Русские сумерки. Клятва трикстера

Кулагин Олег Павлович

Часть 3. Цветы на костях

 

 

Глава 1

Мотодрезина едва тащилась. Натужно урчала и раскачивалась на неровностях полузаброшенной колеи, но все равно давала не более тридцати километров в час.

Пару раз двигатель вообще глох, и в блаженной тишине мы катились по инерции – замедляясь до полного слияния с окружающей обстановкой. Это здорово расслабляло – можно было улечься на мешок с соломой и рассматривать прозрачно-голубое небо, а можно срывать ягоды прямо с подступавших вплотную к колее кустов.

Хорошо, но недолго…

Максимум полминуты. Пока Егорыч, наш пилот и по совместительству владелец дрезины, с проклятиями вновь не запускал капризное устройство.

Карен хмурился, но молчал.

Выбирать-то все равно не проходится.

Из хозяев двух относительно исправных дрезин только Егорыч согласился отправиться с нами к мосту. Причем без малейшей задержки и за умеренную плату. Можно сказать, нам неслыханно повезло: за каких-то сто баксов мы получили максимально доступный в этих краях сервис – два относительно чистых мешка с соломой, на которых вполне удобно сидеть, плюс самого Егорыча – не только как водителя, но и как приятного попутчика.

– Хлебнете? – предложил он, замасленными пальцами отвинчивая крышечку фляги.

– Спасибо, – улыбнулся я.

– А мне налей, – пробормотал Карен. Заметно было, что он до сих пор нервничает.

Глупо.

Быстрее, чем на дрезине, к мосту не доберешься.

Железная дорога – вообще единственная местная коммуникация, сохранившаяся среди болот и аномалий. Так что оставить мотоциклы в поселке – вполне разумно.

Не ехать же за сто километров в объезд, рискуя нарваться на полицейский патруль или на кого похуже?

– Часто тут катаетесь? – спросил я.

– Раньше бывал чаще, – усмехнулся Егорыч, сверкая целехоньками, будто у молодого, зубами. – Однажды вот везли матерого кабана…

– Кабана?

– Ага, у Темной балки завалили. Живность тут имеется. Если появится желание, могу за двести баксов такое сафари устроить!

– Спасибо, мы подумаем.

– Если с ночевкой – всего двести пятьдесят.

– Угу, это по-божески.

Хотя не уверен, что мне бы понравилось ночевать в этом райском уголке. Я глянул на подступавшую почти вплотную к насыпи стену леса. Сафари? Что ж, когда нет людей, зверья всегда в избытке – нормального, четвероногого…

– Ты не волнуйся, вдоль дороги тут безопасно, – успокоил пилот дрезины. – И в лесу тоже, если места знать.

Я кивнул. Святая правда: когда знаешь места, везде безопасно.

Карен сморщился, допивая стаканчик местного самогона. И Егорыч предложил ему горбушку ржаного хлеба из собственных запасов.

– Не надо, – отмахнулся Седой. Опять угрюмо уставился перед собой.

Не нравится мне его настроение.

Пока неделю отлеживались в глухой деревушке и Катя отпаивала нас целебными отварами из местных трав, я почти привык видеть рядом физиономию Седого. Привык делить с ним и еду, и боль. Я даже научился искренне смеяться, слушая эпизоды из его богатой биографии.

Нет, мы не подружились.

Это не слишком подходящее слово. Но так бывает, что абсолютно чужие люди, даже враги, иногда могут ощутить симпатию к тому, кто повязан с тобой самым крепким – своей и чужой кровью.

Чувствует ли Карен Седой эту связь?

Должен.

Ведь с мозгами у него в порядке.

Это почти банальная арифметика: если задумает откупиться моей головой, свою все равно не спасет.

– А можно мне кусочек? – повернулся я к Егорычу.

Он протянул кулек, и я отщипнул от горбушки.

Медленно стал жевать. Люблю этот вкус – чуть сладковатый, густой. Выпекать ржаной хлеб умеют только в глубинке. В Москве и Нижнем – давно сплошной суррогат…

Хорошо.

Как говорил Локки, надо ценить такие мгновения.

Я откинулся на мешок с соломой и посмотрел в небо. Тучи натягивает. Только бы не снова дождь…

Полночи сегодня мы тряслись на мотоциклах под проливными струями. Отличная погода для того, чтоб объезжать полицейские блокпосты. Но теперь я мечтаю о солнце – ярком, почти летнем…

Пару дней тепла – разве это несбыточное желание? После Сумерек российская осень стала заметно мягче – единственное, что изменилось к лучшему.

Хорошо хоть успели просушиться. И плотно позавтракали дома у Егорыча. Заплатили всего двадцать баксов, но внутри до сих пор блаженное ощущение сытости. Одно худо – чай у него дрянь. То есть, конечно, лесные травы – это приятно. Только ни хрена не бодрит. А дорога – однообразна, безопасна. И веки после бессонного ночного марш-броска сами собой начинают слипаться…

Я полез в карман куртки и достал плеер – старенький корейский, с трещиной в корпусе, залепленной скотчем.

Ромкино наследство.

Надел наушники, включил плеер. Запустил какую-то бодренькую попсу. Но минут через пять понял, что от нее еще сильнее хочется зевать. Я чуть приглушил звук, начал листать список на экранчике. И курсор почти случайно остановился на той самой песне.

Той, которая была последней в жизни Ромки…

– Музыку слушаешь? – будто через вату, долетел голос Егорыча. – Может, врубишь на громкую, чтоб веселее ехать?

Я вздрогнул, оглядываясь на его улыбчивую физиономию, и качнул головой:

– Веселее не будет…

Подумал и сухо добавил:

– Не хочу вас отвлекать.

– От чего отвлекать-то? – удивился он. – Это ж не проспект в Москве – обгона по встречке не будет. А поезда тут уж лет десять не ходят!

– Извините, батарейка почти сдохла, – криво усмехнулся я. Снял наушники и вместе с плеером спрятал в карман.

Будто в ответ на мои желания, утреннее солнце понемногу наливалось слепящим огнем. Тучи ползли с запада, обходили справа и слева, но в небе над нами пока маячил просвет голубого неба. И через этот островок тепла доходило в избытке.

Пропитанный влажными испарениями ветерок не разгонял духоты.

Я расстегнул куртку, поудобнее взбил мешок с соломой и умостился так, чтобы хорошо все видеть слева от насыпи. Мимо проносились кусты, а за ними – ползла однообразная стена хвойного леса.

Кустарник тут был совсем чахлым, и сосны чуть дальше стояли свободно. Так что вся округа отлично просматривалась метров на пятьдесят от полотна.

Хорошо и спокойно. А ехать нам еще не меньше получаса.

Я снова широко зевнул. Однообразная картинка леса плыла, затягиваясь пеленой перед глазами.

Может, зря мы не остались в поселке? После тяжелой ночи не помешала б хоть пара часов сна…

Нет.

И так потеряли целую неделю.

Вот сейчас пожую серого мха – у меня еще немного осталось, и дремоту как рукой снимет. Сейчас… Только чуток отдохну.

Я опустил веки.

Спать не собирался. Просто вспоминал события последнего месяца и прокручивал в голове план действий. Слишком многое теперь надо наверстать. И пусть чистая логика подсказывает, что план нереальный, но Ромка был прав – надо делать невозможное. Я еще смогу их переиграть. Ведь сильный козырь до сих пор у меня на руках – рыжий упырь укрыт в надежном месте.

И даже Карен не знает где…

Что-то кольнуло в груди. Наверное, плохо зажившее ребро.

Морщась, я открыл глаза.

И растерянно моргнул.

Мотодрезина плавно, будто парусник по волнам, катилась среди облаков – так высоко, что земли не видно. А рядом со мной сидели прекрасная охотница Лада, угрюмый фермер Григорий и молодой лейтенант Андрей в фуражке со звездой на синем околыше.

Я видел их ясно, как наяву, – до последней морщинки на кожаной портупее лейтенанта. А меня будто не замечали – все смотрели туда, где с каждой минутой сужался просвет между облаками.

Пряди волос Лады развевались на ветру, ее рука сжимала короткий кривой меч. Григорий взял автомат наизготовку. Андрей передернул затвор ТТ.

Что они могу разобрать там, впереди?

Сколько ни вглядываюсь – ничего. Лишь клок ясного неба. Лишь молнии проскакивают вокруг в густеющих тучах. Грома не слыхать, но дрезина чуть вздрагивает, как на невидимых ухабах…

Еще вспышка. И снова резкий толчок.

– Ого! – я торопливо хватаюсь за поручни. Как бы не вылететь вниз!

Лада оборачивается на звук моего голоса.

Гнев и испуг мелькают в ее огненно-голубых глазах. Целую секунду мы смотрим друг на друга. Она что-то взволнованно говорит, только я ни хрена не могу разобрать. Глупо улыбаюсь, теряя чувство реальности происходящего. Ведь нельзя же поверить в летящую по небу дрезину!

И нахмурив брови, Лада бьет меня рукояткой меча – прямо в грудь. По не зажившему ребру!

– А-ай! – боль, реальная боль пронзает тело. Что ж ты творишь, дурочка?!

Я дергаюсь… И открываю глаза.

– Опять заныло? – сочувственно спрашивает Карен.

Однообразная стена леса ползет мимо. Егорыч насвистывает себе под нос что-то бодрое. И убаюкивающе гудит мотор дрезины.

«Все-таки заснул! Идиот!»

Я окидываю окрестности лихорадочным взглядом.

В воздухе разлита безмятежность, а высоко поднявшееся солнце так же пригревает. Все идет гладко. Почему ж я не могу совладать с нарастающей тревогой?

И до сих пор, как наяву, вижу огненно-голубые, испуганные глаза Лады?

Сердце бестолково колотится, струйка пота сползает за воротник куртки.

Должно быть, со стороны напоминаю психа. «Ты трикстер или истеричный сопляк?!» Возьми себя в руки, вон и Карен уже недоуменно косится.

«Расслабься!» – командую я сам себе.

Но вместо этого вскакиваю на ноги – так, словно неведомая сила меня подбрасывает. До рези в глазах вглядываюсь вперед. И хватаю Егорыча за плечо:

– Тормози!

– Что? – удивленно поворачивает он голову.

– ТОРМОЗИ! – отчаянно ору я. И он испуганно хватается за массивный рычаг, опуская тормозные колодки, вырубая двигатель на холостой ход.

Дрезина начинает замедляться.

Но слишком долго. Полотно тут идет под уклон, а Егорычу все-таки удалось на полную мощность раскочегарить мотор колымаги. Мы не успеем!

В долю секунды я успеваю это оценить и командую:

– Прыгаем!

– Да что случилось-то? – бормочет Карен. Ни он, ни пилот нашего «болида» пока ни черта не смогли рассмотреть. А когда поймут – будет поздно. Я почти не сомневаюсь в этом, хотя сам увидел ненамного больше.

– Объясню потом.

Седой бросает на меня внимательный взгляд. И в следующий миг, подхватив свой рюкзак, соскакивает, катится в густой траве вниз по насыпи. Егорыч изумленно трясет головой:

– Наркоты вы объелись, ребята?

– Ты тоже прыгай! – хрипло выдыхаю, всматриваясь вперед. – Сейчас, слышишь?

Он бы мог догадаться – по призрачному колыханию воздуха над рельсами, меньше чем за сотню метров от нас. Только старик не хочет видеть. И тем более не желает бросать свою драгоценную колымагу.

– Прыгай, Егорыч!

– Ага, размечтался! – зло скалится он, вырывая из-под замасленного бушлата обрез винтовки. – Сам прыгай!

Логичное, разумное предложение. Если человеку плевать на свою жизнь, если ему втемяшилось, что таким оригинальным способом я мечтаю завладеть его самоходной телегой – да ради бога! На фига мне рисковать, тратить драгоценное время?

Но я поступаю нелогично.

Бросаюсь к нему, перехватив оружие. Егорыч отчаянно сопит, не сдаваясь, – лицо его краснеет от праведного гнева:

– ЭТО МОЯ ДРЕЗИНА! Вали отсюда, обкурок!

– Да кому нужна твоя таратайка! Глянь вперед, упрямый баран! – мне почти удается развернуть его лицом по движению – туда, где уже начинает обугливаться трава, где плывет, искажается в мареве дорога и насыпь…

В тот же миг Егорыч бьет меня локтем в живот – с совсем не старческой силой.

В глазах темнеет, потеряв равновесие, я лечу вниз через хилый бортик дрезины. Приземляюсь на жесткую щебенку – больно ударившись плечом, лишь чудом не свернув шею.

«Старый дурак!» – рвутся наружу злость и обида. Но слова застревают в глотке, когда я поднимаю лицо.

Там, за несколько шагов от меня, раскаленное марево уже окутало дрезину. Фигура Егорыча как-то странно вздрагивает – будто от легкого толчка. И вместе с колымагой скрывается за изгибом дороги.

Я цепенею, почти не дышу. А марево надвигается, обдавая жаром.

Несколько секунд кажется, что оно идет прямо на меня.

Но нет, проплыло мимо… Дрожит над рельсами, с легким шипением ползет вдоль полотна. И вдруг исчезает с громким треском.

Тишина и покой воцаряется кругом. Только я не рискую шевелиться. Жду, отсчитывая время ударами сердца…

Сзади что-то хрустит. Я едва не прыгаю в сторону, как заяц. Но обернувшись, понимаю, что это всего лишь Карен.

Прикладываю палец к губам.

Мы ждем, вслушиваясь, еще целую минуту. И лишь тогда осторожно поднимаемся насыпью.

Если не считать обугленной травы, особых следов там нет. Может, не настолько плохо дело?

Идем вдоль полотна. Лишь метров через сто, за поворотом, там, где опять начинается небольшой подъем, обнаруживаем остановившуюся дрезину.

Издали кажется, что все в порядке.

Разве что фигура Егорыча странно неподвижна. Он стоит спиной к нам, схватившись руками за поручни. Воротник бушлата, как было и раньше, поднят, грязноватая кепка красуется на голове…

– Эй! – зову я с некоторой опаской – чего доброго, развернется да пальнет из обреза. Но старик остается неподвижным. Тогда я подхожу ближе, легонько касаюсь его плеча…

И вся фигура Егорыча осыпается на платформу дрезины – будто обломки неумело склеенного манекена.

Нелогичное, паскудное зрелище. Под чуть обуглившейся одеждой – оскаленная, почерневшая, распадающаяся на куски мумия…

Несколько секунд молчания.

Потом Карен выдавил:

– Что это было?

– Похоже на плазмон, – буркнул я.

– А почему одежда и волосы не сгорели?

– Не знаю, – честно ответил я, – говорят… есть плазмоны, которые любят живую плоть.

Звучало по-дурацки. Но покрытые черной коркой куски скелета у наших ног придавали моему ответу определенную логику.

Мы собрали их и аккуратно уложили на платформу. Прикрыли бушлатом.

На душе стало муторно. Почти как там – возле пробитой пулями «Газели». Опять я заранее ощутил беду… и опять не смог спасти.

Но разве я не пытался?!

Сел с краю дрезины. Поднял флягу, выпавшую из прожженного кармана Егорыча. Удивительно, но внутри что-то плескалось. Плазмонам такое не по нутру? А мне в самый раз. Отвинтил крышечку и осушил флягу почти до дна.

Спохватился и оставил глоток Седому. Он допил и вернул флягу на бушлат покойника. Вздохнул:

– Плохое начало.

– Хорошее, – через силу пробормотал я, – мы ведь живы…

Он почесал затылок:

– Знаешь, что-то не хочется дальше ехать на дрезине.

Я уставился в набухающее тучами небо. Просвет между ними опять напомнил мне огненно-голубые глаза Лады. О чем еще она хотела предупредить?

Хрен догадаешься! Пока не ощутишь на своей шкуре.

Вслух я сказал:

– Да, иногда по кайфу пройтись пешком… – И без колебаний двинулся вдоль полотна.

До моста – не меньше двух километров.

Реально было б чуток срезать через лес, но я не рискнул. Все-таки на открытом месте легче разглядеть аномалии.

Засады я не боялся. Никто нас там, впереди, не ждет – тем более со стороны моста.

Вдобавок есть надежда, что нас уже не числят среди живых. В мешанине человеческих останков, над которой потрудился рыжий упырь, трудно опознать отдельные тела.

Ни там, ни здесь – зависнуть между мирами. Это лучшее для того, кто хочет казаться тенью…

Пока не отстаем от графика.

Можно считать, что здесь на дороге были мелкие осложнения. Главное, мы почти одолели аномальный район. И скоро будем на той стороне реки.

Жаль, погода продолжает портиться. Налетавшие порывы ветра уже приносят капельки влаги.

– Паскудная осень в этом году… – тихо пробормотал Карен. – Веришь, самая худшая в моей жизни!

Я сморщился, но не стал оглядываться или, тем более, поддерживать беседу. Я слышал за спиной его размеренные шаги – шаги крепкого, выносливого, несмотря на возраст, субъекта. И плевать мне на его обычные жалобы о том, что все это не для него, что он слишком стар для таких приключений.

Я знаю, что рана у него практически зажила. И Седому вполне под силу топать еще хоть десять километров.

– Слушай, Тень, а как тебе удалось догадаться о плазмоне?

Угу, вторая его любимая тема – всю эту неделю Карен осторожно, но последовательно выпытывал у меня подробности трикстерского ремесла. Наверное, считал меня кем-то вроде ловкого фокусника и мошенника.

Не он первый.

Многие полагают, что достаточно выучить набор хитрых трюков – и, вуаля, крекс-пекс-фекс! Сможешь шутя обходить любые ловушки Зоны, щедро затариваясь дорогущими артефактами.

Иногда, усвоив такие понятия, глупцы осмеливаются идти за периметр.

В 99 случаев из 100 для них все заканчивается в первую же ходку. Хорошо, если только увечьями. Везет считаным единицам, и лишь немногие из них со временем начинают понимать Зону.

– …Ты ведь бывал раньше в этих местах – да, Тень?

– Никогда.

– Но, вероятно, встречал что-то подобное? Знал какие-то признаки?

Я усмехнулся.

И ведь этот Карен – вовсе не дурак. Мозги у него заточены под вполне конкретную тематику, но я-то могу понять, что его уголовный имидж – больше для общения с коллегами. Когда он говорил, что окончил три курса университета – думаю, сказал истинную правду.

Вопреки сложившимся стереотипам образование – хороший бонус даже для бандита.

Но, несмотря на весь свой ум, Седой продолжает спрашивать:

– Там, на рельсах… имелись какие-то особые отметины, да?

– Серьезно? Молодец, наблюдательный. А я вот ни хрена не заметил…

Он озадаченно умолк.

Наконец-то!

Теперь могу просто наслаждаться ароматами соснового леса и вспоминать улыбку Кати.

«Даже выпутываясь из дерьма – думай о хорошем» – так говорил Ракетчик.

Катя…

Она – молодец. Как добрая заботливая фея, выхаживала и меня, и своего подранка Седого. Это удивительно, но ветхая избушка в глухой деревне на несколько дней стала чем-то вроде родного дома. И запах прелого сена – того, что сгодилось вместо матрацев, – сейчас кажется родным…

А еще странно, что за эту неделю я лишь несколько раз думал о Насте.

– Ого, – пробормотал Карен, – вот же хрень! Еще и светится… Ты раньше такое видел?

О чем это он?

Я раздраженно передернул плечами. И нехотя обернулся.

Седой стоял у подножия высокой сосны, таращился куда-то вверх. Я тоже запрокинул голову. И, холодея, крикнул:

– В сторону!

Карен, словно ужаленный, отпрыгнул от сосны и уставился на меня, как на идиота. А облако, похожее на кусок серого тумана, озаренный искорками, медленно подплывало к макушке дерева.

И уже наливалось изнутри синеватым огнем.

– БЕГИ! – выпалил я и, не дожидаясь, пока Седой среагирует, сам бросился к нему, схватил за куртку, потащил за собой к насыпи. Продираясь через траву, мы взлетели к рельсам. И едва перемахнули через них – сзади вспыхнуло, грохотом ударило по ушам.

Жесткие стебли травы полоснули по лицу – будто огромная ладонь швырнула нас вниз по склону…

Уф-ф…

Звон в голове.

Железный привкус во рту.

Я сплюнул и осторожно вдохнул, пытаясь ощутить ребра. Вроде все целые, кроме одного – того, что никак не заживает целую неделю…

Повернул голову. Рядом ошалело моргал Карен.

– В порядке? – буркнул я.

Он молча кивнул.

«А что ему, хрычу, сделается? – подумал я раздраженно. – Такого и из пушки не прошибешь…»

Выждал еще секунду, баюкая ноющее ребро. Потом мы поднялись.

Медленно вскарабкались назад, к полотну дороги. И увидели ту самую сосну – больше всего напоминавшую обгорелую головешку. Земля вокруг тоже слегка дымилась. А с влажной травы поднимался пар.

Порыв ветра донес резкий аромат озона.

Карен запрокинул голову, всматриваясь. Облако ищет?

Я криво усмехнулся:

– Не бойся, старичок, – уже разрядилось.

Вспыхнуло и развеялось, сгорело почти без остатка. Максимум, что остается, – хлопья сажи в воздухе…

Карен нервно передернул плечами. И хмуро выдавил:

– Спасибо.

Дальше мы шли молча. Дождь то усиливался, то опять исчезал, растворяясь в воздухе, неуловимой моросью проникая за воротник. Карен топал за моей спиной, теперь не отступая ни на шаг.

Иногда я затылком чувствовал его тяжелый взгляд.

Злится на меня?

Ну и дурак!

Я ведь честно все объяснил, когда выбирали этот путь. Неужели надо повторить?

Оглянулся на каменную физиономию Седого. И хрипло буркнул:

– Это не Зона, но район – поганый. Минимум пятый уровень по шкале аномальной активности. Из-за этого и половина местных деревень пустуют – уже лет десять, даже там, где народ не загнулся от синдрома.

Карен хмыкнул:

– Может, им просто скучно жить в такой глуши?

– Ты разве не понял, старичок? Тут не соскучишься. Если видишь непонятную хрень – просто обходи стороной.

– Я думал, это нормальное облако.

– С искрами?

– Ты сам говорил – тут полно атмосферного электричества.

– А ты сравни скорость ветра и скорость той фиговины. На такой высоте клочья тумана проносятся, как листья на ветру. А та пакость едва ползла…

Седой кашлянул и сплюнул. Но ничего не ответил.

Ясное дело. Кому нравится признавать ошибки?

Я оглянулся и добавил как можно мягче:

– Знаю – ты тертый тип и многое повидал. Но здесь твой опыт не проканает – это тебе не лопатники в подворотнях отжимать. Если видишь непонятки – не лезь сам. Лучше не стесняйся, спроси у меня. Поверь, старичок, так безопаснее – и для твоей, и для моей шкуры. Вот когда перейдем мост…

– А мы уже почти пришли, – сухо перебил Карен.

Я всмотрелся. И действительно увидел сквозь кроны придорожных осин прямоугольные очертания.

– Укладываемся в график, – кивнул я, ускоряя шаг.

– Погоди, – раздалось за спиной.

– Чего еще? – буркнул я недовольно. Он поравнялся со мной и окинул внимательным взглядом:

– Должен тебя предупредить.

– О чем, старичок?

– Отжимать лопатники – не мой профиль…

Я улыбнулся, останавливаясь.

Только его физиономия была неподвижной. И голос звучал сухо и бесстрастно:

– …Начинал я вообще трупоукладчиком.

– Кем?

– Киллером, по-народному…

Моя улыбка слегка притухла. А Седой продолжал тем же холодновато-безмятежным тоном:

– Ты хороший профи, Тень. Но из-за периметра Зоны жизнь выглядит иной, чем она есть на самом деле. Как видишь, в ней хватает своих непоняток. Особенно там, за мостом.

– Я в курсе…

Губы его наконец-то изогнулись в усмешке:

– Если что – сам не дергайся. По ту сторону моста я – Карен Седой. Даже понтовые фраера знают это имя. А вот твое – вряд ли слыхали.

– Понял.

Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга. Потом он сухо добавил:

– Будут вопросы – спрашивай, не стесняйся. И еще одно. Ты все правильно растолковал. Здесь, среди аномалий, канает лишь твое ремесло. А я точно немолод для таких фокусов. Мой младший сын… сейчас был бы твоим ровесником. Но больше не называй меня старичком.

– Не буду, – выдавил я и едва не добавил «старичок».

Вовремя прикусил язык.

 

Глава 2

Темные издали очертания моста вблизи оказались неопределенно бурого цвета, кое-где щедро разбавленного красным.

Ржавчина…

Но это не главная проблема.

Когда мы подошли достаточно, чтоб расступилась висевшая над рекой дымка, я понял, что изрядного куска моста просто не существует. Так, словно чьи-то огромные клыки перекусили, вырвали из середины толстые стальные балки и надломили бетонную опору.

Почти десять метров пустоты.

А вниз… Вниз – еще больше.

Я крепко вцепился в кусок гнутой стали, торчащий у самого края, и глянул себе под ноги – туда, где клубилась туманом свинцово-серая гладь реки.

Аномальщины вроде нет. И хорошо, что обломки опоры с торчащими штырями арматуры – чуть в стороне.

Вода наверняка ледяная… Вообще – высоковато.

Но бывало и хуже.

Веревка и крюк в рюкзаке Седого имеются. Все, что надо, – один удачный бросок.

Зацепиться на той стороне – вон за те шершавые от ржавчины балки. Человеческий вес они еще должны выдержать. Пять минут акробатики – и я на той стороне. Даже с ноющим ребром…

Способен мой спутник повторить такое?

Я покосился на Карена.

Он казался совершенно спокойным. И внимательно всматривался куда-то на ту сторону.

Чего там смотреть?

И так мало времени. Если придется возвращаться в поселок – мы должны успеть еще засветло.

– Доставай веревку, – сказал я.

– На фига? – пожал он плечами и махнул рукой куда-то в пустоту. – Я – Карен Седой! В гости к Цебелю!

Разумеется, никто не ответил. Ведь с той стороны моста не было ни души.

Я криво усмехнулся.

Если б ранее чуток не успел узнать своего напарника, подумал бы, что у «старичка» галлюцинации. Нормальный такой делирий, когда некоторые способны и с обрыва сигануть.

Но Карен прыгать не собирался. Вместо этого – удобно присел на рельсу.

– И что дальше? – пробормотал я.

– Ждать, – буднично отозвался он.

Я посмотрел туда, где сквозь дымку маячило продолжение моста. И сел рядом.

Так прошло минут десять.

Это начинало надоедать. Только Карен нервничать не собирался.

– Может, все-таки достанем веревку и крюк? – осторожно напомнил я.

– Не суетись, – морщины на его лице собрались в едва уловимую усмешку.

Я сплюнул, опять посмотрел вниз.

Кое-где в разрывах тумана можно различить, как ветер гонит по реке рябь. Но видимость ухудшалась с каждой минутой. Дымка густела.

Интересно, как он вообще думает оказаться на той стороне? Ждет, что кто-то пришлет за ним вертолет?

Какой-то маразм…

– Давно бы уже были за рекой.

– Будем… – успокоил Седой. И вздрогнул, поворачивая голову на новый звук.

Да, я тоже услышал – еще пару секунд назад. Мерное гудение, едва уловимый шелест, а теперь и хорошо различимый лязг. Он долетал из тумана, окутывавшего ту сторону моста.

Все громче и громче…

Спустя мгновение я понял: нечто приближается к нам оттуда – прямо через зиявшую пустоту.

Я вскочил на ноги, вглядываясь. Но волноваться было рано.

Всего лишь выдвижной мостик.

Стальные рейки попали в надежные, кем-то раньше установленные выемки. И получилось продолжение железной дороги – прямо через разрушенный кусок моста.

– Удобно, – буркнул я, – тут бы и на дрезине проехали…

– Ты еще не накатался? – поморщился Карен. И приветственно помахал рукой.

Наверное, надеялся, что видеокамеры с той стороны достаточно хорошо видят через дымку.

Искаженный динамиками голос долетел в ответ:

– Можете идти!

Какое радушие…

Пока я обдумывал заманчивое предложение, Карен первым двинулся вперед.

Перил, разумеется, не было. Одолеть десяток метров над пустотой – не так уж трудно. Когда-то я сильно боялся высоты. А сейчас… сейчас надо просто особенно не всматриваться себе под ноги – туда, где между широкими стальными перекладинами угадывается далекая поверхность реки.

И лучше не думать о том, что ждет впереди…

Ведь поворачивать назад все равно поздно.

Есть!

Перешли. Снова под нами надежный железобетон.

Теперь я и сам вижу небольшие видеокамеры, закрепленные на стальных балках. Могу в тонкостях изучить механизм, приводящий в движение мостик. На кожухе электромотора хорошо видна надпись с инвентарным номером и принадлежностью «В/ч 43081».

Угу, само собой – мотор позаимствовали из той воинской части, что когда-то размещалась меньше чем за полкилометра отсюда… Молодцы, чего добру пропадать?

Пока я изучал самодельную машинерию, из-под выкрашенного серой краской кожуха опять долетел мерный гул. И выдвижной мостик с лязгом вернулся на свою сторону.

Холодок пробежал по спине.

Но это была чисто рефлекторная реакция. Ведь мосты назад уничтожены не сегодня. Намного раньше…

Я посмотрел через дымку, скрадывавшую очертания берега впереди.

Странно, что до сих пор вокруг ни души.

– А где же встречающая делегация?

– Будет, – сухо пообещал Карен. И небрежно скинул рюкзак с плеча. – Держи. Твоя очередь его таскать.

Насчет «делегации» Седой не обманул.

Едва мы достигли оконечности моста, четыре дюжих амбала, словно призраки, выросли из тумана. И быстро доказали свою реальность, проворно обшмонав нашу одежду и рюкзак.

Пистолеты и ножи они забрали. Глушилку тоже.

Карен усмехнулся:

– Так вы встречаете друзей?

– Не обижайся, – сверкнул золотой фиксой тот, кто, очевидно, был старшим над этой оравой, – такой порядок. Стволы и товар потом отдадим…

– Цебель у себя?

– Конечно, – торопливо кивнул фиксатый, – примем вас, как дорогих гостей, не сомневайтесь…

Остальные мордовороты тоже попытались изобразить радушие на физиономиях. Но лучше бы они этого не делали.

Очень скоро микроавтобус с «дорогими гостями» и почетным эскортом подъехал к КПП бывшей воинской части. Фиксатый выпрыгнул из машины и скрылся за небольшой стальной дверцей слева от ворот.

Бог знает, о чем он там говорил целую минуту. Но до того, как массивные ворота отъехали в сторону, я успел окинуть обстановку внимательным взглядом.

Часть – точно бывшая. А вот КПП – очень даже действующий.

Более того – с тех пор как отсюда ушли военные, окружающий строения периметр многократно усилился. По относительно свежей кладке можно понять, что высоту забора увеличили на целых полтора метра, а вдоль него добавили несколько бетонных башен, оснащенных бойницами и пулеметными гнездами. Сверху это все художественно украшено спиралями колючки. А по вон тем проводам с фарфоровыми шишечками изоляторов наверняка проведен ток…

Богато. Надежно.

Ракетчик сказал бы, что чувствуется тонкий вкус владельца.

Бывшая воинская часть превращена в реальную крепость.

Теперь ясно, что Карен не приукрашивал. Цебель – действительно серьезная персона. Это хорошо. Только такой и может позволить себе ввязаться в наше дело.

Плохо, что до сих пор неясно – какую плату он попросит взамен?

Что, если она в точности равна цене наших голов?

– Проходите, – радушно оскалился фиксатый.

Нас ввели в просторный, ярко освещенный холл на первом этаже пятиэтажного здания. Бог ведает, что тут было раньше – по-моему, здание сильно переделали, и в дальнем его конце реконструкция еще шла полным ходом, из-за крыши виднелся башенный кран, и здание было окутано строительными лесами. Зато там, где мы находились, все уже выглядело как в приличном офисе солидной фирмы: мягкое ковровое покрытие, удобные кресла и диваны, журнальные столики с хрустальными пепельницами.

Дополнительно перед нами выставили вазу с фруктами и минералку.

– Угощайтесь, – улыбнулась симпатичная девушка в строгом жакете и длинной, ниже колен, юбке.

– Составите нам компанию? – выдавил я любезно.

– Нет, извините.

Сказала и ушла, вильнув юбкой, а вот мордовороты в кожаных куртках никуда не делись.

Маячили у всех дверей. И у окон тоже. Хотя стальные жалюзи тут были опущены – так, словно местные каждую минуту готовились выдержать атаку.

– Придется чуток обождать, – объяснил фиксатый. И тоже исчез за дверями.

Мы с Кареном переглянулись.

Я нервно дернул бровью. Он успокаивающе подмигнул. И как ни в чем не бывало налил себе минералки в высокий стакан.

Карен пил ее долгими неторопливыми глотками.

А я прокручивал в голове то, что знал о Цебеле. Собственно, знал я немного – и все со слов моего напарника. Раньше у них с Седым были общие дела – на этой почве и скорешились. Потом дорожки разошлись, но все равно какие-то завязки остались. И вероятно, завязки серьезные – раз Карен на него рассчитывал.

С такими людьми только голой дружбы – мало. Всегда должен работать личный интерес.

Плохо, что я о нем не догадываюсь.

Зато знаю, что нас Цебель не ждал – ни сегодня, ни вообще.

Почти неделю назад хорошие друзья Седого вышли на него и изложили печальный расклад – типа сгинул с концами твой дорогой кореш. И подставил его Лаки-бой.

Ответом они оказались довольны. Ответ был такой, что Карен со спокойным сердцем отлеживался эти дни в глухой деревне. Еще и травил мне анекдоты из своей богатой биографии.

Пока он оставался «мертвецом», живые должны были хорошо поработать.

Но сейчас пришло время воскреснуть.

Я вздохнул и нацедил себе минералки. Без газа, холодная и чуть солоноватая. Или это от моей треснувшей губы? Понять я не успел. Едва сделал глоток, чьи-то шаги долетели из небольшого вестибюльчика перед лифтами.

Я повернул голову.

Мужчина средних лет и моложавого вида возник в дверях – этот был не в куртке, а рубашке и дорогом костюме. И вместо короткого ежика у него – модельная прическа, холеные усы и бородка. Незнакомец остановился и пару секунд рассматривал нас внимательным взглядом.

– А чего как неродной? – усмехнулся Карен, медленно вставая с кресла. – Давай хоть поздороваемся, Кот!

Тот изобразил ответную улыбку и не спеша направился к нам.

«Кот! – вспомнил я. – Бывший полицай, сейчас начальник личной охраны Цебеля».

Конечно, кто ж еще должен проверять нарисовавшегося ниоткуда ходячего «покойника».

Они с Седым обнялись. Мне Кот подал руку, а мой спутник представил:

– Это Тень, трикстер.

Начальник охраны слегка нахмурил брови, будто что-то вспоминая, и кивнул. А Карен добавил:

– Тень в курсе проблемы. И это он спас мне жизнь.

Угу, надеюсь, я об этом не пожалею.

А сейчас надо изобразить на лице старательное внимание.

– Шеф вас примет, – объявил Кот. – Пока присядьте, а я ему доложу…

Опять исчез.

Мы вернулись в кресло.

Я взял из вазы сочное яблоко. И успел его съесть до того, как один охранников, повинуясь отданному в наушнике приказу, махнул рукой:

– Пожалуйста, проходите.

Под его чутким присмотром мы прошли к лифту и поднялись на пятый этаж.

Здесь тоже имелись вестибюль и крепкие ребята в кожанках, под которыми угадывались кобуры.

Мы проследовали через массивные стальные двери и оказались в небольшом «предбаннике» – комнате без окон, ярко освещенной диодными светильниками в углах. Прямо по курсу имелась массивная двустворчатая дверь – почти антикварное сооружение, щедро украшенное резными дубовыми панелями.

Именно на эту роскошь указал охранник:

– Вам сюда, – и распахнул одну из створок.

Сам остался снаружи, а мы нырнули в полумрак. Там, впереди, подсвеченные огоньками диодов, угадывались еще одни двери. Тьфу! Кем этот Цебель себя возомнил – средневековым бароном или диктатором из двадцатого века?

Я успел об этом подумать, успел даже вспомнить похожие картинки из сетевых игр и просмотренных еще в детстве фильмов… А через миг будто споткнулся, оцепенел от пронзившей грудь боли.

Нет, это было не злосчастное покалеченное ребро. Я понял это почти сразу. Кое-что другое – куда худшее…

Я схватил Карена за рукав.

Он удивленно обернулся.

– Не надо туда лезть, старичок… – собственный голос показался мне чужим. Словно шелест сухих листьев на ветру.

В тусклых отсветах голубых диодов лицо Карена исказила гримаса раздражения:

– Заткнись и просто иди за мной!

Щелкнул замок – путь для нас был открыт. И ничего уже нельзя изменить?

Седой дернул за ручку, распахивая дверь.

Я стиснул зубы, двигаясь следом.

После тесноватого предбанника кабинет Цебеля выглядел огромным и прямо-таки залитым светом. Дубовые панели на стенах будто светились изнутри медовым блеском. И даже массивный стол в этом сиянии казался почти легким и воздушным.

Только самого Цебеля за ним не было.

– Проходите, – мягко улыбнулся Кот.

Карен пересек комнату, аккуратно ступая по коричневато-рыжему, под оттенок панелей, ковру.

Я держался в нескольких шагах позади.

Вроде все нормально. Броневые жалюзи на окнах опущены. А яркий свет идет только от ламп. Было б удивительно, если б иначе… Думаю, вон из тех дверей впереди должен появиться хозяин кабинета.

Обстановка – почти интимная, как сказал бы Ракетчик…

Почему ж мне настолько неуютно оттого, что два охранника – те, что стоят справа и слева от входа, – теперь оказались за спиной? Почему я почти физически чувствую их взгляды?

Нервы совсем расшатались?

Так нельзя, Тень, соберись. Ты ведь не суеверная бабка.

Ты, в общем, молодой парень, который практически оклемался после всех передряг. И даже жжение на месте чертовой «татуировки» – вполне объяснимо. После общения с рыжим упырем ты вообще пару дней лежал пластом. А было это лишь неделю назад…

– Ну, и где шеф? – чуть раздраженно поинтересовался Карен.

– Здесь, – еще шире улыбнулся Кот.

– Что за игры. Так с друзьями не общаются. Цебель, ау! Хватит таращиться через свои камеры! Это ведь я, – Седой шагнул к столу. – Выходи, потолкуем, как люди… – последнюю фразу он явно оборвал, так и не добавив в конце ругательство.

Чего это с ним?

Почему Седой оцепенел, рассматривая что-то по ту сторону хозяйского стола и кресла?

Я поставил рюкзак на ковер, осторожно ступая, одолел пару метров, отделявшие меня от Карена…

И тоже увидел.

Хозяин кабинета точно был здесь. Отдыхал на полу в крайне неудобной позе. Хотя, вероятно, ему без разницы. Так ли уж существенна поза – когда из груди, как раз напротив сердца, торчит рукоятка ножа?

Красное пятно на рубашке и темное – на ковре смотрятся совсем небольшими. А в зрачках Цебеля застыло удивление.

Казалось, еще чуток, и он встанет, отряхнется и скажет: «Извините за маленькое недоразумение». Но он все не вставал.

А мы молчали.

Целых пять секунд в комнате царило безмолвие – настолько плотное, вязкое, что хриплые вздохи, вырывавшиеся у Седого, казались почти громкими.

Наконец мой напарник пошевелился, стряхивая с себя оцепенение, и глухо выдавил:

– Кот, неужели ты думаешь, что тебе это так сойдет?

– Что именно? – прищурился начальник охраны.

– Ты завалил Цебеля, и его ребята порежут тебя на ремни…

– Я завалил? – оскалился Кот и качнул головой. – Нет, это ты его взял на перо. Узнаешь ножичек? Тот самый, что мы вытащили у тебя полчаса назад – на нем даже пальчики сохранились…

– Никто тебе не поверит!

– Да все просто, как дважды два. Бабки, оставшиеся от локтевского общака, – все знают, что они твои. И все помнят, что их забрал Цебель. Ты ведь пришел именно за своими бабками, да, Карен? А старый друг их зажал. В натуре, обидно. Так обидно, что тебе пришлось вспомнить свое старое ремесло!

– С-сука!

– Ругань не поможет… Где груз, который вы должны были взять?

Я оглянулся.

Охранники уже не маячили живыми статуями. Оба шагнули ближе. И оба держали нас под прицелами пистолетов.

– Твар-р-рь, – прохрипел Седой. И вдруг зашатался, нелепо дернулся к окну, будто хотел его открыть и вдохнуть свежего воздуха.

– Хватит ломать комедию, – лениво пробормотал Кот.

Карен не ответил. Схватился за грудь. А в следующий миг медленно присел и с остановившимися зрачками повалился набок – между столом и стеной. Недалеко от тела Цебеля.

Кот поморщился и скомандовал одному из охранников:

– Проверь!

Сам остался на месте, только вытащил из-под пиджака новенький «глок». Второй его подручный держал на мушке меня.

Похоже, Седой не подавал признаков жизни. Охранник пару раз пнул его ногой и констатировал:

– Кажись, склеил ласты старикан…

– Печально, – вздохнул Кот. – Но, может, оно и к лучшему… – Перевел взгляд на меня. – Твои шансы уцелеть выросли вдвое. Нам нужен груз.

Я выдавил кривую ухмылку.

Как раз теперь шансов практически не осталось. Даже если вообразить, что связанный, как баран, я бы привел их к «Газели» с отдыхающим в фургоне рыжим упырем…

Неужели начальник охраны считает меня идиотом?

Хотя… У края смерти многие глупеют.

Я покосился на черные зрачки пистолетных стволов. Так вышло, что сейчас трикстер Тень – единственный и неповторимый объект их внимания. А еще очевидно, что я не способен «ускориться» – до сих пор не вернул форму после объятий рыжего.

Все против меня.

И потому остается улыбаться.

– Чего смешного, придурок? – нахмурился Кот. – Надень-ка на него «браслеты»…

Один из охранников, тот, что был на голову выше меня, спрятал пистолет в кобуру и вытащил наручники. Шагнул ближе, схватил меня за плечо. И получил локтем в живот.

Это его только разозлило:

– Ах ты, гнида!

– Серый, помоги. – Ленивый голос начальника.

– Не дергайся, падла! – второй подскакивает слева, замахиваясь мне в висок рукояткой «беретты». И в ту же секунду один за другим хлопают несколько выстрелов.

Какую-то долю мгновения чудится, что стреляют в меня. Но оба охранника начинают валиться на пол. И я валюсь вместе с ними – успевая перехватить в воздухе выпадающий из руки Серого пистолет.

 

Глава 3

Когда выбираюсь из-под еще теплых подрагивающих тел – начальника охраны уже нет в кабинете.

А Карен стоит возле запертой двери в углу комнаты и свирепо бормочет:

– Ушел, гнида!

Я лихорадочно озираюсь.

Все выглядит почти нереально. Те, что минуту назад держали меня на «мушке», сами стали трупами. А тот, кого я так легко списал со счета, наваливается плечом на дверь. Еще и шепчет под нос ругательства:

– Сука полицейская… Пронырливая тварь! Почти ведь его зацепил!

«Пистолет… Откуда у Карена пистолет?» – удивленно бьется у меня в мозгу. Но вслух я говорю:

– Ключи должны быть у Цебеля, – и бросаюсь к бездыханному телу хозяина кабинета. Проверяю его карманы, разжимаю стиснутые пальцы.

Ничего. Только карточка из желтоватого картона скомкана в его ладони – там напечатан небрежный, словно детской рукой сделанный рисунок: солнце-смайлик, поднимающееся между двумя холмами. И ниже адрес в скайпе: merry_valley11.

Понятия не имею, что это значит, – разбираться будем позже. Я прячу карточку себе в карман. Оглядываюсь на Карена:

– Ни хрена. Сейчас гляну у охранников…

– Да бесполезно. По-моему, он закрылся на засов.

– А прострелить дверь?

– Невозможно. Дерево – только декорация! Тут под низом – везде сталь… – Карен указывает на свежие пулевые отметины. – Цебель на безопасность не скупился…

– Куда ведет дверь?

– В его личные апартаменты.

Рация начальника охраны валяется рядом – вероятно, выронил в спешке. Хорошо, значит, пока у нас фора…

– Оттуда есть еще выход?

– Один перекрыт – из-за стройки. А второй ведет на крышу.

А вот это хреново!

Наверное, Кот уже поднимает охрану. Кому они поверят? Ясно, что не нам.

Значит, остальное – дело времени.

Входная дверь пока заперта изнутри. Но выкурить нас отсюда будет не так уж сложно. Например, достаточно пустить газ по вентиляции…

Я качнул головой и присел прямо на пол, прислонившись к дубовой панели. Будто ноги вдруг перестали держать.

«Татуировка» не обманула. И совсем не зря у Карена было плохое настроение.

– Ты чего? – буркнул Седой, сверху вниз рассматривая мое лицо.

– Ты был прав. Из-за периметра жизнь выглядит иной, чем она есть на самом деле. И я… привел нас в западню.

Карен поморщился:

– А я б с тобой не пошел – если б сам не был уверен.

Конечно, откуда нам было знать, что у Счастливчика и начальника охраны Цебеля окажется общий хозяин.

– Игра еще не сыграна, Тень…

Я поднял голову. Наши взгляды встретились. И Седой уточнил:

– Знаю наверняка – из этой комнаты должен быть третий выход. Кот не успел его запереть.

– Что это изменит? – выдавил я.

– Шевели мозгами. Если выберемся на крышу – там «джетпаки»! Улетим, как на крылышках!

Я недоверчиво моргнул. И вскочил с пола.

Следующие две-три минуты ушли на лихорадочное обстукивание дубовых панелей. Где-то за ними должна быть потайная дверь…

Это кажется глупостью. И я почти теряю надежду. А Карен вдруг спохватывается и, переступая через тело Цебеля, опять идет к письменному столу:

– Ну, конечно, как я не сообразил… – отпихивает кресло в сторону, хватает мертвого за руку, подтаскивает ближе и его пальцами нажимает что-то под крышкой стола.

Одна из дубовых панелей вдруг отъезжает в сторону. За ней открывается проход в узкий, неярко освещенный коридорчик.

– Цебель любил такие «фишки», – криво усмехается Седой. Отпускает руку трупа, и та мягко бьется о ковер. Целую секунду Карен рассматривает безмятежное лицо хозяина кабинета и вдруг добавляет:

– Тот еще был тип… А знаешь, где я взял пистолет? В нише под столом. Эти псы не догадались туда глянуть, а я был уверен – он обязательно что-то приготовит для беседы со старым другом…

Да, все они хороши. Но вечер воспоминаний отложим на потом.

Пока Седой шурует в ящиках стола, пытаясь что-то отыскать – деньги, документы? – я шагаю в открывшийся коридорчик.

С каждой стороны – несколько дверей. Распахиваю их одну за другой. Даже выключателем щелкать не надо – лампы зажигаются автоматически.

Ванна и туалет. Комната отдыха без окон – зато с диваном, креслами и огромным, на полстены, телевизором. Большая фотография какой-то голой девицы – явно не из семейного альбома…

К черту! Где же выход?

Третья дверь открывается так же легко.

За ней – почти нет мебели. Всего одна простая кровать и стул. А рядом на полу – тело человека.

Нет сомнений, почему он прилег не на кровати. Во лбу незнакомца красуется аккуратное пулевое отверстие.

Угу, кто-то еще, кроме хозяина, был лишним в раскладе. А на запястьях трупа – ссадины и кровоподтеки, явно следы от наручников.

Стоп. Раньше я видел его лицо?

Точно видел! Только где?

Да плевать! Главное, выхода на крышу тут нет!

Уже в сердцах захлопываю дверь, когда Карен смотрит мне через плечо и ошеломленно выдыхает:

– Счастливчик!

– Да, ему повезло… – криво усмехаюсь. И вдруг до меня доходит. Я изумленно оглядываюсь на Седого, а он, отстранив меня вбок, шагает в комнату.

Несколько секунд стоит над телом – то ли изучает, то ли сам не верит своим глазам.

– Цебель обещал разобраться… Но я не думал, что он так легко разделается со Счастливчиком…

– Не так, – качаю я головой. И прислонившись к дверному косяку, вытираю на лбу капельки пота. То ли в комнате без окон слишком жарко для моей плотной куртки, то ли воспоминания подкатили…

– Ты о чем? – непонимающе оборачивается Карен.

– Это не Лаки-бой, – говорю я уверенно.

…Электрическая буря налетела неожиданно, словно июльская гроза. Жаль, что ее нельзя переждать – как грозу. Особенно такую – когда стаи плазмонов злыми осами роятся в воздухе. Между огненными стволами молний – как в диковинном, смертельном саду…

Раскаты грома – сильнее пушечных орудий.

Это и правда похоже на войну. На заранее проигранное сражение. Когда отступление превратилось в бегство. Когда ты летишь по мертвым кварталам, вжимая голову в плечи. А враг идет по пятам…

Кажется, что огненные шары чуют плоть.

Чуют то, что еще способно гореть. И, пронзая пустые глазницы домов, выжигают внутри все – до черного пепла, до стеклянной корки…

– Не успеем выйти на тропу, – прыгая через канаву, хрипло выдохнул Локки.

Буря застигла нас врасплох уже на пути к периметру.

– Срежем через промзону, – на ходу успокоил я.

– Черта с два! Надо двигать на восток, – прошептал Джокер.

Никто не стал с ним спорить. И он упрямо повторил:

– Через Верхние Печеры…

«Тоже мне, следопыт», – подумал я с раздражением.

Раньше мы друг друга почти не знали и искали «товар» в отдаленных районах Зоны – это сегодня буря смешала все карты. Сегодня она свела вместе даже тех, кто на трикстерских поминках всегда держался в разных концах стола…

Впереди сверкнуло. Оглушительный грохот ударил по барабанным перепонкам.

Локки выругался.

Мы нырнули в один из домов, быстро пролетели его насквозь – внутри не сохранилось ничего, кроме почернелых стен. Лишь у пролома, выходившего на север, мы замешкались.

Дом стоял на холме, и раньше через пролом открывался хороший вид.

А сейчас зрелище было паскудное.

Темные языки бури, все в искрах молний и огненных точках плазмонов, уже нависли над северо-восточной промзоной. Ветер гнал клубящиеся облака нам наперерез – облака, из которых до сих пор не упало ни единой капли…

Мы не успеем выйти к Волге.

Даже если будем лететь на крыльях – один черт, угодим в самое пекло.

Я глянул на Локки – он пожал плечами. Тогда я оценивающе зыркнул на Джокера и хрипло спросил:

– Раньше ты ходил через Верхние Печеры?

Он молча кивнул.

И времени на дальнейшие расспросы не было.

Теперь мы повернули на восток. Теперь именно Джокер вел за собой нашу маленькую группу. Легко находил единственно возможный проход среди зарослей «фиолетовой плесени», окутывавших целые кварталы. И точно угадывал безопасную полосу между «жучиными» гнездовьями и полями «дробилок».

Буря шла за нами по пятам. Грохотала, сверкала, дышала в затылок испепеляющим жаром плазмонов…

Но сейчас у нас имелся шанс быстрее нее добраться до периметра. И вырваться из такой негостеприимной сегодня Зоны.

Мы спешили, только город не давал поблажек. Подсвеченный вспышками молний, он казался огромным, гибельным аттракционом. После руин торгового центра, кое-где окутанных маревом «линз», начались кварталы с удивительно сохранившимися домами – стекла блестят в окнах, только сами дома до крыши оплетены сероватой «паутиной». Лишь коснись ее – и больше не выберешься. Навсегда останешься рядом с теми скелетами в переплетении чутких нитей.

Смертельные узоры – справа и слева…

Зазор между ними становился все уже. Наша тропа петляла, иногда проваливаясь в воронки, иногда взбираясь на проржавелые остовы автомобилей. Мы с Локки взмокли от чувства близкой, царапающей сердце опасности.

Но Джокер не мешкал и не боялся. Он безошибочно вел нас туда, где у края «паутины» начиналась обычная зеленая трава.

Там, впереди – чистая земля.

Совсем рядом!

– Стоп! – вдруг выпалил я. У самого края этой манящей зелени.

Джокер недоумевающе оглянулся. А мы с Локки молча рассматривали широкую проплешину прямо перед нами.

Налево тяжелые клубы «желтого тумана». Направо опять заросли «фиолетовой плесени». И только впереди – как будто совершенно безопасный участок.

Раньше, до Сумерек, тут имелась обычная спортплощадка. Вон те развалины точно были школой. А здесь… здесь даже турники и футбольные ворота сохранились, как новые. Блестят веселенькой оранжевой краской!

Хотя стальная ограда в считаных метрах отсюда давно превратилась в ржавую труху.

– Расслабьтесь, – усмехнулся Джокер, – не первый раз тут шастаю…

Локки тяжело вздохнул. Словно эхо, ему отозвались вспышка и одновременно раскатистый грохот.

«Уже близко…»

Я обернулся.

Темная стена бури с каждой секундой вырастала из-за крыш домов. Лихорадочной дрожью всколыхнулась «паутина» – так, словно она корчилась от боли. Думаю, меньше чем за сотню метров от нас плазменные шары сейчас превращали ее в дым.

Кажется, легко уловить в воздухе запах паленой псевдоплоти – едкий, противный. Но человеческая – пахнет не лучше.

Мы с Локки посмотрели друг на друга. Выбор-то – небогатый. Надеяться уцелеть в буре? Или довериться фарту одного из тех новичков, которые каждый месяц исчезают в Зоне?

Разве это выбор?

– В чем дело? – непонимающе спросил Джокер. В глазах его нет страха – только азарт удачливого игрока.

Локки сплюнул. И хрипло озвучил:

– Веди!

Наш новый компаньон кивнул. Без колебаний двинулся через заросшую травой спортплощадку. Мы ковыляли следом, отставая метров на пять.

Высокие стебли мягко пружинили под ногами. Не пытались пробить ткань штанов, впиваясь в кожу. Не плевались кислотой. Самая обычная трава.

И с каждым шагом такими нелепыми чудились наши страхи.

Еще один бросок, еще пара кварталов… и все!

Когда до конца спортплощадки оставались считаные метры, когда уже отчетливо виднелась каждая царапинка на практически новых футбольных воротах – я почти убедил себя, что худшее позади…

Но в эту секунду Джокер провалился в землю – ухнул туда сразу по пояс!

Мы оцепенели.

А он ругался и барахтался, пытаясь выбраться. Только с каждым мгновением уходил глубже. И заросшая травой земля, такая устойчивая на вид, колыхалась вокруг – словно растревоженная гладь болота.

– Не дергайся, – посоветовал я. Мы с Локки аккуратно двинулись вперед, обходя опасное место. Джокер притих, провожая нас растерянным взглядом.

– Вы меня бросите? – потерянно забормотал он, едва мы прошли мимо. Я отмахнулся:

– Щас вон там срежем длинную ветку…

Отчаянный вопль Джокера заглушил конец фразы.

Мы удивленно оглянулись – не мог же он так быстро спятить от страха?

– Черт… – только и вырвалось у Локки.

На наших глазах компаньон быстро уходил в землю – словно его что-то тянуло снизу. А вся поверхность спортплощадки уже шла ходуном, вздыбливалась и трескалась – комья глины брызгами разлетались в стороны.

Только голова и руки Джокера еще торчали над травой.

Не сговариваясь, мы упали плашмя и поползли к нему. Мы спешили, но когда добрались, голова уже скрылась из виду. Только руки еще судорожно цеплялись за тонкие стебли.

Мы схватили его запястья. И потянули на себя.

Несколько секунд казалось, что нам не хватит сил.

Потом его лицо возникло над поверхностью – грязное, перекошенное от ужаса. Главное, что живое. Он кашлял, выплевывая землю, и барахтался, как раненый лось. А едва мы его вытащили, едва его ноги в разодранных джинсах оказались сверху – бросился вперед без оглядки. Сначала на четвереньках, потом – на двоих, будто ошпаренный, выскочил на твердое место.

У нас так быстро не получилось.

Когда достигли «берега», земля перед нами лопнула. Широкая трещина преградила путь. И оттуда, из глубины, повалила густая, зеленовато-серая масса.

«Протоплазма».

Она отрезала нас, как на крохотном острове. Пучилась, бурлила, обдавая едким ароматом. Перехлестнулась через деревянную скамейку, растворила ее до черных головешек. И, пожирая траву, вытянула языки к нашим ногам…

Говорят, в такие секунды вся жизнь проносится перед глазами.

А я лишь успел пожалеть о том, что сегодня надел новые ботинки – хорошие, крепкие, с надежной толстой подошвой и при этом удивительно легкие. Ведь зря пропадут, зря!

«А мог бы оставить Ракетчику в наследство…»

Не знаю, что успел подумать Локки. Слишком мало времени было на обмен впечатлениями. Секунду спустя из-за угла ближайшего дома выскочил Джокер – тот, кого мы вообще больше не надеялись увидеть.

Но он вернулся.

И не с пустыми руками: покраснев от натуги, тащил кусок стальной трубы – широкий, не меньше тридцати сантиметров, и длинный – без малого в два своих роста. Как он вообще умудрился его поднять? Но удивляться хорошо потом. А сейчас… Сейчас, хрипло ругаясь, он поставил трубу вертикально у самого края трещины. И уронил ее в нашу сторону.

Конец трубы упал на пятачок травы посреди наступающей «протоплазмы».

Это был мост.

Шаткий, ненадежный, но все-таки мост!

И пару секунд спустя мы с Локки оказались на том «берегу».

Как раз, когда тьма окончательно накрыла небо и ослепительный столб огня ударил в дерево на дальнем конце сквера. Грохотом заложило уши, мир словно накренился, раскалываясь.

Зато дорога была открыта. И мы не бежали, а почти летели, жадно хватая пропитанный озоном воздух.

Пока последние дома города не остались за спиной. Пока свинцовая гладь Волги не открылась впереди.

Там, над рекой, прозрачная синева светилась в разрывах облаков. А буря… буря осталась за покосившимися башнями периметра – по ту сторону древней, наполовину съеденной ржавчиной колючки.

По крутому берегу мы скатились к реке. И в тот же миг выглянуло солнце – ласковое, летнее.

Никогда прежде я так не радовался этому не смертельному теплу…

Мы упали на траву, переводя дух. А Джокер вдруг сказал:

– Знаете, после такого мы – реально братья.

– Братья навек! – засмеялся Локки. И по-медвежьи облапил нас сильными ручищами.

«НАВЕК!» – беззвучным эхом ответила зеленая даль на том берегу…

…Я шагаю ближе. Опускаюсь рядом с телом, опять внимательно смотрю.

– Ты что, встречался с ним раньше? – удивленно бормочет Карен.

Я вздыхаю.

Что ж, смерть никого не красит – особенно когда тебе с близкого расстояния, почти в упор, стреляют в лоб из пистолета, а до этого бьют по лицу. И все-таки его можно узнать – несмотря на синяки под глазами и распухшую губу, несмотря на то что он изменился за те шесть лет, что мы не виделись. Похудел, сменил прическу, отрастил короткую щетинистую бороду…

Тогда мы еще полгода вместе ходили в Зону. Потом Джокер заболел – стали отказывать ноги, объеденные протоплазмой. Долго лечился в Нижнем – без особого успеха. И мы собрали ему денег – всей артелью. Отправили его в Москву – в лучшую клинику.

Потом я потерял парня из виду.

Наверное, это не очень хорошо забывать о товарищах. При моей профессии – объяснимо и все равно – плохо.

А Локки с ним несколько раз пересекался. Даже, помню, передавал от него привет…

– Это не Счастливчик, – повторил я. Задрал штанину мертвеца и увидел то, что должен был, – шрамы. Там, где его «поцеловала» протоплазма.

– Непонятки… – мрачно прошептал Карен. – Я ведь тоже еще не впал в деменцию. Именно этот тип был на «стрелке» – когда мы с Шето…

– Его там не было! – резко перебил я.

– Считаешь меня слепым?

Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга. Потом я отвернулся.

И правда, чего так распереживался?

Шесть лет прошло. Немалый срок…

Особенно в наше время.

Подумаешь, кто-то работает на младшие кланы упырей. Подумаешь, несколько человек угодили в западню. Это только для меня событие – для того, у кого на глазах они умерли… Куда более жуткие вещи творятся с легкостью и проходят почти незамеченными. В Микулине вырезали целый поселок – и что?

Разве народ в области поднял восстание?

Разве не продолжают местные спокойно есть и пить, поругивая власть на кухне?

Иногда кажется, что такие, как столичный упырек Мысков, правы, что людская жизнь сейчас – просто товар. И стоит он очень дешево.

Каждый год миллионы мрут от болезней, медленно загибаются от последствий сумеречного синдрома. Кто о них помнит? Кто их оплакивает, кроме самых близких?

Баба Валя говорила о силе родной земли.

Но где она, эта сила? Почему огненной очистительной бурей она еще не прошлась по стране?

Я опять посмотрел в мертвые глаза Джокера.

Там не было ответа.

Я встал, содрал с кровати одеяло и накрыл его лицо.

«Братья навек» – очень красивые слова. Но много ли они стоят в нашем искалеченном мире, где наверху – упыри, а внизу – всем друг на друга плевать?

– Ты его карманы проверил? – напомнил Седой.

Да, карманы…

Это надо сделать.

– Ничего у него нет, – доложил я через минуту. И добавил: – Не мог он быть Счастливчиком – он обычный, не слишком удачливый трикстер.

– Может, в другой специальности ему повезло больше…

Я качнул головой:

– Ты говорил, несколько лет назад твои знакомые встречали Лаки-боя в Лондоне. И жил он тогда в особняке на Ист-Энде. А я, приблизительно в то же время, вместе с ним, – кивнул на тело, – ходил в Нижегородскую Зону.

– И что сие доказывает?

– По-твоему, он после ходки бежал в аэропорт и срочно летел в Англию? Ты сам-то хоть раз бывал в настоящей Зоне?

Карен улыбнулся:

– Ты веришь в своего друга – это хорошо. Но иногда мы плохо знаем даже друзей. Иногда они меняются… И не в лучшую сторону.

Я стиснул зубы, поправляя одеяло на трупе.

Потом все-таки ответил:

– Слишком простая версия.

– А правда – вообще простая штука… – Седой замер, вслушиваясь. Нахмурился, и, по-кошачьи ступая, исчез из комнаты.

Я остался.

Еще несколько секунд смотрел на укрытое с головой тело. А перед глазами у меня до сих пор была прозрачная синева в разрывах облаков и зеленая даль на том берегу…

– Тень, помоги! – долетел голос Карена.

Я вздрогнул, стряхивая оцепенение. И вышел из комнаты.

Седой тащил тело Цебеля ко входу в коридор.

– На фига? – пробормотал я.

– Дверь, – без лишних слов объяснил Карен.

И я включился в процесс. Некрупный на вид хозяин кабинета оказался тяжелым, как бревно. Но мы все-таки заволокли его внутрь коридора. Прислонили к стене, и Карен вытянул ладонь покойника к имевшейся у входа сенсорной панели.

Это удалось не сразу, и Седой, чертыхаясь, подтащил тело ближе.

Есть!

С легким шелестом дверь двинулась вбок.

Проход в кабинет снова перекрыт. Дополнительный слой стали отделил нас от охраны Цебеля.

Но вообще странно, что до сих пор так тихо. Хотя прошло уже минут семь. Кот наверняка успел поднять тревогу. Почему никто не барабанит в двери кабинета? Не требует сдаться?

Начинаю уже скучать без таких милых подробностей…

– Тащим дальше, – сказал Седой и кивнул в конец коридора, – там должен быть выход на крышу…

И мы снова взяли за руки и ноги злосчастного хозяина апартаментов. Капли его крови, словно дорожная разметка, указывали наш путь на янтарно-медовом паркете. «Линия крови… – подумал я с мрачной усмешкой, – будто в песне…»

Вслух буркнул:

– Проще отрезать руку.

Карен изумленно на меня уставился. И я пояснил:

– Вдруг там впереди будут еще сенсорные замки?

Он ничего не ответил.

Мы подтащили тело к запертой двери. И приложили ладонь покойника к серому квадрату рядом на стене.

Ничего не произошло.

Карен матернулся, протер сенсорную панель рукавом и собрался повторить попытку. Но в эту секунду что-то грохнуло – с такой силой, что казалось, дом пошатнулся. А из вентиляционного отверстия у потолка выползло облачко пыли.

Лампы слабо мигнули и потухли. Коридор погрузился во тьму.

– Это в кабинете, – озвучил я то, что и так было ясно. – Наверное, взорвали входные двери…

Карен мрачно засопел. По-моему, он и в темноте упорно пытался приложить ладонь мертвеца к злосчастному квадрату.

– Кина не будет, – вздохнул я. – Электричество кончилось…

Седой ответил длинной хриплой тирадой – если исключить из нее матерные слова, осталось бы всего несколько междометий.

По-моему, он заметно упал духом.

Но я сдаваться не собирался. Ведь я дал Ромке слово. Слово трикстера. И такая мелочь не могла меня остановить.

 

Глава 4

Пока Карен безуспешно пытался совладать с сенсорным замком, я, опираясь во тьме на стену, вернулся по коридору и нащупал валявшийся на полу рюкзак.

Потом, так же вдоль стены, доковылял к двери ванной.

Распахнул и вошел.

Разумеется, внутри ничуть не светлее, чем в коридоре. Но главное я успел запомнить.

Пересек ванную и нащупал рычаг на стене – под имевшимся почти у самого потолка крохотным оконцем. Дернул рукоятку вбок, и ванная озарилась сумрачным светом – броневые жалюзи приподнялись на пол-ладони.

Хорошо! Старая добрая механика работала без всякого электричества.

Я повернул рычаг до упора, и стальное забрало на крохотном оконце полностью ушло вверх.

За стеклом проглянул кусочек укрытого пеленой неба.

Я обернулся. В неяркой полосе дневного света обнаружился табурет из резного дерева – почти антикварный, но на вид вполне крепкий. Я поставил его к стене, вскарабкался и повернул ручку на окне. Распахнул его – в лицо повеяло свежим, напоенным влагой ветром.

Я надел кепку козырьком назад, схватился за край оконца, подтянулся, опираясь левой ногой на умывальник. И начал протискиваться наружу.

Вряд ли архитекторы предусматривали для этого крохотного проема такое назначение. Но я сумел блеснуть оригинальностью – правда, не сразу. Пришлось скинуть куртку и повторить попытку.

Сначала одно плечо, потом – второе.

Плохо зажившее ребро отзывается болью, но мне под силу ее перебороть, погасить, как тлеющее внутри пламя…

Готово!

Я высунулся наружу почти по пояс. И полюбовался восхитительным видом с пятого этажа здания.

Самое приятное в открывшемся пейзаже – плотный туман. Пока мы ждали разговора с Цебелем и тесно общались с Котом, дождливая дымка сгустилась почти до молочной вязкости.

Наверное, меня могли бы рассмотреть со двора, но для этого надо специально маячить под окном и таращиться вверх через туман. А во дворе пусто, никому неохота торчать под мелким дождем. И удачно, что окно выходит на сторону, удаленную от проходной и гаражей.

Я повернул голову.

Хм-м… Вон с того башенного крана мое окно как на ладони. Но в кабинке сейчас пусто. Будем надеяться, что у крановщика не скоро кончится перерыв. Прочие строительные детали однозначно работают в нашу пользу.

Самое время ими воспользоваться!

Я осторожно постучал носком кроссовки по стене – не хотел тратить время, спускаясь назад в ванную. Карен понял – думаю, он уже закончил бестолковую возню с сенсорной панелью. Я различил снизу его настороженный вопрос:

– Ну, что там?

– Облачность и умеренные осадки. Веревку давай, – ответил я вполголоса. Не орать же на весь двор.

Но Карен меня услышал. Снизу долетела какая-то возня – вероятно, он впотьмах расстегивал рюкзак. Спустя пару секунд в щель между оконным проемом и моим телом просунулась свернутая веревка с привязанным на конце крюком.

– Ага, – шепнул я, хватая веревку. Там, у моста, она нам не пригодилась, а сейчас – в самый раз. Я прикинул расстояние от окна до ржавой и хлипкой, но все-таки ведущей на крышу пожарной лестницы.

«Метров шесть. Должно хватить!»

Ниже четвертого этажа от лестницы остались только несколько штырей, торчащих из кирпичной кладки.

«Уже сняли… или сама обвалилась?»

Сейчас узнаем…

Я выгнулся, изворачиваясь в неудобном проеме, аккуратно размотал веревку. И вдруг торопливо спохватился:

– А конец-то ты закрепил?

– Считаешь меня идиотом? – долетел снизу сердитый голос Карена, – Конечно, привязал к полотенцесушителю.

Да, помню – никелированная, изогнутая змейкой труба…

Я размахнулся и бросил крюк.

Он не долетел. Почти беззвучно ударился о стену рядом с лестницей, скользнул, царапая кирпичную кладку. И прежде чем я успел потянуть веревку на себя, качнулся рядом с окнами нижних этажей. К счастью, они закрыты броневыми жалюзями…

Твою мать!

Кусочек древнего кирпича сорвался со стены – в том месте, где ее зацепил крюк. Холодея, я проводил камешек взглядом. Он упал на полоску асфальта между домом и ухоженным газоном.

Вроде негромко. Но внутри у меня отозвалось, словно от грохота лавины.

Я перевел дух, облизывая губы. И вдруг понял, что страшно хочу пить. А еще – как можно скорее выбраться из этого дурацкого окна.

Наверное, я отличная мишень, даже через туман.

Из ближайшей башни периметра меня не видно – под этим углом сквозь ее амбразуры просматриваются только первые четыре этажа. Но если охрана услышит шум и выйдет посмотреть наверх…

Следующая попытка почти удалась. Крюк зацепил пожарную лестницу. «Есть!» – радостно застучало сердце. Но когда я, проверяя, натянул веревку – крюк сорвался.

«А чтоб ему!» Руки уже начинают коченеть. Тонкая футболка – плохая защита от пронизывающего ветра.

Но я все равно достану эту чертову лестницу.

– Тень, – долетел снизу встревоженный голос Карена. – По-моему, они начинают пилить дверь…

Угу, какой-то подозрительный гул я чувствую даже телом – стена отзывается мелкой вибрацией.

Я успею. Должен успеть. Всего-то и делов – размахнуться сильнее и точно бросить проклятый крюк…

Только с третьей попытки все вышло.

– Готово! – сообщил я Седому. И почувствовал, как веревка заползает в окно, натягивается – вероятно, он приматывал и закреплял ее на том же полотенцесушителе.

Ничего, выдержит…

– Порядок! – сообщил Карен.

Я схватился за натянутую веревку и начал вылезать в окно. Свесил наружу левую ногу и неуклюже уселся в оконном проеме – если можно так назвать эту позу.

– В чем дело? – нетерпеливо спросил Карен.

– Подай куртку и рюкзак!

По этой погоде в одной футболке долго не побегаешь – да и второй трофейный пистолет, который спрятан во внутреннем кармане куртки, мне еще пригодится. Аналогично – дождевик и GPS-навигатор в рюкзаке.

Карен не стал спорить – просунул все в оконце.

Я оделся и накинул лямки рюкзака – в подобной позе, удерживаясь то левой, то правой рукой за веревку, это само по себе было чудом акробатики. Так что шесть метров на руках до пожарной лестницы показались не такими уж длинными – только вниз я старался не смотреть…

Есть!

Упираюсь подошвой, хватаюсь за шершавые от ржавчины и мокрые от дождя перекладины.

Остатки лестницы, разумеется, ни разу не красили и не ремонтировали еще со времен воинской части. На фига? Думаю, если б строители закончили ремонт в этой части здания – тут в принципе осталась бы лишь голая евроштукатурка. Слишком близко к кабинету Цебеля…

Но не закончили – и спасибо…

И будет вообще здорово, если лестница не развалится прямо подо мной!

С каждым метром вверх она понемногу начинает раскачиваться – словно хлипкие штыри, соединяющие ее со стеной, едва держатся в древней кирпичной кладке. А ржавые ступени-перекладины чуть слышно поскрипывают под моим весом…

Вверх!

У самого края крыши – там, где начинается ограждающий ее бетонный бортик, – я достаю из-под куртки «беретту» и замираю, вслушиваясь. Впереди, само собой, должна быть охрана. Ведь ангар с «джетпаками» без присмотра не оставят…

Но никаких подозрительных звуков разобрать не удается – ничего, кроме монотонного голоса ветра.

И я поднимаюсь на последнюю ступень лестницы. Осторожно выглядываю из-за бортика.

Никого!

Одним прыжком перемахиваю бортик.

Ныряю в укромный уголок между краем крыши и какой-то надстройкой. Вокруг по-прежнему тихо – разве что дождь опять накатывает и с каждой минутой сильнее шуршит по крыше.

Вжавшись в стену, я смотрю из-за угла надстройки. И обнаруживаю первый труп.

Дымка скрадывает очертания, но что это именно труп, можно не сомневаться. Темный силуэт покоится рядом с раскрытой дверью. Не отдыхать же он сюда прилег?

Я шагаю ближе.

Крепкий мужик в непромокаемой куртке с накинутым капюшоном. Валяется лицом вниз. Вооружен автоматом. И по-моему, он даже не пытался снять его с плеча.

Я аккуратно изымаю оружие. Теперь могу рассмотреть на капюшоне охранника небольшое отверстие – след от пули.

Второго я нахожу рядом с воротами ангара – такой же крепкий мордоворот в аналогичной куртке. И опять автомат – на ремне через плечо.

Вся разница, что второго застрелили прямо в лоб. С близкого расстояния.

Значит… стрелял кто-то хорошо ему знакомый. Тот, кому он полностью доверял…

Я морщусь.

Меня вдруг начинает знобить. И как-то нехорошо покалывает «татуировка» на груди.

Ворота в ангар для «джетпаков» приоткрыты. «Что, так просто – входи и улетай?»

Я криво усмехаюсь. И с автоматом наизготовку заскакиваю внутрь.

Это глупо.

Но я все равно держу палец на спусковом крючке, все равно до рези в глазах всматриваюсь в ярко освещенный ангар. Как будто надеюсь обнаружить там что-то иное…

Но нет, расклад прост. И мертвенно банален.

Ровный ряд «джетпаков» на аккуратных тележках. Одного не хватает. А остальные…

Я вздрагиваю и резко оборачиваюсь.

Голоса?

Да, мне не послышалось…

Осторожно выглядываю из-за ворот. На крыше по-прежнему никого, кроме трупов. Я выхожу из ангара и делаю несколько шагов к остаткам пожарной лестницы. Теперь я могу узнать голос.

Голос Карена Седого…

Только с кем он, интересно, там общается?

Я облизываю губы. На пару секунд запрокидываю голову, ловлю ртом несколько дождевых капель. И усаживаюсь прямо на крышу рядом с поручнями лестницы.

Голосов больше не слыхать. И мрачная улыбка опять кривит мне губы: «Значит… Уже договорились?»

А на что я, дурак, рассчитывал – на честность бандита?

Это ведь даже не смешно.

Стоп.

Еще какие-то звуки. Со стороны лестницы.

Я беру автомат наизготовку. И когда голова Седого показывается над бортиком крыши, зрачок ствола смотрит ему в лицо.

– Ты чего? – удивляется Карен.

– С кем ты там болтал?

– С нашими друзьями – с кем же еще? – хмыкает он.

– И о чем?

– Может, дашь мне подняться?

Я отступаю в глубину крыши.

Он с молодым проворством карабкается наверх. «Крепкий хрыч!» – мелькает у меня раздраженно. Я думал, он хотя бы запыхается, но нет. Шесть метров по веревке и пара вверх по лестнице – нисколько его не утомили. Еще и подмигивает:

– Эта хрень подо мной едва не обвалилась…

Я молча киваю. Только ствол не думаю опускать. Карен делает шаг ближе, и я выразительно качаю автоматом:

– Не надо. Стой, где стоишь…

– Ты офонарел, Тень?

– Нет, – я внимательно всматриваюсь в его глаза, – просто любопытно – за какую цену ты выкупил у них свою шкуру?

Он мрачнеет.

Медленным движением достает из кармана рацию.

– Твоя? – сухо уточняю.

– Сдурел? Трофейная, взял у одного из подельников Кота…

Угу. Вроде такие же были у убитых охранников в кабинете.

– …Я тебе говорил, Тень. Ты слишком долго торчал в Зоне. Это плохо влияет на мозги…

– Спасибо за консультацию. А теперь ответь – что ты им рассказал?

– Ничего! Взял рацию, передал, что Цебель выжил. И что мы ему башку отвинтим, если они вздумают ломать двери!

Я моргаю.

«Логично…»

Так, что даже удивительно – почему я не придумал такую штуку? Цебель наверняка уже холодный. Только они-то об этом не знают. Об этом вообще никто не знает – кроме нас и Кота.

А значит, такая ложь подарит нам драгоценное время. Точнее – могла бы подарить…

Карен тревожно озирается по сторонам:

– Охранники…

– Да нет здесь никого, – бормочу я, опуская автомат.

Вероятно, стоило бы ему объяснить. Но на фига? Пусть сам оценит расклад.

Торопиться-то некуда…

Остается наблюдать. Со стороны это даже забавно – будто все происходит не здесь и не сейчас. Будто ты где-то в цифровой игрушке или на 3D-сеансе.

Вот крутой профи Карен прошел вдоль стены надстройки. Вот отставной киллер глянул из-за угла – естественно, увидел трупы. Обрадованно прошептал:

– Молодец! Быстро справился.

– Это не я.

Он растерянно оглянулся. В несколько прыжков одолел несколько метров до ворот ангара и бесшумной тенью проскользнул внутрь.

Далее – «безмолвная сцена» – кажется, так говорят в классических пьесах?

Но я не стал тянуть паузу:

– Ну что, теперь понял? – угрюмо спросил, входя следом.

Карен не обернулся.

Он молча рассматривал ряд оставшихся «джетпаков» с раскуроченными внутренностями – из-под открытых кожухов на моторах неряшливо торчали перерезанные провода.

Восемь реактивных ранцев – на каждом по два турбовентиляторных двигателя. Коту пришлось быстро работать. Но он все сделал на совесть. И успел улететь, напялив девятый ранец…

– Сука! – хрипло выдавил Карен.

– Еще та, – кивнул я.

Несколько секунд мы молчали.

Потом Седой оглянулся – уже с другим лицом. Так, будто за одну минуту он постарел еще лет на десять. Опустил плечи и потерянно забормотал:

– Это что… из-за меня? Кот правда поверил, что его хозяин смог выжить?

Я качнул головой:

– Когда ты с ними базарил – Кота уже здесь не было.

По лицу Карена пробежала гримаса:

– Трусливая полицейская тварь! Наложил, гнида, в штаны…

– Это вряд ли. Скорее, оценил обстановку и понял, что ему тут не фиг больше ловить.

Седой моргнул и отвернулся, сжимая кулаки в бессильной ярости. Конечно, он знал бывшего начальника охраны лучше меня. Но сейчас ему было не до логики. Сейчас его душило отчаяние – я понял это по вздувшимся на его шее венам.

Какое-то время мы ковырялись в моторах.

Был бы на моем месте Ромка – может, он чего-то бы и придумал. Ромка вообще здорово сек в технике… А для нас это было безнадежно.

Карен матернулся и бросил отвертку в дальний угол ангара.

Да, хватит себя обманывать!

Мы вышли из ангара и опять вдохнули свежего ветра пополам с дождем. В сущности – это единственное, что нам оставалось.

Сколько там впереди?

Полчаса? Десять минут?

Седой перерезал за собой веревку, даже крюк прихватил, но конец по-прежнему свисает из открытого окна ванной. Скоро его заметят. Тогда даже идиот сообразит, что Цебеля нет в живых.

Все выходы на крышу заперты на крепкие засовы – вероятно, Кот постарался.

Только долго ли они выдержат?

Мы присели на деревянный ящик под козырьком надстройки. Ветер сюда не задувал, и лишь отдельные дождевые капли прилетали в лицо холодными брызгами, собирались в мелкие лужицы на черном рубероиде крыши…

Вода – это хорошо.

Я достал из рюкзака флягу, сделал глоток и передал Карену. Закрыл глаза, вслушиваясь в шорох дождя…

Два автомата у нас, на каждого – по два запасных магазина. Плюс два пистолета.

Еще есть рация. Только переговоров уже не выйдет – исчезновение Кота расклада не изменило. Скорее наоборот. Парочку мертвецов на крыше тоже запишут на наш счет.

Значит, все, что остается, – девяносто патронов на брата. Пистолеты выносим за скобки…

– Уйдем с музыкой, – глухо пробормотал Карен.

Да, этого мало, чтоб проложить дорогу по трупам. Зато достаточно, чтоб прихватить с собой несколько рьяных приверженцев Цебеля.

Я открыл глаза и посмотрел в небо. Низкие облака ползли с запада на восток.

Скучная, муторная погода. И дело нам предстояло скучное, противное…

Убивать и умирать.

С музыкой?

Можно и с музыкой…

Я достал из кармана рюкзака плеер. Несколько секунд рассматривал маленький исцарапанный корпус. Потом подключил наушники. Нажал play, и в уши полилась мелодия – та самая:

Рухнул мир, сгорел дотла. Соблазны рвут тебя на части. Смертный страх и жажда зла Держат пари. В темноте рычит зверье — Не видно глаз, но все в их власти! «Стань таким, возьми свое Или умри!»

Последняя песня, которую слушал Ромка.

Даже не верится, что написана много лет назад, – Ромка рассказывал, еще до Сумерек. Говорил – она звучит, как напоминание. «Понимаешь, Глеб, песня-то – про главный выбор!»

Тогда мне это казалось глупостью. Юношеским бредом. Но теперь… Я знаю: хоть и был он моложе, зато лучше успел понять наш искалеченный мир.

Будь наготове, Всюду рыщет стража! Линия крови Путь тебе укажет…

Нет, вовсе не случайно досталась мне в наследство старая песня.

Она была как Ромкино завещание. Словно даже мертвый он шел рядом. И каждая капля его крови, крови Кида огненными росчерками озаряли мне дорогу.

Неужели я не смогу пройти ее до конца? Неужели так и не сумею выполнить обещание?

«В темноте рычит зверье – не видно глаз, но все в их власти…»

Карен тронул меня за рукав. Я повернул голову, сквозь музыку разобрал его неуверенный голос:

– А можно… и мне?

Я кивнул, снял наушники и передал ему вместе с плеером. Дальше – не так важно. Дальше – про тех, кто в этой борьбе сделал иной выбор. Все слова отложились в памяти, а мелодия до сих пор звучит у меня внутри:

Да, ты был одним из нас — Жаль, ангел тебя не спас.

Выходит, что написано про другого моего товарища? Почти брата, связанного со мной самым крепким, что есть на свете, – благословением Зоны?

Неужели именно он погубил нас всех?

Я не хочу об этом думать. Но лицо Джокера с синяками, с дыркой от пули во лбу опять встает перед глазами.

Люди иногда меняются, но разве настолько? Как он мог вляпаться в такое поганое дело? Что заставило его служить одному из упырьих кланов?

Теперь я уже никогда не узнаю…

– Хорошая песня, – сказал Карен, снимая наушники.

Я молча кивнул. И опять спрятал плеер с наушниками в непромокаемый карман рюкзака.

Плеер принадлежал тому, чья гибель была и на совести Седого. Только сейчас не хотелось об этом говорить. Хотелось просто смотреть в небо – надеясь, что дымка хоть на пару секунд развеется и откроет даль за рекой в скупом сиянии октябрьского солнца…

Жаль, просвета не было.

Облака все ползли и ползли – осязаемо, свинцово тяжелые. Капли дождя сливались в косые струи. Росчерк молнии озарил их на долю секунды. И вслед за ней долетел раскатистый гром.

Почти без паузы, будто эхо, послышался удар в дверь – ту, что вела на лестницу с пятого этажа. Кажется, боевики Цебеля уже все поняли. Сейчас они всерьез возьмутся за дело…

Я затаил дыхание, вслушиваясь.

Да, сквозь кирпичи и железо можно различить монотонный гул.

Мы с Кареном молча переглянулись. И остались сидеть под навесом.

Минут десять у нас еще было.

Целая вечность…

Прежде чем охрана справится с первой дверью, войдет в надстройку и начнет алмазной фрезой вскрывать вторую стальную дверь – ту, что маячит в нескольких шагах от нас.

Опять сверкнуло в облаках – теперь ближе.

И вместо грома вдруг раздался надтреснутый голос Седого:

Где-то далеко-далеко идут грибные дожди! В маленьком саду созрели вишни, наклонясь до земли… [5]

Он пел хрипло, отчаянно фальшивил, раскачиваясь с автоматом в такт. Но почему-то мурашки бежали по спине от его голоса.

Что-то с грохотом упало там, в надстройке. Они покончили с первой дверью? Быстро…

А Седой, кажется, не заметил. Все так же сидел, опираясь на АКМ, и словно не пел, а отчаянно молился:

Я прошу, хоть ненадолго, Грусть моя, ты покинь меня! Облаком, сизым облаком ты полети отсюда к дому… Отсюда к родному дому!

Скрежет по металлу. Противный визг – это фреза вгрызается в сталь… Последняя дверь толстая, как в сейфе, – сантиметров шесть, не меньше. Но хватит ее ненадолго.

Я поднялся с ящика и попятился к углу надстройки.

Карен проводил меня равнодушным взглядом. И тоже неторопливо, нехотя, поднялся с ящика:

Ты, гроза, напои меня – допьяна, но не до смерти!

Косые струи дождя пеленой размывали горизонт – словно серый занавес опускался над миром. А облака ползли все ниже – казалось, их можно достать рукой.

«Прости меня, Ромка. Ты говорил – я умею делать невозможное. Но, видно, растратил свой фарт…»

Вот опять, как в последний раз, я все гляжу куда-то в небо, Как будто ищу ответа…

Ветер слепил, швырялся в лицо холодными брызгами. Едва я вышел из-под козырька, мокрые объятия ливня окутали тело. Только я не пытался накинуть капюшон. И целых пять секунд стоял не двигаясь, почти не веря глазам, – прежде чем хрипло выдохнул:

– Карен!

Седой вяло оглянулся. Автомат в его руках уже нацелен в сторону двери, и разве могло быть что-то важнее этого последнего дела?

– Смотри! – сказал я, подходя к бортику крыши.

Но Карен даже не шевельнулся.

Ему некогда было разглядывать пролетавшие над крышей клочья тумана. И доказать правоту я мог единственным способом.

Вскочил на бортик и прыгнул вниз…

 

Глава 5

Холодно…

Кажется, лежу на бетоне.

Темный подвал едва озарен светом тусклой диодной лампочки.

Не знаю, как это случилось. Не помню, как снова угодил в ловушку.

Тощая фигура нависает надо мной. Начальник охраны Цебеля? Странно, сейчас он кажется выше ростом. Без холеных усов и бородки. Но все равно я могу его узнать.

Быстро же он меня нашел…

– Где ты спрятал груз? – лениво щурится Кот.

Я хочу выругаться в ответ.

И вдруг замечаю, что мы не одни. Еще чье-то тело привязано вниз головой к крюку в потолке. Оно раскачивается. Свет тусклой лампочки озаряет лицо. Да ведь это… Джокер!

Старый мой товарищ… Живой, но беспомощный, с заклеенным скотчем ртом.

Я уже не смогу его спасти.

Начальник охраны улыбается и невероятно длинной рукой достает из-под резинового фартука нож:

– Стань таким, возьми свое. Или…

…Холодно!

Почему так холодно?

И свет… будто от тусклой диодной лампочки?

Я дергаюсь и вскакиваю. Целых пять секунд сижу на полу и дико озираюсь по сторонам.

Тьфу, припадочный, возьми себя в руки! Раздели явь и сон!

Никакой это не подвал «мясника». Всего лишь заброшенная панельная высотка, которую ты сам же выбрал для ночлега.

Луна заглядывает в окно. В ее сиянии легко различить все признаки подмосковного комфорта: стены с ошметками обоев, бетонный пол с остатками линолеума. А в качестве мебели – драный, изъеденный мышами матрац.

Еще можно увидеть блеск инея на старом одеяле, в которое ты упорно пытаешься закутаться. Откуда иней? Осень внезапно превратилась в зиму?

Преодолевая озноб, я тянусь к куртке, которую с вечера повесил на гвоздь в стене. Надеваю ее поверх свитера, застегиваюсь и снова укрываюсь.

Становится теплее.

Настолько, что я опять решаю заснуть, подложив рюкзак под голову.

Только лунный свет не дает расслабиться. Приходится встать и передвинуть матрац подальше в тень.

Дремота окончательно развеивается.

В памяти оживают события вчерашнего дня…

…Секунду я стоял на бортике крыши, раскачиваясь от порывов ветра, сквозь струи ливня всматриваясь вниз. Но для сомнений уже не было времени.

И я сделал шаг. Всего один – в пустоту.

Полетел вниз.

Кажется, у Седого вырвался вздох. А я… упал на мягкую, как надувной матрас, поверхность облака.

Под клубящимся туманом она оказалась достаточно упругая и колыхалась подо мной, будто живая. Понятия не имею, почему эту хрень занесло так далеко от аномального района. Но главное, она меня выдержала! Не взорвалась плазменным разрядом!

Значит, я определил все точно – ближайшие минуты облако сохранит стабильность.

– Карен! – взмахнул я рукой, пытаясь подняться, чтоб он меня увидел, чтобы тоже понял.

Только это никак не удавалось. Серое желе под бугристой коркой уходило из-под ног. А ветер нес облако дальше. Стремительно росла отделявшая меня от здания пустота.

Надо бы крикнуть громче…

Нельзя.

Охрану внизу легко заинтересовать странным облаком. Тогда хватит одной автоматной очереди – даже не прицельной. Лишь одна пуля в бугристую поверхность – и вспышка плазмы поставит всему жирную точку…

– Карен! – отчаянно повторил я.

В эту секунду его удивленная физиономия возникла над бортиком крыши. Теперь нас разделяло более двух метров. И с каждым мгновением это расстояние увеличивалось.

Объяснять что-то – уже бесполезно.

Но Седой и не нуждался в лишних словах. Он просто вскочил на бортик и прыгнул.

Да, я знал, что возраст ему не помеха, – только, честное слово, даже вообразить не мог ТАКОГО прыжка!

Как диковинный мутант или киношный герой, он перемахнул эту неодолимую пустоту и плюхнулся у самого края облака. Почти соскользнул вниз – к счастью, я успел схватить его за руку и потащил на себя.

Есть!

Он рядом. Мы распластались, переводя дух, вжимаясь в серую упругую поверхность.

Мы ждали, отсчитывая время ударами сердца. Если снизу заметили его прыжок – все должно закончиться быстро…

А облако плыло сквозь косые струи ливня. И равнодушно клубилось над нами грозовое небо.

Минут пять прошло. Или более?

Ничего не происходило.

Я выждал еще столько же. Лишь тогда осмелился поднять голову и увидел, что мы уже пролетели над охранным периметром цебелевской «крепости». Высокий забор с колючкой и сторожевые башни угадывались позади. Но их очертания понемногу таяли в дымке.

Пулеметы с башен – только они могли нас достать.

Еще одна минута – длинная, вязкая, как смола. Выстрелов не было…

Все!

«Крепость» скрылась из виду – словно зловещий мираж. Осталась лишь пелена дождя. И заросший кустарником косогор – в десятке метров под нами.

Я вздохнул.

Не то чтоб расслабился – глупо расслабляться, когда сгусток аномальной плазмы несет тебя по воздуху. Во всяком случае, поверил, что с каждой секундой мы дальше от тех, кто жаждет порезать нас на ремни.

Карен негромко засмеялся:

– Почти как в песне!

– Что? – не сообразил я.

И он, едва слышно, опять фальшиво завел:

Облаком, сизым облаком ты полети отсюда к дому…

– …Отсюда – к родному дому! – неожиданно для себя подпел я хриплым, срывающимся голосом. Хотя и знал, что на целой Земле нет места, которое я мог бы так называть.

Черт…

Не о том думаю. Я надеялся, что постепенно мы будем снижаться – все-таки облако за счет нас здорово потяжелело. Только ниже десяти метров эта хрень упорно не опускается!

Хотя мы отмахали уже километра два от резиденции Цебеля.

«Остановите поезд – нам пора сходить…»

Пора!

Только из невероятных рассказов, из трикстерских баек, где к реальности всегда примешана хвастливая выдумка, слыхал я о смельчаках, оседлавших облако. Но почему-то в этих рассказах всегда упускали важную деталь – как лихим героям удалось вовремя слинять с такого шаткого транспорта?

Аномальная плазма – вещь нестабильная…

Очень капризная. И то, что более двадцати минут она не переходит в «нормальное», огненное состояние – само по себе щедрый подарок судьбы…

Я опять глянул вниз.

Десять метров.

Четвертый этаж…

Вполне достаточно, чтоб свернуть шею, – даже при падении на склон, заросший буровато-зеленой осенней травой. В лучшем случае – переломы конечностей…

Когда-то в подобной ситуации мне сильно повезло.

И я не могу опять напрягать удачу!

«Судьба не лошадь, а ты не всадник», – говорил мне бандит Варавва. Та еще мразь, но дураком он не был.

Кажется, ветер несет нас к лесу. Темная масса впереди понемногу вырастает из дымки, обретает очертания…

Сосновый бор.

Я помню, как прошлый раз мы встретили облако. Помню, что случилось, едва оно зависло над верхушкой сосны. Но, может, мы раньше успеем присмотреть подходящее высокое дерево?

Да, не слишком удобный способ десантирования. И все-таки тормозить о крону приятнее, чем лететь до самой земли…

– Тень, смотри! – прошептал Карен.

Указывал он совсем в другую сторону. Я повернул голову и похолодел.

Дальний от нас край облака подсветился изнутри бледными огоньками. И с каждой секундой их становилось больше.

– Что это? – потерянно пробормотал Седой. На идиотский вопрос – идиотский ответ:

– Скоро узнаем, – выдавил я.

Веселые искорки одна за другой проступали сквозь туманный ореол – все ближе к нам.

А косматая стена леса – слишком далеко.

Но понемногу мы туда движемся. Если бы еще ветер посильнее, если б проклятое облако шло, как парусник, – по прямой, не выписывая длинные зигзаги…

Ага, по моим молитвам – настоящий, пронизанный ливнем шквал!

Мы вжимаемся в облако. Кажется, еще чуток, и нас начнет сдувать с его неровной, тепловатой поверхности.

Брызги воды застилают глаза. Но когда я опять поднимаю голову – с ужасом вижу, лес почти не приблизился.

Так, словно аномальной плазме под нами плевать и на ветер, и на мой страх…

Голубоватое сияние расползается под клубами тумана, среди которых мы лежим – две жалкие фигурки на готовой взорваться электрической бомбе.

– Надо прыгать! – кричу я сквозь дождевой шквал.

И Карен смотрит на меня растерянным, остановившимся взглядом.

До земли сейчас метров пятнадцать – потому что облако пролетает над оврагом. Зато через пару секунд мы будем над вон тем одиноким деревом.

Давай, ветер! Быстрее гони наш обреченный корабль.

Бугристая поверхность, на которой мы лежим, уже ощутимо нагрелась…

А чтоб тебе!

Проклятый ветер!

Теперь он сменился на северо-западный. С отчаянием я понимаю, что нас несет влево.

Одинокая ель уже где-то сбоку. И недоступная стена леса опять уходит в дымку.

Медленно наливаясь огнем, облако движется вдоль оврага.

Пятнадцать метров до чахлых кустов, до пожухлой осоки внизу склона. Почему, почему я не «сошел», когда вниз было только десять?

Сердце гулкими ударами отмеряет наш путь.

А что это желтеет там впереди?

Я отчаянно вглядываюсь.

Но мгла опять все скрывает. И очень скоро мы входим в нее вместе с облаком. Дождь опять слабеет до противной мороси. Земля и небо растворяются в тумане.

Я утираю лоб рукавом – пот смешался с дождевой водой.

Сколько сейчас до земли?

Я не знаю – ни черта не рассмотреть в этом белом молоке…

– Тень… – бормочет Седой, трогая меня за рукав.

– Тише, – и сам вижу полосу яркого света, медленно приближающуюся к нашему краю облака. А еще, затаив дыхание, я вслушиваюсь.

Секунда… Вторая…

Хотя что там надеюсь разобрать сквозь стук сердца в висках?

Стоп. Угомонись, «пламенный мотор», гоняющий кровь по жилам… Я почти не дышу.

Показалось?

Или нет.

– Прыгаем! – хрипло озвучил я за пару мгновений до ослепительной вспышки и раскалывающего мир грохота…

…Вода.

Она везде. Не дает дышать, холодной массой забивая горло. Тянет вниз – в зеленоватую тьму.

Но я еще жив.

И потому в несколько мощных гребков достигаю поверхности. Выныриваю, отфыркиваюсь, откашливаюсь…

Я жив!

Ведь все угадал точно – смог уловить за густой дымкой чуть слышный плеск воды. Облако взорвалось, уже когда я падал в реку.

Автомат потерял, но это мелочь. Главное, я дышу!

Кожу на руках и лице печет, но не сильно. Кажется, меня обожгло. Здорово, что одежда раньше успела промокнуть под дождем. И хорошо, что электрический разряд не ушел в реку, – иначе бы тут плавал труп.

Кстати…

А не плавает ли он рядом?

Я ведь не знаю – успел ли Карен прыгнуть вместе со мной? Если замешкался хоть чуток…

Я оглянулся по сторонам. Мгла слегка поредела после взрыва, но опять быстро затягивалась. И там, где я мог видеть, – была только темная речная гладь.

– Карен! – позвал я.

Плеск воды, и ничего.

– Седой! – крикнул я громче.

Никто не ответил. «Значит, не успел…»

Я выждал еще немного, плавая кругами по ледяной воде. И двинулся прочь через туман.

Рюкзак тянул меня вниз, но я не собирался его бросать. Хотя понятия не имел, где берег. Главное, что где-то он есть!

А спустя пару минут я увидел моторную лодку.

В ней сидел человек в брезентовом прорезиненном плаще с капюшоном. По-моему, его слегка контузило. Когда я начал карабкаться в лодку, он медленно повернулся, глянул на меня осоловелыми глазами и выдавил что-то испуганно-невнятное.

Я перелез через бортик, тяжело плюхнулся на скамью и сказал:

– Добрый день.

Снял рюкзак. Расстегнул куртку, как бы невзначай поправил кобуру. Вода уже вылилась из пистолетного ствола, и оружие опять готово к делу – но сейчас это и не требовалось. Хозяин лодки, мужик лет пятидесяти в латаном плаще, – точно не из бандитов. На носу лодки – рыбачьи снасти, а вон там, на борту, закреплен решетчатый судок для улова.

Ага, не пустой.

Только сегодня, боюсь, клева уже не будет.

Я тронул хозяина за плечо:

– Дружище, мне надо к пристани…

– А может, сперва меня подберем? – послышался рядом недовольной голос.

Я дернулся, оборачиваясь. Почти не поверил глазам. И засмеялся, подавая Карену руку:

– Что, такие, как мы, не горят?

– Главное, что не тонут… – пробурчал он, забираясь в лодку.

В его коротких седых прядях запутались водоросли, рукав куртки почти оторвался, и все-таки Карен был цел. Взрывом его отшвырнуло в другую сторону. Но получается, что даже в тумане он плыл мне навстречу.

Видать, надолго повязала нас судьба.

Невидимыми ниточками, которые бывают крепче стали…

– Запускай мотор, – приказал я контуженому рыбаку и подкрепил слова энергичными жестами. Тот испуганно кивнул.

Двигатель затарахтел. Лодка плавно двинулась вверх по течению.

Карену я объяснил:

– Поднимемся вверх до излучины, а там от старой пристани километров семь по лесу…

– По аномальному лесу? – мрачно уточнил он, оглядываясь на проплывающую во мгле стену деревьев. Берег – тот самый, с которого мы пришли в логово Цебеля, думаю, до железнодорожного моста тут всего минут пятнадцать на моторке. – Извини, Тень, но больше я туда не сунусь…

– То есть как? – опешил я.

Седой поежился – то ли от холода, то ли от воспоминаний – и качнул головой:

– Не те у меня годы… Хватит на сегодня приключений!

– Забыл? Мы оставили в поселке мотоциклы.

Он криво усмехнулся и вдруг полез во внутренний карман своей куртки – извлек оттуда герметично перемотанный скотчем файл. Внутри были упакованы какие-то бумаги и пара банковских карточек:

– Сейчас я могу купить тебе хоть десять таких мотоциклов!

Понятно. Не зря он так долго рылся в столе Цебеля.

– И что ты предлагаешь?

– Поднимемся прямиком до Лебяжьего, а там разживемся транспортом.

Я вздохнул.

На мой взгляд, особого выигрыша в этом не было – по безопасности, так точно. Нет аномалий, зато место людное.

Одно здорово – не надо тащиться пешком. Да еще в насквозь мокрой одежде. После купания мышцы буквально сводит судорогой, все тело ноет. Вероятно, меня все-таки зацепило взрывом.

– Согласен, – кивнул я.

Помню карту – до Лебяжьего хорошей моторке полчаса ходу. Там, если что, легко будет разжиться и сухой одеждой. А еще в городке имеется банк…

– Прибавь жару своей колымаге! – фыркнул Седой на лодочника.

Ну да.

Мне стало почти смешно. Понятно, почему мой компаньон навострил лыжи именно в речной городок. Ему не терпится заняться обналичкой. Несмотря ни на что – Седой все-таки в выигрыше.

Мой напарник ставил вполне конкретные цели. И уверенно шел к их достижению.

А вот куда идти мне?

Теперь, когда со смертью Цебеля и Джокера обрублены все концы этой паскудной и запутанной истории?

Куда?

Я снял куртку, футболку, кое-как отжал воду и опять напялил на себя влажную одежду. Сел, обхватив плечи руками и пытаясь согреться.

Получалось не очень. Вдобавок опять заныло ребро. И, кроме муторного настоящего, впереди маячило такое же темное будущее.

Я выжил. Но еще дальше от разгадки, чем сегодня утром…

Единственный уцелевший из моей группы. И по-прежнему главный кандидат на роль предателя. Обреченный бегать и от своих, и от чужих – пока реальная, неведомая мне «крыса» продолжает вольготно сидеть в Центре и вести новые группы к гибели.

Я не смог этого изменить…

– Ты чего опять смурной? – подмигнул Карен.

– Холодно, – глухо ответил я. Отвернулся и долго смотрел на проносившийся в тумане берег.

Будто надеялся увидеть там подсказку.

«Эх, Ромка… Как же мне исполнить свое обещание?»

Закрыл глаза и долго сидел, вслушиваясь в мерное гудение мотора.

Потом вдруг вспомнил.

И достал из кармана небольшую мятую карточку – ту, что я нашел зажатой в мертвых пальцах Цебеля. Она чуть размокла, но все-таки рисунок вполне читался на желтоватом картоне – небрежный, словно детской рукой сделанный – солнце-смайлик, поднимающееся между двумя холмами. А ниже адрес в скайпе: merry_valley11.

Не все концы обрублены.

Одна, самая тонкая, нить уцелела.

Линия крови

Путь тебе укажет.

– …Линия крови, – прошептал я вслух. Поднялся с драного матраца и сел, прислонившись спиной к холодной бетонной стене, – я чувствовал этот холод даже через одеяло и куртку.

Да, зима решила нагрянуть внезапно.

Через разбитые стекла ветер заносил крупные снежинки. В лунном сиянии они сверкали, как крохотные алмазы.

Из темной половины комнаты я следил за их беззвучным полетом. И вспоминал события прошедшего дня – не упустил ли что-то важное?

В Лебяжьем все прошло гладко.

Так что с деньгами у нас теперь нет проблем.

Проблемы совсем в другом. Утром я начну их решать.

Хотя и понятия не имею, как это сделать.

Интернет я уже прошерстил, теперь имею массу ценной информации про merry_valley, «веселую долину» по-русски. Так называется гостиница в Ирландии. Еще есть сеть продуктовых маркетов в Швеции – весьма обширная, со своими фермами по производству экологических чистых фруктов и овощей.

Можно сказать, я на верном пути. Ведь все знают: сбывать просроченные баклажаны и слегка подгнившие яблоки – офигенно прибыльный и очень криминальный бизнес…

Тьфу!

Кроме этого, масса всякой англоязычной лабуды – от салона эротического массажа во Флорида-Бич до лагеря скаутов под Монреалем.

В русскоязычном – подобный мусор, только его меньше. Лишь единственное упоминание на московском форуме хоть как-то заслуживает внимания.

Xenia_shelott> что, тоже решил намылиться в Веселую Долину?

Hobober> не-а, я еще столько не заработал.

Это больше месяца назад.

С тех пор Hobober исчез из Сети, а Xenia_shelott активно предавалась обычной бабской болтовне – о музыке, кофточках и котиках. Даже разыскивать в реале ее было неохота. Ясно, что ни фига путного я из нее не вытяну.

Холостой заряд, как сказал бы Ракетчик.

Пустота…

Я поежился, плотнее кутаясь в одеяло.

Снежинки алмазным вихрем кружились по комнате. Падали и превращались в капли воды на грязном линолеуме.

Белое становилось серым. Красота превращалась в грязь…

Зачем?

Я вздохнул. Не выдержал и опять достал из кармана мятую карточку с номером скайпа. Повертел в пальцах, в который раз изучая буквы и цифры, тисненные по картону. Так, словно надеялся – они заговорят. Но они молчали.

Эти молчаливые знаки – по-прежнему самое ценное, что у меня есть.

Кстати, номер скайпа в Сети вообще не засвечен. Жаль, что там никто не отвечает. Хотя я набирал номер уже раз двадцать.

Молчание.

Пустота…

Есть лишь один человек, способный даже по этим крупицам отыскать для меня верную тропинку. Человек, который так много знает про упырьи кланы, что давно считается покойником.

Но он жив. И сегодня утром я с ним встречусь.

А пока надо вздремнуть хотя бы пару часов.

Я встал, нашел в соседней квартире несколько старых портьер, замотался в них поверх одеяла, свернулся калачиком на матраце и опять провалился в сон – глубокий, безмятежный, исцеляюще крепкий…

 

Глава 6

Новый день рождался под одинокими звездами – в морозном хрусте, в убранстве инея. Он шел мне навстречу по улицам, белым от выпавшего за ночь снега. Весело выплескивал багряные отсветы на крыши домов. И будто говорил: здравствуй, человек. Так здорово, что я тебя встретил – единственную фигурку на мертвых улицах.

Кто-то ведь должен радоваться рассвету и ясному небу – даже в этой пропахшей смертью провинциальной дыре. Морозно и солнечно – хороший подарок после целой недели непогоды…

Но я бы предпочел туман.

Слишком уж далеко меня видно. Слишком явно читаются мои следы на снегу.

Сегодня я был тут первым пешеходом.

Егорьевск – один из типичных подмосковных городков. Раньше на его улицах кипела жизнь – громада торгового центра, которая маячит вон там, в конце квартала, до сих пор впечатляет. А сейчас не осталось ни торговцев, ни покупателей – только притаившаяся в разбитых окнах черная пустота…

Синдром выкосил слишком многих. И когда наполовину обезлюдевший Егорьевск оказался отрезанным от сохранившихся магистралей, никто не стал прокладывать новую дорогу в обход аномалий.

Зачем?

«Это невыгодно», – решили топ-менеджеры правящего клана. И немаленький городок быстро превратился в огромный мемориал досумеречной эпохи.

Затерянный среди лесов, в последние годы он и сам начал зарастать лесом.

Но это – по окраинам.

А здесь – только голые улицы, кое-где перекрытые скелетами сгоревших машин и завалами из обрушившихся зданий.

Думаю, в этом районе местных почти не осталось. Холодное безмолвие висит в воздухе. Такое впечатление, что слабый хруст снега под моими подошвами разносится на целый километр.

Поневоле начинаешь ступать, как кошка, поневоле жмешься к обшарпанным стенам…

Пустой город всегда напоминает мне Зону. Мертвые дома равнодушно таращатся глазницами окон. Ветерок шевелит какое-то тряпье у перекрестка – то ли гора мусора, то ли чье-то тело.

В общем, привычная картина. Даже не верится, что до Москвы километров восемьдесят, не больше…

Стоп. А что это мелькнуло в темной подворотне?

Нет, оглядываться глупо.

Я прошел за угол и остановился, вслушиваясь. Что-то скрипнуло?

Вот опять!

Снег под чужой подошвой?

Фигня… Всего лишь сухой клен раскачивается на ветру.

Я выждал еще минуту. Пластиковая рукоятка пистолета удобно лежала в обтянутой перчаткой ладони.

Никого?

Вроде так…

Немногие оставшиеся местные должны досматривать в этот час беспокойные сны. Если кто и высунулся из своей каморки – какой ему резон следить за одиноким прохожим?

А если не местный?

Если мой визит к Отшельнику заранее просчитали?

ОКАМ или кланы-конкуренты. Не так уж важно кто – но если им удалось взломать нашу переписку…

К черту!

Я нырнул в ближайший подъезд. Достал из бокового кармана рюкзака флягу и отпил полглотка ледяной воды. Прислонился к стене.

«Спокойно, Тень. Спокойно…»

Холодная голова – первая доблесть ловкача. Отшельника года три уже ищут. И не могут найти. «С чего ты взял, что сегодня им повезет больше?»

До городка «хвоста» за мной не было – это верняк.

«Тебе так нужна эта встреча. Неужели откажешься?»

Из-за чего? Из-за собственной паранойи?

Я спрятал флягу. Стараясь ступать беззвучно, вошел в одну из квартир и выпрыгнул из окна с дальней стороны дома. Проскочил через двор и резко бросился влево. Едва не упал, поскользнувшись на повороте. Быстро обогнул развалины панельной многоэтажки. Миновал полувырубленный сквер с большой свалкой и нырнул в подъезд ближайшего дома. Память не подвела, он был сквозной – так что я оказался в следующем квартале.

По длинной дуге я обошел полрайона.

Если б следом волочился «хвост», я должен был его заметить.

Не заметил.

Простая логика говорит, что волноваться не о чем. Почему ж в каждой подворотне мне мерещатся темные силуэты? Так бывает, когда впереди нависло что-то поганое…

Или когда шалят измочаленные нервы.

В сущности, Егорьевск – тихий городок, я успел изучить его в прошлые визиты. Но даже на территории, которую я раньше считал безопасной, мне бы не помешал прикрывающий спину напарник.

За эти дни я убедился, что он у меня есть. И точно бы взял с собой Карена.

Если бы встреча планировалась не с Отшельником…

Красное солнце уже выглянуло между мертвыми домами. Оно звало меня вперед – словно указующая путь метка.

Нет, я не поверну к окраине – туда, где в полуразрушенной многоэтажке спрятан мой мотоцикл…

Теперь – только напрямик.

Дорога отлично сохранилась в памяти. В прошлом году я был здесь летом, но пейзаж мало изменился. Егорьевск – вообще не то место, чтоб радовать глаз сезонными красками.

Особенно этот район. Большую часть деревьев вырубили, когда еще наполовину заселенный городок остался без газа и электричества. Лишь трава осталась нетронутой – на газонах, на треснувшем асфальте. Сейчас желтая, припорошенная снегом, она отлично гармонировала с грязными обшарпанными стенами…

«От развалин рынка – идти налево».

Что-то хрустнуло под ногами. Лед на луже?

Нет, какие-то кости – в колдобине под сугробом. «Зверь или человек?»

В прошлый раз их не было.

Значит, я не прав. Этот район не такой уж мертвый. И даже здесь продолжается лихорадочная борьба за существование.

Я оглянулся. Ветер гнал поземку вдоль разбитого тротуара. Какая-то деревяшка однообразно постукивала в развалинах.

На свежем снегу не видно волчьих следов. Уже хорошо…

Метров через сто я достиг улицы, с одной из сторон которой теснились частные одноэтажки. Тут дорога шла под уклон. А в конце, за поворотом, должна быть действующая колонка. Те немногие, кто обитает в округе, ходят сюда за водой…

Ага.

Я не заблудился. Колонка – на месте. И даже одинокая фигура с ведром маячила рядом.

Услышала хруст ледяной корочки под моими ногами, обернулась и торопливо засеменила прочь. Женщина или подросток? Под бесформенным тряпьем, надетым в несколько слоев, издалека фиг разберешь.

Ну и пусть себе идет.

Догонять, расспрашивать не стану.

Полиции местные боятся не меньше, чем незваных гостей. И если кто-то здесь до сих пор живет – значит, Егорьевск еще не утратил статус тихого городка.

Я двинулся через уцелевший парк.

Кое-где от деревьев остались только пеньки, зато тонкие, молодые стволы уже успели над ними подняться. Кустарник превратился в настоящие заросли, сухая трава – мне по пояс.

В прошлом году, летом, я делал крюк, обходя чащобу.

Но сейчас, когда листья опали, метров на двести все отлично видно. И на свежем снегу нет человечьих следов – только птицы и мелкое зверье торопливыми узорами успели тут отметиться.

Мирно чирикают воробьи. Сорока отзывается на мои шаги тревожным стрекотом. А впереди доносятся еще звуки… Обычные для такого времени года.

Визг пилы.

Я замираю, всматриваясь.

Два людских силуэта угадываются на краю парка.

Похоже, работают двуручной…

Медленно приближаюсь и замечаю третьего – этот сидит на пеньке рядом…

Охраняет?

До двора Отшельника уже рукой подать. Трудно проскользнуть туда незамеченным. Только я и не собираюсь прятаться.

Без резких движений иду по мягкому неглубокому снегу. Мои руки в перчатках чуть раскинуты в стороны – чтоб даже издали было ясно, что я не вооружен.

И все равно третий – тот, что сидел на пеньке, – вскакивает с тревожным возгласом. Целится в меня из автомата.

Два «лесоруба» с двуручной пилой прекращают работу, внимательно на меня смотрят.

Я подхожу ближе – неторопливым уверенным шагом. Солнце уже взошло, уже выглядывает ослепительным золотом из-за крыш домов – так, что меня отлично видно. И я тоже могу разглядеть всю эту компанию.

Они – подростки, почти дети. Самому старшему – тому, что раскрасневшийся, в одной рубашке и жилетке стоит рядом с надпиленным сухим кленом, – максимум лет пятнадцать. А девочке… именно девочке с испуганными глазами, которая целится в меня из автомата, – лет двенадцать, не больше.

Правда, застрелить незваного гостя она сумеет – в этом лучше не сомневаться.

И потому я не испытываю судьбу – останавливаюсь шагов за тридцать:

– Добрый день! А вы – ранние пташки…

– Кто рано встает – того Бог ведет, – за всех отвечает старший.

Ну да – одна из любимых поговорок Отшельника. И второй, младший паренек – я ведь помню его с прошлого лета.

Значит, хватит церемоний. Можно говорить напрямик:

– Я пришел к Учителю, – так они его называют.

Парнишки переглядываются.

Младший что-то бормочет вполголоса. Все-таки меня узнал?

Только взгляды остаются тревожными. И девочка не опускает автомат.

Несколько секунд длится пауза – такая долгая, что поневоле начнешь ждать чего угодно.

Тонкий палец чуть заметно дрогнул на спусковом крючке…

– Иди, – наконец сказал старший.

Махнул рукой девочке, и она послушно опустила оружие.

Странно, но в этот раз никто из них не стал меня провожать. И к старому трехэтажному зданию на краю парка я шел, чувствуя на спине неприятные мурашки.

Наверное, подростки смотрели мне вслед.

Ну и пусть, лишь бы не стреляли.

Я знаю: до того как Отшельник стал их Учителем, многим из них пришлось испытать такое, что и не всякий взрослый выдержит, – достаточно, чтоб навсегда утратить доверие к чужакам…

…В темной подворотне из разбитого автомобиля и дощатых поддонов была организована настоящая баррикада. Я замедлил шаг, ожидая, что из сумрака кто-то обязательно окликнет, прицелится, вскидывая автомат. Но часового в подворотне не оказалось.

Странно.

Порядки изменились с прошлого раза?

Я пересек пустынный двор.

Открыл тяжелую стальную дверь подъезда с давно не работающим кодовым замком. Вытер ноги о ветхий коврик. И начал подниматься по крутой лестнице со стертыми от времени каменными ступенями – неудивительно, ведь лестница не моложе дома. Ей лет восемьдесят, не меньше – живой экспонат из середины двадцатого века…

Впрочем, внутри чисто. Такое впечатление, что тут периодически подметают и моют.

Грязи Отшельник не любит…

И у стальной двери на втором этаже имеется аналогичный половик.

Я машинально вытер ноги еще раз и собрался постучать – насколько я помню, исправный и надежный замок здесь в наличии…

Стоп. А дверь-то открыта!

И даже не на защелке.

Приличный зазор между ней и стальным косяком легко рассмотреть даже в сумраке, окутывающем площадку второго этажа…

Я оцепенел, вслушиваясь.

В подъезде – абсолютная тишина. Только с улицы сквозь разбитое и наполовину заколоченное досками окно долетает знакомый визг пилы. Ребята продолжают работать в парке…

Смех.

Беззаботный детский смех.

Я вздохнул и дернул за ручку, распахивая дверь.

Прошел через темную прихожую и увидел озаренный утренним солнцем силуэт напротив кухонного окна.

– Здравствуй, Тень, – долетел негромкий низкий голос.

Отшельник меня не видел. Продолжал смотреть в окно.

Как он меня узнал?

По шагам?

Впрочем, общаясь с ним, я уже давно устал удивляться.

– Здравствуй… Отшельник.

Нелепая кличка. Только как мне иначе его звать?

Когда он еще был трикстером и наравне с другими ходил в Зону за товаром, братство дало ему имя Историк. Потому что он и впрямь был историком – в те почти легендарные времена, когда упыри еще до конца не ликвидировали Российскую академию наук.

Зона его приняла.

Он стал одним из нас – неплохим охотником за артефактами, честным товарищем, соблюдавшим все негласные заповеди. Пока однажды не выбрал иной путь. И с тех пор он утратил право на свое имя.

Теперь его нарекли Отшельником…

Я помялся в дверях.

Я ждал, что он обернется. Но он все так же смотрел вниз, в парк – туда, где напротив его окна среди разросшихся кустов белели руины церкви. Я знал, что он может смотреть на них бесконечно долго. И потому, не ожидая приглашения, скинул рюкзак и опустился на исцарапанный, потемневший от времени табурет.

– Почему ты шел так долго?

– Долго? – моргнул я.

– От дома, где ты ночевал, пятнадцать минут ходьбы. А ты топал почти час – наматывал круги по городу?

Я криво усмехнулся.

Да, не надо удивляться тому, что ОКАМ и полицаи не могут его отыскать уже три года.

– Мне казалось, что за мной «хвост»…

– Но «хвоста» не было.

– Все чисто, я проверял…

– Конечно, Глеб. Ведь боялся ты не ОКАМа… Себя боялся!

Он развернулся и глянул на меня пронзительным взглядом из-под густых бровей.

Не было во внешности Отшельника ничего загадочного – плотная фигура, округлое лицо, седая, чуть неряшливая борода и усы. И одет как бомж: затрапезная меховая жилетка, накинутая поверх штопаного свитера… Разве похож он на тех, чьи слова жадно ловят и отмеряют на вес золота?

Пусть детишки, которых он спас, зовут его Учителем. Я не зову!

Отчего ж таким холодом повеяло по спине? И собственный голос кажется чужим, будто древняя магнитофонная запись.

– Ты чего-то путаешь, Отшельник…

Он качнул головой.

– Боишься… Себя. И того пути, что сам выбрал. Тебе страшно не удержать эту ношу.

Откуда-то с улицы опять долетел смех.

Но здесь, в кухне, царило гулкое безмолвие.

Я расстегнул куртку – озноб отступил, и теперь мне по-настоящему стало жарко. А всходившее солнце все ярче заливало огнем комнату, даже не верилось, что за окном – снег.

Только фигура Отшельника оставалась темной. Нависала надо мной, как живое изваяние.

И взгляд казался бритвенно острым – словно он мог рассечь меня, заглянуть внутрь и прочитать, как раскрытую книгу.

Я отвел глаза.

Посмотрел на ржавую газовую плиту. На кухонный шкафчик с покосившейся дверцей. На ломоть ржаного хлеба.

Я смотрел очень долго, словно надеялся увидеть там что-то важное. И вслушивался в чириканье воробьев за стеклом – будто они могли заглушить голос памяти.

«…Великая ноша. Такая, что не каждому по плечу…»

Странная знахарка баба Валя меня предупредила. А Отшельник… зачем ему знать? Разве кто-то сумеет вместо меня пройти этот путь?

Все, что мне нужно, – конкретная помощь в конкретном деле.

Я потянулся к чайнику с ручкой из проволоки. Налил себе воды в алюминиевую кружку. Глотнул и хрипло выдавил:

– Мои личные проблемы обсудим позже…

Отшельник не ответил. Вместо него сказал другой:

– Ошибаешься! Это уже не только твои проблемы.

Я обернулся. Давно почувствовал – в квартире есть еще кто-то. Хотя не думал увидеть именно его.

– Локки… дружище! – Я вскочил с табурета. Все-таки почти месяц не виделись, и никто из нас не был уверен, что опять встретит другого живым.

Захотелось его обнять.

Но холодный взгляд побратима меня остановил.

Да, это был Локки. Длинные русые волосы собраны в косу на затылке – месяцами он не стрижется, «чтоб не спугнуть удачу». И на плечах у него – та самая видавшая виды куртка из коричневой замши. Я знаю – на левом ее боку пара аккуратно зашитых пулевых отверстий, а правый рукав прожгло углями, когда мы вместе ночевали у костра…

Мой старый товарищ почти не изменился за этот месяц. Только никогда прежде я не видел у него такого лица.

Я вздохнул:

– Ну, здравствуй! Тут какими судьбами?

Он не ответил.

Я протянул ему руку. Локки не стал ее пожимать.

Прошел мимо меня в угол, уселся на колченогий стул и процедил сквозь зубы:

– Вчера ОКАМ взял двоих наших. Меня тоже чуть не повязали. Знаешь, из-за чего? Из-за тебя!

Вот как?

Я скупо усмехнулся. Отшельник качнул головой:

– Волки нападают не оттого, что их кто-то зовет. А потому, что голодные…

Локки сморщился.

Наверное, ему дико хотелось выругаться. Но он знал, что Отшельник не терпит матерщину. И потому вслух он озвучил:

– Такие байки годятся для твоих детишек. Мне их не рассказывай! И ребятам, которым сейчас вышибают мозги в ОКАМе, они не помогут.

– А что поможет?

– Точно не болтовня. Ты сам знаешь правду – зверье идет туда, где кто-то оставил след. Кровавый след…

Я отвернулся, рассматривая треснувшую кафельную плитку в углу за шкафчиком. К горлу подкатил муторный комок. Вдруг захотелось встать и уйти.

На фига я сюда притащился? Почему не сдох еще в резиденции Цебеля? Не взорвался вместе с облаком, не утонул в реке?

Неужели – ради того, чтоб выслушивать это?

– …Я и Ракетчик всегда прикрывали его задницу. Но нельзя помогать сумасшедшему! Тень, знаешь, почему за мной пришли? Потому, что я был твоим другом…

Значит, «был»?

– …Мало того что связался с Подпольем, но ты еще и ухитрился стать личным врагом питерского клана. Скажи, какого лешего втравился в это дерьмо? Человек не может воевать с целым государством! Кем ты себя возомнил? Богом?

– Ну, извини… за то, что доставил тебе проблемы.

– Да засунь себе в зад свои извинения!

Я выдавил ухмылку:

– В следующий раз скажи им, что мы никогда не были друзьями. И это не я вытаскивал тебя из полыньи в Нижегородской Зоне…

– Чушь не мели!

– …Не я волок раненого до самой Ржавки. Глупость, правда? Если будешь такой же убедительный, как сейчас, – в ОКАМе тебе точно поверят. Кстати, можешь прямиком туда и топать!

Локки стиснул зубы. Несколько секунд мы смотрели друг на друга: я – почти равнодушно, а он – прищурившись от злости.

Все знают – дерется он редко. Любой из нижегородских трикстеров мог бы позавидовать его хладнокровию. Но в это мгновение я был уверен, что Локки вот-вот бросится на меня с кулаками.

Отшельник встал между нами.

– Поговорили, и хватит.

Почти приказным тоном добавил:

– А сейчас будем завтракать…

Он достал из шкафчика тарелки, ложки, нарезал ржаной хлеб. В три тарелки наложил гречки – еще теплой, дымящейся из-под крышки паром. Достал кастрюльку с тушенной в подливе мелко нарезанной свининой и положил в каждую тарелку по полчерпачка.

Локки, демонстративно игнорируя все эти приготовления, смотрел куда-то в пол. Кажется, изучал дырки на линолеуме.

А я зевал.

Отшельник перекрестился на икону в углу и сел за стол – между нами. Сердито дернул бровью:

– А вы что? Ждете особого приглашения?

Локки кашлянул и, не глядя на меня, вместе со своим колченогим «постаментом» придвинулся ближе:

– Спасибо… А ребята твои хоть ели?

– Ребята в отличие от крутых трикстеров не пьют по ночам и потому не дрыхнут без задних ног…

– Понятно, – буркнул Локки. Дальше, не касаясь скользкой темы, он налил себе большую кружку воды и жадно осушил в два глотка.

Но Отшельник так просто «с базара не съезжал»:

– У кого в голове порядок, у того и в жизни все ладится. Это тебе не артефакты за бабло таскать. Мои ребятки и позавтракать успели, и еще много чего успеют – будь уверен. У них сегодня – математика, физика и география.

– Географию – ты сам, – догадался я. – А остальное?

– Математику-физику – Витальевич из соседнего квартала. Бывший профессор МГУ.

– Из вашей общины?

– Пока нет, – признался Отшельник. – Гордый старик… Но мы его подкармливаем. Дровами делимся.

Я кивнул.

В характере Отшельника всегда поражало сочетание высокого мистицизма и крайней практичности. Не знаю, кем бы он стал в иной жизни. Но в этой – почему избрал свой единственный путь?

Судьба или случайность?

Однажды у автобуса «экологической резервации» забарахлил мотор – как раз на той дороге, по которой ехал Отшельник. Вместе с товарищами возвращался он после очередной ходки за товаром.

Дело оказалось успешным, и Отшельнику полагалась приличная доля.

Жизнь преуспевающего ловкача не так уж плоха… И все, что было надо, – просто отвернуться. Не заметить автобус с закрашенными белым окнами и веселенькой эмблемой федеральной программы «Чистое будущее».

Как старается их не замечать большинство.

Он не отвернулся. И успел увидеть в углу закрашенного окна процарапанную полосу, а сквозь нее – чьи-то заплаканные, умоляющие глаза…

– Что с генератором? – спросил я.

– Купили, – кивнул Отшельник. – Спасибо за помощь.

Месяц назад я дал ему контакты надежного поставщика. Достать портативный мю-генератор стало настоящей проблемой после того, как ОКАМ накрыл завод в Челябинске. А в прошлом году я передавал ему артефакты на реализацию. И я не единственный, кто ему помогает.

У Отшельника – немалые расходы. Горстке храбрецов трудно бороться против такого отлаженного, защищенного государством бизнеса…

Три года назад, под Самарой, ему просто повезло.

Когда товарищи уехали, а он в одиночку вернулся по лесной дороге – БТР с конвоем уже скрылся из виду, не дожидаясь последнего автобуса. Там оставались только четверо «эвакуаторов». Отшельника они не восприняли всерьез – он и раньше выглядел таким же увальнем.

Автоматы против ножа. У него не было шансов.

И все-таки он перерезал охрану, только один полицай успел прострелить ему руку.

Отшельник спас двадцать пять детей.

Некоторые остались с ним. Остальных он переправил в безопасные места – но до сих пор помнит их по именам, до сих пор каждую ночь видит их глаза.

Нет, все-таки не случайность…

Ведь потом были еще автобусы. И появились люди, которые стали ему помогать – по всей России.

Особенно – в глухой провинции.

Там «эвакуаторы» вообще не церемонятся. Упырьи законы – плохая защита от слуг упырей. Когда клану требуется прилив жизненной силы – горе тем, кто окажется на их пути. Недаром деревни пустеют, когда разносится слух о предстоящих зачистках. «Слабые всегда сами виноваты в своих бедах» – так, кажется, говорил бандит Варавва.

Я сумел отправить мерзавца в ад. Но разве удалось хоть на миллиметр пошатнуть подлый порядок? Разве тут, на Земле, зло не стало обыденным и привычным, как дождь или ветер?

В сущности, столичный упырек Мысков недалек от истины – в наши дни жизнь действительно стала товаром. Недорогим товаром… И дешевле всего жизни одиноких стариков и сирот.

В том первом автобусе были сироты. Те, чьи родители загнулись с голодухи, от синдрома. Или просто сгинули от пуль отморозков из эвакуационных бригад…

Высшие забирают чужие жизни – об этом не говорят по телевидению, не пишут в газетах и даже в Сети мало кто осмеливается. Но все давно знают, ради чего в каждом регионе построен «эвакопункт» – хорошо охраняемый лагерь за бетонным забором, окруженный рядами колючки и датчиками движения. Время от времени туда въезжают дорогие автомобили. Никто не видит пассажиров за темными тонированными стеклами. Но все догадываются…

И молчат.

После кровавого хаоса в первые годы Сумерек пришла она, долгожданная стабильность…

Я искоса глянул на Локки, сосредоточенно жующего кусок мяса. Когда-то спьяна он ляпнул: «И с упырями можно жить!» А трезвый – разве иначе думает?

Я знаю, что он тоже помогает Отшельнику, как многие наши, – деньгами, артефактами на реализацию… Хороший способ откупиться от своей совести?

Трикстеры не воюют с упырями. И даже с ОКАМом не сражаются…

Они просто ходят в Зоны за товаром. И продают его за немалые «бабки».

Нелегальный рынок артефактов – тоже часть системы.

Смешно сказать, но высшие нуждаются в нас – точнее, в нашем товаре. И потому, несмотря на все спецоперации ОКАМа, братство ловкачей до сих пор живет. Хотя и с каждым днем все больше платит крышующим силовикам.

Негласный договор, установленный порядок вещей поддерживают это хрупкое равновесие.

И первым его нарушил не я.

Первым – был Отшельник.

– …Братство не станет тебя прикрывать, – подкладывая себе гречки, объявил Локки.

– Разве кто-то просил их о помощи? – пожал я плечами.

– Ты что, не въехал? – сморщился Локки. – Теперь никто из наших не вправе тебя выручать – даже куском хлеба. И в Глушь тебе тоже дорога закрыта. Аналогично – и в Темную Волю. Теперь ты официально чужак – так решили авторитеты.

Я мрачно усмехнулся.

Не то чтобы неожиданно, но уж больно круто. Даже Отшельника они сперва предупредили. А меня, выходит, сразу вчистую списали?

– Землекоп и Чахлый – того же мнения?

У этих – давние счеты с упырями.

– Ага, – вздохнул Локки, – сейчас авторитеты были едины.

Редкий случай.

Кто-то их здорово напугал? Всерьез прищемил и финансово, и шкурно…

И совсем не надо гадать кто.

Я отодвинул опустевшую тарелку и взял из вазы яблоко – Отшельник щедро выставил на стол несколько штук. Люблю этот сорт – красное, твердое, но сочное, с легким ароматом меда. Особенно хорош его вкус в такие дни – будто кусочек сада, пронизанного июльским зноем, тает у тебя на языке.

Красота…

Одного не могу понять – с чего вдруг такой переполох? С какого бодуна питерские начали так активно давить на братство?

Обычно они действуют намного тоньше, аккуратнее.

Да и авторитеты удивили. Так откровенно «ложиться» под клан – значит всерьез рисковать репутацией.

Когда-то юным зеленым ловкачом я следовал за ними искренне, безоговорочно. Тогда они казались почти легендарными фигурами, первопроходцами Зоны. Глупо звучит, но я готов был ловить каждое их слово. Я верил им, как родным отцам…

А сейчас…

«Родные отцы» готовы продать «сынка»?

Теперь можно не сомневаться – есть среди них те, кто готов работать с питерскими. Я почти уверен – кое-кто уже работает…

Но им-то, тайным двурушникам, тем более нельзя действовать в лоб.

Ясно, что они исполняют приказ. Только на фига правящему клану раскрывать собственных агентов влияния? Ради чего? Ради убитого губернаторского племянничка?

Точно, нет.

Такая сволочь не стоит того, чтоб ставить под удар отлаженный рынок артефактов.

Значит, все-таки рыжий упырь…

Это выглядит нелогично. Столько лет кровожадная тварь убивала и пряталась в подмосковных лесах. И никому из правящего клана не было до нее дела.

Да, он – один из питерских, он связан с ними крепкими, хотя и незримыми энергетическими нитями. Но если Анатолий Борисович так важен – почему они давным-давно не отловили его сами и не упрятали в какую-нибудь особую упырью «дурку»?

Какого дьявола спохватились именно сейчас?

Неужели случилось худшее – неужели «крыса» в Центре узнала подробности нашей операции в Зоне № 9?

…Отшельник снял с подставки закипевший электрочайник – еще один плюс от обладания портативным мю-генератором.

– Чаю? Кофе?

– Чаю, – глухо отозвался я.

Струя кипятка закружила чаинки в водовороте. Из большой фарфоровой чашки повеяло неплохим цейлонским ароматом. Отшельник иногда позволял себе эти мелкие радости.

– А мне кофе, – мотнул пальцем Локки, небрежно посмотрел на меня и добавил: – Кстати… Авторитеты просили тебе передать – отдай груз.

– Чего-чего? – нахмурился я. А он вдруг полез в карман своих потертых джинсов, вытащил оттуда сложенную вчетверо бумажку, протянул мне через стол.

– Это что такое?

– Е-мейл, скайп, телефон. Чахлый передал. Можешь обращаться в любое время. Скажи, где груз, который вы взяли пару недель назад, – и все кончится. ОКАМ перестанет нас прессовать. А тебя… тебя авторитеты обещали снова принять в братство.

Я прислонился к кафельной стенке кухни.

А мог бы и свалиться с табурета – от смеха.

Локки, нахмурившись, наблюдал за мной. Потом сухо выдавил:

– Неужели ты еще не понял, насколько все серьезно?

Я аккуратно помешал чай. Согнал улыбку и снова посмотрел в глаза бывшему побратиму:

– А ты… Ты знаешь, что это за груз?

– Понятия не имею.

Он не лгал – все ясно читалось на его классически правильном лице.

– Твое счастье, что не имеешь, – пробормотал я.

– Сейчас это вообще не важно, – качнул головой Локки.

– А что важно – сохранность ваших шкур? Ты знаешь, какие люди погибли, чтобы я смог завершить дело? Ты знаешь, ради чего они отдали свои жизни?

Он не ответил. Молча отвел взгляд.

Пригубил своего растворимого кофе. И вдруг встал из-за стола. Неловкими руками начал застегивать куртку.

– Ты куда? – спросил Отшельник.

– Пора мне. Засиделся я у тебя. Всего доброго, спасибо за ночлег и завтрак!

Он вышел из кухни. Скрипнули половицы в прихожей. Я не стал оборачиваться, не стал смотреть вслед. Ведь самое главное уже было сказано.

– Прощай, Тень!

– Прощай… – сухо отозвался я.

Но он все не уходил.

Будто что-то его не отпускало. Я слышал его мрачное сопение, и старые половицы протяжно вздыхали под его кроссовками. Наконец Локки пробормотал:

– В Саратовской Зоне видели первый знак невидимки.

– Мне-то что?

– В ближайшую пару дней она проявится. Не упусти шанс!

Сказал и щелкнул замком. С глухим стуком захлопнул за собой стальную дверь.

Солнце уже высоко поднялось над парком. Мы с Отшельником молча допивали свой чай. Давно я не пробовал такого – настоящего горного, крупнолистового.

И давно не слыхал про невидимку…

– Зря ты с ним так, – сказал Отшельник.

– Как? – буркнул я. – Может, мне еще прощения у него попросить? За то, что когда-то был его другом?

– Обида ослепляет. Он сейчас тоже в розыске, но, несмотря на это, пришел сюда. Пришел, чтоб найти тебя. Хотя мог бы отсиживаться где-нибудь в тихом месте.

– Спугнули его с тихого места. Потому и прибежал. А еще небось хотел выслужиться перед авторитетами…

– Ничего ты не понял, – вздохнул Отшельник.

Я стиснул зубы. И не ответил.

Просто подлил себе уже остывшего кипятка.

Позади была длинная дорога – сквозь холод и опасность. Но та, что ждет впереди, – вряд ли будет легче. И потому надо вволю насладиться минутами тепла и покоя…

Отшельник допил чай. Отодвинул пустую чашку. Посмотрел на икону, перекрестился, что-то прошептал. Кажется, молитву.

Встал. Подошел к окну. Глянул в парк и сказал:

– Локки – не трус. Он реально думал, что тебе помогает.

– Хватит о нем, – выдавил я, – лучше поговорим о деле…

 

Глава 7

…Ночь оказалась звездной. И уже надкушенная луна далеко озаряла степной простор. Думаю, с вертолета меня легко могли бы заметить. Но вертолеты тут не летают – электроника шутя отрубается, моторы стопорятся. В первые годы, когда еще не так серьезно к этому относились, говорят, чуть ли не каждый месяц гробился «кукурузник» или «вертушка».

Так что теперь воздушные патрули курсируют за десятки километров отсюда. Сюрпризы могли ждать только на земле. Но я знал расположение всех блокпостов и выбирал путь глухими проселками, едва различимыми тропами, а то и просто – напрямик через заросшие сорняком поля.

В морозную ночь даже раскисшее бездорожье превратилось в отличную опору для колес мотоцикла. Погода – на моей стороне. А еще – относительно свежая карта аномалий. В Саратовской Зоне все меняется быстро, но тут, на ее окраине, за пару недель метаморфозы – не настолько крутые.

Заросли фиолетовой плесени привычным глазом легко угадываются в лунном сумраке. Теперь они начисто закрыли проезд вдоль старого проселка, зато вон там, левее, спокойно можно миновать их по дну оврага.

Я бросаю мотоцикл вниз по крутому склону. Обжигающие, жадные до людской плоти побеги шевелятся справа и слева. А я проскакиваю между ними. Рядом в спутанной сухой траве мелькают человеческие кости…

Старые, давно выбеленные солнцем и дождями.

На выезде из оврага я почти машинально дергаю руль и огибаю несколько мелких дробилок – их можно различить по чуть заметному колебанию воздуха.

Стоп!

Резко вдавливаю рукоятку тормоза. Всматриваюсь вперед.

И понимаю, что дальше – целое поле этой хрени. Трава – совсем чахлая, местами примятая. А звезды… Звезды дрожат, перемигиваясь так, словно здесь, внизу, полыхает огромный невидимый костер.

Тот, кто неосторожно ступит на это поле, за доли секунды превратится в раздавленный, залитый кровью мешок с костями.

Такой глупый конец лучше оставить для патрульных полицаев – если кто-то из них все-таки осмелился увязаться следом…

Я включаю смартфон и сверяюсь с картой. Да, если проскользнуть вдоль оврага, можно отыскать проход. И я круто поворачиваю, бросаю мотоцикл по старым, превратившимся в ледяные бугорки кротовинам.

Ветер усиливается – холодный, пронизывающий и сквозь меховую куртку. Налетевшее облако гасит луну и звезды.

Только я не сбавляю ход.

Снимаю шлем, чтоб улучшить обзор, и вдавливаю рукоятку газа.

Никто, даже из лучших трикстеров не осмелился бы продолжать путь в таком поганом месте. Но я – Тень. Я умею делать невозможное.

И мне надо успеть.

Ради Ромки и Кида… Ради всех, за кого должен отомстить.

Лишь перед рассветом из-за горизонта вырастают крайние дома Саратова. Разумеется, ни один огонек не светится среди темных промышленных районов, похожих издали на причудливую горную гряду.

В местной Зоне эта часть города считается самой опасной. Ловкачи, которых тут на порядок меньше, чем в Нижнем, десятой дорогой обходят здешние кварталы.

Товара мало. А добираться сюда трудно.

Именно потому большая часть полицейских постов размещена с другой стороны Саратова. Там, в свободных от аномалий районах, ютятся и двести тысяч уцелевшего населения.

Этому месту вообще не повезло с началом Сумерек. Аномалии распространялись тут скачкообразно – так что до хрена народу полегло, не успев эвакуироваться. Почти как в моем родном городе…

В центре Саратова даже сейчас настоящий ад. И с каждым годом Зона растет, захватывая целые кварталы. Новый расклад смертельных ловушек образуется так стремительно, что даже привычные местные ловкачи рискуют соваться максимум на пару километров вглубь. Так и топчутся вблизи хилого периметра, добывая мелочевку и этой же мелочевкой откупаясь от полицаев…

Только безбашенные, конченые психи осмеливаются идти дальше.

Я ходил.

Год назад выполнял трудный, хотя и денежный заказ. Есть ведь еще одна особенность Саратовской Зоны – здесь, если хватит фарта, можешь найти то, что редко встретишь в любом ином месте.

Помню маршрут с прошлого раза.

Тогда было лето. Утренняя июньская прохлада. И степь вся зеленая – в россыпи мелких полевых цветов…

Тогда у меня имелась свежайшая, трехдневной давности карта. И все было конкретно – на отработанных до автоматизма навыках, почти на инстинктах. Привычно для того, кто истоптал не одну тропу в смертельных лабиринтах Зоны.

А сейчас…

Морозный ветер, бьющий в лицо. И слабое представление о том, что меня ждет там, впереди.

Предутренние сумерки…

Хорошее время – чтоб вспоминать свою жизнь, смотреть на звезды в прозрачном небе и мечтать о тихом, безмятежном будущем… Хотя довольно паскудный час, чтоб топать через изменившуюся Зону.

Густые тени перечеркивали путь, прятали неведомые сюрпризы. А серый полумрак, казалось, глотал шаги и звуки.

Фонарик помогал мало. Чутье – главное, что оставалось…

Мотоцикл я спрятал в кусты на прежнем месте – к счастью, на кирпичном заводе все было почти таким же. Только появились рядом со ржавым грузовиком побеги чертовой ягоды. Я легко угадал их по непривычно яркой зелени на фоне пожухлой осенней травы.

Двинулся в обход – не напрямик через ворота, а сквозь пролом в стене. Дальше тянулись развалины. Проходы между ними оказались плотно усеяны жучиными бугорками. Я ступал аккуратно, но иногда комья земли взлетали в воздух и наружу лезли щупальца и хитиновые жвалы. Пару раз довелось даже прыгать, уворачиваться, ожидая, пока чертовы мутанты успокоятся.

«Какие-то они здесь нервные!»

И все-таки я благополучно одолел промзону. Только на выходе едва не вляпался в кофейную жижу – зато срезал путь через двор сгоревшей школы. Миновал несколько затянутых паутиной кварталов.

Одинокая высотка уже маячила впереди. Я повернул к ней, налево, и тут дорога уперлась в линзу. Искаженная улица изгибалась по дуге и почти перпендикулярно уходила в небо.

Но оптические эффекты – самое малое, что ждало впереди…

К дьяволу такие аттракционы!

Что теперь? Возвращаться к жучиным гнездовищам?

Ну уж нет!

Я прошелся вдоль фасада здания, оплетенного тонкими белыми нитями, и отыскал между ними просвет. Увы, довольно узкий. Одно неосторожное движение – и эта хрень меня зацепит, тогда точно будешь трепыхаться, как муха в паутине…

Темно, слишком темно.

Но не ждать же рассвета. Особенно когда кусочек солнца у тебя в кармане.

Я вскарабкался на подоконник – стекла тут давно не было – и достал из кармана газовую зажигалку. Щелкнул кремнем, выставил пламя на максимум, спрыгнул внутрь и двинулся насквозь через дом – к зиявшей на его противоположном конце дырке в стене.

Пока шел – зажигалка ощутимо нагрелась в руке. Помню, Кид выменял ее у одного мутного барыги на пару ведьминых глазок. Это ведь необычная штуковина, с каким-то хитрым артефактом внутри – поэтому газа должно хватать на целый месяц. А пламя – будто от настоящего факела!

Белые нити направо и налево испуганно съеживались, сами расходились в стороны, освобождая дорогу. А я вдруг вспомнил, как Кид хвастался своим приобретением. И какое обиженное у него было лицо, когда я сморозил, что его надули – всучили дешевку за немалую цену.

Смешно, но в поганом уголке поганой Зоны мне стало почти неловко. Так, будто Кид сейчас укоризненно на меня посмотрел.

Не люблю, когда покойники смотрят такими глазами…

«Прости, дружище, я болтал чепуху, а ты был прав – пригодилось».

Вот и все.

Я выпрыгнул с той стороны дома. Перевел дух, спрятал наследство в карман и двинулся через скудно освещенный восточным заревом пустырь.

Теперь я шел в хорошем темпе, наверстывая упущенное в промзоне время. Не мешкая, перескакивал мелкие дробилки, на ходу уворачивался от бивших из земли огненных столбов.

«К рассвету – быть на точке…» – эта мысль вела не хуже компаса.

Пара крупных ежей, проплывших в ореоле электрических разрядов, не заставила сбавить ход.

Я спешил, как на свидание с любимой девушкой. Ведь с каждой минутой, кроме рассветных, ярче становились другие небесные отблески – от никогда не замирающего сердца Саратовской Зоны…

Кое-что остается неизменным даже тут – несколько огромных мясорубок, пульсирующих с разной периодичностью. И пара выжженных, перепаханных следов на искалеченном теле города – там, где ранее были такие же выбросы разрушительной энергии.

Пятно, что лежит восточнее, меня не интересует.

А вот второе, до которого остался всего километр… Именно оно подходит по всем параметрам.

Когда-то Валкер, почти легендарный ловкач-первопроходец, изложил свой богатый опыт на бумаге. Там было почти все, что ему удалось узнать о Зоне, – артефакты, аномалии, мутанты… Вышло одиннадцать исписанных мелким почерком тетрадей.

Валкер не утаил добытые знания. Те, кому он доверял, получили доступ к записям. А в прошлом году он сгинул – просто исчез, как в воздухе растворился.

Слух о двенадцатой тайной его тетради пережил самого Валкера.

Да, когда-то он и сам рассказывал о ней – но звучало это как шутка. А после его исчезновения – как одна из связанных с его именем легенд.

Я тоже думал, что двенадцатая тетрадь – выдумка. Пока около месяца назад она чудом не попала ко мне в руки. На обычных страницах в клеточку были собраны записи о самом невероятном – то, о чем не слыхали и опытные ловкачи. А если слыхали – наверняка считали заурядным враньем.

Это ведь одна из примет нашего ремесла.

Вернувшись из смертельных объятий Зоны, слишком многие любят прихвастнуть. Даже если топтался возле периметра и притащил дешевку – удобнее рассказать о жутких мутантах, помешавших тебе разжиться крутым товаром. А можно еще сгородить сказку о чудесном, невиданном артефакте, который почти-почти дался тебе в руки…

История про невидимку – одна из таких давних полулегендарных историй. Мало кто в нее верит. Большинство считают частью фольклора.

Я верю.

А Валкер не только верил, но еще и описал в последней своей тетради основные признаки рождения артефакта.

«Это случится там, где будет след от мясорубки. В очень холодный рассвет. Когда после выброса исказится пространство. И первым знаком станут огни мертвого путника…»

Насчет пространства – точно. Раньше тут не было таких огромных линз. А огни… Да, вижу!

Искры среди серых развалин.

Локки не обманул. Он ведь тоже читал двенадцатую тетрадь. И, конечно, не рискнул бы шутить с такими вещами…

Теперь осталось уже немного.

Покосившиеся многоэтажки впереди облеплены бесформенными комками. Гнезда прыгунцов. Налетев целой стаей, за пару секунд они разрывают человека на куски. А сейчас они спят.

Но я не собираюсь их тревожить.

Не сворачиваю, иду между колышущимися бугристыми выступами. Сердце гулкими ударами отмеряет путь, а ноги аккуратно ступают и словно сами ведут меня вперед. Ведь там, за черными многоэтажками, плывут по воздуху гирлянды зеленоватых огоньков. Я не могу их потерять.

И с каждым минутой я ближе к тому месту, где должен появиться второй знак.

Мне – двадцать семь. В наши дни – не так уж мало. И большую часть своей жизни я ходил за периметр. Приносил оттуда товар – сперва мелочь, потом редкостные, дорогие артефакты. Я пил вино риска, смотрел в глаза тьме и часто кожей чувствовал гибельный холод…

Но никогда и ни о чем я не просил Зону.

Мудрые физики считают, что за периметром начинается грань между нашим миром и чуждыми вселенными. А мне Зона всегда казалась живым существом – огромным, могучим. Перед которым люди – не более чем микробы. И все эти мясорубки, обманки, прочие смертельные сюрпризы – они как защита от нас, заслуженная кара для непрошеных гостей…

Что с того, что когда-то это было нашими городами?

Мы ведь сами утратили право на эту землю, когда понастроили огромные мю-коллайдеры и взорвали ткань пространства, когда ради шкурного интереса впустили зло в свой мир.

И теперь… мы здесь чужие.

Глупо о чем-то просить Зону.

Крохотному существу, затерянному среди ее жестоких чудес, опасно лишний раз привлекать к себе внимание. Но я помню, как щедра она была ко мне все эти годы. Ведь самое мне дорогое отняла не она. И когда я почти утратил веру и надежду – именно на гибельных просторах Зоны вновь обрелось то, ради чего стоит жить.

А потому, одолевая разлом, на дне которого уже хищно вздымается протоплазма, балансируя на шатком бревнышке, я мысленно говорю: «Будь милостива, Зона…» И когда вновь под ногами оказывается твердая земля, пробираясь между гигантскими кротовинами огненных червей, я повторяю, как молитву: «Будь милостива и дай мне взять твой самый заветный дар!»

Невидимка…

Легендарный артефакт.

Удивительное порождение Зоны, дарующее своему обладателю почти сказочные способности. Тот, кто его получит, станет неуязвимым для пуль и для большинства аномалий, сможет проходить сквозь стены, быть невидимым для людских глаз и систем слежения.

Невидимка – единственный мой шанс выжить и выполнить задание…

«Отдай ее мне, Зона!»

Все ближе рассвет. А чернота вокруг меня словно сгущается. Огни мертвого путника давно погасли.

Неужто я ошибся?!

«ОТДАЙ!» – почти умоляю, почти кричу я вслух. Но вокруг некому ответить.

Только остовы домов нависают справа и слева – перекошенные, зияющие огромными дырами, будто исполосованные чудовищным лезвием. И я одиноко бреду между ними – маленькая фигурка в глухой тьме.

Ориентиров больше не осталось…

Но вдруг я замираю, словно от легкого толчка в грудь. И резко поворачиваю в боковой переулок.

Я не знаю, что меня ведет. Что заставляет включить фонарик. Я почти не верю глазам. А там, в развалинах… Да, цветы! Ярко-красные бутоны посреди грязи и талого снега. Такие больше нигде не растут. Из давнего горя, из хаоса и перемолотых мясорубкой людских костей – нездешняя, неземная красота.

И это второй знак.

…Вчера Отшельник молча выслушал мой рассказ. Так, будто заранее угадывал даже мелкие подробности. Повертел в руках карточку с эмблемой и сетевым адресом «Веселой Долины». Глухо ответил:

– Кое-что слышал про то место. Даже приблизительно могу догадаться, где это.

– В какой-то из Зон?

– Если бы… У тебя не хватит сил. И фарта не хватит.

– Ты плохо меня знаешь, Отшельник.

– Я знаю, что лезть туда – все равно как совать башку в пасть живоглоту.

– Поможешь мне?

У него не меньше двадцати человек – не подростков, настоящих бойцов, закаленных в горячих точках, Зонах, бандитских разборках. А если Отшельник бросит клич – то и целая сотня наберется!

– Ты просишь послать людей на верную гибель?

Кривая усмешка расползлась по моим губам:

– Разве мы рискуем не ради общего дела?

Он уронил карточку с адресом на драную клеенку. Поднялся из-за стола и отвернулся к окну. Я знал, что он опять смотрит на припорошенные снегом развалины церкви. И ждал.

Голос Отшельника показался ровным и бесстрастным:

– Тень, мы ведь уже говорили на эту тему. У нас с Невидимой Армией – разные задачи. Вы хотите победить. А для нас главное – спасти.

– Разве это не одно и то же?

– Иногда… Но не в данном конкретном случае. Для чего тебе лезть в «Веселую Долину» – чтоб доказать, что ты не предатель?

– Предатель в нашем Центре! Из-за него гибнут люди.

– Вы сами виноваты – потому что хотите победить любой ценой.

Я сморщился.

Хотелось выругаться. Встать и уйти. Но карточка из руки мертвеца до сих пор лежала на столе. Она меня сюда привела. И отпечатанные на ней символы удерживали меня, как древнее заклятие.

– Любой ценой? – выдавил я хрипло. – А ты знаешь ее – реальную цену?

Да, Невидимая Армия не щадит ни себя, ни врагов. Но кто скажет, сколько стоит будущее для целого мира – даже если сейчас этому миру плевать на нашу жертву?

Неужто Отшельнику не под силу такое уразуметь?

– Когда товарищи умирают у тебя на глазах, ты просто идешь и завершаешь их дело. То, ради чего они жили… Какой гребаный бухгалтер способен рассчитать эти затраты?

Он обернулся и молча на меня глянул. Сухо пробормотал:

– Чтоб собрать информацию по Долине, потребуется пара дней. Но предателя найдут и без тебя – рано или поздно. Зло всегда всплывает.

– Пока я под подозрением – он в безопасности.

– Хочешь снова быть чистым перед своими друзьями? Похвально. Но мои люди не должны ради этого умирать…

Коротко и ясно.

– Спасибо за откровенность, – вздохнул я. Одним глотком допил чай и встал из-за стола. – За угощение тоже благодарю…

Прямо в окно светило утреннее солнце. Но мне оно показалось тусклым, будто день уже догорал.

– Уходишь? – нахмурился Отшельник.

– Через пару дней вернусь. А сейчас… не хочу отнимать твое время. Да и своего у меня не так много.

– Пойдешь в Саратовскую Зону?

– Такой случай нельзя упустить. Локки сказал правду.

– Ни ему, ни тебе пока не дано понимать изнанку вещей.

Меня уже тошнило от его наставлений. Но я сдержался. И, аккуратно застегивая куртку, сухо ответил:

– Ты ведь сам говорил… Мне нужна сила.

– Она бывает разной.

– Плевать!

– Даже Валкер не ввязывался в эти поиски. Считал это плохой затеей… И бессмысленным риском.

– Смысл есть всегда, – качнул я головой.

Он пожал плечами:

– Ты не все знаешь. Невидимка дает многое. Но кое-что забирает взамен.

– Что?

– Часть самого тебя.

– Теперь без разницы, – буркнул я. – Взять ее – единственный мой шанс.

А болтовня – сидит уже в печенках.

– Я буду за тебя молиться, – сказал Отшельник.

– Ну, спасибо.

– И когда вернешься… – он запнулся, словно сам не очень в это верил, – тогда мы кое-что придумаем.

Я окинул его насмешливым взглядом. Только лицо Отшельника оставалось серьезным.

– Людей я тебе не дам. Но, думаю, сумею помочь по-иному.

Проводив меня до лестницы, уже стоя в дверях, он бросил вдогонку:

– Бог по-всякому говорит с нами. Когда будешь делать выбор, всегда слушай свое сердце…

Хороший совет. Очень полезный.

Только ни хрена не помогает. Я наматываю уже второй круг вокруг поляны цветов, огненно-алых в луче фонарика. А сердце ничего не подсказывает…

И в двенадцатой тетради Валкера лишь вскользь об этом упомянуто.

Зато в легендарных байках говорили не раз – о тайных проходах, которые открываются для немногих фартовых ловкачей.

Третий знак появится там – за одним из таких проходов.

Отсюда он невидим для людского глаза. И если не найду этой чертовой пространственной дыры – я и невидимку не получу. Тогда весь безумный рывок из Подмосковья в Саратов – точно будет бессмысленным риском. Как предсказывал Отшельник.

«Накаркал, святоша!»

В это мгновение я почти его ненавижу.

Небо на востоке светлеет с каждой минутой. Когда солнце покажется из-за домов – все будет кончено. И лузер по кличке Тень безвозвратно упустит свой шанс…

Осталось меньше часа.

А пока еще не истекло время, я медленно бреду по краю цветочной поляны.

Есть среди легенд Зоны одна давняя и глупая – о ловкаче, которому удалось-таки получить невидимку. Он реально стал крутым и неуловимым. Но кроме того – злобной, безжалостной тварью, погубившей свою девушку и друзей. А кончил вообще плохо – среди людей ему не было места, потому пришлось поселиться в Зоне и стать мутантом. Там он и сгинул во время одного из выбросов.

Весьма поучительно. Жаль, что вранье…

Год назад я встретил свидетеля – старика, лично знакомого с тем фартовым ловкачом. Оказывается, и до злосчастной находки был тот трикстер не шибко приятной личностью. Хотя, возможно, обладание невидимкой испортило его до конца.

Выходит, что не прав Отшельник.

Тот, кто с самого начала шел по темной стороне, – не свернет и далее. Какой бы сильный артефакт ни влиял на мозги – разве под силу ему изменить людское нутро?

Разве стану я другим, если получу невидимку?

Забуду жалость?

Пускай!

Может, если б я был злее, если б тогда, на лесной дороге, не остановился, чтоб защитить двух наивных дурех, все сложилось бы иначе? В округе не начались бы облавы, Кида и Ромку не спугнули бы с подготовленной точки. И предатель не узнал бы наш новый маршрут.

Да, глупо гадать… Но, может, тогда бы и Ромка с Кидом были сейчас живы?

Я оглядываюсь на темно-бордовые в сумерках цветы. Они – как моя память. Выросли на кровавых ошибках…

Не надо мне такой паскудной жалости! Слишком дорого она стоит.

«Слышишь, Зона?! Отдай мне невидимку!»

Я мысленно твержу эту молитву. Вслушиваюсь в удары сердца, в дыхание ветра. И, вытянув перед собой руки, как слепой, продолжаю мерить шагами оттаявшую землю вокруг цветочной поляны.

Я должен найти чертов невидимый вход!

Я верю, что найду его… Но вдруг словно спотыкаюсь.

Потому что боковым зрением угадываю человеческий силуэт в ближайших руинах. Лишь на долю секунды возник он в оконном проеме. И уже опять растворился в сумраке.

Только ясное чувство, что за мной наблюдают, никуда не уходит.

Я стискиваю зубы.

Ну да…

Этого следовало ожидать.

Если Валкер сумел овладеть тайной, если нам с Локки и Ракетчиком удалось прочитать его записи – глупо было надеяться, что кто-то еще не узнает.

Может, и о моем прибытии стало заранее известно?

А сейчас… этот кто-то дожидается, когда же ушлый трикстер Тень откроет проход в изнанку, – такое не каждому по плечу. И когда откроет – можно тихо войти следом.

«Это ведь куда легче – догнать конкурента, прикончить ударом в спину и самому забрать невидимку…»

Я не оглядываюсь на развалины. Продолжаю идти по кругу как ни в чем не бывало. Хотя злой комок подкатывает к горлу. А руки сами собой сжимаются в кулаки.

Врешь, тварь!

Это мое. Мое по праву – как наследство Ромки и Кида. За это я и сам убью, вырву глотку любому!

«Слышишь, Зона? Ты – мой свидетель!» – еще шаг. И будто ярость туманит глаза…

Но нет.

Настоящая мгла.

Спустя миг она рассеивается. А вокруг уже совсем другой пейзаж.

Изнанка…

С удивлением оглядываюсь по сторонам. Неужели именно этим пугал меня Отшельник?

Изнанка?

«И совсем она не страшная…»

Даже наоборот. Вокруг меня тот же двор – я легко могу узнать расположение зданий. Только здесь эти дома не превратились в почернелые коробки с зияюще пустыми глазницами окон.

«Странно, даже стекла на месте! И фасады – как новенькие…»

В рассеянном свете, похожем на тот, что бывает в пасмурный день, хорошо можно все рассмотреть.

Между домами – аккуратные асфальтовые дорожки. Зеленеют кусты, травка. И никаких зловеще алых, выросших на перемолотых костях цветов.

На месте их поляны тут обычная детская площадка, аккуратные скамейки, чистенький желтый песок.

А еще тут заметно теплее. И скоро вообще должно стать горячо.

Я расстегиваю куртку и достаю из-под нее трофейный «глок». С оружием наизготовку выбираю удобную позицию за раскрашенным металлическим домиком. Семнадцать патронов в магазине – хватит, чтоб сделать решето из того, кто вслед за мной войдет в изнанку…

Я жду.

Всматриваюсь в прозрачный воздух.

Но никто не торопится идти через невидимый проход.

Криво усмехаюсь.

«Умный…» Даже слишком.

Но дурак и не сумел бы сюда добраться.

Ладно. Если он понял, что я его заметил, значит, не будет лезть на рожон. Черт с ним! Ведь времени и так мало. А я еще не отыскал третий знак.

Пора уже покинуть этот уютный дворик.

Город вокруг меня совсем не похож на территорию, искалеченную аномалиями. Но странное чувство нарастает с каждым шагом. Легкое головокружение, мурашки по спине и необъяснимая тревога…

Карабкаясь по ступеням на склоне холма, я запрокидываю голову. И вдруг понимаю, что именно не так с этим местом.

Там, у меня над головой, нет неба.

Вообще нет.

Не дымка, не туман. Не облака. А точно такой же город – только опрокинутый. С тянущимися вниз многоэтажками.

Как в моем давнем сне…

Странно. Здесь должна царить кромешная тьма. Но света более чем достаточно. Откуда? Может, от зеркальных шаров, похожих на огромные капли ртути, окруженные сияющими ореолами, они парят в воздухе высоко над крышами домов. Точно на середине расстояния между городом и его верхним двойником.

Трудно понять, что это такое. Есть лишь догадки, и абсолютно нет желания их проверять.

В одном можно не сомневаться: следующий знак – где-то рядом.

Я почти физически чувствую, как тает запас отпущенных мне минут. Без устали наматываю круги по лабиринтам пустых улиц. Отчаянно пытаюсь уловить хоть какую-то подсказку, хоть слабый намек…

Есть!

Красноватый отсвет мелькнул слева в зеркальной витрине магазина. И я бросаюсь к перекрестку. Выбегаю на проспект – там, в его конце, маячит озаренное багрянцем облако.

Третий, последний знак.

Теперь никто, ни одна тварь меня не остановит!

Я ускоряюсь, будто огромные крылья несут меня вперед. Я знаю, что по праву заслужил обещанную легендами силу и власть…

Что это?!

Каждый мой шаг начинает отдаваться вибрацией в таких незыблемых на вид бетонных высотках справа и слева. Штукатурка сыплется со стен, дребезжат стекла. Вихрем кружится осыпающаяся с деревьев листва.

Но я не сбавляю темп.

Ведь осталось совсем немного!

А земля под ногами – уже как палуба корабля в шторм. С каждым шагом встает дыбом! Идиллическая, аккуратная картина безлюдного города, словно мозаика, начинает распадаться на куски.

Смерч поднимает облака пыли.

Осколки зданий и улиц кренятся, перемешиваются в адском аттракционе. Отрезки улицы и внутренности домов образуют ступенчатые вершины и пропасти. И двигаются, непрерывно двигаются.

Будто части огромного механизма, который я невольно запустил.

Я падаю, поднимаюсь, опять бегу, прыгаю, снова падаю. И все-таки приближаюсь к своей цели.

Врешь! Так просто меня не остановить. Не запугать!

Даже теряя из виду багровое облако, я чувствую его нутром. Будто стрелка компаса где-то в сердце ведет меня сквозь нагромождение бетонных плит, сквозь хаос разлетающегося стекла и парящих в воздухе комьев земли.

Осколком чиркнуло по щеке.

Потекла кровь. А в плечо больно ударила сломанная ветка. Но я смеюсь.

Теперь, после того что пришлось одолеть, эта встряска – как дружеский привет.

Вот опять кусок асфальта провалился подо мной. Опять я повис на руках над многометровой пропастью. С хрипением карабкаюсь вверх…

Я живу!

Иду к цели. Боль и страх – ничто.

Куда хуже то, что открывается, когда взгляд случайно направляется в небо.

Там, будто в зеркале, – такое же кипение земли и бетона, бешеная лихорадка распадающегося мира. Но главное, что угадывается за тучами пыли, – одинокая фигура в синей куртке.

А чтоб ему!

Соперник…

Теперь понятно, что глупо было ждать его на детской площадке. Открытый мной невидимый проход впустил его прямиком в верхнюю часть изнанки.

Будто мой дублер, он точно так же пробирается через опрокинутый город. И идет туда, где два города, верхний и нижний, сливаются в бешеном танце бетонных глыб, – где в красноватых отсветах багрового облака ждет самый заветный приз.

Награда победителю в этой адской гонке…

Моя награда – не его!

Ярость придает силы.

Я не отдам то, что почти в руках у меня!

Теперь птицей перелетаю с одного уступа на другой, не сбавив темпа, одолеваю пропасти и уклоняюсь от проносящихся по воздуху обломков. Я не чувствую боли в ободранных руках и разбитых коленках. Не ведаю усталости. Легко проскальзываю между сдвигающимися, словно огромные челюсти, бетонными плитами. И успеваю проскочить через оконный проем за миг до того, как он рушится в пустоту.

Кажется, что еще минута, и туда же провалится весь этот безумный, рожденный изнанкой город.

Но это не важно.

Лишь одно сейчас имеет значение – сколько осталось до цели и как близко к ней мой соперник.

Иногда я бросаю короткие взгляды в фальшивое, каменное небо.

Там фигурка в синей куртке, точно как я, не ведает усталости, двигаясь через бетонно-асфальтовый водоворот. И точно так же не останавливают его вырастающие на глазах горы и пропасти.

Понятия не имею, кто это может быть. Ясно, что он не слабее.

Теперь мы идем почти вровень!

А верхний и нижний города все ближе друг к другу.

Значит, скоро нам придется сойтись в смертельной схватке. Если только я не вырвусь вперед, если первым не овладею невидимкой…

До багровой туманной завесы – теперь уже немного. Глаза слепнут от пота и пыли, в голове звенит от ударов камней, от грохота рушащихся зданий, и сердце бешено подпрыгивает в груди. Но я уворачиваюсь от куска стены, словно от огромной ладони. Запрыгиваю внутрь падающей набок высотки и по кренящемуся полу пробегаю ее насквозь – среди опрокидывающихся шкафов и сползающих диванов, среди хаоса, оставшегося от чужих загубленных жизней…

У меня лишь несколько секунд, чтоб выпрыгнуть с той стороны.

Но распахнув новую дверь ударом ноги, я вдруг цепенею. Потому что узнаю комнату.

А еще узнаю людей, сидящих за столом, – папу и маму, совсем молодых, лишь ненамного старше меня сегодняшнего. Двадцать лет назад, в новогодний вечер.

Гостиная в моей квартире, в моем родном городе…

«Где же ты ходишь, Глеб?» – хмурится отец.

А мама улыбается: «Руки помыл?»

На столе меня ждет любимый «Киевский» торт. Там – мандарины и жареная утка. Все как тогда, рельефно отпечатанное в детской памяти.

Я знаю, что это не может быть настоящим, я помню о каменном водовороте за пределами комнаты. Но тут, внутри, теплая реальность кажется почти незыблемой – и старый стол с резными ножками, и ровное пламя свечи на столе, и взгляды родителей.

«Скорее садись!»

«Извини, мама… Я не могу».

Ее глаза становятся грустными. А отец кусает губы и молча теребит бахрому дешевой китайской скатерти.

«Ты устал, Глеб, – вздыхает мама, – может, передохнешь с нами – хоть чуток?»

«Не теперь…»

Мне так хочется задержаться в этой комнате – хоть на минуту.

Или навсегда.

Я чувствую… Нет, знаю, что тут меня не достанут все проклятые чудеса Зоны. И пусть рушится к дьяволу в пасть весь призрачный город изнанки, доля секунды снаружи – здесь, внутри, легко растянется в целую вечность.

Просто сидеть за столом, чувствовать тепло маминых ладоней и слышать голос отца…

Разве не об этом я мечтал еще подростком – голодными и холодными ночами кутаясь в тряпье возле самодельной буржуйки?

Всего доля секунды – на то, чтобы вернуться домой.

Но у меня ее нет – даже этой доли…

И я делаю шаг вперед – к балконным дверям за фиолетовыми занавесками.

«Мы очень за тебя переживаем, Глеб», – говорит мама.

«Я знаю», – не оглядываюсь и все равно, будто наяву, вижу ее печальные глаза, родинку на ее правой щеке…

«Ты уверен, что не сбился с пути?» – долетает встревоженный голос отца.

Мне так хочется что-то ему сказать, но вдруг я понимаю – у меня нет ответа. Единственное, что остается, – отдернуть занавеску, распахнуть балконную дверь и прыгнуть вперед – в хаотичное мелькание каменного ада…

Бетонные блоки летят в пыльную бездну, но я перескакиваю по ним через пустоту. Уворачиваюсь от искрящего кабеля, протискиваюсь через узкий, сдвигающийся на глазах лабиринт рухнувших многоэтажек.

Верхний и нижний города перемалываются тут в одну смертельную кашу. А верх и низ несколько раз меняются местами – будто две змеи, свившиеся в одну спираль.

Я падаю, вскакиваю и опять бегу, карабкаюсь, прыгаю.

Каждый миг, каждую секунду иду у края гибели и теряю чувство времени. Лишь одно имеет значение – я должен быть первым!

И вырвавшись из облака стеклянных осколков, изрезанный, залитый кровью, я вдруг понимаю, что успел. Подхожу к обрыву над клубящейся бездной. Там, впереди, красноватая завеса, к которой я шел, – безмятежная среди хаоса, манящая…

Лишь узенький мостик из рухнувшего бетонного столба отделяет меня от нее. И на этой пыльной дорожке, перекинутой через пропасть, не видно следов.

Я оказался перед ней раньше соперника!

Осторожно пробую опору ногой – массивный столб даже не шелохнется. Значит, вперед! Я проскочу его за пару секунд…

Но цепенею у самого края.

Острая боль пронзает кожу на груди. Проклятая «татуировка»! Я почти забыл о ней. Казалось, она давно зажила, и тут, в Саратовской Зоне, я еще ни разу ее не ощутил – даже когда впереди были смертельные ловушки-аномалии. Даже когда я шагнул в изнанку…

Что же не так сейчас?

Крест Богородицы, въевшийся в мою кожу, о чем ты пытаешься меня предупредить? Какого лешего тебе неймется, жестокий и почти бесполезный дар таинственной знахарки?

Ты не помог мне спасти друзей. И от предательства не уберег…

Баба Валя говорила о «силе родной земли». Но разве я могу верить в нее теперь? Разве может указывать мне путь какой-то бестолковый узор на коже?

Я заглядываю вниз, в бездну. Там, среди пыли и темных смерчей, проскакивают голубоватые искры. Всего метров пять идти над ними – такое даже ребенку под силу…

Но я отступаю от «мостика». Иду вдоль края. И останавливаюсь там, где чуть заметная туманная полоска тянется от багрового облака.

Смерчи проходят через нее насквозь. Она чуть колеблется над пустотой. Но все-таки никуда не исчезает. Как марево, как легкая дымка… Я швыряю на нее пригоршню песка и, не задержавшись, он падает в никуда.

А потом я заношу подошву над этой туманной полосой. И делаю шаг вперед.

 

Глава 8

Нет ни Зоны, ни изнанки, ни постылых развалин с аномалиями…

Окраина Колядинска, поселка из моего детства. Где-то в стороне, за промзоной и лесом, – бывший родной город, огороженный ржавой колючкой периметра. А здесь, за покосившимся штакетником, несколько серых приземистых зданий – поселковый рынок.

Я помню, что там можно было найти все – от китайских тапочек до польского маргарина. На рынке работала мама, и я иногда прибегал к ней после школы, помогал толкать тяжелые тележки с товаром. Хозяин расплачивался со мной куском колбасы. И я торопливо съедал его в закутке за ларьком вместе с тарелкой сушеной картошки. Иногда в придачу – салат из свежих овощей. Он казался особенно вкусным – может, оттого, что был приготовлен заботливыми мамиными руками.

Я помню все ясно – так, словно это было лишь вчера.

А сегодня на рынке пусто – лишь ветер гоняет пыль и клочья старых газет.

Потому что смерть пришла из леса. Я видел накрытые простынями тела, которые грузили в машины. Красные пятна издали четко выделялись на белом… Ближе меня не подпустили.

Кажется, до сих пор на треснувшем асфальте за штакетником угадываются следы крови.

Меньше ста метров до опушки леса…

Смерть пришла оттуда. И сейчас я иду ей навстречу.

Огромные силуэты вырастают из дымки. Уже можно различить по-крокодильи вытянутые морды, уже угадываются длинные клыки…

Не знаю, кто дал им это название – псевдоволки.

Они слишком не похожи на обычных зверей – проклятые твари, порождение Сумерек. Не знаю, мутанты они или нечисть из иного мира. Главное, я должен их остановить.

Должен отомстить…

За маму!

За всех, кого они убили!

Мутные зрачки пристально следят за мной. Стая рассыпается, широкой полосой охватывая меня справа и слева.

А у меня всего лишь пистолет. Даже с разрывными пулями – недостаточное оружие для такой схватки. Удобная рукоять из термопластика кажется игрушечной.

Псевдоволки будто чувствуют мои сомнения. Скалят пасти. Обходят с флангов. Вот-вот бросятся, за считаные секунды одолев разделяющие нас метры.

Они знают, что у слабого двуногого нет шансов.

«Добыча! – жадно блестит десяток пар глаз. – Легкая добыча!»

Человеку не победить.

Значит, я перестану быть человеком…

Роняю пистолет на траву и делаю шаг навстречу оскаленным пастям.

Они недоумевающе цепенеют. Наверное, им кажется, что жертва ополоумела от страха.

Но я уже не добыча. И с каждым шагом я меняюсь – темная ненависть придает мне силы. Темная ненависть творит и заново рождает меня в этот мир.

Псевдоволки глухо рычат. Похоже, они начинают понимать.

Слишком поздно.

Я бросаюсь им навстречу. Короткими ударами сворачиваю им хребты, разрываю их пасти. Я едва ощущаю боль – стальные мышцы укрыты прочной, как броня, шкурой. Зато почти физически чувствую их страх и ярость. Такие обжигающие, что одно это способно убить.

Но что их жалкая ярость против моей?

В несколько прыжков я догоняю тех, кто оказался умнее. Сильные и жестокие твари визжат, как щенки. Только меня не обманут. Я знаю, даже сейчас они – опасная нечисть. Желающая дотянуться до моего горла…

Но что их клыки и когти против моих?

Я перешагиваю через звериные трупы. Иду вперед, и лесная опушка вдруг становится улицей города. Моего родного города, ставшего смертельно опасной Зоной. И самое худшее тут – не аномалии.

Куда хуже – двуногие, решившие взять Зону под контроль. Вот уже выходят из переулка. Я всматриваюсь в их лица – будто надеюсь отыскать там что-то зловещее. Ведь эти не похожи на Сколковского упыря. Нет, внешне они не отличаются от людей.

Хотя я видел, как в их руках медленно умирал мой отец. Как страшно и мучительно вытягивали из него жизнь.

Трое в темной униформе. Вооружены автоматами. Но главное их оружие – вовсе не это.

Растворились в воздухе! И вдруг возникли в нескольких шагах от меня.

Тот, что со шрамом на щеке, с вечной ухмылкой, затаившейся в уголке рта, подмигивает:

– Ты ведь не оставишь своего отца, мальчик?

Не оставлю. И в миг, когда, ускоряясь, превратившись в почти неуловимые тени, они бросаются на меня с трех сторон, я тоже превращаюсь в тень.

Мелькают рядом ножи. Мелькают искаженные лица высших.

Будто дикий танец, будто соревнование, награда в котором – смерть.

Я чувствую их расчетливую злость.

Но разве сравнится она с моей? И что их хищный голод против моего?

Я уворачиваюсь и бью. Прыгаю и снова уворачиваюсь. А тело обрастает чешуей с острыми краями – словно сотни ножей, способные вспарывать их регенерирующую плоть.

Один за другим упыри валятся на землю. Но на смену тут же появляются новые.

Неужто надеются меня остановить?

Неужели думают, что я не возьму свое?

Воздух пронзают пули. Тускло сверкают ножи. И распахиваются клыкастые пасти.

Упыри, бандиты, хищные мутанты…

Они накатываются волнами – со всех сторон. Но, перешагнув через трупы врагов, я продолжаю идти вперед. А великая животворящая ненависть продолжает менять мой облик.

Чем меньше человеческого – тем лучше.

Там, где властвует зверье, я сам буду сильнейшим зверем.

Я забуду про жалость, про любовь, про все, что так долго делало меня слабым. И поднимусь туда, где на горе сияет прекраснейший цветок.

Единственный приз для единственного победителя. Власть, сила и слава, скрытые в алом бутоне.

Невидимка…

Взбираться по склону. И не смотреть назад.

Прошлого нет. Есть лишь будущее, рожденное в цветке.

Те, кто владели тобой прежде, просто не умели тобой пользоваться.

Слабаки… Ничтожные людишки…

Но ведь я-то больше не человек. И потому я сумею. Надо лишь задавить в себе голос проклятой памяти. «Когда будешь делать выбор – слушай свое сердце…»

Какая глупость! Ведь у меня больше нет сердца.

Умерло вместе с Ромкой и Кидом. Или еще раньше, когда отца пытали и убивали у меня на глазах…

«Ты уверен, что не сбился с пути?»

Замолчи!

Не время сомневаться, когда до цели осталось так мало. Когда сердца давно нет. И в груди вместо него – приятная холодная пустота.

Все выше и выше – к сиянию в высоте. К огромному алому бутону, озаренному изнутри огнем. И не надо больше искать смысла. Не надо спрашивать – ради чего?

Единственный смысл там – вверху, за полупрозрачными лепестками.

И так легко идти на этот свет…

В чем дело?

Обо что я споткнулся?

Наклонив голову, смотрю под ноги и понимаю, что гора, на которую я восхожу, состоит из бетонных обломков, из мелких кусков разрушенных домов. И все это перемешано с внутренностями тех самых домов: кое-где торчат остатки мебели – именно о деревянную спинку кровати я зацепился. Тут и там выглядывает тряпье, какие-то провода, клочья одеял, одежды…

А вон торчит кукла. Заурядное пластиковое изделие с акриловыми волосами. Но почему она так привлекает внимание?

Я подхожу, выдергиваю искалеченное, оплавленное кукольное тельце. Всматриваюсь в пластиковые глаза на уцелевшей головке. И вдруг вспоминаю.

Отчетливо, как наяву.

Микулино… За сожженной школой – тела с рваными ранами на шее. А среди них светловолосая девочка, даже мертвой рукой сжимающая свое богатство – точно такую же куклу.

Я озираюсь.

Этого не может быть. Случайное совпадение…

Но будто пелена спадает с глаз. И я наконец различаю то, что казалось мелкими камнями.

Осколки костей – там и тут среди мусора, среди бетонной крошки и останков убитого города. До самой вершины, до самого сияющего алого цветка куски бетона перемешаны с человеческими костями.

И сжав в руке куклу, я сажусь на склон. Будто силы кончились, словно ноги вдруг перестали держать.

Наверное, я сижу долго – целую минуту.

«Ты уверен, что не сбился с пути?»

Я не знаю.

Голоса… Правду сказала старая знахарка – иногда они обжигают больнее пламени. Темная завеса, которая закрывала мое прошлое, растворяется, уносится с потоком памяти.

Вот что-то шевельнулось в груди. И горячее катится по щеке.

Кто я? Зачем я здесь?

Всматриваюсь в лицо куклы, будто надеюсь прочесть ответ в акриловых зрачках, надеюсь вдохнуть жизнь в изломанную фигурку… Но пластик в моих руках кажется холодным, как лед.

«Тень, помоги…»

Я вздрагиваю.

Нет, это не из памяти. Кто-то из живых – совсем рядом зовет и умоляет: «Помоги!»

Выронив куклу, я встаю. Откуда голос?

В ушах звенит, меня шатает. И опять неудержимо тянет вверх – к полупрозрачным сияющим изнутри лепесткам. Но я закрываю глаза и все-таки улавливаю направление. Медленно двигаюсь вниз по склону.

И с каждым шагом смертоносная чешуя, покрывающая мое тело, осыпается, как сухая листва.

Гулкие удары отдаются в груди и висках.

Почему так тяжело? Словно я не под гору иду, а выбираюсь из воронки. Она глубокая – глубже, чем пасть живоглота, и темная, как сердце ночи.

Пот заливает глаза. Ноги подгибаются.

«Не оглядываться… Главное – не оглядываться!»

Хотя даже спиной я чувствую, что на дне этой жуткой воронки пылает такой манящий, такой смертельно прекрасный алый цветок…

…Мне тринадцать. Я потерял тропу в незнакомом лесу. Бродил целый день и уже вечером, усталый, опустился на поваленное дерево. Даже плакать не было сил. Острая, как боль, тоска сжимала сердце. Я – один. И не только в лесу. Один – на всем свете, перед лицом наступающей черноты.

Я сидел так, пока не зашло солнце. Потом, в сумерках, смог отыскать дорогу по звездам.

Тьма надвигается и теперь. Почему же не видно звезд? И нет тропинки.

Только перемешанные с бетоном кости…

Человеческие кости под ногами. И чей-то слабый зов:

– Помоги! Пожалуйста…

Я до крови кусаю губу, чтоб не потерять сознание. И продолжаю идти на голос, карабкаться по склону. Не останавливаюсь, даже когда красноватая пелена затягивает все вокруг.

Еще шаг, еще…

И вдруг я оказываюсь по ту сторону пропасти – там, откуда начал восхождение к невидимке.

Тяжело оседаю на кусок бетонной плиты.

Перевожу дух. И понимаю, что только сейчас могу вдохнуть полной грудью. Словно там, в дымке, что-то мертвой хваткой сдавливало мое сердце.

А теперь отпустило…

Хорошо-то как!

Даже изрезанное стеклом лицо совсем не болит…

Я подношу к глазу руку – обычную человеческую руку. И понимаю, что она кажется мне почти странной – без отливающей металлом чешуи и когтей…

Стоп!

Потом будем радоваться. Где тот, кто звал меня на помощь?

Сколько ни озираюсь – вокруг ни души. Только тускло мерцает над пропастью призрачный, туманный мост. И серебристые, «ртутные» шары висят в воздухе над развалинами.

Никого…

Может, мне померещилось?

Будто в ответ на сомнения – хриплый отчаянный вопль:

– Тень! – и следом неразборчивая матерная ругань.

Откуда? Из-под земли?

Я зябко повожу плечами и поднимаюсь. После всего начнешь верить в любую чертовщину. Но сделав пару шагов, понимаю, что мистики тут мало.

Там, где был прочный бетонный столб, перекинутый через пустоту, остался жалкий обломок. Я склоняюсь над обрывом и обнаруживаю под ним человеческую фигуру. Каким-то чудом она держится на почти вертикальной стене. Вероятно, бедняга успел зацепиться, когда под ним рухнул бетонный «мостик».

И не надо гадать, как сюда занесло этого смельчака.

Знакомая синяя куртка.

Мой соперник.

Удивительно – еще недавно я готов был его прикончить. А сейчас… Сейчас я должен его спасти.

Стаскиваю с себя меховую куртку. После всех приключений на пути к невидимке от нее должны были остаться жалкие лохмотья. Но до сих пор она выглядит довольно крепкой, несмотря на свежие дыры после путешествия через изнанку. Это кажется не меньшим чудом, чем мое возвращение из красного тумана. Или все битвы с мутантами и упырями были только у меня в голове? Но почему тогда исчез пистолет, который я выронил перед схваткой с псевдоволками?

Нет времени об этом думать.

Мой соперник и так едва держится. Отчаянно стонет:

– Помоги…

Я распластываюсь у обрыва и протягиваю ему куртку.

Не слишком удачная альтернатива веревке, но свой рюкзак я оставил перед входом в изнанку, так что выбирать не приходится.

– Хватайся!

Чуть больше метра ему надо подтянуться по отвесному склону. Авось куртка не успеет расползтись и я сумею его удержать – судя по габаритам, весит он раза в полтора больше меня.

– Давай, не тормози!

Незнакомец несмело разжимает закостеневшие на бетонном выступе пальцы и тянется к спасительному меховому краю. Хватается сначала левой, потом правой рукой. Ну, давай! Для тренированного крепкого мужика – не такая уж трудная задача. Чуток подтянуться, упираясь ботинками в шершавый склон. А там, выше – еще один выступ. Если до него добраться – одним рывком реально оказаться наверху…

Ну, чего он медлит?

Не могу же я так долго удерживать на весу его сто с лишним кг!

– Живее! – я начинаю злиться.

Как этому увальню вообще удалось пройти изнанку – почти на равных со мной?

– Я… не могу, – бормочет он, словно пьяный. И я наконец, понимаю, что он ранен – левая штанина вся в дырках, будто дробью посеченная.

– Сможешь, – твердо говорю я. – Раз сюда добрался… значит, сумеешь.

Уверенность – это хорошо. Но что-то паскудное уже творится ниже, в глубине бездны – клочья тумана то и дело озаряются голубоватыми сполохами. Ощутимо пахнет озоном.

Я стискиваю зубы и начинаю понемногу отползать от края, по миллиметру втягивая его наверх. Куртка начинает трещать. А я стараюсь не вслушиваться, не думать о том, что не выдержит раньше – куртка или мои пальцы.

– Сделаем рывок на счет «три», – выдавливаю я. – Слышишь?

– Да…

– Раз… Два…

Сказать «три» я не успеваю. Ослепительная вспышка с грохотом раскалывает воздух. Меня отшвыривает в сторону от обрыва. И все-таки я не выпускаю куртку. Но, пока перемаргиваю круги перед глазами, уже ясно чувствую, что она свободно болтается в моих руках.

Твою мать! Не вышло.

Хана сопернику…

В сердцах я сплевываю песок. Курткой вытираю лицо.

– Спасибо, Тень, – долетает вдруг откуда-то слева.

Я поворачиваю голову. И наконец могу вблизи рассмотреть того, кто так долго оспаривал у меня единственный, манящий приз.

– Не за что, – кривлюсь я. И коротким броском оказавшись сверху, выдергиваю из-под его синей лыжной куртки двадцатизарядный «зигзауэр».

Отскакиваю в сторону.

– Я тебя… напугал? – скалит зубы незнакомец.

– Не люблю, когда что-то мешает разговору.

У меня ведь оставался только нож. А теперь расклад выправился. Но сил для общения все-равно пока мало. И мы молча лежим рядом на бетонных плитах – переводя дух, блаженно расслабившись.

Целых пятнадцать секунд.

– Это круче секса… Да, коллега? – бормочет спасенный. Кажется, он пытается шутить. Достает из кармана флягу, делает жадный глоток и протягивает мне.

Я тоже промачиваю горло.

Во фляге обыкновенная вода. Но сейчас она вкуснее отборного коньяка.

Приподнявшись на локте, я вглядываюсь в лицо соперника. Оно в грязи, в темных разводах – там, где грязь смешалась с потом, и в свежих ссадинах, кровоподтеках. Я уже понял, что встреча наша – далеко не первая. Но лишь теперь память начинает подсказывать остальное.

– Не узнаешь? – удивляется тип в синей куртке и утирает грязь на лице рукавом.

Я мрачно киваю:

– Ну, здравствуй, Доктор.

Что ж, крепкого соперника послала судьба.

– Здравствуй, Тень, – голос чуть изменился – может, простужен или у него здорово пересохло в горле.

Но все-таки это он – один из лучших трикстеров, можно сказать – живая легенда Зоны. Так же, как Валкер и Чахлый, – основатель братства. Только Валкер пропал без вести, Чахлый не на шутку расхворался, а Доктор – живой, здоровый. И даже вполне упитанный.

С последней нашей встречи заметно набрал вес, как-то расплылся, округлился, стал похож то ли на китайскую статую Будды, вдруг отрастившего короткую бороду и усы, то ли на персонажа читанной в детстве книжки про милого безобидного волшебника.

Внешность вообще бывает обманчива.

Безобидность – это ведь точно не про него. И буддийским смирением в темных пристальных глазах даже не пахнет. В апреле стукнуло ему сорок пять – возраст немаленький, но, думаю, в братстве до сих пор не сыскать ловкача с таким фартом. И таким звериным чутьем на товар.

Раньше мы не были конкурентами. Близкими друзьями – тоже. Но я всегда его уважал. А однажды он серьезно меня выручил.

Правда, многое с тех пор изменилось. И братство уже не то, и Доктор последние годы в Зоне бывал редко. Зачем рисковать семейному человеку, успевшему сколотить миллионное состояние?

Разве что ради невидимки…

– Ты взял ее? – негромко уточнил Доктор.

Он произнес это почти без интереса. Но я без труда уловил жадный блеск в его зрачках. Врать не было смысла:

– Не захотел.

– Что? – округлил он глаза. И даже приподнялся от такой новости. – Просто не сумел – скажи честно!

– Лучше ты ответь – зачем тебе невидимка?

Он хмыкнул:

– Спроси еще, на фига мы таскаем товар!

– А правда, на фига, Доктор?

– Тебя контузило? Невидимка – королева артефактов.

Да, то, чего никто не видал, но о чем все мечтают, мало задумываясь о цене. Я раздраженно кивнул:

– А ты не думал, почему Валкер, который в совершенстве умел различать знаки, так и не принес ее из Зоны?

Доктор улыбнулся. Сел, прислонившись к куску железобетона, и вдруг сказал:

– Хороший был день… Не сейчас – десять лет назад, у Сахарного Дола. Когда один неплохой трикстер спас зеленого новичка от обманки. И помог ему взять первый большой куш.

– Я помню.

– Так какого дьявола пудришь своему крестному мозги?! Валкер, упокой его душу, вообще был со странностями. Но ты – другой, – он въедливо подмигнул и даже погрозил пальцем. – Я вижу насквозь. Только блаженный откажется от власти и силы. Хочешь меня одурачить, как последнего сопляка? Ты ведь ее взял, правда?

– А если ради власти и силы надо идти по костям?

Несколько секунд он молча, зло прищурившись, смотрел мне в глаза. Потом вскочил, несмотря на раненую ногу, и бодро заковылял вдоль обрыва. Прямиком к туманному «мостику» через пропасть:

– Надо же, как элементарно… Почему я сам не догадался?

– Стоять! – хрипло приказал я. И прицелился в него из «зигзауэра» – знаю эту модель, даже с предохранителя снимать не надо, достаточно крепко обхватить пальцами рукоятку.

Он оглянулся – с легким презрением:

– Тебе-то что? Сам ведь говорил – тебе она без надобности. Кишка тонка – да, Тень?

– А ты… Не боишься отрастить когти и клыки?

– Смешно. Пока я схожу – придумай еще пару анекдотов.

– Поверь, Валкер не ошибался. Игра того не стоит!

Он витиевато выматерился и глухо добавил:

– Игра только начинается… Неужели думаешь, что отступлюсь?

Не отступится – теперь, пройдя через все, перед главным призом в своей жизни. Это я знал точно. В другом не был уверен. У первого владельца невидимки хотя бы хватило сил исчезнуть из мира людей, навсегда уйти в Зону. А хватит ли сил у Доктора?

Вдруг ему понравится собирать цветы, растущие на костях?

– Еще один шаг, и я всажу тебе пулю между лопаток!

Он засмеялся:

– Для чего ты меня спас – чтоб прикончить?

– Даже не сомневайся.

– Станешь стрелять в спину? В безоружного? Для этого – ты слишком хороший ловкач… – сказал и шагнул к призрачному «мостику».

Мой палец сдавил спусковой крючок, передавая в руку холод металла – глубоко, почти до сердца…

И замер.

Нет, я не передумал, хотя целился не в спину, а в здоровую ногу Доктора. Просто красноватое сияние, озарявшее туман впереди, вдруг погасло. И сразу бесследно исчез призрачный мостик – тот, что вел над пропастью к дымчатой стене.

Невидимка опять стала невидимой…

– Из-за тебя! – со злостью прорычал Доктор. – Все из-за тебя!

Наверное, он бы на меня бросился – не чувствуя боли, как раненый медведь, всеми своими ста двадцатью килограммами – если б не нацеленный в него «зигзауэр».

А я, хотя и не опускал пистолет, думал уже об ином.

Что теперь случится с изнанкой?

Еще выбравшись из марева вокруг алого цветка, я заметил, что удары и гул от хаотического движения расколотого города стали заметно тише. А сейчас там вообще ничто не шелохнется. Даже облака пыли над каменным лабиринтом начинают понемногу оседать. Не слышно и треска электрических разрядов.

Гнетущее безмолвие повисло над всей изнанкой. И чувствую – это еще хуже царившего ранее грохота.

По сути, сейчас единственным источником звука оставался Доктор:

– …Трусливый болван! – вот самый мягкий эпитет из его длинной фразы.

Я поморщился. Неужели до него еще не дошло?

– Пора нам отсюда убираться.

Он сплюнул:

– Вот и иди на хрен!

Нет, так вопрос не стоял. Главное, успеем ли мы добежать до выхода?

– Счастливо оставаться, – сухо попрощался я.

И торопливым шагом двинулся в обратную сторону.

Каменный лабиринт, в который превратился город, – не то место, где могла сохраниться исходная детская площадка. Но направление я приблизительно помнил.

Метров через сто услышал за собой шаги.

В этот раз Доктор не звал на помощь – сам упорно карабкался через застывший бетонный хаос. Только иногда долетали сопение и негромкая матерная ругань.

Думаю, ему нелегко с покалеченной ногой взбираться по гладким стенам и протискиваться сквозь узкие щели, через которые я сам едва проскальзывал.

«Так тебе и надо!» – подумал я с раздражением. Но еще через десяток шагов все-таки остановился.

Присел на бетонную плиту, терпеливо ожидая, пока он одолеет разделявшие нас метры.

Драгоценное время уходило.

Я знал, что глупо задерживаться. Даже самые строгие ревнители трикстерских понятий согласились бы, что я за него не в ответе. Более того, он сам нарушил неписаный кодекс – когда ринулся в открытую мною изнанку, когда попытался выхватить артефакт у меня из-под носа.

Но сейчас, кусая губы, я его ждал.

Хотя и сам не мог себе ответить – зачем? Может, оттого, что есть на свете кое-что и кроме понятий.

– Давай руку! – сказал я, когда он появился внизу, перед грядой из кусков бетона. Он угрюмо засопел, ничего не ответил. Сам попробовал вскарабкаться, съехал вниз, морщась от боли, и только после этого принял помощь.

Какое-то время мы двигались молча.

Он хромал все сильнее, но старался справляться сам. Лишь изредка опирался на мою руку.

Еще метров через пятьдесят он остановился. Опустился на камень, морщась и массируя ногу. Я терпеливо ждал.

Он махнул рукой:

– Иди… Я сам.

– Ты не успеешь.

– А так не успеем оба. Глянь вверх!

Но я уже и без него видел. Торчащие вместо неба куски верхнего города понемногу опускались ниже. А серебристые «ртутные» шары, висевшие уже почти на одном уровне с железобетонными «горами», заметно тускнели.

С каждой минутой тени вокруг сгущались.

Спектакль почти кончен. И горе зазевавшимся зрителям…

– Пошли! – скомандовал я, почти силком взваливая его руку себе на плечо.

По застывшему хаосу пробираться легче. Мы шли вперед, я кое-как находил ориентиры, и точка назначения становилась все ближе.

Холодная голова – вот доблесть трикстера, так меня учил отец. Даже вдвоем с Доктором у нас еще есть возможность вернуться. А когда впереди показалась сильно искореженная, но до сих пор узнаваемая лестница с детской площадки – я понял, что шансы не так уж малы.

– Поднажмем, – процедил я. И очередной подъем мы одолели почти без заминок, как заправские альпинисты.

Потом, кривясь от боли, Доктор проковылял до вздыбленного куска асфальта, тяжело сел. А я стал наматывать круги вокруг гнутой стали, до сих пор радующей глаз веселенькой желтой раскраской.

– Ты уверен, это то место?

– Уверен, – буркнул я.

Но минута шла за минутой – и ничего не происходило.

Ни холода, ни тепла, ни марева, ни дымки… Никаких намеков на портал, через который я вошел. И через который так надеялся покинуть изнанку.

Доктор сочувственно следил за моими попытками. Наконец не выдержал и озвучил то, о чем я сам начинал догадываться:

– Вход не обязательно должен быть выходом.

Я мрачно оглянулся, а Доктор пожал плечами:

– Иногда фарт изменяет. В любом случае спасибо за помощь… и за игру.

Нет, он не шутил. Сейчас был совершенно серьезным и казался намного старше своих сорока пяти – как древний, припорошенный пылью Будда с седоватыми усами и бородой.

Я качнул головой: «Игра? Сам же говорил – она только начинается…»

Хотя Доктор прав. Что значит вход в изнанку, даже если он уцелел в каменном шторме?

Об этом не сказано в тетради Валкера. Но и так ясно – тот, первый обладатель невидимки, не возвращался старым путем. Зачем? Скорее, без труда покинул изнанку, пользуясь обретенным даром.

А те, кто не обрели, – просто никому уже ни хрена не рассказали…

Я присел на камень.

Опустил веки, пытаясь сосредоточиться, пытаясь хоть что-то придумать. Но вместо свежих мыслей откуда-то из глубин подсознания вдруг выполз непобедимый зверь в смертоносной чешуе. Выполз и ехидно подмигнул: «Неужели там, в красноватом тумане, ты сделал неправильный выбор?»

Я сплюнул.

И услышал рядом задумчивый голос Доктора:

– Что ж, в любом случае стоило попробовать… Скажи хоть, как невидимка выглядела?

– Огромный алый цветок на вершине горы.

– Красиво, очень красиво…

Я мрачно посмотрел в глаза бывшему сопернику:

– А знаешь, на каких удобрениях выросла эта красота?

– Чего тут гадать? – усмехнулся Доктор. – Все Зоны когда-то были нашими городами. И удобрения – везде одинаковы.

Да, он знал. Но такие подробности его давно не впечатляли.

Прав был во многом Отшельник. Невидимка бьет по мозгам – дурманит, как наркотик, ведет вперед, не оставляя выбора, затягивая, словно в темную воронку. Но в зверя превращает не она.

Что ж такое случилось с миром – еще до взорвавшихся мю-коллайдеров? Если даже Доктор, в сущности, не злой человек, готов идти к цели, не замечая, что там хрустит у него под ногами?

Я посмотрел вверх.

Каменное небо медленно опускалось. И «ртутные» шары, теснившиеся уже совсем рядом с вершинами развалин, казались тусклыми, будто погасшие звезды.

Вместо пасмурного дня наступали настоящие сумерки.

Доктор запрокинул голову и вздохнул:

– Да, солнышка теперь не увидим. Но, может, это и лучше…

– Чем лучше?

– Честнее. Только в детстве не различаешь полутонов. А когда доживаешь до моих лет, осознаешь: день и ночь – просто иллюзия.

– А что реальность?

– Сумрак. Один сплошной сумрак… Свет и тьма давно заключили договор. И оставили нам только это.

– Дешевая болтовня… – буркнул я.

– А ты не повзрослел за десять лет. Хотя тогда ты мне верил. Поверь и сейчас: мы все неотделимы от этого сумрака – и трикстеры, и высшие, и даже ненавистный тебе питерский клан… – Он качнул головой, всматриваясь в каменное небо. – Ни света, ни тьмы…

Мне захотелось выругаться. Обложить многоэтажным сгущавшуюся пелену, крикнуть проклятие миру, где зло и добро сплелись в один клубок, смешались, будто в помойной яме. Миру, где я не хочу жить. И умирать тоже не хочу.

Но кускам вздыбленного асфальта и обломкам железобетона было все равно. А Доктор глянул на меня с едкой усмешкой.

Он давно уже решил для себя, давно понял порядок вещей.

Я прочитал все в его глазах. И выдавил ответную улыбку.

Ведь то был его затхлый мир – не мой. В моем – еще ждал целый океан тепла, света и бесконечная высота, по ту сторону холода и тьмы…

…Я опустил веки. Вспомнил, как поднимался по зеленому склону. Отчетливо, будто наяву, увидел стройные ряды – влево и вправо, и впереди – до самого горизонта…

Больше чем армия. Сильнее холода, забытья.

От всех времен, от разных народов. Воины в доспехах и крестьяне, вооруженные топорами. Мирные пахари и профессиональные солдаты. А больше всего бойцов и командиров – в пилотках и фуражках с красными звездами.

Бесконечными рядами – знаменосцы, победители. Миллионы защитников и героев…

Я чувствую их взгляды – те, что обжигают больнее пламени.

Кто я?

Простой ловкач, столько лет за деньги таскавший из Зоны товар. Ни особой веры, ни настоящей любви… И все-таки я прошу у них помощи. Не ради себя.

Ради тех, кому я поклялся.

Чтоб до конца одолеть этот длинный, трудный путь.

Фарт все-таки кончился.

Сам я уже не выберусь из западни. Все предрешено – так считает Доктор. И мое чутье, хваленое чутье, столько раз помогавшее ускользать из пасти судьбы, балансировать у самого края – оно не в силах подарить даже тень надежды…

Я встаю с камня.

Смертельный сумрак сгущается кругом. Только я вижу иное.

Сверкающее солнце в бескрайней синеве. И плотные ряды – до самого горизонта. Трудно, почти невозможно выдержать их взгляды.

Но я смогу.

Все, что мне надо, – хоть малая доля их силы, хоть немного живой памяти моей земли…

– Чего ты там бормочешь? – удивился Доктор. – Молишься? Что ж… самое время.

Я пошевелился, стряхивая оцепенение.

Ничего не изменилось. Ни во мне, ни снаружи.

Я все еще был внутри изнанки. И даже татуировка на груди, животворный Крест Богородицы, когда-то принесший мне исцеление, сейчас молчал. Никаких подсказок, намеков на выход…

Я грустно усмехнулся.

Что ж. Однажды мне уже сделали щедрый подарок. У меня был шанс многое исправить.

И я его бездарно профукал.

Верхний и нижний города почти сблизились, соприкоснулись вершинами бетонных гор – как две огромные, шершавые ладони. Уже долетает треск камня, гудит асфальт под ногами. Верх и низ скоро сольются. А мы с Доктором останемся между ними…

Кусок бетона падает совсем рядом.

Я отступаю в сторону. А Доктор равнодушно сидит на месте – наверное, ему не хочется тревожить ногу в последние минуты.

Я отчаянно оглядываюсь по сторонам.

Никаких знамений.

То есть скоро все кончится…

– Без толку дергаться, – бормочет Доктор.

Я не отвечаю. И делаю еще шаг – прямо навстречу нарастающему потоку камней с ближайшей вершины. Они катятся, падают, почти задевая мои кроссовки. А я стою, запрокинув голову, – пытаюсь разглядеть то, что едва угадывается в тускнеющих блесках больших «ртутных» капель…

Проклятие! Погасли.

Будто-то кто щелкнул рубильником.

В кромешной тьме оборачиваюсь к Доктору:

– Там, наверху… Ты успел заметить?

– Что заметить? – недоумевает он.

Но объяснять некогда. Удача! Теснящиеся между верхними и нижними развалинами шары опять тускло вспыхивают. Я всматриваюсь долю секунды и хрипло приказываю:

– Идем!

– Куда?

Хватаю его за плечо и, несмотря на солидные габариты Доктора, почти волоку его за собой. Он матерится, хромает, но не сопротивляется. Только бормочет:

– Что там?

Не видит.

Ни хрена не видит. Значит, объяснять бесполезно. Да и нет времени!

Мы карабкаемся по обломкам бетонных плит, перешагиваем через торчащие куски мебели, через клочья одежды и барахла, взбираемся все выше и выше – навстречу опускающемуся каменному небу. В этом нет логики – будто мы сами торопимся навстречу гибели.

Доктор ругается.

А я молчу.

Ведь если расскажу, он подумает – я спятил от страха. И начал видеть призраков.

Как еще объяснить девичью фигуру у самой вершины искусственной горы?

Она смотрит вниз, машет рукой. И кажется, я почти узнал ее, почти могу различить платье или тунику, стянутую поясом на талии…

Свет опять гаснет.

Доктор спотыкается обо что-то и громко матерится. Но даже во тьме мы продолжаем упорно лезть вверх по склону.

И через пару секунд шары зажигаются – будто перегорающие лампочки, в четверть накала…

На вершине никого нет.

Я изумленно моргаю. Не могу поверить своим глазам.

Поднявшись наверх, озираюсь.

Никого…

Неужели я и впрямь начинаю сходить с ума?

– Ну? – морщится Доктор, вглядываясь в такую близкую крышку нашего огромного каменного гроба. – И на фига ты меня сюда притащил?

Я без единого слова топчусь кругами, меряю шагами вершину.

Если я еще не псих, если это все же была подсказка… Что именно хотели мне сообщить?

Вокруг нет и намека на портал – ни дымки, ни дрожания воздуха. Вообще ничего приметного – эта гора, будто из неровных кубиков, сложена из обломков обычной панельной многоэтажки, тут и там торчат куски арматуры, выглядывает какое-то тряпье…

Склон дрожит под ногами.

С грохотом начинает рушиться соседняя вершина. А совсем уже рядом надвигается та, что вот-вот припечатает нас сверху.

– Извини, я не тороплюсь… – шепчет Доктор и делает шаг вниз по склону.

– Сюда, живее! – сухо приказываю я.

Он смотрит на меня почти с испугом.

Да, думаю, со стороны я кажусь буйным сумасшедшим. И нет логики в том, что я тянусь к такому близкому теперь «ртутному» шару. В обхвате эта хрень не менее полутора метров. Когда-то я сталкивался с подобным, и опыт был не самый приятный. Но сейчас…

Сейчас это единственное, на что могла намекать девушка-призрак.

Моя рука в перчатке вздрагивает – я жду, что поверхность шара будет обжигающей, как расплавленный металл.

Только она просто теплая – наверное, там внутри догорают последние капли энергии. Еще она жидкая – как густой кисель…

Рука свободно проходит через гладь шара, он подергивается рябью. Я чувствую, как что-то начинает мягко тянуть меня внутрь. И протягиваю вторую руку, делаю глубокий вдох.

Склон подо мной начинает ползти, осыпаться. Каменное небо все-таки надвинулось – огромная ладонь опускается сверху.

Но когда опора почти уходит из-под ног, я успеваю оттолкнуться и прыгнуть вперед – навстречу ртутно-блестящей поверхности…

 

Глава 9

Тьма. Вспышки.

Искры? Звезды?

Полет через пустоту…

Кажется, кто-то невидимый на меня смотрит – оценивающе, внимательно. Будто пытается что-то обо мне понять.

Да, я – тот еще тип, адреналиновый наркоман, расчетливый циник… И просто упрямый дурак.

Но мне нужен… так нужен еще один шанс.

Чтоб все не кончилось на половине пути. Чтоб не стала бессмысленной гибель Кида и Ромки.

Ведь тогда победит рыжий упырь…

Нет!

Так не должно, так не может быть.

Я вздрагиваю, чувствуя бешеные удары сердца.

Как стоять, как быть миру, в котором побеждают упыри? Как не провалиться ему в удушливую бездну?

Еще рывок.

И тьма вдруг расступается. Я вываливаюсь в сумрак, падаю на что-то твердое. Жадно хватаю ртом свежий морозный воздух.

Сначала все плывет перед глазами. Но едва пелена спадает – как чудесное знамение, я различаю над крышами домов лучики звезд. А в другой стороне – светлеющее перед рассветом небо.

Отдышавшись, встаю, оглядываюсь по сторонам. Пытаюсь понять, куда именно меня забросило? Похоже, я до сих пор в Саратовской Зоне. Только, по-моему, далековато от поляны цветов, где я вошел в изнанку и оставил свой рюкзак.

Хотя черт с ним!

Я смотрю вверх – на ту неразличимую область в воздухе, из которой сам недавно вывалился. Успел Доктор увидеть путь к спасению? Успел ли метнуться вслед за мной к «ртутному» шару?

Я жду.

Но проходит целая минута, и воздух даже не шелохнется.

«Неужели раненая нога ему помешала?»

Я ежусь – то ли от морозца, пробирающегося через дырявую куртку. То ли от того, что ясно представляю, как верхний и нижний города с грохотом сходятся, расплющивая развалины. Возможно, на данном этапе Доктор еще будет жив – если сумеет забиться в какую-то щель.

Только вряд ли он станет это делать. Мало радости быть заживо погребенным…

Зачем оттягивать?

Ведь потом… Никто не знает, что будет потом. Даже Валкер в своей тайной тетради об этом почти не писал.

Скорее всего, изнанка с хрустом начнет сжиматься в огромный комок, где бетон перемешан с землей, асфальтом и домашним скарбом, где расплющенная людская плоть почти незаметна, словно ушедшая в песок капля.

«Интересная физическая задача», – сказал бы Ракетчик. Он любил такие нюансы. Он бы обязательно красочно рассказал, как все будет уплотняться – сперва до размеров дома, потом – до футбольного мяча. И наконец стянется в точку-сингулярность, затерянную где-то среди молекул морозного воздуха, того самого, что я сейчас вдыхаю…

Но я не Ракетчик. Мне плевать на сингулярности.

Я всматриваюсь в сумрачную пустоту между домами. Я до сих пор жду. И, как наяву, вспоминаю того веселого, фартового трикстера, на которого когда-то хотел быть похожим. Того, кто спас меня от обманки. Кем я искренне восхищался.

И того, кто за эти годы так сроднился с сумраком, что давно разучился верить в свет…

Минута идет за минутой. Воздух остается прозрачным. И не дрожат звезды на утреннем светлеющем небе.

«Ничего, кроме сумрака?» – я поднимаю воротник куртки. И отворачиваюсь.

Что ж, Доктор, похоже, твое желание исполнилось…

Я уже готов уйти из этого двора – тем более что за ближайшими домами возникло неприятное голубоватое свечение. «Еж? Или что похуже…» Но напоследок я все-таки оглядываюсь. И цепенею, сперва не понимая, в чем дело.

Потом подпрыгиваю и хватаюсь за кисть руки – торчащую прямо из воздуха на высоте более двух метров. Я почти повисаю на ней.

Через секунду вслед за рукой с хриплым вскриком вываливается остальное. Доктор падает на мерзлую землю, чуть не придавив меня увесистым телом, – я едва успеваю уклониться. И тут же приседаю рядом, вглядываюсь в его лицо.

Он жив, но пока не замечает ничего вокруг – только тяжело дышит.

Я жду. И наконец уточняю:

– Цел?

В ответ – тихая, но витиеватая матерщина. Доктор делает решительную попытку подняться.

Я усмехаюсь, подавая ему руку. А что ему, такому кабану, сделается!

– Пошли отсюда.

– Погоди… – шепчет он. Хромая, делает пару шагов, приваливается к кирпичной стене. – Дай хоть оклематься…

Нет, маячить на виду не стоит.

Я оглядываюсь на приближающиеся голубоватые отсветы и киваю в сторону дверного проема:

– Переждем…

Входим в подъезд – тут давно сгорело, обрушилось все что можно, и даже крыши не осталось – через огромные дыры заглядывает восточное светлеющее небо. Зато внутри можно осмотреться, не рискуя влезть в какую-то смертоносную гадость…

Присаживаемся.

Ждать приходится недолго.

Через пару секунд снаружи долетает характерное шипение. Я не пытаюсь выглядывать, но и так знаю: опираясь на синеватые огненные язычки, во двор выкатился еж.

Не самое поганое творение Зоны. Сам уйдет – надо просто не высовываться…

Ага. Шипение понемногу слабеет…

Готово.

Затихло. И отсветов не осталось.

Я встаю. Но Доктор качает головой:

– Не дергайся.

– Времени мало.

– Ничего… Главное, район мне знакомый, – он остается на месте – баюкает раненую ногу. И бормочет: – Шестнадцатый сектор, до периметра рукой подать. Считай, мы уже выбрались…

Я вспоминаю, что во внутреннем кармане куртки у меня завалялась капсула-инъектор с промедолом. Редко кто использует такое в Зоне – мозги должны оставаться ясными.

Но, наверное, теперь можно.

Отдаю ему обезболивающее:

– Вколи половину.

– Спасибо, – бормочет Доктор. И вкалывает целую дозу через дырку в штанине.

Поднимает на меня глаза:

– Знаешь, а я ведь было решил – все… Честное слово – даже с женой и детьми мысленно простился.

Я молчу. Кажется, ему хочется выговориться – так иногда бывает. Но мне не до болтовни – сейчас я думаю о об оставленном рюкзаке и мотоцикле, спрятанном километров за пять отсюда.

– Скоро рассветет, – напоминаю я.

– Удивительно, – кивает Доктор, – мы полезли в изнанку перед рассветом, бродили там минимум несколько часов, а такое впечатление, что здесь прошло не более минуты.

– Да, – сухо киваю я, – сам знаешь, время в Зоне – особая категория…

– И не только в Зоне. Десять лет прошло – с той нашей встречи, а кажется, будто один день…

– Мне пора, – почти невежливо перебиваю я. – Ты ведь сможешь сам отсюда выбраться?

Он, морщась, встает. Едва не падает. Хватаясь за стену, виновато объясняет:

– Нога как деревянная. И голова кружится…

Я кусаю губы. Этого только не хватало. Реакция на промедол? Или контузия так проявилась?

Самым разумным было бы просто развернуться и уйти – авось отлежится, оклемается. В конце концов, это не беспомощный инвалид, а один из лучших трикстеров, хоть и слегка помятый жизнью и временем.

Но я все-таки взваливаю его руку себе на плечо:

– Пошли…

Мы пересекли двор. Я притормозил, оглядываясь. Места не совсем чужие – только бывал я тут слишком давно. А с таким «балластом» и вовсе трудно маневрировать…

– Будешь подсказывать дорогу.

– Без проблем, – улыбнулся Доктор. Что-то слишком он веселый – промедол точно шибанул по мозгам.

Мы вышли на улицу, одна сторона которой почти целиком заросла фиолетовой плесенью. Едкий характерный запах висел в воздухе, а побеги жадно подрагивали, когда мы проходили мимо.

– Здесь налево, – предупредил Доктор, когда мы поравнялись с перекрестком. И вдруг добавил:

– Тень, ты меня извини…

– Уже.

– Нет, ты не знаешь, за что, – пробормотал он. – А я ведь хотел тебя остановить – еще там, у поляны цветов. Хотел сказать, что невидимка все равно не решит твои проблемы.

– И чего ж не остановил?

– Я знал, что ты обязательно придешь, я ждал. Несколько часов. И пока ждал – думал…

– О чем?

– О том, что это последний мой шанс, – выдавил он с усмешкой.

Мы подошли к пустырю, тусклые утренние звезды над которым дрожали в мареве дробилок. Пока ковыляли обходным путем, Доктор молчал.

Но я и так все знал – как он сам пытался открыть проход в изнанку. Как шепотом матерился, обходя по кругу поляну с выросшими среди мерзлой земли цветами. Пытался… и все-таки не сумел. А заметив меня, не смог побороть искушение. Выждал, пока я справлюсь, и проскользнул вслед.

Почти банальная история…

– Теперь напрямик, – махнул рукой Доктор.

Мы кое-как миновали то, что когда-то было огромным торговым центром. Когда спускались по обвалившейся стене, Доктор чуть не упал. Я успел его удержать. А он скривился:

– Считаешь меня старым никчемным дураком, да? Может, и прав… Но ты должен знать – невидимка затягивает хуже наркоты.

– Я знаю. А ты не прибедняйся. В этой гонке ты почти меня сделал.

Он кивнул, пряча довольную ухмылку. И указал на развалины то ли клуба, то ли ресторана с уцелевшей ржавой вывеской «Белуга»:

– Тут малость передохнем. Тихое место…

Мы вошли. Доктор тяжело опустился на подоконник. Глянул на восточное светлеющее небо и вдруг буркнул:

– Чего ж ты не спрашиваешь, откуда мне было известно?

– О том, что я приду? А хрена тут гадать – это ведь ты кинул Локки инфу о появившихся знаках…

Все просто – рыбка не могла не заглотить наживку.

Он повернул голову, щуря свои без того узковатые глаза. И негромким, почти вкрадчивым тоном перешел к главному:

– Тогда, наверное, догадываешься – ради чего я сюда притащился?

– То есть невидимка была тебе совсем до лампочки? – простодушно улыбнулся я.

– Можешь считать – совместил приятное с полезным. Но ты зря так радуешься. Уцелеть в Зоне бывает легче, чем за периметром…

Ага. Вот и главное.

– Спасибо за напоминание, Доктор. И ради этого ты полез к дьяволу в пасть? Напрасно…

Он пристально на меня глянул:

– Может, и нет.

Я вздохнул:

– Локки уже передавал мне предложение авторитетов. Оно меня не заинтересовало…

– Авторитетам тоже далеко не все известно.

Я отвернулся, морщась.

На что трачу время? Ведь мог бы еще до рассвета успеть к спрятанному мотоциклу…

– Название «Микулино» тебе что-нибудь говорит?

Я вздрогнул – будто морозом дохнуло в самое сердце. И молча посмотрел на Доктора.

Его голос казался ровным, почти бесстрастным:

– Местный клан там хорошо порезвился… Уцелевшие пару недель боялись возвращаться. А сейчас – вернулись.

Вот как?

Я зябко передернул плечами. Из памяти, как наяву, выплыло наполовину обгорелое лицо девочки – той, что никогда уже не вернется.

Мне захотелось встать и уйти. Оборвать этот идиотский разговор. Но я не двинулся с места. Просто прислонился спиной к закопченному оконному проему. И сухо уточнил:

– На фига ты мне об этом рассказываешь?

– Думал, тебе будет интересно…

– Мне не интересно!

– А знаешь, почему вернулись жители? Потому что ОКАМ уничтожил верхушку местного клана. И перебил бандитов – тех, что уцелели после общения с тобой.

В выгоревшей комнате то ли клуба, то ли ресторана стало тихо. Так тихо, что я услышал свое дыхание. Смог разобрать далекий гул мясорубок из горячего, вечно беспокойного нутра Зоны. А еще – раздражающее царапанье ногтя Доктора по вмятому боку фляги.

Я усмехнулся:

– Что ж, война кланов – добрая новость. Люблю, когда упыри уничтожают упырей.

– Настоящая война – только на подходе, – качнул головой Доктор. – И в ней питерский клан – единственная наша надежда.

– «Наша»? А ты ничего не перепутал?

– Я ведь тебе говорил: свет и тьма – абстрактные категории. В реальной жизни полно полутонов.

– Добро и зло – тоже абстракция? – Я со злостью плюнул. – Знаешь, Док, когда нечисть, гребаный мутант у тебя на глазах вырывает девушке горло – становятся пофиг любые, самые чудесные оттенки…

– А ты знаешь, что дядю этой нечисти, областного губернатора, сняли и отдали под суд?

– Вранье!

– Нет, правда. Они больше не собираются покрывать даже своих.

– Что, – выдавил я ухмылку, – для питерского клана настолько запахло жареным?

– Иногда мне кажется, что не было этих десяти лет. Что ты так и остался талантливым, но зеленым щенком…

– А в кого превратился ты, Док?

– В толстого неуклюжего увальня – зато с мозгами в отличие от тебя. Тень, ты хоть иногда смотришь новости? Знаешь, что творится в мире? Неужели не понимаешь, что станет с Россией, когда грянет новая война кланов?

– Одна война уже была, – пожал я плечами. – Когда в начале Сумерек они дрались за власть. Пока люди валялись с синдромом и гибли миллионами – эти твари делили страну.

– Да, делили… И верх взяли те, у кого сохранились мозги. Я не стану говорить, что они добрые существа. Но они – точно разумные…

– Вообще не люди!

Он сморщился, словно глотая кислую ягоду:

– А смогли бы люди без них поддерживать хоть какой-то порядок, уничтожать хищных мутантов и понемногу одолевать хаос? Ты сам знаешь ответ. Пока большая часть человечества едва выживала, именно они, высшие, неподвластные синдрому, сохранили цивилизацию.

– Давно ли ты полюбил упырей?

– Ты не ловкач – ты упрямый идиот.

– До свидания, – вздохнул я, поднимаясь с грязного подоконника. – Тут уже рядом. Думаю, сам доковыляешь…

Быстрым шагом я двинулся к выходу.

– Постой, – сердито сказал он. И захромал вслед с неожиданным проворством. – Весь мир живет по этим правилам, Россия не может быть исключением. Потому что ее съедят!

– А ее и так жрут, – процедил я сквозь зубы.

– Программа «эвакуации» была уступкой младшим кланам – иначе бы их не удалось обуздать. Временной уступкой…

– Программу отменят?

– Да, если в грядущей схватке мы заключим союз с питерским кланом – единственным, для которого мы не просто пища. И для которого будущее страны не пустой звук!

– Смешно. Ты сам-то веришь в свои слова? Упыри перестанут убивать, а псевдоволки начнут щипать травку?

– Питерские считают – вполне достаточно, чтобы погибали уголовники, всякие отморозки… Вроде уничтоженного тобой Вараввы. Но чтобы это случилось – им придется одолеть остальные кланы. Понимаешь? Без нашей помощи они не победят!

Я сошел по ступеням и остановился, выжидая, пока Доктор меня нагонит. Я всмотрелся в его лицо – уже хорошо, рельефно различимое в светлеющих сумерках.

– И ради этого святого союза надо освободить рыжего упыря?

Нет, ни один мускул не дрогнул у Доктора. В отличие от моего бывшего друга Локки он прекрасно знал, какой «груз» я должен отдать:

– Именно так – Анатолия Борисовича надо вернуть питерским…

Мне захотелось крикнуть от ярости.

«Как, Доктор? Почему?!» Ты, кого я столько лет уважал, и злобное рыжее чудовище – как получилось, что теперь вы в одной связке? Что ж такое случилось с нашим миром?!

Но кричать было глупо. Глупо и бессмысленно. Тем более что мы – все еще в Зоне, метров за шестьсот от периметра. И я просто стоял посреди грязной улицы с треснувшим, вздыбленным асфальтом, между мертвых домов с черными пустыми окнами. Слушал частые удары своего сердца и всматривался в неподвижное лицо Доктора.

Наконец глухо процедил сквозь зубы:

– Ты сам-то понимаешь, за кого вступаешься?

– Понимаю…

Пару секунд мы молча смотрели друг другу в глаза. И неподвижная «буддийская» маска его лица понемногу начинала оплывать – как воск над огнем.

Наконец он опустил глаза. Мрачно выдавил:

– Я все знаю… сколько тысяч людей он сожрал… знаю, что его именем теперь пугают детей в окрестностях Сколкова. Но главное…

Доктор не успел договорить. Я схватил его за плечо и потащил за собой.

Облако желтого тумана, вынырнувшее из бокового переулка за его спиной, надвигалось стремительно, как дым на ветру. Только ветра не было. А Доктор едва мог бежать. Проклятие! Если б это был кто-то полегче – я бы просто взвалил его себе на спину…

Все ближе. От едкого запаха уже щиплет ноздри.

Я не оглядываюсь, но и так знаю – сухая трава вдоль улицы съеживается, чернеет на глазах, обугливаются тонкие веточки на уцелевших деревьях.

Сейчас главное – добежать до перекрестка, метнуться влево, насколько успеем, чтоб зацепило только по касательной…

Проклятие!

Я застываю на миг перед вырастающей на глазах желтой пеленой. Откуда-то изнутри она подсвечена голубоватым мерцанием. Смертельно красивая картинка отпечатывается в мозгу. А ноги уже сами ведут вправо.

Собственно, иного пути для нас не осталось – желтый туман сейчас охватил весь микрорайон. И лишь единственный просвет еще угадывается впереди в конце боковой улицы.

– Быстрее, Доктор!

Он хромает все сильнее. Я буквально волоку его за плечо – метров двадцать. Потом он отталкивает мою руку и тяжело приваливается к стене дома.

Долю секунды мы смотрим друг другу в глаза. Слов не нужно – все ясно без них. Он срывает с шеи серебряный крестик и сует мне в ладонь:

– Передашь…

Я не спрашиваю, кому? – и так знаю. Но все же не двигаюсь с места. Хотя пелена становится гуще. Просвет впереди сужается с каждой секундой.

Доктор матерится, толкает меня ладонью. А я вглядываюсь в пространство за его плечом. Сосредоточенно хмурюсь. И наконец выдавливаю:

– Там, в развалинах, – линза.

Доктор озирается – кажется, он еще не понял.

– …Она перебросит нас через туман, – объясняю я почти уверенно.

Куда увереннее, чем есть на самом деле.

Обломок стены за несколько шагов от нас и правда искажен, будто в кривом зеркале.

Доктор кусает губу – наверное, пытаясь в уме оценить расклад. Если повезет – нас перекинет до самого Змеиного болота, идущее снизу тепло не дает ему замерзать, и посадка будет относительно мягкой.

Даже с десяти метров.

А если везения не хватит…

Доктор решительно двигается к искаженным очертаниям зубчатой стены, мне на ходу машет рукой:

– Беги, еще успеешь…

– Уже нет.

Просвет в конце улицы, метрах в ста от нас, затягивается туманом. И островок чистого воздух вокруг тает на глазах. Когда-то в подобной ситуации мне удалось отсидеться на верхнем этаже панельной высотки.

Только здесь высоток не осталось…

И мы делаем шаг к линзе, чувствуя комок тошноты, подкатывающий к горлу. Это нормально, «вестибулярка» играет – точь-в-точь как во время полета на поганом «кукурузнике»…

Я помогаю Доктору вскарабкаться по груде кирпича. Кажется, что до линзы еще пара шагов. Но искаженное пространство умеет обманывать. И долей секунды спустя меня швыряет вверх.

Какое-то мелькание… Радужные круги перед глазами… Перекошенное лицо Доктора… Моя рука, до сих пор судорожно вцепившаяся в его плечо…

Кажется, я успеваю ощутить испуг. Не за себя – за свое сердце, которое словно провалилось куда-то вниз, в темную пустоту.

А потом я и сам проваливаюсь – не в пустоту. Во что-то теплое, мягкое, черное.

Воняющее дегтем…

…Светлую лодку медленно несет по темной реке. Берегов не видать, они где-то там – за плотной пеленой. Сколько ни вглядывайся – никаких ориентиров. Я пытаюсь грести, но весла едва удается двинуть в странно густой воде. Толчок… Еще толчок! Болят руки, я взмокаю от напряжения, а лодка даже на сантиметр не отклоняется к невидимому берегу. Как будто неумолимая сила продолжает катить ее вниз по темной реке…

В отчаянии я роняю весла.

Столько усилий, и все напрасно. Такой длинный путь никуда не привел. Ради чего рисковал я жизнью?

Ради чего сгинули товарищи?

Не осталось сил. И надежды не осталось…

Я закрываю глаза, будто сам хочу раствориться в густом тумане. Но вдруг чувствую – кто-то еще есть в лодке.

Я поднимаю голову. И цепенею.

А Ромка Шепилов глядит на меня внимательно, строго.

Он бледный, очень бледный. И на нем – та самая, пробитая пулей, синяя футболка.

Я приоткрываю рот, только язык словно прилипает к небу. Целых пять секунд Ромка смотрит на меня, а я даже не могу шевельнуться. Наконец хрипло выдавливаю:

– Прости…

Он не отвечает. Лишь глядит на меня с немым укором, с болью. И темное пятно медленно расползается по его синей футболке.

– Прости… – отчаянно повторяю я, – отсюда нельзя выбраться…

Ромка молчит.

Потом так же молча встает, перешагивает через борт лодки и уходит – уходит по воде. Гладь под его ступнями в кроссовках едва колышется, а туманная пелена медленно растворяет фигуру.

Как завороженный, я смотрю вслед. Вскакиваю, бросаюсь за ним. И с головой проваливаюсь в черную, воняющую дегтем бездну…

Вверх!

«Ромка!»

Глотнуть воздуха.

«Ромка! Не оставляй… меня…»

Воздуха! Воздуха! Хотя бы пронизанного стальным привкусом Зоны…

– Надеюсь, она лечебная, – буркнул Доктор, отплевавшись от грязи.

– Сто процентов… – Я выбрался на твердую почву рядом и сел на травку – мягкую, свежую, несмотря на глубокую осень. Тут, в округе Змеиного болота, не водится никаких змей. Зато теплые потоки воздуха круглый год бьют из трещин. Это удобно – можно даже скинуть куртку и просушиться.

Плохо, что умыться тут реально только в старой луже. Хотя вообще грех жаловаться.

Я достал из внутреннего кармана платок – замечательный светлый платок, подаренный чудесной девушкой, – и утер свою кое-как промытую физиономию.

– Удачная нам попалась линза, – буркнул Доктор, вытираясь полой куртки. – А однажды в Нижегородской Зоне…

– Солнце вот-вот взойдет, – сухо напомнил я.

– Подумаешь, оно всегда всходит… Портки сперва просуши!

– Свои суши… – отмахнулся я.

Теперь-то ему нетрудно будет обойтись без моей помощи. Даже минуту задерживаться не стану. Здесь метров пятьсот до периметра. И километра полтора-два до ближайшего блокпоста полицаев – мимо них как-то приятнее топать в сумерках.

– Стой! – почти испуганно окликнул Доктор.

– Что еще?

– Верни то, что взял.

Я молча достал из кармана тускло блеснувший серебряный крестик на потемневшей от времени цепочке, аккуратно положил на кирпич. Сделал шаг, и вдогонку долетело – на этот раз почти требовательно:

– Мы еще не закончили разговор!

– Я закончил.

– Это тебе кажется…

Опять?

Я сморщился.

Почти то же чувство, как перед желтой дымкой, подсвеченной изнутри голубоватым мерцанием… Но дымка была позади – прошла мимо и развеялась на пространстве Зоны. А это…

Это все еще оставалось со мной.

Я развернулся и глянул на его замызганную физиономию:

– Черта им лысого, а не рыжего упыря! Так и передай…

– Дело не в них. Дело в нас!

– С чего бы так?

– Проиграют они – и мы останемся одни против низших кланов. Против тех, кто убивал в Микулино, – без союзников.

– В гробу я видал таких союзников… Хуже все равно не будет!

– Будет. Вспомни, что творится на Украине.

Угу. Безупречный аргумент. Все помнят лужи крови на площадях Киева и Донецка, помнят толпы вурдалаков, средь бела дня устраивающих охоту на улицах украинских городов.

Это реально паскудно. Даже думать о таком невыносимо…

Только при чем тут рыжее чудовище?

– Столько лет эта нечисть бегала по лесам, втихомолку жрала людей, и родному клану было на него плевать. А сейчас… без него им просто край? Убийца вдруг оказался великим воином? – я сплюнул в сердцах. – Скажи, Док, тебе самому не противно это повторять?

– Мне известно, что жизнь рыжего – ключ к огромному резервуару силы.

«Вранье!» – чуть не крикнул я в ответ.

Вранье! Ведь я до сих пор чувствовал взгляд Ромки – так ясно, будто сейчас он стоял рядом. А еще я знал, что рыжий упырь – наша «отмычка», та, что откроет портал в Зоне № 9. Один из питерского клана… Этого они испугались, суки?

«Вранье!»

Ведь там, за порталом, – Алена, девушка Ромки. Там – тысячи других, ставшие расходным материалом в жуткой, нечеловеческой игре.

Неужели приславшие Доктора надеются, что я смогу об этом забыть?

«Вранье!» – бешено стучало внутри, заставляло сжать кулаки и зубы. Будто мне опять было семнадцать и лишь вчера я встретил живую легенду Зоны. Человека, которому раньше так верил и который сейчас со спокойным лицом повторял:

– Вот цена нашего с ними союза. Цена, которую мы обязаны заплатить…

Он говорил и говорил – хладнокровным, уверенным тоном. И звучало это вполне правильно, логично.

А я стоял – сжав кулаки, щурясь, как от ветра… И в голове у меня звенели слова Отшельника: «Когда будешь делать выбор – всегда слушай свое сердце…»

Что ж, свой выбор мы с Доктором уже сделали. Именно это разделило нас крепче каменной стены. Будто невидимая преграда выросла до самого неба. И пусть через нее можно перекрикиваться, можно ругаться матом, выпуская ярость.

Главного – уже не изменить…

– Послушай, Док, – расцепил я зубы, когда поток его красноречия наконец иссяк, – мы не договоримся.

– Почему?

– Просто я люблю солнышко. И ненавижу сумрак – с детства.

Развернулся и двинулся вверх по склону холма. А Доктор крикнул вслед. Кажется, что-то смешное – о том, что теперь он не даст и клочка мха за мою жизнь…

Пусть не дает.

Мне по барабану…

Я шагал, больше не оглядываясь. Даже когда голубоватые вспышки озарили округу и воздух раскололи удары электрической бури.

В Саратовской Зоне это нормально, как дождь осенью. А судя по задержке между вспышками и ударами грома – буря надвигалась неторопливо, давая время добраться до периметра.

Где-то там, у меня за спиной, молнии били в уцелевшие деревья, в торчащие над развалинами куски арматуры. Дотла выжигали фиолетовую плесень и остатки желтого тумана. Взрывали, расплескивали таившиеся в тумане голубоватые искорки.

Электрическая буря несла Зоне очищение.

И внутрь ко мне тоже приходила ясность – чистая, как безоблачное небо.

Союзников у меня не будет. Невидимая Армия и братство уже одинаково считают меня предателем. Друзья… те, что живы, – теперь перекочевали в разряд бывших.

Но разве это меняет главное? Пока жив хоть один участник группы – операция продолжается…

И не важно, что ноги едва двигаются от усталости. Я просто передохну и пойду дальше.

 

Глава 10

Небо впереди светлело с каждой минутой. Только ржавой колючки периметра пока не видать. Склон холма круче уходил вверх – он тоже был порождением Зоны, земля вздыбилась тут как раз в день, когда рванули мю-коллайдеры.

Но все-таки иные запахи витали теперь в воздухе – дуновение свежего ветра доносило ароматы трав, чистое дыхание степи. Пробираясь между хаотично торчащими кусками асфальта и полуобвалившимися домами, я уже отчетливо слышал чириканье воробьев.

Сумерки – поганое время. Но есть в них волшебная пора – это минуты перед рассветом…

И пофиг, что «татуировка» на груди понемногу начинает ныть.

Все равно ведь нет другого пути.

Поля дробилок – налево от холма. Жучиные логовища – направо…

– Здравствуй, Тень! – долетело откуда-то сбоку.

Я оцепенел на мгновение. И повернул голову.

Автоматное дуло пристально глянуло мне в лицо – из ближайшего оконного проема.

Я усмехнулся. И слегка попятился, отступая за бетонную плиту.

Теперь затвор щелкнул с другой стороны.

– Не дергайся!

Ясно. Обложили.

Их так много, что сейчас они уже не считали нужным прятаться. Человек восемь вывалило из развалин – впереди, справа и слева.

Даже в сумраке я многих узнал – ведь помнил их не первый год. А они хорошо знали меня…

В сущности, глупо было ждать чего-то другого. Не зря же Доктор привел меня именно сюда. И уж конечно, не в одиночку ему решать задачу, поставленную перед целым братством…

– Ну, здравствуйте, ребята.

– Медленно положи пистолет на землю!

До чего ж сухо и конкретно.

Прищурившись, я всматривался в их лица – кое с кем не раз доводилось сиживать на дружеских сходках в Глуши, обсуждать цены на товар, запивать эту беседу сталкеровкой. А сейчас… Сейчас я сам был для них товаром – чем-то вроде особо редкого артефакта.

Хотя и не первой свежести. После всех приключений – даже по-настоящему разозлиться не осталось сил.

Я взвесил доковский «зигзауэр» в руке – двадцать патронов, больше двух на каждую грешную душу.

– Извините, ребята… Пистолет мне самому пригодится.

– Не делай глупостей, – качнул головой Макаронник. – У тебя нет шансов.

– Это у вас нет шансов… Нет шансов взять меня живым.

Он скривился, из-под насупленных бровей пронзая холодным взглядом. И буркнул:

– Кому нужна твоя жизнь? Отдай груз – и все будут довольны.

– Не все, далеко не все… Но кое-кого я с собой заберу – это обещаю точно!

Хриплая ругань прилетела в ответ. Колыхнулись зрачки стволов. И задрожали пальцы на спусковых крючках.

Только Макаронник казался спокойным:

– Наверно, ты не в курсе достижений медицины? Хорошая порция нанококтейля – и мозг будет жить еще целый час – даже после того, как мы сделаем из твоего тела решето. Вполне достаточно, чтоб получить информацию…

– Попробуйте, – сухо кивнул я.

Он мрачно улыбнулся.

Повисло натянутое, как струна, молчание… Целых несколько секунд – только скрип сухой деревяшки где-то на ветру. Прежде чем откуда-то из-за моей спины не донеслись тяжелые шаги. И следом – раздраженный знакомый голос:

– Всем опустить стволы, придурки!

Угу, как же без него?

На физиономиях спецгруппы прочлось что-то вроде недовольства. Понятное дело, кому ж охота делиться трофеем?

А массивная фигура Доктора вдруг выросла рядом и встала между ними и мной:

– Хватит! Вы что, забыли, кто мы? Мы все!

– Это ты, наверное, забыл, – зло сплюнул Макаронник. – Забыл, что из-за таких, как он, подставляющих братство, – нормальным ловкачам не стало жизни.

– Хренов воин за правду! – скривился Комар. – А спросил он у нас – нужна нам его правда?

– Вижу, что не нужна… – кивнул я.

– Волчина ты, – вздохнул Макаронник, – волчина по жизни – готов рыскать сутками напролет. Ни дома, ни семьи… Гребаный борец за счастье! А про нас ты подумал? Про тех, кто хочет нормальной, сытой жизни?

– Баксов тридцать у меня завалялось – подкинуть тебе на хлебушек?

– Видишь, Док?! Он еще издевается! – взвился Комар. – Да, нам есть о ком заботиться в отличие от тебя. Мы – люди простые. Нам без разницы, какая власть – хоть питерские, хоть нью-йоркские, пусть хоть вся страна провалится к живоглоту в брюхо! Жалеть будем не страну, а своих детей.

– То есть чужих – не жалко?

Несколько голосов ответили яростной бранью – через которую отчетливо долетел лязг автоматного затвора.

– Тихо! – рявкнул Доктор. – Здесь нет святых, но и мерзавцев нет! Мы связаны братской клятвой. И мы обязаны договориться…

– Братство его исключило, ты забыл? – хмуро шевельнул черной бровью Макаронник. – Все авторитеты за это проголосовали… И ты – тоже.

– Я просил дать мне хотя бы три дня.

– Давно истекли, – усмехнулся Комар.

– Не гони пургу! Авторитеты собирались позавчера…

– Это ты гонишь. А мы вторые сутки здесь торчим! И еще человек тридцать наших кантуются вдоль периметра.

– Я вас сюда не приглашал.

– А нам плевать на твое приглашение. Есть среди авторитетов нормальные люди, которые растолковали, куда и зачем ты намылился…

Доктор качнул головой:

– Вот и дайте мне время все уладить – хотя бы до среды…

– Тебя контузило? Сегодня – четверг!

Доктор растерянно оглянулся. А я вдруг понял, почему рассвет так и не наступил, пока мы болтались в изнанке. Трикстеры, караулившие отступника, сказали правду: пока мы гонялись за невидимкой, тут, в нормальной Зоне, прошло ровно пять суток. И значит, отведенный срок давно миновал.

Я криво усмехнулся, прикидывая, сколько раз успею выстрелить – хотя бы полмагазина в рожи бывших товарищей. Будет ли мне их жаль? Наверное.

А еще гадко, тошно и противно.

Но они сами сделали выбор. Я их сюда не звал…

Доктор обернулся и пристально посмотрел мне в глаза. Несколько секунд это длилось – целую вечность.

Потом он отвернулся. И глухо, так, будто каждое слово давалось с трудом, озвучил:

– Извините, ребята, – я вам его не отдам.

Трикстеры молча, угрюмо стояли с оружием наизготовку. Пока Макаронник первым не расцепил зубы:

– Ты спятил, Док?

– Если хоть чуть меня уважаете – дайте ему уйти.

– Покажет, где груз, и пусть топает на все четыре стороны.

– Вы ведь знаете – он не отступится.

– Мы – тоже. Он подставил братство!

– Нас всех подставили. И не сейчас – намного раньше. В день, когда по всей земле гробанулись мю-коллайдеры…

– Это философия, Док, – раздраженно почесал небритую щеку Макаронник. – А у нас тут все конкретно.

– Хорошо, – кивнул Доктор, – будет конкретно!

Он вдруг попятился, спиной ко мне, и в правой его ладони обнаружилось что-то очень похожее на…

Прежде чем я успел сообразить – вспышка озарила улицу. Не голубоватый разряд электрической бури, а ярко-красный огонь.

Багровая слеза. Артефакт редкий, но действенный.

Словно посреди улицы лопнул сияющий шар, а мы с Доктором оказались в самом эпицентре. В ушах зазвенело, радужные пятна запрыгали перед глазами.

Досадно. Но тем, по кому ударила красная волна, сейчас намного хуже.

Я моргнул, всматриваясь через пелену.

Восемь ловкачей лежали среди кусков треснувшего асфальта. Неуклюже подогнув конечности, запрокинув головы – у некоторых текла из носа кровь. Хотя это не главное. Главное – автоматы вывалились у них из рук.

– Ничего, – прошептал Доктор. – Оклемаются… – Он хотел еще что-то добавить.

Не успел.

– Ах ты гад! – заорал кто-то сзади. И почти одновременно воздух расколола длинная очередь. Я прыгнул в сторону, разворачиваясь в полете, вскидывая «зигзауэр».

Но Доктор среагировал раньше.

Два коротких пистолетных хлопка почти затерялись в раскатистых громах «АКМ». И вдруг все затихло.

Фигура в камуфляже метров за двадцать от нас уронила автомат, накренилась и рухнула – затылком на бетон.

Я бросился к ней – короткими перебежками между кусками бетонных плит. «Багровая слеза… Мертвая зона радиусом чуть более метра. И область поражения – до двадцати…»

Там, за пределами этой области, вполне мог быть кто-то еще. Каждое мгновение я ждал нового выстрела. Пригибаясь, всматривался во мрак за оконными проемами мертвых домов.

Но вместо выстрела услышал только чьи-то торопливые шаги. Они уже удалялись – в сторону периметра Зоны. Обманул, сумел проскочить мимо по развалинам!

– Док, он слева! – крикнул я, разворачиваясь, бросаясь вдогонку.

Только Доктор не вскочил на перехват. Вместо этого он до сих пор сидел на асфальте, неловко подогнув ногу.

Я подбежал и увидел, как из-под его левой руки, прижатой к боку, неровными толчками вытекает что-то темное.

– Вот глупость, – слабо выдохнул Доктор, – все-таки зацепило.

В предрассветных сумерках у крови неяркий цвет…

Я метнулся к лежавшим без сознания ловкачам. Распотрошил их рюкзаки, вытащил бинт, вату, медицинский пластырь. Отыскал инъектор с «нанококтейлем», промедол.

Ножом разрезал на Докторе футболку. Рана оказалась сквозная, и я прямо в нее вколол все, что было, – двести кубиков «нанококтейля». Потом залепил все пластырем и кусками ваты, сверху замотал бинтом.

Но это так, половинчатая мера – внутреннего кровотечения даже «коктейлем» не остановишь.

– Спасибо, – шепнул Доктор. – И уходи.

– Тебя бы в больничку. Иначе…

– Скоро здесь будут полицаи.

Угу, до ближайшего поста – менее двух километров. А бывшие «братья» могут успеть еще раньше. Ведь беглец знает самый короткий путь.

– Уходи, – вздохнул Док и тихо выругался. – …Чего ждешь, долбаный ты идиот?! – Он с усилием приподнял руку и прицелился в меня из миниатюрного «Глока-26», того самого, что я не заметил в изнанке, что все время был при нем.

– Вали, пока я не передумал.

Палец Доктора лег на спуск. Только я знал, что он не выстрелит. И еще несколько секунд мы просто смотрели друг на друга. Потом он безвольно уронил руку с оружием:

– Прощай, Тень.

– И ты прости…

Я медленно поднялся, забрал один из трофейных автоматов, перекинул брезентовый ремень через плечо, запасной магазин сунул в карман и двинулся вдоль улицы.

Вершина холма – совсем близко. До нее оставалось несколько шагов, когда сзади раздалось:

– Ну, почему… почему?

Я обернулся. Пару мгновений смотрел на его фигуру, неуклюже привалившуюся к куску бетонной плиты. И тихо ответил:

– Просто я поклялся. Дал слово.

Он шевельнулся недоуменно:

– Какое еще… слово?

– Самое крепкое на свете – слово трикстера.

Доктор засмеялся. Потом закашлялся и глухо выдавил:

– А разве ты – трикстер? Ты – идиот. Вали с моих глаз!

Я молча двинулся вверх по улице. И вслед долетело:

– Чтоб попасть в «Веселую Долину» – свяжись с начальником охраны клуба «Медведь». Скажешь, от меня – десятилетний должок… Запомни, десятилетний!

– Я запомню.

– Только конченый дурак туда полезет… Но ты – именно такой! Я в тебя верю, Тень…

– Спасибо, Док, – шепчу, не оглядываясь.

Вершина холма осталась позади.

Я ускоряю шаг. Сворачиваю в переулок, обходя заросли фиолетовой плесени. Пробираюсь через развалины супермаркета «Тройка» и по заросшему кустарником склону спускаюсь к ручью. По дороге одолеваю периметр – покосившиеся столбы со свисающей ржавой колючкой.

Разумеется, никакая сигнализация давно не работает. Но я застываю, вслушиваясь, прежде чем выйти на открытое место.

Район слишком поганый, чтоб кто-то из полицаев вздумал тут караулить. Да и окамовские патрули не осмеливаются сюда лезть. Ржавый проволочный забор давно только на бумаге числится преградой.

Деньги на его ремонт, на восстановление сигнализации успешно разворованы. И в негустом лесу впереди скорее нарвешься на аномалию, чем на двуногого с автоматом.

А вдруг ради меня сделают исключение?

Я до рези в глазах всматриваюсь в серую предрассветную картинку. И, отмерив еще десяток шагов, подхожу к ручью.

Вода тут чистая, а горле пересохло. Присев на корточки, я зачерпываю ладонью и жадно пью ледяную прозрачную влагу.

Кажется, что вместе с ней в меня вливаются силы. Удары сердца становятся редкими и ровными. Я смогу, я выберусь…

Одно худо – в моем отражении чудится лицо Доктора. Будто он опять пристально смотрит мне в глаза. «Какого дьявола!» – хочется крикнуть в темную глубину. Я сделал для тебя все что мог. Даже больше!

Кто виноват, что теперь нас разделила невидимая стена? Что бы изменилось, если бы я сумел тебя вытащить?

Да ни хрена!

Отчего ж так муторно на душе? Отчего?!

Сколько ни вглядывайся – отражение не даст ответа. Все призрачно, зыбко – там, в глубине…

Только вкус ледяной воды остается реальным. И расплескав свой отраженный силуэт, я опять делаю глоток.

Влага проходит внутрь, а я цепенею. Различив кое-что еще в отражении, медленно поднимаю глаза.

Нет, это не фантомы, не игра усталого ума – все ясно и реально, до мороза по коже. Аккуратно, стараясь не делать резких движений, я тянусь к брезентовому ремню, на котором висит заброшенный за спину «АКМ».

Одна секунда, чтоб сорвать его с плеча. И еще мгновение, чтоб успеть вскинуть ствол, посылая длинную очередь – прямо в оскаленные пасти псевдоволков.

Целый миг – это так много.

А их четверо – здоровых тварей, внимательно следящих за каждым моим движением. Вероятно, спустились на водопой из леса на той стороне ручья…

Неужели изнанка достала меня даже здесь?

Как я мог не услышать? Увлекся разборками с совестью?

«Док был прав – идиот!» – проносится в сознании, пока пальцы сами рвут с плеча автоматный ремень. Будто в замедленной съемке, я вижу могучие лапы, бросающие в воздух ближайшего ко мне псевдоволка.

Два метра над узким руслом…

И падая назад, я понимаю, что не успею прицелиться. Уже нет. А значит, пули не попадут в мутные «гляделки» зверя – самое уязвимое его место.

Длинный грохот выстрелов раскалывает воздух. С истошным визгом псевдоволк летит в ручей, холодные брызги разлетаются в стороны. Вторая очередь – более меткая! Следующий, как подрубленный, валится на том берегу.

И оружие в моих руках замолкает.

Я лихорадочно рву из кармана запасной магазин. Мне даже удается его прищелкнуть и передернуть затвор – в миг, когда оскаленное чудище смертельной тенью падает сверху…

Грохочет автомат.

И тяжелая туша едва меня не придавливает. Полумертвая, скулящая – с кровавыми отметинами на черном.

Хотя я так и не успел нажать спуск!

Откатившись вбок, прикрываюсь телом издыхающего зверя. Четвертый, последний псевдоволк уже торопливо уносит ноги, ныряя в кусты за изгибом ручья. А я угадываю на краю леса темный силуэт.

Не зверь – человек. То есть одно из самых опасных существ.

Несколько секунд мы целимся друг в друга. Потом я опускаю оружие и медленно встаю:

– Спасибо за удачный выстрел!

– Не за что, – долетает в ответ. – Честно говоря, думал, ты нарисуешься метров на пятьдесят левее.

Я не верю своим ушам:

– Ты? Откуда?

– Да просто гулял мимо. И четверть часа назад услыхал пальбу.

– Гулял? Поганое место ты для этого выбрал.

– Хватит маячить, топай сюда! – в сумраке белеет овал его лица. Кажется, там улыбка.

Только мне не до смеха. Неужели и он – один из охотников на «предателя»? Что дальше – опять будем выяснять отношения? Или снова стрелять?

– Зачем ты здесь? Уходи… – бормочу почти умоляюще.

– Так встречаешь друзей? – удивляется Локки и добавляет куда-то в сторону: – Типичное хамло из Зоны. А ты не верила!

Да, он не один. Из густой тени мне навстречу уже шагнула вторая, хрупкая фигура:

– Глеб… – долетает робкий голос.

– Катя? – По скользким камням я перепрыгиваю ручей. Поднимаюсь по склону.

– Глеб! – бросается она мне на шею. – Прости… Ради бога! Почти неделю тебя не было, и я…

Молча киваю. Сам виноват – бросил девчонку караулить фургон с чудовищем. И оставил ей свою записную книжку – на случай, если не вернусь. А в книжке записаны многие сетевые координаты – в том числе друзей.

Настоящих. И бывших…

Левая рука обнимает девушку, я чувствую, как бьется ее сердце, чувствую тонкий аромат пшеничных волос. Но моя правая – снова сжимает рукоять «АКМ»:

– Локки, ты ведь понимаешь… Я не отдам тебе груз.

В светлеющем сумраке блестят его веселые карие глаза:

– А Ракетчику отдашь?

– Что? – бормочу я растерянно. Перевожу взгляд на Катю. – Ты… неужели, все им рассказала? И привела к фургону?

– Видишь? – констатирует Локки. – Он не только хамло, он еще и тормоз.

Я слегка отстраняю девушку, забрасываю «АКМ» на ремень за спину. Качаю головой:

– Здесь не будет никакого навара. Такое не для тебя.

Лицо Локки становится хмурым.

– Хочешь меня разозлить? Прошлый раз мы друг друга не поняли. Хоть сейчас не будем тратить время на глупости!

– Это не ваша с Ракетчиком боль. И не ваша тропа…

– Иногда тропы сходятся.

Мы смотрим друг на друга – без единого слова. И оба поднимаем глаза в небо, на восток – оттуда идет нарастающий гул. Вертолеты?

Плохо. Обычно они боятся летать так близко к Зоне…

– Пора на колеса, – бормочет Локки.

– Езжайте. А я без «мотора»…

– Какие проблемы? – щурится он. – Мы тебя подвезем.

Несколько десятков шагов в глубину леса, и там действительно обнаруживаются два мотоцикла.

– Ты умеешь водить? – удивленно спрашиваю у Кати.

– Чуть-чуть…

– Прибедняется, – без тени сомнений говорит Локки. – Вообще ты гад – скрывал от нас такую девчонку!

Она улыбается. Но я чувствую ее волнение.

Садимся на «Хонду», я проверяю бензобак – больше половины. Катя обхватывает меня руками, крепко прижимаясь к моей спине – так, будто еще не верит, что я сумел вернуться из-за периметра.

– На север едем – вдоль Петровской трассы, – уточняет Локки.

– Солнце уже всходит, – качаю я головой, – Там будем как на ладони.

– Отсюда нет другого пути.

– Есть – на северо-запад. Через Мертвую Пустошь…

Он оборачивается и изумленно смотрит на меня несколько секунд. Наконец выдавливает:

– Ты уверен?

Хороший вопрос. На который я не рискну ответить. Только в одном можно не сомневаться:

– Это единственный шанс уйти от вертолетов.

Гул моторов все ближе. Нет, совсем не случайно поднялись они в воздух.

Локки молча кивает.

– Идешь за мной – колесо в колесо. – Я направляю мотоцикл влево.

Сотню метров двигаемся наискосок, потом сворачиваем к опушке, идем напрямик, пока лес не расступается. Впереди кустарник, одинокие развалины маячат у горизонта. И утренние звезды дрожат в мареве над полями дробилок.

Я заглушаю двигатель. Внимательно всматриваюсь, прикидывая нашу траекторию. Я знаю, что впереди не только дробилки. Там, за полуобвалившимся сараем, пространство искажено линзой. А в трещинах асфальта кое-как сохранившейся дороги чернеет что-то поганое.

И это лишь с краю. Один дьявол ведает, сколько подобных сюрпризов ждет впереди: бьющие из-под земли столбы белого огня, спрятанные в траве зубастые глотки, невидимые издали электрические завесы.

Мертвая Пустошь не считается Зоной. Но все равно гиблое место – даже для пешего путника.

Тем более для дикой гонки на мотоциклах…

Доктор сказал, что верит в меня. И мои товарищи – тоже верят. Погибшие и живые.

«Хватит ли у тебя сил, чтоб поднять эту ношу?» – опять звучит в памяти пытливый голос знахарки.

Я закрываю глаза, прислушиваясь к себе. И «татуировка» на груди постепенно наливается теплом.

Я должен быть спокойным и сильным. Очень сильным…

Поднимаю веки и опять смотрю вперед.

Да, это кажется безумием. Но нет иного выхода – кроме как спастись и победить.

А еще я знаю, что мы не одни.

Оглядываюсь вправо и влево – они сейчас рядом. Девушка-воин на белом коне. Лейтенант-пограничник на трофейном мотоцикле. И бывший десантник на пробитой пулями «Хонде».

Окутанные светлым ореолом. Вечно живые. Как звезды и ветер, как земля под ногами. Родная земля…

Я вижу все отчетливо – до вздрагивающих волосков в гриве белого коня. Он нетерпеливо бьет копытом. Девушка взмахивает мне рукой. А угрюмый фермер и лейтенант в фуражке с зеленым околышем кивают и ожидающе всматриваются.

Я киваю в ответ.

Первый красный луч рождается на востоке. И вместе с солнцем оттуда идет совсем близкий вертолетный гул.

Вслушиваясь, я шепчу:

Будь наготове, Всюду рыщет стража! Линия крови Путь тебе укажет.

По-моему, так было в любимой Ромкиной песне?

Все точно. Линия крови наших товарищей. А еще память нашей земли – та, что всегда с нами, что горячей волной смоет любую усталость и боль…

– Чего ждем? – нервно бормочет Локки.

Я оглядываюсь – горизонт уже пылает алым огнем. Тает сумрак. И кажется, что нам не укрыться от приближающейся по воздуху смерти.

– Глеб, мне страшно, – вздрагивает Катя.

Мягко касаюсь ее руки:

– Ты ведь помнишь, я – трикстер, я умею делать невозможное.

Теперь пора!

Запускаю двигатель и, выжав газ, бросаю мотоцикл вперед…