Эта книга написана на реальных фактах. Герой книги, Олег Грачёв, отбывший шестилетний срок в заключения перенял от известного картёжника Паштета шулерские приёмы всех азартных игр. Которые он успешно применял на свободе. По натуре Олег был авантюристом, он наказывал на картах алчных и злобных людей. По причине своего сложного характера, нигде не уживался в местах, где бы он не работал. Но всегда находил в своих действиях правоту и смысл жизни, как и его окружение, — считавшие его правильным и порядочным человеком. В книге много своеобразного юмора.

Владимир Козлов — родился в 1950 году в городе Горьком, ныне Нижний Новгород. Работал строителем, матросом на Севере, тренером. Руководил спортом на самом крупном электрометаллургическом комбинате Европы. Автор трилогии Горькое молоко, Хвост фюрера, Сестра Морфея, Розы для Магистра и многих других произведений.

Всякий человек, есть история, не похожая ни на какую другую. Карель Алексис.

 

Комсомолец или шулер

(часть первая)

В это утро Олег Грачёв встал с постели и, не умываясь, зашёл в кухню. Выпив стакан кипячёной воды из керамического кувшина, его взор упал на календарь, висевший над маленьким холодильником «Морозко». Дата там стояла 12 июня. Сорвав листок прошедшего дня, и увидав последующее 13 число, он от досады скомкал отслуживший календарный лист и бросил его в открытое настежь окно. Он считал себя закоренелым атеистом, но с суеверием тесно дружил. Даже если голубь — сизарь будет переходить ему дорогу, он всё равно сплюнет через левое плечо, не говоря уже о кошках. Для него число 13 — это недобор, а вот 21 или 33, 36, это было в цвет!!! Это были лучшие очки в его картёжной жизни. Олег по кличке Дорогой хоть был и молод, но известность быстро приобрёл в определённых кругах.

Он слегка потянулся и с радостью вспомнил, что июнь на исходе и начал отрывать один за другим листки календаря. Дойдя, до двадцать восьмого июня он остановился и вспомнил, что сегодня кобелю Цветка, кавказцу Ашоту исполняется восемь лет.

— Надо сегодня начинать отмечать, — сказал вслух Дорогой. — Эту цифру двадцать восемь необходимо сегодня вспрыснуть. Все серьёзные дела по боку!

Он прошёл в спальню и, опустив руку в карман рубашки, извлёк оттуда несколько купюр. Пересчитав деньги, он понял, что этой суммы будет вполне достаточно, чтобы все намеченные планы по корректировке собственного календаря свести к исполнению. Дорогой приятно улыбнулся и стал названивать своим друзьям, Мартыну и Цветку.

Их уговаривать, долго не пришлось. И уже через час в середине фруктового сада, где груши и яблони, дразня своими не доспевшими, но уже вполне розовыми плодами, он приютился со своими друзьями начиная выполнять свой намеченный план. Ароматного запаха от фруктов по причине их не спелости не исходило, но всё равно приятно было себя чувствовать в этом райском саду. Тем более ветки от изобилия румяных плодов, были максимально преклонены к земле. А некоторые ответвления яблок беспардонно прикасались к разбушевавшимся завязям, переплетённых огурцов, будь — то, предлагая создать общую демографию фрукта с овощем. Лето в этот год выдалось неимоверно жарким. Для Олега Дорого этот климат, был родным. Но находясь шесть лет за северным полюсом, он отвык от него. Ежедневная сильная жара допекала его так, что он порой опускался в холодный погреб, что бы там подышать камковым льдом. С утра после холодного душа он себя чувствовал хорошо, но после одиннадцати часов его тело будто подменяли. К нему подкрадывался упадок сил, а продолжительный и донимающий его спокойствие звон в ушах, подталкивал к необъяснимой тревоге. Жажда от жары не покидала его желаний к обильному питью. Выручало всё, что содержало много воды, но больше предпочтения он отдавал вину, особенно сухому. От умудрённых жизнью людей он знал, что в тропиках только это вино спасало от жары советских моряков и строителей. На себе он это сразу испытал, как только освободился из колонии строгого режима. Выпил стаканчик и незаметно все тревоги и жажда покидали его. Он частенько задумывался о смене местного климата, считая, что именно он пагубно влияет на его организм. Хотя бы эту жару пересидеть в более суровом климатическом регионе. Иногда хотелось плюнуть на всё и быстрее упорхнуть к белым медведям, но тут сразу же подкрадывалось смятение, и внутренний протест ему нашёптывал. «Не забывай про мать»!!!

Олег давно уже усвоил, что самые преданные женщины это те, у кого сыновья и мужья попали в волчий капкан закона. Эти женщины, чтобы хоть одним глазом взглянуть на родного человека, ехали на край света во тьму тараканью. Пересекали северный полюс и при этом тащили за собой неподъёмные сумки с продуктами. Олег помнил про сыновний долг. Хоть у него и была гражданская жена, но мать его Вера Александровна Грачёва была и остаётся единственно близким и родным ему человеком. Ей тоже выпала тяжкая доля навещать своего непутёвого сына вдали от родного края, и он это ценил. Она ни на минуту не забывала о сыне, когда он был вдали от неё. Переживала, что вместо наваристого борща, он хлебает баланду, и вместо логарифмов и котангенсов познаёт тюремные университеты. Он рос всесторонне развитым мальчиком. Способности к математике привели его в класс одарённых детей. В шахматы Олег мог обыграть взрослого и опытного кандидата в мастера спорта, но долго не заигрывался. Любил играть быстро — не задумываясь. Поэтому и в соревнованиях не участвовал. А, ловко махая у себя во дворе палками и будучи замеченным приезжим тренером, с берегов Волги — рапиристом Германом Смеховым, определило его спортивное будущее.

Ему было уже семнадцать. Он пошёл покорять юношеские пьедесталы спортивных высот и это у него хорошо получалось. Но вот страсть к наживе и нездоровый интерес к заброшенным церквям перечеркнули все его намеченные перспективы. Попалась на глаза с виду убогая, не напоминающую действующую церковь в селе Кульки. Купол у неё был разобран. Вход из бетонных ступеней был покрыт мхом и кое — где пробивались ростки тополей. А главное рядом не было сторожа. Все эти предательские приметы заставили его проникнуть в церковь. На самом же деле там шёл длительный ремонт, осуществляемый жителями села. Через день после его «паломничества» в Кульки в их доме был произведён обыск, где нашли целый иконостас из этой церкви, а главные залежи, которые под опилками были закопаны на чердаке, остались неприкосновенными, так — как никто из органов не догадался в куче опилок лопатой ковырнуть.

Олега в этот день арестовали.

…Мать, работающая учительницей начальных классов и познавшая культ личности Сталина, после смерти отца, приложила все силы, чтобы сын вырос нормальным и честным человеком. Но здесь был явный недосмотр, за что корила она только себя.

Отца Олега бывшего разработчика недр, в 1948 году забрали через неделю после рождения сына, прямо в стенах родильного дома, вменив ему незаконные обсуждения кладезей КМА с иностранными учёными. Отца отправили в Воркуту, где он заболел чахоткой и вскоре скончался, так и не подержав на рукав маленького сына. Олег рос без отца, но мать научила его ощущать присутствие отца с раннего детства в том самом фруктовом саду, где каждое плодовое дерево было посажено им. Она летом и зимой вдалбливала Олегу, что груши и яблони в их саду были посажены в день его рождения 18 октября. И, что эти деревья по жизни будут его спутниками. Поэтому он не должен обрывать на них ветки и сдирать кору для свистулек. Он понял, что основной уход за этими деревьями должен быть только с его стороны, что он и делал, перешагивая ежегодные этапы своей короткой жизни, не забывая про садовые насаждения. Каждый плод с дерева он считал даром отца и никогда не позволял даже огрызки яблока или груши кинуть за забор соседнего двора — все отходы шли в перегной или на корм гусям. И когда он освободился весной, то в первую очередь каждое деревце обкопал, удобрил, а стволы побелил известью. Хоть в этом году от жары завял щавель, засох лук, но фруктовый сад благоухал и обещал хороший урожай. С овощами тоже было всё в порядке. Ежедневный полив и защитная плёнка помогали огурцам и помидорам стойко сопротивляться капризам природы.

Солнце в этот день беспощадно палило, так, что даже бабочкам было лень махать крыльями. Они медленно перелетали с цветка на цветок, и их можно было без сачка взять спокойно пальцами и опустить обратно на волю, как одомашненных голубей. Да что там бабочки, даже лягушки, жившие в ёмкости для воды и донимающие ежедневно своими лягушачьими концертами, на этот раз не подавали голоса.

На столе у друзей лежали свежие похожие на бычье сердце помидоры и пару пахучих огурцов. А столом служил старый кованый сундук, в котором хранились садово — огородные инструменты.

Три друга детства Дорогой, Мартын и Цветок уютно приютившись за этим сундуком, пили липучий ликёр, и сухой Рислинг с пивом. Дорогой на правах хозяина развалился в шезлонге, другие же два друга скромно примостились на отслуживших свой век поржавевших ведрах. По сути дела повод для выпивки был только у Олега. Он решил в этот день отметить день рождения собаки своего друга. Щенком он подарил восемь лет назад породистого Кавказца Павлу. А Павлом был Цветок — бывший радио хулиган. С этим делом он давно уже завязал, так — как был дважды пойман милицией, оштрафован и строго предупрежден. В эфир он больше не выходил, так за свои радиопередачи получал ещё нагоняй от жены. Он был семейный человек, как и Мартын. Своё же мастерство Павел пошёл оттачивать в телеателье. Радиотехника была его призванием в жизни.

Алексей Мартынов, скромный по натуре парень и к тому же очень ранимый скинув с себя шлёпки, водрузил свои ноги на валявшую рядом берёзовую чурку. Одна ступня у него была перевязана бинтом.

Дорогой, обратив внимание на повреждённую ногу своего друга, спросил:

— Где культю поранил?

— Если бы, — ухмыльнулся Мартын, — эта культя и стала поводом моего увольнения. Накрылась теперь моя квартира котлом для варки смолы, — огорчился он. — Меня Софья совсем запилила. Спасу никого нет. Я конечно глупо поступил. Мне надо было больничный лист взять, а меня как лоха развели в бригаде. Сами же мне ногу сожгли битумом по своей халатности, и я виноватым остался. Запугали, что если возьму больничный, то составят акт производственной травмы, где виноватым буду я сам, потому что нарушил технику безопасности. Я говорят, должен был не кеды на работе одевать, а кирзовые сапоги. Мало того, пообещали меня турнуть из управления по 33 статье, с которой меня и в ад не пустят. Короче бригада посоветовала мне уйти по собственному желанию, чтобы их премии не лишили.

Дорогой поднялся с шезлонга, сорвал с грядки свежий огурец и немытым засунул половину себе в рот. Раздался приятный хруст, и он громко рассмеялся. Разжевав и проглотив огурец, он укоризненно взглянул на друга:

— Ты действительно лох с детства! Потому — то твою скромность и наивность не в каждом дворе принимают. Правильно Софа тебя долбит за нерешительность. Неужели ты не понимал, с кем работал? Они все троглодиты, а ты грамотный парень. Законы их волчьи не мог им в рожу бросить. А кто ошпарил тебе эту сваю, — ткнул он в больную ногу огрызком огурца — того надо с ног до головы обмундировать смолой. Я вот ни дня нигде не работал, а знаю, что будь я на твоём месте, то лежал бы до конечного упору, здесь в шезлонге, получал бы денежки, а бригада вместе с профсоюзом навещали бы меня через день и таскали добрые харчи.

Мартын осторожно убрал ногу с чурки и, не смотря в глаза другу, пробурчал:

— Дождёшься от них добротных харчей. Держи карман шире!

Дорогой вопросительно покрутил пальцем у виска:

— Ты же вроде говорил мне, что они в обед только мясные деликатесы уминают.

— Да, — промямлил Мартын, — а ещё в карты лихо на деньги играют. За день до травмы я проиграл им всю зарплату и сто десять рублей остался должным. Если бы моя Софья узнала, заела бы меня. Для неё символ счастья, не дружная семья, а деньги.

Для Дорогого это была ужасная новость. Мартын — скромный и адекватный парень, который даже в государственную лотерею не верил вдруг, подсел на карты, как наркоман на иглу. Это был нонсенс:

— Вот про карты я впервые от тебя слышу. Ты же даже в спорт лото никогда не играл, — сморщился Дорогой. — А тут карты! Это серьёзно! Надо понимать, что у тебя на лбу все твои очки будут высвечиваться? Зачем ты залез в это болото? Ты же парень не азартный, с головой вроде всегда дружил? Лил бы себе смолу по крышам и в ус не дул. А хату бы получил, помахал им ручкой и сказал: «Адью бесогоны».

Мартын в ответ хмыкнул:

— А они не игровых кадров быстро укрощают. Либо садишься за карты, либо паши за всех. А за всех мне не в жилу рога мочить. Поэтому я подсел на карты. Была у меня дома заначка, вот я её один раз и прихватил с собой на работу. Так они утром увидали её и как свора гончих накинулись на меня. «Играй да играй». Один, правда, мужик там нормальный, а все остальные шакалы. Он сделал паузу, и тяжело вздохнув, грустно добавил — а на моём месте ты бы никогда не мог быть. Ты же в детском саду ещё хотел царём стать. У тебя другой характер, да и в карты если тебе верить, ты бы их задрал. Неграмотные совсем не мыслящие люди, но хочу заметить, считать они могут и неплохо.

Олег на слова Мартына только хитро улыбнулся, но пос вещать друзей, какая ему в этот миг пришла пока не торопился.

После этого друзья сменили тему разговора, предаваясь приятными воспоминаниями детства. Они отвлечённо сидели на лоне природы, пили вино и закусывали свежими овощами. Внезапно раздался сильный взрыв, что Дорогой от неожиданности присел к земле, чем вызвал смех у друзей.

— Совсем ты Олег отвык от наших взрывов, — не переставая смеяться, сказал Цветок. — Я же тебя предупреждал сегодня — что четверг у нас как был, так остался в карьере взрывным днём.

Дорогой знал об этом хорошо, но, отбывая, в заключении приличный срок действительно отвык от взрывов. Он поднял голову к верху и увидал, как из «исполинской чаши» — главной хранительнице богатейших залежей железной руды в небо взмыло густое жёлто — серое облако.

— Вот там бы я ни за какие калачи не стал работать, — кивнул он головой в сторону карьера, — а на работу устраиваться край надо. Не то опять на «каторгу» сошлют. Участковый уже ходит через день, то к матери, то ко мне.

— А ты иди к нам в ателье, — предложил Цветок, — полгода в учениках походишь, потом разряд дадут. Левый заработок всегда будет. Я вон себе мотоцикл, за калымные деньги купил. — Он блаженно зевнул, прикрыв глаза, но рот закрыть, не успел. Дорогой засунул ему туда огрызок огурца:

— Нет, Паша, диоды и триоды это не моя стихия. Наверное, я пойду смолу варить. Там я хату вскоре получу, да и с картишками пошалю. — Он перевёл взгляд на Мартына. — Только вот с этим лохом собеседование ещё раз завтра проведу. Сегодня не хочу на реальные темы говорить, а завтра ты мне Алексей подробно расскажешь всю эпопею своей беды. Постараюсь, я заехать в гости на пару месяцев в твою бригаду, создам им кучу проблем, затем как царь — победитель поеду другие вершины брать, — пообещал он.

— Да зачем тебе с этой необразованностью связываться, — за канючил Мартын. — Мне один умный человек сказал, что каждый безграмотный это практически условный пациент психушки.

— Отчасти и прав твой умный человек, — задумчиво рассудил Олег, — но я всё — таки удочку закину в тот омут. Люблю я негодным дядям сюрпризы преподносить. А сейчас ша! Разговариваем только на отвлечённые темы. День у нас сегодня должен быть душевно благодатным!

— Давай тогда ещё что ли выпьем? — предложил Цветок.

— Хорошее предложение, — встрепенулся Дорогой, — наливай!

Под тост Олега ребята выпили ещё бутылку. Вино было слабенькое и пили они его стаканами.

Из закусок предпочтение отдавали огурцам. Нравилась им эта закуска больше чем мясистые помидоры. Их необычный хруст и запах грядок они сравнивали с ароматом гаванской сигары, что двигало друзей к непринуждённой и откровенной беседе.

С тех пор как Олег освободился они лишь третий раз, встретились вместе. Поводы были, но не было времени. Друзья Олега были не только семейные, но и зачастую занимались помимо работы, хозяйственными делами по дому. В своём доме хлопот хватало по самое горло. Свой дом это не квартира со всеми удобствами, — работа всегда найдётся, только не ленись. Олег же в плане труда был свободным человеком, но свою энергию ежедневно растрачивал в своём саду и дворе. К тому же Олег обзавёлся гражданской женой, звали её Регина. Сама она была приезжая и до этого жила в общежитии.

Дорогой же поначалу к гражданской совести относился с прохладцей. Считал, что лом и лопата от него никуда не убегут. Да, и зачем ему было спину гнуть на государство, — его эта перспектива не прельщала. Когда своими филигранными пальчиками он себе на картах мог раздать в сваре три шестёрки, а жадному оппоненту подсунуть три туза. И банк был его. Вся проблема была только в жирных и самоуверенных котах. Так он называл людей азартных, с низкими умственными способностями, но с толстыми кошельками. В своём городе он таких персонажей не знал, поэтому ему приходилось своё умение практиковать на поездах дальнего следования. Но там не редко бывали и холостые поездки, что его до безумия бесило и наталкивало на мысль найти нормальную работу с приличным заработком и где бы он смог получить квартиру, — так на всякий случай. Дом у них был добротный, и метров было вполне достаточно, чтобы проживать полноценной семьёй.

Мать ежедневно его наставляла на путь истинный, «Говорила, что в СССР право не работать имеют, только инвалиды и пенсионеры». Регина тоже не отставала от матери, скромно намекая ему, что декрет не за горами. И не прилично будет находиться на иждивении у родительницы — инвалидки. Грозил пальчиком и рябой участковый, обещавший сослать его лес пилить за тунеядство. Но у Олега были для него веские аргументы. «Ухаживаю за больной матерью».

Мать действительно болела артритом и были дни, когда она совсем не могла вставать на ноги. Сегодня она была на ногах и выглядела вполне здоровой. С блюдом пельменей облитых сметаной она подошла к сыну, сидевшему в кругу друзей. Поставив перед ними дымившее блюдо и вытерев о передник руки, она окинула всех добрым взглядом, тихо произнесла:

— Вы ребятки нашли бы моему сынку работу, а то ведь без неё вновь загремит на нары. Вон как сейчас стригут безработных. И чихнуть не успеет, как на бесплатный труд попадёт. Олег зацепил вилкой пельмень и, подув на неё, засунул себе её в рот:

— Мам ну что ты переживаешь? Всё у меня образуется. Только ты вначале поправься.

— Да я сынок без тебя справлялась со своей болячкой, — ответила мать, — так и нынче не пропаду. Мне ведь легче на душе будет, если я буду знать, что ты занят делом. А если совсем в тягость будет, Регина поможет.

Олег нанизал на вилку ещё одну пельменю, но в рот засовывать не спешил, давая остыть ей:

— Мам я всё понял. Завтра мы Павлу день рождения отметим здесь, на этом самом месте, — ткнул он вилкой в сундук, — а в понедельник я пойду трудоустраиваться. Регину я тоже сегодня вечером обрадую.

У матери лицо просветлело и она, встав на вымощенную из кирпича дорожку, несколько раз вымолвила: Дай то Бог! — и не спеша, скрылась в гуще сада.

— А ведь мать права, — раздался голос Мартына.

— Ешь пельмени, — оборвал друга Дорогой. — Остынут. — Позже о работе поговорим. Завтра в это же время собираемся у меня.

***

Лысый кадровик с почти высыпавшими бровями и ресницами сидел в душном кабинете за видавшим виды старым письменным столом и с любопытством рассматривал через очки молодого человека. Олег пришёл устраиваться на работу в строительное отделочное управление.

Он с короткой стрижкой стоял перед кадровиком вполне серьёзный и жаждущий быстрее получить работу. Свои холёные руки, которые тяжелее тюремной пайки и колоды карт ничего не держали за свою жизнь, он старался не демонстрировать перед кадровиком. Хоть Олег и имел порочную биографию, лицо же его отражало откровенную искренность и благородство и если пристально вглядеться в его глаза, то помимо ума, там можно без труда было отыскать избыток лукавства. Кадровик был ушлый мужик, но этой важной детали не заметил. Да и не до этого ему было, чтобы просвечивать каждого претендента на работу «рентгеновскими лучами». Жара полностью выбивала его из колеи. Он только и подливал себе из графина воду в стакан, который сразу осушал. К тому — же недобор квалифицированных и подсобных рабочих негативно отражался на показателях всего треста. Ужасная текучка кадров, просто терзала управление, за что он периодически получал нагоняй от вышестоящего начальства. В варягов он уже не верил, которые слетались как мухи на мёд на важную стройку Советского Союза. Заезжали даже такие экземпляры, которые за плечами имели не одну судимость. Некоторые из подобных экземпляров умудрялись приобрести себе комсомольские путёвки, что давало им право на трудоустройство и на койку место в общежитие. Этот контингент долго не задерживался — максимум месяц они показывались на строительных объектах. Как правило, уже после первого аванса они уходили в запой и на английский манер покидали Всесоюзную комсомольскую стройку. Этот парень тоже относился к категории бывалых людей, но он был местный и имел городскую прописку в частном секторе. А с местными рабочими даже с такой биографией, как у этого парня всегда было проще работать. Даже если тот будет трудиться спустя рукава или прогуливать, то тут и профсоюз можно было подключить, либо заставить общественность повлиять на нерадивого члена бригады. А рабочие руки край как нужны. Почти каждый строительный участок ощущал нехватку кадров. Этот парень своим внешним видом и тактичной манерой поведения вполне устраивал кадровика и он, достав из ящика стола несколько чистых бланков, спросил:

— Кем бы вы хотели трудиться у нас товарищ Грачёв?

Парня вопрос заинтересовал, и он без разрешения присел на краешек стула:

— Мне бы там поработать, где платят неплохо и чтобы в ад не попасть после длительного жизненного финала.

— Ангельских профессий не имеем, — флегматично бросил кадровик.

Парень за словом в карман не полез, сразу ответил:

— Я в небесную канцелярию и сам не пойду. Мне дайте такую работу, чтобы я на этом свете в смоле поварился, чтобы в аду эту процедуру не повторять?

Кадровик иронически ухмыльнулся, с недоверием посмотрел на руки парня, не представляя, что они смогут в скором будущем держать тяжёлую щётку и таскать по крышам большие вёдра, наполненные битумом.

— Кровельщиком, желаешь стать? — с изумлением спросил он.

— Могу кровельщиком, могу изолировщиком. Мне всё равно, — не задумываясь, бросил парень, — я специалист на все руки. Но лучше кровельщиком. Свежий воздух и высотные ощущения благотворно влияют на мой профессионализм.

Эта самоуверенность не понравилась кадровику, и он решил немного осадить парня:

— Таких специалистов как ты пруд пруди в любом пивном ларьке. Ты же производственного пороха не нюхал. О каком ты профессионализме говоришь? — повысил голос кадровик и встал с кресла.

Подойдя к стене, где висел тихо говорящий динамик, он отключил его совсем и продолжил:

— Навыков у тебя в работе нет, трудовой книжки тоже нет. Есть только военный билет и паспорт с записью о положении в паспортах, — Сколько отсидел в тюрьме и за что Олег Матвеевич?

— Шесть лет, за атеизм и археологию, — выпалил Дорогой.

Кадровик на его заданный вопрос, принял ответ Олега, как за насмешку и, состроив хитрые глаза, почти шёпотом бросил в лицо парню:

— Не ври, у нас за это не сажают.

Дорогой опять не задержался с ответом:

— Не сажают атеистов — лекторов, а я деятельный атеист — практик. Снимал иконы с заброшенных церквей и кладбищ, а потом их бабкам продавал по дешёвке.

Кадровик в ответ уже довольно крякнул и, откинувшись на спинку стула, ехидно произнёс:

— Так бы сразу и сказал, что сидел за кражу и спекуляцию, и нечего мне тут голову морочить своим острословием. Я не таких говорунов встречал у себя в кабинете. Хотя я юмор ценю. И ты меня, в общем, то устраиваешь. Но смотри на работе поначалу особо языком не чеши, — погрозил он парню пальцем. — Не поймут! Приживись хоть немного в бригаде, а потом заливай им свои басни.

— Ежу понятно, — воодушевился Олег, — но с юмором работа всегда спориться, а кто юмор не ценит, тот по жизни инвалид, — смело добавил парень, поняв, что практически он на работу принят.

— Хочешь, значит, грехи смолой свои смыть? — хитро спросил кадровик, не придав, внимания последней брошенной фразы Грачёвым.

Олег достал из наружного кармана рубашки расчёску и провёл ей несколько раз по своей короткой стрижке:

— Нет, я безгрешный?

Кадровик приподнял очки на лоб и пристально вгляделся в молодого человека.

У того было такое ангельское выражение лица, будто тот не срок отсидел на зоне, а окончил с отличием духовную семинарию и потчует его божьими законами.

Насчёт безгрешности, парень перебрал. Кадровик от такой наглости, словно заводной заёрзал на стуле:

— Как безгрешный? Отсидел огромный срок и думаешь, греха на тебе нет? — Нет уважаемый, этот грех тебе аукаться будет, как минимум такой — же срок, который ты провёл в заключении.

Эта фраза нисколько не смутила Дорогого, и он с вполне серьёзным выражением лица продолжил:

— Все мои коллеги — атеисты, не признают никаких грехов, они считают только проступки. А моё преступление, проступком даже нельзя назвать. Тяга мальчишеская была полазить по забытым местам. Ну, это типа археологии. Вы вот точно, наверное, коммунист? — почти с патриотизмом спросил парень, — значит обязательно атеист. Мы с вами в этом плане можно сказать единомышленники, поэтому должны протягивать друг другу руку помощи. А как же иначе?

Кадровик улыбнулся и покачал лысой головой:

— Ну, хорошо, оформляю тебя кровельщиком в передовую бригаду к Возничему. Их там четырнадцать человек ты будешь пятнадцатым. Бригада большая и разорвана на три звена. Это значит, трудятся они на разных объектах. Но когда фронт работы есть большой, слетаются в одну стаю. Ты, вероятно, пойдёшь в звено Лопатина. У них как раз одного человека не хватает, до полного комплекта. Зарабатывают они неплохо по триста рублей в месяц, но ты пока будешь поменьше иметь. Разряд у тебя будет ниже. И ещё один немаловажный факт, там мужчины все почти из деревень, хоть и живут в городе. Языки у них острее, чем у тебя. Тебе будет нелегко к ним приспособиться, — не то внушающее, не то с сожалением покачал он головой.

Олег после этих слов совсем оживился:

— Оформляйте, я согласен. Мне всё равно хоть к Возничему, хоть к Лесничему, я везде буду работать, так — как надумал семьёй обзавестись. Иначе опять посадят.

Кадровик начал заполнять все необходимые бланки, для оформления на работу, слушая нового новобранца, в то же время не переставал иногда хитро бросать на него свой взгляд:

— Молодец коллега, верно, думаешь, — подковырнул его кадровик. — На, вот тебе направления на медицинскую комиссию, прослушаешь лекцию по ТБ и пожарной безопасности. Отметишься в военкомате и приходи оформляться. Оформишься, не тяни с заявлением на квартиру. В этот же день подавай. У нас квартиры в течение двух лет дают, а то и меньше. Семейное общежитие сразу могут выделить, главное показать себя с хорошей стороны в первые дни! Лепи из себя достойного покорителя Курской магнитной аномалии! — Отлично! — обрадовался Олег, беря из рук кадровика кипу направлений.

— Удачи Олег Матвеевич! — бросил кадровик уходящему парню, а когда за ним закрылась дверь, потирая руки, произнёс:

— Вот у Лопатина тебе охоту к юмору обязательно отобьют, а работать уж наверняка научат! Через горнило этого звена немало ухарей прошло, и никто надолго не задержался. Пороху не хватило. Ну а тебе — то я в любом случае не дам зачахнуть. В крайнем случае, переведу плиточником. Там и деньги неплохие платят и работа чище. Да и народ грамотней.

***

Олег Грачёв тянуть не стал с оформлением, и через два дня ему выдали уже спецовку кровельщика. Особой радости к первой своей выбранной профессии он не испытывал, но задумка корректно отомстить за беды друга, отметала все неудобства в душе. Да и перспектива получить гуманитарную квартиру с удобствами, тоже лишней бы не была.

И вот для него настал первый рабочий день. Дата вроде знаменательная, но запомнилась она ему не с лучшей стороны. Полного знакомства с бригадой не получилось, так — как она на этот момент была разделена на три звена. Как и говорил кадровик, все звенья трудились на разных объектах. Его направили в звено, в которое он и стремился попасть. Звено трудилось на сельском объекте в большом селе Фили. Что ему сразу бросилось в глаза, у всех мужиков в руках были увесистые авоськи. В обед он понял, что это были их обеды, которые они называли термосами. Члены звена все поголовно были выходцы из деревень, хотя жили в городе уже по нескольку лет. После военной разрухи в стране им было не до учёбы. Важнее тогда было помогать своим родителям по хозяйству, да и школы в те времена не в каждой деревне были. Поэтому грамотой они не блистали. Некоторые мужики, из азбуки знали только букву «А», да «Я», и могли без труда прочитать самоё популярное заборное слово из трёх букв. И любая газета или книга для них была детищем иного мира, в который они слепо верили. Но зато эти неучи очень грамотно могли ехидничать, играть в карты на деньги и пить бурачный самогон. Единственный мужик Кашин, носивший редкое имя Модест, не досаждал Олегу и охотно помогал по работе. Это был именно тот мужчина, о котором Мартын отзывался положительно. Он был невысокого роста, с небольшим животиком и кривыми ногами. Имел дурную привычку постоянно при разговоре сквозь зубы выкидывать тонкую, словно нитка слюну. Кургузую рабочую фуражку натягивал на лоб до отказа, так что глаз не было видно, поэтому голова его была похожа в этой фуражке на половинку разрезанного арбуза с хвостиком. Но когда он снимал этот неказистый картуз с головы, чтобы утереть пот со лба, то помимо лысины можно было заметить, вполне умные глаза. Тем боле речь у него была содержательней, чем у остальных мужиков. Так что с первого взгляда и не скажешь что перед тобой человек, который не знает грамоты. Олегу этот мужик пришёлся по душе. Модест не только доходчиво объяснил ему с чего начинать надо работу, но и сам заправил бак соляркой, зажёг форсунку под котлом. Затем они вместе начали рубить битум и загружать котёл. Проходившая мимо их бытовки маляр, увидав, что в звене кровельщиков новичок, крикнула Олегу:

— Он тебя не только битум научит рубить, но и в азартные игры курсы у него пройдёшь. Смотри не втянись с ним в это порочное дело, — наказала та. — Да и зачем ты такой хорошенький к ним в бригаду подался? Шёл бы к нам. Мы бабы покладистые никогда не обидим. А у них ты и за писаря будешь, и за смоляного кашевара, ну и конечно скорохода в магазин они из тебя сделают. В общем, быть тебе маленьким Мук ом, но не сказочным, а настоящим бегуном.

Модест бросил в котёл увесистый кусок битума, который был у него в руках и быстро подбежал к маляру. Грубо облапил её своими грязными от смолы рукавицами и на всю стройку закричал:

— Договоришься ты у меня Надька, быстро в бытовку уволоку, и тогда конец твоему языку придёт. А то моду взяли языком почём зря молотить. У Гальки, либо научились?

Женщина, высвободившись из его объятий, слегка оттолкнула его:

— У Гальки свой язык, а у меня свой, — шутливо ударила она его по козырьку фуражки. — А что я не права? Ты Кашин мужик то вроде ничего, но нездоровый азарт к картам порой дурно влияет на твой характер.

Не знала тогда ни Настя, ни Кашин, что устроился в эту бригаду Олег не просто так, и не по испорченному телефону, а по наводке своего друга Мартына, который уже испил свою горькую чашу смолы в этой бригаде. Надо заметить, что в карты поголовно играли все на стройке, как рабочие, так и ИТР. Начиналась прикидка в служебном автобусе и продолжалась на объекте. Олега кровельщики в свою питейную компанию в этот день не пригласили, сославшись на его молодой возраст. И посоветовали ему оттачивать мастерство около котла, где варится битум. Что Олег и делал, постоянно заглядывая в нутро этой гигантской — чаши, и периодически регулировал напор солярки, которая поступала через форсунку.

Через пару часов битум в котле уже начал закипать. По поверхности пошли пузыри, и небольшой парок витал над котлом. Не знал Олег, что это первые признаки непроизвольного возгорания котла, поэтому особо и не переживал.

Котёл вспыхнул так, что Олегу показалось, он оторвался от земли, подпрыгнул, расплескав излишки смолы на землю. От неожиданности Олег отбежал от него на небольшое расстояние. Момент вроде и интересный, но для дворовых мальчишек. Их бы куча собралась на подобное зрелище, будь они рядом. Для Олега же это была нештатная ситуация. Очаг возгорания был похож на бурлящий вулкан, изрыгая из себя не только огонь, но и клубы едкой как дёготь чёрной сажи. Чтобы ликвидировать возгорание, необходимо было закрывать котёл вручную металлической крышкой, у которой диаметр под два метра. Бригада смотрела на него сверху и издевательски смеялась, когда он неумело возился с этой крышкой. Они что — то кричали и показывали руками, но Олег их не понимал. Он злился на себя и думал, если бы на этом фоне около чёртовой кастрюли и под знойным солнцем его увидала Регина, то наверняка бы сбежала от него, не дожидаясь дня свадьбы. Он как волчок крутился у этого адского котла, но поделать ничего не мог. Для него это возгорание было сравни проснувшемуся Везувию. Не зная, что это обычное дело у кровельщиков Олег в душе уже запаниковал, думая, что на такой дым должен съехаться не один расчёт пожарных машин. Выручил Модест, — он спустился сверху и помог ему прикрыть крышку котла, убавил напор солярки и сказал:

— Ты не суетись, в этом случае. Если только котёл начнёт загораться, сразу кинь в него кусок особой третьей марки битума, и он потухнет. Ну а если до такой степени разгорится, то тут уже конечно надо пользоваться крышкой.

Он показал Олегу, где лежит третья марка, и поднялся наверх.

И всё равно к концу смены Олег был похож на негра. Котёл вспыхивал ещё несколько раз. И на следующее утро Дорогой отхаркивался одной чернотой. Он понял, что его они специально поставили варить битум. Чтобы курс молодого бойца прошёл с укрощения горящей смолы, где не только сноровка нужна, но и умение. Но по сути дела хитрого в этой работе ничего не было. Любой бы новичок за пару дней, ну от силы неделю, мог освоить эту профессию.

Однако первый рабочий день, был не его. И он стал ждать своего счастливого момента. Он ежедневно, внимательно присматривался к своим коллегам через кипящую смолу в котле. Тяжко ему приходилось, когда они напивались. Так — как всю работу ему приходилось тащить одному. Он молча переносил всё это и ждал справедливого суда, где в роли судьи выступит собственной персоной.

На стройке его бригаду открыто называли свора горлопанов. Своим грязным языком, они могли опошлить любого, невзирая на личность, будь — то разнорабочий или прораб. Олега в свою бригаду они приняли с притворной радостью. Для них он был чужак. Каждый из мужиков изощрялся в совсем ненужных, никому командах. Они на каждом шагу, старались его заарканить на какой — ни будь непристойной шутке. Послать его к трактористу за компрессией или в сельмаге купить, помимо вина за двадцать копеек мохнатый штык. Молчаливый Олег везде и ко всем ходил, не торопясь, и все над его просьбами смеялись. Он, молча всё это учитывал, воспринимал за шутку, и никаких обид им не показывал. Он понимал, что трудностей после тюрьмы не миновать. Он так же понимал, что можно сорваться и проучить смоляным ковшом всех колхозников, чтобы они не думали, что Олег Грачёв, тот парень, на котором можно бесплатно битум возить. Один Модест соблюдал нейтралитет и не докучал Олегу, так как автоматически они стали напарниками. Но Олег понимал, что мысленно тот на их стороне. Вместе в карты играют, вместе пьют, да и общий стаж по крышам их давно сблизил — значит для себя они все свои в доску.

Дорогой делал героическую выдержку и пытливо наблюдал за ними дальше. В карты он с ними никогда не садился играть, хотя его подмывало наказать их, но время для этого ещё не пришло. Олег проявил себя в бригаде очень скромным и безотказным парнем. Со всеми был вежлив и учтив. Никто от него не слышал ни одного жаргонного слова. Мужики восприняли его поведение, как должное. Считали, что он не нюхал по-настоящему смолы, и перед ними — профессионалами кровельных работ заискивает. Свою профессию они приравнивали, чуть — ли не к глобальной науке.

Распивая на крыше самогон и закусывая большими кусками мяса и дорогой колбасой, они, не вставая с места, указывали, что ему нужно делать.

Мясные продукты они приносили на работу в изобилии.

«Неужели они так много зарабатывают, что за обед съедают мою месячную норму мяса»? — иногда задумывался Олег. Хотя вполне понимал, что мясопродукты ворованы.

Позже из их разговоров он узнает, что все их жёны, кроме жены Косарева, — мужика с больной поясницей, работают на мясокомбинате. Узнав про эту деталь, Олег сразу уяснил, что их жёны изрядно поворовывают каждую смену. Схема выноса была очень проста. Но он ждал всё равно уточнений. Залететь за шмат свинины ему не было никакого резона. В тюрьме бы его не поняли сокамерники, узнав о его кишечной статье. Он героически терпел уже неделю все их диктаторские команды и ехидные под колы.

Олег терпел, выжидая каждый день удачный момент, для решающего удара. Хотя эта строительная атмосфера ему порядком надоела. Голова дома болела после такой работы, разговаривать ни с кем не хотелось. Даже с молодой женой спал порознь. Но обстоятельства и жажда классически отомстить этим сквалыгам заставляли его мучительно сдерживаться. Для него наказать их, было уже делом чести. Каждый день он засыпал только с одной мыслью, чтобы его день справедливости настал. И его ожидание было вознаграждено. Очень удачный момент судьба ему, наконец, то подарила. Да такой весомый, что ему пришлось поставить на уши всё звено вместе с напарником, на которого он виды и не имел. Олег работал один на крыше строящейся школы. Шпаклевал в нестандартной позе утеплительные плиты фибролита. Мужики перед обедом пошли все скопом в колхозную столовую попить пивка и купить минеральной воды. Сверху ему было хорошо видно, что они свернули к металлической будке, где у них хранился рубероид, который Олег разгружал один буквально вчера. Около будки стояла самосвал, в который они, со спринтерской скоростью, иногда озираясь по сторонам, погрузили несколько рулонов рубероида. Сколько именно, он посчитать не смог. Но то что рулонов было несколько десятков, это было точно. Завершив погрузку, они свернули к сельмагу.

Пришли кровельщики в час дня пьяные и с собой принесли много водки и вина. Постелив на крыше клеёнку, они разложили свою закуску с батареей бутылок и продолжили сабантуй. Разговор вели о фашистах, которые во время войны жили в их домах. Ничего плохого о них не говорили. Даже восхваляли за определённые характеры немецких солдат. Но этот пьяный разговор к счастью для Дорогого был коротким, что радовало. Приличная доза испитого спиртного, вскоре уложила их бесчувственные тела в рядок на пыльном фибролите — утеплителе. Этот фибролит укладывался на гидроизоляцию. И уж только потом делалась асфальтная или же растворная стяжка, на которую клеился рубероид.

Приласканными знойными лучами солнца, они крепко спали, иногда во сне крепко матерясь.

Олегу работа в одиночку была не по душе и он, откинув в сторону самодельный шпатель, начал перешагивать приморенных кровельщиков, нарочно задевая их своими просмолёнными ботинками, и громко покрикивал:

— Эге, бригада Ёлкиных, вы спать приехали или работать? У вас гражданская совесть есть? Придётся вас краном спускать с крыши или заблокирую вас здесь на ночь, а водителю автобуса скажу, что вы на вторую смену остались.

Сон был их крепок. Ни один из спящих даже ухом не повёл, на его сигналы.

Олег осмотрел их импровизированный стол. На клеёнке рядом с закуской и остатками спиртного он увидал связку ключей, от бытовок и склада, где хранился рубероид. Ответственным ключником был курносый Митька. Не редко за этот примечательный дефект его все называли Ломоносовым. У него был перебит нос, отчего нижняя половина носа была сильно задрана к верху и он постоянно гундосил. Когда Митька выходил из себя, то его глаза значительно выкатывались из глазниц и становились похожими на переспелые абрикосы. Официально Ломоносов считался звеньевым и был кумом Возничего. Командовать звеном, — это было его любимое дело, но вот только мужики его не слушали никто и зачастую посылали на хутор бабочек ловить. А по большому счёту они все были либо друзья, либо с одной деревни. Как не подходи, всё равно свои. Поэтому Митька, на них обид не имел. Но он был самый вредный и жадный мужик. Сейчас он лежал в стельку пьяный и даже ни один лицевой мускул не вздрогнул, когда на его курносый нос взгромоздилась зелёная с перламутровыми крыльями муха.

Олег попробовал отогнать эту муху, но она отлетала и тут же опять садилась ему на лицо.

— Это называется, напились до кондиции, — бормотал Олег, — а это навозное насекомое знает на кого садиться. Не на Модеста села, а на Митьку, чует самую большую мерзкую кучку.

Озарение наказать нерадивых и жуликоватых мужиков к нему пришло сразу. Схватив ключи, он спустился вниз и пошёл в колхозные гаражи, которые стояла неподалёку от объекта. Там он и нашёл без труда покупателя на оставшийся рубероид.

Тракториста из этого села не понадобилось долго уговаривать, так — как Олег попросил у него по три рубля за рулон, что было ниже вдвое официальной цены:

— Сколько рулонов можешь продать? — не торгуясь, спросил тракторист.

— Все забирай, что есть, — сказал Олег. — Думаю там сейчас больше пятидесяти рулонов.

Тракторист в знак одобрения пожал Олегу руку:

— Сейчас я тележку подцеплю и подъеду.

За десять минут они погрузили в трактор пятьдесят пять рулонов рубероида. Тракторист рассчитался с Олегом и уехал довольный удачной сделкой, а Дорогой с месячной зарплатой в кармане поднялся на крышу. Положив ключи на место, он принялся за шпаклёвку крыши, намеренно производя шум, чтобы разбудить членов своей бригады. Первым поднялся Черныш, — это был худосочный и злонравный мужик, особенно невыносим, он бывал по утрам. После первого стакана он сразу становился разговорчивым и немного ласковым. И начинал всем ежедневно привирать, как он был когда — то в колхозе председателем товарищеского суда. После второго стакана, Черныш уже всем объяснял, что его и в народный суд приглашали работать, но он наотрез отказался, так — как плохо владеет грамотой. А после третьего стакана разливая битум по крыше, он одновременно исполнял патриотические песни, в которых был ярко выражен сельский диалект. Черныш был единственным коммунистом в звене, и в отличие от всех немного разбирался в грамоте. Но усовершенствоваться в дальнейших познаниях не удосуживался, поэтому и читать он мог по слогам и то печатный шрифт.

Черных поднялся с фибролитовой плиты, осматриваясь по сторонам, не понимая, где находится. Краснеющие глаза от перепоя и от злости, ничего вразумительного не отражали. Весь мокрый, в волосах стружки — завитушки от фибролита и к плечу просмолённая, словно погон прилипла рукавица.

Он, проведя руками по волосам, взъерошив их, стал похож на натурального чёрта.

Олег подошёл к нему и осуждающе покачал головой:

— Иди к котлу с битумом пока он горячий, а я сбегаю за селькором, пускай он тебя сфотографирует и в журнал «Кошмар Ада» отправит.

Но тот не понял, что ему Олег сказал, только недовольно пробурчал себе под нос и, дотянувшись до канистры с водой, допил остатки. А капли вылил себе на ладонь и оросил своё лицо, размазав только грязь:

— Грачёв ты чего расшумелся, не можешь тихо шпаклевать? — раздражительно произнёс Черныш.

— А вам не пора заканчивать спать? — сказал Олег, и показал на часы, — скоро автобус за нами придёт, а вы все в дугу. Где ваша гражданская совесть?

Черныш, не поверив ему, посмотрел на свои часы и тут — же встрепенулся. На часах стрелки показывали 16 часов. Он стал тормошить своих собутыльников и приводить в чувство, обливая всех тёплым лимонадом:

— Вставайте пьяный хозрасчёт. Автобус нас ждать не будет. Задницу покажет и пылью юзанет. Пешедралом тогда сорок километров будем топать. Пора подсчитывать, сколько материала сегодня израсходовали и сколько сэкономили, и домой поедем.

Митька протёр глаза и прогундосил:

— Этот месяц у нас пробный. Бригадный подряд учитываться не будет. Пускай Возничий съездит вначале к Злобину по обмену опытом, потом и мы тихим шагом перейдём к этому проклятому хозрасчёту, а сейчас перед дорогой надо выпить ещё по стакану.

Обратно с работы они в карты не играли, но ехали с песнями. В репертуаре у кровельщиков в основном были украинские песни.

***

На следующий день кровельщики переоделись в рабочую спецовку и залезли на крышу. Допили там остатки водки и вина.

Олег же пошёл на своё «почётное место», разжигать котёл с битумом.

Похмелившись, весёлые они спустились вниз и позвали Олега с собой, таскать из будки рубероид к лебёдке. Но, открыв дверь, увидали, как гуляет сквозняк по складу.

На том месте, где лежал рубероид, валялся рваный облитый битумом резиновый сапог и старые тоже вымаранные битумом брезентовые брюки.

Кровельщик переглянулись между собой, и моментально протрезвели: — Куда рубероид делся? — округлил глаза Митька, — мы же оставляли под обрез, чтобы доделать крышу.

— Не иначе деревенские мужики спёрли, — выдал свою версию Вася Косарев, — мужчина, постоянно страдающий острыми болями в пояснице, от чего вечно на лице носил маску страдальца. — Надо милицию вызывать. Пускай по дворам ищут, — бубнил Косарев.

— Правильно вызывайте, — подал голос Олег, — а я как член комсомола молчать не буду, всю правду скажу, как меня учил великий Ленин.

В комсомоле он, конечно, не состоял, так — как, учась в школе, он был настоящий анархист, отвергающий собрания и различные митинги.

— Ты, что видал, кто своровал наш хлеб? — занервничал Черных.

— Конечно, видал, и номер машины записал, — спокойно сказал Олег.

— Это уже лучше, — облегчённо вздохнул Митька. — Мы сейчас пойдём в гаражи и по номеру машины узнаем шофёра. Поговорим с ним серьёзно, потребуем возврата и магарыч за молчание.

Олег подошёл к валявшему резиновому сапогу и с размаху ударил его ногой:

— Вы что совсем память потеряли? Мы вчера вместе с водопроводчиком обозревали, как вы загружали целый самосвал рубероидом, и потом пошли в магазин. У вас пир горой стоял от левого навара. Так, что уважаемые коллеги выбирайте одно из двух. Либо вы идёте к участковому, либо едете на лесоторговую базу и покупаете там сто пять рулонов рубероида по семь рублей за рулон. Я без зарплаты по причине вашего воровства сидеть не желаю, — напустил на себя он важности.

Олег чувствовал себя хозяином положения. Ему нравилось наблюдать за этими алчными и пьяными рожами. Они хоть и были не грамотными, но законы знали и по мере возможностей соблюдали их. После веского заявления Грачёва они мгновенно забыли об участковом. Им было не в руку к нему обращаться, но тревога на их трусливых физиономиях отчётливо отражалась. Потому что факт кражи был, не оспорим и обратное, доказывать Грачёву они не собирались.

Первым из оцепенения вышел Черныш:

— Нам сто пять рулонов сюда не надо, хватит и пятидесяти, — завизжал Черныш. — Решили, что сделаем трёх слойку, а весь верх зальём битумом. Скинемся звеном по нужной сумме, и будет всё чики — пики!

Олег приблизился к брызгающему слюной Чернышу и небрежно водрузил ему свою руку на плечо:

— Не забывайте, ваша честь? Этот объект возводят для детей, а не для ваших ненасытных мясных утроб. Эта несчастная школа, не дожидаясь ввода в эксплуатацию, уже потерпела крушение ввиду промашек болгарских строителей. Хотите и вы себя опозорить? Давайте, вперёд! А я в вашей компании не хочу быть. Я позавчера товарищ коммунист разгрузил один машину, в которой было сто пять рулонов и не меньше. И стелить мы будем четыре слоя, а не три, так — как в этом здании будут находиться цветы жизни!

— Ты чего комсомолец перед нами чечётку отплясываешь? — напал на Олега Митька, — молчал, молчал, а сегодня против коллектива идёшь, или газет правдивых начитался?

Олег резко развернулся лицом к Митьке:

— Я вам сказал своё слово, а вы, как хотите, думайте, — закрепил своё доминирующее положение Дорогой, и хладнокровно добавил. — Тоже мне коллектив нашёл, как пить, так без меня, а как кражу погашать, так со мной. Нет, я свою совесть в утиль сливать не собираюсь! Не получится чики — пики! — передразнил он Черныша.

Митька, недовольно поводил по сторонам своим курносым носом. Выругался не понятно в чей — то адрес и, махнув рукой, гневно посмотрел на Олега:

— Ладно, комсомол, иди туши котёл? — Сегодня смысла нет варить битум.

В бытовке Олег подсчитал им убыток. Сумма была приличной, которую они восприняли с траурным настроением. Семьсот тридцать пять рублей, — такова цена всего похищенного рубероида. Они поделили на четверых эту сумму, не обмолвившись словом об Олеге, и договорились, чтобы на следующий день каждый принёс свою долю.

В этот день все занимались только утеплением крыши, других работ не производили. Олега в этот день никто не задевал плоскими шутками. Мало того в перерыв пригласили к своему хлебосольному столу, но он скромно отказался и вышел из бытовки, сославшись на то, что обедать, намерен в колхозной столовой.

Он уже с нетерпением предвкушал праздничные дни. Оставалось только до конца сбить спесь с этой передовой бригады.

***

Утром следующего дня, когда все сели в автобус мужики начали раздавать карты, играли по двадцать копеек, но в банк при сварах набегало по сто пятьдесят рублей и больше. Олег был зрителем, и из верхнего кармана рубашки у него отчётливо просматривалась пачка красных десятирублёвок. Он специально одел, эту рубашку, что бы засветить свои червонцы перед алчными мужиками. И это не убежало от их взглядов:

— Чего ты всегда зрителем бываешь? — спросил Черныш, — присоединяйся, может, повезёт. Новичкам говорят, всегда фартит.

— Нет, боже упаси, я в них никогда не играл, боюсь, проиграюсь в пух и прах, — начал притворно ломаться Олег.

— Считать очки можешь и больше ничего не надо, — уговаривал Черныш.

Олег подсел ближе к картёжникам:

— Эх, была, не была, дай и мне карту попробую разок сыграть, — поставил Олег на банк деньги.

— Вот это по нашенским правилам, — обрадовался Митька, — карты всегда нас объединяют, и ты к нам ближе будешь.

— Не играй с ними паренёк? — отговаривали Олега женщины отделочницы, — они тебя если не обманут, то горлом возьмут.

Олег проиграл, шестьдесят копеек, но когда пришла очередь раздавать ему, он сделал несколько свар, и на банке лежало уже не рубль, а четыреста рублей.

В общей сложности за какой — то неполный час к нему в карман перекочевали все их наличные деньги, чему были рады отделочницы.

— Так вам и надо пьяницы чёртовы, теперь долго играть не будете. Каждый, наверное, по окладу проиграл, — донимали они кровельщиков.

В бытовке мужики сидели с пасмурными лицами и смотрели, как Грачёв издевательски пересчитывал их деньги:

— Надо же повезло как, — говорил радостно он, — мне даже и не верится. Выиграть тысяча двадцать рублей. У меня никогда таких денег в руках не было. Куплю себе аквариум большой с золотыми рыбками и кроликов. Займусь кролиководством, и обязательно куплю мопед — за травой в луга буду ездить, а остатки спрячу на чёрный день. Отпуск заработаю, поеду на море, а то я ни разу его не видал. Или потрачу на свадьбу.

Этим он совсем убил бригаду. Они в разнобой кидали ему нелицеприятные слова, на которые он не обращал внимания. А Митька от злости опрокинул на пол питьевой бачок. Кашин был тоже озадачен проигрышем, но голоса не подавал.

— Успокойтесь! — поднял руку вверх Дорогой, — вы меня сами затащили в эту игру. Теперь молчите. Я сказал кроликов куплю, значит куплю. Деньги мои и я волен с ними делать, что хочу.

— Не спеши, — начал взахлёб говорить Косарев, — на крыше мы продолжим. Мы имеем права отыграться. В обед привезут зарплату, и сядем снова в круг. Размечтался кроликов, он купит. Кролики дело серьёзное! — важно заявил он, — я два года ими занимаюсь. Мороки с ними хватает, больше чем с курами. А у тебя руки, как у неженки, — заметил Косарев. — Такими руками только кошек гладить.

— Ладно, руки, а шея я, то у него как зоб у индюка, — ввернул ехидну Черныш.

Олег пропустил мимо ушей этот укол и, состроив несуразную гримасу, заявил:

— Нет, я больше играть, не согласен, а то проиграю и накроются все мои планы.

— Так нельзя, ты обязан нам дать шанс отыграться, — напирал Митька, — иначе мы тебя из бригады погоним.

— Ни за, что не буду, — продолжал Олег строить из себя простака. — Я знаю, второй раз мне не повезёт. Тем более, я зарплату не заработал ещё. Эти проиграешь, да и в долги к вам влезешь. — Он наклонился над ухом Ломоносова и прошептал, — а будешь приставать ко мне, заложу вас сегодня участковому.

Митька от неожиданности резко отпрянул от наглого новичка и, с виноватой миной, вышел из бытовки.

До обеда все работали молча и ударно. Только Вася Косарев задавал иногда вопросы Олегу:

— Грачёв, а ты я смотрю, кроличье мясо любишь?

— Терпеть не могу, — отрезал Олег.

— А зачем кроликов хочешь разводить?

— Вы слышали, когда — ни будь про подопытных кроликов?

— Приходилось и не раз, — утвердительно ответил Косарев, — но какой смысл для опытов кроликов разводить, когда на рынке для этой процедуры можно парочку или тройку закупить.

Олег изобразил умное лицо:

— Не о тех ты кроликах говоришь Косарев. Я вот был на Украине в одном хуторе два года назад. У них там особые породы кроликов разводят. За счёт этих кроликов, каждая хата имеет автомобиль Волга. И хатами их дома назвать язык не поворачивается. Что ни дом, то дворец.

— Что это за кролики такие? Никак золотым помётом ходят? — не верил Косарев.

— Нет помёт, как помёт. Он бывает вязкий, бывает твёрдый, но сила оздоровительная в нём громадная. Они его сами употребляют вместе с мёдом и стручковым перцем. Съешь такого двести граммов и забудешь про радикулиты и геморрои. Хохлы его закатывают в трёхлитровые банки, как мы огурцы и продают во Францию за большие деньги. Те пригоняют к ним по две фуры в месяц. Наши соотечественники тоже хадж туда за помётом делают. Лечит практически от всех болезней. Один стакан двести рублей стоит. Это подороже паюсной икры будет.

— Что — то я не слышал про такую икру, — не унимался Косарев.

— Это потому что ты родился в кабачковой республике, а паюсную икру кушают только аристократы да браконьеры из Астрахани.

— Почему это я в кабачковой республике родился? — обиделся Косарев. — Моя родина Страна Советов.

— И много ты советов от своей родины получил? — с иронией спросил Грачёв и тут же ответил на свой вопрос. — «Ноль». — А вот формой неправильного кабачка, тебя родина и работа наградила.

Косарев опешил от такой наглости, но шум поднимать не стал, а только отодвинулся от Олега на приличное расстояние, продолжая пыхтеть над утеплителем. Но мысль о необычном чудо препарате его заинтриговала, и сверлила мозг. Через пять он не выдержал и вновь подошёл к Олегу:

— Не пойму, а в чём его сила этого помёта? — вкрадчиво спросил Косарев.

Олег, не теряя прежней маски, продолжил свои ложные курсы для неграмотного кровельщика:

— Это совсем просто, они в течение месяца кормят их одними яблоками и вместо воды дают молоко.

— И всего-то? — удивился Косарев.

— Конечно, но это ещё не всё. Других же кроликов они кормят толчёным стеклом с капустой, — не переставал заливать Олег. — У кроликов в организме происходит кристаллизация в желудке, после чего образуется алмаз. Чем больше кролик, тем больше алмаз. Когда кролик достигает больших размеров, его режут на мясо и извлекают драгоценный камень. Этим хуторяне пополняют наш советский алмазный фонд. Но, каждый такой кролик, состоит на учёте у КГБ.

— Надо же никогда бы не подумал? — открыл от удивления рот Косарев.

— И это ещё не всё, есть и третья категория кроликов, — с воодушевлением нашёптывал Олег. — Они едят натёртую морковь с мелкой металлической пылью, и шкурки у них потом скупает за большие деньги оборонный завод, который шьёт из этих шкурок бронежилеты и продаёт наёмным армиям.

— Ничего себе, вот хохлы дают, — причмокнул Косарев от удивления губами.

— А что ты думаешь, они только сало могут, кушать? — улыбнулся Олег. — Нет, они много чего умного изобрели.

— Грачёв, откуда ты всё знаешь? — не унимался Косарев.

Дорогой отбросил шпатель и, поднявшись во весь рост перед Косаревым, с гордостью произнёс:

— А я когда работал секретарём комсомольской организации на текстильной фабрике, нас посылали туда на семинар. Так вот там я два стакана купил их чудо — помёта, и мы с моим дедом изготовили гремучую смесь. Он тогда излечился за три недели от радикулита, диабета, а я от хронического холецистита.

Косарев всю байку о кроликах принял за чистую монету и, прекратив работу, схватился за поясницу:

— У меня у жены диабет, а сам я страдаю позвоночником. Рецепт мне напишешь завтра? — умоляюще попросил Косарев.

— Хорошо, если не забуду, — пообещал Олег.

У Косарева повеселело лицо, и он продолжил дружеский диалог с молодым строителем:

— Грачёв, а ты не местный, — ли? У нас вроде нет в городе текстильного комбината.

— Нет, конечно, — я сюда приехал по комсомольской путёвке из Кинешмы. Хочу квартиру получить быстрее. У меня здесь никого нет. Снимаю комнату в пятиэтажке. На чердаке и думаю развести кроликов. Я уже смастерил десять клеток.

Договорить им не дали. С автобуса кровельщикам крикнули, что приехал кассир и привёз зарплату. Они дружно побросали работу и бросились за получкой. На крыше остался один Олег. Свою зарплату он уже сделал с лихвой по дороге на работу. Мужики, получив деньги, послали Кашина в сельмаг за водкой и новыми картами. Тот принёс всего две бутылки. Они выпили по стакану, закусив водку мясом, и уселись вкруг за карты сытые и довольные в надежде отбить свой проигрыш.

— Ну, испробуем новые карты, может они для меня счастливые будут, — потирая руки, сказал Черныш.

Олегу было ясно, что работа на этот день уже закончена. Он сам не напрашивался на игру, ждал, когда мужики сами его пригласят. Понимал, что организовали они игру, чтобы возвратить свои деньги. Олег управился с обедом, запив его холодной водой, и с интересом стал наблюдать за ходом игры:

— Я бы на твоём месте двух тузов не скидывал, а стал бы давить дядю Васю деньгой, — посоветовал он Ломоносову.

— У него двадцать три очка было, куда мне с двумя тузами лезть на рожон, — буркнул Митька и тяжело засопел..

— А ты не советуй, садись сам и сыграй? — встрял в разговор Черныш.

— Что — то боязно, вам всем фартит, — ответил равнодушно Олег.

— Ты сядешь и карту сразу разрежешь, и она вся повалит к тебе, — сказал Косарев.

— Что и такое возможно? — недоуменно спросил Олег.

— Конечно, и даже не бойся, — уговаривал Василий Олега.

— Тогда для начала попробую пару раз сыграть, — хлопнув в ладошки, сказал Олег. — Если не повезёт, продолжать дальше не буду, — наигранно осторожничал Олег.

После чего он положил перед собой двадцать рублей.

Выиграв четыре рубля, он оживился и полностью втянулся в игру. Олег не стал форсировать события, а дал мужикам пободаться между собой. Они не соображали в тонкостях игры и не замечали, как новичок не умело тасующий карты, умело манипулировал ими и давал всем такие очки, какие он сам хотел. Они умели только быстро раздавать карту и считать очки, а психологический процесс в игре ввиду своей тупости просто исключали.

К концу рабочего дня, Олег обчистил их всех, не дав проиграться только Косареву, а подпустил его к небольшому выигрышу. Мужики были не в себе. Им не на что было купить даже вина на дорогу. А главная опасность ждала их дома — все без исключения боялись появиться домой к своим жёнам без зарплаты. Один Косарев ликовал, он отложил зарплату в один карман, а выигранные деньги в другой:

— А я на дорожку имею права выпить бутылочку вина, — травил он своих дружков.

— Возьми нам всем по бутылке до аванса? — жалобно протянул Митька.

— Что вы нюни все распустили? — подбадривал их Косарев, — с голоду не помрёте. У вас у каждого бабы ежедневно по пять килограммов мяса волокут, и домой и на продажу. А вина я вам куплю, но вы мне за это каждый завтра должен принести по палке копчёной колбасы.

— Пойдёт, — одобрил за всех предложение Косарева Митька.

Олег вышел из бытовки и, не закрывая за собой дверь, присел на стопу фибролита. С этого места помещение просматривалось хорошо, да и звуковые волны доносили до его ушей весь разговор кровельщиков. Понимая, что за ним наблюдают, он выгреб все деньги из кармана и стал подсчитывать свой выигрыш. Он оказался более чем ощутимый, что его безумно радовало. И дело не только в деньгах, больше он получил удовольствие от самого игрового процесса, да и на раздавленных горлопанов было приятно смотреть. Он ещё раз демонстративно пересчитал свой выигрыш и как бы, между прочим, крикнул мужикам:

— На эти деньги можно купить мотоцикл Яву с коляской, но он мне не нужен пока. Лучше приберегу деньги себе на свадьбу.

Он приподнялся с фибролита, положил деньги в карман брюк и, спрятав доброжелательность в закоулки своей души, подошёл к дверному проёму бытовки и обведя всех осуждающим взглядом, твёрдым голосом заявил:

— Дядя Митя, дядя Вася, дядя Толя, дядя Модест, обращаюсь к вам всем персонально. Колбаса и вино это дело не плохое. Но вы не забывайте, что мне в следующем месяце будет положена получка, но так, как основной материал для осуществления производства у нас отсутствует, я её вряд ли получу. Так, что у меня к вам просьба будет такого характера: — либо вы мне отстёгиваете среднею заработную плату кровельщика четвёртого разряда. А это двести восемьдесят рублей и я тихо жду, когда вы раздобудете пропитый вами рубероид. Либо завтра мы катаем на крыше рубероид. А где вы его раздобудете, меня это не волнует. Если мои условия для вас не приемлемы, завтра утром на оперативке, я приглашу на объект главного инженера или прораба. А то я смотрю, вас закинули в село и за всё время, сколько я с вами работаю, ни один начальник не навещал. Первое сентября не за горами, а вы важный для школьников объект нагло пропиваете.

В словах Олега было столько уверенности и твёрдости, что никто не засомневался в его намерениях.

Один только Черныш возмутился:

— Комсомол, ты совсем обнаглел. Ободрал нас всех до — гола, как вахлаков так ему ещё деньги подавай.

Олег обернулся назад и, убедившись, что поблизости никого нет из других строительных бригад, возразил Чернышу:

— Вы уважаемый кивала, не путайте работу с игрой. Лучше откройте КЗОТ и там, на первой странице написано, что самое дорогое, у человека руки! Я один разгружал эту машину с рубероидом два часа, и никто из вас не удосужился мне помочь. Но, как вам приспичило пропить его, вы за пять минут его закидали в кузов самосвала и мне даже не предложили сто граммов выпить. А почему? Отвечаю, — вы все поголовно здесь рогатые шершни и жлобы.

Кровельщики упорно молчали — крыть было нечем.

Да и за короткий срок они стали уже побаиваться новичка. Что ему там взбредёт в голову. А на скамью подсудимых никто не собирался садиться.

После небольшой паузы Ломоносов всё — таки не выдержал и с обидой выдал свою тираду:

— Ты комсомол, давай не обзывайся, мы тебе в отцы годимся. Лучше будет всем нам, если мы у порога договоримся? Сам подумай, в какое мы неловкое положение попали. Давай сделаем так — у тебя холодильника наверняка нет? Обзавестись ещё не успел, если недавно приехал в наш город.

Олег делал вид, что внимательно его слушает, а потом начал подмигивать одним глазом.

Митька, принял эту выходку как насмешку и от напряжения прервался, затем прокашлялся и продолжил:

— Тебе сейчас живется тяжело ни родных, ни знакомых. Видим, что на обед ты берёшь огурец, яйцо и плавленый сырок. С завтрашнего дня мы тебе ежедневно будем на протяжении месяца поставлять по палке колбасы и килограмму любого мяса. А свою зарплату ты всё равно получишь, не переживай.

Олег притворно задумался:

— Предложение конечно заманчивое, — ответил Олег, — надо подсчитать, что буду я иметь от такого предложения, а в какую сумму вам это выльется мне без разницы. —

Дорогой взял карандаш и быстро начал подсчитывать, озвучивая для всех цифры:

— И так в месяце у нас в среднем двадцать два рабочих дня. Палка колбасы пять рублей, получаем сто десять рублей. Мясо три рубля, — беру по рыночной цене, — получается шестьдесят шесть рублей. Сто десять плюс шестьдесят шесть, равняется сто семьдесят шесть рублей, а где ещё сто четыре рубля? — недовольно обвёл он всех вопросительным взглядом. — Нет, так не пойдёт, — отрицательно замотал головой Олег. — Если вы мне в конце месяца к свадьбе ещё достанете самой дорогой колбасы десять палок, то я согласен. Только смотрите, не вздумайте отравить её. А то у вас в городе поговаривают, что Екатерина вторая раньше ссылала сюда всех колдунов и чернокнижников. Всякого можно ждать от местных людей.

Косарев, с Митей словно сговорившись, одновременно закашляли, а Модест изучающим взглядом наблюдал за только что объявившимся новым лидером в звене, не предвкушая ничего хорошего для старых кадров. Черныш же не сразу понял, слова Олега, а когда до него дошло, он бросил от злости на землю державший коробок спичек, раздавил его ногой, и почти с обидой произнёс:

— Мы все из ближайших деревень родом. Родились в голодные годы, в школах не обучались. В войну мёрзлую картошку, да бурак выкапывали и ели. И никогда не слышали ни о каких колдунах. Отравить бы тебя не мешало за такие слова, но мы на это не способны. Ладно, будет тебе колбаса дорогая, — заверил он. — Но ты когда женишься, не забудь поставить нам четверть самогона.

— Это без проблем, — пообещал Олег и протянул Кашину пятнадцать рублей. — Пойдёшь в магазин купишь всем вина и мне бутылку марочного. Это от моего столика, — загадочно улыбнулся он всем.

Этим жестом он чуть оживил проигравших мужиков, но их злость и негодование, не ускользнули от его глаз. Как они не пытались маскировать свои чувства, но наделённый острым умом Олег это заметил.

Так — как у Черныша в этот миг ненавистно загуляли по скулам желваки, а звеньевой никак не мог укротить раздувшие ноздри своего неформального носа.

***

В автобусе Олег сидел с Василием на одном сидении. В карты никто не играл, звено кровельщиков через горлышко потягивало вино. К тому же водитель всему автобусу объявил, что не только управление, но и весь трест знает, что звено Лопатина проиграла больше, тысячи рублей молодому парню. И все рады за парня, что он выиграл, и злорадствовали над кровельщиками, что они проиграли.

— Не тысяча, а считай две, — просипел Митька, пригубив бутылку.

— Так вам и надо паразиты чёртовы, — сказала отделочница Галина. — Может другим пакостить меньше будете, а то больно возгордились. Подумаешь бригада мне передовая нашлась, навешали на груди медальки победителей соцсоревнования, а форсу будто орден Ленина носят на себе. Да плевать, я хотела на ваши награды, вы их не трудом, а горлом заработали. Я почитай, пятнадцать лет в управлении работаю, а мне даже за все года ударника коммунистического труда не дали, не смотря, что я ни пью, не курю и никогда больничный лист не беру. А вы постоянно, то пьяные, то драные, то болеете по месяцу. Не понимаю, как вам эти медяшки достаются?

Ломоносов порывался ей возразить, но Черныш не дал ему, толкнув того локтем в ребро и, первым схватился с женщиной в перепалку:

— Ты зимой в тепле работаешь, а мы на морозе. И наша работа считается самой важной и ответственной на стройке. Мы брак если, допустим, значит, крыша потечёт, тогда и ваша отделочная работа, ничего стоить не будет. И к тому же нам доверяют воспитывать молодых кадров — важно кивнул он на Олега, — а у тебя в бригаде одни старые грымзы работают, как и ты сама.

Этого оскорбления Галина потерпеть не смогла, она встала с места и, вырвав из рук Черныша бутылку, топнула ногой:

— Это я — то старая грымза? На себя посмотри бабуин поганый. Одним ведь навозом питаешься да помои пьёшь — подняла она бутылку к верху. — Рожа от вина облезла, а кожа желчью пропиталась — на лимонную корку стала похожа. Да тебе пёс вшивый, начальник городского кладбища уже второй месяц прогулы ставит, после того как вы мальчишку смолой обварили и из бригады вышибли.

По автобусу прокатился смех.

Черныш не ожидал такой атаки от женщины.

Противостоять ей прилюдно он не мог. Поняв, что словесная баталия проиграна, он попытался вырвать у неё бутылку с вином. Но она, придавив его грудную клетку коленом к сиденью, спрятала вино за спину.

— Не отдам, пока не извинишься за старую грымзу, — прошипела Галина.

— Ладно, проехали, — взмолился Черныш и протянул руку к бутылке.

Но бригадирша твёрдо заняла позицию, не убирая своего препятствия с его грудной клетки.

— Да отдай ты ему Галина его пойло, — раздался голос маляра Насти. — Пускай захлебнётся. Только на кладбище городском ему делать нечего. Пускай его хоронят в своём селе и не на погосте, а на поляне, где мухоморы да поганки растут.

Это был словесный артобстрел, после которого Черныш произнёс всего одно слово:

— Извини!

Галина вернула ему бутылку и села на сиденье рядом с Настей, где они громко начали обсуждать все грехи кровельщиков.

Олег сделал вид, что прислушивается к их беседе, но на самом деле ему было в это время всё равно. Он без них всё знал из исповеди Мартына. Выпитое вино полностью расслабило его, а свалившийся на него неплохой денежный куш, придавал больше уверенности и массу надежд на дальнейшую личную жизнь.

— Не слушай их? — сказал Косарев Олегу, — это они будут кокаться до дома. Галька сволочь зубастая, постоянно на собраниях глотку дерет за порядок на работе. Больше всех ей надо. Ты лучше не забудь мне завтра записать рецепт лечебного состава.

— А мёд то у тебя есть? — спросил Олег.

— Этого добра, я к себе в деревню съезжу на выходные, привезу бесплатно, — хоть залейся. У меня почти все родственники пасеки держат.

— А мне нельзя килограммов пять заказать, я хочу себе еще для питания мозга сделать целебный бальзам и пить его вместо воды. Студентам рекомендуют его пить, а то я на вечернее отделение политехнического института поступаю, — врал Грачёв Косареву, после выпитого им вина.

— Как это ты мозг мёдом будешь кормить? — допытывался Косарев.

— Я тебе по секрету одну вещь скажу, я ведь сегодня выиграл у вас за счёт своей феноменальной памяти, несмотря, что в карты никогда не играл. Я утром посмотрел несколько конов и запомнил все отметины на ваших картах, вот и выиграл. А после обеда ещё проще, вы играли новыми картами, но грязными руками. На них отметины пальцев хорошо видны. Всё остальное делала моя память и логический ход мыслей и если бы я не пил тот бальзам, я бы никогда до этого не додумался.

— Мне и этот рецепт запиши, — чуть не задохнулся от радости Косарев. — Он сгодится мне, когда вся бригада будет работать на одном большом объекте. Тогда я их всех причешу. Только ты в это время не играй, но нам с тобой иногда можно на одну руку играть, — предложил он.

— Как это на одну руку, — сделал непонимающий взгляд Олег.

— Перекрёстным ходом чу парим всех, а выигрышные деньги пополам делим. Я тебе позже объясню.

— Согласен, но откровенно сказать я карты не люблю. Только дурака признаю. В азартные игры можно последние сапоги проиграть. Я ведь глубокомысленно подхожу к оценке жизненных ситуаций. Так меня в комсомоле учили.

Косарев сделал удивлённый вид:

— По разговору ты грамотный, а пошёл на стройку работать, зачем?

— А что грамотные люди разве не нужны на стройке?

— Знамо дело нужны, но в строители идут или деревенские или приезжие, а наши городские больше на заводах работают.

— Я тоже приезжий и пошёл работать к вам за квартиру, — ответил Олег, — где её ещё быстрее получишь?

— Да у нас с этим делом неплохо. Некоторые строители, приехавшие по вызову, уже через месяц вселяются в новые квартиры.

Когда автобус въехал в город, Олег сошёл на своей остановке и пошёл домой.

А кровельщики направились в пивнушку, где Косарев угостил мужиков пивом и рассказал секрет выигрыша Грачёва, умолчав, только о целебных бальзамах, которые мозг умом насыщают и лечат ряд болезней.

Митька от досады прошипел:

— Мужики, давайте на следующей неделе купим пять колод карт, положим их в бытовке, и будем играть только чистыми руками, посмотрим, как он у нас запоёт.

— Надо, я думаю пока с картами завязать, — задумчиво сказал Кашин, — у меня в загашнике почти ничего не осталось, за один день, я дунул почти полтысячи. Мне кажется, ему везёт и всё, а в аванс мы его зацепим и на долг посадим. Поросёнок такой, устроил нам позор на всё управление. Но я всё равно уважаю такую молодёжь.

— Нашёл, за что уважать, — подал голос Черныш, — убил бы сволочь эдакую, — с негодованием добавил Черныш

— Как это завязать? — гундосил Митька, Модесту, — он сейчас в выходные все наши деньги спустит, и гуляй Вася.

— Я Модест, а не Вася, — поправил его Кашин.

— Неважно, — всё равно гуляй. Не слышал разве, куда он наши деньги хочет пристроить. Его надо до выходных дней ошкурить. Я лично найду завтра триста рублей.

— У меня нет ни копейки, я сразу заявляю, — сказал отрешённо Кашин, — если, кто в долг, только даст рублей двести, тогда с новой колодой и чистыми руками можно попробовать его облапошить.

— Я тебе принесу — только в получку или завтра с выигрыша вернёшь, — пообещал Митька, — а Возничему завтра утром на оперативке скажу, чтобы подбросил нам рулонов тридцать. Скажу, что не хватило, рулоны были не по двадцать метров, а по десять. Но прикупать нам всё равно придётся, на деньги, которые мы у него отыграем. Видите, какой он дотошный, словно муха назойливая. Требует паразит, а не просит, чтобы мы четыре слоя делали. Он так всю работу нам собьёт. Всегда по три да два слоя гнали. Деньги, как свои вернём, его из бригады нужно выживать любыми путями. Будет нас ещё контролировать разная комсомольская правда.

— Вот за это Митька ты молодец! — поддержал Черныш звеньевого. — Его за жабры нужно брать каждый день и потом за шкирку выкинуть к отделочникам. Пускай им раствор, да краску учитывает. И не забывайте, что с завтрашнего дня приносим ему мяса и колбасу. У меня мяса дома полно, а колбаса не знаю, какая есть. Надо нам распределить, кто и в какие дни носит.

Косарев растерянно посмотрел на своих дружков:

— Вы меня по своей гастрономии в свою компанию не берите. У меня мясо, только то, которое, я в надворье держу. Кролики, да птица.

— Мы тебя в счёт не берём, ты за это не переживай. Нам ничего не стоит, за неделю ему отдать разделанную свинью. Моя баба каждый день продаёт по пять килограммов, а то и больше бывает.

Пока кровельщики обсуждали в пивной, как обыграть и изжить с бригады «комсомольца», Олег в это время сидел в ресторане «РУДА» со своей Региной. Угощал её шампанским и изысканными блюдами, ведя не прихотливую беседу о предстоящей свадьбе, которая была назначена на первую декаду августа. Они уже жили вместе три месяца у матери Олега, и особой нужды в жилье у них не было.

Регина была приезжая и работала лаборантом на ТЭЦ, вместе с женой Мартына Софьей. Регина пыталась выпытать у Олега, где он достал деньги на роскошный стол в ресторане.

Откуда у него деньги на ресторан, он ей в этот день не признался. Посчитав, что ей совсем необязательно знать о его закулисной жизни.

А на следующий день, ему пошли мясо — колбасные поступления. От его глаз не ушли и пять новых колод лежавших на щитке рубильника в бытовке:

— Карт новых закупили, на пять лет, — равнодушно сказал Олег.

— Пять не пять, но если будем чистыми руками играть, то нам их хватит надолго. А с такими руками, как вчера играли, то за неделю истреплем, — промычал Ломоносов.

— А вы мойте руки перед едой, берегите свои желудки, — ответил ему Олег, поняв, что Василий рассказал им про его ложное везение.

Олег передал Косареву выдуманные им рецепты кроличьего помёта и пошёл разжигать котёл, а мужики поднялись наверх готовить крышу. К десяти часам обещали привезти рубероид. Он зажёг форсунку под котлом и, взяв все новые карты, пошёл в гараж к знакомому трактористу. который Тот отвёл его в мастерскую, где Олег, аккуратно раскупорил все колоды, нанёс на них незаметный крап, и аккуратно зажав каждую колоду в тисках, мелким напильником снял с них фаску. Так, что все колоды были сточены на конус, но заметить, такую разницу несведущему человеку в карточных секретах практически было невозможно. Так — же аккуратно запечатав карты, он вернул их на старое место.

Вскоре привезли рубероид тридцать рулонов, и до обеда его весь наклеили на крыше.

Мужики слезли довольные, что, так быстро управились с работой и пошли к водопроводному крану тщательно мыть руки.

Олег копался около котла. Большим заступом он собирал мелкие куски битума, и закидывал его в ещё не остывшую смолу. Когда рабочее место было чисто, он бросил заступ и ловко накрыл котёл крышкой. Мимо него в одиночестве вытирая руки ветошью, проходил Косарев. Олег тут — же окликнул его:

— Дядя Вась, а вы после обеда будете играть?

— Обязательно — работа на сегодня окончена, — улыбчиво буркнул тот.

— А мы с вами будем сегодня на одну руку играть? Расскажите мне, в чём принцип такой игры? — назойливо заглядывал Олег ему в глаза.

— Нет, сегодня каждый за себя играет. Нас народу мало. Это вот когда будет двенадцать человек, тогда мы с тобой сыграем. А денег у тебя много для игры? — поинтересовался он.

— На тяжелый мотоцикл с коляской хватит и на кроликов, — спокойно ответил Олег и безразлично отвернулся.

От такого известия Косарев забыл про свой радикулит, и как сайгак вбежал в бытовку. Олег не стал торопиться. Он подобрал валявшийся около битума заступ и поднёс его к бытовке. Этим заступом он подпёр открытую дверь и переступил порог. Разговоры сразу прекратились при его появлении. Но по лицам кровельщиков было видно, что они находятся в приподнятом настроении. Он взял полотенце с мылом и пошёл тоже мыть руки. Давая, таким образом, мужикам возможность свободно обсудить план его проигрыша. Вымыв руки, он не торопясь, обошёл своё рабочее место и, встав перед открытой дверью, где хорошо обозревались мужики, незаметно стал за ними наблюдать. Слышимости не было никакой, но он чувствовал интуитивно, что разговоры они в это время ведут про него и планируют, как бы быстрее добраться до своих потерянных денег. Это была их первостепенная задача.

Обедали они в бытовке с чистыми руками и открытой дверью.

Олег свой скромный обед поглощал на улице и намеренно не шёл в бытовку, ждал, когда они его сами пригласят.

Его окрикнул Черных:

— Грачёв помоги написать заявление на отгул Митьке, а то у нас с грамотой туго в звене. Все писари работают у Возничего.

— Сейчас подойду, — безразлично махнул Олег рукой.

Он обошёл бытовку вокруг, затем зашёл в неё.

— Что ты всё ищешь там? — спросил Черных.

— Сто рублей, я отдельно отложил и завернул в газету, потом где — то обронил, теперь найти не могу, — соврал Олег.

— После найдёшь, — съязвил Митька и протянул Олегу вырванный лист из тетради и авторучку. — Пиши на двадцать восьмое число, на послезавтра, это у нас пятница будет, — добавил он.

Дорогой напустил на себя непонимание и решил сыграть со звеньевым в другую игру, от которой он полагал у него появиться, немало насмешников.

Олег без всякого желания взял бумагу с авторучкой и скромно процитировал всей рабочей публике:

— Дело в том, что я тоже ни разу никаких заявлений не писал, кроме, как при поступлении в комсомол, и в баскетбольную школу — интернат, где учился целый год.

— А что, так мало проучился? — спросил Митька.

— Отчислили по причине низкого роста. Я за год должен был на пять восемь сантиметров подтянуться, а подрос только на сантиметр и меня, как бесперспективного вернули в образовательную школу.

— Ладно, хрен с ним пиши, примерно так, как ты писал в интернат, только пишешь на отгул.

— Но это проще простого, — сказал Олег.

Он быстро написал размашистое заявление.

Дорогому начальнику управления СУ — 3

Зотову В. С. от Лопатина Митьки. Рост 170 см вес 80кг

прыжок в высоту с места 15 см.

ЗАЯВЛЕНИЕ.

Валентин прости, за спешность, но понос меня совсем обуял. Я намедни объелся конской колбасы, и сейчас меня понесло как кобылу весной. Спасу никакого нет. Уважь ради бога. Срочно нужен отгул на пятницу, для ремонта «духового сопла». Буду тебе весьма признателен. Магарыч за твою отзывчивость, — за мной.

Прославленный кровельщик Центрального Черноземья, победитель социалистического соревнования, неоднократный ударник коммунистического труда.

Митька Лопатин.

— Готово, — сказал Олег, протягивая заявление Митьке.

Тот бережно принял из рук Олега лист и, полюбовавшись им, осветил каллиграфию всему звену:

— Смотрите лопухи, как красиво писать надо, — поднял он вверх заявление, — а мы ликбез в своё время не постигали, ни писать, ни читать не умеем. Одним словом темнота.

Он взял авторучку и нарисовал большую звезду внизу бумаги. Олег от недоумения выпучил глаза:

— Ты чего мои труды портишь? — возмутился он, наблюдая за Митькой.

— Успокойся Грач, — хитро улыбнулся тот. — Зотов только эту подпись от меня признаёт. У нас у всех вместо подписей свои каракули. Один Косарев у нас умный. Ему дочка и заявление пишет и подписывается за него.

— Он бережно свернул заявление и положил в карман чистой рубашки.

— Опять не понял, — изумился Олег, — а в ведомости на зарплату, ты тоже звезду ставишь?

— Не забивай ты себе голову, — внёс ясность Кашин. — Подписи у нас хоть и корявые, но отработанные. Это Митька звезду всегда рисует в заявлении. Напоминает Зотову, что пора его выдвигать на Героя Социалистического Труда. А автограф он поставит над своей фамилией дома, чтобы ему никто не мешал.

— Я могу и здесь расписаться, — извлёк Митька заявление из рубашки.

Внимательно всматриваясь в лист бумаги, и с трудом найдя свою фамилию, он начеркал напротив два непонятных иероглифа и только после этого положил заявление на старое место.

— Ну что раздаём? — спросил Черныш.

— Поехали, — поддержали его все.

— На тебя Грачёв раздавать? — спросил Митька.

— Я лучше пока посмотрю, как у вас игра сложится, — отказался Олег.

— Нечего смотреть, играть, так играть? — недовольно буркнул Митька.

— Тогда раздавайте, — с неохотой согласился Олег.

Игра шла с переменным успехом. Олег дал выиграть Чернышу и Митьке, чем приподнял им дух победы. Через час Косарев и Кашин сидели уже без денег. Их деньги оказались, у двух бригадников. Олег оставался пока при своих деньгах.

Митька и Черныш сидели, чрезмерно веселясь, что перед каждым образовалась куча выигранных денег. А Косарев и Кашин с понурыми лицами остались за бортом азартной и богатой деньгами игры.

Олег лукаво взглянул на этих бедолаг и невзначай напомнил им: — Вы мужики сходите, поищите на нашей территории мои сто рублей? Найдёте, ваши будут. На них можно запросто отыграться и выиграть.

— Погодите никуда не ходите? — остановил их Митька, — вот вам тридцать рублей, возьмите десять бутылок вина и закуски. Я чувствую сегодня мой день, карта идёт карамельная, и ты Черныш отстегни, с выигрыша червонец.

Черныш двумя пальцами извлёк из кучи десять рублей и небрежно бросил их мужикам.

— Зря вы дядя Митя кидаетесь деньгами, когда игра не окончена, — со знанием дела сказал Олег, — я вчера в журнале Наука и жизнь читал немного про карты. Хотел вам принести ознакомится, но вспомнил, что вы читать не умеете, и не стал брать. Так вот там написано, что пока игра не окончена, нельзя давать в долг и транжирить свою казну на другие нужды. Может Фортуна отвернуться от вас. Такое поверье ходит среди всех картёжников.

— Бабушкины сказки, — засмеялся Митька, — мы всегда одалживаем деньги в игре, и как ты балакаешь, так редко у нас бывает.

— А что там ещё в этом журнале про карты было прописано? — спросил Черныш.

— Фокусы разные и правила игры в двадцать одно очко, но я два раза перечитывал, так и не понял принцип этой игры. Знаю, что очки надо считать.

— Мы тебя научим, не кручинься, — сказал Митька. — В очко мы часто тоже играем. — Заметив, что Кашин и Косарев не спешат идти в магазин, он раздражённо рыкнул: — А вы чего вылупились несчастные? Бегом в магазин!

Кровельщики взяли авоську, и вышли из бытовки. Купив в сельмаге целую авоську вина и много закуски, они через полчаса вернулись назад. В бытовке витали флюиды. К этому времени около Ломоносова лежало только три металлических рубля с изображением Ленина. Он сидел и беспрестанно скрипел зубами. Когда от него ушли и эти деньги, он грязно выругался на всю бытовку, и вышел из неё.

— Скрипел бы зубами меньше, глядишь, деньги целее были, — вслед бросил ему Черныш.

— Ты давай не подначивай а то не ровен час мне под горячую руку попадёшь. Сам меня шакал обул, — бросил с улицы Ломоносов, и вернувшись назад в бытовку, ударил со всей злости кулаком по столу.

— Ты же шкура подыгрывал Грачу, чтобы жадность свою порадовать, — заорал он.

Его глаза сверкали красноватым отливом. Недобрый взгляд Ломоносова ничего хорошего для Черныша не предвещал. Было ясно, Митька вошёл в фазу бешенства.

— Дмитрий, ты чего, я же не виноват, что мне карта идёт, — злорадствовал Черныш, — успокойся, засоси лучше вина и присаживайся к столу. В очко сейчас сыграем, я в долг тебе полторы сотни могу дать без всяких разговоров.

— Не надо мне твоих подачек. Ты чухонец барсуковский все помарки мне отбил. На двух крупных сварах зарезал начисто. Надо было этого Грача на перекрёстный ход брать, — уже более спокойно сказал он, и откупорил сразу пять бутылок вина, протянув первому бутылку вина Олегу.

— Нет, я этот червивый «коньяк» не пью, — отверг угощение Олег, — мне бы, благородного вина, из венгерского ассортимента, что я вчера покупал себе.

— Дай денег Ваське? — сказал Митька, — он быстро управится.

Олег отсчитал мелочью Косареву четыре рубля, положил их на край стола. Потом стал дожидаться, когда мужики выпьют открытое в бутылках вино.

Черныш допил своё вино и, не вставая со скамейки, выбросил, пустую бутылку на улицу через открытую дверь.

— Ну, что, сгоняем в очко? — предложил он Олегу.

— Вы вначале научите, как очки считать? — попросил Олег.

— Считаешь очки, так же как и в свару, — учил Митька.

— Главное, чтобы перебора не было. Двадцать два очка, — это уже перебор. Два туза — золотое очко. По ходу дела научишься.

Митька хоть и бычился на Черныша, но в долг у него всё — таки сто пятьдесят рублей взял и стал первым банкиром на очке.

Косарев побежал в магазин Олегу за благородным вином. Когда он вернулся, Митька вновь сидел с копейками и пил следующую бутылку вина.

У Черныша тоже денежная куча значительно ниже была. Банк в это время держал уже Олег.

— Хоть не отлучайся никуда, — сказал Косарев, — не успеешь выйти за дверь, а у Митьки опять денег шиш да маленько осталось.

Митька не выдержал и ударил кулаком по столу, отчего вся оставшаяся мелочь покатилась по полу.

— Ничего не могу понять блядский потрох, — брызгал он от злости слюной. — Карта будь — то заколдованная, вся Грачу идёт. Пойду, может, найду его оброненную сотню. Глядишь, прозрю и найду спасательную купюру?

— Грач птица весенняя, кормится на полях и лугах и питается грызунами, червями на вроде вас, — многозначительно заявил Олег.

Никто не понял его брошенной фразы. Все ждали финала игры. Косарев открыл Олегу бутылку и поставил перед ним:

— Давай я тебе деньги складывать буду в пачку? — услужливо предложил он Олегу.

— Не утруждай себя? Мне никакого труда не представит самому эту приятную операцию провести! Вот сейчас, только дядя Толя последнюю тридцатку мне проиграет.

У Черныша тряслись руки. На лбу выступили синеватые прожилки. Было видно, что надежды на выигрыш он все потерял.

— Открой мне Васька бутылочку? — обратился Черныш к Косареву, — проглочу на счастье. Как только пятнадцать рублей останется, так сразу завяжу с игрой. Впереди выходные на пиво и вино надо оставить.

Но Олег лишил его и выходного довольствия, отбив у него всё до копейки.

Он сложил все деньги, в толстую пачку не пересчитывая. Примерно он знал, что выигрыш его составил около тысячи двести рублей.

Положив пачку в карман брюк, он взял свою бутылку и вышел с ней на улицу сев около бытовки на шпалу и начал с удовольствием пить вкусное вино.

— Больше эти колхозники никогда со мной не сядут играть, — размышлял он. — За два дня они мне проиграли почти три тысячи. На эти деньги я могу себе купить однокомнатную кооперативную квартиру, но она мне в данный момент не нужна, а там жизнь покажет.

Мужики в это время обмывали свой проигрыш дешёвым вином и тихо, как им казалось, разговаривали. Но Олег не только видал, что творилось в бытовке, но и отчётливо слышал всё, о чём они говорили. Не думал он, что его уход из бытовки приведёт к серьёзным стычкам двух закадычных друзей.

— Может он шулер, какой, прикинулся дурачком и раздевает нас потихонечку, — донёсся до Олега голос Черныша. — Я слышал про таких игроков.

— Молод он для шулера, он и в армии, наверняка не служил, — резюмировал Митька. — Ты посмотри на него он совсем ещё ребёнок, просто он умный. Просчитывает все наши ходы и деньгами нас не давил, как ты меня падла срезал два раза, — зло зыркнул он на Черныша.

— Это кто падла, — возмутился Черныш, — не посмотрю, что ты кум бригадира, быстро врежу по гундосой харе.

— Это у кого гундосая харя? — взревел Митька и привстал со скамейки. — Ах ты, мешочник соломенный, — схватил он своего напарника за грудки.

В бытовке моментально возникла потасовка с элементами французской борьбы. Потом из дверного проёма вылетело тело Черныша и распласталось на мелких кусочках гравия и битума. Не успел он встать, как к нему подлетел Митька и ударил того в бок ногой.

Черныш взвыл на всю стройку. Хоть и потеряв равновесие, но на корячках проворно дополз до двери. Схватив в руки подпирающий дверь заступ, начал дубасить им Митьку по всем частям тела. Косарев с Модестом пытались вырвать у него это холодное оружие, но тот, махая заступом перед их лицами, близко не подпускал к себе. Из окон школы высунулись отделочники и начали кричать на драчунов.

Остановился он тогда, когда из Ломоносовской головы брызнула кровь. Черныш откинул заступ дальше от бытовки и, наклонившись над распластанным другом, на правах победителя гордо заявил:

— Сам курносая падла, ещё под салазки надумал мне бить. Хоть раз руку подымишь, окуну в котёл со смолой.

Митька постанывая, и держась за бока, пошёл обмываться к крану. А Олег удивлённый таким исходом игры решил снять с себя маску комсомольца.

Перед бригадой уже предстал поборник уголовного кодекса:

— Гражданин Черныш, ты же коммунист, а чуть не убил победителя социалистического соревнования, и к тому же своего лучшего друга. Как ты посмел Дмитрия Лопатина лопатой избивать? Вон смотри, все бабы наши с автобуса из окон вывалились. Тебя же в тюрьму за это посадят, а коммунистам там туго живётся. Специальных тюрем у нас, в СССР пока для коммунистов не создали. Всё сталинское осталось.

— Иди на хрен пернатая порода, а то и тебе сейчас накостыляю, — пригрозил Черныш.

— На хрен, наверное, тебе придётся идти, а я пойду свидетелем к следователю. Если дядя Митя снимет побои и подаст на тебя в суд, то три года тебе по 206 части обеспечено. А там тебе не сладко придётся, колбаску с мясом не увидишь, даже когда тебе в посылках эти вкусняшки будут присылать. Блатные всё отберу. А самое мерзкое на зоне, — это моральное унижение и от блатных и от надзирателей.

— Откуда ты знаешь? — подозрительно спросил Черныш.

— А я в армии в Мурманской области заключённых охранял два года. Насмотрелся там всякого. Ты лучше иди, помирись с ним пока не поздно и прости ему долг. А то не ровен час, у него жилка мужская лопнет и он пойдёт с побоями к прокурору.

Слова Олега возымели на Черныша положительное действие. Вина оставалось ещё много. Через десять минут Митька и Черныш в обнимку за столом, продолжали попойку и исполняли дуэтом песню «Ой ты рожь».

К Олегу в это время подошла, отделочница Галина.

— Что они не поделили, опять за картами подрались? — спросила она.

Олег вопросительно взглянул на неё:

— Они, что часто дерутся по этому поводу?

— Вначале ругаются, на чём свет стоит, — объяснила Галина. — А потом как психи дерутся.

— Выходит, я у них сегодня вызвал особую причину к драке. Я обыграл их на тысяча двести рублей. Теперь им придётся до следующей получки впроголодь жить.

— Ничего себе? — обхватила она лицо руками и покачала головой. — Так им и надо крохоборам. Может, больше в карты играть не будут. А насчёт голода не переживай, у них у всех жены работают на мясокомбинате, не дадут им голодной смертью умереть.

— Оттуда ещё вынести надо это мясо, а это не так просто сделать, — сказал Олег.

— Там через проходную никто никогда не выносит. Они воруют другим методом. В конце смены прячут на территории свёртки, а мужья или сыновья после залазают через забор и забирают колбасу с мясом. А мы у них по бросовой цене покупаем все мясопродукты, — доложила Галина.

Она посмотрела на часы и сказала.

— Пора идти умываться и переодеваться, скоро автобус придёт за нами.

В автобус Черныша и Ломоносова затягивали волоком. Самостоятельно они передвигаться не могли.

****

На следующее утро на хоз. дворе Ломоносов с перевязанной головой и фиксированной рукой подал заявление начальнику управления. Тот не глядя, положил его в папку, устно дав согласие на отгул. В автобусе кроме Олега из кровельщиков никого не было.

«Наверное, с рубероидом приедут» — подумал он. Но когда Дорогой подошёл к бытовке, то застал, там Косарева и Модеста. Они уже были одеты в спецодежду. Олег не стал выражать своего удивления, по поводу их скорого прибытия на объект, а только спросил у Косарева:

— Я Мите на пятницу писал заявление, он ничего не перепутал?

— Нет, они с Чернышом поехали за рубероидом. Мы завтра должны закончить крышу школы и поедем на новый объект к основной бригаде. Вон тебе передали кулёк с мясом и колбасой. А ты сейчас начинай топить котёл, а мы с Модестом пойдём стяжку загрунтуем. Если получится, сегодня закончим. А завтра можно отдохнуть. Переезжать будем в понедельник

Не переодеваясь, Олег пошёл к котлу, но, порывшись в карманах, обнаружил, что у него кончились спички. Он вернулся назад, подходя к бытовке, услышал интересный диалог Косарева и Кашина:

— На месте бы Митьки и Черныша, я бы этому Грачу мышьяку подложил в колбасу или мясо. Пускай зеленеет. — Это был голос Косарева. — Может, прав был «судья», что этот комсомолец вовсе не комсомолец, а самый настоящий карточный шулер. Ты слышал, как он вчера рассказывал, что служил в тюрьме два года?

— Слышал, — безразлично бросил Кашин, — я в пятидесятых годах сидел, так что я тоже карточный шулер? Что из этого, что он служил?

— Как что из этого? — раздался удивлённый голос Косарева. — Там у тюремщиков и научился играть. А перед нами сухарём прикинулся. Черныш хочет натравить на него своего сына и племянника. Ну, поколотят они его, а толку, что. Денег то нет. Вот если бы они отобрали у Грача деньги, другое дело.

— И вам отдали, — засмеялся Кашин. — Василий, думать даже грешно про это, — возразил Кашин, — не надо никого травить и бить. Я сегодня утром завтракал и подумал, — пускай по мне он хоть кто будет, шулер или комсомолец. Но виноваты мы сами во всём. Втянули его в игру, теперь нечего пенять. И за рубероид он нас вовремя прижал. С этого месяца мы на хозрасчёте. Митька неверно нам сказал. Поэтому они с Чернышом сегодня и поехали в ПМК к своим знакомым за рубероидом. Мне лично Грачёв плохого ничего не сделал. Пускай работает. Вы просто смотрите на него, как на чужака вот и взъелись в парня. А он молодой, ему семью надо создавать и квартиру получать. Тем более у него родни здесь нет.

— Какой ты жалостный стал Модест. Смотри только не заплачь? — сказал Косарев, — я бы его, так — же отходил лопатой, как Черныш Митьку вчера, но сейчас не могу, пока здоровье себе не поправлю его рецептом.

— Что за рецепт? — поинтересовался Кашин.

— Никому не расскажу. Сам вначале испробую, — покосился Косарев на дверь. — Поможет, будете у меня покупать это лекарство. Завтра после работы поеду к своим старикам за мёдом. Грач для себя тоже заказал трёхлитровую банку, вот я ему привезу, — и он показал Кашину большую дулю.

Олег вернулся назад к котлу и оттуда крикнул кровельщикам, чтобы захватили спички.

Он согнулся перед окном котла и начал устанавливать форсунку на шамотные кирпичи, делая вид, что ему не ведом их разговор в бытовке. Косарев протянул ему спички.

— Дядя Вася посмотри, пожалуйста, в бак? — спросил ангельским голоском Олег, — солярки доливать или хватит той?

— Пока не надо, если, что после зальёшь, — сказал Косарев и полез на крышу школы.

Митька с Чернышом приехали через час. В кузове газона у них лежало сорок рулонов рубероида.

— Доволен? — спросил Митька у Грачёва.

— А мне всё равно, — равнодушно ответил Олег. — Так или иначе, вы школу в любом бы случае, сделали, как положено и без меня. Кураторы такие здания проверяют щепетильно, не смотря, что это деревня. А если бы не проверили, я бы вас заложил за всю масть. Так, как вы есть мелкая шушера с огромным тупым и хищным нравом. Вы есть расхитители социалистической собственности. Забыли, как сами трепали про Сталинские времена, что за колоски в тюрьму сажали невинных людей.

— Комсомол, ты чего раззвонился, — закричал Черныш, — мы все сделали, как ты хотел. Теперь молчи в тряпочку. А если хочешь поговорить о морали строителя коммунизма, то в обед к нам приедет лекцию читать главный партиец нашей конторы, вот ты с ним и побалакай.

— Сам разговаривай со своим одночленом, — бросил ему Олег, — а мне за детей обидно. Мне просто в голову не лезет, как вы деревенские мужики можете обижать деревенских детей?

— Хватит тары — бары разводить, — крикнул Митька, — если битум готов, подавай наверх. Мы полезем на крышу. Пора кончать с ней.

В обед, автобус привёз парторга Михаила Ивановича Гладкова. Это был маленький мужичок, ростом меньше ста пятидесяти сантиметров, обутый в детские сандалии и белую рубашку которые носят пионеры по торжественным дням.

— Ему бы пионерский галстук нацепить, совсем на пионера бы смахивал, — подумал Олег.

Лекцию парторг проводил в бытовке у отделочников, но вместо графина с водой перед ним лежал кулёк семечек, которые он ловко кидал в рот, а шелуху складывал на стол в кучку.

— Товарищи строители я к вам приехал, чтобы обсудить намечающий визит Леонида Ильича Брежнева в Индию. Как вы на это смотрите?

— Да не хай, катается, — закричали бабы, — нам, по хрену его поездки. Или ты думаешь, что мы можем запретить ему. Нашёл о чём с нами побеседовать. Лучше присядь к нашему столу, поешь окрошки, да молочка выпей и отправляйся к другим бригадам.

— Спасибо, но для меня молоко с квасом является взрывоопасным продуктом, — отказался он.

— Михаил Иванович, чему там взрываться, в тебе весу то, как в воздушном шарике, — смеялись женщины.

— Не забывайте, что шарики, хоть и лёгкие, но хлопают громко, — вполне серьёзно сказал парторг, — а к международной политике советую отнестись с надлежащим понятием. Надеюсь, все знают, что произошло в Чили. Пиночет привёл хунту к власти, убит Сальвадор Альенде. Большая масса людей арестована. А у нас жизнь сравнительно спокойная и благосостояние народа растёт. И смотрите, сколько лет мы обходимся без войны и это всё благодаря правильно выстроенной линии партии и личной заслуге дорогого Леонида Ильича Брежнева.

Михаил Иванович взял свой кулёк с семечками со стола, сел в автобус и уехал не попрощавшись на другой объект проводить политинформацию.

Кровельщики после обеда в школе закончили все работы, и что успели собрать из своих принадлежностей, уложили в металлическую будку и бытовку. В карты в этот день никто не играл.

Митька перед посадкой в автобус всем объявил:

— Косарев и Черныш завтра весь день занимаются перевозкой, а Грачев и Кашин с утра идут на центральный хозяйственный участок, грузить рубероид и делать щётки, для нового объекта. С понедельника начнём всей бригадой, трудится на новом объекте в цехе обогащения ГОКА, там работы месяца на два хватит. Возничий сказал, будем вводить новые технологии и новые материалы. Завтра работают все только до обеда, после обеда можно идти по домам. По деревням долго не будем ездить. Заколебали они уже с этими сёлами, ни денег, ни удовольствия.

— Про деньги и удовольствия, дядя Митя, я бы на твоём месте помолчал, — подковырнул Олег, — каждый день винцо кушал. На картах бабки имел, а вчера мы все удовольствие получили, когда тебя Черныш лопатой приголубил, да и кайф, думаю, ты получил после заступа. У тебя глаза сразу посоловели. Сам посуди, где бы мы смогли такого посмотреть? Даже в кино подобные турниры не показывают. Там в основном на мечах дерутся.

— Не продавливай мне вены комсомол? — засопел недовольно Митька, — а то я тебе тоже могу кайф устроить. Заступ под бытовкой лежит.

— Как же это у тебя интересно получится с одной рукой и перевязанной головой? — спросил, усмехаясь, Олег. — Я думаю, что эту лопату вырву у тебя и пройдусь по твоему жбану второй раз. И ты у меня после этого сеанса точно ещё раз забалдеешь и закукарекаешь. Не забывай, что я начал, твоим мясом и колбасой питаться. И бугорки у меня на руках крепкие выросли. Сила у меня сейчас убойная, с одного удара твое тело земле предам.

Лопатин, бросил на Олега недобрый взгляд, смачно выругался и зашёл в автобус.

— Ты скоро договоришься у нас Олег Кошевой, — со злобой протянул Черныш и пошёл вслед за Митькой.

Дорогой только улыбнулся в ответ. Затем открыл спрятанную бутылку десертного вина и, выпив половину, передал бутылку Модесту.

Тот с благодарностью взял вино и допивал его уже в автобусе.

Остальные кровельщики смотрели на Кашина и глотали слюну.

***

В пятницу к восьми утра Олег пришёл на хозяйственный участок и начал на коленях топором рубить из досок планки для щёток. Кашин появился через полчаса. На лице у него была непонятная улыбка. Он поздоровался за руку с Олегом, важно посмотрел ему в глаза и прыснул от смеха:

— Ты, чего дядя Миша зайчика с утра поймал? — спросил Олег.

— Поймал и хорошего хохотуна, — ответил он. — Я на строй участке участке был, заявление Василия относил. Вчера вечером он ко мне прибежал, передал бумагу на отгул на сегодняшний день. Ему коров надо ехать пасти в деревню. У них по очереди каждый двор пасёт. Вот он у меня и попросил, чтобы я его заявление передал Зотову или главному инженеру. Я начальнику управления отдаю, а он зачитывает заявление Ломоносова, которое написал ты вчера. Там попадали все со смеху. Черныш на тебя бочку покатил, говорит, что это издевательский фортель нового комсомольца. Тут то и выяснилось кто ты. Оказывается, ты никакой не комсомолец и не приезжий, а наш местный городской разбойник. Отсидел в колонии шесть лет за спекуляцию иконами.

Олег хладнокровно выслушал Модеста и, вонзив топор в доску, выпрямился во весь рост:

— Подумаешь новость, какая. Да я знал, что это всё скоро откроется.

— Я сразу догадался, что ты не простой парень. Так везти постоянно в картах неопытному игроку никак не может. Первый день, я вначале поверил, в ту байку, что новичкам всегда везёт. А когда на второй день проиграл все бабки, мне просто любопытно было, как ты их дерёшь. Теперь «комсомол» держи удар. Они тебе этого не простят. Будут выживать всячески из бригады. Ты для них чужак и не просто чужак, а грамотный. Вся бригада здесь создана из ближайших деревень из Глазовой или Сабурово. Они все между собой или соседи или кумовья. Один я из другой области, и к ним никакого отношения не имею.

— А откуда ты приехал? — спросил Олег.

— Я приехал сюда с Украины, когда мне было десять лет. Шёл третий год войны. Отца направили сюда работать лесником в Пеньковское лесничество. Так вот и остались здесь. Назад смысла ехать не было. Жили на заимке в лесу, а в пятьдесят втором к отцу приехал на неделю погостить друг. Меня в то время в армию должны были призвать. Но приехали люди в кожаных пальто, забрали всю семью вместе с гостем. Мать с отцом сгинули, а я отсидел полтора года в Тобольске и после смерти Сталина меня освободили.

— А что вменили тебе и твоим родителям? — спросил Олег.

— Мне десять лет дали в пособничестве врагу народа, и родителям столько же, только с добавкой, (без права переписки). А, что это такое (без права переписки), ты должен знать. Когда желтопёрый следователь вёл моё дело, он там такого ужаса нацарапал, что мы и оружие на заимке прятали и листовки печатали. Я же так ни писать, ни читать не научился, и мать малограмотная у меня была. А отцу некогда было со мной заниматься. Вот я крестик и поставил себе под протоколом на десять лет. Хорошо вовремя разобрались со мной. После освобождения я назад вернулся, но заимка наша была уже занята другими хозяевами. К счастью они оказались порядочными людьми, выгонять меня не стали, поселили во времянке, а потом я на их дочери женился. Мы оказались равноценной парой, она тоже была не совсем грамотной. Когда здесь стройку грандиозную организовали, я махнул сюда. Поначалу плотником работал, а потом сюда перешёл в кровельщики. Платят здесь больше.

Он немного задумался, потом сказал:

— Тебе Олег могу сразу сказать, с ними ты можешь сработаться только в двух случаях. В первом случае, выполнять все их команды и не играть в карты.

А во втором случае, если тебя назначать бригадиром. У Возничего век недолог. У него, почки больны как впрочем и у Митьки. Но у бригадира в придачу давление дюже скачет — постоянно болеет.

— Да ты что дядя Модест? — удивился Олег, — я пока в этой кровле не в зуб ногой, да и командовать дубами не особо приятно.

— А что такого, у тебя бы всё получилось. Ты смотри, как ты настоял на четырёхслойной крыше, они сразу забоялись. Всё достали, и возникать не стали. Мне понравилось, как ты их укротил. А мяса у них больше не бери. А из рук Василия в особенности — даже конфетки не смей брать. Мяса то у него нет. Запомни, это хитрый и подлый лис. Он перед тобой будет заискивать, а из угла гадить. У него и жена такая — же стерва. Мы с ним в одном подъезде живём, но я стараюсь дома с ним меньше знаться. Он мне на работе надоедает. Да ещё, как назло сараи у нас рядом. Провонял и мой сарай кроличьим помётом. А мясо давай я тебе свою долю принесу и всё. Я тебе три килограмма должен и три палки колбасы.

— Спасибо дядя Модест за совет, у меня к тебе вопрос один есть. Только честно ответь на него? — хитровато прищурил глаза Олег.

— Валяй свой вопрос.

— Сколько ты денег проиграл за два дня в карты?

— Пятьсот сорок рублей. А что?

— Да ничего, просто я уважаю нормальных людей. Я обратил на тебя внимание, что из всей смоляной компании один ты не проявлял неприязни ко мне. А твоего соседа Косарева я сразу выкупил. Если у человека от жадности расширяются глаза, то для меня это свежая уха. Я знаю, что этот игрок уже тиной пропах. И в принципе из него лепить что угодно можно. Хороший катала, он не только карты может виртуозно тасовать, но первым делом должен быть прекрасным психологом. А с колодой может научиться обращаться каждый, но эти трюки сойдут для игры с вашей бригадой, а вот с серьёзными игроками, такие фокусы не всегда проходят. Здесь нужно обладать хладнокровием, умом и психологией. Если, я раскусил, чем дышит мой партнёр, то можно считать что игру я наполовину сделал. Всё остальное будет зависеть от меня. Я поведу соперника, куда захочу и обязательно обыграю его.

— А мне ты не можешь объяснить несколько простых трюков? — попросил Кашин, — чтобы иногда своих смоляных коллег обыгрывать?

Олег достал из кармана пачку денег, отсчитал пятьсот сорок рублей и протянул их Кашину.

— Вот возьми, свой проигрыш, — а то, что мне передали мои учителя, этого извини, я никому не имею права открыть. Но то, что я разработал, я тебе покажу. Этого будет достаточно для того, чтобы шкурить ваших бобров.

— Ты, что это серьёзно мне деньги возвращаешь? — растерялся Кашин.

— Ну а почему бы нет?

— Вот это ты мне удружил, — обрадовался Модест, — большое спасибо тебе за это! Я хоть долг Митьке отдам, да деньги в загашник назад положу. Копил на новый телевизор и все жахнул за пару дней.

— Значит, лучше смотри новый телевизор, а в карты, как вы играете безрассудно. Лучше совсем не играть, — дал дельный совет Олег Кашину.

— У тебя было желание их жигануть и у меня тоже оно есть, поэтому обучишь меня своим маленьким хитростям. У нас ведь как непогода, или отсутствие материала, обязательно на столе появляются карты. А что делать?

Они долго сидели и сбивали щётки для битума, а машины всё не было.

Перед обедом маленькая пухлая кладовщица со знаменитой фамилией Репина подошла к Олегу и спросила:

— Это ты приказный дьяк, выходит в бригаде Возничего? Ну и натворил ты дел со своим делопроизводством. Хотя нашему Зотову это понравилось. Ты же его дорогим там назвал. Михаил Иванович наш парторг, правда, недовольным остался. был. Сказал, что дорогой у нас только Леонид Ильич Брежнев.

— Дорогим, не я, а Ломоносов его назвал, хотя это в корне не правильно. Глупый ваш начальник. Нельзя таким вещам огласку давать. Он ничуть не умнее Ломоносова, нельзя таких людей назначать на руководящие должности.

— Всё правильно Зотов наш глупый, а ты значит дорогой?

— Наверное, так, — спокойно ответил Олег.

— А если так, то можете идти домой, — обрадовала она Олега с Модестом. — Машины сегодня не будет. Обломалась она на стройке, трактор пошёл туда буксировать её. Когда вернуться неизвестно.

Олег попрощался с напарником и ушёл домой.

Дома плотно пообедав, Олег взял с собой пустой рюкзак и пошёл на работу в ателье к своему другу детства Цветку.

Вытянув друга из помещения на улицу, Дорогой ему сказал:

— Кончай работу, пошли лучше квасу выпьем?

— Квасу я согласен выпить, но работу кончать рано. У меня ещё два вызова.

— Ты на мотоцикле сегодня? — поинтересовался Олег.

— Вон видишь, «Ява» стоит? — показал Цветок, на новый минский мотоцикл.

— Короче Паха дело есть выгодное и мясное. Надо до трёх часов управиться. Сгоняем с тобой до мясокомбината. Там мясо и колбасу бесплатно будут раздавать. Праздник сегодня большой, мясо — колбасным спасом называется.

— Пургу не гони мне Дорогой? Существует спас медовый и яблочный, — не верил ни одному его слову Цветок.

— Я сегодня листок численника оторвал, а там написано на обратной стороне, что каждый христианин должен в этот день употребить в своё чрево, не меньше одного килограмма мяса и литра хорошего красного вина. И праздник этот учрежден был давно, но о нём запрещалось во всеуслышание говорить народу, чтобы не спровоцировать мясные бунты. А сейчас, мяса много, поэтому смело можно праздновать его.

— Может быть? — задумался над нелепым высказыванием Олега Цветок, — помнишь, как раньше в школе, если ты принёс яичко крашеное, значит, ты в бога веришь. Пасху запрещали праздновать.

В три часа они подъехали к забору мясокомбината.

— Глуши мотор, — сказал Олег Цветку, а сам в это время припал к дырке забора.

— Что ты там смотришь? — спросил Цветок.

— Сейчас всё поймёшь, только не мешай мне, — оборвал его Олег.

— Так, так, — перебегал он от дырки к другой дырке.

Потом посмотрел на часы и, передав Цветку рюкзак, сказал:

— Я сейчас полезу за этот забор, а ты будешь ловить свёртки и укладывать в рюкзак.

— Понял я твой мясной спас. Потом мы даем газу и летим отсюда сломя голову, чтобы нас не засекли мясники, — догадался Цветок.

— Не мясники, а носильщики мяса с толстой прослойкой жира, — ответил Олег. — Я пока в дырку смотрел, ни одной бабы худой не видал. — Теперь держи друг от меня с той стороны «МОС», — мясной опознавательный свёрток, — сказал Олег и перемахнул ловко через забор.

Разворошив ворох шкур крупнорогатого скота, он извлёк оттуда два увесистых свёртка и побежал быстро к забору. Третий свёрток он взял из пустого ящика, который был прикрыт грязной тряпкой и два последних забрал в обломках шифера.

Цветок к этому времени набил полный рюкзак. На последние МОС места не хватило. Их пришлось бросить в лог и прикрыть ветками деревьев, затем приехать на это место повторно.

— Видишь сколько мяса и колбасы здесь, — сказал Олег Цветку, уже дома.

— Да, поистине не зря ты кличку в колонии получил Дорогой. Тут мяса и колбасы рублей на сто будет. Считай почти моя месячная зарплата, — восхищённо смотрел на разложенное, на столе богатое пищевое изобилие Цветок.

В кухню вошла мать Олега:

— Где это вы столько мяса и колбасы достали? — опешила она.

— Тут половина Пашкина доля, — ответил ей Олег, — остальное мясо на мою свадьбу прикупили у барыг. А сейчас мы к приходу Регины у нас в саду приготовим сочный шашлык.

— Сынок это мясо дорого стоит, тут одно филе и колбаса по пять и семь рублей. Где ты такие деньги достал? И это не первый день уже. Ты меня волнуешь, — запричитала мать.

— Мам не беспокойся ты не о чём? Все приобретено законным путём. Закончили в селе школу, и нас местная власть премировала дешёвыми мясопродуктами, — соврал Олег.

— Смотри сын, чтобы недоразумений по этому поводу не было, — предостерегла его мать.

— Я тебе сказал, не беспокойся значит, не беспокойся, — повысил голос на мать Олег.

К приходу Регины из кирпичей они соорудили мангал в саду и начали жарить мясо. Мясной спас с вином у них получился на славу. Позже на запах подошёл Мартын, живший за забором.

— Откуда такая роскошь? — спросил Мартын.

— Я тебе поведаю, где мы с Цветком раздобыли свинину и говядину, но имей в виду, если пойдёшь по моему следу, то будь предельно внимательным. Главное часто этой лазейкой не увлекаться. Жадность может сгубить.

Он до мельчайших подробностей рассказал как, ошкурил всю бригаду на картах и без утайки сообщил, как добывал мясо с Цветком.

— Ура бригада овцебыков наказана, — откровенно обрадовался он, — а добычу мяса надо поставить на поток, — предложил Мартын.

— Я согласен, и всё давно обдумал. Больше считаю не надо лазить через забор, а заделать корочки работников ОБХСС, и встречать у забора барыг. Будем иметь и деньги и мясо. И таким образом мы через некоторое время уничтожим всех жуликов, кто пользуется такой схемой. Потом сделаем паузу, притупим их бдительность и начнём по второму кругу их строгать. Приблизительно я знаю на кого нужно сделать прицел.

Разобрав тщательно всю модель пополнения своего бюджета, они разошлись по домам. В саду остались только Олег и Регина:

— Олег, я не пойму, — сказала Регина, — зачем тебе это надо связываться с мясокомбинатом? — спросила она.

— Понимаешь Регина я по натуре игрок и мне необходимо наказать тех людей, которые способны на дикое преступление. Им лишний раз доказать что они быдло и твари для меня сейчас является задачей номер один. В основном я нацелен на одного Косарева, хотя он никакого отношения к мясокомбинату не имеет, поэтому наказание ему последует по другому проекту. Это такая гнида, уму непостижимо. Как только таких приматов земля носит?

В ответ Регина покачала молча головой, но уму — разуму учить его больше не стала. За время их знакомств она хорошо изучила Олега и понимала, если ему будешь говорить одно, он всё равно будет делать по — своему. Она убрала остатки пиршества в корзинку, и они пошли в дом.

***

После выходных Олег впервые вышел на строящийся горный — обогатительный комбинат. Это была международная комсомольская стройка. Там всё кипело, от ритма заданной работы. Строительные башенные краны, похожие на жирафов, ни на минуту не останавливали свою работу. Праздно шатающихся людей было не заметно. Все здесь крутились и все были заняты своей работой. Столько рабочего люду и техники Олегу ещё не приходилось видеть за свою жизнь.

Контингент бригады Олегу не понравился, все они были чем — то схожи с Митькой и Чернышом. И их своеобразная речь выдавала в них закоренелых деревенских прижимистых мужиков. Бригадир Возничий Николай Петрович, — заметно отличался от своих рабочих. По соотношению к остальным кровельщикам он выглядел рассудительным и грамотным человеком. Внешне он Олегу чем — то напоминал покойного отца, которого знал только по фотографии. Такой же чуб на голове и ясные глаза. Небольшая приятная улыбка постоянно не сходила с его лица. Этот человек был без бахвальства и гонора, несмотря на то, что он имел множество солидных правительственных наград.

— Олег, ты сейчас садись в машину с Модестом, — сказал Возничий, — и поезжайте за рубероидом, а мы сегодня будем швы заделывать и производить грунтовку. А за то, что ты моему куму написал хулиганское заявление, держи краба, — и он протянул Олегу свою сильную мозолистую руку.

— Как он просил, так я и написал, — сказал Олег.

— Да нормально всё Олег. Ты насчёт этого не переживай? Я им давно уже ничего не пишу. У них дети есть, которые и читать и писать умеют, а Митька пожинает плоды своей лени. У него детей нет. То — есть большими заботами не был обременён. Я его сколько раз уговаривал пойти в школу рабочей молодёжи, но ему было дороже лото и домино, чем знания. — Возничий посмотрел на часы. — Сегодня его, что — то нет, или запаздывает, или больничный лист взял?

— Морду надо этому Грачу набить, — сказал подошедший Черныш, — он специально состряпал Ломоносову такое заявление.

— Ты побереги лучше свою морду, — оборвал Возничий Черныша, — и я, чтобы никогда не слышал таких слов в моём присутствии. А с тобой и Митькой по четвергу я ещё разбираться буду. Вы оба позор всей бригады.

Черныш недовольно, что — то себе под нос пробурчал и отошёл в сторону.

В этот день на хоз. дворе Олег с Модестом загрузили три машины рубероида. После последней загрузки они вернулись с этой машиной на объект. Все кровельщики в это время вместе с бригадиром играли на крыше в свару. Митька тоже сидел в кругу и недобро взирал на своего писаря. Олег заметил, что в бригаде отсутствует Василий.

— Садись комсомол, покажи класс игры, — прогнусавил Митька.

— Да у вас комплект двенадцать человек. Если кто проиграется, я сяду, — ответил Олег.

— Я тебе уступлю своё место, пока раствора нет, — привстал Ломоносов.

— Спасибо я с великой радостью присоединюсь к вашей компании, — заменил Олег Митьку и присел на его место.

Позже он выбил из игры своего соседа справа, которого звали все Иглой. Вместо него сел Модест и при помощи при помощи виртуозных пальчиков Олега, он выиграл шестьдесят рублей. Сам он не стал пугать кровельщиков крупным выигрышем, дошёл до тридцати рублей рублей и остановился. Возничий имел четыре рубля выигрышных денег. Остальных кровельщиков Олег оставил в пролёте.

— Сволочь, — заключил Ломоносов, — как пить дать, сволочь! Я за ним наблюдал всё время. Он ничего не показал, а все наши деньги у него оказались.

— Почему у него? — спросил бригадир, — мне кажется, больше всех выиграл Модест, и я на бутылку водки выиграл тоже.

— Дурит он падла нас всех, как последних лохов, — ходил и гнусавил по крыше Ломоносов.

— Дядя Митя ты хоть меня и постарше, но выбирай слова, а то ведь я терплю твои оскорбления до поры до времени. Не ровен час, что я и спрошу строго с тебя за слова. На будущее всё — таки постарайся быть со мной вежливым. Мне кажется, я тебя уже предупреждал об этом неоднократно…

Ломоносов попытался открыть рот, но бригадир подошёл к нему и, посмотрел строго в глаза:

— Ты хочешь разбора обстоятельств Митя? — спросил он. — Давай! Я не посмотрю что ты мой кум. Поставлю всё ваше звено вместе с тобой в шеренгу.

Митька недовольно засопел и отошёл к краю крыши.

После такого жеста бригадира, никто из кровельщиков не посмел ни одного слова сказать Олегу. Но с этого дня он занимался только растопкой котла и подавал битум на крышу.

Через три дня Возничий подошёл утром к Олегу и сказал:

— Всё хватит тебе истопником работать. Ты так в полной мере не освоишь профессию. Будем чередовать истопников, как делали всегда, а значит, установим очередь. А ты с сегодняшнего дня подымайся на крышу и дерзай, — постигай науку профессии. В скором будущем тебе придётся заменить меня.

Косарев появился на работе только через неделю с хорошим настроением и с ведром пурпурного ранета, который он высыпал на стол всей бригаде:

— Покушайте лично моей, не мичуринской породы яблоки? — сказал он гордо.

Олегу он отдельно сунул большое яблоко.

— Оцени Олег, — собственноручно прививал. Тебе специально отобрал за твой рецепт. Мы с отцом и братом уже неделю лечимся по твоему рецепту. Спасибо тебе за это! Результат колоссальный у всех. Я теперь по ночам и в туалет не бегаю, как раньше и поясница перестала болеть.

Он открыл клетчатую сумку, где были закручены жестяными крышами десять полулитровых банок с мёдом и кроличьим помётом.

— Вот это богатство я сейчас за милую душу продам нашим мужикам по тридцатке.

Олег яблоко есть не стал, а положил его в свою сумку, и загадочно посмотрев на Косарева, спросил:

— А не продешевишь ты дядя Вася с такой ценой? Гони лучше по полтиннику, не прогадаешь, только бригадиру не предлагай, а то он не правильно тебя поймёт.

— С Колей мы вместе росли, он почитай, что брат мне. Я ему продавать не буду. Позже подарю ему пару банок, как сам вылечусь и ума наберусь.

И у Косарева торг получился удачный, несколько банок он продал в своей бригаде. Только один Митька у него купил две банки. И по одной взяли Шаталов и Горохов, а шесть остальных забрала бригада болгарских кровельщиков, которая работала с ними на одной крыше.

Деньги, которые он выручил от продажи «кроличьего мёда» в обеденный перерыв все спустит на картах. Они прочно осядут в кармане Олега.

Косарев от злости начал бить себя ладонью по голове.

— Долбан я бестолковый, зачем полез на двух тузах? Глядишь, и деньги бы были целы.

— Нет, земляк, если сел в картёжный круг будь готов ко всему, и воспринимать выигрыш и проигрыш нужно как должное, — мудро произнёс Возничий. — А сейчас пора на низ, — взглянул он на часы, — конец рабочего дня.

Олег внизу умылся и переоделся. В кармане куртки ощутил яблоко, которое ему дал Косарев. Надкусив, его он увидал, что мякоть яблока имеет местами коричневый цвет.

— На, смотри, чем ты меня угостил? — положил он перед Косаревым надкушенное яблоко.

— Возможно, испорченное яблоко попалось, — спокойно сказал Косарев, — возьми на столе другое. Яблок много, неделю будем есть.

Олег не притронулся к другим плодам, а надкушенное яблоко выкинул в ведро с мусором.

***

Когда Олег принёс в бригаду пять литров самогону за свою будущую свадьбу, в бытовку нагрянули болгарские кровельщики. Они довольно — таки все прилично изъяснялись на русском языке. Особенно удачно и чётко они владели русским матом. Болгары с претензиями накинулись на Василия. Обвинив его, что в мёде вместо ценного ингредиента плавает помёт кролика.

Выставив на стол купленные у него банки, они потребовали возвратить деньги.

— Да эти кроличьи шарики. Но именно они мёду дают исцеляющий эффект. Не верите мне, спросите вон у него, — показал Василий на автора рецепта.

Олег не ожидавший такого поворота дела, наигранно возмутился:

— А что ты на меня стрелки переводишь? Я же тебе рассказывал про особую породу кроликов. А это в мёде самое натуральное говно, которое внутрь употреблять может и не вредно, но наверняка невкусно, хоть оно и в меду плавает.

Василий от такого вывода открыл рот. Жадно, чуть не задыхаясь, глотнул воздух и вперил свои глупые глаза на Олега:

— Это, что выходит я и все мои родственники ели сладко — ядрёное говно?

Бытовка задрожала от неудержимого смеха.

Когда смех затих Олег, улыбаясь, ответил:

— Об этом ты меня мог бы и не спрашивать. Сам должен понимать, что это натуральный продукт. А за теми особыми кроликами — нужно ехать в Сумскую область.

— Ах ты, злодей такой, я по твоему рецепту половина фляги мёда испортил, куда мне его теперь девать? — кричал на всю бытовку Косарев.

Митька, сжавшись в углу, молча сопел и ни на кого не смотрел.

— А мы с Костей Шумовым его и домой не уносили, вон на окошке стоит твой мёд, — сказал Горохов, — заберёшь его назад, а деньги вернёшь.

— Зараза, сволочь никудышная. Ввел меня в такие расходы, — не унимался Косарев.

— Хватит глотку рвать? — одернул его бригадир. — Я собственными ушами слышал, как ты Грачёву рассказывал, что тебе помог этот необычайный нектар. Вот и продолжай его кушать.

Вся бытовка вновь наполнилась оглушительным хохотом.

— Ты есть путка, — показывали пальцем у виска болгары, — в получку верни нам рублики?

— Идите на хрен турки сраные, я покажу вам сейчас такую путку, — психовал Косарев.

Все знали, что слово путка у болгар считалось самым оскорбительным ругательством, и переводилось оно с болгарского языка на русский, как женский половой орган.

Болгары ушли, а Василий, не унимался от негодования. Злился он на весь белый свет. Всем припомнил старые обиды, а на Олега обрушил самый большой шквал грубого деревенского сленга.

Будь другая ситуация Дорогой среагировал бы жёстко на эти оскорбления, но в этот раз не мог. Его яркий протест против жизненного уродства, дал такой результат, о котором он совсем не думал. Его давил внутренний смех. Он с трудом сдерживался, чтобы не расхохотаться, И поэтому он вновь начал поучать Василия, как правильно делать целебное кушанье:

— Сам виноват липовый провизор, — слегка улыбнулся он. — Я же ясно тебе писал на бумаге, кроличьи катышки пропустить через кофемолку. А ты этот душистый фундук в банки раскидал и мёдом залил. Поэтому у тебя сомнительное снадобье получилось. А придерживался бы моего совета, то с сегодняшнего дня ты бы получил почётный статус народного целителя. К тебе бы народ как в мавзолей валил за этим лекарством.

У Василия задёргались губы, не то обиды, что он дал маху, нарушив правильный метод изготовления своего «яства», не то от злости. Но зубы его заскрежетали, и он забубнил:

— Я сейчас дрын возьму и покажу тебе и Ленина и мавзолей и народного целителя.

— Тебе сказали, помолчи, — не выдержал бригадир. — У тебя на роду написано век в говне купаться и питаться им. Или забыл, как тебя пацаном обмывали всей деревней в речке, когда ты по горло в навозную жижу угодил.

Косарев сразу прикусил язык. В бригаде об этом происшествии знали все. И при случае, каждый считал своим долгом напомнить ему об этом.

— Сегодня котёл разжигать не будем, — заявил всей бригаде Возничий. — Я заказал тридцать кубов асфальта, начнём укладывать его на утеплитель. А на той неделе утеплитель будет из минеральной плиты, что это такое мне пока не известно, — честно признался бригадир. — Поработаем, увидим. Я же сейчас уйду на весь день в прорабский участок заниматься нарядами. Вы тут, без меня управляйтесь. Самогону много не пить, — наказал Возничий.

Но кровельщики ослушались своего бригадира. Не успел он за собой закрыть дверь, как они начали самогон разливать в стаканы. До обеда они приняли пять машин асфальта, после обеда уже изрядно пьяный Черныш спросил ехидно у Олега:

— Грачёв говорят, у тебя жена еврейка?

— Почему еврейка, у неё имя просто необычное, а фамилия у неё самое русское Синичкина.

— О, птичья порода образовалась грач, и синица. Будете теперь стряпать птенцов — стервятников, — в грубой форме выразился он, изобразив при этом безобразную улыбку.

Больше он ничего не успел сказать, только взмахнул руками и рухнул голым телом на кучу горячего асфальта. Олег, прямым ударом в челюсть отправил его в нокдаун.

Черныш, не соображая, вскочил быстро и попытался оказать сопротивление, но второй удар вновь послал его на асфальт.

Косарев и Митька, вытащили его за ноги с кучи. Он, распластав руки, лежал без движения и угрозы уже никакой не представлял. Но его спасатели набросились с матом на Олега. Другие члены бригады стояли и смотрели на драку. Вмешиваться никто не стал.

Олег технично управился с Косаревым и Митькой. Ударом ноги в пах он вывел из строя вначале Василия. Затем одним движением руки сорвал майку с Ломоносова, и по пути порвал ему ухо и разбил нос. Митька весь в крови с раздвинутыми руками, стоял с голым торсом и смотрел на бригаду, будто прося у неё помощи. Но увидав, что никто и шагу не сделал, подобрал с крыши изорванную майку и стал прикладывать её то к носу. К нему подошёл один Модест. Он посмотрел укоризненно на своего звеньевого и не удержавшись отпустил в его адрес остроумную реплику:

— Ну, вот Митя опять паспорт придётся менять, был Ломоносов, теперь Ухорвановым стал.

Ломоносов зло посмотрел на Модеста, но в ответ ничего не сказал… Кровь из носа хлестала, как из родника и лилась ему в рот и на грудь. Модест скривил лицо и сказал ему:

— Ляг на спину, кровь утихнет.

А Дорогой после драки спустился с крыши, переоделся и уехал рейсовым автобусом домой.

****

Утром у него возникло желание сходить в отдел кадров и подать заявление на расчёт. Но, придя на площадку к автобусу, понял, что этим он только покажет свою слабость. К тому — же о происшедшем на стройке все молчали, но когда автобус привёз всех строителей на промышленную площадку, рабочих и ИТР пригласили в красный уголок строительного участка.

— Ему надо без суда и следствия дать три года, — орал Митька, — он мне сопатку разбил и ухо оторвал. Черныш всю спину на асфальте сжёг, а Косарев хромает. Такого терпеть нельзя. Он нам не нужен в бригаде. Мало того Косарева и всю его семью говном кроличьим накормил.

В зале поднялся смех.

— Бесстыжие морды, — поднялись в защиту Олега женщины. — Вы на объектах в каждую пьянку драки устраиваете, — кричала Галина. — Это вас надо в шею гнать со строительства, чтобы вы не портили молодёжь. Думаете, нам не известно, как вы пропили рубероид в школе, а он вас заставил вернуть его. Мы всё видим и слышим. Расскажи лучше всем, почему ты недавно ходил как раненый комиссар? Как тебя дубасил заступом Черныш? Молчишь Митька, — не унималась Галина, — тогда и на мальчишку нечего наговаривать. Вашу охальную бригаду надо расформировывать и комплектовать именно такими кадрами, как Грачёв, — заключила она.

Тут с места встал Возничий:

— Я думаю всё дело в том, что мои подшефные нарвались на того, кто может дать сдачи. Факт драки имел место, но спровоцировал драку ныне потерпевший Черныш. Поэтому считаю, что на повестке дня должен стоять вопрос не о Грачёве, а об этой троице, — показал он рукой на побитых членов бригады. И я вам обещаю, что с ними я разберусь прямо сегодня. Не посмотрю, что Лопатин приходится моим кумом.

После чего Возничему все зааплодировали.

Зотов, дослушав его речь, внимательно посмотрел на Олега и, не вставая со стула, призвал всех к тишине. Затем поднялся во весь рост, поправил галстук на шее и громкоголосо начал отчитывать всех строителей:

— Поздно товарищи строители хлопаете. Почему только сейчас руководство управления узнаёт о вопиющих фактах, творившихся в бригаде кровельщиков. Так дело не пойдёт. Запомните хозрасчёт и бригадный подряд, заставит вас взглянуть на работу с иной стороны. Вы посмотрите, молодой парень Грачёв, работающий без году неделя, осознал это и мало того, не дал возможность нарушить СНИП нечестному звену строителей. Отрадно слышать, что у нас на важном для страны объекте появляется такая сознательная молодёжь. На них мы и будем опираться. Будем их посылать учиться на повышение квалификации, назначать их бригадирами и мастерами, выделять им вне очереди квартиры и тому подобное.

Те же, кто вчера был задействован в драке кроме Грачёва, будут лишены премии ко дню строителя и отпуска им профсоюз перенесёт на зимнее время. Это я ответственно заявляю. Партийную же судьбу Черныша будет решать в ближайшее время партбюро треста. Я лично буду ходатайствовать о выводе его из членов партии. А на Грачёва я сегодня же издам приказ о премировании в размере тридцати рублей. За бескомпромиссность, и принципиальность, думаю он это заслужил!

— Слава КПСС! — торжественно выкрикнула Галина, — а Ломоносова вместе с Чернышом, срочно пастеризовать в битуме и отправить на Байконур. Пускай их с первым же рейсом, космонавты выкинут на планету Плутон. Пускай они по ней плутают, но не по Земле.

Всем было понятно, что она ёрничала, но, однако её лозунг поддержали все рабочие, чётко и громко отбивая ладонями хвалебный ритм и Галине и Зотову.

Черныш, Ломоносов и Василий первыми вылетели из красного уголка и прытко устремились к своему объекту.

То, что Зыков узнал, про рубероид, который они толкнули налево из — за малограмотности им даже не икнулось. Они посчитали, что премию Грачёву дали, за то, что он при помощи кулаков проучил «заслуженных строителей». Они взмыленные и красные сидели возле котла, который собственноручно разожгли, хотя растопка в этот день входила в обязанность Олега. Но у них не было ключа от бытовки и они решили сделать полезное дело для бригады.

Бригада же после собрания не торопилась идти на рабочее место, для них подобное мероприятие являлось поводом немного расслабиться и посудачить о происшедшем. Олег напротив, ни с кем не хотел говорить и никого не хотел видеть. Он чувствовал себя победителем, а вот быть в эпицентре события его не прельщало. Молча, проходя на улице через раздробленные кучки рабочих, он слышал в свой адрес. Молодец! Умница! Мало ты им надавал!

Олег не переодеваясь, подошёл к котлу. Там убитые горем сидела незадачливая троица и о чём — то тихо вела беседу. Заметив Олега, они замолчали, напустив на лица маски безразличия.

Он, достав из кармана яблоко, надкусил его, посмотрел на Лопатина:

— Так вы поняли шакалы, почему заведение, из которого вы бежали, как от возбуждённого армянина называется красным уголком?

— Помолчи? — взмолился Митька.

— А чего сейчас, то молчать? — идите в бытовку и посмотрите в зеркало на свои позорные хари. Вы, наверное, и котёл без спичек разжигали?

— Замолчи, — вскипел от злости Черныш, — тебе это так с рук не сойдёт. У меня блат в суде есть. Они тебя опять постригут, как рецидивиста.

— Родимый да ты моли бога, что из красного уголка бежал сегодня, а вот из белого уголка, в котором вы могли тоже быть сегодня, у вас бы не получилось пулей вылететь.

— А это что за басня? — наблюдая за горящей форсункой, отвлечённо спросил Косарев.

— А это городской морг! — засмеялся Олег и бросил Митьке ключ от бытовки.

— Сукин сын, — прогундосил Митька и засеменил в бытовку. За ним бросились и Черныш с Косаревым.

Олег больше на крышу после собрания не поднимался. Он стоял у котла и подавал краном горячий битум наверх. Ему было приятно, что Зотов по справедливости разобрался с инцидентом. Хотя такой реакции он не ожидал. Считал, что всё перевернут с ног на голову, и он виноватым останется.

— После этого собрания можно смело рассчитываться, — думал Олег, — эту неделю доработаю и пойду другую работу искать. Деньги можно заработать и на самом комбинате, не только на стройке. Покажу им карты, как я их дурил и уйду. Пускай у себя на заднице волосы дёргают».

Возничего на следующий день положили в больницу. И как назло в этот день на объект в контейнерах стала прибывать минеральная плита, она была похожа на прессованную стекловату и сильно кололась. Олег невзначай запустил по бригаде версию, что от неё можно схватить туберкулёз, так — как она въедается в лёгкие и не отхаркивается. Правда это или нет, но для себя он сделал такое умозаключение. Пикетов протеста в этот день на объекте не было, зато на следующее утро вся бригада заголосила.

Приехал на объект начальник управления Зотов. Он не знал, кого слушать. Кровельщики все до одного были похожи на матросов броненосца Потёмкина. Всех активнее был Черныш.

— Что ты от меня хочешь? — спросил Зотов у Черныша.

— На морду мне дай и на глаза? Что бы я ни дышал разной гадостью, — растопырив перед своим лицом мозолистые ладони, негодовал он.

— Ты в морду уже получил? — кричал Зотов. — Сегодня уже в глаз захотел. Ты что мазохист? Ладно, будет вам техника безопасности! Но попробуйте у меня нарушить её! Хоть один человек только отвергнет эту меру предосторожности, вся бригада будет лишена месячной премии.

В этот день начальник дал команду снабженцам, чтобы всем кровельщикам привезли на объект противогазы.

И в этот же день вся бригада применила на себе новую модернизацию охраны труда. Один Олег стоял у котла и посмеивался над безграмотными кровельщиками, которые ограничили себе доступ воздуха в такую жару. Они спустились с крыши в конце смены, почёсывая тело и руки. Олег к этому времени уже переоделся и дожидался их.

Когда все умылись, он взял новую колоду карт с рубильника и, показав, что карты сточены на конус, после чего как заправский фокусник перетасовал карты и гордо заявил:

— Мои отношения с вами изжиты. Потому что вы все здесь люди каменного века. Не хочу я жизненного регресса, находясь рядом с тёмными людьми. Завтра вы меня здесь уже не увидите.

Он подбросил карты вверх, которые плавно разлетелись по воздуху. Элегантно поймав пальцами джокера, показал его обезумевшим кровельщикам и на прощание сказал: — А это вам привет от моего друга Мартына, — и бросил джокера на стол.

Он вышел из бытовки, оставив всех сидеть с раскрытыми ртами.

На следующий день, Дорогой встретился со старым знакомым — начальником отдела кадров. Тот крепко от души поприветствовал Олега, но, узнав, что молодой кровельщик пришёл, не ради скуки, а брать расчёт. Кадровик, искренне расстроился, но воспрепятствовать не стал:

— Понимаю я тебя хорошо Олег Матвеевич. Ты парень умный, красивый и эрудированный, как книга мудрости. За месяц вымуштровал непокорную бригаду, а это говорит о том, что у тебя и характер есть. Я ведь тебя туда направил, думал они спесь с тебя собьют, а получилось очень даже наоборот. И конечно ты совсем не смотришься, будучи копчёным, в окружении людей, которые и букваря не выкурили за свою жизнь. Давай я тебе найду что — ни будь чище и интеллигентней. Всё — таки не забывай, ты быстрее квартиру нигде в нашем городе не сможешь получить.

— Спасибо не надо, — отказался Олег, — я еду в Баку на годичные курсы. — Мелиоратором буду.

— Причина важная для увольнения, — сказал кадровик и выдал Олегу трудовую книжку.

***

Два дня подряд Олег с друзьями выходил на дозор к забору мясокомбината. С полным рюкзаком они возвращались назад. И обязательно в этот день они жарили шашлык, запивая его вином.

— Всё пацаны, надо заканчивать с мясокомбинатом, иначе так спалиться недолго, — сказал Олег друзьям. — Главная цель нами достигнута. Мы оштрафовали семью Лопатина и Черныша, больше ничего придумывать не надо, а мясо можно всегда купить в магазине или на рынке.

— Я никакой опасности в этом не нахожу, — сказал Цветок, — вор на вора никогда заявлять не будет.

— Я смотрю, ты во вкус вошёл? — посмотрел вопросительно на него Олег. — Не забывай, что эти люди очень дешёвые, они мяса украли на тридцать рублей, а вы их с Мартыном оштрафовали на пятьсот рублей. Если бы они знали, что уголовные дела заводятся в том случае, если кража мяса превысила пятидесяти рублей, они бы подали на вас в суд, не задумываясь.

— Не на вас, а на нас, — передёрнулся от сказанного Мартын.

— Вот пойди с таким на дело, сразу заложишь за всю масть, — сказал Олег.

— Да ты чего Дорогой, шуток, что ли не понимаешь? Это я передразнил Труса из кинофильма «Операция «Ы» — оправдывался Мартын.

— Да понял я всё, думаешь, я совсем тупой и до юмора далёк? Короче пацаны, я завтра иду устраиваться на работу слесарем на комбинат. Там сейчас рабочие руки нужны. А бесцельно слоняться по улицам я не хочу. Все это шатанье может привезти меня вновь на скамью подсудимых. Я женился и, похоже, скоро буду отцом. Пора привыкать жить в другом режиме. Как вы, к примеру, у вас уже дети есть, и мне вскоре семью надо будет кормить, да и за матерью надо ухаживать. Но я знаю одно о себе. Как говорят в народе, что и камень в одном месте мхом обрастает, — это не про меня. Я по жизни непоседа, не понравится на комбинате, найду другую работу. А вообще моя мечта скатать на север. Посмотреть мир и бабки хорошие заработать.

— Ты чего Олег, ты же недавно оттуда приехал? — спросил Цветок.

— Там за колючей проволокой я севера не видал, а только ощущал его, — ответил Олег.

— На север бы и я смотался, — изъявил желание Мартын.

— А хочешь, завтра уедем, на три месяца по орг. набору в Игарку, — неожиданно предложил Олег Мартыну. — Приедем с севера пойдём на комбинат работать. К тому времени фабрику обогатительную запустят, мы там ко двору придёмся.

— Тогда и я с вами поеду, — заявил Цветок.

— Ты же работаешь, зачем тебе ехать? — спросил Мартын.

— Ну и что у меня две трудовых книжки. Одна на руках, другая в комбинате бытового обслуживания. Я с заведующим нашим запросто договорюсь. Он мне будет восьмёрки ставить три месяца, а зарплату себе пускай забирает. Только вот выписываться долго, наверное, придётся.

— Выписываться не обязательно, — сказал Олег, — туда приезжаем, и нам делают временную прописку. Я всё узнал. И на дорогу дают небольшие подъёмные. Половина этого мяса, надо тогда замариновать возьмём с собой в дорогу. Колбасу копчёную тоже всю заберём с собой. Дорога туда длинная, пять суток поездом из Харькова до Красноярска и столько — же по Енисею на теплоходе.

— Заманчивое предложение, я обязательно поеду, чего мне думать. Моя Маринка возникать не будет, — оживлённо говорил Цветок.

— Тогда завтра в военкомат с утра идём с учёта сниматься. А оттуда в исполком прямым ходом направимся, — вербоваться будем, — объяснил Олег.

— А с собой тёплые вещи, какие брать? — спросил Мартын.

— Я возьму только куртку тёплую и свитер, а остальное тряпьё там приобретём, — сказал Олег.

Они скрепили свой план отъезда рукопожатием и разошлись по домам.

У Олега в доме эту новость приняли спокойно, так как он мать и Регину к этому давно подготавливал.

У Цветка и Мартына дома был скандал, но не с жёнами, а с родителями. Они прибежали в этот вечер к Олегу за разъяснениями:

— Ты дома ещё не успел нажиться, а тебя уже потянуло на вольные просторы, — голосила мать Мартына, — что вы не видели на том севере, цинга да морозы. А у моего остолопа сын растёт, да и жена непутёвая. За ней глаз, да глаз нужен. Да и нет ничего хорошего на этом севере.

— Как нет? — без лишних эмоций возразил Олег, — там северные и полярные надбавки платят. Мы деньги большие едем зарабатывать, — уверял их он, — а цинги там давно нет. Обеспечение сейчас на севере лучше, чем в Москве, я уж молчу про наш город. И Лёшка не остолоп, он во благо семьи едет туда.

— Да не отговаривай ты его Таисия? — сказала мать Олега. — Если он втемяшил себе в голову, то ни за что не свернёт. Упрямый паразит. А ты можешь не бояться за своего Алешку, они едут туда, где моя сестра Екатерина живёт. Я знаю, что там деньги большие получают.

Этим мать Олега немного успокоила родителей Мартына и Цветка. А через день троих друзей уже вся улица провожала в суровый край. Мартын с Цветком помимо рюкзаков за спинами несли на металлической трубе объёмный чемодан с провиантом из мясокомбината. Дорогой же шагая сзади своих друзей, нёс один рюкзак и попыхивал папиросой.

 

Северный бенефис(часть вторая)

Вначале был Белгород. Там на сборном пункте, где толкалось с рюкзаками и чемоданами около полусотни разношёрстной публики. Им в бухгалтерии выдали деньги на билеты и подъёмные до Красноярска. Олег из этой толпы выделил одного амбала в клетчатом вытертом из лавсана пиджаке. Он ему показался знакомым. Но выяснять с ним место пересечения не стал. Они вообще ни с кем не общались, а пошли на железнодорожный вокзал и сели на Харьковскую электричку.

Затем из Харькова ехали с огромной группой вербованных людей в пассажирском поезде плацкартного вагона следующего до Красноярска. Хорошо, что все вербованные ехали в разных вагонах, если бы их объединили в одном вагоне, то получился бы настоящий содом. И это радовало друзей. Но часть людей, из вербованных кадров всё — таки попала в их вагон. Не сказать, что они сильно докучали пассажирам своим присутствием, но мелкие эпизоды присутствовали в вагонах.

Вместе с ними четвёртую полку занимал молодой парень, ехавший до Омска. После знакомства, они узнали, что его зовут Игорь и что он уже студент первого курса педагогического института и возвращается домой с Азовского моря, где гостил у родственников.

Сергей был не особенно многословен. Он сразу забрался на верхнюю полку и начал смотреть в окно, любуясь необъятными просторами страны. Иногда он прикрывал глаза, и создавалось впечатление, что он не спит, а прислушивается, к разговорам попутчиков.

Олег в поездку, взял с собой двадцать колод краплёных карт, с разными рубашками и дорожные шахматы. — Пацаны ни с кем в поезде не сходится, — роясь в своём рюкзаке, сказал Олег. — Едем своей компанией, нам никто больше не нужен. А то я смотрю, там наши землячки уже посматривают в нашу сторону. Но у них планы, похоже, прямо — противоположные нашим планам. Они в Белгороде, как получили бабки, начали вино пить. Тем более едут, кажется в Ачинск и Норильск. У нас с их весёлой компанией дороги разные. Даю голову на отсечение, что вся эта команда из непутёвых каторжан. Одного амбала я, кажется, знаю, работал шнырём у нас на зоне в санчасти. Пока точно не могу сказать, но похож здорово. По дороге всё равно проявится, если пьёт безмерно, — он достал из рюкзака дорожные шахматы и, выложив их на стол, кивнул Мартыну. — А это нам с тобой в пути время коротать.

Но Мартын безразлично отнёсся к шахматам. Он приблизился к уху Олега и таинственно зашептал:

— Один с корявой рожей из той компашки вроде тоже в Игарку едет. Он деньги в кассе за мной получал. Я слышал, он говорил Игарка. Морда до ужаса страшная. На конкурсе уродов, точно бы в тройке лидеров был. Такому нож в сердце вонзить, что мне на костёр отлить.

Олег иронически улыбнулся нелепой логике друга, но поучать того не стал:

— Пускай едет куда хочет, но мы ведём себя скромно и тихо выпиваем в день по одной бутылке водки на троих. Я вижу у них компания шумная. На столе карты магнитофон и вино появилось. Не исключено, что они могут подвалить поиграть. Будем культурно отказываться, а потом наклоним их до букс. Пускай потом локти чешут. Я с такой публикой знаком. Им главное акцент один раз правильно сделать, и они больше не подойдут к нам или совсем испарятся. А на рожи ты Мартын не обращай внимания. Смотри в глаза, чем они яснее у человека — тем у него душа чище.

В соседних купе была сборная компания, в основном это были мужчины затрапезного вида с полыхающим запахом изо рта. А так же семейные мужчины, поругавшиеся со своими жёнами, — эта группа ехала в Норильск. Но они были степенные и вели себя пристойно. Самая беспокойная компания была именно та из Белгорода, в которой находился амбал. Они направлялись в Ачинск на глинозёмный комбинат и в Лесосибирск на лесоразработки, — туда, где местные жители не справлялись с государственным планом. Вся эта сборная компания ехала по орг. набору.

В Норильск для таких рабочих дорога была закрыта. Так — как Норильск считался границей полярных владений СССР.

Они шумно разговаривали под песню из давнишнего кинофильма «Старики на уборке хмеля», которая беспрестанно лилась из их магнитофона. Щупленькая проводница несколько раз их предупреждала, чтобы они убавили звук или совсем выключили свою бандуру. Они выключали магнитофон, но через некоторое время вновь была слышна надоевшая всем мелодия. Она до того била по ушам, пока пассажиры всего вагона не потребовали у проводницы, чтобы пьяных меломанов на ближайшей станции передали в руки милиции. Только после этого воцарилась тишина.

Вечером Олег с друзьями накрыли стол и чинно отдыхали под водочку. Игорь скромно отказался от застолья, сославшись, что предпочитает горячие блюда. Он спустился сверху и, взяв кошелёк, направился в вагон — ресторан. Через минут сорок, он возвратился оттуда сытый и, посмотрев, что его попутчики ещё трапезничают, сказал:

— Я сейчас после ресторана в тамбуре нашего вагона курил. Похоже, тот о ком вы вели речь, мечтает в гости к вам зайти. Лучше бы вам подальше от него спрятать деньги и ценные вещи, — предостерег Игорь. — Больно планы у него не хорошие.

Он бросил свой кошелёк под подушку и вновь забрался на свою полку.

— Спасибо Игорь, — поблагодарил Дорогой, — но мы гостям завсегда рады. Даже если это будет орда Мамая.

Мартын недовольно поморщился от такого известия.

Ему не хотелось, чтобы кто — то нарушал их дружескую идиллию. Поэтому он выразил свой интеллигентный протест:

— Я понимаю, что поезд лучший транспорт для знакомства. Но мне кажется, не тактично вламываться в чужую компанию. Даже если здесь и нет дверей.

Олег слегка осадил друга локтем в бок:

— Пускай приходит, эта публика ничем не гнушается. Для некоторых такие поезда зачастую бывают смыслом жизни. Хлеб у них такой. Понимаешь?

Уверенность в словах и поведении Дорогого, успокоила Мартына.

Цветок же совсем не проникся к известию Игоря. Он знал, что с таким другом как Дорогой боятся нечего. Иначе бы он и не поехал покорять север.

Игорь давно понял, что Олег у попутчиков едет за командира, и он с верхней полки внимательно наблюдал за ним. В его глазах усматривалось недоверие. Он по своей ещё детской наивности не мог поверить, что три интеллигентных парня, смогут срезать громилу с уголовной физиономией, и поэтому напомнил ещё раз:

— Всё же я бы поостерегся на вашем месте и предупредил проводника.

Олег, пропустил мимо ушей его фразу и перевёл свой взгляд на окно. Он отодвинул шторки окна, и цепко ухватившись за ручку, потянул её к низу. Окно открылось. В их купе гудящим покровом ворвался свежий воздух и отчётливей застучали колёса:

— Ты не против, если нас обдует немного свежаком? — посмотрел он на Игоря.

— Я простуды не боюсь, — ответил студент и высунул свою голову в окно.

Олег сел на место и стал взирать за лесными просторами, которые проплывали перед его глазами. Промелькнул семафор, с железнодорожным переездом, около которого стоял словно почётный постовой стрелочник. Проскочив под небольшим мостом, поезд начал делать крутой вираж. Олег увидал хвост своего поезда и быстро пересчитал для чего — то вагоны. Их оказалось восемнадцать.

— При таком шуме и не поговоришь хорошо, — первым нарушил небольшую паузу Цветок.

— Пускай немного освежит. Как стемнеет, закроем, — бросил Олег, не отрываясь от окна. И в это время он спиной почувствовал незваного гостя.

В их пролёте стоял здоровый детина, с красным и опухшим лицом, как самовар. Его короткая стрижка, больше напоминала видавшие виды обувную щётку, — без труда можно было определить, что стриг его доморощенный парикмахер.

Ещё в Белгороде Дорогой обратил на него внимания, — это была самая колоритная фигура из пятидесяти человек вербованного люду. Тогда он сомневался, что им приходилось где — то раньше встречаться. Сейчас, без всякого сомнения, Дорогой признал арестанта из его колонии.

Посмотрев на обилие стола, верзила глотнул слюну и раскрыл свою массивную ладонь, в которой лежала колода карт.

— Ну, чего пацанва, скучаем? Давай скатаем в стиры? — предложил он.

— Нет, мы такую игру не знаем, — вежливо отказался Олег.

— Эх, деревня, где вы только росли, — засмеялся детина, — стиры это по фене карты.

— А феня, это что финский язык? — продолжил игру Олега Мартын.

— Ха, ХА, Ха, — вы меня уморили по чёрному замесу, — зашёлся от смеха детина, — действительно деревня. Феня, — это блатной жаргон молодёжь не обстрелянная.

Олег без интереса посмотрел на ладонь, в которой лежала колода карт, и резко переведя взгляд в окно, робко сказал:

— Мы только в шахматы можем, да в дурака немного играем, а других игр не знаем.

Верзила вёл себя развязано, явно демонстрируя свои габариты и уголовную внешность. Небритое лицо, серо — зелёные настойчивые глаза и рот в кривой улыбке — на слабоватых людей все эти факторы действовали угнетающе, и они, как правило, подчинялись в этот миг обстоятельствам. Беспрекословно выполняя «просьбы» активного приставалы.

Олег отметил про себя, что у громилы этот психологический трюк получается и неплохо. Но при своём личном присутствии и участии этот дешёвый номер амбала он прикончит с позором:

— Интересно, конечно, — робко продолжил Олег, — но карты это наука серьёзная. Чтобы даже в дурака играть нужно не только хороший карточный расклад иметь, но и голову. Я об этом в одном журнале читал.

Амбал чтобы не упустить своего шанса, сел напротив Олега. Поняв, что этот мальчик с шелковистым лицом и будет его жертва:

— Если в шахматы играешь, значит, голова кумекает. Я вас сейчас быстро в покер или буру научу играть, а дурак — это игра пенсионеров и пионеров. По гривеннику и поехали. Плесните мне только, пожалуйста, пятьдесят граммов водочки? — попросил детина.

— Опоздал ты уважаемый, — сказал Мартын, — бутылка у нас пустая уже.

— Моя кличка, — Косач, а не уважаемый, — поправил он Мартына, не сводя взгляда с аппетитного стола.

— Тогда мясца мне кусочек дайте с хлебом, а то у меня от ливерной колбасы изжога. Мои попутчики накупили продуктов дешёвых, в глотку уже не лезет.

— А имя то у тебя есть? — спросил Олег у Косача, — а то мы, люди, не привыкшие к таким обращениям, — протянул он тому кусок жареной говядины и батон.

— Коля меня зовут, фамилия Глухарёв, вот и кличку такую получил на зоне Косач.

— Теперь понятно, — сказал Олег, — а меня Олег зовут, этого Паша, — кивнул он в сторону Цветка, — а около меня сидит Лёшка.

— Вот и познакомились, — сказал Косач и встал с полки.

— Вы тут сгребите немного свою провизию, а я сейчас деньги возьму, — положил он карты на стол.

Колода была новая, со знакомой одёжкой. Олег быстро порылся у себя в рюкзаке и достал в точности с такой же рубашкой свою колоду карт, а карты Косача бросил в рюкзак.

Быстро раздав на троих листы, они начали играть в дурачка.

За стенкой слышался голос Косача, как он выпрашивал у кого — то из своих попутчиков деньги:

— Дай ещё полсотни? Пацаны зелёные, я их быстро сейчас обую. Они при бабках, а играть совсем не могут.

— А если проиграешь, что жрать будем? — отвечал ему шепелявый голос, — дорога ещё длинная.

— Давай сказал сюда? Через час, я у них все бабки, как магнитом выужу.

— Как хочешь, но если проиграешь, мы тебя съедим, — пообещал всё тот же шепелявый голос.

Косач довольный появился в купе у Олега и положил возле себя семьдесят рублей.

— Скобарь Шорник, не давал денег с общей кассы, — сказал он.

Поплевав на руки, Косач взял колоду в руки.

— Сейчас я вас вначале научу в буру играть.

Он раздал по три карты всем и начал объяснять ходы и как считать очки.

— Понятно сказал Олег, — и положил на банк десять рублей.

— Ты, что с ума сошёл? — Я же сказал пока по гривеннику, а потом завысим взнос, — удивлённо сказал Косач.

— А я думал ты, имел в виду десять рублей, — сделал непонятливое лицо Олег.

— Мне ещё лучше — по декану, так по декану. Игра жгучей будет, — лихорадочно затряслись руки у Косача.

Через десять минут Косач оказался без копейки. У него пропала кривая улыбка, вспотели ладони, от чего он постоянно вытирал их о свои дешёвые джинсы. Он несколько минут не мог прийти в себя, уставившись в окно, за которым уже спустились сумерки. Вдруг резко сорвался с места, но через минуту вернулся.

В руках он держал портативный работающий магнитофон, воспроизводивший заезженную музыку из кинофильма «Старики на уборке хмеля». Только плёнка уже плыла, так, как батарейки в магнитофоне подсели.

— За сто рублей покатит милорд? — выпалил он, положив магнитофон на стол ближе к окошку.

— Покатит, — ответил Мартын.

С магнитофоном Косач так же быстро простился.

— Ты играешь как знаменитый Гера Паштет, — побледнев, сказал Косач Дорогому.

В то время ни одного заключённого не было на зонах, который бы не слышал о самом сильном карточном катале Паштете. Это был старый дед с полным ртом золотых зубов и с платиновым кольцом на мизинце, которое срослось у него с мясом. Этим кольцом он творил большие чудеса при тасовке и раздаче карт.

— А ты его знаешь этого Геру Паштета? — спросил Олег.

— А как же на семёрке с ним чалился не один год. Он меня и обучил многим играм. Я только освободился оттуда, а он еще лямку тянет.

Олега до и неимоверности возмутила это наглая неправда. Он с пренебрежением посмотрел в глаза амбала и с металлом в голосе произнёс:

— Не знаю, чему он тебя обучал и где? Но я точно знаю, что Паштет на семёрке никогда не был. Это меня он обучил в Новочеркасске в тюремной больничке премудростям карт. Там он и скончался. Это я был на семёрке и весной откинулся оттуда. Паха тоже там был, но освободился раньше, — соврал Дорогой, чтобы больше жути нагнать на неудачного шулера. — А ты человек ниоткуда и никто, если не знаешь Дорогого, у которого всегда туз лишний в рукаве найдётся.

— За Дорогого я слышал много, — задёргалось у Косача левое веко.

— Может быть, и слышал, — но что меня не знал, это точно! Я с такими чеками, как ты, не общался. Да и в санчасть я не ходок был, где ты полы драил, да утки за немощными больными мыл. Так, что Коля, ты сам деревня иди на своё место и больше к нам постарайся не подходить без особой нужды.

Косач после такого позорного разоблачения, опустил голову, затем медленно встал, показав ребятам спину своей нескладной фигуры, но его остановил Дорогой:

— Кстати, слово милорд означает «Ваша милость», но мне весьма приятно было, когда ты меня так назвал.

Амбал на этот познавательный этикет ничего не ответил. Только указательным пальцем, под ногтем которого таился чернозём, почесал свою переносицу, и скрылся быстро за перегородкой.

Игорь убрал голову из окна. Лицо его было хоть и копчёное, но восторженное:

— Если бы здесь был духовой оркестр, я бы вам заказал триумфальную тушь. Такого мне ещё никогда не приходилось видать. Молодцы!

— Больше ни он, ни его кенты к нам не посмеют подойти, — сказал Олег студенту, — а ты сходи в туалет и посмотри в зеркало на своё лицо

— Ну а подойдут, рога им быстро обломаем, — осмелел Мартын, геройски смотря на Игоря. — С кем там базар вести, одни синюшные лица.

— А вот этого не надо, — возразил Олег, — лучшее оружие это язык. Кулаками махать нужно только в крайнем случае. Сам же только — что, дал понять, что попутчики наши ничего серьёзного не представляют. И на будущее запомните, едем в незнакомое место. Никаких выпадов к дракам не должно быть. Я немного по разговорам знаю об Игарке. Там в полный рост гуляет землячество. По понятиям разбор никто не будет вести. Нас едет туда человек пять, а с других областей по сто человек приезжает и больше. То есть хочу вам популярно объяснить, что при любом конфликте разбираться не будут кто прав, кто виноват. Просто налетят, как саранча и переломают все кости. Ставку будем делать на работу и по ситуации на карты. Я везу половина рюкзака карт. Найдём игровых людей там и будем за картами проводить время.

Игорь с уважением посмотрел на Олега и, взяв мыло с полотенцем, пошёл в туалет.

Олег же прошёлся по вагону и посмотрел на полки попутчиков. Все кто сел с ними в Харькове в поезд спали на голых полках без матрасов пьяные.

***

Утром они проснулись от громкой ругани своих соседей.

— Вот сука, пьянь конченая, — раздавался шепелявый голос корявого Шорника, — обчистил нас всех и сбежал.

Он подошёл к купе Олега и, убедившись, что пассажиры там проснулись, спросил:

— Ребят вы не видели нашего соседа? —

— У тебя много соседей, мы к ним не присматривались, — ответил Цветок.

— Ну, тот, который с вами в карты резался, — объяснил Шорник.

— Нет, мы сыграли, и он ушёл, — сказал Олег, — магнитофон, правда, он нам свой проиграл.

Олег посмотрел на стол. На нём магнитофона не было.

— Похоже, что его прихватил с собой, ваш блатной попутчик, — сказал Олег.

— Какой он блатной? — явно нервничая, объяснял шепелявый, — в ЛТП сидел пару раз, а потом ему год дали за лук с колхозного поля. И последний раз за поджог три года отсидел. Мы с ним из одного посёлка. Выходит, он ночью украл у нас все последние деньги, остатки продуктов и кое — что из вещей. Ну, домой крыса приедет, я с ним поговорю по душам, — распалялся от обиды шепелявый.

— Ладно, землячок проехали, — сказал Олег, — нам твой корешок не интересен. До следующих подъёмных ещё много верст нужно трястись. Думай, чем питаться будете? Или придётся вам вместо еды смотреть в окно и любоваться природой Урала и Сибири.

— Больше ничего и не остаётся делать, — печально сказал Шорник, и ушёл к своим дружкам.

Но голод не тётка и шепелявый парень, постоянно ходил по проходу и посматривал на столик ребят, где лежало обилие съестных припасов. Догадаться было не трудно, что парень кушать хочет.

— Надо его угостить мясом и колбасой, — сказал Олег, — жалко парня. Он же вчера отговаривал Косача не играть в карты.

— Пригласи, — равнодушно сказал Мартын.

Но это равнодушие было сравни протесту. Уж Олег знал хорошо своего друга. Мартын не был ярым физиономистом. Но если ему человек не понравился с первого раза, то эта антипатия будет до тех пор продолжаться, пока Мартын не выпьет с несимпатичным типажом хотя бы чуточку водки.

Когда голодный парень очередной раз появился около них, Дорогой без промедления пригласил его:

— Земляк, хватит пролётки бить по вагону? Присаживайся с нами позавтракай?

— Спасибо ребят! — сел он рядом с Мартыном. — Я бы с удовольствием с вами покушал, но то, что лежит у вас на столе, я не разгрызу. У меня зубов совсем нет. Думаю в Игарке поставить себе челюсти. Мне бы сто граммов сейчас и ливерной колбасы, я бы тогда, что — ни будь, придумал.

— Цветок достань бутылку? — сказал Олег другу, — налей ему похмелиться? Да и нам немного не помешает, — он перевёл взгляд на Шорника. — А ты закусывай мясом, оно мягкое, одними деснами прожуёшь, а нет, то нарежь маленькими кусочками и глотай живьём, — посоветовал Олег гостю.

За своим столиком они познакомились с новым попутчиком. Его звали Толик Шорников, и ехал он в Игарку.

Анатолий оказался забавным парнем с деревенским говором и широкой душой.

Выпив водки, он разговорился и начал несусветно врать. Рассказывал, что он весь север объездил вдоль и поперёк, только в Игарке не был.

Он пытался произвести на себя впечатление опытного полярного волка, чем вызывал неподдельный смех у ребят.

— Я был в бухте Проведения, золото извлекал из руды. Была возможность драгметалла на зубы притырить, но не посмел, а золото там, в цеху на полу валяется, как у нас в колхозном элеваторе зерна.

— Ты там, на аффинажном заводе работал? — спросил Олег.

— Нет, на обогатительном комбинате золотых самородков, — серьёзно отвечал он. — А народ там живёт до того тупой, чукчи в основном. Им перчатку покажи, они не сообразят, как на руку её надеть. Такие они отсталые.

— А на каком море эта бухта находится? — продолжал раскручивать Толика Олег.

— Там моря нет, кругом льды Северного Ледовитого океана, белые медведи, моржи и птичьи базары.

— Загибаешь ты не хило, — засмеялся Олег, — никак Клуб кинопутешествий по телевизору посмотрел, но не вник до конца. Бухта Проведения находится у берегов Берингова моря, — уличил Толика во лжи Дорогой.

Толик не изобразил на своём лице никакого смущения, а только веско заявил:

— По телику часто врут, верьте мне! Я весь Север избороздил!

— Толик, ты сам, откуда будешь родом? — спросил Мартын.

— Сам я из Валуек, но всю жизнь жил в городе Донбассе.

— В каком говоришь, городе жил? — переспросил Цветок.

Толик звонко цокнул языком и показал свой обнесённый белым налётом, язык:

— Я же говорю город Донбасс, ну что вы не слышали про такой город на Украине? — осуждающе покачивая головой, смотрел он на ребят.

— Нет такого города ни на карте, ни на глобусе, — ответил ему Цветок, — есть Донецк, Ворошиловград, — эти области и называют Донецким угольным бассейном или сокращённо Донбассом.

— Вы, что мне рассказываете, я до седьмого класса там проживал, — пытался убедить Толик ребят, что город Донбасс существует.

— Ну и врать мастаки ребята из ваших Валуек, — смеялся Олег. — Вчера твой земляк нам арапа заправлял, сегодня ты. Мы живём от Донбасса не далеко и знаем, что это не город. Ты слышал, про Кузбасс? — спросил нового знакомого Дорогой.

— А як — же, где — то в ту сторону сейчас и едем.

— Так вот Кузбасс, — это Кузнецкий угольный бассейн, а Донбасс, — Донецкий угольный бассейн. Понятно?

Только теперь Толик понял, что попал впросак на своём безобидном вранье. Почесав затылок, он ещё раз цокнул языком:

— Я прошу прощения? Немного заклинило. В Донецке я жил, — начал изворачиваться он, — и уехал оттуда, когда Гагарина запустили в космос.

— Гагарина запустили в 1961 году, до этого не было города Донецка, а был город Сталин, — удивил всех своими познаниями Цветок.

И вновь Толик оказался не в своей тарелке, но он не отворачивался в сторону окна поезда и не прятал свои глаза. Напротив его глаза весело зашевелились, озаряя ребят полуулыбкой.

— Видишь Толик, как нехорошо в нашей компании туфту гнать. Мы хоть и моложе тебя, но в жизни кое — что соображаем, несмотря на то, что север нам предстоит увидеть в первый раз, — сказал Олег.

— Я сам там ни разу не был, просто болтаю для уюта, — признался он. — Вам — то какая разница, что слушать. Но своим попутчикам я так рассказал, поэтому и вам правды не стал говорить. Пускай это враньё, зато я вселил в них уверенность, а то они не успели порог дома переступить, поголовно все ударились в хандру. Я в основном по шабашкам ездил в нашей округе, плотничал да кирпич, клал.

— Вот так бы и давно Анатолий, а то мы уж перепугались, думали, снежный человек к нам подсел, — улыбнулся Олег.

— А ты я вижу в этой команде самый главный? — спросил Толик у Олега.

— Нет, мы друзья, у нас главных нет, — ответил Олег.

— А я главный у своих мужиков, — гордо заявил он. — Банк держал, которого, правда, лишился. Но меня всё равно они слушаются. Сам понимаешь, может они и не пьяницы, но впервые от дома отлучились и так необдуманно себя ведут. А я их как — никак, а за узды держу.

Олег одобрительно посмотрел на Толика:

— Ну, если ты пахан, то отнеси своим дружкам, подкрепится с нашего стола, — протянул он Толику четыре больших отбивных котлеты, предварительно завернув их в газету.

— За это большое спасибо! — оживился он.

— Не спасибо надо говорить, а благодарю, — поправил его Мартын.

Поезд проезжал Башкирию. Из его окон хорошо были видны горные хребты, усеянные густыми лесами.

— Да вот это леса здесь! — удивлялся Цветок. — Не то, что у нас. Не понимаю, зачем Гитлер напал на Союз? До этих мест если бы дошёл, то здесь и смерть свою нашёл. Задавили, как цыплёнка. Хотя он вроде на Сибирь не косился.

— Сюда фашисты бы не пошли, — сделал вывод Олег. — Зачем самим себя в мёртвый капкан загонять? Они обожглись на Курской дуге и в Сталинграде.

Поезд, сбавлял скорость. Проскочили реку Белую. На горизонте замаячила столица Башкирии Уфа.

— Сейчас остановка. Пойдём по перрону пройдёмся, — предложил Олег друзьям. — Тридцать минут стоять будем, купим, попить воды.

— Вы идите, а я здесь посижу, — отказался Цветок, — а то не дай бог, и нас обчистят эти хмыри.

Он зачем — то приоткрыл полку, где лежал их багаж, посмотрел на него и, убедившись, что всё на месте, опустил её назад.

— Сам себе уже не веришь, — сделал ему замечание Мартын.

— Убедиться лишний раз не вредно. Мы и так на предыдущей станции все на воздух выходили, — проворчал Цветок, — а проверить багаж забыли.

Поезд остановился, из окна было видно, как толпа бабок ринулась к вагонам. Они несли на продажу пассажирам варёную картошку, свежие овощи, фрукты, рыбу, маринованные грибочки.

Не успели Олег с Мартыном сойти на перрон, как с другого вагона к ним навстречу бежал Толик. Он махал им рукой.

— Покупайте. Покупайте. Горячие пирожки с мясом, с капустой, — раздавался призыв молодой лоточницы, внезапно вставшей на пути друзей.

Но они вежливо отказались и стали дожидаться Толика. По его лицу стекал пот, а лицо было изрядно перевозбуждено.

— Олег смотри? — разжал он кулак. На его ладони блеснул золотой массивный мужской перстень. Возьми за полтинник? — попросил он. — Не ворованный, это нашего парня перстень. Он тоже, как и мы на бобах остался. Я бегал в вагон — ресторан, хотел там толкнуть, а они закрылись.

Олег без разговора отсчитал пятьдесят рублей и забрал перстень. После чего Толик так — же быстро исчез, как и появился.

— Здесь граммов восемь (золота), — определил на глаз Олег, и одел на свой палец.

Затем они подошли к киоску и купили две литровых бутылки башкирского кефира и пошли в вагон.

В полку их соседей после Уфы ряды сократились, кто сошёл специально с поезда, чтобы вернутся назад, а кто-то отстал, так — как на вырученные деньги они накупили дешёвого вина и, не задумываясь, начали его употреблять прямо на перроне. В этой компании был и Анатолий. В Омске ребята проводили Игоря и на его место посадили пассажира по литеру, какого — то железнодорожника. Миновали Новосибирск, но Анатолий так и не показывался. Ребята решили, что в Уфе загудел и там же остался. Всё — таки три дня это большой срок. Но за час до прибытия в Красноярск он появился в вагоне. Выглядел он довольно — таки свежо, будто из бани. Щербатое лицо отражало независимое самодовольство. Его словно подменили, и Олег мысленно для себя вывел жизненную формулу.

«Пить на людях не аморально, но знай меру, абы не выглядеть в их глазах придурком».

— «Обязательно скажу ему при удобном случае, что плохие компании ему не к лицу» — подумал Дорогой и первым поинтересовался:

— Ты где пропадал всё это время?

— В вагоне — ресторане прописался, работал у них за пайку. Я своим сказал в Уфе, что купим вина немного и продуктов. А они мне противоречить начали, я плюнул и ушёл от них, после того конечно, как вино выпили всё. Их от двенадцати человек трое осталось, но в другом вагоне. Один в Норильск едет, а двое в Ачинск, — эти уже сошли. Сейчас нас должен встречать в Красноярске покупатель и, наверное, сразу подъёмные деньги выдаст.

Олега от такого оптимизма чуть покоробило, и он посмотрел на часы:

— Ты посмотри на время? Уже восемь часов вечера. Кому мы нужны. Теперь на вокзале до завтрашнего дня будем ожидать твоего покупателя.

***

Олег оказался прав. Когда они вышли на перрон по громкой связи передали.

— Рабочих прибывших в Красноярский край по орг. набору, просят до девяти утра подождать на вокзале. Вас будет встречать представитель краевого оргкомитета в кассовом зале.

Толик вышел из вагона без багажа вслед за ребятами, но на вокзале его почему — то не оказалось.

Дорогой тщательно посмотрел вокруг, но всегда натыкался на незнакомые лица.

— Кого ты высматриваешь? — спросил Мартын Олега.

— Фигаро, — крутил он головой, — может в вагоне — ресторане его багаж, и он пошёл за ним туда?

— Это ты о Толике волнуешься? — съязвил Мартын, — такие люди в огне не горят и в воде не тонут.

На вокзале только вербованных оказалось человек двести. Все были из разных областей. Публика была разношёрстная, от студентов до бородатых землепроходцев. (Так называли мужиков без дома и семьи.) Вместе толпились и мужики с синюшными лицами, и молоденькие интересные девушки с длинными ногтями. Девушки ехали на север за романтикой, и длинным рублём. А синюшники бежали от себя. Были там и семейные пары, не знавшие, что их ждёт на севере. Одна молодая пара ехала с ребятами в их вагоне с солидным мужчиной. Но никто не знал, что едут они в Игарку, так — как держались они особняком в дороге и ни с кем в разговоры не вступали. В зале ожидания, они первые подошли к Олегу, и мужчина спросил:

— Извините в одном вагоне ехали и не знали, что направление у нас одно. Вы — же в Игарку едете?

— Да именно туда, — ответил Олег.

— Давайте вместе держатся. Я вижу, вы ребята серьёзные, не то что те пьяницы, которые ехали в нашем вагоне. Я сам корреспондент из Харьковской газеты. Зовут меня Герман, — представился он, — а эта молодая чета Люся и Серёжа, — мои земляки, решили север посмотреть и денег подзаработать.

— Мы за дружбу между народов, — сказал приветливо Олег, — но сейчас нам, край нужно к родственникам отлучиться, а позже, часа через три мы подъедем.

— Вот и ладненько, тогда отметим наше знакомство. Ресторан я оплачиваю, — предупредил Герман.

Ребята сдали свой багаж в камеру хранения и поехали в Зелёную рощу к тётке Олега, так и не встретив Толика.

Тётя Катя их уже ждала. Мать Олега отбила ей телеграмму, чтобы радушно встретила племянника с друзьями.

Тётка жила в двухкомнатной квартире со своей невесткой и маленьким ребёнком. Двоюродный брат Олега, был геологом и редко бывал дома.

Олег передал тёте гостинец от матери. На столе сразу появились традиционные сибирские пельмени и водка.

— Много пить мы не будем, только чуточку для аппетита, — сказал Олег. — Нам обратно на вокзал надо добраться, пока транспорт ходит.

— Пейте по своему желанию, но пельмени, чтобы все съели, — сказала тётя, — так — как настряпала я их на целую роту.

— Ясно тётя Катя, сколько сможем столько и съедим, — заверил её племянник.

Пельмени были сытные и все осилить они не смогли. Наевшись в меру, они попрощались с гостеприимными хозяевами и не спеша, тронулись на автобус с полным свёртком пирогов с голубикой. Пироги доверили транспортировать Мартыну.

Герман в это время слонялся по залу, поглядывая постоянно на входные двери. Когда он увидел, своих новых знакомых, с радостью бросился им навстречу, поздоровавшись с каждым за руку, как будто давно их не видел:

— Пойдёмте быстрее, а не то ресторан закроют. Мои молодые уже там сидят, я договорился с директором ресторана, они нам продлят вечернею трапезу.

— Как это вам удалось? — спросил Мартын.

— Очень просто. Показал удостоверение собкора. Объяснил культурно, что надо в хорошем ресторане за приятным ужином побеседовать с исследователями Сибири. Объяснил, что вы транзитом едете на запад и я намерен о вас написать очерк. Так — что не смотрите на меня с удивлением, когда я вытащу блокнот и авторучку.

— Поняли мы всё, — сказал Цветок, — но ужинать мы, скорее всего не будем. Пивка или вина можно выпить?

— Была бы честь предложена! — улыбнулся Герман.

Они прошли в зал, где для основной массы посетителей двери были уже закрыты. За столом Герман заказал два графина хорошего коньяку лимон и салаты. Перед ним лежал блокнот. Подперев голову рукой, он разлил коньяк по рюмкам и сказал:

— Я хочу, чтобы мы въезжали в Игарку с коньяком и уезжали так — же! Если вы ребятки будете себя вести, как в поезде, удача вам будет сопутствовать! Поверьте мне, я север знаю. Единственное плохо, что едете вы туда в конце сезона. Лето уже на исходе.

— Ну и что из этого? — спросил Олег.

— Когда там заканчивается отгрузка, все сезонные рабочие разъезжаются по своим городам. Редко, кто остаётся там зимовать. Максимум вам работать в порту, два с половиной месяца. Обычно к Октябрьским праздникам в Игарке наступает тишина.

Это известие немного огорчило Олега. Он рассчитывал с друзьями подольше поработать на Севере. Он включил воображение, подумав, что соседи решат, что неразлучная троица испугалась суровых условий и с позором сбежала оттуда, не успев заработать больших денег.

— А вы, что там были раньше Герман? — подавленно спросил Олег.

Герман для видимости полистал страницы альбома и, не поднимая головы, произнёс:

— У меня к вам всем просьба небольшая есть. Не надо выкать со мной? Хоть я и значительно старше вас всех и мне это не в радость. Предпочитаю простоту в общении, тем более мы с вами уже знакомы.

— Понял Герман, — сказал Олег, — мне тоже, чем проще, тем лучше.

— Друг мой. В порт Игарку я еду второй раз, — сообщил Герман, — в прошлом году в командировке был, а сейчас намеренно еду по орг набору. Книгу я пишу интересную о трудной судьбе одной большой закарпатской семье, которую Сталин выслал после войны. Они все живут сейчас в Игарке и еду я туда не северное сияние созерцать, а за историческими фактами. Там два брата и сестра, все они в войну состояли в ОУН. Буду собирать конечный материал, и заканчивать свою книгу. Но работать мне всё равно там придётся, так — же как и вам.

— Даже такие там есть люди? — спросил Цветок.

— Основная масса населения там ссыльные, — Игарка раньше закрытая зона была. А тех, кто попал не по своей воле туда, разрешения для выезда на материк не давали. Молодые девочки или ребята, получившие аттестаты, не могли поступить в институты в больших городах. И вековали на берегах Енисея до умопомрачения. Ухищрялись некоторые родители, создавать за большие деньги фиктивные браки с вербованными рабочими. А по окончании сезона со своими фиктивными мужьями и жёнами выезжали на большую землю и там разводились.

— А куда нам лучше на работу пристроится? — спросил Мартын.

Герман сдвинул брови и задумался:

— Наверное, на погрузку в порт, или на биржу? Если на биржу, то лучше четвёртого участка вы ничего не найдёте, там материал легче и денег больше платят. А если в порт устроитесь, то месяц всего один заработаете, а потом шуга пойдёт. А это значит, доски будут обледенелые, и естественно тяжёлые, и вряд ли вы в это время хорошие деньги заработаете.

— А ты сам, куда думаешь идти? — спросил Мартын.

— Я матросом на плавкран устроюсь. Мне деньги не нужны у меня цель пребывания в Игарке иная. Хотя в порту на любом кране можно, немало заработать. Смену вахту отстоял, а после иди, подрабатывай на погрузку или на биржу. Кто водку не пьёт, все зарабатывают хорошо. Главное не лениться.

— А нам можно матросами устроиться? — одолевал Германа вопросами Мартын.

— А почему нельзя. Там везде устроишься, куда душа пожелает, — успокоил Мартына Герман.

Через некоторое время к ним подошёл мужчина официант и предупредил, что ужин их затянулся. Герман рассчитался с ним за столик, и они пошли в зал ожидания. Мартын так и не расставался с пирогами, периодически перебрасывая свёрток с одной руки на другую. Хоть и была ночь, но на вокзале было много пассажиров. Создавалось такое впечатление, что поезда не отправляются с Красноярского вокзала. Но это был обман зрения. Поезда шли в обе стороны, один за другим. Отток пассажиров был не малый, но приток не меньше. Очень много было геологов и студентов из стройотрядов. Они одеты были в штормовки и сидели все на рюкзаках. В разных углах вокзала исполнялись под гитару туристические песни. Они пели о запахе севера и неизведанных тропах. Этот железнодорожный вокзал Красноярска, многим гостям Восточной Сибири открывал ворота в романтическую жизнь.

— До утра ещё долго и нам нужно где — то приземлиться, — задумался Герман, — а здесь негде присесть.

— Пойдёмте на улицу? — предложил Цветок, — погода хорошая, а лавок там полно.

— Это сейчас тепло, а под утро холодно будет, — сказал Герман, — я что предлагаю. Пошли сейчас на отстой поездов и попросимся за деньги, переспать в каком ни будь вагоне до утра? Нас шесть человек за двадцать, тридцать рублей всех запустят в любой вагон, тем более у меня солидные корочки на руках и бутылка водки на всякий случай есть. Но с водкой мне бы не хотелось расставаться. Она нам самим может пригодиться.

Он по-отечески обнял Люсю и повёл всех за собой в тупик, где ночевали поезда разных направлений.

Проблем с ночёвкой, как и обещал Герман, у них не возникло. Показав три червонца проводнику казаху, тот без разговора провёл их в купе, вдобавок напоил ещё чаем с галетами.

Олег спал со своими друзьями в одном купе, а Герман с молодой парой в другом.

Но уснуть Олег так и не смог. Ворочался с боку на бок, иногда слышал, как открывается тихо дверь соседнего купе.

Ворочался с боку на бок, иногда слышал, как открывается тихо дверь соседнего купе. И кто — то крадучись проходил мимо них.

— Наверное, молодые не спят? — подумал он, — может выйти покурить с ними?

Он обулся, достал сигарету и вышел из купе. Тихо пальцем постучал в полуоткрытую дверь соседей. Но, не дождавшись ответа, заглянул в купе. На столе стояла пустая бутылка от водки и закуска. На верхней полке спал, как убитый молодой муж, а его жены и Германа не было.

— Что — то не похож этот писатель на порядочного человека? — подумал Олег, — надо будет присмотреться к нему? Больно он щедрый для рядового корреспондента. Интересное кино получается, мужа подпоил, а девочку в тамбур водит всю ночь на перекуры.

Олег решил отменить перекур, что бы ни спугнуть парочку. Хотя его сильно подмывало, застать их в интересной позе и врезать по румяной роже писателя.

Он зашёл к себе в купе, не закрывая плотно дверь, бросил сигарету на столик и устроился обозревать не спящих соседей.

Дождавшись, когда они прошли, он закрыл глаза, но уснуть так ему и не пришлось. В пять тридцать утра казах их выпроводил из вагона.

Плохо себя чувствовал Серёжа, его подташнивало, и кружилась голова, так, что пока они шли до вокзала, ему приходилось несколько раз присаживаться на бетонный бордюр.

— Говорил, тебе много не пей, а ты не слушал, — сказал ему Герман, — здесь кислороду меньше чем у нас в Харькове на двадцать процентов, и люди с непривычки сильно болеют, а на севере ещё больше ощущается похмелье. Так, что аккуратней будьте там с водкой, а то за два месяца сопьётесь.

Жена Сергея выглядела бледной и осунувшейся после бессонной ночи. На мужа она совсем не смотрела, а шла за Германом, слегка придерживая его за локоть.

— Ему надо опохмелиться, и будет всё нормально, — сказал Мартын, — или пускай пирожок с голубикой съест. А то я уже устал их носить.

— Сейчас выпивки мы нигде не найдём, только у проводников проходящих поездов, — знающе произнёс Герман.

— Найдём без проводников, — оптимистически заявил Олег. — А пироги нам ещё пригодятся сегодня. Пошли со мной? — позвал он Сережу.

Они вдвоём пошли в камеру хранения, где Олег взял рюкзак и достал оттуда фляжку с водкой:

— Идём на улицу? На лавке присядем, а то здесь неудобно пить, — позвал он страдающего от головной боли парня.

Они вышли на аллейку напротив вокзала, где в два ряда стояло несколько лавок. Проходя по освещённой аллее, они стали искать свободную лавку. Олег осмотрелся вокруг. Стоял не тёплый утренник, но свободных мест пока не попадалось. Люди спали на холодных лавках, укутавшись с головой своей одеждой, которая была на них или газетами. На одной лавке рядом с мужчиной лежало охотничье ружьё в чехле, под головой рюкзак. Очевидно, это спал охотник — промысловик. И если бы кто — то захотел воспользоваться его крепким сном и увести, наверняка дорогое ружьё, то не посмел бы. Покой его зорко охраняла крупная чёрная северная лайка. И была она не пустолайкой, а очень умной собакой. При любом шорохе она подымала свою морду и упреждающе рычала. Олега и Сергея она тоже так встретила, но когда поняла, что у этих прохожих нет дурных намерений, замолчала. Вся эта картина со спящими людьми на улице напоминала кадры из документальных фильмов об американских бездомных. Но здесь бездомных не было, это были бывалые пассажиры, ожидавшие своего поезда в суровые климатические регионы, где за работу платили длинный рубль.

В середине аллеи они всё — таки облюбовали свободное место, освещаемое ярким фонарём.

Олег налил в раскладной стаканчик немного водки и протянул молодому человеку:

— Пей молодожён, подлечись? Сразу легче станет — приободрил он того.

Сергей не задумываясь, выпил водку, после чего его глаза оживились, и лицо покрылось румянцем.

— Спасибо Олег, — поблагодарил Серёжа, — выручил. Мне так плохо никогда не было.

Олегу было жалко парня. Болеет, да и жена неверная попалась. Червячок внутри зашевелился, требуя жизненной справедливости хорошему человеку.

Олега подмывало открыть глаза молодому человеку. Но, трезво рассудив, он решил дать отставку своему червячку и всего лишь спросил:

— Ты мне скажи, ты корреспондента давно знаешь?

— Нет, на один день раньше, чем тебя, — ответил он, — а почему ты интересуешься? — спросил Серёжа.

— Я вначале подумал, что он родственник ваш. Он так заботливо опекает вас. А если не родственник, значит человек хороший!

— Не просто хороший, а замечательный человек!

Герман обещал похлопотать за нас и пристроить в Игарке на приличные деньги.

— Соглашайся, но только, чтобы вы работали вместе с женой, иначе отобьют у тебя красивую Люсю. На севере я слышал ухарей, пруд пруди.

Сергей вдруг ойкнул и ударил себя по руке, где сидела до этого муха:

— Насекомые зло кусаются, осень знать ранняя будет.

А за Люсю я не беспокоюсь, мы с ней вместе росли — и жили в одном дворе. Она не позволит мне ни с кем изменить, — уверенно сказал Сергей.

— Дай бог если это так, — пытливо взглянул на молодого человека Олег, — тогда выпей ещё сто граммов за её верность.

— Можно — уже более оживлённо произнёс Сергей.

Олег налил ему ещё и, положив фляжку на скамейку, закурил.

— А ты сам, почему не пьёшь? — спросил Сергей.

— Мне не обязательно, я не болен. — И услышав приближающие шаги, он повернулся. Показался знакомый силуэт.

— А вот к нам идёт наш общий знакомый, тот наверняка ищет опохмелиться.

К ним подошёл Толик с обескураженным видом:

— Куда вы все запропастились? — спросил он. — Я тут один считай, остался. Никого знакомых нет. Притулиться на вокзале негде, вот и пришлось перебиваться ночь на этой лавке. Замёрз словно сосулька на крыше. Вернулся посмотреть, я тут ножик вроде перочинный случайно обронил.

— Не знаем — посмотри? — ответил Олег, — мы сами здесь минут пять сидим.

Толик потянул глубоко носом. Видимо ощутил запах свежей водки, но спрашивать ничего не стал. Только опустился на колени и заглянул под лавку.

— Вот он родимый нашёлся, — нащупал он складной перочинный нож. — Я к нему уже привык. Он у меня лет пять живёт, жалко было с ним прощаться.

— Водку будешь пить? — спросил Олег.

— Нет, не хочу, — неожиданно отказался Толик, — надо подъёмные вначале получить, а там видно будет. — Он посмотрел на тёмное небо. — Интересно в Игарку самолётом нас будут отправлять или пароходом?

— Не знаю точно. Но нам говорили, что по Енисею вплавь будем добираться. Пароходов кстати сейчас нет — давно уже теплоходы бороздят речные просторы, — внёс ясность Олег. — Так — что получай подъёмные и покупай себе тельняшку.

— Хорошо бы если так, а то я на самолёте ни разу не летал, боязно очень. А тельняшка у меня есть.

— А чего самолёта бояться, на машине больше шансов разбиться, — весело сказал подлечившийся Сергей.

Олег открыл рюкзак:

— Ладно, если не будешь водку, то, я её прячу в сидор, и пошли на вокзал, а то нас ребята искать будут, — встал с лавки Олег, набрасывая рюкзак на плечи.

***

Вокзал был похож на муравейник. Но, несмотря на это, своих попутчиков они нашли без труда. Ребята стояли одним кругом, в середине которого находился бородатый мужчина державший толстую пачку десятирублёвых купюр:

— Ребятки, у меня глаз намётанный. Я хороших людей замечаю без ошибки из толпы. Даже боковым зрением определю, кто есть кто? Выручайте? Достаньте выпить или я сейчас кончусь в этом лютом крае. Помогите мужику с севера, дяде Карлу? — протягивал он пачку денег Цветку.

— Я здесь впервые и не знаю, как вам помочь, — объяснял ему Паша.

— Я знаю, как помочь — раздвинув круг рукой, сказал Олег, и вытащил из рюкзака фляжку с водкой.

— Стакан нужен? — спросил он у бородатого мужчины. Но тот уже засунув почти пол фляжки в рот, глотал водку без стакана. Потом он оторвался на секунду и, глядя на Олега, спросил:

— До конца можно пить?

— Пейте, пейте, — улыбнулся Олег.

Он допил водку, и присел на корточки, прижимая фляжку к животу. Олег отломил кусок копчёной колбасы и протянул Карлу:

— Закуси немного, а то назад уйдёт.

— Не позволю, — встал с корточек Карл и прильнул носом к голове Олега, глубоко вдыхая запах пота, несколько дней не мывшей головы.

Олег опешил от такого оригинального закусывания.

— Не удивляйтесь? — оторвался от головы мужик с севера. — Пот на голове, это самый лучший способ прервать рвотные позывы. Спасибо тебе, брат! Не дал дяде Карлу умереть, — взял он из рук Олега колбасу.

Съев быстро колбасу и утерев губы и руки носовым платком, он снял с руки большие, по-видимому, новые и красивые позолоченные часы с браслетом и протянул их Олегу:

— Не обижай дядю Карла? Прими подарок, — умолял он, — таких часов тебе нигде не купить. Я их буквально сам приобрел два дня назад у моего знакомого лётчика. Но у меня возможность будет ещё такие котлы одеть на руку, так что ты ничего не думай?

Он сам насильно начал одевать Олегу на запястье свой подарок. Часы действительно были необычные с прекрасным дизайном и крутящимся часовым поясом по циферблату.

— Не надо, зачем? — отказывался Олег. — Это дорогой подарок для меня.

— Мне приятно дарить, а тебе должно быть приятно, принимать. Так, что будем считать, что мы оба сделали себе обоюдно подарки, — сказал Карл. — Жалко, что мы не в Игарке, а то бы я вас всех опустил вниз на единственную мерзлотную станцию в нашей стране. Познакомил бы вас с моим близким другом писателем Виктором Астафьевым, который часто там бывает. Бог даст, свидимся там, если, что ищите меня через месяц, в центральной больнице. Я там водителем в скорой помощи работаю. Спросите Карла, меня там все знают. Удачи вам ребятки, — пожелал он, на прощание. Затем пожал всем руки, а Олега сжал в своих объятиях.

— Извините? — спросил его Герман, — это Виктор Астафьев, не тот, что Царь — рыбу написал?

— Именно он самый, — ответил бодро Карл.

— Интересно было бы с ним познакомиться, — сказал Герман, но он вроде не в Игарке живёт?

— Верно, не живёт, — сказал Карл, — но наезды часто к нам делает. Игарка это его малая родина. Когда он в Игарке, весь город знает о его приезде, и он останавливается у меня. Мы с ним ряпушку и сига ловим на Енисее.

Карл взял свой чемодан и, ещё раз простившись персонально с Олегом, удалился в сторону перрона.

— Олег покажи часики? — попросил Герман.

Олег снял их с руки и дал Герману. Затем их подержали все в руках, и каждый дал им отличную оценку.

— Везёт тебе Олег, и почему у меня не было в это время водки? — с сожалением сказал Мартын, прижимая к груди свёрток с пирогами.

— Ты, наверное, не имеешь привычки оставлять спиртное на утро, как Олег, — произнёс Герман, — а это плохо. У таких людей в конечном итоге есть быстрая перспектива спиться. Вот вам наглядный пример с Серёжей, — перевёл он взгляд на молодого человека. — Говорил, ему не пей всё до конца, плохо утром будет. А он надрался, как сантехник, забыв про свою не совсем здоровую жену. А мне пришлось всю ночь за ней смотреть и лечить таблетками. Она смотри, сегодня совсем не разговаривает, — обратился он к Сергею, — ей бы малинового варенья с кипячёным молоком. Стрептоцид ей совсем не помогает. Сегодня обязательно купи хороших антибиотиков в дорогу.

Сергей нежно обнял молодую жену и на ухо прошептал ей. — Прости!

Олегу стало неловко от слов Германа.

Устыдившись своей первоначальной версии, он вновь проникся уважением к этому корреспонденту. Но показывать своих эмоций не стал а, только отведя в сторону Сергея, спросил:

— А чем она больна у тебя?

— У неё хроническая ангина и сердце больное. Нам подсказал один знакомый, что в Игарке есть замечательный родник, который лечит ангину, лучше, чем морская вода.

— Сказки я думаю это все, — сказал недоверчиво Олег, — как может простая вода лечить? Что она сильнее лекарства?

— Мы верим в целебные свойства родниковой воды, и главное она верит. Поэтому и едем убить двух зайцев. Её вылечить и денег подзаработать, — оптимистически заявил Сергей.

Их разговор прервал Мартын:

— Дорогой мы тоже пойдем, заберём свои рюкзаки с камеры хранения. Я хоть этот куль туда затолкаю, — пихая прямо в лицо Олегу надоевший ему свёрток. — Скоро должен появиться представитель, а мы не готовы.

— Идите, сложим их пока в одну кучу. Если потребуется всем куда отлучиться, кого — ни будь, оставим охранять.

— Вот мне хорошо, — сказал Анатолий, — у меня всех вещей одна электробритва и документы и всё упаковано в кармане пиджака.

— А тельняшка где? — вспомнил Олег.

— Под свитером, — и он для наглядности расстегнул пуговицы пиджака и, задрав свитер, засветил полосатую рубашку.

— Как же это на севере ты думаешь существовать с таким гардеробом? — спросил Герман.

— Деньги заработаю куплю, а на первое время там выдадут спецовку. Штормовку, полушубок овчинный и унты на меху.

— А шубу бобровую не хочешь? — иронически сказал Герман, — сезонные рабочие получают там, штормовки сапоги кирзовые, валенки и ватники. А о полушубке думать забудь. Только за свои деньги можешь купить. А стоит он рублей сто пятьдесят. Но если ты там будешь пить, как пил в поезде, то и сапоги казённые пропьёшь.

— Нет, я пить там не буду, — замахал рукой Толик, — я еду на заработки. Вот если бы я выпил эту водку во фляжке до бородача, то Олег остался бы без часов. А я отказался конкретно, несмотря на то, что он мне предлагал. И в поезде я пил вначале за знакомство, а потом от скуки.

Герман осуждающе покачал головой:

— А если положить руку на сердце то деньги все промотал, потом душу свою продал в вагон ресторан, — закончил исповедь Толика Герман.

— А вы откуда знаете?

— Видал я тебя там. Могу тебе сказать одно. Возможно, это и находчиво с твоей стороны, но это не совсем почётно и даже больше сказать, очень унизительно.

— Ладно, забыли, не надо только меня учить уму разуму. Жизнь северная покажет, кто на что способен. Я ведь не лоботряс, работать люблю и могу. С пяти лет дрова колол дома. А в двенадцать с рубанком и долотом, профессионально разговаривал. Сейчас могу любой дом срубить или баню

— С такими золотыми руками вовсе не надо на север ехать, — похвалил его Герман. — Большие деньги и на материке можно заработать.

— Всё я понимаю, но мир хочется посмотреть, — мечтательно проговорил Толик.

Вдруг из громкоговорителя раздался долгожданный голос диспетчера:

— Внимание. Кто прибыл по орг. набору в город Игарка, прошу всех пройти к парадному выходу. Вас ожидает представитель с повязкой на рукаве.

Все ринулись вперёд. На выходе стоял грузный и высокий мужчина с красной повязкой на рукаве, на которой была белая надпись Игарка.

— Так товарищи, — сказал он, — сейчас организованно садимся в скотовозы. (Так в народе называли большие автобусы ЛИАЗ) Два штуки стоят около вокзала, и едем на речной вокзал. Там получите подъёмные и только завтра утром на теплоходе Валерий Чкалов поедете самостоятельно до Игарки. Вас там встретят. Убедительная просьба вести себя на судне прилежно. Вся власть там находится у капитана. Захочет в ящик вас посадить, то обязательно посадит. А на первой пристани сдаст в руки милиции нарушителя. А может просто высадить на необитаемом острове, — пошутил представитель.

— Хорош пугать дядя, вези туда, где подъёмные будут давать? А то мы в дороге поиздержались, — сказала длинноногая блондинка с вульгарно накрашенным лицом.

— Катька кончай хамить, не то сразу в ящик попадёшь, — предостерёг её лохматый парень.

— Откуда такие весёлые будете? — спросил представитель у них.

— Воронежские мы, — ответила рядом стоявшая миловидная девушка.

— Выходит вы земляки мои. Я тоже там детство и молодые годы провёл в Эртиле.

— Знаем такую деревню, — сказала Катька, — а вы если, наш земляк, то могли персонально для земляков автобус ближе подать, а то далеко идти.

— Не девка, а конь, — шутливо сказал представитель. — Для тебя, что пятнадцать метров, это уже большой километраж? Обманываешь, что ты из Воронежа. Наверное, Екатерина в городе Конь — Колодец проживала, Липецкой области? — в столице репчатого лука — добавил он.

— Тогда я вовсе не Катя, а Екатерина вторая, — заржала, она как лошадь.

— Иди в автобус Екатерина вторая, а то стоя будешь ехать через весь город, — сказал ей представитель.

***

Человек сто набилось народу в два автобуса. Кате представитель уступил своё место. Она ехала и важно крутила головой.

— Хоть она и грубоватая, а очень милая, — прошептал Герман на ухо Олегу.

— Для меня если грубая, то уже не милая, — ответил Олег.

— Я смотрю ты интересный человек, с необычайным мышлением. У тебя образование, какое?

— Высшее. Закон и право изучал почти шесть лет, — отмахнулся от него Олег и протиснулся ближе к Мартыну и почти на ухо сказал:

— Надо будет первыми получить подъёмные деньги, и пойдём по городу погуляем. Я хочу домой посылку отправить для матери и Регины. Успокою, таким образом, их. Ты мне на выходе передашь свой рюкзак и иди за командиром, иначе с такой толпой мы до вечера будем получать подъёмные.

— Хорошо, — ответил тот.

Вся толпа сезонных рабочих на речном вокзале заметно оживилась. Предвкушая получения подъёмных денег, действовали на всех позитивно. И многие озвучено строили планы их траты.

Олег с Цветком пробился к Мартыну, который стоял первым и держался за ручку двери, ожидая команды «Войдите».

— Постой, не спеши, я первым зайду, — сказал Олег ему. — Надо создать липовую картину. А ты Толик, бросай свой рюкзак и сходи поищи Германа с молодыми. Не надо от них отчуждаться.

— Заходи по одному, — раздалось за дверью.

Олег вошёл первым в маленькую тесную комнату, где сидели женщина — кассир и грузный представитель.

— Распишитесь за двадцать рублей, — сказала женщина.

Олег поставил подпись в ведомости, потом достал свои наличные деньги и вложил двадцать рублей в них.

— Хорошая примета парень, — сказал представитель. — Кто на Север с деньгами приезжает, тот и оттуда с ними возвращается.

— Ваши бы слова, да богу в уши, — ответил Олег и вышел в узкий коридор, держа свою пачку денег напоказ всем.

— Сколько дали? — спросила Екатерина, жадно смотря на красные десятирублёвые ассигнации, которые Олег начал демонстративно пересчитывать.

— До места назначения думаю, хватит, — убирая пачку в карман, ответил ей Олег.

По толпе пронёсся ложный огонёк надежды, что денег выдают по сто пятьдесят рублей.

Олег дождался всю свою компанию, и они пошли гулять по городу, предварительно сдав свой багаж на вокзале в камеру хранения. Им всем объявили, что на теплоход спать их запустят в двадцать три часа.

Они недолго гуляли по городу. Дорогой в центральном универмаге купил две мохеровых кофты и две коробки конфет. Затем зашёл на почту, чтобы отправить посылку.

Пока Олег занимался процедурой отправления к его друзьям подошёл на улице мужчина и стал их сватать работать в леспромхоз:

— Ребята не пожалеете и деньги большие заработаете и лесу себе по вагону на дом заработаете, — уговаривал он, — условия там хорошие. Жилья свободного много. Кто пожелает устроиться на постоянную работу, дом выдаём без разговоров.

— А где это такие условия? — спросил Мартын.

— Здесь не далеко в Богучанах.

— А почему вы вдруг решили к нам подойти? — спросил Герман.

— Я брат покупатель опытный, и глаз у меня алмаз. Не сибиряка вижу сразу. А если приезжие то, безусловно, работу ищут, вот и подошёл к вам. На вокзале работать по этому вопросу сложно. Там в основном бомжи и преступные элементы обитают. Такого уговоришь, а он на второй день сбежит.

— Ваше предложение заманчиво, — сказал Цветок, — но мы на два месяца едем в Игарку. Вот после этого срока мы бы согласились приехать в Богучаны.

Мужчина понял, что поймал нужные кадры и чтобы доказать правдивость своего приглашения, вытащил из кармана несколько визиток и всем раздал:

— Меня вполне устраивает такое время. Вот мой телефон и адрес на улице Карла Маркса. Спросите в шестом кабинете Косорукого Михаила Павловича. Если вы с собой пригласите ещё рабочих, я буду только рад этому, — сказал он и распрощался со всеми.

Олег вышел довольный и умиротворённый с почты.

— Всё ребята долг сына и мужа я выполнил, теперь думаю можно и расслабится.

— Выпить хочешь? — спросил Толик.

— Можно и выпить, но я никогда не видал знаменитые столбы, хоть и был в Красноярске в детстве несколько раз.

— Ничего там интересного нет, — отговаривал Герман от ненужной затеи. — Намучаемся только и время зря убьём. Я предлагаю взять слабенького вина, кусок мыла и идти на Енисей ближе к нашему «лайнеру». Хорошенько помыться в чистой и прохладной воде. Посчитайте сколько дней мы не мытые.

— Мне нравится это предложение, — поддержал его Олег.

Возражать никто не стал. Всей толпой зашли в магазин, где отоварились под завязку. С двумя авоськами провианта они вступили на берег Енисея. Шли по пустому пляжу. Смельчаков не было проверить температуру воды. Расположились в метрах пятидесяти от теплохода Валерий Чкалов. Красивое похожее на морской лайнер судно, безмолвствовало. Задраенные трапы. Ни на палубе, ни в рубке не души. Даже вахтенного матроса не видать. Зато вербованных рабочих около него много крутилось. Им уже сказали, какой теплоход должен доставить их на север, но команду на посадку дадут только в 23 часа.

Приняв водные процедуры, кроме Люси, (ей категорически была противопоказана холодная вода), они принялись за вино. По берегу неприкаянно бродили знакомые лица, которые на вокзале намозолили глаза и в очереди за получением подъёмных денег. Эти люди были трезвые и очень хотели выпить, но их сознание превышало желание. Ничтожную сумму денег, которую они получили утром, они оставили на пропитание. Олег старался запомнить их лица. По переданному ему опытными людьми совету он знал, что эти люди едут действительно зарабатывать деньги, а не прожигать жизнь за полярным кругом, и сторониться их совсем не обязательно. Где — то и когда — то они могут чем — то помочь.

Позже появилась знакомая Воронежская компания во главе с Катей. Они шли навеселе, держа в руках бутылки с вином и шумно разговаривая. Их было больше десяти человек, но шестеро сразу от них отделилось, присев под пляжным грибком.

Узнав Олега, Катя крикнула:

— Вот он обманщик чёртов, — тыкала она в Олега пальцем. — Ты симпатичный дядечка баламутом хорошим оказался, — проговорила она добродушно. — Знаешь, после тебя, какой шум подняли все сезонные рабочие? Пришлось нашему земляку выносить ведомость и показывать, что все без исключения получают по двадцать рублей, а не по сто пятьдесят.

— А я и не говорил, что получил такую сумму, — показал белозубую улыбку Дорогой. — Я сказал, что до Игарки мне денег хватит. С чего все решили, что выдают по сто пятьдесят рублей? Я думаю это Катя твоя заслуга. Ввела публику в заблуждение.

— Катька ты сама балда, — сказал ей лохматый парень, которого звали Николай. — Мог же человек, иметь свои деньги, а ты не допёрла. Взбудоражила весь народ.

— А вы ребята, откуда будете? — спросил высокий парень из подошедшей компании.

— Можно считать, что мы все здесь земляки, — сказал Олег, — город Харьков и Белгородская область.

— Приятно слышать, — сказал самый старший мужчина, из весёлой компании которого все уважительно называли Пилатом. — Я работал в вашей области на строительстве Лебединского ГОКА, — пусконаладочные работы вёл.

Он искренне улыбнулся и подошёл к новым знакомым: — Мы помехой не будем, если присоединимся к вам? — попросил он за всех и опустился коленями на песок.

— Присаживайтесь, чего спрашивать, — радушно предложил Герман, — и, кивнув на группу под грибком, спросил, — а те, что не ваши попутчики?

— Наши, — подтвердил Пилат, — но эта молодёжь сами по себе. Они лимонадом и томатным соком балуются. Мы будем строго следить за их поведением. У меня всегдашнее правило помогать молодёжи. В бригаде коммунистического труда работал, хоть и не бригадиром был, но наставником часто приходилось бывать.

***

За вином они все перезнакомились, и Герман провозгласил душевный тост за знакомство.

Олег сидел напротив миловидной девушки, Катиной подруги Алисы и чувствовал, что она жжёт его своим взглядом. Он с безразличием делал вид, что не замечает её пристального внимания к своей персоне.

— Мы все почти здесь с одного двора, — сказал высокий и модно одетый парень, который представился Оскаром Светловым. — Решили поехать посмотреть на Северное сияние. А с Катькой, Алисой и Колькой мы вообще одноклассники. Пилат наш вдохновитель, тоже с нашего двора. Он, то нас и сманил на север.

— Мне нравится ваша Алиса, — толкнул слегка в бок, Оскара Цветок.

— Если нравится, подсядь к ней и ближе познакомься. Она у нас девочка контактная без предрассудков. — Дочь Монтесума.

— Это почему она его дочь? — спросил Толик, услышав разговор Светлова и Цветка.

— Её папа был большим начальником и до своей смерти возил Алису в Мехико на Олимпийские игры, теперь она бредит Мексикой. За это мы её и нарекли такой дочерью.

— Всё равно не понял, — сказал Толик.

— А ты и не поймёшь, — встрял в разговор Олег. — Тебе нужно отдельно читать курс истории ацтеков. А сейчас не мешай Цветку навести мосты с креолкой.

Цветок пересел к Алисе, но она не проявляла никаких признаков симпатии к нему. Отвечая коротко на его вопросы, не переставая в то время, словно лазерными лучами прожигать Олега.

Пилат, увидав на плёнке мыло, вскрикнул от радости:

— Ребята да здесь мыло есть, давайте помоемся?

Первой разделась Алиса, показав своё красивое тело. Оно было облачено, в голубой сплошной купальник, в котором она и полезла в холодную воду Енисея.

Олег смотрел на неё, когда она стояло задом к нему по колено в воде. Но когда она поворачивалась к толпе лицом, он свой взгляд быстро отводил, что не ушло от зорких глаз Катерины.

Выйдя из воды, словно Афродита, она, обхватив руками, крест — накрест свои плечи, дрожа от холода, сказала:

— Полотенца нет, придётся так обсыхать.

— Смотри, как у тебя губы посинели, — сказала Катя, — холодно же. Всё — таки время предосеннее, иди, сядь к Олегу он тебя обнимет. Пока ты словно русалка обмывалась, он с тебя глаз не сводил.

Олега смутили слова Катерины и он, чтобы не выдать свой конфуз, взял сигарету в губы, но прикуривать не торопился.

А Катя не унималась. Она осторожно толкнула Алису на вытянутые ноги Олегу. Тому пришлось поймать её и, не боясь намочить свою одежду об её мокрое тело, сильно прижал к себе. Влага проявилась на его рубашке моментально. Её трясло не то от холода, не то от объятия, было не понятно? Олег накинул на её плечи свой пуловер, обвил одной рукой её шею и притянул голову к своей груди.

Она не сопротивлялась, а наоборот плотно прижалась к нему, обвив его талию своими мокрыми руками.

— Тебе ноги не больно? — спросила она.

— Нет, мне тоже приятно, как и тебе, — нашёлся Олег.

Эта шутка порадовала всех и Алисе первой налили в стакан вина.

— Дайте второй стакан? — протянула Алиса руку. — Я хочу выпить с моим обогревателем, — сказала она.

Олегу тут — же сунули в руки стакан с вином, и они вместе выпили, после чего она без всякого смущения звонко поцеловала его в щеку.

— Будем считать, что регистрация состоялась. Осталось, только вечером свадьбу в ресторане сыграть, — сказал Светлов, — а денег я думаю, на это дело у нас хватит.

— Хоть свадьба, хоть не свадьба, всё равно в ресторан пойдём. До посадки на пароход, время нужно, как — то убивать — сказал Николай.

До самого вечера Алиса не отставала от Олега, и смело при всех лезла целоваться к нему.

Олег не отвергал её, но и не особо позволял себе публично совершать глупости. Хотя внутренний голос ему подсказывал, что это знакомство будет иметь длительное продолжение. Вернее сказать он сам этого хотел, но не смел, себе признаться в этом.

Вечером в зале ресторана речного вокзала они сдвинули несколько столов в ряд и продолжили праздник знакомства.

Олег в этот вечер по просьбе Алисы несколько раз заказывал музыкантам песни из репертуара болгарской певицы Лили Ивановой. Она кроме Олега больше ни с кем не танцевала в ресторане, отказав танец Герману и Цветку. Мартын с Толиком были в изрядном подпитии и порывались идти спать в теплоход, но Оскар, их остановил, сказав, что там даже трап убрали до двадцати трёх часов.

Вечер предрасполагал к хорошему завершению, но когда Олег танцевал с Алисой, непроизвольно бросил взгляд на Николая и Екатерину. Они о чём — то бурно спорили. После он увидал, как Катя резко поднялась со стула и, взяв Николая за волосы, сильно ударила его несколько раз головой об стол, разбив при этом несколько хрустальных фужеров. Стол был весь залит кровью. Николай не поднимал головы, а Катя вышла на балкон ресторана. Олег с Алисой сразу прервали танец, и подошли к столику. В зале появилась милиция, Николая сопроводили в медпункт вокзала, где ему промыли рану, и перебинтовали голову, и затем он опять вернулся в ресторан.

Катя взбудораженная сидела около Пилата и Германа и когда вновь увидала свою жертву, пьяно произнесла:

— Вот он Николай Щорс явился. Голова повязана, кровь на рукаве. Красное знамя осталось только в руки всучить!

— Ну, ты и ведьма Катька, шуток совсем не понимаешь, — сказал протрезвевший Николай. — За это на голодный паёк тебя посажу. Посмотрим, как ты передо мной будешь вьюном ходить на теплоходе.

— Пошёл ты в жопу, миллионер сраный, — бросила она ему оскорбление, — у меня есть свой загашник. Не помру, в крайнем случае, подвяжусь палубу за пайку мыть или картошку на камбузе буду чистить. Я видела сейчас, как на наш теплоход загрузили мешков сто картошки.

Дальше оставаться в ресторане, им двоим, было опасно. Мог назреть второй конфликт. И потому что у Николая были общие деньги Оскар Светлов, взял под руку Екатерину и вывел её из зала. Назад больше они не вернулись.

Попав на теплоход первыми, Катя с Оскаром опустились вниз, где располагались спальные места четвёртого класса. Они тут — же разложили свои вещи на полки, показав этим, что места заняты для всей компании. Остальные свободные места облюбовали другие сезонные рабочие, большинство которых находились, как и они в нетрезвом состоянии.

Ровно в двадцать три часа остальная компания набрала с собой пива и гурьбой тронулась на теплоход.

Олег и Алиса разместились в одном отсеке с Катей и Оскаром. Остальные ребята были рядом. Все загородили свои спальные места простынями и продолжали пьянствовать.

Олег склонился над Алисой и вполголоса произнёс:

— Я пойду, почирикаю с вахтенным матросом, чтобы он душ нам открыл. Что это за помывка сегодня было в холодной воде? Кратковременное полоскание.

— Я с тобой пойду, — потянулась за ним Алиса.

Вахтенный матрос оказался сговорчивым малым. За бутылку вина он дал ключ от душа, где первыми вымылись вместе Олег с Алисой, а затем и другие.

Люсе после душа стало намного лучше и, приняв на ночь лекарство, она сразу уснула. А её Сергей и Герман примкнули к компании и прокутили до утра. Здесь и пироги с голубикой все прикончили.

Теплоход был уже в пути. Первым проснулся Олег, он понял, что они едут, предварительно посмотрев на часы, подаренные Карлом. Он хотел подняться, но ощутил около себя спящую Алису. Закрыв глаза, он смутно начал вспоминать приятные моменты прошедшего дня.

— Это первая моя измена Регине, — подумал он.

Но совесть его не грызла и не, потому что он был не совсем трезв. Нет, просто он осознавал, что Алиса ему дала больше любви, чем он получал от молодой жены. — А собственно, почему измена? — таков закон природы, когда гормоны бурлят вдали от родины. Это закономерность жизни! — успокоил он себя непечатным мужским актом солидарности.

Олег вспомнил, как все его под утро стали называть папой. Особенно подчёркнуто это слово выделяла Катя. Она только и щебетала папа да папочка. Николая она называла Щорсом, и он согласился, чтобы впредь его называли комиссарской кличкой. Дорогой ощутил, как упала на пол перегородка, сооружённая из простыни, и перед его взором появился пожилой седой мужчина с купеческим лицом.

— Зачем полог сдернул? — спросил Олег, — не видишь, люди отдыхают?

— Это не я, простыня сама упала, — оправдывался дед и въедливо смотрел в глаза Олега. — Я вижу тебе сынок плохо после вчерашнего сабантуя, может подлечить?

— Посмотри на столе в бутылках, что осталось? — попросил он у деда. — Хотя вряд — ли, я вспомнил, — под утро хотели Пилата зарядить за бархатным пивом, но буфет был закрыт.

— Уже открыт, — посмотрел дед на часы, — я сейчас там возьму румынского или арабского вина.

— Погоди, я денег дам, — остановил его Олег.

— Не надо, обойдусь, — на ходу бросил дед.

Он обернулся быстро с четырьмя бутылками вина, и как только откупорил первую бутылку, открыла глаза и Катя.

— Папа ты вино пьёшь, а почему дочку не будишь? — потягиваясь в постели, произнесла она.

Олег посмотрел на часы, было уже два часа дня:

— Время ещё детское, спи, — но стакан с вином ей в руки сунул.

На запах вина проснулись и остальные компаньоны. Эти четыре бутылки выпили за одно мгновение. Затем принёс десять бутылок Герман, за ним ходили Мартын с Цветком. В пьяном угаре они не заметили, как наступила следующая ночь.

И вновь наступила процедура отгораживания простынями друг от друга.

Деда с купеческим лицом без чувств уложили на своё место одетым и в обуви.

Катя ходила перед Дорогим гусыней, подёргивая плечами, и выписывала попкой восьмёрки. Спать она не собиралась, так — как была в тонусе. Она, не стесняясь никого, нежно обвила его шею, и на ухо как ей казалось начала нашёптывать ему. Но её «секретный разговор» был услышан всеми:

— Папочка, а давай продадим меня понарошку, этому с благообразным лицом дедушке. Мне кажется, он не ровно дышит на меня, а денег у него много. Он меня в ресторан звал сегодня. Но я ему сказала, что без тебя и шагу не сделаю. А он почему — то боится тебя. Глупый, ты именно один из всех с ярлыком добра на лице.

— Ты права Катерина, есть в его лице такая чёрточка, но если внимательно присмотреться, то там ещё замаскирована большая внутренняя сила властного человека, — сказал Герман. — Вот дедушка нашёл в нём этот золотой дар. Значит он не простой дед, а умный!

— Какой он умный, картошку едет продавать в Игарку, — сообщила Катя, — сто мешков везёт на борту.

— Завтра посмотрим, чем он дышит, — сказал Олег, — но если он слаб до женского пола, то коммерсант из него плохой. Он мне больше напоминает старовера, такие причёски и бородки носили именно они и купцы тоже. Больно сильно он смахивает на них.

— Староверы до беспамятства никогда не напивались. Обычно эти люди, ведут трезвый образ жизни, — сказал Герман, — мне приходилось заниматься освещением их жизни. Его я думаю вам надо оставить в покое, пускай справляется своей дорогой. У деда впереди нелёгкий путь. Продать и купить — это два разных понятия. Картофель сбыть, ему будет очень сложно. И даже если он весь товар довезёт до конечной пристани, его заставят в принудительном порядке сдать картошку по дешёвке, если половиной не поделится с пограничниками. Я его спрашивал, он впервые, оказывается, занимается подобной коммерцией. Он живёт в достатке, имеет большой дом вблизи Красноярска и двух взрослых дочерей на выданье. Сам вдовец, по профессии сыро вар. В отпуске сейчас находится, решил использовать его на коммерцию, чтобы дочкам на свадьбу заработать. Поэтому я и прошу отнестись к деду с пониманием. Не надо с него шкуру драть, там без вас люди найдутся охочие испортить ему кураж.

Олег уже неоднократно для себя отметил умудрённость Германа, но ему сейчас не в жилу было полемизировать с корреспондентом, да и к Алисе хотелось поскорее прижаться:

— Герман ты, наверное, прав. А теперь давай поспим. Мои друзья притихли. Видать, уснули.

— Нет, Цветок, и Мартын с молодыми на ночь пошли на палубу воздухом перед сном подышать.

— Тогда надо сходить посмотреть за Мартыном, — сказал Олег. — Он пьяный может и рынду на корабле спереть.

— Он совершенно трезвый и чувствует себя в отличие от тебя бодро, — сказал Герман, — а ты излишне расслаблен на корабле. На тебя это не похоже.

— Герман это ты виноват, ты первый принёс десять бутылок вина, а мне не нельзя было отставать от тебя.

— А давайте с завтрашнего дня не пить? — предложила Катя.

— Нельзя вечером зарекаться, не зная, какое самочувствие у вас будет утром, — сказал Герман и, пожелав всем спокойной ночи, ушёл спать.

Утром перед Олегом опять предстал дед. Он был одет в двубортный пиджак в полоску и белую водолазку, на ногах блестели вишнёвого цвета модные туфли. Этот наряд его сильно молодил, и у Олега язык не повернулся назвать того дедом.

— Ну, что болеешь? — спросил дед.

— На душе муторно. Возьми на столе червонец принеси вина? — попросил Олег.

Дед деньги со стола не взял, а тихо удалился и принёс четыре бутылки вина.

— Давай только тихо, а то опять всех разбудим, и считай, день пропал, а мне бы хотелось посмотреть сегодня на берега Енисея.

— Одевайся, пошли на палубу посидим? — предложил дед.

Олег бесшумно встал, не тревожа Алису, и последовал за ним, толкнув мимоходом в бок Германа.

Они уселись в плетёные кресла, на носу теплохода и пить начали вино из больших капроновых пробок, которыми были закупорены бутылки. Утренний холодный ветер пробирал их до косточек, так, что креплёное вино, не оказывало никакого согревающего действия.

— Мне этот климат не по нраву, пойдём, дед лучше на корму, — предложил Олег, — там нас Герман быстрее найдёт, всё — таки наша сторона.

Они переместились на безлюдную корму.

— У тебя дед могут возникнуть проблемы с реализацией картофеля, — сообщил ему Олег.

— Поверь моему знакомому Герману, он много чего знает и дурного не посоветует.

— Я помню, он мне вчера, что — то отвратительное рассказывал. Но я память утром напрягал, а вспомнить ничего не мог. У меня голова забита этой Катей. Может и грешно об этом думать, но запала она мне в душу и без тебя никаких разговоров со мной не ведёт. Не пойму, кто ты ей? Хоть она и называет тебя папой, но я понимаю, что это не так. Но точно знаю, что влияние ты на всех имеешь, не только на Катю. Поверь мне, я это вижу как через дырки сыра.

— Не знаю, откуда у вас такая проницательность, — сказал Олег, — но я думаю, мы все одинаковы на этом борту.

— А я до молокозавода работал несколько лет в исправительном учреждении замполитом и психологию людей изучил от и до.

— Если вы такой хороший психолог, как же вы согласились ехать с коммерческой целью в авантюрный рейс? Тут дураку ясно, что навар от вас будут иметь другие, но никак не вы.

— Это почему? — расширил он глаза.

— А потому, что, вам в Игарке общепит поставит пять копеек за килограмм, и вы понесёте только убытки, — сказал Олег.

— А не согласитесь, вас разгружать никто не будет, — сказал подошедший Герман.

— А что мне делать тогда? — спросил разочарованно дед.

— Выход я думаю здесь один, либо давать большую взятку, либо делится жирно с ними товаром, — посоветовал Герман.

— А есть ещё один выход, — сказал Олег, — нужно попытаться всю картошку толкнуть на последующих пристанях, тогда вы не только спасёте свои расходы, но и будете иметь значительную прибыль.

Эта идея понравилась деду, и он зацепился за неё, как за спасательный круг:

— Помогите мне ребятки, — умолял он, — век у вам должен буду. Я ведь на закупку картошки крупную сумму денег в долг взял у своего сослуживца. А картошка свежая, только что выкопанная.

— Не переживай дед, с нами не пропадёшь, что — ни будь ещё придумаем? — успокоил Олег его.

Дед сорвался с места и второпях негромко крикнул:

— Я сейчас быстро, а вы пейте добрые люди. Я кое — что забыл.

Вернулся он с головкой сыра, кульком шоколадных конфет и дорогими двумя бутылками вина. Положив всё это на столик, он обратился к Дорогому:

— Олег очень прошу тебя, пригласи Катю сюда? Мне так хочется с ней поговорить по душам. Ты, наверное, заметил, что я и оделся сегодня для неё?

Герман напряг лоб. Было видно, что он ищет в своём мозгу ценный совет для деда. И тут — же выдал:

— Заметить то он заметил, впрочем, и я тоже, но не пойму, зачем она вам? Катя молодая и разболтанная женщина, а у вас почтенный возраст уже. Пора искать покой, а не жизненные проблемы, — дал философский совет корреспондент.

— Нравится она мне очень, — приложил дед обе руки к груди, — а разница в возрасте это ерунда. Испытать хочу и её и себя.

— Кто мудр, испытывать не станет, ни женщин друг мой, ни стекла, — прочитал поучительно Герман. — Это не я сказал, а Лопе де Вега, — пояснил он.

— Плевать, — твёрдо заявил дед.

Олег не стал с ними дискутировать, а пошел молча и пригласил Катю. За ними увязалась и Алиса.

Германа на корме уже не было, там сидел один дед. Они немного посидели вчетвером, а потом дед попросил, чтобы Олег пробил у проводниц свободную каюту, доверив Олегу продажу картошки на остановках. Вручив ему пятьдесят рублей для переговоров с проводницей, он остался, наконец, то наедине с Катей.

Ища проводницу первого класса, он неожиданно наткнулся в одной из кают большую игру в карты, где азарт перемешивался с громкой речью. Олег на всякий случай запомнил окно и продолжил с Алисой поиски проводницы. Её нашли на камбузе ресторана.

Двухместную свободную каюту на сутки он выторговал у проводницы за двадцать пять рублей без всяких проблем.

Вручив деду, ключи от каюты он пошел вместе с Алисой к своим друзьям Мартыну и Цветку.

Те в своей плацкарте скрестив ноги, играли в шахматы. Олег с Алисой присели к ним:

— Откладывайте партию, — сказал им Дорогой. — Надо картошку помочь деду выгодно продать, не то он сильно прогорит.

— А нам, какая забота до его картошки, — недовольно буркнул Мартын.

— Нам забот, нет никаких говоришь? А когда ты пил вчера весь день его вино, он для тебя был, чуть ли не первым другом. А сегодня ты его уже не знаешь. Я вам предлагаю продать, так чтобы вы и себе смогли наварить. Думать надо головой!

— Если так, то это другое дело, — смягчился Мартын, — можно попробовать заняться этим купеческим делом, — подмигнул он Цветку.

— Вы начните вначале с ресторана, — посоветовал Олег, — и подключите к этому делу Толика. Он по деревенским меркам нагл и прижимист. Знает, как торговаться.

А я пойду, попробую поиграть в первом классе. Сейчас ходил по палубе. В одной каюте, через окно приметил солидную игру, где на кон большие бабки ставят.

***

Олег прочитал Алисе инструктаж, как она должна себя вести при картёжниках и что должна говорить. Потом он взял в буфете бутылку армянского пятизвёздочного коньяка с шоколадом, и они подсели на кресла около окна, где шла игра между кавказцами. Сделав вид, что не замечают, что творится за окном в каюте, они демонстративно поставили коньяк на маленький столик и специально начали громко вести беседу, чтобы их разговор долетал в полуоткрытое окно до ушей картёжников.

Картёжники, завидев, что под их окном присели молодые ребята, сразу заговорили на своём кавказском языке.

— Хорош лопотать по своему, — раздался голос русского, — откуда мне знать, может, вы договариваетесь, как меня сообща разуть на картах.

— Нет, уважаемый дантист, ты, что! — заговорил кавказец на чисто русском языке. — Мы девочку небесной красоты обсасываем, что у нас под окном поселилась.

Олег положил один палец на стол и склонился к уху Алисы, это был сигнал для Алисы, чтобы она заразительно засмеялась, после чего должна была последовать её капризная просьба.

Когда она кончила смеяться, громко и артистически сказала:

— Если ты меня не осыплешь золотом через четыре дня, то я брошу тебя и уйду к старому и больному еврею Лазарю. Он меня всегда боготворит и ценит, — надула она губки.

— Браво мне нравится твой план, — ответил Олег, — потом ты его оставляешь без штанов, и мы вместе едем с тобой на Мадагаскар. Покупаем, там плантации сахарного тростника и производим франки, — небрежно размахивал Олег рукой, на которой блестела массивная печатка и часы Карла.

— Тогда ты мне не нужен будешь, — подала голос Алиса. — Я не буду брать у него ни штанов, ни золота, а дождусь, когда он богу душу отдаст и оставит мне своё наследство.

Наступила очередь смеяться Олегу:

— Не смеши меня так сильно, а то я лопну, как пузырь, — сказал Олег. — Запомни раз и навсегда одиноких евреев не бывает. Когда они умирают, то на похороны съезжается куча наследников и тебе в лучшем случае в наследство достанется только его зубная щётка. Да и то я сомневаюсь, что они тебе и её отдадут. Мне кажется, я тебя сильно избаловал деньгами, иногда отказываю себе во многом. Пора думаю урезать смету на твои капризы и купить себе новую машину.

— Правильно дружище, — показалась голова немолодого грузина из окна, — зачем тебе такой избалованный ребёнок? Отдай ей коньяк, а сам с шоколадом, ходи в нашу каюту. Коньяк у нас свой есть, а девочка пусть подумает, как джигитов оскорблядь.

Олег понял, что последнее слово грузин произнёс намеренно, чтобы зацепить его мужское самолюбие и уколоть Алису, что и требовалось доказать. Это было начало большой игры.

— Давай к нам брат? — закричал второй грузин, мелькая перед окном.

— Наверное, я так и сделаю, — произнёс Олег, забрав со стола шоколад, — а ты сиди под окном пока не одумаешься.

— Не напугаешь, иди куда хочешь, — вошла в роль Алиса и помахала ему кокетливо ручкой.

Олегу открыл каюту седоволосый, но не старый мужчина с выделявшими желваками на щеках.

— Я Феликс Ильич, — представился он, — а это Зураб и Каха.

— А я Олег, — пожал он всем руки.

— Садись дорогой, — предложил Зураб, на вид, выглядевший старше Кахи.

— Пей наш коньяк, кушай фрукты, а шоколад, через окно твоей девочке будем торговать. Умный будет, в нашу каюту придёт, — и протянул Алисе в окно большой гранат.

Алиса с ослепительной улыбкой приняла плод и сразу отвернулась от окна.

Выпив по рюмке коньяку, Феликс Ильич предложил Олегу сыграть в азартную игру «Баккара».

— Я помню эту игру. В пионерском лагере, часто в неё играли, — соврал Олег, — но у меня денег в данный момент маловато.

— Сколько хочешь за перстень и часы? — спросил Каха.

— Пока нет нужды продавать с себя вещи, я ведь выигрывать должен всегда. Мне на картах везёт, особенно в дурака и козла.

Феликс Ильич хитро улыбнулся, перетасовывая карты, сказал:

— Тогда держи колоду везунчик — банкомётом будешь, а мы понтеры.

Олег перетасовал колоду ещё раз и снял верхнею карту, затем положил в банк деньги.

— Кто покупает? — спросил он.

— Э давай я без торга куплю, — сказал Каха и бросил сто рублей, равную сумму в банке. Посмотрев на свои карты Каха, прикупил себе ещё карту, но очков у него оказалось меньше, чем у Олега. Банк Олег держал до тех пор, пока не почувствовал, распухший от денег карман. Алиса за окном слышала возгласы отчаяния кавказцев и Феликса Ильича, но ни разу не слышала Олега.

За сорок минут игры, Феликс Ильич не только проиграл свою наличность, но и задолжал Олегу полторы тысячи.

— Всё хватит, — выбросил стоматолог карты в окно каюты, — так можно и рассудок проиграть. Я по приезду в Игарку отдам тебе долг, — пообещал он Олегу, — зайдёшь ко мне в стоматологический кабинет. Он один на всю Игарку.

Кавказцы тоже много проиграли, но не грустили. Каха налил после игры всем по рюмашке коньяку и, предложив выпить, сказал:

Олег, как ловко ты нас заделал. Давай твою победу отметим сейчас в ресторане, бери свой девочка под окном с коньяком и пойдём кушать обед.

Они сидели впятером в ресторане и поглощали горячие блюда, поданные в нержавеющей блестящей посуде, запивая всё это дорогим вином.

Феликс постоянно молчал о чём — то думая, а Зураб и Каха были веселы и разговорчивы. От них Олег узнал, что они всё лето работают в Игарке на дорожных работах и в Красноярск ездили за запасными частями для их небольшого асфальтного завода. Зураб у них был бригадиром и жил постоянно с семьёй в Игарке, а остальные члены бригады являлись его родственниками и приезжали на летний сезон из Кутаиси.

Олег предложил им рассчитаться за ресторан. Но Зураб категорически воспрепятствовал этому, сказав ему:

— Мы уважаем, чужой ум и силу. Но когда нам хотят показать, что есть люди гостеприимней нас, — мы негодуем.

— Красиво сказали, — отметила Алиса.

— Слушай Олег, а твоя девочка Алиса совсем поумнела, — сказал Каха. — Как царица Тамара стала, погоди не уводи так быстро её, мы купим маленький конфет.

Он подозвал официанта и велел принести банку чёрной икры и коробку конфет.

Алиса хоть и была под хмельком, но её до красноты смутило их внимание к себе.

— Под окном ты такое говорила нехорошо. Я никогда бы не поверил, что ты можешь покрываться краской смущения, — растопырив пальцы на руках, говорил Зураб. — Если ты артистка то я тебе похлопаю, а если нет, то два раза похлопаю.

— Нет, никакая я не артистка, просто в присутствии хороших людей, становлюсь сама хорошей. А если бы я сидела вдвоём с Феликсом Ильичом, то и у меня бы надулись щёки от огорчения.

— Вы что — то про меня говорите? — встряхнул головой задумчивый стоматолог.

— Отдыхай друг мой? — похлопал его по плечу Зураб, — зачем про тебя, про жизнь красивую и виноград.

Олег вышел, из ресторана с Алисой обнявшись, но как только они скрылись из обзора посторонних глаз, она плотно грудью прижалась к Олегу и спросила:

— Ты кто Олег дьявол, фокусник или бабник?

— Скорее всего, я кудесник, — ответил он ей.

— Будь добр переведи.

— Наверное, я везучий человек. За что не возьмусь, у меня всегда всё получается. Если даже не получается, но мне всё равно, кажется что всё хорошо идёт. А догадываешься почему?

— Нет, конечно, — отрицательно помотала Алиса головой.

— Я человек такой, любые цели покоряю. Понятно?

— Теперь да, — и она впилась горячо своими губами в его губы.

Алиса оторвалась от него и, поправив кофточку на своих плечах, сказала:

— А я сидела за окном и нелепость разную думала, слушая недовольную брань хозяев каюты. В голове планы разные строила, чтобы я сделала, если бы они надумали на тебя напасть.

— И что ты интересно надумала? — спросил Олег.

— Мне не только говорить, но и повторно думать об этом стыдно. Они оказались очень милыми и хорошими людьми.

— И ещё они оказались сообразительными, — добавил Олег, — они поняли, что под окном был устроен театр.

Не успел Олег закончить фразу, как где — то рядом раздалась залихватская деревенская песня в исполнении Толика Шорникова.

За моим. За окном

Сладко пахнет говном

Это милый насрал за измену

Олег и Алиса прыснули от смеха.

Они выглянули в дверь и увидали Толика в одной тельняшке в компании человек двадцати сезонных рабочих, среди которых был Пилат, Оскар и Коля. Они выплясывали босиком на палубе первого класса. Вытворяли кто, во что горазд, и выглядело это и смешно и безобразно.

— Толик ты чего здесь гопака выдаёшь, в ящик хочешь попасть? — предостерёг его Олег, — ведь это палуба первого класса.

— Не спрашивай? — смеялся он, — после расскажу, — но сорок мешков картошки мы сдали на одной пристани. Впереди ещё Верещагино и Туруханск. Не переживай. Продадим всё. Деньги у Цветка, — сообщил он.

— Давай, пройдём на корму? — потянул Олег Алису за руку. — А ты испарись отсюда, с этим не шути, — предупредил он Толика. — Не забывай, что в первом классе едут солидные люди, представители интеллигенции и им твои частушки слушать не совсем приятно. А мы скоро придём.

Олег на корме вынул все выигранные деньги и дал Алисе пересчитать их.

— Как много, — воскликнула она от удивления, — мне в жизни не приходилось столько держать в руках.

Она пересчитала деньги и, хлопая своими длинными ресницами, протянула ровную пачку денег Олегу.

— Здесь четыре тысячи сто рублей, — прошептала она, — зачем тебе работа на севере? Ты можешь за минуты состояние себе сколотить.

— Затем и еду на север, чтобы жадных до денег людей наказывать, а ты отсчитай себе две тысячи. Это твоя доля, без твоей мастерской поддержки, я бы не стал банкомётом.

— Я не могу взять эти деньги, я боюсь, — прильнула она к Олегу, — ты лучше оставь их у себя.

— Чего ты дурочка боишься, не ворованные бабки, а заработанные в честной схватке, — нажал ей пальцем кончик носа Олег. — Пойми, это они меня пригласили играть в карты, а не я их. И ребята грузины приличные люди, они не жадные, а просто азартные иногда бывают.

— Не обижайся Олег, но я тебя почти не знаю. Кто ты такой, ты для меня пока загадка? И всё-таки я сплю с тобой, потому что хочу тебе верить. Хотя мысли плохие ползут в голову. Я вспомнила фильм с участием Бельмондо, как он с одной дамочкой на корабле обманывал богатеев.

— Это кинокомедия, а у нас явь, — улыбнулся Олег, — а во мне ничего таинственного нет, я простой, как сберегательная книга. Недавно освободился из тюрьмы после не очень большого срока. Кличка в криминальных кругах Дорогой. Женился на красивой девушке похожей на тебя. Как ты уже наверно заметила, перед сном всегда чищу зубы, умываю не только лицо, а и ноги. И главное, не храплю. Ежедневно ухаживаю за пальцами рук. Очень люблю красиво одеваться, ни чванлив, ни привередлив. Могу, есть с одинаковым аппетитом перловку и копчёное баранье ребрышко. Вот весь я такой, без излишних заворотов.

Она тяжело вздохнула:

— Хорошая характеристика для идеального мужа, но, к сожалению, ты женатый и мне на брак с тобой рассчитывать нет смысла. Буду лишь наслаждаться приятным времяпровождением с тобой.

— Наконец — то ты поняла, что я не опасный человек, а паспорт свой я тебе после покажу.

— Если я с тобой в первый день в душ пошла без паспорта, зачем он мне сейчас? Я о тебе всё практически узнала. Но давай договоримся, деньги пускай будут у тебя, и если у меня будет острая нужда в них, я у тебя попрошу.

— Согласен, — кивнул Олег.

Они спустились вниз, где сезонный народ веселился, пропивая последние деньги. Будучи, каждый день в пьяном угаре, они не могли любоваться прибрежной красотой могучего Енисея.

Мартын и Цветок находились в прекрасном расположении духа, но были совершенно трезвые.

— Знаю, что картошку сдвинули, — опередил их Олег имеющей информацией, — а, сколько себе наварили?

— Штуку, — три сотни Толику отдали. Нам и выгружать её не пришлось. С палубы раскупили её жители. По пять, восемь мешков брали, как в голодный год. А чем дальше, тем она дороже будет. В Туруханске, говорят геологи, и охотники всё остатки заберут. Им по рации уже, наверное, сообщили, что у Валерия Чкалова картофельный рейс.

Цветок достал деньги и передал Олегу.

— Здесь шесть тысяч, можешь не пересчитывать.

— Отлично! — одобрительно произнёс Олег, пряча деньги за пазуху, — теперь пацаны запомните, — меня не искать? Я сейчас пойду, сниму двухместную свободную каюту и до конца с Алисой буду там, а вы все свои вещи заберёте отсюда и принесёте мне. Питаться будем у меня. Мне в этом хлеву не в кайф уже ехать.

— Может и нам снять каюту по — приличней? — изъявил желание Цветок, — бабки же есть.

— Вот этого делать не надо, — предупредил Олег, — неизвестно что нас впереди ждёт. Деньги берегите, да и зачем вам каюта. Находиться в основном у меня будете, а здесь ночевать. Но, придерживайтесь больше Германа.

— Тоже верно, — сказал Мартын, но ты себя ведёшь так, что мы и не вместе едем. Скучно без тебя.

— Мартын давай без обид? — Должен понять, что я ангажирован красивой девушкой, — крепко обнял Олег Алису. — Хотите, найдите и вы себе девушек по душе. Смотрите сколько «экзальтированных» сезонниц рядом едет. Потратьтесь на них немного и вперёд.

— Можно подумать, что ты на меня тратился? — надула губки Алиса.

— Прямо сейчас приступаю, — заверил Олег и пошёл искать свободную каюту.

Прежде он зашёл в каюту к деду. Катя в это время спала, а дед приставил палец к губам, давая понять, чтобы соблюдалась тишина.

— Держи деньги за сорок мешков, — протянул Олег ему свёрток, — здесь шесть тысяч.

— Сколько? — забыв про тишину, громко спросил дед, открыв от удивления рот.

— Сколько сказал столько и есть.

— Я уже тысяча рублей плюса имею. Закупил то я картошку на пять тысяч, а у меня, её ещё шестьдесят мешков осталось.

Дед развернул свёрток, пересчитал деньги и пятьсот рублей протянул Олегу.

— Не обижай за труды возьми? Спасибо тебе, не ошибся я в тебе. Хорошего человека видно и за высокой сопкой, — мудро произнёс дед.

Олег отказываться не стал от денег. Сжав их в руке, он вышел от деда и пошёл к знакомой проводнице. За небольшую сумму он получил ключи от свободной каюты и последовал вниз.

— Мартын вот вам дед ещё стимул передал за оперативную работу, — открыл он ладонь с деньгами. — Здесь пятьсот рублей, если хотите, можете себе с Цветком двухместную каюту позволить.

— Нет, мы уже передумали, — обрадовался он неожиданно свалившимся деньгам, — нам сподручней здесь за картошкой приглядывать. Скоро будем проезжать таёжные селения, а ими нельзя пренебрегать. В тех селениях люди живут и картошечку любят.

Олег ничего им не ответил, только забрал свой рюкзак и вместе с Алисой ушёл в первоклассный номер. До самого Туруханска они не показывали носа на палубах теплохода.

Обеды из ресторана им доставляли в каюту.

Картошку всю забрали в Верещагино. Девять тысяч рублей Цветок принёс Олегу, но он деньги брать не стал, а только сказал:

— Отдайте деду сами он в шестнадцатой каюте. Окупил её до Игарки. И не забудьте напомнить ему про премию. Он щедрый дед, обязательно отблагодарит! Штуку отстегнёт, а лучше, если вы сами себя премируете такой суммой, он всё равно рад будет и восьми тысячам.

Ребята всё сделали, как им сказал Олег, а в Туруханске воронежские ребята обнаружили, что на борту теплохода нет ни деда, ни Кати. Поднялась суматоха.

— Они мне сегодня ночью ключи передали, когда к нам пришвартовалось судно гидрографов, — сказала проводница. — Спросите у вахтенного матроса, может он что знает? Возможно, они пересели на то судно?

Матрос подтвердил, что судно шло в Енисейск. Пожилой мужчина с молодой девушкой договорились, что бы их взяли с собой на борт.

— Там самолёты летают, — сказал он. — За полчаса они будут в Красноярске.

— Вот это Катька, ну подруга, ну и непутёвая, оставила меня одну, — расстроено причитала Алиса.

— Зря горюешь, ты не одна, ты со мной, и твои ребята рядом, — утешал её Олег, — а на Катю не надо обижаться. Это стечение обстоятельств. Видимо дедушка ей впору пришёлся.

— А как я буду смотреть в глаза её родителям? Они её отпустили, только благодаря моим уговорам. С каким лицом я появлюсь дома?

— Вот это тебя совсем не должно волновать. Катя совершеннолетняя и за свои поступки сама отчитается перед своими предками, — убеждал её Олег, — а ты оденься теплее, северный край нас уже сутки ласкает. Холодно стало, — передёрнул плечами Олег.

— Сейчас я жилетку меховую на кофту надену и согреюсь. Быстрее бы до места добраться, — тяжело вздохнула она, — и мне почему — то больше не хочется ехать на север. Я домой хочу?

— Это на тебя хандра напала, на место приедем, всё образуется, — утешил её Олег.

***

Игарка встретила сезонных рабочих серыми тучами и обильным ливнем. Слякоть на дорогах и почерневшие дома, сколоченные из широкого бруса, предавали городу своеобразную суровость и многие молодые ребята и девушки с палубы подплывающего теплохода, испуганно смотрели на всю эту обстановку. Подогретые вином в дороге они поголовно бахвалились и выставляли себя с геройской стороны. Всё им было нипочём, ни север, ни любая неизвестность. А тут при виде мрачной природной картины, да еще с похмелья без копейки в кармане и пустыми желудками, сразу поникли. Разговаривали шёпотом, и по трапу сходили осторожно, держась за поручни и озираясь по сторонам. Они вышли на вымощенную досками мостовую, где их встречали четыре автобуса ПАЗ. Бойкая девушка с мегафоном в руках всех вербованных приглашала пройти в автобусы и занять места. Автобусы взяли курс на Лесопромышленный комбинат, который находился от порта километрах в пяти. Большинство пассажиров в дороге пропились, и у них не оказалось тридцати копеек на временную прописку. Олег и Толик попали вместе на четвёртый участок на сортировку бруса. Мартын и Цветок пошли работать матросами на плавкраны. Туда же, как и планировал, попал Герман. Оформились все быстро в течение часа, затем получили подъёмные и спецодежду. Одному Светлову спецодежда не досталась. На его рост не нашли нужного размера, но обещали на следующий день подобрать подходящею спецовку. Всех кроме матросов поселили жить в посёлок «Северный», где стояли двухэтажные общежития, побеленные извёсткой. Удобства находились на улице. В каждом общежитии была кухня совместно с грязным умывальником. Комнаты, правда, блистали чистотой, но без занавесок на окнах. Зато стояли добротные кровати, вполне приличный дубовый стол и новые прикроватные тумбочки. Шкафа не было, вместо него из досок была сбита рамка размерами 180 на 100 и закрывалась занавеской. В целом условия общежития были не плохие, что вполне устраивало сезонников.

Олег, Толик, Оскар и Щорс поселились в одной комнате. Пилат с двумя молодыми парнями из Воронежа Ваней и Костей подселились рядом к бородатому худосочному мужчине. Он находился один в общежитии и новых сезонных рабочих с радостью встретил. Большинство комнат были пусты, и он страдал от скуки. Немного одичав от одиночества, он обрадовался новосёлам. Бородатый мужчина ходил по коридору заглядывал в открытые двери и попыхивал трубкой, давая всем житейские советы:

— Теперь и мне весело будет, — говорил он коменданту, — а то я совсем, здесь один зачах Ангелина.

Ангелина, — комендант общежития была не по годам очень крупной женщиной, ей не было и тридцати лет. Она была довольно — таки миловидной, но эта миловидность не определяла её истинный возраст. Габариты были весомей, поэтому выглядела она намного старше своих лет. Она была женщиной одинокой с острым языком и голодными по мужской ласке глазами. Приятный и совсем неместный говор в ней выдавал тюркскую казачку. Жила она в этом же общежитии, но только на первом этаже, рядом со своим складом. Ангелина, встретившись глазами со Светловым, который был одет не по сезону, обмерила взглядом его рост и, подойдя к нему вплотную, пальцами потрогала его толстый свитер.

— Заболеть хочешь? — это тебя не спасёт, — обласкала она его глазами. — Получишь постельное бельё, зайдёшь ко мне, я тебе на время куртку свою дам.

И тут — же не отрывая взгляда от Светлова, обратилась к Мише:

— А ты дядя Миша объясни им, где у нас магазин, клуб, столовая. Но водку у них не проси, а то опять провалишься в болото, будешь кричать караул.

— А что здесь болот много? — спросил Светлов.

— Хватает, но адмирал Тореро, — так зовут дядю Мишу, — пояснила она, — на днях ходил за грибами под ним болотный ковёр и заходил. Он и давай орать, как ночной филин. Весь посёлок перебудоражил. Его услышали, а он пластунским стилем ползёт и кричит, — «засасывает». Весу то в нём сорок килограммов, а глотка, правда, дюже лужёная.

— Я ему кричу, дядя Миша вставай, здесь болота не опасные, семьдесят сантиметров и дальше вечная мерзлота, но поздно я ему это сообщила.

— Ангелина ты всё — то не рассказывай, — не дал ей дядя Миша договорить до конца, — мало — ли с кем такое может случиться. Откуда мне было знать, что после семидесяти сантиметров вечная мерзлота.

Ангелина прикрыла рот, но насмешливого взгляда от Миши не отвела.

— А за грибами далеко ходили? — спросил Щорс.

— Двадцать метров отсюда лес стоит. Грибов море, за считанные минуты набрал подосиновиков и боровиков, но если пойдёте, возьмите у меня мази иначе гнус заест до корня. Местные жители за грибами только поэтому не ходят в лес, а покупают у сезонников по десять рублей за ведро.

— Ребята, если пойдёте и мне ведра два принесите? — попросила комендант, — я деньги отдам. Но только в получку.

Она забрала с собой Оскара, и вскоре он вернулся в новом одеянии. На нём сидела импортная куртка свободного покроя. Подходила ему по росту, а главное, она спасала его от промозглой погоды, с какой встретила их Игарка.

— Нормально, — оценил Олег новый гардероб Оскара, — важно, что тепло и впечатление, наверное, такое, что ты постоянно в объятиях этой казачки находишься.

— Вот об этом я как раз и не подумал.

— Напрасно, глаз она на тебя положила, я это заметил. Так что уверяю тебя, если ты здесь бабок не заработаешь, то и с голоду не помрёшь.

— Это точно, — встрял в разговор Тореро, — теперь она ни одну местную бабу в общагу не пустит. Я её знаю. Мы с ней уже несколько месяцев живём вместе в этой общаге. До ремонта таких «телевышек», как ты, не было. Местные бабы валили к нам сюда на гон. А после мужья сетями здесь голыми их вылавливали. Она тогда молчала, ей было до фонаря. А сейчас вот им, — показал он дулю на дверь. — Я хоть и глуховатый, но сноп искр увидал в её глазах. Да и куртку она не просто так на тебе примерила. Не иначе как привораживает?

— Дай поносить? — вполне серьёзно обратился Толик.

— Ростом не вышел, — осадил его Олег, — пошли лучше за грибами.

За грибами пошли почти все приезжие, кроме Толика, — грибов он не знал, да и болот боялся. Он с навара от продажи картошки решил сделать поход по ближайшим магазинам — купить себе верхнюю тёплую парадную одежду.

Грибники в лесу долго не задержались, быстро нарезав полные вёдра и сумки подосиновиков, и красавцев боровиков они вернулись в общежитие.

Всё общежитие пропахло жареными и варёными грибами. Дядя Миша дал большую сковородку Оскару, а Щорс с Пилатом побежали в магазин за питьевым спиртом. Деньги им выделил Дорогой, посоветовав экономнее обращаться с подъёмными деньгами.

В магазине они встретили Толика в обновке. На нём была вся в пряжках меховая куртка, из кармана торчала бутылка водки и пальцами за жабры он крепко сжимал свежего килограмма на два налима.

— Козырная куртка, — оценил Пилат, — в первую получку себе тоже куплю. А рыбину где поймал?

— Здесь, — довольно ответил Толик, — тридцать пять копеек килограмм, — и показал на витрину набитую до отказа тушками разнообразной рыбы.

Пилат от жадности взял две здоровые щуки, которые тащил на своём плече.

У входа их встретила Ангелина:

— Вы зачем такую рыбу большую купили? — спросила она. — У нас здесь такой рыбой только собак кормят. Жёсткая она, словно деревянная, — и заметив налима, которого держал Толик, протянула к нему свою руку. — Вот этот в самый раз.

— Пожарь? — осмелился Толик и с охотой освободился

от нелёгкой ноши, не забыв прокрутиться перед ней на триста шестьдесят градусов, продемонстрировав, таким образом, свою новую куртку:

— Как Ангелина тебе моя душегрейка?

— Да вроде ничего, только пряжек да хлястиков с избытком — на сбрую лошадиную больше смахивает. В нашем домоуправлении рабочим выдают такие куртки вместо спецовки.

— Мало ли что у вас выдают, — обиделся Толик, — у вас я слышал сейчас в магазине, на праздники шашлыки из собак готовят, а у нас из барашка и, чушки. Так что эта куртка на материке будет смотреться не как сбруя, а как заморская вещь.

Ангелина ничего не ответила ему на это, только игриво передёрнула своими широкими плечами и, приподняв налима пальцами словно безменом, бросила:

— Как поджарю, занесу.

— Не буду брать эту сбрую, — передумал Пилат. И они, громыхая ногами по деревянной лестнице, поднялись на второй этаж.

В комнате сидел Дорогой и Миша.

Светлов в этот час отсутствовал. Он, взяв в долг у Олега деньги, тоже убежал себе покупать в магазин подходящий гардероб.

Ангелина принесла через полчаса целую тарелку жареной рыбы, но, увидав, что в комнате нет Оскара, задерживаться не стала, несмотря на упорные уговоры Щорса и Тореро.

скар пришёл из магазина в рыжем полушубке. Узнав, что завхоз нажарила рыбы, и сама принесла её, он покосился на Дорогого:

— Не справлюсь я с ней. Великовата она для меня. Хотя очень мила!

— А давайте я, её заарканю, — насмешил всех Толик. — Я ней уже побалакал сегодня, и налима она моего без сопротивления зажарить взялась. Думаю, Ангелина и в других случаях брыкаться не будет?

— У тебя росту Толик максимум метр шестьдесят пять, а у неё все метр девяносто, — напомнил ему про важный фактор Дорогой.

— Ну и что, в постели все равны. Потому что тела имеют один размер, а ноги по индивидуальности, — удивил Толик Олега своими анатомическими познаниями. Оскар только в ответ улыбнулся и приступил помогать Щорсу, готовить стол. Тореро же давал им советы, что и как надо солить и перчить. Как резать хлеб на севере и как есть щучьи головы, которые уже варились на кухне.

Позже пришла Алиса, она была грустная и одета в красную непромокаемую куртку с капюшоном.

— В такой куртке не пристало грустить, — сказал Алисе Олег, посадив её на свою кровать, — сейчас выпьем немного, поедим грибков, рыбки и жизнь будет краше казаться. Скажи, как ты устроилась?

Она осмотрела придирчиво комнату и сказала:

— Ваша общага сарай против нашего общежития. У нас общежитие большое и вахтёр сидит. Поселили меня в одной комнате с девчонками из Иванова, они уже вина набрали. Все поголовно приехали с одной целью, выйти замуж здесь.

— Что ж женихов у нас много, — расплылся в улыбке Олег, — особенно Толик. Тот уже и куртку для свиданий приобрёл.

— Да ну тебя, жениха тоже нашёл. Там девчонки все симпатичные и молодые. Могу тебя обрадовать, ты одной безумно понравился в отделе кадров. Она туда пришла своих подруг, устраивать, которые ехали с нами. Зовут её Маша, она здесь работает с начала сезона. Деньги говорит, большие зарабатывает. Видела нас вместе там и давай меня выспрашивать всё о тебе. Что за парень с тобой был с большим перстнем на пальце? Я ей сказала, если интересно, — сама познакомишься. А у меня Катька зараза из головы никак не выходит.

— Перестань о плохом думать? Я что — ни будь, придумаю не сегодня, так завтра, чтобы подсластить тебе настроение.

Он притулился к подушке, запрокинув обе руки за голову, поглядывая, на Оскара и Щорса, как они сервируют стол грибными и рыбными блюдами. Показал жестом на двух её земляков:

— Самостоятельные парни, голодать я с ними точно не буду.

Она показала ему добрую улыбку, не высказав своего мнения о земляках, а только спросила:

— Можно я у тебя сегодня останусь? — взглянула она на Олега с умилением. — Не хочу я сегодня туда идти.

— Конечно, оставайся, зачем спрашиваешь? — обнял её Олег.

В этот день пьяных никого не было, выпивали все размеренно по норме. Знали, что на следующий день нужно выходить на работу. Зато адмирал Тореро, отметился в каждой комнате и Оскар, его как ребёнка отнёс на руках на своё спальное место.

Адмирал Тореро, работал по сменам, собирая колодки по бирже, а в свободное время подрабатывал на погрузке стропальщиком. Заработками и жизнью в Игарке он был доволен. Но его тяготила постоянно одна мысль, что дело подходит к старости, а он так и не создал своей семьи. У него была сокровенная и тайная мечта, — найти себе подходящую пассию, с которой бы он смог бросить якорь и встретить старость. Об этой «тайной» мечте в этот день он рассказал практически всему общежитию.

Алиса, не раздеваясь, уснула вместе с Олегом на одной кровати, а утром встала и пошла к себе, чтобы переодеться и идти на работу. Её оформили учётчицей на один участок с Олегом, с небольшой заработанной платой, но у неё была возможность в свободное время вязать в пачки багеты, так ей объяснили в отделе кадров. И так — же всем сказали, кто хочет заработать большие деньги, тот зарабатывает. А кто пьёт, ничего не получает и сбегает отсюда.

***

Лесная биржа оказалась своеобразным большим городом с названием улиц каждого пролёта. Только вместо домов там стояли шестиметровые штабеля из пиломатериалов, покрытые пропитанной битумом бумагой. Улицы в основном имели романтические названия: — улица Счастливая, улица Розовая, Сиреневая, и только около лесозаводов, которые стояли на территории ЛПК улицы носили названия; 1 — Заводская, 2,3, и так далее. А на дорогах, ведущих к порту, стояли повсюду столбики с указателями, Морская, Портовая, Якутская, и других улиц.

Олегу с Анатолием повезло больше всех. У них, и брус оказался лёгким, и работа ценилась всех дороже. Они растаскивали пакеты, сбитые из бруса по длинам.

За первую смену работы план они намного перевыполнили. На второй день к ним с недовольными лицами подошли кадровые рабочие и предупредили их, чтобы они сильно не рвали, иначе им план подымут на зиму.

— Скажите вашим мастерам, чтобы по двенадцать часов нам в табеле ставили, а мы сюда приехали не сопли жевать, а деньги зарабатывать, — недовольно сказал им Олег.

Больше местные рабочие к ним не подходили с этим вопросом, а Олег с Толиком работали уже не по восемь часов, а по десять и когда не было подвезённого материала, помогали Алисе вязать метровые багеты.

Очень многие молодые девушки с длинными и накрашенными ногтями, приехавшие на север за романтикой больше курили в специально отведённых местах, чем работали. Но в день получки они весомо ощущали, сколько стоят их длительные перекуры и тогда они шли в мужские общежития на прокорм, где их поочерёдно кормили и поили в каждой комнате, получая взамен приятные мгновения, интима. Их носили в одеялах из одной комнаты в другую. Не имея ни копейки денег, они не могли возвратиться домой, а работать они не умели и не хотели. Некоторые умудрялись, продавать с себя золотые украшения, и махали вечером Игарке с отплывающего теплохода. Самой известной труженицей на бирже была Маша Ивановская. Она работала ежедневно по две смены, включая и выходные, но после получки все заработанные деньги спускала на мужиков. Первым «пылесосом» у неё стал Толик. Он был не интересен женскому полу, как и Маша мужскому. Они познакомились на участке, но их знакомство закончилось, когда у Маши иссякли все деньги.

Олег снял для Алисы дом близ ЛПК и больше находился там, но иногда ему приходилось работать сутками, и он шёл к себе в общежитие.

Как — то они с Толиком возвращались в первом часу ночи к себе в общежитие. У Толика сосала под ложечкой и он, припрыгивая, постоянно ныл:

— Кушать хочу, спасу нет. Сейчас придём в общагу, съедим с тобой целого барана. Один я его не осилю.

Он потер ладони в предвкушении позднего ужина и, прибавив скорость, ободрено крикнул:

— Вперёд, к заветной мечте!

Олег скептически отнёсся к преждевременной гастрономической радости своего напарника и только промолвил:

— Беги, Беги! Там и кости все сжевали, наверное?

Толик первым переступил порог накуренной комнаты общежития.

Комната была переполнена незнакомыми девочками из Иванова и Саратова. Они спали с Оскаром, Щорсом и Пилатом. Пилат спал на кровати Олега спина к спине с маленькой девочкой. Только на кровати Толика вольготно устроилась одна Маша.

В комнате после крупной попойки творился бардак. Копчёный баран Толика, висевший на окне, был коллективно сгрызен и от него по полу и на столе валялись обглоданные кости.

— Что делать Олег? — спросил он, — это уже не первый раз. У тебя хоть есть место, где ты можешь отдохнуть, а мне куда деваться?

— Отучи Толик раз и навсегда, — посоветовал Олег.

— А как?

— Сними с девок, все корейские парики с голов и золотые украшения, а у Маши забери всю денежную наличность и пойдём продолжать работу, или на плавкран к моим друзьям залезем, — вспомнил он про них. — Если они, конечно, не на рейде стоят? Только Маше деньги утром верни. Жалко её. Всё — таки пашет, как пчёлка.

Толик так и сделал, засунув в целлофановый пакет всё содержимое, он присыпал в цоколе его опилками, и они пошли на кран к Мартыну. Его кран находился в порту. Они у него вымылись в душе, потом выпили по стакану Киевской ароматной и, съев каждый по килограммовому жареному налиму, улеглись спать.

Олег сквозь сон слушал Мартына. Он рассказывал, что хорошо устроился, что помимо основной работы приходится подрабатывать на погрузке и должен не хило заработать за текущий месяц. Он рассказывал о Цветке, что у того покрылось тело фурункулами, и по этой причине он не всегда мог идти на приработок.

Проснулись они рано. Дорогой заметил, что Мартын уже с утра был навеселе.

— Ты тут не испортился случайно? — спросил Олег у друга.

— Да нет, всё нормально, — и он открыл шкаф, в котором хранились два ящика Киевской ароматной настойки. — Приторговываю я, ей здесь. Стивидоры в пыль разбирают по ящику в день. А у меня сегодня выходной, сейчас в город пойду, отправлю посылку домой. Вы — то будете похмеляться? — достал он бутылку из ящика.

Олег с Толиком отказались от угощения, и пошли на работу. Материала ещё не было на их рабочем месте, и Олег решил отлучиться в город.

— Ты Толик покрутись пока один, а я отлучусь до обеда, — сказал он, и ушёл в сторону посёлка.

В его комнате в это время проснулись все и рылись в постелях и под кроватью.

— Вы что мышей ловите? — спросил Дорогой.

— Двери перед сном не закрыли, и девочек кто — то наших лихо обул, — сообщил Пилат, — теперь похмелится не на что.

— Как не на что, а вон на Маше медальон висит золотой, — увидал он на помятой Маше единственную блестящую вещь, которую Толик не заметил.

— Это не мой, — закрыла она рукой медальон, — я его попросила у подруги на вечер. Для тебя, кстати говоря, повесила, а ты смотреть на меня не хочешь, — выпалила она в лицо Олегу.

— Маша тебе пункцию случайно не делали раньше? — спросил Олег.

— А ты откуда знаешь? — изумилась она.

— По тебе видно, но ты запомни одно. Нормальные мужчины не любят пьющих женщин. А сейчас женский персонал прошу выйти из комнаты на время, — объявил он. — Мне нужно переодеться и сходить в сберкассу, снять деньги.

Оскар Светлов сразу сделал задумчивый вид, потом подошёл к Маше:

— Маш давай загоним ему твой медальон? — предложил Оскар, — а ты деньги получишь, подруге новый купишь. Ведь болеть будем сильно целый день.

Но Маша не хотела слушать его, и вышла с другими девушками из комнаты.

— Сейчас я её уговорю, — сказал Щорс и последовал за девчатами..

Олег переоделся, побрился и собрался уходить, как в комнату вбежал Щорс, поматывая перед лицом Олега медальоном на золотой цепочке.

— За тридцатку отдала, — радостно сказал он, — ты назад будешь возвращаться купи нам два литра спирту и закусить. Влезешь в тридцатку, и нам хватит.

— А ты у неё случайно не отнял его? — спросил, смеясь, Олег.

Щорс открыл двери и крикнул:

— Маша ты — же отдала медальон?

— Отдала, пускай быстрее идёт в сберкассу. Я буду ждать его, — прокричала она в ответ.

Олег забрал у Николая медальон и вышел из общежития.

Пройдя короткую лесную тропинку и мост, он вышел в город. Город Игарка, был уютным и напоминал больше поселение ковбоев из американских вестернов. По городу ходило много моряков и геологов, но больше всего ему попадались рыбаки. Их не узнать нельзя было. Они рыбой торговали на ходу. Это был сиг и нельма. Осетрину они боялись, открыто продавать.

Спросив, как пройти в поликлинику, он быстро нашёл её и зашёл в кабинет к Феликсу Ильичу. Тот встретил его приветливо и сразу отдал половину долга:

— Олег с остальным долгом повремени немного? — сказал он, — сам понимаешь, я после отпуска.

— Я вам совсем его могу простить, если вы сведёте меня с серьёзными игроками, — обрадовал Олег стоматолога.

— Было бы не плохо. Тут дело вот в чём, что у нас серьёзные игроки в вашем посёлке и на втором участке живут, но там поголовно одни бывшие зэки обитают. А это не наша лига. Мы же играем редко, когда мальчишник собираем. Но играем шикарно.

— Так соберите мальчишник, выигрыш мой поделим пополам, — предложил Олег.

Такая идея привлекла стоматолога и у него азартно сверкнули глаза:

— Это дело заманчивое и я думаю, что — ни будь, придумаю, — он вдруг обратил внимание на часы Олега. — Кстати, откуда у тебя эти часы? Встречаю такую прелесть, второй раз в жизни. Хотел у тебя про них ещё на теплоходе спросить.

— Подарил один мужчина на вокзале в Красноярске.

— Его не Карлом случаем звали?

— Да, — удивился Олег.

— Не подымай брови молодой человек, — Карл мой родной младший брат. Эти часы были у его друга лётчика Зосима. Когда — то он Карлу обещал их подарить. Выходит, Зосим был верен своему слову.

— А ваш брат не приехал? — спросил Олег.

— Нет, он не скоро будет в городе. Он в Ленинград поехал, а оттуда в Новосибирск отправится.

— Тогда я пойду, но иногда навещать вас буду, — на прощание сказал Олег.

— Непременно заходи. Лучше в конце недели. Я на выходной постараюсь сколотить компанию. Вначале рыбалка, потом банька с играми по интересам, — посулил Феликс Ильич.

На обратном пути Олег взял страждущим сезонникам в магазине горячительный заказ и пошёл в общагу, где его ждали с нетерпением.

Только он переступил порог, к нему с объятиями бросилась Маша:

— Я тебя никуда не пущу теперь. Коля Щорс сказал, что если я соглашусь отдать медальон, то ты до ночи мой. Сказал, что ты с превеликим удовольствием готов подарить мне тепло своей души!

Олег положил покупки на стол и вежливо отстранил похотливую работницу постели и штабельного труда:

— Маша, сейчас пока здесь белые ночи, я стесняюсь привольных действий, даже наедине. А если Щорс тебе обещал, то и хватай его, а мне на работу надо, — и он весело погрозил Коле пальчиком.

— Колька пёс брехливый, — завопила она, — как напьёшься и уснёшь, я тебе на нос прищепку бельевую посажу, чтобы ты задохнулся. Наобещал мне незабываемую любовь при северном сиянии.

— Северное сияние бывает только зимой, — сказал Олег и, не переодеваясь, пошёл на работу.

Вначале он подошёл к Алисе, та была занята своей работой. Увидав Олега, она откровенно обрадовалась.

— Ты, почему вчера не появился у меня? — спросила она.

— Работал всю ночь.

— Работай, работай, — укоризненно проговорила она, — а ты знаешь, что мастер Нина Васильевна вам наряды заниженные пишет. Я была сегодня у нормировщиков и смотрела, что ваша работа за сортировку одного пакета стоит на полтора рубля дороже. То есть вместе с северными и премиальными, она в свой карман кладёт большую часть вашего труда. Я уже примерно подсчитала, только с вас двоих она получит тысяча шестьсот рублей. А наряды пишет на своих близких родственников. Они получают денежки и наверняка с ней делятся.

Олег воспринял эту новость спокойно, но на самом деле внутри всё бурлило. Не любил он, когда из него делают лоха.

Он вытащил из кармана медальон и протянул его Алисе:

— У Машки сердцеедки сейчас купил. Чуть меня не сняла за него, — пошутил он, — хорошо я мужественно оборонялся.

— Всё шутишь, — улыбнулась она, — а я ведь тебе на полном серьёзе говорю, что вас нагло дурачат.

— Алиса, если она с нас списывает, то ты нам начинай с сегодняшнего дня приписывать, — ежедневно по пять пакетов. С нас хватит. Пускай в конце сезона она отчитывается за свои обманы.

— Это мне не трудно сделать, но в начале месяца меня переведут помогать в бухгалтерию, обсчитывать сезонную премию.

Олег задумался и начал в уме что — то подсчитывать, шевеля губами.

— За десять дней ты успеешь нам приписать пятьдесят пакетов, а это много, — сказал он. — И не бойся ничего, мастер материально ответственное лицо, а ты нет.

— А я с тобой и так ничего не боюсь и не переживаю. Мне Катька вчера весточку и деньги прислала. Она просит, чтобы я погасила её подъёмные деньги в комбинате, которые она получала в Красноярске и забрала паспорт. Замуж она выходит по правде за деда того. Вот — так, — облегчённо вздохнула она и прижалась к плечу Олега.

— Я сегодня обязательно у тебя буду вечером, — сказал Олег и подошёл к Толику:

— Толик сколько пакетов рассортировал?

— Шесть, а нам нужно десять.

— Больше пахать не будем, я знаю способ, как, не сгибая спин можно заработать неплохо. Ищем водителя, он нам подвозит пакеты, учётчица обсчитывает каждый брус по торцам, и мы его заставляем увозить пакет назад.

— Алиса и так всё считает, — сказал Толик, не поняв, о чём хочет поведать Олег.

— Не перебивай? Дай мысль до конца высказать, — мы с тобой не притязательны были к нарядам, такими и останемся до завершения всех сезонных работ, — объяснял Олег. — Алиса скоро нас не будет обсчитывать. С начала месяца у нас другой будет учётчик. Так вот слушай дальше? На сегодня у нас рабочий день закончен, а к октябрю месяцу ищем персонального водителя за магарыч. Привезёт и после обсчёта увезёт. Покурит за штабелями пяток минут, этот же пакет привезёт вновь. Итак, один и тот — же пакет нам обсчитают не меньше пяти раз. У мастеров участок большой они и не заметят, а водителю платят за рейсы, им разницы нет, тем более они такие же вербованные, как и мы. Я случайно узнал сегодня, что нас дурят здесь и прилично. Таких вещей я не люблю. Не в моём характере это прощать.

— Я сразу понял, что здесь Советской властью не пахнет, — прошепелявил Толик, своим беззубым ртом.

— Толик деньги получай и вставляй зубы, — заглянул ему Олег в пустой рот, — у меня стоматолог есть один знакомый. Хочешь, я с ним переговорю? Я только сейчас от него иду.

— Зубы не мешало бы вставить, — мечтательно произнёс Толик. — Если хорошо получу, то обязательно вставлю, — трогая пальцами челюсть, сказал он, — и пойду девушек покорять по Северному посёлку.

— Покоряют горы, а девушек или любят или ненавидят, — философски заключил Олег, — потом задумался и добавил. — А зачем ты без зубов баранов покупаешь? Тебе манку сквозь тряпку надо сосать.

— Скажешь тоже, манку! — обиделся Толик, — отварные копчёные косточки очень мягкие и вкусные, люблю до безумия. Один запах только чего стоит. Да и тебя угощал бы, вспомнил бы дом от такой пищи.

Олег присел на половину сбитый пакет багета и, почесав затылок, загадочно промолвил:

— Удивительно, почему мне из дома ни одного письма не было?

— А зачем тебе письма? — удивился Толик, — они знают, что ты нигде не пропадёшь.

— Это понятно и без писем, но всё равно я два письма отправил, а мне в ответ молчок. Ладно, я это переживу, — сказал Олег.

Толик посмотрел в сторону дороги.

— Смотри Олег, молодые идут, — увидал Толик Серёжу и Люсю. Они шли по Морской улице с пластмассовым ведром, закрытым крышкой.

Олег их окликнул и они, увидав своих бывших попутчиков, радостные подошли к ним.

— За водичкой ходили? — спросил Толик.

— Нет, это пищевые отходы для собачки. Мы же в доме живём, а хозяйка по суткам работает в столовой, вот и попросила, нас зайти забрать ведро.

— А работаете где вы? — спросил Олег.

— В порт нас Герман устроил, Люсю учётчицей, а меня стивидором. Работа тяжёлая, но мне нравится, и платят хорошо, и полноценным мужчиной, себя чувствую. А вода Олег Люсе действительно помогла, она ни разу не болела больше, как начала пить.

— Ну, дай бог, — сказал Олег, — а Герман, как поживает? — спросил он.

— Он бывает у нас часто, когда не работает, тем более его книжные персоналии живут рядом с нами, — ответила за Сергея Люся. — И вы заходите, когда захотите, — пригласила она ребят. — У нас хозяйка добрая и хорошая. Она с нас денег за проживание не берёт. Мало того, ещё прикармливает, как малых детей. — Люся приветливо посмотрела в глаза Олегу и добавила: — Удивительно добрые люди на севере живут!

— Это всё благодаря Герману, — он нас так устроил, — поддержал молодую супругу Сергей.

— Хороший у вас земляк, — отозвался Олег, — передавайте ему от нас привет большой. И скажите, что мы на жизнь тоже не жалуемся.

***

Олег пришли с Алисой в его общежитие, где он не появлялся несколько дней. В комнате не продохнуть, хоть топор вешай. Тореро сидел на кровати Олега с дымящейся капитанской трубкой в армейских кальсонах и простой майке. Эта майка, не видавшая давно воды и стирального порошка, была прожженной и висела на одной бретельке. На столе стояли пустые бутылки от водки, большое блюдо солёной капусты и много всякой рыбы. Это говорило о том, что сегодня была получка. Велик был на взводе, — он сидел на своей кровати и обнимал женщину бальзаковского возраста. Олег её знал, она работала в буфете в столовой, и сезонные рабочие её про себя называли Людка — гречанка. Все остальные лежали по валом на свободных кроватях. Когда Олег появился в комнате, капитан Тореро сразу встал:

— Я тут в гостях. Извини, что на твою кровать присел, — оправдывался он.

— Сиди, не переживай, — сказал Олег, рассматривая майку капитана.

— Откуда такая роскошь? — в шутку спросил Олег. — Не продашь?

— Не может быть и речи, — пьяно икнув, сказал капитан, — это раритет! Майка восемь месяцев не стирана и я ей дорожу. Она срослась с моей мохнатой грудью, — хотя из Мишиной груди не пробивалось ни одного волоса.

— А чего тебя зовут не капитан Сореро, а Тореро, — спросила гречанка.

— И так звали, — ответил Миша, — до тех пор, пока бык не забодал на втором участке пьяного.

— А ну приколи нам адмирал, как ты ему на рога попал? — засмеялся Олег.

— Хорошо, но только не смеяться громко, — предупредил всех Миша, — теперь слушайте, — поднял он многозначительно указательный палец вверх.

— Только навигация началась, кораблей тогда много стояло и в порту и на рейде. Спиртное местные власти запретили продавать, чтобы не сорвать погрузку. А есть одеколон, Маша пляшет — так «Кармен» здесь называют и огуречный лосьон по фамилии «Бальзам с грядки». Я тогда выкушал его изрядно, иду мимо домов второго участка, около больницы для психов, а на меня собаки набросились здоровые, на волкодавов похожие. Я через забор перепрыгнул, а там бык на цепи с красными глазами будто ждал меня ну и поддел меня как мячик. Хорошо, что на рог не насадил. Я схватил рядом валявший дрын и пошёл на него. И я бы уделал его этим колом, если бы санитары из психбольницы, меня не скрутили и не приютили в свой институт. Правда, утром поняли, что я не их клиент, отпустили восвояси. Бок тогда долго болел у меня. Это меня Тореро нарекла Ангелина, да и Сореро она меня окрестила за курительную трубку, когда я сюда приехал.

— Ты мне нравишься Мишель, — сказала гречанка, — купи меня у Оскара за две бутылки водки?

— Если я тебе нравлюсь, ты и покупай меня, — попыхивая трубкой, сказал Тореро.

— Миша у меня денег нет, а ты сегодня получку получил. В следующий раз, по твоим условиям сделку будем совершать.

— А не обманешь? — хитро сощурил глаз Тореро.

— Зачем мне это? Правду я Оскар говорю? — погладила она по голове засыпающего друга.

— Правильно, как в геометрии, — промычал он.

Олег подошёл к спящему Толику. Подёргав кровать за душку и не получив ответа, заключил:

— Сомневаюсь я, что он завтра выйдет на работу?

— Не обращай внимания, здесь все так поступают, кто денег больших не видал — сказала гречанка. — Первая получка у них именно до такой степени обмывается. Главное, чтобы он завтра не продолжил. И ваша змея Ангелина не появилась здесь сейчас. Она здесь всех мужиков уже считает своей собственностью. Единоличница, какая.

Олег с Алисой вышли из комнаты, чтобы не слушать бред пьяной женщины.

— Время ещё есть, пошли фильм посмотрим? — предложил Олег, — а потом за работу.

Местный клуб для сезонников и коренных жителей посёлка был больше похож на сельский клуб. Огромный сруб, покрытый шифером, с кинозалом, вместительное фойе, где частенько проводят танцы и непременный атрибут таких клубов — доска почёта кадровых рабочих, над которой водружено красное знамя.

Дорогой с Алисой заняли места в среднем ряду и приготовились смотреть фильм «Неподсуден». Погас свет, на экране появились титры, которые моментально пропали. Пять минут зал сидел в темноте, затем зрители стали возмущаться. Раздался звук работающего проектора и вновь на экране замелькали титры, но ненадолго. Плёнка резко оборвалась и вновь зал окутала темнота. Было ясно либо киномеханик пьян, либо кинопроектор поломался. Поднялся свист, кто — то выкрикнул «сапожник». Включился свет. Из окошечка киномеханика замаячило пьяное лицо, и пронзительный крик, словно из рупора прокатился по всему залу:

— Сейчас в залу спущусь и рожу начищу, кто сказал сапожник. Что я виноват, если установка «Украина» давно устарела.

— Хороший фильм, — сказала с иронией Алиса, — мне нравится! Ты меня привёл сюда, а я тебя уведу.

Они покинули клуб и прогулялись по посёлку.

Гудела в этот день не только их комната, а весь посёлок, который в шутку называли Белград за то, что многие её жители в горячий сезон зарабатывали белую горячку. Их сразу помещали на второй участок в психиатрическую больницу. Получка для посёлка — это было великое событие. По всем общежитиям бегали местные мужики и вылавливали своих пьяных жён. Из окон повсюду раздавались крики и песни. Проходя мимо одного общежития, они услышали, как под гармошку раздавались башкирские песни.

— Здесь башкиры живут, наверное, или татары? — предположила Алиса, — узнаю их мотивы.

— Здесь кто только не живёт, — ответил Олег, — позже в драках, будут выяснять у кого какая родословная.

Они остановились около общежития, где раздавался пляс под детсадовскую песню. «Топни ножкой раз, два, три».

— Вот сюда нам и надо, — сказал Олег, — только запомни, не обращай внимания на маты и их грязные разговоры. Твоя роль будет одна, сходить и принести новые карты.

Три колоды с разными рубашками, которые он зарядил ей в сумочку, были, как две капли воды похожи с теми картами, что продавались в газетном киоске местной столовой.

Алисе нужно было только под видом покупки карт прогуляться до столовой, купить журнал «Огонёк», несколько свежих газет и принести карты, которые лежат у неё в сумочке.

В этом общежитии Олега ждали. Его пригласили ребята с Томска, работавшие на погрузке и приезжали в Игарку на заработки каждый сезон. С ними он познакомился на кране, у Мартына, когда в обеденный перерыв он специально проиграл им двести пятьдесят рублей. Увидав, что он в золоте и при деньгах они и пригласили его в день получки пятого октября поиграть к себе в общежитие.

— Вот и Дорогой явился, — сказал щербатый Юрка, которого все называли Балабан, — присаживайся? — А подругу ты зря привёл, бывает, мы играем до утра. Она замучается здесь сидеть в накуренной комнате.

— Она недолго побудет, потом я на минуту отлучусь проводить её до общежития, — сказал Олег.

— Твоё дело — ты барин! По нам пускай хоть до утра сидит. Но она может и утомится здесь?

Алиса присела на край чей — то кровати, а Олег сел за стол. Он за десять минут проиграл сразу сто рублей в старую известную игру секу.

— Нет, ребята мне карты ваши не нравятся? — недовольно сказал он, — пускай, кто — ни будь, сходит в столовую за новыми картами. Эти карты все потрёпаны.

— Не в картах дело, а в везении, — сгребая выигранные деньги, сказал крепкий мужчина с густыми бакенбардами на щеках по кличке Плохой.

Олег проиграл тут — же ещё раз сто рублей и бросил недовольно карты на стол:

— Нет, ребята, я так получку всю свою проиграю. Такими картами играть я не хочу, пойду лучше в кино схожу. Две тысячи хоть сохраню. Я получил две двести. За пятнадцать минут двести рублей продул, это выходит за полтора часа, я проиграю две тысячи, за которые я работал целый месяц.

— Успокойся Дорогой? — сказал Балабан, — зашли свою принцессу за картами, а сам играй, — не желали он отпускать денежного клиента.

Он перевёл взгляд на Алису.

— Алиса сходи, купи карты? — попросил Олег, — и не одну, а две или три колоды, только разные и газет свежих с журналом «Огонёк» возьми.

— Перестань, глупостями заниматься? — сказала Алиса, — пошли лучше в ресторан или кино сходим?

— Тебе говорят, иди, — прикрикнул нарочито на неё Олег, — я чувствую, что мне сегодня повезёт.

Алиса обиженно встала и выбежала из комнаты.

— Или слушает тебя, или обиделась, а это значит не придёт больше, — высказал свою мысль парень по кличке Лис.

— Придёт куда она денется, — сказал уверенно Олег, — она меня любит и думает уехать отсюда моей женой.

— А она ничего красивая, — оценил Балабан.

— Плохих женщин не любим, — парировал Олег.

Алиса пришла, бросила на стол три колоды карт и сунула Олегу пачку корреспонденций.

— Проигрывай, читай, а я не намерена у тебя за спиной сидеть и любоваться, как ты деньги на ветер спускаешь.

Хлопнув дверью, она ушла.

— С характером девица, — произнёс Лис.

— К утру остынет, — сама ко мне прибежит, — бросил важно Олег.

***

Было пять утра, к Алисе пешком было идти далеко. Тем более наступила полярная ночь, и на улице ничего не было видно. Он, к этому времени обчистил всех Томских стивидоров и довольный пошёл к себе в общежитие. Навар был ошеломляющим — семь тысяч. Хоть машину покупай — хоть квартиру. Подходя к своему общежитию, он посмотрел на окно своей комнаты. Там горел свет.

«Точно, завтра на работу не выйдут» — подумал он.

Подойдя к комнате, он шума не слышал и его это успокоило. Была надежда хоть немножко вздремнуть.

Он открыл дверь. На его кровати спал Тореро, а Толик сидел за столом с большой шишкой на лбу и ел руками солёную капусту.

— Ты откуда в такую рань? — спросил он у Олега.

— Я умственно работал за столом, — в упор он посмотрел на Толика, — а вот ты скажи, откуда у тебя шишка? Я тебя вчера видал спящим, лицо чистое было.

— Это свежак, только что заработал и бесплатно, — потрогал он шишку. — И самое обидное, что кто её жамкал, седьмые сны смотрят, а мне провожатому в лоб закатал её муж.

— Ты про Людку, что ли говоришь? — спросил Олег.

— А про кого ещё. Она вчера из дома забрала свежую рыбу, которую он поймал. Сказала ему, что пошла, продавать сезонникам, а Светлов её с рыбой и заарканил к нам. С ней Щорс и Оскар переспали прямо при мне, а недавно просыпаюсь, а она в одной сорочке сидит, на твоей кровати в которой Тореро спит. Ну, думаю и морскому волку, обломилось, а я проспал своё удовольствие. Она меня и попросила, чтобы я, её до дома проводил. Пока я ходил, умывался, она одетая меня уже ждала. Через дорогу перешёл, а навстречу её муж. Спрашивает у неё про рыбу, и где она была. Она на меня показывает, что была у меня в гостях, и рыбу я съел с дружками. Он ни слова, не говоря, сразу мне в роговой отсек задвинул и бегом со своей Людкой от меня.

— Пойдём к ним домой, шарахнём его? — предложил Олег.

— Не надо я с ним сегодня на бирже посчитаюсь. Некуда ему от меня деваться, — сказал Толик.

— Как хочешь, твоё дело, но для острастки вначале бы я ему сейчас нервы потрепал, чтобы он, пританцовывая, шёл на работу.

— Тогда пошли, — согласился Толик.

— Возьми у Миши в комнате топор под кроватью, чтобы он понял, что мы здесь не шутим, — сказал Олег.

Толик положил топор за телогрейку, и они пошли в дом Людки — гречанки.

Покосивший от старости маленький дом, горел огнями. В доме слышались вопли Людки. На их счастье двери были открыты. Открыв сапогом дверь, Толик вбежал со зверским лицом в дом. Топор он держал в правой руке над своей головой. Людка была, как колода сдавлена к кровати тонким металлическим стропом, а муж бил её своим крючком, которым он на работе цеплял колодки. Увидав непрошеных гостей, он бросил из руки крюк и попятился назад.

— Братан, только по голове его не бей, лучше ту руку отруби, которая твой лоб измеряла, — придерживая руку Толика с топором, сказал серьёзно Олег.

— Вы чего ребята, на полном серьёзе хотите сотворить со мной кровавое глумление? — испуганно спросил муж, смотря на Олега.

— Мы, что шутки сюда приехали шутить из Колымского края, — показал ему свой беззубый рот Толик. — Ты спроси у неё, я имею к ней какое отношение или нет? — надвигался он с топором на мужа.

Угроза показалась мужику очевидной, и он от страху рухнул на колени:

— Я виноват. За это я и бью её, — оправдывался муж. — Она мне дома всю правду рассказала. Не убивайте ребята? Хотите, я вас сегодня возьму на большого осётра после работы.

— Заманчиво, — отодвинул рукой Олег Толика от мужа Людки. — А катер у тебя есть?

— А как — же без него. У меня и катер, и мотоцикл есть. Тут если не охотится и не рыбачить, то и жить не зачем. Сопьёшься или сдохнешь от скуки. Второго не дано.

Толик сделал ещё один порыв в сторону мужа, но Олег без всякого труда отобрал у него топор и бросил к ногам привязанной жены, увидав при этом краем глаза на этажерке несколько потрепанных колод карт. Ничего, не спросив про карты, он подошёл к мужу и протянул руку:

— Меня Олег зовут, — сказал он.

— Я знаю, ты заметный парень. На работе примелькался, — успокоился муж.

— Тебя — то, как зовут? — спросил Толик.

— А, меня, — опомнился он, — я Патым, но все меня зовут Пат, за хорошую игру в шахматы.

— Да я смотрю, ты и в карты любитель поиграть, вместо книг на этажерке карты лежат.

— Иногда собираемся с рыбаками после хорошего улова, в очко гоняем.

— Хорошо Пат, мы согласны порыбачить с тобой. Когда поедем? — спросил Олег.

— Давайте сегодня после обеда, мне хоть на рубль, наряд написать надо, иначе прогул будет, — объяснил он.

— Согласны, — сказал Олег, — в час дня мы у тебя будем в полном снаряжении, а жену отвяжи, а то чего доброго забьёшь её до смерти.

Людка была рада такому исходу и с благодарностью смотрела на Олега.

Супруг развязал её при ребятах, после чего они спокойно ушли.

***

Вернувшись в комнату, они специально грохнули дверями, чтобы разбудить ребят. Все вскочили, кроме Тореро и начали выжимать остатки из пустых бутылок.

— Всё выпили, — с сожалением сказал Оскар, — надо Тореро в шашлычную за вином засылать. Она в семь утра открывается.

— Время еще шесть утра, — сказал Пилат.

— Пока дойдёт, будет семь, — посмотрел на часы Щорс.

— Миша, я смотрю, ты облюбовал мою кровать без разрешения, — толкнул его в плечо Олег. — Я сам как ты, наверное, заметил, не всегда сижу на ней в верхней одежде.

— Ты можно сказать, здесь почти и не живёшь, — протирая глаза, сказал Тореро.

— Беги в шашлычную? — торопил его Оскар, — ты за Людку ещё полностью не рассчитался.

— Как, — заморгал он, — я же принёс бутылку спирту, чего ты от меня ещё хочешь?

— Договаривались на две, — нажимал на него Оскар.

— Ладно, сейчас схожу, — спустил он ноги с постели.

— Миша, ты хоть болванку то попарил, — спросил Олег.

Тореро непонятно потряс взлохмаченной головой.

— Не могу вспомнить, но что она спала со мной, точно помню, — взял он с края кровати брюки и достал оттуда бумажник. Напрягая глаза, он заглянул в него и кроме одной пуговицы от кальсон Миша в нём ничего не обнаружил.

— Ничего не понимаю, у меня оставалось сто восемьдесят рублей после магазина, — недоуменно произнёс Тореро.

— Это от получки столько осталось? — удивлённо спросил Олег.

— Нет, я все деньги перевожу на книжку, оставляю только сто рублей на вино и сто на еду. Я не дурак, я знаю, где деньги на севере нужно хранить.

— Выходит, тебя Людка обчистила ночью и убежала, — сказал Толик, — а ты знаешь, что она по национальности гречанка.

— Её я знаю давно, но про национальность не знал, — пробормотал он.

Затем гордо обвёл всех своим похмельным взглядом и важно сказал: — Чёрт с ними с деньгами, зато я гречку обуздал на Олега постели! Один раз живу!

— Не обуздал ты её, а обдудонил, — засмеялся Пилат, — вон смотри лужа под кроватью. Вот она тебе и отомстила.

— Где лужа? — засуетился Миша и схватился руками за кальсоны.

— Это гречка сделала и меня обдула с ног до головы, — начал он сваливать мокрый грех на Людку.

— Она при мне одевалась и была сухая, как твоя майка, — сказал Толик, — теперь Олегу меняй всю постель у коменданта.

— Придётся, а что делать? — растерянно мямлил себе в бороду Тореро. — Тогда денег мне до обеда на вино дайте, а потом я сниму с книжки и рассчитаюсь.

— Ни с кем рассчитываться не надо, — протянул ему двадцать рублей Олег, — только мне обязательно поменяй всю постель.

— Так точно, — обрадовался Миша нежданной подачки.

После чего Толик и Олег ушли на работу.

— Наш лес кончается, — сказал Олег, — и нас, вероятно первыми отпустят домой.

— А я не спешу, дождусь твоих друзей и поеду с ними в Богучаны, адрес и телефон вербовщика у нас есть. Там пока лесу не заработаю на новый дом, не вернусь. Тебе хорошо, ты в карты играешь — прославленный, наверное, картёжник? — спросил Толик.

— Нет, я не прославленный, но прибедняться не хочу, бывают фееричные дни. А бывает, наступает такой тупик, когда серьёзной игры в обозримом будущем не просматривается. Это называется хандра и исходит она от меня. Так мне объяснял великий шулер Паштет, который и передал мне свой опыт. А я не особо азартный к игре, мне просто нравиться наказывать жадных и понтовитых людей. Только в этом я ощущаю кайф, а выигрыш это второе дело.

— А ты мне не передашь несколько своих заморочек? Может пригодиться, когда — ни будь? — спросил Толик.

— Именно своих секретов, могу, но не Паштета, — пообещал Олег, и обвёл Толика изучающим взглядом. — А, у тебя с деревенской рожей кураж будет. Серьёзно тебя ни кто не воспримет, — а ты им — нате три шаха и сгрёб банк под себя.

***

Они пришли на рабочее место. На их площадке стояло только два пакета, которые они должны рассортировать.

— Толик я переодеваться не буду, — сказал Олег, — ты один растаскай эти пакеты? А я дойду до бухгалтерии к Алисе.

— Иди, и не забывай про рыбалку, — махнул рукой Толик.

Олег, не входя в кабинет бухгалтерии, просунул голову в дверь и сразу встретился взглядом с Алисой.

Она, выбежав к нему навстречу, бросилась на грудь и с облегчением вздохнув произнесла:

— Я всю ночь не спала, переживала за тебя.

— Зачем за меня переживать? — отстранил он её от себя и заглянул ей в глаза.

— Мне кажется, там вчера одни бандиты сидели.

— Нормальные ребята, рабочий люд, просто их мечты обуть меня у них не срослись.

А их поведение за столом и каменные лица это всё напускное. К пяти утра у них лица другие стали. Все колоды испробовали, но везло в эту ночь только мне практически. Я чего пришёл. Предупредить тебя хочу, чтобы ты на всякий случай меня сегодня не ждала. Нас с Толиком на рыбалку пригласили. Когда вернёмся — неизвестно. Так — что скоро осетрину будем есть.

— Хорошо Олежек, я люблю тебя, хоть и безответно, но всё равно буду ждать тебя каждый день, — сказала она взгрустнув.

— Не горюй, — нажал он ей пальцем на нос, — я что — ни будь, придумаю вместе с ответом. А в любви я не могу признаваться. Считаю это пустословием. Смотри за моим отношением к тебе, и ты поймёшь, что не так уж безответная твоя любовь. Ты же давно должна выучить меня за всё это время.

Он чмокнул её в щёку и пошёл к Толику.

Толик заканчивал растаскивать второй пакет.

— Вон видишь, дым за штабелем валит? — показал Толик на разобранный на половину штабель, — это Тореро курит, ждёт тебя уже полчаса по срочному делу.

Олег пошёл за штабель. Действительно там усевшись на колодку, сидел Тореро и покуривал свою неизменную трубку:

— Я постель поменял всю, и даже кровать другую на счастье поставил, — доложил он, — а тебе я письмо принёс. На бутылочку подкинь? Всё — таки пешим ходом до тебя добирался, все ноги промочил.

— Давай письмо сюда? — сказал Олег, — оценю, его стоимость.

Письмо было тоненьким от матери.

Олег распечатал его и прочитал.

Здравствуй сынок!

Не решалась тебе написать сразу. Не хотела тебя расстраивать, но как ты уехал, к нам домой вскоре приехала родня твоей зазнобы с её родины и забрали её с собой. Но хочу тебя успокоить. Чему быть того не миновать. Ты только не переживай? Она не стоит этого вместе со своей роднёй. Хотя я как невестку её уважала. Мы многого не знали о ней. Оказывается она и вся её родня состояли в секте. Регина до тебя была замужем с их сектантом и сбежала от него. Почему у вас на свадьбе и не было с её стороны родственников. Вот такая она сирота оказалась. Перед отъездом она мне рассказала про их средневековые законы, от которых мороз по коже идёт. Я ей на прощание сказала, что воля твоя, как поступать. Но не забывай, что ты плод моего сына носишь в своём чреве и смотри, чтобы твои сектанты как Христа не распяли тебя на кресте. Она уезжала в слезах, но я в них уже не верила. Своим соседям я постоянно вру и говорю, что невестка моя лежит на сохранении. Не отчаивайся сынок, девчонок хороших много у нас в городе. А о твоей жизни на севере я всё знаю. Со мной делятся родители Лёши и Паши, они часто им пишут письма. За меня не беспокойся, у меня всё хорошо.

Сидела и шила себе новый халат и думала о тебе, потом отложила всё шитьё и села за письмо. И прошу тебя, приезжай домой? Не езди больше по миру? А то Лёша своим пишет, что собрался на полгода ехать лес валить.

До скорого свидания. Целую. Мама.

Олег сложил письмо и засунул его в карман.

— Хорошую весточку я тебе доставил или нет? — спросил Тореро.

— Сам пока не знаю Миша, радоваться мне таким известиям или запить от горя, — сказал Олег.

— Лучше в запой уходить от радости, — посоветовал Миша.

— Так я и сделаю, — бодро сказал Олег и протянул Мише пятьдесят рублей.

Тореро от такой щедрости задохнулся дымом, вскочил резко и, забыв поблагодарить Олега, вприпрыжку побежал мимо штабелей, не выпуская изо рта свою дымящуюся трубку.

В час, как и договорились, Пат ждал ребят у себя дома. Людка лежала в постели с компрессом на лбу и тяжко вздыхала. Олег достал бутылку хорошего вина и потряс ей перед Патом.

— Перед рыбалкой давайте выпьем по стакану?

— Лучше оставь на рыбалке выпьем? — отсоветовал Пат, — там холодно будет, вино нас согреет.

— Я пять бутылок взял, хватит и на обогрев, — сказал Олег, раскупоривая бутылку.

— Тогда я не против немного пропустить вина внутрь, — оживился Пат.

Олег первый стакан протянул издыхающей Людке. Она с жадностью выпила вино и, возвращая пустой стакан Олегу, незаметно поцеловала ему руку.

Он сделал вид, что не заметил этого жеста и открыл вторую бутылку.

Пат ходил в рыбацких сапогах по дому, что — то ища и ворча себе под нос. А когда нашёл, обрадовался. Это были ключи от мотоцикла:

— Придёт Грек, через три часа, отдашь ему, — положил он перед ней на стол ключи, — пускай нас с уловом ждёт на кессоне.

— Ладно, удачи вам, — пожелала им Людка, ожившая после вина и, бросилась к столу, где Олег специально для неё оставил половину бутылки марочного вина.

Пат взял в руки вёсла, передав канистру с бензином Толику, сказал:

— Идти тут не далеко до катера, так — что потерпи эту флягу. Я не знаю, как у меня там с горючим? Но резерв необходим, чтобы на вёслах назад не возвращаться.

Толик сморщился от такой просьбы, но канистру взял.

Они сели в катер Прогресс, со стационарным мотором и ветровым стеклом. Пат положил вёсла на дно и, проверив горючее и масло, опробовал работу мотора.

Он при запуске чихнул, потом сразу же заработал ровно.

— На этой ласточке и в Карском море можно рассекать, — похвалил он свой катер.

С Енисея дул холодный ветер, по воде плыла шуга. Олег и Толик накинули на себя капюшоны штормовок.

— Что, замёрзли? — это вам не Сочи, а Таймыр, — сказал Пат.

— Давай перед «отлётом» ещё выпьем? — предложил Толик, — что — то не приветлив сегодня Енисей.

— Я не против такого предложения. Гастроль, у нас будет хоть и не трудная, но промозглая, — предупредил Пат, отключив зажигание.

Они выпили ещё по стакану и тронулись с места, разрезая носом катера суровые волны Енисея. Шуга, словно дробь била не только по борту, но иногда хлёстко врезалась и в лица рыбаков.

— Вон, кто — то плывёт, — заметил Толик бурое пятно на середине протоки.

— Медведь, кто же ещё, — сказал Пат.

— Давай подплывём ближе к нему? — попросил Толик, — ни разу в жизни не видал живых медведей.

Медведь спокойно плыл, но, заслышав вблизи себя шум мотора, обернулся в сторону катера и тут — же получил сильный удар веслом по бурой морде.

Толик и Олег от души захохотали. А Пат, сидя, задом к ним не увидав, что сотворил Анатолий, от бешеного рявканья, неожиданно сделал вираж вокруг медведя. Медведь в это время показал свои жёлтые большие зубы и выпрыгнул из воды в сторону катера, так, будто у него под лапами была точка опоры. Не достав несколько сантиметров до борта катера, он получил второй удар увесистым веслом. Возмущённо ещё раз рявкнув, медведь поплыл к берегу.

— Вы, чего с ума сошли? — заглушил мотор Пат и выпучил глаза от испуга, — с Мишкой так шутить не полагается, порвёт не задумываясь. Зверь он непредсказуемый и опасный. Это с виду он кажется большим и неповоротливым, а на самом деле, у него ловкость и реакция как у рыси.

— Успокойся вон он на берег уже выходит? — сказал Олег.

Медведь вышел в это время на остров, посмотрел в сторону катера. Прорычал, потряс задней лапой, освободившись от воды, он скрылся в прибрежных зарослях.

— Знаете, что он подумал сейчас? — спросил Пат.

— Медведи ещё думать умеют? — засмеялся Толик.

— А как же! — утвердительно воскликнул Пат. — Мишка подумал, за что — же меня эти «укротители» веслом по морде треснули?

После чего он завёл мотор.

— А рыбу, где будем ловить? — поинтересовался Олег.

— Ловить мы не будем, проверим мои сети и назад. А они у меня в разных местах заброшены, на осетра и сига. Мы должны управиться за три часа. На кессоне, откуда мы отплывали, будет нас ждать мой шурин на мотоцикле.

— Шурин это твоей жены брат? — спросил Толик.

— Да он, греческого рода и племени, но больше похож на еврея или грузина.

— Не похож, наверное? Грузины и евреи на машинах ездят, а этот твоим мотоциклом пользуется, — сделал вывод Олег.

— Всё у него было раньше, но просадил в карты своё добро вашему брату в Северном посёлке. Теперь зарёкся не садиться больше за игру. Он охотник и портной хороший. Сам шапки шьёт любого фасона. Почитай вся Игарка в его шапках ходит.

— Ну и как слово держит? — не унимался Олег.

— Когда мы с мужиками играем, с нами не садиться, а где — то может и поигрывает, но жить, однако лучше стал. На материк собрался бежать, выходит, денег под копил.

После проверки первой сети, руки у всех заледенели. Но богатый улов стоил этого. С десяток осетров и огромную стерлядь килограммов на пятнадцать они извлекли из сети.

— Это дело надо обмыть, — радостно заявил Олег, — у меня пальцы не сгибаются от промозглого холода.

— Обязательно, — почти в унисон ответил ему Толик. Раздался громкий щелчок пробки, которая улетела за борт. Забулькало вначале в горле у Толика. Затем бутылка перешла к Пату. Олегу достались остатки. Он допил и выбросил тару в Енисей:

— Я столько рыбы ценной никогда не видал. Раньше почему — то всегда думал, что такая рыба обитает только в Каспии и низовьях Волги. А оказывается она и в Енисее водится. Откуда интересно она здесь?

— С Карского моря заходит, — ответил Пат. — Не забывайте, что Игарка это морские ворота.

Он посмотрел на часы.

— Время уже три часа, нам надо ещё одну сеть проверить. В четыре часа полярная ночь окутает нас, и мы ничего не увидим.

Действительно атмосфера отдавала тусклотой. Заревел мотор и, отбрасывая шугу в сторону, катер устремился вперёд.

Во второй сети тоже много рыбы оказалось пеляди и сига, но всю рыбу Пат отпустил в Енисей.

— Зачем ты это делаешь? — закричал Толик.

— Рыба сонная, а пелядь вся с икрой, — спокойно ответил Пат.

— Так рыба же вроде только весной с икрой ходит? — удивился Олег.

— Пелядь осенью и даже зимой может нереститься, а сонную я рыбу выкинул, чтобы не отравится. Нам и этого улова за глаза хватит. Засолим, возьмёте с собой по двадцать килограммов на материк. Только самолётом вы её не увезёте. Обратно по воде придётся возвращаться. А хотите, ешьте всю сейчас, до отъезда, — посоветовал Пат.

— Надо же век живи, век учись, — сказал Толик, — откуда бы мне знать, что со спящей рыбы можно отравиться.

— Я однажды так отравился, думал, что зрение ко мне не вернётся, но ничего выходился, — дрожа от холода, рассказывал Пат.

— Допей вино остатки, — не дрожи? Ещё бутылка осталась, — предложил ему Олег.

— Я лучше дома допью, в тепле под жареную стерлядь.

— Да пей ты не скромничай? — принуждал его Олег, — дома мы тебя зальём вином.

— Ребята, а деньги у вас есть? — спросил Пат, — а то я всю свою зарплату кредит выплачиваю, и дочке в Норильск отсылаю, она учиться в индустриальном институте, — сетовал он. — Вот за счёт рыбы живу. Людка у меня не особо много получает и то половину пропивает.

— Хорошо, что не все, — сказал Олег.

— Да ей дай волю, она всё пропьёт, если бы, я её не стегал, давно бы прописалась в психушке на втором участке.

На кессоне их встретил Грек. Он был в кожане, руки спрятаны в тёплые на меху рукавицы. На мотоцикле не мудрено в такую погоду руки обморозить.

Затолкав всю рыбу в люльку, они проводили его домой к Пату, а сами пошли пешком. По дороге Олег зашёл в магазин и набрал целую батарею вина и килограмм шоколадных конфет.

Все осетры лежали в кухне на полу. Людка со своим братом Греком уже жарили стерлядь большими кусками на чугунной сковороде.

— Это вам? — положил Олег перед Людкой пакет с конфетами.

— Да ты, что милый ты мой! — обрадовалась она, — я уже забыла, когда мне муж покупал сладости.

— Тебе не конфет покупать надо, а кочергу хорошую заказать у кузнеца надо, — сказал ей грозно брат. — Молиться на такого мужа необходимо, он и тебя кормит, и дочь студентку тащит.

— Вон он меня, чем кормит, — бросила она взгляд, на крючок, для сбора колодок висевший около входной двери, похожий больше на пожарный багор, но меньших размеров.

— Хватит страдания выдавать? — оборвал Людку муж, — подавай на стол и займись засолкой рыбы? Пока она у нас повисит, потом ребята её на материк заберут.

Людка успела и с рыбой управиться и за столом посидеть. Когда все были пьяненькие, Олег попросил у Пата карты.

— За добро я добром люблю отвечать, — сказал Олег Пату. — Если вы часто играете в очко, я вам покажу хороший трюк, чтобы вы умели за игрой снимать кучерявый банк. И ты Толик смотри, тебе это пригодиться.

Олег виртуозно раздал всем карты и со всеми он был в выигрыше, дав одному недобор, другому перебор, а у него всегда приходило двадцать одно очко.

Потом он доходчиво объяснил, как это делается.

Грек восторженно смотрел на него.

— Олег, а по другим играм, ты сечёшь?

— Нет такой игры, которой я не знаю.

— Подождите меня, я сейчас, — сказал Грек, напяливая на себя, кожан.

— Сейчас шапки свои притащит, — пьяно пробормотал Пат, и опустил голову на стол.

— Про меня ещё, что — то говорит, — возмутилась Людка, — сам нализался чужого вина, как кот сметаны, что голову ровно держать не может.

— Это он с устатку, — сказал Толик.

Грек действительно принёс в бумажном мешке несколько шапок и вывалил на кровать.

— Выбирай любую, но умоляю тебя, покажи ещё подобный трюк с картами? — просил он.

— А два покажу, значит, две шапки получу? — спросил хитро Олег.

— Сколько захочешь, столько и возьмёшь, — задышал азартом Грек.

Олег примерил себе ондатровую шапку и сел в ней за стол, продемонстрировав Греку технику тасовки карт и расклад очков по игрокам.

— Это невероятно! Давай ещё, покажи? — просил Грек.

— Ты далеко живёшь? — поинтересовался Олег.

— Рядом две минуты ходьбы, — ответил Грек.

— Хорошо, я готов тебе показать ещё несколько мулек, — согласился Дорогой, — но принеси мне женскую шапку из песца или соболя. Я же тебе сейчас тоже принесу пять колод карт и покажу на них фокусы экстра — класса. Карты оставляю тебе в дар.

Они вместе с Греком вышли из дома, а Толик остался с Людкой наедине при пьяном спящем муже.

Когда Олег вернулся, Грек уже сидел за столом вместе с Толиком и практиковался на старых картах. На голове Толика сидела мохнатая волчья шапка.

Олег высыпал колоды карт на стол. Распечатав одну колоду для обозрения, он раскинул карты веером и искусно одной рукой сложил их назад, а второй рукой извлёк из колоды четыре туза сразу вместе.

— Вот так и будешь играть в очко со всеми, — сказал Олег, — здесь весь секрет в картах.

Он показал ему, как сточены карты, на одних колодах и как нанесён незаметный крап на других колодах.

Грек был на взлёте от увиденного зрелища и не думал униматься. Он просил в порядке повышения квалификации поиграть с ним несколько партий. Грек оказался способным учеником, у него всё получалось. Он радовался как ребёнок.

— Только запомни, пока эти элементы ювелирно не отточишь, за карты не садись, а то можно и голову потерять, — посоветовал ему Олег на прощание.

Ребята вышли из дому в шапках и с большим свёртком жареной стерляди, которую им завернула Людка.

Толик мялся по пути, мялся, а подойдя к своему общежитию, выпалил:

— Олег, пока вы в отлучке были с Греком, у меня свадьба с гречкой была. Эту шапку она для меня выхлопотала у брата.

— Ты хоть и беззубый, но парень смотрю не промах, — улыбнулся Олег, — я ей конфеты покупаю, а ты свадьбу себе с ней правишь.

— Я же твой напарник, беру с тебя пример, — сделал довольное лицо Толик.

— Пошли — ка напарник к Алисе? В общаге все пьяные в лоскут. И капитана Тореро, говорят, из столовой пьяным в вытрезвитель увезли. У неё отдохнём, вино и рыба у нас есть, а завтра с утра на работу махнём не торопясь.

— Я не против, — согласился быстро Толик на предложение Олега, и они, развернувшись, пошли в сторону второго участка, где жила Алиса.

Алиса в это время сидела у печки и читала книгу.

Увидав нежданных гостей у себя в доме, она несказанно обрадовалась и сразу поставила на печку чайник.

— И рыбу подогрей, хоть она недавно зажарена, — сказал Толик, положив свёрток на стол.

Алиса взглянула на их головные уборы:

— Это вы на рыбалке, себе такие богатые шапки выловили?

— Можно сказать что да, — загадочно ответил Олег, — вытаскивая из бумажного мешка для Алисы две шапки.

— Примеряй они обе твои, — щедро заявил Олег.

— Как мои шапки, а жене ты не хочешь в подарок привезти? — удивлённо спросила Алиса.

— Я сказал, примеряй, значит примеряй? — повысил голос Олег, — не бойся они чистые? Люблю делать сюрпризы!

Алиса недовольно надела песцовую шапку, которая ей пришлась впору. Сняв её с головы, она подула ртом по пушистому ворсу шапки и бережно её положила на подушку. Вторая шапка оказалась ещё лучше первой.

— Это — же дорого Олег, где вы взяли такую прелесть?

— Не бойся шапки чистые, как это вино, вытащил он из мешка две бутылки марочного вина.

— Этот знак внимания дорогого стоит, — сказала Алиса, вываливая рыбу на сковороду.

— Можешь считать это моим приглашением к венцу, — вновь загадочно сказал ей Олег.

— Хватит болтать чушь? Выпил, лучше помолчи и не говори ничего? Не тревожь мои чистые и сокровенные чувства к тебе, — сказала она с обидой.

— Я же тебе только промолвил, что люблю делать сюрпризы, — повторил Олег и протянул ей смятое письмо от матери. — Прочитай и выкинь в печку.

Она осторожно взяла письмо и, прочитав его до конца, взвизгнула от радости и молниеносно бросилась Олегу на шею.

— От меня согласия не жди, — горячо шептала она ему на ухо, — я давно согласная, как только тебя в первый раз увидала в Красноярске.

— Всё успокойся? — приставил он палец к её губам, — я не люблю при посторонних изливать свои чувства.

В эту ночь они спали с ней на печке, а Толик один на большой кровати.

***

Анатолий ещё спал, а Олег сидел за столом и ждал чай. Алиса крутилась возле печки.

— Рыбы много поймали, но на самолёте мы её не сможем вывезти, — рассуждал вслух Олег. — Только по воде, а последний теплоход будет двадцатого октября. Осталось две недели. Я уеду с напарником одним из первых, так — как наш лес кончается. Тебя же могут не отпустить со мной, — размышлял вслух Олег.

— Не отпустят, я брошу смело всё. Паспорт у меня на руках, а на трудовую книжку я плевала. Вышлют домой, я ни государству, ни комбинату ничего не должна.

— Так делать не надо, — возразил Олег, — ты лучше составь бумагу по нашей мастерице, как она занижает наряды и поторгуйся с директором комбината или начальником биржи. Пообещаешь им показать интересные цифры, которые им будут небезразличны, при условии, если они тебя досрочно рассчитают с работы. А если они не пойдут на такую сделку, посули им отдать бумагу в прокуратуру.

Алиса поставила на стол сковороду с подогретой стерлядью и кружку с горячим чаем.

— Ты дорогой очень красиво объясняешь, но я боюсь, что у меня без тебя не получиться такой номер.

— У тебя всё получится, — уговаривал он её, — ты талантливая, а я буду рядом. Эта стерва не только нас надувала, но и весь участок. Её надо наказать. Я посчитал, она нас с напарником обманула на двести кубов, а это почти по две тысячи рублей. Но я своим методом перекрыл её обман. Ни копейки больше не взяли с Анатолием. Где она будет искать эту недостачу, это её вопрос. Я заметил она уже сейчас с тревогой бегает по бирже, обсчитывает оставшийся лес. А если не одни мы такие ушлые? Тогда ей очень скверно придётся и очень даже скоро.

Он подул на горячий чай и, сделав глоток, поставил его остывать.

— Лес это не спички — его в магазине, вряд ли купишь.

— Хорошо я согласна. Пускай будет, как задумал ты. Я же должна слушать во всём своего будущего мужа, — поцеловала она Олега и встала из-за стола.

— Тогда я побегу на работу, а вы завтракайте и ключ положите над дверью, — наказала Алиса.

— Я тебе его занесу на работу, когда пойду навещать в порт Мартына и Цветка, — предупредил её Олег.

Через час на улице немного рассвело, Олег разбудил Толика. Он умылся, и сел завтракать.

— Сейчас если нам пакеты не поставят на сортировку, будем проситься домой, — сказал Олег, — Что это за работа по два три пакета растаскивать на двоих. По полчаса работать в день.

— Я не тороплюсь, я буду ждать твоих друзей, а порт и погрузку последних всегда отпускают. За это время я снаряжусь хорошенько для зимней работы в лесу, шапка у меня уже есть, куплю полушубок и унты. Пока буду их дожидаться, на погрузке успею поработать. Деньги нужны. Хотя я за один месяц с тобой на автомобиль Запорожец заработал, — важничал Толик.

Он без устали молотил языком о своих намеченных планах на материке. И сожалел, что не удалось сделать зубы.

Дорогой сделал вид, что совсем не слушает своего напарника. Ждал, когда тот умолкнет. Олег поднёс спичку к зажатой во рту папиросе «Беломорканал». Пыхнул в сторону печки дымом. Потрогал пальцем кружку с чаем, она была остывшая. Залпом, словно это был квас, а не чай осушил кружку и отставил её к печке.

— Слушай меня внимательно Толик, — задумчиво произнёс Олег, — у меня идея есть смехотворная, но мудрая, наравне идей Гераклита. Если нас не отпустят, ляжем в больницу в инфекционное отделение с поносом. Я знаю, как закосить можно. Тогда мы получим такую — же получку, за больничный лист. Мы же за профсоюз с тобой платим. А здесь не зависимо от стажа всем членам профсоюза бюллетень оплачивают сто процентов. И ты денег столько не пропьёшь и не проешь, находясь на государственном обеспечении.

— Это ты чудно придумал, — заегозил на стуле Толик, — давай тогда никуда не пойдём, а сразу заквасим, по — твоему, оригинальному методу поносом.

— Нет, я схожу, — передумал Дорогой, — у меня больше нет желания задерживаться здесь. В субботу только зайду в баню к моему знакомому медику, а тебя я научу, как закосить.

***

Планы их не сбылись в этот день. Мастер сказала, что дневная норма материала поступать для них будет ещё неделю.

— Пока они везут нам пакеты, я в порт сбегаю, — предупредил Олег Толика, — надо парней своих проведать, посмотреть, чем они дышат.

Он занёс вначале Алисе ключи, а потом, минуя пограничный пост, спустился в порт. К его счастью он пообщался не только со своими ребятами, но и повстречал Германа. Тот был одет уже по — зимнему варианту севера, в меховой куртке и унтах.

— Ты как здесь оказался? — радостно спросил он у Олега, в приветствии тряся его руку.

— Ребят навестил, — ответил Олег.

— А как твоя работа? Месяц хорошо закрыл?

— Неплохо, но меньше чем на погрузке. У моих ребят под три штуки вышло.

— Так ты посмотри на них. Они все измочалены от изнурительной работы, а ты выглядишь свежим и счастливым, как Ротшильд. Когда домой собираешься? — спросил Герман.

— Я хоть сейчас бы уехал, надоел мне этот север своей хмуростью.

— Хочешь, поехали со мной на катере Бахта, пятнадцатого числа до Енисейска. Я с командой уже договорился. Они нас с молодыми забирают.

— Не могу, я тоже не один, а у меня перед тем человеком конкретные обязательства есть.

— Смотри, если надумаешь, сообщи через Мартына. Мы с ним в одной смене работаем и видимся каждый день, — сказал Герман.

— Хорошо, буду иметь в виду, но это маловероятно, — ответил Олег.

Попрощавшись с Германом, он вернулся на свою площадку, где Толик вовсю, скособочившись, таскал брус.

— Обледенел он падла, тяжёлый стал, — пожаловался Анатолий. — Мы так не успеем пятнадцать пакетов раскидать.

— Успеем, — заверил Олег Толика.

С работы они шли в этот день уставшие. Не переодеваясь, Олег рухнул на новую постель, которую ему заменил Миша, и сразу уснул. Сон был крепким, но шумный голос Тореро, его утром разбудил:

— Я потеряю за вытрезвитель сезонную премию, а это две с половиной тысячи рублей. Жалко весь сезон горбатился, а этот сволочь участковый Руслан на финишной прямой перекрыл мне кислород, — горевал Тореро.

— Миша ты сам маленький, а глотка у тебя как иерихонская труба, — недовольно спросонья бросил Олег.

— Ты слышал про мою беду? — спросил Миша, — сумасшедшая ночь у меня была. Закатали как маринованного опёнка в банку и трубку отобрали. Уши без табака опухли.

— Какая это беда — это семечки. Напиши жалостливую просьбу на директора, и он не будет тебя лишать премии, — посоветовал Олег.

— А что я ему напишу? — Выдайте мне ради бога премию, за это я вас в попку чмокну?!

— Это тоже вариант не плохой, — улыбнулся Олег и встал с постели. — Но я бы написал на твоём месте так:

Уважаемый товарищ Бутрин. Девятого мая сего года по неизвестной причине у меня сгорел дом, и я с пятью детишками остался сидеть на пепле, что меня и привело на север, чтобы заработать на новый дом. Но седьмого октября не мог установить спиртовой контроль в организме, поэтому оказался в медицинском вытрезвителе. Ну и дальше описывай свою просьбу, — подсказал ему Дорогой.

— Умный совет, — изрёк Пилат.

Тореро выбежал из комнаты и через минуту вернулся со школьной тетрадкой и авторучкой:

— Повтори, я сейчас запишу, — обратился Миша к Олегу, — если у меня премия срастётся, то я тебе панты марала подарю. Они у меня бинтами обвязанные лежат под кроватью.

— Рога оставь себе, — сел за стол Дорогой, — они тебе пригодятся. Понимаешь, Миша мне этот символ ни к чему, на молодости лет. А вот от коньячка хорошего я не откажусь.

— Будет, — без промедления выпалил Тореро.

— А если они узнают, что у тебя дома и детей в помине не было? — спросил Оскар, засунув палец в ухо.

— А была, не была, — сказал Миша и начал переписывать под диктовку Олега заявление.

Писал он медленно, и вся комната следила, как он выписывал дрожащей рукой завитушки над каждой заглавной буквой. Когда бумага была готова, Олег помылся, переоделся и пошёл к Алисе.

***

В субботу Олег шёл в новых французских сапожках и модной зимней куртке к Феликсу в баню. В последние дни он прикупил у матросов заграничного плавания, много одежды для себя и Алисы. Его вид нисколько в нём не выдавал, вербованного сезонного рабочего. Он больше походил на работника торговли или матроса дальнего плавания. Около рубленой бани на распиленной трубе большого диаметра жарилась осетрина и свинина. Кулинара Олег сразу признал, это был Карл.

— Добрый день, — сказал Олег.

— День добрый, — не узнав Олега, ответил Карл и начал с любопытством рассматривать его с ног до головы.

— Ты, наверное, сын Гомона? — спросил Карл, — проходи папка уже третий пар получает.

— А кто такой Гомон Карл Ильич?

— Как кто? — недоумённо спросил Карл, — отец твой, начальник ОРСА.

Олег демонстративно посмотрел на часы, что не ушло от взгляда Карла.

— Постой, так это ты лекарь мой с вокзала? — обрадовано сказал он и поднял внезапно Олега, как пушинку себе на плечо и внёс в баню:

— Прошу любить и жаловать? — поставил он Олега на пол, — это мой старый хороший друг. Смотри Гомон, что твой отпрыск, что этот парень. Одно лицо.

— Ничего похожего, — раздался чей — то басовитый голос.

Карл махнул рукой и заглянув в лицо Олегу, торжественно изрёк:

— Это лучше когда ты на свете один. Эксклюзив, я тебе скажу, очень дорого стоит! Люди не должны быть похожи на кукурузные початки. В каждом человеке должен быть свой индивидуум. А теперь пришла моя очередь тебя потчевать, — положил он руку на плечо Олегу. — Сейчас немедленно раздевайся, и бери себе простынь? — начал он сам расстегивать змейку на куртке Олега.

Олег пока раздевался, сфотографировал глазами всю компанию. Это были на вид солидные и почтенные люди, но Феликса Ильича среди них не было.

— А Феликс Ильич где? — спросил он у Карла.

— Брат задерживается, он зубы делает своему клиенту, с ним сюда позже придёт. Я теперь понял всё. Он мне о тебе рассказывал. А принял я тебя за сына вон того дядьки с животом свиноматки, — показал он на полного мужчину в роговых очках и завёрнутого по пояс в простыню.

— Действительно похож на моего Андрея и сильно, — пробасил мужчина, когда увидал Дорогого раздетым, — надо же какое сходство бывает, — удивился он.

— Иди, парься, — подтолкнул Карл Олега в парилку, — хочешь, я веничком попарю тебя?

— Нет спасибо, не надо я сам управлюсь, — отказался Олег.

— Лучше ступай за мясом смотри, а то сгорит, уголь тогда сам будешь жрать? — сказал мужчина средних лет с кудрявой головой и приятным лицом. Его Олегу представили как Витольда.

— Прошу не указывать мне, вы хоть по статусу и главнее все меня, но без меня ни одна сволочь и шагу не можете сделать, — в шутку сказал Карл — тем более находитесь в бане моего брата. Значит и моей.

Олег нырнул в парилку. Густой пар с запахом пихты ударил в нос. Парилка была большая и видимость ноль. Натолкнулся на гигантские деревянные бочки с водой, которых оказалось четыре и служили они для охлаждения тела. Он содрал с себя простыню и, найдя алюминиевый крючок на входе, повесил её на него. Тазиков на нижнем полке было с избытком, и в каждом отмыкал берёзовый веник. Взяв подвернувшийся ему под руку тазик с веником, он забрался на самую верхнюю полку и начал полоскать себя по бокам веником. Он слышал, что кто — то следом за ним тоже зашёл в парилку, но из — за пара точно определить не мог кто именно. Это был Витольд, мужчина с приятной внешностью и по возрасту он, если судить по его здоровой коже, очевидно, был всего лет на десять старше Олега.

— Не обращай внимания на него, — сказал звонко Витольд и взял в руки веник.

Олег хотел спросить, про кого Витольд ведёт речь, но тот не дал ему и рта открыть, а продолжил:

— Карл у нас человек с изюминкой и чересчур деятельный. Один на весь город такой. Можно сказать уникальный человек. Хотя доля правды в его словах есть, он простой водитель на скорой помощи, а я главный врач и все глобальные вопросы со снабжением решает Карл. И не только у меня в больнице, а в любой сфере деятельности. Город у нас маленький, как кому что, то нужно пробить, так у меня просят его на прокат. Вот приехал сегодня с Ленинграда, добыл там Гомону четыре погрузчика, а пошли другого человека, пустой бы приехал. Обаянием обладает и речью хорошо владеет. Одним словом талант! А ты давно его знаешь? — спросил Витольд.

— Знаю полтора месяца, но общался с ним три минуты. Потом он подарил мне свои часы, — разгоняя рукой пар, сказал Олег.

— Выходит, заслужил, — сказал Витольд, — он хороших людей сразу распознаёт. Сам общительный и в людях разбирается.

— Да обыкновенный я без всяких заморочек, — спустился Олег сверху и залез в бочку с холодной водой. — Вербованный сезонник я. С отцом доктором юридических наук поругался и решил на северное сияние взглянуть, а в институте взял академический отпуск на год. Но скоро думаю, буду дома. Работа сезонная заканчивается.

Витольд положил веник в тазик с водой и подошёл к бочке, в которой сидел Дорогой.

— Это у вас заканчивается, а у нас в больнице в это время горячая страда благодаря вашему брату начинается. Они к концу сезона как с ума сходят. Сплошная поножовщина, драки и даже убийства бывают. Хирурги безвылазно в операционной дежурят. С аэропорта пачками привозят. По нескольку дней нелётная погода бывает в это время, вот они до безобразия там напиваются и естественно выясняют отношения. Потом кого в больницу, а кого в тюрьму.

Олег поморщился от такого известия и, вылезая из бочки, внимательно посмотрел на Витольда:

— Мне бы не хотелось в это время в посёлке жить. Хотя со мной в комнате такие — же интеллигенты, как и я, живут, но все остальные в общаге поголовная пьянь. Драк больших конечно не бывает, но всё равно неприятно. В будущем мне придётся плотно работать с таким контингентом, я же на юриста учусь.

Олега вначале понесло не на шутку, и вдруг его обуял словесный стопор. Видимо парок достал его сосуды мозга, и он не знал, что говорить дальше. Наступила кратковременная прострация. Он засунул голову в бочку с холодной водой и, подержав её, там несколько минут вытащил. Врач, не заметил ни каких перемен в поведении молодого человека и только добродушно улыбался, когда Олег, словно маятник после охлаждения головы начал приплясывать.

— Извините, как вас по отчеству? — поинтересовался Олег, не переставая плясать.

— Аскольдович, — ответил он, — да ты особо не напрягайся просто Витольд. Мы в бане никаких рангов не признаём. Здесь все равны, — задницами голыми одинаково сверкаем.

— Справедливое правило — остановил припляс Олег, — но мне интересно, почему у вас у всех имена необычные в Игарке?

Врач протянул простынь Олегу. Сам умело обернул своё мокрое тело. И будто извиняясь, неуверенным и тонким голосом заговорил:

— Игарка — это бывшее поселение сосланных врагов народа. В тридцатые годы стали заселять. И после войны немало нагнали. Здесь и латыши, и литовцы, и крымские татары, кого только нет. Все национальности. А наши родители по сути дела были преданны делу партии и, называя своих детей патриотическими именами, они лишний раз доказывали, что до сих пор верны Родине. Заметь имена, какие в бане сидят. Карл и Феликс, есть у них ещё старший брат в Новосибирске. Он у них Владимир Ильич, — опытный хирург. В бане так — же сидит лысенький дядя с покалеченным плечом, его зовут Йозеф Гибель. Работал учителем в школе по географии. Потом за свою созвучную фамилию с Геббельсом, пришло с краевого центра указание, чтобы он заменил фамилию или увольнялся. Он выбрал второе, так — как никакого отношения к главному идеологу фашисткой Германии не имел. Весь их род испокон веков занимались рыбным хозяйством. Натерпелись они все от этой фамилии, а сейчас Йозефу никто ничего не говорит, даже в партию предлагали вступить, а он ни в какую. Работает директором ГОРТОПА. Уголь, дрова, мазут, — это его хлеб.

Олег выслушал его и решил свою задумку воплотить в жизнь. Он состроил серьёзное и немного озабоченное лицо и без запинки выложил свою просьбу главному врачу больничного комплекса:

— Витольд Аскольдович у меня к вам просьба не совсем скромная будет. Можно?

— Валяй! Я же сказал уже, что в бане все равны и всё можно.

Голос у врача был явно не мужской, — тонкий, можно сказать даже писклявый, сравни скрипке. Но внешность колоритная была, — коммуникабельности выше крыши, — эти качества уже располагали для делового разговора. На этом и решил сыграть Дорогой:

— Мне бы хотелось миновать кризисные времена сезонного контингента. Нельзя в виде исключения на пару неделек прописаться у вас в инфекционном отделении? Переждать, как вы говорите горячую страду.

Витольд с юморком всхлипнул, делая вид, что сейчас заплачет. И неожиданно рассмеялся на всю парилку. Но быстро взял себя в руки и положил свою руку на голое плечо Олега:

— Неплохо придумал. Для меня это не проблема, но я могу ускорить тебе отъезд, если пожелаешь. — Выдать справку, что ты срочно нуждаешься в операции, и тебя в течение двух часов рассчитают с комбината.

Олега и такой расклад вполне устраивал, но, не забывая об Алисе, отмёл этот вариант сразу:

— Понимаете, я не один здесь, а со своей любимой девушкой. Она работает в бухгалтерии и ей уже сказали, что она расчёт получит, только двадцать девятого числа.

Витольд развернул Олега к двери, и чуть подтолкнув его, сказал:

— В понедельник приходи ко мне в головной корпус к девяти часам, я всё решу. Кабинет мой найдёшь. А сейчас пошли к мясу, я отсюда чувствую его вкусный запах.

Олег вышел распаренный и ему в руки Карл сразу сунул бутылку холодного пива.

Феликс уже находился в бане и сидел с одноногим мужчиной за столом. На столе дымилось мясо и рыба, а посредине красовался полосатый арбуз. Свежих помидор и кавказских груш было в изобилии. Взгляд Олега упал на тумбочку. На ней стоял целый ящик настоящего армянского пятизвёздочного коньяка.

— Ничего себе, вот это я попал на пирушку, — подумал Олег, — как — бы не нарезаться на халяву, а то спугну всю игру.

Феликс Ильич сбросил с себя полотенце и пошёл в парную. Движением головы незаметно позвал Олега с собой.

Дорогой, поняв его маяк, допил быстро пиво, нырнул вновь в парную:

— Одноногий это богатый закройщик Дона, — доложил Феликс, — самый азартный игрок из всех. Любит играть с шиком. И ему постоянно везёт. С собой взял семь тысяч. Тысячу мне за зубы дал только сейчас. Обрати внимание у него почти весь рот в золоте. Остальные, не сильные игроки и проиграть штуку всегда могут, не страдая, но Гомон привёз ящик коньяка. Это изумительно! Я думаю, сегодня они будут все щедрые. Брат мой в карты не играет и вероятно первый проигравший перейдёт к нему на нарды.

У Олега не то от важного сообщения, не то от выпитого пива, по телу протекла приятная истома:

— Я всё понял Феликс Ильич, теперь ваша задача посадить меня впереди себя, и не расстраивайтесь, что вам будет не везти в игре иногда. Последнею свару я сделаю богатой, и раздам нам обоим по два туза. Другие игроки больше двадцати очков, у меня не получат. Я их смогу завести на крупной игре, вы не опасайтесь, проходитесь и поднимайте больше, до тех пор, пока нас не останется два человека — ты и я. А потом мы вскроемся с одинаковыми очками, и деньги поделим.

Олег налепил на себя берёзовые листья и вышел, как ни в чём не бывало, а Феликс весь красный, вытирая простынёй лицо, сказал:

— Фу, какой пар, за него немедленно надо выпить.

— Давно пора, не знаю, что ты телишься? — сказал Гомон.

Феликс подсел на свободный стул перед Олегом, как они и договорились и начали безмерно пить коньяк и поглощать мясо. Все разговоры у них были, только о работе и женщинах.

— Надо же, сколько выпили, а не пьяные, — подумал Олег.

— Вы когда французами будете, ядрёна баба, — прикрикнул на них Карл, — о женщинах они могут говорить и на работе, но о работе на досуге ни когда не говорят. А вы все командуете в разных местах и кому интересно, что у кого там твориться. Пора прекращать пить. Время пришло создавать совместную артель, для игры в нарды. Комплектов на всех хватит. Устроим Чемпионат бани.

— В карты — же договорились играть? — обвёл всех взглядом Дона.

— В них и будем, — начальственным тоном сказал Гомон.

Со стола быстро убрали закуску, и на нём тут — же появилась новая колода карт.

Олег не стал прибегать в этой игре к своим картам, так — как был уверен в себе, что игру сможет сделать и на этих картах. И эта уверенность сопровождала его до тех пор, пока, его задумка не увенчалась полным успехом. Он высосал у всей компании деньги на большой сваре, которую он в присутствии всех поделил с Феликсом. Так — как ввариваться по пять с половиной тысяч каждому, было никому уже не по карману.

Дона вытащил свои золотые челюсти изо рта, но Гомон, стукнул кулаком по столу и грозно на него прикрикнул:

— Прекрати сейчас — же! Ты перед кем здесь султана из себя строишь? — Сильвер хромой, — погрозил он Дону пальцем. — У меня дома может тараканы с золотыми зубами бегают, и я не кичусь этим. Не порти баню нам. Всё хорошо окончилось, продолжаем пить коньяк и соревноваться в нарды. Искушений в наших кошельках больше не осталось.

Олег и в нарды у всех выиграл, проиграв специально только одному Витольду, но по суме набранных очков занял первое место и получил приз две бутылки коньяка и меховые варежки.

Карл упаковал ему всё в импортный пакет и проводил до автобуса.

— Ты, молодец парень! Я от Феликса знаю о твоём промысле, — сказал он Олегу, — но послушай моего совета. Прекрати играть? — Иначе погубишь себя. Найдутся люди всё равно, сильнее тебе, и тогда за одно мгновение жизнь у тебя перевернётся в отрицательную сторону. У нас в Игарке знаешь, сколько хороших людей за карты пострадало?

— Кое с кем знаком уже, — ответил Олег, — но карты для меня не основное занятие, — это так баловство. Я скоро юристом буду.

Карл человек большелобый с умными голубыми глазами, не верил ни одному слову своему старому знакомому. Он просто изучал этого интересного парня:

— Мне только не накручивай вермишель на уши, я таких людей, как ты видал здесь видимо, не видимо. Ты хоть фрак с бабочкой одень, на себя, а я всё равно распознаю в тебе бывшего арестант с хорошей начинкой.

Такой быстрой реакции от Карла Дорогой не ожидал. Он понял, что комедию перед ним нет смысла играть:

— Всё правильно, но я придерживаюсь той версии, которую изложил главному врачу, — без конфуза сказал Олег. — Он мне обещал помочь перекантоваться в больнице пару недель.

— С этим делом можно было и ко мне обратится. Ну, уж ладно, коль на него вышел. А Витольд поможет, куда он денется, — уверил его Карл и, пожав на прощание руку, посадил Олега в подошедший автобус с обледеневшими стёклами.

— Неужели зима начинается, — подумал Олег.

Это обстоятельство его и радовало и разочаровывало. Не хотелось прощаться с воронежскими парнями, к которым он привык. Соседские территориальные факторы вдалеке от родины давали о себе знать. Тем более север их сблизил. Все они немного родственниками стали. Даже капитан Тореро удачно вписался в их компанию. Но он понимал, что такова жизнь — прощаться придётся со всеми. И на него за этими мыслями незаметно наехала гремучая тоска. Он сошёл у своего посёлка с автобуса и прямиком направился в общежитие, чтобы угостить ребят приличным коньяком. По деревянным ступеням с ободранной краской Олег поднялся на второй этаж. На этаже была сносная тишина. И причиной тому было отсутствие денег у сезонников. С кем общался Олег, в этих комнатах никого не было, кроме одного Пилата. Он спал на своей кровати в одиночестве и выдавал губами рулады. Под глазом красовался большой кровоподтёк.

Олег разбудил его и спросил:

— Где все?

— На день рождение к Машке пошли в женскую общагу? — пробурчал он.

— А ты чего не пошёл?

— Я был, видишь, чего получил? — показал он на подбитый глаз.

— Кто тебя так?

— Я думаю черкесы? — не определённо сказал Пилат. — Я, с работы пришёл в обед, а наших ребят, никого на работе не было. Смотрю записка на столе.

«Мы все на день рождение, у ивановских девчонок, приходи»?

Я побрился, оделся и на дорогу засадил стакан водки. В общагу женскую зашёл, спрашивать начал по всем комнатам, где ивановские девочки живут? Никто не знает. Я был очень вежлив со всеми. Потом в одну комнату открываю дверь, а там тёлка лежит рыжая и соблазнительная, как Софи Лорен. Она мне говорит, — заходи? Я зашёл. Она спрашивает у меня, не хочу ли я несколько минут заняться любовью? Я естественно сопротивляться не стал. Одеколон у меня хороший был, не Маша пляшет, а Саша. Думаю, на него она и повелась. Эта тёлка предложила мне лечь с ней и подвинулась на кровати. Я снял брюки и лёг, вдруг здоровый черкес заходит и молча, хвать мне по физии. Я его спрашиваю, за что? А он мне отвечает. За то, что я с его женой сплю. А потом меня спрашивает: Выпить хочешь? Я ему, — хочу. Он берет мои брюки и запускает в карман руку. Забирает последний четвертак паскуда. Я ему говорю, возьми спирту и вина, а сдачу принеси? Думаю, подпою его и потом отомщу ему за удар, а он пришёл с другом сволочь. Сами напились, и мне ещё добавили. Даже ста граммов суки не налили за мои бабки. Ни сдачи, ни культуры, — возмущался Пилат, — выкинули меня, как щенка из комнаты. А баба эта никакая ни жена была, — подстава самая настоящая, с красивой рожей. Она тоже с ними бухала.

— Ты комнату помнишь? — спросил Олег.

— Второй этаж тридцать девятая комната, — вспомнил он.

— Тогда пошли? — настойчиво потянул он Пилата за руку, — таких вещей прощать нельзя!

На вахте Олег спросил, где Маша Пчёлка живёт и, забрав всех ребят, тронулись в комнату, где находились обидчики. Женщина с безобразно наложенной косметикой на лице и в рваном халате лежала поперёк кровати, ноги лежали на табурете. Она была до невменяемости пьяна. Увидав непрошеных гостей, она чуть приподняла голову. Глаза её разъехались в разные стороны, и голова бесчувственно упала, ударившись о голую стену. Два крепких черкеса сидели за столом уставленным батареей бутылок от спиртного.

— Вы чего вломились сюда? — спросил здоровый черкес. — Здесь семейные живут.

— Проходи сюда? — дернул за рукав пальто Пилата Олег.

— Ах, так вы за этим сюда пришли? — зарычал пьяно черкес, — да я вас перережу сейчас всех, — схватил он со стола кухонный нож. Воспользоваться он им не смог, так, как получил сильный удар табуреткой по голове, той, которая подпирала ноги пьяной женщины. Дорогой был проворнее и трезвее всех. Поэтому на табуретке сразу сориентировался, когда оказался на территории черкесов. В комнате всё трещало и хрустело. Второй парень оказался, покрепче первого и попытался оказать сопротивление, но ненадолго. Его быстро затоптали. На их подружку вылили, тазик с помоями и ушли к себе в общежитие. А Пилат в это время спокойно проверил их карманы и забрал всю наличность. Бережно сложил недопитые бутылки в пластиковый пакет и перед уходом пригрозил обескураженной жрице любви, вытирающей с себя отходы:

— Руки прочь от Черноземья! — сказал он ей гордо, и тихо закрыл за собой дверь.

Коньяк Олега в этот день остался нетронутым, так — как спиртного у девчат было в изобилии.

***

В воскресение утром Олег научил Толика с дешёвым яблочным вином выпить английской соли:

— Как только процесс пойдёт, — сказал он, — вызывай скорую помощь, — после чего на весь день с ночёвкой ушёл к Алисе.

В понедельник сам пошёл к главному врачу больницы Витольду Аскольдовичу. Без проволочек и без назначения курса лечения он оказался в одной палате с Толиком, геологом и милиционером.

Олег окинул взглядом палату.

— Привет снайпера, — поприветствовал он больных.

Геолог спал и ничего не слышал. А милиционер с Толиком лежали и смотрели на него со страдальческим взглядом. Такое впечатление было, что у них от отравления сил не было языком пошевелить.

Одна кровать, стоявшая, около Толика была свободной. Её Дорогой и облюбовал, положив на него пакет с вещами. Ещё пустовала кровать около окна. Палата была шикарная с телевизором и холодильником. В ней отдельно за дверью находилась ванна с совмещённым туалетом, где помимо унитаза на полу стояли горшки, как в детском садике персонально для каждого. Даже для вновь поступивших больных в стационар наклеивали бумажку с фамилией. При основном входе отгороженной дверью, стоял на всякий случай ещё один умывальник. Осмотрев палату, он одобрил условия, а по поводу второго умывальника внёс критическую ремарку:

— Лучше бы второй унитаз поставили для специфических больных. Умыться, всегда можно подождать. А тут если революция взыграется в животе, то Аврора может отдыхать.

— Это для врачей умывальник, — внимательно рассматривал бодрого больного мент. — Они после обхода руки там моют, — пояснил он и закрыл глаза.

Толик лежал тоже с полуоткрытыми глазами. На нового больного он смотрел с безразличием. Высунув свой белый и шершавый язык, он словно наждачной бумагой поскрёб им по губам и вымолвил:

— Я, кажется, переборщил и с вином и с солью? — шептал Толик Олегу с искажённым лицом, — водопад на меня лютый напал, с горшка не слезаю. С ментом Борей наперегонки бегаем в ванную. Зря я тебя послушал, лучше бы пошёл дорабатывать на погрузку.

Дорогой отвернулся от напарника, спрятав свой насмешливый взгляд. Толик догадывался, что тот смеётся, но Олега он не винил в своём недуге. Понимал, что это временная напасть. Олег же выслушав его страдания, как ни в чём не бывало, повернулся к Толику:

— На погрузке всего два корабля стоят. Остальные стивидоры занимаются уборкой территории порта, за копейки. Понимаешь? Держись и береги попку — у человека, это самый дорогой орган, так — как рыба гниёт с головы, а человек с прямой кишки. Эту догму не знает только невежда. А тебе перед лесоповалом профилактика организма лишней не будет. Попьёшь витаминов, почистишь кровь, а главное подлатаешь духовку. Ты сейчас в туалет не хочешь? — спросил Олег с сарказмом.

— Пока нет, а что?

— Да пойду в ванной погреюсь и покурю, проверю какие у мента анализы.

— Не надо он мужик хороший и весёлый, с утра меня жареными куропатками накормил.

— Я тоже хочу повеселиться, — сказал Олег и зашёл в ванную, предварительно закрыв дверь на защёлку.

Плескаясь в ванной, он слышал, как ходуном дёргалась дверь, и жалобный голос милиционера просил немедленно открыть её.

— Извините, я в неглиже, — повремените минут пять, ванна свободна будет, — отвечал Олег.

Не торопясь, он обтёрся, причесался перед зеркалом и вышел из ванной. Милиционер, придерживая двумя руками зад, пулей влетел в ванную комнату.

Вышел он минут через двадцать в застиранной пижаме и бледным лицом.

— Не полагается, здесь двери запирать, — сказал он, — и ткнул пальцем в дверь, на которой висел клочок бумажки, где было написано правило поведения больных.

— Извините, я не знал? — оправдывался Олег, — если защёлка существует, то думаю можно закрывать. Вот и заперся. Ничего страшного не случилось, мы все здесь под богом ходим, сегодня у тебя залп произошёл, завтра с моим другом Толиком такое несчастье может случиться. А всех лучше лечить нашу болезнь надо хорошим марочным вином или коньяком.

— Знаем мы про это лекарство, но пить надо после обхода врача. Иначе выпишут отсюда с нарушением режима, — сказал милиционер.

Тут в палату вошёл старый немощный дед с толстыми круглыми очками и в генеральском галифе с лампасами. Он сразу проследовал к пустой кровати, стоявшей около окна. Вслед за ним вбежала санитарка:

— Дядя Вася ну — ка вернись, снимай свои штаны?

— Не буду, — буркнул он и лёг на свободную кровать.

— Я сейчас заведующую позову, — решила напугать она его.

— Зови. Мать тебя за сикель, — ответил он санитарке, после чего она пулей выбежала из палаты.

Олег с любопытством наблюдал за новым клиентом. Тот после того как выдворил не совсем культурно санитарку, лёг в своей одежде на чистую постель, водрузив ноги на душку кровати, осветив всей палате рваные носки, из которых выглядывали пальцы с «когтями», давно не встречавшимися с ножницами.

— Дед ты, где работаешь? — спросил Олег, — что — то лицо мне твоё знакомо.

— Меня в больнице все знают, я в году по пять, раз здесь лежу, а работаю я колонизатором.

— Это, что в этих штанах с лампасами ты земли захватываешь в насильственной форме? — спросил у него насмешливо Олег.

— Да не слушайте вы его? — сказал Боря, — он шамкает не понятно что, своим беззубым ртом. Ассенизатор он, а не колонизатор. Его действительно весь город знает. Он бывший генерал, ему уже семьдесят пять лет. Прибыл сюда в пятидесятых годах.

— А с чем тебя положили? — допытывался у деда Олег.

— С солитёром, — ответил почти гордо дед, будто у него не паразит внутри прижился, а огромный редкой породы бриллиант.

— И что за столько госпитализаций не могли нагнать из твоего нутра этого подлого дармоеда?

— Не, — замотал он головой, — одни хлопья только вылетают из задницы. Я ему сам иногда такого разгона даю, что он у меня, как мышь сидит, внутри не шелохнётся. Пару пузырей одеколона волью, или денатурату, и пожиратель моего веса сразу смиренным становиться.

Тут пришла заведующая с санитаркой, и начали выпроваживать деда домой.

— Придёшь, завтра трезвым Василий Кузьмич и оденешь, больничную пижаму, — сказала заведующая отделением.

Перед обедом в палате появилась молодая симпатичная лечащая врач. Под белым халатом у неё проглядывался небесного цвета свитер с большим воротом. Он удачно сочетался с наложенными тенями на её глазах. Короткая стрижка, хорошо гармонировала с её милым обликом. Олег, как заворожённый смотрел на неё и незаметно для себя улыбнулся ей. Она ответила на его улыбку шаловливым коротким взглядом, будто быстро сфотографировала, а затем нажала на стоп кадр. Потом присела на его кровать, так — как она стояла крайней к стенке. Пощупав ему, живот и проверив пульс, она вновь шаловливо щёлкнула своим глазным затвором, будто безмолвно кокетничая с ним. Закончив его быстрый осмотр, она послала Олегу соблазнительную улыбку — так и не промолвив ни слова, перешла на кровать Толика, который обуял её своими жалобами.

— Потерпите больной? — немного лечения и ваш стул восстановится, — сказала она.

Геолог глаза не открывал, у него только убрали капельницу, и он лежал словно мёртвый.

— Так — так, с этим всё ясно, — сказала она и, проверив милиционера, вышла из палаты.

— Толик согласился бы потискать эту куколку? — спросил Боря.

— Ещё как, — ответил Толик, — я представляю, как она стонала бы подо мной, и её тело извивается словно змея.

— Я бы тоже не отказался от такой радости, — проговорил милиционер, — но она…

— Мечтать не вредно, — перебил Олег милиционера, — у меня тоже до боли сжалось сердце, когда увидал у неё на пальце обручальное кольцо. Почему — то мне показалось, что эта женщина в прошлой жизни была уже моею, а в этой жизни мы с ней поздно встретились, вот поэтому я огорчился. Но, как бы то ни было, думаю большое кощунство с её стороны прятать такое милое лицо в тундре. Оно должно радовать весь мир, а не этот медвежий угол на краю земли с населением в восемь тысяч человек. Её место в Голливуде или на обложках самых популярных журналов.

Толик захлопал глазами и, посмотрев на милиционера, мечтательно зашепелявил своим беззубым ртом:

— Из моих тисков она бы не вырвалась. Сжал бы так, что косточки захрустели.

Олег снисходительно улыбнулся:

— Думаю, она бы подняла свою ляжку и на ваш мечтающий поносный дуэт пописала. Вы посмотрите на неё? — это не женщина, а цветочная оса. Ужалит, сразу опухнете.

— Это почему, ты такой вывод сделал? — спросил милиционер, — не забывай, женщины не предсказуемы. Они могут, что угодно выкинуть и кому угодно дать.

— Не каждая женщина, — многозначительно заявил Олег, и с большой скоростью вскочив с кровати, открыл дверь палаты, где находилась маленькая прихожая с умывальником.

— Вы мужики были не осторожны, — сказал он Толику и милиционеру, — она слышала весь наш разговор. Вода из крана за дверью капает и мыло влажное. Она как вышла из палаты руки мыла. Завтра обязательно пропишет вам клизму с серными уколами, и будете помалкивать несколько дней.

— А тебе? — спросил милиционер, всерьёз не воспринимая его слова.

— А у меня дорогие друзья по горшкам, курс лечения врачом предписан единый и изменению не подлежит. Строгий постельный режим и усиленное питание. Всё остальное противопоказано, кроме марочного вина и коньяка, — он посмотрел на часы. — Пора идти уже в магазин, нечего утопические разговоры вести. От неё нам с вами никому не обломиться, а вино нас на полках магазина ожидает.

— Отсюда не выйдешь, надо в форточку у прохожих просить, — сказал милиционер, — через дорогу магазины Таймыр и Арктика.

— А что с геологом случилось, что он очи не поднимает? — поинтересовался Олег.

— Красной рыбой отравился, вот и прозреть не может, — объяснил Боря.

— Тяжёлый случай, — заключил Олег.

И милиционер, высунув голову в форточку, подозвал какую — то знакомую ему женщину. Сунув ей деньги, он слез с окна и сказал:

— Толик мечи из холодильника куропаток, сыр и яблоки? Сейчас приступим к реальному излечению.

— Никто сюда не зайдёт? — спросил Олег.

— Нет после обхода, здесь никто не показывается, — наконец то подал голос геолог.

— Ожил ясный сокол, когда о вине заговорили? — спросил Боря.

— Я и не умирал, просто глаза открывать больно и страшно, а выпить я не откажусь, — сказал геолог.

Вскоре в форточку просунули четыре противотанковых бутылки «Солнце в бокале».

— Две бутылки сейчас выпьем, две перед сном, — сказал Олег, — а то не дай бог, у вас после лекарств реакция на вино возникнет.

— Мы в храме спасения находимся, — не открывая глаз, произнёс геолог, — умереть не дадут, а врач наша, жена главного целителя медицинского центра.

— Я знал об этом и хотел сказать, да Олег меня с мысли сбил, — проворчал Борис.

У Олега это известие пролетело мимо ушей, так — как он выбивал в это время пробки из бутылок в ванной.

Они вначале немного выпили. Реакции ни у кого не последовало, и приняли решение не искушать себя временем, а допить всё до конца. Вечером к Олегу пришла Алиса, которую он заслал в магазин за вином. Потом, перемолвившись с ней несколькими фразами, он отправил её домой, наказав ей, чтобы она обязательно назад ехала на такси.

***

На следующее утро в палату принесли завтрак, только для Олега и геолога. Это была отварная щука под белым соусом и гречка.

— А нам? — спросил Боря.

— Шорников и Морозов готовьтесь. Сейчас больные позавтракают, приду вам клизму ставить, — сказала санитарка, — вам сегодня будут колоноскоп вставлять.

— Не шиша себе, — воскликнул милиционер, — это почему?

— У вас нашли в анализах примеси крови, — отрезала санитарка и ушла.

— Не пойму, что они с нами хотят сотворить? — испуганно заговорил Борис.

— Страшного ничего нет, — успокоил их геолог, — процедура безболезненная, хотя не совсем приятная. Вам очистят кишечник вначале, потом на голый зад наденут фартук, с дыркой и засунут туда трубку с лампочкой по размеру вашего выходного отверстия. Просветят и всё. Своего типа рентген, — объяснил популярно геолог.

Толик и Боря лежали с перекосившимися лицами, что предавало им глупый вид, и молчали. Без улыбки на них смотреть нельзя было.

Олег сразу не стал завтракать, а ушёл в ванную. Вдоволь насмеявшись, он обмылся холодной водой и принялся за завтрак.

— Я ей не дамся, — протестовал Толик, — она самая настоящая Медуза Горгона.

Хуже, — вставил милиционер, — она изощрённая садистка.

— Я вам говорил, что эта дама настоящая оса, а вы мне не поверили. Теперь готовьте свои румяные задницы, к толстому шлангу, — сказал Олег, — а ты страж порядка, — обратился он к Морозову, — вчера говорил, что женщины непредсказуемы, и сотворить, что угодно могут. Вот она тебя послушала и назначила вам турбулентный кабинет, — еле сдерживая смех, объяснил Олег.

— Пресвятая Мария! А я при чём здесь? — мямлил растерянно Анатолий.

— А тебе она хочет доказать, кто под кем стонать и извиваться будет, а не дашься ей, как минимум лишишься двух штук за больничный лист.

— Ей всё равно не дамся, — не успокаивался Толик.

В это время в палату санитарка привела вчерашнего деда, одетого в этот раз во всё больничное одеяние. Он молча лёг в постель и начал громко постанывать, мучаясь с похмелья.

— Да замолчи ты дядя Вася, — прикрикнул на него милиционер. — Нам хуже, чем тебе, и мы не голосим, как ты. Ещё раз простонешь, в ванную твою кровать занесём. Будешь там с унитазом в обнимку спать.

Дед закатил глаза и сразу замолчал.

Чуть позже Толику и милиционеру очистили кишечники и вывели из палаты. Они хоть и с неохотой, но подчинились медсестре.

Первым с процедуры пришел, осторожно ступая по полу Толик. Ни слова не говоря, он лёг на кровать и окутался с головой одеялом.

Через пятнадцать минут явился и милиционер, но выглядел он веселее Толика.

— Ну и как непредсказуемая женщина? — поддел его Олег.

— Как пить дай, садистка. Сидит в кресле и смотрит на нас презрительно, и ногти свои рассматривает. Мы сразу ей отказали. Вместо неё нас просвечивала старенькая заведующая отделением. Ей мы без всякого открыли доступ к нашим калориферам. И я заметил, как наша стерва врач, не вставая с кресла, ехидно ухмылялась, когда из этой смотровой конуры вышел Толик. Мне ещё повезло, у меня трубка тоньше была, чем у Толика.

— За две тысячи честь мужскую потерять! — скинул с себя одеяло Толик. — Зачем я тебя Дорогой послушал? Лучше бы я с метлой по порту или бирже махал.

— Уймись Толик? Я никому не расскажу, как тебя обесчестила женщина в белом, — явно издевался Олег над Толиком.

В углу опять начали раздаваться стоны деда.

— Заткнись ты старый хрыч? — крикнул Толик на деда, — без тебя тошно.

— Плохо мне, ой, плохо, — жалостливо взвывал тот.

В этот день молодая врач осматривала только геолога и Олега. Оба её клиента, специально усыпили себя перед обходом или сделали вид, что спят, но тревожить она их не стала.

— Как самочувствие супруг из прошлой жизни? — улыбнулась она Олегу и положила правую руку ему на обнажённый живот.

— А вы, что сами определить не в силе? — добродушно съязвил Олег и, не убирая улыбки с лица, добавил. — Хотелось бы вам заметить, как родственнице из прошлой жизни, что подслушивать не совсем прилично даже таким милым и красивым женщинам!

— Боже мой, кому я своё сердце отдала в прошлой жизни? — кокетничала она, не убирая руку с живота, — да ты брюзга оказывается. Хорошо хоть не грубый брюзга, — поправилась она.

— Брюзга не брюзга, а соседей по палате жалко. Вы им развод ног испортили. Неважный у вас автосервис, наградили мужиков сладкой истомой, — засмеялся Олег и внезапно накрыл её руку своей ладонью.

После такого смелого выпада Олега, она не отдёрнула руку, а только одарила его озорной улыбкой.

Ощутив холодок обручального кольца, он опустил с досадой глаза и быстро спрятал свою руку под одеяло.

Она поняла, почему он быстро разорвал минутный контакт с ней, и одобрительно сказала:

— Ну и правильно Олег Матвеевич. Моего супруга в настоящей жизни зовут Витольд Аскольдович.

Она встала с кровати и направилась к выходу.

— Дочка, а меня, почему не осматриваете? — охая, спросил у неё Василий Кузьмич, — разве не видите, что мне плохо?

— Вы не мой больной, а Клары Эдуардовны, — сказала она.

— Ну и что, — заявил дед, — там у вас в шкафчике мензурки стоят. Налейте мне спирту в одну и принесите, чтобы я утихомирил своего наглого квартиранта.

— Сейчас! — в иносказательной форме произнесла она и вышла из палаты.

— Я буду ждать дочка, — крикнул он ей в след.

— Спирт просить не так надо и не сейчас, а чуть позже, — сказал Олег. — Я тебя научу, как это делать, только все врачи уйдут домой и медсестра одна останется, так и приступим к нашему плану. А сейчас не вздыхай, посмотри лучше телевизор? А то у некоторых больных и без твоего стона задницы разрываются.

После дневного сна у Толика поднялось настроение, и он мурлыкал себе под нос, мотив песни «Хороши вечера на Оби».

— Оклемался? — спросил Дорогой у Толика. — После процедуры, возгонку не испытываешь?

— Я бы тебе ответил, но не понимаю, некоторые твои слова, — бодро сказал Толик.

— Тогда это плохо, надо кого — то в Таймыр засылать. Я тебе после вина объясню, что означает возгонка..

— Ты же обещал мне помочь? — раздался голос деда.

— С тобой будет совсем просто, — сказал Олег, — вставай с постели, иди к унитазу и начинай выть и охать, но делай это, как можно громче. А я побегу к сестре.

Василий Кузьмич сделал, как он велел. По больнице пронёсся медвежий рёв, какой издаёт медведь после зимней спячки. Олег открыл все двери настежь, чтобы позывные Василия Кузьмича как можно быстрее дошли до ушей дежурной медсестры. Испуганная медсестра бежала к палате.

— Что тут у вас? — спросила она.

— Синдром, — сказал Олег и щёлкнул себя звонко по горлу пальцем, показав на открытые двери ванной.

Василий Кузьмич склонился над унитазом, распустив до пола слюни, и смотря на медсестру своими толстыми линзами, продолжал громко стонать:

— Плохо мне, очень плохо. Спирту быстро принеси?

— Ложись в кровать громовержец, сейчас принесу, — торопливо произнесла медсестра и убежала на свой пост за лекарством страждущему ассенизатору.

После чего он лег на кровать и уставился в потолок в ожидании спирта.

— Видишь, я сказал, что помогу, значит, помогу, — подбодрил его Олег. — Сейчас тяпнешь мерзавчик спирта и в улюлю откинешься, а мы из Таймыра микстуру будем пить.

— Спасибо тебе сынок, век не забуду твою услугу, — прошамкал он.

Но, увидев, что медсестра вместо мензурки со спиртом, вошла в палату со шприцем, быстро развернулся и лёг на живот, оголив непроизвольно верхнюю часть ягодицы. Шприц вошёл туда, как по маслу. Это была лошадиная доза димедрола.

— Ну и вылечил ты меня злодей, — говорил дед уже в подушку и вскоре уснул.

После укола он спал до утра, а когда проснулся, увидал перед собой Олега. Зло на него посмотрел сквозь свои линзы и вновь уснул.

Когда он полностью отошёл от укола, ему была назначена обезжиренная диета и таблетки. Таблетки он бросал в унитаз, а обезжиренную пищу мешал с жареными куропатками и жирной корейкой. Этого добра в холодильнике было достаточно. Он без всяких церемоний открывал холодильник, и без разрешения брал, что душе угодно.

— Теперь ясно, почему ты здесь лежишь по нескольку раз в году, — заметил Дорогой. — Ты сам не хочешь прощаться со своим нутряным другом. Закормил его нашей корейкой. Впроголодь твоего червяка надо держать, а ты его деликатесами потчуешь.

— Жалко, что ли? — сверкнул дед линзами.

— Для тебя нет. Ты кушай, кушай. Останется, домой унесёшь. А вот для твоего паразита жалко. Не заслужил он царского харча.

— Это ты царь? — обиделся дед.

— Мог бы быть, если бы родился в царской династии, — пошутил Дорогой.

— Баламут ты, каких свет не видывал, а не царь, — проворчал дед, — на передовую бы тебя. Чтобы знал, как над старым человеком измываться. Я же тебе поверил, а мне вместо спирту жопу огромной иглой прошили.

Дорогой никому не показывал и не говорил, что в больницу он пришёл с коньяком, который ему завернул Карл на дорогу. Он склонился над тумбочкой и извлёк оттуда одну бутылку, удивив всех в палате. Скрутил пробку и налил полстакана деду. Тот залпом выпил коньяк и, положив на кончик языка щепотку соли, восторженно произнёс:

— Благодарствую ваше императорское величество!

За это Олег налил ему ещё сто грамм, но тот убрал стакан в тумбочку. Решил оставить напиток на вечер.

Весь остальной коньяк Олег выпил с другими больными из своей палаты.

Перед сном уже лёжа в постели, Толик сказал Дорогому:

— Олег меня скоро, наверное, выпишут? У меня стул нормализовался.

— Ты не спеши, — отдыхай, а стул разжижай тепленькой водичкой, — посоветовал Олег. — Я первый покину это заведение, попрощавшись с тобой надолго.

***

Их выписали из больницы в один день. Они зашли до необычайности в тихое общежитие. Многие уже покинули его. Комнаты были пустые и через открытые двери просматривались одни панцирные сетки кроватей. В их комнате тоже стояли две кровати без матрасов. Обстановка подсказывала, что Оскар и Коля уехали.

— Обманули скоты, — в сердцах бросил Анатолий, — собирались же вместе лес пилить ехать.

— Один доберёшься, — отрезал Олег, — дорогу знаешь. А нам сейчас надо личные вещи собрать и рассчитаться с комендантом. Вещи у неё пока оставим. После заберём и пойдём за расчётом.

Толик скрутил обе постели и понёс их на первый этаж Ангелине. Назад возвратился с хорошим настроением и запиской, которую протянул Олегу:

— Вот читай! Никуда они не уехали!

Олег взял записку. На ней карандашом было написано. «Ищите нас на седьмом плав кране у Мартына — лесоповал не отменяется»

— Вот видишь, как всё хорошо складывается, а ты уже бочку на них покатил.

Анатолий не придал значения, критическим высказываниям Олега. Собрал спецодежду, на сдачу. Личные вещи он рассовал по карманам своей одежды. Поправив волчью шапку на голове, он взглянул на Олега:

— Ну, вот я и готов. Осталось только расчёт получить и приодеться трошки. А ты иди, оставь рюкзак у Ангелины, я тебя на улице подожду.

Избавившись от ненужной ноши, Дорогой вышел на улицу. Было морозно и немного пуржило. Он присел на корточки, держа в зубах не зажжённую папиросу. Посмотрел на свинцовое небо. Затем прикурил и, поставив на снегу спичкой точку, сказал:

— Погода сегодня не лётная, чувствуешь тишина? Я сегодня ещё не слышал рёва моторов железных птиц.

Анатолия передёрнуло. Не любил он разговоров про самолёты. Он снял шапку с головы и, отвернув на ней уши, натянул до отказа, слегка завязав лямки:

— Ну, если разобьюсь — пускай считают меня коммунистом! И в некрологе напишут, что погиб как герой! Я ведь так думаю, что лес валить отвага нужна. Почему лес в основном валят зеки под автоматами? Да потому что не каждый гражданский решится на этот опасный и тяжёлый труд.

Олег докурил папиросу, и рядом со спичкой воткнув её в снег, сказал:

— Не будет тебе никаких некрологов. Ты же не член политбюро и не видный учёный. Превратишься в горящем самолёте в пепел, который осядет в тундре на ягель. А ягель это любимая пища оленей. Вот и будут, твои останки хранится до определённого времени в кишках этих рогатых животных. А то размечтался он о некрологе, — ухмыльнулся Дорогой. — Хорошо хоть на кремлёвскую стену не замахнулся.

— Господи помилуй, — перекрестился Толик, — да я после таких слов и к аэропорту близко не подойду. Лучше пешком по зимнику до материка пойду.

— Какой же ты храбрец, если боишься воздуха? — засмеялся Олег.

— Как представлю, что в лепёшку могу превратиться, такая жуть берёт. Жалко погибать просто так.

— Примешь на грудь водочки, перед взлётом и будешь любоваться белогривыми лошадками, а сейчас пошли на биржу.

Олег поднялся с корточек и, подождав немного, когда отойдут затёкшие ноги, обнял слегка Толика за плечи, и они не спеша двинулись на биржу по знакомой проторённой тропе, которая им изрядно надоела.

Простояв в отделе кадров два часа, они переместились в кассу, где народу было ничуть не меньше, чем в кадрах. Полный расчёт ребята получили, когда на выпавший снег легла полярная ночь. У кассы они встретили радостного Тореро. Ему на основании жалобного заявления всё — таки выдали сезонную премию. А это ни много ни мало, а двадцать процентов за все отработанные месяца в Игарке, почти две тысячи. Он тряс перед глазами Олега тугой пачкой денег:

— Сегодня я тебя обильно отблагодарю!

— Не получится Миша, — отказался Олег, — я вечером иду к Алисе, и тебе не советую пить. Собирай свои вещички и беги на материк пока самолёты летают, а то все деньги просадишь.

Он замотал словно козёл своей отросшей бородой:

— Я решил перезимовать здесь. Уже договорился в гараже, — буду работать автослесарем, а Ангелина обещала меня опекать.

— Это до тех пор, пока у тебя деньги имеются, — сказал Толик, — а как кончатся, так опять сиротой станешь.

Олег отстранил в сторону Толика:

— Не слушай его? Может оно и правильно, я лично одобряю твоё решение! Ангелина хорошая хозяйка и что немаловажно она не болеет алчностью, и разум у неё на пять. Ты смотри, как она быстро разобралась в Оскаре. Ей пьющие люди не нужны. Так — что и тебе не советую в стакан заглядывать. Тогда всё будет АЛИС ГУТ!

— Будет сделано, — протянул Тореро Олегу и Толику свою руку. — Ну, я думаю, мы ещё увидимся.

С полными карманами денег ребята зашли в универмаг, где Дорогой помог Толику приодеться, а затем их дорожки разминулись. Анатолий направился на плавкран, а Олег, купив хорошего вина и большой ананас, сел в автобус и через пять минут стоял уже у окон Алисы. Свету в доме не было. Он не стал подниматься на крыльцо. Подошёл к окну и через ситцевые наполовину зашторенные занавески, заглянул в комнату. На столе горела керосиновая лампа, по стенам комнаты гуляли озорные блики от потрескивающих дров в печке. Алиса стояла задом и разбирала постель. Она словно предчувствуя, что за ней кто — то наблюдает, резко повернулась к окну и, узнав Олега, шарахнулась к двери.

На крыльце, уткнувшись ему в шею, она навзрыд расплакалась:

— Почему ты после больницы не пришёл ко мне? Я думала, ты улетел, оставив меня одну.

— Куда же я без денег и своего сокровища уеду? — успокаивал он её, — к тому же весь мой основной багаж у тебя хранится.

Ответа не последовало. Он почувствовал, как её горячие слёзы мгновенно замерзают на его шее. Взяв Алису на руки, он внёс её в тёмные сени и, открыв ногой комнатную дверь, проследовал к кровати.

— Не надо меня сюда укладывать? — не переставая рыдать, попросила она. — Тепла в доме пока маловато. Не так давно растопила печку и как назло свет отрубили. Ты не знаешь, как я сегодня все ноги избила, чтобы увидать тебя. Комната твоя пустая, спросить не у кого. Хотела встретиться с Павлом или Алёшей — узнать у них о тебе, но мне сказали, что ледоколы давно отбуксировали все плавучие краны в затон.

Олег усадил её около печки и, вытерев слёзы сел рядом:

— Вот если бы ты меня вчера навестила в больнице, то ноги бы сегодня твои были в норме, и слёз бы этих не было, — смахнул он у неё со щеки выкатившуюся одинокую слезу. — И встретила меня пускай в тёмной горнице, но зато тёплом и лаской.

Алиса всхлипнула:

— Сам же говорил, чтобы я в темень не появлялась у тебя. А вчера я с утра до темноты развязывалась с бухгалтерией. Кстати поздравляю тебя, — успокоившись, взглянула она на него.

— С чем же это?

— Твою мастерицу арестовал сегодня ОБХСС. Подняли весь архив. Оказывается она на протяжении четырёх лет подобным образом себе, и своим родственникам карман грела.

— Значит, заслужила, но давай не будем сейчас об этом. Я принёс хорошего вина и экзотический плод. — Он осмотрелся вокруг и, вспомнив, что пакет оставил на крыльце выбежал туда. Пакет был на месте, только на нём лежал уже приличный слой снега. Стряхнув с него порошу, он закрыл за собой дверь. С шумом, лязгнув задвижкой, чертыхнулся в темноте. Нащупал дверную ручку и потянул за неё. Пахнуло теплом. Керосиновая лампа на фоне летящего снега за окном придавала своеобразный уют. Олегу на минуту показалось, что подобный эпизод в его жизни был уже, но отмёл эту версию. Считая, что царящая обстановка могла встретиться в прочитанных книгах или фильмах, поэтому и отложился этот романтический антураж в его мозгу. Ему была приятна эта обстановка, она располагала к большой и тёплой любви и массу других приятных впечатлений.

Алиса порезала оттаявший ананас и положила его кусочками на тарелку. Хлопнула пробка из бутылки.

Зазвенели стаканы. Вино было сладковатым и тонизирующим. Пили они его не за праздничным столом, а у печки, максимально приблизившись к открытой топке. До полуночи они так сидели, периодически подкидывая дровишки в печь. Рисовали планы своей совместной жизни, но не забывали и про любовь, в нагретой от двух горячих тел постели.

Улететь с севера им на следующий день помог Карл, на ИЛ — 18. Этот самолёт не был пассажирским, скорее грузовым, принадлежавшим геологам. Его назначение было перемещать незначительные груза, к которым в основном относились разнообразные породы, добытые геологами в недрах северного края.

Карл занёс сумку с осетриной в самолёт и, поставив её за ящики, сказал:

— До Красноярска для вас небо будет бесплатным, а там уж без меня сами определитесь, — и, пожав им руки, сошёл с трапа.

Олег ехал с севера с большой суммой, где помимо осетрины лежала крупная сумма денег. За два месяца работы и успешной игры в карты, он сумел сколотить неплохой капитал. А в Красноярске матери отбил телеграмму, чтобы ждала его с новой молодой женой.

Его друзья остались еще на полгода в Сибири, покорять тайгу.

Позже, когда Мартын и Цветок приедут с лесоповала от них он узнает, что Анатолий в Богучанах работал не на лесоповале, а бригадиром плотников. На новом месте он женился на поварихе из таёжной столовой и был безмерно счастлив. Назад на родину возвращаться он не планировал. Его вполне устраивала жизнь в этом таёжном посёлке.

 

Баламут(часть третья)

Алиса подала на завтрак мужу яичницу и кофе:

— Может, хватит бунтовать Олег? У нас уже дети большие, а ты все никак не успокоишься, всё тебе не нравиться и никому не хочешь подчиняться. Поэтому ты нигде не уживаешься, — сказала жена.

— Я смеюсь над бестолковым людом открыто и мне это по нутру. Мне втройне приятно окунать их рожи в помои, за то, что они свои души за премиальный червонец начальству продают.

— Не знаю Олег, работал бы и работал. Всё — таки зарплата у тебя здесь неплохая. Нам вполне её хватает. Всё у нас дома есть. Живи спокойно. И зря ты ушёл из крановщиков. Там спокойней было. Подумаешь, стаж пенсионный выработал.

— Алиса, не зуди, — ковырялся он вилкой в яичнице, — я работал крановщиком в горячем цеху. Это вредное производство, поэтому и сетка там горячая. А я хочу долго прожить.

Она сняла с себя фартук, бросила его на стол и ушла молча с кухни.

Олег доел свой завтрак, надел чёрную рубашку и белый костюм.

Была суббота, он шёл на собрание в управление, где должен был стоять вопрос о производственном конфликте между ним и руководством участка. Чувствовал Олег себя неважно. Вчера он был в компании у члена своей бригады Сашки Васютина.

Они сидели втроём в лоджии первого этажа, и пили пиво с вином. С ними ещё был Федя Мудрый, который попал перед этим днём в вытрезвитель. За вином они обсуждали, как от руководства можно скрыть факт пребывания Мудрого в вытрезвителе, так — как за это нарушение его очередь на получение квартиры переносилась ещё на год.

— Я всё сделаю Федя, не беспокойся, — обещал Сашка, — у меня сосед напротив, зам. начальника этого вытрезвителя. Я ему скажу, и бумаги не будет на работе. Замнём обязательно всё. А на будущее имейте в виду. Попали в вытрезвитель, говорите там мою фамилию и адрес. Моё вечное алиби, — это мой сосед.

— А если твоё алиби собственноручно будет оформлять нас в вытрезвитель? — спросил Олег.

— На этом этапе и закончится ваше пребывание. Скажете, что вы мои друзья, и он распорядится, чтобы вас с почётом домой доставили.

«Сегодня посмотрим, как верны его слова, что он нам скажет»? — размышлял Олег, идя по пути на собрание.

У проходной он встретил Васютина и тот заговорщицки с гордой интонацией, сообщил, что прямо вчера урегулировал вопрос о вытрезвителе Мудрого.

— Молодец! — похвалил его Олег, — значит, на тебя положиться можно. Хотя я в трезвеннике ни разу не был и вряд ли буду.

— Не зарекайся, — суетливо семенил за Олегом Васютин, — все мы под богом ходим.

Олег повернул голову назад и бросил на ходу:

— Я сам себе бог и царь. Верю только себе, и ты сегодня в этом убедишься.

Он не просто так ответил Васютину. Перед этим собранием Дорогой заметил разительную перемену коллектива к своей персоне. Те с кем он был на дружеской ноге, вдруг стали сторониться его, избегали взглядов с ним. Будто боялись, что дружеские контакты с возмутителем спокойствия на участке будет замечено начальством. В последние дни ни с кем не играл в карты, даже в своей бригаде на время запретил этим дразнить начальство. Сейчас он точно решил всем отвесить по фунту «динамита», которого у него с избытком было в его бунтующем нутре.

В красном уголке сидели все бригады и мастера с начальником участка. За столом, накрытым зелёным сукном, сидели, начальник управления Плотников Н. Е. председатель профкома Цветков Павел и представитель горкома партии Орлов.

— Товарищи у нас сегодня на повестке дня один вопрос. Разбор взаимоотношений между бригадиром Грачёвым и начальником участка Холодовым, — объявил председатель профкома Цветков Павел. — Слово предоставляется начальнику участка.

Холодов, краснолицый мужчина с обрюзгшим лицом неспешно поднялся со стула и подошёл к столу заседателей. Повернувшись лицом к публике, он выпил воды из графина, затем взял слово:

— Товарищи все вы хорошо знаете Грачёва, и большинство собравшихся людей сегодня его, к великому сожалению уважают. Я его тоже уважал, до поры до времени. Ни для кого не секрет, что я предлагал ему работу старшего мастера на участке, но он отказался. Заявив во всеуслышание в бильярдной, что лучше, пойдёт вагоны чистить, чем будет со мной работать. После этого со своей бригадой он начал саботировать все мои указания. Мы с руководством цеха дали ему другую бригаду и послали работать на ответственный участок. Но он и ту бригаду перекроил на свой лад, дезорганизовав практически работу всего участка. Грачёв умышленно дважды совершил над своими руками членовредительство, что повлекло лишение премии всего ИТР и меня, в том числе. Он два месяца отдыхал на больничном листе, наедал за казённые харчи себе живот и в ус не дул.

— Вот этого не надо Вячеслав Сергеевич? — перебил его Цветков. — По факту травмы мы проводили тщательную проверку. И нами установлено, что первую травму он получил по вине мастера Сухова. А вторую по вашей вине, когда в присутствие бригады вы заставили его поднести спичку к горелке с газом.

Холодов, услышав такое от председателя профкома, резко изменился в лице, и проглотил слюну:

— Хорошо если этот факт вас не устраивает, то я скажу больше. Грачёв занёс очень вредную бациллу в наше производство. Он все бригады приучил играть в азартные игры. Скрывать не буду, — нет, наверное, ни одного рабочего, чтобы в кармане спецодежды не лежало колоды карт. Мне самому лично не раз приходилось изымать карты у бригад.

По красному уголку сразу прошёл шумок.

— Я считаю, что Грачёву нужно по собственному желанию подать заявление, — продолжал Холодов, — чтобы он не баламутил народ. Если мы не можем определить ему статью по КЗОТУ, то этот вариант я думаю, устроит обе стороны. Неважно, что он специалист хороший. От него вреда больше, чем пользы. Машинистам насосных установок он сказал, что ему заплатили водяные, отчего он получил два оклада. Они, побросав рабочие места, до обеда меня атаковали всей бригадой с претензиями. «Мы, мол, по яйца в воде стоим ежедневно и им не плачу водяных, а Грачёв со своей бригадой придёт раз в неделю сальники заменят и ему за это водяные платят».

Все засмеялись.

— Пускай в чужой карман не заглядывают, — встал Олег.

— Сядь Грачёв, тебе дадут слово, — посадил Олега начальник управления.

— Вы всё сказали? — спросил Цветков у Холодова.

— Пожалуй, всё, — ответил Холодов и сел на стул.

— Кто хочет высказаться по поводу выступления Холодова? — обвёл красный уголок своим взглядом Цветков.

В помещение повисло молчание.

Цветков показал рукой на Олега:

— Тогда послушаем Грачёва.

Олег, не кашляя в кулак, как это нередко делают от волнения многие выступающие в нелёгкой ситуации, смело посмотрел на свой коллектив и твёрдым голосом произнёс:

— Вы чего притухли все? Или вам нравиться, когда вам выдают премию, а потом забирают назад на производственные нужды? Вам нравиться, когда вас снимают с основной работы, что бы делать гаражные ворота, для знакомых ментов Холодова? А потом наказывают за невыполнение плана. Вам нравиться мыть его личную машину по два раза в день? Делайте всё, что вам нравиться! — осуждающе обвёл он взглядом коллектив. — Можете даже облизать его толстый зад, а я драть глотку за вас больше не буду. Не хочу! Хватит, поберегу свои нервы и голос. А в данный момент мне неуютно находиться под одной крышей, с теми, кто ни за себя, ни за друга постоять не может.

Олег больше нечего не сказал. Он обвёл всех без презрения осуждающим взглядом и спокойно вышел за дверь. На улицу выходить он не торопился. Постоял немного у двери.

В красном уголке, стоял громкий крик, понять смысл которого было не возможно. Он цокнул своими каблуками по кафельному полу и вышел на улицу. Решил далеко не уходить, а дождаться конца собрания. Подошёл к кизиловому кустарнику, где была вкопана в землю единственная лавочка на бетонных столбах. Подложив под зад газетку, Олег сел на лавку и закурил.

Его подмывало, поговорить с Павлом Цветковым и лишний раз взглянуть укоризненно в лица тех с кем проработал тесно не один год.

Ждать ему пришлось больше часа.

Первым на улицу вышел Цветок и, увидав Олега, подошёл к нему:

— Ты напрасно так жёстко на свою бригаду наехал? — сказал он. — Они дружно выступали и по делу. Тех, кто пытался защитить Холодова, заткнул представитель горкома. Ты победил! А Холодова, вероятно, исключат из партии и с должности уже точно освободят прямо сегодня. Ему свой вердикт выдал начальник управления. А ты уж больно зол сегодня был. Тебе это не к лицу.

— Нормальная злость, всегда ведёт к победе, но мне сейчас всё равно уже, — мрачно заявил Олег. — Работать я здесь всё равно не буду. Мне уже не интересно Паша смотреть на эту публику, которая за себя постоять не может, а ждут, когда за них кто — то впряжётся.

— И куда ты пойдёшь?

— Пойду на металлургический комбинат. Там говорят, новый цех будут строить, и вроде уже набор идёт.

— Мне местечко там прозондируй? Нас скоро с головным предприятием будут объединять, — недовольно проговорил председатель профкома. — Для меня, это будет примерно, как сокращение штатов. Работать будет тот, — верховой профсоюз, — кивнул он на заводское управление. — Я уже знаю об этом.

Олег в удивлении приподнял на него свои дугообразные брови:

— Зачем ты только в партию лез, чтобы в профсоюз пристроится? Очень глупо, КПСС доживает последние дни.

— Спору нет, но тогда начальник управления нарисовал мне перспективную картину жизни с шоколадом, вот и вступил, — ответил он.

— Не знаю, как ты, но я считаю, что профсоюзный лидер не должен быть коммунистом, чтобы не подпевать номенклатуре, — сказал Олег, — а защищать права рабочих. Вон сегодня Холодов заявил, что предлагал мне быть старшим мастером. А эта должность согласуется с парткомом. Я пошёл к ним, а они мне говорят, вступай в партию, тогда утвердим тебя. Вот на этом и закончилась моя карьера. Теперь хоть люди вздохнут без родной партии.

— Нельзя так говорить, — закрутил головой Павел, боясь, что кто — то услышит их разговор, — пока ещё в наших партийных кабинетах сидят люди с рычагами.

— Да пошли они все, на хрен. Я сегодня добился, чего хотел, и ладненько, — встал с лавки Олег. — А ты свой партбилет можешь смело бросить в нужник, или отвези в Москву на Старый Арбат, там иностранцы за них по сто долларов дают.

— Тихо! — приложил палец к губам Павел, — разве можно так? Придёт окончательное время, тогда я найду ему применение. Ты сейчас куда направляешься? — резко сменил он неприятную для себя тему.

— Сейчас пойду в бар, обмою это дело холодненьким пивом. Не хочешь со мной?

— Я не могу, — отказался тот и назидательно посмотрел на друга. — Я смотрю, ты стал злоупотреблять спиртным. Смотри не свихнись, как Мартын — твой кум.

— Ты зря так говоришь? — взвинтился Олег, — Мартын, не свихнулся. У него что — то с сосудами головного мозга произошло. Не просто так ему инвалидность дали. И не от вина это, а благодаря усилиям своей непутёвой Софьи, да сына шалопая. Сына жалеет, а её любит вот и всё. А она тварь гуляет от него налево и направо. Ты вспомни, когда маленькие детишки у них пошли, то впечатление было такое, что Алексей в декретном отпуске находится, а не Сонька. Они у него на руках, соску с молоком сосут, а Сонька на марсоходе, по мужикам ездит. И сейчас, пора бы остепениться, а она, как встретит кучерявого холостяка, так бросает семью и не появляется в доме месяцами. А потом приползает, как ободранная кошка, а он её всё прощает и прощает. Я уже ему ничего не советую. Всё без толку. Детей конечно жалко. Генка крученым у него растёт, того и гляди загремит на зону. Галка моя крестница — тоже, как и папа в больнице прописалась.

Дочь Мартына Галя училась ещё пока в школе, но мечтала поступить в экономический институт. Это была скромная и очень начитанная девочка, но росла она то — же со своими проблемами. У Гали была либо плохая координация движений, либо кости слабые, но она по нескольку раз уже ломала и ноги и руки. И об этом Павел хорошо знал, но всегда при случае винил во всех семейных бедах самого Мартына. Считая, что нибудь он большим любителем спиртного, была бы нормальная семья.

Сейчас Павел смотрел на друга и отрицательно качал головой:

— Всё равно ты меня не переубедишь. Он профессионально бухать на севере ещё стал. Ты же не с нами жил в Игарке, а я частенько его вытаскивал из запоя. В Богучанах правда он вначале остепенился, а потом забухал по — чёрному. Гены свои подпортил. Поэтому и наследство себе такое создал.

— Умный что ли? — укорил его Дорогой, — все наши одногодки, кто бухал конкретно, давно на кладбище лежат. Ну, выпивал он и сейчас не откажется. Но пьёт он в пределах разумного, как аристократ. Не наедается до поросячьего визгу.

Павел не стал вдаваться в дискуссию с другом. Он посмотрел на часы и заторопился:

— Ладно, Олег, я пошёл, у меня бумаг очень много собралось, надо обработать их. Заходи, сегодня вечерком ко мне домой? Пива попьем, вспомним былые наши времена.

— Забегу — топи баню? — пообещал Олег.

***

Но в этот день Олег, сильно поднаберётся с Васютиным водочки и подерётся на рынке с болгарами. Его отправят в вытрезвитель, а Васютин сбежит.

Утром в воскресение, проснувшись на деревянном топчане, он услышал крик дежурного: — «Васютин на выход».

Олег вспомнил, что вчера он назвал фамилию Сашки Васютина, а не свою Грачёв.

— Зачем? — подумал Олег, — всё равно на старое место работы не выйду уже. А пребывание в вытрезвителе это чепуха. Милиция тоже ошибается, когда совершенно нормальных людей помещает сюда. Он сразу вспомнил драку на рынке с болгарами, от чего ему стало не по себе.

— Васютин распишитесь за пребывание в вытрезвителе, и до завтрашнего дня будете ожидать в камере, — посмотрел укоризненно на него капитан. — По мелкому хулиганству вас будут судить, — «обрадовал» он Олега.

— Этого ещё не хватало, — подумал Олег, — пятнадцать суток на нарах ломают все мои планы. На работе могут не отпустить без двухнедельной отработки, а будут позорить на всю вселенную, потом рассчитают. Нет, надо как — то выкручиваться из этой ситуации. А собственно чего я боюсь? — вспомнил Олег, — я не Грачёв сейчас, а Васютин. Пускай дают пятнадцать суток, а как на работу выведут в первый день сбегу. Пускай к Сане едут домой забирают его за меня досиживать. Конечно, они разберутся сразу и поймут, что он это не я. И отпустят его восвояси. Он же говорил, что для него вечное алиби, — это его сосед из вытрезвителя. А мне придётся после этого суда на некоторое время в подполье уходить. С судом шутить не надо, за обман они и срок могут намотать.

Ему было время подумать в камере КПЗ, как избежать пятнадцати суток и на следующий день в кабинете у судьи он скажет:

— Товарищ судья, поймите меня только правильно. Я сидел в павильоне на рынке пил пиво, потом ко мне подсели турки болгарского происхождения. Они со мной разговорились, потом начали угощать водкой — мастикой, которую принесли с собой. Турок, которого звали Стефан, спросил меня:

— «Правда, говорят, что не Иван — то дурак?» — Я ему отвечаю, правда, только у нас в Советском союзе их турками называют. Он мне неожиданно ударил по лицу, и после такой наглой выходки мне трудно было сдержаться. Я же всё — таки одной нации с Суворовым и Кутузовым. Не мог я в грязь ударить, чтобы не посрамить исторические сражения с супостатами этих великих полководцев. Не мог, понимаете! На кону лежала честь державы! Моя вина, несомненно, есть в этом — эмоции закипели некстати. Поэтому я прошу вас наказать меня материально? Так как на этой неделе у нас начинается региональный смотр патриотической песни, и мне не хотелось бы подводить свой музыкальный коллектив, которым я руковожу.

Судья внимательно посмотрела на респектабельного хулигана в белом костюме и посадила на стул.

Она что — то стала писать у себя, а потом подняла Олега и зачитала ему приговор, где за хулиганские действия в общественном месте Васютин Александр подвергался к тридцати рублям штрафа.

Этот мягкий приговор его вполне устраивал, он от души с благородным лицом раскланялся перед судьёй. Попрощался вежливо с милиционером, который его конвоировал до суда и вышел на улицу.

Первым делом он поехал на работу, написал заявление на увольнение. Исполняющий обязанности нового начальника участка его уговаривать не стал, а молча подписал заявление. …Сашку Васютина он на участке не нашёл. Олег хотел того предупредить о том, что ему предстоят вскоре небольшие разбирательства на работе и в милиции, за хулиганство и вытрезвитель. Его он встретит позже в этот же день около открытого пивного павильона. Александр стоял темнее тучи за высоким столиком. По его виду можно было определить, что он до предела чем — то удручён.

— Мне твоё лицо не нравится, — сказал Олег, — но ничего не поделаешь, я тебе его сейчас поперчу немного нашей совместной проблемой.

Олег во всех подробностях рассказал, что с ним произошло. Услышав такое неприятное известие, Александр плаксиво за канючил:

— Понимаешь, я вчера, когда убежал от милиции, пришёл домой, а у меня в это время с лоджии сосед спрыгнул, а китель свой с погонами на стуле оставил.

Жена получила от души. И этому гаду досталось бы молотком, если бы я не жил на первом этаже. Сейчас не знаю, что делать?

— Жену проводи к тёще, а китель продай своему соседу за две тысячи рублей, — быстро нашёлся Олег. — Если не согласится, скажи ему, что тогда отнесёшь китель в его управление или в горком партии первому партайгеноссе.

— Думаешь согласиться? — спросил Васютин.

— А куда ему деваться, — хмыкнул Олег, — иной мент за звёздочку тысячу платит, а тут целый китель. Самое главное тебе сейчас ни в коем случае не надо принимать эту ситуацию за горе. Радуйся, что освободишься от вероломной жены. И считай что китель с погонами — это твоя тринадцатая зарплата, а сейчас давай пивка попьём. Мне тоже домой трезвым неудобно появляться. Алиса допытываться начнёт, куда я подевался в белом костюме после собрания. Ещё подумает, что я налево ходил. Мне, конечно, всё равно, но огорчать её не хочу. Она этого не заслуживает. Алиса хорошая жена и мать. Я за своих детей с ней спокоен. А ты Саня не волнуйся? Штраф я сегодня или завтра заплачу за тебя обязательно в сберкассу. Наверное, завтра, — уточнил он, посмотрев на часы.

Они выпили пива и разошлись каждый по своим домам.

Вечером, когда Алиса пришла с работы, Олег давал ей правдивые показания вместе с извинениями.

— И что ты сейчас будешь делать с работой? — спросила она.

— Не беспокойся? Ты же знаешь, что я нигде не пропаду, а без денег мы никогда не будем сидеть. Пока мои ювелирные пальцы работают виртуозно, как у скрипача — голодать не будем. Колоду карт, взлохматить всегда смогу. Но я думаю поступить на металлургический комбинат, там сейчас народу много требуется.

— Как хочешь, поступай только воду там не мути, оппозиционер непримиримый? Ты, сколько мест поменял и всё от неуживчивости своего характера, — сказала Алиса, — пора и за голову браться.

Олег сразу схватился за голову и застонал.

— Хватит паясничать, — поддержала невестку мать Олега, — слушай жену, она плохого не насоветует.

— Если бы все рабочие были такие, как я мы давно бы жили при коммунизме! — торжественно выдал Олег. — Но беда в том, что всех не переделаешь. Живут в страхе, и беспрекословно лебезят перед чинами, начиная от бригадира и до директора. А, мне противно на это смотреть. Рабы они и есть рабы. Чего с них возьмёшь.

***

КПСС тихо и мирно без всяких волнений похоронили. Многие страны социалистического лагеря, раскололись на части и на географических картах появились новые страны. СССР тоже не отстало, в один из дней 91 года, русские люди проснулись в другой стране. СССР рухнул в одночасье. ФРГ же с ГДР наоборот снесли стену преткновения и слились в одну страну. Дорогой устроился на работу, где в тесном сотрудничестве ему приходилось работать со специалистами из фирм «КРУПП и СИМЕНС» Всё оборудование поставлялось из ФРГ, бывшего капиталистического блока.

На новом месте работы Олега поставили сразу бригадиром, но без штата. Сталеплавильный цех ещё строился, и в его обязанности входило следить за работами монтажных организаций вместе с иностранными специалистами. Работа была интересная и творческая, и он ушёл в неё с головой. Вместе с ним мастером работал молодой специалист Сергей Лисов приехавший со своей семьёй с Урала. Он обладал мягким, но обидчивым характером. Но главной отличительной чертой, — это была склонность к чрезмерной фантазии. Олег эту черту характера распознал в нём сразу. В первый день их знакомства Сергей рассказал ему, что у него половина родни работало в обкоме партии и КГБ, а Чапаевская Анка пулемётчица, являлась прототипом его престарелой тёщи.

«У неё даже в книге „Чапаев“, собственноручно Фурмановым сделана авторская запись с благодарностью», — привирал он.

Олег слушал его, но улыбался после наедине. Этот мастер в работу не вникал, считая, что хорошему руководителю не обязательно знать профессионально производство.

— Главное правильно отдавать команды, — твердил он.

— Ты не прав Серёжа, — сказал ему Олег. — Чтобы стать хорошим руководителем, нужно достичь этого, именно пройдя хорошую школу через обширные познания производства. Уважать рабочих, — обязательно, — наказывал он ему, — и иногда можно выпить с ними. Поймёшь жизнь быстрее.

— Я с подчинёнными никогда не пью, и не буду пить, — опешил мастер от науки Олега.

— А у тебя в настоящее время в подчинение один я, — заметил Олег, — зато над тобой начальников много, а они все поголовно водочку пьют. И если из них каждый будет придерживаться твоей формулы, то производство развалится.

Лисов не вникал никогда, что ему говорил с богатым жизненным опытом бригадир и всегда гнул свою линию:

— Скоро, через два месяца будет массовый набор рабочих в цех и у меня будет, кем командовать. А тебя по блату, наверное, приняли сюда? — вопросительно взглянул на Олега Сергей.

— Почему ты так решил?

— Ни одного рабочего не принимают пока в цех, только ИТР.

— Меня приняли сюда, чтобы не потерять. Так, как я специалист по металлургическому оборудованию.

— Я вижу, что ты соображаешь, но рассчитать планетарный редуктор тебе не в дугу будет. Так — как ты не институт заканчивал, а техникум заочный, а я могу в два счёта рассчитать.

— Мне совсем не обязательно его рассчитывать, — снисходительно ответил Олег, — на это есть такие специалисты, как ты. А я буду гайки крутить и мучиться, над планетарным редуктором, который рассчитывал ты.

Лисов не придал значения иронической тираде Олега, но не забыл нескромно высказаться:

— Я здесь буду яркой и может даже выдающейся личностью, потому что я инженер с большой буквы!

После такого самовосхваления в вагончик вошёл начальник участка Василий Иванович Семин. В руках у него была папка с документацией. Он не слышал, о чём говорили мастер и бригадир. Бросив папку, на стол он сурово взглянул в лицо самодовольного мастера:

— Сергей Дмитриевич, тебя заместитель начальника цеха вызывает к себе. Не иначе выволочка будет.

Не знал молодой специалист значения слова «выволочка», поэтому важно заявил:

— Видишь, какие большие люди меня приглашают к себе? И посыльный сам Василий Иванович, — наш начальник участка.

Василий Иванович, на его слова ничего не ответил, только зловеще улыбнулся. Эту улыбку, не предвещающую ничего хорошего для мастера, из всех присутствующих в вагончике заметил один Олег.

Вернулся мастер назад растерянный и мрачный, будто на нём верхом черти ездили. Ни слова не говоря, Лисов начал собирать свои вещи из стола в небольшую коробку.

— Ты чего Сергей Дмитриевич, как туча, мрачный вернулся от большого человека? — спросил Олег.

— У тебя выпить есть? — вопросительно посмотрел на Олега мастер.

— У меня всё есть и водка и пиво баварское в банках, — ответил Олег.

— Налей мне водки, но сам не пей, я принципам своим не хочу изменять.

Олег достал из сейфа водку. Налил мастеру полный стакан, и добавил:

— Но после я всё равно выпью. И даже тост произнесу за твоё здравие!

Тот выпил и, возвратив стакан назад, сказал:

— Теперь можешь сам выпить, а мне дай банку пива?

Олег дал ему пива, а сам выпил сто граммов и убрал бутылку со стаканом в сейф.

Мастер дернул за ключ банки, откуда с шипением потекло по его рукам пиво. Пригубив банку, он сморщился и поставил её на стол:

— Никогда не пил баварского пива. Наше пиво, лучше и резко с возмущением сменил тему.

— Я не пойму, откуда берутся, такие руководители, как наш заместитель Турков?

— А в чём дело?

— Дело в следующем, — начал рассказывать Сергей. — Вызывает он меня к себе и начинает отчитывать, как школьника, за то, что я господину Коху показал нашу систему полиспастов, для поднятия балки мостового крана.

— Правильно ругал, не надо было этого делать, — перебил его Олег, — для этого у нас есть специалисты по грузоподъёмным механизмам. Они специалисты, практику в Германии проходили и, наконец, есть монтажная организация осуществляющая подъём балок. А ты кто такой? Мастер по эксплуатации. Не велика шишка, чтобы с Кохом глобальные вопросы решать.

— Он и без меня бы это увидал, — начал заикаться Сергей Дмитриевич. — Ему просто, как шеф — монтёру было интересно узнать, как мы будем вести монтаж 250 тонного крана.

Турков сказал, что теперь, немцы такие же полиспасты изготовят и будут остальные краны нам поставлять с ними. А это обойдётся лишней сотни килограмм золота для нашей страны. Короче обвинил меня в промышленном шпионаже и отправил на три месяца изучать документацию в архив. Теперь у меня зарплата будет меньше. Правда, мне обещали в учебном комбинате подработку — стропальщиков обучать. Хочешь, режь меня, — сплюнул он зло на пол, — но не пойму я, откуда он взялся этот Турков? Где он раньше работал? — негодовал Сергей.

— Чего ты затвердил где, да откуда? — улыбнулся Олег, — да этот Турков ты в будущем.

— С чего ты взял? — пьяно скосил глаза мастер.

— А он мне как — то тоже рассказывал, что рассчитывал планетарный редуктор за час, — лукаво улыбался Олег.

— Ладно, пускай рассчитывает, — встал Сергей из — за стола, и посмотрев уважительно на Олега, предложил:

— Хочешь, приходи ко мне домой вечером? Я тебя со своей тёщей познакомлю. Мировая старуха! А сейчас пора домой собираться, рабочий день на исходе. С завтрашнего дня я покидаю тебя надолго. Кстати, а откуда в твоём сейфе баварское пиво? — подозрительно спросил он.

— Не скажу, а то у тебя в КГБ свои люди работают, — поддел его Олег.

— Я догадываюсь, откуда, — бормотал пьяно Сергей, — это презент иностранных специалистов. Смотри аккуратней с ними тут повсюду уши и глаза. Не забывай они представители капиталистического строя.

— Да брось ты Серега, чего ты чудишь? — перебил его Олег, — они такие же люди, как и мы. Только намного культурней и обязательней нас. И я тебе скажу, они не такие скупые, как ты мне говорил. Домой они летают почти каждую неделю. Я им заказал для себя много тряпок и обуви, а они с меня ни копейки не взяли, только за авторучку пришлось самовар им свой старинный отдать с медалями.

— Это они тебя вербуют, наверное? Не поддавайся им, — предупредил Лисов, — соблюдай конспирацию. А что это за авторучка такая дорогая?

— С программным управлением, — не моргнув глазом, соврал Олег, — вот например надо студенту отлучиться во время лекции пивка попить или булочку с кефиром скушать. Он задает ей программу, и она производит всё, что рассказывает профессор, а студент приходит, у него конспект готовый скопирован.

— Мне бы эту самописку не мешало приобрести? — размечтался мастер и немного задумавшись, спросил, — а ты рулетку не можешь им для меня заказать?

— Сам закажешь и авторучку тоже, — сказал ему Олег, — ты же их всех знаешь.

— Теперь не скоро я с ними встречусь, — с сожалением вздохнул Сергей, — архивной пылью буду дышать, а ты тут комплектуй без меня бригады, приглядывайся к людям. Советую на них не дышать винными парами, твоё настроение будет передаваться и им. Запомни, дисциплина бьёт класс!

Олег на прощание похлопал ему в ладоши и пошёл переодеваться.

— Скоморох, — услышал он вслед.

Вечером Олег решил зайти навестить своего мастера, чтобы взбодрить его, бутылкой водки. Жили они не далеко друг от друга. Правда Дорогой так и проживал в частном секторе, а мастер жил в новом панельном доме. Дверь Олегу открыла старая бабка с короткой стрижкой и с папиросой в зубах:

— Вам кого молодой человек?

— Сергея Дмитриевича можно увидеть?

— Его нет. Увезли недавно на скорой помощи с отравлением желудка, — хлопнула она перед его носом дверью.

— Спасибо, — коротко ответил ей с запозданием Олег и спустился на улицу.

— Вот это да, первый раз выпил со своим подчинённым и такая неудача, — засмеялся Олег над «принципиальным» мастером. — Придётся мне теперь и его работу выполнять и в больнице навещать, как Мартына.

К Алексею Мартынову кроме его дочки Гали, Олега и Павла никто не ходил. У жены был очередной роман, и она уже полгода жила у рябого, но богатого любовника.

На улице поднялся мокрый со снегом колючий ветер.

Устыдившись, что последний раз был у друга в больнице неделю назад, он поднял капюшон непромокаемой куртки и себе под нос проворчал:

— Завтра край его надо навестить. Сейчас зайду к Паше, и мы с ним договоримся о визите к Алексею.

Почти до полуночи он просидел у Цветка, а когда вышел, то его встретила пустая заснеженная улица. Это лёг на землю первый снег. И он первый проторил по нему тридцатиметровую тропинку от дома Павла до своего дома.

***

На работе Олег был загружен по уши. Производственные обстоятельства заставляли досконально вникать в импортное оборудование. В бригаде слесарей — ремонтников, которой руководил Олег, насчитывались уже больше пятидесяти человек, и народ поступал на работу ежедневно. Ехали рабочие со всех концов страны и не по зову сердца — кто — то за должностью, кто — то за карьерой, а кто — то за деньгами, надеясь на новом оборудовании урвать желанный длинный рубль.

Но многие из приезжих себя без излишней скромности называли патриотами металлургического производства.

На такие лозунги Олег не обращал внимания, но смело мог спросить «патриота с повышенным гонором» невзирая на его должность, почему такого первоклассного специалиста отпустил в Черноземье Челябинский или Новокузнецкий металлургические заводы? Подобные вопросы ставили в тупик «патриотов» и они при следующих встречах старались дистанцироваться от него. А иногда при большом скоплении специалистов, указать Олегу на ничтожную недоработку. Типа, почему большие ворота в цех открыты, около их мастерской или почему в его бригаде не все слесаря ходят в касках. Особенно цеплял его этим старший мастер — механик Курков приехавший из Златоуста. Олег на подобные замечания отговорок не находил. Он дождался момента, когда Курков предъявил ему замечание в присутствии главного инженера завода и других высоких должностных лиц.

— Почему без рукавиц у тебя работает Никишин? — спросил он у Дорогого, увидав нового слесаря крутящего рожковым ключом гайки на немецком стенде ремонта промышленных ковшей.

— Значит, в данный момент ему удобней так работать. Но мне до того странно слышать такое глупое замечание, от «специалиста — патриота», приехавшего из Златоуста. Хотя я предполагаю, что вы не знаете своих прямых обязанностей, и чтобы показать свою активность перед высоким начальством, основной акцент делает на технику безопасности. Выходит другого вам ничего не дано.

Не рад был тогда Курков, что высунулся со своим языком. Главный инженер одарил Куркова недобрым взглядом и сурово произнёс:

— Нарушение ТБ на нашем производстве зачастую имеют место. Не забывайте того, что оборудование многим рабочим не известно. И вам товарищ Курков нужно немедленно пройти переаттестацию на предмет профессиональной пригодности на должность, какую вы сейчас занимаете.

Куркова Олег после этого инцидента больше в цеху не видал. Их встреча произойдёт позже в интересных условиях, в которых окажется бывший начальник Олега.

Но зато на своё рабочее место вернулся Сергей Лисов, и не через три месяца, как он говорил, а летом. Эта ссылка в архив его так уму разуму не научила, вместо того, чтобы теоретически расширять свой профессиональный кругозор на документациях оборудования, он больше любил шатание по цехам. Мастер добровольно в архиве вызвался выполнять, роль курьера. До одного цеха дошёл, полдня прошло. После обеда в другой цех сходил, — смена долой. Он нисколько в этом архиве ума не набрался, остался таким — же наивным, каким и был.

Первым делом, вернувшись в цех, он направился в городок иностранных специалистов. Там на ломаном немецком языке он стал им объяснять, что ему для производственных нужд необходима авторучка с программным управлением, и пятидесяти метровая рулетка, чем вызвал искренний смех у немцев.

Зато рулетку они ему подарили тут — же, а про авторучку объяснили, что она в Токио пока ещё находится в разработке.

Сергей два дня не подходил после этого к Олегу. А когда отошёл немного от обиды, сказал:

— Я думал ты серьёзный мужчина, а ты меня так подвёл с авторучкой. В неудобное положение поставил своего мастера и перед немцами и перед шведами. Там все были, даже наши переводчики.

— И ты при всех спрашивал у них Сергей Дмитриевич? — расширил глаза Олег.

— Да, а что такого?

— Разве можно, сам же говорил, что здесь вокруг уши. Эта авторучка у немцев, как я понял, изобретена для шпионской деятельности, как у нас диктофоны. При всех не надо было просить тебе. Отозвал бы одного, и перетёр с ним свою просьбу. Лучше с Руне, он водку русскую любит и наших девушек.

Лисов изобразил глупую физиономию и почесал от досады затылок.

— Теперь буду ждать момента на объекте. Буду его ловить, когда он один будет.

— А зачем его ловить, на этой неделе фаун привезёт балку крана, он будет присутствовать на подъёме, — напомнил ему Олег.

— Точно, — воодушевлённо произнёс Сергей, — а сейчас я принесу всей твоей бригаде папку с проспектами гидравлических и дисковых тормозов, — пускай изучают. Завтра у них экзамены буду принимать, — строго завил он, — кто не ответит, тот будет краны смонтированные мыть у меня до блеска.

— Это ты сам им расскажешь, ведь не я буду экзаменовать их, — ответил Олег.

Мастер ничего не ответил Олегу, а молча повернулся и быстрым шагом направился к себе в вагончик. Вернулся он в мастерскую с ворохом документации.

— Всем внимание? — объявил он и положил документацию на стол. — Вот вам проспекты, чтобы вы на зубок завтра знали устройство тормозов. Отговорки не принимаю. Спрашивать начну первым вашего бригадира, а потом и остальных буду прощупывать.

— Ты давай лишнего не бери много на себя Сергей Дмитриевич? — сказал спокойно при всех Олег, — я сам тебя могу запутать на любом узле оборудования, где мои руки побывали.

Мастер сразу вызвал Олега за дверь мастерской:

— Что ты не понимаешь, что это я не серьёзно сказал, а для острастки:

— Для чьей острастки? — не понял Олег.

— Слесарей конечно, а то скоро первую линию будем запускать, а они всё в развалку ходят, да в карты играют. Вот вся их забота.

— Да брось ты, — работают они неплохо, а в карты весь цех играет, даже ИТР, — осадил Олег мастера.

— Я не на деньги играю, а в козла, — закрутил головой по сторонам Сергей.

На следующий день утром Сергей Дмитриевич пришёл наглаженный и в красном галстуке на работу. Не знал, он, что бригадир подменил документацию в техническом бюро. Те проспекты, в которых был перевод, он оставил там, а в мастерскую документацию принёс на немецком языке.

Не подозревая такого подвоха, Сергей Дмитриевич усадил в мастерской всех рабочих. Раскрыв перед собой папку, он важно посмотрел на слесарей и, остановив свой взгляд на Олеге, профессорским тоном произнёс:

— Первым, как я и говорил, буду гонять по теме вашего бригадира. А вы все слушайте и вникайте, чтобы я вас не тыкал после носом на ваши ошибки. Ответы ваши должны быть быстрыми и лаконичными, как от стенки горох.

На все экзамены отвожу тридцать минут, — он пересчитал слесарей, — то — есть каждому по две минуты.

С остальными членами бригады, которые сейчас заняты работой, я займусь позже.

Олег снисходительно улыбнулся, зная, что сейчас подымет настроение не только себе и бригаде, но и всему цеху. Так как об этом экспресс — экзамене слухи расползутся быстрее молнии не только среди рабочих, но и ИТР:

— Я бы хотел Сергей Дмитриевич услышать вначале ваши познания о дисковых тормозах? Я знаю без запинки и задоринки своё дело, так — как на протяжении года работаю с господами немцами, а ваши проспекты это клинопись. Где вы сами — то изучали их устройство?

— Как где? — недоумённо спросил он. — Вот здесь, — постучал он ладонью по папке с документацией.

— Ну, тогда открой нужные пункты устройства дисковых тормозов и прочитай нам всем, а мы послушаем? — изгалялся над мастером Олег.

Ничего, не подозревая, мастер начал листать папки. Его лицо заметно начало меняться, сливаясь с красным галстуком.

— Читай, давай, тебя все слушают? — повысил голос Олег.

— Ничего не пойму, почему здесь всё на немецком языке, — бормотал себе под нос мастер.

— Ладно, не терзай себя, я вижу, ты сам не знаешь устройства этих тормозов. И дело тут не в знании немецкого языка. Слушай, я тебе популярно по чертежу всё расскажу. На ребят не смотри, они все их знают так же, как и я.

Олег быстро рассказал ему механизм действия и устройство тормозов, после чего Лисов в мастерскую носа не показывал. А Олег сгрёб папки под мышку и отнёс их в техническое бюро, забрав назад папки мастера, с русским переводом, в которые он ни разу не заглядывал.

— Детский сад какой — то набрали, — сказал он себе. — Экзаменовать он надумал тех, кто опытнее его!

Мастер в этот день в мастерскую забежал только к вечеру. Подойдя запыхавшись к Олегу, он панически сообщил:

— ЧП произошло недавно с балкой, которую вёз фаун. Она на повороте внизу упала на дорогу. Немцы узнали про это, и монтировать её не разрешают, пока мы не просветим её рентгеном. Главный механик послал меня завтра искать рентгенологов. Так, что ты здесь остаёшься за меня. Смотри лучше за своими подопечными. Дурака валять им не позволяй.

Сергей Дмитриевич, снял с себя каску и положил её в сейф. Обнеся всех присутствующих в вагончике важным взглядом, он громко хлопнул дверкой сейфа и пошёл к главному механику цеха Ивану Петровичу.

Главный механик не относился к «патриотом» он был опытный специалист, знаток своего дела — номенклатура, приехавшая из Челябинска, где работал главным механиком ЧМЗ. Он был до удивления всегда спокоен и голоса ни на подчиненных, тем более на рабочих никогда не повышал.

С Сергеем Дмитриевичем, горе мастером, — это был особый случай, — он тоже не ругался, но постоянно того поучал и зачастую немного в юмористической форме. Учил его жизни. Поняв, что с ним не серьёзно разговаривают, Сергей Дмитриевич сказанное пропускал мимо ушей. Он считал себя великим специалистом, не нуждающимся ни в чьих советах. Плохо он знал Ивана Петровича, так — как своё недовольство и гнев он умело маскировал за юмором. И сейчас он озорно шевелил своими седыми усами и с улыбкой наставлял молодого специалиста:

— Ты Сергей Дмитриевич, когда балку просветишь, смотри справку с печатью об обследовании немцам не отдавай. Сам знаешь, им она ни к чему, а нам в дальнейшем пригодится.

— Об этом я знаю. Меня в первую очередь предупредил зам. начальника цеха, — шёпотом сказал мастер.

…Увидали мастера в цеху только через два дня, в день пуска первой лини. Он был удручён и расстроен. Собирал уже по новой вещи в коробку, но не в вагончике, а в выделенном ему кабинете построенного административно бытового корпуса, в котором он и дня не просидел.

— Ты куда это собрался Сергей Дмитриевич? — спросил у него Олег, зайдя к нему в кабинет.

— В архив на три месяца пылью дышать, — буркнул он, благодаря тебе и главному механику. Не могли толком объяснить про печать.

— А что случилось? — не поняв недовольства мастера, спросил Олег.

— А то, — я как загнанная лошадь бегал за рентгенологами, справку у них взял. Как положено, предварительно оторвав печать с неё, и отдал господину Коху, а он с этой справкой пошёл к директору комбината. Я же не понял, что нужно было две справки брать одну с печатью, а другую без печати. Решил, что всё это делается в целях конспирации, вот и оторвал угол с печатью.

Не засмеяться здесь было нельзя. Этот инженер с высшим образованием был несколько не умней, тех неграмотных кровельщиков, с которыми Дорогой начинал работать когда — то в начале своей трудовой жизни. Олег хохотал заразительно, и от души выразить свои эмоции ему ничего не мешало. Тем более глупый вид Сергея Дмитриевича подстёгивал к большому смеху.

— Ты не до конца скрыл государственную тайну, — вдоволь отсмеявшись, сказал Олег. — Тебе надо этот клочок с бумагой съесть, как бы поступил на твоём месте любой опытный разведчик. А ты его, наверное, выбросил?

Сергей достал из кармана огрызок с жирной печатью и положил на стол.

— Тебе смешно, а мне хоть плачь, — запер он дверь кабинета. — Держи, — протянул он ключ Олегу, — Василий Иванович сказал тебе передать, — ты временно меня будешь замещать.

Олегу долго не пришлось сидеть в необжитом кабинете своего мастера.

Зная хорошо оборудование цеха, он пошёл на повышение, — его назначили механиком смены всего цеха. И когда он заступал на смену, начальство знало, что им придётся спать спокойно, — любая авария оперативно при нём устранялась. Цех был большой и насчитывал две с половиной тысячи рабочих. Олегу был положен хороший оклад, и он был доволен заработком, хотя рабочие сидели в то время на голом тарифе. Когда на работе всё было спокойно, Олег собирал свою компанию мастеров в вентиляционной камере. На карты слетались, и офицеры из заводской пожарной части. При любой тревоге им сигнализировали по рации. Эти офицеры были при любом раскладе удобны для игроков. В случае неожиданного появления большого начальника они могли отбить любую атаку. Но если тот проявлял несгибаемость характера и выносил картёжников на вид всего цеха, то ему последующие дни жилось не сладко. Те же пожарники приходили к несгибаемому начальнику через день на вверенный ему участок и выписывали тому штрафы. После таких квитанций, картёжников если и замечали, то делали вид, что со зрением они не в ладу. Играли не по крупным ставкам. Олег выигрывал только на карманные расходы. По громкой связи из вентиляционной камеры было слышно, кого приглашают пройти на рабочее место. И тогда тот бросал карты и быстро выходил из камеры. Бывало, играли так, что оставались ещё на одну смену, — сюжет азартной игры принуждал к этому. Рабочие тоже не отставали от мастеров. Улучив свободную минуту, они садились за карты. Только один сварщик из сталеплавильного участка Володя Доценко по кличке Сутулый ходил играть в вагончик к монтажникам в шахматы. Откуда он не мог услышать голос диспетчера, и Олегу приходилось при необходимости прибегать к услугам сварщиков с других участков. Поэтому каждый день ему приходилось распекать Сутулого:

— Володя прекрати подводить свою бригаду? — говорил он Доценко, — ты лазаешь где — то по три часа, а смена по твоей вине хватает простои. Ещё раз испаришься на такое длительное время, придётся тебя отправить к твоему непосредственному начальнику Полозову, пускай он определяет тебя в другую смену.

— Я больше не буду, — спокойно отвечал он, — хотя от моей быстроты у меня всё равно в кармане шуршать не будет, хоть и Горбачёв кричал в своё время, — ускоряйтесь. Да я лучше в церкви ускорюсь и перекрещусь вместо трёх раз сто раз. Сколько можно сидеть на голом тарифе? Меня монтажники зовут к себе, хорошие деньги обещают. Я бы пошёл к ним, но наверх лазать высоко муторно. Стар я уже, к металлическим лианам привыкать.

Доценко был нескладный и непробиваемый товарищ. Его нервы были железные, но ума оказалось, меньше чем у Сергея Дмитриевича. Они были с ним чем — то похожи, оба вели себя, как дети, но сварщик любил шахматы, а Сергей Дмитриевич, Чапаева на шахматной доске и на картах бурового козла, кроме этой игры он больше ничего не признавал. Он даже из архива в обед прибегал в мастерскую к слесарям, чтобы сыграть несколько конов. И ещё была у него одна слабость — это спелеология. Об этом знал практически весь завод. Любил он это дело, и нередко набрав отгулов, выезжал для поиска неизведанных пещер в разные уголки страны. Об его странствиях часто писала заводская многотиражка.

***

Сергей Дмитриевич вернулся в цех уже не мастером, а инженером по ТБ. Эта работа была для него спокойнее и спросу меньше. Он частенько заходил к Олегу в кабинет, чтобы рассказать о своих успехах в работе, но когда Олегу надоедало его слушать, он по телефону вызванивал Доценко и сводил их в своём кабинете. Они быстро находили с ним общий язык, несмотря, что сварщик был вдвое старше Сергея, и он воспитывал четверых детей, а Лисов же был бездетный, но планировал в скором времени обзавестись детьми.

Олег оставлял их в это время одних, а сам шёл в цех.

Однажды Лисов привёл к Олегу в кабинет молодого парня спортивного телосложения:

— Олег Матвеевич, познакомься, у тебя в смене будет работать. Он положил перед ним все его документы. Маркушев Владимир, — мастер спорта по борьбе, до этого работал председателем совета физкультуры всего завода, а до этого в городе спортом заправлял. А я побегу, у меня там травма у оператора. Побеседуй с ним и в другую смену не передавай. Я ему обещал, что он у тебя будет работать.

Когда Сергей закрыл за собой дверь, Олег изучающим взглядом обвёл новичка. На вид ему было лет двадцать пять, хотя по документам ему было тридцать шесть. У него было приятное лицо, внушающее доверие, под рубашки выделялась мощная грудь и при каждом движении его бугорки бицепсов внушительно шевелились. Спортсмен Олегу понравился, а то, что новичок не имел до этого рабочей профессии, на это он не смотрел. Почти все его слесаря, до этого были либо шоферами, либо строителями. Был даже один повар и один конюх из развалившегося колхоза после развала СССР.

— Если человек не лентяй, и сообразительный, то в процессе работы он быстро освоит любую профессию, — сказал Олег новичку, — так что думаю Володя, у тебя всё нормально будет. Десять дней со мной или с бригадиром походишь. Некуда без нас не суйся. Только участок ты выбрал не совсем чистый, не мог в мастерскую кристаллизаторов попроситься? Там работа лёгкая как в аптеке, чистая и нетрудоёмкая. Ночью за два часа норму выполнили, а остальное время спят.

— Понятно всё, — сказал спортсмен, — но я не знал. Ведь по сути дела для меня этот цех как штрафной батальон для бойца. Я бы ни за что не ушёл с прежней и любимой работы.

— А что за беда у тебя случилась? — поинтересовался Олег.

Парень тяжело вздохнул:

— Не знаю, поймёте меня или нет? Но могу точно сказать, что гадов на нашем заводе больше чем вшей в самой захудалой ночлежке.

— Я понятливый. Хотя если тебе неприятно можешь не рассказывать.

— Да нет если уж начал, то слушайте. Короче заказал я для наших спортсменов на Курской трикотажной фабрике пошить тридцать костюмов по финской лицензии. Об этом заказе всё начальство знало. Заму дай, главбуху дай, председателю профкома и его жене — учительнице дай, и пошла, писать губерния. Короче я кинулся проверять кладовщицу, а она оказывается, половину заказа на сторону отдала, но только не спортсменам. Думаю вот крохоборы, деньги лопатой гребут, по разным странам раскатывают и позарились на табельную спортивную форму. При коммунистах их бы давно за это привлекли к суду. Но кричать караул поздно.

— Точно бы загремели, — прервал его Олег, — а вот караул кричать никогда не поздно. Ты же борец, неужели так часто приходилось в тяжёлые секунды с ковра уползать?

— Да нет вроде? — удивился спортсмен, что его новый начальник знает специфику борьбы. — В общем, то я чаще в активе боролся, но рано простился с ковром, проблемы с позвоночником возникли.

Олег открыл окошко в кабинете, и закурил:

— Ты продолжай? А то я тебя перебил.

— Ах да, — опомнился он.

— Так вот сдавался в эксплуатацию новый дом спорта, а его надо было комплектовать мебелью. А этим у нас на заводе ведает Моисей Семёнович Мозель. Я к нему с подписанными бумагами требованиями. А он условия, мне выдвинул. Я должен экипировать всю его семью фирменным спортивным инвентарём и формой, а взамен он мне, подписывает требование на мебель. Ну, мне куда деваться. Магазин по безналичному расчёту даже лыжную мазь не оформляет. Короче пришлось им выдать всё от носков вплоть до фирменных курток, а ещё лыжи «Мюллер» и дорогие теннисные ракетки.

— Не хило, — помотал головой Олег.

— Так и это ещё не всё. На следующий день пришёл его придурочный сын, который спорт и по телевизору не видал и потребовал от меня такой же экипировки как у папы и мамы. Я его за шкирку выкинул из кабинета. Терпеть такую наглость было невозможно. Через пять минут меня вызвал председатель профкома и отправил без промедления в отпуск. Я месяц отдохнул, а ещё месяц проболел. Возвратился, а мне профком чистый лист бумаги суёт. «Пиши, говорит заявление на перевод, такова личная инициатива генерального директора Гутарова». Вот так я здесь и появился, но откровенно сказать не знаю, надолго ли? Не понравится, пойду в школу детей обучать. Но возврата на старое место не будет, это точно. Пока здесь у власти этот хрыч Гутаров, мне туда путь заказан. И удивительно получилось, пока я отдыхал, Мозеля убрали с кучерявой должности. На его наехал бывший КЕГЕБЕШНИК Лукин — зам. генерального директора по режиму. Он подключил силовые структуры и те доказали, что Мозель махровый взяточник. Оказывается, ему немцы в виде презента привезли из Германии редкие комнатные цветы, по две тысячи долларов за цветок. Вот его и попросили с насиженного места. Сейчас он не в системе завода, но судить его вероятно не будут. Я в канцелярии видал официальное письмо в прокуратуру подписанное Гутаровым. Он просит освободить Мозеля от уголовной ответственности за заслуги перед родиной и заводом.

Кстати Лукина Гутаров выкинул после отставки Мозеля, — закончил на этом он свой грустный рассказ.

— Да, некорректно с тобой поступили, — выслушав внимательно спортсмена, заключил Олег. — На мой характер, я бы в любом случае им ответил, но пока не знаю, как? Возможно, написал бы громкую статью в газету или обратился в ЦК профсоюзов. А может, более жестокое мщение им придумал, но что не простил бы им это точно.

— Была у меня предательская мысль, настучать на них в органы, да только думаю всё это пустой номер. Милиция сама не любит такие сигналы, да и сигнализаторы на подобные темы у них не в чести.

Олег раздавил сигарету о пепельницу и закрыл окно:

— Это уж точно, менты только кричат о гражданской совести. Вот если ты будешь свидетелем серьёзного преступления, и не будешь во время следствия давать показаний, то тебя привлекут за укрывательство. А когда на большого начальника накапаешь с депутатским мандатом, то ты для них стукач. Поэтому правильно ты говоришь, что это пустой номер. Они сами себя накажут, может и не все, но ты не отчаивайся. Следи за их жизнью и переключайся на хорошие реальные дела. Ты смотри, их на кладбище чаще таскают, чем рабочих. Плохая совесть, это не только аморальные комплексы — это в первую очередь неважные прогнозы здоровья. Отнесли одного, ты в ладоши не хлопай, но в мозгу своём крестик отложи. Таким образом, ты и беду свою затмишь, и душу очистишь. Ведь душа, как и кровь, нуждается в регулярной профилактике. Я вот кровь чищу молоком, а душу благими для себя делами. А кто и что про меня думает мне сейчас глубоко наплевать. Это раньше я был как барс, порвать мог любого, а сейчас жизнь другая пошла, да и народ перековали под себя бывшие коммунисты. А сейчас пошли я тебе шкафчик твой покажу, и будем с тобой проходить школу молодого бойца.

***

На производстве всё шло хорошо. Цех был сдан в эксплуатацию полностью. Хотя две дополнительные линии монтажники ещё монтировали, но это было уже за пределами основного цеха.

Маркушев Володя работал на печах гидравликом. Оборудование у него было сложное, но он быстро освоился с ним и через полгода самостоятельно мог разобрать и собрать любой узел. Ездил он на работу на БМВ, всегда был холёный и в прекрасном настроении. Ни для кого не было секретом, что помимо основной работы он занимался криминалом и имел свою бригаду, сколоченную из уголовников. Он не скрывал ни от кого, тем боле от Олега, что с наступлением тепла рассчитается с завода.

Олег его не поучал и не отговаривал, понимал, что для него бабки с лёгкостью текущие в карман, были важнее этой работы. Только вскользь ему однажды Олег напомнил, об их первой встрече.

Но Маркушев не придал этому никакого значения, ответив неопределённо:

— Чему быть того не миновать, хотя глаза ты мне на многое открыл Олег Матвеевич.

…Однажды после ночной смены они вместе с ним пошли на оперативку. В зале при большом скоплении рабочих и ИТР бывший парторг завода Бурлаков, а ныне заместитель директора по кадрам, на оперативке зачитал жалобу, написанную в МИНЧЕРМЕТ. Под письмом стояло шесть фамилий без инициалов, где первым стоял Доценко, вторым Грачёв, и Маркушев и слесаря из других смен Алфёров, Бочаров и Воронин. Последние трое фигурантов этого письма работали на разных участках и к металлургическим печам не имели никакого отношения. Все недоумевали, откуда взялось такое письмо. В основном там было написано, что к рабочим применяют нечеловеческий труд в ремонте металлургических печей, платя за это жалкие гроши. По характеру письма было ясно, что написано оно было, технически грамотным человеком, которое простой слесарь составить бы не смог. Там были применены профессиональные термины и эскиз плавильной печи с указаниями слабых мест.

Олег сразу догадался, что письмо написано кем — то из мастеров плавильного участка, но делится своим мнением, ни с кем не стал, а сразу встал с места и подошёл ближе к столу, где сидел Бурлаков и начальник цеха:

— Вы зачем эту кляузу зачитали при всём коллективе? — сказал он Бурлакову. — Если вы думаете, что перед вами здесь сидят борзописцы, то вы глубоко ошибаетесь. Как вы могли подумать, что я вместе с человеком, который посещает церковь, буду подписывать одно письмо? Доценко, ежедневно находится у меня на грани наказания, а другие слесаря с других участков и других смен совсем в недоумении будут, — разве они могут знать проблемы сталеплавильного участка? Вам нужно было вызвать нас всех и побеседовать, а не позорить прилюдно. Вы здесь, без всякого сомнения, оскорбили этим пасквилем всех рабочих вместе со мной. Это ваша грубейшая ошибка, сами её и исправляйте. И не тяните, иначе я возьмусь сам за это дело, тогда вы бледно будете выглядеть.

— Нам и в голову не приходило, что это вы написали? — начал выкручиваться Бурлаков.

— А для чего тогда его прочитали при всех? — уже переходя на крик, зло бросил Олег.

— Всё оперативка закончена, — сказал начальник цеха, — все свободны. С письмом будем разбираться позже и другим образом.

Олег подошёл к бывшему парторгу, и попросил ксерокопию письма.

Бурлаков, явно был недоволен смелыми высказываниями Олега, но в душе его тревожило сомнение, что этот острый на язык мужчина может, не проглотить обиду, а пойти жаловаться выше. И тогда он начал заискивать перед Олегом:

— Я понял, ты хочешь найти идентичный почерк. Найдёшь, заходи ко мне. Я тебе помогу изобличить анонимщика и тогда мы устроим ему хорошую баню.

Олег сделал тут — же у секретаря ксерокопию и пошёл с Маркушевым в раздевалку.

— Что ты так расстроился? — сказал Володя Олегу, — сам же меня учил хладнокровию. Не переживай всё образуется. Хотя мне уже всё равно, я в следующую смену не выхожу, подаю на расчёт.

— Как так? — озадачился Олег, — а кого я вместо тебя поставлю?

— Этот вопрос Олег Матвеевич ты у мне не задавай? Я всех предупреждал, что летом уйду с завода. Хватит бесплатно пылью дышать.

С работы они ехали вместе на машине Маркушева.

Володя ему что — то говорил в пути, но Олег в лёгкой дремоте был занят своими мыслями.

«Завтра выходной, — подумал он, — зайду к Цветку. Скажу ему, чтобы приходил, оформлялся электриком, пока есть вакансии шестого разряда. А потом вместе к Мартыну зайдём, надо будет ему помочь теплицу остеклить. С этой работой совсем про друга забыл, а его поддерживать и поддерживать надо, не — то он узел на своей шее завяжет от поганой семейной жизни. Сонька сволочь всю кровь ему испортила».

— Олег Матвеевич, — услышал он голос Маркушева.

Он очнулся, заметив, что машина стоит около его дома.

— Приехали.

— Да, да спасибо, придремал трошки, — бормотал Олег.

— Вы Олег Матвеевич классный мужик и думаю, долго в той системе тоже не проработаете. Они любят лизоблюдов, верных псов и покорных исполнителей. В вас такого говна нет. Так что если срочная помощь, нужна будет какая — звоните? Буду рад помочь.

***

Мартын на этот раз был не в больнице. Хотя здоровье его желало быть лучше. С полгода назад осудили его Генку, за подлом газетного киоска который стоял на их улице. Он подчистил всё там, кроме газет. Авторучки, карты, бобины со скотчем и другую канцелярию он загрузил в машину отца, и сдал всё оптом на рынок одному торгашу. Вычислил его быстро. На следующий день он уже сидел перед следователем. Мартын понимал, что это преступление Генка совершил в пику матери, которая после неудачного сожительства с последним гражданским мужем в это время вновь возвратилась под крышу родного дома. Поэтому Генка, таким бездарным воровством, и выразил протест против материного возвращения. Но самое удивительное, что в этом киоске после окончания школы стала работать Галина. Она постоянно для Олега оставляла там газету Известия, а если тот забывал зайти за ней, то она обязательно заносила её к нему домой. Помимо этой работы, Галина училась ещё в школе бухгалтеров.

В ближайшую субботу Олег проснулся с хорошим настроением. На столе лежало армейское письмо от младшего сына Данилы, (старший Алексей учился в Воронеже на врача). Не читая письма, он взял конверт и, шаркая тапочками по полу, словно древний старик, проследовал на кухню.

На разделочной доске шинковала лук Алиса, из её глаз текли обильные слёзы:

— Что ты делаешь? — вырвал он нож у жены. — Не люблю слёз, — и, ополоснув его под краном с холодной водой, вложил обратно нож в руку жены.

— Теперь строгай, никаких слёз не будет.

— Да я не из — за лука плакала, — сказала Алиса. — Ты вон конверт держишь, а на адрес то посмотри? Не в учебном пункте Данила сейчас, а в Чечне, а там сейчас ой как не спокойно.

— Кончай ныть, — бросил ей Олег. — У нашего Данилы инстинкт самосохранения ярко выражен, как и у меня. А бучу там больше не допустят. Так что демобилизуется он здоровым и одухотворённым к созданию счастливой жизни. Ты лучше чайку мне с бутербродом сообрази, пока я моюсь, — пойдём с Павлом стёкла вставлять Алексею в теплице.

— Это опять на весь день. Хоть бы в выходной дома побыл, — запричитала Алиса, — весь в делах. Ты вспомни, когда мы с тобой вместе последний раз в люди выходили.

— Люди живут около нас — это Мартын и Цветок, а все остальное народ. А их ты сегодня увидишь. Четыре проёма застеклим и придём к нам. Хочу с ними запах костра понюхать, пообщаться. У Мартына не комфортно, — его сучку Соньку не хочу видеть. А у Цветка весь сад навозом провонял. Так что ты будь на старте, припаси лёгкой закуски, а курица у меня в погребе замаринованная уже лежит.

— Ну, прямо царь! — бросила она ножик и ударила себя руками по бёдрам, — приказы выдал, а сам за дверь. А кто нашу веранду будет стеклить? Мартын что ли?

Он подошёл к ней и, чмокнув её в щёку, сказал: — Не бузи, к осени застеклю, — и ушёл в ванную, так и, не прочитав письмо от сына.

Павла дома не оказалось, мать молча показала на дом Мартына, и Олег дальше её слушать не стал, поняв, что он уже у Алексея. Он повернулся и зашагал туда.

Калитка у Мартына, как и двери, оказались настежь распахнуты. Он зашёл в дом с низким потолком, который требовал срочного ремонта. Павел на коленях стоял перед телевизором и индикатором проверял его.

— Здравствуйте всем, — сказал Олег, — погладив по голове дочку Мартына Галю. — Вижу тебя каждый день, а только сейчас заметил, как ты повзрослела.

— А толку, что. Вон прыщи на лице больше, чем мои сиськи, а всё в девках ходит, — сказала мать.

— Мам не торопи меня, придёт время, и я выйду замуж. Мне надо вначале школу бухгалтеров окончить, — ответила ей обиженно Галина.

— Ждать мне этого события придётся до великого потопа. Засохну, наверное, к этому времени, — бурчала мать.

— Можно подумать? — проговорил Олег, но дальше продолжать с ней разговор не стал, а подошёл к Павлу и спросил:

— Где Алексей?

— Сейчас приедет, за маленькими гвоздиками и рейками поехал на рынок.

— А тебя здесь попутно решили припахать?

— Выкидывать пора этот телевизор, — повернулся Павел к Галине, — сейчас японской и корейской техники полно, и недорого.

Дорогой вспомнил, что договорился с главным энергетиком о его будущей работе. Решив этой новостью стимулировать его ремонт, чтобы он быстрее починил телевизор:

— Для тебя ставка есть в нашем цеху, — обрадовал он друга. — Так что в понедельник тебя будут там ждать.

— Да ты что! — приподнялся Павел с колен, — не шутишь?

— Какие могут быть шутки.

И действительно через пару минут он прикрепил тыльную крышку телевизора винтами и включил его. Телевизор работал без помех.

— Ну, вот и всё, — сказал он, — но гарантий не даю, что это надолго. В любое время может полететь. Отжил он уже свой век, — вновь посмотрел он на Галину.

Тут в дом вошёл с гвоздиками и пучком реек Мартын. Выглядел он вполне прилично, загорелое лицо и живые глаза не выдавали в нём инвалида. Он отстранил рукой, стоявшую в проходе жену и подошёл обнять Олега:

— Вроде рядом живём, — стиснул в объятиях он друга, а вижу тебя только по праздникам.

— Работа Мартын, работа. Бывает, по нескольку суток в цеху живёшь. Втянулся я в неё.

— Ну и денежки, наверное, неплохие текут? — раздался голос Софьи, — вот повезло Алисе в жизни! Не то, что мне «счастье» досталось — не то мужик, не то баба и пенсия как хрен у муравья.

— Помолчи ради бога? — бросил зло Мартын и вышел в сад. Следом за ним покинули дом и Олег с Павлом.

За час они сделали теплицу. Рядом постоянно от безделья крутилась Софья.

— Прибери здесь и накрой стол, — сказал ей Мартын.

Убрав осколки стёкол в мусорное ведро, она залебезила перед ним:

— Пельменей или солянки к столу подать?

— Ничего не надо, — ответил за Мартына Олег, — мы сейчас на мою территорию переместимся. Там курица, замаринованная, с шампурами дожидается.

За ними увязалась и Софья, но Мартын на этот раз показал характер. Остановив её у калитки, он силком втолкнул её в свой палисад и закрыл за ней калитку.

— Не чего тебе делать в мужской компании.

— Может мне и в этом доме нечего делать? — раздула она ноздри, — но, увидав злые глаза мужа, быстро осеклась и вбежала в дом.

— Паскуда, — крикнул он ей вслед, — если бы не дочь, на порог бы тебя не пустил. Скажи ей спасибо кукушка бескрылая.

Друзья посмотрели на Мартына с удивлением. Таких выпадов в отношении жены он никогда себе не позволял. Они поняли, что чаша терпения его переполнилась, и он стал ей диктовать свои правила.

Как и много лет назад они сидели на старом месте в саду, только вместо сундука под тентом стоял круглый стол, а вместо жаровни из кирпича, дымился фабричный мангал из нержавейки. И вместо вина они все давно уже предпочитали водку. Алиса это место называла куренём. Потому что каждое лето они жарили там кур, пили водку и курили. В этот день она в этом курене немного с ними посидела и ушла по магазинам, оставив друзей пообщаться одних.

Олег рассказал им в подробностях, что произошло у него на работе. Но исповедь его было больше обращена к Цветку, а не к Мартыну, так — как у него были связи в милиции. Поэтому Павел первым подал голос после откровения друга:

— В этом деле я тебе смогу помочь, если ты мне предоставишь образцы почерков. Потому, что проводить такую экспертизу можно только по разрешению прокурора. А у меня хороший знакомый криминалист есть Зуфар. Он официальной бумаги мне не выдаст, а на ухо шепнёт, кто написал. Но я бы лучше на твоём месте пережил этот конфликт. Подумаешь, кто — то начеркал анонимку. Ты начальству доказал, что это не твоих рук дело и ладненько! А другие пускай своим умом доходят по мере своих логических размышлений. Я уверен, все давно забыли про это письмо.

Последняя фраза Павла зацепила Олега и он, нервно вытащив из пачки сигарету, закурил:

— Ты хоть понял, что ты мне советуешь? Или ты меня не знаешь? Мне нужен комфорт и чистота не только в облике и одежде. Понимаешь Паша, обожаю я гигиену души! Так уж я устроен. Не люблю я косых взглядов, даже тех чьё мнение мне до лампочки. Я не хочу, чтобы разные ехидные физиономии посмеивались надо мной. Поэтому кто изгадил мне душу должен получить ответный удар. Хотите, верьте — хотите, нет, но для меня это инстинкт самосохранения. Другой бы может, будь на моём месте, переживал бы от несправедливой обиды, зарабатывая себе неизлечимые болезни от страдальческих мук. Или наоборот проглотил эту пилюлю и жил как прежде — такие типажи вообще караул, — это полулюди. А я не такого покроя, мне необходим ответный удар и громкий, чтобы отдача была ощутима для всех моих недругов. Во мне уживается и злость, и совесть и здравый рассудок. Думаю, с такими великолепными качествами я неплохо был сложен для жизни. Спасибо родителям! Так что ты Паха, забудь про последние слова, а вот к своему знакомому криминалисту сходи.

Он выбросил недокуренную сигарету в бочку с водой и, посмотрев на Павла, понял, что убедил его. Тот виновато опустил голову и молча начал водить пальцем по пустой тарелке, в которой недавно лежали абрикосы. Такое молчание друга Олег знал хорошо, — это обозначало капитуляция перед оппонентом.

После выходного дня сенсационная новость облетела весь завод. У Бурлакова на даче была сожжена новая Волга и деревянный домик. А его нашли заколоченным в туалете, но не совсем здоровым. У Бурлакова были поломаны рёбра и ключица. Пожарные приехали поздно. На них смотрели, докрасна дымившиеся головешки и почерневший каркас от автомобиля «Волга». Сам же Бурлаков был отправлен в больницу. Кто с ним такое сотворил, он вразумительного ответа следователю не дал. Нападавшие в количестве трёх человек были в масках.

Олег догадывался, чьих это рук дело. Бурлаков, тоже был один из обладателей финского костюма, а тут ещё с письмом попал в немилость к спортсмену.

Олег не стал больше себя утруждать ненужными догадками, а приступил к тщательной проверке всех дежурных журналов с предписаниями мастеров и начальников участков. Начал он с печей. И похожий почерк и даже с одинаковыми ошибками нашёл сразу. В письме и журнале «металлургические печи», отсутствовали по одной букве Л, а в сталеплавильном участке, стояли, лишние буквы Л. Запись в журнале была сделана старшим мастером печного участка Полозовым. Это было ясно без всякой экспертизы. Олег вырвал несколько листков, с записью Полозова, и часть их отнёс заместителю Бурлакова. Тот пообещал ускорить экспертизу и виновника наказать, после того, как его начальник подлечится.

Но, Олег не забыл и про своего друга Цветка, который оформлялся на работу в его цех, — на него надежд он больше возлагал. Полозов всё — таки был и остался ярым коммунистом и начальником, и его старые сотоварищи по партии могли прикрыть это дело. Олег, верно, думал. Так оно и случилось.

Павел через две недели ему сообщил, что его поиски почерка дали положительный результат.

«Писал письмо, вне всякого сомнения, Полозов», — сказал Павлу криминалист, — «но вслух, этого я произносить не буду, иначе лишусь своей работы».

— Нажимай на Бурлакова — посоветовал Павел, — пускай он шевелится. Из больницы его уже выписали. Опорочить, опорочили людей, — а извиняться или обелять вас не собираются.

— А я поступлю, мудро, возьму огонь на себя, — выдал свой план Олег, — я на общем профсоюзном собрании спровоцирую Полозова, чтобы он со своей стороны принимал, какие — то действия, вплоть до суда. Скажу при всех, что телегу накатал Полозов.

— Не плохо ты придумал, — сказал Цветок, — только делай без лишних эмоций и кулаков, а то я знаю тебя, — отоваришь своего обидчика, потом сам в дерьме окажешься. Думай всегда о сыновьях, чем что — то делать необдуманно. Да и про Алису не забывай, она и так за тебя всю жизнь переживает.

— Всё будет, замечательно, — сказал Олег.

В этот день на работе пропал после обеда сварщик Доценко, его несколько раз вызывала диспетчер цеха по громкой связи. И тогда Олег послал на его розыски в вагон — городок слесаря из бригады.

— Доценко пришёл, как ни в чём не бывало, насытившись игрой в шахматы. Спокойный, в прожженной от сварочных искр робе он переступил кабинет Олега, где сидела бригада слесарей сталеплавильного участка во главе с бригадиром Аверкиным.

— Володя сколько можно с тобой разговаривать? — спросил у него Олег, — опять бригада по твоей вине схватила по второй печи час простоя. А ты говоришь, тебе премию не платят. За что платить, если ты половину рабочей смены в шахматы за цехом играешь.

На сварщика сорвались все члены бригады, всячески его обзывая. Но он невозмутимо стоял, ссутулившись, и хлопал своими невыразительными и пустыми глазами. Высморкавшись в носовой платок похожий на обтирочную тряпку, он вытащил из кармана сосиску, завёрнутую в целлофановый мешочек, и запихал половину себе в рот. Не прожевав сосиску до конца, он нечленораздельно начал объяснять коллективу:

— Видите, где доедать обед свой приходиться, — крутил он в пальцах сосиску. — И это, потому что я спешил на трудовой фронт, а вы как звери накинулись на меня. Я не виноват, если в столовой народу много всегда и часов у меня нет, — жаловался сварщик.

— Носи обеды с собой в дневную смену, как остальные ребята с других участков, — посоветовал ему Олег.

— Я бы носил, но мне не в чем, — словно школьник отвечал он.

— Пиши заявление? — дал ему бумагу и авторучку Олег.

— На расчет?

— Нет на термос комбинированный и на командирские часы, какие крановым слесарям выдали. Пиши, я продиктую и подпишу тебе его.

Доценко присел на стул и, вооружившись авторучкой, под диктовку Олега стал писать.

Начальнику сталеплавильного цеха Маслову А. В.

От сварщика Доценко В. Л.

Заявление

Уважаемый Александр Владимирович! Как дежурно — оперативному персоналу, для контроля рабочего времени прошу Вас выписать мне со склада командирские часы и для сокращения обеденного перерыва комбинированный термос под 1, 2, и 3 блюда. Просьбу прошу удовлетворить?

Сварщик Доценко.

Олег забрал у него написанное заявление и на углу текста неразборчиво подписал. Прошу выдать лодырю Доценко и поставил свою подпись.

— Все иди к Полозову пускай он прямо сейчас подпишет тебе его и быстро на склад, а с завтрашнего дня в твоём лице бригада должна увидать прилежного сварщика, борющегося за звание Ударника коммунистического труда! Хотя официально коммунисты уже давно не во власти, а почётное звание вроде осталось.

— Ого, — го, — го, — крякнул сварщик, — да у меня этих корочек полный шкаф дома лежит. А если быть точным, то восемь штук. — Он взял заявление в руки и, несмотря на него продолжил. — Если в войну полным кавалерам Славы вручали звёздочку Героя Советского Союза, то выходит я дважды Герой Социалистического труда, а получу девятую корочку, то три звезды будет. Так я Брежнева по наградам скоро догоню, а может и перегоню. Мне до пенсии ещё десять лет вкалывать, а дорогой Леонид Ильич уже несколько лет у Кремлёвской стены лежит.

Бригада была в оцепенении, не понимая всерьёз говорит сварщик или дурака валяет. Один Олег его подбадривал:

— Правильно Володя думаешь, а мы уж будь спокоен, меморию на тебя подготовим, чтобы на твоей родине в городе Житомир возвели бюст великому сварщику Доценко. А третью звёздочку получишь, то и в нашем городе тебе возведут памятник, такой же величины, как полководцу Григорию Жукову. Конечно, его ты не переплюнешь. Но представляешь, твой памятник будет первый в истории — всё-таки его возведут в честь пламенного электросварщика с большой буквы!

— А почему бы при хорошей жизни и добром правительстве, не заполучить такие блага, — крутил заявление Доценко, поднося его близко к глазам, а потом спросил:

— Я не пойму, что здесь слово лодырь, написано?

— Ты, что совсем неграмотный, — ткнул пальцем в заявление Олег, — читай лучше. Здесь написано по лимиту. Иди, подписывай быстрее, а я на склад сейчас Вале позвоню, чтобы в течение двадцати минут со склада никуда не отлучалась.

Сварщик неуклюже развернулся, прошуршал своей робой и вышел из кабинета.

— Я еле удержался от смеха, — сказал бригадир Аверкин, — ну ты и учудил! Что ему интересно Полозов скажет?

Доценко вернулся назад через десять минут, с бледным лицом и трясущимися от волнения руками:

— На него управы никакой нет, — жалобно сказал он. — Я Полозову говорю, подпиши заявление на часы командирские и термоса. А он на меня как заорёт, «Где я тебе возьму»? — Я ему говорю, кому — то можно, а мне значит нельзя. Он на меня ещё, пуще закричал и обозвал педерастом горбатым и послал к матери, которая любит сильно секс, а вдогонку запустил в стену графин с водой.

— Садись, пиши новое заявление, а это давай сюда, — сказал Олег, — пиши, я тебе продиктую.

Председателю профкома

Ковылкину С. В.

От сварщика Доценко.

Я сварщик Доценко пришёл сегодня по уважительной причине, к Полозову, чтобы подписать заявление на необходимые для меня вещи. Но он поступил со мной не как бывший коммунист, а как грязный и невоспитанный тип, обозвав меня — отца четырёх детей горбатым педерастом. Так — же он норовил угодить мне в голову графином, хорошо я увернулся и графин разбился о крепкую стену. Прошу принять к нему строгие и неотлагательные меры. Если вы мою просьбу поставите на тормоза, то я завтра же сяду на поезд и поеду за справедливостью к Борису Николаевичу в Москву.

Сварщик Доценко.

— Иди с этим заявлением в профком и отдай его, да не бойся. Что это за дела такие, почтенного отца семейства педерастом обзывать. А мы тебя на собрании поддержим. Требуй прямо сейчас расширенного собрания вместе с профсоюзом. Бывшие его коммунисты тоже все подтянутся — пускай полюбуются, какие говнюки в их партии состояли. Я тебе обещаю, что Полозова подыму на вилы и сегодня при всех. Засуну его в такое место, откуда ему больше не вылезти.

— Правильно, какой я педераст, я батька четырёх детей, — говорил он и подогретый поддержкой бригады уверенно ринулся с заявлением в профком.

— Что теперь будет? — схватился за голову Аверкин, — Полозов же не простой работяга, а начальник всё — таки.

— Не писать только в компот, там ягодки есть и всё, — сказал Олег, — посмотрите, что я сотворю с вашим главным начальником. Ему противному бесу, место только на свалке, а не среди добропорядочных людей.

Председатель профкома с руководством цеха пришли после смены в диспетчерскую, где все отчитывались за результаты сменного плана.

Полозов уже знал, что на повестке дня будут обсуждать его поведение, и сидел мрачный, понурив голову.

— У меня аварийная ситуация на двух печах, а он пришёл мне мозги морочить, с часами и термосом. Я его так и не обзывал, — сказал только, что он горбатый. Так его все называют в цеху. А графин он сам смахнул со стола нечаянно, — оправдывался Полозов.

— Интересно, как это он смог смахнуть графин к стене, когда стол находится у окна? — встал Олег с места, — я думаю тут дело совсем не в этом. Полозов, врёт, я стоял рядом с кабинетом и слышал его крики и удар о стену разбитого графина. Полозов просто узнал, что нам всем известно, о его подмётной жалобе в МИНЧЕРМЕТ. Которую он подписал нашими фамилиями, вот и мечет икру. Я вынужден это официально заявить в присутствии всего коллектива. Если он считает, что я его оговариваю, — пускай подаёт на меня в суд. Он то уж точно поставит всё на свои места.

Полозов от удивления открыл рот и как парализованный пошёл на выход, сказав при этом не оборачиваясь:

— И подам.

Собрание было сорвано, но лестных разговоров и похвалы от рабочих Олег получил немало. Полозов же на следующий день не явился на работу.

А через два дня Олега вызвали в кабинет Бурлакова, где там уже присутствовали юрист комбината, и Полозов сидевший, не за столом, а в углу, около двери. Он понуро смотрел в пол крутя в руках монтажную каску.

Бурлаков обвёл взглядом Олега и Полозова и металлической линейкой постучал по пустому графину. Раздался звон, от которого Полозов оторвал от пола свои глаза.

— Очнитесь! — неизвестно к кому обратился Бурлаков. — Сейчас вам юрист зачитает результат графологической экспертизы по поводу анонимного письма, — сообщил Бурлаков. — Прошу отнестись к нему серьёзно и впредь не делать необдуманных шагов. Давайте Валерий Иванович, продолжайте, пожалуйста? — дал слово он юристу.

Юрист открыл зелёную папку и, встав, с места зачитал:

Уважаемый товарищ Грачёв!

Криминалистическая лаборатория исследовала по вашей просьбе рукописи, которые вы предоставили для проведения графологической экспертизы. Ввиду небольшого объёма поданного Вами текста, почерк установить невозможно.

Начальник милиции: Запевало В. В.

— Ваши обвинения в адрес Полозова были беспочвенны, — закрыв быстро папку, сказал юрист. — Вам нужно пожать друг другу руки в интересах производства и идти на рабочее место, — добавил он.

— А можно мне посмотреть на заключение экспертизы, — протянул Олег руку к папке, но юрист быстро опередил его и убрал папку на стул с другой стороны.

— Нельзя, это официальный документ и предназначен он только для меня, так — как я ходатайствовал перед начальником милиции о проведении экспертизы.

— Да ты не юрист, а такая же вошь, как и Полозов, — взбесился Олег, — начальник милиции такими делами не ведает, так — как это прерогатива прокурора. Вы, что думаете, я всё это время сидел, сложа руки. Нет, товарищи бывшие коммунисты, я отправил вторую ксерокопию своему брату в Ростов, и когда я на собрании заявил, что Полозов написал письмо, у меня в кармане уже лежал результат экспертизы. И не надо мне рассказывать про маленький текст. Хорошему криминалисту достаточно одной загогулинки, чтобы изобличить преступника.

Олег блефовал пылко и не зря, заставив всех сидящих в кабинете нервно поёрзать на стульях. Его даже не остановили они, когда он выходил из кабинета. Этим он считал, что правота его доказана. По дороге его нагнал Полозов:

— Олег ну ты пойми, я хотел, как лучше. Сколько можно сидеть на одном окладе, у нас у всех семьи, дети.

— Вот и подписывался бы своей фамилией, — сказал грозно Олег, — и рядом со мной не иди? Ступай осторожно сзади корреспондент внештатный.

Через пять дней в целях производственной необходимости Олега перевели механиком нового цеха, где работа была грязная и интереса никакого не приносила. Но это было всё равно повышение. Вместо него поставили механиком смены Сергея Дмитриевича, но опять ненадолго. Он вновь провинился и по приказу директора завода его уволили с завода, а Олега вернули назад в цех, на старое место. Смена встретила его на ура, но радовались они не долго. Через месяц Олегу уже предложили новую должность помощника начальника цеха по механическому оборудованию. Но Олег не позволил собой манипулировать, понимал, что эта должность «расстрелянная» и перешёл на сдельную работу бригадиром по ремонту оборудования всего завода.

Три месяца он закрывал высокие наряды по бригаде и у него самого заработок был, как у хорошего северянина, пока не узнал об этом генеральный директор завода Гутаров. У себя на директорской оперативке, он распекал и бухгалтерию и экономистов, за то, что они пропускали такие наряды.

— Вы чем думаете? — негодовал он, — сталевары горят на работе и получают ничтожные деньги. Я генеральный директор получаю меньше, чем какой — то бригадир слесарей Грачёв. Он оказывается, несколько месяцев кряду огребает больше меня. Немедленно уволить его с завода. Причину найдите сами, — посмотрел он в сторону юриста.

Олег узнал об этой оперативке от бывшего своего начальника сталеплавильного цеха и не стал ждать, а уволился сам. Ни сколько не сожалея о своём твёрдом решении, он перед окончательным уходом заглянул в кабинет Бурлакова и, плюнув тому на пол, — произнёс:

— Сам чуток лизни, и не забудь поделиться с Гутаровым.

Что было после его демарша, он не знал, а когда вышел из заводоуправления вспомнил слова Владимира Маркушева. «Им нужны лизоблюды, верные псы и покорные исполнители»

***

Была бесснежная зима, скоро Новый год, а снегу так и не выпало. Олег твёрдо решил пересидеть её дома, помочь крестнице в ремонте комнаты. И к весне найти новую работу. Пенсия не за горами, тем более денежное пособие ему будет назначено в 50 лет, так — как у него был набран положенный стаж на вредной работе.

А Галине они с Павлом обещали после Нового года помочь в ремонте комнаты. Она была сосватана и у неё после поста должна быть свадьба. Она собиралась замуж, а Мартын опять надолго залёг в больницу. Софья же была в своём амплуа, очередной раз, покинув дом, ушла жить к плешивому служащему банка.

Олег, забрав документы в отделе кадров, зашёл по пути в киоск к Галине. Та перебирала, свежую почту. Увидав Олега через стекло, впустила его к себе.

В киоске было тепло и он, расстегнув пуговицы дублёнки сел на низкий стульчик, который подвинула для него Галина. Он изучающим взглядом всмотрелся в её лицо и отметил про себя, что девочка выросла.

У неё уже были не те беззаботные глаза, которые она носила — далеко не те. Насмотрелась на непутёвую жизнь матери и глаза потухли, будто — то поизносились от переживаний. От девочки у неё осталась, только чёлка, выглядывающая под модной молодёжной шапочки, да детские ручки.

Она достала из сумки китайский термос и потрясла перед лицом Олега:

— Чаю хотите, крёстный? — предложила она.

— Нет спасибо, — отказался он, — я сейчас зайду домой перекушу да схожу к твоему отцу в больницу. А к тебе заглянул, чтобы сказать, что я завтра уже свободен и могу приступить к ремонту. Мне теперь торопиться некуда, так, что думаю, через пару недель будуар для новобрачных в вашем доме будет готов.

— Спасибо крёстный, — робко проговорила Галина, — а от чая зря вы отказываетесь он у меня английский.

— Ну, если английский то наливай, — поддался он на уговор крестницы.

Она налила ему из термоса горячий чай в зелёную чашку с мордочкой симпатичного котика и положила перед ним большую шоколадку.

Шоколадку он отстранил, переложив её на кипу газет, а чай взял в руку: — Не пью я ни чай, ни кофе сладким. Баловство это. Сладость только вкус отбивает.

— Тогда шоколадку папе отнесите. Он любит его, больше чем маму. Три дня назад он мне в больнице так и сказал, что на пушечный выстрел теперь не подпусти её к нашему дому. Я уже согласна с ним. Зачем мамка позорит нас всех? Ведь папа хороший! Правда, крёстный?

Он положил шоколадку в карман:

— Это точно, а вот насчёт Софьи папа поторопился тебе сообщить. Мягкотелый он, — завтра она придёт, чмокнет его в лобик как покойника и наденет свои комнатные тапочки, которые он выбросить не решается.

Галина промолчала, так — как вспомнила, что тапочки действительно стоят в прихожей на видном месте.

Олег допил чай и встал, застёгивая пуговицы на дублёнке.

— Ты давай Галина готовься сама быть мамой, Софья тебе не пример. У отца появятся внуки и он оживёт. Считай, он с пелёнок воспитывал вас с Генкой.

Олег поблагодарил её за чай и вышел из киоска. Время близилось к вечеру, он решил домой не заходить. По пути заглянул в магазин. Купил яблок, колбасы и кефиру Мартыну и не забыл про бутылку:

— Надо же сегодня отметить с Цветком день свободы, — подумал он, — и направился в больницу.

Не знал Олег, что в этот день Мартына уже после обеда выписали из больницы. Просидев в приёмном покое полчаса и узнав, что он уже дома, Олег с облегчением вздохнул и вышел из пропахшей специфическим запахом больницы на улицу. Дома Мартына тоже не оказалось. Олег повесил ему на ручку двери пакет с продуктами и заспешил к Павлу, придерживая бутылку водки рукой, чтобы она не выскочила из неглубокого кармана. Мимо него на большой скорости пронеслась машина с мелом, у которой из открытого кузова тянулся белый мучной шлейф. Побелив ему слегка спину и волосы, машина скрылась за поворотом. Олег выругался, но останавливаться не стал, только на ходу отряхнул ладонью волосы.

Мартын в данный момент находился у Цветка за столом с поллитровкой водки и с горкой наполненной тарелкой солёных огурцов, только что доставшими из погреба. Другую закуску под водку Мартын тоже признавал, но эта для него была излюбленная.

Дверь Дорогому открыл Павел, они поздоровались. Олег, на крыльце распахнул дублёнку, достал из кармана бутылку. Передав её другу, снял с себя дублёнку и несколько раз громко встряхнул её.

— Ты, как всегда, кстати, — сказал Павел, — у меня Мартын в гостях. У него вновь проблемы.

— У кого там проблемы? — шумно вошёл в дом Олег и, набросив дублёнку на вешалку, проследовал в кухню. Все четыре конфорки газовой плиты, горели. На одной из них стояла небольшая кастрюля, в которой крышка от пара прыгала и побрякивала, словно заводная игрушка. В кухне пахло мясом и варёной картошкой с луком. Олег приподнял крышку и сдвинул её на середину, чтобы она не звякала.

Мартын сидел, подперев рукой подбородок, и безмолвно наблюдал за неудавшейся зимой, словно прося у погоды снега.

— Я только что от тебя пришёл, — не поворачивая головы, произнёс он, — тебя не было. Алиса мне сказала, что ты нарядился с утра и куда — то смылся.

Олег сел за стол, закрыв собой наблюдательный пункт Мартына. Покосившись на бутылку, заметил, что она уже наполовину пустая, а в глазах у друга совсем нет блеску. Про себя отметил нездоровый внешний вид Алексея. У него и лицо и губы были белее снега. Напухшие мешки под глазами, которых он раньше не замечал, явно говорили, что в почках происходит воспалительный процесс. «Видать дело его совсем швах» — подумал он.

Встретившись глазами, они протянули друг другу руки, после чего у Мартына задрожали губы, и он заплакал. Ему было стыдно показывать перед друзьями свою слабость, и он ладонью прикрыл свои глаза.

— Ты чего Лёша, — начал успокаивать его Олег, — брось ты. Поправишь своё здоровье! Ты же ещё не старый! И сосуды свои подлечишь и почки. Ну, подумаешь инвалидность. Да некоторые инвалиды живут без мук дольше здоровых людей. У меня вон мать уже тридцать лет на инвалидности, а духом не падает, ещё и по саду работает.

— У него совсем другая проблема, — вмешался Павел и поставил на стол бутылку, которую принёс Дорогой. — Расскажи ему Алёша про свою несуразную беду? — протянул он Мартыну салфетку, чтобы тот утёр слёзы.

Мартын молча утёрся и, скомкав салфетку, положил её в пепельницу. Увидав на столе ещё бутылку, он равнодушно произнёс:

— Давай ещё выпьем? А после мою беду обсудим.

На столе появились вилки. Павел снял пробу со своего блюда и, убедившись, что оно готово, вывалил всю кастрюлю в объёмное фарфоровое блюдо. Большой клуб пара от тушёной картошки окутал всю кухню. Стёкла окна моментально заволокло матовой пеленой и по нему сразу потекли «слёзы» кулинарии Павла. Ощутимей запахло мясом и луком. Забулькала водка, зазвенели стаканы. Они закусывали огурцами, которые хрустели как свежие и, обжигаясь, совали себе в рот горячие куски мяса и картошки. Немного подкрепившись, Олег отложил вилку и подвинулся вместе со стулом ближе к Мартыну:

— Так расскажи Лёша, что у тебя за беда приключилась? Я ведь вначале думал, глядя на тебя, что ты ещё почки посадил.

— И их тоже — подтвердил Алексей. — Позавчера лежал под капельницей. А мне в этот день почтальон каждый месяц пенсию в одиннадцать часов приносит. Я посмотрел на время и заторопился. Прибавил немного напор на системе и вместо полутора часов лежал сорок минут. Быстро оделся и побежал домой. Меня на полпути и прихватило. Пришлось кое — как вернуться назад и сдаться лечащему врачу. Короче я держал на пульсе весь персонал больницы не только днём, а и ночью. Около меня постоянно дежурила медсестра. Правда, вчера утром полегчало, а сегодня меня уже выписали. Сосуды же мои уже ничем не вылечишь. К старости эта болезнь будет только прогрессировать. Так — что зря ты меня Олег утешаешь, как маленького ребёнка. Но это всё семечки, тут такой мне сюрприз сынок прислал с зоны, хоть в петлю лезь.

— Что такое? — напрягся Дорогой.

— Короче я выхожу сегодня из больницы. А ко мне подкатывает Жигули десятой модели с курскими номерами. Дверца открывается, а оттуда пачка размером как банный тазик выглядывает и спрашивает, где улица Победы находится? Я ему в ответ, что живу на ней. «Садись мы тебя говорит, подвезём». Я без задней мысли сел. В салоне ещё ужасный тип находился — все руки в татуировках. Они меня подвезли прямо к крыльцу моего дома, а я им и словом не обмолвился про свой адрес. Тут я понял, что на тухлый кукан попался, но только не понимал за что? Они тут мне и выдали: «Говорят, что мой Генка на зоне им просадил в карты и наш дом, и мою Ладу». А ведь он у меня не игровой, — стучал себя в грудь Мартын. — Да если бы и играл, то нипочём бы не стал, подставлять семью. Короче эти мужички, знают, что от меня жена ушла, оставив со мной дочку. И знали день, когда я выпишусь из больницы. Поэтому наша встреча была не случайной, а спланированной этими жуками. Они дали мне неделю на раздумье и сказали, что в следующий раз приедут с нотариусом править документы. Предварительно предупредив, чтобы я в органы не стукнул иначе, под корень вырежут всю мою семью.

Олег, выслушав до конца Мартына, налил себе немного водки и один выпил:

— Очень сумрачно и неприятно. Кажется, это отморозки проявились? Не по понятиям работают. Нельзя на зоне играть, на недвижимость, которая находится за колючей проволокой и конечно на пайку. Возможно, сейчас законы другие стали, но раньше за такие ставки наказывали и крепко. Свои сапоги, задок можно проиграть, но на святое замахиваться ни — ни. Ты давай не отчаивайся. Лучше в следующий выходной поезжай к сыну и выясни у него всё, а я свои знакомства всколыхну. И будем решать, как поступать? Но как только эти фуфломёты появятся у тебя, дай мне знать. Я им чуточку обмер своим взглядом сделаю.

— Хоть ты немного отогрел мою душу, — приободрился Мартын и, взяв бутылку, разлил её по стаканам, — а к Генке я завтра съезжу. Чего откладывать, на неделю. Завтра суббота вот я и рвану к нему

Олег просидел с друзьями всю ночь. И когда забрезжил рассвет, он вышел на малолюдную улицу. Посмотрел на свои окна. Свету не было. Вспомнив, что ему больше на работу ходить не надо, у него приятно ёкнуло внутри.

Вечером в этот день к нему заявился Мартын. Он был до глубины души расстроенный, и умоляюще смотрел на Олега, будто ища в его глазах спасение. Дорогой воспринял его настроение как подтверждение крупного проигрыша Генки:

— Что точно влетел твой Генка в долговой котёл?

— Да не видал я его, — скинул он себя шапку и положил на вешалку. — Сказали, что он как нарушитель режима сидит в помещении камерного типа уже четвёртый месяц и поэтому свидание и передача ему не полагается. И сидеть ему там до самого посинения.

— Так это же хорошая новость! Ух, как прекрасно! — удовлетворённо выпустил из себя воздух Олег. — Если он в Буре, то репутация правильного каторжника у него не нарушена. Опущенных туда не сажают.

— Не понял, — хлопал глазами Мартын.

— А тебе понимать не обязательно, — провёл он друга к себе в комнату. — Ты же не собираешься идти по стопам Генки? — показал он на диван, чтобы тот присел.

— Кому я там нужен худой и больной?

Олег придвинул к себе стул и сел на него:

— Тогда и не вникай в эту тему. Доверься мне разгрести этот навоз. Мне ясно одно — тебя хотел развести отморозок, недавно освободившийся с зоны, на которой сейчас сидит твой Генка. Зная, что твой сын в ПКТ пробудет ещё долго, этот фуфломёт и надумал тебя развести. А чего умно придумано — связь у Генки с внешним миром прервана, вот он и решил воспользоваться случаем. Но наверняка он хорошо знаком с твоим сыном, и от него знает подробно всё о вашей жизни и семье. Чего бы это не зная броду ему соваться в дебри?

— А и верно, — почесал затылок Мартын, — а я как телёнок и не допёр, что такое возможно. Хотел уж к ментам ломиться, но подумал, как бы Генке там, на зоне туго не пришлось.

— Понятно, что Генка у тебя там по молодости большого авторитета пока не заимел, — размышлял вслух Олег, — если бы он был там важной фигурой, ни одна бы тварь не посмела выкинуть подобный зехер. Голову бы отрезали и на помойку выкинули. Но со своим сомнительным «должником» он был откровенен — значит близок. Будем ждать этих друзей с Курска.

Олег замолчал и, приложив палец к виску, как великий мыслитель вспомнил:

— Ты хоть номер машины запомнил?

Мартын утвердительно мотнул головой.

— Это хорошо! Совсем, хорошо! — не убирая пальца от виска, твердил Олег, — а сейчас снимай куртку, нам Алиса сообразит на стол, и мы с тобой помаракуем, как будем их встречать через неделю. Пока ты тут один поскучай, а я пойду, чердак проверю. Вариант можно высший разработать, который попадёт, возможно, в историю этого бренного времени.

На чердаке Олег в кованом сундуке, ранее стоявший у них много лет в саду, достал икону богородицы, которую давно сдавал в Москву в отдел экспорта на продажу, но, не согласившись с низкой ценой забрал её назад через десять дней. Тогда он часто наезды делал по своему картёжному профилю и, заодно прихватывал каждую поездку с собой одну две иконы на продажу. Эта икона большой ценности не имела, но у неё на тыльной стороне была наклеена пожелтевшая визитная карточка с печатью отдела экспорта.

Олег протёр её до блеска. При помощи бархотки и растительного масла, икона приобрела своеобразную загадочность и товарный вид.

— Вот, — показал он Мартыну богородицу, — она то и поможет твоему горю.

— Не верю я в эти сказки, — равнодушно бросил Мартын, — а ты давно в эти лики стал верить?

— Не важно, но в эту икону и ты поверишь!!! Сценарий я писать не буду. По месту будем репетировать. А сейчас за стол, я тебе поподробнее обрисую сюжет восстановления твоего душевного спокойствия. Только не перебивай и верь мне? Твоя вера, поможет нам осуществить мой чудотворный план.

На следующий день Олег созвонился в Курске с авторитетами, а через день уже знал по кличкам, кто должен нанести визит Мартыну. Они были двоюродные братья. Одного в наколках звали Хорём, второго Таксой. У Таксы был свой бизнес по скупке цветных металлов и салон по реставрации подушек. Когда Хорь освободился, то влился в успешный бизнес к своему брату. Теперь оставалось только встретиться с этими бизнесменами.

***

Олег пять дней не брился, дожидаясь прохиндеев на машине с курскими номерами. Ему надо было себе создать имидж затюканного и богомольного старичка.

Мартын позвонил Олегу в десять утра за сутки до Нового года:

— Заходи, я сижу у окна с самого рассвета. Вот они выходят трое из машины. Третий видимо нотариус?

Тут — же Олег сделал пару звонков своим знакомым из Курска, — бывшим каторжанам. Затем съел два больших зубка пахучего чеснока, запив их холодной водой. Надел на себя, старенькую телогрейку, в которой он разносил по саду навоз. В одном из карманов были приготовлены материнские старческие очки — линзы, в другом горсть нюхательного табака, который можно и понюхать и глаза прохвостам кинуть. Раскопал на чердаке шапку пирожком, сохранившуюся с начала семидесятых годах и в комнатных тапочках пошёл к Мартыну. Около его дома стояла новенькая белая десятка с курскими номерами. Тихо ступая по крыльцу, он достал из кармана небольшую пластиковую баночку от сметаны и, вылив на ладонь мыльной воды, плеснул себе в глаза. Дождавшись, когда у него выступили слёзы, он отставил банку на перила крыльца, растёр глаза до покраснения и только после шумно вошёл в дом.

Гости находились в горнице. В чёрном демисезонном пальто седовласом мужчине лет шестидесяти, он без труда признал нотариуса. Тот сидел за столом с открытым кейсом, где у него лежали бумаги и печати. Два других гостя подходили по описанию именно на тех, про которых рассказывал Мартын: Им было лет по двадцать пять, тридцать. Оба шикарно одетые в норковых шапках и комиссарских куртках из кожи. Гости сидели на диване и чувствовали себя как дома. Они курили дорогие сигареты, и пепел скидывали на палас. Толстый, — так про себя окрестил его Олег Таксу, — одну руку держал в кармане, будто там он сжимал оружие. Хорь же был похожий на Утконоса, так — как его нос лопаткой, был сильно вытянут вперёд. Он, положив нога на ногу, искусно крутил в пальцах зажигалку.

Олег, стоя в дверном проёме горницы, напряг свои красные от слёз глаза выше голов гостей, промолвил:

— Здравья всем!

На приветствие ему ответил только нотариус и Мартын.

Олег снял с головы свой пирожок и, сбросив тапочки у порога горницы, неуверенно встал перед иконой, стоявшей на комоде, и три раза перекрестился перед ней, не забыв отвесить поклоны.

— Лампадку бы надобно Мартын зажечь, — праздники великие наступают, чай не язычник ты, коль богородицу имеешь? Ой, негоже сосед, совсем негоже, — подошёл он вплотную к гостям и, надев очки, стал их разглядывать.

Гости с отвращением смотрели на старомодного небритого мужика, от которого веяло колхозной фермой и чесноком. Он дышал на них так чувствительно, что они с брезгливостью начали воротить свои уголовные рожи. Его присутствие им было неприятно. К тому же он мог спутать им все карты.

Мартын терпеливо сдерживал смех. Но, чувствуя, что может засмеяться, стал пить заранее приготовленный лимонный сок:

— Всё сосед, — глухим голосом, словно из могилы протянул Мартын. — Не к чему мне зажигать лампадку, — сейчас подпишу бумаги и дом не мой. Генка паршивец проиграл в тюрьме и машину и крышу. Поедем с дочкой в деревню жить к старикам.

Олег снял очки и, положив их на стол возле дипломата нотариуса, ловко вырвал у Утконоса сигарету и бросил её в стакан с лимонным соком:

— Так, так, так! — рассеянно посмотрел он в сторону друга.

— Мартын, я хоть в пепельницу попал? — притворился он слеповатым.

— В неё хрустальную, — подтвердил Мартын.

Олег достал щепотку табака из кармана втянул её ноздрёй и громко чихнул несколько раз.

— Вы что богородицу нехристи не уважаете? — обратился он к гостям. — Разве можно в присутствии боженьки дурман беса пускать. Ей миррой и елеем нужно дышать! Настрадалась барышня от вашей вони. Вон из дома на улицу курить, — повысил он голос.

Гости сидели вальяжно на диване, но, увидев перед собой богомольного старика, чуточку смутились, но быстро взяли себя в руки. Первым рот открыл Толстый, у которого ещё дымилась сигарета:

— Дед ты вообще-то здесь, что делаешь? Вали отсюда на свою хату. Не видишь, тут важные документы стряпают?

Олег подошёл к толстяку и, потянувшись своей рукой к его сигарете, специально промахнулся, чуть не ухватив того за ухо.

Толстяк встал с дивана, и грозно посмотрел на Олега, но тут сразу вмешался Мартын:

— Не обижайте его, это наш староста и мой сосед. Одинокий он и немного блаженный. Церковь на ремонте, вот он и ходит ко мне молиться сюда по нескольку раз в день. Уважает он эту икону! День не посмотрит, больной ходит. У него зрение плоховатое, так — что вы адекватно его поведение не воспринимайте.

Нотариус в это время заполнял бланки, и что творится в комнате, его не интересовало.

— Да видим, что он не того, — повертел у виска пальцем Утконос, — пускай молится на здоровье ещё пять минут, а потом, чтобы вы оба очистили дом.

— Так, так, так! — протёр глаза Олег и подошёл опять к иконе и, вынув из кармана носовой платок, стал протирать её.

Темперные краски бросили золотой блик на гостей.

— Знаете вы лихоимцы, что перед вами один из шедевров знаменитого богомаза Рублёва?

Гости посмотрели друг на друга, их лица моментально загорелись алчностью. Нотариус же прекратил писать, и всё внимание обратил на старика и икону.

— Знаете ли вы что это уникальное творение, занесено в каталог России и имеет свой личный регистрационный номер? — продолжал шокировать гостей Олег. — А известно ли вам милостивые господа, что эта богородица бесценна? Роттердам предлагал за неё семизначную цифру, а Ватикан обещал Мартына при жизни причислить к лику святых, если тот отдаст её в дар папе Римскому. А это, пожалуй, подороже семизначной цифры будет. Кумекать надо господа! — сделал он вверх винтообразный жест рукой, показав кусок ваты из разорванного рукава телогрейки.

— Разрешите? — резво встал со стула нотариус.

Он взял икону в руки и начал крутить её. На обратной стороне была наклеена пожелтевшая бумажка с печатью. «Отдел экспорта» и адрес этого отдела. «Москва, улица Большая Полянка». Затем он обратил внимание на неразборчивые цифры номера дома, регистрационный номер 02 и дата регистрации.

— Похоже, действительно вещь ценная, — определил нотариус, — я знаю этот адрес. Это собор в центре Москвы, не далеко от метро «Октябрьская». Там регистрируют подобные вещи и принимают на комиссию, у тех, кто решил продать икону за границу. Мне в 1981 году приходилось иметь с ними дело. Обладатели церковного художества, но не истинные ценители, туда всегда обращаются, не прибегая к услугам спекулянтов.

— Это точно? — спросил Утконос.

— Точнее не бывает.

Мартын достал из комода кусок бархата от старой шторы и бережно завернул икону:

— Меня поэтому и не особо расстроил проигрыш сына. Я знал, что у меня есть резервный золотой фонд, который мне сможет с десяток таких домов и машин купить, да и старость с лихвой обеспечит.

Утконос, услышав такое, загорелся словно свечка, а Толстый привстав с дивана, бросился к Мартыну:

— Погоди батя, не спеши убирать богородицу. Она тоже наша. Твой сын вместе с потрохами проиграл дом, то и икону оставь нам.

Нотариус оказался не совсем испорченным человеком и сразу выразил протест:

— Погодите уважаемые, вы меня пригласили переписать дом инвалида и оформить на вас генеральную доверенность на автомобиль девятой модели.

О, имуществе речи не было? А икона, — это, безусловно, имущество и очень ценное. Так что занимаемся, тем, зачем вы меня пригласили или я умываю руки. Я дорожу своей лицензией.

— Да и дом Мартын им не отдавай, — подал голос Олег, — а с кем я в карты буду играть?

Гости поняли, что богомольный старик может испортить им сделку, и толстяк выкрикнул:

— А ты глохни староста, — большой грех вашему брату в карты играть. Можете в азарте и алтарь засадить, так что выметайся отсюда быстренько.

— Грех вы совершаете, — сузил глаза Олег. — Больного человека из родного гнезда выгоняете, а где у вас долговая расписка от Генки. Может вы хмыри из деревни Маковка? А нет — сами валите отсюда или давайте я вас в дурака обставлю. Генки долг отобью.

Гости рассмеялись, а Толстяк намеренно скинул очки со стола на пол и раздавил их ногой:

— Мы в дурака не играем, но если вы эту икону поставите на кон, то рискнём.

— Лёшка дай карты? — засуетился Олег.

— Не дам, — отрезал Мартын и прижал к груди икону, — хоть ты и хорошо играешь, но рисковать я не хочу. Тем более у меня из колоды куда — то пиковая дама исчезла.

— У нас в машине карты есть, — нажимал на Олега Толстяк, — сейчас возьмём и метнём пару партий.

Олег вошёл в роль. Он отсчитал мелочью двадцать рублей и протянул Толстяку:

— Мне ваши карты не нужны, вот тебе сынок двадцать рублей. Пересчитай только? Могу ошибиться — совсем глаза не видят, и пройдись по правой стороне дороги к газетному киоску метров пятьдесят и там выберешь новую колоду. А я пока Алексея буду допекать, до тех пор, пока он мне икону не отдаст.

Мартын подошёл к Олегу и протянул икону:

— Бери божий одуванчик, но знай, если проиграешь, я к тебе жить перееду, и на Фольксвагене твоём буду ездить. Всё равно ты ничего не видишь.

— Нет вопросов, Алексей, — я этим автомобилем особо и не дорожу, хоть он у меня совсем новый. Пробегу всего 2000 км. А чего делать если окулисты кирпич повесили перед моим зрением, но рамки то я смогу различить. Валета с королём не перепутаю.

— Беги братан? — вскочил с дивана Утконос.

— И сколько я буду сидеть здесь? — возмутился нотариус, смотря в упор на Утконоса.

— Не бойся дядя, за продлёнку мы тебе отдельную плату отслюнявим, — успокоил того Утконос.

Толстяк ушёл и возвратился минут через десять. Бросив на стол колоду карт, он сказал нотариусу:

— Иванович, ты убери пока свой кейс. Мы сейчас недолго сгоняем в карты и продолжим оформление.

Нотариус сложил назад бумаги и пересев на диван всхрапнул и закрыл глаза.

Олег взял колоду в руку. Всмотревшись незаметно в упаковку, понял, что Галина в киоске продала одну из колод, которыми зарядил её отец. Эти карты были все краплёные Олегом, и обнаружить метки практически было невозможно. Он разорвал упаковку и стал тасовать карты. Затем передал карты Утконосу. Олег, сразу заметил, что владеет гость картами не как профессионал. Зато в лице его было столько сарказма и уверенности, которому мог позавидовать и знаменитый в свои времена Паштет. Утконос думал, что сейчас быстро сделает слепого старосту и заберёт за просто так икону:

— Ну что староста, играем до трёх побед, если выигрываешь ты — оставляем дом твоему соседу. Выигрываю я — забираю икону.

— Пойдёт, пойдёт, — махал рукой Олег, — сейчас я вам всем покажу высший пилотаж!

— Пилот в б ого — мать, — выругался Толстяк.

— При мне не богохульничать? — погрозил Олег пальцем Толстяку, и тот моментально замолчал, состроив при этом самодовольную улыбку.

Олег играл вроде неплохо, но постоянно путался и партию специально проиграл. Мартын зло плюнул на пол, выругался и вышел из дому. Это была наигранность, которую мог распознать только Дорогой. Мартын пошёл к Олегу и выгнал из гаража Фольксваген, поставив его рядом с десяткой гостей.

Когда он вернулся в дом, там стоял спор:

— Давай староста, икону? — требовал Утконос, — договаривались в присутствии нотариуса. А он здесь, не просто писарь, а представитель закона. Так — что заднюю скорость тебе включать нет смысла. Не отнимать же её у тебя?

— Не дам, — твердил Олег, — вы мне специально очки раздавили, вот я и проиграл. Сейчас я схожу домой за новыми очками и документами на Фольксваген. Ставлю его и за икону, и за дом, и за Алешкину девятку.

— Если тебе не жалко и тачку, — беги, — подал голос Толстяк, — мы такие иномарки уважаем. Только заодно вместе с документами и авто своё подгони сюда?

Утконос осадил Толстяка колючим взглядом и тот сразу осёкся, что не ушло от взора Олега:

— А зачем машину подгонять? — подошёл он к окну, — вон она стоит, возле вашей десятки.

Утконос и Толстяк кинулись к окну:

— Красавица, — восторженно вскрикнул Утконос, — беги, беги, староста за очками, — чуть не выталкивая, выпроваживал он настырного старосту из дома.

Олег прошёл мимо окон Мартына и заметил, что те провожают его взглядом. Возвращался назад — встречали.

— Не нашёл очков, — огорчившись ответил Олег, и положив документы на стол смело заявил, — Что ж буду так играть. Должно же повезти, я ведь чемпион улицы по этой игре.

Ему Утконос доверил раздать карты, потирая ладони от предвкушения скорой победы. Но победы не получилось. Олег со счётом три один выиграл встречу:

Утконос порвал от злости свои карты и накинулся на Толстяка, обвинив того, что он первым принял условия слепого хрыча.

— Надо было забирать богородицу, наклонить хозяина дома и нотариуса, и линять отсюда. Теперь всего лишились. Сам будешь с Ивановичем рассчитываться.

— Да не пыли ты, — успокаивал друга Толстяк, — сейчас нотариуса отвезём и вернёмся сюда, икону выигрывать.

Мартын отрицательно и продолжительно качал головой:

— Всё ребята, долг сына отбит — счастья пытать больше не будем.

— А почему бы и не попытать, — возразил ему Олег, не выходя из роли слеповатого старосты, — у них машина вроде тоже ничего. Продадим её, а деньги вложим на ремонт храма.

Этот староста уже бесил обоих гостей. Они брызгали слюной по всей горнице и готовы были наброситься на него с кулаками, но присутствие спящего нотариуса сдерживало их буйные порывы.

— Хорошо, — сбросил с себя куртку на диван Толстяк, — десятка моя и мы с тобой будем играть против тебя вдвоём, но не в дурака, а в Буру, — он положил на стол маленькую мужскую сумочку, в которой лежали и документы ключи от десятки.

Олегу очень хотелось курить, но ему нужно было держать марку Анти курильщика и он, почесав затылок, только спросил: — А Бура это тот же козёл?

— Да, только раздаётся по три карты, и кто первым набрал 36 очков, тот и победил. Играем из двадцати конов, если кто первым придёт к числу одиннадцать, то дальше нет смысла играть.

Олег положил на стол икону.

Утконос, видя такое дело, тоже снял с себя куртку.

Мартын собрал куртки гостей:

— Терпеть не могу беспорядка — пойду, повешу в прихожую.

Ему никто ничего на это не ответил, только Утконос попросил разрешения курить во время игры.

— Курите, раз такое дело, — раздобрился Мартын и исчез из горницы.

Олег заметил несколько порванных карт, валявших в ногах нотариуса, затем его взгляд остановился на самом нотариусе. Тот дремал с недовольным выражением лица, сидя на диване, прижав правую руку к левой стороне груди — создавалось впечатление, что у него прихватило сердце.

Олег нагнулся на пол и, подобрав две разорванные карты, молча положил их на центр стола

— А карты то порваны? — озадачился Утконос. Он вопросительно посмотрел на Толстяка и коротко бросил. — Беги!

Тот встал и прошёл в прихожую, но своей куртки и хозяина не нашёл. Он махнул рукой и побежал в киоск без верхней одежды. Когда вернулся с улицы, хозяина дома, так и не было. Он забеспокоился:

— Где твой сосед? — нервно посмотрел он на Олега и бросил аналогичную первой колоду карт на стол. — Ни его, ни наших курток нет.

— Как нет? — поднялся со стула Утконос.

— Ваши куртки видимо он в гардероб повесил, а сам он баньку топит. Надо же грязь старую смыть перед Новым годом. Можем в конец сада пройти и убедится.

Олег тут — же встал и провёл их в прихожую, открыв встроенный в стену шкаф. На них смотрели аккуратно повешенные на плечиках куртки.

— Что ты волну гонишь? — спокойно посмотрел Утконос на Толстяка, — пошли за стол?

Нотариус дремал в той же позе. Они, стараясь не шуметь, игру начали спокойно, без лишних разговоров и не на повышенных тонах. Но когда счёт стал десять три в пользу Олега, Утконос стал материться и извергать оскорбления в адрес ведущего в счёте игрока. У Толстяка пересохло в горле. Он не в силах озвучить свой гнев грохнул кулаком по столу. Открыл глаза нотариус и, сменив позу, сказал:

— Моё терпение не бесконечно, пора братцы и честь знать!

Тут Олег снял с себя маску богомольного слепого старосты и, достав из верхнего кармана рубашки сигареты «Золотая Ява» закурил.

Перед аферистами уже сидел не картёжный профан, а мужчина с волевым лицом и умными глазами.

— Ты, ты, что куришь? — заикаясь, спросил Толстяк, — а как же богородица?

— А что богородица? — скривил губы Олег, — она отдыхает в бархатном одеянии и меня не видит.

Он выпустил клуб дыма в лицо Толстяку и развернулся к нотариусу:

— Я думаю, ещё одну партию сыграть и начнём работать, — своим твёрдым обычным тоном, заявил Олег. — Только дело вы будете иметь со мной, а не с ними, — кивнул он в сторону гостей. — Хотя расчёт за труды вы получите с них.

После чего в горницу вошёл Мартын, а за ним два мужчины с короткими стрижками. Оба были в коже, синюшные от татуировок фаланги пальцев говорили, что в дом вошли бывалые люди. У первого высокого и худосочного похожего на хлыст парня, в руках был большой пакет с продуктами. Второй парень имел небольшой рост, но широкие плечи. Куртка его была расстегнута, на шее свисал бордовый кашемировый шарф, на носу сидели фирменные очки от солнца. Сняв очки, он положил их на комод. Подойдя к столу, заглянул в глаза Олегу:

— Разрешите представить вам Петю Хорька, — кивнул он на Утконоса.

И переведя взгляд на Толстяка, добавил, — а это Семён Такса, — оба они занимаются цветными металлами. У них есть свой приёмный пункт, вернее сказать был, — поправился он. — С сегодняшнего дня их бизнес отойдёт другому лицу.

Он сел на стул, который подставил ему Мартын и презрительно посмотрел на Утконоса:

— Ну что Хорёк, совсем заигрался? Тебе что медь совсем гешефта не даёт?

— Ты Фидель, как здесь очутился? — заёрзал на стуле Утконос.

— Да по твою душу направили. Наехать говорят, ты надумал на уважаемых людей. Ну, как ты любишь дурить честных людей Хорёк, не понимаю? Для чего тебе это? Освободился без косяков, зачем на свободе репутацию свою мочить? Тебе что мало мироедов в городе, для гнилых планов? Ты хоть знаешь, что Олег Матвеевич, — кивнул он на Дорогого, — нашему Пану близким человеком приходится? И играет в карты Олег Матвеевич, как бог, хоть третями, хоть в очко, хоть в Буру. Короче ты нашёл, что искал. Для тебя этот урок будет на всю жизнь!

— Фидель, Фидель, — ну виноват я, слов нет. Змей — искуситель ввергнул меня в эту аферу. Но откуда мне было знать, что я так глупо влечу. Думал чужая область, всё пройдёт тихо, без задоринки. Пацан сидит в БУРЕ. Из себя ничего не представляет, а тут такая возможность раскрутиться. Ну, мы и припасли его отца. Ты бы тоже такую возможность не упустил. За это же не казнят?

— В отличие от тебя, я бы никогда не наехал на отца сына, с кем одну пайку в БУРЕ ел, а наоборот помог инвалиду, что мы и сделали с Тополем.

Он щёлкнул худосочному парню пальцами и тот подошёл к столу, но, посмотрев, что пакет некуда поставить, высыпал всё содержимое на диван.

Там были одни деликатесы и литровая бутылка лимонной водки.

— Это вам от Деда Мороза! — повернулся Фидель к Мартыну, — а о сыне не беспокойся отец. За ним присмотрят на зоне серьёзные люди.

Мартын чуть не прослезился от избытка чувств.

«Был бы пьяный, точно расплакался», — подумал Олег и, спохватившись, взял икону со стола и, сбросив с неё бархатную ткань, протянул её Утконосу:

— А это вам на память от Деда Мороза. Когда надумаете в следующий раз провернуть чернуху, посмотрите на неё, и она сразу тебе посоветует, что делать? А сейчас мы вместе с уважаемым нотариусом займёмся неотложными делами. Негоже задерживать почтенного человека в накуренном помещении.

***

— Что опять на перепутье? — спросила Алиса, — подавая Олегу завтрак.

— Сегодня пойду устраиваться на другую работу, — сказал Олег, — три месяца отдохнул, хватит. За это время на производстве дышать легче будет. Говнюков, которые мне мешали трудиться на благо отечества, убрали. И отрадно слышать, что КПСС давно кануло в лету.

— Для рабочих лучше не стало, — сказала Алиса, — если ты обжёгся о нечистоплотного парторга, это не значит, что все коммунисты такие.

— Может быть, но я их никогда не касался, — сказал он и взял с серванта свои документы.

— Куда думаешь устраиваться? — вопросительно взглянула Алиса.

— В ту — же систему, откуда уволился, только у них свой отдел кадров. Дочернее предприятие комбината по выпуску строительных материалов. Этот завод строили итальянцы. Там, в цехах зимой в рубашках и майках работают. Завод, отвечающий полностью всем нормам требования современного производства. Это тебе не сталеплавильный цех, где рабочие ходят круглый год в валенках и суконных рукавицах.

— А тебя возьмут туда?

— Считай уже взяли мастером ППР. Буду по командировкам разъезжать.

— И в карты играть?

— Думаю, это помехой не будет нашему бюджету.

— Берись за ум, пенсия на носу, — наставляла его жена.

— Внуки скоро будут, а дедушка их без стажа. Вон смотри Павла, как быстро оценили, сразу начальником цеха назначили, пускай и небольшого, но всё равно почётно!

Павел действительно был назначен начальником электроремонтного цеха и не по протекции, а потому что показал свои способности при крупной аварии в основном цеху. Его новая должность была для битья, и он об этом прекрасно знал. Подсобных материалов кот наплакал, заработки у рабочих тоже — плакать хочется, а ответственность громадная.

— Нашла чему завидовать, да Пашка хоть мне и друг, но он раб по жизни, рабом и умрёт. А у меня всё будет и стаж и деньги, и пенсия через два месяца, — сказал Олег и пошёл оформляться на работу.

На новом месте ему выделили шикарный кабинет с кондиционером и холодильником, что его обрадовало. Он с удовольствием влился в новую работу, но постепенно начальник цеха Пирогов начал давать ему задания не связанные с производством и обязал его, чтобы у него в наличие всегда была водка, с которой оперативно можно было решить срочные вопросы и не только производственного характера, но и шкурные вопросы. К примеру, Пирогов мог дать Олегу задание, чтобы тот достал ему для его личного легкового дизеля пятьсот литров солярки. Олег грузил пустые бочки и ехал на железку, где за водку и небольшую плату сливал у тепловозов топливо.

От таких заданий Олег старался открещиваться, умело уклонялся или же длительно их выполнял, а порой сам специально создавал подводные камни, только бы не работать в интересах начальника — хапуги.

Это Пирогову не нравилось, и в один из ненастных дней он вызвал Олега к себе на ковёр:

— Грачёв так дело не пойдёт, я по цеху трезвый хожу, а ты с запахом. Так мы с тобой работать вместе не будем. Не забывай ты пенсионер, я тебе в любой день могу указать дорогу в отдел кадров.

— Я знаю.

— Что ты знаешь?

— Что работать вместе не будем, тебя скоро выгонят, — смело заявил ему Олег.

— Наглец. Не хочу тебя видеть, — бери командировку в Ярославль в институт РТИ. Цеху нужны срочно резиновые манжеты и сальники. Можем через неделю встать, если их не будет через пару недель. Вроде мелочь, но для производства ЗИП серьёзный. Заказ оформишь и назад, а приедешь, подыскивай себе другое место.

Один день он был в Ярославле. Заказ обещали выполнить через неделю, максимум десять дней.

Олег вернулся домой. В бухгалтерии заводоуправления он отчитался за командировку, оставив все сопутствующие документы у себя. Надеясь, что за грузом на служебной машине придётся ему ехать в Ярославль самому.

Придя же к себе в цех, его рабочие ошеломили приятной новостью — Пирогов был понижен в должности и переведён диспетчером завода. Но тут же они Олега и огорчили — на его место назначили бывшего партийного лидера Бурлакова.

С этим человеком он точно знал, — ему не по пути. Лучше книгами торговать или в карты играть и раздевать таких клиентов как бывший парторг в поездах, — единственном месте, где подобные вельможи всегда расслабляются. Любили они получать острые ощущения после приёма горячительных напитков. Дорога и хорошие попутчики к этому располагали.

Он зашёл к себе в кабинет написал заявление на увольнение и, достав из сейфа початую бутылку водку, налил себе в стакан и выпил. Закусив печеньем, он направился к Бурлакову. Тот прочитал бумагу и, отложив её в сторону, не напомнил ему про прощальный давний плевок, а предложил Олегу присесть:

— Что вас не устраивает Олег Матвеевич? — втянул он носом воздух. Учуяв, что посетитель под градусом, он сделал вид, что не заметил этого.

— Потеряете эту работу и, учитывая ваш возраст, лучшего не найдёте. Вас сотрудники хвалят, как замечательного специалиста. Зачем принимать скоропалительные решения? Потом будете раскаиваться. Ведь жизнь смотрите, какая сейчас красивая, не то, что раньше. Обернитесь вокруг — люди все улыбаются от счастья!

Олег ухмыльнулся:

— У меня нет опыта запоздалых раскаяний, и не будет.

Потому что я живу по своей конституции, а не по вашей. Я свободный человек, хоть и с маленькой пенсией. И вы не фальшивьте, я вокруг всей орбиты могу обернуться, но счастливых людей если и увижу, то не рядом с вами или такими как вы. И увольняюсь я из — за того, что не хочу пускать с вами по воздуху мыльные пузыри. У вас мировоззрение скудное, как у инфузории. Ваша ипостась хорошо бы подошла для дома терпимости, но там, к сожалению один женский персонал обитает. Но думаю, с реактивными перевоплощениями мужиков в голубчиков похожих на тебя, скоро вырастет новая партия.

…Бурлаков побагровел и, включив громкую связь, объявил: — Быстро в мой кабинет дежурного милиционера, у меня посетитель пьяный?!

Олег достал из папки все документы по Ярославлю, разорвал их в мелкие клочья и, разбросав по кабинету, сказал:

— В Ярославль сам поедешь, но пока вы дотуда доберетесь, и вникните в заказ, ваш месячный план накроется огромным половым органом. А трудовую книжку пришлёшь мне по почте.

Олег хлопнул дверью так, что секретарь подпрыгнула в кресле от испуга. На выходе он столкнулся с милиционером, спешившим в кабинет Бурлакова.

За воротами цеха Олег посмотрел на чистое небо, облегчённо вздохнул и пошёл к проходной. Он знал, что будет делать дальше. Они с Мартыном давно договорились, заняться книжным бизнесом. И старт для этой работы они уже набрали.

Отметить очередной день свободы он решил в баре на торговой площади. Был полдень, а бар гудел от переполненной пьяной публики. В зале был полумрак, и дым стоял столбом. Он подошёл к барной стойке и, услышав знакомые голоса, машинально повернулся. В углу сидели металлурги человек восемь.

— Видимо после ночной смены решили, откушать пивка, — подумал Олег.

Среди этой компании он увидал давно вычеркнутого из своей памяти старшего мастера Куркова. Тот сидел с раскосыми глазами и что — то доказывал одному из сталеваров. Олег заказал себе сто пятьдесят грамм водки и бутерброд с жареной кетой. Выпив у стойки бара, он быстро проглотил бутерброд и, закурив, вышел на улицу. Торговая площадь кипела, торгаши рекламируя свой товар предлагали от блестящих половников разных калибров, до норковых шуб греческого производства. Олег прошёл мимо длинного ряда, где продавалась одна обувь и, поднявшись по широкой бетонной лестнице, оказался в тисках вечно зелёных туй. Торговля в этом месте была запрещена, но напёрсточники и другие кудесники — фокусники, здесь нередко набивали свои карманы деньгами, которые они ловко вытягивали у тех, кто хотел достать бесплатно сыр из мышеловки. В этот раз на посту уже стояли два парня с фанеркой под мышкой, дожидаясь своих жертв.

— Олег Матвеевич! — услышал он позади себя окрик.

Он и повернуться не успел, как почувствовал, что его руку кто — то трясёт. Перед ним стоял Володя Маркушев, как всегда, импозантный, лицо гладкое, словно женская коленка, и его туалетная вода издавала горький опьяняющий аромат.

— Рад! Очень рад тебя видеть! — не выпуская руку Олега, твердил он, — часто тебя вспоминаю, но в гости зайти недосуг.

— Что быт заел? — обнял его Олег.

— Да нет, какой быт. Воздух сотрясаю перед жлобами, и жизни радуюсь. Тебя частенько вспоминаю, как только узнаю, что кто — то из тех, что меня отторгли от спортивной работы, ушли коньки на кладбище сдавать, обязательно за твоё здоровье чарку подниму.

Олег высвободил свою руку и, сделав пару затяжек, огляделся, ища урну. Не найдя её поблизости, щелчком выбросил окурок за парапет лестницы:

— И много раз за меня чарку поднимал?

— А ты что на заводе не работаешь?

— На самом заводе давно уже. В дочках немного поработал, вот сегодня крест поставил полностью на всей работе. Пенсионер я. Отдыхать положено.

Олегу сверху было видно, как пьяная компания металлургов вышла из бара и, шатаясь, направлялась к лестнице.

— Вот поэтому и не знаешь, а знал бы, не спрашивал про такой пустяк, — продолжал диалог Володя. — Зам. по коммерции поперхнулся от большой ворованной налички, главбух кувыркнулся на своей машине, зам. по производству остекленел от инсульта. Впрочем, я им ничуть не помогал, чтобы их коньки ржавели. Сами убрались, от алчности. Жаба их задавила. А вот мой непосредственный начальник председатель профкома, водкой захлебнулся и женскими трусами закусил. Правда выжил змей, но работает за пределами завода, в каком — то малом предприятии по изготовлению майонеза. Эту падлу мои ребята под замком держали три недели. Заливали ему в глотку водку с транквилизаторами. Девочек ему подкладывали под видеокамеру. Когда его милиция днём по городу с факелами искала, он во вкус вошёл и чувствовал себя восточным шейхом. А когда его рожа стала опухшая и ноги не держали, выбросили его около больницы и позвонили в вытрезвитель. Кассету для закрепления его аморальности отправили по почте генеральному директору. Так закончилась его общественная карьера, которой он дорожил. Теперь он сладких снов не видит и кушает один майонез.

Как тебе это нравится? — спросил Володя.

— Одобряю! Был бы я молодой, так — же поступил, а сейчас я душевную грязь могу заретушировать смачным плевком в сторону негодяя. Этого думаю вполне достаточно.

Олег посмотрел на ребят с фанеркой. Они, увидав, что пьяная компания не минует их, расставили напёрстки.

При приближении Курков встретился взглядом с Олегом, но сделал вид, что не узнал.

— Хорошо бы эти пацаны заарканили на свой аттракцион людей горячей профессии, — подумал Олег.

Словно прочитав его мысли, металлурги остановились около парней и, склонившись над напёрстками, включились в игру. Всех активнее был Курков.

Олег не стал больше смотреть на них, он изначально знал, что металлурги оставят ребятам свои денежки и возможно немалые. Обратив своё внимание к Володе, он спросил у него:

— Не плохо ты с профкомом дело обстряпал. А как же генеральный чёрт? — его коньки ещё блестят?

Он машинально посмотрел в сторону игроков. Парни уже сгребали в свои карманы горку купюр.

— Олег Матвеевич, я со стариками не воюю. На нём грехов не мало. Его очередь придёт и под землёй ему предъявят счёт, кого он унижал наверху. Можно конечно сказать «фас» своим ребятам, а они у меня отважные. Но не поймут они меня, если я так поступлю со стариком. Сейчас если подфартит, ты их увидишь в деле, — он кивнул в сторону, где металлурги облепили напёрсточников и с матом, что — то доказывали.

Курков и ещё один подручный сталевара, которого Олег знал, только визуально, сняли с себя часы с браслетом и золотые печатки. Видимо они и это проиграли, потому что началась пока тихая возня. Но тут, откуда не возьмись, словно из-под земли выросли ещё два крепких парня, которые начали вступаться за напёрсточников.

— Вы на кого прёте? — всех сильнее орал Курков, — мы металлурги, сталь укрощаем? Ему вторили и другие приятели, требуя вернуть деньги, часы и золото. Вели они себя не как рабочий класс, больше походили на пьяную неукротимую орду. Почётную профессию «металлург» они произносили несколько раз и с такой интонацией, будто это была тридцатая легендарная, непобедимая Севастопольская батарея Черноморского флота. Но это им не помогло. Слились в унисон треск челюстей и рубашек. По бетонной лестнице запрыгали оторвавшиеся пуговицы, и у кого — то ручьём бежала кровь. Всё было сделано профессионально и оперативно. Через минуту все металлурги были уложены в зарослях зелёных туй. Удалось убежать одному Куркову, он дал такого стрекача, что только пятки сверкали, в прямом смысле слова. Его сандалеты валялись в разных местах, из которых он в потасовке неуклюже выпрыгнул.

— Хорошие ребята, — оценил Олег активный напор парней.

— Подключайся к нам? У нас профиль обширный. Весь город в руках держим. А тебя как академика по картам, причислим к особым специалистам. В обиде не будешь, я тебе обещаю.

— Нет, Володя, я же тебе сказал, что я на пенсии, а ваш этот аттракцион с напёрстками уже на грани вымирания. И ты зря всё — таки от спорта отошёл. У тебя же связи я знаю, в Москве есть, вот и ехал бы туда. Глядишь, спокойно век свой прожил!

— О чём говоришь Олег Матвеевич. Там здоровья больше оставишь. Знаешь, какие в вышках интриги плетут? Чертям тошно! Самый опытный по интригам народ, это бывшие спортсмены — тренера и функционеры, и творческая публика, актёры, певцы, литераторы. Эти борются за роли, за сцену, за свои публикации, а спортсмены, практически за всё. Мне работать было трудно с ними, а вернее сказать, мелко я плавал в этих интригах. А был бы хорошим «пловцом», то возможно сейчас как минимум работал главным тренером молодёжной сборной. И поэтому для себя я сделал вывод, что практически все в прошлом прекрасные спортсмены, но не простившиеся со спортом, продолжают своё дело, не на спортивных площадках, а в своих креслах. Для них это своеобразный ринг. У них бурная начинка, они не привыкли проигрывать нигде. Они тоже хотят иметь свои места под солнцем, и не только для себя, а и для своих подопечных. Лавочки для запасных у нас сейчас в стране длинные, кто больше заплатит, тот и будет выступать в решающих соревнованиях. Вот от чего у нас и результаты в некоторых видах спорта не ахти. И попомни моё слово, что людей от спорта в скором времени не будут принимать на другие работы, даже со специальным высшим образованием. Поймут мудрые хозяева, что любой такой кадр — это фактор беспокойства любой компании.

— Да тебе диссертацию надо писать на эту тему, — сказал Олег, — а ты в напёрсточки балуешься.

— Уж лучше так, чем хлам разный разгребать. А диссертация от меня ни куда не убежит.

После этого они расстались, и больше не встречались и только позже Олег узнает, что Володю найдут зарубленным в лесу, рядом с его сожженной машиной.

Слухи были, что он перешёл дорогу какому, то золотому магнату. Уточнять эту версию он не стал, да и не надо ему было. Он знал, что все бандитские бригады рано или поздно плохо кончали, вместе со своими бригадирами.

***

Они сидели в кухне вдвоём с Павлом Петровичем Цветковым, пили пиво и иногда поглядывали на телевизор. Там шёл, какой — то политический форум. Алиса гуляла с внуком на улице.

— Перестал народ читать книги, вот и бизнес наш с Мартыном подвергся регрессу, — говорил Олег, — народ загипнотизировали телевизорами и церквями. В других цивилизованных странах строят больше спортивных сооружений, куда народ валом прёт, чтобы оздоровиться и им платят за это деньги. А у нас сараев понаделали и дерут три шкуры с народа.

— Дорогой, ты не исправим, надо идти в ногу со временем, а у тебя, как бизнес пошатнулся, так ты и выливаешь свои недовольства всему миру. Надо другие ходы искать для оздоровления своего бюджета.

— Прекрати, я и при хорошем бизнесе гавкал, как хотел. Жизнь то не перестроили для людей нормальных. Её улучшили для чиновников шоуменов и жуликов, а простой народ вообще скатился к нищете. Ты вот начальником цеха работаешь, а задница у тебя в кресле трясётся, потому — что знаешь, что хозяин тебя в любое время может выкинуть за проходную. Сколько начальников на кладбище унесли, я знаю. И всё от переживаний, а некоторые помирали прямо у себя в цеху. Ваш старый пень — бывший коммунист меня выкинул с работы, за то, что получал я несколько месяцев подряд больше его. А сейчас разве это дело? Твои электрики получают по пять тысяч, а он по пять миллионов огребает. Именно от таких продажных сук и простому народу не сладко живётся. Когда — ни будь, их досыта накормят долларами.

Олег встал с места и прошёл в прихожую. Оттуда вернулся с открытой газетой.

— Ты получаешь эту желтизну? — потряс он заводской многотиражкой.

— Да конечно и читаю от начала до конца.

— А я, её не выписывал, но мне как пенсионеру носят её бесплатно, поэтому её не особо читаю. Про выскочек «патриотов» не хочу читать — тошно. Но дело не в этом. Оказывается этот хрен с горы, заказал себе писателя и тот пишет про него книгу уже целый год. Каждый тираж новая глава на всю страницу, а то и на две. И название, какое придумали «Я призван быть — директором». Ты понял, как будет звучать будущий фолиант? Я может, мог бы быть папой римским, ну, в крайнем случае, царём, но не объявляю об этом на всю вселенную.

— С тобой всё ясно, — сказал Павел, — в душе ты царь, а на деле пенсионер. А хрен с горы, хоть и преклонного возраста — пока ещё генеральный директор.

— Плевать! — выругался Олег, — у них денег много пускай пишут, но покупать эти книги никто не будет. Меня только бесит, он в сегодняшней главе, пишет о Мозеле, какой он честный и хороший человек был. Как его силовики за горшочек цветов с должности убрали, вменив ему взятку от специалистов из ФРГ. Уж я, то это историю знаю как «Отче наш». Брешет старый Мозель был и остаётся взяточником и хапугой с большой буквы. А если Гутаров таких шакалов прославляет, то сам такой. Как хорошо, что я партийным не был. Состоять в одной банде с подобными тварями это большой позор! Поэтому считаю, что их всех в своё время поголовно надо было убирать с центровых мест. Сейчас поздно они на денежки народа себе такие пузаны наели, что их с места уже не столкнёшь.

— Олег, доля правды в твоих словах есть, но ты сам посуди, нельзя было сразу одним махом коммунистов убирать. Все производственные, научные и военные посты были у них. Если бы их выкинули с насиженных мест, то Россия бы в такую клоаку попала, в которой мы бы сидели до нового великого потопа. Революционный опыт мы уже имеем, хоть и много тогда из бывших врагов революции перешло на сторону красной армии, но всё же большинство умов нашло своё пристанище у расстрелянной стены. Что, несомненно, отразилось, на дальнейшей судьбе страны. И конечно не в лучшей форме.

— Ты мне давай тут историю не читай? — я и без тебя, её знаю не хило. Я тебе говорю жизнь говно, значит говно!

— А тебе чего обижаться на жизнь? У тебя дома всё есть, машин сменил, наверное, штук десять, а у меня только вторая и то наша Лада. Ты не бедствуешь, одеваешься как лорд, здоровье в порядке, чего тебе ещё надо? Думай о себе и о своей семье. А другие пускай о себе сами позаботятся.

— Так противно тебя слушать, Паха, в рог бы заехать тебе за эти слова. Ты же сам бывший коммунист и профсоюзный лидер, как ты быстро перекрасился. Вон смотри, по телевизору голосуют, кто за коммунистов, а кто за демократов, — показал Олег пальцем на экран.

— Видишь, за коммунистов отдали двадцать девять процентов, а за демократов семьдесят один, — восторженно сказал Павел Петрович.

— Чему ты радуешься там, на телевидении сидят одни москвичи и нажимают кнопки, а если бы туда привезли людей с других областей да захудалых городков, тогда бы посмотрели, чья взяла.

— Ты что за коммунистов стал? — удивлённо спросил Цветков.

— Я за достойную жизнь каждого русского гражданина, — сказал Олег.

— За коммунистов он, за коммунистов, — вошла с улицы Алиса с внуком, — он когда — то ругал их, а сейчас тоскует по ним. Если я не была в партии никогда, то я не скрываю, что мне жилось при них вольготнее. И я бы не жила сейчас на одну свою пенсию, а продолжала бы работать экономистом. А Олег просто неисправимый баламут. Ему ни одна власть не подойдёт, я его уже изучила за нашу долгую, совместную жизнь. Ему надо было родиться царём, тогда бы он строил жизнь в стране по своему усмотрению, только плохо бы пришлось другим государствам от его царствования. Он постоянно бы воевал с ними.

— Черта вечного недовольства в тебе Олег присутствует, — поддержал Алису Цветков.

— Дурак, ты Павел, хоть и начальник цеха. Я реалист и на жизнь смотрю другими не холопскими глазами, как ты. Да я много чем недоволен. Мне, например не понравилось, когда молодой журналист из кремля в телевизионной школе злословия говорил. «Бойтесь справедливых людей. Никогда с ними не разговаривайте». Он предостерегал всю страну об этом, оговариваясь, что в стенах кремля справедливых людей тоже много ходит по коридорам. Мне много чего не нравится. Меня бесит, когда молодой щегол едет на иномарке с сигаретой в зубах и с презрением смотрит на пешеходов. Мне смешно видеть, как поступает точно так — же взрослый мужчина, но сидевший в Оке или Запорожце. Мне противно смотреть, когда талантливый режиссёр кино избивает ногами молодого парня за то, что тот запустил в него сырое яйцо. Ладно бы если драка была по-мужски один на один, но ведь паренька сзади держали десять волосатых рук. И я не исключаю, что пареньку срок за эту выходку впаяют.

Мне страшно смотреть, когда милиция избивает народ. Это ведомство создано для защиты народа, и не должно быть ввергнуто в политические игры властей. Милиция поставлена, чтобы оберегать покой народа. Мне противно смотреть, как наши юмористы в чудотворной уродской форме изображают Брежнева и Ленина. Они смеются над нами всеми. Над народом, который родился не в то время. Мы все частица этих вождей. Мне много, что не нравится. Но люблю наказывать в карты, слащавых дураков, которые год будут хвалиться, что однажды проиграли в карты две или три тысячи долларов. Мне нравиться заходить ночью в ночной магазин и брать, чего душе угодно. Я до сих пор люблю шашлык и пиво. Я люблю свой дружный дом! Видите сколько во мне положительных качеств. А вы заладили не исправимый баламут.

— Хороший ты хороший, — сказало ласково Алиса.

Олег приятно заулыбался.

— Неисправимый баламут, — закончила фразу Алиса.

 

Эпилог

Павел Петрович Цветков через месяц после разговора с Дорогим на кухне, был уволен с работы и стал ходить по рынку с плакатом. Ремонт телевизоров и радиоаппаратуры.

Мартын, вместе с сыном Генкой занялся кролиководством и возился с внуками, которых ему подарила Галина и Генка. Его бывшею жену Софью, нашли мёртвой в лаборатории, где она работала. Она добровольно ушла из жизни не оставив ни какой записки.

Олег вскоре свернул свой бизнес с книгами, и начал ездить на поезде раз в неделю до Москвы, и обратно. Находя там жирных клиентов, он умно раскручивал их на картах. Дорогой платил с выигрыша проводнице пять процентов премиальных за то, что у неё «случайно» оказывались несколько колод карт, которые он ей вручал перед поездкой.

КОНЕЦ.