Мужа я не дождалась. Не вытерпела. Созвонилась с главврачом изолятора, назначила время сеанса. Пока собиралась, все валилось из рук. С того момента, как Вронская обмолвилась, что Макс меня ждет, время потянулось ужасающе медленно. Я то и дело поглядывала на часы, но казалось, минутная стрелка стоит на месте, не говоря уже о часовой. Наконец, я села в машину и помчалась, наплевав на то, что приеду раньше времени. Такие мелочи уже не волновали.

Я умирала от счастья, что снова увижу Макса. Смогу прикоснуться к нему, поговорить. Неважно о чем: о любой мелочи, пустяке, только бы

слышать его голос. Это походило даже не на одержимость, а на полную зависимость, но мне было хорошо в подобном состоянии. Я ощущала себя счастливой уже от одного предвкушения встречи. Такое странное чувство, пугающее, выбивающее из "зоны комфорта", в которой привыкла находиться, заставляющее кровь бурлить в венах. Словно невидимые крылья несли меня, заставляя сильнее давить на газ и лететь быстрее ветра по городским улицам.

Возле въезда во двор изолятора, где стоял пропускной пункт, собралась толпа. Я сбросила скорость, медленно прокрадываясь к воротам и разглядывая незнакомые лица людей и поднятые вверх плакаты. "Сколько можно откладывать правосудие?" "Требуем вынести приговор!" Кое-где мелькал портрет Соловьева с черной лентой в углу. Журналисты, конечно же, крутились поблизости. Наверно, подобного и следовало ожидать. Нашумевшее убийство так муссировалось в СМИ, так обрастало все новыми слухами и "подробностями", что простые люди совершенно обезумели и стали организовывать пикеты, до конца не понимая, за что или против чего борются.

Охраннику на воротах пришлось выйти и перекрикивать толпу, чтобы расчистить мне дорогу. Но люди, услышав, кто я, заволновались еще больше. Они принялись стучать по капоту и дверям машины, требуя от меня каких-то ответов. Обстановка накалялась. Ярость толпы становилось все труднее сдерживать. Автомобиль слегка раскачивался под напором, а мои ладони резко вспотели. Я пыталась двигаться дальше и боролась с паническим желанием вдавить педаль газа в пол, раскидать живые препятствия, снести ворота и вырваться из кошмара, в котором оказалась. Куда не поворачивалась, всюду видела лишь прижатые к окнам ладони и лица, безумно выпученные глаза, оскаленные рты. Стало трудно дышать, показалось, что машина превратилась в ловушку, из которой уже не суждено выбраться. Только усилием воли я заставляла себя сохранять хладнокровие и продолжать понемногу двигаться к воротам.

Одна девушка с микрофоном так колотила в стекло возле моего лица, что мне пришлось опустить его от греха подальше, пока не разлетелось на осколки.

— Почему убийце никак не вынесут приговор? — закричала она, просовывая микрофон в салон автомобиля. Чуть ли не под нос им тыкала.

Я попробовала отмахнуться, но не получилось. Тогда не выдержала и огрызнулась:

— Вы знаете, что такое "презумпция невиновности"? Пока в суде не появятся неопровержимые доказательства, дело будет рассматриваться!

— Какие еще доказательства нужны, если убийца сам признал вину? — настаивала девушка.

— А откуда вы так уверены, что за решеткой именно убийца? — я посмотрела в упор на нее, перейдя из обороны в атаку. — Вы что, были на месте преступления и все видели? Может быть, человека заставили признаться в том, чего он не совершал! А если бы с вами так поступили, вы бы считали справедливым вынести приговор без разбирательства?

Она несколько раз открыла и закрыла рот. Видимо, не ожидала отпора. Я пожалела о своем порыве, как и в прошлый раз в разговоре с Татарином. Погрузившись в жизнь Макса глубже, чем хотела изначально, уже не могла спокойно воспринимать все, что касалось его дела. Волна возмущения поднималась изнутри, когда я слышала, как другие торопятся осудить или казнить его. Но не хотелось и ухудшать ситуацию необдуманными словами, а я уже второй раз ляпнула не подумав.

К счастью, подоспела дополнительная подмога из охраны, пикетирующих разогнали, а я смогла проехать в ворота. Когда вышла из машины, только покачала головой: ее здорово поцарапали со всех сторон. Расстроила даже не столько необходимость тратиться на косметический ремонт, сколько ощущение человеческой ярости, обрушившейся на железо. Ведь эта ярость могла обрушиться и на меня саму, будь я не в автомобиле.

Вронская, которая встретила меня внутри здания, тоже выглядела слегка выбитой из колеи.

— Будьте осторожны, Анита, — прокомментировала она ситуацию, — все становится серьезнее, чем мы ожидали.

И снова мне почудился намек на какую-то странную договоренность, которая существовала между адвокатом и подзащитным. Я быстро огляделась по сторонам, убедилась, что в коридоре мы одни и прошептала:

— Марина, вы же видите, что я уже на вашей стороне. Уверена, что видите. Ваш сегодняшний намек по поводу встречи с Максимом был более чем прозрачен. И в прошлый раз, когда вы так демонстративно читали журнал… Ни за что не поверю, что хоть одна деталь смогла ускользнуть от вас, несмотря на активное чтение, — адвокат молчала, и это придало мне смелости. — Я сейчас очень рискую тем, что признаюсь вам в своей предвзятости. Так пойдите навстречу и объясните мне хоть что-нибудь! Вы же явно знаете больше, чем остальные! И это еще не говоря о вашем странном визите к моему мужу.

Неизвестно, то ли Вронская поверила, то ли была напугана пикетчиками и не успела обдумать мои слова как следует, но она не стала притворяться ничего не понимающей.

— Вскоре после ареста, — неохотно поведала она, — Максим оставил мне и некоторым своим людям инструкции. Как вести себя и что делать. Их запрещено кому-либо показывать, даже упоминать запрещено, но… поначалу я придерживалась их, и все шло по плану.

— А теперь? — я затаила дыхание.

Вронская посмотрела на меня холодным взглядом, но в глубине ее глаз мне почудилась паника. Паника? У старухи, характером напоминающей скорее терминатора? От этого даже морозец прошел по коже.

— Теперь все идет не по плану. К этому моменту вы должны были уже сделать заявление в суде, а мне следовало вас поддержать. Но вы не сделали. И никто не ожидал, что люди начнут так беситься. Уже без охраны на улицу и не выйти.

Мне стало нехорошо от этих слов. Макс планировал, когда именно я дам показания?! Пытался рассчитать мои действия на суде? Это опять походило на использование меня в своих целях.

— Какое заявление я должна была сделать, Марина? Оправдательное? — пробормотала я пересохшими губами. — Или обвинительное?

Вронская только пожала плечами.

— Там не было написано какое. Макс хотел, чтобы я поддержала вас в любом случае.

— То есть. он знал, что Дарья наймет меня через вас в качестве эксперта?

Адвокат помолчала, потом произнесла еще более неохотно:

— Максим написал инструкции после встречи с вами. Прямо на следующий день. Не думаю, что он знал. Но мне кажется, он надеялся. Мы узнали о вас из газетной вырезки, оставленной им в своей комнате на видном месте.

— Г азетной вырезки.?

Видимо, это была та самая статья о Десятке Лучших, когда мы выпускались из лаборатории в большой мир. Помнится, в первую встречу Макс и не скрывал, что прочел обо мне в газете. Но тогда получается. совершая убийство профессора, он все поставил на карту из-за призрачного расчета на меня? А если бы его сестра не заметила ту вырезку или не придала ей должного внимания? Если бы Сергей все-таки не уговорил меня участвовать в процессе? Если бы. да куча всяких "если", буквально кричащих о том, что Макс — просто гений планирования, раз почти все произошло так, как он и ожидал.

Либо Вронская опять водит меня за нос.

— Максим сказал, что хотел умереть, поэтому и сдался после преступления, — заметила я, — почему тогда он оставил лазейку в виде той статьи? Зачем он хотел, чтобы меня пригласили?

Лицо адвоката оставалось невозмутимым, она лишь пожала плечами.

— Наверно, Максим просто вверил свою судьбу в ваши руки и приготовился принять любой исход. Он готов умереть, если вы так решите. Все зависит от вас, Анита.

Ситуация все больше казалась мне абсурдной.

— Он хотел, чтобы именно я решила его судьбу? Почему я?

Вронская подалась вперед и вперилась в меня своими ледяными

глазами.

— Он хотел, чтобы вы его спасли. От самого себя.

— Т-так было написано в инструкциях? — от неожиданности я даже растерялась.

Адвокат отступила назад и улыбнулась, словно ничего не было.

— Нет. Я просто знаю этого мальчика с рождения. Он редко кому доверяет, но раз он так поступил… — она покачала головой, — он доверяет вам безусловно.

В дальнем конце коридора показался Васильев, он махнул рукой и позвал нас. Вронская развернулась на каблуках и поспешила туда. Я тоже сделала пару шагов, но гораздо более медленно. Слова Макса из его фантазий в фургоне, мчавшемся на свободу, снова пришли на ум. "Я верил, что этот момент наступит. Я верил в тебя". Так вот о чем он говорил! Мои догадки о спасении лишний раз подтвердились. Правда, ясности картине это все равно не придало.

Так использует ли меня Макс в каких-то своих целях? Действительно ли хотел умереть и передумал после встречи со мной? Или изначально надеялся, что до подобного не дойдет, оставляя газетную вырезку? Ему повезло, что я поверила ему, или меня все время ненавязчиво подталкивали к такому исходу? И эти его инструкции для Вронской, планы.

Я могла бы еще долго мучиться предположениями и кусать губы, но в медблок ввели Макса. Он взглянул на меня, старательно удерживая невозмутимое выражение лица, но взгляд выдавал его с головой. Глаза пылали, в них отражалась такая же тоска и желание, которые я находила в собственных, когда смотрелась в зеркальное отражение. Разве может человек подделывать такие чувства? Кем надо быть, чтобы столь искусно притворяться? Мне стало стыдно, что я опять, в который раз, сомневалась в нем.

Пусть он рассчитал нашу встречу. Пусть оставил ту вырезку. Но Вронская права, он верил в меня. И все пошло не так, потому что наши чувства никто не мог предугадать. Наверно, Макс и сам не ожидал, что все так получится. Теперь его тянет ко мне. Сильно.

А меня к нему — еще сильнее.

— Ну что, Синий Код, — поприветствовал он меня в той насмешливой манере, от которой так сладко сжалось сердце, — опять телесные пытки? Или сегодня будет что-то поинтереснее?

— Это будет сюрприз, — ответила я, стараясь не улыбаться, хоть губы так и растягивались сами собой.

Мы еще не ушли в сеанс, на нас смотрели люди, за каждым словом и действием наблюдали, но я чувствовала, что мысленно Макс уже ускользает туда, в виртуальную реальность, где нет свидетелей и нет посторонних глаз, а существуем только мы вдвоем. Он чуть более поспешно, чем обычно, подал мне руку, и я чуть быстрее, чем следовало, коснулась его.

За пару оставшихся секунд я успела пожалеть, что это — единственное реальное соприкосновение, доступное нам.

Сеанс четвертый.

Состояние перцептора: стабильное.

Состояние объекта: условно-стабильное.

Характер действий: внедрение.

Белое.

Первое, что видят глаза — все вокруг белое. Земля под ногами, пологий склон горы, который уводит вниз, в долину. Сосны, растущие там. Плоская равнина замерзшего озера вдалеке. Вершины, которые с другой стороны подступают к месту, где я нахожусь. Все покрыто ровным нетронутым слоем снега. Только небо над головой — прозрачное, как хрусталь, синее. Кажется, что воздух звенит от холода. Кожу даже через одежду пощипывает морозец.

Поворачиваюсь к Максу. Он тоже любуется красотой дикой зимней природы, из его рта вырывается пар. Потом смотрит на меня. Взгляд теплеет, становится таким, что можно топить вокруг льды. Не выдерживаю, кидаюсь к нему на шею, обнимаю, и Макс целует меня, долго, горячо, нежно. Все внутри меня уже тает сильнее любых льдов от его прикосновений.

— Как же это сводит с ума… — шепчет Макс, отрываясь от меня. Его глаза все еще закрыты, а вот я уже смотрю и не могу насытиться его видом.

— Что именно?

— Знать, что ты не настоящая, но прикасаться к тебе, словно это реальность.

Молчу. Не знаю, что ответить. Макс постоянно одергивает сам себя, пытается не забыть, где находится, а мне наоборот хочется об этом не думать.

— Как же мне этого не хватало, — он гладит меня по лицу, — сколько времени прошло? Г од?

— Сутки, — смеюсь я, а Макс округляет глаза и притворяется удивленным.

— Целые сутки?!

Мне нравится, когда у него хорошее настроение. Когда он шутит со мной и не скрывает, что тоже скучал. В такие моменты кажется, что мы вместе уже давным-давно.

Макс снова обводит взглядом окрестности.

— Где мы?

— Не знаю, — пожимаю плечами, — где-то в горах. Возможно, в Альпах. Точно не помню, где видела эту картинку.

— Ты создаешь невероятные вещи, — с чувством произносит он, делая глубокий вдох свежего воздуха и выпуская горячий пар изо рта. — Поверь, после стен камеры это особенно ощущается.

— Я бы не научилась этому, если бы не Андрей Викторович…

— Жаль, что я его убил, — ровным голосом заканчивает за меня Макс.

Разговор заходит в неловкое русло, и я пытаюсь сменить тему.

Показываю на темно-коричневый деревянный дом за спиной. На небольшом плато, где мы находимся, жилище занимает почти все место. Из трубы приветливо вьется дымок, большие окна с тройными стеклопакетами позволяют любоваться видом, но не бояться холода.

— Кажется, это был какой-то журнал по дизайну, — поясняю я, — помню, что мне понравилась эта идея: домик, затерянный в горах, притаившийся на склоне, как птичье гнездо. Место здесь защищено от ветра и очень красивое.

— Ты, наверно, любишь здесь бывать? — Макс задумчиво разглядывает строение, прищуривается, когда поднимает взгляд выше, на горы, а оттуда — к небу.

— Нет. Никогда не воплощала это раньше, — признаюсь я. — Сама не знаю почему. Сначала берегла для какого-нибудь особого случая. Для годовщины с Сергеем.

Макс едва заметно хмурится, и я тут же поспешно добавляю:

— Но почему-то так и не захотелось прийти сюда с ним. А вот с тобой захотелось.

Он резко поворачивается, а я стараюсь ответить самой невинной улыбкой. Уголки губ Макса приподнимаются, но потом возвращаются в прежнее положение.

— Значит, ты на меня не злишься за сегодня?

— За сегодня? — я растерянно перебираю в уме, чем он мог бы меня разозлить. — Сегодня ко мне приходила Марина. Точнее, не ко мне. — я ахаю удивленно: — Это ты ее послал? К Сергею? Зачем?

Макс морщится.

— Черт, поторопился.

— Нет-нет-нет, — я хватаю его обеими руками за шею, чтобы не успел отвернуться, и требую: — Скажи мне! Хоть это ты можешь мне сказать? Зачем ты послал своего адвоката к моему мужу?

Макс раздраженно выдыхает через нос, но я понимаю, что он сердится не на меня, а на себя.

— Ты обиделась в прошлый раз из-за того, что мне неважно, замужем ты или нет. Мне важно, Анита! Просто не считаю, что у меня есть право. — он бормочет ругательства, пока я обдумываю сказанное с широко распахнутыми глазами и не могу поверить тому, что слышу, — черт, все равно я это уже сделал! Ты имеешь полное право злиться.

Я настолько не верю своему счастью, что, кажется, сейчас просто умру.

— Ты прислал Марину, чтобы…

— Чтобы оформить бумаги на развод, — быстро заканчивает фразу Макс и смотрит на меня сердито.

Не знаю, плакать мне или смеяться. Я так долго мучилась подобными мыслями, не знала, какие подобрать слова, чтобы поговорить с Сергеем, как объяснить ему необходимость расставания, а Макс просто взял и решил эту проблему одним махом. Послал своего адвоката, чтобы оформить мой развод!

— Я не хочу разрушать твою жизнь, — продолжает ворчать он, — просто… ты сводишь меня с ума, Анита. Я ничего не могу тебе дать взамен того, что отобрал. Знай это. Если не хочешь, можешь не подписывать. Это был необдуманный порыв с моей стороны.

Я качаю головой и только размышляю: неужели Макс не видит, что делает со мной? Неужели еще сомневается в правильности своего поступка?

— Я хочу подписать эти бумаги.

— Ты уверена? — недоверчиво переспрашивает он. — Хочешь остаться одна, без мужа?

— Когда все закончится, ты выйдешь на свободу, и я буду не одна.

— Подумай хорошенько. Ты совсем меня не знаешь.

— Я уже подумала.

Макс обхватывает мое лицо и смотрит прямо в глаза. Кажется, его раздирает от желания что-то сказать, совершить какое-то признание, но он подавляет это в себе и только отрывисто сообщает:

— Я убил много людей. Больше, чем ты можешь себе представить.

Молчу, потому что прекрасно помню про жуткие трупы в машинах, но

знаю и о причинах такого поступка.

— Я убил невинного человека. Твоего профессора.

Кусаю губы, но упорно храню молчание.

— Ты будешь со мной, даже если я не отвечу на большинство вопросов, которые так и читаются в твоих глазах?

Господи, да я ведь уже с ним! Несмотря на миллион вопросов, которые рвут изнутри стальными когтями. Я стараюсь улыбнуться как можно нежнее.

— Ответь мне только на один вопрос. Ты хочешь выйти на свободу и быть со мной?

— Анита. — стонет словно от боли Макс, взгляд темнеет. Долго молчит, потом, наконец, произносит: — Я мечтал об этом с первой секунды, как узнал тебя. Просто ждал, пока ты будешь готова.

Мне хочется ударить и поцеловать его одновременно. Ну конечно, ждал! Не зря ведь постоянно ставил под сомнение мою супружескую жизнь, своими действиями заставлял проанализировать и переоценить ее, злил и дразнил меня специально.

Других слов мне и не нужно. Больше ничего не надо. Я найду сама ответы на недостающие вопросы. Обязательно найду. На них ответит кто- нибудь другой. Макс дал ответ на самый главный вопрос, остальное неважно.

— Ты дрожишь, — замечает он, — замерзла?

— З-здесь все по-настоящему, — отвечаю я онемевшими губами. — Даже холод.

Даже наши чувства друг к другу.

Не успеваю ответить, как Макс подхватывает меня на руки и несет в дом. Ногой толкает, а потом захлопывает за собой дверь. Проходит сразу в гостиную, усаживает на диван. Интерьер здесь оформлен в темнокоричневых и древесных тонах. За широким окном видны горы. В помещении тепло, очень, но за короткое время, проведенное снаружи, кажется, что холод пробрал до костей, и я трясусь не на шутку.

Макс опускается на колени передо мной, согревает дыханием мои руки и растирает пальцы.

— Сколько у нас времени? — спрашивает между делом.

Я любуюсь его сосредоточенными движениями, мощными плечами и упрямой линией подбородка.

— Сколько захочешь.

Он резко вскидывает глаза.

— Я хочу много. Всю жизнь.

Отнимаю одну руку и провожу по его красивому лицу, ощущая легкое покалывание щетины на скулах. Непривычное тепло разливается внутри.

— Она у нас будет.

Макс кивает, кладет ладонь мне на шею и заставляет наклониться к его губам. Так просто, словно одних этих слов достаточно, чтобы навсегда остаться вместе. Я больше не могу сопротивляться своим желаниям, закрываю глаза и понимаю… вот она, моя реальность. Домик в Альпах, тишина, уютное тепло и Макс. Все остальное кажется страшным сном, от которого долго не удавалось проснуться. Все проблемы, страхи, неудачные браки с его и моей стороны — это лишь кошмар, рассеявшийся поутру. И теперь впереди у нас бесконечная уйма времени. Она дольше зимы в Альпах, длиннее холодных синих ночей. Время вообще остановилось. Есть только Макс и я.

И больше ничего.

Он целует жадно, с придыханием, запускает пальцы в мои волосы, не скрывая желания обладать мной. Я наполняюсь его стонами, его запахом, впитываю каждое движение от невинных ласк до порочных прикосновений. Сползаю с дивана к Максу на колени. Я так замерзла, он должен согреть меня. Обхватываю его руками и ногами, сама потираюсь бедрами о живот Макса, ощущаю необыкновенный приток сил. Это он делает меня такой сильной.

— Значит, хочешь быть со мной? — выдыхает он мне в рот.

Вместо ответа я отстраняюсь, смотрю Максу прямо в глаза. Он тяжело дышит, отвечает взглядом исподлобья. Поднимаю правую руку, снимаю с безымянного пальца кольцо и отбрасываю его куда-то в сторону. Макс ухмыляется, хватает меня за руку, целует это место с еще свежим следом от украшения, с той самой слегка стертой кожей. Целует так, словно никогда не делал ничего приятнее. Стирает отпечаток моей прошлой жизни и накладывает новую печать. Легкие прикосновения переходят на ладонь, запястье, двигаются вверх к моему плечу.

— Хочу… — шепчу я, — больше всего на свете…

— Почему же ты появилась так поздно? — бормочет Макс в перерывах между поцелуями. — Почему не пришла раньше?

Его руки лихорадочно бродят по моему телу, расстегивают пуговицы на кофточке, стягивают ее с плеч, скользят к груди, спускаются к животу, возвращаются на спину и обратно к соскам, пылающим от прикосновений. Сквозь жар, который затмевает рассудок, я понимаю, что Макс говорит не о сегодняшней встрече. Он всего лишь сожалеет, что успел наломать дров до того, как узнал меня. Его отчаяние рвет мне душу. Спасло бы это Макса, если бы мы столкнулись раньше? Я качаю головой в ответ на свои мысли.

— Значит, так было надо.

— Ты была мне нужна.

Просто и коротко, полустоном, полушепотом. Я уже почти голая в его объятиях. Все тело горит от беспощадных терзающих ласк. Знаю, что нужна ему, вижу это во взгляде, слышу в интонации голоса и получаю настоящее наслаждение. Хочу, чтобы он не мог жить без меня так же, как я не могу без него.

Потеряв последнее самообладание, толкаю Макса на спину, усаживаюсь сверху, раздираю на нем одежду, открывая грудь. Склоняюсь и целую шею. Он рычит, обеими руками вдавливает мою голову в себя, заставляя зубами царапать кожу.

— Да. да.

Его член упирается в меня снизу, очень твердый и большой. Мгновение — и я оказываюсь на спине, а Макс снимает с меня трусики. Стоя на коленях, спускает с бедер свою одежду. Едва успеваю раздвинуть ноги, как он оказывается во мне. Дыхание резко покидает легкие — это слишком глубоко. Я извиваюсь от боли и наслаждения, выгибаюсь на полу, стонами умоляю дать еще больше. Макс кладет ладонь мне на шею жестом собственника, сжимает пальцы, наклоняется и целует в щеку. Нежно, ласково, в то время, как рука надежно фиксирует на месте, а бедра начинают быстро и яростно двигаться, сталкивая меня в пропасть этим непередаваемым контрастом ощущений. В глазах темнеет. Кажется, я кусаю губы. Кажется, кричу его имя.

Неожиданно Макс отпускает меня и приподнимается на вытянутых руках. Его взгляд беспорядочно блуждает по моему телу от лица вниз к соединению наших бедер и обратно. Рот приоткрыт, в глазах. вожделение? Удивление? Любовь? Я замираю от этой мысли.

Невольно начинаю улыбаться. Боже, какой у него взгляд! Как он смотрит на меня в минуты страсти! Заметив реакцию, Макс тоже растягивает губы в кривоватой улыбке. Он подхватывает мои ноги, заставляет прижать колени к груди и двигается уже по-другому, плавно, волнообразно, не приближая, а откладывая наше взаимное удовольствие.

— Чему ты смеешься? — спрашивает в перерывах между толчками.

— Вспомнила, что с первой встречи считала тебя самовлюбленным ублюдком, — отвечаю невпопад.

Макс останавливается.

— А я считал тебя маленькой потерянной девочкой, — говорит он неожиданно серьезным голосом.

— Так и есть, — тихонько признаюсь я. — Я потерялась, а ты меня нашел.

— Ох, Анита… — Макс качает головой, наклоняется и целует меня. Звучно, торопливо, возобновляя движение бедрами. Будто снова хочет закрепить свою власть надо мной.

— Почему ты просто мне все не расскажешь? — бормочу я и отдаюсь его страсти. Обхватываю руками за шею, сама целую волевой подбородок и твердые губы. — Зачем так все усложнять?

Тут же жалею о своих словах. Макс выходит из меня, оставляя после себя невыносимое ощущение пустоты и брошенности. Сверкает глазами, подхватывает меня за талию, вскидывает и переворачивает, заставляя упереться локтями и коленями в пол. Вскрикиваю, потому что вновь чувствую его в себе. Пальцы правой руки Макса больно впиваются в изгиб бедра. Другой рукой он хватает меня за волосы, наматывает их на кулак, тянет на себя, вынуждая запрокинуть голову, изогнуться до боли в позвоночнике.

Перед моими глазами все прыгает. Мелькает прямоугольник окна с угасающими лучами солнца на горных вершинах, он сменяется радужными искрами. Бедра Макса звучно шлепают по моим, темп ускоряется, словно его кто-то подгоняет. Это безумные ощущения. Кажется, мы вдвоем взлетаем все выше, за грань физического желания, за грань сознания как такового. Низкие, мучительно хриплые стоны Макса смешиваются с моими криками.

Я скорее чувствую, чем осознаю, что это — его способ выражать то, что невозможно сказать словами. Он не может справиться с эмоциями, которые переполняют его, и тогда они превращаются в страсть. И это заводит. Потому что такое невозможно изобразить или подделать, а значит, сейчас я вижу его настоящего, отчаянно нуждающегося во мне.

Макс наваливается на меня всем телом так, что даже руки подкашиваются. Я едва не утыкаюсь носом в пол, пока он содрогается.

— Я. не хочу. — слышу над ухом шепот, и от этого звука последняя капля переполняет мою чашу. Откидываю голову, упираюсь затылком в его плечо и кончаю до красных кругов под плотно закрытыми веками.

— Я не хочу. тебя потерять. — шумно выдыхает Макс.

Он целует меня за ухом, бережно помогает опуститься на пол, освобождает от гнета своего тела и пристраивается на боку рядом. Мне хорошо и плохо одновременно. Меня трясет и скручивает от физического и душевного диссонанса.

— Ты что? — в голосе Макса слышится легкая паника, когда он ловит кончиком пальца слезинку на моей щеке.

— Почему ты не доверяешь мне? — кажется, у меня переизбыток впечатлений после секса. Даже зубы стучат. — Сам просишь верить, но в ответ ни слова не говоришь. Как ты можешь меня потерять, если я уже заочно приняла все ужасное, что узнала о тебе?

Макс морщится, как от зубной боли.

— Не надо.

— Но…

— Не надо, я сказал! — в его глазах появляется гнев, и я покорно умолкаю. Подобным тоном он закрыл рот своей сестре, когда та стала кричать на суде, и теперь мне на своей шкуре довелось испытать, каково это.

С раздраженным вздохом Макс поднимается на ноги и отходит, оставляя меня одну. Сворачиваюсь на полу в клубок, подтягиваю колени к груди, закрываю глаза и слушаю его шаги по деревянным доскам. Они то приближаются, то удаляются, потом затихают. Поднимаю голову и вижу, что Макс стоит у окна. Его обнаженная фигура четко выделяется на светлом фоне. Он просто смотрит вдаль, слегка расставив ноги и опустив вдоль тела руки с крепко сжатыми кулаками. Плечи скованы напряжением.

Поднимаюсь и подхожу к нему. За окном изменилась погода. Солнце спряталось, и идет снег. Валит большими пушистыми хлопьями, укрывая землю еще более плотным слоем. Макс явно чувствует мое присутствие, но не оборачивается. Обнимаю его сзади и прижимаюсь щекой к плечу с татуировкой в виде арабской вязи. Чувствую, как мужская ладонь накрывает мою руку.

— Не надо, Анита, — просит он уже более мягким тоном, от которого все переворачивается у меня внутри, — мы прошли уже большую часть пути. Подожди еще немного. Наберись терпения. Все будет хорошо. Я обещаю. Верь мне.

— Мне трудно, — не выдерживаю и жалуюсь я тоном маленькой девочки, — ты просишь о невозможном. Как мне верить, когда все вокруг только и делают, что говорят о тебе гадости? А сегодня утром меня пригласил к себе Татарин.

Я уверена, что Максу не нужно объяснять подробности такого приглашения. Его учащенное дыхание говорит о том, что он сам все понял. Макс поворачивается, обнимает меня и прижимает к своей обнаженной груди.

— Не бойся. Он больше не тронет тебя.

— Ты уверен? — фыркаю я, и забытый страх невольно прорывается наружу. — Потому что ты здесь, а он — там. И мне дали всего неделю.

— Не бойся, слышишь? — Макс берет меня за подбородок, заставляет поднять голову и посмотреть в глаза. — Татарин — не то препятствие, с которым я не могу справиться даже отсюда. Поняла? Ты ничего не должна бояться теперь. Я обещаю, что тебя никто не тронет.

От уверенного взгляда Макса во мне нарастает уже знакомое ощущение спокойствия и защищенности. Если он сказал, значит так и будет. Я киваю с облегчением. Макс всегда поступает правильно. Он не стал бы обещать мне того, что не смог бы выполнить.

— Татарин боится тебя, — признаюсь я, — считает угрозой. А ты его, видимо, нет?

— Он мне не враг, поэтому мне нет причин его бояться, — спокойно отвечает Макс.

— Но как? Он же убил твоего отца!

Макс тяжело вздыхает.

— Татарин только думает, что является хозяином ситуации. Понимаешь? Я знал, что он готовит покушение на отца и… — он молчит и неохотно добавляет: — Просто не сказал никому. Это был первый раз, когда я стал причиной чьей-то смерти.

Я прикрываю рот рукой и смотрю на него круглыми глазами.

— Зачем ты так поступил?

Макс становится мрачным.

— Отомстил за мать. И за Дашку. В следующий раз он прикрылся бы ею. Или замуж отдал за того, кто ему выгоден. Кто стал бы ее бить и ни во что не ставить, как тряпку. Я не мог этого допустить. Понимаешь?

Я невольно отступаю назад. Макс усмехается с недобрым видом.

— Шокирована, Синий Код? По-прежнему считаешь, что я не могу справиться с такой мелочью, как Татарин, если захочу? — он хватает меня за плечи, резко дергает на себя, как куклу, и выдыхает в лицо: — Я могу справиться с любой проблемой на своем пути.

— Н-но с чем-то же ты не можешь справиться, — я шумно сглатываю от его напора, — раз тебе нужна моя помощь.

Выражение его лица становится холодным и жестким.

— Да. Я не могу со своего пути свернуть.

Некоторое время мы сверлим друг друга взглядами, и я понимаю, что он не собирается сдавать позиции. Внезапно наваливается усталость. Мне не хотелось снова начинать это противоборство, а Максу не следовало так бурно реагировать на мою попытку достучаться до него, сделанную под влиянием эмоций и без злого умысла. Но, видимо, мы обречены ходить по кругу. Я мечтаю о тихом домике и уютном мирке для двоих, он озабочен претворением в жизнь каких-то понятных ему одному планов. Я жажду любви, он — борьбы. Я жертвую, он — стоит на своем.

— Хорошо, — произношу безжизненным голосом и слегка шевелю плечами, чтобы Макс меня отпустил.

Как ни странно, он разжимает пальцы и смотрит с настороженностью.

— Что хорошо?

— Иди своим путем. Надеюсь, что в конце концов ты обретешь покой, который ищешь.

Собираюсь отойти, но Макс заступает дорогу. Он по-прежнему сжимает кулаки и свирепо дышит.

— Не думаю, что теперь у меня это получится.

— Из-за меня? — вскидываю голову и выдерживаю его взгляд. — Я помогу тебе. Сделаю все, что ты скажешь. Беспрекословно. Можешь написать мне инструкцию. Я выполню каждый пункт.

Его зрачки расширяются. Понял намек? Ну конечно, понял. Он может сколько угодно быть жестоким, властным, помешанным на своих целях ублюдком, но дураком точно никогда не был.

— А ты куда собралась? — ядовито интересуется Макс. — Может, собираешься найти колечко, которое выкинула? Поищи, оно валяется где-то там, за диваном, куда ты швырнула его ради того, чтобы я скорее насадил тебя на член. Хотя… можешь его не искать. Ведь когда ты выйдешь отсюда в реальность, оно все равно будет на твоем пальце. Как удобно! Получать классный трах здесь и быть безупречной женой там! Зачем тебе развод? Ты даже не думала об этом до сегодняшнего дня!

Это удар ниже пояса. На миг я задыхаюсь от боли, причиненной жестокими словами. На глаза наворачиваются слезы. Все лучшие чувства, побуждения, с которыми шла сюда кажутся растоптанными в грязи. Рука сама собой поднимается. От звонкой пощечины голова Макса дергается в сторону.

— Пошел ты.

Я уже собираюсь выйти из сеанса, когда он хватает меня за плечо и останавливает. Ожидаю очередной порции унижений, но замираю от удивления. Челюсти Макса стиснуты, желваки играют на скулах. Губы плотно сжаты, ноздри раздуваются при каждом вдохе. Грудь учащенно вздымается. Его слегка потряхивает, но не от ярости. от страха? Да. взгляд изменился. В нем мольба. и паника. Узнаю этот его знакомый вид. Макс слишком гордый, чтобы признать вслух то, о чем я догадываюсь при помощи женского чутья. Поэтому он лишь сильнее сжимает пальцы, словно может таким образом меня удержать, если прекращу сеанс.

— Отпусти. Ты делаешь мне больно.

Макс упорно молчит и удерживает меня. В глазах уже не мольба — боль. Его ломает изнутри, это заметно невооруженным глазом. Вся моя злость тут же проходит. Я не могу смотреть на то, как Макс пытается ради меня уничтожить то, что делает его самим собой.

— Хочешь, чтобы я осталась? — тихо спрашиваю я.

Он кивает с таким трудом, словно застудил шею, и мышцы отказываются служить. Разжимает пальцы и убирает руку. Смотреть на это смешно и в то же время грустно. Мы в первый раз поссорились на ровном месте. Как влюбленные — из-за неосторожно сказанных слов. Я отворачиваюсь и кусаю губы. За окном по-прежнему падают белые хлопья. Мы занимаемся любовью, выясняем отношения, испытываем друг друга на прочность — а снег идет и идет, все больше заметая снаружи домик и окутывая нас плотным коконом.

— Ты меня обидел, — я говорю это ровным голосом, обращаясь к стеклу. От дыхания на холодной поверхности образуется легкое облачко, но тут же исчезает. — Не делай так больше. Если ты считаешь меня одной из своих девок, которых можно душить и трахать, а потом вышвыривать…

— Я тебя люблю.

На секунду мне кажется, что я сама придумала себе эти слова, сказанные грустным хрипловатым голосом. Белая пелена снега перед глазами становится мутной и расплывается. Но нет, слова продолжают звучать в ушах, все больше обретают вес и значимость. Наконец, я вынуждена признать, что не ослышалась.

— И давно?

Боже, этот голос ледяной стервы не может принадлежать мне! Я настоящая хочу с визгом броситься Максу на шею, закрыть глаза и рыдать от счастья. Но внутри все еще жива обида, и она толкает меня на глупости. Он же может строить из себя недотрогу, почему мне нельзя сделать то же?

— С первой секунды, как увидел.

Медленно поворачиваюсь, прижимаюсь голыми лопатками к прохладному стеклу, чтобы устоять на месте. Макс смотрит исподлобья и выглядит виноватым. Наверно, ему стоило больших усилий признаться. Пожалуй, таких же больших, как кивнуть головой вопреки своей гордости.

— Как увидел вживую? — зачем-то уточняю я.

Он отрицательно качает головой, все с тем же видом мученика и страдальца, а я выдыхаю с облегчением. Еще один кусочек головоломки сошелся. Это странно, почти невероятно, что Макс заинтересовался мной, всего лишь увидев фотографию в газете. Глупо, романтично, необъяснимо. Но зато понятно, почему он оставил подсказку сестре.

— Ты убил профессора, чтобы встретиться со мной? — холодею я от догадок.

— Нет! — возмущается Макс и осекается. — Я просто. просто надеялся.

— Что я тоже влюблюсь и захочу помочь тебе?

Он подступает ближе, прижимается ко мне горячим телом. Снова заставляет голову кружиться от нашей близости.

— А ты влюбилась? — спрашивает с плохо скрываемой надеждой. — Потому что это единственное, о чем я могу думать рядом с тобой. Ты нужна мне, Анита. Вся. Полностью. Безраздельно. Навсегда. Ты тянешь меня к свету и не даешь утонуть во тьме.

Наши губы в опасной близости друг от друга, и мои глаза закрываются сами собой. Не могу противостоять этому соблазну. Пыталась. Но не могу.

— Да. — шепчу. — Я никуда не уйду. Я твоя.

— Моя?

— Твоя.

И снова мы тонем в круговороте чувственных ласк. Жаркие поцелуи на коже вперемешку с обжигающим прикосновением оконного стекла. Шепот вперемешку со стонами. Упругая поверхность кровати в чередовании с острыми углами столешницы. Мы молчим, лежа в объятьях друг друга на мягком ковре. Мы сидим на полу у окна и разговариваем, держась за руки. Кажется, теперь я знаю о Максе все. Как он заработал свой первый шрам под коленкой, свалившись с дерева. Как впервые застал сестру целующейся с соседским мальчиком и потом долго выслушивал ее переживания по этому поводу. Как мечтал о собственном доме, не том, отцовском и мрачном, а своем, большом и светлом, построенном на морском побережье вдали от людей, и даже подумывал его купить после женитьбы, но не сложилось…

Я знаю о нем все, кроме самого главного: зачем он убил профессора Соловьева.

За окном уже черным-черно, когда Макс бережно тормошит меня, пригревшуюся в его объятиях.

— Ты засыпаешь, — бормочет он и гладит меня по щеке, — сейчас все закончится. Ты устала. Иди. Но обещай, что придешь еще. Скоро.

— Я приду, — с трудом ворочаю языком, словно тот налился свинцовой тяжестью.

— Анита, — не успела я открыть глаза, как услышала неодобрительное ворчание главврача, — дайте вам укол тонизирующий сделают, что ли.

В голове зашумело, как только я попыталась принять сидячее положение. Взглянула на Макса — тот тоже медленно приходил в себя.

Васильев дал знак медсестре, мне ловко закатали рукав и вонзили в плечевую мышцу острую иглу. Я с безразличием вытерпела все процедуры. Мысленно оставалась еще там, с Максом. Как же быстро истекло время! Виски раскалывались от многочасового напряжения. Руки тряслись. Я заметила, как сверкнул на пальце золотой ободок, и вздрогнула. Стащила кольцо и убрала в задний карман джинсов.

Тут же почувствовала на себе взгляд Макса. Он едва различимо улыбнулся, одними уголками губ, и это подействовало на меня лучше любого тонизирующего укола.

И все-таки мы продвинулись вперед. Он признал, что планировал встречу со мной. Но мне уже все равно. Я попалась. Я — часть его плана. Он идет своим путем, а я — своим.