Москалёв. Новобранец космической пехоты

Коробань Игнат Георгиевич

Окончив школу, Игорь Москалёв решает пойти в армию Федерации, чтобы стать героем и защищать Землю. Однако родственники считают, что служба — это слишком опасное занятие для их отпрыска. Подключая «связи», они непрошеной заботой создают Игорю множество проблем, которые главный герой вынужден решать. Попутно он узнаёт что такое служба в армии и понимает, что скрывается за красивым фасадом. Это первая книга о рядовом Москалёве из предстоящей серии.

 

Последний экзамен

Клёвый плакат. Даже звёзды на заднем плане светятся и мерцают.

— Ты чего на него уставился? Тоже хочешь стать героем? Гы-гы.

Я отвернулся от рекламного плаката, изображающего космического десантника в боевом скафандре с ракетомётом наперевес и надписью крупными буквами «Стань героем — защити Землю!» и посмотрел на толстое лицо Шимонкина, своего одноклассника. Шимонкин был слегка двинут головой, поэтому экзаменов не сдавал, а учился по какой-то медицинской справке, которая давала ему право переходить из класса в класс без всей этой ерунды с зубрёжкой про гипотенузу и восстание Спартака. Так же, без экзаменов, ему выдали аттестат об окончании средней школы. Раньше других, потому что другим, как раз, экзамены сдавать было необходимо. Дуракам в Земной Федерации везёт с незапамятных времён. Я называл его просто — Шимон. Он не обижался.

— Нет, Шимон, — ответил я ему. — Герой у нас ты, а я только мечтаю.

Шимонкин не понял, серьёзно я говорю или подкалываю его и поэтому заговорил о своём:

— Нет, Игорь, ты глянь, — он указал пальцем на один из рекламных плакатов, развешанных по всему холлу нашей школы.

Я не сразу понял, куда именно он тычет своим пухлым пальцем с обгрызенным ногтем, так как большую часть плакатов заслоняли такие же, как и мы, выпускники. Парни и девчонки семнадцати-восемнадцати лет в бежевой школьной форме, слонявшиеся по холлу и разглядывающие разноцветные глянцевые холстины, зазывающие на учёбу в разные колледжи и университеты. Их вывешивали в холле в конце каждого учебного года. Замануха для выпускников. Впрочем, таких плакатов было около половины. Вторую половину составляли плакаты типа того, на который засмотрелся я, предлагающие реализовать свой творческий потенциал на низкоквалифицированной работе. Народу возле таких плакатов было значительно меньше.

«Чистота — основа здорового общества!» — это реклама местной жилищно-эксплуатационной конторы. Им требовались дворники. «Грамотно разобрать — значит наполовину собрать!» — на плакате с этим бессмысленным лозунгом человек в форме разнорабочего замахивался кувалдой, намереваясь долбануть ей по лежащей на наковальне голове робота. Это была реклама фабрики по утилизации вышедших из строя или морально устаревших приборов. Им требовались мастера из разряда «ломать — не строить». «Закопаем и выкопаем!» — пригородный колхоз, специализирующийся на выращивании картофеля, звал в крестьяне. «Придумай и напиши большими буквами!» — дизайнерская фирма по производству рекламных плакатов. Им требовались составители рекламных слоганов и лозунгов. Надо же. Туда тоже берут тех, кто не смог поступить в университет или колледж. Теперь понятно, откуда весь этот рекламный бред.

Наконец я рассмотрел плакат, в который тыкал пальцем Шимон. «Народное творчество из подручного материала». На плакате молоденькая девчонка с косичками в деловом костюме цвета «бордо» и эмблемой учебного заведения на левой груди держала в одной руке здоровенную пружину, а в другой кедровую шишку. Губернаторский колледж народных промыслов. Блин! Этому ещё и учат! И дипломы дают. Шимон восхищённо смотрел на плакат.

— Да. Тебе туда прямая дорога. Ну а если не примут, пойдёшь в рекламщики. Будешь слоганы придумывать.

— Да уж лучше, чем в твоей армии, — надулся Шимон. — Армия, это вообще потеря времени. А я вот, пока ты будешь там маршировать, успею образование получить, научусь поделки делать и открою свой магазин.

— Какой ещё магазин?

— Магазин поделок. Меня может даже в музеях показывать будут.

— В цирке тебя показывать будут.

Шимон надулся ещё сильнее.

— Ладно, — сказал я, — будь здоров, а мне пора. А то ещё на последний экзамен опоздаю.

Шимон остался разглядывать понравившийся ему рекламный плакат, а я пошёл к триволатору — движущейся дорожке, поднимавшей учеников на второй этаж школы. Чтобы встать на неё мне пришлось отстоять небольшую очередь — последним экзаменом было обществоведение. Этот предмет считался одним из самых лёгких, поэтому на него всегда записывалось большое количество выпускников последнего, тринадцатого класса.

Поднявшись на второй этаж, я прошёл по светлому коридору, одна стена которого была выполнена из прочного стекла. Вдоль этой стены тянулись блестящие металлические перила. Во второй стене коридора имелось два десятка дверей, ведущих в классы.

Почти дойдя до нужной двери, я увидел, что возле неё околачиваются трое бездельников из моего класса. Здоровенный Тимохин, заводила этой кампании, сын чиновника из местной администрации, приземистый Золотарёв, его отец был каким-то бизнесменом и Куличков, или попросту Куля, мелкотравчатая шестёрка Тимохина. В отличие от первых двух, у Кули предки ни в управленцах, ни в буржуях замечены не были. Оба они трудились в нашей школе. Отец сантехником, мать поваром в столовой. Благодаря этому, собственно, он и сумел подмазаться к Тимохину. Начиная ещё с первого класса, он таскал для двоих своих «корефанов» из школьной столовой жареную колбасу, пользуясь тем, что мать пускала его в варочный цех в любое время. За эту халяву Тимохин и Золотарёв разрешали ему делать мелкие пакости одноклассникам и защищали его, когда кто-либо решал проучить задиристого Кулю.

У меня с этой троицей отношения были не так, чтобы уж очень. Доставали они абсолютно всех в классе. Но я был единственным, кто пытался дать им отпор. Что невероятно злило их и не могло не приводить к последствиям. Проще говоря, мне приходилось частенько драться с ними, причём с тремя сразу, поскольку один на один драться не любил даже здоровяк Тимохин. Тактика в таких драках у меня была всегда одна и та же. Дать изо всех сил в нос или в глаз Золотарёву, а пока тот приходит в себя рвать со всех ног, куда глаза глядят. Тимохин был силён физически, но не мог быстро бегать, а Куля больше делал вид, что пытается меня догнать, понимая, что если это ему удастся — ему же будет хуже. Правда, реализовать такую тактику не всегда удавалось ввиду численного превосходства противника. В таких случаях приходилось возвращаться домой с шишками и ссадинами.

На этот раз Тимохин под подобострастными взглядами Золотарёва и Кули ворковал со своей девушкой, первой красавицей класса с каштановыми волосами, собранными на макушке в высокий хвост, Светкой. Она никогда не носила школьную форму, всегда была в короткой обтягивающей юбке и ярко накрашенная. Учителя постоянно отчитывали её за вызывающие наряды, сравнивая с девушкой лёгкого поведения, но необходимость привлекать внимание Тимохина требовала от Светки плевать на подобные внушения и размалёвывать своё смазливое личико самыми яркими красками. То, что Тимохин был занят своей Светкой, было мне на руку. Это давало шанс войти в кабинет без ежедневной стычки с этой «святой троицей». Я направился к двери, стараясь не смотреть на обжимающуюся парочку.

— А чё эт ты не здороваисси? — хитро улыбающийся Куля смотрел на меня, но дёргал за рукав Тимохина.

Всё правильно. Смотреть, как Тимохин обжимается со Светкой, ему надоело и он, естественно, обрадовался возможности развлечься. Тимохин оторвался от своей подружки и уставился на нас с Шимоном.

— О! — его рот расплылся в идиотской улыбке. — Никак Бунтарь на экзамен пришёл.

Эта троица, а за ней и весь класс, называли меня Бунтарём как раз за то, что я пытался давать им отпор. Золотарёв тем временем встал спиной к двери класса, загораживая мне проход. Блин. Не пронесло. Значит, будем прорываться с боем.

— Игорёк, — это подала свой слащавый голосок Светка. — Куда торопишься? Давай пообщаемся, — её улыбка, в отличие от тимохиной, была не идиотской, а обольстительной. — У нас такая классная компашка. Хочешь к нам?

Я стоял молча. Не хватало ещё мне из-за этих придурков опоздать на экзамен.

— Не, ты чо, ваще? — Куля накалял обстановку, в этом деле он был специалист. — С тобой девушка разговаривает, а ты не отвечаешь. Чо, наехать хочешь?

Дальше ждать было нельзя. Куля был справа, он ничего делать не будет, пока не поймёт, что это безопасно. Тимоха, обнимая одной рукой за талию повисшую на нём Светку, стоял слева. Ему тоже потребуется пара секунд, чтобы освободиться от неё. Значит, первая цель как всегда Золотарёв.

Рванувшись вперёд, я схватил его за грудки, потянул на себя и изо всех сил ударил в пах коленом. Он начал сгибаться пополам и я оттолкнул его влево, к Тимохе. Будет лишнее препятствие между ним и мной. Куля, естественно, стоял как столб, не решаясь ничего предпринять. Воспользовавшись этим, я распахнул дверь и проскочил внутрь. Троица осталась в коридоре. Они никогда не решались задирать одноклассников при учителях, так что в классе можно было чувствовать себя в безопасности. После экзамена, конечно, меня будут ждать, но это уже не важно.

На меня уставилась Римма. Римма преподавала обществоведение, волосы её были собраны в шишку на затылке, щучье лицо было до крайности сухим и сверлила она меня маленькими глазками сквозь огромные роговые очки. Если бы не эти очки и белый учительский комбинезон, её вполне можно было принять за Бабу Ягу. И возрастом она вполне подходила.

— Молодой человек, вас не учили, как надо правильно входить в класс? — начала она свою обычную нотацию скрипучим голосом. — Уже здоровый лоб, а всё носитесь как угорелый. Вы, между прочим, пришли на экзамен.

— Извините Римма Васильевна, — ответил я потупившись. — Очень торопился.

— Смотрите. Чтобы это было в последний раз. Берите билет, готовьтесь.

Я только хмыкнул. Это ведь действительно был последний раз, когда я мог торопиться в школу. После этого экзамена оставалось только получить аттестат и прости-прощай. Я подошёл к учительскому столу, взял билет и сел у окна за парту готовиться. Откидываясь на спинку стула, я глянул в билет. «Взаимодействие правительства Земной Федерации и колоний на иных планетах». Писать на этом экзамене не разрешалось. Ученик должен был пользоваться только своей головой. Пятнадцать минут времени давалось только на то, чтобы вспомнить всё, связанное с темой, указанной в билете. Тему о «Взаимодействии…» я знал отлично, вспоминать мне ничего не требовалось, поэтому я просто стал смотреть в окно в ожидании, когда истекут мои пятнадцать минут на подготовку.

За окном был школьный стадион, за ним зеленели тополя, а ещё дальше, в паре километров, на противоположном берегу реки, высоком и обрывистом, стоял сосновый бор, над которым взлетал аэробус. Я слышал, что лет двести назад аэробусами называли пассажирские самолёты. Теперь так назывались пассажирские транспортники, приводимые в движение антигравитаторами и внешне напоминавшими древний речной катер «Заря». Самой реки не было видно из-за деревьев, но я знал, что наш, левый берег, пологий и песчаный.

— Москалёв.

Там сейчас хорошо. Вода, наверное, уже прогрелась и можно купаться. Вот бы сейчас разбежаться по песчаному речному пляжу и нырнуть с разбега в прохладную воду, проплыть под водой, насколько хватит воздуха в лёгких, вынырнуть…

— Москалёв!

— А?

— Бэ! — Римма сверлила меня своими глазами-щелками сквозь линзы очков. — Садись, — она указала на стул, стоящий рядом с учительским столом. — Отвечай.

Неужели так быстро пятнадцать минут пролетели? Надо же. Я поднялся, неторопясь прошёлся по классу и уселся рядом с Риммой.

Ну? — предложила она мне начать свой рассказ.

Я начал.

— Земная Федерация живёт в гармонии со своими колониями. Правительство Федерации обеспечивает население колоний всем необходимым для производительного труда. Колонии занимаются добычей и переработкой различных ископаемых, сельским хозяйством, производством машин и космических кораблей, отправляют всё это на Землю и на те планеты, которые укажет правительство Федерации. Взамен правительство осуществляет обеспечение колоний продуктами питания, оборудованием и прочим. Правительство так же рассматривает заявки колоний на расширение поселений и, если это целесообразно, даёт соответствующее разрешение, выделяя для этого средства. Правительство Федерации обеспечивает защиту колоний, борется с контрабандой и прочей незаконной деятельностью в колониях…

Римма слушала меня не перебивая, время от времени кивая головой в знак того, что я отвечаю правильно. Когда я закончил, она спросила:

— Ты согласен со всем, что сейчас сказал?

— Конечно, — ответил я.

— А как ты относишься к твоим собственным словам о том, что правительство слишком притесняет колонии и что население других планет Федерации само способно решать, расширять города или нет?

Вот, блин. Да когда это было? Ещё два года назад, в одиннадцатом классе, я как-то не сдержался и вступил в спор с Риммой. Кто бы мог подумать, что она не только не забудет этого, но ещё и припомнит мне тот спор на экзамене. И надо же было мне вытянуть этот чёртов билет.

— Я был маленьким, — попытался отшутиться я.

Но Римма так просто сдаваться не собиралась.

— А как ты думаешь сейчас? — она слегка наклонилась вперёд и буквально впилась в меня взглядом.

Стёкла её очков показались мне огромными, как иллюминаторы космического крейсера.

— Я полагаю, что правительство Земной Федерации под руководством лидера нашей расы президента Рональда Владимировича Лао обеспечивает мир и гармонию в отношениях Федерации и её колоний.

Поверить в мою искренность, она, конечно, не поверила, но и возразить ничего не могла.

— А куда ты собираешься пойти после школы?

Ещё сюрприз. Я, конечно, знал, что на экзамене по обществоведению учитель может задавать любые вопросы, но предполагал, что вопросы будут по теме, указанной в экзаменационном билете. Вот же пристала, старая карга.

— Хочу пойти служить в армию, — смысла скрывать это я не видел.

Римма, казалось, была озадачена.

— А почему в армию?

Я вспомнил плакат в холле:

— Хочу защитить Землю и стать героем, — этот допрос начал меня утомлять. На вопрос билета я ответил правильно. Чего она меня мурыжит?

— А почему ты не хочешь пойти учиться дальше? В университет или колледж?

Ага, как же. Плата за обучение в университете моей семье не по карману.

— Ну, там же не становятся героями.

Римма приподняла одну бровь. Вероятно, теперь она считала меня восторженным недоумком, поверившим в рекламу и возмечтавшим о космических приключениях и эпических битвах. Что ж, пусть думает что угодно, лишь бы быстрее отпустила.

— Ну, хорошо. Четыре балла, — проговорила она, делая пометку в классном журнале — Можешь идти.

Слава богу! Я не стал спорить из-за оценки, хотя было понятно, что ответил я на «отлично». Просто старуха оказалась злопамятной и придралась, вспомнив мой старый спор с ней. Подумаешь. Оценки меня не интересовали. Для поступления на военную службу они не требовались. Всё, что было нужно — способность прийти в военкомат и перед тобой открывалась перспектива стать хоть профессиональным бойцом любого рода войск, хоть командиром такого уровня, на который хватит твоих способностей. Ни тебе экзаменов, ни тебе платы за обучение. Так я тогда думал.

Я встал и пошёл было к двери, но вдруг вспомнил, что в коридоре меня ждёт «святая троица». Надо было что-то делать, потому, что прорваться с боем из школы было труднее, чем прорваться в класс. Я обернулся:

— Римма Васильевна, там один Тимохин остался. Позвать?

На самом деле народу в очереди на экзамен было ещё полно, но сидящая в классе Римма-то об этом не знала.

— Пусть заходит.

Я распахнул дверь и крикнул:

— Тимохин, заходи!

Тимохин стоял невдалеке в окружении своих вассалов и ждал меня.

— Чего? — не понял он — Куда это заходи?

— В класс заходи, — важно ответил я. — Римма Васильевна ждёт.

Тимохин недоумённо поплёлся в кабинет. Ему было непонятно, зачем его может звать учитель, ведь сдавать экзамен по обществоведению он не собирался, ограничившись обычным набором двоечника: физкультурой, трудовым обучением и безопасностью жизнедеятельности. Пока они с Риммой разберутся, в чём дело, я успею смотаться.

Я прошёл мимо стоящих столбами Золотарёва и Кули, потерявших на некоторое время лидера и не знавших без него ловить меня или отпускать, послал воздушный поцелуй глупо хлопающей ресницами Светке, ступил на ленту триволатора, движущуюся вниз и зашагал по ней, чтобы поскорее покинуть осточертевшую школу. Аттестат мне пришлют по почте, заявление об этом я написал директору ещё на прошлой неделе.

 

Призыв

Большинство моих сверстников мечтали поступить в университет и стать экономистами. Кто такой «экономист» не имели понятия даже те из них, кому удавалось закончить соответствующий факультет. Вся работа таких экономистов сводилась к обслуживанию клиентов в кассе какого-нибудь банка. В лучшем случае им светила должность менеджера средней руки в средней же фирме. В крупных корпорациях все руководящие должности занимали родственники владельцев этих корпораций, а в средних фирмёшках, чтобы продвинуться по карьерной лестнице приходилось не только усердно работать, но и угождать, опять-таки владельцу. Вероятно поэтому, в высшее руководство таких фирм набирали в основном молодых женщин.

Для того, чтобы попасть на государственную службу, опять же требовались связи, желательно родственные. Вот мои давние враги, Тимохин с Золотарёвым, благодаря своим папашам гарантировано имели в будущем блестящую карьеру, один в областной администрации, другой в частной фирме. Вполне возможно и Куля сможет благодаря своему лизоблюдству устроиться при них мелкой шестёркой. У меня родственников среди большого начальства не было, а значит и карьеру сделать я не мог.

Меньшая часть сверстников пыталась поступить в профессиональные колледжи, чтобы получить профессию, не связанную с физическим трудом. Считалось, что физический труд для неудачников. Разумеется, что и в университеты, и в колледжи поступали далеко не все и львиная доля вчерашних абитуриентов шла работать на заводы, в колхозы и в городское хозяйство.

И совсем ничтожное количество выпускников, в основном парней, изъявляло желание служить в армии. Военные считались тупыми, необразованными мужланами, хотя с молодыми солдатами охотно встречались девушки. Только у военных время для таких встреч появлялось крайне редко. Вот в армию я и решил пойти после школы. Платили там неплохо, это я знал от своего дядьки, командира полка стройбата, карьера была неизбежна, поскольку повышения после выслуги определённого количества времени следовали почти автоматически. Ну и самое главное, это давало возможность свалить из дома и избавиться, наконец, от опостылевшей заботы моей бабушки, с которой я вынужден был жить, поскольку родители большую часть времени проводили на работе и времени на моё воспитание не имели. За что я им был благодарен.

Бабушка была категорически против моей идеи насчёт службы, считая, что я должен брать пример с Шимона, нравившегося ей благодаря «примерному» поведению, заключающемуся в том, что он никогда не спорил со старшими и исправно кушал бабушкины пирожки, которыми она угощала его, если он изредка заходил ко мне в гости. Но я с определённого возраста перестал принимать её мнение в расчёт. Дать ей волю, так она до сих пор катала бы меня в детской коляске и поила молочком из бутылочки с соской.

Этим утром я проснулся в бодром расположении духа, поскольку сегодня мне предстояло явиться на вербовочный пункт для поступления на военную службу. Я принял душ, оделся и спустился из своей комнаты в гостиную.

— Здравствуй племяш, как жизнь?

Вспомни чёрта, он к тебе и явится. Дядя Саша в парадной полковничьей форме сидел на диване, а его толстое брюхо свисало между колен. Никак прибыл уговаривать меня не ходить в армию. Для него это характерно. Он уже пытался несколько раз уговорить меня пойти работать в местный колхоз, уверяя, что производить продукты питания для сограждан — дело почётное и по всем статьям мне подходящее. Делал он это, разумеется, по наущению бабушки, боявшейся, что в армии с её ненаглядным внучком случится какое-нибудь горе.

Я молча сел за стол и начал завтракать.

— Слышал, ты сегодня на вербовочный пункт собираешься? — прогудел дядька. — Твёрдо решил?

— Да, — коротко ответил я. Не хватало ещё тратить время на бесполезные разговоры с этой пародией на военного.

— Ну, что ж, — в этот раз дядька не стал спорить, — решил, так решил. И куда собрался? — имелось в виду, в какой род войск я хотел бы попасть.

— Какая разница, — неопределённо ответил я.

— Ну, так если разницы нет, то давай я тебе помогу в стройбат попасть.

Я чуть не подавился сэндвичем с сыром.

— А что? Отличная перспектива. Мирные войска, никаких боевых действий, гражданскую профессию освоишь, после службы сможешь строителем работать.

Ага. Значит, бабка сменила тактику. Поняв, что отговорить от поступления на службу меня не удастся, она решила «помочь» мне сделать «правильный выбор» рода войск. И служить, по её задумке, я должен буду в полку своего дядьки. Под присмотром, так сказать. Мило. И, что важно, нет смысла спорить. У дядьки наверняка есть знакомые на вербовочном пункте, они меня засунут туда, куда он попросит.

— Я подумаю, — подумать, действительно стоило. Как быть?

— Ну, вот и договорились, — обрадовался дядька. — А то бабушка переволновалась уже.

— Угу, — промычал я, отодвигая тарелку. Пора было шевелиться. Если дядька ещё не говорил с вербовщиками, то не всё потеряно.

Увидев, что я встаю из-за стола, дядька тоже поднялся с дивана.

— Погоди, я с тобой пойду. Мало ли что.

Блин. Вот конвоя только мне не хватало. Бабка не давала шага ступить без её контроля.

— Куда это? — засуетилась бабуля. — Уже что ли? Ну-ка погоди!

Бабушка метнулась на кухню, повозилась с полминуты и выбежала с узелком в руках.

— Вот, — она сунула узелок мне. — На дорожку.

От узелка пахло свежеиспечёнными пирожками с вареньем. Проклятье! Мало того, что дядьку на прицепе с собой тащить, так ещё и узел этот. Я представил, как вхожу на вербовочный пункт в сопровождении своего дядьки и с узелком бабкиных пирожков в руках. Там же все со смеху помрут. Надо избавиться от этой ноши. Я сунул узелок дядьке. Тот машинально взял его, вопросительно взглянув на меня.

— Ну, что, дядь Саш. Пошли, — и не дожидаясь его ответа, я вышел из дома.

Путь до транспортной площадки пришлось проделать вместе с дядькой. Пока мы шли, он не уставал расписывать мне прелести службы в стройбате. Прохожие заглядывались на него, причём смотрели не столько на галуны, аксельбанты, медали и прочую блестящую мишуру на его парадной форме, сколько на его огромное пузо, на самой середине которого между пуговицами кителя образовались щели, открывавшие взору посторонних засаленную форменную рубашку.

На подходе к посадочной площадке я стал высматривать аэробус, летящий до вербовочного пункта. Удача! Нужный мне транспорт как раз готовился к взлёту. Я со всех ног припустил к нему. Запрыгнув в закрывающуюся дверь аэробуса, я обернулся и увидел семенящего к посадочной площадке дядьку с узелком пирожков в руке. Пузо его смешно тряслось, а медальки на кителе болтались из стороны в сторону. Аэробус начал взлетать и я с улыбкой помахал рукой пузатому полковнику. Тот остановился на площадке и погрозил мне кулаком. Что ж, на какое-то время я от него избавился. Он, конечно, прилетит на вербовочный пункт на следующем аэробусе, поэтому, пока его не будет, надо успеть сделать как можно больше.

На входе в вербовочный пункт за столом сидела немолодая женщина, на груди которой висел значок с надписью «дежурный». Я поздоровался, намереваясь спросить, как завербоваться в армию, но она только махнула рукой вдоль коридора, в конце которого находился кабинет. Подойдя к двери, я прочитал: «Офицер-вербовщик». Для приличия постучав, я вошёл.

За столом, заваленным пачками каких-то бумаг сидел офицер и что-то писал в раскрытой папке. Оторвавшись от своей писанины, он окинул меня взглядом и спросил:

— Куда?

— В армию, — незамысловато ответил я.

— Ясно, что не в детский сад, — ухмыльнулся офицер. — Какой род войск?

— А. Пехота.

— Пехота, — пробубнил себе под нос офицер, беря одну из пустых папок, лежащих стопкой на краю стола.

Написав на ней авторучкой мою фамилию и карандашом «пехота», он вложил в неё насколько пустых бланков и протянул её мне. Я взял, вопросительно глядя на него. Он пояснил:

— Пойдёшь по коридору налево. Там находится медицинская комиссия. Пройдёшь всех врачей и если годен, то пойдёшь служить в пехоту.

Я коротко кивнул и вышел из кабинета. Надо было спешить, пока дядька не заявился.

В кабинете у врачей находилось человек пять медработников в белых халатах и столько же новобранцев. Врачи нас просвечивали на рентгеновском аппарате, взвешивали, измеряли рост, давление, проверяли зрение, одним словом устанавливали, годимся ли мы для военной службы. Каждый из них что-то писал в бланках, вложенных в мою папку офицером-вербовщиком. Всё медицинское освидетельствование заняло минут десять, не больше. За эти десять минут врачи успели исписать все бланки, что имелись в папке, кроме самого последнего. На нём должно было быть указано гожусь ли я к службе и в каком именно роде войск. Написать это должен был офицер-вербовщик на основании заключения медкомиссии, а утверждала это решение вербовочная комиссия.

После врачей, мы вшестером отправились снова к вербовщику. Направляясь в его кабинет, я увидел, как из этого самого кабинета выходит мой дядька. Блин! Успел, чёртов жиропас. Входя в кабинет вербовщика, я уже знал, какое решение он примет. И не ошибся. На проставленном им штампе на последнем бланке было написано «Призвать в инженерные части». Именно военных инженеров в просторечье называли «стройбат» ещё с двадцатого века.

Пока мы шли к кабинету вербовочной комиссии, я в задумчивости листал свою папку. Что делать, было совершенно непонятно. Служить за пазухой у дядьки, значило нарушить собственные планы. Тогда вообще не было смысла идти в армию. И тут меня осенило. Бланки были не скреплены! И моё имя указано только на самой папке. Это давало мне последний шанс ускользнуть от навязчивой опеки родственников.

Я оглядел остальных пятерых новобранцев. Среди них явно выделялся здоровенный детина, с ёжиком светлых волос на голове. Вёл он себя заносчиво, разговаривая с остальными через губу и всячески на них наезжая. Вот он, мой клиент. Я подошёл к нему и заискивающе спросил:

— А ты в какой род войск попал? — как не противно, но придётся несколько минут вести себя как Куля.

Детина посмотрел на меня сверху вниз.

— В пехоту. Я хотел в десант, но мне сказали, что я слишком большой. Буду много места занимать в десантном челноке. А тебе-то что?

Вот это здорово! Это замечательно. В этот момент я даже почувствовал некоторую благодарность детине.

— Да ничего, — я старался изобразить лизоблюда изо всех сил. — Я вот тоже в пехоту. Может, будем держаться вместе? Я могу быть полезен в разных делах, — в углу коридора я заметил автомат с бутербродами. — Хочешь горячий гамбургер? У меня есть деньги, я сейчас сбегаю.

Сорвавшись с места, я бросился к автомату. Первый новобранец уже зашёл в кабинет вербовочной комиссии. Надо было успеть до того, как подойдёт очередь детины.

— Вот, — я протянул ему гамбургер.

— А ты?

— А я не хочу. Ешь сам.

Детина хмыкнул, взял бутерброд и начал жевать.

— Хочешь посмотреть мою папку?

— Зачем? — удивился детина.

— Просто так, — хорошо, что не хочет. Это здорово сэкономит время. — А можно твою посмотреть?

— Зачем?

— Просто так.

— На, смотри, — сказал он, жуя гамбургер.

Прекрасно. Затея почти удалась. Теперь надо отвлечь его внимание.

— Во! — воскликнул я, указывая пальцем ему за спину.

— Чего, не понял он, оглядываясь.

Я быстро открыл обе папки и поменял местами последние страницы. Теперь у него в папке лежал бланк со штампом «Призвать в инженерные войска», а в моей с надписью «Призвать в пехоту». Захлопнув обе папки, я сказал:

— Да так, ничего. Показалось, генерала увидел, — с этими словами я протянул ему его папку.

Из кабинета вербовочной комиссии вышел новобранец.

— Москалёв, — послышалось из динамика.

Моя очередь. Очень кстати. Я скоренько шмыгнул в кабинет комиссии.

За столом сидел офицер, надо думать, председатель комиссии, чуть постарше вербовщика, справа от него сидели сержант космического флота и какой-то мужик в штатском. Слева за компьютером сидела секретарша. Я ожидал, что меня будут спрашивать, почему я выбрал военную службу или что-то в этом духе, но работа комиссии проходила в полной тишине. Войдя в кабинет, я уставился на эту троицу. Председатель протянул руку и я подал ему свою папку. Он просмотрел её содержимое, затем передал сержанту. Тот так же внимательно просмотрел каждый бланк и передал её мужику в штатском. Тот снова пролистал бланки и папка по цепочке вернулась обратно к председателю. Он вопросительно глянул на мужика в штатском, мужик отрицательно покачал головой. Председатель кивнул, взял авторучку и поставил под штампом «Призвать в пехоту» свою подпись. Секретарь забрала у него мою папку и принялась сшивать бланки капроновой нитью. Всё. Теперь в папке ничего изменить нельзя, а значит идёт мой дядька, вместе с бабкой, зелёным лесом.

Выходя из кабинета, я упёрся в дядькино пузо.

— Ну как? — спросил он, даже не пытаясь поинтересоваться, зачем я от него убегал.

— В стройбат, — ответил я. Пусть пока порадуется.

— Ну, вот и славненько, — улыбнулся дядька. — Долго они там ещё?

Я застыл на месте. Да что же это такое! Не хватало ещё, чтобы он снова полез устраивать моё счастливое будущее. Надо было отвлечь его, пока не придёт транспорт за новобранцами.

— Да кто их знает, — ответил я как можно непринуждённей. — Пойдём лучше по пирожку съедим, а то что-то аппетит разыгрался.

— Это от нервов, — сделал пузан свой вывод. — Расстаёшься с домом, с бабушкой, вот и нервничаешь. Вот увидишь, перекусишь, и сразу полегчает.

Я, естественно, не стал объяснять ему, почему я нервничаю на самом деле. Мы направились к скамейке, стоящей в коридоре вербовочного пункта. Сели. Дядька развязал узелок и протянул мне пирожок. Деваться некуда, пришлось взять и откусить кусок. Вот же чёрт! Всё-таки эти пирожки меня догнали.

Так я и сидел до самого прилёта военного транспорта, жуя пирожки на пару с толстым полковником, под ехидными взглядами остальных новобранцев.

 

Марш в ППД

Внутри транспорт был похож на железный сарай с двумя рядами откидных бортовых сидений с привязными ремнями вдоль стен, на которых мы и расселись. Свет давал только тусклый плафон на потолке. Естественно, что как только мы погрузились и взлетели, пятеро остальных новобранцев принялись посмеиваться надо мной, припоминая мне совместное с дядькой поедание пирожков на вербовочном пункте.

— Эй! — подал первым голос детина. — А почему это тот жирный генерал кормил тебя пирожками? — в воинских званиях он пока не разбирался, но аксельбанты и медальки на дядькиной форме произвели на него впечатление. — И почему ты меня не угостил своими пирожками? Почему не поделился со своим другом?

Я посмотрел на сопровождавшего нас капрала, но тот сидел на лавке, откинувшись на стенку с полузакрытыми глазами. Стопка папок с нашими личными делами лежала рядом. Ему было решительно наплевать на нашу перебранку.

— Ты, наверное, генеральский сынок, раз он с тобой так носится, — не унимался здоровяк. — Или, может быть он твоя мама, судя по размеру его груди?

Вся группа новобранцев в голос заржала над удачной шуткой. Ухмыльнулся даже капрал.

— Да, — детина вошёл в раж, — роды его фигуру не пощадили.

Чёрт. Придётся пока терпеть. Ну ладно. Скоро его и того парня, который попал во флот, должны отделить от нас. На этом можно будет сыграть. Надо только заострить на этом внимание. Я спокойно проговорил:

— Хорошо, что ты не будешь докучать нам всю службу. Не представляю, как тебя будут терпеть твои сослуживцы.

— Мне, с моими сослуживцами, — он кивнул на остальных, — предстоит стать профессиональным бойцом и грудью защищать Землю и её граждан. А ты будешь стирать нам портянки и подшивать воротнички. Лизоблюд из тебя получится прекрасный.

Похоже, этот малый действительно впечатлился патриотической чепухой, которую каждый вечер гнали по головидению в информационно-аналитической программе «Время новостей».

— И обязательно попроси своего папашу, чтобы почаще пирожки присылал? Они нам пригодятся.

— Думаю, что тебе придётся обойтись без пирожков, — сказал я, глядя в потолок транспортника, — когда будешь рыть ямы, или что там делают в стройбате.

— В каком ещё стройбате? — не понял детина.

— Увидишь.

На этом я умолк, а он продолжал свои хохмочки до самой посадки.

Транспорт приземлился и сопровождавший нас капрал встал.

— Новобранцы! — крикнул он, хотя в замкнутом пространстве транспортника в этом не было никакой необходимости. — Мы прибыли на базар. Сейчас вы будете отправлены в ваши подразделения.

Трап-рампа грузового люка в задней части транспорта опустилась и мы вышли на белый свет. Наш транспортник стоял в длинном ряду таких же летающих гробов на краю огромной площадки с бетонным покрытием. Из некоторых транспортов выходили новобранцы в сопровождении военных. Вся остальная площадка, или вернее, площадь, была наводнена народом, в основном новобранцами. Капралы их куда-то гнали, подбадривая матом, а иногда и пинками. То тут, то там прямо на бетоне стояли столы, за которыми сидели и стояли какие-то военные. Рядом с каждым столом лежали грудой рюкзаки, полевые ботинки, сложенная военная форма. Над каждым столом на двухметровом металлическом пруте, торчащем из бетона, красовались таблички с надписями вроде: «Команда 348», «Команда 572», «Команда 910» и так, до куда хватало глаз.

— В колонну по одному становись! — скомандовал капрал, и мы начали строиться.

Встали мы криво и косо, но ему было плевать и на это. Он коротко скомандовал:

— За мной, — и повёл нас сквозь толпу.

Подведя нас к столу, ничем не отличавшемуся от других, кроме номера команды на табличке, он сунул сидящему за ним сержанту инженерных войск личное дело того самого детины, который ржал надо мной всю дорогу до «базара».

— Этот, — капрал ткнул в него пальцем.

Сержант открыл папку, вынул оттуда какой-то лист, расписался в нём и отдал его капралу. Затем скомандовал детине:

— Иди сюда.

Встав, он принялся выбирать из кучи и складывать на стол рюкзак, ботинки и форму.

— Бери, переодевайся и бегом в строй. Твоя команда уже отправляется.

Невдалеке, действительно стояли по стойке вольно десятка три новобранцев, уже одетых в зелённую форму с шевронами инженерных войск.

— Куда отправляется? — не понял детина.

До него ещё не дошло. Я с удовольствием наблюдал, что будет дальше.

— В инженерную учебку, болван! — рявкнул сержант. — Быстро переоделся и скачками в строй!

— Как так в инженерную? — бедолага продолжал удивляться. — Меня же взяли в пехоту!

— Я вот сейчас тебя возьму за одно место! — надрывался сержант. — Или, может, хочешь начать службу с отсидки на гауптвахте?

— Почему на гауптвахте? — детина совсем растерялся.

Я меж тем с трудом сдерживал смех.

— Ну ладно, — уже спокойно сказал сержант. Видимо он решил не тратить больше нервы на этого недотёпу. — Сейчас тебе помогут переодеться.

С этими словами он нажал красную кнопку, торчащую из стола. Почти сразу же, как из-под земли, появились трое бравых ребят с дубинками и в форме военной полиции.

— Парню надо помочь переодеться и встать в строй, — сказал им сержант, тыча пальцем в бедного детину.

— Угу, — кивнул старший полицейский и двинул детину дубинкой по почкам.

Тот упал на колени, выпучив глаза, но досмотреть нам не дали.

— За мной! — скомандовал сопровождавший нас капрал и зашагал сквозь толпу.

Мы засеменили за ним, усердно изображая некое подобие строя.

Следующим капрал сплавил парня, которому выпало служить на флоте. Затем настала и наша очередь.

Когда мы переодевались в только что выданную форму, ко мне обратился один из новобранцев:

— Как ты это провернул?

Я оглядел парня. Ростом он был чуть выше меня, сложения худощавого, волосы рыжеватые.

— Что провернул?

— Ну, это дело, с тем типом, для которого ты за гамбургером бегал. Который над тобой смеялся в транспортнике.

— Чего там проворачивать? Куда его распределили на вербовочном пункте, туда и пошёл служить.

— Ну да! Заливай другому. Он всю дорогу хвастался, что попал в пехоту, а тут, на «базаре» такой сюрприз. Парень явно был удивлён, — он пристально поглядел на меня. — А тот пузан, которого он называл генералом, действительно твой отец?

— Нет. Дядька. Хотел, чтобы я служил в стройбате под его опекой. Пришлось избавиться от него. Ну и заодно от того тупого болвана, который теперь будет служить у моего дядьки.

Парень открыл от удивления рот.

— Ну, ты даёшь! И как ты это сделал?

— Секрет фирмы.

Он молчаливо натянул форменные штаны, а потом сказал:

— Знаешь, я думаю, ты оказал всем нам услугу, избавив от того здоровяка. Сдаётся мне, если бы он остался, то попил бы у нас крови. Так что, за это тебе респект. Меня, кстати, зовут Василий Потёмкин. Можно просто Васян.

— Игорь Москалёв, — я протянул ему руку. — Будем знакомы.

Пока мы переодевались, сопровождавший нас капрал исчез, зато вместо него появился другой, одетый в такую же, как и мы форму. Дождавшись, пока мы облачимся и наденем за спины рюкзаки, он так же в колонну по одному повёл нас из центра «базара», где мы находились, к месту сбора нашей части. Там, на разогретом солнцем бетоне, толпились несколько сотен новобранцев, часть из которых уже начала строиться в три колонны по тридцать человек. Вокруг них суетились сержанты и несколько офицеров, с такими же, как у нас рюкзаками за спинами. Нас поставили в колонну, стоящую слева от двух других и перед строем нарисовался загорелый сержант с постриженной налысо головой.

— Внимание! — рявкнул он. — Я сержант Сидоров, ваш ротный старшина. Обращаться ко мне — «господин сержант». Сейчас наша рота начнёт следование в пункт постоянной дислокации. Вам предстоит пройти порядка ста двадцати километров. Всё, что может понадобиться в пути, вы найдёте в ваших рюкзаках. Повиноваться мне и капралам беспрекословно, — он указал рукой на стоявших рядом трёх военных с капральскими лычками на погонах. У каждого капрала на поясном ремне висела небольшая пехотная лопатка. — Обращаться к ним — «господин капрал». Малейшее нарушение дисциплины будет наказано.

Слушая его, я восхитился тем, как он перешёл к делу без всяких церемоний. Это вам не школьный учитель, который сначала будет долго уговаривать и грозить наказанием, а потом всё равно ничего тебе не сделает. Пока сержант Сидоров говорил, капралы заняли свои места в строю, каждый справа от своего взвода. Затем он скомандовал:

— В походную колонну! Повзводно!

Капралы вышли из строя и встали во главе своих колонн.

— Первый взвод направляющий. Шагом марш!

Мы не двинулись с места, так как не знали, что нужно делать. Но, капралы, вероятно, именно такого поведения от нас и ожидали. Капрал, командовавший первым взводом, немедленно вышел из строя и заорал:

— Чего встали, обезьяны! Марш!

Первый взвод вразнобой двинулся вперёд. За ним пошёл второй. Когда пришла очередь нашего, третьего взвода, наш капрал, не оборачиваясь, крикнул:

— Марш! — и пошёл вперёд.

Мы засеменили следом. Как только все три взвода вытянулись в ротную колонну, сержант скомандовал:

— Стой!

Капралы остановились, следовавшие за ними солдаты тоже, а вот идущие за ними не успели среагировать и натолкнулись на передних. Три взвода стали похожи на три отары баранов, сбившихся в три кучи.

— Становись!

Капралы восстановили строй, и Сидоров снова заорал так, чтобы всем было слышно:

— Движение начинать одновременно! Шагом! Марш!

Едва мы сделали первый шаг, как снова раздался его крик.

— Стой!

Мы остановились.

— Останавливаться тоже одновременно! Если кто-то впереди тормозит, приказываю наступить ему на хвост!

Кое-где раздались смешки. Сидоров, казалось, только этого и ждал.

— Смеяться тоже одновременно!

Смешков раздалось больше.

— Нале-во!

Мы кое-как повернулись налево.

— Упор лёжа принять!

Новобранцы неторопясь опускались вниз, упираясь руками в горячий бетон. Один парень из нашего взвода медлил. К нему тут же подскочил капрал, схватил одной рукой за шиворот, другой за пояс и повалил на бетонное покрытие.

— Эй! — запротестовал новобранец, но упор лёжа принял.

— Раз! — мы согнули руки в локтях.

Держать так свой вес, да ещё с рюкзаком, весившим килограмм пятнадцать, было нелегко. Сидоров, тем временем, похоже, решил порассуждать о дисциплине.

— Обращаться к капралу не «эй», а «господин капрал». Два! — мы отжались. — Раз! — мы снова согнули руки. — Смеяться только по команде. Два! — мы отжались. — Раз! Движение начинать одновременно. Два! — мы отжались. — Раз! Отстающим наступать на хвосты. Два! — мы отжались. — Раз! Останавливаться тоже одновременно. Два! — мы отжались. — Встать!

Вот это да! Вставая и отряхивая ладони от пыли, я подумал, что мне тут, пожалуй, понравится.

— Напра-во!

На этот раз мы тронулись более-менее одновременно и сержант не стал нас останавливать.

— Раз! Раз! Раз, два три!

Это ещё что такое? Но долго гадать не пришлось. Сержант продолжал орать на ходу:

— На счёт «раз» ставить на землю левую ногу! Раз! Раз! Раз, два, три!

Так мы промаршировали до самого конца «базара», за забором которого, как оказалось, располагался небольшой посёлок, прошагали мимо одно— и двухэтажных домиков местных колхозников и вышли на просёлочную дорогу, петлявшую между полями, засеянными не то ячменём, не то рожью. Я не сразу поверил, что сержант в самом деле собрался гнать нас к месту назначения пешком целых сто двадцать километров, полагая, что это была шутка. Но, когда мы покинули неизвестный мне посёлок и проходили мимо пасущихся в поле коров, мирно жующих траву, я уже ни в чём не был уверен.

Ну что же. Значит вот она какая, армия. Как ни странно, настроение у меня поднялось, и я подмигнул корове, провожавшей нашу колонну безразличным взглядом.

— Ты чего улыбаешься? — послышался справа негромкий голос.

Я посмотрел направо. Васян. Надо же. Я и не заметил, что он идёт рядом.

— Настроение хорошее. Смотри, какая благодать кругом. Пшеничка растёт, ромашки цветут, коровки жуют. Красота!

— Ноги пылят, рюкзак висит, спина потеет. Красота, — передразнил Васян.

— Да, — улыбаясь ответил я. — Сбылась, как говорится, мечта идиота. А у тебя разве нет?

— Нет, — Васян как то сразу стал угрюмым.

— Ты чего это?

— Да так.

— Как?

— Понимаешь, я из-за девушки в армию пошёл, — вздохнул Васян.

— Чего?

— Того.

Некоторое время мы шли молча. Наконец, Васян всё же решился.

— В общем, была у меня девушка. Красивая. Была, пока вместе учились. А как учиться закончили, так у неё интерес ко мне сразу пропал. Мозги, правда, не выносила. На выпускном балу прямо сказала, что мол, детство кончилось, пора устраивать свою жизнь. Теперь устраивает жизнь с каким-то папиком из богатого района. Ну а я с горя решил пойти служить, чтобы не видеться ни с ней, ни с одноклассниками.

— Стой! Нале-во! — наш сержант, как оказалось, тоже решил по-своему поучаствовать в нашей беседе. — Упор лёжа принять!

Рота упала лицом в дорожную пыль.

— Раз! В строю не разговаривать. Два! — отжиматься после пары часов ходьбы по жаре с рюкзаком стало несколько тяжелее. — Раз! Даже про девушек, всё равно не разговаривать. Два! Встать!

Дальше мы пошли молча. Слышны были только мерный топот сотни пар ботинок да монотонное: «Раз! Раз! Раз, два, три!», — когда сержант или кто ни будь из капралов решал напомнить салагам, что идти надо в ногу.

Однажды, поднявшись по просёлочной дороге на холм, мы увидели далеко впереди другую роту, так же пылящую по полям в неведомый ещё нам «пункт постоянной дислокации». Я оглянулся. Позади нас, километрах в трёх, шла ещё одна колонна из трёх взводов. Её гнал по пыльной дороге, казавшийся издалека малюсеньким, как и его солдаты, сержант. Наши командиры перегоняли своим ходом к месту службы весь «базар».

Солнце продолжало припекать, мы обливались потом, а сержант и капралы шагали, как ни в чём не бывало, время от времени о чём-то разговаривая и смеясь отпущенным шуткам. Казалось, что они не замечают ни палящего солнца, ни пыли, а что такое усталость они вообще не знают.

Тем временем солнце начало клониться к закату, а мой желудок явственно дал знать, что бабушкины пирожки у него внутри закончились. Интересно, скоро ли какая-нибудь кормёжка? Наши командиры, похоже, о еде не задумывались.

Сзади послышался гул мотора и нашу колонну догнал флаер с открытым верхом, такого же защитного цвета, как и наша форма. В нём сидело пять человек. Два пехотных офицера — лейтенант и младший лейтенант, и трое военных полицейских. Поравнявшись с колонной, флаер замедлил ход и из него выскочили оба офицера, а полицейские рванули вперёд. Увидев офицеров, наш сержант заорал во всю глотку:

— Стой! Нале-во! Ррррр-на средину!

Мы остановились, повернулись куда приказано и уставились на приехавших. Сержант между тем приложил руку к виску и строевым шагом направился к офицерам, которые пялились на нас, будто не понимали, кто мы и что делаем в поле на такой жаре. Подойдя к офицерам, Сидоров громко обратился к одному из них:

— Господин лейтенант! Шестая рота следует в пэпэдэ согласно графика! Старшина роты сержант Сидоров!

Так я познакомился с командиром роты и его заместителем, а заодно узнал, что служу, оказывается, в шестой роте. Оба офицера отдали честь Сидорову и, неторопясь, пошли вдоль строя, оглядывая новобранцев. Время от времени они переглядывались и кивали головами. Сидоров следовал за ними.

— Ну, хорошо, — наконец протянул тот, к которому обращался наш сержант. — Пошли дальше.

Сидоров отдал честь:

— Есть! — и повернулся к новобранцам. — Напра-во! Шагом марш! Стой! Движение начинать одновременно!

Ну, елки моталки!

Спустя час мы подошли к водокачке. От огромной бочки с водой тянулась горизонтальная труба, из которой каждые полметра торчали краны. Под трубой вместо земли была жидкая грязь. Значит, догадался я, каждая рота, идущая этой дорогой, останавливается тут на водопой. Новобранцы, и я в том числе, замерли в предвкушении возможности смыть с себя пот и пыль и, наконец, напиться. Сидоров снял с плеч свой рюкзак, достал из него стальную фляжку и поднял над головой.

— Это, для тех, кто не знает, фляжка. Предназначена для хранения носимого запаса воды. Всем умыться, напиться, набрать воды во фляги и повесить их на поясные ремни. Набранной водой вам предстоит пользоваться до завтрашнего вечера. Разойдись!

Раздевшись по пояс, я с удовольствием подставил спину под струю холодной воды. Это был кайф с большой буква «К».

Спустя двадцать минут нас снова построили и мы продолжили путь, правда недолго. Когда наша рота отошла пару километров от водокачки, нам приказали свернуть с дороги в поле. Ещё через несколько сот метров нас остановили и объявили, что это место ночёвки. Прямо под открытым небом. Этот турпоход нравился мне всё больше и больше. Новобранцы начали недоумённо переглядываться, а Сидоров тем временем снова снял свой рюкзак и достал из него пластиковую упаковку размером с кирпич.

— Это, — так, чтобы все слышали, произнёс он, — сухой паёк. Рацион питания, рассчитанный на сутки. Инструкция находится внутри. Садись!

Мы уселись на траву.

— К приёму пищи приступить!

В животе у меня бурчало последние два часа, поэтому я без промедления принялся было открывать упаковку с сухим пайком, но не тут-то было.

— Москалёв! Потёмкин! Ко мне! — это скомандовал капрал, командовавший нашим взводом.

Мы с Васяном переглянулись, отложили в сторону свои сухпайки, встали и подошли к капралу.

— Вот вам лопатка, — он снял с пояса пехотную лопатку и протянул её мне. — Отойдёте метров на сто вон туда, — он махнул рукой в сторону, — и выкопаете яму глубиной в метр и шириной в полметра. Чем быстрее закончите, тем быстрее поедите и ляжете спать.

— Зачем? — недоумённо спросил Васян.

— Не понял. Как ты сказал? — повысил голос капрал.

— Господин капрал, разрешите обратиться! — исправил свою ошибку мой новый друг.

— Ну. Чего тебе? — сразу подобрел капрал.

— А зачем эта яма?

— Хочу яму.

Несколько секунд Васян осмысливал ответ командира.

— А почему мы? — наконец спросил он.

— А потому, что вы сегодня накосячили. Болтали в строю. Всё. Шагом марш выполнять приказ.

Мы повернулись и пошли в ту сторону, куда махнул рукой капрал. Пока мы шли, я огляделся по сторонам. Метрах в трехстах впереди расположилась ещё одна рота. Её солдаты тоже жевали сухие пайки, сидя на траве.

К нашему удивлению, на месте мы увидели ещё двоих новобранцев. Каждый из них копал свою яму пехотной лопаткой, а над ними стоял капрал, командир первого взвода нашей роты. Надзирал. Он указал нам место справа от тех двоих и мы принялись копать. Работали молча, потому что острое чувство голода не располагало к разговорам. Да и стоящий над душой капрал тоже. Нам вдвоём работать было легче, чем двум другим новобранцам. Они копали каждый свою яму, а мы одну на двоих. Лопатка была одна и мы могли меняться, поэтому управились быстрее. Когда я и Васян вернулись к остальным, уже совсем стемнело.

Мы помыли руки водой из фляжек и принялись открывать сухие пайки. Внутри лежали три консервных банки с ключами на крышках и маленькими кнопочками сбоку. Одна побольше, две другие поменьше, три пакетика чая, сахар и ещё какая-то мелочь. На большой банке было написано «Обед». Имелась маленькая ложечка из твёрдого пластика. Я взял в руки консервную банку поменьше, с надписью «Ужин» и нажал кнопку. Банка начала нагреваться. Спустя минуту нагрев прекратился, я потянул за ключ и открыл её. Гречка с мясом. Классно! Вот только чай заварить негде. Придётся запивать водой из фляжки.

Быстро слопав содержимое банки, я почувствовал некие позывы, которые заставили меня обратиться к капралу, прохаживавшемуся между укладывающимися в спальники новобранцами.

— Господин капрал, разрешите обратиться.

— А? — капрал обернулся на мой голос.

— А как быть с удобствами? Ну, то есть… куда бы тут…

— Вон там, — он махнул рукой в сторону трёх только что выкопанных ям, — есть три дырки в земле. Расходные материалы найдёте в рюкзаке. Дырка нашего взвода, крайняя справа.

Мы с Васяном в очередной раз переглянулись. Надо же! Выходит, мы сортир выкопали. Для всего взвода.

В наших рюкзаках, действительно, оказалось всё необходимое для марша. В числе прочего там были и спальники, скрученные в рулон. Они были на удивление тонкими и занимали мало места. Разложив их, мы забрались внутрь. Только теперь я почувствовал всю усталость, накопившуюся за день. Интересно, сколько мы прошли за сегодняшний день? Я посмотрел на лежащего в своём спальнике Васяна. Он смотрел на звёзды и грыз галету из сухого пайка.

— Как служба? — спросил я.

— Нормально, — ответил он не поворачивая головы. — Вот сейчас галетку доем, водичкой запью, и станет совсем хорошо.

— Ну, ну. Грызи, хомяк, — беззлобно поддел его я и повернулся на бок.

— Подъём! Встать! Собрать спальники и строиться!

Это ещё что такое? Нам сегодня спать не дадут?

— Чего лежишь? — раздался надо мной оглушающий вопль и чьи-то руки рывком поставили меня на ноги прямо в спальнике.

Я огляделся. Над горизонтом поднималось солнце, в поле верещали какие-то мелкие птицы, мимо меня тяжело пролетел здоровенный шмель и опустился на полевой цветок, торчащий из примятой стадом новобранцев травы. Это что, уже утро, что ли? После вчерашнего перехода болело всё тело, особенно ноги.

Тяжело вздохнув, я принялся выбираться из спальника.

— Как вы смеете? — послышался вопль откуда-то справа. — Вы гнали нас как баранов весь день, а теперь не даёте отдохнуть!

Это орал заспанный новобранец из второго взвода. Он вскочил на ноги и толкнул руками в грудь разбудившего его капрала. К нему немедленно бросились старшина и заместитель командира роты. Сам ротный в это время стоял чуть в стороне и окидывал взглядом просыпающихся новобранцев.

— Продолжать уборку спальников! — немедленно скомандовал наш капрал.

Такую же команду повторил капрал первого взвода. Я принялся запихивать свёрнутый спальник в рюкзак, одновременно наблюдая за происходящим. Взбунтовавшийся призывник, тем временем, продолжал истерику:

— Это издевательство! Когда я шёл добровольцем в армию, я думал, что мы будем защищать Землю, а тут вместо этого чёрт знает что!

Капрал, которого он оттолкнул, нанёс ему прямой удар в живот, а когда он согнулся пополам, рубанул рукой в основание черепа. Новобранец рухнул на землю. В это время к ним подбежали младший лейтенант и сержант Сидоров. Капрал тем временем снял ремень и принялся связывать руки за спиной, лежащему на траве новобранцу.

Подбежавший к месту происшествия младший лейтенант убедился, что бузотёр жив и здоров, только находится без сознания и крикнул, обращаясь к командиру роты:

— Сдавать?

— Да! — крикнул тот в ответ.

Младший лейтенант поднёс ко рту левую руку с наручным коммуникатором и проговорил в него:

— Заместитель командира шестой роты. У нас есть первый. Ждём на месте ночёвки.

В ответ из коммуникатора пропищали что-то нечленораздельное.

Нас построили, провели перекличку, дали время посетить одну из выкопанных вчера вечером ям и позавтракать. После этого мы снова построились и, кряхтя и охая, двинулись в дальнейшее путешествие по пыльной грунтовке. Как раз в это время с той стороны, откуда мы пришли, прибыли на флаере трое военных полицейских. Кое-как переставляя ноги, я ещё успел рассмотреть, как они запихивали в машину уже очнувшегося дебошира. Он попробовал упираться, но один из полицейских саданул его дубинкой по голове и он снова вырубился. Тогда двое других погрузили его во флаер, сели в него сами и понеслись куда-то через поля.

Мы с Васяном только переглянулись. Разговор в строю мог обернуться очередной порцией отжиманий, а этого, учитывая боль во всём теле, никому не хотелось.

Как ни странно, спустя несколько минут наши мышцы размялись и боль, хоть и не исчезла совсем, но заметно приутихла. Соответственно и мы смогли идти немного быстрее, но всё равно медленнее, чем вчера.

Солнце постепенно поднималось всё выше, и мы опять начали обливаться потом. Около полудня у нас появился первый «раненый». Мы топали по нашей дороге, любуясь однообразным пейзажем и дыша свежим воздухом, как вдруг невысокого роста круглолицый парень, идущий на две шеренги впереди меня, рухнул лицом вниз и остался лежать в пыли. Идущие за ним новобранцы запнулись об него, идущие за ними, запнулись о них, возникла свалка.

— Стой! — Сидоров остановил роту и уже бежал к нашему упавшему товарищу.

Вместе с нашим капралом они сняли с упавшего рюкзак и перевернули его на спину. Сидоров снял с пояса фляжку и полил водой ему на виски. Парень медленно открыл глаза.

— Солнечный удар, — констатировал сержант. — Идти сможешь?

Новобранец молча кивнул.

— Вставай.

Сидоров с капралом помогли ему подняться. Офицеры всё это время молча смотрели на происходящее со стороны.

— Становись! — скомандовал Сидоров.

Мы вновь построились в три колонны по три человека.

— Шагом марш!

Рота двинулась вперёд, но едва мы прошли два десятка шагов, как невысокий новобранец снова упал на дорогу.

— Стой!

Сидоров опять понёсся к упавшему. После того, как парня снова привели в чувство, сержант сказал, стоящему рядом капралу:

— Копытовский! Возьми двоих.

— Есть.

Наш капрал, которого, оказывается, звали Копытовский, ткнул пальцем в двоих стоящих рядом и глазеющих на происходящее новобранцев и коротко скомандовал:

— За мной.

Троица сходила в берёзовую рощу, растущую неподалёку, и вернулась с подобием носилок, сооружённых из свежесломанных веток. На носилки положили парня, падавшего в обморок. Он пробовал протестовать, доказывая, что вполне сможет идти сам, но Сидоров коротко рявкнув: «Лежать!», пресёк его болтовню.

Пока мы возились с этим парнем, нас догнала следующая за нами рота. Они тоже несли кого-то из своих на самодельных носилках. Так что дальше мы пошли уже колонной из шести взводов. Спустя полчаса в этой роте опять кто-то упал от жары, она остановилась, и мы снова оторвались от них.

За второй день пути от перегрева свалилось ещё несколько человек. Таких мы в шутку называли «раненые». Им мастерили носилки и несли их по очереди. К вечеру, когда зашло солнце, почти все они смогли идти сами. Ветки, из которых мастерили носилки, нам приказали не выбрасывать, а нести с собой. На всякий случай.

На третий день мы снова шли, несли «раненых», останавливались на обеденный привал и снова шли. Мы с Васяном познакомились с тем парнем, который упал первым. Он оказался славным малым. Телосложения он был среднего, поэтому поход давался ему нелегко, но он с завидным упорством и терпением продолжал переставлять ноги в такт общему топоту. Звали его Александр Ерохин, благодаря чему он немедленно получил прозвище «Ероха». До армии он учился в каком-то колледже, не то на программиста, не то на математика, не то на всё сразу.

Мы привыкли идти в ногу и сами подстраивались под шаг товарищей. Получалось это как-то само собой, и мы больше почти не слышали дурацкого счёта «Раз! Раз! Раз, два, три!». Время от времени мимо проносились флаеры с военными полицейскими, везущими кого-нибудь из новобранцев неизвестно куда, или с офицерами, едущими по каким-то своим делам. Хотя какие у них могли быть дела? Командир роты и его заместитель, идущие вместе с нами с такими же, как у всех рюкзаками за плечами, на мой взгляд, вообще ничего не делали. Всем управлял Сидоров, да ещё капралы. Все мы привыкли к жаре, привыкли к мерному движению колонны, к вечеру останавливались у очередной водокачки, чтобы смыть пот и пыль, пополняли запас воды во фляжках, отходили от водокачки на пару километров и разбивали лагерь для ночлега. Новобранцы, допустившие в течение текущего дня какой либо проступок, вечером рыли ямы, а утром их закапывали. Словом, всё шло по накатанной колее.

На четвёртый день пути сухие пайки закончились. Весь день мы шли без пищи, подкрепляясь только водой из фляжек. Раненых не было, боль от непривычных нагрузок прошла и идти стало намного легче. Тем не менее, мы продолжали тащить с собой высохшие ветки для носилок. С этого, собственно, и началась ещё одна истерика. И опять во втором взводе.

Мы проходили мимо небольшого хутора, состоящего из бревенчатого дома с печным отоплением и нескольких хозяйственных построек, за которыми виднелось картофельное поле. Я подивился, как в двадцать втором веке могут существовать такие избушки. Словно при царе Горохе. Наверное, ещё и сортир на улице имеется. Я решительно не понимал, как можно так жить в современном мире. И вот, когда я любовался на этот анахронизм, впереди из колонны раздался скрипучий, но громкий голос:

— Простите, лейтенант, а зачем мы тащим с собой эти палки, если они нам уже давно не нужны?

Говорил новобранец, с носом, имевшим приятную горбинку и слегка оттопыренными ушами. В руках у него был берёзовый дрын, использовавшийся для изготовления носилок. Во время предыдущей ночёвки я слышал, как он жаловался своим товарищам на глупость пешего перехода к месту службы, в то время, как имеются современные транспортные средства и обещал, что его папа, не то адвокат, не то ещё какой-то юрист, непременно разберётся с этими тупоголовыми солдафонами, которые заставляют его так бесцельно тратить своё драгоценное время. Сам парень, как я понял, собирался стать военным прокурором, а для этого требовалось сначала отслужить два года срочной службы.

— Стой! — старшина немедленно среагировал на нарушение дисциплины — Нале-во! Упор лёжа принять!

Рота повалилась на дорогу, проклиная болвана, из-за которого приходится валяться в пыли. Но говоривший и не подумал падать на землю. Напротив, он отшвырнул берёзовый сук и пошёл к лейтенанту, стоявшему рядом с Сидоровым. Капрал второго взвода пошёл за ним следом, не делая попыток его остановить.

— Почему мы тащимся пешком по этим полям, когда на транспортах мы могли бы быть на месте уже в первый день? — прокричал новобранец, подойдя к командиру взвода. — Вы специально издеваетесь над нами?

— Вы находите? — удивлённым тоном спросил лейтенант. — Я иду вместе с вами. Какое же тут может быть издевательство?

— А эти ваши консервы? — не унимался сын юриста. — Где это видано, чтобы человек три дня питался одними консервами и сухарями? Да и тех больше нет!

— Разве вы видите, чтобы мой рацион отличался от вашего? — удивление лейтенанта становилось всё больше.

— Мне нет дела, до вашего рациона! Я говорю о своём рационе! Это не армия, а какая-то пародия на армию! Я не желаю участвовать в этом цирке!

— Это вовсе не цирк, — терпеливо объяснял командир роты. — В ходе марша вы привыкаете к нагрузкам, которые во время обучения будете испытывать ежедневно. Одновременно мы выявляем и отсеиваем новобранцев, которые по морально-деловым качествам не пригодны к службе в боевых подразделениях. Так что это никакой не цирк, как вы выразились, а начало вашего обучения. Советую вам именно так и воспринимать этот марш, иначе по прибытии в пункт постоянной дислокации вы проведёте месяц на гауптвахте за то, что обратились к старшему по званию не по форме и за то, что вышли из строя без разрешения, задержав этим движение колонны. После этого вы будете переведены в хозяйственный взвод.

Мы слушали всё это, держа свой вес на вытянутых руках, упираясь ими в землю.

— Что? — теперь настала очередь удивляться прокурорскому сынку. — Какой ещё хозяйственный взвод?

— Я вижу, что вы не годитесь для службы в боевых частях, — пояснил лейтенант. — Поэтому будете грузить навоз на свинарнике.

— На каком свинарнике? — вытаращил глаза новобранец.

— Увидите. А теперь, новобранец, встать в строй!

— Ну, уж нет, — оголодавший новобранец и не думал сдаваться. — Я знаю законы! Военная служба в Федерации является добровольной. Я имею право уволиться в любой момент.

— Тем не менее, призыв на военную службу не отменён, — возразил лейтенант.

Но этот новобранец, похоже, действительно знал законы.

— Да, но призыв сохранён на случай войны. А сейчас мир.

Лейтенант хмыкнул.

— Ну, что же. Я не имею права увольнять солдат срочной службы. Это право принадлежит исключительно командиру полка. Сейчас я его вызову и как только он прибудет, вас уволят. А до тех пор, вам придётся идти в строю вместе со всеми.

— И не подумаю! Я требую немедленного увольнения. Если для этого надо подождать какого-то чиновника, то я подожду здесь.

— Встать в строй! — приказал ротный командным голосом.

— Не дождётесь! — огрызнулся новобранец.

— Поставить его в строй, — кивнул лейтенант, стоящему за спиной новобранца капралу.

Капрал схватил парня за шиворот и потащил было в строй, но тот вырвался и оттолкнул его от себя. На помощь капралу немедленно поспешил Сидоров. Вдвоём они скрутили новобранца, заломив ему руки за спину и связав ремнём, снятым капралом с пояса. Продолжать путь ему пришлось со связанными за спиной руками, подгоняемым сзади сержантом Сидоровым.

Спустя полтора часа, нас догнали и остановились на обочине два флаера. Из одного вышли трое военных полицейских, из другого полковник с седыми усами, огромной лысиной и кожаной папкой в руках. Лейтенант остановил колонну и доложил, что «шестая рота следует в пэпэдэ». Полковник отдал ему честь и спросил:

— Ну? Где он?

Сидоров подтащил увольняемого к полковнику и отошёл на пару шагов в сторону.

— Развяжите, — приказал полковник, нисколько не удивившись тому, в каком положении находится увольняемый.

Новобранца развязали и он принялся растирать затёкшие руки.

— Я протестую против такого обращения! — немедленно начал новую истерику сын юриста. — Меня ударили! Я подам на вас в суд! Вы все сядете тюрьму!

Капрал второго взвода, тем временем, снова подошёл к нему сзади, на этот раз держа в руке пехотную лопатку.

— Я командир пятьдесят шестого учебного полка, — представился полковник. — Вы будете увольняться или нет?

— Да. И немедленно! — ответил новобранец.

— Отлично, — командир полка открыл свою папку и стал перебирать в ней бумаги. — Сейчас мы оформим все документы.

— Простите, господин полковник, — вмешался лейтенант, — но я наложил на этого солдата взыскание в виде тридцати суток ареста. Он должен сначала отбыть это наказание.

— Нет проблем, — полковник даже не оторвал взгляда от своих бумаг. — Отсидит после увольнения.

Командир роты согласно кивнул, а полковник продолжил:

— Владимир Вениаминович Худовский, вы подтверждаете высказанное ранее желание быть уволенным из рядов вооружённых сил Земной Федерации?

— Однозначно, — проскрипел тот.

— Тогда распишитесь вот тут, — командир полка ткнул пальцем в то место в бумагах, где Худовскому следовало расписаться.

Тот с видимой радостью поставил свой автограф.

— Господин Худовский, — торжественно произнёс полковник. — Поздравляю вас с окончанием военной службы!

Офицеры отдали Худовскому честь.

— Да пошли вы! — рявкнул своим скрипучим голосом Худовский. — Отвезите меня в город!

— Одну минуту, — полковник вынул из папки лист бумаги и передал его командиру роты. — Вот его предписание.

— Хорошо, — лейтенант свернул предписание вчетверо и сунул во внутренний карман.

Командир полка, тем временем, продолжил тем же торжественным голосом:

— Господин Худовский. Вы призваны на действительную службу в вооружённые силы Земной Федерации. Поздравляю с началом военной службы, — офицеры снова отдали честь открывшему рот Худовскому.

— Какой ещё призыв? — ошарашено пробормотал он. — Сейчас же не война.

— Чего он не понимает? — спросил полковник у командира роты. — Сделайте, чтоб понял и не задавал вопросов.

— Возможность призыва, действительно сохранена на случай войны, — объяснил лейтенант. — Но нигде не сказано, что призыв может быть осуществлён только в военное время. В мирное время призыв так же возможен, если армия нуждается в пополнении. И, как видите, армия нуждается в пополнении в вашем лице.

Мы все с трудом сдерживали смех, а Худовский всё не мог поверить в происходящее. Он опять начал истерить:

— Да мой отец вас за это в порошок сотрёт! Вы все будете кровью харкать! Да я вас!..

— Служить будет куда послали, — полковник больше не обращал на Худовского внимания, разговаривая только с лейтенантом. — Передай его полиции. Они его поставят в стойло.

Худовский замолчал и посмотрел на командира роты. Тот сказал:

— За вами числится отложенное дисциплинарное взыскание. Сейчас наряд военной полиции доставит вас на гауптвахту, где вы проведёте тридцать суток. После этого продолжите службу в хозяйственном взводе полка.

— Да идите вы все к чёрту! — не выдержал сын юриста. — Я иду к отцу! Он вас всех на куски порвёт! — С этими словами он развернулся кругом и столкнулся нос к носу с капралом, держащим в руке пехотную лопатку.

Отшатнувшись от него, он оказался в руках полицейских, подошедших к нему. Двое копов в касках заломили ему руки за спину и надели наручники, а затем затолкали в флаер. Машина рванула с места и понеслась вперёд по дороге.

Командир полка обратился к лейтенанту:

— Продолжайте движение, — и сел во второй флаер.

Водитель нажал на педаль, флаер развернулся и унёс полковника в обратном направлении. Я отметил про себя необычную манеру речи командира полка. Мне она показалась довольно забавной.

Это было последнее происшествие за время нашего похода. К вечеру мы прибыли в «пэпэдэ».

 

Беглец

О прибытии в место назначения, нас известил, как ни странно, жуткий запах. Я не мог понять, чем так воняет. Это была умопомрачительная смесь запаха гниющей капусты и здохшей в прошлом месяце кошки, распространявшаяся из невысокого, но длинного кирпичного строения, побеленного известью, мимо которого мы проходили на закате. Оно стояло неподалёку от бетонного забора, огораживающего территорию войсковой части, где мне предстояло проходить обучение. Рядом в заборе имелись распахнутые настежь металлические ворота, на каждой створке которых был изображён герб Земной Федерации. К этим воротам и направил Сидоров нашу колонну.

Пройдя в ворота, я обнаружил, что нас встречает командир полка в сопровождении нескольких офицеров помладше. Остановив колонну, наш ротный доложил, что шестая рота «прибыла в пэпэдэ», на что полковник небрежно бросил:

— В баню, в столовую, в люлю.

Нас погнали дальше, как оказалось в баню. Проходя по территории части, я осматривал полосу препятствий, одноэтажные казармы из красного кирпича, строевой плац, забор из колючей проволоки, за которым под открытым небом стояли облупленные бронированные транспорты с задранными в зенит пушками. Здание штаба, какие-то склады и баня были из того же красного кирпича.

Услышав слово «баня», я представил себе помещение, наполненное горячим паром, печку-каменку и берёзовые веники. Ничуть не бывало. Нас загнали в просторную комнату, по периметру которой располагались душевые кабинки. Вода была только холодная, мочалки в общей корзине. Впрочем, я был рад этой возможности наконец полноценно помыться. После четырёхдневного марша мы не только устали, но и пропахли потом. Так что, смыть с себя накопившуюся грязь и получить чистую форму, было настоящим блаженством.

— С лёгким паром, — пожелал мне Васян, когда мы одевались после «бани».

— Увидеть бы ещё этот пар, — ответил я. — Если тут кормят так же, как моют, то мы скоро станем похожи на фотомоделей.

— А по мне, главное, чтобы дали выспаться, — вставил программист Ероха. — Желательно на кровати. А то от спанья на земле у меня все бока болят.

Так, за мечтами об отдыхе мы, подгоняемые Сидоровым, добрались до столовой.

Очередь на раздачу, алюминиевые миски, алюминиевые ложки, овсяная каша с мясом. Варёная свекла, нарезанная соломкой и политая, судя по всему, той же водичкой, в которой она варилась, называлась почему-то «салатом». Хлеб, чай, масло. Блин! Дома я к такой «еде» даже не притронулся бы. Но тут! Вся рота набросилась на это страшное жорево, по другому назвать это невозможно, с неимоверным аппетитом. При всей скудности этой пищи, у неё было одно неоспоримое преимущество — она была горячей. Три дня на сухом пайке и один день без еды, вот что нужно для восстановления аппетита тем, кто страдает его расстройством.

В казарме нас ждали двухъярусные кровати в два ряда, матрасы, одеяла и даже простыни. Это было настоящее счастье. В тот вечер, я впервые услышал самую приятную команду из всех — «Отбой!».

— Подъём!

Чего? Какой ещё подъём? На улице ещё темень.

— Тревога! — орал Сидоров во все горло. — Становись!

Я упал на пол под тяжестью навалившегося сверху нововбранца. Какой-то олух спрыгнул со второго яруса прямо мне на шею. Обозвав его дебилом и поднявшись на ноги, я принялся натягивать штаны, а вокруг уже выбегали в пролёт между двумя рядами кроватей, на ходу надевая полевые куртки и ремни, поднятые по тревоге новобранцы. Ротный со своим замом стояли в стороне, как будто всё происходящее их не касалось.

— Выходи на улицу строиться! — продолжал надрываться Сидоров.

— Как думаешь, что случилось? — спросил меня Васян, когда мы выбегали на улицу и строились в колонну по три.

— Подъём случился, — ответил я.

Больше мне добавить было нечего, я знал не больше, чем он.

Нас выгнали на плац, и я впервые увидел весь полк в сборе. Зрелище, надо сказать, было впечатляющее. Три батальона по три роты, возле каждого подразделения стояли командующие ими офицеры, в конце строя ещё какие-то подразделения, на середине плаца командир полка в окружении нескольких офицеров и всё это освещено несколькими фонарями посреди кромешной тьмы. Красота.

— Внимание! — рявкнул командир полка, когда мы кое-как построились. — В части совершено дезертирство. Новобранец из третьей роты после отбоя нарушил дисциплину, предписанную воинскими уставами и покинул расположение части. Полк поднят по тревоге для поиска и ареста дезертира. Приказываю командирам подразделений организовать прочёсывание территории. Первой и второй ротам погрузиться на бронетранспортёры. Первой роте перекрыть все дороги в радиусе трёх километров. Второй роте патрулировать местность. Чтобы ни одна мышь мимо меня не проскочила, пока вы её не поймаете! К выполнению поставленной задачи приступить!

Замечательно! Какой-то осёл решил погулять, а бедный Игорюша вместо сна должен искать его посреди тёмной ночи.

Нашему взводу выпало прочёсывать то самое здание, из которого шла вонища и прилегающую к нему территорию. Капрал Копытовский выстроил нас в цепь шириной метров в триста, и мы пошли, время от времени спотыкаясь в темноте, от казармы в сторону источника вони.

— Не думаю, что этот беглец всё ещё на территории части, — сказал Ероха, шедший справа от меня. — Если бы я хотел сбежать, то дунул бы через поля в сторону ближайшего города. Знать бы только где ближайший город.

— И уж тем более, не стоит прятаться в том вонючем доме, — шедший слева Васян явно не горел желанием входить в «вонючий дом».

Между тем, мы неумолимо приближались к нему. Происходящее не лезло в мою голову. Я тоже выразил своё мнение:

— Непонятно зачем вообще сбегать. Ночью, неизвестно куда. Да и всё равно поймают. Гауптвахта, а то и чего посерьёзней. За дезертирство, я слышал, могут и посадить. Бессмыслица какая-то.

— Стой! — мы подошли к белому зданию и Копытовский остановил цепь. — Вы трое! — он ткнул пальцем в нашу троицу. — Хватит болтать. За мной.

Мы послушно поплелись следом за ним. Капрал повёл нас к двери, ведущей внутрь. Войдя, я остолбенел. Мать честная! Свинарник! Я свинарника никогда не видел, но судя по обилию свиней в денниках, расположенных по обе стороны от центрального прохода и характерному «хрю», которым они нас приветствовали, это был-таки свинарник. Значит вот откуда такая вонь. Но откуда, чёрт возьми, свинарник в воинской части? Мои друзья были удивлены не меньше. Они, как и я, стояли столбами и оглядывали обстановку, освещённую тусклыми лампочками без плафонов, висящими под потолком на проводах.

— Чего встали! — прикрикнул Копытовский. — Живо осмотреть тут всё!

Мы принялись заглядывать в денники. Лежащие в них хрюшки поднимали головы, лениво оглядывали нас маленькими глазками и снова возвращались ко сну. Я бы точно не стал здесь прятаться.

В конце прохода имелась дверь. Из неё, на звуки чинимого нами обыска вышел заспанный солдат в грязной засаленной форме. Увидев капрала, он вытянулся по стойке смирно и замер.

— Посторонние есть? — спросил его Вронский.

— А? — солдат, как оказалось, не отличался сообразительностью.

— Бэ! — передразнил капрал. — Ты, — он указал на меня. — Осмотри кандейку!

Слово «кандейка» я слышал впервые, но догадался, что капрал так назвал комнату, из которой вышел засаленный солдат. Войдя внутрь, я удивился ещё сильнее. Маленькая комнатушка, две двуспальные кровати по бокам, фанерная тумбочка между ними. Грязные простыни на грязных матрасах. На натянутой верёвке сушатся какие-то тряпки. Тоже грязные. Блин! Да в какой же век я попал?! Раннее средневековье? Святая церковь запретила мыться и провозгласила вшей «божьими жемчужинами»? Как вообще можно так жить?

Что ж. Теперь я знал, что такое «кандейка». Выйдя, я доложил Копытовскому, что внутри никого нет. Он поставил нас обратно в строй и мы пошли по полям, постепенно растягивая цепь всё шире.

Пройдя с полкилометра по полю, мы подошли к длинному оврагу, дно которого было укрыто зарослями чёрной смородины и молодых осин. Копытовский приказал цепью спускаться вниз и прочёсывать кусты. Он первым спустился в овраг, освещая себе путь небольшим фонариком. Мы последовали за ним.

Углубившись в заросли дикой чёрной смородины, я услышал впереди шорох. В кустах явно кто-то шевелился. Я подал знак Васяну и Ерохе, и пошел посмотреть, что там шуршит в кустах. Мои друзья остановились и стали наблюдать за мной. Как только я приблизился к тому месту, откуда услышал шорох, из кустов выскочил человек в военной форме и сломя голову помчался прочь.

— Сдесь! — крикнул я во всё горло.

Это явно был тот самый дезертир.

— Давай за ним! — скомандовал мне капрал.

Я тут же бросился в погоню.

— Вы двое, чешите с ним!

Васян и Ероха сорвались следом за мной.

— Продолжать движение! — рявкнул Вронский. — Бегом марш!

Вся цепь перешла на лёгкую рысь и врезалась в заросли смородины. Я, между тем, продирался сквозь кусты, стараясь догнать беглеца. Вдруг нога моя провалилась в яму, наполненную водой, и я упал, оцарапав лицо о ветки смородины, в воду. Чёрт! По дну оврага протекал ручей, и я угодил прямо в него. Дезертир, вероятно, хотел переночевать в этом овраге, уже освоился в нём и попросту перепрыгнул через этот ручей. Поднявшись, я продолжил погоню. Продравшись через кусты и выбравшись на другую сторону ручья, я увидел в лунном свете, как беглец карабкается наверх, цепляясь руками за растущие по склону оврага кустики мать-и-мачехи. В это время из кустов выбежали Ероха с Васяном. Продолжили преследование мы уже втроём.

Выбравшись из оврага, я оглянулся. Цепь только выходила из кустов и начинала взбираться по склону. Беглец был метрах в пятидесяти впереди. Мы трое помчались за ним.

— Стой, дурак! — крикнул я ему вслед. — Всё равно же поймают!

Но он только прибавил ходу. Так мы бежали по полю пару минут. Собственно, деваться ему было некуда. Мы втроём были у него на хвосте, следом рысил целый взвод, растянутый в цепь, впереди, в километре от нас, маячили фары бронетранспортёров. Ещё немного и круг сомкнётся.

Подтверждая моё предположение, два броневика впереди развернулись и поехали в нашу сторону. Справа послышался гул мотора, это приближался третий бронетранспортёр. Надо думать, Копытовский связался по коммуникатору с командованием и сообщил, что мы обнаружили дезертира и теперь в наш район стягивались все поисковые команды.

Беглец бросился влево, но там замаячили фары флаера военной полиции, движущегося в нашу сторону. Дезертир понял, что бежать дальше некуда, остановился, повернулся к нам лицом и поднял руки вверх. Мы подбежали к нему и остановились, уставившись на него. Никто из нас не знал, что делать дальше.

— Парни, — произнёс я, отдышавшись. — Похоже, мы взяли первого в нашей жизни пленного.

Мы втроём переглянулись и захохотали. Так нас и застал Копытовский, подошедший с остальным взводом. Скорчившимися от смеха меня, Васяна и Ероху, и держащим руки над головой бедолагу дезертира.

— Ну, что, Москалёв, — сказал подошедший капрал. — Поздравляю с удачной охотой.

— Рады стараться, — ответил я за всех нас.

Через минуту подъехали два броневика и флаер военной полиции. Только теперь, в свете их фар, мы смогли разглядеть лицо дезертира. Невысокого роста, круглолицый, вернее, круглоголовый. Лоб испачкан грязью, а рот соком какой-то ранней ягоды, возможно земляники. Несчастный, перед тем, как устроиться в овраге на ночлег, решил второй раз поужинать.

— Нет парни, — сказал я, глядя на это жалкое зрелище. — Вот уж кем я никогда не буду, так это дезертиром.

Парни согласно кивнули. Самого беглеца, тем временем, посадили в полицейский фраер и отправили обратно в часть. Копытовский построил нас в колонну по три и погнал следом.

На подходе к воротам мы пропустили вперёд мусоровоз. Обычный мусоровоз, только окрашенный в зелёный армейский цвет. На его подножках, держась за поручни, стояли четверо новобранцев, в одном из которых я узнал того парня, который устроил истерику после нашей первой ночёвки во время перехода в часть. Так вот значит, куда его определили. Я набрался смелости и спросил:

— Господин капрал, разрешите обратиться.

— Чего? — откликнулся Вронский.

— А мусоровоз тоже относится к боевой технике?

В колонне раздались смешки.

— Да, — к моему удивлению ответил он. — Это боевая техника хозяйственного взвода.

Ага. Значит вот как выглядит служба в хозяйственном взводе. Выходит, Худовского после выхода с гауптвахты ждёт очередной сюрприз. Но каково! Мы среди ночи рыщем по полю в поисках дезертира, а они спокойно возят мусор, как будто ничего не случилось. А тот засаленный, со свинарника, вообще спит.

Копытовский снова привёл нас на плац. Какое-то время мы ждали, когда соберётся весь полк. Когда все построились, двое военных полицейских вывели на середину плаца дезертира. Это был щупленький паренёк, затравленно озирающийся по сторонам. Мне даже стало немного жаль его. Через минуту рядом с ним встал командир полка.

— Внимание! — начал он. — Дезертир, из-за побега которого полк был поднят по тревоге, задержан нарядом военной полиции по пути к ближайшему населённому пункту. Как должностное лицо, я обязан принять меры дисциплинарного воздействия по отношению к этому бегуну на короткие дистанции.

Слушая это, дезертир ссутулился. Видимо ему очень не хотелось, чтобы к нему принимали меры дисциплинарного воздействия. Впрочем, предстать перед трибуналом ему тоже наверняка не хотелось. Между тем, полковник обратился к нему:

— Поясните, рядовой, что явилось причиной вашего дезертирства.

Новобранец молчал.

— Отвечайте! — рявкнул командир.

— Служить не хотел, — еле слышно промямлил новобранец.

— Ах, вот как! — деланно удивился полковник. — Четыре дня назад вы добровольно заключили контракт о прохождении военной службы. Вероятно, вы хотели защитить Землю и стать героем. А теперь желание служить у вас пропало, а вы остались. Почему?

— Не понравилось, — глядя в асфальтовое покрытие плаца, проговорил солдат.

— И вы не нашли ничего лучше, чем совершить преступление, — резюмировал командир полка. — Дезертирство, чтобы вы знали, это преступление. И теперь мне предстоит решить, что с вами делать. Поскольку, как я вижу, к службе вы не пригодны, и без исправления использовать вас в армии даже во вспомогательных подразделениях невозможно, то я принимаю решение отправить ваше дело на рассмотрение военного трибунала. Вас, вероятно, приговорят к небольшому сроку службы в дисциплинарном батальоне, после чего снова отправят сюда. Время пребывания в дисбате не будет засчитано в срок службы. Иными словами, срок вашей службы будет продлён на то время, что вы пробудете в дисциплинарном батальоне. Впрочем, детали вам разъяснит трибунал, — и обернувшись к полицейским, приказал. — Убрать!

Копы увели дезертира. Полковник заканчивал свою речугу:

— Отбой тревоги! Командирам подразделений развести личный состав по казармам и произвести отбой!

Сказав это, полковник развернулся и пошёл в сторону штаба, единственного двухэтажного здания в части. На горизонте уже занялась заря. Спать нам оставалось целых полчаса. Блин.

 

Чёртов Мазепа

Обучение пехотинца занимало три месяца и состояло из трёх этапов, продолжительностью по месяцу каждый. Сначала новобранцев учили воевать на планетах с атмосферой, пригодной для дыхания, то есть земного типа. Следующий месяц новобранцев обучали воевать на планетах с ядовитой атмосферой. На нас должны будут надеть боевые скафандры, и программа обучения повторится снова, с поправкой на необходимость действовать, находясь внутри этой штуковины. Последний месяц нам предстояло учиться воевать на планетах без атмосферы. Как это должно выглядеть никто из новобранцев не имел представления, а командиры не утруждали себя рассказами об этом. Известно было только, что итоговые учения будут проходить на Луне.

Почти все занятия проводил Сидоров и капралы. Командир роты или его заместитель всегда были с нами на утренней зарядке, в остальное время появляясь лишь время от времени. Фактически, они присутствовали только на стрельбище, когда мы разносили из штурмовых винтовок и ракетомётов фанерные мишени, изображавшие солдат и технику противника. Да и то, они по обыкновению стояли в стороне, без необходимости не вмешиваясь в ход занятий.

Зато Сидоров был с нами почти всегда, лишь изредка поручая нас кому-нибудь из капралов. Он был для меня образцом военного. Он знал о военной службе всё, что вообще можно было о ней знать. И хотя он не любил, или не считал нужным помногу говорить с новобранцами, но иногда всё же случалось, что он начинал откровенничать с нами, рассказывая истории о своей службе. Были эти истории всегда поучительными и вытекали из той или иной ситуации, сложившейся в ходе занятий. И всегда такой рассказ заканчивался одним — Сидоров, рассказав нам очередной армейский анекдот или нечто вроде притчи, заставлял нас сделать два десятка отжиманий в качестве «компенсации за незапланированный отдых».

На все занятия мы передвигались строем и бегом. И хотя режим занятий был очень напряжённым, я почувствовал себя на своём месте. Спустя неделю после прибытия в полк организм адаптировался к нагрузкам, и я перестал замечать их. Началась обычная солдатская жизнь. И она мне, как ни странно, нравилась. Единственной проблемой был недостаток сна. Но с этим я тоже до некоторой степени свыкся.

Каждое утро начиналось с подъёма и зарядки, заключавшейся в кроссе в полном снаряжении и с оружием, длиной пять километров. Мы бежали поротно с интервалом в десять минут по той самой дороге, по которой пришли в полк с распределительного центра. Два с половиной километра туда, а потом столько же обратно. Затем следовал обычный «водопой» у водокачки, точно такой же, как и те три, что стояли вдоль этой дороги. Наша водокачка стояла за забором части, метрах в ста от свинарника. Мы прибегали, снимали с себя рюкзаки, ставили винтовки в пирамиду, раздевались до трусов и смывали пот и пыль. Так было всегда. Но не в тот день.

Мы выбежали как всегда ни свет, ни заря, поднявшись по учебной тревоге и застёгивая на ходу ремни. Я к этому уже привык. Бежать в ногу со своими товарищами было уже не трудно. Я провёл в учебке почти месяц и приспособился даже вести полушёпотом разговор с бегущими рядом парнями. Чаще всего это были Васян и Ероха. Сержант и капралы, как правило, не делали замечаний по этому поводу, если разговор не был громче, чем топот нашего бегущего войска и не мешал дышать. Впрочем, слишком долго говорить мы и сами не стремились, поскольку сотня бегущих новобранцев поднимала на грунтовом просёлке целое облако пыли, глотать которую вовсе не хотелось. Тем не менее, к концу марш-броска пыль всегда скрипела на зубах.

К концу первого периода подготовки мы спокойно делали пять километров за четверть часа. В пяти минутах впереди нас бежала пятая рота, а перед ней с таким же отрывом четвёртая. Когда мы заканчивали «зарядку» и прибегали к водокачке, они, уже помытые, шли в казарму сдавать своё «барахло», то есть рюкзаки с оружием, а затем в столовую завтракать.

В тот день наша шестая рота как всегда неторопясь прибежала на водопой, вся пыльная и потная. Сложив на землю снаряжение, мы бросились к кранам. Но крутить их оказалось бесполезно. Воды не было. Ничего не понимающий Сидоров подошёл к трубе, покрутил один из кранов, хмыкнул и непонимающе поглядел на лейтенанта. Тот кивнул на стоящий рядом распределительный щит, закрытый металлической дверцей, на которой было написано: «Не лезь — убьёт!».

— Попробуйте посмотреть что там. Я что-то не слышу шума мотора. Если мотор не сломался то, скорее всего, ничего серьёзного.

Сидоров коротко кивнул и полез туда, где его должно было убить. Я стоял неподалёку и хорошо видел, как он открыл дверцу распределительного щита. Предохранитель, размером с сосиску, был вытащен из клемм и лежал рядом на дне щитка, а на пыли, покрывающей внутреннюю сторону дверцы, чьим-то пальцем было написано: «Привет, Сидор!» и нарисован смайлик. Командир роты тоже увидел это зрелище и гоготнул. Покрасневший Сидоров взял предохранитель и вставил его на место. Послышался тихий шум электронасоса, накачивающего воду из скважины в бочку. Закрыв щиток, он спросил у лейтенанта:

— Разрешите отменить помывку?

Тот, ухмыляясь, кивнул.

— Чёртов Мазепа, — пробормотал про себя Сидоров, но я его услышал.

Мазепой звали старшину пятой роты. Это был бритый наголо старший сержант, широкий в плечах и невысокого роста. Он был родом с Украины и Мазепой его прозвали в честь знаменитого гетмана за подленький характер. Соответственно, командира пятой роты, под началом которого служил Мазепа, полковые знатоки истории прозвали Карлом, в честь шведского короля Карла XII, к которому переметнулся гетман Мазепа после ряда неудач в Северной войне начала XVIII века. Мы понятия не имели, как этих двух командиров зовут на самом деле. Для нас они были Карл и Мазепа. За глаза, разумеется.

Выходит, это была шутка Мазепы. Новобранцы из пятой роты помывшись, слили всю воду из бочки и вытащили из клемм предохранитель, отключив таким образом насос, чтобы он вновь не накачал воды в бочку. Значит, нам предстояло возвращаться в казарму грязными и в таком виде идти на завтрак и на развод. Вот уж действительно, «чёртов Мазепа».

С проклятьями мы снова оделись, собрали «барахло» и поплелись в казарму. В столовой мы были посмешищем всего батальона, а на разводе над нами ржал весь полк. Даже штабные офицеры и сам командир полка. И, что поразительно, Мазепе за эту выходку ничего не было.

После развода нам, конечно, дали время помыться, благо к тому времени снова заработавший насос накачал полную бочку воды. Но осадочек в душе остался. Как оказалось, не у меня одного.

На следующий день ни командира роты, ни заместителя с нами на зарядке почему-то не оказалось. Да и побежали мы как-то странно. Во-первых, третья рота, бегущая в двесяти минутах впереди нас, встречалась нам где-то на полпути до точки возврата, а в этот раз мы встретились с ней уже в воротах. Все чистые, умытые, довольные. Только тяжело дышат. Видимо сержант гнал их во всю прыть. Потом и вовсе оказалось, что Сидоров гонит нас не по дороге, как обычно, а сразу к водокачке. Остановив роту возле бочки, он подошёл к распределительному щитку, открыл его и вытащил из клемм предохранитель. Шум насоса стих. Затем скомандовал:

— Москалёв, Ерохин! Открыть все краны!

Стало понятно, что наш старшина решил рассчитаться с Мазепой за его вчерашнюю выходку. Мы с Ерохой живо пробежались вдоль трубы, пооткрывали на полную катушку все краны и снова встали в строй. Вода устремилась по стоку.

После этого Сидоров подошёл к тому месту, где труба с кранами соединялась с бочкой резиновым рукавом на хомутах, открутил боевым ножом хомут, снял рукав и, вынув из кармана поношенную портянку, заткнул ею трубу, после чего снова надел рукав на конец трубы и закрутил хомут ножом. Теперь даже если включить насос и накачать воду в бочку, в трубе её всё равно не будет.

Да, в этот день наш сержант веселился вовсю. Выйдя перед строем, он заставил нас хором кричать «Привет Мазепа!», причём делать это по взмаху его руки. Научив нас этому и глянув на часы, он отвёл роту в рощу, растущую метрах в пятидесяти от водокачки, и приказал нам залечь. В высокой траве нас, одетых в камуфлированную форму, не было видно. Как раз в это время на дороге показалась пылящая пятая рота.

Наблюдая из травы, я видел, как новобранцы поскидывали с плеч рюкзаки, составили штурмовые винтовки в пирамиды и бросились к кранам. Воды в которых, естественно, не было. Мазепа подошёл к трубе и задумчиво покрутил кран. В это время Сидоров скомандовал:

— Встать! — и махнул рукой.

Мы поднялись и как один рявкнули во всё горло:

— Привет Мазепа!

На этот наш вопль обернулась вся пятая рота. Под удивлёнными взглядами Карла, Мазепы и их солдат мы построились в походную колонну и рысью потрусили в казарму. Пробегая мимо водокачки, я увидел, как Мазепа вопросительно глянул на Карла, но тот только развёл руками. Шестая рота торжествовала. Мы были отомщены.

На разводе, увидев в каком виде пребывает пятая рота, командир полка подозвал к себе Сидорова и Мазепу. Мне, стоящему в строю, не было слышно, что именно он им говорил, но по его жестикуляции было понятно, что полковник обещал содрать с них шкуру, если подобное повторится. Оба сержанта всё время, пока командир распекал их, стояли навытяжку, и было непонятно, как они реагируют на взбучку. И только когда он приказал им встать в строй, они повернулись и пошли к своим ротам, и мы увидели угрюмое лицо Мазепы и скалящуюся от едва сдерживаемого смеха физиономию Сидорова.

В тот день нам предстояло отрабатывать действия в обороне при подавляющем превосходстве противника в воздухе. Это значило, что до обеда мы будем строить укрытия, маскировать их и сидеть внутри, «пережидая бомбёжку», а после обеда стрелять по воздушным мишеням. Пятая рота в это время намеревалась наконец-то помыться после зарядки. Мазепа вставил на место предохранитель и насос во время завтрака и развода накачивал воду в бочку. Ну-ну.

Когда мы в полной выкладке с переносными противовоздушными ракетами для стрельбы по воздушным мишеням, обозначающим воздушного противника, шагали мимо водокачки, Мазепа бегал вокруг бочки и орал на своих солдат, пытаясь сообразить, почему бочка полная, а воды в кранах нет. Карл со своим замом стояли чуть поодаль и посмеивались, как будто их это не касалось. Оба офицера уже были чистыми. Видимо успели ополоснуться в бане.

Завидев нашу роту, Мазепа прекратил свою беготню и погрозил Сидорову кулаком. В ответ Сидоров, идущий впереди колонны, махнул рукой.

— Привет, Мазепа! — ещё раз гаркнули мы, реагируя на молчаливый сигнал нашего старшины.

В этот раз реакцией на наш вопль был хохот офицеров обеих рот и злобные взгляды новобранцев из «пятёрки».

— Мерзавец! — крикнул Мазепа Сидорову.

— Ты ещё даже не знаешь какой! — крикнул в ответ Сидоров.

Мы зашагали в сторону полигона. Когда мы отошли метров на пятьдесят от водокачки, Сидоров рявкнул:

— Рота, мы лучше всех!

— Мы лучше всех! — дружно проорали мы в ответ.

Пятая рота провожала нас недовольными взглядами, в то время, как Мазепа возобновил свою суету вокруг бочки.

Настроение у меня, как и у всей роты было прекрасное. Я занимался настоящим мужским делом в коллективе парней, на которых можно было положиться. Рядом со мной были мои друзья и командиры, которым можно было доверять. Я чувствовал себя на своём месте. Это было неожиданно для меня самого, но мне в этот момент от жизни ничего было не нужно, потому, что у меня всё было. Я удивился этой мысли. Как оказывается мало надо человеку, чтобы чувствовать себя счастливым. Пара друзей и комфортная обстановка. Только и всего. Это было ещё одно открытие для меня. Вроде бы вокруг была такая обстановка, которую никак не назовёшь комфортной: ранние подъёмы, постоянная беготня, пыль, пот, крики командиров. И тем не менее, я чувствовал себя дома. Да, за то короткое время, что я находился в армии, она успела стать моим домом.

Думая так, я шагал в строю своих товарищей, волоча на горбу рюкзак и ракету, весом с десяток килограмм по пыльной дороге к полигону, на котором в ближайшие насколько часов буду копошиться в каком-нибудь окопе, изображая войну с условным противником. Идиотское, если вдуматься, занятие, но именно оно-то мне и нравилось. Я огляделся. Идущие рядом со мной новобранцы улыбались. Наверное, они думали примерно о том же. Что ж. Значит, я принял правильное решение, избавившись от опеки родственников и не согласившись служить в дядькином стройбате.

Я представил, как могла сложиться моя служба в его полку. Под крылышком родственника. Он, наверное, ещё и домой меня бы отпускал. А в перспективе и гарантированная карьера. Игорь Москалёв — офицер стройбата. Со временем, вероятно, тоже полковник. А почему нет?

Меня передёрнуло. Ну, уж нет. Никогда в жизни. Я ни за что не променял бы этих ребят, пылящих вместе со мной в одном строю на сладкую жизнь, обещанную мне моим дядькой. Потому, что я был дома.

 

Длинная рука бабушки

Хроническое недосыпание. Нет, недоедание тоже имело место. То есть количество пищи, которое мы потребляли, было достаточным, чтобы дать необходимый прирост мышечной массы, накачиваемой в ходе тренировок, но из-за высоких нагрузок есть хотелось постоянно. Однако, постоянно испытываемый лёгкий голод не шёл ни в какое сравнение с постоянным желанием поспать. Не дом, не мамина выпечка, не любимая девушка были мечтой каждого новобранца. Новобранцы мечтали о сне.

Формально нам полагалось восемь часов сна в сутки. Но два-три раза в неделю случались учебные тревоги. Мы соскакивали с коек, хватали рюкзаки, штурмовые винтовки из оружейной комнаты, неслись сломя голову в парк боевой техники, заводили бронетранспортёры, получали боекомплект, выстраивались в колонну и командир роты проверял нашу боеготовность. После этого мы сдавали всё полученное барахло обратно на склад, загоняли наших коней (так мы называли броневики) обратно в стойло и шли досыпать. Я как-то в шутку назвал такую тренировку «волшебным сном». Название прижилось. Скоро весь наш учебный полк в письмах домой рассказывал о волшебных снах, которые снятся новобранцам два-три раза в неделю. Из-за этих волшебных снов время отбоя сокращалось на час, а то и на два.

Я всё время задавал себе вопрос: когда командиры спят? Особенно удивлял Сидоров. Он постоянно был при каком-нибудь деле. То он учил нас разбирать и собирать плазменную штурмовую винтовку, объясняя, что устройство её аккумулятора почти такое же, как и у плазменной ручной гранаты, за исключением, разве что, отсутствия поражающих осколков, и что если обращаться с ним неподобающим образом, то случится страшное. То он занимался с нами «спортивным отдыхом», заключающимся в кроссе километров на восемь, лично подгоняя отстающих. То заставлял роту орать во всё горло дурацкую фразу: «Мы лучше всех!», стоя под окнами соседней пятой роты. В ответ из распахнутых окон казармы тоже летел лающий крик: «Мы лучше всех!» — Мазепа не хотел уступать Сидорову. Так мы могли перелаиваться с соседями минут пятнадцать, пока мимо не проходил какой-нибудь офицер и не разгонял обе роты по местам занятий. Словом, энергии в нашем сержанте было на четверых.

В тот день, поднявшись как всегда под пение соловьёв, мы до обеда занимались на полковом полигоне строевой подготовкой. Соловьями мы называли ворон, гнездившихся неподалёку. Каждый вечер они собирались в стаю на берёзах, растущих на территории части, с полчаса галдели и улетали ночевать куда-то на север. Утром они возвращались, каркали полчаса и разлетались по своим вороньим делам. Когда Сидоров погнал нас на полигон, я удивился. Какая строевая подготовка может быть среди искусственных развалин и траншей? Оказалась, замечательная может быть строевая подготовка. Перебежки, переползания, применение к местности, то есть использование укрытий на поле боя, передвижение в бою на бронетранспортёрах. Кто бы мог подумать, что всё это тоже входит в строевую подготовку! Словом, после такой строевой, мы были по уши в грязи, пыльные, уставшие и как всегда голодные.

Сидоров вёл нашу роту в столовую. Мы прибывали в злобно-радостном настроении, потому что старшина пообещал, что завтра строевая подготовка на полигоне будет в костюмах противорадиационной защиты. Это значило, что каждый из нас абсолютно добровольно отдаст на благо Земной Федерации пару литров драгоценного пота. Словом, всё шло хорошо, как вдруг:

— Москалёв!

— Я! — откликнулся я из строя на окрик сержанта.

— Бегом марш к командиру полка!

— Куда? — не понял я.

Вызов рядового новобранца к самому полковнику был абсолютно невозможен. Если, конечно, новобранец не провинился настолько, что его требовалось отдать под суд, на что имел право только командир полка. Но я ни в чём не был виноват. Тогда почему меня вызывают?

— Доить верблюда’! — передразнил Сидоров, вызвав дружное ржание всей роты. — В штаб к командиру! Скачками, если хочешь успеть пообедать.

Естественно, я хотел успеть пообедать, поэтому рысью потрусил к зданию штаба.

Войдя, я отдал честь часовому, охранявшему боевой штандарт полка — двухметровое древко, на вершине которого помещался бронзовый земной шар, размером с дыню «Колхозница», в обрамлении лавровых листьев, над северным полюсом которого располагались литеры, обозначавшие название части: «56 УП». Мне навстречу вышел дежурный офицер с красной повязкой на рукаве и спросил:

— Тебе чего, боец?

— Рядовой Москалёв прибыл по вызову к командиру полка! — отрапортовал я.

— А. Так это ты папенькин сынок, — протянул офицер. — Ну иди. Там тебя давно ждут.

Ничего не понимая, я поднялся на второй этаж и направился к кабинету командира части. Папенькиным сынком меня называл тот детина, которого я отправил служить к дядьке. Это понятно, он считал что дядька, который хотел забрать меня служить в свой полк, является моим отцом. Но с чего так называть меня дежурному офицеру здесь, в пехотной учебке? Всё ещё ничего не соображая, я постучал в дверь и вошёл в кабинет командира полка.

— Разрешите войти.

— Заходи, — полковник сидел за письменным столом, за его спиной по левую сторону стоял флаг Земной Федерации, по правую сторону — флаг вооружённых сил, а над ними на стене висел портрет президента Лао.

— Рядовой Москалёв по вашему приказанию… — начал было я, но осёкся. Стол имел вид буквы «Т», роль ножки которой выполняла приставная столешница, по бокам которой стояли два ряда стульев для совещаний. И на одном из них сидел мой дядька и улыбался.

— Ну что, служака, — начал он, добродушно улыбаясь, пока я приходил в себя. — Поел солдатской каши? Домой не потянуло? Бабушка по тебе соскучилась.

Я, недоумевая, моргал глазами. Какого чёрта дядька тут делает? Я думал, что отвязался от него навсегда. Он что, снова бабкины пирожки мне притащил?

— Ну, ладно, — между тем продолжал он, — собирайся. Мы вскрыли твою махинацию с личным делом. Тот парень, которого ты послал в мой полк вместо себя, вернётся сюда, в пехотную учебку, а ты будешь служить там, где и должен. А там поглядим. Если будешь хорошо себя вести, то сможешь уходить домой на выходные.

Вот же влип! Какой ещё его полк? Не собираюсь я у него служить! Надо немедленно что-то придумать. Я посмотрел на командира полка. Тот кивнул:

— Собирайтесь рядовой. Вы убываете с вашим, э… полковником.

Это был удар в спину. Я привык считать эту часть своей. Я занимался делом, которое полюбил, каким бы дурацким оно ни казалось. Я восхищался Сидоровым и уважал командира полка, полагая, что они ценят мою службу и моё старание. А оказалось, что этот угрюмый тип в полковничьих погонах не видит разницы между мной и каким-то рослым дебилом, который наверняка принесёт в эту часть кучу неприятностей. Я почувствовал себя преданным. Неожиданно для себя, я осознал, что начинаю воспринимать командира полка как своего личного врага. Это была проблема. Огромная проблема. Потому, что справится с таким врагом я был не в силах. Но сейчас на это нет времени. Сейчас надо думать о том, как не дать дядьке увезти меня из части в свой трижды проклятый стройбат для дальнейшего прохождения службы под бдительной опекой бабушки.

— Виноват, — начал отбиваться я. — Никакой махинации не было. Я не понимаю, о чём вы говорите, господин полковник.

— Выполнять немедленно! — рявкнул командир полка, но я и не думал двигаться.

На занятиях по военному законодательству Сидоров объяснял нам, что военнослужащий имеет право покинуть территорию части только по приказу. Исключение составляет нахождение в командировке или увольнении. В обоих случаях законность нахождения вне части должна быть подтверждена соответствующим документом. И в любом случае, военнослужащий обязан вернуться в расположение части в назначенное время. Я решил ухватиться за эту соломинку.

— Не имею права, господин полковник. Пока не получу письменного приказа и командировочного удостоверения, я не имею права покидать территорию части. Кроме того, мне не указано время возвращения в часть.

— Вы больше не служите в этой части!

— Перевод в другую часть оформляется письменным приказом, заносится в личное дело и доводится до военнослужащего под роспись. Пока этого не сделано, я не имею права покидать расположение полка. Кроме того, в мирное время перевод возможен только в мой род войск, то есть в пехоту. Так что господину полковнику, — я глянул на своего дядьку, — всё равно не светит забрать меня под своё потное крылышко.

Оба полковника удивлённо переглянулись. Я тем временем пошёл ва-банк:

— Поскольку моя служба в инженерных войсках вряд ли является критически важной для обороноспособности Земной Федерации, то сдаётся мне, что в данном случае вы действуете не по приказу вышестоящего командования, а по личной инициативе, которая вряд ли будет поощрена, если о ней станет известно.

Слушая это, оба офицера наливались багровой краской. Наконец, дядька не выдержал:

— Ты подменил лист заключения о призыве в своём личном деле, паршивец!

— Никак нет, господин полковник, — спокойно ответил я. — Поскольку вы не влияли на решение офицера-вербовщика, то не можете знать, в какой род войск он меня отправил. Кстати, откуда вы знаете о том, где я прохожу службу? Ведь это секретная информация и не подлежит разглашению.

Брови командира полка полезли вверх. Он явно не ожидал такого поворота. Дядька же вовсе потерял контроль над собой. Он подскочил со своего места, подался вперёд и прорычал:

— Сопляк! Я сдам тебя в военную полицию! Офицер-вербовщик подтвердит, что направил тебя в стройбат, и ты загремишь в тюрьму за подделку документов!

Что ж. Дядя Саша решил пойти на обострение. Придётся ответить ему тем же. Иного выхода просто нет. Я продолжил:

— Никакой подделки нет. В моём личном деле все документы подлинные, любая экспертиза подтвердит это. Но ещё раньше это подтвердит офицер-вербовщик. Ведь он законопослушный человек и не стал бы нарушать закон, отправляя новобранца к месту назначения по блату. Кроме того, дядя, — я решил заканчивать и будь что будет, — за вовлечение в это дело военной полиции наша семья сожрёт тебя с потрохами.

— Ах ты, сопляк! — заорал было толстяк, но командир полка прервал его.

— Я всё понял. Рядовой, вы можете идти.

Дядька замолчал и уставился на командира полка. Я отдал честь, развернулся и вышел из кабинета.

Закрыв за собой дверь, я облегчённо выдохнул. Не то, чтобы я считал проблему решённой. Просто уж очень неприятно было мне, новобранцу, стоять навытяжку сразу перед двумя полковниками и отбиваться от их наездов. Надо было успевать на обед, иначе я мог остаться голодным. Я сделал пару шагов по коридору и остановился. Беда наверняка ещё не миновала. Родня, очевидно, решила окончательно сжить меня со свету своей заботой, и с этим надо было что-то делать. А для этого не мешало бы знать, как ещё родимый дядька может испортить мне жизнь. В коридоре было пусто. Я вернулся к кабинету командира полка и приложил ухо к двери.

— Какого чёрта ты его отпустил?

Надо же. Дядька говорил с моим командиром на «ты». Выходит, они были знакомы. Час от часу не легче.

— А что прикажешь мне делать? — спросил в ответ командир полка. — Втягивать в это дело военную полицию? Твой на всю голову хренанутый племянник явно не желает служить под твоим началом. И если он действительно сообщит в полицию, то это может помешать моей карьере. И нужны мне проблемы из-за твоих семейных тёрок? Чего ты вообще к нему прицепился? Пускай служит здесь. Тебе-то какая разница?

— Да понимаешь, — голос моего дядьки стал грустным, — его чёртова бабка мне всю плешь проела. Боится за своего внука. Как бы с ним в армии чего не случилось. Мы поначалу вообще пытались его в армию не пустить, но он разве будет кого спрашивать! Вот мы всей семьёй и решили, что будет надёжнее, если он станет служить у меня в полку. Я там за ним пригляжу, ну и вообще. Бабушка не будет волноваться и жена наконец-то мне уже… Ну это уже не о том.

Вот оно как! Значит вся семья против меня. Нет. С этой семейной заботой надо кончать. Вот только как?

Командир полка, выслушав объяснения дядьки, спросил:

— То есть забрать своего пацана тебе надо обязательно?

— Естественно. Эти бабы с меня же не слезут.

— Тогда вот что. Мы сделаем так, что он сам к тебе попросится.

— Как это? — поинтересовался дядька.

— Ну, ты как первый раз замужем. Создам ему такие условия, что он к тебе в соплях прибежит.

— Ладно. Пускай похлебает тягот военной службы. Заодно вежливости научится. А то ишь ты, законник выискался.

— Вот и договорились. Как дойдёт до кондиции, я тебе позвоню. Приедешь, заберёшь.

— Добро, — согласился мой родственник. — Только ты это. Смотри не перестарайся. Ну, в смысле, чтобы не случилось чего. А то мне за него перед моими бабами ответ держать.

— Не бойся. У него командиры профессионалы. Всё будет сделано как надо.

Я услышал, как заскрипел стул, когда дядька начал вставать из-за стола. Беседа двух полковников подошла к концу, пора было делать ноги. Я, стараясь ступать как можно тише, прошёл по коридору до лестницы, ведущей вниз, спустился на первый этаж и вышел из здания штаба.

В столовой вышел облом. Когда я пришёл туда, обед уже закончился и дежурный капрал послал меня подальше. Пришлось идти в казарму голодным. До ужина предстояло ещё несколько часов занятий на плацу. Нет, чёртовы родственники своей заботой меня до могилы доведут.

В казарме я застал своих друзей, лежащими на койках и обсуждающими, что бы мог значить мой визит к командиру полка.

— Наверняка наказывать будут, — говорил Ероха. — К полковнику просто так не вызывают.

— Нет, — возражал Васян, переворачиваясь с бока на спину. — Наказать мог и Сидоров. Тут что-то непонятное.

— А может он такой серьёзный проступок совершил, что его под суд отдадут. А это только командир полка может сделать. Вот его и того…

— Да не совершал он ничего.

— Может, совершил, а нам не сказал, — не унимался Ероха. — Да вот и он сам. Сейчас спросим.

Я стоял, облокотившись о стену, и слушал рассуждения друзей. Интересно было наблюдать, как рождаются сплетни. Тем более обо мне.

— Нет, друзья мои, под суд меня не отдадут, — проговорил я, укладываясь на свою койку. — А жаль.

— Это ещё почему? — живо заинтересовался Ероха.

— Потому, что иногда забота родственников, думающих, что лучше тебя знают, что для тебя лучше, хуже любого суда, — ответил я.

— Да не темни ты, — Васян заёрзал на койке от нетерпения. — Рассказывай всё толком.

Я и рассказал всё. А чего темнить с друзьями? И про бабку, и про дядьку, и про то, как отправил служить в стройбат вместо себя того детину, и про то, зачем меня вызывал командир полка, и про то, что жизнь мне теперь будут портить каким-то особо изощрённым способом. Васян с Ерохой только хлопали глазами да открывали от удивления рты, время от времени посмеиваясь над моим рассказом.

— Да, — задумчиво произнёс Ероха, когда я закончил, — влип ты серьёзно.

— Ясно, что серьёзно, — поддержал его Васян. — Что будешь делать?

— А что делать? — ответил я. — Терпеть. Торчать в учебке осталось два месяца. А там распределят куда-нибудь.

Первый период обучения, заключавшийся в рытье окопов, уничтожении мишеней из ракетомётов и езде по полям на бронетранспортёрах, мы как раз закончили. В учебном полку мне предстояло провести ещё два месяца, по прошествии которых всех новобранцев распределят по постоянным местам службы. Если дотянуть в учебке до конца обучения, то появлялась надежда распределиться туда, куда добрая рука моего дядьки не дотянется, чтобы портить мне кровь.

Конечно, в распределение мой толстый родственник обязательно вмешается, но поскольку пятьдесят шестой учебный полк был пехотным, то и распределят меня в любом случае в пехоту. Дядька сможет повлиять на место моей службы. Наверняка он постарается оставить меня служить на Земле и недалеко от дома. Я же хотел служить там, где можно было заняться настоящим делом. Но это была слишком далёкая проблема, чтобы думать над её решением прямо сейчас. В настоящее время мне надо было решить проблему с грядущими неприятностями. Я понятия не имел, что это за неприятности, когда они возникнут и от кого. Так что мне оставалось только держать ухо востро’. От размышлений меня оторвал голос Васяна:

— Не думал я, что наш командир полка так легко сдаст своего солдата. Конечно, его попросил твой родственник, но я считал его порядочным человеком.

— Интересно, они все такие? — спросил Ероха.

— Кто, «они»? — не понял я.

— Офицеры, — пояснил Ероха. — И вообще командиры. Вот Сидоров, например. Спит, наверное, меньше, чем мы. Ест с нами в одной столовой. Учит всему, что знает сам. Бывает жёстким, иногда грубым. Но всегда справедлив и никого не наказал незаслуженно. Он тоже сдал бы тебя твоему дядьке?

Мы помолчали. Я посмотрел на часы. До начала очередных учебных занятий оставалось пятнадцать минут. Ероха продолжил:

— Или вот командир роты со своим замом. Хоть и мотаются постоянно по каким-то делам то в штаб, то ещё невесть куда, но тоже проводят занятия и если надо, ползают во время занятий по грязи вместе с нами.

— Мысль!

Ероха с Васяном аж вздрогнули от неожиданного крика и разом повернулись ко мне, как бы спрашивая взглядом: «Чего орёшь, дорогой друг?».

— Это мысль, Ероха, — уже спокойно сказал я, по-прежнему глядя в провисшую сетку второго яруса моей кровати, на котором спал новобранец, решивший, как и большинство солдат роты, воспользоваться обеденным отдыхом для сна.

— Излагай, — заинтересовался Васян.

— Нужен Сидоров.

— А подробней?

— Он сержант, — пояснил я.

— Я заметил это ещё месяц назад, — сострил Ероха, снова переворачиваясь на спину.

— Я тоже. Но понял это только сейчас.

Мои друзья в голос заржали. Хорошо хоть не стали подшучивать над скоростью моей мысли.

— Он сержант, друзья мои, — невозмутимо продолжал я. — Он профессиональный военный. А значит, знает о военной службе всё, что о ней вообще можно знать. Если кто и может подсказать, откуда ждать неприятностей, так это Сидоров.

Васян и Ероха перестали ржать и уставились на меня так, будто я им только что поведал о смысле жизни.

— Блин, — сказал, наконец, Ероха. — А это действительно, мысль.

— Осталось только так подъехать к Сидорову, чтобы он: первое — согласился с тобой разговаривать; второе — согласился рассказать тебе всё, о чём ты его спросишь; третье — согласился потратить на это своё драгоценное время, — внёс пессимистическую ноту Васян.

Да. Это, действительно было проблемой. Но спокойно подумать над ней я не успел, потому что заявившийся в казарму Копытовский построил роту и погнал на плац для дальнейших занятий.

Случай поговорить с Сидоровым представился в тот же день. Если до обеда мы занимались на полигоне и на стрельбище, то после обеда, как правило, сержант и капралы проводили занятия на плацу. Там мы учились оказывать помощь себе и товарищам при ранении, пользоваться средствами связи и другим снаряжением. Время от времени случались занятия в учебном классе. Назывались они «Общественно-государственная подготовка» и призваны были убедить нас в том, что решив защищать Землю и стать героями, мы поступили правильно. На этих занятиях от нас требовалось слушать нудные лекции, судя по всему, написанные теми же рекламщиками, которые придумывали рекламные слоганы для плакатов, висевших в холле моей школы. Для многих новобранцев, в том числе и для меня, это был самый трудный предмет обучения, поскольку во время этих лекций дико клонило в сон, а спать на занятиях запрещалось. Это было похоже на пытку, но командиры не чувствовали к нам жалости и неизменно раз в несколько дней талдычили нам о высоком долге по защите Земной Федерации, который нам предстоит исполнить.

В этот раз нас после обеда повели именно на общественно-государственную подготовку. Наша рота расселась в классе, рассчитанном на сотню слушателей, и Сидоров начал читать методичку «по промывке мозгов», как мы её называли:

— Военнослужащий вооружённых сил Земной Федерации является лицом, обеспечивающим безопасность государства от внешнего и внутреннего врага, — его голос во время чтения звучал усыпляющее. — Он обеспечивает эту защиту точным и беспрекословным выполнением приказов командиров, беззаветной преданностью верховному главнокомандующему Рональду Владимировичу Лао, ведущему Земную Федерацию к славе и процветанию, и умелым применением вверенного ему оружия, с одновременным экономным расходованием боеприпасов и бережным отношением к снаряжению.

Да. Это однозначно писали те самые рекламщики. Не мог нормальный человек написать такую галиматью. Слава богу, никто из нас, включая Сидорова, не относился всерьёз к этой бредятине. Сидоров был обязан проводить такие занятия, вот он и проводил их. Мы были обязаны всё это выслушать, вот мы и слушали. С осоловелым видом и с трудом открывающимися глазами.

— Бережное отношение к военному имуществу является следствием глубокого уважения военнослужащего к президенту Лао, преданности высшему военному командованию и готовности самоотверженно сокращать расходы на своё содержание, — голос Сидорова звучал всё тише. — Готовность выполнить любой приказ командования является подтверждением верности государству, народу и делу обеспечения защиты интересов, надёжно отстаиваемых и неизменно олицетворяемых нашим верховным главнокомандующим, вдохновляющим нас на упорное овладение своей военно-учётной специальностью.

Я попытался представить, как президент Лао может вдохновлять меня овладевать специальностью пехотинца. Вот он стоит на трибуне перед объективами камер головидения и, держа в руках ракетомёт, рассказывает, как стрелять из него по воздушным целям, чтобы сэкономить боеприпасы и проявить преданность высшему военному командованию.

— Москалёв!

Вот Лао поднимает ракетомёт, прицеливается в пролетающую мимо ворону и нажимает на спуск.

— Москалёв! — повторился крик Сидорова у меня над ухом.

Чёрт! Я всё-таки уснул.

Я подскочил как ужаленный и вытянулся по стойке «смирно».

— Господин сержант.

— Какого чёрта ты спишь на занятиях?

— Никак нет, господин сержант! — ответил я. — Я просто задумался.

— Да ну!? — деланно удивился Сидоров. — И о чём же ты задумался?

— О выдающейся роли нашего верховного главнокомандующего Рональда Владимировича Лао в деле вдохновения военнослужащих на овладение военно-учётной специальностью. В частности, на овладение стрельбой из ракетомёта по низколетящим воздушным целям.

Сержант только изображал злобу. На самом деле он и сам был рад отвлечься от чтения этого бреда, написанного неизвестным идиотом, и утверждённого министром обороны в качестве учебного пособия для новобранцев. Но всё же для порядка скомандовал:

— Упор лёжа принять.

Я упал на пол в упор лёжа.

— Десять отжиманий.

Я отжался десять раз, после чего Сидоров разрешил мне сесть на место. Вернувшись за свой стол, он продолжил читать лекцию о том, как мы все любим президента Лао, и как горим желанием выполнить какой-нибудь его приказ.

Спустя полтора часа, когда занятие подошло к концу, наш сержант спросил:

— Вопросы есть?

Этим вопросом заканчивались любые занятия. Но на занятиях по промыванию мозгов вопросов никто не задавал. В основном потому, что невозможно было вспомнить, о чём именно только что рассказывал Сидоров. Мы помнили, что сержант говорил что-то про воинский долг, президента Лао и тому подобное. Но вот что именно? Полтора часа пустой болтовни.

Тем сильнее удивился Сидоров, да и вся рота, когда я встал и произнёс:

— Разрешите, господин сержант.

— Да, — Сидоров удивлённо приподнял бровь.

— Если я правильно понял, то каждый солдат обязан с уважением относиться к командирам.

— Ну, — Сидоров не мог понять, куда я клоню.

— А если кто-нибудь из военнослужащих не проявляет достаточного уважения?

— То есть?

— Ну, если у подчинённого возникли напряжённые отношения с командиром.

— Тогда ему лучше перевестись в другую часть.

— А если у него нет такой возможности? — не унимался я.

— К примеру, у нас в полку, — вмешался Васян.

— Да, — поддержал его Ероха. — Если, например, командир полка поссорится с новобранцем.

— Командир полка не может поссориться с новобранцем, — ответил Сидоров. — Новобранец слишком мелкая величина, чтобы полковник обращал на него внимание. Даже если новобранец совершит дисциплинарный проступок, то это не будет ссорой с командиром. Это будет нарушением воинской дисциплины и повлечёт за собой соответствующее наказание. Которое не будет являться выяснением личных отношений.

Сержант определённо не понимал, о чём я его спрашивал. Я предпринял ещё одну попытку:

— А если предположить, что всё же возник конфликт. Как командир мог бы реализовать свою личную неприязнь?

— В этом случае командир приказал бы установить наблюдение за таким солдатом, и как только он допустил бы серьёзное нарушение дисциплины, то перевёл бы его на подсобку, крутить свиньям хвосты.

Это было уже ближе к делу. Я продолжил свой «допрос»:

— А почему сразу не послать такого солдата на подсобку? Зачем надо ждать ещё какого-то нарушения?

— Потому, — отвечал Сидоров, — что подсобное хозяйство является частью хозяйственного взвода, а в него переводят только бесперспективных. То есть таких солдат, из которых невозможно сделать бойцов.

— Значит, чтобы тебя перевели на подсобку, надо дать основания причислить тебя к бесперспективным?

— Да.

— Спасибо, господин сержант.

Я сел на место. Сидоров многое прояснил. Значит, командир полка будет следить за мной. Но как? Ведь не сам он будет ходить за мной следом в надежде, что станет свидетелем того, как я нарушаю дисциплину. Значит, он поручит это дело моим непосредственным командирам. Командиру роты, старшине роты и капралам. Интересно, как Сидоров отреагирует, когда поймёт, почему я задавал эти вопросы? Что ж, посмотрим. А пока занятия по общественно-государственной подготовке закончились и началась строевая на плацу.

Когда мы после ужина собрались немного отдохнуть, в казарму заявился капрал Копытовский и выкрикнул мою фамилию.

— Господин капрал, рядовой Москалёв по вашему приказанию прибыл! — доложил я, подойдя к Копытовскому.

— Пошли со мной, — сказал он.

Я следом за ним вышел из казармы. Копытовский повёл меня к полковому утилизатору мусора, куда ежедневно доставляли мусор не только со всего полка, но и из посёлка, который находился в десятке километров от нашей части. Точного местоположения этого посёлка мы не знали, но как-то раз один капрал из четвёртой роты обмолвился, что грунтовая дорога, идущая от парадных ворот части примыкает в трассе, ведущей в этот посёлок. Вот оттуда и свозили мусор в наш утилизатор. Называлось это «шефская помощь местной администрации».

Закатное солнце освещало гору мусора в два человеческих роста, состоящую в основном из смятых пластиковых бутылок, обёрток и пакетов. Несколько солдат из хозвзвода совковыми лопатами закидывали эту воняющую дрянь в камеру утилизатора, напоминающую топку доменной печи. Сам утилизатор был размером с автобус. Внутри него грохотало и шипело, а из камеры время от времени вырывались клубы едкого дыма. Из задней части утилизатора по конвейерной ленте выезжали готовые пластиковые блоки, кубической формы. На каждом из них был проставлен номер, соответствующий сорту пластика. Ещё несколько солдат брали эти блоки с ленты и складывали их в штабели по номерам чуть поодаль. Так же точно утилизатор мог сортировать любой тип мусора и изготавливать из него блоки для дальнейшей переработки.

— Хватай лопату и вперёд, — Копытовский указал мне на черенок лопаты, торчащий из кучи.

— Прошу прощения капрал, но разве не должен я сейчас заниматься самоподготовкой и готовиться к завтрашним занятиям? — попытался возразить я.

— Чем раньше закончите перекидывать эту кучу, тем раньше вернёшься в казарму, — отрезал Копытовский. — Или, может, ты отказываешься выполнять приказ? — он слегка склонил голову набок в ожидании моего ответа.

— Никак нет, господин капрал! — я вытянулся по стойке смирно. — Есть, господин капрал!

— Тогда действуй, — сказав это, он развернулся и ушёл прочь.

Я медленно подошёл к торчащей из груды пластика лопате, выдернул её и задумчиво повертел в руках. Новобранцев из боевых подразделений не привлекали к хозяйственным работам. Для этого существовал хозяйственный взвод. Если же была какая-нибудь спешная необходимость, вроде аврального наведения порядка перед приездом большого начальства, то для этого использовали целые подразделения. Один же человек всё равно ничем существенным помочь не мог. Следовательно, это было уже оно. То самое создание невыносимых условий, которые собирались мне обеспечить дядька с командиром полка, и о котором, сам того не зная, меня предупредил Сидоров.

Надо было что-то делать. Но что? Я почувствовал себя беспомощным. Если я откажусь грузить мусор, то это будет неисполнением приказа, что даст повод командиру полка перевести меня на подсобку грузить свиной навоз. Если я стану грузить мусор, то делать мне это придётся часто и не исключено, что до конца пребывания в учебном полку. Хрен редьки не слаще.

— Эй! — оклик одного из солдат, грузивших мусор, оторвал меня от размышлений. — Чего стоишь? Начинай работать! Привык у себя в роте бездельничать?

Я обернулся на этот окрик. На верху мусорной кучи стоял Худовский в грязной форме и лопатой сваливал мусор с вершины вниз. Ба! Какая встреча!

— А они целыми днями ничего не делают, — поддержал его один из солдат, закидывавших лопатами пластик в камеру утилизатора. — Только маршируют да по мишеням пуляют. Дармоеды.

У меня внутри всё вскипело. Я обернулся к сказавшему это:

— Слышь, трудяга! А ты пробовал пробежать десяток километров с рюкзаком и ракетомётом на горбу? Ты ползал по пыли на такое же расстояние? Ты вообще имеешь представление, о чём говоришь?

— Я имею представление, — ответил за него Худовский. — Пока ты ползаешь в пыли, мы выгребаем за тобой дерьмо. Вы ходите чистенькие и умытые, изображаете из себя защитников Земли и становитесь героями. А мы в это время кормим чёртовых свиней и грузим мусор.

— А кто в этом виноват? — возразил я. — Я же помню, какую ты устроил истерику по дороге с «базара». И все из-за того, что не смог выдержать четырёхдневный марш. И все остальные в хозвзводе наверняка такие же слабаки как ты.

— Да, — Худовский перестал работать и выпрямился на гребне мусорной кучи. — Многие из нас не были готовы к таким нагрузкам. Но с этим почему-то никто не захотел считаться.

— Многие из нашей роты тоже не были готовы к таким нагрузкам. Я сам не был готов. Но, как видишь, выдержал. Или ты забыл, как некоторые люди падали в обморок и их приходилось нести на носилках? — напомнил я ему. — Один из моих друзей был среди тех, кого тащили на руках. Однако он сейчас в боевом подразделении, а не грузит поросячье дерьмо вместе с вами. А ты ни разу не упал и вполне мог дойти до конца, но слишком хотел жрать. Тебя загнал в хозвзвод твой желудок. Так что нехрен тут жалобиться по поводу своей тяжкой судьбы.

Остальные солдаты тоже прервали работу и стояли, выпучив на меня глаза. Худовский понял, что крыть ему нечем и сменил тему:

— А тебя кто загнал в хозвзвод?

— Никто, — ответил я. — Я не в хозвзводе.

— Тогда что ты тут делаешь?

— Оправдываю надежды родственников.

— Это как? — не понял Худовский.

— Вот так, — сказал я и принялся перекидывать мусор из кучи в утилизатор.

Куча была немаленькая и надо было успеть до отбоя.

Говоря о том, что я служу не в хозвзводе, я не был уверен в своих словах. Меня вполне могли загнать сюда. Всё же командир полка мог при желании скрутить меня в бараний рог. И осознание этого факта подстегнуло мои мысли. Надо было сделать так, чтобы командир не захотел меня переводить к этим мусорщикам. Но как?

Решение неожиданно подсказал Худовский. То есть сам он мне, конечно, ничего не говорил, но когда я бегал с лопатой от кучи к утилизатору, с ним завязал разговор один из его товарищей.

— Как твоя кляуза? — спросил у него невысокий солдат, одетый в форму, штаны которой были порваны на коленке.

— Ещё нет ответа, — бросил Худовский, орудуя лопатой.

— Кому писал на этот раз? Президенту?

Худовский промолчал. Мне стало любопытно и я негромко, так чтобы не слышал Худовский, спросил у того солдата, который заговорил с ним:

— О чём это ты?

Тот охотно ответил:

— Да, понимаешь, этот сын юриста решил, что если будет писать жалобы на то, что его призвали в армию, то это поможет ему вернуться домой. Вот и строчит каждую неделю по письму в разные инстанции. То в военную полицию, то в министерство обороны, то в комитет солдатских матерей. Сюда даже его отец приезжал. Ругался со всеми, кричал, что всех в порошок сотрёт. А толку? Дежурный по полку вызвал караул, его скрутили и вынесли через КПП за территорию. Так он и там не унимался, — хихикнул мой собеседник. — Ещё с полчаса бегал вокруг и орал, чтобы сына отдали. Потом сел во флаер и уехал. Наверное, в какую ни будь инстанцию. Жаловаться.

А это идея! Командир полка боялся вмешательства в ситуацию со мной военной полиции. Значит, надо вмешать сюда военную полицию. Тогда дядька не посмеет больше влезать в мою жизнь, а командир полка не решится портить мне кровь. Но как это сделать? Надо было натравить копов на командира полка, а самому остаться в стороне.

Я взглянул на Худовского, копошащегося на верху. Что ж. У него уже есть репутация кляузника, так что никто не удивится, если он напишет ещё одну кляузу. Даже если сам не будет знать об этом. Значит, для выполнения задуманного, мне надо было написать жалобу на себя от имени Худовского. Почему на себя? А на кого же ещё? Если я буду в центре внимания, но не буду источником свалившихся на голову командира неприятностей, то трогать меня будет и бессмысленно, и опасно. Настроение у меня поднялось, и я принялся перекидывать мусор с удвоенной энергией.

Нет, служба в армии определённо влияет на головной мозг. Роюсь в мусоре, свезённом со всех окрестностей, жду неприятностей от командира полка и родственников, да ещё в придачу собираюсь писать жалобу в полицию на самого себя. И при этом улыбаюсь непонятно чему.

 

Первая самоволка

В казарму я вернулся за полчаса до отбоя, весь пропахший помойкой и едким дымом. Отмахнувшись от товарищей, пристававших с вопросами, я наскоро умылся и уселся в ленинской комнате писать жалобу. Я не знал, почему комната досуга до сих пор называлась «ленинской», по имени давно забытого вождя существовавшей когда-то страны, объявленного кровопийцей и тираном. В школе, на уроках обществоведения Римма рассказывала, что в армии этой страны существовали особые комнаты, в которых провинившихся солдат подвергали пыткам и назывались эти комнаты «ленинскими». Когда я спросил, с какой стати комнату пыток называть в честь действующего главы государства, Римма вопросительно посмотрела на меня. А когда я пояснил, что никто ведь не назовёт современную пыточную «комнатой Лао» в честь нынешнего президента, она поставила мне двойку в четверти.

Как бы там ни было, но в нашей ленинской комнате никого не пытали. Это было небольшое помещение, где имелось несколько столов, пара шахматных досок и колода карт. Использовалась она в основном для того, чтобы как-то разнообразить то непродолжительное время, которое выпадало новобранцам для отдыха. Так же тут всегда была пачка чистой бумаги и конверты для писем домой. Я взял конверт, лист бумаги и уселся за стол. В комнате были ещё несколько моих сослуживцев, но они были заняты игрой в карты. Вид солдата, пишущего письмо на родину не вызовет ни у кого интереса. Я почесал затылок, взял авторучку в левую руку и принялся строчить.

«В военную полицию.

Настоящим считаю своим долгом солдата и патриота, всецело преданного Земной Федерации и верховному главнокомандующему Лао, сообщить о следующем нарушении закона. Командир 56-го учебного полка, вступив в преступный сговор с неизвестным мне полковником инженерных войск, приезжавшим в нашу часть на днях, создал коррупционную схему по переводу своего сына, Егора Москалёва, из боевого подразделения в хозяйственный взвод, с целью освобождения его от тягот службы, возложенных на него командованием вооружённых сил. Будучи прямым начальником указанного военнослужащего, командир полка переводом в хозвзвод пытается создать для него условия, при которых он мог бы не отдавать всего себя делу защиты Земли и становления героем, а вольно проводить время, общаясь с домашними животными на подсобке полка. Я, как человек, рождённый и воспитанный в семье юриста, имею все основания полагать, что в данном случае налицо преступные действия группы лиц по предварительному сговору. Прошу провести расследование с целью проверки изложенных фактов и привлечь к ответственности всех фигурантов этого дела.

Сообщить свою фамилию не могу, так как опасаюсь мести данной преступной группировки. Искренне ваш, честный военнослужащий».

Я перечитал написанное и усмехнулся. Изменив в жалобе своё имя с Игоря на Егора и указанием на то, что я якобы сын командира полка, я давал понять тому, кто будет её читать, что писавший не имеет понятия кто такой Игорь Москалёв и отводил этим подозрения от себя. Зато упоминая, что автор жалобы сын юриста, я ясно давал понять, что написал её Худовский. Достоверно установить по почерку автора письма, написанного левой рукой, не удастся, но мне было достаточно только обоснованных подозрений, которые приведут начальство к Худовскому. Тем более, что у него и так твёрдая репутация кляузника.

Развеселившись, я нарисовал внизу письма три прямоугольника, внутри которых написал: «Командир полка», «Неизвестный полковник» и «Рядовой Москалёв» и соединил прямоугольники стрелочками, ведущими от полковников ко мне. Получилась настоящая коррупционная схема. Едва сдерживая смех, я запечатал эту писанину в конверт. Если бы такое письмо попало ко мне, то я бы подумал, что писал его законченный идиот. Но полиция была обязана проверить эту жалобу и как минимум поинтересоваться у командира полка, что там у него происходит. Большего мне и не требовалось.

Едва я закончил запечатывать конверт, как дневальный прокричал: «Отбой!». Я сунул конверт в карман, прибежал, раздеваясь на ходу, к своей койке, бросил форму на прикроватную табуретку и улёгся под одеяло. Спустя минуту в казарме утихли все шорохи, рота улеглась спать и дневальный погасил свет, оставив только дежурное освещение в виде тусклой лампочки синего цвета под потолком.

— Ну, — прошептал Васян, когда дневальный вернулся на своё место у входа в казарму.

— Что «ну»? — спросил я его.

— Ну, что там у тебя? — изъяснился он более подробно.

— У меня там идея, — ответил я. — Сегодня ночью мне надо смотаться в посёлок.

Лежащие слева и справа от меня Васян и Ероха разом привстали на локтях и повернулись ко мне.

— Весёлая затея, — улыбнулся Васян.

— Ты знаешь, что будет, если тебя поймают? — прошептал Ероха. — Это же дезертирство. Трибунал. Тебе подсобка раем покажется.

— А мне вот интересно, что тебя в город потянуло? — поинтересовался Васян. — Шерше ля фам?

— Нет, — я спокойно лежал на спине, глядя на продавленную соседом сверху сетку койки на втором ярусе, свисающую надо мной. — Надо письмо отправить.

Мои друзья переглянулись и посмотрели на меня, как на умалишённого.

— А отправить письмо как все нормальные люди, с военной почтой, не судьба? — спросил после паузы Васян.

— Мне его по-тихому надо отправить.

— Как ты его отправишь? — возразил Ероха. — Почта ночью закрыта.

— При входе в полицейский участок должен быть почтовый ящик для жалоб.

Мои друзья снова переглянулись.

— Ты чего задумал? — спросил Васян после второй паузы.

— Письмо отправить, — невозмутимо ответил я. — И мне нужна помощь.

Ероха вздохнул и откинулся на спину.

— И что от нас требуется? — спросил он.

— Отвлечь дневального. Я вылезу через окно, когда все уснут. Один из вас должен будет как будто пойти в туалет и заговорить с ним, чтобы он не слышал, как я сматываюсь. Второй прикроет за мной окно. Когда я вернусь, то влезу в казарму через окно и закрою его за собой.

— До посёлка десять километров, — меланхолично рассуждал Ероха. — На чём поедешь? На трамвае?

— На своих двоих. Десятка туда, десятка обратно. Налегке за два часа пробегу, — я был уверен, что после тренировок в полном снаряжении, бег без дополнительной нагрузки покажется лёгким.

— Вот уж верно говорят, — протянул Васян, тоже откидываясь на спину, — для бешеной собаки сто вёрст не крюк.

— Поможете? — спросил я.

— Обижаешь, — ответил Васян.

— Тогда ждём, когда все уснут.

Ждать пришлось недолго. Собственно, к концу нашего разговора рота уже спала в полном составе. Кое-кто даже храпел. Сон для новобранцев был не просто отдыхом. Это было самым желанным удовольствием, по сравнению с которым меркла даже тяга к противоположному полу. Для гарантии мы подождали ещё пять минут, потом Васян поднялся с койки со словами:

— Ладно. Схожу, поговорю с дневальным. Тем более, что действительно приспичило. Только вы не тормозите тут.

— Постараемся, — прошептал ему вслед Ероха, тоже поднимаясь с кровати.

Я встал, оделся и подошел к окну.

— Погоди, — Ероха тронул меня за плечо.

Я обернулся.

— Чего?

— Того, — огрызнулся Ероха. — Над почтовыми ящиками при входе в участок всегда висят камеры видеонаблюдения.

Блин! Ведь я сам много раз проходил мимо полицейского участка в своём городе и видел висящий у входа ящик с камерой над ним. Как же я мог забыть! Вся моя конспирация чуть не пошла прахом.

— Спасибо, Ероха, — поблагодарил я друга. — Что-нибудь придумаю.

С этими словами я открыл окно, как можно тише вскарабкался на подоконник и выскочил на улицу. Ероха прикрыл за мной окно, не закрывая его на задвижку. Я, пригибаясь, двинулся вдоль постриженных «бордюром» кустов, растущих по краю дороги, идущей вдоль казарм нашего батальона.

Мне предстояло пробраться вдоль этих кустов к задним воротам, выйти за территорию части, миновать свинарник, обойти вдоль забора половину территории полка и выйти на дорогу, ведущую от парадного входа к трассе. Пробираясь в полусогнутом состоянии к воротам, я увидел впереди две фигуры. Они шли как раз от подсобки в сторону штаба. Я лёг на землю за кустами и затаился. Когда они приблизились, я смог расслышать их разговор.

— Чем этот Маскалёв так насолил полковнику? — это был голос Копытовского. — Когда отправлял его сегодня на работы, даже жалко стало пацана.

— Да хрен его знает, — отвечал голос Сидорова. — Сам же знаешь. В нашей славной армии полковник — это уже не звание, а диагноз. Пойди, угадай, что ему там в голову ударило.

Я не смотрел в сторону проходивших мимо командиров. На занятиях по строевой подготовке нас учили, что маскируясь, надо по возможности прятать оголённые участки тела, чтобы они своим белым цветом не выдавали тебя. Такими участками были ладони и лицо, поэтому я лежал, уткнувшись носом в землю и поджав под себя руки.

— Странно всё это, — продолжал Сидоров. — Парень старается, как может. Показывает успехи. Результаты его лучше, чем у большинства новобранцев. Тут что-то личное. Впрочем, он и сам что-то понимает. Сегодня уже спрашивал меня про возможные неприятности. Я, конечно, подсказал так, чтобы он не понял, что я знаю, к чему он эти вопросы задаёт.

— Чёртово начальство, — голос удаляющихся собеседников звучал всё тише.

— Ты полегче с ним, — Сидорова было уже едва слышно. — Мало ли чего полкану в голову взбрело. Пацан-то ни в чём не виноват.

Сидоров с Копытовским удалились. Я полежал ещё пару минут и двинулся дальше.

Надо же. Выходит старшина уже до нашего с ним разговора получил приказ наезжать на меня, но никак не подавал вида и не делал ничего, чтобы исполнить этот идиотский приказ. Надо думать, что Копытовский тоже отправил меня кидать мусор только после того, как получил прямой приказ от полковника.

Я прокрался вдоль кустов, пробежал, пригибаясь, в ворота и свернул за угол свинарника. Обогнув территорию части вдоль забора, а это был целый километр и, пройдя мимо контрольно-пропускного пункта, я вышел на дорогу и перешёл на легкую рысь.

Бежать без оружия и рюкзака за спиной, действительно было легко. Я рысил вдоль трассы и думал о том, насколько идиотской была моя затея. Пробежать ночью, вместо сна, больше двадцати километров, рискуя попасть под суд, только ради того, чтобы бросить анонимку в почтовый ящик прямо под носом камеры видеонаблюдения. Однако, как ни крути, другого выхода не было. Если мой план не сработает, мне придётся целых два месяца после тренировок ещё и ковыряться в свином навозе. А то и вместо тренировок.

Пару раз мне навстречу попадались парящие над трассой флаеры. Завидев издали свет их фар, я сворачивал на обочину и залегал в траве. Было маловероятно, чтобы командиры из нашего полка разъезжали ночью по дороге в посёлок, но лучше было не рисковать. Это немного увеличило время моего пути.

Спустя полтора часа я пробежал дорожный указатель, на котором было написано «Гадюкино». Значит вот как назывался этот посёлок. Я остановился, чтобы отдышаться и поразмыслить. Надо было решить, куда идти дальше. Я никогда не был в этом Гадюкино, но знал, что в небольших населённых пунктах все административные здания располагаются в центре. Значит и полицейский участок должен быть в центре посёлка, где-нибудь неподалёку от местной администрации. Я оглядел лежащие впереди пустынные улицы ночного посёлка. Дорога обязана была проходить через центр, поэтому мне достаточно было просто продолжать движение по ней и смотреть по сторонам в поисках участка. Чтобы моё лицо не попало в камеру видеонаблюдения, я собирался опустить пониже козырёк полевой кепки.

Я двинулся было вперёд, но остановился. Я вспомнил, что Худовский, как и все, служившие в хозвзводе, ходили в грязной засаленной форме. А на мне была хоть и застиранная за месяц ползания по полигону, но всё же более-менее приличная форма. Если копы захотят просмотреть видеозапись с камеры над почтовым ящиком, то по моему внешнему виду они могут догадаться, что письмо в ящик опускал не Худовский. А это могло вывести их на меня. Следовало немедленно что-то придумать.

Я стоял столбом и чесал затылок, пытаясь сообразить, как замаскироваться под Худовского. Первое, что пришло мне в голову, это испачкать в грязи свою форму. Тогда я вполне мог бы сойти за солдата хозвзвода. Но в этом случае утром ко мне неизбежно возникли бы вопросы у Сидорова, почему вечером моя форма была чистой, а утром вдруг стала грязной. И тут меня осенило. Ведь когда одежда на человеке пачкается, то пачкается она снаружи, но не внутри. Значит, внутри форма солдата из боевого подразделения абсолютно такая же, как и солдата с подсобки.

Недолго думая, я снял форму, вывернул её наизнанку и снова надел. Так же я вывернул и полевую кепку. Всё гениальное просто. Я ухмыльнулся. Со стороны я должен был выглядеть натуральным клоуном. Слава богу, посёлок спал и оценить мой наряд было некому. Я припустил по дороге к центру Гадюкино.

Как я и ожидал, полицейский участок находился в центре посёлка, аккуратно между местной администрацией и пожарной частью. Невысокое двухэтажное здание, на крыльце несколько бетонных ступеней, блестящие перила, стеклянные двери, над входом фонарь и камера видеонаблюдения, а справа от входной двери висит синий почтовый ящик с надписью: «Для жалоб и предложений». Я натянул посильнее кепку, поднял воротник и поднялся по крыльцу.

Интересно, если в участке за пультом дежурного сейчас кто-нибудь наблюдает за мной через камеру, что он думает, видя неизвестного типа в вывернутой наизнанку военной форме? Усмехнувшись, я опустил письмо в ящик и повернул обратно. Мне предстояло снова пробежать больше десятка километров. Я взглянул на часы. Было около половины первого ночи. Подъём в шесть утра. Времени ещё вагон.

Я уходил не оглядываясь и втянув голову в плечи, чтобы случайно не засветить лицо перед камерами, которые могли быть не только на здании полицейского участка, но и на местной администрации. Я уже отошёл на добрых полкилометра, чувствовал себя немного отдохнувшим и уже собирался перейти на бег, чтобы вернуться в полк, пока не начало рассветать, как вдруг услышал позади себя:

— Эй, клоун! Куда путь держишь?

Я закрыл лицо руками. Нельзя, чтобы кто-то видел моё лицо. Обернувшись, я посмотрел сквозь пальцы на говорившего. Пацан, примерно моего возраста, с крашенным в зелёный цвет гребнем волос на голове сидел за рулём модного красного флаера с откидным верхом, на заднем сиденье которого веселились две расфуфыренные девицы, блондинка и брюнетка. Надо же. И как это я не заметил?

— Чё молшишь? Немой что ли?

Я повернулся к ним спиной и продолжил идти вдоль трассы, закрывая лицо руками, но весёлая кампания не думала отставать. Флаер двигался рядом со мной, а девчонки смеялись не переставая. Обе вынули из сумочек свои мобилы и принялись снимать видео. Блондинка, кажется, даже вышла в прямой эфир в социальную сеть «На связи», сокращённо «НС» и вела стрим, комментируя мой внешний вид. Блин! Вот же вляпался. Форма наизнанку, воротник высоко поднят и лицо прикрыто руками. Меня не узнать. Но не мог же я в таком виде идти до самой части! Надо было срочно искать выход.

— Гюльчатай! Покажи личико! — проорал пацан под одобрительные смешки девчонок. Цитата из старинного фильма было в ходу и в двадцать втором веке.

Гениальная идея пришла как всегда неожиданно. Я сошёл с трассы на обочину шагов на двадцать. Парень остановил флаер и с выражением весёлого ожидания уставился на меня. Ему было интересно, что это такое я собираюсь делать. Девчонки непрерывно снимали меня на мобилы.

Я, стоя спиной к этой компании, сел на траву и снял один ботинок.

— Глядите! — смеялся зеленоволосый обладатель красного флаера. — Теперь он разувается! Вот веселуха-то!

Между тем, я снял носок и прокусил в нём небольшую дырку в районе стопы. Брать в рот носок, в котором пробежал больше десяти километров, было тем ещё удовольствием, но другого выхода не было. Пока ночные гуляки ржали над моей деятельностью, я снял кепку и натянул носок на голову так, чтобы одним глазом можно было смотреть в прогрызенную дырку. Желательно, конечно, было бы сделать две дырки, для обоих глаз, но определить, как растянется носок на моей голове, я не мог. Поэтому маска получилась одноглазая. Однако, она уже давала мне возможность действовать, избавив от необходимости постоянно закрывать лицо руками. Я надел ботинок на босую ногу, нацепил кепку поверх носка-маски и вернулся на трассу.

Увидев меня в носке, натянутом на голову, с дыркой, в которую я смотрел одним глазом, вся троица так расхохоталась, что я испугался, как бы они не привлекли ещё чьё-нибудь внимание. Я огляделся по сторонам. К счастью, никого не было. Можно было действовать.

Этот малый порядком меня достал своими насмешками, да ещё в присутствии девушек, поэтому я не чувствовал себя стеснённым нормами приличий. Подойдя к нему, я схватил его правой рукой за гребень и изо всех сил пару раз приложил лицом о руль. Ему, зажатому в водительском кресле, оставалось только беспомощно трепыхаться. Увидев эту сцену, девчонки завизжали, но не от страха, а от удовольствия. Они явно ловили кайф при виде драки. На своего спутника им было уже наплевать, главное, успеть всё заснять на мобилы.

Я вытащил визжащего парня из флаера, дал ему под дых, чтобы заткнулся, развернул к себе задом и пинком колена отправил на обочину. Девки смотрели на всё это открыв улыбающиеся рты. Я выразительно уставился на них. Они уставились на меня. До них явно не доходило, что им тоже не мешает выйти из машины. Я махнул рукой, показывая, что предлагаю им выйти. Они в ответ дружно показали мне средние пальцы левых рук, правыми продолжая держать мобилы, направленные камерами на меня. Говорить я не мог, чтобы не оставлять на их видеозаписях своего голоса, по которому меня могли опознать. Что ж. Сами виноваты.

Я перепрыгнул водительскую дверцу и уселся за рулем работающего флаера. Обе кукушки взвизгнули от восторга. Ну-ну. Я надавил до упора на педаль газа и флаер рванул с места. Сзади послышался радостный девичий визг. Нет, этих крашенных макак ничем не проймёшь.

Проехав пару километров по трассе, я остановился, ожидая, что теперь-то до девчонок дойдёт, что лучше покинуть флаер. Но они по-прежнему продолжали получать удовольствие от происходящего, по-видимому, ничего не имея против того, чтобы невесть откуда взявшийся сумасшедший в вывернутой наизнанку военной форме и носке, натянутом на голову, вёз их посреди ночи чёрте куда на угнанном флаере.

Мать честная! До меня только сейчас дошло, что я совершил преступление. Ведь за угон флаера меня упекут в тюрьму. А если учесть, что я ещё и дезертир, то упекут, наверняка надолго. А эти идиотки на заднем сиденье сидят и хихикают, снимая меня на камеры своих мобил. И отбирать у них телефоны уже поздно, потому, что одна из них тут же сливает всё снятое в НС. Это меня разозлило. Ну, ладно.

Я снова надавил изо всех сил на газ и крутанул руль вправо, съезжая с трассы в поле. Флаер не был предназначен для полётов на высоте, скользя в каком-нибудь полуметре над землёй. Этого было достаточно, чтобы машина мягко плыла и пассажиры не чувствовали никаких неровностей дороги. Но если на пути встречалось значительное препятствие, то флаер сильно трясло как старую колёсную машину на кочках. Я надеялся, что в поле таких препятствий будет много.

Мы понеслись по чистому полю под полной луной в сторону части. К счастью на занятиях по военной топографии нас учили ориентироваться на местности, и я вёл флаер уверенно, даже не думая снижать скорость. Ветер свистел в ушах, девки на заднем сиденье визжали, двигатель машины мягко шуршал. Красота. Ни ям, ни оврагов как назло не попадалось. Наконец фары высветили впереди заросли кустов. Что ж. Это тоже сойдёт.

Я направил флаер прямо в эти заросли, мысленно молясь богу, в которого не верил, чтобы в кустах не образовались и деревья, иначе эта поездка могла кончиться трагично. Когда флаер врезался в зелёную массу кустарника, девки на заднем сиденье завизжали громче, но уже не от удовольствия. Я был прикрыт ветровым стеклом, а вот им ветки хлестали по симпатичным мордашкам. Проехав рощу насквозь, я остановил машину, надеясь, что теперь-то до них дойдёт.

— Ты что, псих? — крикнула блондинка, сливавшая видео в НС.

Я молча кивнул.

— Ты нас убить захотел что ли? — возмутилась моей манерой езды брюнетка.

Я снова кивнул.

Две подружки перестали улыбаться и переглянулись.

— Ты нас обратно везти собираешься?

О! Наконец-то недоделанной репортёрше пришла в голову та самая мысль, рождения которой я так настойчиво добивался. Я отрицательно помотал головой.

— Ненормальный какой-то, — прошептала её подружка.

Та согласно кивнула. Я тоже кивнул.

— Пойдём, а? — предложила любительница сливать что попало в НС.

— Ага, — ответила вторая девица.

Они вышли, аккуратно закрыв за собой дверь. Я облегчённо вздохнул и тронул машину сквозь кусты. Глянув на прощанье в зеркало заднего вида я заметил, что обе девчонки продолжали снимать меня на свои мобилы. Вот уж кому хоть кол на голове теши. Ничего. Прогуляются до своего Гадюкино через кусты с полями, авось поумнеют. Хотя не факт.

Отъехав с километр, я остановил флаер и снял с головы носок. Смотреть сразу двумя глазами было удобнее. Дышать тоже стало значительно легче. Я разделся, вывернул форму лицевой стороной наружу и оделся, как подобает нормальным людям. Носок тоже вернулся на ногу.

Ночное приключение в городе, конечно, грозило неприятностями, но только в случае, если полиция сможет установить, кто приложил того клоуна с зелёным гребнем и угнал его флаер. А это было невозможно. Военная форма, хоть и вывернутая наизнанку, неизбежно приведёт полицию в ближайшую военную часть. К тому же видеокамера у полицейского участка зафиксировала, как я бросаю письмо с жалобой в почтовый ящик. А в письме ясно сказано из какой части его автор. Радовало только то, что проанализировав текст жалобы, копы неизбежно станут подозревать Худовского. Значит, мне надо только залечь на дно и ждать, когда всё успокоится. Так что, подумав, я снова сел за руль, вывел флаер из кустов и поехал через поле в полк. Машина наверняка оборудована датчиком слежения, по которому полиция легко найдёт её и вернёт владельцу. Я решил, что раз уж случай предоставил мне случай не бежать в полк, а доехать с комфортом, то грех не воспользоваться такой возможностью.

Ночью, да ещё в поле, а не на дороге, я не мог ехать слишком быстро, поэтому до части я добрался спустя четверть часа. Не доезжая метров триста до главных ворот, я погасил фары и остановил флаер. Ни к чему, кроме руля я не прикасался, поэтому стереть с него отпечатки пальцев собственной кепкой было секундным делом. Всё. Теперь в полк.

Я припустил рысью и скоро уже бежал вдоль забора. На преодоление одного километра, который отделял главные ворота от задних, ушло не более четырёх минут. Пробегая мимо свинарника, я остановился. Мне пришла в голову ещё одна недурная идея. Я перешёл на шаг и направился прямиком внутрь.

Свиньи спали, внутри было тихо, поэтому пробираться к кандейке пришлось очень осторожно, чтобы не разбудить солдат, спящих в ней. Подойдя к двери, я остановился и прислушался. Тишина. Я осторожно открыл дверь. Уже начал заниматься ранний летний рассвет и из светлеющего окна в кандейку падал не то, чтобы свет, а скорее сумрак, который боролся с полной темнотой, царившей тут до него. Тем не менее, я уже смог разглядеть спящих на паре двухъярусных кроватей прямо в одежде солдат хозвзвода. Обувь они, естественно, сняли и носки их лежали рядом на табуретках возле кровати.

Я спешно расстегнул ботинок, снял носок с прогрызенной дыркой, бросил его на табуретку и взял оттуда целый. Грязный, естественно. Однако, алиби того стоит. Натянув чужой носок на ногу и обувшись, я как можно тише покинул свинарник.

В полку было спокойно. Новобранцы спали, наряд, скорее всего тоже потихоньку кимарил, поэтому добраться до казармы было проще простого. Пригибаясь, я добежал вдоль кустов до окна, которое притворил за мной Ероха. Толкнув оконную раму, я убедился, что оно по-прежнему не заперто. Отлично. Я мгновенно влез в него, соскочил с подоконника на пол и закрыл за собой окно.

В казарме была тишина, если не считать того, что в дальнем углу кто-то похрапывал. Я на цыпочках подошёл к своей кровати, разделся и лёг. До подъёма оставалось ещё целых четыре часа, так что можно было поспать.

 

Допрос

Хрена с два. Спустя каких-нибудь пять минут после того, как моя голова коснулась подушки и я погрузился в сладкий сон, дневальный проорал как ненормальный самую мерзкую команду на свете: «Подъём!».

Офицеры полка ещё спали у себя дома, поэтому подъём производил дежурный. Он выгнал нас на улицу и повёл на плац. Солнце ещё не поднялось над горизонтом, но было уже светло. Подразделения выходили из казарм, строились в колонны и выдвигались на плац, где вставали в общий строй полка. От центрального входа к плацу тянулся ручеёк из офицеров и сержантов, прибывавших по тревоге. Они недоумённо крутили головами, так же как и солдаты не понимая, в чём дело. Никаких учений на сегодня не планировалось, поэтому они непрерывно спрашивали друг у друга что происходит и так же непрерывно пожимали плечами в ответ.

— Это ты устроил? — спросил шёпотом Васян, идущий рядом со мной.

— Не ори, — так же шёпотом ответил я.

Мы промаршировали мимо офицеров штаба и первого батальона, строившихся на плацу и заняли своё место в общем строю. На середине плаца уже стоял командир полка и ещё какой-то полицейский чин, в синем мундире со звёздами на погонах. Командир полка горячо переговаривался с полицейским чином, активно жестикулируя. Тот, в свою очередь, отвечал спокойно и записывал что-то в блокнот.

Не было никаких сомнений, что весь этот сыр-бор из-за моих ночных похождений. Что ж. Изменить уже ничего нельзя. Остаётся только вести себя, как ни в чём не бывало и надеяться, что пронесёт.

— Где эти свинопасы? — заорал, наконец, полковник, видимо окончательно потеряв терпение. — Скачками их сюда!

Как раз в это время со стороны подсобки на плац в ногу вбежал хозяйственный взвод, ведомый своим командиром. Поравнявшись с полковником, солдаты перешли на шаг и промаршировали мимо него парадным строем, а командир взвода ещё и отдал на ходу честь.

— В строй, идиоты! — ответил на воинское приветствие командир полка.

Я хмыкнул. Если моё письмо уже прочитано и подозрение уже пало на солдата хозвзвода Худовского, то подобное отдание чести хозвзводом командир полка вполне мог принять за издевательство.

Солдаты снова перешли на рысь и потрусили в дальний конец общего строя. Место хозяйственного взвода было в самом конце. Спустя пару минут, когда все собрались, командир полка снова заорал:

— Становись!

Подразделения подравнялись и полк замер по стойке смирно.

— Командиры подразделений, ко мне!

Офицеры послушно вышли из строя и подошли к полковнику, выстроившись перед ним в одну шеренгу. Командир полка прошёлся туда-сюда вдоль шеренги, одновременно что-то говоря офицерам. Наверное, сообщал о случившемся и инструктировал, что делать дальше.

Говорил он долго и, видимо, нецензурно. Потом он дал слово полицейскому чину. Тот говорил мало. После этого командир полка приказал офицерам встать в строй.

— Всё! Действуйте, — приказал он, когда командиры вернулись к солдатам и заняли свои места встрою.

Наш лейтенант вышел из строя и приказал:

— Снять левый ботинок.

То же самое сделали и командиры остальных подразделений. Через полминуты все солдаты полка стояли со снятым левым ботинком. Командир роты лично подходил к каждому и проверял целостность носка на левой ноге. «Ага», — сообразил я. — «Ищут того, кто использовал свой носок в качестве маски». Тех, у кого носок был дырявым, выводили из строя и строили в колонну по три. Во всём полку таких набралось с сотню.

— Всё, — сказал командир полка полицейскому чину, когда проверка была закончена. — Забирайте.

Но тот отрицательно покачал головой и шепнул что-то ему на ухо.

— А, чёрт! — выругался полковник. — Проверить правый!

Странно, что командир сам не догадался, что носок можно надеть на любую ногу. Видимо прав был Сидоров, когда говорил, что полковник в армии Земной Федерации — это не звание, а диагноз. Нам приказали снять и правый ботинок. В результате ещё примерно сотню солдат вывели из строя и поставили в отдельную колонну. После этого нам разрешили обуться.

— Всё? — спросил полковник.

Но чин опять покачал головой.

— А. Да, — спохватился командир полка. — Худовский! Москалёв! Выйти из строя!

Васян и Ероха поглядели на меня, но я едва слышно прошептал им:

— Всё в порядке.

Волноваться, действительно, было пока рано. Меня, естественно, должны были допросить, так как моя фамилия упоминалась в письме, которое я бросил в ящик у полицейского участка. Я вышел из строя. Теперь я стоял ближе к полковнику с полицейским чином и мог слышать, что они горят.

— И весь хозяйственный взвод, — проговорил чин.

— Свинопасы! — скомандовал полковник. — Десять шагов вперёд, шагом марш!

Всех, кого вывели из строя, командир полка и полицейский лично погнали в штаб. Там весь этот колхоз оставили стоять на улице по стойке смирно под присмотром какого-то сержанта, а нас с Худовским повели прямиком в кабинет командира. У двери нас снова разделили. Худовского посадили на стульчик в коридоре, а меня завели в кабинет. Командир сел в своё кресло за письменным столом, полицейский чин уселся сбоку. Как ни странно, меня тоже пригласили сесть напротив полицейского, который и начал разговор:

— Вы рядовой Москалёв?

— Так точно, — ответил я.

— Я комиссар военной полиции местного гарнизона. Буду вести ваше дело. Вопросы есть?

— Никак нет.

— И вас не удивляет, что вас поднимают ночью и ведут допрашивать?

— Для меня это непривычно, но я не удивлён.

Командир полка нахмурился, побагровел и подался вперёд. Он определённо полагал, что прямо сейчас перед ним комиссар поймает мерзавца, из-за которого весь полк поставлен на уши. Ну-ну.

— И вы знаете, почему вас допрашивают? — в отличие от командира полка, комиссар казался скорее удивлённым.

— Из-за того что я отказался выполнять приказ о переводе в другую часть, — невозмутимо отрапортовал я.

Комиссар удивлённо приподнял бровь и вопросительно посмотрел на полковника. Тот застыл в своём кресле, открыв от удивления рот. Мне показалось даже, что на некоторое время он стал чуть менее красным. Что? Съел?

— О каком приказе идёт речь? — комиссар чиркнул что-то у себя в блокноте.

— Не было никакого приказа! — поспешно встрял полковник, выразительно глядя мне в глаза.

Ага. Давай, отпирайся. Теперь у комиссара есть основания поверить в «коррупционную схему».

— Так был приказ, или не было? — спросил комиссар, ни к кому персонально не обращаясь.

— Не было! — выпалил командир полка.

Комиссар вопросительно уставился на меня.

— А если приказа о переводе не было, тогда по какому поводу меня допрашивают посреди ночи? — спросил я.

— Не твоё дело, щенок! — вскочил полковник со своего места. — Я тебя в бараний рог согну!

Я счёл за лучшее воздержать от замечания, что мой допрос — это всё же моё дело. Вместо этого я с каменным лицом сидел молча, глядя прямо перед собой.

Комиссар ещё что-то записал в свой блокнот и спросил:

— Вы знакомы с рядовым Худовским?

— Так точно.

— При каких обстоятельствах вы познакомились?

— Недавно мы вместе выполняли хозяйственные работы.

— В каких вы отношениях?

— Во враждебных. Мы поругались.

Комиссар и полковник переглянулись.

— Из-за чего?

— Во время марша с «базара» в пункт постоянной дислокации Худовский показал себя слабовольным и склочным человеком, — ответил я, — а во время совместной работы он сказал, что в боевых подразделениях солдаты бездельничают. Мне это не понравилось, я ему возразил. У нас разгорелся конфликт.

— Где вы были этой ночью?

— В казарме. Нам запрещено покидать её после отбоя.

— Где находится ближайший посёлок?

— Точно не знаю. В полку говорили, что километрах в пятнадцати.

— Ладно, — сказал комиссар, закрывая блокнот. — Выйдите в коридор и подождите там. Скоро прибудет следователь, который будет работать с вами.

— Есть.

Я встал, отдал честь, развернулся и вышел из кабинета. Вслед мне раздался вопль командира полка:

— Худовский!

Тот соскочил со своего стула и бросился в кабинет командира. Я спокойно занял его место и стал обдумывать происходящее. То, как вёл себя комиссар, не было похоже на допрос. Я представлял себе это совсем иначе. Впрочем, судя по тому, что меня не отпустили в казарму, а оставили в коридоре дожидаться неизвестно чего, это был ещё не конец. Внизу стояли полторы сотни солдат, которых, видимо, тоже будут допрашивать. Начать с меня и Худовского было правильным решением, поскольку моя фамилия фигурировала в жалобе, а на него падали подозрения в авторстве. За нами, скорее всего, допросят всех солдат хозвзвода, как непосредственных сослуживцев Худовского, которые могли быть свидетелями того, как он уходил ночью в Гадюкино или возвращался оттуда. Затем, что сродни цирку, будут допрашивать всех, у кого дырявые носки.

— Вы не имеете права меня обвинять! — послышался из-за двери крик Худовского.

Зря он так. Подобная нервозность только укрепит подозрения в отношении него. Впрочем, мне это как раз на руку.

В коридоре показались двое офицеров военной полиции с кожаными папками в руках, в сопровождении нескольких полицейских. Офицеры прошли мимо быстрым шагом, бросив на меня сверлящие взгляды и, не спросив разрешения, вошли в кабинет командира. Рядовые копы остались стоять в коридоре.

— Отпечатков пальцев угонщика в машине не обнаружено, — расслышал я голос одного из офицеров, пока другой закрывал за собой дверь.

Ожидаемо. Но, всё же приятно, получить подтверждение того, что я нигде не прокололся. Спустя пару минут дверь открылась и в коридор вышли комиссар с пришедшими полицейскими и Худовский. Я на всякий случай встал, офицеры всё-таки.

— Бери этого, — ткнул комиссар в меня пальцем, обращаясь к одному из офицеров. — А ты, этого, — указал он на Худовского, обращаясь к другому офицеру.

Мне достался коротышка в капитанских погонах, почему-то небритый и с маленькими, близко посаженными глазками.

— Дай, — протянул капитан руку и взял у одного из копов полицейскую дубинку. — За мной, — скомандовал он и повёл меня по коридору.

Мы зашли в небольшой кабинет, в котором имелся письменный стол, значительно уступавший размерами тому, что был у командира полка и пара стульев. В углу стоял металлический сейф с синим огоньком сканера отпечатков пальцев, открывавшим замок. На стене имелась карта окрестностей, в центре которой была нарисована территория нашего полка, а по краям то самое Гадюкино и ещё пара деревень поменьше. Вероятно, это был кабинет одного из офицеров штаба.

— Сидеть, — указал на стул капитан, бросая свою папку на стол.

Я сел с внешней стороны стола.

Шарах!

Не говоря ни слова, полицейский ударил что было сил дубинкой по столу прямо перед моим носом. От неожиданности я даже подпрыгнул на стуле.

— Ты один приехал из Гадюкино или с тобой был ещё кто-то? — нависая, прорычал он мне в лицо.

— Нас не гнали через Гадюкино, — ответил я, глядя перед собой. — Мы шли с «базара» в пэпэдэ только по полям.

Мне было не по себе от такого поведения следователя, но я твёрдо решил прикидываться валенком. Другого выхода не было.

— Дурачком прикидываешься? — лицо капитана выражало такую злобу, которую я наблюдал только однажды в детстве в зоопарке, когда дразнил гориллу, пока бубушка отвернулась, чтобы поговорить со знакомой старушкой. — Ну, ладно. Я тебя сейчас точно дурачком сделаю.

С этими словами он отстегнул от пояса наручники и бросил их на стол.

— Девки тебя узнали, — сказа он уже тихо, — так что всё. Конец. Дезертирство, угон, разбой, похищение. За всё, что натворил, получишь лет двадцать. Я тебя в порошок сотру.

Ага. Как же. Не могли они меня узнать. Врёшь, собака.

Я удивился своим мыслям. Мне нравилось служить и я никогда до этого момента не думал об офицерах, да и вообще о людях в форме, в подобно манере. Употребить в адрес офицера слово «собака» для меня было чем-то новым. В адрес офицера полиции, конечно, но всё же офицера.

— Колись, если хочешь скидку получить! — что было сил крикнул он мне в ухо.

— Виноват, господин капитан, — чётко отрапортовал я. — Я не понимаю, о чём идет речь. Мне неизвестно ни о каких девках. У нас в полку вообще нет женщин.

— Ну ладно, — капитан снова перешёл на спокойный тон. — Сейчас я тебе сделаю.

Он сел за стол напротив меня, достал из папки бланк протокола и начал вписывать в него мою фамилию, звание и прочие установочные данные.

— Дата рождения, — спросил он не отрываясь от писанины.

Я назвал дату своего рождения.

— Место рождения.

Я назвал.

— С какой целью совершил угон транспортного средства? Покататься захотел? — этот вопрос он задал, глядя мне прямо в глаза.

— Виноват, господин капитан. Я никогда в жизни не делал ничего подобного. И я не понимаю, почему вы спрашиваете меня об этом.

— Встать! — опять заорал капитан.

Я встал по стойке смирно.

— Кру-гом!

Я повернулся лицом к двери.

Шарах!

Он снова саданул дубинкой по толу. Я вздрогнул.

— Когда договорился с Худовским?

— О чём? — спросил я.

— Сам знаешь о чём! — рявкнул полицейский.

— Никак нет, — ответил я. — Не знаю.

— Сидеть!

Я снова повернулся к нему лицом и сел на стул. Так продолжалось ещё с полчаса. Капитан то орал на меня, то принимался писать в протоколе, занося в него мои показания. Наконец, написав последнюю строчку, он сказал:

— Ну, ладно. Сам виноват. Читай и расписывайся, — и протянул мне исписанный с двух сторон бланк протокола.

Я пробежал глазами по тексту. Никуда не ходил, ничего не угонял, никого не бил, никакого письма не бросал, спал в казарме. Я взял авторучку и поставил в протоколе свою подпись.

— Ну вот, — сказал капитан, убирая протокол в папку. — Теперь пеняй на себя.

С этими словами он встал, сунул под мышку папку с дубинкой и направился к двери.

— Сидеть здесь, — бросил он через плечо и вышел из кабинета, закрыв за собой дверь.

Я остался один и у меня появилось время собраться с мыслями. Полицейский капитан обвинял меня во всём подряд, в том числе и в сговоре с Худовским, чего в принципе не могло быть. Это говорит о том, что копы понятия не имеют, какую роль я играю в этом деле. Капитан просто пытался меня запугать, надеясь, что я сам во всём признаюсь. Разумеется, если мне вообще есть в чём признаваться. Никаких следов в машине я не оставил, опознать меня ни тот чувак с зелёным гребнем, ни его девчонки не могли, камера у полицейского участка моё лицо тоже не зафиксировала. Против меня ничего нет, кроме моей фамилии в жалобе. Но имя написано неправильно. Собственно, формально я был чист. Выходит, меня допрашивали просто для галочки.

Через дверь я расслышал приглушённые крики второго полицейского офицера. Худовского ещё допрашивают. Неудивительно. В отличие от меня, против него улики есть. Хоть и косвенные, но всё же. За него уцепятся мёртвой хваткой.

Я просидел так минут двадцать. Криков больше не было слышно. Наконец в дверь вошёл второй офицер. Этот был лейтенантом. Я встал. Он махнул рукой, давая понять, что мне можно сесть. Я сел. Он тоже уселся напротив меня, положив свою папку перед собой.

— Игорь, — проникновённо начал он, глядя мне в глаза. — Дело очень серьёзное. Пострадали люди. Совершена куча преступлений. Я вижу, что ты неплохой парень, поэтому хочу помочь тебе. Надо чтобы ты рассказал всё, как было на самом деле.

Я отметил про себя это «Игорь». Добрый полицейский решил, что обращение к военнослужащему по имени поможет втереться в доверие. Наверное, с каким-нибудь гражданским лопухом это могло сработать, но я уже привык к уставному обращению, тем более со стороны офицеров, поэтому подобный подход меня только позабавил. Я ответил:

— Так точно, господин лейтенант. Я готов ответить на любые вопросы.

— Вот и хорошо. Теперь расскажи, что ты делал этой ночью, а я подумаю, как тебе помочь.

— Этой ночью я спал, пока нас не разбудили по тревоге и не вывели на плац, — сказал я, глядя ему в глаза.

— Ну хорошо, — вздохнул полицейский. — А вот что ты говорил про перевод в другую часть? Ты отказался переводиться, да?

— Так точно. Меня хотели перевести куда-то, точно не знаю куда, но я сказал, что мне нравится эта часть и я хочу остаться здесь.

— А кто тебе предлагал перевестись? Дядя?

Полицейский был сама доброта. Его глаза светились участием.

— Никак нет. Командир полка.

— А почему он тебе предложил перевестись?

— Не знаю, господин лейтенант.

Полицейский помолчал. Потом достал из папки бланк протокола и склонившись начал писать в нём, заполняя строчку за строчкой. Я молча смотрел на него. Спустя несколько минут он поднял голову и спросил:

— А как ты относишься к службе в хозяйственном взводе?

Я ответил не задумываясь:

— Я готов служить там, где прикажет командование и верховный главнокомандующий Лао.

Ежу понятно, что это была провокация. Полицейский не мог перевести меня в другое подразделение. Ему просто надо было проверить мою реакцию на возможный перевод.

— Что ж. Прочитай и распишись, — он протянул мне протокол.

О переводе в хозяйственный взвод не просил, готов служить в любом подразделении, в сговор с другими военнослужащими не вступал. Я согласно кивнул и подписал второй протокол.

— Пока всё, — сказал коп, пряча протокол в папку. — Можешь идти в своё подразделение. Когда понадобишься, тебя вызовут.

Встав, я отдал честь и вышел. Я направился было к лестнице, чтобы спуститься на первый этаж и выйти из здания штаба, но остановился. Мне навстречу двое полицейских вели моего дядьку. Увидев меня, он вскричал:

— Это ты чего-то натворил? Это из-за тебя меня сюда привезли?

— Сюда, господин полковник, — один из сопровождавших его копов взял дядьку под локоть и направил дальше по коридору.

Дядька прошёл мимо меня, по пути прорычав:

— Ну, я тебе устрою.

Нет, родственничек, ничего ты мне не устроишь. Ты теперь от меня подальше будешь держаться. На его крики из соседнего кабинета высунулся полицейский капитан, допрашивавший в первый раз и, заметив меня, окликнул:

— Эй! Ну-ка иди сюда.

Я послушно зашёл в кабинет. У стены насупившись, стоял Худовский, рядом с ним ещё двое солдат, а чуть в стороне те самые девицы, которых я этой ночью немного покатал на чужом флаере. Я чуть было не сказал им «привет», но вовремя удержался. Надо думать, капитан проводил опознание. Судя по всему безуспешно.

— Поглядите, — обратился он к девицам, — может этот?

Девчонки окинули меня презрительными взглядами и отрицательно покачали головами.

— Говорю же, на том носок с дыркой надет был, — сказала блондинка.

— И форма наизнанку, — добавила брюнетка.

Капитан вздохнул, качая головой. Я его понимал. Трудно иметь дело с бестолочами. Они что, надеялись, что я буду расхаживать по части с носком на голове?

— Ладно, иди, — бросил мне коп.

Я поспешил ретироваться.

Интересно, дядьку будут допрашивать так же как меня, сначала «злой» полицейский, а потом «добрый»? Я представил, как капитан стучит дубинкой по столу, а мой толстый дядька нервно вздрагивает. Это подняло мне настроение. Не мешало бы сюда привезти ещё дорогую бабушку с её пирожками. Думая так, я вышел из штаба.

Те две сотни солдат, у которых обнаружились дырки в носках, всё так же стояли у штаба по стойке смирно. Теперь, кроме сопровождавшего их сержанта, тут были и несколько полицейских, которые неспешно прогуливались взад-вперёд, следя, чтобы в строю не было разговоров. Этих солдат ещё не допрашивали и копам нужны были их показания, не испорченные сплетнями. Проходя мимо сержанта, я отдал честь и направился к плацу.

Там по-прежнему продолжался концерт с участием всех военнослужащих полка, включая офицеров. Копов тут тоже прибавилось. Мой зеленоволосый знакомый в сопровождении одного из полицейских медленно шёл вдоль строя и всматривался в лица солдат, время от времени отрицательно качая головой в знак того, что среди стоявших в строю нет солдата, угнавшего его флаер. Среди поджарых бойцов в форме он, со своим гребнем, смотрелся как клоун. Это было похоже на жест отчаяния. Наверное, у копов совсем пропала надежда раскрыть это дело по горячим следам.

 

Проверка

Я попросил у командира роты разрешения встать в строй и занял своё место. Парень с зелёным гребнем прошёл мимо и покачал головой. Можно было расслабиться.

— Ну, как там у тебя? — прошептал Ероха.

— Всё в порядке, — ответил я. — Пообщался с интересными людьми.

— А у нас тут весело, — кивнул он на бродящих по плацу копов.

— Вижу.

— А мне вот интересно, — подключился к разговору Васян, — что будет дальше?

— Надеюсь, что завтрак, — высказал я предположение. — Общение с интересными людьми возбуждает аппетит.

— Ты можешь толком рассказать, что происходит? — не вытерпел Ероха.

— Что, прямо здесь? — деланно удивился я.

Однако, рассказывать мне ничего не пришлось. За меня это сделал командир полка. Не прошло и пяти минут, как я встал в строй, когда он вышел на середину плаца. Туда же вынесли звукоусилитель и здоровенный головизор. Полковник надел ушной микрофон и скомандовал:

— Смирно!

Его и без того громкий крик, да ещё усиленный динамиками, прокатился по окрестностям, спугнув стаю ворон из близлежащей рощи.

— Этой ночью военнослужащий нашего полка, который скоро будет найден и наказан, совершил не только нарушение воинской дисциплины, но ещё и проявил крайнюю степень неповиновения, выразившуюся в несанкционированном попадании в головизор.

Надо же, какой слог. Я подумал, что полковник сильно перенервничал, раз не соображает, что несёт. Тем временем, он продолжил:

— Поскольку местное головидение уже показало это несанкционированное попадание и повернуть назад ничего нельзя, то каждый из вас обязан увидеть это нарушение, чтобы в дальнейшем придерживаться прямо противоположной линии поведения.

Командир полка кивнул стоящему рядом с ним офицеру и тот включил головизор. На плацу появилась голограмма телеведущей в очках и деловом костюме, которая вела репортаж о моём ночном приключении:

— Сегодня ночью неизвестный солдат дезертировал из расположения пятьдесят шестого учебного полка и терроризировал жителей посёлка Гадюкино.

Голограмма телеведущей сменилась видеозаписью того, как я, сидя в траве недалеко от трассы натягиваю на голову носок. В вывернутой наизнанку форме я выглядел забавно. Надо же, как быстро работают головизионщики. Уже успели купить запись, сделанную двумя спутницами зеленоголового парня. Голос дикторши за кадром вещал:

— Дикая выходка преступника едва не стоила жизни троим местным жителям. Он угнал у них флаер, избил водителя и похитил двух девушек, которым чудом удалось спастись.

Моя голограмма приблизилась к невидимой камере и вытащила парня с зелёным гребнем из флаера. Затем она сменилась голограммами двух девиц. Закадровый голос ведущей спросил у них:

— Расскажите, пожалуйста, о происшествии. Как вам удалось его пережить?

— Ну, как, — начала блондинка. — В общем, этот тип был ненормальный какой-то. В страшной маске, с торчащим глазом и в вывернутой наизнанку форме. Как кинется! Жуть прямо.

— Точно, — поддержала её брюнетка. — Я такого страха натерпелась. Как заскочит в машину, как поедет. Ужас.

— Он вам угрожал? — спросил голос ведущей.

— Ой, ну как сказать… — замялась блондинка.

— Чего тут говорить? — встряла брюнетка. — Угрожал точно. Псих ненормальный. Ночью, да ещё в кусты куда-то повёз. И глазом своим смотрит. Меня даже изнасиловать хотел, кажется.

— А меня, что, не хотел, по-твоему! — взвилась блондинка. — Я что, хуже тебя? Меня тоже хотел. И ещё сильнее, чем тебя. Он вообще на меня всё время пялился.

— Да что ты говоришь? Я-то лучше видела. На меня он пялился!

— Нет на меня…

Девицы исчезли и снова появилась ведущая. На этот раз она стояла рядом с нашим командиром полка, который застыл пред камерой головидения, покраснел и, казалось, даже не дышал. По его лбу текли крупные капли пота.

— Господин полковник, — обратилась к нему ведущая, — как вы можете прокомментировать это происшествие?

Полковник набрал в грудь воздуха и натужно начал говорить:

— Неизвестный солдат покинул предназначенное ему место и совершил ряд действий, которые идут вразрез с привитыми ему установками. В настоящее время все силы личного состава брошены на предотвращение подобных случаев и ликвидацию последствий уже случившегося. Неизвестный солдат будет установлен как полагается и понесёт всю тяжесть ответственности перед лицом граждан, которых мы надёжно защищаем под руководством…

Голос полковника пропал, а на фоне его шевелящихся губ закадровый голос ведущей закончил репортаж:

— Военная полиция уже разыскала угнанный флаер и вернула его владельцу. В ближайшее время виновный будет задержан и предстанет перед трибуналом. Мы будем держать вас в курсе событий.

Репортаж закончился и офицер отключил головизор. Я оглядел стоящих вокруг меня сослуживцев. Все без исключения улыбались во все тридцать два зуба, едва сдерживая смех. Им явно понравилось. Не знаю, на какую реакцию рассчитывал командир полка, но, на мой взгляд, новобранцы были в восторге от того, что «неизвестный солдат» поставил часть на уши.

— Равняйсь! Смирно! — полковник заканчивал воспитательную речь. — Приказываю всем командирам подразделений ещё раз довести до личного состава о неотвратимости последствий нарушения воинской дисциплины. Далее. В связи со случившимся, в ближайшее время для проверки состояния дел в полку к нам прибудет командующий военным округом. Чтобы не ударить в грязь лицом, приказываю усилить боевую подготовку. Всё. Командирам подразделений развести личный состав по местам занятий.

Усиливать боевую подготовку нас погнали прямиком на склад индивидуальной боевой техники. Под «индивидуальной боевой техникой» подразумевались бронескафандры, предназначенные для ведения боевых действий на планетах, непригодных для жизни. Кому может прийти в голову воевать на планете, непригодной для жизни, нам не объяснили.

Я стоял перед скафандром и разглядывал своё отражение в зеркальном забрале. Бронированный корпус, искусственная мускулатура, к правому бедру прикреплён ракетомёт с магазином на десять выстрелов, к левому — противовоздушная двустволка, заряженная парой самонаводящихся ракет. На поясе крепился комплект из нескольких гранат разной мощности. Штурмовая винтовка висела не то, чтобы за спиной, а скорее за правым боком на эластичном, но прочном ремне. Благодаря эластичному ремню, винтовка была плотно прижата к спине скафандра и не создавала неудобств во время движения.

Я нажал кнопку на левом боку и спинные створки разошлись в стороны. Я влез внутрь, просунул руки в перчатки и снова нажал на кнопку. Скафандр закрылся. Нажатия кнопки было достаточно, чтобы залезть внутрь, но с бойцом внутри скафандр открывался только голосовой командой. Это защищало бойца от случайной разгерметизации. Мне казалось странным, что такие сложные механизмы хранятся в обычном кирпичном сарае с железными воротами.

— Выходи строиться! — услышал я в динамиках голос Сидорова.

Мы кое-как поковыляли к выходу со склада.

Первое занятие в скафандрах заключалось в марше по полям. Естественно без боеприпасов. Мы учились передвигаться, пользоваться связью, держать строй, считывать информацию с внутреннего экрана. Это было единственное занятие, в ходе которого нам разрешалось разговаривать сколько душе угодно. Мы непрерывно вызывали друг друга на связь, переключаясь то на личный канал, то на общий и рассказывали друг другу анекдоты, истории из жизни или просто болтали о погоде.

Я почти забыл о навалившихся неприятностях. Всё снова было на своих местах. Сидоров и Копытовский учили нас воевать, я находился на своём месте в строю, рядом пыхтели в бронескафандрах мои товарищи. Мне хотелось думать, что все проблемы миновали.

Нас оставили без завтрака, зато научили пользоваться встроенным в скафандр аппаратом для инъекций и первое, что мы себе вкололи, была доза стимуляторов, заменяющая приём пищи. Так прошёл весь день. Всех, кого уводили на допрос, вернули в свои подразделения, только Худовского посадили на гауптвахту.

Я чувствовал, что нужно объясниться с моими друзьями, но возможности поговорить без свидетелей не было, поэтому пришлось отложить это дело до вечера. После ужина у нас была пара часов свободного времени, в течение которого можно было найти в казарме спокойный угол и пообщаться. Однако, не всё оказалось так просто.

Как только мы пришли из столовой и принялись кто умываться, кто читать письма из дома, кто играть в карты, ко мне подошёл парень из первого взвода. Звали его Сява Подцонов, у него были коротко стриженые волосы и непомерно пухлые губы при довольно крепком телосложении. До этого мы с ним почти не общались, но в этот раз он проявил ко мне необычайный интерес.

— Привет. Как дела? — спросил Сява, когда я доставал из своей тумбочки зубную щётку и пасту, намереваясь заняться вечерним туалетом.

— Всё по плану, — рассеянно ответил я, думая, что Сява просто шёл мимо и задал этот вопрос из вежливости.

— План, это хорошо, — задумчиво протянул Подцонов, семеня следом за мной в умывальную комнату. — С планом всегда легче.

— Угу, — буркнул я.

Я сказал так просто, чтобы он отвязался, но если ему хочется думать про какой-то план, то пускай.

— Я вот тоже стараюсь всё планировать, — продолжал Подцонов, стоя за моей спиной и наблюдая, как я выдавливаю на щётку пасту из тюбика. — Может, вместе спланируем?

— Чего? — не понял я.

— Меня тоже вызывали на допрос, — сказал он полушёпотом, слегка наклонившись ко мне. — Мы возле штаба стояли и ждали, когда копы закончат с тобой и Худовским.

Может, Подцонов и был среди тех двух сотен новобранцев, которых гоняли на допрос из-за дырявых носков. Я к ним особо не присматривался.

— Они меня не смогли расколоть, — заговорщически подмигнул он мне.

— Чего? — прошамкал я, орудуя во рту зубной щёткой.

— Ну, я им не сказал, что тоже иногда в посёлок хожу. Хоть они меня крутили и так и эдак. Даже посадить грозились. Да только я не робкого десятка. Послал их куда подальше. Доказательств у них всё равно нет. Никто ведь не видел, как я ночью сматываюсь.

Я поглядел на него внимательней. Выжидательный взгляд, едва заметная полуулыбка пухлых губ. Нет. Доверия он вовсе не внушал. Я выплюнул пасту и сказал:

— Поздравляю.

Он несколько секунд понаблюдал, как я полощу рот и сделал ещё одну попытку меня разговорить.

— Нам надо держаться вместе, — так же заговорщически сказал он.

— Мы все тут держимся вместе, — я решил прикинуться валенком, — мы же товарищи по оружию. Наш долг выполнять приказы верховного главнокомандующего Лао, защищать Землю и становиться героями.

Надцонов растерянно захлопал глазами. Он явно ожидал другой реакции.

Я закончил умываться и вышел из умывальной комнаты.

— Я думаю, нам надо вместе придумать, что говорить копам, — не отставал он. — Я могу прикрыть тебя, а ты прикроешь меня.

— В смысле?

— Да ладно. Я знаю, что они подозревают тебя. Я хочу помочь.

— Помоги себе сам, — ответил я и принялся укладывать пасту и щётку в тумбочку.

Рядом находились Васян с Ерохой, а продолжать разговор при них он не стал.

— Ты подумай, — бросил он напоследок и ушёл в другой конец казармы к своей кровати.

Васян и Ероха проводили его взглядом.

— Что ему было нужно? — спросил Васян.

— Мой новый лучший друг, — ответил я. — Очень хочет мне помочь давать копам правильные показания.

— Во как! — удивился Васян. — А на вид, вполне приличный человек.

— Стукачи все на вид приличные, — поделился мнением Ероха.

Я снял берцы и улёгся на кровати, закинув руки за голову. Друзья сели на свои кровати справа и слева.

— Интересно, зачем ему это надо? — спросил Ероха. — Выспрашивать, вынюхивать. Потом, наверное, на доклад побежит.

— Побежит, — задумчиво проговорил я. — Обязательно побежит. Такая уж у них, у стукачей, тяжкая доля.

— А ведь за ним раньше ничего такого замечено не было, — размышлял Васян.

— Ну вот теперь, после допроса, будет замечаться, — сказал я глядя вверх. — Причём регулярно.

— Завербовали, — заключил Ероха.

— Завербовали, — согласился я.

— Интересно на чём, — продолжал размышлять Васян.

— Что значит «на чём»? — не понял Ероха.

Васян объяснил:

— Чтобы завербовать стукача, нужно сначала его поймать на чём-нибудь противозаконном. Я в кино видел. Ну, типа, если стукач не согласится работать на копа, то коп его посадит.

— И за что же, интересно, можно посадить нашего Сяву? — поинтересовался я.

— Вот уж не знаю, — ответил Васян. — Но раз завербовали, значит, есть за что.

Мы на минуту замолчали, пытаясь сообразить, за что можно посадить Сяву Подцонова. Наконец я произнёс:

— А не может быть так, что наш Сява вызвался помогать копам добровольно? Ну, вроде как для блага Земной Федерации или вроде того. Патриотизм и всё такое.

Друзья посмотрели на меня с недоумением.

— Какой патриотизм? — саркастически возразил Васян. — Какое благо Федерации? Ты лекций по общественно-государственной подготовке наслушался что ли?

— Обыкновенный патриотизм, — настаивал я на своём. — Подкреплённый воплями копа во время допроса и парой ударов дубинкой по столу. Такой подход вполне может вызвать желание послужить Федерации у слабонервных личностей.

И я рассказал, как проходил допрос в штабе. Как два копа играли в «злого» и «доброго» полицейского. А заодно рассказал и о том, зачем одевался в вывернутую наизнанку форму, и о том, почему пришлось угнать флаер. Друзья с трудом сдерживали хохот, чтобы не привлекать внимание. Так мы проговорили до отбоя.

— Что я могу сказать, — подвёл итог Васян. — Приключение вышло замечательное. Будет что детям рассказать. Но я бы советовал тебе залечь на дно и до самого окончания учебки изображать из себя образцового новобранца. А не то посадят.

— Да я и сам так решил, — согласился я. — Тем более, что всё это я делал именно для того, чтобы меня оставили в покое и не мешали стать образцовым новобранцем.

Тут уж друзья не выдержали и заржали как два коня.

Их дружный смех прервала команда дневального:

— Рота, отбой!

Ну, наконец-то. Всё же сон — это настоящее счастье.

Утром оказалось, что военная полиция никуда не делась, а наоборот, в штабе копам выделили два кабинета, в которые они продолжали время от времени кого-то выдёргивать для допроса. Впрочем, это никак не сказывалось на нашей повседневной жизни. Полк продолжал заниматься обычными делами, разве что командир полка нервничал и всё время ходил красный. Офицеры, видя его состояние, старались лишний раз к нему не подходить.

У нас продолжались занятия по боевым действиям в скафандрах. Полковник приказал ускорить подготовку. Сидоров, построив роту, так объяснил эту спешку:

— Кто-то из вас, баранов, поставил полк на уши. В честь этого, сегодня с проверкой приезжает важное начальство. Для того, чтобы сделать вид, что вы не бараны, а жалкое подобие солдат, меня озадачили научить вас стрелять из оружия, которое вам, обезьянам, нельзя давать в руки. Начнём со стрельбы по воздушным целям.

Это было классное занятие. Сначала Сидоров объяснил нам, как занимать позицию для отражения воздушного нападения, кто должен прятаться, а кто вести огонь по противнику. Потренировавшись в этом, мы приступили к практическим стрельбам. Каждому было выдано по десять ракет для противовоздушных двустволок. На полигоне, километрах в пяти от наших позиций, запускались учебные цели, представлявшие собой фанерные радиоуправляемые самолёты с размахом крыла около полутора метров, покрытые металлическим напылением. Нам надо было засечь их микрорадаром, встроенным в наши бронескафандры, поймать их в прицел двустволки и выпустить ракету. В момент прицеливания, ракета захватывала цель и дальше летела сама по себе. Сама ракетка была небольшая, меньше полуметра в длину, но способна была в клочья разнести транспорт или истребитель. Мишени запускались по две. Следующие две с интервалом в двадцать секунд. За это время надо было успеть выпустить по ракете в каждую мишень, переломить двустволку и зарядить её двумя новыми ракетами. Это повторялось пять раз. Собственно, стрельбы напоминали соревнования по стендовой стрельбе, если не считать, что на нас были одеты скафандры и стреляли мы, находясь в окопах.

Я сшиб уже шесть мишеней, едва успел перезарядить дымящуюся двустволку и прицелиться по очередной мишени, появившейся в небе, когда резкий командный голос гавкнул в динамиках шлема:

— Где ты вчера оставил флаер? Недоезжая до парадных ворот?

От неожиданности я чуть не ответил «да», но вовремя прикусил язык. Голос хоть и был искажён динамиками, но явно принадлежал допрашивавшему меня капитану военной полиции. Передача шла по личному каналу, значит, слышать нас могли только командиры. Надо же. Копам, оказывается, разрешают вмешиваться в управление подразделениями в боевой обстановке, а учебные стрельбы приравнивались к ведению боевых действий и во время их проведения мы обязаны были действовать как в бою. Эта мысль промелькнула в моём мозгу за секунду. Я сразу же взял себя в руки и ответил:

— Назовите себя.

Всё верно. Прежде чем вызывать меня на связь, неизвестный должен был представиться.

— Военная полиция! — рявкнули динамики. — Отвечай немедленно! Нам всё известно!

Я переключился на канал связи с командирами и доложил Сидорову:

— Господин сержант. Неизвестный без позывного засоряет эфир. Прошу разрешения заблокировать.

— Разрешаю, — отозвался весёлый голос Сидорова.

Он, оказывается, доволен моими действиями. Я ткнул подбородком в одну из кнопок, расположенных внутри шлема. Бортовая радиостанция скафандра определила частоту, на которой работал передатчик копа и внесла её в чёрный список. Теперь он не сможет со мной связаться.

Секунду спустя я пожалел, что говорил с Сидоровым по каналу связи с командирами, а не по общему каналу. Пусть бы рота поржала над копом. Однако, он чуть не расколол меня. Надо быть осторожнее.

Тьфу ты! Из-за того, что капитан отвлёк меня, я пропустил одну мишень и ракета ушла мимо цели. Впрочем, это был единственный промах. Отстрелялся я на «хорошо». Вполне достаточно, хотя, если бы не чёртов коп, мог бы получить оценку «отлично».

По окончании стрельб нас погнали на склад сдавать скафандры, а потом на обед. После обеда ожидалось прибытие начальства, поэтому офицеры не расходились, а кучковались то тут, то там в ожидании проверки. Командир полка бегал от одной кучки офицеров к другой, требуя, чтобы они немедленно занялись каким-нибудь делом, а не стояли столбами. Поскольку никаких срочных дел не было, офицеры с деловым выражением на лицах отдавали полковнику честь, разворачивались и строевым шагом уходили прочь, а когда командир полка скрывался из виду, собирались снова.

После обеда выдалось с полчаса свободного времени, которое я, как и большинство новобранцев, решил провести лёжа на кровати. Едва я упал лицом в подушку, рядом на свою кровать уселся Васян и сообщил новость:

— Наш стукач Сява желает подружиться со мной.

— У? — вопросительно промычал я в подушку.

— Только что подходил ко мне и сказал, что видел, как ты выходил ночью из казармы. Вроде как он ночью проснулся и увидел.

Я повернулся на бок, чтобы было удобнее говорить с Васяном.

— Складно брешет, мерзавец, — сказал я ему.

— Точно. Ты же не выходил, а через окно вылезал.

— Так чего он хотел-то?

— Чтобы мы вместе придумали, что говорить копам, чтобы они нас не поймали. Ну, я сказал, конечно, будто ничего не знаю и что ты всю ночь дрых как сурок.

— Понятно, — зевнул я. — Решил, что раз мы друзья, то ты должен знать, если я ночью отлучался из казармы.

— Ну, так ведь он правильно решил.

— С меня пиво, — пообещал я отблагодарить друга за помощь.

К нам подошёл Ероха и уселся рядом с Васяном.

— Угадайте что, — улыбаясь сказал он.

— Подцонов захотел с тобой подружиться? — предположил я.

— Угадал, — удивлённо согласился Ероха. — Как узнал?

— Ты не один такой обаятельный, — я потянулся. — Васян ему тоже нравится.

Ероха вопросительно глянул на Васяна. Тот в ответ скорчил зверскую рожу.

— Понятно, — разочарованно протянул Ероха. — Сюрприз не получился.

— Получился, — успокоил я его. — У меня сегодня день сюрпризов.

И я рассказал друзьям о том, как чуть не раскололся.

— Значит, они с тебя не слезут, — сделал вывод Ероха.

— Слезут, — возразил я, устраиваясь поудобнее на кровати. — Вопрос только когда.

— Через два месяца, — обрадовал меня Васян. — После выпуска из учебного полка.

— Рота! Выходи строиться! — заорал дневальный.

Надо было выходить на плац для дневного развода.

Едва наша рота построилась на плацу, как со стороны парадного входа раздался вопль дежурного офицера:

— Полк! Смирно!

Это прибыло долгожданное начальство. Мы повернулись в сторону вопившего и замерли. Через парадные ворота въезжал угловатый флаер-джип зелёного цвета с открытым верхом. На заднем сиденье флаера сидел пузатый тип с носом, напоминавшим небольшую картофелину и кустистыми бровями. Золотые погоны, золотые же аксельбанты и четверть квадратного метра орденских планок на груди. Генерал.

Въехав на территорию части, флаер-джип остановился и генерал сошёл на землю. Широкие красные лампасы на брюках. Представительный дядечка. Дежурный офицер подошёл к нему, отдал честь и что-то протараторил. Генерал отдал честь в ответ и отдал короткую команду. Офицер повернулся к плацу и крикнул:

— Вольно!

Мы снова повернулись лицом к середине плаца. Возле генерала, тем временем, собиралась кучка старших офицеров во главе с командиром полка.

Я ожидал, что прибывший генерал захочет посмотреть, чему научились новобранцы за тот месяц, который провели в учебном полку. Наверное, даже устроит какие-нибудь учения с боевыми стрельбами. В целом, такая перспектива мне нравилась. Это была та служба, к которой я стремился, поэтому прибытие высокого начальства нисколько меня не смущало.

Первым делом генерал, в сопровождении командира полка и нескольких офицеров помладше, пошёл в столовую. Там он провёл минут двадцать. Полк в это время стоял на плацу не двигаясь с места, в ожидании неизвестно чего.

Когда генерал с офицерами вышел из столовой, до плаца донёсся его крик. Разобрать слова было невозможно из-за большого расстояния, но было понятно, что генерал чем-то сильно недоволен. Командир полка и сопровождающие офицеры смотрели вниз, не решаясь поднять взгляд.

Затем начальство пошло в парк боевой техники и провело там минут сорок. Мы продолжали стоять как вкопанные. Возвращаясь из парка, генерал продолжал орать, офицеры, ходившие с ним, стали очень хмурыми и как-то даже ссутулились. Видимо полководец, проводя проверку, употреблял не только цензурные слова.

Затем настал черёд посещения казарм. На это у генерала ушёл целый час. Выходя оттуда, он уже не орал. Наверное, выдохся, но лица офицеров стали чернее тучи. Когда они вместе с генералом выходили на плац, мне даже стало их немного жалко.

Выйдя на середину плаца, генерал рявкнул:

— Смирно!

Мы вытянулись в струнку и замерли. Он продолжил:

— За проявление недостатков во время проверки, объявляю выговор командиру полка.

Полковник отдал честь и громко ответил:

— Есть!

— Таких безобразий надо ещё днём с огнём поискать! — заводился генерал. — Сколько ложек в столовой не хватает? — обратился он к командиру полка. — Не слышу!

— Две, — ответил полковник, опустив голову.

— Две! — повторил генерал. — Военное имущество утеряно! А вы как ни в чём не бывало построились! Как будто я вам не указ!

Я потихоньку начал улыбаться. Слушать гневного генерала было ещё интереснее, чем гневного полковника.

— Почему на броневиках не видно кто у них главный? — продолжал он свою отповедь. — Как вы сами командуете где кто? А если тревога и перепутаются? Это же боевая обстановка!

— Исправим, — потупившись ответил полковник.

— На каждую единицу повесить табличку с указанием фамилии водителя и командира!

— Есть.

Я огляделся. Новобранцы, как и я, улыбались во весь рот. Манера речи генерала развлекала и их. Генерал продолжал:

— А полотенца почему неровные? Всё как в колхозе! Что это за солдат, который не может полотенце аккуратно повесить? Кто вам это не дал?

— Устраним, — командир полка, похоже, воспринимал весь этот бред всерьёз.

— Сегодня же, — дал указание генерал. — И доложите рапортом к исходу дня.

Генерал перевёл дух и снова заговорил:

— Где этот ваш угонщик в одноглазой маске? Сюда его мне!

Двое военных полицейских привели с гауптвахты Худовского и поставили рядом с генералом. Вместе с ним явился комиссар и тоже встал рядом. Генерал окинул взглядом Худовского и опять начал развлекать публику:

— Вот! — он указал рукой на Худовского. — Позор вооружённых сил! Этот новобранец низко уронил честь, доверенную ему родиной! И как теперь вернуть назад то, что он сделал с этими гражданскими? И даже сквозь землю не провалился, хотя уже второй день пошёл.

Генерал горячился всё сильнее, командир полка становился всё мрачнее, Худовский хлопал глазами, не понимая, что происходит, а стоящий рядом комиссар смотрел себе под ноги, явно стараясь не засмеяться. Да. Ради такого цирка стоило постоять на плацу пару часов. А генерал всё не унимался:

— Он, наверное, думал, что мы всё что вчера, сегодня уже забудем! Нет. Мы не чуть-чуть помним. У нас всё на месте, — он снова указал рукой на Худовского и обратился к комиссару. — Взять его, допросить до последней степени, пока не скажет, как он докатился до самого конца. Чтоб знал, что такое армия. И пусть сидит не вылезая!

Как раз в это время на плац вбежал дежурный офицер. Подбежав к генералу и отдав честь, он доложил:

— Господин генерал. К парадным воротам прибыл отец рядового Худовского. Говорит, что-то про адвокатскую защиту и требует пропустить на территорию. С ним вместе репортёрша с головидения.

— Что? — не понял генерал. — Какой отец? Какая защита? Что вы мне тут докладываете?

— Господин генерал, — вмешался комиссар, — я думаю надо разобраться на месте. Отец Худовского юрист. Вероятно, он хочет защищать сына как адвокат.

— Как это «защищать»? Он должен сидеть молча, пока всё не расскажет и тогда мы его посадим. Отец у него, видишь ли. Я же себе адвоката не вызываю, когда захочу.

— Лучше разобраться, — настаивал комиссар.

Генерал с минуту подумал, потом решил:

— Ну, ладно. Пойдём, посмотрим, что там за отец. Командир! — обратился он к командиру полка. — Продолжайте.

И пошёл в сопровождении офицеров к парадным воротам, а полковник остался на плацу «продолжать». С минуту он стоял посреди плаца и чесал затылок, не зная, что делать дальше. Потом, видимо, решив хоть как-то занять себя и подчинённых, подозвал к себе офицеров полка. О чём он им говорил, слышно не было, хотя время от времени до нас долетал какой-нибудь его возмущенный возглас. Как я понял, старшие офицеры вооружённых сил Федерации отличались редкостным косноязычием. Причём родной речью они владели там меньше, чем выше было их воинское звание. Что, однако, никак не сказывалось на продолжительности их речей. Говорить они могли сколь угодно долго, часто повторяя одно и то же по нескольку раз, только лишь меняя порядок слов.

Надо думать, именно этим сейчас и занимался командир полка со своими офицерами. Я попробовал подсчитать. К примеру, если одна фраза состоит из десятка слов, то перестановка только одного слова даёт десять комбинаций. А если перебрать вообще все возможные комбинации? Что там преподавали в школе по комбинаторике? n! то есть эн факториал? Десять слов. Умножаем их порядковые номера друг на друга. Сколько получится? Я попробовал посчитать. Хоть какое-то занятие, благодаря которому мне было не так скучно, как стоящим вокруг меня новобранцам. После того, как я несколько раз сбился, у меня получился конечный результат: три миллиона шестьсот двадцать восемь тысяч восемьсот комбинаций. Правда, правила русского языка не позволяли переставлять слова в произвольном порядке. Но, с другой стороны, слушая генерала, я убедился в том, что для настоящего офицера нет ничего невозможного. Так что, если правила русского языка и сокращали количество вариантов перестановки слов, то незначительно.

Как бы там ни было, а мы продолжали стоять на плацу и наблюдать, как полковник ходит взад-вперёд вдоль шеренги выстроившихся перед ним офицеров и говорит им непонятно что, время от времени размахивая руками. Если поначалу сержанты, оставшиеся в общем строю, поддерживали порядок, не давая нам расслабиться, то спустя пару часов им это стояние надоело не меньше, чем новобранцам и они, расслабившись, начали переговариваться, шёпотом обсуждая речь генерала и делая предположения, чем всё это может закончиться. Пользуясь отсутствием внимания к нам со стороны сержантов, расслабились и мы.

— Как думаешь, что будет дальше? — шепнул мне Васян.

— Не знаю, — ответил я и показал пальцем себе за спину. — Спроси и Сявы.

Васян с Ерохой оглянулись. У нас за спинами стоял Подцонов и прислушивался к нашему шёпоту. Вообще-то каждый новобранец в строю должен был занимать своё, строго определённое место. Но сержанты зорко следили за этим только в самом начале обучения, приучая нас к дисциплине. Теперь же, на втором месяце пребывания в учебном полку, при желании можно было встать на понравившееся место. Конечно, если тебя с него не выгоняли.

Высян и Ероха понимающе кивнули и замолчали. Не хватало ещё вести разговоры при стукаче. Между тем по полку пронёсся сигнал сбора на ужин. Полковник посмотрел на часы, явно обрадовавшись возможности наконец-то уйти с плаца, и дал команду офицерам вести солдат в столовую.

Подцонов, естественно, уселся за один стол с нами.

— Ну как вам генерал? — спросил он, усаживаясь рядом со мной.

Васян и Ероха посмотрели на него как на клинического идиота. Я спокойно взял с подноса ложку и опустил её в тарелку с кашей.

— Отлично. Классная речь. Правильная. И по существу. Хотя короткая. Я бы ещё добавил минут двадцать.

Теперь как на идиота все смотрели на меня, в том числе и Подцонов. Я, как ни в чём не бывало, принялся уплетать кашу. Оказывается, стояние на плацу возбуждает аппетит ничуть не меньше, чем тренировки на полигоне.

— Ну да, ну да, — медленно проговорил Подцонов, — по существу.

Дальше ели молча. А после выхода из столовой нас снова погнали на плац.

— Они что, решили нас там как коров в стойле держать? — возмутился Ероха.

Подцонов навострил уши. Я толкнул Ероху в бок, давая понять, что не стоит распускать язык в его присутствии.

На плацу снова стоял головизор с динамиками.

— О! — удивился Ероха. — Опять кино будут показывать.

— Ну, я же говорил, что надо добавить минут двадцать.

— Пророк, блин. Нам тут что, до отбоя стоять? — Ероха собирался вечером написать письмо домой, но его планы, похоже, рушились.

— Главное, чтобы не вместо отбоя, — не удержался я.

Сзади хмыкнул Сява. Он был явно рад, что наконец-то услышал от нас хоть какие-то слова недовольства. Это, конечно, было не то, что от него требовали копы, но на безрыбье и рак — рыба.

Когда все построились, командир полка начал:

— По результатам проверки командующий округом принял решение выставить нам определённую оценку. И она не та, на которую был рассчитан результат. Поэтому сейчас будет повторён новый воспитательный момент, который показан по головидению.

Стоящий рядом с головизором офицер нажал кнопку и перед строем появилось изображение генерала, комиссара военной полиции и репортёрши. Той самой, которая вела первый репортаж о моих ночных похождениях. Все трое стояли у центральных ворот.

— Господин комиссар. Как продвигается следствие по делу об угоне флаера? — спросила репортёрша и поднесла микрофон к губам комиссара.

Наклонившись к микрофону, он ответил:

— Нами установлен круг подозреваемых и приняты меры к недопущению подобных происшествий в дальнейшем. В ближайшее время вы узнаете более точные результаты.

Репортёрша переключилась на генерала.

— Господин генерал, это правда, что ваш визит в пятьдесят шестой учебный полк связан с недавним происшествием?

Генерал, задрав подбородок и нахмурив густые брови, проговорил в микрофон, который держала у его лица репортёрша:

— Да. Мы в штабе округа не просто так хлеб едим. Это наш долг перед всей планетой.

Репортёрша часто заморгала, пытаясь понять слова генерала. На помощь пришёл комиссар. Наклонившись к микрофону, он сказал:

— Командующий хочет сказать, что о вчерашнем происшествии ему было доложено немедленно и он сразу же отложил все имеющиеся дела и прибыл в полк, чтобы лично решить возникшие проблемы.

Генерал согласно закивал.

— Что вы можете сказать по поводу происшедшего? — продолжила репортёрша, переварив услышанное.

— Такого никогда не было и не будет. Если кто-то в своих носках думает, что сможет найти у меня здесь какую-нибудь дырочку, то я ответственно заявляю, что детским садом им придётся заниматься в другом месте.

Репортёрша открыла от удивления рот, но комиссар снова пришёл генералу на выручку:

— Командующий говорит, что подобные происшествия являются досадными исключениями. Нами приняты все меры по недопущению каких бы то ни было нарушений дисциплины в будущем. Пятьдесят шестой полк всегда будет являть собой образец достойного исполнения солдатами своего воинского долга.

Генерал опять закивал. Репортёрша задала ещё один вопрос:

— Каковы результаты проведённой вами проверки боеготовности полка?

— Все прецеденты, связанные с несоответствием хранения военного имущества их требованиям, будут изжиты лично командиром полка в назначенные сроки. Соответствующий приказ я уже отдал.

Репортёрша поднесла микрофон к лицу комиссара, но тому, видимо, надоело переводить слова генерала на русский язык, и он ответил коротко:

— Этот вопрос находится вне компетенции военной полиции.

Генерал удивлённо поглядел на него, но ничего не сказал.

— Пропустите немедленно! — послушался громкий крик откуда-то из-за кадра. — Вы не имеете права! Я юрист!

Камера повернулась и головизор воспроизвёл объёмное изображение худощавого человека в сером деловом костюме с кожаным кейсом в руках. Он прорывался к генералу, удерживаемый двумя солдатами, дежурившими у центральных ворот.

— Это кто? — прозвучал за кадром голос генерала.

Человеку в сером костюме всё же удалось вырваться, камера снова повернулась и теперь показывала, как он подбежал к генералу, который в это время слушал, как комиссар на ухо объясняет ему, кто это такой.

— По какому праву моего сына держат на гауптвахте? — закричал человек в сером, размахивая свободной рукой перед лицом генерала. — Я затаскаю вас по судам! Вы будете возмещать мне, моему сыну и всей нашей семье моральный вред, который она понесла, переживая за родственника!

Я понял, что это был отец Худовского. Похоже, это был ещё не конец представления.

— Я требую, чтобы моего сына немедленно освободили! — продолжал кричать отец Худовского.

Репортёрша поднесла к его лицу микрофон и с улыбкой следила за происходящим. Она явно была рада назревающему скандалу. Комиссар тем временем закончил шептать на ухо генералу и тот, нахмурив брови ещё сильнее, сказал в микрофон:

— Гауптвахта является помещением, предназначенным для содержания личного состава, совершившего нарушения воинской дисциплины, не предусмотренные уставом как разрешённые. Количество кубометров воздуха и ширина нар на гауптвахте в расчёте на каждого солдата утверждена вышестоящим командованием и жалобам не подлежит.

Комиссар поспешил вновь объяснить, что имел ввиду генерал:

— Командующий заверяет зрителей, что подозреваемый Худовский содержится в надлежащих условиях, обращаются с ним в соответствии с уставом. Возможно, скоро он предстанет перед судом.

— Да? — деланно удивился папаша арестованного. — А что вы скажете по поводу кормёжки одними консервами во время марша с так называемого «базара» в полк? Вы хотите, чтобы у моего сына заболел желудок? Так я вам гарантирую, что он заболит! И вы будете за это платить!

Не моргнув глазом, генерал ответил:

— Консервы — это состоящий из всего положенного рацион питания, обеспечивающий, после приёма внутрь, необходимую усвояемость и работу организма согласно поступивших приказов, а так же неплохой привес как индивидуально, так и в составе подразделения.

— Сухой паёк, который употребляют новобранцы во время учений, обеспечивает качественное и калорийное питание, — перевёл комиссар. — Так же он содержит все необходимые витамины и микроэлементы. Состав пайка согласован с министерством здравоохранения, поэтому нет совершенно никаких основания для беспокойства о состоянии здоровья наших военнослужащих. Более того, благодаря получаемому питанию, новобранцы заметно поправляются.

— Это мы ещё проверим! — не унимался папа Худовского. — А почему ваши новобранцы не получают увольнений? Я проверил. Каждый солдат имеет право на увольнения по выходным. А вы держите их в казармах как в тюрьме!

— Покой военнослужащим обязан сниться только в ночное время, — отвечал генерал. — В остальных случаях это обеспечивает командование части.

Комиссар, улыбаясь, продолжил переводить:

— Вопрос о предоставлении увольнений находится в компетенции командования части. Мы не должны забывать, что цель обучения новобранцев — сделать их героями, которые будут защищать Землю. Как только это станет возможным, им будут предоставлены увольнения. Но не раньше.

— Рассказывайте свои сказочки кому-нибудь другому! — продолжал размахивать рукой Худовский-старший. — Я юрист! И я буду сам защищать своего сына. Вы понесёте ответственность за всё, что натворили! А теперь, господин генерал, проводите меня к сыну! Я, как адвокат, имею право на свидание со своим подзащитным!

На этом трансляция закончилась и появилась заставка выпуска новостей. Офицер выключил головизор. Я только теперь заметил, что наступил вечер и полк погрузился в темноту. Новобранцы стояли в строю и улыбались пуще прежнего. Ещё бы. Когда ещё доведётся увидеть такое представление.

— Повторяю для непонятливых, — снова заговорил полковник. — Генерал, возможно, сказал что думает. Но я не допущу, чтобы такое повторялось не где-нибудь, а в нашей части. Поэтому чем лучше вы запомните всё это, тем лучше будет для вас.

Да, такое забыть было трудно. Пока нас вели в казарму, у меня было время подумать над тем, как прошёл сегодняшний день. Я был разочарован так называемой проверкой. Простоять истуканом полдня на плацу и выслушать бред генерала о неровно висящих в казарме полотенцах и двух потерявшихся в столовой ложках — это было не то, что я подразумевал под словом «проверка». Никаких тебе учений, никаких тебе стрельб. Ради чего, спрашивается, нас спешно учили стрелять в скафандрах? Впрочем, это-то мне как раз понравилось.

Интересно, что будет дальше с Худовским. Наказывать его не за что, он ни в чём не виноват, следовательно, нет и доказательств его несуществующей вины. Как-то это дело должно закончится. Неожиданно я осознал, что меня абсолютно не волнует, чем это всё закончится. Я ощутил непривычное для себя чувство абсолютной правоты. В самом деле, в чём я мог себя упрекнуть? В желании служить в армии? В желании избавиться от непрошенной опеки родственников, грозившей угробить моё будущее? В том, что я воспользовался флаером наглеца с зелёным гребнем, издевавшимся над незнакомым солдатом? Все эти действия были правильны и не требовали каких-либо оправданий. Конечно, из-за меня Худовский сидел на гауптвахте по подозрению в угоне флаера. Но, честно говоря, своей наглостью и презрением к тем, кто служил в боевых подразделениях, он заслуживал наказания, так что посидеть ему будет полезно. Тем более, что это ненадолго.

В этот раз мы пошли умываться втроём. Конечно, Подцонов догнал нас, держа в руках полотенце и мыло.

— Ну, как вам интервью генерала? — спросил он, становясь к умывальнику справа от меня. — Дело пахнет большими неприятностями. Я же говорил, что нам надо держаться вместе.

Ероха с Васяном, плескавшиеся слева от меня, неопределённо хмыкнули. Я же ответил:

— Прекрасное интервью. Правильно генерал сказал, мы не должны искать у него дырочки. Или ты не согласен?

— Да, — не подумав ответил Подцонов. — То есть, нет. То есть я тоже согласен. С генералом.

— Ну, а раз согласен, то иди куда-нибудь. Не мешай умываться.

Подцонов обиделся и ушёл умываться в другой конец комнаты.

— Так просто от него не отделаешься, — заметил Васян.

— Плевать, — ответил я. — Буду я ещё какого-то жалкого стукачишку рядом терпеть.

Мои друзья переглянулись и одобрительно кивнули друг другу.

 

Наряд

Весь следующий день мы занимались устранением недостатков, обнаруженных генералом. Первым делом, естественно, мы аккуратно развесили на спинках кроватей полотенца. Затем в парке мы изготовили из фанеры таблички, в локоть шириной, покрасили их в жёлтый цвет и развесили на передние фары бронетранспортёров и прочей техники. Получилось, что на каждой машине висело по две таблички. На одной были написаны фамилии командира роты и водителя этой машины, а на другой имелась предупреждающая надпись: «Антифриз — яд». Надписи, само собой, тоже пришлось делать нам.

После этого мы навели порядок в автопарке, постригли траву на газонах, постригли кусты, словом, выполнили всю работу хозвзвода, который в это время в полном составе носился по полку в поисках двух утерянных в столовой ложек. Я бы посмеялся над этим цирком, если бы мне самому не приходилось принимать в нём непосредственного участия. Зато военным копам ничто не мешало смеяться над нами, что они и делали, выходя время от времени из штаба, чтобы поглазеть на творящийся в части аврал.

Худовский-старший действительно стал адвокатом своего сына и появлялся в полку каждый день. Как адвокат, он имел право опрашивать свидетелей, чем он и занимался. В числе первых он решил побеседовать со мной. Меня ради этого вызвали с занятий на полигоне. Сдав бронескафандр на склад, я притащился в штаб и спросил у дежурного офицера, где найти адвоката Худовского. Оказалось, что для опроса свидетелей Худовскому уступал свой кабинет полицейский капитан. Дорогу я помнил.

Постучав, я открыл дверь и попросил разрешения войти. Худовский-старший сидел за столом, а перед ним лежала кипа бумаг. Увидев меня, он вскочил и бросился ко мне, протянув ко мне руки в знак приветствия.

— А, Игорь! — воскликнул он, положив руки мне на плечи. — Наконец-то мы встретились. Вы ведь друг моего Вовы. Он так много о вас рассказывал, — он отпустил меня и жестом указал на стоящий рядом стул. — Садитесь, пожалуйста.

Я сел. Он тоже вернулся на своё место за столом.

— Знаете, — продолжил он улыбаясь, — если вы хотите, чтобы я сказал за вас, таки пожалуйста, — он наклонился вперёд и перешёл на доверительный тон. — Вы большой молодец.

— Да? — удивился я.

Если Худовский-младший и мог что-то сказать отцу обо мне, то уж точно ничего хорошего. Тем более он не мог называть меня другом. Однако я никогда раньше не видел, как работают адвокаты, да и самих адвокатов видел только в кино. Мне это было очень занятно, и я решил понаблюдать за этим типом в сером костюме.

— Да, — ответил Худовский. — То, что вы сделали, это просто замечательно.

— Вот как?

— Имейте ввиду. Мне всё известно. И мы можем быть очень полезны друг другу.

Надо же. Очевидно врёт, хочет от меня непонятно чего, но как улыбается! Настоящий юрист.

— Вы правильно сделали, что отправили это письмо, — сообщил Худовский. — Вот только эти бестолочи почему-то думают, что письмо писал мой Вова. Не знаю почему, но они набросились на него как стервятники. Вы уж не откажите мне. Помогите защитить Вову. Он ведь ни в чём не виноват.

Это было интересно. До сих пор и копы, и генерал, и командир полка старались лишний раз не упоминать о моёй жалобе. Всё сводилось только к расследованию угона флаера. Командование наверняка с удовольствием скрыло бы факт существования жалобы, компрометирующей его. А для Худовского установление подлинного автора жалобы означает снятие всех обвинений с его сына. Вот он и пытается узнать это. Ладно, послушаем, что он ещё скажет. Для продолжения разговора, я ответил:

— С удовольствием окажу помощь Вове. Вот только не знаю, чем я могу быть вам полезен. Честно говоря, я не понимаю, о каком письме идёт речь.

— Ой! — всплеснул руками Худовский-старший. — Молодой человек. Ну, зачем же быть нечестным со своими друзьями. Ведь так можно и не получить никакой пользы.

Лицо Худовского удивительным образом стало укоризненно строгим, но в то же время оставалось дружелюбно улыбчивым. Как играет! Ему бы в Большой Театр или в кино, а он юриспруденцией занимается. Получается, что юристом быть выгоднее.

— Извините, но я говорю правду, — сказал я, глядя на игру Худовского. — Вы же знаете, как мы дружим с Вовой. Я считаю себя обязанным быть честным с его отцом.

Лицо Худовского застыло. Моя подколка насчёт дружбы с Худовским-младшим убедила его, что я не так прост. Он явно был озадачен. Конечно, он прекрасно знал, что с его сыном мы никакие не друзья. Несомненно, сынуля рассказал ему и о нашей с ним ссоре. И теперь Худовский-старший вынужден был посмотреть на меня по-новому. Его лицо снова поменялось. Теперь оно стало серьёзным и деловым. Поставив локти перед собой на стол и сложив ладони вместе, он произнёс:

— Ну, хорошо. Бог с этим письмом. В конце концов, мало ли, кто чего напишет. Не стоит забивать голову глупостями. Вы со мной согласны, Игорь?

Он внимательно посмотрел мне в глаза.

— Конечно согласен, — ответил я, встречая его взгляд.

— Тогда что вы скажете, если я попрошу вас рассказать о невиновности Вовы? У вас ведь нет оснований утверждать, что он в чём либо виновен.

— Да, у меня нет оснований это утверждать.

— Ну, вот и чудно, — слегка улыбнулся юрист, — мы уже почти обо всём договорились. Нам осталось только убедиться, что Вова позапрошлой ночью ночевал у себя на подсобке и никуда не отлучался. Я уверен, что вы могли бы дать по этому поводу правдивые показания. Но только это должны быть именно такие правдивые показания, а не какие-нибудь другие. Вы меня понимаете?

Я начинал восхищаться этим типом. Так ненавязчиво предлагать мне дать заведомо ложные показания мог только настоящий профессионал. Больше того, он хотел меня нагло подставить. Ведь если я скажу, что рядовой Худовский всю ночь спал на подсобке, то немедленно возникнет вопрос, откуда я это знаю. Ведь не мог же я это видеть, находясь в казарме, да ещё в то время, когда сам должен был спать. Следователь поймёт, что я отлучался, да ещё и зачем-то заходил на подсобку. Худовский будет оправдан, а на меня снова навалится тот капитан, который изображал «злого» полицейского. Да ещё этот папа Худовского. И всё это он прикрывает моей мнимой дружбой с его сыном. И смотрит мне в глаза честным взглядом. Нет, я определённо не жалел, что познакомился с отцом Худовского. Всего за несколько минут я получил серьёзный жизненный опыт. Спасибо тебе, мерзавец.

Видя моё замешательство, Худовский поспешил дать мне причину, чтобы согласиться на его предложение:

— Скажите Игорь, у вас ведь наверняка есть какие-нибудь пожелания, в реализации которых я, как ваш адвокат, мог бы оказать вам юридическую помощь.

Во как! Купить меня решил. Интересно почём.

— Вы не мой адвокат, — ответил я.

Худовский снова всплеснул руками:

— Ну, это легко исправить. Я могу подготовить договор хоть сейчас. Мы его подпишем и я стану вашим адвокатом со всеми вытекающими последствиями, — он порылся в своём портфеле и вытащил из него лист бумаги. — Так. Что мы тут имеем? — он стал читать написанное на листе. — Игорь Москалёв. Живёт с бабушкой. Семья небогатая. Из-за отсутствия средств на обучение в университете поступил на военную службу. Ай-яй-яй. Как же так! Такой талантливый парень и такое несчастье, — он отложил лист бумаги и сочувственно посмотрел на меня. — А вы знаете, Игорь, я мог бы оказать вам юридическую помощь в поступлении в университет. У меня есть замечательные знакомые, которые с удовольствием взяли бы такого перспективного молодого человека учиться. И вам не придётся терять два года своей драгоценной жизни, стоя на плацу и бегая по полигону.

Мне первый раз в жизни предлагали взятку. Взятку поступлением в университет. Ай да Худовский! Хотя, предлагать взятку, ещё не значит дать её. Если бы я согласился, он бы наверняка меня кинул.

— Или может, вы хотите сделать военную карьеру? — продолжал Худовский. — Что ж. Я мог бы и в этом оказать вам юридическую помощь. Конечно, это немножко стоит, но это можно будет обсудить потом, когда вы продвинетесь по службе и у вас будут средства. Будем считать это оказанием юридической услуги в долг.

— Извините, но мне ничего не нужно, — сказал я. — Я позапрошлой ночью спал в казарме и не мог видеть ничего, кроме снов. О снах я могу рассказать, но больше ни о чём.

Худовский снова застыл. Он, вероятно, думал, что ему удастся уболтать меня дать нужные показания. Отказ был для него неожиданностью. Он предпринял ещё одну попытку:

— Не торопитесь, Игорь. Обдумайте всё хорошенько.

— Разумеется, — решил я закончить беседу, — я всё обдумал. Для меня очень важно быть честным перед моими товарищами и перед вами. Если бы я соврал, то это бы могло разрушить нашу дружбу с вашим Вовой. Вы ведь знаете, какой он честный человек. Он не смог бы дружить с человеком, сказавшим неправду. Поэтому я и сказал уже всё, что знаю.

Худовский понял, что я издеваюсь. Выражение его лица снова начало меняться. Теперь оно было угрожающим.

— Одумайтесь, молодой человек, — сказал он тихо, но твёрдо. — Это может плохо для вас кончиться. Вы ведь не хотите оказаться за решёткой.

— А ещё я не хочу никому рассказывать о предложенной вами юридической помощи. Пока. Если это всё, то я бы с удовольствием вернулся к выполнению своих обязанностей.

Худовский удивлённо уставился на меня, вытаращив глаза. Такого поворота он явно не ожидал. Наконец, он произнёс:

— Что ж, молодой человек. Идите, но учтите, что…

Я быстро встал и не дослушав вышел из кабинета. Не хватало мне ещё терпеть угрозы со стороны какого-то гражданского проходимца.

Следствие по делу о «неизвестном солдате», как называли его в разговорах друг с другом новобранцы, шло примерно неделю. За это время на допросы успели вызвать всех солдат полка. Худовский-старший больше меня не беспокоил, переключившись на поиск «свидетелей», готовых подтвердить невиновность его Вовочки среди солдат хозвзвода и кажется, кого-то нашёл. Копы встали в тупик, поскольку дело, казавшееся поначалу простым и которое они рассчитывали раскрыть за один день, неожиданно превратилось в «висяк». Требовалось найти того, кто за всё ответит. Как ни странно, этим крайним оказался командир полка.

В тот день мы шли из казармы на склад получать скафандры. Подцонов как всегда пристроился рядом со мной и старался разговорить меня на тему «неизвестного солдата».

— А как бы ты поступил на его месте, чтобы замести следы? — спросил он у меня в полголоса, маршируя следом за мной.

— Не знаю, — ответил я. — Никогда об этом не думал.

— А о чём думал?

— О табличках.

— О каких табличках? — не понял Подцонов.

— С написью «Антифриз — яд».

Васян и Ероха, шедшие слева и справа от меня, весело хмыкнули, услышав мой ответ. На их хмыканье обернулся Сидоров и прикрикнул:

— Ну-ка тихо там!

Несколько секунд мы шли молча. Потом Подцонов, решив видимо, что нащупал нечто важное, снова принялся за расспросы:

— А что там с табличками?

— Всё в порядке с табличками, — сказал я. — Очень правильные таблички.

— А если честно?

— А если честно, то генерал проявил полководческий талант, приказав их изготовить и развесить на машинах. Благодаря этому мы теперь сможем приложить все силы к тому, чтобы не употреблять антифриз внутрь как индивидуально, так и в составе подразделения.

Услыхав, как я подражаю манере речи генерала, Васян с Ерохой не сдержались и гоготнули в один голос. Это окончательно допекло Сидорова и он рявкнул:

— Москалёв! Наряд вне очереди!

— Есть, — только и осталось покорно ответить мне.

Новобранцы время от времени несли службу в наряде, охраняя часть или следя за порядком в казармах.

Обычно, суточный наряд заступал на службу в шесть часов вечера и сменялся через сутки в это же время. В тот день мне выпало стоять в наряде посыльным. В мои обязанности входило следить за порядком в двухэтажном здании штаба и бегать с мелкими поручениями, которые мог дать дежурный офицер. Поручений было мало, поэтому я воспринимал такую службу как отдых. Самое трудное в ней было не уснуть. Вообще-то я должен был постоянно находиться в комнате дежурного, но поскольку мне приходилось время от времени отлучаться, чтобы вынести из какого-нибудь кабинета корзину с исписанной бумагой или протереть пол в коридоре, то дежурный офицер не сильно следил за тем, где я нахожусь. При необходимости он просто открывал дверь дежурки и выкрикивал мою фамилию, чтобы позвать меня. Вот и в этот раз скрипнула дверь дежурки и в коридоре раздалось громогласное:

— Москалёв!

Я опрометью бросился к дежурному. Увидев меня, он махнул рукой в знак того, что не стоит рапортовать о прибытии и сразу перешёл к делу:

— У центрального входа стоит репортёрша. Ну, та, из голоновостей. Помнишь?

Я подтвердил, что помню.

— Ну вот. Проводишь её в кабинет к командиру полка, а то она дороги не знает. Вперёд.

Коротко ответив: «Есть», я выбежал из штаба. Все поручения полагалось выполнять бегом.

У входа в часть действительно стояла та самая репортёрша в деловом костюме и сверкала своими огромными глазищами. Я подошёл к ней и представился:

— Рядовой Москалёв. Мне поручено проводить вас к командиру полка.

— А здороваться вас не учили? — задрала свой носик вверх репортёрша.

— Учили, — ответил я. — Прошу следовать за мной.

И я зашагал через ворота к штабу. Ей ничего не оставалось, кроме как засеменить на своих каблучках следом.

— Надо же, какое хамство, — сказала она, догоняя меня и как бы ни к кому не обращаясь. — Никогда бы не стала знакомиться с таким.

— Тем не менее, мы уже знакомы, — заметил я. — Вы знаете мою фамилию, а я знаю вашу, поскольку её указывают в титрах во время каждого вашего репортажа. Хотя вы со мной ни разу и не здоровались.

На самом деле, конечно, я вовсе не запоминал её фамилию, но уж больно хотелось как-нибудь ответить этой зазнавшейся фифе.

— Я не к вам обращаюсь! — бросила она мне.

— А я к вам, — ответил я, открывая перед ней дверь штаба. — Прошу сюда.

Я проводил её на второй этаж и указал на дверь командира полка. Она окинула меня презрительным взглядом и процедила сквозь зубы:

— Мужлан.

— Да, — коротко сказал я, развернулся и пошёл к лестнице.

За моей спиной открылась и закрылась дверь командирского кабинета. Репортёрша вошла без стука. Я остановился. Интересно, что понадобилось репортёрше у командира? Новостей по делу «неизвестного солдата» насколько я знал, не было. Что она могла тут освещать? Да ещё и без оператора. Кто её будет снимать для головидения?

Я вернулся к кабинету командира полка и приложил ухо к двери.

— О господи! Только вас тут не хватало! Я ведь просил сделать всё как можно тише.

Не может быть! Ведь это голос моего дядьки.

— Вот именно для того, чтобы всё решить по-тихому мы и пригласили уважаемую телеведущую, — сказал голос комиссара военной полиции. — Присаживайтесь.

— Ну, хорошо, — вздохнул голос командира полка, — продолжим. Что вы там говорили, господин комиссар?

— Я говорил, что следствие по делу вашего «неизвестного солдата», как его называют новобранцы, зашло в тупик. Иными словами, у нас нарисовался «висяк».

— Это ещё почему? — спросил командир полка. — У вас же есть этот Худовский. Я уже генералу доложил, что скоро всё закончится.

— Вы забыли, что у Худовского есть замечательный папа-юрист. Он каким-то чудом нашёл двух свидетелей из числа солдат хозвзвода, подтвердивших, что Худовский из расположения части в ту ночь не отлучался.

— Да, — встрял голос Худовского-старшего. — Мой Вова спал, как и положено. Так что вам придётся доложить вашему генералу, что заканчиваться всё будет без моего Вовочки.

Надо же. И Худовский-старший тоже здесь. Это я удачно попал в наряд. Спасибо Подцонову. Служебное время в полку закончилось, офицеры штаба разошлись по домам и в коридоре было тихо и безлюдно. Поэтому я мог спокойно подслушивать разговор дальше.

— Кстати, господин Худовский, — задал вопрос комиссар. — На счетах родителей тех двух солдат, что дали показания в защиту вашего Вовочки, вчера появились круглые суммы. Не связано ли это с вами?

— Конечно связано, — ответил юрист. — Эти родители буквально на днях нашли клад и обратились ко мне за юридической помощью в оформлении надлежащих бумаг. Чтобы всё было по закону.

— Сразу два клада? По кладу каждой семье? — уточнил комиссар.

— Ну да. Я же не виноват, что из всех возможных вариантов улаживания формальностей, обе семьи выбрали один и тот же. Причём догадались сначала сообщить властям о находке, а только потом обратиться ко мне. Вот и пришлось оформлять сразу два клада.

Комиссар рассмеялся, а репортёрша заметила:

— Это вполне может быть темой для интересного репортажа. Сразу два клада у двух свидетелей.

— Тут нет ничего интересного, — поспешил уверить Худовский-старший. — Ну подумаешь, клад. Клад может каждый найти. Нет, я уверен, что это будет вашим зрителям совершенно неинтересно. В конце концов, вы тоже, если хорошенько поищите, можете найти клад. Надо только очень хорошо поискать.

— И насколько большим может быть этот клад? — поинтересовалась репортёрша.

— Не очень большим, — категоричным тоном ответил Худовский. — Я уверен, что тайна банковских вкладов у нас строго соблюдается, а голословные обвинения — это уже клевета. По-моему искать клады намного интереснее, чем портить себе карьеру.

Репортёрша замолчала. Зато в дело снова вступил комиссар:

— А не могу ли я тоже найти какой-нибудь клад. Учитывая, что я располагаю столь пикантной информацией.

— Нет! — уверенно сказал Худовский-старший. — Мне кажется, что в окрестностях Гадюкино больше кладов нет. Кроме того, за годы своей службы вы, господин комиссар, уже нашли много разных полезных вещей.

— В смысле? — не понял комиссар.

— Ну как же, как же, — елейным тоном сообщил юрист. — Вот за прошлый год к примеру, — послышался шелест бумаги. — Так. За прошлый год ваше благосостояние прирастало пять раз. Куда же вам ещё и здесь клады искать?

— Это у вас откуда? — комиссар явно был удивлён.

— Ай. Ну, вы же знаете, что мы, юристы, одна большая семья и всегда помогаем друг другу. Кому-то помог я, кто-то помог мне. А тут дело касается моего Вовы. Так что я, конечно, попросил всех, кому когда-нибудь помогал. Одна семья — это хорошо.

— Так что нам делать с вашим Вовочкой? — подал голос командир полка.

— Ой! Это уже не проблема. Вот этот господин полковник очень согласен забрать моего Вову к себе и помочь нам с вами забыть об этом деле.

— Да, — сказал мой дядька. — Пусть будет у меня ординарцем.

— Что, вы тоже нашли клад? — удивился комиссар.

— Ну, зачем вникать в такие подробности? — спешно вмешался Худовский-старший. — Господин полковник любезно помогает нам жить спокойно. Стоит ли нам докучать ему ненужными расспросами?

— Без командующего вопрос перевода новобранца в другой род войск не решить, — заметил комиссар.

— Да, — отозвался командир полка. — И как я ему доложу об этом?

— Я думаю, ему придётся не только доложить, но и долить, — высказал предположение Худовский. — И смею вас уверить, что, судя по тому, с каким трудом он пользуется русским языком, тут точно обойдётся без клада. Уважаемому командиру полка надо только правильно доложить генералу, что перевод моего Вовы в стройбат, это и есть решение всех проблем. И долить, конечно.

— Что, и доливать тоже буду я? — возмутился командир полка.

— А кто? — деланно удивился Худовский-старший.

— Твой солдат машину угнал и письмо в полицию написал? — объяснил позицию Худовского комиссар. — Личность солдата установить не удалось, так что он продолжает служить у тебя в полку. Я, допустим, отчитаюсь своему начальству, что дело не раскрыто. Начальство поверит и успокоится. А вот что ты’ будешь делать?

— Я? Ну, я, э… — замычал командир.

— Вот и выходит, что поляну накрывать должен именно ты, — подытожил комиссар.

— Чёрт! Чтоб вы все провалились с вашим неизвестным солдатом! — вспылил командир полка. — Ладно. Сейчас, — после паузы он заговорил снова, судя по всему по коммуникатору. — Дежурный! Пошлите посыльного за командиром хозяйственного взвода. Пусть найдёт его лично, не пользуясь связью, и скажет, что я его вызываю к себе. Всё.

Спустя пару секунд в коридоре послышалось обычное: «Москалёв!».

Командовал хозяйственным взводом пухлый прапорщик, вечно ходивший, как и его солдаты, в засаленной форме. Я нашёл его неподалёку от плаца. Он руководил несколькими солдатами, стригущими траву газонокосилками. Я доложил ему, что его вызывает командир полка. Он оставил за себя старшим одного из солдат и пошёл в штаб. Я поплёлся следом. Дорогу, в отличие от репортёрши, прапорщик прекрасно знал, поэтому сопровождать его до самого кабинета было бессмысленно и выглядело бы подозрительным. Так что подслушать, о чём там с ним говорил командир полка, и почему его нельзя было вызвать, используя коммуникатор, я не мог. Но и того, что удалось узнать, было достаточно, чтобы понять, что дело «неизвестного солдата» скоро будет закрыто и копы наконец-то уберутся из полка, дав возможность и новобранцам и офицерам продолжить учёбу в обычном режиме.

Командир хозвзвода вышел из штаба спустя всего пару минут. Видимо, он просто получил какой-то приказ и теперь спешил его выполнить. Ещё минут через пять штаб покинули все участники подслушанного мной совещания. Когда репортёрша проходила мимо комнаты дежурного офицера, она заметила меня и сразу же обратилась к командиру полка:

— Полковник. Я чуть не забыла сказать вам. Вот этот солдафон, — она ткнула в меня пальцем, — законченный хам. Он мало того, что не умеет здороваться, так ещё и грубит, не считаясь с тем, кто перед ним.

Полковник остановился и окинул меня взглядом.

— А, Москалёв. Прекрасно. Остаётесь в наряде на вторые сутки.

— Есть! — с готовностью ответил я.

Два дня безделья. Класс!

Посыльному разрешалось спать после отбоя и до подъёма, если не было никаких срочных дел или поручений. Этой ночью их не было, поэтому мне удалось неплохо выспаться. Определённо, мне нравилось ходить в наряд посыльным.

На следующий день дежурный послал меня отнести к утилизатору пакет с отработанными и измельчёнными на уничтожителе бумаг документами. Я вышел из здания штаба и прислушался. Вокруг стояла непривычная тишина, которую только время от времени нарушали чирикающие воробьи. Часть была безлюдна. Я неторопливо побрёл к утилизатору. Спешить было некуда, и я решил спокойно прогуляться и насладиться этим воробьиным писком. Чёрт возьми! Надо же, как оказывается мало надо человеку, чтобы быть счастливым. Всего лишь, чтобы тебя не дёргали и не гнали ползать по-пластунски или разносить из ракетомёта фанерные мишени. И тишина. И ещё воробьиное чириканье.

Я бросил пакет в кучу мусора, лежащую рядом с утилизатором и уже возвращался обратно, когда со стороны подсобки донеслось истошное:

— Уиии! Уиии!

Я поглядел в ту сторону, но, конечно, ничего не увидел. Кто-то визжал так, что стыла кровь в жилах. Дежурный офицер не устанавливал мне времени прибытия, поэтому если я буду отсутствовать несколько лишних минут, он вряд ли это заметит. Я решил удовлетворить своё любопытство.

Подойдя к свинарнику, я снова услышал это «Уиии!». Обогнув строение, я увидел как командир хозвзвода колет свинью. Он вонзил длинный, видимо специально для этой цели предназначенный, нож в сердце животному. Когда свинья упала, он связал ей задние лапы верёвкой и подвесил за них к крюку, вбитому в стену свинарника, давая стечь крови. Рядом уже висели несколько свиных туш. Меня передернуло, и я поспешил уйти незамеченным. «Что ж, — решил я, — для того свиней на подсобки и держат, чтобы солдаты их время от времени ели».

В обед, выйдя из штаба, чтобы прибыть в столовую я почувствовал божественный запах копчёной свинины. Надо же. Я и не знал, что в нашей столовой есть оборудование для копчения. Тем приятнее будет обед. В приподнятом настроении я отправился в столовую.

Однако на обед не было никаких копчёностей. Обычный суп из перловки и каша. Это значило, что свинина ещё не готова и её подадут на ужин.

Перед ужином дежурный офицер сменился и ушёл домой, а на его место заступил Карл, лейтенант из пятой роты. Вторые сутки наряда мне предстояло тянуть с ним.

На ужин меня сопровождал запах шашлыка, сменивший запах копчёностей. Что тоже не могло не радовать. Но и меню ужина нисколько не отличалось от обычного. Что наводило на подозрения.

Мои подозрения подтвердились, когда после отбоя новый дежурный офицер, переговорив по коммуникатору с командиром полка, приказал мне:

— Так, боец. Чеши к главным воротам. Встретишь главу администрации Гадюкино и его секретаршу. Проводишь в столовую. Бегом марш.

— Есть, — ответил я и выбежал из штаба.

У центральных ворот стоял лимузин, возле которого лысый толстяк в деловом костюме обжимался с рыжей длинноногой красавицей в мини-юбке. Вот, значит, для кого несколько хрюшек расстались с жизнью. Я подошёл к ним и представился:

— Рядовой Мокалёв. Мне поручено проводить вас в столовую.

Глава администрации оглядел меня с головы до ног и спросил:

— Ты кто?

Я повторил ещё раз:

— Рядовой Москалёв.

— Вижу, что не генерал, — насмешливо заметил толстяк. — Ваш полковник что, совсем не соображает? Кого он мне тут прислал?

Секретарша тоже насмешливо поглядела на меня. Высокомерие этой парочки не шло ни в какое сравнение даже с высокомерием репортёрши. Толстяк тем временем продолжал:

— Ладно, чеши отсюда, пацан. Дорогу я и без тебя знаю.

Он сунул руки в карманы и пошёл в сторону столовой. Меня покоробило такое обращение. Может, этому хряку почётный караул надо было выстроить? Я молча развернулся и пошёл обратно в штаб.

Как раз когда я вошёл в комнату дежурного, у лейтенанта в наручном коммуникаторе голос командира полка пропищал:

— Дежурный! Дежурный, ты где там?

— Дежурный на связи, господин полковник, — произнёс Карл, поднеся руку с коммуникатором к губам.

— На связи он, — проворчал полковник. — Ты кого прислал главу администрации встречать?

— Посыльного, — ответил дежурный.

— Посыльного, — передразнил командир полка. — А у самого ноги бы отвалились? Салабона он прислал.

— Так вы же сами сказали посыльного прислать, господин полковник, — попытался оправдаться дежурный.

— Я тебе сейчас скажу. Ты у меня всю ночь слушать будешь. Я тебя самого посыльным завтра в наряд поставлю.

Из коммуникатора послышался женский смех. Надо думать это смеялась секретарша, довольная тем, как полковник распекает ни в чём не виноватого лейтенанта. Наконец, устав ругаться, полковник приказал:

— Ладно. Короче. Оставляй своего посыльного на хозяйстве, а сам дуй сюда. Будешь у меня тут посыльным. Всё. Пулей!

— Есть, — ответил покрасневший лейтенант.

Встав, он не глядя на меня, подошёл к стоящему в углу сейфу, открыл его и достал оттуда ещё один коммуникатор.

— На, — сказал он, протягивая мне приборчик, размером с наручные часы. — Если что, свяжешься со мной. Я в столовой, — и закрыв сейф, вышел из дежурки.

Мило. Лейтенанта вызвали в столовую прислуживать. Причём не только военному начальству, но и совершенно не имевшим отношения к службе гражданским. И он не только не послал полковника, который был, судя по всему уже слегка нетрезвый, подальше, но и безропотно пошёл «выполнять приказ». Я задумчиво повертел коммуникатор в руках и надел его на запястье.

Меня удивила такая баранья покорность лейтенанта. Ведь он был офицером. Честь, мужество, чувство человеческого достоинства. Куда у него подевалось всё это, если он соглашался с тем, что им помыкали, как каким-нибудь холопом? Офицер, в моём представлении должен был совмещать в себе все лучшие качества солдата и быть образцом для подчинённых. А тут…

Промаявшись в комнате дежурного часа два, я почувствовал злобу. Сейчас мне полагалось спать, а вместо этого я должен торчать в дежурке вместо лейтенанта, который прислуживает загулявшему начальству. Хорошо. Если начальство гуляет, то и мне не грех прогуляться. Я решил не торчать бесцельно в пустом штабе, а поглядеть, как развлекается командир полка с главой администрации. Дежурному, оставляя меня вместо себя, пришлось выдать мне коммуникатор, чтобы он мог вызвать меня при необходимости, так что я теперь всегда был на связи. Что давало мне возможность находиться где угодно. А если дежурный вдруг вернётся в штаб и увидит, что меня нет на месте, то я всегда могу сказать, что был чем-нибудь занят. Выносил мусор, например. Подумав так, я встал и вышел из штаба.

На улице было прохладно, уже начинался сентябрь. Я неторопясь побрёл к столовой. В столовой горел свет и играла музыка. Подойдя ближе, я услышал смех и смог различить в окнах движущиеся фигуры. Засев в кустах, растущих у столовой, я стал наблюдать.

Худовский-старший танцевал с репортёршей, приезжавший с проверкой генерал, комиссар военной полиции и командир полка, сидя за столом, пели какую-то песню, размахивая в такт руками, мой дядька наливал сам себе и пил один, а глава гадюкинской администрации тут же за столом обжимался со своей секретаршей. Словом, в столовой царило веселье и жизнь для участвующих в нём была прекрасна.

Я не удивился такой пёстрой компании. Это были участники подслушанного мной совещания плюс глава посёлка в котором случилось происшествие с угоном флаера, да ещё командующий округом. Придумав как избавиться от дела «неизвестного солдата», они теперь обмывали удачное решение проблемы. Удивительно было другое. А именно, как на эту гулянку проник генерал, оставшись никем не замеченным. Впрочем, это было естественно. Полк давно спал, командующий вполне мог прибыть, как и глава администрации, после отбоя. В этом случае о его прибытии кроме участников гулянки должны были знать только дежурный офицер, да наряд, охранявший главные ворота.

В обеденный зал вбежал дежурный офицер с подносом, на котором дымилась груда шампуров с насаженными на них кусками жаренной свинины. Свежий шашлычок для начальства.

Начальство, однако, не оценило расторопность лейтенанта. Увидав его, генерал махнул рукой и что-то прокричал. Расслышать его мешало оконное стекло и играющая музыка. После взмаха генеральской руки все присутствующие начали подниматься и потянулись к выходу. Я подумал, что пьянка закончена, но оказалось, что это далеко не так. Когда гуляющие гурьбой вывалились из столовой под пьяный смех секретарши и репортёрши, генерал пробасил командным голосом:

— В баню!

Ответом ему был новый взрыв бабьего смеха. Гуляющие потянулись в сторону солдатской бани, а следом за ними семенил шатающийся дежурный офицер с подносом, заваленным шашлыками. Он тоже был пьян. Я посмотрел на баню. Её дверь была открыта и из неё валил пар.

Вот те на! А нас мыли только в холодной воде. Впрочем, это было объяснимо. Новобранцев закаляли. Всё правильно. Но мне и в голову не приходило, что то место, где мы мылись, может быть настоящей баней.

Пьяная гурьба, завывая популярную песню, ввалилась в баню. Последним, запинаясь, вошёл лейтенант, едва не выронив поднос, и закрыл за собой дверь. Помывка планировалась без разделения моющихся по половому признаку. Я сплюнул, поёжился от начинавшего пробирать холода, вышел из кустов и направился в штаб.

Как бы там ни было, но дело «неизвестного солдата» было закрыто. Худовский завтра отправится в полк моего дядьки, а я смогу спокойно служить здесь. Вернувшись в дежурку, я открыл дверь комнаты отдыха. Заправленная кровать стояла у окна и звала прилечь. В самом деле. То, что начальство загуляло, вовсе не значило, что бедный Игорюша должен не спать всю ночь. Я с чистой совестью завалился в кровать и сразу же уснул.

Проснулся я от бьющего через окно солнечного света. Потянувшись, я глянул на настенные часы. Половина восьмого утра. Полтора часа, как в полку произведён подъём и как раз время завтрака. Я вышел из комнаты отдыха в дежурку. Дежурного офицера не было. И, судя по тому, что с подъёмом меня никто не разбудил, он в штабе не появлялся с того самого момента, как его вызвал командир полка обслуживать пьянку. Я пожал плечами и пошёл в столовую.

Наша рота как раз только что прибыла для приёма пищи. На раздачу я зашёл вместе со своими товарищами.

— Ну, как тебе двое суток в наряде? — спросил Ероха, стоявший вместе с Васяном рядом со мной в очереди.

— Сонно, — лениво ответил я. — И тошно.

— Это как? — не понял Ероха.

— А вот так, — я указал пальцем на порционный студень, стоявший на раздаче в маленьких блюдечках.

Ероха взял в руку блюдечко со студнем и повертел его в руках.

— Ну и причём тут холодец? — спросил он, поставив блюдце себе на поднос.

— Притом. Я лично вчера присутствовал при кончине этих хрюшек. Там мяса было с полтонны. А всё, что досталось новобранцам, это холодец из свиных маслов.

— Ну и что? Может, потом дадут. В супе, там… или с кашей.

— Размечтался.

И я в двух словах рассказал Ерохе и Васяну про ночную гулянку. Выслушав меня, Ероха хмыкнул и поставил блюдце с холодцом обратно на раздачу. Заболтавшись, мы замешкались на раздаче и нас стали подгонять стоявшие позади новобранцы. Мы поспешили поставить на подносы тарелки с кашей и кружки с чаем и направились к столу. Усаживаясь, Васян сказал:

— Теперь понятно, что они там грузили.

— Кто грузил? — спросил я.

— Да понимаешь, — ответил Васян, — встаю вчера ночью по нужде, гляжу, а возле окна стоит дневальный и смотрит куда-то. Увидел меня и спрашивает: «Что делать?». Я не понял, а он рукой в окно показывает и говорит: «Смотри». Я рядом с ним встал и смотрю, куда он показывает. Из окон казармы-то столовую хорошо видно. И вижу, как какие-то типы подогнали флаеры, выносят из столовой непонятные свёртки и грузят их в багажники.

— Много было флаеров? — спросил я.

— Четыре, — ответил Васян, не отрываясь от тарелки с кашей. — Причём на одном было написано: «Головидение». Другой — джип. Наверное, генеральский. А ещё один, чёрный лимузин с синей мигалкой.

— Понятно, — заключил Ероха. — Уехали наши хрюшки. В жареном и копчёном виде. А чтобы оправдать убыль поголовья, нам этот холодец сегодня подсунули.

Я оглядел обеденный зал. Новобранцы уплетали холодец за обе щёки, радуясь неожиданному деликатесу.

— А что дневальный? — спросил я, приканчивая кашу.

— Да ничего. Посмотрел в окно и вернулся на своё место у входа в казарму, — ответил Ероха. — Я ему предложил сообщить дежурному, что в столовой кто-то орудует, но он решил, что не стоит.

— Правильно решил, — ухмыльнулся я.

Позавтракав, я пошёл к главным воротам. Дежурный, судя по всему, ещё дрыхнет после вчерашней попойки, значит встречать командира полка придётся мне. Однако, я напрасно ожидал прибытия командира. Уже собрались все офицеры полка, развод должен был начаться десять минут назад, а полковника всё не было. Стало быть и он тоже болеет с похмелья. Вероятно, до обеда его не будет. Я с досадой плюнул себе под ноги и ушёл в дежурку.

Развод в тот день проводил начальник штаба полка. Копы вынесли из выделенных для них кабинетов папки с делом «неизвестного солдата», погрузили их в полицейский флаер и уехали.

Полковника не было целый день, а Карл пришёл только после обеда. Спросив, всё ли в порядке и услышав мой утвердительный ответ, он завалился спать в комнате отдыха. Вечером я сменился с наряда и пошёл на ужин, после которого нам снова показали выпуск голоновостей, посвящённый закрытию дела «неизвестного солдата». Хмурая репортёрша с красными глазами и растрёпанными волосами сообщила, что командование пятьдесят шестого учебного полка и военная полиция приняли все необходимые меры по данному делу и жители посёлка Гадюкино впредь могут спать спокойно. Судя по её внешнему виду и осипшему голосу, она тоже мучилась похмельем.

 

Стукач

На следующий день после развода командир полка задержал на плацу нашу роту. Подойдя к нам, он скомандовал:

— Рядовой Подцонов! Выйти из строя.

Сява послушно вышел.

— Рядовой Подцонов, — отчеканил полковник. — Объявляю вам десять суток ареста. На гауптвахту шагом марш!

Неожиданно. И без объяснения причин. Но Подцонов, похоже, причину прекрасно знал, потому, что немедленно принялся протестовать:

— Я же всё сделал! Я же не виноват, что он…

Но командир полка не дал ему договорить:

— Двадцать суток ареста.

— Но я же… — не унимался Подцонов.

— Тридцать суток ареста.

Подцонов наконец понял, что протесты ни к чему хорошему не приведут и замолчал.

— Не слышу! — рявкнул полковник.

Подцонов встрепенулся, вытянулся по стойке «смирно» и чётко ответил:

— Есть.

— Пшёл! — прикрикнул командир полка.

Подцонов развернулся, строевым шагом покинул плац и пошёл сдаваться на гауптвахту. Это было странное событие. Обычно при назначении ареста командир, налагающий его, указывал, за какой проступок новобранец направляется на гауптвахту. А тут просто так, ни с того, ни с сего, посадили на целый месяц. Правда, командир полка хотел посадить его всего на десять суток, а ещё двадцать Подцонов сам себе выпросил пререканием, но понятнее суть произошедшего от этого не стала. Впрочем, я не сильно задумывался об этом. Командир полка избавил меня от необходимости общаться со стукачём как минимум на месяц, что меня радовало. Я решил отнестись к этому событию как к подарку судьбы и выбросил его из головы.

Наконец-то потекли обычные служебные будни, к которым я так стремился. Мнение моё о командовании полка, конечно, сильно испортилось, учитывая всё, чему мне пришлось стать свидетелем, но моего желания посвятить свою жизнь военной службе это не уменьшило, поэтому я с удовольствием продолжал подниматься ни свет, ни заря, бегать в боевом скафандре по желтеющей траве близлежащих полей и десантироваться из бронетранспортёра в осеннюю грязь.

Васяну присвоили учебное звание вице-капрал. Теперь он был командиром учебного отделения и командовал девятью новобранцами. В нашей повседневной жизни это звание значило не много, но он им страшно гордился и старался ему соответствовать. Мы с Ерохой первое время подтрунивали над ним, но потом убедились, что он вовсе не зазнаётся и оставили его в покое. Тем более, что кроме лишней головной боли это звание ему ничего не давало, потому, что с одной стороны он должен был во время занятий следить за подчинёнными, отвечая за все их неудачи и проступки, а с другой стороны, лишиться учебного звания было проще, чем получить его. Почти каждый день в нашем батальоне кого-то из вице-капралов разжаловали и передавали это звание другому новобранцу. Поэтому скоро мы стали называть звание «вице-капрал» переходящим знаменем, а самих вице-капралов знаменосцами. Но в руках Васяна это «переходящее знамя» задержалось надолго, поскольку он относился к своим новым обязанностям со всей серьёзностью и командир роты это видел и ценил.

Так прошёл месяц. Подцонов вышел с гауптвахты. С расспросами он больше не приставал, что меня вполне устраивало. Однако я заметил, что он стал как-то нехорошо на меня смотреть, исподлобья. И никогда не улыбался. Стал даже каким-то нелюдимым. Впрочем, меня это не беспокоило.

В первый день после его выхода мы как обычно занимались в скафандрах на полигоне, изображая войну. После занятий скафандры надлежало обслужить, отключив все системы и цепи управления и сдать на склад. И вот, когда наша рота сдала на склад скафандры и капрал Копытовский уже построил нас, чтобы вести на обед, из ворот склада раздался крик Сидорова:

— Москалёв! Ко мне!

Я рысью помчался обратно на склад. Сидоров стоял возле моего скафандра.

— Господин сержант. Рядовой Москалёв по вашему приказанию прибыл, — доложил я.

— Что это? — спросил Сидоров, тыча пальцем в скафандр, стоящий в ряду таких же металлических монстров.

— Боевой скафандр, — ответил я.

— Скафандр, — передразнил Сидоров. — Вот это что? — и он взял в руки кислородный шланг, торчащий из шлема.

Я оторопел. Я прекрасно помнил, что оставлял скафандр в полной исправности. Шланг в металлической оплётке был прикреплён к его спине с внутренней стороны. С какой стати мне его откручивать?

Видя мою растерянность, Сидоров сказал:

— За разгильдяйство объявляю вам наряд вне очереди. Шагом марш в строй!

Мне ничего не оставалось, как сказать «Есть!» и выйти со склада.

Так, ни за что ни про что, мне пришлось вне очереди отдежурить дневальным.

На следующий день после смены с наряда история повторилась, только теперь со скафандра был скручен датчик температуры окружающей среды. Крепился он тоже на спине, только снаружи и был размером с кедровый орех. Чтобы выкрутить его требовалось несколько секунд. Кто-то меня подставлял.

Следующие сутки я, снова дежуря дневальным, размышлял об этом. По всему выходило, что гадости мне делает Подцонов. Но почему и зачем? С гауптвахты он, конечно, вышел какой-то озлобленный, но с какой стати ему срываться на мне? Так или иначе, с этим надо было что-то делать.

На следующий день наша рота совершала марш куда-то в поля. Васяну Сидоров поручил боевое охранение. Взяв с собой меня и Ероху, Васян приступил к выполнению поставленной задачи, которая заключалась в том, что наша тройка двигалась параллельно колонне роты, но в километре справа. Предполагалось, что при появлении противника, мы втроём его задержим и этим дадим время роте перестроиться в боевой порядок и контратаковать врага. Задание было простецким. Кроме того, это была прекрасная возможность поболтать и мы, открыв забрала шлемов, без устали чесали языками, пользуясь отсутствием командиров. Вообще-то открывать забрала запрещалось, поскольку мы изображали войну на планете с ядовитой атмосферой, но кто же здесь увидит?

— Это Подцонов тебя подставляет, — сказал Ероха, любуясь опадающими рощами и сырой пожелтевшей травой. — Он последний со склада выходил. Кроме него некому.

— Да я это понял уже, — ответил я, шагая рядом.

— Давай морду ему набьём, — предложил Васян.

— Нельзя, — возразил я. — Если бы я имел дело с мужиком, я бы сам ему в морду дал. Но мне приходится иметь дело со стукачом. Он же сразу жаловаться побежит. То, что он мой скафандр портил, это ещё доказать надо. А битая морда — дело очевидное. Нет. Трогать его нельзя. Надо быть хитрее.

— И что будем делать? — спросил Ероха.

Мне было приятно слышать это «будем». Ведь мог же сказать: «Что будешь делать?». Но нет. Спрашивал именно «будем». Это не придурковатый Шимон. Это настоящий друг. Я не имел понятия, что делать с Подцоновым, поэтому ответил:

— Не знаю. Придумаем что-нибудь.

В это время в динамиках наших шлемов послышался командный голос командира роты:

— Рота, стой. Приступить к оборудованию оборонительной позиции. Группам боевого охранения продолжать патрулирование.

И дальше следовало указание маршрута патрулирования для каждой группы. Нам предстояло мотаться взад-вперёд на прежнем удалении от позиций роты по маршруту, протяжённостью в два километра. Мы запомнили ориентиры, обозначавшие начало и конец нашего маршрута и побрели дальше.

По сути, наша служба в боевом охранении представляла собой длинную прогулку. Рота занималась рытьём окопов в скафандрах и войной с воображаемым противником, а мы шатались вокруг и травили анекдоты.

Мы уже почти дошли до конца маршрута и уже собирались развернуться и двинуть обратно, как я вдруг заметил немного впереди нечто интересное. Я остановился и указал вперёд.

— Гляньте-ка.

— Что там? — спросил Васян.

— Картофельное поле, — объяснил я свой интерес.

— И что? — не понял вице-капрал.

— На картофельном поле растёт картофель, — и, видя недоумение моих друзей, добавил. — А сейчас как раз время уборки для поздних сортов.

— Предлагаешь убрать? — пошутил Ероха.

— Немного, — ответил я.

До друзей наконец-то дошло и они заулыбались. Во время сегодняшнего занятия нам снова предстояло обходиться без обеда, поддерживая себя только инъекциями стимуляторов. Поле было, вероятно, частное, поскольку вдали виднелись те самые избушки, которые я заметил ещё во время марша с «базара» в «пэпэдэ». Деревенские жители возделывали свои огороды. Воровать у людей картошку было, конечно нехорошо, но я успокоил себя тем, что нам нужен был не гектар, а всего лишь два-три куста. Зато это была прекрасная возможность дополнить стимуляторы реальной пищей, которую, несмотря на инъекции, желудок всё же продолжал требовать, а с другой, печёный картофель представлял собой желанное разнообразие в пище, которого так не хватало новобранцам.

В скафандре я преодолел сотню метров до картофельного поля за два десятка широких шагов. Чтобы выкопать куст картофеля, достаточно было запустить под него кисть руки в скафандре. По размеру она как раз была как вилы. Я потряс в руке, слегка подкидывая вверх, куст картофеля, вынутый вместе с комом земли. Земля осыпалась сквозь пальцы и в ладони остались только несколько клубней и ботва. Я оборвал ботву. Урожай в этом году был отличный. Выкопав три куста, я вернулся обратно.

— А где Ероха? — спросил я Васяна, высыпая на землю из рук клубни, размером с кулак.

— За дровами пошёл, — махнул Васян рукой в сторону ближайшей рощи.

Ероха вернулся через минуту с охапкой высохших веток. Мы разожгли костёр и пошли по маршруту в обратную сторону. Долго на одном месте оставаться было нельзя, так как скафандры были оборудованы радиомаяками и командиры следили, чтобы новобранцы не слишком расслаблялись. Мы обязаны были патрулировать и если бы начальство заметило, что мы не двигаемся, к нам обязательно прискакал бы Сидоров и устроил взбучку. А так, пока мы прогуляемся из конца в конец по маршруту, дрова успеют прогореть.

Когда мы вернулись обратно к полю, костёр уже потух и на его месте была дымящаяся зола. Мы закопали в неё клубни и бросили сверху ещё пару веток. Погуляв ещё немного, мы снова вернулись обратно. Картофелины к этому времени пропеклись. Дальше мы патрулировали, неторопливо очищая от обугленной кожуры и жуя горячий картофель.

Когда у меня осталась последняя пара печёных клубней, мне пришла в голову мысль. Я спросил Васяна:

— Скоро у нас война закончится?

— Копытовский сказал, что воюем до ужина, — он скосил глаза на таймер на внутренней панели шлема. — Ну, ещё скафандры надо сдать. Так что, я думаю, минут через пятнадцать скомандуют строиться.

— Ну хорошо, хорошо, — ответил я, доставая из аптечки, крепившейся к внешней стороне правого бедра бинт и заворачивая в него картофелины.

— Это ещё зачем? — с удивлением спросил Васян.

— Чтобы не пачкались, — сказав это, я уложил забинтованный картофель в аптечку.

— Про запас что ли? Так ужин скоро.

— Пригодятся, — уклончиво ответил я и застегнул аптечку.

Как раз в это время голос Сидорова приказал боевому охранению, то есть нам, прибыть на позицию роты для выдвижения в часть. Война на сегодня заканчивалась, а дело только начиналось. Мы закрыли забрала шлемов и двинули куда приказано.

Прибыв к месту расположения роты, мы увидели, что земля изрыта окопами и усеяна гильзами от различных боеприпасов, а рота уже начала строиться, чтобы идти в полк. Пока Васян бегал докладывать Сидорову, что мы прибыли успешно выполнив учебную задачу, я незаметно поднял с земли пару пузатых гильз, размером с кулак и зажал их в металлической ладони своего скафандра. Через минуту прибежал Васян и скомандовал встать в строй. Мы построились, командир роты проверил все ли на месте и приказал Сидорову гнать нас в полк.

Прибыв на склад, мы сняли с себя скафандры. Это была простая процедура. Мы выстраивались в одном из коридоров склада вдоль обеих стен лицом к стене, произносили речевой код и спина скафандра раскрывалась наподобие двустворчатой двери. Теперь можно было выбраться из него наружу. Но сегодня мне предстояло сделать это несколько сложнее. Ведь я должен был забрать с собой гильзы и картошку, причём так, чтобы этого не заметили ни командиры, ни другие новобранцы.

Встав вместе с другими новобранцами к стене, я произнёс слова кода, но не стал сразу выбираться из скафандра. Прежде всего, я слегка разжал левый кулак, в котором у меня были гильзы. Не сильно, а как раз так, чтобы и гильзы не вывалились из металлической клешни, и взять их оттуда не составляло труда. При этом мизинец я оставил не разогнутым, чтобы он скрывал содержимое ладони. После этого, я высвободил руки и расстегнул пару пуговиц на животе куртки полевой формы. Теперь можно было выбираться наружу.

Я вылез из скафандра и встал вплотную к нему чуть справа. Расстегнув аптечку, я незаметно вынул из неё картофелины и сунул их за пазуху. Моя поясница перетянута ремнём, поэтому вниз они не упадут. Я застегнул аптечку и обошёл скафандр. То же самое я проделал и с гильзами, лежавшими в полуразжатом кулаке скафандра. Теперь можно застёгиваться. Внимания на меня никто не обращал, поскольку возня со скафандрами после занятий была обычным делом для новобранцев. Я втянул живот, чтобы содержимое не выпячивалось наружу и позвал Капытовского. Надо было не дать Подцонову подставить меня ещё раз, поскольку это помешало бы мне подставить самого Подцонова.

— Господин капрал! Боевой скафандр сдан в исправном состоянии! — гаркнул я.

Стоявший чуть поодаль Копытовский оглянулся на меня и удивлённо приподнял бровь. Докладывать о сдаче скафандра не требовалось, поскольку капралы и Сидоров в любом случае обязательно проверяли всё ли в порядке, но мне надо было, чтобы кто-нибудь из командиров убедился, что с моим скафандром всё в порядке до того, как я покину склад.

— Ну и чеши в строй, — буркнул Копытовский, окинув взглядом мой скафандр и снова отвернулся.

Этого было достаточно. Собираясь уходить, я заметил, как Подцонов, стоя у своего скафандра в досаде поджал губы. Я улыбнулся и вышел на улицу.

Когда нас привели в казарму, чтобы мы умылись перед ужином, я положил свои трофеи в прикроватную тумбочку и прикрыл их взятыми у Ерохи письмами из дома. Он, конечно, удивился, когда я попросил у него на время его письма, но всё же протянул мне пачку из дюжины конвертов. Письма Ероха получал каждую неделю.

Сидя рядом со мной в столовой, Ероха спросил:

— Ты что задумал?

— Расквитаться с Подцоновым.

— Как?

— Ничего особенного, — ответил я, жуя кашу. — Придётся снова прогуляться ночью.

Васян, сидевший здесь же, поперхнулся кашей.

— Ты что собрался делать? — спросил он, прокашлявшись.

— Не переживай так, командир, — сказал я. — Всё будет хорошо.

— Ну да, — покивал он головой. — После твоей прошлой прогулки весь полк неделю стоял в позе борзого барана.

— Зато сколько интересного мы узнали! — резонно заметил я.

— Надеюсь, мои письма не пострадают, — забеспокоился Ероха.

— Не переживай, — успокоил его я. — Сегодня ночью положу их тебе обратно в тумбочку.

— Ну да. Положит он, — проворчал Васян. — А прикрывать тебя снова нам?

— За своё вице-звание переживаешь?

— Да, блин! Переживаю.

— Так не переживай. Даже если со мной чего случится, то ты будешь ни при чём. В худшем случае тебя разжалуют из вице-капралов снова в рядовые.

— Всего лишь, — передразнил меня Васян. — А оно мне надо, это твоё «всего лишь»?

— Действительно, чего ты переживаешь из-за своего учебного звания? — неожиданно поддержал меня Ероха. — Из учебного полка мы выпускаемся через две недели. После выпуска все будем рядовыми, независимо от того, кто был вице-капралом, кто не был. Чего жалеть-то?

— Спелись, — выдохнул Васян.

— Немного, — ответил Ероха.

Помолчав минуту, Васян проговорил, глядя в тарелку:

— Ладно. Чёрт с вами.

— Ну, вот это другое дело, — похвалил его я. — Только мне ещё зажигалка понадобится. Одолжишь свою?

— Возьмёшь вечером, — согласился Васян, единственный курящий из нас троих. — Но если только попадёшься… — угрожающе прошептал он.

— То с меня пиво, — продолжил я за него.

— Да, — закончил он.

На том и порешили.

 

Бедный крестьянин

В этот раз уйти и вернуться незамеченным было сложнее. В каждой казарме теперь ночевал так называемый «ответственный», кто ни будь из командиров. У нас в роте их было шесть: командир роты с заместителем, старшина роты и три капрала, командовавших взводами. Каждый из них по очереди проводил ночь в казарме, чтобы не допустить дезертирства и повторения истории с «неизвестным солдатом». Значит, моим друзьям предстояло отвлечь не только дневального, но и ответственного. В эту ночь таким ответственным был как раз капрал того взвода, в котором числился Подцонов. Я не раз видел, как этот капрал отводил в сторонку Подцонова и потихоньку шептался с ним. Я сделал вывод, что собранные сведения Сява передаёт наверх именно через своего капрала, поскольку такое поведение было необычным. Капралы старались держать дистанцию между собой и новобранцами, строго следя за соблюдением субординации. Если бы в ту ночь ответственным был Сидоров или Копытовский, я отложил бы своё предприятие, поскольку этих командиров я искренне уважал и никогда не позволил бы себе доставить им неприятности. Если бы ответственными были командир роты или его заместитель то, скорее всего, я тоже не стал бы ничего предпринимать в их дежурство. Но тут мне выпала возможность убить одним выстрелом двух зайцев, поэтому я не колебался.

Как и в прошлый раз, Васян, дождавшись пока все уснут, встал с кровати и побрёл в нужник. Капрал сидел в командирской комнате, которая располагалась как раз по дороге в умывальник и примыкающую к нему туалетную комнату. Увидев, что кто-то бродит среди ночи по казарме, капрал окликнул Васяна:

— Эй, боец! Стой, раз-два! Ну-ка сюда шагом марш!

Васян послушно вошёл в кабинет и доложил:

— Вице-капрал Потёмкин.

— Почему не спишь, вице-капрал?

— Приспичило, господин капрал.

— А. Ну-ну, — протянул капрал. — Минута времени тебе и снова в люльку. Бегом марш.

— Есть, — ответил Васян и выбежал из кабинета.

Пока происходил этот идиотский диалог, я как раз успел натянуть форму и сунуть в карман одну стрелянную гильзу и одну запеченную картофелину, принесённые с полигона. Ероха уже распахнул окно. Хлопнув его по плечу, я выскочил на улицу и Ероха прикрыл за мной оконную раму.

Начался сентябрь. Ночью уже было прохладно, но листья ещё не начали опадать, поэтому кусты вдоль дорожек меня прикрывали по-прежнему надёжно. Выбравшись за ворота и миновав свинарник, я припустил по грунтовке. До места сегодняшних занятий было около десяти километров и до поля ещё пять. Ну и на месте придётся ещё побегать. Надо было спешить, но тридцать километров в неспешно темпе я должен был пробежать часа за три, так что времени было вполне достаточно. Как и в прошлый раз.

Бежать на картофельное поле было легче, чем в Гадюкино. В отличие от той ночи, теперь было прохладно и пот не лил по спине, воздух не был горячим, что облегчало дыхание. Поэтому я и сам не заметил, как добежал до места.

Сентябрьское небо было облачным и в тусклом лунном свете я с трудом ориентировался на едва знакомой местности. Кое-как отыскав вчерашнее кострище, я повернулся в ту сторону, где во время «боевого охранения» заметил сарай и жилую избушку. Их было не различить на фоне казавшегося чёрным поля, поэтому пришлось двигаться наугад. Я перешёл на широкий шаг, бежать по рыхлому картофельному полю было невозможно.

Спустя минут десять в сотне метров впереди проступили очертания того самого сарая, а ещё чуть поодаль деревянной покосившейся избы. Окна не горели, хутор спал. Пройдя ещё немного, я наткнулся на деревянный забор из корявых жердей, высотой мне по грудь. Это было как раз кстати. Я легко оторвал жердь и сломал её пополам.

— Гав! Гав, гав, гав!

Собака возле дома залаяла громко, чтобы не сказать надрывно, временами переходя на вой. Я вздрогнул и на секунду замер. Этого ещё не хватало. Чёртова псина рвалась с цепи, и эта цепь брякала, таскаясь следом за ней. Видеть этого я не мог из-за темноты, но мне было прекрасно слышно как собака, весьма большая, судя по утробному лаю, таскает её по земле. Работать надо было быстро.

Я оторвал от забора ещё несколько жердей, ломая их и складывая в кучу тут же у забора. Затем достал из кармана васянову зажигалку и поджёг эти дрова. В окне избушки включился свет. Собачий лай разбудил хозяев. Оставался последний, непременный штрих. Я достал из кармана свою ношу и забил картофелину в отверстие гильзы так, чтобы она торчала, наподобие пули и с силой швырнул эту конструкцию в окошко избы. Стекло разлетелось вдребезги. Мой снаряд угодил точно в цель. Всё. Теперь что есть сил рвать когти. Если хозяин спустит свою псину с цепи, мне конец. Послышался скрип двери. Хозяин с руганью вышел из дома узнать, отчего разбрехалась собака. Оставалось несколько секунд.

Бежать по картофельному полю было трудно. Ноги вязли в рыхлой земле, дыхание сбилось, и я стал глотать ртом воздух. Позади послышался крепкий мат, хозяин тушил забор. Хорошо. Значит, спускать с цепи собаку ему некогда. Я немного успокоился и сбавил скорость. В это время поле, наконец, кончилось, и я почувствовал под ногами грунтовую дорогу. Всё. Теперь можно переходить на обычный маршевый бег. Через час с небольшим буду снова в казарме.

— Гав, гав, гав!

Метрах в трехстах сзади. Неужели всё-таки спустил? Я прибавил бег. Перспектива быть загрызенным неизвестной псиной меня вовсе не радовала. Летя со всех ног по грунтовке, я то и дело спотыкался и один раз даже упал, но тренировки на полигоне не прошли даром. Я вовремя сгруппировался, и дело обошлось без ушибов. Собачий лай стал немного ближе. Значит, псина бежала по моему следу. Я заработал ногами ещё быстрее, выбиваясь из сил.

Спустя несколько минут собачий лай стих. Псина отстала. Неудивительно. Годами сидеть на цепи. На короткой дистанции она меня, конечно, быстро догнала бы. Но на длинной дистанции у неё не было шансов. В отличие от меня она не бегала ежедневно по нескольку километров на зарядке да ещё столько же во время тренировок. Я остановился и оглянулся. Темно. Хорошо. Я боялся увидеть зарево пожара, но, похоже, всё получилось как я и планировал. Хозяин успел вовремя потушить мой костёр. Я хотел только привлечь внимание, чтобы устроить небольшой скандал, а вовсе не оставлять за собой пепелище. Отдышавшись, я продолжил ночной бег в сторону части.

В полк я прибежал за три часа до подъёма. Светало теперь позднее, чем летом, поэтому было ещё темно. Территория части, однако, освещалась уличными фонарями, поэтому я вовремя увидел, что мои ботинки покрыты толстым слоем пыли, что было неудивительно, учитывая, что мне пришлось с полкилометра пробежать по картофельному полю. Я пробежался по влажной осенней траве, чтобы очистить ботинки и миновал тыльные ворота.

Пригибаясь к кустам, растущим вдоль дорожек, я добрался до окна, через которое меня выпускал Ероха. Я толкнул оконную раму, чтобы открыть её и влезть внутрь. Окно было закрыто. Я оторопел. Что делать? Как пробраться в казарму незамеченным? Идиот! Надо было продумать запасной вариант. Ведь мог же предположить, что дневальный или ответственный заметят, что окно открыто и закроют его.

Я начинал паниковать. Вдруг мой взгляд упал на клочок бумаги, торчащий из оконной рамы. Сложенный вчетверо листок, размером с ноготь, был прижат оконной рамой к оконной коробке. Взяться ему тут было решительно неоткуда. Я вытащил его и развернул. На нём было написано: «Окно Подцонова». Писали, судя по корявости почерка, левой рукой. У меня научились. Конспираторы. Интересно, кто до этого додумался, Васян или Ероха?

Я разорвал записку в мелкие клочья и бросил в траву. Окно, возле которого спал Подцонов, находилось с другой стороны казармы. Я обошёл одноэтажное строение, нашёл нужное окно и слегка толкнул раму. Окно бесшумно открылось. Как можно тише я взобрался на подоконник, соскользнул на пол и, почти не дыша, закрыл за собой окно. Оставалось сделать самую малость, но эта малость была самой опасной частью моего предприятия, так как делать её надо было тихо и под носом у дневального с ответственным.

Я на цыпочках прокрался между кроватями спящих новобранцев и выглянул в проход. Дневальный дремал, прислонившись к стене и уронив голову на грудь. Ответственного видно не видно. Наверное, тоже спит в командирской комнате. Всё складывается как никогда лучше. Я прошёл к своей кровати. Справа и слева сопели в две дырки Васян и Ероха. Я снял ботинки, чтобы ходить тише и разделся. Теперь, если меня заметят, я мог сказать, что встал по нужде.

Открыв свою тумбочку, я достал из неё оставшуюся гильзу и картофелину. Забив картофелину в гильзу, я вернулся к кровати Подцонова. Он спал, сладко причмокивая во сне. Наверное, ему снилось, как командование его хвалит за предоставление достоверных сведений о жизни новобранцев и в особенности новобранца Москалёва. Несколько секунд полюбовавшись на безмятежный сон стукача, я занёс руку с гильзой и забитой в неё картофелиной над подушкой. Когда я слегка потёр пальцами картофелину, с неё на подушку осыпалось немного золы. Больше ничего не требовалось. Я положил гильзу под кровать Подцонова и вернулся к своей кровати. Всё было сделано. Теперь оставалось только ждать.

Вернувшись к своей кровати, я бросил взгляд на свои берцы. Все новобранцы перед отбоем начищали свои ботинки до блеска, готовясь к завтрашнему дню. Мои же были чистыми, после пробежки по мокрой траве, но не блестели. Это могло меня выдать. Бродить по казарме среди ночи было опасно, поэтому я пошёл на жертвы — наполировал берцы собственным носком тут же, сидя на кровати. Укладываясь спать, я посмотрел на часы. До подъёма оставалось полтора часа. Наде же, как бежит время, когда делом занят!

— Рота, подъём!

По тому, что вопль дневального, возвещавший побудку, был этим утром особенно истошным, я догадался, что мой план сработал. Я соскочил с кровати и принялся натягивать на себя форму. Мельком глянув на часы, я удивился. Подъём должны были объявить ещё полчаса назад. Встав в строй с другими новобранцами, я стал ждать дальнейшего развития событий.

К своему удивлению я обнаружил, что в проходе между двумя рядами кроватей стоит командир полка в сопровождении комиссара военной полиции, дежурного офицера, ответственного капрала и ещё какого-то штатского в коричневом поношенном пиджаке и брюках, заправленных в кирзовые сапоги. На голове у штатского была белая тряпичная кепка. Подцонов встал в строй одним из последних. Правая щека его была испачкана в золе. Ворочаясь во время сна на подушке, он основательно потёрся лицом о картофельную сажу. Командир полка тоже заметил это и подошёл к нему.

— Почему рожа грязная? — грозно спросил он.

Подцонов растерянно посмотрел по сторонам, как бы желая убедиться, что полковник разговаривает именно с ним.

— Чего по сторонам зыркаешь? — снова рыкнул командир полка. — Почему, я спрашиваю, рожа в золе?

Подцонов растерянно потёр ладонью щёку, посмотрел на ладонь и пробормотал:

— Не могу знать, господин полковник.

— А что ты можешь знать? — проорал командир. — А ну-ка, проверить, что там у него есть! — это было обращено уже к капралу.

Ответственный бросился к тумбочке Подцонова, открыл её и принялся выбрасывать из неё всё содержимое. И тут он заметил гильзу с забитой в неё картофелиной. Капрал встал на четвереньки и достал из-под кровати свою находку. Поднявшись, он принялся вертеть её в руках, не понимая, что это такое и как оно оказалось под кроватью.

— Что там у тебя? — окликнул его полковник. — Дай сюда!

Капрал подошёл к нему и протянул ему мою поделку:

— Вот, господин полковник.

Командир полка взял её в руку и наморщил лоб. Остальные офицеры вытянули шеи, стараясь разглядеть находку.

— Что это? — пробормотал полковник.

— Не могу знать, — ответил капрал. — Под его кроватью лежало, — он кивнул на Подцонова.

— Что это? — заорал полковник в лицо съёжившемуся стукачу.

— Не могу знать, господин полковник, — тихо ответил он.

— Он? — обернулся полковник к штатскому.

— Дык хто ж его знат, господин начальник, — почесал затылок штатский. — Темень же ж. Его и собака то не догнала. Куды уж людям-то за ним угнаться. Даже разглядеть не сумели. Я, значить, только вышел, а он уже как сиганёт, прямо по полю. Забор мене пожог. Наверно картошку хотел испечь. Я там ещё место нашёл, где он её копал.

Так. Значит, этот тип в кепке, хозяин того поля. Прекрасно. Командир полка снова повернулся к Подцонову:

— Сигал по полю?

— Никак нет, — ответил тот.

— Ну, ничего, — прошипел полковник, — я тебя в бараний рог согну. Ты у меня кровавыми слезами умоешься.

Командир полка подошёл к комиссару и сунул ему в руку гильзу с картофелиной:

— На.

— Что это? — спросил комиссар.

— Вот ты и узнай, что это такое и нахрена он это в казарму притащил! Я и так уже за тебя это дело раскрыл. Если бы в прошлый раз на тебя не понадеялся, а тоже сам всё сделал, давно бы всё нашлось как надо. А то: неизвестный солдат, неизвестный солдат. Вот он, твой неизвестный солдат! — полковник ткнул пальцем в Подцонова.

— Ну, ладно, — пожал плечами комиссар. — Признаю, что идея проводить подъём с последующим обыском по очереди в каждой казарме, была неплохой. Во всяком случае, она сработала.

— Вот то-то же, — выпятил грудь полковник. — Всё. Этого придурка на гауптвахту. А ты, иди сюда.

Капрал послушно подошёл к полковнику и начал было докладывать:

— Господин полковник, капрал…

— Рот закрой! — крикнул полковник, не дав ему договорить. — Тебя зачем сюда поставили? Ты чем всю ночь занимался? Сны про голых баб смотрел?

— Никак нет, господин полковник, — залепетал капрал.

— Почему у тебя этот новобранец по ночам шляется чёрт знает где и пожары устраивает? Или это ты его отпустил погулять?

— Никак нет.

Вытянувшийся в струнку капрал был мрачнее тучи.

— Никак нет, — передразнил его полковник. — Разгильдяй! Как он из казармы вышел?

— Не могу знать, господин полковник.

— Да в вашей роте никто ничего не может знать, как я посмотрю. Заладили: «не могу знать, не могу знать». Дневальный!

Новобранец, дежуривший дневальным, подбежал на окрик полковника и замер по стойке смирно.

— Как этот недоносок из казармы вышел ночью? — спросил у него командир полка. — Тоже не можешь знать?

— Так точно! Никак нет! — отрапортовал дневальный.

— Значит тоже спал, — заключил командир полка. — Пошёл вон!

Дневальный отдал честь, развернулся и убежал. Полковник снова переключился на капрала:

— Ты! — ткнул он в него пальцем. — С этого момента, ты рядовой. Мне такие капралы не нужны.

— Есть, — ответил бывший капрал, отдавая честь.

— Всё. Иди, приводи погоны в надлежащий вид.

Когда капрал ушёл, полковник обратился к комиссару:

— Понял? А ты со своими этими… Как ты там сказал?

— Следственные мероприятия, — подсказал комиссар.

— Вот-вот, — покивал головой полковник. — Ты со своими следственными мероприятиями опять неделю волынку бы тянул и так ничего и не раскопал бы.

— Ну, это как сказать, — ответил комиссар, глядя себе под ноги.

— А никак не говори. Чего тут говорить. Я тебе твоего «неизвестного солдата» за час вычислил. Учись.

Комиссар хмыкнул.

— Ты напрасно капрала разжаловал. Он всё же со мной сотрудничает. Да и новобранец этот. Подцонов. Тоже мой человек.

— Тут все человеки мои! Понял? — вспылил полковник. — И то, что два твоих стукача оказались вшивой гнилью, это твои проблемы. О которых, кстати, лучше начальству не докладывать.

— Может, не будем здесь об этом говорить? — злобно прошипел комиссар.

Полковник огляделся по сторонам, будто только сейчас заметив выстроившихся в две шеренги возле своих кроватей новобранцев.

— А что тебе не нравится? — наигранно спросил он. — Здесь же только надёжные герои, защищающие Землю, проверенные военной полицией. Им можно доверять военную тайну. Так у каждого из них в личном деле написано. И писал это не кто попало, а ты сам.

— Хватит выпендриваться, — снова прошипел комиссар.

— Ну ладно, — неожиданно повеселел полковник, — пошли ко мне. Помозгуем, как это дело уладить.

Оба офицера повернулись, собираясь уходить, но их остановил хозяин картофельного поля.

— Господа начальники! — подбежал он к ним, снимая на ходу кепку и зажимая её в руках. — А я как же ж? У меня же ж забор-то. Того. Мне же ж его латать теперя. И поле разорили. И окошко вдребезги. Это как же ж?

Командир полка и комиссар остановились и уставились на невысокого селянина как на досадную помеху.

— Тебе чего надо? — спросил комиссар.

— Дык это, господин начальник, — проговорил селянин, переминаясь с ноги на ногу. — Жена велела спросить насчёт компенсации. Я сам-то ничего, а вот жена. Баба, она и есть баба. Так может вы, того этого? А?

— Ты как? — спросил комиссар командира полка, выслушав сбивчивый монолог селянина.

— Чего «как»? — не понял командир полка.

— Ну, насчёт того этого? — улыбнулся комиссар.

— Какого ещё «этого»?

— Насчёт компенсации, — объяснил комиссар.

— Не знаю, — растерялся полковник.

— Жена же ж. Баба, — поспешил вставить селянин, видя, что вопрос о компенсации за подожжённый забор с трудом помещается в полковничью голову. — Так что вы уж как ни будь это. А?

— Пришлём к тебе солдат и поправим твой забор, — успокоил его комиссар.

— И всё? — разочарованно спросил хозяин поля.

— И картошку поможем выкопать, — добавил комиссар.

Селянин заметно повеселел.

— Вот это другое дело! — радостно воскликнул он, надевая обратно кепку. — Вот это по-нашему. А то баба же ж.

— Ну, всё, — похлопал его по плечу комиссар. — Иди, давай.

Довольный крестьянин вышел из казармы.

— Ты чего это тут раскомандовался? — нахмурился полковник, глядя ему вслед. — Забыл, кто тут командир?

— Тебе что, трудно десяток солдат на картошку отправить? — ответил комиссар. — Если без привлечения начальства дело будем улаживать, то лучше дать этому землепашцу всё, что он хочет. А то не дай бог ещё кому-нибудь пожалуется.

— А. Ну ладно. Отправлю прапорщика из хозвзвода с бригадой.

С этими словами оба офицера вышли из казармы, предоставив командовать нами дежурному офицеру.

Командир полка и комиссар решили проблему с «пойманным» ими Подцоновым незамысловатым способом — перевели его в хозвзвод и отправили служить на свинарник, пообещав, что если он ещё раз отлучится из расположения полка, то его отдадут под суд военного трибунала и посадят всерьёз и надолго. Подцонов, конечно, пытался доказать свою невиновность, убеждая командира полка, что всегда был дисциплинированным военнослужащим и постоянно предоставлял самую точную информацию о жизни новобранцев, но его не слушали. Таким образом, от неприятностей, которые мне доставлял этот стукач, я был избавлен.

Васян и Ероха посмеялись вместе со мной над судьбой незадачливого шпиона и попросили, чтобы я рассказал им подробности моего нового приключения. Вечером, после отбоя, мы как обычно решили поболтать на ночь. Выслушав мой рассказ и от души посмеявшись над тем, как я убегал от собаки по ночному полю, Васян спросил:

— А что это за ерунда с гильзой и картошкой? Что значит эта дурацкая конструкция?

— Ну, как сказать, — протянул я. — Надо было с одной стороны, придумать доказательства того, что забор поджигал именно солдат. А как это сделать?

— Подбросить на место преступления что-нибудь военное, — угадал Васян, — например, стреляную гильзу.

— Правильно, — похвалил я его. — А с другой стороны, надо было доказать, что забор поджигал именно Подцонов. Как это сделать?

— Подбросить ему картошку с поля того крестьянина, — с усмешкой продолжил вечер вопросов и ответов Ероха.

— Правильно. А с третьей стороны, надо было, чтобы эти доказательства были связаны между собой и гарантировано привели от крестьянского забора к Подцонову. Для этого пришлось их соединить вместе. Так и получилась конструкция из картофелины, засунутой в отверстие гильзы.

Услышав такое рассуждение, Ероха прыснул.

— Тихо ты! — шикнул на него я. — Народ разбудишь.

— Но ведь это же бред какой-то, — усмехнулся Васян.

— Сработало же.

Подавив приступ смеха, Ероха сказал:

— Все эти доказательства яйца выеденного не стоят.

— Для суда, — возразил я. — Но ведь мне не в суд надо было Подцонова притащить, а только сделать так, чтобы ему стало не до меня.

— Да, — перевернулся на спину Ероха, — ему сейчас не до тебя. Он сейчас свиньям хвосты крутит.

— Ну, помогай ему бог, — вздохнул я. — Вот скажите лучше, друзья мои, как окно, через которое я должен был попасть обратно в казарму, оказалось закрытым?

— Это Васянова идея, — ответил Ероха. — Правда, здорово придумано?

— Неправда, — возразил я. — Зачем это вообще было нужно?

— После того, как ты ушёл, мне пришла в голову мысль, — начал объяснять Васян. — Ведь если бы ответственный или дневальный заметили, что окно не закрыто на задвижку, то утром они бы догадались, что это ты крестьянину забор подпалил. Вот я и решил, что лучше будет окно возле твоей кровати закрыть, а окно, возле кровати Подцонова оставить не закрытым. Тогда, если бы кто-нибудь заметил незакрытое окно, то подумали бы на Подцонова, а не на тебя. А чтобы предупредить тебя, я написал записку и прижал её оконной рамой, когда закрывал твоё окно.

— Гениально, — поразился я. — Да ведь если бы дневальный заметил незакрытое окно, то он его бы сразу закрыл. Я бы всё равно не смог попасть в казарму незамеченным.

— Ну, мы как лучше хотели.

— А если бы твою записку кто-нибудь заметил?

— Да кто там ночью окна разглядывать будет, — отмахнулся Васян. — Не усложняй. Скажи лучше, когда в увольнение собираешься?

— Никогда. Командир полка приказал меня гнобить, поэтому не видать мне увольнения, как своих ушей.

— Это ты зря. Увольнение предоставляет командир роты, а не командир полка, — принялся объяснять Васян. — И запретить увольнение могут, только если ты в чём-то провинишься. А ты у нас всё, в чём был виноват, искупил внеочередными нарядами. И, кроме того, папа Худовского поднял шорох из-за своего Вовы во всех инстанциях, так что командование полка теперь вынуждено делать вид, что соблюдает законы. Так что в ближайшую субботу мы идём в увольнение.

— Ага, — не стал спорить я. — Свобода, огни ночного города, пиво и девчонки. Я спать.

Ни на какие увольнения я, естественно, не рассчитывал. Да и не сказать, что мне уж очень сильно хотелось побывать дома. Что я там не видел? Бабушкиных пирожков? Или её уговоров бросить службу?

 

Первое увольнение

В субботу во время обеда Васян напомнил мне об увольнении. Я думал, что он уже забыл об этом разговоре, но казалось, что Васян действительно внёс мою фамилию в список увольняемых от его отделения. Я только отмахнулся. Но когда после обеда Сидоров, объявляя перед строем имена новобранцев, получивших увольнения, выкрикнул мою фамилию, я послушно вышел из строя. Это, конечно, было удивительно. Я посмотрел на стоящего в строю Васяна. Он улыбался от уха до уха. Но тут дошла очередь и до него с Ерохой. Сидоров выкрикнул их фамилии и они тоже вышли из стоя и встали рядом с остальными увольняемыми.

Придя в казарму, мы принялись готовиться к увольнению. Гладили форму, подшивали воротнички и изводили килограммы ваксы, размазывая её по берцам. Через час два десятка новобранцев, и я в их числе, отутюженные и выбритые стояли перед Сидоровым, который прохаживаясь вдоль выстроившейся шеренги, придирчиво осматривал внешний вид и указывал недостатки, которые надо было немедленно устранить. Ещё через пять минут он выдал нам увольнительные записки, в которых значилось, что мы обязаны вернуться в часть до девятнадцати ноль ноль завтрашнего дня.

Затем старшина отвёл нас в штаб и мы в финансовой части получили наше жалование. Обычно новобранцам не выдавали наличные. Всё необходимое мы могли приобретать в магазинчике, находившемся на территории полка и входившем в систему «Армияторг», осуществляющую поставки консервов, военного снаряжения и разных мелочей для вооружённых сил Земной Федерации. Все расходы продавщица записывала на счёт новобранца, осуществлявшего покупку, и эту сумму вычитали из его жалования. Так что наличные деньги новобранцу были без надобности. Попутно это решало проблему воровства и вымогательства. Ни воровать, ни вымогать было попросту нечего. Иное дело увольнение. Находясь за пределами части солдат не должен выглядеть нищебродом и слоняться по улицам как неприкаянный. Он должен иметь возможность отдохнуть от служебной рутины, а для этого требуется наличность. Да и проезд до места отдыха, даже если новобранец всё время увольнения собирается провести дома, тоже стоит денег. Поэтому увольняемым выдавали всю задолженность по жалованию, имеющуюся на момент увольнения. Деньги небольшие, но сходить в кино или выпить кружку пива в баре вполне хватало. После возвращения в часть новобранцы сдавали оставшиеся деньги обратно в финансовую часть и их снова вносили на их счёт. Я, в отличие от других, не часто посещал «Армияторг», ограничиваясь покупкой бритвенных принадлежностей, поэтому за три месяца службы у меня на счёте скопилась более-менее приличная сумма.

Выйдя за ворота, я остановился. Было непривычно иметь возможность идти куда угодно и делать что угодно. По территории части мы ходили только строем, только в определённые места и только по расписанию. Здесь же мне была предоставлена такая степень свободы, от которой я успел не просто отвыкнуть. Я не знал, что с этой свободой делать.

— Что, непривычно? — с улыбкой спросил Васян.

Они с Ерохой стояли справа и слева от меня и тоже наслаждались возможностью не ожидать в любой момент команды куда-то бежать и что-то делать, изображая войну.

— Да, — ответил я. — Совершенно непривычно.

— Дальше будет ещё непривычней, — пообещал Васян.

Он и Ероха, в отличие от меня, уже были в увольнении и им было виднее.

— Ну, посмотрим. Веди, показывай, — сказал я.

— Я думал, это ты нам будешь показывать, что да как на гражданке, — поддел меня Васян. — Мы с Ерохой только один раз в увольнении были, а ты целых два раза в самоход бегал.

— Я не бегал, — возразил я. — Я отлучался по делу. Кроме того, оба раза я отлучался ночью, когда видимость была ограничена. Так что ничего нового для вас рассказать не могу.

— Ладно, — усмехнулся Васян. — Пошли.

И мы пошли по дороге, ведущей к трассе. Как раз неподалёку от свёртка к части была остановочная площадка для аэробусов. И как я её не заметил, когда бегал в Гадюкино? Видимо, действительно был сильно занят. Аэробус прибыл через каких-нибудь пять минут. Он следовал из Гадюкино в город, где располагался «базар» с которого нас пригнали в учебный полк. Назывался этот город Пингвинино. Оттуда уже можно было с пересадкой добраться куда угодно.

— Какие планы? — спросил Васян, когда мы уселись на сиденья в салоне аэробуса.

— Есть предложения? — ответил вопросом на вопрос Ероха.

— Немножко есть. Можно поехать ко мне домой. У двоюродного брата сегодня день рождения. Можно неплохо оторваться.

— Ладно, — согласился Ероха. — Только сначала домой заеду на часок. Надо своих предупредить, чтобы не волновались. Да и показаться на глаза, а то обещал в прошлый раз сестрёнке настоящий патрон привезти. Нельзя обманывать ребёнка.

— Откуда у тебя патрон? — насторожился Васян. — Боеприпасы же на строгом учёте.

Ероха вытащил из кармана патрон к штурмовой винтовке и протянул его Васяну. Тот повертел его в руках и улыбнулся.

— Капсюль пробит, — сказал он.

— Ну, естественно, — усмехнулся Ероха. — Кто же мне даст целый патрон стырить? Конструкция имени рядового Москалёва. Только вместо картошки стреляная пуля. На стрельбище подобрал.

— А говорил, что нельзя ребёнка обманывать, — укорил его Васян, возвращая «патрон».

— Ну, это не обман, — засмущался Ероха и сунул гильзу с забитой в неё пулей обратно в карман. — Это почти патрон. Только без пороха. Да и не могу же я дать четырёхлетнему ребёнку боевой патрон. А так, пусть играет.

— А ты чего молчишь? — спросил Васян, видя, что я молча смотрю в окно.

— Пусть играет, — ответил я, разглядывая проплывающий внизу осенний пейзаж.

— Я про «оторваться». Про день рождения двоюродного брата.

Я повернулся к друзьям и покачал головой.

— Нет. Хочу тишины. Я, пожалуй, домой поеду. Поваляюсь себе в кровати.

— Ну, как хочешь, — разочаровался Васян. — На всякий случай адрес возьми, вдруг надумаешь.

Он протянул мне клочок бумаги с написанным адресом. Я взял его и прочитал адрес.

— А почему не левой рукой написано? — пошутил я.

— Гы-гы. Не смешно, — сказал Васян, протягивая такой же клочок бумаги Ерохе.

Аэробус приземлился на остановочной площадке города Пингвинино. Отсюда до моего города шёл прямой рейс и я сел на лавочку ждать аэробуса, который должен был прибыть через четверть часа. Васян и Ероха жили в одном городе, их аэробус убывал через две минуты с противоположного конца остановочной площадки, поэтому они, помахав мне на прощанье руками, рысью помчались на посадку. Я остался один.

По остановочной площадке и прилегающей улице ходили люди. Не строем. В разные стороны, кто куда хочет. По одному, реже парами. Одеты в совершенно разную одежду, кому какая понравилась. И причёски. У всех разные причёски. Хаос.

Никогда бы не подумал, что обычная улица заурядного города, по которой ходят обычные люди, может произвести такое впечатление. Пара месяцев в армии изменили моё восприятие людей. Если на проходящих мимо девушек я смотрел с интересом, заново привыкая к мысли, что бывают люди с привлекательными формами, то на парней, осанка и манера держаться которых говорила, что армию они видели только в кино про войну, я стал смотреть как на не совсем мужчин. Вроде и штаны на месте, и то, что в штанах тоже, и физически некоторые из них, наверное, были сильнее меня. Но, чего-то не хватало. Я попробовал понять чего. Дисциплина? Нет. Некоторые работодатели устанавливали на своих предприятиях и в учреждениях дисциплину похлеще военной. Исполнительность? Тоже нет. За невыполнение распоряжения начальника гражданский человек мог лишиться работы, поэтому с исполнительностью у них тоже всё было в порядке. Что же военный может такого, чего не может гражданский?

Я задумался над тем, для чего вообще нужны военные. Для того, чтобы защищать. Что защищать? Раньше страну, потому, что Земля была поделена на части, которые назывались странами. Теперь, Земную Федерацию, состоящую из самой Земли и других обжитых планет, называемых колониями. Но страна — это кусок земли и в защите не нуждается, потому, что независимо от того, кто этим куском владеет, сам кусок земли будет существовать. Ему, как куску земли, не грозит исчезнуть. То же и с планетами. Выходит, что военный должен защищать тех, кто живёт на куске земли или на планете. Защищать гражданских. В этом разница. Гражданский может быть прекрасным человеком, хорошим работником, но он не обязан отдавать жизнь для защиты других людей, а военный обязан. Вот эта обязанность жертвовать собой, а так же умение это делать с пользой и отличает военного от гражданского. Эти парни, идущие по своим делам не несли обязанности жертвовать собой, а я нёс. Поэтому у меня и было к ним отношение не такое, как к моим товарищам новобранцам.

— Едешь?

Я очнулся от раздумий. Дверь кабины аэробуса была открыта и из неё меня окликал водитель.

— Да, еду, — ответил я, вставая с лавочки. — Спасибо.

Бабушка бросилась ко мне с обнимашками как только я переступил порог дома. Я стойко вытерпел восклицания на тему того, каким я стал мужественным и красивым, что все девушки в округе теперь мои и что вся родня будет мной гордиться. Бабушка тут же позвонила моему дядьке, который пообещал немедленно приехать для того, чтобы поглядеть каким я теперь стал. Как будто он меня не видел во время следствия по делу «неизвестного солдата».

— А к нам недавно твой друг заходил, — сообщила бабушка новость, которая по её мнению должна была меня обрадовать.

— Шимон что ли? — догадался я. Хотя, собственно, кто ещё ко мне мог заходить?

— Ага, — закивала бабушка. — Вот, продукт принёс, — она указала на стол.

— Какой ещё продукт?

— Продукт народного творчества. Он же в губернаторский колледж народных промыслов поступил. Они там народным творчеством занимаются. Погляди, какая красота.

Только теперь я заметил стоящий на столе продукт народного творчества Шимона. Слепленный из глины не то человек, не то обезьяна, в локоть высотой в патетическом жесте воздеющая руки к небу. Стояло это чудо-юдо на глиняном же постаменте, на котором кисточкой было написано: «Президент Лао побеждает на выборах в первом туре». Маразм. Интересно, Шимон и губернаторский колледж тоже по справке будет заканчивать? Без экзаменов?

— Вот и тебе тоже туда бы надо поступить, — дала совет бабушка. — Тоже делом бы полезным занялся. Может, бросишь ты эту армию, а?

— Нет, — твёрдо ответил я. — Поделки я мастерить и так умею.

— Ну, как хочешь. Не говори потом, что я тебя не предупреждала, — покачала головой старушка. — Сиди, жди пока дядя Саша приедет, а я пирожков испеку.

Убежав на кухню готовить свои пирожки, чтобы накормить любимого внука, бабушка дала мне возможность подняться к себе в спальню и наконец-то завалиться в вожделенную кровать.

Я бросил куртку на стул и упал на мягкий широкий матрас. Приятно. Пульт от головизора лежал на кровати, где я его и оставил, когда был в комнате последний раз. Я нажал кнопку включения и стал смотреть. Показывали какую-то передачу о жизни животных в саванне. Хорошо. Кровать, животные по головизору и никто не мешает. Что ещё нужно для счастья? Я готов был лежать так и пялиться в головизор вечно.

Передача о животных закончилась и начался выпуск новостей. В Федеральной Думе обсуждается закон о защите антирелигиозных чувств атеистов. Президент Лао лично покормил с руки свинорыла, подаренного ему благодарным населением одной из колоний. Конституционный суд Земной Федерации признал законным право граждан на массовое выражение одобрения политики властей. Граждане, естественно, тут же принялись массово выражать одобрение. Оппозиция считает это решение Конституционного суда своей самой большой победой за последнее время.

После долгого перерыва подобные новости воспринимались иначе. Они казались нелепыми, если не смешными. Неужели их кто-то воспринимает серьёзно? Диктор, мужчина в строгом костюме, говорил, слегка сдвинув брови. Серьёзно так говорил. И от этого тоже казался смешным. Я проверил канал. Нет. Не юмористический. Наверное, армия меня действительно изменила.

Дверь слегка приоткрылась и в комнату заглянула бабушка.

— Спишь? — спросила она елейным голосом.

— Сплю, — соврал я.

— Пойдём. Там дядя Саша приехал, — проворковала бабушка.

— Сплю, — повторил я.

— Ну, не упрямься. Он же на тебя приехал посмотреть.

— Дай ему мою фотографию, пусть смотрит.

— Вот почему ты меня расстраиваешь? — бабушка решила надавить на жалость. — Я для него всё, а он выйти не хочет. Вот что это за благодарность? Мы на него нарадоваться не можем, а он вот как.

Не отстанет. Я выключил головизор и встал с кровати.

Дядька как всегда развалился в кресле, расстегнув китель военной формы и вывалив живот. С формой он не расставался даже в выходные, хотя офицерам и солдатам-сверхсрочникам разрешалось в неслужебное время носить гражданскую одежду.

— Ну, здравствуй, здравствуй воин! — заулыбался дядька, увидев как я спускаюсь в гостиную. — Покажись, каким стал.

— С прошлого месяца не изменился, — ответил я, усаживаясь в кресло напротив.

— А что в прошлом месяце? — не поняла бабушка.

Гадюкинский канал головидения в нашем городе не вещал, поэтому бабушке неоткуда было знать о деле «неизвестного солдата». Дядька, стало быть, тоже не счёл нужным ей рассказывать.

— Да хотел я месяц назад заехать к нему в учебный полк, — поспешно вставил дядька. — Но, к сожалению, не смог. Служба. Вот только теперь его отпустили. Хорошо, хоть бабушка на него порадуется.

— Ну да, ну да, — пробормотала бабушка себе под нос. — Ой! Что же это я с вами тут сижу? Дядя Саша же гостинца принёс! Сейчас принесу. Я уж и разогревать поставила, да забыла совсем.

С этими словами бабушка умчалась на кухню за гостинцем. Вернувшись, она поставила на стол блюдо, на котором лежал десяток шампуров свиного шашлыка.

— Попробуйте, — предложил дядька. — Мне один знакомый с месяц назад прекрасного мясца подарил. Вот с тех пор лежит. Не знаю, что с ним и делать.

— Знакомая хрюшка, — заметил я. — Кажется, я с ней уже встречался.

— Кушай, кушай, — подбодрила меня бабушка, пододвигая тарелку. — Поменьше разговаривай, побольше ешь. Смотри, какое мясо жирное.

— Это тебе показалось. На тех харчах, которыми эту свинью кормили, сильно жирным не станешь. По себе знаю, — ответил я, вспоминая, как солдаты из хозвзвода носили помои из столовой в свинарник.

Дядька удивлённо приподнял бровь. Он явно не ожидал, что я могу знать о ночной гулянке в солдатской столовой и о том, как гости увозили по домам свиное мясо.

— Чего это он? — спросила бабушка у дяди Саши.

— Армейский юмор, — нашёлся он. — Армия на него так повлияла.

— А вот говорила я, что не надо ему никакой армии! — всплеснула бабушка руками. — Нет же. Не слушает. Вот чего добился? Теперь придётся целых два года сапоги топтать. А всё почему? Потому что бабушку не слушал.

— Да ничего страшного, — сделал дядька вид, что заступается за меня. — Поел солдатской каши, научился дисциплине, стал настоящим мужчиной. Вон, какой молодец! — он явно радовался возможности сменить тему. — Вот ещё теперь распределится правильно и вообще будет идеальным солдатом.

Тук! Маленькие молоточки ударили по вискам. Как он сказал? Правильно распределиться? Правильно с его точки зрения, конечно. А с моей?

— А как правильно распределиться? — спросил я, не подавая вида, что меня эта тема сильно задела.

— Да не переживай. Всё уже схвачено, — лицо дядьки расплылось в улыбке. — Ты же хочешь быть настоящим военным. Вот и будешь.

— Ты слушай дядю Сашу, — поддакнула ему бабушка. — Он знает что говорит. Вон, звёзды какие на погонах. Учись у него.

Мило. Значит, родственнички придумали для меня очередную гадость, но какую именно, не скажут. Господи! Да почему же я сиротой не родился?

— А ты чего не ешь? — забеспокоилась бабушка, видя, что я не притронулся к шашлыку.

— Я сослуживцев не ем, — ответил я, вставая из-за стола.

Я собирался подняться к себе в спальню, чтобы дальше предаваться блаженному безделью, но меня окликнула бабушка:

— Вот почему ты такой? Мы для тебя в лепёшку разбиваемся, а ты даже спасибо не скажешь! Дядя Саша вон все свои связи подключил, чтобы тебя недалеко от города служить оставить, а ты его даже не поблагодарил!

Дядя Саша нахмурился. Он-то понимал, что лучше будет ничего мне об этих планах не сообщать и был явно недоволен тем, что тёща проговорилась.

— Спасибо, — бросил я через плечо, поднимаясь по лестнице.

Я закрыл за собой дверь комнаты и снова завалился в кровать. Головизор показывал какое-то ток-шоу. Ведущий хохмил, судя по смешкам зрителей, но я его не слышал. Голова была занята совсем другим. Теперь вместо отдыха придётся думать над тем, как расстроить неизвестные мне планы проклятой родни. Впрочем, почему неизвестные? Я знаю, что дядька опять хочет пристроить меня служить туда, где, по его мнению, мне будет лучше. Произойти это должно во время распределения выпускников учебного полка. На занятиях Сидоров рассказывал, как происходит распределение новобранцев в новые части. В штабе военного округа учитывают, сколько и из каких частей увольняется солдат. Подсчитывают, сколько и каких вакансий открывается и отправляют соответствующие заявки в учебные части. К примеру, из нашего пятьдесят шестого учебного полка выпускники будут распределены по пехотным частям. Но, неизвестно по каким, потому, что в какие именно части решит распределить новобранцев нашего полка штаб округа в этот раз, знали только немногие офицеры этого штаба.

Далее. Мне известно, что среди заявок будет заявка на отправку солдат в часть, расположенную недалеко от моего города. Не знаю уж, как дядька об этом узнал, но бабушка об этом узнала точно от него. И решила позаботиться о внуке. А дядька наверняка уже встретился с командиром моего полка и добился, чтобы он по этой заявке в числе других отправил и меня.

Дверь открылась и в комнату вошла бабушка с подносом шашлыков. Поставив их на письменный стол, она укоризненно посмотрела на меня:

— Даже не притронулся. Совсем дядю Сашу не уважаешь.

— Бабушка, — вздохнул я. — Не могла бы ты меня не беспокоить?

Старушка переменилась в лице.

— Я о ком забочусь! — вскричала она. — Я о ком пекусь постоянно? Да ты знаешь хоть, сколько моего здоровья на это уходит? Хоть бы раз спасибо сказал!

— За то, что ты лучше знаешь, что мне надо?

— Что? Как? Да если бы не я, где бы ты сейчас был?

— На дне рождения двоюродного брата моего друга.

— Неблагодарный! — выпалила она и вышла из комнаты не закрыв дверь.

Я встал, закрыл дверь и снова лёг.

Но ведь это будет не единственная заявка. Будут и другие. Значит, мне нужно сделать так, чтобы командир полка отправил меня не в мой город, а куда-нибудь ещё. Вопрос: как этого добиться?

— Вот, я тебе испекла ещё.

Дверь снова открылась и бабушка внесла тарелку с только что вынутыми из духовки пирожками. Она поставила их рядом с шашлыком и повернулась ко мне.

— Ну? Отошёл?

— Не дождётесь, — буркнул я.

— Грубиян. Одно расстройство с тобой. Вот отпишу в твою армию, что ты ведёшь себя неприлично, будешь тогда знать!

Позаботившись обо мне в очередной раз, бабушка вышла, снова оставив дверь открытой. Специально издевается? Я снова встал, закрыл дверь и вернулся в кровать.

Как она сказала? Веду себя неприлично? Неприлично. В этом что-то есть. Мой мозг цеплялся за эту фразу, но почему? Совершенно непонятно. Если вести себя неприлично, то загремишь на гауптвахту, только и всего. Никакой проблемы этим не решить. Тогда почему эта дурацкая фраза занозой засела у меня в мозгу.

— Чаёк свежий.

Нет, это уже ни в какие ворота не лезет. Пока бабушка ставила на письменный стол чайник, я встал, надел куртку и вышел из комнаты. Дядьки в гостиной уже не было и я спокойно прошёл к входной двери. Следом из комнаты вышла бабушка и крикнула с лестницы:

— Куда это не евши?

Я закрыл за собой дверь дома, сунул руки в карманы и побрёл, куда глаза глядят.

Стемнело. Вечерние улицы светились рекламой, зазывающей что-нибудь купить или что-нибудь посмотреть. Я задумался о том, что делать дальше. В кармане лежал клочок бумаги с адресом Васяна. Бродить всю ночь по улицам я не собирался, поэтому решил наведаться к нему. Тем более, что он сам приглашал. Авось не выгонят. Рассудив так, я пошёл к посадочной площадке аэробусов. К той самой, с которой я удрал от дядьки по дороге на вербовочный пункт. Гулять так, в общем-то тоже было неплохо, поэтому я никуда не спешил, разглядывая цветные вывески и светящиеся фонари. От всего этого я успел отвыкнуть.

— Молодой человек. Не угостите сигареткой?

Я машинально оглянулся. Светка. Школьная знакомая, подружка моего одноклассника Тимохина. Как всегда короткая юбчонка, модная причёска и груди на выкате. Я разглядывал её и чувствовал, как во мне просыпается желание.

— О! Игорёк, это ты что ли? — заулыбалась она, узнав кто перед ней.

— Угу, — коротко ответил я, не зная, что делать дальше.

Светка отставила полусогнутую ножку и выпятила грудь. Специально дразнит, стерва. Когда я понял это, желание пропало.

— А я не поверила, когда мне сказали, что ты в армии, — сказала она, отбрасывая рукой прядь волос с лица. — А оказывается правда.

Она окинула меня томным взглядом. Я вздохнул и собрался было уже идти своей дорогой, но она остановила меня, взяв за рукав.

— Куда-то торопишься? Ну, давай пообщаемся хоть немного. Вон ты какой бравый. Красавец мужчина.

— А где твой школьный красавец мужчина? — спросил я. — Пока отвернулся?

Улыбка спала с лица Светки. Флирт не удался, а такого она не прощала. Впрочем, мне на это было наплевать. Я выдернул рукав из её руки и сделал шаг по направлению к посадочной площадке.

— Стой, раз-два!

Я остановился. Кто бы мог так хамить в мой адрес, да ещё на армейском жаргоне? Фраза «Стой, раз-два» являлась небрежным обращением и использовалась либо в качестве шутки в компании друзей, либо являлась оскорблением.

Я обернулся на голос. Тимохин. А рядом с ним, как всегда, Куля и Золотарёв. Стоят рядом и улыбаются в предвкушении веселья. Этого, собственно, следовало ожидать, поскольку Светка почти всегда болталась рядом со своим Тимохиным. Я почувствовал невероятную злость. Кучка балбесов, не имеющих понятия о военной службе, взялась издеваться надо мной, да ещё и таким образом. Я впервые сам захотел подраться со «святой троицей».

— Он меня обидел, — немедленно нажаловалась Светка, оттопырив нижнюю губку.

— Чем? — спросил Тимохин, угрожающе глядя на меня.

— Тем, что после тебя пользоваться не захотел, — нагло ответил я, делая шаг к нему.

— Ну, всё, — прорычал Тимохин. — Нарвался. Ну-ка, пацаны, научите его, как надо разговаривать.

Золотарёв и Куля медленно пошли на меня. Обычная тактика. Они завязывают драку, сковывая противника, а потом налетает Тимохин и парой сильных ударов завершает дело. Затем следует избиение ногами. Господи, милые мои придурки. Как же мне вас в этот вечер не хватало!

Золотарёв подходил слева, Куля справа. Сделав шаг вправо, я ударил Кулю левой ногой по правому колену. Пока он заваливался вбок, я успел дать ему кулаком в глаз. Ему хватит. Золотарёв подбежал ко мне и замахнулся кулаком для удара в голову. Я слегка присел, пропуская его удар над головой, и ударил левым кулаком по рёбрам, а разгибаясь, добавил апперкот. Он отвернулся и сделал шаг назад, желая выйти из контакта. Тогда я пнул его по почкам. Золотарёв упал на колени и, выпучив глаза, стал хватать ртом воздух. Подбежавший в это время Тимохин схватил меня сзади поперёк туловища, желая бросить на землю. Я поднял руки, обхватил его затылок и резко нагнулся. Тяжёлый, чёрт! Кое-как перевалив Тимохина через себя, я ударил его ногой под основание черепа. Он раскинул руки в стороны и затих.

— На тебе!

Удар Кули пришёлся в скулу. Он бил сзади, стараясь попасть по лицу. Идиотское решение, но навыками борьбы он не владел, привыкнув лупить безответные жертвы. Ему очень хотелось ударить меня по лицу, вот он и сделал, что смог. Я ударил ногой с разворота. Лёгкий Куля отлетел назад, и схватился руками за живот. Вот теперь ему точно хватит.

Я посмотрел на Светку. Она всё это время стояла, широко открыв от удивления глаза. Драка шла явно не так, как она ожидала. Эта троица должна была от души навалять мне. В лучшем случае, я должен был вырваться и удрать, как часто делал это. Но в этот раз случилось нечто новенькое, чего Светка явно не ожидала. Спасибо Сидорову за его уроки рукопашного боя. Я подошёл к Светке. Хотелось врезать и ей, но бить девушку, пусть даже такую, я не мог себе позволить. А вот воспитать, это другое дело. Я снял поясной ремень и сжал пряжку в руке.

— Ты чего собрался делать? — пролепетала Светка, хлопая ресницами.

Не отвечая, я замахнулся и хлестанул её ремнём по голым ляжкам. Она коротко взвизгнула.

— Ненормальный! — прокричала она.

Я молча стеганул её ещё раз. Она бросилась прочь. В два прыжка я догнал её и в третий раз стеганул ремнём, в этот раз по ягодицам.

— Учись вышивать крестиком! — крикнул я ей вслед.

Повернувшись к валявшейся на асфальте святой троице, я увидел, что все трое уже очухались и таращатся на меня как на чудо морское. Происходящее, очевидно, не помещалось у них в головах.

— Если я иду по улице, вы переходите на другую сторону. И тогда никто не пострадает, — сказал я, надевая ремень.

Поправив форму, я зашагал к посадочной площадке.

Я уже почти дошёл до места посадки аэробусов, когда случайно увидел своё отражение в зеркальном сайдинге одного из зданий. На моей правой скуле красовалась ссадина. Небольшая, но заметная. Чёртов Куля. Ни о каком посещении дня рождения с таким лицом не могло быть и речи. Придя на посадочную площадку, я уселся на лавочку и стал думать, что делать дальше. Сентябрьский вечер становился всё холоднее. Требовалось найти место потеплее, чем остановка аэробусов.

Я вспомнил, как Сидоров с Копытовским однажды обменивались впечатлениями о посещении бара, специально предназначенного для военных. Решив, что я тоже военный, я решил поглядеть, что это за заведение. В кармане у меня лежало почти не израсходование жалование за два с половиной месяца, что давало мне возможность провести там немного времени.

 

Эль и розы

Бар назывался «Блиндаж» и находился в Пингвинино неподалёку от посадочной площадки аэробусов. Вероятно, владелец рассудил, что чем ближе к остановке, тем проще будет найти его заведение военным, решившим спустить некоторую сумму на выпивку. Дверь передо мной бесшумно открылась, и я вошёл в слабо освещённое помещение, довольно большого размера, имевшее бар, подсвеченный неоновыми лампами, общий зал со столиками вдоль стен и десяток отдельных кабинетов. Атмосферу создавали плакаты с изображением военной техники и солдат в различной обстановке.

Проходя вглубь зала, я незаметно для себя оказался перед барной стойкой.

— Что будете пить, молодой человек? — спросил усатый бармен лет сорока.

Я окинул взглядом столики, за которыми сидели военные. Почти на всех столах стояли кружки с разными сортами пива. Что ж. Попробуем.

— Пиво, — ответил я, усаживаясь на табурет.

— Какое? — уточнил бармен, и, видя моё замешательство, добавил. — Слабое, крепкое, светлое, тёмное?

— Тёмное, — брякнул я наугад.

До этого пиво я никогда не пил, поэтому не имел представления о его сортах. Бармен наполнил кружку элем и поставил передо мной.

— Что-нибудь к пиву? — поинтересовался он.

— Ну, дайте что-нибудь, — неопределённо пробормотал я.

Разумеется, бармен понял, что имеет дело с неопытным посетителем. Улыбнувшись, он молча поставил передо мной тарелку с горячей колбасой нескольких сортов. Расплатившись, я отхлебнул из кружки пенного напитка. Господи! И как это люди пьют! Я оглядел зал. Действительно, пьют. Я отпил ещё глоток. В этот раз пиво пошло уже лучше. Набрав в грудь воздуха, я приложился к кружке и пил сколько мог, пока в носу не закололо от пузырей. Оставшуюся половину кружки я поставил на стойку, взял вилку и ткнул ею в кусок колбасы. Бармен с интересом наблюдал за мной.

Жуя колбасу, я принялся более внимательно разглядывать посетителей. Это были сплошь военные всех родов войск. Тут были и лётчики, и десантники, и пехотинцы, и танкисты. Не было только космонавтов. Так называли офицеров и солдат космического флота. Я слышал, что флотские считали себя выше других военных и обществом «сухопутных» брезговали.

Крепкое тёмное пиво начало действовать на мой не привыкший к алкоголю организм. В голове приятно зашумело. Я заметил, что посетители сидят не как попало, а группируются по определённому признаку. Отдельно сидела кучка младших офицеров. Они ели какую-то красиво выложенную на тарелках еду и пили коньяк. Офицерское жалование позволяло. Солдаты и сержанты сверхсрочной службы сидели вперемежку, не чинясь друг перед другом, пили пиво и играли в карты. Их было больше всего. К моему удивлению в баре было изрядное количество срочников, вроде меня. Они тоже сидели группами и вертели в руках по кружке пива, не спеша потягивая свои напитки. Сказывалось отсутствие денег. Я, в отличие от них, не тратил жалование в «Армияторге» на покупку пряников и прочей ерунды, поэтому был по сравнению с другими срочниками богачом.

Облокотившись спиной о стойку бара и оглядывая зал, я заметил в дальнем углу стайку девчонок. Они сидели за столиком в количестве пяти человек и пили пиво. Солдаты срочники в такой же, как у меня форме, только с шевронами танковых войск на рукавах. Но, женского пола. Я знал, что существуют женские воинские части, но никогда раньше не видел женщину-солдата. Вернее, девушку. Время от времени кто-нибудь из солдат пытался заговорить с ними или оказать какой-нибудь знак внимания. Девчонки знаков внимания не принимали, отказываясь поддерживать беседу, но когда неудавшийся кавалер отходил от их столика, бросали на него заинтересованные взгляды и тихонечко хихикали.

Замечательные девчонки. Обычные и в то же время необычные. Жизнерадостные, смешливые, красивые. Но и мужественные. Причём эта мужественность никак не умаляла их женственности. Их нельзя было сравнить, скажем, со Светкой. Та была тупая стерва, всячески подчёркивающая свою красоту с помощью дорогой косметики и считающей себя выше всех остальных девушек. И, будучи выше других, она стремилась иметь рядом с собой парня, который, как она считала, тоже был выше других. А эти девчонки не стремились заиметь лучшего кавалера. Они были сами по себе. Независимые, сильные, свободные. И красивые. Они не принимали примитивные ухаживания. Им нужно было доказать, что ты их достоин.

Мне приглянулась одна из них. Среднего роста, смуглая, с крашенной в красный цвет причёской-бобом. Надо же. Оказывается, амазонкам разрешают красить волосы. Она сидела ко мне полубоком и о чем-то шепталась с подругами. И как я собираюсь знакомиться с ней, учитывая её недоступность?

Стоп! А с чего я решил, что с ней надо знакомиться? А вот надо и всё! Не знаю почему. Потому, что если не познакомлюсь, то перестану себя уважать и всю жизнь буду считать себя лопухом. Странно. Откуда такие мысли? Пиво что ли в голову ударило? Тонкие пальцы, грудь совсем маленькая, когда смеётся, в уголках губ появляются две маленькие складки. Она, казалось, лучится жизненной силой. Я отвернулся к стойке и принялся пить своё пиво, попутно соображая, как бы завязать общение с этой пятёркой так, чтобы они меня не отшили, как и других.

Временами я оглядывался на девушек, любуясь красноволосой красавицей, но в голову не приходило никаких идей. Зато меня заметили. Девчонки время от времени бросали на меня насмешливые взгляды. Им явно было смешно наблюдать за не решающимся подойти кавалером. А подойти кавалер не мог, потому что кавалера сразу пошлют куда подальше.

И тут меня озарило. Цветы! Девушкам нравятся цветы. Все предыдущие претенденты предлагали им выпивку или пытались завлечь армейскими анекдотами. Но это же девушки. Хоть и солдаты, но девушки. Конечно, если меня отошлют с моим веником, я буду выглядеть смешно, но другого варианта я не видел. Во всяком случае, внимание на меня обратят, а это уже что-то. Я позвал бармена.

— Где тут по близости цветочный магазин?

Бармен удивлённо поднял бровь. Подобные вопросы в этом баре ему явно задавали не часто.

— Два квартала отсюда, — ответил он.

— Спасибо.

— Лучше розы, — посоветовал мне бармен.

— Спасибо, — поблагодарил я.

Я встал и быстрым шагом вышел из бара. Два квартала туда и обратно. Пока они не ушли. Надо было торопиться. Уже наступил вечер и я понятия не имел, как в этом Пингвинино ходит транспорт, поэтому просто побежал вдоль улицы, время от времени бросая взгляд на вывески. Прохожие удивлённо поглядывали на меня, не понимая, чего это солдатик носится по городу. Наверное, они думали, что я от кого-то убегаю.

Цветочный магазин, как и обещал бармен, нашёлся в двух кварталах от бара. Продавщица удивлённо уставилась на меня, широко открыв глаза, когда я, запыхавшись, ввалился в двери её заведения. Запыхался? Это ещё почему? С какой же скоростью я сюда бежал? Что со мной, чёрт возьми, происходит?

Цветов я никогда раньше не покупал, поэтому сказал просто:

— Розы.

— Сколько? — спросила продавщица.

— Не знаю, — стараясь отдышаться проговорил я. — Вот.

Я достал из кармана горсть скомканных купюр и положил на прилавок. Продавщица аккуратно пересчитала деньги и принялась собирать букет.

Когда я бежал с цветами обратно в бар, прохожие провожали меня уже не удивлёнными взглядами, а насмешливыми. Перед дверями бара я остановился на минуту, чтобы отдышаться и только после этого вошёл внутрь.

— Пошёл отсюда нахрен, пьянь подзаборная!

Истошный девичий крик заставил меня посмотреть в ту сторону, где сидели девчонки. Моя красноволосая амазонка стояла, сжав кулаки, а рядом ухмылялся вдрызг пьяный старший лейтенант.

— Не ерепенься, киска, — рожа офицера расплылась в идиотской улыбке. — Я буду с тобой нежным и ласковым.

Он протянул к ней свою руку и схватил её за талию, прижав к себе. Остальные девчонки соскочили со своих мест и попытались оторвать подругу от обнаглевшего старлея. Пара капралов, хлеставших пиво за соседним столиком, встали и подошли к старшему лейтенанту.

— Господин лейтенант, вы ведёте себя неприлично, — сказал один из них. — Отпустите девушку.

Ещё из-за одного столика встали несколько офицеров, тех самых, которые ели красиво выложенную еду, и подошли к своему товарищу, борющемуся с упирающейся девушкой.

— Идите отсюда, господа капралы. Тут всё в порядке, — сказал лейтенант, тоже изрядно поддатый.

Капралы замерли, не решаясь что-либо предпринять. Я с удивлением обнаружил, что моя рука схватила со стойки недопитую кружку пива. Моё тело подалось вперёд, а рука изо всех сил запустила кружку в голову наглого старлея. Кружка угодила офицеру точно в лоб, пиво обильно смочило красную от алкоголя рожу, а осколки стекла рассекли бровь. По его лицу побежал ручеёк крови. Он удивлённо посмотрел на меня, выпустив девушку. Это я сделал что ли? Ну, я даю.

Офицеры секунду смотрели как я тупо стою у стойки бара со своим букетом роз, а потом бросились меня бить. Меня свалили с ног и стали пинать. Сопротивляться у меня не было никакой возможности и всё, что я смог сделать, это упасть лицом вниз, прижимая к груди букет роз, и стараясь не дать его сломать. Бар мгновенно наполнился криками и отборным матом. Все сверхсрочники, и рядовые, и капралы с сержантами, повскакивали со своих мест и кинулись бить офицеров. С них мгновенно слетели оковы отношений подчинённости и они от души мутузили зарвавшихся наглецов. Офицеры перестали обращать на меня внимание, переключившись на более серьёзных противников, и я смог кое-как встать на ноги.

— Шли бы вы отсюда, ребятки, — прошептал мне на ухо усатый сержант, закатывая рукава формы. — Сейчас военная полиция набежит. Ни к чему вам светиться в таком деле.

Сказав так, он с грозным видом направился в толпу дерущихся. Девчонки выскочили из-за своего столика и побежали к выходу. Красноволосая схватила меня за рукав.

— Чего стоишь! — крикнула она и потащила меня вслед за своими подругами, уже успевшими покинуть бар.

Бармен, как ни странно, не смотря на устроенное мной побоище, помахал мне на прощанье рукой, когда мы пробегали к выходу мимо его стойки. Выскочив из бара, мы бросились догонять остальных девчонок. Пробежав пару кварталов, я и моя спутница свернули во дворы и перешли на шаг, а потом и вовсе остановились.

— Ты кто? — спросила красноволосая, оглядывая меня с ног до головы.

— Рядовой Москалёв, — ответил я, чем вызвал дружный смех всей пятёрки.

— Ты ещё честь отдай, — подколола меня одна из девушек, с погонами вице-капрала.

— Меня зовут Лиза, — протянула руку красноволосая красавица.

— Игорь.

Я взял протянутую ладонь в свою и разглядывал её не зная, что делать дальше. Пожать? Грубо. Поцеловать? Глупо. И что делать?

— Классно ты ему кружкой съездил, — сказала наконец Лиза. — Спасибо.

— Ну, это само как-то получилось, — засмущался я.

— Да ладно, Дон Кихот. Я же видела, как ты на меня поглядывал, — улыбнулась Лиза. — Явно хотел познакомиться, только не знал как. Так что можешь сказать спасибо тому тупому старлею за то, что дал тебе повод.

— Я не так хотел, — проговорил я, продолжая разглядывать руку Лизы. — Я хотел цветы подарить.

Я только теперь вспомнил, что до сих пор сжимаю в левой руке слегка потрёпанный букет.

— Вот, — сказал я, протягивая цветы самой красивой девушке на свете.

Лиза удивлённо приподняла брови. Похоже, и она обратила на цветы внимание только сейчас.

— Ого, парень. Да у тебя были реальные шансы! — улыбнулась Лиза, принимая розы.

— Голубки, — встряла вице-капрал, — мы долго тут стоять будем?

— Ой, точно, — встрепенулась Лиза. — Пойдём.

И мы пошли по ночному городу. Пройдя через дворы, мы вышли на улицу по другую сторону квартала. Было приятно гулять за руку с Лизой. Пиво почти выветрилось из головы, осталось только хорошее настроение. Странно. Рёбра болят от ударов офицерских ног, шляюсь неизвестно где, а настроение хорошее. Потому, что Лиза.

Мы гуляли по залитым светом фонарей и рекламы улицам около часа. Вечер сменился ночью. Девчонки рассказывали о службе в корпусе амазонок, я рассказывал о службе в пятьдесят шестом учебном полку. Оказалось, что они тоже новобранцы и скоро их, так же как и меня, распределят по постоянным местам службы.

— Она у нас вообще безбашенная, — рассказывала вице-капрал о Лизе. — Вечно с командирами спорит, считает, что знает больше других. За это её из вице-капралов и разжаловали. И назначили меня.

— Да ладно, — сказала Лиза. — Кому это твоё вице-звание нужно? Когда выпустимся, все будем рядовыми.

— А ты чего ночью по барам бродишь? — сменила тему вице-капрал.

Я ответил, что сбежал от бабушки. Девчонки от души посмеялись.

— Я от бабушки ушёл, я от дедушки ушёл, — поддразнила меня Лиза.

— А от рыжей лисы не смог уйти, — ответил я ей в лад.

— Я не рыжая, я красная, — возразила Лиза.

— А вы почему ночью по барам бродите? — спросил в свою очередь я.

Девчонки рассказали, что их отпустили в увольнение, но живут они далеко от части, добираться до дома долго и они решили погулять вечером, на ночь вернуться в часть, а на следующий день снова поехать в город, догуливать увольнение.

— Так что мы в часть, — заключила вице-капрал. — Вот как раз и наш аэробус.

Я огляделся. Оказывается, девчонки привели меня на посадочную площадку. Я сжал руку Лизы. Вот те на! Оказывается я так и не выпустил её ладонь и мы всё время шли с ней за руку.

— Пойдём ещё погуляем, — предложил я ей.

— Куда? — улыбнулась она. — Спать уже хочется.

— Придумаем что-нибудь, — ответил я, тоже улыбаясь.

— Да вы, похоже, при деньгах, господин Дон Кихот, — заметила вице-капрал.

— Я в Донкихоты не гожусь, — возразил я. — На коне ездить не умею.

— Ну, ничего. На нашей кобылке потренируешься. Она у нас необъезженная, — поддела вице-кпрал.

Девчонки дружно захихикали.

— Дура! — воскликнула Лиза. — Не слушай её. Она у нас ненормальная.

— Ладно, голубки, — девушка вице-сержант зевнула. — Мы вас оставляем. Личный состав хочет спать, да и аэробус сейчас отправится. Или ты с нами? — обратилась она к Лизе.

Лиза хитро посмотрела на меня.

— Гуляем? — спросила она.

— Гуляем, — кивнул я.

Девушки обнялись на прощанье с Лизой, помахали руками мне и забежали в салон аэробуса. Закрыв двери, машина поднялась в воздух и унеслась прочь. Мы остались на пустой посадочной площадке. Я снова взял Лизу за руку и мы пошли по ночной улице.

Стало заметно холоднее, Лиза поёжилась. Меня тоже начал пробирать холод.

— Куда пойдём? — спросила она.

— Не знаю. Туда, где тепло.

— Ладно. Веди.

Я понятия не имел, куда её вести. Кинотеатры закрыты. Возвращаться в бар для военных было нельзя. В бар для гражданских идти не стоило, так как там могли привязаться местные. Мы прошли ещё полквартала и увидели гостиницу.

— Пойдём? — спросил я. — Ночевать всё равно где-то надо.

— Пойдём, — согласилась она. — А у тебя денег хватит?

Я пошарил по карманам и сосчитал оставшиеся деньги.

— Должно хватить, — сказал я.

— Тогда пошли, а то я уже замёрзла.

Мы вошли в небольшой вестибюль. Гостиница, судя по всему, была недорогая, но приличная. Мраморный пол, стойка, администратор. Увидев двух военных, он уставился на нас. Видимо солдаты срочники не были обычными постояльцами гостиниц. Мы подошли к стойке и я сказал:

— Номер на двоих.

Администратор назвал цену. Я протянул ему остаток денег. Всё. Наличных у меня оставалось только на то, чтобы добраться до части. Администратор протянул мне ключ. Мы поднялись на второй этаж и вошли в номер. Чисто. Спальная комната, ванная, туалет, балкон. Головизор, журнальный столик, пара кресел. Шкаф для одежды и небольшой сервант с чайным сервизом.

Лиза первым делом достала из серванта простенькую вазу, налила воды и поставила в неё розы.

— Чтобы не засохли, — сказала она. — А теперь я в душ. Хочу погреться.

Она ушла в ванную комнату, а я включил головизор и уселся в кресло. Показывали комедию. Актёр, исполнявший главную роль, делал невероятные ужимки, мимикой давая понять, что зрителям от этих ужимок должно быть очень смешно. Я не обращал на него внимания, думая о том, как странно сложился сегодняшний вечер. И я был рад, что он сложился именно так. Лиза. Похоже, я влюбился.

Лиза вышла из душа завёрнутая в большое полотенце. От неё шёл пар и она улыбалась.

— Не хочешь тоже в душ? — предложила она.

А что? Я два с половиной месяца мылся в холодной воде. Можно и в душ.

Войдя в ванную комнату, я разделся и встал под горячие струйки воды. Кайф. Я и забыл, что такое нормально помыться. Поплескавшись минут десять, я взял второе полотенце, висевшее тут же, обернул его вокруг пояса и вышел в комнату.

Увидев меня, Лиза ахнула.

— В чём дело? — спросил я, не понимая, чего это она ахает.

— Это они тебя так? — спросила Лиза. — Вот сволочи!

Она бросилась в ванную и достала из стенного шкафчика аптечку. Я осмотрел себя. Мама дорогая! По всему телу красовались кровоподтёки и ссадины. Офицеры отделали меня хорошо.

— Сейчас, погоди, — сказала Лиза, смачивая комок ваты дезинфицирующим раствором.

— Да брось, — отмахнулся я. — Ничего страшного. Пройдёт.

— Я тебе пройду! — огрызнулась она. — Подними руки.

Я вздохнул и послушно поднял руки вверх. Она протёрла дизраствором мои ссадины и строго посмотрела на меня.

— Ложись. Отдыхай.

— Есть, господин рядовой, — шутливо ответил я и завалился в кровать.

Она убрала аптечку и легла рядом.

— Есть охота, — сказала она, глядя в головизор.

— У меня деньги кончились, — с сожалением ответил я.

— У меня ещё есть немного. Давай закажем еду в номер.

— Заказывай.

Денег её хватило на две порции пельменей и кофе.

Поужинав, мы принялись болтать. Я рассказал о том, как попал в пехоту, подменив лист в личном деле, о том, как ходил в сомоволки только для того, чтобы меня оставили в покое, о своих друзьях Васяне и Ерохе, о стукаче Подцонове и сыне юриста Худовском. Лиза заливалась смехом, слушая мой рассказ. Отсмеявшись, она сказала:

— А ты у меня, оказывается, герой.

— Да, — скромно согласился я. — Немного.

Она посмотрела на меня долгим взглядом, а потом неожиданно обняла за шею и поцеловала. Я машинально обнял её за талию. Карие глаза, понимание и возможность довериться. Вот оно оказывается какое, счастье.

Мы проспали до обеда. Денег у нас почти не оставалось и нам пришлось обойтись бутербродами в местном фастфуде. Днём мы встретились с подружками Лизы, продолжившими догуливать своё увольнение и до вечера бродили по улицам болтая о том, о сём. Они завидовали её букету, который она взяла с собой. Мне это было приятно. Потом я проводил девчонок на посадочную площадку аэробусов и отправил их обратно в часть. Прощаясь со мной, Лиза чмокнула меня в щёку. Она дала мне свой адрес и номер домашнего телефона. Распределяли нас одновременно и мы договорились встретиться перед отправкой в новые части. Дверь аэробуса закрылась и он начал взлетать. Девчонки расселись по сиденьям, а Лиза осталась стоять у двери из прочного стекла и махала мне рукой. Я, конечно, махал в ответ.

Мне тоже ждать долго не пришлось, мой аэробус прибыл почти сразу. Всю дорогу я улыбался, как слабоумный. Лиза.

 

Святая троица

К центральным воротам тянулись новобранцы, прибывающие из увольнения. Я поздоровался с несколькими знакомыми, но Васяна и Ероху не увидел. Решив, что они, наверное, прибыли раньше, я ступил на территорию части.

— Рядовой Москалёв. Вы арестованы.

Дежурный офицер в сопровождении двух новобранцев, вооружённых штурмовыми винтовками шагнул мне навстречу. Я вытаращился на него. Драка в баре? Офицер с пробитой головой пожаловался? Но он не знал ни моего имени, ни места моей службы. Я мог быть из любого учебного пехотного полка, а их не счесть. Вычислить так быстро меня не могли. Да и что мне могли предъявить? Старлей был пьян, приставал к моей девушке… ну, то есть, она тогда ещё не была моей девушкой, но сути дела это не меняет. Свидетелей куча.

Видя моё недоумение, офицер повторил:

— Вы арестованы за нанесение побоев гражданским лицам.

А вот это мне предъявить могли. «Святая троица» моё имя прекрасно знала.

— Снимите ремень и следуйте за мной.

Арестованным полагалось ходить без снаряжения, то есть и без ремня. Я подчинился. Дежурный офицер отвёл меня на гауптвахту и сдал начальнику караула. Когда за мной с металлическим лязгом закрылась дверь камеры, я огляделся. Три метра в длину, два в ширину. Тусклая лампочка под потолком, бетонные, ничем не отделанные стены, бетонный пол, торчащие из него металлические стол и табурет, вмурованные ножками в пол. Интерьер, прямо скажем, необычный для двадцать второго века.

Мне вспомнилась кандейка на свинарнике. От неё тянуло затхлым средневековьем. Похожее ощущение у меня возникло и в этой камере. Я вздохнул и сел на табурет, облокотившись спиной о край стола. Интересно, когда здесь кормят? Одного бутерброда из фастфуда на целый день было явно недостаточно.

Я просидел около часа в горестном размышлении о своей дальнейшей судьбе. «Святая троица» наверняка расписала в цветах и красках, как я зверски напал на них, применяя смертоносные приёмы рукопашного боя, а они только чудом остались в живых. Да ещё эта Светка в придачу. Тоже могла наплести всякого. Блин.

Дверь снова лязгнула. Караульный внёс на металлическом подносе тарелку остывшей каши и кружку холодного чая. Это слегка подняло настроение.

— Пять минут на приём пищи, — отчеканил караульный.

Моментально опустошив посуду, я снова откинулся на край стола. Караульный унёс поднос и закрыл дверь камеры. Мне стало скучно и я стал вспоминать Лизу. Форма сидела на ней идеально. И манера держаться. И красные волосы. И глаза. Карие.

К ночи дверь камеры снова открылась и караульный отвёл меня в кладовку, где хранились нары. Я взял деревянный щит длиной в рост человека и шириной полметра, сколоченный из досок и принёс его в камеру.

— Отбой, — сказал караульный и закрыл дверь.

Снаружи щёлкнул выключатель и свет в камере стал ещё более тусклым. Я положил нары на пол, снял ботинки и улёгся. Решив, что утро вечера мудренее, я не стал мотать себе нервы и уснул.

О подъёме меня оповестил лязг засова. Я отнёс нары обратно в кладовку и караульный выгнал меня на улицу. На небольшом пятачке перед караульным помещением уже стояло несколько арестованных.

— Становись, — скомандовал наш конвоир.

Мы построились в шеренгу для утренней переклички. Убедившись, что за ночь никто не пропал, караульный скомандовал:

— Напра-во. Шагом марш.

До самого завтрака мы маршировали по кругу. Это была одновременно и зарядка, и наказание, потому что, как шепнул мне один из арестованных, на гауптвахте они только тем и занимались, что маршировали сутра до вечера по этому пятачку.

После завтрака я ожидал, что меня снова выгонят маршировать, но вместо этого караульный повёл меня в штаб. Остановившись перед кабинетом командира полка, он велел мне подождать, а сам вошёл и доложил, что арестованный Маскалёв доставлен. Выйдя из кабинета, он кивнул мне:

— Заходи.

Я послушно вошёл. В кабинете стояли командир полка, командир моей роты, комиссар военной полиции. Тот капитан, что раньше допрашивал меня, сидел за столом и писал какие-то бумаги.

— Рядовой Москалёв, — сказал комиссар, — займите любое место между этими военнослужащими.

Я обернулся. У задней стены стояли двое новобранцев. Я встал с краю.

— Начинаем процедуру опознания, — продолжил комиссар. — Попросите потерпевшего Тимохина.

В кабинет вошёл Тимохин.

— Вы узнаёте кого-нибудь из этих лиц? — спросил комиссар, указывая на меня и солдат, стоящих рядом со мной.

— Да! — радостно ответил Тимоха, увидев меня. — Вот он!

Тимохин со злобной улыбкой ткнул в меня пальцем.

— Кто это и откуда вы его знаете?

— Это Москалёв. Тот тип, который избил меня и моих друзей. И моей девушке угрожал. Я его отлично помню.

Капитан поспешно записывал всё, что говорил Тимохин. С его слов выходило, что они вчетвером прогуливались, никого не трогая, как вдруг неизвестно откуда выскочил я и набросился на них с кулаками. Командир полка и командир роты злобно поглядели на меня. Было понятно, что они готовы были меня убить. А я был готов убить всю «святую троицу» и Светку до кучи. Поблагодарив Тимохина, комиссар выпроводил его в коридор и вызвал Кулю.

Вошедший Куля приятно порадовал меня синячищем под левым глазом. Это когда я его бил в глаз после удара по колену. Командиры увидели, что я улыбаюсь и лица их сделались совсем зверскими. Конечно, Куля меня тоже узнал и добавил подробностей о том, как я угрожал всех убить.

Следующим был Золотарёв. Я зразу не понял, почему он говорит сквозь зубы, но потом догадался, что он не может открыть рот из-за проволочной шины у него во рту. Нижняя челюсть его после апперкота была сломана и врачи наложили шину. Я стал улыбаться ещё шире.

— Вам смешно? — угрожающе спросил полковник.

— Никак нет, — нагло ответил я. — Мне грустно. Но не всё в этой жизни так плохо.

А чего мне было переживать? То, что меня посадят, дело решённое. Так хоть на результаты своих трудов полюбоваться не стесняясь.

Золотарёв обиделся и прибавил к своим показаниям, что я хотел их ограбить. Полицейский капитан с довольной усмешкой записал в свои бумаги, что я совершил разбойное нападение с целью ограбления.

Когда вошла Светка, я перестал улыбаться. При виде её, меня начало трясти. Это из-за неё я попал в этот переплёт. Вот кого следовало прибить в первую очередь.

Светка рассказала, как жестоко я избивал её друзей, ни слова правда, не сказав о том, как я воспитывал её ремнём, а в конце добавила, что я хотел её изнасиловать.

— Он и сейчас на меня как маньяк смотрит, — сказала она, тыча в меня пальцем.

Лицо мое, действительно, не выражало ничего хорошего.

— Уже не смешно? — ехидно спросил командир полка.

Я промолчал.

— Хотите что-нибудь добавить? — спросил меня комиссар.

— Да, хочу, — ответил я.

— Ну?

— Её показания и показания Золотарёва неверны. На самом деле я хотел её ограбить. А изнасиловать я хотел её друзей.

Присутствующие вытаращились на меня, а комиссар спросил:

— Шутим?

— Никак нет, — я решил умереть с музыкой. — Это мои показания и я требую, чтобы их занесли в протокол.

Капитан, писавший бумаги, вопросительно уставился на комиссара. Тот, секунду подумав, одобрительно кивнул и капитан записал мои слова в протокол. Я ожидал, что меня снова будут допрашивать с воплями и угрозами, но ничего этого не было. Мне задали несколько формальных вопросов о том, где я провёл увольнение и зачем избил гражданских. Я не стал отвечать, сославшись на право не свидетельствовать против себя. Это комиссара вполне устроило. Видимо для него и так всё было ясно и мои показания не имели для дела никакого значения.

После очной ставки меня отправили в полковой госпиталь на медицинскую комиссию. Медики взяли у меня пробу крови на наличие алкоголя и наркотиков, послушали сердце через стетоскоп, приказали высунуть язык и тому подобное. Через полчаса обследование закончилось и начальник медицинской службы полка протянул мне письменное заключение медицинской комиссии со словами:

— Держи. Передай тому, кто тебя допрашивал.

Я взял протянутую мне бумагу и вышел из медицинского кабинета. Вернувшись в штаб, я постучал в дверь командирского кабинета и открыл её.

— Разрешите войти?

— Давай сюда, — протянул руку комиссар.

Я передал ему заключение. Он мельком глянул в него и оторопел. Бросив на меня удивлённый взгляд, он принялся внимательно читать заключение врачей.

— Что там? — нетерпеливо спросил его командир полка, видя, что что-то пошло не так.

Комиссар молча передал ему бумагу. Командир полка прочитал её и вопросительно уставился на комиссара.

— И что это значит? — спросил он.

Вместо ответа комиссар приказал мне:

— Раздевайся. По пояс.

Я снял куртку и майку и положил их на один из стульев, стоящих вдоль стены.

— Ничего себе! — воскликнул полковник, оглядев меня.

Командир роты тоже прищурившись осматривал мои ссадины, оставленные офицерами в баре.

— Рассказывай всё, как было, — уже спокойно сказал комиссар.

Я рассказал о драке со святой троицей, умолчав о драке в баре. Не хватало ещё объясняться за разбитую старлейскую голову. Да и не спрашивали меня о баре. Дослушав, комиссар сказал:

— Одевайся.

Когда я оделся, меня посадили на стул в углу кабинета.

— Вызови снова этих «потерпевших», — приказал комиссар своему капитану.

Капитан вышел и через пару минут привёл с собой «святую троицу» вместе со Светкой. Они вошли и победно уставились на меня.

— Вы били этого человека? — спросил у них комиссар, указав на меня пальцем.

Все четверо «потерпевших» отрицательно замотали головами.

— Может быть, вы нанесли ему несколько ударов, оказывая сопротивление? — уточнил комиссар.

Нет, сопротивления они мне оказать не могли, ведь я же страшный злодей, а они белые и пушистые. Пока они в очередной раз описывали, как жестоко я их избивал, капитан полиции спокойно записывал их показания. Не били, не оказывали. Выслушав «святую троицу», комиссар снова велел мне раздеться по пояс.

Увидев мои ссадины и синяки, «потерпевшие» вытаращили от удивления глаза.

— Это не мы! — растерянно пролепетал Тимоха. — Это он сам.

— Сам? — переспросил комиссар.

— Да, — утвердительно ответил Тимоха.

Золотарёв и Куля, привыкшие во всём поддакивать своему главарю, утвердительно закивали головами:

— Сам, сам.

И вы видели, как он «сам»? — сощурил глаза комиссар.

— Нет, не видели, — замотали головами мои жертвы.

— Да какая разница, кто его отделал! — вспылила тупая Светка. — Главное, что он нас бил. Понимаете? Нас!

Комиссар выразительно посмотрел на пишущего капитана. Тот кивнул головой и продолжил свою писанину. Наконец, до меня дошёл смысл происходящего. Невероятная удача. Вырыв мне яму, «святая троица» сама готова была в неё свалиться. Надо было только слегка их подтолкнуть. Я подавил счастливую улыбку и постарался состроить страдальческую мину.

— Это вы сами? — спросил у меня комиссар.

— Никак нет, — ответил я, нахмурив брови.

— А откуда у вас следы побоев?

— Меня били ногами.

— Кто?

— Они, — кивнул я на «потерпевших».

Лица всех четверых перекосило от возмущения.

— Да мы его пальцем не тронули! — вскричал Тимоха.

— Врёт он всё! — поддакнул ему Куля.

— Расскажите вашу версию событий, — попросил комиссар.

— Я шёл по улице, — начал я. — Гражданин Тимохин предложил мне воспользоваться секс-услугами его знакомой гражданки, известной мне под именем Светка, за денежную плату. Я отказался и сообщил им о своём намерении сообщить в полицию о сутенёрской деятельности. Для того, чтобы не дать мне это сделать, они стали наносить мне побои. Я вынужден был в целях самообороны оказать физическое сопротивление. Обезвредив указанную группу лиц, я покинул место происшествия.

— Что! — вскричала Светка. — Услуги? Да я тебя сейчас на куски порву!

Она бросилась ко мне и протянула ко мне руки, надеясь расцарапать мне лицо длинными ногтями, крашенными в ярко красный цвет. Я отступил на два шага назад. Она продолжала наступать. Я развернулся и пробежав через весь кабинет попытался спастись за письменным столом командира полка. Светка помчалась за мной.

— Остановитесь! — крикнул комиссар, но разбушевавшаяся Светка и не думала его слушать.

Мы сделали полный круг по кабинету и я встретился лицом к лицу со «святой троицей». Трое приятелей с хищными улыбками схватили меня за одежду, давая возможность Светке разделаться со мной. Она уже была близко и я решил снова навалять этим троим, но в это время её схватил за шиворот подоспевший комиссар и оттащил от меня. В горячке она развернулась и вцепилась ногтями в лицо комиссару. Взревев диким голосом, комиссар оттолкнул её от себя, что было сил и она, отлетев к окну, рухнула на пол.

— Отпустите меня, пожалуйста, — попросил я державших меня Тимохина, Кулю и Золотарёва.

Картина была полной. «Святая троица» выпустила меня и я занял своё прежнее место, вытянувшись по стойке смирно. Светка сидела на полу, растопырив ноги в разные стороны и хлопала глазами, глядя на держащегося за лицо комиссара. Из-под его ладоней текла кровь.

— Караул ко мне в кабинет, — сказал в наручный коммуникатор командир полка, поднеся руку ко рту.

В ответ коммуникатор пропищал голосом начальника караула:

— Есть.

Спустя пару минут в кабинет вбежали трое запыхавшихся солдат с винтовками наперевес и начальник караула с пистолетом. Светка за это время успела подняться с пола, а комиссар продолжал вытирать с лица капающую кровь одноразовыми салфетками. Светка, судя по всему, запустила в него свои когти на всю длину.

— Этих четверых арестовать, — приказал полковник, — и посадить на гауптвахту до приезда военной полиции. Рядовой Москалёв, вы пока свободны.

Солдаты двинулись к «святой троице», чтобы арестовать, а я ответил: «Есть», и вышел из кабинета.

По дороге в казарму, я думал о том, как удачно сложилось, что в том баре оказалась компания подвыпивших наглецов. Всё-таки, от офицеров в армии большая польза.

Рота была на занятиях, делать мне было нечего и я оставшиеся до обеда полтора часа продрых самым наглым образом, завалившись на заправленную кровать не снимая обуви. Не служба, а сказка.

Рота ворвалась в казарму с гомоном и топотом. Новобранцы спешили умыться и помыть руки перед обедом. Найдя меня валяющимся на кровати, Васян и Ероха удивлённо переглянулись.

— Мы его потеряли, а он вот он! — воскликнул Васян. — Лежит, как ни в чём не бывало и нарушает дисциплину несанкционированным сном.

— Разрешения спросить было не у кого, — оправдался я.

— Теперь можешь у меня спросить, — ответил на мою шутку Васян. — Я всё-таки твой командир.

— Ну, ты же мне разрешишь, правда? — лениво проговорил я.

— Нет. Не разрешу. Ты ведёшь себя плохо, — недовольно проворчал Васян. — За что тебя на гауптвахту посадили? Я вчера за тебя таких отборных матов от Сидорова наслушался, что мою психику теперь лечить надо.

— Вот Сидоров пускай и лечит, раз он её тебе поранил, — сказал я, вставая с кровати.

Друзья неодобрительно посмотрели на меня. Шутка, действительно была неуместной. Я сказал:

— Нормально у меня всё. Закрыли на гауптвахту по ошибке. Уже разобрались.

— Рассказывай, — потребовал Васян.

И я рассказал друзьям о том, как провёл своё увольнение, как меня арестовали и как в итоге «святая троица» сама оказалась под арестом.

— Игорь, — сказал Ероха, восхищённо глядя на меня, когда я закончил свой рассказ, — я горжусь тобой всё больше и больше. Я никогда не встречал людей, способных так регулярно попадать в переделки на ровном месте и так виртуозно из них выпутываться.

— Работаю, как могу с тем, что у меня есть, — скромно ответил я.

После обеда продолжилась обычная служебная рутина. О драке начальство не напоминало и я решил, что всё миновало. Я не особо рассчитывал, что Тимохин и его прихвостни будут серьёзно наказаны. Всё же у него папа сотрудник администрации и имеет связи, а предок Золотарёва — бизнесмен и крутит крупными суммами, так что может откупить от полиции своего сынка. Но мне уже точно ничего не грозило, поэтому я настроился служить дальше. Вот только проблема распределения. Надо было добиться, чтобы меня не оставили служить в моём городе.

 

Ссылка

Утром во время развода командир полка, выслушав доклад начальника штаба, неожиданно скомандовал:

— Рядовой Москалёв. Выйти из строя.

Я послушно вышел и замер по стойке смирно.

— За драку с гражданскими лицами во время увольнения и недостойное поведение рядовой Москалёв переводится в хозяйственный взвод, — отчеканил полковник сногсшибательную новость. — Рядовой, займите своё место в строю нового подразделения.

Мне ничего не оставалось, кроме как ответить: «Есть», и промаршировать в хвост колонны хозвзвода под недоумевающими взглядами Сидорова и моих друзей. Что ж. Командир полка не забыл своего уговора с моим дядькой испортить мне жизнь, чтобы вызвать у меня желание уволиться. А тут такой прекрасный повод. Бедный Игорюша.

Среди солдат хозвзвода в засаленной форме, я один выделялся опрятным внешним видом. У них и командир был какой-то не слишком чистый. Сам он был полным, но форма была явно на два размера больше, чем ему требовалась и висела на нём мешком. Полевая кепка была смята и больше походила на кепку того землепашца, которому я подпалил забор. Господи! Неужели я тоже стану похожим на них? Я представил, как отреагирует Лиза, когда увидит меня в таком состоянии. Позор. С этим надо было что-то делать.

— Ну что, рядовой Москалёв, — сказал прапорщик, командующий хозвзводом, — пошли. Покажу тебе наше хозяйство. На подсобку, шагом марш! — не скомандовал, я прикрикнул он.

Солдаты взвода молча двинулись вперёд и пошли по направлению к свинарнику, опустив головы. Ни дать ни взять, стадо коров на выпасе. Ни строевого шага, ни боевого духа. Да, тяжело мне будет. Хорошо хоть распределение не за горами. Через неделю полку предстояли итоговые учения с высадкой на Луне, а после этого нас раскидают по новым частям. Куда только отправят солдат из хозвзвода? В другой хозвзвод? Вот же попал.

Прапорщик построил нас возле свинарника и начал распределять солдат по местам работ. Кому-то выпало убирать опадающие листья, кому-то выносить мусор, кому-то готовить баню к помывке личного состава. Когда дошла очередь до меня, прапорщик махнул рукой на дверь свинарника:

— Там в углу стоят фляги. Выноси их сюда. Поедешь с Сявой в столовую за помоями. Он уже опытный, покажет тебе, что делать.

Блин! Я совсем забыл про стукача, которого сбагрил на подсобку. И вот теперь мне снова предстояло иметь с ним дело. В этом колхозе, которым командует тип, похожий на тракториста.

Озадачив всех своих солдат, прапорщик ушёл, предоставив нас самим себе.

— Ну, что, Москалёв. Иди за флягами, — ехидно сказал Подцонов. — Недалеко ты от меня ушёл.

— Это как посмотреть, — огрызнулся я. — Если в умственном развитии, то далеко.

— Я знаю, что это ты меня подставил, — прошипел он.

— Я тоже это знаю, — ухмыльнулся я. — И что теперь?

— Я с тобой ещё рассчитаюсь.

— Зубы обломаешь. Ты сам во всём виноват. Нечего было первым меня подставлять.

— Это тебе за то, что меня комиссар ругал.

— А за что он тебя ругал? — поинтересовался я.

— Не твоё дело, за что.

Подцонов понял, что сболтнул лишнего и замолчал, злобно глядя на меня.

— Ладно, не говори, — сказал я улыбаясь. — Я и сам знаю. За то, что ты не смог дать ему ту информацию, которую он с тебя требовал. Он хотел, чтобы ты заставил меня сознаться, что «неизвестный солдат» — это я. Но у тебя ничего не вышло и он накрутил тебе хвоста.

— Я тебя ненавижу! — с чувством проговорил Подцонов.

— Быть стукачом очень плохо, — подначил я, не обращая внимания на его слова. — Это разрушает дух товарищества. Вот, к примеру, в тебе этого духа совсем не осталось. Один только дух стукачества остался.

Сява молча смотрел на меня так, словно хотел взглядом прожечь во мне дыру.

— Хватит на меня пялиться, — сказал я. — Показывай, где тут у вас фляги. Ты же опытный.

Немного посопев, Подцонов молча пошёл в свинарник. Я двинулся следом.

Десяток грязных металлических ёмкостей, размером с небольшую бочку, с ручками по бокам и герметичной откидывающейся крышкой, стояли в дальнем деннике. Свиней в нём не держали, используя его в качестве склада. Тут были и газонокосилки, и различный ручной инструмент, и какие-то мешки, наполненные непонятно чем, составленные в ряд у стены, словом, всякий хлам, используемый в деятельности хозвзвода, которую я никак не мог назвать «служебной». Показав мне, где находятся фляги, Подцонов ушёл, а я, уцепившись руками за ручки, потащил две фляги к выходу.

Пока я их вытаскивал на улицу, Подцонов подогнал колёсную мототелегу, приводимую в движение двигателем внутреннего сгорания. Телега трещала, на манер древнего мотоцикла, и дымила. Увидев её, я присвистнул. Не на антигравах, а на колёсах. Сзади бортовой кузов, спереди два сиденья для водителя и пассажира. Раритет. Да, теперь я не удивлюсь, если увижу и гужевую повозку. Остановив мототелегу у входа в свинарник, он выключил двигатель и принялся помогать мне таскать фляги и грузить их в кузов телеги. Управившись с этим делом, он сел за руль и бросил мне:

— Садись, поехали.

Я уселся рядом. Подцонов завёл свой драндулет и мы, неторопясь, поползли в сторону столовой. Новобранцев увели на занятия и в полку было непривычно пусто.

В столовой мы выгрузили фляги и занесли их в подсобное помещение, где нас уже ждали точно такие же ёмкости, но наполненные помоями после завтрака. Весили они немало, поэтому каждую флягу мы переносили вдвоём. По возвращении на подсобку мы разлили содержимое фляг по корытам и свиньи с чавканьем и хрюканьем принялись уплетать эту бурду.

Чистка навоза, замена силоса, запаривание комбикорма, ещё одна поездка за помоями после обеда, чистка кормушек, уборка прилегающей территории, поездка за помоями после ужина и очередная кормёжка свиней. Словом, день был насыщенным. И теперь каждый мой день будет таким. Слава богу, недолго. Через неделю финальные учения, на которых будет проверено качество нашей подготовки, а затем распределение. Надо только вытерпеть.

За час до отбоя прапорщик построил нас и подвёл итог прошедшего дня:

— Так. Сегодня накосячили Халимов и Воронин. Они пойдут на уборку мусора. Остальные могут спать. Москалёв, твоё место будет в кандейке. Приказ командира.

На этом подведение итогов закончилось. Не дав команду «разойдись», прапорщик ушёл домой. Солдаты разбрелись кто куда, а я остался стоять столбом.

— Что, команды ждёшь? — насмешливо спросил Подцонов.

«Не армия, а колхоз», — в который раз подумал я, вздохнул и побрёл в кандейку, опустив голову. И заметил, что форма моя стала сильно похожа на форму других солдат хозвзвода. Неудивительно, когда имеешь дело с помоями и свиным навозом. Чертыхнувшись, я ускорил шаг. Надо успеть до отбоя.

Зайдя в кандейку, я увидел, что верхний матрац двухъярусной кровати не застелен. Стало быть, это мой. На матраце были стопкой сложены одеяло, две простыни, наволочка и подушка. Простыни и наволочка были ненамного чище моей формы. Да, надо было поторапливаться.

Следом за мной в кандейку вошёл Подцонов.

— Чего стоишь? Опять команды ждёшь? — толкнул он меня плечом. — Тут команды «отбой» не будет. Прапорщик ушёл, значит можно спать.

С этими словами он снял куртку, бросил её на стоящую рядом табуретку и завалился в кровать, надвинув на глаза форменную кепку. Я не стал отвечать. Вместо этого я собрал в охапку своё постельное бельё, достал из тумбочки кусок мыла и отправился к водокачке. Надо было постирать форму и бельё. До утра высохнуть успеет и то и другое, но спать сегодня придётся без белья.

Когда я весь мокрый и замёрзший вернулся в кандейку и стал развешивать на верёвке свои тряпки, Подцонов одним пальцем приподнял козырёк кепки, закрывавший его глаза, чтобы иметь возможность наблюдать за мной и присвистнул.

— Глянь-ка. Да ты у нас чистюля.

— А ты, я вижу, быстро в чухана превратился, — огрызнулся я.

— Это тебе не боевое подразделение, — снова разозлился Подцонов. — Это хозвзвод. Каждый день стирку устраивать тут некогда.

— Посмотрим, — проворчал я.

Неделю можно и постираться. Не грех было бы и пол в кандейке помыть, но раз уж у них тут чистота не в моде, обойдёмся только личной гигиеной. Не мыть же пол для этих нерях, если они сами для себя его не моют. Можно было бы, конечно, заставить Подцонова, сил для этого у меня бы хватило. Но он же на следующий день жаловаться побежит. А это очередные неприятности, которых на меня и так уже свалилось сверх меры. Бедный, бедный Игорюша.

Матрац был таким же засаленным, как и форма солдат хозвзвода. Ложиться на него без белья я побрезговал, поэтому прежде чем лечь, завернулся в одеяло. На подушку я положил свою кепку, вместо наволочки. Начав согреваться, я быстро уснул.

У человеческого организма есть свойство, замёрзнув, он начинает сливать воду. Поэтому спустя полчаса я проснулся по нужде. Поднявшись с кровати, я увидел, что Подцонова на месте нет, зато в самом свинарнике кто-то хихикает. Открыв дверь, я вышел в помещение со свиньями и почувствовал запах дыма. Хихикали в деннике, который использовался под склад. Я пошёл к нему. Внутри кто-то переговаривался в полголоса.

Я подошёл ближе и понял, почему Подцонов был не в кровати. Он и ещё несколько солдат хозвзвода сидели на мешках и курили коноплю. Увидев меня, один из солдат обрадовался:

— О! Новенький пришёл.

И скорчился от смеха. Его хохот дружно поддержали остальные. Не смеялся только Подцонов. Видимо он был накурен меньше других, потому, что пришёл позже. Ему пришлось ждать, пока я усну.

— Тебе чего тут надо? — недовольно буркнул он.

— Ничего. Я уже увидел всё, что хотел.

— Скажешь кому, мы тебя уроем, — предупредил Подцонов.

— Ничего ты не сделаешь, — спокойно ответил я. — Побоишься, что я тебя сдам.

— Ха! Ничего мне не будет! — усмехнулся стукач. — У меня всё схвачено. Можешь прямо сейчас бежать в военную полицию. Только неприятностей себе наживёшь.

Прекрасно. Вот теперь всё становилось на свои места.

— Комиссар завербовал тебя на употреблении конопли? — спросил я, заранее зная, что так оно и есть.

— Не твоё дело, — нагло улыбнулся Подцонов.

— Поэтому ты шпионил за мной. По его заданию.

Подцонов нагло смотрел мне в глаза и не думая отвечать.

— А подставы со скафандром? Тоже его задание?

— Не скажу, — ответил Подцонов.

— Значит не его, — заключил я. — Выходит, ты мстил мне за то, что не смог меня раскрутить.

— Я знаю, что это ты «неизвестный солдат»! — неожиданно выпалил Подцонов.

Я опасливо посмотрел на остальных укурков, но они тупо ржали и вряд ли понимали хоть что-то из того, что мы говорили. Подцонов тем временем продолжал:

— Как только ты меня подставил с этим чёртовым забором, я сразу всё понял. Кто ещё мог всё это организовать? Это всё время был ты. Всё из-за тебя.

— А что из-за меня? — с невинным видом спросил я. — Какие именно у тебя возникли из-за меня неприятности, кроме ссылки на подсобку, в которой ты сам виноват?

— Ненавижу! — прорычал Подцонов.

Ну, естественно. Винить себя он явно был не настроен.

— Завтра перед отбоем помоешь пол в кандейке, — распорядился я.

— Чего? — не поверил своим ушам Подцонов. — Ты ничего не перепутал?

— Следы употребления наркотиков остаются в крови несколько дней. Будешь плохо себя вести, я сдам тебя. И не твоему другу комиссару, а командованию округа. Сообщу, что он покрывает наркомана. Он, конечно, сразу от тебя откажется и первым тебя посадит.

Подцонов ошарашено уставился на меня. Его дружки продолжали ржать. Видимо, конопля была качественная. Я спросил:

— Всё понятно?

Подцонов молчал. Я крикнул:

— Всё понятно?

Он медленно кивнул.

— Ну, вот и отлично, — снова понизил я голос. — Тогда завтра перед отбоем помоешь пол в кандейке. Это тебе первое задание. Не бойся, других заданий пока не будет. Издеваться я над тобой не собираюсь. Мне достаточно просто тебя обезвредить. Понятно?

Подцонов снова кивнул.

— Вот и ладушки, — сказал я и направился делать своё дело.

Туалет находился рядом со свинарником и представлял собой небольшой сарайчик с деревянным полом, в котором имелся ряд дырок, разделённых фанерными перегородками. Такого анахронизма я никогда прежде не видел. Ко мне снова вернулось ощущение затхлого западноевропейского средневековья. Не хватало только охоты на ведьм и костров инквизиции.

На следующий день меня ждал очередной сюрприз. После развода прапорщик объявил мне, что я поступаю в распоряжение приехавшего из другой части полковника. Полковником этим оказался мой дядька. Надо думать, командир полка поспешил обрадовать его, что их затея со ссылкой меня на подсобку, наконец, удалась. Он пришёл как раз после того, как командир хозвзвода разогнал остальных солдат по местам работ.

— Ну, что Игорь? Как дела? Как служба?

— Отличный воин, — ответил вместо меня прапорщик, даже не думая обращаться к незнакомому полковнику по форме. — Вчера отработал без замечаний. За свиньями ухаживает отлично. Если и дальше будет хорошо служить, переведу его на мусороуборочную машину.

— Ну, хорошо, хорошо, — покивал головой дядька.

— Вчера даже форму постирал! — добавил прапорщик. — Он вам надолго нужен?

— Да нет, — ответил дядька. — Как закончим, я его к вам пришлю.

— Ладно, — согласился прапорщик, развернулся и ушёл невесть куда.

Это было похоже на разговор двух колхозных бригадиров.

— Ну, что? Пойдём, прогуляемся, — предложил дядька.

Гулять, не работать. Конечно, я согласился.

— Что нового в службе? — спросил он, когда мы прохаживались вокруг свинарника.

— Делаю успехи, — меланхолично ответил я. — Командование хвалит. Сам же только что слышал.

— Ну, да, — скептически ухмыльнулся дядька. — Обещают повысить со свинопаса до мусорщика.

— Хозяйственный взвод является важным подразделением полка, обеспечивающим его повседневную деятельность и выполнение поставленных перед полком задач.

Дядька замолчал. Вероятно, думал, что может значить моя реакция. А чего тут думать? В стройбат я переводиться не соглашусь даже из хозвзвода. Быть мне тут недолго. На что они вообще рассчитывали, переводя меня в этот гадюшник в конце периода обучения? Разозлить посильнее? Ну, получилось. Что дальше?

— А хочешь, я тебя отсюда заберу прямо сейчас? — неожиданно предложил дядька.

— Неа. А хочешь тут со мной остаться? — предложил я в ответ.

Дядя Саша пропустил мою подколку мимо ушей.

— А что? Курс обучения ты уже прошёл. Настоящим солдатом стал. Теперь надо правильно место службы выбрать. Зачем тебе два года торчать в какой-нибудь дыре, вроде этой подсобки? Давай так. Я договорюсь, чтобы тебя вернули в твою роту, а после учений тебя распределят ко мне в полк. Я в штабе округа порешаю насчёт перевода. Поменяем тебя с кем-нибудь.

— Коррупция угрожает благополучию и безопасности Земной Федерации, — повторил я фразу, многократно слышанную на занятиях по общественно-государственной подготовке. — Все институты государства борются с этим явлением под руководством президента Лао и скоро искоренят эту язву общества.

Мы продолжали «гулять», наматывая круги вокруг воняющего навозом свинарника. Издалека послышались глухие хлопки выстрелов. На полигоне полк отрабатывал навыки по ведению наступательных действий на планетах без атмосферы с использованием бронетехники. Я тоскливо вздохнул. Вот где мне надо быть, а не в этой заднице. Господи, дай мне терпения. Дядька продолжил меня уговаривать:

— Ты зря упрямишься. Семья всё равно позаботится о тебе. Всё уже решено. Без твоего согласия перевод в мой полк невозможен, но распределить тебя могут в любую пехотную часть. И распределят тебя в наш город. Так будет лучше для всех. И для тебя, и для бабушки.

Я промолчал.

— Кстати. Что там у тебя за история с дракой?

— Ничего. Всё в порядке.

— Я бабушке ничего не говорил, чтобы её не волновать. Но то, что ты пошёл шляться по улице и попал в эту историю, не лучшая благодарность родственникам. Хорошо, что всё устаканилось. Я, знаешь ли, не могу всё время о тебе заботиться.

— Я могу идти, господин полковник? — не вытерпел я.

Дядька вздохнул.

— Понимаешь, то, что тебя перевели служить сюда, это только начало. Дело с той дракой просто так не кончится. У потерпевших хорошие связи, они добьются, чтобы тебя наказали по полной программе. А если ты будешь служить в моём полку, я смогу тебя защитить.

Господи! Ну вот почему он думает, что меня можно купить на эту тупую брехню? У меня что, на лбу написано слово «идиот»? Такое обращение вывело меня из себя и я сорвался. Глядя в глаза дядьке, я чётко проговорил:

— Дядя. Родной. А не пошёл бы ты со своими потерпевшими? Вы со своей заботой мне уже остохренели и видит бог, я сумею от вас избавиться.

Сказав это, я сунул руки в карманы и ушёл в свинарник. Потому, что идти мне больше было некуда. Я зашёл в кандейку и забрался к себе на второй ярус кровати. Задач никаких прапорщик мне не ставил и где его искать я не знал. Придёт, скажет что делать. А пока я, наплевав на всё, нагло валялся в кровати пытаясь сообразить, что делать дальше. Нужно было немедленно решить вопрос с распределением. Командир полка должен был сильно на меня разозлиться, тогда в сердцах он во время распределения сошлёт меня в какую-нибудь задницу мира, подальше от родни. Достигнуть этого нужно было как угодно, на подсобку меня уже сослали и самое большее, что могло мне грозить за нарушение воинской дисциплины — это гауптвахта. По сравнению со свинарником — курорт.

Я честно пытался что-нибудь придумать, но идеи категорически не хотели рождаться. Совершать серьёзные правонарушения я не мог, поскольку мне надо было только разозлить командира, а не попасть за решётку. Но как это сделать? Так ничего и не придумав, я незаметно уснул. И мне снилась Лиза.

Я проснулся оттого, что дверь с громким стуком распахнулась и в кандейку вошёл Подцонов. Увидев меня, он удивлённо спросил:

— А чего это ты тут дрыхнешь?

— А чего это ты меня будешь?

— Я вообще-то на обед собираюсь, — ответил Подцонов.

— Обед, это хорошо, — вздохнул я и спрыгнул с кровати.

Надо же. Проспал до обеда. Выходя на улицу, я почувствовал, что это пошло мне на пользу, поскольку я чувствовал себя хорошо отдохнувшим и настроение моё заметно улучшилось. Кроме того, мне, наконец, пришла в голову идея, как разозлить командира полка, но не загреметь за решётку.

— Ну, как поработал с полковником? — спросил командир взвода, построив нас, чтобы отвести на обед в столовую.

— Отлично, господин прапорщик, — с улыбкой доложил я.

— Ну и хорошо. Тогда, шагом марш.

 

Последний шанс

После обеда прапорщик снова распределил нас по местам работ. Мне с Подцоновым опять предстояло ухаживать за свиньями. Ничего, успокаивал я себя, терпеть осталось немного. До учений всего шесть дней.

Для реализации моей идеи надо было встретиться с друзьями, а это можно было сделать только после ужина, когда рота будет в казарме. Пришлось немного подождать.

После ужина я съездил с Подцоновым за помоями, а по приезде на свинарник обрадовал его:

— Всё. Дальше ты сам, а у меня дела.

— Чего? — не понял Подцонов. — Куда это ты собрался?

— Не твоё дело. Когда вернусь, помогу.

— Снова ночью куда-то пойдёшь? Днём выспался, а ночью в посёлок? Или ещё куда.

— Нет, Сява, — ответил я. — Сегодня я ночую здесь.

— Я не собираюсь один работать, — возмутился он. — Ты будешь шляться непонятно где, а я тут вкалывать?

— Именно, Сява. Именно, — проникновенно сказал я. — А не то я тебя сдам.

— Козёл, — злобно бросил мне Подцонов.

— Да, — не стал спорить я. — Жди меня и я вернусь.

С этими словами я направился к задним воротам.

Дневальный в казарме, как и полагается, стоял у двери. Увидев, как я вхожу, он удивлённо поднял брови.

— За мусором пришёл? Ещё вроде рано. Вы же его после отбоя забираете.

— Нет, ответил я. Я по делу.

— Посторонним в казарме находиться запрещается, — нахмурился дневальный.

— Не узнал что ли? — спросил я.

Дневальным в этот день был солдат не из моего взвода, но всё же знакомый.

— Узнал. Только ты теперь у свинопасов служишь, а значит здесь ты — посторонний. Говори, зачем пришёл.

Вот же законник выискался. Скажи ему. Ладно, скажем.

— Зубную щётку забыл. Забрать хочу.

Дневальный наморщил лоб, почесал затылок и наконец, разрешил:

— Ладно, забирай. Только быстро.

— Я мигом, — пообещал я и прошёл в казарму.

Солдаты роты умывались, читали военные газеты, разговаривали, играли в карты, словом, проводили досуг до отбоя. Васяна и Ероху я нашёл в ленинской комнате за партией в покер. Увидев меня, они переглянулись и положили карты на стол.

— Во! Ссыльный пожаловал! — выкрикнул один из игравших. — Ну и как там у вас дела, животновод?

Я молча кивнул на дверь, давая понять Васяну и Ерохе, что хочу поговорить с ними наедине.

— Фулд, — сказал Васян, скидывая карты.

— Фулд, — повторил Ероха.

Они сбросили карты, отодвинув от себя несколько маленьких клочков бумаги с нарисованными цифрами, заменявшими фишки, встали и вышли следом за мной из ленинской комнаты.

Мы втроём обнялись и Васян улыбаясь сказал:

— У меня был стрит.

— Ничего, не корову проигрываешь, — успокоил я его.

— Мы хотели к тебе на подсобку сегодня после отбоя заглянуть, — сказал Ероха, — узнать как у тебя там дела.

— Дела нормально. Взял за жабры Подцонова.

И я рассказал им, как поймал этого стукача за употреблением марихуаны.

— Наверное, они её в окрестных полях собирают, — предположил Ероха.

Я пожал плечами. Откуда мне было знать, где они её собирают.

— Ты по делу или просто так? — спросил Васян, дослушав мой рассказ.

— По делу. Надо узнать, где живёт командир полка.

Офицеры жили в домах офицерского состава. Младшие офицеры в пятиэтажках с квартирами из нескольких комнат, старшие офицеры в отдельных домах. Эти дома стояли рядом с частью и шататься там солдатам было запрещено. Поэтому, для осуществления моей идеи мне надо было действовать быстро. А для этого надо было заранее узнать, в каком доме живёт полковник.

— Зачем тебе? — строго спросил Васян.

— Чтобы не распределиться в город, где я живу.

Васян и Ероха переглянулись.

— Ты что делать собрался? — снова спросил Васян.

— Ничего страшного, — успокоил я его. — Просто немного испорчу мнение обо мне.

— А его ещё есть куда портить? — с усмешкой спросил Ероха.

— Да, — уверенно сказал я.

— Ну и как мы узнаем, где живёт командир? — спросил Васян.

— В комнате дежурного офицера есть список командного состава полка с адресами на случай тревоги, — объяснил я. — Я его видел, когда стоял в наряде посыльным. Если не будет связи, посыльный обязан обежать офицеров и сообщить о тревоге.

— Понятно, — сказал Васян. — И как мы попадём в дежурку?

— Как и все попадают. Заступим в наряд. Ты же вице-капрал, замолви слово за Ероху. Пусть его в наряд посыльным поставят.

— Наша рота только послезавтра в наряд заступает, — заметил Васян.

— Ничего. Я потерплю.

— А Ероху никто не хочет спросить? — спросил Ероха. — Может, Ероха не хочет в наряд.

— Блин, Ероха, — сказал я. — Помоги. Очень надо.

— Чтоб ты сдох, — беззлобно выругался Ероха.

— Для тебя, готов, — пообещал я. — А ты для меня готов заступить в наряд?

Мои друзья снова переглянулись. Васян пожал плечами, дескать, решайте, как хотите. Ероха, вздохнув, кивнул:

— Чёрт с тобой.

Увидев, что мы с Ерохой договорились, Васян сказал:

— Ладно. Ероха, скажешь послезавтра перед обедом, что нога болит. Подвернул и на занятия идти не можешь. А я поговорю с Копытовским, чтобы тебя в наряд посыльным воткнул. Но ничего не обещаю. Как он решит, так и будет.

Я обнял своих друзей за плечи.

— Спасибо.

— За тобой должок.

Я согласно кивнул.

— Ну, всё. Мне пора.

— Заглядывай, если что, — махнул на прощанье рукой Васян.

Я помахал им в ответ и пошёл к выходу.

— Забрал щётку? — строго спросил дневальный, когда я проходил мимо него.

— Ага, — ответил я. — Спасибо. Ты настоящий друг.

Командир взвода под впечатлением моего тесного общения с неизвестным ему полковником решил на всякий случай меня «повысить» и перевёл меня на уборку территории. Теперь мне предстояло целыми днями убирать постоянно опадающие желтые листья. Идиотское, на мой взгляд, занятие. Но, как пояснил прапорщик, газоны должны быть зелёными, а дорожки чистыми и я без устали разъезжал по территории полка на уборочной машине, засасывающей в большую ёмкость, имевшёюся в её задней части, листья и прочий мусор, время от времени выгружая всё собранное в утилизатор мусора.

Теперь, когда у меня созрел план и я знал что делать, время тянулось для меня очень медленно. Радовало только то, что до учений оставалось уже только пять дней, а значит, так или иначе, конец этого кошмара был всё ближе.

Поначалу кататься по части на уборочной машине было забавно. Я встретил свою роту, идущую на полигон и помахал рукой. Почти вся рота дружно ответила мне тем же.

— Вот халявщик! — выкрикнул из строя кто-то. — Катается на своём самоваре, пока мы учимся быть героями и защищать Землю!

— А это его боевая машина! — крикнул другой новобранец, под дружный хохот товарищей. — Он прямо на нём будет на Луну высаживаться!

— Отставить разговоры! — скомандовал Сидоров, едва сдерживая улыбку.

Рота промаршировала мимо и я заскучал по своему подразделению. Чтобы хоть немного поднять настроение, я снова начал вспоминать Лизу. Интересно, чем она сейчас занимается в своей части? Уж точно не гоняет по территории на уборочной машине. При встрече надо будет обязательно спросить, как встретили её появление с цветами в учебном полку.

Катание на уборщике оказалось не таким уж нудным делом и время пролетело почти незаметно. Пожалуй, перевод на эту работу был единственной пользой, которую принёс мне мой дядька. Да и то не осознанно. Так прошли два дня и для нашей роты настало время заступать в наряд.

Суточный наряд сменился, как всегда, перед ужином и Ероха заступил посыльным. Чтобы навестить его, надо было выбрать время, когда в штабе не будет дежурного офицера, а для этого надо было иметь возможность наблюдать за окнами комнаты дежурного. Дождавшись, когда наш прапорщик уйдёт домой и в полку произведут отбой, я взял в деннике-складе металлическое ведро и пошёл в часть.

Подойдя к штабу, я увидел через окно, в котором горел свет, что дежурный офицер сидит перед своим пультом и заполняет какие-то журналы. Вероятно, он решил потратить время наряда на работу с документами своего подразделения. Ероха сидел рядом в ожидании разрешения лечь спать. Надо было ждать.

Просто так болтаться по территории было запрещено и я принялся бродить по газонам перед зданием штаба, собирая в прихваченное с собой ведро опившие листья. Солдаты хозвзвода частенько выполняли работы после отбоя и если меня заметят, ни у кого не возникнет вопросов, почему боец наводит порядок на территории в такое позднее время.

Спустя полчаса дежурный закрыл свои журналы, собрал их в аккуратную стопку и вышел из комнаты. Я понял, что он собирается отнести их в командирский кабинет в казарме своей роты. Когда офицер вышел из штаба, я поставил ведро на траву, вытянулся в струнку и отдал честь. Он окинул меня взглядом, посмотрел на ведро, одобрительно кивнул и отдал честь в ответ. Я ухмыльнулся, проводил его взглядом и вошёл в штаб.

Увидев меня, Ероха соскочил с места.

— Тебе нельзя тут находиться! — горячо сказал он. — Если увидят, накажут нас обоих.

— Не переживай, — успокоил я его. — Ты же знаешь, что дежурный ушёл в казарму.

— Да. Он мне сказал, что уходит к себе, — уже спокойно сказал Ероха. — Но ненадолго. Отнесёт журналы учёта боевой подготовки и вернётся обратно.

— Значит у нас мало времени. Давай искать адрес командира полка.

— Адрес, — вздохнул Ероха. — Адрес. Чтоб ты провалился со своим адресом.

Повозмущавшись, Ероха взял с пульта папку с документацией и принялся рыться в ней.

— Адрес, — повторил он, найдя список адресов офицеров полка. — Так. Вот. Командир полка. Военный городок, индивидуальный дом номер один.

Оторвавшись от чтения списка, Ероха уставился на меня.

— Номер один? — переспросил я.

— Номер один, — повторил Ероха. — Мог бы и сам догадаться. Командир полка самый большой начальник в полку. Естественно, что он живёт в самом большом доме. А этот дом стоит в самом центра военного городка и имеет номер один. Я видел однажды издалека, когда нас мимо прогоняли на занятия.

Я смутно припомнил, что нечто подобное действительно было.

— И ради этого я торчу в наряде? — с издёвкой спросил Ероха.

— Спасибо друг.

— Ты аккуратней смотри, — обеспокоился Ероха. — До распределения осталось всего ничего. Может не стоит ничего делать? Дотерпи уж.

— Нет, Ероха, — вздохнул я. — Надо. А то два года бабушка будет меня пирожками кормить. Прямо в солдатской столовой.

Ероха гыгыкнул и сказал укоризненным тоном:

— А о чём это ты так задумался сегодня на своём самоваре? Мы руками тебе махали, когда с полигона возвращались, а ты даже внимания не обратил. Зазнался?

Я снова вздохнул, на этот раз с улыбкой.

— Извини. Не заметил. Думал.

— Да. Вот именно так ты и улыбался.

На несколько секунд Ероха задумался, а потом сказав, прищурив глаза:

— Погоди, погоди. Меня терзают смутные сомнения.

Я заулыбался ещё шире.

— Девушка. Та самая, про которую ты рассказывал. С которой в увольнении познакомился. — догадался Ероха.

Я кивнул.

— Брат, а ведь ты пропадаешь совсем, — пожалел меня друг.

— Совсем, Ероха, — подтвердил я с улыбкой.

— Так тем более, может не надо нарываться? А то ещё опять на гауптвахту закроют вместо последнего увольнения. Как тогда с ней увидишься?

— Надо, — упрямо повторил я. — Если я буду служить под крылышком у родственника, она же первая меня уважать перестанет. И правильно сделает, между прочим. Я бы и сам себя перестал уважать. Да и потом, перед учениями всех с гауптвахты выпускают для участия в манёврах. А после учений все готовятся к отбытию к новому месту службы. Так что досиживать я буду уже на новом месте. А значит, найду возможность повидаться.

— Ну, смотри. Тебе видней.

— Да брось переживать за меня, Ероха, — весело сказал я. — Это всего два года. Зато потом!..

— У него ещё и планы! — воскликнул Ероха.

— А как же!

Ероха поглядел на часы.

— Пора? — спросил я.

— Ага, — подтвердил он. — В любой момент может вернуться.

— Ну, счастливо отдежурить, — пожал я ему на прощанье руку.

— Завтра Васяна обрадую, — сказал мне вслед Ероха. — Про девушку твою.

Я обернулся и погрозил ему кулаком.

— Смотрите у меня, если растреплете.

— Могила, — заверил Ероха.

— Двухместная, — пригрозил я на всякий случай и вышел из дежурки.

Утром после завтрака я сел на свой уборщик и для начала неспеша сделал круг по территории полка. Убедившись, что за мной никто не наблюдает, а все подразделения ушли на занятия в поле, я выехал через задние ворота и повернул в военный городок. Там убирать листья тоже было необходимо, так что если прапорщик спросит, что я там делаю, я мог легко оправдаться. Отругает, конечно, за то, что без разрешения нахожусь в городке, но это не страшно.

Дом командира полка, окружённый двумя десятками других индивидуальных домов старших офицеров, находился в самом центре городка. Я подъехал к нему и заглушил двигатель. Действовать надо быстро и максимально нагло. Я никогда не видел жены полковника и действовал наугад надеясь, что никакой посторонней женщины в его доме не будет.

Подойдя к двери, я нажал кнопку звонка и держал не отпуская, пока дверь не открылась. Полная женщина с лохматой головой и в домашнем халате уставилась на меня ошалелым взглядом.

— Как жизнь? — спросил я, протянул руку, оттопырил лацкан халата и оценивающе поглядел на открывшуюся грудь. Ничего хорошего.

Глаза женщины, и без того широко открытые, едва не вылезли из орбит от такой наглости.

— Ты кто? — удивлённо спросила она.

— Рядовой Москалёв. Привет мужу.

Я разжал ладонь и сложил руки на груди.

— Тебе чего?

Женщина никак не могла взять в толк, что происходит.

— Вас, — нагло ответил я. — Я вас давно заметил, только подойти не мог. А теперь, когда ваш муж на службе, мы можем уединиться и я покажу вам, на что способен изголодавшийся солдат.

— Пошёл вон! — взорвалась женщина.

— Жаль. Вы многое упускаете, — сказал я и спустился с крыльца.

Дверь сзади закрылась с громким стуком. Я остановился и задумался. Достаточно ли я сделал? Запомнила ли она моё имя? Я вернулся к двери и снова нажал на кнопку звонка. Дверь распахнулась и женщина выскочила на крыльцо, оттолкнув меня руками от двери.

— Ты что, совсем ненормальный? — закричала она.

— С тех пор, как увидел вас, да, — подтвердил я. — Совсем с ума сошёл. Так вы запомнили? Моя фамилия Москалёв. Я из хозвзвода.

— Идиот, — заключила женщина, зашла в дом и закрыла за собой дверь.

Вот теперь всё. Можно возвращаться на подсобку и ждать ареста. До учений оставалось три дня, которые мне предстоит провести на гауптвахте. После чего разъярённый полковник наверняка распределит меня куда-нибудь подальше от своей жены. Господи! Не дай бог Лиза узнает! В общем-то, я ничего страшного не сделал и даже не собирался, но всё-таки.

Я завёл уборщик и пополз на подсобку, собирая попутно опавшую листву.

Ожидая, что за мной могут прийти в любой момент, я не отъезжал далеко от подсобки, кружа вокруг свинарника. Так продолжалось несколько часов. Арестовывать меня никто не приходил. Только перед самым обедом на подсобку заявился наш прапорщик. Ну, наконец-то, я уже заждался. Однако, вместо того, чтобы отправить меня на гауптвахту, он сделал мне выговор за то, что я не убираю листья на территории полка. Я пообещал, что после обеда уберу всю листву на территории. Прапорщик согласно кивнул, построил нас и повёл в столовую. Наверное, жена полковника не стала сообщать ему о моей выходке сразу, а решила дождаться, когда он придёт на обед. Значит, меня арестуют после обеда.

К моему удивлёнию и после обеда за мной никто не пришёл. Пришлось снова садиться в уборочную машину и ехать убирать листья в полку. Заниматься этим мне пришлось и после отбоя, так как территория была немаленькая, а я полдня до обеда провалял дурака.

Что же пошло не так? Недостаточно сильно разозлил жену полковника? Самому полковнику было на неё наплевать? Или он догадался, что я таким образом хочу его только разозлить? Так ничего и не поняв, я закончил уборку листьев, поставил на место уборщик, умылся на водокачке и пошёл спать.

Утром после развода на подсобку пришёл сам командир полка, да ещё и в сопровождении жены. Я невольно втянул голову в плечи. Конечно, я готовился к чему-либо подобному, но теперь мне было немного не по себе. Кто его знает, что выкинет полковник, защищая жену? Прапорщик построил нас и доложил, что «хозяйственный взвод занимается согласно распорядка дня». Одобрительно покивав, командир полка сказал:

— Бойцы. Двое из вас будут наводить порядок в военном городке. Моя супруга поставит вам задачу. Слушаться её беспрекословно. За малейшее замечание будете наказаны со всей суровостью.

После этого он обратился к своей жене:

— Выбирай.

В этот раз жена командира была в неком подобии делового костюма. Женский пиджак, юбка до колен, чулки в сеточку. С её толстой фигурой это никак не сочеталось. Картину дополняла яркая косметика, которая подошла бы скорее моей ровеснице, чем пятидесятилетней домохозяйке. Женщина медленно прошлась вдоль строя, как бы размышляя, а затем ткнула пальцем в одного из солдат:

— Пусть будет этот.

Солдат послушно вышел из строя.

— И этот, — указала она пальцем на меня.

До меня, наконец, дошло. Мама дорогая! Да ведь она пришла за мной! Что же делать-то?

— Москалёв! — окликнул меня прапорщик. — Чего стоишь? Выходи.

— У меня свиньи не кормлены, — попробовал найти отговорку я. — И опавшая листва не убрана.

— Не пререкаться! — прикрикнул на меня прапорщик. — Выйти из строя!

Я вышел. Командир полка скомандовал.

— Всё. В городок шагом марш!

Я и второй выбранный солдат поплелись в военный городок в сопровождении полковничьей жены, а сам полковник пошёл в часть служить Земной Федерации и её всенародноизбранному в первом туре президенту Лао.

Жена полковника привела нас к своему дому и начала инструктировать.

— Ты, — сказала она второму солдату, — уберёшь с газонов все листья, пострижёшь траву, прополешь клумбу и почистишь газонокосилку. Инструмент я тебе дам.

Солдат кивал головой, давая понять, что понял задачу. До обеда он точно будет занят.

— А ты, — её палец уткнулся мне в грудь, — будешь работать в доме. Пошли со мной.

И она, показав второму бойцу, где взять инструменты, повела меня в дом.

Когда дверь за мной закрылась, она повернулась ко мне и с томной полуулыбкой спросила:

— Ну, что, ещё не передумал показать, на что способен голодный солдат?

Я не знал, что ответить и молчал как болван.

— Ну, что заскромничал? — сказала женщина, подходя ко мне вплотную и прикасаясь своими грудями к моей груди. — Вчера ты был настойчивее.

— Я не могу, — наконец выдавил я.

В моих планах было только позлить командира, а никак не заводить шашни с его женой. Даже если бы она была привлекательной.

— Ничего. Я тебе помогу.

Жена полковника взяла меня за воротник и потянула, будто на поводке, за собой. Приведя меня в спальню, она отпустила мой воротник и принялась снимать пиджак. Надо было срочно что-то делать.

— Я не готов, — отрывисто сказал я. — Я грязный. Только что со свинарника.

— Ну, сходи в душ, — разрешила возбуждённая домохозяйка. — Только быстро. Времени у нас не так много.

Ага. До обеда — это для неё немного. Полковник что, совсем уже со своими обязанностями не справляется? Чёрт побери! И с распределением проблему не решил, и в этот дурацкий переплёт угодил. Хотя, почему не решил? Почти решил. Надо только последний штрих добавить. Решившись, я сказал:

— Ладно. Я быстро. А ты пока разденься. Совсем.

— Совсем? Тебе не нравится бельё?

— Совсем. Я голодный.

— Тебе понравится, — пообещала командирская жена.

Я быстро вышел и закрыл за собой дверь спальни. Интересно, сколько времени ей понадобится, чтобы раздеться? Я прошёлся по дому. Вазочки, шторочки, рюшечки. Уютненько. По обстановке и не скажешь, что в доме живёт военный, да ещё целый полковник. Подождав ещё пару минут для гарантии, я распахнул дверь спальни и вошёл.

Женщина лежала в кровати под одеялом. На кресле, сваленное в кучу, лежало её довольно объёмное бельё. Я приметил чёрный кружевной пояс, поддерживающий чулки, схватил его и вышел из спальни. Пока она не очухалась, надо успеть найти командира полка.

Выйдя из дома, я рысью припустил в часть. Войдя в штаб, я огляделся. Дежурный офицер был в своей комнате, я видел его через стекло. Ерохи не было. Наверное, выполняет какое-нибудь поручение. Увидев меня, дежурный спросил через стекло:

— Тебе чего?

— Мне надо командиру передать, — ответил я, показывая скомканное в руках бельё.

Вряд ли офицер понял, что это за тряпка. Раз несу командиру, значит оно ему надо. Может, даже по приказу самого командира несу. Поэтому он, пожав плечами, разрешил мне пройти.

— Только быстро, — предупредил он меня для проформы.

— Есть, — ответил я и поднялся по лестнице на второй этаж.

Открыв дверь, я увидел, что командир полка сидит во главе длинного стола, а по бокам сидят командиры помладше. Шло какое-то совещание. Все присутствующие повернулись ко мне, стараясь понять, что могло понадобиться на совещании рядовому новобранцу. Прекрасно. Не спрашивая разрешения, я прошёл к столу и положил на него пояс жены полковника. Офицеры уставились на лежащее перед ними бельё, ещё больше не понимая, что происходит. Громко и чётко я проговорил:

— Господин полковник! Прошу вас избавить меня от домогательств со стороны вашей жены. Проблемы в её личной жизни меня не касаются и я не намерен удовлетворять её нереализованные потребности. Она пообещала найти меня, где бы я ни был на этой планете. Я нахожусь во вверенной вам части для того, чтобы стать героем и защищать Землю, а не для того, чтобы быть использованным самым гнусным образом.

Закончив свою речь, я развернулся и вышел из кабинета. Всё. Конец. Теперь полковник точно упечёт меня под арест. Впрочем, до учений остаётся всего два дня. Сущая ерунда.

Я пришёл в кандейку, забрался на свой второй ярус кровати и улёгся, заложив руки за голову. Ждать пришлось долго. Только перед самым обедом в кандейку вбежал солдат из хозвзвода и озабоченно сказал, что меня на улице ждёт полковник. Я решил, что командир полка решил лично разобраться со мной, но оказалось, что это опять мой дядька. Наверное, командир полка позвонил ему и потребовал по-семейному наказать родственника, то есть меня. Его личный джип стоял рядом. Видимо он прилетел сюда сразу, бросив все дела.

— Ты что творишь! — вскричал он, как только я вышел из свинарника и отвесил мне смачную оплеуху.

В ухе зазвенело.

— Что дядя, тебя снова вызвали, как родителей в школу? — съехидничал я. — Когда же ты своим полком командуешь, если чуть ли не каждый день сюда мотаешься.

— Сопляк! — крикнул дядька и отвесил мне ещё одну оплеуху.

Всё. Терпеть это дальше я не собирался. Я что было сил пнул толстяка между ног. С громким «ой!» дядька согнулся пополам и слегка присев схватился за место удара. Последствий я не боялся. Если бы дядька решил привлечь меня к ответственности за применение физического насилия к офицеру, то ему пришлось бы объяснять, что он делал в служебное время на свинарнике другой части.

Из-за угла свинарника вышли несколько солдат. Взвод собирался, чтобы идти в столовую. Подойдя к ним, я сказал:

— Полковнику плохо. Он приказал построиться в другом месте.

Солдаты, видя, что полковник скрючился возле флаера, согласно покивали головами и ушли обратно за угол свинарника. Я последовал за ними. В тот день меня так и не арестовали.

Я решил, что командир полка, как и дядька, решил не раздувать скандал. В самом деле, кто захочет придавать огласке порочащее поведение своей жены.

 

Смертью храбрых

Весь следующий день полк занимался подготовкой к отправке на Луну. Рядом с честью приземлились несколько десятков огромных транспортников, а один так и вовсе сел прямо на плац. Он предназначался для старших офицеров и имущества штаба. Переброску нашего полка обеспечивал транспортный полк космического флота. Тоже учебный. Каждое подразделение загружало в выделенный для него транспортник сборные дюралевые модули, в которых после высадки должны были размещаться медпункты, столовые, туалеты, ремонтные мастерские и штабы. Всё это хозяйство грузили в дальнюю часть транспортных отсеков. Следом заезжали бронетранспортёры и в последнюю очередь свои места занимали солдаты в скафандрах.

Тем же самым занимался и хозяйственный взвод, с той лишь разницей, что вместо бронетранспортёров в наш транспортник мы загнали землеройные машины. Вообще-то правильно они назывались «инженерные машины широкого профиля». Предназначены они были для рытья окопов, расчистки завалов после применения оружия массового поражения, устройства искусственных завалов для создания препятствий в продвижении войск противника, минирования и разминирования. Но мы называли их просто землеройками. К вечеру полк был готов к отправке.

Как оказалось, учения уже шли и то, чем мы занимались, называлось «приведение части в боевую готовность». В полку ещё утром объявили тревогу, но на нашем свинарнике это прошло незаметно. Просто пришёл прапорщик и сказал, чтобы мы бросали все дела и начинали грузить «обоз», как он назвал всё наше хозяйство в транспортник, который стоял в сотне метров от подсобки.

Покончив с погрузкой и заняв своё место в транспортном отсеке, я наконец-то смог вздохнуть свободно. Нам разрешили принять пищу. Первый раз за день. Зато сколько влезет. Один сухой паёк выдавался на сутки и каждый мог распоряжаться им как заблагорассудится. Поскольку завтрака и обеда у нас не было, а полёт до Луны без перехода на гиперпривод занимал несколько часов, то мы коротали время за неторопливым пережёвыванием консервов и галет.

В динамиках шлема моего скафандра прозвучало сообщение, что дана команда на взлёт. Двигатели транспортника заработали и пол слегка завибрировал. Я почувствовал, что здоровенная махина отрывается от земли.

— Хватит жрать! — скомандовал прапорщик. — Закрыть забрала! Доедите когда взлетим.

Это было требование техники безопасности. Во время взлёта и посадки транспортника пассажиры обязаны были находиться в задраенных скафандрах на случай аварийной разгерметизации. Мы послушно захлопнули прозрачные забрала, продолжая дожёвывать пищу, находившуюся во рту. Что ж, подождём. Взлёт не займёт много времени.

Транспортник набирал высоту всё быстрее, появились перегрузки. Меня вместе со скафандром вжало в кресло, мои руки, ноги и голова стали невероятно тяжёлыми. Так продолжалось несколько минут. Потом всё кончилось. Транспортник продолжал набирать скорость, но тело стало непривычно лёгким. Невесомости не было, потому, что скорость всё увеличивалась, благодаря чему нас немного прижимало к полу транспортного отсека. Но некоторые новобранцы имели весьма бледный вид.

— Открыть забрала, — прозвучала в динамиках команда прапорщика. — Кто соберётся блевать, делайте это на пол. Нечего скафандры загаживать.

Мы открыли забрала и нескольких солдат, действительно вытошнило на пол отсека. Мерзость. У меня вестибулярный аппарат не был таким слабым, поэтому я со спокойным видом взял в руки початую банку тушёнки и продолжил набивать основательно опустевший со вчерашнего вечера желудок. Как раз в это время командир транспортника включил искусственную гравитацию и полёт стал совсем комфортным.

О том, что мы преодолели половину пути возвестило кратковременное увеличение силы тяжести. В это время транспортник развернулся на сто восемьдесят градусов и двигатели, разгонявшие его, теперь работали на торможение. Автоматика отрегулировала искусственную гравитацию и сила тяжести в транспортнике опять стала как на Земле.

Перед посадкой нам снова приказали закрыть забрала шлемов. Теперь мы могли их открыть, только находясь внутри сборного модуля, наполненного воздухом. Модули эти нам ещё предстояло собрать и наполнить. Благо дело, эти модули были полуавтоматические. Они имели форму куба, со стороной ребра три метра и легко переносились двумя солдатами в скафандрах. Стоило нажать кнопку на одной из граней и модуль раскладывался без посторонней помощи. В дальнейшем к нему следовало подсоединить систему жизнеобеспечения и дело в шляпе. Сборный домик для лунной дачи готов. Модули так же можно было соединять вместе, создавая помещения любого объёма. Требовалось только, чтобы местность была более или менее ровной.

Транспортник прилунился с такой же вибрацией, как и во время взлёта. Трап-рампа откинулась на лунную поверхность и мы высыпали наружу.

— Расступись! — прикрикнул прапорщик. — Забыли, чему вас учили? Расположиться справа и слева от трапа! Дать проход технике!

Я отскочил в сторону и мимо меня проехала землеройка. Я окинул взглядом лунный пейзаж. Шёлто-серая песчаная поверхность, усеянная громадинами транспортников, из которых выбегают солдаты в боевых скафандрах и выезжают бронетранспортёры. Красота! Я с сожалением подумал, что моё место сейчас в рядах шестой роты, а не этого колхоза, который и на Луне, наверное, будет заниматься уборкой опавшей листвы.

— Москалёв! — раздался в динамиках голос прапорщика. — Не спи. Что надо сделать первым делом после высадки?

— Покормить свиней, — не удержался я.

Ответом мне был дружный гогот солдат хозвзвода. Жаль, что разговор происходил не на общеполковой частоте. Вот бы народ порадовался новой хохме.

— Нет, Москалёв, — наставительным тоном поправил командир взвода. — Первым делом надо разгрузить наше барахло. Так что все бегом в транспортник вытаскивать наружу всё, что привезли с собой.

Мы послушно пошли обратно в транспорт разгружать «барахло».

На поверхность каждый взвод выгружал своё имущество самостоятельно. Так же самостоятельно каждый взвод раскладывал модули и подключал систему жизнеобеспечения. А вот соединять модули воедино предстояло хозвзводу, потому, что побросав своё имущество и понажимав кнопки автораскрытия на модулях, все подразделения полка умчались «воевать», оставив нас наводить порядок.

Несколько солдат по приказу прапорщика уехали на землеройках вслед за «главными силами полка» оборудовать местность для обороны, оставив одну инженерную машину в лагере. Несколько часов мы занимались тем, что цепляли тросами раскрытые модули к оставшейся землеройке и подтягивали их один к другому, соединяя стяжными болтами и формируя необходимые помещения. После того, как нужное количество модулей соединялось вместе, мы включали уже подсоединённую систему жизнеобеспечения и она заполняла внутренний объём воздухом.

Через несколько часов, управившись с рытьём окопов, в лагерь вернулись все землеройки. Теперь нам предстояло погрузить на них (их, оказывается, можно было использовать и для транспортировки грузов) несколько отдельных модулей и доставить на позиции в трёх километрах от лагеря. В них должны были располагаться три столовых, по одной на каждый батальон, и три туалета. Собственно, эти столовые не имели ничего общего с обеденным залом, к которому я привык. Это были пустые помещения, в которых можно было открыть забрало шлема и принять пищу. В целях экономии места не было даже сидений. А что представлял из себя лунный туалет, лучше и не говорить.

Когда мы справились и с этим делом, прапорщик объявил, что у нас теперь есть свободное время. Он приказал нам находиться в лагере, быть постоянно на связи и не разбредаться, а сам учесал в один из модулей. Как я понял, там у него был приятель, то ли техник, то ли начальник продовольственного склада. Вероятно, он намеревался провести с ним время за употреблением горячительных напитков. Это было строжайше запрещено, но в хозвзводе, как я понял, имело место многое из того, что было запрещено.

Когда прапорщик ускакал вглубь лагеря, высоко подпрыгивая при лунной гравитации, составлявшей одну шестую земной, мне стало скучно. Солдаты хозвзвода собрались в модуле и завалились спать, а я решил оглядеться. Приметив в паре сотен метров от лагеря небольшую возвышенность, я, как и прапорщик, поскакал к ней.

С вершины холма открывался прекрасный вид на позиции полка. Передовая находилась в трёх километрах впереди. Там, на фронте в четыре километра занимали оборону первый и второй батальоны. Третий батальон располагался чуть позади них, во втором эшелоне. Я попытался отыскать позиции своей шестой роты, но отличить одно подразделение от другого было невозможно.

Вдоволь налюбовавшись, я уже хотел было спуститься с холма и тоже пойти в модуль хозвзвода, как вдруг увидел три колонны военной техники, приближающиеся с тыла. Они двигались параллельно друг другу на расстоянии пятидесяти метров одна от другой. Левая колонна состояла из самоходных артиллерийских орудий на такой же базе, как и наши бронетранспортёры. Левую колонну составляли зенитки. Посредине двигались танки — здоровенные монстры, вооружённые кроме плазменной пушки ещё и противопехотными и противотанковыми ракетами. Вся эта армада поднимала тучи пыли, которая разлетаясь в стороны, нехотя оседала на поверхность спутника. Захватывающее зрелище.

Артиллеристы и зенитчики заняли позиции в боевом порядке третьего батальона, прикрывая пехоту от ударов с воздуха и от танков противника. Танкисты остановились ещё чуть позади, готовые в любой момент двинуть свои машины на врага. А я стоял и глазел на происходящее как посторонний зритель, которому не суждено было участвовать в работе этой машины войны. Досадно.

Заканчивались первые сутки на Луне. Активная фаза учений должна была начаться завтра. Я с сожалением вздохнул и начал спускаться с холма.

Прапорщик появился только утром. Распахнув забрало шлема он рявкнул:

— Подъём!

Из его шлема вырвался ядрёный запах перегара и моментально распространился по замкнутому пространству модуля. Стало понятно, чем он занимался всю ночь со своим приятелем. Солдаты в скафандрах нехотя просыпались и поднимались на ноги.

— Выходи на улицу строиться! — командовал прапорщик. — Забрала не забываем закрывать.

Я закрыл забрало шлема задолго до того, как подошла моя очередь покидать модуль, чтобы не дышать перегаром.

Снаружи над лунным пейзажем поднималось Солнце, освещая косыми лучами однообразную песчаную поверхность, по которой были рассыпаны наполовину торчащие из земли камни самого разного размера, отбрасывающие длинные тени. Прапорщик построил нас, провёл перекличку, приказал сидеть в модуле не высовываясь и снова ушёл к приятелю. Учения становились скучными.

Хозяйственному взводу заняться было совершенно нечем. Солдаты с радостью принялись исполнять приказ прапорщика, то есть вернулись в модуль и снова завалились спать. Я же дождался, пока фигура прапорщика скроется в центре лагеря и снова пошёл на холм. Мне было интересно, не произошло ли за ночь чего-нибудь интересного. Не мог же весь полк сидеть в модулях. Иначе это не учения, а бред какой-то.

Я поднялся на холм и окинул взглядом позиции полка. Расположение подразделений оставалось тем же, но вокруг доставленных нами вчера на позиции модулей царила суета. Солдаты в скафандрах входили в полевые столовые и выходили обратно. Шёл завтрак. Возле туалетных модулей тоже было оживлённо. Я присел на небольшой валун и стал смотреть.

Спустя полчаса суета закончилась и новобранцы заняли позиции в окопах. Я переключил частоту своей рации со взводной на полковую. Теперь мне были слышны переговоры по открытой связи.

— Приготовиться! — прозвучал голос командира полка.

Интересно, к чему это они там приготовились? Прошло минут десять. Ничего не происходило. Вдруг из-за горизонта показались фигуры, напоминавшие силуэты бронетранспортёров. «Мишени», — догадался я. Мы стреляли по таким же на полигоне. Самоходные муляжи из фанеры и пластика. Они приводились в действие дешёвыми электрическими моторчиками. Вслед за ними показались воздушные мишени. Они обогнали своих наземных собратьев и быстро приближались к позициям полка.

— Огонь! — приказал командир.

Это было потрясающее зрелище. Танки, пушки, зенитки, пехотинцы, все открыли огонь одновременно из всего оружия, какое только было в наличии. Инверсивные следы от выпущенных ракет, разрывы зарядов, разносящие в щепки мишени, содрогания плазменных орудий, вспышки выстрелов штурмовых винтовок, заряженных специальными патронами для стрельбы в вакууме. И всё это происходило в полной тишине. Отсутствие воздуха делало картину какой-то неестественной. Я будто смотрел кино. Чёрт! Ну почему я здесь, а не там?

Спустя минуту над «полем боя» появилось звено космических истребителей. Они появились у меня из-за спины, пролетели на бреющем полёте над позициями полка и выпустили ракеты, подвешенные на лонжеронах. Ракеты улетели вперёд, постоянно снижаясь, а истребители, задрав носы вверх, умчались в космос. Вероятно, это была имитация удара по тылам противника. По командным пунктам, например.

Когда поднятая выстрелами пыль начала потихоньку оседать, в динамиках зазвучал незнакомый голос:

— Пятьдесят шестой полк и приданные подразделения. Атака отбита. Ваши условные потери тридцать процентов. Оперативное время останавливаю. Завтра начнёте с этого момента. Приступайте к отработки учебных задач.

— Есть, — ответил голос командира полка. — Командирам батальонов переключиться на мой канал.

В эфире повисла гробовая тишина. Я стал ждать, что будет дальше.

Спустя минут десять на позициях полка началось движение. Батальоны покинули окопы, и принялись отрабатывать перестроения на поле боя. Они то двигались в колонне, то перестраивались на ходу в боевой порядок и переходили в атаку, то снова строились в колонну и совершали марш. Всё как на нашем полковом полигоне, только теперь к нашим привычным бронетранспортёрам присоединилась и другая техника. В боевом порядке танки двигались чуть впереди пехотинцев. Самоходки и зенитки наоборот, шли чуть позади. Так полк мотался взад-вперёд, а я смотрел на это и проклинал своего дядьку, из-за «заботы» которого не могу принять участие в этих занятиях.

Вдоволь налюбовавшись манёврами и поняв, что сегодня ничего нового уже не будет, я встал с валуна и направился в лагерь. Неизвестно, придёт ли прапорщик проводить обед, но время было уже далеко за полдень и я проголодался. Требовалось подкрепиться.

Войдя в модуль, я обнаружил, что солдаты сидят на полу и играют в домино, умудряясь брать прямоугольные камни толстыми бронированными пальцами. Вокруг по всему полу валялись пустые банки из под консервов и пластиковая упаковки из под сухих пайков.

— Как у нас насчёт обеда? — спросил я ни к кому персонально не обращаясь.

— А ты где бродил? — спросил Подцонов.

Он был в числе играющих.

— Водку пил, — попробовал пошутить я. — Вместе с прапорщиком.

— Ух, ты! — позавидовали мне. — Хорошо устроился.

— А то! — я прибавил гордости в голосе. — Служба в хозвзводе даёт блестящие перспективы. Надо только уметь ими воспользоваться.

Солдаты шутки не поняли, но на всякий случай согласно покивали головами.

Прапорщик в тот день не объявился вовсе. Сухие пойки у нас кончились, хотелось есть и вечером я предложил самим смотаться в «столовую» и запастись сухими пайками, но мне дружно ответили, что за такую самостоятельность можно получить большие неприятности. Я пожал плечами и остался в модуле. Идти за припасами одному не имело смысла. Таскать припасы на целый взвод у мня желания не было, а взять только один паёк для себя и потом есть его одному было не по-товарищески. Хотя какие тут товарищи? Неудачники да укурки. И всё же я остался в модуле.

Уже наступила ночь, когда в динамиках наших шлемов зазвучал голос прапорщика:

— Эй! Сын полковника!

Мы все, недоумевая, переглянулись.

— Хотя не, — заплетающимся языком проговорил прапорщик. — Тебя наш полковник не любит. Не ты.

После паузы динамики снова ожили:

— Стукач!

Недоумения во взглядах солдат стало ещё больше.

— Стукач, ё! Ты оглох там? — закричал прапорщик.

— Рядовой Подцонов на связи, — неожиданно отозвался Сява.

Во как. Значит, о подлой роли Подцонова было известно достаточно широко. Прапорщик по-пьяни так и называл его, «стукач». А сын полковника тогда кто? Я что ли? Выходило, я.

— Чё молчишь как… как этот. А?

— Виноват, господин прапорщик, — ответил Подцонов.

— А? Ну, да. Это, — судя по речи прапорщика, он держался из последних сил. — Жрать веди это стадо. Понял?

— Есть, — со вздохом сказал Подцонов.

— Возьмите там себе на сутки всё что нужно. И обратно в модуль. Сидеть и не высовываться. Ты меня понял?

— Так точно, господин прапорщик.

— Ну всё. Я вас ещё проверю там.

На радиочастоте хозвзвода снова стало тихо. Подцонов с кряхтеньем поднялся на ноги и сказал:

— Ну, что? Пошли за пайками.

И мы как муравьи друг за другом потянулись в модуль столовой.

Подъёма нам никто не устраивал. Выспавшись как следует и позавтракав, я снова пошёл гулять.

— Ты куда? — спросил Подцонов видя, что я собираюсь войти в шлюз.

— Прапорщик по личному каналу вызвал, — отмахнулся я. — Дальше пить будем.

Не знаю, поверил он или нет, но вопросов больше не задавал. Я спокойно вышел наружу и неторопясь направился к своему холму. Мне было очень интересно посмотреть на продолжение учений. Вчера полк отрабатывал действия в обороне и неизвестный голос в динамиках сказал, что атака противника отбита. Согласно боевого устава, теперь мы должны были перейти в наступление. Зрелище обещало быть ещё интереснее, чем вчера. Я поднялся на холм и уселся на знакомый валун.

Теперь расположение подразделений было иным. Оба батальона первого эшелона переместились на правый фланг и приготовились к атаке. Третий батальон разделился на две группы. Одна рота растянулась по всему фронту и заняла окопы на передовой, охраняя позиции полка, а две другие роты придвинулись к главным силам и тоже готовились атаковать. Танки уже выезжали вперёд. Им предстояло ехать впереди атакующих пехотинцев и вести огонь по передовой линии обороны противника, давая возможность своей пехоте вплотную приблизиться к вражеским позициям. Артиллеристы и зенитчики тоже подогнали свои машины поближе к передовой. Их место во время атаки было позади пехоты. Это была обычная тактика сухопутных войск Земной Федерации.

Я переключился на общеполковую частоту и некоторое время слушал как перекликаются подразделения и командиры отдают последние приказания перед началом атаки. Наконец в динамиках прозвучал приказ командира полка:

— Полк! В атаку, марш!

Да. Зрелище было великолепным. Самоходки с задранными вверх стволами открыли огонь холостыми снарядами. Они обозначали огонь по навесной траектории по позициям противника. Танки рванули с места и понеслись к линии горизонта. Пехотинцы развернулись в боевой порядок и побежали широкими скачками вслед за танками. Следом за ними поползли зенитки. Отстрелявшись, тронулись вперёд и самоходки. Полк наносил удар во фланг противника, сосредоточив для этого все силы на правом крыле. Последними в бой вступили несколько истребителей. Они пролетели над атакующими и дали несколько лучей света, обозначая места в которые они как бы наносили удары.

Танки скрылись за горизонтом, пехотинцы сделались едва различимы, только самоходки и зенитки были видны ещё хорошо. В это время на нашем левом фланге показались танки противника. По отборному мату, раздавшемуся в динамиках, я понял, что у нашего полка возникли проблемы.

— Противник наносит контрудар по нашему левому флангу силами танкового батальона! — докладывал кто-то из нашего начальства.

— Самоходному дивизиону развернуться влево и контратаковать! — немедленно скомандовал командир полка.

— Есть! — ответил незнакомый голос.

Наверное, это был командир самоходчиков. Его машины немедленно повернули влево и ведя огонь с коротких остановок, помчались навстречу танкам противника. Потери при встречном бое должны были быть большими, но это был единственный способ не дать врагу нанести удар под основание клина наших наступающих войск и предотвратить поражение. На всей боевой технике, как и на бронескафандрах, были размещены датчики поражения, включавшие красные фонари на башнях боевых машин или на шлемах скафандров, если была «подбита» техника или «убит» пехотинец. Такие машины останавливались и больше участия в учебном бою не принимали. Такая лампочка красовалась и на макушке моего шлема.

Вдруг в чёрном лунном небе появились несколько космических истребителей. Они спускались почти вертикально, одновременно ведя огонь по нашим зениткам. Противовоздушный бой занял не более полуминуты. Половина истребителей улетела с зажжёнными красными фонарями, а наши зенитки были «уничтожены» почти все. Наших истребителей нигде видно не было и я решил, что они «сбиты».

Оставшиеся несколько истребителей развернулись и пошли на второй заход. Теперь их целью были наши самоходки.

— Какого чёрта смотрите! — заорал командир полка. — Огонь по этим летунам из всего, что есть!

Оставшиеся боеспособными самоходки задрали стволы в зенит и открыли огонь по истребителям. Из окопов на передовой пехотинцы роты, оставшейся охранять наши позиции, тоже начали стрелять. Пару истребителей удалось подбить, но оставшиеся полностью выбили наши самоходки. Последнее уцелевшее звено улетело, но я был уверен, что они вернутся в третий раз.

До того, как истребители противника пошли на второй боевой заход, наши самоходчики успели выбить половину вражеских танков, но теперь все самоходки стояли неподвижно с зажженными сигналами поражения. Остановить танки было некому, однако машины противника встали в паре километров от наших позиций, не делая попыток атаковать.

— Командирам батальонов, выйти из боя! — голосом полным отчаяния крикнул полковник.

— Комбат один, — немедленно ответили ему. — Выйти из боя не могу, скован действиями противника.

— Комбат два. Выставляю арьергард. Отход начну через две минуты.

— Комбат три. Начинаю отход.

— Да твой отход мне нафиг не нужен! — незаслуженно набросился на него полковник. — У тебя потери девяносто процентов. Прикрывай отход второго батальона.

— Есть, — коротко ответил комбат.

Спустя минуту я понял, чего ждал противник. С неба снова свалились три оставшихся истребители и открыли огонь по нашим передовым позициям. Теперь их подбили все, но они успели уничтожить больше половины оборонявшихся. Одновременно к танкам противника прибыло подкрепление в виде полубатальона пехоты. Спешившись, пехотинцы развернулись в цепь. Вот теперь противник перешёл в атаку. И остановить её было нечем. Даже если полковник сумеет вывести остатки войск из боя, что маловероятно, поскольку противник ведь тоже не дурак и не даст так просто это сделать, то к моменту их появления, здесь всё будет кончено. Лагерь, а вместе с ним и всё командование полка будут «уничтожены». Противник займёт оборону уже на наших позициях и встретит наши отступающие войска своей обороной. А его главные силы, преследующие наших, «добьют» уцелевших. Полк будет «уничтожен» полностью.

Я закусил губу. Там же мои друзья! Не имея понятия, где они находятся, я даже не знал, «живы» ли они. Тем сильнее было желание броситься в гущу сражающихся. Стоять на месте дальше было нельзя. Только что толку от меня одного? Я подумал о свинопасах из хохвзвода, дрыхнущих в своём модуле. Конечно, если бы не было другого выхода, я один бросился бы на выручку нашим, наплевав на приказ пьяного прапорщика сидеть на месте. Но выход был.

Я встал с валуна, переключился на частоту хозвзвода и позвал:

— Подцонов!

Ответом мне была тишина. Спит что ли? Я крикнул, что было сил:

— Подцонов!

— На связи, — ответил мне стукач сонным голосом.

— Выводи всех наружу. Я сейчас подойду.

— А кто это? — поинтересовался Подцонов.

— Это Москалёв. Выполняй.

— С какого это перепугу ты тут раскомандовался?

— Не выполнишь, сдам тебя и всех твоих укурков, — угрожающе прорычал я и помчался вниз к модулю, занятому хозвзводом.

— А что случилось? — спросил Сява.

— Наши проигрывают. Выгоняй всех немедленно.

— Ну, ладно, — нехотя ответил он. — Сейчас.

Я уже подбегал к модулю, из которого неторопясь выползали заспанные солдаты в боевых скафандрах, когда в шлеме зазвучал пьяный голос прапорщика:

— Э! Москалёв! Это ты там командуешь, что ли?

Солдаты замерли и уставились на меня. Я скомандовал:

— Становись!

Солдаты медленно начали строиться.

— Москалёв, твою мать! Ты чё там? Совсем нюх потерял? — повысил голос прапорщик.

Надо было срочно от него избавиться. Сделав глубокий вдох, я сказал.

— Господин прапорщик, вы находитесь в состоянии алкогольного опьянения и не можете исполнять свои обязанности. Я отстраняю вас от должности.

— Чего? — не понял прапорщик. — Ты чего там, спятил, молокосос?

Не слушая его, я переключился на частоту старших офицеров. Рядовым делать это категорически запрещалось, за исключением чрезвычайных ситуаций, но сейчас, на мой взгляд, была именно такая ситуация.

— Господин полковник! — позвал я. — Говорит рядовой Москалёв. Командир хозвзвода привёл себя в состояние алкогольного опьянения и его поведение угрожает жизни и безопасности личного состава. Прошу принять меры.

— Чего? — удивился командир полка. — Какой ещё Москалёв? Вы что там, в своём обозе, совсем с ума посходили? Где твой командир взвода? Почему в эту частоту вклиниваешься?

— Я доложив вам всё, что нужно, — сказал я спокойно и отключился.

Снова перейдя на частоту хозвзвода я сказал:

— Значит так, бойцы. Выполняем мои приказы бесприкословно. Прапорщика не слушать, он пьяный. Я только что доложил об этом командиру полка и он будет с ним разбираться. Кто не будет мне подчиняться, того я сдам в полицию за употребление наркоты. Всё понятно?

В ответ раздалось нечлонораздельное мычание. Солдаты явно колебались. Требовалось, чтобы кто-то подал им пример.

— Подцонов! — сказал я тоном приказа. — Рапорт о твоих художествах готов. Не подчинишься, отправлю немедленно. Становись в строй!

— Ты сволочь! — вспылил Подцонов.

— Живо, — раздельно произнёс я.

На секунду скафандр Подцонова замер. Потом, прошипев едва слышно: «Вот козёл», — Подцонов занял своё место в строю.

Это действие послужило катализатором. Вслед за ним, пока ещё неохотно, в строй становились остальные бойцы. Сначала, разумеется, те, кто тоже употреблял коноплю, а за ними и весь взвод.

— Равняйсь! — скомандовал я, чтобы окончательно установить хоть какую-нибудь дисциплину. — Смирно! Напра-во!

Равняться, естественно стали лишь некоторые, но повернулись по команде, хоть и не стройно, все.

— За мной, бегом марш! — скомандовал я, занял место впереди колонны взвода и поскакал широкими прыжками на правый фланг передовой позиции полка.

Надо было успеть туда до того, как танки противника прорвутся через нашу хлипкую оборону. Прапорщик не разбивал взвод на отделения, никаких вице-капралов здесь не было, поэтому приходилось импровизировать. Я продолжал на ходу раздавать команды:

— Оружие к бою. Подцонов! Ты где у меня!

— Здесь, — недовольным голосом ответил Подцонов.

— Где здесь? — прикрикнул я, пусть привыкает подчиняться. — В какой колонне?

— В правофланговой.

— Правофланговая колонна, старший рядовой Подцонов. Готовьте к бою ракетомёты. Будете уничтожать танки противника. Ваше место в первом эшелоне.

Я сделал паузу. Подцонов молчал.

— Не слышу Подцонов.

— Есть, чтоб ты сдох, — проворчал Подцонов.

— Раз «есть», тогда обгоняй нас и занимай оборону на правом фланге второго батальона. Это самая правая позиция из всех. Ты на полигоне занимался, знаешь как это делать. Вперёд!

Дождавшись, пока правофланговая колонна ускорит бег и начнёт обгонять остальной взвод, я скомандовал:

— Остальным взводом командую сам. Готовьте штурмовые винтовки. Наша задача уничтожать пехоту. Всему взводу, по ходу боя выбор оружия за каждым индивидуально.

Последнее уточнение в боевом подразделении было без надобности, но это же хозвзвод. Их учили вовремя убирать навоз в свинарнике, а не воевать.

Между тем мы доскакали до места. Отряд Подцонова уже находился в окопах, заняв оборону фронтом против нашего левого фланга, на котором уже вовсю орудовал противник. Его танки как раз преодолевали наши траншеи, а за ними шла пехота. В «живых» никого из наших там уже наверняка не осталось. Траншеи, возле которых стоял я, представляли собой странное зрелище. То тут, то там сидели на ящиках с боеприпасами и просто на лунной поверхности солдаты в скафандрах с горящими на их макушках светодиодными алыми огоньками, обозначавшими, что они «убиты». Вдруг один из скафандров ожил. Его владелец повернулся ко мне и подошёл вплотную. Я увидел на его плечах пристёгнутые погоны из термостойкого платика. Старший лейтенант. Наверное, командир роты, оставшейся на охране позиций. Он тоже был «убит».

— Ты откуда? — раздалось в динамиках на общеполковой частоте.

— Выведенные из строя! Радиомолчание! — рявкнул тут же тот самый голос, который вчера после стрельб объявил о том, что атака отбита.

«Убитым» запрещалось передвигаться и выходить в эфир. Они были обязаны оставаться на месте до конца активной фазы учений. Офицер развернулся, подошёл к краю траншеи и уселся на него, свесив ноги вниз.

Я посмотрел в сторону противника. Теперь почти все его солдаты преодолели бывшие позиции второго батальона. Теперь у них впереди были пустые траншеи третьего батальона и всё. Дальше лагерь с командованием полка. Я скомандовал:

— Хозвзвод! В атаку! Марш!

И сам впереди своих солдат помчался наперерез противнику.

— Не отставать! — кричал я, войдя в раж. — Кто отстанет, того сдам!

Бойцы в скафандрах неслись следом за мной. Я ненадолго оглянулся. Ломятся толпой. Надо немедленно это исправить. Я немного замедлил бег.

— Подцонов! — прикрикнул я. — Я что тебе говорил? Ну-ка со своим отрядом ускоряйся и выходи вперёд! На тебе танки. Остальным держаться за мной.

— Кутузов нашёлся, — проворчал Подцонов.

Но всё же скомандовал свои солдатам:

— Растянулись в цепь пошире! Чего приармянились друг к другу? Шире шаг!

Его отряд снова вырвался вперёд. Бойцам явно надоело бездельничать в своём модуле и они воспринимали происходящее как развлечение, отвечать за которое придётся то ли мне, то ли прапорщику, но явно не им. Мы добежали до противника за какую ни будь минуту. До его танков, прикрытых пехотой, оставалось не более двухсот метров, когда я крикнул:

— Огонь!

Стрелять начали только я и Подцонов. Остальные просто продолжали бежать. Хозвзод, что с них взять.

— Огонь, мать вашу! — рявкнул я во всё горло. — Всех сдам к едрене фене!

Справа от себя я увидел вспышку холостого выстрела. Ещё один солдат выполнил мою команду. Следом за ним и остальные мало-помалу начали стрелять из ракетомётов и штурмовых винтовок.

На нескольких танках зажглись красные огни и они остановились. Некоторые пехотинцы противника тоже останавливались с красными огоньками на макушках. Нас тут явно не ждали. Вдруг красный огонёк зажёгся на солдате из отряда Подцонова, бегущем впереди меня. Нас заметили, по нам открыли огонь и его «убили». Но он продолжал бежать. В динамиках снова заголосил неизвестный мне командир:

— Выведенным из строя замереть!

Солдат даже не понял, что обращаются к нему. Вот же колхоз! Я крикнул в микрофон:

— У кого сработал датчик поражения, остановиться! Не двигаться. В эфир не выходить. А то сдам.

Это подействовало. Солдат, наконец, догадался, что речь идёт о нём и замер. Мы пронеслись мимо. Красных огоньков на технике и солдатах противника загоралось всё больше. У моих солдат, впрочем, тоже. Я оглядел поле боя. Оказалось, что уже почти половина моих солдат выведена из строя. И тут у меня в шлеме раздался противный писк и зажглась красная лампочка. Датчик поражения. Меня «убили». Вот же чёрт!

Я остановился. Теперь мне ничего больше не оставалось, кроме как со стороны наблюдать за развитием событий. Хозвзвод пронёсся мимо меня, ведя на ходу огонь из всего подряд. Один из солдат даже использовал противовоздушную двустволку. Свинопас. Но удар под основание клина получился отменный. Я почувствовал гордость за свой поступок.

Противник был остановлен. Своей неожиданной атакой мы уничтожили три четверти его сил. Хозвзвод был выбит весь. И в это время к нам подоспели наши отступающие товарищи. Они просто смяли остаток сил противника и сразу же заняли оборону в своих траншеях. Теперь надо было отразить атаку главных сил противника, но он во время атаки, предпринятой нашим полком в начале боя, тоже понёс потери, а его попытка ударить нам во фланг и выйти в тыл провалилась. Так что, несмотря на его преимущество, взять нас будет не так просто.

— Выведенные из строя! — снова зазвучал голос в динамиках. — Освободить позиции и прибыть в заданный район.

На внутреннем дисплее моего шлема появилась мини-карта с координатами района, в который надлежало прибыть в том числе и мне. Командование решило убрать с позиций «убитых», чтобы не путались под ногами у «живых». Я вздохнул, сожалея, что не доведётся увидеть последний «бой» нашего полка, повернулся и попрыгал «в заданный район».

Заданный район находился в нескольких километрах от «поля боя». Пока я туда добрался, бой закончился и нам дали приказ возвращаться обратно. Учения были закончены и мне, вместе с другими солдатами хозвзвода, предстояло собирать модули и грузить их вместе с другим имуществом в транспортники, которые вскоре должны были прибыть к позициям полка.

 

Возвращение

Как только я вошёл на территорию лагеря, ко мне подошёл офицер в сопровождении двух солдат.

— Рядовой Москалёв? — прозвучал вопрос в динамиках шлема.

— Так точно! — ответил я.

— Вы арестованы. Сдайте оружие и следуйте за мной.

Вот те раз! Опять арест. И где же они на Луне найдут гауптвахту, чтобы меня туда посадить? Я вздохнул и начал снимать со скафандра и передавать солдатам, сопровождавшим офицера, штурмовую винтовку, ракетомёт, двустволку, гранаты и прочие смертоубийственные штуки, заряженные на время учений холостыми зарядами. Облегчив скафандр, я последовал за офицером. Он завёл меня в один из модулей и приказал оставаться внутри. У выхода офицер оставил одного солдата караулить меня и ушёл.

Значит, гауптвахту на Луне для меня командование изобрело. Интересно, за что меня арестовали в этот раз? Гадать было бесполезно. Я открыл забрало шлема и уселся на пол, облокотившись спиной о стенку модуля. Делать было нечего и я решил воспользоваться неожиданным отдыхом. Закрыв глаза, я довольно быстро уснул. Сквозь сон я чувствовал вибрацию пола. Вероятно это землеройки растаскивали модули, соединённые вместе для последующего демонтажа, но мне на это было решительно наплевать. Раз я арестован, то всё, что происходит за пределами моей импровизированной камеры, меня не касается.

Разбудил меня тот самый офицер, который производил арест.

— Подъём, солдат! — сказал он, склонившись надо мной. — Выходи на погрузку.

Я подумал, что меня решили заставить участвовать в сборке лагеря. Но, когда я вышел из модуля, оказалось, что лагерь уже собран и подразделения грузятся в транспортники, стоящие вокруг. Собственно модуль, в котором содержали меня, оставался единственным несобранным сооружением.

— Следуй за мной, — приказал офицер.

Я пошёл за ним. Он привёл меня к штабному транспортнику, в котором предстояло возвращаться на Землю старшим офицерам полка.

— Заходи, — скомандовал офицер. — Полетишь на этом транспорте под моим присмотром.

Что ж. Под присмотром, так под присмотром. Я взошёл по трап-рампе.

— Сюда, — указал мне рукой направление офицер.

Войдя в указанное помещение, я присвистнул. Небольшая каюта с откидной кроватью у стены. Маленький письменный столик и шкаф для документов. Для военного транспорта это было невиданной роскошью. Впрочем, мне на ней всё равно не лежать. До посадки на земле снимать скафандры запрещалось.

— Каюта командира полка, — сказал офицер видя, что я застыл у переборки и подтолкнул меня в спину. — Садись на пол.

Ну, конечно. Не на кровать же залазить в скафандре. Не выдержит.

— Повезло. Полетим с комфортом. Всё равно полковник со старшими офицерами в кают-кампании окончание учений отмечает.

Сказав это, офицер принялся снимать скафандр. Что было диким нарушением инструкции. Освободившись от металлической махины, он оставил её стоять в углу комнаты, а сам улёгся на кровать. Я его не знал. Это был какой-то штабной. Видя его действия, я решил последовать его примеру. Но стоило мне только открыть забрало шлема, как он тут же прикрикнул на меня:

— Ты что, инструкции не знаешь? Забрало открывать только после взлёта.

Я молча захлопнул забрало обратно. Так мы и взлетели, я в скафандре, сидя на полу в углу каюты, и он, лежа на кровати. Он даже уснул, причём ещё до старта.

Перед самым приземлением коммуникатор на руке офицера запищал. Сработал будильник. Офицер поднялся, надел скафандр и вышел из каюты. Прилетели.

Выгружались штабные как и все, в скафандрах. Только я знал, что они позволяют себе расслабиться в полёте, сняв с себя эту железяку. Офицеры подразделений, как и солдаты, летали в скафандрах.

Сразу после приземления меня доставили на гауптвахту и закрыли в камеру. Полк ещё только начал выгружаться, а я уже любовался декором своей камеры. Наряд в столовую должны были отправить только завтра, до этого личный состав должен был питаться остатками сухого пайка, выданного на последние сутки. Дать мне взять с собой мой сухой паёк никто не озаботился, поэтому ночевать мне предстояло голодным.

На следующий день после завтрака меня отконвоировали в штаб. Я снова оказался в кабинете командира полка. За столом на месте командира сидел тот самый генерал, который приезжал разбираться с делом «неизвестного солдата». Сам полковник и комиссар военной полиции сидели по бокам. Я вошёл в кабинет и замер по стойке «смирно» перед сидящим начальством.

— Этот? — спросил генерал, глянув на полковника.

— Так точно, — ответил тот. — Рядовой Москалёв. Регулярный нарушитель дисциплинарных проступков. Я его в обоз воткнул, чтобы почувствовал, как раки зимуют.

Полковник был как всегда в своём репертуаре. Постороннему человеку без переводчика понять его было невозможно. Комиссар, тем временем, решил, что дело не стоит выеденного яйца и попросил слова, чтобы закончить его побыстрее:

— Извините. Разрешите мне задать один вопрос этому солдату?

Генерал молча кивнул.

— Рядовой Москалёв, назовите фамилию офицера, который разрешил вам отстранить командира взвода от командования, и взять командование на себя.

Странный вопрос. Никто, конечно, мне не разрешал. Да я и не спрашивал ни у кого разрешения. И что тогда отвечать? Если я скажу, что никто не разрешал, меня тут же обвинят в превышении полномочий или того хуже, в бунте. Но я же всё сделал правильно! Как же так? Стоп! А почему «правильно»? Потому, что в случае невозможности для командира исполнять свои обязанности, его обязанности принимает на себя один из его подчинённых. Так написано в боевом уставе. Прапорщик напился до скотского состояния и выполнять свои обязанности не мог. Я доложил об этом командиру полка. Тот никаких распоряжений не дал, никого командовать взводом не назначил. Вот я и вступил в командование. Следовательно, никакого разрешения мне не требовалось. Я выполнял требования устава. Которое к тому же, не имел права не выполнить. Так какого же чёрта меня сутки продержали голодом под арестом и теперь устраивают этот допрос?

— Я так и думал, — сказал комиссар, видя моё молчание. — Вы сделали это вопреки воле командования, которое вам этого не приказывало. Следовательно, совершили должностное преступление. И будете нести за это ответственность.

— Я принял командование взводом в соответствии с требованиями боевого устава. Не выполнить эти требования я не имел права.

В кабинете повисла секундная пауза, в течение которой комиссар и полковник удивлённо глядели на меня. Они собирались свалить всю вину на меня, чтобы избежать наказания за то, что допустили пьянство в полку, да ещё во время «боя». Нет, господа офицеры, крайним меня сделать не удастся.

— Я вас не об этом спросил, — попытался выкрутиться комиссар. — Назовите фамилию офицера…

— Я принял командование взводом в соответствии с требованиями боевого устава. Не выполнить эти требования я не имел права, — повторил я, перебив комиссара.

Комиссар от такой наглости подавился собственными словами. Зато вскричал полковник:

— Как вы смеете перебивать офицера! Вы что, не знаете, что соблюдение субординации является не чем попало, а тем, что вы должны постоянно иметь в виду?

Не обращая внимания на его вопли, я спокойно повторил в третий раз:

— Я принял командование взводом в соответствии с требованиями боевого устава. Не выполнить эти требования я не имел права.

И чтобы прекратить вопли полковника, добавил:

— Если командование полка требует, чтобы я не выполнял это требование боевого устава, то я требую дать мне на это письменный приказ.

Теперь пришла пора удивляться командиру полка. Комиссар же теперь смотрел на меня не мигая, слегка сощурив глаза.

— Умный что ли? — спросил он у меня.

— Стараюсь, господин комиссар, — ответил я.

Глаза комиссара превратились в две щёлки. Он напряжённо о чём-то думал. Генерал решил, что дал комиссару достаточно времени, чтобы тот спросил у меня всё, что хотел и снова вступил в разговор:

— Лично я считаю, что этого вашего Москалёва надо подвергнуть такому наказанию, после которого каждый солдат поймёт, что военная служба, это не такое развлечение, какое они хотят, а такое, какое прикажет командование.

Речь генерала была ничуть не менее изыскана, чем речь полковника. Он продолжал:

— Но наш уважаемый министр обороны, к сожалению, лично наблюдал за действиями пятьдесят шестого полка и увидел, как неположенный солдат скачет по полю боя целым стадом.

— Вот за это мы и должны отдать его под трибунал! — решил полковник.

— Вам корячился полный разгром, — возразил генерал. — И министр считает, что условный противник, находясь уже у вас внутри, застрял именно из-за этих его скачков. И только благодаря небывалому напряжению тыла вы смогли вытолкнуть его обратно. Министр думает, что это решение, которое пришло вам именно в голову. Он уже распорядился приставить вас к награде.

— Выходит, какой-то молокосос герой и всю войну выиграл, а мы тут зря штаны протёрли?

Да. Эти собеседники явно стоили друг друга. Будто два соловья поют. Я расслабился и стал получать удовольствие, стараясь не засмеяться.

— Сам вижу, что в вашем колхозе сморчки вылезли не по уставу, — сказал генерал, указав на меня пальцем. — Но что я могу сделать, когда он прискакал на белом коне и того гляди шашкой махнёт.

Это он наверняка про министра.

— Так что, теперь салабоны будут рулить куда хотят, а я им буду плюшки раздавать?

— Так может, нам установить, что прапорщик виноват? — вмешался в их диалог комиссар. — Он, в конце концов, употребил, что не положено и тем самым создал эту ситуацию.

Полковник гневно глянул на него:

— Это не прапорщик, а дырка в сапоге! Я ему уже вставил всё, что нужно. И слава богу, что министр об этом не знает, а то и мне тоже самое вставил бы. Нет. Виноват этот! — полковник указал на меня. — И я заставлю его обозначить этот факт настоящим образом.

Ага. Значит, факт пьянства они от министра, наблюдавшего за учениями, умудрились скрыть.

— Есть факт! — категоричным тоном сказал генерал. — Если приказано ему дать, мы не можем не дать. Но это ещё не значит, что мы не будем взять.

Тут уже и я перестал понимать, что означают фразы, произносимые этим «полководцем». Вроде и слова русские, и сам я русский, а что говорит непонятно. К счастью полковник тоже не совсем его понял и попросил объяснить:

— В каком виду вы это имеете?

— За эту его войну, министр приказал шлёпнуть капрала, — пояснил генерал. — Пусть гордится, недоносок. Но за потерю нюха мы его в такую дыру засунем, в которой он забудет не только свою маму, но и моего папу. Сегодня же пришлю вам заявку на новобранцев для базы на планете Дальняя.

Полковник согласно кивнул:

— Есть, господин генерал. Пускай становится героем и защищает Землю.

— Да! Хорошо, что напомнили, — спохватился генерал. — Его надо перевести обратно в шестую роту.

— А это ещё откуда вылезло?

— От министра. Он когда на вашу войну умный вид делал, лично мне сказал, что этот ваш Москалёв является образцом для военнослужащего и сделал выговор за то, что такие солдаты в обозе портянки перебирают.

— Так я же сам его в это стойло поставил! — возмутился полковник. — А теперь взад давать? Это же подрыв моего прямого авторитета!

— Мы должны продемонстрировать министру какую-нибудь справедливость при принятии утверждённых им решений, — отрезал генерал.

— Ладно. Всё равно послезавтра он полетит в свою дыру становиться героем. Пусть перед отправкой в казарме переночует.

Генерал обратился ко мне:

— Капрал Москалёв. Приказываю вам убыть в распоряжение командира шестой роты.

— И немедленно приведите форму в соответствие с вашим воинским званием, — добавил полковник.

— Есть, — ответил я и, отдав честь, вышел из кабинета.

Перед тем, как идти в казарму, я зашёл в «Армияторг» и купил вице-капральские лычки. Интересно, как отреагируют Ероха и Васян, когда увидят эти две железки, пристёгнутые к моим погонам. Вот смеху-то будет. Вице-капрал на полдня, ибо сегодня после обеда нам объявят об окончании обучения, распределят по частям и мы все будем подготовленными рядовыми.

Увидев меня, дневальный спросил:

— Тебе чего?

— И это вместо «здрасьте», — хмыкнул я и прошёл в казарму.

Дневальный кинулся было, чтобы остановить меня, но я, увидев, что командир роты у себя в кабинете, вошёл и представился:

— Вице-капрал Москалёв прибыл для прохождения службы.

Дневальный понял, что его присутствие не требуется и исчез. Командир роты оглядел меня с головы до ног и сказал:

— А. Погибший смертью храбрых вернулся в родной дом. Ну иди, готовься. Скоро на плац выходить для распределения.

— Есть! — ответил я и вышел из кабинета.

Стоило мне войти в расположение, как кто-то тут же крикнул:

— Глядите! Герой красной лампочки явился!

Блин. Теперь пока каждый в роте не пошутит по поводу моих действий на учениях, не успокоятся. Моих друзей среди солдат, уже свободно лежащих на заправленных кроватях не было. Я пошёл искать их в ленинскую комнату. Мне вслед крикнули:

— Свиньи тоже в твоей атаке участвовали?

— А они верхом на свиньях атаковали! — ответил кто-то.

Мне в спину ударил взрыв дружного, но беззлобного хохота. Как же я по этим чертям соскучился!

Васян и Ероха, как обычно в свободное время, сидели за столом и играли в покер. Увидев меня, Ероха заулыбался, а Васян неубедительно скорчил зверскую рожу и вскричал:

— Что, опять? Снова помощь друга выбираем?

Я взял свободный стул и сел рядом.

— Нет. Просто я снова на своём месте.

В это время Васян увидел мои лычки и лицо его вытянулось.

— Вот те раз! — удивлённо сказал он. — А я думал, тебя за твои подвиги на Луне упрячут в штрафбат.

— Хотели, — ответил я. — Но потом передумали и решили наградить.

— Давно пора, — согласился Ероха. — Тебе они идут, кстати.

— Ага. Жаль только носить недолго.

Все игроки переглянулись и снова я услышал дружный гогот. До них только теперь дошло, что эта награда сродни издевательству. Когда все проржались, Ероха спросил:

— Игорь, ты же у нас теперь специалист по животноводству. Я давно хотел поинтересоваться. Как там у вас на подсобке надои?

— Какие надои? — не понял я.

— Ну, вы же свиней выращиваете, — пояснил он. — Вот я и интересуюсь, почему у нас в столовой нет молока?

Игроки снова заржали.

— Ероха. Свиней не доят.

— То есть как, не доят? — не поверил он мне.

— Доят коров, — пояснил я.

— И овец, — добавил Васян.

— И верблюдов! — крикнул кто-то из-за соседнего стола.

— И кобыл! — послышался ещё один выкрик.

— Ага, — скептически покачал головой Ероха. — Всех, значит, доят, а свиней жалеют.

Мы снова засмеялись.

— Я думаю так, — размышлял Ероха. — Полковник не только мясо со свинарника тырит, но и молоко тоже. Сдаёт в какой-нибудь магазин за полцены, а деньги складывает себе в карман.

— Ероха, свиней не доят, — едва смог выговорить я, сквозь смех.

Он несколько секунд смотрел на меня и, наконец, спросил:

— Ты что, серьёзно, что ли?

— Да, — уверил его я. — Тебе, как программисту и законченному городскому жителю, трудно с этим смириться, но это так. Прими это как данность.

— Надо же, — хмыкнул Ероха.

С минуту игра за столом продолжалась молча. Потом Ероха снова заговорил:

— Ну, хорошо. А шерсть куда девается? Я сам видел, свиньи голые.

Дело кончилось тем, что в ленинскую комнату пришёл командир роты и устроил нам выволочку за то, что мы своим хохотом мешали ему работать с документами.

 

Свидание

Процедура распределения заключалась в том, что полк построили на плацу, объявили о том, что все мы успешно прошли курс подготовки и теперь являемся «настоящими защитниками Земной Федерации». Затем начальник штаба полка зачитал пофамильный список личного состава, одновременно объявляя каждому, куда ему следует отбыть для дальнейшего прохождения службы. Документов пока никаких не выдавали. Получить мы их должны были после возвращения из последнего увольнения перед самой отправкой в новые части.

Когда начальник штаба добрался до нашей шестой роты, я стал прислушиваться. Мне было интересно, кого куда направят. Каково же было моё удивление, когда первого же солдата роты распределили на планету Дальняя. Перепутали? Второй и третий тоже были направлены туда. Я посмотрел на своих друзей. Они пялились на меня, будто спрашивая, что происходит. А что я мог им ответить?

Ероху, конечно, тоже отправляли на Дальнюю.

— Москалёв!

А? Что?

— Я! — откликнулся я с секундным опозданием.

— Двести пятый пехотный полк, планета Дальняя!

— Есть.

Ну, что ж. В этом есть плюс. Служить будем вместе. Если друзья меня не прикончат за такую медвежью услугу. Хотя, что в этой Дальней такого страшного? Ну, планета. Ну, далеко. Но ведь не война. Да и друзья рядом. Не пропадём.

Из всей роты не на Дальнюю распределили только двоих. После распределения нас отправили обратно в казармы оформлять увольнительные.

— И что это значит? — спросил Васян, когда мы вместе с ним, сидя на кроватях, снимали со своих погон вице-сержантские лычки.

— Ну, я думал, что один еду на курорт, а оказалось, что вам тоже повезло, — попробовал пошутить я.

Друзья почему-то не засмеялись.

— Надо у Сидорова спросить, — предложил Ероха.

Идея была неплохая. Он знал много и был единственным, кто согласился бы поделиться. После того, как он выдал нам увольнительные записки, мы подошли к нему.

— Господин сержант. Разрешите обратиться, — попросил я.

— А? — Сидоров обернулся ко мне. — Чего тебе?

— Мы бы хотели знать, почему нашу роту распределили на Дальнюю.

— Не нравится назначение?

— Не знаю. Я там не был.

— Ну, вот и посмотришь, — сказал Сидоров и повернулся чтобы уйти.

— Господин сержант, — вступил в разговор Васян. — Мы думали, что солдат роты отправят в разные части.

Сидоров снова повернулся к нам.

— Вот вы о чём. Сегодня, буквально за час до распределения, пришла заявка на бойцов для двести пятого полка. Примерно на роту. Вот начальство не долго думая и отправило всех пачкой. Или вы думали, они вас сортировать будут?

— Понятно, — почесал затылок Васян.

— Ещё вопросы есть?

— Никак нет! — ответил я за всех.

— Тогда бегом марш в финчасть за жалованием и через пять минут, чтобы ноги вашей в полку не было, — приказал Сидоров. — По тебе, Москалёв, уже бабушка, наверное, соскучилась.

Выйдя за ворота части, мы направились к уже знакомой нам посадочной площадке.

— Ну? — спросил Васян, шагая слева от меня.

— Действительно. Ну? — поддержал его Ероха, идущий справа.

— Чего «ну»? — не понял я.

— Ну, когда же ты отдашь нам долг? — пояснил Васян.

Вот они про что. Я же им пиво должен. И то верно. Долги надо отдавать.

— Погодите, — ответил я друзьям. — Сначала одно дело надо сделать.

— Шерше ля фам, — улыбнулся Ероха.

— Пропащий ты наш, — погладил меня по затылку Васян.

Я поправил фуражку и ответил:

— Вы мне просто завидуете.

— Не отмазывайся, — строго сказал Васян.

— Нет, правда. Сначала с ней решу. Потом можно и пиво.

— Если она разрешит, — поддел меня Ероха.

— А вы что, торопитесь?

— А подруги у неё есть? — ответил вопросом на вопрос Васян.

— Узнаем, — пообещал я.

В это время приземлился наш аэробус и мы вошли в открывшиеся двери.

В городе я первым делом купил мобилу. Дешёвую, конечно. Жалования срочника на хорошую модель не хватило бы. Я набрал номер домашнего телефона Лизы. Трубку взяли после первого же гудка.

— Алло! — услышал я её озабоченный голос.

— Привет, — просто сказал я.

— Привет, — ответила она уже спокойно.

Повисла пауза. Мне было приятно, что она ждала моего звонка, ведь не просто так она ответила после первого гудка. Сидела на телефоне.

— Не тупи, — встрял Васян, видя мою неловкость.

— Любовные ощущения в области грудной клетки вызывают затормаживание центральной нервной системы, — прокомментировал моё молчание Ероха.

— Увидимся? — наконец спросил я.

— Да, конечно! — радостно ответила она. — Только со мной две подружки будут. Ну, ты их знаешь. Они со мной были в тот раз.

— Ладно, — согласился я.

Вообще-то я хотел побыть с Лизой наедине, но кто же их, девчонок поймёт.

— Это мама так захотела, — продолжала Лиза. — Я рассказала ей про тебя. А она сказала, что отпустит меня с тобой, только если со мной будет кто-нибудь из подружек. Она за меня переживает.

— Понятно. Охрана от меня. Ладно, пусть будут подружки. Они нам не помешают. У меня для них как раз есть с собой пара гоблинов. Найдут чем заняться.

— Один из этих гоблинов был ещё недавно его командиром! — возмущённо крикнул в трубку Васян.

— Каких ещё гоблинов? — не поняла Лиза.

— Да не переживай, — успокоил я её. — Они ручные. Умеют выполнять команду «апорт» и любят, когда их чешут за ухом.

Васян с Ерохой возмущённо переглянулись.

— Друзья, что ли? — догадалась она.

— Да. Я им должен кое-что. Так что придётся их потерпеть какое-то время. Недолго.

— Ну, ладно, — согласилась Лиза. — Тогда мы собираемся.

— Они у тебя дома? — уточнил я.

— Конечно. Мы из части сразу ко мне поехали. Вот сидим и ждём, когда ты позвонишь. Где встретимся?

Я на секунду задумался.

— А давай в том баре. В котором познакомились.

Лиза хихикнула в трубку.

— Соскучился по знакомым офицерам?

— Да, — ответил я. — Я им тоже должен кое-что.

— Не обижайся, — сказала она примирительным тоном. — В баре, так в баре. Там и подружкам с твоими гоблинами общаться будет удобнее. Всё, мы сейчас выходим. Ой, погоди. Чуть не забыла. Запиши номер моей мобилы.

Я записал.

— До встречи.

— Пока-пока.

Прежде, чем положить мобилу в карман, я ещё пару секунд смотрел на экран.

— Бар, это хорошо, — сказал Ероха, глядя на меня.

— Гоблины, это плохо, — ответил ему в лад Васян.

— Не переживайте, — успокоил их я. — Такие симпатичные гоблины как вы, просто обязаны покорить двух танкисток.

— Танкистки, это хорошо, — согласился со мной Васян.

— Танкистки в баре, это отлично, — поддержал его Ероха.

Мы приехали в знакомый мне и новый для моих друзей бар и уселись за тот самый столик, за которым я впервые увидел Лизу. Я подумал, что за этим столом ей будет легче найти меня. Да и, что там говорить, сидеть за ним мне тоже было почему-то приятно.

— А хорошая ли это идея, припереться сюда? — спросил Васян, усаживаясь рядом со мной. — Ты тут уже отметился. Может, стоит в другое место пойти?

— К бабушке, например, — схохмил Ероха, садясь напротив. — У неё пирожки свежие, наверное. Как твоя Лиза насчёт пирожков?

— Во-первых, те офицеры были пьяные, — ответил я, игнорируя подколку насчёт бабушки. — Во-вторых, им по головам настучали. Так что, даже если они тут окажутся, что само по себе маловероятно, то всё равно меня помнить не будут. Я и сам их не помню.

— Тоже пьяный был и получил по голове, — не удержался Васян.

— Злой был. Я только глаза того урода помню. Поросячьи. И всё.

— С полковой подсобки питомец сбежал? — вставил своё слово Ероха.

— Судя по поведению, да. Я сейчас.

Я встал и направился к стойке бара. Надо было отдавать долг друзьям.

— О! Старый знакомый, — улыбнулся бармен, увидев меня. — Как твои дела с той девчонкой? Успели ноги унести?

— Спасибо. Всё в порядке, — кивнул я. — Чем там дело кончилось?

— Чем и всегда кончается, — поскучнел бармен. — Били друг другу морду, пока силы не кончились. Военная полиция приехала почти сразу, у меня тревожная кнопка под стойкой. Дождались, пока местные герои выдохнутся, вломились в бар, добили электрическими дубинками всех, кто ещё на ногах стоял, погрузили в автозак и увезли на гарнизонную гауптвахту. Мебели на удивление мало в этот раз сломали. Впрочем, мне все убытки комендатура гарнизона на следующий день возместила. У меня же с ними договор. Они мне убытки возмещают в двойном размере, а у арестованных удерживают из жалования в тройном. И всем хорошо.

— Да, — согласился я. — Толково придумано.

— Снова эль?

— Два.

Бармен нацедил две кружки тёмного пива и пододвинул их мне. Я расплатился, взял эль и вернулся к друзьям.

— Это за мою прогулку в Гадюкино, — сказал я, ставя пиво перед друзьями.

— И какой же гоблин подкатывает к амазонкам на трезвую голову, — снова съязвил Васян и взял кружку.

— А ты? — спросил Ероха.

— А мне нельзя, — ответил я. — Не хватало ещё перед ней с запахом показаться.

— Вот что сила любви делает! — поднял палец вверх Васян.

— Практически, жертвует собой, — поддержал его Ероха. — Настоящий герой. Он ещё и Землю защищать может. Не переживай, друг. Нашего с Васяном запаха хватит на троих.

— За неизвестного солдата, — протянул к Ерохе свою кружку Васян.

Друзья чокнулись и пригубили пива.

Спустя полчаса я набрал номер Лизы.

— Алло.

— Ты далеко?

— Мы уже вышли. Сейчас аэробус придёт и поедем.

— Только вышли?

— Ну, мы же должны были собраться.

— А, — ответил я, ничего не поняв.

— Не терпится меня увидеть? — её голос стал игривым.

— Не терпится, — признался я.

— Ну, подожди ещё немножко. Скоро буду.

Я сунул мобилу в карман и откинулся на спинку стула.

— Ну? — спросил Васян. — Скоро они там?

— Говорит, что уже вышли из дома.

Ероха прыснул, а Васян сделал удивлённое лицо.

— Игорь, ты влюбился в улитку, — сказал он осуждающе.

Я горестно вздохнул. Оставалось только ждать.

— Друзья, вы ничего не понимаете в женщинах, — отсмеявшись сказал Ероха. — Наши танкистки давно были бы здесь, если бы гуляли одни. Но их же ждут три гоблина.

— Два, — поправил я.

— Два гоблина и один влюблённый неизвестный солдат, — принял поправку Ероха. — Им же надо прихорошиться. Чтобы губки были накрашены, реснички торчали, щёчки горели.

— Сапоги блестели, — вставил Васян.

— А для таких дел полчаса не срок, — закончил Ероха. — Где они уже, говоришь?

— Аэробус ждут, — ответил я.

— Ну, вот. Всё в порядке. Скоро будут здесь. Как раз успеем ещё по кружке употребить. Ты нам за свои разборки с Подцоновым ещё должен.

Я вздохнул и пошёл ещё за двумя кружками эля. За то, что они прикрыли меня во время моего ночного похода на картофельное поле, тоже требовалось вернуть долг.

Как и я, мои друзья не были привычны к алкоголю, поэтому к приходу девушек успели порядочно повеселеть. Их приход я заметил сразу. Три стройные фигуры в облегающих парадных осенних куртках. Войдя в бар, они сразу же сняли фуражки. Причёска-боб и красные волосы. И макияж. Немного. Слегка подчёркнуты глаза, ресницы кажутся несколько длиннее, чем раньше, губы. Кажется ещё, что-то едва уловимое. Она сразу посмотрела в нашу сторону и мы встретились глазами. Она улыбнулась, что-то сказала подружкам и три девушки двинулись к нам. Подружки тоже были «собраны». Та, что была раньше выце-капралом, даже успела сделать завивку. Посетители бара провожали их взглядами. Что и говорить, выглядели они намного эффектнее, чем в прошлый раз. На лицах некоторых посетителей появилось удивление, когда три девушки направились к нашему столику. Никто не ожидал, что они выберут кампанию молодых срочников.

— Привет.

— Привет, — ответил я, вставая и выходя из-за стола.

Мы обнялись и она чмокнула меня в щёку. Друзья смотрели на меня с идиотскими улыбками.

— Это и есть твои гоблины? — спросила Лиза, кивнув на Ероху и Васяна.

— Только что из зверинца доставили, — буркнул я.

— Знакомь.

Я представил своих друзей. Лиза села рядом со мной, две подружки напротив, рядом с Ерохой.

— Извини, что без цветов. Слишком беден.

— На пиво хватило, — влезла бывшая вице-капрал.

— Я был должен, — огрызнулся я.

— Но теперь долг уплачен и наш друг свободен в пределах оставшейся суммы, — пришёл на помощь Ероха.

— Гоблины пьяны и довольны, — подтвердил Васян. — И готовы к живому общению с подругами по оружию.

— А мы с пьяными не общаемся, — ответила завитая амазонка.

— А мы сейчас «вытрезвителя» у бармена возьмём, — сказал Васян. — Вот посидим ещё маленько, удовольствие получим и возьмём.

— Вытрезвитель после двух кружек пива? — удивился я.

— Ну, дамы же желают видеть нас трезвыми, — развёл руками Васян.

— Дамы желают, чтобы их тоже угостили, — сказала с усмешкой амазонка. — Больше не пейте, посидите полчаса и придёте в себя. Вытрезвитель он пить собрался.

Васян с Ерохой немного поспорили, кому идти к бару. В результате пошли оба. Причём вместе с девушками. Кажется, они должны были выбрать напитки вместе. Лиза села напротив меня.

— Как дела? — спросила Лиза, когда мы ненадолго остались одни.

— Всё нормально, — ответил я. — Посидел на гауптвахте, научился кормить свиней и погиб смертью храбрых.

Я рассказывал ей о своих приключениях, о том, как «святая троица» приезжала в мой полк для дознания, о свинарнике, об итоговых учениях и последующем аресте. Лиза смеялась, а я смотрел в её карие глаза и был счастлив. Потому, что она рядом. И потому, что ей весело.

— Не заскучали? — спросил Васян, усаживаясь на свободное место.

— Нет, — недовольно ответил я.

Не могли подольше походить. Ероха и две подружки Лизы уселись за столик. Девушки принесли с собой по высокому бокалу с торчащими из них зонтиками. Какой-то коктейль. Моим друзьям в этот вечер, судя по их пустым рукам, пить больше не полагалось.

Мы сидели с девушками уже около часа. Головы моих друзей заметно проветрились и я уже хотел предложить пойти погулять, что дало бы со временем возможность избавиться от ненужной компании и пообщаться с Лизой без свидетелей. Но.

— Привет, девчонки!

Возле стола образовались трое сверхсрочников. Здоровые, пьяные, весёлые. Бравые. Десантники.

— Как насчёт потанцевать с настоящими парнями, а не с сопливыми лохами? — спросил один из них.

Сержант. Со значком за отличие в боевой подготовке. А подготовка у них не то, что у пехотинцев-срочников.

— Чья идея была снова прийти в этот бар? — спросила как бы сама у себя бывшая вице-капрал.

Признаю, прав был Васян, идея была дурацкая. Делать-то что? Сержант взял Лизу за локоть и потянул к себе.

От кружки из-под пива он увернулся. Да. Подготовка прекрасная. Хотя Лизу отпустил. Мои друзья вскочили с мест и выбрали себе по противнику. Безнадёжное дело.

— Беги! — крикнул я Лизе, толкая стол изо всех сил.

Крышка стола ударила сержанта чуть ниже пояса и особого вреда не причинила, но это заставило его замешкаться. Я схватил свой стул, обогнул стол и с размаху опустил своё оружие на голову противника. Стул разлетелся вдребезги. Я размахнулся и что было сил врезал ему по зубам.

Ой! Как это он до меня дотянулся. Ногой? Я согнулся пополам, стараясь восстановить дыхание. Ой! Локтём сверху по рёбрам. Ой! Ногой по голове. Темно, ничерта не видно и уже почти не больно. Вот не вовремя меня убивают. Столько вытерпеть пришлось, только с Лизой встретился и на тебе.

— Аааааааа!

Страшный вопль. Сержант орёт. Чего это он? Об мою голову ногу ударил?

В глазах немного прояснилось и я обнаружил себя стоящим на четвереньках и озирающимся по сторонам. Сержант пытается отодрать от себя Лизу, которая держит за виски его голову, одновременно запустив коготки больших пальцев ему в глаза и с визгом старается выковырять их из черепа.

— Стой спокойной, скотобаза! Дёрнешься, зрения лишу!

Надо же, как она умеет. Сержант замер на месте и поднял согнутые в локтях руки над головой в знак того, что сдаётся. Его приятели бросили пинать Васяна и Ероху, лежащих на полу и уставились на Лизу. Кружек на столе нет, зато вокруг полно осколков. У одного десантника со лба стекает ручеёк крови. Бывшая вице-капрал стоит, облокотившись на стол и вытирает кровь с нижней губы, а её подруга стоит в боевой позе со стулом, поднятым над головой. Нет, стулья их не берут. Я уже пробовал. Спасибо Лизе, вовремя она этого сержанта в плен взяла. Я, кряхтя, поднялся.

— Пять шагов назад, — прохрипел я.

— Оглохли? — выкрикнула Лиза. — Живо назад отошли, а то сейчас раздавлю ему зенки к чёртовой матери!

Двое десантников переглянулись и медленно отступили назад. Я подошёл к своим друзьям. Дышат. Нагнувшись над Васяном, я потрепал его по плечу:

— Хорош спать.

Васян медленно открыл глаза.

— Где они?

— Тут, — ответил я. — Поднимайся давай.

Васян поднял голову и огляделся. Увидев Лизу, запустившую свои ногти в глазницы сержанту, он одобрительно хмыкнул. Я тем временем принялся приводить в чувство Ероху.

— Конец вам, — попытался было запугать нас сержант, но Лиза слегка пошевелила большими пальцами и он застонал. — Ладно, ладно, идите. Черт с вами.

— Да мы и так уже собирались, собственно, — ответил я вместо неё. — Просто вы нас задержали немного.

В это время в бар ввалились десяток военных полицейских с электродубинками в руках во главе с офицером и устремились в нашу сторону.

— Эти нормальные, этих не трогайте! — крикнул бармен и бросился к нам.

Полицейские остановились возле Лизы, не зная, что делать. С таким они раньше не сталкивались.

— Эти парни с девчонками спокойно сидели, — объяснил подоспевший бармен. — Они не виноваты. Пусть идут. Виноваты эти трое, — указал он на десантников.

— А это тогда что за скульптурная композиция? — спросил полицейский офицер, указывая на Лизу и десантника с поднятыми над головой руками.

— Девушка защищалась, — ответил бармен.

— Она мне глаза вырвать обещала, — вставил сержант.

— И вырву, — угрожающе произнесла Лиза.

Полицейский офицер вздохнул:

— Ладно, дамочка. Давайте вы его отпустите, хорошо? Мы уже здесь, вам уже ничего не угрожает. Сейчас мы его заберём и вы сможете почувствовать себя в безопасности.

— Я подумаю, — ответила Лиза.

Сильно разозлилась. Надо успокаивать. Я подошёл ближе и сказал:

— Да ну его к чёрту. Пусть увозят.

Она посмотрела на меня, подумала пару секунд, потом отдёрнула руки от лица сержанта и одним прыжком укрылась у меня за спиной. Я сделал пару шагов назад, Лиза тоже, держась за мою спину руками. Приятно.

Копы забрали десантников и ушли.

— Так вот как ты обычно проводишь свободное время, — сказал Васян, помогая экс вице-капралу привести себя в порядок. — Теперь понятно как ты умудрялся ставить на уши весь полк.

— Я не виноват, — угрюмо ответил я.

— Пойдёмте, погуляем? Отсюда, — предложила Лиза.

Мы попрощались с барменом и вышли на вечернюю улицу.

Прогулка по ночному городу заняла у нас около получаса. Васян довольно плотно подружился с бывшей командиршей Лизы. За руку, в отличие от нас, правда, пока не ходили. Что, впрочем, не избавило эту парочку от шуток, которые мы с удовольствием отпускали в их адрес. Так мы добрели до набережной и некоторое время смотрели на тёмную ночную реку и мосты, подсвеченные разноцветными огнями.

— Уже вечер, — сказала Лиза, держась за лацкан моей куртки. — Мне мама сказала быть к ужину.

Ужин, значит. Как же не хочется её талию из рук выпускать.

— Опаздываешь?

— Немного.

Я вздохнул.

— А хочешь, поехали ко мне, — предложила Лиза. — Я тебя с родителями познакомлю. Вместе поужинаем.

— Хотим! — в один голос гаркнули Васян и Ероха.

— Нет! — так же в один голос ответили мы с Лизой.

Её подружки весело засмеялись.

— Пойдём, ребята, — сказала, улыбаясь, бывшая вице-капрал. — Мы этим голубкам и так весь вечер мешаем.

Нас проводили до посадочной площадки. В аэробусе мы уселись рядом у окна и помахали четвёрке, собравшейся перевести вечернюю прогулку в ночную, на прощанье руками. Я немного позавидовал своим друзьям. У них ещё оставались хоть какие-то деньги, а я был нищим как церковная мышь. Последние деньги ушли на оплату пива для Васяна и Ерохи.

— О чём задумался? — тронула меня за плечо Лиза.

— О гоблинах, — ответил я, глядя в окно.

— О друзьях?

— Да. Они хорошие. Мне с ними повезло.

— Это видно, — согласилась Лиза. — Отличные парни. Хоть и гоблины.

Мы помолчали.

— А со мной тебе повезло?

Я с улыбкой посмотрел на неё. Она хитро глядела на меня. Я ненадолго провалился в её карие глаза. Вынырнув спустя несколько секунд, я ответил:

— Да. Мне очень повезло.

До её дома мы летели молча. Она положила голову мне на плечо. Я положил одну руку себе на колено ладонью вверх, она сложила в неё свои руки и я накрыл их сверху второй ладонью. И тишина. И никого в салоне. Хорошо.

 

Разоблачение

— Так вот он какой, твой Игорь, — сказала мама Лизы, приветствуя меня. — Ну, проходите. Ужин давно ждёт.

Стройная, светловолосая, в домашнем халате. Отец тоже довольно строен, лысоват. Одет в джинсы, клетчатую рубашку и свитер-безрукавку. Он вышел в прихожую следом за мамой Лизы и протянул мне руку:

— Добрый вечер, молодой человек.

— Рад знакомству, — ответил я, пожимая его руку.

— Мойте руки и к столу, — сказала мама.

— Пойдём, — Лиза взяла меня за руку и повела в ванную комнату. — Я голодная.

Что верно, то верно. У меня в животе урчало уже пару часов.

— Бифштекс с полной прожаркой, — объявила мама, вынося поднос с жарким из кухни.

— Ура! — воскликнула Лиза.

Мы сидели рядом, по левую руку от её отца. Мама села напротив нас.

— Как складывается ваша служба, молодой человек? — спросил папа.

— В целом всё по плану, — неопределённо ответил я, полагая, что это просто вопрос, заданный из вежливости.

— У вас есть некий план?

— Если это можно назвать планом. Отслужить два года. Раньше я подумывал о военной карьере, но за время службы в учебном полку я узнал не только парадную сторону армии. Кроме того, теперь в моей жизни появилась Лиза. Так что, пожалуй, ограничусь двумя годами срочной службы.

— А потом? — не отставал отец.

Я пожал плечами:

— Если честно я об этом ещё не думал. В любом случае, найти работу не проблема.

Лиза и мама с интересом наблюдали за нашим разговором.

— Ну, допустим, — покачал головой отец семейства. — А не могли бы вы поподробнее рассказать о вашей службе в пятьдесят шестом полку?

— Да что рассказывать? — ответил я, отправляя вилкой кусок бифштекса в рот. — Беготня, стрельба да маршировка. Я думаю, моя служба мало чем отличается от службы Лизы.

— Ну да, ну да, — покивал головой папа Лизы.

С минуту мы помолчали. Потом он снова заговорил:

— А вот что это у вас было за дело о «неизвестном солдате»?

Неожиданно. Как он узнал? Увидел репортаж по головидению? Я посмотрел на Лизу. Она едва заметно покачала головой в знак того, что она не рассказывала.

— Было такое дело, — подтвердил я после недолгой паузы. — Полиция вроде как разобралась.

— Но, как я понимаю, достоверно установить личность этого вашего «неизвестного солдата» не удалось.

— Не знаю, — соврал я. — Это дело полиции. А вы видели репортаж по головидению?

— Не совсем, — отрицательно покачал головой мой собеседник. — Просто после того, как Лиза рассказала нам о том, что познакомилась с солдатом из пятьдесят шестого учебного полка, я постарался навести справки. Конечно, информация о военнослужащих секретна и мне никто о вас ничего не сказал бы. Поэтому я пользовался открытыми источниками. Так я и набрёл на сообщения о деле «неизвестного солдата», а потом уже ознакомился с записями репортажей местного головидения.

Я снова поглядел на Лизу. Она, как ни в чём не бывало, уплетала бифштекс.

— Почему вы смотрите на мою дочь? — спросил папа. — Мне кажется, вы хотите её о чём-то спросить. Или нет?

Вот же прицепился. Далось ему это дело «неизвестного солдата». О нём уже и в полку-то, наверное, забыли, а он взялся меня пытать. Пришлось отвечать:

— Я надеялся получить подсказку, правильно ли я пользуюсь ножом и вилкой.

— Правда? — не моргнув глазом, продолжил допрос папаша. — Судя по тому, с какой ловкостью вы обращаетесь со столовым прибором, вы неплохо этому обучены и никакие подсказки вам не требуются.

Лиза хихикнула. Мама тоже едва заметно улыбалась. Милый такой семейный допрос.

— Поймите, молодой человек, Лиза наша единственная дочь и мы очень беспокоимся о ней. Именно поэтому мы потребовали, чтобы на свидание с вами её сопровождали две подружки. Для безопасности.

— Ничего страшного, — ответил я. — Меня тоже сопровождали двое друзей, так что я тоже был в безопасности.

— Вы напрасно иронизируете, — снова покачал головой отец. — Ложь и ирония, не лучший способ построить отношения с семьёй вашей девушки.

Лиза беззвучно смеялась, положив вилку с наколотым куском мяса на тарелку. Смешно ей. Её папаша вот-вот меня расколет, а она веселится.

Я не знал что ответить. Рассказать всё как есть? А он поймёт? Или выгонит меня из дома и запретит Лизе общаться со мной? Отрицать свою причастность? Так ведь он вцепился не хуже того полицейского капитана, который меня допрашивал. Даже лучше, судя по результатам. А он продолжал:

— Вот что я думаю, молодой человек. Вы пытались защитить мою дочь в баре во время вашего знакомства. Она рассказала об этом. Разумеется, мы вам благодарны за этот поступок. Для того, чтобы вступить в драку с более старшими и по возрасту и по званию военными, которых было к тому же несколько, несомненно, требуется не только смелость, но и дерзость. То есть с дерзостью у вас всё в порядке. Кроме того, вы набрались смелости познакомиться с моей дочерью и у вас это получилось, что, насколько я знаю, не так просто. И вот я спрашиваю, не может ли быть так, что у вас могло хватить дерзости и для того, чтобы совершить всё то, в чём обвиняют этого пресловутого «неизвестного солдата»?

Пока отец Лизы говорил всё это, я смотрел на неё не отрываясь, пытаясь понять, что делать дальше, а она покатывалась со смеху. Наконец, отсмеявшись, она сказала:

— Да, папа. Ты прав. Игорь действительно тот самый пресловутый «неизвестный солдат». Он действительно совершил всё то, о чём сообщали по головидению и даже немного больше. Но все его поступки абсолютно логичны и оправданы.

— Оправданы? — повторил отец, нисколько не удивившись такому признанию дочери. — Как, интересно, можно оправдать угон транспортного средства? А нанесение побоев? А дезертирство?

— Да очень просто, — легко ответила Лиза. — По-другому он не мог.

— Замечательное объяснение, — ухмыльнулся её отец. — Военную полицию оно, вероятно, вполне устроило, раз они не стали арестовывать его. Но меня, как твоего отца, оно нисколько не устраивает.

— Ну, чего молчишь? — обратилась ко мне Лиза. — Объясни ему.

— Это сложно, — коротко ответил я и положил вилку на стол.

Я встал из-за стола, чтобы уйти до того, как меня выгонят.

— Сядь! — тоном приказа сказала мне Лиза. — И объясни папе, раз он просит.

Я вздохнул и сел. Папа смотрел на меня в ожидании объяснений, а мне очень не хотелось их давать. Потому, что я понятия не имел, как он эти объяснения воспримет.

— Лиза, я же совсем забыла тебе рассказать, — спохватилась мама. — Я привезла из Кэсона такой замечательный сервиз! Это же родина фарфора. Ты такого ещё не видела. Пойдём, покажу, пока мужчины ругаются.

Мама и Лиза встали из-за стола и, не обращая на нас с отцом никакого внимания, ушли смотреть сервиз из Кэсона. Я остался один на один с отцом, обеспокоенным судьбой единственной дочери, от которого можно было ждать всего чего угодно.

— Ну? — потребовал он объяснений. — Какие же обстоятельства заставили вас совершить все эти преступления?

Что ж. Врать бесполезно. Скажу всё как есть и будь, что будет. Если он запретит видеться с Лизой, я всё равно найду способ встречаться с ней. Как, впрочем, и она со мной.

— Желание служить в армии, — ответил я, глядя ему в глаза.

Отец удивлённо приподнял брови.

— А как в осуществлении этого желания могло помочь дезертирство?

Ну, слушай, папа. Сейчас расскажу.

Объяснения с отцом Лизы заняли около получаса, в течении которых я врезал ему правду-матку и про ночную прогулку в Гадюкино, и про то, как избавился от стукача Подцонова, и про то, как меня сослали на подсобку, и про то, как «погиб смертью храбрых» и вернулся в боевое подразделение. Разумеется, рассказал я и о своих отношениях с родственниками, которые, собственно, и являются причиной всех этих приключений и, в какой-то мере, моего знакомства с Лизой. За всё время беседы на его лице не отразилось ни единой эмоции. О том, как он оценивает мой рассказ мне оставалось только гадать. Время от времени он перебивал меня, задавая уточняющие вопросы. Что я взял из флаера, отобранного у зеленоволосого балбеса в Гадюкино? Да ничего. И зачем мне что-то у него забирать? Был ли я груб с его подругами? Да я сними вообще не разговаривал. Почему выбрал такой сложный способ решения проблемы? Так другого способа не было. Во сколько я оцениваю ущерб от поджога забора? В один день работы половины хозвзвода на уборке картофеля в качестве компенсации.

По окончании этого допроса, по-другому это не назовёшь, папаша сказал:

— Удивительно, молодой человек, но в вашем рассказе действительно всё логично. Я по своему опыту знаю, как работает бюрократическая система Земной Федерации. И ваши действия, в самом деле, могли бы решить эти проблемы. Остаётся только поразиться тому, сколько сил вы приложили для решения столь ничтожной задачи. Впрочем, вам она, вероятно, не кажется ничтожной.

Я согласно кивнул. Отец продолжал:

— Но, это только в том случае, если всё, о чём вы мне сейчас рассказали, правда. А я, как вы понимаете, не склонен безоговорочно вам верить. Но в данном случае, я не могу принимать решение единолично. Это одно из немногих решений, которое должна принять Лиза. Сама. Без давления. Я вижу, как она к вам относится и понимаю, что запрещать ей общение с вами бесполезно. В то же время я не могу оставить ваше общение без контроля. Особенно с учётом ваших похождений.

Я обречённо вздохнул, ожидая, что отец начнёт создавать проблемы. Но оказалось, что это не так.

— Вот как мы решим, молодой человек, — сказал он. — Вам служить ещё год и девять месяцев. Так?

— Так, — подтвердил я.

— Лизе тоже, — кивнул отец. — Служить вы будете в разных местах. Даже на разных планетах. Это будет неплохой проверкой ваших чувств. Если спустя это время ваши отношения не изменятся, и если вы не учудите ещё каких-нибудь происшествий, то мы вернёмся к разговору о том, как нам быть с вами. Вас устроят такие условия?

Устроят ли меня? Да он шутит? Мы с Лизой примерно так и планировали. Это условие вообще не является для меня условием. Я кивнул:

— Да, меня это полностью устраивает.

— Тогда сейчас мы сообщим об этом Лизе, — сказал отец, вставая из-за стола.

Я тоже встал и следом за ним вышел из столовой.

Лиза с мамой уже ждали нас в гостиной. Услышав «условия» отца, Лиза весело засмеялась и бросилась ему на шею.

— Папочка, ну какой ты у меня умный! — воскликнула она, целуя отца в щёку.

Я стоял у него за спиной, и тоже улыбнулся, когда она лукаво подмигнула мне в знак того, что всё складывается отлично. Я подмигнул в ответ. Всё и вправду складывалось отлично. Я думал, что отец будет буйствовать по поводу меня, а он оказался вполне себе вменяемым человеком. Мама стояла рядом и тоже улыбалась, хотя и не слышала моего рассказа.

— Пап. У меня к тебе просьба, — сказала Лиза, сделав просительное выражение лица.

— Какая? — насторожился отец.

— Финансовая. Мы завтра с подружками к кино собрались сходить. Не поможешь?

Отец обернулся и посмотрел на меня в упор.

— А что, у подружки совсем нет возможности позаботиться о своей девушке? — кивнул он в мою сторону.

Мне стало стыдно. Ещё не хватало, чтобы меня считали альфонсом.

— Лиза, ну зачем? — сказал я. — Не надо ничего.

— Игорь! — грозно рыкнула моя красноволосая. — Исчезни!

— Правда, — продолжил я. — Ты меня ставишь в неловкое…

— Исчезни, я сказала! — не дала она договорить.

— Игорь, а ты видел мой сервиз из Кэсона? — вмешалась мама. — Пойдём, покажу.

Я, не зная как поступить, посмотрел на маму, потом на Лизу. Лиза мотнула головой в сторону мамы, иди, дескать, куда зовут. Я развёл руками и пошёл с мамой. В конце концов, они родственники. Разберутся как-нибудь. Но всё же неудобно. Прав отец. Выходит, я неспособен сам о ней позаботиться.

Мама увела меня в дальний конец гостиной и показала на набор посуды стоящий в серванте.

— Вот, смотри пока.

Сказав так, она повернулась и ушла к мужу и дочери. Понятно. Не лезь, куда не просят. Ладно. Будем пялиться на тарелки.

Разговор в узком семейном кругу занял не больше трёх минут. По его окончании, мать с отцом через заднюю дверь ушли во двор к бассейну, а Лиза подошла ко мне.

— Не скучай, — сказала она, игриво глядя на меня.

— Мне неудобно, — ответил я, рассматривая посуду из Кэсона. — Твой отец может подумать, что это я тебя попросил.

— Ничего он не подумает. Кроме того, он всё равно денег не дал.

— Ну и слава богу. Так погуляем.

— Мама дала.

Я уставился на неё. Она сжала в кулачках лацканы моей формы.

— Я скоро уезжаю. Могу я погулять? С тобой.

— Всё равно, — упрямо возразил я.

— Игорь. Они всё понимают. У меня замечательные родители. К тому же я попросила чуть-чуть. Я же знаю, что ты на мели.

— Я у тебя нищеброд, — попробовал пошутить я.

— Вот как дам сейчас! — шутливо поугрожала она. — Не смей так говорить.

Пришлось пообещать, что больше так говорить не буду.

Мы посидели немного в гостиной, потом прогулялись около её дома и стали прощаться. Завтра я должен был прийти к ней в десять утра. Мы собирались использовать то непродолжительное время, что у нас было, без остатка.

Отойдя от дома Лизы на пару сотен метров, я достал мобилу и набрал номер Васяна.

— О, пылкий влюблённый звонит! — услышал я в трубке его голос. — Как успехи? Когда свадьба?

— Займи денег, — перешёл я сразу к делу.

— На свадьбу?

— На водку.

— А если серьёзно?

— А если серьёзно, то не твоё дело, — почему-то обиделся я.

— Ну, друг мой, так кредитные вопросы не решаются, — протянул Васян.

— Это не кредитный вопрос. Это личный вопрос.

— Понятно, — услышал я нотки ехидства в голосе Васяна. — Расплата по счетам подорвала финансовые возможности нашего Ромео.

— Ближе к делу, — попросил я.

— Ну, если совсем близко, то я гол как сокол. Мы ведь тоже с девчонками гуляли. А это, как оказалось, дорогое удовольствие.

— Блин, — буркнул я в трубку.

— А ты Ерохе позвони. Он тот ещё куркуль. Девчонки просят мороженного, а он приглашает погулять. Девчонки хотят шоколада, а он рассказывает какие звёзды на небе красивые. По любому что-нибудь зажилил.

— Ладно, будь здоров, — попрощался я и отключился.

Уже на пути к посадочной площадке я позвонил Ерохе. Он ответил не сразу и сонным голосом поинтересовался, какого лешего я нарушаю его сладкий сон.

— Денег дай.

— Где же я тебе их возьму? — изумился Ероха. — Я же солдат, а не банкир. Помнишь?

— Ты тоже всё потратил? — потеряв надежду на всякий случай уточнил я.

— Ну, как тебе сказать, — протянул Ероха. — Можно сказать, что много потратил.

Я понял, что какие-то копейки у него завалялись.

— Давай всё, что есть?

— Зачем?

— Надо, Ероха. Очень надо.

— Очень? — повторил он. — А может завтра?

— Завтра будет поздно.

— Что-то случилось?

— Блин, Ероха. А сам не догоняешь? У меня завтра последнее свидание.

— А, — понял он, наконец. — Это важно. Только у меня немного осталось.

— Хорош отмазываться. Гони монету.

— Ну, подгребай ко мне. Только, если можно, побыстрее. Я уже спать лёг.

Я пообещал, что скоро буду. Спать он лёг. Ничего. Завтра ещё весь день будет дрыхнуть.

У Ерохи я был спустя полчаса. Его денег как раз хватало на букет цветов. Надо было ещё сегодня днём подарить Лизе цветы, но эти обормоты вытянули у меня все деньги. Впрочем, по праву. Я нашёл ночной магазин и купил такой же букет, что и в прошлый раз. Завтра сутра можно будет не бегать по магазинам, а ехать сразу к ней. На сегодня всё, теперь можно отправляться домой.

— Где тебя носит? — набросилась на меня бабушка, как только я переступил порог дома. — Я тебя весь день жду, а ты бродишь неизвестно где.

— Ну, почему же неизвестно? Известно, — возразил я.

— И где? — спросила бабушка, уперев руки в бока.

— По улице, — ответил я. — Ты не думала, что я могу быть уже взрослым и не нуждаться в постоянной опеке?

— Это вместо благодарности, — упавшим голосом сказала бабушка. — Ишь ты, взрослый выискался. Ты бы лучше обо мне подумал. Я о ком забочусь?

Её взгляд упал на букет роз у меня в руках.

— А цветы от кого?

— От командования, — съязвил я. — За отличную службу.

Бабушка оторопела, не зная как реагировать на мои слова и я, воспользовавшись паузой, прошмыгнул к себе в комнату. На часах было около двенадцати ночи. Вполне достаточно времени, чтобы выспаться. Только цветы надо в воду поставить.

Спустившись обратно в гостиную, чтобы набрать воды в вазу, я заметил на столе глиняную композицию, которой там раньше не было.

— Снова Шимон подарил своё очередное изваяние? — спросил я у бабушки.

— Вот с кого пример надо брать, — недовольным голосом ответила она мне. — Погляди, какую красоту делает. Настоящий матер. Не то, что некоторые.

Я подошёл к столу, чтобы разглядеть новое творение Шимона. На общем постаменте десяток небольших глиняных фигурок с пластиковыми флажками в руках. На постаменте корявым почерком Шимона белой краской написано: «Благодарный электорат голосует за президента Лао и не голосует за оппозицию, которая дестабилизирует». Ему в этой губернаторской шараге что, мозги промыли?

Я уже собирался лечь, когда дверь открылась и в комнату вошла бабушка. Я вздохнул, в ожидании очередной заботы обо мне.

— Ты, что, с девкой связался? — спросила бабушка тихим голосом, полным сострадания.

— Бабуля, — ответил я таким же страдальческим голосом. — Если ты скажешь, я буду связываться только с парнями.

Старушка сделала шаг назад и перекрестилась. Потом снова подошла ближе и сказала:

— Брось ты её. Не стоит она того. Лучше о себе подумай.

— Я спать хочу.

— Рано тебе ещё с девками спать, — резко сказала бабушка.

Вот же, блин! Она издевается?

— А без девки можно?

— А без девки стыдно. Нечего чем попало заниматься.

Я глубоко вздохнул. Надо было как-то успокоить старушку.

— Бабуля, а как у нас с пирожками? Я бы пирожков поел.

Бабушка немного оттаяла.

— Есть пирожки. Принести?

— Принеси, бабуля, принеси, — попросил я. — Я тут поем, а потом спать лягу. Хорошо? А то устал сильно.

— А со мной говорить, значит, не хочешь? — её голос стал обиженным.

— Давай завтра поговорим. Я пока всё обдумаю, насчёт девок, а завтра мы поговорим.

Бабушка на секунду задумалась, а потом сказала:

— Ну, хорошо. Ешь и ложись спать. А завтра поговорим.

Через минуту она принесла блюдо с ещё тёплыми пирожками и поставила их на стол.

— Спасибо, — сказал я, закрывая за ней дверь.

Всё. Теперь можно спать. Есть я, конечно, не хотел, потому что поужинал у Лизы. Но мои слова о желании поесть пирожков успокоило бабушку и я, наконец, получил возможность немного отдохнуть.

Утром я всё же съел пару пирожков на завтрак, умылся, взял цветы и вышел из дома. Говорить о своих отношениях с Лизой я, естественно, не собирался.

Дверь открыла Лиза. Она, конечно, обрадовалась цветам, чмокнула меня в щёку и пригласила в дом. Отец, увидев букет в руках Лизы, заметил:

— Делаете успехи, молодой человек.

— Стараюсь, — ответил я.

— Давай я поставлю их в воду, — сказала мама, забирая цветы у Лизы.

— Спасибо мам, — поблагодарила она. — Мы ушли.

— Счастливо погулять.

— Не опаздывай, — напомнил отец.

Мы вышли из дома.

— Куда пойдём? — спросил я, потому что никаких планов у меня не было.

— В кино. Я же вчера говорила.

Мы отправились в кинотеатр. Лиза выбрала какую-то слащавую мелодраму. Фильм не в моём вкусе, но в этот раз, как ни странно, я посмотрел его с удовольствием. Наверное, потому, что больше смотрел на Лизу, чем на экран.

После кино мы пошли бродить по городу. Держась за руки, мы говорили о всяких пустяках и я находил это занятным. Обычно я предпочитаю серьёзные разговоры, считая, что на всякую ерунду не стоит тратить время, но с ней я был готов говорить о чём угодно. Незаметно мы прибрели к той самой гостинице, в которой провели ночь во время прошлого увольнения. Увидев вывеску, я вопросительно посмотрел на Лизу. Она хитро улыбалась. Вот ведь лиса! Я думал, что мы просто гуляем, а на самом деле она вела меня куда хотела. Всё так же держась за руки, мы вошли в стеклянные двери.

К обеду мы, естественно, опоздали. Впрочем, родители Лизы ожидали этого, понимая, что влюблённые часов не наблюдают. После позднего обеда её родители пошли провожать нас на аэробус. Солдатам срочной службы полагался один отпуск по истечении года службы и мы с Лизой договорились, что постараемся взять свои отпуска одновременно, чтобы провести их вместе.

Аэробус Лизы пришёл раньше. Она обнялась с родителями, потом со мной, снова чмокнула меня в щёку и вспорхнула в открытые двери летающей машины. Мы помахали ей вслед руками.

— Надеюсь, вы окажетесь достойны моей дочери, — сказал отец Лизы, когда аэробус скрылся из виду.

— Я постараюсь, — ответил я.

Подошёл мой транспорт. Я пожал на прощанье отцу руку, мама приобняла меня и я отправился обратно в часть. Становиться героем и защищать Землю.

 

Традиция

Уже сидя в аэробусе, я позвонил друзьям. Васян ждал транспорт на посадочной площадке. Маршрут моего аэробуса проходил мимо его города и Васян обещал сесть ко мне. Ероха сонным голосом сообщил, что уже собирается. Понятно. Его главным развлечением в увольнении был сладкий сон. И ведь не поспоришь. Действительно, отличное развлечение.

Васяна я заметил ещё до приземления. Он ходил, руки в брюки, из конца в конец посадочной площадки и, кажется, что-то насвистывал. Когда он вошёл в салон, его светящаяся радостью физиономия могла заменить собой любой фонарь на главной улице города.

— Здорово, Ромео! — воскликнул он, усаживаясь рядом со мной. — Как твой амур?

— Не скажу. А то завидовать будешь.

— Неа. Не буду.

У меня родилось забавное подозрение. Я спросил:

— Слушай, а чего это ты такой радостный?

— Та девчонка свободна, — тоном заговорщика сообщил Васян. — Можно сказать, что была свободна. Потому, что сама дала мне телефон, адрес и один кружевной подарок на память.

Я удивлённо уставился на него. Кто бы мог подумать.

— Ну, чего пялишься? — с усмешкой спровил Васян.

— Друг, — наконец смог произнести я. — Да ты, как я погляжу, втюрился в эту танкистку. А ещё меня Ромео называешь.

— Ну, втюрился, — всё так же улыбаясь уставился в пол мой друг. — Ну, что тут такого? Думал, ты один можешь в танкисток влюбляться?

— Да, ради бога, ради бога. Будешь Ромео-второй, — я поглядел в окошко на проплывающий внизу осенний, уже не жёлтый, а серо-коричневый, пейзаж. — Интересно, как там у Ерохи с этим делом.

— А вот мы его на остановке подождём и спросим, — отозвался Васян.

Ждать пришлось недолго. Спустя десять минут после нашего прибытия на остановке приземлился аэробус и из него, среди других вчерашних новобранцев, неторопясь вышел Ероха. Лицо его было заспанным. Он подошёл к нам с Васяном и спросил:

— А чего это вы оба цветёте?

— Третьим будешь? — ответил я вопросом на вопрос.

— Не понял, — подозрительно сощурил глаза Ероха. — На какую тему шутка?

— Мы интересуемся, как у тебя с твоей дамой, — объяснил Васян.

— А! С девчонкой! — дошло до Ерохи. — Да всё нормально с ней. А что? Что-то случилось?

Мы с Васяном переглянулись.

— Ничего не случилось, — сказал я. — Рассказывай, давай.

— А чего рассказывать? Посадил её в аэробус, а сам пошёл домой спать.

— И всё? — удивился Васян.

— И всё, — подтвердил Ероха. — А что ещё должно было быть?

— Вот так просто взял и отпустил? — недоумевал Васян.

— Ну, не так просто. Сначала она хотела пойти в клуб. А мне что, деньги девать больше некуда? Пришлось рассказать ей о функциональном программировании.

— А что это такое? — поинтересовался я.

— Дискретная математика. Процесс вычисления, как вычисление значений функций в математическом понимании последних.

— И как? — усмехнулся Васян. — Обаял?

— И не собирался. Дождался, пока попросит проводить на аэробус, проводил и пошёл домой.

— С деньгами, — хмыкнул я.

— Уже без денег, — недовольно глянул на меня Ероха. — Когда долг отдашь?

Требовать возврата немедленно, он конечно не собирался. Просто хотел отделаться от наших насмешек.

— Терпение мой друг, терпение, — ответил я. — Много, много терпения.

— Сами-то чего такие радостные? — спросил Ероха, когда мы шли в часть.

Васян только усмехнулся, а я сказал:

— Дело в том, что наш друг наконец-то излечился от душевной травмы, которую ему нанесла одна особа. Теперь он здоров и свободен. И, кроме того, у него больше нет причин оставаться на службе. Так что сейчас он придёт в полк, напишет рапорт и мы с ним попрощаемся навсегда. Большая потеря для вооружённых сил Федерации. Придётся нам с тобой самим становиться героями и защищать Землю.

— Дурак, — с оттяжкой сказал Васян, продолжая улыбаться.

— Чего это? — не понял Ероха.

— Да брось, — откликнулся Васян. — Тебе я тоже рассказывал. Что из-за девчонки в армию пошёл.

— Ааа! — протянул Ероха. — Значит вылечился.

— С той завитой танкисткой, — добавил я.

— Ооо! — снова протянул Ероха.

— Ого! — передразнил его Васян. — Я же не ты. На девчонке не экономлю.

— Да неинтересна она мне была, — начал оправдываться Ероха. — Нет, правда. А ты теперь, в самом деле, уволишься? — спросил он у Васяна.

— Да нет. Срочную я отслужу. А то вы без меня тут пропадёте.

— А то придётся служить по призыву, как Худовскому, — напомнил я.

Так мы дошли до ворот части. А у ворот меня уже встречал дежурный офицер в сопровождении двух солдат.

— Рядовой Москалёв. Вы арестованы.

— Старая добрая традиция, — съязвил Васян. — Неизменная, как праздник первое мая.

— Следуйте за мной, — скомандовал офицер.

Мне не оставалось ничего, кроме как послушно поплестись следом. Что же это такое? Хоть вообще в часть не возвращайся. Натуральное издевательство. Офицер, вопреки моим ожиданиям, повёл меня не на гауптвахту, а в штаб. Что бы это значило?

Меня привели в кабинет командира полка, где за столом сидел комиссар военной полиции.

— Командир полка любезно предоставил мне свой кабинет для беседы с вами, рядовой Москалёв, — неспешно выговорил он, когда за мной закрылась дверь кабинета и я встал перед ним по стойке «смирно». — Или, может, лучше обращаться к вам «Неизвестный солдат»?

Это было трудно, но я сумел сохранить каменное выражение лица. Комиссар продолжил:

— Удивлены? А между тем в вашем возрасте пора бы знать, что ни одному преступнику не удаётся уйти от ответственности. Мы, правоохранительные органы, зорко следим за соблюдением законности и сурово наказываем виновных.

— За что меня арестовали? — спросил я.

Если он каким-то образом вычислил, что «неизвестный солдат» — это я, то следовало заставить его выложить как можно больше информации. Пригодится для будущей защиты.

— А вот не стоит ломать комедию, — сказал комиссар, откинувшись на стуле. — Выбор у вас весьма небогатый. Либо сотрудничать со мной, либо отправиться в тюрьму за угон флаера, разбойное нападение и дезертирство. И ещё поджог.

— Извините, господин комиссар, я не понимаю, о чём идёт речь.

— Будто бы? Ну, хорошо. Извольте. Вас сдали ваши, как бы это сказать, хорошие знакомые. Представляете, звонит на днях некий господин и спрашивает, что это за дело такое, о неизвестном солдате. Я, конечно, ничего ему не сказал, поскольку это закрытая информация. Но на всякий случай установил его личность. А вчера, вообразите, мне приходит информация о драке в одном из баров, в которой участвовали вы и дочь этого господина.

Комиссар, ухмыляясь, глядел на меня. Я в ответ смотрел прямо на него, вытянувшись в струнку. Выходит, отец Лизы, сам того не желая, подставил меня. Блин. И что теперь делать? Сделав многозначительную паузу, комиссар заговорил снова:

— Нет, за драку мы вас привлекать не будем. Вы в ней не виновны. Более того, в полицейском рапорте вы фигурируете в качестве потерпевшего. Но ваша совместная гулянка с дочерью господина, интересовавшегося «неизвестным солдатом», ясно говорит о вашей с ним связи. И эта связь может быть только одна: вы и есть тот самый «неизвестный солдат».

Комиссар снова замолчал, давая мне возможность оценить всю серьёзность моего положения. Я уценил. Ничего серьёзного не получалось. Ну, спросил папа Лизы про этого солдата. Ну, сходили мы с ней в бар. Думать можно всё, что угодно, но доказательств нет и быть не может. Значит, комиссар берёт меня на испуг. Не более того.

— Итак. От вас, рядовой Москалёв, требуется самая малость. Подписать согласие на сотрудничество, — комиссар достал из папки бланк и положил его перед собой. — Либо суд, приговор, тюрьма.

— Не будет никакого суда, — ответил я. — И стукачём я не буду. Всё это только ваши догадки, не имеющие ничего общего с действительностью.

Комиссар удивился, но быстро взял себя в руки. Он явно не ожидал такого ответа, но просто так сдаваться тоже не собирался.

— Это вы сейчас так думаете, — с издёвкой сказал он. — Помните того капитана, который вас допрашивал. Так вот. Тот допрос покажется вам праздником по сравнению с тем, что он вам устроит. Вы расскажете всё. И на суде будете самым смирным и раскаивающимся преступником.

— На суде я расскажу о том, что вы участвовали в краже свиней с подсобки полка, — спокойно возразил я. — Что вы не смогли распутать дело о «неизвестном солдате» и теперь пытаетесь свалить всё на меня, чтобы отомстить за то, что я слишком много знаю о вас. Доказательств у вас нет и не будет. А вот то, о чём я сказал — факт. Так что, я думаю, и суда-то никакого не будет.

— Вы, как я посмотрю, считаете себя очень умным, — медленно проговорил он. — Но это не так. Даже если вы сможете избежать суда, это не избавит от неприятностей эту вашу, как её там… с красными волосами. И её папашу заодно. Полагаю она для вас что-то значит, так что предлагаю вам подумать, стоит ли ставить под удар человека, которым вы вроде бы дорожите. Да и её отец тоже может получить кучу неприятностей, если сообщить его работодателю, что он связан с преступником.

— В таком случае, обо всё этом узнают все каналы головидения. Если это всё, то я пойду.

— Не пойдёте. Вы арестованы.

— Нет, не арестован, — позволил себе улыбнуться я. — Арестовать меня может только мой прямой начальник, а вы моим начальником не являетесь. Произведя незаконный арест, вы совершили преступление.

— Умный? — только и смог процедить комиссар.

— Да, — ответил я, развернулся и вышел из кабинета.

Мне надоело, что меня принимали за сопливого идиота, на которого стоит только наехать, как он тут же согласится быть стукачём, только бы его оставили в покое. Мне оставалось находиться в полку всего несколько часов, так что я вполне мог рассчитывать на то, что меня хоть в это время не будут трогать.

В казарме за старшего был Сидоров. Не успел я подойти к нему и доложить о прибытии из увольнения, как в его коммуникаторе запищал возмущённый голос командира полка:

— Сидоров! Немедленно доставьте мне этого вашего Москалёва! Рысью!

— Есть, — ответил Сидоров в коммуникатор, удивлённо глядя на меня.

Блин. Комиссар пожаловался полковнику. Значит, меня ждёт ещё один концерт.

— Копытовский! — крикнул Сидоров вглубь казармы. — Отведи их на ужин! Я отлучусь в штаб!

Прекрасно. Рота будет ужинать, а я наблюдать за выступлением полковника и комиссара. Вместо ужина. Ну, за что же мне это всё?

Когда мы вышли из казармы, Сидоров спросил:

— Чем ты опять не угодил полковнику?

— Не захотел становиться стукачём, господин сержант, — ответил я.

— А подробнее.

— Комиссар предложил завербоваться. Я отказался. Комиссар пожаловался командиру полка. И вот вы ведёте меня к ним для разборок.

— Ты большой ходячий геморрой, Москалёв, — вздохнул Сидоров. — Я никогда раньше не встречал таких упёртых людей как ты.

— Рад стараться, господин сержант.

Сидоров хмыкнул. После недолгой паузы он сказал:

— Не знаю точно, что там у тебя с нашим начальством. Полковник давно точит на тебя зуб, хотя я не вижу для этого никаких причин. На мой взгляд, ты толковый солдат с перспективой карьерного роста.

Я посмотрел на идущего рядом Сидорова. Такое откровение было необычным. Ротные командиры просто муштровали нас. Задушевные разговоры не входили в их обязанности и могли привести к нарушению субординации, поэтому и офицеры, и сержант, и капралы избегали этого, строго пресекая попытки сближения новобранцев с командирами. Сидоров заметил моё недоумение.

— Не удивляйся, — улыбнулся он. — Твоё обучение закончено. Формально ты больше не мой подчинённый. Так что позволь дать тебе один совет. Возможно, командир полка захочет тебя арестовать. Но арестовать военнослужащего может только его прямой начальник. А вы, после распределения, формально числитесь уже в составе той части, куда вас распределили и подчиняетесь офицерам нашего полка, так сказать, в оперативном порядке. Выполнять их приказы вы обязаны, но наложить взыскание на вас они не могут. Для этого требуется подать соответствующее представление командиру вашей новой части и уже он будет делать с вами всё, что сочтёт нужным. Полагаю, что эти знания могут тебе пригодиться во время разговора с командиром полка.

— Спасибо, господин сержант, — благодарно кивнул я. — Но почему вы решили дать мне этот совет?

— Я служу уже почти десять лет, — снова улыбнулся Сидоров. — И могу после недели службы определить, кто может стать толковым солдатом, а кто нет. По тебе сразу было видно, что ты вояка. Тебе никто об этом не говорил, но командир роты хотел произвести тебя в вице-капралы в числе первых. Но командир полка запретил из-за этих ваших тёрок.

Наверное, я сильно удивился, потому что Сидоров сказал, глядя на меня:

— Не открывай так широко глаза. Выпадут.

Когда мы входили в здание штаба Сидоров снова напустил на себя вид строгого старшины. В кабинет командира он вошёл вместе со мной и встал чуть позади. За столом теперь сидел сам полковник, а комиссар за приставкой сбоку. Увидев меня, командир полка сразу перешёл к делу:

— А, явился, негодяй! Ты что думаешь, если лампочку на голове зажёг, так теперь героям закон не писан?

Я с трудом сообразил, что полковник говорит о моих действиях во время учений на Луне. Поскольку бояться мне его теперь было незачем, я решил немного приколоться, чтобы расслабить свою и без того потрёпанную нервную систему. Передразнивая его, я ответил:

— Никак нет, господин полковник. Закон написан не тем, кем попало, а является творчеством верховного главнокомандующего Лао, направленным на правильное выполнение требований устава не только всеми вооружёнными силами, но и отдельными военнослужащими.

Полковник, судя по всему, не понял, что я над ним издеваюсь. Наоборот, он оценил мои слова как попытку лучше выглядеть в его глазах.

— Думаешь, чтобы так сказать, достаточно прочитать устав на занятиях? Я, между прочим, для этого целую академию закончил! Грамотность, это тебе не попугаем быть!

Ага, академия. Так вот, значит, где куют такие кадры для армии Земной федерации. Интересно как? Судя по манере речи, кувалдой по голове.

Я понятия не имел, что можно ответить полковнику, поэтому просто молчал, опустив руки по швам. Комиссару, вероятно, тоже было трудно слушать речь полковника, поэтому он решил вмешаться:

— Господин полковник. Я думаю, что рядовой Москалёв уже доказал, что по-хорошему он не понимает и слова на него не действуют. Предлагаю применить к нему те меры дисциплинарного воздействия, которых он заслуживает.

— Да, — откликнулся на это предложение командир полка сдвинув брови и вперив в меня грозный взгляд. — Давно пора поставить этого солдата правильным образом. А то у нас тут некоторые думают, что можно на комиссаров через губу смотреть. Нет! Я этого не позволю! — ударил он кулаком по столу. — Я научу тебя смотреть через то, что надо! И кому надо!

Я услышал позади себя тихий смешок. Сидоров вместе со мной получал удовольствие от трелей полковника.

— Ну, всё! — продолжил тот. — Нечего тут рассусоливать. Сидоров! На гауптвахту его. Месяц ареста.

Вот об этом и предупреждал меня старшина. Спасибо ему. Я громко и чётко сказал:

— Никак нет, господин полковник. Вы не имеете права меня арестовать. Да и не за что.

— Можете жаловаться, — с издёвкой в голосе сказал комиссар. — Я с удовольствием рассмотрю вашу жалобу.

— Нет, господин комиссар, — ответил я всё так же стоя по стойке «смирно». — Чтобы обойти вас и не дать замять это дело, я подам жалобу по прибытии на новое место службы, тамошнему комиссару.

Комиссар с полковником переглянулись. Они понимали, что я прав, но самолюбие не позволяло им отступить. Комиссар сощурил глаза, слегка подавшись ко мне, и сказал:

— А вот есть за что. При обращении к офицеру солдат должен говорить «никак нет». А вы только что сказали просто «нет». Это вполне можно истолковать как нарушение субординации. А за это полагается десять судок ареста с содержанием на гауптвахте.

— Всё равно здесь не могут меня арестовать, — ответил я. — Арест может наложить только мой прямой начальник, а все мои прямые начальники находятся в двести пятом пехотном полку на планете Дальняя.

Комиссар и полковник снова переглянулись.

— И кто же так хорошо вас провентилировал? — спросил комиссар.

— Бабушка, — не моргнув глазом ответил я.

— Я тебе не бабушка! — рявкнул полковник. — Я тебе пока ещё не пустое место тут сижу! Арестовать его нельзя. Думаешь, я законов не знаю? Да я их не только знаю! Я их ещё и читал, как свои пять пальцев!

Командир помолчал, тяжело дыша, как после стометровки, а потом поднёс руку с коммуникатором к губам и произнёс:

— Начальник штаба. Подготовить представление командиру двести пятого пехотного полка на арест рядового Москалёва. На десять суток. За нарушение субординации.

Комиссар одобрительно покивал, а командир полка, победно глянув на меня, добавил:

— Так-то. Свою службу в двести пятом полку начнёте с десятидневной отсидки. Сидоров! — скомандовал он. — Этого обалдуя доставить в казарму и до утра не спускать с него глаз. Всё. Идите.

Мы с Сидоровым отдали честь и вышли из кабинета. Всю дорогу до казармы он молча улыбался, время от времени поглядывая на меня. Я ещё раз поблагодарил его за совет. Когда мы пришли в казарму, он отправил меня в расположение, а сам уселся за столом в командирском кабинете и принялся заполнять пустые журналы учёта боевой подготовки. Шестая рота, как и весь полк, готовилась принять новых новобранцев.

Стоило мне войти в расположение, как Васян, валяющийся на заправленной кровати рядом с Ерохой, огласил казарму приветственным криком:

— Во! А чего это так быстро?

— Не рад меня видеть? — спросил я, укладываясь на свою кровать и свешивая вниз ноги, чтобы не испачкать ботинками одеяло.

— Это на гауптвахте, наверное, не рады были тебя видеть, раз ты снова в казарме, — отшутился Васян.

— На гауптвахте меня вообще не видели.

— Это как? — поинтересовался Ероха.

Пришлось рассказать им об этом последнем приключении.

— Кто бы мог подумать, — удивился Васян. — Выходит, твой будущий тесть выдал тебя с головой.

— Тесть? — переспросил я.

— А разве нет? — деланно удивился Васян. — Я же видел, как вы с твоей Лизой друг на друга смотрели.

Я только махнул на Васяна рукой. Сам только вчера перестал сохнуть по той девке, из-за которой в армию пошёл, а ведёт себя как опытный ловелас.

— Жрать охота, — вздохнул я.

Из-за командирской истерики я пропустил ужин. Уже не в первый раз.

— Ну, это дело поправимое, — сказал Ероха, нагибаясь к тумбочке и доставая из неё полбуханки белого хлеба, принесённую из столовой. — Мы уже привыкли, что ты вместо приёма пищи начальству на нервах играешь. Так что об этом позаботились.

Я взял протянутую мне краюху и принялся жевать, роняя крошки на постель. Вообще-то, делать так было запрещено, но в казарме оставался один Сидоров и ему было не до меня с моими крошками. Да и в последний день перед отправкой командиры не сильно нас доставали, понимая, что в этом нет особого смысла. Так что мы могли немного расслабиться.

 

Прощай, пятьдесят шестой

Утром нас подняли как обычно и даже сводили на завтрак. А выходя из столовой, мы увидели, как вокруг части приземляются транспортники, которые должны были развезти нас по новым местам службы. Полк построили на плацу и начальник штаба принялся распределять всех по транспортникам. Рядом с ним на плацу стояла группа младших офицеров, прибывших из частей назначения для сопровождения команд пополнения. Он выкрикивал номер части, в которую отправлялась очередная команда, представлял командира, которому следовало подчиняться в пути и называл номер транспорта в который следовало грузиться.

— Двести пятый полк! — выкрикнул он, когда дошла очередь до шестой роты. — Командир команды младший лейтенант Зайцев! Транспорт тридцать четыре!

Из группы офицеров вышел тот, кого начальник штаба назвал Зайцевым. Невысокий светловолосый младший лейтенант. Подойдя к нам, он скомандовал:

— Те, кто отправляются в двести пятый полк, выйти из строя.

Вышла вся рота. Он оставил нас стоять на плацу, а сам, взяв двух солдат, отправился в штаб. Спустя пять минут он вернулся. Солдаты тащили вслед за ним наши личные дела, связанные шпагатом в четыре пухлые пачки.

— На погрузку, шагом-арш! — гаркнул он, поравнявшись с нами.

Мы дружно зашагали к транспорту, стоящему недалеко от проклятого свинарника. Шестая рота перестала существовать, чтобы через неделю, когда офицеры и сержанты пятьдесят шестого учебного полка вернутся из краткосрочного отпуска, появиться снова. С теми же командирами, но с новыми новобранцами.

В отличие от большинства распределившихся, нам предстоял путь не сразу в часть, а сначала в космопорт, так как планета Дальняя находилась в другой солнечной системе и транспорт добраться туда не мог. Требовался звездолёт. Сидя на откидном сиденье между Васяном и Ерохой, я думал о том, что наконец-то избавился от навязчивого внимания родственников, о том, как меня встретит новое командование, узнав, что первым делом меня надо поместить на десять дней на гауптвахту, о том, как буду отдавать долг Ерохе. И конечно я думал о Лизе. О том, что для следующей встречи ей придётся пройти такой же путь, как и мне. О том, что она его, конечно пройдёт. Как и я.