Россия, недалекое будущее. Наталья
От Сильвестра уже два дня не было никаких вестей, Виктор на работе не появлялся, и я откровенно маялась. Все валилось из рук, причем не в фигуральном, а в буквальном смысле слова. Сперва я уронила папку с проектами, потом чашку с кофе (причем тоже на готовый макет, который надо было нести шефу на подпись). Когда я облила кофе нашу старейшую сотрудницу Нину Антоновну (уж не знаю, чем она занимается, сдается мне – большую часть времени она попросту дремлет с открытыми глазами), она встрепенулась и сообщила, что мне пора в отпуск.
– Девочка моя, ты совершенно зеленого цвета! Ну, просто абсолютно!
Но мне не нужно в отпуск. Мне надо в игру. Или хотя бы узнать о ней какие-нибудь новости. Ощущение такое… странное. Кажется, сейчас я начинала понимать наркоманов: и знают, что гробят себя, и не могут обойтись без дозы. Неужели я тоже стала наркоманом, только компьютерным?
К концу рабочего дня я твердо решила: все, от игровой зависимости следует избавляться. И если вдруг Виктор завтра появится и предложит мне поиграть снова, я просто его пошлю куда подальше.
И вообще: последую совету Нины Антоновны и возьму отпуск. Махну с друзьями куда-нибудь подальше. Например, на Кавказ. С рюкзаком, с теплым спальником – у меня классный пуховый спальник, пошитый, между прочим, по индивидуальному заказу. Весит, как любит говорить один мой приятель, заядлый альпинист, меньше одного литра водки. Есть еще и меховой, но он больше для понтов, в нем разве что на даче поспать и то, если машиной ехать. Тяжелый, зар-р-раза. Но на людей, ни черта в этом не понимающих, он всегда производит колоссальное впечатление.
Или махну куда-нибудь в Египет. Поныряю там. Мне уже доводилось нырять с аквалангом – правда, на озере, а не в море…
В шесть часов все похватали свои сумки и свалили – Египет не Египет, а лета пока еще никто не отменял; время довольно неплохо можно провести и у нас. А я все сидела за своим компом, не понимая, чего я, собственно, жду.
А ну их всех к чертям собачьим! И Витьку, и Сильвестра, и Димона, и игрушку эту долбанутую…
На выходе из офиса кто-то тронул меня за локоть. Я подняла глаза и увидела Виктора.
Вот сейчас я ему все выдам!
– Хочу вот в гости тебя пригласить, – не здороваясь, сказал он. – К игрушке новый патч сделали. Не хочешь опробовать?
«В гости», блин! Как будто все идет, как положено! Как будто это не он пропал на несколько дней, заставляя меня нервничать. Да не нервничать – просто выходить из себя!
«Иди ты на…» – я уже открыла рот, чтобы сказать это, и вдруг с удивлением услышала, что произношу совсем другие слова:
– Спасибо, Виктор. Конечно, хочу.
Россия, недалекое будущее. Виктор
Прикольная девчонка. А ведь она чуть не вцепилась ему в физиономию! Почему? И почему сдержалась?
Все это было бы объяснимо, если бы она играла, скажем, уже раз шесть-семь, и у нее началось привыкание – с некоторыми игроками такое случалось, он знал это. Но ведь она играла только однажды! Он легко мог узнать, чем она занималась на работе с помощью одной крохотной программки. А дома… Ребята Василия Степановича, их шефа безопасности, уверяли, что в эти дни к Наталье никто в гости не заходил и сама она домой никаких свертков не заносила.
– Наташ, тебя никто не обидел? – поинтересовался он на всякий случай. Может, девочка просто чуть не сорвала на нем свое плохое настроение?
Она мотнула головой.
– Неа. Если не считать тебя.
Что это – такая своеобразная шутка? Или она на самом деле на него обижена?
– Ты ж пропал, а мне ничего не сказал…
А это что? Обычные дамские «розовые слюни» – дескать, раз однажды побывала в гостях, стало быть, могу считаться чуть ли не официальной девушкой, и ты, стало быть, должен давать отчет о своих перемещениях? Натка, правда, на такую не похожа, но мало ли?
Он пристально посмотрел на девушку. Она, смутившись, отвела взгляд.
– Понимаешь… Мне почему-то очень сильно… надо играть. Не хочется, а именно надо.
Не фига себе! Неужели и вправду она тот самый игрок, которого они так долго искали?! Именно тот игрок, который способен повлиять…
Девушка выглядела немного виноватой.
– Не знаю даже, что со мной такое…
Конечно, прежде чем открывать ей глаза на то, «что это такое», ему следовало посоветоваться с Анатолием Андреевичем. Следовало. Но…
– Наташа, я… я объясню, что с тобой такое. Только домой приедем, – и объясню.
Россия, недалекое будущее. Наталья
Это… этого просто не могло быть!
И я попросила Виктора рассказать все это еще раз. Он повторил.
Мы сидели в кухне, на столе остывал чай в высоких керамических чашках, а я слушала, как завороженная, и даже поймала себя на том, что рот у меня открыт, как у маленькой. «Личностно-психологическая ассоциация с реципиентом» – звучит гордо! Пускай и не совсем понятно. А вернее, совсем непонятно. Как это все происходит? Как это вообще возможно?! Нет, я, конечно, большая любительница фантастики, но читать что-то такое… несусветное – это одно, а столкнуться с этим в жизни – совсем другое.
– Вить, но ведь это…
Я произнесла это вслух только для того, чтобы сказать хоть что-нибудь. Чтобы услышать свой голос и убедиться в том, что я не сплю.
Виктор молчал.
– Вить, но ведь давно доказано, что никакие изменения прошлого не могут повлиять на будущее! Они просто создают новое ответвление реальности, в котором уже история будет развиваться по другим законам…
– Доказано? – Виктор вздернул брови. – Кем же, если не секрет?
Я почувствовала, как краснею. И действительно, ляпнула же языком! Кем доказано? А кем это вообще может быть доказано?! Ведь путешествия во времени неосуществимы. А может…
– Нат, то, что писатели-фантасты пришли к однозначному… гм, выводу, еще ни о чем не говорит. Можешь мне поверить, над нашей задачей бились далеко не худшие умы. Я… я не смогу объяснить тебе всю, как выражается один наш сотрудник, «физику процесса», поскольку сам я – всего-навсего программист. Пускай и очень хороший.
Надо же – «очень хороший»! Ну, смерть от скромности ему явно не грозит.
– Считаешь меня нескромным? – ухмыльнулся Виктор. – Ну, как говаривал тот же самый мой сотрудник, «скромность украшает только того, кому больше украситься нечем». А если честно, на мой взгляд, человек должен оценивать самого себя адекватно, и в заниженной самооценке столь же мало хорошего, сколь и в завышенной.
Может, я стала бы спорить с ним – есть у меня такая нехорошая особенность, люблю поспорить настолько, что иногда завожусь даже с теми, с кем, по большому счету, согласна. Но сейчас мне не до того.
– Вить, и что, я… я смогу повлиять на ход истории?
Он кивнул.
– Надеюсь, что да. Может быть, не ты одна, может, все вместе – вы, игроки с высоким коэффициентом. Но иначе… иначе получается, что я и еще множество людей прожили свою жизнь зря.
Он смутился. На его месте я бы тоже засмущалась – уж больно пафосная фраза получилась.
Свою ухмылку я быстренько спрятала за чашкой с остывшим чаем.
– Понимаешь, Наталья, ты должна… ты должна понимать, что это – не просто игра. Ты должна осознавать, что делаешь. А пока ты хочешь играть просто потому, что тебя тянет. Поэтому, пожалуй, мы сделаем вот что: некоторое время ты не будешь играть. Тогда через недельку-другую ты сможешь дать ответ, хочешь ли участвовать в этом эксперименте…
Угу, решать он за меня будет, когда и чем мне заниматься.
Я поднялась из-за стола.
– Знаешь что, Витенька…
Он вздрогнул – то ли из-за моего тона, то ли еще почему.
– Я буду играть в любом случае – хочешь ты того или нет. А если ты сомневаешься, что я смогу самостоятельно раздобыть шлем и перчатки, то…
Он качнул головой. Промелькнуло восхищение в его взгляде – или я снова выдаю желаемое за действительное?
– Нет уж, Наталья, мне будет спокойнее, если ты станешь играть под моим присмотром. Кстати, если ты собиралась раздобывать прибамбасы с помощью Сильвестра, то… Я бы очень попросил тебя не… не разбрасываться полученной тобой информацией. Пообещай мне.
Я задумалась. Не очень-то хорошо получалось – я от Сильвестра информацию получить хочу, а сама делиться не намерена. С другой стороны, Сильвестр-то меня и не просил ни о какой информации, единственное, чего он хотел, так это того, чтобы я поиграла в его присутствии. К счастью, об этом Виктор не заикнулся, и я с легкостью согласилась.
– Ладно, не буду… разбрасываться. Подписку о неразглашении ты с меня не потребуешь?
Виктор хмыкнул.
– Не потребую. Чаю еще хочешь?
Я мотнула головой.
– Давай я лучше сперва поиграю.
– Выбирай сорок первый год, – посоветовал Виктор, глядя мне через плечо. Во-первых, не люблю, когда кто-то из-за спины заглядывает, во-вторых, чего это он мне указывает?!
– Ты новичок, – пояснил он. – Новичков обычно обкатывают на самом начале войны.
– Чего это? – не поняла я.
Он отхлебнул чай. Ух, гад, это он специально мне на нервы действует!
– Потому, радость моя, что кончается на «у». Опыта сперва наберись, а потом уж лезь. Знаешь такую фразу – «В бой идут одни старики»? Так вот, в знаковые сражения, в ходе которых и в самом деле можно как-то повлиять на ход войны, новичкам не положено.
Я возмутилась.
– Вот глупость-то! Послушай, это кто же такое придумал?!
Виктор пожал плечами.
– Но ведь как раз по логике самых «обкатанных» и надо посылать в самое начало войны! С чего ты взял, что в самом начале не было сражений, исход которых мог переломить ход войны?! Просто потому, что об этом нигде не сказано? Так у нас о начале войны вообще мало что сказано, по сравнению, к примеру, со сражением под Прохоровкой или со Сталинградской битвой. Может, если взяться как следует, то фрицев можно было бы погнать, не пуская в Украину, не подпуская к Москве и Питеру…
Мне-то казалось, что я красноречива и убедительна. А вот Витек, похоже, так не думал. Пока я ораторствовала, он пощелкал мышкой, понажимал что-то на клавиатуре, и в результате мой выбор оказался ограничен сорок первым годом.
Я надулась. А вот не стану играть – и что ты со мной тогда станешь делать? Расстреляешь? С другой стороны… С другой стороны, я противоречу самой себе. Если моя идея верна – а почему бы ей и не быть верной? – то я… я могу постараться повлиять на события и в сорок первом.
Только надо хорошенько подумать, какое же сражение выбрать. Н-да, в очередной раз я убедилась в том, что трезвый расчет и я – понятия плохо совместимые. Потому что вместо «зрелых и обоснованных рассуждений», я вдруг обратила внимание на маленький и трогательный в своей нелепости танк. Не танк даже – «танчик». «НИ» – что расшифровывается как «На испуг». Такой танк я видела «вживую», когда мы с родителями ездили к родственникам в Одессу. Подобные танки строили в Одессе, на заводе имени Январского восстания на базе самых обычных тракторов СТ3-НАТИ. Обшивали трактор обычной сталью, котловой, кажется, если я правильно запомнила то, что рассказывал экскурсовод, вооружали пулеметами или даже небольшими пушками. Выглядели они смешными уродцами, да еще и жутко грохотали при движении, и, вместе с тем, продержалась ли Одесса целых семьдесят три дня, не будь этих тракторотанков, снабженных зачастую вместо орудия муляжом? Которых румыны в первых боях отчаянно боялись, между прочим, попросту не понимая, что за новый тип советского танка прет на их позиции…
– Что ты выбрала-то? – поинтересовался откуда-то сзади Виктор.
– Вот! – Я ткнула мышкой в трогательный и нелепый танк, и сразу…
Советский Союз, Одесса, 19 сентября 1941 года. Наталья
– Товарищи танкисты!
Я стою в строю, на мне испачканный маслом комбез. Или тогда так еще не говорили? И – да я снова мужчина, только сейчас меня это почему-то не удивляет. И даже не напрягает… Возможно – только пока.
– Леха, – толкает меня локтем в бок сосед, – а ты уже новые танки видал? Говорят, там такое! – Он закатывает глаза.
Стало быть, я – Леха. Но надо ответить. Я отрицательно качаю головой.
– …главный инженер завода имени Январского восстания товарищ Романов!
Человек в штатском выходит вперед, щуря глаза. Слабое зрение? Или просто от усталости?
– Товарищи, – негромко говорит он. – Я не умею произносить речи… Мы вот с товарищами Обедниковым, – он кивает в сторону второго штатского, скромно стоящего на пару шагов дальше, – и Коганом, – кивок в сторону щуплого капитана, – разработали… Конечно, товарищи, это не танк, это, так сказать, эрзац, но, одним словом. – Он обреченно машет рукой, потом лицо его проясняется. – Товарищи, за основу мы взяли трактор СТЗ-НАТИ. Многие из вас до прихода в вооруженные силы работали трактористами, – он улыбается, улыбка получается измученной – не вымученной, а именно измученной. Когда же он в последний раз отдыхал, этот замечательный человек, придумавший не менее замечательный танк? – Он обшит броней, товарищи, судостроительную сталь нам выделили товарищи с судоремонтного завода… Толщина обшивки от четырнадцати до двадцати миллиметров, между броней и внутренней обшивкой проложены деревянные брусья, так что от пуль и осколков мин вы будете защищены почти наверняка…
Он говорит куда оживленнее, чем начинал. Понятно, что ему проще рассказывать о технических характеристиках своего детища, чем просто толкать агитационную речь. Люди слушают – молча, сосредоточенно.
В самый разгар выступления меня вдруг отвлекает какой-то звук – противный, навязчивый. Муха? На дворе сентябрь месяц! Да, пускай по-одесски теплый, но все-таки сентябрь! Причем вторая половина месяца. Какие уж тут мухи!
Я отмахиваюсь просто так, автоматически, и жужжание пропадает.
Потом мы отправляемся рассматривать танки.
– Ребята, это — еще и стреляет?!
– Против румынов сгодится.
– Ну, да, мамалыжники небось перелякаются да и обделаются.
– Ага, и ихние же танки в ихнем дерьме и завязнут!
– Какие, нах, танки? Немае у румунив нияких танкив. Вон, товарыш комассар казав, шо у них усе танки аж с Первой мировой, да и то французские. Винтовочная пуля – и то, нах, чуть не наскрозь пробивает.
Дружное ржание.
– Нет, ребята. – Качает головой серьезный лейтенант в очках, похожий на Кролика из мультика про Винни-Пуха. – Как же они завязнут? Они-то внутри танков обделаются. Пускай даже и Первой мировой. Стало быть, просто танкисты потонут. А наружу ничего не прольется. Разве только вонь просочится…
Снова ржание, переходящее порой в повизгивание.
– Прольется, – в тон серьезному лейтенанту вторит еще один – коренастый крепыш с удивительно приятной улыбкой; кто-то, кажется, назвал его Костей, – мехводы люки открывают? Открывают. Стало быть, прольется говно.
Солидный «кролик» удовлетворенно кивает:
– Получается, что сперва танкисты захлебнутся, а потом наружу проливаться начнет, и эти французские шедевры в собственном дерьме и завязнут.
«Кролик» – парень интеллигентный, ему слово «говно», видимо, не по нутру.
Крепыш смеется.
– Красотень будет! Танки ревут, гусеницы вертятся, брызги говна во все стороны, и вонь несусветная.
– Спрашивается, зачем на эти, гм… шедевры еще и пулеметы установили? – подхватывает «Кролик». – Мы ж этих потомков древних римлян просто на испуг возьмем!
– Точно, ребята! – Это один из конструкторов танка; незаметно подошел сзади. Впрочем, мы так громко смеялись и галдели, что не услышали бы даже слона. – На испуг! Мы его так и назовем, наш танк – «НИ». На испуг!
Все снова смеются, а навязчивая муха снова начинает жужжать. Я ее не вижу, но судя по звуку – это должно быть что-то размером со шмеля. Потом жужжание потихоньку меняется, и до меня вдруг доходит, что это звук телефонного звонка, но это же маразм, какой может быть телефон тут, на плацу…
И в этот момент понимаю, что ни на каком я не на плацу, что сижу дома у Витька, за его компом, а мой мобильник, жужжа, ползает, готовый свалиться со стола.
Россия, недалекое будущее. Наталья
Я буквально вывалилась из игры. Мобильник все жужжал и жужжал; я взяла его в руки, не в силах сообразить, что надо делать дальше.
– Натах, я тут кое-что нарыл, – слегка приглушенным голосом сообщил Сильвестр.
Я виновато оглянулась на Витька, но его в комнате не оказалось. Деликатный.
Неужели к Сильвестру придется ехать прямо сейчас? Мне бы так хотелось доиграть… И вообще – теперь-то я и так много чего знала и об игре, и о Викторе. Ну, не много, конечно, но вряд ли Сильвестр сможет мне сейчас рассказать больше. С другой стороны, не очень-то удобно получается, я сама просила его раздобыть информацию, а теперь ехать не хочу.
– Мне сейчас к тебе заехать?
– Нет, не сегодня. Я пока занят, – почти прошептал в трубку парень, – но я с тобой на днях свяжусь. Сможешь подъехать?
– Ну, конечно, смогу.
– Только смотри, может так получиться, что тебе нужно будет приехать срочно, – предупредил он.
– Что-то случилось? Это… связано с…
– Ничего не говори, – быстро сказал хакер. – Нет, это никак не связано с твоим поручением. Я, видишь ли, занимаюсь не только твоим э… делом. Прости, не могу больше говорить. Жди звонка.
И, прежде чем я успела что-либо ответить, в трубке раздались короткие гудки.
Советский Союз, Одесса, 19 сентября сорок первого года. Наталья
– Товарищи танкисты!
Я снова стояла в строю вместе с другими. Кажется, попала в тот же самый момент, из которого «вылетела» благодаря телефонному звонку Сильвестра… Почему снова выбрала именно это сражение? Потому ли, что хотела доиграть то, что уже начала? Или потому что тянуло, тянуло именно в этот день?
Нет, не тот: место другое. Тогда – полигон завода имени Январского восстания, сейчас… эх, не так важно, где мы сейчас – бой-то, который выбрала, проходил под селом Дальник. Но день – день не тот! Не тот, что в прошлый раз! Если мы были на полигоне – стало быть, это происходило за несколько дней до сражения… Почему? Что-то пошло не так? Или, наоборот – именно так, и я должна пережить не только сам бой, но и… так сказать, всю его предысторию?
– …»Передайте просьбу Ставки Верховного Главнокомандования бойцам и командирам, защищающим Одессу, – продержаться 6–7 дней, в течение которых они получат подмогу в виде авиации и вооруженного пополнения»…
Я должна пережить не только конкретное сражение… Почему – должна? Кому – должна? Что со мной вообще, черт их всех подери, происходит?!
Нет, сейчас надо не думать об этом. Я разберусь, когда… вернусь. Почему – вернусь? Что за странное слово пришло мне в голову?! Куда я могу вернуться – я сижу около компьютера, и на голове у меня не черный кожаный ребристый шлемофон на байковой синей подкладке, а металлический обруч с датчиками. А все это – просто удачная имитация. Нет, не имитация, а… Блин, не знаю я, что это такое! В прошлый раз я была в бою на самом деле, и сейчас… Сейчас тоже все по-настоящему! И бой будет настоящий! А вот погибну в нем или выживу – кто знает…
Меня реально тянуло в бой. Стоящих рядом со мной людей – тоже, но совсем по-другому. Ах, как бы я хотела оказаться именно на их месте! Да, я на месте одного из них, но это совсем, совсем не то. Меня тянуло в бой… как наркомана тянет к «дури», как кота – к валерьянке… Дурацкое, кстати, сравнение: для кота валерьянка – тот же наркотик. Ладно, не важно. В моей тяге присутствовало что-то… нездоровое, что ли, тогда как стоящие рядом со мной готовы умереть, защищая Родину, свою землю, стремясь не допустить врага в любимый город… Я бы хотела оказаться не рядом с ними, а стать, по-настоящему стать одной из них…
Я не боялась погибнуть в бою, потому что знала: погибнув здесь – очнусь там, в мягком кресле около светящегося монитора, очнусь, сниму шлем-обруч и пойду чай пить. А эти люди – они тоже не боятся, хотя они-то могут погибнуть по-настоящему! Нет, не могут – погибнут! А не боятся, потому что главное для них – не пропустить врага дальше… Пафос? Ничего подобного! Когда именно так и чувствуешь, это не пафос. Правда не может быть пафосом…
– …оправиться.
Гы, вот тебе и пафос.
Оправиться, пожалуй, было бы неплохо, только где тут уборная?
Блин, вот дура! Какая, на фиг, уборная?! Я прям как иностранный турист, который просился в туалет, а когда его высадили около леса, вернулся спустя двадцать минут и сообщил, что «тут ноу тоилет». Хорошо бы хоть кусты какие-нибудь найти, чтобы присесть.
– Леха, ты чего?
Ага, стало быть, меня зовут Леха. Уже что-то. Ах, да, в прошлый раз меня тоже звали Леха. Интересно, я попала в того же самого… персонажа?
Вот же напасть! Какая же я все-таки дура! Мне бы задуматься не о том, тот ли это Леха или просто тезка, а о том, что Леха – это я! Стало быть, я – мужик. Стало быть, чтобы э… пописать, мне совершенно не нужно присаживаться за кустик. То есть присаживаться вообще не нужно, потому как мужчины делают «это» стоя.
Пришла паника. Конечно, я хорошо представляла себе, как мужчины это делают, но представлять – это одно, а попытаться сделать – это совсем другое…
Даже штаны от смущения расстегнуть удалось не сразу. Но когда удалось… Дальше-то что? Доставать… это? Нет, я, конечно, это уже видела, но, скажем так, при совсем других обстоятельствах…
Какой он все-таки странный на ощупь… По крайней мере воспринимается совсем не так, как э… Ну, да, тогда это был не мой… Ё-моё, это что – и в самом деле мой член?! Ну, от осознания того, что – мой, справиться с ним легче не стало.
– Леха, ты чего пялишься? Чужого хрена не видал никогда?
Все ржут; я краснею. Ну, видала. Чужие-то как раз видала, пускай и не много. А вот свой… Я была уверена, что самый главный шок у меня случится, когда начнется бой, когда рядом будут рваться снаряды, когда танк начнет гореть. А оказывается… Интересно, матерное слово, обозначающее э… человека нетрадиционной сексуальной ориентации, возникло благодаря безграмотности Хрущева. А сейчас – в моем настоящем «сейчас», – этому что, нет никакого определения? Должно быть… Но если я сейчас начну спрашивать, ребята точно решат, что это я о себе… С другой стороны – какая разница? Все равно я просто ощущаю себя мужчиной, потому, что в войну женщин-танкистов не было. Ну, может, и были, но поскольку я этого не знаю, то для меня все равно, что и не было. Но все-таки очень не хочется, чтобы обо мне думали… так.
Осторожно кошусь направо – все-таки интересно, как это… должно происходить. Надеюсь, что на это больше не обратят внимания…
«Сосед» встряхивает и застегивает штаны. Я повторяю действие. Что ж так резко-то! Чуть не оторвала! Руки все в каплях. Неприятно. Руки хорошо было бы помыть, но, кажется, сейчас всем не до того. А может, они, ну, то есть, настоящие мужики, умудряются это сделать не забрызгавшись? От чрезвычайно мудрого размышления меня отвлекает очередная команда.
Мы пошли в атаку – шесть десятков пускай и бронированных, но тракторов. Ужасно грохочущих, воющих включенными сиренами и «грозно сверкающих очами», как сформулировал лейтенант «Кролик» – танки шли с зажженными фарами.
Мы шли в атаку без артподготовки, вообще безо всякой артиллерийской поддержки, но «гордые потомки древних римлян» – уж не знаю, обделались они или нет, – бежали как зайцы.
Господи, если бы кто-то попросил описать это сражение, пожалуй, у меня не достало бы слов. Цельная картинка никак не складывалась, сознание выхватывало какие-то отдельные куски, словно прожектор выхватывает из окружающей темени куски пейзажа.
Жуткий грохот – совсем не похожий на тот, с каким обычно идут танки. Не грохот даже, а громыхание. Правда, я видела и слышала их только в кино да на параде, но звук… звук, скорее, говорил о том, что едет что-то очень тяжелое и очень старое, готовое развалиться. Пожалуй, с таким звуком могло бы передвигаться войско конных рыцарей в полном доспехе – лязг, громыхание – несогласованное, разболтанное, но вместе с тем грозное.
Фигурки румын в нелепой форме – рогатые кепки, длинные то ли обмотки, то ли чулки, – бегут, нелепо взмахивая руками.
Стрекочет пулемет – этакая большая цикада, в песне которой – смерть.
Я что-то кричу, не слыша саму себя, кажется, «огонь», но мой экипаж то ли слышит мои команды, то ли сам знает, что нужно делать…
А потом – потом я даже толком не успела понять, что именно произошло. В глазах потемнело, плечу стало слишком горячо, и дышать как-то трудно… Я схватилась за грудь, успела сперва удивиться тому, что груди-то, собственно, в привычном понимании, и нету, – потом вспомнила, что здесь я мужчина, а потом заметила, что ладонь у меня в чем-то красном и мокром, и это красное и мокрое выглядело нелепо и ненатурально, словно в дешевом боевике – что они там используют вместо крови, клюквенный сок, что ли? А потом вокруг стало постепенно темнеть, как будто я была в театре, и свет гас исподволь…
А потом меня словно ударило током, ощутимый такой разряд, и я поняла, что больше не в танке, а в собственном теле в квартире у Витька.
Россия, недалекое будущее. Наталья
В ванной у Витька нашлось зеркало, кажется, чуть ли ни единственное в квартире. Н-да, выражение лица у меня… Сказать, что офигевшее – не сказать ничего.
Прохладные струи смыли пот, страх, который, как ни странно, никак не давал о себе знать во время боя, зато сейчас… Ха, да у тебя, красавица, еще и руки трясутся. Ну-ну. Впрочем, ради сохранения самоуважения можно считать, что это от перенапряжения.
А белье и футболка… Пожалуй, зря я попросилась в душ – от футболки тоже гм, пахнет достаточно ощутимо, а натягивать пропитанную потом вещь на чистое тело не очень-то приятно.
Ладно, в другой раз возьму с собой для смены.
Я решительно оделась. Домой придется идти пешком – не хватало еще, чтобы от меня в транспорте люди шарахаться начали.
Пожалуй, надо сразу домой идти, а то как-то неудобно находиться в квартире молодого неженатого мужика такой «благоухающей» девушке.
– Чай пить будешь? Или сок?
От сока я бы не отказалась – во рту основательно пересохло, только ведь…
– Наташ, что-то случилось?
Я качнула головой.
Виктор хлопнул себя ладонью по лбу.
– Вот дурак! Ты же, наверное, переодеться хочешь. Только… – Он с сомнением посмотрел на меня. – Только у меня ничего такого размера не отыщется, а моя футболка, пожалуй, будет тебе чересчур велика…
Ха, подумаешь – велика? Зато чистая, наверное…
– Ну, если тебя не затруднит…
Он хмыкнул.
– Ну, ты прям на приеме у английского короля. Меня не затруднит.
Футболка оказалась не только чистой, она даже была выглажена как следует. По крайней мере я свои глажу куда менее тщательно. Ну, не футболка – почти платье, но мне ж не на бал ехать, верно?
– Ничего спросить не хочешь?
Пока он не задал этот вопрос, у меня в голове не было ни единой мысли. Но стоило ему спросить…
– Вить, послушай. У меня такое странное ощущение было… Ну, как будто я знаю. Знаю свой экипаж, других… ребят. Как будто мне стоит только немножко напрячься, и я вспомню. И как их зовут, и кто – я… Ну, и…
Закончить фразу было нелегко – поди, сформулируй вслух то, что ты сам не до конца понимаешь.
– И еще… матчасть. Нет, я, конечно, читала, фильмы смотрела, интересовалась. Но одно дело – читать, а другое – когда… когда твое тело само знает…
Я, похоже, окончательно запуталась. Но Виктор, как ни странно, понял.
– Дело в том, что я почему-то забыл тебе объяснить… Твоя матрица – она сливается с матрицей реципиента, а не стирает его матрицу. То есть твоя личность является определяющей, главенствующей, что ли, но и личность реального командира танка – она не пропадает. Она… ну, как бы замораживается, что ли. Я, к сожалению, не силен в терминологии. Но – где-то так.
– Но я ведь не вспомнила…
– Ну, это можно объяснить тем, что ты бессознательно подавляешь матрицу своего реципиента. Для этого тоже есть какой-то красивый термин, но я тебе поясню по-простому: ты уверена в том, что чего-то не можешь знать, и только поэтому ты этого и не знаешь. Уловила?
– А другие игроки…
– Другие игроки, видимо, до этого доходят сами. Я до сих пор никого не курировал.
И что мне теперь – зазнаться от сознания собственной эксклюзивности?
– Ты только Сильвестру своему не слишком распространяйся по поводу того, о чем я тебе говорил. Договорились?
Кем он меня считает? Треплом последним?
– Мы, вроде бы, на эту тему уже с тобой разговаривали и обо всем договорились, – как можно более сухо сообщила я.
Виктор хмыкнул.
– Ну, не обессудь. Мой опыт общения с девушками показывает, что им лучше сто раз напомнить, что кое о чем совершенно не нужно трепаться. Да и то, чаще всего, оказывается бессмысленным.
– Если бессмысленно, то зачем еще раз напоминать? – поехидничала я. – И вообще: ты просто до сих пор не с теми девушками общался.