Тренировочный центр клуба «Рапид» находился в живописной долине и захватывал склоны соседних невысоких сор. Среди зеленых лужаек и рощ петляли усыпанные красным гравием дорожки, журчал ручей, в тихом., спокойном пруду плавали белые лебеди. Лишь колокольный звон близкой церкви да птичий гомон нарушали тишину этого райского уголка в минуты отдыха. Именно отдыха, а не работа. Потому что во время работы, то есть тренировок, ни о какой тишине не могло быть и речи.

Тренировочный центр, как гласит его название, располагал для тренировок всем необходимым. «Рапид» входил в число наиболее преуспевающих, знаменитых и богатых клубов страны, а быть может и мира. И денег на оснащение своего центра не жалел.

Великолепный тренировочный стадион с местами па две-три тысячи зрителей, еще три тренировочных поля, в том числе одно под крышей, легкоатлетические секторы, закрытый и открытый бассейны, сауны, медицинский и восстановительный центры, комнаты для отдыха, залы для занятий, кинозал, комфортабельное общежитие, кабинеты для администрации... Чего только не было в этой штаб-квартире «Рапида»! Имелся даже музей, в котором помимо бесчисленных кубков, ваз, скульптур, медалей, вымпелов и других трофеев красовались огромные фото всех президентов «Рапида» (последняя фотография изображала доктора Зана в старомодных очках в золотой оправе), чуть поменьше фото наиболее выдающихся игроков, принесших клубу его славу, и, наконец, групповые фото всех остальных футболистов.

В одной из комнат музея находились написанные маслом и принадлежащие кисти модных художников портреты особо почетных членов правления, благотворителей, пожертвовавших в кассу клуба огромные суммы, сенаторов, артистов, писателей, генералов, бизнесменов, политических и общественных деятелей.

Тут же лежали книги почетных гостей, автографы знаменитостей, приветствия, пожелания, поздравления с бесчисленными победами, подписанные людьми, чьи имена знала вся страна.

Футбольный клуб «Рапид», подобно другим своим именитым собратьям, напоминал пирамиду. Ее сверкающей вершиной была прославленная, знаменитая команда «Рапид», побеждавшая на полях всех стран и континентов, гордость миллионов болельщиков, игроки которой вошли в историю мирового футбола и нередко составляли чуть не половину сборной страны.

То была вершина.

Но за «главной» командой следовали другие — дублирующий состав, молодежные, юниорские, запасные составы и т.д.

В них проверялись, готовились, учились, тренировались те, кто со временем долженствовал прийти на смену корифеям. Впрочем, как правило, на смену корифеям приходили другие корифеи, перекупленные за баснословные деньги из других команд, а то и стран.

Так, недавно был приобретен за астрономическую сумму великий Каспи «король футбола», «футболист № 1», «гордость страны», «гений зеленого поля» — как только ни называли его газеты!

«Рапид» — клуб богатый, даже очень. Его доходы слагались из многих источников. Источники эти были не из-под земли. Они имели иное происхождение, но, как и подлинные источники, превращались в ручьи, ручьи сливались в реку, а уж эта золотая река текла в кассы клуба «Рапид». Была только одна особенность — ширина реки зависела целиком и полностью от одиннадцати человек. Тех самых одиннадцати футболистов, что играли в очередном матче. И хотя «Рапид» был целым государством в государстве, целой коммерческой империей и, как уже говорилось, источники его доходов имелись разнообразные, но львиную долю занимали те, что шли от выступлений команды, да и остальные косвенно зависели от этих выступлений.

Общее число членов футбольного клуба «Рапид» давно перевалило за сто тысяч. Все они делились на разные категории. Наиболее привилегированную составляли те самые богатые меценаты, чьи портреты и автографы как в прижизненном пантеоне хранились в музее.

За ними шли пять-десять тысяч тех, что старались не пропустить ни одного матча с участием любимой команды; выезжали за ней в другие страны и города, где порой врукопашную утверждали преимущество «Рапида» над любым соперником.

Эта категория болельщиков вносила определенный (и отнюдь не символический) членский взнос в кассу клуба, но зато пользовалась неоценимыми преимуществами. Например, первоочередным правом приобретения билетов, покупкой по сниженной цене галстуков, запонок, кошельков, платков и другой галантереи с гербом клуба, бесплатным получением вымпелов, флажков, бумажных шляп, расцвеченных сине-белыми цветами «Рапида». И т.д.

Последующие десятки тысяч пользовались статусом кандидатов в члены и соответственно несколько меньшими преимуществами.

Неплохо зарабатывал клуб и на бесчисленных кафе, часть которых просто принадлежала ему, а часть объявляла себя «рапидовскими», украшала стены эмблемами клуба, делила небольшую скидку его членам или отчисляла определенный процент выручки в его кассу.

В этих кафе собирались болельщики «Рапида», обсуждали дела клуба, результаты или прогнозы встреч, до хрипоты (а то и до драки) спорили, пели гимн «Рапида», бурно, с помощью вина, праздновали победы, в вине же топили горечь поражений.

Большие доходы приносил и стадион (он же, правда, требовал и немалых затрат): ложи, за огромные деньги арендованные богачами (в задних комнатах этих лож порой с бокалом в руке они смотрели по телевизору матч, проходивший в нескольких метрах от них); билеты, тысячами продававшиеся на все игры, а на самые интересные с помощью тайных штатных спекулянтов по вздутым ценам; наконец, аренда самого сооружения в мертвый сезон и тренировочных полей и площадок.

А сколько платили разные фирмы и предприятия за право рекламировать на стадионе свою продукцию, за то, чтобы одевать игроков в свои тренировочные костюмы, бутсы, гетры и трубить об этом на весь свет...

Да и фирмы, изготовлявшие за полцены значки, галстуки, запонки, тоже приносили доход — продавал-то эти вещи клуб своим членам все-таки дороже.

Платили даже фирмы, торговавшие на трибунах сосисками, лимонадом, пивом...

Много, много денег из разных мест получал «Рапид». И все же самый большой доход шел от выступления команды. За участие в матче «Рапида» организаторы, в стране ли, за границей ли, платили сотни тысяч.

Но если «Рапид» начинал играть неудачно, тысяч этих оказывалось меньше. Сразу снижались доходы и от всего остального — меньше платили за рекламу, меньше покупали билетов, не так жаждали болельщики приобретать значки и галстуки.

Но ведь не всегда бываешь первым! Случались неудачи. В предшествующем году произошло несколько досадных срывов. Однако приобретение Каспи и появление Лонга исправили дела клуба.

Игрокам «главной» команды платили хорошо. Они были высокооплачиваемыми рабами. Их можно было купить, продать, посадить до конца дней на скамью запасных, перевести в дублирующий состав, оштрафовать за нарушение режима. Да просто выгнать, найдя какую-нибудь зацепку в хитроумно составленных юристами клуба контрактах.

Разумеется, получали свою долю и члены правления клуба, и прежде всего президент.

Все эти доходы имели одну общую черту — они, как бы это сказать, были чистыми. То есть официальными — с них платили налоги. Конечно, налоги — тоже вещь субтильная, и порой у руководителей клуба и налоговых инспекторов существовали разные точки зрения на некоторые статьи закона. Так сказать, взаимное непонимание. Но это уже мелочи...

Имелись и скрытые возможности получать доход — «подводные», как их называли. Ну, хотя бы штатные спекулянты, о которых говорилось. Часть билетов на сенсационные матчи отбиралась в специальный резерв, его передавали кое-каким надежным людям, те через своих маклеров продавали их с рук по двойной, тройной, а то и четверной цене.

Полученные деньги, естественно, шли не на ремонт сауны или улучшенное меню для команды юниоров.

Но был еще тотализатор. Не официальный, доходы от которого в основном прибирало к рукам государство, вернее национальный олимпийский комитет, а подпольный. Конечно, держать свои собственный подпольный тотализатор клуб и его руководители никогда бы не стали. Фи! Грязь! Да и опасно. А вот оказать некоторое влияние на «случайное счастье» они могли. Тем более что при существующей системе, когда, чтобы выиграть в тото, не обязательно угадать победителя. Важно угадать счет. Нет нужды заставлять любимую команду проигрывать. Достаточно заставить ее выиграть, скажем, со счетом 2 : 1 или 1 : 0, а не 3 : 1.

И совесть чиста, и патриотические чувства спасены, и карман тяжелеет.

По мелочам какой руководитель клуба этим не занимается!

А вот организовать по-крупному...

Так что «организация» с помощью Бручиани и Тринко нашла благодатную почву, чтобы посеять свои предложения. У «организации» было немало футбольных, баскетбольных, боксерских, конных клубов на крючке.

Тренер Корунья обладал обостренным чувством конспирации. Если он звонил Тринко, — то из автомата, да еще накладывал на трубочку платок, чтобы изменить голос. Если встречался, — то где-нибудь в укромном месте и приезжал не на своей автомашине, а на одолженной у кого-нибудь из игроков. Он тревожно поглядывал на дипломатку и даже ни карманы Тринко — нет ли там магнитофона? Но, начиная торговаться, обо всем забывал. Кричал и жестикулировал, словно покупал рыбу на морском базаре.

Корунья был невысоким, крепко сбитым человечком, в отличие от своих гривастых подопечных коротко подстриженным. Острый взгляд больших красивых глаз, казалось, пронзал собеседника насквозь. Корунья отличался властностью, даже деспотизмом, и его авторитет среди игроков был непререкаем.

— Что-то ты сегодня ленишься, — негромко бросал он молодому, недавно взятому в основной состав вратарю Виктору, и парень, виновато покивав головой, готов был чуть не до ночи прыгать в воротах, лишь бы заслужить похвалу тренера.

Корунья редко хвалил и часто корил. Он относился к числу наставников, которые не считают нужным объяснять ученикам свои действия. Достаточно, что он сказал, твое дело выполнять. И, поскольку в подавляющем большинстве случаев тренер оказывался прав, игроки давно разучились задавать вопросы.

Такой педагогический метод имел свои недостатки, но для комбинации Тринко — Корунья — неоценимые преимущества.

Поэтому, когда Корунья сообщил, что в связи с очень ответственным матчем с «Милано», предстоящим через полторы недели, в игре с «Лаценцем» Лонг участвовать не будет — надо сберечь его силы, — никто не удивился. Еще два игрока, в том числе основной вратарь команды, были отправлены на отдых. Вратарем должен был играть Виктор. Он волновался — для него то был ответственный экзамен.

Игра проходила на стадионе «Лаценца» в другом городе, в ста километрах.

Сине-белый автобус «Рапида» мчался по крутым горным дорогам, сопровождаемый десятками автобусов и легковых автомобилей болельщиков. Автомобили были расцвечены, украшены флагами, вымпелами, лентами-транспарантами.

Гремели трубы, вопили клаксоны, звучали крики и песни. В замыкающем автобусе ехали «футбольные девушки», в том числе Мария, подружка Лонга, а он сам на этот раз сопровождал команду в качестве простого зрителя.

Группы «футбольных девушек» имели все клубы. Как правило, это были красивые, веселые, спортивного склада девушки, чья задача заключалась в том, чтобы перед началом матча или в перерыве под музыку проходить по полю, выделывая разные па, хором выкрикивать лозунги в поддержку своей команды. В особо важные моменты, повернувшись к трибунам, жестами и криками дирижировать энтузиазмом своих болельщиков.

Как правило, «футбольные девушки» надевали короткие шорты, причудливые блузки, экзотические головные уборы. Все это цветов клуба. Им приходилось тренироваться едва ли не столько же, сколько футболистам, чтобы их марш-парад и танцы были синхронны, чтобы призывы заражали толпу. Они даже проводили специальные сеансы загара, дабы лучше выглядеть, а перед матчами к ним приезжал в тренировочный центр парикмахер.

Ехали с командой и свой оркестр, и особо подготовленные члены клуба, снабженные «тяжелой артиллерией» — пожарными сиренами, барабанами, петардами, автомобильными клаксонами большой мощности, какие устанавливают на грузовиках международных перевозок.

Ехала и группа боевиков — здоровенных ребят, в большинстве каратистов, дзюдоистов, просто любителей подраться. Везли палки, велосипедные цепи, кастеты. Везли и немалый запас вина — целые небольшие бочонки.

Футбольные матчи нередко превращались в массовые боксерские поединки, и хотя репрессивные меры становились все строже, по втайне каждый клуб гордился, если из-за него происходили потасовки.

Санкции обрушивались на стадион, на котором проходил матч, поэтому каждый старался не допустить беспорядков у себя, но на чужом поле болельщики не прочь были порезвиться. Вот и ехала с рапидовскими болельщиками ударная команда.

В головной машине находились тренер Корунья и второй тренер. Президент клуба Зан внезапно занемог и в поездке не участвовал.

Корунья сидел молча, закрыв глаза, с напряженным лицом. На попытки второго тренера заговорить он не отвечал, и тот вскоре замолчал. Право же, Корунья было не до дурацких вопросов — кого из игроков «Лаценца» особенно опекать, и как обеспечить проход но левому краю, учитывая здесь слабость соперника, и как успокоить чрезмерно волнующегося Виктора, и как... и что...

Пошел он в черту этот Ренатов со своими дурацкими разглагольствованиями!

У Корунья совсем иные заботы. «Рапид» может сравнительно легко выиграть эту встречу даже всухую, во всяком случае с преимуществом в три-четыре мяча. А должен выиграть 3 : 1. Не 2 : 0 и не 4 : 2 и уж тем более не с какой-либо иной разницей забитых и пропущенных мячей, именно 3 : 1! Значит, лучше всего обеспечить 2 : 0 в первом тайме и 1 : 1 во втором. Или все же пропустить гол в первом? А вдруг этот Виктор пропустит и во втором? Нет, 2 : 0 и 1 : 1! Это лучший расклад.

Вот какие тактические мысли роились в голове тренера Рапида». Если б о них знали тысячи шумных болельщиков, мчавшихся за ним в своих автобусах и легковушках! Но они слепо верили замечательному тренеру Корунья, который не раз приводил их любимую команду к победе, приведет и теперь!

Если б знали... Корунья поежился и поглядел в пропасть, что открывалась с левой стороны дороги.

Он вытер вспотевшую шею. Никогда еще ему не приходилось столь тщательно, столь напряженно обдумывать план предстоящей игры...

Наконец путь окончен. Автобус с командой въезжает на убранный черно-желтыми флагами, транспарантами, афишами стадион. Черно-желтый — это цвет «Лаценца». Гремит музыка, вереницы местных болельщиков в черно-желтых рубашках, брюках, шляпах, даже ботинках тянутся на трибуну. На северную. Южная закуплена болельщиками «Рапида». На западной и восточной сидят нормальные люди — обыкновенные любители футбола — необходимая прослойка между двумя лагерями.

Команду встречают представители «Лаценца», отводят в раздевалку, обсуждают разные деловые подробности.

Виктор лежа на топчане с закрытыми глазами, старается успокоиться. Сегодня для него решающий день. Этому дню предшествовал долгий путь.

Азартная возня с мячом на пустырях, веселые школьные игры, явно не идущие на пользу учебе и памятные не только синяками от блестящих бросков за мячом, но и синяками от отцовского ремня.

Первые шаги в местном молодежном спортклубе. И, наконец, великий день. На трибуне со скучающим и рассеянным выражением лица сидит сам Корунья. Его равнодушный вид несколько пугает Виктора. Он не видит цепкого взгляда тренера, следящего за каждым его движением. Виктор старается превзойти себя и ему это удается.

После игр его вызывают к президенту клуба. Там Корунья — весь доброжелательство и приветливость.

— Ну что, малыш, хочешь играть за «Рапид»? У тебя есть кое-какие задатки.

Обалдевший от счастья, Виктор только кивает головой.

Идут переговоры, вызывают родителей, он подписывает какие-то бумаги. Это «ящичный» контракт. На нем стоит только его подпись. И контракт засовывается в ящик стола. Но в любую минуту президент «Рапида» может поставить вторую, свою, — и контракт приобретает юридическую силу, на пять лет Виктор закабален. Если же он на первых порах разочарует Корунья, то второй подписи не будет, и никаких требований к «Рапиду» Виктор предъявить не сможет.

Денег на руки он тоже не получает. Часть идет родителям, часть на его банковский счет — он их получит, когда достигнет совершеннолетия.

Но все это позади. Позади переезд в другой город, позади такие тренировки, что все предшествующие могут показаться отдыхом, позади первые выступления в команде юниоров «Рапида», во взрослых составах. Виктор, выражаясь языком газетных репортеров, «быстро прогрессировал». Корунья понимал, что в руках его алмаз. И он гранил его, гранил, шлифовал. И талант Виктора с каждым днем сверкал все ослепительней.

Корунья по своему обыкновению не расточал похвал. Наоборот, озабоченно качал головой, цокал языком, хмурил брови. Но сам-то видел, как быстро растет его подопечный. Когда же цедил сквозь зубы редкую похвалу, Виктор готов был целовать тренеру руки, молиться на него.

Виктор, в общем-то, уже давно мог занять место в основном составе, но Корунья медлил. Во-первых, еще и еще раз проверял, во-вторых, хотелось до конца использовать прежнего вратаря. Его предполагалось уступить за кругленькую сумму итальянскому клубу. И если «Рапид» выиграет очередное первенство страны (а к этому все шло), то продать вратаря-чемпиона можно будет подороже. Пока же все это хранилось в тайне.

Вратарь недавно женился на местной девушке. У нее здесь семья — больной отец, братишка. Уезжать в другую страну для него драма. Поэтому вратарь ничего не должен знать до поры до времени о планах в отношении него. А когда договор о его продаже будет подписан, пусть уж итальянцы заботятся о моральном состоянии и семейных делах своего приобретения.

Сегодня Корунья впервые поставил в воротах Виктора в серьезном матче. Виктор и раньше несколько раз выступал в товарищеских встречах, отлично показав себя. Но хотя «Лаценц» не самый сильный противник, все же это первая для Виктора настоящая игра. А тут еще это тото. Прямо голова пухнет! Впрочем, пухнущая голова не помешала Корунья хладнокровно и твердо вести игру. Только вот какую игру...

Гром оркестра и крики зрителей глухо долетали до раздевалки. И вдруг Виктор почувствовал, что на смену волнению пришли спокойствие, уверенность. Он сыграет этот матч прилично! Не пропустит ни одного гола! Ни одного!

Ему стало весело на душе. Он улыбался ребятам, хлопал их по плечам, словно они, а не он впервые выходят на серьезную игру.

Яркое солнце, голубое небо ослепили после темного туннеля, ведшего из раздевалки на поле. Рев трибун оглушил. Поле покидали «футбольные девушки». Впереди шла Мария, высокая, загорелая, длинноногая. Глаза ее сверкали, золотистые волосы развевались по ветру. Мария — подружка Лонга. Виктор был тайно влюблен в Марию и немного завидовал ему.

Наконец, шум на трибунах немного утих. Капитаны разыграли ворота, раздался свисток, и игра началась. С этого момента Виктор уже ничего не слышал, кроме тихого голоса Корунья, сидевшего за воротами, и ничего не видел, кроме зеленого поля перед собой с мечущимися по нему бело-синими и черно-желтыми фигурками.

Порой черно-желтая фигурка превращалась в фигуру, она стремительно, устрашающе быстро росла, казалось, ею выстрелили из пушки и она, подобно ядру, неотвратимо несется прямо на него. И ничто не в силах ее остановить. Но и этот момент возникала другая, бело-синяя, все останавливалось, перемещалось, отдалялось, и он с трудом переводил дыхание.

Первый мяч он отразил лишь на пятнадцатой минуте, когда счет был уже 1 : 0 в пользу «Рапида». Это был угловой. Виктор взлетел, как показалось ему, к самым облакам и здесь в синем небе, высоко над полем, цепко схватил мяч, прижав к груди. Намертво. Словно сросся с этим черно-белым тугим шаром.

Вообще-то, мяч был не таким уж трудным, выпрыгнул Виктор не так уж высоко. Но это был его первый мяч в первой официальной встрече, в которой он участвовал, и его переполняла гордость. Когда же сквозь рев и рукоплескания трибун он услышал негромкий голос тренера «Хорошо!», то почувствовал ни с чем не сравнимую радость. И сразу же, словно чтобы утвердиться в этом чувстве, ему пришлось отразить пусть дальний, но очень сильный удар, а потом, подкатившись под ноги центровому «Лаценца», буквально и последнюю минуту накрыть собой мяч.

Теперь Виктор был весь в борьбе, в игре, отлетело куда-то волнение, он зорко следил за полем, расчетливо занимал позицию, успевал охватить взглядом все, что происходило и слева, и справа, как движутся нападающие «Лаценца» и как свои защитники; он предвидел, кому пойдет пас, откуда и какой последует удар. Он был теперь опытный вратарь, мастер своего дела.

Пришла зрелость.

Корунья с двойственным чувством следил за своим воспитанником. Он не мог не радоваться, видя его игру, его талант спортсмена, понимал, что не ошибся, что, как уже много раз, сумел разглядеть среди десятков, сотен «просмотренных» того единственного, кого следовало выбрать. И в то же время его не покидало ощущение смутного беспокойства — уж больно хорошо играл Виктор. Если так пойдет дальше, учитывая очевидную слабость нападения «Лаценца», то мяч в ворота «Рапида» может и не залететь. А этого допустить нельзя.

С не меньшим беспокойством, каждый в своем кабинете, следили за игрой, впившись в телевизоры, Бручиани и Тринко. Следили президент «Рапида» Зан, кое-кто из членов «организации»; следили десятки тысяч болельщиков, не те, что находились сейчас на трибуне, но тоже поставившие кто больше, кто меньше и в официальном, и особенно в подпольном тотализаторе.

Игра шла своим чередом. Первый тайм, как и хотел Корунья, закончился со счетом 2 : 0 в пользу «Рапида». Был момент, который прибавил ему седых волос. Нападающий «Рапида», вырвавшийся вперед с мячом, был сбит с ног выскочившим ему навстречу вратарем «Лаценца». Судья устремился к месту инцидента. Но Корунья не растерялся. Он сумел подскочить к бровке, перехватить капитана своей команды и бросить ему несколько коротких слов. Капитан удивленно посмотрел на него — но слово тренера было абсолютным законом в «Рапиде» — и сломя голову помчался к судье.

Стал что-то объяснять, разводил руками, оттеснял своего изображавшего повреждение ноги игрока.

В конце концов, судья дал указание продолжать игру. Ничего не понявшие болельщики «Рапида» возмущенно свистели, орали; несколько удивленные болельщики «Лаценца» быстро пришли в себя и зааплодировали.

«Редкий случай, — подумал судья, — чтобы капитан сам признал виновным в инциденте своего же игрока, не воспользовался явным правом на пенальти! Такое бывает не часто».

Впрочем, огорчаться подобным исходом судья, конечно, не стал.

После перерыва нападающие «Лаценца» с неожиданной силой повели наступление. Вдохновляемые своими болельщиками — играли все же в родных стенах, — они отчаянно рвались к воротам соперника, подменяя порой тактическое мастерство темпераментом и самопожертвованием.

Однако Виктор отбивал все атаки. Было поистине удивительно, что в своем, по существу, первом настоящем матче он действует как опытный, великолепно владеющий собой и ситуацией вратарь. Корунья с трудом подавлял восхищение, беспокойство все больше охватывало его.

Он приблизился к лицевой линии. Игра переместилась к воротам «Лаценца», и вдруг трибуны взорвались неистовым воплем. Завизжали сирены, затрещали трещотки, загрохотали петарды. Над южной трибуной словно прокатились бело-голубые волны — флаги, шляпы, платки заколыхались над людьми.

«Футбольные девушки» «Рапида», стоявшие па гаревой дорожке, запрыгали, заизвивались, дирижируя стройным хором своих болельщиков. «Ра-пид! Ра-пид»! — неслось над стадионом.

Команда забила третий гол. Оставалось двадцать минут игры.

— Все в оборону! — коротко крикнул Корунья капитану.

Бело-голубые начали оттягиваться на свою половину поля.

«Что делать? — лихорадочно размышлял тренер. — Оборона — это значит, что больше мы не забьем. Но это означает, что трудней забить нам. Как быть?..»

Он напряженно всматривался в зеленое поле, в беспрестанную смену положений, в стремительные движения игроков. Корунья читал как по знакомой книге, для пего не было тайной ничего из того, что происходило. Он заранее знал, какую комбинацию применит противник и своя команда, кто куда отпасует мяч, кто куда переместится. Увы, бетонная защита «Рапида» отражала все атаки соперников.

Оставалось пятнадцать минут... десять...

Корунья, сжимая потные кулаки, словно зверь в клетке мотался за воротами. «Что делать? Что делать? О небо, помоги!» И небо помогло.

Неожиданно левый крайний «Лаценца», отчаянным финтом обманув рапидовского полузащитника, понесся к воротам. Слева и справа на него набегали защитники, впереди был вратарь.

Корунья мгновенно сообразил, что гол не состоится. Он определил это по растерянным глазам нападающего, по спокойным ,уверенным действиям Виктора, по каким-то неуловимым признакам, которые подсказывает интуиция мастера, огромный многолетний опыт.

В ту же секунду Корунья, сложив ладони рупором, негромко, но отчетливо крикнул:

— Сбивай с ног! Быстро!

Он рассчитывал, что сработает условный рефлекс: приказ тренера любой игрок «Рапида», а тем более новичок, должен выполнить немедленно, сразу, не задумываясь и не рассуждая. Ведь стоило Виктору хоть на мгновение подумать о смысле нелепого приказа, и он мог бы решить, что неверно понял или истолковал его...

Но рефлекс сработал безошибочно. Виктор молниеносным броском нырнул в ноги нападающего, отбив мяч вытянутыми вперед руками, плечами сбив атакующего с ног.

Некоторое время оба лежали на земле. Игрок «Лаценца», — не веря своей удаче, Виктор — сам не понимая, что натворил.

Потом все сразу пришло в движение. Игрок начал кататься и корчиться на земле, демонстрируя ужасную боль в результате нанесенной ему травмы. Виктор, повернувшись к воротам, потерянным взглядом смотрел на своего тренера; судья со свистком в руке бежал к одиннадцатиметровой отметке, игроки обеих команд топтались вокруг. Описать, что творилось на трибунах, нет никакой возможности.

Через три минуты «тяжелотравмированный» нападающий «Лаценца», бодро разбежавшись, пробил пенальти и под гром аплодисментов, выбрасывая кулак к небу, подскакивая, словно горный козел, уже мчался по полю. Товарищи нагоняли его, хлопали по плечам, обнимали, горячо целовали, будто он прибыл из космического путешествия.

А еще через минуту прозвучал финальный свисток. «Рапид» выиграл у «Лаценца» со счетом 3 : 1.

Усмехнувшись, выключил телевизор доктор Зан; весело улыбнулись Бручиани и Тринко; облегченно вздохнули джентльмены из «организации»; досадливо поморщились десятки тысяч проигравших на тотализаторе; удовлетворенно крякнули немногие сотни выигравших.

Корунья, еще несколько минут до этого бледный как полотно, неподвижно наблюдавший за разворачивавшимися на поле событиями, теперь вяло брел в раздевалку.

Однако, придя в большую, пахнущую горячим паром, потом, растиркой комнату, где раздавались звонкие шлепки по голому телу, шум льющейся воды, веселые выкрики, он взял себя в руки. Прежде всего он подошел к мрачно сидевшему в углу Виктору.

— Молодец, малыш, — сказал Корунья, похлопав вратаря по плечу и широко улыбнувшись, — просто молодец. Как видишь, старый Корунья не ошибается никогда. Я говорил, что ты будешь первоклассным вратарем? Говорил. И сегодня ты доказал это! Молодец!

Столь необычная по форме и продолжительности речь обычно скупого на похвалы тренера поразила Виктора. Он встал, неуверенно взглянул на Корунья.

— Спасибо, спасибо, но, наверное, мне все-таки не надо было бросаться ему...

— Все правильно, малыш, все правильно, — перебил Корунья,— ты все сделал правильно.

— Но я не понимаю...

— Поймешь, со временем поймешь, — опять перебил тренер. — Видишь ли, есть тактика и есть стратегия. Сейчас рано, но придет время — все поймешь.

Туманное объяснение Корунья осталось для Виктора загадкой, но он уже привык: раз тот сказал «правильно», значит, правильно. Действительно, молод он еще судить о таких вещах, как тактика, стратегия, всякие высокие материи. Тренеру видней.

Его вдруг охватила бурная радость. Он ринулся в душ, запел, заплескался...

Когда команда двинулась к автобусу, товарищи сдержанно поздравили его с успехом. Об истории с пенальти молчали — не хотели огорчать парня после первой его ответственной игры.

И только Лонг, пересевший на обратном пути в автобус к команде, спросил:

— Слушай, Виктор, ты великолепно играл, слов нет. Но на кой черт тебе потребовалось сбивать с ног того парня? Ведь он же никогда не забил бы гола.

— Ну, так Корунья велел, — пожимая плечами, ответил Виктор.

Его радужное настроение начало портиться.

— То есть как велел? — не понял Лонг.

— Велел — и все, — буркнул Виктор, — «сбивай», говорит.

— Что, так и сказал «сбивай»? — удивился Лонг. Может, ты не понял, не расслышал?

— Может быть, — неохотно ответил вратарь, — шум такой стоял, ты же сам видел.

— Потому что странно все-таки, — словно сам с собой рассуждал Лонг. — Я помню, он стоял как раз за воротами. Так для него ситуация была ясна. С чего бы он вдруг дал такой дурацкий совет?..

— Не знаю, — сказал Виктор и отвернулся к окну. Автобус мчался по горной дороге. Слева к горизонту уходило, темнея, море. Вечерние краски уже позолотили дальние воды. Желтизна охватила небо. Тишина и покой царили сейчас на побережье.

В длинном караване, следовавшем за головным автобусом, тоже было тихо. Притомившиеся болельщики после бурного взрыва эмоций на стадионе теперь дремали или, задумчиво поглядывая в окна, молчали.

Дома одних ждали обильный ужин, бутылка вина, вечерняя программа у телевизора или крепкий сон на диване — словом, заслуженный отдых.

Других, наоборот, бурный кутеж в ближайшем кабачке, восторженные рассказы о блистательной победе любимой команды.

Словом, кого что.

Не успел Корунья ввалиться в дом, как раздался телефонный звонок.

Вернулись? — услышал он знакомый голос Тринко. — Поздравляю с победой. Кстати, если часам к десяти зайдете в «Осьминог», вместе отметим.

— Зайду, — буркнул Корунья и положил трубку.

Приняв душ и переодевшись, он ровно в десять входил в освещенный желтыми фонарями подъезд. Тринко встретил его торжественно, провел за столик, за которым уже сидели несколько неопределенного вида молчаливых мужчин, налил вина. Чокнулись за победу, некоторое время делились впечатлениями о матче.

Постепенно гости покидали бар.

Когда Тринко и Корунья остались одни, хозяин «Осьминога» еще раз провозгласил тост за победу и преподнес гостю бутылку лучшего шотландского виски в картонном футляре. При этом он многозначительно посмотрел на футляр.

Вернувшись домой (жена и дети давно спали), Корунья вынул бутылку и достал со дна футляра толстый, сложенный вдвое конверт. Он тщательно пересчитал плотную пачку новеньких денег, а потом долго сидел, устремив задумчивый взгляд за окно.

Да, Тринко не поскупился... Может быть, вообще надо кончать с этой тренерской волынкой? «Провести» еще десяток подобных матчей и на покой? Там, далеко на Севере, ждет его уютный горный домик, давно приобретенный, в котором он при своей кочевой жизни и побывал-то раза три не больше.

Корунья улыбнулся невеселой улыбкой. Вот так значит. Годы, десятки лет потратил он, чтобы дойти до вершины своей нелегкой профессии. И дошел. Для него нет тайн в сложном искусстве футбола. Потому что футбол — это искусство тонкое, многогранное, уникальное. Мало кому доведется постигнуть его до конца. Нет, не на поле, нет. Для этого всегда найдутся парни. А вот здесь, на посту тренера, который этих парней находит, учит, воспитывает, направляет, через годы выводит в звезды. Создает. Только такие тренеры, как он, Корунья (а их единицы в мире), двигают вперед футбольное искусство, заставляют кричать, плакать, смеяться, радоваться и скорбеть миллионы, десятки миллионов людей.

Нет ничего на свете, чтобы так объединяло людей, как любовь К футболу, так увлекало, завораживало, поглощало.

В жесточайшей, труднейшей, искуснейшей борьбе протекает игра, добывается победа.

И автор этой игры, подлинный победитель — он! Тренер!

Игроки будут меняться. Скольких он помнит юными, полными энтузиазма, не во всем умелыми, ставших ныне пожилыми, довольными или несчастными, богатыми или нищими. Пришли, играли, ушли... А он здесь, он по-прежнему у руля, и захочет — не выпустит этот руль еще долго.

Но чего стоят все это искусство, все умение, талант и мастерство этих выпестованных им корифеев футбола, если по его же знаку безошибочный удар нападающего должен миновать ворота, безупречный бросок вратаря не достигнуть мяча? Если великая игра превращается в поддавки, если слабый может победить сильного, а неумелый умелого? Если вся радость от чудесного зрелища становится радостью лишь в тот момент, когда он листает зеленые купюры?

Странно устроена жизнь...

Корунья встряхнулся. Странно или не странно, но так уж устроена. Не ему ее менять. Первый блин блином и вышел. Теперь надо постараться, чтобы и дальше все шло гладко. А для этого необходимо иметь сообщников в команде.

На ком остановить свой выбор?

Тут нужна крайняя осторожность. Одно ясно: это должны быть «старые» игроки, те, кто знает, что доживают свой век в команде, что скоро их попросят на заслуженный, но, увы, неоплачиваемый отдых, те, кто заинтересован сколотить напоследок хоть какой-то капиталец.

Первый, с кем Корунья решился поговорить, стал капитан команды норвежец Олафссон, некогда примеченный тренером и по сходной цене перекупленный в Норвегии. В искусных руках Корунья Олафссон быстро вырос в первоклассного игрока. Он не стал звездой, но отличался абсолютной надежностью, редко ошибался, был очень силен физически и вынослив. Его главной обязанностью была распасовка мячей нападающим. Олафссону только что минуло тридцать лет; он знал, что через год-два его отчислят и вряд ли удастся за это время немного подработать. Его футбольная карьера осталась позади, а впереди... впереди не было ничего ясного.

К тому же Олафссон очень любил деньги. И, наконец, главное: его игровые обязанности сулили огромные возможности — ведь послать мяч можно и левому, и правому, и тому, кто впереди, и тому, кто позади, кто выходит на позицию или уже занимает ее. Можно послать... А можно и не послать. А можно так послать, что партнер не сумеет принять, и его же в этом обвинить. Словом, много чего можно.

Однажды Корунья пригласил Олафссона погулять. Огромный, рыжебородый, могучий, он скорее напоминал регбиста, чем футболиста. «Туповат, конечно, но надежен, — подумал Корунья, — такому долго придется втолковывать, зато потом не забудет».

Они неторопливо шли по усыпанной гравием дорожке, петлявшей в ароматной роще магнолий. Пели птицы, солнце клонилось к закату, вдали ровно и монотонно гудело море.

— Слушай, Олафссон, мы хорошо провели матч с «Лаценцем» — 3 : 1. Тут твоя немалая заслуга. Вовремя сумел построить оборону. С полуслова понимаешь указание.

— Могли и 5 : 1, — заметил Олафссон. Он не отличался многословием. Он смотрел в сторону.

— Могли, — согласился Корунья. — Всегда можно сделать лучше, чем сделано. Но и так неплохо. Все довольны.

— Многие довольны, — подтвердил Олафссон.

«Что он имеет в виду, черт возьми?» — Корунья бросил на футболиста подозрительный взгляд.

— Вот что, Олафссон, мы ведь платим премии за забитый или взятый мяч, за результативную подачу. Но при твоем амплуа много не забьешь, а роль твоя в этом деле важная, хоть на первый взгляд и незаметная...

Олафссон молчал. Его выцветшие глаза имели какое-то удивленное выражение, возможно, потому, что казались без ресниц из-за их соломенного цвета.

— Так что небольшая премия была бы справедливой.

Корунья достал из кармана запечатанный конверт и сунул его Олафссону в руки. — Только болтать не следует. Не все поймут.

— Виктор поймет, — неожиданно сказал Олафссон, пряча конверт в задний карман брюк.

— Что ты хочешь сказать? — Корунья даже остановился, он был поражен.

— Он ведь тоже премию получил? — На этот раз Олафссон смотрел своими выцветшими глазами прямо в глаза тренеру.

— Повторяю: что ты хочешь сказать? — в голосе Корунья звучал металл.

— Ничего, — Олафссон пожал плечами, — не беспокойтесь, господин Корунья. Все будет делаться как вы скажете. И все будут довольны.

«Вот мерзавец, — тренер был слегка испуган, — что он знает? Неужели догадался? Но ведь тупица же! Никто, даже сам Виктор, ничего не понял, а этот сообразил? Не может быть. А может, знал раньше, — обожгла догадка, — может, у самого рыльце в пушку?»

Корунья с молниеносной быстротой прокручивал в мозгу ленту последних игр. Когда, в какой Олафссон вел себя подозрительно? Да нет, вроде все в порядке.

Тем не менее разговор этот долго не давал ему покоя. И только много позже, замечая, как ловко вел себя Олафссон, он понял, что тот уже давно, в меру своих возможностей разумеется, помогал кое-кому выигрывать в подпольном тото (почему бы не себе самому?). Он забеспокоился.

Однако беспокойство его быстро рассеялось. Все задания Олафссон выполнял точно, умно, так что придраться было не к чему. Премии его росли. Он принимал их молча. Корунья теперь не затруднял себя объяснениями — просто передавал конверт — и все.

Сложнее было с другими игроками. С некоторыми пришлось отказаться от попытки вовлечь их в дело. Они ничего не понимали. Но все же еще одного-двух Корунья завербовал. Он был доволен, что никаких откровенных бесед не происходило, все шло на полунамеках, абстрактных примерах, общих рассуждениях. Однако, когда извлекался на свет заветный конверт, выяснялось, что все всё поняли, и в дополнительных словах нужда отпадала.

Теперь Корунья был спокоен, он практически мог диктовать команде любой результат. Случались, конечно, и накладки, но редко, и Тринко проявлял понимание.

Кроме того, Корунья был достаточно умен и опытен, чтобы вскоре понять, что в этом бизнесе он не одинок. В других клубах были свои корунья и олафссоны, они тоже делали свое дело, а где-то там, за кулисами, имелся режиссер-координатор этих спектаклей, стоящий выше Тринко. Тот был лишь мелким посредником между такими, как Корунья, и неизвестными ему могучими силами.

Нет, конечно, не все клубы были отравлены и не все игроки даже отравленных в курсе дела. И все же, как он понял, щупальца «организации» достаточно широко раскинулись, чтобы независимо от поведения «чистых» клубов (так он сам их окрестил) добиваться во многих ключевых (а значит, и наиболее доходных) играх нужного результата.

В какой-то момент Корунья сам испугался угаданной им тайны. Он предпочел забыть свои мысли. В конце концов, какое ему дело до других? Он делает свой маленький бизнес, а на остальное ему наплевать.

Так бы все и шло дальше, не возникни вдруг на горизонте неожиданная туча.

Туча эта имела красивую внешность, жгуче-черные волосы, расчесанные на пробор, по-детски пухлые губы и звалась Лонг.

Да, именно этот, открытый, выпестованный Корунья, футболист, будущая, да, пожалуй, уже сегодняшняя, звезда национального футбола, неожиданно нарушил столь удачно налаженный бизнес.

Началось с того, что в ответственном матче с «Милано», который «Рапид» должен был свести в ничью (ему дали понять, что «Милано» в курсе дела и его не подведет), Лонг неожиданно на последней минуте, вопреки твердой установке тренера, осуществил великолепный проход и своим знаменитым неотразимым ударом забил гол.

Болельщики «Рапида» шумно торжествовали победу, всю ночь напролет мотались по улицам, жгли костры (а заодно и чьи-то ни в чем не повинные автомобили), пели и гонялись с дубинками за случайно застрявшими в городе болельщиками «Милано».

Пока па ярко освещенных улицах и площадях царило торжество и всеобщее ликование, в тени, в основном по телефону, звучала тризна.

— Как понять ваш сегодняшний успех? — спросил встревоженным голосом Тринко, позвонив Корунья домой, едва тот вернулся.

— Сам не понимаю, — растерянно отвечал тренер, — есть у нас такой энтузиаст, увлекся, забыл мои указания.

— Это уж ваши проблемы, Корунья. Мне важен конечный результат, а он, к сожалению, меня удовлетворить не может.

— Что ж теперь делать? И снайпер не каждый раз выбивает сто из ста.

— Вот что, Корунья, оставьте ваши дурацкие шутки. Снайпер пусть хоть все пули посылает в «молоко». А вот вам советую не обманывать людей, а то как бы самому не стать мишенью, — и Тринко бросил трубку, а тренер торопливо налил себе стакан виски, залпом выпил, потом долго не мог заснуть.

Через некоторое время раздался звонок в кабинете Тринко. Он поднял трубку, рука его дрожала. Повторился почти слово в слово предыдущий разговор.

Тринко пытался что-то объяснить, ссылался на Корунья. Однако на другом конце провода это никого не интересовало.

— Будем считать это досадным происшествием, прозвучал у его уха хриплый голос. — Если это повторится, пеняйте на себя.

Тем временем доктор Зан, только что выслушавший, хоть и в более изысканных выражениях, ту же мысль от Бручиани, в ярости названивал своему тренеру.

Бручиани, которому тоже позвонили из «организации», забыв об осторожности, долго, до хрипоты, ругался со своим партнером, а точнее сообщником.

Вот так и тянулась цепочка.

Что касается главного виновника всей этой телефонной карусели, героя дня Лонга, то в отличном настроении он отмечал успех со своей подругой, «футбольной девушкой» Марией, поклонниками и друзьями.

— Ты был великолепен, — не уставала повторять Мария, прижимаясь к груди Лонга. — Никто не мог ожидать, что вот так, на последней минуте...

— Ничего, — воинственно кричал Лонг, — я им еще не такие сюрпризы преподнесу!

— Смотри, как бы тебе не преподнесли сюрприз, — негромко сказал Олафссон, нарушив наступившую паузу.

— Что ты имеешь в виду? — повернулась к нему Мария.

Лонг не обратил на слова капитана никакого внимания.

— Что сказал, то и имею, — проворчал Олафссон, наполнив свой бокал пивом (он был единственным в команде, кто позволял себе иной раз выпить, да и то лишь пиво).

Мария не имела пока еще жизненного опыта, зато была в высокой степени наделена женской интуицией. И когда они возвращались после веселого вечера в ресторане, словно нарочно останавливаясь поцеловаться у каждого фонаря, она напомнила Лонгу слова Олафссона и задала тот же вопрос:

— Как ты думаешь, что он имел в виду?

— Какое это имеет значение, Мария? Быть может, что найдется на меня непробиваемый защитник или вратарь или собьют на штрафной. Да бог с ним. Он ведь, сама знаешь, осторожничает всегда, его любимая пословица какая? «Цыплят по осени считают», — он засмеялся. — Ну, а мы с тобой считаем по весне. У нас с тобой всегда весна! Верно?

На пути их оказался очередной фонарь, и они застыли в очередном поцелуе.