Разбор стихотворений школьной программы по литературе. 8-11 классы

Крутецкая Валентина Альбертовна

В. В. Маяковский

 

 

Послушайте! (1914)

Послушайте! Ведь, если звёзды зажигают — значит – это кому-нибудь нужно? Значит – кто-то хочет, чтобы они были? Значит – кто-то называет эти плевочки                                жемчужиной? И, надрываясь в метелях полуденной пыли, врывается к Богу, боится, что опоздал, плачет, целует ему жилистую руку, просит — чтоб обязательно была звезда! — клянётся — не перенесёт эту беззвёздную муку! А после ходит тревожный, но спокойный наружно. Говорит кому-то: «Ведь теперь тебе ничего? Не страшно? Да?!» Послушайте! Ведь, если звёзды зажигают — значит – это кому-нибудь нужно? Значит – это необходимо, чтобы каждый вечер над крышами загоралась хоть одна звезда?!

Стихотворение написано молодым Владимиром Маяковским в то счастливое время, когда наша страна ещё не знала ужасов Первой мировой войны и революции. Поэт был увлечён футуризмом. Он с надеждой смотрел в будущее и пытался ответить на извечный вопрос, в чём заключается смысл жизни человека.

Стихотворение «Послушайте!» отличается от многих других произведений Маяковского тем, что он не использует резких слов, никого не осуждает и не обличает. Поэт раскрывается здесь как человек с искренней и ранимой душой. Основная интонация стихотворения – исповедальная и доверительная.

Начинается оно с просьбы, обращённой к людям: «Послушайте!» Лирический герой надеется быть услышанным и понятым. Он произносит свой взволнованный монолог, к которому невозможно отнестись равнодушно.

Композиционно произведение делится на три части, различные и по форме, и по ритму, и по эмоциональному воздействию.

В первой части обозначена проблема:

…если звёзды зажигают — значит – это кому-нибудь нужно?

Во второй части лирический герой «врывается к Богу» и в отчаянии просит его, «чтоб обязательно была звезда». Мы слышим своеобразную молитву, обращённую к Богу.

А третья часть стихотворения звучит как вывод и утверждение. Это риторический вопрос и вопрос, обращённый к каждому из читателей:

Значит – это необходимо, чтобы каждый вечер над крышами загоралась хоть одна звезда?!

Автор вводит в своё произведение элемент фантастики («врывается к Богу»). В системе выразительных средств Маяковского важно отметить роль художественной детали: он изображает «жилистую руку» Бога, и вот уже Бог – не только одухотворённая высшая сущность, а вполне реальная личность. Он всегда готов подать спасительную руку помощи. А лирический герой стихотворения и есть тот самый «кто-то», для кого без звёздного неба жизнь представляется немыслимой, кто не может перенести «беззвёздную муку».

Поэтические приёмы, используемые автором, очень разнообразны, несмотря на то, что произведение невелико по объёму. Нет ни одного нейтрального слова – все слова эмоционально окрашены. Вот, например, целый ряд глаголов: врывается, боится, плачет, целует, просит, клянётся – они передают не только динамику событий, но и эмоциональный накал.

Есть в стихотворении сравнение (кто-то называет эти плевочки жемчужиной), риторическое восклицание (Послушайте!), риторический вопрос (значит – это кому-нибудь нужно?). Необходимо отметить также анафору (повторение слов в начале строк): (значит – это кому-нибудь нужно? / Значит – кто-то хочет, чтобы они были? / Значит – кто-то называет эти плевочки жемчужиной? ).

Метафоры у Маяковского всегда необычны и красивы. Вот и здесь: метели полуденной пыли. Однако он не боится использовать и уже привычные метафоры: звёзды зажигают; загоралась звезда.

Но и всё стихотворение «Послушайте!» есть одна развёрнутая метафора, имеющая иносказательный смысл. Кроме насущного хлеба, человеку нужна мечта, большая цель, духовность, красота – ценности, которым нет цены. Это и есть главная идея произведения Владимира Маяковского.

В этом стихотворении автор добился того, что каждое выделенное им слово стало значимым и весомым. Акценты достигаются также за счёт знаков препинания – они создают эмоциональный настрой произведения.

 

Лиличка! (1916)

Вместо письма

Дым табачный воздух выел. Комната — глава в кручёныховском аде. Вспомни — за этим окном впервые руки твои, исступлённый, гладил. Сегодня сидишь вот, сердце в железе. День ещё — выгонишь, может быть, изругав. В мутной передней долго не влезет сломанная дрожью рука в рукав. Выбегу, тело в улицу брошу я. Дикий, обезумлюсь, отчаяньем иссечась. Не надо этого, дорогая, хорошая, дай простимся сейчас. Всё равно любовь моя — тяжкая гиря ведь — висит на тебе, куда ни бежала б. Дай в последнем крике выреветь горечь обиженных жалоб. Если быка трудом уморят — он уйдёт, разляжется в холодных водах. Кроме любви твоей, мне нету моря, а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых. Захочет покоя уставший слон — царственный ляжет в опожаренном песке. Кроме любви твоей, мне нету солнца, а я и не знаю, где ты и с кем. Если б так поэта измучила, он любимую на деньги б и славу выменял, а мне ни один не радостен звон, кроме звона твоего любимого имени. И в пролёт не брошусь, и не выпью яда, и курок не смогу над виском нажать. Надо мною, кроме твоего взгляда, не властно лезвие ни одного ножа. Завтра забудешь, что тебя короновал, что душу цветущую любовью выжег, и суетных дней взметённый карнавал растреплет страницы моих книжек… Слов моих сухие листья ли заставят остановиться, жадно дыша? Дай хоть последней нежностью выстелить твой уходящий шаг.

Стихотворение адресовано Лиле Юрьевне Брик, которая на протяжении долгих лет оставалась музой Владимира Маяковского. Их связывали непростые взаимоотношения.

Тем не менее, эта женщина была для поэта идеалом. Именно ей он в первый же вечер их знакомства посвятил поэму «Облако в штанах». Были и многие другие посвящения.

Но самым ярким из них можно назвать стихотворение-письмо «Лиличка!». Оно было написано примерно через год после знакомства Лили Брик и Маяковского.

Привычное начало любого письма – обращение к адресату по имени с восклицательным знаком. Это обращение стало названием произведения. Перед нами письмо героя к женщине, которая, видимо, может его покинуть в любой момент. Поэт безумно влюблён, но его пылкая страсть превратилась для любимой в обузу.

Взволнованная интонация письма выражена свойственным Маяковскому акцентным стихом. Большое значение играют паузы и графическое выделение особо значимых текстовых фрагментов.

Уже первые строчки этого письма передают напряжённое состояние автора. Изображённый интерьер тоже погружает в соответствующее настроение: «Дым табачный воздух выел. / Комната – / глава в кручёныховском аде» (подразумевается поэма А. Кручёных и В. Хлебникова «Игра в аду»).

В нескольких коротких предложениях поэт вспоминает прошлое («Вспомни – / за этим окном / впервые / руки твои, исступлённый, гладил»), определяет настоящее («Сегодня сидишь вот, / сердце в железе») и будущее («День ещё – / выгонишь, / может быть, изругав. / В мутной передней долго не влезет / сломанная дрожью рука в рукав»). И дальше – самые пронзительные строчки:

Выбегу, тело в улицу брошу я. Дикий, обезумлюсь, отчаяньем иссечась.

Отчаянье поэта так велико, предчувствие, что любимая покинет его так мучительно, что он не хочет длить эту муку и просит её: «дай простимся сейчас». С присущей поэту образностью Маяковский пытается доказать свою любовь. И мы видим, что это чувство владеет им безраздельно.

Кульминацией этого страстного письма можно назвать слова о тяге к самоубийству, которое герой не может совершить, потому что над ним «не властно лезвие ни одного ножа», кроме взгляда любимой:

И в пролёт не брошусь, и не выпью яда, и курок не смогу над виском нажать.

Поэт будто бы всеми силами открещивается от рокового поступка, но в свете его будущей гибели это звучит трагически.

Гиперболизм образов – главная характерная черта выразительных языковых средств поэта.

Лирический герой опосредованно сравнивает себя с быком, которого «трудом уморят», с уставшим слоном, говорит о своём безумном отчаянии: «…душу цветущую любовью выжег».

Эпитет цветущая к слову душа для Маяковского является привычным – душа у поэта почти всегда цветущая, широкая, великая. Такой лирический герой личные проблемы всегда воспринимает как вселенскую катастрофу. Дополнительную эмоциональную окраску дают яркие метафоры (карнавал дней; листья слов).

Автор использует очень характерные для своего творчества насыщенные действием эпитеты (сломанная дрожью рука; обиженные жалобы; взметённый карнавал; опожаренный песок).

Как всегда в произведениях Маяковского, мы находим в тексте этого лирического письма необычные лексические единицы (обезумлюсь, отчаяньем иссечась; выреветь; кручёныховский ад).

Гиперболизм образов соединяется у автора этого романтического и наполненного горечью стихотворения со щемящей и беззащитной нежностью: «Не надо этого, / дорогая, /хорошая…»; «а мне / ни один не радостен звон, / кроме звона твоего любимого имени»; «Кроме любви твоей, / мне / нету солнца…»; «Дай хоть / последней нежностью выстелить / твой уходящий шаг».

Перед нами страстный монолог о любви, за строками которого обозначен трагический силуэт лирического героя.

 

Хорошее отношение к лошадям (1918)

Били копыта, Пели будто: – Гриб. Грабь. Гроб. Груб. — Ветром опита, льдом обута, улица скользила. Лошадь на круп грохнулась, и сразу за зевакой зевака, штаны пришедшие Кузнецким клёшить, сгрудились, смех зазвенел и зазвякал: – Лошадь упала! — – Упала лошадь! — Смеялся Кузнецкий. Лишь один я голос свой не вмешивал в вой ему. Подошёл и вижу глаза лошадиные… Улица опрокинулась, течёт по-своему… Подошёл и вижу — за каплищей каплища по морде катится, прячется в шерсти… И какая-то общая звериная тоска плеща вылилась из меня и расплылась в шелесте. «Лошадь, не надо. Лошадь, слушайте — чего вы думаете, что вы их плоше? Деточка, все мы немножко лошади, каждый из нас по-своему лошадь». Может быть, – старая — и не нуждалась в няньке, может быть, и мысль ей моя казалась пошла, только лошадь рванулась, встала на ноги, ржанула и пошла. Хвостом помахивала. Рыжий ребёнок. Пришла весёлая, стала в стойло. И всё ей казалось — она жеребёнок, и стоило жить, и работать стоило.

Стихотворение написано в период Гражданской войны. Это было время разрухи и голода, революционного террора и насилия. Произведение Владимира Маяковского – призыв к милосердию и восстановлению человеческих отношений. Упавшая лошадь заставляет вспомнить забитую клячу из романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание», символизирующую положение «униженных и оскорблённых».

Начало стихотворения можно назвать камертоном, который настраивает восприятие читателя: «Гриб. / Грабь. / Гроб. / Груб». Подчёркнутая аллитерация этих строчек вызывает ассоциации со смертью, грабежами, жестокостью и грубостью. В то же время это звукопись, изображающая цокот лошадиных подков. События, описанные в стихотворении, можно пересказать в нескольких словах. В Москве, возле Кузнецкого моста (это название улицы), поэт увидел лошадь, которая упала на скользкой мостовой. У собравшихся зевак происшествие вызвало злорадный смех, и лишь поэт посочувствовал несчастному животному. От ласкового слова лошадь нашла в себе силы подняться и идти дальше.

В стихотворении можно чётко выделить вступление, основную часть и заключение.

В самом начале использована необычная метафора, которая изображает место происшествия – улицу:

Ветром опита, льдом обута, улица скользила.

«Ветром опита» – это улица, напоенная сырым, холодным воздухом; «льдом обута» – означает, что лёд покрыл улицу, как бы обул её, поэтому она стала скользкой. Использована ещё и метонимия: на самом деле не «улица скользила», а поскальзывались прохожие.

Следует отметить также, что улица в раннем творчестве Маяковского часто была метафорой старого мира, обывательского сознания, агрессивной толпы (например, в стихотворении «Нате!»).

В рассматриваемом произведении поэт изображает уличную толпу ещё и праздной, и разодетой: «штаны пришедшие Кузнецким клёшить».

Клёшить – неологизм Маяковского от слова «клёш». Клёш (то есть модные в то время широкие брюки) служит средством социальной характеристики толпы.

Поэт изображает сытых обывателей, ищущих развлечений. Просторечное слово сгрудились означает: собрались в кучу, как стадо. Страдания животного вызывают у них лишь смех, их выкрики подобны вою.

Далее автор использует антитезу, противопоставляя лирического героя толпе:

Смеялся Кузнецкий. Лишь один я голос свой не вмешивал в вой ему.

Поэт удручён увиденным. Его взволнованность передана паузами: «Подошёл / и вижу / глаза лошадиные…». Тоска переполняет душу лирического героя.

Противопоставление поэта толпе не случайное – Маяковский рассказывает не только о происшествии на Кузнецком мосту, но и о себе тоже, о своей «звериной тоске» и об умении преодолевать её. Плачущая лошадь – своеобразный двойник автора. Измученный поэт знает, что нужно найти в себе силы продолжать жить. Поэтому он обращается к лошади как к товарищу по несчастью:

Деточка, все мы немножко лошади, каждый из нас по-своему лошадь.

Основную нагрузку в стихотворении несут на себе глаголы действия. Весь сюжет можно описать с помощью цепочки глаголов: грохнулась – сгрудились – подошёл – рванулась – пошла – пришла – стала (в стойло).

Оптимистичны завершающие строки стихотворения:

И всё ей казалось — она жеребёнок, и стоило жить, и работать стоило.

Через нехитрый сюжет Маяковский раскрывает одну из важнейших тем поэзии – тему одиночества. Но поэт делает это по-своему – в системе эстетики футуризма, нарушавшей все привычные законы стихосложения.

Стихи, с помощью графики разбитые на интонационные отрезки, получают свободную непринуждённость.

Автор использует самые разные виды рифм: усечённые неточные (плоше – лошадь; зевака – зазвякал); неравносложные (в шерсти – в шелесте; стойло – стоило); составные (в вой ему – по-своему; один я – лошадиные; в няньке – на ноги). Есть омонимическая рифма: пошла (краткое прилагательное) – пошла (глагол). Есть и звуковая перекличка внутри строки (голос свой не вмешивал в вой). Эти рифмы как бы оттеняют два мира – мир поэта и мир равнодушной, чёрствой толпы.

Ритм стихотворения тоже разнообразный – от громкого скандирования до негромких лирических отступлений.

 

Прозаседавшиеся (1922)

Чуть ночь превратится в рассвет, вижу каждый день я: кто в глав, кто в ком, кто в полит, кто в просвет, расходится народ в учрежденья. Обдают дождём дела бумажные, чуть войдёшь в здание: отобрав с полсотни — самые важные! — служащие расходятся на заседания. Заявишься: «Не могут ли аудиенцию дать? Хожу со времени она». — «Товарищ Иван Ваныч ушли заседать — объединение Тео и Гукона». Исколесишь сто лестниц. Свет не мил. Опять: «Через час велели прийти вам. Заседают: покупка склянки чернил Губкооперативом». Через час: ни секретаря, ни секретарши нет — голо! Все до 22-х лет на заседании комсомола. Снова взбираюсь, глядя на ночь, на верхний этаж семиэтажного дома. «Пришёл товарищ Иван Ваныч?» — «На заседании А-бе-ве-ге-де-е-же-зе-кома». Взъярённый, на заседание врываюсь лавиной, дикие проклятья дорогой изрыгая. И вижу: сидят людей половины. О дьявольщина! Где же половина другая? «Зарезали! Убили!» Мечусь, оря. От страшной картины свихнулся разум. И слышу спокойнейший голосок секретаря: «Оне на двух заседаниях сразу. В день заседаний на двадцать надо поспеть нам. Поневоле приходится раздвояться. До пояса здесь, а остальное там». С волнения не уснёшь. Утро раннее. Мечтой встречаю рассвет ранний: «О, хотя бы ещё одно заседание относительно искоренения всех заседаний!»

Многие сатирические произведения Владимира Маяковского были направлены на борьбу с бюрократизмом. В первые годы советской власти резко разросся бюрократический аппарат, появились учреждения, погрязшие в заседаниях, имитирующие кипучую деятельность и далёкие от истинных нужд народа. Поэт, конечно, не мог пропустить такой животрепещущей темы.

В стихотворении «Прозаседавшиеся» главный персонаж, от чьего лица ведётся рассказ, – обычный человек, который тщетно обивает пороги государственного учреждения в надежде получить аудиенцию у «товарища Иван Ваныча», но никак не может застать его на месте – неуловимый Иван Ваныч постоянно находится на каких-то заседаниях.

Сатирический эффект нарастает постепенно. В начале стихотворения читатель узнаёт, что каждое утро наш герой видит, как «расходится народ в учрежденья». Настораживает пока только перечень этих учреждений: «глав», «ком», «полит», «просвет» (Маяковский разбил реально существующий Главкомполитпросвет на четыре организации).

Сатирическое звучание второго предложения уже не вызывает сомнения: «Обдают дождём дела бумажные…». Для Маяковского бюрократизм, прежде всего, означал слепую власть бумажки, циркуляра, инструкции, которые только мешают живому делу. А образ «бумажного дождя» будет продолжен поэтом в целом ряде последующих произведений. В этом же стихотворении Маяковского интересует другое – заседательский раж бюрократов.

Снова и снова взбирался на «верхний этаж семиэтажного дома» несчастный проситель, но так и не смог застать Ивана Ваныча, и каждый раз слышал один и тот же ответ: «На заседании». Но главное даже не в бесконечных заседаниях, а в том, чем на таких заседаниях занимаются в служебное время чиновники.

Сначала было заседание «объединения Тео и Гукона». Автор придумал это объединение, соединив Театральное объединение с Главным управлением конезаводов, чтобы показать абсурдность происходящего. Что у этих объединений может быть общего, о чём они могут совещаться? Только для сатирического эффекта можно придумать такое. Но Маяковский опирался на реальный факт: в 1921 году бывший заведующий Тео режиссёр С. Н. Кель был назначен на работу в Гукон начальником отдела коннозаводства.

Количество заседаний в стихотворении, конечно, преувеличено, а вот вопросы, которые обсуждаются на подобных заседаниях – явное преуменьшение («покупка склянки чернил», к примеру). И преувеличение, и преуменьшение – распространённые средства выразительности в творчестве Маяковского.

Сатирическое звучание усиливается, когда, уже «на ночь глядя», проситель приходит в учреждение и узнаёт, что таинственный Иван Ваныч на этот раз «на заседании а-бе-ве-ге-де-е-же-зе-кома». В этой абракадабре автор явно высмеивает любовь к сложным аббревиатурам, характерным для двадцатых годов ХХ века.

Все четыре эпизода поисков Иван Ваныча – это только лишь своеобразный подступ к центральному событию произведения. Бедняга-посетитель, «дикие проклятья дорогой изрыгая», врывается, доведённый до белого каления, на заседание и видит: «сидят людей половины». Это кульминация знаменитого стихотворения «Прозаседавшиеся». Сатирический эффект усиливается и тем, что «взъярённому» герою, пришедшему в ужас от «страшной картины», противостоит «спокойнейший голосок» секретаря, который объясняет: для того, чтобы успеть на двадцать заседаний в день, «Поневоле приходится раздвояться. / До пояса здесь, / а остальное / там». Но как ни фантастична и как ни смешна эта сцена, она лишь фиксирует грустную реальность – бюрократическую действительность. Излюбленный приём Маяковского – реализация метафор. В этом стихотворении мы видим реализацию фразеологического оборота: «Не могу разорваться напополам».

В стихотворении нет конкретного образа бюрократа – Иван Ваныч абсолютно безлик, но есть обобщённый портрет бесконечно и бессмысленно заседающих чиновников. А главная мысль сатирического произведения сформулирована автором как афоризм: «О, хотя бы / ещё / одно заседание / относительно искоренения всех заседаний!». В этой фразе явно звучит авторская ирония. И, к сожалению, мечта поэта пока не сбылась.

Как обычно в своём творчестве, в этом стихотворении Маяковский использует новые рифмы и ритмы. Они нужны ему для наиболее выразительного эффекта. Поэт пытался отобразить стремительно меняющуюся жизнь, которая не вмещалась в привычные схемы и образы. Он считал, что использование обыкновенных художественных средств обедняет произведение и недостаточно хорошо подчёркивает те явления, которые ему хотелось показать своим читателям.

Стихотворение «Прозаседавшиеся» создано на основе приёма «абсурдного гиперболизма» (термин введён в литературу Маяковским) – это беспощадная ирония, переходящая в открытое преувеличение. С помощью собственных выразительных средств поэт-сатирик достигает эффекта, выбивая читателей и слушателей из привычного ассоциативного ряда и заставляя воспринимать давно знакомые явления в совершенно неожиданном ракурсе.

Нет, наверное, такого отрицательного явления в жизни, против которого не боролся бы Маяковский. Поэт признавался: «У меня большой зуд на писание сатирических вещей». В последние годы своей поэтической деятельности он создал ряд классических произведений сатирического характера с говорящими названиями: «Трус», «Подлиза», «Плюшкин», «Ханжа», «Сплетник», «Халтурщик».

Неологизм Владимира Маяковского прозаседавшиеся прочно вошёл в русскую разговорную речь.