1

Когда Линн Фрамптон вошла в полутемный зал, где шла репетиция, как раз шел прогон сцены убийства. Дамион Таннер расхаживал по подмосткам, и уже само его присутствие на сцене заряжало атмосферу маленького репетиционного зала киностудии электричеством. Вот он дотронулся до щеки Кристины, своей партнерши. Медленным и полным чувственности жестом провел пальцами по подбородку, задержался на полураскрытых губах. И этот простой жест убеждал зрителей, что за его лаской кроется ненависть, а не любовь.

До сих пор Линн не удавалось вырваться на репетицию, и теперь она с безмолвным восторгом наблюдала, как действие движется к неизбежной развязке. Она читала киносценарий и хорошо знала, что будет дальше, и все же поймала себя на том, что невольно затаила дыхание, когда Дамион вытащил из кармана нож.

Руки Линн непроизвольно сжали рукопись. На изящной рукоятке ножа сверкнули побелевшие суставы пальцев Дамиона, он бросился на любовницу, сгорбленные плечи говорили о мучительной борьбе любви, горечи и патологического гнева. В полутьме, оборвавшись в коротком, жутком хрипе, резко прозвучал крик Кристины.

Несколько мгновений в репетиционной стояла полная тишина, затем раздались аплодисменты присутствующих и бурные комплименты режиссера. Мнимая жертва убийства вскочила на ноги и торжествующе улыбнулась, длинные волосы восхитительно сияли серебром в резком свете юпитеров.

Линн медленно выдохнула задержавшийся в груди воздух. В какое-то мгновение ее настолько захватила сила игры Дамиона, что она уже готова была увидеть кровь, хлынувшую из горла Кристины, хотя репетиция шла без декораций и с минимальным реквизитом.

Юпитеры выключились, в зале зажегся верхний свет. Линн нашла стул и села в стороне, терпеливо ожидая окончания репетиции. Режиссер собрал на сцене съемочную группу и делал свои замечания, бурно жестикулируя и повышая голос.

Дамион выглядел усталым, но внимательно выслушивал советы режиссера. Его партнерша казалась менее сосредоточенной. Она тесно прижалась к нему, по-хозяйски обвила рукой за талию и была целиком погружена в созерцание чеканного профиля Дамиона, не обращая внимания на происходящее вокруг. Он обнял ее за плечи, однако, как заметил пристрастный взгляд Линн, явно не придавал особого значения своим действиям. Где бы ни блуждали его мысли, они явно были далеко от Кристины.

Линн закрыла глаза и строго-настрого приказала себе не искать признаков скуки там, где их нет. Она работала у Дамиона уже десять месяцев и за это время имела возможность наблюдать его любовные интрижки по крайней мере с тремя партнершами из разных фильмов. Кристина Митчелл была его последним увлечением, и до этого дня их роман пылал с ослепительной интенсивностью.

Снова взглянув на Дамиона, Линн уже не сомневалась, что его красивые черты омрачены скукой. Сердце дрогнуло от слабой надежды, но потом она нахмурилась, сердясь на собственную глупость. Если Дамион утрачивает интерес к Кристине, то это еще ничего не значит. Ей надеяться не на что. Едва ли он готов заметить, что Линн живая женщина, только потому, что она дышит воздухом и наделена всеми положенными атрибутами своего пола, которые находятся у нее на нужных местах.

В телесериале, где Дамион исполнял главную роль, недавно появилась новая звезда, Тиффани Брандон, экзотическое существо с черными волосами, огромной грудью и крошечным интеллектом. Судя по привычкам Дамиона, он скорее направит свои чары на Тиффани, чем на Линн, собственного менеджера, на которую обращал до сих пор не больше внимания, чем на исправную мебель.

Режиссер отпустил актеров, Дамион оглядел маленький зал и, едва завидев Линн, весело махнул рукой, спрыгнул с низкого помоста и быстро подошел к ней.

— Привет, малышка, — произнес он, взъерошив в небрежном приветствии ее короткие каштановые кудряшки. — Как там наши дела?

— Хуже, чем обычно по пятницам. Совсем меня одолели. Бухгалтер взбешен из-за расходов, сделанных в последний месяц, твой агент звонил семь раз, представитель рекламного агентства требует, чтобы ты обязательно присутствовал на премьере нового фильма; мой стол завален почтой от поклонников. Однако я все держу под контролем.

Он ободряюще похлопал ее по плечу.

— Вот это мне и хотелось услышать. Черт побери, Линн, у тебя просто фантастическая работоспособность. Не понимаю, как я мог раньше без тебя обходиться.

У нее вспыхнули щеки.

— Ты талантливый актер, Дамион, и я с радостью избавляю тебя от рутинных хлопот. Если мне удастся умело организовать дела, у тебя останется больше времени для творчества.

— Я восхищен твоими намерениями, милая моя. Надеюсь, что ты никогда не уйдешь от меня, иначе не представляю, как смогу без тебя выжить. — Его губы растянулись в знаменитой улыбке, от которой у миллионов зрителей замирали сердца, а глаза потемнели и приобрели умопомрачительный оттенок темной синевы. И в этот момент он выглядел раз в семь сексуальней, чем на фотографиях, хотя, казалось бы, такое вообще невозможно.

Линн кое-как сумела ответить на его улыбку, в тысячный раз удивившись, как ей удается сохранять веселый вид, когда сердце просто разрывается от тоски. Видно, годы, потраченные на овладение актерским ремеслом, все же не прошли для нее даром.

— Так, значит, ты приехала взглянуть на мою репетицию? — спросил Дамион. — По-моему, все прошло неплохо. За две недели я натаскал Кристину, и она наконец-то верно сыграла последнюю сцену.

— Да, все выглядело нормально. Ты просто великолепен, Дамион. Но я приехала не только ради репетиции. А привезла тебе киносценарий. Я… ну… не знала точно, вернешься ли ты сегодня домой, а агенту необходимо срочно знать твое мнение. Рукопись прибыла самолетом из Лос-Анджелеса пару часов назад. Я уже просмотрела ее и считаю, что тебе нужно немедленно ее прочесть. Агент прав — абсолютный динамит и как раз для тебя.

— Завтра утром взгляну, но черт побери, Линн, как я устал! Этот безумный график начинает меня раздражать. — Он зевнул и томно потянулся.

— Охотно верю, — признала она, с отчаянием подумав, что даже его зевок жутко сексуален. Просто безобразие, что под простой, хотя и соблазнительной оболочкой скрывается столько эротики и актерского таланта. Нет ничего удивительного, что Дамион Таннер уже получил двух «Оскаров» и «Золотой Глобус». И что рейтинг его телесериалов парит в заоблачной выси. Телевизионные волны просто раскаляются, когда несут в эфир его изображение.

Она молча наблюдала, как он пролистал первые страницы сценария. Но через пару минут захлопнул его и потер ладонью глаза.

— Тяжелый день? — посочувствовала она.

— Вообще-то не хуже остальных. Черт, как я буду рад, когда театральный сезон закончится. Порой мне кажется, что репетиция пьесы на Бродвее и одновременное участие в телесериале слишком тяжелы даже для меня.

— Тебе не мешает как следует отдохнуть, Дамион. Ведь ты так много работаешь.

— Знаю, но что поделать? На меня такой спрос, малышка. Я всем нужен.

— Особенно мне. — Голос Кристины Митчелл ворвался в их разговор. Глаза подернулись чувственной поволокой, когда она прижалась к Дамиону. — Нам разве не пора уходить, милый? Ты уже несколько часов говоришь с Линн и совсем забыл про свое обещание показать мне новый ночной клуб.

— Правда? Ах да, действительно, забыл. Впрочем, отчего бы нам и не сходить туда? Я слишком взвинчен, чтобы уснуть, и слишком устал, чтобы читать.

Кристина запустила пальцы за распахнутый ворот его рубашки, и с лица Дамиона исчезли скука и усталость, хотя и не появилось радости.

— Пошли отсюда, — грудным голосом сказала Кристина, положив голову ему на плечо.

— Ладно. — Дамион опять зевнул. — Через минуту пойдем. Не торопи меня. — Он поднес к губам ее руку и рассеянно поцеловал кончики пальцев.

Линн судорожно вздохнула и отвела взгляд, делая вид, что разглядывает опустевшие подмостки. И внезапно решила, что ей пора домой.

— Желаю вам обоим приятно провести вечер, — сказала она, резко поворачиваясь, чтобы выйти через ближайшую дверь. — Увидимся в понедельник, Дамион.

— Минутку подожди, лапушка. Я все думаю насчет нового сценария. Может, заедешь завтра ко мне домой? Мы вместе пройдемся по нему. Мне нужна твоя помощь, Линн. У тебя настоящий талант — по голому каркасу сценария ты моментально понимаешь, как все будет выглядеть на экране.

Она вспыхнула от радости после такого комплимента. Вообще-то завтра рано утром Линн планировала поехать в Коннектикут к родителям, однако ей льстило, что Дамиону требуется ее совет в таком важном деле. Если немного подумать, то все можно переиграть. У родителей никаких особых событий не намечается, так что время ее приезда не имеет значения. Она сядет на более поздний поезд и будет у них к обеду.

— Хорошо бы нам встретиться в первой половине дня, Дамион, — сказала она. — Мне еще нужно навестить родителей.

Казалось, он удивился.

— Ты ведь знаешь, что утром я бываю не в лучшей своей форме, Линн. Тебе никак нельзя переменить планы?

— Пожалуй, мне-то и можно, но у тебя завтра на три часа намечена встреча с редактором журнала «Пипл». И у нас просто не останется времени на обсуждение сценария, если я приеду где-нибудь в полдень.

— Ах, ну ладно, в таком случае ничего не поделаешь. Буду ждать тебя в десять утра, Линн.

— И ни минутой раньше, — вмешалась Кристина, в ее голосе сквозило явное разочарование.

— Нет, разумеется, не раньше, — поспешила заверить Линн. — Я приеду ровно в десять.

— Спасибо, малышка. — Дамион одарил ее еще одной ослепительной улыбкой из своего богатого арсенала и направился к выходу. Кристина прилипла к нему, обняв за талию. — До завтра, Линн, — крикнул он, не оборачиваясь.

Линн стояла несколько минут, глядя на захлопнувшуюся дверь, затем чуть заметно пожала плечами, повернулась и направилась к боковому выходу. Какая длинная получилась неделя, устало подумалось ей.

Когда она вернулась домой в свою маленькую квартиру где-то на Восьмидесятых улицах, было уже около девяти. Она сбросила туфли у двери, ощущая радость от того, что наконец-то отдохнет, прошлепала босыми ногами по мягкому бежевому ковру гостиной в крошечную кухню. По сравнению со всей остальной страной стоимость жилья на Манхэттене просто чудовищная, и не так много одиноких женщин могут позволить себе такую роскошь, как отдельная квартира. Щедрое жалованье, которое платит ей Дамион, вынуждает ее к благодарности еще и по этой причине. За те десять месяцев, которые она у него работает, он дважды давал ей ощутимые премиальные. Ей было приятно сознавать, что он ценит ту организованность, которую она принесла в его беспорядочную прежде жизнь.

Линн открыла дверцу холодильника и с легкой досадой поглядела на полупустые полки. Несколько кусков засохшего белого хлеба, пачка маргарина, коробка простого йогурта и три яйца. Слишком занятая днем, чтобы пойти куда-нибудь перекусить, она попросила секретаршу купить ей йогурт и мороженый фруктовый сок. Есть то же самое вечером уже не хотелось, а сварить яйца просто нет сил.

Пошарив на нижней полке, она наткнулась на два слегка подвядших яблока. Помыла их под холодной водой, поплелась в комнату и рухнула на диван, без всякого энтузиазма куснув одно из них.

Ей непременно нужно не откладывая решить вопрос с покупкой продуктов и собственным досугом, промелькнуло у нее в голове. Хотя, если подумать, за последние месяцы у нее и досуга-то почти нет. Вечерами и даже в выходные дни ей чаще всего приходится бывать на многочисленных мероприятиях, которые устраивались телестудией либо были рекомендованы для посещения личными консультантами Дамиона по рекламе. Даже дневной перерыв нередко пропадал из-за деловых встреч.

Со стороны ее жизнь могла показаться легкой и красивой, полной блеска. Порой звонили школьные подруги, когда приезжали в город, и она брала их с собой на знаменитые манхэттенские приемы. Они всегда возвращались домой, преисполненные уверенности, что Линн Фрамптон ведет самую восхитительную жизнь, какую только можно себе вообразить.

Десять месяцев назад — и даже три месяца — она могла бы с ними согласиться. Но теперь начинает понимать, что все эти роскошные приемы, открытие галерей и гала-спектакли страшно утомительны, если тебе нужно на них работать, а не развлекаться. Она все время была в напряжении. Ей приходилось следить, чтобы Дамиона обязательно сфотографировали во время разговора с нужными людьми. Она должна помогать ему поддерживать имидж серьезного актера. И вот она часами что-то согласует, потягивая содовую, напоминает репортерам, что у Дамиона Таннера за плечами большой опыт работы в серьезных театрах за пределами Бродвея, благодаря которому стал возможен его нынешний успех в амплуа телезвезды и секс-символа. Как она выяснила, у режиссеров очень короткая память и очень узкий кругозор даже в отношении суперзвезд. И им гораздо легче вспоминается, что у Дамиона Таннера сексуальное тело и сказочное обаяние, особенно действующее на слабый пол, чем то, что в его багаже немало прекрасных классических ролей.

Раздался телефонный звонок, и Линн раздраженно сняла трубку. Сегодня у нее нет настроения вежливо выслушивать уговоры агента, старающегося застраховать очередную клиентку.

— Слушаю, — рявкнула она.

— Добрый вечер, Линн. Я звоню, чтобы узнать, к какому поезду завтра за тобой приехать.

Она сразу же узнала холодный, немного ироничный голос.

— Адам! — воскликнула она и, отложив в сторону недоеденное яблоко, выпрямилась, испытывая внезапный прилив бодрости. — Адам, просто потрясающе! Ты завтра будешь в Брэдбери?

— Естественно. Как же иначе я смогу встретить тебя на станции?

— А я-то думала, что ты на Западном побережье. Папа сказал, что тебе пришлось вылететь туда три месяца назад, и больше я о тебе ничего не слышала.

— Я действительно побывал на Западном побережье, а вот теперь вернулся. Мне приятно слышать, что ты в курсе моих дел.

Ей послышалась усмешка, смягчившая его обычно холодный голос, и почему-то обрадовали его слова. А когда она положила усталые ноги на диванную подушку, дневное напряжение стало постепенно покидать напряженные мускулы. Говорить с Адамом всегда так приятно.

— Нахал! — притворно рассердилась Линн. — Ты ведь мой лучший друг по меньшей мере уже шестнадцать лет. Как я могла не заметить твоего отъезда?

— Если бы я знал, что ты без меня скучаешь, то прислал бы тебе хотя бы почтовую открытку. — Не успела она ответить, как Адам добавил: — Ну ладно, считай, что мы покончили со взаимными признаниями в вечной преданности. Так скажи все-таки, к какому поезду мне лучше подъехать, чтобы встретить тебя? В семь тридцать или в девять часов? Внезапно Линн пожалела, что работа у Дамиона снова отнимает у нее часть выходных. Как приятно было бы провести целых два дня в общества Адама.

— К сожалению, мне не удастся приехать так рано, — сокрушенно ответила она. — На утро у меня намечено несколько дел, но я постараюсь уехать двенадцатичасовым поездом; он прибывает в Брэдбери в два тридцать.

— Неужели ты не можешь отложить свои дела? Твоя мама уже испекла к ленчу пироги с черникой, а я привез из Калифорнии новый рецепт мороженого — с ореховым маслом и виски.

Линн рассмеялась.

— Какой ужас! Я почти рада, что меня при этом не будет. Ладно, обещаю поскорей разделаться со всеми делами, но отложить их, к сожалению, не могу. Дамион сказал, что не справится без меня.

— Понимаю… Дамион. Естественно, Дамион прежде всего. Что ж, постарайся приехать хотя бы к половине третьего, и если будешь хорошо себя вести, могу взять тебя на рыбалку. В сарае твоего отца давно томятся земляные черви. А ты будешь насаживать мне наживку.

Она засмеялась, вспомнив с ностальгической тоской, сколько раз они с Адамом ходили на рыбалку и про свой нездоровый интерес к извивающимся земляным червям.

— Эй, ты забываешь, что мне уже не десять лет, — сказала она. — Мой детский интерес к червям с тех пор перешел на более высокие материи.

— Да, знаю. Когда ты была ребенком, тебя завораживали скользкие и ползающие существа. А теперь заворожил Дамион Таннер.

Наступила короткая пауза, после которой Линн издала смешок.

— Честно говоря, Адам, тебе не мешало бы взять несколько уроков хороших манер! По-моему, ты даже не понимаешь, что сейчас сказал.

— Возможно. Я всегда лучше справлялся с цифрами, чем со словами. — Каменная четкость его голоса сменилась нежностью. — У тебя усталый голос, Линн. Отдыхай, завтра увидимся.

— Я буду ждать встречи.

С улыбкой она положила трубку и почувствовала себя более счастливой, чем днем. Милый Адам, он такой чуткий.

Линн была единственным ребенком в семье и появилась у немолодых родителей, когда они уже давно смирились с мыслью о бездетности. Адам Хантер заменил ей старшего брата. Он поддразнивал ее, защищал при необходимости, смеялся с ней, терпеливо выслушивал ее болтовню. Любил и заботился и ни разу не бросил в трудную минуту.

Она познакомилась с ним шестнадцать лет назад, тем летом, когда ей исполнилось десять лет. Ему было восемнадцать и, на ее детский взгляд, он уже перевалил за ту таинственную черту, что отделяла взрослых от детей.

Ее родители владеют преуспевающей гостиницей на северо-западе Коннектикута, и она привыкла к оживленной жизни, наполненной суетой приезжающих и уезжающих людей. Добродушной по натуре, ей нравилось общаться с постояльцами. Однако особенно она привязалась к Адаму, поскольку мать объяснила, что он проведет в гостинице все лето и что отец будет навещать его по выходным. Такие постояльцы бывали у них редко, и она вскоре догадалась, благодаря вспышке детской интуиции, что Адам одинок и несчастлив. Он неприкаянно слонялся по саду, ничем не занимаясь. Линн была типичной девятилетней девочкой, полной бурлящей энергии, и такое вот праздное одиночество в саду казалось ей кощунственной тратой драгоценного летнего времени.

Один из служащих гостиницы сделал для нее маленький деревянный ящик с крышкой из проволочной сетки — домик для живущего у нее семейства улиток. И в один особенно сумрачный день, спустя примерно две недели после приезда Адама, она отправилась на задний двор поискать себе новых питомцев. На обратном пути Линн так засмотрелась на гигантскую улитку, которую только что поймала, что с размаху налетела прямо на Адама.

— Ты что, ослеп, что ли?

Она с беспокойством заглянула в ящик, чтобы убедиться, что никто из улиток не пострадал. И прошло какое-то время, прежде чем она вспомнила наставления матери о том, что с гостями надо держаться вежливо.

— Извини, — поспешно сказала Линн. — Я не видела, куда иду. Я не запачкала тебе одежду?

— Нет, все в порядке. Да и вообще это старая рубашка.

«Он такой грустный, — заметила она, — и его серые глаза покраснели и припухли». Ей не хотелось думать, что он плакал. Ведь всем известно, что взрослые не должны плакать. Особенно мужчины. Что могло случиться, чтобы заставить плакать такого большого, как он?

— Хочешь посмотреть на моих улиток? — предложила она, стараясь изо всех сил держаться по-дружески.

Мать не переносила этих безобидных созданий, отец относился к ним терпимо, а вот мальчикам в школе они ужасно нравились. Адам был выше отца и шире в плечах, так что выглядел вполне взрослым. Однако она решила, что улитками он все-таки заинтересуется, как мальчики из школы, а не отнесется к ним свысока, как взрослый мужчина.

— У меня тут есть одна такая большая, а на спине у нее дети, — объяснила Линн. — Как ты считаешь, это их мать?

— Нет. — Он едва заглянул в выстланный травой ящичек. — Они просто часть одной колонии. Улитки ведь гермафродиты.

— Герм… что?

— Гермафродиты, — нетерпеливо повторил он. — Они одновременно самцы и самки. Либо иногда меняют свой пол. Рождаются самками, а когда подрастают, становятся самцами.

Линн молча выслушала столь поразительную информацию. Она показалась ей невероятной, однако, с другой стороны, звучала интересно. А ведь ей казалось, что все животные, птицы и насекомые должны быть либо мальчиками, либо девочками.

— А как же у них появляются дети? — упорствовала она, проверяя его знания.

Адам взял одну улитку, и Линн отметила, что в отличие от ее матери он не боится их трогать. Ткнул пальцем в ту часть, которую Линн принимала за голову.

— Репродуктивные органы находятся у улиток прямо возле рта. Это питающий орган, а оплодотворенные яйца выходят отсюда, из маленького отверстия.

Внимательно рассмотрев улитку, она решила, что Адам скорее всего говорит правду, но вечером ей придется проверить эту информацию у отца. Если он не знает ответа, то она посмотрит в энциклопедии, потому что любит книги и с удовольствием выясняет в них разные вопросы.

Линн убрала улитку в домик и захлопнула крышку.

— Почему ты грустный? — вдруг спросила она. — Тебе тут не нравится? Большинство гостей считают, что у нас очень приятное место.

Едва она это произнесла, как тут же пожалела о сказанном. Линн уже знала, что взрослые не любят, когда их спрашивают о личном, и тут увидела, что после ее слов вид у него сделался еще несчастней, чем прежде.

— Нет, тут нормально, — ответил он жестким и неприязненным тоном.

— Ну хорошо. — Она неловко переминалась с ноги на ногу и обтирала грязные ладони об узкие хлопчатобумажные шорты. — Пожалуй, я пойду делать мороженое. Мама разрешила помочь ей сегодня.

Адам внезапно вскинул голову и впервые посмотрел ей прямо в глаза.

— Моя мама умерла. Три недели назад, — с болью сказал он.

Линн вытаращила глаза. У нее есть подруги, родители которых развелись, но вот чтобы умерла мать… У большинства ее друзей живы бабушки, а у некоторых и прабабушки. И она не нашлась, что сказать.

— Извини, — промямлила она. — Это ужасно.

— Ее убил грабитель, — объяснил он напряженным и яростным голосом. — Ее застрелил какой-то подонок, который залез к нам в дом. Полиция так и не нашла его. Папа говорит, что скорей всего и не найдет.

Линн попыталась представить себе грабителя, похожего на тех, что она видела в кино или телесериалах. На экране всегда лилось много крови, но это не очень страшно, поскольку всем известно, что это всего лишь краска или красная помада, а может, кетчуп. Линн представила себе, что ее маму застрелили по-настоящему, и похолодела от страха, хотя весь ужас этого все равно не укладывался в голове.

— Извини, — снова беспомощно повторила она.

Линн мучительно попыталась подыскать какие-то другие слова, чтобы объяснить ему, как ей жаль, однако голова оставалась пустой, а в желудке сделалось муторно от нахлынувшей волны сочувствия.

— Пойдем со мной делать клубничное мороженое? — выпалила она и тут же готова была провалиться сквозь землю от такого глупого предложения.

— Нет, спасибо. — Его лицо оставалось замкнутым и неприязненным.

На другой ответ она и не рассчитывала. Прижав к ребрам домик с улитками, Линн отбросила с глаз покорные каштановые кудряшки.

— Ну, мне пора, — пробормотала она. — До встречи.

— Угу.

Она уже достигла задней двери гостиницы, когда ее настиг его голос.

— Подожди!

Линн медленно повернулась.

— Я ужасно люблю мороженое, — сказал он. — А повара разве пробуют сами то, что делают?

— Всегда. — На ее лице появилась широкая ухмылка. — Еще у нас есть черника. Мама печет самые вкусные в мире пироги с черникой и собирается научить этому меня, — похвасталась Линн. — Если хочешь, тоже можешь попробовать.

Так они провели вместе первый из многих дней.

То лето осталось в памяти Линн как долгое, жаркое пятно солнечного света.

Они с Адамом вместе разведывали близлежащие окрестности, загорали, собирали огромные букеты, наблюдали за жизнью насекомых.

Когда осенью он уехал на учебу в колледж, она была безутешна. Однако, к ее восторгу, Адам стал возвращаться в гостиницу почти каждые каникулы, немного помогал по хозяйству, накрывал столы либо продавал напитки в маленьком баре.

Ей исполнилось пятнадцать лет, когда он наконец выучился на бухгалтера, но к этому времени его отец приобрел в Брэдбери дом, и она по-прежнему часто видела Адама.

Из-за большой разницы в возрасте их отношения нередко принимали странный, односторонний характер. Теперь, став взрослой, Линн понимала, что достаточно часто Адам едва терпел ее общество, в то время как она была целиком ему предана. Однако, когда она поступила в колледж, возрастная разница между ними уменьшилась как по мановению волшебной палочки, а дружба претерпела чуть заметные и неопределенные изменения.

Линн швырнула огрызки в корзинку для бумаг и направилась в ванную. «Забавно, — подумала Линн, намыливая губку, — что в чем-то она прекрасно понимает Адама, а в некоторых областях не знает его абсолютно». Пожалуй, это неизбежно при той близкой дружбе, которая их связывает. Наверное, это наиболее типично для братьев и сестер — испытывать глубокую интимность и легкий барьер отчуждения. Например, она знает все его любимые кушанья. Какие книги ему нравятся, какие фильмы. Знает, что Бах ему нравится больше, чем Бетховен, а «Битлз» больше, чем Пол Саймон. Однако ей очень мало известно о его работе, а еще абсолютно не ясно, почему он никак не женится. Линн не знала, встречается ли он постоянно с какой-нибудь девушкой, потому что оба они избегали разговоров на личную тему.

Внезапно она живо представила себе Адама, женатого на одной из тех приторных милашек, которых было в изобилии в ее родном городке, и испытала необъяснимый прилив острой ревности. Линн невесело рассмеялась, смывая под душем пену. Впрочем, ее ревность была вполне понятна. Линн не сомневалась, что их странная близость с Адамом разрушится после его женитьбы.

А вообще пока что ей нечего беспокоиться об этом, поскольку он, похоже, не собирается под венец в ближайшем будущем. Ее мать была в курсе всех важных событий городка, особенно грядущих свадеб, а ведь она ни словом не обмолвилась о появлении какой-либо особой женщины в жизни Адама.

Линн тихо замурлыкала какую-то мелодию. В их отношениях с Адамом удивительно то, что, несмотря на долгую разлуку, узы между ними остаются на редкость крепкими. Даже когда из-за работы они находились в противоположных концах страны, телефонный звонок моментально восстанавливал между ними ощущение близости.

«Интересно, сколько Адам пробудет на Восточном побережье на этот раз», — подумала она. Когда она приезжала домой, родители всегда пели ему дифирамбы, рассказывали, какую замечательную карьеру он делает. Она не уделяла большого внимания подробностям, однако на душе теплело от того, что дорогой для нее человек так хорошо устроился.

Про себя она не могла с уверенностью сказать то же самое. В профессиональном плане у нее все складывалось успешно, хотя и не в той области, которую она выбрала себе первоначально. Линн училась на театральном отделении Коннектикутского колледжа, но быстро поняла, что славы лучшей актрисы в местной школе и третьего места по танцам в колледже недостаточно, чтобы преуспеть в мире профессиональных актеров с его жесткой, а порой и жестокой конкуренцией.

Неприятно, конечно, признаваться даже самой себе в недостаточном таланте, зато она гордилась своим здравым смыслом и быстро сменила курс в колледже, взявшись в последние два года за изучение менеджмента в бизнесе. К своему удивлению, Линн закончила его едва ли не лучшей в группе. Ее по-прежнему привлекал артистический мир.

И она устроилась на работу, в главном Театральном агентстве Нью-Йорка, в отделе рекламы и информации. И там проявила себя настолько успешно, что агент Дамиона Таннера специально разыскал ее и предложил стать личным администратором и менеджером Дамиона. Да, подумалось ей, в профессиональном плане сомневаться в ее успехе не приходится.

На личном же уровне, однако, ее жизнь можно считать зоной бедствия в федеральном масштабе. При первой же встрече она влюбилась в Дамиона, и чем больше общалась с ним, тем сильнее разгоралась тяга к нему.

К сожалению, он явно не отвечает ей взаимностью, и Линн начала подозревать, что его полное безразличие угнетающим образом действует на все стороны ее жизни.

У нее было немало поклонников в Манхэттене — она привлекала приятных, милых, ничем не примечательных мужчин с такой же легкостью, как Дамиан невероятно красивых и ужасно безмозглых девиц. Но недавно Линн поймала себя на том, что подыскивает причины, чтобы не встречаться ни с кем, даже если у нее выдавался свободный вечер. Как будто нежелание Дамиона увидеть в ней женщину лишало ее энергии и в другие минуты жизни.

Она никогда и никому не говорила, даже Адаму, о своих чувствах к Дамиону. Они с Адамом нередко делились разными секретами, но никогда не касались любовных связей.

Пожалуй, в эти выходные Линн покончит с наложенным на себя обетом молчания. Она дошла до той черты, когда ей отчаянно требуется совет о том, как выйти из тупиковой ситуации, продолжающейся уже десять месяцев. Из-за своей дурацкой натуры она переносила все молча, в себе, а с другой стороны, была слишком энергичной, чтобы упиваться своим унынием, опустив руки и страдая от неразделенной любви. Ей что-то надо предпринять. Но не забираться же ей самой, без приглашения, в огромную кровать Дамиона. А что еще ей остается делать? Как показать ему, что она умирает от любви?

Она вышла из-под душа и остановилась у раковины, чтобы почистить зубы. Если кто-то и может дать ей совет, как привлечь к себе мужчину, так уж это наверняка Адам. Кажется, вокруг него неизменно увивается целый гарем добивающихся его внимания девиц. И в этом отношении, если не в других, у него с Дамионом очень много общего. И она решила, что в этот раз отведет Адама в тихий уголок и выяснит, каким образом он строит свои отношения с женщинами.

Она прополоскала рот и вытерла запотевшее зеркало. Мужчины часто говорят ей, что она хорошенькая, но это вовсе не означает, что она выдерживает конкуренцию с его приятельницами. А для Дамиона Таннера, на ее взгляд, сексуальность женщины обладает приоритетом во всех отношениях.

Линн критически осмотрела себя в зеркале. Карие глаза — выразительные, но не очень большие, скорее средней величины, волосы средне-каштановые, кожа средне-розовая. Голова среднего размера на теле среднего роста. Линн втянула щеки, опустила ресницы и попробовала принять сексуальный вид. Попытка явно не удалась. Она стала похожа больше на косоглазую колдунью, чем на роковую женщину. Придется как следует расспросить Адама. Ведь всегда полезно взглянуть на себя со стороны, глазами другого человека.

Линн стерла крем с кончика носа, размазала его по щекам и на время рассталась с желанием обрести сексуальный вид. В эти выходные она может позволить себе расслабиться и наслаждаться жизнью. А в понедельник будет достаточно времени, чтобы освоиться со своим новым имиджем, после того как она посоветуется с таким опытным человеком, как Адам.

Порывшись в шкафу, она вытащила чистую ночную рубашку, потом разложила диван и забралась под яркую простыню. Не забыть спросить у Адама, правда ли то, что большинство мужчин находит неотразимым нижнее белье из черного атласа и кружев. Она представила себе, как быстро избавляется от одежды и предстает перед Дамионом, одетая в черный облегающий костюм, но дальше этого ее фантазия не заходила. Перекатившись сонно на живот, она решила, что ее каштановые кудряшки и небольшой рост не очень хорошо сочетаются с черным атласом.

Другой причины, отчего ее фантазия оказалась такой возмутительно вялой, она просто не видела.

 

2

На станции Брэдбери Адам ждал ее под старым кленом, облокотившись на обтекаемый серебристый «понтиак-фай-ербёрд» и листая журнал. Солнечные лучи просачивались сквозь пылающую осеннюю листву, бросали тени на его лицо, и в какой-то момент Линн неожиданно показалось, что она смотрит на незнакомца.

Линн уже давно не приглядывалась к Адаму и совершенно забыла, что он высок ростом и атлетически сложен. Почему-то в ее памяти не запечатлелся поразительно светлый цвет его волос, необыкновенный эффект, который создавал контраст их золотистого оттенка со смуглой от загара кожей. Последние три месяца Адам провел в Калифорнии, и это было заметно.

Поезд остановился, и Линн медленно, даже как-то неуверенно направилась к нему по платформе. Абсурдно, невероятно, но на нее внезапно напала робость от мысли о том, что ей предстоит провести уик-энд с Адамом.

Подняв голову, он сразу же увидел ее и приветливо помахал рукой, после чего небрежно швырнул журнал в машину и быстро направился ей навстречу.

— Привет, Линн! Давно не виделись. — Он запечатлел на ее щеке быстрый поцелуй и взял из рук маленький чемоданчик. — Мне нравится, как ты сегодня одета. Этот цвет тебе к лицу.

Она вздохнула с безмолвным облегчением, когда он взял ее под локоть, и ее мимолетное впечатление об Адаме как о незнакомце сменилось на удобный и привычный образ старого доброго друга. Линн опустила глаза на свой толстый желтый свитер, засунула руки в карманы слаксов и покрутилась, давая ему возможность получше ее разглядеть.

— Тебе не кажется, что штаны немного мешковаты? У меня нет уверенности, что повальное увлечение присборенными брюками чего-то стоит. Нужно быть жердью, чтобы они на тебе хорошо сидели.

Адам открыл дверцу автомобиля и положил чемоданчик на заднее сиденье. Во взгляде его читалась спокойная насмешка.

— Ты хочешь узнать мое мнение, не кажутся ли твои бедра слишком массивными, Линн?

Она засмеялась.

— Пожалуй, что так.

— Ну, отвечу тебе честно — нет, не кажутся. Они восхитительно округлые.

— Да ну тебя! Так я и знала! Судя по твоим глазам, мне нужно сбросить по крайней мере пару кило.

— Это зависит от того, пытаешься ли ты произвести впечатление на других женщин или понравиться мужчинам. Уверен, что все мужчины согласились бы, что у тебя превосходная фигура.

— Но я, разумеется, хочу в основном производить впечатление на женщин, — насмешливо сказала она, опускаясь на соседнее сиденье. — Разве ты не знаешь? Ведь это один из мужских мифов о том, что женщины наряжаются для того, чтобы доставить удовольствие мужчинам.

— Две минуты и тридцать секунд, — пробормотал он, выжимая сцепление.

— Что означает это загадочное замечание? — удивилась Линн.

— Мы пробыли с тобой две минуты и тридцать секунд вместе, когда ты произнесла свое первое феминистское поучение. Думаю, что я должен радоваться. Это на полторы минуты позже, чем в прошлый раз.

Она усмехнулась.

— Если бы ты не был таким неутомимым шовинистом, я бы оставила тебя в покое! Ради Бога, посмотри на свой автомобиль! Он буквально кричит: «Восхищайся мной. Я символ мужской силы».

— Ну, по крайней мере он не красного цвета, — миролюбиво улыбнулся Адам.

— Это лишь показывает, что ты с годами становишься хитрей. Ты достиг возраста, когда люди начинают понимать, что признаки мужественности действуют эффективно лишь тогда, когда они слегка завуалированы.

Он тяжело вздохнул.

— Я понимаю, что мне следовало бы спрятать этот проклятый автомобиль в сарае и взять на выходные в бюро проката потрепанную легковушку с откидным верхом! Если я приколю к свитеру значок со словами о том, что всю работу по дому должны выполнять мужчины, что я одобряю равную оплату за одинаковую работу, что, на мой взгляд, следующим президентом Соединенных Штатов должна быть женщина, тогда ты перестанешь грызть меня за мой «файербёрд»?

— Полагаю, что да, поскольку ты мой лучший друг, хотя это, пожалуй, нарушает мои принципы. Не думаю, что только что провозглашенные тобой лозунги будут искренними.

Адам бросил на нее насмешливый взгляд сквозь прищуренные веки.

— Ты растешь в моих глазах, Линн. Впервые слышу, что ты готова на компромисс.

— Юношеский идеализм быстро увядает на Манхэттене. А я живу там уже четыре года.

В ее голосе прозвучало больше цинизма, чем ей того хотелось бы, но у Адама хватило такта не делать никаких замечаний. Он повернул автомобиль на узкую дорогу, что вела к гостинице ее родителей.

— Ну и как же тебе работалось в последнее время? Дамион Таннер так же великолепен в роли босса, как и во всех остальных своих ролях?

— Его шоу все еще идет под номером один, что просто невероятно после трех сезонов. Разумеется, мы фантастически загружены, но все равно забавно.

Линн поняла, что сейчас не самый подходящий момент для разговоров о ее безответной любви к Дамиону. Для подобной задушевной беседы требуется больше времени и безраздельное внимание Адама.

— А как у тебя дела? — поинтересовалась она. — Как твой отец?

— Следит за своим здоровьем и наслаждается жизнью на пенсии. Я опасался, что ему наскучит безделье, но он согласился участвовать в двух-трех благотворительных комитетах и утверждает, что сейчас занят больше, чем тогда, когда работал.

Адам снизил скорость и въехал на затененную деревьями автостоянку рядом с гостиницей. Она открыла дверцу и вздохнула полной грудью. Казалось, свежий осенний воздух можно попробовать на вкус.

— Пожалуй, в октябре я больше всего люблю сюда приезжать, — заметила Линн.

— Да, тут замечательно. Многие деревья похожи на сгустки солнечного света. По-моему, один из главных недостатков жизни в большом городе вроде Нью-Йорка или Лос-Анджелеса состоит в том, что ты почти не замечаешь, как меняются времена года.

— Так может говорить лишь типичный житель Лос-Анджелеса! Скажи это ньюйоркцу, и он будет яростно спорить. Горожане по другим признакам замечают капризы погоды — зима, это когда автобусы не ходят из-за снежных заносов, а лето — когда пот градом стекает по лицу в июльскую жару, от которой не спасают даже кондиционеры!

Смех Адама затерялся в шумных возгласах приветствия, которыми огласили двор родители Линн и три собаки, немолодые создания неясной породы, которые пытались доказать, что они все еще резвы и полны сил, высоко подпрыгивая в воздух, истерически лая и ныряя в лабиринт человеческих ног.

Родители Линн с восторгом встретили свою дочь. Они засыпали ее вопросами, и до вечера ей пришлось удовлетворять их любопытство, хотя они не виделись лишь месяц. Мать Линн бурно восхищалась телесериалом с участием Дамиона Таннера и без колебаний заявила, что влюблена в бесподобного ветерана Вьетнама, ставшего частным сыщиком, роль которого играл Дамион. И с наслаждением выслушивала все актерские сплетни, которые смогла вспомнить дочь. Линн подозревала, что даже отец, в основном молчавший во время этого разговора, в душе восхищен остроумием Дамиона и бесшабашной отвагой, с которой он спасает невинных девиц из отчаянных ситуаций.

И лишь после того, как родители рано удалились в свою спальню, Линн смогла остаться в семейной гостиной наедине с Адамом и задать ему вопросы, которые вертелись у нее на языке после вчерашнего разговора по телефону.

Она уютно устроилась в углу дивана и похлопала ладонью по соседней подушке. Не обращая внимания на ее приглашение, Адам прошел к угловому бару и налил себе порцию шотландского виски. Положил туда пару кубиков льда, Но ни воды, ни содовой не добавил, поболтал содержимое стакана и сделал большой глоток.

— Ну… Адам, — начала Линн, собирая всю свою смелость.

Вчера, стоя под душем, она не предвидела никаких проблем, но реальная ситуация оказалась вовсе не такой, как Линн предполагала. Молчание, повисшее в гостиной, было напряженным, и это необычное напряжение заставляло ее нервничать. А ведь они с Адамом всегда чувствовали себя непринужденно в обществе друг друга.

— Адам, — повторила она, затем снова замолчала, испугавшись неизвестно чего.

— Что? — спросил он, не оборачиваясь.

Линн набрала в грудь побольше воздуха.

— Мне нужен твой совет по одной проблеме, Адам. Мне нужна твоя помощь.

Наконец он повернулся к ней, но его лица она не видела, потому что он снова поднес ко рту стакан с виски.

— Видимо, произошло что-то серьезное, — бодрым голосом заметил он. — Ты уже лет шесть не спрашивала у меня совета ни по каким важным делам.

Ее глаза расширились, лицо выражало протест.

— Ты забыл, что я советовалась насчет предметов, которые мне предстояло выбирать в колледже, — возмутилась она. — И по всем проблемам, возникавшим на работе. Я позвонила тебе первому, когда Дамион предложил мне работать у него менеджером.

— Да, верно. Ты всегда держала меня в курсе решений, которые принимала, — с улыбкой согласился Адам.

Линн пропустила мимо ушей его ироническое замечание.

— Я рассказывала тебе и о моих приятелях, хоть ты их тут же подвергал суровой критике. — Она усмехнулась внезапному воспоминанию. — Помнишь, как ты сказал мне, что Майк Хармон холодный эгоист, который хочет лишь моего тела и не ценит моей благородной души?

— И я был прав?

— Боже мой, Адам! Тот парень был капитаном футбольной команды, самой яркой звездой в драматическом классе и президентом студенческого союза. Каждая девчонка в кампусе согласилась бы с ним пройтись, а ты ждал, что я стану беспокоиться, родственные ли у нас души! Как мог ты быть таким бесчувственным! Ничего удивительного, что я перестала после этого делиться с тобой своими женскими секретами.

Адам вернулся к бару и опустил в стакан еще один кубик льда.

— Разумный ход с твоей стороны.

Мой совет мог оказаться далеко не бескорыстным.

Она посмотрела на него с ласковым упреком.

— По-моему, ты слишком серьезно относился к своей роли почетного старшего брата. Не только бедняга Майк Хармон не смог выдержать твоей придирчивой оценки. Мне помнится, что ты считал холодными эгоистами и всех остальных моих приятелей по колледжу. Даже Питера Гранта, хотя тот был абсолютным любимчиком моей мамы. После первой же недели, которую Питер прожил здесь, она уже была готова делать свадебные заказы в ресторане. Помнишь, что ты сказал мне тогда про него?

— Нет, — слукавил Адам.

— Ты сказал, что он производит впечатление интеллигентного и милого юноши!

Она ожидала, что Адам отзовется на это насмешливым и веселым протестом. Вместо этого он устремил на нее долгий и жесткий взгляд пронзительных серых глаз.

— Мне не следовало так говорить, — заявил он наконец. — Я не имел никакого права судить о твоих приятелях.

Адам подошел к пустому камину и прикончил одним глотком виски.

— Только я не думаю, что мои оценки как-то повлияли на твой выбор, верно, Линн? Ты ведь все равно спала с Питером Грантом. Ты была девственницей, когда спросила мое мнение о нем. Но уже не была ею, когда приехала домой на следующие каникулы.

Вопроса в его словах не было, лишь спокойная констатация факта. Но все равно ее щеки залила краска. Адам прежде никогда не говорил подобных вещей, не делал даже косвенных намеков по поводу ее интимной жизни. Правда, особенно и говорить было не о чем. Во время последнего года учебы в колледже ей недолго казалось, что она влюблена в Питера Гранта. Их непродолжительная связь была полна юношеского пыла и неопытности в практической стороне любви. Потом они изредка встречались, когда оба переехали в Нью-Йорк, однако глубже их отношения так и не сделались, и они без сожалений расстались за несколько месяцев до того, как она перешла работать к Дамиону.

«Сексуальный опыт с Питером Грантом, весьма скудный и не оставивший в моей жизни особого следа, вот и все, что я знаю о любви», — уныло подумала Линн. Неудивительно, что она нуждается в совете, как привлечь внимание Дамиона Таннера. Для двадцатишестилетней женщины, которая живет одна на Манхэттене, она явно побила все рекорды по целомудрию.

Внезапно Линн поняла, что Адам пристально на нее смотрит и что сама она накручивает на указательный палец кудрявую прядь волос. Немедленно опустив руку, она испытала досаду, что своим привычным с детских лет жестом выдала свою нервозность и напряженность.

— Эй, что у нас за разговор? — воскликнула она с деланным весельем. — Взрослый вариант игры в вопросы и ответы?

— Нет. — Его глаза сверкнули. — Я слишком умен, чтобы затевать подобные игры. — Адам налил еще порцию виски и уселся на диван, небрежно положив руку на мягкую спинку. — Так в чем же проблема, Линн? Ты ведь знаешь, что я постараюсь тебе помочь, если это в моих силах.

Она прокашлялась. С каждой минутой разговор начинал ей казаться все более нелегким, а ведь она пока что ни словом не обмолвилась о Дамионе.

— Мне хочется заставить Дамиона Таннера заметить наконец, что я женщина, — произнесла она в конце концов смущенной скороговоркой. — Чтобы он перестал считать меня просто своим администратором, который прекрасно организует его деловую жизнь. Чтобы он приглашал меня не на деловые ленчи, а куда-нибудь, где мог бы узнать меня как личность. Я устала от того, что он глядит сквозь меня или поверх, головы, и вообще… Я хочу… чтобы он стал моим любовником.

Ей захотелось провалиться сквозь землю, едва она закончила свое признание. Поскольку обнаружила — хоть и немножко запоздало, — что, как бы давно ни знала сидящего рядом с ней человека, все равно нелегко обсуждать с ним некоторые темы, если они слишком интимные.

— Мне трудно поверить, что Дамион Таннер еще не заметил в тебе женщину. — Адам произнес это очень сухо, однако она немного приободрилась, когда поняла, что он вовсе не ужаснулся ее словам и не проявляет недовольства. Впрочем, Адам всегда умел хорошо владеть собой.

— Уверяю тебя, что не заметил, — уныло сказала Линн. — Иногда мне кажется, что он видит во мне смесь школьной учительницы, которая непрестанно гложет его за невыполненное домашнее задание, и персонального компьютера, регистрирующего переписку и заключенные контракты. Моя секретарша прекрасно работает. Ей пятьдесят пять лет, она счастливая бабушка и весит около центнера. Если Дамион и замечает между нами какую-нибудь разницу, то очень ловко это скрывает.

— А ты уверена, что он не гей? — уточнил Адам.

Она невесело улыбнулась.

— На все сто. Поверь мне, мужские гормоны функционируют у него с постоянной перегрузкой.

— И тебе хочется стать одной из многих? Еще одним экспонатом в коллекции Дамиона Таннера?

— Нет, конечно! — Линн провела пальцем по рисунку на спинке дивана. — Просто я не сумела все как следует объяснить, Адам. Дело в том, что Дамион так доволен порядком, который я принесла в его жизнь, что не дает себе труда увидеть за моими организаторскими дарованиями женщину. Если бы он пригласил меня куда-нибудь раз или два… если бы он хоть раз переспал со мной, я уверена, что наши отношения стали бы совсем особенными. Дамион известен тем, что спит со своими партнершами по съемкам, но он никогда не идет на связь с актрисой, к которой испытывает искреннее восхищение. Создается впечатление, что он боится женщины, требующей к себе уважения и глубокого внимания. Но я думаю, что он хорошо ко мне относится, и уже одно это позволит сделать наши отношения совсем другими.

Смех Адама звучал на удивление принужденно.

— Так ты мне говоришь, что Дамион смотрит на тебя, как на доброго друга, а тебя это не устраивает? Тебе хочется, чтобы он видел в тебе женщину и потенциальную любовницу? — Адам всегда предпочитал называть вещи своими именами.

— Да, проблема именно в этом. — Она с облегчением вздохнула, когда он наконец-то ее понял. — Как можно заставить его смотреть на меня другими глазами, Адам? Как мне намекнуть ему, что мы могли бы стать любовниками, а не только друзьями?

В его серых глазах появился жесткий, непроницаемый блеск полированной стали, и ей вновь показалось, что она сидит рядом с незнакомым мужчиной.

— У меня нет уверенности, что ты просишь совета у нужного человека, Линн, — сдержанно сказал он.

— Но мне больше не к кому обратиться, — воскликнула она, прогоняя от себя смутные опасения. — Адам, ты мой самый лучший друг в целом мире. Прошу тебя, не бросай меня в беде!

Молчание тянулось дольше, чем она ожидала. Наконец Адам ответил:

— А ты случайно не мечтаешь о белых кружевах и оранжевых цветах, Линн?

Она испуганно встрепенулась от такого вопроса.

— Да я как-то и не думала об этом, — призналась она. И впрямь она не загадывала, куда могут зайти их отношения с Дамионом. Никогда не позволяла воображению заходить дальше драматического момента их первого свидания.

Адам внимательно смотрел на нее, и она вспыхнула.

— Ну, вообще-то я считаю, что Дамиону нужно жениться. За всеми своими успехами он, по-моему, нередко страдает от одиночества. А у нас с ним много общего.

— Неужели?

— Наш интерес к театру, кино и все такое прочее. Ведь я в конце концов тоже училась на актрису. А Дамион просто потрясающий актер, один из лучших.

— Понимаю.

Адам встал, с неожиданным беспокойством подошел к окну и стал вглядываться в черноту опустевшего сада, окружавшего гостиницу.

— Не знаю, каких слов ты от меня ждешь, Линн. Теперь ты уже больше не студентка колледжа, и у меня нет никакого права судить о твоем поведении и выборе любовников. Я не твой отец и не старший брат, хотя, Господь свидетель, по-моему, ты часто забываешь об этом. Ты хочешь услышать от меня признание того, что Дамион потрясающий актер? Что ж, согласен. У меня нет сомнений, что он украсит каминную полку шеренгой «Оскаров» к концу своей актерской карьеры. Ты хочешь, чтобы я сказал, что он может оказаться потрясающим любовником? О'кей. Судя по тому, что я видел по телевизору, в постели он, похоже, фантастический мужик. Подозреваю, что всякая женщина мечтает о таком бесподобном любовнике-мачо.

Адам засунул руки в карманы джинсов и немного ссутулился, так что толстые петли свитера внезапно туго натянулись на широкой спине.

— Или ты хочешь, чтобы я пожелал тебе удачи в его постели? — спросил он, и его голос прозвучал жестко и необычайно холодно. — О'кей. Вот тебе мои добрые пожелания, хотя не уверен, что они многого стоят. Надеюсь, что он окажется на высоте и оправдает все твои надежды.

Она ожидала услышать от него вовсе не это. Резкая нотка, слышавшаяся в его словах, превратила ее просьбу в нечто скорее жалкое, чем забавное. На душе сделалось муторно.

Голос Адама оборвался, и наступило болезненное молчание.

— По-моему, я говорю что-то не то. По крайней мере ты явно не это ожидала от меня услышать.

Линн заколебалась, прежде чем ответить. Беседа неожиданно настолько вышла из-под ее контроля, что она не могла придумать, как вернуть ее на прежнюю колею.

— Я… ну… вообще-то надеялась получить от тебя практический совет, Адам, а не вести дискуссию насчет качеств Дамиона-любовника. Ведь я знаю, каким успехом ты пользуешься у женщин.

Его жесткий смех прервал ее.

— Я?

— Конечно ты, — нетерпеливо произнесла она. Вечно волочившиеся за Адамом девицы стали притчей во языцех еще с его учебы в колледже. — Вот я и подумала, что мне лучше всего спросить совет у тебя: отчасти из-за того, что мы друзья, отчасти потому, что ты лучше всякого другого можешь мне сказать, на что обращают внимание мужчины, когда они… когда выбирают себе новую любовницу.

— По большей части мужчин ничто не интересует, кроме готового отдаться тела. Если ты думаешь, что торопливого траханья окажется достаточно, чтобы переменить мнение о тебе Дамиона, то тебе достаточно раздеться и лечь на ближайшую кровать или диван. И я уверен, что Дамион с восторгом уделит тебе внимание. Как и любой нормальный мужчина на его месте.

На этот раз она уже без всяких сомнений уловила нотку жестокости в голосе Адама и была крайне уязвлена ею. Линн возмутило, что он совершенно не желает ее понять, а еще она злилась, что не сумела ясно выразить свои пожелания. Ведь ей нужен совет о том, как добиться любви Дамиона. Адам же говорит так, как будто ей всего только и хочется, что переспать с кумиром публики. Она тяжело вздохнула, с трудом прогоняя непрошеные слезы.

— Я вовсе не это имела в виду, — сказала она, пытаясь улыбнуться, и встала с дивана. — Впрочем, мне кажется, Адам, что сегодня у нас разговора не получается. Пожалуй, я сейчас лучше отправлюсь спать. Увидимся завтра утром, когда не будем такими усталыми. Ты не раздумал насчет рыбалки?

Долгое время Адам неподвижно стоял у окна, ничего не отвечая на ее слова, и у Линн возникло странное, мимолетное впечатление о немыслимом напряжении, когда он прислонился лбом к темному оконному стеклу. Затем повернулся и посмотрел на нее так, словно предыдущего разговора вовсе и не было. В его улыбке сквозило все тепло, которое она привыкла видеть, а в глазах промелькнуло раскаяние.

— Извини, Линн. Сегодня вечером я вел себя как медведь с больной лапой. Неделя у меня выдалась трудная. Как тебе кажется, может, поговорим об этом в другой раз?

Тонкий слой льда, окутавший ее сердце, в одно мгновение растаял, и она сразу же улыбнулась ему в ответ. Однако здравый внутренний голос уже предостерег ее, что она сделала ошибку, попросив совета у Адама. И Линн не собиралась ее повторять.

— Мне стало ясно, что я прошу у тебя невозможного, — небрежно ответила она, хотя на душе скребли кошки. — С моей стороны нелепо считать, что ты сможешь дать мне совет, как привлечь внимание другого мужчины. Видно, отчаяние помутило мне разум. — Она улыбнулась, чтобы он не принял ее слова излишне серьезно.

— Все не так уж и нелепо, — спокойно возразил он. — Ты хорошенькая и располагающая к симпатии женщина, Линн. И если Дамион тебя не замечает, это значит, на то существуют какие-то особенные причины. Возможно, он ни разу не видел тебя в благоприятной обстановке. Ведь он общается с тобой только в конторе?

Линн в ответ вздохнула.

— Это не совсем так. Он часто просит меня составить ему компанию, когда ему приходится присутствовать на премьере фильма или на официальном приеме в студии, так что он видел меня и в неформальной обстановке. И мне известно, что он назначает свидания другим женщинам при первой же встрече, если она случается на профессиональной основе. Так чем же я хуже их? Мы с ним провели много часов наедине, обсуждая разные детали его карьеры. Он с уважением относится к моим суждениям. Ценит мое мнение. Так почему же ему ни разу не пришло в голову, что мы могли бы получить удовольствие и в личном плане?

— Проблема в том, что ты излучаешь не только компетентость в работе, но и здравый смысл. — Во взгляде Адама сверкнула добродушная усмешка. — Посмотри правде в лицо, Линн. Ты выглядишь такой свежей и здоровой, что любому, кто тебя видит, сразу приходят на ум утренние пробежки в парке и загородные прогулки. А это совершенно несовместимо с темными спальнями Манхэттена и черными атласными простынями.

— Откуда ты знаешь, что у Дамиона черные атласные простыни? — у Линн от изумления приоткрылся рот.

— Я сделал смелое предположение, — ответил Адам более сухим тоном. — Делая еще одно предположение, осмелюсь сказать, что, на вкус Дамиона, у женщины должны быть тени под глазами, припухший рот и в целом уставший от светской суеты вид.

— Я уже попыталась втянуть щеки и принять пресыщенный жизнью вид, — призналась Линн. — Перед зеркалом в ванной. Но получилось просто смехотворно. — Она провела ладонью по кудряшкам и стиснула от досады зубы. — Как я могу выглядеть умудренной и уставшей от светской суеты, когда у меня прическа будто из фильмов с Ширли Тампл? — Линн резко тряхнула головой, словно подтверждая свои слова.

— Дело вовсе не в твоих кудряшках, — пробормотал Адам.

Она ударила его диванной подушкой.

— Еще одно такое замечание, старина, и я скажу маме, что мы оба хотим на завтрак листья салата и лимонный сок. — Линн встала и прошлась по гостиной, чтобы взглянуть на свое расплывчатое отражение в темном окне. — Ох, дьявол! Так и знала, что мне надо похудеть!

Адам внезапно оказался позади нее и положил руки ей на плечи.

— Линн, не будь смешной. У тебя замечательное тело.

— Тогда почему он не замечает меня?

— Если ты хочешь, чтобы Дамион увидел в тебе потенциальную любовницу, тебе нужно немного изменить поведение. Тебе придется выглядеть как чувственная, сексуально возбудимая женщина. Ты должна казаться уверенной в своей сексуальной силе.

— А не как школьница, ты это хочешь сказать? — Линн сердито потянула за прядь волос, и та тут же снова свернулась в мягкий завиток на щеке. — Иногда я думаю, неужели я до сих пор выгляжу, как здоровая девятнадцатилетняя девственница.

— Если это так, то пусть тебя утешает мысль о том, что ты умрешь богатой. Ты сделаешь себе целое состояние, торгуя своим секретом сохранения молодости!

— Ничего смешного я в этом не вижу, Адам. Серьезно, как бы мне изменить внешность? Окрасить волосы в платиновый цвет? Выпрямить их? Вставить цветные контактные линзы, чтобы у меня был таинственный взгляд зеленых глаз, а не скучных карих?

Он нежно повернул ее лицом к себе.

— У тебя прекрасные глаза, Линн, и потрясающие волосы. Просто тебе нужно к ним добавить соответствующее лицо.

— Какое еще лицо, кроме чистого и здорового, может подойти к массе каштановых кудрей? — с вызовом спросила она.

— Соблазнительное, лицо женщины, знающей, чего она хочет, уверенной в своей сексуальной привлекательности.

Линн огорченно вздохнула.

— Я не могу сказать, что хорошо знаю, чего хочу, Адам. А еще меньше кажусь себе соблазнительной. Вообще Дамион большую часть времени глядит словно сквозь меня. Я уже давно кажусь себе невидимкой.

Адам нахмурился.

— По-моему, ты страдаешь от прогрессирующего дефицита уверенности в себе.

Не успела она ответить, как он взял ее за подбородок и задумчиво посмотрел ей в глаза.

— Правильно подобранная косметика сможет кардинально изменить твою внешность, — сказал он. — Вообще-то ты должна уметь пользоваться гримом после стольких лет учебы на театральном отделении колледжа и участия в школьных спектаклях.

— Я думаю, что лиловая тушь и серый карандаш мне помогут, — согласилась она. — А губы можно обвести по контуру темной помадой и намазать блеском.

— По-моему, мысли работают у тебя в правильном направлении. Постарайся завтра это сделать, а я посмотрю, получилось или нет. С точки зрения потребителя.

Линн показалось, что его забавляет вся эта затея.

— Ты лучше зайди в мою комнату. Если мама или папа увидят меня накрашенной, у них случится сердечный приступ. Оба они принадлежат к поколению, которое считает, что мазок розовой помады да капелька пудры на нос — вот и вся косметика, которая нужна порядочной девушке.

— Ладно. — Он убрал руки с ее плеч и вернулся к бару, хотя и не стал больше подливать виски. Немного повозился с щипчиками для льда, потом сказал: — Новая косметика и одежда должны помочь, но этого недостаточно, Линн.

— Я понимаю, но, по крайней мере, это уже какое-то начало, спасибо тебе за совет. Я настолько позволила себе пасть духом, что даже забыла, что могу без труда переменить внешность. Женщины могут меняться каждый день, и я не вижу причин, почему бы и мне не сделать это.

— Новый имидж поможет, но вот кто тебе на самом деле требуется, так это потрясающий новый любовник. — Адам небрежно оперся о бар. — Тебе нужен мужчина, при виде которого у Дамиона случится приступ ревности, и он обратит внимание на то, что теряет. Ничто лучше, чем конкуренция, не заставляет работать мужские гормоны.

— Может, мысль у тебя и хорошая, но ничего из этого не получится, — тихо проговорила она. — Я не могу заниматься любовью с одним мужчиной ради того, чтобы заставить ревновать другого.

Адам пожал плечами.

— Так найди кого-то, кто вызовет в Дамионе ревность, просто изображая твоего любовника, не настаивая при этом на постели.

— Это хорошо звучит в теории, — возразила она, — но на практике невыполнимо. Мой предполагаемый любовник должен быть, с одной стороны, крайне привлекательным, чтобы возбудить ревность Дамиона, с другой стороны, должен быть холост, а где я такого найду? Подходящие холостяки ведь не стоят в Манхэттене на каждом углу и не ждут, когда их кто-то подберет. Но если даже я и найду такого, с какой стати он станет ходить со мной и играть роль преданного любовника, не надеясь переспать со мной? Зачем это ему нужно?

— Ты забыла кое о чем. Тебе не придется искать какого-то там холостяка. Ведь у тебя есть я.

— Ты! — Ее поразило такое предложение. — Но ты же мой друг, Адам. Ведь мы давнишние друзья.

— Об этом знаешь ты. Знаю я. А Дамион разве знает?

— Ну нет, конечно же, нет. Я хочу сказать, что мне никогда не приходилось рассказывать ему про наши с тобой отношения.

— Тогда будем считать, что ты только что приобрела себе нового любовника. — Адам подошел к ней через комнату и погладил по щеке. Глаза его смеялись и дразнили. — Мы провели с тобой такую потрясающую субботу, дорогая, что мне даже трудно представить, каков будет остаток сегодняшнего вечера. Не пора ли нам лечь в постель? Я чувствую, что мое терпение уже иссякло.

Ощущая странное жжение в том месте, где пальцы касались ее кожи, Линн неловко поерзала под его смеющимся взглядом.

— Ох, ладно тебе, Адам, не сходи с ума. Ты ведь знаешь, что так дело не пойдет, — попыталась она урезонить старого друга.

— Почему? Ты хочешь сказать, что я не настолько импозантен и удачлив, чтобы вызвать в Дамионе ревность и стремление к конкуренции?

— Ты знаешь, что я не это имела в виду. Мама и папа всегда мне твердят, что ты к сорока годам станешь миллионером.

— Они ошибаются, — с улыбкой возразил он. — Я уже миллионер, Линн.

— Правда? — На миг все ее грандиозные планы завоевания Дамиона отступили на второй план. — Я поражена. Мне всегда казалось, что бухгалтеры имеют дело с чужим богатством. И не подозревала, что они и сами могут заработать себе состояние.

— Я скорее финансовый аналитик, чем бухгалтер, — пояснил Адам. — И я сделал несколько удачных капиталовложений в недвижимость Калифорнии. Вот почему я торчал так много времени на Западном побережье.

— Как бы ты ни достиг этого, не так много мужчин твоего возраста становятся миллионерами благодаря собственным способностям. Вероятно, ты умеешь делать правильные вещи, Адам.

— Видимо, так. Вот видишь, разве я не заслужил право помочь тебе разобраться в твоих проблемах?

— Я очень благодарна тебе за такое великодушное предложение, но меня беспокоит сама мысль о том, что мы с тобой будем изображать любовников. Это как бы… ну, это… — Она резко отвернулась. — Это глупая затея, Адам. Любой кто на нас посмотрит, сразу же увидит, что мы просто добрые друзья. Никто не поверит, что мы любовники.

— Ты ведь училась на актрису, вот и играй. Сделай вид, что влюблена в меня. Неужели это так трудно? — пожал плечами Адам.

Ее руки сцепились так крепко, что суставы сверкали белизной при свете лампы. Она торопливо разжала их и обхватила руками плечи, словно озябла.

— Ведь не только мне придется притворяться, — сказала она. — Тебе тоже. А ведь ты никогда не учился на актера, вот у тебя и не получится роль моего любовника. И что же? Я буду смотреть на тебя сияющими глазами, а ты будешь таким, как обычно.

— А какой я обычно, Линн? — спросил Адам, заглядывая ей в глаза. — Как я смотрю на тебя?

— Ну, ты и сам это знаешь. Как брат. Или как друг. Черт побери, Адам, мы так и должны смотреть друг на друга!

— Думаю, ты недооцениваешь мои актерские способности. Если хочешь, я докажу, что могу очень убедительно играть свою роль.

— Нет, в этом нет нужды, Адам, Ты сам знаешь, что ничего не…

Не успела она договорить, как он взял ее за талию и привлек к себе. Потом нагнулся к ее затылку, и она тут же — с испугом — поняла, что его губы ласково касаются ее подбородка.

Потом они скользнули вниз, и он поцеловал ее в ямку у основания шеи. Линн рванулась из его рук, дрожа и не веря в происходящее, все еще чувствуя кожей прикосновение его губ. Адам поднял голову, и его глаза, обычно ясные и холодные, горели желанием, а рот крепко сжался от страсти, которую он, казалось, едва сдерживал.

Ей хотелось уйти, но тело перестало слушаться, и она словно под гипнозом смотрела, как он снова наклонил голову и захватил ее губы властным, жестким поцелуем.

В течение нескольких секунд она была слишком поражена, чтобы что-то чувствовать. Потом по позвоночнику пробежала странная дрожь, и не успела она понять, что делает, ее губы разжались и встретили его поцелуй.

Тут же его руки крепче обхватили ее талию, а сердце застучало в бешеном темпе. Язык жадно прижался к ее языку. Она обхватила его за шею и непроизвольно прильнула к нему. Его руки спустились ниже и остановились на ее бедрах.

— Я хочу тебя, — пробормотал Адам, слова сорвались с уст едва слышным шепотом.

— Нет! — Линн вырвалась из его рук, восстановив наконец-то контроль над забурлившими чувствами. Боже! Видно, ею овладело временное безумие.

— Адам, — прошептала она. — Адам, что с нами такое случилось? Ты с ума сошел? Что мы делаем?

— Я просто доказываю тебе, что вполне способен сыграть роль твоего любовника.

— Сыграть? — поражение сорвалось с ее губ, прежде чем она успела удержаться. Линн повернулась и в упор посмотрела на него, вновь обхватив руками плечи. Он наливал себе содовой и, насколько она могла судить, выглядел точно так же, как обычно: холодный, владеющий собой и слегка насмешливый.

Она села на диван, надеясь против воли, что он не заметит ее горящих щек.

— Ты играл роль? — уточнила она.

— Конечно, Что такое, Линн? Я просто попытался продемонстрировать тебе, что вполне могу сыграть роль твоего любовника.

Она уставилась на собственные колени, словно никогда не видела их раньше.

— Ты казался… — Она вздохнула. — Ты казался возбужденным.

— Я и был таким, — спокойно согласился он. — Я подумал о женщине, с которой и на самом деле хотел бы заниматься любовью, а потом поцеловал тебя. Ведь актеров так учат делать подобные вещи. Разве это не называется переносом эмоций?

Она оставила без внимания его комментарий.

— Не думаю, что это получится, Адам. — Сомнение в успехе их затеи не покидало ее.

— Чепуха, — отрывисто сказал он. — Тебе хочется, чтобы Дамион тебя заметил или нет? Хочется, чтобы он стал твоим любовником? Если да, тогда без моей помощи тебе не обойтись.

— Ну, я хочу, чтобы он в меня влюбился. Конечно же, хочу.

Адам прошел по комнате и нежно похлопал ее по спине.

— Вот и не забывай об этом. Мы начнем работать над твоим новым обликом завтра. Знаешь, вся эта затея начинает мне нравиться.

— Правда? — Линн почему-то показалось, что ей нужно лезть в какую-то черную дыру, и она разразилась слезами, однако улыбка Адама лучилась добродушием.

— После завтрака я зайду к тебе в комнату, и мы займемся косметикой. Забавно будет посмотреть, как ты превратишься совсем в другую женщину. Подозреваю, что к тому времени, когда мы все закончим, ты превратишься в настоящую секс-бомбу.

Линн постаралась изобразить ответную улыбку. Адам собирался помочь ей обрести новый, чувственный имидж, чтобы она обратила на себя внимание Дамиона. Она понимала, что должна быть благодарна ему. Ведь в конце концов это как раз то, на что она надеялась, начиная этот разговор.

Она снова опустила взгляд на колени, удивившись, почему они до сих пор дрожат. И почему она до сих пор не может смотреть Адаму в глаза. И решила, что пора спать.

— Я жутко устала, — сказала она, вскакивая на ноги и бочком направляясь к двери. — Спокойной ночи, Адам.

— Спокойной ночи, Линн.

Она не взглянула на него, когда он ей ответил, и, едва оказавшись в коридоре, поспешила в безопасное пространство своей комнаты.

 

3

Линн поставила будильник на полчаса раньше обычного, чтобы утром в понедельник основательно поработать над своим новым обликом. С тех самых пор, как ей пришлось отказаться от мечты стать актрисой, ее макияж заключался в торопливом мазке помадой по губам и быстром нанесении туши на кончики ресниц, но теперь она понимала, что новый имидж потребует гораздо больших усилий.

Она нахмурилась, увидев в зеркале ванной комнаты отражение всклокоченных кудрей и розовых щек. И уныло подумала, что на изменение внешности скорее всего не хватит и часа.

Она поставила кофе, а сама приняла душ, завернулась в полотенце и принесла кофейник в ванную. Набор новой косметики, купленный накануне утром с помощью Адама, уже лежал на полочке у раковины. Она придирчиво рассмотрела баночки и флаконы, затем нанесла на щеки тональный крем, а на веки нежно-лавандовые тени. Погляделась в зеркало, проверяя эффект. Пожалуй, Адам прав. От лиловатых теней глаза стали большими и приобрели слегка загадочное выражение. Удовлетворенная результатом, она что-то замурлыкала себе под нос, осторожно касаясь скул пушистой кисточкой с румянами.

Нанося на губы блеск темного, сливового цвета, она вспоминала вчерашний день, проведенный вместе с Адамом. Купив косметику, они закрылись в ее спальне и, смеясь, экспериментировали с самыми немыслимыми вариантами.

Она испытывала благодарность к нему за нарочито будничный тон, а еще больше за все практические советы. Поддразнивая ее и себя, Адам сумел превратить достаточно неловкую ситуацию в пару часов шуток и смеха. Они вели себя будто расшалившиеся подростки.

Но вот теперь, в холодном утреннем свете понедельника, Линн с трудом верилось, что она и впрямь сказала ему правду о своих чувствах к Дамиону. Вспоминая их вечерний разговор, она удивлялась, не нашло ли тогда на нее временное помешательство. Иного объяснения своему странному поступку она просто не находила.

Линн никак не могла определить своего отношения к предложению Адама сыграть роль ее любовника, чтобы возбудить ревность Дамиона. Баночка с блеском внезапно задрожала в руке.

— Черт! — Она стерла с губы излишне густое пятно.

Сама мысль об Адаме как о любовнике, конечно же, нелепа, и она вовсе не собирается воплощать ее в жизнь. Адам ее друг, и, несмотря на его аргументы, просто невозможно, чтобы старый друг смог ни с того ни с сего изобразить страсть. Он просто не сможет играть настолько хорошо, чтобы обман мог продержаться, хотя его поцелуй и показался ей достаточно убедительным. Пожалуй, даже слишком убедительным… Она поскорей прогнала от себя эту мысль, почему-то испытывая острую неловкость от поцелуя Адама.

Закрыв все флаконы, баночки и тюбики, она бросила последний взгляд в зеркало. Изменилась, сомнений нет. Даже внутренне она казалась себе переменившейся, словно открыла в себе что-то новое.

Скорчив гримасу собственному отражению, Линн поспешила из ванной. Сегодня утром ей некогда копаться в своей душе. Из шкафа она достала серо-белую шелковую блузку и прямую серую юбку с разрезом посередине, который поднимался на десять сантиметров выше колена. Задумчиво поглядела на наряд, отметив, что строгий цвет лишь подчеркивал низкий вырез блузки и облегающие линии юбки.

— У тебя потрясающие ноги, — сказал ей вчера Адам, разглядывая их с большим интересом, как разглядывает племенную телку оценщик домашнего скота. — Тебе нужно их показывать, тебе это пойдет. Надевай почаще юбки, Линн. Брюки не так подчеркивают твои достоинства.

С внезапной злостью она бросила одежду на постель и захлопнула дверцу шкафа. Она наденет эту проклятую юбку. Если уж меняться, так на всю катушку.

Почему-то в это утро транспорт работал без задержек, и до работы она добралась рано, в половине девятого. Бетти, ее секретарша, уже сидела на месте и одобрительно присвистнула, когда Линн вошла в комнату.

— Ого, ты потрясающе выглядишь! У тебя сегодня что-нибудь особенное? Свидание с дружком?

— Ничего выдающегося, — ответила Линн, пытаясь изобразить небрежный тон. Больше всего ей не хотелось, чтобы Бетти начала догадываться об унизительной правде про ее безответные чувства к Дамиону. — Просто купила себе новую юбку и решила надеть, вот и все. Как прошли выходные?

— Ужасно. Хуже некуда. Ведь я на диете, а кругом столько соблазнов, — тяжело вздохнула Бетти.

— Ах, оставь, зачем тебе диета? Бетти, я просто не выдержу созерцания твоих мук! Ведь только месяц назад ты сидела на диете. Я до сих пор не могу смотреть на обезжиренный творог, а ведь я его даже не пробовала!

— Это другая диета. Никакого творога не будет, обещаю.

— Не томи меня, говори уж самое страшное. Что там?

— На ленч грейпфруты, сколько смогу съесть, а на обед жареные куриные грудки.

— Терпеть не могу грейпфруты. А ты не можешь морить себя голодом в выходные, не в моем присутствии? Не люблю ощущать себя виноватой, ведь мне тоже не мешало бы сбросить пару килограммов.

Бетти фыркнула.

— Откуда? Да у тебя нет ни унции лишнего веса.

— Ты слишком великодушна, но мне приятно тебя слушать. А почему ты внезапно решила сесть на диету? Ведь в пятницу ты была довольна и собой, и окружающим миром.

— Утром в субботу внук позвал меня прокатиться с ним на велосипеде, и когда я попыталась влезть в спортивные брюки, мне не удалось натянуть их на бедра. У тебя какой размер? Восьмой? А у меня двадцатый.

Линн рассмеялась, и в это время Дамион вышел из своих апартаментов в комнату, где располагался офис. Она встретила взгляд его необыкновенно синих глаз, и ее сердце учащенно забилось.

Он рассеянно улыбнулся, обращая на них внимания не больше, чем на конторскую мебель.

— Доброе утро, Линн. Доброе утро, Бетти. Вы не перепечатаете для меня эти две страницы сценария? Режиссер и сценарист внесли столько поправок, что я просто не могу разобрать своих реплик.

— Конечно, Дамион. Я немедленно перепечатаю, — вызвалась Бетти.

Он небрежно бросил рукопись на ее стол, потом обнял Линн за плечи.

— Ну, малышка, ты выглядишь обалденно, — произнес Дамион, бросив на нее мимолетный взгляд. — Как провела выходные?

— Великолепно, спасибо. Из Калифорнии прилетел мой старинный приятель, и мы прекрасно провели время.

— Превосходно. Зайди ко мне в кабинет, как только освободишься, хорошо? Боб уже звонил мне с побережья. Требует от меня окончательного ответа насчет того киносценария, и мне нужно еще раз посоветоваться с тобой, прежде чем я оглашу свой вердикт.

И он вышел из комнаты, больше не взглянув на нее.

«Если бы я была одета в форму Армии спасения, и то бы он не мог удостоить меня меньшим вниманием», — уныло подумала Линн. Вот тебе и юбка с разрезом, и стройные ноги, не говоря уж о помаде сливового цвета и лиловых тенях для глаз. Неужели она и впрямь совсем неженственная? И совершенно невзрачная?

Она взяла блокнот и несколько карандашей, вздохнула и направилась в его личные покои. Черт побери, нет, нужно заставить Дамиона понять, что она женщина, чего бы это ей ни стоило.

Все утро они работали вместе не поднимая головы. Большую часть времени одни, однако Дамион обращал на нее внимания не больше, чем на компьютер. И действительно, Линн мгновенно выполняла его распоряжения, делала точные замечания, обсуждала с ним сценарий фильма, и Дамиону даже не нужно было останавливать на ней свой неотразимый взгляд.

Он уехал в полдень, сообщив, что собирается взять с собой на ленч Тиффани Брандон, новую телезвезду из его сериала. А что касалось Линн, то это краткое заявление увенчало все неудачное утро. Неужели он собирается распрощаться с Кристиной Митчелл лишь для того, чтобы закрутить роман с очередной партнершей по съемкам?

Дверь за ним захлопнулась, и Бетти заговорщицки подмигнула.

— Похоже, что нашей дорогой подружке Кристине тут уже ничего не светит. Не могу сказать, что мне ее жалко. Она не самый приятный человек. А тебе приходилось встречаться с Тиффани? Она лучше Кристины? — Секретарша была не только толстой, но и очень любопытной.

— Что? Извини, Бетти, ты что-то меня спросила?

— Да так, пустяки, детка. Хотя должна сказать, что для женщины, которая надела новый наряд якобы без особых причин, ты определенно кажешься слишком рассеянной. С тобой точно ничего не случилось в эти выходные? Не появился ли в твоей жизни потрясающий мужчина?

В смехе Линн послышался отзвук истерики.

— Нет, я провела выходные со своим очень старым приятелем — другом детства. — После немалых убилий ей удалось сосредоточиться на работе. — Ты собираешься выходить на ленч, Бетти?

— Да, я пойду на Мэдисон в супермаркет за грейпфрутовым соком и черным кофе. Думаю, мне удастся обмануть свой аппетит этой подачкой.

— Купи мне порцию грибного супа, ладно? Мне не хочется никуда идти. Нужно срочно закончить пару дел, — попросила Линн.

— Конечно. Почему бы мне и не пройти два квартала, обоняя чужую вкусную еду, когда мой живот грохочет от голода, как барабан?

— А ты подумай о том, как будешь замечательно чувствовать себя на следующей неделе, когда влезешь в спортивные брюки, — посоветовала она, от всей души надеясь, что разговорчивая Бетти все-таки когда-нибудь уйдет.

— Как бы не так! Зная свой организм, я уверена, что мне потребуется по крайней мере месяц, чтобы сбросить два киллограмма.

Линя сочувственно улыбнулась, однако ее мысли блуждали далеко от проблем секретарши. Она думала об официальном приеме, на котором планировалось ее присутствие вместе с Дамионом — разумеется, в качестве делового сотрудника.

Оставшись одна, она сняла трубку и, недолго думая, набрала номер манхэттенской конторы Адама. «Вот чего стоит моя твердая решимость не вовлекать его в свои планы», — кисло подумала она.

Прежде чем ее соединили с Адамом, ей пришлось переговорить с секретаршей и мужчиной-референтом. Штат у него существенно расширился с тех пор, как она звонила ему в последний раз.

— Привет, Линн! Как дела? — Его голос лучился дружелюбием, как всегда, когда она ему звонила, но Линн обнаружила, что ее рука, державшая трубку, вспотела. Видимо, она нервничает из-за того вопроса, который собирается ему задать. Почему же так учащенно забилось ее сердце? Она откашлялась.

— Привет, Адам. У меня все нормально. Хм… а как ты?

— Занят, но рад поговорить с тобой.

— Да. Ну, я не задержу тебя больше минуты. Дело в том, что… Адам… ты свободен сегодня вечером?

Наступила бесконечная пауза.

— У меня назначен деловой обед, но, впрочем, я могу его перенести, если это так для тебя важно.

— Довольно важно. — Она вздохнула. — Дамион попросил меня присутствовать на приеме, который устраивает его студия в рекламных целях. Скорее всего он будет организован на широкую ногу.

— Он пригласил тебя вечером в качестве партнерши? — Вопрос Адама прозвучал на удивление резко.

— О нет! Он пойдет туда с Тиффани Брандон. А меня попросил присутствовать из деловых соображений. Чтобы я помогала там его агенту по рекламе.

— Понятно. Что ж, значит, твой новый имидж не произвел на него желанного впечатления? Мне очень жаль.

— Не извиняйся. Ты ни в чем не виноват. — Она собралась с духом. — Адам, я вспомнила… Я подумала о том, что ты говорил мне в субботу… Ты не мог бы пойти со мной сегодня на этот прием? Я понимаю, тебе все это не слишком интересно…

— С удовольствием пойду, — отрывисто сказал он. — По-моему, вечер получится вполне занятный.

Линн не ожидала от него такого ответа и засомневалась, правильно ли он понял ее приглашение.

— Ты не забыл, о чем мы с тобой говорили вечером? Адам, дело в том, что мне требуется твоя помощь.

— Не беспокойся. Я прекрасно понимаю, что ты просишь меня пойти с тобой лишь для того, чтобы я сыграл роль твоего любовника. Обещаю, что буду очень стараться.

Линн понадеялась, что секретарша Адама не слышит его слов. Она вытерла ладонь о юбку, удивляясь, почему та становится с каждой минутой все более липкой, тогда как в голосе Адама звучит лишь легкая усмешка.

— Ну… хм… спасибо, — сказала она. — Я признательна тебе за помощь.

— Не стоит благодарности. Когда мне заехать за тобой?

— В восемь часов тебе будет удобно?

— Приеду. Пока, Линн.

Она так и сидела, слушая частые гудки в трубке, когда вернулась Бетти.

— Вот твой суп. И никогда не говори, что я не способна пойти на жертвы ради дружбы.

— Спасибо, Бетти. — Линн взяла пластмассовую упаковку и сделала пару глотков. — Как по-твоему, ты могла бы отпустить меня сегодня днем на пару часов? — спросила она. — Мне нужно купить себе новое платье. Насчет этой огромной пачки писем от поклонников не беспокойся. Я уже ее просмотрела, и на большинство из них можно ответить по единой компьютеризованной форме. Завтра я приду пораньше и все сделаю.

— Конечно, нет проблем. Тебе вообще пора немного отдохнуть. Ведь в последнее время ты работала по двенадцать часов в день, а то и больше. — Бетти села за свой стол и внимательно посмотрела на Линн. — А что у тебя за особый повод? Что-то интересненькое?

Линн доставала в это время из шкафа жакет и ответила не оборачиваясь.

— Ах нет, ничего особенного. Просто очередной прием. Один из руководителей студии устраивает его в связи с участием Тиффани Брандон в сериале вместе с Дамионом. Помнишь, мы недавно говорили об этом?

— И тебе понадобилось из-за этого новое платье? — Бетти даже не потрудилась скрыть свое разочарование. Она была заядлой свахой и, благополучно выдав замуж трех дочерей, вознамерилась оказать такую же услугу и Линн. Она постоянно пыталась свести ее с холостыми мужчинами, которые время от времени появлялись в окружении Дамиона.

Линн прекрасно понимала, о чем думает секретарша, но ухитрилась изобразить небрежную усмешку, надевая жакет.

— Прости, что разочаровала тебя, Бетти, но тут исключительно деловые отношения. Я приду назад к трем часам, по крайней мере за полчаса до того, как Дамион вернется с ленча.

Она плохо представляла себе, что именно ей нужно. Безрезультатно посетив два больших универмага, Линн забрела в бутик на Пятой авеню, где одна из сотрудниц была одета в облегающие джинсы, а на голове носила полосатую розово-бордовую прическу, а на другой был мрачный черный костюм, а седые волосы убраны в строгий пучок. Но какими бы ни были их собственные вкусы, дело свое они знали превосходно. Внимательно выслушав пожелания Линн, они извлекли платье из тяжелого шелка, одновременно и скромного, и соблазнительного. Длинное, элегантного покроя, оно оставляло провоцирующе голым одно плечо и большую часть спины. Ткань мерцала каким-то сиянием, отливая не то бронзой, не то золотом. Разрез сбоку не поднимался выше середины бедра, однако из-за длины юбки создавал явно эротическое впечатление.

— Вы выглядите просто сногсшибательно! — заявила продавщица с полосатыми волосами, когда Линн вышла из примерочной.

— Оно очень вас красит, мисс, — подтвердила седовласая матрона.

Линн взглянула через плечо в большое зеркало и в душе согласилась с ними.

В своим самых оптимистических мечтах она не ожидала, что будет выглядеть так хорошо. Вот только теперь остается дождаться, как отреагирует Дамион, когда ее увидит! Боже, да он просто не узнает ее. Ведь она сама себя едва узнает.

Уже на полпути в контору она вспомнила, что пойдет на прием вместе с Адамом, так что и он увидит ее в этом платье. И при мысли об этом, как ни странно, ее тело захлестнула волна жара.

И она совершенно не понимала причины подобного состояния.

 

4

В тот вечер, пока Линн переодевалась, ее била дрожь, вызванная, как она подозревала, вовсе не легкой прохладой вечернего воздуха. Распахнув дверцу шкафа, она в последний раз посмотрелась в зеркало, стараясь убедить себя в том, что непохожа на девочку-подростка, надевшую платье старшей сестры. Отразившаяся в зеркале женщина мало походила на розовощекого кудрявого херувима Линн Фрамптон.

Линн убрала с лица волосы и заколола их на затылке. Серьги в античном стиле, усеянные крапинками топазов, раскачивались у шеи, подчеркивая золотистость кожи и нежный изгиб загорелых плеч. Платье было на подкладке, а низкий вырез лифа говорил о том, что бюстгальтер тут не предусмотрен. Тяжелый шелк защекотал голые груди, и не глядя в зеркало она знала, что в ее глазах зажегся незнакомый прежде огонь.

Зажужжал домофон, и у нее все похолодело внутри, когда сдержанный голос Адама объявил о прибытии. Еще большее смятение овладело ею, когда дверной звонок возвестил о его появлении у порога.

Она открыла дверь. Он стоял, прислонившись к стенке коридора, поразительно красивый в смокинге и белой рубашке с плиссированным передом. У нее промелькнула удивленная мысль, что уже много лет они не ходили вдвоем в такие места, где требуется парадная одежда. Заглянув ему в глаза, она на какую-то долю секунды увидела промелькнувшую тень сильного чувства, но он быстро моргнул, и его так хорошо известные ей черты отразили лишь знакомое тепло многолетней дружбы.

Он выпрямился и отошел от стены.

— Привет, Линн, — с добродушной улыбкой произнес он, входя в квартиру. — Эге, да ты выглядишь просто великолепно! Платье потрясающее; как раз то, что нужно, чтобы произвести впечатление на Дамиона. Выбор твой определенно правильный.

Его цепкий взгляд пробежался по ней с прохладной, безучастной оценкой, и она почувствовала, как у нее перехватило дыхание. Линн ожидала, что он скажет еще что-нибудь — хотя не знала, что, — но когда он продолжал молчать, повернулась к нему спиной и торопливо прошла в угол комнаты, где книжная полка служила одновременно маленьким баром.

— Ты очень пунктуален, — сказала Линн, нервно сжимая щипцы для льда. — Я хочу сказать, что очень признательна тебе за готовность пойти со мной сегодня. Ведь мне известно, как ты бываешь занят, когда приезжаешь в Манхэттен.

— Я делаю это с удовольствием. И вообще мне страшно интересно поглядеть на Тиффани Брандон. Она моя тайная любовь уже по крайней мере три года, — серьезно произнес Адам.

Она резко повернула голову.

— Вот уж не знала.

Он улыбнулся.

— Конечно. Ведь мы никогда не говорили с тобой о том, какие мне нравятся женщины, верно?

— Я думала, что любая женщина, у которой округлости на нужных местах тела, получает твое немедленное одобрение.

— Ты зря когда-то слушала моего отца, — весело сказал он. — Тебе следует знать, что не нужно верить всему, что говорят родители. Например, когда тебе было семнадцать лет, твоя мать заявила мне, что ты безумно в меня влюблена. Она чувствовала себя обязанной предупредить меня, что ты еще слишком молода, чтобы понять свои чувства.

Щипцы для льда выскользнули из ее пальцев и со стуком упали на пол. А руку внезапно накрыла его теплая ладонь.

— Не нервничай, — мягко сказал Адам. — Я прекрасно сыграю свою роль, Линн. Обещаю, что Дамион заметит тебя сегодня вечером.

Линн издала еле заметный вздох облегчения. Конечно! Она так нервничает из-за приближающегося приема. В конце концов, она сделала ставку на многое. Если Дамион сегодня ее не заметит, несмотря на советы и помощь Адама, тогда придется смириться с тем, что надежды нет никакой. «Адам всегда такой внимательный, — подумала она. — И он всегда понимает все, что я чувствую, раньше, чем я сама».

— Хочешь выпить? — Она выдавила из себя веселую улыбку, приободрившись от этой мысли. — Виски, водка, белое вино — что хочешь.

— Спасибо, я подожду, пока не съем что-нибудь на приеме. У меня не было времени на ленч, а на пустой желудок пить не хочу, — отказался Адам.

Его голос звучал непринужденно, серые глаза простодушно смотрели на нее, а лицо сияло весельем. Линн удивилась про себя, почему его добродушное настроение вызывает в ней смутную злость. На долю секунды она ощутила странное напряжение, повисшее в комнате, и вздрогнула, когда он положил ей руку на обнаженное плечо.

— Я просто поражен, Линн, — пробормотал Адам. — Я знал, что ты способна творить чудеса, если захочешь, но это платье абсолютная фантастика. Повернись медленно кругом, чтобы я мог посмотреть на тебя со всех сторон.

Линн послушно выполнила его просьбу.

— Очень мило, — кивнул Адам, когда она снова повернулась к нему лицом. — Цвет действительно очень идет к твоим волосам, подчеркивая их золотистый оттенок.

Линн показалось, что он говорит как дедушка, который хвалит новое платье внучки.

— Я рада, что тебе нравится.

— Хм… мне нравится все, вот только с вырезом что-то не в порядке. Спереди какая-то ненужная складка.

С небрежной улыбкой он протянул руку и поправил одну из складок вокруг декольте, подвернув ткань внутрь. И когда его пальцы дотронулись до мягкой округлости ее грудей, Линн почувствовала, какие они теплые и нежные. И тут же сердце застучало как молот.

Ей показалось, что прошла целая вечность, когда он закончил свои манипуляции. После этого немного отошел и придирчиво проверил результат.

— Вот так лучше, — заметил Адам. — Так все выглядит гораздо соблазнительней. А то ты подтянула все слишком высоко, и это разрушало весь эффект.

Линн попыталась облизать пересохшие губы.

— Слишком высоко? — еле вымолвила она. Язык плохо повиновался ей.

— Не беспокойся, теперь все в порядке. Ты готова? Тогда пойдем…

— Только надену плащ, — пробормотала Линн.

Она бросилась к шкафу, испытывая облегчение оттого, что может убежать от его глаз, не понимая, что с ней происходит, почему у нее задрожали колени от одного прикосновения Адама. Боже, ведь он дотрагивался до нее тысячи раз за все годы их знакомства. Во время рыбалок часто вытаскивал ее из воды. И она совершенно не понимала, почему в этот вечер деликатное прикосновение его пальцев к груди вызвало в теле неведомые ранее ощущения.

Линн достала вечерний бархатный плащ и сунула руки в рукава.

— Я готова, — сказала она, стараясь придать голосу такой же легкомысленный тон, как и у него. — Пошли?

Его сильная рука подхватила ее под локоть, когда они спускались вниз на лифте и ловили такси, и Линн призналась себе, что Адам справляется с ситуацией намного лучше, чем она сама. И удивилась, почему ей так трудно держать себя с ним естественно. Она чувствовала себя с ним неловко с того самого момента, как он предложил ей роль любовника. Дело в том, что, несмотря на актерские навыки, она, казалось, не обладает его способностью мысленно отделять желаемое от действительного.

По дороге Адам оживленно рассказывал о событиях прошедшего дня, и Линн старалась изо всех сил отвечать ему тем же. К тому времени, когда такси прибыло к месту назначения, она решила, что должна быть благодарна Адаму за непринужденную манеру держать себя и за тот будничный тон, с каким он одобрил ее новое платье и перемену внешности. Их настоящие отношения, их долголетняя дружба слишком важны, чтобы жертвовать ими ради каких-то временных претензий. И хорошо, что хотя бы один из них сохраняет чувство реальности.

Прием только начинался. Фешенебельная квартира на крыше небоскреба принадлежала Лайонеллу Бриду, главе студии, выпускавшей телесериалы с участием Дамиона; гостиная специально предназначалась для проведения таких многолюдных приемов и больше напоминала зал. Линн была здесь уже несколько раз и раньше, а вот Адам с любопытством оглядывался по сторонам, когда они вошли внутрь, вручив верхнюю одежду служанке.

Одна стена обширного зала, целиком сделанная из стекла, открывала вид на сверкающий ночными огнями город, остальные стены были белыми, их оживляли несколько ярких абстрактных картин. Пол устилал черный мрамор, а вся мебель пылала ярко-красным цветом. На застланном белой скатертью буфетном столе аппетитно выстроились всевозможные закуски, способные удовлетворить самый взыскательный вкус, и три бармена работали без устали, хотя гости заполнили зал лишь наполовину. Линн почти сразу же увидела Дамиона. Он стоял у черного мраморного камина, его поджарое тело смотрелось великолепно на фоне яркого пламени. В одной руке он держал бокал, другой обнимал стройную брюнетку с волосами до пояса и невероятно большим бюстом. Линн узнала знаменитую Тиффани Брандон. Дамион разговаривал с репортером, но все время поглядывал на спутницу, и не требовалось особой прозорливости, чтобы понять, что он наслаждается ее обществом. Разочарование охватило Линн, и несколько секунд она не отрываясь смотрела на обоих, потом безуспешно попыталась скрыть тяжкий вздох.

Рука Адама тут же отпустила ее локоть и дотронулась с нежной лаской до спины. Линн застыла и едва не отпрянула, но он привлек ее к себе и наклонился так, что его губы оказались у ее уха.

— Я твой любовник, не забыла? — Его голос звучал необычно, дыхание щекотало щеку. — Будь так любезна, повернись ко мне и одари таким взглядом, словно ты не можешь дождаться, когда я снова окажусь у тебя в постели.

Она с трудом сглотнула.

— Я н-не могу, Адам. Да и вообще все бесполезно. Дамион и не смотрит в нашу сторону.

— Вот уже взглянул. Ради Бога, Линн, возьми меня под руку и прижмись ко мне, — продолжал горячо шептать Адам.

Однако у нее ничего не получалось. Тело, казалось, застыло, словно у гвардейца во время торжественного караула.

— У меня не получается, — с отчаяньем произнесла она. — И я не могу, Адам. Не могу прижаться к тебе.

Ее врасплох застигла вспышка ярости, сверкнувшая в его глазах.

— Почему? — напряженно поинтересовался он. — Чем я хуже других? Я совершенно нормальный мужчина со всеми полагающимися мужскими достоинствами. Мне даже говорили, что женщины считают соблазнительной мысль оказаться со мной в постели.

— Дело не в этом, Адам, — едва не плача пробормотала Линн.

— Нет? — Его глаза снова потемнели от гнева, однако на такой краткий миг, что она не могла сказать, гнев это или что-то еще. — Позволь напомнить тебе, что весь этот маскарад задуман для того, чтобы заставить Дамиона почувствовать ревность. Мы не многого добьемся, если ты даже не глядишь на меня.

Ее взгляд невольно устремился в сторону мраморного камина. Дамион все еще смотрел в их сторону, хотя она не понимала, узнал он ее или нет. Ее карие глаза потеплели, когда он убрал со лба случайно упавшую прядь, и она не смогла удержаться от вздоха.

С нетерпеливым возгласом Адам схватил ее за подбородок и приподнял лицо. Не обращая внимания на толпившихся вокруг них людей, он крепко обнял ее и впился в губы долгим, томным поцелуем.

Когда Адам наконец отпустил ее, она молча смотрела на него из-под полуприкрытых век, а он нежно провел большим пальцем по ее губам, там, где только что были его губы, ощущая мягкость, которую уже испытал его рот.

Она вздрогнула от звука его голоса, широко открыв глаза. Он глядел на нее с мягким укором.

— Тебе нужно лучше играть свою роль, Линн. Не могу же я один все на себе тащить, да и вообще — ты же почти профессиональная актриса.

— Ч-что ты хочешь этим сказать?

Он взял два бокала шампанского у проходившего мимо официанта и протянул ей один. Она сделала большой глоток.

— Честно говоря, Линн, пока что твоя игра заслуживает только гневного шиканья публики да, может быть, парочки гнилых помидоров из зала. Она не обманет и грудного младенца, не говоря уж про Дамиона Таннера. Постарайся не забывать, что ты в меня влюблена. Дотрагивайся до меня почаще, гладь мне волосы, загляни со страстью мне в глаза. Если ты надеешься вызвать ревность Дамиона, то, Бога ради, перестань пялиться на него будто влюбленная школьница. Я же не могу обнимать тебя и целовать всякий раз, когда ты начнешь таращить на него глаза. Кроме прочего, я просто сотру всю твою косметику.

— Я вовсе не пялюсь на него, — огрызнулась Линн. — Он не порция мороженого. И вообще я не просила тебя со мной целоваться. Мне это вовсе не нужно.

— Вот теперь уже лучше, — заявил он невыносимо покровительственным тоном. — Теперь ты и впрямь смотришь мне в глаза, а твои щеки пылают. По-моему, стоит сохранить такое выражение, когда ты станешь знакомить меня с Дамионом. Знаешь, твои глаза затуманились, неважно, от любви или от ярости. Эффект потрясающий. Очень сексуально.

Поймав себя на том, что ее зубы крепко стиснуты, Линн осторожно их разжала.

— Мои глаза всегда меняют цвет, когда я сержусь, — ответила она.

— Верно, я и забыл. Так, значит, ты вовсе не сходила с ума по мне в шестнадцать лет, когда я не захотел взять тебя с собой в Адирондак. — Адам задумчиво отхлебнул шампанское. — Пожалуй, тебя нужно сейчас злить, поскольку всякие прочие страстные чувства ко мне у тебя получаются не слишком успешно. Нам нужно откалывать такие штучки, чтобы старина Дамион их заметил. Надеюсь, он не сразу поймет, что ты дрожишь от злости, а не от сексуального желания. Не думаю, что он отличается большой проницательностью, верно?

— Не знаю. — Линн вцепилась в золотую вечернюю сумочку, словно в канат, вытаскивающий ее из морской пучины. — Адам, твоя безумная затея всегда мне казалась катастрофической ошибкой, а теперь я в этом убедилась окончательно. Прости, я понимаю, ты пытаешься мне помочь, но только я не в состоянии играть роль твоей страстной любовницы, когда на самом деле думаю о Дамионе, — жалобно призналась она.

— На мой взгляд, Линн, ты даже не понимаешь, на что способна, — холодно сказал он. — Если тебе трудно переносить мои знаки внимания, ты просто сосредоточь мысли на старине Дамионе, и я уверен, что все жертвы окажутся не напрасными.

Она снова открыла рот, чтобы что-то возразить, но он взял ее указательным пальцем под подбородок и осторожно закрыл ей рот.

— Думаю, мне пора познакомиться с Дамионом, верно? Репортер вроде бы закончил интервью, и нам не следует терять время. В конце концов, мы пришли сюда, чтобы создать о себе определенное впечатление, а не развлекаться.

— Я просто не знаю, что мы делаем, — залепетала Линн, когда он решительно повел ее через комнату.

Его руки властно держали ее за талию, обжигая кожу под шелковым платьем. Она пыталась не обращать внимание на его прикосновение, говоря себе, что это необходимая часть игры, которую они затеяли, но все равно ей не удавалось выбросить из головы необычное ощущение. Кожу просто жгло огнем.

— Адам, — сказала она наконец, — твоя рука. Ты… хм… передвинь ее.

Он повернул к ней голову, потом перевел взгляд на талию. Его тело напряглось, словно он удивился, обнаружив свою руку на таком месте.

— Ох, извини, — сказал он. И его пальцы скользнули вверх по ребрам и практически обхватили ее грудь. — Какая небрежность с моей стороны. Я забыл, что в тех кругах, где вращается Дамион, люди любят демонстрировать себя на публике. Так лучше?

Она скрипнула зубами.

— Я вовсе не это имела в виду, когда просила передвинуть руку, — сухо заявила она. — Мне хотелось, чтобы ты совсем убрал ее.

— Это будет ошибкой, — мягко объяснил Адам. — Мы ведь играем роль любовников, Линн, а не коллег из воскресной школы. Не напрягайся из-за пустяков. Почему тебя смущает легкая интимность между старыми друзьями? Постоянно напоминай себе о своей цели, и тебе все покажется в порядке вещей. Никакая жертва не будет слишком большой, если она позволит привлечь к тебе внимание старины Дамиона. Можешь мне поверить.

— Почему у тебя всегда появляется такой сарказм, когда ты произносишь его имя?

— Я уверен, что ты неправильно меня поняла. Почему я должен испытывать сарказм в отношении такого замечательного парня, как Дамион?

У нее не было возможности продолжить спор, так как в это время они оказались возле Дамиона. Он на время остался один, потому что Тиффани Брандон удалилась в угол зала, чтобы позировать фотографу. Он вежливо поздоровался с ними, окинул Линн одобрительным взглядом, не расставаясь с профессиональной улыбкой и добродушно-светской манерой.

— Привет, рад вас видеть. Вы из радио?.. — Тут Дамион оборвал себя на полуслове. — Линн? Господи, что ты с собой сделала? Я даже не сразу узнал тебя. Черт возьми, да ты просто обалденно выглядишь, малышка, просто обалденно!

Восхищение, слышавшееся в его низком голосе, прозвучало настолько искренне, что Линн на миг испытала высшее удовлетворение. Наконец-то, после всех этих месяцев, он действительно на нее смотрел! И находил ее привлекательной! Его изумленная реакция превысила все, о чем она могла мечтать. И ее глаза засверкали от счастья.

— Привет, Дамион, — ответила она с тихим смехом. — Просто я решила обновить гардероб. Рада, что ты одобрил мой выбор.

— Одобрил? Да платье просто сказка! Я и не замечал прежде, какая у тебя потрясающая фигура, Линн, малышка. — Его глаза бесцеремонно шарили по ее телу.

— Она знает, что мне нравится такой оттенок золота, — вмешался Адам. Его голос звучал мягче шелка, но она смутно ощутила, как напряглась его рука. — Ты ведь выбрала это платье специально для меня, не так ли, дорогая?

— Ч-что? Ах да. Да, конечно, — послушно кивнула она.

Адам протянул руку Дамиону.

— Я Адам Хантер, — сказал он. — Очень близкий друг Линн.

Он помолчал, давая возможность собеседнику осознать значение его слов, затем улыбнулся.

— Я большой поклонник вашего телесериала, мистер Таннер. Это одна из немногих еженедельных передач, которую я стараюсь не пропускать.

— Рад это слышать, — сердечно ответил Дамион. — Почти все телепрограммы не удерживают первого места в рейтинге популярности больше одного сезона, но мы сумели добиться этого.

— В основном благодаря вашей блестящей игре, я уверен в этом.

Дамион провел пальцами по темным кудрям, которые падали ему на лоб.

— Что ж, я получил несколько наград, — скромно заметил он. — Критик из «Таймс» только на прошлой неделе писал, что сериал держится исключительно на моих актерских возможностях.

— И я уверен, что он прав. Вы актер от Бога, мистер Таннер. — Голос Адама доверительно понизился. — Правда, меня интересовало в сериале еще и нечто другое, кроме вашей блестящей игры. Будучи… близким… другом Линн, я, естественно, хотел посмотреть на мужчину, у которого она работает.

Глаза Дамиона сузились.

— И давно вы стали близким другом Линн? Она никогда прежде не говорила о вас.

— Вероятно, ей было слишком больно говорить обо мне, пока мы были в разлуке, — сказал Адам. — Я застрял на Западном побережье, налаживая там важное дело, и лишь в конце прошлой недели вернулся в Нью-Йорк. Линн скучала без меня, и я был рад, что благодаря работе у вас она постоянно погружена в дела. Разумеется, мы все время созванивались, но только ведь телефонные разговоры не могут заменить физической близости, верно? — Он повернулся и сладко улыбнулся Линн. — Я прав, дорогая?

Она почти не слышала слов, которые говорил Адам, витая в небесах, утонув в бесподобной глубине глаз Дамиона. Она ощущала легкую атмосферу враждебности между обоими мужчинами и радовалась от сознания того, что Дамион и впрямь ее ревнует.

— Прости, — сказала она, даже не поворачивая головы к Адаму. — Что ты сказал?

— Я сказал, что ты ужасно скучала без меня, пока я находился на Западном побережье. Разве не так, дорогая? — Адам сделал попытку вернуть Линн на землю.

— Ах… да. Да, конечно. Я очень скучала, пока ты был на Западном побережье, — послушно повторила она.

В этот момент подошел рекламный агент Дамиона, что оказалось весьма кстати, как кисло подумала Линн. Ведь она сыграла уже все, на что была способна; неудивительно, что она решила бросить драматический класс.

— Дамион, ты нам нужен для нескольких снимков, — сказал агент. — Мы планируем распространить слух о том, что у вас с Тиффани нежные отношения не только в телесериале, но и за пределами съемочной площадки. Нужно, чтобы вы попозировали нам вдвоем так, словно вас застали врасплох. Знаешь, прикрой рукой лицо, сделай вид, что смущен и отворачиваешься, попытайся как бы загородить собой Тиффани, что-нибудь в этом роде. Публике всегда нравится думать, что их посвящают в чью-то тайну. Я уже набросал пресс-релиз, где говорится, что слухи о том, что вы вдвоем провели неделю на острове в Тихом океане, совершенно беспочвенны.

Дамион вздохнул с преувеличенным сожалением.

— О'кей, сейчас иду. — Он провел пальцем по щеке Линн. — Ты знаешь, дорогая, что я постоянно завишу от публики. Ненавижу подобные вещи. Такая скука! Не уходи, я постараюсь скоро вернуться. В соседнем зале Лайонелл устроит танцы, и я очень надеюсь сегодня потанцевать с тобой.

— Яс радостью составлю тебе пару, — сказала она.

Голова ее кружилась от счастья. Дамион хочет танцевать с ней! Ему не хотелось от нее уходить! В минуты наибольшего оптимизма Линн не позволяла себе думать о том, что план Адама увенчается таким немедленным и полным успехом.

— Я буду ждать тебя, Дамион, — вымолвила она хриплым голосом, чувствуя, как плывет где-то под высоким потолком. — Пожалуйста, не задерживайся.

Дамион взял ее руку и поцеловал кончики пальцев. Она едва расслышала неодобрительное хмыкание Адама и лишь смутно ощущала его ладонь у себя под локтем, когда он повел ее из большого зала. И поразилась, когда вернулась к реальности и обнаружила себя в зале поменьше, предназначенном для танцев.

— Что мы здесь делаем? — с удивлением спросила она. Ей пришлось прокричать свой вопрос из-за того, что рок-ансамбль из пяти человек выдавал последний хит с оглушительной громкостью.

— Мы будет танцевать, — прокричал в ответ Адам.

— Но Дамион уже пригласил меня на танец. Твой план удался, Адам! К тому же его сейчас здесь нет. И у нас нет нужды продолжать наш обман.

Губы Адама сжались, и она расслышала нетерпение в его голосе даже сквозь грохот музыки.

— Линн, тебе двадцать шесть лет, ты работаешь в шоу-бизнесе и живешь в Манхэттене. Я не могу поверить, что ты настолько наивна. Дамион небрежно пообещал пригласить тебя на танец. Это вовсе не означает любви до гроба. И даже не может гарантировать начало недолгой любовной связи. Неужели ты не видишь, что Дамион из тех, кого больше всего интересует женщина, за которой ему приходится погоняться. Ему нравится азарт погони, а не успешный финал. Я даже сомневаюсь, что он знает, как ему поступить с добычей, когда она у него в руках.

— Ты не видел, как он расправляется с толпой распаленных поклонниц. Нет ничего удивительного, что он устал от женщин, бросающихся ему под ноги.

— Не уверен, что их целью являются его ноги, — пробормотал Адам. — Но как бы он там себя ни вел, у тебя появится больше шансов на успех, если ты будешь танцевать, когда он придет тебя искать, а не подпирать стенку в ожидании своего босса. Да и вообще, в чем проблема? Мы не танцевали с тобой с тех пор, когда ты закончила школу. Нам ведь все равно нужно как-то скоротать время, пока Дамион позирует с Тиффани.

Все сказанное им абсолютно соответствовало истине, так что Линн не стала сопротивляться, когда он увлек ее на небольшую паркетную площадку. «Танцую я хорошо, намного лучше, чем играю свою роль», — сокрушенно подумала она и вскоре растворилась в пульсирующем ритме музыки. Она смеялась, совершенно забыв про Дамиона, когда огни померкли, а музыка заиграла медленную мелодию. Ведущий певец убавил усилитель на несколько децибел и начал ворковать слова популярного шлягера. «У него и вправду хороший голос», — мечтательно подумала Линн.

Адам прижал ее к себе, и ее тело прильнуло к нему с фамильярностью обретенной за долгие годы дружбы. Только в этот вечер дружба, казалось, слегка видоизменилась. Линн уже не испытывала того теплого покоя, какой обычно давали его руки. Ее ладони лежали на накрахмаленном переде его выходной рубашки, так что она ощущала пальцами лишь гладкую ткань, а вот его руки неторопливо двигались по голой коже ее спины, почему-то заставляя ее остро чувствовать интимность его прикосновения и открытость платья. Она пыталась установить хоть небольшую дистанцию между собой и Адамом, однако его руки скользнули ниже талии и прижали к себе так тесно, что она невольно ощущала возле своих его бедра. И вскоре ее колени задрожали.

И Линн внезапно поняла, в чем состоит разница между этим вечером и другими. Прежде, когда бы они ни танцевали с Адамом, он осторожно держал ее в объятиях, старательно соблюдая между ними дистанцию. А сегодня прижимал к себе так, как будто желал ее, и движения его рук демонстрировали Линн силу едва сдерживаемой страсти. Но больше всего ее смущало собственное желание ответить ему. Голова внезапно потяжелела, и, попытавшись какое-то время держать ее прямо, она позволила ей склониться на грудь Адама.

И тогда на один миг он сбился с шага, и они потеряли ритм танца. Он пробормотал извинения и одновременно перестал чувственно гладить ее спину.

— Дамион вошел пять минут назад, — спокойно сообщил Адам.

— Да?

Какое-то время она не знала, что и сказать, смущенная тем, что не заметила появление Дамиона. Еще больше смущало ее сознание того, что сексуальное напряжение между ней и Адамом — целиком плод ее фантазии. Он гладит ей спину явно для того, чтобы позлить Дамиона, а не оттого, что не может удержаться от соблазна потрогать пальцами ее кожу. Она облизала пересохшие губы.

— Дамион уже танцует? — спросила Линн через пару минут.

— Да, с Тиффани Брандон, но смотрит в нашу сторону.

Линн по-прежнему с неловкостью ощущала тугую нить напряжения, которая, казалось, протянулась между ними.

Это отвлекало ее, не давало сосредоточиться на присутствии Дамиона в комнате.

— Пожалуй, нам не мешает присесть и отдохнуть, — предложила она.

— Наоборот, — тихо возразил Адам. — По-моему, нужно дать возможность Дамиону полюбоваться нами.

Она не успела ответить ему. Его рот приблизился к ее лицу быстрее, чем она успела отвернуться, и он захватил ее губы в поцелуе, который оказался крепким и неожиданно жадным.

Линн закрыла глаза, сказав себе, что шок вызван острой волной желания, пронзившей ее тело. Только сознание того, что полутемная комната полна народу, не дало ей полностью отдаться власти его поцелуя.

Певец допел песню, и огни стали медленно разгораться. Адам опустил руки и слегка отстранился.

— Я мог бы извиниться, но Дамион уже направляется к нам, так что это говорит о том, что мы все сделали правильно.

Дамион похлопал ее по плечу, прежде чем она успела что-нибудь ответить Адаму.

— Линн, крошка, я пришел за обещанным танцем. — Его глаза снова оценивающе обшарили ее тело, затем он повернулся и одарил Адама своей знаменитой улыбкой. — Надеюсь, вы нас простите. Мне весь вечер хотелось поговорить со своим менеджером.

— Конечно, — ответил Адам, улыбаясь с не меньшим обаянием. — Линн сказала мне, что должна присутствовать на сегодняшнем приеме исключительно по деловым причинам. — Несмотря на вежливость, во взгляде, которым он одарил Линн, сквозила загадка. — Желаю приятно провести время, Линн, — сказал он и быстро вышел из зала.

«Именно этого момента я так долго ждала», — подумала Линн, когда Дамион крепко сжал ее в объятиях. Ее сердце не забилось чаще, когда он поднял ее руки и положил их себе на плечи, но оно и без того билось с такой скоростью, что быстрее просто уже не могло.

Дамион мастерски, чуть ли не как профессионал, в совершенстве владеющий всеми па и пируэтами бальных танцев, увлек ее в сторону музыкантов и что-то пробормотал солисту. Ансамбль немедленно заиграл красивую музыкальную тему из недавнего популярного мюзикла. Дамион был высок ростом, грациозен, а в его манере держаться сквозила чувственность. И ей было приятно танцевать с ним. Площадка вскоре очистилась, Когда восхищенная аудитория собралась вокруг, чтобы полюбоваться на блестящую пару. Линн забыла про странное напряжение, владевшее ею весь вечер, когда Дамион быстрыми, требовательными движениями оживил все ее танцевальные навыки. Зрелище достигло своего пика в быстром повороте, после которого она упала на руки Дамиона и замерла в театральной позе, красиво запрокинув назад голову.

Разумеется, Дамион был слишком большим профессионалом и всегда оставался прежде всего артистом, чтобы и в самом деле поцеловать ее. Линн поняла это со странным облегчением. Он наклонился над ней с сияющей улыбкой, помог выпрямиться и ответил на аплодисменты аудитории небрежным взмахом руки. Линн огляделась вокруг, отыскивая глазами Адама, и ощутила странную пустоту, когда увидела, что его светловолосая голова наклонилась близко к черным прядям Тиффани Брандон. Остальные танцоры начали возвращаться на площадку. Щеки Линн уже горели от жара и запылали еще ярче, когда Дамион поднял ее ладонь к губам и запечатлел на ней долгий поцелуй.

— Ты просто великолепна, Линн, лапочка. Почему ты так долго скрывала свои таланты? Я и понятия не имел, что ты так хорошо танцуешь, — с легким упреком произнес Дамион.

— Ты никогда не пытался выяснить это, — ответила она, затем прикусила губу, пораженная тем, что ее слова прозвучали слишком ворчливо. — Замечательно танцевать с таким талантливым человеком, как ты, Дамион.

Он засмеялся с нарочитой скромностью и уронил еще один поцелуй на ее ладонь.

— Линн, малышка, пойдем чего-нибудь выпьем, а потом потанцуем еще. Давно я так не наслаждался вечером.

Они станцевали еще два раза, пока разгневанный агент по рекламе не уволок Дамиона прочь.

— Черт побери, Линн, что на тебя нашло? — яростно прорычал он. — Думай головой, прежде чем так монополизировать Дамиона. Тиффани ждет, а ведь она капризней, чем беременный шершень.

Не обращая внимания на слова агента, Дамион поднес к губам руки Линн, его чудесные синие глаза глядели на нее из-под черных густых ресниц. Удивительно романтический жест, она часто видела, как он использовал его в телесериалах.

— Видно, нам придется попрощаться, Линн, — с сожалением сказал он. — Увидимся завтра утром, крошка.

— Да, я приеду в восемь часов. В конторе твоей подписи дожидается масса писем, и еще не забудь, что на девять тридцать назначен телефонный разговор с Брюсом Адамсом.

— Я не забыл, малышка. Вы с Бетти всегда мне обо всем напомните. — Дамион небрежно стиснул ей руку, затем направился прочь вместе с агентом.

Линн была недовольна собой. И зачем только она испортила их прощание такой прозаической нотой? Романтика разрушена полностью. Испытывая странную опустошенность, она вышла в холл, где обнаружила Адама, который стоял у окна и курил сигарету.

Ее глаза удивленно расширились.

— Я и не знала, что ты куришь, Адам.

Адам раздавил окурок в переполненной пепельнице, и она с удивлением подумала: неужели это все выкурил он.

— Обычно я не курю, — кратко ответил он. Потом выпрямился, и она с удивлением обнаружила признаки невероятной усталости в строгой линии его рта. — Как ты оцениваешь проведенный с Дамионом вечер? — спросил он ровным голосом. — Судя по тому, что я видел, успех оглушающий.

— По-моему, получилось неплохо. То есть, более, чем неплохо. Просто потрясающе. Он готов был танцевать со мной и дольше, если бы не пришел рекламный агент и не уволок его. Дамион сказал мне, что уже много недель не проводил так приятно вечер.

— Чудесно. — Адам посмотрел в темное окно. — Ты готова ехать? Завтра мне рано вставать, а сейчас уже поздний час.

— Да, мы можем ехать. — Она легко дотронулась до его руки, и он наконец-то повернулся и взглянул на нее.

— Что?

— Мне просто хотелось поблагодарить тебя, Адам. За сегодняшний вечер. За все. Ты настоящий друг.

Отраженный луч света из висящего над их головой светильника придал его взгляду неестественно жесткий блеск.

— Не стоит благодарности, — сказал он, и в его улыбке таилась легкая насмешка. — Я прекрасно провел время, Линн, малышка.

 

5

На следующий день Дамион, едва Линн осталась наедине с ним, воспользовался возможностью и пригласил ее пообедать. Она едва не подскочила от радости при таком подтверждения правоты Адама, однако, памятуя его инструкции, подавила восторг и постаралась противостоять искушению.

— Мне ужасно жаль, Дамион, — сказала она, умирая от страха, что он больше не повторит приглашение. — Я бы с удовольствием пообедала с тобой, но сегодня меня уже пригласили.

— Этот твой знакомый… Адам Хантер? — поморщившись, спросил он.

— Хм… да. Да, Адам.

— Кто он тебе, Линн?

— Очень старый приятель, — сказала она, покраснев. Хоть она и говорила чистую правду, было ясно, что Дамион ей вряд ли поверит. — Мы знаем друг друга целую вечность, — добавила Линн. — Наши родители дружат.

— Если ты не можешь со мной пообедать, тогда давай съездим на ленч, — предложил Дамион.

Дрожь радости пробежала по ее позвоночнику, и она отбросила все намерения поиграть с ним подольше.

— Спасибо, — ответила она. — С удовольствием.

— Сегодня ты снова выглядишь сказочно, Линн. Прямо совсем другой человек. Просто не верится, что такие перемены произошли с тобой за последние пару дней. Я раньше не видел на тебе этой блузки. Она тебе идет…

— Да, это новая. — Она прикоснулась к мягким бледно-лиловым складкам. — Я рада, что тебе нравится, Дамион.

— Дело в том, что мне нравится девушка, которая носит эту блузку. Ты просто замечательная, Линн. Я только теперь начинаю понимать, насколько ты замечательная. И собой хороша, и в работе тебе равных нет.

Он взял ее руку и хотел поднести к губам. Но когда увидел, что в ней зажаты несколько карандашей, то остановился на полпути и просто похлопал по ней.

— Я буду считать минуты до ленча, малышка.

— Мне заказать для нас место, Дамион? — машинально спросила Линн, находясь прежде всего в роли администратора.

— Я сам это сделаю. — Его голос понизился до интимного шепота. — Мне хочется удивить тебя своим выбором.

Линн выпорхнула из его кабинета и плюхнулась за свой стол, мечтательно уставившись на клавиатуру компьютера, пока вопрос, заданный Бетти, не вернул ее к реальности.

Она заканчивала свои дела в тумане эйфории, мысли блуждали где-то далеко. Через некоторое время Бетти отправилась покупать себе на ленч грейпфрут.

Дамион говорил по телефону с каким-то далеким городом, в конторе было пусто, и Линн решила позвонить по другому телефону Адаму, поскольку обещала держать его в курсе развивающихся событий.

— Привет, Линн, как проходит утро? — поинтересовался он, когда она наконец-то прорвалась через редут из его сотрудников.

— Все идет так, как ты и предсказывал! — с восторгом выпалила она без всяких предисловий. — Дамион просил пообедать с ним сегодня, но я последовала твоему совету быстро не соглашаться и ответила, что уже приглашена тобой. Тогда он попросил съездить с ним на ленч. С минуты на минуту мы поедем. Разве не здорово?

— Блестяще! Я рад за тебя. — Наступила бесконечная пауза. — Когда за тобой заехать сегодня вечером? Меня устроит любое время после семи тридцати.

— Заехать за мной? — Линн не могла скрыть своего удивления.

— Пообедать. Ведь ты сказала Дамиону, что у тебя свидание со мной. К счастью, сегодня я свободен, так что помогу тебе соблюсти приличия.

— Ах, понимаю. Что ж, в восемь мне удобно, — согласилась она.

— С нетерпением буду ждать отчета о вашем ленче. Ты перескажешь мне все, что говорил Дамион, и мы продумаем следующий этап нашего плана.

И лишь когда Линн положила трубку, она внезапно удивилась, для кого же они будут соблюдать приличия. В конце концов Дамион никогда не бывал у нее дома и не звонил ей, так что он и не узнает, действительно ли она обедала в обществе Адама. Но времени на то, чтобы обдумать эту мысль у нее не осталось, так как Дамион закончил телефонный разговор и вошел в контору.

— Готова, малышка? — Его голубые глаза стрельнули в нее многозначительным взглядом, и ей показалось, будто кости у нее расплавились. — Я заказал столик в «Рейнбоу Рум».

Ресторан находился почти на крыше Рокфеллеровского центра. Дамион водил туда всех женщин, которые ему больше всего нравились, и Линн засияла от удовольствия при мысли о том, что он ведет туда и ее. Он не мог намекнуть более прозрачно, что решил сменить основу их взаимоотношений от строго профессиональных на более личные.

Его руки задержались на ее плечах, когда он помогал ей надеть жакет, и она все еще горела внутренним жаром, когда в вестибюле открылись дверцы лифта.

По дороге они говорили о премьере новой пьесы Дамиона, которая намечалась на начало ноября. Он спросил ее мнение насчет нескольких серьезных сцен во втором акте, и она постаралась ответить как можно продуманней, понимая его потребность обсудить свою интерпретацию роли с человеком, обладающим профессиональным опытом, но не занятым в самой постановке. Подобного рода обсуждения приводили ее в восторг с самого начала работы с ним, и, увлеченная обменом мнениями по технике игры, она не обращала внимания на дорогу. Когда такси остановилось у Рокфеллеровского центра, она удивилась, так как ей показалось, что дорога заняла всего несколько минут.

Линн никогда не бывала в «Рейнбоу Рум», поскольку цены там намного превышали возможности ее бюджета. Знаменитый вид, открывавшийся из широких окон ресторана, оказался действительно превосходным, как это и обещала реклама.

После того как официант посадил их за уединенный столик в углу, повисло недолгое молчание.

— Центральный парк очень мило выглядит отсюда, — заметила она, открывая меню. — Солнце, желтые листья, как красиво.

— Да, сейчас Нью-Йорк хорош, вот только листья слетят с деревьев при первом же сильном ветре, а потом потянутся длинные зимние месяцы. Я ненавижу город зимой.

— В прошлом году зима была ужасная, правда? Снег шел все время. Надеюсь, что в этот раз она будет лучше.

Линн с недоумением слышала их разговор как бы со стороны. Вот уж никогда бы она не подумала, что во время первого свидания с Дамионом будет говорить о превратностях погоды в Нью-Йорке.

Снова наступила короткая пауза. Они сосредоточенно изучали меню. Дамион порекомендовал жареный палтус, и Линн согласилась, предпочитая съесть что-нибудь легкое. Официант принял у них заказ и принес фужеры с холодной содовой, в которой плавали тонкие дольки лимона. Линн с радостью принялась потягивать прохладительный напиток. Ей было до нелепого трудно найти подходящую тему для разговора.

К счастью, Дамион взял беседу в свои руки.

— Солнце струится сквозь окна и придает твоим волосам золотисто-каштановый блеск, — сказал он и протянул руку через стол, чтобы сжать ее пальцы.

— Правда? А я всегда считала свои волосы темно-русыми. Хотя в детстве была совсем светленькой. Вообще-то у мамы были золотисто-каштановые волосы, когда она выходила замуж, а теперь уж все седые, конечно.

Линн в конце концов заставила себя замолчать. «Боже мой, — подумала она, — от погоды перешла к детству и родителям. Где же та сверкающая остроумием беседа с мужчиной, по которому я сохла почти десять месяцев?»

Дамион предпочел не продолжать разговор о цвете волос миссис Фрамптон. Он провел пальцами по руке Линн.

— Ты чувствуешь, какой я холодный? — хорошо поставленным голосом спросил он. — А ты такая горячая. Мне хочется погреться у твоего огня, Линн, малышка.

Его низкий голос придал этим словам потрясающую чувственность, однако эффект оказался для Линн частично смазанным, поскольку она уже слышала его в заключительном эпизоде телесериала прошедшего сезона.

— Вообще-то я и сама немного замерзла, — с этими словами Линн освободила руку и сделала еще один глоток содовой. Тут она заметила спешившего к ним официанта и улыбнулась. — Смотри, вот и наш заказ. Я проголодалась, а ты?

— Я голоден, только хочу не рыбу. — Дамион сделал многозначительную паузу, ожидая ее реакции на этот достаточно ясный намек, и, не дождавшись, драматически понизил голос: — Я хочу тебя, Линн!

Она сглотнула.

— Палтус очень аппетитный, Дамион. Советую попробовать сначала его, — выпалила она неожиданно для себя.

Замечание прозвучало настолько нелепо, что ей с трудом удалось подавить в себе приступ смеха. Великолепные брови Дамиона недоуменно сдвинулись вместе, и она поспешно добавила:

— Скажи мне, что ты решил насчет последнего киносценария? Знаешь, Дамион, ты мне так и не сказал, к какому мнению вы с агентом пришли после всех дискуссий.

Хмурый вид исчез с волшебной быстротой, и он пустился в полный энтузиазма монолог о своем решении принять эту роль и переехать в Голливуд на время съемок. Аванс за участие в фильме он уже получил.

— Моего имени достаточно, чтобы гарантировать студии прибыль, — самодовольно заявил он. — Как только они узнали, что я согласился на роль, деньги тут же были переведены.

— Это здорово, Дамион, — поддакнула Линн.

Он вернулся к рассуждениям о том, какие возможности для карьеры даст ему переезд в Голливуд, и когда официант наливал им кофе, Дамион серьезно взглянул на Линн.

— Я рассчитываю на тебя. Ты ведь поедешь со мной в Голливуд, верно? Я просто не знаю, что бы делал без тебя, Линн. Сейчас в моих делах такой порядок, какого никогда прежде не было, — признался он.

По ряду причин приглашение не слишком обрадовало ее, но она сказала:

— Конечно, я с удовольствием поеду с тобой, Дамион. Если только мне удастся решить ряд практических деталей. Как к этому отнесутся мои родители, что мне делать с квартирой и…

— Но ты будешь работать со мной, Линн, и это самое главное, — Дамион не понимал причину ее колебаний. — Если ты останешься в Нью-Йорке, я едва ли здесь покажусь, по крайней мере, в ближайшие шесть месяцев, пока будут идти съемки.

— Я польщена, что ты просишь меня об этом, Дамион. Конечно, я поеду. И вообще я в восторге…

— Тогда решено. Ты вылетишь туда, как только состоится премьера пьесы, и подыщешь подходящее помещение для офиса. Возможно, через пару недель я тоже смогу выкроить несколько дней и прилететь в Калифорнию. — Его голубые глаза устремились на нее с жгучей страстью. — Мы полетим туда вместе, лапочка, и ты поможешь мне выбрать дом. Где-нибудь в Малибу, я думаю, прямо на берегу океана.

Она решила, что комок, собравшийся где-то под ложечкой, вызван восторгом от его предложения. Потом обнаружила, что во рту все пересохло.

— Это будет мило, Дамион, — пропищала она неестественно тонким голосом. — Конечно же, я буду с нетерпением ждать этой поездки.

Вечером, когда Линн стала наносить на веки лиловые тени, ее рука внезапно замерла. Она молча уставилась в зеркало, потом схватила кусок ваты и стала яростно стирать слои тонального крема, румян и губной помады. Потом плеснула в лицо водой и снова посмотрела на свое отражение. Даже без боевой раскраски она выглядела не такой, как неделю назад. В глазах появилась уверенность в себе, что было для нее совершенно новым состоянием.

— Ты кажешься на десять лет старше и умудренней по сравнению с прошлой неделей, — сказала она собственному отражению, затем пожала плечами, злясь на себя и досадуя, что стерла всю косметику. Она вовсе не намерена возвращаться к прежнему образу свежей провинциальной простушки, так что придется начинать все сначала.

Линн не могла разобраться в собственных чувствах. Что с ней происходит? Дамион Таннер, первоклассный актер и телезвезда национального масштаба, наконец обратил на нее благосклонное внимание. После появления этого фильма его, возможно, признают во всем мире. И этот знаменитый, талантливый человек пригласил ее на ленч, во время которого он открытым текстом сказал, что хочет ее. Подобная ситуация повысит самооценку любой женщины, поэтому естественно, что она стала более уверенной в себе. И вовсе не нужно торчать в ванной перед зеркалом, чтобы обнаружить эту потрясающую правду.

Часы на руке показывали восемь, а Адам всегда пунктуален. Линн торопливо напудрилась, наложила чуточку румян, нанесла тени и чуть подкрасила ресницы. Домофон зажужжал в тот момент, когда она причесывалась. Нажав кнопку, она попросила Адама подняться к ней, и, ожидая звонка в дверь, поспешно собиралась, обувая открытые туфли на высоком каблуке и кидая в сумочку всякие необходимые мелочи.

Через несколько мгновений Линн открыла дверь худому, светловолосому и загорелому незнакомцу. Она моргнула, и этот образ растаял, перед ней стоял Адам Хантер, ее старинный друг.

— Ты готова? — спросил он с улыбкой.

— Может, зайдешь и выпьешь чего-нибудь? — предложила она, отвернувшись.

Она услышала звук захлопнувшейся двери и уверенных шагов Адама.

— В чем дело, Линн? — спокойно поинтересовался он.

Она налила немного виски, добавила несколько кубиков льда и лишь потом повернулась к нему.

— Спасибо, — сказал Адам, беря из ее рук стакан. Затем подождал, не скажет ли она чего-нибудь, и, поскольку она молчала, присел на диван, удобно облокотись на подушки. — Ты не хочешь мне сказать, что тебя беспокоит, Линн? Я буду счастлив предложить мои первосортные советы, если ты готова их услышать. С другой стороны, нам не обязательно говорить об этом, если не хочешь.

Неожиданно из нее хлынули признания.

— Ничего меня не беспокоит, кроме одного — что я, пожалуй, скоро сойду с ума. — Она нервно улыбнулась, стараясь превратить свои слова в шутку, но это ей плохо удалось.

— Ты мне кажешься совершенно здравомыслящей, — сказал он, подражая ее претензии на веселый тон. — Я ведь ни разу не слышал от тебя, что ты русская императрица, и ни разу не видел, чтобы ты разговаривала с фонарным столбом.

— Но если бы ты приехал на пять минут раньше, то застал бы меня говорящей со своим отражением. — Она крепко сцепила руки. — Адам, я начинаю подозревать, что десять месяцев тайной страсти к Дамиону Таннеру сильно повлияли на мои мозги.

— Что ж, на то она и тайная страсть, — пожал плечами он.

Линн улыбнулась, но улыбка быстро пропала.

— Дело не только в Дамионе, — возразила она. — Дело в тебе, Адам. Ведь ты мой друг уже много лет. Мне всегда казалось, что я знаю про тебя все, даже твои мысли не являются для меня секретом, потому что мы близкие друзья. А вот во время наших трех последних встреч мне казалось, что я тебя совсем не знаю… Это ли не безумие?

— На безумие это не похоже, — усмехнулся Адам. — Это весьма забавно.

Новая интонация, появившаяся в его голосе, вызвала в ней протест и разочарование.

— И вот что еще. В последние дни, что бы ты ни говорил, мне чудится за всем происходящим какой-то подспудный, скрытый смысл. Разве ты не замечаешь, Адам, что с нами происходит? Я вскакиваю всякий раз, когда ты приближаешься ко мне. Ты один из самых главных людей в моей жизни, и я не могу вынести возникшего между нами напряжения. С тобой что-то произошло, Адам, я в этом уверена. То ли Калифорния тебя переменила, то ли еще что-то. Ты что, покрасил волосы или сделал пластическую операцию? Почему меня не оставляет ощущение, что я вижу перед собой незнакомца? Почему ты стал таким… непохожим на себя?

Он отхлебнул виски, потом встряхнул стакан так, что кубики льда застучали о его стенки.

— Я не красил волосы и не делал пластическую операцию. Если не считать калифорнийского загара, по-моему, я выгляжу так, как всегда. — Адам поднял на нее глаза. — За последнее время в моей жизни не произошло никаких существенных перемен, Линн. И я уверен, что веду себя с тобой в основном так же, как и раньше.

— Не может быть. Раньше я никогда не вздрагивала, когда ты прикасался ко мне. И вообще я обычно даже не замечала этого, а ведь ты дотрагивался до меня тысячу раз — да, тысячу раз — с тех пор, как мы встретились друг с другом.

— Да, в последнее время ты стала немного более чувствительной, — усмехнулся Адам.

— Почему? — спросила она. — Что произошло?

— Это ты переменилась, — сказал он.

— Адам, прошу тебя, не надо загадок. У меня и так голова идет кругом, так что нет сил разгадывать твои туманные намеки.

— Я вовсе не собираюсь говорить загадками. Лишь имел в виду, что за последние месяцы ты переменилась, поэтому, видимо, ты и воспринимаешь меня иначе, — рассудительно произнес Адам.

— Не может быть, Адам. Я слишком хорошо тебя знаю, — упорствовала Линн.

— Мне иногда кажется, что ты совсем меня не знаешь.

— Черт побери, ты опять говоришь загадками? — Она начала терять терпение.

Он засмеялся и посмотрел на нее в упор, но в серых глазах ничего не отразилось. И как только она раньше смотрела на этот непроницаемый серебристый экран и думала, что Адама так легко понимать?

Он мягко произнес, отвечая на ее вопрос:

— О некоторых вещах я не могу говорить, Линн. Тебе придется доходить до них самостоятельно.

Она рассеянно провела ладонью по волосам.

— Все началось в тот вечер, когда я рассказала тебе про Дамиона. Разве не так? И я знала, что нам не следует играть во влюбленных. Эта сумасшедшая затея все перепутала в наших отношениях.

Он сделал последний глоток виски.

— Надеюсь, что нет, — сказал он, поднимаясь на ноги упругим движением. — По-моему, операция прошла на редкость успешно. Дамион пригласил тебя сегодня на ленч. Сомнений нет, что он сделает это и завтра. Все идет по плану, верно? Дамион заинтересовался тобой, и все благодаря нашей затее. Сомневаться не приходится.

— Пожалуй, — с несчастным видом сказала Линн и отнесла пустой бокал на кухню.

Он оперся на кухонную полку и смотрел, как она достает из шкафа пальто.

— Линн, если ты трезво все обдумаешь, то увидишь, что твои отношения с Дамионом никак не смогут повлиять на нашу дружбу. Ведь в конце концов он тебе нужен как любовник, а во мне ты хочешь видеть друга. Две абсолютно разные роли, и я не вижу, как одна может смешаться с другой. А ты как считаешь?

— Нет. Нет, пожалуй, не может, — растерянно согласилась она.

Он не стал комментировать неуверенный тон ее голоса. Вместо этого поправил ей воротник пальто, а потом вручил перчатки, лежавшие на полке в шкафу.

— Я заказал столик в ресторане на восемь тридцать, и если мы опоздаем, его отдадут другим. Пошли?

Адам выбрал уютный ресторан на Третьей авеню, который специализировался на венгерской кухне. Они выбрали рекомендованное им фирменное блюдо, курицу, приготовленную с красным перцем, и, в ожидании заказа, наслаждались сухим белым вином. Постепенно Линн почувствовала, что ей удалось немного расслабиться.

— Так как же прошел ленч? — поинтересовался Адам, внимательно глядя ей в глаза. — Мне не терпится услышать подробный рассказ.

— Очень мило. — По какой-то причине ей не слишком хотелось говорить о своем свидании. Она поболтала вино в бокале. — Дамион намерен провести шесть месяцев на Западном побережье. На съемках нового фильма. Он просит меня поехать вместе с ним.

Корочка хрустящего французского хлеба, которую держал Адам, сломалась между его пальцами. Он потянулся за салфеткой, потом долго молчал.

— И ты собираешься ехать? — наконец поинтересовался он.

— Еще не решила. Как жизнь в Калифорнии, Адам? Ты ведь знаешь, что я ни разу там не была.

Он не стал уточнять, почему ее реакция на приглашение Дамиона оказалась такой неопределенной. И правильно сделал, поскольку она представления не имела, что ответить. Для женщины, всегда уверенной в своих мотивировках, она вдруг оказалась совершенно неспособной решить, что же ей все-таки нужно.

К счастью, Адам отнесся к ее вопросу всерьез и дал краткое и остроумное описание климата, достопримечательностей и нравов Калифорнии. Официант очень быстро принес им заказанные порции и пожелал приятного аппетита. Она заговорила, едва он отошел от их стола.

— Я никогда толком не понимала, Адам, что ты делал в Калифорнии эти последние несколько месяцев. Да и вообще ты постоянно туда летаешь уже года два. Ты не мог бы немного рассказать о своей работе?

— Твои слова сильно смахивают на первую строку из «Почтового руководства Эмили о том, как завязать разговор с незнакомым джентльменом».

Линн засмеялась.

— Если моя просьба и показалась тебе неестественной, то лишь оттого, что я внезапно осознала, что никогда не спрашивала про твою работу в Калифорнии. И это меня сильно смутило.

Она почувствовала, как жар пополз по шее и разлился ярким румянцем на щеках.

— И вообще я поняла, что при встречах мы говорим с тобой на темы, занимающие только меня. Мы часами обсуждали с тобой проблемы индустрии развлечений Нью-Йорка и мои планы на будущее, но вот до прошедшей недели я совсем не знала, что ты теперь занимаешься не только финансовыми консультациями, но и проблемами недвижимости.

— Ты ставишь меня в тупик своими угрызениями совести. Это определенно на тебя не похоже. Не хочешь ли ты получить от меня официальное заявление о том, что я всегда избегаю говорить о своей работе, встречаясь с тобой? — с иронией спросил Адам.

— Нет. Просто мне хочется, чтобы ты рассказал мне подробней о том, чем занимался в Калифорнии. Мне это действительно интересно, Адам.

Больше он не стал ее дразнить. Вместо этого подробно рассказал об участке земли, который приобрел, и о торговом центре, который открыл в месте, удаленном от больших магазинов и супермаркетов. В городке под названием Эйвон-Хиллз за пять последних лет население сильно выросло, и жители испытывали острую нужду в больших, современно оснащенных торговых точках.

Городок, построенный на склоне горы, был необычайно живописен. Главная проблема состояла в том, чтобы свести вместе архитекторов, владельцев небольших магазинов и инвестиционные фонды, готовые вложить большие деньги в строительство торгового центра, функционального и удобно расположенного, а также удовлетворительного в эстетическом плане. Адам приуменьшал важность своей роли, но Линн догадалась, что проект не смог бы дойти до успешного завершения без его финансового опыта и недюжинной силы убеждения.

— И ты намерен и дальше участвовать в операциях с недвижимостью в Калифорнии? — спросила она. — Или Эйвон-Хиллз останется единственным начинанием?

— Я заинтересован в новых проектах, — ответил Адам. — Своих давних клиентов я продолжаю консультировать, но за последние два года моя компания все больше и больше занимается строительством в сельской местности и вкладывает капитал в реконструкцию небольших провинциальных городов. После Второй мировой войны строители приобретали земельные участки и строили там жилье так, словно земли, воды и деревьев хватит на целую вечность. А теперь выясняется, что в подобных населенных пунктах может кончиться вода, что деревья умирают от загрязнения среды, и что земля нередко перестает родить из-за безответственного использования. И мне хочется доказать, что можно строить города и поселки, которые будут здравыми капиталовложениям в финансовом отношении и одновременно гармонировать с окружающей средой. Я хочу убедить людей, что наиболее красивое решение часто является и наиболее практичным при условии разумно налаженного финансирования. И надеюсь продолжить реализацию своих проектов в Калифорнии и в окрестностях Нью-Йорка, поскольку в этих регионах проблемы стоят наиболее остро. И, разумеется, перспективы тут тоже самые обнадеживающие.

— А ты собираешься купить себе жилье в Калифорнии? — уточнила Линн.

— Еще не решил, — ответил он. — Вероятно, мне придется в ближайшие годы еще поездить, прежде чем я обзаведусь постоянным жильем.

— Что ж, по крайней мере, если я перееду в Лос-Анджелес, мы сможем достаточно часто видеться, — со вздохом сказала она.

— Да, пожалуй. — Лицо Адама сохраняло бесстрастное выражение.

Официант унес их тарелки, и они заказали фрукты и два бокала сладкого токайского десертного вина, которым славится Венгрия.

— Ну а ты, Линн? — поинтересовался он, когда они потягивали золотистое, чуть тягучее вино. — Тебе никогда не хотелось изменить свою карьеру? С твоими навыками администратора и умением работать с людьми Ты можешь работать не только в маленькой конторе по обслуживанию одного-единственного клиента.

— Ты забываешь, что я работала на Ист-Сайде в театральном агентстве, когда Дамион пригласил меня к себе. Это одно из крупнейших агентств в городе, в штате которого около тридцати сотрудников, и мне там не очень нравилось. По-моему, легче работать в маленькой конторе.

— Ты же знаешь, что на свете существуют не только театральные агентства, — возразил Адам. — Тебе всегда хотелось сделать карьеру, связанную с актерским искусством, но можешь ли ты сказать с уверенностью, что тебе захочется заниматься этим и впредь?

— Тут я ощущаю себя на твердой почве, — Линн не понимала, к чему он клонит.

— По-моему, ты ошибаешься, Линн, — спокойно сказал он. — У тебя прекрасные внешние данные, ты всегда прекрасно танцевала, но ведь хватило же тебе здравого смысла понять много лет назад, что в профессиональном шоу-бизнесе тебе не место.

— Меня никогда особенно, не интересовали танцы. Театр, кино, телевидение — труд актера — другое дело, они всегда меня завораживали.

— Помню, ты всегда с удовольствием участвовала в школьных спектаклях, и я уверен, что ты любишь ходить в театр или на хорошие фильмы. Только не думаю, что твой истинный талант лежит в актерском ремесле либо в танце. Знаешь, Линн, твои организаторские способности, твои навыки администратора выходят за рамки простой добросовестности.

Она с сожалением улыбнулась.

— Талант рассчитать, как заставить учащенно биться пульс у зрителей.

— Поверь мне, это талант, рассчитанный на то, чтобы заставить сердце любого делового человека запрыгать галопом от восхищения. Если бы ты только знала, каких трудов мне стоило найти компетентных людей для управления Эйвон-Хиллз, ты бы поняла, какой сейчас спрос на людей с организаторским талантом.

— Адам, я никогда не думала о работе за пределами индустрии развлечений, — медленно сказала Линн. — Мне нравится иметь дело с телевидением, театром, пусть даже не самым крупным и известным. И я считаю свою работу у Дамиона интересной.

— Я не сомневаюсь в этом, — терпеливо продолжал Адам. — Просто мне хотелось убедить тебя, что возможности для работы у тебя очень широкие. И тебе не обязательно выбирать лишь между переездом с Дамионом в Калифорнию и поисками нового места в театральных агентствах.

Официант подошел к их столику, чтобы налить кофе, и беседа переместилась на старый дом в дальнем западном уголке Коннектикута, который они вместе посетили летом. Он все еще продавался, и у Адама были намерения купить и отремонтировать его, чтобы ездить туда летом. Они обсудили практические преимущества идеи — которых было немного — и потенциальные удовольствия, которых ожидалось немало. Затем беседа незаметно перекинулась на обмен мнениями по поводу новой биографии Авраама Линкольна, которую оба недавно прочли.

Выйдя в конце концов на прохладный ночной воздух, они прошли несколько кварталов в поисках такси. Линн поймала себя на том, что хоть блюда и были восхитительными, она едва замечала вкус еды и напитков, настолько они с Адамом увлеклись разговором. И сравнила непринужденное течение их беседы с неловким молчанием между ней и Дамионом, царившее за ленчем. У нее зародилось подозрение, что паузы во время ленча возникали оттого, что у них с Дамионом нет ничего общего, если не считать обоюдного интереса к его карьере. Мысль не слишком приятная для женщины, которая еще двадцать четыре часа назад была уверена в своей безумной влюбленности.

Когда такси остановилось у дома Линн, Адам попросил водителя подождать. Он проводил Линн в подъезд и подождал, пока придет лифт.

— Спасибо за приятный вечер, — сказала она. — Он прошел замечательно.

— А тебе спасибо за то, что согласилась провести его со мной. — Адам приподнял ей подбородок и легонько поцеловал в кончик носа. — Позвони мне в следующий раз, когда тебе понадобится произвести впечатление на Дамиона, и я буду счастлив снова составить тебе компанию. Мне начинают нравиться наши вылазки.

— Я не думаю, что мне придется затруднять тебя еще раз, Адам. По-моему, Дамион скорее всего снова пригласит меня в ресторан, так что нам не придется больше разжигать его интерес. — Она знала, что улыбка получилась натянутая, но ничего не могла с собой поделать. — Твой план оказался невероятно удачным.

Внезапно в его глазах сверкнули искорки смеха.

— Пока еще нет, Линн, но думаю, что все идет как надо.

Лифт приехал, и она шагнула в него. Тяжелые двери закрылись, отгородив Адама от ее глаз.

К тому времени, когда Линн добралась до своей квартиры, ей почти удалось убедить себя, что она не хотела, чтобы он ее поцеловал.

 

6

На следующее утро Тиффани Брандон неожиданно приехала в десять часов в офис и настояла на разговоре с Дамионом. Через десять минут она снова ушла, с треском хлопнув дверью и не удостоив взглядом Линн и Бетти.

Бетти не могла скрыть своего удивления.

— Пожалуй, у Дамиона это самый короткий роман в истории. Насколько я могу судить, он даже и не развернулся как следует. Неужели у него появилась еще новая исполнительница главной роли, о которой я не знаю?

Линн сосредоточенно перекладывала какие-то бумажки с одного конца стола на другой.

— Дамион вскоре приступает к съемкам в Голливуде — в конце следующей недели ты увидишь контракты, — только я не знаю, кто там будет исполнять главную женскую роль. И даже не уверена, что она уже утверждена.

В этот миг зажужжал интерком, и Дамион попросил Линн зайти к нему в кабинет. Войдя, она увидела, что он сидит в своем любимом кресле у окна, положив на колени открытый сценарий.

— Хочешь знать, почему так разозлилась Тиффани? — спросил он без преамбул. — Сегодня вечером она должна присутствовать на гала-премьере какого-то нового фильма, и ее агент посоветовал взять с собой меня. Она в ярости от моего отказа. — Дамион скривил рот. — Это ирония нашей профессии, Линн. Мы все, черт побери, используем друг друга, нередко забывая, что в мире живут и другие люди, которые ходят куда-то вместе просто потому, что им это приятно.

Он швырнул рукопись на стол и встал, и его глаза тут же утратили мрачное выражение.

— Завтра очередной из этих проклятых студийный приемов, — сказал он. — Ты пойдешь со мной? Как моя избранница, а не как менеджер.

— Чтобы защитить тебя от когтей Тиффани?

Дамион покачал головой и усмехнулся.

— Главным образом потому, что мне нравится твое общество, хотя защита от царапин тоже мне не помешает.

— Что ж, благодарю. С удовольствием, — сказала Линн, хотя сомневалась, произнося эти слова, что говорит правду. И это ощущение не добавило ей душевного равновесия, и без того нарушенного после долгой, бессонной ночи.

Они погрузились в работу и за три часа успели многое сделать, а потом Дамион отправился на запись, и остаток дня получился таким сумбурным и напряженным, что Линн почти некогда было думать о том, рада она или нет приглашению Дамиона. В целом же, на ее взгляд, все шло как надо.

В этот вечер она согласилась пообедать у Бетти в ее доме на Лонг-Айленде.

— Я уже наловчилась жарить цыплячьи грудки и делать салат из шпината, — сказала Бетти, когда приглашала Линн. — Ты можешь свою порцию даже заправить чем-нибудь, так что с твоей стороны тоже не потребуется большой жертвы. А мы с мужем будем смотреть на тебя и завидовать.

С работы они смогли уйти лишь в шесть часов, а в начале восьмого приехали домой к Бетти. Ее муж был уже дома, он выжимал лимонный сок на цыплят и ловко промокал насухо листья шпината. Линн всегда казалось, что невозможно найти такого же добродушного человека, как ее секретарша, однако Гарри оказался ей под стать, и обед прошел очень весело.

Они уже убирали со стола, когда в дом ввалились трое внуков Бетти.

— Привет, дед. Как хорошо, что ты уже дома, ба. — Внук полез в холодильник и налил себе молока в огромную кружку. — Па выбросил нас из дома, — весело заметил он. — Он сказал, что его придется выносить из дома в белых тапочках, если мы не уберемся и не дадим ему хоть на несколько минут мира и покоя. Вот мы и пришли к вам.

— Как любезно с вашей стороны, — сказала Бетти. — Мы определенно польщены. — Иронию, прозвучавшую в ее голосе, внуки совершенно не заметили.

Она познакомила Линн с двумя девочками и их старшим братом, и все обменялись вежливыми фразами, после чего внуки разошлись по трем разным комнатам, где включили три разных магнитофона с тремя разными мелодиями, и все на максимальной громкости. Улыбка Бетти никогда не увядала. Несмотря на оглушительный шум, ее супруг задремал в кресле, куда уселся почитать газету после ужина.

— Одна из моих дочерей живет в Вайоминге, а другая — в Нью-Джерси, — рассказывала Бетти, спокойно наливая Линн кофе в чашку, словно потолок не грозил рухнуть им на голову. — Я редко вижусь с ними, их семьями, так что это здорово, что хоть Элисон с мужем и детьми живет прямо за углом.

Линн взяла кофе и с опаской посмотрела на потолок.

— Не сомневаюсь, — пробормотала она, но ее слова потонули в треске барабанов и литавр.

Она усмехнулась, а Бетти открыто рассмеялась.

— Жаль, что ты сейчас не видишь свое лицо, — сказала она. — Теперь ты знаешь, почему я люблю приходить на работу. Это гораздо лучше, чем оплачиваемый отпуск.

— Я понимаю, почему ты любишь работать, но совсем не понимаю, зачем тебе диета. По-моему, такие звуковые вибрации стряхнут с тебя все лишние жировые клетки, прежде чем они усядутся на теле.

— Вся беда в моем безмятежном характере, — вздохнула Бетти. — Все остальные при таком грохоте сбрасывают калории, полученные во время ленча, зарабатывая язву. Мои же идут прямо в бедра. Скорее всего мои проблемы с весом вызваны тем, что я так и не научилась беспокоиться.

Позже в тот вечер, глядя на светящийся циферблат будильника, Линн подумала, что ей бы стоило хоть ненадолго поменяться с Бетти. Ведь почти всю последнюю неделю она только и знает, что волнуется. В тишине квартиры всплывали несколько тревожных мыслей, которые требовали осмысления. Она забралась поглубже в постель, натянула на голову одеяло и отказалась о них думать.

Понадобилось десять месяцев ожидания, не говоря уж о вмешательстве Адама, чтобы Дамион ее заметил. Теперь наконец налицо признаки того, что он находит ее привлекательной. И вовсе не время задумываться, что же заставило ее влюбиться… и была ли она вообще когда-либо в него влюблена.

Дамион не показывался в офисе весь следующий день, и к тому времени, когда она помчалась домой переодеваться для приема, она настолько устала, что уже ничего не ощущала. Вот почему перспектива провести весь вечер в его восхитительном обществе не приводила ее в восторг.

Она оделась в эдвардианском стиле, в розовое платье с высоким кружевным воротником и тугими манжетами. Розовая атласная лента и пышные бежевые кружева украшали подол длинной юбки. Линн купила это платье некоторое время назад, чтобы быть свидетельницей на свадьбе подруги, однако свадьба в последнюю минуту не состоялась, и новое платье так и осталось висеть в шкафу. Она опасалась, что оно может показаться немного простым на претенциозном манхэттенском приеме, однако выбирать было особенно не из чего.

Она застегивала последнюю из крошечных перламутровых пуговиц на рукаве, когда к ней в квартиру приехал Дамион.

— Ты просто бесподобна, лапочка, — сказал он, как только Линн открыла дверь. Его глаза сверкнули восторгом, когда он окинул ее быстрым взглядом. — Теперь понимаю, почему викторианские мужчины сходили с ума при виде женской щиколотки. Твое тело скрыто с головы до пят, и тем не менее платье делает его невероятно соблазнительным. Мы сегодня поразим всех присутствующих на приеме, малышка.

— Я рада, что тебе нравится, Дамион, — произнесла она деревянным голосом.

Его пророчества насчет их появления оказались совершенно верными. Когда Линн вошла в зал под руку с Дамионом, все разговоры замолкли и наступила мертвая тишина. Он подождал, пока глаза всех до единого гостей не устремились на него, потом поднес ее руку к губам вежливым жестом, подражая старомодному стилю ее вечернего платья.

Засуетилась пресса, затем гул голосов постепенно набрал первоначальную силу. Многие люди, знакомые и не очень, столпились вокруг них.

Прием проходил примерно так же, как и три дня назад, когда с ней приезжал Адам. Список гостей изменился, однако присутствовали все члены съемочной группы, виднелись знакомые лица агентов по рекламе, а ансамбль играл точно те же мелодии. В камине из черного мрамора снова горели поленья, а закуски точь-в-точь походили на те, которыми угощали в понедельник. И опять все было очень красиво и вкусно, и снова у барменов не находилось ни минуты покоя.

Тиффани Брандон не замедлила явиться и выглядела потрясающе в платье, у которого не было спины и почти не было переда. Ее знаменитый бюст явственно доказывал, что он не поддельный. Она оживленно беседовала с сопровождавшим ее юным Адонисом. Казалось, платье вот-вот на ней лопнет; а он выглядел так, словно его зашили в брюки. Линн с усмешкой подумала, что произойдет, если кто-то из них захочет присесть.

Дамион разговаривал поочередно со многими репортерами. Линн улыбалась налево и направо и отвечала на град вопросов — за последние десять месяцев она приобрела в этом немалый навык. Через час мысли у нее начали блуждать. Ведущий критик из «Нью-Йорк таймс» задал Дамиону проникновенный вопрос о будущей пьесе. И Линн рассеянно подумала, что агентство по рекламе славно потрудилось, собрав здесь нужных людей. Когда она завтра утром приедет на работу, нужно не забыть и поблагодарить их по телефону.

Ощутив внезапно, что у нее раскалывается голова, она захотела выпить воды. После чего вспомнила, что с утра ничего не ела. Может, ей съесть какое-нибудь пирожное? С другой стороны, может оказаться, что эти шедевры кулинарного искусства, такие потрясающие на вид, не настоящие, а пластмассовые. Возможно, поэтому к ним особо никто и не притрагивается. Гости больше налегали на спиртное. От такой нелепой мысли она улыбнулась, затем подняла глаза и увидела, что Дамион и репортеры выжидающе на нее смотрят.

Ей пришлось попросить репортера повторить вопрос, и после этого она старалась не отвлекаться. Потом Дамион отвел ее в другой зал, где пары кружились в танце. После его просьбы, сопровождавшейся неотразимой улыбкой, ансамбль заиграл старомодный вальс, и вскоре, как и в прошлый раз, вокруг них собралась восторженная толпа. Громовые аплодисменты одобрили их финальный эффектный поворот.

Они потанцевали еще, потом Дамион прижал ее к себе.

— Уедем отсюда, малышка. Ко мне домой. Я хочу остаться с тобой наедине.

Не оставалось никаких сомнений, что внезапный тугой комок в животе вызван нервной неопределенностью, а не восторженным предвкушением. Линн взглянула в горящие желанием голубые глаза мужчины, по которому сохла десять месяцев, и сказала себе, что скорее всего ошибается. Видимо, слишком устала, чтобы понять собственные чувства. Как много недель она тосковала по этой минуте. И наверняка у нее могут задрожать колени, как в тот раз, когда Адам ее обнял…

Линн прогнала предательскую мысль, не желая над ней задумываться, и опять заглянула в глубину глаз Дамиона. И напомнила себе, что ни разу даже не целовалась с ним. Что она может знать о своих истинных чувствах, когда пока еще даже их не испробовала?

Она быстро прикинула, что в своей квартире сумеет лучше контролировать ситуацию.

— А почему бы не вернуться ко мне домой? — спросила Линн. Слова прозвучали еле слышно, словно их принес издалека ветер. Она улыбнулась, как будто пыталась отогнать от себя сомнения в их правильности. — Гарантирую, что ты попробуешь самый вкусный ирландский кофе, какой когда-либо пил в своей жизни.

— Заманчивое предложение, — прошептал Дамион голосом, выражавшим целую гамму чувств. — Пойду скажу шоферу, чтобы подал машину, а ты одевайся.

Во время короткой поездки Дамион не делал попыток обнять ее, но как только она закрыла входную дверь, он прижал ее к себе, сбросив с ее плеч пальто.

— Наконец-то мы одни, — прошептал он.

Линн улыбнулась, затем поняла, что он не шутит, произнося эту банальную фразу.

— Да, одни, — весело отозвалась она, выскользнула из его рук и поспешила на крохотную кухню. — Дамион… может, ты присядешь на диван, пока я приготовлю кофе?

Он откинул знаменитую прядь волос со знаменитых бровей.

— Я лучше посмотрю на тебя, — проворковал он. — У тебя такие ловкие руки, Линн. Такие умелые, но при этом необыкновенно женственные.

Она почувствовала, как он подходит к ней сзади, и ее ловкие, но необыкновенно женственные руки тут же уронили коробку, которую держали. Кофейные зерна рассыпались по столу, упали на пол. С гримасой недовольства Дамион смотрел, как они катятся ему под ноги, не делая ни малейшей попытки их собрать.

— Прости, — сказала она, прикусив губу, чтобы сдержать неуместный смех. — Вот какая я неуклюжая!

— Ничего, — добродушно ответил Дамион. — Нет нужды извиняться. Я понял, отчего ты нервничаешь, Линн, но это совершенно напрасно. У тебя не должно быть для этого никаких причин.

К несчастью, она могла бы назвать с десяток причин — сразу же, не задумываясь.

— Боюсь, Дамион, что мне придется попросить тебя выйти из кухни, — сказала Линн. — Совок для мусора у меня лежит в том шкафу, что за твоей спиной, и мне придется сначала ликвидировать беспорядок, прежде чем готовить кофе.

Дамион пристально посмотрел ей в глаза, и его черты сложились в чувственное выражение, которое всегда появлялось на экране крупным планом в заключительных кадрах телесериала.

— Какая необходимость убирать всё это сейчас, лапочка. — Голос его понизился до чувственного шепота. — Да и вообще, нужен ли нам кофе?

— Ах, мне он нужен, Дамион! — поспешно пробормотала она, после чего кашлянула и слегка отодвинула руку от его требовательных пальцев. — Я просто не человек без порции крепкого кофе. Ты разве не заметил, что у нас с Бетти все время стоит готовый кофейник?

Решительным жестом он положил палец ей на губы.

— Ладно, малышка, сейчас я докажу тебе, что ты можешь прекрасно обойтись и без него. Зачем тебе кофе, когда рядом с тобой я?

Еще не договорив этой фразы, Дамион стал снимать пиджак. Она прерывисто вздохнула, когда он небрежно швырнул его в нишу с обеденным столом, потянулся к черному галстуку-бабочке, освободился от него натренированным движением. Его руки принялись быстро расстегивать пуговицы накрахмаленной рубашки.

— Подожди! — отчаянно крикнула Линн, когда расстегнулась третья пуговица. — Куда ты так торопишься, Дамион! Не нужно раздеваться!

Он рассмеялся и снял запонки.

— Почему же, скажи на милость, моя сладкая?

— Я… ну… жду важный звонок от родителей. Они могут позвонить с минуты на минуту.

Дамион повернулся, увидел висевший на стене телефон и хозяйским жестом снял трубку.

— Разве это проблема, лапушка? — Он решительно двинулся на нее, а Линн нырнула ему под протянутые руки, перепрыгнула через рассыпанные на полу кофейные зерна и поспешила на середину комнаты, которая показалась ей более безопасным местом, чем кухня.

Дамион надвигался на нее, а она все отступала. Когда ноги ее коснулись дивана, Линн набрала в грудь воздух и выставила перед собой руки, как бы защищаясь.

— Прости, Дамион, — сказала она. — Мне не следовало приглашать тебя к себе домой. Ты удивительный актер, и я восхищена тобой. Правда, я завидую твоему таланту. Но мне не хочется ложиться с тобой в постель. Сейчас. Да и вообще. — Линн удивлялась собственной смелости.

Он весело рассмеялся.

— Лапочка, ты такая милая, но зачем тебе разыгрывать такую недотрогу? Я хочу тебя, малышка. И тебе нет нужды суетиться и стараться представить себя в более соблазнительном виде.

— Я вовсе не стараюсь это сделать, Дамион. И вовсе не изображаю из себя недотрогу. Мне сейчас вовсе не до игры. Мне очень лестно, что ты хочешь переспать со мной. Но я уверена, что все это зря. Мы так хорошо работаем вместе. Давай не портить наши потрясающие отношения, превращая их в обычную постельную интрижку.

Всех этих слов Линн могла бы и не говорить, поскольку они произвели на него совершенно обратный эффект.

— Я обожаю робких женщин, — произнес Дамион и решительно двинулся на нее.

— Я вовсе не робкая, — возразила она, поднырнула под его руку и подбежала к кофейному столику. — Дамион, Бога ради, я не хочу ложиться с тобой в постель!

Подавив неожиданный приступ смеха, охвативший ее при мысли о том, как нелепо они, должно быть, выглядят со стороны, она продолжала уворачиваться от Дамиона. Однако потенциально ничего забавного не было. Линн сомневалась, что хоть одна женщина отказывала Дамиону за последние годы, и не знала, как он поведет себя, когда обнаружит, что она говорит все всерьез.

Молниеносным броском он поймал ее и обнял.

— Линн, малышка, хватит играть в игры. Где твоя спальня?

— У меня ее нет. Я сплю на диване. То есть диван раскладывается и превращается в постель. — Она понимала, что несет глупости, но не могла остановиться. — Вообще-то это очень удобно. И мне не нужна отдельная спальня.

— Ну, тогда чего же мы ждем, малышка?

Действительно, чего?

— О Боже, я совсем забыла, — воскликнула Линн, отчаянно пытаясь придумать что-нибудь похожее на правду. — Ко мне должны приехать с минуты на минуту.

Дамион опустил руки и с недоверием уставился на нее.

— К тебе кто-то должен приехать, и ты до сих пор не сказала об этом? Кто же это может быть, скажи на милость?

Вопрос был очень правильный. Кто мог к ней приехать, когда время уже приближалось к полуночи?

— Адам! — выпалила она. — Адам Хантер. Ты помнишь его. — Ложь лилась с ее губ без всякого напряжения. — Он хочет, чтобы я подписала важные бумаги, и я попросила его заехать ко мне после приема.

В этот самый момент зажужжал домофон, и она едва не растянулась на полу, споткнувшись о собственные туфли на каблуках, сброшенные во время игры в кошки-мышки с Дамионом. Оставалось только надеяться, что звонок не ошибочный. Ей захотелось пригласить к себе наверх буквально кого угодно. Тяжело дыша, она прислонилась к стене и нажала на кнопку переговорного устройства.

— Алло, — с нетерпением сказала она.

— Линн? Это Адам. Ты одна? — прозвучал хорошо знакомый голос.

— Адам! — Она почувствовала такое облегчение, что даже не удивилась, услышав его голос, не поразилась тому, что ее ложь нашла неожиданное подтверждение. — Я не одна, — ответила она. — У меня Дамион.

— Мне нужно подняться и повидать тебя, Линн, — сказал он. — Я пытался дозвониться до тебя весь вечер, но ты не отвечала на звонки, а потом почему-то было все время занято. Мне срочно требуется обсудить с тобой один крайне важный вопрос.

В этот момент ей было все равно, о чем пойдет речь, пусть даже о перспективах развития транспорта в Нью-Йорке в третьем тысячелетии.

— Поднимайся, — сказала Линн, пытаясь не выдать своей радости. — Дамион все равно уже собирается уезжать.

Она отпустила кнопку, прервав связь, потом медленно повернулась. Дамион стоял посреди комнаты и смотрел на нее. На этот раз глаза его не поражали красотой; они просто пронзительно уставились на нее.

— Это Адам Хантер, — сказала она, нервно стискивая руки. — Ты помнишь, я ведь говорила, что он должен заехать сегодня?

Дамион стал застегивать рубашку.

— Да, — сказал он. — Я понял, что ты разговариваешь с Адамом Хантером.

Она подошла к столу, нашла его запонки и молча протянула их ему.

— Благодарю, — ответил он и положил их в карман.

— Прости, Дамион. Так все неудачно складывается.

— Я не уверен, что ты жалеешь об этом.

Их разговор был прерван звонком. Когда она открыла дверь, вошел Адам и резко остановился, увидев, что Дамион надевает пиджак.

Глаза Адама сверкнули, он сухо кивнул Дамиону.

— Приветствую, мистер Таннер. Вы уходите? — Слова эти, хотя и вежливые, вопросом не прозвучали.

— Да, ухожу.

— Я уверен, что вы не станете возражать, если я поздороваюсь со своей невестой. Я весь день с ней не виделся.

Адам, вероятно, почувствовал, как пораженно встрепенулась Линн, потому что сжал ее руку, как бы предостерегая. Затем, не давая времени Дамиону что-нибудь ответить, резко повернул ее к себе, взял за подбородок и нежно приподнял ее лицо.

— Привет, дорогая, — пробормотал он.

— П-привет, — промямлила она.

— Я скучал без тебя, Линн. — Он произнес эти слова с резким вздохом, как человек, который едва владеет своими чувствами. — Уже во время ленча я не знал, как дождусь вечера.

В этот момент ее больше всего занимали колени, охваченные дрожью, так что она не нашлась, что сказать. Линн напомнила себе, что он всего лишь играет, но это не помогло остановить бешено участившийся пульс. Невольно закрыв глаза, она почувствовала, как его рука гладит ей щеку, как чуткие пальцы прошлись по подбородку и опустились на шею. Линн прижалась к его руке и ощутила кожей его дыхание. Сердце застучало еще сильней, колени тоже задрожали в унисон сердцу, когда она ждала его поцелуя.

Его губы были теплыми и невероятно нежными. На мгновение она поверила, что сейчас Адам поцелует ее с истосковавшейся жадностью, и ее тело приготовилось ответить, покориться его страсти. Но он разжал руки так же быстро. Затем поднял голову и на секунду прижался лбом к ее лбу, похлопал ее по плечу и направился к полке, где она хранила бокалы и бутылки. Стоя ко всем спиной, налил себе содовой.

Постепенно дыхание Линн вернулось к норме. Весь эпизод продолжался несколько секунд. Дамиону их поцелуй скорее всего показался слишком коротким, как самое обычное приветствие. Для Адама он был видимо не более, чем ход в игре, которую они оба вели. Но для нее он стал потрясшим ее откровением насчет истинного состояния ее чувств.

Нетерпеливым, почти злым жестом Линн отбросила с лица кудряшки, запоздало поняв, что Дамион и Адам уже обменялись вежливыми пожеланиями доброй ночи и что теперь Дамион подходит к ней.

Она улыбнулась ему как могла весело.

— Прости, что пришлось так резко оборвать наш вечер, Дамион, но я уверена, что ты все понимаешь. — Она кивнула на Адама. — Мне надо подписать бумаги, и вообще…

— Да, кажется, я все понимаю. — Дамион набросил на шею белый шелковый шарф и перекинул через руку пальто. — Доброй ночи, Линн, — сказал он и взял в ладони ее руку. — Увидимся завтра утром.

— Да, я приеду к восьми. Мне еще нужно разобраться с почтой. Спасибо за чудесный вечер, Дамион.

— Мне он действительно очень понравился. Как я уже сказал тебе, ты прекрасно танцуешь и вообще замечательная спутница. Поистине приятно находиться рядом с женщиной, которая не думает ежеминутно, как ей получше встать перед камерой и принять выигрышную позу.

— Может, тебе стоит почаще это делать, — мягко предложила она.

— Может, я так и сделаю. Доброй ночи, Линн.

 

7

Она закрыла за ним входную дверь и на миг прислонилась к ней, испытывая облегчение, и уж потом вернулась назад в комнату. Адам сидел на диване, потягивая содовую. Висевшая над головой лампа бросала резкие тени на его лицо. Однако, судя по тому, что она видела, он не напоминал человека, только что сделавшего потрясшее его открытие в отношении женщины, которую только что поцеловал. И вообще он казался целиком погруженным в свои проблемы, словно мысленно пересматривал сложное финансовое обоснование одного из своих проектов.

Сосредоточенное выражение лица Адама сменилось дружеской улыбкой, когда она села в кресло рядом с диваном.

— Прости, что завернул к тебе в такой поздний час, — сказал он. — Надеюсь, что не испортил ничего в твоих взаимоотношениях с Дамионом.

— Нет-нет, никаких проблем. — Линн смяла в горсть бежевые кружева, затем снова разгладила. — Хотя я не понимаю, почему ты сказал Дамиону, что мы помолвлены. Одно дело разжигать его интерес небольшой ревностью, а другое говорить, что мы собираемся пожениться. Это просто смешно, Адам. Помимо всего прочего он не тот человек, который захочет флиртовать с невестой другого мужчины. С подружкой другого мужчины — да, но не с женщиной, собирающейся замуж.

— Прости, Линн. Дело в том, что я говорил и действовал спонтанно. Наверное, я чересчур увлекся. Никогда прежде не понимал, что означает это выражение, и вот, пожалуйста.

Она расслышала в его словах тень насмешки над собой, хоть и не могла понять ее причины.

— Ты говоришь как добродетельная викторианская девица, лепечущая оправдания на следующее утро поле потери невинности, — сказала Линн, пытаясь поддержать его шутливый тон.

Тугая линия его губ расслабилась, они сложились в мимолетную улыбку.

— Видишь ли, за последние несколько дней я начал задумываться, не просмотрел ли своего истинного призвания. Не кажется ли тебе, что сцена потеряла второго Лоуренса Оливье, когда я решил стать бухгалтером? Мне и впрямь понравилось играть роль твоего любовника. Ты заметила, как хорошо мне удается скрытая страсть?

Она подняла глаза, пораженная его вопросом, и обнаружила, что его взгляд устремлен на ее рот и полыхает неприкрытым пламенем физического желания. Долгий, волнующий миг их взгляды не могли оторваться друг от друга, потом Адам ненадолго закрыл глаза. А когда открыл снова, она не увидела в них ничего, кроме дружеской иронии.

— Неужели я не произвел на тебя впечатление? — весело поинтересовался он. — Могу поклясться, что ты никогда не подозревала во мне такие актерские способности.

Линн вздохнула.

— Нет, не подозревала. Я просто потрясена, — заявила она тихим голосом. — И благодарна тебе за время, которое ты провел со мной за последние несколько дней. Я рада, что тебя не слишком утомляет эта роль.

— Вовсе нет. — Он посмотрел на кубики льда, таявшие в его бокале. — Говоря по правде, я так прочно вошел в роль, что и в самом деле почувствовал ревность, когда обнаружил тут, у тебя, Дамиона, устроившегося как дома. По крайней мере в течение двух секунд я был способен если уж не на убийство, то на хорошую драку…

Адам разразился смехом, приглашая присоединиться и ее, но ей удалось изобразить лишь слабую улыбку. В голове мелькали различные варианты ответа, но она отказалась от всех и предпочла неловкое молчание. Для женщины, которая пять дней назад считала Адама самым понятным человеком на свете, неожиданное количество табуированных тем, на которые она не могла с ним говорить, было необычайным событием.

— Что случилось? — наконец спросила она. — Должно быть, нечто важное, раз ты приехал сюда в такой поздний час.

Его колебания были такими незначительными, что она едва их заметила.

— Да, важное. Сегодня в конце дня звонил твой отец.

Линн почувствовала, как от щек отхлынула кровь.

— Ничего серьезного не случилось, надеюсь? — обеспокоенно спросила она.

— Нет, ничего абсолютно, — успокоил ее Адам. — У твоих родителей все в порядке. И вообще в каком-то смысле можно сказать, что у твоего отца хорошие новости. Он получил предложение насчет покупки гостиницы «Вистерия», и оно почти на пятнадцать тысяч долларов больше, чем я оценивал его предположительно.

В какую-то минуту она онемела от удивления.

— Папа с мамой продают гостиницу? — воскликнула она, придя в себя.

— Они подумывают об этом уже достаточно давно, ты разве не в курсе? — с недоумением уставился на нее Адам.

У Линн от горечи защемило сердце.

— Они поделились этим с тобой, а мне ничего не сказали? Почему? Адам, скажи на милость, ведь я бываю у них по крайней мере раз в месяц. Почему же они ни разу даже не обмолвились мне о своих планах?

Он немного помолчал.

— У них есть на это несколько причин, — сказал он, — но главным образом они не хотели тебя беспокоить.

— Беспокоить меня? — Догадка о том, что Адам не говорит ей всей правды, вернулась с полной силой. — Адам, прошу, ответь мне честно. Ведь у моих родителей все в порядке, верно? Я имею в виду, никто из них не болен чем-то, о чем я не знаю?

— Я уверяю тебя, Линн, что они так же здоровы, как и выглядят. Думаю, что твоя мать будет и в девяносто лет печь лучшие в мире пироги с черникой, а отец заявлять, что поймал самую крупную в Новой Англии форель. Но ведь они владеют гостиницей больше тридцати пяти лет, и вполне понятно, что теперь хотят покоя. Твой отец мечтает ловить рыбу вместе с моим когда ему вздумается, а матери хочется почаще сидеть в удобном кресле у телевизора со спицами в руках. Ты ведь знаешь, как ревниво она следит за национальным конкурсом на лучшую вязальщицу вот уже несколько лет, а на будущий год решила его выиграть. Много лет они успешно справлялись с делами, а сейчас появилось желание отдыхать и наслаждаться плодами своих трудов.

— Но Адам, они ведь так любят гостиницу! Семейство отца владело «Вистерией» в течение трех поколений, а им с мамой удалось превратить ее в замечательное заведение. Не могу представить, чтобы они жили где-нибудь еще и не скучали по своему детищу.

— Да, — спокойно сказал Адам, — им нравится там жить. Это одна из причин, почему им потребовалось столько времени, чтобы решиться ее продать. Они не больны, Линн, но они уже не молоды, а управлять гостиницей нелегко — и физически, и морально.

— Только я не понимаю, почему же они ничего не сказали мне. Почему ты знаешь так много о них, чего не знаю я? Ты старый друг семьи, Адам, но ведь я их единственная дочь!

— Они не ожидали, что все так быстро решится, и не хотели тебе говорить раньше времени.

Когда она посмотрела на него, ее подбородок упрямо вздернулся.

— Я хочу, чтобы ты ответил мне честно, Адам. Почему у меня с недавних пор появилось такое чувство, будто я движусь по жизни в приятном, ярком тумане, а все люди вокруг меня, в реальном мире, стараются не проткнуть мыльный пузырь, в котором я нахожусь, и не поставить меня перед неприятным фактом, что мир на самом деле грубый и бесцветный? Неужели я кажусь такой уж хрупкой или такой бесчувственной, что мои родители даже не могут сообщить мне о своем желании удалиться на отдых?

— Ты совсем не бесчувственная, скорей наоборот. У тебя мягкое сердце и желание помочь всему миру, залечить все раны. С точки зрения твоих родителей, это основная их проблема.

Он встал, подошел к ее аквариуму и стал смотреть на ярких и элегантных рыбок, плавающих среди колышущихся водорослей.

— Линн, мне не надо напоминать тебе, что твои родители весьма необычные люди. Они крайне чувствительны к тому факту, что ты у них единственный ребенок, к тому же поздно рожденный. И им меньше всего хочется обременять тебя своими проблемами, они стараются, чтобы ты поступала так, как удобно тебе, а не им. Конечно, они предпочли бы жить и дальше в гостинице, если каждодневные хлопоты будут сняты с их плеч. Конечно, они предпочли бы не продавать дом, в котором жила семья твоего отца почти сто пятьдесят лет. Но они не позволяют мне обсудить вопрос о предстоящей продаже с тобой, так как боятся, что ты захочешь сама взяться за управление гостиницей. Ведь они уверены, что ты сделаешь это ради них, а не ради себя, и не хотят от тебя такой жертвы.

— Они так в этом уверены, что даже не сочли нужным спросить меня? — обиженно спросила Линн.

— Они уверены, что тебе нравится жить на Манхэттене и что тебе очень важна твоя карьера в индустрии развлечений. И им не хочется ставить тебя перед трудным выбором между твоим чувством долга и тем, что тебе, на их взгляд, на самом деле нравится делать.

Она резко вскинула голову.

— Вот почему ты задавал мне вчера все те вопросы о моих деловых планах на будущее?

— Отчасти да. Я знал, что предложение о продаже гостиницы уже рассматривается потенциальными покупателями, и прикидывал, стоит ли рассказать тебе о нем. И в тот раз решил подождать. — Адам слегка улыбнулся. — Мне стало ясно, что твое сердце по-прежнему принадлежит кино и театру.

В ее ответной улыбке сквозила горечь.

— Значит, они не хотели ставить меня перед нелегким выбором? А счастье моих родителей не идет ни в какое сравнение с моим желанием работать и дальше в индустрии развлечений? Что такое рядом с этой моей прихотью сорок лет жизни родителей, отданных любимому делу?

Он задумчиво поглядел на нее.

— По-моему, ты недооцениваешь свои способности, Линн. Я много раз пытался убедить твоих родителей, чтобы они обо всем рассказали тебе. Однако они отказывались посвящать тебя в свои планы, не будучи уверены, что ты по доброй воле возьмешься за ведение дел по управлению гостиницей.

— Честно говоря, я не знаю, на кого больше сержусь, на себя или на тебя. Или, может, даже на родителей. Я в ярости на себя за свою недогадливость. Злюсь на папу с мамой за то, что они не дали мне права участвовать в таком важном решении и не поняли, что мне вовсе не безразлично, будут ли они счастливы в будущем. И злюсь на тебя, что ты не взял все в свои руки и не рассказал мне обо всем.

— Я не мог обмануть доверие твоих родителей, Линн. Они консультировались со мной как с профессионалом, а не только по-дружески. Воля клиента — закон…

Линн горестно вздохнула.

— Ты прав. Видимо, я кричу на тебя оттого, что сама схожу с ума. Но пока что я не вижу причины, почему ты сейчас так торопишься сообщить мне обо всем. Ведь несколько месяцев вы не считали нужным это сделать. И почему вдруг в четверг около полуночи ситуация стала такой неотложной, что ты примчался из-за этого ко мне?

Адам брал щепотки рыбьего корма и сыпал его в аквариум. Занятие это, казалось, увлекло его настолько, что он ничего не замечал, наблюдая, как золотые рыбки жадно подхватывают корм. Линн уже почувствовала что-то необычное в его поведении, а сейчас его колебания стали заметны слишком отчетливо, чтобы не обратить на них внимание. У нее окрепла уверенность в том, что, не говоря об истинной причине своего появления, он просто искал достаточно логичный мотив. И все-таки она верила, что он не обманывает ее насчет здоровья родителей, а никакая другая причина его скрытности больше не приходила ей в голову.

— Адам, — повторила она, — почему ты приехал сюда ночью, чтобы сообщить мне об этом?

— Потенциальные покупатели сделали мне предложение сегодня днем и ограничили срок на размышления, — отрывисто сказал он. — Срок истекает в пять часов в субботу. Когда сегодня вечером позвонил твой отец, я убедил его, что будет несправедливо принимать такое важное решение, не посоветовавшись с тобой. Несмотря на то, что ты посвятила меня накануне в свои долгосрочные планы, я решил поставить тебя перед четким выбором: твои родители откажутся от продажи гостиницы, если ты готова вернуться домой и взять в свои руки все дела. Они будут платить тебе на две тысячи долларов больше, чем ты зарабатываешь сейчас, а мы выработаем вместе схему постепенного перехода ее в твою собственность, создав гарантии, что за ними сохранится достаточный доход, который позволит твоим родителям провести остаток жизни в довольстве. Я решил дать тебе время подумать насчет такого предложения, поэтому и помешал невольно твоему свиданию с Дамионом Таннером. До принятия решения остается не так много времени. Тебя заинтересовало предложение насчет «Вистерии», Линн?

Она так разволновалась, что почти забыла о своих подозрениях насчет откровенности Адама. Линн лихорадочно прокручивала в уме различные варианты развития ситуации. Управляя гостиницей, она сможет применить на деле свои незаурядные организаторские способности, которые до сих пор оставались невостребованными. И одновременно ей представится новая сфера деятельности. Наблюдая с детства родительский стиль управления, она понимала, что в гостиничном деле, особенно если речь идет о семейном предприятии, требуется определенное умение, чтобы произвести нужный эффект на клиентов.

До сих пор у нее не было возможности проявить себя в полной мере. Работая на Дамиона, она постоянно подчиняет свою личность интересам его творчества, а управление гостиницей даст ей почти неограниченные возможности для реализации собственных талантов.

А еще, взявшись за это дело, она сможет решить дилемму, как ей быть с Дамионом. После их сближения, о котором она так долго мечтала, ей стало ясно, что если бы даже не шла речь о продаже гостиницы, она все равно не поедет с ним в Голливуд. Оценив свои чувства с беспощадной честностью, совершенно новой для нее, она поняла, что ей больше не хочется никаких личных отношений с Дамионом Таннером. Как бы она ни преклонялась перед его актерским талантом, его человеческие качества не производили на нее сильного впечатления.

Эти мысли с неимоверной быстротой проносились в ее голове, пока Адам терпеливо ждал ответа. Что ему сказать? Еще неделю назад она в отчаянии призналась ему в безумной любви к Дамиону Таннеру. И теперь он подумает, услышав ее признание, что Дамион ей вовсе не нравится. Что еще он может подумать? И тогда сочтет ее за безответственную, легкомысленную особу, не иначе. А как сказать ему о своей готовности взяться за «Вистерию», не признавшись в том, что настойчивые ухаживания Дамиона подталкивают ее к принятию такого решения?

— Для ответа тебе потребуется много времени? — тихо поинтересовался Адам, принимая затянувшуюся паузу за мучительные колебания.

— Мне не так-то легко найти ответ, — призналась Линн.

Она уставилась на свои руки, напрасно надеясь, что на нее сойдет озарение. Помимо сложных взаимоотношений с Адамом ей было нелегко принять это важное для ее будущей жизни решение за такой короткий срок. Родители вкладывали в гостиницу свои силы и способности в течение почти сорока лет жизни, в нее вложены и все их деньги, и у нее нет уверенности, что она сумеет вести дело так, чтобы оно приносило доход. Ведь будет ужасно, если она возьмется за управление семейным предприятием и потерпит убытки.

— Мне требуется побольше информации, Адам, — сказала она, выгадывая время. — Решить тут все не так просто. Когда нужно дать ответ родителям?

— Как я уже сказал, срок истекает днем в субботу. Завтра во второй половине дня у меня намечена встреча с ответственными сотрудниками из «Комплекса», корпорации, которая сделала предложение о покупке. Ее контора находится в Нью-Джерси, возле Принстона, где фирма построила свой флагманский отель. Не желаешь поехать со мной? Поговоришь с сотрудниками «Комплекса», узнаешь о новшествах, которые они намерены ввести в «Вистерии». И тогда тебе, вероятно, будет легче принять решение.

— Да, — поспешно сказала Линн, вздохнув с облегчением. По крайней мере в ее распоряжении есть несколько часов, и она сможет привести хоть в какой-то порядок растрепанные чувства и мысли. — По-моему, идея просто блестящая, Адам. Когда мне нужно быть готовой к отъезду?

— Мне придется заехать за тобой в половине четвертого, если мы хотим выбраться из города до часа пик. Ты сможешь уйти с работы так рано?

— Да. Я объясню Дамиону, важна мне эта поездка. Он поймет.

— Тогда решено. — Адам посмотрел на часы. — Уже почти час ночи. Ложись-ка спать, иначе тебе не понадобится больше накладывать вокруг глаз лиловые тени.

— Ты мне вежливо намекаешь, что я ужасно выгляжу? — поддела его Линн.

Он быстро посмотрел на нее, и на миг ей показалось, что за его бесстрастным взглядом промелькнуло глубокое чувство. Но оно тут же пропало.

— Ты вовсе не ужасно выглядишь, — произнес он ровным голосом. Затем взял пиджак и направился к двери.

Линн машинально побрела за ним. Он ласково обнял ее за плечи, прижал к себе, как тысячи раз до этого. Но на этот раз голова Линн запрокинулась назад, глаза закрылись, тело напряглось в ожидании поцелуя.

Его губы небрежно прикоснулись к ее щеке. Очень холодные и очень равнодушные.

— Доброй ночи, Линн. Приятных тебе снов. — Голос лучился дружелюбием. — Завтра увидимся.

Адам вышел из квартиры прежде, чем она сумела раскрыть глаза. Захлопнув дверь, Линн не запирала ее до тех пор, пока звук его шагов не затих.

Затем повесила кольцо цепочки на крюк, приложила ладонь к губам. Они распухли и пылали, хоть Адам и не дотронулся до них. Она приложила ладони к щекам. Те тоже пылали. Два вечера назад она сумела убедить себя, что вовсе не хочет, чтобы Адам поцеловал ее. А теперь поняла, что занималась самообманом.

Минута шла за минутой, бесконечные и бессчетные, прежде чем она нашла в себе силы пошевелиться. Подойдя к дивану, разложила его. Почистила зубы, умылась, затем вернулась к постели и встала перед ней, глядя на подушки и не видя их.

Потом рухнула на диван и уставилась в потолок. Вероятно, только у нее на Манхэттене нет трещин на потолке. Пожалуй, она единственная на Манхэттене женщина, которая в субботу вообразила себя влюбленной в одного мужчину, а в следующий четверг — в другого. Тем более что этот второй ее давнишний друг.

Линн перекатилась на живот, размышляя над тем, умирал ли уже кто-нибудь от неутоленного физического желания. Нужно не забыть и посмотреть об этом в каком-нибудь альманахе или энциклопедии. У нее зашевелились подозрения, что она станет первой в новой статистической графе. И если Адам не поцелует ее — по-настоящему — завтра вечером, ее тело скорее всего взорвется.

Она прислушалась к своему сердцу, которое стучало как молот, казалось, задевая ребра, и удивилась, сколько еще оно будет биться с такой силой, прежде чем произойдут необратимые последствия. И понадеялась, что оно выдержит еще двадцать четыре часа. Ей надо постараться дожить до той минуты, когда Адам займется с ней любовью.

Будильник зазвонил в шесть часов утра, но он не был ей нужен. И без того этой ночью Линн не сомкнула глаз.

 

8

Когда Линн приехала на работу, ее отношение к Дамиону уже обрело поразительную ясность. Правда заключалась в том, что она все эти месяцы пребывала в ослеплении его актерского таланта. Он замечательный актер, пожалуй, один из лучших на нынешнем телевидении, один из немногих, кто одинаково хорош как на экране, так и на сцене.

Она влюбилась в Дамиона-актера, и ей потребовалось десять месяцев, чтобы понять, что Дамион-человек совершенно ей не интересен. Вся его энергия направляется в роли, остается на кинопленке, почти ничего не оставляя самой личности. Его чувства едва ли выходят за пределы исполненных им ролей. Говоря с одним человеком, он подсознательно обращается к широкой зрительской аудитории, двигаясь, неосознанно оценивает ракурс камеры, а самим собой становится лишь в те минуты, когда обсуждает технические аспекты своей профессии. Когда он сообщил ей об отказе сопровождать Тиффани Брандон на премьеру фильма, она вообще впервые увидела, как Дамион-человек остановился и оценил жертвы, на которые он идет, чтобы быть Дамионом-актером. И Линн поняла, что ее долго завораживала его преданность своему ремеслу. Дамион уважает ее мнение, опирается на ее профессиональные рекомендации и в какой-то степени раскрывается перед ней больше, чем перед всеми остальными. Когда она вспоминает о разочаровании в собственных актерских амбициях и сопоставляет их с выдающимся талантом Дамиона и его поразительной внешностью, неудивительно, что за деревьями не видит леса. А еще ее приводит в смущение мысль, что она вообразила себя влюбленной, совершенно не имея на то веских оснований.

Бетти появилась ровно в восемь часов.

— У тебя бледный и жалкий вид, даже лицо осунулось, — сказала она. — Господи, как я завидую тебе! Но что с тобой? Еще неделю назад ты выглядела отвратительно здоровой и безмятежной.

Линн засмеялась, и в ее смехе послышались истерические нотки.

— Я влюбилась, — призналась она не только Бетти, но и самой себе. — Мне двадцать шесть лет, и я только что поняла, что люблю этого человека уже много лет. Разве это не смешно?

— Ответ зависит от того, любит ли он тебя тоже, — осторожно высказалась Бетти.

— Конечно же, нет, или, по крайней мере, не так. Он считает меня своим лучшим другом. Встречаясь, мы вспоминаем про множество случаев — как он помогал мне хоронить мою любимую лягушку или как я с размаху упала с велосипеда в грязь. — Она снова нервно рассмеялась. — Бетти, мне кажется, что я рассыплюсь на маленькие кусочки, если он еще раз дружески похлопает меня по плечу.

Бетти задумчиво посмотрела на нее, потом усмехнулась.

— Я посочувствовала бы тебе более искренне, если бы неразделенная любовь так тебя не красила. Линн, милая, если этот человек еще не заметил, что ты буквально вибрируешь от подавляемого сексуального напряжения, то он, вероятно, дурак. На твоем месте в следующий раз, когда он заговорит о лягушках, я бы перевела разговор на то, как они спариваются. Кажется, иногда они не расцепляют плавники по нескольку дней.

— У лягушек нет плавников.

— Твоя беда в том, Линн, что ты всегда цепляешься за пустяки.

Зажужжал интерком на столе Линн, Дамион вызвал ее к себе в кабинет.

Когда она вошла, он стоял у окна и, освещенный утренним солнцем, игравшим в его черных как смоль волосах, казался еще красивее, чем обычно.

Она положила на его стол пачку писем от поклонников, а также приготовленные ответы.

— Я отложила отдельно письма, присланные из различных больниц, — пояснила она. — Я приготовила стандартный ответ, но считаю, что ты мог бы подписать некоторые из них собственноручно.

— Хорошо, я займусь этим чуть позже. Линн, ты пообедаешь со мной сегодня? Где-нибудь в спокойном месте, чтобы нам никто не мешал?

Она тяжело вздохнула.

— Огромное спасибо за приглашение, Дамион, но сегодня я уже иду на деловой обед с вероятными покупателями гостиницы, принадлежащей моим родителям.

— А завтра вечером?

— Думаю, что нет, Дамион. Еще раз спасибо, но выходные я провожу с родителями.

— И с твоим старинным другом Адамом Хантером? — резко спросил он.

Она почувствовала, что ее щеки залила краска.

— Да, и с Адамом тоже.

Дамион подошел к столу, прочитал лежащее сверху письмо и небрежно нацарапал внизу страницы подпись. Затем поднял голову и улыбнулся с легким сожалением.

— Вчера я занялся интересным исследованием по дороге домой, когда я ушел от тебя, — сказал он. — Я подсчитал, что в Нью-Йорке живет около трех миллионов одиноких женщин и что приблизительно четверть миллиона из них вполне симпатичны на вид. А по крайней мере сто тысяч поразительно красивы, а около двадцати тысяч поразительно красивы, а также довольно умны. И решил не тратить время на мысли об одной женщине из трех миллионов, которая от меня упорхнула. А ты ведь упорхнула, Линн?

— Да, — тихо призналась она. — Но я с удовольствием работала с тобой, Дамион.

— Ты говоришь об этом в прошедшем времени? — Он с недоумением вскинул брови.

— Я вряд ли поеду с тобой в Голливуд, а тебе нужен человек, целиком посвященный в эту работу. Бетти тут будет справляться одна, а тебе нужен ассистент, который бы жил неделю в Нью-Йорке, другую — в Лос-Анджелесе, постоянно готовый к переездам. Я искренне польщена твоим предложением взяться за устройство твоего офиса на Западном побережье, но сейчас у меня появились дела здесь — неожиданные новые возможности в моей карьере, которыми я не прочь воспользоваться. Конечно, я останусь у тебя до тех пор, пока ты не подыщешь мне замену, и, если хочешь, помогу новому человеку войти в курс дела.

— Да, я попросил бы тебя об этом. — Дамион криво усмехнулся. — Моей партнершей в новом фильме будет Джулия Блейк, — сообщил он, назвав одну из самых ярких суперзвезд Голливуда, пользующуюся всемирной известностью благодаря сочетанию интенсивной эмоциональности и глубины исполнения и яркой, чувственной внешности. — Так что месяцы съемок обещают стать для меня весьма интересными, ты не находишь?

— Очень интересными, — с улыбкой согласилась она.

Остаток дня Линн работала интенсивней обычного, стремясь закончить как можно больше дел до того, как отправится с Адамом на встречу с представителями «Комплекса». В три часа пятнадцать минут она зашла в ванную комнату и привела себя в порядок, а в половине четвертого спустилась в вестибюль. Адам уже оставил у подъезда машину и ждал, опираясь на свой серебристый «файербёрд». Загорелый и худощавый, он выглядел потрясающе сексуально. Идя по устланному ковром вестибюлю, Линн неожиданно поняла, что с недавних пор видит его другим взглядом. Много лет она смотрела на него глазами девочки и наконец-то теперь позволила себе взглянуть глазами женщины. И от увиденного у нее буквально захватило дух.

Он смотрел куда-то в другую сторону и не заметил ее появления.

— Я пришла вовремя, — сказала Линн, легко тронув его за руку. — Оставила позади себя хаос, но не опоздала.

Адам резко повернулся, его глаза буквально впились в нее, и она ощутила пробежавшую по всему телу дрожь желания.

— Я рад, что тебе удалось вырваться, — произнес он ровным голосом. — Хотя движение уже довольно сильное.

Простые слова, сказанные будничным тоном, показались ей многообещающими. Она была готова поклясться головой, что Адаму требовалось усилие, чтобы выглядеть таким невозмутимым.

За время долгой поездки говорили они мало. Его внимание целиком сосредоточилось на лавировании в сплошном потоке машин. Она же развлекалась тем, что продумывала планы на вечер, когда закончится встреча с представителями «Комплекса».

Она вздохнула с облегчением, когда, оставив позади смог, повисший над городом, и оглушительные сигналы машин в тоннеле при выезде на магистраль, они вырвались на чуть менее забитый машинами хайвэй, ведущий к Принстону. Резиденция корпорации «Комплекс» находилась в приятном пригороде возле ее флагманского отеля, среди красивых лужаек и цветущих клумб. Перед зданием фирмы били фонтаны, а позади отеля протянулись площадки для гольфа. Аккуратные ряды поздних хризантем украшали дорогу, ведущую к корпусам. Первый вице-президент, отвечающий за развитие корпорации, вице-президент по финансам и вице-президент по юридическим проблемам встретили Линн и Адама в вестибюле и провели в просторную квадратную комнату, щедро отделанную обшивкой «под дуб» и освещенную большими хрустальными люстрами. После приветствий, сопровождавших процедуру знакомства, все участники переговоров уселись вокруг овального стола, где были предусмотрительно приготовлены стопки чистой бумаги, ручки и бокалы с холодной минеральной водой, и с улыбкой посмотрели друг на друга.

Все три чиновника оказались компетентными, активными и любезными джентльменами, которые не делали секрета из того, что «Комплекс» в восторге от перспективы приобрести гостиницу «Вистерия». Первый вице-президент сообщил Линн, что фирма решила создать цепь «индивидуализированных» гостиниц. Личностная окраска, как серьезно заметил он, будет в будущем характерной чертой гостиничного дела, и «Комплекс» планирует произвести кардинальные изменения в характере своей работы.

— Мысль интересная, — заметил Адам. — Вы хотите сказать, что местные управляющие будут иметь почти полный контроль над ведением дел в конкретной гостинице?

— Нет, что вы! — Такое предположение, казалось, ужаснуло вице-президента по финансам. — Видите ли, вся прелесть нашего подхода состоит в том, мистер Хантер, что корпорация сохраняет централизованный контроль над финансами, имуществом, закупками продуктов и так далее, гарантируя в нашей системе таким образом высокий уровень обслуживания. Гости «Комплекса» смогут ездить из одной гостиницу в другую, всегда точно зная, что они там найдут. Ведь они не любят сюрпризов.

— Я понимаю эту часть концепции, — вмешалась в разговор Линн. — Но только в чем же будет выражаться индивидуальный стиль ведения хозяйства? Мои родители долго работали над созданием особого деревенский стиля в гостинице «Вистерия». Как вы планируете сохранить ее особую атмосферу?

Вице-президент по юридическим вопросам сложил руки на объемистом животике.

— Мы весьма тщательно подыскиваем объекты, чтобы обеспечить некое единство и неповторимость архитектурного стиля, — сказал он и чуть покровительственно улыбнулся Линн. — В настоящее время мы прилагаем максимум усилий, чтобы уникальный внешний вид здания производил на приезжающих гостей максимальное визуальное впечатление.

— Говоря простым языком, вы стараетесь, чтобы все гостиницы выглядели по-разному?

Первый вице-президент просиял.

— Совершенно верно, мисс Фрамптон. И помимо оформления внешнего вида здания местные управляющие могут сами принимать решения по всем важным деталям вроде выбора мебели, декоративных предметов обстановки или местного фирменного блюда в обеденном меню. Мы все в восторге от нашей концепции, мисс Фрамптон. Наконец-то объединились в гармонии индивидуальные черты и стандартизация.

— Ваши слова звучат прямо как зажигательный лозунг, — пробормотала она.

Так прошло еще полчаса в подобном обмене вопросами и ответами, после чего вице-президент по финансам повел их на экскурсию в соседний отель, где, по его словам, успешно претворяются в жизнь черты их новой концепции.

Для руководства «Комплекса» индивидуализация отеля вероятнее всего означала, что каждая спальня покрашена в свой, присущий только ей цвет, а орнамент покрывал на кроватях в каждой комнате сочетался со стенами. На верхних этажах комнаты были просторней, и в каждой из них букетик искусственных цветов из шелка, поставленный пунктуально в центр стола, имитирующего ореховое дерево, соответствовал доминирующей цветовой гамме. Цветы, как гордо пояснил вице-президент, предложены декоратором фирмы. И тут же он как бы извинился за то, что одинаково белые ванные комнаты пока еще не перекрашены и не приобрели новый, индивидуальный облик.

Линн не выдержала и заметила, что постояльцы будут спать в одной спальне и скорее всего так и не узнают, в какой цвет окрашены другие номера отеля. А изощренные варианты оттенков кажутся ей скорее бессмысленными, поскольку абсолютно ничего не меняют в основной меблировке номера. Вице-президент по финансам взглянул на нее то ли с раздражением, то ли с полным непониманием. Адам усмехнулся и пожал плечами. И она решила больше не вмешиваться.

Их экскурсия завершилась в баре первого этажа, где своеобразие помещения выражалось в том, что одну из стен занимал огромный снимок Принстонского университета, а персонализация в том, что официанты представлялись по имени. Первый вице-президент стал их уговаривать самым сердечным образом, чтобы они провели ночь в отеле в качестве гостей корпорации «Комплекс». Линн с облегчением вздохнула, когда Адам вежливо, но решительно отклонил их предложение.

Лишь когда после ритуального обмена прощальными любезностями они сели в машину и помчались назад в Манхэттен, они обменялись замечаниями по поводу помпезности хозяев фирмы.

— Твой отец нигде не получит более выгодной цены, — заметил Адам. — Даже близко к этому ему никто не предложит. «Комплекс» готов щедро платить ради «индивидуальной архитектурной независимости».

— Но ведь невыносимо думать, что «Вистерия» окажется в руках этих людей. Все равно что пригласить вандалов, которые явятся и разграбят твой дом.

— Я и раньше встречал людей, которые имели дело с корпорацией «Комплекс», — сказал Адам. — И хорошо знаю, какие планы они предпишут внедрять в гостинице. Могу также признаться тебе, что я руководствовался тайными мотивами, когда пригласил тебя сегодня с собой. Я догадывался, какой окажется твоя реакция на этих вице-президентов, и рассчитывал таким способом повлиять на твое решение.

В темном автомобиле невозможно было разглядеть выражение его лица.

— Ты говоришь так, будто лично заинтересован в моем решении, — тихо заметила она.

Прежде чем ответить, Адам перестроился на другую полосу.

— Гостиница «Вистерия» всегда была для меня вторым домом, а твои родители близкими друзьями, — сдержанно заметил он. — Разумеется, мне не все равно, какая ее ожидает судьба.

— Такой уклончивый ответ на мой вопрос достоин любого из вице-президентов «Комплекса», — усмехнулась Линн.

— Верно, — отрывисто сказал он. — По-моему, тебе стоит хорошенько подумать, прежде чем позволить гостинице «Вистерия» уйти из рук твоей семьи. В этот момент ты, возможно, и колеблешься, стоит ли тебе отказываться от… общения… с Дамионом Таннером. Но потом, как мне кажется, ты горько пожалеешь о потере гостиницы.

Линн хотелось услышать от него не такой ответ, поскольку он абсолютно ничего не сказал ей о собственных чувствах к ней. Какая нелепость, подумалось ей, что она вот так сидит в автомобиле рядом с человеком, о котором раньше думала, что знает его лучше всех в мире, а на деле не имеет ни малейшего представления о том, как он к ней относится.

— Корпорация дает на размышления совсем мало времени, — сказал Адам. — Не хочу на тебя давить, Линн, но хотелось бы узнать, способна ли ты сейчас принять решение насчет предложения, которое делают твои родители? Интересует ли тебя возможность взять на себя управление гостиницей?

Ей пришлось прикусить язык, чтобы не сказать — да, конечно же, ее интересует такая возможность, конечно же, она возьмется за такое дело. Беда в том, что ей никак не удастся выразить свой энтузиазм, не провоцируя Адама на ряд неудобных вопросов насчет ее планов на будущее и несколько еще более неудобных вопросов о ее отношениях с Дамионом. Пока еще она не готова признаться, какими поверхностными и незрелыми оказались ее чувства к Дамиону. За последнюю неделю она обнаружила, что уважение Адама жизненно важно для нее и что она не понимает, как он сможет уважать женщину, которая в субботу признавалась в своей страстной любви, а через шесть дней заявляет, что все было досадной ошибкой.

Имелась и еще одна причина для колебаний. Если она и дальше проявит неуверенность в принятии решения насчет гостиницы, у нее появится удобный повод пригласить Адама к себе домой, когда они вернутся в город. Она сделает вид, что нуждается в его совете.

Какая ирония судьбы, что ей приходится изобретать предлог, чтобы пригласить Адама к себе! Впрочем, за бессонные часы предыдущей ночи она обнаружила несколько ошеломляющих истин насчет их отношений.

Одна из этих истин заключается в том, что в последние годы они почти никогда не бывали наедине друг с другом. Правда, Адам частенько заезжал к ней на квартиру, но редко заходил внутрь, а если и заходил, то до последней недели редко задерживался больше нескольких минут. Выходные они проводили в гостинице родителей, вместе ездили на рыбалку или катались на машине по окрестностям. Но вот обедать в рестораны ходили редко и никогда еще не проводили время так, чтобы поблизости не находились другие люди.

Она никогда не бывала в квартире Адама на Парк-авеню, хотя он жил на одном месте пять лет. Теперь Линн поняла, что с его стороны это делалось намеренно. Несколько раз она предлагала ему приготовить обед или у нее дома, или у него. Еще просила взять напрокат видеофильм, чтобы они вместе посмотрели его как-нибудь вечерком. И Адам неизменно отклонял ее предложения, приглашая взамен сходить в новый ресторан либо в кино куда-нибудь на другой конец города. Его отказы облачались неизменно в такую умелую форму, что она лишь теперь начинала понимать, как ловко он избегал всякой интимности в их отношениях.

— Эй, Линн, ты что, заснула? Я спрашиваю тебя насчет «Вистерии».

Голос Адама звучал тепло, дружески и слегка фамильярно, однако чувства, которые он в ней пробудил, оказались совершенно новыми и немного пугали ее своей силой.

— Я не сплю, — сказала она, надеясь, что дрожь в ее голосе не будет ему заметна. — Я стараюсь логически мыслить, отчего, вероятно, у меня на лице появилась болезненная гримаса.

— Ну и как? Преуспела? Приняла какое-нибудь решение?

Линн тяжело вздохнула.

— Не очень. Очень трудно понять, что же делать, тем более что приходится думать на пустой желудок. Сегодня я работала без перерыва, а вечером тоже ничего не удалось перекусить, кроме горстки арахиса, когда этот жалкий вице-президент предложил нам выпить. Может, поедем ко мне? У меня есть ветчина, яйца и бутылка белого вина. Я могу сделать омлет.

Его ответ прозвучал так естественно, что еще пять дней назад она бы и не уловила ни малейшей заминки.

— Спасибо, только я не могу принять твое предложение, Линн. Мы приедем к тебе не раньше десяти часов. Это поздновато для ужина.

— Я все равно что-то приготовлю себе, так что мне не составит разницы, одну порцию сделать или две. Пожалуйста, Адам, ведь сегодня уже вечер пятницы. Да и скучно ужинать одной. И вообще мне ужасно хочется посоветоваться с тобой. Как ты сам сказал, времени на размышления у нас почти не осталось, завтра придется дать ответ «Комплексу».

Тишина, повисшая в машине, внезапно зарядилась напряжением, но потом он весело улыбнулся ей, и Линн подумала, не переносит ли она собственные чувства на Адама.

— Ты знаешь меня, — ответил он. — Я легкая добыча для тех, кто просит моего совета, и всегда с восторгом слушаю комплименты в свой адрес. Но будет лучше, если мы поужинаем где-нибудь в ресторане. Там мы сможем сосредоточиться на обсуждении проблемы, не беспокоясь о том, что на кухне что-то подгорает. Недалеко от моего дома французский ресторан со спокойной обстановкой. Почему бы нам не поесть там?

«Потому что в проклятом ресторане нет кровати, — разочарованно подумала она. — Потому что мне хочется увидеть твои глаза, ослепшие от страсти, а не непроницаемые от скрытых эмоций или серебристые от безмолвного смеха».

Она изобразила капризную, слегка обиженную улыбку.

— По некоторым причинам у меня сегодня нет настроения никуда идти. Да и потом, мне нравится готовить, и я с удовольствием займусь этим дома. Мне хочется показать тебе свои достижения в кулинарии. В последние годы мама постоянно учила меня хозяйничать на кухне. По-моему, она заподозрила, что отсутствие у меня кухонных навыков препятствует моему скорому счастливому замужеству.

Она одарила его еще одной бесхитростной улыбкой, которой остался бы доволен ее педагог по актерскому мастерству.

— Пожалуйста, Адам. Мне хочется показать тебе, какая я хорошая. Я имею в виду хорошая хозяйка.

Его руки стиснули руль, а ответ прозвучал чуть быстрее, чем надо.

— Ладно, раз уж ты настаиваешь. Мы поедим у тебя дома, если тебе этого хочется.

Объехав дважды комплекс зданий, где она жила, он так и не нашел место для стоянки и в конце концов вынужден был оставить машину в гараже за переулок от ее дома. Луну закрыли тяжелые черные тучи, когда они вышли из машины. Ветер подталкивал их в спину, пока они поднимались по подъездной аллее. Ее била дрожь, когда они торопливо шли по тротуару. С тех пор как они днем выехали из города, резко похолодало.

Они находились еще довольно далеко от ее дома, когда молния прорезала небо, и сразу же раздался оглушительный гром. Через секунду разверзлись хляби небесные, пролив на улицы яростные потоки ледяного дождя.

Адам обнял Линн за талию, и они побежали к дому. Ветер швырял дождевые струи им в лицо, они почти ничего не видели. Стараясь не отставать от Адама, она оступилась, попала ногой в лужу с грязной водой, которая собралась в мелкой выбоине, подвернула лодыжку, сломала каблук и потеряла равновесие.

От падения ее спасла только сильная рука Адама, крепко державшая ее за талию. Он буквально дотащил ее до козырька подъезда, и она прислонилась к стене, убирая с глаз мокрые волосы. Адам встал перед ней, уперевшись руками в стену и загораживая ее от злого дождя. Он не прикасался к ней, но его теплое дыхание согревало ей щеку, и Линн почувствовала, как жар сползает вниз по ее лицу и начинает наполнять вены.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он. В его голосе слышалась озабоченность, но других чувств она не обнаружила. — Ты можешь идти дальше?

Линн закрыла глаза, опасаясь, что они ее выдадут. За последнее время она совершила много ошибочных шагов. А если она ошибается, считая, что Адама влечет к ней физически? Если он абсолютно ничего не испытывает к ней, кроме нежности, вызванной годами дружбы? В этот самый момент в его словах слышалась лишь нормальная забота о старом друге. Он не был похож на человека, у которого сердце бешено бьется от страсти. «Может, я сейчас выгляжу как мокрая крыса и не нравлюсь ему», — промелькнуло у нее в голове, и она подавила смех, больше похожий на рыдания.

— Все в порядке, — ответила Линн, убирая с глаз прилипшую прядь. — Только вот до дома мне придется хромать.

— Хочешь, я попробую отломать второй каблук, — любезно предложил Адам.

— Не думаю, что у тебя это получится. Каблуки никогда не ломаются, когда ты этого хочешь. — Она попыталась придать голосу насмешливую ноту, хотя это далось ей с большим трудом. — Я смогу идти, если ты позволишь опираться на твое надежное плечо.

К тому времени, когда они добрались до дома Линн, одежда их промокла насквозь. Он поскорей втолкнул ее впереди себя в вестибюль и вызвал лифт. В ожидании кабины она оглядела свою вымокшую одежду и сняла несколько увядших листьев со своего жакета. Дыхание ее было слегка учащенным, видимо, оттого, что она шла через переулок со сломанным каблуком. Вода капала с ее мокрой юбки, под ногами образовалась лужа. Справа от нее появилась еще одна лужа. Она подняла глаза и увидела, что Адам промок ничуть не меньше.

Прибыл лифт, они вошли в него. Их обволакивало молчание своей мертвенной, удушающей тяжестью. Адам шагнул к ней, однако лицо его ничего не выражало, когда он вытащил из ее волос сморщенный увядший листок.

— У тебя испачкан кончик носа, — сказал он.

— Вот тебе и Манхэттен, — с усилием улыбнулась Линн. — Даже в дождевой воде полно сажи.

Лифт остановился на седьмом этаже, она достала ключ и торопливо направилась впереди него по короткому коридору. Адам закрыл за собой входную дверь, она включила верхний свет. Его светлые волосы прилипли к голове, отчего лицо стало казаться более строгим, чем обычно, а вокруг рта залегли глубокие морщины то ли от усталости, то ли от напряжения. Ей потребовалось неимоверное усилие воли, чтобы не протянуть руку и не провести пальцами по этим жестким линиям.

Она поскорей вышла из крошечной прихожей, подальше от искушения.

— Я сейчас приму горячий душ, — сказала она. — Абсолютно вся промокла. Две минуты, и освобожу ванную. Ты можешь принять душ после меня, если хочешь.

— Можешь не спешить. Я пока открою вино. — Адам снял обувь и носки. — Дай мне, пожалуйста, полотенце, я вытру ноги, чтобы не оставлять мокрые следы на ковре.

— Конечно, подожди секунду. Сейчас только достану из шкафа, — суетилась Линн.

Она даже представить себе не могла, как ей удается говорить так непринужденно. Она протянула ему большое бежевое полотенце, изобразив при этом ослепительную улыбку, затем вернулась в ванную, стянула с себя намокшую одежду и бросила в бельевую корзину. Потом стояла под горячим душем, включив его на полную силу, и яростно терла себя губкой, словно и впрямь верила, что натертая докрасна кожа поможет избавиться от сексуального томления.

Вытершись насухо, Линн причесалась, скорчила гримасу, когда увидела в запотевшем зеркале копну мокрых кудряшек. За последнюю неделю лицо ее обрело неожиданную чувственность, а вот волосы по-прежнему напоминали смешной персонаж из мультфильма. Сокрушенно пожав плечами, она закуталась в махровый купальный халат, туго запахнувшись и накрепко подпоясав талию поясом.

Однако тело не удалось обмануть этим псевдоскромным жестом. Груди упирались в грубую ткань и сладко ныли, а кожа горела от постоянного внутреннего огня. Тугой пояс и скромно запахнутый высоко у горла халат могли обмануть только стороннего наблюдателя. Сама Линн справлялась с разбушевавшейся чувственностью из последних сил.

— Ванная твоя, — заявила она с фальшивой жизнерадостностью, как только открыла дверь.

Собственная улыбка напомнила ей рекламу зубной пасты.

Линн прошла через комнату, не глядя в сторону Адама, и достала из ящика комода самую просторную футболку и шорты. Больше предложить Адаму было нечего.

— Возьми, — сказала она. — Тебе не стоит снова влезать в мокрую одежду. Вот только боюсь, что другого у меня ничего не найдется.

— Ничего. Наверное, я в это влезу.

— Будем надеяться. — Способность весело улыбаться наконец-то оставила ее. Она могла лишь надеяться, что выглядит не настолько напряженно, как ощущает себя внутри.

— Вино открыто, — сказал Адам. — Я возьму с собой стакан в ванную, если ты не возражаешь.

— Прекрасно. Когда ты выйдешь, ужин будет готов.

Едва за ним закрылась дверь, она направилась на кухню, чувствуя себя будто зомби. Оперевшись о стол, Линн некоторое время стояла, прижавшись лбом к дверце полки, с благодарностью чувствуя разгоряченной кожей ее прохладу. И как только ей могло показаться, что она влюблена в Дамиона Таннера? Как могла она перепутать легкое увлечение и жгучую боль истинной страсти? С трудом подняв голову, Линн поглядела незрячими глазами на приколотый к стене календарь. И с удивлением подумала, как это ей удалось дожить до зрелого возраста, ни разу не узнав, что любовь— настолько сильное чувство, что способна разорвать тебя на кусочки, заставить испытать настоящую физическую боль.

Открыв холодильник, она извлекла пять яиц, взбила их хорошенько с солью, перцем, петрушкой и небольшим количеством сливок. По крайней мере часть того, что она говорила Адаму сегодня вечером, оправдается. За последний год она стала намного лучше готовить. Она нарезала четыре куска ветчины на аккуратные квадратики и положила кусок масла в низкую кастрюлю с длинной ручкой, но решила не включать плиту, пока Адам не выйдет из ванной. Омлет, как она теперь знала, нельзя долго держать готовым, чтобы он не опал.

До краев налив себе вина в бокал, она стала потягивать его с большим удовольствием, чем обычно. Прикончив первый, налила еще. Прежде ей было непонятно, почему иные восприимчивые души пытаются утопить свои горести в вине, но теперь наконец-то стала понимать привлекательность этого. К концу второго бокала боль под ложечкой перешла в довольно сносную пульсацию физического желания. Может, третий бокал полностью снимет боль.

— Тебе помочь?

При звуках голоса Адама она резко повернулась, едва не потеряв равновесия. Его руки тут же подхватили ее, удержали от падения.

— Линн, ты не ушиблась? — спросил он. — Присядь на минутку, чтобы я мог посмотреть, все ли в порядке. Все-таки ты сильно подвернула ногу, когда мы шли сюда, и теперь это может сказаться.

— Нет, я уверена, что все в порядке. Лодыжка не распухла. Если бы я ее растянула, сейчас боль была бы сильнее, — отнекивалась Линн, боясь, что прикосновения Адама сметут последнюю преграду, сдерживающую ее чувства.

— Я все же проверю. Ничего страшного, это всего лишь несколько секунд. — Когда Адам заставил ее сесть на стул, она перестала сопротивляться. Его пальцы осторожно пробежались по мышцам голени, проверили стопу.

— Тебе больно? — спросил он.

Настоящая агония, хотелось ей ответить. Изощренная пытка. Линн слегка поерзала и уселась, подложив руки под себя. Теперь уж ей не грозит опасность погладить его по густым светлым волосам.

— Нет, совсем не больно, — ответила она. — Беспокоиться совершенно не о чем.

— А мне кажется, что лодыжка немного распухла. — Его руки пошевелили ступню, водя ее круговыми движениями. Линн закрыла глаза. — Это точно, что у тебя ничего не болит?

Она открыла глаза, но не могла вымолвить ни слова. Адам протянул руку и прикоснулся к ее щеке, и, прежде чем она смогла понять, что делает, повернула голову и поцеловала теплую кожу его ладони.

— Линн… — повторил он, но на этот раз его голос звучал более жестко.

Она не могла ему ответить. Если она скажет хотя бы слово или даже просто посмотрит на него, он тут же поймет все ее чувства, а Линн слишком робкая или, быть может, слишком гордая, чтобы показать ему всю их глубину. Она знала, что Адам любит ее как друг и не захочет видеть ее боль. И если он поймет, как отчаянно она его хочет, то может согласиться и лечь с ней в постель просто ради того, чтобы не обидеть ее. И эта любовь из жалости хуже всего на свете, даже хуже опасности вообще не познать физической близости с Адамом.

Она услышала, как он вновь произнес ее имя, и прошептала что-то в ответ, не слыша своих слов. Внезапно Линн поняла, что его сильные ладони уже оставили в покое лодыжку, они быстро движутся вверх по ногам, лихорадочно гладят ее тело, добрались до лица. Адам встал на ноги, приподнял ее, заставил посмотреть ему в глаза.

— Черт возьми, Линн, — пробормотал он. — Мне не следовало приезжать сегодня к тебе.

Она едва слышала, что он говорит. Лишь тревожный тон его слов проник сквозь окутавший ее туман. Желание охватило все ее тело, сделало ее дыхание жестким и прерывистым, руки и ноги перестали слушаться.

— Поцелуй меня, — тихо попросила она. — Прошу тебя, Адам.

Ее губы с дрожью разжались, когда он погрузил пальцы в ее влажные кудри, держа лицо Линн совсем близко от своего и пристально вглядываясь в него. В какое-то мгновение в его глазах сверкнул серебряный огонь желания, потом они резко закрылись, и он уже вслепую нашел ее губы.

Жар поцелуя разлился по всему ее телу. Она ощущала губами его вкус и всем своим существом вибрировала от неодолимой жажды. Его язык врывался к ней, яростный и соблазняющий, губы прижимались в бесконечной страсти и мольбе. Ощутив губами его неровное дыхание, она крепко прижалась к нему бедрами, желая узнать, что он хочет ее, что она для него желанна.

Вытащив руки из ее волос, Адам нетерпеливо скользнул ими в распахнувшийся на груди халат. Пальцы на миг замешкались, и она ждала в мучительной агонии, пока он распахнул его полы до конца и взял в ладони ее груди.

Он дотронулся губами до соска, и шум крови в ушах заглушил звук дождя, стучавшего по стеклам. От влажного языка кожа сделалась прохладной, но внутри все горело. Ее била дрожь, и она заметила, что Адам тоже весь дрожит.

Линн застонала, протестуя, когда он отодвинулся от нее. Протянула к нему руки, яростно хватая воздух; он взял ее за плечи и отстранил подальше от себя. До ее сознания донесся чей-то тихий шепот, и тут же она поняла, что шепчет сама. Медленно открыв глаза, Линн попыталась понять, что происходит.

Адам отошел от нее и встал по другую сторону маленького стола.

— Ты на самом деле не хочешь этого, — произнес он напряженным голосом. — Завтра утром пожалеешь об этом.

Она удивленно заморгала. Разве он не понял, с какой страстью отзывается ее тело? Как может Адам говорить, что она не хочет его?

— Я ничего не понимаю, — растерялась Линн. — Что ты имеешь в виду, Адам?

— Существуют некоторые вещи, которые не в состоянии сделать даже лучший друг, — тусклым голосом произнес он. — Прости, Линн, но я не готов заниматься с тобой любовью как двойник Дамиона Таннера. Я прошу прощения, если вчера прервал что-то важное, происходившее между вами, но только я не привык приносить облегчение при обострении физической неудовлетворенности. Может, на следующей неделе ты получишь от него сполна все, что недополучила вчера.

Она побледнела от нахлынувшей на нее ярости и глубокой обиды.

— Не очень-то ты обо мне лестного мнения, Адам. Неужели ты и впрямь считаешь, что я из тех женщин, которые используют любовников как взаимозаменимые удобства? Не удалось с Дамионом в четверг, так заменю его стариной Адамом в пятницу. Так ты об этом думал, когда я отзывалась на твои ласки? Что у меня обострение гормональной активности?

Он резко повернулся и засунул руки в карманы, все еще сохраняя между ними преграду в виде стола.

— Прости, Линн, ты права. Это обидная мысль. Пожалуй, я сказал сейчас глупость.

Обида и гнев сменились новой волной желания.

— Почему? — спокойно спросила она. — Ты ведь всегда мыслишь очень логично. Почему сегодня у тебя путаются мысли?

Адам пожал плечами.

— Неделя получилась нелегкой. Мой запас рациональности иссяк в прошлый вторник.

Она поглядела на него с легким вызовом.

— Если я верно припоминаю вводный курс психологии, люди перестают четко мыслить, если в дело вступают эмоции. Я готова признаться тебе, что мне хочется лечь с тобой в постель, Адам. А ты хочешь этого?

Его плечи неопределенно поднялись, но яркие красные пятна выступили на его скулах, когда он шагнул из-за стола, представ перед ней на обозрение.

— Ты сама видишь, — ровным тоном произнес он. — Я ужасно хочу тебя, Линн. Адски хочу.

Она шагнула к нему. Запустила пальцы за пояс брюк, затем медленно засунула руку еще глубже.

— Кажется, я обнаружила нечто очень интересное, — тихо сказала она.

Его реакция последовала немедленно. Дыхание с шумом вырвалось из груди, когда она прикоснулась к нему, губы потянулись к ней со взрывом новой страсти. Адам сорвал с нее халат, бросил на пол и подхватил ее на руки. Не отрывая губ от ее рта, принес ее на диван. Линн лишь смутно ощутила голой спиной жесткую твидовую ткань диванных подушек, почти не заметила, когда он положил ей под голову подушку. Сознавала лишь лежавшее на ней стройное тело, длинное и мускулистое, его руки, превращавшие ее кожу в шелковую рябь, когда он ласкал ее ловкими, умелыми пальцами.

Его рот наконец-то оторвался от ее губ и провел лихорадочную дорожку по шее, добрался до ямки между грудями. Она выгнулась от инстинктивного наслаждения, когда он стал осторожно покусывать ее груди зубами, однако ее ответная реакция оказалась слишком мощной, напугала ее, и она попыталась оттолкнуть его, напуганная интенсивностью вызванных ощущений. Ее тело вышло из-под контроля, забилось в агонии, чего никогда не случалось с ней прежде.

— Ох нет, Линн, милая, теперь мы уже не можем остановиться, — пробормотал он. — Теперь слишком поздно.

Глаза его ласково смотрели на нее, успокаивая и возбуждая одновременно. Не успела она ответить, как Адам быстро завел ее руки за голову и крепко прижал их к дивану, а другая рука погладила ей бедра и решительно двинулась по их внутренней поверхности. Когда его губы обхватили ее рот и он приник к нему в долгом и страстном поцелуе, Линн испугалась, что они задохнутся.

Ласки его губ и рук превратились в два центра наслаждения в мире, где существовал только Адам. Через несколько секунд ее уже сотрясала дрожь под волшебными прикосновениями его пальцев. Ее тело охватывала одна сокрушительная конвульсия за другой.

Обмякшая, удовлетворенная, она постепенно приплыла на землю. Нерешительно взглянула на Адама, смущенная силой и быстротой своего отклика. И обнаружила, что Адам глядит на нее сверху вниз, и его глаза уже не серые и непроницаемые, а жаркие и потемневшие от желания. Он лежал, оперевшись на локоть, ноги переплелись на узком диване с ее ногами, рука лениво чертила эротические круги на ее животе. Пряжка ремня вдавилась ей в кожу, ткань брюк терлась о ее голую кожу. До этого момента она и не замечала, что он одет.

Она прерывисто вздохнула, не уверенная, что обрела контроль над голосовыми связками.

— Так, значит, мои шорты оказались тебе малы? Поскорей сними с себя мокрые брюки, — сиплым голосом сказала она. — Разве ты не знаешь, что можешь заработать ревматизм, если будешь лежать в мокром?

Его рот скривился в улыбку.

— Тогда лучше раздень меня. Мне не хочется скрипеть при движении.

Она просунула руки под отданную ему напрокат футболку, стянула ее через голову и припала губами к загорелой колее. И вновь возбуждение охватило обоих. Когда ее руки стали возиться с застежкой брюк, Адам перестал делать вид, что ждет, пока она его разденет. С нетерпеливым стоном он сбросил оставшуюся одежду и обнял ее. Крепко прижал к себе, плоть к плоти, жар к жару, пока ей не стало казаться, что кожа ее сплавилась с его кожей, надолго и нераздельно.

Он положил руки по обе стороны от ее лица, заставив ее не отводить взгляд, когда входил в нее. Но она и не собиралась скрывать испуг и наслаждение, пробежавшие по ее телу, когда он задвигался в ней ритмичными движениями. Она двигалась под ним, приноравливая свое мягкое лоно к натиску его властных движений. Он бормотал какие-то бессвязные слова любви возле ее губ, и она пила их, смешивая его дыхание со своим. Ей хотелось сказать, как она его любит, но какая-то непонятная осторожность удерживала; вместо этого она старалась выразить все своим телом, раз уж боялась произнести вслух эти слова.

Линн обхватила руками его плечи и запустила пальцы в густые пряди волос, выгнула навстречу ему бедра, чтобы он знал, что она готова, чтобы он ощутил, как она бьется в момент экстаза.

Он подложил руки ей под ягодицы, прижимая покрепче к себе.

— Ты прекрасна, Линн, — прошептал Адам, и его слова перенесли ее в середину огромной вселенной, пульсирующей от звездных вспышек ее собственного желания.

И когда вселенная наконец-то взорвалась во тьме, Адам летел рядом, разделяя ее страсть, унося в светлые просторы.

 

9

Где-то уже ночью Адам разложил диван, превратив его в удобное широкое ложе. Линн смутно помнила, как стояла и смотрела на него, а ее руки и ноги настолько отяжелели, что она не в силах была пошевелиться.

Открыв утром глаза, она обнаружила, что он придвигает к постели кофейный столик. А на нем стоят два подноса, на каждом стакан апельсинового сока и тарелка с яичницей и поджаренным хлебом.

Линн села и оперлась на подушки, однако веселая насмешка, готовая сорваться с губ, увяла, когда она более пристально посмотрела на Адама. Исходившее от него напряжение было настолько сильным, что, казалось, его окутала почти видимая глазу аура. Внезапно опомнившись, она натянула простыню на голую грудь и прижала ее концы локтями.

— Доброе утро, — произнес Адам, глядя куда-то в окно. Она не могла понять, что он увидел интересного на крышах соседних домов. Не встречаясь с ней взглядом, он протянул один из подносов. — Я решил, что ты голодна, ведь мы вчера так и не ужинали.

— Ты прав. Я умираю с голоду. Как все вкусно, Адам. Я потрясена. Давно ты мне ничего не готовил.

На какое-то время напряжение в комнате спало, когда они потягивали апельсиновый сок.

— Погляди правде в глаза, Линн, — ухмыльнулся он. — Я ведь готовлю лучше, чем ты, в последние шестнадцать лет. И тебе никогда не сравняться со мной, сколько бы там уроков твоя мама тебе ни давала.

— Я считаю, что в твоих словах скрывается неуместный намек на шовинизм, — ответила она нарочито весело. — Если бы я не была еще такая полусонная, то показала бы тебе, кто из нас лучший кулинар.

Адам засмеялся, но потом улыбка его увяла, и напряжение немедленно вернулось с полной силой. Он подвинул стул, чтобы можно было есть, не присаживаясь на диван, и начал с отсутствующим видом жевать тост. Он был в брюках, весьма помятых, так как они всю ночь провалялись на полу, но босой и без рубашки. Глядя на него, Линн почти физически ощутила упругость волос на его груди и мощь перекатывающихся под кожей мускулов. Жар ударил ей в щеки, и она схватила стакан и залпом выпила оставшийся апельсиновый сок. Холодная как лед жидкость возымела нулевой эффект, не охладив поднимавшуюся в ней температуру.

— Мне пришлось истратить последние четыре яйца, — произнес Адам, нарушив затянувшееся молчание. — А в ту смесь, что ты оставила на столе, забрались муравьи. Я все вылил в канализацию вместе с оставшимся вином.

— Что ж, мудрый поступок, — одобрила Линн.

— Моя уборщица говорит, что прошедшим летом муравьи всех замучили.

— Я у себя их пока не заметила.

Линн жевала яичницу с хлебом, просто чтобы чем-то заняться.

Вот уж никогда бы не подумала, что они с Адамом смогут о чем-то разговаривать утром после бурной и страстной ночи. И уж во всяком случае на такую тему, как бытовые насекомые. Она положила вилку.

— Адам… вчерашняя ночь… я не думала…

— Не нужно ничего объяснять, — поспешно произнес он. — Линн, я понял, что произошло. Небо свидетель, несмотря на выслушанные от тебя за прошедшие годы феминистские лекции, я понимаю, что у женщин накапливается биологическая потребность, как и у мужчин. Что касается меня, то самое важное, на мой взгляд, это не позволить, чтобы случившееся испортило наши отношения. Твоя… дружба очень дорога для меня, Линн.

— Я не вполне понимаю, что ты имеешь в виду, — спокойно ответила она. — Ведь прошлой ночью я сказала, что хочу лечь в постель с тобой, и заверила тебя, что хочу этого не из-за внезапного приступа разыгравшихся гормонов. Неужели ты думаешь, что я тебя обманывала?

— Нет! Нет, конечно нет. По крайней мере я верю, что у тебя не было подобных намерений. — Он оттолкнул модное, перестав делать вид, что его интересует еда. — Но прошедшая ночь стала для нас обоих кульминацией длинной и полной разочарований недели. Видимо, мы испытывали чувства и произносили слова в пылу момента… И вообще мне хочется, чтобы ты знала, что случившееся между нами вчера никак не повлияет на наши отношения. Мы слишком долго были друзьями — и вдруг легли в постель — занимались любовью — о, черт побери! Я пытаюсь объяснить, что нам лучше обоим забыть слова, которые мы говорили друг другу ночью.

— Ты начинаешь бубнить такие же глупости, как и вице-президент «Комплекса». Говоря человеческим языком, ты не возражаешь, если я попрошу лечь со мной в постель, когда мне захочется секса и ты окажешься под рукой? Ты даже не возражаешь, если я солгу, сказав, что хочу тебя? — возмутилась Линн. На какой-то миг ей показалось, что у него в глазах мелькнула боль, затем рот его плотно сжался и боль исчезла, будто ее и не было.

— Извини, если мои объяснения прозвучали несвязно. Думаю, что виной этому моя неспокойная совесть. Я пытался извиниться. А это всегда нелегко, — признался Адам.

— Ты извиняешься за то, что произошло между нами прошедшей ночью?

Он не отвечал, и Линн стала бесцельно рисовать пальцем круги на смятой простыне.

— Мне хочется услышать честный ответ, Адам. Ты жалеешь о том, что произошло между нами прошлой ночью?

Он застыл, и в комнате внезапно стало очень тихо.

— Нет, — сказал он наконец, — я не жалею, что мы занимались любовью, пусть даже это усложнило жизнь каждого из нас. И я вовсе не извиняюсь за прошлую ночь. То, что произошло между нами… ну, пожалуй, я скорее извинился за то, что помешал в четверг вам с Дамионом. Я пришел незваный и настоял на том, чтобы ты впустила меня в квартиру. Я понимаю, что помешал чему-то важному да еще усугубил все своим заявлением о наших с тобой намерениях жениться. Тогда я понял, что зашел в нашей затее слишком далеко.

Она промолчала. Адам поднялся и подошел к окну, встав к ней вполоборота.

— Подобные отношения всегда очень хрупкие поначалу, и коли я помешал в четверг вам с Дамионом, догадываюсь, что все пошло не так, как хотелось бы тебе, когда ты увиделась с ним в пятницу. Меня трудно упрекнуть в равнодушии, Линн. На самом деле, пожалуй, я очень остро чувствую твое настроение. И когда ты вышла ко мне днем, когда мы ехали в Принстон, я понимал, что ты из-за чего-то нервничаешь, держишься со мной напряженно. Ты все время как бы балансировала на краю.

— Встречи с вице-президентами «Комплекса» достаточно, чтобы вывести из себя даже бегемота, — усмехнулась Линн.

Он улыбнулся в ответ на ее замечание, но его веселость быстро прошла.

— Чиновники из «Комплекса», какими бы ужасными они ни показались тебе, не могут нести ответственности за тот факт, что ты всячески избегала разговоров о Дамионе. Вчера ты ни разу о нем не упомянула, во всяком случае, до тех пор, пока я сам не заговорил на эту тему. И я могу лишь догадываться, что мое вмешательство вечером в четверг сильно осложнило ваши отношения.

— Верно, я не говорила о Дамионе. Но не из-за того, что была настолько расстроена.

— У нас нет нужды притворяться друг перед другом, Линн, — мягко сказал Адам. — Ведь не прошло и недели, с тех пор, как ты мне призналась, что значит для тебя Дамион, и я по собственному опыту знаю, как нелегко любить человека, не отвечающего тебе взаимностью.

— Я не могу поверить этому. — Она пыталась обратить все в шутку. — Если верить моей матери, стоит лишь тебе взглянуть на женщину, как она тут же падает к твоим ногам из-за твоего всепобеждающего обаяния.

Он улыбнулся одними губами, глаза его остались серьезными.

— Я уже говорил тебе на этой неделе, что родители не всегда надежные источники информации.

Внезапно ее пронзила боль при мысли о том, что Адам любит какую-то женщину.

— Ты сказал мне неделю назад, когда мы только начинали всю эту безумную затею… когда поцеловал меня… что ты думаешь о женщине, которую любишь, и переносишь свои чувства к ней на свою роль. И что же, та женщина не отвечает тебе взаимностью? — Она заставила рот растянуться в улыбке. — Мама никогда бы не поверила этой истории.

— Я не уверен, что сейчас самое время говорить об этом, Линн. За последние несколько дней между нами и без того накопилось много недоразумений. Давай не будем их множить. Послушай, мы всегда дразнили друг друга, говоря о роли современной женщины в нашем мире. Спорили миллион раз о разнице между эмоциональными и физическими потребностями обоих полов. Но если отбросить шутки в сторону и поговорить серьезно, мы оба знаем, что сексуальное разочарование — сила, с которой приходится считаться, и, разумеется, я согласен, что женщины могут страдать от этого не меньше, чем мужчины. Оглядываясь назад, я ясно вижу, как в эту ночь эмоции вышли у нас из-под контроля. Это моя вина. Мне не следовало приезжать к тебе домой.

— По-моему, твое благородство несколько неуместно, Адам. Я не помню, чтобы сильно сопротивлялась, когда ты соблазнил меня, — возразила Линн.

Он пожал плечами.

— Может, и нет. А возможно, это и не имеет значения.

Линн едва удержалась, чтобы не закричать от разочарования. Похоже, он преисполнился железной решимости забыть о всех тех волшебных вещах, которые произошли между ними, и делает вид, что все случившееся не выходит за рамки случайной связи.

Она подвинулась на постели, чтобы получше его видеть, и заметила напряжение в застывших линиях его спины. Если бы он не сказал ей, что страдает от неразделенной любви, она готова была прямо признаться, что его любит. Но в данных обстоятельствах подобное признание казалось ей неуместным, хоть она и была уверена в том, что он хочет ее. Но ведь если она желанна ему как женщина и нравится как друг, далеко ли до любви? Ответа она не знает. Как выяснилось недавно, любовь такая эфемерная вещь, что порой ее трудно распознать, и у нее нет уверенности, что теплое дружеское отношение к ней Адама и сексуальное влечение непременно сложатся в настоящую любовь. И справедливо ли обременять его своими чувствами? Да имеет ли она вообще право после всего случившегося говорить ему о своей любви?

— По-моему, Адам, ты прекрасно проанализировал мои доводы, — сказала Линн, прикрывая сарказмом собственную неуверенность. — А как насчет твоих? Весьма увлекательно узнать, что я просто использовала твое тело, чтобы сублимировать свое неконтролируемое влечение к другому мужчине. Вот только мне любопытно, почему ты оказался таким послушным партнером? Или ты лег со мной в постель из-за прямолинейной сексуальной агрессии, присущей мужчинам? А может, ты счел данный случай переворота позиций честной игрой? И я для тебя тоже удобная временная любовница? Когда ты занимался со мной любовью, тебе представлялась на моем месте другая женщина?

Вероятно, он увидел в ее глазах искру гнева, либо она не смогла удержать дрожь обиды в голосе, как бы ни старалась. Странным, успокаивающим жестом Адам протянул к ней руку, но тут же бессильно ее уронил.

— Разумеется, я никого не воображал на твоем месте, — сухо ответил он. — Как ты можешь подумать такое? Или ты хочешь оскорбить меня?

— Очень просто, ведь я просто меняю наши позиции. Ты уже сообщил мне, что я представляла на твоем месте Дамиона Таннера. Почему же тебе кажется оскорбительным, если я подумала такое о тебе?

Он поморщился.

— У меня впечатление, что чем больше мы пытаемся объясниться, тем глубже вязнем в болоте. Линн, ты для меня не безымянный сексуальный объект, а очень дорогой друг.

— Я не уверена, Адам, что мне хочется оставаться твоим очень дорогим другом.

Он торопливо проговорил:

— Послушай, не говори больше ничего. Поверь мне, Линн. Сейчас не тот момент, чтобы кто-то из нас принимал какие-то важные решения личного характера. Пожалуй, нам не стоит тратить время и анализировать прошедшую ночь. Мы слишком много лет дружим, чтобы позволить одной ошибке омрачить наши взаимоотношения. Сейчас для нас важно будущее, а не вчерашний день. Даю тебе слово, что тебе больше не грозят с моей стороны сексуальные притязания. Уверяю тебя, что случившееся ночью больше не повторится.

Линн потрясла сила гнева, пронзившего всю ее душу.

— Ты абсолютно в этом уверен? — поинтересовалась она, опасаясь, что Адам расслышит нотки растерянности в ее голосе. — Ты больше не хочешь заниматься со мной любовью?

Он резко повернулся, оторвавшись от созерцания крыш, и на его лице появилось насмешливое выражение.

— Да, я абсолютно в этом уверен. Обещаю не сходить с ума при виде твоего роскошного тела. Не подчиняться яростному желанию бросить тебя на постель и любить всякий раз, когда мы встретимся. Наша дружба важней, чем тривиальное сексуальное влечение.

— Неужели? — Линн напряженно улыбнулась, мысли ее бешено метались. — Что ж, это ободряющая новость. Мне очень приятно узнать, что последняя ночь для тебя не что иное, как разовый приступ мозговой аберрации, и что к этому не следует относиться серьезно. Небо свидетель, но только мне было бы ужасно досадно, если бы ты нашел меня как женщину настолько неповторимой и желанной, что захотел бы повторить пережитые ощущения. И для меня большое облегчение, что тебе так легко от меня отказаться. Хорошо, что у меня нет опыта любовницы, иначе тебе не удалось бы так легко ускользнуть из моих коготков.

Казалось, Адама обескуражила такая интерпретация его собственных слов, но она деликатно зевнула, как бы прекращая дискуссию, и положила на пол поднос.

— Если ты отнесешь подносы на кухню, я через минуту все уберу. Ты приготовил завтрак, так что моя очередь все убрать. Мне, правда, хочется позволить себе роскошь поваляться в постели еще несколько минут.

Они откинулась на подушки, подложив под голову сцепленные руки. В тот самый миг, когда Адам нагнулся за подносом, она позволила простыне соскользнуть с ее груди. Его щеки залила густая краска, когда он выпрямился и уставился на ее нежно-розовые груди.

— Я отнесу подносы на кухню, — заявил он внезапно осипшим голосом.

Линн закрыла глаза и томно потянулась. Простыня соскользнула еще ниже.

— Пожалуйста, отнеси, Адам, — сказала она. — Я полежу еще чуточку.

Прошло по меньшей мере пять минут, прежде чем он появился из кухни, и к этому времени ей удалось утихомирить неприятные уколы совести. Она лежала с закрытыми глазами, а простыня лежала скомканная где-то под коленями.

До нее донеслось учащенное дыхание, когда Адам подошел к дивану. Она прикинула, что он остановился по крайней мере в двух метрах.

— Я приму душ, Линн, — хрипло произнес он, и его голос оборвался на середине ее имени.

Она открыла глаза, словно только теперь заметив его, и медленно села в постели. Простыня лежала уже под пятками.

Линн опять зевнула, потянулась и услышала снова его возбужденное дыхание. На ее лице появилась улыбка, а карие глаза сверкнули с невинным видом.

— Если хочешь, мы можем принять душ вместе, — предложила она затаив дыхание. — Это сэкономит время.

— Нет! — Адам нервным жестом провел рукой по волосам, затем заговорил снова, уже спокойней. — Нет, конечно же мы не сможем принимать душ одновременно. У тебя слишком тесно для двоих.

— Тем интересней, — пробормотала она, слезая с дивана и направляясь к нему.

Заметив, каких усилий ему стоило не смотреть с вожделением на ее голое тело, она позволила себе роскошь вздохнуть с облегчением. Как приятно увидеть подтверждение того, что Адам нашел ее в любви такой же желанной, как она его.

— Не кажется ли тебе, что принимать душ вдвоем очень забавно? — прошептала она, проводя пальцами по его щеке, шее, плечу, по голой груди, пока не наткнулась на пояс брюк.

Его щеки больше не горели, а стали мертвенно-бледными.

— Что ты пытаешься сделать, Линн? — отрывисто поинтересовался он, однако его заблестевшие глаза не вязались с недовольным тоном вопроса.

Ее рука продолжала двигаться вниз.

— По-моему, я не пытаюсь, — пробормотала она. — По-моему, я делаю.

— Тогда я спрошу иначе, — сказал Адам, и внезапно его голос прозвучал излишне резко. — Короче, что ты хочешь доказать своими попытками соблазнить меня?

— Хочу доказать, что ты глупец, — нежно сказала она.

Он резко засмеялся.

— Ах, Линн, я и без этого согласен с тобой. Я первостепенный дурак. Так что можешь прекратить свой эксперимент.

— Пока еще не могу, — пробормотала она. — Еще не убедилась в его успехе. Признание того, что ты ведешь себя неразумно, это лишь первый этап. Этап номер два требует, чтобы ты сделал шаг к исправлению дурацкого поведения, которое мы констатировали на первом этапе.

Его тело внезапно крепко прижалось к ее бедрам, а теплое дыхание согрело ей губы.

— Может, у тебя имеются практические предложения по второму этапу? — поинтересовался он.

— Снова лечь со мной в постель, — прошептала она. — Мне нужно, чтобы ты любил меня, Адам.

В его голосе больше не слышалось эмоций, лишь жар подавляемого желания.

— Черт возьми, Линн, ты ведь сама понимаешь, что это не самый умный шаг для нас обоих.

— Тише.

Она прижалась губами к его губам и почувствовала, как они задрожали, и тут же он обнял ее и прижал к себе. И после этого целовал до тех пор, пока ее пылающее тело не прижалось к нему.

Он не отнес ее в постель, а сама бы она не дошла. Они опустились на пол, где только что стояли. Она лежала спиной на мягком ковре; упругие волосы на его груди щекотали ей кожу, дразнили.

Его поцелуй становился все неистовей, и слабая испарина выступила на ее коже. Дыхание ее участилось под ласками его умелых пальцев. Линн извивалась под его бедрами, когда он стаскивал брюки, и они оба вздохнули с удовлетворением, когда между их обнаженными телами не осталось препятствий.

После прошедшей ночи ей казалось, что большего наслаждения уже невозможно достичь, однако Адам привел ее в такое состояние, когда душа и тело слились в новом, почти пугающем совершенстве. И когда она поняла, что не выдержит ни минуты промедления в их конечном единении, Адам провел ее через край, сглаживая нежные конвульсии ее экстаза яростью его собственного бурного освобождения.

После этого, когда они наконец обрели способность двигаться, он положил ее на постель.

— Я приму душ, — объявил Адам и быстро направился в ванную, прежде чем она успела что-то сказать.

Убрав постель, Линн набросила халат и привела в порядок кухню, хотя Адам почти не оставил беспорядка после приготовления завтрака. Сложив диван, она накинула на него покрывало, окинула взглядом безликую опрятность жилой комнаты. Странно, подумалось ей, как легко убрать все следы происшедшего с неодушевленных предметов и как сложно стереть память о том, что с ними было, с ее тела и души.

— Ванная в твоем распоряжении, — объявил Адам, вернувшись в комнату уже полностью одетый.

Несмотря на то, что его рубашка и пиджак накануне промокли, а брюки пролежали всю ночь на полу, он выглядел опрятным, полным самообладания и пугающе сдержанным. Линн решила, что его душа так же легко восстанавливает первоначальный вид, как и его одежда.

— Спасибо, — скованно ответила она, обнаруживая, что ей еще трудней говорить с ним, чем утром.

Ее тело напряглось и сделалось неуклюжим, когда Линн шла в ванную, и каким облегчением для нее было встать под тугие струи воды. И все-таки она не жалеет о своих действиях, думала она, намыливая ноги.

Их утренняя любовь доказала вне всяких сомнений, что Адам хотел ее с силой, сравнимой лишь с ее собственной. И, конечно, не так трудно будет убедить его, что долгая дружба в соединении с необычайно сильным сексуальным влечением достаточно редкостная вещь, чтобы ее не ценить.

Телефон зазвонил, едва она выключила душ. Она завернулась в полотенце и бросилась на кухню, протянув руку, чтобы взять у Адама трубку.

— Твой отец, — сообщил он напряженным голосом.

— Привет, па! — весело сказала она, опираясь о стену. — Рада тебя слышать.

— Привет, Линн, милая. — Сухой голос отца, типичный для жителей Новой Англии, окрасился нежностью. — Рад, что застал тебя дома. Мать сейчас занята приемом постояльцев, она велела мне позвонить и попросить, чтобы ты приехала ранним поездом. Но поскольку Адам у тебя, я догадываюсь, что вы приедете на его машине. Мы очень ждем твоего приезда, потому что нам нужно обсудить с тобой важную вещь.

Для человека, у которого истекал срок, данный на размышления перед подписанием важного контракта, его голос звучал на удивление ровно и беззаботно. Линн взглянула на часы, встроенные в плиту, и обнаружила, что уже одиннадцать часов. Срок подписания контракта с «Комплексом» истекал в пять часов вечера, и она с ужасом поняла, что, в пылу любовных переживаний, они с Адамом почти забыли об этом. И теперь ей показалось невероятным, что родители не позвонили ей раньше, чтобы посоветоваться с ней и обсудить свои планы.

— Неужели ты не собираешься мне все рассказать! — воскликнула она. — Просто не верится, что ты дотянул до последнего, прежде чем позвонить. Боже мой, папа, ведь остается только несколько часов до истечения срока, данного «Комплексом»!

— Срока, данного «Комплексом»? — повторил он. — О чем ты говоришь, Линн?

— Па, ни к чему изображать невинный вид и удивление. Ваш заговор больше не действует. Мне двадцать шесть лет, достаточно, чтобы вы с мамой могли со мной посоветоваться, даже если вам не хочется к чему-то меня принуждать. И вообще весь ваш такт и умолчания напрасны. Адам мне все рассказал в четверг вечером. Он решил, что я имею право тоже участвовать в принятии решения, хоть вы, два упрямца, и решили сделать все без меня. И как только вам пришло в голову, что карьера на Манхэттене мне дороже, чем вы и мой дом, и что я не приеду и не помогу вам с управлением гостиницей. Я просто обижена, что вы с мамой не говорили мне, что происходит.

Она услышала, как отец прокашлялся.

— Адам рассказал тебе всю историю? Хмм… так что же именно он рассказал, Линн?

— Разумеется, он рассказал мне о предложении «Комплекса» и о поставленном ими жестком сроке. О том, как вы с мамой хотели бы, чтобы я взяла на себя обязанности управляющего гостиницей, и о том, как вы боитесь мне сказать, что я очень нужна дома.

— Адам сказал тебе, что мы продаем гостиницу корпорации «Комплекс»? — Отец Линн не скрывал своего недоумения.

— Па, разговор у нас получается какой-то странный. Почему ты повторяешь каждое мое слово? — Линн начала испытывать раздражение.

— Видно, это признак надвигающего старческого маразма, — сухо сказал он. — Дело в том, Линн, что я не слишком понимаю, о чем ты говоришь.

Линн заметила, что Адам все еще стоит возле нее и барабанит пальцами по кухонному столу.

— Послушай, ты можешь подождать минуту? — спросила она у отца. — Адам здесь рядом, мне кажется, что он хочет что-то сказать.

Она отвернулась от телефона.

— В чем дело, Адам? Хочешь мне что-то объяснить?

— Мне бы хотелось поговорить с твоим отцом, если можно, — ответил он, и спокойствие его слов вовсе не скрывало их настойчивости.

Она с любопытством взглянула на него и была заинтригована, когда заметила еле заметную вспышку смущения в его глазах.

— Конечно. Поговори с ним. — Затем сказала в трубку: — Па, скоро увидимся. Я уверена, что Адам посоветует тебе не принимать никаких решений в той сделке с «Комплексом», пока мы не приедем. Привет маме, передай ей, что мы с нетерпением ждем обеда. Мы оба просто умираем с голоду.

Она передала трубку Адаму, и тот с силой сжал ее.

— Тед? — услышала она его слова, когда направилась к шкафу, чтобы приготовить необходимую одежду. — Это Адам. Мы с Линн сейчас же выезжаем к вам, как только соберемся. Я все объясню потом.

Она прошла с одеждой в ванную, закрыла дверь и прислонилась к ней спиной.

— Происходит что-то весьма странное, — сообщила она своему отражению в зеркале. — Неудивительно, что я привыкла разговаривать с собственным отражением. Иногда кажется, что от него добьешься больше толку, чем от всех остальных.

Когда она, оделась и вышла из ванной, Адам с явным нетерпением ждал ее у входной двери.

— Мне нужно заехать к себе домой и переодеться, — торопливо сказал он. — Вернусь к двенадцати тридцати. Ты подождешь меня внизу в вестибюле?

— Да, разумеется, Адам. А что там насчет сделки с «Комплексом»? Почему отец так удивился? После разговора с ним у меня создалось странное впечатление, что он находится не в курсе происходящих событий.

— Мы поговорим об этом в машине, — не глядя ей в глаза, торопливо сказал он. — Сейчас нет времени на обсуждение. Иначе мы приедем в Коннектикут уже вечером. Пока, Линн. Встретимся в вестибюле.

После этого Адам поспешил к двери. Она озадаченно закрыла ее за ним, затем достала с верхней полки шкафа дорожную сумку и сложила кое-какие вещи, необходимые ей в поездке. Линн бросила рыбкам в аквариум щепотку корма, нахмурив брови, посмотрела, как блестящие неоны неторопливо подхватывают цветные хлопья.

С того момента, когда она взяла трубку и стала разговаривать с отцом, Адам проявлял все симптомы нервничающего человека с весьма нечистой совестью. И она удивилась, почему бы это могло быть.

Вернувшись в ванную, Линн сгребла с полки косметику в пакет и бросила его в сумку. И тут ей внезапно пришло в голову, что самой логичной причиной нечистой совести было то обстоятельство, что Адам только что соблазнил дочь двух своих старинных и дорогих друзей. Его старомодный кодекс мужской чести, видимо, мешал ему говорить с человеком, незамужняя дочь которого стояла рядом с ним, мокрая и голая, если не считать розового банного полотенца.

— Ах, черт! — произнесла она, не очень довольная своими догадками.

Ей не хотелось, чтобы Адам испытывал чувство вины за их любовь. Она хотела, чтобы он был потрясен, увлечен, околдован — переживал все то, что она чувствовала сама. Она с силой дернула «молнию» дорожной сумки, что было вовсе чуждо ее натуре, рухнула на диван и тупо уставилась на аквариум. Как обычно, золотые рыбки съели весь корм; интересно, как это ухитряются выжить неоны и тетры. А как выживет она сама, если Адам уедет в Калифорнию и возобновит отношения с таинственной женщиной, которая, как предполагается, его не любит? И какой сумасшедшей та должна быть, чтобы не любить Адама, если он обращает всю силу своего мощного обаяния в ее сторону?

Дверь шкафа была распахнута, и она посмотрелась в висевшее с внутренней стороны зеркало. Сияющие особым блеском глаза, осунувшееся лицо, легкий налет чувственности на всем облике. Заметят ли родители, как переменилась ее внешность за последнюю неделю? Заметят ли, как она вздрагивает всякий раз, когда к ней приближается Адам? Вздохнув, она закрыла шкаф и отбросила с глаз случайно упавшую прядь волос.

Линн начинала понимать, что влюбленность в лучшего друга вызвала больше проблем, чем она могла предположить неделю назад, в те кажущиеся далекими дни, когда она была слишком глупа, чтобы понять секреты своего собственного сердца.

 

10

Когда им наконец-то удалось выбраться из потока машин на Манхэттене, Линн решила, что настал момент, когда она может потребовать ответа на свои многочисленные вопросы.

— Меня все-таки интересуют подробности сделки с «Комплексом», — заявила она Адаму. — Почему отца не волновал истекающий срок? По твоим словам, мое решение требовалось тебе настолько безотлагательно, что ты прервал мое свидание с Дамионом в четверг вечером, почти в полночь, якобы желая узнать мое мнение по этому вопросу. Но сейчас, поговорив с отцом, я вижу, что он и понятия не имеет ни о предложенной мне работе, ни об истекающем сегодня днем сроке подписания контракта.

— По-моему, мы вновь ворошим множество уже обговоренных вопросов, — напряженно сказал Адам. — Я извинялся не меньше трех раз за то, что явился к тебе на квартиру в неположенное время и прервал ваше свидание с Дамионом. Это мой просчет. Теперь вижу, что мне следовало просто позвонить тебе в пятницу утром на работу. Если бы я так поступил, то в эту ночь мы не оказались бы в затруднительной ситуации.

— Если хочешь знать, я возмущена, что ты называешь затруднительной ситуацией то, что произошло между нами ночью. Я вижу все совершенно по-другому, — взорвалась Линн.

Его руки крепче стиснули руль.

— Прежде чем говорить об этом, Линн, мне хотелось бы услышать от тебя несколько чистосердечных ответов. В прошлую субботу ты призналась мне в своей любви к Дамиону Таннеру, сказала, что тебе страшно хочется оказаться с ним в постели. Вечером во вторник и в четверг у меня создалось впечатление, что он более чем готов выполнить любую из твоих фантазий. Но тем не менее сегодня утром, когда мы проснулись, ты любила меня так, как будто… — Он беспокойно провел пальцами по волосам, не находя нужных слов. — И мне хотелось бы знать точно, каковы у тебя отношения с Дамионом Таннером на данный момент?

Она тяжело вздохнула.

— Дамион Таннер мой босс. Он необычайно талантливый актер, я восхищаюсь его мастерством и работоспособностью. По-моему, в следующем десятилетии он станет актером номер один. Он просто бесподобен, когда исполняет роль или даже когда просто репетирует. Как тебе известно, недавно он подписал контракт на участие в съемках серьезного фильма с участием таких звезд, как…

— Так ты собираешься отправиться с ним в Лос-Анджелес, когда он переедет туда для съемок? — прервал ее хвалебную песнь в адрес Дамиона Адам.

— Нет. Едва ли.

Он пристально посмотрел на нее.

— Значит, ты решила работать в «Вистерии»?

— Адам, мне потребовалось всего лишь две минуты, чтобы понять, что лучше управлять процветающей провинциальной гостиницей, чем работать безликим менеджером у звезды кино, каким бы талантливым этот актер мне ни казался. Ты и мои родители совершенно не понимаете меня. И почему вы только вообразили, что поставите меня перед трудным выбором, если попросите переехать в Коннектикут?

— Что ж, я так и предполагал, что ты выберешь гостиницу. Но вот в личном плане все будет не так просто, если ты влюблена в Дамиона Таннера.

— Мне так уже не кажется, — спокойно ответила она. — Может быть, Адам, в твоих глазах я выгляжу ветреной девчонкой, но за несколько последних дней я переменила свое мнение о Дамионе. Дело в том, что если бы даже и не всплыл вопрос о «Вистерии», сомневаюсь, чтобы между нами могли завязаться серьезные отношения. Единственное, что у нас с Дамионом общего, это любовь к актерскому ремеслу.

— Шесть с половиной дней назад ты утверждала, что умираешь от неразделенной любви, — напомнил ей Адам.

— Ну что ж, на прошлой неделе я еще не видела вещи так ясно, как теперь. В каком-то смысле мои чувства к Дамиону Таннеру можно назвать последним всплеском уходящей юности. Внезапно я повзрослела, даже если на это и ушло так мало времени. И мне жаль, что тебе выпала такая нелегкая неделя и пришлось наблюдать этот процесс.

Она посмотрела в окно, хотя смотреть было не на что, кроме серых низких туч и мчащихся автомобилей. Они приближались к повороту на «Вистерию».

— Ну а ты, Адам? Я обнажила перед тобой душу, теперь твоя очередь. Пару раз ты упоминал про женщину, которую любишь и которая не отвечает на твои чувства. Ты до сих пор надеешься, что в ваших отношениях что-то изменится? — Линн очень старалась, чтобы голос не выдал ее волнения.

Адам свернул с большого шоссе, потом ненадолго оторвал взгляд от дороги и пристально посмотрел ей в глаза.

— Пожалуй, да, — ответил он. — Вообще-то я начинаю надеяться, что рано или поздно все сложится так, как я мечтал. Если мы преодолеем еще пару неприятных моментов, возникших по моей вине. Она капризная добыча, все время готова ускользнуть прямо из рук.

Линн ощутила комок в горле и вздохнула.

— Кто она, Адам?

Наступила короткая пауза.

— Линн, мне кажется, сейчас еще не время говорить об этом.

— Почему? — Она заставила себя улыбнуться, хотя попытка стоила ей невероятных усилий. — Мы старые друзья, Адам. И мне хотелось бы услышать все про женщину, которая наконец-то пленила твое неприступное сердце. Моя мать просто не поверит, когда услышит, что ты наконец-то покорен. Я надеюсь, что эта женщина, кто бы она ни была, вскоре научится отвечать на твои чувства. — Она незаметно скрестила пальцы и надеялась, что Бог простит ей эту ложь.

— Я тоже очень на это надеюсь. — Адам внезапно усмехнулся с самодовольным видом. — Понимаешь, я решил рассказать тебе о ней сегодня вечером. А сейчас мы подъезжаем к гостинице, и моя голова забита сделкой с «Комплексом» и необходимостью переговорить о ней с твоими родителями. — Его улыбка сделалась шире. — Мне хочется подробней рассказать тебе о женщине, которую я люблю больше всего на свете. А для этого потребуется время и спокойная обстановка. Я уверен, что ты меня поймешь. Видишь ли, она необыкновенная, и мне пришлось потратить много сил, чтобы привлечь ее внимание. Порой мне даже хотелось нанять самолет воздушной рекламы и написать на небе, что я ее люблю.

— Как жаль, что она такая толстокожая и ненаблюдательная, что не заметила твоих чувств, — едко заметила Линн.

Адам хитро улыбнулся.

— Поверь мне, я и сам часто жалел об этом.

Линн вздохнула.

— Что ж, я рада, что она такая необыкновенная, — сказала она разочарованным голосом. — Буду с нетерпением ждать встречи с ней. — Она свернулась в клубок в углу сиденья и стала смотреть в окно, однако ощущала себя настолько несчастной, что едва замечала знакомые с детства пейзажи, мелькавшие за окном.

Когда они прибыли на место, холод в воздухе чувствовался сильней, чем неделю назад. Непогода, обрушившаяся ночью на Манхэттен, не пощадила и Коннектикут. Листва кое-где еще оставалась на деревьях, но под ногами уже лежал густой ковер пожухлых листьев, когда Линн и Адам шли к задней двери гостиницы.

Теплая волна нахлынула на Линн, лишь только они переступили порог вестибюля.

Родители, сидевшие в семейной гостиной, тут же вскочили и радостными возгласами приветствовали прибывших. Они набросились на Линн с объятиями и поцелуями и, как обычно, обняли Адама, как родного сына. В воздухе пахло восхитительной смесью пирогов и древесного дыма, а три собаки, мирно дремавшие на подстилке перед очагом, вскочили и добавили к общей суматохе визг, рычание и другие проявления собачьего восторга. Самый крупный пес, ростом с теленка и отдаленно похожий на золотистую охотничью собаку, положил лапы на плечи Линн и облизал ей лицо, совершенно не обращая внимание на ее роскошную новую косметику. Две собаки поменьше тявкали в унисон и носились под ногами, повизгивая и радостно виляя хвостами.

Сцена была такой знакомой и милой сердцу, что Линн даже не поняла, кто больше удивился, когда, совершенно без видимых причин, она вдруг разразилась слезами. Они текли по щекам, а она хлопала себя по карманам, напрасно отыскивая платок. Мать, всегда такая подвижная, оцепенела от неожиданности. Собаки перестали тявкать и вилять хвостами, они сразу притихли и прилегли у горящего очага, а Адам глядел на нее с нехарактерной для него беспомощостью. Несколько долгих минут в комнате не слышалось других звуков, кроме шипения влаги на поленьях и икающих всхлипываний Линн.

Первым опомнился Адам. Со все еще неловким, даже виноватым видом он молча сунул ей в руку носовой платок. Линн взяла его и энергично высморкалась, однако, к ее досаде, нелепые слезы по-прежнему текли по щекам.

— Линн, дорогая, что случилось? — спросил отец. — Может, тебе нужна наша помощь? Скажи нам.

Она подавила в себе очередное рыдание.

— Все в порядке, — ответила она. — Я и сама не знаю, почему плачу. Может, у меня неожиданный приступ аллергии или что-то в этом роде.

— Наверняка аллергия, — серьезно подтвердил отец. Он с сочувствием смотрел, как по щеке дочери стекла еще одна слеза и упала на уже промокший платок Адама.

— Я знаю, что делать. Сейчас приготовлю чай. — Мать вскочила с внезапной решимостью. Бабушка Линн была англичанкой, и мисс Фрамптон унаследовала от нее веру, что чай является лучшим решением всех жизненных проблем.

Линн попыталась улыбнуться.

— Прошу тебя, не надо, ма. Мне никогда не удавалось тебя убедить, что я терпеть не могу чай.

— Я не собираюсь заставлять тебя его пить. Просто мне хочется чем-нибудь заняться, а не сидеть сложа руки, — сказала мать, вздыхая с облегчением, когда поток слез дочери постепенно начал иссякать. — Но раз ты перестала плакать, я могу считать, что терапия помогла.

— Почему бы нам не выпить по рюмке хереса? — предложил мистер Фрамптон. — У меня есть сухой и полусладкий, какой желаете.

Линн согласилась, что херес им не помешает, и присела на диван рядом с матерью, пока отец наливал всем вина. Адам пристроился на краешке кресла у огня.

— Ты точно не хочешь ни о чем с нами поговорить? — спросил отец, протягивая ей рюмку. Голос его звучал спокойно и на редкость ободряюще.

Слезы прекратились так же быстро и неожиданно, как и начались, и теперь Линн казалось, что, дав выход своим эмоциям, она словно обновилась, сбросила с плеч непосильный груз.

— Да тут и говорить нечего, — ответила она с решительным и веселым видом и, потягивая вино, заставила себя прямо взглянуть в обеспокоенные глаза родителей. — Честное слово, я сама не представляю, что вызвало такую мелодраматическую сцену. Правда, я немного сержусь на вас обоих, однако не настолько, чтобы устраивать истерику в ту минуту, когда переступила порог дома.

— Почему ты на нас сердишься? — спросила мать; лицо и голос ее выражали удивление.

— Из-за этой самой сделки с «Комплексом», разумеется. Я хочу знать, почему вы позволили довести ситуацию до последней черты, не говоря мне ничего, — сказала Линн с вызовом глядя на родителей.

— До последней черты? — в один голос воскликнули мистер и миссис Фрамптон.

— Да. — Линн не пыталась скрыть легкое нетерпение. Неделя получилась трудной во всех отношениях, сплошные катаклизмы, и она устала от уверток всех, с кем бы ни говорила. — Если бы Адам не сказал мне про предложение, которое вы получили от корпорации «Комплекс», то вы бы так и молчали о том, что собираетесь продать гостиницу после завершения сделки.

— Завершения сделки? — Отец, кажется, сообразил, что снова повторяет как попугай все ее слова. — Ах… ну… тебе не следует вообще беспокоиться насчет… хм… этого, — с неловким видом добавил он.

Подобные колебания вообще ему несвойственны, и какой-то инстинкт заставил ее оглянуться через плечо — как раз вовремя, чтобы увидеть, как Адам делает отцу какие-то яростные сигналы руками.

Она встала, выпрямившись во весь свой рост — сто шестьдесят пять сантиметров, и твердо заявила:

— Адам, я хочу знать, что тут происходит.

— Ничего не происходит, — поспешно вмешался отец. — Мы с матерью думаем уйти на покой, вот и все. И поделились этой мечтой с Адамом. Нам надо было бы рассказать тебе об этом раньше, но не хотелось морочить тебе голову, раз все еще так смутно и неопределенно. У нас впереди много месяцев.

Ее голос задрожал от волнения.

— Я хочу услышать правду, па. У меня нет причин для беспокойства? Адам говорит, что вы оба так же здоровы, как и выглядите. Это верно?

— Дорогая моя, мы оба совершенно здоровы! — воскликнула мать. — Уверяю тебя, что у нас нормальное кровяное давление, здоровое сердце, а у меня целы почти все зубы. Мы пока еще не созрели, чтобы отправляться в дом престарелых.

— Тогда зачем эти секреты, если все так просто?

— Вполне естественно, что мы начинаем подумывать об отдыхе, — произнес отец с такой искренностью, что она почти не заметила, как он ушел от ответа. — Мне скоро исполнится шестьдесят восемь лет, да и твоя мать уже не весенний цыпленок. Мы проработали на одном месте почти сорок лет, а разумные люди знают, что уходить из игры надо тогда, когда ты еще не побежден.

Адам вскочил на ноги.

— Ну, мне нужно сообщить отцу о своем приезде, — сказал он. — Не желаешь, Тед, прогуляться со мной до его дома? У меня появилось желание размяться, и я был бы рад твоей компании.

— Замечательная мысль. Я с удовольствием прогуляюсь.

Оба не стали обращать внимание на низкие облака, которые виднелись из окна гостиной, и на порывистый ветер, грозно завывавший в печной трубе.

— Я пойду с вами, — заявила Линн. — Мне тоже хочется поздороваться с отцом Адама.

— Ах нет! Не стоит! — в один голос воскликнули родители и Адам.

— Ты сможешь повидаться с его отцом попозже вечером, — объяснил мистер Фрамптон, пытаясь обосновать отказ. — В это время он часто ложится вздремнуть, и тебе не стоит ему мешать.

— К тому же я хочу услышать твое мнение о новом абрикосовом джеме, который мы только что открыли, — торопливо сказала мать. — Я сделала его по другому рецепту, и мне кажется, что он слишком сладкий. И еще покажу тебе новые микроволновые печи, которые мы только что установили. Мы с отцом очень ими довольны, а повариха вообще в восторге. Они действительно очень хорошо работают.

— Я не слишком разбираюсь в печах, ма. Тем более в микроволновых.

— Линн, извини, но мне требуется обсудить наедине с Адамом пару вещей, — сказал отец. — Нам хотелось бы прогуляться вдвоем.

— По крайней мере теперь вы наконец-то сказали честно, — пробормотала она. — Конечно, прогуляйтесь и поговорите друг с другом о «Комплексе». Правильно, женщины сидят на кухне, а вы, мужчины, принимаете важные деловые решения, касающиеся всех членов семьи. Кто знает, что мы можем натворить, если нам будет позволено высказать свое мнение, следует подписывать контракт или нет?

— Никто и не собирался подписывать контракт с «Комплексом», — решительно заявила мать. — Можешь просто даже не думать об этом. Я уверена, что Адам и отец чуть позже все тебе объяснят.

Не обращая внимание на раздражение Линн, мать заговорщицки улыбнулась ей, когда они направлялись на кухню.

— Попробуй джем с горячим бисквитом. Ты стала такая тонкая, что скоро будут выпирать ребра. По-моему, в городе ты вообще ничего не ешь.

Линн вошла вслед за матерью на кухню и сразу же отступила в дальний угол, заметив недовольство поварихи при вторжении двух лишних человек в ее владения, когда она поспешно заканчивала приготовления к обеду.

— Ладно, ма, — устало сказала Линн. — Можешь прекратить игру. При чем тут джем и микроволновые печи? Почему ты не хотела, чтобы я пошла с папой и Адамом?

— Да ничего особенного, — ответила мать, исчезая в просторной кладовой. — Просто подумала, что тебе не мешает зайти к себе в комнату и немного привести себя в порядок. От слез у тебя на щеках остались лиловые и черные полосы.

Ее голос сделался приглушенным, вероятно оттого, что она еще дальше отошла от двери.

— Косметикой не привлечешь мужское внимание, даже в нынешнее время. Мне шестьдесят четыре года, и уж сорок лет как я не думаю о всяких там ухаживаниях, и все же знаю, что мужчин ничто так не привлекает, как свежее личико.

— Когда ты начала говорить мне о своем возрасте, я поняла, что ты ищешь повод, чтобы сменить тему. Чье внимание я должна, по-твоему, привлекать? Официанта? Бармена? Парень уже крутит любовь со всеми тремя горничными, а бармену скоро стукнет шестьдесят. Насколько мне известно, в гостинице они единственные мужчины, не считая, конечно, отца.

Мать вернулась с маленькой банкой абрикосового джема.

— Ты забыла про садовника, — сообщила она с добродушной улыбкой и посмотрела джем на свет. — Вот, наконец-то нашла. Я положу на тарелку пару бисквитов, и ты возьмешь их к себе в комнату вместе с чашкой свежего кофе. Когда держишь ресторан при гостинице, одна из приятных вещей состоит в том, что под рукой всегда свежезаваренный кофе.

Она подошла к кофейным автоматам и, почти не переводя дыхание, добавила:

— Адам необыкновенно хорош собой, делает прекрасную карьеру, а уж про его успех у женщин и говорить не приходится. Но на твоем месте я не стала бы видеть в этом препятствие. Линн, ведь за прошедшие десять лет у него была масса возможностей завести семью, однако он этого не сделал.

Линн спокойно возразила, хотя зубы ее стиснулись сами собой.

— Мама, какое отношение имеет Адам к нашему разговору?

— Я и сама не знаю, дочка. Просто надеялась, что ты дашь мне один совет. Как ты думаешь, Адам станет есть горячие бисквиты с джемом, когда вернется от отца?

— Не знаю, мама. Я не имею понятия о вкусах Адама, что ему нравится или нет. И вообще с каждым днем я все ясней вижу, как мало его знаю. — Она взяла из рук матери чашку с кофе и решительно направилась к кухонной двери. — Когда вы с папой созреете для того, чтобы рассказать мне о своих планах и о сделке с «Комплексом», буду ждать вас у себя в комнате. Но как бы то ни было, если вы действительно хотите, чтобы я взялась за ведение дел «Вистерии», я буду крайне польщена и обрадована и постараюсь справиться с работой.

Мать положила руку ей на плечо.

— Это замечательная новость, дорогая моя. Мы с отцом были здесь так счастливы и всегда надеялись, что тебе захочется продолжить наше дело и поддержать хорошую репутацию гостиницы. Я уверена, что папа все объяснит тебе потом более подробно, но знаю, что они с Адамом надеются выработать на этой неделе нечто вроде соглашения о продаже гостиницы. И оба с радостью узнают, что проблема менеджера так замечательно решилась.

— Адам собирается купить нашу гостиницу? — Если бы мать сказала ей о том, что в сделке участвует Чингисхан, Линн удивилась бы меньше. Но тут же подумала, что после событий минувшей недели ее трудно чем-то поразить. — Он хочет перебить предложение «Комплекса»?

— Я не знаю точно, каковы будут условия сделки. Тебе ведь известно, что я всегда полагаюсь на отца и не вникаю в финансовые и административные детали. Более благодарное поле моей деятельности — это кухня и прочие хозяйственные дела.

Линн улыбнулась, и остатки плохого настроения смыла нахлынувшая на нее волна нежности.

— Могу сказать твердо — отец никогда в жизни не принимал важных решений, не посоветовавшись прежде всего с тобой, так что не изображай из себя бесправное существо женского пола. Со мной это не пройдет.

Мать засмеялась.

— Однако с мужчинами любого возраста этот фокус проходит. Лично я считаю вот что: какой стыд, что теперь в моде честность в отношениях между полами. Меня это просто угнетает. Гораздо забавней, когда женщина опускает ресницы и принимает беззащитный и немного загадочный вид. Разве род людской сделался счастливей оттого, что теперь каждый чувствует себя обязанным выложить все свои самые сокровенные секреты в первые минуты знакомства.

«В замечаниях матери есть определенная доля иронии», — подумала Линн, присаживаясь у окна своей спальни и с наслаждением прихлебывая дымящийся кофе. Их с Адамом вряд ли можно обвинить в этом. Ведь со дня их первой встречи до любовной близости прошло шестнадцать лет, рекордный срок в нынешнее время. Тепло и глубина их дружбы препятствовали всему остальному, не давали сказать правду о том, что они испытывают друг к другу как мужчина и женщина. Даже в минуты обоюдной страсти она боится признаться Адаму, что любит его. И все-таки Адам знает больше про ее секреты и мечты, чем кто бы то ни было.

Линн откусила намазанный джемом бисквит и нервно заходила по спальне.

Может, Адам страдает от тех же проблем, что и она? Он признался, что влюблен в какую-то неизвестную женщину, а так ли это на самом деле? Не может ли он преувеличивать свои чувства к какой-то случайной подружке, чтобы скрыть свою тягу к Линн? Трудно вообразить Адама — холодного, уверенного в себе Адама, — чтобы он не решался рассказать об этом, но она все-таки предположила, что такое возможно.

Восхитительные бисквиты зарядили ее тело новой энергией. Она сполоснула руки и вытирала их, когда в дверь постучали. Бросив на кровать полотенце, она крикнула.

— Кто там?

— Это я, Адам. Хочу поговорить с тобой. Можно войти?

— Если речь пойдет о «Комплексе», то я не хочу и слышать об этом.

— Нет, не о «Комплексе». Я расскажу тебе о женщине, которую люблю.

Она слегка приоткрыла дверь.

— Неделя выдалась нелегкая, Адам, и у меня иссякли запасы великодушия и благородства духа. Я вовсе не уверена, что сейчас мне хочется выслушать твой рассказ про нее.

— И все-таки я считаю, что тебе стоит послушать. Мне понадобилось почти шестнадцать лет, чтобы набраться мужества и признаться ей в любви. Неужели тебе не интересно послушать, каким дураком я буду выглядеть, если в чем-то ошибусь?

Надежда затрепетала в ней, от волнения дыхание ее стало прерывистым. С тяжелым вздохом Линн ответила:

— Что ж, заходи. Раз все настолько серьезно, тебя стоит послушать.

Он вошел и тихо прикрыл за собой дверь. Свет из окна падал на его лицо, подчеркивал орлиные черты и густоту светлых волос. Он показался ей невероятно красивым. Если греческие боги могли ходить с загорелыми лицами, то Адам, должно быть, походит на них.

Она опустила глаза, боясь, что они ее выдадут.

— Может, присядешь? — спросила она.

— Нет, спасибо, не сейчас. Пожалуй, стоя я лучше справлюсь с задачей. — Адам подошел к маленькому камину и прислонился к деревянной полке. — С чего же начать? Не хочешь ли послушать, когда я впервые понял, что влюблен в нее?

— Да, говори. Мне это любопытно.

Знакомое насмешливое выражение зажглось у него в глазах, когда он повернулся и взглянул на нее, но Линн поняла, что его ирония обращена на себя самого.

— Это было накануне школьного выпускного бала, и любовь моей жизни впорхнула вся из себя расфуфыренная в родительскую гостиную, держа за руку смазливого восемнадцатилетнего юнца. На ней была тонкая кисея — а что же еще? — а на нем смокинг, немного узкий в плечах. Он был капитаном футбольной команды, весь из себя мускулистый и гордый, как индюк. Бурля от восторга, она протанцевала по комнате и поцеловала родителей, а потом и меня. Проклятый футбольный капитан даже бровью не повел. Ему даже в голову не пришло ревновать к человеку, принадлежащему явно к другому поколению. Он поздоровался за руку с ее родителями, потом со мной. Вежливый парень. Называл меня «сэр». Пожимая ему руку, я изо всех сил сдерживался, чтобы не забить его безупречные белые зубы прямо в красивую глотку. Мне потребовалось две минуты на то, чтобы осознать, что я безумно влюблен в эту девчонку, которой еще нет восемнадцати лет, а еще десять секунд на то, чтобы решить, что, поскольку мне уже почти двадцать семь, все безнадежно и нужно поскорей ее разлюбить.

— И что же? Тебе это удалось?

— Не так быстро, как следовало. Эта самая девчушка не помогала мне в этом. В то лето перед колледжем она, по-моему, решила, что слегка в меня влюблена. Или просто хотела испытать свои сексуальные крылышки на казавшихся ей безопасными водах. Не думаю, что она понимала, каким испытаниям подвергает мое самообладание в те жаркие летние месяцы. Она придумывала тысячи разных причин, чтобы оставаться наедине со мной, и когда мы лежали рядом где-нибудь на пустынном берегу реки или бродили поздно вечером по саду возле спящего дома, начинала флиртовать со мной. Конечно, без всякого опыта, с тем наивным удивлением, которое делало ее еще более восхитительной в глазах прожженного двадцатисемилетнего типа, который начинал гордиться своей умудренностью в жизни.

Глаза Линн широко распахнулись от нахлынувших на нее воспоминаний о том полузабытом лете.

— Я так злилась на тебя в те каникулы! Мне казалось, что ты постоянно смеешься надо мной.

— Знала бы ты, что я ощущал на самом деле! — Адам с сожалением поморщился и уставился куда-то в прошлое. — Разумеется, ее родители обо всем сразу же догадались.

Линн удивленно встрепенулась.

— Неужели?

— Да, да, родители всегда догадываются. И тогда мать девочки отвела меня в сторону и сказала, что дочери нужно еще вырасти, прежде чем она влюбится в человека, в котором не чает души с пятого класса.

— И что ты сделал, получив такое предупреждение?

— В это время работа начинала забирать у меня все больше сил, я стал много ездить. И решил основать собственный филиал фирмы и сосредоточиться на делах карьеры. — Адам усмехнулся. — А вскоре сделал замечательное открытие: что мир полон привлекательных женщин, которые жаждали помочь мне излечиться от моих мук.

— Могу поручиться, что ты нашел лечение настолько приятным, что вскоре забыл и о причине болезни, — едко заметила она.

— Не совсем. — Он снова усмехнулся. — Хотя должен признаться, что склеивал свое разбитое сердце достаточно усердно и не без удовольствия.

— И оно склеилось, — сказала Линн, то ли спрашивая, то ли утверждая.

— Да, но прежнюю форму уже не обрело. Я стал намного менее романтичным и чувствительным, хотя, разумеется, находил привлекательными многих женщин.

— Не сомневаюсь.

Он улыбнулся ее иронии и бросил на нее загадочный, полный любви взгляд, от которого ее пульс участился, а сердце заколотилось о ребра.

— Говоря по правде, я даже наслаждался парой длительных романов с женщинами, которые заслуживали намного большего, чем я мог им дать. Беда в том, что, когда все закручивалось достаточно серьезно, когда я должен был решать, готов ли прожить всю остальную жизнь с этой женщиной, меня охватывали сомнения, что нашел именно ту самую.

— Если ты ждал, когда подрастет твоя семнадцатилетная симпатия, то делал это очень долго, — заметила Линн. — Ведь между семнадцатью и двадцатью шестью годами ужасно много времени.

— Я неосознанно ждал ее, — ответил он. — В то лето, когда она закончила школу, я мог бы без труда убедить ее, что она любит меня настолько, чтобы выйти замуж. Она была готова поддаться уговорам. Порой я задумываюсь, что получилось бы, если бы я женился на ней, а уж потом она бы взрослела. К счастью, здравый смысл не дал мне совершить такую ошибку, и я вскоре понял, что брак между нами в то время вполне мог закончиться катастрофой. А к тому времени, когда она закончила колледж, у меня, кажется, уже не оставалось шансов убедить ее стать моей женой.

— Думаю, что ты не прав, — тихо заметила Линн. — Ты мог бы уговорить ее в любое время, если бы захотел. Она просто этого не понимала.

Адам опешил.

— С моей точки зрения, это не кажется бесспорным. Жизнь у нее стала интересной, наполненной событиями, и она ясно давала понять, что от старины Адама ей нужна только дружба. Она всегда находила себе смазливых приятелей, связанных так или иначе с индустрией развлечений, и с удовольствием проводила их перед моим носом, якобы советуясь со мной. Она неизменно представляла меня как своего старинного друга Адама, подчеркивая слово «старинный». — Его взгляд на мгновение задержался на ее запылавших щеках. — И мне кажется, она нарочно оповестила меня о том, что рассталась с девственностью.

Линн стиснула руки, лежавшие на коленях.

— Оглядываясь назад, подозреваю, что она просто хотела пробудить в тебе ревность.

Он криво улыбнулся.

— Линн, дорогая моя, если в этом состояла ее цель, могу заверить тебя, что она преуспела!

— Итак, ты утопил свои горести в серии романов с красивыми женщинами. Какая жертва!

Адам снова усмехнулся.

— Я не стал бы говорить именно так, — заявил он.

Линн схватила подушку и швырнула в него.

— Не желаешь ли послушать, что случилось потом? — спросил он, поймав подушку. — Мы подходим к самой интересной части истории.

— Не понимаю, что интересного ты нашел в этой женщине, — заметила Линн. — Мне она кажется невероятно бесчувственной особой. Не понимаю, почему ты так долго держался за нее.

— Видимо, у меня выработалась наркотическая зависимость от нее, а всем известно, что наркоманы ведут себя нелогично. Ты что, советуешь, чтобы я стал холодным типом и больше не встречался с ней?

Она нахмурилась и приняла шутливо-свирепый вид.

— Расскажи мне историю до конца. Пожалуйста, Адам.

— Находясь в Калифорнии, я решил сделать еще одну попытку поставить свои отношения с этой женщиной на нужную колею. Я прилетел в Нью-Йорк, решив поговорить с ней обо всем прямо и предложить перевести наши отношения в другое русло.

— Но ведь ты ничего ей не сказал! Ни словечка! — запротестовала Линн, уже давно догадываясь, о ком идет речь.

— Нет, естественно, ведь она не дала мне возможности даже раскрыть рот. Мы провели субботу в гостинице ее родителей, как сотни раз до этого, во время обеда я собирался с силами, чтобы сказать ей все, что у меня накопилось на сердце. После обеда ей, казалось, не терпелось остаться со мной наедине, и мои надежды взлетели как ракета. Быть может, она начинает понимать то же, что понимал я. Может, меня ждет приятный сюрприз. Я налил себе большую порцию виски и уже приготовил слова для объяснения. И только набрал в грудь воздуха, чтобы признаться в своих чувствах, как она оглушила меня своим заявлением, словно бомбой.

— Эта ненормальная сказала тебе, что любит Дамиона Таннера, — прошептала Линн.

Адам кивнул.

— Но ты еще не слышала самого ужасного. Она еще потребовала, чтобы я помог ей заполучить Дамиона Таннера в ее постель! Я просто не знал, плакать или смеяться. Насколько мне помнится, я не сделал ни того, ни другого, лишь налил себе снова большую порцию виски.

— Какая дура, — бесцветным голосом произнесла Линн. — Все знает о чувствах других людей и слепа к своим.

— Я не уверен, что к женщине, которую я люблю, подходит слово дура. Скорее это частичное слабоумие, а еще она просто медленно соображает…

Линн при этих словах швырнула в него вторую подушку, но на этот раз не попала.

— Как только мои мозги заработали снова, — продолжал Адам, — я начал думать, что, возможно, она совершает ошибку. Я нутром чувствовал, что не так уж она и влюблена в Дамиона Таннера, как вообразила. И тогда поцеловал ее — по-настоящему, впервые за все время, — и поцелуй этот переполнил мою чашу. Я решил послать к черту все приличия и правила честной игры и не уступить ее без борьбы Дамиону Таннеру.

— Только потому что она так хорошо целуется? — поинтересовалась Линн.

— Я понял, что она не может так страстно меня целовать и искренне любить другого мужчину.

— Ты очень самоуверен.

— Наоборот, я пребывал в состоянии постоянной паники. Но всякий раз, целуя ее, ощущал себя чуть более уверенным в себе.

— Но когда она наконец соблазнила тебя, ты отказался признать, что случившееся имеет в твоей жизни какое-то особое значение. Почему, Адам?

— Потому что я люблю тебя так сильно, что просто обезумел, — наконец признался он, и насмешливая маска спала с его лица, обнажив неистовую силу его эмоций. — И потому что меня мучила нечистая совесть.

— Отчего у тебя была нечистая совесть? Оттого что ты вызвался помочь мне привлечь внимание Дамиона и сделал это неискренне?

— Отчасти поэтому. Когда все зашло слишком далеко, я задумался, имею ли право вмешиваться в твои отношения с Дамионом. Потом вся эта дурацкая история с «Комплексом». — Он вздохнул. — Пожалуй, мне придется признаться во всей этой нелепице.

— Было бы неплохо, — сухо подтвердила она.

— Когда ты мне сказала, что идешь вечером в четверг на прием с Дамионом, я сразу же понял, что проигрываю. Я бросил тебя к нему, разжег его интерес, возбудил ревность, вот и заплачу теперь по счетам. Я ясно видел, что он тебя хочет, и не мог придумать ни единой причины, которая могла помешать тебе лечь с ним в постель. Весь вечер я звонил тебе домой, потом ему, пытаясь убедить себя, что неверно оцениваю ситуацию, что ты не станешь любовницей Дамиона. И когда уже в двенадцатом часу набрал твой номер и обнаружил, что трубка снята, то почувствовал, что схожу с ума. Через десять минут после этого я уже подъехал к твоему дому и нажал на кнопку домофона. Потом, когда ты ответила, мне пришлось срочно изобретать какой-нибудь убедительный повод для того, чтобы подняться к тебе в квартиру. Никогда в жизни я еще не принимал решение так быстро.

— Ты хочешь сказать, что придумал всю эту историю с продажей гостиницы? Не может быть, Адам. Мы ведь ездили в «Комплекс» и обсуждали вопрос о продаже с вице-президентами. Так они делали предложение о покупке «Вистерии»? — У Линн кругом пошла голова.

— Да, верно. И твои родители попросили меня осторожно разведать, не можешь ли ты взять на себя работу менеджера. И эта часть моей истории соответствовала истине. Но до срока контракта остается десять дней, да и родители уже решили его отклонить. Они намерены уйти на отдых, но время еще есть и нечего спешить с продажей. А твое свидание с Дамионом я прервал лишь потому, что не мог вынести мысли о том, что ты ляжешь с ним в постель. Ясно, я не имею права манипулировать твоими решениями так, как делал это на прошедшей неделе. Мое единственное оправдание в том, что я люблю тебя и хочу, чтобы и ты меня любила.

— Я не могла лечь в тот вечер в постель с Дамионом, — тихо проговорила она. — Подсознательно я поняла еще за два дня до этого, что безумно люблю тебя.

Его внезапно напрягшееся тело продемонстрировало Линн, какое воздействие произвели на Адама ее слова.

— Ну а теперь эта мысль просочилась наконец и в твое сознание? Нет, я вовсе не хочу тебя ни к чему вынуждать.

Она подошла к стоящему у камина Адаму и крепко обняла руками за шею, прижавшись к нему всем телом.

— Неужели ты не слышал, как бешено стучит мое сердце всякий раз, когда ты оказываешься в паре шагов от меня? Конечно, мне понадобилось некоторое время, чтобы понять это самой, но еще несколько лет, и все стало бы окончательно ясно само по себе. Скажем, лет шестнадцать. Конечно же, я люблю тебя, Адам. Люблю более глубоко и страстно, чем думала, что вообще способна любить.

— И ты не обижаешься на меня за то, что я нарочно прервал твои отношения с Дамионом?

— Когда мы будем праздновать нашу золотую свадьбу, думаю, я все еще буду припоминать тебе, как ты склонил меня к браку против моей воли и здравого смысла, — заявила она, нежно улыбаясь.

— Разговор о золотой свадьбе очень заманчив, но только я не помню, чтобы просил твоей руки.

— Только попробуй отвертеться. Если на следующей неделе ты не подготовишь необходимые для бракосочетания бумаги, я скажу родителям, что ты лишил меня девической чести и что им пора доставать ружья.

— Ты никогда не обращала внимание, что даже самые отпетые феминистки прибегают к старомодным приемам, когда припечет? Что ж, видно, придется сделать из тебя честную женщину. Не стану разочаровывать твою мать.

Она сжала кулак и легко ударила его в плечо.

— Шовинист!

Быстрым движением Адам подхватил ее на руки и понес на кровать.

— Я могу также освежить свою дурную репутацию, — заявил он. — Лежи тихо, женщина, пока я занимаюсь с тобой любовью.

— А можно я скажу, как люблю тебя, и уж потом замолчу?

Страсть серебром сверкнула в его глазах.

— Да, — хриплым голосом ответил он. — Пожалуй, я позволю тебе это.

— Я люблю тебя, Адам.

— Я люблю тебя тоже. Больше, чем могу это выразить словами.

— И всю остальную жизнь мы постараемся доказывать это друг другу.

— Замечательная перспектива, — пробормотал он, затем схватил ее руки и прижал к подушке. — Если хочешь, можешь начинать прямо сейчас.

Он потянулся к шее Линн и поцеловал теплую ямку у ее основания, затем провел руками по телу так, что она вспыхнула от желания. Когда они оба разделись, губы их сблизились, дыхание смешалось в нескончаемом поцелуе. Тела тоже слились в одно целое, и их единение оказалось настолько полным, что никто не мог бы сказать, кто доминирует, а кто подчиняется, кто отдает, а кто берет, пока в конце концов оба не воспарили в экстазе.

За окнами стало уже темно, когда Линн повернулась и лениво провела ладонью по голому животу Адама.

Он застонал, схватил ее пальцы и остановил.

— Надеюсь, это не приглашение? — пробормотал он.

Линн засмеялась.

— Я лишь хочу сказать, что уже поздно и нам пора спускаться вниз. Мы можем позвонить твоему отцу и пригласить его на ужин с моими родителями. Думаю, все будут довольны, верно?

— Они придут в восторг. Я грозил отцу, что перестану его навещать, если он еще хоть раз скажет мне, как ему хочется быть дедом и какой замечательной матерью моих детей ты могла бы стать. Даже что-то бормотал о многообещающих генах. А еще твоя мать поймала меня на лестнице, когда я направлялся сюда, и сказала, что аннулирован заказ на самый уютный банкетный зал, который был сделан на первую субботу следующего месяца, и что она могла бы без труда приготовить все к свадьбе за эти две недели.

— На случай, если ты еще этого не знаешь, у мамы мощный организаторский потенциал, если уж она за что-то берется. А ты готов выдержать церковную церемонию с сотней гостей, разными кузинами в качестве девочек-цветочниц и хором, поющим гимны, когда мы будем идти к алтарю?

— Я ждал этого момента шестнадцать лет, — ответил он. — И сейчас готов на все, лишь бы знать, что ты станешь моей, когда все будет позади.

— Тогда мы запремся у тебя в квартире и снимем трубку с телефонного аппарата.

— А я подумываю о каком-нибудь пустынном острове в Тихом океане. Ведь нам с тобой придется многое наверстывать в любви.

— Мы постараемся вознаградить себя за потерянное время в течение всей оставшейся жизни. — Линн положила голову ему на плечо и вздохнула тихо и радостно. — Как хорошо, правда?

Адам крепче обнял ее и осторожно коснулся губами ее век.

— Замечательно!