Со дня приезда Люси каждый день моросил дождик, но вечером в пятницу, накануне бала, небо немного посветлело. На следующий день утром над Лондоном сияло солнце, дул свежий ветерок, небосвод пленял синевой.

Деревья на бульваре стряхнули дождевые капли и расправили зеленые листья. Распустились герани и левкои, на газонах запунцовели и зажелтели пестрые клумбы. Люси стояла у окна, зачарованная этим зрелищем. Оказывается, Англия может быть такой прекрасной.

Что касается леди Маргарет и Пенелопы, то для них хорошая погода означала лишь удачную прелюдию к балу, который непременно должен был стать главным событием светского сезона. Мачеха и ее дочь так увлеклись переговорами с цветочницами, официантами, поварами и музыкантами, что разговаривали с Люси почти в дружеском тоне. Попив чаю в гостиной, все три леди отправились переодеваться, причем каждая пребывала в чудесном расположении духа.

Люси волновалась из-за бала гораздо больше, чем ее родственницы, но по невозмутимому лицу девушки догадаться об этом было невозможно. Конечно, Лондон — город куда более просвещенный, чем заштатный Пешавар, но можно было не сомневаться, что в злых языках здесь тоже недостатка нет. Опыт общения с пешаварскими дамами лишил Люси иллюзий: она знала, что в английском обществе отныне всегда будет считаться личностью экзотической, но запятнанной.

Впрочем, подмоченная репутация давала одно важное преимущество: можно было не одеваться в белое. Из всех своих ослепительных индийских тканей Люси остановила выбор на зеленом шелке с павлиньими переливами. Лиф у платья был цвета морской пены.

Мадам Ренье, отличавшаяся незаурядным чутьем, правильно оценила свою новую заказчицу. Платье было декольтировано не слишком низко, так что Люси не чувствовала смущения, однако мужской глаз сразу должен был заметить, что в лифе начисто отсутствует китовый ус, и пышный бюст — отнюдь не результат искусства портнихи. Глядя на себя в зеркало, Люси недовольно поморщилась — слишком уж смугла кожа, но при этом она не заметила, как выигрышно обтягивает платье ее тонкую талию и округлые формы. Крутясь перед зеркалом и шурша юбками, девушка и представить себе не могла, что очень похожа сейчас на экзотическую райскую птицу, которой вскоре суждено оказаться в обществе жалких ворон.

Два дня назад Люси взяла на службу новую камеристку, которая была всего несколькими годами старше своей хозяйки. Роза хорошо знала свое дело и в отличие от Люси прекрасно понимала, какой эффект произведет мисс Ларкин в своем павлиньем наряде. В прежние годы Розе случалось выступать на сцене, и она оценила по достоинству несколько вызывающий наряд хозяйки. Интересно, подумала камеристка, ради кого мисс Ларкин так разрядилась? При этом Роза надеялась, что хозяйка своего добьется, ибо мисс Ларкин вызывала у нее искреннюю симпатию. Было бы совсем неплохо остаться у нее в услужении и после того, как мисс Ларкин выйдет замуж. Да, это было бы просто чудесно.

— Вы великолепно выглядите, мисс, — прошептала она, прикрепляя к волосам Люси усыпанную драгоценными камнями заколку. В ушах Люси уже покачивались серьги из бриллиантов и изумрудов, вспыхивая то белыми, то зелеными огоньками.

— А какое вы наденете ожерелье?

Люси взяла бриллиантовое колье, доставшееся ей от матери, но тут же отложила его в сторону. Взгляд девушки упал на кожаную шкатулку, которая, как обычно, стояла на туалетном столике. Пальцы сами потянулись к коробочке и вынули оттуда золотого верблюдика. Его бриллиантовые глаза насмешливо посверкивали, словно верблюдик с самого начала знал, что ему суждено отправиться на бал.

— Надену вот это, — сказала Люси. — Прикрепите его к платью спереди.

«Очень неглупо, — с одобрением подумала Роза, прикрепляя брошку. — Для аристократки мисс Ларкин очень недурно разбирается в том, как нужно себя подать». При обнаженной шее серьги неминуемо привлекут внимание к идеальному овалу лица, а золотой верблюд подчеркнет соблазнительную выпуклость бюста. Просто поразительно, откуда эта высокородная девица научилась мастерству соблазнительности, однако несомненно одно: мужчины на балу не смогут отвести от нее глаз, уж в этом можно не сомневаться.

Застегнув на лайковых перчатках Люси последнюю пуговку, Роза протянула ей веер:

— Ну вот и все, мисс. Я уверена, что вы будете первой красавицей на балу.

Люси невесело рассмеялась:

— Спасибо, Роза, но вы еще не видели мою младшую сестру.

Вообще-то Роза видела мисс Пенелопу Деверо, однако предпочла оставить свое мнение об этой особе при себе.

Леди Маргарет и Пенелопа уже ждали в гостиной, когда Люси спустилась вниз. Пенелопа была в белом тюлевом платье, расшитом жемчужинами и украшенном атласными розочками. Золотистые кудряшки были уложены венцом и тоже украшены розами. Эффект невинности и безыскусности был достигнут в результате двухчасовых стараний камеристки. Пенелопа осталась довольна, и ее личико, обычно надутое и недовольное, светилось надеждой и ожиданием.

— Люси, вот и ты! Нравится тебе мое платье? — Пенелопа расправила юбку и стала кружиться, как в вальсе. — Мама говорит, что я — сама невинность.

— Ты прекрасно выглядишь, — признала Люси, подавив острый приступ зависти. — Вы тоже, матушка. Вам очень идет лиловое.

Леди Маргарет удостоила падчерицу улыбкой. Она знала, что они с Пенелопой представляют собой классический английский тип красоты, а потому могла себе позволить снисходительность:

— Ты тоже неплохо выглядишь, Люси. Твое новое платье такого… необычного цвета. — Тут леди Маргарет пришла в голову счастливая мысль. — Вот что, когда появятся гости, ты стой рядом с Пенелопой, будешь ее выгодно оттенять. Может, ты и правильно сделала, что не надела белое.

— Я тоже так думаю, — кивнула Люси, поняв, что леди Маргарет вовсе не хотела ее обидеть. Просто высказала то, что думала.

— А что это за брошка? — поинтересовалась Пенелопа. — Смотри, мама. Это верблюд, да? — Она передернулась. — У, как я ненавижу верблюдов.

— В этом, дорогая сестрица, я с тобой полностью согласна.

— Зачем же ты ее надела?

«Потому что, глядя на этого верблюдика, я думаю о Рашиде, о том, что он, возможно, еще помнит обо мне. Когда он в следующий раз поедет в Афганистан, пусть вспоминает ночи, которые мы с ним провели среди гор… Пусть вспомнит ночь, когда он обнял меня, поцеловал, и я впервые поняла, что такое — быть женщиной».

Леди Маргарет грациозно раскрывала и закрывала страусовый веер.

— Так почему, Люси, ты надела такое необычное украшение? — рассеянно спросила она.

— Это трудно объяснить… Человек, подаривший мне брошку, знал, как я ненавижу верблюдов. Это было что-то вроде шутки. Видите, как озорно посверкивают глаза верблюдика?

— Еще бы, ведь это бриллианты, — пожала плечами Пенелопа. — Конечно, они будут посверкивать. На то они и бриллианты.

К счастью, Люси была избавлена от дальнейших объяснений по этому поводу, ибо прибыли первые гости.

— Сэр Роберт и леди Ховард, — объявил дворецкий. — Достопочтенный мистер Седрик Фулкс. Достопочтенная мисс Амелия Фулкс.

Все гости были уже в сборе, когда Флетчер наконец объявил о прибытии заместителя министра иностранных дел лорда Трисса и его племянника лорда Эдуарда де Бомона. Услышав это имя, Люси вытянула шею, желая поскорее увидеть человека, о котором столько говорили ее родственницы.

В дверях появился высокий стройный мужчина с аристократическими чертами лица. Он был в безукоризненном белом фраке и белом галстуке. Ничего особенного лорд де Бомон не сделал — всего лишь пересек зал, но сила его обаяния была так велика, что он сразу стал центром всеобщего внимания.

Люси непроизвольно схватилась за брошку, прикрепленную у нее на груди. Ноги ее подкосились, голова закружилась. Схватившись за спинку стула, она взяла себя в руки и взглянула на лорда Эдуарда де Бомона еще раз, повнимательней.

Тем временем барон целовал руку леди Маргарет:

— Дорогая леди Маргарет, какое удовольствие оказаться сегодня в вашем доме на этом чудесном балу. Вы организовали в нашу честь превосходный закат, и я имел возможность полюбоваться им, когда выходил из кареты.

— Такой закат организовать было совсем непросто, милорд, — проворковала леди Маргарет. — Мы с Пенелопой так счастливы, что вы приняли наше приглашение.

— Ах да, мисс Пенелопа. — Лорд Эдуард поправил внушительного размера монокль и поцеловал протянутую руку Пенелопы. — Как вы очаровательно выглядите, мисс Пенелопа. Настоящая английская роза, да и платье все в розовых бутонах. Дивное зрелище, просто прелесть!

Люси перестала слушать праздную болтовню лорда Эдуарда. Дыхание ее постепенно пришло в норму, сердце перестало так бешено колотиться. Господи, она совсем сошла с ума! Мысли о Рашиде довели ее до галлюцинаций. На долю секунды девушке показалось, что это сам Рашид предстал перед ней в белом фраке! Какая чушь!

Барон и Пенелопа оживленно болтали, а леди Маргарет тем временем представила свою падчерицу лорду Триссу.

Заместитель министра оказался пожилым господином среднего роста с острыми, наблюдательными глазками. Он с явным удовольствием пожал Люси руку:

— Рад наконец с вами познакомиться, мисс Ларкин. Вы весьма храбрая молодая леди, и для меня большая честь лично вас приветствовать. Я знавал вашего отца. Прекрасный был человек. Отлично разбирался в бизнесе, был тонким и дальновидным дипломатом. Всем нам его очень не хватает.

— Спасибо, милорд. Мне его тоже не хватает. Он был мне не только отцом, но и другом.

Лорд Трисс еще раз энергично тряхнул ей руку и сказал:

— Надо будет нам с вами встретиться и потолковать о ваших приключениях на. Востоке. У нас в правительстве слишком мало людей, осведомленных о положении дел в Афганистане. Я предупреждал их, что нам придется хлебнуть немало горя с этой дикой страной.

Люси слушала лорда Трисса, но в то же время прислушивалась и к низкому, звучному голосу барона Риджхолма и неумолчному хихиканью Пенелопы. С некоторым усилием Люси заставила себя не отвлекаться.

— Я с большим удовольствием поделюсь с вами моими соображениями, милорд. Думаю, вы совершенно правы, говоря о потенциальной опасности, которую таит в себе афганский вопрос. Пока российский император продолжает посылать войска в Центральную Азию, границы Индии будут находиться под угрозой.

Леди Маргарет серебристо рассмеялась и с явным неодобрением в голосе заметила:

— Люсинда, хватит докучать лорду Триссу своими соображениями о колониальной политике. Ты, я понимаю, отвыкла от цивилизованной жизни, но тем не менее не забывай золотое правило: никаких политических дискуссий на балу.

— Это моя вина, — заступился за Люси лорд Трисс. — Извините, леди Маргарет, что завел разговор на эту тему. А с вами, мисс Ларкин, мы еще потолкуем. Пока же позвольте вам представить моего племянника лорда Эдуарда де Бомона.

Люси сделала положенный по этикету реверанс, подняла глаза и испытала нелепейшее чувство разочарования — из-за стекла монокля на нее смотрел холодный взгляд молодого аристократа. Люси всегда терпеть не могла джентльменов, которые носят монокли, а теперь этот дурацкий окуляр показался ей еще смехотворнее, чем старомодные лорнеты, которыми пользовались светские денди во времена молодости ее отца.

— Насколько я понимаю, мы с вами недавно вернулись из одной и той же страны, — с важным видом произнес лорд Эдуард. — А именно, из Индии. Дикая страна и очень жаркая, не правда ли? Эти чертовы мухи буквально сводят с ума.

Люси вежливо ответила:

— В Индии не везде жарко, милорд. На севере, в горах, климат вполне сносный.

Лорд Эдуард доверительно понизил голос до шепота:

— Честно говоря, мисс Ларкин, дело не только в климате. Я терпеть не могу этих проклятых туземцев. Все они одним миром мазаны. Торговцы на базаре непременно обманут, чертовы магараджи тоже. Подпишешь с ним договор, а он тут же нарушит данное слово — еще чернила не успеют высохнуть.

— Может быть, милорд, если бы мы не заставляли индийских магарадж подписывать договоры, которые им не по вкусу, туземные правители были бы верны своему слову, — довольно резко произнесла Люси.

— Весьма остроумное замечание, — поклонился лорд Эдуард, вынул монокль и тщательно его протер. — Но абсолютно неверное. Туземцы вообще не желают подписывать никаких договоров, мисс Лар-кин, в том-то и проблема. Им невозможно угодить. Они не любят прогресс, не то что мы, дети просвещения. Я однажды разговаривал со стариком, который сказал, что их деревне телеграф ни к чему, им бы буйволов побольше!

Люси вспомнила, что до встречи с Рашидом она тоже считала, что телеграф важнее, чем буйволы. Растянув губы в вежливой улыбке, девушка решила, что в данных обстоятельствах разумнее всего будет прикинуться обычной светской идиоткой.

— Вам видней, лорд Эдуард, как обходиться с туземцами. У меня нет опыта ведения переговоров с магараджами.

— Естественно. — Барон коротко хохотнул. — Представляю, на что был бы похож наш мир, если бы мы доверили дамам вести дипломатические переговоры. Не правда ли, мисс Ларкин?

— Мне трудно себе представить, милорд, что нашему полу когда-либо будет дарована такая привилегия, а потому я предпочитаю не рассуждать на эту тему.

— В самом деле, мисс Ларкин, праздные рассуждения небезопасны. — Голос барона прозвучал неожиданно серьезно, но идиотская улыбка по-прежнему играла на его устах.

Очевидно, утратив интерес к беседе на отвлеченные темы, барон вновь нацепил монокль и уставился на брошку, сиявшую на груди у Люси.

— Прелюбопытная у вас брошка, мисс Ларкин, позволю себе заметить. Я видел в Индии немало верблюдов, и должен сказать, что терпеть не могу этих животных. Предпочитаю слонов. На слоне, доложу вам, ездить очень удобно, только нужно привыкнуть к качке. А брошка весьма необычная, весьма.

— Подарок одного индийского друга, — сухо ответила Люси, которой не хотелось говорить о Рашиде с этим великосветским болваном. Казалось, он олицетворяет в себе все те британские качества, над которыми потешался индийский купец.

— Изобретательный народ эти туземцы. У них бывают презабавные скульптуры. Там есть один храм…

Тут лорд Эдуард запнулся, вовремя сообразив, что скульптуры в индийских храмах — неподобающая тема для обсуждения с дамой из общества. Откашлявшись, он продолжил:

— X-м… Так вот, я говорю, премилая вещица, хоть я и не вполне понимаю, при чем тут верблюд.

Он деликатно, двумя пальцами, приподнял брошку, даже не коснувшись платья Люси и уж тем более не задев ее декольте. И все же по совершенно необъяснимой причине у Люси перехватило дыхание, а когда лорд Эдуард убрал руку, девушка с трудом сдерживала дрожь.

— Славная безделушка, не правда ли? — небрежно обронил лорд Эдуард и обернулся к Пенелопе, одарив ее ослепительной улыбкой. — Мило было поболтать с вами, мисс Ларкин. Как-нибудь продолжим наш разговор об Индии.

«Ну уж нет», — подумала Люси, вздохнув с облегчением. В это время дворецкий как раз объявил, что ужин подан. По этикету полагалось, чтобы Люси сопровождала к столу епископа Сиренчестерского, который был глух как пень и к тому же имел обыкновение засыпать между подачей блюд. В данной ситуации Люси и мечтать не могла о более подходящем соседе.

Ужин ничуть не улучшил ее настроения. Епископ и в самом деле задремал, отведав седло барашка и лимонное соте. Слева от Люси сидел сэр Роберт Ховард, последний трофей леди Маргарет. Он все время рассказывал Люси, как ей повезло с мачехой. От девушки требовалось лишь кивать и со всем соглашаться, а тем временем она прислушивалась к разговорам, которые вели остальные гости.

Активнейшим участником беседы был лорд Эдуард. На обратном пути из Индии он попал на русско-турецкие переговоры в качестве британского наблюдателя и целых три дня провел в компании турецких и русских дипломатов. Теперь барон считал себя большим специалистом по проблеме Средней Азии. Хотя леди Маргарет и запретила вести политические беседы, лорд Эдуард считал необходимым ознакомить всех соседей со своими глубокомысленными суждениями. Очень быстро Люси поняла, что барон на удивление невежествен и насквозь проникнут духом империализма.

Время от времени Люси поглядывала на лорда Трисса — как он реагирует на идиотские суждения своего племянника, однако заместитель министра слушал своего родственника с явным удовольствием. Люси расстроилась, ибо ей показалось, что лорд Трисс — человек разумный. Возможно, он просто ослеплен родственным чувством. Увы, в британских высших кругах эта болезнь весьма распространена. Влиятельные государственные мужи и в Индии, и в Англии любят окружать себя родственниками и приятелями. У индийцев происходит то же самое, но они, по крайней мере, не лицемерят.

— Вам не нравится шербет, мисс Ларкин? — спросил внезапно проснувшийся епископ. — В таком случае советую вам не пренебрегать малиной.

— Нет-нет, спасибо, — поспешно ответила Люси. — Шербет великолепен.

Но епископ уже уставился на нее своим зорким взглядом.

— Не нужно так расстраиваться, мисс Ларкин. Не все в нашем правительстве считают, что божественная миссия британцев — распространять плоды цивилизации и христианскую религию в отдаленных уголках планеты.

Люси удивленно захлопала глазами:

— Так вы не спали?

Это вырвалось у нее само собой, и она чуть не прикусила себе язык.

— Простите, милорд. Два года в Афганистане отучили меня от хороших манер.

— Зато, я вижу, не нанесли ущерба вашему здравому смыслу. Но учтите, милая, в нашем министерстве иностранных дел кретинов на службе не держат. Слава Богу, у нас хватает людей разумных и сообразительных.

— Но ведь лорд Эдуард — законченный ду… То есть, я хочу сказать…

Глаза епископа весело блеснули:

— Вы в этом уверены, дорогая? Присмотритесь получше, а уже потом выносите окончательное суждение.

После этих слов Люси вновь стала приглядываться к барону с интересом. Увы, очень скоро пришлось сделать вывод, что епископ ошибся. Возможно, министерство иностранных дел и не доверяет важных миссий идиотам, но лорд Эдуард де Бомон — явное исключение из этого золотого правила. Вероятно, он исполнен самых благих намерений, но, ей-богу, свет еще не видывал такого дурака — вот к какому выводу пришла Люси.

В конце ужина Пенелопа, отчаянно скучавшая и зевавшая, пока ее воздыхатель обсуждал проблемы британского империализма, ожила и заулыбалась, ибо лорд Эдуард после пятнадцатиминутной глубокомысленной лекции об азиатских делах с завидной легкостью перешел к обсуждению наряда своей юной соседки.

«Из них получатся идеальные супруги, — подумала Люси. — Оба хороши собой, и на двоих ни одной извилины. Можно себе представить, какие у них будут дети!»

Почему-то мысль о будущем потомстве Пенелопы и лорда Эдуарда повергла Люси в уныние. Возможно, это объяснялось тем, что Люси не видела ни малейших проявлений истинного чувства в отношениях между будущими женихом и невестой. Она взяла себя в руки. Какое ей дело, любят друг друга Пенелопа и барон или нет. Разве Люси сама не говорила, что залог супружеского счастья — не преходящее чувство, а общность интересов и взаимное уважение? Кажется, именно так она и сказала Рашиду во время одного из ожесточенных споров.

Поневоле рука Люси коснулась золотого верблюдика. Металл нагрелся от прикосновения к коже, и верблюд казался живым. Люси искоса взглянула на лорда Эдуарда. Его голова была повернута в профиль, он увлеченно болтал с Пенелопой, но у Люси возникло странное ощущение, что барон не выпускает ее из поля зрения. Щеки девушки вспыхнули (возможно, виной тому было шампанское), а лорд Эдуард наклонился к Пенелопе и зашептал ей что-то на ухо.

Все, больше никакого шампанского на сегодня, решила Люси. С непривычки вино подействовало слишком сильно, и почему-то ужасно хотелось расплакаться.

Вечер был обречен на успех еще до того, как начался первый вальс. Леди Маргарет, вся в лиловом, с ослепительной улыбкой вывела в центр зала лорда Трисса. Это было сигналом к началу танцев. Второй парой были Пенелопа и лорд Эдуард, а еще через несколько секунд по полу заскользили грациозные, стремительные пары.

К немалому облегчению, Люси обнаружила, что у нее нет недостатка в партнерах. Некоторое время она наслаждалась безобидным, полузабытым удовольствием, которое доставляет легкий флирт. Горели свечи, играла чарующая музыка. Косые взгляды и шушуканье, сопровождавшие Люси в Пешаваре, здесь ее не преследовали — космополитичный Лондон повидал всякое на своем веку.

От этой иллюзии девушку избавил Седрик Фулкс. Это был молодой человек лет тридцати с редеющими светлыми волосами и отвислой нижней губой. Люси знала про него, что он брат какой-то Пенелопиной подруги. Однако вскоре девушке пришлось взглянуть на этого субъекта иными глазами. В первом же туре вальса Фулкс бесцеремонно положил руку ей на талию и придвинулся ближе двенадцати дюймов, предписанных этикетом.

— Сэр, вы мнете мое платье, — сказала Люси с улыбкой, чтобы ее слова прозвучали не слишком грубо.

Не хотелось обижать этого увальня, который, судя по всему, совсем не умел танцевать.

В ответ Фулкс сжал ее талию еще крепче и скабрезно осклабился:

— Со мной можете не притворяться, милочка, я человек бывалый. Ваша мачеха объяснила мне, каким образом вы уцелели в афганском плену. Представляю, какая скукотища для вас этот бал. Вы ведь привыкли к развлечениям повеселее.

— Возможно, с вашей точки зрения прополка огорода голыми руками и стирка в ледяной воде — это очень весело, мистер Фулкс, однако мне было не до веселья. Два года я была вынуждена обходиться без развлечений.

Седрик Фулкс насупился:

— Да ладно вам, Люсинда. Если бы дикарям были нужны садовники и прачки, они нашли бы кого-нибудь другого. Все знают, как туземцы поступают с белыми женщинами, которые попадают к ним в плен. Как это они проделывали, милочка, наверное, очень грубо?

Девушку била такая дрожь, что она едва держалась на ногах, однако ни в коем случае нельзя было показывать Фулксу, что его слова задели ее за живое.

— Что-то я не припомню, мистер Фулкс, чтобы я позволила вам называть меня по имени. Будьте любезны, проводите меня к мачехе. И уверяю вас, вы глубоко заблуждаетесь на мой счет.

Но Фулкс и не подумал подчиниться.

— Не нужно изображать из себя недотрогу, дорогуша. Все отлично понимают, что вы хотите снова попасть в приличное общество. Ведь вы же не виноваты, что судьба обошлась с вами так жестоко.

— Спасибо за доброту, мистер Фулкс.

Он тут же расцвел:

— А я вообще очень добрый человек, особенно к таким женщинам, как вы, Люсинда. Вас, конечно, пустят в приличное общество, но на определенных условиях. Женщина вы красивая, умеете себя подать, так что многие захотят вами попользоваться. Давайте договоримся: я первый. Уверяю вас, вы не пожалеете. Мы с вами здорово повеселимся, как в постели, так и за ее пределами.

Лишь невероятным усилием воли Люси удержалась, чтобы не отхлестать наглеца по физиономии. Невзирая на обуревавший ее гнев, она понимала, что скандал в танцевальном зале, на виду у всех, нанесет жестокий удар по ее репутации. Люси казалось, что она видит какой-то кошмарный сон. Напряжением воли она продержалась до конца танца. Фулкс сжимал ее своими лапищами так крепко, что хотелось кричать, но вырваться, не привлекая к себе внимания окружающих, было невозможно. Люси крепко стиснула зубы и, не отвечая на приставания партнера, считала секунды, оставшиеся до конца танца. Когда музыка умолкла, девушка отпрянула от Фулкса и не оглядываясь пошла прочь.

Леди Маргарет куда-то подевалась, поэтому пришлось искать убежища в обществе Пенелопы, а та продолжала оживленно болтать с лордом Эдуардом.

— Какой чудесный бал, Люси, не правда ли? — безоблачно улыбнулась розовощекая Пенелопа.

— Просто чудесный.

— Хотите лимонаду, мисс Ларкин? — с нажимом предложил барон.

Люси вся дрожала и вовсе не была уверена, что не расплескает воду.

— Спасибо, не сейчас.

— Попробуйте, мисс Ларкин, восхитительный напиток.

Он твердо сунул Люси в руку бокал с ледяным лимонадом. Девушка отпила, не желая спорить, и, к своему удивлению, обнаружила, что газированный напиток действует на нее успокаивающе. Покосившись туда, где остался Фулкс, Люси передернулась — вспомнила прикосновение его горячих, потных рук. В этот момент к ней наклонился лорд Эдуард, и Люси нервно отпрянула.

— Здесь так жарко, мисс Ларкин, не правда ли? Это все из-за свечей.

— В самом деле, сэр, очень жарко.

— Если вспомнить, какую жару нам с вами приходилось переносить в Индии, просто смешно становится, что в Англии на балу тоже бывает жарко.

Господи, он говорит о чем-нибудь, кроме погоды и туалетов, мысленно вздохнула Люси, но ответила со всей подобающей вежливостью:

— Да, это удивительно, но на балу жарко почти так же, как в Индии.

— Вот и я об этом же. Может быть, мисс Ларкин, выйдем на балкон, подышим свежим воздухом? У вас тут очаровательная терраса.

Музыканты заиграли гавот, и Пенелопу увел танцевать какой-то юный щеголь, имя которого Люси запамятовала. Свежий воздух? Пожалуй, неплохая идея.

— Спасибо, — улыбнулась она с искренней благодарностью. — С удовольствием выйду на террасу.

Барон жестом предложил ей идти вперед. Когда они оказались на террасе, он прислонился к каменной колонне и воззрился на освещенный луной сад.

— Когда над Англией повисают дожди, мне кажется, что вся страна размокнет и расползется. А потом вдруг выдастся погожий денек вроде сегодняшнего, и я понимаю, что в дождях тоже есть смысл. Смотрите, как после них все зеленеет.

— Да, трава и деревья действительно великолепные, — кивнула Люси, медленно расслабляясь. Присутствие барона почему-то действовало на нее успокаивающе. — На свете немало мест, где цветы ярче, а солнце жарче, но наши зеленые холмы и лесистые долины мне особенно дороги.

— Вы рады, что вернулись в Англию, мисс Ларкин?

— Да, наверное… — Люси почувствовала, что ее голос звучит слишком неуверенно, и поспешно добавила: — Разумеется, я просто в восторге.

Лорд Эдуард, казалось, не заметил ее колебания. Он повернулся спиной к саду и легкомысленно улыбнулся:

— Была ли у вас возможность походить по лондонским магазинам? Среди них есть просто замечательные. После того, как намучаешься в какой-нибудь отсталой стране вроде Индии, сущее наслаждение пройтись по лондонским улицам, где можно в одном и том же месте купить модные сапоги, заказать модное пальто и полюбоваться модными парижскими шляпами.

Против воли Люси улыбнулась:

— Признаться, милорд, я обошла дюжины и дюжины лондонских магазинов. А самое приятное то, что я побывала далеко не во всех.

— Позволю себе заметить, мисс Ларкин, что ваши приобретения вам к лицу. Платье чудо как хорошо.

Люси отставила пустой бокал, лицо ее вытянулось. Она вспомнила, что говорил ей Седрик Фулкс по поводу ее внешнего вида.

— Боюсь, что вырез слишком низок, — вздохнула она. — Да и цвет такой яркий… Это создает превратное впечатление.

Лорд Эдуард испытующе взглянул на нее и заметил:

— Только не на человека со вкусом, мисс Ларкин. Покрой вашего платья свидетельствует о мастерстве вашей портнихи, а что касается цвета, то он самым выгодным образом оттеняет ваши каштановые волосы и чудесный цвет кожи. Общее впечатление абсолютно неотразимое, уж можете мне поверить.

Люси воспряла духом. Слова барона подействовали на нее как целебный бальзам. Неудивительно, что Пенелопа так любит слушать, как лорд Эдуард рассуждает о нарядах, весело подумала Люси. Она с неодобрением покосилась на дурацкий монокль и сказала:

— Спасибо, мне приятно слышать комплимент, особенно из уст знатока женской моды.

— Польщен такой оценкой, — просиял лорд Эдуард. — Если вы немного остыли, мисс Ларкин, может быть, немного потанцуем? По-моему, сейчас снова заиграют вальс.

Возможно, лорд Эдуард обладал ограниченными умственными способностями и ни черта не смыслил в политике, но в прекрасном воспитании ему было не отказать. Каким-то невероятным чутьем он уловил настроение Люси и не пожалел времени, чтобы бездумной светской болтовней и комплиментами помочь ей взять себя в руки. Неудивительно, что этот хлыщ так очаровал леди Маргарет и Пенелопу. Окончательно придя в себя, Люси выкинула из головы мысли о Седрике Фулксе. Хам и мерзавец, нечего о таком и думать. Еще двадцать минут назад девушке казалось, что вечер безнадежно загублен, ни за что на свете не согласилась бы она выдержать еще один танец, но теперь полированный пол зала ничуть ее не пугал. Почему бы не покружиться в вальсе с приятным партнером?

— Ужасно люблю танцевать, — призналась Люси и протянула барону руки.

— Вот и отлично, — обрадовался барон. — Начнем?

Тут Люси выяснила еще одну причину, по которой Пенелопа находила лорда Эдуарда таким неотразимым: он был совершенно потрясающим танцором. В отличие от Фулкса барон почти не касался талии партнерши, однако при этом вел ее в танце легко и уверенно. Задавая всякие необязательные вопросы о плавании на пароходе и об общих знакомых, барон кружил Люси и так, и этак, так что перед глазами у нее все завертелось. Она смотрела не отрываясь на смуглое лицо лорда Эдуарда. С чего бы это? Должно быть, чтобы ненароком не увидеть в зале противного Фулкса.

Лорд Эдуард был непохож на типичного англичанина, скорее на араба или жителя Средиземноморья.

Люси решительно тряхнула головой. Да, кожа у барона загорелая, но это вполне естественно — ведь он провел полгода в Индии. Рашид был гораздо смуглее, да и волосы у него были черные как смоль.

И снова ей стало не по себе при мысли о том, какую власть возымела над ней эта странная фантазия. Лорд Эдуард почувствовал, как по телу его партнерши прошла легкая дрожь, и взглянул на нее вопросительно. Люси споткнулась, сбилась с ритма.

Барон без труда попал в такт музыке и спросил:

— Вы замерзли, мисс Ларкин? Надеюсь, вы не простудились, когда мы стояли на веранде?

— Нет, мне не холодно.

Ей и в самом деле не было холодно. Куда там — кожа так и горела огнем.

Барон прошелся с ней в последнем туре вальса, его рука в перчатке на миг коснулась ее обнаженной спины.

Музыка умолкла. Люси сделала реверанс, а лорд Эдуард согласно этикету низко склонился над ее рукой.

— Отлично потанцевали, мисс Ларкин. Не правда ли?

— Да, очень мило. Благодарю вас.

Люси отошла к стене, ею вновь овладела дрожь, но на сей раз то была не дрожь ярости и не дрожь испуга. Люси ощутила прилив желания.

Остаток вечера она никак не могла решить, кто глупее — лорд Эдуард де Бомон, третий барон Риджхолм, который собрался жениться на Пенелопе, или она сама, Люсинда Ларкин, старая дева, грезящая наяву о пенджабском купце.