В своей истории христиане проливали крови, наверно, не меньше буддистов или индуистов. Но эта кровь никогда не была ритуальной. Христиане никогда не убивали других людей во искупление своих собственных грехов. И потому церковная жизнь, давно покрывшаяся золой быта и грешками мирян и пастырей, в схоластическом спокойствии ищущая равновесия всех духовных проблем — все же лучше безумного пламени, что опаляет ветеранов «контактов с космическим Разумом».

(Иосиф Бродский. Мексиканский дивертисмент).

Этот мир, мир языческих жертвоприношений был хорошо знаком людям Библии. Библейские пророки имели возможность своими глазами видеть человеческие жертвоприношения у своих соседей по планете: у финикийцев… Жесткое отмежевание первых христиан от «античного наследия» также станет понятнее, если вспомнить, что в глубине этого «наследия» проступала человеческая кровь.

Египетская «инквизиция» сжигала тех, кого считала «бесноватыми»: «Многие утверждают, что в эти твари переселилась душа самого Тифона… В городе Илифии, пишет Манефон, заживо сжигали людей, которых называли Тифоновыми, и, провеивая их пепел, рассеивали и уничтожали его» (Плутарх. Об Исиде и Осирисе, 73)

В «Илиаде» (23,175-176) упоминается о заклании 13 троянских юношей при погребении Патрокла. Ифигения, по одной версии, будучи жрицей Артемиды в ее храме в Тавриде, должна была приносить в жертву всех попавших в эти края чужеземцев; по другой — она сама была убита своим же отцом Агамемноном по научению жреца… И даже в «историческое время», во второй половине I тысячелетия до н.э. такие жертвы приносились, например, в Риме после поражения при Каннах и в Греции перед битвой при Саламине Фемистокл был вынужден подчиниться требованию народа и убить трех знатных персов перед сражением (см. Плутарх. Жизнеописание Фемистокла, 13). «Когда Фемистокл совершал жертвоприношение у триеры главного начальника, к нему привели трех пленников, очень красивых собою, роскошно одетых. Как говорили, это были дети царской сестры. Когда их увидел прорицатель Евфрантид, жертвы вспыхнули ярким пламенем и в то же время справа кто-то чихнул, что также было добрым предзнаменованием. Тогда Евфрантид велел обречь на жертву юношей и заклать их Дионису Оместу: в таком случае будет эллинам победа» ).

Даже в начале четвертого века после Рождества Христова человеческая кровь, орошающая языческие алтари, еще не была чем-то из области далеких преданий: «Финикийцы каждый год приносили любимое и единородное дитя в жертву Кроносу, ему же в шестой день месяца Метагитиона заколали людей и на Родосе; а в Саламине, в одном храме арголидской Афины и Диомеда, какой-нибудь преследуемый человек обегал трижды вокруг жертвеника, и потом жрец, пронзив ему копьем чрево, сжигал его на горящем костре. Много таких же человекоубийств происходило и в Египте: в Гелиополе, например, ежедневно приносили три человеческие жертвы, пока, узнав об этой жестокости, царь Амозис не приказал заменять их столькими же восковыми изображениями. На острове Хиос жертвоприношение омадийскому Дионису состояло в расчленении человека, тоже делалось и в Тенедосе, да и в Лакедемоне жертвой Аресабывал также человек, и на Крите совершали подобные человекоубийства в честь Кроноса, а Афине сирийская Лаодикия ежегодно приносила в жертву деву, которую теперь заменяют ланью. Равным образом, человеческими же жертвами умилостивляли своих богов ливийцы и карфагеняне, да и думатинцы в Аравии всякой год заколали в жертву отрока и погребали его под жертвенником. Сверх того история свидетельствует, что все вообще эллины, перед выступлением в поход, приносили в жертву людей', тоже делали фракийцы и скифы, а афиняне упоминают о принесенных в жертву дочерях Леоса и Эрехтея. Да и ныне, кто не знает, что в великом городе, (т. е. Риме) в праздник латриарского Зевса закапывается человек? Справедливость этого засвидетельствовали и известнейшие философы. Диодор, сделавший сокращенное описание библиотек, говорит, что ливийцы, торжественно приносили в жертву Кроносу двести благороднейших отроков, и к этой жертве присоединяли не менее трехсот других . А писатель римской истории Дионисий повествует, что в Италии именно сами Зевс и Аполлон требовали себе человеческих жертв от так называемых аборигенов, и что те, которых коснулось это требование, приносили богам часть всех плодов, а если они не приносили в жертву людей, за то подвергались различным бедствиям, и до тех пор не видели конца злу, пока не обрекали себя на десятину, умертвив же и принеся в жертву десятого из людей, были причиной запустения своей страны» (Евсевий Памфил. Слово василевсу Константину по случаю тридцатилетия его царствия, 13) .

Иной сборник языческих свидетельств о человеческих жертвоприношениях в античном мире составляет христианский писатель конца II века Климент Александрийский: «Мессенец Аристомен заколол триста человек Зевсу Итомскому, полагая, что столь великие и вместе с тем столь изысканные гекатомбы совершил при благоприятных предзнаменованиях. В том числе закланных был и Теопомп, царь лакедемонян, благородное и жертвенное животное. Тавры — племя, населяющее полуостров Таврику, тех из чужестранцев, которых они у себя захватят, после того, как те, плывя по морю, сбились с пути, сразу приносят в жертву Артемиде Таврической. Эти заклания Еврипид вывел в трагедии. Моним же в „Собрании удивительных вещей“ рассказывает, что в Пелле, городе Фессалии, приносят в жертву Пелею и Хирину ахейцев. Аентиклид в книге „Возвращения“ сообщает, что ликтийцы (это критское племя) закалывают Зевсу людей, а лесбосцы подобную жертву приносят Дионису, по словам Досида. Фокейцы же (не премину сказать о них), как Питокл повествует в третьей книге „О согласии“, устраивают человеческсие всесожжения Артемиде в Таврополье. Житель Аттики Эрехтей и римлянин Марий принесли в жертву собственных дочерей: один — Персефоне, как сообщает Демарат в первой книге „Трагедийных деяний“, другой же, Марий, — Аверрункам, как рассказывает Дорофей в четвертой книге "Италийской истории» (Климент Александрийский. Увещание к язычникам. 42,2-7).

И римляне не были чужды этому обычаю. В 536 г во вторую пуническую войну по совету Сивиллиных книг на базарной площади были живьем зарыты в землю два галла и два грека (по мужчине и женщине) . В крайне стесненных обстоятельствах употреблялся обет священной весны. В силу этого обета все, что родится в будущую весну живого, не исключая и людей, должно быть принесено в жертву богам. Убивать, впрочем детей не решались в историческое время, а давали им вырасти до зрелого возраста и затем выпроваживали их за пределы своего отечества на все четыре стороны. Подобный обет раз сделали и Римляне в начале второй пунической войны (537 г.), ограничив, впрочем его одними жертвенными животными и через 21 год действительно исполнили обещанное . Был у римлян и своеобразный ритуальный штрафбат — Devotio: посвящение человека в искупительную жертву за государство. У римлян полководец мог обречь в жертву подземным богам кого угодно из списка воинов, чтобы чрез это отвратить гнев богов от своего войска. Обреченный бросался в самый пыл сражения и если был убит, это значило, что жертва принята богами благоприятно. Если же он оставался в живых, то вместо него все-таки хоронили изображение человека и над ним приносили очистительную жертву .

Язычники и сами со временем начали гнушаться подобными практиками: “ — Смотри, что ты делаешь, преступный Дамид! Своими словами ты едва не опрокидываешь храмы и алтари богов. — Не все алтари, Тимокл. Ведь что ж в них дурного, если они полны благовоний и фимиама? Но я увидел бы охотно свергнутых со своих оснований алтари Артемиды в Тавриде, на которых эта дева наслаждалась известными всем жертвоприношениями, радовавшими ее” (Лукиан. Зевс трагический, 44). «Известные всем жертвоприношения” Артемиде — это намек на историю Ифигении…

В Аркадии богу Ликею «обыкновенно» приносили в жертву мальчиков (Августин. О Граде Божием. 18, 17).

"В историческую эпоху здравое чувство Греции победоносно борется с этим страшным пережитком. Где человек заменяется жертвенным животным ; где — куклой; где человек остается человеком, но жертвоприношение заменяется окроплением жертвенника его кровью, или же его сбрасывают со скалы, принимая меры к тому, чтобы он был спасен; где, наконец, очень редко, — и это было самым строгим отношением к старине, — для жертвоприношения приберегают присужденного к смертной казни преступника. Все это были так называемые «фармаки», то есть средства «исцеления» государства от болезни" .

И все же — было… Было и в Греции, было и на Руси.

Рассказ «Повести временных лет» о том, как Перуна пустили в плавание по Днепру, перестает казаться «разрушением культурных памятников родной старины», если вспомнить, что Перуну еще за несколько лет до года Крещения принесли в жертву христиан: «В год 6491 (983) пошел Владимир против ятвигов, и победил ятвигов, и взял их землю. И пошел к Киеву, принося жертвы кумирам с людьми своими. И сказали старцы и бояре: „Бросим жребий на отроков и девиц, на кого падет он, того и зарежем в жертву богам“. Был тогда варяг один, а двор его стоял там, где сейчас церковь святой Богородицы, которую построил Владимир. Пришел тот варяг из Греческой земли и исповедовал христианскую веру. И был у него сын, прекрасный лицом и душою, на него-то и пал жребий, по зависти диавола. И посланные к нему, придя, сказали: „На сына-де твоего пал жребий, избрали его себе боги, чтобы мы принесли жертву богам“. И сказал варяг: „не дам сына моего бесам“. Посланные ушли и поведали об этом людям. Те же схватили оружие, пошли на него и разнесли его двор. Варяг же стоял в сенях с сыном своим. Сказали ему: „дай сына твоего, да принесем его богам“. И кликнули, и подсекли под ними сени, и так их убили. И не ведает никто, где их положили» . До Крещения Владимира и Руси оставалось пять лет…

Не от жестокости люди приносили столь страшные жертвы — скорее от отчаяния. Слишком далек Бог. Слишком близки боги. И слишком непостоянен у них характер: сегодня помогают — завтра издеваются. И как жест последней надежды люди убивали друг друга перед лицом богов: может, хоть это сделает вас милосерднее…

Нельзя понять Евангелие без рассказа о грехопадении. Нельзя понять сияние Фаворской горы без знания той пропасти, в которую скатились люди. Долго человечество карабкалось к той «полноте времен», когда ему можно было дать Евангелие. За это время не только много воды утекло — но и много крови у многих алтарей.

Есть смутный отблеск правды в этих кровавых блужданиях религиозного чувства. Действительно, «без пролития крови не бывает прощения» (Евр. 9,22). Кровь есть жизнь, и человек ощущает потребность именно жизнь, «весь живот наш» вверить, посвятить горнему миру. Кроме того, Бог просит людей: «Сыне, дай мне сердце твое». Но и духи также хотят всецело подчинить себе людей. Поистине, по слову Достоевского, — «здесь дьявол с Богом борются, и поле битвы сердца людей». Союз должен быть не поверхностен, он должен быть заключен не на периферии человеческой жизни, а в ее глубине — в сердце. И вот духи просят: так вынь это сердце наружу и дай его нам. Как жест вверения себя духовным владыкам, человек льет кровь свою и кровь жертв.

И у семитов в доветхозаветные времена был культ человеческих жертв. Жертвоприношение Иеффая (Суд. 12) предстает как отголосок архаичной практики. По весьма вероятной догадке В. Розанова, обряд обрезания родился как замена ханаанскому обычаю жертвопришения первенцев .

И все же не кровь людей, но кровь животных льется в мире Ветхого Завета. Это — лучше, чем «вечерняя жертва восьми молодых и сильных».

Тем не менее, если знать техническую сторону ветхозаветных ритуалов, то планы восстановления иерусалимского Храма и древнееврейского богослужения не вызывают энтузиазма.