойно-зажигательным… Огонь!

Бронеавтомобиль горит – медленно, как-то неуверенно. Появляется вторая самоходка, обходит горящую машину.

– Заряжай.

Зачем он произносит это? Унитар давным-давно в казеннике, экипаж работает, как часы.

Залп! Угу, экипаж-то – как часы, а командир как кто? Явно как кто-то косорукий – «Артштурм» продолжает движение.

Тяжелые артиллерийские кони подвозят противотанковую пушку. Им тяжело, коням, по такому-то снегу… Бойцы слаженно и аккуратно снимают орудие, залп сливается с залпом их пушки – и немецкая САУ начинает вращаться на месте с перебитой гусеницей и вывороченным ведущим колесом. Еще один сдвоенный залп – удивительная синхронность! – и она начинает гореть.

Откуда-то слева поднимается столб черного дыма.

Артиллеристы дают еще один залп. Второй. Еще не видно результата, но зато слышно – в атаку пошла кавалерия. Рано, рано! А если самоходка не уничтожена? Как ее тогда добить? Стрелять по своим? А врага-то ничто не ограничит…

Но буквально через несколько мгновений становится ясно: «Артштурм» уничтожен. Немецкие автоматчики пытаются драпать и падают, скошенные автоматными очередями и порубленные шашками.

– Эх, я когда-то тоже хотел в кавалерию, – вздыхает вдруг мехвод, с момента наступления не издавший ни единого звука, кроме, разве что, сосредоточенного сопения.

– Ну а теперь как? Не жалеешь, что не попал? – насмешливо спрашивает заряжающий.

– Не-е, – тянет механик, – мой коник – всем коникам коник! Ни на кого его не променяю! Он у меня самый лучший! Самый быстрый, самый мощный…

– Ага, и навоза не производит, – бросает заряжающий, и весь экипаж с Виктором во главе ржет.

Короткая передышка – до следующего приказа. На левом фланге немецкая пехота при поддержке танков пошла в наступление, надо поддержать. Ну, что ж, на левом так на левом.

Ярко пылает какое-то строение, по виду – сарай. Неподалеку виднеется брошенная пушка, около нее на снегу лежат убитые, очевидно, бойцы расчета.

Трупы, трупы – темные пятна на белом снегу. Впрочем, не настолько он теперь и белый, местами обильно заляпан алым. Наступление здесь почти захлебнулось, но только – почти.

Теперь атака повторится. Повторится столько раз, сколько нужно, чтобы наконец выбить отсюда фашистов. Столько раз, на сколько хватит сил, а потом, когда они кончатся, повторится еще.

Небо снова расцвечивается красными ракетами.

Вперед!

Равнина кипит белыми выбросами снега и черными – земли. Это слева бьет немецкая батарея. В ответ рявкают наши пушки. Скрежет танковых гусениц сливается с грохотом выстрелов, громким «ура», конским топотом… Они продвигаются вперед, вспахивая снег, несмотря на вздымающиеся то тут, то там огненно-дымные фонтаны земли.

Батарея мешает, как заноза в пятке.

Соседняя машина горит, выбрасывая вверх клубы дыма; Виктору не видно бортового номера, а узнавать среди чада и пламени выпрыгивающих в снег танкистов он так еще и не научился. Да и невозможно это.

Посреди поля застыл немецкий танк; башня с длинной пушкой, увенчанной грибообразным дульным тормозом, сворочена набок, люки вышибло взрывом.

А что там справа впереди шевелится?

Молоденькая санитарка или медсестричка – одна из тех двоих, кормивших совсем недавно синиц. Молодая, но какая умелая! Действует спокойно, без лишней суеты – пережидает разрыв, вскакивает на коленки и быстро ползет вперед.

Девушка здесь одна. Интересно, а где же вторая? И как эта оказалась здесь – чуть ли не впереди атакующих войск?!

Он едва успел задаться этим вопросом, как немецкая батарея снова жахнула, высокий снежный фонтан, казалось, достиг до низкого, свинцового неба, а когда снег, наконец, обрел новое место, маленькая фигурка больше не поднялась.

– Бери чуть левее, – зло велел Виктор. Немецкая батарея не являлась его целью, у него имелся совсем другой приказ, но сейчас это не важно.

Можно, конечно, попытаться стрелять и на звук, но он не настолько уверен в себе, а тратить снаряды впустую совсем не хочется.

– Быстрее.

Сосредоточенный, мрачный мехвод кивает.

Губы его сжаты в одну белую линию.

Грохот. Страшный. Как будто он сидит внутри огромного колокола, а снаружи кто-то лупит по нему обрезками стальной арматуры. Танк подпрыгнул, на секунду показалось – все, подбили, но – нет, движется дальше. Снаряд попал прямо в лоб, но броня выдержала удар.

Внутри почти нечем дышать от пороховых газов, но это кажется таким несущественным!

Взрыв – и танк кренится на левый бок, потом дергается, словно раненое животное.

– Из машины!

Не удалось им достать немецкую батарею. Ну, и ладно – другие достанут. А они пойдут в атаку с пехотой; сам Виктор готов рвать зубами глотки фашистским псам. Чувство ненависти вперемешку с азартом боя перехлестывает через край.

Выбраться они успели. Все. И он даже попытался отдать какую-то команду, но черный гигантский гриб вырос совсем рядом, закрывая собой солнце, а потом земля поднялась и ударила его в лицо.

Основательный толчок в бок. Потом – тишина, звенящая, напряженная. Никаких звуков – бой кончился, что ли? Нет, не кончился, пускай он не слышит, но чувствует же…

Кто-то поднимает за волосы его голову.

– Товарищ лейтенант, вы живы?

Он не услышал вопроса – прочел по губам.

Девочка-санитарка, та, вторая, которая не снимала варежек и обижалась, что синицы салятся на руку ее подружки, а ее саму игнорируют, пару секунд глядела на него, потом спросила еще что-то, что именно – он не разобрал.

Открыл рот, чтобы переспросить, и понял, что ничего из этой затеи не выйдет: слова не то чтобы не хотели выходить – они даже не рождались в глубине его перехваченного спазмом горла.

– Все будет хорошо. – Маленькая ручка быстро погладила его по лицу. – Все будет хорошо.

Он по-прежнему ничего не слышал, но такую фразу легко понять и без звуков. Почему она его утешает? Все совсем плохо? Он смертельно ранен? Или потерял обе ноги?

Виктор скосил глаза. Ниже колен вместо ног – сплошное месиво из мяса, тряпок и грязи, сквозь которое ярко, празднично белеют осколки костей. Рядом чья-то оторванная рука с посиневшими ногтями и маленьким вытатуированным якорьком. Моментально замутило, он усилием воли сдержал порыв рвоты.

Девушка снова что-то заговорила, Виктор напрягся и в этот раз все-таки расслышал:

– Сейчас я вас перевяжу, и все будет хорошо. Вы не переживайте, я дотащу! Я только с виду такая маленькая, а на самом деле я знаете какая сильная! И тащить-то мне вас недалеко, наши наступают, нас быстро подберут…

Она говорила и говорила, быстро и аккуратно, виток к витку накладывая повязку. Чистый, такой же белый как снег бинт быстро становился красным, потом проступать стало все меньше и меньше.

– Я и не таких вытаскивала, – продолжала щебетать девушка, и Виктор понял: она подбадривает его, не дает потерять сознание, не дает сдаться. А заодно, похоже, придает бодрости и самой себе. – Я вон из третьего взвода Ничипорука дотащила, а он знаете какой здоровый? Он, наверное, больше ста килограммов весит! И ничего! Сейчас ему уже, наверное, операцию делают, и он обязательно выживет! И вы выживете, товарищ старший лейтенант!

Характерный свист – его он, к счастью, услышал.

Он-то погибнет, он, взрослый мужик, обязанностью которого является защищать свою Родину. Но эта девушка, девочка – она должна продолжать жить! Нет ничего более неправильного, чем женщина на войне. Женщина – жена, мать, возлюбленная, хранительница очага… Хранительница. Вот она и хранит, спасает тех, кого может спасти здесь и сейчас…

Ставшее тяжелым, неловким, неповоротливым тело не хотело слушаться, но Виктор, закусив губу так, что тонкая кожица оказалась прокушенной, сумел-таки, вцепившись в плечи девушки, сделать рывок и повалить ее, накрыв своим телом. Живи, любительница синичек. Ты должна жить за двоих, нет, не за двоих – за себя и за всех тех, кого не сумеешь, не успеешь дотащить. Живи…

Кажется, он даже успел прохрипеть это слово, прежде чем в глазах окончательно померкло.

 

Россия, недалекое будущее. Виктор

Холодно, твердо и неудобно. И еще – безумно хочется пить. Первой мыслью почему-то было – его взяли в плен. Он, едва сдерживая стон, попытался сесть. Получилось.

Фу-у, слава богу! Никакой не плен, дома он. Ну, не дома, но ему так часто доводилось ночевать на работе, ездить по командировкам да и вообще переезжать, что он привык любое место, в котором ночует больше пяти дней подряд, считать домом. А тут они жили уже больше недели. Так что – дома.

Который час? Голова гудела, отказываясь соображать, и несколько минут он тупо пялился в монитор, только потом додумавшись глянуть в правый нижний угол.

Половина второго ночи. Странно – сам бой длился не так-то и долго, а обычно в реале проходило куда меньше времени, чем было проведено там, на войне… Может, потому, что там он сразу не погиб? Может, просто был тяжело ранен, и девчонка дотащила-таки его до лазарета, а умер он уже там? Господи, ну, почему среди ночи приходят такие идиотские мысли, а? Какая разница, как и отчего он умер там?

Виктор, кряхтя, встал из-за стола. Водички бы выпить – во рту сухо, словно в осажденной Одессе в сорок первом. Грудь ноет – то ли там, куда в «другой реальности» попал осколок, то ли просто сердце прихватило.

Хорошо, что он додумался переставить комп в свою комнату – пожалуй, из гостиной его стоны были бы слышны и у Натальи, девчонка опять перепугалась бы.

От воспоминания о прошлом ее «испуге» Виктора бросило в жар. Образ полуодетой Натальи стоял перед глазами, дразня улыбкой, голыми ногами.

– Тьфу ты, напасть!

Он пошел в кухню, достал из холодильника минералку и, немного подумав, наклонился над мойкой и вылил половину бутылки себе на голову. Помогло. Исчезли не только ненужные мысли а вообще все, кроме одной: как бы побыстрее юркнуть в постель и, укрывшись с головой, согреться.

Что Виктор и сделал.

Будильник не сработал. А может, и сработал – с ним уже несколько раз случалось такое: он, не просыпаясь, отключал сигнал и дрых дальше, а потом не мог вспомнить, делал что-то с будильником или нет.

Половина одиннадцатого. Елки-палки, горазд же он спать! А Наталья тоже хороша – могла бы его и разбудить.

От воспоминания о вчерашней – нет, уже позавчерашней, – ночи его снова бросило в краску. Надо же такое – мыл ее во время ее «зависаний», переодевал, убирал за ней, культурно выражаясь, «результаты жизнедеятельности организма» и ни разу не воспринимал девушку как… как сексуальный объект. А тут вдруг… И ведь что самое паршивое – засела эта мысль в голове, словно заноза, и не выковырять ее ничем.

Где же все-таки она? Неужели тоже дрыхнет?

Он вышел в гостиную и остолбенел.

Девушка сидела за компьютером, безучастная, словно манекен. Виктор подошел чуть ближе. Рука – на мышке, но не шевелится, глаза словно стеклянные, и из уголка рта свисает ниточка слюны.

Он ведь просил ее подождать, пока он доиграет! Вот дура-девка! Ну, ничего, окончит она игру и получит по первое число…

В спальне зазвонил телефон; опять он забыл трубку с собой взять.

– Алло, Вить? Слышишь меня? Не давай Наталье играть. Ни в коем случае. Вскрылись некоторые новые обстоятельства. Я скоро приеду и все расскажу.

– А она как раз сейчас играет, – растерянно сказал Виктор, но его уже никто не слышал; в трубке раздавались короткие гудки.

– Ну, Вить, рассказывай, как у вас тут дела? Что Наташа? У меня новости по поводу убийства Сильвестра, но это не главное, есть еще одна, чрезвычайно важная вещь, и я…

– Анатолий Андреевич, она в игре, – перебил Виктор.

– Что?!

– Когда вы позвонили, она уже играла. – В том, что он сейчас скажет, смысла никакого нет, но Виктор хотел быть правдивым до конца. – Я… мне нужно было отвлечься, я решил поиграть сам. Попросил ее не играть, пока я… не вернусь. Но так получилось, что окончил я играть около половины второго ночи. Ну, думал, девушка спит, будить ее не стал, лег сам. А утром проснулся минут за пятнадцать до вашего звонка, а она…

Он махнул рукой.

Шеф быстро наклонил голову, снял очки, протер пальцами стекла, потом протер глаза. Водрузил очки обратно на нос.

– Идем-ка поглядим.

Они поглядели. Ничего не изменилось – все та же безжизненная поза, тот же остекленевший взгляд.

Шеф зачем-то присел около девушки на корточки, тронул за руку.

– Вить, тебя расстрелять надо. Нет, в том, что сейчас произошло, твоей вины нет, можешь не казниться. Но ведь я, кажется, настоятельно рекомендовал тебе не играть? Верно?

Виктор кивнул. Рекомендовал…

Анатолий Андреевич поднялся и, заложив руки за спину и сцепив их большими пальцами, прошелся по кругу – с пятки на носок, с пятки на носок. Остановился, пожевал губами.

– Ну, будем надеяться, что все обойдется.

Неприятный холодок пробежался по спине.

– Что-то случилось?

– Да ты сядь, сядь! – Бодрый тон шефа неприятно резанул слух. – Пока еще неизвестно, случилось или нет…

Виктор послушно сел.

Шеф еще раз прошелся, остановился, снова качнулся с пятки на носок.

– Вить, тут вот какое дело… Есть такое понятие – точка невозвращения. Помнишь, мы с тобой как-то об этом говорили?

Виктор кивнул. Помнил он не слишком-то хорошо, просто припоминал, что об этом рассуждали шеф с Виктором Александровичем, начальником второго подразделения программистов. Он особо не вникал – ведь до Нефедовой ему не доводилось никого курировать.

Но какое отношение эта пресловутая «точка» может иметь к Наталье? «Точка невозвращения» – это относится к тем, кто провел в игре очень много времени, а Наталья всего-то играла около десятка раз, а может, даже меньше…

– Понимаешь, обычно у игроков, близких к точке невозвращения, проявляются некоторые симптомы. Но Наталья твоя… Все у нее как-то слишком быстро, ты не находишь?

Виктор задумчиво кивнул. Слишком быстро… И в самом деле – «слияние» у нее произошло с первого раза, игры проходили долго – первый «Расейняй», в котором в самой игре прошло трое с лишним суток, а в реале – тридцать восемь часов, случился во время третьей игры.

– Анатолий Андреевич, нужно что-то делать!

– Что тут уже сделаешь, – философски вздохнул шеф. – Если она сумеет в этот раз вернуться, тогда – да. Тогда можно что-то и делать. Во-первых, все эти бессистемные, гм, игрища были не более чем тренировкой, на самом деле каждому игроку отводится вполне конкретная задача. Которую они должны выполнить… максимально «близко к тексту». А если нет… Если нет, то мы с тобой, Витенька, загубили весьма перспективного игрока.

Игрока?! Ну, да, для шефа Наталья – всего-навсего перспективный игрок, который может помочь в выполнении поставленных целей. Не человек – функция! А то, что девчонка – молодая, ничего еще в этой жизни не повидавшая, в общем-то, перечеркнула свою жизнь, об этом он не думает! А ведь у девушки есть родители! Им-то каково потерять свою девочку, причем ведь и не объяснишь, что именно с ней произошло! Тело – вот оно, дышит и даже как-то функционирует, а разум?!

– Не психуй. – Крепкие пальцы сильно сжали его запястье. – Во-первых, пока ничего не известно, может, она до невозврата еще и не дошла. Во-вторых… Ну, набьешь ты мне морду – тебе легче станет?

– Почему… – с трудом выдавил из себя Виктор. – Почему вы не предупредили меня заранее?!

Шеф пожал плечами.

– Во-первых, дорогой мой, при тебе о точке невозвращения регулярно упоминалось, а то, что ты пропускал мимо ушей, как ты думаешь, кто в этом виновен? Во-вторых… Во-вторых, «точка невозвращения» – это до прошлой недели было понятием теоретическим, и для того, чтобы делать какие-то выводы, у нас просто не было необходимых данных. К тому же, как я уже говорил, у девочки все развивалось слишком быстро. Да и показатели у нее все… несколько нарушены. Каюсь: я ненадолго упустил все это из-под своего контроля, поскольку вынужден был заниматься совсем другими делами: меня вызывали… в соответствующие инстанции по поводу убийства этого вашего Сильвестра. Тут, понимаешь ли, такая штука интересная… Меня спрашивали, Витя, не знакома ли мне технология хранения информации на кристаллических носителях.

– Гель-кристаллы, что ли? – усмехнулся Виктор. Надо же – вроде бы только что с Наташкой прикалывались на эту тему, смеялись, спорили азартно. А прошло всего несколько часов и Наталья… Шеф, кажется, что-то сказал, но Виктор понял только постфактум, что Анатолий Андреевич о чем-то спросил.

– Почему именно гель-кристаллы? – шеф все-таки решил повторить вопрос. – Ты что, о чем-то подобном слыхал?

Программист передернул плечами. Шеф несколько раз в его присутствии произносил фразу: «Мы фантастику не читаем. Мы ее творим». Обычно это воспринималось как рекламный слоган, но, может быть, Анатолий Андреевич и в самом деле не увлекался чтением такого рода произведений? Иначе бы этот термин был ему знаком.

– Витя, я жду ответа. Что ты слышал об этих самых гелевых кристаллах?

– Да ничего я не слышал, – ответил Виктор с внезапным и самому ему непонятным раздражением. – Нет такой технологии, насколько знаю. Писатели-фантасты на эту тему…

Подходящее слово так и не нашлось, но Анатолий Андреевич внимания на это не обратил.

– Нет, Витюш, о гелевых кристаллах они ничего не говорили – просто спрашивали о кристаллических носителях. Я, конечно, предполагал, что мы, занявшись проектом, несколько отстанем в… э-э… области новых технологий, но не настолько же! Я так и сказал – это, ребята, что-то из области фантастики. А они, Вить, представляешь? Они сказали, что одна из основных рабочих версий убийства нашего хакера – нет, точно не скажу, полко… человек, говоривший со мной, использовал какой-то специфический термин, но основной смысл заключался в том, что Сильвестр то ли похитил у… впрочем не важно у кого, этот самый кристаллический носитель с важнейшей информацией, то ли кристалл у него был свой – просто он информацию на него записал…

Говорят, что убийцы у него дома как раз кристалл и искали – предполагали, видимо, что Сильвестр спрятал его в аквариуме, что показатели преломления кристалла такие же, как у воды, потому убийцы аквариум сперва вычерпывали, боялись, видимо, кристалл повредить…

Виктор слушал – и не слышал. Какой, к чертям, кристалл! Какой, на хрен, Сильвестр! Его уже нет в живых, а Наталью, может быть, еще можно вернуть! Вернуть и не пускать в игру больше! «Перспективный игрок», «конкретная задача»… Да и …й с ними, с этими задачами! Для их выполнения есть здоровые мужики, служившие в армии, прошедшие через горячие точки! Это их дело, а вовсе не двадцатипятилетней девчонки, которая по глупости вляпалась невесть во что… Да нет, не вляпалась – ты сам ее туда «вляпал», милый мой! Тебе и отвечать.

– Только вот одно меня беспокоит. – Шеф, кажется, и в самом деле не обратил внимания на то, что подчиненный его не слушает. – Не было у нас таких технологий, даже похожего ничего не намечалось. Может, все-таки удалось нам повлиять, так сказать, на исторический процесс? Изменили ход событий, пускай не на много, но все же – и вот, как результат этого, новые технологии. А? Как думаешь?

Новые технологии? Сколько часов прошло с того момента, когда они с Натальей обсуждали эти самые «новые технологии», обсуждали вроде бы в шутку, и девчушка с таким жаром доказывала, что, если им удалось «повлиять на ткань истории», то новые технологии запросто могли появиться… А теперь об этом говорит шеф, говорит, кажется, на полном серьезе, и до Натальи ему, по-видимому, нет никакого дела.

Виктор, не говоря Анатолию Андреевичу ни слова, пошел к компьютеру.

– Витюш, ты куда? – Не понял шеф.

– В игру.

Директор и в самом деле не поймет, он хороший мужик, но для него ничего нет, кроме идеи.

– Виктор, я с тобой разговариваю!

– В игру, Анатолий Андреевич. Ее надо вернуть. Сейчас я определю, какое именно сражение она выбрала, и отправлюсь туда же.

Шеф глядел с интересом.

– Вить, ты уверен, что со своими восьмьюдесятью с копейками попадешь туда же, где она? А даже если попадешь – уверен, что сумеешь ее там найти?

– Уверен, – буркнул Виктор, хотя на самом деле с каждым произнесенным шефом словом уверенность его таяла, как снег на солнце. Он и в самом деле уподобляется самой Наталье, которая, придумав что-то, немедленно бралась это «что-то воплощать», не продумав до конца. Вот как, например, с попыткой прорваться к Масленникову, окончившейся расстрелом ее аватара. Кстати, может, именно расстрел и приблизил ее к «точке невозврата»?

– Как ты собираешься ее искать? – все жестче продолжал шеф. – Будешь ходить и спрашивать каждого командира танка, не он ли случайно Наталья Всеволодовна Нефедова? Как думаешь, после какого по счету вопроса тебя отправят в психушку? Или, скорее, в особый отдел?

Нет, шеф, конечно, прав… Только что ж теперь, сидеть, сложа руки?!

– А если ты ее найдешь, каким образом ты собираешься ее вернуть? Застрелишь? А если она и в самом деле дошла до точки невозвращения – ты понимаешь, что, убив ее там, ты и здесь получишь труп?

– Мне нужно будет просто убедить ее вернуться, – хмуро ответил программист.

– Чего?! – глаза Анатолия Андреевича стали большими и круглыми. – Что значит – убедить?!

– Ну, она сказала, что может вернуться просто так, не дожидаясь гибели своего персонажа, – пояснил Виктор. – Она и из второго расейняйского сражения именно так вернулась…

Глаза Анатолия Андреевича буквально вылезли из орбит.

– И ты молчал! – заорал он, багровея. – Почему ты не сказал об этом сразу?!

– Вы сказали нам самим на связь не выходить, разве что – в экстренном случае, – пожал плечами программист.

Лицо шефа медленно возвращалось к нормальному цвету.

– Этот случай как раз экстренный, – буркнул он. – Ты, понятное дело, знать об этом не мог, но хоть подумал бы… А, ладно, – он махнул рукой. – Чего после драки кулаками размахивать… Ладно, давай-ка с тобой сядем да и подумаем, как следует, что ты станешь делать, если тебе действительно удастся прорваться туда, в то же самое время. Ты понимаешь, что момент нужно высчитать чрезвычайно точно?

Виктор пожал плечами. Кто его знает, что шеф имеет в виду. Сам-то он, Виктор, уж точно не понимает, на что намекает Анатолий Андреевич.

– Да ты, батенька мой, похоже, оглупел! – Шеф, видно, догадался о его мыслях. – Окажись на месте Натальи любой другой игрок, можно было бы разрабатывать стратегию поиска, и все. А с этой непонятной девицей… Понимаешь, если ты случайно попадешь хотя бы на пару дней позже, а она сумеет в какой-то момент кардинально изменить ход событий, то твоего времени может попросту не существовать?! Ведь все пойдет по-другому… То есть тебе надо попасть раньше, но не намного, а то там тебя грохнут просто, и ты здесь очнешься, а пользы-то – ноль.

Он глубоко вздохнул, став вроде бы как-то поуже в плечах и даже поменьше ростом, и потянулся в карман. Как выяснилось – за таблетками.

– Знаешь, Вить, времени терять нельзя. Даже с учетом того, что мы пока не знаем, достигла она точки невозвращения или нет. Давай-ка думать.

Достигла или не достигла… И так плохо, и эдак. Если уже достигла – вернуть ее не получится. Если нет, он попытается не только найти, но и уговорить вернуться, пока не стало поздно, а что потом? Потом пристрелить шефа, если он попытается заставить девушку вернуться в игру снова?!

– Вить, планы по моему убийству будешь разрабатывать потом.

Он что, и в самом деле ясновидящий?!

– А если достигла уже точки невозвращения, что мне делать тогда?

– Тогда передашь ей инструкции, что и когда она должна будет сделать. Только, – шеф почесал вертикальную складку на лбу, – только шансов, что у тебя что-то получится, очень и очень мало.

Спустя час их отвлек телефонный звонок. Шеф выслушал, кивая и мрачнея лицом все сильнее и сильнее.

– Да, Витюш, точку невозвращения Наталья прошла, – сообщил он, повесив трубку. – Так что придется и в самом деле тебе отправляться. А еще… еще поможешь нашему Ивану Адамовичу составить ее психологический портрет. Как думаешь, она, догадавшись, что не может вернуться, захочет ли отыскать других таких же? И по каким признакам можно будет отыскать ее?

Еще одна задержка, но, пожалуй, шеф прав: психологический портрет может помочь другим игрокам. Он найдет ее сам, в этом нет сомнений… почти никаких, но, мало ли?..

– Ты не переживай, тем временем ребята как можно точнее рассчитают для тебя точку входа в игру.

Виктор кивнул.