Вечером, после того, как беглецы благополучно пересекли границу британской Индии, Рашид признался своей спутнице, что на протяжении всех тридцати миль Хайберского перевала за ними тайно следили воины-афридии. Люси спросила, почему афридии их не тронули, и Рашид лаконично ответил:

— Они меня знают. Я иногда привожу им подарки.

Разумеется, торговец имеет в виду оружие, поняла Люси.

— Наверно, я должна быть тебе благодарна, — вздохнула она. — Если бы ты торговал с ними нечестно, меня бы прикончили за неуплату твоих долгов.

Рашид расхохотался:

— Не бойся, англичанка. Я не такой дурак, чтобы продавать афридиям неисправное оружие. Воины, охраняющие перевал, всегда получали от меня самый лучший товар.

— И ты поставлял им энфилдские ружья? Это и есть твой лучший товар?

Рашид посмотрел на нее сквозь дым костра.

— Уроженцу Пенджаба владеть таким оружием запрещено законом. Разве тебе это не известно, англичанка?

Она отвела глаза.

— Да, известно. Я давно догадалась, что ружья, которые ты продал Хасим-хану, краденые.

— И как только ты не боишься делиться со мной своими подозрениями?

На раскаленном камне громко зашипел жир, и Люси занялась лепешками.

После паузы она сказала:

— Я знаю, что ты плохого мне не сделаешь. Или я ошибаюсь?

Он взял из ее рук лепешку.

— Все устроено не так, как кажется на первый взгляд. Но ты права: я тебе плохого не сделаю. Я доставлю тебя в Пешавар в целости и сохранности.

— Тебе опасно ходить в город, Рашид?

— Британские раджи меня ни в чем не обвиняют. Я свой товар не краду, против твоей страны не работаю. Хоть и не одобряю британскую политику в Индии.

— Но почему, Рашид? Чем тебе не нравится наша политика? Большинство пенджабцев встретили британцев с радостью. Нас пригласил ваш князь. Британия не завоевывала твою страну.

— Так часто бывает, что мышь предпочитает жить под властью слона, а не под властью тигра. По крайней мере слона видно издалека, так что можно успеть спрятаться. Британцы со своими благими намерениями наделали здесь столько дел, что понадобится несколько поколений, прежде чем мы исправим все ошибки.

— О каких ошибках ты говоришь? — возмутилась Люси. — За последние сто лет мы сделали вам столько добра! Моя страна учредила в Индии юридическую систему, которой завидует весь мир. Судьи больше не берут взяток, крестьяне впервые в вашей истории могут рассчитывать на справедливое правосудие. Мы построили школы в деревнях, провели воду к безводным пустыням, наши врачи лечат ваших больных! А дороги, которыми мы соединили ваши города! А телеграф, благодаря которому Индия может общаться со всем миром! Во всех провинциях, где правят англичане, торжествует прогресс.

— Это верно. Взамен вы требуете лишь одно — наши души.

— Неправда! — сердито ответила Люси. — Туземцам разрешено придерживаться своей религии. Англичане бесконечно терпимы в вопросах веры — если, конечно, речь не идет о каких-нибудь опасных или злодейских культах.

Рашид грустно улыбнулся:

— А кто решает, англичанка, какая вера опасна, а какая нет? То, что вам кажется суевериями, для нас — основа веры. Тебе трудно смириться с мыслью, что христианская церковь вобрала в себя не все лучшее, что создано человеческой мыслью.

— Выпей чаю, — процедила Люси сквозь зубы. — Вода вскипела.

Купец запрокинул голову и расхохотался.

— Ах, я совсем забыл! Английские леди о политике и религии не разговаривают. Эта тема уместна лишь в беседе джентльменов. А при этом англичане уверяют, будто женщины и мужчины в вашей стране равны.

— Мужской ум более приспособлен для того, чтобы решать определенные проблемы, — чопорно сказала Люси, прекрасно понимая, что говорит неискренне. — Женский же ум более направлен на ведение домашнего хозяйства и семейных дел. Воспитанная леди не станет участвовать в споре на политическую или религиозную тему. Больше всего ее интересуют дела хозяйственные и семейные.

— Если ты во все это веришь, англичанка, значит, ты так же невежественна, как любая девчонка из индийской деревни. Ты не понимаешь самой себя! Посмотри — ведь ты живое доказательство того, что женщина ни в чем не уступает мужчине!

Эти слова доставили Люси несказанное удовольствие, но девушка не подала виду, что польщена. По мере приближения к Пешавару она все чаще задумывалась об издержках своей прежней жизни в Англии. Джентльмены не любят, когда леди интересуются чем-либо, кроме домашних дел. Люси со вздохом вспомнила упреки мачехи — та все время повторяла, что падчерица не умеет вести себя в обществе. После двух лет рабства у Хасим-хана приспособиться к жизни колониального общества будет еще трудней…

— Почему ты замолчала, англичанка? Я тебя озадачил? Неужели ты не найдешь, что мне ответить, неужели не дашь мне отпор?

— Я не стану этого делать, Рашид. Мне не пристало тебя обличать. Нам трудно понять друг друга. Мы выросли в разных условиях, ты никогда не бывал в Англии. Да и потом, при твоем роде деятельности вряд ли ты знаком с настоящими леди и джентльменами…

Люси запнулась, уловив в собственном голосе оттенок снисходительности. А ведь она вовсе не намеревалась беседовать с купцом свысока, Рашид спас ей жизнь, да и дело не только в этом. Этот индиец ни в чем не уступит англичанину. Он достаточно умен, чтобы усвоить любую новую идею. Однако обсуждать с ним английский образ жизни почему-то было трудно. У Люси было такое ощущение, словно присутствие Рашида каким-то образом воздействует на все направление ее мыслей. Когда разговор заходил об Индии, Люси терялась. Еще больше обескураживали ее замечания Рашида об английском обществе и английском образе жизни. Эти речи слушать было опасно — они могли изменить мировоззрение девушки.

Люси вовсе не собиралась перестраивать свой образ мышления, а потому сменила тему — нарочито веселым голосом, деланно улыбнувшись, спросила:

— Так мы прибудем в Пешавар уже завтра? Если так, давай заварим себе еще любимого чая Хасим-хана.

Рашид бросил на нее взгляд, в котором явственно читалось сочувствие. Но вслух он сказал лишь:

— Если Аллаху будет угодно, завтра мы окажемся в Пешаваре, а еще один котелок чая был бы отличным угощением в честь благополучного завершения нашего путешествия.

Когда Люси несла от ручья котелок со свежей водой, девушку охватило странное чувство, похожее на грусть. Она опустилась на корточки возле костра, раздула угли, подбросила сучьев, чтобы камень раскалился посильней. Ледяной воде понадобилось всего несколько минут, чтобы закипеть. Люси сидела, неотрывно глядя на языки пламени, мысли ее витали в облаках.

— О чем ты думаешь, англичанка?

— О конце нашего путешествия.

— Ты счастлива, что возвращаешься к своим?

— Да. Конечно счастлива.

— Но лицо твое печально, на нем лежит тень раздумья.

Вновь Рашид безошибочно распознал ее настроение. Люси и в самом деле испытывала двойственное чувство. Дни, проведенные с купцом среди гор, можно было назвать даже счастливыми. Не раз бег-лецам угрожала смерть, путь был опасным и трудным, но рядом с Рашидом Люси испытала немало спокойных блаженных минут. Разговоры с ним временами раздражали ее, но сколько она почерпнула новых идей, сколько сделала неожиданных открытий! Трапеза у костра была вкусней и сытней изысканнейшего обеда, приготовленного мастером кулинарного искусства. Главное же — рядом с Рашидом Люси ощущала такую радость жизни, какая прежде была ей неведома.

Девушка и сама плохо понимала, почему все получилось именно так. Но ясно было одно: после возвращения в Пешавар она не сможет разговаривать с Рашидом в открытую. Сегодня — последняя возможность поговорить искренне, выразить свои чувства. Да, может быть, и теперь уже слишком поздно. До цивилизации рукой подать. Британские предрассудки, британская сдержанность уже тянули к Люси свои щупальца.

— Путешествие из Кувара было не лишено приятности, — осторожно начала Люси. — Я очень благодарна тебе, Рашид, за то, что ты оберегал меня и защищал. Я знаю, что без меня ты смог бы двигаться гораздо быстрее.

Купец усмехнулся:

— Это верно, англичанка, но кто бы тогда стал готовить мне ужин?

— Я знаю, купец, что ты мог бы и сам приготовить себе пищу.

— Возможно. Но мое кулинарное искусство сильно уступает твоему.

Люси покосилась на кусок бараньего жира и полоски вяленого козьего мяса. Потом взглянула на Рашида и расхохоталась.

Купец смотрел на ее смеющееся лицо.

— Лю-си, вода уже закипела, — сказал он внезапно охрипшим голосом. — Не выпить ли нам чаю?

Обычно, забравшись под одеяло, Люси сразу же засыпала, но сегодня сон никак не желал к ней идти. Тело приятно ныло после тягот пути, но расслабиться и провалиться в забытье почему-то не удавалось. Она смотрела на звезды, яркие серебристые точки на черном небосводе, прислушивалась к ровному дыханию индийца. Похоже, тревоги и опасности пути никак не сказывались на нервах купца. Возможно, прибыльная торговля оружием перевешивала минусы и недостатки бродячего образа жизни.

У этого человека нет семьи, нет никаких обязательств. Как необычно для жителя Востока! Жены у него нет, но где же все его родственники? Жива ли его мать? Если да, то она должна очень беспокоиться за своего непоседливого сына. Есть ли у него братья? Чем они занимаются? А сестры? Должно быть, вышли замуж и живут в зенанах друзей и знакомых Рашида. Люси много рассказывала спутнику о своем детстве, а купец ни словом не обмолвился о своем прошлом. Лишь однажды он сказал, что отец относится к ремеслу своего сына неодобрительно, и потому они почти не разговаривают друг с другом.

Вдали завыл голодный шакал, и Люси от неожиданности села. Она не вскрикнула, но Рашид тут же откинул одеяло и немедленно оказался рядом с девушкой. В руке его блеснул кинжал.

— В чем дело? — тихо спросил он. — Что тебя тревожит, англичанка?

— Ничего. Просто шакал завыл. Ты слышал?

— Да, слышал. Но прежде вой шакалов не мешал твоему сну.

— Я знаю…

— Обычно ты спишь глубоко и спокойно. Почему му тебе не спится сегодня?

— Все в порядке, — ответила она, глядя на смуглые пальцы, сжимавшие рукоятку ножа. — Мне не о чем беспокоиться.

— О, тебе есть о чем беспокоиться. — Люси промолчала, и купец продолжил: — Завтра ты вновь окажешься среди родных и знакомых. После двух лет, прожитых в Куваре, тебе будет трудно снова привыкнуть к английскому обществу. Вполне естественно, что тебе не спится, англичанка.

Люси уже не удивляло, что Рашид умеет читать самые потаенные ее мысли. Она взглянула на купца и неубедительно улыбнулась, желая увести разговор в сторону:

— Рашид, вот ты все время называешь меня «англичанка», а я уже не знаю, кем мне себя считать. Иногда… иногда мне кажется, что рабыня Хасим-хана навеки поселилась в моей душе и заслонила воспоминания о прежней жизни. Я больше не Люсинда Ларкин. Я утратила былую невинность…

Купец медленно засунул кинжал за пояс, взял девушку пальцами за подбородок, приподнял ее лицо. Чадру Люси сняла перед сном, так что голова ее была не покрыта. Медленно, очень медленно Рашид отвел прядь волос, упавшую ей на лоб. Молча смотрели они друг на друга. Люси не знала, о чем он сейчас думает, но чувствовала его волнение и никак не могла уразуметь, чем оно вызвано. Тишина была такая, что казалось, весь мир напрягся в ожидании последующих событий.

Купец осторожно провел пальцем по ее щеке.

— Тебе нечего стыдиться. Ты была пленницей Хасим-хана. Ты должна была выжить. Гордись, что у тебя хватило мужества и силы остаться в живых.

Она скорбно улыбнулась:

— Сейчас мужество меня покинуло. Мне будут задавать много вопросов. Все захотят знать, при каких обстоятельствах погиб отец. Дамы подобными ужасами интересоваться не будут, но они испугаются, не усвоила ли я каких-нибудь чудовищных туземных привычек — есть пальцами или… — Не договорив, она запнулась.

Рашид ободряюще погладил ее по плечу:

— Славные дамы города Пешавара, какими бы надоедливыми они ни были, вряд ли страшнее, чем Хасим-хан и его головорезы.

— Как бы не так! Ты плохо их знаешь, — прошептала Люси. — При некоторых обстоятельствах английские леди пострашнее, чем атакующая армия.

Лицо Рашида посерьезнело, глаза потемнели. Он придвинулся к девушке вплотную.

— Не падай духом, англичанка. Ты сильнее, чем тебе кажется. Уверен, что ты сумеешь справиться с пешаварскими леди не хуже, чем ты справилась с воинами Хасим-хана.

— Это ты справился с воинами Хасим-хана. Ты спас мне жизнь.

— Неужели? — Рашид как-то странно рассмеялся. — Что ж, тогда я должен получить награду, пока это еще можно сделать. Ведь я ее заслужил, верно?

Эти слова почему-то огорчили Люси, хоть она и понимала, что купец рассчитывает на вознаграждение.

— Я же обещала, что тебе щедро заплатят.

И вновь он засмеялся каким-то непонятным смехом.

— Хорошо заплатят? Возможно. Но сейчас я говорю не о деньгах. Мне нужна другая награда.

Последние слова он едва прошептал. Потом провел пальцами по ее векам, закрыл ей глаза и в следующий миг припал к ее губам нежным поцелуем.

В куварском селении отношения между полами — ухаживание, брак — строились куда более непосредственным образом, чем в английском обществе, однако Люси со своей репутацией джинна не имела возможности познакомиться с этим ритуалом на собственном опыте. Достигнув преклонного (по афганским понятиям) двадцатитрехлетнего возраста, она еще ни разу ни с кем не целовалась. К немалому своему удивлению, Люси обнаружила, что зрелый возраст отнюдь не ослабил впечатление, которое произвел на нее поцелуй. Губы девушки задрожали, хотя Люси вовсе не чувствовала себя испуганной. У нее возникло необъяснимое желание еще сильней прижаться к груди индийца. Инстинкт настойчиво нашептывал, что чем ближе будет она к Рашиду, тем лучше для нее. Однако напрасно Люси послушалась внутреннего голоса: когда она положила руки индийцу на плечи и прижалась к нему, губы у нее задрожали еще сильнее, и, хуже того, — дрожь охватила все тело. Это было похоже на приступ лихорадки. Странная вещь — при этом у девушки не возникло ни малейшего желания отодвинуться.

Казалось, Рашид тоже не слишком-то отдает себе отчет в своих действиях. Как только Люси к нему припала, он издал странный горловой стон и крепко стиснул девушку в объятиях, больно сжав ее худенькое тело. Губы индийца стали очень твердыми и требовательными — Люси, повинуясь безотчетному порыву, раскрыла рот.

Она не знала, что должно произойти дальше. Язык Рашида коснулся ее языка, и девушка содрогнулась от возбуждения. Небритая щетина купца царапала ей кожу, но даже это грубое прикосновение, было ей приятно. Люси запустила пальцы в его густые черные волосы. С детства ее учили, что лишь священный институт брака делает объятия позволительными для леди. Однако годы, проведенные в Куварской долине, должно быть, самым губительным образом сказались на манерах девушки из хорошей семьи. Иначе чем объяснить, что поцелуй Рашида показался ей таким восхитительным? Сладкая истома разлилась по всему телу Люси, и она откинулась на спину, чтобы ощутить земную твердь.

Рашид был тут как тут — он оказался сверху и принялся целовать подбородок Люси, ее шею, грудь. Когда его губы приникли к ложбинке между грудями, Люси чуть не задохнулась. Казалось, ночь замерла и затаила дыхание. Руки купца спустили грубую ткань с плеч девушки, обнажили тело до пояса.

От соприкосновения с холодным воздухом соски Люси напряглись, но сама она холода не чувствовала. Руки купца заскользили по ее телу, и под их искусным прикосновением кровь побежала в ее жилах еще быстрей. Затем Рашид убрал руки и припал к ее груди губами. Люси вся затрепетала, предчувствуя, что ей уготовано какое-то новое, неведомое, но в высшей степени заманчивое наслаждение.

Его губы вновь вернулись к ее устам, обожгли кожу огненным прикосновением. Поцелуям не было конца, и при всей своей неопытности Люси сполна ощутила, что такое истинное кипение страстей — и в мужчине, и в женщине.

Внезапно девушке стало страшно. Она испугалась неведомого, ибо ее тело вдруг вышло из-под контроля. Мозг лихорадочно пытался вернуть себе власть над плотью, и, повинуясь этому порыву, Люси едва заметно напряглась.

Рашид тут же замер, и какое-то время они лежали рядом неподвижно. Лицо индийца было абсолютно бесстрастно. Он резко сел, натянул платье ей на плечи и отодвинулся.

— Прости меня, — отстраненным, холодным тоном произнес он. — Я вовсе не хотел пробудить в тебе дурные воспоминания.

— У меня нет никаких…

— Когда-нибудь ты найдешь мужа, который будет тебя достоин, англичанка. Он введет тебя в свой дом — там, в далекой стране, по которой ты так тоскуешь. Этот человек будет рядом с тобой, когда родятся твои дети. Он поможет тебе избавиться от черных воспоминаний. Пускай он, а не я научит тебя радостям любви. Ты понимаешь, что я хочу сказать?

— Мне… Мне холодно.

Но Рашид не попытался согреть ее своим телом. Вместо этого он натянул на Люси свое одеяло. Если бы она протянула руку, то могла бы коснуться его кожи. Но Люси этого не сделала, она лежала без движения.

— Я подброшу хвороста в огонь.

— Спасибо.

— А теперь спи. Ты можешь мне верить, Люси. Не бойся шакалов. И пешаварских дам тоже не бойся.

«Да, мне некого бояться, кроме самой себя», — подумала Люси. Она решительно протянула руку и дотронулась до Рашида.

После долгой паузы он сжал ее пальцы.

По лицу девушки сбежали две слезы. Рашид стиснул ей руку еще сильней.

— Мне было хорошо с тобой, Люси.

Согретая его словами, она уснула.