Россия, недалекое будущее. Наталья
– Натаха, ты опять в «шарики» рубишься? – поинтересовался, проходя мимо, Витек. Витек – это наш новый админ; говорят – шеф его одолжил где-то на время, чтобы «привести в порядок» хозяйство, оставшееся после предшественника. Еще говорят, что Витек – классный специалист, что он именно так и работает – приводит в порядок дела, подыскивает себе замену, обучает, а потом уходит в другую фирму, в которой тоже нужно что-то «приводить в порядок». Странно: я бы на его месте уже задумалась о постоянной работе. Взрослый дядька: по виду ему лет тридцать пять-тридцать семь, пора уже иметь постоянную работу, постоянный кусок хлеба… Впрочем, возможно, я мыслю стереотипами. В конце концов, это его дело – какой образ жизни вести. Может, он вольный художник… По крайней мере специалист он, видимо, и в самом деле классный. У нас с его приходом как-то все стало почти само собой работать, при том что Витек просто слоняется по офису, а когда он, собственно, все «приводит в порядок», просто непонятно.
У нас некоторые дамочки из бухгалтерии даже возмущались: дескать, ничего не делает – за что ему только такую зарплату платят? Но я, наученная Димкой – он тоже админ, хотя, конечно, и не такой крутой, как Витек, гордо заявляла: «Хороший системный администратор – это как капитан корабля: его главная задача заключается в том, чтобы все могли работать, а ему не приходилось». За точность формулировки я, конечно, не отвечаю, но тетки из бухгалтерии меня в этом уличить не могут: уж я-то по сравнению с ними просто компьютерный гений и всегда могу объяснить, почему у них «вот тут не нажимается», а «принтер вообще не хочет печатать»…
Витек «завис» над моим плечом. Вообще, не терплю, когда мне кто-то через плечо заглядывает, а уж тем более, когда я играюсь… Нет, не «тем более». Когда работаю, тоже не терплю. Только вот почему-то ребят из отдела я легко приучила к этой мысли, а сказать об этом Витьку – язык не поворачивается…
Смущаюсь я почему-то.
Вот и сейчас почувствовала, что уши краснеют, и рассердилась – то ли на него, то ли на себя.
– А почему бы мне и не «рубиться»?! Рабочий день уже закончился!
– Нет, просто странно, что такая серьезная девушка, и вдруг – в «шарики».
Я насторожилась.
– В каком это, интересно, смысле – серьезная?
Витек пожал плечами.
– Ну, ты же стрелять любишь, и, говорят, очень неплохо это делаешь. Даже слухи ходят, что из «Максима» стреляла. И в реставрациях участвуешь. А тут вдруг – «шарики». Тебе бы в войнушку какую лабать. В стрелялку там, а лучше – в грамотный симулятор с базами данных и приличной графикой.
Интересно, откуда он знает, что я люблю стрелять? С ребятами из отдела я в тире никогда не была. Разве что по пьяни во время какого-нибудь корпоратива похвасталась? Да нет, не случалось со мной такого – напиваться на вечеринках. Я, вообще, если и выпиваю, так только с друзьями – с теми, кому могу доверять. Полностью и безоговорочно. С тех пор, как моя двоюродная сестра не смогла вспомнить… Словом, не важно. Не пью – и все тут.
– Задумалась, откуда я в курсе? – Витек подмигнул. Странноватый он все-таки тип…
– Ну, во-первых, не в реставрациях, а в реконструкциях. А во-вторых… И во что я, по-твоему, должна «рубиться»? В какую именно «стрелялку»?
Витек ногой подтянул соседний стул поближе, уселся.
– Слушай, Наташка, есть классная игрушка. Совершенно новая. «Танковый клуб» называется.
«Танковый клуб»? Никогда не слыхала, но это еще ни о чем не говорит: я, вообще, не в курсе новинок всяческих «стрелялок». Мне бы по-настоящему пострелять, а игрушка – это фигня. Хотя… Хотя танки – это может оказаться реально интересно. Мне ж в реальном танковом бою – даже пускай в учебном, вряд ли удастся поучаствовать. Так почему бы и не попробовать поиграть?
– Почему бы тебе, Наталья, и не попробовать? – словно прочитав мои мысли, сообщил Витек. – Прога совершенно бесплатная, играй – не хочу. А к ней еще и целая куча разных примочек есть! Ох, Натка, честно говорю: попробуй – не пожалеешь! Чесслово!
– А ты тоже в «танки»… рубишься? – осторожно поинтересовалась я. Интересно, сколько ж ему все-таки лет? С таким увлечением говорит об игре, словно мальчишка какой-то.
Лицо Витька как-то моментально отвердело.
– В некотором роде, Наталья, в некотором роде. На, держи. – Он протянул мне коробочку с диском. Это что же – он ее, получается, заранее приготовил, что ли? Чувствовал, что заинтересуюсь?
– А что, скачать в инете нельзя? – Почему, ну, почему всякий раз, когда я с ним разговариваю, у меня получается такой воинственный тон?
– Можно, – Витек усмехнулся. – Я же сказал: игрушка бесплатная. Только ты ж ленивая, Натали, если еще скачивать надо будет – точно обломаешься. А я в определенном смысле заинтересован, чтобы ты в «танки» поиграла.
И ушел, оставив меня в полном недоумении.
Россия. Недалекое будущее. Виктор
– Анатолий Андреевич? Это Виктор.
Он знал, что его номер высвечивается у шефа на экранчике, но все-таки никак не мог отделаться от старой привычки представляться – привычки, приобретенной еще в детстве.
– Ну, как дела, Витенька? Что-то есть?
– Есть одна девушка, Анатолий Андреевич.
В трубке хихикнули.
– Витенька, надеюсь, ты мне не о своей личной жизни будешь сейчас рассказывать?
Да-с, с юмором у шефа всегда были проблемы. К счастью, он знал об этом и сам, потому что уже через секунду из трубки раздалось:
– Ну, прости старика, Вить, ты ж знаешь – ну, не получается у меня шутить.
Виктор кивнул, как будто Анатолий Андреевич мог его видеть. Впрочем, шеф и не нуждался в какой-то реакции с его стороны.
– Так какая девушка, Витя?
– На мой взгляд, весьма перспективная. У нее такие показатели, что я просто офи… опешил.
Шеф не только шуток не понимал – он еще и не то что ругательства, а даже обычные жаргонизмы не воспринимал, поэтому Виктору регулярно приходилось «фильтровать базар». Особенно в последние два года – работа сисадмина накладывала свой отпечаток.
– Витя, а ты ее уже в игру пускал?
Виктор усмехнулся. «Пускал». Интересное у шефа все-таки мышление. Может, врет, что чувство юмора отсутствует?
– Нет еще. Хотел посоветоваться…
– Витя. – Голос шефа зазвучал строго. – С этим поиском «латентных пси-адаптантов» идея была целиком и полностью твоя; я ее поддержал, хотя толку, признаться, пока маловато. Четверо найденных тобой особых результатов не дают. Если ты и в самом деле нашел перспективную девушку – хорошо. Нет – тоже ничего страшного. Но работа с ней – целиком и полностью на тебе. Только ты хотя бы сразу ее не посвящай в… ни во что, короче, не посвящай. Еще неизвестно, что из этого всего в результате получится, а ты еще, почем зря, невинного человека напугаешь.
Шеф пару секунд помолчал, потом странным, каким-то утробным голосом произнес:
– Пошто обидел животинку бессловесную?
И отключился.
Виктор почесал в затылке. Любит, любит шеф поставить в тупик. И вечно цитирует что-то… допотопное, да к тому же хочет, чтобы подчиненные догадывались, какую очередную «нетленку» он припомнил.
Ну, и хрен с ним, с шефом.
Пускай его идея о привлечении в игру людей с подходящим психотипом не дала особых результатов – особых-то, честно говоря, пока ничего не дало. Может, кто из его четверых «крестников» еще себя и проявит. А шеф умеет… «поддержать морально». Так, что после этого ни хрена и делать-то не хочется. А может, он это специально? Чтобы Виктор поскорее вернулся в контору?
Так это ему… с маком. Зря он, что ли, кучу тестов разработал, спрашивается?
После разговора с шефом нужно было успокоиться. А может, и не нужно, но очень хотелось. У самого Виктора коэффициент личностно-психологической ассоциации с реципиентом не столь уж и высок. Восемьдесят три с половиной процента.
Говоря простым языком, слияние у него самого происходило далеко не всякий раз, когда он садился за игру. Но это было и не столь важно. Он просто получал от нее удовольствие.
Ровно, 28 июня 1941 года. Виктор
– Да они ж пьяные! Ты погляди, Мишка! Что ж они делают-то, а?
Фрицы и в самом деле были бухие в доску. Они перли на защитников переправы в полный рост, еще и горланя что-то при этом. Серо-зеленые новенькие мундиры, новенькие автоматы, наглые рожи… Правда, рожи на самом деле не видно, но воображение-то на что?
– Едрит их налево! – удивленно пробормотал сидящий рядом.
В танке их было двое. Два танкиста, два веселых друга. Они и в самом деле друзья – в этом Виктор уверен. Но вот с весельем как-то не сложилось. Знать бы еще, как напарника зовут. Ну, ничего, еще пару секунд – и вспомнит.
Механиком-водителем он оказался впервые. Может, потому, что в этом бою все зависело именно от водителя? Да нет, вряд ли – не так-то он классно водит машину, хорошо, но не суперово. Блин, опять он путает теплое с мягким! Какая разница, как он водит машину в жизни! Главное – как хорошо будут его слушаться рычаги, а с этим у него сбоев никогда не было.
А танк – БТ. «Бетушка» – по-нашему, а иногда – «бэтэшка». Для фрицев – «Микки-Маус». А, нет, так они только БТ-7 называли, из-за люков-ушек. А это, скорее всего, «двушка» – в экипаже «семерки» должно быть три человека. Блин, в двойке – тоже. По крайней мере по данным некоторых сайтов. Чего у них – недокомплект просто, что ли? Да какая разница – докомплект, недокомплект. Они вдвоем стоят целой армии. Должны стоить.
Тявкает пулемет, словно раненая лиса. Пули просто косят лезущих напролом фрицев, а те все прут и прут.
– Молодец, Мишка!
Имя всплывает само, впрочем, как и обычно.
А он и в самом деле молодец – поле усеяно фигурками в фельдграу. Понятное дело, посдыхали не все, некоторые просто залегли, но и так довольно неплохо получилось.
Справа вступила в бой немецкая батарея. Тридцать шестые «флаки». Калибр танковой пушечки – тридцать семь миллиметров. У зениток – восемьдесят восемь. Никаких дополнительных объяснений не требовалось, чтобы понять: вражеская пехота сейчас – не самая главная цель. Иначе целью станут они сами. Вернее, уже стали. Хорошо было то, что сейчас немцам противостояли не только легкие «бетушки» и «двадцатьшестерки», но и тяжелые «три-четыре».
– Мишка, вжарь им!
Рявкнула пушка, потом еще и еще; смотровую щель затянуло дымом. Когда он развеялся, стало видно, что не всем так повезло, как им. Справа горела «бетушка» с бортовым номером семьсот тридцать восемь, пламя лизало скособоченную башню. Но, охваченный огнем и темно-желтым дымом, он все-таки еще продолжал двигаться, похожий на гигантский факел. Интересно, ребята внутри видят хоть что-то или движутся так, вслепую? А может, они уже убиты, и танк движется просто по инерции?
Вдохнуть бы свежего воздуха – хотя бы один, малюсенький, глоточек! Пускай городского, наполненного выхлопными газами, но не этого, который, даже если пытаешься вдохнуть полной грудью, застревает в горле комком и дальше не хочет идти.
Угу. Ты еще себе платочек духами смочи да к носу приложи. Прынц… Хочется кашлять, но кашлять страшно и больно, легкие будто горят, а горло, кажется, сгорело давным-давно…
Он дернул рычаг, доворачивая машину влево. Сзади что-то гулко грохнуло, и танк почти подпрыгнул.
Мишка побледнел и – Виктор заметил это краем глаза – перекрестился. До него самого пока не доходило, и напарник пояснил:
– У ребят боекомплект сдетонировал. Земля им пухом.
На секунду подумалось: те, кто горит сейчас в своем легком танке – мертвые ли, или еще живые, – прямиком попадают на небо. Прямо к богу. Вне зависимости от того, в какого из богов верили при жизни и верили ли вообще. А может, и не только горящие, а все воины, павшие за родную землю?
– Вась, не спи!
Он послушно кивнул. Мишка-то не спит – пушечка родимая то и дело порявкивает, заглушая вражеские зенитки. Напарник надсадно кашляет, словно пытается выкашлять наружу непослушные легкие, не желающие фильтровать воздух, который и воздухом-то назвать сложно.
В наушниках треск; кто-то тщетно пытается прорваться. Кто-то что-то кричит, но Виктор слышит только отдельные отрывки: «… ать… ыть… двух… кружи…»
Ничего не слышно, но непонятные обрывки сами собой складываются в слова, неся малоприятную новость. Немцы обошли переправу и ворвались в город сразу с двух сторон – с юга и с востока. Теперь они окружены.
– И что будем делать?
Виктор пожал плечами. Как будто выбор есть!
– Давить сволочь!
Миша кивнул.
– Стало быть, рвем в центр города.
Танк – легонький, послушный – хорошо слушался рычагов. И это, пожалуй, его единственное достоинство. В такой если пальнуть хорошенько – так от экипажа и мокрого места не останется. И пушчонка кургузая.
Зато скорость до пятидесяти двух километров в час. Так что в центр города они почти влетели, с размаху врезаясь в немецкую колонну. И эти пьяные, что ли? Или просто тупые? Ни хрена не слышат? Уши им позакладывало?! Хотя лучше бы заложило им, танкистам.
До сих пор Виктор считал одним из самых противных скрип мела по стеклянной доске. Ага, дудки! А звука давящихся гусеницами человеческих тел не слыхали? Он будет преследовать его вечно. Нечто среднее между хрустом и чавканьем – гигантский людоед вышел на охоту, пожирая тех, кто пришел в чужую страну за чужими жизнями. Он в последний раз ел хрен знает когда, но сейчас еда настойчиво просилась наружу.
Это – не люди. Это – фашисты. Их только так и можно. Давить гусеницами, давить голыми руками…
Рядом – бледное Мишкино лицо. Мишке еще хуже. Это он, Виктор-Василий, знает, что творили немцы в захваченных ими городах и селах. Он видел фотографии повешенных, расстрелянных и зверски замученных мирных жителей. Он – знает, а Мишка – нет. Для него это пока люди, живые люди, пускай и враги. Люди, которых сейчас перемалывают в фарш гусеницы их танка. Пускай легкого – для человеческой плоти большой разницы нет, наваливается ли на тебя сверху двадцать шесть тонн или одиннадцать…
Однако Мишка на самом деле растерялся куда меньше.
– Давай направо!
Он послушно дернул рычаг. Выполнить приказ сейчас было проще, чем думать самому.
Улочка узкая. Но ничего, проедут как-нибудь.
– Еще направо!
Они буквально носились по городу, сея панику и смерть.
Страшно не было – кровь, переполненная адреналином, пульсировала в висках, стучала в ушах. Стрелять. Давить. Убивать.
– Дави фрицев!
– Кого?!
Мишка этого слова не знал, хотя применительно к немцам оно использовалось еще в Первую мировую. Правда, не так широко, как во время Великой Отечественной.
– Фрицы. Ну, их часто Фридрихами зовут, а Фридрих сокращенно – Фриц.
Мишка засмеялся.
– Замечательно! Будем живы – надо ребятам рассказать. Приживется прозвище, как пить дать.
Прозвище приживется, но вовсе не с его легкой руки. Потому что им с Мишкой из сегодняшнего боя не выйти. Так случалось всегда: одна игра, один бой, гибель. А может, в этот раз повезет? Не ему – Мишке? Тот выживет, расскажет о «фрицах», и прозвище приживется именно благодаря ему, Виктору? Угу. Это было бы прикольно. Хотел повлиять на ход войны и повлиял тем, что ввел в обиход прозвище «фрицы».
Только вот слово «прикольно» при напарнике все же употреблять не стоит – уж этого он точно объяснить не сможет.
– Направо! Направо давай! – заорал Мишка. Виктор послушно налег на рычаги, выворачивая булыжники из мостовой.
Танк дернулся, по броне весело зашлепали пули. «Пули, как воробушки, плещутся в пыли». Броня-то слабовата, но не для пуль. Это фрицы уже паникуют.
Ага, конечно, он же у нас самый умный, а фрицы – дураки. Такие, какими их порой показывали в старых фильмах. Пули… А снаряда не хотите, уважаемый Виктор Валерьевич?
– Жми!
Снова гавкнула пушка. Мишка – герой. Повезло ему с напарником. Он снова налег на рычаг, но тронуться с места не удалось. Танк подпрыгивал, мотор завывал, и больше ничего не происходило.
– Похоже, в гусеницу снарядом попали.
Мишка спокойно кивнул.
– Стало быть, здесь и подыхать станем. Хоть знать бы, как улица называется.
В смотровую щель была видна новенькая табличка – «Улица Островского».
– Подходящее название. – Миша стащил шлемофон; русые волосы сосульками прилипли к голове. Наверное, и он такой же потный, только это почему-то совсем не ощущается.
– Я, знаешь, очень люблю «Как закалялась сталь»! Три раза читал.
Сам Виктор об этом произведении знал только, что главного героя зовут Павел Корчагин да еще что писатель Островский практически полностью списал его с себя. А, ну еще – что произведение два раза экранизировали. Сейчас ему было стыдно за это, стыдно перед Мишкой. Хочешь быть по-настоящему своим для этих ребят, с которым тебе уже довелось и еще доведется умирать вместе – надо жить тем же, чем живут они. Почему ему впервые пришло в голову только сегодня?
– Давай ты за пулемет, а я с пушкой стану управляться.
Снова Мишка додумался, а не он, человек двадцать первого века. Туго, туго у него с соображаловкой.
Ну, с пулеметом – так с пулеметом.
Из-за угла выбежали фрицы. Человек двенадцать. Виктор нажал на гашетку. Пыльные фонтанчики весело взметнулись вверх. Упали пятеро, остальные бросились к укрытию – невесть что забывшей на этой узенькой улочке «эмке» с выбитыми стеклами.
Хреново. Совсем хреново. Если он будет вести настолько «прицельный» огонь – патроны скоро кончатся, а потом их можно будет брать чуть ли не голыми руками.
Правда, патроны все равно кончатся рано или поздно, только вот останется чувство того, что сделали они слишком мало.
Короткая передышка. Вся улица Островского – интересно, как она до этого назвалась? – усыпана трупами в серо-зеленых мундирах.
– Они похожи на ящериц, – тупо сообщил Виктор.
– Кто? – не понял Миша.
– Трупы. Они как большие дохлые ящерицы.
Он кивнул.
– Действительно, похоже. А знаешь, я в детстве ящериц ловил.
– И я…
А кто ж из них не ловил в детстве ящериц? В этом они похожи – пацаны из двадцатого века, и ничего, что между детством одного и другого срок в шестьдесят с лишним лет.
– Вась, ты… прости, если что не так.
Виктор молча кивнул. Все – так.
– И ты прости.
– Мне… Знаешь, мне надо написать письмо жене.
– Письмо?!
Вот уж трудно было бы придумать что-нибудь более нелепое и несвоевременное, чем сейчас писать письмо. Отправлять-то его как?
Михаил посмотрел виновато.
– Вась, я понимаю, нам отсюда живым не выбраться. Но… вдруг письмо до нее дойдет? Пускай не сейчас, пускай после войны…
Он верит, что война кончится через несколько дней, ну, пускай, недель. Виктор знает, что это не так. Что впереди еще почти четыре долгих года, и не то что письмо погибшего танкиста – правительственные награды не всегда находят своих адресатов. Но не говорить же об этом человеку за пару часов (и это в лучшем случае!) до гибели.
– Васька, ты мне такой друг… Ты – больше чем друг, ты как брат мне!
В каком-нибудь новомодном кино про войну (в придачу снятом почему-то китайцами) два танкиста-побратима обязательно обняли бы друг друга и облобызались. Они же только пожали друг другу руки. Крепко, до хруста.
«Если я погибну, а ты выживешь…» Эта фраза тоже не была произнесена. Такое говорят только в сопливых сериалах, чтобы впечатлительные дамочки рыдали и сморкались в большие носовые платки. Настоящие мужики друг другу таких вещей не говорят. Да и нахрена? Ежу ведь понятно, что живыми отсюда им не уйти. И что главное – утащить с собой на тот свет побольше ползучей серо-зеленой мрази.
А вот письма любимым женам, как выяснилось, настоящие мужики все-таки пишут. Быстро, на коленке, неразборчивым почерком.
Письмо получилось коротким – времени на длинное им попросту не дали.
Пушки рявкали не умолкая, пули пели что-то веселое на их вкус, конечно. Время остановилось – застыло каплей янтаря. Но им везло – никаких серьезных повреждений танк не получил. А может, это было и не везение, а вовсе наоборот? Одно дело – погибнуть моментально, от взрыва снаряда, а совсем другое – если тебя начнут выкуривать из танка, а то и сумеют-таки выкурить.
Виктор испытывал мучительное желание что-то сказать другу, но слова не желали находиться. Он повернулся, и именно в этот момент Мишка странно дернулся и застыл, неестественно выгнувшись назад. Остекленевший взгляд уставился куда-то вверх.
По-хорошему, ему надо бы закрыть глаза, но не до этого. Прости, друг. Ты боялся, что у тебя не будет могилы? Ты прав, не будет. Будет огненное погребение. Именно так хоронили своих погибших воинов викинги.
Но прежде чем поджечь танк, оставить его практически невредимым казалось святотатством, это ведь все равно что оставить врагам друга! Виктор еще немного повоюет. Пока хватит патронов.
Дышать стало полегче. Наверное, он просто привык. Еще бы привыкнуть к поту – едучему, соленому, заливающему глаза. А самое главное, мешающему прицельно стрелять. Ну, ничего. Стрелять осталось недолго – патроны уже кончились, снаряды – на исходе.
Два залпа сливаются в один – его пушки и фашистской. Мелькает мысль – подлая, трусливая: «Хоть бы попал!». Но – мимо.
Виктор послал в приемник последний снаряд. Прицелился.
– Огонь!
Но снаряд заклинило. Что же, бывает и такое.
Индивидуальное оружие нашлось, он не знал, полагается ли оно рядовым танкистам, но имелось. Ждать, пока его вытащат и повесят, он не станет. Лучше помереть, как и полагается…
Только сперва – танк. Фрицам он его не оставит.
Перед смертью оставалось сделать одно, последнее дело. Узнать, как зовут его реципиента и его напарника. Книжка нашлась в кармане гимнастерки. Василий Оськин. Что же, прощай, Василий Оськин, и ты, Мишка Петров. Вы были настоящими героями, ребята.
Пора.
Спалить танк изнутри, мягко выражаясь, сложновато. Если б оставались снаряды, было бы значительно проще. Гранату на боеукладку, и – с коммунистическим приветом. Кушайте, не обляпайтесь. А просто уничтожить приборы – такой расклад его не устраивал.
Но ведь граната у него не одна. Вон, в боевом отделении – целая укладка. Новые ребристые корпуса осколочных «фенечек» задорно поблескивают. Почему он не подумал об этом раньше? Дурень. Вот Мишка или настоящий Василий – те бы, наверное, сразу сообразили…
Ну, стало быть, надо распихать… где получится. Не забыть только чеку выдернуть, а то…
Парочку – в район баков, куда еще? Под сиденья, в затвор. Взрывная волна от самоподрыва сделает свое дело. Зачем, спрашивается, он только пистолет искал?
Так, теперь одну – в правую руку, другую – в левую. Можно, конечно, поизвращаться, зажав и третью между колен или вовсе сев на нее, но это уже перебор. Восстановить танк немецким трофейщикам и без того будет, пожалуй, затруднительно. Жаль, боеукладка пуста, тогда б уж наверняка разворотило. Распрямить усики, надеть кольца на большие пальцы, потянуть. Предохранительные рычаги легонько ткнулись в загрубевшую за неделю войны кожу ладоней. Ну, вот и все…
Два негромких щелчка освободивших ударники рычагов. И навалившаяся, спустя три секунды горения замедлителей, тьма…
Россия, недалекое будущее. Виктор
Если бы он не читал эту историю раньше в инете, понятное дело, решил бы, что с ним произошла какая-то фигня. Два танкиста, ведущие неравный бой, обреченные на гибель, и при этом один ведет записи в блокноте, другой – строчит письмо жене. Понимая, что танк придется уничтожить и все их записи сгорят. Ну, просто история для сопливых барышень!
Но ведь – это было на самом деле! Эти два человека существовали, и, уж неизвестно, каким волшебным способом, но и письмо, и блокнот с записями сохранились. Если бы можно было рассказать их потомкам, как именно погибли их прадеды… Если бы вообще можно было взять всех вот этих самых потомков да сунуть туда, в пекло сорок первого, чтобы не из кино и книг, а на своей шкуре прочувствовали, через что пришлось пройти их предкам, чтобы они, нынешние, могли жить, разве расплодились бы здесь, в стране, победившей фашизм, националистические банды – по-другому язык не поворачивался их назвать.
Только вчера вечером он, Виктор, столкнулся с двумя такими, бритыми налысо, обутыми в высокие ботинки на шнуровке – такими ботинками так удобно пинать лежачего беспомощного человека. Может, он и не обратил бы внимание на встречу двоих почти подростков, если бы один не вскинул руку в нацистском приветствии, а второй не ответил так же.
Они не сделали ничего, что выходило бы за рамки закона, но как же сильно Виктору хотелось взять этих двух щенков за шкирки да встряхнуть хорошенько, чтобы мозги прочистились! Ну, если у них, конечно, еще какие-то мозги есть…
Не вмешаться он не мог. Несколько быстрых шагов вперед…
– Да что ж вы, гады, делаете?! – Появления невысокого худощавого мужика Виктор не заметил. – Вы хоть знаете, олухи, что это за приветствие? И кто его использовал?
– Знаешь что, дядя… – нехорошо улыбаясь, начал один из бритоголовых, но второй дернул его за руку, показывая глазами на подошедшего Виктора.
Связываться сразу с двумя скинхеды не стали. Ну, конечно, они герои, когда надо толпой забить одного, а двое на двое – это уже не по ним.
Первый – Виктор определил его про себя как «главного» – презрительно сплюнул себе под ноги, и оба удались гордо, но поспешно.
Мужик качнул головой.
– Как подумаешь, кого мы воспитали – страшно становится. Ведь своими руками перечеркиваем то, за что наши деды-прадеды воевали.
Виктор кивнул.
– Спасибо, браток. – Мужчина протянул ему руку. Рукопожатие вышло крепким.
– Догнать бы да объяснить, – с тоской сказал мужчина. – Да только что им объяснишь-то? Ладно, прощевай, друг.
Он вытащил из кармана мятую пачку, протянул Виктору, тот качнул головой. Мужик вытащил сигарету, прикурил и медленно побрел прочь. А Виктор еще некоторое время стоял и глядел ему вслед.
Игру они создали правильную, если что-то получится – просто замечательно, но вот только ли в прошлом дело? Может, надо что-то делать и сейчас? Он не знал, что именно, но мысли его снова и снова возвращались к одной точке: исправлять историю нужно не только в прошлом. Потому что пока они исправляют прошлое – кто-то портит настоящее.