Ах, какой это был чудесный город! Какой дивный приморский город! И как правильно он поступил переехав сюда из шумной столицы с ее вечной суетой, бензиновым перегаром, с ее бесконечными неприятностями: то взрыв, то похищение, то убийство, то демонстрация...

Нет, конечно, и здесь под синим южным небом, в тени рукастых пальм тоже случаются неприятности, но это разве сравнишь: ну, всадили друг дружке нож в живот два подвыпивших матроса, ну, ограбили виллу какого-нибудь богача на побережье — так заезжай на нее хоть раз в году, ну, изнасиловали какую-нибудь неосторожную маменькину дочку — так не мотайся по кабакам с кем попало и не ходи купаться в полночь. Нет, он, комиссар Фабиан, поступил мудро и дальновидно, когда через друзей там, наверху, ну, в общем, понятно, сумел перевестись в этот южный приморский город. У него здесь домик, приличное жалованье, и любят его все, а особенно представители некоторых малоизвестных видов бизнеса, которые никогда не забывают, что у их друга комиссара тоже есть семья, которую надо кормить.

А потом тото! Тото — футбольный тотализатор. Ну, не всегда, конечно, выигрываешь. Удача — дама капризная. Но псе же жаловаться он не может. Ему, комиссару Фабиану, хоть и пятидесятилетнему, но красавцу, эта дама улыбается часто (как, впрочем, и многие другие дамы). Да и советчики его не подводят. Право же, есть на свете проницательные люди — они, словно гадалки, всегда знают кто выиграет и кто сколько голов забьет. Советчики те иной раз делятся своими прогнозами с комиссаром. Так что частенько, не всегда, увы, не всегда, но частенько он покидает стадион в хорошем настроении.

Стадион «Рапид» ничем не отличается от других стадионов страны и, наверное, мира. За границей комиссару Фабиану, правда, бывать не доводилось, но уж родину он исколесил всю, преследуя своих беспокойных столичных «клиентов», как он их называл.

Бетонный овал с крышей над одной из трибун, высокая решетка и глубокий ров, как в зоопарке, что отделяют места зрителей от зеленого, порядком вытоптанного поля; рекламы всякой ерунды на бортах и за воротами... Ну, словом, стадион как стадион.

Зато команда «Рапид» — это не команда как команда, Извините! Это команда особенная, это собрание выдающихся игроков, уникальных! Каждый — суперфутболист, звезда! А все вместе — четырежды чемпионы страны, победители кубков и т.д. и т.п.

Ну ладно, не всегда она на высоте, иной раз и проигрывает. В конце концов, с кем не бывает. Ведь уже известно, что удача — капризная дама. Но пока в «Рапиде» играют такие крайние, как Каспи, можно не волноваться. Или этот мальчишка Лонг. Мальчишка! А ударит... Как он только вратарей не убивает! Пушка, мортира, ракета! Нет, направленный взрыв (в армии комиссар Фабиан служил минером)!

Комиссар вытирает шею большим лиловым шелковым, пахнущим лавандой платком — конечно, здесь, на Юге, бывает и жарковато,— отпивает из картонного стаканчика глоток «севен-ап» (на службе он никогда не позволяет себе ничего, кроме лимонадов и фруктовых соков, ни-ни, вечером — это другое дело). Он устремляет взгляд и окно. Комиссариат расположен на холме. Их два — холма. А между ними раскинулся город. Он окаймляет залил о синей-синей водой, которую и не разглядишь сквозь бесчисленные белые, желтые, коричневые яхты, яхточки, лодки, моторки. Над ними высится лес мачт и трепыхаются белые и цветные паруса. И как только хозяевам удается разыскать в этом скопище свою посудину, а главное, вывести ее в море?!

Между домами и заливом — набережная, широкая, ровная. В центре, где старый город, дома невысокие двух-трехэтажные, розовые, бежевые, желтые, под черепичными крышами, с зелеными и красными ставнями, сплошь покрытые вывесками, рекламами, разными изображениями: пивная кружка, рыбацкая сеть, краб... Это все отельчики, пансионаты, кафешки, бары, магазинчики, лавчонки...

Здесь продаются купальные принадлежности, рыболовные снасти, дары моря, фрукты. Здесь можно снять недорогой номер (только не в сезон, в сезон в этом городе недорогого не бывает ничего), зайти выпить крохотную чашечку кофе, бокал рубинового или солнечно-желтого вина, пива или «пепси-колы», съесть дешевый обед (только не в сезон...).

Чем дальше от центра, чем ближе к холмам, тем выше дома. (И цены в магазинах и ресторанах.) Вот уже пошли и двадцатиэтажные гиганты: «Шератон», «Мирамар», «Палас» — ослепительно белые, с ослепительно синими тентами над балконами; вот роскошные рестораны: «Посейдон», «Раковина», «Морская звезда», шикарный бар «Русалка», «Акула» (бар только для мужчин); а вот небольшие по размерам, но огромные по ценам магазины, где женский купальник площадью в несколько квадратных сантиметров стоит целое состояние.

Впрочем, все это для приезжих богатых туристов. Местные сюда и не ходят.

Между набережной, утыканной пальмами, украшенной яркими цветами в бетонных огромных чашах и водой,— узенький пляж. На нем в сезон умещается неправдоподобное число черных, коричневых, красных, белых тел. Все загорают, иные перебарщивают, получают удар, и комиссару приходится вмешиваться и извещать родственников, что их отец, мать, дочь, тетка, теща трагически пали на поле битвы за загар.

Полицейский комиссариат находится на левом холме, если смотреть с моря. Он мрачноватый, старый, серый, но в южном, солнечном городе это не так заметно. Из окна большого, но какого-то захламленного разной ненужной мебелью кабинета, где он, комиссар Фабиан, проводит лучшую или во всяком случае большую часть своей жизни, открывается сказочный вид на синий залив, скопище белых парусов, на дальние морские просторы, где проплывают порой молочно-белые лайнеры.

Комиссар Фабиан бросил взгляд на часы — семнадцать. Через час-другой можно отправиться домой. Сегодня хороший вечер — играют две отличные столичные команды. Он примет душ, плотно поест, кое-чего выпьет, так, немного. Поговорит со старшим сыном о футболе, с младшим — о необходимости делать по утрам гимнастику; со старшей дочкой о том, что не надо все-таки возвращаться домой за полночь, и с младшей — о чем та захочет.

Потом сядет перед телевизором — прекрасным цветным аппаратом, подарком одного доброго знакомого, у которого какие-то неприятности с таможенниками. Пустяки, их ничего не стоило уладить.

Комиссар снова выпил пузырящуюся сладковатую воду и начал изучать футбольные прогнозы, многословно изложенные в вечерней газете его любимым комментатором.

Вот тогда-то и зазвонил телефон.

«Поразительно»,— подумал однажды комиссар,— почему неприятные звонки раздаются всегда в момент приятных мыслей? Вот уж воистину правы французы, когда говорят: «Если у вас все хорошо, не огорчайтесь — это скоро пройдет».

— Комиссар,— буркнул в трубку Фабиан, продолжая косить глазами на газету. Он никогда не называл свою фамилию — не так много в городе комиссаров, чтобы их всех не знать поименно, тем более тем, кто звонит в полицию.

— Господин комиссар, убийство.

Говорил старший инспектор Бафир, на редкость уравновешенный и невозмутимых! для южанина человек. Но на этот раз в его глуховатом голосе комиссар уловил непривычную напряженность.

Чувство тревоги сменилось чувством досады. Чтоб им всем пусто было! Хороший вечер, интересный матч... Нет, эти мерзавцы выбрали именно сегодня, чтобы кого-то убить! Другого дня не нашли. Просто мерзавцы!

Убийство! Бывали и они в этом городе, но все же редко по сравнению со столицей, например, где им счет потеряли.

— Драка? — вздохнув, спросил комиссар и отбросил газету. «Кончилась спокойная жизнь»,— подумал он с тоской.

— Да нет...— как-то странно тянул старший инспектор. Казалось, он никак не решится все сказать.

— Докладывайте толком! — взорвался комиссар.

— Убит футболист команды «Рапид» Лонг,— уже своим обычным спокойным тоном четко стал докладывать Бафир.— Труп обнаружен на пляже, в пляжной кабинке, около...

— Где? Где вы? — закричал комиссар. Он не прервал старшего инспектора раньше просто потому, что ему не хватало дыхания.

— Я на пляже, около купальни «Цирцея». Мы...

— Еду! — бросил комиссар и, торопливо натянув пиджак, бросился на улицу.

Сидевшие в большой комнате инспектора проводили своего начальника удивленными взглядами.

Комиссар не любил официальных машин. Он пользовался обычно своим собственным «волво», а бензин... вот бензин он, естественно, брал казенный. В конце концов, он же использовал свой «волво» для служебных целей, а не для прогулок с девушками. А если даже и для прогулок, так что? Именно там ему, может быть, приходили самые светлые мысли, помогавшие раскрывать запутанные преступления!

Комиссар Фабиан водил машину давно и делал это всегда осторожно и неторопливо. Но на этот раз он мчался, виляя между другими машинами, заезжая на встречную полосу, не думая о скорости и светофорах. Ему потребовалось едва ли десять минут, чтобы добраться до места.

Убитый сидел в душевом отделении пляжной кабины. Именно сидел, на маленькой скамеечке, прислонившись плечом к плексигласовой перегородке. Не будь он в одежде, можно было бы подумать, что просто распарился человек после купания под горячими струями и отдыхает, притомившись. Или получил солнечный удар. Но сидеть в душе не сняв брюк и рубашки, ботинок и галстучного платка — согласитесь, странно. Это показалось странным и старику смотрителю пляжа, когда он, как обычно, проклиная ревматизм, но радуясь, что еще не выгнали с работы, обходил свой участок, неторопливо заглядывая в задние оконца кабин. Он делал это в соответствии со служебными обязанностями (порой воровато задерживался, обнаружив в душе очередную красотку). Вот и в тот день он медленно свершал свой обычный путь.

И вдруг такое странное зрелище: одетый мужчина заснул в душевой. Может быть, ему плохо? Смотритель зашел в кабинку, потрогал спящего за плечо и с криком выбежал наружу.

Сейчас вокруг зловещей кабины собралась толпа — кто в купальном костюме, а кто и одетый, и полдюжины полицейских лениво оттесняли любопытных, потея в своих черных тяжелых мундирах.

Старший инспектор Бафир времени не терял. Внутри кабины и вокруг уже суетились эксперты-криминалисты, фотографы; растерянная перед таким обилием людей, сидела собака, высунув красный язык и прерывисто дыша. Судебно-медицинский эксперт собирал свой чемоданчик — ому здесь уже нечего было делать.

Комиссар Фабиан, невыносимо скрежеща тормозами, подлетел к самой кабине, выскочил из машины, пушечно хлопнув дверцей, и сразу внес в спорую и тихую работу полицейской бригады шум и волнение.

— Где он? Как же это? Что ж вы? Ну-ка! Как это могло произойти? — кричал он и так смотрел на полицейских, словно это они совершили убийство, а теперь стараются свалить свою вину на других.

— Кто убил? — задал он наконец последний, бесполезный, вопрос.

Старший инспектор Бафир молча пожал плечами. «Кто убил?» Если б знать, не болтались бы здесь по жаре, а ловили убийцу.

Привели старика смотрителя пляжа. Обалдев от допросов, он в десятый раз рассказывал историю обнаружения трупа, каждый раз на свою голову дополняя ее новыми подробностями. То ему показалось, что мелькнула невдалеке какая-то тень, то он припоминал, что в кабинке услышал легкий аромат женских духов, то еще что-то (старик в свободное время зачитывался детективными романами).

Нашлись, разумеется, и в толпе свидетели, что-то видевшие, или предполагавшие, или «подумавшие, что...»

Инспектора, зевая, записывали эти путаные, никому не нужные показания — делали свою рутинную работу.

А пришедший наконец в себя комиссар с тоской смотрел на убитого. Перед ним лежал совсем молодой, а в смертном покое даже юный красавец. Бледное лицо было безмятежно спокойным, и казалось, на пухлых посиневших губах еще играет легкая улыбка. Безукоризненный пробор в черных как смоль волосах оставался ненарушенным. Лонг! Восходящая звезда национального футбола! А кто знает, быть может, со временем и мирового. Как он играл, как играл!

И вот теперь он уже никогда не выйдет под рукоплескания трибун на зеленое поле, не помчится по нему, словно сине-белая молния (синий и белый были цвета «Рапида»), не вобьет своим чудовищной силы ударом мяч в ворота противника так, что весь стадион как один человек поднимется, загрохочет рукоплесканиями, ревом сирен, треском хлопушек, барабанной дробью. Ничего этого не будет... Останется скромный крест над скромной плитой, и через несколько лет никто и не вспомнит, кто здесь покоится — надежда национального футбола.

Комиссар тяжело вздохнул. Украдкой вытер слезу, И вдруг настроение его круто изменилось. Мерзавцы! Негодяи! Кого убили! Нет, он их поймает! Из-под земли достанет! Неужели конкуренты? Неужели стали убивать лучших игроков команды соперника? До чего дошли!

Но соперников у «Рапида» было слишком много: и в первенстве страны, и в розыгрыше Кубка кубков, и Кубка чемпионов...

И все же он найдет убийц.

Теперь комиссар Фабиан был снова деятелен и деловит. Версий много. Например, убийство на почве ревности. Покойный был красив, знаменит, молод, поклонницы просто преследовали его. А у поклонниц могли быть ревнивые поклонники. Или еще: Лонг — это знали все, кто соприкасался с футбольной жизнью города,— не отличался тихим характером. Он слыл задиристым, независимым. Тренеру не всегда было легко с ним справиться, да и товарищи, хоть и все старше его по возрасту, отнюдь не все были для него авторитетами.

Лонг был великий, поразительного таланта футболист, пусть еще не достигший своей вершины, но что через год-два ему не будет равных, понимали все. В том числе и сам Лонг. Он не кичился, не зазнавался, но давал понять, что знает себе цену.

Ну, а лучше всех цену ему, и уж не фигурально, а буквально, знал, конечно, президент клуба «Рапид» господин Зан. Цена эта измерялась цифрой со многими нулями. Лонг был капиталом. Но капиталом беспокойным, который в банковский сейф не упрячешь, который бегает по полю, а по вечерам может и сорваться куда-нибудь, так что и тренер не уследит.

Убийство было совершено из револьвера малого калибра, снабженного, вероятно, глушителем. Иначе на пляже выстрел, конечно бы, услышали. Стреляли вплотную — пороховые следы остались на затылке. Но почему оказался Лонг в этой кабинке (как стало известно, арендованной совсем другим человеком, которого и в городе-то вот уже месяц не было)? И почему был одет? И как подпустил к себе убийцу? Как тот вошел и вышел? А если преступление произошло в другом месте, то каким образом удалось пронести труп на глазах у всех в кабину?

Убийство, по мнению судебного эксперта, произошло не позже утра того же дня.

Следов, конечно, выявить не удалось. По пляжу за день протопали тысячи людей, проехали десятки машин. По той же причине бесполезной оказалась и собака.

Труп увезли в морг. Полицейские вернулись в комиссариат. У кабины остался дежурный, а счастливцы пляжники, которые присутствовали при событиях, приводили друзей и знакомых и, жестикулируя, рассказывали о происшедшем, словно гиды в музее перед знаменитой картиной. Разумеется, все они смотрели детективные фильмы, все знали, кто такой Лонг, а фантазия их ничем не уступала фантазии пляжного смотрителя.

К вечеру по городу распространились самые фантастические слухи — говорили о перестрелках, о женщинах с пистолетами, о дуэлях... К полночи число убитых достигло десятка, чуть не вся команда «Рапид». Не разобравшись толком что к чему, но боясь опоздать, местные газеты выдавали один вечерний выпуск за другим, и каждый содержал новую нелепую сенсацию.

Сам президент клуба господин Зан прибыл в комиссариат за разъяснениями. Разговор протекал бурно и состоял из взаимных обвинений. Комиссар Фабиан упрекал президента в том, что тот плохо смотрит за своими подопечными, а президент уличал полицию в беспомощности и неэффективности.

Пока высокое начальство сводило счеты, старший инспектор Бафир, который руководил следствием, и его люди занимались делом. Они действовали быстро и энергично. Опросили всех друзей и подруг Лонга (с удивлением узнав при этом, что у футболиста была лишь одна постоянная девушка, как раз в эти дни уехавшая с матерью в другой город, куда ее вызвали на киностудию для проб).

Весь предыдущий день Лонга, ночь и утро рокового дня лежали как на ладони. Не такая уж у него была разнообразная жизнь.

Предшествующий день весь прошел в тренировках и занятиях. Тренер Корунья лично подвез на своей машине молодого футболиста к дому, где тот жил один (семья его — мать и отец — осталась на Севере, когда Лонг переехал в этот город). Соседи, одни из которых ложились очень поздно, другие вставали очень рано, утверждали, что ночью Лонг никуда не уходил и к нему никто не приходил.

Утром Лонг совершил обычную пробежку и, перед тем как на весь день отправиться в тренировочный центр, пошел завтракать в портовый бар «Осьминог». Это было довольно оригинальное заведение, отличавшееся от себе подобных тем, что открывало свои двери не только с семи вечера до четырех утра, когда там собирались разные подозрительные личности, каких немало в приморских городах,— пьяницы, проститутки, «пушеры», мелкие гангстеры, спекулянты и т.п., по было открыто и с семи утра до восьми-девяти. И в эти часы сюда заходили торопливо позавтракать спешившие на работу портовики и, наоборот, возвращавшиеся с работы официанты ночных ресторанов, очнувшиеся после запойной ночи пьянчужки, полицейские ночной смены, разный рабочий люд.

Хозяин «Осьминога» Тринко ничего особенного собой не представлял. Сорокалетний мужчина, мускулистый, поджарый, почти лысый, с крючковатым носом и бегающими злыми глазами. В свое время «пошаливший» и пару раз отдыхавший в отеле «решетка», он теперь, казалось, остепенился, завел этот бар и придумал такую вот коммерческую комбинацию — ночное заведение и утреннее кафе. Бар процветал. Что утром, что вечером он был переполнен, и на доходы свои Тринко жаловаться никак не мог.

Наверное, он слегка приумножал их, сдавая для любовных свиданий почасно комнатушки на втором этаже или принимая ставки для подпольного футбольного тотализатора. Так кто этим не занимался?

Не такие уж великие преступления, зато это позволяло Тринко кое-что дополнительно класть в карман. И не только в свой.

Полицейские чиновники и налоговые инспектора тоже, черт возьми, должны как-то жить! Не на жалованье же, в конце концов.

Вот в этом баре-кафе и завтракал ежедневно Лонг. Он был желанным гостем: во-первых, Тринко слыл великим любителем футбола, ярым болельщиком «Рапида», во-вторых, он был все же бизнесмен и понимал, что немало утренних посетителей его заведения приходили и задерживались только для того, чтобы посмотреть, как завтракает за своим, специально зарезервированным, столиком знаменитый футболист. А то и перекинуться с ним парой слов или взять автограф. Тринко несколько раз настойчиво приглашал Лонга зайти вечером (вот уж когда удалось бы зазвать народ!), по, ссылаясь на режим, Лонг всегда отказывался. Аргумент в глазах болельщика серьезный, никуда не денешься. Единственное, на что Тринко удалось уговорить своего «молодого друга» (так он любил называть Лонга), так это на то, чтоб завтракал тот бесплатно. И то пришлось побороться — хоть Лонг и вкусил уже славы со всеми ее отрадными последствиями.

Поднятые по тревоге официанты доложили полиции, что в то утро Лонг, как обычно, зашел в «Осьминог», позавтракал, с кем-то обменялся приветствием, кому-то подписал автограф. Народу много, всех не запомнишь, обычное утро. А потом сам хозяин господин Тринко предложил подвезти ого до тренировочного центра. Они сели в машину и уехали. Тоже ничего необычного, так случалось не раз.

Необычным было то, что в тренировочный центр Лонг в тот день не явился, а аккуратность его и требовательность к себе, когда дело касалось тренировок, знали все. И все же руководство клуба особенно не тревожилось: мало ли что могло произойти — родители неожиданно приехали, прихворнул, еще что-нибудь. Послали к нему домой только после обеда, тоже проследили его путь до отъезда с Тринко в центр — и вот тогда начали беспокоиться. А потом пришло страшное известие...

Полиция начала разыскивать Тринко. Но его нигде не было.

И это крайне встревожило комиссара.

Мало того что никто не видел хозяина «Осьминога» за весь день, но он не явился в свой бар и вечером. А такого за последние годы не случалось ни разу.

Убил Лонга и скрылся? Но почему? Ладно еще убил бы так, чтоб никто не догадался. Но убить и сбежать, бросив свой бизнес, дом, семью? Невероятно! Тогда где же он? И где машина?

Соответствующие приказы полетели по всем постам, патрулям, мобильным группам, во все соседние комиссариаты. Было два часа ночи, когда все эти меры привели наконец к результату. Ошеломляющему.

Невозмутимый, по и неутомимый старший инспектор Бафир соединился с комиссаром Фабианом по радиотелефону прямо из своей машины и на этот раз вполне будничным деловым тоном сообщил:

— Господин комиссар, машина Тринко обнаружена на дне каменоломни, знаете, той заброшенной, что возле старого маяка. Тринко — в машине. Погиб не в результате аварии. Его убили и даже не пытались этого скрыть. Во всяком случае, на нем наручники. Приблизительное время убийства — часов двенадцать дня. Никаких следов убийц обнаружить пока не удалось.

Комиссар Фабиан тяжело опустился в кресло, вытер своим огромным лиловым платком потную шею, потрогал жесткую щетину, уже выступившую на подбородке и щеках.

Какая кошмарная ночь! Святая мадонна, какая кошмарная ночь! Такой спокойный, тихий, солнечный город. Такие спокойные, неприметные, обыкновенные убийства. Такие скромные изнасилования... И на тебе: сенсационнейшее преступление! Преступление века! Убивают величайшего футболиста планеты. А потом его убийцу. Ну?

Что убийцей Лонга был Тринко, комиссар не сомневался. Он был в этом уверен. И уверенность эта получила подтверждение, как только он прибыл к старой каменоломне. На этот раз в служебной машине, с синим маяком и сиреной.

Над пропастью, откуда подъемный кран осторожно вытаскивал искореженную машину, вился в ослепительных лучах прожекторов мушиный рой. На брезенте возле отвесной скалы лежало изломанное, окровавленное, обгоревшее тело Тринко.

Отдельно лежали различные предметы, над которыми колдовали эксперты: наручники, которыми был скован убитый, и рядом бумажник, портсигар, зажигалка, носовой платок, записная книжка — словом, то, что найдется в карманах каждого мужчины, и еще, что найдется в карманах не каждого, глушитель для револьвера малого калибра.

Хотя самого револьвера не оказалось, но можно было утверждать наверняка, что Лонга убил именно Тринко. А вот почему, по-прежнему оставалось загадкой.

Было начало третьего, когда оперативная бригада собралась на совещание. По распоряжению высокого начальства теперь следствие возглавил сам комиссар Фабиан. Город волновался, газетчики лезли во все дыры, руководство «Рапида» нервничало — словом, нужны были срочные результаты.

Уставшие инспектора, небритые, с воспаленными глазами, в помятых костюмах, понуро сидели и молчали. Галстуки все давно поснимали и засунули в карманы, всюду валялись пустые бутылки из-под минеральной воды, поломанные бумажные стаканчики; несмотря на то что окна были распахнуты, стойкий табачный дым завис в комнате.

— Подытожим,— хрипло произнес комиссар,— Позавтракав в баре «Осьминог», Лонг садится с хозяином бара Тринко в его машину и уезжает. Где-то в пути Тринко убивает Лонга и переправляет тело в заброшенную пляжную кабинку. Вопрос первый: за что Тринко убил Лонга? Вопрос второй: как сумел незаметно пронести в кабину? Далее Тринко уезжает в неизвестном направлении, встречается где-то со своими будущими убийцами. Все вместе в его машине они добираются до каменоломни. Там или по дороге на Тринко надевают наручники, а затем сбрасывают машину в пропасть. Убийство не маскируют, следовательно, хотят, чтобы об этом стало известно и кого-то напугало. Итак, вопрос третий: за что убили Тринко? Четвертый: кто убил? Пятый: кого хотели напугать? Ну, как покинули убийцы каменоломню, я не спрашиваю — могла быть вторая машина, а может быть, они любители пеших прогулок...

— Надо разрабатывать Тринко,— первым высказался старший инспектор Бафир.

— Вот ты этим и займись,— сказал комиссар. А вы, он неопределенным жестом указал па остальных,— установите, кто в подходящие часы ехал по дороге в сторону каменоломни, что видели, с кем в последние дни встречался или разговаривал по телефону Тринко. Не угрожал ли ему кто. Не был ли он чем-нибудь озабочен и так далее. Впрочем, это уже дело Бафира. Я сегодня ночую в комиссариате. Если что, звоните прямо сюда. Отоспимся после. А сейчас за работу!

Комиссар проводил своих мрачно настроенных подчиненных. Поставил на плитку кофейник и постелил себе на диване. О том, что не придет домой, он предупредил жену раньше.

За окном висела густая, черная южная ночь, с ее крупными серебряными звездами, с бархатным отсветом. Вдоль набережной мерцали желтые бусинки фонарей; в этом веселом курортном городе еще во многих окнах горел свет, из ночных ресторанов и дансингов порой долетала музыка — скрипичный взлет, мотив модной песни... Свет редких машин прометал улицы, бортовые огни яхт маячили на горизонте. А на холме с раздражающей ритмичностью через каждые десять секунд вспыхивал оранжевый огонь маяка.

Комиссар Фабиан выключил плитку, налил в бумажный стаканчик черный дымящийся напиток и посмотрел на часы. Четыре!

Оперативная группа собралась снова. Люди были на пределе сил. Да и сам комиссар Фабиан чувствовал что скоро свалится с ног.

«Кошмарная ночь! Кошмарная! — размышлял комиссар.— Вот тебе и тихий город,— повторял он мысленно в сотый раз.— Нет, наивно полагать, что в этом безумном мире, в это безумное время есть тихие уголки, где не бывает преступлений, не льется кровь и старики и женщины могут по вечерам спокойно гулять по улицам! Смешно. Америка, Италия, Франция, Англия — всюду убивают, взрывают, грабят, насилуют, на стадионах побоища, людей похищают! Ну? Можно так жить?»

Теперь этот ужас пришел и сюда, в маленький курортный городок. Стоило ли бежать от столичных ужасов, если они последовали за ним? Эх, скорей бы на пенсию. Но до пенсии еще далековато. Можно еще погореть. Или... получить повышение. Вот эти два убийства, эти сенсационные дела, о которых завтра, да что там, сегодня узнает вся страна, весь мир, обернутся для него катастрофой. Или... триумфом.

Комиссар Фабиан приосанился, неимоверным усилием сбросил усталость и энергично повел совещание.