Для суперинтенданта из Скотланд-Ярда «Красавчика Веста» это было веселое утро, несмотря на дождь и ветер, и тот факт, что, как он великолепно знал, на письменном столе поджидает кипа бумаг, главным образом из категории «текущих дел», которые способны продержать его привязанным к кабинету большую половину дня.

Он на протяжении десяти лет мечтал стать суперинтендантом Департамента Уголовных Расследований, и вот уже шесть месяцев, как ему присвоили долгожданное звание. Это все еще приятно льстило его самолюбию, несмотря на то, что он понимал — такое чувство весьма несолидно. Но ему было лестно слышать: «Доброе утро, суперинтендант», раздававшееся справа и слева, пока он проходил по двору, а потом поднимался по каменным ступенькам здания (лифтом он пользовался редко) и шел длинным коридором к своему кабинету.

К сожалению, последний нельзя было назвать роскошным. Уж если быть беспристрастным, он был немногим больше чуланчика, где с трудом помещался его стол, затиснутый в один угол, и второй стол меньших размеров для детектива-инспектора, а иногда и сержанта, в обязанности которого входило помогать с текущими делами. Однако, окно кабинета выходило на фасадную часть Ярда, а если сильно вытянуть шею, то новому суперинтенданту удавалось увидеть реку и кусочек Вестминстерского моста. Кроме того, на полу лежал ковер, в углу два шкафа для досье, справочников, диктофона. На столе стояли четыре разноцветных телефона, имелась личная тумбочка для собственных вещей, таких, например, как бутылка виски в ночное бодрствование, жестянка с печеньем для ночного горячего времени, когда он не в состоянии выскочить даже в столовую, запас сигарет, ну и прочие пустяки, которые иногда бывали весьма полезными.

Когда Роджер вошел в свой кабинет тем утром, там никого не было, на столе у него лежала гора нераспечатанной корреспонденции и листок с памятными пометками от других суперинтендантов или из различных департаментов.

В первую секунду у Роджера вытянулась физиономия, но вскоре он снова заулыбался.

С годами он не утратил своей почти сценической привлекательности, прозвище «Красавчик» не звучало оскорбительно, скорее — наоборот, а появившаяся седина не была заметна в его светлых волосах.

Природа наделила его быстрыми движениями, незаурядной энергией, выносливостью и неисчерпаемым оптимизмом. Одним словом, он производил впечатление тридцатилетнего, в то время, как в действительности ему было уже 41. Когда он снял с себя намокший плащ с ремнем, повесил его на вешалку, забросил наверх шляпу, он оказался высоким, широкоплечим, с прекрасно развитой грудью и поразительно узкими бедрами.

Прежде чем приняться за просмотр свежих газет, лежавших сбоку на тумбочке, он бегло проверил «внутренние» распоряжения, чтобы убедиться, нет ли каких срочных распоряжений от Помощника Комиссара.

Читая газеты, он обращал внимание только на сообщения, которые в той или иной степени касались Скотланд-Ярда, потом перешел к разделу «последних преступлений», где не было ничего примечательного, хотя одна заметка привлекла его внимание:

«Убит знаменитый беговой конь Сильвер. Был возможным фаворитом на дерби в будущем году. Он был найден застреленным в конюшнях в Арнткотте, близ Ридинга, где тренирует скаковых лошадей Джон Гейл».

«Убита», — подумал Роджер, не уверенный, что это слово не было употреблено с единственной целью несколько сгустить краски. При проверке окажется, что произошел самый обычный несчастный случай во время тренировок, когда многие скакуны калечатся и даже ломают себе шею…

После газет наступила очередь почты. Ничего важного в ней не оказалось. Большинство конвертов содержали записи допросов или же донесения из провинциальной полиции.

— Можно было взять себе свободный денек, — проворчал он, но тут же усмехнулся. Свободный день среди недели еще ни разу не случился за последние полгода, каждый раз возникало какое-то срочное дело, правда, сегодня телефоны вели себя подозрительно тихо, но он не жаловался.

Но вот один зазвонил.

— Вест слушает.

— С прискорбием сообщаю, что звонила миссис Гофф, предупредить, что у детектива-сержанта Гоффа подскочила температура, она вызвала врача.

— Вот как? Позвоните ей домой, скажите, что я очень сожалею, и спросите, не нужно ли им чем-то помочь.

— Хорошо, сэр.

Гофф был сержантом, дежурившим у него на этой неделе. При общей нехватке работников вряд ли можно было просить замену, а это означало, что Роджеру придется самому заниматься ненавистной писаниной. Очень прискорбно, как выразился оператор, но ничего не поделаешь…

Роджер достал было пачку сигарет, распечатал ее, хотел вытянуть одну сигарету, но заколебался: он слишком много курил и теперь пытался себя как-то ограничить в этом отношении.

Пачка была спрятана снова в карман.

Зазвонил уже другой телефон. Он поднял трубку:

— Вест слушает.

— Доброе утро, Красавчик, — сказал человек. — Вы не спите?

— Давайте скажем, я просыпаюсь, — осторожно ответил Роджер, потому что с ним разговаривал его начальник Гарди. Гарди был в восторге от своей шутки, но частенько такие шутки не были безобидными.

— Как бы вы посмотрели на приятный отдых за городом? — спросил Гарди. — Ведь вы не выполняли никаких заданий за пределами Лондона с тех пор, как стали суперинтендантом?

— Насколько серьезно это дело? — спросил Роджер.

— Во всяком случае, вам по силам. Это история в Беркшире, а точнее — в Арнткотте.

— Послушайте, — запротестовал Роджер. — Я ведь не специалист в беговых аферах! Почему бы вам не послать дядюшку Перси? Он, во всяком случае, умеет отличить хвостовую часть лошади от головной, или как это называется? Ему известен специальный жаргон, ну и все такое.

— Нам всем надо его выучить, — нравоучительно заявил Гарди, потом спросил, слегка удивленно: — А почему вы считаете, что это поручение связано с конскими бегами?

— Я читал газету о смерти Сильвера.

— И только?

— Да.

— Так вы не знаете, что одновременно был убит и тамошний конюх?

Роджер медленно произнес:

— Нет, не знал, разумеется. Конюх, обслуживающий Сильвера?

— Не уверен.

— Нас пригласил Беркшир?

— Да. Вокруг Арнткоттской трагедии расползлись всякие слухи, которые им очень не нравятся. Они касаются местных высокопоставленных лиц, поэтому было решено, что надо заткнуть всем рты, поручив расследование экспертам из Ярда. Ну, что скажете? В данный момент вы не перегружены работой, не так ли?

— Так, текучка. Плохо только то, что заболел Гофф.

— Я найду кого-нибудь на его место, — пообещал Гарди. — И, как я думаю, вы захотите прихватить с собой дядюшку Перси?

— Безусловно… конечно. Благодарю!

— Хорошо, я это устрою. А вы сворачивайте свои дела и приходите ко мне.

— Буду через десять минут.

Он положил на место трубку, взял бумаги, которые успел пометить грифом «принять во внимание», и стал составлять памятную записку для того, кто займет место сержанта Гоффа. В каждом случае Роджер хотел, чтобы было выполнено нечто специфическое: найден свидетель, выяснены подробности о прошлом человека, достигнута договоренность с провинциальной полицией.

Работая, он думал о том, что Гарди был с ним исключительно вежлив. Когда Роджер служил еще старшим инспектором, ему приходилось весьма осторожно подходить к начальству, обдумывая каждое слово, а это было не просто. Дядюшка Перси, детектив-инспектор Перси Снелл, был, конечно, подходящим человеком для такой работенки. Он работал около двадцати лет по Лондону и его пригородным ипподромам и знал практически все, что можно было знать. Кроме того, он был и приятным товарищем, человеком, у которого никогда не появлялось желания вырваться вперед, подложив свинью своему напарнику. Нрав у него был покладистый, а как детектив он отличался необычайной добросовестностью. Единственным недостатком дядюшки Перси было излишнее пристрастие к спиртному, но он держал себя в руках при исполнении служебных обязанностей.

Ровно в десять Роджер вошел в кабинет Гарди. Через двадцать минут он уже вышел оттуда, «подкованный» до предела всяческими сведениями, как официальными, так и неофициальными, источником которых явились слухи, циркулирующие в округе о том, что Сильвер был убит ошибочно вместо другой, неизвестной в спортивных кругах лошади по кличке Шустринг.

— Ты когда-нибудь слышал про этого Шустринга? — спросил Роджер дядюшку Перси.

Снелл был человеком лет 45, выглядевшим на 35, довольно узкокостным, одевавшимся модно и проявлявшим особое пристрастие к ярким галстукам, носкам, рубашкам. На этот раз на нем был светло-коричневый, в узкую полоску, хорошего покроя и великолепно выутюженный костюм, красная с синими полосами рубашка и красный с горошинками галстук, под цвет которому были и носки.

— Ни о чем другом не слышал, — ответил Снелл, — только и живу этими разговорами.

— Будем серьезными, — одернул его Роджер. Он находился в своем кабинете, готовясь к поездке и проверяя, не упустил ли чего из виду. Он запасся всем — от порошка для обработки следов до стальной ленты и малюсеньких конвертиков, сделанных из пластика. Его чемодан, совсем как саквояж опытного врача, содержал все инструменты и оборудование, которые ему понадобятся на месте для расследования. Вообще-то это был стандартный для Ярда набор плюс кое-какие мелочи индивидуального плана.

— Мне пришла в голову одна мысль, — заговорил Снелл. — Голден Шуз и Лейсиз. Далековато немного, пожалуй, но вполне возможно, это клички двух утраченных надежд старого лорда Фолея. Я бы сказал, что Шустринг наверняка принадлежит молодому Фолею из Фолей-Холла.

— Правильно, — одобрил Роджер. — Как далеко ты заходишь в родословной беговых лошадей?

— Не спрашивайте! Это Арнткотт?

— Да.

— Черт знает что за история с этим Сильвером! Великолепная была лошадь, — заявил Снелл. — Если бы наши заработки не были такими мизерными, я бы ставил на нее каждый раз, когда заходил на почту. Однако в моем кармане не так-то часто заводится свободных полкроны… Представляю как переживает Джон Гейл!

— Тренер?

— Да. Симпатичный малый, но немного излишне оптимистичен. Тренировал лошадей для герцога Мидхэмптона, пока у того не наступила полоса невезения. Года три назад приобрел старые Арнткоттские конюшни. Женился на Дафнии Прентис.

— На актрисе?

— Одно название. Она совершенно не умела играть, только пела прилично, да строила глазки. Говорят, что после свадьбы они живут очень счастливо.

— Гейл преуспевает?

— Возможно, когда-нибудь и будет.

— Он в какой-то мере может быть заинтересован в смерти Сильвера?

— Послушайте, Красавчик! — воскликнул с негодованием Снелл, забывая, что прозвище суперинтенданта употреблялось только в его отсутствии, — он в такой же мере в этом заинтересован, как мы в том, чтобы нам прекратили платить наше жалование. Для Джона Гейла это настоящая трагедия, я заранее могу за это поручиться. Вот что скажу я вам, я тут имел разговор со своим приятелем из «Ипподрома», он знаком с тем человеком, который находится с Гейлом в Арнткотте. Поразительно, как много известно всем этим информаторам… Как мы едем, поездом или?..

— Через двадцать минут я буду внизу в своей машине.

— Хорошо… Такой уж я везучий, что еду на машине за город в такой день, когда не видно собственной руки перед самым носом. — Есть для меня особые поручения?

— Нет.

— Как посмотрю, начальство мне подарило внеочередной отпуск. Или это медовый месяц?

Он подошел к двери, поколебался, потом оглянулся через плечо:

— Скажу вам одну вещь, супер.

Роджер согнал с лица улыбку.

— Да?

— Если я прав в отношении Шустринга, то он принадлежит Лайонелу Фолею, единственному сыну покойного лорда Фолея и леди Фолей, которая до сих пор живет и здравствует. Нет никакой необходимости вдаваться в подробности довольно сложной семейной жизни покойного лорда. Одно несомненно: его жена всегда люто ненавидела скачки лошадей, и если только ее сынок надумал пойти по папиным следам, она перевернет небо и землю! Я знаю ее милость по прежним дням. Ее обычно называли «Громом и молнией». Однажды она принялась пилить своего супруга на скачках перед самой Королевской ложей. Совершенно ненормальная женщина во всех отношениях, она теряет над собой всякую власть, коль скоро дело касается лошадей. Оно и понятно: ее супруг просадил на них все, кроме своего родового особняка.

— Насколько все это серьезно?

— Серьезнее не придумаешь. Любой человек, причастный к скачкам, должен знать об этих вещах…

Немного помолчав, Снелл добавил:

— Я посмотрю, что мне удастся еще раз узнать про эти дела. Может быть, вы мне для этого найдете часок?

Роджер задумался:

— Хорошо. Тогда попросите кого-нибудь подбросить вас ко мне домой. Я приготовлю себе чемоданчик с принадлежностями для ночевки. Думаю, что и вам стоит захватить зубную щетку и пару пижам.

— На сколько времени? На неделю или же на месяц?

— Догадайтесь сами, — засмеялся Роджер.

Около одиннадцати он подъехал к своему небольшому отдельно стоящему домику на Белл-стрит в Челси. Когда он въехал в него, он был совсем новенький, как и сама улица. Теперь у него был видавший виды облик, деревья разрослись, так что небольшой садик стал тенистым. Но зато Джанет, выскочившая встретить его на крыльцо, когда заметила машину, все еще на вид была двадцатипятилетней, а не сорокалетней женщиной.

Роджер, как всегда, поразился ее привлекательности.

— Только не говори, как я хорошо сегодня выгляжу. Не сомневаюсь, ты приехал сообщить мне, что не будешь дома или что-то еще в этом духе.

— И почему бы тебе не взяться за мою работу, ты бы справилась с ней чисто интуитивно! Я не думаю, что я буду в отсутствии больше одной-двух ночей, и еду я совсем недалеко, в Арнткотт, близ Ридинга. Если же дело затянется, то я вообще смогу приезжать ночевать домой. Пойдем, поможешь уложить мне самое необходимое.

— И поставь-ка чайник, дорогой, — в тон ему подхватила Джанет, — мы сможем попить чайку. Жаль мальчиков, они рассчитывали провести ночь дома.

— Они меня простят. Объясни им, что это дело о слишком требовательной мамаше, они сразу поймут характер моего поручения.

— А какое, действительно, дело? — поинтересовалась Джанет, но тут же ее лицо побледнело, и она негромко добавила: — Арнткотт, о, господи. Убита скаковая лошадь и конюх — или как они называются? Про это говорили в одиннадцать часов по радио. Кажется, он был сильно изувечен, дорогой. Прошу тебя не…

— …не рисковать. Все знаю, — ответил с глупым смешком Роджер.

Его поразила реакция Джанет:

— Не будь таким самонадеянным! Полицейских очень часто убивают, да и ты сам бывал ранен бесконечное число раз!

— Но, дорогая, я буду олл-райт! — принялся успокаивать ее Роджер, удивленно наблюдая за тем, как она повернулась к нему спиной и поспешила вверх по лестнице. Он понимал, что на глаза ей навернулись слезы.

Он не переставал поражаться, что она не могла привыкнуть к его отлучкам и постоянно боялась какого-то несчастья.

А вот он практически никогда не боялся, отправляясь на самую опасную операцию.

Когда она через некоторое время помахала им со Снеллом со ступенек крыльца, то выглядела спокойной и даже веселой, так что «дядюшка Перси» вряд ли догадался об ее переживаниях.

Снелл оказался просто находкой.

— Я сумел кое-что раскопать. Мой приятель из «Ипподрома» намекает на это в своей статье в рубрике «По конюшням страны». Вне всякого сомнения, что леди Ф. действительно угрожала убить Шустринга, а Шустринг находился через одно стойло от Сильвера. Сведения поступили от полковника Мэддена, родного брата леди Фолей. Он — старый пропойца, потративший решительно все, что у него было, на лошадей и женщин, так что теперь он готов на все, лишь бы заработать какие-нибудь пять фунтов.

— Он сам слышал эти угрозы в отношении Шустринга?

— Да. И не он один, а десятка полтора-два гостей, собравшихся на коктейль-партию. Так что, Красавчик, вам не потребуется там оставаться даже на одну ночь, могу поспорить, что мы со всем прикончим к вечеру. Это одно из тех преступлений, которые тебе преподносят готовенькими, на блюдечке, только что без бантика.

— Хотите и правда поспорить со мной? — спросил Роджер.

— На каких условиях?

— На равных.

Наступило молчание. Затем Снелл сказал:

— Зная, как долго вы умеете допрашивать одного свидетеля, меня это не устраивает… Впрочем, можно рискнуть. Знаете ли вы, что всегда говорил покойник Фолей своей супруге? Что она не умеет даже отличить отдельных лошадей. Так что дело — яснее ясного, можно сказать, оно уже решено.

— Есть одна небольшая деталь, которую вы просмотрели. Или же, возможно, вам о ней никто не сказал. Молодой конюх, Сид, говорит, что он видел мужчину, когда тот уходил со двора.

— Из его же показаний явствует, — возразил Снелл, — что свет был очень тусклый, парнишка находился в противоположном конце двора, то есть в ярдах 70-80 от калитки. Я прекрасно знаю эти места, когда-то там бывал в связи с делом о допингах. Парнишка перепугался, естественно, он не мог как следует разглядеть, был ли то мужчина или — женщина, особенно потому, что в наши дни многие женщины носят брюки. Так что женщина любого возраста, одетая в костюм, могла легко сойти за мужчину на таком большом расстоянии. Мне кажется, что вы просто усложняете себе задачу, неизвестно ради чего.

— У меня нет привычки делать преждевременные выводы, Снелл. Вот когда я поговорю с этим парнишкой, Сидом Картрайтом, тогда картина более или менее прояснится… Насколько я понимаю, он — наша единственная надежда. Пистолет не нашли, но пуля была извлечена.

Он замолчал, и минут десять сосредоточенно вел машину. Снелл просматривал свои заметки.

Они достигли уже окраины Грейт Вест Роуд, собираясь свернуть к Слау, когда затикало радио. Снелл наклонился, повернул ручку приема и сказал:

— Машина суперинтенданта Веста.

— Только что получили сообщение из Ридинга, — бесстрастным голосом сообщил оператор из информационного бюро Ярда. — Похоже, что исчез сын убитого Картрайта.

Одно мгновение длилась тишина, потом Снелл чуть слышно произнес:

— О, господи!