Аннотация — краткое содержание книги для покупателей, продавцов и библиотекарей.

— 1 —

22 мая 2016 года, воскресенье.

'Посадив Наташу в такси, возвращаюсь домой. Медленно допиваю вино, поглядываю на часы и размышляю, как выстроить разговор с Катей. Что мне сказать ей — я хорошо знаю, но весь вопрос в том, захочет ли она это делать? Электронные часы на iPhone отсчитывают четыре цифры: двойка, единица и два нуля. Отщёлкивают ещё минуту, и, наконец тот звонок, которого я ждал:

— Добрый вечер, Герман.

— Катя? — Я опираюсь бедром на столешницу.

— Да, это я.

Забавно, но там, в 'Меге', я думал, что у неё тот самый голос, которым королева нисходит до мажордома. А оказалось, Катя разговаривает дружелюбно и тепло, точно сто лет меня знает.

— Добрый вечер, Катя, — отзываюсь я, невольно подлаживаясь под её тон.

— Итак, вы просили меня позвонить, — изящно намекает Катя.

— Скажите, вы хорошо представляете себе издательский бизнес? — Я делаю первую попытку перевести наш дружеский разговор в сугубо деловое русло. Но мне это не удаётся, потому что Катя премило шутит:

— Нет. Но очевидно, это то, что вы сейчас проясните мне.

Девочка весело фыркает, а я ловлю себя на том, что мои губы невольно складываются в ответной улыбке.

— Итак? — подначивает она меня.

— Хотите длинную лекцию или короткую?

— Ну, мне достаточно и короткой, но это вы диктуете дамам условия.

Меня прямо радует её подход. Отлепляюсь от столешницы, беру себя в руки и начинаю чеканить слова:

— Тогда шутки в сторону. Начнём с главного. Катя, сколько по — вашему, зарабатывает начинающий автор?

Иду в комнату и сажусь на диван.

— Этого я не знаю, но мои подруги, которые пишут книги, уверяют, что зарабатывают они много.

— В таком случае ваши подруги либо вам лгут, либо носят фамилии Рой, Акунин, Прилепин и Улицкая. Я же собираюсь поделиться с вами фактами, а не иллюзиями.

Пока Катя переваривает первый укорот, я закидываю ногу на ногу:

— Итак, вы написали свою первую книгу, в которой — сознаюсь! — замечательные герои, чудесный сюжет и неожиданная развязка. И вот теперь, казалось бы, самым разумным было бы порекомендовать вам предложить эту рукопись издательству. Но здесь вас ожидает первое разочарование.

— Да? И какое же?

— А выбор между издательствами будет невелик. Это два года назад, как минимум, двадцать издательств оторвали бы вашу книгу с руками. А на текущий момент времени из всех платежеспособных компаний осталось всего только три. Причем две из них существуют под одной 'крышей'. А это означает только одно: спрос на бумажные книги падает.

— Вы хотите сказать, что у людей за два года пропало желание читать? Я не вижу Кати, но руку готов заложить, что моя собеседница недоверчиво изгибает светлую бровь.

— Я, зай… простите, Катя, хочу сказать, что у издательств уже нет возможности щедро платить новым авторам, потому что бумажные книги сейчас покупает от силы одна десятая часть платежеспособного населения.

Катя недоверчиво молчит. И, наконец:

— У вас есть этому доказательства?

— Есть. — Я завожу руку за голову и покачиваю ногой. — Видите ли, Катя, прежде чем взяться за самиздатовский бизнес, я узнавал, сколько книг было выпущено в 2013–м, 2014–м и 2015–м годах. Так вот, если вам интересно, то в 2013–м году в свет вышло около пятисот миллионов книг, а в первом полугодии 2015–ого года совокупный тираж всех книг составил только сто девяносто пять миллионов. И если в ближайшие годы эта тенденция не изменится, то на душу активного читателя придётся максимум по три новых бумажных книги, выпущенных издательствами.

— Но ведь любой автор пишет затем, чтобы его книга была прочитана!

— Верю, — соглашаюсь я. — Потому что всё большее количество авторов идёт на самиздатовские порталы или же пробует раскрутиться в Интернете самостоятельно.

— Скажите, — Катя набирает воздух в лёгкие — и: — А я правильно понимаю, что, если бы не наше пари, то вы взяли бы мою книгу?

'Чёрт, а она умная…'

— Взял бы, — каюсь я, — потому что мне это выгодно. Но вся беда в том, что, во — первых, у нас с вами возник совершенно дурацкий спор, а во — вторых, вы хотите получить двадцать пять тысяч долларов. И здесь вас ждёт второе разочарование.

— Вы не пришлёте мне свой этюд? — невинно спрашивает Катя.

'Да чтоб тебя…'

— Это я ещё не решил, — нахально отвечаю я. Кажется, Катя испуганно вздрагивает. — А что касается двадцати пяти тысяч… Катя, давайте говорить честно. В настоящее время даже очень богатый издатель предложит молодому и неизвестному автору максимум сорок пять тысяч рублей за рукопись. Причём распространять эту книгу издательство будет под своей обложкой три последующих года. А автор на это время потеряет на свою книгу все права.

— Вот как? — тянет Катя, а мне почему‑то кажется, что она начинает грызть внутреннюю сторону щеки. — Ну, хорошо, предположим, что это так… что подруги не договаривали…. Но мне также рассказывали, что с продажи каждой книги автор получает проценты. А это — вполне приличный гонорар.

- 'Приличный'? — Я смеюсь. — Катя, окститесь. Этот 'приличный' гонорар представляет собой один процент с каждой проданной книги. И это при том, что первый бумажный тираж составляет ровно три тысячи копий. Так что даже если предположить, что вы… э — э сильны в искусстве обольщения партнёров по переговорам, — я всё‑таки не удержался, чтобы не 'подколоть' её, — и издатель пойдёт на 'беспрецедентный' шаг, то он даст вам максимум три процента с каждой проданной копии. Таким образом, при стоимости книги в сто рублей и первом тираже вы получите ровно пятьдесят четыре тысячи рублей.

Катя потрясённо молчит. Я встаю с дивана и иду на кухню. От моего 'выступления' у меня пересохло в горле и хочется воды, но тут Катя приходит в себя и спрашивает:

— Тогда почему вы захотели купить мою рукопись за двадцать пять тысяч долларов?

— Я? Хотел?.. Катя, — я наливаю воду в чашку, — это нужно не мне, а вам. Но у меня, как ни странно, в этом деле тоже есть свой интерес. И я готов взяться за продажу вашей книги, но я сделаю это только, если… — отпиваю из кружки, — если вы расскажете мне, на что пойдут эти два миллиона.

— А вам, простите, какое дело? — металлическим голосом осведомляется девушка.

— Ну — у, я пока не готов инвестировать свои идеи в пустоту, в фонд озеленения луны и в правонарушения.

— А если я вас обману и не отвечу честно? — упирается Катя.

— А если я вас сейчас обманываю, и вы не увидите денег?

Между нами разливается тишина — то самое молчание, которое предшествует истине или выяснению отношений. Секунда, другая, и наконец, Катя говорит:

— Ну что ж, убедили. Да, вы правы. И я действительно могу кое‑что вам рассказать. В общем, эти деньги пойдут на… один хороший проект, — ловко заканчивает Катя.

— А поподробней?

— Ну, у моего жениха есть сервисный центр.

'Да что ты?!'

— И…?

— Ну, и в этом сервисном центре проблемы.

— Какие?

Катя упрямо молчит. Похоже, слова из неё надо тащить клещами.

- 'Проблемы' означают, что в сервисный центр 'налоговая' пришла, а ваш жених торгует ещё и наркотиками? — Я решаю подлить масла в огонь.

— Нет, что вы, Герман! — Катя пугается и начинает, пусть нехотя, но всё‑таки рассказывать мне, как Дмитрий Бергер разругался с банком, превратил в конкурентов друзей и продул созданный мной центр. А я совершенно некстати вспоминаю пословицу, которая говорит, что самая чистая радость — это злорадство при виде поверженного врага.

— … таким образом, до седьмого июля Диме необходимо вернуть в банк ровно два миллиона, — в конце концов невесело признаётся Катя.

— И вы, значит, решили спасти своего жениха?

— Да.

— А зачем?

— Я люблю его.

Вот теперь паузу беру уже я. Итак, бывший муж Аллы в моих руках и всё, что требуется сейчас, это 'добить' его, рассказав Кате, какую роль в моей жизни сыграл её жених. Но… но ведь всегда есть какое‑то 'но'? Моё 'но' заключается в том, что одним из величайших достижений человечества является способность лгать. Не предполагать обмана, но сразу распознать ложь — это тактика бизнесмена. Но любой делец, прежде всего, человек. И Кате удалось бы обвести вокруг пальца даже меня, смешай она ложь с полуправдой, как это делает профессиональный лжец. Скажи она, например, что Бергер подарил ей этот сервисный центр — и я бы уже выкладывал ей, как быстро перепрофилировать бизнес, как провести сезонные акции, как разрушить альянс конкурентов и как разработать такой проект, в который проинвестирует не то что банк, а всё Московское Правительство. Но Катя была искренна со мной. А хуже всего, что сделала она это из‑за мужчины, который живёт затем, чтобы делать зеркала кривыми. А значит, и мне сейчас проще слукавить, чем объяснять Кате, что Бергер относится к той породе людей, кто не пригоден для честности.

И я меняю правила игры. Я говорю:

— Хорошо, Катя, я вас понял. Давайте условимся так: в течение месяца я подберу инвестора, который приобретёт вашу рукопись.

— Но ведь издательство мою книгу за двадцать пять тысяч долларов не возьмёт, — напоминает DUO.

— А это будет не издательство… Но у меня есть ещё два условия. Во — первых, вы мне пообещаете вернуть к концу года мои комиссионные, которые составят ровно двадцать процентов от суммы в два миллиона.

— Двадцать процентов, это сколько? — робко спрашивает Катя.

'Подарить ей калькулятор?'

— У вас проблемы с математикой? — фыркаю я.

— Ну да… А как вы угадали?

— Неважно, забудьте, — вздыхаю я. — Двадцать процентов — это ровно четыреста тысяч рублей.

— Хорошо, согласна!

— Это ещё не всё, — обрезаю её восторги я. — Потому что вторым условием будет договор. И этот договор, Катя, будет заключен между вами и вашим женихом. И по этому договору ваш жених отдаст вам ровно половину своего сервисного центра за сумму в два миллиона.

Теперь между нами разливается молчание, которое предшествует скандалу.

— Герман, а вам не кажется, что вы лезете не в своё дело? — мрачно интересуется Катя.

— Нет, мне так не кажется, потому что защита моих инвестиций и моих должников, это как раз моё дело.

На самом деле, есть нечто, что подсказывает мне изменить игру. И это 'нечто' состоит из двух очень важных вещей. Во — первых, из моей интуиции, которая, как это ни странно, всегда выводила меня на правильную дорогу. А во — вторых… В общем, как бы я ни сопротивлялся, к одним людям меня тянет, а от других тошнит, как бы они ни старались понравиться мне. А в Кате мне начинает нравиться буквально всё. И это мне не нравится, потому что то, что я делаю сейчас, больше похоже на защиту не столько моих, сколько её интересов.

— Скажите, Герман, а я могу вам перезвонить? — вдруг оживляется Катя. — Мне надо подумать.

'Хочет посоветоваться с Бергером, — мелькает в голове. — Ну уж нет, девочка'.

— Думайте. У вас есть ровно две минуты.

— Спасибо! Я перезво…

— Но если Вы сейчас только положите трубку, а потом перезвоните мне, то я увеличу ваш будущий 'долг' с четырёхсот до шестисот тысяч.

Катя в ужасе сглатывает, а я ставлю мобильный на 'паузу'. DUO висит на линии, а я отправляюсь на кухню. Включаю электрический чайник. Стеклянно — алюминиевый монстр будет кипятиться ровно то время, которого достаточно, чтобы Катя опомнилась и приняла моё предложение. За время её рассказа я понял её, сумел 'прочитать': она горда и изменчива, но она искренна. Она точно создана из воды и ощущает настроение собеседника, но меняет свою позицию только тогда, когда сама хочет этого. Я же 'впитываю' эмоции людей, как это делает почва. И подарить своё доверие для меня означает отдать своё сердце.

Чайник вскипает. Наливаю в кружку воду, добавляю заварку, возвращаюсь в комнату. Беру телефон:

— Ну, что вы надумали?

— Насчёт ваших комиссионных в четыреста тысяч — да, я согласна. А вот насчёт договора между мной и моим женихом… Вы никому не верите?

— Скажите, Катя, я вам очень не нравлюсь со своими идеями?

— Нет, Герман, не так категорично, — задумчиво говорит Катя. — Но в вас есть что‑то, что я очень хочу понять. А вот зачем — не знаю…

Я стискиваю мобильный в руке. Я один в своём доме. Я разговариваю с женщиной, которую пытаюсь подмять под себя, в то время, как эта женщина, оказывается, подбирала ключ ко мне.

— Простите, Катя, мы всё решили?

— Да.

— Тогда на сегодня разговор исчерпан.

На самом деле, я боюсь: она почти сняла с меня маску.'

— 2 —

22 мая 2016 года, воскресенье.

'Я пытаюсь удержать его на линии, но Герман вежливо прощается и вешает трубку. А я обхватываю себя руками и подхожу к окну. Рассматриваю пустую улицу и свой золотистый 'ауди', выделяющийся из ряда тёмных машин.

Говорят, что загадка — это сердце женщины. Но Герман Дьячков, пожалуй, самый таинственный из всех мужчин, которых я когда‑либо знала. Там, в 'Меге' я 'повелась' на его внешность, но уже через секунду этот взрослый мужчина стал напоминать ребёнка и проиграл кареглазому мальчишке. Чуть позже мы начали переписку, и Дьячков представился мне завзятым игроком, помешанным на своём выигрыше. Ну, а сейчас передо мной возник просто человек. Мужчина с его амбициями, характером и секретами, спрятанными в закрытый наглухо футляр, застёгнутый на все пуговицы. И мне становится интересно, какой он, настоящий Герман Дьячков? Что было в его жизни? Воспользовавшись лестью и чисто женской хитростью, мне удалось растормошить его, и вот тогда его голос зазвучал неожиданно глубоко и искренне. Умело переключив моё внимание на близкие мне темы, он подкупил меня естественностью и тем, что честно рассказал мне о подводных камнях в современном издательском деле. Он многое знал из того, что интересовало меня, и, кажется, был совсем не против поделиться со мной полезными для меня сведениями.

И я невольно сравниваю Германа с Димкой. Мой Бергер намного проще. С Димкой легче найти общий язык, но вот спорить не интересно. Возможно, это потому, что Димка никогда не касался интересующих меня тем, не знал об издательском бизнесе. И он никогда не спрашивал меня о моей книге. Отправив меня на самиздатовский сайт, он напрочь забыл о моей рукописи и ни разу не спросил меня, как сложилась судьба романа. А может, это я никогда не позволяла себе копаться у Димки в душе? Что я о нём знала?

'- Катя? — 11 марта 2015 года моя начальница монументальной поступью входит в комнату переводчиков и безошибочно выделяет меня в толпе подгулявших девчонок, трещавших мне здравницы вокруг единственного круглого стола, заставленного тортами.

— Присоединяйтесь! — Откровенно говоря, с Верой Павловной мы никогда не ладили, но в свой день рождения мне не хотелось портить ей настроение.

— Торт очень вкусный, — поддерживают меня переводчицы.

— Нет уж, спасибо, девочки. Для фигуры сладкое не полезно, — Вера брезгливо морщится. — А ты, Катя, конечно, прости меня, что я тебя отвлекаю от праздничного застолья, но рабочее время ещё не истекло, и на тебя есть заказчик.

— Хорошо, через пять минут я приду в ваш кабинет, — безмятежно говорю я.

— Тодуа, это срочно! — Вера иногда напоминает тот тип людей, которым проще отдаться, чем объяснять им, почему ты не хочешь этого делать.

— Ладно, хорошо, иду сейчас. — Послушно ставлю на стол тарелку с недоеденным куском 'Наполеона', прилежно вытираю салфеткой рот, и, прихватив сумку, отправляюсь следом за Верой.

— Что за клиент, Вера Павловна?

— Сейчас сама всё увидишь. — Начальница недовольно поджимает губы, оглядывает мой наряд (приталенный жакет, высокие каблуки, ультракороткая юбка) и выдаёт: — Хорошо выглядишь. Это подойдёт. Только не начинай с клиентом в своей обычной манере… Ну, ты поняла.

— Не начинать 'чего'? — фыркаю я.

— Вести заумные речи насчёт того, что качество перевода напрямую зависит от потраченного на него времени. Да, и кстати, ты будешь нужна заказчику на все выходные.

— Простите, что? — Я замираю. — Вера Павловна, мы так не договаривались.

— Придётся договориться. Это очень перспективный и денежный клиент, — Вера нажимает голосом.

'Вот тогда сама и переводи', — хочется мне сказать ей. Но ругаться с Верой себе дороже, к тому же я могу сделать лучше: убедить клиента, что мы с ним не сработаемся.

В неприязненном молчании прибываем к дверям Вериного кабинета. Мой босс окидывает меня подозрительным взглядом коршуна, складывает губки бантиком и толкает дверь комнаты.

— Вот, Дмитрий Владленович, это Катя, — сладко поёт Вера.

— Екатерина? — Молодой, обаятельный, уверенный в себе мужчина с копной густых, отливающих золотом волос поднимается из кресла и дарит мне лучистый взгляд серо — голубых, чуть вздёрнутых к вискам глаз. — Очень приятно.

Он дружелюбно и вежливо протягивает мне руку. Помедлив, вкладываю в его ладонь свою.

— Мне тоже очень приятно, — ('Какие красивые у него глаза!..') — Дмитрий Владленович.

— Можно без отчества. Просто Дмитрий, — приветливо говорит мужчина.

— Хорошо, тогда просто Катя.

'Вот зачем я это сказала?..'

— Отлично, — радуется Вера и плюхается в кресло. — Дмитрий, вы уж, пожалуйста, сами объясните Кате всё, что касается перевода ваших буклетов, а я сделаю несколько срочных звонков.

— С удовольствием. — Мужчина отвечает Вере, но смотрит только на меня. Сжимает мою руку, а я невольно вздрагиваю, поняв, что забыла забрать у него свою ладонь, утонув в его взгляде.

Говорят, в сердце женщины заключены её разум и душа. Когда мне стало ясно, что я влюблюсь в Дмитрия Бергера? Когда разглядела его глаза, смотревшие на меня с восхищением? Или же когда он не стал 'ломать' меня и в споре с Верой встал на мою сторону?

— Вот, Катя, собственно, это три тома с описанием возможностей сервисного центра. Нужен хороший литературный перевод с английского, французского и немецкого. На основании вашей работы будет создан буклет о моей фирме. Качество перевода очень важно для меня. Так что я, в свою очередь, готов сделать всё, чтобы помочь вам справиться с этой работой, — мягко, с дружелюбными интонациями в голосе заключает Дмитрий.

— Конечно, Катя всё сделает. К тому же перевод большой, так что Тодуа выйдет и в выходные! — Вера, как ледокол, вклинивается в наш разговор, прижимая ладонью динамик мобильного. А я хмурюсь, готовясь дать отпор покусительнице на мою свободу.

— Ну, не так, Вера Павловна, — Бергер ловко перехватывает инициативу. — Да, перевод нужен срочно, но если Катя скажет 'нет', то я пойму её. Я готов подождать, сколько нужно. Катя, какие сроки устроят вас? Не стесняйтесь, говорите прямо!

Бергер лукаво смотрит на меня. Вера злобно краснеет (ещё бы: работа в выходные дни оплачивается клиентами по двойному тарифу), а я тону в глазах сидящего передо мной мужчины. Ловлю себя на мысли, что я могу и должна отказать, но… не хочу этого делать.

— Я смогу в выходные, — признаюсь я. — Куда мне нужно приехать?

— Пожалуйста, приезжайте ко мне в офис, к десяти утра.

— Вот и славно, — радуется Вера.

Основное, что женщины ценят в мужчинах — это благородство. Мужчине же от женщины нужна уверенность в его способностях.

— У Вас солидная компания, Дмитрий. — Я верчу головой, разглядывая офис, увешенный сертификатами с логотипами 'Порше', 'Фольксваген', 'Ауди', 'Сиат', 'Ламборджини', 'Сузуки', 'Бентли' и даже 'Дукатти'. — Вы, должно быть, очень хороший бизнесмен, раз у вас такие партнёры.

— Ну, — Бергер улыбается и прячет руки в карманы брюк дорогого костюма, — скажем так: я — не бизнесмен от Бога, но кое‑что могу. Хотите взглянуть на контору?

— Чуть позже, а пока давайте займёмся работой.

— Хорошо, как скажете. — Бергер послушно усаживается за стол, подпирает кулаком подбородок и лукаво глядит на меня.

— Что? — не выдержав, улыбаюсь я.

— Да так. Знаете, мной впервые командует женщина.

— Простите, — кажется, я покрываюсь краской.

— Не извиняйтесь, не надо. Мне почему‑то это даже нравится, Катя…

Доверие между мужчиной и женщиной — вещь обоюдная.

Воскресенье. Десять часов вечера. Я у Бергера в офисе. Мы только что закончили с переводами.

— Вот и всё, — я складываю в сумку ноутбук. — Ну что ж, Дмитрий, мне было очень приятно поработать с вами. В понедельник Вера выставит вам счёт, и…

— Катя, вы очень спешите? — Поднимаю глаза. Бергер внимательно глядит на меня. — Может быть, кофе выпьем? Или чай? Или бокал вина?

— Ну, если только недолго, — бросаю взгляд на часы.

— Вас кто‑то ждёт?

— А что, есть разница?

— Для меня есть, Катя…

В молчаливом согласии мы спускаемся в маленькое ночное кафе. Бергер усаживает меня за столик.

— Расскажите о себе, — пока мы ждём кофе, предлагает он.

— Да нечего особо рассказывать, — я пожимаю плечами. — Всё, как у всех. Школа, институт, работа.

— Простите, вы замужем?

— Нет.

— А… вы были замужем?

— Нет.

— А я вот был женат. Это был до обидного неудачный брак. — Дмитрий принимает у официантки две белых чашки. — Я… в общем, я был искренне влюблён в свою жену, а она… мне изменяла.

— Вам? — не верю я.

— Мне. У неё — её зовут Алла — так вот, у Аллы был другой мужчина моложе меня на пять лет. Я узнал об этом лишь год назад. Никогда не чувствовал себя большим идиотом. — Бергер поднимает на меня глаза, раскрывая передо мной душу. — Вы уж простите, Катя, я… Чёрт, я столько времени об этом молчал, а вот с вами разоткровенничался!

Дмитрий смущённо проводит рукой по копне волос, а я отчего‑то думаю, что кем бы ни была его бывшая жена — она круглая дура. И что за пять коротких дней я успела привыкнуть и к этому жесту, и к светлым лучистым глазам, и к тому, что у мужчины, оказывается, бывают ямочки на щеках. Бергер перехватывает мой взгляд. Вспыхнув, прячу лицо за чашкой.

— Вы знаете, я чуть не подрался с соперником из‑за жены, — Дмитрий вдруг улыбается, а в уголках его глаз появляются морщинки. — Хотел от души навалять этому пацану, но вместо этого я поступил, как все бывшие. Как… — Дмитрий подбирает слова, — как… как все третьи лишние.

— И что же вы сделали? — Я рассматриваю мужчину, сидящего передо мной.

— Открыл дверь и ушёл… Оставил всё Алле. — Бергер машет рукой и небрежно пожимает плечами. — Только свой сервисный центр не смог ей отдать, я ведь сам создавал его. Этот бизнес буквально спас меня… Я даже стал по — другому смотреть на свою жизнь. Даже помирился с Аллой, но… так и не смог её простить. Наверное, это не благородно, но слишком много горьких воспоминаний.

— Мне очень жаль, Дмитрий, — тихо говорю я.

— А мне нет.

— Почему? — Я ставлю на стол чашку, пытаясь найти опору, чтобы не погибнуть в пронзительных чёрных зрачках. Мужчина берёт меня за руку:

— Потому что останься я с Аллой, я бы никогда не создал своё дело и не встретил бы вас…

Через неделю мы стали встречаться. Через месяц стали любовниками.

Вампилов, автор 'Утиной охоты' писал, что главное в отношениях — это доверие. Быть с мужчиной, которому не веришь — безумие для женщины. И если женщина считает, что может исправить лгуна, она глубоко заблуждается. Влиянию поддаётся только сильный мужской характер, и никогда — слабый.

7 июля 2015 года Димка преподнёс мне 'ауди'.

— Дим, я не возьму, — разглядывая машину, воспротивилась я.

— Ну, хорошо. — Бергер смеётся. — 'Ауди' не новый.

— Я всё равно не возьму.

— Кать, он дёшево мне обошёлся.

— Дим, я кому сказала: 'нет'.

— Тогда выходи за меня замуж.

— Что? — растерялась я.

— Выходи за меня замуж. А машину возьмешь в нагрузку к кольцу. Знаешь, как в советские времена люди покупали календарик, а им совали ещё и маленький бюстик Ленина?

— Да ну тебя, — расхохоталась я. А Димка вдруг встал на колено.

— А если я пообещаю любить тебя и всегда носить на руках?

Он умел ухаживать. Я была влюблена. Мы были счастливы.

И я сказала Бергеру 'да', но… Но ведь всегда есть какое‑то 'но'? Моё 'но' заключалось в том, что постепенно я поняла: у Димки всё раз и навсегда разложено по полочкам. Добро означало то, что нравилось ему, и оно всегда было белым. Злом было всё остальное, и оно было окрашено в чёрный цвет. Оттенков просто не было. По мере того, как дата свадьбы подступала всё плотней, а проблемы в сервисном центре надвигались всё ближе, я стала замечать, что Бергер может быть неоправданно требовательным и раздражительным. Нет, он ни разу не повысил на меня голос, ни разу не обидел меня. Но это не относилось к тем людям, с которыми он работал. Не отдавая себе отчёт, что он может кого‑то обидеть, не тратя времени на то, чтобы выслушать и понять собеседника, Бергер мог нагрубить или резко оборвать разговор. В итоге, все его бывшие бизнес — партнеры отвернулись от него, а бизнес стал разваливаться.

А вот Дьячков… Я вздыхаю. Приходится признать, что Герман Дьячков умеет избегать конфликтов и держать под контролем свои и чужие эмоции. К тому же, как я уже успела понять, он чётко следовал заданной цели. И если препятствия на пути к замыслам Бергера были для Димки задержками, то Герман относился к остановкам, как к новым ступеням для вечного подъёма к успеху, вверх.

'Да, он человек необычный …'

Мои размышления прерывает звонок. Сигнал указывает на Бергера. Беру мобильный:

— Да, Дим, привет.

— Ты где, Катя?! — сходу, на удивление воинственным тоном кричит в трубку Димка. Впрочем, как любой уважающий себя мужчина, мой жених имеет право спрашивать свою невесту, где она болтается в десять часов вечера? Но то, что раньше я с гордостью относила к ревности Бергера, сейчас почему‑то напоминает о том, что я становлюсь его собственностью. А вот это меня категорически не устраивает.

— Дим, во — первых, как я тебе и говорила, я у себя дома, — голосом, которым можно и камни дробить, чеканю я. Димка недовольно пыхтит в трубку, но молчит и ждёт продолжения. — Во — вторых, я очень устала и ночевать останусь здесь. Ещё есть вопросы?

Бергер моментально сбавляет тон:

— Кать, а можно, я к тебе приеду?

— Проверяешь меня? — холодно усмехаюсь я.

— Нет. Мне без тебя плохо.

— Хорошо, приезжай, — без особой радости соглашаюсь я.

— Буду через четверть часа.

Откладываю телефон и раздражённо плетусь на кухню. Нехотя готовя ужин, без которого с удовольствием бы обошлась, я начинаю думать, что мои проблемы с Димкой ещё только начинаются. Это — пока цветочки. А ягодки созреют в тот день, когда мне придётся выложить Димке, на каких условиях я получу искомые два миллиона. Но, во — первых, есть ещё месяц. А во — вторых… и я фыркаю: 'Господи, да о чём я думаю?' Ведь Герман Дьячков далеко не мой Димка. И каким бы волевым и уверенным Дьячков ни старался казаться, но он позволил там, в 'Меге', веревки из себя вить какому‑то мальчишке. У того кареглазого мальчика это прекрасно вышло. А значит, получится и у меня. Не может не получиться!'