• Аннотация:

Фантастический роман "Ювелир. Тень Серафима" - первые пробы пера в прозе, а посему можно рассматривать его в качестве творческого учебного полигона.

В неоднозначной, непростой вселенной "Ювелира" наука и техника мирно уживаются с магией, а святая вера, не желая сдавать позиций, несет страх и террор. Изобретены точные механизмы и огнестрельное оружие, воздухоплавание и электричество, но торжество прогресса сложно назвать безоговорочным: еще живы осколки незапамятного прошлого, темное колдовство Леса и чуждых человеческому пониманию старших рас. Здесь руки праведников обагрены кровью, а подлецы носят белое кружево. Здесь любовь превратилась в товар, а искренние чувства редки - и всегда идут под руку со смертью...

Местами кроваво, местами лирично, местами сюрреалистично. Высокое мешается с низким, утонченное с грубым.

Просьба оставлять оценки и комментарии, ведь как иначе автору узнать мнение о собственном творчестве?

Спасибо! =)

Глава 1

- Прошу прощения, сэр. Гость, которого вы ожидаете, прибыл.

На полированном письменном столе царил образцовый порядок. Толстые, увесистые связки писем, стопки крепко сшитых листов, разных мастей тетради, книги, описи - здесь имелись бумаги на любой вкус, главное, чтобы он был в достаточной степени извращен педантизмом. Сам стол мог бы служить экспонатом в каком-нибудь музее занимательной бюрократии, коль таковые существовали бы в Ледуме. Он представлялся не просто столом, нет: столь приземленное, оскорбительное слово определенно умалило бы его значение. Он являл собой словно начало системы координат, эпицентр, от которого в разные стороны расплескалась комната.

Сидящий за столом человек также выглядел образцово. Преувеличенно аккуратным жестом он закрыл чернильницу и отложил в сторону только что законченный лист. Не отрывая от своего детища глаз, молча вставил в футляр приметное золотое перо с раздвоенным кончиком. Ализариновые чернила высыхали довольно быстро, переходя из зеленоватого в интенсивный сине-черный цвет, принятый для большинства официальных документов. Когда последний каллиграфически выведенный знак приобрел приятный глазу оттенок индиго, Кристофер, не колеблясь, извлек из ближнего выдвижного ящика револьвер. Удобнее устроив рукоять в ладони, привыкнув к её уверенной тяжести, он жестом велел камердинеру включить люстру.

Сегодня с делами пришлось припоздниться, и массивная, бронзовая с хрусталем конструкция казалась в полумраке тучным телом повешенного, свисающим в петле в неэстетичном посмертном окоченении. Не слишком-то добрый знак, когда повсюду мерещатся покойники, однако, вполне объяснимый. И это лишь легкие, невинные отголоски всеобщей истерии последних дней!

Вздохнув, мужчина перевел взгляд выше, отвлекаясь от мрачных ассоциаций. Узорчатым куполом над ним расцветал потолок - высокий, украшенный мозаикой и сложной художественной росписью, каковым и полагалось быть потолку приличного замка. Что и говорить, во всей Бреонии нашлось бы мало архитектурных сооружений, способных на равных соперничать с резиденцией правителя Ледума. Она производила на посетителей неизгладимое впечатление, и производила, надо сказать, вполне заслуженно. И дело тут не в великолепии замковой стены, не в фасаде, размеренном сложной формы пилястрами и арками, обильно украшенном барельефами и золочеными резными карнизами. Не в изысках декора, деталях и украшениях, вроде междуоконных ниш и величавых скульптур на крыше, которые также находились на своих местах, даже не в богатстве внутреннего убранства, поражающего воображение самых искушенных ценителей красоты.

Конечно, всё это было немаловажно, но самое главное - явленная роскошь, при всей её головокружительности, демонстрировала утонченность и безупречно строгое чувство стиля.

Кристофера это вполне устраивало.

Прохладные весенние сумерки уже заползли в кабинет, но новомодное электричество в проводах без труда выдворило их обратно. Вот она, сила современной науки! Безжалостное искусственное освещение не оставляло теням ни шанса. Оно смело меняло пропорции, делая очертания предметов резкими, бритвенно-острыми, оно играло и не только контурами, но и красками. Комната преображалась, как по волшебству. Кристофер с удовлетворением вгляделся в происходящие вокруг метаморфозы. Холодные цвета темнели и незаметно меняли оттенки: лиловые краснели, голубые казались серебряно-серыми, синие - невыразительными и тусклыми. Теплые тона, наоборот, охлаждались и блекли: алые выглядели значительно более фиолетовыми, оранжевые - коричневатыми, а желтые - зелеными. Конечно, живой свет огня был естественнее и создавал всем знакомое ощущение уюта. По этой причине многие до сих пор предпочитали свечи, но Кристофер не был ретроградом.

Отнюдь.

- Пригласи его, Патрик, - он нервным движением поправил муслиновый шейный платок, хотя сей знак принадлежности к высшему свету и так был завязан безукоризненно, по всем правилам нынешней моды. Белый цвет освежал и удачно завершал продуманный до мелочей образ. Белый цвет - это всегда изыск. Сегодня он добавил тщательно рассчитанную нотку небрежности и мягко подчеркнул тон лица и волос.

Вошедший был невысок и худощав, - остальное скрывали плащ с высоким воротом и броская широкополая шляпа. Вид револьвера в руке хозяина ничуть не смутил пришельца - похоже, он был привычен к подобному специфическому гостеприимству. Человек коротко поклонился и замер, но его бездействие было каким-то нестабильным, текучим... Представлялось, что в любой миг оно может с легкостью перейти в совершенно неожиданную и оттого тем более неприятную активность.

- Разве не предложили тебе оставить верхнюю одежду, Себастьян?

Голос прозвучал хорошо, без опасения и неприязни. Разумеется, это был риторический вопрос: по специальному распоряжению гостя пропустили без обыска, хотя в интригующих складках плаща можно было, при желании, схоронить вход в преисподнюю, не то что какой-то там вполне земной арсенал. Тем не менее, Кристофер не хотел без нужды провоцировать конфликт. Требование разоружиться, неизбежный отказ, препирательства со стражей... вся эта вульгарная суета сорвала бы разговор еще до начала. С другой стороны, оружие, открыто взятое им самим, четко обозначало позицию хозяев и готовность к любому развитию событий. Хотя "развития", само собой, хотелось бы избежать.

Оставалось надеяться, что и у визави его хватит ума воздерживаться от необдуманных слов и поступков.

Аристократ продолжил придирчивый осмотр человека, которого видел впервые, но о котором был более чем наслышан. Если честно, тот не производил особого впечатления. Не оправдывал, так сказать, подпитанных воображением ожиданий. Допустим, профессиональные качества его и вправду на высоте, но непрезентабельный внешний вид... вот то немногое, чего Кристофер не мог простить. Да хоть бы шляпу свою, невежа, стянуть удосужился!

Впрочем, когда речь идет о людях подобного происхождения, рассчитывать на манеры просто глупо. Кристофер едва удержался от презрительной гримасы, но привычка соблюдать придворный этикет помогла сохранить на лице прохладно-благожелательное выражение.

- Обычно я встречаюсь с клиентами на нейтральной территории, - не отвечая, бесстрастно заметил гость, - но личное письмо правителя Ледума - с определенными гарантиями - заставило меня изменить принципам.

Кристофер сдержанно улыбнулся - ровно столько, сколько того заслуживал простолюдин. О каких принципах может говорить человек, единственный вопрос которого на любой заказ - "Сколько?" И двадцать пять золотых, щедро приложенных к письму, уж наверное сыграли не последнюю роль.

Но вслух он сказал другое.

- И мы не привыкли приглашать лис в курятник, но это дело особой важности.

Себастьян согласно кивнул, приготовившись выслушать суть вопроса. От легкого движения волосы, и без того лежащие без всякого порядка, растрепались еще больше, разметались свободно, недопустимо дерзко. А цвет!.. Светлый-светлый рыжий, отливающий то в золото, то в медь, цвет прозрачного пламени. Вот это уже примечательно. Такие краски действительно стоит скрывать - они не просто символичны, они... выдают многое.

Кристофер нахмурился, внезапно осознав, что не заметил, когда гость успел-таки снять шляпу.

- Речь идет не о рядовом заказе, как ты понимаешь, - аккуратно начал хозяин, не торопясь переходить непосредственно к делу. - Нам нужна информация. Информация о твоих недавних сделках.

Себастьян отрицательно качнул головой, породив новую волну хаоса в прическе, - и новую волну раздражения, тщательно спрятанного под вежливой маской его собеседника.

- К сожалению, такая информация не продается, - просто ответил он. - Никогда. Клиенты должны быть уверены в полной конфиденциальности услуг, которые я предоставляю.

- Мы понимаем, что интересы клиента - дело святое, - холодно согласился Кристофер, хотя тон его весьма красноречиво говорил об обратном. - Но не спеши отказываться от сотрудничества, Себастьян. Лорда Эдварда интересует только самый последний заказ, исполненный не далее двух дней назад. Кто заказал тебе черный турмалин? Достаточно ответить на один-единственный вопрос, и мы щедро вознаградим тебя. Не торопись. Подумай. Ты знаешь, от чьего имени я говорю. Стоит ли делать правителя Ледума своим врагом?

Ожидая реакции, Кристофер внимательно следил за собеседником. Отчего-то тому вовсе не хотелось угрожать, будучи, тем более, один на один. Себастьян не выглядел внушительно или опасно, но было в нем нечто такое, что не давало Кристоферу чувствовать себя в безопасности - даже в собственном охраняемом кабинете, даже с заряженным револьвером в руках. Нарастало какое-то смутное, неуловимо тревожное ощущение... Нарастало, не оставляя теперь и тени сомнений - перед ним Серафим.

Тот самый Серафим.

Палец чуть заметно подрагивал на курке.

- Хорошо, - густо-зелёные глаза Себастьяна глядели безо всякого выражения: они были пусты. Они утягивали внутрь всё, чего касались, - как всякая пустота, стремясь к наполнению, - и как будто набирали свой странный цвет. - Поскольку ответ никому не повредит, я отвечу. Черный турмалин не заказывали у меня последние восемь... пожалуй, даже девять месяцев. Камень этот широко распространен, но при этом прихотлив и капризен. Мало кто хочет с ним возиться.

Подумав, ленивым движением Кристофер отложил револьвер в сторону. Разговор протекал мирно, и он решил, что долго держать под прицелом собеседника, не проявляющего и намека на агрессию, довольно-таки глупо. Хотя иногда подобные скоропостижные выводы могли стоить жизни.

- В таком случае, - аристократ на минуту замолк, раскуривая длинную тонкую сигару, - милорд желает тебя нанять. Мы заплатим тысячу золотых, если сумеешь найти тот черный турмалин, который был заказан у кого-то из твоих коллег. В крайнем случае, выясни имя заказчика. Гонорар тот же, при условии, что факты будут предоставлены неоспоримые.

- Половину суммы сразу.

- Патрик выдаст деньги, - Кристофер глубоко затянулся, и отразившееся на лице удовольствие давало понять, что вовсе не табаком. Электрический свет усиливал благородные контрасты его внешности: черный оникс волос горел ярко и стыло, а кожа сияла, как бледное серебро. - Но предупреждаю: срок исполнения заказа двадцать восемь дней. Это важно. Как только молодая луна родится вновь, наш договор потеряет силу. В этом случае задаток придется вернуть.

Он выжидающе посмотрел на гостя. Тот, однако, был невозмутим. И до ужаса прагматичен.

- За срочность я беру еще десять процентов сверху. Это устраивает?

Не прерывая затяжки, Кристофер без слов кивнул. Как известно, торговаться среди ювелиров не принято. Наёмник называет цену, заказчик соглашается, - либо отказывается и ищет другого специалиста. Всё просто.

- По рукам, - подвел итог Себастьян, хотя это было исключительно условное выражение - рук они не пожали.

- Теперь, когда мы достигли соглашения в главном, осталось лишь обсудить детали, - выдыхая сладковатый опиумный дымок, плавные линии губ сложились особым образом. Кристофер прикрыл глаза и, откинувшись на спинку стула, перекрестил на груди предплечья - расслабленно, даже вальяжно. Стереотипная светская поза, демонстрирующая обособленность и пренебрежение. Может, привычка, а может, аристократ не допускал, чтобы хоть на мгновенье гость позабыл о лежащей между ними непреодолимой социальной пропасти. Как бы то ни было, вопросы неравенства мало заботили ювелира: тот держал себя спокойно и уверенно. Столь спокойно и уверенно, что это казалось почти вызывающим. - Ты узнаешь всё, что необходимо.

- Это обнадеживает, - наёмник не спешил задавать вопросы. Стремясь извлечь из разговора как можно более полную информацию, он выдержал небольшую паузу, обдумывая только что принятое предложение, и взгляд его застыл. Прямота и неподвижность этого взгляда, нацеленного точно на собеседника, заставляли усомниться, что ювелир вообще замечает что-либо вокруг. Но это было обманчивое впечатление. На деле он охватывал картину целиком, фиксируя мельчайшие нюансы, впитывая частности, как губка.

А посмотреть здесь было на что.

Окружающая обстановка далеко выходила за установленные рамки, немногим отличаясь от театральных декораций. Эксперименты с цветом были на грани, - на самой грани. Себастьян неизменно обращал внимание на цвет, и не из одного пустого любопытства: этот выбор говорил о человеке больше, чем глаза или даже руки, которые можно было научить лгать. Здешние сочетания, без сомнений, ошеломили бы обывателя. Но стоило чуть приглядеться, чуть утрудить себя вниманием вместо привычно беглого, поверхностного обзора, и, образованная кажущимися противоречиями, открывалась внутренняя гармония.

Предпочтения хозяина сложно было назвать банальными. Заднюю стену кабинета оформили в плотном вишневом, от коего было совершенно невозможно оторвать глаз: цвет притягивал магнитом, зрительно углубляя и затемняя помещение. Три другие стены, выкрашенные в менее агрессивные серебристо-белые тона, перетекали друг в друга незаметно, исподволь, а затейливые геометрические рисунки проступали и пропадали на них в зависимости от угла зрения. Себастьян по достоинству оценил такое нестандартное - и такое смелое - решение. Рядом с белым, создававшим эффект раздвижения пространства, динамичный цвет вишни выглядел великолепно, приобретая не только насыщенность акцента, но и мягкость. В выступавших фоном поверхностях было что-то гипнотическое, причудливое: они казались собственными непрерывно меняющимися отражениями. И хотелось, и невозможно было уследить за этими изменениями. Словно бездна, они заставляли всматриваться в себя снова и снова, ища в замысловатом переплетении линий нечто неуловимо ускользающее.

Величественные - от пола до потолка - арочные окна нависали над жалкими смертными почти угрожающе, но со временем в них проступала изящность, не позволяющая чрезмерно утяжелить интерьер: многоцветные витражи искрами пронизывали мельчайшие блестки слюды. Недавно вошедший в моду монотонный паркет казался мрачным сгустком тьмы - в него можно было погрузиться, провалившись в саму преисподнюю, или, во всяком случае, разглядеть отсюда её кипящие смолы. Но на поверку выяснялось, что прямые световые лучи заставляют проявиться в черноте благородному красному пигменту. Такой иногда называют - цвет адского пламени, но Себастьян не очень-то любил подобные звучные метафоры.

Передвижная ширма, которая сама по себе являлась произведением современного искусства, легко огораживала небольшую часть кабинета. Декор из стекла и металла во всем своем великолепии! Призрачные узоры, изображавшие стилизованные лепестки жасмина, приглушали яркость задней стены при дневном освещении и, наоборот, усиливали её при искусственном. Сейчас жасминные цветы сверкали и переливались хищно, как их плотоядные сородичи из Лесов Виросы.

Вообще, во всем оформлении проскальзывало что-то неуловимо гастрономическое: сахарные стены, вишня со льдом... Холодно и сладко одновременно.

Столь авангардный стиль официального кабинета выдавал в хозяине человека с весьма оригинальным вкусом. Себастьян, привыкший ничего не оставлять без внимания, и это взял на заметку.

- Как я понял из суммы, - полуутвердительно предположил он, решив не испытывать дольше терпение хозяина многозначительным, но малопродуктивным молчанием, - лорду Ледума требуется не столько сам камень? Правитель владеет множеством разновидностей турмалинов, в том числе и парой великолепных шерлов-близнецов, известных также как "Глаза Дракона". Более крупных и древних экземпляров я не знаю.

- Ты хорошо осведомлен, ювелир, - сдержанно подтвердил Кристофер. Прозрачно-синие глаза аристократа заглядывали глубоко, в то же время не создавая ощущения назойливости или даже легкого беспокойства. Ценное качество. - Не зря тебя многие считают лучшим. Однако, один из пары "Глаз Дракона" был похищен и... использован для магического нападения. Чуть больше суток назад, в сакральный час новолуния.

Не глядя, он смахнул с обшлага несуществующую пылинку и улыбнулся немного более удовлетворенно, хотя по-прежнему невесело.

- Невероятно, - не смог скрыть удивления Себастьян. Впрочем, и непохоже было, что он пытался его скрывать. Случай-то был - из ряда вон.

- Когда-то шерлы были единым целым, - мягко продолжил Кристофер, тщательно подбирая слова, - и сохранили сильную связь. Похититель воспользовался одним минералом, чтобы нанести удар по второму, а через него - по владельцу. Как специалист, ты, конечно же, помнишь, что турмалины дольше живут в серебре - металле, соответствующем великой луне. Они были вставлены в перстни, один из которых правитель подарил младшему сыну, когда тот появился на свет. Каким-то образом Эдгар перепутал шерлы... по счастливой случайности, в тот роковой день он надел отцовский перстень.

- Счастливая случайность? - мрачно усмехнулся Себастьян. - Сомневаюсь, чтобы он был очень этим обрадован.

- Эдгар уже ничему не сможет обрадоваться. Он мертв.

Стряхнув пепел, Кристофер изящным движением затушил окурок. Свинцово-серая пепельница была полна, превратившись в настоящее кладбище сигар, и опиумное марево поднималось над ней подобно воскуренному священному ладану. Что и говорить, затейливая форма давала большой простор для фантазии. Кристофер питал пристрастие к абстракциям, а также к легким металлическим сплавам, считая их материалами будущего.

- С завершением лунного месяца энергетика минералов обновится, и даже лорд не сумеет ничего узнать у них, - аристократ переплел холеные пальцы, будто невзначай демонстрируя пару перстней с довольно опасными камнями, до того скрытых обильной бахромой кружева. Ни к чему - ювелир и без того хорошо чувствовал их силу, неразличимую для простого смертного. Так чует опытный змеелов затаившуюся в темноте гадюку. Голоса минералов звучали будто издалека, неразборчивые, как шум ветра за ставнями. Но Себастьян знал - будет нужно, и они зазвенят высоко и чисто. - Это произойдет уже скоро. Надеюсь, ты разумеешь всю серьезность ситуации?

Ювелир только что не присвистнул, в должной мере оценив упомянутую серьезность. Какой-то умелец не просто забрался в карман правителю Ледума и чудом остался жив, он еще и сына его ненароком прикончил. Неплохая попытка, что и говорить. И то, что она провалилась, могло объясняться только феноменальной неудачливостью - либо горе-заговорщиков, либо Эдгара, погибшего много раньше положенного срока.

- Ну что ж... - Себастьян нехотя отвлекся от картин, которые уже начало рисовать не в меру разыгравшееся воображение: тихая, покорная паника в высшем свете, вялотекущее расследование, неизбежно последующее громкое разоблачение очередного заговора. И казни, казни - принародные, красочные... страшные. Давненько уже жителей Ледума не баловали подобными развлечениями. - Возможно ли предоставить предметы, имевшие недавний контакт с украденным минералом? К примеру, шкатулку, где он хранился, или кусок защитного тканевого покрытия?

- Я дам тебе кое-что получше, ювелир.

Качнувшись вперед, Кристофер взял в руки стоящую на столе неприметную серую коробочку. Тихо щелкнула потайная пружинка, и крышка распахнулась призывно, как дверь в светлое будущее. Себастьян, однако, не отреагировал на приглашение. Нет нужды двигаться с места: какая-то пара метров не помешает ему оценить каждую мелочи.

Зеленый взгляд ювелира буквально впился в перстень, блеснувший на тусклом от времени бархате. Восьмиугольной формы минерал был крупным, около десяти карат или даже больше, и имел ярко выраженный зеркальный блеск. Цвет - чистый, сочный, что для турмалинов большая редкость, при этом параллельно друг другу, под углом девяносто градусов к длине кристалла, идут довольно глубокие трещины. Они сильно отражают свет, визуально играя окраской... и всё-таки камень черен, черен, как полночь. Октагональная ступенчатая огранка выполнена профессионально. Оправа - серебро высшей пробы.

Хорошая работа.

- Это личный перстень милорда, один из пары "Глаз Дракона", - на всякий случай пояснил Кристофер, очевидно, все еще немного сомневаясь в сообразительности гостя. - Мы сняли его с тела Эдгара... с некоторым трудом. Для этого пришлось ампутировать палец. Шерлы имеют одну энергетическую природу. Ты же сможешь найти один, имея на руках второй?

- Определенно, это должно помочь, - уклончиво отозвался Себастьян. - А что послужило причиной гибели?

- Симптомы как при асфиксии, - произнес Кристофер после непродолжительного молчания. Видимо, раздумывал, стоит ли делиться с наёмником такой деликатной информацией. - Избыток углекислоты в крови, кровоизлияния дыхательных путей, темная жидкая кровь в области сердца, внутренних органов... общий внешний вид, характерный для удавленника. Официальное медицинское заключение гласит, кончина наступила в течение трех, максимум четырех минут от мощного индивидуального проклятия.

- Шерл проклят? - Себастьян посмотрел на перстень еще пристальней, будто ощупывая его взглядом.

- Да, - резко захлопнув коробочку, Кристофер вернул её на место. - Так что будь с ним... аккуратнее. Впрочем, не буду учить профессионала.

Легкий оттенок насмешки прозвучал в голосе почти нежно, но Себастьян, кажется, не обратил на внимания на врожденную аристократическую надменность. Он приблизился к столу и осторожно взял футляр в руки.

- Говорят, ювелиры чуют камни не хуже, чем гончие - зверя, - негромко заметил Кристофер, недвусмысленно давая понять, что разговор окончен. Потянувшись к маленькому колокольчику, он вызвал камердинера и указал глазами на дверь. - Лорд Эдвард очень рассчитывает на это. На твоем месте, я не осмелился бы разочаровать его.

***

Покинув дворец правителя, Себастьян глубоко вдохнул и, смакуя, потянул выдох. Массивные ворота закрылись за ним почти бесшумно, высокие стены надежно скрыли своих обитателей. Или, по крайней мере, тем бы хотелось так думать.

Поздний вечер был светел от снега. Мокрые хлопья мгновенно облепили тонкую шерсть плаща и превратились в сверкающие ледяные капельки. Такие же точно капли воды, как жемчуг, застряли у него в волосах. Чертыхнувшись, Себастьян надел шляпу и обратил лицо вверх - с неба словно стекала белая гуашь. Частый, густой снег и не думал прекращаться, несмотря на то, что календарная весна была в самом разгаре. Погода в городах часто чудила - от непрерывного использования драгоценных камней давно нарушился естественный энергетический баланс. Что поделать, побочный эффект могущества. За всё приходится платить.

Надоевшее, но чертовски правдивое клише.

Приятная тяжесть полутысячи золотых сглаживала легкий осадок от разговора с Кристофером. В конце концов, он здорово рисковал, заявившись сюда. Поглядеть на главу ювелиров вживую было, конечно, интересно. Рафинированный тип. И до чего же забавно он делал вид, будто умеет обращаться с оружием! Но убедительно, тут не поспоришь. Менее наметанный глаз, может, и не заметил бы, что револьвер держится так аккуратно и церемонно, как чашка из воздушного фарфора. Да и модель, по правде говоря, не слишком подходила для перестрелки в помещении, без предупреждений и правил, скорее, дорогой дуэльный вариант. Шутки шутками, а с камнями у него выходит лучше. По информации Серафима, этот маг способен манипулировать минералами самого высокого ранга. Более того, даже убей он в случае чего Кристофера, выбраться из дворца было бы ой как непросто - и уже совсем не смешно.

Однако, долой лирические отступления. В конце концов, рисковать жизнью - это только работа. Задача перед ним поставлена, и нужно решить её в короткие, четко обозначенные сроки. И кажется, всё предельно ясно, но опыт подсказывал Себастьяну, что задачка-то позаковырестей будет, чем привычный поиск драгоценного камня.

Снег всё усиливался. Вдобавок, к нему добавился ветер - холодный ветер четвертого лунного месяца, только вступившего в свои права. Прошагав с минуту и успев продрогнуть, ювелир запрыгнул в свободный двухместный кэб и назвал кучеру адрес.

Мысли текли неторопливо. Какой странный выбор минерала для проклятья. Какая странная смерть. Черные турмалины способны отражать любые негативные влияния извне, будь то болезни или чужой злой умысел. Мастера используют их для создания защитной ауры, филигранно парируя магические атаки. Себастьяну не было ничего известно об иных свойствах шерлов, равно как и о прецедентах применения их для каких-то иных целей. Ведь это же нонсенс - использовать для атаки камень, предназначенный целиком и полностью для защиты! Это противоестественно. Видно, совершивший неудачное покушение на жизнь правителя - большой оригинал и вдобавок любитель парадоксов.

Дело обещает быть интересным.

Себастьян бросил взгляд за окно. Пейзажи благополучного и сытого центра Ледума сменялись домами крепких середнячков, жилищами поскромнее и, наконец, перешли в откровенные трущобы, тесно застроенные убогими нищенскими лачугами. Экипаж увозил его на самую окраину, в беднейшую часть города. Ювелир поселился в неприметной гостинице "Старая почта". Ну, то что старая, так это чистая правда, а вот почтовые кареты давно уж не рисковали останавливаться там на ночлег. Даже странно, что кучер вообще согласился отправиться в этот опасный район, да еще и в темное время суток.

Словно услышав его размышления, кони перешли на шаг и встали.

- Дальше не поеду, - буркнул извозчик, рывком открывая дверцу.

Выбравшись в промозглую ночь, Себастьян молча сунул деньги в протянутую мозолистую ладонь. До "Старой почты" оставалось немного - минут десять пешим шагом, и это если не торопиться.

Он торопился.

Владелец гостиницы расплылся в дежурной услужливой улыбке, из-за стойки приветствуя запоздалого постояльца.

- Ужин в номер, как обычно, - мимоходом обронил ювелир.

- Немедленно распоряжусь, сэр... Вас тут спрашивала одна дама, - добавил он приглушенным голосом. - Просила сообщить, как только появитесь.

- Где она? - Себастьян мгновенно собрался, хоть и не подал виду. Уж очень не любил он непрошеных гостей. Общение с ними приносило непозволительно мало приятных моментов.

- За вашей спиной, в самом углу зала. За дальним столиком.

Ювелир непринужденно обернулся. Полумрак и табачный дым стояли в воздухе, протянувшись между столами слоями грязной вуали. Кажется, в них можно было даже завернуться или испачкаться, случайно задев рукавом. Редкие чадящие светильники мало способствовали четкости восприятия. Однако Себастьян мог поклясться, что никогда прежде не встречал одиноко сидящую у окна молодую женщину. Это не было ни хорошо, ни плохо, просто факт, который он отметил про себя.

- Кажется, вы хотели видеть меня? - как ни в чем ни бывало, Себастьян присел рядом, дабы не привлекать внимания немногочисленных засидевшихся допоздна гостей "Старой почты".

Бесстыже карие глаза незнакомки испуганно расширились, ресницы дрогнули. Разумеется, она не заметила, как он приблизился. Да и кто бы заметил, в самом деле?

- Прошу прощения... - взгляд гостьи скользнул куда-то мимо, видимо, на хозяина. Скорее всего, тот кивнул, подтверждая её догадку, и взгляд тут же вернулся на место, упершись ему прямо в лоб. - Значит, вы - Сераф... ой!.. Себастьян?

- Он. С кем имею честь..?

- Меня зовут София, - она казалась взволнованной. Даже кожа лица порозовела, сделавшись совершенно персиковой. Ювелир и не предполагал, что такое может происходить в реальной жизни, не только в фантазии льстивых портретистов. - Мне нужно поговорить с вами, сэр... наедине. Думаю, здесь не самая подходящая обстановка.

- Тема разговора?

- Ваша профессиональная деятельность.

Себастьян критически осмотрел собеседницу. Она была молода, даже слишком. Красива... тоже, пожалуй, слишком: глаза чуть раскосые, уютного теплого оттенка, край зрачка в золотых точках, как в расплавленных капельках янтаря. Золотистые волосы, мягкие даже на вид. Маленькие милые веснушки, такие идеальные, что кажутся нарисованными. Полные губы. Руки нежные, ухоженные, ногти покрашены в тон шампанского. Вся фигурка словно соткана из солнечного света, что смотрелось немного неуместно в такой-то грязной дыре. Дорожный костюм цвета беж, почти скрытый не в меру длинным и широким плащом, пошитым, однако, превосходно.

Итак, мед, молоко, топленый шоколад. Какая-то кукольная внешность.

Всё это сразу и безоговорочно настораживало. Ну не похожа она была на мага или посредника - уж этого брата он повидал. На наемного убийцу тоже не тянет. А простые смертные едва ли могут оплатить его услуги. Хотя... и на простую смертную она, черт ее побери, не похожа.

Разумеется, весьма поверхностно судить о человеке по наружности, однако, раз за разом Себастьян убеждался, что сложившееся таким образом первое впечатление редко бывает ошибочным.

- Как вы меня нашли?

София улыбнулась с легкой загадочностью, чуть отведя глаза в сторону. Что это еще - кокетство? С кем, с ним? Показалось, наверное.

- Вы лучше многих знаете, что любую информацию можно купить, если знать, к кому обратиться, - промурлыкала она.

"И иметь достаточно средств", - добавил про себя ювелир, склоняясь всё-таки выслушать незнакомку. Действительно, продавцов информации теперь более, чем достаточно. И в среде людей, далеких от приличного общества, число их продолжает расти. Другое дело, что настоящими профессионалами были единицы, но такие повсюду на вес золота. Себастьян давно отыскал пару-тройку своих золотых песчинок в этой груде шлака.

- Предлагаю подняться ко мне, - пожал плечами ювелир, вставая. - Не вижу смысла переносить встречу, раз вы уже здесь.

- Согласна.

Комната Себастьяна ничем не отличалась от других таких же номеров в дешевых придорожных гостиницах. На своем веку он повидал их немало, нигде не задерживаясь больше, чем на неделю. Гостиницы сливались в памяти, смешивались, складывались в некий усредненный образ, архетип, впитавший всё наиболее часто повторяющееся.

- Приступим к делу, - прямо сказал ювелир, галантно пропуская даму вперед. Отвратительно скрипнувшую на петлях дверь он плотно закрыл за собой. - Время позднее, и никто из нас не хочет тратить его впустую.

- Вы должны мне помочь, Себастьян, - обернувшись, София вновь в упор посмотрела на него своими бархатными глазами. Похоже, она просто не умела смотреть как-то иначе.

Начало не понравилось ювелиру. Нет, не так: очень не понравилось. Во-первых, он ничего не должен этой юной очаровательной особе. Во-вторых, он оказывает платные услуги противозаконного характера, а не бескорыстную помощь. С каких пор это стало одним и тем же?

Но прежде чем Себастьян успел озвучить деликатные замечания по этому поводу, София продолжила.

- Рано или поздно вам придется передать кому-то богатство своего уникального опыта, - не позволяя собеседнику вставить ни слова, жарко выпалила она. - Я хочу стать одной из вас. Обучите меня искусству ювелирики.

Себастьяна было нелегко удивить. Но в этот раз, кажется, вышло. О, безумный мир.

- Кто тебя прислал? - равнодушно поинтересовался он, покачав головой. Практический интерес к разговору был безвозвратно утерян. Единственное, что заботило сейчас ювелира - как поскорее выставить незнакомку вон. Но не выталкивать же взашей, в самом деле? Если до этого дойдет, выйдет неловко.

- Понимаю, в это нелегко поверить, - словно оправдываясь, вновь горячо заговорила гостья, - но я сама нашла вас. Моё положение таково, что мне больше некуда идти. Пожалуйста, не прогоняйте...

Она не успела закончить. Одним движением ювелир оказался рядом и, резко отвернув жесткий ворот плаща, сунул его Софии прямо в лицо. Отшатнулась от неожиданности, та едва удержалась на ногах. Себастьян мимоходом отметил высоту и неустойчивость узких каблуков. Непрактичная обувь, хоть и не лишенная своей привлекательности.

- Что ты видишь? - спокойно, как ни в чем ни бывало, спросил он.

- Ничего... - совершенно опешила собеседница, глядя на него с трогательной неуверенностью. - А что должно быть?

- Всё правильно, - мирно, без тени улыбки подтвердил Себастьян. - Ничего и не должно. А всё потому, что цеховой знак ювелира, такая симпатичная безделица, не положен тем, кто не состоит в гильдии. Сия славная организация объединяет всех, так или иначе причастных к мистическому искусству: ювелиров, огранщиков, подмастерье и учеников. Гильдия устанавливает для них бесконечные правила, нормы качества, размеры оплаты услуг, а вдобавок имеет право суда над своими членами. Гильдия - это практически суверенное государство! Ее постановления получают для ювелиров силу закона. Понимаешь теперь, что обратилась не по адресу? Уверен, совет гильдии рассмотрит твой официальный запрос. В установленном порядке.

София поджала губы, сразу став похожей на обиженного ребенка. Похоже, его маленькая лекция не имела шумного успеха. А жаль.

- Вы прекрасно осведомлены, сэр, о династиях ювелиров, ревностно охраняющих свою территорию, - столь же нравоучительным тоном ответила противная девица, кажется, издеваясь над ним. - Привилегия вступления в гильдию наследственная. Только женившись на дочери ювелира, может вступить в нее посторонний. По понятным причинам это недостижимо для меня. Кроме того, они всё равно принимают в свои ряды только мужчин.

- Да неужели? - неожиданно хмыкнул Себастьян. - А знаешь почему?

- Конечно, - скривившись, гостья презрительно передернула плечиками. - Извечный мужской шовинизм и притеснение слабого пола.

Ювелир в голос расхохотался, не в состоянии воспринимать всерьез эту радикально настроенную юную фею. Даже её бескомпромиссность была слишком мила, чтобы сердиться.

- Безусловно, без этого никуда. Но главная причина в том, что ни одна женщина не способна освоить наше ремесло, - терпеливо пояснил он, - освоить в той степени, чтобы соперничать с мужчинами.

- Это ложь, - запальчиво крикнула София, всплеснув руками почти картинно. Помимо воли ювелир залюбовался движением, в котором было что-то птичье. Изящные линии запястий, контуры худеньких белых пальцев, похожих на лебединые крылья, - во всем этом была какая-то очаровательная беззащитность. - Ложь! Женщина может быть ювелиром. И вам это известно - лучше, чем кому бы то ни было.

Она особо выделила последнюю фразу, поедая Себастьяна глазами, однако, тот ничего не ответил.

Взгляд ювелира потемнел, и улыбка медленно гасла на губах.

Кажется, разговор затягивался.

- Даже если бы это было возможно, - почти кричала молодая женщина, упрямо вздернув подбородок, - я не вступила бы в гильдию, сэр. Я презираю этих карманных ювелиров, едящих хлеб с руки своих хозяев. Я хочу быть свободным художником, не зависеть от прихотей судьбы и сильных мира сего. Я молода, честна душой и знаю, что такое отвага. Прошу вас, будем работать в паре, как многие ювелиры! Клянусь вам, вы не пожалеете, что положились на меня.

- Какие радужные перспективы, - мрачно заметил Себастьян и помолчал еще немного, пристально рассматривая чрезмерно воодушевленную собеседницу. Её несуразные, сумбурные речи отчего-то обеспокоили его вместо того, чтобы развеселить. - Иди домой, девочка. Читай романы: приключенческие, авантюрные, любовные... да какие угодно, коль они так будоражат твоё живое воображение. Реальность далека от восторженных фантазий. Всё по порядку. Я одиночка. Я не работаю в паре, потому что не хочу ни ответственности, ни зависимости. Это первое. Профессия ювелира это не бесконечная вольность. Мы также подчиняемся законам и кодексам, пусть неписаным. Мы служим системе этого мира, и только потому она все еще терпит нас. Это второе. Ты молода, - но недостаточно, чтобы стать учеником. К поступлению в гильдию, например, начинают готовить с первых лет жизни. Ты уже упустила лет восемнадцать. Это третье...

- Но вы стали ювелиром уже в зрелом возрасте, - возразила София, подняв руки в протестующем жесте, - и обучились самостоятельно.

- Я исключение, - отрезал Себастьян, нахмурившись. Вот ведь взбалмошная девица! - И не перебивай меня. Профессия ювелира - это то, чего не пожелать никому. Не от хорошей жизни пришел я в неё. Это грязь и кровь, которые не смыть. Ни одна женщина не может быть полноценным ювелиром. Мне это известно, ты права, гораздо лучше, чем многим. Это четвертое. Я убедил тебя, София?

Впервые назвал он её по имени. Молодая женщина отрицательно мотнула головой, не отрывая от него настороженно-любопытного взгляда зверька, впервые наткнувшегося на охотника. Что ж, этого следовало ожидать, но попытаться стоило. Он озвучил ей все те скучные, бессовестно правильные истины, которые должны были вразумлять сумасбродную юность. Все те скучные и правильные истины, которые юность традиционно отвергала.

- Тогда последний аргумент, - вздохнул Себастьян.

Создатель, ну почему ты дал ей такие откровенные глаза?

Движение, невидимое и неслышимое, как легкое дуновение ветра. София и глазом не успела моргнуть, как ювелир оказался рядом - близко, невозможно близко, приобняв её словно для вальса. Ладони их соприкоснулись, кружевной рукав пополз вниз к локтю, кисти прижались так сильно, что ощущались пульсации тонких голубоватых жилок. Глаза гостьи на миг затуманились, а потом наполнились ужасом и пониманием. Не проронив ни звука, девушка сильно дернулась назад, пытаясь вырваться. Себастьян не старался удержать её, и потому София, оступившись, с коротким жалобным вскриком упала на пол.

Так и есть. Искаженная. Дурная кровь. Себастьян ощутил приятное удовлетворение от подтверждения догадки. София даже не спешила спрятать то, что обличало её - ювелир внимательно разглядывал на глазах наливающийся багровым тонкий ожог, опоясывающий белоснежное девичье запястье.

- Это то, что называют профнепригодностью, - с легкой усмешкой пояснил ювелир.

Взгляд Софии поблек. Себастьян молча закатал рукав, демонстрируя небольшой изящный браслет, надетый на сегодняшнюю встречу с Кристофером. Первоклассная бирюза. Низкие овальные кабошоны, оправленные в желтое золото, богатая палитра оттенков - от небесно-голубого до насыщенного синего. Себастьян любил бирюзу - по цвету подобная благородному сапфиру, но более бледная, словно вода возле морского берега. Это был признанный талисман воинской победы, камень крепости духа и тела. Однако, спрос на неё был невелик. Минерал требовал тщательного ухода, был неустойчив и быстро окислялся, приобретая от ношения яблочно-зеленый оттенок. Средний срок жизни его не превышал пятнадцати лет, а срок активности и того меньше. Кроме того, бирюза считалась камнем высокой морали, а потому признавала владельцем только человека порядочного, к людям с нечистой совестью активно притягивая беды.

- Как может быть ювелиром человек, страдающий непереносимостью минералов? Ты даже в руки их взять не сможешь. Кроме того, ты вне закона, Искаженная.

Немного лицемерно, из его-то уст. Можно подумать, у самого нелегального ювелира другой статус. Но вопрос слишком серьезен, чтобы нежничать.

- Сдадите меня Инквизиции, сэр? - тихо спросила София, отвернувшись. Голос её потускнел и внезапно охрип.

- Я не работаю с ними, - чуть мягче произнес Себастьян, скользящим шагом отступая к окну. Мутноватое стекло было занавешено, но какое-то мельтешение за ним ясно давало понять, что на улице ветрено и сыро. - Пять золотых за голову - совсем не моя цена. Я повторюсь: ступай домой, девочка.

- У меня нет дома.

Ну нет, он не даст себя разжалобить.

- Иди туда, откуда пришла. Слыхал, у таких, как ты есть подпольная организация, помогающая вам выживать. "Новый мир", кажется. Идиллическое название. Чрезмерный оптимизм, учитывая все обстоятельства...

- У таких, как я? - София вскочила на ноги, янтарно-карие глаза её вновь сверкнули, зло и с вызовом, лицо исказила оскорбленная гримаса. - Каких - прокаженных? Мутантов? Уродов?

- Я привык называть это генетическим сбоем, - развел руками ювелир. - Но как ни называй, а такие, как ты - изгои. Общество не принимает вас. Ты родилась не в том месте и не в то время. Ты не сможешь приспособиться, прижиться. Ты не такая, как остальные, а мир не любит чужаков. Большинство всегда будет видеть в вас корень зла и преследовать, пока не уничтожит, всех до единого.

Хотел бы он, чтобы смешная девочка никогда не узнала всей горечи этой истины. Но, увы, он не в силах её уберечь. Никто не в силах.

- И это говорит мне выходец диких лесов Виросы, сильф-полукровка? - едко улыбнулась гостья, отчаянно не желая сдаваться. Чего-чего, а настырности ей было не занимать. Полезное качество, главное, не переборщить с ним. Но это, похоже, лучшая из черт её характера. - Сами-то вы неплохо сумели встроиться в здешнюю порочную систему.

- Я - исключение.

Себастьян ничем не выдал удивления, вообще воздержавшись от какой-либо реакции на язвительные слова. Что, его биография уже вошла в учебники? Интересно, какая дисциплина - неужто история, раздел "Биографии великих личностей"? Вот она, слава. Ясно, конечно, что любую информацию можно купить, но к чему было лезть в дебри? Однако, до чего упорная особа.

- Я слышу это уже второй раз за вечер, сэр, - решительно напирала девица. - Не многовато ли исключений? Не такой уж вы уникум! Мы, Искаженные, тоже сильно отличаемся от простых людей. И не только обостренной чувствительностью.

- Да, - устало признал ювелир, - но вот беда: вашим выдающимся талантам не найти практического применения, тем более в моей профессии. И я не собираюсь взваливать на свои плечи обузу в виде беспомощной и бесполезной девчонки, за укрывательство которой буду иметь, вдобавок, проблемы с Инквизицией. Это окончательное решение.

- И что же мне делать? - Кажется, она спрашивала совершенно серьезно. - Дайте мне хороший совет, сэр. С высоты вашего жизненного опыта.

- Дам, - охотно откликнулся Себастьян, чувствуя облегчение от приближающейся развязки, пусть даже трагической. - И даже денег за него не возьму. Прежде всего, перестань посещать сомнительные заведения и места, вроде этого. Сущее чудо, что к тебе до сих пор никто не прицепился. Надень парочку украшений с камнями, пусть искусственными, - их отсутствие выглядит очень подозрительно. И найди собратьев по несчастью. Это поможет протянуть некоторое время. Но конец всё равно будет печальным, так что не вздумай надеяться и строить особых иллюзий.

- Моя мать мертва очень давно, а потому отец воспитывал меня один, - опустив глаза, внешне спокойно сообщила София. - Несколько дней назад он также был убит. Убит по приказу родного брата Альбера, вот уже много лет возглавляющего "Новый мир".

Себастьян покачал головой. Ну надо же. Вместо того, чтобы сплотиться, несчастные отщепенцы еще и истребляют друг друга в борьбе за власть. Ясно теперь, что в "Новый мир" девице лучше не соваться. Забавно - она умудрилась стать изгоем даже среди изгоев. Как и он сам когда-то.

Но к черту сентиментальные параллели.

- Выходит, твои дела совсем плохи, - ювелир только руками развел. - Смирись и ожидай худшего. Впрочем...

Мужчина на минуту задумался, разглядывая девушку взглядом несколько иным, чем прежде.

- Ты молода и недурна собой. Не хочешь обратиться в клуб развлечений для элиты? Я слышал, некоторым магам нравится иметь дело с Искаженными. Своего рода... хм... экзотика.

София вспыхнула, покраснев до корней волос. Неправдоподобно персиковые щеки заалели, будто два цветка.

- Я порядочная молодая женщина, сэр! - О, гордо вскинутая голова сделала бы честь правительнице города. - А вы предлагаете мне стать проституткой?

На лице её отразилось столь искреннее возмущение, что ювелир только вздохнул. Такая эмоциональная, такая... пылкая. По-детски наивная робость тронула бы сердце даже прожженного циника.

Как хорошо, что он не циник.

Но наивность недолговечна. Эта детская болезнь, которой, как корью, каждый переболел на заре жизни, лечится непростительно быстро.

- Не верю, - сухо отрезал Себастьян. - Порядочным молодым женщинам нечего делать ночью в обществе висельников. Разве не жажда больших и легких денег привела тебя ко мне? Я указываю путь, который и безопаснее, и проще.

София не сказала ни слова. Метнув на мужчину гневный взгляд, решительной походкой она направилась к выходу. Ювелир был этому только рад. И так потеряно слишком много времени, а полученный заказ не терпел промедления.

На пороге девушка внезапно остановилась. Силуэт блестел в темном проеме, словно вырезанный из праздничной фольги.

- Вы пахнете кровью, Серафим, - не оборачиваясь, отчетливо произнесла она. Несмотря на пугающий смысл, слова звенели странной монотонностью. Голос, слегка измененный, плыл в воздухе, как если бы говорящая только что проснулась. Или, наоборот, спала?.. - Много, слишком много крови: кровоточат и сны, и явь. Готовьтесь. Моя кровь тоже будет на ваших руках.

Глава 2

Оставшись в одиночестве, Себастьян с наслаждением вытянулся на кровати, прямо в сапогах закинув ноги на резную деревянную спинку. Наконец-то он мог отдохнуть. А самое главное - поразмыслить немного в тишине над полученным заказом.

В дверь осторожно постучали - девочка-служанка принесла поднос с долгожданным ужином. Снова пришлось подниматься, однако повод был приятным: ощутимо напоминавшее о себе чувство голода буквально вытолкнуло его из легкодоступных, но оттого не менее манящих объятий продажных гостиничных одеял и простыней. Ювелир порицал чревоугодие, а потому пища его была простой и скромной. Сковорода с благоухающим карпом, запеченным с сыром и луком, буханка круглого ячменного хлеба, чашка травяного супа - что еще нужно для счастья? Ну разве что совсем крохотное излишество в лице бутыли согревающего душу горячего вина со специями... Но и она имелась.

Приступив к трапезе, вкратце намечал Себастьян ближайшие цели. Итак, правителя Ледума справедливо интересует, кто похитил у него один из прославленных "Глаз Дракона". Выяснить это, в принципе, возможно... Но неужто дерзнувший посягнуть на жизнь лорда Эдварда самолично проник в святая святых дворца и выкрал нужный камень?! В этом случае сей ловкий заговорщик являлся специалистом высокого класса сразу в нескольких сложных областях, вероятность чего ничтожно мала. А это значит, имели место слаженные действия двух или более лиц, причем непосредственный исполнитель вряд ли знал имя мага-заказчика, да и вообще как-то был посвящен в нюансы планируемого преступления. Покушение на лорда - дело, мягко говоря, опасное и почти всегда оно оканчивается для смельчака скверно. Скорее всего, с ювелиром работал посредник, а может быть, и не один. Однако же, оперативно совершенное покушение - в самый день похищения камня! - наводило на мысль, что вся эта цепочка не была излишне длинной и громоздкой. Тем более, что организатор наверняка был предельно осторожен и знал: чем больше в цепи звеньев, тем больше шансов у неё быть разорванной, рассекреченной или даже обнаруженной совершенно случайно. Кроме того, по завершении операции, удачном или неудачном, эти самые звенья принято незамедлительно ликвидировать. Во избежание, так сказать...

Карп был восхитителен - здешний повар зря просиживал штаны в этой дыре. Себастьян вытер пальцы тонким льняным полотенцем и плеснул в кружку остатки вина. Настроение понемногу улучшалось.

И всё-таки он был почти совершенно уверен: никто из местных ювелиров не решился бы на такое. Никто, даже из тех немногих выживших отщепенцев, кто не состоит в гильдии. Слишком рискованно. Практически невозможно. Резиденция лорда охраняется прекрасно, почти не имеет "узких мест" в защите, а фамильные ювелиры правителя опытны и хорошо мотивированы на службу. Не говоря уж о прекрасно вышколенных охотниках.

Вывод напрашивался сам собой. Сделать это мог только приезжий. Солдат удачи, перекати-поле, рыцарь пыльной дороги... такой, как он сам. Себастьян нахмурился. Немудрено, что подозрения мгновенно пали на него, тем более, что приезд его в Ледум так удачно, - а вернее сказать, так неудачно - совпал с указанными событиями. Да уж, круг подозреваемых сузился до смешного: убежденных бродяг нынче совсем немного...

Выходит, чужой ювелир прибыл в Ледум уже с этой конкретной целью. Почти наверняка его приезд был подготовлен со всей тщательностью и остался незамеченным. Внутренний голос иронично подсказывал: вряд ли удастся что-то выяснить у информаторов, только деньги зря потратишь. И всё-таки нужно попытаться.

Конечно, разумнее всего предположить, что замешан кто-либо из домочадцев, имевших доступ в хранилище, - да хоть бы оба сына лорда. Допустим, младшего можно отбросить (своей смертью он вполне убедительно доказал непричастность), а вот старший, официальный наследник престола... У этого имеется и веский мотив, и широкие возможности. И вряд ли такое положение дел укрылось от взгляда заинтересованных лиц: наверняка за инфанта уже взялась особая служба. Лично Себастьяну такой ответ казался слишком простым, словно из учебной задачки по криминалистике. Но, в конце концов, платят ему не за домыслы, не за то, чтобы он морочил себе голову фантазиями. Дело ювелира - найти пропавший минерал.

Себастьян задумчиво взвесил на ладони футляр со вторым "Глазом Дракона". Камень переливался с царственной небрежностью, впитав века магии. Он был очень стар и опытен. Как дорогое вино, почти все минералы с возрастом становились только лучше: мощнее и отзывчивее, гибче реагировали на манипуляции магов. Тот же, что лежал сейчас перед ним, был настоящей легендой. Себастьяну не очень-то хотелось работать с таким камнем, учитывая оказанное посредством шерла колоссальное негативное воздействие... Если быть точным, максимально возможное негативное воздействие - смерть. Даже при условии соблюдения всех известных правил безопасности, исключить неприятные последствия полностью было невозможно. Во всяком случае, таких гарантий никто бы не дал.

Впрочем, в его профессии вообще никогда не давали гарантий.

Отставив приборы, Себастьян достал из внутреннего кармана небольшого размера кофр, с которым никогда не расставался. Здесь хранились камни, оставлять которые было слишком опасно даже в проверенных потайных убежищах. Узкой продолговатой формы футляр имел несколько отделений для плохо уживающихся друг с другом минералов разных семейств, прочный жесткий каркас и мягкую внутреннюю выстилку для амортизации, хотя каждый камень и так содержался отдельно, в индивидуальной ячейке. И самое главное, тканевое покрытие было прошито тончайшими нитями сплава благородной платины - самого дорогого в мире металла, который поистине мог быть определен как драгоценный. Сложный сплав, скучно называемый специалистами платинин "Люкс", содержал девятьсот пятьдесят частей платины, тридцать частей галлия, примерно четырнадцать частей индия и незначительное количество иных редких металлов. Точная лигатура, пропорции и способ получения береглись в строжайшем секрете, так же, как и его свойства. А всё потому, что свойства эти были уникальны: платинин "Люкс" полностью нивелировал энергетическую активность камней.

Проклятый шерл немедленно занял своё место в свободной ячейке. Теперь о его сохранности можно было не беспокоиться.

Однако Себастьяна начинало беспокоить кое-что другое. Помимо воли недавний разговор с Софией методично прокручивался в голове, в особенности неприятное впечатление почему-то производили последние произнесенные девицей слова. Не могла она, что ли, молча раствориться в ночи, бесследно кануть в бездну, из которой явилась?

Ну не способен он поверить в эту невероятную историю! В конце концов, просто не имеет права - статус "вне закона" не предполагает мягкосердечия, отзывчивости и прочих сантиментов. Если же девчонка и впрямь попала в переплет - пусть сама ищет способы спасения своей очаровательной шкурки.

Как подкошенный, Себастьян вновь рухнул в нерасстеленную постель, покрутился немного и замер. Чертов сон не шел. Насмешливо поблескивая в темноте, белыми улитками стрелки ползли по циферблату, ползли чудовищно медленно, но уже успели перевалить за два часа ночи. Ювелир мысленно укорил себя - перед тем, как хорошо поработать, следовало хорошенько выспаться. Увы, организм был с ним в корне не согласен. Организм категорически отказывался от отдыха, он сопротивлялся, отбиваясь руками и ногами. Вздохнув, Себастьян сел на кровати, будто кол проглотил. Сегодня уже не уснуть - он себя знал. Встреча с Софией всерьез растревожила душу. Это было событие, которое выбивалось вон из ряда даже его, в общем-то, нескучных будней. Просто отмахнуться от этого было нельзя.

Приняв решение, Себастьян был уже на ногах. В конце концов, не помешает выяснить, из каких краев прилетела к нему эта жар-птичка. Даже если София шпионка, то наверняка уже потеряла бдительность, не заметив за собой слежки, ведь с момента её ухода прошло несколько часов.

Оказавшись на улице, Себастьян глубоко надвинул шляпу и запахнулся сильнее в плащ. Потеплело. Ветер стих, но снег не прекратился, превратившись в противную крупную морось. И обледенелая мостовая всё так же предательски скользила под его стремительным шагом, звучащим в такт сумасшедшему сердечному ритму городу.

Драгоценные камни. Сгустки мистической материи, безотказные проводники иных сил. Благословение и проклятие. Тайна их до сих пор не была разгадана, но совершенно ясно одно: только посредством минералов возможна человеческая магия, самая действенная, самая мощная и, как же иначе, самая разрушительная магия. И люди ни за что не выпустят из рук этот случайно доставшийся им инструмент, до неузнаваемости изменивший мир - однажды и навсегда.

В городах была особая атмосфера, особая энергетика. В городах скапливались множества драгоценных камней... а может, это города росли вокруг минералов, росли быстро, как ажурная гипюровая плесень на хлебе. И те, кто мог видеть, видели, что воздух сер от беспрерывного мельтешения их вибраций. Фон постоянных излучений стоял плотно, как дым, поднимался мощно и широко, как океанская волна.

Порог чувствительности Серафима был высок, и в городах он чувствовал себя, как музыкант на крикливом базаре. Какие-то звуки были особенно резкими, громкими, неприятными, но в целом активность минералов ощущалась, как шум, давила, как монотонный рокот крови в ушах. Каждой клеточкой тела сильф ощущал всю совокупность их общей массы и в хоре слышал голос каждого в отдельности. И, как и все живые существа, резонировал, не мог не резонировать этой дьявольской музыке. Разница лишь в том, что он осознавал, что именно происходит.

Камни отзывались зову большинства из них, но на этом ментальная сила ювелиров заканчивалась: увы, её было недостаточно, чтобы заклинать. Истинными, полновластными хозяевами мира могли считаться только маги - заклинатели драгоценных камней.

Времени прошло порядочно, но след Софии еще не остыл в сумерках. Минералы в браслете Себастьяна помнили прикосновение чужой руки, помнили жгучую метку, которую ей оставили.

Ювелир глубоко вдохнул и замер на несколько мгновений. Ночь стояла тихая, почти волшебная. Темнота просвечивала иным. Приглядевшись, можно было заметить в воздухе мельчайшие частицы потустороннего, пыльцу, флуоресцентную зеленоватую взвесь, прерывистой тонкой дорожкой уводящей куда-то прочь от "Старой почты"... Конечно, если смотреть особым зрением. Еще час-полтора, и этот ненадежный след, как ветхая ткань, расползется на лоскуты, растворится, как кусок сахара в чае.

Быстрым бесшумным шагом Себастьян пошел по следу. И почему ей было не остаться в гостинице? Проще и безопаснее. Но, похоже, София никогда не выбирала вариант, который проще и безопаснее. Бродить в одиночку по ночным трущобам Ледума - либо дурость, либо уверенность в себе, граничащая с сумасшествием. Причем уже по другую сторону границы.

Бирюзовая дорожка петляла между домами, пугливо перекидываясь с одной узкой улочки на другую, как след зайца в вымороженном зимнем лесу. София или параноидально опасалась слежки, или попросту заблудилась и не знала, куда идти. Себастьян даже не знал, что глупее, и как раз начал размышлять над этим любопытным вопросом.

Внезапно его внимание привлек отдаленный шум. Похоже на драку или просто какую-то пьяную гулянку. Себастьян почти не удивился, мысленно сопоставив направление своего движения и сторону, откуда доносились крики. Они совпадали.

Ускорив шаг, ювелир практически побежал, опасаясь успеть лишь к развязке. Однако спектакль, похоже, только-только начинался.

Их было пятеро, в руках всего-навсего ножи. Какая-то местная шпана. Окружив перепуганную девицу, они что-то кричали, даже не скрывая своих намерений. Да и кого им тут бояться? Наверное, важные шишки в своем маленьком районе.

- Искаженная! - вдруг крикнул один из них, и голоса на миг стихли. Потом зашумели снова, но веселости в них осталось совсем немного, зато появилась брезгливая, слепая ненависть.

Проклятые ксенофобы. Быстро же они вычисляют чужаков! Нюх у них, что ли, на это дело? Впрочем, у девицы её маленькая проблема разве что на лбу не написана.

Себастьян задумался. С одной стороны, он не несет ответственности за поступки других людей. Ни за беспечность и самонадеянность Софии, ни за жестокость здешних грабителей. Пять золотых, по одному на каждого - не состояние, конечно, но на неделю сытой и хмельной жизни по их меркам хватит с головой. Понятно, что девушка окажется в инквизиторских застенках, а потом и на костре, коли доживет. Но Себастьян знал: стоит только вмешаться в судьбу человека, хоть один раз спутать священные нити, - и просто отвязаться уже не получится. Тем самым он добровольно впустит Софию в свою жизнь, а заодно и продемонстрирует готовность ответственности. Тогда уж придется взвалить это ярмо себе на шею. А такого развития событий хотелось избежать всеми силами.

С другой стороны, если бы не он, София не оказалась бы здесь и сейчас. Разве не он был причиной её появления в этих трущобах? Разве не он прогнал её, позволил уйти одной, зная, чем это может закончиться? И что теперь - запросто вернуться в "Старую почту", бросив беспомощное созданье в беде?

Ювелир тряхнул головой. Кажется, он тронут. Кто - он?! Не может быть. Себастьян мысленно выругался - окаянная совесть таки проснулась. Однажды, очень давно, он уже стоял перед таким выбором. Но тогда сильф ничего не мог поделать, а теперь - очень даже может.

Звук удара и глухой всхлип некстати прервали логичный ход его мыслей. София упала на землю, а её обидчики, довольные собой, глумливо захохотали.

- Именем святой Инквизиции!

Себастьян горестно вздохнул, выступая из тени ближайшего дома в полукруг тусклого света фонаря, смазанного моросью. Какого черта он вытворяет? Собрался играть в героя? Смешно.

Как бы не пришлось потом жалеть о совершенном, как это часто случается с благими делами.

Смех быстро прекратился. Грабители развернулись в его сторону, в пустых глазах их застыло недоверчивое недоумение.

Ювелир отогнул ворот плаща, непринужденно демонстрируя приколотую за мгновенье до того змеевидную серебряную фибулу. Левая рука многозначительно легла на рукоять эстока, укрывшись за затейливой гардой, сложная форма которой представлялась каким-то диковинным сплетением стальных лепестков и кружев. Такая фибула и эсток - отличительные знаки каждого работника святой службы. В нынешний век огнестрельного оружия и магии разве что они и сохранили благородное умение фехтовать, оставаясь настоящими воинами до конца.

Если, конечно, не брать в расчет той мелочи, что единственное применение возвышенному искусству городские инквизиторы находили в притеснении и истреблении беззащитных изгоев.

Себастьян также не пренебрегал тренировками: каждый день без исключения они занимали значительную часть времени. Тело было оружием ювелира, - оружием, которое невозможно отнять и которое никогда не даст осечку, что немаловажно в его непредсказуемой профессии. Впрочем, старомодный тяжелый эсток, вышедший из широкого употребления гораздо раньше изобретения пороха, не был выбором сильфа. Существовало множество гораздо более удобных и практичных клинков, и излюбленным оружием Себастьяна, к коему он питал поистине нежные чувства, была пламенеющая шпага. Эти редкие клинки были невероятно сложны в изготовлении и баснословно дороги, а потому никогда не производились массово. Однако доход Себастьяна позволил ему заказать у одного из старых мастеров волнистый клинок-пилу по индивидуальным параметрам.

- Я забираю Искаженную, - голос его прохладным пролился в тишину. В нем было именно столько уверенности и пафоса, сколько полагалось среднестатистическому религиозному фанатику. - Благодарю за проявленную сознательность, граждане.

Между прочим, и фибула, и эсток не были поддельными - зря они так на них косятся. Себастьян сам снял их с трупа убитого в честном бою инквизитора, с коим они не сошлись во мнениях относительно того, имеют ли полукровки право на жизнь или же их нужно медленно сжигать заживо на главной городской площади. Даже номер на фибуле был подлинный, так что всё по-честному.

Грабители по-прежнему изображали статуй, глазея на него, как на чертика, с воплем выскочившего из табакерки. Ясно, не так часто приходится им лицезреть доблестных работников святой службы. На лицах отражались мучительные размышления. Похоже, заблудшие овцы всё еще сомневались, как лучше поступить.

Дабы облегчить эти душевные муки, Себастьян извлек на свет пять небольших монет. Золото тускло блеснуло, и блеск этот тут же отразился в пяти парах глаз, затмив все прочие мысли.

- Забирайте награду.

Грабители переглянулись. Численный перевес был, конечно, на их стороне, но здравый смысл подсказывал, что подготовка и вооружение недостаточны для убийства инквизитора, да и последствия этого легко предсказуемы. Так что лучше было не связываться и, поборов жадность, убраться подобру-поздорову.

Один из нападавших, повинуясь взгляду главаря, подошел к Себастьяну и молча принял из его рук деньги. После этого нарушители ночного спокойствия города отступили в тень и исчезли.

- Пойдем, - рывком поставив онемевшую от ужаса Софию на ноги, ювелир скоро потащил её за собой в противоположную сторону.

Избавиться от девицы оказалось не так-то просто.

***

Как и предполагал Себастьян с самого начала, информаторы ничем не смогли помочь ему. Операция с похищением шерла была покрыта непроницаемым мраком тайны. Зато удалось выяснить, что в город за пару дней до ювелира прибыл его коллега "по цеху" Стефан, такой же бездомный бродяга, как и Себастьян. Ну, это уж точно была совершенно бесполезная информация. Ювелир хорошо знал Стефана, даже питал к нему добрые приятельские чувства, и мог исключить этот вариант почти наверняка. Стефан был неплохим человеком, но, к сожалению, профессии "неплохого человека" не существовало. В профессии же ювелира друг оказался настолько невезучим, что снискал славу законченного неудачника. Трудно было предположить, что кто-то доверит ему столь важное и откровенно сложное задание.

Однако, встретиться со Стефаном всё же не помешает. Порасспросить о жизни, да и просто выяснить, что привело его в Ледум в столь злополучное время. Хотя... Этот бедолага всегда найдет, как впутаться в историю.

Но это позже. Сегодня у Себастьяна еще имелись дела.

День был в самом разгаре - от вчерашнего снега не осталось и следа. Солнце жарило немилосердно, и от влажного тела земли поднималась болезненная испарина. Ювелир шел пешком - нет, не экономил деньги, просто захотелось подышать воздухом и осмотреться. Давно он здесь не был, многое могло измениться, а ювелир старался никогда не упускать случай узнать больше, обращая пристальное внимание на детали и мелочи.

И действительно: город менялся стремительно, рос, устремляясь к небу гордыми монолитами зданий. На улицах развернулось пугающее своими масштабами строительство, призванное еще больше облагородить облик Ледума. Ветхие постройки сносились безжалостно, и на замену им возводились грациозные высотные здания из самых современных материалов. Конечно, все эти чудесные преобразования происходили в основном в центральной части города, но и на окраинах скоро сооружались всё новые громадные заводы и фабрики, выпускавшие из труб клубы удушливого дыма.

Архитектура Ледума была выдержана в едином стиле, подавлявшем приезжих строгим величием и одновременно - неожиданной новизной решений. Здесь нельзя было наткнуться на пестрые ярмарки, шумные рынки с разномастными временными постройками, площади для представлений и разудалых народных гуляний. По большей части город был молчалив и одет в сдержанные черно-серые тона. Словно причудливо сообщающиеся сосуды, перетекали друг в друга узкие, тесные улочки. Нельзя не признать, серый цвет был хорош: никогда не выступая на первый план, он подходил ко всему и, в зависимости от освещения, принимал различные оттенки, создавая мягкую игру светотени. Не создавая лишнего напряжения, приглушенная палитра успокаивала: глазам не было необходимости компенсировать цвет. И Ледум плыл в своих серых туманах, и казался чуточку нереальным, словно нарисованный на старой выцветшей открытке, каких много в антикварных лавках. Пыльное очарование времени, ушедшего, иного времени царило здесь.

Ничто не выбивалось из атмосферы торжественной мистики: фантастические ажурные здания, обрамляющие мрачноватые площади, вытянутые темные аллеи, монументальные скульптуры, диковинные фонари. От центра города, подобно шестилучевой звезде, раскидывалась сеть декоративных парков, искусно имитировавших живую природу: искусственные озера, ручьи с переброшенными витыми мостиками, высокими и выгнутыми, деревья, камни и цветы, для большей достоверности намеренно скомбинированные ассиметрично. Ювелир только улыбался: он ясно видел, что и расположение, и форма и даже цвет каждого объекта продуманы тщательно и грамотно, выверены математически точно. Парки Ледума были почти совершенны. Почти, но в них недоставало одной-единственной детали: самой жизни.

Старинное здание Магистериума с недавно пристроенными флигелями, высший образчик архитектурного искусства города, выглядело всё так же устрашающе-драматично: оригинальные галереи с сетчатыми и реберными сводами, ряды стройных витых колонн, призматический вид высоких стен с росписями. Башни и шпили различных форм высокомерно возносились над неспокойным морем черных островерхих крыш. Один вид остроконечных стрельчатых арок создавал впечатление взлета, неудержимого движения здания вверх. Впрочем, такое впечатление производил весь Ледум: казалось, вот-вот он оторвется от грешной земли и зависнет в воздухе, подобный сказочному миражу. Да, да, все эти вытянутые, заостренные арки, башенки, шпили, все эти крутые, завораживающе острые крыши - всё отражало идею устремленности города ввысь. Всё вокруг подчеркивало неповторимый контраст горизонтали и вертикали, который нельзя было увидеть больше нигде в Бреонии.

Привлекла внимание Себастьяна и новая улица Танцующих домов - смелые и сложные каркасные конструкции зданий искривлялись причудливо и разнообразно, создавая иллюзию постоянного движения. От долгого пребывания здесь и в самом деле мог случиться обморок.

Конечно, не ударили в грязь лицом и знаменитые мостовые Ледума, неизменно поражавшие воображение вновь прибывших. Казалось, работами по их укладке руководил перманентно пьяный мастер, создавший головокружительные в своей сложности узоры. Искаженные черные и белые квадраты плитки сплетались в замысловато выстроенные кривые линии, пересекающие друг друга и вновь расходящиеся. Впрочем, квадратами их можно было назвать весьма условно: у большей части стороны имели разную длину, а углы почти всегда отличались от девяноста градусов в ту или иную сторону. Иными словами, помимо собственно квадратов, здесь имелись всевозможные разновидности трапеций, ромбов и параллелограммов. Вариации были столь разнообразны, что едва ли удалось встретить две одинаковые плитки. В результате, прогуливаясь по улицам, невозможно было на глаз достоверно определять расстояния: мостовые визуально коверкали пространство, скрадывая или расширяя его, и создавали множество зрительных эффектов, вроде поворотов, спусков или подъемов, которых на самом деле не было. Поэтому действительно хорошо ориентироваться в городе удавалось только коренным жителям, гости же рисковали часами блуждать по его лабиринтам.

Наконец, после долгой прогулки, ювелир оказался на месте. Убедившись, что за ним никто не следит, постучал в дверь коротким условным стуком. Открыли почти сразу, может, с полуминутной заминкой. Себастьян молча вошел, с удовлетворением отмечая приятную прохладу "Белой ночи" после влажной духоты улицы. Несмотря на яркий весенний день, внутри царил полумрак. Заведение было закрыто до наступления вечера - по этой причине ставни оказались плотно прикрыты, окна занавешены тяжелыми шторами. Это была просторная таверна с неплохими поварами, но основную статью дохода здешнего хозяина составляли проводимые в "Белой ночи" разнообразные азартные игры. Это был самый крупный и самый знаменитый притон любителей азартных игр в Ледуме.

- Опаздываешь, Серафим.

За единственным разобранным столом, накрытым белоснежной накрахмаленной скатертью, сидела миниатюрная женщина. Её вполне можно было принять за юношу - подтянутая стройная фигурка, мужской костюм невыразительного цвета, короткий жесткий ершик волос. Странно даже, обычно голова была обрита наголо, и окружающим с некой гордостью демонстрируется изящная форма черепа. На лице - ни малейших следов косметики. Само лицо едва ли можно назвать красивым, скорее харизматичным. Однако, эти обстоятельства нисколько не мешали ей, когда требуется, надевать нужный парик, наносить шикарный макияж и сводить с ума мужчин. Впрочем, и не только их.

- И я рад тебя видеть, Маршал, - сдержанно улыбнулся ювелир, присаживаясь на свободный стул. - Давно не виделись.

Одиноко стоящая на столе бутыль охлажденной грапповки была пуста почти наполовину, в хрустальной пепельнице скорбно дымились останки двух папирос. Хм... "пуста почти наполовину". Нет, он вовсе не пессимист, как можно подумать. Однако это говорит о том, что Маршал определенно не скучала, ожидая его. Значит, она ждет уже достаточно долго. Любопытно. А он, оказывается, важная птица.

Ну и ну.

- За встречу? - Маршал вопросительно подняла рюмку, причудливая форма чаши которой напоминала песочные часы. Ножка была такой тонкой, что, казалось, не по-женски сильные пальцы вот-вот раздавят её.

- Прости, я на работе. Ты знаешь мои правила.

Себастьян не любил виноградную водку, да и вообще крепкий алкоголь. Чтобы выжить, зачастую нужно было сохранять кристальную ясность и чистоту ума. Да и вкус у грапповки был чересчур резкий, чего уж скрывать.

Маршал опрокинула содержимое рюмки, вновь не по-женски жестко, залпом, как и не каждый мужчина-то сумел бы, - и выжидающе посмотрела на ювелира. Глаза её остались холодными и совершенно трезвыми, как всегда. Впечатляюще. И как ей удается этот фокус?

- Предполагаю, об этом ты и пришел потолковать, Серафим. Приступай.

Маршал не была информатором. Не была она и магом, да и к ювелирике имела такое же отношение, как грузчик к высшей математике. Однако профессия её требовала порой даже большей осведомленности в текущей ситуации и расстановке сил, чем все они вместе взятые.

Маршал была наёмным убийцей.

- Понимаю, это не совсем твой профиль, Маршал, - любезно, почти высокопарно начал Себастьян. - Однако, зная безграничную широту твоих связей, возможно, тебе известно что-либо об операциях, связанных с заказом черного турмалина?

Если он и ожидал ответа, то только не такого.

Маршал громко расхохоталась, запрокинув голову и обнажив аккуратные белые зубы. Не очень-то вежливо, черт побери, но этим пороком собеседница его никогда не страдала.

- Да, - низко протянула она, отсмеявшись, - эта информация нынче дорого стоит. Неужто и ты успел ввязаться в дрянную историю с покушением на лорда? Люди Кристофера уже опросили всех, кто мог знать хоть что-либо, даже у меня, представь себе, рискнули побывать. Но не переживай, что тебя опередили: ничего им раскопать не удалось... остались с носом, в общем. Однако ты теряешь хватку, Серафим.

- Я взялся за заказ вчера вечером, - не задумываясь, тут же возразил ювелир. Женщина ласково улыбнулась ему и, наполнив, тут же опрокинула еще одну рюмку.

Черт. Себастьян прикусил язык. Ну сам же, уязвленный неприкрытыми сомнениями в его профессионализме, начал выдавать ей информацию! Маршал по-прежнему оставалась неплохим знатоком психологии и умелым провокатором.

Как хорошо, что какие-то вещи неизменны и стабильны в этом переменчивом мире.

- Если хочешь знать мое мнение, Серафим, держись от этого дела подальше, - покачав головой, мрачно посоветовала убийца. Она больше не курила и только вертела папиросу в руках, сминая хрусткую оберточную бумагу. - Будь добр, прими такой дружеский совет. Это тебе не камешки у магов исподтишка красть: здесь наверняка замешана большая политика. Кто знает, кому ты перейдешь дорогу.

Себастьян криво усмехнулся. Слышать такие слова от Маршала было, по меньшей мере, неожиданно. Сколько раз она сама переходила дорогу сильным мира сего? Чего только стоит скандальная история с леди Катрин, супругой лорда Альфреда, сделавшая убийцу знаменитой на всю Бреонию! Гордая и неприступная красавица, мечта мужчин была соблазнена Маршалом и состояла с ней в тайной любовной связи. Но всё тайное однажды становится явным, как ни пытайся его скрывать. Лорд Альфред узнал об измене супруги и был разъярен как этим обстоятельством, так и тем, что соперник, которому его предпочли - женщина, чьи руки вдобавок по локоть в крови. История получила широкий резонанс в обществе, и Маршалу пришлось бежать из Олеандра, подальше от гнева опозоренного лорда Альфреда.

И все же Маршал оказалась не тех людей, которые будут прятаться всю жизнь, дрожа за свою шкуру и спасаясь от преследований. Решительная и страстная по натуре, убийца не намерена была отступать. Разлука и недоступность объекта её желаний только распалили чувства, и однажды Маршал тайно вернулась в город и пробралась прямиком во дворец. Такую дерзость мало кто мог предвидеть. Действия женщины были неожиданными, молниеносными и, по всей вероятности, тщательно спланированными. До сей поры ходит много слухов о том, что произошло в ту роковую ночь, однако события развивались стремительно. Лорд Альфред пал от руки убийцы, и в эти же часы при невыясненных обстоятельствах трагически погиб единственный сын и наследник правителя. К власти в Олеандре пришел молодой маг Люсьен, - по странному стечению обстоятельств, недавний выходец из Ледума, не имеющий никаких родственных связей с лордом Альфредом.

Что ж, и такое случается.

Многое говорили про переворот в Олеандре, про громкое убийство лорда, про одержимость леди Катрин, сохранившую близость с убийцей мужа и сына... правда, мало кто из сплетников знал, что скандально известный Маршал - женщина. Впрочем, об этом спорили иногда. Злые языки шептали даже про причастность лорда Эдварда, якобы оплатившего заказ на убийство, про содействие, которое правитель Ледума оказал Люсьену, насильственным путем захватившему власть... про много чего еще. Как бы то ни было, политика Олеандра с тех пор стала много гибче и уступчивее, и голос его всегда звучал в унисон глубокому голосу Ледума.

А за жизни людей, имевших несчастье сделаться мишенью Маршала, отныне не дали бы и ломаного гроша.

Однако, счастливой истории любви не получилось. Леди Катрин досталась Маршалу как награда, новый лорд даже позволил ей остаться в замке. Но мучительная идиллия высоких отношений длилась недолго. Как это часто бывает, роковая страсть сделалась ненасытна и превратилась в болезненную зависимость. Накал чувств стал невыносим, он сжигал сердца, отравлял кровь ревностью. Леди Катрин чахла и сходила с ума от любви, а Маршал постепенно начала уставать от её истерик и пристрастилась к алкоголю. В конце концов, обе были истощены и морально, и физически, и трагическая развязка не заставила себя ждать. В ходе очередного тягостного выяснения отношений взбешенная Маршал убила леди Катрин и исчезла из города в неизвестном направлении. Легла на дно, и многие решили, что навсегда.

Однако, спустя некоторое время убийца, ставшая легендой, как ни в чем не бывало появилась в Ледуме и, кажется, чувствовала себя здесь очень даже вольготно.

- Ты имеешь в виду лорда Октавиана Севира? - прямо спросил Себастьян, глядя убийце в глаза. Однако прочесть в них что-либо было не легче, чем неграмотному одолеть строки утонченной символической поэзии. - Я сам только что из Аманиты и прекрасно осведомлен, что там творится.

- Кто знает, кто знает... - уклончиво пробормотала Маршал, улыбаясь, как кошка в предвкушении мыши. - Но вот загвоздка: никто из ювелиров или магов не приезжал из Аманиты последние две, а то и три недели. Никто... кроме тебя, Серафим. Может, ты ведешь двойную игру?

Как откровенно. Похоже, женщина тоже решила говорить прямо, оставив блуждания вокруг да около. У Себастьяна невольно пересохло горло. Ну почему раз за разом он чувствует себя в обществе Маршала, как зеленый мальчишка? Умеет она всё-таки так себя поставить... Конечно, есть в этом некоторая заслуга непререкаемого, овеянного легендами и домыслами авторитета лучшей убийцы Ледума, да что там - всей Бреонии. Почему-то он давил и сковывал, заставляя быть осторожным в словах. И всё же Себастьян относился к Маршалу с симпатией. Снисходительное спокойствие - вот и всё, что было нужно, чтобы сносить её властолюбивый и жесткий характер. Несмотря на все недостатки, убийца всегда внушала ювелиру доверие. Она была безжалостным, излишне прямолинейным и резким, но глубоко честным человеком.

Однако Маршал не упомянула о Стефане, который также появился в городе совсем недавно. Конечно, трудно принимать его всерьез, но всё же... Сложно поверить, что приезд неудачливого ювелира остался секретом для убийцы. Значит, она промолчала намеренно. Но почему? Абсолютно уверена в невиновности Стефана? Или Маршал просто использовала эту возможность, чтобы нажать на него и отследить реакцию? Или...

Себастьян уже начинал жалеть, что отказался от грапповки. Нет, ну сам-то он, конечно, знал, что не замешан в этом деле: хоть что-то радовало. Но поверил ли ему Кристофер? Или притворился, что поверил? Может, таким способом они просто пытаются заставить его потерять бдительность и вывести на заказчика? Может, вся эта история с поиском камня всего лишь игра, и они уверены, что шерл у него? Не очень-то гладкий расклад.

- Ты шутишь? - неуверенно предположил он.

- Зато ты, я погляжу, серьезен дальше некуда. Так зачем ты покинул Аманиту, Серафим? - словно между прочим поинтересовалась Маршал, не отрывая от собеседника цепкого хищного взгляда. - И прибыл в Ледум?

Стало тихо. Как-то противоестественно, ненормально тихо. Такой поворот событий настораживал и, если честно, немного напрягал. Впрочем, самое время было что-то ответить, а то молчание и так затянулось, выставляя его не в самом лучшем свете.

- Перестань, Маршал, - натянуто рассмеялся Себастьян, хотя ситуация отнюдь не выглядела забавной. - Ты же знаешь, я не сижу подолгу на месте. После смерти отца лорд Октавиан начал наводить в столице свои порядки. Обстановка там нынче крайне непредсказуема. Я предпочел уехать до лучших времен.

Ну, это же не прозвучало, как оправдания, не так ли? Когда говоришь правду, всегда выглядишь глупейшим образом. Сегодняшний явно не клеящийся разговор как раз из этой серии.

- Говорят, лорд Октавиан жаждет навести свои порядки не только в Аманите, но и во всей Бреонии, - понизила голос Маршал, между делом наливая очередную рюмочку. - Если так, грядут большие перемены - и большие волнения. Неизвестно еще, чем всё это кончится. Полагаю, лучшим выбором сейчас будет остаться в стороне и попытаться переждать бурю. Остерегись ненароком помешать планам правителей, Серафим. Для маленьких людей, простых смертных, вроде нас с тобой, может быть чревато совать нос в их высокие дела. Маховики, запущенные сильными мира сего, сотрут в порошок всё, что попадет в их лопасти.

Политическую ситуацию в мире и впрямь сложно было назвать стабильной. Обособленные друг от друга города-государства Бреонии имели весьма слабые связи, чему в немалой степени способствовали обширные Пустоши и Леса Виросы, а также самовластные притязания местных лордов. Однако официально Бреония по-прежнему считалась единым государством, и титул столицы, громкий, и оттого только более номинальный, принадлежал древней, гордящейся своей историей Аманите. В былые времена этот крупный и укрепленный город располагал наиболее сильными магами и занимал, к тому же, весьма выгодное геополитическое расположение. Однако впоследствии, из-за непродуманной и непоследовательной политики лордов, Аманита стала утрачивать своё влияние. Активную конкуренцию столице составил молодой, но быстро растущий и развивающийся Ледум. Между городами началось противостояние, пик которого как раз пришелся на правление отца лорда Октавиана и едва не привел ко всеобщей междуусобной войне. Однако в последний момент сторонам удалось удержаться от масштабного кровопролития, во многом благодаря значительному сокращению притязаний и политических аппетитов Аманиты.

Но теперь на престол взошел новый лорд, и он был молод и амбициозен.

Но не мог же Октавиан, едва успев стать правителем, затеять такую серьезную и рискованную операцию, зная, что неудача почти неминуемо приведет к войне? Если Ледум и Аманита начнут открыто бороться за господствующее положение, случится настоящая катастрофа. Силы городов, если учитывать наиболее вероятные альянсы, примерно равны. Малой кровью тут не обойтись - рассчитывать на скорую безоговорочную победу просто глупо, ни у одной из сторон для этого недостает ресурсов. Конфликт, если он всё же окажется развязан, будет длительным, изматывающим и бессмысленным, ведь победителю достанется государство в руинах. В которое наверняка, воспользовавшись слабостью людей, пожелают вторгнуться оборотни и прочая нечисть.

- Спасибо за предупреждение, Маршал, - Себастьян с достоинством поднялся из-за стола, - но я не лезу в политику. Я только ювелир, меня волнуют минералы, и ничего больше. Разве что гонорары за их поиск.

Убийца одобрительно качнула головой, отставив в сторону пустую рюмку. Наполнять её уже было нечем.

- Поддерживаю. Но давно хотела спросить, Серафим, - для чего тебе столько золота? Разгульную жизнь ты не ведешь, женщин не содержишь, в карты не играешь... Короче, ты почти святой, чтоб тебе провалиться. Неужели жертвуешь всё своей Церкви?

- А если и так? - Себастьян улыбнулся - вежливо, но твердо. - Не волнуйся, Маршал, я всего лишь одержим мерзким грехом стяжательства. Спасибо, что согласилась встретиться. Знаю, как баснословно дорого твоё время, поэтому не смею более злоупотреблять дружбой. Да и мне уже пора. До встречи.

Маршал тоже встала, но уходить не торопилась. Вероятно, собиралась исчезнуть через черный ход, когда он удалится. Себастьян коротко кивнул и, не выпуская убийцу из вида, направился к выходу. Лучше лишний раз перестраховаться, даже если опасения не подтвердятся, чем поймать неожиданную и оттого особенно обидную пулю в затылок.

- Всегда нравилась твоя смелость, Серафим, - задумчиво призналась Маршал, почти автоматическим движением доставая очередную папиросу. - Немногие надеются на встречу со мной. Может потому, что я и смерть приходим одновременно.

Глава 3

Безупречный письменный стол Кристофера украшала единственная инородная деталь - статуэтка танцовщицы. Изящная фарфоровая статуэтка, и, отведя глаза от высокого гостя, Кристофер принялся разглядывать её, разглядывать с таким преувеличенным усердием, будто видел впервые в жизни, или же это единственная непреходящая в изменчивом мире материя. Весь облик мага словно бы сочился предупредительностью, демонстрируя тактичное, почтительное внимание и готовность к диалогу. Однако, к сыну лорда не следовало обращаться первым или задавать вопросы, только поддерживать избранную им тему.

Сидящий напротив темноволосый мужчина безмолвствовал. Да-да, не молчал, не помалкивал, а именно безмолвствовал, и безмолвие его, роскошное, густое, царственное, тем не менее, невозможно было выносить вечно. Итак, пауза неприятно затянулась. Но иерархические отношения требовали неукоснительного соблюдения, а потому Кристофер предусмотрительно запасся должным терпением и морально приготовился к длительному и, увы, малоинформативному разговору. В отличие от венценосного отца, инфант выражал мысли неторопливо и обычно довольно путано, затрудняясь в четких формулировках. И в этой неуверенности сложно было упрекнуть человека, выросшего в тени великого лорда.

Как бы то ни было, а Кристофер был удивлен и даже немного встревожен неожиданным визитом, неофициальным и, к тому же, довольно поздним. Наследник престола собственной персоной, к чему бы это?

Ясно, что не к добру.

- Тяжелое испытание выпало на долю Ледума, - начал наконец Эдмунд, постукивая по паркету концом элегантной резной трости. Дорогой сорт красного дерева издавал благородный гулкий звук, почти мелодичный. Если бы он не был еще таким монотонным! - До сих пор не могу поверить, что Эдгара нет в живых.

Кристофер сочувственно качнул головой, всё еще не понимая до конца, к чему клонит инфант. Ничего не скажешь, приступил издалека.

- Какая невосполнимая утрата для нашего общества! Как преждевременно покинул мир мой возлюбленный брат, жизнелюбивый, столь талантливый человек...

Кристофер вновь вежливо кивнул этому поразительно глубокомысленному наблюдению, недоумевая, исключительно про себя, о каких талантах Эдгара идет речь. Если о способностях к магии, то они были весьма посредственны, как впрочем, и более чем скудные дарования старшего сына. Но Эдгар был более успешен в нахождении общего языка с отцом, а потому более любим им.

Действительно, такой талант был редок и весьма, весьма полезен.

- Однако страшно и помыслить о том, что ожидало бы Ледум, сработай план убийцы без осечки, - скорбно продолжал Эдмунд, небрежным жестом предлагая налить ему коньяк. Пузатая бутыль с напитком стояла неподалеку, на столике за перегородкой, рядом со свежими фруктами, шоколадом и сделанными на заказ сигарами цвета кофе с молоком.

Немедленно поднявшись, Кристофер поставил перед престолонаследником большой шарообразный бокал с короткой ножкой. Неторопливо, давая коньяку время подышать, наполнил снифтер густой ароматной жидкостью, - до самой широкой части, не выше. Янтарный напиток оказался идеально прозрачным, чистым и вязким. Он оставлял на стенках маслянистые потеки, которые привели бы в восторг эстета, и мог считаться неплохим образчиком алкогольного искусства. Однако Эдмунд, похоже, не оценил стараний: он опрокинул содержимое залпом, не успев в должной мере насладиться ни запахом, ни вкусом и послевкусием. Любого знатока покоробило бы столь мещанское употребление благородного напитка, называемого также напитком лордов. Поставив бокал, престолонаследник сделал знак повторить, однако в этот раз пить не торопился. Руки его подрагивали.

Вернувшись на место, Кристофер заметил, что болезненную бледность инфанта волной заливает не менее болезненный румянец. Совершенно неуместное проявление волнения, причины которого были пока неясны, но - наводили на вполне определенные мысли.

- Что стало бы тогда с Ледумом, Кристофер? - тоскливо вопросил престолонаследник, и лоб его прорезали нервные морщинки. - Что стало бы со всеми нами, учитывая нынешнюю.. хм.. непростую политическую ситуацию?

Конечно, у всех прочих наследников правителей мысль о смерти отца вряд ли вызывает столь священный ужас. Однако в случае с Ледумом дело обстояло иначе. Вот уже несколько сотен лет, поправ все известные законы мироздания, лорд Эдвард единолично правил городом. Конечно, многие маги жили долго, дольше обычных людей, - как нетрудно догадаться, черпая энергию из драгоценных камней. Однако, ни одному из них доселе не удалось обмануть время, отодвинув на неопределенный срок старость и неизбежную кончину.

Никому, кроме лорда Эдварда. А он строго хранил свой секрет, узнать который тщетно пытались многие любопытствующие. Однако, желая вечной жизни, все они отыскали лишь скорую смерть.

- Несомненно, это был бы колоссальный удар для всех нас, - подчеркнуто бесстрастно подал голос Кристофер, видя, что инфант молчит и ждет от него подобающего ответа. Увы, это был не риторический вопрос, как подумалось было вначале. - В нелегкое время пришлось бы вам принять бремя власти. Но я убежден, вы с честью исполнили бы свой долг.

Глаза Эдмунда чуть расширились, и он отвернулся, скрывая выражение своего лица.

- Как ты считаешь, Кристофер, кто стоит за этим покушением? - голос инфанта, и без того невыразительный, прозвучал особенно глухо.

Вот это, что называется, вопрос в лоб. А так долго ходил вокруг да около.

- Совместными силами особой службы и службы ювелиров уже ведется расследование, но говорить о результатах слишком рано, - почти отрапортовал Кристофер, умело скрывая за сухими словами личное мнение, которого у него потребовали. - Никаких убедительных доказательств причастности каких-либо лиц до сих пор не удалось обнаружить.

Инфант задумчиво вращал коньяк по стенкам большой чаши бокала, согревая её лихорадочным жаром своей ладони. Очевидно, это было стремление реабилитировать себя за первую, неуклюже выпитую порцию. Но Кристофер ясно видел застывшее в глазах престолонаследника преступное безразличие к восхитительному напитку, и это задевало утонченную натуру аристократа за живое.

С коньяком следовало обращаться совсем иначе. Вот-вот, сейчас... Самое время приблизить нос к зауженному выходу снифтера, вдохнуть букет раскрывшихся ароматов. Не слишком близко, дабы не обжечь чувствительную слизистую оболочку парами крепкого алкоголя и дать возможность ароматическим веществам выделиться и смешаться более гармонично. На лице Кристофера появилось мечтательное и горделивое выражение: что ни говори, а это был высококлассный коньяк, семилетней выдержки в старых дубовых бочках. Он обладал богатым и сложным букетом. Сперва явственно различались нежные фруктовые и цветочные нотки: собственно виноград, затем яблоки, персики, фиалки, липовый цвет, левкой. Развитие аромата, третья его волна, радовали еще сильнее: проступали легкие тона лесных орехов, кураги и инжира, обещая полноту и незабываемую глубину вкуса...

- Говорят, преступника нужно искать среди тех, кто получит от преступления выгоду, - негромко заметил Эдмунд, бестактно вырывая Кристофера из облака приятных воспоминаний. Однако, мысль инфанта казалась разумной. - Кажется, на поверхности лежит, кто главный выгодоприобретатель во всей этой невеселой истории.

- Не понимаю вас.

Кристофер отрицательно мотнул головой, начиная заметно нервничать от столь откровенного разговора. Если еще кто-нибудь узнает об этой встрече! Пересудов не избежать.

А пересуды, как известно, страшнее револьверов.

- Уже поползли слухи, будто я замешан в покушении на отца, - вполголоса произнес инфант, устремив на него свои темные глаза. - Будто я захотел сам стать правителем Ледума. Об этом шепчутся и на улицах, и в высоких кругах... Ты не можешь этого не знать, Кристофер. Скажи мне, верит ли в это лорд Эдвард?

- Прошу прощения, - слабо выдавил Кристофер, разглаживая кружевные складки манжет, и без того лежавших совершенно, - но мы с правителем не близки настолько, чтобы он обсуждал со мной подобные вопросы. Даже если бы это было так, не думаю, что я позволил бы себе говорить с кем-то еще на столь деликатную тему.

- Брось, Кристофер, - Эдмунд ободряюще улыбнулся, но улыбка не удалась, выйдя какой-то кривой и напряженной. Всегдашняя подчеркнутая аккуратность аристократа, временами превращавшаяся в манию, начинала смутно раздражать его. - Это отношения между отцом и сыном. Не вмешивай в семейные дела чертову высокую политику. Мне не хотелось бы, чтобы минувшее неприятное происшествие омрачило мою связь с лордом.

Неприятное происшествие? Кристофер мысленно усмехнулся. Уж инфант-то мог подобрать иной оборот речи, говоря о гибели брата. Кажется, такое поведение не очень достойно престолонаследника, хотя у господ свои представления о нормах. Но какого черта Эдмунд заявился сюда? Он что, главный знаток придворных интриг в этом городе?

Может, и так, - но только самых невинных из них.

- Ни в коем случае не желаю разочаровывать вас, инфант, - беспокойным движением Кристофер провел рукой по волосам, чуть сминая идеальную укладку, - но мне неизвестно мнение милорда на этот счет.

Инфант вздохнул и медленно, смакуя, допил свой коньяк. Кристофер готов был поклясться, что он даже не чувствует вкуса. Отрешенное выражение, появившееся на лице Эдмунда, было весьма далеко от выражения удовольствия.

- Я понимаю, как опасно быть искренним, - тяжело выдохнул престолонаследник. - Признаюсь, я и сам устрашен. Вчера всю ночь не мог заснуть, ожидая ареста, допроса... Ты знаешь подозрительность лорда... она воистину беспредельна. Да, не однажды в прошлом сия свойственная правителю черта сберегала ему жизнь, но в этот раз я опасаюсь за свою... Ты должен помочь мне, Кристофер. Не дай лорду Эдварду совершить ужасной ошибки, не дай обвинить невиновного. Помоги мне! Мне больше не у кого просить помощи.

Кристофер побледнел. Что тут, черт возьми, происходит? С одной стороны, Эдмунд серьезно напуган, как может быть напуган только человек, чья совесть нечиста. Он даже не пытается замаскировать свой страх, как все они привыкли поступать. С другой стороны, если бы инфант был замешан в покушении, разве стал бы так глупо подставляться, привлекать к себе внимание? Или он решился пойти ва-банк и найти союзника? В чем - в новом заговоре?..

Нет, невозможно. Эдмунд всегда был слишком нерешительным и слабовольным, чтобы осмелиться на такое. Значит, действительно так дрожит за свою жизнь? Но почему, если он не замешан, как клянется? Или может, инфанта прислал сам лорд Эдвард - разыграть этот спектакль и проверить его, Кристофера, лояльность? Но прежде у Эдмунда не замечалось подобных артистических талантов...

Бред. Если так пойдет и дальше, у всех здесь скоро разовьется паранойя. Нужно взять себя в руки и успокоиться. Медленный вдох - выдох... Так-то лучше.

- Уверяю вас, милорд никогда не даст согласие на арест, если не будет наверняка удостоверен в виновности подозреваемых, - как можно убедительнее произнес Кристофер, продолжая размышлять над излишне, на его взгляд, неоднозначной ситуацией. Он крайне не любил неопределенности. - Стало быть, вам, как лицу непричастному, ничто угрожать не может...

Резко стукнула входная дверь. Аристократ вздрогнул от неожиданности и нахмурился, намереваясь гневно обругать Патрика, посмевшего прервать их беседу, - но вместо этого вскочил на ноги и поклонился. Обернувшийся инфант побелел, как покойник, и спешно последовал его примеру, едва не опрокинув стул.

В кабинет вошел лорд Эдвард. Стремительным и порывистым шагом, напрочь игнорируя правила этикета, предписывавшего правителю ступать чинно. И почему это никого не удивило?

- Вижу, у вас тут собрание, - не дав никому и рта раскрыть, желчно заметил он. - Я объявляю его оконченным. Если вы уже всё обсудили, конечно.

Повелительный взгляд лорда лишь едва царапнул по ним, но и этого было достаточно, чтобы лицо Эдмунда выразило такой ужас, будто его застали над телом юной девственницы с окровавленным ножом в руке. Кристофер также сошел с лица. Хочешь не хочешь, а выглядят они сейчас как типичные заговорщики. Только вывески на дверях не хватает: "Не беспокоить! Проходит организация государственного переворота".

Опомнившись, инфант торопливо удалился, а вечер нервотрепки продолжился. Впрочем, неправильно было сказать, что Кристофер ощущал один лишь только страх: присутствие правителя приятно раздражало нервы, как присутствие дикого зверя - грациозного, красивого, сильного, способного убить одним прыжком. За ним хотелось наблюдать, но в то же время - держаться на безопасном расстоянии. Разумное желание, но - слабеющее с каждым произнесенным правителем словом, с каждым звуком его голоса, глубокого, как подземное озеро.

- Что ты скажешь на это? - не глядя, лорд Эдвард швырнул на стол какие-то бумаги, часть которых ворохом выцветшей хрусткой листвы рассыпалась по полу. Лорд никогда не стремился к театральности, но, похоже, она была у него в крови.

Кристофер кинулся было собирать упавшее, но помимо воли застыл, пораженный.

Легко узнаваемая внешность его высочайшего повелителя по праву считалась необыкновенной: в ней практически полностью отсутствовал цветовой пигмент. Кожа, брови и ресницы были светлыми, почти прозрачными, а волосы, напротив, имели оттенок насыщенный, пронзительный, словно выбеленное полотно. Однако, это была не седина, а естественный тон, доставшийся, по-видимому, с рождения. По крайней мере, именно таким изображали лорда портретисты на картинах разных эпох: менялись и совершенствовались фасоны одежды, окружающая обстановка, даже техники рисования, и только ледяной облик правителя Ледума оставался неизменным.

Однако почти двадцать лет назад кое-какие изменения все же случились: после трагической гибели близнецов Эммы и Эрика лорд Эдвард, следуя традиции, обрезал волосы. Но тогда Кристофер был совсем ребенком и мало что понимал. Всю сознательную жизнь он помнил длинные волосы правителя, ниспадающие свободно, разделенные неизменно прямо. Однако теперь, надев новый траур, лорд Эдвард был пострижен коротко и не так просто: прилив холодной молочной волны не доходил даже до плеч. Легкая причудливая асимметрия завершала образ: гладкие узкие пряди каскадом падали на лоб и чуть набок, застыв, словно схваченные внезапной ночной стужей.

Нельзя не признать: свежая стрижка смотрелась выигрышно, придавая правителю вид человека будущего, а не прошлого, к тому же, подчеркивала идеальный овал лица. Однако геометрия четких линий невольно ошеломляла, неся ощутимый заряд агрессии, и без того присущий лорду. Тем более контрастным на этом ослепительно-белом фоне выглядел единственный темный штрих: цвет глаз. Такой проникновенно-черный, что нельзя было различить зрачка.

Взгляд Кристофера не мог не зацепиться за другую деталь, не столь бросающуюся, но немаловажную: голову лорда венчала платиновая диадема. Снежные пряди почти скрывали россыпь мелких бриллиантов, но великолепный алмаз в центре горел и переливался, привлекая внимание и притягивая взор. Как завороженный, Кристофер глядел в самое сердце редкого камня, любуясь прихотливой игрой света на его острых гранях.

Это был "Властелин", самый крупный из ограненных алмазов. Прозрачный и чистый, как вода, он был безупречен, давая смертным наглядное представление о совершенстве. Вместо классического симметричного восьмигранника площадка бриллианта была огранена пятнадцатью плоскостями, что усиливало естественный блеск минерала и значительно облегчало магу взаимодействие с ним. Это была весьма трудная в исполнении непарная огранка "импариант", называемая также "идеальной". Идеальные пропорции огранки позволяли достичь максимального блеска и предельной игры света внутри камня, образуя более широкий и приятный для зрения цветовой спектр. Световые лучи, падающие внутрь "Властелина", отражались и выходили обратно через две наклонные грани, рождая повышенный блеск, который намного превосходил игру бриллиантов с четным числом граней. Он казался сгустком сияющей чистой энергии.

Из-за сложности гранения, редкости и сильно проявляющихся магических свойств цена на алмазы была безмерно высока. Минералы эти считались самыми древними и потому успевшими накопить наибольшее количество силы. "Властелин" же был поистине бесценен: он обладал мощной энергетикой, делавшей, как считалось, владельца камня непобедимым. Алмаз оберегал от всяких влияний, блокировал активность всех находящихся рядом камней, возвращая отрицательную энергию пославшему. Помимо прочего, он приносил власть и богатство, сохранял ясным рассудок, значительно усиливал физические способности и логическое мышление. Всё это давало даже простое обладание камнем, искусный же маг мог произвести посредством "Властелина" практически любое воздействие, ограниченное лишь его собственными способностями. Способности самого камня, по-видимому, были безграничны.

Это был символ могущества, неподвластный времени.

Однако в использовании алмазов, как и других минералов, имелись свои нюансы и сложности. Эти чистые камни были весьма привередливы, и овладеть ими мог не всякий, лишь человек достаточного уровня подготовки - и сильной воли. Для прочих же применение алмазов, энергозатратное само по себе, было чревато смертью от истощения или помешательством.

По этой причине лорд Эдвард не надевал свою изысканную диадему каждый день, только по особым случаям. Горло Кристофера невольно перехватило при мысли о том, для чего лорд надел её сегодня, да еще и явился к нему? Может, решил усилить личную защиту после покушения? Скорее всего так.

Лорд Эдвард молчал, видя, какой эффект произвело его появление. С большим трудом Кристофер смог наконец оторвать глаза от его лица, заставляя себя вернуться мыслями к разговору. Зная, что правитель не повторяет уже заданный вопрос, Кристофер спешно перевел взгляд на листки, о которых шла речь. Даже не беря их в руки, маг немедленно понял, в чем дело. Жемчужного цвета плотная гербовая бумага, вызывающе-алые чернила, личная подпись и печать правителя Аманиты.

- Осмелюсь предположить, милорд, что владыка Октавиан Севир продолжил переписку?

- Разумеется, продолжил, - лорд Эдвард поморщился. - Важно другое: Октавиан продолжает настаивать на своем. Наш ответ не удовлетворил его. Вернее, твой ответ, Кристофер.

В своё оправдание Кристофер мог бы заметить, что письмо было составлено в точном соответствии с официально разработанными предписаниями дипломатической службы, а также личными указаниями самого правителя, и детально согласовано с ним же, но такая кощунственная мысль даже не пришла в голову придворному. Он вновь поднял взгляд на "Властелина", хоть и знал, что делать этого не следует.

Камень почти ослепил.

Черт, находиться так близко к алмазу невыносимо! Даже дышать тяжело: в воздухе словно парит мельчайшая алмазная крошка, забивая нос, рот, залепляя немилосердно слезящиеся глаза. Сердце закололо, и Кристофер пошатнулся, с трудом сохраняя равновесие. Сухой, дерущий горло кашель душил, и сдерживать его было всё сложнее. "Властелин" сиял ярче солнца, заслоняя собой всё. Это было страшно и... против ожидания оказалось почти приятно, как великолепный неотразимый удар в сердце. Ничто на свете не существовало, ничто, кроме этого великолепного камня. На него хотелось смотреть и смотреть, смотреть вечно, не отрываясь, растворяясь без остатка в мучительном и сладком блаженстве его божественной природы.

Но в этом случае вечность была бы непростительно коротка.

- Ожидаю ваших распоряжений, - с трудом, но Кристоферу удалось оторвать взор от алмаза, однако гипнотический блеск минерала по-прежнему стоял перед глазами. Во рту появился чуть заметный привкус крови. Ах вот даже как! "Властелин" недоволен. "Властелин" мстит.

И ведь такое воздействие камень совершает, даже не "работая". Страшно представить его реальную сокрушающую мощь.

- Ознакомься с этой... писаниной и подготовь достойный ответ. Позиция Ледума остается неизменной.

- Я счастлив служить вам, милорд. Позвольте мне приступить немедленно.

- Не торопись, Кристофер. Это подождет до утра.

- Благодарю.

Кристофер поклонился, уже размышляя над текстом будущего дипломатического письма. Что и говорить, положение щекотливое. Стремясь упрочить пошатнувшуюся власть Аманиты, лорд Октавиан Севир готовился принять титул верховного лорда, положенный ему по праву рождения. Казалось бы, ничего необычного тут нет. Да вот беда - официальная церемония не проводилась вот уже более ста лет, да и сам титул был скорее данью прошлому, чем реальным рычагом власти. Лорд Октавиан не хотел мириться с таким положением дел. Он вознамерился возродить традицию прежних канувших в лету времен, и во все города Бреонии были направлены приглашения. В Аманите полным ходом готовилась церемония, которая должна была полностью, во всех подробностях повторить древний ритуал и изменить политический рисунок на карте Бреонии. Все правители обязаны были явиться на неё, чтобы принести клятву верности и признать над собой абсолютную волю верховного лорда.

Такой поворот событий вызвал переполох в высшем обществе и, по сути, разделил страну на два лагеря. Часть лордов-защитников, сохранивших зависимость от Аманиты, готовы были подтвердить это, так как всё равно ничего не теряли. Остальные задумались и пока повременили с ответами. Выбор стоял непростой: расставаться с независимостью не желали, тем более, что многие давно уже с большей опаской смотрели в сторону Ледума, нежели Аманиты. Однако никому не хотелось войны, которая отчетливо замаячила на горизонте, а тем паче - становиться в этой войне первой глупой жертвой.

В конце концов, покидать город было просто опасно - кто знает, не решится ли лорд Октавиан на резню, желая устранить всех неугодных одним ударом? Сложно, но на своей территории он вполне мог подготовиться достойно. Да и город оставался без защиты лорда, что могло спровоцировать нападение обитателей Пустошей и Леса.

- Прошу прощения, милорд, - торопливо окликнул Кристофер, видя, что правитель намеревается уходить. - Разрешите выполнить просьбу инфанта и передать вам его слова. Собственно, эта просьба и послужила причиной сегодняшнего позднего визита.

- Я слушаю.

Лорд Эдвард обернулся на полпути к выходу. В глазах его мелькнули и погасли искорки легкой заинтересованности.

- Престолонаследник потрясен случившимся и безмерно оплакивает брата, однако, слухи о его собственной причастности к заговору весьма... тревожат инфанта. Если быть точным, он с трепетом ожидает вашей реакции... - Кристофер замялся. - Вероятно, трагические судьбы двух старших братьев, в своё время попытавшихся устроить заговоры, пугает Эдмунда.

- Может, есть основания для страхов?

- Не думаю, если милорд желает знать моё скромное мнение... Но специалисты особой службы разберутся лучше главы ювелиров. Ведь эта версия также находится в разработке?

- Разумеется. Это всё?

- Да, милорд. Примите еще раз заверения в моей искренней радости. Счастливый случай избавил всех нас от катастрофы, равной которой Ледум еще не знал, - на губах аристократа появилась та особенная разновидность улыбки, которая демонстрирует не удовольствие, не высокомерие, не заискивание даже, а полное, безоговорочное подчинение. - Ведь город любит вас, как бога.

Лорд Эдвард равнодушно передернул плечами и отвернулся.

- Я и есть ваш бог, Кристофер.

И это была не ложь.

***

Завершив молитву, Себастьян приступил к вечерней трапезе. Молился он не слишком долго, памятуя о том, что Творец не любит многословий, однако искренне. В эти мгновения разум его словно чудесным образом очищался от всего человеческого, наносного, от лишних мыслей и эмоций. Он уносился ввысь и наполнялся гармонией, которую трудно передать словами.

- Ты чего не ешь? - ювелир сморгнул зыбкую поволоку и согнал с лица благостную улыбку.

Пристальный, испугано-настороженный взгляд Софии позабавил его.

- Прошу прощения за бестактность, - девушка поспешно опустила глаза в тарелку, с гипертрофированным интересом изучая содержимое. Луковая похлебка была простенькой, зато горячей, густой и наваристой. Увы, это были единственные достоинства ужина. В гостинице, куда им спешно пришлось перебраться, кормили не в пример хуже, чем в "Старой почте", даже хлеб подавали самого низкого качества - овсяный с добавками отрубей и подгнившего гороха. - Наверное, я вас смутила чрезмерным вниманием.

- Вовсе нет, - не торопясь, но и не мешкая, Себастьян флегматично уплетал свою порцию. - Я не столь впечатлителен, как кажется. Знаю, в это трудно поверить.

Однако девушку когтями раздирало любопытство. Пару минут она молча ожидала разъяснений, которых так и не последовало. Ювелир был молчалив, полностью сосредоточившись на приеме пищи. Пришлось поднимать щекотливую тему самой.

- Кажется, теперь я понимаю, почему вас прозвали Серафимом.

- Да? - Себастьян на миг перестал стучать ложкой. - А я вот до сих пор теряюсь в догадках. Неужели у меня и впрямь - за спиной шесть пламенных крыльев? Немного эпатажно, на мой взгляд.

Ювелир даже обернулся, словно желая проверить справедливость своего предположения. София улыбнулась, хотя так и не поняла, шутит сильф или говорит серьезно - выражение лица и тон Себастьяна заставляли усомниться в однозначности его слов.

- Не знала, что в лесах Виросы влияние Церкви по-прежнему сильно, - издалека начала она. - Хотя, этому я не слишком удивлена.

- Как раз среди лесных людей Церковь никогда не была сильна, - сухо отрезал ювелир. - Они верят в иное.

- Во что, например? - в глазах девушки зажглись жадные искорки любопытства. Как у ребенка, которому вот-вот расскажут новую интригующую сказку.

- В землю. В духов, альбов, оборотней. В драконов, наконец, - Себастьян пожал плечами, не желая слишком отвлекаться от еды. - То есть в то, что можно увидеть своими глазами.

София поёжилась, и на лице её появилось выражение брезгливости.

- Должно быть, ужасно находиться бок о бок с этими чудовищными существами. И как люди выживают в таких условиях? Наверное, заветная их мечта - умереть легко и быстро...

- Они отказались от техники и магии, - ухмыльнулся Себастьян, методично уничтожая продукты. С похлебкой было покончено, и он принялся за квашеную капусту. - Может быть, за это они получили что-то другое.

София недоверчиво фыркнула, вздернув хорошенький носик.

- Что они могли получить? Жизнь в окружении монстров, дикость, болезни? Они даже не осознают, чего лишены. Может, они и довольны такой жизнью, но мне их жаль.

В ответ Себастьян снисходительно улыбнулся и промолчал. И что же делать ему с этой прилипчивой девочкой? Попробуй сейчас отвязаться - скажет, зачем тогда было спасать?

И действительно - зачем?

- А это был бы неплохой вариант для Искаженных, - совершенно серьезно заметил ювелир. - За непереносимость камней никто преследовать не будет, магия там не в чести. И воздух чистый, не загрязненный магическими вибрациями. Всё лучше, чем в городах чахнуть, дрожа от страха и цепляясь за существование, которое и жизнью-то не назовешь.

София потупилась, вновь обратившись к нетронутой тарелке. Похлебка успела остыть и вызывала еще меньше аппетита, если такое было вообще возможно.

- Это так, но... - она замялась, лениво ковыряя ложкой схватившуюся гадкой пленкой жижу. - Вся наша жизнь основана на камнях. Этого нельзя отрицать. Это источники энергии, которые дают много возможностей и благ... Совсем без них нельзя - остановится прогресс, Пустоши наступят и поглотят очаги человеческой цивилизации. Нелюди уничтожат нас. Я хорошо понимаю это. Должно быть, так правильно. Просто мы... неправильные. Мы не нужны этой системе, но существовать вне тоже не можем. Да и какая страшная судьба ждет нас за стенами городов - быть предоставленным на милость природе, сурово страдать от холода, засух, пожаров? Каждый день выживать? Сражаться с мерзкой нечистью за своё право жить, а не быть съеденным заживо?

Она помолчала немного, все еще опасаясь поднять на ювелира глаза.

- Да, здесь страшно, но, по крайней мере, мы знаем в лицо то, чего боимся, - словно оправдываясь, неловко объяснила София. - Мы знаем, что нас ждет, в лучшем случае и в худшем. А что там? Неизвестность пугает сильнее, чем инквизиторские пытки. Мы научились приспосабливаться и прятаться, но не противостоять. Слабый должен опасаться сильного - таков закон. Здесь мы имеем дело только с людьми, и это не так жутко. Наш лорд гарантирует защиту города от монстров. Мы готовы платить за эту безопасность дорого... иногда кажется, что слишком дорого. Возможно, мы выбираем меньшее зло, возможно, нет... Вы меня осуждаете?

Впервые за время ужина София осмелилась взглянуть в лицо Себастьяна. Всё-таки было в его глазах что-то нечеловеческое, непонятное. Даже цвет - зеленый до невозможного. Таких цветов нет в их мире. Просто нет, и всё.

- Я не судья, - отрицательно покачал головой ювелир, уходя от ответа. - Каждый живет, как умеет.

- Вы говорите, как проповедник, - вздохнула София. - Так же правильно и равнодушно. Расскажите мне о Церкви? Разве она еще существует в городах? Если это слишком личная тема, расскажите хотя бы, чем вы сейчас заняты, какой заказ выполняете? Расскажите что-нибудь о камнях?

Себастьян ничего не ответил. Он завершил трапезу и вновь приступил к молитве. Это было так привычно и естественно, как дыхание. Ювелир и не предполагал, что может быть иначе.

София сердито сверкнула глазами и принялась есть свою стылую похлебку. Кажется, разговор был окончен. Ювелир оказался трудным собеседником.

Следующие полчаса тянулись медленно, в гнетущем молчании.

- Я расскажу тебе нечто более интересное и важное, - Себастьян неожиданно нарушил колючую тишину, поднявшись на ноги единым пружинистым движением. - Несложные правила, которые позволят нам быть довольными друг другом. Первое: не приставать ко мне с расспросами. Второе: делать то, что я скажу. Третье: не нарушать первых двух, никогда. Видишь, их не так много. Справишься?

Девушка обиженно поджала губы и молча кивнула.

- Вот и славно. Взамен я постараюсь обеспечить твою безопасность в этом неспокойном городе. По крайней мере, пока я здесь, а это, сразу говорю, ненадолго. Меня не интересует твоё прошлое, и я также не стану задавать неудобных вопросов. Мне кажется, это хорошая сделка.

Себастьян накинул плащ, застегнул пояс со шпагой и даго. Он не особенно беспокоился о внешности, но выглядел элегантно - настолько, насколько может быть элегантен бродяга. Подходило время вечерней тренировки - вот что действительно интересовало сильфа. Сейчас, сейчас он выйдет во внутренний дворик, разомнется хорошенько в полной темноте и одиночестве, и воздух запоет, и сознание прояснится. Танец с клинками так же эффективен для концентрации, как и молитва. А ясность ума ему сейчас ох как необходима. Нужно тщательно обдумать дальнейшие действия - разговор с Маршалом не дал ровным счетом никаких зацепок, скорее, наоборот, - новые вопросы, новые сомнения. Придется, видимо, всё-таки работать с черным турмалином напрямую. Впрочем, он еще не виделся со Стефаном...

Неожиданно для самого себя в дверях ювелир задержался. На душе вдруг стало так пакостно, как если бы он кого-то незаслуженно обидел. Но ведь это было не так, правда?

Проклиная себя за мягкость, Себастьян обернулся. София сидела, надувшись, как мышь на крупу, яркие карие глаза померкли. Глупая упрямая девчонка. И слишком, слишком хороша, чтобы быть правдой. Увы, опыта общения с избалованными кисейными барышнями у него не имелось. Ювелир не имел ни малейшего представления, как лучше поступить. И об этом тоже стоило поразмыслить, успокоившись. Принять холодное взвешенное решение, и по возможности правильное. Сердито сжав губы, Себастьян отвернулся и закрыл за собой дверь, едва удержавшись, чтобы в досаде не хлопнуть ею.

Тревожно, тревожно было на сердце. Новорожденная луна была еще совсем слаба: узкий серебряный серп скрыли тяжелые тучи. Сырой южный ветер тоскливо завыл за окнами, предвещая грядущую бурю. Темное небо ждало безупречного танца его клинков. Не говоря ни слова, Серафим вышел в ночь.

Глава 4

Чертыхаясь, Себастьян чуть ли не с боем прорывался сквозь сплошную серую стену дождя, который лил, не переставая, с самого раннего утра. Такое положение дел считалось в порядке вещей: энергетическое поле Ледума было сильно повреждено мощными излучениями минералов, а потому погода вела себя неустойчиво и почти всегда агрессивно. В других городах Бреонии дела обстояли немногим лучше. Горожане давно привыкли к невиданным в прежние дни явлениям: к дождям разной интенсивности, практически беспрерывным, к сменявшим их периодам адской жары, к затяжным снегопадам, к скачкам температуры зимой, к тому, что среди лета запросто может посыпать град... Комфортной погоды просто не существовало, если, конечно, насильственным путем её сам не устанавливал лорд. Но долго сдерживаемая стихия бесилась после еще сильнее. В результате почти повсеместно были приняты официальные законы о запрещении регулирования метеоусловий, за исключением случаев чрезвычайной важности, когда вред от буйства стихии превышал предположительные последствия вмешательства в дела небесной канцелярии.

Стефан, цель его вылазки, поселился в такой же бедненькой гостинице, как и сам Себастьян, она даже располагалась в том же районе. Да что там - отличие заключалось, по большому счету, только в названии. Хозяин буркнул что-то вроде того, что постоялец у себя, но при этом глянул на потревожившего его невинным вопросом посетителя как-то особенно неприязненно. Заподозрив неладное, Себастьян поспешил подняться на второй этаж, где и притаились одинаково скромные комнатки. Теперешнее обиталище Стефана находилось в самом конце коридора.

Сам коридор был тих, безлюден и полностью лишен освещения. В принципе, ничего из этого не выходило за рамки нормы, но ювелир отчего-то насторожился, подспудно оценивая обстановку. Медлить, однако, не стоило. Двигаясь с текучей грацией, Себастьян тихо скользнул вперед, шестым чувством минуя предательски скрипящие половицы, и остановился перед нужной дверью. Вода ручьями струилась с плаща и шляпы, оставляя на полу темные блестящие следы, неприятно похожие на кровь. На пару мгновений ювелир замер, чутко прислушиваясь. Изнутри не доносилось ни звука, а сама дверь создавала впечатление незапертой. Может, просто плохо прилегает к косяку?

Поколебавшись долю секунды, Себастьян осторожно толкнул её внутрь. Дерево плавно подалось, открывая темное и неприветливое нутро комнаты, судя по всему, совершенно пустой. Ювелир нахмурился. Что еще за шутки? Хозяин ясно подтвердил, что Стефан здесь. Да и куда можно направиться в этакую непогоду? И где остальные постояльцы?

Странно, очень странно. Приготовив на всякий случай шпагу, Себастьян медленно вошел в комнату. Плотные шторы были задернуты, однако ювелир видел в вязкой полутьме, как кошка, - даже еще лучше.

Как сильф.

Потому-то движение черного сгустившегося воздуха не могло остаться незамеченным. Метнувшаяся откуда-то сбоку тень, по всей вероятности, не собиралась тратить время и силы на всякие глупости, вроде мирного диалога: в руке у неё тускло блеснул нож...

...который в следующий миг оказался на полу, там же, где и сама тень. Вообще, видеть их на полу как-то привычнее.

- Стефан? - удивленно спросил Себастьян, почти задушив нападавшего массивной рукоятью шпаги. Всё произошло бесшумно и молниеносно, практически на автоматизме. Годами тренированное тело выполняло столь несложные действия уже без участия разума.

- Серафим? - в голосе тени послышалось облегчение. Прекратив беспомощно трепыхаться, она покорно обмякла у него в руках. - Слава Создателю, это ты!

Не разделяя восторгов незадачливого убийцы, ювелир, тем не менее, оставил его в покое и шагнул к окну. В следующий миг серый свет дня безудержно хлынул в комнату, обнажив всю её унылость и нищету. И еще - высветив явные следы обыска, неторопливого и тщательно. Так вызывающе уверенно, не скрываясь, обыскивают не воры, не шпионы - только представители власти. Любопытно.

Закашлявшись, Стефан с трудом сел на полу, обхватив руками острые колени. Он выглядел нехорошо - синюшная бледность, сухие воспаленные глаза, взгляд затравленного, измученного человека. На правом виске чернел небольшой ожог.

- Что произошло? - Себастьяна аж передернуло от банальности этого вопроса, но он был необходим.

- Здесь были охотники, - тихо ответил Стефан, неожиданно утратив интерес к происходящему. Он монотонно раскачивался из стороны в сторону и только бессмысленно глядел перед собой.

Со злости закусив губу, Себастьян вложил шпагу в ножны. Профессионал должен быть скуп на эмоции, это всем известно. Ему полагалось бы испытать умеренное разочарование и ретироваться, не теряя драгоценного времени. Выяснять здесь что-либо было явно поздно - его снова опередили! И судя по тому, что собеседник его жив и на свободе, опять ничего не нашли.

Это если смотреть объективно. Но, хорошо это или плохо, Себастьяну всегда трудно давалась эта чертова эфемерная объективность. Видеть товарища в таком плачевном состоянии было больно. Не как профессионалу - как человеку. Произвол охотников всё усугублялся.

Внезапно, метнув на гостя пристальный подозрительный взгляд, Стефан вскочил на ноги.

- Ты ведь тоже за этим пришел? - хрипло прошептал он, медленно пятясь к стене. - И тебе понадобился проклятый черный турмалин?

Себастьян с возрастающей тревогой посмотрел на Стефана: тот однозначно пребывал не в себе. Однако, никаких зримых следов побоев или пыток не было заметно. Даже странно, обычно охотники не церемонятся. Так что же оказало такое сильное воздействие? Стефан никогда не отличался особенной храбростью, но и совсем уж истеричным невротиком тоже не был.

- Успокойся, Стефан, - негромко, но внятно сказал Себастьян. - Я пришел просто поговорить. Положись на меня. Расскажи мне всё. Как другу.

Стефан глубоко вдохнул, пытаясь взять себя в руки. Тусклые глаза близоруко щурились, испуганно глядя на гостя. Кажется, даже слабый свет, льющийся сквозь грязные стекла, раздражал их. Себастьян обернулся вокруг и обнаружил очки Стефана на полу. Они были разбиты или, скорее, раздавлены ударом каблука.

- Не лезь ты в это дело, Серафим, - устало посоветовал Стефан, отвернув от него изможденное лицо. - Посмотри, что они сделали со мной. Не знаю, сколько тебе посулили, но это опасные деньги. Не рискуй напрасно - жизнь всё равно дороже.

- Жизнь моя принадлежит Создателю, - пожал плечами Себастьян, недоумевая, почему всем так хочется отговорить его от дальнейших поисков, тем более, что опасность - непременное условие его ремесла. - Мне не нужно заботиться о ней, потому что Он позаботится лучше.

- Говорят, на Изначального надейся, а сам не плошай, - Стефан слабо улыбнулся и задумался, мучительно припоминая недавние события. - Они нашли деньги. Говорят, откуда столько? Не желали верить, что я могу зарабатывать честным трудом...

По правде говоря, для Себастьяна самого оставалось загадкой, как Стефан до сих пор умудряется оставаться в профессии. Нет, теоретическая база его довольно-таки внушительна, для самоучки, однако, когда дело доходит до практики... Ну не каждому же, в самом деле, быть профессионалом высокого класса. И даже у них иногда случаются осечки.

По складу характера Стефан был скорее ученым, исследователем, слишком интеллигентным для грубой прозы жизни. Про таких говорят - не о мира сего. В конце концов, ему не оставалось ничего иного, как промышлять мелкой торговлей. На долю горе-ювелира приходились простые смертные, которым можно было продать втридорога какие-нибудь приятные безделушки. Причем это был совершенно безопасный стабильный бизнес. И пусть он и не приносил особого дохода, зато позволял не умереть с голоду.

- Они привязали меня к кровати, - чуть слышно продолжил Стефан, совсем вжавшись в стену, будто надеясь слиться с ней, - сунули в рот кляп и смазали кожу каким-то гелем. Потом приложили к вискам электроды, подключенные к прибору, похожему на небольшой ящик. Они назвали его конвульсатором и с удовольствием, в подробностях объяснили, что он генерирует электрический ток, которым меня будут пытать до тех пор, пока я не расскажу всё, что знаю.

- Бог мой, - Себастьян похолодел, предвкушая все ужасы новых технологий, если передать их в руки военных, спецслужб или инквизиторов. И почему прогресс первым делом пытаются направить во зло? - Не похоже на охотников.

- С ними был маг. Он и вел допрос.

- Маг? - Себастьян мгновенно насторожился. - Как он выглядел?

- Аристократ. Черные волосы, а глаза прозрачные, как сапфиры. Одет очень дорого.

Кристофер? Себастьян был почти уверен в этом - глава ювелиров всегда выглядел безукоризненно. Должно быть, лорд Эдвард поручил ему разобраться со всеми элементами вне закона, которые могут быть причастны к покушению. Надо же, какой разный подход нашел он к каждому. Интересно, чем был обусловлен именно такой выбор?

- Когда через мозг проходит электрический разряд, - прервал ход его мыслей Стефан, нервно озираясь, - возникает припадок, похожий на эпилептический, который продолжается где-то около минуты, может больше - сознание на этот период почти утрачивается. Это ужасно. Судороги такие сильные, что я боялся, что сломается позвоночник или случится вывих суставов. Может, так и произошло бы, если бы ремни не держали меня. Дышать при этом совсем невозможно, и даже после окончания припадка дыхание восстанавливается не сразу, выступает ледяной пот. И как только сердце выдержало... Чувствуешь себя никчемным... выжатой тряпкой, а не человеком...

- Что они хотели узнать? - Себастьяну было довольно подробностей.

Если честно, даже странно, что Стефан с таким упоением пускается в эти малоприятные нюансы. Обыкновенно жертва старается забыть о насилии, или уж как минимум не рвется предаваться рефлексии.

- Не участвовал ли я в похищении шерла, и не известно ли мне что-нибудь, что может помочь следствию, - равнодушно воспроизвел Стефан. - Спрашивали, с какой целью я покинул Аманиту и прибыл в Ледум.

Аманиту? Себастьян вновь был удивлен. Вот уж странное совпадение, если те вообще бывают. Так значит, Стефан тоже приехал из столицы? А ведь там они даже не пересеклись. Впрочем, город велик... даже Ледум не может соперничать с ним в размерах.

- Эту процедуру они повторили несколько раз, пока я, наконец, не впал в ступор, - настойчиво продолжал Стефан. - Или может, это был глубокий обморок. Так или иначе, придя в себя, я ничего не помнил. Сознание было спутано, координация и речь нарушена. Долго я не сознавал, кто я и где нахожусь, но постепенно память стала восстанавливаться. Однако лучше бы я свихнулся или умер. Как теперь жить? Пропал я. Эти скоты забрали все сбережения: инструмент, камни, деньги за копию...

Стефан сокрушенно покачал головой и сел на смятую кровать. Та противно заскрипела, сопротивляясь давлению.

- Копию? - не понял Себастьян, разом превратившийся в слух.

- Да. Я разве не сказал? Я ведь сделал копию одного из "Глаз Дракона", превосходную копию, кстати, - не отличишь от подлинника... Черт, голова до сих пор раскалывается...

Себастьян обмер. Вот так новости. Всё интереснее и интереснее.

- А ты сознался в этом охотникам, Стефан? - осторожно спросил ювелир, присаживаясь рядом.

Тот надолго задумался, страдальчески морща лоб.

- Знаешь, Серафим, думаю, это был экспериментальный образец конвульсатора. Кажется, техника допроса только испытывалась. Может, они переборщили с разрядом, но после первого припадка я утратил всякую адекватность. Я был словно оглушен: плохо понимал, что происходит, что они говорят, что говорю я. Да и говорить-то было трудно: с губ текла липкая слюна, выделялась какая-то дрянь, похоже, кровянистая пенистая мокрота. В груди клокотало. Помню, я что-то кричал... А что именно - черт его знает. Может быть, посылал их всех куда подальше...

Себастьян недоуменно нахмурился. Стефан вел себя всё неестественнее. Рассуждения его никак не укладывались в рамки поведения нормального человека. Возможно ли это - так отстраненно говорить о допросе, делать выводы о страшном эксперименте, в котором якобы что-то пошло не так? Как будто и не с ним вовсе происходил кошмар... Всё это выглядело подозрительным. Хотя, возможно, стоит списать странности на любознательную натуру Стефана, всегда питавшего интерес к новаторским разработкам... Но не до такой же степени? Или всё-таки - до такой?

Серафим не мог сказать определенно.

- Кто заказал тебе копию шерла?

Стефан тоскливо посмотрел на гостя. Себастьян почувствовал угрызения совести, как будто это он виновен в неважном состоянии несчастного. Может, следовало оставить его в покое, дать отдохнуть после всего... Но ведь нельзя просто уйти, ничего не выяснив? Тем более, что дело явно принимало серьезный оборот, и спросить что-то у Стефана позже может и не представиться случай.

- Не знаю, - развел руками собеседник, поняв, что разговора ему не избегнуть. - Да меня это и не интересовало. В Аманите я получил бандероль с заготовкой камня, рисунком, чертежами и подробными инструкциями касательно работы и моих действий. Там был указан день, в который я должен был приехать в Ледум и привезти готовую копию.

- Кому и как ты её передал?

- Личной встречи не было, - покачал головой Стефан. - Ко всему прочему прилагался ключ арендованной багажной ячейки. Покинув дирижабль, я сразу же направился на вокзал, открыл нужную ячейку и оставил там заказ. Время было час пополудни. Внутри меня ждал обещанный гонорар, сто пятьдесят монет, всё по-честному. Никогда не держал в руках таких больших денег... - ювелир расстроенно вздохнул. - На следующий день в это же время я снова пришел на вокзал и сдал ключ служащему, выполнив всё точно так, как было указано в письме. Должно быть, у заказчика был дубликат ключа, и в течение этих суток он и забрал свой заказ.

- Это ясно, - Себастьян мысленно усмехнулся, поражаясь осторожности, с которой было организовано покушение. Так значит, шерл был не просто похищен, но заменен искусной подделкой, чтобы пропажа не вскрылась сразу, и не поднялась тревога. Хороший был план, да жаль, не удался. - У тебя сохранилось это письмо?

- Конечно же, нет, - Стефан посмотрел на него, как на ненормального. - Я всё уничтожил, как и было велено в инструкции. Здравый смысл подсказывал, что хранить их глупо, просто опасно, раз дело связано с камнями лорда Ледума. Если не те люди найдут... Но и отказаться я не мог. Дали понять, что лучше мне этого не делать. Да и деньги были нужны, очень нужны... Сам знаешь, с заказами у меня в последнее время не очень. Проклятая гильдия не оставляет одиночкам ни единого шанса!

Стефан возмущенно стукнул кулаком по стене и поморщился от боли.

- На бандероли стояли какие-то штампы? Обратный адрес? Кто доставил её? - Себастьян мягко вернул разговор в нужное русло, не давая собеседнику отвлечься и запереться в жалости к самому себе. Иначе контакт будет потерян.

- Ничего не было. Мне передали её через хозяина гостиницы, где я жил тогда. Я никого не видел. Какие-то особые метки, которые могли бы натолкнуть на какие-то мысли, догадки, также отсутствовали. Прости, Серафим, ничем больше не могу тебе помочь.

- Нет, еще кое-чем можешь, - возразил Себастьян. - Сколько времени заняло изготовление копии? Точнее, сколько времени прошло с момента получения тобой бандероли до момента, когда ты сдал ключ?

- Ровно четырнадцать дней. Как раз в этот день выходил срок погашения одного из моих долгов. Хорошо хоть успел отдать.

- Значит, две недели, - задумчиво протянул Себастьян. - Это довольно долго. Попробую узнать, кто арендовал ячейку в этот период. Какой номер?

- Девятнадцать.

- Хорошо, Стефан, - Себастьян встал и направился к двери, которая была до сих пор открыта. - Тебе бы успокоиться, лечь и поспать немного. За деньги не беспокойся. Я оставлю тебе сто золотых, на первое время должно хватить...

- Что? - с необычной прытью Стефан вскочил и кинулся за ним, воспаленные глаза смотрели прямо в лицо гостю. - Это еще зачем?

Себастьян смутился, но не отступил. Ну не мог он иначе.

- За ценную информацию, - отвел глаза ювелир. - И за беспокойство.

- Врешь, Серафим! Не вздумай меня жалеть! - Стефан задохнулся от чувств. - Нет и еще раз нет. Никогда я не брал подачек. Сам как-нибудь справлюсь. Не настолько уж я ничтожен... Ты мне веришь?

- Конечно, Стефан, - Себастьян улыбнулся и открыто посмотрел ему в лицо.

Сердце кольнуло: на миг показалось, что своим милосердием он унижает товарища еще больше. Но ювелир правда верил, что у Стефана получится выбраться из непростой ситуации. Он упорный, - наверное, и не такое безденежье терпел. Однако без инструмента свободному ювелиру не заработать и ломаного гроша. А он стоит недешево, да и хорошего качества без цехового знака купить непросто. Если конфисковали всё, Стефану придется собирать с самого начала, а список внушительный, потому что, помимо багажа специфических знаний, ювелиру требуется минимум чемодан специфических приспособлений. Миниатюрные напильники разных профилей: плоские, квадратной формы, ромбические, имеющие три грани, круглые, овальные, ножеподобные, полукруглые двусторонние. Такие же надфили. Набор пинцетов, щипцов, плоскогубцев и шаберов. Ножницы - простые и шпиц-ножницы. Фильерная доска. Изложница, вертикальная и горизонтальная. Молоточки. Различной формы зеркала. Ну и, конечно же, точные весы и высококлассная ювелирная лупа минимум десятикратного увеличения. Хотя бы одна, для начала.

Это ювелиры из гильдии, имеющие в подчинении от одного до десятка огранщиков и подмастерье, в зависимости от профессионализма и статуса, могут не заморачиваться на таких мелочах. Дал указания - и огранщики сделают всю черновую работу. А свободному ювелиру приходится быть универсальным, и делать всё - абсолютно всё - самому, причем безупречно.

Поэтому иногда нужно уметь смирить гордость и принять искреннюю помощь - вместо того, чтобы принципиально катиться вниз по наклонной до самого дна.

Стефан резко ссутулился и опустил голову, не в силах терпеть больше этот чистый зеленый взгляд.

- Благодарю, Серафим.

***

И всё равно не вязалось.

Что-то было не так, найденных кусков мозаики явно не хватало, чтобы сложиться в более-менее понятную картинку. Если украденный шерл был заменен на копию, почему же она не была до сих пор найдена? Ведь Кристофер ничего не сказал о ней, а эта информация могла помочь в поисках. Или просто решил, что это не его ума дело? И почему погибший сын лорда схватил чужой подлинный перстень, не удовлетворившись подделкой? Судя по тому, что знал ювелир, Эдгар едва ли мог отличить настоящий камень от искусственного. Если же он заподозрил подвох, почему не сообщил отцу?

- Простите, сэр, но эта информация конфиденциальна, - строго ответил служащий - пожилой, начинающий лысеть мужчина.

Себастьян молча отогнул край воротника, непринужденно демонстрируя не раз выручавшую серебряную змею. Он ничего не собирался объяснять - знак инквизитора сам говорит за себя. Конечно, рискованно вот так, во всегда людном помещении городского вокзала, разыгрывать подобный спектакль, но, говорят, смелость города берет. И вообще, прятаться лучше всего на виду, это всякий знает. Однако частенько он в последнее время эксплуатирует образ инквизитора.

- Но, конечно, она не под грифом "Совершенно секретно", - уже уступчивее проговорил мужчина, внимательно вглядываясь в лицо ювелира, будто пытаясь запомнить каждую черту.- Одну минуту, сейчас посмотрю в регистрационной книге.

Себастьян не проронил ни звука, являя совершенное безразличие к происходящему вокруг. Мельтешили люди, приезжающие, уезжающие, провожающие, опаздывающие. Лениво поглядывая по сторонам, вальяжно прогуливались охранники. В углу сидела парочка нищих, отстегивающих администрации процент с выручки за возможность попрошайничать в таком хлебном месте. Впрочем, сидели они тихо, культурно и никому не мешали. Торговцы наркотиками профессионально сливались с общей массой, хищно выискивая потенциальных клиентов, но опытный взгляд ювелира безошибочно определял их. Этот товар был низкого сорта и качества, опасен для здоровья и даже жизни: от употребления грязного нерафинированного сырья, да еще и с примесями непонятного происхождения нередки случаи смертельных исходов. Зато дешевизна его неминуемо помогала находить покупателя, особенно среди неискушенных приезжих, у которых от здешних соблазнов и небывалых вольностей разбегались глаза.

Ледум был городом современных нравов, не знающим косности, ограничений и запретов. Здесь было разрешено всё, с чего уплачивался налог в казну. Приезжие валом валили в город, мечтая окунуться в атмосферу вседозволенности и новых ощущений, кто-то на время, а кто-то - надеясь остаться навсегда. Но не все мечты сбывались здесь, по крайней мере, в том виде, в каком представлялись изначально. Город затягивал, как хищная воронка водоворота, и выбраться на поверхность удавалось только действительно сильным пловцам. Себастьян с сожалением поглядел на пестрый рядок откровенно одетых людей, обреченно прислонившихся к стенке у самого входа. Вокзальные проститутки обоих полов, некоторые совсем юные, почти дети, - самый низший сорт торговцев собственным телом. Свободная любовь, бывшая частью официальной идеологии Ледума, привлекала многих. Жадный, ненасытный молох города перемолол их и выплюнул, даже не заметив, как под стальными жвальнями хрустнули и сломались хрупкие человеческие судьбы...

- Вот, нашел. Некто господин Стефан, прибывал к нам из Аманиты на две недели, на этот срок арендовал багажную ячейку.

Себастьян готов был расхохотаться в лицо служащему, но, конечно, не стал этого делать. Логично, ничего не скажешь. А чего он, собственно, ожидал? Что преступник любезно оставит ему своё имя и координаты, а лучше - сам украденный шерл? Что ж, в этот раз не повезло.

- Благодарю за содействие, - отчеканил он условную фразу и отвернулся, намереваясь уйти.

Еще и на этом, в том числе, базировалось противостояние между городами - Аманитой и Ледумом, который многие называли второй столицей. В Аманите были сильны традиции, строгие нормы морали и культ семьи. Даже Церковь сохранила там своё последнее прибежище и до сих пор освящала браки, узы которых по-прежнему считались нерушимыми. Общественное мнение зорко следило за нравственными устоями, оберегая их от падения, и жестоко порицало всякое недопустимое поведение.

В Ледуме смеялись над церемонностью и чопорностью столицы, а в Аманите презрительно именовали Ледум городом греха.

На самом же деле, это были только знамена, пафосные символы. Костры, ярко горящие в ночи и манящие орды глупых мотыльков. Всё было не так однозначно: и в одном, и в другом случае имелись исключения из правил и то, что было скрыто за внешним фасадом.

Выбор тут - дело вкуса, не более.

- Одну минуту, господин инквизитор, - неожиданно окликнул его мужчина. - Я хотел бы записать номер вашей фибулы, если не возражаете.

- Да, конечно, - совершенно спокойно отозвался Себастьян, внутренне костеря себя за медлительность. Непростительную медлительность, грозящую ненужными осложнениями.

Нужно было исчезнуть незаметно, пока служащий не опомнится. Но сейчас уже ничего не попишешь - отказать он не мог. Инквизиция проявляла пытливый интерес к действиям, совершаемым своими адептами, и осуществляла строгий контроль. Поэтому всякий мог попросить номер фибулы, чтобы потом сообщить об инциденте в городское отделение святой службы, если возникли хоть какие-то сомнения в правомерности и необходимости действий инквизитора. Надо же, какие сознательные граждане эти работники вокзала, - бдят, не зная отдыха. Местные инквизиторы, несомненно, заинтересуются фактом нелегального использования служебных полномочий давно умершего собрата и начнут, а вернее, возобновят старое расследование.

Этого только не хватало.

Серафим грустно покачал головой, выходя на привокзальную площадь, и глубоко вдохнул тяжелый влажный воздух. Придется, видимо, распрощаться с приметной фибулой, не раз выручавшей в трудную минуту. И так ювелир тянул до последнего: однажды она уже была засвечена здесь, в Ледуме, когда потребовалось незаконно добыть сведения. Большим риском было вновь пытаться использовать её. Он проявил неосмотрительность, необоснованную беспечность, и, к тому же, ничего не выяснил. Как-то несчастливо начинается всё это дело с шерлом.

Как бы то ни было, а ничего не поделать: Себастьян с сожалением отцепил фибулу и незаметно выбросил её в одну из стоящих тут же урн для мусора. Вряд ли кто-нибудь найдет её здесь.

Дождь наконец прекратился, и наступило практически полное безветрие, что было очень кстати: в Ледум как раз прибывал крупный торговый дирижабль. Сигарообразный летательный объект величаво парил в небе, зависнув над установленным местом посадки, и начал медленно терять высоту. Снижался он практически вертикально, что говорило о высоком профессионализме и опытности команды. Ожидающие внизу работники вокзала готовились принять сброшенные с дирижабля канаты и оперативно привязать их к специальным мачтам, чтобы потом притянуть воздушное судно как можно ближе к земле для разгрузки и последующей погрузки.

С естественным удовлетворением Себастьян следил за синхронными, слаженными действиями людей, прокручивая в голове и без жалости отбрасывая варианты дальнейших действий. Все они казались непригодными. Время шло, а дело только запутывалось и усложнялось.

Глава 5

В задумчивости лорд Эдвард рассматривал серебряный перстень, лежащий перед ним на декоративном подносе. По большому счету, разглядывать-то тут было нечего: перстень был как две капли воды похож на его собственные "Глаза Дракона"... но только внешне. Внутренняя сущность камня была иной: простая стекляшка, не обладающая никакой особенной энергетикой. Подделка. Пустышка, которой не обмануть ни одного мало-мальски способного мага.

Естественно, никаких отпечатков энергетики вступавших с ним в контакт перстень также не сохранил, да и не мог сохранить. Тем не менее, опыт и мастерство помогали лорду Ледума различать слабое искажение естественной структуры камня, которое могло быть вызвано только разрушительными эманациями страха. Уж это было совершенно бесполезной информацией, за исключением того, чтобы потешить самолюбие мага.

Не прошло и часа, как Винсент, глава особой службы, доложил правителю, что подделка была найдена в комнатах его сына, инфанта Эдмунда, в одном из настенных тайников. Неудивительно, что тот так трясся последние дни. Страх, одно из сильнейших человеческих чувств, искажает природу любой материи.

Однако копия, если вернуться к ней, была выполнена превосходно. А значит, тот, кто изготовил или заказал её, должен был иметь доступ к оригиналу. Или феноменальную память, чтобы в точности воспроизвести однажды увиденный перстень.

В любом случае, во всём этом еще предстояло разобраться.

Винсент так некстати явился со своей находкой: две полуодетых прелестницы, притихнув, ожидали, когда внезапно помрачневший правитель оторвется от жутковатого медитативного созерцания камня и вновь обратит на них своё высочайшее внимание.

Но кажется, про них забыли. Вечер был безвозвратно испорчен - молочная ванночка для церемониального омовения ступней постепенно остывала, так и не послужив сегодня по прямому назначению.

- Идите, девочки, - негромко разрешил вошедший Кристофер, мгновенно оценив ситуацию. - Оставьте нас.

Заскучавшие красавицы не заставили просить себя дважды и тихонько прошмыгнули мимо остановившегося на пороге мага, который сам закрыл за ними двери.

- Что скажешь, Кристофер? - не оборачиваясь, лениво задал вопрос лорд Ледума. - Эдмунд смог внятно объяснить хоть что-нибудь? Вы ведь с ним, кажется, близки.

- По вашему распоряжению я поговорил с инфантом, - Кристофер пропустил последнее колкое замечание, давно привыкнув к своеобразной манере общения правителя. - К счастью, он охотно пошел на контакт и сообщил мне всё, что знал. В день убийства Эдмунд заметил, что брат надел не свой перстень. Поэтому, ведомый исключительно благими побуждениями, он забрал оставшуюся копию и направился к Эдгару, дабы разъяснить тому недоразумение и поменять перстни, пока не случилось худшего. Однако было поздно: когда Эдмунд обнаружил брата, тот был уже мертв. Испугавшись, инфант скрылся с места происшествия. Эти факты он утаил, а копию спрятал, так как опасался, что подозрения падут на него.

- Какая занимательная, преступно запутанная история, - развернувшись вполоборота, лорд сделал знак подойти.

Кристофер вздрогнул от неожиданности, утонув в черных прорубях глаз, и, церемонно поклонившись, встал, куда было указано. От выражения лица правителя аристократу стало не по себе. Даже как-то неловко, будто он сам выдумал эту несуразицу, а не передал практически слово в слово сбивчивые речи его насмерть перепуганного сына.

- А как, скажи мне, как Эдмунд сумел заметить, что брат взял не свой перстень, если сам не состоянии даже отличить подделку от оригинала? - Губы лорда кривила презрительная усмешка.

- Он определил по футлярам, милорд.

- Вот как? - Усмешка стала почти зловещей. - А какого черта он вообще делал в хранилище? И для чего полез в футляры? Вопросов слишком много, но даже того, в чем он уже признался, с лихвой хватит на обвинение в измене правящему дому. Остальные обстоятельства пусть выясняют специалисты особой службы. Винсент лично займется им.

На месте Эдмунда Кристофер бы этому не обрадовался, если в шатком положении инфанта вообще можно было чему-то радоваться. Глава особой службы Ледума снискал поистине ужасающую славу. Этот внешне непримечательный, худощавый, убийственно-спокойный человек не был магом, как и все руководители военизированных подразделений, но мог выпотрошить мозг любому - и извлечь оттуда нужную информацию. Причем состояние этого самого мозга после завершения допросов волновало Винсента в последнюю очередь, особенно если использовать допрашиваемого дальше не было необходимости. Нервные срывы, страхи, истерические припадки и настойчивые попытки суицида были обычным явлением у подопечных Винсента, хотя никогда к ним не применяли методы физического воздействия. Важным плюсом в работе главного следователя было то, что он не выбивал псевдопризнательные показания пытками, а заставлял людей говорить правду, всю правду без утайки, как на исповеди духовнику, и почти так же страстно. Допросы Винсента могли длиться пятнадцать минут каждый день, а могли продолжать без перерыва часами - к каждому он находил индивидуальный подход.

- Прикажете распорядиться о взятии под стражу и полноценном допросе в Рициануме?

Лорд Эдвард повременил с ответом, пристально вглядываясь в грани искусственного турмалина. Те были безукоризненны.

- Нет, - сказал он наконец. - Пока только домашний арест. Полностью ограничить в общении, пище, воде. Подождем, самое большее, пару дней. Сам разговорится, если есть что сказать.

Кристофер коротко поклонился. Расчет лорда был ясен - вынужденное одиночество в заключении тяжело и, особенно для слабых духом людей, психологически бывает страшнее пыток. Очень эффективно, не требуется прилагать никаких дополнительных усилий: несчастные быстро приходят в угнетенное состояние сознания и начинают сами пытать себя в своем воображении. Многие ломаются, - если пережать, даже сходят с ума. Поэтому изоляцию нужно грамотно перемежать с допросами. Ну за этим, кажется, дело не станет.

- Возьми перстень и покажи ювелирам, - лорд Эдвард приложил ладони к вискам и тяжело прикрыл веки. - Пусть хорошенько его изучат и сделают заключение. Возраст копии, почерк мастера, отличия в исполнении от оригинала... В общем, сам знаешь.

- Разумеется, милорд, - в ведомстве Кристофера находились вся служба фамильных ювелиров: от подмастерьев-огранщиков до охотников, традиционно обеспечивающих безопасность и осуществляющих различные силовые операции. Не слишком влиятельная должность, вдобавок подразумевающая высокую степень ответственности и постоянный личный контакт с лордом. Впрочем, хорошо это или плохо, сложно было сказать однозначно.

- Ты уже ознакомился с посланием из Аманиты, которое я направил тебе?

- Да, милорд, - Кристофер невольно похолодел и подавил желание отступить на шажок-другой. Ответ Октавиана Севира был еще суше, еще жестче и требовательнее, чем в первый раз. Правитель Аманиты настаивал, чтобы церемония была проведена - и проведена по всем правилам, включая древний обряд простирания, о чем было указано особо.

Страшно представить гнев лорда Эдварда, когда он прочел такое.

Однако, в дурном повороте событий Кристофер не видел своей вины. Он выдержал официальную эпистолу Ледума в максимально сдержанных, учтивых тонах, которые, в то же время, не давали повода усомниться в твердости озвученной позиции. Это был ответ, к которому не придраться даже опытнейшим из дипломатов! Но если молодой лорд Октавиан действительно настроен серьезно, его не удовлетворишь и гениальной отпиской. Увы, Аманита настойчиво ищет повод для конфликта, и значит, она его найдет. Помешать этому не представляется возможным, по крайней мере, на дипломатическом уровне. Дипломатия - мощный инструмент, но, тем не менее, всего лишь инструмент. И она не всесильна. Дипломатия всегда идет на поводу политики, но не наоборот.

- Полагаю, - правитель был на удивление спокоен, и спокойствие это пугало много больше привычно дурного расположения духа, - дальнейшая переписка бессмысленна. Во всяком случае, со столицей. Подготовь послания к лордам лояльных мне городов. Пусть готовятся к войне.

Кристофер обмер. Конечно, к этому и шло, но слово "война" всё равно прозвучало неожиданно и откровенно, как признание в любви между давно опостылевшими супругами. О вероятных вариантах развитии ситуации уже шли пересуды в народе и высшем обществе, но никто не решался предположить такого - самого страшного. По крайней мере, произнести вслух.

Похоже, в Аманите твердо решили расставить все точки над i, пусть даже пожертвовав для этого натянутым миром. Ледум не может бесконечно балансировать на неверных канатах дипломатии: на словах соглашаться со столицей, а на деле гнуть свою линию. Нейтральную позицию здесь не удержать - либо отказаться от притязаний, либо принять вызов и сражаться за них. Сражаться, возможно, до последней капли крови.

...Значит, всё-таки война.

- Свободен, - звучание голоса лорда Эдварда трудно было описать словами. Это был голос человека, привыкшего повелевать, повелевать беспрерывно многие десятки лет. Он мог быть разным - громким или тихим, строгим или ласковым, раздраженным или спокойным, но каждое слово всё равно звучало как приказ. Характерная интонация въелась в него так крепко, как пыль в страницы старинных книг, так, что уже ничем нельзя было вывести, вытравить. Даже слепой, услышав этот не терпящий возражений голос, признал бы, что перед ним человек, облеченный значительной властью.

Вопреки распоряжению, Кристофер не двинулся с места, оставшись недвижно стоять перед своим высочайшим повелителем.

- Милорд, тягостные события последних дней, должно быть, утомили вас, - не спеша, с умеренным подобострастием проговорил он.

Льстить - очень тонкое искусство. Это как в кулинарии - стоит чуть-чуть отойти от пропорций, и самое чудное блюдо оказывается безнадежно испорчено. В общении с теми, от кого зависит твоя жизнь, еще сложнее: нет книг, нет проверенных рецептов, нет никакой однозначности... всё определяется опытным путем. Итак, ровно столько подобострастности, чтобы усладить требовательный слух правителя, а не вызвать раздражение излишней приторностью, чем грешили многие придворные.

- Правитель совсем не дает себе отдыха, в самоотверженных мыслях о нуждах и заботах подданных забывая о собственном благополучии. Ледум не мог бы и мечтать о лучшем лорде-защитнике. Мне, как и многим, невыносимо видеть вас в таком состоянии... Я не могу... оставить вас в гневе... оставить вас в печали.

Лорд Эдвард молча открыл глаза и смерил Кристофера тяжелым оценивающим взглядом. По собственной инициативе начинать разговор с лордом после того, как тот совершенно однозначно его закончил? Неслыханная дерзость. Но хуже того, в неслыханно дерзких словах была своя тошнотворная доля истины: правитель действительно чувствовал усталость. Смерть младшего сына, предательство старшего, загадочное покушение на него самого и замаячившая на горизонте перспектива близкой непростой войны - как ни странно, всё это давало мало поводов для радости. Последние дни правитель не расставался с "Властелином", что только усугубляло психологическое утомление.

- Простите мне мою навязчивость, милорд, - под взглядом правителя горло Кристофера мгновенно пересохло. Аристократ перевел дух и чуть понизил голос, ибо тот выдавал, выдавал его с головой, звеня от напряжения, - но лучше понести наказание, чем проявить равнодушие к своему господину. Разумеется, я не смею и мечтать о благосклонности, но... Позвольте мне дотронуться до вас. Я буду счастлив угодить.

Лорд Эдвард небрежно откинулся на спинку низкого бархатного диванчика и вытянул ноги, приняв гораздо менее формальную позу. В сумраке глаз появилось иное выражение: пренебрежительное, лениво-циничное. Вообще, взгляд создавал впечатление змеиного: матовые, полуприкрытые веками глаза кобры, откровенно скучающей, слишком сытой для броска. "Чем ты можешь меня удивить, мальчик? - почти читалось в них. - Ну что ж... попробуй".

Кристофер, однако, был уже не юноша, но молодой мужчина, многого достигший за немногое время. Должно быть, не последнюю роль в этом сыграла внешность. Для лорда Эдварда, как и для многих, рожденных в Ледуме во времена его правления, красота являлась абсолютом. Красота не имела ни пола, ни возраста: человек мог быть красив, либо нет - только это имело значение. Кристофер же был обладателем редкой, по-настоящему аристократической красоты. Он происходил из одной из самых древних и благородных семей Ледума, и о чистоте его крови говорил безукоризненно черный цвет волос, яркий и насыщенный, и светлая, похожая на дорогой фарфор кожа.

Надо сказать, классически черный цвет волос считался в Бреонии эталоном - наравне с ним, как исключение из правил, находился только чистый белый, который встречался необыкновенно редко: один на тысячу черноволосых. Волосы других цветов, представлявшие собой различные тона и оттенки - темно-коричневые, каштановые, русые, серые, пепельные, золотистые, их смеси и разновидности, - считались нечистыми, и тем хуже, чем дальше они уходили по цветовой палитре от идеала. Наибольшую предубежденность возбудили против себя обладатели рыжих волос - бытовало поверье, что в их жилах течет ядовитая кровь оборотней, сильфов или иной нечисти.

Кончиками пальцев Кристофер чуть тронул молоко, белевшее в ванночке для омовения: то успело остыть до состояния освежающей прохлады. Однако, сие совершенно не годилось. Требовалось расслабляющее тепло, поэтому маг мысленно задал все нужные условия. Почти всегда висевший на шее медальон с синим корундом немедленно выполнил команду. Сам минерал был небольшого размера, зато цвет - безупречен: бархатисто-васильковый, умеренной интенсивности, что позволяло ценить его на порядок выше темных окрасок. Виски отозвались глухой болью - в поздний час лорд был без Властелина, однако на пальцах величаво сияли платиной белые перстни с алмазами. Камни пропустили импульс, но вернули автору рожденное им возмущение энергетического пространства, неизбежный побочный эффект.

Вообще, совершать магические воздействия рядом с хозяином алмазов было себе дороже - блокировал тот или нет, но камни всегда зеркально возвращали искажение, словно стремясь вернуть энергию в первоначальное состояние. И если преобразование было сложным и энергозатратным, оно вполне могло кончиться плачевно. Тем не менее, несмотря на все зримые преимущества алмазов, немногие маги способны были пользоваться этими своенравными камнями, а среди правителей предпочтение им - и почти исключительно им - отдавал только лорд Эдвард, за что и именовался, естественно, за глаза, алмазным лордом.

Но это было простенькое преобразование: необходимые расчеты пронеслись в голове у Кристофера в один-единственный миг. Тепловые воздействия чрезвычайно любопытны: они происходят незаметно для глаза, однако, все составные части вещества с незначительной энергией связи претерпевают значительные изменения. Способом бесконтактного взаимодействия маг вводит необходимое тепло, что изменяет энергетическое состояние объекта.

Итак, сапфир мгновенно передал информацию. Колебание атомов в молекулах усилилось, межмолекулярные силы взаимодействия уменьшились, химические связи разорвались, и, как следствие, расстояние между движущимися частицами и объем вещества увеличились. Все это привело к снижению вязкости, ослабеванию сил поверхностного напряжения и выделению тепловой энергии, что, собственно, и требовалось.

Иными словами, опуская вульгарную точность подробностей, молоко сделалось теплым.

Внешне ничего не поменялось. Но теплая молочная ванночка, самой комфортной температуры, была уже готова. Щелчком пальцев Кристофер погасил голубой электрический свет, одновременно зажигая более подходящие случаю свечи. Бросив в курящиеся благовония щепотку светло-коричневого порошка, он опустился на колени и высыпал в молоко горсть лепестков: розы, пионы и какие-то неизвестные экзотические цветы, вызывающе яркими хлопьями поплывшими в непорочной и благостной белизне. Аромат их немедленно усилился. Тонкой струей незаметно вливался в него дымок опиума, модного нынче в высшем обществе Ледума. Воздух становился сладок, сладок, как патока, и загустевал прямо на глазах. Воздух пах ванилью и медом, пах так сильно, что его было больно вдыхать: легкие разрывались от сладости. Пальцы предательски дрожали, но Кристофер велел себе успокоиться и, смирив взволнованное дыхание, снял с ног правителя домашние туфли из мягкой цветной кожи. Прикосновение это было сродни прикосновению к божеству, отозвавшись нутряной, неподвластной никакому контролю дрожью. Взяв в руки большую морскую раковину, блестящую от лака и просвечивающую неземными красками, Кристофер принялся осторожно лить молоко на ступни своего господина, чуть смея касаться их мокрыми цветами.

Когда церемония омовения была завершена, Кристофер промокнул влагу шелковым полотенцем, аккуратно и легко поглаживая пальцы, лодыжки, голени, втирая в кожу смесь ароматных масел. Мышцы лорда еще сохранили напряжение, но под умелыми движениями постепенно расслаблялись. Правитель находился в превосходной физической форме, и можно было только диву даваться, как ему это удается. При мысли о сокрытой в этом теле силе, горло Кристофера невольно перехватило, будто ремнем, и внутри что-то сладко заныло.

Бледные губы лорда чуть тронула заветная краска удовольствия. Кажется, Кристофер знал толк в наслаждениях. Касания кончиков пальцев были нежными и приятными, более разнообразными, чем у иных профессионалов, а нервное совершенство кистей и запястий обещало нечто заманчиво большее. Глава ювелиров часто бывал в одном из закрытых клубов для развлечений и, кажется, не тратил там время даром. Преданно заглядывая правителю в глаза, он эти уже целовал эти узкие ступни, эти жесткие повелительные пальцы, целовал трепетно и страстно, как целуют святыню.

Конечно, с гораздо большим удовольствием лорд Эдвард желал бы видеть на месте Кристофера Октавиана Севира. Новый лорд Аманиты успел крепко досадить лорду Ледума за непродолжительное время своего правления. Правитель чувствовал неуклонно растущее раздражение, тяжелые мысли его вновь и вновь возвращались к причине и объекту, ненавистному объекту этого раздражения. Лорду Октавиану в день церемонии, если она состоится, сравняется тридцать лет. Возраст, которому прощается всё. Возраст, в котором всё возможно. Он всё еще достаточно молод, чтобы позволить себе быть решительным, категоричным и непреклонным, и уже достаточно опытен, чтобы не совершить совсем уж глупых ошибок.

Октавиан Севир был одним из тех, про кого говорят - родился с серебряной ложечкой во рту. Высокое происхождение одарило его многим. Наследник самой древней и самой могущественной из правящих династий Бреонии! Дом Севиров был благороден, многочислен и крепко удерживал в руках власть в течение последних пяти сотен лет. Определенно, родословное древо Октавиана было самым ветвистым среди аристократов Бреонии, и среди его листочков не затесалось ни единого простолюдина или, упаси Создатель, человека смешанной крови. В сокровищнице Аманиты успело накопиться множество минералов, а также знаний по их практическому применению. Традиционно отпрыски дома Севиров предпочитали использовать благородные красные корунды, именуемые также рубинами. Эти драгоценные камни первой категории порой ценились даже выше алмазов, в особенности крупные, хорошо окрашенные экземпляры без каких-либо дефектов. Мощь красных корундов была так велика, что их называли сгустками крови драконов, хотя наиболее высоко котировались так называемые рубины цвета "голубиной крови" - густо-красные с пурпурно-фиолетовым оттенком. Это были камни власти, камни особой магической силы. Но всё-таки в большинстве своем они были не так могущественны, как алмазы, а использование их вытягивало почти столько же энергии.

Несомненно, Октавиану повезло: он пришел на всё готовое. Однако, как было известно лорду Эдварду, он не просто довольствовался дарами судьбы, но и, по мере возможности, активно приумножал их. Октавиан был талантливым магом, одаренным не только способностями, но и любознательностью, терпением и готовность работать, в том числе и особенно - над собой. Мастерство его уже успело раскрыться - он владел многими продвинутыми техниками, принятыми в их доме, и даже занимался какими-то новаторскими исследованиями природы минералов. Возможно, он окажется достойным или даже опасным противником, - но всё же этого недостаточно, чтобы противостоять силе и опыту лорда Ледума. Лорд Эдвард ни секунду не сомневался: рано или поздно нахальный мальчишка окажется у него в руках, - и совсем этому не обрадуется.

Неповторимое ощущение покоя затопило и тело, и сознание. Вдыхание эфирных масел, чувственных наркотических благовоний погружало в глубокое расслабление, а присутствующие в составе афродизиаки пьянили и туманили взор, рождая желания и фантазии, всё более смелые. Лорд Ледума наконец сумел отвлечься от привязчивых дум об Октавиане и утонуть в том, что происходило здесь и сейчас. Славно, очень славно.

И когда Кристофер вновь поднял на него подернутые поволокой глаза, глядя снизу вверх с выражением, которое ни с чем нельзя было спутать, лорд Эдвард молча кивнул ему.

***

Под самое утро Себастьяну приснился его кошмар.

Всё шло как обычно: волшебный, сказочно тихий час перед рассветом, - единственный час, когда можно рассчитывать застать охрану врасплох. У людей в это время невольно замедляются реакции и движения, притупляется внимание... правда, в случае со стражами надеяться на это довольно опрометчиво. Всё-таки это уже не совсем люди, хоть для поддержания жизнедеятельности им по-прежнему требуются сон, вода и пища. Правильнее всего назвать их биологическими механизмами для убийства. Себастьян не был даже уверен, что стражи оставались разумными. Судя по всему нет.

Всё те же замшелые стены, лабиринты ходов, уходящих корнями вглубь скал. Самое сердце Пустошей. Древняя, пропахшая временем пещера, существовавшая, скорее всего, еще до образования человеческих городов-государств, привычно составляющих теперь Бреонию. Чистым безумием было заявиться сюда, - только тяготы и опасности пути преодолел бы не каждый. Но в те дни Себастьян был молод, самонадеян и бесстрашен, - одним словом, глуп, как и положено всем сопливым юнцам. Неизвестно почему, но до сих пор удача сопутствовала молодому ювелиру. Удача - дамочка, которая любит молодых. Она кружила шальную голову и раззадоривала еще больше, призывая отвергать осмотрительность. И с легкомысленным азартом кинулся он в эту чистой воды авантюру.

Всем ведь в юности знакомо такое чувство, будто мир вращается вокруг них и готов в любую минуту рухнуть к ногам? Энергия бьет через край, и кажется - нет ничего невозможного, стоит только взяться за дело, - в особенности с их исключительными талантами, умом, силой, упорством. Ну, или хотя бы с чем-то одним... Жизнь представляется чередой легких и захватывающих приключений, а смерть... смерть вообще не принимается всерьез.

Потому-то Себастьяну, в определенных кругах успевшему снискать славу счастливчика, и предложили такое рискованное дело. Разумеется, лезть в драконью пещеру, когда хозяин находится внутри - стопроцентное самоубийство и возможность пополнить ряды стражей, состоявших из таких вот неудачливых воров. Этого никто и не собирался делать. Однако драконы проводят в своих пещерах мало времени, лишь изредка посещая их для отдыха, и сейчас как раз был период такого отсутствия.

Всё тем же, выбранным много лет назад маршрутом, Себастьян скользил вдоль прохладной стены в непроглядную чернь коридора. Коридор бессовестно петлял и извивался, рассыпаясь десятками ложных путей, по большому кругу заводящих назад или в тупики. Высокие своды терялись в темноте.

Однако в этот раз сон развивался иначе: Себастьян чувствовал необычайное мучительное волнение, ибо знал заранее, чем всё закончится. Такого раньше не случалось. Тем не менее, ничего изменить ювелир не мог, сон вел его, как безвольную куклу, нес вперед, как мощное течение реки увлекает в шумящий вдалеке водопад. И Себастьян обреченно подчинялся этой силе.

План их был относительно безопасен. Себастьян избрал самую простую и в то же время эффективную тактику проникновения и захвата объекта. Они разделились: целью Моник было отвлечь на себя стражей, обладавших, по-видимому, чем-то вроде коллективного сознания, а его задачей - проникнуть в святая святых, отыскать и похитить заказанный камень. Ну, может, прихватить еще пару-тройку образцов подороже, если удастся. Встретиться они должны были по пути к одному из выходов и уже вместе спасаться заранее подготовленным бегством.

Всё шло, как по маслу: стражи сразу засекли Моник и начали стекаться по направлению её движения. Нечеловечески чутким слухом Себастьян различал их быстрые уверенные шаги и легкий летящий бег Моник. Ничего, виходящего из ряда вон. Ничего, что могло бы насторожить. Ювелир не сомневался, что у неё получится обмануть их, выйти из методично сжимающегося кольца - как-никак Моник была одним из лучших следопытов и охотников Виросы. С тех пор как они стали компаньонами, девушка превосходно справлялась с порученными заданиями, демонстрируя нужные навыки, силу и выносливость. За три года их насыщенной невероятными событиями работы в паре, они крепко проросли друг в друга, став почти единым целым, и даже внешне сделались похожи. Это была связь невероятной силы.

Связь, которую, как он думал, не в силах разорвать даже смерть.

Пара стражей всё же встретилась у него на пути, но оба раза головы отделились от тел прежде, чем импульс понимания достиг их. Убить стража тяжело. На собственном горьком опыте, оставшемся на память в виде пары замысловатых шрамов, Себастьян уяснил, что существует единственный быстрый и надежный способ ликвидации стража - отсечение головы. Даже прямой удар в сердце не давал такого впечатляющего эффекта, не говоря уж про поражения прочих частей и органов. На них стражи просто не обращали внимания, так как не чувствовали боли. Они сражались до тех пор, пока были в состоянии передвигаться.

Обезглавленные туловища продолжали судорожно дергать конечностями, пытаясь ползти куда-то, но уже не представляли опасности. Кровь из рассеченных артерий рекой разливалась позади. Кровь стекала по клинку, оставляя ненужные следы на полу по ходу движения ювелира. Отирать лезвие не было времени, ни единой лишней секунды: стремительным невидимым вихрем Серафим ворвался в хранилище, особым чутьем ювелира угадывая нужный камень. Готово!

Едва взяв в руки минерал, Себастьян обмер. Что-то изменилось. Реальность как будто померкла, в единый миг лишившись и объема, и цвета, и даже запаха. Зрение сильфа неожиданно отказало, и ювелир, спотыкаясь, как пьяный, кинулся прочь, спеша выбраться наружу. Звуки тоже отдалились - если раньше он слышал даже дыхание петляющей по путаным нитям лабиринтов Моник, то теперь стук собственного сердца доносился, как сквозь толщу воды, да еще и с перебоями. Чертыхаясь, на ватных ногах Себастьян пробирался сквозь черный тягучий кисель пространства, продирался к выходу в этом бесцветном двумерном мире.

Что-то изменилось. Что-то непоправимо, бесповоротно нарушилось, исказилось, сломалось! И в этом сне, как и много лет назад, Себастьян сразу понял что.

Это был дракон.

Какой-то древней, наследственной прапамятью крови Себастьян сразу узнал его, почуял страшное присутствие. Ошибки тут выйти не могло. Драконы были самыми могущественными и опасными среди старших рас, и все нелюди признавали в них сильнейших. Видимо, сущность сильфа дала ювелиру знать, что пора уносить ноги - или умереть.

Дракон был еще далеко, но даже его приближение меняло многое: действия стражей стали быстрее, четче и согласованнее. Часть их уже завершала неизбежное окружение Моник, а часть переключилась на грамотное преследование Себастьяна.

Не было времени размышлять, откуда и почему он появился здесь именно сейчас, в этот роковой миг. Это была катастрофа. Ювелир ощутил приступ даже не страха - парализующего животного ужаса, и отупело застыл, как корова под мясницким ножом. Это был ужас, заложенный на генетическом уровне, ужас, отключающий разум и отдающий тело во власть инстинктам и темному подсознанию.

Нет, он не может так просто подарить им свою жизнь. Еще есть немного времени. И только один выход - бежать, бежать, спасаться бегством!

...Но... как же... Моник?

Несмотря на судорожно плещущуюся в сознании безотчетную панику, Себастьян нашел в себе мужество остановиться и вполне трезво оценить ситуацию. Силы не то чтобы были неравны - они были чудовищно, колоссально неравны. Так просто не бывает. Увы, помочь подруге он ничем не может, надо честно признаться себе. Из этой пещеры ей уже не выйти. Должно быть, стражи уже схватили её и убили. Почти наверняка это так.

Рано или поздно смерть находит каждого ювелира. Каждый из них встречался с ней лицом к лицу и зачастую был обязан жизнью лишь счастливому стечению обстоятельств, но удача - еще и изменчивая дамочка. Моник всегда была отважна, она прекрасно знала о серьезном риске, об опасности гибели. Каждое новое задание было игрой со смертью. Хотела бы Моник, чтобы он тоже погиб сегодня, погиб напрасно и глупо, в неравной борьбе? Наверное, нет. Наверное, она бы выбрала для него второй шанс.

Она бы выбрала для него жизнь.

Несмотря на все доводы рассудка и здравого смысла, Себастьяна неудержимо тянуло назад, и с каждым сном всё неудержимее, всё сильнее. Всё сильнее, потому что ювелир знал, что так и сумеет простить себе этой минуты малодушия. Что совесть и чувство вины будут грызть его за этот бесчестный поступок, остервенело и жадно, как голодные псы глодают мясную кость. И больше ему не хотелось вновь, раз за разом совершать это гнусное предательство, оставляя себе пустую и бесполезную, по большому счету, жизнь. Для чего он остался в живых? Красть камни по приказу богачей, делая их еще могущественнее? Чтобы убивать таких же пешек, как он сам, вставших у него на пути? Всё бессмысленно...

- Пойдем со мной, - тихий голос неожиданно остановил его на бегу, как останавливает стрела, бьющая навылет, прямиком в сердце.

Проглотив вдох с кровью, Серафим обернулся.

- София? - это было странно, но почему-то ювелир даже не удивился. - Откуда?.. Зачем ты здесь?

- Пойдем, - настаивала девушка. - Ты ведь хочешь знать, что с ней стало.

- Нет, - Себастьян сам не ожидал от себя такого ответа. - Не хочу.

- Не бойся. Оставь прошлое в прошлом.

Голос Софии чудесным образом разорвал липкую паутину сна. Сделав первый шаг, Себастьян с удивлением убедился, что может двигаться в обратном направлении тоже. Тягостная предопределенность была наконец разрушена.

Осознав это, Себастьян задрожал от волнения. Он может вернуться. Он может снова увидеть Моник! Его Моник.

Повернувшись, как смерч, ювелир бросился назад, остро боясь не успеть, опоздать - опоздать даже здесь, даже в этой ничего не значащей ночной иллюзии. Сердце бешено колотилось, словно в груди простого смертного. Краски бестолково смазывались, текли, сон таял, расползался по пыльным закоулкам разума. На поверхности наступал рассвет, ослепительно-белые лучи песчаными змеями вползали в мрачное чрево пещеры. Всё менее реальным становилось происходящее, совсем отступив от событий прошлого. Медленно, мучительно солнце восходило в его голове. Золотистые волосы Софии темнели и тяжелели, наливаясь насыщенной бронзой, карие глаза затопила зелень. Выражение лица стало серьезнее, строже. На щеках проступили чуть заметные милые ямочки, брови изогнулись сильнее, отчетливее. Накрашенный рот стал тоньше и приобрел естественную живую окраску, ничуть не став от этого менее зовущим, напротив...

Образы Софии и Моник слились.

- Моник? - Себастьян оказался к ней почти вплотную, так, что частое горячее дыхание касалось кожи.

Девушка, кто бы она ни была, ласково улыбнулась ему.

Не в силах больше совладать с чувствами, Себастьян заключил желанную подругу в крепкие объятия. Теплый, такой родной запах её кожи, волос вызвал спазм болезненного, почти забытого наслаждения, - долгожданного наслаждения. Где-то на заднем плане робко крутилась мысль, что всё это сон, что Моник давно, слишком давно мертва, что лучше не бередить старых ран. Но в этот миг мысль эта была невыносима, и Себастьян решительно прогнал её, кинувшись в бездну страстей, сладких и горьких одновременно. Губы их соединились.

Глава 6

Дверь камеры растворилась беззвучно. Одинокий посетитель вошел внутрь и нарочито неторопливо, против своего обыкновения, начал спускаться по выточенным в камне ступеням, с завидной методичностью ставя ногу на каждую. Ступеней было порядочно, и гулкое эхо немедленно увязалось следом, прыгая по лестнице, дурачась и беспорядочно отражаясь от поверхностей пола и стен. Сама камера оказалась просторной, теплой и сухой, но уж очень темной - единственным источником света было крохотное решетчатое оконце в углу под самым потолком.

Тишина, царящая здесь двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю разбилась, разделилась на до и после - вошедший без жалости резал её ножами каблуков, как переспевшую, готовую вот-вот треснуть дыню.

Свернувшийся на нарах узник пошевелился, лениво потянулся и встал - чтобы немедленно растянуться ниц. Но почему-то в этом движении совсем не ощущалось смирения, страха или хотя бы почтительности: не преклонение, скорее пустое гимнастическое упражнение, выполненное, однако, с завораживающей грацией. Мужчина выглядел аскетично: из одежды на нем была только пара коротких, до колена, штанов, что давало возможность любоваться крепким жилистым телом. Правильной формы мускулы мягко перекатывались под кожей. Длинные темные волосы, щедро сбрызнутые ранней, неяркой серостью седины, туго заплетены в причудливые, но подчеркнуто аккуратные узлы косицы. Широкая спина заключенного была татуирована - затейливый сложный узор, при внимательном рассмотрении складывавшийся в оскалившего пасть матерого волчару, тянулся от левого плечевого сустава до основания поясницы. Ритуальный рисунок. На татуировку было накинуто кружево причудливо сплетающихся шрамов самого различного происхождения: были здесь и небольшие отметины от пуль, и четкие узкие следы лезвий, и зажившие рваные раны от чьих-то когтей или клыков. А поверх всего этого великолепия - змеящиеся длинные метки, которые оставляет кнут.

- По тебе часы можно сверять, Эдвард... лорд Эдвард, - мужчина поправился быстро, но без излишней поспешности, однозначно зная, что последует за дерзостью, и попросту не желая лишний раз нарываться. Голос его был спокоен и глубок, однако не лишен некоторой язвительности и природной резкости звучания.

- А ты всё ждешь, что однажды я не приду, Шарло? - ласково улыбнулся в ответ лорд Эдвард, сложив руки на груди. Он наконец спустился и остановился прямо перед заключенным.

Эхо затихло.

- Да, всё надеюсь, лорд, что рано или поздно кто-то свернет тебе шею, - мужчина чуть приподнялся, продолжая оставаться на коленях и не рискуя поднимать глаза выше уровня ног своего посетителя. Запястья его были скованы сразу двумя парами кандалов - одни обыкновенные: тяжелые железные кольца, скрепленные прочной массивной цепью, и пара тонких изящных браслетов-наручников на блестящей серебряной цепочке. Причем вторые доставляли явно больше неудобств и проблем, так как были сделаны из пресловутого сплава "Люкс". - Но надежда, похоже, действительно глупое чувство.

- Лжешь, Карл, - возразил лорд Эдвард, со странным удовлетворением разглядывая пленника и продолжая улыбаться, улыбкой острой и жестокой. - Мои визиты - единственное, что реально в твоей жалкой жизни. Ты ждешь их с нетерпением и считаешь томительные часы, а может, и минуты, чтобы окончательно не свихнуться здесь, в этом каменном мешке, во тьме и одиночестве. Убежден, за эти долгие годы ты успел полюбить меня, ведь один только я проведываю тебя, как заботливая бабушка, каждые две недели. Если отнять моё блестящее общество, твоё существование станет совершенно пустым и мучительным. Ведь я обещал тебе ад на земле. Не знаю, как он выглядит на самом деле, если вообще существует, но мне кажется, это что-то подобное.

- Уж кто-кто, а ты узнаешь, как выглядит ад, - в тон усмехнувшись, зловеще посулил мужчина. - Не сомневайся, однажды кто-нибудь отправит тебя туда на экскурсию.

- И почему ненавидящие меня так истово желают мне смерти? - лорд Ледума в недоумении качнул головой. - Смерть - всего лишь единственный миг, который зачастую даже не осознается. Мои враги могут только мечтать и просить о смерти - такую милость я оказываю избранным, в основном своим глупым оступившимся детям. Смерть - это не наказание. Наказание же должно длиться как можно дольше и в идеале приводить к раскаянию... хотя нет, в утопичные идеи я не верю. В твоем случае это будет время, сопоставимое с вечностью. Не думай, что после моей смерти что-то изменится, и новый лорд освободит тебя. Никто не подозревает о твоем существовании, ни в каких списках ты не числишься. Ты даже находишься не в тюрьме. И в тот день, когда я всё-таки не приду, ты познаешь, что такое настоящая тоска и безысходность. Ты погрузишься в пучину беспросветного отчаяния и вскоре окончательно сойдешь с ума. От тебя и теперь уже веет безумием, Шарло. Понимаю, в таких условиях трудно сохранить рассудок ясным, даже если воля тверда, как алмаз.

В ответ на недоброе пророчество Карл саркастически рассмеялся, впрочем, не производя впечатление помешанного.

- Тебя не проведешь, мой сиятельный лорд, - пренебрежительно хмыкнул мужчина. - За столько-то лет пора бы и научиться разбираться в человеческих душах, не так ли? Но я тоже поднаторел в этом. И я нужен тебе не меньше, - а может, и больше, - чем ты мне. Твоя вершина недосягаемо высока - и одинока, ты умещаешься там только один. Стандартная плата за власть, стремящуюся к абсолюту. Но знаешь что... ограниченность обречена бесконечно стремиться к абсолюту. Ты окружен людьми, но с кем из них ты можешь говорить? Не приказать, не унизить, не обругать, не напугать до полусмерти? И услышать в ответ не раболепное, давно наскучившее "Да, милорд", "Будет исполнено, милорд"?

Последние слова Карл произнес нарочно заискивающе, передразнивая угодливую, приторную подобострастность придворных. Лорд Эдвард поморщился, но промолчал.

- Ты изнурен их дотошным поклонением, - со смешком продолжал мужчина. - Только со мной ты откровенен. И ты приходишь ко мне, приходишь, потому что тебе больше некуда идти. Ты дал им все возможные свободы, легализовал все пороки, но они всё равно остались рабами. Впрочем, на то и был расчет: вседозволенность всегда ограничивает больше, чем манящие, будоражащие запреты. Ты прав, наверняка я буду горько сожалеть, если однажды ты не явишься сюда. Но это потом. А сначала - сначала я буду ликовать: упиваться мыслями о твоей смерти и представлять в красках, как именно это было сделано. В этот день я буду самым счастливым человеком в Бреонии...

- Ты хотел сказать, оборотнем? - колко уточнил лорд, одним лаконичным ударом прерывая этот поток мечтаний. Несбыточных мечтаний.

- Именно, - помрачнел мужчина, возвращаясь на грешную землю. - Однако, благодаря твоим стараниям, я уже и забыл о своей второй ипостаси.

Лорд Эдвард придирчиво обвел взглядом помещение, проверяя работоспособность наложенных информационных установок, поправил кое-где ослабевшие. По всему периметру камеры, так, чтобы до них невозможно было добраться, были зафиксированы необходимые драгоценные камни, настроенные на удержание сущности заключенного в неизменном состоянии.

- Если ты недоволен, я могу закрепить тебя в ней. Скучаешь по когтям и шерсти, Шарло? Ну, посидишь на цепи год-другой, глядишь, снова захочется быть человеком.

- Делай что хочешь, пока я в твоем распоряжении, - равнодушно пожал плечами узник. - Кто знает, как всё обернется.

Лорд Эдвард беззлобно рассмеялся, однако твердости характера пленника нельзя было не признать. Немалая душевная сила оставила зримые следы на его лице - следы размышлений, тревог и сомнений... и принятых с кровью решений. Слишком резкие черты, слишком жесткие складки.

- Когда же ты потеряешь свой оптимизм, Карл? - правитель рассматривал пленника с каким-то естественнонаучным интересом, как лабораторную крыску. - Как наполовину зверь, ты должен был давно утратить это глупое и нерациональное человеческое чувство - надежду.

- Ты прекрасно знаешь, что во мне доминирует человеческая природа, а не звериная.

- И тем не менее, ты не человек. Или лучше сказать - недочеловек, - лорд Эдвард желчно усмехнулся, отбрасывая маску доброжелательности. - Ты предал человеческий род за возможность пробуждения иррационального, за возможность уходить в обратный мир, мир с обратной организацией пространства и времени. Для людей ты навеки стал чудовищем. Кстати, если забыл, могу напомнить, когда ты последний раз примерял свою хвостатую ипостась. Тридцать четыре года назад, в тот самый день, когда я собственноручно казнил своего сына. Казнил из-за тебя, а ты в это время пытался трусливо удрать из города, смекнув, что переворот не удался.

- Нет, Эдвард, - насмешливо возразил оборотень, ощерив клыки, которые даже в нынешней ипостаси очевидно превышали размер и остроту человеческих, - ты казнил своего сына не из-за меня, а из-за того, что тот был законченным мерзавцем и властолюбцем, и захотел прикончить тебя, грезя о титуле лорда.

- Но ты же не станешь отрицать, по крайней мере, что именно ты надоумил его и любезно взял на себя хлопоты по организации заговора?

- Не стану, - охотно согласился Карл. - Но, я вижу, сегодня ты пришел не только поиздеваться и отточить свой язык. Волны твоей энергетики еще холоднее, еще невыносимее, чем обычно. Еще немного, и они начнут ранить даже мое физическое тело. Что случилось?

- Ты всё такой же блестящий интуит, как и прежде, Шарло, - вынужден был признать лорд Эдвард. - На это я и рассчитывал. Не буду томить тебя - посмотри сам.

Мужчина медленно поднял голову, устремив на лорда жесткий застывший взгляд. Глаза его оказались мраморными - желтый, зеленый и коричневый цвета расползались кляксами в радужках, проникая друг в друга, чуть расплываясь на витиеватых, неровных границах. Подобное крапчатое распределение цвета считалось для человеческой расы пороком, признаком дурной крови, хотя после долгих лет практики встречалось у некоторых магов, и было известно в их среде как "глаза цвета драгоценных камней". Несмотря на слабое освещение, зрачки мужчины были стянуты в тонкие, едва видимые вертикальные черточки.

Нехорошие, опасные глаза.

Узник жадно вгляделся в стоящего перед ним правителя. Волевые, хищно заостренные черты лица расправились и осветились удивлением. Он будто бы смотрел внутрь: не на человека, а на вибрации его энергетики, на окраски его силы. Удовлетворившись, Карл обратил внимание и на очевидные внешние признаки - непривычно короткие волосы, необыкновенно простые, удобные одежды траурных цветов, защелкнутые на предплечьях боевые алмазные наручи, помимо стандартного набора перстней. Не привлекающий излишнего внимания дорожный плащ и высокие сапоги. У левого бедра легкий, чуть изогнутый меч. Карл хорошо знал этот великолепный клинок со сложной узорчатой гравировкой на лезвии - он пришел из тех давних времен, когда не было еще изобретено огнестрельное оружие, и умение фехтовать было необходимо, чтобы выжить. Из тех давних, растворившихся в человеческой памяти времен, что и сам лорд Эдвард. Хотя, конечно, сейчас меч представлял собой скорее элемент декора, нежели подлинное оружие.

- Тебя пытались убить, о алмазный лорд. Но, похоже, защитные камни отвели от тебя беду - за тебя умер другой человек... одной с тобой крови. Твой младший сын. Но и старший, судя по всему, готовится пополнить главную достопримечательность Ледума - кладбище инфантов. Подозреваешь его?

Лорд Эдвард отрицательно покачал головой, пропустив шутку на грани фола.

- Не думаю, - поджал губы правитель. - Эдмунд слишком труслив для того, чтобы предать меня. Слишком слаб и понимает это.

- Несомненно. Однако он обладает преимущественным правом на престол. И я вижу, что совесть его нечиста. Он боится.

- Это объясняется тем, что он скрыл от меня некоторые важные факты... Скажи лучше, как было совершено покушение? И кто стоит за ним?

Карл еще ненадолго задумался, не отрывая от лорда Эдварда неподвижных глаз. Янтарные оттенки в радужках оборотня стали совсем яркими, пятнисто светясь в полумраке, что выглядело, мягко говоря, жутковато. Любого нормального человека мороз бы продрал по коже, потому что сразу становилось понятно: перед ним - нелюдь.

- Не вижу, - сказал он наконец, устало прикрыв веки. Призрачное сиянье радужек померкло. - Это было что-то особенное. То, чего нельзя ожидать. То, что не оставляет следов.

- Как если бы для убийства использовали шерл? - нетерпеливо подсказал лорд Эдвард.

- Шерл? Не может быть... Вот оно что... - с большой долей скепсиса протянул оборотень, что-то прикидывая. - Трудно, но, в принципе, возможно.

- Это всё, что ты можешь сказать? - в тоне лорда появились тяжелые, опасные нотки. - Если не понял, Карл, я интересуюсь не из простого любопытства.

- Я догадался, - мужчина ощутимо напрягся, хоть и постарался это скрыть. Лишь в голосе чуть-чуть отдалось раскатистое утробное рычание - как отзвук далекой грозы. - Но все отпечатки тщательно затерты.

Оборотень был прекрасно осведомлен, почему до сих пор оставлен в живых. Конечно, не из-за желания лорда таким прихотливым образом отомстить за смерть сына или организацию давнего заговора. Карл был обладателем не только редких знаний, которые потихоньку и с большим трудом, но всё же вытягивались из него, но и редчайших, поистине уникальных навыков, которые нельзя было отобрать, но зато можно использовать. А лорд Эдвард привык уважительно относиться к такому набору ума и способностей, а потому высоко ценил своего пленника, который отнюдь не всегда был таким своеобразным.

Родился Карл человеком, с обыкновенными, ничем не примечательными карими глазами, однако, с живым умом и талантом работать с минералами. Талант мага сродни таланту музыканта - в принципе, любой человек может хранить дома скрипку и время от времени любоваться инструментом, гордясь его историей и стоимостью, и даже демонстрировать друзьям. Некоторые с разной степенью успеха пытаются научиться извлекать из инструмента всевозможные звуки и даже составлять из них композиции различной сложности и красоты. При должном терпении и постоянной практике отдельные ученики, в конце концов, становятся профессионалами своего дела. Но это всё же не вершина. Только единицы способны сыграть поистине гениальные вещи, повторить которые невозможно. И тут сухой академизм становится бессилен - разжечь такое пламя может только искра изначального таланта, которая либо есть, либо нет.

Карлу повезло - ему выпал этот счастливый случай. Но предприимчивому магу оказалось мало дарований природы, искусственным путем он решил радикально расширить диапазон своих умений. Как известно, абсолютно у всех магов имеется одно, но очень существенное слабое место - без доступа к камням они превращаются в самых обычных людей, полностью теряя свои преимущества. Карла это не устраивало. Он вознамерился овладеть силой, которая не зависела бы от внешних условий. Силой, которая крылась бы в нем самом.

И, как ни странно, магу это удалось.

Вообще, чтобы обрести возможности оборотня, нужно родиться оборотнем. Это самый простой и надежный способ, изобретенный самой жизнью. Такие представители этой старшей расы назывались истинными оборотнями. Но особо любопытные и страждущие выяснили, что имеются и другие пути заполучить заветную способность к трансформации, быстрым реакциям, нечеловеческой силе и связям с обратным миром. Одним из них и воспользовался Карл, а именно: требовалось съесть собственноручно вырезанное из груди еще бьющееся сердце оборотня, вошедшего в силу. Не очень-то эстетичный обряд, но овчинка несомненно стоила выделки.

По своему желанию Карл выбрал представителя самой древней и сильной семьи - оборотней, принимающих обличье волков. Конечно, это всё же была довольно рискованная операция, чреватая самыми разными негативными последствиями: от неконтролируемых обращений до невозможности вновь принять человеческий облик. Всего этого, к счастью, удалось избежать, однако побочные эффекты, обязательные для таких мутаций, неминуемо присутствовали. Прежде всего, это была невозвратность преобразования и невозможность оставлять потомство из-за серьезного генетического сбоя. Но на это Карл оказался готов пойти.

- И без тебя знаю, что следов не осталось, - лорд Эдвард нахмурил светлые брови. - Воспользуйся своей чертовой звериной интуицией.

Карл тяжело покачал головой и сгорбился, как загнанный в западню волк, готовый защищаться до последнего. Вот только возможностей для самообороны у пленника больше не осталось. Единственное, что он мог - попытаться сохранить достоинство во власти бывшего заклятого врага, который превратился в хозяина.

- Одно могу сказать точно: убийца жаждет убить тебя, это похоже на одержимость, - хрипло прошептал оборотень. - Но он не намерен становиться лордом Ледума. Такой цели у него нет.

- Октавиан? - без особой уверенности предположил правитель, вслух высказывая мысли многих подданных. - Уж он, конечно, не имеет намерения закреплять за Ледумом статус столицы и переселяться сюда, со всем двором в придачу.

- Косвенное доказательство, - с сомнением протянул мужчина. - Возможно, он причастен, а возможно, и нет. Очевидно одно: Октавиан Севир всерьез намерен показать, кто в доме хозяин. Все мысли его о тебе, лорд Эдвард. Но это еще ни о чем не говорит.

***

- Что за чертовщина, - Себастьян едва удержался от неуместного желания протереть глаза. - А ведь я даже не был пьян.

Часы в комнате бессовестно показывали пятнадцать минут после полудня. Невероятно, чудовищно поздно - почти целый день насмарку. Полностью обнаженное тело Софии лежало рядом, бесстыдно разметавшись по простыням, грудь мерно и завораживающе покачивалась в такт дыханию. Эта ослепительная нагота на миг парализовала взгляд сильфа, но уже вскоре тот ожил и продолжил своё увлекательное путешествие. Легкий, похожий на раздражение след причудливыми узорами тянулся по нежной коже, от основания шеи по плечам и линии живота, ниже, ниже... не оставляя никаких сомнений в том, где успела вчера побывать его рука с бирюзовым браслетом на запястье.

А успела она многое.

- Что за чертовщина, - настойчиво повторил ювелир, приходя в себя и припоминая события прошедшей ночи.

Тяжело, неохотно, мучительно события выплывали из пыльных закоулков памяти, словно накануне вечером он уговорил не одну бутыль горячительного. Сначала кошмар, ну да это ладно, с ними уже почти свыкся. Но почему-то сюжет сна стал развиваться иначе, под конец превратившись в откровенно эротическую фантазию, которая больше пристала юнцу. И вот теперь выясняется, что всё это происходило наяву? С... Софией? Как такое возможно?

Наваждение какое-то.

Разбуженная звуком его голоса, девушка сладко потянулась и зевнула, смешно сморщив личико. Ювелир поспешно отвел взгляд от её прелестей и встал с кровати, скоро натягивая одежду. Мысли мужчины были в совершенном хаосе, но что-то глубоко внутри него ликовало, ликовало неистово, бесстыдно... что-то, в чем он сам никогда бы себе не признался.

Но что же делать теперь? Что сказать?

Заметив смущение Себастьяна, хмуро косящегося в сторону, София весело рассмеялась.

- Не делай такое скорбное лицо, Серафим, - соблазнительно промурлыкала девушка без малейшего стеснения, похоже, решив, что после случившегося можно перейти на ты. В блестящих янтарных глазах, глазах-полумесяцах разливалась сытая медовая сладость. - Всё в порядке, я не собираюсь заставлять тебя жениться на мне теперь. Произошедшее ничего не меняет. Совсем ничего. Хоть это и было весьма неплохо.

Себастьян мысленно усмехнулся, немного успокоившись. Ну да, как он мог забыть - он же в Ледуме. Нравы здешних жителей испорчены с самого рождения. Культ наслаждений цветет тут пышным цветом, почитаемый за основной жизненный принцип и чуть не за высший смысл жизни. Даже само понятие семьи отсутствует в этом бесстыжем городе. Браки никем не регистрируются и не существуют даже неофициально: постоянно жить вместе людей заставляет разве только нищета или старость, но и в этом случае моральные обязательства не предусматриваются. Очень удобная жизненная позиция.

Родственные связи также не имеют никакой ценности. Рожденные в результате непродолжительных и случайных связей дети редко воспитываются дома, в основном, в состоятельных домах или в среде аристократов, которые должны оставить потомство, чтобы продолжить свой род и удержать социальное положение. Простые же граждане отдавали нежеланных детей в военные воспитательные дома, на попечение общества, где из них готовили идеальных солдат для обороны города или стражей для защиты режима. Некоторые матери относили младенцев в монастыри, и в этом случае дети получали суровое и жесткое воспитание, а общество - новых адептов святой службы, инквизиторов. Инквизиция была таинственной и независимой организацией, местные отделения которой размещались во всех без исключения городах Бреонии, но центральная крепость, по слухам, располагалась где-то в Пустошах. Инквизиция никогда не вмешивалась в дела политиков и в распри между городами, декларируя своей единственной целью поддержание порядка и истребление всевозможной нечисти, и требовала такого же невмешательства в свои собственные дела. Имя и местоположение главного инквизитора, который, несомненно, должен был существовать, держалось в тайне и не разглашалось даже под страхом смерти. Впрочем, рядовым инквизиторам такие сведения вряд ли были известны.

Но... Себастьян вдруг заострил внимание на последних словах девушки. Как там... неплохо? Мужское самолюбие ювелира на миг почувствовало себя уязвленным. Черт возьми! На его взгляд, это было, по меньшей мере, превосходно. Но Себастьян никому не собирался навязывать своего мнения.

- Рад, что вы, жители Ледума, лишены глупых предрассудков, - сухо сообщил ювелир. - Таких, как нормы морали, например.

София хихикнула. Себастьян вновь неодобрительно покосился на стрелки часов, которые и не подумали остановиться или хотя бы замедлиться. Уже половина первого: день стремительно таял. После слишком долгого и позднего сна голова была тяжела и категорически отказывалась соображать быстро. Всегда ужасно вставать так поздно. А ведь он ни на шаг не продвинулся в своих поисках.

Ни на шаг, чтоб ему провалиться!

- Не злись, - обернувшись простыней, примиряюще протянула София и села на самый краешек кровати. - Ты любил её?

- Кого? - Ювелир полоснул по ней взглядом. Вскользь, но девушка вдруг съежилась, как полуслепой котенок, которого без жалости окунули в ледяную воду и сейчас будут топить.

- Моник, - глаза Софии потускнели. Она тоже встала и начала одеваться, торопливо, угловато, разом растеряв всю напускную раскованность. - Ты называл меня так.

Хмель прошедшей ночи выветривался медленно, с трудом. Естественно, все эти проклятые годы Себастьян не жил, как монах, давший обет безбрачия, но все его связи носили исключительно физиологический характер, не затрагивая потаенных струн души. Он послужил причиной смерти человека, которого любил - такое довольно сложно пережить. Однако, ювелир сумел. Ему удалось уверить себя, что эта трагедия выжгла в нем всё живое. Вчерашняя ночь стала исключением, неприятным исключением. С удивлением для самого себя Себастьян обнаружил, что чувства его, запертые на амбарный замок страданий и обязательств, оказались задеты. Мутной волной поднялись они с самого дна души и затопили рассудок, вынеся на поверхность всё неприглядное, тщательно забытое и сокрытое. Душа его оказалась объята внезапным порывом страстей, объята, как пожаром, быстро охватывающим сухое, давно мертвое дерево. Не думал он, что спустя десять лет столь живы окажутся давние эмоции и переживания. Не думал, а зря.

Время, оказывается, не так уж хорошо врачует раны, как принято считать.

Впервые испытал он подлинное наслаждение с кем-то, кроме Моник. С другой женщиной. Несмотря на давнюю смерть подруги, в глазах ювелира это выглядело как предательство. Новое предательство, - ни больше, ни меньше. Закусив губу, Себастьян чувствовал, как внутри по этому поводу начинает расти раздражение - на самого себя, на Софию, даже на Моник, которая уж точно ни в чем не была повинна.

Давно ювелир не пребывал в столь отвратительном расположении духа. Внутри словно образовался спутанный, противоречивый клубок чувств, который долго трепал и гонял по полу мелкий пакостливый котенок. Как теперь разобраться во всем этом? Только собрать по углам ошметки и вынести вон, потому что привести в порядок не представляется возможным.

Себастьян вздохнул. Как только выдастся возможность, нужно будет провести ночь-другую в молитвах и добродетельных размышлениях о вечном. Вернуть пошатнувшуюся бесстрастность.

- Это та самая Моник? Которая погибла в единственной операции, которую знаменитому Серафиму не удалось завершить успешно? - не унималась София, даже не подозревая, кажется, о существовании таких понятий, как такт или чуткость, в упор не замечая намеков. Было даже какое-то очарование в этой простодушной наглости.

Ювелир улыбнулся с грустной гордостью. На самом деле, украденный в тот роковой день изумруд до сих пор хранился у него, в рабочем кофре, том, что всегда был под рукой.

Минерал, ценная разновидность берилла, остался с ним, как память - память о Моник, об ушедшей любви, о собственной безрассудности и... трусости. Это был исключительной красоты кристалл, идеально прозрачный, травянисто-зеленого цвета, густого тона. Камню была придана классическая форма шестиугольной призмы, заканчивающейся плоской гранью основания. Кристалл, как это свойственно крупным натуральным изумрудам, был разбит многочисленными мелкими трещинками. Вес его составлял почти двести карат, и он носил гордое имя "Изумрудный бог". Да, кровавые жертвы пришлось принести на алтарь этого божества...

Несмотря на высокую цену, Себастьян не пожелал расставаться с камнем и солгал заказчику, что не смог выполнить задание. Пусть даже "провал" и поставил крохотное пятно на безупречности профессиональной репутации ювелира. На самом же деле, на счету его не было ни единой операции, которая не завершилась бы тем, чем и должна - похищением нужного камня.

Еще не построены стены, которые могли бы остановить Серафима.

Может быть, немного самодовольно, но так оно и есть.

- София, давай забудем о том, что произошло, - сказал он, наконец подобрав слова. Банальные, затертые до тошноты, но, наверное, самые правильные в этой ситуации слова. - Как я понял, для тебя случайный инцидент не имеет большого значения. Для меня тоже. А то, что неважно, не должно менять что-то в нашей жизни. Ты согласна со мной?

Девушка слабо кивнула. Спокойный менторский тон ювелира действовал удручающе, но не давал никакой возможности для возражений и споров. С тем же успехом можно было возражать проповеднику - переубедить в чем-то этого брата было задачей невыполнимой.

Смягчившись, ювелир вновь бросил взгляд на циферблат. Еще один отрезок жизни остался позади навсегда, не принеся никакой пользы: начало второго. В комнате было душно и сыро. Себастьян открыл окно, но это только ухудшило положение: внутрь ворвалась еще большая влажность. На улице привычно шел дождь, затопив горизонт серостью. Ювелир покачал головой: в последнее время серый сделался не только неизменным фоном Ледума, но и вообще единственным цветом. Погода в городе совсем испортилась: нескончаемый дождь, нескончаемая унылость пейзажей. Так недолго и забыть, как солнце выглядит, и жабры отрастить.

Полностью взяв себя в руки после выбившего из колеи пробуждения, ювелир погрузился в раздумья. Нужно составить план действий на тот огрызок дня, что еще остался. По правде говоря, Себастьян напряженно думал об этом еще вчера, но ничего стоящего в голову так и не пришло. Никаких зацепок, следов, которые можно было бы проверить, больше не находилось. Да и те, что были, увы, ничего не проясняли. Неприятно признавать, но, похоже, его дилетантское расследование зашло-таки в тупик. В конце концов, это и неудивительно: он зарабатывает на жизнь вовсе не частным сыском, и даже на досуге этим не балуется. Он ювелир, его дело - розыск драгоценных камней.

Вот этим, похоже, и придется заняться. Себастьян долго оттягивал, не желая соприкасаться с камнем, пропустившим такое мощное проклятье. Да будь ты хоть как хирург аккуратен... неминуемо ведь заденешь, пусть краешком, хранимую минералом смертоносную информацию... а это здоровья точно не прибавит.

Нещадно терзаемый дурными предчувствиями, ювелир извлек на свет приметный дорогой футляр с черным турмалином. Наблюдавшая за его действиями София любопытно подалась вперед, силясь разглядеть драгоценный камень.

Себастьян не был магом, но особенности происхождения и наличие в венах незначительного количества крови сильфов позволяло ему проводить некоторые несложные ритуалы, не имеющие ничего общего с магией минералов. Скорее, это можно было назвать магией крови. Каждая старшая раса владела уникальным видом чародейства, который был заложен с рождения, и только людям требовалось посредничество. Посредниками выступали драгоценные камни.

Заметив пристальный интерес Софии, Себастьян помедлил открывать футляр. Посторонние глаза были здесь совершенно не нужны.

- Спустись вниз, возьми нам чего-нибудь поесть, - ювелир озвучил неопасное, но избавляющее его на некоторое время от общества девушки задание. - Дождись, пока приготовят, и сама принеси.

Кивнув, София неохотно вышла, разумеется, сообразив, что ювелир намерен остаться в одиночестве. Возражать всё равно было бесполезно.

Так, минут пятнадцать у него есть, а этого вполне достаточно.

Быстрыми, наработанными годами практики движениями ювелир вынул перстень с шерлом из футляра, воспользовавшись для этой цели длинным пинцетом особой формы. Положил камень на специально подготовленную поверхность прочного стекла, в самый центр. Поморщившись, сделал аккуратный прокол в пальце и обвел камень, заключив тот в идеально проведенный кровью круг. Не хотелось, ох, как не хотелось Себастьяну завязывать заклинание своей кровью, но другого выхода не было.

Не попытаться он не мог.

Угольно-черный камень слабо замерцал, будто внутри него появился некий источник света, пробудился незримый источник энергии. Ювелир удовлетворенно кивнул: "Глаз Дракона" откликнулся на зов. Нетрудно будет настроить его на поиск собрата, шерла-близнеца. В конце концов, они вибрируют на одной волне.

Ювелир мысленно потянулся к камню, осторожно активируя проверенное поисковое заклинание. Минерал среагировал мгновенно, однако эту реакцию нельзя было назвать нормальной: что-то определенно пошло не так. Это произошло чересчур быстро, чтобы можно было вмешаться, между двумя ударами сердца. Себастьян кожей почувствовал ледяной вдох камня, заставивший капельки крови свернуться и медленно, но неудержимо поползти к шерлу, оставляя на стекле зловещие темные потеки. Высвобождая силу, камень стремительно охлаждался, превратившись в энергетическую ловушку, и раскинул сети информационных вибраций поиска. Мощных, слишком мощных вибраций.

Себастьян охнул и согнулся, не в состоянии вымолвить ни звука, словно в зону солнечного сплетения резко и сильно ударили ножом. Во рту появился кровавый привкус, приторный, солоновато-пряный, противно-теплый. Ювелир собрался было прервать ритуал, но не успел. Мир вдруг качнулся и пропал - на долю мгновения, как бывает, когда моргаешь. Только реакции сильфа, превосходящие человеческие, позволили заметить это.

Но не предотвратить.

Появившийся мир был иным. Внешне ничто в нем не отличалось, но что-то определенно было неправильно... Хотя бы то, что взгляд на этот мир был не от привычного первого лица, не изнутри, не из собственных глаз. Неожиданно Себастьян увидел самого себя будто со стороны, слева-сверху, сидящего на коленях перед активно работающим камнем, казавшимся сгустком черного пламени в призрачном ореоле плазмы. Такое знакомое тело недвижно замерло там, где ювелир его оставил, и ошарашено смотрело прямо перед собой, наотрез отказываясь поддаваться управлению. На лице застыло выражение бессмысленности, какое может быть только у куклы или другого неживого существа. Сильф даже не успел испугаться или понять что-то. В следующий миг мир вновь мигнул, и всё вернулось на круги своя. В воздухе осталась только легкая мерцающая дымка, след от исчезнувшего. Ощущение тела также немедленно возвратилось. Сам не отдавая себе отчета, Себастьян хотел было встать, но тут всё вокруг потекло, поплыло, смешалось, как на свеженаписанной картине, которую окатили водой, и глаза затянули кровавые радуги.

Фантасмагория происходящего попросту не укладывалась в голове, но у Себастьяна не было времени даже задуматься над этим. В один миг все краски потеряли свой цвет, свет и тени поменялись местами и исчезли, а законы перспективы перестали работать. Во всем мире остались только оттенки красного, жуткого красного цвета. Комната обильно кровоточила, кровоточила и пульсировала. Себастьяну казалось, что он оказался внутри чьего-то безнадежно больного стенокардией сердца. Стены, потолок, пол - всё содрогалось в хаотичном, все ускоряющемся рваном ритме, испуская потоки черной крови.

Себастьян почувствовал, как по лицу, подбородку, шее стекает что-то густое, остро пахнущее смертью. Резкий запах этот был невыносим для чуткого обоняния сильфа, вызывая неудержимый рвотный рефлекс. Рот был полон крови. С трудом разомкнув губы, ювелир почувствовал, как та мутным потоком хлынула наружу, заливая одежду. Кровь шла обильно, из носа, из ушей... глаза тоже заливало что-то липкое. Плохо дело, совсем плохо.

-...Себастьян! - сквозь пелену небытия донесся до него донельзя встревоженный голос Софии. Потом проступили и перепуганные карие глаза, и дрожащие губы, и всё остальное, бледное аж до синевы. - Ты живой? Что случилось?!

Черт побери, хотел бы он и сам это знать. Что ни говори, а день определенно не задался.

Глава 7

Шахматная доска была простой, без вычурных украшений и росписи, отполированная до лоска сотнями сделанных ходов. Материал - клен, твердая, крепкая древесина благородного белого цвета с красновато-желтым отливом, пронизанная мелкими сердцевинными лучами. Шестьдесят четыре клетки окрашены в классические черный и белый, безо всяких пошлых оттенков, без вульгарности полутонов. Красиво. Категоричная двухцветность шахматного мира успокаивала и радовала глаз. Это был приятный и удобный мир, мир с полной информацией. Мир, где безраздельно правила логика, и ничего не могло выйти из-под контроля. Мир, где интеллект был всемогущ и всесилен, и неизменно добивался успеха. Ровно шестьдесят четыре клетки, ни одной больше или меньше, никаких неожиданностей. Сейчас фигуры стояли в начальной позиции, идеально по центру своих законных полей.

...Однако партия уже началась.

Сидящий у крохотного письменного столика человек внимательно вглядывался в линии и фигуры, как будто на шахматной доске, к которой никто не прикасался, что-то могло измениться. Был он уже немолод, но подтянут и сухощав, а вдумчивое лицо хранило печать образованности и ума, выдавая часы, проведенные за книгами, - многие часы. Весь облик мужчины демонстрировал совершенное пренебрежение к внешнему виду, граничащее с эксцентричностью и в целом свойственное интеллектуалам: форменное мундирное платье без каких-либо элементов декора могло принадлежать мелкому чиновнику любого из городских ведомств, а волосы холодного прозрачно-пепельного оттенка и вовсе были острижены непозволительно коротко, как у последнего простолюдина. В серых глазах светился огонек заинтересованности и азарта, необычного для размеренной настольной игры. Несмотря на отличное, без преувеличения сказать, ястребиное зрение, правый глаз по обыкновению смотрел через круглую линзу монокля, что делало взгляд еще более пристальным и неприятным. В принципе, сама доска была не нужна Винсенту, так же, как и партнер по игре - глава особой службы разыгрывал партии сам с собой, внутри собственного сознания, просчитывая множество ходов и выбирая наилучший, стараясь никогда не повторяться. Его игры были отличны от игр большинства шахматистов: в них кипела подлинная жизнь и страсть. Когда же всё было кончено, Винсент любил повторить партию в реальности, механически передвигая фигуры и испытывая странное наслаждение от прикосновения к гладкому лакированному дереву.

От осознания того, что ему заранее известен итог.

Сегодня глава особой службы имел удовольствие играть в покоях престолонаследника. Прямо за стенкой, в собственной роскошной спальне, дражайший инфант, должно быть, зубами стучал от страха, а может, просто пребывал в тихом покорном отчаянии. В любом случае, Винсенту было запрещено входить туда, чтобы достоверно выяснить это. По крайней мере, пока. Глава особой службы, действительный тайный советник первого класса категорически не одобрял такого промедления: Эдмунд был не из тех, кто мог бы доставить ему сложности. Объективно не было нужды дополнительно обрабатывать инфанта перед допросом, в надежде на чистосердечное признание. Но лорд Эдвард решил по-своему, и Винсент, естественно, не мог оспорить это решение: сегодня Эдмунд был неприкосновенен. А потому, размышляя над всеми обстоятельствами покушения, глава особой службы коротал ночные часы тут же, во дворце, в ожидании, когда можно будет приступить к любимому делу.

...Итак, дебют совершился великолепно. Шел двенадцатый ход игры, силы обеих сторон были мобилизованы и полностью готовы к грядущему противостоянию. Белыми был разыгран классический закрытый ферзевый гамбит - система, достаточно распространенная, однако, дающая большой простор для разнообразных маневров. Черные не приняли жертву пешки и не попались на ловушечный вариант, который позволил бы белым уже на ранней стадии игры добиться перевеса, достаточного для победы. Однако, чёрным очевидно трудно было вести защиту при постоянном пешечном напряжении в центре. Итак, белым удалось получить неплохую позицию.

Винсент чрезвычайно любил шахматы. Несмотря на то, что древняя настольная игра была элементом воспитания аристократов, а Винсент происходил из неблагородной мещанской среды, мало кто в Ледуме мог быть главе особой службы достойным соперником в шахматном поединке, явно напоминающем военные действия в миниатюре. Бесчисленные комбинации ходов, стратегии и тактики безостановочно прокручивались у него в голове, никак не отражаясь на узком бесстрастном лице. Шахматная игра тренировала изощренный ум, изощряла аналитические способности, укрепляла логическое мышление и, как это ни странно, интуицию, поскольку представляла собой невероятную мистическую смесь точной науки и искусства.

В свободное время Винсент много читал, и в одной старинной книге ему попалась любопытная легенда возникновения шахмат, тесно связанная со старшей расой. В ней рассказывалось, что основной смысл существования драконов заключается в некоей бесконечной игре, узнать и постигнуть суть которой смертные не в состоянии. Законы и правила этой таинственной игры доподлинно никому не известны, так же, как и её итог, если он вообще имелся. Однако любой человек или нелюдь мог при желании предложить дракону свою игру, и те никогда не отказывали, так как всё это было частью великой Игры.

Однажды некий маг явился в пещеру дракона и провозгласил, что создал совершенно новую игру, равной которой в мире нет. И человек готов продать её всего за одно желание. Заинтересованный ящер с готовностью согласился на такой обмен, при условии, если игра будет сочтена им действительно уникальной, и человек будет держать её в секрете. Таким образом, сделка была заключена. Маг извлек шахматную доску и фигуры и научил дракона изобретенным им правилам ходов. После нескольких сыгранных партий дракон вынужден был признать, что это лучшая игра, сотворенная смертными. Игра была настолько хороша, что смертные не заслуживали её, и дракон весьма одобрял решение человека передать этот бесценный дар старшей расе. Когда же он спросил мага о его желании, стало ясно, что человек вознамерился обмануть бессмертное существо. "Цена моей игры невелика, - отозвался хитроумный маг. - Я прошу один только драгоценный камень из твоей сокровищницы за первую клетку шахматного поля. Любой камень, размер и достоинство меня не интересует. За вторую клетку я прошу два камня, за третью - четыре, и так далее. Число камней за каждую клетку должно удваиваться". "Ты алчен, смертный, - помрачнел дракон, немедленно разгадав его замысел. - Но ты знаешь цену своей увлекательной игре. Она действительно стоит того. Однако ты должен подождать, прежде чем я закончу вычисления, и тогда сможешь отсчитать и забрать свою награду". Дракон закрыл глаза и семь дней не открывал их, в уме непрерывно производя подсчет. Наконец он закончил и записал человеку число драгоценных камней, которые тот может унести из его пещеры. Число это было столь велико, что человек даже не знал ему названия. "Пойдем считать, маг, - улыбнулся дракон. - Я буду следить, чтобы ты не сбился со счету и не унес лишнего". На десятые сутки маг, постоянно сбиваясь и начиная с начала, повредился в рассудке, отсчитав всего чуть более миллиона камней, незначительную часть из положенных ему. Так дракон обманул человека, ведь не только в его пещере, но и во всем мире не было такого количества обработанных драгоценных камней, которое запросил жадный маг.

Поучительная история, мораль которой сводилась к тому, что даже умнейшему из людей не удалось перехитрить дракона. Они всегда оказываются в выигрыше.

...Так. Черные решили пожертвовать пешкой, вклинившись в линию атаки противника. Значит, разыгрывается, контргамбит, явление довольно редкое и не изученное до конца, чтобы судить о нем однозначно. Борьба резко обострилась, конфликт на поле перешел из позиционной стадии в активную. Завязывалось самое интересное действо - блистательный миттельшпиль. На доске еще достаточно фигур. Сейчас развернутся основные события партии, атаки и контратаки, соперничество за центр, комбинации и жертвы...

Да, дело обещало быть интересным. Не каждый день совершаются покушения на лорда, и даже не каждый год. Винсент не был ни магом, ни воином, ни богатым аристократом. Но это был человек особого, редкого калибра. И то, что он был до сих пор жив и добился значительного положения, влияния и практически неограниченных полномочий, объяснялось выдающимся умом и не менее примечательным характером главы особой службы, который, казалось, не имел изъянов и слабостей, положенных всем живым существам. Винсента мало что интересовало в жизни, действительно интересовало. Конечно, в силу необходимости глава особой службы, занимавшейся политическим сыском и обеспечением внутренней безопасности города, должен был постоянно находиться в курсе многих событий, но истинную радость и удовлетворение Винсент испытывал от одного-единственного процесса - решения задач. Его инструментом была мысль - цепкая, натренированная и безжалостная. И шахматная партия, и допрос подозреваемого, и поиск улик, и раскрытие заговора - любое действие было для него всего лишь математической задачкой, требующей решения и имеющей ответ. Только с этой точки зрения он смотрел на жизнь.

И раз за разом эти задачи решались, - решались быстро, верно и безукоризненно четко. Поэтому-то Винсенту вполне заслуженно был присвоен высший гражданский чин и должность канцлера, которыми он по праву гордился.

...Белые успешно создали на правом фланге черных слабость пешечной структуры в виде сдвоенных и одной заблокированной пешки, с расчетом воспользоваться этими заготовками в эндшпиле. Черные разменяли центральные пешки и заняли центр своими фигурами, угрожая опасными ходами вглубь позиции белых. Белые в свою очередь заняли освободившуюся открытую линию и выдвинули коней, рассчитывая подорвать закрепившегося в центре противника. Не дав им развить инициативу, черные провели пару маневров тяжелыми фигурами, завершившимися практически равными разменами и атакой на неприятельского короля. Шах!.. Хм, любопытно. Успешно действуя фигурами, черные совершенно неожиданно поставили белых в тяжелое положение. Оригинальная получалась партия.

Глава особой службы чуть заметно нахмурил четко очерченные брови, глядя на доску и параллельно думая о своей будущей жертве. Увы, ничто так не развращает подозреваемых, как неграмотно проведенный первый допрос. От него зависело многое, как в шахматной игре - от первого хода. То, какое начало положено, определяло лицо, характер и рисунок всей партии. Когда фигуры еще нетронуты, перед игроком развертывается необъятно широкое поле действий, ограниченное только его собственным умом и фантазией. Имеется ровно двадцать вариантов первого хода, на каждый из которых противник может также ответить также двадцатью различными ходами. С каждым следующим шагов, с каждым новым ходом пространство решений сужается, вариантов становилось всё меньше и меньше, до того самого момента, пока возможности выбора хода у одного или сразу у обоих игроков не оставалось вовсе. В самом конце партии решения остаются элементарные, давно разобранные в теории и, на вкус Винсента, довольно пресные.

...Белые, однако, филигранно избежали вероятного мата и приступили к ловле зарвавшегося черного ферзя. Масштабные действия, обе стороны несут серьезные потери. Черные начали спешную перестройку фигур, неудачно разменяв коня, зато сохранив ферзя. Итак, гардэ!.. Отступление. Снова гардэ. Снова бегство, на этот раз - по самому лезвию, по самому краю пропасти. Теоретически черный ферзь рискует попасться, но на практике успешно избегает ловушек... В профилактических целях белые также меняют тактику: перестраиваются и, пожертвовав за инициативу пешкой, организовывают сильное давление. Последовал целый каскад смелых ходов, остроумных тактических маневров. Фигур оставалось всё меньше, титаническая многофигурная схватка неизбежно подходила к концу. Эндшпиль ожидался интересный - Винсент трепетно любил ферзевые окончания, в особенности, когда у обеих сторон еще оставалось по живому ферзю.

И почему только лорд Эдвард доверил такой несравнимо важный первый разговор с инфантом Кристоферу, да еще и без ведения протокола? Недопустимые нарушения служебной дисциплины! Никакого отношения к данному делу служба ювелиров не имеет. Однако правитель делегировал ей ряд полномочий, позволив Кристоферу провести беседы - называть это дилетантское безобразие полноценными допросами у Винсента не поворачивался язык - с подозреваемыми ювелирами, не состоящими в гильдии. Беседы эти ничего не дали, что как раз и неудивительно. Глава особой службы с гордостью вспомнил специально оборудованные помещения Рицианума, где беспощадно подавлялось любое инакомыслие, малейшее неповиновение режиму.

Чем-то они тоже были похожи на шахматы.

Холодные ослепительно-белые камеры безо всякой мебели, где освещение днем и ночью поддерживают магические источники энергии, казались Винсенту очень элегантными. Однако заключенные не разделяли его взглядов: в стерильной белизне очень быстро развивались различные психические расстройства, угнетенные состояния сознания. В первую очередь их использовали, чтобы надломить душевное здоровье тех, чей дух крепок.

В противоположность им, существовали сырые и теплые черные камеры, в чьей кромешной тьме легко развивались не только различные фобии, в особенности страх замкнутых пространств, но и туберкулез, и тюремный тиф. Эти позволяли в кратчайшие сроки надорвать здоровье физическое, что лишало сил к сопротивлению людей слабых.

Вот где оба ювелира быстро развязали бы свои языки!

Подземное учреждение особой службы не являлось тюрьмой в полном значении этого слова. Заключенные не проводили здесь много времени - только пока проводилось выяснение всех обстоятельств дела. После завершения расследования фигуранты немедленно освобождались из-под стражи, но свободы им было не видать, как своих ушей. Обыкновенно несчастных уводили на казнь, в редких случаях на исправительные работы на благо общества. Если же подозреваемый был оправдан, что случалось довольно редко, его направляли на принудительное психиатрическое лечение, которое требовалось всем без исключения посетителям Рицианума. Побывать здесь однажды означало никогда не вернуться к прежней, нормальной жизни.

Однако, с легкой досадой припомнил канцлер, имелся один-единственный человек, чья жизнь после посещения Рицианума не покатилась под откос, и даже напротив - пошла в гору. Профессор Мелтон, несколько лет назад назначенный главой Магистериума, провел в подземелье всего несколько часов и, по личному распоряжению лорда Эдварда, был отпущен. Ученый не подвергался никакому преследованию или репрессиям - и это несмотря на то, что вина его была доказана полностью, и, аккуратно подшитые к делу вместе с прочими протоколами допросов, имелись признательные показания в измене! Винсент хорошо помнил тот давний, блестяще раскрытый им на заре карьеры заговор, возглавлял который впоследствии казненный сын лорда Эдварда. Без ложной скромности, особая служба сработала тогда великолепно...

Мыслимо ли такое, что нынешнее расследование правитель поручил сразу двум службам, так как ни одной из них не доверяет полностью? То, что можно не доверять Кристоферу, этому надушенному легкомысленному франту, Винсент вполне допускал, но как можно сомневаться в нем, доказавшем свою преданность годами безупречной службы? Или же правитель рассчитывает, что две головы лучше одной, и сотрудничество приведет ко всеобщей выгоде?

...Итак, белый король лишен прикрытия, черный король надежно укрыт с флангов. Ситуация интересна, однако, белые смогли сохранить преимущество, которое имеет в эндшпиле решающее значение - лишнюю пешку. Всё кончено. Даже отчаянная попытка черных организовать матовую атаку ферзем не спасла положение, напротив, оно стало катастрофическим. Теперь дело за цугцвангом - принуждением к невыгодному очередному ходу. А это просто, поскольку любое действие черных приводит к ухудшению их позиции, а бездействовать они не могут. Вот он, наконец, - вынужденный, вымученный ход черных. Теперь, несмотря на упорное, почти героическое сопротивление, поражения не избежать. Белые быстро уводят короля из-под шахов вглубь неприятельского лагеря и, используя незавидное положение черного короля, создают угрозу размена ферзей. Классический вариант. Черным некуда бежать. Следует фатальный размен ферзей с переходом в выигрышный пешечный эндшпиль. Мат! Мат во всех вариантах.

Хладнокровное лицо Винсента озарила сдержанная удовлетворенная улыбка. Мужчина поднялся и, опираясь на небольшую резную трость, склонился над шахматной доской. Фигуры начали наконец передвигаться, в точности повторяя партию, только что блестяще завершенную в голове.

В дверь осторожно постучали. И хотя Винсент терпеть не мог, когда его шахматные упражнения смели прерывать, внешне это никак не проявлялось. Когда личный помощник вошел внутрь и встал навытяжку, на худощавом лице канцлера стыло обычное отстраненно-спокойное выражение.

- Господин действительный тайный советник первого класса, - по форме обратился подчиненный, зная, как щепетилен глава особой службы в вопросах должностного регламента, - мы проверили и проанализировали все официальные регистрационные записи, как вы велели. Думаю, вам будет интересно узнать, что нелегальный ювелир Стефан арендовал багажную ячейку на городском вокзале на четырнадцать дней раньше, чем фактически прибыл в Ледум.

Стефан? Один из фигурантов, заняться которым лорд Эдвард поручил Кристоферу?

Винсент слегка приподнял бровь, - достаточно для того, чтобы обозначить формальное удивление.

- Вот как? Это всё, что вам удалось выяснить?

- Нет, господин канцлер, есть кое-что еще, - четко отрапортовал агент. - Вчера в здании вокзала произошел довольно необычный случай, привлекший внимание добросовестных служащих. Неизвестный, представившийся работником святой службы, затребовал информацию по этому же самому вопросу, причем зная точно номер ячейки и срок аренды. Ему нужно было только имя клиента. Служащий, который выдал ему данные, заподозрил неладное и сообщил в инквизицию номер фибулы неизвестного.

- Вы, конечно, узнали этот номер?

- Да, господин канцлер. Вот она, эта фибула, была найдена неподалеку от здания вокзала, - помощник протянул Винсенту серебряную вещицу в сером казенном пакете. - Она принадлежала старшему инквизитору Иоганну, убитому два года назад в городе Ламиум. С тех пор фибула считается недействительной, а новый владелец объявлен в розыск. Сейчас по факту заявления инквизиторы возобновили внутреннее расследование.

Глава особой службы пристально вгляделся в змейку, словно рассчитывая отыскать у неё какие-то особые приметы. Напрасно. Вполне себе стандартная фибула.

- Вы составили словесный портрет этого псевдоинквизитора? У работников вокзала, должно быть, великолепная память на лица.

- К сожалению, этого не удалось сделать, господин канцлер, - отрицательно покачал головой помощник. - Дело в том, что служащий, вступавший с ним в контакт, был найден мертвым по пути домой из городского отделения инквизиции. Сердечный приступ. Прочие смогли сказать только, что этот человек был одет в плащ и широкополую шляпу.

- Негусто, - чуть поморщился Винсент. - Надеюсь, за перемещениями инквизиторов уже установлено должное наблюдение?

- Разумеется, господин канцлер. Как только они затеют какую-нибудь операцию, нам немедленно станет известно. Я также отдал распоряжение об аресте этого подозрительного ювелира, Стефана. Наши люди сразу же отправились за ним.

- Ясно. Можете идти.

Помощник коротко поклонился, щелкнул каблуками и исчез.

Так. А это уже интересно, - какой-то новый след, возможность строить новые гипотезы на базе выясненных фактов. Факты же почти наверняка указывали на связь Стефана с таинственными организаторами покушения. Должно быть, это он изготовил копию "Глаза Дракона", а ячейка использовалась для передачи её заинтересованному лицу. Судя по этой вопиющей конспирации, Стефан сам не знал, на кого работает и для чего понадобится подделка перстня. Тем не менее, это не объясняет, почему охотникам не удалось выбить из него правду. Или Кристофер намеренно скрыл от него эти сведения? С какой целью - выслужиться перед лордом? И почему нелегальный ювелир еще жив, а служащий вокзала, знавший не в пример меньше, мертв? Возможно потому, что Стефан не такая уж пешка, какой хочет казаться? Или потому, что служащий мог описать внешность первого "Стефана", арендовавшего багажную ячейку на две недели раньше прибытия настоящего? Или же при опознании указать, что эти два предполагаемо разных человека на самом деле - одно лицо, которое хочет ввести их всех в заблуждение?

Еще один немаловажный вопрос - кто этот неизвестный, так неудачно выдавший себя за инквизитора, и какую роль он играет во всем этом запутанной, усложненной комбинации? Работники святой службы, конечно, наверняка вычислили, кто убил их собрата и использует его фибулу в личных целях, - как-никак, прошло уже два года. Долгий срок. То, что неизвестный до сих пор жив и здоров, свидетельствует об определенных талантах... Другое дело, что инквизиторы и не подумают делиться сведениями. Они вообще плохо идут на контакт со светскими, даже с представителями властей, и заставить их, увы, нет никаких возможностей - ни законных, ни незаконных. Проклятые сектанты фанатично преданы своей организации, а та сумела отстоять независимость от государственности. Можно, конечно, попытаться выкрасть нужные данные из архива, как было однажды сделано с перечнем личных номеров фибул. Но это занятие крайне рискованное - в тот раз его агентам просто чертовски повезло. А если бы попались - неизвестно еще, в какой скандал это всё вылилось бы.

Как бы то ни было, картинка вырисовывается крайне нелогичная. По крайней мере, пока никаких однозначных связей между разрозненными фактами выстроить не удается. Нужно срочно изучить личное дело Стефана и порадовать его повторным допросом, на этот раз профессиональным - пусть почувствует разницу. И допросить наконец Эдмунда. Как только лорд Эдвард появится во дворце, Винсент будет ходатайствовать о незамедлительном проведении дознания с участием инфанта.

Вернув внимание на доску, Винсент нахмурился. Отвлекшись на вошедшего помощника, он ошибся, поставив пешку на одну клетку дальше, чем было задумано. Теперь не миновать взятия на проходе! Безупречный эндшпиль был испорчен. Всё предстояло рассчитывать заново, и итог пока был непредсказуем. Возможно, действие затянется. Возможно, победитель и побежденный поменяются местами.

Однако... канцлера вдруг посетила мысль, интересная в своей парадоксальности. Если каждый игрок без отступлений использует оптимальную стратегию, гарантирующую ему победу, итог партии предопределен. Итог этот можно предвидеть. Нет, не предвидеть - просчитать математически, хоть это и затруднительно из-за огромного варианта комбинаций ходов и позиций. Но если игрок совершает ошибку? Или действует вопреки оптимальной стратегии, из побуждений альтруизма, сознательно, добровольно не желая получать наибольшую выгоду? Или же, изучая теорию игр, намеренно выбирает вариант, отличный от идеального, надеясь, что появившаяся в результате альтернатива приведет к еще большему, может быть, абсолютному выигрышу? Или это тот редкий случай, когда человек просто не умеет мыслить шаблонами, алгоритмами, пусть даже давно проверенными и ведущими к успеху? В таком случае, предугадать его действия становится невозможно. А тот, кто поступает неожиданно, всегда имеет большие шансы.

Винсент задумчиво постукивал тростью по паркету, внезапно утеряв всякий интерес к происходящему на доске.

Такой противник действительно представляет опасность.

***

Сказать, что произошедшее было неприятным, значило ничего не сказать.

Себастьян тяжело открыл глаза и пару-тройку секунд тщетно пытался понять, кто он, где и что здесь делает. Победно улыбающееся лицо Софии, однако, значительно ускорило этот процесс.

- Вот видишь, Серафим, даже мастерам своего дела требуется иногда помощь, - самодовольно сообщила девица, однако, в лисьих глазах её явственно читалась тревога и облегчение от того, что ювелир наконец очнулся. - Ты всё еще отказываешься работать со мной в паре?

Сильф устало перевел взгляд на злополучные часы. Стрелки показывали без двадцати двенадцать. Почти полночь. За окном сгустилась темнота, комнатка была освещена лишь парой неярко горевших свечей, отбрасывавших длинные зловещие тени.

- Где шерл? - хрипло спросил ювелир, наконец заметив, что камня нигде не видно.

- В футляре, - потупилась София и, ожидая негативной реакции, поспешила оправдаться. - Я спрятала его. Пока камень находился в жутком круге крови, он словно горел! И тебя невозможно было привести в чувство!

- Как... - только и смог произнести Себастьян, шокированный услышанным. - Как ты взяла его в руки?

Девушка смутилась еще сильнее.

- Надела перчатки, конечно.

Повинуясь немому вопросу, застывшему в изумленных глазах сильфа, Искаженная помахала перед его лицом парой серебристых перчаток, сплетенных из тончайших невесомых колец.

- Вот... - словно оправдываясь, неуклюже объяснила София. - Это сплав...

- Тише, - резко оборвал Себастьян, быстро глянув по сторонам. - Я знаю. Но откуда, откуда у тебя... Они же стоят целое состояние! Одна работа потянет на кругленькую сумму, а цена материала... вообще немыслима...

- Ну, я же всё-таки племянница главы "Нового мира", - хитро улыбнулась девушка, скоро пряча артефакт.- Должны же мы хоть как-то бороться за жизнь.

Сильф криво ухмыльнулся в ответ, борясь с навязчивым приступом дурноты. А девица-то не так проста, как кажется. Может, если подучить немного, и без него не пропадет? Не таскать же её за собой до конца жизни, в самом деле.

Себастьян перевел взгляд на пол. Тот был чист, но опытный взгляд ювелира всё же подметил кое-где оставшиеся следы тщательно замытой крови. Одежда его тоже была застирана и сушилась тут же, в комнате, не привлекая лишнего внимания. Ювелир одобрительно кивнул. Смышленая девочка всё-таки.

Однако он потерял много крови. Слишком много: во всем теле, руках, ногах, голове разливалась непривычная, тяжелая слабость, как после длительной болезни. Так что же всё-таки случилось? Заклинание поиска вроде бы удачно активировалось... Но дальнейшее развитие событий не укладывалось ни в какие рамки. Неужели произошел сбой? Прежде такого никогда не бывало... Может быть, минерал слишком мощен и требует излишне много энергии для поддержания активности, то есть, в его случае - много крови? Или же в камень встроена ловушка на возможность таких вот нетрадиционных действий? Это было бы очень странно, учитывая ничтожно малую вероятность использования магии крови сильфов. Значит - самое страшное! - при активации камня проявился побочный эффект проклятия?

Ответить на эти вопросы однозначно мог только опытный маг. К сожалению, Себастьян вовсе не был магом, поэтому ему оставалось только гадать и надеяться на лучшее. Как бы то ни было, ритуал оказался бесполезным в поиске пропавшего шерла-близнеца. Нужно было спешно искать другие пути. Но какие? Кажется, он уже всё испробовал.

Среди прочих мыслей неожиданно затесалась одна мелкая, противная, привязчивая. Не мысль даже, а так - мыслишка. А может - ну его, это расследование? Уж очень тяжело оно идет. Дни тают, как снег под весенним солнцем, а он не продвинулся ни на один шаг: все следы привели в тупик. Больше зацепок не осталось. Никаких. Вернуть аванс и бежать прочь из города? Куда? Да неважно куда, лишь бы подальше от Ледума. Пока его самого не схватили охотники или ищейки особой службы и не обвинили во всех смертных грехах... За ними не заржавеет.

Стоп, стоп. Себастьян мысленно одернул самого себя. Такое поведение недостойно громкого, прославленного имени Серафима. Он взялся выполнить заказ, и он его выполнит, дабы не уронить чести ювелира и не испортить свою безукоризненную профессиональную репутацию. Вот же чертов перфекционист...

Без каких-либо явных причин Себастьяну вдруг вспомнилась Маршал. Вот уж кто настоящий профессионал своего дела... Но как же всё-таки странно она себя вела в их последнюю встречу. Отбросив недомолвки, можно даже сказать - подозрительно. Из головы ювелира не шел голос убийцы, убедительно советовавший не лезть в это дело. Но - почему? Внешне такого рода заказ должен был выглядеть вполне безобидно - всего-то навсего поиск пропавшего камня. Может быть, Маршалу известно нечто большее, нечто, о чем она не пожелала распространяться? Это объяснение кажется правдоподобным. Но каковы истинные причины?

Себастьян задумался. Об этом не говорят прямо, да и вообще предпочитают не рассуждать на такие темы вслух, но... В определенных кругах многим очевидно, что Маршал работает под покровительством лорда Эдварда, которое тот оказывает убийце еще со времен её бегства из Олеандра. Но помощь правителя Ледума вряд ли бывает бескорыстной. Его мягкое покровительство фактически обернулось для Маршала зависимостью, разорвать которую та не в силах. Конечно, Маршалу грех жаловаться - по существу она превратилась в самого высокооплачиваемого и практически легального наемного убийцу Ледума. Не секрет, что все её последние крупные заказы были за пределами города и касались лиц, так или иначе перешедших дорогу лорду Эдварду. В самом же Ледуме Маршал почти не работает. Ну разве только "бытовые" убийства, не имеющие какой-либо политической окраски, которые не могут серьезно нарушить расстановку сил в высшем свете. Зная свободолюбивый нрав Маршала, Себастьян мог предположить, что рано или поздно ей станет невыносимым такое положение дел. Убийца была не из тех, кого легко приручить, не из тех, кто любит получать приказы.

Но уж больно глубоко она завязла здесь, в этом хищном городе.

Неужели Маршал решилась предать своего лорда? Тогда она затеяла очень опасную игру. Но кому предать?

Подозрения неминуемо падают на лорда Октавиана, - он один из немногих, кто может выступить против могущественного правителя Ледума на равных. В этом случае, Маршалу стоит опасается попасть в зависимость к новому хозяину, избавившись от нынешнего... Или это просто плод его воспаленной фантазии и расшалившихся от последних событий нервов?

Себастьян внезапно осознал, что не может вспомнить цвет глаз Маршала. Вот ведь удивительно - не один раз её видел, а даже черты лица смутно всплывают в памяти. Поистине Маршал обладала внешностью идеального убийцы - незапоминающейся и легко изменяемой. Но всё-таки - каков же цвет глаз? Голубой? Зеленый? Карий? Серый? Ювелир мучительно пытался припомнить, но всё тщетно. Черт с ним, может, завтра, на свежую голову...

Усталость постепенно наваливалась, спутывая ясность мышления, а из глубин подсознания поднималась не оформившаяся в четкие образы липкая муть. Проклятый черный турмалин... Лорд Эдвард, нелепо погибший Эдгар, жертва роковой случайности... Кристофер, Маршал, Стефан, не в меру бдительный служащий вокзала, София, Моник... Моник... Снова София. Всё смешалось и спуталось в голове ювелира, клубком змей сплелось в диковинный многоголовый узел. Отбросив попытки контролировать этот иррациональный бред, Себастьян закрыл слипающиеся веки и провалился в муторный, тягостный сон. Пятый лунный день подошел к концу, завершившись так же безрезультатно, как и первые четыре.

Глава 8

Спал Себастьян беспокойно.

Сон этот до обидного мало походил на отдых: ни на одну минуту ювелир не прекращал ворочаться, судорожно дергать конечностями, вздыхать и произносить отдельные неразборчивые слова.

Весь остаток ночи, до самого рассвета, дождь барабанил по стеклам и жестяным карнизам, и навязчивый голос воды рождал в душе неясную тревогу. Реальность просачивалась в сон, путаясь и сплетаясь с ним. Ювелиру снились лихие погони, перестрелки и таинственные враги, по неизвестным причинам упорно жаждавшие его смерти. Проснувшись засветло, Себастьян почувствовал себя измотанным и уставшим. Неосознанные, запертые где-то в самых глубинах души чувства отягощали сознание. Словно и не отдыхал почти целые сутки.

Чертовски хотелось глотнуть свежего воздуха. Как же давно не слушал он голоса ветра в траве, в листьях высоких, наполненных жизнью деревьев, мощными кронами подпиравших небо... Обитая в каменных застенках городов, ювелир уже успел позабыть, каково это - дышать глубоко, полной грудью, не опасаясь, что воздух отравлен. Отравлен пылью бесконечных строек, грязными выбросами фабрик, ядовитым дымом заводов или, что еще хуже и опаснее, модифицирован беспрерывными излучениями камней... Себастьян только вздохнул. И почему люди убеждены, что всё должно доставаться даром? Откуда взялась эта абсолютная, самонадеянная уверенность? Старшие расы мудрее. Возможно, именно поэтому они вынуждены скрываться в Пустошах, признав доминирующее положение человеческой цивилизации среди остальных рас...

Конечно, признав не безоговорочно и больше на словах, но тем не менее.

А платить всё равно приходится - и за прогресс, и за магию. В основном простым смертным, терпеливо сносящим все побочные эффекты заклинаний, неудобства и болезни, которые становятся всё разнообразнее и смертоноснее.

В открытое окно потянулись ленты сырого тумана, прохладные, похожие на щупальца неведомых морских тварей. Непрекращающееся смутное волнение изрядно портило обычно благостный настрой ювелира. Должно быть, сказывались кошмары и явь последних дней, кстати, не менее кошмарная. Отправив Софию за завтраком, ювелир опустился на колени и сложил руки перед грудью, намереваясь всласть помолиться в этот тихий рассветный час, слать в запредельное молитву за молитвой, дабы Изначальный унял его тревогу.

- Серафим! - приглушенный шепот Софии не дал осуществиться этим бессовестно радужным планам.

Золотистой змейкой девушка проскользнула в комнату, закрыв за собой дверь быстро и беззвучно. В застывших янтарем глазах было нечто, заставившее Себастьяна оставить молитвенную позу. Одним движением он оказался на ногах, схватил вещи, которые, как раз для таких непредвиденных случаев, всегда были собраны и лежали наготове. Не раз ювелиру приходилось видеть беспомощные и отчаянные взгляды, говорящие яснее слов.

- Там, внизу... - грудь девушки часто и тяжело вздымалась, руки мелко подрагивали, - инквизиторы! Они говорят с хозяином... Похоже, ищут кого-то.

Да неужели? И кого это, интересно? Самое время удивленно всплеснуть руками и самозабвенно удариться в истерику.

Но, к счастью, это не входило в планы на день.

- Сколько их? - флегматично спросил Себастьян, надевая неизменную шляпу. Нет-нет, в схватку он вступать не собирался, просто любопытно, какое мнение о его скромной персоне сложилось в доблестной святой службе.

- Пятеро... - София на краткий миг задумалась, припоминая. - Нет, шестеро. Но что нам делать?

- Эвакуироваться, - беззлобно усмехнулся ювелир. Бестолковая паника девушки явно забавляла мужчину. - И чем скорее, тем лучше. Не беспокойся, хозяину я заплатил авансом, он мне еще должен остался. Жаль, на голодный желудок уходим, и позавтракать не успели... Ну что за люди? Всегда их черти не вовремя приносят.

- Но мы же не сможем так просто пройти мимо инквизиторов, - растерянно протянула София, судя по всему, не вполне разделяя оптимистичный энтузиазм спутника.

- Лично я собираюсь воспользоваться резервным выходом, - ювелир шагнул к окну и, вспрыгнув на подоконник, настежь распахнул створки.

Уже в следующий миг силуэт его лишь смутно угадывался в проеме, сливаясь с ворвавшимся внутрь туманом. Серой тряпкой висел над городом тусклый рассвет, цепляясь за островерхие крыши и шпили. Блеклые, невыразительные лучи скупо просачивались в разрывы туч, давая больше теней, чем света.

- А ты уходи из комнаты. Пройдешь мимо инквизиторов, как ни в чем ни бывало, они даже внимание не обратят. Сегодня они ищут вполне конкретного человека, и это не ты.

- Что? - София побелела от страха, исказившего черты хорошенького лица. - А если меня всё-таки схватят?

- Ну извини, - ювелир широко улыбнулся, разводя руками. - Я же говорил, что это опасная и совсем не женская профессия. Самое время отказаться, как думаешь?

- Ни за что! - девушка упрямо вздернула подбородок и сжала руки в кулаки, хотя в глазах по-прежнему колыхался совершенно детский ужас. - Где и когда встречаемся?

- Главная площадь, через два часа, - пожал плечами Себастьян, поворачиваясь к ней спиной. - Если приведешь за собой хвост, можешь на меня не рассчитывать. Давай-ка, поторопись. И сотри с лица это выражение, оно тебя с головой выдает. Будешь и дальше такой непосредственной, долго не проживешь.

Обиженно поджав губы, София пулей вылетела из комнаты. Что ж, есть небольшая надежда, что её не заметят - дуракам и новичкам и вправду обычно везет... А тут, похоже, и то, и другое.

Но пора спешить. Себастьян уже слышал шаги на лестнице. Мягкой кошачьей поступью крались враги, тихо и быстро. Так тихо и быстро, что ювелир едва мог определить, сколько их. Это были не рядовые инквизиторы - специально подготовленные бойцы из отряда внутренних расследований, готовые при необходимости убить даже собрата, если тот чем-то запятнал себя и святую службу. Они не знали сомнений или колебаний, просто выполняли приказы. Один такой боец стоил десятка.

Велик, оказывается, его авторитет среди носящих серебряные фибулы. Что ж, очень, очень лестно.

Ювелир посмотрел вниз. Комната их располагалась невысоко - всего-то третий этаж гостиницы. Можно спрыгнуть и так, но есть риск получить травмы при приземлении на каменную мостовую. К тому же, спрыгнуть - это только полдела, нужно еще и незаметно убраться отсюда подобру-поздорову, а парочка-другая инквизиторов наверняка осталась караулить у входа, контролируя все возможные пути бегства.

Себастьян глубоко вздохнул и осознал внутри себя сущность сильфа, невидимую простым глазом. Ощутил движение прохладной крови этой старшей расы, которая струилась в жилах, не смешиваясь со смертной человеческой кровью. Она была бесцветной, как вода горных ледников, и невесомой, как воздух, из коего сотканы призрачные души сильфов. Увы, эфирной субстанции было недостаточно, а человеческая кровь слишком отяжеляла и связывала её, чтобы способности сильфов в полной мере могли проявиться в ювелире.

Но кое-что всё-таки было ему подвластно.

Рыжие пряди волос, в беспорядке падавшие на лицо, потускнели, поблекли, теряя свой цвет. Казалось, это полупрозрачные пряди тумана. Невысокую фигуру уже совсем невозможно было различить в проеме окна - контуры постепенно размывались, таяли, стирались... и наконец совсем пропали. Человеческая плоть смешалась с воздухом, растворилась в густом молоке тумана и исчезла, перейдя в иное, неплотское состояние.

Серафим сделал шаг вперед и безо всяких крыльев легко воспарил над землей.

Задержка - на долю секунды, не больше. Вполне достаточная для того, чтобы оглядеть окрестности, отыскивая вероятные ловушки внимательным, вобравшим все краски мира взглядом. Ничто не скроется от взгляда, если смотреть насквозь. Уже в следующее мгновенье призрак стоит на земле, опустившись мягким прыжком, упруго и совершенно бесшумно. Еще миг - и тень скользнула в ближайший безлюдный проулок, двигаясь много быстрее человека. Слишком быстро даже для грубого восприятия человеческого глаза.

Инквизиторы ворвались в оставленную ювелиром комнату, опоздав на какую-то минуту, но наградой им оказалась лишь пустота. Порывы сырого воздуха увлекли наружу занавески, которые расстроенно махали на прощанье ушедшему, словно вышитые платки в руках провожающих.

Минута. Одна-единственная неполная минута!

Чудовищное опоздание. Непростительное, если собираешься ловить того, кто быстрее ветра.

***

Убедившись, что оказался в безопасности, Серафим принял привычный облик. Туман не спешил рассеиваться, давая дополнительные возможности оставаться незамеченным. Однако в городе стало небезопасно. Активность инквизиции явно увеличилась: если раньше встретить на улице кого-то из её адептов было достаточной редкостью, то уже за сегодняшнее утро Себастьян видел четверых, откровенно осуществлявших наблюдение за ключевыми районами города. И это если не считать тех, кто ни свет ни заря бестактно явились к нему без приглашения. Но, вот беда, разминулись с хозяином и не застали дома.

Ювелир мысленно чертыхнулся. Он недолюбливал Ледум. Зачастую казалось, что этот чертов город стеклянный, и любой его житель всегда может с точностью сказать, где находится другой. Здесь не было никаких секретов, никакой частной жизни. В особенности это казалось приезжих, представителей криминального мира и работников спецслужб, которые вообще контролировали всех и вся. Более тоталитарного и полицейского режима, да еще и под прикрытием доктрины абсолютных свобод, Себастьян не встречал ни в одном из городов Бреонии, хотя за свою беспокойную жизнь успел побывать в каждом. Официальная доктрина утверждала свободомыслие в высшем его проявлении, отдавая анархизмом и вседозволенностью, но на практике была от начала и до конца лжива. Так же лжив и лицемерен был и сам Ледум, город греха.

Однако стоило всё же сказать спасибо, что инквизиторы заявились не вчера, когда он бессильно валялся в забытьи. Это было бы самой глупой и жалкой смертью, которую Себастьян только мог себе вообразить. К тому же, приход незваных гостей так кстати избавил его от привязчивой девчонки, с которой ювелир уж и не знал, что делать. Уж чем-чем, а учениками он обзаводиться пока не намерен, - возраст не тот. Тем более такими бесперспективными.

Итак, на этом положительные моменты, к сожалению, заканчивались. Из отрицательных: у него нет ни малейшего представления, как выполнить взятый заказ; за его головой начали охоту все здешние адепты чистоты человеческой крови; ему совершенно негде спрятаться, по крайней мере, надолго. Можно, конечно, бегать от них по городу, как заяц, но рано или поздно он устанет и неминуемо попадет в западню. К тому же, такой подход заранее ставит ювелира в невыгодное положение жертвы, зверя на лове, и лишает каких-либо возможностей продолжать поиск турмалина.

Так не пойдет.

Себастьян крепко задумался. В принципе, было в Ледуме одно место, где можно попытаться укрыться. Конечно, если его до сих пор не обнаружили и не уничтожили здешние дотошные ищейки. Каждый раз, возвращаясь в этот город, ювелир с замиранием сердца шел туда, боясь увидеть пепелище на месте райского сада. И каждый раз душа радовалась и ликовала, когда он убеждался, что всё в порядке, что беда обошла стороной. Это был заветный дом, в котором всегда ждали и были готовы принять. Фактически, это был дом, которого у него никогда не было.

Приняв решение, Себастьян немного успокоился. Да, стоит отправиться туда, честно всё рассказать и попросить убежище. Почти наверняка ему не откажут.

Взглянув на часы, ювелир мимоходом отметил, что с момента утреннего бегства из гостиницы прошло ровно два часа. Как раз на это время он назначил встречу с Софией. Интересно, удалось ли девице выбраться и спастись? Где она теперь - в пыточной камере? Или наивно ожидает его появления на центральной площади? Тщетно, напрасно ожидает, рискуя каждый миг попасться...

Себастьян ощутил болезненное чувство вины. Черт возьми, неужели он умудрился привязаться к девчонке? Как такое возможно - не сам ли он мечтал отделаться от самонадеянной и бесполезной спутницы, не желая тащить непосильное ярмо обязательств?

Да, всё так... Но ведь девица помогла ему, возможно, даже спасла жизнь. Кто знает, чем кончился бы вышедший из-под контроля ритуал, если бы София вовремя не прервала процесс? К тому же, она доверилась ему, а доверие невольно налагает ответственность. Почти наверняка, ювелир был единственной надеждой несчастной выжить в этом хищном городе. Говорят, надежда - глупое чувство, а глупость должна быть наказана... Себастьян отчаянно не хотел верить в это. Сам он давно излечился от всех иллюзий, но как прекрасно было время, когда они жили в его душе. Каким прекрасным казался мир! Только казался, но тем не менее. И пусть ювелир никогда уже не сможет взглянуть на него наивными детскими глазами, - но ведь кто-то должен. Эта девушка, София, - еще почти ребенок, рано лишившийся родительской заботы. Она слишком молода, чтобы страдать. Он может немного продлить её детство, позволить ей роскошь быть беззащитной, глупой и непорочной. Возможно, именно такого человека не хватало ему рядом - капли чистой воды в бездонном океане жадности, равнодушия и цинизма. Нет, он никогда не сможет простить себе, если погубит еще одну невинную.

Себастьян и не заметил, как во время размышлений ноги будто сами собой вывели его к людной городской площади, сохранившей старинное название Ратушной.

От сердца отлегло, когда в потоке чужих равнодушных лиц ювелир наконец различил знакомые черты и теплые карие глаза, осветившиеся искренней радостью встречи.

***

София изумленно оглядывалась, изо всех сил стараясь удержать себя в рамках приличия и не таращиться чересчур уж откровенно на диковинные фрески, сюжетные мозаики и гобелены, украшавшие стены и потолки с виду обычного, ничем не примечательного здания, куда привел её Себастьян. Комната, в которой они сейчас находились, занимала весь первый этаж и была почти пуста - только несколько рядов аскетичных скамей из лакированного черного дерева, да небольшое возвышение у противоположной от двери стены. Высокие узкие окна, задрапированные темными портьерами, желтые свечи в старомодных тяжелых канделябрах, тишина - всё это создавало ощущение мрачноватой торжественности. Пахло чем-то пряным и свежим.

Сам хозяин дома также был более, чем странен - в простом черном костюме, аккуратно причесан, гладко выбрит, со скромным, но в то же время строгим выражением лица. Лет ему было где-то за пятьдесят, однако лицо практически не тронули морщины, а волосы - седина. Глаза мужчины были спокойными и внимательными. В целом, он производил неуловимое, но четкое впечатление человека не от мира сего.

- Скольких людей ты убил с момента нашей последней встречи, сын мой? - Мягко вопрошал он тем временем коленопреклоненного ювелира, который ритуально склонил голову в знак смирения и кротости.

- Четверых, отче.

- Скольких ты ограбил? - Размеренная речь святого отца погружала в состояние глубокого спокойствия, похожего на гипнотический транс.

- Одиннадцать человек, отче.

- Сколько раз вступал ты в порочные связи, не скрепленные церковью святыми узами брака?

- Трижды, отче.

Неожиданно для самой себя София густо покраснела. Очевидно, она тоже входила в длинный перечень смертных грехов Серафима. С этой точки зрения девушка никогда не смотрела на поступки - свои или чужие. Непривычное, заставляющее многое переосмыслить мировоззрение.

И, наверное, очень непростое.

Инвентаризация грехов меж тем продолжалась.

- Сколько раз ты солгал?

Себастьян впервые ненадолго задумался.

- Прости меня, отче, я затрудняюсь ответить. Мне кажется, ни разу, но возможно, иногда я лгу самому себе, в самых серьезных... самых главных вопросах.

Святой отец понимающе кивнул.

- Я обязан призвать тебя к покаянию, сын мой, и решительно потребовать отвергнуть путь смерти, которым ты идешь, дабы принять путь жизни, угодный Изначальному Творцу.

- Я не могу сделать этого, отче, - голос ювелира был горек, но тверд. - Я не раскаиваюсь. Люди, лишенные мной жизни, умерли легко и быстро, и над каждым я прочитал нужные молитвы. Люди, которых я лишил имущества, и без того достаточно богаты, чтобы угнетать многих. Женщины, которых я лишил чести, не жаловались, кроме того, и до встречи со мной они шли скользкой дорогой.

- Это не оправдание, Себастьян, - святой отец печально покачал головой, однако в голосе его не было ни тени укора или надменности - только безграничное сочувствие и любовь. - Ничто не может быть оправданием.

- Я знаю, отче, - вконец погрустнел ювелир, - но не могу бросить профессию. Она уже стала частью меня... А может, это я сам стал частью этого чудовищного ремесла. Мне постоянно нужны деньги. Большие деньги.

София чувствовала себя ужасно неловко, присутствуя при таком странном разговоре, больше напоминавшем исповедь, если она правильно понимала значение этого старого слова. Девушка боялась не то что пошевелиться - дышать, чтобы ненароком не напомнить о своем существовании и не нарушить совершенной интимности атмосферы. Но кажется, больше это ровным счетом никого не смущало. На Софию просто не обращали внимания, словно она была пустым местом! В конце концов, это даже немного обижало.

- Что ж, сын мой, мой долг сообщить тебе, что с каждым днем ты всё более отдаляешься от света, - голос святого отца по-прежнему был доброжелателен и ласков, хотя произносил нелицеприятные вещи. - Пламень святой веры постепенно гаснет, не находя духовной пищи. Ты сильно изменился, Себастьян. Ты уже несешь в себе грех. Совсем скоро ты ничем не будешь отличаться от тех, кто приходит сюда с пустой душой, с пустыми глазами, надеясь просто переждать пару дней какие-то свои неприятности и вновь окунуться в непрекращающуюся суету иллюзорного мира.

Ювелир вздрогнул, будто обжегшись.

- Мне больно слышать такие слова, отче, - чуть слышно прошептал он. - Однако я не смею... и не стану отрицать их. Мне бы хотелось назвать вас жестоким, но вы правы. Вы были правы и тогда, когда сказали, что, упав в грязь, невозможно остаться чистым. У меня не получилось - не хватило сил. Пожертвовав оболочкой, я надеялся уберечь от этой проклятой грязи хотя бы внутреннюю суть, но, похоже, потерпел поражение. Но я всё еще надеюсь однажды принять истину, если это возможно для таких, как я.

София уже давно догадалась, что, находясь в этом необычном доме, она вновь преступает закон. Это была церковь. Самая что ни на есть настоящая церковь Изначального, объявленная в Ледуме диким пережитком прошлого и, разумеется, запрещенная. Оазис веры в пустыне неверия, скрытый от посторонних глаз и недостижимый, как мираж. Почти невозможный. Неужели кто-то в их городе продолжает приходить сюда? Наверное, да, иначе зачем бы этому необычному человеку продолжать сохранять здесь всё это, ежедневно рискуя жизнью? И как только он умудряется быть таким поразительно беззаботным, живя в состоянии постоянной смертельной опасности?

- Я не могу настаивать, сын мой, и силой принуждать тебя прийти к свету, - голос мужчины был таким проникновенным, что Софии самой страстно захотелось припасть к его ногам и честно сознаться во всех проступках, плача и покаянно заламывая руки. Так убедительно и пылко, и при том небрежно-спокойно, мог говорить только истинный проповедник, смысл жизни которого - вдохновлять и обращать в свою веру. Это были люди особого сорта, имеющие власть над сердцами, которую, как говорили, даровал им сам Изначальный. - Это возможно сделать только по доброй воле, и ты об этом извещен. Ты делаешь свой выбор осознанно, зная о его последствиях, и в свой час пожнешь все худые плоды. Конечно, я не оставлю тебя без помощи. Это святое место, и каждый, кто нуждается, получит здесь кров и пищу, физическую или духовную. Вы можете остаться - на столько, на сколько это необходимо.

Он легко коснулся головы ювелира, давая благословение и завершая разговор.

- Благодарю вас, святой отец, - Себастьян поднес ко лбу сложенные руки и поднялся.

***

- И часто ты бываешь здесь? - негромко спросила София, когда после более чем скромного ужина ювелир указал девушке её комнату. Сама атмосфера этого дома не позволяла повышать голос, говорить быстро или - о ужас! - смеяться. Если честно, девушка чувствовала себя здесь немного подавленно, не в своей тарелке, хоть и казалось, что даже сами стены пропитаны ощущением благостного покоя, умиротворения и тишины, которая была здесь с сотворения мира.

- Если бы не этот дом, я предпочел бы совсем не приезжать в Ледум, - честно признался Себастьян. Он открыл незапертую дверь и сделал приглашающий жест внутрь, деликатно оставаясь за порогом.

Комната оказалась не то, чтобы маленькой - просто крохотной. Она больше напоминала узкую нишу с простым деревянным лежаком у одной стены. Из предметов мебели имелся еще низенький столик с одной-единственной, зато увесистой книгой в твердом темном переплете.

- Не слишком-то тут уютно, - София ошарашено повертела головой, но больше никаких элементов интерьера не обнаружилось. Даже окна и того в комнатке не было, если не считать узкой щели под самым потолком, необходимой для поступления кислорода.

- Обращай внимание на суть, а не на то, что видимо глазу, и может оказаться лишь уловкой сознания, иллюзией, - невесело усмехнулся ювелир, думая о своем. - В вашем городе здесь самое комфортное место для жизни.

- Но как этому человеку удается выживать, да еще и содержать такой особняк? - недоумевала девушка, зябко обхватив руками плечи. - И почему стража до сих пор не арестовала его?

- Конечно, у святого отца есть официальное занятие, для отвода ненужных подозрений, - кратко объяснил Себастьян. - Кроме того, церковь здесь и во всех других местах испокон веку существовала на пожертвования добрых людей.

- Таких, как ты?

Ювелир покачал головой, отчего-то помрачнев еще больше, и отвернулся.

- Спокойной ночи, София. Здесь принято ложиться спать и вставать рано.

***

Бессонница не давала сомкнуть глаз. Очевидно, организм ювелира умудрился-таки отдохнуть за минувшие сутки, пока восстанавливался от кровопотери. А еще говорят, невозможно наесться впрок или выспаться на неделю вперед. Вранье! В опроверженье своим же собственным словам, Себастьян бесцельно таращился в потолок, и не думая забываться безмятежным сном человека, совесть которого чиста. Утомившись от этого занятия, со вздохом поднялся и стал мерить комнату шагами. Мерить-то тут было особо нечего - три шага в длину, два в ширину. При желании, можно и одним прыжком одолеть. Однако Себастьян был уверен, - никому прежде и в голову не приходило тут прыгать и скакать - помещение предусматривалось для менее подвижных видов деятельности.

Это была комната, а точнее сказать, келья, которую Серафим занимал всякий раз, когда судьба заносила его сюда. Всё здесь было хорошо знакомо и мило сердцу. Однако на сей раз душевный покой и умиротворение почему-то не желали в облаке неземного сияния снисходить на ювелира. Слова, произнесенные святым отцом, звучали и звучали в ушах, заставляя сердце кровоточить от боли. Себастьян попытался было, как и хотел, провести ночь в молитвах, но, к его вящему ужасу, сосредоточиться и остановить хаотичный бег мыслей никак не удавалось. Голова была полна мирского мусора.

Мнение святого отца, с которым они были знакомы без малого десять лет и очень сблизились, имело большой вес для ювелира. Сегодня священник говорил с ним, как с чужим. Несмотря на отсутствие всякого упрека, несмотря на мягкий, сострадательный тон голоса, сильф чутко уловил какое-то охлаждение, отдаление, отчуждение. Это очень опечалило Себастьяна. Во всей Бреонии не отыщется человека, который был бы посвящен в дела ювелира больше, и который вызывал бы у него такое безоговорочное доверие, уважение и любовь. Хранитель церкви был мужественный и преданный своему делу человек. Много лет продолжал он беречь в Ледуме источник духовного света, безропотно снося непрекращающиеся тяготы и лишения, терпя все причуды окужающего порочного общества. Все прочие священники в своё время были убиты или же бежали прочь из города, бросив приходы на растерзание стражи.

Тяжело думать, что он потерял веру в ювелира, поставил на нем крест. Возможно, это было заслуженно, правильно, но Себастьяну малодушно не хотелось терять человека, который был для него не только священником и духовным наставником, но и другом, - возможно, единственным искренним другом в целом мире. Однако сегодня святой отец предпочел ограничиться только формальной исповедью и, под предлогом сильной занятости, отказал в личной беседе.

Этот отказ заставил ювелира страдать.

Прервав мучительные раздумья о наставнике, Себастьян обратился мыслями к Софии, но и тут не нашел облегчения. Какого черта проклятая Искаженная бесцеремонно влезла в его жизнь, разрушила его такой ясный, четко устроенный, логичный мир, спутала все чувства? Себастьян ощущал, как внутри кровеносных сосудов клокочет злость, почти ярость, с которой он не в силах справиться. Впервые за долгие годы душевное равновесие ювелира оказалось нарушено, да еще как! Чашки невидимых весов ходили ходуном, грозя всему механизму сбоем или серьезной поломкой.

Всё это просто не укладывалось в голове. Да что там, вообще нигде не укладывалось! И ради чего, Господь всемогущий, он сам же, по доброй воле, вернулся к нелепой девице, да еще и притащил её сюда, в святая святых его мира? В душе творилось необъяснимое смятение, поднималась буря чувств, благополучно спавших всё это время. Заглядывая в себя, Себастьян ужасался этому чуждому, несвойственному ему состоянию. От прежнего порядка и понимания себя не осталось и следа. Думая о Софии, ювелир был искренне поражен самому себе: ему никак не удавалось определить своего отношения к этому человеку - оно скакало, как взбесившаяся лошадь, колеблясь от состояния тихой ненависти до слюнявого умиления.

Но еще больший ужас, заставлявший кровь леденеть в жилах, вызывал тот безжалостный факт, что чувства к Моник теперь также с трудом поддавались определению.

...Моник - его первая, единственная, вечная любовь. Это чувство было столпом мироздания ювелира, основой всех основ, мерилом и эквивалентом всех чувств. Оно просто не могло измениться. В противном случае придется признать, что его гармоничный мир рухнул, рассыпался, превратился в хаос, чего допускать нельзя...

Вот на этом и остановимся.

Себастьян глубоко вздохнул и замер, прекратив беспорядочное, как движение атомов, блуждание по комнате. Всё не так страшно. Он просто немного на взводе от всех этих неудач с поиском черного турмалина. Не стоит сейчас накручивать себя еще больше и делать скоропалительные, почти наверняка неверные выводы.

Внезапно что-то отвлекло ювелира от увлекательной душевной маеты. Посторонние звуки, негромкие, но совсем не вписывающиеся в чуткую ночную тишину. Кто-то осторожно, деликатно ломился в дом, точнее, в одно из окон на первом этаже.

Не мешкая, Себастьян бесшумно выскользнул из кельи, не забыв прихватить с собой заряженный револьвер и шпагу.

Внизу его ждал сюрприз. Не в меру интеллигентный, но ловкий злоумышленник уже успел проникнуть внутрь, и теперь беспокойно озирался, крадучись ступая по полу, чтобы избежать обличительного скрипа старых половиц. И фигура его, и лицо были слишком хорошо знакомы Себастьяну, чтобы обознаться. Так-так, значит, старый знакомый пожаловал в гости?

Происходящее совсем переставало нравиться ювелиру.

Негоже нарушать священную тишину намоленного места неподобающими звуками: воплями или, тем более, шумом драки, поэтому Серафим пронесся по лестнице легким дуновением сквозняка, в мгновение ока оказываясь за спиной ночного посетителя церкви.

- Как ты нашел меня? - ласково шепнул ювелир в самое ухо гостя.

Тот дернулся, но понятливо сдержал непроизвольный крик, почуяв характерное давление прохладного револьверного дула на затылке. Весьма неприятное и щекочущее нервы ощущение.

- Серафим, это ты? - испуганно выдохнул человек, в знак демонстрации мирных намерений высоко поднимая руки. - Ты что, преследуешь меня?

- Я задал вопрос.

- Черт тебя возьми, убери револьвер! - возмущенно прошипел человек, не делая, однако, резких движений. - Совсем уже нервы у тебя шалят с этим проклятым расследованием. Откуда, скажи мне, откуда мог я знать, что ты здесь?

- Неубедительно, Стефан, - резко оборвал Серафим. - Ты и вправду надеешься, я поверю, что ты оказался здесь совершенно случайно, да еще и посреди ночи? Случайности не случайны, и я давно не принимаю в расчет непреднамеренные совпадения. А после того, как охотники, или кто это был на самом деле, оставили тебя в живых, кредит моего доверия к тебе снизилось практически до нулевой отметки.

- Вот как? - неожиданно разозлился Стефан, чуть повышая голос. - Конечно, с мертвыми гораздо проще иметь дело. Если бы меня убили, это было бы и понятно, и логично, и объяснимо. И не нужно было бы гадать, правду я говорю или нет. Ну так убей меня, убей, чтобы не сомневаться! Пристрели меня прямо в своей драгоценной церкви, Серафим, чтобы я уж точно не смог обмануть или предать тебя!

- Успокойся, Стефан, - Себастьян медленно опустил револьвер, желая избежать этой внезапной истерики. Неясно только - настоящей или разыгранной специально для него, чтобы увести разговор в сторону? Впрочем, с момента их последней встречи, Стефан выглядел намного лучше, хотя следы пережитой трепки по-прежнему проявлялись в излишней нервозности. - Я задал простой вопрос, а ты почему-то упорно уходишь от ответа. Разве так ведут себя добрые друзья? С какой стати я должен доверять тебе?

- Понимаю, все подозрения падают на меня, - Стефан нервно захихикал. - Я прямо-таки в гуще событий! Я изготовил подделку, я приехал в город накануне убийства, я рассказал тебе странную историю с допросом, после которого остался на свободе, и, наконец, я так не вовремя оказываюсь здесь, будто специально для того, чтобы прикончить нашего звездного ювелира! Но подумай сам, не слишком ли это очевидно, чтобы быть правдой? И неужели для самого Серафима не нашлось бы более подходящего претендента на роль убийцы?

- Не заговаривай мне зубы, Стефан, - поморщился ювелир, начиная терять терпение. - Мы давно и хорошо знакомы. Ты был способен воспользоваться нашей дружбой, чтобы, не вызывая лишних подозрений, подобраться ко мне на близкое расстояние. Тем более что убийство не единственная цель, с которой ты мог заявиться сюда. Можно было просто осуществлять наблюдение, или попытаться что-то украсть, или...

- Серафим, я просто хотел найти здесь убежище! - не выдержав, выпалил Стефан, обеими руками обхватив голову. - Предвижу, что ты скажешь, но меня хотят убить.

Себастьян недоверчиво покачал головой. Глупая отговорка. Прошло слишком много времени, чтобы убирать Стефана. С ним уже говорили все, кто только хотел, и узнали всё, что смогли.

- С чего ты взял? - тем не менее, холодно уточнил ювелир. Не исключено, что у друга на фоне последних событий попросту развилась мания преследования.

- С чего я взял? - гневно вспыхнул Стефан, заводясь не на шутку. - Ты мне не веришь? Ну так я расскажу тебе, с чего я взял. После того, как ты покинул меня, еще примерно сутки я провалялся на кровати, ожидая новых посетителей. А что, вдруг еще не все успели прийти и помучить меня расспросами о похищенном черном турмалине? Однако же, никто не приходил. Понемногу успокоившись, я решил прогуляться, чтобы хоть немного отвлечься от не выходящего из головы кошмара. Мне и в голову не пришло прятаться или бежать, знаю же, в этом городе такие номера всё равно не проходят. Но дальше произошло странное. Ты знаешь мою рассеянность, да и электрический ток, видимо, всё же здорово воздействует на мозг... В общем, я заблудился и запамятовал, в какой гостинице остановился. Проплутав до позднего вечера, я наконец отыскал нужную и возрадовался своему счастью. И что ты думаешь? На пороге я едва не столкнулся с тремя молодчиками, но вовремя отшатнулся, нырнув в спасительную темноту. Всё-таки наша профессия вырабатывает мгновенные реакции и недюжинную интуицию!

Себастьян чуть снисходительно улыбнулся и кивнул, делая знак продолжать. Возможно, в состоянии столь сильного стресса и реальной опасности для жизни, интуиция и реакции Стефана и впрямь обострились. Обычно они, к сожалению, оставляли желать лучшего. Но этот недостаток был свойственен всем людям.

- Так вот, я сразу понял, что они приходили за мной, - воодушевленно вещал меж тем Стефан. - Прождали целый день напрасно и решили, что я уже не вернусь. Незнакомцы прошли совсем близко от меня, и я слышал часть их негромкой беседы. Один сказал: "Он всё же не такой дурак, чтобы оставаться здесь после случившегося. Наверняка уже прячется в какой-то норе, трясясь от ужаса. Ну ничего, мы его живо оттуда вытащим". "Шеф будет недоволен, - с тревогой возразил другой. - Нужно поторопиться и найти мерзавца как можно быстрее". "Шефу пока есть чем заняться, - ухмыльнулся третий. - Будем надеяться, завтра в "Шелковой змее" он развлечется, как следует, и простит нам этот досадный промах". Услышав всё это, я немедленно направился сюда, так как это место, кажется, еще мало кому известно, и здесь можно попробовать протянуть хоть какое-то время. Но чувствую - дальше будет только хуже!..

Себастьян заинтересованно слушал окончание захватывающей дух истории Стефана. Правдивой она была или нет, оставалось на совести рассказчика. Но на данный момент ничего другого на руках у ювелира не имелось, а значит, не особенно приходилось выбирать. Хоть какая-то зацепка... Название "Шелковая змея" было хорошо известно Себастьяну - клуб развлечений. И не просто какой-то там клуб развлечений - самый знаменитый, самый дорогой, элитный клуб Ледума, предназначенный исключительно для высшей аристократии. Говорят, бокал иного вина стоил там столько, сколько целый винный погреб. Кто бы ни был загадочный заказчик несостоявшегося убийства Стефана, найти его можно будет завтра ночью в "Шелковой змее".

- Надеюсь, ты не собираешься наведаться туда? - вполне искренне изумился Стефан, верно истолковав сосредоточенное молчание ювелира. - Брось, Серафим, не блажи! Это же верная смерть. Тебя еще никто не пытался убить, с тех пор как ты взялся за это сомнительное дело? Вот там точно попытаются.

- Такой шанс упускать не стоит, - сухо отозвался Себастьян, пряча револьвер.

- Какой шанс? Отправиться в лучший мир? Это ты всегда успеешь. Подумай лучше, как нам выбраться из этой передряги... - голос Стефана неожиданно смолк, и следующие слова он произнес так тихо, что уловить их мог только чуткий слух сильфа. - Серафим! Кажется, за нами кто-то наблюдает.

Себастьян усмехнулся. Надо же, заметил наконец. Ну что за недотепы его окружают?

- Выходи, София, - не оборачиваясь, насмешливо позвал он. - Тебя обнаружили. Я же говорил, что у тебя нет ни малейших способностей, чтобы стать ювелиром.

- Я пойду с тобой, - насупившись, громко провозгласила девушка, являя себя обществу, и тон её совсем не понравился Себастьяну. - Мне надоело прятаться за твоей спиной. Я хочу испытать себя.

- Это исключено, - категорично отрезал ювелир. - И не обсуждается.

Стефан только что рот не раскрыл, в крайнем удивлении переводя близорукие глаза с ювелира на девушку и обратно. Но, вдохновленный красноречивым взглядом Серафима, промолчал, оставив при себе своё мнение и ехидные вопросы. И судя по всему, мнение это было крайне далеко от положительного, а вопросы - от тех, что подобает задавать в присутствии дамы.

- В конце концов, даже оставаясь здесь, я всё равно рискую жизнью, - немедленно начала давить на логику девушка. - А там я смогу быть полезной. Ты же знаешь, Искаженные умеют прятаться...

После этой фразы мнение Стефана о сложившейся ситуации явно стало еще более нелицеприятным, если это вообще возможно. Но он вновь деликатно смолчал, без слов рассматривая лицо Себастьяна в надежде прочесть в нем какие-то ответы и причины столь нерационального поведения. Глаза Серафима чуть заметно поблескивали в полумраке, наливаясь тяжелой мутноватой зеленью. Как завороженный, Стефан глядел в них, глядел, и в душе шевелился древний, неподвластный контролю и доводам разума, свойственный каждому человеку страх.

Страх перед нечистью.

- А еще, - как ни в чем не бывало, беззаботно продолжала София, - за это я отдам свои перчатки. Уверена, тебе они приглянулись...

Серафим наконец обернулся, и девушка осеклась на полуслове, напоровшись на пронзительный взгляд сильфа, как медведь на рожон.

- Ты еще и торговаться будешь? - рявкнул он. - Мы только что убедились, как ты умеешь прятаться. Всё, разговор окончен. Марш в свою комнату.

София мигом ретировалась, видимо, решив отложить разговор до утра, которое, как известно, мудренее вечера. Всё-таки кое-какие крохи здравомыслия имелись в её не в меру хорошенькой головке.

Ювелир бросил задумчивый взор на Стефана. Тот немного напрягся, ожидая, как же решится его участь. Всё же Серафим был иногда излишне суров. - Правду ты говоришь или нет, мне придется тебе поверить, - в конце концов подытожил Себастьян, направляясь в свою комнату с глупой мыслью всё-таки уснуть сегодня. - В любом случае, я не убийца. Я не готов убивать человека, которого считаю своим другом, даже если он меня предал. Я не готов убивать в храме, в который этот человек пришел за помощью. Лучше совершить смертельную ошибку, чем такое непростительное святотатство.

Глава 9

Снова кошмар.

Себастьян почти не удивился, увидев до боли знакомые покатые стены драконьей пещеры, поросшие окаменелым от времени синим мхом... нет, не синим. Убаюканный старой привычкой, ювелир не сразу обратил внимание, что сегодняшний сон разительно отличается от всех предыдущих. Он был черно-белым.

С изумлением разглядывал Себастьян мрачный, лишенный цветов мир вокруг себя. Как ни странно, тот казался даже более ярким, более реалистичным и четким, чем привычная пестрая действительность. Лишенная компромиссных полутонов, реальность обрела глубину и выразительность, и какой-то постановочный драматизм. Оборотной стороной медали была строгая графичность пространства, угнетающая разум и вызывающая усталость глаз.

Вспомнив, что это всего лишь сон, Себастьян вновь приобрел заветную свободу действий и неуверенно замер, не в силах принять решения. Как поступить на этот раз?

Сон меж тем стремительно развивался по своим собственным законам, замыкаясь в заколдованный порочный круг. Угадывая отдаленный шум погони, в ужасе и отчаянии ювелир зажал уши руками, чтобы только не слышать его, не слышать ничего вокруг, - но всё было напрасно. Звуки шли не из внешнего мира, звуки рождались у него в голове. Продираясь сквозь жестокое эхо, сильф снова бежал куда-то вперед, бежал размашистыми зигзагами, как слепой. Снова, снова Моник умрет, а он ничего не сможет поделать. Выбор заключается лишь в том, увидеть ли её смерть или снова постыдно бежать... Как это больно!

Однако, если говорить откровенно, Себастьян никогда и не пытался избавиться от мучивших его кошмаров. Ну, может, самое первое время, когда душевная рана была особенно свежа. Тогда он надевал на ночь кровавые гиацинты. Эти камни печали питались тяжелыми эмоциями: смягчали меланхолию, забирали нездоровую тоску и отчаяние, впитывали скорбь. Одновременно с этим гиацинты избавляли владельца от кошмарных сновидений, галлюцинаций и навязчивых страхов. Платой за исцеляющее действие минералов было одиночество, которое они приносили вместе с покоем. В принципе, для Себастьяна это не играло особой роли, но всё же он решил отказаться от регулярного ношения. Во-первых, покой, который давали имевшиеся у него мощные экземпляры, подозрительно напоминали вечный. Ювелир жил, словно в полусне, в непрекращающемся приступе лунатизма, вообще не ощущая себя живым - все чувства подчистую были съедены ненасытными камнями. Во-вторых, Себастьян решил, что ограждать себя от страданий несправедливо - он должен выпить свою чашу до дна.

Поэтому, когда пришли сны, сильф был даже рад, считая их заслуженной расплатой за то, что он совершил, за давний неисправимый грех. Моник умерла, и ювелир духовно умер вместе с ней, добровольно и без колебаний поставив крест на собственной жизни. Иное поведение выглядело в его глазах недопустимым и недостойным. Любую судьбу надлежит принимать спокойно, даже если это судьба одинокого изгнанника.

Терзаемый чувством вины, ювелир сам назначил себе наказание, и это немного помогло пережить и смириться. Он сделал для себя запретными любые чувства, любые радости, само понятие счастья. И после каждого кошмара просыпался с ожившей глухой болью в сердце, к которой одновременно примешивалось чувство болезненного удовлетворения, знакомое всем, занимающимся самобичеванием. Но ведь не мог он просто взять и забыть её? Это было бы несправедливо, неправильно. По каким-то своим причинам, которые наверняка были существенны, Творец отмерит людям короткий век. Себастьян ни в коей мере не судил Изначального за это и не стремился к вечной жизни, для сильфа она вообще имела малую ценность. Но ювелира коробило лицемерное отношение человечества к смерти. Люди живут так мало и уходят навсегда... и очень скоро горе близких заканчивается. Как бы ни были сильны узы дружбы, любви, родства - всех, всех без исключения неотвратимо настигает пустота, стерильная белизна забвения. Люди уходят, подобно тому, как облетают листья на осеннем ветру, а мир продолжает жить, и ничто в нем не говорит, что умершие когда-то существовали. Никто не скорбит вечно. Никто не тоскует всю жизнь. Никто не отказывается найти утешение, и более того - найти как можно скорее, вытеснить новым, заменить.

Все клятвы о бесконечной любви и вечной памяти, в конечном счете, оказываются ложью.

В глазах Себастьяна это было гораздо более страшным, гораздо более жестоким - не сам факт смерти, а предательство живых, стремящихся малодушно забыть, вычеркнуть, не бередить своих душевных ран, заполнить кем-то другим образовавшуюся полость в сердце. Да и само недолгое страдание по ушедшим было, по большей части, эгоистическим, даже называясь болью "утраты". Людей волновали лишь собственные неудобства, связанные с личными чувствами, потерей радости общения, вынужденным одиночеством. На смерть смотрели с точки зрения тех, кто остался по эту сторону незримого рубежа, который всем им суждено перейти однажды. Судьба ушедших никого не заботила.

Потому-то Себастьян дал себе слово, что Моник будет жить всегда - в его снах, в его памяти, в его чувствах. Это всё, что он может сделать для неё. Это всё, что он может дать ей.

Но события последних дней, тесно связанные с Софией, сильно тревожили ювелира. Эта девушка взволновала его, и Себастьян боялся дать определение своему отношению. Боялся заглянуть в себя и увидеть, что его кокон изо льда оказался разбит или пошел трещинами.

Нет, он не может быть способен на такое предательство! Он не может сам поступить так же, как те, кого так горячо осуждал когда-то в молодости. Неужели так сильно влияние на человека этой проклятой бесцветной, бесчувственной крови? Всю жизнь ювелир боролся со своей второй сущностью. Говорят, сильфы ветрены, как породившая их стихия, и совсем не умеют любить. Мать Себастьяна в полной мере доказала правдивость этих слов, вскружив голову его отцу и бесследно исчезнув, едва разрешившись от бремени. Двое крохотных полукровок, нежданных и нелюбимых детей, остались на попечение надломленного случившимся мужчины в самом сердце недружелюбных Лесов Виросы.

Сильфы никогда не враждовали с лесными людьми, да и с другой нечистью, для этого они были слишком равнодушным народом. Но люди одинаково плохо относились ко всем нелюдям, а потому на обманутого мужчину и ни в чем не повинных младенцев смотрели косо и зло. Из общины не изгнали, но вступать в контакт с "нечистыми" было строго запрещено. Уже вскоре отца убили в пограничной стычке с вепрями, и юному Себастьяну стало совсем худо.

Ювелир грустно вздохнул, вспомнив родную сестру-близнеца. Альма родилась слабой и больной, совсем не приспособленной для жизни. Для общины она всегда была обузой и объектом насмешек, еще большим, чем сам Себастьян. Сосредоточенная на самой себе, Альма часами только перебирала цветные камешки или просто смотрела прямо перед собой бессмысленным расфокусированным взглядом. Сестра не могла самостоятельно есть, одеваться или выходить из дома, да и не хотела. Она не запоминала людей, события и почти никогда не говорила: за все эти годы Себастьян слышал от неё не больше десятка слов. Тем не менее, Альма не была слабоумной. Она жила в каком-то своем, особом мире, который никто кроме неё не видел. Себастьян подозревал, что сестра гораздо ближе к сильфам, чем к людям. Даже он сам никогда не понимал её.

Себастьяну внезапно подумалось, что когда он умрет, не заплачет ни одна живая душа. Даже единокровная сестра, жизнь которой полностью зависела от него, вряд ли вспомнит о ювелире. Уже больше десятка лет Альма жила в одном небольшом монастыре, куда он её устроил. Когда Себастьян навещал сестру, привозя нужные лекарства и средства на её содержание, Альма даже не всегда замечала, что он рядом, скользя взглядом как будто сквозь. Ювелиру трудно было признать, но этот темный зеленый взгляд становился ему всё более неприятен и временами даже пугал.

Прежде Себастьян искренне любил и жалел сестру. Именно ради неё когда-то давно он отважился изменить свою жизнь. Условия в общине стали совсем невыносимы, и Себастьян решил бежать в города, чтобы там попытаться найти себе применение. Навыки сильфа, упорство и ум легко позволили ему стать вором, а позднее - профессиональным высокооплачиваемым элитным вором. Ювелиром.

Но ради жизни Альмы, напоминавшей бессмысленное существование растения, за долгие годы им были убиты десятки людей, его собственная жизнь превратилась в мрачный кровавый кошмар. Конечно, Себастьян не имел морального права обвинять в этом сестру и возлагать какую-либо степень ответственности на неразумное, по сути, существо. За всё в ответе только он сам.

Но иногда ювелиру казалось, что он лжет, чудовищно лжет самому себе. Хранит в сердце образ Моник только затем, чтобы убедить самого себя, что он не такой уж подлец. Заботится об Альме лишь потому, чтобы иметь оправдание жить той жизнью, которую сам - сам! - выбрал. Где правда, где ложь? Как различить их в собственном сердце, особенно когда в нем царит кромешная темнота?..

Самое контрастное из всех возможных, сочетание черного и белого производило удивительно динамичное впечатление, как извечное чередование ночи и дня, тьмы и света, смерти и жизни. Мир в черных и белых красках казался таинственным и притягательным, хоть и немного жутким.

В сильном раздражении Себастьян стукнул кулаком по стене, стремясь избавиться от некстати нахлынувших воспоминаний. К его удивлению, камень под рукой подался, что-то со вздохом просыпалось между пальцев, оставив на стене небольшое ячеистое углубление. Это нечто новое... Приглядевшись внимательнее, ювелир обнаружил, что мир окончательно утратил сходство с реальностью, напоминая театр абсолютного абсурда. Мир был игрушечным, сплетенным из черного и белого бисера! Убеждаясь в этой шокирующей догадке, Себастьян еще раз ударил в углубление. Нити реальности разорвались, гладкие бусинки бытия заскользили под ногами, зашуршали, как внезапный ночной дождь.

Войдя во вкус, Себастьян со всех ног побежал по коридору, стремясь увидеть, что ждет его дальше. Знакомые стражи... Удар... второй. Кукольные тела упали, рассыпались блестящими алыми бусинами. Фонтаны бусин! Такое буйство цвета дико смотрелось на всеобщем черно-белом фоне. В тишине, почти первозданной, Себастьян оглушительно громко расхохотался нелепому контрасту, подспудно надеясь, что не сошел с ума. Это было бы совсем некстати.

Стены продолжали осыпаться, содрогаясь волнами. Шелестящие бусины заполонили весь коридор, доходя уже до колена сильфа. Идти дальше нельзя - впереди нет ничего, совсем ничего. Сон сохранился только вокруг, в непосредственной близости от ювелира, но и здесь продолжал исчезать.

- Постой! - раздался в его сознании знакомый встревоженный голос. - Не разрушай сон. Ты должен посмотреть в лицо прошлому.

- София? - Себастьян почувствовал внезапное раздражение, как если бы кто-то подглядел за ним в его собственной душе. Весьма неприятное ощущение. Было бы неплохо, чтобы твои сокровенные мысли и переживания всегда оставались при тебе. Как хорошо, что это только сон. Не правда ли?

- Ты хотел увидеть, что стало с Моник, чтобы никогда больше не возвращаться к этому, - настойчиво продолжил голос. - Ты сможешь.

Ювелир насторожился. Никогда прежде в его снах не было последовательной логичной связи друг с другом. Робкая догадка кольнула сердце, но разум по-прежнему отказывался верить в неё. Это попросту невозможно. Проклятье! Это ведь невозможно, да?

- Ты ведь не плод моего воображения? - тяжело произнес Себастьян, даже не надеясь на иной ответ. Определенно, это был риторический вопрос. - Ты здесь, в моем сне.

Голос долго, непозволительно долго молчал. Шелест бусин прекратился. Приглядевшись, ювелир заметил, что они застыли в пространстве, там, где их застало это страшное мгновенье: в полете или в паденье, смотря как посмотреть. Время будто остановилось. Как там это обычно называют - момент истины? Кажется, именно так.

- Ты ведь давно это понял, Серафим, - наконец, виновато отозвалась София, поняв, что отпираться бессмысленно. - По крайней мере, твоё подсознание. Посмотри, что оно сотворило с тканью сна, пытаясь выдворить чужака. Это просто невероятно.

- Вот, значит, каковы твои таланты, Искаженная, - яростно прошептал ювелир, судорожно сжав пальцы в кулаки. - Да как ты только посмела!..

- Да, Себастьян, - со вздохом призналась девушка, неожиданно назвав его по имени. - Таковы таланты, данные мне от рождения. Я могу проникать в разум людей в то время, пока они спят. Я могу делать их свободными в их снах или же направлять сновидения в нужное русло. Я могу мешать сны и явь, путать или подбрасывать мысли, вывести душу на чистый свет - или бросить в темных лабиринтах подсознания. Обычно люди не замечают ничего необычного... но только не ты. Ты не такой, как все. Видимо, природа сильфа сделала тебя более чутким в этих вопросах. Понимаю твой гнев, но я всего лишь хотела помочь. Прости.

- Кажется, я упустил момент, когда просил тебя о помощи, - холодно заметил Себастьян, изо всех сил пытаясь взять себя в руки и успокоиться. Хваленое самообладание упрямо отказывалось возвращаться: метущиеся внутри чувства рвались наружу, как пчелы из встревоженного улья.

- Ты не просил, - быстро согласилась София. - Но ты не из тех, кто просит. Я вижу, ты застрял в прошлом: сон без конца повторяется и говорит о запертых в душе чувствах, которым ты не даешь выхода. Это неправильно. Ты должен простить себя, подарить себе шанс на новую жизнь, жизнь без суда над самим собой. Ты ведь это заслужил, Себастьян. Разве есть люди, чье прошлое безупречно?

- Я оставляю за собой право решать, что правильно, а что нет, - жестко возразил ювелир, чувствуя, как гнев опаляет его изнутри, как лесной пожар - стволы вековых деревьев. - В настоящем для меня нет места.

- Не тревожь память Моник, Себастьян. Не держи возлюбленную здесь, на границе между мирами, позволь ей спокойно уйти. Ты питаешь своими воспоминаниями туманную плоть призраков. Мертвые должны жить в прошлом, но не живые. Ради вашей прежней любви, оставь её в покое! Дай себе шанс... - Она помолчала, черпая уверенности для следующей непростой фразы. - Дай нам шанс.

- О чем ты говоришь, София? - искренне изумился Себастьян, не веря своим ушам.

Имя девушки, как дорогой кофе, обожгло горло, огнем разойдясь по венам. Сознание наотрез отказывалось вникать в смысл только что услышанных слов. Некоторое время ювелир молчал, тщательно перекатывая на языке долгое карамельное послевкусие. Звуки этого имени были совершенно осязаемыми, бархатистыми и мягкими. Однако, если развивать ассоциации с кофе, Себастьяну все же недоставало здесь легкой шоколадной горчинки и пряностей. Сладко.

Слишком сладко.

- Ты знаешь, Серафим, - остро чувствуя его отторжение, почти прошептала Искаженная. - Не делай вид, что ничего не понимаешь. Я не посмела бы лезть в твою жизнь, если бы ты был мне безразличен. Но ты особенный человек, и ты стал мне дорог за то недолгое время, что мы рядом. Рядом, но не вместе...

- Довольно! - зло рявкнул ювелир, и сон молниеносно рассыпался.

Пробуждение было подобно тяжелому удару по голове, когда в первый миг не соображаешь, кто ты и где. Наконец из оглушающей пустоты черной кляксой проступила знакомая келья. София была здесь. Молча сидела на краешке его кровати, съежившись, как крохотный нахохлившийся воробей, в ожидании неизбежного тяжелого разговора. Узкие девичьи плечики подрагивали, будто от едва сдерживаемых слез.

- Почему ты пришла? - хмуро спросил Себастьян, демонстративно повернувшись к спутнице спиной. Меньшее зло. В эту минуту разумнее было преступить границы вежливости, чем совершить необдуманные и непоправимые поступки. А ювелир ясно понимал, что не вполне контролирует себя. - Тебе необходимо быть так близко, чтобы вторгаться в реальность чужих снов?

- Нет, - девушка смущенно потупилась, - это вовсе не обязательно. Но... мне хотелось... Хотелось быть близко.

- Что?! - Себастьян задохнулся от переполнявшего его возмущения. - Здесь - в святом месте?

София с ужасом посмотрела на спутника. Тот словно бы отдалился, в один миг сделался совсем чужим. На секунду девушке даже показалось, что ювелир хочет ударить её. Вскочив на ноги, она застыла, будто парализованная. Хотелось бежать... и одновременно жгуче хотелось остаться.

Себастьян решил за нее.

- Убирайся прочь, Искаженная, - голос ювелира звучал холодно и опасно, как звучит металл широких клинков. Но уже в следующий миг мужчина взял себя в руки и, овладев эмоциями, продолжил уже спокойнее. - Ты многого не знаешь обо мне... Точнее, совсем ничего не знаешь. Я не тот, кого ты себе выдумала, совсем не тот. Мне нужно обдумать всё, что произошло, и принять решение. И я не обещаю, что тебе оно понравится.

- Возьми меня с собой, - неожиданно попросила девушка, прежде чем уйти. - Я должна быть рядом с тобой, Серафим. Это имеет для меня большое значение. Клянусь, если ты возьмешь меня, я никогда больше не буду нарушать границ твоих снов.

***

- ...Себастьян? Разрешишь мне войти?

Ювелир словно очнулся от сна наяву, услышав этот кроткий, но твердый голос. Медленно встал и, отняв руки от висков, направился к двери, даже не пытаясь придать своему лицу доброжелательное или хотя бы нейтральное выражение.

- Конечно, отче. Я счастлив, что вы вспомнили обо мне.

Святой отец вошел внутрь, будто и не замечая взвинченного состояния сильфа, и спокойно уселся за стол.

- Ты не вышел к завтраку и к обеду, сын мой, - участливо начал он, сложив руки в замок. - Друзья твои мрачны и молчаливы, и каждый не находит себе места от беспокойства, хотя и не показывает этого. Воздержание в пище похвально, но только в том случае, если одновременно с физическим происходит очищение духовное. Если же мысли черны, как полночь, голодание может принести только вред - слабость вместо силы.

- А всегда ли так хороша сила? - Себастьян не имел намерения, чтобы ответ его прозвучал как протест, однако не смог удержать некоторых недопустимых при разговоре со священником ноток. - Не попадаем ли мы все в ловушку, погнавшись за иллюзорными ценностями, отче? Не ограничиваем ли самих себя условностями, которые ничего не могут нам дать?

- Всё именно так, как ты говоришь, сын мой, - с обезоруживающей улыбкой подтвердил хранитель церкви. - Сомнения никогда не появляются на пустом месте. Если ты чувствуешь, что неправ, значит, так оно и есть.

- Так что же делать тогда? - На этот раз в голосе ювелира прозвучала только растерянная, тоскливая усталость. - Зачем обретать силу, которую неминуемо используешь во зло? Зачем создавать клинок, зная, что он годен только для одной цели - убивать, убивать снова и снова?

- В этом его предназначение, - вновь согласился святой отец, внимательно глядя в глаза Себастьяну. - Иначе он не был бы оружием. И не был бы самим собой.

Ювелир отвернулся и какое-то время молча смотрел в стену. Необработанный грубый камень странным образом успокаивал и придавал некоторую уверенность, как символ непреходящего могущества природы в противовес временному, весьма краткому владычеству на земле человека.

- Иные люди подобны клинкам. Как жить с этим, отче?

- С любовью и благодарностью Изначальному, Себастьян. Всё, что есть в мире, имеет право существовать, потому что существует, действительно существует, одна только любовь. Всё остальное - лишь наши иллюзии и игры эго. Приняв эту простую истину, ты найдешь ответы на все свои вопросы, если таковые еще останутся.

- Очевидно, я ничтожно мало разбираюсь в религиозных канонах, отче, - ювелир удрученно покачал головой. - Мне трудно осознать смысл ваших слов.

- Не в этом дело, Себастьян, - чуть слышно вздохнул священник. - Тебя мало заботит смерть, и это мудро, но и жизнь ты любишь мало. Увы, я вижу шаткость твоей веры. Попробуй идти не от сухого рассудка, а от подлинных чувств, которые заложены Творцом в каждое живое существо. Познай безграничную любовь Изначального, и ты будешь видеть её проявления во всем. Уподобь свой разум сосуду и исполнись истиной, как водой. Тогда ты услышишь извечный ритм, пронизывающий всё сущее, пульс мироздания, гармонию в диссонансе. Но помни: любви сложно войти в сердце, пока там живет страх. Там, где есть любовь, не места страху, не места запретам и догмам. Не нужно бояться собственной силы, сын мой. Мы не хороши и не дурны, мы такие, какие есть, и в этом высшее предназначение. Не извращай начертанный путь. Твой страх ослепил тебя и сделал уязвимее. А ведь чем значительнее сила, тем больше возможностей и соблазнов применить её неразумно. И тем страшнее последствия наших ошибок, для нас самих и для мира вокруг.

- И тем большую ответственность нам придется нести, - заключил ювелир, не ощущая, однако, привычной тревоги по этому поводу. С удивлением обнаружил он, что причины для радости или страданий зачастую одни и те же, разница лишь в точке зрения.

- Правильно смотреть на вещи очень важно, - словно читая его мысли, мягко подтвердил святой отец. - Важно видеть мир таким, какой он есть, а не таким, каким он кажется, или каким нам хотелось бы, чтобы он был. Глубоко поразмысли над этим, Себастьян, и имей смелость на прямой, честный взгляд. Пока, к сожалению, глаза твои слепы. Ты серьезно заблуждаешься на счет многих вещей... и людей также. Почти всегда такие ошибки приводят к непоправимым последствиям. Будь готов к ним, сын мой. Будь готов.

- Вот как? - задумчиво проговорил ювелир, слыша, как за его спиной священник поднимается и молча направляется к выходу. - Я обещаю подумать над вашими словами, святой отец. Благодарю за поддержку.

Определенно, ему стало намного легче от этого разговора по душам. Несмотря на то, что количество вопросов, кажется, только увеличилось.

Ювелир чувствовал себя потерянным, по-настоящему потерянным. После визита святого отца наваждение как будто развеялось, и он смог снова увидеть свой путь. Увы, тот был начертан не на твердой почве. Мгла сомнений понемногу рассеивалась, открывая внутреннему взору узкую, ненадежную дорогу, скорее даже тропу. Между высоким огнем и большой водой, по взвеси тумана - куда вела она? Себастьян не знал ответа.

Увы, ступая на призрачные мостки дождя, Серафим и сам не понимал, что ждет его впереди.

***

Конечно, София не смогла просто так сидеть и безропотно ожидать решения своей участи. Всю первую половину дня девушку колотила крупная нервная дрожь. Искаженная не находила себе места в тесной комнатушке, неприятно напоминавшей ей клетку. От безысходного отчаяния девушка взялась было за чтение единственной имеющейся в помещении книги, но тяжеловесная мудрость прошедших веков никак не ложилась на ум. Текст был написан на древнем, давно уже вышедшем из употребления мертвом языке церковников, в изящной старинной манере: одна строка - слева направо, другая - справа налево. София была образованным человеком и немного знакомилась с таким способом письма, но читать всё равно было непривычно и трудно. Глаза бессмысленно скользили по путанице строчек, практически не вникая в суть, с единственной целью - отвлечься от тягостного ожидания в неизвестности, на которое обрек её Себастьян. Отвлекаться не получалось.

...Должно быть, он возненавидел её из-за случившегося. Почти наверняка он прогонит её прочь...

Черт! И как люди умудряются находить в этом утешение?! София захлопнула и отодвинула подальше бесполезную книгу. Тонкие руки дрожали, как у последнего пьяницы.

Услышав звук шагов, оглушительный в этой звенящей тишине, девушка слегка оживилась и украдкой выглянула из-за двери.

Спустя непродолжительное время святой отец прошествовал обратно и спустился вниз по лестнице. Выждав пару минут, София понуро выскользнула из комнаты и, помявшись с минуту в нерешительности, робко постучала, почти поскреблась в незапертую дверь. Когда ювелир наконец открыл, оба молча застыли на пороге, с недоверчивой осторожностью глядя друг на друга.

София тяжело задумалась. Как же сложно понять этого человека! Упрямый, несговорчивый, сдержанный в проявлении чувств, он, тем не менее, спас жизнь незнакомке и не уклонился от дальнейшей ответственности и заботы. Эти неоспоримые факты говорили о добром, хотя и суровом сердце. И всё-таки полностью разгадать ювелира девушка не могла. Должно быть, обладатель крови сильфов был способен меняться так же легко, как и его глаза, неустойчивый цвет которых казался голубым при свете луны, и благородно-серым - при искусственном освещении. И очень редко они были по-настоящему зелеными - такими, как сейчас.

Этот поединок взглядами, особенно когда Себастьян стоял так близко, сложно было выиграть. Душа леденела и трепетала, как лист на ветру, но София только упрямо вздернула подбородок, пообещав себе во что бы то ни стало не отводить, не опускать взор.

Несмотря на интенсивный, сочный цвет, глаза Серафима не рождали ассоциаций ни с легкомысленным буйством весенней зелени, ни с сонным, благостным покоем цветущего летнего луга. Это были совершенно осенние глаза. Пронзительно-холодная, тягучая вода лесного озера с острыми вкраплениями льдинок и опрокинутым замерзшим небом. Не успевшая увянуть листва цвета зеленой охры, замороженная, схваченная нежданной ночной стужей. Хрупкие ветвящиеся стебли вереска, отчаянно застывающие на пороге большой зимы. Ноябрьская земля, из которой неостановимо уходит жизнь, - сизая, подернутая дымкой первого ледка.

Образы эти оказались так ярки и сильны, что девушка вздрогнула, задыхаясь от болезненной, мучительной красоты всеобщего увядания и смерти.

Это было невыносимо... нет, почти невыносимо. Как если бы клинок, убивая, доставлял наслаждение. Как если бы жертва, влюбившись в глаза своего палача, дрожала от предвкушения их единственной невероятной встречи.

Но, обычно неумолимый, палач почему-то медлил привести в исполнение приговор. Опасно отточенный меч бездействовал.

- Только не молчи, Серафим, - не выдержала наконец София. - Скажи хоть что-нибудь.

- Ты до сих пор не собрана? - чуть иронично улыбнулся ювелир, критически оглядывая растрепанную и бледную спутницу. - На подготовку осталось не так много времени.

***

Пробраться в "Шелковую змею" было нетрудно. Скорее, практически неосуществимо - по слухам, знаменитый клуб охраняли даже тщательнее, чем дворец самого правителя. Здесь развлекались хозяева жизни, и, помимо всех прочих услуг, они хотели заслуженного комфорта, безопасности и приватности.

Потому-то, поразмыслив, Себастьян отбросил идею проникнуть внутрь тайком. Где лазейки и черные ходы отсутствуют или бдительно охраняются, проще всего открыто войти через парадные двери.

Конечно, пришлось немного поколдовать над внешностью - рыжие волосы могли служить ювелиру надежным пропуском разве что на инквизиторский костер. Однако, хвала Изначальному, в высшем свете были всё еще довольно распространены парики, призванные даровать заветный цвет волос тем несчастливым аристократам, чей природный тон хоть немного отличался от идеала. Себастьян выбрал себе густо-черный, с отливом аж в синеву оттенок, которым мог бы похвастать только аристократ с безупречной чистотой крови. Одежду подобрали соответственную, в магазинах элитного готового платья, благо, выданного аванса пока хватало на все расходы. Когда надлежащий костюм был наконец составлен, ювелира уже немного тошнило от бесконечно широкого ассортимента тканей различной цветовой гаммы и фактуры, от всех этих объемных декоративных рюшей, богемных кружев, тончайшего гипюра и ажурной вышивки ручной работы. Ничего не скажешь, даже для его уровня доходов одеваться подобным образом в повседневной жизни было, мягко говоря, дороговато. Если дело и дальше пойдет так, придется работать себе в убыток, тратя во время выполнения заказа больше, чем в итоге составит заработок. Тем более, что в данном случае пока неясно, получит ли он вообще оставшуюся часть гонорара. Как бы и это возвращать не пришлось...

Софию маскировать не стали. Ювелир резонно решил, что чем более дерзким и ошеломляющим в своей наглости будет план их вторжения, тем лучше. Как известно, ложь только тогда правдоподобна, когда она чудовищна. Поэтому, для усиления эффекта, решено было нацепить на девушку кричащую ярко-желтую ленту - отличительный знак, который инквизиторы придумали для Искаженных. Именно поэтому к желтому цвету вообще в обществе было распространено предубежденное отношение, и в одежде его старались избегать - чтобы не поняли неверно.

Итак, оставалось надеяться, что намеренный эпатаж поможет им выглядеть естественно и не привлекать излишнего внимания. Парадоксально, но так оно обычно и бывает.

На улицах Ледума царила тишина, почти зловещая. Очередной день обреченно покончил с собой, залив полотно небосклона ржавой кровью. Крыши и стены зданий окрасились в мрачные тона, багрово-черными привидениями выступая из наползающего липкого тумана.

Покидая своё убежище, единственную уцелевшую в Ледуме церковь, Себастьян думал о том, что он так же далек от разгадки, как и в самом начале своего расследования. Ювелир покачал головой, готовясь к бессонной и, возможно, полной событий ночи. Седьмой лунный день был на исходе, камни сапфир и гелиотроп входили в апогей своей активности. Еще немного, и энергетический баланс сил сместится: особое могущество получат минералы восьмого лунного дня: морион, хризолит и красный гранат.

Наполняясь золотыми соками жизни, молодой месяц вызревал и входил в силу, а срок контракта ювелира меж тем медленно, но неумолимо истекал. И вроде бы, впереди оставалось еще целых двадцать дней, но время обладает коварным свойством ускоряться или замедляться в обратной зависимости от того, чего от него ждать. А это значит - уже совсем скоро начнется новый цикл, и над городом, превратившимся в рассадник порока, взойдет темная луна. При мысли о том, что в эту минуту они направляются в самое злачное место этого города грехов, ювелиру отчего-то стало не по себе.

Глава 10

Ближе к одиннадцати часам вечера вновь начался дождь, и вдобавок пришлось раскошелиться на дорогой, солидно выглядящий зонт-трость. Крохотное расстояние от экипажа до дверей заведения следовало пройти с достоинством, не вызывая ненужных подозрений с самого начала. Безукоризненно черное небо Ледума слепило и заливало глаза сияющей смолью, заставляя щуриться даже привычных старожилов. Небо Ледума экстатически содрогалось, заливая город токсичным дождем, терпко пахнущим какими-то химическими веществами. Иногда Себастьяну казалось, что воды этого дождя обладают наркотическим, вызывающим привыкание действием: в них хотелось утопать снова и снова.

Охрана на входе смерила их флегматичным, довольно равнодушным взглядом, видимо, сочтя вид посетителей вполне подходящим для уровня "Шелковой змеи".

Оставив в гардеробе верхнюю одежду и зонт, Себастьян взял спутницу под локоть и неторопливо прошествовал внутрь, отчетливо слыша, как колотится сердце девушки. Однако внешне София держалась молодцом - ей удалось напустить на себя вид расслабленной и даже развязной веселости. Очко в пользу Искаженных. Всё же они здорово научились мимикрировать.

Себастьяну никогда прежде не доводилось бывать в "Шелковой змее", однако из достоверных источников ювелиру было примерно известно, что он там увидит. Клуб развлечений был огромен и оправдывал своё название буквально: подобно гигантской змее он спиралевидно уходил под землю, делясь на множество прямо не связанных друг с другом ярусов. Чем выше был уровень и статус гостей, тем ниже располагался предназначенный для них ярус, а в центре всей этой фантастической конструкции курсировали несколько просторных лифтов - современных подъемных механизмов, позволявших посетителям перемещаться согласно их предпочтений и возможностей.

Таким образом, Себастьян имел все основания предполагать, что им нужен самый глубокий уровень. Вряд ли личности, непосредственно связанные с покушением на правителя, не имели туда доступа и прозябали на ярусах попроще. Однако, соваться вниз пока было рано: одним самоуверенным выражением лица там обойтись не получится. Тем не менее, Себастьян был уверен, что затруднений возникнуть не должно: не однажды проверенный способ не подведет и на сей раз.

По понятным причинам в "Шелковой змее" царила вечная ночь, и терялся счет времени. Заведение работало круглосуточно, днем обслуживая тех клиентов, которые не были заняты ничем, кроме прожигания собственной жизни и денежных средств родителей, которые текли из карманов обильным потоком.

Затерявшись у лифтов в пестрых рядах уезжающих и вновь прибывающих посетителей, ювелир дождался наконец того, кто был ему нужен. Туфли и часы всегда честно рассказывают о своем хозяине и уровне его благосостояния. Молодой, явно хорошо отдохнувший аристократ вышел - а точнее сказать, вывалился - из крайнего лифта. Плавающей походкой бравого моряка прошел мимо Себастьяна, едва не упав на него. Ювелир вежливо поддержал юношу, учтиво раскланялся и немедленно сел в подошедший лифт. Не отстававшая ни на шаг София молча проследовала за ним.

Как выяснилось тут же, подземных этажей в "Шелковой змее" было тринадцать, и пронумерованы они были в обратном порядке. Поражало воображение мастерство архитекторов и строителей, создавших такую уникальную по сложности и размерам конструкцию. Впрочем, в Ледуме всегда строили на широкую ногу.

Когда лифт остановился на тринадцатом, последнем этаже, кроме них с Софией внутри никого не осталось. Себастьян ободряюще кивнул девушке и мягким движением вывел её из лифта. Двери зловеще лязгнули и немедленно закрылись за ними, символически отрезая пути отступления.

- Ваша клубная карта, сэр, - с дежурной приклеенной улыбкой потребовал встретивший их охранник.

Себастьян небрежно махнул перед лицом сотрудника только что ловко добытой золотой картой, не давая тому времени особенно вчитываться в благородное имя обладателя.

- Прошу вас, - на вцепившуюся ему в руку Софию охранник даже не обратил внимания, словно это была просто вещь, которую разрешалось пронести с собой, как трость или перчатки.

Пара стражников на входе услужливо открыли двери, и ювелир с затаившей дыхание спутницей оказались в самом сердце "Шелковой змеи", - месте, где отдыхали господа.

Себастьян чуть снисходительно улыбнулся. Всё оказалось даже проще, чем он думал. Как говорится, у страха глаза велики.

А вот как раз разглядеть что-либо в зале, аккурат в центре которого они оказались, было довольно трудно. Терпкие запахи ароматических благовоний причудливо смешивались с богатой палитрой алкогольных паров, в них вливался горьковатый дым дорогих сигар, приторно-сладкие ароматы курившихся наркотических веществ, разнообразные нотки изысканных духов...

Чуткое обоняние ювелира на миг отказало, перегруженное обрушившейся на него информацией. Смесь всех этих запахов, казалось, прочно въевшихся в стены, создавала невероятный, неповторимый коктейль, один глоток которого уже заставлял затуманиться рассудок. Это был дурман! Настоящее зелье, заставляющее забыть о внешнем мире и свете белого дня. Густой аромат "Шелковой змеи" пьянил, зачаровывал и манил - прямиком в объятия порока. Себастьян с облегчением ощутил прохладу предусмотрительно надетого под одежду красно-фиолетового аметиста, очень надеясь на его помощь. Эти удивительные минералы, прозрачные разновидности кварца, не имели себе равных по сохранению в ясности рассудка. Они встречались в жилах горных пород в виде кристаллов, обычно образованные разнообразными комбинациями плоскостей призмы и ромбоэдра. Образец, принадлежащий Себастьяну, был столь ценен, что для раскрытия магических свойств даже не нуждался в огранке или дополнительной обработке. Он представлял собой естественный сросток двух правильных кристаллов. В таком натуральном виде аметист был вставлен в специально изготовленный медальон, подобный которому имел каждый маг. При необходимости украшенное рельефной сканью украшение могло вместить до пяти небольших минералов.

Однако аметисты не следовало носить слишком долго: камни действовали как фильтр и имели свойство становиться токсичными. По мере поглощения ядовитых веществ они "засорялись" и теряли стеклянный блеск, приобретая едва заметный глазу пепельно-серый оттенок, словно налет плесени. Таким образом, накопивший достаточно "грязи" минерал действовал с прямо противоположным эффектом, отравляя и опьяняя владельца.

Стоящая рядом София ощутимо расслабилась и, развязно засмеявшись, дернула Себастьяна за рукав. Ювелир с сожалением посмотрел на Искаженную, которой камни помочь не могли. Глаза девушки заблестели, а губы, словно лепестки роз, приоткрылись в волнении. Игриво распустив надушенный веер, София улыбнулась спутнику. Мужчина испытал смешанные эмоции: с одной стороны, в привлекательности и обаянии юной фее было не отказать, с другой - чувство стиля явно хромало. Неужели он заделался перфекционистом? Впрочем, цветущая молодость во все времена искупала любые шероховатости поведения.

Привыкнув к запахам и немного адаптировавшись, Себастьян обратил внимание, что в зале играет музыка - ненавязчивая, негромкая и ритмичная. В такт ей на сцене двигались пары и группки людей, облаченные в поражающие воображение костюмы из блестящих цветных лент, перьев и золота. Ювелир заинтересованно задержал взгляд на происходящем. Движения танцовщиков посреди впечатляющих декораций напоминали экзотическое театрализованное представление. Сцена представляла собой приподнятую на высоту человеческого роста причудливую конструкцию, ажурной лентой опоясывала зал. Скорее всего, она была поднята и закреплена с помощью магии - никаких дополнительных механических приспособлений ювелир не видел.

Себастьян осуждающе покачал головой - расходовать мощь камней на такую ерунду, зная, к каким негативным, разрушительным последствиям приводит каждое искусственное изменение энергетических полей! Хотя нельзя не признать - смотрелось, конечно, очень оригинально и эффектно. В некоторых из танцовщиков, как это ни поразительно, определенно текла кровь оборотней - уж слишком грациозными, пластичными и быстрыми были их движения. Пока это были только танцы, откровенные, но танцы. Однако Себастьян знал, что по мере разогревания аудитории действо на сцене постепенно перейдет в полноценную оргию, к которой смогут присоединиться все желающие в зале.

Вспомнив, что над ними находится еще двенадцать этажей содрогающихся в наркотическом или алкогольном экстазе тел, ювелиру стало мерзко.

Однако, не время и не место предаваться морализму. Нужно попытаться выяснить, кто отправил к Стефану новых ночных гостей, если, конечно, всё это не плод воспаленной фантазии несчастного.

Присев за свободный столик, Себастьян заказал пару бокалов вина и принялся разглядывать помещение. Никто из присутствующих не был знаком ювелиру, что было вполне предсказуемо - не его полета птички. Однако это также означало, что сильных магов Ледума здесь не было, ведь в своё время Серафим побывал в гостях почти у каждого из них, предварительно выяснив привычки, мельчайшие детали распорядка дня и, конечно же, узнав в лицо. Впрочем, помимо обычных столиков в зале имелись еще и индивидуальные ложи, расположенные по периметру внешней стены. От основного помещения их отделяли лишь тончайшие, голубовато-белые тюлевые занавески. Похожие на лоскуты облаков, они трепетали от любого движения воздуха.

Себастьян напряг зрение, пытаясь различить хоть что-то за ними. Для простого смертного это было бы, конечно, невозможно, но ювелиру довольно легко удалось не обращать внимание на дрожащую эфемерную преграду, смотря словно сквозь неё.

Результат не заставил себя ждать. Уже в первой ложе Себастьян с удивлением обнаружил своего нанимателя. Глава ювелиров, собственной персоной, вальяжно откинулся в кресле и, полузакрыв глаза, сосредоточенно курил кальян. Судя по очень маленькой курительной чашке и большому количеству льда в сосуде, Кристофер, по своему обыкновению, не ограничивался табаком, сегодня отдав предпочтение смеси гашиша, мёда и патоки. На столике рядом стояло большое блюдо с крупными темно-алыми вишнями, сам цвет которых был каким-то лоснящимся и порочным. Кристофер не обращал внимания на сцену - перед ним, только для него, танцевали его личные танцовщики.

Но причиной удивления Себастьяна было даже не это. Поразило его нечто совсем другое, а именно: приметная декоративная лента во всегда продуманном до мелочей наряде главы ювелиров. Глубокий черный цвет её притягивал взгляд, как маятник в руке гипнотизера. И это была не просто деталь одежды. Особым образом завязанная вокруг горла, наподобие шелкового шарфа, она сообщала всем окружающим о поистине уникальном статусе своего обладателя.

Перед ними был премьер.

Не существовало способа достигнуть более высокого положения в Ледуме, чем положение премьера. Не существовало способа добиться большего расположения и доверия лорда. Человек, носящий черную ленту, фактически полноправно представлял правителя, как в былые времена священнослужители представляли в своем лице самого Творца. Подобным же образом воля премьера считалась выражением воли лорда.

До сегодняшнего дня ювелир знал лишь о двух временных супругах, которым лорд Эдвард присваивал статус прим только лишь потому, что те ждали от него детей, имевших преимущественное право на престол. Ведь для ребенка, получавшего официальный титул наследника, предпочтительно было иметь как можно более высокое происхождение. Таким образом, статус примы давал скорее формальную, чем реальную власть.

Впрочем, последняя прима, Лидия, действительно пользовалась открывшимися перед ней широкими возможностями. Эта умная сильная женщина благоразумно не вмешивалась в щекотливые вопросы политики, а активно занялась общественной жизнью и наукой, поспособствовав небывалому расцвету в городе наук и искусств. Большую поддержку получил от неё Магистериум. Сама Лидия много лет занималась там исследованиями в области химии, и даже получила ученую степень.

Лидия сохраняла за собой статус примы семнадцать лет, родив лорду троих детей, младший из которых, Эдмунд, сейчас являлся инфантом. Однако ей, как и многим выдающимся людям, не удалось спокойно состариться и умереть естественной смертью. Вскоре после несчастного случая, унесшего жизни старших её детей, Эммы и Эрика, женщина была арестована и некоторое время содержалась в Рициануме, после чего была прилюдно казнена по обвинению в измене.

Конечно, в Ледуме официально отсутствовал институт брака и семьи, и любовники никогда не были скованы порой непосильными понятиями верности или долга. Но как священник возлагает жизнь на алтарь своей веры, отрекаясь от всего земного, так человек, носящий черную ленту, утрачивает право распоряжаться собой. У него появляются строгие обязательства перед лордом, и нарушение этих обязательств карается самой высокой мерой наказания.

Однако... премьер! Это что-то новое. Себастьян вздохнул, предугадывая широкий резонанс в обществе, который вызовет это громкое событие. На ближайший месяц, и это как минимум, жители города обеспечены темой для разговоров и пересудов, которая по популярности, несомненно, обойдет и кончину младшего сына правителя, и продолжающие ухудшаться отношения с Аманитой - темы не в пример более мрачные и действительно значимые. Ловкий ход, ничего не скажешь. Занять чем-то пытливые умы подданных, чтобы те немедленно принялись рассуждать о мотивах и последствиях столь исключительного назначения. Отвлечь, увести в сторону от тревожных слухов о возможной войне, которые расхолаживают общество и совсем ни к чему умному правителю. Лорд Ледума всегда чутко следил за настроениями в городе, не допуская до сознания народа сомнения и черные мысли, действуя с виртуозной циничностью, свойственной блестящим политикам. И это также было насквозь политическое решение.

Несмотря на очевидность таких выводов, о взаимоотношениях между лордом и премьером наверняка теперь поползут сплетни и домыслы. Как раз сейчас в Ледуме была распространена новоиспеченная модная теория, вконец развращающая нравы и призывающая любить только себе подобных. И куда только катится этот город?

Конечно, ни о каких чувствах между этими двумя, если им вообще знакомы чувства, и речи не могло идти. Должно быть, решили подразнить таким бесстыдным намеком напускных святош из Аманиты. А заодно подчеркнуть современность взглядов и без того склонного к эпатажу правителя.

Как бы то ни было, статус премьера многое менял в жизни человека. В Ледуме, где уже почти обожествили своего бессмертного лорда, он считался крайне почетным, однако Себастьяну со стороны всё виделось немного иначе. Знаменитая черная лента, изготовленная из какой-то особой ткани, мягкой и гладкой, как шелк, и при этом не знающей износа, рождала у ювелира четкую ассоциацию с ошейником. Она обязана была носиться постоянно, дабы положение премьера ни для кого не осталось секретом, и окружающие могли обходиться с ним должным образом, демонстрируя глубочайшее уважение и почитание. Высокий статус предполагал также неприкосновенность - как юридическую, так и физическую. Потому-то развлекающие Кристофера танцовщики извиваются у его ног и даже целуют туфли с легкомысленно смотрящими в одну сторону серебряными пряжками, но никто из них не осмелится и мимоходом коснуться руки или даже волос премьера, убранных драгоценными заколками. В глазах их читался плохо скрываемый страх перед таким опасным и неудобным клиентом.

Иными словами, премьер представлялся сильфу личной вещью правителя. Любимой вещью, вещью, до коей не смел дотронуться никто другой. Было в этом что-то от пережитков рабовладения. Конечно, все жители Ледума и без того официально принадлежали лорду, хотя и считались номинально свободными. Это тактично называлось юристами и прочими демагогами "добровольной платой за защиту" и означало, что в любой момент времени лорд может сделать с любым жителем города всё, что заблагорассудится, независимо от того, преступил тот в чем-то закон или нет. Правосудие было отдельно, а воля правителя - отдельно, и она превалировала над силой закона.

Но не все люди были одинаковы. Полноправные и неполноправные граждане принадлежали лорду безраздельно, даже находясь в других городах. Лица без гражданства, бродяги вроде Себастьяна, не имели вообще никаких прав и принадлежали до тех пор, пока находились на территории Ледума. Лица, имеющие гражданства других городов, но живущие в Ледуме, могли рассчитывать на покровительство своих лордов, но на практике за своих жителей вступались только дипломаты Аманиты, да и то, если случай был действительно важный и позволял рискнуть и без того непрочными связями со второй столицей.

Такая же система действовала во всех городах Бреонии. Конечно, принадлежность правителю можно было назвать условной, но тем не менее. В последнее время лорды крайне редко пользовались правом абсолютной власти, охотно поддерживая идеи общественного развития, просвещения и гуманизма, пусть больше на словах, чем в реальных действиях.

Единственным исключением из строгого правила были адепты святой службы. Эти религиозные фанатики добровольно отказывались от всех видов прав и свобод светского общества, хотя каждый из них, будучи рожденным на территории города, мог претендовать на получение неполноправного гражданства. Но Инквизиция предпочитала стоять особняком, живя по своим собственным законам. Когда-то давно власти многих городов попытались урезонить носящих серебряные фибулы и взять их под контроль. Замысел был богатый, но исполнение подкачало: реализация его привела к масштабным стычкам с отрядами инквизиторов из Пустошей, подоспевшими на выручку собратьям.

Инквизиторы, постоянно живущие в Пустошах, - не чета городским собратьям. Жизнь там гораздо более тяжела и сурова, и истреблять приходится не беспомощных Искаженных, а хитрых и опасных нелюдей. В общем, после долгих кровопролитных боев, изрядно недосчитавшись солдат и средств, правители вынуждены были отступиться. Приструнить Инквизицию так и не удалось, - как спрут, организация опутала своими щупальцами всю Бреонию. Постепенно люди привыкли к этим самопровозглашенным хранителям чистоты человеческой расы, и лорды, убедившись, что деятельность святой службы не несет в себе опасности для их режимов, также оставили инквизиторов в покое. Противостояние закончилось, сменившись холодным, настороженным нейтралитетом.

И всё же черная лента отличала её носителя от прочих жителей. Она была словно угрожающая, зловещая метка, знак принадлежности высшему существу. В представлении свободолюбивого сильфа это казалось немного унизительным, хотя еще более жалкими выглядели люди, шарахающиеся от премьера, как черт от ладана.

Кристофер отдыхал не без охраны. Не сразу ювелир увидел, что в зале присутствуют посторонние вооруженные люди, откровенно наблюдающие за гостями. Повадки и движения их выдавали охотников, - уж этого брата Себастьян за свой век навидался. Присмотревшись внимательнее, ювелир приметил еще один контингент лиц, также явно пришедших сюда не развлекаться. Эти были практически незаметны: размытые силуэты почти сливались со стенами и тенями от колонн, лиц было не разглядеть. Они пристально следили за происходящим, ничего не упуская из виду. Оружия при них не было видно, но ювелир мог поклясться, что оно имеется - от наблюдателей тянуло опасностью так ощутимо, что Себастьян поёжился. Кто бы это мог быть? Агенты особой службы? Но почему так много?

Охотники и агенты усиленно делали вид, что не замечают друг друга, а на лицах и в движениях их читалась странная враждебность.

Шестое чувство настойчиво шептало, что задерживаться здесь не стоит. Себастьян похолодел. Неужели затевается какая-то операция? Шансы выбраться живыми, и без того довольно призрачные, стремительно таяли. Ничего не замечавшая София восторженно, во все глаза, наблюдала за представлением и, жадно допив свой бокал с вином, украдкой поменяла его на нетронутый бокал спутника.

К слову сказать, в "Шелковой змее", как в заведении самого высокого класса, для каждого сорта и типа спиртного предназначались специальные бокалы. Как известно, без достойной посуды напиток теряет всю свою прелесть и гармонию, искажается его благородный аромат и вкус. Заказанное Себастьяном выдержанное красное сухое подали в пузатом винном графине, декантере, предназначенном для того, чтобы освободить вино от осадка и обеспечить предварительное соприкосновение с воздухом. Только затем привередливый напиток был разлит по бокалам. В классических емкостях большого объема легко могло поместиться содержимое целой бутылки, однако, согласно правилам винного этикета, наполнили их ровно на одну треть. Изящные фужеры на удлиненной ножке были изготовлены из стекла с добавлением платины, что делало их значительно более прозрачными и прочными. По форме бокалы напоминали нежный бутон тюльпана: широкая округлая чаша чуть сужалась кверху, не давая улетучиться удивительно тонкому аромату. Себастьян мимоходом глянул на поверхность мерцающего в руках у Софии напитка, окрашенную в теплые желто-золотые тона. Должно быть, девушка впервые имела возможность насладиться столь дорогостоящим старым вином.

Ну что ж, хоть кто-то доволен.

Тем временем в ложу Кристофера, откинув резко взвившийся полог, вошел человек. Ювелир как-то пропустил его появление, увлекшись созерцанием необычной аудитории и изрядно разомлевшей спутницы. Человек возник неожиданно, словно материализовавшись ниоткуда уже у самой ложи главы ювелиров. Себастьян никогда прежде не видел его.

Погрузившись еще больше в сосредоточенность, Серафим постарался отсечь все лишние, посторонние звуки зала, чтобы слышен был только разговор этих двоих.

***

- Не ожидал увидеть премьера в подобном сомнительном заведении, - вместо приветствия произнес утрированно строгий голос. Таким голосом требовательные, не знающие поблажек воспитатели разговаривают с капризными детьми.

Кристофер медленно открыл глаза, в густом дыму разглядывая гостя. Зрачки мага были неестественно расширены и неподвижны, совершенно не реагируя на свет.

- Встретить здесь главу особой службы не менее неожиданно, - вальяжным движением глава ювелиров отложил в сторону курительную трубку и промокнул рот салфеткой. Глаза его блеснули холодной синевой.

Казалось, разбуди Кристофера посреди ночи, и губы его немедленно изобразят небрежную полуулыбку, а в глазах застынет безупречная, чуть надменная лень высокорожденного аристократа. Этому выражению было невозможно научиться или же подделать - как и осанку, и другие манеры, сразу выдававшие породу.

- Вам надлежит обращаться ко мне по чину или должности, господин премьер, - тоном, не терпящим возражений, напомнил Винсент, неодобрительно качнув головой. Острый, как ланцет, взгляд его легко рассекал полумрак.

Глава ювелиров побледнел, борясь с неподобающим раздражением. В личном общении глава особой службы был, как всегда, невыносим. Беседы с ним нередко доводили людей до белого каления - Винсент как будто совершенно точно знал, куда ударить, чтобы вывести оппонента, балансирующего, как на канате, из хрупкого состояния равновесия. Пожалуй, с эксцентричного канцлера станется и самого лорда отчитать, как мальчишку, - если такая мысль взбредет в его невероятно умную голову.

- Прошу прощения, господин канцлер, - Кристофер с изящной легкостью выпрямился в кресле, делая знак танцовщикам покинуть ложу. Те немедленно растворились в полумраке зала, оставляя высоких гостей наедине.

Маг щелкнул пальцами, выходя из состояния наркотического опьянения. Зрачки стремительно сузились, взгляд мгновенно приобрел осмысленность и ясность, а улыбка - должную предупредительность. Витавшая вокруг ароматная дымка распалась на клочья и исчезла - все дурманящие вещества в ней были полностью нейтрализованы.

Винсент не являлся магом, но был хорошо осведомлен, что все магические преобразования совершаются посредством драгоценных минералов простым заданием ментальных установок. Никаких дополнительных внешних "эффектов", вроде щелчков пальцами, пассов и взмахов руками на самом деле не требовалось. Однако многие заклинатели, даже опытные, для большего удобства пользовались такими нехитрыми средствами, дабы с точностью отделять моменты начала и окончания активности камней, и для собственной лучшей концентрации.

- Вы позволите? - Глава особой службы приблизился к свободному креслу и встал рядом, выжидающе глядя на Кристофера.

- Разумеется, господин канцлер, - под жестким взглядом Винсента маг почувствовал себя более, чем неуютно, однако это был совершенно не тот человек, которому можно было отказать в разговоре, даже принимая в расчет собственное привилегированное положение. - Что привело вас сюда?

Кристофер задал вопрос подчеркнуто вежливо, всей душой надеясь, что канцлер не сочтет этот невинный интерес нарушением приличий, хотя, вообще-то, вопросы о причинах визитов считались признаком дурного тона, как слишком личные. Ну не мог он, ни на одну секунду не мог предположить, что Винсент зашел в "Шелковую змею" просто приятно провести вечер. Глава особой службы никогда ничего не делал просто так. Слава человека, равнодушного к любым развлечениям и удовольствиям, шла впереди него.

- Я здесь по служебным делам, господин премьер, - Винсент привычно ушел от ответа. Точнее, ответил быстро, корректно и четко, при этом не открыв ровным счетом никаких сведений. Что вполне понятно: его работой было добывать информацию, а не выдавать её. - А вы?

Кристофера аж передернуло. Этот человек, ночной кошмар всего Ледума, всё же здорово действовал на нервы. Да какое там "человек" - бесстрастный механизм для расследований, напрочь лишенный эмоций и привязанностей! Должно быть, он даже спит в неизменном своем форменном костюме - безликом, безвкусном сером сюртуке безо всяких украшений, знаков отличия и нашивок. Если вообще спит.

Однако с главой особой службы волей-неволей приходилось считаться. За годы своего кропотливого труда тот ни разу не ошибся, приобретя заслуженное расположение лорда. Правитель прислушивался к мнению Винсента настолько, что даже позволил тому досрочно прервать изоляцию Эдмунда, приступив к дознанию, как только канцлер сочтет нужным. До такой степени влияния на лорда Эдварда Кристоферу, да и кому бы то ни было в Ледуме, было очень далеко.

- Милорд, как вы, конечно же, знаете, покинул дворец с инспекционной поездкой, - тошнотворно любезно сообщил глава ювелиров. - Соответственно, появившимся личным временем я могу распоряжаться по своему усмотрению.

Защита Ледума по праву считалась уникальной, представляя собой тщательно продуманную центрированную магическую систему. На пограничной линии, на равном расстоянии друг от друга и от центра города, были выстроены восемь мощных сторожевых башен. Эти башни были оборудованы сложными сообщающимися установками минералов, которые работали как собирающие и рассеивающие линзы. Они использовались для изменения формы энергетического волнового фронта, преломляя колебания, вызванные излучениями камней. Установки рассеивали или, наоборот, концентрировали их в одной точке - главной центральной башне во дворце правителя, служившей фокусом. Такая система позволяла сбалансировать магические потоки при возможном перекосе на одном из направлений и усилить эффект активности отдельных башен. Каждая из башен была хорошо укреплена, к ней приставлялся военный гарнизон и опытные штатные маги, круглосуточно обслуживающие установку. Работоспособность системы защиты была чрезвычайна важна, ведь от неё зависела безопасность всего города. Поэтому лорд Эдвард лично проверял состояние установок, никогда не предупреждая заранее о дате и продолжительности своих визитов, что вынуждало магов идеально исполнять свои обязанности и в любой момент быть готовыми достойно принять правителя.

Вот и сегодня лорд Ледума неожиданно исчез, никому не сообщив о цели своего отъезда и времени возвращения. Предположив, что до утра его можно не ждать, Кристофер решил наведаться в любимый клуб, дабы оставить там непрекращающееся напряжение последних дней. Внезапно присвоенный статус премьера стал для главы ювелиров полной неожиданностью, скорее пугающей, нежели приятной. Кто бы мог подумать, что всё так обернется... Однако, официально присланная черная лента была всё лучше, чем шелковый шнур, провозглашавший крайнюю степень немилости. На последнем пришлось бы тут же церемониально удавиться в присутствии посланников лорда, готовых, в случае несознательности попавшего в опалу, оказать всяческое содействие и помощь. Потому-то, несмотря на всю свою верноподданническую выучку и самообладание, при виде правомочной делегации Кристофер слегка поменялся в лице.

Черная лента подходила к одежде любых цветов, но сегодня Кристофер предпочел строгое монохромное решение костюма: сшитый в талию черный бархатный камзол длиной до колен, обильно украшенный серебряной вышивкой. Деталь смотрелась как нельзя более кстати, органично дополняя весь ансамбль. И всё же глава ювелиров чувствовал себя некомфортно: окаянная черная лента давила, душила, и Кристофер поминутно неосознанно касался её, незначительно ослабляя узел. Но возымевший действие психологический эффект был сильнее доводов рассудка.

Глава службы ювелиров и не предполагал, что окажется так угнетен. В принципе, любой общественный статус, в особенности столь высокий, налагает на человека особые обязательства, предписывает определенные нормы поведения. Как аристократу, Кристоферу это было хорошо знакомо. Тем более что новый статус, по существу, лишь закрепил реальное положение дел: уже давно глава ювелиров исполнял при дворе обязанности, далеко выходящие за компетенции его должности. К примеру, курировал дипломатическую переписку и законотворческий процесс, принимал участие во многих государственных делах... Теперь же, по сути, он легитимно является вторым человеком в Ледуме. Кристофер не сомневался, что правитель воспользуется этим и заставит его не только подготовить, но и поставить свою подпись под всеми щекотливыми официальными нотами, которые, несомненно, последуют в ближайшие дни. Таким образом, в случае неудачи Ледум получит возможности для маневра и возобновления переговоров, а также виновника возникшего между городами "недопонимания", "исказившего" намерения правителя.

С точки зрения политики, да и просто логики, это было верно. В конце концов, благополучие города важнее благополучия одного человека, да и не повиноваться Кристофер не мог. Однако снимать напряжение без помощи наркотических средств уже практически не удавалось... Это был тревожный сигнал, звоночек, над которым стоило всерьез задуматься. Но сегодня Кристофер решил позволить себе отдохнуть, предчувствуя, что следующая возможность может выпасть не скоро.

И что же? Едва высококачественный гашиш помог ему отвлечься и расслабиться, едва начал налаживаться приятный вечер, как объявился дражайший вездесущий канцлер и всё испортил! И до чего въедливый тип... Пусть оставит эту обвиняющую манеру разговора для своей допросной! Он ничего предосудительного не совершил. И Винсент, когда будет докладывать лорду, обязан будет так и сказать.

Зная патологическую честность главы особой службы, наговора можно не опасаться...

Однако, учитывая вспыльчивость и дурной нрав правителя, все же лучше первым успеть с покаяньем.

- Скажите, Кристофер, почему престолонаследник настаивал на разговоре с вами, когда мы обнаружили в его апартаментах спрятанную копию похищенного камня? - живо поинтересовался канцлер, не отрывая от собеседника цепких глаз. - Надеюсь, это не слишком частный вопрос, господин премьер? Если это так, вы в праве не отвечать. Вы ведь теперь не под властью закона.

Под пристальным взглядом Винсента, фиксирующим мельчайшее движение, Кристофер нервничал всё сильнее. Стекло монокля холодно поблескивало в полумраке, как линза устрашающего механизма. Не удивительно, что при одном появлении этого человека у его подопечных случаются тихие истерики: он дал множество поводов нервничать в своем присутствии. А у самого-то, должно быть, нервы железные: несмотря на возраст и специфический характер работы, глава особой службы выглядел моложаво, а в стали волос не затесалось ни единой серебряной нити седины.

- Желаете допросить меня, господин канцлер? - широко улыбнулся маг, внутренне холодея при мысли о гостеприимно распахнутых воротах Рицианума. - Уверяю вас, я с готовностью отвечу на любой вопрос и буду рад хоть как-то помочь следствию. Я говорил с Эдмундом по распоряжению лорда. Я не имел понятия, что тот сам просил об этой встрече. К сожалению, причины таких действий престолонаследника мне неизвестны.

Винсент кивнул, продолжая внимательно разглядывать собеседника. В обществе к премьеру, конечно негласно, предъявлялись повышенные эстетические требования. Кристофер и прежде был безупречен во внешнем виде и манерах, но сегодня превзошел самого себя. Футлярный каркасный камзол значительно отличался от одежды прочих гостей "Шелковой змеи", словно специально созданной для праздности, и подчеркивал недоступность и недосягаемость названного избранника лорда. Стоячий веероподобный воротник жестко сковывал поворот головы и заставлял ее держаться прямо, придавая изгибу шеи царственность, а всему облику величественность и некоторую надменность. Белоснежная сорочка была почти не видна из-под наглухо закрытого камзола, только высокие манжеты из батиста, отделанные тонким кружевом, почти полностью скрывали кисти рук. Узкие, облегающие ногу штаны довершали совершенную элегантность силуэта.

Красоту премьера нельзя было назвать слащавой, равно как и мужественной. Скорее, это была гармоничная, эстетически выверенная красота античных статуй. Винсент механически отметил её про себя, как особую примету, нуждающуюся в упоминании в личном деле, не более. Кто-то любил мужчин, кто-то женщин, кто-то - и тех, и других. Канцлер же оставался равнодушен ко всем живым существам. Искреннюю привязанность он питал не к людям, этим несовершенным созданиям, а к цифрам и функциям. И к логическим выкладкам, конечно же.

- Ни в коем случае, Кристофер, - впервые улыбнулся Винсент, но улыбка эта вышла недоброй. Канцлер извлек из нагрудного кармана увесистый брегет и вновь уставился на оппонента немигающим птичьим взглядом. - Это всего лишь приватная беседа, а вовсе не допрос. Мы должны работать согласованно и владеть всей полнотой информации, раз уж волею судьбы занимаемся одним делом. Известно ли вам, что после вашего визита к Стефану этот нелегальный ювелир исчез? Между тем, у меня есть веские основания полагать, что именно он изготовил обнаруженную моими людьми подделку. Его коллега Себастьян, более известный как Серафим, также скрывает своё местонахождение, хотя и к нему у меня имеются вопросы. Какие объяснения можете вы мне дать?

- Прошу прощения, господин канцлер, но какое я имею отношение ко всему этому? - с легким недоумением вопросил Кристофер. Он наконец оставил в покое черную ленту и взамен принялся теребить и нервно разглаживать ажурные манжеты.

Щелчок. Резко распахнулась гравированная крышка брегета, обнажив золотой циферблат и хищно заостренные стрелки, показывавшие тридцать восемь минут после полуночи. Кристофер вздрогнул от этого неожиданного звука, а Винсенту он, напротив, только ласкал слух. Глава особой службы питал пристрастие к часовым механизмам. Те позволяли упорядочить и получить контроль над самой таинственной и неуловимой субстанцией, которую до сих пор пытались расшифровать ученые - временем. Правда, несмотря на все изыски часовых мастеров, время так и не удавалось посадить на цепь, пока только на ненадежную цепочку карманных часов...

Эту модель канцлеру сделали на заказ, исполнив все многочисленные, до тошноты подробные указания по поводу декорирования и обработки деталей. Под задней крышкой брегета имелось прозрачное стекло, позволявшее любоваться изящной, строгой красотой рабочего механизма, позолотой, воронением и гравировкой. Разумеется, как видимые, так и скрытые части, в том числе движущиеся, были отшлифованы и тщательно отполированы, причем полировка была "черной", дающей глубокую блестящую отделку. Заводные и ангренажные колеса имели муаровую поверхность со скошенными зубьями, а сектор подзавода и мосты гильошированы узором "солнце и зерно".

С чувством глубокого удовлетворения канцлер надавил на бигель, кольцо для крепления цепочки, приводя в действие репетирный механизм. Брегет немедленно отозвался мелодичным боем, по первому требованию сообщая владельцу точное время. Низким тоном репетир неторопливо отбил двенадцать ударов, сдвоенным - два, количество полных четвертей, а затем еще высоким тоном - восемь, количество минут.

Слушая бой часов, эту музыку вечности, заклинатель непроизвольно откинулся в кресле и замер, разом прекратив суетливое шевеление. Тревожный голос репетира рождал ассоциацию с перебором, звоном погребальных колоколов, и после него наступила такая же пронзительная тишина, прервать которую долго никто не решался. Голос репетира погрузил премьера в почти гипнотическое состояние. Винсент тем временем укоризненно разглядывал варварски тревожащую Кристофера деталь одежды, мимоходом отмечая белизну и изнеженность пальцев, очевидно не приученных к рукояти не только меча, но и револьвера. Это была рука подлинного аристократа, удлиненная, грациозная и деликатная, с заостренными кончиками пальцев, с блестящими ногтевыми пластинками. Один взгляд на такую руку говорил о высоком положении в обществе.

- Тоже находите, что накрахмалены недостаточно хорошо? - Доверительно шепнул Винсент, кивая на кружева и неотрывно глядя на мага серьезными честными глазами, в которых было что-то от немигающего взгляда коршуна. - Учитывая ваш нынешний статус, ваши слуги рискуют головой, а это довольно-таки ценный элемент костюма... Подумайте об этом, Кристофер.

Маг вновь побелел, на сей раз от страха, подавляя инстинктивное желание отодвинуться подальше. В обществе этого человека, привыкшего с легкостью распоряжаться чужими жизнями, многие чувствовали себя беспомощно. Но в данную минуту, как ни невероятна была сама эта мысль, Кристоферу почему-то казалось, что ему угрожают. Нейтральные слова и участливый тон Винсента вступали в диссонанс с выразительным взглядом, в котором не было ничего человеческого. Это было дико и... страшно.

- Всё верно, - смирившись, уступил нажиму Кристофер, не имея больше сил противиться несанкционированному допросу, - несколько дней назад я разговаривал с обоими по приказу лорда. Но я руковожу службой ювелиров, а не стражей. У меня нет полномочий никого задерживать, тем более, что указания правителя на этот счет были недвусмысленны. Оба ювелира категорически отрицают какую-либо причастность к похищению камня. Мне показалось, они были правдивы...

- Ясно, - канцлер уже перешел на сухой деловой тон, которым обычно разговаривал с подчиненными. Когда собеседник морально сломлен и готов давать правдивые показания, нет больше нужды упражняться в психологических техниках допроса. Многолетний опыт помогает безошибочно угадать такой момент. - Что ж, я поговорю с ними сам, как только мои люди найдут их, тогда и проверим вашу интуицию. А что вам поведал престолонаследник? Как я слышал, также отрицал свою причастность?

- Да, господин канцлер.

- Значит, со мной он был более искренен, хоть и играл поначалу в молчанку, - Винсент негромко постукивал по столику своей неизменной тростью, выбивая одному ему ведомый ритм. Лицо главного следователя, словно высеченное из могильного камня, поражало своей бесстрастностью. Многие в Ледуме были уверены, что этот расчетливый, ледяной человек вообще не способен на проявление чувств. - Только представьте, Кристофер, ведь он хотел убить своего брата.

- Что-о? - Не сразу сумел произнести глава ювелиров, от изумления потеряв дар речи.

Кто бы мог подумать, что нерешительный инфант отважится на такое. Неужели неприязненные отношения между братьями, вызванные соперничеством за расположение отца, зашли столь далеко? Логично было бы предположить желание младшего брата устранить наследника, но чтобы наоборот?..

- Именно так, - спокойно подтвердил канцлер. - Я выяснил причины, по которым престолонаследник находился в хранилище и восстановил последовательность событий. Если говорить кратко, ранним утром инфант нанес на внутренний обод кольца Эдгара специальный яд, который должен был убить того почти мгновенно. Позднее Эдмунд вторично явился в хранилище, чтобы проверить, надел ли брат кольцо. Обнаружив, что план его не удался, и Эдгар взял шерл отца, инфант схватил подделку и поспешил к брату, чтобы исправить чудовищную ошибку. Но он опоздал. Кажется, у бедного Эдгара совсем не было шансов пережить тот злополучный день.

- Невероятно, - Кристофер покачал головой, удивленно приподняв брови. - Как вообще можно было додуматься использовать шерл для убийства? Разве не ясно, что защитные минералы отводят беды от владельцев? Эдгар не случайно перепутал перстни... "Глаз Дракона" воздействовал на него так. Камень привлек его, чувствуя серьезную угрозу для своего хозяина, лорда Эдварда. И в то же время он спас Эдгара от немедленной неминуемой смерти.

- Возможно, - не стал спорить Винсент, тем более, что его познания в данной области были довольно ограничены. - Как бы то ни было, это означает, что к моменту первого посещения Эдмундом хранилища, то есть около семи часов утра, камень Эдгара уже был похищен и подменен. Что интересно, в промежуток с десяти часов вечера дня накануне, когда Эдгар сдал свой перстень, до семи утра, когда Эдмунд совершил свой преступный замысел, по свидетельству охраны, в хранилище никто не проходил.

- Что же тут удивительного? - равнодушно пожал плечами Кристофер. - Если мы имеем дело с профессионалом, то очевидно, что он не оставил следов.

- То есть вы полагаете, объект охраняется так плохо, что вор может проникнуть туда, не привлекая никакого внимания? - уточнил глава особой службы.

- Я этого не говорил, - вздохнув, пустился в объяснения маг. - Но если уж вы спросили, во дворце имеется не одно хранилище драгоценных камней. То, о котором идет речь, куда был разрешен доступ не только сыновьям лорда, но и практически всем придворным магам и ювелирам, по правде говоря, содержит не самые ценные и редкие образцы. Скорее, наоборот: это хранилище общего пользования. Если быть откровенным до конца, "Глаза Дракона" были там единственными стоящими минералами, и то специализировавшимися на сугубо защитных функциях. Сами понимаете, канцлер, для мастера своего дела проникнуть туда незамеченным будет сложно, но, в принципе, возможно.

- И много вы знаете таких мастеров?

- Не очень много, и почти все они служат под моим началом, - развел руками глава ювелиров. - Такие имена содержатся в секрете. Но у каждого лорда Бреонии найдется хотя бы один настоящий профессионал... Из тех, кто вне закона и не имеет хозяина - конечно же, Серафим. Это легенда криминального мира.

- Ясно. Какое заключение вы можете дать копии? - Винсент неожиданно сменил тему.

- Свежая, возраст не более двадцати дней, отличий от оригинала никаких. Мои ювелиры проанализировали исполнение и предположили, что, несмотря на профессионализм, работа была выполнена без использования специальной сложной оснастки, то есть в подпольных условиях. Таким образом, скорее всего, мы имеем дело с нелегалом, или же подобным осуществлением нас нарочно пытаются ввести в заблуждение... Обо всем этом я уже подробно доложил лорду, - сухо добавил Кристофер, отметив про себя, что и о сегодняшнем затребованном у него отчете стоит не менее подробно известить правителя.

Винсент ведет себя подозрительно, оказывая на него давление и вмешиваясь во внутренние дела службы ювелиров, которые его не касаются. В обязанности канцлера входит поиск организатора, а исполнитель не столь и важен. В конце концов, он мог и не знать имени нанимателя.

Так же, как и изготовитель поддельного "Глаза Дракона", который так занимает канцлера.

***

Себастьян неожиданно задохнулся, как если бы вместо воды опрокинул кружку обжигающего вина со специями. Сердце заныло, а в глазах потемнело, как бывает перед обмороком... или когда безмятежная мелодия вдруг завершается в нестерпимо горьком миноре, в пронзительном си-бемоль.

Но ведь этого просто не может быть.

Не веря себе, ювелир перевел взгляд на сцену, отыскивая танцовщиков, в которых разгадал оборотней. Мгновенная перемена в их лицах, глазах, движениях, прошедший волной кратковременный сбой в ритме и рисунке танца развеяли последние отчаянные сомнения.

- Пора уходить, - вполголоса обратился он к спутнице. - Немедленно.

- Что случилось? - взглянув в изменившееся лицо Серафима, София вмиг протрезвела.

- Нет времени объяснять, - прозрачные глаза ювелира застыли, заледенели, словно промерзшие до самого дна озёра. - Все вопросы после. Здесь дракон.

- Что?! - Искаженная оторопело обвела взглядом помещение, но так и не обнаружила огромного крылатого ящера, притаившегося где-то под одним из столиков или прикинувшегося органичной деталью интерьера. - Это же невозможно...

- Он здесь, говорю тебе, - поморщился Себастьян, ощущая, как кончики пальцев начинают дрожать. Драгоценные секунды утекали, а девчонка затеяла бессмысленные препирательства, которые могли обойтись им очень дорого. Привлекать внимания было нельзя: зал и без того доверху нашпигован охотниками и агентами, готовыми кинуться на любое, даже самое безобидное, движение, как рыба на блеск приманки в мутной воде... - Я его чувствую.

- А вот я ничего не чувствую, - бойко запротестовала противная девица, не желая никуда уходить. - А уж Искаженным стоит довериться в вопросах интуиции.

- Это не интуиция! - озлился ювелир, незаметно хватая девушку за плечо и вставая. - Это другое. Это... не доступное людям... Проклятье! Уходим, сию же секунду! Но было, как водится, поздно.

Глава 11

Карл беспокойно ерзал на жестком и неудобном ложе, тщетно пытаясь успокоиться. Подстегнутое выбросом адреналина, сердце билось быстрее обычного, дыхание сделалось глубоким и учащенным. Рядом, совсем близко были оборотни - сильные, матерые оборотни, скорее всего вожаки. Карл чуял их присутствие, как хищник чует густо разлитый в воздухе терпкий запах крови, и звериная сущность его остро реагировала на такую опасную близость.

Конечно, умом узник понимал, что находится в полной недосягаемости, а потому в безопасности, но чрезвычайно развитые у всех представителей старших рас инстинкты не давали расслабиться. Общество оборотней было построено по принципу стаи, где сила безоговорочно определяла статус. Своё положение требовалось постоянно подтверждать и доказывать. Малейшее проявление слабости, нерешительности, мягкости - и твоё место немедленно занимал более сильный или умелый. Присутствие чужаков, потенциальных соперников, запускало в крови безотказный первобытный механизм: борись - или беги. Просто сидеть на месте Карл не мог.

За время своего заключения маг неоднократно ощущал приход в его узилище собратьев, но никак не мог примириться с этим. Лорд Эдвард нарушал все мыслимые человеческие законы, встречаясь с оборотнями, да еще и на территории своего города. Пусть даже на самой границе. Бреония официально не признавала право нелюдей на жизнь, призывая граждан к поголовному истреблению последних. Это положение было категорично и непреложно, и не знало исключений, как и тот факт, что и оборотни рассматривали человека лишь в качестве пропитания. И как только правителю Ледума удалось вступить в тайный сговор с извечными врагами людей? Это просто не укладывалось в границы сознания.

Правда, обычно лорд Эдвард встречался только с одним оборотнем. Сегодня же пожаловали несколько: трое, а то и четверо. Они не могли почуять Карла, оглушенные множеством активированных камней и сбитые с толку присутствием друг друга. Однако Карл мог поклясться, что там, наверху, затевается что-то серьезное. Почти наверняка тайная встреча лорда Эдварда с вожаками кланов будет иметь далеко идущие последствия, и это сильно тревожило его.

***

Большая топографическая карта Бреонии безмятежно отдыхала на ровной поверхности стола, и не подозревая, что над ней сейчас будут вершиться судьбы. Лорд Эдвард быстрыми резкими движениями расправил смявшуюся бумагу, еще раз окинув взором плоскую и уменьшенную копию страны. Карты такого рода считались секретными и не подлежали широкому распространению, во избежание утечки сведений, которые могут быть использованы в военных целях. Достаточно крупный масштаб во всех подробностях позволял рассмотреть географические явления и объекты местности: рельеф, гидрографию, растительно-почвенный покров, населённые пункты, границы и коммуникации. Однако в данный момент правителя главным образом интересовали тридцать девять городов-государств конфедерации, напоминавших узелки наброшенной на землю плетеной рыбацкой сети.

Тридцать девять городов. Тридцать девять очагов цивилизации, вырвавших у великой Пустоши своё право на жизнь. Ледум располагался на самой границе обитаемой людьми территории, издавна выполняя функции пограничного города, мощного укрепленного аванпоста, который должен был сдерживать любые посягательства извне. Аманита же занимала удобное теплое местечко в самом сердце Брионии, являясь историческим и культурным центром страны. Географически положение столицы было очень выгодно, однако с точки зрения изменчивой политики картинка вырисовывалась более интересная: зона влияния Аманиты простиралась в основном на близлежащие города, приграничные же территории были лояльны Ледуму. Таким образом, в случае войны, столица неминуемо оказывалась во враждебном кольце окружения, что изначально ставило город в невыгодное положение.

Раскрытыми ладонями упершись в стол, лорд Эдвард мысленно разлиновал карту, радикально деля на своих и чужих. В широкой полосе, находящейся под его контролем, совершенно выбивался из общего дружного строя город Ламиум, престарелый лорд которого цеплялся за прошлое с завидным упорством маразматика. Несколько лет назад, после консультаций с финансистами и дипломатами, лорд Эдвард установил для Ламиума режим полной экономической блокады, характерный больше для военного, нежели для мирного времени. Прекращение торговли и официальное эмбарго на все виды денежных операций должны было выступить средством давления, принуждения к изменению проводимой городом негибкой внешней политики. Однако, несмотря на столь жесткие меры, Ламиум не желал налаживать связи с Ледумом по навязываемой модели "вассал - сюзерен", рассчитывая на поддержку городов-союзников. Промышленные и продовольственные товары переправлялись из самой Аманиты и стоили баснословно дорого, что привело к обнищанию казны и населения, которое всё сильнее начинало роптать. Тем не менее, стихийно сформировавшаяся и негласно поддержанная Ледумом оппозиция так и не смогла самостоятельно свергнуть строй, хоть и была настроена весьма решительно.

С этим срочно нужно было что-то делать.

Правитель не торопился начинать разговор, нетерпеливо постукивая кончиками пальцев по темной столешнице. На груди его, поверх простого мундира без знаков различия, угрожающе сверкал и переливался узкий боевой лорум - шарф из твердой парчовой ткани, украшенный чеканными пластинами платины и прихотливо ограненными алмазами.

Трое из четверых приглашенных были на месте, последний безнадежно опаздывал. Будь это кто угодно другой, лорд Эдвард давно уже дал выход своему раздражению, но старый волк Арх Рист, вожак самого многочисленного и влиятельного клана оборотней, был слишком давно знаком правителю, чтобы ошибаться на его счет. Проверенный союзник никогда прежде не подводил и не позволял себе такого. Значит, должно было случиться что-то действительно важное.

Лорд Эдвард ждал.

Две тени за его спиной были совершенно недвижны и, казалось, даже не дышали. Заметить их было непросто: фигуры и лица скрывал полумрак, царящий в зале и особенно сгустившийся в углах. Единственным источником света были два низких кованых подсвечника, украшавшие стол правителя. Их черные и красные стеклянные цветы окрашивали пламя свечей в зловещие тона и скорее скрадывали нюансы обстановки, чем позволяли разглядеть что-то. Однако оборотни прекрасно знали, кто перед ними, и зрение, превосходящее человеческое, уж конечно позволяло им разглядеть рукояти изогнутых парных клинков, чуть видневшихся над надплечьями. Разумеется, правитель был и сам в состоянии гарантировать собственную безопасность, но, как говаривали во времена его юности, береженого Изначальный бережет. С этими нелюдями лучше быть начеку - звериные души потемки для человеческого разума. Никому из них доверять нельзя.

Если для лорда вообще приемлемо само понятие доверия.

Три фигуры, полностью задрапированные в плащи, так же недвижимо стояли напротив, две совсем близко друг к другу и одна, повыше и массивнее, особняком. Можно было с уверенностью биться об заклад, что часы, бесстрастный ход которых был единственным нарушавшим тишину звуком, на время завладели всеобщим вниманием.

Лорд Эдвард не любил ждать, однако годы единоличного управления городом научили мага выдержке и несвойственному его характеру спокойствию. Потому-то, когда камни предупредили о приближающемся госте из обратного мира, правитель заставил себя остаться на месте и даже не изменить схемы переплетения пальцев. Оборотни же, напротив, ощутимо напряглись - они чувствовали такие вещи кожей, кровью, нюхом... или черт их там знает чем еще.

Правителю ничего не нужно было делать - минералы в этой башне были подобраны с умом и специализировались на подобных действиях, защищая от всех проявлений примитивной магии этой старшей расы. Неужели чего-то другого стоило ожидать от строения, используемого в качестве постоянного места встреч с оборотнями, где один из них вот уже долгие годы успешно содержится в заточении? Глупо.

Очень глупо.

Ночную тишину прорезал леденящий кровь вой, свидетельствующий о том, что гость снова с ними, по одну сторону границ миров, и уже познакомился с изощренным гостеприимством хозяина. Голос волка был яростным и сильным, но лорд Эдвард с мрачным удовлетворением отметил в нем глубокую, проникновенную ноту боли. Несладко, наверное, когда что-то грубо выдергивает тебя из обратного мира, пережевывает по пути и выплевывает в этот бренный материальный мир? Незабываемые ощущения гарантированы.

Еще до того, как вновь прибывший присоединился к ним, лорд Эдвард с сожалением констатировал, что старый волк больше не придет. Богатый опыт общения с нелюдями помогал разбираться в вещах, темных для простого смертного. Раздавшийся вой не был безликим голосом рядового волка, - это был голос заявлявшего о себе вожака.

Стражам не нужны были слова, они, подобно драгоценным камням, повиновались малейшему движению мысли. Невероятно удобно. Не потребовалось ни единого звука или жеста, чтобы бесшумно метнувшиеся тени оказались у дверей как раз в тот момент, когда те распахнулась перед долгожданным гостем. Реакции стражей и без того примерно соответствуют реакциям оборотней, а уж искусственно ускоренные посредством минералов в десятки раз... Вошедший даже не сумел различить начало их движения, как уже оказался распростерт на полу, с руками, грамотно скрученными за спиной: одно движение - и последует хруст ломающихся костей и сухие, оскорбляющие слух эстета, щелчки выворачиваемых суставов. Однако, лорд Эдвард не причислял себя к богемной эстетской братии, а потому не имел ничего против. Кажется, нелюдь понял это и предусмотрительно не оказывал сопротивления, пока его грубо волокли к ногам правителя.

Лорд вышел из-за стола и подошел почти вплотную, дабы иметь возможность внимательнее разглядеть новоиспеченного вожака, с которым теперь предстояло сотрудничать. И то, что он увидел, совсем не понравилось человеку.

Цвет волос оборотня выдавал наиредчайший, почти не встречающийся теперь окрас. Он отличался от безукоризненного, идеально белого цвета волос лорда Эдварда, оттенком уходя в перламутр и серебро. Бледно-голубой, пронзительный цвет глаз также подтверждал чистоту породы. Перед ними был чистокровный белый волк, и лорд Эдвард готов был поклясться, что, обернувшись, он предстанет сильным и быстрым зверем, на шкуре которого не окажется ни единого постороннего пятнышка.

Хм. А неплохо бы смотрелась такая шкура где-нибудь в Северном крыле его дворца...

Пленник с трудом поднял голову, сопротивляясь жесткому давлению в основание шеи, которое производил клинок одного из стражей. Длинное изогнутое острие, холодно блестевшее у самого лица, похоже, оказывало какое-то гипнотическое воздействие, ибо взгляд нелюдя был неотрывно нацелен на него. Впрочем, это не было лишено смысла: когда для того, чтобы оборвать твою жизнь, достаточно одного-единственного незначительного движения, волей-неволей становишься внимателен и сосредоточен. Смерть была сейчас не дальше, чем расстояние до кончика меча.

Кроме всего прочего, тут действительно было на что посмотреть: боковая поверхность лезвия, готового в любую секунду развернуться и с завораживающим изяществом отделить седьмой шейный позвонок от собратьев, была безоговорочно прекрасна. Приглядевшись, на отполированном металле возможно было обнаружить туманно-белую дымку линии закаливания, самую примечательную часть клинка. Сложный волнистый узор её был комбинированным, искусно перемежавшим рисунки "двойного цветка клевера" и "вздымающихся волн".

Впрочем, кто разбирался теперь в подобных тонкостях непростого процесса изготовления, закалки, заточки и полировки оружия? Кто мог различить все эти признаки, приметные лишь глазу специалиста? Рафинированную сталь, имеющую семь слоев, дававшую клинку чрезвычайно высокую твердость с одновременной гибкостью и вязкостью удара? Высокую разделительную линию лезвия? Изысканно-узкую верхнюю часть боковой поверхности, низкий скос тыльной стороны? Исключительную остроту режущей кромки, идеальный угол и стабильность заточки? Двойной прерывистый желобок, сходящийся на конце? Да мало ли что еще - вес, центр тяжести, внутреннюю и внешнюю конструкцию, форму искривления... А ведь всё это говорило, - нет, прямо-таки кричало! - о великолепном качестве и совершенной геометрии клинка, не говоря уж о ценности гарды, рукояти и "белых" ножен без декоративной обработки. На самом деле, подобные боевые мечи просто не имели цены.

Лорд Эдвард трепетно любил холодное оружие, хотя сам уже очень давно не использовал его по прямому назначению. Однако, навещая Карла или по иным делам бывая здесь, правитель неизменно заставлял стражей вступать в единоборство, любуясь их зрелищными и динамичными поединками, стремительными и смертоносными скользящими атаками. Мастеров такого уровня, увы, больше не встречалось в их времени. Да и стражам знание досталось от гораздо более древнего источника, чем вымирающее племя нынешних учителей фехтования.

Как ни странно, несмотря на изобретение и развитие смертоносного огнестрельного оружия, спровоцировавшее увядание боевых искусств, мир стал более миролюбив и безопасен. Люди изменились. Те, кто прежде совершал убийства при помощи клинка, способны были убить и без него - дух был их оружием. Физическая подготовка, приемы, защитное снаряжение и вооружение - всё это имеет лишь второстепенное значение, на первом же месте всегда стоял воинский дух, о котором нынешние солдаты не имеют и понятия. Стрелять с безопасного расстояния, не видя и не осознавая вполне последствий простого нажатия на спусковой крючок - вот их основная задача. Убить человека, глядя ему в глаза и одновременно вспарывая живот, а затем, развернувшись, вступить в новую схватку, снова и снова, сохраняя при этом полную внутреннюю тишину и безмятежность... Разве это одно и то же?

Что ни говори, а смерть лишилась красоты и поэтики. И настоящих убийц, подлинных мастеров своего страшного искусства, почти не осталось.

Конечно, магов это вполне устраивало. В случае опасности вывести из строя механизмы, вроде тех же револьверов, для них не составляло труда. Совсем иное дело - разрушить сталь. Считалось, что хорошие клинки имеют душу, которая не может умереть.

Нечисти также стало легче дышать. Небольшие повреждения от пуль доставляли им мало беспокойства, поэтому у современного человека совсем не оставалось шансов победить в схватке с нелюдем один на один. Именно поэтому в своих уединенных, отгороженных от мира монастырях, инквизиторы пытались искусственно остановить маховик прогресса, сохраняя приверженность проверенному веками образу жизни, одежде, оружию.

Несомненно, цивилизация в целом поднялась выше, однако уровень каждого отдельного человека упал. Как правителя, это не могло не радовать лорда Эдварда, ведь управлять мягкотелыми и слабыми людьми не в пример проще. Однако, как человеку порой ему было невыразимо скучно.

Неожиданно оборотень оторвался от созерцания редкостного предмета искусства (или убийства, кому как больше нравится) и перевел взгляд на человека. Лорд Эдвард почувствовал себя странно и неуютно, как если бы грудной клетки, доставая до самого сердца, коснулся смертоносный холод клинка. Глаза волка были как сталь, и взгляд подобен удару - прямой, твердый и решительный. Не каждый умеет так смотреть, - особенно в лицо лорду.

Правитель с недоумением прислушался к себе: что-то не то стало с обычно уверенным сердечным ритмом. Увы, он слишком хорошо знал это горячее, накрывающее с головой чувство, заставляющее необоснованно рисковать и ввязываться в кажущуюся безнадежной партию.

Азарт.

Захотелось ударить в самоуверенное, необоснованно наглое лицо нелюдя острым носком сапога. Опрометчивое желание, учитывая все обстоятельства. Оборотни, примитивные в плане чувств твари, не умели прощать: любая нанесенная им обида должна была смываться кровью. И новоиспеченный вожак наверняка захочет мстить, терзаясь манящей недоступностью обидчика и истекая в полнолуние ядовитой слюной. Опасная, смертельно опасная, но такая увлекательная игра - в противовес сытой, но пресной обыденности. Лорд Эдвард без колебаний сделал свой выбор, привычно не ограничивая себя в желаниях.

В стальных глазах отразилось удивление, даже оторопь, из уголка губ потекла узкая струйка крови.

Правитель удовлетворенно улыбнулся и, отвернувшись, направился было назад к столу. Однако присвист с вызовом сплевываемой на пол крови и приглушенное рычание за спиной заставило его резко остановиться.

Вот, значит, как? Лорд замер, с удовольствием вслушиваясь в переливы этого низкого, утробного звука. Неплохо, конечно, но всё же недостаточно убедительно. И не настолько он впечатлителен, чтобы упасть здесь с сердечным приступом от подобных ребяческих угроз.

И всё-таки придется поучить молодую шпану манерам.

За годы власти лорд Эдвард привык к преклонению и вполне насытился им, однако это не означало, что можно давать послабления. Каждый должен знать своё место и действовать сообразно наделенным полномочиям, ни больше, - но и ни меньше. Подчинение же лорду обязано быть безоговорочным.

Ну что ж... Поиграем?

Тело оборотня выгнулось дугой, когда человек ударил снова. На этот раз с разворота, вложив в ребро стопы значительную силу, достаточную, чтобы вышибить дух из простого смертного. Удар пришелся в область зоны солнечного сплетения, пришелся хорошо, с оттяжкой, так что стражи с трудом удержали тело волка, буквально повисшее на их руках. Если бы не они, удар отшвырнул бы тело пленника на несколько метров.

На миг оборотень потерял сознание, глаза его померкли и закатились, став стеклянными. По мысленному приказу стражи выпустили обмякшее тело, и оно со стуком шлепнулось на пол, застыв в неестественном положении.

Чем крепче боль, тем лучше усваиваются уроки. Это верно не только для звериной расы, но и для людей тоже. Оборотни же понимают только силу. Да и что ему сделается, белому-то волку? Вон уже начинает приходить в себя, трясет головой. Пара сломанных ребер для них пустяк, совсем другое дело - пережитое на глазах других вожаков унижение. Уж это он не скоро позабудет.

Лорд Эдвард чувствовал его ненависть, горячую, сладкую. Это чувство связывало двоих подчас теснее и крепче, чем любовь.

- Кто ты такой? - нарушил затянувшееся молчание правитель Ледума.

- Арх Юст, - хрипло выплюнул оборотень, оскалив клыки. - Вожак волков.

- Предполагаю, твой предшественник посвятил тебя в условия нашего альянса, раз ты здесь, - нежно оскалился в ответ человек. По правде говоря, не совсем корректно называть их сговор "альянсом", на союзнические отношения это походило мало. Ледуму вообще не нужны были союзники - только вассалы. - Ты готов от имени своего народа подтвердить взятые им обязательства?

- Готов.

Ну еще бы он был не готов. Несмотря на всю свою наглость, оборотень, похоже, еще не выжил из ума. Однако тон его вновь недвусмысленно обозначил истинную позицию волка. Таким тоном обычно произносят "Будь ты проклят", а менее воспитанные прибавляют кое-что покрепче.

- Тогда довольно терять время. Перейдем наконец к сути нашей встречи.

Молча ожидавшие приглашения оборотни оживились, быстрыми тенями скользнув к столу. В неярком освещении наконец стали видны их лица.

Одной из теней оказалась женщина. Она первой откинула капюшон, и по плечам рассыпались тяжелые, выбившиеся из сложной плетеной прически волосы: темно-красные с отливом в медь, оттенка яркого осеннего клена. Впрочем, ассоциации с осенью рождали и коньячно-карие глаза, и светящаяся золотистая кожа, и алый рот, цветом напоминавший яркие ягоды брусники.

Возраст женщины трудно было определить. Несмотря на внешнюю молодость, в облике совершенно отсутствовала свойственная юности легкость, которую со временем вытесняет уверенность опытной, знающей себе цену дамы.

Внешность гостьи была примечательна: удлиненные глаза, заостренные скулы, нос и подбородок. Распахнувшийся плащ открывал взгляду фигуру: острые плечи, тонкие руки, узкие цепкие пальцы. Худоба женщины была так выразительна, что её можно было назвать костлявой. Однако, при этом не создавалось впечатления хрупкости, истощения или болезненности, напротив, тело её представлялось сотканным исключительно из стальных волокон мышц, из ломаных линий и острых углов. В каждом движении сквозила странная геометричность, сквозила сила и угловатая грация. Хищные ногти, длиной превышающие фалангу пальца, казались металлическими и холодно поблескивали в полумраке.

Перед ними была Саранде - легендарная королева лис, в борьбе за власть перервавшая глотки матери и двум старшим сестрам.

Рядом с лисицей стоял её брат Менея, обликом очень походивший на сестру, однако не столь эффектный. Лисами традиционно руководили два вожака - мужчина и женщина, которые официально имели равные права и должны были совместно принимать решения. Однако на деле испокон веков в клане царил матриархат, и голос вожака-мужчины всегда был совещательным, а женщины - решающим. Менея весьма достойно справлялся с непростой второй ролью, подходя к исполнению воли Саранде с ответственностью и педантичностью. Сейчас на лице его было написано спокойное, внимательное ожидание.

Чуть поодаль от них сурово хмурил брови светловолосый и светлоглазый Хольг - суровый вожак вепрей. Судя по всему, происходящее мало нравилось прямодушному оборотню.

Поднявшийся с пола Арх Юст угрюмо косился на правителя Ледума, но молчал. Должно быть, решил приберечь свою злость на более подходящее время. Инстинктивно прижимая руку к грудной клетке, он словно защищался от удара.

Лорд Эдвард обвел взглядом приглашенных. Здесь собрались представители трех самых старших и сильных родов оборотней. Лисы - расчетливые, дьявольски хитрые создания, не знающие равных в изобретательности и коварстве. Вепри - твари, прославленные звериной жестокостью. Они уверенно держали первое место по выносливости и силе. Но самыми опасными всё же были волки - эти сочетали в себе хитрость и силу, а еще - безрассудную храбрость. Презрение к смерти их было таково, что волки нападали даже на гораздо более сильного противника. И нередко обращали того в бегство, подавляя силой своего духа.

- Сегодня я собрал вас, чтобы сделать исключительно щедрое предложение, - обратился к присутствующим лорд Эдвард, мимоходом отмечая настороженность, мелькнувшую в глазах лис при этих словах. - Не буду томить вас и сразу перейду к сути дела. Уже очень давно представители старших рас вынуждены скрываться в Лесах Виросы и Пустошах, занимаясь истреблением друг друга и утративших человеческий облик созданий, всё еще пытающихся выжить там. Я дам вам возможность добраться до людей, обитающих в городах Брионии. Я хочу, чтобы они вспомнили свой первобытный страх и научились ценить комфорт, который им предоставляют лорды. Нехорошо, когда безопасность принимается как само собой разумеющееся. За всё нужно платить, не так ли?

Это был риторический вопрос. Лорд Эдвард сделал небольшую паузу, давая время поразмыслить над своими тезисами. И уж конечно, он не ждал ответа.

- Скорее, человеческий облик потеряли те, кто живет за городскими стенами, - презрительно усмехнувшись, неожиданно возразил Юст. - Лесные люди могут хоть как-то постоять за себя и потому заслуживают уважения. Горожане же - только пища, не умеющая оказывать сопротивления. Какой платы можно требовать от них? Они не способны заплатить больше, чем уже отдали правителям.

Лорд Ледума давно отвык от общения в режиме диалога, но Юст, по всей вероятности, был мало знаком с привычками правителя. Впрочем, это не означало, что тот собирался их менять - причина была слишком незначительна. Правитель продолжил, будто бы и не слыша обращенных к нему слов, несмотря на то, что едва сдержал ругательство.

- Я позволю вам спокойно пройти мимо границ Ледума и дальше, до самого города Ламиума, - палец лорда быстро скользил по карте, указывая нужный маршрут. - Он станет целью вашей вылазки, которая должна произойти через два дня. Время начала операции вы знаете лучше меня - час крысы, полночь.

Час крысы был мистическим временем, единым для обоих миров - реального и обратного. В этот час стрелки часов, спешащих вперед в нашем мире, и стрелки часов, возвращающихся к началу начал в обратном, совмещались, и оборотни могли войти в другую реальность и выйти ровно в то же самое время. Только в другом месте.

Не все, конечно, только самые опытные и сильные. Но прочим тоже найдется занятие, когда начнется штурм. Скучать уж точно не придется.

- Но ведь, - с сомнением протянул вепрь, - на этом пути нам встретятся Маяки.

Правитель Ледума скривился, как если бы раздавил на языке ягоду, а та оказалась непростительно кислой.

- Только не говорите мне, что отважные вепри тоже боятся Маяков, - отрезал он. - Это просто смешно. В крайнем случае, вы можете пройти мимо них до захода солнца.

Не похоже было, что ответ лорда полностью удовлетворил Хольга, однако тот промолчал, не желая подвергать дальнейшим сомнениям храбрость своего рода. Не хватало еще прослыть трусом.

- А как же защитники города? - вожака волков интересовали более осязаемые опасности.

- О магической защите можете не беспокоиться - внутри Ламиума у нас есть сторонники. За минуту до полуночи они выведут из строя защитную систему. Что касается солдат и стражи - это уже ваша забота. Но не думаю, что возникнет много проблем. Какой человеческий город устоит перед объединенной атакой трех древнейших родов оборотней?

Последние слова содержали скрытый вызов, не принять который означало бы уронить честь трех родов. Если, конечно, оборотням было знакомо понятие чести.

- А если изменникам не удастся отключить защиту? - не унимался волк. - Или в самый последний момент они откажутся от своего мятежа?

- Это будет прискорбно, - нахмурился человек. - Но вам всё равно придется напасть. Силы Ледума поддержат вас в этом случае.

- Что это значит, лорд? - встревожилась Саранде, впервые подав голос. Он оказался подобен ртути - мягкий, как кошачья лапка, и одновременно металлический. Тонкой незаметной струйкой он тек прямо в душу. - Войска Ледума также будут участвовать в этой операции?

- Не совсем, - усмехнулся лорд Эдвард. - В общих чертах, ситуация будет развиваться следующим образом. Часть боевых дирижаблей Ледума, совершающих патрулирование местности, по счастливой случайности окажется рядом с Ламиумом во время нападения. Конечно, они без промедления кинутся на помощь погибающему городу и вырвут его из лап нелюдей. По этой причине все оборотни должны убраться из Ламиума до наступления часа дракона. Все, кто этого не сделает, будут уничтожены.

Правитель замолчал, ожидая вопросов, возражений или сомнений. Сейчас для них было самое время, однако оборотни помалкивали, и одному Изначальному было ведомо, что у них на уме.

- Я отдаю вам целый город вместе с жителями, зданиями и ценностями на восемь часов, - раздельно повторил лорд Эдвард, на случай, если вожаки сомневаются в том, что верно уловили смысл его слов. - Это большой срок. Всё это время делайте с ним, что хотите, что только сможет измыслить ваше звериное сознание. Но после часа дракона Ламиум будет принадлежать мне.

- То есть ты хочешь чужими руками прибрать еще один город, лорд? - подвел итог Юст. - При этом вся ярость конфедерации обрушится на оборотней, а правитель Ледума предстанет для обывателей в героическом свете.

Лорд Эдвард мысленно улыбнулся. Уже скоро расколотой на два лагеря Брионии будет не до оборотней. А новоявленному верховному лорду пойдет только на пользу на фоне внутреннего конфликта задуматься о внешних агрессорах, готовых разорвать страну при малейших признаках слабости.

- Я должен понимать это как отказ? - вслух холодно вопросил лорд Эдвард, в упор глядя на Юста, кажется, взявшего на себя смелость говорить от имени всех трех родов.

- Лисы и лояльные нам меньшие кланы поддержат тебя, лорд, - предотвращая возможный острый ответ, вмешалась Саранде, прежде чем молодой вожак волков успел раскрыть рот. - Всё будет исполнено в точности с твоим замыслом.

- Клан вепрей и все, кто зависит от нас, через два дня будут у стен Ламиума, - голос Хольга вторил голосу лисы.

Лорд Эдвард кивнул им, и все взгляды невольно обратились на молодого вожака волков. - Волки придут, - тяжело, сквозь зубы вымолвил Юст, не решившись эскалировать конфликт. - И приведут с собой тех, кто пожелает откликнуться на призыв верховного клана.

Глава 12

О драконах, как и о представителях любой из старших рас, в Бреонии ходили весьма противоречивые легенды, слухи и даже страшные сказки, которые для остроты ощущений любили рассказывать на ночь. Общий смысл их сводился к тому, что твари это невероятно хитрые, могущественные и вдобавок обладающие заветной мечтой человечества - бессмертием. Но если про прочих нелюдей всё же имелась какая-никакая достоверная информация, известная узким специалистам, то раса драконов по-прежнему оставалась окутана соблазнительным флёром тайны.

Что тут вымысел, а что правда, мало кто мог разобрать, так как немногие люди имели счастье лицезреть дракона и остаться в живых. Точнее, лицезрели-то, наверняка, многие, только вряд ли догадались, кто перед ними, ибо молва приписывала драконам умение принимать абсолютно любой облик, в том числе человеческий.

И надо сказать, приписывала не зря, ибо стоящий перед Серафимом представитель древнейшей расы в эту минуту внешне ничем не отличался от простого смертного.

Разумеется, если не брать в расчет глаз.

Глаза ящера были необыкновенными. Хотя бы потому, что имели разный цвет, как у иных котов. Один оттенком напоминал редкую разновидность оникса, прозрачно-коричневую с характерными для этого камня узорами, а другой - расплавленное золото вперемешку с каплями солнечного янтаря. И всё бы ничего, да только радужку золотого глаза прорезали три, а карего - целых четыре черных трещинки, сходящиеся к центру. И это вместо привычного круглого или, на худой конец, вытянутого зрачка!

Смотреть в глаза дракону оказалось странно. По ощущениям сходно с опрокидыванием, падением в бездонный колодец, аж дух захватывало. Эти глаза были старыми... нет, древними. Они были старше самого старого знания, которое только уцелело в безжалостных жерновах времени, стирающих в пыль всё сущее. Они были старше настолько, что даже самого понятия времени в них еще не существовало. Воздействие было подобно тому, какое оказывали сказочные зеркала цветных калейдоскопов. Непрерывно меняющиеся причудливые мозаики, которые никогда не повторялись, безумно разнообразные сочетания красок, попросту не встречающиеся в реальности. Всё это приводило мозг в состояние легкого шока, после которого рассудочная деятельность замедлялась и развивался эффект эйфории. Игра цвета и бликов уводила за собой, незаметно утягивала в неведомый, нереальный мир чудес...

Дракон укоризненно качнул головой, выводя ювелира из состояния экстатического транса.

- Судя по всему, только ты один во всей Бреонии не знаешь, что нельзя смотреть в глаза дракону, - громким шепотом доверительно сообщил пришелец. - Не слыхал расхожей фразы, предостерегающей делать это?

Себастьян вздрогнул, очнувшись, и собрался с мыслями. Надо заметить, это было нелегко - мысли растекались, как кисель из опрокинутого на пол стакана. Таким же текучим, водянистым оказался и голос ящера. И во всем остальном он также казался вполне обычным, за исключением одного - голос этот заполнял сознание полностью, заполнял до краев.

- Думаю, в данных обстоятельствах это сродни совету сберечь волосы, когда голова уже лежит на плахе, - не сразу отозвался Себастьян, тем не менее, не замедлив отвести взгляд от многоцветья этих глаз.

Обрадованная его вниманием окружающую действительность, о которой совсем позабыли в свете внезапного появления дракона, изумила ювелира. Она походила на наркотический бред, в котором неизвестный злой волшебник остановил время. В заведениях, подобных "Шелковой змее", традиционно не имелось часов, но Себастьян был убежден, что стрелки на них застыли бы, так же, как и присутствующие вокруг люди. В эту минуту они напоминали манекенов, оставленных в разнообразных затейливых позах. Глаза Софии, устремленные на него, казались пустыми стеклянными пуговицами. Сам воздух прекратил своё движение - клубы дыма замерли, как нарисованные, и даже музыкальные аккорды, казалось, повисли в пространстве.

И всё-таки это было слишком невероятно, чтобы быть правдой. Ну не могут живые существа обладать таким могуществом! Все же они не боги, чтобы баловаться с такой тонкой материей, как время... Должно быть, ящер просто зачаровал его и внушил нужные образы. А может, на самом деле общение их длится сотые доли секунды, просто разум цепляется за привычное восприятие времени? Или же...

- А ты необычайно любознателен для того, кому осталось жить считанные минуты, - благожелательно заметил дракон, присаживаясь на свободный стул.

Себастьян ошарашено покрутил головой. Что за черт! Опять кто-то беспардонно лезет в его мысли. Начинает складываться какая-то малоприятная закономерность... Что ж, это говорит только об одном - древнейшая раса действительно обладает способностями к телепатии, причем высшего порядка. Невозможно даже отследить присутствие дракона в сознании.

Еще одна легенда полностью подтвердилась.

- Может, еще и пальцы загибать начнешь? - Насмешливо предложил ящер, с интересом разглядывая Себастьяна, как диковинную зверушку. Хотя неясно еще, кто из них двоих тут диковинная зверушка. - Рассчитываешь прославиться монографией "Быт и нравы драконов"? Думаю, на неё будет спрос.

Ювелир продолжал растерянно смотреть перед собой, не в состоянии парировать уколы. Происходящее казалось невозможным - он разговаривает с драконом!! В самом сердце крупного человеческого города! Значит, и вправду падки ящеры до развлечений за пределами своих пещер. Себастьян был почти наверняка уверен, что это не тот дракон, что погубил Моник, хотя что-то схожее в его ауре, несомненно, проскальзывало. Должно быть, нечто общее для всего драконьего рода.

Ну и как говорить с тем, кто и без того знает всё, что ты собираешься сказать? Да и есть ли смысл в словах, когда твои мысли как на ладони?

- Нет-нет, - горячо воспротивился этой идее дракон, для убедительности активно замахав руками. - Лучше всё-таки произносить что-нибудь вслух. Мысли смертных так беспорядочны и суетливы, что нелегко выделить из всей этой абракадабры ту глупость, на которой они, то есть вы, решите всё-таки остановиться.

Мысли смертных? Себастьян задумался. А интересно, себе подобных драконы тоже "читают"? Бедняги, коли так. Никакой тебе личной жизни!

Дракон снисходительно улыбнулся, но на этот раз промолчал, ободряюще глядя на ювелира. Давай, мол, скажи свои последние слова, приятель, не теряйся.

- Я предлагаю тебе игру, - неожиданно для самого себя раздельно произнес Серафим, решившись проверить еще один расхожий слух.

В лике дракона что-то неуловимо изменилось, хотя и не дрогнул ни единый мускул. Это возможно было сравнить с тем, как на солнце набегает тень.

- Есть ограничения по условиям?

- Нет, - если честно, Себастьян сам плохо понимал, о чем говорит, однако, рискнул играть вслепую. Терять всё равно было нечего, а если верить всё тем же легендам, драконы никогда не убивают игроков.

- Принято. Чего ты хочешь?

- Я ищу одну вещь... Драгоценный минерал, называемый "Глаз Дракона". Скажи мне, где он.

Ювелиром двигало не только желание выйти сухим из воды, но и банальное любопытство - насколько далеко простирается всеведение таинственных существ?

Дракон улыбнулся, как показалось Себастьяну, с некоторым облегчением и полуприкрыл свои удивительные глаза.

Ювелир с интересом наблюдал за происходящим. На лице собеседника застыло совершенно отстраненное выражение, как если бы тот покинул своё тело, а сквозь узкие щелочки сомкнутых век разливалось многоцветное переливающееся свечение. Вся кожа ящера светилась в полумраке, будто посеребренная. Будто сочился сквозь нее свет из иного мира, где материя и энергия находятся в ином состоянии. Мира, где существует только информация.

Это продолжалось какие-то секунды или минуты, которые очень сложно было отследить в царящей вокруг атмосфере безвременья. Себастьяну уже становилось немного не по себе в безмолвном обществе кукол, как дракон наконец вернулся из своего путешествия в неведомые сферы. Глаза его открылись, ожили и осветились лукавством. Только сейчас Серафим понял то ощущение, которое не покидало его всё это время. Дракон словно существовал одновременно в каких-то других незримых измерениях, и выглядел полнее, полноценнее всего вокруг. Так выглядят живые люди на фоне нарисованных. Так все они казалось нарисованными, плоскими по сравнению с драконом. Он был велик.

- Это довольно противоестественно, смертный, - заметил он. - Имея возможность потребовать всё, что угодно, и получить это, ты задал вопрос, ответ на который тебе известен. Но сделка есть сделка, и ничто в мире не может её отменить. Тебя может утешить лишь то, что лично я высоко ценю подобную оригинальность.

Себастьян, весьма удивленный таким заявлением, хотел было возразить. Но ящер сделал предостерегающий жест рукой и серьезным тоном продолжил:

- Черный турмалин, оправленный в серебро, именуемый "Глазом Дракона", в настоящий момент находится у тебя.

Вот это новость! Никогда еще ювелир не чувствовал себя таким глупцом. Ну почему, почему у него не хватило ума уточнить, какой именно "Глаз Дракона" из пары камней-близнецов ему нужен?! Ответ ящера был абсолютно точен, правдив, и абсолютно бесполезен. От досады ювелир только прикусил язык, чтобы не высказать ненароком вслух всё, что на нем вертелось. Утешало лишь то, что проклятый ящер все равно слышал его нелицеприятные мысли. Что ж, уже ничего не поделаешь, что называется, "сам дурак".

- Теперь твой черед выполнять обязательства, - усмехнулся дракон, ясно видя его разочарование. - Как заведено, я дам тебе задание, соразмерное сложности твоей собственной просьбы. Слушай внимательно, повторения и объяснений не последует. Ступай в девятую сторожевую башню. Забери то, что принадлежит тебе - и верни то, что тебе не принадлежит. Когда совершишь это, твоя игра будет завершена.

- Что? - изумился Себастьян, даже не задумываясь над смыслом загадочного второго предложения, так как уже первое повергало в полнейший ступор. Всем известно, что в Ледуме только восемь сторожевых башен.

- То, что известно всем, не всегда является правдой, - дракон сощурил глаза, как сытый кот, греющийся на полуденном солнце. - Обратись к своему сознанию, и поймешь, что делать.

- Да, но...

- Не медли, - оборвал ящер. - Или не знаешь, чем грозит нарушение нашего договора? К тому же, здесь становится небезопасно...

Себастьян даже не успел понять, что происходит. В какой-то момент он вдруг осознал, что время снова течет своим чередом, зал наполнился звуками музыки, движений и голосов, а дракона, так некстати скомкавшего их беседу, больше не было за столиком. Как будто никогда и не бывало.

Однако чувство тревоги не пропало, а, наоборот, усилилось. Ювелир настороженно обвел взглядом помещение и обмер. Все - абсолютно все! - взгляды были устремлены на него. Это длилось всего один, невообразимо жуткий миг, а потом люди вновь обратились к своим делам. Однако многие, в основном охотники и агенты, явно заинтересовались его персоной. Они начали передвигаться - осторожно, не вызывая лишнего ажиотажа, но в то же время быстро, с каждым мигом подбираясь всё ближе. Профессионализм их нельзя было не отметить - кольцо вокруг Себастьяна неуклонно сужалось. Причем обе службы на сей раз демонстрировали завидную слаженность в действиях, будто направляемые единой волей.

Всё еще не пришедший в себя после разговора с бессмертным существом ювелир наклонился к спутнице.

- Выбирайся сама, София, - быстро шепнул он. - Обстоятельства изменились. Не бойся, я найду тебя.

Удивленная девушка и глазом не успела моргнуть, как спутник её исчез, затерявшись среди снующих вокруг слуг и величаво передвигающихся посетителей "Шелковой змеи". Заметившие его маневр агенты оживились и ускорили передвижение, неминуемо вызвав некоторую суету. Ювелир ловко лавировал между столиками, пытаясь найти слабое место или брешь в кольце врагов и вырваться из окружения. Пока сделать этого не удавалось, однако преследователи его также не преуспели: они завязли в рядах обеспокоенных гостей, привлекая всеобщее внимание и вызывая недовольство высокой публики, не привыкшей к тому, чтобы её беспокоили во время отдыха.

Себастьян петлял по залу, как заяц по зимнему лесу, с легкостью путая след. Предсказать траекторию его движения было практически невозможно, и преследователям никак не удавалось перехватить ювелира, виртуозно избегавшего столкновений. Многие из них уже открыто держали в руках револьверы, и возмущенный гул в заведении усилился. К происходящему немедленно подключилась охрана, и последняя видимость порядка разлетелась на осколки. Внезапно дорогу ювелиру преградила незнакомая женщина. Она возникла прямо перед ним, словно вынырнула из-под земли или материализовалась из круговерти встревоженной "Шелковой змеи". Себастьян едва не налетел на неё - хрупкую фигурку, затянутую в корсетное платье с глубоким декольте. Вырез был кокетливо задрапирован белоснежным фишю - квадратным шейным платком из тончайшего полупрозрачного батиста, который скорее подчеркивал и привлекал внимание, нежели скрывал что-то.

Взгляд Себастьяна скользнул выше и выхватил из полумрака эффектное женское лицо. Дымные глаза, темные драматичные губы, скульптурная точность бровей, высокая сложная прическа. Это лицо было почти совершенно, и в то же время проскальзывала в нем какая-то неправильность, что делало женщину еще более загадочной и притягательной. Ювелир замешкался на мгновенье, и явившаяся ниоткуда незнакомка, воспользовавшись этой заминкой, решительно привлекла мужчину к себе. Себастьян и опомниться не успел, как оказался в соблазнительном шлейфе её духов, а в следующий миг ему подарили поцелуй - чувственный и страстный, отдававший чуть заметной характерной горчинкой, появлявшейся от злоупотребления курением. Вот так развитие событий! Ошеломленный ювелир попытался было отстраниться, но женские объятья оказались на удивление крепки, а над самым ухом мужчины угрожающе щелкнул спицами распахнувшийся веер, укрывший их от посторонних взглядов. Себастьян невольно вздрогнул, услышав этот звук. Незнакомка изящно держала в руке не декоративный, но тяжелый боевой веер, и прохладные лезвия его касались самого горла ювелира.

Прежде чем ювелир решил, как действовать дальше в сложившейся непростой ситуации, неподалеку от них раздались два приглушенных хлопка, будто от удара об землю, и незнакомка исчезла так же внезапно, как появилась. В следующий миг грохот и яркая вспышка оглушили и ослепили присутствующих. Помещение зала мгновенно заволокло удушливым темным дымом, сокрывшим все передвижения и мешающим разглядеть хоть что-либо даже в полушаге от себя. Раздались крики испуга и крики, призывающие к спокойствию, но общая неразбериха только усилилась, как и едкий запах аммиачной селитры.

Всё это позволило Себастьяну, минуя преследователей, без особого труда выбраться из зала к лифтам, подняться наверх и без сожалений покинуть негостеприимное заведение.

Спокойной, чинной походкой, но без излишней медлительности прошел он мимо охранников и оказался за воротами. Наконец-то свобода! Оставшееся позади казалось сумрачным сном. После дыма и шума "Шелковой змеи" ювелир с наслаждением окунулся в тишину и свежесть ночного города. Легко вдохнул он холодный воздух, прежде казавшийся коктейлем из пыли и смога, а теперь наполнивший легкие живительной силой. Ночь густо закрасила Ледум серо-черной тушью. Ночь стекала с островерхих крыш, с глянцевой глазурованной черепицы, тягуче капала с ажурных лепестков фонарей. Мистические узоры мостовых мерцали и, казалось, беспрерывно двигались. Город был совершенно волшебным в эти минуты, таким, что в него можно было влюбиться. А на губах ювелира стыл горчайший, шоколадно-кофейный поцелуй незнакомки.

Странный, сумасшедший день подходил к концу, разбиваясь стеклянной россыпью. И не остановишь этот ускользающий хрупкий миг, не удержишь в руках - изрежут пальцы осколки реальности, осыпающиеся в небытие. Жизнь не прочнее облака, которое без труда развевает весенний ветерок.

Душа Себастьяна наполнилась печалью. Чуткость, свойственная сильфам, способствовала несколько иному восприятию мира, отличному от восприятия обычных людей. Он четко помнил поцелуи Моник - прохладно-белые, свежие, похожие на лепестки серебряных лилий. Поцелуи Софии были иными - алые, горячие, они создавали ощущение бурного водоворота крови в сердце, присущего юности, только вступившей в свои права. При одном только воспоминании о них трепет сладостного притяжения охватил его душу, как пожар. Но сегодняшний поцелуй незнакомки отличался от всех, когда-либо испытанных прежде. Себастьян впервые затруднялся в определении цвета, - он был совершенно особым, неповторимым. Одно можно было сказать однозначно - энергетика женщины была далека от мягкости, она напоминала ювелиру клинок, спрятанный в нарочито украшенных ножнах. Когда прощальное очарование поцелуя развеялось, остался резкий, щелочной привкус. Словно бы металла... или крови.

Себастьян нахмурился и попытался восстановить в памяти лицо незнакомки. На нем было много косметики, однако ювелир мысленно отсек все производимые ею эффекты и выстроил модель с истинными, дарованными природой чертами. Они оказались достаточно острыми и не совсем пропорциональными. Незнакомка оставалась загадочной, но назвать ее прекрасной было уже затруднительно. Губы в естественном состоянии сделались тоньше, а взгляд без накладных ресниц суше и жестче. Прическа слишком идеальна, чтобы быть натуральной - почти наверняка парик...

Ювелир сам вздрогнул от своей догадки, но ошибки тут быть не могло: Маршал. Несомненно, это была она, и она же спасла его от неминуемого ареста. Но почему? И для чего вообще убийца оказалась здесь в этот вечер? Плохо дело. Слишком много совпадений, обещающих много проблем.

Себастьян едва не застонал от досады. От всех этих женщин, будто сговорившихся против ювелира, уже голова шла кругом.

София казалась ему наивным, неиспорченным ребенком, невинной девочкой. Она привлекала Себастьяна своей беззащитностью и возможностью оказывать покровительство, - возможностью чувствовать себя мужчиной, если говорить начистоту. Моник была другой: не легкомысленная фея, скорее - строгий совершенный ангел, не нуждающийся ни в чьей заботе или опеке. Маршал... Эту вообще сложно расценивать как женщину. Поистине, убийца уникальна - странное бесполое существо из другого мира, с несформированным телом подростка, вызывавшим, подобно незрелому плоду, оскомину на зубах, и душою демона. От неё неудержимо хотелось бежать прочь. И что-то подсказывало ювелиру, что это разумное желание.

Себастьян встряхнул головой, прогоняя посторонние мысли и пытаясь сосредоточиться на стоящих перед ним неотложных задачах.

Итак, первое, что нуждается в упоминании и осмыслении: он последний болван, упустивший невероятную возможность разрешить дело с шерлом легко и просто.

Второе: он ввязался в неведомую, но судя по всему опасную игру, и теперь нужно срочно выполнить свою часть сделки с драконом.

Ювелир задумался. Задание ящера выглядело в его глазах какой-то шарадой, бессвязным набором слов. Себастьян тяжело вздохнул: в его положении только загадки оставалось разгадывать. Но ничего не подаешь, придется немного поломать голову. Девятая сторожевая башня - что бы это могло значить? Для чего она правителю Ледума, если восемь остальных башен замыкаются в неразрывное энергетическое кольцо, надежно защищающее город? Возможно, где-то на окраинах существует некая древняя заброшенная башня, не имеющая отношения к нынешней системе защита? Или под девятой башней дракон подразумевал дворец лорда? Или...

Стоп. Что там говорил хитроумный ящер? Нечто странное, но всё же... Из его слов можно заключить, что Себастьяну известно местоположение этой злосчастной башни. Должно быть, когда-то прежде он натыкался на неё, только не понял истинного назначения постройки. Нужно просто попытаться вспомнить...

Ювелир мысленно погрузился в прошлое. Память сильфа была совершенна - она вобрала в себя всё, что когда-либо встречалось на жизненном пути Себастьяна. Но как выявить среди плеяды всех воспоминаний именно то, которое нужно, как отличить истину? Это казалось совсем непростой задачей.

Себастьян уже совсем отчаялся, когда внимание его неожиданно привлек один эпизод, приключившийся несколько лет назад. Тогда ювелиру пришлось спешно бежать из Ледума в Пустоши, спасаясь от преследования охотников. Воспользоваться воздушным транспортом не было никакой возможности, и Себастьян покинул город наземным путем, пробираясь невероятными трущобами и районами, в которых отродясь не видели стражей порядка. Там-то, практически на самой границе города, ювелиру и попалось на глаза это довольно подозрительное сооружение. Тогда он не обратил на него должного внимания, увлеченный исключительно насущными заботами, вроде спасения своей скромной жизни, но в свете сегодняшних обстоятельств сооружение вызывало живейший интерес.

Серафим был почти уверен, что это и есть девятая сторожевая башня, существование которой столь тщательно скрывалось. И что-то подсказывало ему, что там совсем не ждут непрошенных гостей.

***

- Что это за клоун, Саранде? - раздраженно бросил лорд Эдвард, когда, спустя некоторое время после окончания встречи с вожаками оборотней, лисица вернулась к нему. - Почему мне не донесли о смене власти в клане волков?

- Мы узнали об этом одновременно с тобой, лорд, - женщина послушно легла у ног правителя, обняв высокие, с фестонами под коленом, сапоги. Ласково улыбаясь, начала игриво покусывать обращенные вниз узоры орнаментальной полосы. - Очевидно, это произошло только сегодня, возможно, всего несколько часов назад.

- Но он же не мог появиться ниоткуда, не правда ли?

- Конечно же, нет, лорд. Арх Юст довольно значительная фигура, несмотря на молодость. Все белые волки - прирожденные вожаки. Едва войдя в силу, он стал открыто критиковать власть Арх Риста... Должно быть, сегодня он вызвал его на бой. И победил, разумеется.

Лорд Эдвард усмехнулся, заметив выражение, мелькнувшее на лице Саранде, когда та произносила имена вожаков, прежнего и нынешнего. Лисицы, второй по могуществу клан оборотней, весьма неоднозначно относились к номену "Арх" перед именами правителей волков, официально указывающего на главенствующее положение клана их главных соперников. По легенде, в незапамятные времена один из первых вожаков волков предложил дракону игру и потребовал ни много ни мало, а имя бессмертного ящера для себя и всякого, кто после займет его место. Дракон не мог отступить от сделки и даровал смельчаку древнее родовое имя, принадлежащее каждому представителю старейшей расы. Легенда утверждала, что имя дракона обладает магической силой и оберегает своего владельца, принося силу и удачу. Вскоре после этого волки добились доминирующего положения, и прочие нелюди безоговорочно признали их клан верховным. Драконье имя передавалось из поколения в поколение и стало частью составных имен вожаков. Однако, по иронии судьбы, имя самого отважного волка, добившегося высокого положения для своего клана, история не сохранила. Дракон потребовал это имя в обмен на своё, обрекая талантливого и умного правителя на забвенье, которое настигло того еще при жизни. Ни почета, ни уважения не досталось безвестному герою, однако имя дракона с тех пор надежно хранило его род.

Полный титул нового вожака в устах королевы лис было свидетельством лояльности верховному клану. Если однажды она решится опустить важный префикс, это будет означать открытую претензию лис на доминирование среди оборотней.

И, как следствие, войну.

- Это очень странно, - процедил правитель. Черные глаза его были похожи на угли, в которых в любой миг может вспыхнуть хищное пламя. - Рист был матерым оборотнем. По опыту и силе ему не нашлось бы равных. К тому же, он был уважаем среди сородичей. Как новичку удалось добиться большей поддержки в клане?

Саранде засмеялась, обнажив острые, обманчиво мелкие зубки. В неверном свете они блеснули влажным алым блеском. - Молодость, мой лорд, молодость, - промурлыкала лисица, прильнув к ногам человека, как безобидная пушистая кошечка, прижавшись щекой к мягкой белой коже сапог. - Она очень многое значит, ведь за ней будущее. Тебе ли этого не знать? Не волнуйся, Арх Юст не станет противиться твоей воле. Он просто не посмеет выступить против всех. Через два дня оборотни нападут на город Ламиум, и ты будешь доволен, лорд.

Глава 13

Определившись с маршрутом, Себастьян, тем не менее, не торопился отправляться в путь. Дракон велел ему действовать без промедления, но ювелир обязан был удостовериться, что со спутницей, которую он потерял из вида в суматохе бегства, всё будет в порядке. Тем более, что план действий по-прежнему оставался неясен.

Минуты текли одна за другой, темное небо постепенно начинало светлеть, обещая скорый рассвет, однако София не спешила выходить из "Шелковой змеи". Строго говоря, Себастьян был последним, кто покинул заведение за последние полчаса, а то и час. Вероятно, в связи с произошедшими беспорядками служба безопасности приостановила свободный выход до выяснения всех обстоятельств. Тем не менее, несмотря на всю оперативность действий, они опоздали - ведь ювелир уже был снаружи. Беспокоиться за судьбу Маршала, которая со своими миниатюрными дымовыми бомбами и послужила истинной причиной переполоха, было просто смешно. Да и София вряд ли привлечет к себе внимание агентов - столь миловидная, характерная для ночных тружениц внешность почти наверняка не вызовет серьезных подозрений.

Однако дождаться её появления всё же стоило. Серафим поймал себя на мысли, что если с девушкой что-то случится, он больше никогда не сможет спать спокойно. Если кошмары, и без того регулярно мучавшие ювелира до сей поры, вообще могли считаться спокойным сном. При воспоминаниях о Софии Себастьян почувствовал сильное волнение. Что ни говори, стоило признаться самому себе, что его влечет к этой юной фее, несмотря на её подчас невыносимое поведение.

Наконец гости вновь стали появляться из ворот "Шелковой змеи", группками и по одному расходясь по личным каретам и кэбам. Среди прочих Себастьян с облегчением заметил и свою спутницу, в этот миг сопровождавшую некого веселого господина. Тот увлеченно рассказывал что-то своим приятелям и обращал мало внимания на Софию, как ни в чем ни бывало поддерживающую его милой улыбкой. Наконец, молодые люди уселись в свой транспорт и оставили девушку, которую очевидно приняли за одну из сотрудниц заведения, одну на улице.

Не растерявшись, Искаженная тут же шмыгнула в один из свободных кэбов, и тот медленным шагом поплелся прочь по дороге. Себастьян улыбнулся этому незавуалированному приглашению. На ходу вспрыгнув на подножку, ювелир открыл дверцу и оказался внутри. Действия его были так стремительны и бесшумны, что даже кэбмен ничего не заметил.

София тихо охнула и отшатнулась, но, признав своего спутника, незамедлительно накинулась на него с расспросами.

- Что всё это значит? - Жарко допытывалась Искаженная, говоря нетерпеливо, но в то же время не слишком громко, чтобы посторонние уши не могли расслышать её слов. Девушка казалась совершенно трезвой, несмотря на недавнее удручающее состояние. Должно быть, смертельно опасная ситуация в клубе спровоцировала выброс адреналина и ускоренный распад алкоголя в крови. - Почему ты исчез? Зачем нужно было устраивать столько шуму?! Охрана быстро навела порядок, а потом началось выяснение личностей всех, кто присутствовал в зале. Как я была напугана! Как ты мог бросить меня совершенно одну?

- Извини, - быстро сказал Себастьян, также не повышая голоса и мимоходом проверяя - нет ли пальце обручального кольца. Тон девушки живо напомнил ему повелительный тон супруги после десяти лет совместной жизни. - Но не я виновник того, что произошло. Я рад, что всё обошлось, но сейчас мне нужно уходить.

- Что? - Лицо девушки вытянулось от обиды, но уже в следующий миг она мужественно взяла себя в руки, не желая терять контроль над ситуацией. - Мы пойдем вместе. Я буду следовать за тобой, куда бы ни завела тебя судьба.

- Нет, - Себастьян начинал терять терпение от её глупой настойчивости. Желая как можно яснее донести свою мысль до Софии, он придал голосу достаточно резкости. - Ты вернешься в дом святого отца. Там, в безопасности, ты сможешь дождаться моего возвращения.

- Ну хорошо, - неохотно сдалась девушка, узнав этот спокойный, но в то же время не терпящий возражений тон. Она уже успела близко познакомиться с ним. - Может быть, ты хотя бы расскажешь мне, что произошло?

- Не думаю, что это необходимо, да и хотя бы возможно, - осторожно сказал ювелир, отрицательно покачав головой. - По моему опыту, обладание такой информацией существенно укорачивает жизнь. Поверь, не стоит рисковать понапрасну.

- Так ты действительно видел дракона, Серафим? - недоверчиво предположила Искаженная и по неуловимо изменившемуся лицу ювелира поняла, что попала в точку. В этом-то и крылась причина, по которой спутник желал сейчас же удрать в неизвестном направлении! Любая женщина на подсознательном уровне стремится пресечь такие попытки в зародыше. - Ну и что же? Куда ты собрался идти? Даже если ты прав, и тот, кого ты подозреваешь, действительно дракон, - что это меняет?

- Я не ошибся, София, - чуть скривился мужчина, не понимая, почему должен оправдываться. - Я видел дракона и говорил с ним. Сомнений тут быть не может.

- Ты говорил с драконом? - На лице девушки отразилось замешательство, мгновенно сменившееся жгучим, пытливым любопытством. - Ничего себе! И о чем?

- Я задал вопрос, касающийся моего текущего заказа, - уклончиво ответил ювелир, незаметно отодвигаясь к выходу. По правде говоря, он не хотел касаться этой щекотливой темы.

- А он?

- А он ответил.

С удивлением Себастьян обнаружил, что девушка сделалась необыкновенно, неприятно навязчива. Её детское любопытство, прежде казавшееся столь милым и непосредственным, понемногу начинало раздражать. Почему вдруг такие перемены? Может, просто кажется? Или после головокружительного поцелуя убийцы София выглядит слишком простой, даже обыкновенной? Или же, наоборот, случай в "Шелковой змее" заставляет его испытывать неловкость рядом с той, к которой начали зарождаться какие-то чувства? Да уж, в ужасное положение он себя поставил... Как бы то ни было, в обществе девушки ювелиру стало не совсем уютно. Себастьян чувствовал угрызения совести от подобных некрасивых мыслей, и одновременно с ними - страстное желание сбежать, сбежать прямо сейчас, отложив на потом все размышления, все объяснения возможных мотивов и причин своих противоречивых поступков.

Тем более что причины у него на самом деле имелись, и достаточно веские: нужно было искать шерл, а еще прежде - срочно разрешить заданную ящером загадку. Вот выполнит он все взятые на себя обязательства, тогда и появится время разобраться с запутанным, двойственным внутренним состоянием... А пока этого времени просто нет. Придя к такому выводу, Себастьян почувствовал некоторое облегчение.

- Так значит, теперь ты с легкостью сможешь выполнить свой заказ? - Не унималась девушка, придвинувшись к нему почти вплотную. - Ведь драконы, по слухам, знают всё на свете?

- Не думаю, что это так, - задумчиво пробормотал ювелир, во время ожидания как раз размышлявший над этим интересным вопросом. Поэтому и ответ, казавшийся вполне правдоподобным, у него уже имелся. - Больше похоже, что они имеют возможность доступа к некому информационному хранилищу, когда получают надлежащим образом оформленный запрос. Иными словами, они могут извлечь абсолютно любую информацию, но для этого должен быть выполнен определенный набор условий.

- Как сложно, - с некоторым разочарованием протянула София, и по заскучавшему лицу отношение её стало вполне понятно. - Но всё же этот дракон помог тебе?

- Сложно сказать, - честно признал Себастьян. - Я получил ответ на свой вопрос... но он едва ли прояснил что-то... Сейчас я не готов обсуждать это, - мне необходимо еще немного поразмыслить над тем, что я услышал. Слова дракона напоминают кусочки мозаики, сложить которую должен только ты сам... Ответ, если он и содержится в них, лежит не на поверхности.

Чуть приоткрыв занавеску и бросив беглый взгляд наружу, ювелир неожиданно сменил тему:

- Выйти лучше всего на главной площади, там ты сможешь легко затеряться среди толпы горожан. Оттуда пешком возвращайся в наше убежище. Постарайся быть как можно незаметнее. Это важно! Помни - от предосторожностей зависит твоя жизнь.

С этими словами Серафим скользнул в приоткрытую дверцу и, не дожидаясь ответа, исчез в прозрачном предрассветном сумраке.

***

Небо Ледума, в этот час похожее на черное лакированное дерево, треснуло с восточного края, и в образовавшиеся разломы густо потекло утро. Золотистое сияние постепенно разливалось по улицам, освещая неохотно просыпающийся город. Мрачная, ненастная ночь распустилась удивительно светлым цветком рассвета.

Ювелир задумчиво разглядывал возвышающееся неподалеку от него строение - заброшенную ветряную мельницу для помола зерна.

В последние годы, в связи с внедрением и широким развитием пищевых лабораторий, необходимость в подобных сооружениях понемногу отпадала. Из-за нестабильности и непредсказуемости погоды, климат на территории Ледума и других крупных городов непрерывно ухудшался и, в конце концов, стал совершенно непригоден для традиционного земледелия. Агрессивные ветры, дожди и засухи раз за разом губили на корню урожаи, и без того скудные от нещадной эксплуатации земель. Смертность среди голодающих жителей увеличивалась, обрекая город на неизбежное вымирание и запустение. Наконец, проблема стала так остро, что решать её пришлось незамедлительно, собрав под одну крышу ученых, магов и крупных землевладельцев, прежде обеспечивающих продуктами не только Ледум, но и его окрестности, а ныне терпящих небывалые убытки. Итогом стало строительство сети крытых и подземных лабораторий, в которых установки минералов днем и ночью поддерживали нужную температуру, влажность и освещенность. Чтобы закрыть вопрос с почвой, удобрениями и драгоценной влагой, было разработано универсальное питательное вещество, функционирование которого также зависело от энергии камней. Такая система оказалась невероятно эффективна, давая максимальный результат при минимуме затрат, и острый, стратегически важный вопрос продовольствия был разрешен. Пищевые лаборатории работали бесперебойно, обеспечивая город несколькими урожаями в год, а персонал - двенадцатичасовым рабочим днем в две смены и поистине щедрой возможностью не умереть с голода.

Правда, злые языки болтали, что искусственные, выращенные под излучениями камней продукты вредны для здоровья и не так вкусны, как те, что прежде вбирали в себя силу земли, солнца, воды и воздуха. Но иных путей всё равно не было, и недовольные были объявлены цеплявшимися за прошлое ретроградами.

В Ледуме, на знаменах которого были начертаны яркие идеи прогресса, это было страшным обвинением.

Однако, традиционное сельское хозяйство всё же было сохранено, но в значительно сокращенном объеме, и позволить себе его дорогостоящую продукцию могли только знатные и состоятельные господа.

Мельница была построена на совесть и имела традиционную, довольно-таки устаревшую конструкцию: невысокая башенка без окон с ровной конической крышей. Удлиненные четырехугольные крылья давно уже не поворачивались навстречу ветру. На изготовленный из дерева каркас был натянут холст, кое-где прогнивший от времени, непогоды и влаги. У самого входа росло раскидистое сливовое дерево, по всей видимости, посаженное здесь во времена, когда старая мельница еще работала. Кора ствола потрескалась от прошедших лет.

Себастьян задержался на минуту, залюбовавшись столь примечательным пейзажем, который нечасто теперь встретишь в городах. Цветы сливы, первые цветы, появляющиеся после зимы, густо усыпали морщинистые ветви нежными бело-розовыми звездочками. Воздух был напоен тонким, едва уловимым ароматом этого удивительного растения, такого хрупкого - и одновременно стойкого к самым сильным морозам. Слива цвела уже несколько недель, и пора её цветения проходила: значительная часть лепестков успела осыпаться на землю, украсив её цветастой накидкой. Ступени, ведущие к двери, также были сплошь покрыты яркими и чистыми лепестками, не примятыми ничьими шагами. Однако на ветках всё еще можно было увидеть все стадии развития жизни: тугие завязи, сомкнутые цветки, трогательные полураскрытые бутоны, бутоны полного цветения и, наконец, увядающие цветы, которые готовились к своему первому и одновременно последнему полету. Все стадии жизни были представлены здесь, давая представление о её быстротечности. Но это был не конец - совсем скоро на месте цветов, напоминая людям о надежде, появятся крохотные зеленые плоды. Смерть лишь запускала новый цикл жизни.

На верхних ветвях дерева таились маленькие птицы, радостным щебетанием приветствовавшие день. Голоса их тревожили и волновали ювелира, напоминая о чем-то волшебном, несбыточном, крылья будто были вышиты разноцветными шелковыми нитями. Дерево с птицами представлялось солнечным пятном на черно-сером фоне города. В последний раз вдохнув благоухающий воздух, Себастьян поднялся по ступеням и осторожно толкнул входную дверь. Мельница казалась необитаемой. Ювелир был полон светлых переживаний и не ощущал никакого дурного предчувствия. Слух, превосходящий человеческий, уверенно говорил ему, что в мельнице нет ни единой живой души.

Внутри царил прохладный сумрак и тишина. Глаза сильфа быстро перестроились и оглядели совершенно пустую комнату, в которой прежде, должно быть, хранили мешки с мукой, а может, использовали её для каких-то иных хозяйственных нужд. Нет, в этой мельнице не было ровным счетом ничего подозрительного. Должно быть, он ошибся, приняв её за таинственную девятую башню, о которой говорил дракон. Надежда ювелира стремительно таяла, уступив место скептицизму. Что может он взять и что оставить, если здесь ничего нет? Впрочем, помимо этой комнаты в мельнице имелось помещение под крышей, которое тоже не мешает проверить, - хотя бы для очистки совести. Наверх вела узкая винтовая лестница. Ступив на неё, Себастьян быстро оказался на втором этаже и без всякой задней мысли спокойно открыл дверь.

Внутри его ждали.

Не успел ювелир опомниться от крайнего изумления, как было поздно.

Никогда прежде не ощущал он подобной беспомощности. Себастьян совершенно отчетливо отделил момент, когда утратил контроль и перестал принадлежать себе. Произошло это в тот самый миг, как рука его распахнула дверь, - в один-единственный миг. Это было похоже на ментальное соитие, произошедшее быстро, грубо и против его воли.

Себастьян не знал, сколько времени прошло с момента ментального удара до минуты, когда он начал вновь осознавать себя. Первое, что увидел ювелир, была поверхность темного пола. На этой самой поверхности, холодной и твердой, он и лежал ничком, а из приоткрытого уголка губ стекала горькая, больная слюна.

Несмотря на всю остроту ситуации, профессиональная сущность ювелира взяла верх, и он мысленно пустился в детальный анализ происшествия. Оценив своё состояние и легкость, с которой оно наступило, Себастьян пришел к выводу, что такое мощное, быстрое и прямое воздействие могли осуществить только алмазы. Эти камни славились своим влиянием на психику, а потому Себастьян возрадовался мастерству и опыту мага, выдержавшего тончайшую грань между абсолютным оглушением рассудка и его необратимым повреждением. Еще чуть-чуть сильнее, и ювелир так бы и остался лежать на полу жизнерадостным слюнявым идиотом.

Если честно, ощущения после ментального контакта с алмазами были удивительны. Себастьян будто заново родился, вновь открывая для себя радость дыхания, зрения, слуха и прочих простых, но чудесных процессов, которые упускаешь из виду и совсем забываешь ценить в круговороте обыденности. Даже сами ощущения тела от контакта с полом были просто волшебны, напоминая о том, что хрупкая плоть эта продолжает существовать в нашем бренном мире. И, как ни странно, желает существовать и дальше, а потому ювелир не торопился начинать разговор или как-то иначе действовать, предоставив право хода своему оппоненту, который сейчас безоговорочно являлся хозяином положения. Повторения насилия совсем не хотелось.

Себастьян видел стоящего перед ним человека один-единственный миг. Никогда и нигде прежде они не встречались, но ювелир немедленно узнал мага. Да и мудрено было не узнать - чеканный лик правителя Ледума был изображен на аверсе каждой монеты, которую выпускал городской монетный двор: золотой, серебряной или даже медной. Специфика профессии обязывала ювелира знать "в лицо" всех правящих лиц Бреонии, обладавших монетной регалией, а также гербы и девизы городов, неизменно помещавшиеся на реверсах. Помимо них ювелир мог легко перечислить эмблемы всех тридцати девяти монетных дворов, официально используемые ими виды гурта, гуртовые надписи, оттиски и прочие обязательные признаки, удостоверяющие подлинность денежных знаков. И если монеты других городов периодически меняли внешний вид - в связи со сменой портрета на аверсе, - то монеты Ледума в этом плане отличались завидным постоянством и имели широкое хождение за границами городских стен. Как некий символ стабильности и надежности они часто использовались для нужд межгосударственной торговли, потеснив на этом поле золотые монеты Аманиты, которые прежде господствовали безраздельно и обладали статусом основного резервного и платежного средства Бреонии.

Вспомнив проигранный им поединок в скорости реакции и своего противника, одержавшего верх, ювелир вздрогнул. Несмотря на идеальную правильность черт лица правителя, походившего на слепок из охлажденного воска, несмотря на совершенство линий высокой, статной фигуры, у Себастьяна язык не повернулся бы назвать этого человека красивым. Внешняя безупречность его скорее пугала, на каком-то подсознательном уровне. От лорда Ледума веяло жуткой, противоестественной силой, в которой было что-то нечеловеческое. Одним своим присутствием он устрашал. Сила таилась в самой его спокойной, расслабленной позе, в каждом движении пальцев, в повороте головы. У Себастьяна не было сейчас возможности хорошенько поразмыслить над этим, но нечто в этом человеке было не так. Нечто очень важное.

И самое главное - глаза. Это были глаза человека не современного мира, человека, видевшего многое из того, что существует ныне, и многое, успевшее кануть в небытие. Себастьян был не робкого десятка, но и его едва не затрясло от ужаса, когда ювелир заглянул в них. Эти глаза зримо напоминали зимнюю полночь. Холодные и темные, полные ворвавшегося в ночь ветра, они заставляли застывать под взглядом. В них была беспросветная льдистая тьма.

Так, должно быть, смотрели первые ведьмаки, только познавшие сладкий вкус могущества. В те древние времена, когда юная Бреония была еще единым, по существу теократическим государством, а государственная власть полностью принадлежала высшим церковным деятелям. Инквизиция тогда не имела самостоятельности и была только частью Церкви, её вооруженной силой. Манипуляции с минералами именовались "богомерзким колдовством" и были строго запрещены, а потому инквизиторы с той же фанатичной ненавистью, что и сегодня Искаженных, преследовали и сжигали на кострах первых магов...

С тех пор многое изменилось.

Ведьмакам удалось отстоять своё право на жизнь - и даже больше. Церковь постепенно утрачивала своё безграничное влияние на политику. Наконец, произошла Великая Схизма, и Церковь впервые раскололась сама в себе. Часть священнослужителей сохранила верность прежним убеждениям, большая же часть, уступив жесткому давлению ситуации, вынуждена была принять сторону магов. Первые были объявлены еретиками, и совместные преследования Церкви и магов обратились уже против них. Произошла Ночь Явления Истины, и белые одежды священников в одночасье сделались алыми. С тех пор никогда больше уцелевшие служители Церкви не надевали этот чистый цвет. Оскверненный и запятнанный кровью, он стал символом власти новоявленных лордов. Вскоре после этих злосчастных событий произошел вторичный раскол: объявив действия высших церковников братоубийством и отступничеством, от Церкви окончательно откололась Инквизиция, оставив таким образом священников в полной зависимости от ведьмаков. Так центры силы поменялись местами. Мир стал иным, и вектор его развития непоправимо сместился.

Эти давние, сегодня кажущиеся нереальными события были совсем забыты, и только немногие сохранившие верность Церкви помнили о них.

Впрочем, не более реальным казались Себастьяну события текущего момента. Встретить самого лорда Ледума на каких-то забытых Изначальным городских задворках, да еще и в полном одиночестве? Уж скорее можно повстречать прохаживающегося в центре Ледума дракона... хотя это, наверное, всё же не совсем удачный пример.

- Вероятно, ты мучаешься вопросом, почему до сих пор жив? - снисходительно усмехнулся черноглазый, заметив, что Себастьян пришел в себя. - Напрасное беспокойство: ты получишь по заслугам, как только объяснишь мне, зачем явился сюда. Правдиво ответишь на все вопросы, а затем умрешь.

Почему-то Себастьян ни на секунду не усомнился, что именно так всё и будет. Голос лорда звучал так веско, что всё сказанное им просто обязано было немедленно облекаться в реальность. Слова его были почти осязаемы - и тяжелы. Так тяжелы, как камни.

- Можешь начинать, - холодно и властно поторопил ведьмак, ненавязчиво намекая на занятость правителя города, не имеющего ни времени, ни желания для пустых разговоров.

И Себастьян начал. Сам поражаясь спокойствию и уверенности в своем голосе, он поведал историю о расследовании, которое проводит по поручению самого лорда Эдварда и о том, куда оно завело. История получалась запутанной и какой-то неправдоподобно приключенческой, будто из классического детективного романа. Догадываясь, что всё это не внушает доверия, ювелир говорил кратко, но ёмко, остановившись подробно лишь на причине своего злополучного появления здесь, которое случилось отнюдь не по его воле, что, несомненно, следовало принимать в расчет.

Как ни странно, черноглазый вовсе не счел встречу с драконом фантастической.

- Как он выглядел? - уточнил он только, да и то - вполне себе будничным тоном.

- У него были разные глаза, - Себастьян не стал вдаваться в детали и красочные художественные подробности, резонно решив, что это и есть главный отличительный признак ящера. Однако странно, что правитель Ледума проявляет такой специфично направленный интерес. И, наоборот, совсем не проявляет удивления от известия, что по его городу свободно разгуливают нелюди. Это не могло не настораживать.

- Ты выполнил свою часть сделки? - прямо спросил лорд, и что-то в его голосе заставляло занервничать.

Зачем правителю знать об этом? Какого ответа он ждет?

- Не уверен... - немного растерялся ювелир, задумавшись. - Если говорить откровенно, я не вполне разобрался...

- Значит, нет, - резко прервал правитель и разочарованно махнул рукой, мысленно давая команду стражам. - Что ж за день-то сегодня такой...

Две тени оторвались от стены и грубо вздернули вверх уже второго за последние несколько часов незваного гостя. Себастьян, не рисковавший и пальцем пошевелить во время разговора, задохнулся и едва не прикусил язык от внезапного подъема.

Едва подняв голову, ювелир оцепенел под немигающим черным взглядом ведьмака. Тот смотрел сквозь него, как если бы тело сильфа было совершенно прозрачным, сделанным из стекла или льда. И что-то такое он видел, явно видел своими страшными глазами.

Излучения алмазов создавали вокруг мощное информационное искажение пространства, коверкание энергетического фона. Смотреть на лорда прямо было нелегко, его окутывало непрерывное мельтешение, какое бывает после чрезмерного напряжения и утомления глаз. Острота углов энергетики мага причиняла физическую боль, терпимую, но навязчивую, раня глаза, вызывая тяжесть в голове и спазмы дыхания. Однако Себастьян всё же не мог оторваться от удивительных и могущественных минералов: не каждый день выпадает возможность полюбоваться алмазами, отнесенными к категории эталонных. Поистине, такие камни заслуживают внимания любого специалиста.

Один взгляд на руки правителя Ледума заставил Себастьяна ощутить холодок между лопаток. За годы вращения в опасном мире минералов он достаточно поднаторел в этом вопросе, чтобы уметь различать магов и даже примерно оценивать степень их мастерства. Так же легко, как Искаженных и нелюдей, ювелир вычислял среди простых смертных тех, кто обладал могуществом драгоценных камней, и никакие ухищрения не могли обмануть его. Главный признак, который сложно было скрыть, - руки. Работа с тонкими материями придавала им особую изящную форму, делала пальцы чуткими и привычными к нехарактерным для большинства специфичным движениям, неким условным знакам, с помощью которых происходили контроль и корректировка отданных ментальных команд. Движения мага, оперирующего одновременно многими камнями, напоминали движения музыканта-виртуоза. Или, скорее, дирижера, который управляет сложным процессом работы оркестра, создавая выразительность, согласованность и стройность исполнения, происходящего в точном соответствии с его волей.

Зауженные от локтя шнурованные рукава его собеседника с головой выдавали руки опытного боевого мага. Пожалуй, самого опытного и опасного из всех, кого доводилось встречать ювелиру.

Лорум правителя Ледума украшали классические, ограненные пятидесятисемигранной круглой огранкой бриллианты. Себастьян высоко оценил профессионализм фамильных ювелиров лорда, совершенно точно рассчитавших пропорции, плоскости и углы граней. Использование их позволило камням приобрести максимально возможную степень внешнего и внутреннего сверкания, оптическую гармонию и, безусловно, наибольшую красоту. Свет, падающий внутрь бриллиантов сквозь верхнюю площадку, преломлялся, отражался от нижних граней и превращался в радугу, после чего беспрепятственно возвращался наружу. Столь превосходная огранка обеспечивала полное раскрытие магических свойств, заключенных в камнях.

Каково же было изумление ювелира, когда, помимо классических бриллиантов на лоруме, он различил на пальцах правителя перстни с так называемыми фантазийными алмазами. Камни эти встречались столь редко, что считались в широких кругах обывателей не более чем выдумкой богатого воображения ювелиров: на десять тысяч бесцветных экземпляров приходился один, имеющий яркую окраску: желтую, оранжевую, зеленую, красную или синюю. Для цветных алмазов не работали законы ювелирики: такие камни рождались абсолютно любого цвета и оттенка, их нужно было гранить по другим правилам, оценивать по особым системам. Они были уникальны и потому не имели цены. Способности алмазов, имеющих природную окраску, были специфичны и в разы превосходили способности прозрачных разновидностей. А вставленные в редкий сплав черного золота они получали, как считалось, лучшую оправу для выявления своих свойств.

На пальцах правителя сияли минералы густо-золотого, карминного и коньячного оттенка, ограненных причудливым и смелым образом. Похоже, здесь ювелирам удалось достигнуть невозможного, а именно: смешать разные типы гранения. Удачно объединив преимущества классической и фантазийной огранок, они избегли недостатков и той, и другой. Бриллиантовая огранка короны драгоценных камней обеспечивала все необходимые оптические свойства, а ступенчатая крестовая огранка, которую имели павильоны, позволила сохранить исходный вес уникальных алмазов практически без потерь.

И - о, ужас! - редчайшие среди редких, никогда не виденные прежде, оба запястья правителя украшали минералы высшей цветовой группы - карбонадо, черные алмазы. По сравнению с ними даже алые алмазы не могли считаться настоящей редкостью. По легендам, эти минералы, короли среди драгоценных камней, имели внеземное происхождение и практически не поддавались гранению. Структура карбонадо такова, что огранить их мог только специалист высочайшего класса, да и то по специальной технологии. Черные камни обладали необыкновенной твердостью, превосходящей твердость неокрашенных или цветных минералов, и при этом не имели традиционных свойств алмазов - они были непрозрачны и не сверкали. Однако поверхность их хоть и слабо, но отражала свет, мерцая тяжелым антрацитовым блеском, походившим на блеск отполированной вороненой стали.

Среди ювелиров существовало поверье, что черные алмазы - единственное, что вечно в тленном мире, то есть эти камни были всегда и будут существовать еще неограниченно долго. Обладание ими якобы даровало бессмертие. Поэтому, чтобы уберечь человечество от столь великого соблазна, все найденные в мире карбонадо были собраны великим мастером и вставлены в браслеты, считавшиеся вершиной ювелирного искусства. Прежде Себастьян не сомневался, что это всего лишь красивая сказка, но теперь вынужден был изменить своё мнение. Невероятно, но это они - "Когти Ворона". Он видел их собственными глазами! Камни были сравнительно невелики, не более трех каратов каждый, однако количество их внушало уважение - на глаз, не менее четырех десятков.

Но для чего правитель надел "Когти Ворона" для визита в "девятую башню", да еще так демонстративно? Как вообще можно открыто носить такие драгоценности? И откуда они у лорда Ледума? Вопросы, на которые у ювелира не было пока ответа.

- Когда окажешься свободен, ты сразу поймешь это, - равнодушно разъяснил правитель, наконец, сочтя нужным что-то сказать. - До тех пор, пока игра ведется, и все обязательства не погашены, ты принадлежишь дракону.

Себастьян был, мягко сказать, мало обрадован такими новостями. Он ничего не сказал, но на лице ювелира промелькнуло столь красноречивое выражение, что лорд Эдвард невольно рассмеялся. Взгляд правителя немного смягчился. Как ни странно, пленник вызывал интерес и даже симпатию, несмотря на то, что непредвиденный приход его сулил только неприятности.

Глаза ювелира были зелены и опасны. Настолько опасны, что тот сам едва ли подозревал об этом. Почти наверняка он до сих пор не осознавал до конца, кем рожден, но наметанный взгляд лорда Эдварда немедленно оценил возможный потенциал полукровки. Да что там говорить, если, предупрежденный минералами об очередном нежданном визитере и готовый к его появлению, маг лишь на какую-то долю секунды смог опередить его! Конечно, ювелир тоже был настороже, но всё же... Он успел вскинуть руку с револьвером, идеально точно прицелиться, большим пальцем взвести курок и практически полностью нажать на спусковой крючок, на котором и застыл его указательный палец, парализованный отсутствием сигналов из мозга. Он успел слишком многое, прежде чем сработали алмазы! Меж тем, это самые совершенные и наиболее быстро откликающиеся драгоценные камни.

Хорошо еще, что револьвер у ювелира оказался не самовзводный - эти хоть и проигрывают моделям одиночного действия в точности стрельбы, зато позволяют сэкономить пресловутые доли секунды, которые иногда бывают очень важны. Безусловно, реакции Серафима были выше всяких похвал. Они достались ему в наследство от расы сильфов, так же, как и способности к ускоренному самовосстановлению. Сгенерированный алмазами разряд прошел сквозь мозг, вызвав фатальное расслабление всех без исключения тканей и органов, а ювелир будто бы и не заметил этого. Кратковременный обморок - вот и всё, чего удалось добиться. А ведь простой человек после воздействия такой силы приходил бы в нормальное состояние не меньше недели.

Когда Кристофер предложил привлечь для поиска пропавшего "Глаза Дракона" знаменитого Серафима, правитель отнесся к этой идее скептически, хотя и дал разрешение претворить её в жизнь. Теперь же он ясно видел, на что способен Себастьян, и был не прочь иметь в распоряжении такого человека. Однако заполучить его будет не просто. Лорд Эдвард хорошо изучил подобный тип людей: они не согласны так просто расстаться со своей эфемерной свободой, смириться с тем, что их участь - выполнять приказы. Люди никогда не будут равны, что бы там не болтали философы. Лорд Эдвард хорошо усвоил эту простую истину, но некоторые упорно закрывали на нее глаза. Этих идеалистов не принудить силой: они слишком прямолинейны и упрямы, чтобы покориться. Такие сломаются, но не согнутся. Здесь нужно действовать хитрее. Не стоит открыто покушаться на высшую ценность бунтарского духа - независимость. В обмен на верную службу правитель готов был позволить строптивцу тешить себя любыми иллюзиями, какие только взбредут ему в голову.

К тому же, сильф оказался втянут в опасные игры бессмертных, а в намерениях правителя не значилось переходить дорогу старейшей расе. Лорд Эдвард взял на заметку своё желание, чтобы вернуться к нему позднее. В будущем, когда освободится достаточное количество времени, он сможет поразмыслить над его наилучшим и скорейшим осуществлением. А пока нужно будет запросить подробнейшую информацию о Серафиме у Винсента и у Кристофера.

- Не думай, что ты первый смертный, попавший в эту хитроумную ловушку, - мягко произнес правитель, хотя слова его были сомнительным утешением. - Смирись со своей судьбой. В твою ауру вплетена золотая драконья нить, и с каждым вдохом она врастает всё крепче, образуя энергетическую сеть. Сколько времени дал тебе ящер, прежде чем ты полностью окажешься в его власти? Я вижу, оно уже истекает. Совсем скоро дух твой не сможет разорвать эти путы, даже после смерти. Убивать или удерживать отмеченного драконом я не стану. Сознательное вмешательство в игры бессмертных чревато несчастливым сплетением нитей времени и судьбы. Я отпущу тебя, не причинив никакого вреда, не нарушив причинно-следственных связей реальности.

Себастьян с удивлением слушал речь правителя, который неожиданно сменил тон на благожелательный. Надо же - аристократ снизошел до разговоров с низшим.

- Но ведь я могу еще успеть разгадать чертову загадку? - уточнил он.

- Попробуй, - пожал плечами ведьмак, с сомнением оглядывая пленника. - Но мало кому это удается. Будь готов к тому, что потерпишь поражение. Бороться с драконами тяжело: они хитры, могущественны и безжалостны. Они не упускают свою добычу. Не знаю, что имел в виду твой ящер, но лучше поищи это в другом месте. Если вздумаешь вернуться сюда, умрешь. Стражи убьют всякого, кто войдет сюда, независимо от его мотивов. Им драконьи игры уже не страшны... полагаю, сам знаешь почему.

С этими словами энергетическое поле правителя свернулось змеиными кольцами и вновь разгладилось, оставив после себя лишь расходящееся голубоватое мерцание, подобное кругам на воде. Но и оно быстро пропало, не сохранив никаких следов или даже напоминания о только что стоявшем здесь человеке. Лорд Эдвард вошел в созданный им пространственным коридор и покинул девятую башню, оставив решение на совести своего пленника. Серафиму было предоставлено право выбора, и он еще не догадывался, насколько этот выбор страшен.

Глава 14

Последние слова лорда Эдварда заставили Себастьяна вздрогнуть и немедленно уделить своё внимание прочим персонам, находящимся в здании мельницы. Прежде было как-то не до них... Но как там сказал правитель - "стражи"? Может ли это быть тем, о чем он думает? Те самые стражи, что стерегут пещеры драконов, прислуживают правителю Ледума? Невозможно! Или лорд всё же имел в виду своих нормальных, человеческих охранников?

Один-единственный взгляд дал ответ на все эти вопросы, - но породил одновременно с этим великое множество новых, которые просто не укладывались в голове. Первое время сильф наотрез отказывался верить своим глазам. Но мгновенья струились, как вода, а гнусный морок всё не желал рассеиваться.

Ошибки быть не может - это она. Ювелир смотрел в лицо своему многолетнему кошмару. И оказался к этому совсем не готов. Полоса несчастий, начавшаяся в жизни с того дня, как он взялся за этот проклятущий заказ, не прекращалась.

Но как??

- Моник? - Себастьян с трудом выдавил это имя, всё еще не понимая, что происходит. - Моник! Ты ли это, ответь?

Оба стража никак не отреагировали на его слова. Один из них был мужчиной неопределенного возраста, с темными глазами и начинающими седеть волосами. Впрочем, судя по всему, поседеть до конца у него уже вряд ли получится.

Вторая - молодая женщина. Строгие черты её лица давали представление о внутренней силе и спокойствии. Волосы оттенка яркой меди тяжелой лентой опускались до пояса, собранные высоко на затылке и схваченные в нескольких местах плетеными шнурами. Она абсолютно, ни на йоту не изменилась за прошедшие десять лет. Только глаза были чужими - пустые, равнодушные глаза. Таких глаз не бывает у живых людей.

И самый главный, отличительный признак стражей, который давно уже приметил Себастьян: в их глазах не было зрачков. Это совершенно лишало взгляд выражения и мешало проследить за его направлением. Стражи словно бы всё время бессмысленно таращились прямо перед собой, хотя на самом деле пустой взор их охватывал многое.

Ювелир с болью и отвращением смотрел в безучастное лицо женщины, погибшей по его вине, в холодную, мертвую зелень её глаз, прежде бывших такими родными. В душе царило смятение. Возможно ли, чтобы такая ужасная судьба постигла его и Моник? Неужели мало того, что их любовь оказалась разрушена? Неужели нужно теперь заново переживать эту страшную потерю?

Столько лет он безутешно оплакивал её, Моник, своего убитого ангела... а она оказалась жива. Вернее, заживо погребена в теле стража!

Какая несправедливость! Какие жестокие испытания выпали на их долю! Так значит, дракон не убил тогда возлюбленную, а обратил в стража... или убил и обратил? Это уже не имело значения. Как бы то ни было, его Моник больше не существовало. Стоящая перед ним женщина не узнала его. Несомненно, она обнажит против него меч и хладнокровно лишит жизни, если он сию же минуту не уберется прочь.

Чувствуя небывалую горечь, Себастьян развернулся и поплелся обратно к выходу. Что он мог поделать? Помочь Моник невозможно, ничто нельзя изменить. Ноги едва слушались ювелира, когда он ступил на порог. Стражи молчаливо, но неотступно следовали за ним.

В дверях Себастьян застыл, разглядывая сияющие в рассветных лучах цветы сливы. Они были так же прекрасны, так же свежи, как будто ничего и не произошло. Дерево казалось воплощением умиротворения и красоты, в противовес царящему в душе ювелира хаосу. Единственным желанием сейчас было сесть на ступенях и созерцать. Созерцать парящие, плывущие в воздухе невесомые лепестки, похожие на белый дым. Наполняться гармонией и блаженной пустотой, когда созерцающий и созерцаемое сливаются и становятся единым. Когда все посторонние, тревожащие мысли оставлены где-то за пределами разума и тела.

Себастьян поддался этому порыву и некоторое время молча любовался открывшимся видом. Стражи безмолвно стояли у него за спиной, в некотором отдалении, но всё же смертельно близко. Ювелир знал, что они не тронут его, просиди он здесь хоть до следующего появления лорда. Данный им приказ был таков, что сильфу нельзя возвращаться. Если развернуться и попытаться пойти назад, стражи кинутся на него и почти наверняка убьют на месте. Значит, нужно всего лишь покинуть это злосчастное место, неважно с какой скоростью он будет передвигаться. И тогда он останется жив и здоров. Всё просто.

Просто - да не просто.

Что-то мешало ювелиру, будто держало на привязи. Он честно попытался уйти, - но вот незримый поводок оказался натянут, и дальше пути не было. Совсем не было. Слова дракона саркастически звучали в голове, и вот уже первая часть загадки перестала быть таковой. Забери то, что принадлежит тебе - это несомненно означало Моник. Душа возлюбленной, похищенная драконом, должна наконец обрести свободу!

- Прости меня, Моник, - тихо произнес Себастьян, не оборачиваясь. Глаза её были слишком страшны, чтобы смотреть в них - мертвые, бессмысленные и чужие. - Я сделаю то, что должен. Я знаю, тебе уже не будет больно. Никогда.

Наверняка он будет горько сожалеть об этом позднее. Но в эту секунду выбор, продиктованный представлениями о долге, был сделан. Сомнения, раскаяние... острое, жестокое чувство вины... горькие вопросы и ненависть к самому себе - всё это придет, конечно придет, но после. А сейчас душа его не запятнана и не отравлена никакими деструктивными эмоциями, а значит, пришло время действовать.

Глубоко вздохнув, ювелир открыл заветный кофр и окинул взглядом аккуратные ряды ячеек. Богатой коллекции Серафима мог позавидовать даже опытный маг. Собранные им камни были столь хороши, что даже пассивная работа их приносила множество преимуществ, хотя и не раскрывала в полной мере свойств камней.

Себастьян извлек пять небольших минералов и один за другим вставил их в рабочий медальон.

Первым встал на своё место гелиотроп - отменный образец звездчатого агата, имеющий блеклый луковый цвет с расплывчатыми красноватыми пятнами. За ним последовал бесцветный ахроит - совершенно лишенная окраски разновидность турмалина, встречающаяся чрезвычайно редко. Ювелир не торопился, тщательно закрепляя минералы. И вот уже на своем месте чистый пурпурово-красный гранат, по твердости сопоставимый с благородным рубином, - альмандин. Себастьян флегматично потянулся за следующим камнем, темно-зеленым изумрудом, который при повороте и смене угла зрения менял оттенок от желтоватого до синего. И наконец, последний - великолепный золотисто-зеленый хризоберилл с эффектом кошачьего глаза. Это был вариант с сильно заметной полоской света, расположенной вдоль длинной оси минерала. Радужные переливы камня напоминали оболочку кошачьего глаза, а полоса света - вытянутый кошачий зрачок... Готово. Ювелир с щелчком закрыл крышку.

Именно такое сочетание минералов давало всё, что только необходимо во время боя: быстроту, скрытность, силу и выносливость. Помимо этого камни охлаждали рассудок, улучшали зрение, замедляли действие ядов, а также даровали терпимость к боли и повышенную свертываемость крови, что помогало избежать обильной кровопотери.

Продолжая стоять на месте, Себастьян вытащил шпагу с дагой и аккуратно, выверенно принял боевую стойку. Пламеневидный клинок опасно сверкнул на солнце, а в кинжальных ножнах привычно остались ждать своего часа три метательных ножа. Ювелир был готов к бою, если не морально, то физически.

Лицо Серафима осталось спокойным, когда, совершив обманный маневр, он напал на стоящего по левую сторону стража-мужчину. Похоже, подсознательно ювелир все же избегал встречи с Моник, по крайней мере, пока имелся выбор. Конечно, второй страж также заслуживал сожаления, поскольку и его жизнь имела трагичный конец, и не по своей воле он находился здесь... Но если не отгородиться сейчас от всех чувств, боя могло не получиться.

Движение было совершено с головокружительной стремительностью и силой, - но всё же недостаточными, чтобы вывести из строя хотя бы одного противника. Себастьян был неприятно удивлен, когда стражу удалось частично парировать удар, и тот пришелся вскользь, что совершенно не годилось для боя с существами, не ощущающими усталости или боли. Поединки со стражами обязаны были быть скоротечными: затягивать их не имело смысла, ведь поднятые драконами мертвецы черпали энергию из каких-то неведомых смертным источников. Они могли даже не дышать. Их невозможно измотать или принудить совершить ошибку - и через час движения стражей будут так же быстры и точны, как в самую первую минуту боя.

Моник и при жизни была хорошим бойцом - именно она начала обучение Себастьяна профессиональному владению оружием. Но теперь от её индивидуального стиля не осталось и следа: все стражи дрались одинаково: расчетливо и бесстрастно. По мнению Себастьяна, так холодно должны были владеть оружием математики, когда каждый удар - лишь выбор наиболее оптимального решения из множества возможных вариантов. Это была успешная, хотя и довольно предсказуемая техника, и ювелиру в ней отчаянно не хватало полета. Душа его искала в клинке нечто большее, чем просто средство красивого умерщвления плоти.

Царящая вокруг тишина наполнилась непрерывным пением металла. Казалось, клинки непрестанно сталкиваются друг с другом, рождая чистый протяжный звон. Окажись свидетелем этого невероятного поединка случайный человек, он и задним числом не сумел бы восстановить длинную цепочку событий. Танцующие смертельный танец фигуры просто расплывались бы перед глазами, а движения мечей выглядели бы серебряными линиями, сверкающими в воздухе, стальными нитями, сплетающимися в острый клубок. Лишь изредка в сияющее чудо втекала алая струйка крови, увлекаемая инерцией движущегося меча.

Однако Себастьян очевидно проигрывал в этой непростой схватке, всё глубже отступая внутрь комнаты. Численное преимущество и моральное состояние ювелира играло на руку врагам. Стражи теснили его в угол, грамотно отрезая пути к бегству и ограничивая возможности для маневра. Держать их на одной линии и сражаться только с одним противником не удавалось, как и пробиться к более выгодной позиции - лестнице.

Ювелир чертыхнулся, постепенно начиная выходить из себя. Всё же нельзя было вступать в бой с подобным настроем. Он прямо-таки чувствует собственную неуверенность! Она так осязаема и зрима, что её можно резать ножом. Это плачевно. Как можно победить, не веря в самую возможность победы? Вопрос риторический, ибо ответ очевиден.

Меж тем, никогда прежде его не подводил клинок. Пластичная, текущая манера ведения боя ювелира погубила не одного хорошего бойца, включая и стражей. В отличие от многих профессионалов, неизменно использовавших излюбленные стили, Серафим предпочитал комбинировать различные изученные им техники, приемы и двигательные принципы. Не останавливаясь на достигнутом, он совершенствовался, неустанно совершенствовался, с удовольствием оттачивая своё мастерство. Неуемная натура сильфа требовала зрелищности и артистизма, поэтому в проводимых им схватках было много акробатики и оригинальных трюков, неизменно застающих противников врасплох. И если стражи, к примеру, всегда двигались по классическим треугольным траекториям, Себастьян выбирал необычные тактики, используя специфичную систему скоростных передвижений. Всё это в целом делало манеру ювелира непредсказуемой и гибкой, что неизменно обеспечивало успех.

Однако сегодня, похоже, совсем не его день. Уже не однажды Серафим неудачно сближался с противником, получив незначительные порезы предплечий, и каждый раз стражи опережали ювелира на контратаках. Пламенеющая шпага также обагрилась кровью, но нанесенные противникам повреждения, хотя и были, благодаря особенностям его клинка, довольно обширны, представлялись слишком неглубокими и ничтожными, чтобы даже упоминать о них.

Кроме того, подлые стражи оказались легко обучаемы - они впитывали, как губка, лучшее из того, что демонстрировал ювелир. И бесстыдно копировали, используя против сильфа его же приёмы. Уже скоро у Себастьяна не осталось в запасе почти ничего, что могло бы удивить этих нелюдей и обратить в свою пользу ход схватки. Казалось, он сражается с зеркалами. Все трое проявляли высочайшие грани фехтовального искусства, чудесным образом зависая в воздухе, подобно хищным совам, или обрушиваясь вниз с быстротой пикирующего сапсана, на лету ловящего своих жертв. Все трое двигались со сверхъестественной скоростью.

Долго так продолжаться не могло. Сколько еще сумеет он выдерживать мощный шквал обрушивающихся на него атак? Минуту, две? Хорошо, если так.

Итак, технике его срочно... нет, незамедлительно требовалось улучшение.

Однако улучшить технику в такой короткий срок физически невозможно: натренированное тело ювелира действовало на пределе сегодняшних возможностей. А это означало только одно: нужно освободить дух. Нужно отрешиться от мыслей о том, что один из противников - его прекрасная Моник. Нет, не так.

Нужно отрешиться от мыслей.

Себастьян глубоко вдохнул и медленно закрыл глаза, положившись на внутреннее зрение. Сражение было оставлено на власть инстинктов. Чувства ювелира обострялись с каждым движением, ударом, прыжком.

...Итак, выдох...

Удар, вдох, пауза.

Удар, блок, выдох, пауза.

Удар, блок, подсечка, удар, обманный прыжок, вдох, пауза.

Удар, угроза, удар, блок, укол, отступление, серия ударов, прыжок, контратака, прыжок, удар, удар, удар...

Снова выдох и - пауза. Пауза! Как если бы маятник прекратил движение в наивысшей точке, сердце Серафима окончательно замерло. Дыхание остановилось. Кислород насыщал кровь, свободно проникая сквозь каждую пору, сквозь каждую клетку плоти.

Серафим больше не нуждался ни в технике, ни в приемах, ни в трюках: он поднялся много выше этого. Он ощущал пространство вокруг себя, как частицу собственного тела. Он стал этим пространством. Он стал воздухом и землей, водой и огнем, светом и тьмою. Он стал сталью и кровью. Он стал всем, что есть, всем, что когда-либо было или будет.

Тысячелетия текли сквозь сознание сильфа, как вода.

Тысячелетия не существовали.

Начальная и конечная точки бытия слились воедино, и сущность Серафима затопила сияющая пустота. Пустота родилась и проступила изнутри, и разлилась по лицу, как река в половодье.

Человек стал вселенной, а у вселенной не могло быть границ, не могло быть врагов, не могло быть ничего вне. Теперь это был не бой, - и даже не танец, как обычно. На ином, более глубоком слое восприятия это был рисунок: размашистые, легкие движения кисти Серафима оставляли размытый, будто плачущий след на влажной ткани реальности, рождая силуэты, блики, нанося нужные тени. Это было творчество, творчество в чистом виде, в высшей его форме, не имеющее примесей чужеродных чувств - только бескорыстное желание самовыражения. В этот миг просветления человек становился чуть больше, нежели человек - он становился творцом. И, подобно Творцу Изначальному, он был безупречен и непобедим.

В какой-то особенно сладкий миг Серафим даже ощутил себя самой этой кистью, кистью в священной руке Создателя. Религиозный экстаз заполнил все глубины его существа, и к выражению неземного спокойствия, царящему на лице сильфа, прибавилось блаженство.

...Когда рисунок стал кровоточить, обильно, страшно кровоточить, Серафим опомнился и остановился. Густая алая тушь уже не высыхала на полотне, и других цветов совсем не осталось.

Придя в себя, Себастьян огляделся вокруг и ужаснулся. Мельница в эту минуту живо напоминало помещение для забоя скота: кровь стекала со стен, потолка, косыми мазками продолжая в пространстве вычурные траектории движения мечей. Запятнанный пол стал липким и скользким, так что на него противно было наступать. Оба стража в причудливых позах лежали на этом страшном полу. Оба стража были мертвы. Вне всяких сомнений мертвы. Тела их оказались не просто обезглавлены, но и сильно изуродованы волнистым лезвием его клинка, наносящим неровные широкие раны. Отрублены были не только головы, но и кисти рук, и сведенные предсмертной судорогой пальцы продолжали сжимать испачканные по самые рукояти клинки. Под трупами скопились целые лужи темной, похожей на клюквенный сироп крови. Мокро поблескивали бесстыдно обнаженные седьмые шейные позвонки. Кошмарное зрелище, что тут еще добавить.

Но неужели всё это устроил он, он один?

Неужели шпага его рисовала кровью?

Неужели он был не художником, а мясником?

Найдя взглядом отделенные головы, далеко откатившиеся в стороны, Себастьян едва удержался от приступа дурноты. Взгляд его затуманился печалью. Кровь продолжала вытекать из крупных сосудов, рассеченных блистательными, сильными ударами.

Глаза Моник были раскрыты и из них медленно, оставляя жуткие потеки на белом лице, текли кровавые слёзы. Лицо убитой выглядело так же безжизненно, как и до начала боя, только черты лица заострились еще больше, обозначая сокровенное присутствие смерти.

Некоторое время мужчина бессмысленно глядел в это лицо. Затем, нахмурившись, достал из потайного кармана револьвер и как-то неуверенно, растерянно приставил дуло к виску. Что дальше?

Он ведь так любил эту женщину... И что, о Изначальный, что он с нею сделал?! Как хрупка и эфемерна жизнь, как легко она обрывается. Как могло молодое гибкое тело превратиться в эти бледные останки, смотреть на которые просто отвратительно? Разве было оно создано для этого - гниения, разложения? Разве было оно создано для того, чтобы пойти на корм червям и исчезнуть бесследно?

В душе ювелира полыхал пожар. Горела крепость прежней жизни, светлый город из снов и воспоминаний внутри, и без того едва не разрушенный Софией. Он был обречен. Это конец. Пламя вымывало цвета, плавило контуры, искажало и обессмысливало всё, любые отзвуки прошлого. От него не было спасения даже в самых сырых закоулках памяти: высокие стены оседали, обваливались в пропасть без дна, не в силах защитить его сокровища. Опоры, каркасы разоренных зданий, словно белые кости скелетов, что были когда-то людьми, - ничто уже не напоминало прежние сияющие замки. Вырастет ли новый город на этих осиротевших, обглоданных временем камнях, в которые превратилось его сердце?

И правильно ли, когда из сердца вырастают стены?

Себастьян мысленно выругался, сдержав себя от произнесения вслух слишком грубых, слишком неправильных для места смерти Моник слов. С бессильной злостью сильф зашвырнул подальше револьвер и, задыхаясь, упал на пропитанный кровью пол. В этот миг он ощутил себя глубоко несчастным.

Раздавшиеся следом два выстрела, почти одновременные, ошеломили и застали ювелира врасплох. Короткие, тяжелые плевки револьвера. Пули уверенно пробили плоть, прошили насквозь волокна мышц, сплетение связок и сухожилий, раздробили костную ткань. Звуки выстрелов почти полностью отсутствовали, несмотря на царящую в мельнице гробовую тишину и тот факт, что выстрел из револьвера практически невозможно произвести скрытно. Особенности конструкции делали использование новомодных глушителей бесполезным - при движении пули из барабана в ствол всё равно был слышен довольно-таки громкий звук, вызванный утечкой пороховых газов. Но на сей раз глушитель использовался эффективно, так что модель револьвера, вероятно, была серьезно модифицирована, либо это результат применения специальных патронов. В любом случае, ювелир еще не встречался с таким совершенным оружием.

- На колени! - без выражения приказал голос за его спиной. - Руки за голову, и не вздумай двигаться.

Первую часть приказа Себастьян выполнил непроизвольно - при нападении он инстинктивно вскочил, но от болевого шока ноги сами собой подогнулись. Со второй дела обстояли хуже - правую руку ювелир худо-бедно поднял, а вот левая так и осталась болтаться безжизненной плетью. Похоже, плечевой сустав был серьезно поврежден, что совершенно не утешало. Хотя Себастьян одинаково хорошо владел обеими руками, в качестве ведущей предпочитал использовать именно левую. Это давало весомое, порой решающее преимущество в схватках с неопытными противниками.

- Здравствуй, Маршал, - переведя дух, тихо произнес ювелир. - Почему не в голову?

Убийца рассмеялась - резко и как-то неприятно.

- Вот мы и свиделись, Серафим. Кажется, в этот раз ты совсем не рад встрече. А ведь я предупреждала тебя... Однако, ты обижаешь меня вопросом: как можно убить доброго друга, не дав тому перед смертью облегчить душу молитвой? Всем ведь известны твои странности.

- Спасибо, - искренне поблагодарил Себастьян, от боли закусив губу. И тело, и душа его были изранены, придя в определенное согласие. - Могу я приступать?

Убийца не ответила. Она неслышно обошла вокруг и встала напротив, продолжая удерживать свою жертву на прицеле. Мягкая обувь из тончайшей кожи помогала двигаться совершенно бесшумно и быстро, - так быстро, как только способен двигаться человек. Маскировка убийцы была столь хороша, что даже острое зрение сильфа едва различало невидимку в полумраке помещения - даже переходя с места на место, она казалась частью окружающего интерьера. Невысокая фигурка была с головы до ног облачена в черное, без рисунков, одеяние, лишь узкая полоска в области глаз оставалась открытой. Легкий костюм совершенно не стеснял движений. По всей вероятности, его было просто сложить в небольшой узел, перенести в нужное место и быстро надеть. Для ремесла убийцы это имело большое значение.

Два компактных револьвера Маршал держала в руках, в кобурах на поясе и на бедрах хранились еще несколько. Всё оружие было высочайшего качества, удобное для скрытого ношения и быстрого извлечения. Стрельба из него велась поочередно из четырех стволов.

Несмотря на любовь Маршала к огнестрельному оружию, за поясом убийцы пряталась длинная цепь с серпом на конце, а на перевязи за спиной был закреплен прямой меч. Это был не обычный клинок - примерно на четверть более короткий, чем привычный одноручный меч, он был гораздо более удобным на ограниченных пространствах: лестницах, замковых переходах, да и вообще в любых тесных помещениях. Толщина клинка примерно вдвое превосходила стандартную и, делая меч более прочным, давала возможность действовать им как рычагом при взломе различных дверей и тайников. Небольшая квадратная гарда при необходимости могла использоваться как ступенька, а в свободной нише ножен имелась полость для ослепляющего порошка, яда или взрывчатки, которые всегда могли пригодиться в такой непредсказуемой профессии. Иными словами, это было практически универсальное оружие.

Мягко облегающий костюм убийцы не содержал приметных или блестящих деталей, за исключением одной. С левого плеча стекал нашитый нарочито неаккуратно золотой маршальский эполет с подбоем. Ювелир с удивлением воззрился на этот знак различия, явно украшавший прежде чей-то воинский мундир - единственный элемент, который мешал убийце быть совершенно незаметной. Себастьян был не особенно силен в таких вещах, однако, судя по внешнему виду эполета, когда-то он принадлежал маршалу Аманиты, причем официальной, а не частной армии. В столице любили пышность и роскошь, и это находило отражение во всех областях жизни, в том числе и военной. Военные Ледума были скромнее и строже - их всегда можно было узнать по черному полю эполет с золотыми или серебряными окантовками.

Эполет же Маршала был донельзя пафосным. Поле из золототканного галуна фасонного переплетения украшала гербовая вышивка. Бахрому составляли свитые в два слоя жгутики глянцевой и матовой золотой волоки. Край эполета окантован золотом из граненой канители. Золотые шнурки и шлевка, которые должны были крепить эполет к мундиру, без дела болтались рядом, придавая всему костюму вид легкой небрежности.

Кто бы мог подумать, что Маршал склонна к такому позерству. Однако, увидев настолько вызывающую, дерзкую уверенность в собственных силах, Себастьян невольно вздрогнул. Человек, так легко относящийся к смерти, более того, считавший её чем-то забавным, внушал настоящий ужас. Конечно же, и Себастьян был способен на убийство. Но он всегда убивал в измененном состоянии сознания, и только в крайнем случае, когда другого выхода просто не оставалось. Для Маршала же смерть являлась неотъемлемой частью жизни, столь же естественной, как сама жизнь. Может быть, даже более естественной... Для ювелира это было непонятно. Он вдруг вспомнил о древней секте, в былые времена достигшей небывалых высот в шпионаже и тайных убийствах. Из-за малочисленности и режима жесткой секретности искусство, ревностно хранимое адептами, было навеки потеряно. Однако в этот миг ювелир осознал: Маршал - не просто убийца, отнимающая жизни ради того, чтобы заработать на кусок хлеба. В мировоззрении ее было нечто большее. Обрученная со смертью, она шла Путем Безмолвия.

Себастьян не сразу обратил внимание, что конечности его онемели и потеряли чувствительность. Холодная волна продолжала распространяться по телу. Ювелир немедленно сообразил, что парализовало его вовсе не от ужаса. Причиной внезапного ступора наверняка было действие неких минералов, истолченных в порошок и смешанных с порохом. Найдя взглядом упавшие неподалеку специфические удлиненные пули, Себастьян лишь убедился в своей догадке. Ранение позволило ввести порошки прямо в кровь, которая теперь быстро разносит их по всему организму. Судя по всему, Маршал хорошо подготовилась к этой встрече - простое пулевое ранение не могло столь серьезно вывести из строя сильфа. А вот смесь вишнево-красного гематита, голубого жемчуга и густо-синего, с золотыми точками лазурита, напоминавшего звезды на ярком небе, - могла. Вполне. Смешанные в особой пропорции, они приводили к замедлению движения крови, приостановлению всех процессов жизнедеятельности и, в больших дозах, к летаргическому сну. Обычный человек уже валялся бы здесь без сознания, холодный, как труп. Да и его самого это ждет с минуты на минуту.

Хотя лицо Маршала было надежно скрыто темной материей, а ледяные глаза взирали привычно бесстрастно, Себастьян готов был поспорить, что персональный демон его улыбается.

- Потрясающий бой, Серафим, - скупо похвалила женщина, однако из её уст это много значило. - Я многое видела в жизни, но твоё мастерство поразило меня: ты был великолепен. Возможно, ты лучший, но, увы, таким, как ты, здесь и не место, и не время. Ты болен принципами и, что еще хуже, идеалами. В Ледуме это заболевание смертельно.

- Возможно. Но, кажется, вдобавок оно еще и заразно, - невесело усмехнулся Серафим. - Иначе почему ты до сих медлишь, вместо того, чтобы убить?

- Вовсе не поэтому, - убийца отрицательно качнула головой. - Я люблю убивать людей, это правда. Но я чувствую, что твоя смерть не принесет мне ни удовольствия, ни удовлетворения. Возможно, это эгоистично, но я ставлю собственные желания выше интересов клиентов. В чем-то мы схожи с тобой, Серафим, мы сражаемся на одной стороне баррикад, которые негласно делят наш мир. Я не хочу, чтобы имеющие власть заставляли таких, как мы, убивать друг друга. Если это случится, бунтари и несчастные свободолюбивые бродяги обречены. Без них будет очень печально.

Себастьян молчал, внимательно слушая женщину. Действительно, позиции их были довольно близки. Ювелир также видел, что во всех городах власть стремится подавить всякую оппозицию и обезличить своих подданных, принуждая к добровольному подчинению и покорности, заставляя верить в очевидный обман. Эти игры власти были настолько тонки и продуманы, что большинство даже не осознавало их. Все, кто мешал режимам, объявлялись вне закона и вынуждены были скрываться, жить в страхе, подвергаясь постоянным манипуляциям и притеснению со стороны государства. Всех, кто потенциально представлял угрозу, разделяли целенаправленно, лишая возможности объединиться с себе подобными и составить серьезную силу, - не говоря уже о том, чтобы отстаивать своё право на жизнь. Такое положение вещей серьезно угнетало ювелира.

- Тем не менее, - спокойно продолжала Маршал, - я доведу дело до конца, если ты готов умереть. Я видела, ты хотел свести счеты с жизнью, но, возможно, тебе не хватило решимости. Если это так, завершай свою молитву и сам не заметишь, как окажешься в лучшем из миров. Если же ты передумал, я оставлю тебя. Но прежде выслушай несколько условий. Первое: как известно, я не замечена в бескорыстии, поэтому твоё чудесное спасение я запишу на твой счет. Деньги мне не нужны, да и у тебя наверняка не окажется при себе подходящей для такого случая суммы. Поэтому когда-нибудь в будущем я надеюсь получить от тебя ту услугу, которая мне понадобится. Я уточняю: любую услугу. Второе: я дорожу своей репутацией. Я слишком долго зарабатывала её, чтобы из-за тебя всё пошло насмарку в один день. Авторитет мой настолько велик, что заказчики не требуют даже головы жертвы в доказательство исполнения приговора: достаточно одного моего слова. Маршал не может провалить работу, поэтому я, разумеется, сообщу заказчику об успехе. Но Серафим должен исчезнуть из Ледума. Смени имя, внешность, профессию... мне всё равно, прояви изобретательность. Не сомневаюсь, ты уже заработал достаточно, чтобы отойти от дел. Наниматель будет убежден в твоей смерти. Для всех остальных ты просто бесследно исчезнешь. Итак, каким будет твоё решение? Поторопись, - самое большее через минуту ты потеряешь сознание.

- Душа моя в беспокойстве, - помолчав, ответил наконец Себастьян, - её слишком тревожит мирское. То, что больше не должно иметь значения. Я сожалею, но я не готов к смерти. Я принимаю твои условия, Маршал. Я выбираю жизнь.

- Сделка есть сделка, - кивнула убийца. - Я верю, что ты не желаешь обмануть меня, однако не могу полагаться на слово. Чтобы у тебя не возникало лишних соблазнов, придется принять некоторые меры предосторожности. Когда ты отключишься, я срежу прядь твоих волос и вымочу их в твоей крови. Думаю, не стоит объяснять, что этого более, чем достаточно для самого изощренного проклятия. А я всегда найду нужного мага.

Последние слова Себастьян уже едва разбирал. Помещение мельницы вдруг опрокинулось, отдалилось, и глаза ювелира заволокла влажная предобморочная темнота. Восьмой лунный день традиционно выдался несчастливым.

Глава 15

Закончив свои упражнения в логике, канцлер вернулся за письменный стол и отложил кисть. В кабинете главы особой службы специфически пахло свежей тушью, а монотонно-серые стены украшали одному ему ведомые схемы, условные знаки и длинные последовательности цифр, связанных между собой некими трудно определимыми законами. Размышляя над очередным делом, Винсент неизменно превращал рабочее место в Рициануме в исчерканный черновик, используя чистое пространство стен как банальную бумагу для записей. Когда свободного места не оставалось, помещение перекрашивали в нейтральный, не отвлекающий от расчетов цвет, и всё начиналось заново.

Несмотря на педантизм главы особой службы, записи эти были пугающе хаотичны, а сам кабинет атмосферой неуловимо напоминал жилище безумца. Поскольку большей частью Рицианум размещался под землей, кабинет канцлера, как и прочие помещения, освещался искусственным светом минералов, что придавало ему вид холодный и нежилой. Из мебели имелись лишь скромный стол и пара жестких казенных стульев. Одна из стен, напротив стола, была свободна от потеков туши - она отводилась под часы. Довольно экстравагантный вид их привел бы в замешательство случайного посетителя, но, увы, к главе особой службы гости отчего-то никогда не приходили добровольно. Тех же, кто являлся не по своей воле, Винсент предпочитал радовать общением в допросных. Как такового, циферблата у этих часов не было. Внушительных размеров стрелки крепились прямо к стене, и время можно было определить только по их положению, припомнив расположение цифр на заурядных часах. В замкнутом помещении часы были чрезвычайно важны, позволяя не утратить ощущение времени и связь с реальностью.

Обыкновенно стол канцлера был занят лишь принадлежностями для письма да расставленными на шахматном поле фигурами, ожидавшими боя. Но сегодня глава особой службы решил углубиться в чтение - прямо перед ним лежали увесистые папки, полные толстых связок каких-то тетрадей, сшитых специальной нитью отчетов, донесений, писем, каждый лист которых был аккуратно пронумерован.

Главу особой службы заинтересовали личные дела ювелиров.

Досье на Стефана оказалось более чем скромным. В этом нелегале не было ровным счетом ничего примечательного: никаких выдающихся способностей, никаких громких краж, никаких связей в криминальном мире, никаких особых примет. Имелись упоминания о нескольких проваленных не особо существенных операциях, после которых Стефан зарекся браться хоть за сколько-нибудь серьезное задание, даже если кто-то и решился бы нанять бедолагу. Ювелир представлялся настолько незначительным и ничтожным, что его словно вообще не существовало. Скудное резюме гласило: рядовой асоциальный элемент, опасности не представляет.

В противоположность ему, досье на Серафима было пухлым и подробным. Винсент настолько увлекся чтением, что едва не упустил, что знакомится с сухими фактами реальной биографии, а не с очередным творением низкопробной художественной литературы, наводнившей в последнее время прилавки книжных магазинов. Несколько часов пролетели, как один миг, прежде чем глава особой службы наконец закончил читать. Серафим преподносился классическим героем романа, этаким трагическим персонажем, каковым положено иметь точеные черты лица и гордо растворяться в закатах. Губы канцлера невольно искривились в усмешке, а брови недоверчиво поползли вверх. Судя по накопленному по нему обширному материалу, Серафим совершил едва ли не половину всех краж драгоценностей в Бреонии за последние десять лет. Особенно же умиляла формулировка: совершил "предположительно", поскольку никаких реальных доказательств причастности сильфа к преступлениям не имелось. Винсент неодобрительно покачал головой. Ну да, кто ж еще, как не наш знаменитый Серафим? И специалист-то он уникальный, и боец непревзойденный, а в стрельбе и в тайному проникновению в тщательно охраняемые помещения ему вообще равных нет! Просто какой-то неуловимый фантом. При этом связан с церковниками и одновременно имеет большой авторитет среди криминальных элементов, у которых святость уж точно не в почете. Характеристика объекта содержала более пятидесяти пунктов и была довольно противоречива. И резюме прелюбопытное: особо опасен, но при необходимости может использоваться в интересах города.

Решительно, глава особой службы всё сильнее утверждался в желании свидеться с этим человеком с примесью крови древних обитателей Виросы.

Продолжая размышлять, канцлер достал из нагрудного кармана личный подарок правителя Ледума - алмазный секундомер. Стрелки не двигались, замерев на отметке семи минут, что не могло не радовать. Хитрый механизм обратного отсчета запускался сам собой в случае, если хозяину вещицы грозила смертельная опасность. Потому-то Винсент никогда не расставался с ценным подарком, не единожды выручавшим в сложных ситуациях. Как только стрелки начинали ход, канцлер был предупрежден, что жить ему оставалось ровно семь минут, и мог предпринять что-то, чтобы изменить этот сценарий. После вмешательства в естественный ход событий стрелки словно сходили с ума: они перепрыгивали деления, ускорялись или замедлялись, вращались назад, замирали и наконец останавливались. Когда же опасность была полностью устранена, стрелки вновь возвращались на свой рубеж. Канцлер был единственным человеком, кто мог не опасаться умереть внезапно: он знал, что будет заранее оповещен о приходе смерти.

Если же однажды Винсенту не удастся перехитрить судьбу, то стрелки зафиксируют точное время смерти, а алмазное поле запечатлеет оттиск энергетики убийцы. Конечно, для самого канцлера это будет иметь малое значение, но факт, что преступник, скорее всего, будет найден и наказан, несказанно грел душу.

Однако, некоторым сведениям из досье Серафима стоило всё же поверить. Ювелиру удалось незаметно проникнуть в закрытое заведение и столь же незаметно покинуть его, несмотря на то, что пребывание там постороннего человека наделало много шума. Несомненно, это был сильный ход, содержащий в себе угрозы. Пешка не в состоянии совершить такого - это прерогатива фигуры, сильной, возможно ключевой фигуры. Кроме того, была представлена довольно сложная комбинация, а значит, Серафим действовал не один.

Досье Стефана содержало слишком мало сведений для анализа и выводов, преступно мало. Такое положение дел само по себе рождало вопросы и закономерные подозрения, так же, как и внезапное исчезновение фигуранта. Однако Винсент не был склонен рассматривать эту версию в качестве основной. Поведение Стефана чересчур нарочито обличало его, чтобы принимать всерьез. Чрезмерно очевидно, на взгляд канцлера. Хотя, не на это ли был расчет?

В любом случае, подобного рода досье - это просто насмешка над всеми принципами ведения сыска. Как можно пользоваться столь некачественными первоисточниками? Канцлер открыл последнюю страницу и аккуратно переписал имена недобросовестных агентов, работавших над составлением личного дела Стефана. Всех их в самом ближайшем будущем ждали необходимые беседы и проверки.

Оба ювелира, несомненно, должны были отвлечь внимание особой службы от подлинного автора покушения, волшебным образом не оставившего улик. После неудачи противник затаился и не совершил никаких действий, которые могли бы его обнаружить. Бессмысленно ждать от него ошибок, такой враг не выдаст себя. Значит, теперь ход за Винсентом, и канцлер делал свою ставку на Серафима. Именно эта фигура должна привести его на вражескую сторону поля.

Однако в деле по-прежнему содержалось слишком много обстоятельств, смысл и значение которых были пока неясны. Слишком много неизвестных в уравнении. Слишком много версий для проверки. И слишком мало времени - ресурса, которого всегда не хватает.

Стук в дверь заставил канцлера удивленно поднять голову и бросить взгляд на часы. Что могло заставить подчиненных прервать его уединение, да еще и в столь поздний час? Очевидно, дело не могло подождать до утра.

Увидев в руках помощника свиток, перевязанный алой шелковой лентой, Винсент немедленно разгадал причину этой срочности. Личное послание правителя Ледума! Сломав гербовую печать, глава особой службы сосредоточенно прочел бегло начертанные рукой лорда строки, анализируя вновь поступившие данные. О, они были более чем занимательны.

Лорд Эдвард требовал личное дело Серафима.

***

Впервые за долгие годы своего заточения Карл поднялся вверх по ступеням, по которым обычно спускался его тюремщик. Грудь оборотня высоко вздымалась от крайнего волнения, а сильные черты лица были искажены противоречивыми чувствами. Последние сутки наверху творилось нечто невообразимое. Сначала тайная встреча лорда с вожаками старейших кланов, окончившаяся серьезной ссорой - Карл живо чуял животные эмоции ненависти и гнева, исходящие от одного из сильнейших оборотней Виросы. Запах этих эмоций заставлял кровь вскипать в жилах, подобно вину, разогретому со специями.

Ранним утром, после ухода всех нелюдей, Карл уловил агрессивные вибрации минералов. В тюрьму его пожаловал некий незваный гость, имевший длительную беседу с лордом Эдвардом. Дальше началось самое интересное: с беспредельной жестокостью незнакомец расправился с обоими стражами, войдя в состояние, близкое к трансу. Затем - приглушенные щелчки, в которых оборотень угадал звуки выстрелов, и новый персонаж ступил на сцену. Карл был безгранично изумлен таким количеством посетителей, наводнивших обычно безлюдную башню. Заведенный годами порядок вещей был нарушен, сломан, предвещая скорые изменения и в его судьбе. Место уединенного заключения оборотня перестало быть тайным.

Однако никто до сих пор не нашел его, не в силах обнаружить надежно спрятанное минералами подвальное помещение, двойное дно башни. Выстроенная лордом система была незрима и столь совершенна, что мало кто сумел бы раскрыть её секреты.

Вдруг Карл прильнул к надежно запертой двери, обитой железом, и, казалось, вообще перестал дышать. В радужках оборотня появились знакомые желтовато-зеленые огни. Уже второй рассвет встречал он, не сомкнув глаз, трепетно ожидая чего-то. Свершилось! Внутрь башни вошел человек, который вполне мог бы рассекретить его укрытие. Маг... сильный маг.

Узник осторожно втянул носом воздух, черпая информацию из окружающего пространства. Пришелец тщательно проинспектировал строение, от фундамента до крыши оплетенное паутиной магии, пронизывающей дерево и камень, но, кажется, не заметил наличия подземелья. Карл усмехнулся. Еще бы! Отыскать скрытые взаимосвязи в этой информационной мешанине было практически невозможно, - в особенности, когда не знаешь, чего искать. Забредший сюда заклинатель, по всей вероятности, был слишком молод и малоопытен, чтобы тягаться с такой хитроумной гадюкой, как лорд Эдвард. Хотя... это не показатель. Во всей Бреонии трудно сыскать ведьмака, который был бы опытнее и старше правителя Ледума.

Посетитель также высоко оценил весь масштаб и сложность явленной ему магической конструкции. Мысль его любознательно потянулась внутрь чужого полотна, пытаясь проникнуть в самую суть, сердцевину, растягивая в стороны нити холста реальности.

Оборотень вздрогнул. Маг действовал дерзко и умело, филигранно обходя некоторые заложенные ловушки и уверенно блокируя другие. Очень скоро он распотрошил идеально сотканную ткань чародейства и оставил башню без защиты, однако подземное помещение так и осталось необнаруженным. Когда активность камней спала, Карлу удалось лучше почувствовать пришельца, и оборотень похолодел от внезапно открывшегося знания. Чуткие ноздри его трепетали, вдыхая тонкий аромат смутно знакомой ауры, ледяной - и одновременно обжигающе пряный. Это же он! Злоумышленник, о котором спрашивал лорд Эдвард. Неизвестный, посмевший посягнуть на жизнь правителя и погубивший его сына.

Он был здесь, в Ледуме. И неудача не заставила его отказаться от задуманного.

Стараясь оставить своё пребывание незамеченным, или просто желая попрактиковаться, маг принялся заново составлять только что разрушенную им композицию. Оборотень не мог не признать, что действия его были весьма грамотными. Но всё же маг не до конца уловил все нюансы первоначальной структуры, чтобы настроить камни должным образом. В конце концов, если оторвать человеку голову, а потом аккуратно пришить обратно, это же будет не то же самое, что первоначально, не так ли? Уж кому, как не оборотню, знать об этом?

Кратковременная вспышка разорвала связи пространства и времени. Незнакомец исчез в портале, и башня наконец-то опустела. Система ее защиты внешне осталась неизменной, но была значительно повреждена изнутри. Колебания минералов раскачивали её всё сильнее, и система, лишившись равновесия и целостности, уже не выполняла в полной мере своих функций. Очень скоро камни придут в критическое несогласие, и защита окончательно обрушится.

Карл провел рукой по лбу, с облегчением переводя дух. Опасность разоблачения и возможной смерти миновала. Теперь положение оборотня изменилось и получило кое-какие преимущества. Защита камеры оставалась исправной, некоторое время она будет работать автономно. Но рано или поздно установки, данные минералам, ослабнут. Это неминуемо. Конечно, из-за проклятых браслетов он всё равно не сможет использовать магию, но, по крайней мере, камни перестанут контролировать вторую ипостась и возможность ухода в обратный мир. Вот он, шанс, который нельзя упускать!

В предвкушении долгожданного побега оборотень хищно облизал сухие губы, упругими шагами меряя комнатку. В тени совершенно звериных, волчьих глаз скрывалось угрожающе мрачное торжество. Час его пробил. Час, которого он терпеливо ожидал столь невыносимо долго.

Скоро, очень скоро он окажется на свободе.

***

- Милорд?

Глава воздушного флота Ледума был удивлен и встревожен прибытием столь высокого гостя. Нечасто доводилось ему лицезреть правителя в собственном доме... если вдаваться в скучные подробности, то вообще ни разу. Особенное беспокойство доставлял тот факт, что правитель прибыл инкогнито, да еще и посреди ночи - до полуночи оставалось не более тридцати пяти минут. Адмирал уже заканчивал дела и намеревался отойти ко сну.

Столь необычное посещение совсем не напоминало официальные визиты, пышные, торжественные и по большей части устраиваемые для забавы публики. Но если лорду захотелось побеседовать с глазу на глаз, почему он просто не вызвал его во дворец?

Однако военная дисциплина помогли адмиралу скрыть все эти эмоции. Он был довольно молод, и недавно принял свой пост, но многое понимал для своих лет. Поэтому он лишь встал по стойке смирно и приготовился выслушать приказы.

- Бенедикт, ты хорошо помнишь наш недавний разговор? - без излишних прелюдий начал правитель. - Я велел ввести на территории Ледума военное положение и держать флот в состоянии постоянной боевой готовности.

- Так точно, милорд! - Адмирал с особым усердием вытянул руки по швам. - Всё было исполнено. Корабли готовы к вылету. Достаточно одного вашего слова, чтобы весь флот Ледума поднялся в воздух.

- Считай, оно у тебя есть, - криво усмехнулся в ответ лорд Эдвард, пристально наблюдая за реакцией адмирала.

Бенедикт вновь мастерски справился с удивлением, но горячая кровь помешала ему сохранить молчание и дождаться дальнейших распоряжений.

- Мы должны отправиться немедленно? - спросил он.

- Блестящая проницательность, - сухо похвалил лорд. - Еще вопросы подобного рода?

- Нет, милорд, - адмирал мысленно укорил себя за излишнюю торопливость. - Думаю, вы сообщите то, что сочтете нужным.

- Слушай внимательно, Бенедикт, - кивнул правитель. - Прежде всего, о нашем разговоре никто не должен узнать. Тебе нужно сейчас же отправиться в штаб и сформировать маневренный, но боеспособный отряд дирижаблей, по численности примерно треть городского флота. Никакого шума, никакой боевой тревоги. Извещены должны быть только те люди, которые примут участие в операции. Легенда такова: очередные учения. Вот подробности задания, только для тебя: покинув воздушное пространство Ледума, вы форсированным ходом направитесь в направлении Ламиума, прокладывая курс над нейтральной территорией. Постарайтесь остаться незамеченными. Флот должен достигнуть границ города не позднее, чем за тридцать минут до наступления часа дракона. Как только этот час пробьет, корабли должны пересечь границы и очистить Ламиум от вторгшихся в него оборотней из Пустоши. Всё понятно, адмирал? Ты лично возглавишь эту операцию.

Да, Бенедикту всё было понятно. Более чем понятно. Это значит - война. Война, которая не объявлена официально, но уже ведется. Одним внезапным ударом правитель рассчитывает сегодня ночью захватить враждебный город. Но... что за странные детали про нападение нелюдей? Неужели лорд Эдвард желает подобным образом удержаться в хрупких границах мира? Слишком невероятное оправдание для вторжения, ведь уже много лет оборотни не предпринимают серьезных попыток уничтожить человеческие города, да и откуда бы лорду Эдварду стало известно об этом? К тому же, флоту Ледума всё равно придется вступить в бой с защитниками Ламиума, что причинит городу значительные разрушения, которые невозможно будет скрыть или приписать нелюдям. Несомненно, все города Бреонии однозначно признают такие действия агрессией.

Флот Ламиума невелик, но, всё же, неразумно полагать, что третья часть дирижаблей Ледума быстро и без потерь справится с ним. На стороне защитников будут стены и все городские маги, включая лорда, а оборону всегда проще удержать, нежели прорвать. Из преимуществ на стороне нападения только неожиданность.

Тем не менее, глава флота не стал высказывать эти мысли вслух, полностью доверяясь опыту и мудрости правителя. Очевидно, тот просто не посвятил его во все нюансы замысла. Перспектива, что лорд Ледума решил пожертвовать частью своих воздушных сил, явно выставив себя агрессором и не приобретя ровным счетом никаких выгод, казалась слишком маловероятной. А даже если и так, Бенедикт - солдат, долг которого выполнить полученный приказ, а не разбираться в тонкостях и хитросплетениях внешнеполитических интриг. И более того, он хороший солдат, чья верность и храбрость не может подвергаться сомнениям. Бенедикт готов был умереть сегодня в сражении, если такова воля его лорда. Это будет достойная и славная смерть, которой нечего бояться или стыдиться.

Несмотря на эту решимость, адмирал решил максимально прояснить ситуацию.

- Верно ли я понимаю, милорд, что мне стоит формировать ударные группы из бойцов категории "Волкодав"?

Учитывая официально поставленную задачу, "волкодавы", специально подготовленные истребители оборотней, были бы как нельзя более кстати.

- Нет, Бенедикт, - невероятно мягко произнес лорд Эдвард, - я рекомендовал бы включить в состав групп опытных боевых магов и "серпов".

Адмирал щелкнул каблуками и поклонился, подтверждая полное понимание задачи. Бойцы высшей категории "Серп", элита вооруженных сил, ценились на вес золота - их обучение и тренировки требовали значительные затраты времени и средств. "Серпы" работали малыми группами, действия их были согласованными и отработанными до мелочей. Обученные борьбе против магов, они выводили их из строя прежде, чем те успевали использовать свои сверхспособности - так быстро и четко, как серп срезает головку колоса. Конечно, это не всегда удавалось осуществить беспрепятственно, но всё же подразделения серпов представляли значительную угрозу для магов. Итак, совершенно ясно, кто главная цель их ночной вылазки.

Глава 16

Лорд Эдвард был великолепен в полном боевом снаряжении.

С помощью такого количества первоклассных драгоценных камней, что было на маге в эту минуту, он мог в одиночку стереть с лица земли целый город. При условии, разумеется, что другой заклинатель не стал бы чинить ему препятствий.

На запястьях правителя холодно посверкивали "Когти Ворона", а в гладко зачесанных волосах гордо сиял "Властелин", ночной кошмар всех врагов Ледума. Холодный северный ветер, дующий с гор, быстро приводил идеальную укладку в беспорядок, делая белые волосы похожими на хлопья свежевыпавшего снега, переливающегося в струях непрозрачного воздуха. Раздраженным жестом лорд Эдвард смахнул пряди со лба и нетерпеливо всмотрелся в ночь.

На лицо правителя были нанесены символические краски.

В прежние времена, с легкой руки служителей Церкви, сила магов считалась демонической. Драгоценные камни, единственный источник этой силы, добывались глубоко под землей, где, согласно некоторым представлениям, располагался подземный мир, называемый также адом. Таким образом, проведя напрашивающиеся нехитрые параллели, к магам стали относиться как к прислужникам темных сущностей, которым те даровали нечеловеческое могущество. Разумеется, в обмен на обещание неустанно сеять на земле зло, разрушения и производить тому подобные беспокойства. Ну и душу еще, в придачу.

Времена это были темные. Религиозный фанатизм процветал, как ни странно, даже среди самих магов. А потому, стремясь обезопасить себя от прихода демонов, явившихся за платой, они придумали весьма хитроумное средство. Совершая волшбу, в особенности темную и жестокую, маги наносили на лица грим, который должен был изменить внешность и помешать злобным демонам узнать их в обычной жизни.

Такие действия еще больше утвердили простых смертных в их мнении насчет колдунов и постепенно стали традицией. Сейчас об истоках её мало кто помнил, но всякий знал: если однажды доведется встретить того, чье лицо будет похоже на маску разъяренного демона, не жди пощады. Скорее всего, это будет последним, что увидишь в своей жизни, потому что маг, скрывающий своё лицо, приходил только за одним - убивать.

На бескровный лик правителя, напоминавший белую рисовую бумагу, наилучшим образом ложились цвета. Тем не менее, согласно древним обычаям, кожа была выбелена до такой степени, что черты лица сделались неразличимы и неузнаваемы. Поверх плотно наложенных белил были искусно начерчены черные дуги бровей, изогнутых с завораживающей легкостью. Глаза были сильно зачернены, что углубляло и заостряло и без того резкий взгляд, а уголки алого, будто омоченного в крови рта нарочито угрожающе загибались вниз. В целом, ритуальная маска несла в себе заряд сильных эмоций - ожесточения, безжалостности и гнева, придавая правителю Ледума вид устрашающий и грозный.

Одинокий силуэт человека, недвижно застывшего на высоком обрыве, едва угадывался на фоне могущества дикой природы, которая безраздельно царила в окрестностях. За спиной его чуть заметно покачивались от ветра непроглядные волны ветвей, словно кончики пальцев тянувшихся к людям длинных рук Виросы. Чуткость к малейшим колебаниям энергии и колоссальный опыт помогали магу слышать размеренное дыхание древних корней в земле, напоминавшее глубокое и спокойное дыхание спящего, ощущать движение жизненных соков в многолетних стволах и недавно родившихся листьях, различать голоса трав. Выносливость и жизнестойкость растений не имела себе равных. В них таилась огромная сила, позволяющая крохотному семени преодолеть силы гравитации и превратиться в мощное дерево, цветущее и плодоносящее сотни лет. Это было непостижимо. Сила, не поддающаяся контролю и, судя по всему, неисчерпаемая, выходила за пределы понимания мага. Древесные корни пронизали почву, уходя вглубь на многие метры и, очевидно, источник этой энергии крылся там же, где и источник силы драгоценных камней - глубоко в недрах земли. Происхождение этих сил имело одну природу, но всё же они радикально отличались друг от друга. Манипуляции с минералами напоминали работу механизмов, тогда как энергия, питавшая растения, была гораздо тоньше и не откликалась на прямое воздействие.

Кроме того, и самое главное для заклинателей - если камни отдавали энергию, то деревья, напротив, отнимали, вытягивали её из живых существ. Лес не любил чужаков. Даже кратковременное пребывание там приводило к слабости, головокружению и обморокам, а тех, кто имел неосторожность задержаться дольше, ждал сон, из которого уже не возвращались.

Потому-то обитающие в городах, да и Пустошах, только диву давались, как Лес до сих пор не истребил внутри себя всю жизнь. Ведь существуют в нем как-то оборотни и сильфы, звери и птицы, лесные люди... да и черт знает кто еще. Своих секретов они не раскрывали, но со стороны это выглядело так, будто у Виросы имеется какая-то договоренность с обитателями.

Лорд Эдвард шевельнул кончиками пальцев и медленно воспарил в воздухе, легко, словно бесплотный призрак. Ему было неприятно стоять на земле, столь отличавшейся от привычных поверхностей паркетных полов, на сырой, не прикрытой брусчаткой или мрамором почве, сквозь которую упрямо пробивалась жизнь. Земля казалась магу живой, несмотря на то, что она забирала мертвецов. Это была хищная, первобытная, дикая жизнь, в полноте своей не знающая ограничений и оценок. Он отдал ей стольких своих детей, что больше не желал иметь с ней никаких дел.

Он отдал ей самое дорогое - женщину, которую любил.

Величественная фигура правителя мало походила на человеческую - он казался воплощением демона смерти, явившегося за душами грешников. Одежда цветов преисподней - рдяный и угольно-черный в противовес традиционному белому - как нельзя более кстати подчеркивала и усиливала выбранный образ.

Лорд Эдвард пристально вгляделся в небо. Полосы тумана, наползающего из Виросы, делали ночь тусклой и невыразительной. Практически полный лик луны, неспешно восходящей над Ламиумом, казался блеклым пятном масла, разлитого нерадивой хозяйкой. Размытые очертания его отливали кровью, что считалось зловещим предзнаменованием. Однако правитель Ледума увидел в этом добрый знак. Для дела, что должно было совершиться, сегодняшняя мрачная ночь подходила идеально.

Полночь кружилась над ничего не подозревающим городом, спускаясь всё ниже, как выпустивший когти ястреб, готовый схватить добычу. Приближение её было неотвратимо. В назначенный час всё решится: у заговорщиков будет ровно шестьдесят секунд, чтобы впустить внутрь врага. Всего шестьдесят мгновений, которые обеспечат безусловный успех операции - или же её абсолютный провал.

Тонкие ноздри лорда затрепетали в предвкушении. Грядущие события волновали его, будоражили кровь в жилах, прогоняя скуку затянувшейся мирной жизни. Конечно, захват города был очень важен, стратегически необходим. Однако едва ли не больше результата правителя увлекал сам процесс: опасный, рискованный замысел его должен воплотиться в жизнь, принеся победу и сладкое чувство удовлетворения.

Первая часть сложного плана правителя уже реализовалась. Оборотни были здесь. Маг чувствовал их присутствие, темное присутствие в волнах тумана. Численность нелюдей потрясла его воображение, превзойдя самые смелые предположения. Старшие расы не так уж и бедствуют, как принято считать... Конечно, если бы не давление лорда Ледума, ничто не заставило бы разношерстные кланы, многие из которых открыто враждуют друг с другом, объединиться и выступить единым фронтом против какого-то одного города. Однако лорд Эдвард создавал опасный прецедент, который в будущем мог грозить осложнениями всей Бреонии. Разумеется, если среди нелюдей сыщется достаточно харизматичный лидер, которому удастся сломить амбиции прочих вожаков.

Справится ли с этой ролью Арх Юст? Этого не следовало исключать. У волка была душа бунтаря, которая, несомненно, не даст ему сидеть на месте, смирившись с положением своей расы. Впрочем, лорд Эдвард не склонен был тревожиться заранее - в любом случае, от этого жизнь в Бреонии станет только увлекательнее.

Ламиум занимал интересное географическое положение, расположившись в маленькой долине, со всех сторон окруженной дикими пространствами Виросы. Долина естественным образом ограничивала рост города, стены которого сейчас почти вплотную прилегали к дикой местности. Маг находился на самой границе леса. Поросший колючим кустарником склон, избранный им в качестве наблюдательного пункта, оканчивался крутым обрывом, и весь небольшой город был виден с него как на ладони. Туман и ночь способствовали тому, что оборотни незаметно подобрались практически к самым стенам, терпеливо ожидая наступления часа крысы. До него оставалось не более минуты.

Лорд Эдвард глубоко вдохнул, в последний раз взглянув вниз на такой спокойный, безмятежный пейзаж. Ламиум был красивым городом, немного старомодным, но каким-то уютным, домашним. До этого страшного часа жизнь в нем текла своим тихим, размеренным чередом, и один день был похож на другой как две капли воды. Теперь всему этому придет конец. Получится ли у предателей вывести из строя магическую защиту или нет, оборотни всё равно нападут и разрушат этот сонный, немного заплесневелый мирок.

Так или иначе, Ламиум падет сегодня. Разница лишь в том, потеряет ли лорд Эдвард от этого своё лицо перед общественностью... или же нет.

Наконец стрелки часов на всех циферблатах сошлись. Полночь!

Энергетическое поле города, объект пристального внимания мага, оставалось неизменным. Секунда, другая, третья... Время продолжало стремительно утекать, однако решительно ничего не происходило. Когда прошла почти половина срока, лорд Эдвард в особенной остротой почувствовал, что бесплодное ожидание приводит его в бешенство. Неужели так трудно было должным образом подготовить диверсию? Тем более, что самое сложное и важное было произведено заранее - предатели выкрали и передали Ледуму подробные схемы и чертежи защитной системы, весьма несовершенной, на взгляд правителя. Лорд Эдвард лично изучил их и вычленил краеугольные камни, уничтожение которых немедленно обрушит всю систему. Сделать это было довольно легко, в особенности, если действовать изнутри.

Вдруг, мигнув несколько раз от перебоев энергии, защитное поле исчезло, оставив город открытым перед лицом смертельной опасности.

Путь открыт!

Правитель ощутил покалывание в кончиках пальцев: камни передавали ему сведения о перемещающихся в Ламиум оборотнях. Десятки, сотни, тысячи нелюдей практически одновременно вошли в обратный мир и беспрепятственно вышли по ту сторону городских стен. Вышли из зеркал, связывавших оба мира.

Пульс мага участился. Они все-таки сумели, они решились на это. Вероятно, градус отчаяния среди недовольных достиг критической отметки. Но что за доверчивый народ! Как можно было поверить слову правителя, держащего их город в клещах экономической блокады! Лорд Эдвард усмехнулся. А он-то думал, его имя, стараниями пропагандистов Аманиты, давно уже стало синонимом вероломства. Не тут-то было - глупость человеческая безгранична. Ну что ж... Правитель Ледума обещал помощь в свержении режима, и он сдержит своё слово. Но разве он уточнял, какого рода будет эта помощь? И разве он уточнял, в каком состоянии останется после этого город?

Наивно было полагать, что лорд отправит в поддержку переворота своих солдат и магов, незаконно вмешавшись таким образом в политику чужого города. Если заговорщики желали сделать грязную работу чужими руками, придется спуститься с небес на грешную землю. Революций без жертв не бывает. За всё приходится платить. За свободу... и за глупость тоже.

Правитель внимательно наблюдал за разворачивающимися на его глазах событиями. Серая волна хищных тел легко перетекала через стены, как вода перехлестывает края переполненного сосуда. Оборотни действовали согласованно, практически мгновенно вскарабкиваясь по гладким отвесным поверхностям. Быстрые грациозные движения их завораживали и восхищали. Немногочисленные защитники стен, находящиеся на постах, умерли первыми, бесконечно изумленные тем, что магия не останавливает нелюдей. Твари были внутри, дальнейшее перестало иметь значение. Солдаты, городская стража, маги - ничто не сможет остановить эту лавину. Люди слишком привыкли к комфорту. Сытая жизнь, жизнь в безопасности и праздности лишила их силы, которую можно было противопоставить ярости дикого зверя, жаждущего крови. Окончательное падение Ламиума - лишь вопрос времени.

Правитель удовлетворенно улыбнулся. Всё шло по плану. Город погибал, захлебываясь собственной кровью, раздираемый безжалостными когтями пришельцев. Тут и там хаотично происходили сражения магов Ламиума между собой - сторонники и противники режима самозабвенно выясняли отношения, будто не замечая, что творится на улицах.

Но оставалось сделать еще кое-что очень важное, и лорд Эдвард ждал, ждал, подобный охотнику, замершему с острогой в руке.

Наконец он дождался. Наступил час тигра - с момента нападения прошло более четырех часов ожесточенных боев, и сопротивление защитников было почти сломлено. Лорд Ламиума, Доминик, верно оценил всю тяжесть положения и сделал единственный разумный выбор: он решился бежать, бросив город на произвол судьбы. Хитрого старикана не интересовало, кому достанется Ламиум, оборотням или организаторам заговора, он заботился только о спасении собственной жизни.

Лорд Эдвард предвидел такое развитие событий, и именно потому он был здесь. Доминик не должен ускользнуть из города живым. Покуда жив нынешний лорд, никто другой не получит законных прав на престол, а вопрос о смене правителя в Ламиуме, кажется, назрел. В конце концов, именно он, проклятый упрямец, повинен в сегодняшнем ужасающем кровопролитии. Он сам погубил свой город, не пожелав признать могущество и авторитет Ледума, не пожелав покориться.

Правитель Ледума закрыл глаза, прислушиваясь к слабым сигналам минералов, пытаясь унять биение охотничьего азарта в висках. Лорд Доминик обладал достаточной силой и знаниями, чтобы осуществить телепортацию в другой город, рядовому магу с этим не справиться. Момент этот практически невозможно отследить, но лорд Эдвард не знал слова "невозможно". Трудно, очень трудно, - но осуществимо.

Наконец маг уловил нужный импульс и снисходительно усмехнулся. Вот ведь старый лис! Даже сейчас, в миг смертельной опасности, Доминик не позабыл об осторожности. Как и многие лорды, он выстраивал сразу несколько пространственно-временных коридоров, сбивая с толку возможных преследователей, но пользовался, разумеется, только одним из них. У лорда Эдварда не было времени гадать или высчитывать степени вероятности. Он был в состоянии решить эту задачу проще - камни вспыхнули, подобно звездам, и ледяной пламень выжег невидимые коридоры от точек входа до точек выхода.

Какой бы путь ни предпочел Доминик, он был уже мертв.

Воздух, пронизанный электричеством, похолодел и остро запах озоном. Это был специфический, характерный запах магии. Влажный весенний воздух стал суше песка, раздражая гортань на вдохе. Заклинатель твердо сжал в кулаке расходящиеся от него во все стороны вибрирующие нити энергии, стремясь удержать в повиновении переполняющую тело невероятную силу. Мощные излучения камней сетью накрыли город, вызвав припадки у Искаженных и приступы священного ужаса у магов. Даже оборотни отвлеклись от своих жертв, прекратив рвать сладкую человеческую плоть. Небо располовинила первая ветвистая молния. Отливающая призрачным льдистым светом, насыщенная ужасной силой, она вошла в землю, вихрем разметав булыжники мостовой. Грома и дождя не последовало: небо хранило гробовое молчание. Это были не обычные молнии, а колоссальные заряды энергии, неизбежно высвобождавшейся в результате манипуляций с камнями, провоцировавших искривления и разрывы информационных полей. Они гроздьями посыпались с неба, неся мгновенную случайную смерть. Изломанные линии их сплетались в клубки, существовали краткий миг и вновь распадались, напоминая гигантские ассиметричные паутины.

Лорд Эдвард задумчиво смотрел на побочный эффект чародейства. Бесившиеся в небе молнии, жуткие безмолвные молнии, то и дело срывались на несчастливый город, производя еще большие разрушения и переполох. Может, стоило сразу запустить огромный фейерверк, который сложился бы в направленный на него мерцающий указатель, размером в полнеба? И чтобы имя правителя Ледума переливалось на нем сияющими разноцветными буквами... Хотя нет, пожалуй, даже в этом случае ему не удалось бы столь эффектно обнаружить себя.

Шум битвы утих на минуту. Город будто замер, парализованный грандиозным зрелищем. Взгляды всех, кто мог видеть иное, помимо воли обратились в направлении возвышения, смутно вырисовывающегося на самой границе видимого пространства, совсем близко к горизонту. До рези в глазах пытаясь высмотреть в ночи виновника действа, они натыкались лишь на следы его колдовства - плывущие в воздухе колючие осколки энергии. Тишину прорезали несколько тоскливых волчьих голосов, но вой быстро оборвался, захлебнувшись в ледяном алмазном крошеве.

Среди свиты своих приближенных, задыхающихся и кашляющих кровью, Арх Юст поднял голову, пытаясь сохранить достойный вид. Дышать было тяжело, но терпимо. Оборотень равнодушно перешагнул труп забившегося в пароксизмах человека, упавшего едва первые волны остаточной энергии докатились до города. Многие из таких, которых люди зовут Искаженными, умерли в этот момент, не в состоянии выдержать столь сильных излучений минералов, в особенности алмазов.

Арх Юст оскалил зубы, признавая силу ненавистного ведьмака. Белый волк не ожидал, что тот посмеет самолично явиться на кровавое пиршество старшей расы.

Однако он был здесь. Человек, завернутый в пурпур тяжелого плаща, в чьих волосах запутались холодные северные звезды.

Лорд, коронованный бледными молниями.

***

Не сдержавшись, Кристофер выругался, испортив очередной лист, который, скомканный, тут же полетел на пол к своим предшественникам. Острые кончики сдвоенного пера рвали плотную гербовую бумагу, руки дрожали, выводя неровные, нехарактерные для каллиграфического почерка премьера буквы.

Кристофер оторвал глаза от записей и тяжело вздохнул. Половина пятого ночи... или уже утра? Иными словами, час тигра в самом разгаре, и ему срочно требуется перерыв... хотя бы несколько часов здорового, полноценного сна. Не то чтобы главе ювелиров очень хотелось спать, скорее наоборот - заснуть в состоянии крайнего утомления вряд ли удастся. Но и продолжать работать в таком состоянии просто невозможно. Спорить с физиологией сложно даже магам. Да, они могли искусственным образом обеспечить организм энергией, не есть и не спать несколько дней подряд, ни на секунду не прекращая активной деятельности, но после этих подвигов неизбежно наступало истощение. И похоже, такой момент расплаты для него настал.

О, как хотел бы он оторваться от проклятого письменного стола, от этих бесконечных бумаг, покрытых, как плесенью, яркими узорами чернил!

Однако, ситуация была критическая. По приказанию правителя Кристофер спешно составил и разослал дипломатические ноты лордам лояльных Ледуму городов, в которых аккуратно, но в то же время жестко излагал сложившуюся в Бреонии непростую ситуацию и призывал дать отпор всевластным притязаниям Аманиты. Как и следовало ожидать, на столь важные послания лорды отреагировали незамедлительно. Теперь перед премьером лежали девятнадцать длинных витиеватых писем, на каждом из которых рукой лорда Эдварда значилось "совершенно секретно" и "особо срочно!". Эти пометы недвусмысленно давали понять, что праздность в ближайшее время не грозит главе службы ювелиров. Девятнадцать писем от августейших особ ожидали тщательного анализа и немедленных выверенных до запятой ответов. Такое дело, от которого, без преувеличения, зависела судьба Бреонии, не стоило затягивать. И самое неприятное, неоткуда ждать содействия - переписка была слишком конфиденциальна и существенна, чтобы передавать её в руки дипломатов, среди которых могут затесаться шпионы или просто жадные до вознаграждения люди. Учитывая показательную работу особой службы, вероятность этого была крайне мала. Выражаясь любимым Винсентом языком математики, она стремилась к нулю. Однако лорд Эдвард всегда отличался практически параноидальной подозрительностью.

Кристофер с тревогой обратил внимание на охватившее его ощущение холода. Озноб постепенно сотрясал тело, перекинувшись с кистей рук на предплечья и плечи. Он всё усиливался. Лоб же, наоборот, был горяч, как при лихорадке, горло сильно пересохло. Глава ювелиров наполнил стакан чистой свежей водой и выпил, прекрасно зная, что это не поможет. Вода не уймет этой противоестественной жажды, - жажды опиума.

Кристофер с трудом соединил пальцы вместе, мысленно потянувшись к сапфиру. Он легко снимет этот неприятный синдром и погрузит себя в состояние трех... нет, лучше четырехчасового сна. Ему действительно нужен отдых.

Однако уже в следующую секунду глава ювелиров вскрикнул и схватился за голову. Манипуляции с камнем стали слишком болезненны - судя по всему, маг исчерпал свой ментальный лимит. Проклятье! Он сам загнал себя в этот угол. Беспрерывное использование энергии минералов для поддержания работоспособности привело, как и полагается, к неприятию, отторжению организмом этой чуждой энергии. Однако как восстановить силы, если тело ломает от невыносимой жажды, а он слишком истощен, чтобы справиться с этим при помощи магии? Сложился замкнутый круг.

Ответ был бы прост, если бы у Кристофера имелось при себе хоть какое-нибудь наркотическое вещество. Но, увы, за последние несколько дней ничего не осталось. Премьер почти не покидал своих апартаментов, вплотную занятый государственными делами, и не имел возможности пополнить свои запасы. Разумеется, он мог бы отправить с этим поручением слугу, но не решался сделать этого. Лорд Эдвард, за всё это время явившийся к своему фавориту один-единственный раз, как раз застал его за курением. Раздав указания, правитель сухо порекомендовал задуматься над возможными последствиями порочной привязанности, поскольку, по мнению некоторых ученых, она приводит к психическим расстройствам.

Кристофер похолодел, услышав такие слова. Его отец как раз коротал свои дни в одной из закрытых лечебниц Ледума, а может, уже давно умер от какого-нибудь препарата - поддерживать связь с пациентами было запрещено. Про эти заведения мало что было известно достоверно, зато ходило множество страшных слухов. Шептались, что часто сумасшествие было лишь предлогом, чтобы избавиться от неугодных, а заодно посодействовать науке с подопытными. Как бы то ни было, Кристофер не видел отца более пятнадцати лет. Разумеется, маг не испытывал к родителю никаких нежных чувств, об их существовании многие дети Ледума даже и не подозревали. Однако повторения злосчастной судьбы не хотелось.

Да уж, в бледном свете будет он выглядеть, если в пять часов утра погонит сонного слугу за опиумом. Этим он только подтвердит, что невинное развлечение превратилось в зависимость.

Семью Кристофера вообще будто преследовал неизвестный злой рок. Все отпрыски древнего рода отличались выдающимися государственными способностями, что приводило их к высоким должностям и санам. И всё бы хорошо, но всех их в самый апогей славы ожидало громкое падение - ни одному до сих пор не удалось кончить хорошо. Кто-то ушел из жизни на плахе, кто-то под домашним арестом, кто-то бежал из города и был убит за его пределами, кого-то ждал несчастный случай, а кто-то просто неудачно подавился и умер прямо во время обеда.

До сих пор Кристофер уверенно шел по стопам предков, и мысль о продолжении этого пути сильно беспокоила его.

Глава ювелиров поднялся из-за стола и прошел из кабинета во внутренние покои. Одна из жилых комнат, отведенная им для размышлений, была оформлена в сдержанных прозрачно-синих тонах на общем бежевом фоне. Царящая тут атмосфера спокойствия способствовала плавному течению мыслей. Окон в комнате не было, а две смежных стены представляли особо прочное стекло, за которым колыхалась окрашенная в серебряный цвет вода. Вода казалась густой, похожей на прохладную ртуть. В гуще её парила взвесь светящихся частиц и флегматично передвигали плавниками тщательно подобранные по цвету рыбы - темно-синие, почти черные, оттенком напоминавшие сапфиры. Изысканно-узкие треугольные тела их медлительно, но грациозно скользили в воде. Наблюдать за хаотическими перемещениями рыб было интересно, вода действовала успокаивающе. Учитывая то, что источники влаги в Бреонии имели в основном подземное происхождение, аквариумы были настоящей редкостью. Крупные декоративные рыбы, что плавали здесь, были выведены искусственно, специально чтобы радовать глаз обеспеченным аристократам.

Две другие стены комнаты занимали зеркала, сейчас закрытые плотной материей.

Глава службы ювелиров потянул витой шнур, и занавеси плавно раздвинулись, открыв взгляду высокое, от пола до потолка зеркало. Границы немедленно раздвинулись, и комната превратилась в огромное пространство, заполненное рыбами. Зеркала были исключительным явлением во дворце и в государственных учреждениях Ледума - лорд Эдвард отчего-то недолюбливал их. А вот Кристофер, наоборот, любил. Молодой мужчина придирчиво всмотрелся в своё отражение, изучив тон кожи, разрез губ и глаз, прихотливо уложенные извивы волос. Он был красив, по-настоящему красив, и знал это. Более того, он был убежден, что никто в мире не сумеет соперничать с ним, а потому он всегда будет влюблен лишь в самого себя. Эгоистичная любовь эта сопровождала аристократа с момента самоосознания и с каждым годом только росла, по мере того, как к дару природы, красоте, прибавлялись разнообразные таланты, а также гибкий, неординарный ум эстета.

Каково же было изумление Кристофера, когда в один из дней он вдруг обнаружил, что ошибался. Сердце, подобное льду, оказалось бессильно перед твердостью алмаза - тот безжалостно смял и раскрошил его, не посмотрев на красоту, наполнив холодную душу непокоем. Правителю Ледума и без того принадлежали многие сердца, теперь же он с легкостью, сам не подозревая о том, овладел всеми мыслями и желаниями молодого аристократа. Чувство это представлялось сродни религиозному фанатизму, обожанию преданного раба, боготворящего возлюбленного господина. Это была смесь восхищения и преклонения. Никогда не надеялся Кристофер на что-то иное, кроме возможности в полной мере проявить свои способности, служа на благо родного города и своего лорда. Идеал, который избрал и принял самовлюбленный юноша, обязан был быть недостижимо высоким. Никогда не проявляя даже тени эмоций, он быстро приобрел расположение правителя, которого откровенно тошнило от угодливости и раболепия окружающих. Несмотря на деспотизм, лорд Эдвард высоко ценил в людях чувство собственного достоинства.

Однако близость правителя, вместо удовлетворения, принесла неожиданные страдания. Теперь, когда идол его был рядом, с него несколько слетела позолота, и осколки разбитого сердца тяжело заворочались в груди, настойчиво требуя большего. Сокровище, прежде казавшееся недоступным, теперь находилось на расстоянии вытянутой руки. Однако лорд Эдвард оказался жесток. Терпеть его придирки и перепады настроения было непросто для человека, столь высоко ценящего самого себя. Возможно, Кристофер не сумел бы переломить свою гордость, если бы правитель не был столь неоднозначен. Грубость его порой была куртуазна до изыска, а мучения столь изощренны, что доставляли болезненное, ненормальное наслаждение.

Поняв, что лорд сводит его с ума, Кристофер всерьез испугался. От опасных чувств он решил сбежать в мир ночных увеселений и наркотических снов, однако они не смогли разорвать многолетний плен. Заменить один наркотик другим не удалось, сделалось только хуже.

Иногда Кристоферу казалось, что правителю известна его тайна, так явно тот вызывал его на откровенность, играя, как кошка с мышью. Но глава ювелиров не поддавался на провокации, зная, что люди, занимающие высокие государственные посты, не могли преступать определенных границ, а те, кто имел кратковременные интрижки с лордом, немедленно переходили в разряд людей для удовольствий и быстро катились вниз по наклонной, до самого дна. В случае ошибки этот демон погубит его.

Так и случилось.

Даже его яркая, сияющая красота не смогла ослепить лорда! С момента дарования ленты премьера правитель откровенно пренебрегал им, даже не считая нужным смягчать свою немилость. На Кристофера обрушилась лавина новых обязанностей, заставляя с утра до поздней ночи сидеть над важными государственными бумагами, не поднимая головы. А лорд лишь присылал записки с краткими указаниями и требовал отчетов в письменной форме.

Кристофер допускал, что обдумывание политической ситуации и подготовка к войне отнимала много времени и сил. Однако и того, и другого по-прежнему хватало на странные отлучки из дворца и разномастных дворцовых шлюшек! Кристофер страдальчески скривился, одновременно упиваясь благородным выражением трагизма, исказившим тонкие черты лица. Горькое, больное чувство - ревность. Как долго сможет он еще скрывать его? Как долго сможет он выносить его, разрушающее, ранящее изнутри? Кажется, это был предел.

Как смертный дошел до того, что посмел предъявлять права на своё божество? Как решился на столь дерзкий мятеж?

Кристофер нахмурил брови. Лорд Эдвард сам вынудил его - слишком долгое время маг развлекался, вытягивая из него все жилы, сознательно причиняя боль, приближая и отталкивая. Правитель был несправедлив к своему верному поклоннику, он перегнул палку. Лорд оттолкнул самого преданного своего слугу.

Сейчас, нацепив на главу ювелиров черную ленту, правитель буквально узурпировал свои права на него, лишив возможности снять напряжение всем известным способом. Чтобы забыться оставались только наркотики и крепкий алкоголь. Однако плоть, привычная к тому, чтобы ей дарили блаженство, протестовала против этого. Плоть не желала убивать себя токсичными веществами - она жаждала таинств, горячих прикосновений и неги.

Двойник смотрел на него глазами, полными слёз, полными укора разбитой неразделенной любви. Двойник был прекрасен. Поддавшись минутному порыву, Кристофер приблизил лицо к стеклу, и зеркало затуманилось от жара его неровного дыхания. Эти губы были совершенны, их линии напоминали чувственные лепестки цветов, изломанных порывом холодного ветра. Конечно, двойник не заслуживал этих мук. Прежде он был единственным, кто царил безраздельно в истерзанном, томящемся сердце аристократа. Почему же всё изменилось? Почему он предал его?

Кристофер коснулся губами отражения, желая утешить и его, и себя, безнадежно желая вернуться в прошлое. Но чуда не произошло: маг дернулся назад, будто обжегшись о твердую поверхность стекла. Грубая материя оскорбила мучительно тонкие чувства. На миг Кристоферу показалось, что второе я с мстительным удовлетворением следит за его страданиями, считая их заслуженной карой за предательство. Раздраженно задернув занавеси, Кристофер отвернулся от зеркала и тихо побрел прочь. По щекам его текли слёзы, вызванные болью этого холодного, одинокого поцелуя.

Глава 17

Прошло еще около трех часов битвы, когда горизонт за спиной лорда Эдварда заалел, словно свежий шрам, налившийся темной кровью, и из-за него показались передовые дирижабли Ледума. Рассвет был не за горами: первые отблески его уже покрыли волосы правителя блестящей красной краской. Чудом выжившие, до смерти перепуганные жители Ламиума прятались в домах и сооружениях, а уцелевшие защитники с трудом удерживали последние не взятые рубежи. Лавина оборотней прокатилась по городу, сметая всё на своем пути, оставляя кровавые потеки на карте. Противостоять такой массе и ярости было сложно. Лорд Эдвард с интересом наблюдал за передвижениями объединенной армии нелюдей, изучая их общую стратегию и тактику, непритязательные, но весьма эффективные. Особо укрепленные районы пока держались. Значительная часть магов и солдат сконцентрировалась в окрестностях центра города, где имелось множество оборонительных конструкций, и незыблемым символом старого режима возвышался последний оплот обреченных - дворец лорда Доминика.

Правитель окинул взглядом стремительно приближавшуюся процессию кораблей. Знамена горделиво развевались на быстром ходу, на черной парусине клеймом серебрились и пламенели знаменитые гербы Ледума. В светлеющем небе очертания дирижаблей казались тенями огромных хищных птиц, темных предвестников беды. Лорд Эдвард невольно залюбовался их грацией и мощью. Бенедикт отлично справился с первой частью своего задания: боевой отряд возглавлял его личный "Демон", самый современный и лучший корабль флота. Правитель с легкостью определил скорость движения объекта и все нужные для перемещения координаты. Алмазы помогали магу видеть корабль насквозь и в различных проекциях. Конечно, "Демон", как и прочие дирижабли Ледума, обладал абсолютной магической герметичностью и был защищен от вторжения. Однако лорд Эдвард прекрасно знал эту защиту, а потому без труда преодолел её. Он вошел, открыв дверь ключом, хотя мог бы, при необходимости, выбить её ногой.

Бенедикт с изумлением воззрился на возникшего прямо перед ним человека, контуры которого окутывало призрачное голубоватое сияние - остывающий след телепортации. В театрализованном одеянии и гриме правитель был мало похож на себя, однако этот тяжелый властный взгляд трудно было с чем-то спутать. К тому же, легендарный алмаз "Властелин", хищно сверкающий в платиновом венце лорда, быстро помог адмиралу узнать своего господина.

- Правитель Ледума на борту! - выкрикнул он строго установленную фразу, означавшую, что управление кораблем, равно как и всей эскадрой, переходило к стоящему выше по иерархии. Помощники адмирала эхом повторили слова командира.

Бенедикт подспудно предполагал такое развитие событий. Насколько он знал правителя, вероятность того, что тот отпустит столь важную ситуацию на самотек и не пожелает лично проконтролировать выполнение своих распоряжений, была крайне мала. И это несмотря на то, что возможность оставления лордом-защитником своего города для здравомыслящего человека казалась еще более невероятной.

Лорд Эдвард перевел взор на объемное изображение Ламиума, слабо мерцающее в воздухе. Его создавали излучения драгоценных камней, густо усеивавших окружность специального наглядного стола, который для удобства был разделен на условные квадраты. Несколько магов, обеспечивающих корректное отображение действительности, находились поблизости. Картинка была столь реалистична, как если бы просто смотреть на город с высоты птичьего полета, при этом любой фрагмент можно было в любой момент приблизить и увеличить до такой степени, чтобы разглядеть веснушки на лице человека или пересчитать все до одной ресницы. Разумеется, если кому-то пришло в голову заниматься такой ерундой.

- Разрешите доложить обстановку, - продолжил тем временем адмирал. - Никаких особых происшествий за время отбытия из Ледума не произошло. Эскадра полностью укомплектована и готова вступить в боевые действия. Расчетное время пересечения воздушных границ Ламиума - три минуты.

Правитель посмотрел на старинный механический календарь, показывающий фазу и возраст луны, а также некоторые другие параметры, необходимые магам. Данные о состоянии ночного светила были чрезвычайно важны для чародейства, ведь именно магнитные колебания, исходящие от луны, заставляли минералы, как и всё в мире, вибрировать, - но вибрировать особым образом.

Конечно, за столько лет практики маг сам научился чувствовать положение ночного светила, но механизмы позволяли определить его любому человеку, при этом абсолютно точно. До наступления часа дракона оставалась ровно двадцать одна минута.

- Экспериментальные образцы бомбы "Камелия" на борту? - уже первые слова, пророненные лордом, давали понять, что он настроен решительно.

Можно подумать, их могло не оказаться. Бенедикт аж запнулся, представив на мгновенье лицо правителя, ответь он нечто вроде: "Э-э... Бомбы? А мы забыли их в Ледуме". Красочная картинrа, которую лучше не видеть воочию. Никогда.

- Так точно, милорд, - вслух сказал адмирал. - Опытная партия насчитывает девятнадцать экземпляров. Профессор Мелтон дал подробные рекомендации по методике бомбометания и оптимальным метеорологическим условиям, которые позволят значительно увеличить эффективность новых боеприпасов. Все факторы на данный момент не выходят за пределы допустимых: давление, влажность и температура воздуха в норме, показатели ветра наилучшие.

- Тогда не будем медлить.

Упомянутые бомбы были недавним, совсем свежим изобретением профессора Мелтона. Гениальный ученый разработал какое-то усовершенствованное взрывчатое вещество, которое требовалось испытать, прежде чем запускать в массовое производство. Лорду Эдварду не терпелось увидеть "Камелию" в действии, и вот подходящий случай представился. Точнее, был тщательно организован, ведь победа любит подготовку. Конечно, до часа дракона оставалось еще какое-то время, и большинство оборотней не успели покинуть город, но разве обязательно всегда соблюдать эту утомительную точность? Лорд Эдвард не любил ждать. В любом случае, популяция нелюдей нуждается в некой регуляции. К тому же, для пущего правдоподобия потери должны быть среди всех участников битвы.

Тем временем, адмирал уже отдал все необходимые распоряжения, и спустя какую-то минуту изображение на наглядном столе изменилось. На северной границе Ламиума быстро распускался огромный цветок взрыва, накрывая город непроницаемым свинцово-серым облаком. Раздался угрожающий грохот, и дирижабль слегка тряхнуло.

- Квадраты четыре и пять, - громко приказал лорд Эдвард. - Увеличьте масштаб в десять раз!

Маги немедленно исполнили волю правителя, но даже это не помогло разглядеть хоть что-то: в воздухе висела плотная тяжелая пелена. Рассветное небо было полно огня.

Когда пламя и дым рассеялись, лорд Эдвард и остальные с удивлением обнаружили, что никаких видимых разрушений нет. Однако участок города, подвергшийся атаке, выглядел каким-то неживым, будто замер в неостановимом течении времени. Казалось, жители покинули его давным-давно, уйдя по каким-то своим делам: на улицах не было заметно ни одного живого существа. Безлюдно, тихо и чисто. Ни следа грязи и крови, ни единого трупа оборотня или человека - все они будто исчезли.

Правитель Ледума был впечатлен и слегка обескуражен. Бомбы Мелтона, разрываясь, давали мощный объемный взрыв и, судя по всему, продуцировали некие волны, которые испаряли живую материю. Приятным сюрпризом было то, что здания и сооружения при этом оставались в сохранности. Помимо высокой боевой эффективности таких боеприпасов, они были очень выгодны экономически, ведь после войны не придется тратить дополнительные средства на работы по реконструкции.

- Невероятно! - лорд Эдвард не скрывал своего восхищения. - Это оружие будущего. Мелтон поднял науку на уровень магии!

На самом деле, правитель был не вполне честен. Человеческая магия всегда неотступно следовала за наукой, копируя её передовые достижения при помощи энергии минералов. Маги не создавали ничего принципиально нового - они лишь воссоздавали уже существующее, возможно, в более грандиозном масштабе или усовершенствованном варианте. Вот теперь, когда профессор Мелтон изобрел новое оружие, избирательно поражавшее органику, лорд Эдвард получал возможность сделать то же самое, используя законы и принципы, обнаруженные гениальным ученым.

Однако в кажущемся простым вопросе имелись свои сложности. Моделирование либо корректирование реальности в условиях когнитивного мира требовало абсолютного понимания сути процесса. Только тогда этот процесс мог быть воссоздан с высоким, математическим уровнем точности.

Правда, существовали минералы, которые работали с более тонкими областями. Они давали некий вероятностный, непредсказуемый результат, произвольно комбинируя последовательности случайностей. К примеру, с их помощью увеличивались общие шансы победить в войне или прожить "долгую счастливую жизнь", - шансы, соотношение которых вообще невозможно просчитать, ибо речь идет о весьма условных понятиях. К сожалению, по какому-то не изученному до конца закону такие минералы влияли абсолютно на все стороны жизни, включая те, которые никак не были связаны с чародейством. Это были опасные камни, и они корректировали судьбы людей одним им ведомым образом. Маги-приверженцы таких минералов были весьма немногочисленны, а консервативные маги относились к ним настороженно.

Однако, лорд Эдвард не сумел сразу ухватить суть процесса, происходящего в момент разрыва бомбы, а потому он дал знак продолжать. Бомбы разрывались одна за другой, испаряя всякую плоть в радиусе примерно двухсот метров от эпицентра взрыва. Подобно призракам смерти, дирижабли Ледума медленно проплывали над городом, оставляя за собой стерильно чистое пространство - ни живых, ни мертвых не оставалось на нем.

Наконец, бомбы кончились. Механизм взрыва, всегда более или менее одинаковый, был для правителя предельно ясен: аэрозольные смеси различных газообразных и жидких веществ, а также порошковые взвеси воспламенялись с помощью детонаторов. В зоне детонации молниеносно развивалась высокая температура и возникала зона чудовищного давления, несовместимая с жизнью. Но что происходило дальше? Почему поражающее воздействие ударной волны распространяется только на живую силу? И куда испаряется материя? Возможно ли, что процесс взрыва приводил к образованию локальных очагов вакуума - пространства без материи и энергии, не содержащего реальных частиц и полей? Но это же невозможно. Невозможно заменить энергию пустотой, а пустоту - энергией. Таков закон. Пространство вакуума всегда должно быть равно нулю, иначе сами принципы мироздания пошатнутся, и извечное равновесие сил будет нарушено.

Лорд Эдвард покачал головой и приказал держать курс на дворец правителя. Сегодня Мелтон превзошел самого себя. Кто знает, может, его сомнительные эксперименты со временем также окончатся успешно? А пока... Устройство бомб оказалось слишком сложным, чтобы разобраться с ним самостоятельно. Придется всё же навестить молчаливого затворника Магистериума и добиться внятных разъяснений.

Когда дирижабли достигли дворца и зависли над ним, изображение над столом зарябило, прерываемое помехами, и в конце концов пропало. Лорд Эдвард криво усмехнулся, следя за потугами магов восставить картинку. Тщетно. Было бы даже удивительно, если бы дворец не был оборудован дополнительной системой информационной защиты. И сейчас она находилась в руках умелого мага.

Можно, конечно, вступить с ним в противостояние и в конце концов взять систему под контроль, но это отнимет много времени и сил. Пусть штатные маги тренируются, подавляя активность противника, им это полезно. Особой необходимости в слежении не было, ведь всё прекрасно видно и так.

Правитель вышел на палубу, и ветер вновь всколыхнул его волосы, рассыпавшиеся, подобно серебру. Адмирал и помощники неотступно следовали за лордом.

- Дайте команду готовиться к штурму, - приказал маг, разглядывая раскинувшийся под ним город.

- Осажденные подняли белый флаг, милорд, - осторожно заметил Бенедикт.

В раздражении правитель плотно сжал губы. Да ну? Неужели этот болван думает, что он не заметил трепыхающегося на ветру белоснежного полотнища? И неужели он думает, что лорд будет дважды повторять приказы или, черт его побери, давать объяснения?

Бойцы должны получить тренировку, в условиях, максимально приближенных к боевым. К тому же, требовалось испытать еще одно изобретение профессора Мелтона.

Бенедикт всё понял без слов, и операция по захвату дворца была начата немедленно.

Последующие события развивались стремительно. Наблюдать за ними было одно удовольствие: с кораблей, как частый дождь, посыпались бомбы, и обширную территорию дворца заволокло едким фиолетово-красным дымом, напоминавшим горящий кровавый туман. Эти снаряды не поражали огнем или ударной волной. Они содержали сильнейшие галлюциногенные токсины, вдыхание которых приводило к тому, что маги утрачивали связь с реальностью и были не в состоянии не то что изменять, а даже адекватно оценивать происходящее.

Когда приход их был подготовлен, на поле действия появились "серпы", снабженные специальной защитой органов дыхания и зрения. Часть их была телепортирована магами, часть высадилась прямо с дирижаблей при помощи специальных стропов или с парашютами. Командиры подразделений без промедления повели свои отряды к заранее определенным целям - действия их были отработанными и слаженными.

Уже вскоре штурм был завершен. Дым постепенно растворялся и бойцы выводили на яркий солнечный свет мало что соображающих магов, совершенно безопасных без своих драгоценностей.

Однако не всё прошло гладко. По царящей внизу легкой нервозности лорд Эдвард догадался, что возникли какие-то проблемы. Получивший оперативное донесение Бенедикт мог лишь подтвердить его опасения.

- Милорд, к сожалению, нам не удалось вывести из строя всех дворцовых магов, - доложил адмирал. - Достаточно большая часть их сумела нейтрализовать токсичное загрязнение и сохранить свои способности. Они закрепились в тронном зале. Попытка захвата помещения не удалась: мы потеряли много людей и временно приостановили действия. Какие будут дальнейшие распоряжения?

Лорд Эдвард снисходительно улыбнулся. Странно было бы требовать от "серпов", чтобы те справились с таким количеством грамотных магов, собранных в одном месте, да к тому же понимающих, что им больше нечего терять: смертельная ловушка захлопнулась. Такие дорого продадут свои жизни.

- Предложите им сдаться.

- На каких условиях?

Правитель удивленно посмотрел на приближенного. Сегодня тот не уставал досаждать ему своей непонятливостью.

- На милость победителя. Никаких договоренностей. Никаких гарантий. И десять минут на раздумья.

С этими словами лорд растворился в воздухе.

Уцелевшие маги приняли решение принять это, безусловно, заманчивое предложение. Их оставалось не более двух десятков, но это были лучшие из лучших. Возглавляла процессию Луцилла, единственная женщина среди осажденных. Она же, по совместительству, являлась предводителем заговорщиков Ламиума, вступивших в сговор в Ледумом.

Маги вышли по своей воле и были способны оказать сопротивление. Предупреждающим жестом Луцилла остановила метнувшихся было к ним бойцов, не давая тем скрутить своих товарищей. Взгляд её быстро нашел ступившего на чужую землю правителя Ледума. Тот стоял в тени цветущих деревьев и с неподдельным интересом наблюдал за происходящим. Женщина сделала несколько шагов в его направлении, всем своим видом демонстрируя намерение вступить в переговоры.

Лорд Эдвард сделал движение рукой, позволяя чародейке подойти ближе. Посмотрим, что там. Если снова скучные мольбы о помиловании или однообразные проклятья и обвинения, он будет очень разочарован.

Луцилла приблизилась еще немного и, оставаясь на почтительном расстоянии, грациозно опустилась на колени. В руках ее был усыпанный драгоценностями футляр с символическими золотыми ключами от города, подобный которому имелся у каждого лорда. Этот футляр женщина протянула лорду и возложила к его ногам, а сама простерлась ниц, лбом касаясь пола.

- Приветствую тебя, повелитель Ледума, - невозмутимо произнесла она. - Город Ламиум принадлежит тебе.

Правитель с любопытством посмотрел на женщину. Неброская одежда делала её похожей на прислугу, и только серьги из розового золота с крупными эвклазами с лихвой опровергали это первое впечатление. Редкие минералы чистого нежно-голубого цвета горделиво сверкали в ушах, завораживая совершенным стеклянным блеском. Они же говорили лорду еще о двух немаловажных деталях: Луцилла была малоопытным, но при этом очень сильным магом.

Вывод этот сделать было несложно. В Бреонии отсутствовали учреждения, которые могли дать хоть какую-то магическую грамотность. Более того, сведения о минералах считались тайными, а потому в большинстве случаев маги вслепую продвигались по извилистому пути познания, полагаясь лишь на интуицию и данные, полученные исключительно опытным путем. Такой ценный опыт чрезвычайно редко передавался ученику и обычно перекочевывал на страницы особых книг, которые береглись, как зеница ока. Такие книги, личные гримуары заклинателей, существовали в единственном экземпляре и ценились на вес золота, да что там, гораздо выше. За ними велась постоянная, непрекращающаяся охота.

Но каждый искатель знаний довольно скоро обнаруживал определенные закономерности в практике и пользовался ими, подводя теоретическую базу или нет. Тело человека пронизывали энергетические каналы, которые находили выход в кончиках пальцев рук. По этой причине наиболее рационально для мага было надевать кольца: минералы, имеющие прямой контакт с пальцами, использовались легче и действеннее всего. Почти столь же эффективны были браслеты на запястьях и предплечьях. Следующими наиболее активными зонами являлись макушка головы и центр груди - средоточие ментальной и сердечной энергий. Именно по этой причине большой популярностью среди магов пользовались разнообразные диадемы и медальоны. Как видно, уши в перечисленные удобные зоны не входили, а потому манипулировать камнями в них было довольно затруднительно. В прежние времена лорд Эдвард также экспериментировал с серьгами, но быстро отказался от этой затеи - минералы зарекомендовали себя крайне плохо, поддаваясь управлению так, как если бы вообще не имели контакта с энергетическим полем человека. Если же так происходило, камни не находились под полным контролем и другой, более сильный маг мог подчинить их себе, перехватив инициативу. К примеру, если два мага хотели использовать камень, находящийся за пределами досягаемости, им приходилось бороться за его внимание.

Всё это говорило о том, что Луцилла имеет весьма скромный опыт в теории и практике магии, раз не пришла до сих пор к таким основополагающим выводам. В то же время, женщина не испытывала дискомфорта в управлении столь неудачно расположенными камнями, а значит, природная сила её была велика.

Внешности чародейки не доставало контрастов, наличие которых считалось обязательных признаком аристократической красоты. Хотя женщина и имела благородное происхождение, лицо её было слишком невыразительным для столь высокого статуса, к тому же, лишенным должного ухода, который мог бы смягчить недостатки. Луцилла была внучатой племянницей лорда Доминика, и о чистоте её крови говорил глубокий черный цвет волос. Но, к сожалению, пронзительные ведьминские глаза также оказались черными, и сам тон кожи был несколько темнее, чем полагалось. Тяжелые линии нижней челюсти и чересчур массивный подбородок окончательно хоронили девичьи мечты о красоте и хрупкости. Единственным элементом ритуального раскраса была густо-алая вертикальная полоса, пересекавшая лоб - смелый символ отступничества. Мятеж был ей к лицу.

По правде сказать, лорд еще не определился, как поступить с лидером повстанцев, намереваясь принять решение на месте, в зависимости от обстоятельств. Несмотря на внешнюю простоту, Луцилла показалась ему особенной. Коротко остриженные волосы её были растрепаны и, по-видимому, никогда не знали укладки. Женщина была похожа на галчонка - маленького, взъерошенного, но чертовски упрямого. Перед лицом человека, от воли которого зависела её жизнь, ей удалось сохранить спокойное достоинство, лишенное страха или высокомерия. Один-единственный взгляд бросила она на правителя, но его было достаточно для лорда Эдварда, чтобы прочесть, что в этих глазах нет ненависти. То, что он увидел в них, вполне подходило для будущей правительницы - ум и готовность подчиниться могуществу Ледума. Похоже, Луцилла с самого начала предполагала такое развитие событий, но для достижения своих целей оказалась готова пойти на риск и неминуемо высокие жертвы. Правитель Ледума высоко ценил таких вассалов - способных, самостоятельных и, что немаловажно, знающих своё место. Ламиуму всё равно требовался новый лорд-защитник, и лучшей кандидатуры, по-видимому, не найти. Луцилла молода, хорошо осведомлена о положении дел в городе и к тому же находится в кровном родстве с погибшим Домиником.

- Ледум официально выражает свои соболезнования в связи с несчастьем, обрушившимся на Ламиум, - торжественно провозгласил правитель. - Роковое стечение обстоятельств привело сегодня к гибели многих невинных. К счастью, нам удалось вмешаться прежде, чем город оказался окончательно разрушен, а люди истреблены безжалостными обитателями Пустошей. Чтобы обеспечить безопасность жителей, маги Ледума быстро восстановят магическую защиту и выставят более совершенные и надежные коды. В целом, Ламиум может рассчитывать на всяческую поддержку с нашей стороны, миледи.

Услышав последние слова, Луцилла поднялась на ноги и кивнула, выражая понимание возложенной на неё задачи и готовность не мешкая приступить к действию.

Впереди правительницу ждала долгая и тяжелая работа по переустройству города и взятию кардинально нового политического курса. Как капитан корабля, попавшего в бурю, Луцилла должна была удержать рвущийся штурвал, принуждая судно совершить резкий разворот и двигаться в практически обратном направлении.

Рука её была достаточно тверда для этого.

***

Едва вернувшись во дворец в Ледуме, лорд Эдвард почувствовал присутствие чужака. Минувшая длинная ночь утомила правителя, и он хотел бы немного восстановить силы. Однако наличие постороннего в его Северной спальне, предназначенной специально и исключительно для сна, сильно осложняло воплощение этих планов в жизнь.

- Ничего не меняется в Ледуме, - чуть укоризненно раздалось в спальне, едва маг переступил порог. - Те же дожди, те же сырые холодные ветры... И ты всё так же гнусно развлекаешься, Эдвард.

Голос звучал словно бы отовсюду, и истинный источник его сложно было определить. Он накрывал с головою, как большая волна накрывает пловца - и тянет на дно обмякшее тело.

- Никто не говорил тебе, что твои забавы, мягко говоря, бесчеловечны? - Голос с легкостью мог принадлежать ребенку, но в то же время слова и манера речи были чересчур серьезны даже для взрослого. - Или правитель Ледума перестал относить себя к смертным? Люди, люди... Достаточно какой-то пары-тройки сотен лет жизни, как вас уже поражает гордыня... впрочем, в твоем случае, она поразила плод еще в утробе матери. Однако твой азарт завораживает меня, как движения умелого факира завораживают кобру. С какой легкостью лорд покидает город, почти на десять часов оставив его без защиты! Дерзкий план, но вполне в твоем духе. Это совершенно безрассудно - и бесподобно.

- Какого черта тебе нужно?

Правитель плотно закрыл за собой дверь, с растущим раздражением оглядывая комнату. Интерьер спальни, как и всего Северного крыла его дворца, был решен с использованием разнообразных оттенков белого цвета и небольшими вкраплениями голубого и серого. Более изысканного сочетания цветов, подчеркивающего благородство, утонченность и высокое положение владельца, просто не существовало. Идеально-белое пространство играло и переливалось самыми различными нюансами: от оттенка натурального хлопка и снега до цвета слоновой кости и сливок. Редкие цветные детали резко выделялись на общем нейтральном фоне, и особенное значение приобретала игра света, в зависимости от которого интерьер становился теплым или холодным.

Комната казалась пустой. Не сразу лорд Эдвард перевел взгляд на расположенное в уютном углублении алькова ложе. От посторонних глаз его укрывала специальная ширма, сотканная словно бы из тонкого ломкого льда.

За ширмой смеялись. Смех был похож на прозрачный звон колокольцев, плывущий в раскаленном полуденном небе.

- Выражаться так надменно и грубо способен только истинный аристократ, - неторопливо отозвался неизвестный, перекатывая слова на языке, словно они были сварены из карамели, - тягучей, густой и приторно сладкой. - Но не лучше ли тщательнее подбирать обороты, дабы не оказаться понятым неверно? Не расстраивай меня понапрасну, Эдвард. Разве это рассчитывал я услышать, не видя тебя почти двадцать лет? Или ты и в самом деле не рад визиту?

- Думаю, мы оба знаем ответ на этот вопрос, - маг несколько сбавил тон, угадав в последних словах гостя укор, мягкий, как прикосновение кошачьей лапки. Обманчиво мягкий. - Что касается моего отсутствия, я счел вероятность нападения извне или каких-то опасных событий внутри города, ничтожно малой чтобы принимать её в расчет... Так зачем ты здесь?

- Ответ на этот вопрос также известен нам обоим, - остро парировал пришелец, продолжая улыбаться - так ласково, так сладко, как если только что перерезал кому-то горло. И получил от этого удовольствие. - Я сам иногда пугаюсь нашему с тобой всезнанию, Эдвард. Не следует ли иногда забыть о нем, оставить себе возможность для удивления? Сладостное чувство, когда всё бывает впервые... Но нет - ты слишком прямолинеен, чтобы притворяться, не так ли? И слишком азартен в игре. Скажи мне, мой проницательный лорд, как высоко оценил бы Доминик степень вероятности умереть этой ночью? Думаю, так же, как и ты, - ничтожно малой. Тем не менее, он мертв, а город его едва не был уничтожен. Почему так происходит? Потому что зачастую данных для анализа и, главное, правильных выводов не хватает. Что-то остается сокрытым даже от самого пристального взгляда, и даже мудрейшие не в состоянии предвосхитить всё. Мы ошибаемся, Эдвард. Возможно, в этом и заключается глупая прелесть жизни.

- Не равняй меня с Домиником, этим глупцом, - сухо отрезал правитель. - Я создал Ледум, в том виде, в каком он существует теперь. Я вылепил его из глины безвременья и придал чеканные формы будущего. Каждый вдох этого города происходит с моего ведома и дозволения. Ничто здесь не может остаться сокрытым. Ничто.

- Вот как? Значит, это с твоего разрешения был убит твой сын? - Снова смех. Оскорбительный, невыносимый смех, впивающийся в разум сотнями раскаленных добела иголочек, сотнями сияющих осколков горного хрусталя. - Или думаешь, раз ты обеспечил тотальное слежение за подданными, те в благодарность не захотят тебя предать?

- Ни то, ни другое, - угрюмо процедил лорд. Он хотел было сказать что-то еще, но удержался и только плотно сжал губы, демонстративно отвернувшись от гостя.

- Ну хорошо, Эдвард, - примиряюще протянул тот. - Я вижу, ты утомлен и не настроен на беседу. Это я виноват - выбрал не лучшее время для визита. Тебе действительно лучше отдохнуть, набраться сил перед новым днем. Я вижу, он будет нелегким и столь темным, как ночь... мы даже не заметим его прихода. Нити судьбы сплетаются в причудливые и страшные узоры.

- Не нужно пугать меня туманными пророчествами, Альварх, - с досадой поморщился правитель. - Я готов выполнять обязательства, но избавь меня от этих игр. Должно быть, ты скучаешь, очнувшись ото сна. Если пожелаешь, я...

- Всё в порядке, - кротко оборвал гость, и лорд Эдвард осекся, едва не прикусив язык. - Поверь, я найду, чем заняться, дитя. Но игра будет продолжаться. Игра будет продолжаться, пока существует этот смешной мир.

Названный Альвархом соскользнул с высокой кровати на пол и наконец-то вышел из-за ширмы. На вид ему казалось не более пятнадцати лет: кожа его была нежна, как бархат, а губы свежи, как лепестки утренних роз. Особо чувствительные особы при виде этакой неземной чистоты и совершенства даже расплакались бы от умиления. Мальчик был белокур и очарователен, словно нежный ангел. И только в темном меде глаз зловеще шевелились сразу три зернышка зрачков.

Глава 18

Если в Ледуме давно уже не осталось табуированных тем, а традиции и церемониальный этикет сохранились лишь в среде аристократов, да и то - в значительно облегченном для исполнения варианте, то в Аманите каждое событие в жизни человека, от момента рождения и до самой смерти, строжайшим образом контролировалось различными правилами и предписаниями. По большей части, их диктовала Церковь, а также законы светской общественной морали. Регламентировалось всё: поведение в обществе и в семье, жизненные сценарии, даже цвета одежды, ношение которых дозволялось в зависимости от статуса и положения. Нарушение же формальностей неминуемо каралось, в зависимости от тяжести проступка - от всеобщего порицания до публичной смертной казни.

Лорд Октавин был молод, и косность этих правил в значительной степени удручала его. Однако в то же время он понимал, что соблюдение их держит общество в порядке и делает его более управляемым, хотя и медлительным. И уж конечно, открыто выступать против древних, устоявшихся веками законов не стоило, по крайней мере, сейчас, когда власть его так непродолжительна. Один человек не может сломать систему, будь он даже правителем города. Всякое действие рождает противодействие, и люди обязательно будут сопротивляться новшествам, даже если те облегчают и упрощают им жизнь.

Поэтому лорд Октавиан еще несколько минут любовался своим сверкающим на солнце, серебряным городом с высоты окон августейшей резиденции, прежде чем соблаговолил пройти в специальное помещение - малый зал для личных аудиенций.

В Бреонии не было города, который мог бы соперничать с Аманитой в размерах: ни один житель, даже родившийся и умерший здесь, не мог похвалиться, что знает белую столицу достаточно хорошо. Город был столь огромен, что для удобства управлялся четырьмя младшими соправителями - тетрархами, каждый из которых имел отдельную резиденцию в подвластном ему районе. Соправители происходили из четырех влиятельных древних родов, каждый из которых традиционно имел частную армию и воздушный флот, обеспечивающиеся из собственных средств. Дом Аманидов, как правящий дом, помимо личной армии и флота распоряжался также городскими вооруженными силами и стражей, которые содержались за счет немалых налоговых поступлений.

Номинально всей полнотой законодательной власти в Аманите обладал городской Совет, а судебной - городской Суд. Однако все советники и судьи высших рангов происходили из первого дома, а потому политика их была согласованной и лояльной. Дом Аманидов уверенно царствовал уже долгие сотни лет, утвердив в городе стабильную власть, и ничто не предвещало конца их спокойному правлению. Именно Аманиды первыми достигли такого безоговорочного могущества, что титул лорда города, прежде назначаемого Советом в зависимости от реальных заслуг и доблестей, стал наследственным и официально принадлежал их дому.

Терпеливо ожидающий высочайшего внимания человек поклонился и замер, также выдерживая необходимую паузу. Лорд Октавиан чинно опустился за стол, с особой тщательностью поправил рукава торжественных церемониальных одежд цветов глицинии и, не поворачивая головы, сухо произнес:

- Правитель имеет некоторое время, чтобы выслушать вас, Лукреций.

Вошедший был не кем иным, как родным братом лорда, к тому же - старшим братом, унаследовавшим имя отца. По всем действующим законам именно он должен был стать наследником, однако, едва вступив в совершеннолетие, Лукреций совершил поступок, который шокировал и на долгие годы взбаламутил подобное болоту общество Аманиты. Одни находили его проявлением необыкновенной мудрости и дальновидности, другие же - явным признаком слабости или даже безумия.

Инфант по собственной воле отказался от прав на престол - для себя и своих потомков, чем вызвал сильное недовольство старого лорда Лукреция. До конца жизни отец так и не простил первенцу этого отречения, и даже на смертном одре не проронил тому ни слова, унеся свою обиду и в иной мир. По праву рождения Лукреций занимал положение советника самого высокого ранга, но, будучи в курсе всех событий, обычно не принимал активного участия в политической жизни города. Визит его во дворец и просьба об аудиенции стали для Октивиана полной неожиданностью.

- Если мой лорд пожелает, я надеялся бы обсудить с ним приближающуюся церемонию вступления в права верховного лорда, а также дипломатическую переписку с Ледумом, грозящую Аманите некоторыми сложностями.

- Продолжайте.

Октавиан помрачнел и сдвинул брови, припомнив последнее послание из Ледума, которое он, в припадке ярости, собственноручно разорвал на мелкие кусочки. Да разве возможно стерпеть такое? Правитель Ледума попросту издевается над ним! Лорд даже не снизошел до того, чтобы подписать письмо - официальный документ скрепляла витиеватая подпись недавно назначенного премьера. Октавиан задохнулся, припомнив изысканный аромат, который сохранила бумага - аромат писавшей его надушенной руки.

Нет никаких сомнений, что лорд Эдвард намеренно желает привести его в бешенство и, надо сказать, он весьма преуспел в этом. Поведение правителя Ледума безумно раздражало Октавиана. Царящий в его владениях разврат и невозможное падение нравов не укладывались ни в какие рамки! Само существование этого города ставит черное пятно на всю цивилизованную Бреонию. Решительно, этому нужно положить конец.

Сам лорд Октавин, как и полагалось человеку его положения, являл собой пример для подражания каждого подданного и живой идеал семьянина. Он был помолвлен со своей супругой практически с самого дня её рождения, и несколько лет назад был заключен пышный официальный брак, самый громкий брак последнего десятилетия. Это был традиционный для дома Аманидов династический союз. Когда пришло время выбирать достойную избранницу для будущего лорда, собрался семейный совет, включавший старейших и влиятельнейших представителей старших семей дома. Наконец, по благородству происхождения и чистоте крови таковой была сочтена его собственная племянница, Альбия Лукреция Севира, которая была младше инфанта на пятнадцать лет. К счастью, совсем недавно стало известно, что супруга ожидает от правителя Аманиты ребенка, - долгожданного первенца, который станет инфантом. Лорд Октавиан перевел дух, с облегчением думая о том, что долг по оставлению венценосного потомства выполнен сполна, и он может с чистым сердцем позабыть дорогу в спальню своей малолетней леди.

- Милорд, - аккуратно начал Лукреций, - тот факт, что правитель Ледума отказывается присутствовать на церемонии, ссылаясь на невозможность оставить свой город даже на краткий срок, сильно тревожит тетрархов и многих представителей Совета. Да и лорды других городов обеспокоены не меньше. Всех волнует немаловажный вопрос, каковы окажутся ваши дальнейшие действия в этом случае.

- Церемония будет проведена, - Октавиан жестко стиснул унизанные перстнями пальцы, словно намереваясь стукнуть кулаком по столу. Но вместо этого взял себя в руки и вернулся в подобающее правителю состояние величественного спокойствия. - Вне зависимости от состава участников. Все, кто проигнорирует приглашение верховного лорда, понесут наказание по всей строгости.

Октавиан был не первым носителем этого имени в истории ветвистой династии Аманидов - полностью он звался лорд Октавиан Второй Севир. Обыкновенно, помимо личного и родового имен в титулах правителей Аманиты присутствовали прославляющие их громкие прозвища, но только вступивший на престол молодой лорд деяниями своими пока не успел снискать такого. Само по себе имя его уже было знаменито и несло в себе заряд и одновременно тяжесть некой миссии, посланной свыше. Октавиан Первый, отдаленный предок, по существу, положил начало периоду правления Севиров, длящемуся по сей день, и стал основателем рода. В те годы царствующий лорд, лишившийся на склоне лет обоих наследников, принял решение усыновить выходца одной из меньших семей - активного и амбициозного юношу. Так в расцвете сил Октавий стал инфантом и приёмным сыном лорда, в честь чего сменил полученное при рождении имя на "Октавиан". В правящий род влилась свежая, но не менее достойная кровь. Годы эти прошли под знаменем яростной войны с нечистью и борьбы людей за положение доминирующей расы. Октавиан Первый был человек суровый, даже жестокосердый, и вошел в летописи с прозвищем "Победоносный", так как именно при нем была одержана решающая победа над оборотнями, после чего те были загнаны в Пустоши и Лес и более не осмеливались серьезно тревожить человеческие города.

Ну, до недавних событий, разумеется.

- Милорд, последние события в Ламиуме вызвали серьезные волнения во многих городах, - вполголоса заметил советник, озвучивая витавшие в воздухе настроения, которые, однако, никто не осмеливался произнести вслух. - Нападение оборотней, которых многие давно не воспринимали всерьез, взбудоражило и фактически повергло страну в панику. Это время, когда зарабатываются легкие политические дивиденды - и так же легко теряются репутации. Авторитет правителя Ледума, спасшего Ламиум от полного уничтожения, значительно вырос. Я бы сказал, что ситуация критическая. Ламиум уже потерян для нас. Чаши весов опасно колеблются, и каждая ошибка может стать непоправимой. Действия лорда Эдварда, не желающего подвергать свой город опасности, выглядят предусмотрительными и более чем оправданными. Опрометчиво в таких условиях совершать нападки на национального героя. Следует поступать осмотрительнее, дабы сохранить одобрение и поддержку народа, а также верность союзников.

Октавиан покачал головой - так плавно, что совершенно прямые, гладкие волосы, доходящие до плеч, даже не шевельнулись. Венец правителя Аманиты, стягивающий их золотым обручем, был украшен сразу тремя ярко-красными рубинами - "Сердцами Бездны". В матово темных волосах камни переливались зловеще и мрачно, как сгустки тяжелого пламени. По легендам, возраст "Сердец" превышал тысячу лет, и они даровали владельцу мудрость и силу дракона, предупреждая об опасности радикальным изменением цвета.

- Я отказываюсь верить во всю эту сомнительную историю с бескорыстной и такой своевременной помощью, - отрезал правитель, и выражение его лица стало суровым. - Конечно, мысль о том, что Ледуму каким-то образом заранее стал известен план нападения оборотней, совершенно невероятна. Тем не менее, я глубоко убежден, что лорд Эдвард был осведомлен об этом и намеренно отправил корабли в Ламиум, стремясь захватить город и одновременно выставляя себя в столь выгодном свете.

- Возможно, - не стал спорить Лукреций. - Но позволю себе добавить, что доказательств этому нет. Наша разведка не располагает достоверными сведениями о какой-либо подготовке к такой непростой операции.

- Наша разведка никогда располагает достоверными сведениями, - раздраженно бросил Октавиан, нетерпеливо постукивая пальцами по столу. - Да и недостоверными тоже.

- Вам не хуже моего известно, милорд, какие затруднения испытывает разведка в Ледуме, - только вздохнул советник. - Несмотря на показную открытость, город заперт и опутан сетями органов тайного сыска. Особая служба делает работу наших разведчиков практически бесполезной и заранее обреченной на провал. По сути, они занимаются лишь тем, что пытаются спасти собственные шкуры, не говоря уж о том, чтобы успешно внедрить сеть агентов. Винсент, тайный советник, стоящий во главе особой службы, просто какая-то легендарная личность. Мозг этого человека обладает невероятными способностями. Он способен решать любые задачи: мгновенно анализировать большие объемы информации и принимать абсолютно верные решения. При этом совершенная эмоциональная сухость канцлера ужасает окружающих. Говорят, он демон, а не человек.

- Это не так, - поморщился правитель Аманиты. - Он самый обычный человек, даже не маг. И как человек он, конечно же, смертен.

- Осмелюсь заметить, милорд, что все покушения на Винсента, организованные нами или службами других городов, до сих пор оканчивались неудачно, - неожиданно не согласился Лукреций. - Судьба благоволит канцлеру, судьба хранит вторую столицу. Повторюсь, сейчас не лучшее время наказывать за своенравие Ледум, и без того снискавшего громкую славу города всех свобод.

Брови Октавиана изогнулись и медленно поползли вверх. Он с пристальным вниманием обратил взгляд на советника, впервые за время разговора посмотрев тому прямо в лицо.

- Вы хотели сказать - города всех пороков? - недоуменно уточнил лорд.

Лукреций улыбнулся.

- Да, именно так называет его наша пропаганда. Но многим простым людям Ледум видится иначе. В их мечтах, безусловно, далеких от реальности, город похож на сказочный сон. Место блаженства, где люди равны и всё позволено. Да что скрывать, некоторые высокопоставленные господа, в том числе из Аманиты, инкогнито приезжают туда по несколько раз в год, чтобы приятно провести время...

- Мне думалось, Лукреций, - сердито оборвал Октавиан, - вы должны понимать, что существуют вещи, которых не принято касаться в разговоре и тем более предавать продолжительному обсуждению.

- Разумеется, милорд, - кивнул советник. - Именно о них я и желаю побеседовать. К сожалению, вы уничтожили последнее послание из Ледума. Возможно, нашим дипломатам удалось бы обнаружить в нем какой-то небольшой промах или двусмысленность. Казус, который мы могли бы использовать как повод для...

- Исключено, - холодно перебил лорд, испепеляя брата взглядом. Благородно серые глаза его, обычно светлые, в эту минуту почернели от избытка эмоций. - С точки зрения формы письмо было составлено безукоризненно, содержание также вполне укладывалось во все возможные нормы права. Но помилуйте, Лукреций, все мы умеем читать между срок. И знаете, что я увидел там? Кровь! Ледум смеет угрожать войной - в случае, если мы продолжим настраивать на приглашении.

- Это провокация, - открыто заявил Лукреций, и мягкий тон его голоса вступал в противоречие со смыслом произносимых слов. - Милорд, если вы всерьез намерены возродить традиционную власть верховного лорда, которая ныне не может считаться даже номинальной, вам следует быть терпеливым и осторожным. Стоит всеми силами избегать войны и постараться решить вопрос умелым политическим давлением. Глупо ввязываться в кровопролитную схватку, не имея перед Ледумом никаких зримых преимуществ. Лорд Эдвард коварный и опытный враг, которого не стоит недооценивать. Очевидно, что он провоцирует вас на действия, которые может осудить общественность многих городов. Не поддавайтесь.

Выходящее за рамки придворного этикета, поведение брата всё больше шокировало лорда. Черты его лица исказило изумление, постепенно перерастающее в гнев, взгляд приобрел свинцовую тяжесть.

- Мне послышалось, Лукреций, или вы смеете давать указания своему лорду?

- Именно так, Октавиан, - спокойно подтвердил советник, глянув на брата с отеческой строгостью. - Вы вправе прервать это вопиющее нарушение условностей в любой миг, и я с позором отправлюсь в тюрьму... или даже на плаху. Но мне всегда казалось, вы умнее. Мне всегда казалось, вы тоже устали играть по этим унылым правилам. Они слишком тесны для вас.

Октавиан недоверчиво посмотрел на того, чье лицо было так похоже на его собственное. Он искренне уважал и любил кровного брата, а до восьми лет, в самом нежном возрасте, еще и почитал его, как будущего лорда. Авторитет Лукреция в сердце правителя был велик, но царящая в столице атмосфера бесконечных интриг и непрекращающаяся закулисная борьба за влияние давно отучили Октавиана доверять людям, а тем паче верить в искренность их побуждений. В этом городе масок так сложно было открыться и довериться кому-то... Сам он долгие годы вынужден был прятать и тщательно скрывать свои чувства: общение инфанта с опальным старшим братом помимо его воли было ограничено и постепенно совсем сведено на нет. Последние десять-двенадцать лет Лукреций вовсе не появлялся во дворце, и Октавиан лишь изредка мог видеть его на расширенных заседаниях Совета, куда приглашался инфант и все члены августейшей фамилии. Бросая краткие взгляды и избегая встречаться глазами... неся себя так высоко, как и приличествовало будущему правителю Аманиты.

Октавиану было не по душе такое положение вещей, и собственная холодность порой становилась невыносима, но статус обязывал соответствовать, неукоснительно соответствовать проклятым образцам и эталонам, доведенным уже до абсурда. Год за годом он, как и все вокруг, сдерживал свои мысли и эмоции, прорастая внутрь себя. Так пустынное растение глубоко запускает корни в землю, оставаясь практически незаметным на поверхности. Жестокое, но необходимое условие выживания в этой идеальной, искусственно созданной и поддерживаемой действительности, в реальности которой лорд иногда начинал сомневаться. В этом обществе, хронически больном белой горячкой этически безупречных мертвых идеологий.

И вот теперь... Лукреций решился быть откровенным, рискуя слишком многим, чтобы это могло быть игрой. Октавиан высоко оценил подобную откровенность - и смелость. Брат сделал первый шаг навстречу после столь долгого отдаления и молчания. Нет, невозможно сейчас оттолкнуть его.

- Допустим, - чуть мягче произнес лорд, отводя глаза. - Что можете вы предложить вместо войны?

- Неразумно открыто нападать на Ледум, в то время как он стремится выбить почву у нас из-под ног, грамотно лишая вассалов. Силой этот колосс не свалить. Мягко принудите лорда Эдварда к неповиновению. Он наверняка проигнорирует церемонию, вызвав всеобщее осуждение и порицание...

- Наверняка, - сквозь зубы процедил Октавиан. - Но что нам с того? Он занят этим беспрерывно.

- Да, но это другое дело, - терпеливо продолжил советник. - Скандальное поведение лорда Эдварда касается только его одного, но когда он станет препятствием к объединению страны, да еще и перед лицом внешнего врага... Ему трудно будет сохранить лицо. Позвольте правителю Ледума сорвать церемонию. Когда все соберутся, объявите, что верховный лорд вступит в свои права только в присутствии и с согласия всех вассалов - как первый среди равных. Упирайте на возрождение величия единой Бреонии и усиление всеобщей безопасности. Скажите, что всеми силами желаете избежать братоубийственной войны - ведь жители не должны расплачиваться за ошибки своих правителей. К тому же, на церемонию не явятся те, в ком Ледум черпает силы, те, кто таким образом отважатся прямо подтвердить лояльность нашему противнику. Ледум - лакомый кусок, который нам пока не проглотить. С меньшими городами справиться будет легче. Вот ими и займемся.

- Ваши речи говорят о дальновидности и зрелой мудрости, Лукреций. Я склонен прислушаться к ним, - правитель помолчал немного, прежде чем задать вопрос, который беспокоил его многие годы. - Скажите, почему вы отказались когда-то от титула лорда, несмотря на то, что вас готовили к нему с самого раннего детства? Отец всегда любил вас сильнее... точнее, он любил только вас. У меня нет сомнений, что вы с честью справились бы со всеми обязанностями.

- У меня иное мнение на этот счет, - уклончиво отозвался советник, и в голосе его проявилась пугающая одухотворенность. - Я не желаю нести бремя абсолютной власти, вкушать сладость и горечь этого искусительного плода. Я только хотел участвовать в формировании государства, близкого к идеальному, в котором ложь, насилие и нищета будут сведены к минимуму. Государства, которым можно было бы гордиться. Этим и занимаюсь по мере скромных сил. Долгое время наблюдая за вами, Октавиан, я счел вас достойным возглавить такое государство. Прежний лорд был иным. Вы же избранник небес, и ваша миссия чрезвычайно важна. Вы рождены, чтобы объединить Бреонию под священной рукой верховного лорда. Нет человека, который больше заслуживает этот титул. На пороге ожидающих всех нас больших перемен и трудностей я хотел бы заверить вас в своей безоговорочной преданности. Я признаю вас своим сюзереном и готов служить для вашего блага, которое для меня неразрывно связано с благом Аманиты и всей Бреонии. Позвольте мне преклонить колени и принести обет в знак искренности своих слов.

- Ваше доверие - большая честь для меня, Лукреций, - не стал возражать Октавиан, глубоко тронутый верноподданническими чувствами брата.

Советник приблизился и, опустившись на колени, на старом языке духовенства произнес слова традиционной клятвы.

- Ваша воля - высшая ценность для меня теперь, - провозгласил он в заключение, скрепляя свои слова поцелуем полы царственных одежд. - Клянусь, я буду верен вам и в жизни, и в смерти, мой лорд.

Лорд Октавиан наклонился вперед и нежно обнял брата - первого, рядом с которым почувствовал себя живым. Впервые за долгие годы по-настоящему живым.

- Я принимаю ваши клятвы и ваши службу, Лукреций, - с чувством произнес он. - Примите и вы моё покровительство.

- Благодарю вас, милорд, но я пришел просить об ином, - советник поднял глаза на правителя. - Разрешите мне отправиться в Ледум и достоверно выяснить, что происходит там, собрать необходимые сведения. Магическая система защиты города, как нам известно, не имеет изъянов. Возможно, мне удастся обнаружить какие-то... Эта информация будет очень ценной. Возможно, она обеспечит победу в этой войне.

- Как можете вы предлагать такое? - ужаснулся Октавиан. - Лукреций, не в вашем положении пускаться в сомнительные авантюры. В городе вас неизбежно схватят, а этого допускать нельзя, ведь вы Севир. Только представьте, какой будет катастрофой, если в руки правителя Ледума попадет человек столь высокого происхождения... Такой крупный козырь перечеркнет все наши достижения, опрокинет все расчеты. Шантаж вынудит Аманиту пойти на любые уступки.

- Не преувеличивайте моего значения, милорд, - запротестовал Лукреций. - Моя жизнь - ничто в сравнении с той великой миссией, которую предстоит совершить вам. Сведения, которые нам требуются, стоят гораздо большего, и я с легкостью обменяю их на свою жизнь или свободу, если выбор будет стоять так. К тому же, не хороните меня прежде времени. В Ледуме у меня имеется человек, который держит меня в курсе всех событий. Используя данные, которые он передавал мне последние несколько лет, я могу сказать даже, что знаю Ледум лучше, чем Аманиту. Затеряться в этом городе не так сложно, как может показаться на первый взгляд.

- У вас есть свой тайный осведомитель? - изумился правитель. - Не сами вы ли говорили только что о невозможности внедрить в Ледуме разведывательную агентурную сеть?

- Это так, - советник поднялся на ноги. - Но одиночке легче действовать, чем группе, в особенности, когда договоренность существует только между нанимателем и исполнителем. В совокупности с правдоподобной, не вызывающей подозрений легендой, это делает шансы раскрытия такого агента весьма несущественными.

- И кто же этот загадочный человек?

- Милорд, - Лукреций смущенно улыбнулся, - к сожалению, даже вам я не могу сказать этого. Ведь тайна, известная двоим - уже не тайна.

Октавиан кивнул.

- Так значит, у вас всё это время имелись данные об истинном положении дел в Ледуме? Но почему вы скрывали это?

- Я не хотел подвергать своего агента ненужной опасности, - объяснил советник. - Если бы утечка информации из Ледума получила огласку, особой службе пришлось бы усилить активность, что осложнило бы дальнейшую работу. Но не волнуйтесь, получаемые сведения не пропадали даром. Я использовал их, аккуратно корректируя политику Сената. Действовать приходилось исподволь, дабы избежать излишнего внимания со стороны лорда и тетрархов, отношения с которыми, как вы знаете, у меня весьма прохладные. Что касается моего пленения, оно маловероятно. Я сумею постоять за себя, если что-то пойдет не так. Без лишней скромности, во всей Бреонии мало найдется магов, способных справиться с вашим покорным слугой.

- Я не ставлю под сомнение ваши выдающиеся способности... но всё же это очень рискованно, Лукреций, - правитель выглядел всерьез обеспокоенным. - Я могу помочь с телепортацией в Ледум, но вытянуть вас обратно в случае опасности вряд ли получится.

- Я в полной мере осознаю риск, Октавиан, - подтвердил советник. - Но, кроме меня, осуществить это никто не сможет. Я буду счастлив служить вам до тех пор, пока жив. И ради вас пойду на смерть. Позвольте мне быть полезным вам, мой лорд. Во имя будущего, которое ждет Бреонию. Во имя дня, когда все мы будем наконец свободны.

- Да будет так, - правитель тяжело вздохнул, неохотно давая согласие. - Я позволяю вам отправиться в Ледум. Сообщите, когда будете готовы, и мы проведем ритуал. Но знайте - если вы погибнете там, я сотру этот проклятый город с лица земли. Я не могу потерять вас... едва только найдя. Приложив руку к груди, Лукреций с поклоном покинул своего царственного брата. Игнорируя государственные дела, лорд Октавиан еще долго сидел неподвижно, смотря на закрывшуюся за братом массивную дверь. Весенний воздух казался особенно свежим и сладким, сердце правителя билось гулко и часто, будто начало наконец качать кровь вместо холодной темной воды. Длинные ресницы лорда увлажнили слезы, скупые слезы счастья. Он чувствовал, как тает внутри спрессованный годами комок льда. Он чувствовал жаркую радость пробуждения.

Глава 19

- Сохраняйте спокойствие, сэр. Я не желаю вам неприятностей. Поверьте, я пришел с миром.

- Я так и понял, - охотно согласился мужчина. Он быстро, мимоходом глянул в темное дуло револьвера, ненавязчиво направленного ему в лицо, и вновь перевел взгляд на незнакомца. Тот появился столь неожиданно, словно возник прямо из-под земли. - Чего вам угодно?

- Беседы, как можно более откровенной. Надеюсь, вы не откажете в столь скромной просьбе.

- Ну что вы, - человек учтиво поклонился и присел на краешек стула, всем своим видом давая понять, что готов к мирному диалогу. - Напротив, я буду очень рад выслушать вас, сэр,

- Тогда приступим. Как мне известно, вы Альбер, глава "Нового мира".

- Простите? - растерянно переспросил мужчина, чуть приподняв брови. - Впервые слышу о такой организации. Должно быть, при всем желании я не сумею помочь вам.

Себастьян смутился, глядя в удивленные, кристально честные глаза собеседника. Тот был уже не молод, но и не стар, хотя светлые волосы уже совершенно поседели на висках. Довольно субтильное телосложение и длинные нервные пальцы выдавали в незнакомце натуру чувствительную и эмоциональную. Спокойствие и самообладание, которое он проявлял, будучи безоружным и совершенно беззащитным, поразило ювелира и вызвало заслуженное уважение. Помимо воли Себастьян начал сомневаться, что обратился по адресу. Что, если он ошибся, принял за таинственного Альбера не того человека? Ни в чем не повинного, случайного человека?

Мужчина деликатно улыбался, ожидая продолжения разговора, и с каждым мигом улыбка его казалась ювелиру всё более и более обаятельной. Спустя минуту он уже чувствовал такое расположение к новому знакомому, словно знал того всю жизнь. Лицо мужчины казалось до боли знакомым, даже родным. Смотреть в это лицо было тепло и уютно, словно в лицо матери. Словно что-то мягко коснулось души, что-то легкое и пушистое, как мех.

Не желая держать такого приятного человека на прицеле, Себастьян вознамерился убрать оружие, но внутри зашевелились неприятные червячки сомнений.

Стоп. Что-то подобное уже было в его жизни - необъяснимая симпатия к незнакомцам, внезапное чувство доверия, совершенно необоснованного доверия... Нет, добытой им с таким трудом информации можно доверять - перед ним легендарный глава Искаженных Ледума. И такие знакомые, карие с золотинкой глаза только подтверждали это. Глаза выдавали его с головой.

- Сумеете, Альбер, сумеете, - холодно возразил Себастьян, поправляя ослабевшую было руку с револьвером. - Но, боюсь, у меня нет намерения препираться и возвращать вам так некстати утраченную память. Я и без того потратил слишком много времени - найти вас было не просто, совсем не просто. Давайте договоримся сразу: я задаю несколько простых вопросов, и за каждый неправильный ответ вы получаете пулю в живот. Будем продолжать до тех пор, пока вы будете в состоянии говорить. Это плохой вариант развития нашего разговора. Но есть и хороший: если вы будете честны со мной, я узнаю то, что мне нужно и просто уйду. По рукам?

В глазах мужчины отразились первые признаки беспокойства - на единственный миг, мельком. Затем лицо его снова разгладилось и осветилось доброжелательной, чарующей улыбкой.

- Я вижу, вы не такой, как все, сэр, - с подкупающей прямотой заявил он. - Вы не человек.

- Рад, что вы заметили.

- Что же... Вы можете делать всё, что захотите, но я не скажу вам ни слова.

Себастьян сухо улыбнулся в ответ. Ну, уже лучше - собеседник пошел на контакт и подтвердил свое положение. Дело за малым.

- Если вы видите это, Альбер, значит, вы должны понимать, что я не могу работать на Инквизицию, - бесстрастно пояснил он. - Поверьте, я не собираюсь сдавать вас им или же властям. Я не желаю причинять Искаженным какого-либо вреда и вообще стараюсь остаться в стороне от политических дрязг. Меня привело к вам дело исключительно личного характера, которое останется между нами. Прошу вас, не заставляйте меня своим упрямством претворять в жизнь произнесенные угрозы.

Искаженный бросил внимательный взгляд на ювелира и, убедившись в непреклонности сильфа, отвернулся. Глаза его померкли.

- То, что вы полукровка, еще ни о чем не говорит, - Альбер печально покачал головой. - Многие Искаженные предаются властям, стараясь спасти свои жалкие жизни... Однако, вы не из таких. Вы создаете впечатление честного человека. Я склонен верить вашим словам, вашим мотивам... вашим глазам. Да, мне кажется, я могу вам доверять. Я разбираюсь немного в людях... иначе мне было бы трудно в течение долгих лет занимать столь опасный пост. И сохранять нашу организацию не только действующей, но и весьма неудобной для режима.

- Должно быть, это непросто, - вежливо кивнул Себастьян, подстраиваясь к утонченной манере речи Искаженного. - Возможно, ваш брат мог бы помочь в этом нелегком деле, если бы остался жив, не так ли?

Альбер чуть заметно нахмурился.

- Не понимаю, почему вас это интересует. Но из постановки вопроса я заключаю, что вам уже известно, что Грегор был убит по моему приказу. Увы, он ничем не мог помочь "Новому миру". Напротив, брат только мешал нам.

- Вот как? - саркастически хмыкнул ювелир, приготовившись выслушать эту семейную историю, которая обещала быть интересной.

- Не спешите иронизировать, сэр: я говорю вам чистую правду. Правду, которую вы так желали услышать и которую силой потребовали от меня. Грегор хотел уничтожить "Новый мир".

- Но почему? - позволил себе усомниться Себастьян. Версия главы Искаженных выглядела какой-то фантастической.

- Я же уже сказал вам, что многие Искаженные предают нас. Они напуганы и раздавлены, и желают только одного - чтобы их оставили в покое. Двойная жизнь, связи с подпольем, неравная борьба, постоянная готовность к худшему - это не для всех. Почти никому из нормальных людей такого не нужно. Они не желают всю жизнь хранить свой ужасный секрет, скрывать от всего мира то, что ты иной... Быть изгоем непросто. Если ты один, и представители власти нашли тебя прежде, чем собратья из "Нового мира" - почти наверняка ты согласишься на всё, лишь бы только тебе сохранили жизнь. Прежнюю жизнь.

- Но ведь это обман? - не поверил ювелир.

Альбер тяжело вздохнул.

- Вы это понимаете, я это понимаю. Но простым людям, у которых в один из дней обрушился мир, бывает трудно мыслить рационально. Они боятся даже помыслить о сопротивлении, она сами считают себя уродами. Большинство забирают на принудительные общественные работы, хорошеньких превращают в проституток. Но некоторых они оставляют на свободе, как приманку. Чтобы потом, будучи найденными агентами, они могли втереться в доверие и вывести на руководителей "Нового мира".

Себастьян озадаченно покачал головой. Организация, которой приходится бороться не только с агрессивным внешним окружением, но и с внутренними врагами, обречена. И как им до сих пор удается существовать?

- Поэтому в "Новом мире" мы соблюдаем строжайшую секретность, - ответил на незаданный вопрос Альбер. - Организация условно разделена на ячейки, и только руководители, проверенные временем и тяжелыми испытаниями люди, располагают всеми сведениями о своих подопечных. Рядовые члены не знают друг друга ни в лицо, ни по имени. Новичков же мы держим в изоляции несколько лет, прежде чем убедимся в их надежности. Всё это время с ними осуществляет контакт лишь один наш агент.

- Весьма продуманная стратегия, признал Себастьян, всё еще не понимая, к чему клонит собеседник. - Так что же сподвигло вашего брата на предательство?

- Дело в том, что он не рядовой Искаженный... Но мне придется объяснить кое-что, чтобы вам стало понятно. Философия "Нового мира" заключается в том, что Искаженные, как нас презрительно именуют в обществе, не вырождение, а наоборот, следующий виток развития человечества. Когда появились маги, их тоже преследовали и пытались уничтожить приверженцы старых традиций, сосредоточившие в своих руках власть. Как вы знаете, люди - это единственная раса, не обладающая магией крови. Мы объясняем это тем, что человеческая раса еще слишком молода, чтобы кровь могла набрать силу. Но первые признаки этому уже есть - это Искаженные. Маги были лишь предвестниками. Да, они в совершенстве научились обращаться с материей и энергией, но более тонкие вопросы, тайны человеческого сознания и подсознательного, так и остались для них неразгаданными. Технологии управления разумом, к которым мы подобрались вплотную, им неизвестны. К тому же, маги черпают силу из минералов, Искаженные же - из самих себя.

Лицо Альбера озарило воодушевление, глаза заблестели, как у религиозного фанатика, придавая его харизме малую толику безумия. Но он был красноречив и убедителен, черт возьми, очень убедителен, как и положено лидеру еретиков.

- Возможно, - не стал спорить Себастьян, хотя лично ювелира не устраивал мир, где каждый, кому только вздумается, мог управлять его разумом, - но способности Искаженных очень ограничены и непрактичны.

- Это пока, - убежденно заверил мужчина, вскакивая с места и взмахнув руками, как заправский оратор. - Но с каждым поколением силы Искаженных растут, способности становятся всё более разнообразными и сложными. Нет сомнений в том, что за нами будущее. Возможно, оно наступит через пятьдесят лет, возможно, через сто пятьдесят, но оно наше. К тому же, не забывайте о самом главном козыре, который и заставляет власть так дотошно выискивать и уничтожать Искаженных. Мы не переносим присутствие минералов, - но мы не восприимчивы к их прямым воздействиям. Магия бессильна против нас!

Ювелир промолчал, скептически покачав головой. На месте Альбера он не был бы столь оптимистичен. Ведь магию минералов можно использовать и опосредованно. А Искаженные сейчас напоминают крысу, не смеющую и носа показать из щели, куда загнал её хозяйский пес. И как они будут из неё выбираться, Себастьян не представлял.

- Грегор обладал многими редкими талантами, - продолжил тем временем Альбер, - его, конечно, не ждала бы смерть или унизительные черные работы. С такими Искаженными работают лучшие ученые Бреонии, исследуя и пытаясь разгадать их феномен. Общество не подозревает о подобном изучении, оно проводится тайно. Если же способности Искаженного уникальны, их используют в своих целях. К примеру, Грегор мог заставить простого человека говорить правду или ложь, одним своим взглядом, и тот даже не осознавал воздействия. Он также мог прозревать будущее... но, к сожалению, эта способность проявлялась спонтанно и не поддавалась контролю.

- А вы, вероятно, умеете убеждать людей в своих словах? - холодно предположил Себастьян.

- Совершенно верно, - одними губами улыбнулся Искаженный, и взгляд его впервые показался ювелиру неприятен. - Я могу убедить человека в любом, самом невероятном факте, также практически мгновенно... Но вернемся к моему брату. Грегор утратил веру в возможность нашей победы, он сдался. После гибели любимой женщины, замученной инквизиторами, брат так и не смог оправиться от удара. Он был морально сломлен, разочарован в "Новом мире", в методах и результатах его деятельности. Он не видел смысла в нашем, как он говорил, жалком существовании. И самое главное, его страшно тревожила судьба единственной дочери, Софии. Фактически, Грегор стал параноиком. Он был убежден, что девочка повторит судьбу матери и всеми способами желал уберечь её от ужасной участи. Но Грегор беспокоился напрасно: София не так беззащитна, как может показаться. В следующем поколении способности Искаженных значительно усилились, а София - одна из самых одаренных наших детей. У нас были все основания гордиться ею.

При упоминании о спутнице взгляд ювелира потемнел. Почти сутки Себастьян без чувств провалялся в мельнице, прежде чем пришел в себя. Когда же наконец смог выбраться оттуда и рухнул в ближайшую канаву, у него было много часов прежде чем кончится действие минералов и завершится процесс регенерации тканей.

Много часов, чтобы подумать.

Прежде всего, Себастьян разгадал загадку дракона. Понимание пришло само, едва он открыл глаза. Оставь то, что тебе не принадлежит - как ни парадоксально, это также означало Моник. Он привязал её к себе, пытаясь удержать в мире живых. Вполне возможно, обращение женщины в стража было проекцией страстного нежелания ювелира терять её навсегда. Мысли Себастьяна, пусть в уродливой форме, облеклись в реальность. Он попытался нарушить заведенный порядок вещей. Он был неправ. Он должен был отпустить Моник, позволить ей умереть.

Приняв это, Себастьян почувствовал облегчение. Моник была наконец свободна, - как и он. Гнетущий груз вины был оставлен. Как ни горько это осознавать, но любви, их бессмертной любви, больше не существовало. Осталась только боль, которая не покинет его до конца дней. С пронзительной ясностью мужчина понял, что никогда более не будет счастлив. Но, по крайней мере, теперь для него становился возможен душевный покой.

От прошлого тяжелые мысли ювелира обратились к настоящему, и ответы на многие вопросы стали очевидны. Почему Маршал спасла его в "Шелковой змее"? Несомненно потому, что еще не получала заказа на убийство. Но ведь с момента, когда он бежал из клуба, до момента, когда они встретились в мельнице, прошло совсем немного времени. Что же произошло за этот краткий период, столь радикально покачнувшее чаши весов?

Ответ был один - встреча с драконом. Хотя хронологически она произошла раньше, чем Маршал помогла ему выбраться, но прошла незамеченной никем. И только один человек узнал об этой встрече.

Только один, один-единственный человек.

Себастьян сдвинул брови, вновь ощущая это страшное опустошение, боль от столь неожиданного и подлого предательства. Больше не возникало сомнений, что и София, и Маршал работали на таинственного похитителя "Глаза Дракона", и по его приказу были всё время поблизости. Когда Себастьян сообщил девице, что задал дракону вопрос о шерле и получил прямой ответ, у нанимателя не возникло сомнений, что карты его раскрыты. Нервы преступника не выдержали, и он решил убрать внезапно ставшего опасным ювелира. Покушение на него не было спланировано заранее, это была спонтанная реакция на изменение существенных обстоятельств дела.

Себастьян едва не заскрежетал зубами, отчетливо понимая теперь, какой был дурак. С глаз словно спала пелена. Знаменитого ювелира обманула девчонка! Всё, абсолютно всё оказалось игрой, безнравственной игрой и притворством. Изначально София была подослана к нему как соглядатай. Даже такое своевременное нападение на Искаженную было подстроено, для большей достоверности. Но как, как можно было поверить её глупой, надуманной, противоречивой легенде? Как можно было не заметить странностей и неискренности её поведения?

И, наконец, самое главное - как можно было увлечься бездушной куклой?!

Себастьян чувствовал, что готов возненавидеть этот лживый, насквозь пропитанный обманом город, в котором никому и ничему нельзя доверять - даже собственному сердцу. Да как они только посмели так поступить с ним? Как можно было мешать его личную жизнь и профессиональную деятельность? В конце концов, это просто низко. Бессовестная девица залезла в самую душу и вывернула её наизнанку - и всё лишь ради того, чтобы помешать ювелиру исполнить какой-то заказ, пусть даже связанный с высокими господами!

Нет, так не годится: позволять фактически незнакомым людям играть со своими чувствами. Слишком долго он был опрометчиво, непростительно добр, и едва не поплатился за это жизнью. Пришло время ожесточить сердце и слушать голос холодного разум.

Пришло время оправдывать громкое звание профессионала.

- И что же произошло? - усилием воли Себастьян заставил себя вернуться к предмету разговора.

- Они предали нас, - пожал плечами Искаженный. - Грегор и София, моя очаровательная двуличная племянница. Они были готовы сделать всё, что угодно, лишь бы уцелеть, даже в качестве ничтожных прислужников магов. Это чудо, что нам удалось раскрыть их прежде, чем они наломали много дров. Грегор был убит, а этой хитрой лицемерной бестии, увы, удалось сбежать. Но даже она не сможет долго прятаться. Рано или поздно наши агенты найдут её и казнят. Как ни жаль терять столь ценного адепта, но она не поможет нам в нашей борьбе.

Себастьян удовлетворенно кивнул. Итак, его опасения полностью подтвердились, хотя, конечно, он много бы дал, чтобы ошибаться. Но София в действительности не та, за кого себя выдавала. Под маской наивной беспомощной девочки скрывалась прожженная аферистка, которой при помощи своих способностей удалось обвести вокруг пальца многих. Как бы то ни было, задача ювелира сильно упрощалась. Прекращать расследование он не собирался. Отступать сейчас казалось еще более рискованным, тем более, после всего случившегося ювелир считал вопросом чести довести дело, зашедшее слишком далеко, до конца. Теперь ему были известны целых два человека, прямо связанных с преступником, которого он искал. И если искать новой встречи с Маршалом было чистой воды безумием, то вот навестить Софию совсем не помешает. Ему-то, в отличие от адептов "Нового мира", хорошо известно её нынешнее местонахождение... если, конечно, девица еще там... Себастьян внезапно заволновался. Нужно торопиться, чтобы не потерять единственную ниточку, которая может привести его прямо к цели.

- Благодарю вас, Альбер, вы очень помогли, - пробормотал Себастьян, погрузившись в свои мысли. - Это всё, что я хотел узнать. - Всегда пожалуйста, - сквозь зубы улыбнулся Искаженный вслед растворившемуся ювелиру. - С вами приятно иметь дело. Обращайтесь в любое время, любезный.

Глава 20

Здание Магистериума, один из архитектурных шедевров Ледума, нависало над городом подобно диковинной птице, мощно расправив гигантские, когтистые крылья колоннад.

В этот поздний час главный университет Ледума словно вымер. Аудитории, залы, библиотеки - повсюду было безлюдно и тихо. Студенты и преподаватели разошлись по жилым комнатам, ассистенты, обслуживающий и младший научный персонал, выполнив свои обязанности, также отправились спать.

Уверенно и совершенно бесшумно Карл двигался по хитросплетениям коридоров, наслаждаясь забытым ощущением упругости и силы работающих мышц. Память подсказывала ему дорогу. В принципе, каждый из коридоров так или иначе выводил к главной винтовой лестнице в центре здания, разница была лишь во времени и длине пути. Всего в Магистериуме имелось около ста разнообразных лестниц, но эта двойная двухзаходовая конструкция была настоящим произведением искусства: две изогнутых широкой спиралью лестницы с резным орнаментом поворачивались в одном направлении, но ни разу не пересекались. Таким образом, те, кто спускался вниз, и те, кто шел им навстречу, никогда не встречались друг с другом. По этой великолепной лестнице можно было подняться на самый верх, в святая святых, - приемный покой главы Магистериума, рядом с которым располагались его личные роскошные апартаменты.

Оборотень начал неторопливый подъем, ставя ногу на самую середину ступеней, дабы пройти кратчайшее расстояние от первой ступени до последней. Память не давала ему спешить. Память шевелилась в нем подобно потревоженной во время глубокого сна змее - прохладные шершавые кольца её тела раздражали душу, которая давно уже перестала быть человеческой. Отважившись когда-то на превращение, Карл и не предполагал, что оно столь сильно изменит его. Маг был убежден в силе и твердости своей воли. Он рассчитывал приобрести чужеродную силу, но остаться человеком.

Он ошибался.

Вторая сущность решительно вошла в его жизнь, пробравшись до мозга костей, и прочно укоренилась в сознании. В отличие от большинства людей, имеющих весьма поверхностные представления об оборотнях, Карл глубоко проник в суть их сложного амбивалентного мировосприятия. Оборотни не были зверями, которые перекидывались на время в людей, так же, как не были они и людьми, перекидывающимися в животных. Целью таких превращений не могли считаться притворство или маскировка. Эти создания обладали уникальной двойственной природой, существуя одновременно в двух совершенно естественных для себя ипостасях. Они жили словно бы в двух телах, каждое из которых было родным и любимым, как единственное тело для человека. Оборотни могли находиться в любом из своих тел сколь угодно долго, не испытывая жесткой необходимости перекидываться. Однако нелюдь, живущий длительное время только в одной ипостаси, впадал в психически угнетенное состояние и начинал ощущать себя неполноценным.

Потому-то, когда лорд Эдвард лишил его возможности быть волком, Карл почувствовал себя так, будто у него отрезали половину сердца. Пережить это было тяжело, но маг день за днем обещал себе, что выдержит - и окажется в конце концов на свободе. И он сдержал слово.

Наконец, подъем был окончен. Карл замер на последней ступени, сверху вниз глядя на ассиметричные изломы длинной винтовой лестницы, откровенно упиваясь открывавшимся дивным видом. Глаз отдыхал, внимая красоте, по которой истосковался за годы созерцания унылых стен темницы. Архитектурная конструкция казалась совсем невесомой, словно вихрь, застывший в полете. Было в этом что-то завораживающее - смотреть вниз, бесконечно, до головокружения, до погружения в гипнотический транс. Под таким углом зрения белоснежная лестница с ажурными алыми перилами напоминала изысканную розу, раскрывшуюся навстречу солнечным лучам. Не только интересно, но и очень практично: винтовые лестницы позволяли значительно экономить пространство и сооружать высокие узкие башни, которыми славился Магистериум.

Где-то глубоко в груди заныли давно не поющие струны. Оборотня охватило необычное чувство, подобное тому, когда тревожит старая рана. В огромном помещении Магистериума, со всеми его просторными коридорами и высокими потолками, будто стало нечем дышать. Острое, щемящее желание вернуться в прошлое, вернуть какие-то его простые радости заставило навернуться слёзы на сухих от бессонницы глазах. Вернуть безвозвратно ушедших людей, потерянное ощущение внутренней целостности, возвратить саму атмосферу тех лет... если бы только это было возможно.

Волк сгорбился и отступил от перил, избегая опасной и в то же время манящей высоты. Покачнувшись, прижался к прохладной стене, давая волю тоскливым переживаниям. Не думал он, что возвращение окажется столь болезненным, почти невыносимым. Так долго запрещал он себе надежды и право на память, избегая безумия, и вот теперь... Безудержно, мучительно хлынули воспоминания, сметая на своем пути серые стены запретов и ужас безвременья, горечь безликих лет заключения.

Это была ностальгия. Страшное чувство, когда вчера кажется лучше, чем сегодня или даже завтра. Когда в языке остается только прошедшее время.

...Все они когда-то учились здесь вместе: он, Мелтон, инфант Эдуард. Ну и, конечно же, несравненная Лидия. Всех четверых связывали странные чувства, которые для простоты можно было назвать дружбой, хотя была в них изрядная примесь и ревности, и соперничества. Все они были умны и талантливы, но больше всех, конечно, блистал Мелтон. Уже во время обучения друг проявлял пытливый интерес к фундаментальным наукам и вскоре после выпуска стал молодым и перспективным профессором. Он получил в управление кафедру точных наук, хотя сфера исследований ученого была обширна и часто распространялась на науки естественные и даже гуманитарные. Впоследствии новаторские теоретические разработки Мелтона успешно применялись практически во многих областях науки и техники, пусть и не сразу находились возможности для их воплощения в жизнь. Без преувеличения можно было сказать: профессор Мелтон - гений, намного опередивший своё время.

Взяв себя в руки, Карл глубоко вздохнул и усилием воли одолел этот отчаянный сентиментальный приступ. Распрямившись, волк медленно пошел по направлению к главному приемному покою. За прошедшие годы он сильно изголодался по эмоциям, но это не повод, чтобы бросаться с головой в омут памяти. Тоска по прошлому - опасное чувство. Это для простых смертных дорога в былое закрыта, а оборотням всегда есть куда возвращаться. Однако, увлекшись, можно остаться в обратном мире навсегда, бесплотной тенью, тревожными снами живых. Так пусть же чувство утраты будет похоже не на нытье затянувшейся раны, а на фантомные боли в отрубленной руке. Это избавит от ложных надежд, излишних иллюзий и соблазнов.

Итак, он на месте. Не давая себе времени на сомнения и раздумья, оборотень быстро дернул кольцо дверного молотка. Гулкий металлический звук громом раскатился в тишине спящего здания, информируя хозяина о нежданном посетителе. За дверью раздались неспешные, размеренные стариковские шаги. Карл невольно задержал дыхание.

С большим трудом узнал маг человека, открывшего ему дверь. Даже в этот поздний час тот был одет в длиннополую профессорскую мантию и, похоже, еще не завершал работы: помещение за его спиной было хорошо освещено старомодными масляными лампами. Запах давно горящего масла мешался с приторным ароматом углей жаровен, делая воздух в кабинете тяжеловесным. На матовой поверхности стола посверкивали хромированные подставки для перьев и чернильницы с тушью разных цветов, в творческом беспорядке лежали груды исписанной, исчерканной и, наконец, изорванной бумаги. Густо украшавшие её графики, формулы и сложные математические выкладки привели бы в восторг знатока и в священный ужас - непосвященного.

Мужчина сильно изменился за прошедшие тридцать четыре года: опускавшиеся ниже плеч волосы, аккуратно схваченные в нижней трети лентой, поредели и сделались совершенно белыми; когда-то курчавые локоны разгладились и стали прямыми. Черты лица утратили былую мягкость и жизнерадостность: уголки губ сильно опустились вниз, брови, казалось, никогда уже не смогут изменить своего настороженно-хмурого выражения. Но самое угнетающее впечатление производили глаза: потухшие, потускневшие от бессонниц и слёз, они были похожи на окна старого брошенного дома. Карл хорошо помнил время, когда в этом доме горел живой свет, и хлебом-солью принимали добрых друзей.

Но прежний свет погас, и только ветер гулял ныне по пыльным углам души, обнажая и без того ужасающее запустение.

- А вы постарели, профессор, - просто сказал оборотень.

С минуту Мелтон внимательно смотрел на ночного посетителя. Без сомнения, глава Магистериума сразу опознал его, хотя и оборотня годы не пощадили. Затем, не тратя слов на констатацию очевидных фактов, ученый молча отступил в сторону.

- Кого угодно состарят страдание и страх, - полным достоинства голосом отозвался он, пропуская гостя внутрь.

Оборотень беззвучно проскользнул мимо, подобный тени от колышущегося пламени. Лишь аккуратно заплетенная косица на миг блеснула черно-серебряной лентой. Насмешливый цепкий взгляд нелюдя вперился в лицо старого - бывшего?.. - друга.

- Я вижу, профессор, слухи о вашем безумии сильно преувеличены.

- Так же, как и слухи о вашей смерти, Карл, - равнодушно парировал седовласый ученый, даже не предлагая гостю сесть.

- Вот их-то я и пришел опровергнуть, профессор, - осклабился оборотень, демонстрируя внушавшие уважение клыки. - Довольно безутешно оплакивать меня: я жив и по-прежнему полон сил. Но вы, кажется, совсем не рады старому другу?

- Что вам нужно от меня? - и не подумал отвечать хозяин. - Теперь, когда прошло столько лет?

Сумрачные глаза, совершенно утратившие саму жизнь, смотрели на него неотрывно и совершенно равнодушно. Ничего не было в них, ничего - даже злости или немого укора, которые были бы по крайней мере вполне ожидаемы и заслужены. Это создавало несколько жутковатое впечатление, словно бы разговариваешь с мертвецом.

- Я мог бы признаться, что скучаю по канувшим в небытие временам, - невесело рассмеялся Карл, - но ведь вы не поверите мне, Мелтон. Поэтому я скажу проще: мне нужна ваша помощь.

- Что ж, по крайней мере, честно, - пожал плечами глава Магистериума, - хоть и довольно предсказуемо: вы ведь никогда не появляетесь просто так, без какой-то корыстной цели. Но с чего вы взяли, что я буду помогать вам, мой воскресший из мертвых друг? После того, как однажды вы уже беспринципно использовали меня - и всех нас?

- Не кляните зря прошлое, Мелтон - оно было прекрасно. Время молодости, наивности и борьбы за идеалы. Разве сами вы не тоскуете по нему с отчаянием безнадежно больного? Иначе зачем бы вам проводить свои сумасбродные эксперименты со временем? Я убежден, не только затем, чтобы уничтожить репутацию адекватного человека... хотя, не спорю, с этим вы справились блестяще.

- К чему начинать эти пустые разговоры? - ученый в раздражении сложил руки на груди. - Прежде откройте мне цель вашего визита - возможно, тут не о чем спорить. Возможно, я смогу помочь вам, если услуга не слишком сложна, и после этого вы обязуетесь наконец оставить меня в покое. Поверьте, призраки прошлого беспокоят меня и без вас. Не берите на себя их работу.

- Тогда я вынужден разочаровать вас, профессор, - заговорщицки понизил голос Карл. - Напротив, услуга очень сложна. Фактически, она невыполнима. Поэтому я и пришел к вам, памятуя о вашей любви к сложностям и настойчивости истинного ученого. Примите ли вы такой вызов?

Мелтон прищурился, и в мертвом взгляде его мелькнул скепсис и легкая заинтересованность.

- Может, вы перейдете наконец к сути вопроса? - поторопил он.

В ответ оборотень молча расстегнул манжеты и высоко закатал рукава, демонстрируя завидную мускулатуру рук и блеснувшие в свете ламп поглощавшие магию обручи. Увидев их, ученый побелел, как мел. Зрачки его расширились, а губы плотно сжались.

- Итак, что вы скажете? По плечу вам такая работа?

- Вы сошли с ума, Карл! - воскликнул Мелтон, не отрывая глаз от страшных браслетов. - Вы вновь хотите заставить меня участвовать в заговоре? Лидия и Эдуард уже поплатились жизнью из-за ваших игр, да и вы сами... ведь вы были в плену все эти годы? И не сам ли лорд Эдвард надел на вас такие редкостные украшения? Прошу вас, уходите! Я не стану помогать вам. Я не стану больше выступать против правителя и вызывать на себя его гнев. Это исключено. Уходите, уходите сейчас же!

- Ваш отказ чрезвычайно обнадеживает меня, Мелтон, - пугающе спокойно отозвался оборотень, не двинувшись с места, - и знаете почему? Вы не сказали, что это невозможно.

- Правитель Ледума приучил всех нас вычеркнуть это слово из лексикона, - обреченно вздохнул ученый. - Да, сплав "Люкс" обладает печально известной особенностью: он невероятно пластичен, но при этом, приняв какую-то форму, уже не способен изменить её, что принуждает ювелиров быть крайне осторожными. Но это не означает, что его вовсе нельзя разрушить.

- Тогда сделайте это, Мелтон, во имя нашей прежней дружбы, - жестко потребовал Карл, решительно шагнув к человеку. Резкий голос его резал слух подобно скрежету металла. - Освободите меня от оков! Вы пожалели всех: меня, покойную Лидию, Эдуарда... Но разве не много печальнее ваша собственная участь, за которую вы так цепляетесь? Не лучше ли умереть свободным, чем добровольно жить в рабстве и страхе? Мне больно смотреть на вас, профессор. Посмотрите, во что вы превратились... Как можете вы продолжать служить тирану, разрушившему всю вашу жизнь?

Пятна на радужках оборотня проявились чуть сильнее, зрачки стянулись в угольное ушко. Конечно, силой крови волк мог бы зачаровать человека, но толку от этого будет мало. Магия оборотней ошеломляла смертных, лишала их способности двигаться, кричать и сопротивляться. Но это годилось только для целей убийства и выполнения несложных действий, вроде отпирания дверей или выдачи каких-то предметов. Чтобы заворожить человека и при этом оставить в более-менее вменяемом состоянии, нужно было быть драконом. Ну или на крайний случай сильфом.

- Я служу науке, Карл, - печально возразил ученый. - И только ей одной. Я не имею права гордо умирать в застенках - это было бы слишком большой... возможно, невосполнимой потерей для прогресса.

- О, прогресс, прогресс! Сколько раз я слышал это заклинание, оправдывающее самые жуткие преступления, - зло съязвил оборотень, выходя из себя. - Конечно же, вы вынуждены молчаливо страдать, самоотверженно возложив себя на алтарь науки. И даже высокое положение главы Магистериума и множество почетных степеней не смягчают горечи ваших глубоких душевных мук.

- Именно так, - огрызнулся в ответ профессор. - Но откуда вам стало известно всё это, коль вы долгие годы находились в заключении?

- Верно, я был полностью изолирован от мира, - мрачно подтвердил волк, - но лорд Эдвард держал со мной тесную связь. Он не только выпытывал у меня мои тайны, но и сам был не прочь поделиться информацией. В том числе, он в красках рассказывал мне о потрясающих успехах науки Ледума. И как можете вы жить с этим, профессор? Как можете вы спокойно спать, зная, для каких чудовищных целей используются ваши разработки? Это трусливо и подло. Куда исчез тот Мелтон, которого я знал - мечтатель и неисправимый романтик? Из гениального ученого вы превратились в злого гения эпохи.

- Не будем заострять внимание на том, в кого превращаетесь вы, - пробормотал ученый, нервно рассмеявшись. - Но не преувеличивайте. Наука бесстрастна, она не может быть хороша или дурна. Наука - это выражение самой объективности. В чем-то вы правы: иногда ей находят не самое лучшее применение, но в этом нет вины изобретателей и исследователей. Таково наше общество. Все разработки в нем в первую очередь находят реализацию в военной сфере, но по сравнению с невежеством и хаосом это неизбежное и гораздо меньшее зло. Рано или поздно все открытия применяют и для мирных нужд. Таким образом, жизнь простых горожан становится лучше и проще.

- Вы говорите его словами, - с легкой иронией заметил оборотень. - Ведь это не ваши мысли, профессор. Прежде вы не были согласны на такие сомнительные компромиссы с совестью. Вы были не из тех, кто шел по пути наименьшего зла.

- Прежде - может быть, - отрезал глава Магистериума, с трудом не поддавшись на провокацию. - Но вас слишком долго не было, Карл. С тех пор многое изменилось, как в Ледуме, так и в моей душе. Я ученый, в этом призвание и смысл моей жизни. В этом вся моя судьба. На мне лежит ответственность перед обществом. Я не могу позволить себе не использовать данные мне способности... редкие способности, позволю себе заметить. Я должен оставить свои знания потомкам, я должен подготовить студентов, способных на высоком уровне продолжить развитие передовой науки, я должен дать новый импульс маховику прогресса. Он был запущен до меня, но именно я тот человек в нашей эпохе, который ответственен за скорость его дальнейшего вращения. Это мой путь, и другого не дано. И больше я не стану отвлекаться на посторонние дела, не позволю втянуть себя в политические авантюры, теряя драгоценное время, отпущенное мне для работы.

- Я услышал вас, профессор, - подвел итог Карл. Голос оборотня был глубок и низок. - Я мог бы пригрозить вам расправой, но не стану делать этого. Я уже понял, что немедленная неизбежная смерть от лап оборотня для вас менее страшна, чем возможный будущий гнев дражайшего лорда, в случае, если он узнает о нашей встрече. Но позвольте задать вам личный вопрос. Каково это - приучить себя не чувствовать? Каково это - каждый день притворяться, не имея возможности выговориться, хоть с кем-то быть искренним? Смотреть в глаза человеку, отнявшему у вас смысл жизни, - тот, что был до науки?

"Не вздумайте снова довериться мне, друг мой, - мысленно взмолился оборотень, совершенно точно зная, чем это закончится для ученого. - Не смейте прислушиваться к моим словам. Не смейте поддаваться эмоциям".

Старый профессор вздрогнул и задышал отрывисто.

- Хотите, чтобы я разделил с вами тяжесть своего горя? - хрипло спросил он. - Хорошо. Возможно, мне это действительно принесет облегчение... Этот изверг даже не пришел на казнь. А я был там. Был, вместе с половиной жителей Ледума, собравшихся поглазеть на такую громкую смерть. Многие сочувствовали Лидии, несмотря на всю холодность сердец наших горожан... Это было ужасно. Ах, Карл, как это было ужасно!

Лицо ученого исказили сильные эмоции, горестные морщины перечеркнули высокий лоб.

- Должно быть, больно вспоминать такое? - с невольным сочувствием заметил оборотень.

- Вспоминать? - грустно переспросил Мелтон. - Возможно... Только я и не забывал. Даже во сне память не отпускает меня. Тяжело и больно помнить, но это всё, что у меня осталось. Моя леди в серебряном и алом кротко улыбается с эшафота... эта улыбка так и осталась на лице, когда голова упала в корзину. Её хрупкие плечики вздрогнули последний раз и... всё.

Профессор отвернулся, скрывая слезы, которые не мог сдержать.

- Если это утешит вас, лорд Эдвард высоко оценил вашу выдержку. Он был уверен, что вы сорветесь и броситесь на него, пытаясь заколоть своей профессорской указкой.

Карл искренне соболезновал старому другу, но всё ж не смог удержаться от соблазна подпустить шпильку.

- Что? - возмутился и одновременно изумился ученый. - Но... откуда он знает?! Не может быть, чтобы вы рассказали ему, ведь так?

Он пристально вгляделся в насмешливые глаза оборотня и прочел в них ответ.

- Как вы могли... как вы посмели выдавать чужие секреты! Это бесчестно!

- Перестаньте, Мелтон! Неужели вы думаете, осталось хоть что-то, о чем я не сообщил ему за эти томительные годы? - Похоже, Карл не собирался оправдываться или приносить извинения. - О, как счастлив я был разговаривать хоть с кем-то, пусть это был бы хоть сам дьявол! В некоторые дни моего одинокого заключения я почти терял надежду: сумасшествие было предельно близко. Я остро ощущал, как меняется восприятие действительности, и только сила воли удерживала меня на самой границе безумия. Однако я должен разочаровать вас: он знал и раньше. Думаю, Лидия сама призналась ему. Она всегда была слишком честна и чиста, чтобы лгать.

- Но как же так? - Мелтон удрученно покачал головой. - По поведению правителя я никогда не заподозрил бы, что ему всё известно...

- Это как раз неудивительно, друг мой, - хмыкнул оборотень. - Догадливость никогда не была вашей сильной стороной, а психология не входит в число любимых вами точных наук. К тому же, наш лорд не из тех, кто прямо показывает свои чувства. Несмотря на вспыльчивость, он холоден и закрыт, - более, чем кажется.

- Но почему он просто не запретил ей заниматься наукой и появляться в Магистериуме? - Профессор выглядел обескураженным. - Это было бы логичнее и проще.

- Должно быть, он понимал, что силой не удержит её рядом. Если бы Эдвард действовал подобным образом, что-то неминуемо сломалось бы в их с Лидией непростых отношениях. По этой же причине он и вас не тронул. Хотя, думаю, это была не основная причина: кто станет убивать курицу, несущую золотые яйца. Лорд простит вам что угодно, пока вы полезны... Понимаете, Мелтон - всё, что угодно.

Он особенно выделил последнюю фразу, выразительно глядя на старого друга.

- Вы утверждаете, будто он любил Ли? Будто она была ему дорога? Я не верю в этот отвратительный вздор. Правитель Ледума не имеет сердца. Он без колебаний отдал беззащитную женщину на растерзание своему цепному псу, этому чудовищу Винсенту. Это слишком жестоко даже по отношению к врагу, а уж мать его детей, без сомнения, заслужила лучшей участи.

При упоминании о человеке, по вине которого был раскрыт его великолепный заговор, а сам он оказался повержен и пленен, Карл почувствовал, что не в силах сдержать копившуюся все эти годы ненависть - она выплеснулась наружу с глухим угрожающим рычанием. Дыхание оборотня сделалось тяжело, а в глазах заплясали сумасшедшие огни. О, с каким удовольствием он прикончил бы этого омерзительного типа, задушил, как куренка.

- Вы безумны, друг мой, - с сожалением заметил ученый. - Увы, вы безнадежно безумны.

- А кто здесь нормален? - зло огрызнулся Карл. - Может быть, вы, профессор, являете собой образец душевной гармонии? Так поможете вы мне или, как всегда, струсите?

Некоторое время профессор молчал, мучительно размышляя. Оборотень не торопил его, понимая, как сложно даются такие решения.

- Пойдемте со мной, - сказал наконец ученый.

Быстрым, разительно отличавшимся от прежнего шарканья шагом Мелтон вышел из комнаты. Оборотень неотступно следовал за ним. Дверь, перед которой они остановились спустя некоторое время, была незнакома Карлу: когда они учились здесь, эту часть Магистериума только строили. Профессор извлек откуда-то из складок мантии гремящую связку ключей и отпер помещение, оказавшееся чьим-то рабочим кабинетом. Казалось, хозяин только-только покинул его, оставив в легком беспорядке бумаги на столе. В вазе стояли живые цветы, распространявшие нежный сладковатый аромат. И лишь опрокинутый стул, выбивающийся из общей благостной картины, заставлял заподозрить неладное.

- Это кабинет Лидии, - тихо пояснил Мелтон, проходя вглубь. - В него никто не смеет входить, чистоту и порядок я поддерживаю сам. Здесь ровно ничего не изменилось с того самого дня, как агенты вломились сюда и забрали её. Кабинет всегда заперт, и в его тайниках я храню некоторые свои документы и вещи, не терпящие постороннего взгляда.

- Не очень осмотрительно, профессор, - не согласился оборотень, внимательно оглядывая помещение. Кабинет, в противоположность торжественным и мрачноватым залам Магистериума, был необыкновенно уютным и светлым. - Вы же понимаете, в случае чего, обыск здесь проведут в первую очередь.

- Я непременно учту ваши замечания, Карл. Но, прошу вас, не отвлекайте меня своими рассуждениями, - ученый открыл шкаф, хранящий архив старых записей, и начал судорожно рыться в бумагах. - Где-то здесь были наши совместные с Лидией работы, которые могут оказаться полезными в решении вашей проблемы... её всегда привлекали свойства этого чудного редкого сплава. Мне нужно восстановить их в памяти и подумать. Для этой кропотливой работы понадобится немного времени и тишины.

Оборотень широко улыбнулся, предчувствуя сладостный миг свободы. - Они в вашем распоряжении, профессор.

Глава 21

Церковь встретила ювелира гробовым молчанием.

Неожиданно для самого сильфа, полное отсутствие звуков заставило насторожиться. Это была не привычная тишина, исполненная сладостного, утешительного покоя. Церковь безмолвствовала, и в этом напряженном затишье Себастьян услышал грохот надвигавшейся бури.

Не видя дальнейшей нужды таиться, мужчина взбежал по ступеням и, с замиранием сердца, настежь распахнул двери. Увиденное ошеломило его, хоть подсознательно ювелир уже догадывался, что может скрываться внутри. Спутников и след простыл - ни София, ни Стефан не стали дожидаться Себастьяна там, где он их оставил. Святой отец полулежал у алтаря, прислонившись спиной к изножью, на коленях его лежала раскрытая книга. Худощавая фигура священника выглядела пронзительно одинокой в огромном пустом помещении для молений.

С первого взгляда Себастьян понял, что наставник покинул его навсегда. Этот факт не должен был ранить ювелира, ведь святой отец соединился наконец в своей любви с Изначальным. Но почему-то сильф не сумел воспринять случившееся с положенным спокойствием: вместо радости ощутил он острую боль, поднимавшуюся из глубины, боль новой невосполнимой потери.

Сердце захолонуло.

...как если бы после многих часов бешеной, напряженной скачки, сразу же после крутого поворота - обрыв. И дальше ничего, пустота, бездна. И лошадь несется по инерции вперед, а в усталых руках нет силы, чтобы решительно дернуть поводья или хотя бы просто спрыгнуть, пытаясь спасти свою жизнь... Да и зачем?

Дом его безвозвратно опустел, лишился всей своей теплоты. Дом его превратился просто в здание, ничем не отличимое от других. Дом его осиротел... целый мир осиротел. Душа сильфа застыла.

Несмотря на охватившие ювелира горькие чувства, он заставил себя подойти и, сняв шляпу, тщательно исследовать мертвое тело. Смерть наступила от огнестрельного ранения в область брюшной полости, кровавое пятно широко расползлось по белым с золотом одеждам. Сам выстрел был, увы, неточен. Выстрел был произведен нечисто, что обеспечило длительную и болезненную кончину. Нехорошая смерть.

Однако ни страдание, ни страх не оставили печать на лице мужчины. Оно выглядело таким же одухотворенным и светлым, как при жизни. Глаза, хранившие прежде нездешнюю мудрость, были спокойно закрыты, черты лица расслаблены, бескровные губы чуть тронула легкая улыбка.

Священник был убит недавно, не более двух-трех часов назад, и от этого на душе было только хуже. Он опоздал совсем ненамного.

Но всё-таки опоздал.

Бессмысленность и несправедливость случившегося окончательно оглушили Себастьяна. Зачем? Во имя всего святого - зачем понадобилось делать это? Чем мог помешать святой человек, приверженец прежних традиций, давно не вмешивающийся в лицемерные и эгоистичные мирские дела?

Очевидно, болевой порог души был пройден, поскольку ювелир не ощущал более ничего. Он просто стоял и смотрел, не сходя с места, в неком равнодушном отупении. Стоял и смотрел, как продолжает рушиться его мир, в котором, как казалось, уже нечему больше разрушиться. Мозг механически отмечал детали, которые не бросились поначалу в глаза: святой отец был облачен в старинную сутану - строгое длиннополое одеяние, которое не использовалось последними служителями старой Церкви в повседневной жизни. Его одевали только однажды в жизни, и то не самостоятельно. В сутане белого цвета, символизировавшей утраченную чистоты, в белых праздничных гробах провожали в последний путь. Это означало только одно - священник заранее знал, что его ждет. И не пожелал избегнуть этого, противиться воле Изначального.

Себастьян наклонился и взял из рук мертвеца священную Белую книгу, которая говорила, что смерти нет. Глаза безучастно пробежали по строкам - писание было раскрыто на Песни кротости и безмятежности, призывающей обуздать гнев и отказаться от возмездия обидчикам, пусть даже праведного.

"Остерегайтесь впасть в зависимость от пагубного желания мщенья. Месть равно обременительна для разума, духа и тела..." - залитый темной кровью фрагмент, в который уперся указательный палец наставника, с трудом можно было разобрать. Но Себастьян знал эти строки наизусть, так же, как и все остальные стихи Песни кротости и других Песней книги. Даже умирая, святой отец не мог не дать свой последний урок воспитаннику. Что ж, чем черт не шутит, может, он и последует этому разумному совету.

А может быть, и нет.

- О Изначальный! - бросил сильф тихий укор небу. - Почему не защитил Ты преданного Твоего? Почему оставил его в час великой нужды?

Ответом ему стал грубый лязг обнажаемой стали.

Уже зная, что увидит, ювелир медленно обернулся.

В отличие от него, инквизиторы хорошо подготовились к сегодняшней встрече. Ворвавшись внутрь, они быстро и тактически грамотно распределились по залу, окружив свою жертву и перекрыв возможные пути бегства. Адептов святой службы было около двух дюжин, и все они без исключения являлись ликвидаторами, специально подготовленными бойцами с нечистью Пустошей.

Себастьян мысленно оценил сложившееся положение - как и положено, оно было незавидно. Итак, он окружен много превосходящими силами врага, опытного и опасного врага. Хорошо хоть огнестрельного оружия не видно. По крайней мере, пока.

Ну что ж, будем исходить из того, что есть.

За пояс сильфа были заткнуты хищные узкие клинки, хорошо знакомые по последнему бою. Несмотря на плачевное - после встречи с Маршалом - состояние Себастьян не преминул, унося ноги, прихватить с поля битвы трофеи - великолепные парные мечи стражей. Сущность ювелира взяла своё - вор он в конце-то концов или кто?!

Изумительной работы лезвия были особенно хороши для режущих и секущих ударов, но, при необходимости, ими можно было и колоть, и даже наносить мощные рубящие удары, удобные для решительного завершения схватки.

Кажется, пришел час испытать их в деле.

- Сложи оружие, дитя порочного союза, не упорствуй тщетно во грехе, - раздался откуда-то сверху глубокий голос предводителя, умело применявшего легкий гипноз. Лицо его было упрямым и строгим. - Ты не имеешь права существовать, но милость Изначального велика. Осознай греховность своего пути и покайся. Мы попытаемся спасти твою душу, огнем очистив её от скверны.

Загипнотизировать сильфа? Ну, тут уж вы не угадали. Себастьян криво усмехнулся. Нет, но какие добряки! После столь щедрого предложения прямо-таки тянет стать вероотступником. А что - лишиться разом всех убеждений, чувства собственного достоинства, а заодно и жизни, только скажи "да". Но придется-таки побороть это сильнейшее искушение. В другой раз он подвергнет рефлексии собственную греховность, которая так раздражает окружающих святых людей.

Судя по тому, что старший инквизитор и еще несколько человек с ним находились на втором этаже, вся честная компания поджидала его уже давно. Засада. И как он не почувствовал этого? Вероятно, за долгие годы борьбы с нелюдями у Инквизиции накопилось уже достаточный арсенал средств, чтобы обмануть даже особо чувствительные органы чувств.

Если бы только это было возможно, ювелир предпочел бы не устраивать резню в церкви, пусть даже священное место и осквернено кощунственным убийством настоятеля.

Но, судя по всему, особенного выбора у него не оставалось. Придется принимать бой.

В глазах сильфа полыхнули ледяные пронизывающе-зеленые огни.

- Перед вами Серафим, - громко провозгласил он, в свою очередь доставая клинки. - Как и вы, я изучал истину, и мне жаль, что мы разошлись в толкованиях. Используйте оставшееся время достойно. Приготовьтесь раствориться во всеобъемлющей любви и милосердии Изначального, который ждет вас - сегодня и всегда.

- Приготовься узнать гнев Того, чье слово острее меча, еретик! - в тон ему ответил старший инквизитор, и это послужило сигналом к началу схватки.

Без лишней поспешности, воздев над головой оба меча, сильф принял текучую кошачью стойку.

Враги вихрем атаковали его со всех сторон, работая слаженно и умело. Чтобы не мешать друг другу, одновременно действовали только четверо, остальные держали окружение и были наготове тут же сменить павших.

Серафим прикрыл глаза и с головой окунулся в прозрачные воды схватки.

Всё в мире подчинялось определенному порядку. Хаоса не существовало. Себастьян превосходно чувствовал темпоритм боя, похожий на неровное биение сердца, живой ритм, согласно которому двигались клинки врагов и его собственные. В отличие от Серафима, инквизиторы не могли ускорить или замедлить этот ритм, а тем более выйти за его пределы, поскольку не слышали и не осознавали его. По этой причине вражеские атаки находились у ювелира под непрерывным контролем, и он легко уходил от них, попутно используя появляющиеся бреши в защите. Опережая и упреждая действия врагов, он намеренно приводил их ритм в беспорядок. Уже двое ликвидаторов упали замертво, еще один остался лежать, не в состоянии не то что сражаться, а даже тихонько отползти в сторонку. Сильф атаковал решительно, стараясь теснить врагов друг к другу и воспрепятствовать им в полной мере пользоваться преимуществами своего положения. Только защищаться в таких условиях было бы пагубно - чтобы победить множество противников, нужно обладать инициативой, а не просто вяло обмениваться ударами.

Старший инквизитор, пристально наблюдавший за течением схватки с лестницы, нахмурился. Засада их не приносила ожидаемых плодов: несмотря на кажущуюся неспешность, еретик сражался с быстротой карающего ангела, не давая противникам вздохнуть. Он не выглядел ни торопливым, ни суетливым, как истинный мастер боя, но движения были чуть размыты от головокружительной скорости. Вдобавок, хитроумный негодяй ни разу не повторил одного и того же приема дважды, а его филигранная техника могла похвалиться поистине ювелирной точностью. И вот снова! Совершенно естественным движением меч сильфа поднырнул под эсток одного из братьев и отвел его в сторону, в то время как другой меч мгновенно прикончил несчастного, насквозь пронзив горло. Еще один ликвидатор узнал, какова на вкус сталь клинков Серафима. А тот, легко откатившись в сторону, уже снова стоял на ногах.

Так недолго и упустить жертву, охота на которую велась так долго. Любыми способами этого нужно избежать.

- Используйте атаку "Листья в ярком пламени"!

Повинуясь жестокому приказу, ликвидаторы немедленно сменили тактику - теперь они атаковали одновременно, в тот же миг, когда Серафим наносил свои удары. Они атаковали в самый момент его нападения, заботясь не о блокировании или маневре, а только лишь о том, чтобы достать кажущегося неуязвимым противника. Инквизиторы отбросили всякий страх и отрешились от возможности умереть, перед лицом близкой смерти демонстрируя лишь завидное хладнокровие. Твердость руки и абсолютная выдержка их поражали.

Старший инквизитор удовлетворенно улыбнулся. Как бы ни был быстр этот неуловимый дух, всё же он не в состоянии совершить невозможное. Когда противник твой не заботится о защите, он, несомненно, умрет. Но если противников несколько, и каждый готов пожертвовать собой только лишь для того, чтобы другим удалось зацепить врага, - тогда не поможет никакое мастерство. Каждый взмах клинков сильфа уносил чью-то жизнь, но вместе с тем одно-два лезвие хоть вскользь, но задевали его - полностью избегнуть повреждений не удавалось даже знаменитому Серафиму.

Себастьян мучительно размышлял над вариантами дальнейшего развития схватки. Мозг его оценивал и анализировал без конца меняющуюся ситуацию. Даже в сложившихся непростых обстоятельствах ювелир сохранил самообладание и свойственную ему гибкость тактики. Однако самоубийственная стратегия ликвидаторов неприятно удивила его. Избранные ими обоюдные атаки были, несомненно, крайне невыгодны для него. Кольцо врагов постепенно редело, но это не оказывало никакого деморализующего эффекта на оставшихся. Тем временем давали о себе знать ранения, сказываясь накапливающейся усталостью и болью, что вело к неуклонному снижению скорости передвижения и атак. И это не говоря уже о том, что ювелиру было не по душе убивать людей, и не думающих защитить свою жизнь. Вот ведь фанатики! Но и бойцы отменные, уж этого не отнять. Какое спокойствие, какая крепость духа! Одно удовольствие иметь с такими дело, пусть даже и ведущее к печальному исходу. Если бы не тревожащие его незавершенные вопросы, Себастьян был бы даже рад подобной встрече.

Но не в этот раз. Сегодня был неподходящий день для смерти.

Произведя серию стремительных ударов и разорвав липкий контакт мечей, Серафим быстрым движением сбил вниз клинки яростно кинувшихся на него противников. Рискованный маневр достиг успеха: два ближайших ликвидатора, так и не успев ничего понять, выронили из рук оружие. Получив секундную передышку, ювелир ринулся навстречу обезоруженным врагам, не давая возможности другим занять их место. Вскользь полоснув обоих по лицу, отчаянным рывком он вырвался из окружения, пытаясь сменить неудачную позицию, сломать проклятый замкнутый круг. Кольцо врагов оказалось на миг разорвано, и Серафим, с высокой стойки уйдя в кувырок, бросился бежать от тут же устремившейся за ним лавины одураченных братьев, равно избегая натыкаться как на живых, так и на мертвых. Высоко вздернув колено, со всей оставшейся у него энергией ювелир прыгнул вперед, в окно, единовременным и почти неразличимым взмахом мечей поразив карауливших выходы адептов святой службы, вознамерившихся было ему помешать. Раздался звон разбившегося стекла. Многоцветный витраж со священными картинами в один миг разлетелся в стороны и градом осыпался на головы преследователей.

Но, прежде чем коснулся поверхности первый сияющий осколок, сильф уже был снаружи.

***

Лорд Эдвард с облегчением открыл глаза и, не медля ни секунды, порывисто встал на ноги. Установленное время, хвала всем богам, наконец истекло, и правитель смог выйти из глубокого забытья, в которое сам же себя погрузил. Это было состояние, внешне подобное крепкому сну, но на деле представляющее собой ускоренную комплексную реабилитацию, один час которой был равен по эффекту не менее чем восьми-девяти часам полноценного здорового сна. Лорд Эдвард давно уже не мог позволить себе обыкновенный человеческий отдых. Это было нерационально, да и небезопасно... Взамен правитель разработал тщательно продуманную систему, в течение долгих лет выявляя и устраняя все возможные изъяны, и в результате доведя её практически до совершенства. Установка минералов, тщательно укрытая от посторонних глаз в Северной спальне, на заранее определенный срок запускала процесс восстановления и активации клеток. Сам лорд прекратить его уже не мог, так как находился в это время в бессознательном состоянии. Однако в случае опасности или вообще какого-то ни было изменения заданных условий, срабатывали не только все защитные установки, но и механизм экстренного прерывания сна. Таким образом, ничто не могло застать правителя Ледума врасплох.

Тем не менее, сегодняшняя процедура не принесла ожидаемого удовлетворения. Обычно отдых проходил без сновидений, маг просто проваливался на время в небытие, словно останавливая саму жизнь, но не в этот раз. Дракон вернулся, а с ним возобновился давний кошмар, который правитель успел уже позабыть. Теперь, чтобы избежать этого, к комбинации работающих камней придется добавлять еще один минерал, блокирующий высшую нервную деятельность. Лорд Эдвард мысленно выругался, коря себя за то, что не сделал этого сейчас.

Встреча с драконами всегда оставляла неизгладимый след в человеческой памяти, мощная аура их накладывала отпечаток на слабую энергетику смертных. Таково правило, не знающее исключений: общение с представителями старшей расы травмирует всякую психику, даже самую устойчивую. Словно прямой взгляд на солнце, оно оставляет кровоточащий ожог, клеймо на самой сетчатке глаз. Нередко это проявлялось в виде повторяющихся кошмарных снов, повествующих о событиях, сопутствующих встрече с этими мистическими существами.

Правитель сдвинул брови, стараясь выбросить из головы некстати разбуженные воспоминания. Однако, они стояли перед глазами так ярко, как если бы всё произошло вчера.

...Обычно в пещеру дракона - разумеется, если говоря о таком исключительном событии вообще уместно использовать эпитет "обычный" - стараются проникнуть в отсутствие хозяина, тайно и с соблюдением всех возможных мер осторожности. Однако молодой мужчина явился открыто, средь бела дня, демонстрируя подчеркнуто мирные намерения. Осведомленный о том, что драконы - непревзойденные телепаты, отправил ментальный запрос и спокойно ожидал реакции.

Через некоторое время ему позволили пройти внутрь. Маг с нескрываемым интересом разглядывал сопровождавших его стражей. Никогда прежде он не видел их так близко. Лица драконьих прислужников напоминали маски - на них застыло спокойное, ничего не значащее выражение, какое бывает на лицах людей, безмятежно умерших во сне. Внимательно присмотревшись к движениям конвоиров, человек отметил, что они быстрее и мягче, чем у простых смертных. И гораздо экономнее - ничего лишнего помимо оптимальных безошибочных траекторий.

Заклинатель даже не пытался запомнить дорогу - самостоятельно разобраться в путаном переплетении коридоров, ничем не отличимых друг от друга, вряд ли было возможно. Пещера представляла собой настоящий лабиринт. Ясно одно - они спускаются всё ниже, с каждым шагом отдаляясь от поверхности.

Наконец, за одной из дверей мрачная обстановка подземелья резко сменилась на гораздо более уютный интерьер. Если бы пришелец не знал, где находится, он мог бы поклясться, что видит дворец некого состоятельного человеческого правителя, причем большого знатока древностей и истинного ценителя искусств. Убранство комнат, которые довелось пройти магу, было приятным и изысканным.

Дракон встретил его в просторном помещении с колоннами, напоминавшем тронный зал. Ящер принял облик человека, мужчины в самом расцвете сил, однако маг сразу безошибочно узнал представителя, как принято считать, самой старшей из существующих рас. Дракона выдавали не только глаза - нечеловеческие, лучезарные золотые глаза с тремя зрачками, не только цвет волос, напоминавший прозрачное рассветное солнце. Нет, гость ясно видел, что тело человека - лишь хрупкая оболочка, которая, как одежда с чужого плеча, мала и тесна абсолютному существу. Оно выходило за её пределы. Оно было вне. Оно было больше, могущественнее и непостижимее, чем всё, что прежде доводилось видеть смертному.

- Приветствую тебя, Альварх, - справившись с невольным трепетом, произнес маг.

Дракон обратил на него свои золотые глаза, рассматривая лениво, без особого интереса. Несмотря на теплый цвет радужек, взгляд дракона был обжигающе холоден. Это выглядело так противоестественно, как если бы солнце было сделано изо льда.

- Я слышал, смертные называют это смелостью, - тягуче, нараспев проговорил он, игнорируя приветствия и словно бы ни к кому не обращаясь. Голос дракона был похож на гречишный мед - такой же густой, чистый и с еле заметной опасной горчинкой. - Наверное, это очень смело, не так ли?

Человек улыбнулся - уже увереннее, полностью овладев собой.

- А я слышал, что драконы никогда не отказываются от игры, - не отвечая, с вызовом заметил он. - За этим я и пришел к тебе.

- Нет, скорее, это называют дерзостью, - дракон неторопливо развивал свою мысль, будто и не слыша слов собеседника. Губы его также изогнулись в улыбке. В улыбке, которая резала, как серп. - Или, может, глупостью?

- Моё имя Эдвард, - сухо представился молодой человек, несколько обескураженный такой манерой общения. - Я маг из Ледума...

- Я знаю, кто ты, - ласково прервал дракон. Голос его мягко вплелся в голос собеседника, как алая лента вплетается в волосы, связывая и удерживая их. - Итак, каковы твои условия? Я внимаю.

Итак, момент истины.

- Я хочу узнать вкус твоей крови, Альварх.

Выражение лица дракона не изменилось, только взгляд стал внимательнее и острее.

- Иными словами, ты пришел убить меня? - вкрадчиво уточнил он.

- Нет, - отрицательно покачал головой Эдвард. - Это означает только то, что означает - не больше, но и не меньше. Я повторю еще раз, чтобы мы правильно поняли друг друга. Я желаю узнать вкус твоей крови, Альварх.

- Это. Невозможно. Смертный.

От неожиданности маг отшатнулся в сторону, едва удержавшись от вскрика. Каждое слово, раздельно и тихо произнесенное драконом в самое ухо, продолжало раздаваться в подсознании, искажаясь и повторяясь многократно. Человек был оглушен ими, как звучанием колокола прямо в голове.

Меньше, чем мгновенье назад дракон находился на почтительном расстоянии, так, что заклинатель чувствовал себя комфортно и даже в относительной безопасности. И вот ящер уже стоял за спиной, так близко, что Эдвард успел почувствовать прикосновение золотистых волос к своей щеке. Несмотря на то, что реакции мага были многократно ускорены действием камней, он всё равно не успел. Не успел отследить это движение, не успел хоть как-то среагировать. Человек так и не понял, что случилось - перемещение произошло быстрее, чем сотая доля секунды? Или же Альварх зачаровал его, на неопределенное время полностью взяв под контроль разум? И то, и другое казалось совершенно невероятным.

- Вкусив кровь дракона, ты уже не сможешь выполнить свою часть сделки, потому что потеряешь рассудок и свободу воли, - спокойно пояснил Альварх, ничуть не удивившись плохо скрываемому замешательству гостя. - Ты станешь моим стражем.

Эдвард инстинктивно отступил еще на пару шагов, хоть и ясно понимал теперь бессмысленность подобных действий. Дракон остался стоять на месте, но эта неподвижность уже не могла обмануть.

Тем не менее, маг не собирался отступать от намеченного.

- Мне не известно слово "невозможно", - взяв себя в руки, выдохнул он. - И дракон будет говорить мне о пределах и границах? Не сам ли он уничтожает сознание человека, превращая того в стража? Мне же нужен только глоток светоносной крови. Мой разум должен остаться нетронутым.

- Ты не знаешь того, о чем просишь, человек, - в голосе ящера проскользнули свистящие, змеиные нотки. - Утолять жажду драконьей кровью крайне вредно для здоровья. Осознавая то, что происходит, ты не выдержишь. В процессе случится досадное осложнение, вроде смерти или помешательства, и я всё равно ничего не получу от тебя.

- Ты не можешь категорично утверждать это, Альварх, - маг продолжал твердо стоять на своем. - Я готов поручиться за крепость своего духа.

- Смертные не властны ни над своим духом, ни даже над телом, - отрицательно покачал головой дракон. - Измени своё глупое желание, человек, пока я даю тебе такую невиданную возможность.

Заклинатель лишь криво ухмыльнулся.

- Ты не откажешь мне, Альварх, и сам знаешь это. Всё кончено. Высшие силы, которых не называют, уже призваны и готовы войти в нашу жизнь. Ты всё равно ничего не теряешь, рискую только я. В крайнем случае, ты просто получишь нового стража. Чем плох такой расклад?

Взгляд дракона снова изменился: он смотрел заинтересованно и так оценивающе, как на редкий товар в лавке. Впервые Эдварду стало жутковато, а в душе тихонько зашевелились сомнения, которые вообще-то нечасто посещали мага.

- А ты азартный игрок, - по достоинству оценил ящер. - В тебе достаточно страсти, чтобы рискнуть, рискнуть всем. Ну хорошо. В случае успеха ты сохранишь, что имеешь, да еще получишь малую толику способностей старшей расы: практически неисчерпаемый запас жизненных сил, абсолютную сопротивляемость болезням, молниеносные реакции и некоторые другие свойства. Для человека более, чем достаточно. А что получу я?

- Всё, что угодно.

- Это ясно. Но что стоящего можешь дать мне ты?

Дракон с сомнением покосился на человека. Тот терпеливо молчал, понимая, что это вопрос риторический.

- Впрочем, в голову мне пришла одна прелюбопытная идея. Готов ли ты заключить сделку вслепую или воспользоваться своим правом отказаться, до того, как игра начата?

- Я согласен заключить сделку на любых условиях, - подтвердил Эдвард. Маг даже не сомневался, что обратной дороги нет. В случае отказа живым отсюда всё равно не уйти.

- Мудрое решение, - усмехнулся Альварх. - Тогда внимательно слушай мои условия. Один из принципов игры заключается в том, что обмен должен быть равноценным. Драконов любят уличать в обмане, но нападки эти происходят лишь от неразумности младших рас, которые не могут постичь нас и всю полноту наших замыслов. Всё в мире должно быть уравновешено. Смертные не должны обладать могуществом драконов. Да, мы создаем иногда стражей, но они редко выходят за пределы пещер и не оказывают ровно никакого влияния на мир. Стражи лишь наши продолжения, как пальцы рук у человека, даже меньше. Ты же намерен изменить установленный порядок вещей. Мне нравится твоя дерзость, но я не могу оставить это без контроля. Я выполню свою часть сделки, и после всего ты сохранишь чистый разум и свободную волю. Взамен тебе придется повиноваться мне. Беспрекословно и безоговорочно, как и положено стражу, - только осознанно. Осмелившись перечить, а тем более ослушаться меня, ты ничем не будешь отличаться от своих несмышленых собратьев. Я раздавлю твой разум, как скорлупку.

Эдвард побледнел, хотя казалось, его лицо не может стать белее. По правде говоря, маг рассчитывал на какое-то однократное действие взамен исполнения своего желания. Он не предполагал, что окажется связан с драконом до конца своих дней. Тяжело было осознать это.

- Ты тщеславен и амбициозен, Эдвард, и обладаешь многими талантами, - продолжил Альварх. - Я вижу, ты хочешь стать лордом. Не сомневаюсь, тебе это удастся - губительная тяга к власти не даст тебе покоя, пока ты не добьешься своего. Мне будет полезен такой влиятельный страж. Ты прав, игра обещает быть увлекательной. Надеюсь, тебе понравится быть в ней игрушкой... А впрочем, я в любом случае получу удовольствие.

Эдвард безмолвствовал, напряженно обдумывая сложившееся положение. В любом случае, от него уже ничего не зависело.

- Один вопрос - почему Ледум? - вдруг спросил ящер, словно желая отвлечь его. - Может, остановишь своё внимание на чем-то большем, чем этот небольшой пограничный городок?

- Он станет другим, - упрямо возразил Эдвард. - Я выращу его сам. И сделаю таким, как захочу, таким, каких не было прежде. Наступит время, и Ледум будет стоять так же незыблемо, как Аманита.

Дракон одобрительно качнул головой.

- Ты продемонстрировал поразительную осведомленность о старшей расе, - заметил Альварх. - В таком случае, ты должен знать, что Страж инициируется смертью. Прежде чем в твои жилы вольется священная кровь драконов, ты обречен умереть. Таков ритуал. Я сам должен убить тебя.

Знал Эдвард или нет, он не успел ответить. В следующий миг дракон принял свой истинный облик, едва помещаясь в огромном зале. Маг снова не сумел отследить момент этого превращения, оно произошло мгновенно и легко. Оборотням, мучительно менявшим ипостаси, было безнадежно далеко до старейшей расы.

Эдвард замер, с восхищением и трепетом глядя на явленного ему совершенного зверя. Несмотря на размеры, покрытое ослепительно-золотыми чешуйками тело дракона было изящным и гибким, двигаясь с грациозной и стремительной мощью. Эдвард даже не успел толком разглядеть его. Маг вообще не успел понять, что произошло, не успел даже испугаться. Что бы это ни было - сверкающие когти или узкие игловидные зубы - обе сонных артерии человека оказались перерезаны с медицинской точностью, и из аккуратных, но глубоких ранок хлынула алая кровь. Эдвард рухнул на колени, инстинктивно пытаясь зажать руками поврежденные сосуды, пронзительно ясно понимая бессмысленность подобных действий. В глазах человека отразился предсмертный ужас, неконтролируемый первобытный страх умирания. Маг задыхался, а обильная кровопотеря продолжалась: струи крови причудливо расползались от горла, как змеи, проникая сквозь судорожно сведенные пальцы. Когда болевой шок отступил, человек разжал руки и с хриплым вскриком упал на пол. Тело сотрясли сильные конвульсии, а глаза закатились. Кровь была повсюду: на руках, на одежде, на полу, длинные белоснежные волосы разметались и потемнели.

Видя скорый исход, Альварх бросился к магу и с наслаждением приник губами к его шее, твердой рукой фиксируя положение тела, не давая тому метаться. Предсмертная кровь самая сладкая. Когда чуткий слух ящера, вновь принявшего человеческий облик, уловил последний удар сердца, слабый удар, Альварх отнял окровавленные губы и взрезал вену у себя на запястье. По пальцам потекла кровь, подобная чистому свету солнца или расплавленному золоту. Едва первые тяжелые капли её упали на лик человека, скатываясь к приоткрытому пересохшему рту, глаза умершего распахнулись и приняли совершенно осознанное выражение. Расширенные кляксы зрачков мгновенно сжались до размера еле заметных точек и пропали вовсе. Кровотечение немедленно прекратилось, раны стремительно закрывались, оставив после себя лишь тонкие розоватые шрамы.

Кровь дракона была сродни огню: густая, горячая, пряная, она опаляла изнутри. Эдвард мучительно застонал, мечтая потерять сознание от боли, но отчего-то этого не происходило. Маг отчетливо осознавал, как меняется его организм, как древняя кровь вливается в жилы, смешиваясь с его собственной кровью, подавляя, преобразуя её. Это было невыносимо: войдя в вены, ток солнечной крови сотрясал всё его существо. Алая человеческая кровь трансформировалась, трансмутировала, переплавлялась в сияющую царственную влагу, наполнявшую жилы вечноживущих светоносных существ.

Только в эти мгновения заклинатель осознал до конца, на что решился. Человек чувствовал дракона каждой клеточкой тела, он сделался будто бы его частью. Он стал зависим! И более того - в любой миг ящер мог потребовать большего, и тогда разум человека сольется с сознанием дракона и перестанет существовать. Казалось, смертная плоть не в состоянии выдержать такого притока энергии, притока чуждой, недоброй силы. Но Эдвард, упрямо стиснув зубы, только твердил себе, что сотни людей за историю мира становились стражами, а значит - это возможно... возможно. Возможно! Альварх внимательно наблюдал за корчившимся у его ног смертным, не издавшим более ни единого крика боли, и в холодных глазах его мерцало удивление.

Глава 22

- Так значит, вы работаете на господина Лукреция Севира? - Винсент провел посреди листа длинную ровную черту, словно подводя неутешительный итог.

За последние три с половиной часа, пока длилось дознание, канцлер уже успел задать множество самых различных, крайне неудобных для собеседника вопросов: наводящих и косвенных, зондирующих и уточняющих, зеркальных и контрольных, и даже риторических, умело направляя беседу в нужное русло. Он обращал внимание не только на непосредственные ответы, но и на тон, мимику, длительность и характер пауз, микродвижения глаз и другие признаки, позволяющие проникнуть во внутренний мир допрашиваемого. Теперь же пришел черед вопросов заключительных, которыми глава особой службы неизменно завершал свои допросы, каждый из которых был исключительным, неповторимым произведением следовательского искусства, достойным найти своё место в учебниках.

- Да, господин канцлер, - тяжело выдохнул Стефан, полностью подтверждая обвинение. - Лично на него.

Глядя на измученный вид ювелира, можно было подумать, что его долго и жестоко пытали. Лицо и шею покрывала ледяная испарина, шумное дыхание с трудом вырывалось из груди, в воспаленных от слез глазах застыли отчаяние и печать безысходности непередаваемый. Прикованный к стулу, мужчина был совершенно обездвижен и не мог даже утереть заливающий лоб пот. Тем не менее, это было ложное впечатление: к задержанному и доставленному в Рицианум подозреваемому не притронулись даже пальцем. Однако само это место производило необыкновенно удручающее впечатление. Наземные этажи здания, повергающего в трепет весь Ледум, предназначались для личных кабинетов сотрудников, архивов и служебных помещений, сразу под землей располагались комнаты для допросов, ниже - помещения для пыток, которыми чрезмерно увлекались некоторые молодые следователи, а в самых недрах земли - глухие казематы для содержания задержанных.

В совершенном молчании ювелира переодели в казенную серую одежду с номером, надели кандалы и препроводили к одной из камер, по крутым, уводящим глубоко вниз винтовым лестницам и мрачным коридорам, вдоль рядов идентичных безликих дверей. Все встречающиеся на пути стражники как по команде отворачивались от вновь прибывшего. Стефан понимал, в чем дело, и это повергало в тихий беспомощный ужас. Всякий, кто переступал порог Рицианума, переставал существовать. С ним не разговаривали, на него не смотрели, он становился пустым местом. Одиночество и лишение всякого человеческого контакта было самым страшным наказанием, именно оно оказывало на заключенных сильнейшее воздействие, быстро разрушая волю и психику.

На нижних этажах Рицианума всегда царила тишина.

Запрещены были любые звуки, даже стук шагов заглушался особой обувью и напольным покрытием, а стражи общались между собой системой специально разработанных условных знаков. Все камеры были одиночными, лишенными какой бы то ни было обстановки. В ведомстве особой службы не проводили много времени, поэтому о комфорте задержанных нимало не заботились, и эти несколько часов, дней или недель, без сомнения, могли считаться худшими в жизни несчастных. Пребывание здесь было невыносимо. Условия содержания в обычной камере, независимо от её назначения, были строже, чем в карцере рядовой тюрьмы, а про карцер Рицианума, который также имелся, и вовсе лучше было не думать.

Камера Стефана оказалась крохотной глухой нишей размерами два на два метра, стены которой отсыревали и текли. В кромешной темноте ювелир задохнулся от приступа клаустрофобии, которой раньше, в общем-то, не страдал. На полу едва можно было уместиться лежа, но лучше было этого не делать, конечно, если в списке твоих желаний среди первых пунктов не значится умереть от тюремной чахотки.

Несмотря на всё это, когда к допросу приступил глава особой службы, уже вскоре Стефан сам добровольно и с благодарностью вернулся бы в свою камеру или принял любую пытку, только бы это издевательство кончилось.

Однако ожидания его всё не оправдывались. На столе дознавателя находились небольшие песочные часы - единственное, что давало представление хоть о каком-то движении времени, которое, по всей вероятности, в комнате для допросов застывало напрочь. Песчинки даже не сыпались, а флегматично перетекали, просачивались через узкую витую горловину. И всё бы ничего, только движение происходило из нижнего сосуда в верхний, что в первый миг шокировало и без того надломленную психику собеседников Винсента. Как легко догадаться, это были не обыкновенные часы, а магические: вместо песка в них использовалась сияющая пыль драгоценных минералов - алмазная и рубиновая, смешивающаяся необыкновенно живописно. Некоторое время Стефана даже занимал сей необычный процесс, который длился ровно пятнадцать минут, но постепенно диковинка перестала развлекать его. В какой-то миг ювелир даже начал ненавидеть безделицу, отмерявшую время его мучений. И вот, уже в четырнадцатый раз за сегодня, механическим движением канцлер перевернул часы, а это означало, что невыносимая пытка разговором с канцлером вновь была продлена.

Вечер определенно переставал быть томным.

- Вы признаете также, что, помимо регулярного сбора сведений для господина Севира, осуществляли профессиональную деятельность ювелира, будучи не зарегистрированным в официальной Гильдии? - Винсент методично перечислял все преступления своей сегодняшней жертвы, постукивая по столу кончиком остро отточенного карандаша.

- Признаю, - обреченно вздохнул Стефан. О, как хотел бы он отвести глаза или даже зажмуриться, - лишь бы не видеть это чудовище, вытянувшее по одной все жилы. Узкие ястребиные скулы и впалые щеки придавали облику Винсента изрядную долю хищности, холодные глаза пронзали насквозь. Проклятый канцлер не отрывал от него взгляд ни на секунду, и металлический блеск монокля уже сводил ювелира с ума. Что ни говори, а человек в этом страшном существе давно кончился. Если вообще когда-то начинался.

- И вы подтверждаете, что принимали непосредственное участие в покушении на правителя Ледума, изготовив на заказ копию украденного черного турмалина, известного как "Глаз Дракона"? - тон канцлера был близок к утвердительному, не являясь, однако, ни обвинительным, ни обличительным - голос был попросту лишен всякой эмоциональной окраски. Так же, как и лицо, похоже, лишенное какой бы то ни было живой мимики. - Вы поставили в известность своего хозяина и получили от него разрешение на выполнение этой работы?

- Подтверждаю, - глухо простонал несчастный, обливаясь холодным потом. - Но, клянусь всем святым, я не имел понятия, для каких целей будет использоваться копия! И имя заказчика мне неизвестно.

Глава особой службы в легком недоумении выслушал эти жалкие оправдания. Если это была попытка вызвать в нем сочувствие, то она провалилась, лишь изрядно повеселив.

Дух пленника сейчас был безоговорочно сломлен, но сломить его оказалось не так-то просто. Эта внешне простая, нарочито заурядная шкатулка имела хитро спрятанное двойное дно. Вопреки всем возможным ожиданиям, внутри скрывались довольно-таки изворотливый ум и сильная воля, которые помогали Стефану неплохо держать удар и сопротивляться давлению, не снимая удобной личины неудачливого чудака, которого никто не принимает всерьез. Великолепная маскировка. Пожалуй, слишком великолепная, чтобы ввести в заблуждение главу особой службы, - но с канцлером вообще мало кто мог потягаться. Хотя, безусловно, ювелир весьма убедительно разыгрывал ни в чем не повинную жертву обстоятельств, не понимающую, чего от нее хотят. Если быть до конца откровенным, Винсент не был уверен в безоговорочной победе: где-то глубоко внутри пленник мог по-прежнему не признавать себя побежденным, лишь временно уступая давлению. Как гибкая ветка, которая легко гнется, но не ломается. Чтобы сокрушить крепость такого духа, нужно было приложить дополнительные усилия, однако канцлер не видел в этом особенной необходимости.

Досадно, что такие дарования придется растратить на выполнение нехитрых обязанностей раба. Что ни говори, весьма нерациональное использование ресурсов. Вроде как гвозди забивать сапфиром.

- Для вас это несущественно, Стефан, - сухо пояснил дознаватель, формальной улыбкой смягчая смысл сказанного. - По законам Ледума вы будете лишены всех прав, если какие-то у вас имелись, и приговорены к пожизненным общественным работам. Вам это должно быть хорошо известно. Если же нет, особая служба не обязана бороться с вашим вопиющим невежеством.

- Да, господин канцлер. Я и не надеялся на снисхождение.

- Очень хорошо, - удовлетворенно кивнул тот. - Пока дело не закрыто, вы будете содержаться под стражей в Рициануме.

По-прежнему не отрывая глаз от пленника, глава особой службы задумчиво чертил на листе бумаги какие-то бесконечно накладывающиеся друг на друга геометрические фигуры. Мозг канцлера ни на секунду не прекращал анализа вновь поступающих данных. Кое-какие части мозаики уже встали на свои места, но кусочков, формирующих основной сюжет всё так же недоставало. Однако Стефан оказался настоящей золотой жилой, которую, к тому же, никто до сей поры не разрабатывал. В особенности был полезен рассказ ювелира о последних днях, битком набитых любопытными событиями.

Теперь в деле прибавилось много новых вопросов и логических нестыковок, - что не могло не радовать. В ближайшее время ум его будет наконец загружен в полном объеме, обеспеченный благотворной пищей для работы мысли.

Пресловутый Серафим, похоже, в своих действиях принципиально отвергал пережитки устаревших схем поиска, вроде логики или здравого смысла. Был в этом, конечно, некий оригинальный почерк и новизна свежих веяний, но всё же... И такому-то сумасброду параллельно с самим Винсентом поручили расследование дела государственной важности! Как будто недоставало того, что в него уже впутали службу ювелиров с новоиспеченным премьером во главе! Сказать, что канцлер был удивлен или раздосадован? Отнюдь. Он лишь не находил рациональных причин для такого поведения правителя, который, ко всему прочему, даже не счет нужным поставить в известность своего главного следователя, будто нарочно стараясь запутать его и усложнить задачу. Еще более странно то, что и Кристофер утаил от него этот немаловажный факт. Словно каждый из них был сам за себя, а конечный результат никого особенно и не волновал. Но черт побери, это не соревнования с выдуманным преступлением на кону, чтобы демонстрировать такой безответственный подход.

Что ж, во всем этом предстоит разобраться в самое ближайшее время. Но сейчас более всего канцлера интересовала юная спутница Себастьяна, Искаженная, явно подосланная организаторами заговора. Вот уж кого следовало искать в первую очередь.

И Винсент имел все основания полагать, что долго искать не потребуется. Как только стало известно последнее местонахождение честной компании, канцлер вызвал помощника и, отдав все необходимые указания, приказал немедля отправить агентов в подпольную церковь. Если ничего экстраординарного не произойдет, уже сегодня и Себастьян, и София окажутся в допросной, а если потребуется, и в пыточной, дабы избежать излишних промедлений.

Вскоре дело будет закрыто, а заговор, наоборот, раскрыт. А пока нужно доложить правителю о промежуточных результатах.

Глава особой службы бросил взгляд на часы, к верхней части которых притянулись последние полупрозрачные крупинки, и молча встал из-за стола.

Допрос был окончен.

***

...Однако бой на этом не прекратился. Увы, инквизиторы были не из тех, кто легко отступается от намеченных целей. Не намереваясь упускать жертву, они незамедлительно пустились в погоню.

Краем глаза Себастьян глянул назад, обозревая сменившуюся диспозицию и подмечая новые детали. Упустив пару мгновений, адепты святой службы отстали, но полученное преимущество было скоротечным. Привычные к суровым боям в Лесах и Пустошах, ликвидаторы могли потягаться в выносливости и скорости с нелюдями, а потому не вызывало сомнений, что вскоре они настигнут беглеца.

Серафим глубоко вдохнул пронизывающий ветер Ледума, ощущая его силу в своих венах. Ветер плескался в прозрачной крови сильфов, делая их похожими на себя, переменчивыми и не совсем реальными. Сильфы были легки, как весенний бриз, который менял направление играючи, не задумываясь и не привязываясь ни к чему на свете. Он увлекал их с собой, подобно ароматным цветам яблони, манящим и недосягаемым, живущим только в полете. Очарование сильфов позволяло им завладевать душами всех мыслящих существ, хоть они и не желали этого, как не желали вообще никакого обладания. Но считалось, что коснуться сердец самих дивных созданий невозможно. Мир улыбался и с нежностью смотрел на своих бесприютных детей, как никто другой понимающих самую сущность свободы. Жестокую, горькую сущность, постичь которую жаждали и одновременно боялись все прочие расы. Свобода - ревнивая спутница, не терпящая компании. Абсолютно свободен был только тот, у кого ничего нет.

Позади раздался одинокий выстрел. Себастьян даже вздрогнул от неожиданности: неужели настолько дорога инквизиторам скромная шкурка сильфа, что ради её добычи они не погнушались воспользоваться благами проклинаемого ими прогресса? Однако звук выстрела был какой-то странный, похожий скорее на хлопок, да и пуля против ожиданий не просвистела поблизости. Ювелир обернулся, уже смутно подозревая подвох, но всё еще не понимая, в чем он состоит.

За его спиной в небо устремилась восходящая звезда сигнальной ракеты. Поднявшись по крутой дуге, она достигла в своей траектории наивысшей точки и, вспыхнув ослепительным ярко-желтым светом, рассыпалась ворохом переливающейся янтарной пыли.

Вот, значит, как. Одна группа не справилась с его поимкой, и Инквизиторы подали знак товарищам, обозначая точное местонахождение жертвы. Ну, сейчас сюда сбежится вся святая братия Ледума, обрадованная подвернувшейся возможностью помахать мечами.

Это означало только одно: неплохо бы испариться отсюда куда подальше.

Намереваясь воплотить своё желание в жизнь, Себастьян постарался отрешиться от окружающей действительности и исчезнуть, но натолкнулся на непредвиденную и неодолимую преграду.

Пространство искрило и словно бы отталкивало его, не пуская в спасительную пустоту. Ювелир затряс головой, будто ударившись лбом о невидимую стену, аж в глазах потемнело. Что еще за напасть?!

Похоже, становится действительно жарко.

Разбираться с этими чудесами не было времени, поэтому, не сбавляя скорости, Себастьян промчался по улице и свернул в ближайшую подворотню. Церковь находилась, конечно, не на самой окраине города, но где-то рядом. В таких старых районах Ледум изобиловал запутанными узкими улочками, темными кривыми проулками и неожиданными тупиками. Вкупе с отсутствием стражей порядка такое положение дел в принципе способствовало благополучному избавлению от погони, однако всё было не так-то просто. Инквизиторы следовали за ювелиром, как привязанные. Хотя их не было видно - слава Изначальному! - прямо за спиной, Себастьян чувствовал, что они безошибочно идут по следу, как свора гончих на лове. Кроме того, в ответ на поданный предводителем ликвидаторов сигнал в разных концах города в небо были запущены еще несколько ракет. Ювелир сразу уловил закономерность их запуска: самая первая ракета выполняла роль центра, а остальные как бы охватывали кольцом некую область вокруг, образовывая сеть.

Снова он оказался в окружении.

Но истинный ужас случившегося дошел до Себастьяна минутой-другой позже, когда, петляя, как заяц в мешанине городских задворок, он вдруг наткнулся сразу на двух человек, корчившихся в судорогах на мостовой. Несчастные задыхались и кашляли, исходя кровью. Тела жертв словно ломала незримая жестокая рука, а на губах обильно выступала странная грязно-желтая пена. Наметанный взгляд ювелира немедленно определил в них Искаженных, - еще издали, еще прежде, чем затихли последние хрипы, - страшные предсмертные хрипы. Его собственное головокружение, которое сильф принял за последствия неудачной попытки изменить сущность, не спешило прекращаться, хуже того - с каждым шагом усиливалось.

Всё встало на свои места - ракеты служили не только и не столько призывом для остальных братьев, ожидающих сигнала. Проклятая желтая пыль, просыпанная над городом щедрой россыпью, содержала в себе некие активные вещества, скорее всего, смесь порошков драгоценных камней и ядовитых растений Виросы. Себастьян и прежде слыхал о секретных разработках Инквизиции, направленных сугубо на борьбу с нелюдями, но эта широкомасштабная демонстрация достигнутых результатов превзошла все мыслимые ожидания. Судя по всему, для чистокровного человека парящая в воздухе желтая дрянь была совершенно безвредна, а вот для остальных... Частицы этой пыли, разносимые ветром, оседали на коже, волосах, проникали в легкие и с кислородом - прямиком в кровь. Для Искаженных полученная доза оказывалась смертельной уже после пары-тройки вдохов. А что же, черт подери, станет с ним? Уже сейчас все особые способности, характерные для расы сильфов, оказались недоступны. Лишившись их, ювелир чувствовал себя так, будто оглох на одно ухо и ослеп на один глаз. А дальше, сомневаться не приходилось, будет только хуже.

Воздух был мутен и непрозрачен от крутящейся в нем золотистой взвеси, бесстыдно лезущей в глаза, нос, уши, за шиворот и под рубаху. Себастьян всё еще пытался спастись бегством, ощущая, что теряет, безнадежно теряет ощущение времени и пространства, реальности и вымысла, материи и энергии, причин и следствий. Сам смысл происходящего утрачивался с каждым мигом.

Густое марево, в которое обратился этот подлый, похожий на лабиринт город, утягивало куда-то вглубь, заставляло закрыть глаза и покорно опрокинуться в подступающее, как прилив, небытие, но ювелир из последних сил сопротивлялся, не переставая бежать - или плестись? - куда-то, куда вело его внутреннее чутье. Бесстыдно смеясь тысячами голосов, город-мираж кружился вокруг в колдовской пляске, в чертовом хороводе, путая следы и сбивая с толку, - а может, это просто кружилась его голова. Соображать в таком состоянии было крайне трудно, но одно не вызывало сомнений - чтобы выжить, нужно вырваться за пределы воздействия токсичного порошка. Учитывая размах проведенной святой службой операции, это однозначно означало - вырваться за пределы Ледума.

На улицах меж тем происходила непередаваемая суматоха и сумбур. Напуганные необычным туманом жители вели себя крайне противоречиво: часть высыпала наружу и беспорядочно металась от дома к дому, сея панику, часть, напротив, пыталась скрыться от загадочной напасти за дверями и ставнями. Всеобщее внимание привлекали несчастные, которые внезапно падали наземь и начинали биться в агонии. В целом, жадные до зрелищ жители Ледума были довольны таким представлением. Зевак не смутили даже внезапно появившиеся инквизиторы, которые хватали и уводили всех, кто им казался подозрительным.

Это была настоящая облава. Себастьян не сомневался, что он, уж конечно, не был единственной причиной творящегося вокруг беспредела. Операция была задумана заранее и лишь "удачно" совпала с его преследованиями. Инквизиторов было много, они сыпались отовсюду, как горох из прогнившего дырявого мешка, прямо на головы несчастных Искаженных. Интересно, переживет ли Альбер этот черный для "Нового мира" день? Не исключено, учитывая его колоссальный опыт выживания. Но наступление светлого будущего, на которое так уповал глава Искаженных, уж точно откладывалось на неопределенный срок: значительная часть его паствы, окончив страдания, отравится сегодня к праотцам. Возможно, и София в том числе. Ювелир хотел было определить своё отношение к такому исходу, но это оказалось невозможно.

Внезапно удача улыбнулась сильфу - так широко и ласково, что тот поначалу не поверил своим глазам. Неподалеку ювелир заметил редкий в этих краях кэб. Похоже, кэбмен и сам не понимал, как его занесло в такую дыру, и теперь пытался как можно скорее убраться подобру-поздорову. Здесь их желания счастливо совпадали. Сунув опешившему мужику золотой и пригрозив для убедительности револьвером, Себастьян прямо-таки ввалился внутрь и велел что есть духу гнать на окраину.

Самое время, потому что уже в следующую минуту силы окончательно оставили его. Жестокие конвульсии выгнули тело ювелира дугой, и большую часть пути сильф даже не осознавал. Сознание заполнило цоканье по мостовой конских копыт, свист кучерского кнута и смутные крики беснующейся толпы.

Придя в себя, Себастьян обнаружил, что кэбмен, как и договаривались, вывез его на самую границу Ледума. Возблагодарив Изначального за благосклонность, сильф выпрыгнул из экипажа и, не заботясь более ни о чем, поспешил прочь из проклятого города. Не сосчитать, сколько раз он уже уносил ноги подобным образом, но чтобы так отчаянно, истекая кровью, скользя по самому краю пропасти - никогда прежде. И если раньше он был уверен, что преследовать его в Пустошах никто не решится, то сегодня всё было иначе. Пустоши для ликвидаторов - дом родной, многие из них живут там всю жизнь и благополучно умирают от старости. Ну, разумеется, не в теплых постелях с одеялком, натянутым до подбородка. По слухам, инквизиторы сами выбирают момент смерти, считая её самым важным моментом и целью земной жизни. Веря в очистительную силу пламени и предчувствуя близкий конец, адепты святой службы добровольно и с молитвой восходят на костер. А тем, у кого не доставало сил или решимости, искупить грехи и соединиться с Творцом помогают добрые собратья. Убитых также предают огню, посмертно. Себастьян не мог не признать силу духа инквизиторов, граничащую с фанатизмом, но он не был уверен, что такие ужасные жертвы угодны Изначальному.

Ледум имел четыре полноценных крепостных стены, возводившихся по мере роста и расширения города и делящих его, как вишневый пирог, на четыре аппетитных слоя. Но и вне четвертой стены давно уже возводились постройки, в основном промышленного характера, заводы опасных и вредных производств, склады, бараки для рабочих, зоны для осужденных на каторжные работы. Сейчас Себастьян находился как раз в этом неблагополучном районе, и впереди оставался последний и самый надежный рубеж, защищающий Ледум от внешнего мира - магические оборонительные башни, построенные лордом Эдвардом. Мимо них и лежал путь ювелира - прямиком в дикие земли Пустошей.

Устройство сторожевых башен было таково, что выйти из города, если бы такое противоестественное желание возникло у кого-нибудь из жителей, можно было беспрепятственно - а вот вернуться обратно тем же путем уже никак. Башни создавали вокруг города энергетический барьер, но он, для более экономного расходования ресурсов, был непроницаем только с одной стороны. По договоренности с лордом правом свободного входа обладали только инквизиторы, причем возможность эту обеспечивало им наличие на теле личной серебряной фибулы. Об этом мало кто знал, но для пущей безопасности фибула должна была быть освящена заранее в особой огненной купели святой службы, оставлявшей на вещице уникальный информационный оттиск, который и служил пропуском. Он сохранялся на металле не более трех суток, что конечно, не исключало полностью возможность незаконного проникновения, но значительно снижало его вероятность.

Миновав линию магической защиты, которая легко угадывалась не только по переменам окружающего пейзажа, но и по внутреннему ощущению, похожему на легкий удар электрическим током, Себастьян вздохнул с облегчением. Видимых причин этому не имелось, однако сильфу было как-то спокойнее вне городских стен. Здесь не было господ и слуг, высокорожденных аристократов и простолюдинов, и жизнь зависела не от чьей-то воли и прихоти, а исключительно от собственных способностей.

Впереди, насколько хватало глаз, простиралась полоса черной земли, траурным кольцом опоясывающей город. Ненависть лорда Эдварда к живой природе, а может, просто осторожность, были столь велики, что долгие годы землю вокруг города выжигали магическим огнем, вытравливая из неё всякую жизнь. Растения сопротивлялись упорно, цепляясь корнями за границы своего мира, заполоняя пепелища всё новыми сочными ростками, но в конце концов отступили.

Так образовалась неформальная пограничная территория, нейтральная земля. Территория ее была сплошь застроена: здесь, на открытой местности хищными спицами устремлялись ввысь вышки ветряных станций, которые, казалось, царапали когтями лопастей небо. Себастьян не имел понятия, сколько их тут точно, но не приходилось сомневаться, что не меньше двух-трех тысяч: унылые ровные ряды тянулись до самого горизонта. Все станции работали безостановочно, по подземной сети кабелей передавая энергию прямиком в прожорливый город. Энергопотребление Ледума было столь велико, что даже потенциала драгоценных минералов не хватало, чтобы полностью удовлетворить его чудовищную потребность, утолить ненасытный, всё растущий голод. От рева этих адских машин, ломавших устоявшиеся розы ветров, напрочь закладывало уши, потому-то их и вынесли за пределы городской черты, что не могло полностью ликвидировать общее шумовое загрязнение Ледума.

Спасаясь от глухоты, зажав уши руками, ювелир с трудом, как во сне, пошел вперед, преодолевая встречное движение воздуха. Конечно же, в этом грохоте невозможно было расслышать ничего, даже звука выстрелов. В этом Себастьян убедился эмпирическим путем, когда первая пуля беззвучно пробила ему бок и вышла с противоположной стороны. На одежде немедленно растеклось огромное красное солнце. Еще пуля одна вскользь задела локоть, а третья - пронеслась совсем рядом с головой, прошив широкое поле шляпы.

Обернувшись, сильф даже не удивился. Ну разумеется, а кого еще он ожидал тут увидеть? Ликвидаторы, черт бы их побрал, были еще далеко, но всё так же уверенно шли по следу. И оружие дальнего действия, как выяснилось, у них всё-таки имелось, так же, как и неплохие навыки стрельбы.

Устало выругавшись, Себастьян в свою очередь достал револьвер. До конца зоны ветряков оставалось не так много, однако это утешало слабо. За ней, как рассвет после долгой ночи, уже забрезжили Пустоши, но в этих предательских землях невозможно скрыться - он будет там, как на ладони. Тем не менее, нужно твердо держаться выбранного курса. Если память не изменяла сильфу, спасительный покров Виросы близко, непростительно близко, чтобы умереть, не добравшись до него каких-то жалких сотен метров.

Развернувшись, ювелир пошел спиной вперед, сосредоточенно отстреливаясь от подступающих врагов. Бушующий ветер сорвал с головы верную шляпу, которую сильф больше не мог придерживать, и рыжее пламя, взметнувшись, заслонило глаза. Ветер резал их, как ножом, сбивая прицел, и по щекам беглеца текли горячие слезы. Ветер был так силен, что нестерпимо было сделать вдох, и каждый шаг давался с трудом. Несмотря на это, один, а затем и другой, и третий ликвидаторы ткнулись лицом в черную землю. Но и сам Себастьян был ранен еще дважды, прежде чем вывалился, наконец, за пределы пограничной территории.

Ступив на мягкую, отчетливо живую землю, сильф ощутил головокружение от нахлынувших на него чувств. Как давно он не был здесь! Как долог был путь. Он уже почти забыл терпкий запах этой земли, ароматный коктейль цветущих диких трав, пьянящих крепче вина.

Весенние Пустоши были прекрасны. Впереди, на необозримо огромных пространствах безбрежным морем разливался верещатник. Здешняя земля не родила ничего, пригодного в пищу, но зато радовала глаз редкого путника обманчиво благостными пейзажами. Единообразные неистребимые заросли вереска нарушали иногда вкрапления кустарников, растущих группками или поодиночке. Вот шевелятся от касаний ветра желтые пуговки низкорослого, тернистого дрока, вот мерцают ярко-розовые звезды эспарцета, обильно усаженного иглами длинных шипов. Тут и там, среди вьющихся ветвей вереска, любопытно выглядывают мелкие цветки бересклета - алые, пурпурные, темно-бордовые. Стелется приземистый багульник, листья которого издают особенно резкий, оглушающий аромат.

Себастьян вздохнул. Вернувшись сюда, он вновь ощущал всё, что с ним происходило в городах, как мимолетный сон. Реальность здесь была словно зримее: достовернее, объемнее, ярче. Однако ювелир не испытывал по этому поводу особых заблуждений или восторгов. Очарование Пустошей было опасно, в особенности опасно своей кажущейся невинностью, ласковой приветливостью. Абсолютно все растения этих коварных земель были ядовиты. Яд был растворен здесь повсюду: в воздухе, в песчаной почве, в листьях, стволах и корнях. Он обладал сильным воздействием на нервную систему, вызывая видения, навязчивые мысли, паралич или глубокий сон, из которого нельзя было выйти самостоятельно. Но самыми страшными плодами Пустошей были меда - отравленные пьяные меда, вкуснее которых не было ничего на свете. Вобравшие силу дурманных растений, они обладали значительными колдовскими свойствами, однако плата за эту силу была непомерно высока.

Отбросив осторожность, ювелир дышал полной грудью, и с каждым вдохом чувствовал усталость. Терять было нечего. Свой запас прочности имелся у всякого, и кажется, его собственный вот-вот подойдет к концу. Измученное тело, отравленное за сегодняшний день уже не первым ядом, отчаянно требовало кислорода и свежей воды. Кровь срочно нуждалась в очищении. Серафим едва держался на ногах от усталости и давно потерял счет ранам, оставляя за собой густой кровавый след. Внезапно он понял, что не успевает. Это понимание обрушилось на него внезапно, как летний ливень, - невероятно жестокое откровение, в которое невыносимо поверить. Яркий весенний день, буйное цветение жизни вокруг... здесь просто невозможна смерть. Нет, нет, она просто нелепа, она не вписывается, не укладывается, не вмещается в эту сияющую, написанную золотыми красками картину...

Но Леса Виросы всё так же отдаленно маячили на горизонте, - как некий призрак, как недосягаемая символ спасения, как протянутая утопающему милосердная рука, дотянуться до которой чуть-чуть не хватало сил.

Очередной выстрел развеял все сомнения, похоронил последние глупые надежды. Пуля прошла насквозь, чудом не задев коленную чашечку, и Серафим рухнул наземь, как подкошенный. Сердце колотилось бешено, будто надеясь за короткое время отбить весь положенный ему ритм, тело сотрясала лихорадка. С трудом повернувшись на спину, ювелир обомлел. Кровь заливала ему глаза, а сильф, как зачарованный, всё смотрел и смотрел наверх, не веря своим глазам.

Никогда прежде не видел он таких облаков. Таких ярких, таких белых облаков. Нет, белый - это совсем не то слово, чтобы отразить этот сверкающий неземной цвет, цвет совершенной чистоты, цвет незапятнанной крахмальной белизны... Все прочие цвета как-то померкли и отдалились, и только безупречные слепящие облака недвижно стояли перед глазами, вливаясь в их зелень.

Мыслей не было никаких. Даже не пытаясь подняться, Серафим лежал на земле, кожей чувствуя её тепло, и впитывал, задыхаясь от блаженства, впитывал эту ошеломляющую красоту. Ах, если бы у него было хотя бы десять, хотя бы пять минут, чтобы налюбоваться власть этими хрупкими творениями эфира, волшебными витражами, сквозь которые он различает уже нечто большее, чем может различить глаз живого. Но этому не суждено было сбыться. Он умирал. Время стремительно утекало, его оставалось совсем мало, совсем недостаточно для всего того, что ювелир хотел бы сделать сейчас. И в то же время сильф чувствовал, что этого времени много, непомерно много для него одного, что оно разворачивается перед ним, как бесконечная ковровая дорожка, уводящая прямиком в вечность.

Это состояние рождало беспомощность - от осознания того, что он не в состоянии отдалить или приблизить этот роковой миг, когда два вектора, направленных в противоположные стороны, соединятся наконец в одной-единственной точке, точке невозврата. Это было похоже на состояние рождения, прихода в мир, которое Серафим внезапно вспомнил и на которое также не мог повлиять.

Неожиданно ювелир уловил какое-то странное движение, отличное от тяжелых человеческих шагов. Оно было подобно скользящему движению змей - травы вокруг плавно зашелестели, зашептались, зашевелились... Сильф чувствовал, как ветви вереска властно потянулись к нему, оплетая каждый сантиметр тела, заковывая в живой прохладный кокон. Бороться не хотелось. Не желая отрываться от созерцания неба, ювелир краем глаза заметил-таки некую фигуру, внезапно выросшую за ним, с той стороны, где незыблемо стоял лес. Фигура подняла руки навстречу раздавшимся выстрелам, словно обнимая весь мир. Предназначенные сильфу пули застряли в сплетении стеблей, которые сделались, казалось, прочнее самого прочного металла.

Более ювелир не видел ничего - лицо его затянула вуаль из листьев и нежных цветов, бледно-лиловых цветов вереска, едва уловимый аромат которых погрузил умирающего в сон. Уже теряя сознание, Серафим почувствовал, что раны его прорастают этими цветами.

Глава 23

Необыкновенно медленным для себя шагом лорд Эдвард брел сквозь похожую на ожерелье анфиладу личных покоев, нанизанным, подобно драгоценным бусинам, на золоченую нить. Внезапное появление в городе дракона изрядно портило настроение и навевало неприятные воспоминания... очень, очень неприятные.

Всё живое должно умереть.

И вроде бы это была не аксиома, но доказать обратное пока никому не удавалось. Сам факт рождения делал смерть неизбежной. Из этого неопровержимого постулата, как ни странно, проистекал неочевидный, но простой, как задачка на вычитание, принцип и секрет бессмертия. Нехитрый секрет: не имеющее начала не может прийти к концу, становясь бесконечным. Это означало, что не знающее жизни не знает и смерти. Иными словами, то, что не живет, не может и умереть. Если же после биологической смерти тела дух оставался во плоти, основополагающие законы мироздания оказывались нарушены и наступал неразрешимый парадокс. Устранить противоречие было невозможно, и лорд Эдвард, переживший инициатическую смерть, на собственном опыте убедился, что естественная кончина не наступала во второй раз. Также останавливался сопутствующий процесс старения, перехода из одного состояния в другое. Человек проходил свой земной путь: он рождался, развивался и умирал, и то, что происходило за рамками, попросту не укладывалось в сценарий, срывало программу и не могло считаться полноценной, дарованной свыше жизнью, таинство которой не было до сих пор разгадано. Это было посмертие, пребывание на границе двух жизней: физической жизнью на земле и неведомой духовной жизнью, новым воплощением или же блаженным покоем небытия (насчет того, что ожидало после смерти, среди исследователей по-прежнему не было, да и не могло быть единого мнения).

Судя по всему, обнаружили этот нечестный механизм драконы, и то, что они творили с представителями других рас, обращая их в стражей, сложно было назвать бессмертием. Они лишь использовали физические оболочки существ, обрекая тех на вечную службу, разрушали разум, а дух оказывался заперт и привязан к телу, до тех пор, пока то не было необратимо повреждено.

Сама мудрейшая раса, как и прочие, не могла избегнуть неотвратимого. Конечно же, драконы не знали вечной жизни, которую им с таким энтузиазмом приписывают непосвященные... Однако всё же они были бессмертны. Был ли это щедрый дар или же хитроумные ящеры отыскали еще одну лазейку в законах миропорядка, выяснить доподлинно было невозможно. Скорее всего, ответ на этот вопрос не дали бы даже сами драконы. Однако факт оставался фактом - старшая раса обладала информационным бессмертием.

Вопрос, как появились первые драконы, оставался открытым. Однако в наши дни они более не обзаводились потомством, не продолжали свой род, а лишь бесконечно копировали самих себя. Совершить это в одиночку, понятное дело, было невозможно, а потому требовались представители, а вернее, представительницы других рас. Легенды о похищенных и жадно съеденных юных принцессах, как выяснилось, имели под собой все основания.

Чувствуя увядание и скорую кончину тела, ящеры предвосхищали печальный исход и, приняв нужный облик, в самом сердце своих пещер соединялись с избранной женщиной. Вся жизненная сила их переходила в семя, дракон же на время переставал существовать и осознавать себя. От этой связи женщина зачинала дитя, но это был не обычный плод. Какое бы обличье не могли принимать драконы, рождались они всегда в своем истинном виде - чешуйчатокрытыми ящерами. Точнее, не рождались в привычном смысле этого слова, а высвобождались из временной оболочки. Плод, пока формировался, питался соками и энергией матери, выпивая её досуха. Процесс этот протекал медленно, и всё это время женщина пребывала в состоянии, похожем на глубокий сон. И так как существо, которое появлялось в результате на свет, было той же самой сущностью, требовались годы летаргии, чтобы процесс передачи всей без исключения информации от умершего сознания к родившемуся завершился.

Конечно, теоретически драконы могли вступать в связь с себе подобными. Лорд Эдвард не сомневался, что прежде такое случалось нередко, ведь старейшая раса должна была как-то выживать, пока не пришли последующие народы, на которых можно было беззастенчиво паразитировать. И не зря, наверное, ходили красивые легенды про драконью любовь, чистую, бескорыстную и жертвенную, которая в наше время, в силу редкости, стала синонимом несуществующего. Драконы в общем-то не имеют пола, однако дух их, вероятно, всё же тяготеет несколько больше к одной из двух сторон энергии, чаще воплощая себя в мужской или женской ипостаси и предпочитая говорить о себе в определенном роде. В древних трактатах упоминалось, что дракон, принимающий женскую суть, должен был отказаться от жизни, чтобы дать её потомству. Зная безграничный эгоцентризм ящеров, представить такое было сложно.

Когда всё было кончено, дракон просто стряхивал с себя сухую шелуху материнского тела и открывал свои золотые глаза. Для него от момента смерти до момента нового рождения проходил всего один миг.

Однако он был голоден, очень голоден.

По природе своей драконы считались всеядными. Но чем грубее была пища, тем хуже она могла насытить их. Наилучшим образом для этого подходила высшая энергетическая пища - эмоции. Чем сильнее и искреннее они были, тем большее внимание драконов привлекали, при этом обязательным условием было то, что эмоции должны были быть направлены на них самих. Любовь и ненависть, по сути, одно и то же чувство, взятое по модулю, - вот то, что было для ящеров слаще меда.

На втором месте по питательности шла кровь. Уникальная субстанция, представляющая собой нечто среднее между материей и энергией, она являлась настоящим живительным коктейлем, нектаром, способным быстро утолить даже самый жестокий голод.

Помимо этого драконы могли употреблять в пищу плоть живых существ, а также любые растения, но практически никогда не делали этого. Смысла в таком питании было не больше, чем человеку набивать живот бумагой.

Помимо особенностей жизнедеятельности пристальный интерес лорда Эдварда, да и многих заклинателей до него, вызывала природа драконьей магии. Источником её были не драгоценные минералы, но и не собственная кровь, как у других рас. Общеизвестным фактом была необъяснимая алчность драконов, питавших особое пристрастие к драгоценностям и собиравших их в своих пещерах. Лорд Эдвард не сомневался, что этой страсти имелись объективные причины. Конечно, камни ящеры собирали в силу того, что в мире, который управлялся человеческими магами, те имели огромную ценность, представляя собой могущество и власть. Но с еще большим увлечением драконы собирали и коллекционировали в своих жилищах монеты, слитки, медали, кольца и вообще любые изделия из золота.

Золото было удивительным металлом, издревле привлекающим внимание людей. Золото сделалось мерилом стоимости и красоты, эквивалентом всех благ. Магнетический блеск его манил и сводил с ума многих, его равно любили торговцы и поэты, и целые орды алхимиков десятилетиями пытались получить его из неблагородных металлов. Всё тщетно. Особенность золота заключалась в том, что это было единственное вещество на свете, которое до сих пор не удалось получить искусственным путем ни алхимикам, ни ученым, ни даже магам, хотя все очень старались. Крылся в нем некий секрет, ключ к которому был бесследно утерян.

С годами лорд Эдвард понял, что связь ящеров с металлом невероятно чутка и прочна. Драконы обращались с золотом, как с живым. Они чувствовали его настроение, слышали его голос, чувствовали его аромат, которого, по заверениям ученых мужей, не было и не могло быть ни у одного металла. Это не оставляло сомнений в том, что драконьей магии опиралась на силу золота, однако обнаружить эту таинственную силу или хотя бы выявить какие-то закономерности самому магу не удалось, хотя он потратил не одно десятилетие на эти безрезультатные, хотя и очень любопытные исследования.

Внезапно внимание правителя привлекло нечто, происходящее снаружи. Подойдя к окну и отодвинув в сторону тяжелую портьеру, он смог в полной мере насладиться панорамным видом города. Чудесным видом - если вам нравятся города, укутанные плотными облаками ядовитого желтого дыма.

- Бесчинства святой службы также творятся с твоего ведома и одобрения, Эдвард? - тягучий голос нарушил его одиночество, как ни в чем ни бывало продолжая давешний диалог, как будто тот и не был оборвал еще вчера. - Похоже, ты тешишь себя иллюзиями касательно собственного безграничного могущества.

С растущим раздражением лорд Эдвард обернулся. Мальчик стоял за самой его спиной и улыбался так невинно, так целомудренно, что мороз продирал по коже.

- Тебя не проведешь, Альварх, - язвительно парировал правитель. - Но о чем мы ведем спор? Любое могущество - лишь иллюзия. Как и всё в этом никудышном мире. Предоставленный смертным выбор лишь в том, какую иллюзию предпочесть. И я в полной мере использую его.

- Это славно, - почти пропело существо. Голос его был слишком чист, чтобы быть голосом зрелости, но в то же время слишком глубок, чтобы принадлежать беззаботной юности. Темная гармония этого размеренного голоса захлестнула сознание, завораживая. - Но что же всё-таки насчет политики святой службы?

- Инквизиция действует в рамках предоставленных ей свобод, - скрестив руки, сухо продолжил заклинатель. - Это необходимое зло, с которым приходится мириться. В конце концов, сами не желая того, они действуют на благо режима, подавляя инакомыслие и уничтожая проклятое семя Искаженных и полукровок...

- Милорд! - едва начавшийся разговор их внезапно прервали. Звонкий голос принадлежал Севилле, последней пассии лорда - юной дочери одного из придворных. Девица была так мила и непосредственна, что правитель прощал ей многие вольности, и для всего двора несчастная немедленно превратилась в объект черной зависти.

Однако теперь лорд Эдвард кожей почувствовал недоброе. Словно в подтверждение этого нехорошего предчувствия дракон облизнулся и в следующий миг исчез из поля зрения.

Движение это было так молниеносно, что даже опытный глаз мага с трудом различил его. Противоестественно гибкое тело мальчика с места выгнулось в вертикальном прыжке, и вот уже Альварх, улыбаясь, смотрел на него сверху вниз, прильнув всем телом к потолочной мозаике. От этого гипнотического взгляда во рту становилось сухо. Три зрачка давали странное ощущение, будто взгляд ящера устремлен одновременно в разные временные измерения: прошлое, настоящее и будущее, непрерывно перетекающие друг в друга. Волосы на его голове свисали витыми золотыми нитями, неожиданно повинуясь силе тяжести, которой будто не существовало для всех остальных частей тела.

Заметить дракона было невозможно - потолки были так высоки, что для этого потребовалось бы запрокинуть голову, что маловероятно само по себе, а в присутствии лорда и вовсе недопустимо. Но к чему все эти ухищрения для существа, которое и без того обладает способностями телепата и абсолютного ментального контролера?

- Милорд! - источник голоса меж тем неумолимо приближался. - Я знаю, что вы здесь.

Лорд Эдвард поморщился. Чертова баба. И какие демоны занесли её сюда в эту минуту? Ах да, это же он сам накануне назначил рандеву.

Всё складывалось крайне неудачно.

Когда миловидное создание, кокетливо хлопая длинными ресницами, вплыло в зал, правитель неожиданно для самого себя почувствовал жалость.

Куда спешит эта глупая девица - навстречу смерти? Нелепой, преждевременной, незаслуженной смерти?

"Ты стал удивительно сентиментален, Эдвард, за краткое время моего отсутствия, - насмешливый голос в голове разогнал все мысли и ощущения, выбелив сознание девственной пустотой. - Не признак ли это незаметно подкрадывающейся старости?"

Севилла не слышала этого голоса, но что-то неуловимо заставило её насторожиться. Как пугливый зверек, она остановилась, растерянно покрутив головой, но, кажется, это не помогло. В зале царила совершеннейшая, осязаемая тишина, но в этой тишине густо звучал медный колокол, плыл недоступный слуху смертных звон.

Дракон говорил с ними.

Голос ящера, вязкий, липкий, клейкий голос, был подобен густому клейстеру. Правитель чувствовал себя в нем, как муха, увязшая в меде, когда каждое движение делает тебя всё более беспомощным и неумолимо приближает конец. Текущая в жилах мага драконья кровь давала иммунитет к воздействию, однако ощущения всё равно были не из приятных. Мозг же обычных людей полностью терял контроль над телом. Голос ящера был как волна, как особого рода сигнал. Мозг принимал этот сигнал и интерпретировал его как боль... или же как наслаждение. Всё зависело от желания дракона.

Вот сейчас, к примеру, судя по растекающейся на лице Севиллы отстраненно-блаженной улыбке, по её поплывшему взгляду, дракон предпочел наслаждение. Что ж, тем разительнее будет контраст.

- А ты что выберешь, Эдвард? - Альварх хитро прищурился.

Тембр драконьего голоса едва заметно изменился, властно выводя жертву из сладкого оцепенения.

Молодая женщина словно очнулась ото сна и испуганно посмотрела на правителя. На хорошеньком лице её появилось потерянное и жалкое выражение, глаза расширились.

- Что это? Что происходит? Они говорят со мною. Они звучат! Голоса... в моей голове.

Повинуясь внутреннему зову, Севилла как-то странно вывернула шею, глядя на потолок. Встретившись глазами с ящером, она отшатнулась и на миг лишилась дара речи, изумленная и устрашенная открывшимся ей диким зрелищем. Прелестный ребенок, как ни в чем не бывало ползающий по потолку, - всё-таки не каждый день такое увидишь. От охватившего её ужаса аристократка попыталась было бежать, но оглушенная лучезарным взглядом, споткнулась и встала, как вкопанная.

- Шепчут... шепчут... - тоскливо забормотала она, улыбаясь беспомощной, полной отчаяния улыбкой, - почему? я не могу разобрать... слов.

Лорд Эдвард поморщился. Где-то на самой границе слуха он и сам различал этот шепот, неуловимый, неявный, ненавязчивый... становящийся в конце концов невыносимым. Как рокот далекого прибоя, он нарастал и нарастал, и правитель хорошо знал: когда волна наконец отхлынет, голос этот будет продолжать звучать в голове еще некоторое время, в самых безднах сознания, а затем распадется осколками эха и затихнет. Не пропадет, а лишь затаится в темных углах подсознания. И совсем вытравить его оттуда уже не получится. По крайней мере, заклинатель не знал экзорцизмов, чтобы изгнать этих шепчущих демонов.

- Велите им замолчать, милорд... - вдруг ошалело взвизгнула девица, кинувшись к нему и с неожиданной силой вцепившись в рукав, так что тот затрещал по швам, - велите им замолчать!!

Речь женщины стала нечленораздельной и сорвалась на непрекращающийся крик. Глаза её остекленели, и глазные яблоки стали серыми, как рыхлый истаявший снег. Инстинктивно она зажала уши руками, что было занятием совершенно бесполезным. Уже вскоре сквозь сжатые добела пальцы потекла темная венозная кровь.

Не шелохнувшись, лорд Эдвард с каменным выражением лица наблюдал за этой кошмарной сценой. В такие минуты он ненавидел Альварха сильнее обычного. Так ненавидит ребенок жестокого старшего брата, который ломает и отбирает у него игрушки, пусть даже ненужные и надоевшие. И так как правитель прекрасно знал, что эта самая ненависть и нужна от него дракону, то отдавался ей без остатка. Однако с каждым разом сделать это было труднее: порог чувствительности души всё повышался, всё большую часть её занимало равнодушие, заполняло парализующее опустошение. Безразличие - неизбежная плата злоупотребляющих яркими взрывами эмоций. Всё сильнее должен был быть стимул, чтобы пробудить ото сна это холодное, оглохшее от канонады сердце.

Севилла уже потеряла голос и, после последних странных полусдавленных звуков, только беззвучно раскрывала рот, как выброшенная на берег огромная рыбина. Правитель вздохнул с облегчением: хоть помещения дворца и славились своей звуконепроницаемостью, а всё-таки эти крики здорово действовали на нервы.

Если бы только он мог уйти. Если бы только мог...

- Ну, чего ты ждешь, Эдвард? - с укором покосился на него мальчик. - Дама молит тебя о помощи. Неужто великий заклинатель не сумеет защитить слабую женщину?

Ах так? Интрига, вызов? Это уже интереснее.

- Попробую, если угодно, - вежливо оскалился в ответ маг.

Ну что ж, поиграем.

На миг закрыв глаза, заклинатель полностью сосредоточился на внутреннем ощущении окружающего пространства - материи, пронизанной нитями информационно-энергетических потоков. Пространства, которое он собирался менять.

Парадный зал в одно мгновенье приобрел совершенно иной облик, от прежнего интерьера не осталось и следа. Прозрачными перегородками, похожими на пленку мыльного пузыря, помещение было разделено на множество мелких ячеек. Пребывавшая в прострации девица оказалась в самом центре, дракон - там же, где и был, практически у самой стены. Оглядевшись, ящер легко скользнул вперед, сквозь эфемерную преграду, и та немедленно почернела за его спиной. Мальчик с любопытством оглянулся, оценивая суть произошедшего. Девица, двигаясь как тряпичная кукла, также сделала шаг, и стенка еще одной клетки стала непроницаемо-твердой.

- А, решил превратить нас в пешки, гроссмейстер? - добродушно рассмеялся ящер, совершая очередной шаг. - Не обижайся, Эдвард, но в подобной игре я предпочел бы видеть соперником хотя бы Винсента.

Несмотря на эти слова, дракон жмурился от удовольствия, и глаза его медленно затягивались полупрозрачной пленкой третьего века. С каждым шагом свободного пространства в зале становилось всё меньше, непроходимыми барьерами оно было перегорожено тут и там, превращаясь в лабиринты, где с каждым шагом оставалось всё меньше возможных ходов.

Наконец вариантов осталось совсем немного. Просчитав их все, лорд Эдвард с досадой понял, что проиграл. Большее, что сможет сделать - затянуть партию до самого конца, пока свободной не останется одна-единственная стенка клетки. И тогда последним ходом дракон войдет в неё, надежно заперев за собой. Жертва будет поймана, игра окончена.

Что ни говори, играть с драконами - занятие неблагодарное. Но еще быстрее дело бы кончилось, вздумай он меряться силами, а не интеллектом.

Но, черт побери, существовали же прежде легендарные драконоборцы, которые умудрялись одолевать этих трижды проклятых неуязвимых существ! Сам лорд Эдвард отыскал пока только один способ - добраться до дракона, пока тот находится в беспомощном пограничном состоянии, перетекая из одного тела в другое. В летаргии рождения. Но этот процесс происходил крайне редко. На памяти правителя - всего один раз. О, и лучше бы его память не сохранила этих страшных воспоминаний!..

Лорд Эдвард вздрогнул, мысленно возвращаясь в прошлое.

-...Эдвард, ты знаешь, конечно же, из древних текстов, что даже драконы смертны, - на сей раз ящер явился ему в обличье человека преклонных лет, на вид хоть и совершенно высохшего, но по-прежнему крепкого и жилистого. - Я уже чувствую её дыханье на своем лице. Я откладывал этот процесс, как мог, но всё же он неизбежен. Я должен умереть не позднее следующего новолуния.

За прошедшие годы правителю Ледума многое довелось узнать об особенностях жизни старейшей расы. Слышал он и об этом завораживающем ритуале, позволяющем дракону обрести новое рождение. Итак, Альварху, по всей вероятности требовался сосуд для сохранения его сущности на долгое время летаргии. Должно быть, для ящера это крайне волнительный процесс, ведь он сопряжен с различного рода опасностями, неудобствами и значительным риском.

Осознавая всю важность момента, лорд Эдвард, тем не менее, лишь коротко кивнул, ничего не ответив.

- Можешь вздохнуть свободно - я покину тебя на пятнадцать, может, на двадцать лет. Надеюсь, ты не разрушишь Бреонию за это время. Однако прежде... мне нужно от тебя кое-что.

Лорд Эдвард насторожился. Обычно Альварх не утруждал себя такими прелюдиями - просто давал распоряжение, и всё. Правитель посмотрел дракону прямо в глаза - те были такими же лучезарными, как и обычно. Удивительно, но по мере старения ящеры могли принимать вид человека только соответствующего возраста. В первые годы после рождения они принимали вид ребенка, потом подростка, молодого человека, мужчины в самом расцвете сил и так далее вплоть до облика почтенного старца. Но глаза всегда оставались неизменными.

Однако на сей раз, приглядевшись внимательнее, заклинатель отметил в них какую-то странную прозрачность, которой не было прежде. Тело дракона словно бы таяло, увядало, постепенно исчезая из этого мира. Светоносное существо медленно гасло, подобно сиянию фонаря, в котором заканчивается масло. Несомненно, Альварху срочно требовалось новое вместилище духа.

Меж тем требования к женщине, которой выпадала сомнительная честь стать сим временным сосудом, были велики. Во-первых, и самое главное, она обязана была быть чиста. Ни мужчина, ни другая женщина никогда не должны были касаться её. Учитывая современные реалии Ледума, найти такую здесь было чрезвычайно сложно, исключая, конечно, совсем уж юных созданий. Однако тут, в противоречие первому, вступало в силу второе обязательное требование: девица должна была полностью созреть и находиться на пике своего развития, дабы выносить такой страшный плод. Беременность эта была отнюдь не простой и требовала идеальных физических данных. Кроме того, по каким-то не до конца понятным причинам драконы были привередливы в вопросах крови, и питали склонность к представительницам древней аристократии, коих оставалось совсем немного. И последнее - девица должна была быть найдена и определена незадолго до ритуала, а не выращена заранее, во избежание нарушения сложных причинно-следственных связей, которые были ведомы лишь самим ящерам.

- Я нашел в Ледуме только одну женщину, которая полностью удовлетворяет всем возможным требованиям, которые диктует ритуал. Уверен, что, используя её, я не столкнусь ровным счетом ни с какими осложнениями. Это наилучший вариант, и я хочу получить его.

- Разумеется, Альварх, ты получишь, всё, что пожелаешь, - пожал плечами лорд Эдвард, по-прежнему не понимая, почему дракон сам не возьмет то, что ему нужно. - Всё, что есть в этом городе, находится в твоем распоряжении.

- Это не так, - быстро возразил ящер, - в моем распоряжении только ты. Драконы не могут владеть городами, это выходит за правила игры. Однако я рад, что ты посодействуешь мне в этом щекотливом вопросе. Это мудро.

- Итак, имя девицы?

- Эмма, - убийственно спокойно отозвался дракон, прямо отвечая на прямой вопрос, - инфанта Ледума.

Первые несколько минут лорд Эдвард просто молчал, осознавая сказанное, но оно плохо укладывалось в голове. Тем временем дракон отвернулся и медленно прошествовал к выходу, давая понять, что разговор окончен. Спорить с этим было чревато, однако, придя в чувство, правитель стремительно бросился следом в туннель коридора, не прибегнув даже к излюбленным магическим перемещениям, которые помогали ему являться столь неожиданно и эффектно. Никогда прежде и никогда после не чувствовал он себя более беспомощным и ничтожным.

- Позволено ли мне обратиться к своему господину с просьбой? - недобро ощерился заклинатель, что вступало в некоторое противоречие произносимым смиренным словам.

- Нет, - оборвал дракон, резко остановившись. Голос его, обычно льющийся медом, сейчас был подобен скрежету металла. - Я отказываю тебе.

- Но я еще ничего не просил.

- Мы оба знаем, дитя, чего ты хочешь, для этого даже не нужно быть телепатом, - отмахнулся ящер. - Однако решение моё не обсуждается. В венах твоей дочери течет малая толика животворной крови старейшей расы, которую ты передал ей. Силой этой крови она благословлена... и проклята. Ты ведь уже догадался, Эдвард, что такое положение дел противоестественно и не может продолжаться долго: ни один из твоих отпрысков не доживет до седин. Здесь уже ничего не поделать: иногда наши решения влияют не только на нас. Сила старшей крови делает Эмму уникальной, второй такой женщины нет во всей Бреонии. Я получу её - так или иначе, это записано в скрижалях судьбы. Никто не в силах повлиять на это. Ты понимаешь, о чем я?

Голос ящера резал слух, причиняя острую физическую боль. Правителю показалось - еще немного, и в голове его что-то лопнет, и из ушей обильно пойдет кровь.

- Я знаю, Альварх, что ты видишь будущее так же ясно, как и настоящее, - аккуратно заметил маг, с трудом избегая в своей речи ругательств, - однако мне известно и то, что грядущее имеет множество вариантов. Неужели так сложно сделать другой ход?

- Некоторые события критичны, Эдвард, - отрезал дракон. - Они должны произойти во всех бесконечных вероятностях.

- Уверен, смерть моей дочери - не из их числа.

- Возможно, - раздраженно подтвердил ящер. - Но до конца уверенным в таких вещах не может быть даже дракон. Однако, Эдвард, этот разговор мне неинтересен. Остановись. Как смеешь ты просить и требовать, тогда как сам ничего не можешь предложить взамен? Ты уже отдал мне всё, что у тебя есть. Разве не знал ты, на что шел? А потому молча пей свою чашу судьбы. Или рискнешь разозлить меня?

- Будь ты проклят, Альварх, - сквозь зубы процедил маг, не в силах больше сдерживать лавину многолетней ненависти. - Это уже чересчур. Убей меня, если хочешь, - я выхожу из игры!

Тишина. Мгновение тишины, страшной, умопомрачительной тишины, принесшей с собой умопомрачительный ужас. Черта была пройдена. Пройдена без возврата.

- Что ты сказал, страж?

Альварх обернулся, и заклинатель застыл, оглушенный и ослепленный его взглядом. Впервые маг видел высшего дракона по-настоящему разъяренным, и это было подобно тому, как если бы солнце взошло прямо у него в голове. Ящер не проронил более ни слова, но человек явственно чувствовал гнев светоносного существа, разлившийся в сознании расплавленной золотой лавой. Он задыхался в этом гневе: мучительный жар его не позволял сделать вдох. Заклинатель замер, с ужасом ощущая, что сейчас высокая волна захлестнет его, затопит рассудок и уничтожит, выжжет все проявления личности... Нет, пойти на такое он не мог. Дракон всё равно получит своё, и смысла в жертве не будет никакого.

А жертва велика, слишком велика. Он бы даже сказал - непомерна.

Нет, невозможно. Он клялся в послушании. Он не посмеет ослушаться.

- Я повинуюсь, великий, - глухо вымолвил наконец лорд Эдвард, склонившись в поклоне.

...Воспоминания эти заставили волну горячей ненависти пробежать по жилам. Его нежная девочка, его Эмма, маленькая копия матери... он сам, сам отдал её этому кровожадному чудищу. Но хуже всего то, что сохранить этот грех в тайне не удалось. Потрясение мага было столь велико, что он не сразу заметил неладное: случайным свидетелем судьбоносного разговора в коридоре оказался его сын.

Шестнадцать лет - непростой возраст, щедрый на категоричность и бунтарские выходки... А жаль. Эрик всегда был его любимцем, более всех похожим на отца и к тому же самым одаренным. Рука не поднялась оборвать эту яркую, столь много обещающую жизнь. Минутная слабость - и страшные последствия, неминуемая расплата за милосердие.

С тех пор лорд Эдвард окончательно зарекся поддаваться эмоциям.

Этот вечер перевернул всё в его жизни, разрушил устоявшийся было семейный уклад, и без того весьма далекий от идеала. Эрик был взят под стражу, но мать, узнав о случившемся, помогла ему в сумасбродном желании бегства. Инфант бежал, как преступник, под покровом ночи и сгинул где-то в её безднах. Разумеется, теперь ничто не могло остаться прежним. Разумеется, Лидия не могла быть оставлена в живых. Разумеется. Разумеется...

Правитель побледнел и перевел взгляд из прошлого в настоящее. Поздно. Альварх уже совершил свой последний ход и упивался победой без остатка, с искренностью ребенка, в обличье которого находился. Севиллу было не спасти. Пальцы ящера пробили кожу её горла легко, как оберточную бумагу и сцепились вокруг шейных звонков. Умирающая женщина задыхалась в безжалостных руках, даже не пытаясь оказать сопротивление. Умирающая женщина была прекрасна. Кровавые стебли, извиваясь, густо росли из-под пальцев ящера, погруженных в нежную плоть, ползли от шеи к груди и ниже, к соблазнительным изгибам бедер. У беспомощно подогнувшихся ног натекла уже целая рубиновая лужа. Севилла была еще жива и, о ужас, даже в сознании - дракон полностью отпустил разум несчастной, позволяя осознавать агонию и сам сокровенный момент смерти. Пленительное юное лицо затуманилось страданием. Картинка, вселяющая легкий, приятно щекочущий нервы ужас.

Лорд Эдвард сузил глаза, наблюдая. Влажный, лакомый запах крови целиком заполонил сознание, быстро приводя его в измененное состояние. Запах, который был притягательнее и слаще самого дорогого парфюма, который искажал саму человеческую природу мага. Он проникал, просачивался в кровь, и что-то в ней отзывалось на этот первобытный сигнал, на древний зов, пробуждая чуждую человеку жажду - наследство золотой драконьей крови. Чуждую человеку... К сожалению - или к счастью? - он уже не человек. Он чудовище, нежить - только и всего. Его маленькая Севилла умирала, а его заботит только тягучая, сахаристая патока её крови, похожая на подтаявший на солнце вишневый конфитюр.

Острота восприятия мага необычайно усилилась, и он впервые смог четко увидеть энергетику светоносного существа, увидеть целиком - и осознать. Вместить, вобрать в себя то, что как, говорили драконы, было вне понимания смертных.

Сущность ящера была неоднородна, она состояла словно из неких лент. Ленты сплетались в диковинные узоры, прорастая в пространстве и времени и растворялись где-то на самой границе их слияния... Впрочем, нет, не растворялись - витком спирали они словно бы замыкались в самих себя, не создавая при этом самопересечения, что было, в общем-то, невозможно в обычном трехмерном пространстве. Но видимо в мире старейшей расы существовало гораздо больше координат реальности. Возможно, ящеры не просто видели, но и жили одновременно в прошлом, настоящем и будущем...

Мысленным движением лорд Эдвард провел черту ровно посередине одной из этих лент, быстро разрезая её алмазным скальпелем магии, но, несмотря на поистине хирургическую точность, разрез ускользал, предательски уходил куда-то вглубь плоскости. Вместо того, чтобы разделиться на две части, лента вильнула и сделалась в два раза длиннее, приобретя откуда-то еще один виток. Так вот оно что! Энергетика дракона не имела внешних и внутренних поверхностей, непрерывно переходя сама в себя. Она не имела начала и конца. Вот в чем секрет.

Продолжая разрез, маг со жгучим любопытством естествоиспытателя наблюдал за тем, что произойдет. Получилась очень интересная комбинация колец: на сей раз лента была завита в диковинный узел, вновь удлинилась, но все еще оставалась единой. Она изменилась, но при этом осталась прежней. Осталась собой. Как же с этим бороться? Дело дрянь.

Альварх обернулся, почуяв эти рискованные манипуляции.

- Достаточно на сегодня, дитя, - вкрадчиво проговорил он. Ах, как страшен был этот невинный тон, эти невинные чистые глаза, которых следовало бояться больше всего на свете. - Подойди ко мне. Ты проиграл, но я приглашаю тебя разделить со мною сладость сей маленькой победы.

Поймав пристальный взгляд человека, ящер улыбнулся, свободной рукой подзывая стража. Заклинатель вздрогнул и ничего не успел ответить, утонув в смеющихся драконьих глазах.

***

Премьер перевел взгляд на часы, но стрелки предательски расплывались и сливались, а сам циферблат превратился в бесформенное светлое пятно. Те же чудеса творились с документами: буквы рябили и переливались жизнерадостными красками, причем вся эта фантасмагория продолжалась перед усталыми глазами даже после закрытия век.

Это было верным признаком, что сейчас далеко за полночь и работу пора заканчивать, пока она сама не закончила его.

...В Ледуме шел дождь.

Дождь занавесил город прозрачно-серой пеленой, превратив его в тихий акварельный пейзаж. Кристофер всем сердцем любил Ледум, в особенности таким: безлюдным, загадочным, чуточку нереальным. В такие минуты казалось, что там, за границами видимого, за высокими дверями дождя, нет больше ничего. Ночь и струи блестящей воды творили волшебство, и город тек, плыл куда-то, как одинокий корабль в открытом море, расправив звездные крылья парусов. И то, что ждало его впереди, терялось в холодном мраке.

Отложив неразобранные бумаги на завтра, Кристофер отправился отдыхать, вновь оставшись наедине со своим сплином. Ночь - лучшее время для мыслей, воспоминаний и надежд. И бессонница привычно принялась мучить его рассудок.

Не только осмысление прожитого, но и предчувствие грядущей неотвратимой катастрофы тяготило премьера.

По натуре своей Кристофер был дипломатом, и надвигающаяся крупномасштабная война серьезно пугала его. Это было не то решение, которое лично он предпочел бы, если бы точка зрения придворного интересовала того единственного, кто здесь принимал решения. Нежелание лорда Эдварда искать мирные пути выхода из сложившейся непростой ситуации будет стоить Ледуму больших жертв. За это решение придется расплачиваться многими жизнями, средствами и стратегическими ресурсами, некоторые из которых могут оказаться невосполнимыми. И самое страшное, блестящий аналитический ум Кристофера подсказывал ему, что конфликт кончится ничем - все останутся при своем, и потери окажутся напрасными. Как выразился бы треклятый Винсент, чтоб ему провалиться, нынешние позиции ключевых фигур и пешек неминуемо сведут партию к пату. Небольшие преимущества, которые получит в результате одна из сторон, ни в счет - абсолютной победы не произойдет.

Премьер отчетливо понимал, что лорд Эдвард, при всем его колоссальном опыте, не может не осознавать этого. Но он понимал также и то, что этот факт ни в малейшей степени не остановит правителя. Политика его всегда была рискованной и агрессивной, являясь продолжением цельного характера и самой личности лорда. Конечно, это не могло не привлекать в нем как в человеке, но как государственный деятель... Кристофер печально покачал головой. Как государственный деятель лорд Эдвард мог бы действовать гибче и мудрее, и прийти наконец к тому, что политика должна быть безликой, бесцветной и напрочь лишенной эмоций. Мир - это не сцена, чтобы устраивать широкомасштабные театральные постановки. Возможно, длительные переговоры и взаимные уступки гораздо скучнее обычных ярких выходок правителя, ставящих с ног на голову всю Бреонию, но в перспективе - гораздо эффективнее.

Тем не менее, Кристофер видел смысл в подобных действиях: он был ясен, как серп молодого месяца. Эта война, как и предыдущая, и та, что была до неё - лишь очередной шаг на пути к уничтожению Аманиты и тотальному господству Ледума. Лорд Эдвард делал заготовки, которыми сможет воспользоваться в будущем, пусть отдаленном послевоенным периодом зализывания ран. В отличие от всех остальных людей, правителю некуда было спешить. Но это означало только одно: он преследовал личные интересы, - не интересы города, даже не интересы государства в целом... Кристофер едва не задохнулся от овладевших им странных крамольных мыслей. Сами по себе они уже были преступлением, достойным высшей меры наказания. И всё же эти мысли не желали уходить.

Экспансия власти Ледума и распространение собственного могущества на всей территории Бреонии - вот тот алтарь, на котором приняли смерть многие тысячи, и который ожидает всё больших жертв. Цель высока - сделать из пограничного города центр человеческой цивилизации, но для правителя Ледума, как гласит девиз на его личном гербе, "ничего не слишком"... Нет, он никогда не остановится. Словно древнее божество войны, лорд живет только ей одной, и не может насытиться кровью и плотью павших. Не он ли когда-то поднялся против заветов предков, против самих основ единого государства, продемонстрировав полное пренебрежение к законам? Не его ли стараниями Бреония стала разобщена и раздроблена, а священная власть верховного лорда предана забвению? Разве таким образом должен был поступать преданный вассал и лорд-защитник, единственной обязанностью которого является забота о вверенных ему жизнях горожан? Он расколол единую когда-то страну на части, а теперь пытается собрать её вновь - но уже под своей рукой.

Сам ужасаясь подобным рассуждениям, Кристофер поднялся с кровати. Изящные пальцы его дрожали. Не в праве простого смертного судить о мотивах и результатах поступков высоких господ. Лорды не могут творить беззакония, - хотя бы потому, что само их слово немедленно становится законом, облекаясь в его непреложную силу. Бессмысленность и размах предстоящего кровопролития по-прежнему удручали премьера. Но Кристофер был слишком дисциплинированным слугой, чтобы о его сомнениях стало известно хоть одной живой душе.

Глава 24

Мало что не понимая, Себастьян с трудом разлепил кажущиеся свинцовыми веки. Против ожидания, ощущения боли или разбитости оказались весьма умеренными, даже смутными, раны закрылись, напоминая о себе только свежими нежно-розовыми шрамами, а в голове поселилось состояние удивительной пустоты и покоя. Итак, новый день таки начался, а это уже хорошо, осталось выяснить детали. Он оказался не связан, однако ни оружия, ни личных вещей поблизости не было заметно. Желая осмотреться, ювелир осторожно приподнялся на локтях. Увиденное сильно удивило его.

Неведомый спаситель сильфа сидел за гончарным кругом. Из-под рук его, по локоть вымазанных глиной, выходило нечто странное - настолько причудливо искривленное, настолько вызывающе абстрактное, отвергающее законы гравитации и трех остальных известных ученым на сегодняшний день фундаментальных типов взаимодействия, что мало походило на что-то, чему можно найти практическое применение. Глаза незнакомца были плотно закрыты, что, по всей вероятности, не доставляло тому ни малейших затруднений.

Как зачарованный, Себастьян некоторое время следил за мерным вращением деревянного круга, за плавными, грациозными движениями рук, формирующих неведомое произведение искусства. Умелые движения эти были похожи на порханье крыльев бабочки: используя силу инерции, они бесконечно вытягивали и вновь сдавливали тестообразную текучую массу, похожую на шоколад.

- Здесь ты в безопасности, беглец, - едва нарушив тишину, негромко обратился хозяин, каким-то неведомым образом прознав, что ювелир пришел в себя. - Отдыхай спокойно.

Спокойно? Да уж, точнее и не скажешь. Чего беспокоится-то? После всего того, что уже с ним произошло, после того, как он смирился с самой смертью, сильфа довольно-таки сложно было напугать или расстроить. Тем не менее, что-то всё же настойчиво требовало прояснить ситуацию и восстановить последовательность событий - накануне и сразу после его несостоявшейся кончины.

Пустое любопытство, не иначе.

- Ты ведь маг? - не вполне уверенно уточнил Себастьян. Всё ясно говорило в пользу этого предположения. Однако полное отсутствие драгоценных камней или хотя бы следов их недавнего пребывания здесь, которые, уж конечно, разглядел бы острый взгляд ювелира, изрядно настораживало. Помещение выглядело чистым от какой бы то ни было магии, можно даже сказать, стерильным.

- Не говори глупостей, - незнакомец добродушно рассмеялся. - Я обыкновенный гончар. К границам Ледума меня привела глина. Практически у самых ветряков имеется замечательное месторождение редкой красной разновидности, почти без примесей.

Гончар? Себастьян едва поверил своим ушам. А что, леса Виросы - отменное место для обустройства мастерской по производству керамической посуды. И Гильдия со своими занудными правилами не доберется, и конкуренции никакой. С покупателями, правда, тоже негусто, зато и от работы не отвлекают... да и не может быть всё идеально. Действительно, самый что ни на есть обыкновенный гончар. Вот абсолютно ничего подозрительного в таком положении дел нет.

- И всё-таки ты используешь силу драгоценных камней, - ювелир был настроен довольно скептически. Желания делать вид, что всё в порядке вещей, почему-то не возникло. - Я видел твоё мастерство своими глазами.

- Ты ошибаешься. Ты, как и городские, уже потерял слух, - голос струился мягко, но в то же время тяжело, как шелк с искусно спрятанной металлической нитью. Была в нем какая-то едва различимая неживая прохлада. - А глина дивно поет - я просто умею слышать. Земля тоже поет... но земля жестока, она не желает отзываться на зов. Земля, наверное, уже никогда не простит нам предательства, бегства от собственной природы, которую мы предпочли отвергнуть и забыть. Камни же безмолвствуют. Я думаю, они просто спят... спят так крепко, что похоже, будто они мертвы. Очень похоже.

Сказать, что Себастьян был ошеломлен таким ответом, значило ничего не сказать. Отлично! А то он уже начал переживать, что все непривычно в норме. Вот так удача - единственный человек на многие километры пустынного пространства, и тот законченный безумец. Это и немудрено, - должно быть, свихнулся здесь от одиночества и столь однообразного проведения досуга. Однако сильф все еще не терял надежды разузнать хоть что-то.

- Что же случилось с инквизиторами? - аккуратно поинтересовался он, правда, без особенной надежды на адекватный ответ.

- Пустоши убили их, - кратко, но емко пояснил собеседник.

- Всех?

- Всех до единого.

Так. Ну, уже лучше. Если опустить яркую аллегорию с Пустошами, становится понятно, что незнакомец без всяких видимых сложностей расправился в одиночку с десятком опытных ликвидаторов. По крайней мере, самому ювелиру повезло чуть больше, и он до сих пор жив. Но почему?

- Зачем ты спас меня? - прямо спросил Себастьян, решив не утруждать себя выстраиванием завуалированных вопросов.

Гончар открыл наконец глаза. В них оказалось темно и сыро, как в старом домашнем погребе. И так же недоставало свежего воздуха.

- Без всякой корыстной цели, если ты об этом. Ни в каком виде не жду я благодарности, не намереваюсь съесть тебя на ужин или силой удерживать здесь для выполнения тяжелых работ. Ты гость, которому я безмерно рад, а потому рассчитывай в полной мере на моё гостеприимство. Ты покинешь это место, как только пожелаешь и окрепнешь достаточно, чтобы продолжить свой путь в диких землях. Что до спасения... о, что за громкие слова. Просто забудь об этом. Так уж сложилось, что я не слишком-то люблю инквизиторов. Взгляды их чересчур категоричны. Если адепты святой службы преследовали тебя, значит, ты не вписываешься в рамки. Мне интересно всё, выходящее за границы нормы. Норма - смерть для любого развития.

Ну что ж, кое-что начало проясняться и одновременно с этим запутываться. Весь облик незнакомца ясно говорил Себастьяну, что тот родился не в Пустошах. Обитатели Виросы, лесные люди, выглядели совсем по-другому, да и мировоззрение их сильно отличалось. Почему же загадочный спаситель оказался здесь, и как выжил совершенно один? В округе полным полно разной нечисти. Как бы ни был силен колдун, а это задачка не из легких.

Словно разгадав мысли Себастьяна, гончар успокаивающе покачал головой, отчего сделалось только тревожней.

- Не беспокойся, беглец, в окрестностях необыкновенно тихо. Ни инквизиторы, ни дикие люди, ни нелюди - никто не приходит сюда. Здесь тебя не найдут. Никогда не найдут.

- Вот как? - вежливо удивился ювелир, не зная еще, радоваться этому или печалиться. Отчетливо чувствовал он какой-то подвох. - И почему же?

Собеседник его замялся на минуту, раздумывая над чем-то, но всё-таки счел возможным ответить, и ответить правдиво.

- Предполагаю, это как-то связано с суеверными страхами пред Маяками, - неохотно признал он. - О них ходит дурная молва.

Себастьян похолодел. Маяки, неразгаданная тайна Бреонии, будоражили воображение людей вот уже многие сотни лет. Во внутренних границах человеческого государства не было моря, однако имелись Маяки. Иногда они встречались довольно редко, затерянные в дремучих чащобах Виросы, иногда стояли целыми группами, посреди необъятных необитаемых пустынь Пустошей. Кто создал их, когда и зачем, было совершенно неясно, однако факт оставался фактом - все Маяки находились в рабочем состоянии, каждую ночь зажигая свет и указывая направление неведомым путешественникам. Источник энергии, бесперебойно снабжавший Маяки всё это время, обнаружить также не удавалось.

Естественно, такое положение дел создало вокруг таинственных башен немедленный бурный ажиотаж, породило всплеск научных и околонаучных исследований, создание живописных легенд и песен. Однако жизнь всех, кто побывал на Маяках, неминуемо изменялась, резко выходя из нормального русла, и почти всегда заканчивалась быстро и трагично. Стали поговаривать, что Маяки зовут не корабли, а ушедшие души, указывая им дорогу в иной мир, и живым там делать нечего. Эта устрашающая слава быстро закрепилась за странными сооружениями, и все живые существа во что бы то ни стало стремились избегать их, обходя дальней дорогой.

Побывать на Маяке стало синонимом скорой и страшной смерти.

- Мы что, внутри Маяка? - Себастьян оглядел ничем не примечательное помещение со значительно усилившимся интересом. Ну, всё лучше, чем превращаться в питательный компост в Пустошах. Хотя... кто знает.

Незнакомец усмехнулся, заметив невольно округлившиеся глаза собеседника.

- Да. Но не спеши хвататься за сердце. Сам я живу здесь вот уже скоро двадцать лет, и, как видишь, со мной ничего не случилось.

Ну, с этим еще можно поспорить, ой как поспорить... Себастьян критически осмотрел собеседника. На вид ему нельзя было дать больше тридцати, да что там - и на тридцать-то совсем не тянул. С рождения он здесь скрывается, что ли?

Гончар рассмеялся, кажется, взяв за привычку бесстыже читать мысли гостя.

- Я пришел к выводу, - беззаботно откликнулся он, - что Маяки находятся вне течения времени нашего мира. Возможно, время - это и вовсе условность. По крайней мере, в этом Маяке его совершенно точно не существует. Даже сорванный цветок, принесенный сюда, никогда не завянет. Именно поэтому я не могу точно сказать тебе, как давно ты находишься здесь. Это нужно будет выяснять во внешнем мире.

Чудесно. И сколько еще подобных дивных сюрпризов ждет его впереди?

- А если в Маяках ничто не существует? - после некоторого раздумья предположил ювелир. - Даже мы? По крайней мере, в той форме, к которой мы привыкли.

Гончар как-то странно посмотрел на него, и от этого взгляда сильфу сделалось не по себе.

- Может быть, - уклончиво пробормотал он. - Но не торопи события. Очень скоро ты сам всё увидишь... Не хочешь ли поговорить о чем-нибудь другом?

- Как пожелаешь, - пожал плечами ювелир, мысленно подбирая более легкую и нейтральную тему, вроде классической погоды. - Что ж, будем надеяться, что времени прошло не так много. По крайней мере, хочется застать лорда Эдварда столь же живым и здоровым, каким я видел его накануне... хотя это, конечно, отнюдь не показатель того, что за нашей беседой не пролетела незаметно сотня-другая лет...

Собеседник его неожиданно вздрогнул - всем телом, как от удара ножом. Руки мужчины дернулись, круг также содрогнулся и резко остановился. Глина брызнула в разные стороны, основная часть её тут же начала оплывать и на глазах теряла приобретенную неустойчивую форму.

Себастьян с удивлением покосился на колдуна. Ничего не скажешь, угадал с темой! Похоже, он сегодня в ударе. Однако странное же воздействие оказало на отшельника одно только упоминание имени правителя Ледума.

Повисло напряженное молчание.

- Полагаю, ты ждешь объяснений, - вздохнул отшельник, поняв, что скрывать или демонстративно не замечать собственную неадекватную реакцию просто глупо. - Этот человек... лорд Эдвард... уничтожил мою семью. Он причина моего изгнания из Ледума. Много лет назад я вынужден был бежать из города, так же, как и ты, спасая свою жизнь. В противном случае я был бы уже мертв. Думаю, этого более, чем достаточно для начала. Ты удовлетворен, беглец?

- Меня зовут Себастьян, - памятуя о договоренности с Маршалом, кратко представился ювелир. Конечно, этот одинокий отшельник вряд ли слыхал громкое имя Серафима и при упоминании его возбужденно вскричит "Тот самый?!", но осторожность никогда не помешает. Очень часто это качество помогает сохранить жизнь.

Гончар улыбнулся, чуть иронично и снисходительно, постепенно приходя в себя. Былое спокойствие довольно быстро возвращалось к нему после кратковременной вспышки и выхода из-под контроля эмоций.

- Славное имя, - задумчиво проговорил колдун, в противовес своим словам отрицательно качая головой, - но мягкое, как глина. Мне думается, ты можешь быть иным. Омуты этих глаз слишком зелены, чтобы обмануться: они ведут по ту сторону мира. А редкостный цвет волос напоминает мне о священной ярости серафимов, огненнокрылых посланников Изначального - закатных ангелов, знаменующих приход ночи. Эти совершенные создания не знают ни гнева, ни милосердия. Ты что-нибудь слышал о них?

Себастьян молчал, пристально глядя на собеседника. Что-то подсказывало ювелиру, довольно неуловимо подсказывало, что сохранить инкогнито не удалось. Не прост гончар, ох как непрост... И дело не только в его противоестественной проницательности. Редкая осведомленность в вопросах религии, которую обнаруживал загадочный отшельник, выдавала в нем превосходное образование, получить которое мог только аристократ. Об этом же говорила изысканная манера речи, сдобренная характерной старомодной учтивостью, и манера держать себя. Но почему он сразу раскрывает карты? И что ему нужно от него?

- Не тревожься понапрасну, Себастьян, - колдун разгадал причины этого напряженного молчания. - Я не принуждаю тебя выдавать свои страшные тайны, храни их, сколько пожелаешь. Но я слишком высоко ценю искренность и не хочу никого вводить в заблуждения. Ты должен знать, что даже в такой глуши слыхали о подвигах прославленного ювелира. Я навожу иногда справки, что происходит в мире. И существует ли еще некая Бреония.

- Благодарю за прямодушие, - с усмешкой кивнул сильф. - Но вынужден заметить, что мы находимся в неравных условиях. Ты знаешь обо мне многое, а я о тебе почти ничего. Открой мне хотя бы имя. Нет причины таить его.

Незнакомец помрачнел.

- Мало кто в мире находится в равных условиях, Себастьян. К сожалению, это не игра, где у всех одинаковое количество очков на старте. Даже прославленные шахматы плохо имитируют жизнь, давая соперникам абсолютно идентичные начальные позиции. Но я и не стремлюсь скрыть своё имя, - в голосе колдуна появились неожиданно жесткие, даже злые нотки. - У меня его нет. Ведь у мертвецов не бывает имен, верно? А я - умер, похоронен и забыт.

- Ну, я в некотором роде тоже умер, - столь же мрачно отозвался ювелир, поняв, что эту и тему лучше не затрагивать. - По крайней мере, для мира.

- Тогда ты должен понять меня, - отшельник вновь закрыл глаза и невозмутимо возобновил прерванный процесс творения. - Зови меня... хм... просто гончар.

Себастьян покачал головой и повалился обратно на свою лежанку. Странный разговор неожиданно утомил его и оставил в душе какие-то неясные тревожные предчувствия. Глаза предательски слипались. Кажется, пришло время отдохнуть и восстановить серьезно подорванные силы. О сложившейся ситуации и дальнейших своих действиях он подумает после. Неудобный собеседник его полностью ушел внутрь себя, сконцентрировавшись на своем магическом круге. Похоже, он не собирался больше отвлекаться на гостя.

- Хорошо, Гончар, - глядя в потолок, еле слышно пообещал ювелир скорее самому себе. - Не скажу, что я люблю брать на себя обязательства, но так уж случилось, что в последнее время мне всё чаще приходится делать это. Однако знай, что я не останусь в долгу. Ты спас мне жизнь, и я верну тебе свою благодарность, в том виде, в котором она тебе потребуется.

- Это слова чести, - одобрительно заметил колдун, так тихо, что чуткий слух сильфа едва разобрал его речь сквозь подступающий сон. - Но остерегайся впредь произносить подобное. Клятвы всегда заставляют пожалеть о себе.

***

Последние дни выдались столь насыщенными, что лорду Ледума никак не удавалось выкроить время и вырваться в свою сторожевую башню. Меж тем окончание истории с Серафимом серьезно интересовало его. Убрался-таки неугомонный ювелир восвояси или, упорствуя в исполнении воли дракона, глупо и героически (что, в сущности, одно и то же) пал от руки стражей?

Другие варианты даже не приходили правителю в голову. Да, ювелир был силен, но потенциал его всё еще не раскрыт полностью, и справиться сразу с двумя живыми мертвецами Альварха - это уже чересчур.

Но в дальнейшем визита было не избежать: сегодня в башню заклинателя вело не только любопытство, но и назначенная встреча с Саранде. С королевой лис маг встречался регулярно, получая исчерпывающие сведения о происходящих в мире оборотней событиях, а также отдавая распоряжения. Саранде была глазами и ушами, а также вестником воли Ледума. Сегодня же правитель ожидал подробного интереснейшего отчета о взятии Ламиума и поведении юного Арх Юста.

Однако мысли лорда крутились вокруг ювелира, вновь и вновь возвращаясь к их разговору. Увы, заклинатель слишком хорошо знал дракона, неизвестно за каким чертом отправившего к нему Серафима. Дракона с разными глазами, в одном из которых чернело сразу четыре зрачка, что было слишком даже для вечноживущих ящеров. Поговаривали, что этот его глаз видит не только прошедшее, настоящее и будущее, но и некие сокровенные измерения, недостижимые для осознания живущих, а потому находящиеся в свернутом состоянии...

- Осанна лорду Ледума!

Маг круто развернулся на ступенях и в свою очередь чуть наклонил голову, отвечая этому гортанному голосу. По правде говоря, традиционное приветствие правителей Бреонии, представляющее собой подобострастное молитвенное восхваление, изрядно забавило правителя Ледума. По его собственному убеждению, он давно уже был достоин анафемы, но никак не осанны.

- Я гляжу, Литарху всё не дает покоя моя скромная обитель? - насмешливо протянул маг, едва заметным движением пальцев приводя в активность некоторые карбонадо. Конечно, скорее всего дело не дойдет до необходимости их применения, однако правитель не привык полагаться на "скорее всего". - Он посылает сюда уже второго парламентера за последние несколько дней. Чем обязан таким вниманием?

От цветущего сливового дерева неслышно отделилась тень и, приблизившись к заклинателю, незаметно облеклась в плоть мужской фигуры - высокой, угловатой и до невозможности худой. С ног до головы мужчина был облачен в черное, создавая до крайности мрачное впечатление. Пронзительные глаза и волосы цвета воронова крыла удачно довершали картинку, делая его похожим на палача.

Дивная внешность.

- Ты всегда привлекаешь внимание, лорд Ледума, - не стал спорить нежданный гость. - Однако я не парламентер, ведь война не объявлена и не начата, - по крайней мере пока. Меня направил не Литарх. Я пришел к тебе по своей воле и, клянусь, великий не знает об этом визите.

- Ты заинтриговал меня, Рэйв. И в чем же дело?

Рэйв принадлежал к малочисленному и овеянному легендами племени воронов. Эти оборотни отличались от других собратьев тем, что не имели общего устроенного социума и иерархии, предпочитая жить поодиночке. В настоящее время они почти не попадались на глаза, и лорд Эдвард иногда всерьез начинал сомневаться, что загадочные отшельники еще существуют. Однако же, племя, если и вымирало, то очень медлительно: вороны жили долго, очень долго - смерть не спешила забирать их.

- Оба старших дракона находятся в твоем городе, лорд.

- Мне это известно.

Да уж, было бы по меньшей мере странно, если бы он сейчас изумленно вытаращил глаза и крикнул что-то вроде: "Да ну!" Не ожидал же этого Рэйв в самом деле, ведь правда?

- Не сомневаюсь, - мрачно усмехнулся пришелец, не отрывая от заклинателя странного неподвижного взгляда. - Не беспокоит ли тебя такое положение дел?

Лорд Эдвард нахмурился. Что, нелепые вопросы продолжаются? Естественно беспокоит, черт возьми, еще как беспокоит. Но чего добивается проклятый ворон? Влиять на драконов он, увы, не обучен.

- Я питаю надежду, - подчеркнуто сухо отозвался правитель, надеясь уже перевести разговор в практическое русло, - что этот визит будет кратким, как выстрел. И Ледум останется невредим после их посещения.

Рэйв отрицательно покачал головой, так же демонстративно выражая несогласие. Волосы его даже не шевельнулись от резкого движения, будто натертые воском. Особенный синеватый отлив и блеск их выдавали излишне внимательному глазу старшую кровь.

- А вот я отнюдь не уверен в этом, - спокойно произнес гость, но была в его голосе некая леденящая кровь интонация. - Выстрел имеет обыкновение уносить чью-то жизнь.

- Дурная шутка, спутник.

Лорд Эдвард был знаком с вороном столь же долго, как и с самим Литархом. Рэйв являлся сателлитом, неизменно сопровождающим своего дракона. Как впоследствии узнал правитель, стражи не были единственными полностью зависящими от ящеров созданиями. Существовала еще каста так называемых "спутников", но эти встречались столь редко, что информация о них была полностью скрыта от посторонних драконьему кругу лиц. И если для того, чтобы стать стражем, нужно было умереть от руки ящера, то для превращения в сателлита - ровно наоборот. Ни много ни мало, требовалось спасти дракона от смерти. Как можно было исхитриться совершить такой подвиг, лорд Эдвард по-прежнему только гадал.

Тонкости ритуала также были неизвестны заклинателю, однако спаситель, новоиспеченный спутник, делался неким хранителем духа дракона. Между ними устанавливалась неразрывная связь, вследствие чего сателлит приобретал ряд небесполезных способностей. Спутники становились верными помощниками драконов и ментальными управителями стражей. Они сохраняли сознание и все личностные качества, но рабская преданность их и добровольная подчиненность всегда ужасали лорда Эдварда. Скорее всего, у дракона мог быть только один сателлит, по крайней мере, правитель никогда не встречал двоих. Более того, имелись они далеко не у всех ящеров: Альварх, к примеру, прекрасно обходился и без спутника.

- Мне не до шуток, мой алмазный лорд, - нехотя признался Рэйв, - напротив, я в крайнем волнении. Литарх явился сюда не просто так. Игра совершенно вскружила ему голову.

- Значит, его привычки абсолютно не изменились, - лорд Эдвард начинал выходить из себя. - Но какое отношение всё это имеет ко мне?

- Самое прямое, - с досадой пояснил оборотень. - В Ледуме становится опасно. Всем известны натянутые отношения между братьями. Разумеется, формально Альварх никогда не нарушает правил, но по существу зачастую действует за рамками. Литарха не оставляет равнодушным такой неприкрытый вызов. Он задет за живое безответственным поведением высшего. Не исключено, что в процессе игры случится конфликт интересов... Честно признаюсь, меня не слишком-то беспокоит твоя судьба в этом случае, но это не имеет никакого значения. Я должен заботиться лишь об исполнении желаний Литарха, которые в отношении тебя однозначны. Тебе следует заранее поразмыслить о том, чью сторону разумнее принять. Хорошенько поразмыслить.

- Ты с ума сошел, Рэйв? - искренне изумился правитель. - Или забыл, кто перед тобой? Ни ты, ни я, увы, давно не можем ничего выбирать. Мы - карты, которые уже разыграны.

- Выбор есть всегда, страж, - серьезно сказал оборотень. - Ты - джокер, который, как по волшебству, вновь и вновь оказывается в рукаве. Просто подумай об этом.

Странный совет. И вроде бы даже искренний, но... какой-то... скользкий. Лорд почувствовал, что, последовав ему, потеряет привычную опору под ногами. И смутные картины неведомых доселе горизонтов и свобод неожиданно растревожили сердце.

- Не понимаю, о чем ты, - поморщился маг, отгоняя опасные видения. - Выбор уже сделан. Или ты и вправду считаешь, что Литарх осмелится выступить против Альварха и оспорить его право высшего дракона? Это просто невероятно, да и к тому же просто глупо: могущество Альварха не вызывает сомнений. Он сокрушит любого. Литарх избирает слишком кружные пути, пути же высшего - прямы и неизменно приводят к цели.

- Неясно еще, чей покровитель окажется могущественнее, - сквозь зубы процедил ворон. В темных глазах его промелькнули красноватые искры. - Литарх старше брата и сам уступил ему титул, так как мудр и свободен от бремени властолюбия. И будь я проклят, если знаю дракона, который избирает прямые пути.

- Я надеюсь, мы не станем сейчас меряться могуществами наших покровителей, - глумливо расхохотался в ответ правитель, не желая продолжать дискуссию. - Избавь меня от обязательных дифирамбов своему хозяину.

- Так значит, ты отвечаешь отказом? - рассеянно пожал плечами Рэйв, также утеряв интерес к разговору. Чувство юмора было совершенно чуждо ворону. И как только Литарх, с его игривым характером, терпит рядом с собой такого угрюмого типа, одержимого только своим безапелляционным обожанием? Должно быть, с трудом. - Очень жаль. Я жалею об этом уже сейчас, а тебе придется пожалеть чуть позже. Времени осталось мало. Что ж, по крайней мере, я предупредил тебя.

С этими словами ворон развернулся и, не прощаясь, быстро зашагал прочь, а лорд Эдвард смог наконец войти внутрь мельницы.

С первого взгляда правитель понял, что произошло. Катастрофа!

Девятая башня осталась без защитников - оба стража были убиты. Лорд Эдвард почувствовал сильную досаду, как практичный хозяин, лишившийся по недосмотру пары редких и дорогостоящих инструментов, найти замену которым довольно проблематично. Но одновременно с этим лорд был восхищен. О, должно быть, это был великолепный поединок! Жаль, не довелось увидеть его воочию. Одолеть в честном бою двух неуязвимых соперников - для этого недостаточно одного умения. Здесь требуется дух, способный побеждать и без меча.

Однако рассуждать об этом не было времени - башню ощутимо вело. Маг чувствовал, что минералы работают вразнобой, создавая противоречивые, разнонаправленные импульсы, рождая удивительную, по-своему прекрасную дисгармонию, которая всё усиливалась. Уж этого-то ювелир совершить никак не мог. Кто-то пытался производить манипуляции с его системой - и разрушил её.

Тут заклинателя ждал следующий удар, заставивший кровь заледенеть в жилах. Карл! Заветный узник его сбежал, воспользовавшись сбоем в магической защите. Заклятый друг, который, как он думал, никогда не вырвется из его рук.

Вот дьявол! Лорд Эдвард до крови закусил губу. Башня перестала быть безопасной, находиться здесь теперь было даже вредно. Похоже, сегодняшнюю встречу с Саранде придется отложить до лучших времен. И не то чтобы он не доверял лисице, нет. Совсем наоборот - лорд был совершенно убежден в её неверности. Позиция королевы лис не вызывала сомнений - она с ним только до тех пор, пока это удобно клану и лично ей. Хитрая бестия тонко чувствует малейшие перемены в расстановке сил. Как только найдется более выгодный союзник, или же лорд Ледума оступится, предоставив возможность для удара - удар этот будет нанесен без раздумий.

Пора было убираться отсюда, но прежде... Прежде нужно было выяснить еще кое-что. Неведомая сила тянула правителя вверх по лестнице, в помещение для встреч с нелицеприятными для людей гостями.

Там наверху... наверху что-то было не так.

Что именно, заклинатель был не в состоянии понять, присутствие чего-то чужеродного неприятно тяготило, как тяготит слепого тепло от яркого света, который он чувствует, но не может видеть. Манящего света.

Едва открыв дверь, лорд Эдвард обомлел от жуткого зрелища. Отрубленные головы - звериные, птичьи, рыбьи - смотрели на него своими мертвыми круглыми глазами, смотрели, смотрели, смотрели - не отрываясь и не мигая. На полу не было ни клочка чистого места - от вида такого количества крови привычного ко всякому правителю неожиданно стало дурно. Кровь самых разных существ, безжалостно принесенных в жертву, смешалась в единую клейкую субстанцию и облеклась особой силой. От горевших недавно свечей остались лишь потеки густо-черного воска. Отчаянно пытаясь вдохнуть, лорд с ужасом осознал, что лишился контроля над собственным телом - оно было словно парализовано. Капкан захлопнулся. Не успев понять, что происходит, правитель Ледума пошатнулся и рухнул прямо на пороге, на миг потеряв сознание. При этом внутреннее ощущение было таким, будто он опрокидывается вниз головой в бездонный черный колодец, опасный коридор, связывающий разные реальности и миры.

Открыв глаза, маг убедился, что так оно и было.

***

Уже не первый час Маршал бесцельно бродила по городу, по гулких пустынным улицам, пытаясь отвлечься от странных противоречивых мыслей, которые вот уже пару дней занимали её без остатка. Уже не первая бутыль крепкого черного рома была опустошена и без жалости отброшена прочь, а дисциплинированный ум оставался всё так же кристально ясен, отмечая переливающиеся на языке острые нотки патоки и карамели. Впервые с убийцей творилось подобное, и, если опустить детали, такое состояние духа крайне угнетало.

Прежде она была бесстрастна и объективна, как сама смерть. И что же теперь? Какой позор! Впервые она позволила своей жертве уйти. Добровольно провалила задание! Отпустила того, кто был помечен, как мишень, а значит, приговорен без всякой надежды на помилование, обречен невзирая ни на какие заслуги или достоинства, ни на какие личные отношения. Это был жестокий путь, но в то же время простой и честный. Он не предполагал исключений. И в прежние времена убийца твердо ступала по нему, свершая приговор, на исполнение которого иной раз не поднялась бы рука и у самого беспринципного и жестокого человека на земле, и не испытывала угрызения совести. Ни эмоции, ни привязанности, ни мораль не могли сбить её хладнокровный прицел, не могли отвратить ритуальную фразу, которая бессчетное количество раз была произнесена над бездыханным телом, душа которого уходила в вечность...

"Раздели со мной безмолвие".

Возможно ли, что она пожалела этого мужчину?

Нет, она не могла отвергнуть свою природу, свою сущность убийцы. Сами обстоятельства отвратили ее от необдуманного поступка, которого уже не исправить, когда прояснятся последствия. Обстоятельства, в которых было слишком много неизвестности, а потому опасности. Опыт подсказывал мастеру, что тут не стоит спешить.

За годы практики Маршалу доводилось принимать самые разные заказы, но подобный экзальтированный клиент попался убийце впервые. Вновь и вновь она перебирала в памяти, как четки, мгновенья их единственной краткой встречи, отмеченной плотным флером мистифицированности. Не так давно ей прислали конверт, содержащий в себе письмо с подробностями заказа. Маршал почти не удивилась имени жертвы - Серафим. А ведь она предупреждала - зря он полез в это темное дело! Впрочем, она и не рассчитывала, что сильф послушает. Никто никогда не слушает добрых советов.

Убить ювелира требовалось только после получения особого сигнала, а до тех пор ни на миг не выпускать из виду. К письму прилагалась крупная сумма денег и крохотный темный камешек, который нужно было на время исполнения заказа носить с собой. Это было обязательным условием контракта, так как именно минерал должен был подать требуемый сигнал к началу операции.

Сигнал был подан, и, возвращаясь после первого незавершенного дела, Маршал смутно ожидала какого-то продолжения истории.

...Вокруг царила чуткая предрассветная тишина, и ни единый звук не нарушил её, когда убийца неожиданно развернулась и сделала несколько выстрелов в темноту. Пули прошли в области головы, там, где у нормального человека обычно располагается лицо.

Но у явившегося призрака вместо лица был только туман.

- Заказ мой исполнен? - от полупрозрачной фигуры веяло пронизывающим холодом, обозначавшим присутствие сильной магии. Голос был искажен расстоянием и определить, принадлежал ли он мужчине или женщине, было невозможно.

- Если Маршал берется за заказ, значит, он уже исполнен, - сухо отозвалась женщина, разглядывая этот мастерски переданный образ. А камешек-то, оказывается, не так прост... И место ему в ближайшей канаве. Пусть в следующий раз туда является. Фокусник, мать его.

- И всё-таки?

- Он мертв, - не моргнув глазом, убедительно солгала убийца. - Я забрала его жизнь. И ангелам можно обломать крылья. Умеючи.

- Тело?

- Как и было оговорено, выброшено в колодец подземного источника. Никаких следов.

Маршал мысленно усмехнулась. Губа у заказчика была не дура. Если бы она и впрямь вознамерилась выполнить эту часть сделки, потрудиться пришлось бы немало. Ледум, как и все человеческие поселения Бреонии, был построен на месте выхода на поверхность подземных вод, которые обеспечивали, по сути, саму жизнь города. Пресная вода являлась стратегическим ресурсом. Немногочисленные колодцы охранялись, как зеница ока, и доступ к ним был строжайшим образом регламентирован.

Надо было быть большим шутником, чтобы додуматься сбросить в эти чистые воды труп. Хотя там, уж конечно, его никто никогда не найдет. Но стоит ли нелегальный ювелир, которого и так никто не будет искать, таких чрезмерных, чудовищных предосторожностей?

Было здесь что-то неприкрыто странное, но Маршал даже не хотела знать разгадки этой опасной шарады. Любопытство вообще крайне вредная привычка, а потому убийца была очень избирательно любопытна. Несмотря на все сопутствующие неприятности, обладание многими тайнами было обычно совершенно бесполезно. С практической точки зрения.

- Где и когда произошло убийство?

- Заказ был срочным, а потому, как и полагается, исполнен не позднее двух часов с момента получения, - четко отрапортовала убийца. - Южные задворки Ледума, практически самая граница города, старая заброшенная мельница.

Фантом удовлетворенно кивнул.

- Будет лучше, если незначительный эпизод этот останется между нами, - мягко заметил он, постепенно растворяясь. - Громкое убийство Серафима, возможно, и добавит исполнителю славы... зато тихое исчезновение этого знаменитого персонажа поспособствует увеличению продолжительности жизни. Это ясно?

О, мы уже и до угроз добрались. Чудно, а то со времен лорда Альфреда никто почему-то не рисковал грозиться и пугать. Аж ностальгическим чем-то повеяло.

- Ясно, - Маршал улыбнулась самой нежной, самой неотразимой своей улыбкой. - Более чем. А в ледяных глазах женщины отразилась нетронутая сущим пустота, которую иногда называют смертью...

Глава 25

Длинные белые пальцы бегло касались клавиш, рождая звуки нежные и одновременно тревожные, - невозможно, нестерпимо сладкие. Длинные белые пальцы касались чего-то внутри, чего-то до дрожи сокровенного, будто бы даже самого сердца. Касались небрежно, мягко, одними только подушечками, создавая ощущение совершенно неуловимого, но желанного, рождая тоску о несбыточном. Россыпь нот невидимой тропинкой уводила прямиком к сердцу.

Кристофер знал, что эта тихая простая мелодия нравится лорду Эдварду, очаровывает его своей удивительной изысканной гармонией, которая недоступна смертным. Он подметил это по выражению глаз, в которых уже понемногу учился читать. О, и эту "простую" мелодию еще нужно было уметь сыграть! Сыграть так, чтобы не нарушить хрупкого волшебства и легкости, пойманных гениальным автором, словно ворох ярких бабочек в сачок, не исказить эфемерное совершенство, готовое рассыпаться от единственного неточного движения руки.

Сегодня, подняв крышку рояля для ежевечерних занятий музыкой, премьер задумался, намереваясь сыграть что-то для души, и пальцы сами собой начали выводить эту чуткую тягучую мелодию, этот мечтательный ноктюрн правителя, так не похожий на него самого.

Но призрачные ночные грезы музыки явились сегодня с особой болезненностью, ибо были созвучны внутреннему состоянию аристократа. Кристофер вдруг заставил клавиши звучать нарочито нестройно и тяжело уронил голову на предплечья. Чудная мелодия оборвалась диссонансом и пронзительной тишиной.

Премьер не исключал, что пресловутая широта взглядов лорда Ледума, не дававшая покоя доброй половине Бреонии, могла быть продиктована не столько порочностью и необузданной страстью к наслаждениям (хотя и без них, конечно же, не обошлось), сколько сугубо практическими соображениями. Дело в том, что для сохранения хрупкого баланса сил человеческий дух, запертый в клети смертного тела, постоянно нуждался во вливаниях как мужской, так и женской составляющих энергии.

Несмотря на всю порывистость, лорд Эдвард был большим прагматиком, и не мог не принимать в расчет двуликую природу мироздания. Для обычного человека проблема не стояла так остро, однако для мага не имелось задачи важнее и притом трудновыполнимее. Достижение энергетической устойчивости было в принципе невозможно: из-за постоянного и неравномерного расходования силы чашки весов непрерывно плясали. Эта напасть испокон веков портила кровь всем заклинателям. Надолго остановить эти чаши в состоянии идеального покоя не удавалось, а потому все из кожи вон лезли, чтобы удержать их хотя бы приблизительно на одном уровне, избегая особенно резких скачков.

Однако сам Кристофер со временем пришел к выводу, что такой подход не обеспечивал энергетических вибраций на высочайшей частоте, вдобавок ко всему делая мага подвластным неким внешним факторам. Особая мысль зрела в нем многие месяцы, даже годы, подтачивая стены осторожности и здравого смысла, и наконец овладела совершенно. Аристократ утвердился в идее, что великому заклинателю нужно равно очистить разум, дух и тело, полностью освободиться от пагубных пристрастностей, зависимостей и желаний. Только тогда он получит доступ к немыслимым магическим энергиям.

Это становилось возможным только если отрешиться от основополагающего постулата разделения энергии. Отказаться от самой идеи поиска предательски ускользающего баланса... бесконечной, безнадежной гонки за равновесием, призрачным и всегда недостижимым...

И стать воплощением этого равновесия.

По древней легенде, Изначальный создал человека подобным себе, но затем, питая любовь к развитию и безграничному разнообразию, решил привнести в конструкцию новшество и разделил творение на два различных существа. Это усовершенствование не прошло для человека даром, лишив его чувства близости со своим Создателем, подарив одиночество и неутолимую тоску по любви, которая сделалась недостижима. Оно же даровало людям Путь - непростой, тернистый, но зато предполагающий свободу выбора, а заодно и все ответственности за него. Только соединяясь со своей противоположностью мог достичь теперь человек состояния блаженства и гармонии, которые были присущи Изначальному.

Таким образом, объединив в себе два полярно противоположных начала, человек мог подняться над своей однобокой, половинчатой природой и превратиться в высшее безграничное существо - такое, например, какими являлись драконы - сверхсоздания, не имеющие ни пола, ни возраста, чье бытие имело место и за пределами физического тела. Мужское и женское сочетались, сплавлялись и растворялись друг в друге, рождая совершенно особенную двуединую сущность, превосходящую оба своих слагаемых. Только соединив их, сплавив воедино Солнце и Луну, можно было достигнуть заветного и совершенно естественного для человека состояния бессмертия и всемогущества. Только тогда, когда сольются в священный благородный сплав самородное золото и серебро, родится сердце, двойственное и одновременно единое, подобное обоюдоострому клинку. Тогда противоположности наконец прекратят бороться, и между ними больше не станет различий. Мужчина и женщина, тьма и свет, материя и энергия, жизнь и смерть - всё будет одно.

Только так, без страха отринув условности, можно было достигнуть желанного совершенства, и одновременно с ним - глубинного понимания тайн бытия и практически неограниченной магической силы, которая не станет больше растрачиваться впустую.

Перестав быть ущербной половиной, человек превратится в целое, которое, сделавшись неуязвимым для страсти и похоти, более не будет нуждаться в контактах с себе подобными. Человек сделается божеством! Учитывая искреннюю любовь Кристофера к самому себе, вызвать которую доселе не смог ни один живущий, внутренняя свадьба с собственной сущностью казалась ему как нельзя более подходящим выбором.

Однако вся его многообещающая и безукоризненно стройная теория рассыпалась, как карточный домик, под одним только взглядом этого демона, которому он невесть зачем заглянул в глаза. В этих глазах были бездны. Одного только взгляда оказалось достаточно, чтобы самолюбивый аристократ забыл о своих амбициях, одного только кивка головы - и он был счастлив спать у ног своего идола, есть у него с руки! Собственное одинокое величие уже не казалось столь притягательным.

Амбициозный юноша искал совершенства и мог бы пожертвовать многим ради достижения столь высокой цели, но... он опоздал. Совершенство уже существовало. Правитель Ледума являл собой это совершенство, - он был безупречен, создан для поклонения. Он воплощал собой всё, чего сам Кристофер только мечтал достичь. И молодой маг готов был сделать всё, что угодно, для своего лорда, предвосхищая желания еще прежде, чем те рождались. Какой-то неведомой, непостижимой силой правитель Ледума покорял сердца. Даже пороки его были ослепительны и абсолютны, сияя, как солнце.

С тех пор пустотелые стеклянные бусины дней были заполнены воском событий, эмоций, лиц... всё напрасно. Воск лишь имитировал внешнее сходство с блистательным царственным жемчугом. Весьма отдаленное сходство, которое лишь дразнило и раздражало.

- Ах, ледяной лорд мой, если бы вы знали, как болен я, как тяжко болен... - с невыразимой горечью шептал аристократ, обеими руками обхватив голову. - Болезнь разъедает меня изнутри, как ржавчина. Болезнь, лекарства от которой мир не знает.

Дыхание премьера всё учащалось, сделавшись глубоким и хриплым, но не могло насытить жажду пылающей крови. Пламя сжигало кислород еще прежде, чем тот успевал раствориться. Воздуха катастрофически не хватало, легкие разрывались от боли, словно он оказался под толщей воды.

- С кровью моей происходит что-то нехорошее, - задыхаясь, пробормотал Кристофер, бессильно терзая накрахмаленный воротник. - Я словно отравлен. Отравлен без яда, отравлен насквозь. Боже, как пошло... как отвратительно пошло...

О, как хотел бы он остановить этот губительный процесс, повернуть его вспять, но обратного движения не существовало во вселенной. Реки времени не текли обратно. Никогда.

Однако, что-то часто в последнее время стал он подвержен приступам болезненной меланхолии. Это определенно не к добру. Тут и до умопомрачения недалеко. Кто знает, может, отец и впрямь помешался и не без оснований был отправлен в лечебницу... Кристофер сам уже начинал верить в это. Нет, такого нельзя допустить. Нужно успокоиться, взять себя в руки. Нужно сохранять достоинство, подобающее его высокому положению и не менее высокому происхождению.

Усилием воли мужчина заставил себя отвлечься, по обыкновению нервно теребя высокие ажурные манжеты. Белое кружево тягуче, стеклянисто стекало с рук.

На красивом лице его расцвела бледная мученическая улыбка.

***

Лорд Эдвард не сразу понял, где оказался: всё вокруг непрестанно менялось. Геометрия этого места опровергала все известные ему законы перспективы и пропорциональности, напоминая изломанный сон шизофреника, где всё происходит шиворот-навыворот. Аномальное течение времени мешало обыкновенному перемещению в пространстве, а потому человек несколько раз безуспешно пытался встать, прежде чем разум мага, привычный к постоянному анализу, наконец уловил испорченную логику движения в этом мире.

Обратном мире.

От предметов остались лишь контуры, набросанные своенравной, неверной рукой гениального художника, но и они пропадали и появлялись вновь, и вновь пропадали. Цвета также были искажены и нестабильны. К примеру, белый цвет одежд и волос правителя отражался в этом мире иссиня-черным, а вся окружающая действительность непрерывно плыла куда-то, меняя очертания, формы, краски. Но преобладающим цветом всё же оставался серый.

Оглядевшись, лорд понял, что не один. Что ж, этого следовало ожидать. Ловушка! Саранде предала его.

Магия крови всегда срабатывает безотказно. Защититься от неё практически невозможно, в особенности, когда за дело берутся столь достойные представители старшей расы. Человеческие маги также не брезговали использовать в заклинаниях кровь, но лишь как вспомогательную субстанцию, помогающее сделать проклятье точнее и результативнее. Оборотни же совершили некий сложный и редкий ритуал, призвав энергию предсмертного ужаса и боли жертвенных животных, а также силу сгоравших в огне ядовитых трав. Это позволило втянуть в обратный мир выбранную жертву, избегнув необходимости в часе крысы и используя зеркальную поверхность залитого кровью пола. Не очень чисто, но зато действенно.

Оборотни отражались в этом мире ровно так же, как и в реальном. Шкура волка серебрилась, как снег в полнолуние, а наряды лис пламенели, как ржавая кровь. Только приглядевшись внимательнее, лорд мог заметить, что всё же фигуры эти не совсем достоверны: они подрагивали, как призрачные фантомы, а сквозь плоть просвечивал вездесущий серый туман.

От этого тумана по коже бежали неприятные липкие мурашки. В нем, словно в каком-то пластичном материале, возникали и тут же перетекали в другое состояние тусклые, нечеткие образы, силуэты и контуры, похожие на отражения мира в покрытой рябью темной воде. Туман имел глаза и лица, а если прислушаться, то и голоса, десятки, сотни, тысячи гипнотических голосов. Туман пел, и пение заполняло весь этот удивительный непроявленный мир от начала и до конца. Разобрать его было невозможно, но иногда правителю казалось, будто он различает какие-то отдельные слова, смутно, подсознательно знакомые, слова ушедших древних языков, только произносимые наоборот. Они звучали, как заклинания.

Так и он сам был не до конца воплощен. Точнее, ощущение плоти напрочь отсутствовало. Лорду Эдварду, как заклинателю с огромным опытом, были не в новинку измененные состояния сознания и плоти. Он познал даже саму смерть - и восстал из мертвых, вдохновленный силой драконьей крови. Однако теперешнее состояние было совершенно особенным, не поддающимся осмыслению. Это была не жизнь, но и не смерть, не явь и не навь, а некое инобытие.

Нелюди терпеливо ожидали, не проявляя никаких признаков беспокойства. Заклинатель насторожился, уже смутно понимая, в чем дело. Мысли его потянулись к алмазам, но наткнулись на абсолютную, гробовую тишину. Камни не отвечали, и ждать помощи было неоткуда. Выбраться самостоятельно из обратного мира человек, пусть даже владеющий искусством магии, не мог. Обратный мир был полон энергии, но она никогда не облекалась здесь в грубую форму материи. Здесь не было путей и направлений, времени и расстояний, не было ничего, что знакомо человеческому разуму. Здесь маг был беспомощен. Смутные картины вращающимися вихрями проносились мимо, не замедляясь ни на миг, и от этой круговерти начинало покалывать в висках.

Всё это чертовски напоминает конец.

Судя по всему, сейчас его заставят заплатить за то унижение, которое накануне довелось пережить Юсту. Дорого, очень дорого заплатить. Похоже, так дорого, что отдав этот долг сполна, он останется банкротом.

Человеческий мозг не мог долго выдерживать творящуюся вокруг фантасмагорию, а потому отредактировал окружающую реальность, если это можно было назвать реальностью, и отбросил всё, выходящее за рамки нормальности. Мозг приспособился, но лорд Эдвард подспудно задался вопросом, не было ли это признаком начавшихся необратимых изменений в психике, которые приведут к помешательству и разрушению личности? Поразмышлять над этим, безусловно, любопытным тезисом не удалось - нашлись более насущные задачи, решать которые нужно было незамедлительно.

Вздыбив шерсть на загривке, Арх Юст беззвучно понесся к нему по снежной равнине, сливаясь с пространством и оставляя за собою длинный молочный след. Волк растекался, как клякса, в потоках хаотично меняющихся форм. Определять здесь дистанцию было трудно, но с каждым мигом оборотень очевидно был всё ближе.

Маг глубоко вздохнул. Ну, кажется, началось - актеры и зрители, все на своих местах, дан третий звонок к началу спектакля. Занавес!

Итак, что мы имеем? Оказывать сопротивление в предложенных обстоятельствах, увы, смешно - высший оборотень без труда одолеет стража. Огромное тело его двигалось быстро и четко... даже более быстро и четко, чем можно было ожидать. Это очень нехорошо. Однако лорд Эдвард не намеревался стоять на месте и, опустив руки, безропотно ожидать своей участи. Он не может позволить нелюдю просто убить себя. Конечно, физической силы стража было достаточно, чтобы голыми руками разорвать на куски обыкновенного волка или даже рядового оборотня. Но не чистокровного. Не представителя старшего рода. Не вожака клана, тем более, когда их сразу трое против тебя одного. Рассчитывать на магию также не приходилось, но у заклинателя, по старой доброй привычке, всегда был при себе меч. А верная сталь - единственное, что не подвластно всем этим фокусам с реальностями. Единственное, что существовало во всех мирах, не изменяя своей сути.

И прежде чем волчьи клыки сомкнутся на горле мага, клинок нарушит оскорбительную целостность сияющей белой шкуры. И это как минимум. Хочется верить, что рука его осталась тверда, как в те времена, когда меч был единственным средством самозащиты.

Приблизившись на подходящее расстояние, волк выгнул спину и немедленно прыгнул, взвившись в воздух звенящим серебряным вихрем. Красота и изящество его движений ошеломляли, а от скорости броска захватывало дух, однако... Прыжок этот оказался неточен. Достаточно было быстрого шага по дуге в сторону, чтобы уйти с линии атаки, и сильное тело оборотня беззвучно пронеслось мимо. Лорд Эдвард едва заметно нахмурился. Нелюдь с легкостью мог достать его, если бы захотел.

Но он не хотел.

Вот как? Правитель Ледума облизнул мгновенно пересохшие губы. Юст решил поиграть с ним, как кот с мышью? Учитывая практически мгновенную регенерацию стражей, игра обещала быть долгой и увлекательной. А смерть соответственно - мучительной и непростой.

Как ни странно, вместо логичного в такой ситуации парализующего страха маг ощутил удовлетворение. Общение с драконами, да и собственная предрасположенность к такому взгляду, давно приучили его рассматривать мир как игру, в которой было место только одному настоящему чувству. Только одно имело подлинное значение - наслаждение процессом, жажда и предвосхищение победы... азарт. Всё прочее - лишь декорации, созданные для развлечения обывателей. И что может быть волнительнее игры, в которой на кону стоит твоя жизнь? Заигрывание со смертью будоражило кровь, она стучала в ушах, как несмолкаемый грохот боевых барабанов, в былые времена являвшийся неотъемлемой частью сражений.

Хорошо, Арх Юст. Поиграем.

Оборотень уже развернулся, оттолкнувшись от земли легко и мощно. И вновь угрожающе-небрежный прыжок не достиг цели, хотя на сей раз магу пришлось действовать быстрее, чтобы увернуться от оскаленных волчьих клыков, от страшных объятий серповидных когтей.

Ситуация повторилась еще несколько раз, и с каждым разом всё рискованнее, всё опаснее. Лорд Эдвард чувствовал растущее покалывающее тепло на всей поверхности кожи, словно его овевал горячий ветерок. Мысленно усмехаясь, маг жадно впитывал его каждой порой. В волке было много, слишком много непримиримой пьяной ненависти. Он источал энергию, сочился ею, как цветок сочится ароматом, нектаром для пчел, пусть и несколько ядовитым, но сытным. Ненависть щедра, она рождает силу, которая, увы, слишком легко может использоваться против тебя самого.

Танец их всё длился, и оба соперника до сих пор оставались невредимы. Узкий клинок продолжал находиться в ножнах, он был терпелив. Пока была возможность бескровно избегать столкновения, ей полагалось пользоваться. Сталь не терпела суеты: будучи обнаженной, она должна будет нанести удар и напиться крови, - иначе она будет опозорена. Второго шанса скорее всего не предвидится, а это значит, нужно дождаться наиболее подходящего момента.

Или создать его.

- Пресно играешь, мой маленький вервольф, слишком пресно, - тягуче, с издевкой пробормотал заклинатель, провоцируя оборотня на вспышку гнева, потерю контроля и, как следствие, ошибку. Желательно роковую и легко предсказуемую, но тут уж какая выйдет, выбирать не приходится. Слова лорда сами собой преобразовывались здесь в чудовищную абракадабру, но, кажется, Арх Юст вполне понимал его. - Вот он я, и ты заставляешь меня скучать. Увы, смотреть тут совсем не на что, кроме твоей нерешительности. Я так напугал тебя, что ты дрожишь до сих пор?

Белый волк отозвался яростным рычанием и, едва совершив разворот, вновь бросился на мага. На этот раз нападение вышло широким и энергичным, хоть и несколько смазанным. Правитель отшатнулся активнее, отметив про себя запальчивость и неаккуратность, свойственную самоуверенной молодости.

- Уже лучше, - насмешливо похвалил он. - Больше страсти, но по-прежнему грубо.

Волк перестал кружить вокруг по широкой дуге, кидаясь на человека сразу же после очередного промаха, не оставляя ни мгновенья передышки. Ни ему, ни стражу долго не требовался отдых. Танец сделался непрерывен и сложен. Человек и зверь решительно противостояли друг другу, споря в скорости, силе и ловкости, совершенно увлекшись этим противостоянием. Размазывающееся пространство способствовало красоте поединка, и одновременно усложняло его: всё чаще противники были так стремительны, что сливались друг с другом в единое сплошное существо, и различить их было невозможно.

Однако, последнее движение мага оказалось недостаточно быстрым и точным: когти волка вскользь полоснули его по плечу, оставив разрезы на одежде и быстро стягивающиеся следы на теле. И в следующий раз уйти опять не удалось, и раны оказались уже глубоки и чувствительны - россыпью спелых брусничных ягод поплыли в воздухе брызги крови. Держась за распоротый бок, лорд Эдвард кубарем откатился в сторону и, не обращая внимания на боль, проворно встал на ноги. В последний раз. Больше подняться не получится - впереди новый бросок, и он будет совершен в полную силу. Шутки в сторону: кажется, на этом исключительное везение сегодняшнего дня наконец заканчивается. Бесконечно это продолжаться не могло. Время извлекать из ножен сталь.

Время умирать.

Неужели? Или, может, наконец-то? И хватит ли сил убить перед смертью врага?

Всё это время Саранде и Менея, не меняя своих позиций, выступали молчаливыми наблюдателями этого красочного представления. Им достались места в первом ряду. Королева лис находилась справа от них с Юстом, а ее брат-соправитель - слева, контролируя вверенные им области и готовые вмешаться в случае первой необходимости. Однако, если такая необходимость возникнет, это покроет вожака верховного клана несмываемым позором. Не суметь в одиночку расправиться с человеком, обманом заманив того в обратный мир, откуда оборотни, вдобавок, черпают силу, - это серьезно потреплет его авторитет, и даст лисам дополнительный рычаг для манипуляций.

Лорд Эдвард просто, но крепко выругался и положил руку на рукоять меча.

Внезапно некое слабое свечение на самой границе периферического зрения заинтересовало заклинателя. Не изменяя стойки, маг повернул голову и посмотрел на странный, возникший ниоткуда огонек, будто нарочно привлекающий его внимание. В обратном мире встречалось много странного, но этот блуждающий огонек отличался от всего, что тут было. Он был иной, словно появился извне. Он мерцал так призывно, так гипнотически, что мгновенно приковывал взор. Он выглядел точкой света в бесконечно длинном черном тоннеле... Точкой света! Дневного, солнечного света реального мира.

Правитель почувствовал волнение. Это был шанс. Это был путь, дорога назад, точнее, едва заметная тропинка в зыбкой болотной топи. Но откуда она взялась? И как до неё добраться, когда наперерез тебе несется разъяренный белый волк?

Ответ не заставил себя долго ждать. Из тумана, величественно перебирая лапами, выступил вперед еще один оборотень. Шерсть его оттенком походила на темную воду, и сам зверь был такой же текучий, гибкий, изменчивый. Вот он сделал шаг вперед, и шерсть его заиграла черненым серебром и благородным холодом опала, вот чуть повел голову вбок, и превратился в сгусток ледумского фабричного дыма, в клок седых волос бродяги, подернутых ветром и дорожной пылью. Под шерстью переливались мускулы, крепкие и эластичные, совсем не похожие на стальную плоть Арх Юста.

Итак, теперь волков было двое.

С опаской и любопытством лорд Эдвард смотрел на вновь прибывшего, не зная, чего ожидать от его появления, что несет собой это изменение хода пьесы. Появление нового зрителя? Или всё-таки участника действа? Давно заклинатель не видел Карла во второй ипостаси, и надо сказать, он был великолепен. Конечно же, уступает размерами белому волку, но в остальном - длительное лишение свободы словно бы и не оказало на гордого зверя никакого воздействия.

Определить силу оборотня по внешнему виду не так-то просто, однако для волков в целом действовало одно общее правило: чем светлее оттенок шерсти, тем чище волчья кровь, и тем, соответственно, сильнее её обладатель. Конечно, по сравнению с кипенной белизной Юста Карл выглядел просто грязным пятном, однако если равнять его с простыми нелюдями, принадлежавшими к роду волков... не вызывало никаких сомнений, что в жилах оборотня, которого когда-то давно прикончил его старый друг, текла кровь вожаков - едкий токсичный щелочь.

Судя по реакции оборотней, прибытие Карла не было запланировано. Лисы напряженно замерли. Хищно выгнутые спины их стали похожи на натянутые тисовые луки, с которых в любую секунду может сорваться стрела. Арх Юст плавно замедлил своё перемещение и остановился, оценивая происходящее. Сила по-прежнему была на его стороне, однако что задумал пришелец? Намерения его оставались неясными.

На миг забыв о своей жертве, белый волк развернулся к собрату и зарычал. Человек, кажется, совершенно перестал интересовать оборотня - появился тот, кто принадлежал к его роду. Чужак, над которым требовалось установить превосходство. Память крови повелевала сделать это: заявить о своем праве сильнейшего. Потребовать подчиниться и, не раздумывая, убить в случае отказа. Это был призыв повиновения, требование демонстрации покорности. Волк, который услышит его, должен признать над собою власть призвавшего: поджать хвост и припасть к земле, униженно поскуливая для убедительности. Или же немедленно вступив в бой, доказывать своё право на жизнь когтями, зубами и хитростью. И скорее всего умереть, так как правом призыва пользуются лишь вожаки или высшие белые волки, чья кровь требует доминирования так сильно, что часто они становятся вожаками, и иногда - одиночками, если чувство независимости их обострено до крайности. В любом случае, с чистокровными предпочитали не связываться, и не испытывать на себе их гнев. Обычно выходило себе дороже.

Однако, к немалому удивлению лорда Эдварда, и еще большему - Арх Юста, Карл не только не отреагировал на призыв вожака верховного клана, но и, как будто одного игнорирования было мало, ответил тому сдавленным злым рычанием, похожим на отдаленный рокот грома. Звук был приглушен, но так низок и устрашающ, что кровь застывала в жилах. Заклинатель не поверил своим ушам. Такому грозному голосу позавидовал бы прославленный герой волчьего эпоса, по легендам в одиночку растерзавший дракона. Лисы также оцепенели, пораженные дерзостью серого волка.

Проклятье!.. Карл, видимо, всё же выжил из ума в заточении и утратил способность адекватно воспринимать действительность. Он подверг сомнению право Арх Юста руководить кланом, подверг сомнению его силу и доблесть. Он бросил вызов вожаку!

Светлячок тем временем призывно мигнул и взял чуть левее, плывя по волнам тумана. Пользуясь всеобщим замешательством, лорд Эдвард сделал несколько незамеченных шагов в этом же направлении и вдруг задумался. Стоит ли довериться Карлу? Разумеется, нет. Ни в коем случае. Здравый смысл подсказывал, что оборотень, может, и выведет мага из этой ловушки, но снаружи его почти наверняка будет ждать другая. Тридцать четыре года - слишком долгий срок, чтобы прощать. Тридцать четыре года заключения, беспомощности, одиночества и унижения, пыток - телесных и психологических. Тридцать четыре года, тянувшихся невыносимо долго во власти врага, ничем не ограниченной власти... Нет, это слишком долгий срок даже для того, чтобы позволить умереть быстро.

Заклинатель усмехнулся и твердо сделал еще один шаг вперед. Особенного выбора и времени на сомнения всё равно не оставалось - придется быть ведомым. Без помощи Карла он заперт в этой наполненной образами пустоте, заперт без всякой надежды на спасение. Впереди же маячила неизвестность, а значит - там могло быть всё, что угодно. Не обязательно смерть, хотя это и очень рискованное предположение. Но Карл сейчас занят Арх Юстом, у него не будет возможности преследовать его. Если волк вообще сумеет уйти отсюда живым... Интересно, кто победит в этой схватке - опыт или сила и горячность молодости?

Почувствовав его решимость, блуждающий огонек двинулся быстрее, всё сильнее забирая влево, отклоняясь от Саранде и Юста и неотвратимо приближаясь к Менее. Лорд Эдвард уже почти бежал за ним и, конечно, не мог больше не привлекать внимания. Лисы хищно ощерились и бросились за ним. Принимать участие в битве за титул вожака они всё равно не могли - этот вопрос всегда решался честно, один на один. Маг поморщился: простые, жестокие и немного наивные законы звериного мира... Мир людей был сложнее и намного интереснее. И сейчас как нельзя более остро стоял вопрос о возвращении туда.

Маячок словно издевался, петляя вокруг да около во всё более рискованной близости от брата Саранде. Конечно, если выбирать из двух зол, Менея всё-таки менее опасен, чем его знаменитая сестра. Однако, если сравнивать с Юстом - гораздо более стар, хитер и осторожен. Его не раззадорить, не спровоцировать на необдуманные действия. И разумеется, его не обмануть. Еще бы!.. Обмануть лисицу - примерно то же самое, что намочить воду.

Принимая вызов, одним движением Арх Юст сорвался с места и, яростно рыча, кинулся на дерзнувшего воспротивиться его воле. Карл ответил тем же, смерчем вливаясь в мощное движение соперника.

Два тела сшиблись в головокружительном полете и на миг, казалось, недвижно зависли в воздухе. Но у лорда Эдварда не было времени лицезреть сей увлекательный поединок. Его капризный маячок вел за собой, сквозь незримые лабиринты серого киселя реальности, прочь, прочь из этого кошмара... Однако Менея уже настигал его. Он приближался быстро и страшно, как лесной пожар. Движения лиса были почти неразличимы, он словно летел, не касаясь земли даже подушечками лап.

Светляк вдруг сделал резкий разворот, заставив лорда Эдварда повторить этот маневр и бежать навстречу брату Саранде, которая, между прочим, двигалась сверхъестественно быстро и уже ненамного отставала от Менеи. Подобно фанатично настроенному самоубийце, с пугающим рвением стремящемуся окончить свой земной путь, заклинатель сам спешил навстречу своей смерти. Что ж, ускользнуть от этих двоих всё равно бы не удалось. Кажется, блестящий план Карла всё же не сработал... хотя попытка была достойная.

Не снижая скорости, даже не пытаясь уклониться в сторону, маг молниеносным движением извлек из ножен клинок и кубарем кинулся под ноги Менее. В это самое мгновенье лис прыгнул, что было очень даже кстати. Нацеленные в горло лорда зубы клацнули над самым ухом и вцепились в плечо, а когти кровавыми узорами располосовали плоть, защищенную только тонкой материей. Но и бросок человека был удачен: чудовищная сила инерции с обеих сторон помешала лису в последний момент избегнуть столкновения, и оборотень напоролся на выставленный меч, как на рожон. Удачное стечение обстоятельств спасло правителя Ледума. В который раз удача была на его стороне. Поняв это, с удвоенной энергией маг продолжил начатое и мощным движением распорол лису брюхо. Неудержимой склизкой волной внутренности зверя хлынули наружу, как если бы туша была выпотрошена безжалостной рукой мясника. Два тела сцепились и быстро покатились по земле, заливая друг друга кровью. Глаза Менеи были совсем близко. Заклинатель мог заглянуть в них и увидеть, как они цепенеют и гаснут, будто некий свет уходит из капель темного янтаря. Повреждения, которые получил лис, были несовместимы с жизнью, даже учитывая невероятную живучесть оборотней. Нельзя успешно регенерировать, когда твои внутренние органы кровавой кашей вывалились из брюшной полости, а прямиком в сердце, застряв в сломанных ребрах, уперлось острие клинка. Менея умирал... нет, не умирал - он был уже мертв, и его судорожная предсмертная хватка жгутом скрутила человека. Задыхаясь под тяжестью мертвого тела, лорд Эдвард тщетно пытался освободиться от этих не в меру крепких объятий, как вдруг острый запах звериной крови ударил ему в лицо... собственная кровь заклинателя сочилась из ран, достаточно глубоких, чтобы регенерация заняла какое-то время, смешиваясь с кровью оборотня, и уже невозможно было определить, где чья... окровавленная пасть Менеи наконец разжалась, и голова бессильно завалилась набок, стекая с плеча человека, будто труп улыбался зловещей улыбкой.

От кровосмешения лорду стало дурно. Он почувствовал слабость и дрожь в руках, переходящую в озноб во всем теле. Обычный человек был бы заражен и несколько суток умирал в муках, если бы в его вены попала кровь нелюдя, но более сильная драконья кровь в жилах стража действовала как противоядие, вытесняя, отторгая всё чужеродное. Никакая инфекция не могла выжить в этом огненном горниле, выдержать священный жар. Совсем немного времени, и страж опять будет, как новенький. Если бы только это время было!

...Реальность неожиданно начала меняться.

Саранде уже добралась до них и мгновенно почувствовала смерть. Она взвыла пронзительно и коротко, и бросилась на заклинателя с бешенством матери, защищающей единственное дитя, не осознавая того, что оно уже мертво.

Хищная морда лисицы, лицо разъяренной женщины с высокими острыми скулами... два этих облика внезапно слились в восприятии в чудовищную ритуальную маску, изменившую цвет и разбухшую от немыслимого количества крови - застарелой, давнишней, и совсем свежей. В следующий миг в глазах потемнело и откуда-то появилось ощущение стремительного падения.

Словно из колодца или какой-то черной норы маг вывалился наружу, в ослепительно яркий божественный свет, который спустя пару мгновений оказался всего лишь тусклым ледумским днем. А в ушах еще долго отдавался страшный истерический визг Саранде, королевы лис, потерявшей единокровного брата.

Смерть сегодня прошла слишком близко, но всё-таки миновала его. Токсичная кровь оборотня шипела и дымилась на одежде, как блин на раскаленной сковороде, разъедая ткань и открытые участки кожи. Даже не отследив момент, когда совершил это, правитель машинально связал две точки пространства и телепортировался в свой дворец. Едва оказавшись в безопасности, маг почувствовал резкий упадок сил и рухнул на пол, как подкошенный. Его трясло - от ярости, от требующего колоссальных затрат энергии процесса регенерации, от всего ужаса и напряжения пережитого.

- Мерзавцы, - задыхаясь, шумно выдохнул лорд, не имея сил подняться. - Они предали меня!

- Нет, Эдвард, - внезапно возникший Альварх в мгновение ока понял, что произошло. Опустившись на колени подле своего стража, дракон с тревогой склонился над ним, оценивая состояние, и одним бережным прикосновением унял эту нервную дрожь. Выражение детского лица было пугающе серьезно, холодные солнца в глазах сияли неприятным металлическим блеском, - так, что человек не смог смотреть ему в лицо.

- Они предали меня, - тихо, спокойно и зло закончил ящер. - И за это заплатят.

***

Сквозь круглую линзу монокля, с упоением безумного ученого, глава особой службы рассматривал им же самим созданное произведение искусства: стену кабинета украшала широкая, размашистая схема, смысл которой остался бы загадкой для любого постороннего взгляда. Однако Винсент, по всей вероятности, находил и открывал в ней бездны логической связности.

Всё это дело было каким-то ненастоящим, нарочно сфабрикованным. Это не давало канцлеру покоя. Вот уже долгое время он тщетно пытался найти подлинный мотив покушения, - с помощью которого обычно непозволительно просто и быстро вычисляется преступник. Однако здесь... здесь всё было не так однозначно. Будто умелая рука оставшегося в тени режиссера исподволь управляла этим мастерски поставленным спектаклем, где актеры исполняли свои роли даже не подозревая о том, - но от этого не менее блистательно. Любопытная теория продолжала развиваться и в конце концов привела канцлера к мысли, что покушение на правителя Ледума не несло в себе цели собственно убийства. По природе своей оно напоминало скорее первое движение маятника, доселе пребывающего в покое. Оно словно бы запустило в действие некий механизм, вывело из равновесия всю систему. Продолжая параллель с драматургией, можно было сказать, что покушение было лишь завязкой, начальной стадией пьесы, породившей основной конфликт. Но маятник продолжал раскачиваться, колебания его всё ускорялись, всё усиливались, а это значит - и развитие, и кульминация, и эпичная развязка еще ожидают их впереди. Принимая во внимание размах действа, в качестве подмостков выступит не только Ледум - вся Бреония.

Эти сравнения понравились канцлеру. Размышляя над ними, он продолжал рассеянно чертить на гладкой серой стене, и из-под кисти следователя сами собой выходили чертежи и классические формулы, описывающие различные случаи гармонических и нелинейных колебаний маятника. Внезапно взгляд его соскользнул по ним в пустоту и остановился. Вот же он, ключ к разгадке! Строгое лицо Винсента будто просветлело. С чего он, черт побери, взял, что маятник будет двигаться по синусоиде? С чего он решил, спрашивается, что система снова начнет стремиться к равновесию, к возвращению в изначальную точку?! Природа любит, когда восстанавливается гармония, но по естественному ли пути развивается это движение? Возможно, действие первоначального импульса таково, что спровоцировало рождение хаоса? Если же это так, то система примется демонстрировать хаотическое поведение, и траектория движения маятника станет почти непредсказуема.

Тут увлекательнейшие рассуждения его были прерваны, да еще как: внезапно, беспардонно, на самом интересном месте, когда цепкий разум канцлера уже почти ухватил мысль о том, чья же это рука качнула злополучный маятник, и чего добивался неведомый злоумышленник...

Под самым сердцем пришел в движение его личный карманный предсказатель. Алмазный секундомер, подарок лорда, предупреждал об опасности звуком мерного хода стрелок, которые за мгновенье до того стояли.

В недоумении Винсент сунул руку за пазуху и вытащил маленький механизм наружу. Циферблат неумолимо показывал смерть, до которой оставалось уже не более шести минут. Но как такое возможно? Здесь, в Рициануме, который славится своей неприступностью? Убийцы - в самом сердце его подземных владений?

Однако это ново.

Глава особой службы немедля поднялся на ноги. Прежде всего, используя уже отработанную схему, нужно сменить местонахождение. Уйти отсюда, уйти куда угодно, просто не сидеть на месте, на котором через пять с половиной минут должна застать его смерть.

Размышляя над дальнейшими шагами, канцлер почти выбежал из кабинета и решительным шагом направился по хорошо знакомым лабиринтам коридоров и лестниц, кратчайшим путем вверх, к выходу из комплекса, избегая встречаться с постами стражи. Сейчас - впрочем, как и всегда, - он не доверял никому.

Почти выбравшись из здания, Винсент снова глянул на циферблат. Поразительно, но стрелки, как ни в чем ни бывало, продолжали своё флегматичное движение. Не торопясь, но и не замедляясь ни на миг, они продолжали своё заколдованное движение по кругу. Оставалось всего три минуты. Это означало, что он никак не влияет на момент своей скорой смерти, словно она неизбежна. Канцлер сдвинул брови. Своими действиями он не отдаляет и не приближает трагическую развязку: он идет прямо к ней. Своим уверенным четким шагом, которого так боятся подчиненные, он идет прямиком к смерти!

Может быть, он отравлен? Каким-нибудь хитрым ядом отдаленного действия? Нет, исключено. Вода, пища, одежда, всё, с чем контактирует глава особой службы, - всё проходит строжайшую проверку, граничащую с паранойей. Сам Рицианум почти стерилен. Тогда что? Магия? Тоже маловероятно. Алмазы, вставленные в секундомер, помимо всего прочего должны скрывать от постороннего глаза его энергетику и экранировать прямое магическое воздействие. Какие еще варианты? Полторы минуты на то, чтобы сделать верные выводы. Однако, цейтнот.

Проходя мимо зеркала, краем глаза Винсент заметил, что с ним что-то неправильно. Ну самую малость.

Зеркало не отразило его.

Резко остановившись, глава особой службы вернулся на пару шагов назад и встал прямо перед полированным зеркальным полотном, оправленным в аскетичную раму из старого черного дерева. Ничего не изменилось - поверхность оставалась такой же матовой и непрозрачной, словно покрытая слоем столетней пыли. Однако уже в следующую минуту всё стало иным.

Там, за зеркальным стеклом, за проступающей трупными пятнами оловянной амальгамой происходило что-то жуткое.

Канцлер пригляделся внимательнее и вздрогнул от неприятной неожиданности: из зловещей зеркальной бездны на него смотрели чужие, но в то же время такие знакомые глаза, которых ни с чем нельзя было спутать... можно даже сказать, до боли знакомые. Мраморные глаза человека, или вернее, нелюдя, которого канцлер не мог не узнать. И да, маленькое дополнение: которого вот уже тридцать четыре года как не должно было быть в живых.

Неужели он пришел за расплатой? Месть за давнее разоблачение заговора, столь удачно возвысившее Винсента? Долго же он ждал.

Но времени удивляться, не верить своим глазам или разгадывать этот любопытный парадокс не было. Тридцать секунд. Зеркало отчаянно зарябило, и очертания призрака прошлого становились всё отчетливее, всё зримее, всё осязаемее. Не дожидаясь, когда гнусно скалящаяся в предвкушении крови физиономия станет совсем реальной, канцлер резко ударил в неё кулаком. Что ни говори, а удар у него был поставлен.

Однако против всех законов физики зеркало не разбилось, а ощущения были такими, будто вместо стекла под рукой оказалась раскаленная на солнце бетонная стена. Не раздумывая и над этим тоже, Винсент резко вскинул элегантную повседневную трость, и она с сухим щелчком раскрыла свой секрет: из деревянного ложа явился на свет потайной клинок, смоченный редким ядом. Так-то оно вернее будет.

После первого же удара дело сдвинулось с мертвой точки - зеркало чуть треснуло по краям, затем постепенно померкло и почернело, превратившись в бездонную чашу, заполненную первозданной тьмой. Еще несколько сильных ударов, и стекло наконец разбилось, раскололось совершенно беззвучно на несколько крупных тяжелых частей, медленно стекших на пол.

Конечно, канцлер не знал этих магических тонкостей, но интуитивно нашел единственно верный способ спасения. Разорвать связь с обратным миром могла только сталь.

Борьба с призраком в зеркале происходила считанные секунды, но Винсенту показалось, что протянулась целая вечность. В этот раз он прошел буквально по лезвию ножа... Но всё же - опасность минула, по крайней мере, на какое-то время. Стрелки остановились.

Глава особой службы сдвинул брови, мимоходом рассматривая сильно обожженную правую руку. Ткани омертвели и даже частично обуглились, будто конечность сунули в открытое пламя. Но подобные мелочи жизни мало заботили Винсента. Нет, совсем не об этом были сейчас его все мысли. Мертвец в зеркале... Вот значит как.

Канцлер не верил в воскресение мертвых, а следовательно, придется признать, что его провели. Лорд Эдвард сознательно обманул его, заявив о смерти заговорщика Карла, могущественного заклинателя и оборотня. Намереваясь вернуть трость в обычное безобидное состояние, Винсент нахмурился и помрачнел еще сильнее: клинок был зазубрен и испещрен сетью мелких ветвистых трещинок, словно вот-вот рассыплется, а с острия стекала черная кровь. Брызги этой же самой дурной крови обильно, как грязь на одежде простолюдина, покрывали титульное канцлерское платье, ядом своим прожигая добротное сукно... печально известное сукно цвета маренго, который ненавидели все инакомыслящие Ледума.

Глава 26

- Как удается тебе, Эдвард, заставлять заклятых врагов спасать тебя от смерти? - певуче рассмеялся Альварх. - Ты обращаешь их ненависть в любовь, в черную, зависимую, извращенную любовь, парадоксальную природу которой они сами до конца не осознают. В чем твой секрет, еще один из многих?

В ответ правитель усмехнулся, - несмотря на то, что ему было вовсе не до веселья. Угроза, витавшая в воздухе, сгущалась вокруг с каждым днем, и была сейчас почти осязаема. Словно облако плотного дыма, которым невозможно дышать, в котором невозможно ориентироваться и идти. А он до сих пор не знает врага в лицо! И уязвим в этой опасной дымной неизвестности.

- Никакого секрета, - мрачно пояснил маг, видя, что мальчик продолжает выжидающе смотреть на него. - Ты преувеличиваешь, как всегда. Должно быть, ненависть их так сильна, что не дает смириться с мыслью, что меня посмеет прикончить кто-то другой. А для мести тем более нет срока давности. Многие предпочитают это блюдо холодным.

- Многие, - вздохнул белокурый ангел. - Но ты не из их числа, дитя, - ты не любишь ждать. Почему же ты думаешь, что твой волк любит? И всё же ты обязан ему жизнью. Ты был бы чертовски мертв теперь, если бы не Карл. Использовав магию крови и жертву Менеи, он вернул тебя в привычное измерение, за что ему большое спасибо.

- Жертву Менеи? - раздраженно уточнил заклинатель. - Ты хочешь сказать, что мерзавец осмелился поставить на кон мою жизнь? Что не убей я чудом брата Саранде, ему не удалось бы вытащить меня оттуда?

- Разумеется, - чуть снисходительно улыбнулся Альварх, накручивая шелковые прядки на палец. - Ритуал должен оставаться неизменным, ровно таким же, чтобы сработать снова. Выход всегда там же, где и вход. Так что будешь делать, когда кредитор придет за долгом? Боюсь, он больше не запишет на твой счет.

- С чего ты взял, что он вообще придет? - внезапно разозлился правитель. - Наш Карл, не спорю,- один из самых опытных магов Бреонии, и как оборотень давно набрал силу, но все же... Для битвы с чистокровным вожаком, даже если бы тот был один, он слишком стар и слаб.

- Чтобы победить - да, - легко согласился ящер. Радужные глаза его внимательно следили за человеком, перемещавшимся из стороны в сторону, подобно дикому зверю в клетке. - Но чтобы выжить - в самый раз. Не списывай своего друга со счетов, он не так глуп, чтобы ввязываться в безнадежную драку. Менея мертв, а Саранде не будет рисковать своей шкурой, вмешиваясь в священный поединок. К тому же, ничто не мешало Карлу полакомиться парой-тройкой твоих подданных - и стать моложе и сильнее. Ты так долго держал волка на диете, что позабыл, на что он способен. Ты позабыл, что это вовсе не домашний питомец.

Лорд Эдвард скривился. Незачем было напоминать, что по его городу, как ни в чем ни бывало, разгуливает голодный хищник. Карл и без того ни на минуту не выходил из головы. Как бы озадачить этой проблемой еще и Винсента? Как приказать разыскать того, кто давно должен был разложиться в земле? В щекотливое же положение он себя поставил. Лорд Эдвард сам сообщил канцлеру, что убил оборотня, и велел закрыть дело. Лорд не может отказываться от своих слов. Лорд не может показывать слабость, не может потерять лицо. Кроме того, зная радикальную честность главы особой службы... это может его травмировать.

- Но Карл оспорил право Юста на доминирование, - холодно напомнил маг, мысленно возвращаясь к предмету разговора. - Пока это право оспорено, Юст не может считаться Архом - полновластным вожаком волков. Он непременно должен убить бросившего вызов, даже если для этого придется гоняться за наглецом по всей Бреонии. Даже если Карл до сих пор не убит, у него наверняка прибавилось множество новых забот. Достаточно много, чтобы отложить мщенье на какое-то время.

- Тем не менее, как и Арх Юст, он еще вернется, - размеренно продолжил беседу Альварх, настырно выводя её в прежнее русло. - И я вновь спрашиваю, что ты намерен делать тогда.

- То, что уже давно следовало бы, - сквозь зубы процедил правитель, раздраженно махнув рукой. - Убью мерзавца.

- Не смей, - решительно запретил дракон, и лицо его в один миг приняло совершенно серьезное выражение, словно улыбку стерли с него мокрой тряпкой. Смеющиеся глаза потемнели, как небо перед грозой, непрерывное движение зрачков остановилось. - Не искушай судьбу. И без того вмешались вы в установленный порядок событий и изменили то, что было начертано. Последствия пока непредсказуемы.

- Что это означает? - лорд Ледума не поверил своим ушам. - Смерть моя была так вероятна?

- Фактически, она была неотвратима, - пожал плечами ящер.

- Так какого дьявола ты не предупредил меня заранее, Альварх?

Дракон ответил не сразу, задумчиво глядя куда-то прямо перед собой.

- Я не имел бы права, но речь сейчас не об этом, - произнес он наконец вполголоса. - Не сразу заметил я, какая опасность тебе грозит. Блестящие нити судьбы оказались умело спрятаны среди серого полотна ничтожно малых вероятностей. Тот, кто сделал это, лучше меня разбирается в причинах и следствиях. Ты знаешь, о ком я, не так ли?

Лорд Эдвард знал.

- Неужели нельзя перестать впутывать меня в свои треклятые игры? - вяло и даже как-то устало огрызнулся он, рухнув в ближайшее кресло.

- Нельзя, - тон ящера был почти извиняющимся. Как будто это имело какое-то значение! - Пойдя у тебя на поводу, я создал стража, каких не бывало прежде. Само твоё существование противоречит фундаментальным догматам, законам жизни и смерти. Есть те, кому это не нравится. Очень не нравится.

- Если говорить начистоту, мне плевать на общественное мнение, - рявкнул заклинатель, окончательно выходя из себя. - И на мнение драконов - в особенности. Я не собираюсь принимать решения с оглядкой на Литарха!.. или кого бы то ни было еще.

- Если говорить начистоту, тебе будет жаль, если Карл погибнет, - спокойно отчеканил Альварх, по-своему продолжая фразу человека. - Как-никак он твой старый друг... точнее, он твой единственный друг.

- Это не так, - немедленно взвился правитель, бросив на мальчика разъяренный взгляд. Тот ласково улыбнулся. - Мы не друзья. Вынужденную близость палача и жертвы сложно назвать дружбой. В наших теплых доверительных отношениях всегда существовал один нюанс, о котором никто из нас не забывал: он был заключенным, а я - его тюремщиком и причиной всех его злоключений. Иногда это бывает помехой дружбе. Кроме того, у лордов не бывает друзей.

Дракон никак не отреагировал на эти слова.

- Тогда называй это враждой, если так тебе больше нравится, - безучастно разрешил он, не изменившись в лице - на нем продолжала сиять улыбка. - Тем не менее, ваши отношения продолжаются уже длительное время, даже по меркам оборотней. Вы были знакомы задолго до того заговора, в котором он потерпел поражение. До тех пор не раз вы двое безуспешно пытались найти способы отправить друг друга на тот свет, весьма оригинальные способы. И может быть, он играет с тобой, но ты играешь не с ним. Ты играешь с самой смертью, вот твоя единственная забава. Подозреваю, в глубине души ты даже рад, что Карлу удалось освободиться, и теперь он вновь сможет добавить немного специй в однообразно глянцевые будни хозяина жизни. Развлечет тебя своими интригами и небанальными покушениями.

- Что за чушь? - с досадой отмахнулся правитель. - В последнее время и так слишком много желающих развлечь меня подобным образом. Я что, похож на одержимого смертью?

- Вы с ним стоите друг друга, - уклонился от вопроса ящер, - и оба не любите проигрывать. Однако не думаю, что он сразу же вцепится тебе в горло. В конце концов, ты и ваша ненормальная, противоестественная связь - всё, что у него есть. И он единственный в этом мире, чья кончина не оставит тебя равнодушным. Тебе будет его не хватать.

- Может, ты и прав, - рассерженно пожал плечами правитель. - Но это тебя не касается. И не помешает мне убить волка, и убить с превеликим удовольствием.

- Как раз в этом у меня нет сомнений, - покачал головой дракон. Медвяный голос его затекал прямо в сердце, прохладной и острой струйкой. - Потому я и говорю с тобой, и призываю не усугублять положения. Связь, возникшая между вами, священна. Продолжая действовать вопреки, ты погубишь себя, а меня сделаешь уязвимым. Не говоря уже о том, что твоя смерть сильно уронит мой престиж. Ты не просто особенный страж, Эдвард, ты - живой символ моего могущества.

- Я польщен, - процедил маг. - И что же, ты предлагаешь мне отказаться от принадлежащего мне по праву?

- Разумеется, не предлагаю.

Лорда аж затрясло от этих, кажется, кротких слов, по обыкновению имевших двойное дно. Альварх не предлагал. Альварх приказывал. Пока замысловато, но не стоит вынуждать его делать это прямо. Лучше притвориться, будто идет диалог, пока оставлена такая лазейка для самолюбия.

- Ну хорошо, - сдался правитель после минутного молчания, примирившись с этой идеей. Дракон всё равно не оставит его в покое, пока не добьется своего. - Как должен я поступить, чтобы не нарушить ваших проклятых правил? Отказаться от инициативы? Позволить волку совершить свою месть, послушно ждать, пока он откусит мне голову? Чудная перспектива!

- Ты ведь жив только благодаря Карлу, - мягко повторил ящер, кивнув с видимым удовлетворением. - Жизнь твоя принадлежит ему. Я понимаю, это не по твоей части, но... Попробуй найти компромисс. Помни: убей его, и будешь убит сам. И это лучшее, что с тобой произойдет. А потому - оборотень должен жить. Ты слышал моё слово.

С этими словами мальчик встал и отвернулся, очаровательно тряхнув кудряшками.

- Теперь, когда мы поговорили и пришли к компромиссу, я покину тебя, дитя, - в голос его вплелись нотки глубокой задумчивости. - Я должен поразмышлять над непростым пасьянсом, который раскладывает мой брат. Пока наше соперничество не зашло слишком далеко.

За дверями покоев раздались чьи-то быстрые четкие шаги, затем стук - сухой, требовательный, так не похожий на тактичное поскребывание личных слуг или единственный легкий удар Кристофера. Лорд Эдвард нахмурился. Что там еще произошло? Не слишком ли часто в последнее время глава особой службы пользуется своим правом являться к нему без вызова? Не останавливает канцлера и тот факт, что он и так встречается с правителем каждое утро для обязательного доклада. И, между прочим, до этого самого доклада оставалось уже менее четырех часов.

Это должно быть что-то действительно важное, если не было возможности подождать так немного.

- Прошу прощения, милорд, за столь поздний, а быть может, ранний визит, но мне сообщили, что вы еще не закончили дела, - Винсент поклонился и зачарованно посмотрел прямо на Альварха, а точнее, сквозь него, отметив про себя неожиданное легкое головокружение. Канцлеру вообще-то не были свойственны подобные недомогания, но сегодняшнее он скрепя сердце списал на волнения бессонной ночи и возраст. А что еще ему оставалось делать? Предположить, что это результат ментального воздействия высшего дракона, который находится от него в двух с половиной шагах? Для такого смелого вывода даже глава особой службы Ледума был недостаточно проницателен.

- Что у тебя, Винсент? - правитель окинул вошедшего долгим взглядом. - И почему ты в таком виде?

Форменное платье главы особой службы выглядело самым прискорбным и неподобающим образом: мятое, грязное, заляпанное темными брызгами и прожженное в нескольких местах каким-то едким раствором. Канцлер, конечно, мало внимание уделяет внешности, но это уже перебор. Для встречи с правителем Ледума следует одеваться иначе. Даже тому, чьим именем пугают детей... да и взрослых тоже.

- Еще раз прошу прощения, - Винсент, кажется, ничуть не смутился. - Я упустил необходимость придерживаться правил этикета, занимаясь расследованием дел государственной важности. И спасение своей собственной никчемной жизни немного отвлекло меня от вечерней смены туалета.

- Тебя снова пытались убить? - без особого интереса уточнил маг. Подумаешь, новость. Впрочем, последнее покушение на главу особой службы совершали почти год назад - желающих угробить его значительно поубавилось, после стольких-то неудач. Недоброжелатели стали наконец трезво оценивать свои шансы или просто смирились с этим обязательным злом, почти уверенные, что Винсент рано или поздно умрет сам.- Ты кого-то подозреваешь?

- Не просто подозреваю - я видел убийцу собственными глазами. Но, к сожалению, у меня появились веские основания не доверять им.

- Ближе к делу, Винсент, - поморщился лорд.

- Я видел убийцу собственными глазами, - невозмутимо повторил глава особой службы, - как своё отражение в зеркале. Это был мертвец.

Канцлер пристально вглядывался в лицо правителя, и заметил мелькнувшее в темных глазах выражение. Никто другой не обратил бы на него никакого внимания, даже не заметил, но глава особой службы умел вытягивать информацию у самых сложных подозреваемых. Порою те совсем не желали идти на контакт, некоторых фанатиков не могли разговорить даже самые жестокие и изощренные пытки. И это при том, что в арсенале особой службы имелись воистину ужасные способы дознания! Однако у Винсента рано или поздно все начинали говорить. Кроме того, канцлер многое мог узнать уже из самого их молчания, правильно интерпретируя мельчайшие косвенные признаки, такие, например, как биение сонной или височной артерий или незначительные изменения в линии рта. Вот и сейчас. Спору нет, правитель Ледума хорошо владеет собой, но некоторые реакции - или их отсутствие - невозможно скрыть полностью. Кратчайшая доля мгновения, на которую глаза лорда изменились, изобличила его и открыла канцлеру правду, если в ней еще приходилось сомневаться. Правитель Ледума был ошеломлен, - но не произнесенными туманными и слишком невероятными словами, которые неминуемо пришлось бы пояснять в случае, если бы лорд был не в курсе событий...

Увы, он был в курсе.

Он тотчас понял, о ком именно говорит Винсент. Он не был удивлен, - скорее, застигнут врасплох. Нет, не тем, что Карл оказался жив, об этом он знал, знал всё это время. Лорд был ошеломлен тем, что канцлеру внезапно стал известен этот многолетний обман. Ошеломлен, как человек, чью тайну раскрыли.

- Черт побери, Эдвард, да он тебя допрашивает! - расхохотался Альварх, восторженно всплеснув тоненькими детскими руками. - Да еще как грамотно. Ай да Винсент!

Правитель и сам уже понял это, - как и то, что канцлер его поймал. Несколько бесконечных секунд успели утечь. Слишком долго, чтобы можно было уместно разыгрывать недоумение. Но придется всё-таки делать вид, что ничего не произошло.

- Ты повредился в рассудке, Винсент, - почти прошипел заклинатель. Он не любил, когда его просчитывали, как уравнение. - Или переутомился от чрезмерного умственного напряжения.

- Я и сам прихожу к тем же выводам, милорд, - невозмутимо подтвердил действительный тайный советник. - А потому, полагаю, уже не справлюсь с возложенными на меня обязанностями. Вам ведь не нужен безумец во главе особой службы, не так ли? В таком случае, позвольте мне с позором подать в отставку.

С этими словами Винсент протянул правителю лист серой гербовой бумаги, скрепленной знаменитой треугольной печатью цвета экрю. Призрачная полупрозрачная печать особой службы Ледума. Нежный молочный цвет контрастировал с жуткой славой, которой были овеяны такие документы.

Лорд Эдвард с растущим изумлением глядел на канцлера. Кажется, тот раздосадован тем, что был оставлен в дураках, хоть и прекрасно держит себя в руках. Он крайне уязвлен и, несмотря на привычно непроницаемое выражение лица, кажется, даже рассержен.

Кто бы мог подумать, что Винсент способен на такое.

Но... как он смеет? Он что, возомнил себя уникальным обладателем права на всезнание? Даже драконы не владеют им. Нужно уметь проигрывать, Винсент, проигрывать с достоинством. Иногда и ты совершаешь промахи. Мертвец, говоришь? Именно так. И почему же ты так удивлен - мертвецы известны своей злопамятностью.

Даже не глянув на текст, лорд Эдвард тщательно разорвал бумагу на мелкие кусочки и с мрачным удовлетворением швырнул их прямо в лицо канцлеру, не удержавшись от совсем небольшого энергетического импульса. Поток ледяного воздуха легко подхватил человека и прямо-таки впечатал того в стену. От сильного удара монокль упал на пол, и стекло его чуть заметно треснуло. Обрывки бумаги беспорядочно парили по комнате, как хлопья снега. Канцлер медленно сполз на пол и остался лежать, приходя в себя и благоразумно воздерживаясь от движения. Лорд Ледума убивал иногда подданных в приступе гнева. Несмотря на то, что это случалось крайне редко, лучше было не рисковать, ведь сила мага была слишком велика. Даже находиться рядом с лордом, пребывающим в дурном расположении духа, было опасно. Простые вибрации минералов, чутко откликающихся на сильные эмоции, могли вызвать остановку сердца или эпилепсию. А фокусировка внимания на случайном слове, движении, взгляде почти всегда бывала фатальна. Поэтому единственная морщинка, пролегавшая между бровями лорда, неизменно приводила приближенных в ужас и заставляла застывать, как кроликов перед удавом.

Однако продолжения не последовало. Чуть успокоившись, заклинатель подошел ближе и жестом разрешил встать.

Не моргнув глазом, не поменявшись в лице - оно сохранило сходство с вырезанной из камня маской - глава особой службы поднялся на ноги и выжидающе посмотрел на взбешенного мага. Нет, он не произнесет ни слова без прямого вопроса.

- Я не принимаю отставку, - раздельно проговорил правитель, на случай, если Винсент до сих пор не понял. - Это всё, что ты собирался сообщить мне?

- Нет, милорд, - к удивлению мага, канцлер не торопился убраться вон, на что ему так недвусмысленно намекали. - Позвольте отнять у вас еще немного времени. Я запросил определенные данные у городской стражи, и они полностью подтвердили мои подозрения. За минувшие трое суток в разных частях Ледума были найдены восемь человек, убитых особо жестоким способом. Больше всего это напоминает то, как если бы их разорвал дикий зверь. Трупы, или то, что от них осталось, позволяют установить, что это были молодые мужчины. Разумеется, это не цепь случайных совпадений - случаи определенно связаны между собой. И, если вам будет интересно, я выяснил также, что при жизни убитые обладали некоторым внешним сходством. Они были молоды, хороши собой, имели светлые волосы и выразительные глаза темных тонов.

Лорд Эдвард помрачнел. Естественно, этого следовало ожидать. Естественно, Карл снова должен был начать убивать. Возможно, в глубине души ему и самому отвратительны эти убийства, но иначе он уже не может. Однако нельзя позволить ему делать это в городе. Никто не смеет охотиться на территории Ледума. И какого черта волк выбирает в качестве жертв отдаленно напоминающих его людей? Это случайная прихоть или незамысловатое сообщение о том, что его ждет?

- Надеюсь, это не было предано огласке?

- Конечно же, нет. После Ламиума оборотни - особенно животрепещущая тема. Никому не нужны паника и пересуды о том, как нелюдь оказался в городской черте. Ведь мало кто знает, сколько их тут на самом деле.

Заклинатель невесело усмехнулся. Это правда - оборотней, а по большей части полукровок, в Ледуме было немало. Но эти не убивали - по крайней мере, не так нахально и явно, - не чаще, чем обычные люди. Нужно и изгоям куда-то деваться, и эти всеми отвергнутые создания готовы были есть у него с руки за безопасное небо над головой.

- Однако... Восемь здоровых мужчин, находящихся в самом расцвете сил. Столько жертв за такое короткое время. Очевидно, оборотень долгое время был лишен питания. Как могло случиться такое, что кто-то удерживал волка в заточении столь продолжительный срок?

От ярости правитель едва не заскрежетал зубами. Канцлер что, совсем страх потерял? Впрочем, этому механическому человеку, видимо, чужды любые эмоции. Любой нормальный человек, увидев ночью мертвеца в зеркале, который к тому же пытается его убить, еще прежде умер бы от разрыва сердца. А Винсенту вон - хоть бы что. Он после этого еще полночи состыковывал факты, а потом явился к своему лорду требовать объяснений. В некотором роде это даже восхищало.

- Как смеешь ты задавать мне все эти вопросы, Винсент? Кажется, это твоя работа, выполненная из рук вон плохо. Кажется, это я должен спрашивать у тебя, как же получилось так, что заговорщик, особо опасный государственный преступник, до сих пор гуляет на свободе, угрожает режиму и сеет смерть среди мирного населения?

Лорд Эдвард оглядел комнату, только сейчас заметив, что Альварх исчез. Это одновременно и радовало, и тревожило. Почему-то правителю казалось, что близки времена, когда ему очень понадобилась бы помощь дракона.

- Вы совершенно правы, милорд. Я завершил расследование и закрыл дело, не увидев своими глазами тело фигуранта. Это непростительное упущение. Но, прежде чем я уйду, позвольте мне задать еще один бестактный вопрос. Честный ответ на него поможет мне избежать бесполезной траты времени, размышляя над тем, что уже известно доподлинно. Для анализа требуется как можно более полная информация. Скажите, должен ли я включать Карла в список подозреваемых по новому заговору или же вы имеете основания полагать, что он непричастен?

Некоторое время лорд Эдвард молчал.

- Он непричастен, - сухо ответил он наконец. - По крайней мере, до сей поры совершенно точно был непричастен. Однако у меня нет сомнений, что он не останется в стороне.

Глава особой службы кивнул.

- Мне всё ясно. Разрешите откланяться.

- Послушай, Винсент... - продолжил заклинатель. - Я знаю, что может помочь тебе довести до конца это старое дело - и просто поднимет настроение. У меня есть для тебя еще один подарок из прошлого. И помни - мы ищем не просто свихнувшегося от голода оборотня. Мы ищем одного из сильнейших магов Бреонии, обладающего, к тому же, звериной жестокостью и изворотливостью.

Канцлер поклонился и уже собирался уходить, как вдруг взгляд правителя вновь скользнул по его форменному платью. Черт побери! Ведь это не просто грязь. Ткань прожжена, но кое-где на границах остались частицы засохшей крови. Жгучей крови оборотня! Её совсем немного, но ему будет довольно и одной капли. В глазах мага промелькнуло странное задумчивое выражение, не предвещавшее ничего хорошего.

- Постой, - живо окликнул он. - Оставь мне это.

С этими словами маг почти сорвал с изумленного канцлера сюртук и скоро выпроводил его за дверь.

***

Закончив с утомительным выяснением принципов работы "Камелии", оказавшихся весьма непростыми, правитель Ледума поднялся из-за стола и молча направился к выходу. Профессор Мелтон торопливо последовал за ним, с нетерпением ожидая момента, когда сможет наконец остаться в одиночестве. Ножевые раны воспоминаний кровоточили особенно сильно после непредвиденной встречи с оборотнем. Смотреть в лицо лорду было невыносимо сегодня, смущение и боль терзали глупое старое сердце, которое, к тому же, не желало подчиняться уговорам здравого смысла и неистово, где-то у самого горла колотилось от страха разоблачения.

- Когда он приходил к вам, профессор? - вдруг, не оборачиваясь, спокойно осведомился заклинатель.

Хотя в вопросе и не прозвучало имя, Мелтон сделался смертельно бледен, немедленно догадавшись, о ком именно идет речь. Отпираться или разыгрывать непонимание было бессмысленно: откуда-то лорду уже стало известно о недавнем ночном визите Карла. Подсознательно Мелтон безусловно знал, что это произойдет, но разум отказывался верить в неизбежность катастрофы, до этой самой минуты продолжая надеяться на лучшее.

Теперь эти надежды разбились о жесткие, острые края реальности.

- Три дня назад, - чуть слышно ответил старый ученый, чувствуя, что ноги и голова его становятся ватными.

- Почему вы предали меня? - так же тихо спросил лорд Эдвард. - Почему вы снова предали меня, когда я простил вам столь многое?

Повисло молчание, пару минут которого Мелтон с пользой употребил на то, чтобы собрать воедино все свои душевные силы и сглотнуть засевший в горле неведомый комок, который всё не хотел растворяться.

- Если позволите быть откровенным, милорд, я отвечу, - твердо заявил он наконец. - Я выскажу всё, что явилось причиной моих нервных расстройств. Я ненавижу вас всеми фибрами моей души, последние двадцать лет - особенно. И я был рад, несказанно рад, увидев, что мой старый друг Карл жив, несмотря на то, что этот мерзавец отродясь не говорил мне правды и всегда стремился лишь использовать в своих целях. Но я снова помог ему, надеясь, что этим доставлю вам хоть какие-то неприятности.

- Ценю вашу искренность, профессор, - желчно похвалил маг, - это первый шаг к доверию, которого нам так не хватает. Не скрою: меня бесконечно удивляет то, что вы продолжаете принимать меня за врага, - ведь причина этой застарелой вражды давно перестала существовать. Однако я спешу разочаровать вас: единственный человек, которому вы доставили неприятности своим опрометчивым, глупым поступком, это вы сами. Надеюсь, вы не рассчитываете впредь на снисхождение?

- Разумеется, я понимал, на что шел, - вызывающе подтвердил профессор. Хотя храбрость никогда не значилась в списке черт его характера, но мальчишеская бравада помогала хоть как-то держать себя в руках. Мысленно, в самых ярких красках ученый уже представлял себе, как грубо с него срывают мантию, заковывают в кандалы, бросают в черную бездну камеры...

- Это прекрасно, - лорд Эдвард быстро прервал поток этих безрадостных фантазий. Губы его чуть насмешливо дрогнули. - По правде говоря, мне плевать на ваши ко мне чувства, как бы трепетны они ни были. От вас, профессор, мне достаточно одного: вашей светлой головы. Вашего поистине блестящего ума, обеспечивающего науку Ледума передовыми достижениями. Но перейдем к главному: сможете ли вы продолжать работу после случившегося? Ответьте правдиво, без утайки. Мне известно, что прошедшей ночью вы жгли какие-то бумаги в своем рабочем кабинете. Должен ли я расценивать это как демарш?

- Да, я сжег свой последний неоконченный труд, чтобы после моей смерти он не попал не в те руки, - запинаясь, но не без гордости подтвердил старый ученый. - Без моих записей наука будет идти до этого еще лет десять-пятнадцать, не меньше.

- О, это героический поступок, - неожиданно развеселился правитель. - Но с чего вы взяли, что умрете? Черт вас всех побери, меня окружают одни параноики. Может, пора уже начинать соответствовать вашим представлениям обо мне?

- Как посчитаете нужным.

- Ладно, оставим пока ваши подвиги во имя науки. Зная Карла, уверен, оборотень не мог удержаться от угроз. Что он передавал мне?

Профессор Мелтон смутился.

- Не думаю, что мне стоит повторять эти в высшей степени безумные слова, - испуганно заметил он.

- Не заставляйте меня уговаривать вас.

- Он клятвенно пообещал, милорд, что смешает вашу кровь с молоком и горьким медом, сварит в ней ваше сердце и съест.

К крайнему удивлению ученого, правитель громко расхохотался. Никогда прежде профессору не доводилось видеть его в столь веселом расположении духа.

- Какой гастрономический изыск, - сквозь смех пробормотал лорд. - Карл всегда был подлинным ценителем деликатесов. Вот она, благодарность за то, что я сохранил наглецу жизнь! И вы осмелились помочь оборотню освободиться после того, как он произнес такое?

- Нет, - чуть слышно пробормотал Мелтон, - Карл сказал это уже после, уходя.

- Однако вы посмели открыто и честно смотреть мне в глаза. Впрочем, после того, как вы проделывали это все эти годы, я не удивлен.

Взгляд правителя неожиданно застыл, обращаясь в прошлое, к единственному, похоже, светлому чувству, которое ему довелось испытать за долгую жизнь. К чувству, которое было отравлено и изуродовано отсутствием столь вожделенной взаимности.

- ...Мне чрезвычайно льстит ваше высочайшее внимание, милорд, но... я вынуждена признаться кое в чем. Я не смею вводить вас в заблуждение. Я обязана открыть правду, иначе буду чувствовать себя очень... неудобно.

Женщина была красива, красива особой, неяркой сдержанной красотой, не бросающейся в глаза, но сразу пленявшей сердце. Она была облачена во всё белое, и только причудливо завязанная на горле черная лента примы выбивалась из общей палитры.

- В чем дело? - нахмурился правитель.

- Я люблю другого человека, милорд, - потупившись, громко выдохнула Лидия, кинувшись в эту откровенность с головой, как в омут, не раздумывая. Иначе бы просто не хватило решимости. - Увы, я не сумею полностью потушить это яркое пламя в сердце.

- Это предполагает какие-то сложности? - раздраженно пожал плечами маг.

Женщина удивленно подняла на него глаза, в которых засветилась некоторая надежда.

- Я предполагала, милорд, вам это покажется недопустимым. Но если я ошибалась, я с благодарностью приму оказанную мне честь. Я буду счастлива служить вам на благо нашего города, я буду преданна и произведу на свет наследника, но... умоляю, простите... дозвольте мне... не любить вас.

- Я не знаю любви, миледи, - холодно отрезал правитель. - И вам рекомендую выбросить из головы эти лживые церковные фантазии.

Отвернувшись, лорд Эдвард быстро пошел прочь, ненавидя себя за ту боль, которую причинил ему этот краткий, навечно врезавшийся в память разговор.

Однако пламя всё же было и в его душе. И он сгорал, сгорал от жара этой страсти долгие годы, пока не решился наконец одним ударом прекратить свои мучения.

Профессор Мелтон с изумлением и страхом смотрел в глаза лорду, которые, как ему показалось на миг, оттаяли и даже как будто увлажнились. На один-единственный миг, не больше, но этого было достаточно, чтобы сердце дрогнуло. Общность этой боли до некоторой степени примирила, сроднила двоих мужчин.

- Хорошо, милорд, - тихо проговорил ученый, - я буду продолжать служить вам... точнее, служить на благо науки и нашего города.

- Я надеялся на это, профессор, но не смел требовать, - проникновенно произнес лорд Эдвард, не переставая удивляться, до какой степени люди могут быть сентиментальны, даже умнейшие из людей. - Я понимаю ваши чувства и прощаю вас. Но оставьте: поздно укрывать одеялом могильные плиты. Поверьте, я знаю... в моей фамильной крипте уже достаточно саркофагов. Ради обеспечения вашей безопасности и ограждения вас от нежелательных посещений, я вынужден принять некоторые меры предосторожности. Не беспокойтесь, это чистая условность. Вам ведь всё равно, где работать, не так ли?

Мелтон не успел ответить.

- Доброго дня, профессор, - возникший из-за спины правителя Винсент предупредительно улыбнулся. От этой улыбки в исполнении главы особой службы кровь стыла в жилах. - Наш разговор, к сожалению, прервали... хм... тридцать четыре года назад... по независящим от нас обоих причинам. Я рад, что их удалось наконец устранить. Я помню каждое ваше слово и буду счастлив продолжить беседу. Мои люди немедленно сопроводят вас в камеру... о, простите, в ваш новый кабинет в Рициануме, где мы обеспечим вас всем необходимым.

Лорд Эдвард бросил подчеркнуто укоризненный взгляд на канцлера и тот немедленно поправился, сохранив на лице тошнотворное сочетание улыбки и ледяного, лишенного всякой жалости взгляда. - Ах да! Чувствуйте себя как дома, профессор.

Глава 27

Лорд Эдвард смахнул пот со лба. Несмотря на усталость, он был удовлетворен. Ритуалы на крови отнимают много сил, особенно если это кровь представителей старших рас, к которой довольно сложно воззвать и еще сложнее подчинить себе. Но для правителя Ледума не бывает невыполнимых задач, - в особенности, когда дело касается любимого друга.

- Ну что же, Шарло, посмотрим, что ты скажешь на это, - мстительно проговорил заклинатель, чутко вглядываясь в горящую черным пламенем кровь, которую, между прочим, довольно утомительно было соскребать с сукна и очищать от прилипчивых волокон ткани. Собирать нужное количество пришлось буквально по крупицам! Давно уж не доводилось заниматься такой в прямом смысле слова грязной работой. Но он выполнил её охотно, почти ревностно, с фанатичной прилежностью лучшего ученика, которого и без того всем ставят в пример, но который в честолюбии своем желает заслужить еще большее расположение учителя.

Когда с приготовлениями было покончено, пришел черед серьезно задуматься над проклятьем. Самое простое и одновременно действенное - убить оборотня. В общем-то, кровавая магия была рассчитана прежде всего на убийство, и подавляющая часть ритуалов совершалась на смерть. Но Альварх плел что-то угрожающе-невразумительное про странные космические связи и закономерности... и буквально вырвал у мага обещание решить это дело иначе.

Что ж, похоже, он нашел неплохой способ.

- Прости, мой не в меру сентиментальный друг, но время шуток прошло, - на бледном лице заклинателя бабочками плясали отблески магического пламени. - Нужно было убить меня, когда выпала счастливая возможность. Ты не сделал этого, рассчитывая на большее, полагая, что у тебя хватит времени и сил на всё. Ты просчитался. Но я не трону тебя даже пальцем. Серпом молодого месяца перережу я тебе глотку.

Когда загаданное случится, Карл останется жив и здоров, но очень скоро ему отчаянно понадобится помощь. Тогда-то лорд Ледума найдет его и великодушно спасет от смерти, и долг будет возвращен сполна. После этого с оборотнем можно будет не церемониться. А если тот поймет, в чем дело и прежде решится убраться из города - что ж, туда ему и дорога. Конечно, волку будет уже не помочь, но, по крайней мере, правитель Ледума избавится от этих неприятных, связывающих его обязательств. Альварх будет доволен бескровным и, в общем-то, мирным решением проблемы. Пусть самую малость жестоким, но от этого еще более пикантным.

Лорд Эдвард поднял глаза на луну, в эту самую минуту набравшую полную силу. Прозрачно-черный пламень тотчас опал, пожрав всю до последней частички крови, и проклятие совершилось. Теперь ничто в мире не сможет снять или отменить его, ничто, - даже смерть заклинателя. Лорд Эдвард расхохотался, предвкушая ядовитые плоды своих чар, как и полагалось записному злодею. Скоро, Карл, ты всё почувствуешь и будешь выть, выть не таясь, захлебываясь собственным голосом, выть бессильно и яростно. Тебе снова будут сниться твои звери - большие и сильные волки, их острые молодые клыки, когти, тяжелые мягкие лапы, жесткий мех. Но они не примут тебя. Свободные, они никогда не примут такого, как ты - калеку. И вой не вой, а луна будет лить свой холодный серебряный свет. Луна будет литься в волчьих глазах, в узких вертикальных зрачках, литься тягуче и сладко, как отравленная вода.

И, достигнув сегодня своего апогея, с каждым последующим днем белая луна будет понемногу убывать, таять, чернеть, - до тех пор, пока в небе не останется только её смутно угадывающийся силуэт - круглый слепой глаз, бессильный разглядеть хоть что-то, творящееся на порочной земле. Таков закон. Этот процесс необратим, неостановим и оттого особенно страшен. И с каждым новым восходом луны, по капле утрачивающей силы, Карл будет терять своё нечеловеческое зрение, - с помощью которого мог видеть даже то, что скрыто, - его резкость, четкость, остроту... до тех самых пор, пока над головой его не поднимется темная, слепая луна...

В этот магический миг волк ослепнет вместе с нею.

***

Проснувшись, Себастьян не обнаружил своего спасителя рядом. Место за гончарным кругом пустовало, и вся округлая комнатка выглядела какой-то сиротливой без хозяина.

Ювелир медленно поднялся на ноги, придирчиво оценивая своё состояние. Кажется, всё было в порядке: он чувствовал себя отдохнувшим и полным сил. Самое интересное, не хотелось ни есть, ни пить. Хоть убей, Себастьян не помнил, когда в последний раз принимал пищу, но сей факт не вызвал в нем ни малейшего беспокойства.

Вместо этого отчаянно хотелось свежего воздуха. В Маяке пахло землей и сырым мхом. Ювелир принял решение выйти наружу и осмотреться, а заодно размять застывшие от бездействия мышцы. Может, и гончар где-то поблизости отыщется.

Выйдя из Маяка, сильф остолбенел. Первое, что бросилось ему в глаза - луна. Стояла тьма, и яркое ночное светило совершало свое небесное путешествие среди звезд, которые были особенно хорошо видны за пределами городов. Но главным было вовсе не это.

Мрачную ночную реальность Виросы освещал обращенный к земле полный, идеально круглый лик луны. Луна была тяжелой и спелой, как в дни осеннего урожая. Луна созрела для жатвы. Больше того - луна ждала жатвы.

Когда Серафим последний раз видел её, в ночь накануне убийства святого отца и бегства из Ледума, левый бок светила был немного скошен, и едва начинались десятые лунные сутки. Сейчас же совершенно очевидно наступили пятнадцатые. Это означало, что между этими двумя событиями, по ощущениям между вчера и сегодня, куда-то делось пять дней. Пять дней! Возможно ли, что он проспал в Маяке всё это время?!

Кстати о Маяках...

Себастьян обратил взгляд назад, с внезапно ожившим интересом рассматривая свое убежище. Впервые он находился в такой непосредственной близости от загадочного сооружения. Прежде всего, удивили размеры Маяка: сильф сравнительно долго спускался вниз по металлической винтовой лестнице, а потому был уверен, что сигнальная башня довольно высока. Однако это оказалось не так: маяк едва достигал нижней трети исполинских деревьев Виросы, и выглядел даже каким-то игрушечным. И почему так пугают людей, да и не только их, эти безобидные конструкции? Ювелир вот не ощущал ничего дурного. Возможно, это просто следы исчезнувших когда-то неведомых цивилизаций, не несущие в себе никакой опасности. Последние уцелевшие следы, которые еще не стерло время.

Характер поверхности Маяка немедленно привлек внимание сильфа. Прикоснувшись рукой к неведомому темному минералу, он ощутил его спокойную прохладу, перетекавшую через ладонь внутрь тела. Какая своеобразная фактура! А цвет - черный, будто проросший изнутри волокнами гипсово-белой плесени. Ювелир не узнавал этот строительный камень, обладавший не только магнетической красотой, но и столь невероятной прочностью, что столетия не коснулись его. Возможно, какая-то редкая горная порода, залегающая так глубоко, что добраться до неё не представляется возможным. Или уже исчерпанная. В любом случае, неудивительно, что Маяки манили к себе целые орды исследователей: камень обладал скрытой активностью. Она казалась незначительной, но чуткое восприятие ювелира позволяло ему различить мягкие вибрации, ощутить кожей излучение, слабое, но пронизывающее насквозь.

Кругом установилась тишина. Ветер, перебиравший где-то в вышине переплетенные ветви деревьев, словно струны, вдруг замолк. Себастьян подспудно почувствовал перемены и хотел было насторожиться, но не успел.

В следующий миг Маяк зажег свет.

Это событие совершенно неожиданно переполнило сильфа жгучим восторгом, заставило забыть обо всем на свете. Это было неописуемое состояние, похожее на религиозный экстаз. Запрокинув голову, ювелир смотрел и смотрел на мистическое свечение, заполнившее притихший лес. Первое время свет от Маяка был каким-то надломленным, прерывистым, от частого мерцания у Себастьяна даже разболелась голова, но эта пульсирующая в такт вспышкам, волнами накатывающая боль была почти приятна. В глазах рябило, сияние всё усиливалось, нарастало, выходя на новый уровень, и наконец слилось в непрерывный ореол, окутавший изголовье башни. Ореол этот был зелен, как водная мята, а распространившийся повсюду прохладный свет имел прозрачно-серый с желтизной оттенок хризолита.

Себастьян с изумлением заозирался вокруг. Не только мягкий мятный свет, но и аромат заполонил лес, делая ночь пронзительно-свежей. Ощущение опьянения пропало, однако глаза бесстыже продолжали обманывать его. Пейзажи Виросы постепенно таяли, растворялись в мятном тумане. Реальность исчезла. Туман медленно обретал форму, облекался в призрачную плоть иного. Смутно знакомую плоть.

Вода. Никогда прежде ювелир не видел столько воды. Словно святые Изначальные Воды, из которых Создатель сотворил жизнь и всё сущее, хлынули ниоткуда и вольно разливались вокруг. Святые Изначальные Воды, которые сам Создатель впоследствии увел из своего мира, разгневавшись на его бесчисленные пороки.

Что за чертовщина тут происходит? Мысли скакали бешеным галопом, пока вдруг не остановились - резко, будто наткнувшись на непреодолимый барьер. Полночь открылась, как старая рана.

Из туманного прибоя появилась женщина.

Из рук её, напоминающих тонкие хрупкие ветви, росли неземные цветы. Глаза, похожие на ручьи, зеленые в сумраке древнего леса, отдавали обманчиво мягкой прохладой - успокаивающей разгоряченную плоть, и незаметно, исподволь принуждающей застывать сердце. Ничто в ней не напоминало о человеке, всё было невозможным, невообразимым, но, тем не менее, Себастьян немедленно узнал её.

- Моник? - почти обреченно выдохнул он.

- Я принимаю тот образ, который ты в состоянии вместить и воспринять, не повредившись в рассудке, - фантом говорил размеренно и монотонно, однако голос этот был слишком дорог ювелиру, до судорог дорог, чтобы оставить равнодушным. Вновь всколыхнул он, казалось, окончательно похороненные воспоминания. - Я принимала также образ женщины по имени Моник.

- Зачем ты здесь? - Себастьяну было тревожно от этого разговора. Вид некогда близкого, любимого человека причинял сильную боль. По-прежнему, он слишком задевал за живое.

- Никто не приходит к маяку случайно. Свет его влечет тех, чьи души заплутали в пути. Здесь существует несуществующее. Здесь происходит то, что не произошло и не произойдет никогда. Не стоит относиться к этому слишком серьезно. Но и совсем упускать из виду не стоит.

- И всё-таки - зачем? - продолжал настаивать сильф.

- Неужели ты не знаешь ответов, Себастьян? - в свою очередь вопросил фантом. - Неужели ты не звал меня, не ожидал этой встречи? Неужели тебе нечего сказать мне?

Неожиданно сильф осознал, что, несмотря на абсолютную эмоциональную невыразительность этого голоса, он имел не только отчетливый цвет, но и форму, и даже фактуру. Удлиненные фигуры, чуть угловатые, но грациозные, поплыли перед глазами, и светло-синий цвет их был холодным и свежим.

Некоторое время Себастьян молчал, заполненный этими образами, ошеломленный этими внезапно открывшимися новыми органами чувств.

- Моник... я потерял тебя так внезапно, так рано... - за прошедшие годы ювелир размышлял и сожалел столь о многом, что сейчас, имея возможность излить душу, с огромным трудом подбирал слова. - Возможно, я мог бы спасти тебя тогда, но - увы - я предпочел бежать. Прости. Чувство вины без жалости изводило меня все эти годы. И действительно, я был виновен пред тобой. Я отдал бы всё, чтобы было иначе, чтобы выменять тебя на любые блага, на саму свою жизнь, но... со смертью и временем сложно спорить. Это сросшиеся спинами близнецы, смотрящие в разные стороны, но... всё же они одно. Я выпил нашу чашу страданий в одиночестве, и я верю, что тебе ничего не досталось... что ты не узнала боли. Ведь так?

На противоестественно спокойном, безмятежном лице женщины бескровным цветком расцвела улыбка. Чуждая понимаю улыбка, от которой ювелир внезапно почувствовал себя не в своей тарелке.

- Не казни и не мучай себя, Себастьян, - чинно ответствовал призрак, не обращая внимание на его смущение. От образа веяло потрясающим душевным безмолвием: глаза, невозмутимые, безучастные, ужасающие, смотрели прямо в душу. - Рождаясь, души остаются вне Изначального, что является единственной причиной их всех скорбей. Возвращаясь же в лоно Творца, мы пребываем в состоянии чистой энергии, подобно ангелам. Страсти, которые терзали дух во плоти, больше не властны над нами. Во плоти можно только искать, но находить - лишь в духе. Разлука с тобой не разбила мне сердце, я соединилась чем-то большим, чем ты. Тебя это не должно печалить. Всякие эмоции, всякие конечные эгоистические привязанности в конце концов заменит бесконечность, бесконечность омоет усталые сердца живой водой блаженства. Всякие чувства станут просто словами, ведь все они - лишь суррогат любви, которую от рождения ищем мы все. Я растворяюсь в покое пустоты, которая не имеет начала и не имеет конца. Я равно люблю жизнь и смерть. Я равно люблю человека и животное, цветок и камень, как проявления воли Творца. Ты должен радоваться за меня, живущий.

- Всё это чертовски правильно, - с неожиданным ожесточением бросил Себастьян. На глаза его навернулись злые слезы. - Но от этого не менее больно. Должно быть, я всё еще слишком жив... или слишком человек. Истина непомерно горька для меня.

- Однажды она станет слаще мёда, - почти пропело видение, бесплотным маревом колыхаясь перед глазами. - Приди к осознанию этого, когда будешь готов. Ты должен ощутить это сердцем, Себастьян. В своё время. В своё время, которое нельзя ни отдалить, ни приблизить.

- Прости, но не сейчас. Я по-прежнему помню тебя... твой голос, твой смех... милые ямочки на щеках, делающие тебя чуть менее строгой. Понимаю, для тебя это не имеет значения теперь... ты забыла. Но я не могу. Я буду помнить - за нас обоих. Клянусь, Моник, я буду помнить... я не отрекусь. И ты будешь жить, ведь память - это и есть бессмертие.

Почти растаяв в тумане, видение обернулось. Глаза его, как показалось Себастьяну, на миг приняли человеческий вид, и в них мелькнула искра узнавания. Черт побери, ювелир готов был поклясться, что где-то на самом дне этих промерзших чужих глаз, под незыблемым льдом бесстрастного вековечного знания, стынут боль и осколки памяти, которых уже нельзя собрать, вспыхивают и пропадают неверные отражения прежней жизни, ныне укрытой покровом забвения.

- Я любила тебя, Себастьян, - ювелир едва расслышал последние слова, напоминавшие шелест ветра в высокой траве. - Но меня больше нет.

Серафим сглотнул стоящий в горле желчный ком и нашел в себе силы улыбнуться. Улыбка вышла не очень-то убедительной, но ювелир надеялся, что она поможет сделать печаль чуть более светлой. Сейчас этого требовалось, как никогда. Это был конец.

- Я любил тебя, Моник, - ответил он уже пустоте. - Прощай.

Круглая зеленая луна казалась нереальной, будто нарисованная нетвердой рукой ребенка. Сияние её отчего-то напомнило сильфу зеленый взгляд матери, который та обратила на него один-единственный раз, оставляя их с Альмой на попечение отца. От этой луны в полнеба было невозможно оторвать глаз. Она пугающе набухала, растягивалась, наливалась неведомыми соками, и тонкая оболочка, казалось, вот-вот лопнет, не в состоянии удержать высокого прилива энергии. Запрокинув голову, ювелир уставился на свихнувшееся ночное светило, даже не удивляясь творящейся фантасмагории, как вдруг луна соскользнула со своего невидимого крюка и ухнула вниз. От этого внезапного страшного падения у Себастьяна перехватило дух. Что-то словно оборвалось в нем, что-то, натянутое до предела, и это принесло даже некоторое облегчение. От удара о землю луна треснула и покатилась куда-то, цепляясь за корни и ветви деревьев, растекаясь абсентовой плесневелой зеленью, распространяя вокруг пьяный аромат брожения... распадаясь и растворяясь в его крови...

- ...Себастьян! Себастьян!! Приходи же наконец в себя. Прекращай галлюцинировать!

Крепкая рука гончара, трясущая его за плечо, силой вырвала сильфа из власти кошмарного бреда.

- Что ты видел?

- Странный сон, - буркнул ювелир, хмуро глядя в яркое небо. От исчезнувших пейзажей не осталось и следа, а вместо ночи стоял белый день. Ветры снова проснулись и переговаривались в вышине - беззаботно, как будто ничего и не произошло.

Гончар внимательно посмотрел на него.

- Не позволяй ему утянуть тебя. Борись! Маяк заставит вечно блуждать в туманных лабиринтах памяти, внимая неверной музыке бездн.

Себастьян глубоко вздохнул и отвернулся.

- Нет, - твердо сказал он, - этого не будет. И без того я задержался здесь слишком надолго. Спасибо за помощь, но мне пора идти.

Решительным, чуть нетвердым шагом ювелир направился к Маяку, отчего-то торопясь собрать вещи. В крови горела лихорадка. Маяк притягивал, как магнит.

- Попробуй, если сумеешь, - покачал головой гончар, печально глядя ему вслед.

Уже не в первый раз слышал он эти слова.

***

Бессонница сделалась уже закономерностью, досадной закономерностью, оставлявшей на челе характерные следы усталости, неприемлемые для премьера. Но сегодня ко всем прочим причинам ночного бодрствования, как будто их было мало, добавилась новая. Глубоко за полночь открыв заветную дверь спальни, Кристофер едва не лишился чувств прямо на пороге. На столике у изголовья кровати стояли сияющие белые лилии, принесенные, очевидно, по приказу правителя. За целый день приторно-сладкий, одуряющий аромат цветов успел пропитать помещение насквозь, как липкий крем пропитывает слои торта, въевшись в стены и шторы, подушки и простыни. Этот тяжелый запах будил в душе какие-то тревожные, мучительные чувства. Неясные, невнятные, но совершенно неотвязчивые, они не давали покоя. Проклятый запах будто прилип к коже. Даже укрывшись с головой, Кристофер ощущал, как аромат проникает в него, заполняет самые глубины существа - и медленно, но неотвратимо растворяет, как смесь кислот растворяет металл.

Ярко-белая лилия, этот изысканный и откровенный цветок, была символом лорда Ледума, изображенным на его вензеле, личном гербе и гербе города. Одна такая лилия всегда дивно цвела в кабинете правителя, придавая рабочей атмосфере малую толику раскрепощенности. Интересно, что символом лорда Аманиты считалась темно-красная, рубиновая роза. И, как роза и лилия испокон веку соперничали и спорили между собой за звание госпожи всех цветов, так Аманита и Ледум яростно и самозабвенно делили власть над Бреонией.

Присланная приближенному, лилия символизировала благоволение правителя, что должно было, по-хорошему, обрадовать того до полусмерти. Но премьер не торопился с радужными выводами. Если убрать подоплеку политического официоза, на языке цветов белая лилия означала вообще-то связь с божественным и проявление его в человеке, чистоту и невинность. Это были общеизвестные трактовки, а получившему отменное образование Кристоферу были знакомы и другие, не столь прекраснодушные и забытые теперь смыслы. В древние времена лилия являлась олицетворением притворства и вероломности, порока, скрывающегося под маской добродетели.

Так какое значение имел в виду лорд Эдвард? Оставалось лишь теряться в догадках.

Одну за одной премьер курил тонкие, ломкие сигареты, снова и снова отдаваясь своей аристократической привычке, пытаясь перебить вездесущий запах цветов табачным дымом, кутаясь в его змеиные кольца, но всё напрасно. Когда ночь уже пошла на слом, а Кристофер так и не сомкнул глаз и почти сошел с ума от головной боли, стало отчетливо ясно, что нужно что-то делать. Не в силах более выносить этот жестокий, властный аромат, он поднялся с постели и накинул домашнее одеяние из тончайшего шелка, ажурные полы которого небрежно волочились за аристократом по полу. Наборный художественный паркет из редких сортов дерева бессовестно скользил, как в лучшем танцевальном зале, позволяя чувствовать легкость и невесомость движения, наслаждаясь особенным ощущением свободы. Вытащив высокие стебли из вазы, маг распахнул створки одних из шести стеклянных балконных дверей, которые вели на просторную террасу, и вышел из прокуренной спальни на свежий воздух. Пронзительная ночная свежесть мгновенно протрезвила его, выветривая из головы привязчивый цветочный хмель и ноющую боль. Однако ощущение отравления осталось. Поддавшись эмоциям, Кристофер подбежал к перилам и охапкой выбросил злосчастные цветы наружу, без сожалений наблюдая, как они растворяются в темноте, споря в красоте со звездами.

Ночь была удивительно светла, что большая редкость для Ледума. Зеленоватое свечение луны до краев, как черненую серебряную чашу, заливало город, хорошо обозреваемый с высоты дворцовых башен. Наступила середина лунного месяца - пятнадцатые лунные сутки, полнолуние. Скоро, совсем скоро луна пойдет на ущерб, но сейчас... Пришло особое время. Мистическое время, когда влияние светила на минералы, да и на все субстанции, включая кровь, особенно сильно. Большинство заклинателей в такие периоды испытывали небывалый прилив сил и душевный подъем. Большинство нелюдей также становились сильнее.

Кристофер же всегда был болен в эти дни. Однако сегодня, против обыкновения, маг не ощущал ни лихорадки, ни слабости, ни раздражительности: внутри было светло и тихо, словно установилась наконец некая гармоничная связь. Словно одинокий голос попал в унисон великому хору. Полная луна неспешно плыла по венам, восходя по скрытым меридианам к самым вершинам сознания. Полнолуние созревало и крепло. Полнолуние происходило в его крови.

Залюбовавшись гипнотическим светилом, одинокий созерцатель и не заметил, как прошло более получаса. От тяжелого дурмана не осталось и следа, но и сон как рукой сняло.

Премьер нервно повел плечами и пожалел, что не захватил с собой чего-нибудь теплого. Весенние ночи обманчиво ласковы. Вот и теперь - неизвестно почему сделалось зябко.

Обернувшись, Кристофер вздрогнул от неожиданности. Правитель Ледума явился совершенно бесшумно и молча стоял за его спиной, залитый серебряный светом. Он не посчитал нужным обозначить своего высочайшего присутствия. И только едва уловимое движение воздуха, легкий холодок, подобно слабому электрическому разряду пробежавший по кончикам пальцев, выдавал совершившееся перемещение.

- Прошу прощения, милорд, - немедленно поклонился премьер, - я был увлечен луной. Сегодня совершенно особенная ночь, и город сказочно прекрасен. Но вы, разумеется, затмеваете собой и луну, и солнце.

- Твоя любовь к изящной словесности, - желчно усмехнулся лорд Эдвард, - вынуждает меня думать, что ты помышляешь о карьере поэта, а не политика. Может, напрасно я возложил на тебя надежды?

- Как всякий аристократ, я выучен понимать и ценить красоты поэзии, а также составлять стихи и песни, - спокойно подтвердил Кристофер. - Если пожелаете, чтобы я служил вам на этом поприще, милорд, я повинуюсь. Однако поэзия, если позволите высказать своё мнение, пронизывает все сферы нашей жизни, - в том числе и политику. Без неё, задавленные рутиной, смятые бесконечно повторяющейся обыденностью, люди быстро превращаются в отработанный материал. Мир явностей и определенностей нестерпимо скучен - и одновременно смертельно опасен, ибо приучает душу не работать, остановиться в своем развитии. Чтобы избегнуть застоя, всякое дело следует исполнять так, чтобы захватывало дух, а сердце переполнялось жгучим ощущением восторга. Чувствовать близкий предел и знать, что лучше ты не сможешь... по крайней мере, сегодня и сейчас... И разве недовольны вы моей дипломатической перепиской?

- По правде говоря, она хороша, - правитель улыбнулся чуть мягче, - и невероятно красива. Даже слишком для сухих официальных бумаг. Так значит, тебе доставляет удовольствие постоянно пребывать на грани?

Кристофер с удивлением всмотрелся в точеные черты лица лорда, но ничего не сумел прочесть в них. Однако что-то в обычном поведении правителя изменилось. Премьер чувствовал это изменение так остро и ясно, как чувствует пес малейшие перемены в настроении хозяина. Жизненная необходимость и годы наблюдений выработали в нем это, бесспорно, полезное умение. На самом деле, находиться рядом с правителем было не так сложно, как полагали многие. Нужно было только неотрывно следовать за кривой его мысли и предугадывать желания - прежде, чем они облекались в жесткую форму приказов.

- Меня привлекает то, что находится за ней, милорд, - осторожно уточнил премьер, осмелившись преступить обычный предел сдержанности. - То, что находится за горизонтом. Или хотя бы возможность подобраться к этому вплотную - так близко, как только возможно.

- Многих будоражит запретное, - покачал головой лорд Эдвард, приблизившись на совсем небольшой шаг. Ослепительная тьма его глаз завораживала. Тьма, отсвечивающая холодной призрачной синевой, она сбивала границы между черным и белым, ложью и истиной. - Но немногие на самом деле готовы встретиться с ним лицом к лицу. И немногие знают, что предельно близкое на самом деле недосягаемо. Это максимальный, непреодолимый рубеж удаления, когда луч вселенной замыкается в круг в одной и той же точке, которая одновременно и начало, и конец. Ты предельно близок к полюсу - и все же между вами лежит целая вечность. Не полагаешь ли ты, что стремишься к бездне? Обратная сторона луны всегда сокрыта от любопытных глаз... но лишь потому, что утопает в тени. Непроглядной тени.

- Тень глубока, мой лорд, - вздохнул аристократ, - она формирует объем и придает акценты, четко очерчивая силуэты и контуры. Даже светлые стороны гораздо выгоднее выглядят на фоне темных. Разве вы не считаете так? И существуют ли вещи, безусловно светлые или темные? Мир не так однозначен, и не исчерпывается взаимоисключающими характеристиками. Как и мы, живущие в нем по случайной прихоти судьбы. Ошибки делают нас интереснее. Мы многогранны и многомерны, но зачастую страшимся познать себя, взглянуть внутрь... и обрести нечто большее. Печально, когда душа стиснута условностями.

- Это опасные мысли, Кристофер, которые приводят к опасным играм. Стоят ли они свеч? Тебе решать.

- Подобно дракону, вы говорите сегодня загадками, милорд, - в тон ему отозвался Кристофер, также сделав шаг навстречу. - Осмелюсь ли я разгадывать их?

- Если так, ответы останутся между нами, - ласково посулил лорд, мягким жестом запрещая двигаться. Премьер послушно остановился. - Ты слишком идеален, Кристофер, чтобы поверить в это. Так какие тени скрываются в твоей душе?

В глазах правителя отразились бледные луны. Они были лишком яркими, слишком томными для этой невинной весенней ночи. Они искрились и плыли, словно в холодных горных озерах, заполненных пронзительной, сводящей зубы свежестью, скручивающей конечности жгутом жестокой судороги.

Премьер не успел ничего ответить. Все его сомнения разбились, как волны об острые камни этих глаз. Он беспомощно опрокидывался в эти лунные озера, он леденел, уйдя в черную, чуть кровавую стылую воду, которая быстро стягивалась, замерзала прямо у него над головой, отрезая пути отступления. Мгновение не остановилось. Оно растянулось, продолжая длиться и длиться, и казалось, уже никогда не закончится.

В этот самый миг, момент истины, Кристофер уже был готов признаться, открыть все секреты, которые пожелает услышать его полубог, как роковая случайность спасла его от опасного откровения.

- Что это значит? - лорд Эдвард неожиданно отвел взгляд и метнулся мимо приближенного к кованым балконным перилам. Лицо его исказила гримаса ярости, и дальнейшие слова были сплошь непечатными, такими, что Кристофер аж зажмурился от их вызывающей грубости и вернулся с небес на грешную землю. Контраст был разителен.

Ничего не понимая, премьер растерянно обернулся за правителем, и уже в следующий миг воочию увидел причину его внезапного бешенства. Ночное небо, казалось, потемнело еще сильнее от сгущающихся грозовых туч. Черной стеной на Ледум обрушился дождь. Но это был не обыкновенный ливень, к которому жители города уже сделались привычны. Как и лорд Эдвард, Кристофер сразу же угадал в нем искусственную природу, разглядел быстро остывающие следы магии. Этот дождь был вызван руками человека. Принимая в расчет особенно неустойчивое состояние погоды в Ледуме, такое вмешательство было строго запрещено и могло привести к экологической катастрофе. Попытка же ликвидировать последствия такого вмешательства была чревата еще большим раскачиванием и без того нарушенного баланса.

Однако, как бы ни был силен заклинатель, вызвать дождь такой силы извне было невозможно, сторожевые башни просто не пропустили бы магический импульс. Это означало только одно - маг, дерзнувший бросить вызов правителю Ледума, находился где-то здесь, в его городе.

Риск, расходящийся с представлениями о нормальности, даже самыми запредельными.

Но это было еще не всё. Не сразу Кристофер осознал весь ужас происходящего. А когда смог наконец осмыслить его, лишь испуганно попятился, мечтая незаметно исчезнуть, раствориться, оказаться где угодно, только бы не видеть гнева правителя, который последует неминуемо, как рассвет.

С небес на них лилась не вода. Как символ праведного гнева Изначального, в трактовке учения от Новой Церкви, на проклятый город низвергались потоки сумрачной крови.

После всех расколов и окончательного падения авторитета Церкви, уцелевшие священнослужители Аманиты вынуждены были действовать сообразно изменившимся обстоятельствам. Пытаясь хоть как-то спасти положение, пребывая в распоряжении лордов, церковные идеологи радикально пересмотрели древние тексты и значительно ужесточили учение в угоду нуждам заклинателей. Как это всегда бывает, учение раскололось, распалось на дух и букву. Вскоре к каноническому тексту Белой Книги добавился целый ряд апокрифов с поучениями и наставлениями в мирской жизни, неукоснительными для исполнения. Стараниями их Изначальный постепенно превратился из любящего Создателя в беспощадного Судию, без жалости наказывающего за проступки. Основной идеей новой церковной доктрины стало обязательное страдание, смерть во искупление грехов, смыть которые возможно было лишь кровью. Нередкими явлениями в столице сделались Акты веры - театрализованные и полные фанатизма представления, включавшие в себя выступления церковных пропагандистов, торжественные шествия и богослужения, а также массовое публичное покаяние грешников. Зачастую, для поддержания в населении должного религиозного экстаза, в конце сего богоугодного действа проводилась красочная церемония четвертования, в крайних случаях заменявшаяся на казнь тысячи разрезов. Жертвами её обычно становились Искаженные, в отсутствие нелюдей в полной мере несущие тяжкое бремя ереси. От практики принародного сожжения было решено отказаться, как от неистинной. Таким образом, очистительный огонь теперь всецело оставался вотчиной Инквизиции, а Новая Церковь узаконила теорию об искупительной силе крови, а потому спасение заблудших душ обязано было быть как можно более кровавым.

Неудивительно, что после такой удачной актуализации учения простых смертных трясло от страха при одном только упоминании имени Изначального, а толпа мгновенно подхватывала громкие лозунги проповедников, призывающих громы небесные на головы жителей Ледума и персонально лорда Эдварда - прозванного фанатиками белым демоном. Власть нашла для населения удобный и безопасный выход агрессии, которая неминуемо скапливается в озлобленных, скованных страхом душах. Ледум был признан символом и обиталищем греха, источников всех бед и мучений человечества. Практически официальным представительством ада на земле.

И вот, сбывались наяву зловещие пророчества святых отцов. Город кровоточил. Неведомый заклинатель в один миг обратил воду в кровь, и прохладная свежесть весенней ночи сменилась терпким, специфическим гемоглобиновым ароматом. Чувствуя внезапный приступ слабости, Кристофер схватился руками за поручни. Этот стойкий, вызывающе животный аромат, похожий одновременно на запах сырого мяса и на кисло-соленый запах ржавой воды, вызывал у аристократа едва сдерживаемый тошнотворный рефлекс. Запах комом встал у него в горле, мешая совершить вдох. Премьер с ужасом подумал о том, во что превратится город поутру, когда свежая кровь свернется и неизбежно начнет гнить. Ледум заполонит дух разложения и смерти, невыносимо сладкий запах тлена.

Кристофер с отвращением передернул плечами. Мутно и муторно. Он чувствовал себя эмбрионом в тесном чреве матери, скользким, липким, беспомощным эмбрионом. Какой же эффект это окажет на горожан? Как бы ни приключилась ненужная паника.

Лорд Эдвард, молча смотревший куда-то вдаль, вдруг повернулся к растерянному приближенному, будто только заметил его. Против ожиданий, лицо лорда было спокойно, следы недавнего гнева совершенно разгладились. Однако Кристофер смотрел в это лицо не менее испуганно, чем пару минут назад, и на то имелись веские причины. С головы до ног перепачканный кровью, лорд мало походил на человека. Белые волосы намокли и потемнели, а в глазах появилось странное - и страшное - выражение, которого аристократ до сей поры не видел. Они словно отсвечивали бликами, которые давал неведомый, скрытый источник света. Кристофер хорошо знал, что правитель Ледума не прикасается к спиртному, но в эту минуту магу показалось, что он различает в темных глазах признаки опьянения, дурманного коктейля жестокости и силы. Противоестественной силы.

В какой-то миг премьеру почудилось, что он, ни много ни мало, окончит этой чудной ночью свой жизненный путь. Что стоящий напротив него демон сейчас вцепится в него ледяными когтями, разорвет горло и вдосталь напьется крови, которая стынет и пламенеет в жилах. В жилах, каждую из которых аристократ ощущал и ненавидел столь остро, как ненавидит случайный путник смертельно опасные монеты в кошельке, глядя на направленный на него нож ночного разбойника. Каждую из которых он мечтал бы спрятать сейчас. Столь велика была жажда, мерцающая в этих глазах. Столь необычен был блеск обычно матовой поверхности черного льда, будто изобличавший нечеловеческую природу, безжалостную сущность хищного зверя. Оцепенев от ужаса и смутного восторга, Кристофер смотрел на явленную ему инфернальную сторону души правителя. Такую отвратительную, отталкивающую, страшную... и такую неудержимо притягательную. Кошмарное очарование этого... существа... заслоняло собой всё: страх, осторожность, слабый голос разума... всё.

Впервые премьеру изменило самообладание. Точнее, взять под контроль эмоции худо-бедно удалось, но слабая, изнеженная плоть не выдержала психической перегрузки. Поскользнувшись в сгустках крови, похожей на вязкий пластилин, напрочь запутавшись в просторных одеждах, Кристофер медленно сползал на пол, не отрывая от лорда глаз. Ей-богу, в этот миг аристократ и сам готов был поверить россказням, будто своим бессмертием и вечной молодостью правитель Ледума был обязан ничему иному, как ваннам с кровью новорожденных младенцев, принимаемым не реже двух раз в неделю. Разумеется, помимо обязательного стакана теплого молока с медом перед сном.

Лорд Эдвард облизал кровь с губ и пугающе умиротворенно улыбнулся.

- Ты знаешь, что это, Кристофер? - чуть хрипло спросил он. В глубоком голосе его проявились опасные бархатистые нотки.

- Кровь, милорд? - чуть слышно предположил приближенный, слабо осознавая происходящее.

- Именно, - со странным весельем подтвердил правитель. Он шевельнул пальцами, и в руке у него оказался изящный бокал для шампанского, перемещенный со столика в спальне. - Не иллюзия, не густое вино, не подкрашенная вода, а самая настоящая, реальная кровь. Как смог заклинатель добиться такого потрясающего эффекта?

Премьер ненадолго задумался, загипнотизированно наблюдая, как алый дождь наполняет прозрачный сосуд.

- Возможно, - неуверенно начал он, - маг использовал в качестве образца кровь живого существа, жертвенного животного или даже нелюдя - их кровь более энергетически насыщена... Однако, нет -слишком маловероятно и чрезмерно сложно. Как удалось ему скрытно совершить в городе такой непростой и к тому же запрещенный ритуал? Как удалось расшифровать и воссоздать индивидуальный информационный код, заложенный в субстанции, которая считается материальным продолжением духа? Разве только... разве только заклинатель очень опытен. И он... он использовал в ритуале свою собственную кровь.

Правитель одобрительно кивнул, всё так же продолжая улыбаться. - Готов поклясться, что всё так. Справедливость твоих слов подтверждает то, что это, - лорд поднял бокал к небесам, словно произнося демоническую здравицу, - человеческая кровь.

Глава 28

Сквозь прорезь тяжелых портьер Лукреций задумчиво смотрел в окно. Волосы старшего из рода Севиров были столь же черны, как и у его царственного брата, и только единственная седая прядь, выбиваясь, падала на высокий лоб.

Грязновато-белое амиантовое небо Ледума недвижно висело над самой головой. Небо этого чужого, непостижимого города завораживало советника. В Аманите всё было по-другому. Небосвод столицы, похожий на яркий кианитовый купол, был неизменен, насыщенно-синий цвет его словно вышел из-под кисти романтичного пейзажиста. Спору нет, он был выписан великолепно, но с годами однообразная торжественность понемногу начинала угнетать. Вся атмосфера Аманиты, её сияющие белоснежные дома, будто вырезанные из праздничной фольги, её строго расчерченные сети улиц, - всё это не давало возможности ошибаться. Ледум был мягче - и снисходительнее. Приглушенные тона городских пейзажей словно убаюкивали и давали ощущение какой-то нереальности происходящего. Здесь позволено было перевести дух, сбросить с плеч груз непрерывного напряжения, ответственности и обязательств. Здесь позволено было жить, а не исполнять свой долг перед обществом, семьей, Церковью... черт знает кем еще. Жить полной, непредсказуемой, неправедной человеческой жизнью - и умереть, не пожалев ни о чем.

Здесь было позволено всё.

Люди... люди здесь были иные, это правда. Общество Ледума безнадежно больно, и оттого мучительно интересно. Общество Аманиты больно также, но его недуги были слишком хорошо знакомы и привычны Лукрецию. В них не было привлекательности новизны.

После пролившегося ночью демонического дождя город проснулся чуточку растерянным, но спокойным, очаровательным в своем высокомерии. По улицам меланхолично плыл туман, похожий на бархатистый серебряный дым. Мостовые, тротуары, дома - всё, казалось, парило в воздухе, не касаясь земли, переливаясь в приглушенном утреннем свете. Помимо воли Лукреций представил, какая истерика случилась бы после такого в столице - сколько было бы громких лозунгов, угроз, внеочередных собраний разномастных комитетов и, конечно же, его любимого непогрешимого Совета. Ледум же лишь холодно глянул, словно поверх голов недоброжелателей, глазами цвета февральского льда. И как ни в чем ни бывало, продолжил свой странный, похожий на танец, путь.

Ледум был молод, - моложе многих пограничных городов и гораздо моложе Аманиты, - и обладал своей неоспоримой притягательностью. Город жил особой, скрытой от глаз обывателей жизнью. Словно душа убийцы, город был полон чудовищ. Неведомых темных сущностей, мистических существ, обитающих в легендах и заключенных в страшных снах. Каждый угол, дом, каждый мрачный, похожий на колодец, двор таил здесь свои секреты, которых даже не хотелось знать. И все они сливались в некую единую шевелящуюся энергетическую массу - тысячеликую, тысячетелую... ужасающую и одновременно манящую.

Да, в этот молчаливый город можно было влюбиться - и потерять голову. Метафоричный язык его, тихий шепот, был так отличен от рассудочного слога столицы. И в то же время, город был пасмурен и сумрачен, мягко намекая, давая понять, что сделает тебя несчастным. Несчастным настолько, что даже не сможешь противиться, отказаться добровольно от этой боли. Советник неожиданно ощутил его как живое существо, услышал его дыхание, почуял незримые прикосновения прохладных ласковых пальцев, от которых по коже бежали мурашки. Город весь был словно из черно-серого льда, он двигался крадучись, как кошка, у тебя за спиной, и застывал при взгляде. И всё же ощущение того, что вокруг происходит что-то, чего не успеваешь увидеть, не покидало советника. И чуть плывущие линии зданий в первый миг после того, как резко обернешься и взглянешь назад - всё это лишь укрепляло в мысли, что скоро он станет здесь параноиком.

Итак, город был опасен, - слишком опасен, чтобы оставаться надолго. Пора возвращаться домой... тем более, что миссия его успешно завершена.

За минувшие дни, прибегнув ко всем мыслимым хитростям и мерам предосторожности, Лукреций обстоятельно изучил прославленную магическую защиту Ледума. Действительно, она оказалась выстроена безупречно. Советник мысленно аплодировал мастерству лорда Эдварда, сумевшего создать такое произведение искусства. Однако его собственное недюжинное мастерство и опыт позволили найти в системе если не изъян, то, скажем так, определенное уязвимое место, которое при дополнительной подготовке можно использовать. Обнаружить его было совсем не так просто, но дело того стоило.

Магическая защита Ледума была очень гибкой. Она чутко реагировала на природу атаки извне, классифицировала импульс и заставляла нужные драгоценные камни блокировать его с минимумом затрат энергии. В этом была её сила и одновременно с этим - слабость. Как известно, чем сложнее система, тем более она хрупка, и тем проще ее разрушить.

Это значит, должным образом сгенерированный импульс вызовет неравномерную нагрузку на установки минералов сторожевых башен, выбивая из строя самые слабые из них. Тщательнейшим образом Лукреций изучил и наконец выявил эти ненадежные звенья. Ими оказались ирнимиты - яркие сине-сиреневые яшмы с характерными голубыми прожилками и хаотичными пятнами в вишнево-серой массе. Ирнимиты активизировались достаточно редко, да и вообще не были предрасположены к долгим периодам работы, как принадлежащие к непостоянной воздушной стихии. Природа энергии их была такова, что не требовалась слишком часто в отражении агрессии. В общем-то, это были не боевые камни.

Однако Лукреций не сомневался, что Октавиану удастся придумать что-то, что заставит ирнимиты активно включиться в работу. И принять на себя большую часть нагрузки прежде, чем дежурные маги в башнях сообразят, что происходит. Октавиан умный и старательный мальчик, у него обязательно всё получится.

Внезапно в убежище его словно ворвался стылый ветер. Лукреций обернулся, решив было, что дверь сорвана с петель, но это оказалось не так.

Похоже, у него гости.

- Карл? - советник слегка приподнял бровь.

- Здравствуй, Лукреций, - холодно приветствовал оборотень. Резкий голос нелюдя раздражал слух, как наждачная бумага. - Я пришел предупредить об опасности. Напрасно затеял ты эти игры с правителем. Он найдет тебя.

- Благодарю. Но не это ли самое ты говорил мне на рассвете, Карл, не более трех часов назад? - пожал плечами Лукреций. - Я прислушался к тебе и немедленно, сообразно твоим рекомендациям, сменил свое местонахождение.

- И тем не менее, я вновь отыскал тебя, - не слушая возражения, отрезал гость - словно по стеклу с усилием провели металлом.

Советник Аманиты нахмурился.

- И о чем же это говорит?

- О том, что он тоже найдет, Лукреций. Его приведет твоя кровь, - волк облизнулся, - рубиновая кровь Севиров.

- Не понимаю, - Лукреций с сомнением покачал головой. - Допустим, ты смог учуять запах моей крови в круговерти ароматов Ледума, поскольку сочетаешь в себе недюжинные способности заклинателя и оборотня. Ты исключителен. Но позволь спросить: каким образом правитель Ледума сумеет повторить этот головокружительный трюк?

Пришелец криво усмехнулся.

- То, что ты совершил, Лукреций, также весьма впечатляет, - не отвечая, неожиданно похвалил он, хотя в голосе было слишком много сарказма, чтобы верить в искренность этой похвалы. - Это было очень драматически и эффектно, - и очень глупо. О да, тебе удалось привлечь к себе внимание. Но я бы не назвал это успехом. Ты привлек внимание того... кого не следовало бы... всем в Ледуме это известно.

- О, конечно же, сильнейшего мага Бреонии, - с легкой усмешкой закончил за него советник. - Нашего легендарного повелителя алмазов, всемогущего белого демона, бессмертного лорда-защитника и всё прочее, прочее, прочее.

- Именно, - коротко подтвердил нелюдь.

Лукреций выждал еще немного, но, видя, что гость ничего не хочет добавить, продолжил.

- Возможно, страшная слава этого человека несколько преувеличена? - вкрадчиво предположил он. - Знаешь, Карл, ведь многие жители Аманиты даже сомневаются в его существовании. Или же считают, что роль лорда Эдварда за прошедшие десятки лет исполняли несколько разных заклинателей, может, даже одновременно.

- Возможно, - легко согласился оборотень. - Даже скорее всего. Но ответь мне лучше, Лукреций, почему ты всё еще остаешься здесь? Разве не сделал ты всё, чего хотел?

- Я сделал даже больше. Но сам понимаешь, после того, что я устроил, покинуть город будет не так-то просто.

- Собираешься затаиться и выждать, пока уляжется буря? - немного удивился гость. - Думаешь, твои кровавые фокусы позабудутся так скоро?

- Нет, - честно признал Лукреций, покачав головой. - Нисколько не сомневаюсь, что меня уже ищут и очень скоро найдут. Но если я попытаюсь бежать, найдут меня еще раньше. Здесь я хотя бы буду готов.

- Но как же данные, которые ты собрал? Разве не должно как можно скорее передать их в Аманиту?

- Я уже передал их, Карл, - со странным выражением произнес маг. - Передал лично лорду Окатавиану.

- Вот как? - тусклым голосом протянул оборотень, и глаза его потемнели. - Значит, вы всё же решились установить канал связи...

- О, я слышу нотки разочарования? - рассмеялся в ответ советник, и в словах его звучало плохо скрываемое торжество. - Да, мы установили его, и весьма успешно. Конечно, это было рискованно, но при должном уровне мастерства с обеих сторон - вполне возможно. Рядовые боевые маги Ледума всё же уступают по силе наследникам великого рода Севиров, и даже лорд Эдвард, как выяснилось, не может находиться сразу в нескольких местах и заниматься всеми делами лично. Из этого я всё-таки сделал вывод, что это один человек, а не тайное общество, управляющее от знаменитого имени.

Лукреций пристально посмотрел в глаза оборотню, будто надеясь услышать от того слова подтверждения или опровержения, услышать хоть что-то, но гость упрямо молчал. Помимо воли советник признал, что молчание это было зловещим, даже угрожающим.

- Думаю, на этом наш маленький спектакль можно считать оконченным, - подытожил советник, прерывая повисшую тягостную тишину. - Вы выяснили всё, что хотели, пришло время раскрыть карты. Не стану скрывать восхищения: великолепная личина! Какие подробности, какой точный оттиск энергетики. Должно быть, имело место близкое знакомство с объектом копирования: иллюзия его облика воссоздана весьма достоверно и точно. И всё же я чувствую... едва уловимо, но я чувствую, - он посмотрел прямо в глаза собеседнику, - привкус пыли. Колючей алмазной пыли.

Гость не шелохнулся. Ни единый мускул не дрогнул на его лице, только вот само лицо вдруг начало расплываться, терять четкость контуров и форму черт, как перед глазами пьяницы.

- Я тоже восхищен твоей проницательностью, - сухо заметил лорд Эдвард, когда последние лоскуты магической иллюзии расползлись, как морозный туман, - от неё прямо-таки захватывает дух. Но ответь мне, Лукреций Севир, неужто ты и вправду нашел здесь что-то стоящее? То, ради чего действительно не жаль умереть?

Ледяные струи его голоса влились в комнату и разбили благостную атмосферу покоя этого утра. Лукреций поежился, как от внезапного холода, с живейшим интересом оглядывая сбросившего маску человека. Слов, чтобы описать его, почему-то не нашлось - эпитеты и характеристики выветрились из головы, как случайный мусор. Осталось только одно слово, щекочущее, дразнящее, раздражающее нервную систему: человек был опасен. Так опасен, что у советника тоскливо заныло что-то в глубине сердца, и резкой болью отозвалось в желудке. Так опасен, что эту опасность не могли скрыть ни спокойное выражение лица, ни тихий бархатистый голос, каким обычно и произносят самые страшные слова.

Так опасен, как не может быть опасен человек.

Узкое лицо лорда - что не могло не порадовать ревнителей традиций - было искусно украшено ритуальными красками, волосы напоминали ледяное сияние зимнего рассвета. Взгляд - не из тех, что можно выносить долго. Алый рот казался кровоточащим разрезом, какие оставляет лезвие клинка.

Он сам был подобен клинку. Точнее - серпу, готовому снять жатву. От руки его почти... хотелось умереть. Холодные острые грани отражались в глазах, как осколки льда в остывшей предзимней воде.

Советник невольно похолодел под этим взглядом. О Изначальный, неужели он настолько переоценил свои силы, точнее, недооценил силы хозяина здешних земель? Стоящий напротив него богоподобен... нет, скорее, он подобен демону, повелителю земного ада. С таким ему никогда не сравниться.

- Меньшего я и не ожидал от правителя Ледума, - не отвечая на вопрос, без всякого выражения откликнулся Лукреций. - Но всегда приятно встретить подлинного мастера. Больше я ничего не скажу. Прошу вас, милорд, окажите мне честь - будьте моим противником.

Правитель Ледума скрестил руки на груди. "Когти ворона" сверкнули на его запястьях мрачными отсветами бездны.

- Я так понимаю, мне даже не стоит предлагать другие, менее радикальные, варианты? - усмехнулся он.

- Разве я оскорбил вас чем-то? - советник с досадой сдвинул брови. - Не оскорбляйте и вы меня - предложениями, приняв которые я потеряю честь.

- Зато сохранишь жизнь.

- Вы понимаете, конечно, что для меня ценнее. Как и для любого аристократа.

- Не глупи, Лукреций, - баритон лорда зазвучал неожиданно громко и властно. - Мы не в Аманите. Мы здесь не играем в рыцарство. Я прожил достаточно долго, чтобы видеть воочию, как рассыпались эти смешные кодексы, как потускнели и покрылись пылью сияющие идеалы. Я прожил достаточно долго, чтобы видеть, как будущее превращается в прошлое и перестает иметь значение. Я видел, как уходит всё, абсолютно всё, что казалось незыблемым. Хочешь, я открою тебе секрет бессмертия, Лукреций? Не нужно цепляться за эти приметы времени, не нужно привязываться к мимолетному. Иначе, когда его срок пройдет, и сам исчезнешь вместе с ним. Но важно другое. Знатным господам не обязательно придерживаться правил, которые были придуманы, что обмануть и удержать в узде простолюдинов. Честь, долг, грех - вовсе не краеугольные камни бытия. Увы, это просто слова, обозначающие понятия... - он сделал паузу и закончил хлестко, будто ударил кнутом, - которых нет.

- Вы сами-то верите в то, что говорите? - неожиданно хрипло ответил советник. В горле его пересохло. - Если так, я и сам поверю во все эти низкие слухи, что ходят о вас.

- Пожалуйста, - пожал плечами правитель Ледума. - Ты уже изложил мне сегодня парочку забавных историй, сочиненных на досуге любопытствующими умами. Видишь, я не запрещаю своим слугам маленьких вольностей.

- Чтобы закабалить их в большем? - одобрительно кивнул Лукреций. - Умно. Но я не стану служить вам. Я клялся в верности другому человеку и не предам его. Не предам Аманиту, которой уготовано обрести былое величие.

Лорд Эдвард испытующе посмотрел на мага. На миг тому показалось, что правитель читает у него в сердце, как в открытой книге. Это ощущение совсем не понравилось советнику.

- А ты похож на отца, Лукреций, - тяжело проронил правитель Ледума. - Однако старый лорд был... куда сговорчивее.

- Я знаю, - нехотя подтвердил старший Севир, уязвленный этими словами. - Но, да будет вам известно, нынешний правитель Аманиты не таков. Он тот, кому предначертано стать верховным лордом.

Вспомнив о брате, советник с растущей тревогой поглядел на правителя Ледума. Лорд Эдвард был непростым противником. На самом деле, с ним лучше было совсем не встречаться - ни в открытом бою, ни в закулисных политических интригах. Но война, увы, неизбежна. С этим человеком невозможно договориться. Ему можно только покориться, либо попытаться противостоять. Чем же может помочь он Октавиану победить в этом нелегком противостоянии? Кажется, больше ничем.

Но он должен, обязан помочь!

И он сделает это. Для Октавиана он сделает всё, что угодно.

Всё. Короткое, простое и страшное слово.

- Любишь брата? - лорд Эдвард с пониманием улыбнулся, отыскав нужный рычаг. В голосе его появились нотки какой-то пугающей сытости. - Может, хотя бы ради него согласишься быть покладистым, раз уж твоя собственная судьба нисколько тебя не заботит? Я оставлю его в живых. И даже на троне.

- Блефуете, милорд, - ядовито улыбнулся в ответ Лукреций. - Нет у вас возможностей заполучить правителя Аманиты в свои руки. Он недосягаем - более, чем что-либо во всей Бреонии.

- Он будет у меня в руках, - отрезал лорд. - Я всегда получаю то, что хочу.

- Не в этот раз.

- Нет, - жестко возразил правитель Ледума, и пальцы его окутало призрачное голубоватое сияние. - Именно в этот. Сегодня я получу тебя, а уже после, воспользовавшись тобой, как приманкой, младшего Севира. И клянусь, ты пожалеешь, что был неразумен, что отказался сотрудничать добровольно. И то, что я совершу с Октавианом, будет тебе в назидание. А пока... Только представь реакцию общественности на известие о том, что старший из славного рода Севиров пойман с поличным на шпионаже, подозревается в покушении на убийство лорда Ледума и обвинен в развязывании междуусобной войны! Какой будет славный скандал! А я тем временем посажу тебя в клетку и буду развлекать тобой народ на главной городской площади. Аманита не скоро позабудет такой позор!

- Вы не получите меня живым, милорд, - глухо возразил советник, готовясь принять бой.

- Это мы еще посмотрим.

Первые импульсы сорвались с пальцев внезапно, подобны ледяным молниям, которые застывали в причудливых формах прямо в полете.

По воздуху пошла мелкая рябь, как по водной глади, потревоженной сильным ветром. Небрежными, лишенными всякой старательности движениями, которые сразу выдавали мастера, лорд Эдвард направлял и корректировал подвластную ему энергию, густо клубящуюся вокруг советника.

Неудачно отразив самое первое воздействие, Лукреций отшатнулся и скривился от боли, задетый этой ледяной мощью лишь краем. По природе своей сила лорда Ледума напоминала воду, тягучую ноябрьскую воду, которая замерзала на глазах под пальцами подступающей зимы и резала, как сталь, тусклыми светлыми лезвиями. Блокировать ритмично бьющие в пристань энергетические волны было довольно несложно, конечно, если не принимать в расчет их колоссальную силу. Прилив был полноводен, обилен и страшен.

Глядя в лицо правителю, советник понял, что тот отнюдь не торопится. Пока лорд просто организовал давление, которое заняло все силы противника и позволяло выжидать удобного момента для атаки, которая завершится не смертью, а пленением. Убить легко. Использовать же подобную силу и не убить - вот что действительно сложно. Лукреций нахмурился. Горлом он чувствовал смерть. Горлом, в котором отчаянно трепыхался полузадушенный пульс, отдаваясь на языке мерзким привкусом крови. Правитель Ледума захватил инициативу, принудив старшего Севира к роли обороняющегося. К незавидной роли второго плана, которая заранее обрекала на поражение.

Во что бы то ни стало, эту ситуацию нужно было переломить.

Лукреций закрыл глаза, полностью сосредоточившись на внутренних ощущениях. Так присутствие лорда, деморализующее само по себе, меньше отвлекало его и сбивало прицел мысли. Поглубже зачерпнув из неведомого источника, маг разом выплеснул ушат энергии поверх раскинутых алмазами сетей. Отчаянная, почти безнадежная попытка, учитывая расслабленное состояние соперника, который, очевидно, просто забавлялся этим боем. Едва не захлебнулся он собственной силой, которую правитель Ледума изящно повернул против него самого, опрокидывая противника, как неподвижную фигуру.

Но, к немалому удивлению мага, порыв этот был поддержан. В рожденную им волну щедро вливалась чья-то чужая сила, питая и широко растягивая ее в обе стороны, создавая объемное пространство, которое Лукреций и его неведомый помощник теперь сообща могли контролировать. Советник почувствовал прошедший одновременно с этим импульс, направленный столь бесконечно точно, что вынудил лорда Ледума на миг оставить свою жертву в покое и изменить фокус концентрации.

Чуждая сила была иной, по сути своей походя на силу земли - сумрачную, пассивную и тяжеловесную. Черной струей она ворвалась в неподвижный омут, в котором медленно, как в болоте, тонул Лукреций, и разметала его, выплеснула стылую воду наружу. Оба мага были слишком сильны и умелы, чтобы мысль их успевала воплотиться во что-то материальное, прежде чем вражеская воля вмешивалась в непрерывно меняющуюся, трансформирующуюся потоками сознания реальность. Это была игра на более тонком уровне, на снежных вершинах невоплощенного, непроявленного разума, на высотах чистой информации, где стоял звон самой первой, изначальной вибрации творения, не оформленной еще в звук. Темные и светлые струи силы взметнулись лентами вихрей, сплелись в цепких, хватких объятиях, закружились стремительным танцем. Советник был не чужд чувству прекрасного, но чувство практичности, похоже, всё же преобладало. Он не мог позволить себе упустить драгоценные секунды, просто залюбовавшись этим завораживающим зрелищем. Слишком безответственно. Слишком безрассудно.

На некоторые вещи нельзя смотреть, как бы хороши они ни были. В водовороте этой оглушающей, опасной красоты скрывалась сама смерть.

Лукреций сразу ухватил задумку своего спасителя, разгадал осуществленный им отвлекающий маневр. Все силы лорда Эдварда на какое-то время были оттянуты удачно нацеленным внезапным ударом в спину, но этого было недостаточно. Правитель Ледума быстро разобрался в ситуации, и вот уже светлый вихрь, похожий на узкого змея, обвился вокруг темного собрата, как вокруг стебля, и принялся душить его кольцами мускулистого тела, выжимая клейкий лиственный сок.

Несколько мгновений длилось это поразительное противостояние, уже готовое закончиться абсолютной победой одного и разгромом другого, как Лукреций швырнул край тщательно сплетенного им заклинания своему неведомому союзнику, уповая на его реакцию и сообразительность.

И тот не подвел.

Подхватив опадающую кромку, он бросил свою безнадежную битву, и в тот самый же момент они спеленали правителя Ледума паутиной нейтрального пространства.

Игра окончилась. Всё успокоилось, поверхность реальности стала похожа на зеркальную гладь, и оба заклинателя смогли наконец обернуться.

Вновь прибывший сразу притягивал взгляды, притягивал, как магнитом, - и было отчего.

Черт побери, сразу видно, что Карл слишком долгое время провел в заключении. В своих вкусах он отстал от моды минимум лет на пятьдесят! На миг правителю Ледума даже показалось, что он вернулся в прошлое: так зримо напомнил ему оборотень о прошедших днях. Однако же, нелюдь не изменяет себе. И это было очень стильное и дорогое ретро, которому бы позавидовал бы сам Кристофер, не заставший того красивого времени. И самое главное - на теле волка не было заметно никаких повреждений или отметин, никаких свежих шрамов.

Судя по всему, схватка с Арх Юстом окончилась благополучно.

Лорд Эдвард усмехнулся. Кажется, оборотню полюбилось эффектно являться в самый разгар его поединков и вмешиваться в них. Это становилось дурной привычкой.

Лукреций смотрел на явившегося с не меньшим удивлением. Батистовая сорочка его имела широкий отложной воротник, щедро украшенный кружевными оборками и рюшами, так же, как и великолепные шнурованные манжеты с атласными бантами. Кружево казалось острым, как будто собранное из лезвий. Сияющая белизна сорочки почти ослепляла и резко контрастировала с темным тоном штанов, в строгом крое которых не было ничего лишнего, - в костюме и так уже было достаточно излишеств и красивостей. Узкие длинноносые туфли оказались украшены причудливыми разрезами, из-под которых виднелась цветная подкладка и нарочито яркие бусины. Лицо пришедшего также украшал грим боевого мага - черными и белыми с серебром красками оно было превращено в мрачную маску волка, глаза чуть светились, выдавая природу нелюдя. Особым образом заплетенные волосы спускались почти до самой поясницы. Но самое главное - запястья и пальцы оборотня были сплошь унизаны минералами. Лорд Эдвард скривился. Значит, всё же не все свои тайники Карл раскрыл за годы заточения. Это его маленькая победа. Камни отдыхали много лет, и они были стары и полны сил.

Лукреций молча покачал головой. Чего только не происходит в Ледуме! Как экстравагантен и вычурно пафосен этот странный город. И здешние обитатели ему под стать.

Однако Карл появился как нельзя кстати. С некоторым стыдом Лукреций почувствовал облегчение, понимая, что поражение его отодвигается на некоторое время. Расстановка сил изменилась.

Вдвоем, общими усилиями они создали особое силовое поле, блокируя активность находящихся внутри минералов. Это что касается плюсов. Из минусов - такое поле было нестабильно и не позволяло творить заклинания внутри себя не только правителю Ледума, но и находящимся вне магам. Это было поле, стерильное от чародейства.

Впрочем, кажется, пока это более чем временное перемирие всех устраивало.

- Все в сборе? - сузив глаза, первым нарушил молчание лорд. - Или господа великие маги кого-то еще позвали на помощь?

- И я рад видеть тебя в добром здравии, Эдвард, - волк со смешком ощерил клыки. - И в хорошем расположении духа.

- Поверь, я рад этому не меньше, Шарло, - голос правителя был непривычно теплым - от гнева.

Оборотень вновь благодушно рассмеялся, но что-то было в этом смехе, что-то такое, от чего делалось не по себе. Колкий сумасшедший смех.

- Знаешь, за что я люблю тебя, Эдвард? - как ни в чем ни бывало осведомился он, будто на заурядном светском ужине. - Ты можешь улыбаться глазами. Я имею в виду, - только глазами. Как ты это делаешь, дьявол ты этакий? Многие люди лживы, и улыбаются одними губами, ты же опять разрушаешь все ожидания, все стереотипы. Твоё лицо остается непроницаемым, может даже искаженным яростью, но глаза продолжают улыбаться, словно ты выше, словно ты знаешь что-то, что-то очень важное, чего не знаю я... словно ты снова оставишь меня в дураках. Это хитрая и злая улыбка, и она бросала мне вызов все эти годы. Именно она не давала мне сдаться тогда, когда все другие причины уже не казались такими уж важными. Я хотел разгадать тебя, выпотрошить, вывернуть твою жизнь наизнанку, стать для тебя идеальным противником. Заставить тебя перестать улыбаться.

- Не льсти себе, Шарло, - презрительно отмахнулся лорд Ледума. - Ты всего лишь зверь, и место тебе на цепи. Не думай, что если однажды тебе удалось порвать привязь, ты не окажешься там снова. Ты мой волк. И я отучу тебя смотреть мне в глаза. Уже скоро я сделаю это.

- Я не помню оков, Эдвард, - покачал головой оборотень, и голос его был совершенно серьезен. - Я был свободен всегда.

- Сейчас я более чем когда-либо уверен, что всё-таки ты свихнулся.

- Возможно. Я ведь спас тебе жизнь, зная, что благодарности ждать не стоит.

При этих словах правитель ощутил, как внутри него что-то напряглось, будто натянулись незримые режущие внутренности струны. Болезненно. Лорд внезапно понял, о чем толковал Альварх. Вот они, священные связи, проходящие, прорастающие прямо через них. Должно быть, такие же сковывают драконов и сателлитов. Вот почему ящеры так пекутся о своих спасителях! Пытаться разорвать эти нити не стоило и пытаться - только крепче увязнешь, запутаешься в паутине. Нарушишь рисунок полотна судьбы, и оно протянется прямо сквозь тебя.

- Отнюдь, - быстро сказал лорд, чувствуя, как струны расслабляются, провисают, словно он ступил на шаг ближе к тому, с кем был связан. - Ты пришел за моей жизнью, Шарло? Если так, я отдам тебе долг, как только пожелаешь.

- Нет, - к безграничному изумлению Лукреция, с интересом наблюдавшего сей необычный диалог, тихо ответил волк. - Ты умрешь не сегодня. Не так скоро и не так легко. Я хочу убивать тебя медленно. Я хочу забрать у тебя нечто большее, чем жизнь.

Лорд Эдвард удовлетворенно кивнул. Что ж, Карл, это большая ошибка. Сама судьба дала тебе второй шанс, и ты вновь сделал не тот выбор. Проворонил последнюю возможность, и даже сам не понял того.

Карл нахмурился, словно предчувствуя что-то.

- Почему мне кажется, что ты опять обманул меня?

Правитель Ледума почти с жалостью заглянул ему в глаза, одновременно пытаясь удержать внутри своё маленькое торжество. Нет, оборотень еще ничего не мог почувствовать. Только сегодня ночью, когда появится первая ущербная луна, начнется действие проклятья, и произойдут первые незначительные изменения. Карл что-то подозревает, но причиной этому не факты - его непревзойденная интуиция, и то, что он слишком хорошо изучил своего врага. Глаза же волка по-прежнему переливались своими сияющими цветами, выдавая нечеловеческую остроту зрения. Глаза волка по-прежнему видели его. Скорее всего, в последний раз.

- Быть может потому, что ты стал параноиком? - язвительно предположил лорд.

- Ты ничего не упускаешь, - ухмыльнулся оборотень. - Ты не хуже моего знаешь, что паранойя - единственный способ выжить в твоем плотоядном городе. Но всё же в это раз ты чего-то не предусмотрел. Полная луна всем нам придала сил. Зрение моё удивительно обострилось, и знаешь, что я вижу сейчас, глядя на тебя, лорд? Ты будешь не рад это услышать, но я всё же отравлю тебе последние дни... а может, часы или минуты? Кто-то позволил расцвести кровоточащим цветам смерти. Я не просто вижу их, Эдвард, я чувствую их чарующий, чуть горьковатый аромат. Ты отчетливо пахнешь небытием, даже взгляд твой горчит сегодня. Дымный взгляд, в котором так недостает пламени. Еще до наступления нового лунного месяца ты будешь мертв.

Правитель Ледума не поменялся в лице, хотя, по правде говоря, ему стало немного не по себе от подобного жизнеутверждающего пророчества. Обычно Карл не ошибался. Точнее, лорду Эдварду не было пока известно ни одного случая, когда бы выдающийся интуит ошибся.

Но ведь всё когда-нибудь случается в первый раз, правда?

Не может же быть, чтобы проклятье, которое наложил правитель, и которое обострило чувства оборотня прежде чем отнять их навсегда, помогло предсказать его собственную смерть?

Но время разговоров и раздумий над сказанным прошло. Пользуясь эффектом, произведенным его словами, Карл резко изменил природу активности своих камней. Лукреций чутко уловил это изменение и мгновенно подстроился под него, действуя точно в унисон своему нежданному спасителю.

Лорд Эдвард усмехнулся, парируя обрушившуюся на него лавину сдвоенной атаки. Его враги здорово спелись, как будто всю жизнь работали в связке. Чудненько.

Однако, даже вдвоем они не могли удерживать поле такой исключительной силы. Как минимум, для этого был нужен кто-то третий, а лучше всего, конечно, подошла бы пентаграмма. Лорд Эдвард уже мысленно чертил линии от одного мага к другому и провел их дальше, к предполагаемой вершине этого треугольника.

Как и следовало ожидать, там находилось зеркало. Да не обыкновенное, а самое что ни на есть классичнейшее магическое зеркало, в полный рост человека. Золотая рама его была украшена крупными темными рубинами, камнями Севиров, стекло отливало едкой плесневелой зеленью, отражая иное. Стекло было старо, очень старо. В это зеркало заглядывало слишком много людей, чтобы оно могло остаться просто зеркалом.

Правитель задумался. Конечно, зеркало - самое слабое звено цепи, но попытавшись выбить его, маг почти наверняка снова провалится в обратный мир, в котором в прошлый раз ему совсем не понравилось. Не исключено даже, что Карл собственной персоной является тем самым третьим участником, который, используя хитрости со временем, действует одновременно из реального мира и из его многомерного реверса.

Нет, этот вариант не годился. И подыскивать другие нужно было крайне быстро.

Магическая конструкция увеличивала силы каждого из атакующих в три раза, меж тем как пойманному в пространство их объединенных энергий приходилось туго. Лорд Эдвард сдерживал и развеивал все магические эффекты, которые создавали двое его противников, но ощущения всё равно были такими, будто на него постепенно наваливалось что-то тяжелое, мешая дышать, сдавливая голову, горло, грудную клетку раскаленными прутьями обручей. Магия стекала с кистей рук, с кончиков пальцев, подобно крупным дождевым каплям, и рассыпалась на тысячи сияющих брызг. Зыбкий воздух дрожал и переливался всеми цветами радуги, звучал всеми возможными оттенками нот. Звук и цвет сплелись в единое целое, и словно бы никогда не существовали друг без друга.

На самом деле, бой был не из простых. Карл слишком хорошо знает его, может, даже лучше себя самого. Кроме того, он подло пользуется всеми своими преимуществами. Проклятье! Нелюдь смотрел с изнанки, с оборотной стороны мира, и ясно видел все его швы. И без жалости бил в эти слабые места, словно в сочленения тяжелых доспехов, которые невозможно проломить иначе - честным прямым ударом.

В принципе, призвав всю разрушительную мощь алмазов, правитель Ледума мог убить любого из своих визави, мог убить, пожалуй, даже обоих, но проблема заключалась в том, что ни одного из них он не хотел убивать. Лукреций был нужен ему исключительно живым, а Карла нельзя было трогать ни при каких условиях. Долгая же пассивная оборона и выжидание чужих ошибок могли привести к просчету и пленению самого лорда, что было много хуже смерти.

Так рисковать нельзя.

- И это твой благородный поединок, сэр Лукреций Севир? - разъяренно бросил правитель Ледума, приняв наконец непростое решение, которое, однако, весьма мало его удовлетворяло. - И это твои представления о чести?

- Клянусь вам, милорд, я обескуражен не меньше вашего, - советник выглядел сконфуженным. - Как и вы, я и понятия не имел о планах Карла и устроенной им ловушке.

Старший брат Октавиана не лукавил. Он действительно предпочел бы смерть, не умалявшую его достоинства, но сложившиеся обстоятельства не позволяли отказываться от помощи и прервать бой. На карту было поставлено слишком многое. В голове советника вызрел план, который мог, при должной удаче, уже вскоре привести к падению Ледума и триумфу Аманиты. Лукреций ни секунду не сомневался, что даже вдвоем они не справятся с легендарным заклинателем, а потому раздумывал только над тем, чтобы жертва его не оказалась напрасной.

И, кажется, он нашел способ умереть с пользой.

- Это тебя не извиняет, - отчеканил лорд Эдвард, и уголки рта его дрогнули. Не отрывая глаз от лица Лукреция, лорд будто вбирал его в себя, как губка. - Но тебе повезло сегодня. Сегодня кто-то из нас должен умереть.

Советник вздрогнул и почувствовал, как пропускает атаку.

Атаку, которую даже не сумел разглядеть. Так змея совершает бросок, пока жертва парализована взглядом.

Приняв удар, Лукреций ошарашенно дернулся, словно сквозь сердцевину позвоночного столба пустили ток и дали сильнейший электрический разряд. Только чтобы устоять на месте, маг приложил колоссальные усилия, от напряжения закусив губу. Кровь потекла по подбородку. Советник был опытным боевым магом и провел немало успешных противостояний с сильными врагами. Не раз его атаковали раньше, в учебных боях и в реальных, самыми различными способами. Но чтобы так, применив некое расщепление стремительных потоков времени, - никогда прежде. Лукреций Севир даже не успел понять, что произошло. Тело его словно прошло сквозь мельчайшую сетку, раздробившую связи между клетками и сами клетки на бесконечное количество частей. Разрезы эти были сделаны так аккуратно и молниеносно, что не оставили никаких внешних повреждений. Так удар мастера рассекает свечу на несколько кусков, а та продолжает выглядеть целой - и даже гореть.

До тех пор, пока её не подтолкнут легонько в бок.

Лукреций смотрел в глаза лорду Эдварду и понимал, что что-то не так. Эти глаза улыбались, - вот о чем говорил Карл. Эти проклятые глаза улыбались, а советник всё не мог разгадать причину их безмолвной улыбки... Как вдруг заклинателя осенило: лорд смотрит извне. Лорд смотрит извне, а он, Лукреций, почему-то находится внутри этого страшного треугольника силы! Он находится внутри, на месте лорда, просто стоит, безвольно опустив руки, ощущая, как гаснут последние сигналы, достигающие искалеченного мозга, - прежде чем в него ворвется боль, которая выше, выше всяких пределов восприятия.

И да, черт, он уже мертв.

- Здесь... пыльно... - задыхаясь, едва сумел выдохнуть Лукреций, как комната стала заваливаться куда-то набок и рассыпаться, как фигура из песка. Лицо советника в один миг посинело, как бывает от удушья, и изо рта хлынула грязная кровь. Не только изо рта: глаза, нос, уши - всё кровоточило, изобильно и страшно.

А в следующую секунду тело человека распалось и растеклось по полу, превратившись в единообразную сплошную массу.

***

Октавиан Севир внезапно испытал беспокойство.

Где-то на самом краю сознания навязчиво пульсировала мысль, которую лорд больше не мог игнорировать. Несмотря на то, что она ему совершенно не нравилась. Несмотря на то, что она была ему неприятна, неприятна до отвращения.

Правитель Аманиты спешно закончил все назначенные дела, и едва ли не бегом направился в один из своих личных покоев, где в одиночестве и в строго оговоренное время устанавливал контакт со своим находящимся в стане врага братом.

И хотя после последнего сеанса связи, на котором были переданы особо важные сведения, было решено более не рисковать и прервать общение, Октавиана неудержимо тянуло сюда.

И предчувствие его не обмануло.

На зеркало было наброшено тяжелое вышитое драгоценными нитями покрывало, но заклинатель немедленно уловил под ним настойчивые магические вибрации. Лукреций снова вышел на связь, на этот раз открыто, абсолютно не таясь и не скрываясь.

Это могло означать только одно.

Но Октавиан упрямо не желал знать, что это означает.

Широким жестом он сорвал покрывало с зеркала и оцепенел, потрясенный открывшимся ему зрелищем, погрузившись в него с головой.

Бой шел недавно, но такие бои и не длятся долго. Опытному магу обычно достаточно пары секунд, чтобы оценить противника, выявить его сильные и слабые места. Лорд Ледума, которого Октавиан узнал с одного взгляда, заворожил его своими неожиданными ходами и решениями. Смотря со стороны, лорд Аманиты ясно видел реализацию его дерзкого замысла, но сумел бы он среагировать так же быстро, находясь внутри, в самой гуще схватки?

Уверенности не было.

Лорд Эдвард использовал простой и весьма рискованный в таком нестабильном поле способ бегства. В том, что он хотел именно сбежать, Октавиан не сомневался. Почему-то лорд избегал открытого противостояния, будто боясь пролить чью-то кровь...

Кровь третьего участника, как Октавиан убедился уже очень скоро, ибо кровь его брата пролилась - пролилась вся до последней капли.

Лорд Эдвард славился своими филигранными телепортациями, почти всегда перемещаясь при помощи них. Вот и сейчас, он создал пространственный коридор, такой короткий, что оба его противника даже не заметили этих непрочных связей в искрящем магией помещении. Конечно, попытку полноценной телепортации они бы без труда засекли, но... Пространственный коридор длиной всего около трех-четырех метров! Октавиан и не знал, что такое возможно. Обычно три-четыре метра - это допустимая погрешность при перемещениях, но никак не само перемещение.

Лорд Ледума только что вполне убедительно доказал обратное.

Впрочем, на этом он не остановился в своем пренебрежении к правилам.

Правитель Ледума совершил двойную телепортацию, при которой два объекта меняются местами, одновременно перемещаясь в разные точки пространства.

И всё бы ничего, да только такие телепортации невозможны.

Один пространственный коридор, два объекта проходят друг через друга. Теоретически да, они всегда достигают точки назначения, только на практике почему-то распадаются на финише на атомы. Какие-то основополагающие связи оказываются разорваны.

Однако, как выясняется, всё не так однозначно. Лорду Эдварду вот удалось удержать структуру своего тела без искажений. Похоже, не в первый раз проделывает лорд такой фокус. Он прошел сквозь Лукреция, его Лукреция, как сквозь воду...

Он убил его. Легко и непринужденно.

- Милорд Октавиан... Отец?! О Изначальный, что происходит?

Октавиан в бешенстве отмахнулся от некстати вошедшей жены, жестом приказывая замолчать. С пальцев его сорвались полупрозрачные, вспыхнувшие багряным искры. В глубоком шоке от случившегося, лорд даже не слышал слабого вскрика и шума от падения легкого девичьего тела. Впрочем, несмотря на беременность, Альбия была совсем еще ребенком - хрупким и тоненьким, как стебелек, поэтому вместо шума был скорее шелест пышных юбок, опадавших, как яркие кленовые листья.

Но Октавиан всё равно не слышал этого, как не слышал вообще ничего.

На его глазах брат истекал кровью.

На его глазах брат превратился в кровавое месиво.

Отвратительная, унизительная, жалкая смерть.

Смерть, о которой никто не должен узнать. Никто и никогда.

- Я так полагаю, милорд Октавиан Севир? - мрачно обратился оборотень с той стороны зеркального стекла. Изображение его было бледным аж до синевы. Сам лорд Аманиты выглядел немногим лучше. К стыду Октавиана, его тошнило. - Меня зовут Карл. Лорд Эдвард, вероятно, в представлениях не нуждается. Лукреций Севир мертв. Это на случай, если вам было плохо видно, или от ужаса вы зажмурились и не лицезрели, как ваш дражайший брат едва не выблевал собственное благородное сердце и скоропостижно превратился в мясной фарш. Я заберу его драгоценности и зеркало, как улики. И думаю, нам стоит выйти на связь в самое ближайшее время, не так ли? Похоже, нам есть что обсудить.

С этими словами Карл мерзко осклабился и оборвал контакт.

Правитель Аманиты ничего не ответил. Не мигая, он продолжал смотреть в плоскость своего зеленого зеркала, которое уже ничего не показывало, с трудом осмысливая случившееся. Сердце его заполняла странная пустота.

Когда же Октавиан наконец обернулся, и без того совсем белое лицо лорда исказила гримаса неподдельного испуга. Леди Альбия Лукреция Севира, законная супруга правителя Аманиты, навзничь лежала на полу, не подавая признаков жизни. С единственной трогательной округлостью в области животика, она казалась такой беззащитной, такой ранимой... такой родной. Красивое, благородное лицо девушки было подобно безмятежному лицу спящей, но в эту страшную минуту Октавиан смотрел не на лицо.

Полный отчаяния взгляд его был прикован к воздушным тканям юбок, к самому низу живота, где быстро расползалось темное влажное пятно. Оно было похоже на чернильную кляксу, безнадежно портившую весь безупречно оформленный документ. Ткань облепила и бесстыдно открыла глазу узкие девические бедра, по которым густо текла кровь.

Глава 29

Себастьян поймал себя на том, что судорожно мечется в душном полумраке. Уже не первый час бесцельно расхаживая из стороны в сторону, пытается отыскать здесь что-то, что-то неизъяснимо важное, что-то без конца ускользающее. Внутренняя реальность предательски распадалась на части. Внешняя периодически не соответствовала сама себе. И обе эти реальности решительно не сходились краями. И чем он, черт побери, занят? Как вкопанный, ювелир застыл посреди комнаты, стараясь стянуть воедино осколки мыслей. Ах да! Собрать вещи. Уйти. Всё предельно, кристально ясно. Продолжим?..

Стоп.

Какие еще сборы? Что вообще ему нужно собирать?! В общем-то, ювелир пришел налегке. Вот он, его дорожный рюкзак, похоже, даже не распакованный с момента прибытия. Взял - и вперед.

Но... куда это, собственно, вперед?

Себастьян поморщился, отчаянно пытаясь сосредоточиться. Попытка отозвалась в голове тупой болью, какая бывает, когда пытаешься включить в работу давно не задействованную, затекшую конечность, уже онемевшую и почти атрофировавшуюся от бездействия. Мозг словно отвык функционировать, выдавая какие-то путаные обрывки образов, клочки воспоминаний, рваные лоскуты слов... Цельная картинка никак не получалась, и это Себастьяну совсем не понравилось.

Однако кое-какую информацию, хоть и с большим трудом, всё же удалось выудить. И ювелир ужаснулся, едва заглянув в этот омут памяти. Рука сама собой потянулась к рюкзаку, и страшное чувство уже виденного насквозь пронзило сильфа.

Дежавю.

О Изначальный! Возможно ли это? Неужто он сошел с ума? Или и впрямь застрял в бесконечном повторении одного и того же кошмарного дня? Чертовщина!

Себастьян вздрогнул, лишь сейчас заметив в проеме зловещий, смазанный темнотой силуэт человека. Тот молча наблюдал за ним из черного провала двери. Бог весть, сколько времени.

- Это ведь уже было, не так ли? - хрипло спросил сильф, сам пугаясь звучанию собственного голоса. Да, именно так, по его глубокому убеждению, должны были говорить безумцы. - Как давно я здесь?

- Когда я вошел, снаружи заканчивался двадцатый лунный день, - невозмутимо отозвался гончар, по-прежнему не торопясь заходить внутрь.

Себастьян даже не удивился. Здесь и быть не могло по-другому. Здесь ощутимо пахло безумием, безумие было разлито повсюду, как мятный сироп на пряничной глазури... мятный сироп... кажется, даже стены пропитаны им насквозь.

- Где мои клинки? - запоздало спохватился ювелир. Прикосновение к верной стали - вот что всегда возвращало уверенность. - Верни их. Сегодня же... - он быстро поправился, - сейчас же я должен уйти.

- О, ты пытался сделать это уже не единожды, - натянуто улыбнулся колдун, - иногда по два, по три раза на дню. После этого порой пытался резать вены, в бреду забывая о дивной регенерации сильфов, и щедро напоил Маяк кровью. Твоя Моник, должно быть, просто дьяволица, коли довела тебя до такого.

Ювелир рассеянно бросил взгляд на запястья, перечеркнутые неровными линиями свежих шрамов. Те были похожи на нити нежного кораллового бисера.

- Нет, - твердо заверил мужчина, вздохнув. - Она была ангелом. Демоны скрываются лишь в моей собственной душе.

Он вдруг осекся, обратив внимание на странный звук, посторонний, невозможный звук. Шелест. Приглушенный, чуть слышный, хрусткий шелест капель.

Это Маяк. Маяк был пьян от крови. В Маяке шел дождь.

Тихонько, неслышно накрапывал, моросил даже, незаметно смывая с души какую-то грязную накипь. Ювелир поначалу оторопел, пристальнее вглядываясь в движения зыбкого, зябкого воздуха. Тот был прозрачен и колок, как кристаллики льда в осенних лужах. Дождевая вода на глазах густела, стекленела и превращалась... превращалась в сияющий свет.

Себастьян даже не хотел знать, видит ли всё это гончар. А может быть, он видит нечто совсем иное? Реальность, прежде незыблемая, казалась просто дымом, изменчивым дымом, скользящим над недвижно-спокойной поверхностью воды.

- Я прошел испытание, - тусклым голосом произнес Серафим. - Я обескровлен, но... это очистило меня. Я отпустил прошлое.

Откуда-то из самых глубин его существа поднималась тишина. Ничем не нарушаемая кристальная тишина, как если бы никаких посторонних звуков и вовсе не существовало во вселенной. Как если бы всё наконец умерло. И тишина поднималась всё выше, выше самых высоких трав, скрывавших метания его души.

Тишина поднималась, как рассвет.

- Возможно, оно еще не отпустило тебя, - вкрадчиво предположил колдун, всё так же не двигаясь с места. - У прошлого тысячи лиц, а у Маяка - тысячи дверей, тысячи этажей и комнат, не только полузабытого, полусгнившего былого, но и непрожитого, несбывшегося... невозможного. Выбраться наружу не так просто, как может показаться. Наши надежды и страхи часто играют с нами, играют злые шутки.

С мягкой улыбкой ювелир покачал головой.

- Прости, но это не имеет значения, гончар, - приглушенно отозвался он. - Я всего лишь бродяга, дикое перекати-поле. Вкусившего горечь судьбы изгнанника более не удержать на месте: душа моя принадлежит дороге. И я ухожу.

- Я не пытаюсь удерживать тебя, так же, как и Маяк, - с нервным смехом возразил колдун. - Держишь себя тут только ты сам. По своей собственной воле прикованы мы к Маяку, и не тоскуем об ином.

- Понимаю, - спокойно согласился Себастьян. - Маяк дает то, что ищешь, утоляет болезненную жажду... - он пристально посмотрел на отшельника, пытаясь разглядеть в темноте его странные глаза. - И что же он дал тебе?

Простой вопрос. Но ответ был озвучен не сразу. Отнюдь не сразу.

- Постижение сокровенной силы земли, - наконец отозвался чуть слышный голос. - Знание, как эту силу использовать. Обретение этой силы. И моих собственных призраков прошлого, - затворник снова замялся. - Ну да это... это уже пустяки... Я сейчас же пойду за оружием.

С этими словами он исчез в непроглядном чреве Маяка.

Вот как? Знание? Это уже интересно. Не это ли самое происходит сейчас с ювелиром? И что же за знание пытается передать Маяк, так настойчиво, даже назойливо? С издевкой подталкивая разыскивать вещи, и без того находящиеся на всеобщем обозрении? Что за тайну намерен он раскрыть?

Серафим ненадолго задумался, машинально теребя завязки злосчастного вещевого мешка.

Единственный секрет не давал ему покоя и мучил все эти дни, один-единственный секрет, бесцеремонно вторгшийся в его жизнь и потянувший за собой все прочие злоключения. Секрет, ставший проклятьем, чужой секрет, с которого всё началось.

Бессмысленные, несвязные фрагменты мозаики безостановочно крутились в голове Серафима, не давая покоя даже во сне. Подсознательно он всё думал и думал об этом заказе, поистине ставшем для него роковым. Причины, мотивы, возможности преступления, а самое главное, его последствия - всё это не раз проходило перед внутренним взглядом сильфа. Все действующие лица этой замысловатой детективной истории мешались, как колода игральных карт в руках умелого игрока, но чаще всего перед глазами почему-то стоял озаренный дивным светом лик дракона... его хитро прищуренные нездешние глаза, будто знающие нечто большее... изогнутые в насмешливо-снисходительной улыбке губы... губы, честно шепчущие ответы, которых он не сумел понять.

Похоже, карты были тасованы и розданы знатным шулером. И они почти наверняка бессовестно крапленые. Надежда выиграть становилась всё более призрачной с каждым ходом, но вот схватить наглеца за руку... чем черт не шутит.

Чуткие пальцы настойчиво шарили среди аккуратно сложенных личных вещей, и наконец освободили из тесного плена заветный кофр с минералами. Ювелир помнил расположение камней наизусть и без труда сразу открыл нужную ячейку с перстнем. "Глаз дракона" уставился на него исподлобья, мрачно поблескивая в темноте. Себастьян в свою очередь не отрывал взгляда от его идеальных, магических граней, пытаясь разглядеть в них искомую разгадку.

Игра. Великая непостижимая драконья игра, в которой бессмертные выступали одновременно не только постановщиками и зрителями, но и искусными лицедеями.

Проклятый черный турмалин, канувший, словно сквозь землю, и против всех правил упрямо не откликающийся на зов... Оборванный тайный ритуал поиска, будто в насмешку указующий Себастьяну на самого себя...

Дракон подло не уточнил насчет камня. Конечно же, ящер знал наверняка, какой именно шерл нужен ювелиру: для этого не нужно было подбирать слова и нагромождать объяснения. Вопрос, который сильф задал в своем сердце, был ясен и прост.

И ящер не мог солгать.

"Черный турмалин... находится у тебя".

Чувствуя невероятное облегчение, Себастьян расхохотался от очевидности этой разгадки, которая не бросилась в глаза сразу только из-за вызывающей, неприличной дерзости, в которую попросту невозможно было поверить. Так хохотал, должно быть, сам древний дракон, наслаждаясь своим восхитительным ответом, повергшим ювелира в шок и уныние. Ответом, который так поразительно был похож на неправду, на изящную остроумную шутку, на попытку уйти от ответа. Ответом, который просто обязан был быть истолкован превратно. Ответом, который априори не мог быть воспринят всерьез. О Изначальный, до чего же он был недалек, до чего слеп!

Но теперь-то всё было ясно, как день. Автор преступления больше не вызывал сомнений. Восторг открытия, долгожданного, с таким трудом выношенного озарения переполнил ювелира до краев, и он едва не заплясал на месте, торопясь проверить свою ослепительную догадку, в которой не сомневался уже ни на йоту.

Еще одна ячейка громко щелкнула, повинуясь нетерпеливому движению пальцев. Звук этот раздался как выстрел, прозвучавший во исполнение приговора. Торжествующему взору сильфа явился точь-в-точь такой же минерал, какой был извлечен наружу какую-то минуту назад. Затаив дыхание, Серафим глядел на потерянного близнеца, поблескивающего у него на ладони, словно боясь, что тот вновь бесследно исчезнет. Но шерл и не думал исчезать, переливаясь беспечно, лукаво и весело, будто смеясь над непроходимой глупостью ювелира.

Дракон был прав: оба прославленных "Глаза дракона" находились у него.

***

Кристофер медленно прошел из кабинета в комнату для отдыха и обратно, прошел совершенно бесцельно. Аромат горького шоколада, кофе и карамели тянулся за ним, как шлейф, ажурный и почти осязаемый, черный шелк волос волнами растекался по плечам. Много, слишком много кофе на сегодня. И хуже того - тот не принес ожидаемого эффекта. В последнее время уже ничего не может доставить ему то удовольствие, что доставляло прежде. Ничего. Совсем, совсем ничего не может заменить то, чего он так хотел... так страстно жаждал.

Непреодолимая тяга к опиуму не давала аристократу покоя ни днем, ни ночью. Незаметно для самого себя он всё увеличивал и увеличивал количество сигар в день, которое позволяло ему чувствовать себя хорошо. Позволяло избавиться от страхов и постоянного напряжения, хотя бы на время достичь состояния покоя, не говоря уже об эйфории, которая имела место поначалу.

Но лорд Эдвард запретил ему даже такую незначительную малость! И этот запрет, несмотря на всю свою тягость, помог Кристоферу осознать, какое место опиум на самом деле занимает в его жизни. Каким болезненным, почти невыносимым оказался простой отказ от него. Какой мучительной, серой и тоскливой стала жизнь.

Он стал много молчать, тревожно и нестерпимо, пугая подчиненных долгими немыми взглядами в ответ на доклады и отчеты, прежде чем отдать приказ или хотя бы отпустить. Улыбки его стали так холодны и небрежны, что напоминали скорее плевки в лицо. Его стали бояться - и это вместо того, чтобы приходить в экстаз от дивной, чарующей красоты! Подумать только!.. Они дергались от его взглядов, как от пощечин. Поверхностные и грубые люди! Кристофер почти ненавидел их за это, хоть и знал, что калек нельзя обвинять в их увечьях.

И всё же он обвинял, обвинял без жалости и пощады. Пока только в собственной душе, но раздражение, пусть не озвучивая своей истинной причины, всё равно выплескивалось наружу, и раз за разом всё сильнее. Всё чаще в Ледуме стали поговаривать, будто он жесток, будто премьер становится похож на своего страшного лорда. Но не сами ли они виновны в этом? Глупцы. Разве власть может быть больше красоты? Разве что-то в мире может быть больше красоты?!

Чуть подрагивающими руками премьер извлек из ящика стола небольшую коробочку и, поколебавшись немного, открыл крышку. Тусклый свет ламп ломал и коверкал изящный профиль аристократа. Безжалостный электрический свет, делающий прозрачно-синий взгляд почти черным. Внутри его секрета оказался небольшой стеклянный цилиндр с металлическим конусом, на который была насажена игла.

Медицинский шприц для инъекций.

Кристофе тяжело вздохнул. Черт побери, пора признаться хотя бы самому себе - он не справился с этой зависимостью. Вообще ни с одной своей зависимостью. Он не владеет даже самим собой, своими собственными желаниями и страстями, что уж говорить о чем-то большем!

Он наркоман.

Не так давно официальная медицина Ледума, скрепя сердце, признала само существование наркомании - психической и физической зависимости от наркотических веществ, алкоголя и табака. И уж совершенно не так давно она была признана не просто модной пагубной привычной, но болезнью, приводящей к постепенной деградации личности. Способа лечения до сих пор не изобрели, хотя недуг и приобретал в Ледуме массовых размах. Искать лекарство было бы равносильно тому, чтобы признать болезнью сам образ жизни города, который кичился самой своей порочностью. Об пороках не рекомендовалось говорит вслух, а тем более бороться.

Однако, в экспериментальных лабораториях всё же велись разработки, и первые исследователи-энтузиасты решили попробовать вышибить клин клином. Им удалось получить из опийного мака вещество более сильное, чем сам опиум! Оно являлось не только сильнодействующим болеутоляющим, но и должно было, по задумке экспериментаторов, быстро подавить зависимости от всех более слабых веществ и привести к их полному излечению. Для достижения максимального результата, вещество рекомендовалось вводить внутривенно каждый день в одно и то же время и ни в коем случае не превышать дозу.

Всё есть яд и всё лекарство... Лечи подобное подобным... Здравый смысл давно отучил Кристофера верить в подобные утопичные идеи. Но ничего другого, увы, у него не было. Вздохнув, неверной рукой аристократ вынул блестящий шприц из ложа, в котором драгоценные минералы обеспечивали игле стерильность, и быстро набрал необходимое количество раствора морфина. Чуть тронув поршень, позволил первой капле лениво стечь по сияющей игле, предотвращая случайное попадание в кровь пузырька воздуха. В узком прозрачном цилиндре шприца вязкая жидкость быстро приобретала приятный глазу оттенок янтаря. По консистенции она напоминала ртуть, прекрасный жидкий металл.

В конце концов, в этом тоже был свой эстетизм.

В конце концов, правитель Ледума пожалеет о том, что там обращался с ним. Что довел его до подобного падения.

Премьер Ледума закатал рукав и приготовился ввести иглу в локтевой сгиб.

***

На сей раз Серафим без труда покинул Маяк. Видений и ожидаемых провалов в небытие не последовало. Даже как-то неинтересно, в самом деле.

Впервые за долгое время ювелир чувствовал себя свободным. Вокруг стояла звенящая, почти оглушающая тишина... но так показалось бы только городскому жителю, привыкшему к грубым звукам, грохоту и смогу. Обитатели леса услышали бы в этой тишине много полезного. Для чуткого же слуха сильфа лес шумел тысячами отдельных голосов.

Лес жил.

Однако, в окрестностях Маяка действительно было довольно тихо - жизнь инстинктивно сторонилась странных сооружений. Ни зверей, ни птиц - только неуемная растительность Виросы, которой всё было нипочем, буйно разрасталась повсюду. Ровные стволы старых деревьев уходили куда-то в небеса, рядом с ними торопливо и мощно поднимался молодняк, лоснящийся от переполнявших его соков земли.

Себастьян расслабленно потянулся, ощущая в мышцах позабытую уже упругость и легкость. Такое же ощущение легкости оказалось в голове и груди. Гнетущие мысли и чувства наконец отступили, растворились в окружающем мягком полумраке. Что ни говори, а здесь был его дом. Здесь он, кажется, снова был молод и бесконечно беспечен, как в детстве. Хотя, кого он обманывает, - он не был беспечен в детстве. Он не был беспечен ни одну минуту в своей нелегкой, мучительной жизни, за исключением, может, вот этой.

Темно здесь было всегда. Днем темнота была чуть прозрачнее, разбавленная разлитыми над кронами раскаленными белилами солнца, ночью же становилась непроницаемой. Сейчас стоял полдень, и лес не казался таким уж зловещим.

Шаги ювелира были быстры и бесшумны. Преследователь уже почти не поспевал за ним, несмотря на то, что сильф никуда не торопился. А если бы он перешел на бег? А если бы растворился в воздухе, сладком, цветущем, манящем воздухе Виросы?

- Кажется, пришло время отдавать долги, - ровно произнес Серафим, остановившись.

- Точно, - колдун выступил из зеленоватого сумрака, как невесомый призрак, не потревожив ни одного листа. Тем не менее, сильф прекрасно слышал, как гончар идет за ним от самого Маяка, идет, упорно не веря в то, что гость способен покинуть сие заколдованное место.

Он ошибся.

- Хорошо, коли таково твоё желание, - кивнул ювелир, с удивлением оглядывая собеседника. Тот подготовился к походу на славу. Помимо превосходной дорожной одежды и обуви, совсем не походившей на прежнее тряпье, гончар был вооружен несколькими метательными ножами и длинным мечом. Судя по драгоценно украшенным ножнам и рукояти, - фамильным и очень дорогим. - Но должен предупредить тебя: если Маяк все эти годы не отпускает тебя, значит, ты по-прежнему не готов покинуть его. Он оберегает тебя от чего-то. Ты должен уйти отсюда не таким, как пришел. Совсем не таким.

- Я знаю, что это значит, - колдун устало прикрыл глаза. - Поверь, я знаю это не хуже тебя. Но я должен попробовать. Как я понимаю, ты собираешься вернуться в Ледум. Позволь мне показать тебе, как можно попасть туда, минуя сторожевые башни и избегнув ненужных неприятностей с Инквизицией и властями. Мне ведомы кое-какие секреты.

Себастьян недоверчиво покачал головой. Гончар был полон сюрпризов, как шкатулка кокетки - модными украшениями.

- Скажи еще, что мы попадем прямиком во дворец.

Гончар не ответил, и ювелир снова пошел вперед. Некоторое время они передвигались в многозначительном, но вполне дружелюбном молчании.

- Что это такое, Себастьян? - вздрогнув от отвращения, вдруг спросил его спутник. - Двадцать лет я наблюдаю и не могу понять смысла такой жестокой, варварской казни. Или это какой-то религиозный обряд?

На звук голоса ювелир обернулся и мельком глянул в лесную чащу, уже зная, что увидит. Взору его во всей красе предстала необычная для непосвященных, но часто виденная в юности картина. Неподалеку от них был мертвец. Судя по всему, он умер совсем недавно, может, всего несколько часов тому назад. Человек был уже немолод, и смерть его представлялась бы довольно естественной, если бы не один нюанс: сквозь мертвое тело свободно, как сквозь рыхлый весенний снег, проникали гибкие стебли дерева, которое мертвец обнимал крепко, как молодую жену. Молодые ростки уже вовсю заполонили внутренности, жадно поглощая питательные вещества. Паутина трав густо оплелась вокруг голеней и бедер, звездочки цветов усеяли начавшие седеть нити волос. Особенно эффектно смотрелись синие плесневелые грибки на тонких ножках, прораставшие прямо сквозь еще не успевшие вытечь глазные яблоки.

Однако Себастьяна это зрелище не шокировало. Наоборот, вызвало чувство спокойной, безмятежной радости.

- Ни то, ни другое, - понимающе улыбнулся сильф. - Всё гораздо проще. У лесных людей не бывает кладбищ. Однако леса Виросы не только позволяют им находиться под своей вековечной сенью, губительной для чужаков, они питают их всю жизнь, даруют пищу, воду и защиту. Деревья отдают свою плоть, чтобы у людей был кров и огонь, важнее которого нет ничего за пределами городов. Пустоши прекрасны, но безжалостны, и уцелеть можно лишь благодаря милосердию Виросы. Поэтому, когда приходит час, люди возвращают свою благодарность, соединяясь с деревьями. Они дарят своих мертвых лесу. Земля, которая была им домом, принимает их и становится братской могилой. По сути, все здесь живут в некоем высшем симбиозе. По сути, люди - неотъемлемая часть Виросы.

- Так значит, лес стоит на крови? - брезгливо поежился гончар, по-прежнему не отрывая глаз от умершего. На лице его было написано непонимание и неприятие. Многое колдун пересмотрел в своей жизни за минувшие годы... многое, но не всё. Всё же память о городе была слишком сильна. Память, которая отравила его.

- Нет, - отрицательно покачал головой Себастьян, - конечно же, нет. Здешняя земля вобрала много крови, это так. Но Вироса не нуждается в этом. Люди не смогут выжить без леса, но не наоборот. Вироса стояла прежде, чем пришла человеческая раса, и будет стоять после нее. Вироса - единственное, что будет всегда.

- Да ты оптимист...

Гончар неожиданно задохнулся, не успев закончить мысль, захлебнулся внезапным сырым ветром.

Но что это?! Вновь всё тонет в странном неуловимом свечении, идущем откуда-то изнутри. Сильф сузил глаза, пристально всматриваясь в переплетения воздуха, составлявшего его суть, и с замиранием сердца различил в них тончайшую зеленую нить. Блестящую скользкую металлическую нить, тянувшуюся откуда-то вне здешних четырех измерений. Не думал ювелир, что когда-нибудь доведется увидеть такое. Но глаза не обманывали его: реальность менялась. Воздух, проникавший в их легкие, в кровь, в мозг, сочился несуществующим, как старая рана сочится сукровицей.

И сильф всё смотрел и смотрел, и не мог насмотреться на это фантастическое откровение, как слепой, внезапно обретший заветное зрение. И если бы он мог сейчас видеть себя со стороны, он был бы удивлен еще больше. Глаза его, способные видеть больше глаз простых смертных, превратились в два зеленых моря. В два бушующих северных моря, наводящих ужас на моряков, которым не посчастливилось попасть в шторм. Взгляд сильфа пронизывал насквозь. Ему казалось, он вышел за границы, за пределы своего - своего ли?.. - тела. Далеко за. Дух его проявлял себя в иных сферах.

- О Изначальный! - изумленно воскликнул Серафим, мысленно озираясь, но во плоти даже не поворачивая головы. - Я вижу их... Вот черт. Я вижу твоих призраков!

Две женские фигурки, похожие друг на друга, как мать и дочь, были странно деформированы, словно отражения в текущей воде. Взгляды их погружались прямо в душу, как нож в масло. Полупрозрачные волосы напоминали заросшие ракушками водоросли и заплетались в бесконечные косы вместе с травами и цветами, облаками и птицами. Серафим присмотрелся и с неожиданной неприязнью заметил, что всё того же зеленоватого оттенка платья явившихся надеты наизнанку. Женщины были прекрасны, - и одновременно страшны, страшны до истерики.

Потому что они были мертвы.

Они были мертвы, но так не походили на умиротворенный, возвышенный, совершенно бесполый фантом Моник. Они не были столь чужды и непостижимы. Они походили лишь на неупокоенных мертвых людей, испуганных смертных женщин, которых до сих пор раздирают мысли, страсти и страдания, мучают и пытают воспоминания, терзает не утихшая боль близких.

Гончар внезапно ссутулился и даже как-то сник, втянув голову в плечи, словно пытался спрятаться. В этот момент колдун казался совсем ребенком, беспомощным ребенком, остро нуждавшимся в защите. Пленник Маяка потерянно завертел головой и путано закружился на месте, спотыкаясь о собственные ноги. Похоже, он был дезориентирован. Похоже, ему срочно требовалась помощь. Но кто, во имя всего святого, бы мог помочь ему сейчас?

Ювелир опрометью кинулся к спутнику, но прежде чем успел достигнуть цели, гончар всё-таки упал, и глаза его закатились, превратившись в слепые белые бельма. Несчастный дрожал всем телом, хриплый кашель и судороги сотрясали его, ломали хрупкую оболочку тела, будто вознамерившись насильно достать оттуда съежившуюся от ужаса, забившуюся в самый темный угол душу. Душу, которая могла бы узнать полет, но которую лишали даже её тихой одинокой песни.

- Не уходи-и-и, - тем временем негромко затянули женщины, и голоса их слились в пронзительно-тоскливое, берущее за душу легато. - Останови-и-ись!..

Гончар оцепенел, парализованный жутким объемным звучанием, и изо рта его потекла какая-то слизь.

Чужие кошмары тяжелы. Себастьян впервые подумал, что Софии, должно быть, нелегко приходилось разбираться в его собственных путаных снах. Однако же он должен сделать это. Не просто должен - он хочет, от всего сердца хочет помочь этому повзрослевшему маленькому мальчику, отравленному невыносимой болью прошлого. Отравленному, как и он сам когда-то.

Но одного намерения недостаточно: только изнутри можно увидеть всё.

Нужно нырнуть в этот бред с головой.

Глубоко вдохнув, сильф закрыл глаза и вновь открыл их - уже вовнутрь. Путаясь в ставших вдруг чужими рукавах и карманах, надел мир на левую сторону.

Это было непривычно. Мир наизнанку, мир наоборот. Он был тесен, неудобен и странен. Но Серафим сложил крылья и камнем рухнул вниз, - в клейкие мутные воды, преодолевая невидимые глубинные течения... в пучину этого кошмара, вслед за быстро погружавшимся телом товарища. Нужно сейчас же вытащить его оттуда! Прежде, чем он перестанет дышать. Прежде, чем сердце, голос которого сильф уже едва слышал, умолкнет навсегда.

Вода была густа, как смола, и так же тяжела и черна. Она давила со всех сторон, упрямо не пуская вглубь, но Серафиму нужно было именно вглубь - до предела, до дна, до беспамятства... Вода наполнилась шелестом перьев, похожих на совиные, смятых и скомканных силой этой страшной воды. След их тянулся за ним, как кровавый след по снегу, как жаркий шепот в темноте, но Серафим не желал, не имел морального права оглядываться. Он должен смотреть лишь вперед, зорко высматривая в бездне того, кто сам никогда из неё не выберется.

Маяк отчаянно сражался за свою жертву, и сам гончар выступал ему союзником в этой битве. Он позволял ему тянуть из себя воспоминания, мысли, страхи, не притупляющееся годами чувство вины. Он позволял ему обращать всё это в реальность, и реальность яростно обрушивалась на них, грозя погрести под собой, как океанские волны. На какой-то миг ювелир даже усомнился в своей способности отличать правду от лжи, так достоверна и красочна была последняя. И кто вообще сказал, что прошлое менее реально, чем, скажем, настоящее? Не из него ли оно произрастает, и не в него ли немедленно обращается, существуя лишь один миг?

Но в крови сильфа еще яростней звенел голос ветра, и он разметал эти сомнения с какой-то пугающей легкостью, как игрушечные бумажные кораблики в ведре с водой.

Серафим проваливался в самого себя, как в пропасть, ощущая царящую внутри пустоту и вневременность. Ощущая, как прорастают сквозь тело звуки и краски, все бесконечные оттенки спектра. Ощущая, как тело распадается на мириады волокон воздуха, способного проникнуть даже сквозь самую плотную поверхность. У него больше не было преград...

Когда всё было кончено, ювелир даже не почувствовал усталости. Хорошо это или плохо, он освободил своего нового друга, вырвал его из-под власти Маяка, снял жесткий психический контроль. Теперь нужно выбираться на поверхность. Нужно возвращаться назад.

Серафим сильно тряхнул лежащего человека за плечи и несколько раз ударил по лицу, живо приводя в чувство. Боль поможет разобраться, где реальность, где сон. Гончар застонал, слабо попытавшись вырваться, и наконец послушно обмяк в руках товарища. Сморгнув, с трудом открыл глаза.

Себастьян с облегчением перевел дух. Глаза вновь оказались вполне человеческими. Правда, долгое время в них не было никакого осмысленного выражения, только, постепенно опадая, плескался пьяный багровый туман.

- Ты хочешь убить, - глухо произнес сильф, когда последние клочья этого страшного тумана расползлись по душным закуткам памяти, из которых выбрались. Это был не вопрос, не укор, и даже не констатация факта, - просто честное признание, что намерения колдуна стали ему известны. В последнее время ювелир стал остро ценить доверие. - Это не мое дело, и я не стану в него лезть, лезть тебе в душу. Позволь мне сперва исполнить мой долг - перед вами обоими, а после делай что хочешь. Я не стану ни помогать, ни мешать, ни отговаривать. Мнение моё останется при мне.

Гончар кивнул, поднимаясь.

- Это меня вполне устраивает.

- Но должен тебя предупредить: будет непросто.

- Более, чем ты думаешь, - невесело усмехнулся колдун. - В Ледуме почти нет земли, совсем нет глины. Искусственная почва газонов и парков не в счет - она мертва, стерильна, она не имеет связей с живыми корнями Виросы. Там я потеряю свою силу. Но я должен закончить это - так или иначе. Ты ведь не хуже моего знаешь, что такое долг.

Серафим знал.

- Это твой выбор, - глубоко вздохнул он, вновь устремляясь в путь. Он не собирался обсуждать случившееся. - Значит, быть по сему. Но прежде чем мы отправимся туда, мне также нужно завершить одно неприятное дело.

***

Как у кошки, у Маршала было в запасе не меньше девяти жизней. Однако это не означало, что ими можно разбрасываться направо и налево, тратить, не считая. Всё, чему не ведешь счет, заканчивается слишком внезапно. Уже не однажды в своей жизни Маршал испытывала судьбу, и каждый следующий раз грозил стать последним.

В конце концов, и кошки иногда умирают.

Смерть... Такие, как Серафим, фанатичные приверженцы старой веры, говорили, что смерти нет. Но Маршал твердо знала обратное: есть только смерть. Люди, как и всё живое, приходят из небытия и возвращаются назад в небытие. Жизнь - лишь краткий миг между двумя вечностями не-существования, передышка, дарованная единственно для того, чтобы осознать царственное блаженство пустоты, вспомнить тоску по бесконечному покою Безмолвия, к которому стремится всё воплощенное. Вспомнить, что ты не можешь его забыть, не можешь перестать желать, не можешь избегнуть. Даже горы рассыпаются, устав от иллюзорности материального воплощения.

Звериным шестым чувством, не раз выручавшим убийцу, Маршал ощущала опасность. Сложно было понять, откуда она исходит, но то, что находиться в Ледуме становилось всё рискованнее, уже не вызывало сомнений. Приняв заказ на убийство Серафима, убийца влезла в это слишком темное дело, от которого сама же убеждала отказаться ювелира. Сохранив ему жизнь и солгав заказчику, увязла в нем еще глубже.

Совершенно очевидно - ей нужен отдых. В этом не было ничего страшного. Просто на некоторое время необходимо удалиться от мира, полностью очистить сознание от мыслей. В последние дни их становилось порой слишком много. Мельтешение в голове вредно, оно сбивает прицел, вынуждает совершать глупейшие ошибки. И вот до чего дошло: был оставлен в живых приговоренный к небытию! Это недопустимо. Какими бы верными ни были её рассуждения, они не имеют значения. Смерть должна была взять своё. Убийца лишь орудие, бесстрастный инструмент священной смерти. Орудия не рассуждают. Орудия не сожалеют. Орудия не чувствуют.

Убей - вот то слово, которое она слышала чаще всех прочих слов.

Убей - вот то слово, ради которого она жила.

Убей. Вот её призвание, предназначение, оправдание всему. Высший и единственный смысл существования.

Убей! Это всё, что она умеет и в чем достигла мастерства, всё, что доставляет ей подлинную, высокую радость.

Нужно вернуться к этому состоянию незамутненности, чтобы ни единое колебание разума не могло нарушить совершенства внутренней пустоты.

Взгляд Маршала привычно цеплялся за людей, оставляя на них насечки, крохотные, понятные одной убийце метки, позволявшие классифицировать и разложить объекты по строго маркированным ящичкам памяти. Медленно, но верно продвигается очередь. Довольно долго - за минувшие дни власти значительно усилили контроль и резко сократили количество рейсов. Возможно, этот - и вовсе последний, отсюда и ажиотаж, и тщательно скрываемое волнение толпы. Ползут упорные слухи о войне, а это значит, над городом в любой момент может быть установлен режим закрытого неба, введен строгий комендантский час. Ожидающие вылета нервничали и жалобно поглядывали друга на друга, ища поддержки. Большинство из них были гражданами Аманиты, и вовсе не хотели в эти смутные времена надолго застрять в Ледуме. Но убийцу не беспокоили подобные мелочи. Ей просто нужно было совершить то, что она уже не один раз успешно проделывала прежде - исчезнуть. На месяц, два, полгода или даже год - неважно. Время также не имело значения. Время также было всего лишь условностью и всегда исчезало вместе с исчезновением границ внутреннего я.

Вот и ее черед. Протянула проверяющему идеальные поддельные документы. С вежливой улыбкой кивнула работникам на багаж, оставив при себе объемную дамскую сумку, битком набитую косметикой и оружием. Да-да, это ручная кладь. Обычные женские мелочи, вы знаете.

Подобрав пышные юбки, хищными острыми каблуками впиваясь в плоть взлетной площадки, воин пустоты с кошачьей легкостью спешил к дирижаблю, готовому отправиться прочь из Ледума.

***

- Я знала, что ты придешь, Серафим... - устало выдохнула Искаженная, когда дверь за её спиной бесшумно растворилась и так же бесшумно закрылась. Голос женщины был тих и невыразителен. - Я знала, что твои камни запомнили меня. Не только твои камни, но и твоё сердце. Я ждала тебя.

- В самом деле? - коротко бросил сильф, уже приблизившийся одним незаметным текучим движением. - Зачем же?

- Я видела свою смерть, - спокойно объяснила София и, помолчав, добавила. - У неё были твои глаза, окрашенные зеленью лесов Виросы.

О небо, как драматично. Ювелир даже не нашелся что ответить. По правде говоря, он вообще не особенно хотел разговаривать. А София меж тем жарко продолжала изливать душу.

- Совесть моя нечиста, - кажется, она спутала его со священником, намереваясь наскоро покаяться во всех совершенных грехах. - Пользуясь особыми способностями, я обманывала тебя, манипулировала твоим разумом и чувствами. Я убила единственного человека, который что-то для тебя значил. Я убила бы и Стефана, твоего непутевого приятеля, если бы он не ухитрился сбежать прежде. Нельзя оставлять за собой ничего - следов, свидетелей... Нельзя, слышишь? Это закон. Я знаю, ты уже не поверишь мне, но это тяжело... тяжело жить с таким камнем на сердце. Не по своей воле я совершила всё это, Серафим. У меня не было выбора.

- Понимаю.

- Понимаешь? - в голосе женщины прозвучало раздражение. - Что можешь ты понять, законник? Я не хотела предавать тебя, не хотела причинять боль. Я лишь выполняла приказы. Это было непросто.

- Я не виню тебя.

Себастьян честно старался быть деликатным, но его односложные кроткие ответы, кажется, только выводили собеседницу из себя. Возможно, она чувствовала, что не заслуживает этой мягкости. Возможно, ей было бы легче противостоять грубой, простой ненависти. Возможно, она вообще не желала его прощения. Кто знает?

- Женщина во всем должна превосходить мужчин, чтобы быть с ними на равных, не так ли? - с вызовом бросила София, продолжая сверлить его взглядом, в котором ровным пламенем горел гнев. - А чтобы смотреть сверху вниз - быть в два, в три раза лучше! А если этой женщине еще и повезло уродиться с клеймом Искажения... В общем, мне многому пришлось научиться, чтобы выживать.

- Это я уже понял, - без тени улыбки произнес сильф.

- Мир не был ко мне ласков. Да, теперь я могу позаботиться о себе. Делать это лучше под маской беззащитности, к которой мужчины привыкли, и которая не пугает и не настораживает их.

- Прошу, не нужно оправдываться, - тихо произнес ювелир. - Я действительно верю тебе. Но не я виновен в горечах твоей судьбы.

- Лжешь! - не унималась София, распаляясь всё больше. - Всё время лжешь! Ты думаешь, я совсем не умею чувствовать? Думаешь, я ничего не понимаю? Ты сам лишь использовал меня, ты сам ни на секунду не забывал о своей ненаглядной Моник!

Вот оно что. А он-то, эгоцентрист законченный, решил было, что это его использовали. Что, лучшая защита - нападение? А ведь он действительно поверил ей. Поверил, что у них что-то могло получиться. Грустно. Даже нет, не грустно - слово, которое могло бы точней описать его состояние, всё не приходило на ум. Возможно, его стоило придумать.

- Я не хотел обидеть тебя, София. Прости.

Впервые сегодня он назвал её по имени. Прежде сладкое, имя царапнуло гортань, как высохший черствый хлеб. Неприятное ощущение.

- Конечно, ты никогда не признаешься в этом, - желчно выпалила девушка. Глаза ее сверкали, как драгоценности, делая её еще более привлекательной. - Ты ведь у нас непогрешим! Совестливый вор! Щепетильный убийца, боящийся запачкаться кровью! Когда ты снимешь уже свою лицемерную маску и перестанешь прятаться за убеждениями, которых не разделяешь? Сколько можно врать? Сколько можно воротить нос от самого себя? Сколько еще смертей тебе нужно, чтобы понять? Признайся самому себе: ты не человек. Ты почти... почти человек, но всё же ты никогда не поймешь нас. Тебе здесь не место. Примирись со своей сутью, с темной природой нелюдя, и уходи. Убей меня, если хочешь, - и уходи. Ты чужак.

- Ну, в конце концов, ты тоже не совсем человек, - не вполне согласился Себастьян, помимо воли задетый этими словами, заточенными, как лезвия. - Я не верю в силу человеческой крови, которой бредит Альбер. Скорее всего, эти мутации - отдаленные последствия связей с другими расами, которым случайно удалось закрепиться. Ты проецируешь на меня собственные страхи. Вы такие же полукровки, как...

- Я не такая, как ты! - отчаянно замотала головой Искаженная, тяжело дыша от крайней степени волнения. - Да, Альбер дурак, и это подтверждает то, что он не сумел спасти нас, как и предсказывал мой бедный отец. Судя по той информации, что стала мне известна, не менее девяти десятых Искаженных Ледума были найдены и казнены инквизиторами во время недавней резни. Но они не заслуживали смерти, а ты... Ты - мерзкая ошибка природы! Ты словно проклят, ювелир. Куда бы ты ни шел, везде за тобою тянется кровавый след. Посмотри на свои руки - на них кровь, кровь многих, ушедших в небытие. Ты знаешь это и сам, и потому тебе невыносима жизнь, которую ты ведешь. Я помогла тебе пережить еще немного дней, я была твоим лекарством от реальности, может быть, немного горьким. Но я не была Моник... и за это ты возненавидел меня. Возможно, ты не разделяешь любви и ненависти. Что ж, в таком случае, Моник ты ненавидишь сильнее.

Ювелир печально улыбнулся. Слова. Как много слов. В этом вся София. Даже сейчас она заставила его извиняться, и разговор, которого он ждал с замиранием сердца, превратился в пошлое выяснение отношений, в обыкновенную свару бывших любовников. Себастьяну не хотелось говорить. Не хотелось ничего произносить вслух, формулировать, нагромождать бессмысленности и банальности. Не хотелось терять, ломать что-то и без того слишком хрупкое. Не хотелось пробовать на вкус эту боль.

Значит, пора заканчивать самозабвенно делать всё выше перечисленное. И без того пил он тоску большими, жадными глотками.

- Прости, мое время на исходе, - без всякого выражения произнес сильф. Он словно был уже не здесь. - Я должен исполнить заказ прежде, чем будет слишком поздно требовать гонорар. В общем-то, дело закончено. Я, как всегда, оказался на высоте. Осталось отдать камень и успеть предупредить заказчика прежде, чем он будет мертв... прежде, чем твой сиятельный покровитель, которому ты и твой отец продались с потрохами, вновь попытается прикончить своего высочайшего повелителя.

- Что? - красивые глаза девицы застыли и расширились - от удивления и настоящего страха. Похоже, искренние, подлинные эмоции. Это что-то новое - такого сильф еще не видел. - Так ты всё знаешь?

- Да, - как ни странно, Себастьян не ощутил удовлетворения от этого эффектного разоблачения. Нет, не стоило всё-таки приходить сюда. Какой же он всё-таки глупец! - Я нашел подброшенный тобой шерл и сложил куски нехитрой мозаики. Ты явилась ко мне сразу же после разговора с Кристофером, и камень уже был у тебя. В тот вечер о теме нашего разговора и моем расследовании, которое только должно было начаться, еще никто не знал. Исключая самого господина премьера, вернее, тогда еще просто главу ювелиров. Он отдал мне камень, который сам же и похитил, точнее, просто взял, пользуясь своим правом беспрепятственного доступа во все хранилища драгоценных камней. Преступник отдал мне улики, которые я должен был найти... Всё же он большой оригинал.

- Он опаснее, чем кажется, намного опаснее, - глухо сказала Искаженная, опустив руки. - Он убьет тебя.

- Он уже попытался, - невесело усмехнулся сильф, - и выбрал для этой цели лучшего. Похоже, он еще и перфекционист.

- И что теперь? - в горле Софии пересохло. - Что ты намерен делать?

- То, что и сказал. Я собираюсь выполнить заказ. Ничего больше.

- Тогда зачем ты явился сюда?! - яростно взвыла молодая женщина. Пальцы её дрожали, как во время припадка, ногтевые пластины побелели. - Зачем ты мучаешь меня? Зачем говоришь мне всё это?

И действительно - зачем? Сейчас ювелир и сам уже не знал ответа. О Изначальный, добро и зло - различить их подчас бывает непросто. Где проходит эта невидимая судьбоносная граница? Не иначе, как по самому сердцу. Не иначе, как лезвием бритвы.

- Не знаю, - честно ответил Серафим, ощущая, как разрозненные лучи его сознания безошибочно и четко сходятся в одной-единственной точке. Единой точке, которая была полнее, и глубже, и больше, чем вся вселенная. Сильф хорошо знал это особое состояние, однако удивляла та легкость, с которой он пришел в него сейчас. Та легкость, когда, после долгих и трудных лет практики, внезапно ты не только говоришь, но и думаешь на незнакомом языке. Та легкость, когда иллюзорные формы материи не могут более обмануть глаз, и перед взглядом величественно расстилается, предстает то, что единственно бытует реально. То, что вечно и не разрушается никогда, существует и не существует. То, против чего отчаянно восставала вся его человеческая сущность, и то, чего он не мог, не смел отрицать, как сильф.

Пустота.

Пора уходить, пока он снова не стал палачом.

- Мне хотелось увидеть тебя еще раз... - голос сильфа разлился золотистым шелковым кружевом, нечаянно выскользнувшим из рук, - посмотреть в глаза... решить что-то для самого себя. Я не мог просто оставить это. Но святой отец не одобрил бы, если бы я убил, совершая грех мести. Увы, казнью преступника не вернешь жертву. Да и сам я, как выяснилось, уже не желаю этого... я желаю тебе только добра, поверь... и... прощай навсегда, София.

Развернувшись, Себастьян спокойно пошел к двери. В смятении чувств София кинулась было за ним, но передумав, резко остановилась. Гордость её была слишком сильна, чтобы бежать за мужчиной. Гордость, которая не могла снести собственной ненужности.

- О, если бы ты знал, как невыносимо твоё фальшивое, насквозь лживое милосердие! - задыхаясь, зло крикнула она вслед, упрямо пытаясь сдержать слезы, которые не менее упрямо пробивались сквозь длинные мягкие ресницы. - Но всё же это лучшее, что было в моей жизни. Знай же, как я ненавижу тебя, Серафим... мой грязный падший ангел... и как я тебя люблю.

С этими словами София проворно запустила ручку в сумочку, решившись всё-таки не дать ювелиру уйти, не дать ему уйти никогда. Удержать, остановить, запереть в клети этот не знающий границ и преград порыв осеннего ветра. Очертить магический круг и войти туда вместе, на века. Сжать мир до размеров этой комнаты, раз уж ей не удалось самой стать для него этим миром.

Но сильф оказался быстрее, - намного быстрее. Он оказался достаточно быстр, чтобы она ничего не смогла понять, не то что вскрикнуть или почувствовать боль. Два выстрела раздались слитно, как удары сердца, и наступила умиротворенная тишина. Он оборвал её жизнь легко, как мелодию. Молодая женщина не успела даже завершить выдох, как была мертва: лучистые глаза опустели, померкли, а из ослабевших пальцев со стуком выпал маленький дамский револьвер - не сравнить с крупнокалиберным монстром ювелира. Тело вяло сползало по стене на пол, похожее на тело сломанной механической куклы - так неестественно изогнуты были конечности. Золотое сияние волос взметнулось и опало. На белых одеждах медленно, невыразимо прекрасно расцветали ярко-алые маки крови: один, крупный, - в области сердца, другой чуть пониже, в зоне солнечного сплетения.

Серафим невольно залюбовался этой страшной, чуждой пониманию эстетикой смерти - страшной и... одновременно чудесной. Сердце билось ровно, по венам, по мышцам, по нервным волокнам струилась волной освежающая мятная прохлада, в ветвях души проникновенно и сладостно пели соловьи. Как написанная приглушенной пастелью картина, полотно мира разворачивалось перед ним, и он лишь добавил немного алого, жаркого накарата. Яркие краски пугали, но при этом притягивали взгляд. Противоположности сплетались воедино, переплавляя антагонизм в нечто большее. Словно ангел смерти, сильф склонился над убитой и поцеловал её в прохладный лоб. Поцелуй этот был чист, кроток и непорочен, как поцелуй праведника или ребенка.

- Глупая, глупая девчонка, - с невыразимой нежностью выдохнул Себастьян. - Что же ты наделала...

Готовясь прочесть молитву, Серафим почти машинально сделал контрольный выстрел - аккуратная точка между бровями совсем не портила красоты его феи. Кровь смыла печать поцелуя. - Покойся с миром, София.

Глава 30

Сгорбившись, лорд Октавиан Севир сидел у постели Альбии, напряженно, в некоем мертвом оцепенении вглядываясь в лицо девушки. Та по-прежнему не приходила в себя. Высокорожденная аристократка, родная племянница и супруга... и самое главное, единственная дочь любимого брата, плод его плоти и крови. Что сказал бы Лукреций, узнав, какое зло совершил он с нею? Увы, спасти младенца не удалось. Первая беременность Альбии закончилась прискорбно, что могло поставить крест на ее способности вынашивать детей, а следовательно, и на завидном положении правительницы. Чем заслужила она подобную участь? Казалось, сама судьба с рождения благоволила девочке: красавица, умница, она появилась на свет в прекрасной семье, чья слава затмит любой знатный род Бреонии. Она не знала невзгод всю свою жизнь до этого самого момента, который унес одновременно жизни отца и нерожденного сына, а также едва не унес ее собственную жизнь.

Но, как ни странно, волновало Октавиана отнюдь не это. Волновало его как раз полное отсутствие волнения, собственное неожиданное равнодушие. Это было довольно странно... нет, не просто странно, а страшно. Сам удивляясь себе, поначалу лорд решил: привычка скрывать свои чувства так глубоко пустила корни, что даже наедине с самим собой он не может дать им свободу. Потом понял: нет. Всё верно, большинство людей в Аманите действительно глубоко несчастны из-за невозможности быть открытыми, из-за постоянного эмоционального голода. Он же несчастен из-за чего-то совсем другого.

Конечно, его мучила боль от потери ребенка-наследника. Но ребенок этот... хм... точнее, плод... еще не успел родиться, он не жил, а значит, не слишком страдал, умирая. Вернее, он даже не умер, а просто упустил возможность появиться на этот свет. Вытащил несчастливый жребий. И не было в этом абсолютно ничьей вины - иначе совесть, как и полагается, растерзала бы лорда... а совесть молчит. Да и мыслимо ли жить с таким камнем на сердце? Нет, конечно же нет, он не убивал собственное дитя - имела место случайность, несчастный случай, злой рок, фатум и прочее. По большому счету, Альбия сама виновата, ворвавшись к нему в такой неудачный момент и попавшись под горячую руку. Как будущей матери, ей следовало быть более осторожной и осмотрительной. Что и говорить, она еще совсем девчонка. А он... О чем еще мог он думать в тот момент, кроме трагедии, разворачивающейся на его глазах по ту сторону магического зеркального стекла, так близко - и так невообразимо далеко?

Возможно, сие звучало немного цинично, зато в полной мере передавало чувства лорда. Разумеется, он всем сердцем полюбил бы этого ребенка и сожалел, что судьба распорядилась иначе.

Но, увы, - он не успел его полюбить.

Любовь не рождается в один миг, и факт отцовства вовсе не переворачивает жизнь, не обязывает эту любовь появиться.

Нерожденный сын не мог соперничать с любимым братом, которого Октавиан знал всю жизнь. И что, что сказал бы Лукреций теперь? Простил бы? Продолжал бы слепо верить в избранность нынешнего лорда? Укорил бы или, наоборот, утешил и поддержал? Ведь ему и самому непросто...

Октавиан вспомнил их последнюю встречу, краткие сеансы связи через зеркало и, наконец, страшную сцену смерти, которую не позабыть уже никогда. Лукреций пошел на это ради него. Он пожертвовал, абсолютно осознанно пожертвовал жизнью, отдал её, словно яркую безделушку, любимому младшему братику. Ведь он совершенно точно знал, что не вернется из Ледума... они... они оба это знали.

Да, пришел час признаться самому себе: в глубине души он не сомневался, что Лукрецию не пережить задуманной опасной экспедиции. И всё же лорд согласился. Согласился, потому что она была слишком важна. Потому что успех сулил слишком многое. Успех давал серьезные преимущества в борьбе за титул верховного лорда, в борьбе за реальную власть над Бреонией.

Он позволил Лукрецию уйти на смерть только лишь затем, чтобы получить шанс удовлетворить своё властолюбие. Хладнокровно разыграл этот гамбит, пожертвовав парой старших, ключевых фигур. Цель, кажется, действительно оправдывает средства.

И кто он после этого? Законченный ублюдок, чудовище? Или и вправду - избранный стать повелителем всей Бреонии?

Если первое, это очень печально.

Если второе, тогда немногим лучше, зато дает большой простор для самооправдания. Все эти жертвы - честный долг, который обязано выплачивать ему общество. Он избран небесами править этими безликими серыми массами, этими ограниченными, примитивными людьми, чьи жизни и смерти не должны тревожить великого правителя. Его кровь, как драгоценное вино, крепла и очищалась не годами, но столетиями. Десять, двадцать тысяч простых человек не стоят даже волоса на голове такого, как он, рожденного для высшей цели! Такого, как он, в чьей крови продолжают жить все великие лорды прошлого.

Нужно завершить это дело, довести до конца, чтобы жертвы не оказались напрасными. Он построит чертов идеальный мир, построит - для Лукреция. В память о Лукреции. И он отомстит.

Окатавиан вновь посмотрел на Альбию, и складки на лбу правителя разгладились, как не было, хотя взгляд сделался тяжел. Всё в порядке. Всё так, как и должно быть. Брат не стал бы обвинять его ни в чем. Просто бы не посмел. Лукреций сам отдал ему свою дочь, как с радостью отдал бы всё, что имел. Лукреций правильно служил ему. И так должны поступать все добропорядочные подданные Аманиты... нет, объединенной под его рукой, послушной его власти Бреонии.

И более того - скоро они будут так поступать.

***

Правитель Ледума находился в особом месте - главной башне своего дворцового ансамбля. Главной башне, являвшейся фокусом всех сторожевых башен, расположенных на границе.

Правитель Ледума ждал удара.

Конечно, он почуял, как активировал Лукреций канал связи с Аманитой, конечно, он заметил мелькнувший в неверных туманностях магического зеркала лик его врага... прекрасный молодой лик.

Единственный краткий взгляд перед телепортацией открыл заклинателю многое. Лорд Аманиты был молод, о боги, как же он был молод! Как сам лорд Эдвард был молод когда-то. Хитрец Лукреций умышленно показал брату свою смерть, зная, что душевная мука поможет скрепить и сплавить воедино пока еще по-детски мягкие ткани сердца, закалит благородный металл воли. Страдание иногда способно выковать безупречный клинок характера, положенный действительно великому правителю. Лукреций знал, что брат не сломается, а, справившись с этой болью, выйдет из неё еще более сильным, и больше того: лишенным слабостей и изъянов, привязанностей к принципам или близким людям. И, окрыленный этой новой силой и болью, он возжелает мстить.

То, на что невозможно порой решиться в обычном, уравновешенном состоянии сознания, кажется единственным выходом в минуты сильных потрясений. Уж таковы люди.

Ничто теперь не остановит грядущего горячего, скоропалительного решения, никакие аргументы рассудка, здравого смысла, никакие возможные опасения, трудности и последствия. Против всего этого у Октавиана будет единственный грубый, но сильный довод, последний прославленный довод лордов - война.

Победителей, как известно, не судят.

И чтобы избежать этого суда, лорду Аманиты нужно будет сокрушить Ледум одним ударом, явив Бреонии поистине неодолимую мощь, - мощь, которой нечего противопоставить... что невозможно просто по определению. Чего бы там ни вызнал Лукреций, правитель Ледума не без оснований рассчитывал на крепость своих городских стен, на прочность не однажды проверенной магической защиты.

Лорд Эдвард не сомневался: отныне Октавиан не потерпит неподчинения, туманных политических игрищ и дальнейшего затягивания дипломатической волокиты. Новая война будет начата, и начата сегодня же.

И у этой войны будет жестокое молодое лицо правителя Аманиты.

По большому-то счету, лорд Эдвард не имел возражений. Война была ему по нраву, война была в его крови, и он давно уж истосковался по ней.

И вот священное время пришло. Время убивать и принимать шрамы. Время побеждать.

В решающий час правитель Ледума был не один. Оценивающим взглядом скользнул он по спешно созванным заклинателям, невольно выделяя среди них премьера. Элегантен, как и всегда. И хотя все прочие маги казались несколько взъерошенными, будучи оторванными от своих дел, глава службы ювелиров выглядел так, будто провел последние два часа перед зеркалом, специально готовясь к этому, в общем-то, незапланированному мероприятию. А может, он был безупречен неизменно, как изображения святых на древних иконах? В конце концов, положение обязывало.

Аристократ притягивал взгляды, бросаемые, однако, украдкой, дабы не нарушать приличий. Волосы премьера были скреплены простой серебряной заколкой. Казалось, он просто заколол их на ходу, чтобы не мешались, но аккуратное положение каждой пряди выдавало кропотливейший труд над эффектом легкой небрежности. Костюм как нельзя лучше подходил к разворачивающимся напряженным, даже трагическим событиям: строгий, но изящный крой, выразительный черный цвет. Траур был ему к лицу. Траур как нельзя лучше подходил к печальным просиням его глаз.

Но рано еще надевать траур.

- Доложите обстановку, - ровным голосом приказал лорд Эдвард.

Единственная круглая комната башни, казалось, была построена не из обычного строительного камня, а из драгоценного. Минералы сплошь усеивали стены, образуя сложные рисунки и составляя наиболее действенные комбинации. Помимо этого, по периметру зала располагались высокие темные зеркала, подобные тому, что использовал покойный Лукреций Севир. Помощники лорда по его распоряжению установили и поддерживали через них непрерывную связь со всеми восемью сторожевыми башнями.

- Без изменений, - немедленно откликнулся из зеркала смотритель одной из них. - По-прежнему спокойно, милорд... хотя... - голос его ощутимо дрогнул, - что за чертовщина... Смотрите сами. Передать информацию, собранную минералами!..

Лорд Эдвард внимательно всмотрелся в поплывшее над их головами сияние. В зыбкое мерцание, рожденное излучениями драгоценных камней, складывающееся во что-то, так напугавшее бывалого боевого мага, опыт и мастерство которого позволили ему занять ответственный пост смотрителя сторожевой башни... Черт побери, тон его голоса совсем не понравился правителю.

Когда же наконец, после двух-трех секунд томительного ожидания, сияющие нити сложились в изображение, стало понятно, почему заклинатель не смог справиться с эмоциями.

Картинку знакомых пейзажей Пустошей словно перечеркивал затейливый, витиеватый росчерк гигантского пера. Узкая извилистая воронка цвета сажи, протянутая от земли до небес, целенаправленно и динамично двигалась вместе с породившим её грозовым облаком, оставляя за собой характерный рисунок разрушения и столб пыли. Растрепанные пряди ветра, кудри бушующих вихрей тянулись следом, заплетаясь в инфернальные косы. Словно потеки насыщенных угольных чернил, опрокинутых на девственную чистоту небесного листа, они заливали обширные вересковые пустыни.

Смерч.

Ну то есть это можно было бы назвать смерчем, если бы не поистине катастрофический размах действа, не характерный для этого нечастого в окрестностях Ледума природного явления. В бушующий черный водоворот будто втягивалась сама реальность, бесследно исчезая в его скрученных безднах. Сильно разреженный воздух внутри воронки вращался с невероятной скоростью, а диаметр по самым скромным предположениям превосходил тысячу метров. Скорость движения смерча всё возрастала, не оставляя сомнений, что вихрь максимальной мощности еще не сформирован. И почему-то лорд Эдвард был уверен, что формирование его придется как раз на прохождение границ Ледума.

Должно быть, многие старые камни Аманиты были исчерпаны, высвобождая такой объем энергии. Многие старые камни ушли навсегда и уже не обновятся с луной.

С одного взгляда лорд Эдвард понял, что защита Ледума рухнет - Лукреций нашел то крохотное уязвимое место, на которое сам правитель когда-то не обратил внимание. Проклятый маг выбил слабые звенья, и вся его великолепная цепь вот-вот рассыплется, погребая под осколками всё... Но это было слишком страшное, не оставляющее шансов предположение. Чтобы принимать на его основе решения, лорду требовалось мнение специалиста. Человека, который никогда не ошибается.

- Свяжите меня с Рицианумом, - приказал он, не отрывая глаз от уверенного передвижения смерча, всё расплывающегося, всё увеличивающегося в размерах. - Я желаю говорить с профессором Мелтоном. Дайте ему всё необходимые параметры для анализа.

Повеление было исполнено с живостью, только подстегнутой красочным, подкупающе достоверным изображением далекой беды, беснующимся под островерхой крышей. Далекой, но с каждой секундой неотвратимо, неостановимо приближающейся.

Заклинатели закричали наперебой, озвучивая все получаемые данные, которые только могли иметь значение: поперечный диаметр, скорость течения воздуха внутри воронки, скорость перемещения самого вихря, точные координаты, разности внутреннего и внешнего давлений... Все эти хаотично поступающие параметры постоянно менялись, но для Мелтона, кажется, было несложно строить какие-то диаграммы и графики прямо у себя в голове.

- Насколько опасен для Ледума магический импульс извне, профессор? - лорд Эдвард наконец-то задал вопрос, который заботил сейчас не только его одного. - Не нужно лгать.

- Если хотя бы десятая часть этой энергии будет пропущена башнями, - с каким-то отрешенным, чудовищным спокойствием вымолвил Мелтон, выслушав все многочисленные показатели, - город будет уничтожен. От Ледума не останется камня на камне.

Глаза его даже как-то посветлели от страшных слов, словно старый ученый был рад скорой смерти всего живого - и его самого в том числе.

- Нет, - покачал головой правитель, утрачивая интерес ко всякому, происходящему вокруг, - кроме злополучного привета из Аманиты. - Я не позволю этому случиться.

Итак, с научной точки зрения ученый однозначно подтвердил то, что было видно, в принципе, и невооруженным глазом: явленного Октавианом могущества хватит, чтобы разрушить Ледум до основания, хватит даже с лихвой. Его достаточно чтобы стереть с лица земли десять таких городов. Ничего не скажешь, взял с запасом! Остановить поток такой мощи невозможно. Быть может, чуть оттянуть в сторону?.. Затрат энергии потребуется немногим меньше, но с чего-то нужно начинать.

Правитель усмехнулся, просчитывая вектор приложения силы. Черт побери, прежде бесчинства и массовые истребления мирного населения всегда были по его части. Октавиан просто отбирает у него хлеб! А убийственная верность координат вопиюще указывает на то, что и без помощи Карла тут не обошлось. Рукой оборотня был направлен этот точный удар... Предатель. Волк всё же решился покончить с ним, решился разорвать их больную связь... если честно, такого поворота лорд не ожидал.

Как там говорил Альварх? Мы живы, пока не утратим способность удивляться? Забытое, но яркое чувство.

- Приготовьтесь, - просто сказал заклинатель. - Приготовьтесь к смерти.

Часть магов немедленно заняла нужные позиции, образовав вокруг правителя две идеально ровных, пересекающих друг друга шестилучевых звезды. Кристофер с пытливым интересом наблюдал за происходящим. Никогда прежде ему не доводилось видеть лорда-защитника, действующего с полной группой поддержки. В одиночку никаких сил не хватило бы, чтобы привести в действие все минералы дворцовой башни, а сейчас, похоже, потребуются именно все. Двенадцать - максимальное число заклинателей, которые могли работать вместе, и все двенадцать просто представляют собой дополнительный ресурс для одного. Итак, включая доминирующего мага, их была чертова дюжина.

Быть членом группы поддержки всегда было чрезвычайно почетно. В неё избираются лучшие, но лучшие в строго определенном смысле заклинатели. Они должны быть достаточно сильны и выносливы, но не обладать никакими примечательными способностями и талантами. Лучшие среди вторых. Такие не хватают звезд с небес, зато стабильно выдают устойчивые средние результаты. В их труде другого и не требовалось.

- Защитная система пытается отклонить внешний импульс, - оперативно докладывал меж тем смотритель сторожевой башни, на которую должен был прийтись первый удар. - Ирнимиты, лазуриты, опалы выходят из строя... аметисты не выдерживают. Рассыпаются даже топазы. Уже скоро поддерживать защиту смогут только высшие камни. Ураган понемногу отклоняется, но недостаточно быстро. Скорость перемещения его высока... запредельно высока. Мы можем видеть смерч уже из окон.

Сердце Кристофера на миг замерло. Неужели это конец? Неужели все они просто исчезнут спустя какие-то считанные минуты? Неужели Ледум, его гордый, прекрасный Ледум захлебнется в этом водовороте, исчезнет навсегда?

Как мимолетна жизнь. Как иллюзорны могущества людей, городов, цивилизаций.

- Активируйте резервную систему, - нахмурившись, сухо распорядился правитель. - Она выдержит всё, что может сотворить человек.

Что, Лукреций, уж этого ты не мог предусмотреть? Впрочем, уже не важно. Октавиан Севир, этот взбалмошный глупец, играет не по правилам. Не всегда это плохо, но некоторые, совсем немногочисленные правила созданы не для того, чтобы их нарушать. Лорд Аманиты создал мощное возмущение в энергетическом поле города, разломав хрупкое равновесие, и без того раскачанное накануне его старшим братцем. Вне всяких сомнений, Ледум ждет страшная природная катастрофа. А учитывая приведенные в действие силы, отголоски её зловещим эхом разойдутся по всей Бреонии. Худо придется каждому. Еще неизвестно, обрадуются ли выжившие, увидев, какой мир они наследуют, - или позавидуют мертвым.

- Но, милорд... - испуганно выдавил смотритель, переглянувшись с помощниками. - Резервная система полностью состоит из алмазов. Мы не работаем с ними...

- Активируйте резервную систему, - не выказывая никаких признаков раздражения, ужасающе спокойно повторил правитель. - Я принимаю управление на себя.

С этими словами "Властелин" в диадеме лорда словно бы ожил, наполнившись кипенно-белым светом. С кошачьей ленцой правитель шевельнул кончиками пальцев и от переполнявшей его энергии оторвался от пола. Причудливые узоры камней вспыхнули, засветились с разной интенсивностью и периодичностью. Стены сияли, переливались, вспыхивали, как неверные болотные огни, дразнящие блуждающего в тумане пилигрима. Камни горели, как парящие в воздухе капли фонтана, горячие, как солнце, и прохладные, как луна, наполненные тем и другим одновременно.

С замиранием сердца, с благоговением и восторженным ужасом, подспудно изучая технику, следил Кристофер за искусными действиями лорда. За его грациозными руками, в которых все они сейчас находились, за ладонями, между которых тек холодный космос. Это было редкое, воистину завораживающее зрелище. Чуть заметными движениями пальцев правитель направлял колоссальные потоки силы, с филигранной точностью устремляя в нужном направлении ослепительные протуберанцы энергии. Он вытягивал вихрь в сторону, как ребенок вытягивает цветной пластилин, заставляя смерть изменить свой маршрут. Без сомнений, правитель демонстрировал головокружительное мастерство. Без сомнений, он не допустил ни единой, даже малейшей, неточности, - неточность здесь была бы равносильна гибели.

Но и Октавиан не совершил ошибок. Смерч, созданный волей лорда, был слишком стремителен и полон сил, влитых в него лучшими минералами Аманиты. Он появился слишком близко от города, он приближался слишком быстро, он был направлен слишком грамотно. Всё в нем было слишком, чтобы бороться. Аристократ вновь вспомнил провокационный фамильный девиз лорда Ледума. Ничего не слишком? Что ж, осталось доказать это правителю Аманиты, похоже, настроенному не менее радикально.

Тем временем камни магов группы поддержки ощутимо начинали уставать. Правитель брал из них щедро, не скупясь, черпал, как родниковую воду томящийся от жажды путник, и вскоре источники оказались пусты. Но магической силы по-прежнему нужно было много, очень много. Похоже, значительно больше, чем могли дать минералы. И лорд брал больше, брал, сколько требовалось, брал, не смотря ни на что. Он жадно тянул энергию, не останавливаясь на той призрачной границе, за которой начиналась жизненная сила самого мага. Лорд чувствовал её чутко, как холодок диких ягод на языке, как трепыхание пульса в кровеносных сосудах, чутко, как и следующий рубеж - последний, - за которым эта сила иссякала совершенно.

Но он не останавливался даже там.

Кристофер тихо охнул и закусил губу, когда первый из заклинателей исчерпал лимит своих камней и свой собственный. Правитель мог просто оставить его в покое, но не стал. Тело несчастного выгнулось и приподнялось чуть выше, зависнув безвольно и бесформенно, голова сильно запрокинулась назад, будто отломанная чудовищной силой, глаза побелели и закатились. Тугие ленты крови оплели мертвеца и растеклись в стороны, закручиваясь спиралями. Увлекаемые стремительными потоками энергий, они быстро распространились по четким линиям сакральных магических фигур.

Вот и первая жертва.

Премьер поморщился от поплывшего в воздухе тяжелого кровавого запаха. Разумеется, так много рациональнее. Участвовать в группе поддержки было не только почетно, но еще и смертельно опасно. Потому что оставив выдохшегося мага в живых, лорд-защитник больше ничего не получал. Смерть же всегда высвобождала огромный запас скрытых, таящихся до срока сил, потребных на это последнее усилие умирания. Возможно, забирая их, лорд лишал человека чего-то очень важного, чего-то более важного, чем сама жизнь. Во многих городах Бреонии такой подход считался варварским и неэтичным, даже подвергался осуждению, а в Аманите фанатичные церковники и вовсе плели что-то зловещее про гибель бессмертной души.

Но находящиеся в помещении башни маги Ледума и глазом не моргнули. И лорд убивал ослабевших одного за другим, выпивая до дна, и вот уже все заклинатели были мертвы, - даже больше, чем мертвы. Все двенадцать заклинателей были исчерпаны, как ресурсы, как золотоносные жилы, а этого всё было мало. Даже "Властелин", камень, не знающий усталости, начал подергиваться какой-то серо-серебряной пленкой, похожей на дорожную пыль. Но лорд, похоже, больше не видел - или не хотел видеть - границ.

Вся сложная фигура казалась кровавым рисунком, вырезанном на теле жертвы изуверского ритуала.

Усугубляя эту ассоциацию, правитель впал в некий, подобный религиозному, транс, добившись максимальной эффективности работы минералов. Глаза мага были закрыты, но камни, посылавшие импульсы прямо в мозг, позволяли ему видеть всё, что происходит - здесь и за многие мили отсюда. Он был одновременно внутри и вне, присутствовал и отсутствовал, препарируя скальпелем сознания живую плоть реальности. Невозможно было определить точно его положение в пространстве и времени, лорд не был ограничен подобными иллюзорными состояниями материи.

Невозможно было отделить физическое тело от духовного.

Невозможно было четко разглядеть его, - и невозможно было не видеть.

Не мигая, Кристофер, как и все прочие, подобострастно взирал на своё божество. Как умудряется лорд Эдвард координировать такое невероятное количество мощных драгоценных минералов, расположенных на восьми сторожевых башнях, одновременно контролируя ситуацию с группой поддержки? Если бы премьер не видел этого собственными глазами, он бы с полной уверенностью сказал, что подобное невозможно. Не только потому, что это тяжело на ментальном и интеллектуальном уровнях, - хотя и этого одного вполне достаточно. Как и всякий использующий камни заклинатель, правитель превратил своё тело в проводник преобразующей реальность магической энергии, но поток этой энергии был оглушителен. Способна ли смертная плоть выдержать такое?!

Впрочем, нет ничего, что лорд Ледума не смог бы. В эту секунду Кристофер не сомневался ни в чем.

Однако ментальная хватка правителя постепенно слабела. С явным усилием маг поднял ставшие невероятно тяжелыми кисти, этим гипертрофированным жестом пытаясь помочь себе поднять вибрации минералов на более высокий уровень, еще выше, выше, высвобождая излучения невозможной чистоты. Поднять энергию, как знамя... но сил уже не хватало. Минералы зазвучали жестко, каждый на своей волне, заискрили, заиграли причудливыми оттенками цвета, расползаясь под пальцами скользкими шелковыми лентами. Их было не удержать.

Даже свивая арканы из обнаженных нервов, из собственной души, - их было уже не удержать.

И всё же лорд взял эту последнюю высоту. В сильном волнении Кристофер следил за едва различимыми подрагиваниями пальцев заклинателя, за движениями, будто утратившими внутреннюю целостность. Правитель словно брел на ощупь, почти вслепую, тщетно пытаясь нащупать руками стыки темноты и света, времени и пространства, бытия и небытия.

Похолодев, Кристофер немедленно понял всё. Привычный ловить желания лорда на лету, он выучился видеть многое, недоступное остальным. Маг погрузился слишком глубоко, чтобы остались силы вынырнуть теперь на поверхность. И, увы, среди них не было никого, кто мог бы помочь... кто мог бы встать на защиту города вместо него... или хотя бы рядом с ним. Никто другой не сумеет сделать этого: способности правителя Ледума были велики, больше всего, с чем когда-либо сталкивался аристократ.

Но и они были не безграничны.

Лорд потерял контроль.

Похоже, он даже потерял сознание. А зная ментальную силу алмазов, не исключено, что вместе с ним и рассудок.

В эту секунду в зеркале, с которым правитель держал основную связь, что-то оглушительно треснуло, и стекло потемнело, являя им катастрофу. Одна из башен была уничтожена, с корнем вырвана из тела земли. Но другие зеркала в то же самое время показывали гораздо более оптимистичную картину: воронка всё же отклонялась, коснувшись Ледума лишь краем. Траектория её была изменена, и путь созданного Октавианом косматого чудовища лежал теперь прочь, прямиком вглубь страны, в подвластные Аманите центральные земли. Конечно, до столицы оно уже не дойдет, растеряет по дороге силу, однако пару-тройку городов хорошенько потреплет, оставив выживших на растерзанье Пустошам.

Это была победа. Победа!

Но тело лорда уже падало, невыразимо медленно падало со своего призрачного пьедестала, потеряв эфемерную опору воздуха, будто отрывались по одной держащие его витые прозрачные нити. Время застыло, затаилось, увязло в зыбучем сыром песке одного-единственного момента, краткого мига слабости. Слабости, которую нельзя демонстрировать. Шок словно парализовал собравшихся, во все глаза следивших за головокружительным падением, в которое никто из них не мог поверить. Которое никто из них не хотел наблюдать.

Страшная победа.

В наступившей мертвой тишине Кристофер слышал лишь сошедший с ума метроном собственного сердца. Больной, сломавший однажды взятый ритм, темп, произвольно переходящий с восьмых долей на шестнадцатые и обратно, тогда как должен был отбивать половинные.

Нет. Такого нельзя допустить. Развязка слишком надрывна, слишком трагична, чтобы лишние глаза смели её лицезреть. И без того уже высокопоставленные плебеи видели больше, чем им позволено.

Именно так, образцово, мучительно красиво, и должны умирать лорды. Именно так - и именно такими: непобежденными, гордыми и недосягаемо одинокими.

Заклинатель бросился вперед, в объятья сплетающихся шестилучевых звезд, что было бы равносильно самоубийству, если бы внутри еще жила магия. Но поля концентрированных энергий уже развеялись, как тяжелый, удушливый дым пожарищ. Последние, медленно исчезающие магические импульсы еще поддерживали бесчувственное тело правителя, не позволяя ему упасть, тогда как все прочие тела - точнее, обтянутые высохшей кожей скелеты - уже рухнули на пол. Как мимолетный дождь пролилась плавающая в воздухе кровь, и башня сделалась похожа на место массового жертвоприношения. Последние краткие мгновенья... последние метры, скользкие и страшные... самые длинные метры в его жизни.

То ли в прыжке, то ли в падении крепко обхватив беспомощное тело правителя, премьер скорее почувствовал, чем услышал угасающий рваный ритм его сердца.

И прежде чем кто-либо успел что-то понять, прежде чем тела их коснулись земли, Кристофер раскрыл портал.

***

Силы совершенно оставили его, но, к вящему удивлению Кристофера, правитель был всё еще жив. Однако, едва жив: будто неведомый монах с завидной методичностью перебирал четки мышц, нервов, суставов. Суставы тянуло и выкручивало, сплетения нервов вибрировали, как струны, от кончиков пальцев до пальцев ног тело правителя сотрясала крупная дрожь. Лорд ощущал себя совершенно полым изнутри, словно маслина, из которой ножом вынули косточку. Физическая плоть с трудом выдержала такой прилив энергии, и теперь, когда та отхлынула обратно в безграничное море космоса, человеку осталась лишь пустота. В пустоте было холодно, очень холодно. Горло сводило, будто от обжигающе ледяных коктейлей, которые выстудили и выморозили внутренности до полной нечувствительности. Много, слишком много льда. Холод распространялся из центра к периферии, растекался, словно жидкий азот. Лорд Эдвард чувствовал себя так, словно само сердце его онемело и, парализованное, перестало биться, словно кто-то большой ложкой выскреб из него вместе с магией самую душу. Дыхание требовало больших усилий и резало легкие изнутри. Дышать не хотелось. Казалось, это продолжается уже целую вечность.

- Холодно... - вслух произнес правитель полностью занимавшее его сейчас ощущение. Голос его был почти неслышен. - Холоднее, чем обычно...

- Это больно, милорд... я знаю, - лорд Эдвард с удивлением перевел взгляд на приближенного. Он и не заметил, что тот здесь. Он и не заметил, что больше не в башне - в своей Западной спальне, предназначенной всецело для музицирования и литературы. - Если бы только я мог помочь.

Премьер склонился, без разрешения коснувшись губами руки лорда, безжизненно свисавшей с края постели. Кожа его оказалась приятно прохладной.

- Ты хороший слуга, Кристофер, но не бери на себя больше, - тяжело выдохнул правитель. Хотелось пить, но вода показалась бы горька. Отчаянно хотелось, чтобы кто-то напоил его сладостью, но в горле было слишком горько, чтобы перебить чем-то этот привязчивый тошнотворный привкус. - Сделаешь так еще раз, и мне придется жестоко наказать тебя.

- Как пожелаете, мой зимний лорд, - премьер медленно выпрямился, улыбаясь вызывающе дерзко. Глаза его потемнели и, подернувшись поволокой, сделались еще более выразительными. Глаза, полные неба позднего спелого августа. - Но неужели вы запрещаете мне помочь? Кто же согреет вас в вашем бесконечном одиночестве, если меня не окажется рядом?

Лорд Эдвард неожиданно вздрогнул, и на лице его отразились чувства, которые было сложно определить.

- Даже ты не сумеешь сделать этого... - глухо произнес правитель, отвернувшись, - самонадеянный, самовлюбленный глупец... Оставь меня.

- Вы уверены, милорд? - Кристофер вновь опустился на колени, склонив голову, словно священнослужитель, молящийся о душе умирающего. В лице его было что-то темное, что-то маняще-тревожное. С каждым словом голос молодого мага становился всё слаще, всё сахарнее, всё приторнее. Слова зрели, набухали, словно сочные плоды молодой яблони. Запретные плоды. - Я умоляю вас позволить мне быть полезным. То, что вы совершили сейчас, не под силу человеку. Это войдет в легенды. Но единовременные манипуляции с таким количеством сильнейших драгоценных камней наверняка серьезно утомили вас. В ближайшее время вам следует воздержаться от обращения к минералам... Учитывая же текущую обстановку, вам может грозить смертельная опасность. Смею ли я оставить вас одного?

Премьер тактично умолчал о том, что лорд Эдвард, по всей вероятности, исчерпал свой кажущийся безграничным ментальный лимит и остро нуждается в реабилитации. Кажется, им обоим это было ясно и так.

- Уходи, Кристофер... - с видимым трудом хрипло проговорил лорд. - Займись дипломатией - пусть послы городов Бреонии по всем правилам зафиксируют этот вопиющий акт агрессии. Пусть признают, что политика Аманиты угрожает миру, который мы лелеяли столько долгих лет. Позаботься о коллективном объявлении войны, о создании официальной коалиции. Не стоит затягивать - это должно быть сделано сегодня же, немедленно, пока свежи впечатления... на высокой волне всеобщей паники. Не беспокойся, в своем дворце я... я в абсолютной... безопасности...

Правитель осекся, наткнувшись на пронизывающий, прозрачно-льдистый взгляд приближенного, зачарованный застывшей в нем роковой неизбежностью. Жестокая синяя стынь. Взглядом этим, как бабочка тонкой иглой, он был пронзен насквозь, без жалости пригвозжен к распятью кровати.

- Невозможно, - не своим голосом, едва слышно прошептал лорд, разглядев наконец неотвратимо приближавшуюся судьбу. О, поступь её была тяжела.

Слишком поздно.

- Мне жаль, - позабыв о дыхании, отрывисто, но твердо произнес Кристофер. - Я приношу вам свои искренние извинения, милорд, но истории крови должны быть рассказаны... рассказаны непременно.

С этими словами он приблизил свое лицо к лицу правителя и, не давая тому отстраниться, силой удержал на ложе. Тонкие бледные губы, словно выточенные из мрамора, единственно чтобы повелевать, не нашли в себе сил противиться. Сияющий черный оникс и бледное серебро волос слились, сплелись, как шелковые нити в нетканом полотне судьбы. Это был самый сладостный, самый нежный поцелуй - поцелуй предательства. И он был принят. С некой обреченной, оглушенной покорностью беззащитное горло было подставлено под бритву этого поцелуя, когда легчайшее касание наносит страшную, смертельную рану.

Лорд Эдвард едва успел различить легкий аромат и горьковатый привкус миндаля, как голова его слишком неестественно завалилась набок, глаза закатились, а изо рта лениво, невозможно устало поползла тонкая, похожая на пунцовую ртуть, струйка.

Аристократ присмотрелся. Нечасто доводилось ему видеть кровь, но за последнее время премьер всё же хорошо уяснил кое-что. Кровь бывала либо темной, вытекающей вяло - венозная, либо яркой, лаково блестящей, бьющей страшным неостановимым ключом - артериальная. Эта же... странный цвет. Где-то на самой границе сознания мелькнула дикая, совсем неуместная сейчас информация, что кровь нелюдей, вроде бы, отличается по виду от человеческой.

Ну да это уже неважно.

Кристофер поднялся на ноги, с трудом распрямил плечи, словно сбрасывая груз многих лет. Наблюдая за судорогами, сковавшими тело его господина, с болезненной тщательностью вытер губы влажным платком, насквозь пропитанным нужным составом. Хотя противоядие было принято им заранее и сводило все возможные последствия к нулю, осторожность никогда не помешает.

Веки лорда остались открыты, и были видны происходящие странные процессы: словно из треснувшего сосуда, черная краска медленно вытекала из радужек и заполняла всё пространство глазных яблок. Смотреть на это было жутко, но интересно. Наконец глаза заклинателя полностью заполнила чернота, и они сделались похожи на две бездны, два туннеля, ведущих в бескрайний, безграничный, запредельный космос.

Судороги прекратились. Лицо стало совершенно спокойным, и только из носа по скуластой щеке скатилось еще несколько алых, чуть золотистых капель.

- Кажется, у вас пошла кровь, милорд? - глухо спросил Кристофер у мертвеца, не отрывая взгляда от застывшего, превратившегося в восковую маску лика правителя. Даже сейчас человек не утратил своей притягательности: кажется, черты стали даже еще более строгими, еще более безупречными. Ах, если бы только кто-то мог унаследовать эту редкую, эту характерную красоту! Уничтожать её - вот что было подлинным, пожалуй, единственным преступлением среди всех его деяний. Мир тускнеет без подобных ярких красок. Но, увы, Эдмунд, единственный оставшийся сын, был более чем ничем не примечательным человеком. И здесь ничего нельзя поделать. - Не сами ли вы говорили, что нет ничего невозможного? Как и всегда, вы оказались чертовски правы.

Лорд Ледума, разумеется, не ответил. Он казался совершенно безжизненным, а в цвете лица появился синевато-белый оттенок цинка, будто кожа покрылась инеем. Однако отравитель всё же извлек из нагрудного кармана крохотный флакончик из непрозрачного синего стекла. Дрожащими руками вытянув граненую пробку, быстро влил содержимое в бескровные губы.

Так оно будет надежнее.

- Я был бы счастлив всегда играть вторую скрипку в нашем дуэте... - почти неслышно бормотал аристократ, уже непонятно для кого, - вторую роль в нашей пьесе для двоих, но, увы, вы оказались жестоки. Вы категорически предпочитаете соло.

Протекло еще несколько томительных, почти невыносимых минут. Наконец осмелившись, Кристофер приложил пальцы к шее, пытаясь прощупать биение пульса в артериях, но голос крови молчал. Приложив ухо к груди, маг долго, терпеливо ждал активности сердца, но ни одного, даже самого слабого удара не последовало. Заботливо утерев пену с губ, премьер отметил, что кожа правителя сделалась холодна, как лед. Вне всяких сомнений, лорд Эдвард был мертв.

Однако по какой-то неведомой, иррациональной причине Кристофер всё отказывался верить в развязку. Авторитет правителя был слишком велик, чтобы даже смерть могла подорвать, да хотя бы поколебать его. Страх заставлял молодого мага перепроверять вновь и вновь, мучительно боясь ошибиться, страшась услышать дыхание, которого не было.

Мертвый человек слишком походил на спящего. Отсутствие повреждений на теле заставляло усомниться в окончательности и бесповоротности произошедшего. Кристоферу отчаянно хотелось выстрелить правителю в сердце, если, конечно, таковое вообще имелось, или даже лезвием отделить голову от тела, - чтобы уж наверняка. Сам поражаясь собственной кровожадности, премьер взял себя в руки и велел отказаться от подобной неэстетичной затеи. В конце концов, это просто глупо - принятой правителем отравы с лихвой хватило бы, чтобы отправить на тот свет два десятка совершенно здоровых мужчин. Смерть лорда ни в коем случае не должна выглядеть насильственной. Официальная версия будет такова: правитель скончался от острого ментального истощения, самоотверженно спасая город от катастрофы. Героический скоропостижный уход, достойный всяческого воспевания в летописях и балладах. Уж об этом скорбящий премьер позаботится. Он подарит своему лорду бессмертие - не физическое, но в памяти потомков. Учитывая массу авторитетных свидетелей, которые подтвердят размах произведенного чародейства и обморок правителя сразу после него, проблем возникнуть не должно.

К тому же, все проблемы будут теперь решаться до безобразия просто.

Сначала робко, а затем торжествующе, Кристофер улыбнулся и снял с правителя диадему с "Властелином". Вдоволь налюбовавшись великолепным алмазом, маг водрузил венец себе на голову и прибрал к рукам все прочие драгоценности, с особенным удовольствием и пиететом надев на указательный палец перстень-ключ, отпиравший двери заветной Алмазной комнаты, главной тайной сокровищницы дворца. После того, как все, имевшее объективную ценность, было похищено, Кристофер, поколебавшись минуту, снял с шеи мертвеца алый шелковый платок, туго завязанный вокруг горла, вокруг высокого жесткого воротника.

На память.

Тут внезапная дрожь сотрясла аристократа, пронзила, как молния. Что он наделал?! Человек, который значил для него больше самой жизни, ушел навсегда, слившись с вечностью, которая слишком жадна, чтобы отдавать что-то. Возможно ли пережить такую разлуку? Сладкое удовлетворение от содеянного мешалось со страданием, придавая чувству особую пикантность, особую ценность.

Но как же так? Правитель Ледума был мертв, а он, Кристофер, жив, как будто ничего и не случилось. Он смог пережить эту смерть. Сердце его не остановилось вместе с сердцем лорда. Это больно, да, больно, - но не смертельно. Жизнь продолжалась, и хуже того - она не потеряла смысл. В эту минуту аристократ отчетливо понял, что значит предавать. Кубок души его был наполнен до краев, и в кубке этом была - боль.

И Кристофер всё держал и держал правителя за руку, не в силах отпустить, не в силах поверить, что не сумеет согреть эту царственную узкую кисть. Как сожалел он о том, что ему пришлось совершить, о, как он сожалел!

Но если бы выпал шанс всё пережить опять, он сделал бы это снова, ни усомнившись ни на секунду, ни колебавшись ни мгновение.

И он вновь сделал бы это именно так. Не исподтишка, не украдкой, когда лорд был в его руках без сознания, а позволив осознать и прочувствовать конец. Всё же смерть - довольно важное событие, чтобы его пропускать.

Премьер вздохнул. Есть такое жестокое, не оставляющее вариантов слово - необходимость. Этот человек не мог жить, просто не имел права. И дело тут даже не в личном, не в том, как лорд поступил с ним: Кристофер никогда не позволял эмоциям играть солирующую партию, первую скрипку в оркестре своей жизни. Этот человек был чрезмерно властолюбив и опасен, не только для Ледума, но и для всей Бреонии. Теперь всё будет иначе. Он, Кристофер, устроит всё наилучшим образом. Никакой войны не будет. Ледум признает все притязания Аманиты, как того и требует древний закон, и лорд Октавиан оставит их в покое. Именно он, Кристофер, построит новый идеальный мир, мир, в котором всё будет правильно и каждый получит по способностям.

Мир, в котором никогда, никогда не будет бессмысленной войны, даже если её зародыши придется топить в чьей-то малой крови.

Он будет по-настоящему справедлив и объективен. Он будет приносить жертвы только во имя великой, действительно великой цели, которую сможет определять сам.

Когда-то аристократ не сомневался в безупречности своего кумира. Когда-то... бесконечно давно, вечность назад, еще сегодня утром... еще когда билось ныне погребенное в немоте сердце. Еще минуту назад, еще только что - но не сейчас. Он никогда не станет таким, как лорд Эдвард, никогда. Он не займет его проклятое место. И слава небесам, прошли те времена, когда чья-то воля была выше его собственной!.. Он устал, чертовски устал от положения вечного вассала, - даже если сюзереном был сам... сам...

Маг был убийственно спокоен внешне, хотя в душе его бушевали грозы. Это ничего. Время стирает все имена. Дожди Ледума смывают самые яркие краски. - Вот, значит, каково это... - чуть слышно пробормотал он, буквально заставив себя подняться и отступить к двери, - убивать своё божество. Как жесток этот мир, если в нем даже боги смертны. Вы сломали симметрии моего мира, милорд. Сердце, которым вы владели без остатка, ныне разбито. Так прошу вас, не тревожьте его более. Позвольте мне вынуть и выбросить вон из груди эти острые, всё еще трепещущие осколки.

Глава 31

С премьером они едва не столкнулись в дверях.

Глава особой службы немедленно остановился, догадавшись, что можно уже и не спешить. В общем-то, больше некуда. Едва глянув в бледное лицо Кристофера, увенчанного знаменитой диадемой правителя Ледума, Винсент с сожалением понял, что опоздал. Совсем ненамного, но всё же... досадно, однако.

- Слишком поздно, господин канцлер, - с вежливой улыбкой подтвердил маг, виновато разводя руками, - партия. Вам шах - и одновременно мат. Но не огорчайтесь чрезмерно неудаче: и обезьяна иногда падает с дерева.

- А мудрый хищник скрывает свои когти, - в тон ему лаконично согласился глава особой службы.

- Так и будем обмениваться туманными аллегориями? - Кристофер нетерпеливо шевельнул кончиками пальцев, готовый в любой миг убить стоящего у него на пути человека. Точнее, убить вот уже в следующий миг. - Или решитесь сказать что-то более определенное?

Винсент хорошо понял его настроение. Однозначно, сейчас не самое подходящее время для чинной светской беседы и упражнений в остроумии. Хотя... секундомер под сердцем вроде молчит. Кто бы сомневался! Визави его слишком разумен и рационален, чтобы золото сыпать в песок.

Не грех и ему самому проявить те же практичные качества.

- Не вижу нужды в многословии, всё ясно и так, - канцлер коротко поклонился в знак поражения, ощущая красноречивые покалывания наэлектризованного воздуха вокруг горла. - Я проиграл, если вы это хотели услышать. Тем не менее, я получил удовольствие от игры и оценил эту партию по достоинству, господин премьер... или мне следует называть вас милордом?

Удивительно, но только сейчас глава особой службы заметил, какого необыкновенно холодного оттенка пронзительно-синие глаза аристократа. И каким властным, каким повелительным может быть этот прозрачный взгляд, - каленый синий взгляд.

- Следуйте за мной, Винсент, - Кристофер с особой тщательностью поправил чуть сбившийся набок изящный узел черной ленты. - Я безмерно скорблю об утрате, но, увы, на это совершенно нет времени. Горе нам, живущим в пошлый век суеты!.. Сегодня же необходимо соблюсти все требуемые законом формальности: подобающим образом зафиксировать факт смерти правителя и известить о произошедшей трагедии дражайшего инфанта. Церемонии по законному вступлению Эдмунда в права лорда должны быть проведены в кратчайшие сроки. До тех пор по праву премьера городом буду управлять я.

Канцлер понимающе кивнул, не испытывая никаких переживаний по этому поводу. Просто заменил в голове определенные установки. Почти автоматически, как менял каждое утро дату нового дня.

- Разумеется, - подытожил глава особой службы, открыто глядя в красивый высокомерный лик нового хозяина города. - Все мы памятуем, что вашими устами говорит сам лорд.

Итак, на троне правителя Ледума отныне марионетка. И дергать за ниточки будет знатный кукловод.

***

Уже остывший труп мертвого человека содрогнулся, будто сотрясенный внезапным эпилептическим припадком. А надо сказать, такое довольно редко случается с убитыми. Судорожный приступ скрутил конечности и едва не завязал тело узлом, словно тряпичную, набитую высохшей ватой куклу. Голова мертвеца запрокинулась, безвольно болтаясь из стороны в сторону, из приоткрытых губ наружу хлынула кровавая пена. Пена была грязной, почти черной, и как будто содержала в себе какие-то уплотнения и биологические сгустки.

Физиологически тело было мертво, но кровь словно бы продолжала жить в нем своей особой жизнью. В крови медленно закипало золото. Золото просачивалось сквозь ледяные, потерявшие эластичность стенки вен, проникало в органы и ткани, абсорбируя распространившийся в них яд, который немедленно выводился наружу токсичными рвотными массами. На смену поврежденным клеткам появлялись новые, они росли, как грибы после летнего дождя, как если бы был запущен в действие некий экстренный механизм. Организм черпал материал для регенерации из самого себя, восстанавливая в первую очередь жизненно важные функции. Скрючившийся на кровати человек в облаке собственной крови напоминал эмбрион в материнских водах, готовый вот-вот появиться на свет, заново пройдя муки рождения, которые все мы оставляем в глубинах подсознания.

Воскресать было тяжело, впрочем, как и всегда. Человек силился сделать вдох и не мог. Четкие линии рта кривились, губы шевелились спазматически, хватая воздух беззвучно и бесплодно, как случайно выброшенная на берег сильная рыба.

Наконец легкие очистились от жидкости, и вместо крови из них вырвался хрип, как бывает при первом крике новорожденного. Человек задышал - тяжело, но размеренно и глубоко.

Мышцы сердца дрогнули и пришли в тонус. Предсердия сократились, наполненные неким внутренним электрическим импульсом, и - после долгого перерыва - возобновили свой идеальный, образцово-показательный ритм.

С первым же разнесенным по крови гулким ударом лорд Эдвард открыл глаза.

***

Закончив траурное обращение к высшему свету Ледума, премьер, как всякий убийца, поспешил вернуться на место своего преступления. Аккуратно отперев дверь ключом, аристократ вошел в спальню и обмер. Сердце бросило в жар и в холод одновременно.

Кровать была полна крови, ажурные простыни - хоть выжимай. Кровь была всюду, - всюду! - затоптанная чьими-то хаотичными неуверенными шагами. Но это было еще не самое страшное.

Тело лорда исчезло.

Кристофер сделался смертельно бледен, на лбу, заставляя слипаться черные пряди волос, выступила ледяная испарина. Нет, нет, успокоиться, держать себя в руках, иначе у него просто случится истерика... Так... Что здесь произошло? Неужели божество его воскресло из мертвых? Но этого просто не может быть! Своими глазами он видел его в объятиях смерти, холодных объятиях, из которых не выбираются. О дьявол, возможно ли это, что он ошибся и лорд был не вполне мертв? И как это вообще - быть не вполне мертвым?!

От неописуемого страха Кристофера начало знобить.

Сам ужасаясь подобным мыслям, аристократ взглядом проследил кровавую цепочку следов, путано блуждающих по комнате. Они выводили к одной из стен и явно заканчивались, резко обрывались у неё. Но не мог же человек, - или кто это был?! - просто испариться?

Алые простыни. Чертовы алые, насквозь пропитанные кровью простыни! Они стояли перед глазами, как кошмарные, неотвязные видения. Сколько еще они будут стоять перед глазами во снах?

Кристофер даже не хотел думать об этом.

Затаив дыхание, он бросился к месту, где обрывался след. Что там за фокусы? Стена также была обагрена, будто к ней прислонялся кто-то, кто-то с ног до головы заляпанный кровью. Кристофер стал судорожно шарить ладонями по стене, пытаясь обнаружить какой-то рычажок или выступ, но поверхность была совершенно гладкой. Но всё же где-то здесь должен быть спрятан хитроумный механизм, открывающий некую дверь.

Немного успокоившись, премьер призвал на помощь магию, просветив треклятую стену насквозь. Так, здесь был использован некий код: требовалось последовательное нажатие на определенные участки, чтобы активировать потайной механизм. Но как определить правильную последовательность? Активных участков было восемь, а значит вариантов у него тьма тьмущая!

Нет времени. Абсолютно нет времени! По "Властелину" пробежал яркий блик, и часть стены, скрывавшая проем, просто осыпалась пылью. Детали механизма с грохотом упали на пол. Им больше нечего было отпирать.

Кристофер шагнул в кромешную тьму коридора и машинально засветил магический источник света. Тот, кто шел тут до него, похоже, неплохо передвигался и в полной темноте. Это немного пугало, но выхода не было.

Нужно идти за ним, идти по следу, пока не слишком поздно.

Нужно закончить начатое.

***

С этой минуты лорд Эдвард вновь начал осознавать себя. Если бы правитель мог увидеть отражение в зеркале, то с трудом бы опознал его: заклинатель напоминал человека, которого не один месяц держали на хлебе и воде, привлекая вдобавок к каторжным работам. Бескровное узкое лицо еще более осунулось, и колодцы глаз, под которыми залегли глубокие черные тени, казались еще более устрашающими. Драгоценные ткани одежд были грязны и изорваны, совершенно придя в негодность, сквозь прорехи виднелись исхудалые, жилистые конечности. Человек едва мог стоять на ногах и поминутно припадал к стене, чтобы не упасть. Шатаясь, как пьяный, маг шел в темноте, шел неведомо куда, ведомый лишь внутренним чутьем.

Однако сознание и память постепенно оживали, возвращаясь к нему.

Инстинкты и скорость реакций стража были обострены до предела, временно превосходя сейчас инстинкты зверей и даже высших оборотней, намного превосходя. Он чувствовал шаг каждого человека в огромном каменном замке, слышал каждое произносимое слово, ощущал уникальный запах каждого из них... ощущал привкус чужой свежей крови во рту.

Кровь. Ну конечно же, кровь! Лорд Эдвард криво усмехнулся, на сей раз одними губами, как мечтал проклятущий Карл. Питательное вещество, материальное продолжение души. Интересно, скольких он уже убил, пытаясь восстановить силы? Как бы то ни было, этого недостаточно. Он всё еще обескровлен, он всё еще слишком слаб. Слишком слаб, даже чтобы контролировать это такое беспомощное без магии тело.

Голову словно заволокло ласковым теплым туманом, в котором растворялись мысли, воспоминания, имена. Это то, чего он так боялся. Организм восстанавливает важнейшие функции, пусть даже в ущерб другим. Функции, необходимые стражу, чтобы продолжать служение. Как известно, разум для этого не требуется.

Лорд Эдвард остановился, пытаясь взять под контроль происходящие с ним процессы. Вновь должен он пережить эту яростную борьбу за собственный угасающий рассудок! Страшную, ожесточенную, слишком неравную борьбу. Пройти кровью и мраком - и вновь победить. Проклятье! Чертовы утомительные воскресения никогда не входили в список любимых занятий мага. Но никогда прежде не ощущал он так ярко внутреннее присутствие дракона. Тот был совсем близко, почти неотличимый от него самого. Высшее существо находилось внутри, в самой его крови, в золотой субстанции, обжигающей вены. Дистанции не осталось, это было словно прикосновение ладони к гладкой поверхности озера, когда стоит чуть расслабиться, стоит лишь приотпустить контроль, как кисть уйдет под воду, погрузится в приятное обволакивающее тепло. Руки сами собой опускались, знакомый вкрадчивый шепот, пахнущий медом и патокой, струился в сознании, уговаривая оставить борьбу, слиться воедино с древним бессмертным божеством, слиться в мучительном и сладостном экстазе. Шепот, отдававшийся в нем многократно усиленным эхом, вступал в бесконечный резонанс с самим собой...

- Иди ты к черту, Альварх, - сквозь зубы выругался правитель. Прибавив парочку бодрых выражений покрепче, маг почувствовал, как жаркая злость разрывает эту липкую паутину, смывает парализующее состояние оцепенения. - Иди ты к черту.

***

Дойдя до этого места, Кристофер отчетливо понял, что дальше идти не сможет. В нос ударил знакомый уже аромат смерти: одуряюще пахло кровью, кровью и плесенью. Ноги подкосились от слишком шокирующего для нормального человека зрелища. Впрочем, можно ли назвать его самого нормальным, - вот в чем вопрос. И ответ на него совсем не казался однозначным.

Когда-то это были люди. Кристофер был почти уверен в этом, во все глаза глядя на окровавленные куски мяса, развороченные чем-то, что намного превосходило силу человека. Кровь отвратительно зачавкала под ногами, кровь и какие-то мягкие потроха, которые когда-то были внутренностями и частями одушевленного тела. Возможно, именно так выглядели жертвы оборотней. Премьер Ледума не знал и не хотел знать. Он не хотел даже предполагать, как и зачем это сделал лорд. Неужели для восстановления ему необходимо откуда-то вытягивать энергию? Не из камней... из чего-то... живого. Аристократ вздрогнул и закашлялся от запаха, который проник, кажется, даже в глубь подсознания. Во тьме мерещилось какое-то движение, какое-то ощущение опасности.

Судя по обезображенным головам со скатавшимся войлоком волос, жертв было трое, и неизвестно еще, сколько попадется впереди. Мозг помимо воли анализировал и реконструировал события. Картинка вырисовывалась жутковатая. Коридор связан с помещениями дворца несколькими потайными дверями, из которых легко появиться внезапно и бесшумно. Должно быть, сперва одним движением несчастным свернули шею, а потом затащили внутрь для расправы, чтобы спрятать следы. Кристофер предпочитал думать об этом обезличенно, не в силах до конца поверить в происходящее. Не в силах примириться, что его безупречный лорд способен на подобную звериную силу... звериную жестокость... даже ради спасения жизни. Ясно одно - без камней маг лишен своих способностей, да и с камнями, в таком-то состоянии, совершенно беспомощен. Еще как минимум сутки он не сможет применить магию. Прекрасно понимая это, правитель пытается бежать. Других вариантов выжить у него попросту нет.

Однако, если честно, Кристофер не хотел бы сейчас встречаться с ним лицом к лицу. Это было мучительное, тяжкое нежелание, которое он не мог побороть. В душе творилось нечто невообразимое. С одной стороны, премьеру было просто страшно, что, в общем-то, неудивительно. Здесь, в этой кровавой темноте наткнуться на существо, неведомым способом обманувшее саму смерть? Голыми руками разорвавшее человеческую плоть, как бумагу? Это уже чересчур. И кто знает, чего еще следует ожидать от воскресшего чудовища?

С другой стороны, и в этом Кристофер так и не смог себе признаться, он не нашел в себе решимости взглянуть лорду в глаза - после всего. Слишком трудно и больно. Его мучил стыд и странное облегчение от несостоявшегося убийства, греха, который он так лелеял и который так и не взял на душу...

И вот это уже был настоящий перебор.

Значит, идти нужно, непременно нужно. Но - куда ведет этот тайный коридор? Наклон пола говорит, что куда-то вниз, под землю. Очевидно, глубоко под Ледумом находится сеть каких-то катакомб, построенных слишком давно, чтобы о них помнили. И его лорд растворился в них, как призрак.

Впервые за долгое время премьер дал волю гневу. Черт побери, параноидальная подозрительность правителя дошла до такого абсурдного предела, что тот имел наготове план бегства из своего неприступного города! Больше того - идеальный план. Наверняка где-то здесь заботливо припасено всё необходимое на этот крайний случай, в том числе и какие-то драгоценные камни, которые помогут выжить первое время. А также теплый плед и чашка дымящегося пряного бульона на дорожку.

Не в силах совладать с эмоциями, аристократ затрясся в приступе нервного смеха, напоминавшем сердечный. Это катастрофа. Не зная нужного пути, он никогда не найдет беглеца в многоярусном подземном лабиринте. Невероятно, но это так.

Кристофер пошатнулся и рухнул на колени, ощущая, что кровь, заливающая пол, еще не успела остыть - она была густая и противно-теплая. Взгляд аристократа стал масляным. Будь трижды проклят белый демон, будь благословлен лорд-защитник Ледума! Похоже, паранойя в очередной раз спасла правителю жизнь, или же ему помогает само провидение. Ну так черт с ним, пусть живет, пусть живет хоть вечно!.. В конце концов, с горсткой жалких камней он никогда не сможет вернуть себе утраченное положение и могущество. Лорд больше не представляет реальной опасности. Каково будет ему, утратившему все регалии и ранги, пережившему такое унижение? Даже лучше, что издали станет он наблюдать за триумфом своего врага и вкусит всю горечь своего падения.

По крайней мере, сейчас в это очень хотелось поверить.

Пережитые потрясения давали о себе знать усталостью - физической и моральной. Кристофер даже не хотел продолжать: бороться, преследовать, убивать. Он хотел бы остаться собой, но... кто он? Что-то глубоко внутри неумолимо менялось. Он никогда не любил всей этой жестокости, но, видимо, придется всё-таки взять её на вооружение в таком бесконечно грубом мире, в таком требовательном, не прощающем слабости городе. Придется... но пусть это будет хотя бы завтра. Чувственная складка губ стала отчетливее и строже. Решено. Пусть завтра.

Завтра он будет улыбаться. И горе тем, кто посмеет поднять глаза на эту улыбку.

Успев очертить себя защитным контуром, премьер Ледума потерял сознание.

***

Сотни вырубленных в скале крутых ступенек спиралью уводили в кромешную темноту. При мысли о спуске лорду Эдварду, который и без того едва стоял на ногах, стало дурно, но другого выхода не было. Места на каждой ступеньке едва хватало, чтобы поставить аккуратную женскую ножку, а потому правитель, глубоко вздохнув, очертя голову ринулся вниз в омут неведомого, сохраняя хрупкое равновесие только за счет инерции безостановочного движения. Спуститься по-другому было попросту невозможно - неминуемо запутаешься, поскользнешься, если будешь искать под ногой твердой, удобной поверхности, опоры и устойчивости. Нет, только динамика, только пойманный особый ритм позволял преодолеть эту убийственную лестницу, не скатившись вниз - кувырком по мелким, острым, скользким ступеням, похожим на зубы в раззявленной пасти чудовища.

Внизу его ждал сюрприз.

- Клянусь демонами подземного мира!.. - придя в себя от удивления, глухо воскликнул лорд. Если честно, сюрпризов он не любил - и, как повелось еще издавна, не зря. - Эрик! Ты ничуть не изменился, если зрение меня не подводит. Надеюсь, ты заполучил вечную молодость не тем же дрянным способом, что и я.

- Нет, милорд, - голос гончара был так же глух. Чем-то эти голоса даже были созвучны, но чем-то - разительно, принципиально отличались. Так сталь боевого меча отличается по духу от стали парадных клинков, не предназначенных для убийства. - Я не продавал души драконам и не приносил им в жертву своих единокровных детей, если вы об этом.

Заклинатель перевел взгляд на вторую фигуру, безмолвно парящую во мраке чуть поодаль его потерянного сына, и почти не удивился, признав в ней Серафима. Тот стоял недвижно и страшно, как монумент карающему ангелу, даже в складках тьмы за его спиной упрямо мерещились багрово-черные крылья. Лорд Эдвард поморщился: что еще за ребячество, что за игры разыгравшегося воображения? Маг сконцентрировал взгляд на лице, пытаясь прочесть ответ в неверном свете единственного горящего факела. И результат его удовлетворил. Как и следовало ожидать, ювелир постепенно раскрывает свой потенциал. В глубине его глаз неуловимо перетекал из оттенка в оттенок пронзительный иномирный зеленый цвет - сильф стал сильнее. Заметив внимание лорда, тот только развел руками, как бы извиняясь. Конечно, он понял, что опоздал - тут было бы сложно не понять.

Однако судьба упорно сводила их. И с судьбой лучше было не спорить.

- Значит, тебе повезло больше, - наконец оторвав взгляд от ювелира, тяжко вымолвил маг. - И тем не менее, душа твоя не принадлежит тебе. Я ясно вижу твою одержимость.

- Не вам судить, - голос гончара прозвучал обвинительно. Нет, хуже - безапелляционно. Он медленно, как палач, извлек из ножен меч с геральдической лилией Ледума и сделал шаг вперед. - И не об этом речь. Мы оба знаем, кому принадлежит вашадуша, милорд. Мы оба знаем, что, несмотря на всю полноту вашей власти, вы только раб, игрушка бессмертного ящера, чудовища, которому чуждо всё людское.

Правителя аж передернуло от мерзостного привкуса этого слова - раб. А также от той ненависти, которой оно щедро было пропитано.

- Что ты хочешь услышать, Эрик? - хрипло вопросил он, тщательно изучая безумие, разгоравшееся с каждым его словом в темных глазах сына. - Ты и так прекрасно осведомлен. Послушай же еще, если тебе так хочется унизить своего лорда. Да, я не принадлежу себе. Священное таинство кровосмешения сковало меня с Альвархом неразрывными узами, которые полнее и больше, чем связь хозяина и раба. Я живу только потому, что меня питает его энергия. Только потому, что во мне течет его кровь. И в тебе, между прочим, она течет тоже, так что повремени пока бросать камни. Я знаю, что на самом деле тебя беспокоит не это. Прошло столько лет, а ты по-прежнему одержим прошлым, одним-единственным днем, когда судьба выкинула очередной фортель, и ты подслушал разговор, который не следовало бы. Но почему, почему ты не в состоянии понять? Почему не в состоянии простить? Мой господин потребовал от меня то, что посчитал нужным, и я не мог отказать ему. Просто физически - не мог.

- Ты просто жалок! - бывший инфант не мог больше сдерживать бешенство, годами разъедавшее его душу, как щелочь, и достигшее сейчас своего апогея. В состоянии этого невиданного аффекта он осмелился даже перейти на "ты", обращаясь к лорду. - Ты должен был умереть, но не лишиться чести. Это была бы достойная смерть, и я гордился бы тобой вместо того, чтобы ненавидеть и презирать! О, как был бы ты велик... но ты не решился на это. Все эти годы ты продолжал позорить высокое звание лорда-защитника. И вот до чего дошло: очередной фаворит принуждает правителя бежать из собственного города, как вора! Как и сам я бежал когда-то... Должно быть, он и вправду знает свое дело, коли ему удалось одурачить самого лорда Ледума, коему нет равных в вероломстве и цинизме! Который, как известно, не остановился даже перед убийством матери своих детей...

- Да как ты смеешь, щенок! - рявкнул маг, разом прервав поток оскорблений, готовых вот-вот скатиться на уровень площадной брани. - Замолчи. Я любил Лидию... и Эмму. Их обеих. Я не хотел быть к ним жестоким.

- Это ложь! - почти взвизгнул гончар, окончательно потеряв контроль над собой. - Ты без жалости убил их!

Лицо Эрика исказилось от ненависти и гнева. Он снова шагнул вперед и, повинуясь порыву неуправляемой ярости, наотмашь ударил лорда по лицу. Тот с трудом удержался на ногах, а из уголка губ выплеснулась узкая струйка крови, - нечеловеческой, отливающей золотом крови.

Чуткий глаз сильфа уловил, что лорд с легкостью мог уклониться от удара. Более того, тело его уже начало обманное движение, которое должно было окончиться прыжком и нацеленным прямо в горло гончара ударом. Но лорд Эдвард сознательно остановил этот рефлекторный разворот и принял пощечину. Себастьян невольно задумался. Что это было: разум или всё-таки сердце? Холодный расчет или внезапное проявление смирения и любви? Понимание того, что в таком состоянии сразу с двумя вооруженными противниками всё равно не справиться или нежелание вцепляться в горло своего сыну, их общему с Лидией сыну? Ведь Эрик в этом случае неминуемо был бы убит. На краткий миг отведя лезвие для замаха руки он совершил роковую ошибку: для стража этого было более, чем достаточно для броска. Смертоносного броска. Даже Серафим не успел бы его спасти. Спасти чисто теоретически, ведь он обещал гончару не вмешиваться. А "не вмешиваться" - это значит не помогать никому, не так ли? А значит, на долю сильфа выпало стать только свидетелем этой семейной драмы, где очень сложно было определить, кто прав, кто виноват. И отчего-то очень не хотелось ему становиться свидетелем нового убийства, но похоже, всё шло к тому.

А Эрик, кажется, даже не понял, как рисковал. Внезапно инфант успокоился и замолчал, сосредоточенно разглядывая ладонь, на которой, как на палитре, осталась царственная кровь. В глазах его что-то поменялось. Похоже, гончар сам не ожидал от себя настолько эмоционального поступка, опустошившего его, разом лишившего сил. Разве это поведение, достойное благородного человека? Разве таким представлял он себя, к такому стремился? Все эти годы воспитывая свой дух в мыслях о мести, разве такого итога он ожидал?!

Тяжело задышав, в смятении отер он дрожащие пальцы об одежду. Какой позор! Поднять руку на раненого, безоружного человека, к тому же спасающегося бегством. Поднять руку на своего лорда, которому приносил присягу. И наконец, поднять руку на родного отца, чья кровь течет в его жилах. И хоть бы это был прямой честный удар, которым не зазорно обменяться мужчинам! Так нет же - он позволил себе пощечину, оплеуху, ударил, как бьют людей низкого происхождения или женщин. Какими бы благими побуждениями он ни руководствовался, но объяснений, а тем более оправданий этому злодеянию просто не существовало. Он собирался вершить справедливость, возомнил себя вправе мстить... а на деле, чем лучше оказались его моральные качества? Кто он такой, чтобы демонстративно принимать позу судии? Кто он такой, что осмелился порицать собственного отца, что вменяет ему в вину преступления незапамятной давности? О Изначальный, мечтая убить его все эти годы, он лишь разрушил свою собственную жизнь...

Как прежде внимательно, лорд Эдвард наблюдал за меняющимся выражением лица своего сына. Глаза его сузились.

- Прости, Эрик, но у меня нет времени ждать, - в голосе мага появился металл. - У тебя же, напротив, его было более чем довольно, чтобы разобраться в своих тонких душевных терзаниях. Убей меня сию же минуту - или поди прочь с дороги. Пришел час решиться на что-то. Час, которого ты ждал, бездействуя, страдая и жалея себя, целых двадцать лет.

Не дав гончару опомниться, лорд Эдвард решительно шагнул на острие. Эрик едва успел отвести его назад, не допуская дальнейшего кровопролития. Правитель чуть заметно усмехнулся и покачал головой. Продолжая смотреть сыну в глаза, он сделал еще несколько шагов по направлению к выходу, принуждая того отступать.

Это выглядело бы нелепо, если бы не было столь трагично. В этот миг Себастьян отчетливо понял, что у гончара не достанет душевных сил привести в исполнение свой многолетний, тяжко выстраданный замысел. Воля его вновь уступила непререкаемому авторитету отца.

Наконец, также осознав это, Эрик ушел в сторону, прекратив без толку преграждать путь. Меч в его руке дрогнул и со звоном упал на холодный каменный пол. Бывший инфант опустился на колени, и из глаз его покатились бессильные детские слезы. Наблюдавший эту сцену сильф вздрогнул, заметив, что клинок сломан. От удара он просто раскололся на несколько частей, как тонкое стекло. Такое бывает, когда из стали выходит душа.

Лорд Эдвард также остановился. До выхода оставалась не так много, и маг приготовился сменить одежду. Не обращая внимания на присутствующих, он сбросил своё окровавленное, изодранное тряпье, которое не так давно было титульным одеянием лорда, а теперь совершенно не годилось для долгого путешествия, и невозмутимо облачился в защитное платье.

Ювелир с одобрением глянул на прочную ткань дорожного костюма, усиленную таким образом, что при соприкосновении с импульсом летящей пули или лезвия, нужный участок на долю секунды становился прочнее металла и отлично держал удар. Последние разработки - смесь науки и магии. Сам он только слышал о таком. И цвет хорош, - густой, темный, не королевский пурпур и алебастр, а немаркое, но в то же время благородное драконье стекло.

Но одежда лорда, как бы хороша она ни была, занимала сейчас Себастьяна в последнюю очередь. Желая утешить, сильф подошел к Эрику и положил руку ему на плечо. Тот не отреагировал. Тяжело дыша, он продолжал сидеть на полу и подавленно смотреть прямо перед собой. Состояние его серьезно обеспокоило сильфа.

- Ты верно поступил, гончар, - ободряюще проговорил ювелир. Мягкий голос его звучал почти гипнотически. - Не стоит путать справедливость и месть. Не нужно превращать месть в смысл своего существования. Теперь ты сможешь просто жить, жить, не отягощая свою совесть тяжким грехом отцеубийства. Гордись тем, что преодолел эту навязчивую идею. Гордись тем, что не стал её рабом.

- Проклятье! Избавь меня от своих проповедей, Серафим, - скривился лорд Эдвард, уже полностью готовый к дороге. - Скажи-ка лучше, как сам ты собираешься восстанавливать доброе имя? Или попросту прилюдно сожжешь свой плащ ювелира?

- О чем вы? - нахмурился сильф, по-прежнему не отходя от гончара. Тот словно спал с открытыми глазами. Как бы не был поврежден рассудок...

- Тебе было поручено дело, с которым ты не справился. Посмотри, к чему это привело, - не отрывая от него глаз, правитель сделал неопределенный жест руками, широко указуя вокруг. - Посмотри, что сделал со мной человек, который, как я думал, боготворит меня.

Себастьян покачал головой.

- Простите, милорд, но я не несу ответственности за случившийся переворот. Пытаясь выполнить ваш заказ, я потерял слишком многое. Те немногие люди, которые были мне дороги, оказались убиты или предали меня. Я сделал всё, что мог - я шел к вам, чтобы открыть правду и отдать оба камня. Не моя вина, что господин премьер решил действовать прежде, чем истечет срок моего контракта... - тут ювелир широко улыбнулся, - который, как вы, наверное, помните, заканчивается только через два дня. Но я понимаю, что ложка дорога к обеду, а потому, пожалуй, не буду требовать с вас честно причитающуюся мне оставшуюся часть гонорара.

- Возьми деньги у Кристофера, - в ответ усмехнулся лорд Эдвард, одобрительно качнув головой. - Это с ним у тебя была договоренность, не так ли? Но ты лукавишь, ювелир, говоря, что потерял всех близких людей. А я не люблю, когда мне лгут.

Себастьян насторожился, немедленно вспомнив о сестре. Неужели о тщательно хранимой тайне его стало кому-то известно, и не просто кому-то, а самому лорду? Вот черт.

- Ты удивлен? - бархатный смех мага вывел сильфа из оцепенения. - Напрасно. В Ледуме невозможно долго скрывать свои тайны, в особенности семейные. Я мог бы помочь тебе, если, конечно, тебя это интересует.

Лорд Эдвард замолчал, забросив веревку-аркан и приготовившись крепко затянуть петлю. И зверь не заставил долго себя ждать.

- Что вы можете предложить мне?

- Люблю людей, которые сразу переходят к делу, - коротко кивнул маг. - Мне известно о твоём несчастье, Серафим. Ты и она - вы оба влачите жалкое существование, привязанные друг к другу на высшем, тонком уровне. Дети от союза разных рас рождаются редко и тяжело, а двойня - случай вообще исключительный. Должно быть, при рождении нити ваших судеб переплелись слишком сильно, и не сумели распутаться. Я в состоянии исправить это. Я могу уничтожить твою зависимость, разрезать удушающую пуповину. Я разделю вас, и ты перестанешь наконец жить за двоих. Я освобожу тебя.

- Но что станет при этом с Альмой?

- Обещаю, с ней всё будет в порядке, - быстро, но довольно уклончиво пообещал лорд Эдвард. - Так ты согласен? Решай скорее, время работает против нас.

- Что вы желаете взамен?

Заклинатель холодно улыбнулся, уже понимая, что торгов не будет.

- Это сложная операция, сильф, она потребует значительного количества камней самого высокого класса, не говоря уже о моем поистине уникальном мастерстве. Взамен я вынужден просить о сущей малости: сопроводи меня до места, где я буду в безопасности. Спаси мне жизнь. Заслони меня от древнего колдовства Виросы и ярости её обитателей. Не в моем положении требовать большего. Тебе нужна моя помощь, а мне - твоя. Думаю, мы сможем договориться. На самом деле, у нас нет выбора, обоюдная безысходность и выгода подталкивают нас друг к другу. Смотри, я предлагаю тебе услуги, как обыкновенный наёмный маг, только такого уровня, какого ты никогда не смог бы себе позволить. От тебя же требуется лишь стать моим наёмным телохранителем, таким, каких у меня были десятки.

- Не связывайся с этим демоном, Серафим, - очнувшись, подал голос молчавший до сих пор гончар. - Он в состоянии сделать то, о чем говорит, если тебя это беспокоит. Но он нашел твоё уязвимое место, зацепил тебя... поймал на крючок, как глупую рыбу. Окажись в его руках - и он уничтожит твою жизнь. Не сомневайся ни секунды, он сделает это.

Себастьян безучастно пожал плечами. Он не думал сейчас ни о чем, кроме этого шанса. Шанса, о котором он и мечтать не мог, но которого ждал подсознательно многие годы. Шанса, который давал ему возможность закончить с его низким существованием, с его любимым, но таким грязным ремеслом, отнявшим столь многое.

Призрачную, но возможность.

- Что ж, вполне равноценный обмен, - тихо отозвался ювелир, - жизнь за жизнь. По правде говоря, это малая цена за столь значительную для меня услугу. Тем более, что нет предмета менее ценного для меня теперь... Пожалуй, я и не хотел бы жить, если бы не эта надежда, которую вы даете мне, лорд.

- Значит, ты будешь защищать меня до тех пор, пока я не сочту возможным освободить тебя от слова? Поклянись, если так.

- Клянусь, если так вам угодно, и надеюсь на ваше слово. Почти уверен, что напрасно.

- Тогда поторопимся, сильф. Следуй за мной.

Себастьян мрачно покосился на заклинателя. Тот не отреагировал, лишь мягким движением головы велел идти следом. Последние слова прозвучали для ювелира неприятно, резко задевая за живое свободолюбивую душу сильфа. Черт побери, они прозвучали как приказ! Да не просто прозвучали, они им и являлись, и это понимал каждый из них, отчего делалось только хуже. Что, дрессура уже началась? Ну, мы еще посмотрим, кто кого.

Скрепя сердце, ювелир подчинился, Эрик, собрав осколки фамильного меча, понуро замыкал шествие. Опустевшие ножны били его по бедру.

Уже спустя каких-то пару минут лорд остановился у ничем не примечательной стены, которая беззвучно отъехала под его пальцами в сторону, и исчез в образовавшемся проеме.

- Тебе оказана высокая честь, Серафим, - насмешливый голос лорда донесся откуда-то из глубины просторной ниши, - ты будешь моим колесничим.

Безмерно удивленный, ювелир шагнул вслед за ним и замер.

Ну конечно, лорд Эдвард не собирался путешествовать пешком! Но откуда...

- Ты должен знать, как управляться с этими тварями, мой маленький сильф, - голос лорда бестактно вклинился в его мысли. - Кажется, только представителям твоего народа подчиняются они без применения силы? И это очень кстати, ведь я сейчас неспособен применить силу, которая сможет их обуздать.

Но ювелир не слушал. До глубины души он был потрясен открывшимся ему невиданным зрелищем. И поразила его не сама колесница, которая была, по всей вероятности, специально создана для поездок по Пустошам, - туда, куда лорд, не зная точных координат или по каким-то другим причинам, не мог телепортироваться. Не алмазные ободы огромных колес, к коим крепились длинные зачарованные лезвия, под корень срезающие всякую растительность, которая потенциально могла причинить вред.

Нет, внимание его привлекли удивительные творения, о которых ювелир только слышал и пару раз - в детстве, мельком - видел издалека. Это были кельпи - полупрозрачные, сотканные из ветра... даже не из ветра, а из более тонкого, первичного состояния воздуха - эфира. Как и все создания Виросы, они были опасны и недолюбливали людей, да и вообще живых. Отдаленно похожие на лошадей, они могли иметь самые разные расцветки, а головы всегда венчал узкий острый рог. Так же, как и сильфам, им не требовалась вода или пища, но они безмерно любили солнце и луговые цветы, - так же, как ночь и глубокие лесные озера. Если коротко, кельпи любили свободу, и Себастьяну не приходилось слышать о том, что их можно поймать, а тем более содержать в неволе.

Оказалось, можно.

Прекрасные грациозные создания были пойманы, заперты в магической клети! Сердце сильфа пронзила острая жалость. Он шагнул к прутьям и протянул руку к большеглазым пугливым мордам. Кельпи шарахнулись было в сторону, но уже в следующий миг доверчиво потянулись к нему, и пальцы сильфа запутались в длинных серебристых гривах, мягких, как весенняя трава. Глаза лошадок блестели, как роса, и казались полны слёз, длинные ресницы трогательно подрагивали. Сильф ласково гладил их прохладные, почти бесплотные тела и знал, что это обман. Кельпи завораживали людей - своей неувядающей красотой, гибкостью и силой. Но это были бездушные твари, которые не привязывались ни к кому. Они любили заманивать своих жертв в болота, непролазные чащи или просто сбрасывать, резко останавливаясь на галопе, совсем не касаясь земли. Только сильфы могли устоять перед этим страшным очарованием. Сильфам не нужны были даже кельпи.

- Похоже, вы нашли общий язык, - поторопил его заклинатель. - Выводи их по одному и запрягай, скорее. Успеешь еще насмотреться.

Ювелир обернулся на голос. Льдистые глаза лорда снова смеялись. Кажется, его настроение улучшилось. Ну, по крайней мере, до этой минуты, когда объявился новый сюрприз.

- Сдается мне, сегодня не ваш день, милорд, - ехидно раздалось откуда-то из мрака. И это вместо привычного "Осанна"! - Если не ошибаюсь, именно такие дни принято указывать на могильных плитах, не так ли?

- Брось, Рэйв, - махнул рукой маг. - Не поверю, что великий Литарх опустится до того, чтобы посылать своих лакеев убить простого смертного. Иначе это и вовсе последний день, не только для меня, но и для мира.

- Вы правы, - вынужден был признать оборотень. - Хоть вы и не простой смертный, и ваше существование изрядно уязвляет самолюбие Литарха и, напротив, услаждает непомерно раздутое самолюбие высшего.

- Не я причина их раздора, - отрезал заклинатель. - Так значит, вы двое открыли Кристоферу правду?.. Вот почему он поступил со мной так.

- Ошибаетесь, - покачал головой сателлит. - Хотя и мыслите в верном направлении. Когда представилась возможность, приближенный ваш задал великому другой вопрос. Впрочем, если это как-то утешит, он также касался вашей персоны... будто вокруг нее вращается мир!.. Нет, Кристофер не знает правды, хотя, мне кажется, чувствует её.

- Правды? - чуть слышно подал голос гончар, нутром ощущая какую-то новую тайну и уповая, чтобы она не оказалась еще страшнее той, что сломала ему жизнь. Тайны почти всегда бывают отвратительны и смертоносны. Нет, он решительно не желал больше слышать никаких тайн и сам не знал, зачем задал злосчастный вопрос.

Ворон смерил его уничижительным взглядом, который мог бы, кажется, прожечь насквозь.

- Лично я рассчитывал на тебя, Эрик, - презрительно фыркнул спутник, - хоть великий и заверил меня, что у тебя кишка тонка. Должно быть, ты надеялся вызвать лорда на бой и умереть, наконец прекратив свою бессмысленную жизнь, но просчитался. Твой лорд слишком жесток, чтобы убивать.

- Хватит, Рэйв, - оборвал правитель, поморщившись. - Говори, зачем пришел, и проваливай. Мы самую малость торопимся, знаешь ли.

Гримаса его не ускользнула от внимательных глаз оборотня.

- Опасаетесь, что я раскрою ваш маленький секрет? - в голос расхохотался он. - Не стоит бояться - хуже уже не будет. Возможно, вы еще не осознали, не смирились, но всё кончено. Вы потеряли свой драгоценный город. Отныне и вовеки им будет править законный хозяин. Как и должно. Как и предсказывал великий Литарх. Всё возвратилось на круги своя.

- Не возвратилось бы, если бы этому полоумному клоуну не взбрело в голову вмешаться! - сквозь зубы процедил заклинатель, глядя ворону прямо в лицо.

Если бы Рэйв не был так бледен, он наверняка бы эффектно побелел от ярости. А так он просто слегка позеленел и сделался похожим на мертвеца, пошедшего трупными пятнами. Впрочем, это также было весьма зрелищно, особенно если принять в расчет тот факт, что для стороннего наблюдателя ворон вдруг просто исчез и в ту же секунду появился рядом со своим обидчиком.

И если раньше он мог еще ввести в заблуждение своим внешним видом, то сейчас даже у самых наивных не осталось бы сомнений: это не человек. Это страшное, чуждое и очень древнее существо, мотивы и цели которого всегда останутся неясны. Дитя прежнего мира, живущее по совсем другим законам, по совсем другим векторам и параллелям, которым никогда не пересечься.

Никогда, ни в каких системах координат.

Лорд Эдвард не двинулся с места. Перемещения воронов всегда сложно предугадать. И он всё равно не успел бы избегнуть контакта с внезапно удлинившимися черными когтями оборотня, не уступавшими в прочности и остроте стали. Когтями, которые любовно тянулись к его открытому горлу.

Но спутник сам вынужден был остановиться прежде. Точнее, клинки Серафима остановили его, мягко, но убедительно: один, нацеленный в горло, и второй, упиравшийся в щель между ребрами, готовый в следующий миг войти в сердце нелюдя. О да, несмотря на все различия, у него всё-таки было сердце. Уязвимое место всех живых существ.

- О, что за пафос... - фыркнул ворон, однако, в глазах его мелькнуло нечто, похожее на уважение. Давненько никому не удавалось опередить его в атаке. Если честно, оборотень даже не заметил никакого движения, пока не почувствовал упреждающий холод стали. Если еще честнее, ювелир мог бы убить его еще прежде, чем он почувствовал угрожающий холод... И как только умудрился пропустить он эти широкие замахи стали? Сильф был совсем близко, и глаза его тускло отсвечивали лезвиями.

- Это лишнее, сильф, - буркнул Рэйв, отступив на безопасное расстояние. - Хитрый змей просто манипулирует тобой. Я никогда не тронул бы стража высшего, и он прекрасно об этом знает.

- Разумеется, - легко подтвердил заклинатель. - Но сейчас я знаю кое-что еще, значительно более важное: тот, кто будет прикрывать мне спину, достаточно умел и предан.

- Более чем, - в раздражении пробормотал оборотень. - Смотри, как бы этот умелец не всадил тебе в спину нож. Он не твой.

Лорд Эдвард ничего не ответил, но губы его, скривившиеся в усмешечке, красноречиво сказали: "Пока".

Серафим же только улыбнулся, неторопливо вкладывая клинки обратно в ножны. Забавно, что эти двое обсуждают всё это при нем. Такие непосредственные!.. Как дети, ей-богу. Неужели нет у них сейчас дел поважнее, к примеру, убраться отсюда подобру-поздорову?

- Великий никогда не начинает искажения, - немного успокоившись, тем временем ответил спутник. - Он созерцает первопричины и любые вероятные следствия, и, когда решается на вмешательство, даже не воздействует прямо. Великий лишь выправил безответственно искаженные Альвархом линии судьбы. Ты знаешь, Эрик, как твой отец заполучил этот город? Это длинная, но увлекательнейшая история, и я всё-таки доставлю себе удовольствие рассказать её тебе. Ледум не всегда принадлежал лорду Эдварду, как думают некоторые фанатики. И он не всегда был лордом.

- Очень занимательно, - заметил заклинатель. - Но у нас нет времени на экскурсы в историю. Дела давно минувших дней интересует лишь тебя, да и то потому, что сам ты слишком стар, чтобы жить настоящим.

- Когда-то давно, когда мир был совсем иным, - не обращая внимания на слова мага, тоном потомственного сказителя затянул Рэйв, и вкрадчивые интонации его властно приковывали внимание слушателей, - у Ледума был другой правитель, имени которого я сейчас и не вспомню, но этот факт уже сам по себе звучит как сенсация. Другой правитель хорошо справлялся с делами и был уважаем своим народом и лордами Бреонии, но судьба сыграла с ним злую шутку. Лорд Ледума оказался виновным лишь в том, что его город приглянулся одному молодому, но весьма амбициозному магу. И как думаешь, Эрик, что надумал сделать тот маг? Нет, не устроил заговор, не совершил убийство, как предпочитает действовать сейчас. Тогда он не был еще так прозаичен. Молодой маг отравил лорда. А так как вся пища его тщательно проверялась, отравитель использовал не яд, не токсичные минералы или травы, которые неминуемо были бы обнаружены. Он проявил недюжинную изобретательность и составил комбинацию, которая не применялась для отравления никогда до и никогда после. Он использовал смесь слабых и безобидных камней, каждый из которых - и даже все они вместе! - не могли бы навредить человеку...

- Они и не навредили, - хмыкнув, перебил заклинатель. - Правитель остался жив и здоров, тут уж ты не станешь спорить?

- Да, - совершенно серьезно подтвердил ворон, - вот только не мыслил больше существования отдельно от новоявленного любимого друга. Наш молодой маг приворожил его, крепко привязал к себе. Личность лорда полностью растворилась в нем, перестала существовать - осталась только оболочка. До этой трагедии правитель был очень горд, а потому Эдвард упивался его поклонением до тех самых пор, пока тот окончательно не повредился в рассудке и не умер, случайно вскрыв себе горло. Это было похоже на то, как сгорает факел. А так как концентрация минералов в крови была очень высока, случилось это очень скоро, буквально через пару лет. Никакого переворота, никакого кровопролития, престол правитель честно завещал своему убийце. Честно, - конечно, если не принимать в расчет сущей мелочи вроде безумия. Но у лорда успел родиться сын, которого Эдвард, по-прежнему не утоливший безмерную жажды власти, решил оставить в живых. Для развлечения он сохранил древнюю династию, держа её при себе, под своею рукой. С тех самых пор много веков наследники старых лордов Ледума прислуживали ему, как преданные рабы, привязанные любовью крепче, чем может привязать страх, или самые изощренные клятвы и угрозы. И Кристофер - последний плод этого больного династического древа. Он был проклят изначально, проклят задолго до своего рождения. В его крови, как в крови всех его предков, течет сладкая отрава. Он околдован, как и другие, обречен на жалкое слепое обожание. И в то же время память крови всё настойчивее взыскует возмездия. Судьба его была предопределена.

- Ты преувеличиваешь силу заклятья, - холодно возразил маг, тщательно раздумывавший над сказанным. - С каждым новым поколением оно всё слабело. И, хоть и приводило неизменно к помешательству и ранней смерти, уже не вызывало прежних иллюзий. По собственной воле Кристофер любил меня. И по собственной же воле отрекся.

- Вы заигрались, милорд, - в голосе ворона сквозило плохо скрываемое торжество. - Власть лишила вас не только человечности, но и осторожности, что гораздо хуже.

- Долго еще мы будем обсуждать мою жестокость? - Как ни странно, лорд Эдвард не ощущал раздражения. Напротив, в груди была какая-то непривычная, непонятная легкость. - Ты сегодня в ударе, Рэйв. Но всё же мы уходим, к сожалению. Я уже опаздываю в своё унылое изгнание.

- Я провожу вас немного, с вашего позволения, - похоже, за непринужденной беседой ворон едва не позабыл о главной цели своего прихода. Однако, позабыть он не мог. - Куда собираетесь направиться?

- Глупый вопрос.

- Отнюдь. Не понимаю, где вы надеетесь обрести надежное пристанище и восстановить силы. Полагаете, Альварх с радостью примет вас? - в голосе ворона звучало насмешливое сомнение. - Теперь, когда вы потеряли всё, что он вам дал? Когда вы бежали, оставив чужим рукам все редкие камни из его бездонных сокровищниц? Драконы ревнивы к своему золоту.

Но, в отличие от Рэйва, у лорда Эдварда не было никаких сомнений. Так же, как и других вариантов.

- С радостью или нет, но он меня примет, - криво усмехнулся в ответ маг. - Это и его игра тоже. Точнее, это только его Игра. И его черед продумывать следующий ход.

- Кто знает, чья это Игра? - пожал плечами спутник. - Как известно, смысл Игры не в победе... но и не в поражении, конечно же. Литарх не склонен рассматривать вас как пешку высшего, которую можно вот так пустить в расход. Вы не пожелали принять его волю, и он позволил вам полностью выразить себя в своем неповиновении, в своем упрямстве и бунте. Но протесты, как вы могли убедиться, ровно ничего не меняют. Не лучше ли было сразу уступить? Подумайте над этим. Великий выражает надежду, что вы будете более осмотрительны в вашей... новой жизни.

Заклинатель нахмурился и помрачнел. Несносные драконьи ребусы! Новая жизнь? Это не просто красивая метафора. Он ведь действительно умер и родился вновь. Новая смерть... новая... инициация? Нити судьбы оказались разорваны, ажурное полотно расплелось, распалось... новый узор его может оказаться иным. Неужели теперь он может быть свободен? Неужели он может подняться еще сильнее, еще могущественнее после столь катастрофического падения? Или, напротив, снять с себя всякую ответственность за то, что будет происходить, оставив после - недосягаемый золотой век своего правления?

Неужели у него теперь есть... выбор?

Главное, чтобы об этом не узнал Альварх, иначе... Лорду даже не хотелось думать, что будет иначе.

- Знаешь, что бесконечно забавляет меня во всей этой странной истории, спутник? - внезапно спросил он, улыбаясь желчной, но на редкость искренней улыбкой.

Рэйв в растерянности развел руками.

- Если честно, ума не приложу, какой момент мог развеселить вас, - недоуменно протянул он. - История довольно трагична, для вас в особенности.

- Безусловно. Но так ли счастлив победитель? И можно ли назвать победителем того, кто будет теперь вздрагивать от каждого звука, от каждого невинного шороха, мучительно ожидая возмездия? Уже скоро я стану его наваждением, еще большим, чем прежде. Он будет засыпать и просыпаться с мыслями обо мне, он будет видеть меня во сне и бредить мной наяву. Мой бедный палач казнит себя собственным страхом, да и всем вокруг тоже придется несладко. Но я не подарю ему своей ненависти, как не подарил любви. Вот что смешно.

Рэйв внимательно посмотрел в изможденное, но не потерявшее благородной красоты лицо человека, который не перестал быть лордом, даже оставшись без всего, оставшись совсем один.

А бывал ли он когда-нибудь - не один? - И тем не менее, победитель не будет прощен, - думая о своем, рассеянно согласился спутник. Остановившись, ворон немедленно стал неразличим в темноте. - И это действительно смешно, милорд.

Эпилог

Время тьмы пришло: солнце садилось куда-то за горизонт, за высокие стены города. Самого заката не было видно, только размытый мутный ореол, как свет далекого фонаря, последнего фонаря на пороге бездны, расплывался вокруг. Метель съела все краски, все формы и расстояния. Отныне в мире существовал только белый цвет, только нежданный пронзительно-белый снег, - снег на пороге наступающего лета. Холодный зимний вечер, колкий пронизывающий ветер, разметавший привычную реальность, как ворох листьев, несущий на своих невесомых крылах тяжкий груз перемен.

Мир умирал.

Природа словно сошла с ума, взбудораженная минувшим потрясением. Дикая встряска Октавиана Севира сбила все ритмы, сломала заведенные циклы и закономерности. Установленный веками естественный порядок вещей был нарушен необратимо. И что придет на его место - новый, иной порядок? Хаос? Ничто?

Этого никто не мог сказать.

-...Кристофер полагает, что овладел Ледумом, - в который раз негромко проговорил лорд Эдвард, обращаясь, по-видимому, исключительно к самому себе, так что Серафим давно уже перестал особенно вслушиваться в странные, чуть путаные речи заклинателя.

Гораздо больше внимание сильфа занимали волшебные звери Виросы, которые признали в нем своего, чего не делал никто и никогда. Наконец-то кельпи уносили их отсюда, прочь, пусть в неизвестность, пусть в молоко этой страшной ночи, зато опережая безжалостный северный ветер. Серафим не оборачивался, не желая смотреть назад. Прошлого не существовало, он был освобожден от него. Прошлое исчезло, погребенное новым пониманием, новой способностью отпускать, отпускать даже самое дорогое. Будущего не существовало также, а потому Серафим не задумывался и о том, какую злую шутку на сей раз сыграло с ним его милосердие. Так ли это важно? Так ли это важно, когда он свободен от надежд и страхов, от клятв и обязательств, и самое главное - от проклятого небесами Ледума, в который не вернется, не вернется больше никогда. Душа ювелира жаждала одного: последнего искупления - и покоя.

- Кристофер полагает, что овладел Ледумом, - вновь в задумчивости повторил лорд, до приторности смакуя всецело занимавшую его мысль, пробуя на вкус эту невозможную еще вчера фразу. - В действительности же дело обстоит ровно наоборот. Этот город живет своей жизнью и имеет власть над смертными: воздух, солнце, небо, дождь - всё в нем гибельно для разума, всё разрушает волю и заставляет видеть сны... чужие, несбыточные сны... видеть реальность в ином свете. Кристофер, как и многие, незаметно для себя утратил здравый смысл, исподволь подпал под тлетворное обаяние. Он пойман. Город вошел в его вены, отравил и без того больную кровь. Но поверить городу - всё равно, что взять в проводники блуждающие болотные огни. Черт побери, Ледум может простить любую подлость... простить всё, что угодно... кроме любви к нему.

Некоторое время лорд молчал, устало кутаясь в плащ. Заострившиеся черты его стали совсем неразличимы в круговерти снега. Но уютная материя согревала тело, и маг, обессиленный, постепенно засыпал, - впервые за долгие годы засыпал сам, не принимая никаких мер предосторожности. Как ни удивительно, ощущения грозящей отовсюду опасности не было. Несмотря на невероятное бегство в никуда, несмотря на близкое присутствие чужака, этого странного сильфа, с которым судьба его оказалась переплетена так причудливо, что это невозможно считать простой случайностью...

Но неужели всё кончено, кончено так жалко? Или, быть может, судьба еще подарит им обоим их новые битвы, новые желанные победы? Серафим смотрел вперед со спокойствием, которое внушало лорду Эдварду ничем не обоснованную уверенность, и это оптимистичное чувство не хотелось пока анализировать.

- О, я посмотрю, как будешь ты стараться удержать Ледум в повиновении, мальчик. Уже скоро мой город будет гореть в твоих руках, жечь твои нежные, но такие цепкие пальцы. Это не конец... - он бросил прощальный взгляд из-под капюшона на удаляющиеся неверные очертания башен и отвернулся, отрицательно покачав головой. - Нет, это еще не конец.

КОНЕЦ