Россия, недалекое будущее. Наталья
– Ну, как? – Витек курил неподалеку от мужского туалета. Раньше я не замечала, чтобы он тут торчал. Может, он… ждет меня? Х-ха, возле мужского туалета?! Ты снова за свое, что ли?
– Играла?
Я кивнула, чувствуя себя полной дурой. Размечталась тут! А его интересует только, играла я или нет. Интересно – почему? Девичья дурь – девичьей дурью, но умения мыслить еще никто не отменял, верно? Вот и думай.
– Играла, но мне не очень-то и понравилось!
На самом деле игрушка была классная, я вчера – вернее, уже сегодня, – в три часа ночи еле-еле отползла от монитора, потому как с утра предстояло идти на работу и не только идти, но и чегой-то там на этой самой работе соображать. Но само с языка сорвалось.
– Угу, – с пониманием кивнул Витек. – Оно и не могло так уж сильно понравиться, ты ж без прибамбасов играла.
– Без каких прибамбасов? – не поняла я.
– Без таких. – Витек ухмыльнулся и вдруг слегка щелкнул меня по носу. Обычно я такого не терплю, а тут вдруг смолчала.
– Если ты хочешь в эту игру по-настоящему играть – существует еще шлем и сенсорные перчатки. Тогда и в самом деле как будто в танке находишься. Ты, кстати, вечером что делаешь? – И, не дожидаясь моего ответа, добавил: – А то пригласил бы тебя в гости. У меня как раз и перчатки, и шлем есть.
– И пиво? – зачем я спросила про пиво? Теперь он будет считать, что я иду к нему, чтобы напиться и…
– Нет. Пива нет, – серьезно ответил Витек. – Вообще не советую тебе пить пиво, когда ты чем-то собираешься заниматься всерьез. Вот когда поиграешь, тогда я могу тебя в какую-нибудь кафешку сводить. Если силы останутся. Ну, так что?
Я нашла в себе силы спокойно кивнуть.
– Идет. Если и шлем, и перчатки… Считай, что ты меня уговорил.
Еще бы я не пошла! Во-первых, интересно, неужели и в самом деле шлем и сенсорные перчатки дают такую полную иллюзию? Во-вторых, куда более интересно, чего ему от меня надо. Как говаривал незабвенный Буратино: «Ну, все! Здесь какая-то страшная тайна!»
Вечером неожиданно позвонил Димка. Обычно после наших ссор он дуется дня три, не меньше, а тут и суток не прошло.
– Слушай, давай вечером в кино сходим?
– Я не могу, меня пригласили в гости.
– А я, стало быть, не удостоен такой чести отправиться туда вместе с тобой?
Пожалуй, следовало бы послать его – ведь явно же на ссору нарывается, но почему-то мне было слегка страшновато идти в Витьку одной.
– Я не против. Вот только…
Я уже хотела было сказать «уточню у хозяина». Ведь, согласитесь, припереться в гости «со своим самоваром» и без предупреждения – все-таки не очень-то прилично. Но Димка вдруг передумал.
– Знаешь, я-то думал: ты расстроенная, грустишь, а ты, оказывается, о нашей ссоре и думать забыла. Вот и вали в свои гости сама.
В трубке раздались гудки. И как, спрашивается, с ним разговаривать? Но зато решение отправиться к Витьку окончательно обрело силу.
Вечером я подошла к нему сама.
– Ну, что, поехали?
Он едва заметно усмехнулся.
– А ты не боишься за свою репутацию? Завтра об этом будет весь офис судачить.
Я почувствовала, что краснею. Чего-чего, а судачить дамы наши могут. И будут, вне зависимости от того, поеду я куда-нибудь или нет.
Я махнула рукой.
– И так, и так будут.
Никаких «служебных романов» у меня до сих пор как-то не случалось, и это наверняка должно казаться теткам из бухгалтерии подозрительным. И не только из бухгалтерии: теток, слава богу, в нашей конторе хватает.
Витек пожал плечами.
– Ну, гляди.
В гостях неожиданно оказалось очень уютно. Нет, пожалуй, «уютно» – это не совсем подходящее определение. Обычно это слово ассоциируется – ну, у меня, по крайней мере, – с мягкими креслами, приглушенным освещением, тяжелыми занавесями. Жилище же нашего админа напоминало… каюту на корабле или… Ну, как там называются комнаты, в которых офицеры живут? Ах, да, офицеры живут в квартирах вместе со своими женами. Но здесь женской руки не чувствовалось. Блин, о чем я опять спрашивается?!
Рабочий стол с большим монитором, над столом – фотка: Витек в комбинезоне на фоне танка, снизу – надпись: «Металл, масло, соляр и порох… так пахнет танк, так пахнет победа…»
– А кто это сказал? Цитата – чья?
Виктор передернул плечами, усмехнулся.
– Человек один сказал, который понимал в этом толк.
Очень информативно, ничего не скажешь…
– А ты что, в армии служил?
Он снова как-то странно усмехнулся:
– Не служил. И одновременно – служил. Ты пока устраивайся поудобнее, а я пока прибамбасы притащу.
Я уселась за стол.
На другой стене висел плакат со смешным толстым воякой, который направлял на зрителя громадный палец с обкусанным ногтем и восклицал: «Танки справа… танки слева… окапывайся!»
– Держи. – То, что Витек протягивал мне, назвать шлемом нельзя было даже с самой большой натяжкой: обруч, широкий, сантиметров восьми высотой, прикрывающий лоб и глаза, с непрозрачным забралом-экраном и короткой антенной коннектора сбоку.
– Надевай. – И, видя мое краткое замешательство, добавил: – Это шлем-мнемопроектор. А вот это – перчатки. Внутри сенсорные датчики, реагируют на изменение давления твоих пальцев и ладони. Допустим, ты захочешь дернуть рычаг управления на себя, перчатка интерпретирует движение в соответствующий электронный импульс, и игра отреагирует. Короче, по ходу дела разберешься.
Я вдруг вспомнила, о чем хотела узнать:
– Слушай, Вить… Ты сказал, что игра бесплатная. А за счет чего фирма существует-то?
Витек улыбнулся – ласково, как улыбаются трехлетнему ребенку-несмышленышу.
– Ты представляешь, сколько на их сайт народу-то заходит? Каждый день? И какие там рекламные площади? К тому же игра-то бесплатная, а шлем и перчатки – уже за деньги. И не за малые, поверь. Девайс хоть и китайского производства, но стоит тоже не хило. Да и то, они регулярно акции всякие проводят: то победителю серии игр аксессуары бесплатно, то к какому-нибудь празднику – скидка. Почему тебя это волнует?
Честно говоря, я и сама не знала, почему. Да и не волновало меня это особо; так, поскольку-постольку.
– Готова? Только давай-ка для начала…
Он начал быстро нажимать какие-то кнопки, настраивая конфигурацию программы.
– Ты чего делаешь-то?
– Хочу, чтобы ты сперва эпизод прошла. Недлинный. Может, тебе в мнемике и вовсе играть нежелательно. Все, готово. Ну, давай.
Германия, 1945 сорок пятый год (точное место и время не определены). Наталья
Тесно. И душно. И… странно. Я – внутри танка? На самом деле?! Ни фига ж себе! Я чуть не взвизгнула от восторга – от такого бурного проявления эмоций меня удержал раздавшийся рядом надсадный кашель. Кашлял какой-то мужик, сидящий на водительском месте. А, блин, нельзя говорить – «на водительском», надо – «на месте механика-водителя». Я что тут, не одна?! А, ну да, вчера же можно было играть, выбрав себе роль командира, заряжающего, водителя, радиста. Интересно. Все так достоверно выглядит… Хотя, впрочем, откуда мне знать о достоверности? Из многочисленных прочитанных книг да просмотренных фильмов?
Танк несся вперед с немыслимой скоростью. «Три-четыре», насколько я помню, могли по пересеченной местности давать до двадцати пяти километров в час, но это и не пересеченная местность. Хорошая, качественная булыжная мостовая… Была. До того, как здесь проехали наши танки, выворачивая булыжники своими гусеницами. Ну, ничего, немцы – народ аккуратный, восстановят. Двадцать пять километров в час, а мне казалось, что мы мчимся, подобно урагану, сметая все на своем пути.
Откуда я знала, что городок, за который сейчас шел бой, немецкий, а не, к примеру, прибалтийский или чешский? Знала – и все. Германия, сорок пятый… Последние дни войны. Совсем скоро маршал Жуков примет у Вильгельма Кейтеля подписанный акт о капитуляции Германии… а вот в таких вот маленьких городах далеко не сразу прекратят стрелять в спину нашим.
Экипаж прекрасно справлялся и без моего командования. Впрочем, я бы сейчас накомандовала… Сижу на командирском месте да головой кручу по сторонам, слово сова какая-нибудь. Только и успеваю, что выхватить взглядом отдельные детали общей картины.
Вывернутое с корнем дерево – уж и не знаю, что с ним произошло…
Остатки вражеской батареи. Не остатки даже – останки: лежащие вповалку, кверху колесами, тяжелые орудия. Искореженный зенитный «эрликон»-спарка. Хорошая пушка, качественная. Как и все, то произведено в Швейцарии. Была качественная. Теперь уж вряд ли из нее можно произвести хотя бы один выстрел – оба ствола изрядно помяты. А вон еще одна та вообще выглядит так, как будто здесь гулял великанский ребенок, который взял да и завязал стволы в сложный, но красивый узел.
– Останови.
Звучит глупо – словно я прошу таксиста, а не отдаю команду механику-водителю. Но он молча кивает, и танк замирает посреди небольшой площади.
Покойников мне доводилось видеть и прежде, но эти ведь – они не настоящие? Это все понарошку! Просто очень хорошо прорисованы вот и все.
Двое лежат, вцепившись руками в ящик со снарядами. Хотели донести до пушки, не успели. На голове одного из них – кепи, второй без головного убора. Голова неестественно запрокинулась, светлые волосы шевелит ветер. Истинный ариец. Молодой совсем, наверное, моложе меня. Я должна испытывать какое-то чувство: или жалость, или ненависть, или хотя бы брезгливость, но испытываю почему-то тревогу. Все вокруг слишком, слишком похоже на настоящее! И вот этот офицер в излюбленной фрицами «мятой» фуражке…
– Товарищ капитан, пленные. Куда девать будем?
Я не успеваю ответить, и это хорошо. Потому что вопрос предназначен не мне. Сзади стоит, улыбаясь (когда только успел подойти) молодой голубоглазый танкист, одетый так же, как я. И по возрасту, наверное, такой же. Хотя я же не знаю, сколько мне лет… тут.
– Расстрелять, что ж еще, – не задумываясь, равнодушно отвечает он, продолжая столь же мило улыбаться.
Расстрелять?! Мне не показалось? Я не ослышалась? Да это же… Да это же просто… фашизм натуральный!
Видимо, я выпалила это вслух. Лицо голубоглазого, только что такое милое и приветливое, моментально отвердело, превращаясь в чеканную маску.
– Ты думай, что говоришь, Костя, – жестко произнес он.
Костя – это, стало быть, я.
– Я…
– Головой думай, – еще жестче говорит он, – прежде чем такими словами разбрасываться. Мы не пехота, забыл? Куда нам пленных девать? Вот сейчас придет приказ продолжать движение, так ты их что – в танк свой сунешь, что ли? Или привяжешь и заставишь бежать следом, словно кобылу за телегой? Или предлагаешь их отпустить? Может, еще и оружие вернем? Была б рядом пехтура, сплавили б им, а так… сам должен понимать. А вообще, Костя, ты сколько на фронте, полгода где-то? Ну, я поболе твоего, три машины сменил, многое повидал. Думаешь, панцерманы с нашими иначе б поступили? Танкисты в плен не берут, запомни это, хорошенько запомни…
Что ответить, я не нашлась. И все-таки это какая-то дикая жестокость! Даже если вспомнить о том, что фашисты творили на нашей территории. Но мы ведь – не они! С другой стороны, имею ли право я, двадцатипятилетняя девчонка, знающая о войне только из книг, фильмов да рассказов бабушки, которая, в свою очередь, знала только из рассказов своих родителей, имею ли я право осуждать их, отдающих такой приказ?! Видевших смерть. Узнавших, быть может, о гибели своей семьи. Освобождавших белорусские и украинские села, в которых уже не оставалось, кого освобождать…
– Ты прям как барышня, Костя, – укоризненно качает головой голубоглазый, по-своему истолковав мое молчание и склоненную голову. – Если б я тебя не знал, честное слово, решил бы, что ты труса празднуешь.
При чем тут трусость, абсолютно не понятно, но спорить я не стала. Да и потом, чего спорить-то? Ведь это – просто компьютерная программа. Пускай и очень качественная. Даже, пожалуй, слишком качественная какая-то…
– Ладно, возьми пятерых в сопровождение и прогуляйся. Погляди, – он кивнул в сторону населенного пункта, – что там делается.
Городок казался совсем небольшим. То ли городок, то ли деревня – в этой Европе и не поймешь. И разрушенный почти полностью. Авиация союзников постаралась? Или наши? Пойди пойми… Особенно неприятно – не неприглядно, а именно неприятно – выглядел большой богатый дом неподалеку от церквушки. Рухнувшая передняя стена открывала взору внутренности здания. Ощущение такое, как будто глядишь во вспоротый живот и видишь все внутренние органы. Или копаешься в чужом грязном белье… Цветастые обои с какими-то скособоченными, чудом не сорванными ударной волной картинами на стенах, выщербленный осколками кафель в ванных комнатах, перевернутая мебель, рассыпанные по полу книги, разбитая посуда и детские игрушки, нависающие балки перекрытий… Обломок чужой, безвозвратно разрушенной жизни…
Впрочем, это не мы, а они первыми начали войну; это их бомбы первыми вздыбили брусчатку советских улиц и обрушили первые здания со спящими внутри мирными людьми, женщинами, стариками, детьми, так что не о чем сожалеть. Так-то.
Я поспешно перевела взгляд. Пыльные узенькие улицы, усеянные обломками разбомбленных зданий, верхушки деревьев срезаны снарядами, ветер гонит прочь обрывки бумаги… И – пусто. Странно пусто. Хотя, почему странно? Жители попрятались по подвалам, пережидая, пока фронт отойдет на несколько километров, это нормально.
Только кто же смотрит мне в спину? Смотрит с такой ненавистью, что она ощущается, бежит противным липким холодком между лопатками, цепляет тонкой ручкой с острыми когтями. Я обернулась в сторону колокольни. Интуитивно чувствуя, что оттуда может прийти смерть.
Она и пришла.
Я не могла слышать этого, не могла видеть, но на секунду показалось – вот оно, лицо, совсем юное, еще безусое, с капельками пота над верхней губой, темный кружок дула смотрит прямо в душу. Грязный палец с обгрызенным ногтем (а ведь тоже, наверное, мама ругала за дурную привычку) нажимает на спусковой крючок плавно, как учили; и пуля – крошечная, свинцовая смерть находит того, кому она предназначена.
Попал пацанчик плохо. В живот попал. А это означало, что умирать мне долго и нудно. Блин, почему мне? Не мне, а моему персонажу. Только почему же тогда так больно? Невыносимо больно, и слов не хватает, чтобы описать все то, что мне сейчас довелось почувствовать.
Застрелиться, что ли? Так ведь ранения живота не всегда смертельны. Бывает, что задета только брюшная полость, а органы не повреждены. По крайней мере мне доводилось читать о таких случаях. Я застрелюсь, а так бы этот человек, возможно, еще жил и жил…
О чем это я? Какой человек?! Это я – человек! Я, Наталья Нефедова. И я просто играю в компьютерную игру. Или – не просто?
– Ах ты, сука! Едрит твою налево! – Старшина выхватывает оружие.
– Оськин! Вон он, выше бери!
Кто кричит, мне не видно, зато хорошо слышна короткая очередь из ППШ, заставившая засевшего на колокольне стрелка свалиться на каменные плиты площади. Но, прежде чем свалиться, тот все-таки успел сделать еще один выстрел. И отчего-то снова в меня…
Сейчас боли я не почувствовала. Просто слева стало мокро и тепло, и все.
Я с трудом повернула голову. Словно в замедленном кино, тело, кувыркнувшись в воздухе, с глухим стуком упало вниз. Почему я решила, что на колокольне гитлерюгендовец? Мое чрезмерно развитое воображение в этот раз подвело. Стрелком оказался толстый пожилой бюргер. А вообще, не разглядеть мне отсюда, плохо видно – то ли глаза слезятся, то ли стремительно садящееся солнце не дает увидеть. Почему солнце садится так быстро? Так не бывает. И ноги. Почему я не чувствую ног? Мне их оторвало? Их не могло оторвать, в меня попала пуля, а не снаряд или минометная мина.
«На горе – на горочке стоит колоколенка, и с нее по полюшку лупит пулемет»… Опять эта песня… Лупит пулемет, ага. Мне вполне хватило и карабина…
– Товарищ старший лейтенант!
Кто-то бухнулся около меня на колени и положил на лоб мокрую холодную тряпку.
Не надо эту тряпку, не надо, мне и так холодно! Но язык, ставший слишком большим, не хочет ворочаться в тесном для него рту. Фраза остается непроизнесенной, а тряпка так и лежит на лбу. Да еще и капает что-то сверху. Что это – дождь?
– Костя! Командир!
Краем сознания я успела удивиться тому, что меня зовет женщина. Я что тут, не одна девица, что ли? А потом все вокруг померкло…
Я уже не могла видеть, как старшина Оськин с перекошенным яростью лицом вскакивает на ноги и бежит к упавшему на землю фольксштурмовцу, вокруг разбитой падением головы которого уже расползлась зловещая темная лужа. Как пинает труп, пока его не оттаскивают товарищи по экипажу. Как старшего лейтенанта Константина Крепченко несут на плащ-палатке обратно, и улыбчивый комвзвода, вновь закаменев лицом, приказывает обыскать руины и расстрелять всех обнаруженных с оружием или даже заподозренных… Но почему-то мне казалось – все это я вижу, глядя откуда-то сверху и чуть сбоку…
Россия, недалекое будущее. Виктор
Девчонка солгала, когда сказала, что до сих пор ни разу не играла в эту игру. Но – для чего? Да и не похоже было, что для нее все это не впервой. Но еще ни разу такого не случалось, чтобы полная личностно-психологическая ассоциация с реципиентом произошла во время первой же попытки. Или бывает? И ему просто наконец-то повезло, и он нашел «тот самый» неограненный алмаз?
Сам-то он отнюдь таким «алмазом» не являлся. И «слияние» у него произошло только на шестой раз. Неужели – вот оно, то, ради чего он отправился в «свободный поиск», переругавшись с половиной руководства фирмы. Спасибо Анатолию Андреевичу – поддержал. Пускай тоже не верил, что что-то из этой идеи получится, но хотя бы сказал, что Виктор имеет «право на самоопределение».
Виктор не любил это выражение – точно так же, как и многие другие в их конторе. В свое время при развале Советского Союза использовали именно эту формулировку – дескать, «республики получили право на самоопределение», а получилась вместо обещанной и ожидаемой демократии полная фигня.
Лет восемь назад Виктор в одной статейке прочел, что развал Союза готовила сама партийная элита, которой надоело жить на таком уровне, на каком в Соединенных Штатах живет средний класс. А хотела жить так, как и «полагается элите». В статье было много всяческих несуразностей, но вот именно эта фраза походила на правду. Ведь кто пришел к власти в образовавшихся после развала государствах? Кто сумел отхватить львиную долю «пирога»? Говорить об этом можно долго, только вот толку от таких разговоров? В нашем государстве – да что там в нашем, это относится ко всему постсоветскому пространству, – и так говорят слишком много, беда только в том, что делают мало.
А их контора именно делала. Предпринимала какие-то попытки. Которые, правда, до сих пор ни к чему не привели, и еще непонятно, приведут ли, но не сидеть же, честное слово, сложа руки, хая власть и не пытаясь сделать хоть что-нибудь, чтобы изменить ситуацию в лучшую сторону.
Ладно, он что-то слишком много разглагольствует, прям хоть сейчас на экран телевизора.
Итак, что имеется в наличии? Имеется девушка, которая сумела с первого раза добиться полной пси-ассоциации с реципиентом. Что, кстати, пока ни о чем еще не говорит. Вот если во второй раз произойдет то же самое, тогда можно будет задумываться над вопросом, что следует делать дальше. А пока он должен доложить шефу и продолжить наблюдение за Натальей.
Россия, недалекое будущее. Наталья
Ух ты! Будь я дома – прямиком бы в ванную побежала! Мокрая вся, – как мышь! Но не проситься же под душ в гостях.
Витек и так на меня смотрит… несколько странно. Как будто что-то сказать хочет, но не может. Соседкин пуделек Талька порой смотрит так же. Ну, блин, я и договорилась! Сравнила Витька с пуделем. А он ведь на собаку совсем и не похож. Скорее, на волка. Угу. Снова, дуреха, романтики ищешь? «Я одинокий волк…» «Донна Роза, я старый солдат, и не знаю слов любви…» Да и на волка он не похож. Скорее, на такую… разумную овчарку, с которой не страшно пойти гулять поздно ночью.
От идиотских мыслей я очень быстро стала чувствовать себя неловко и довольно быстро засобиралась домой.
– А то мне что-то нехорошо…
– Я провожу.
– Не надо.
Я не кокетничала – и в самом деле, почему-то не хотелось, чтобы Виктор меня провожал.
– Не надо.
– Ну, не хочешь, тогда я вызову такси.
Зависла пауза. Я чувствовала себя на удивление неловко. Никогда со мной такого прежде не случалось. Вот просто сидела, чувствуя себя бревном, и не знала, что бы такое сказать. Витек – нет, не Витек, Виктор, тоже как-то не стремился разрядить обстановку. Так что, когда сообщили, что машина ждет внизу, я почувствовала облегчение. Он, кажется, тоже.
Виктор оказался джентльменом проводил меня до машины и сразу отдал шоферу деньги. Димке бы такое в голову не пришло. В лучшем случае он молча бы сунул мне деньги, в худшем – просто поинтересовался бы, есть ли мне чем заплатить. Да нет, вру: в худшем – даже не поинтересовался бы. Господи, неужели я столько времени встречалась с таким моральным уродом?! И чтобы понять это, мне надо было… Да нет, не просто побывать в гостях у нормального мужика – я не настолько хорошо знаю Виктора, чтобы судить о его нормальности или ненормальности.
Виктор… Удивительным было не только то, что я ощущала во время игры, но и то, что мне почему-то совсем не хотелось называть его «Витьком». Не подходило ему это имя, если честно. Ну, какой образ создается именем «Витек»? Сосед-алкашик, незлобивый и рукастый, способный починить кран или ввинтить лампочку и готовый сделать это совершено бесплатно, но если вдруг дадут на бутылочку – то тем лучше. Или… Или сисадмин, который не только починит вышедший из строя девайс, но и расскажет новую байку из личных наблюдений или анекдот из Интернета. При этом не ткнет раззяву-пользователя носом в то, что нормальные люди такого не делают, а сделает вид, что поломка и в самом деле произошла не по вине пользователя.
Витек до сих пор вел себя именно так, но сейчас мне казалось, что эта личина не имеет никакого отношения к его реальной сути.
А игрушка клёвая! Нет, «клёвая» – все-таки не то слово. Здесь все… слишком реальное. Настолько реальное, что даже больно. Физически больно в тех местах, куда в меня, вернее, в моего персонажа попали пули.
Или я такая впечатлительная? Нет, я, конечно, впечатлительная, спорить с этим было бы глупо, но не настолько же, чтобы считать, что я и в самом деле оказалась в сорок пятом году в теле реального советского танкиста. Такого просто не могло быть. Или могло?
Вопросов накопилось как-то слишком много, а ответов – ни одного. И тогда меня посетила одна «гениальная» идея.