На третий день Глеб с попутчиками попали в густой туман. Протяни руку – и уже ничего не увидишь. Деревья норовили в самый неподходящий момент выпрыгнуть навстречу и врезать в лоб. Поэтому пришлось остановиться: по такой дороге далеко не уйдешь, заблудишься в трех соснах. Они разбили палатку и развели костер: хорошо, что веток здесь навалом, далеко идти не надо.

Хухэ сразу же унесся прочь: видимо, на охоту. Путники пообедали и решили отдохнуть: дорога сильно выматывала. И конца-края ей не видно. Хоть бы Хранитель пути показался, сказал, сколько еще осталось. Кажется, они уже целую вечность бредут по свету. Растеряли домашний вид и стали похожи на бродяг: одежда поизносилась, обувь обтерлась. Скоро им милостыню подавать начнут.

Почему-то и Хранитель пути, и тетушка Кэт говорили, что нельзя доверять всем без оглядки. Они правы. Но вот как, как можно согласиться переночевать у незнакомых людей, а потом всю ночь караулить по очереди? Глеб представил, как он, отдежурив, будит Приша, чтобы передать вахту. В этот момент просыпается кто-то из сыновей Захарии и замечает, что за хозяевами наблюдают. Как потом им в глаза смотреть?

Если не доверяешь, то незачем кров принимать. Как-то так. Хотя у Огородника они очень рисковали. Просто повезло, что пронесло. Хоть и говорят, что лучше умереть самому, чем убить веру в людей, умирать как раз и не хочется. И где найти баланс между доверием и разумной осторожностью, никто не знает. Надо им наконец прислушаться к словам тетушки Кэт и Хранителя пути и не надеяться только на фенека. А потому сегодня ночью путники будут начеку.

Вообще, когда смотришь в туман, мерещатся разные ужасы. Потому что оттуда может вынырнуть что угодно. А ты до последнего будешь слеп и глух. Но зато можно представить и другое: воздушные замки, на ступенях которых сидит белокурая фея. Хм… Снова сбился на штамп. Хотя и ведьма-брюнетка – тоже избито. А вот если… Глеб вообразил: Мёнгере стоит на фоне Алтанхота, Золотого города. За нею высится дворец из розового мрамора, чуть поодаль – черный Храм. Все улицы и площади засыпаны песком, ветер гоняет его туда-обратно. И ослепительно-белое солнце. Да, эта картина будоражит.

Глеб заглянул в палатку: Мёнгере и Приш спали. Ну и пусть отдыхают, он пока посторожит. Тем более, Хухэ вернулся – с ним веселее. Глеб погладил фенека, тот положил ему голову на колени, да так и остался лежать. Во сне хорошо, не думаешь о многих вещах: о доме, родителях, друзьях. Не мучаешься: дойдут ли путники до радуги или застрянут в междумирье навсегда? Раньше было проще: Глеб мог выплеснуть страхи в стихи. А теперь… Лучше об этом не размышлять.

Из палатки вылез Приш и сменил Глеба. Поэт забрался на его место и постарался заснуть, но сон не шел. Почему-то разболелась спина, заныли ноги. Глеб повернулся набок, нос к носу с Мёнгере. Ее волосы разметались, укрыв девушку, точно покрывалом. Длинные ресницы слегка вздрагивали, шрам на щеке казался инородным штрихом, так не вяжущимся с красотой попутчицы. Глебу хотелось стереть его. Он невольно протянул руку и провел по щеке. Мёнгере не проснулась, лишь беспокойно пошевельнулась. Вот что, спрашивается, на него нашло?

Глеб закрыл глаза и вскоре отрубился. Он не проснулся, когда Приша возле костра сменила Мёнгере. Лишь ранним утром его разбудил горячий шепот:

– Быстрее вставайте!

Сердце ушло в пятки: что случилось? Глеб с Пришем вывалились из палатки и увидели: в рассеивающемся тумане брело существо, похожее на огромного медведя. Его туловище закрывало горизонт. Существо казалось немыслимым: разве может его вынести земля? От одной его поступи должна стоять неимоверная дрожь. Свет померкнуть из-за поднявшейся в воздух пыли. А они все – оглохнуть. Но оно словно плыло в надвигающемся рассвете: невозможное и реальное, подсвеченное лучами восходящего солнца.

Тело существа поросло густыми лесами, хребет ощетинился горами. Местами блестели голубые кляксы – шкура зверя, как ожерельем, была усыпана озерами.

– Хозяин, – прошептал Приш.

– Что? – не понял Глеб.

– Хозяин всего, – повторил Приш.

Он замер, вглядываясь вдаль. Мёнгере застыла рядом. Лишь Хухэ спал, беспокойно шевеля ушами. А потом солнце взошло, и видение растаяло.

Приш опустился на траву:

– Точно, это хозяин всего. У нас есть одна легенда про него. Что раньше он бродил по свету, а потом свернулся в клубок и уснул. Из этого существа и появилось Темногорье.

Приш вытер со лба пот – похоже, переволновался.

– Надо же! Повезло нам его увидеть.

Глеб сел рядом.

– Странно. Кому бы рассказать, так не поверят. Подумают, что крыша съехала.

– Это очень… – Мёнгере не могла подобрать слова. – Величественно. Глядя на такое, понимаешь, что мы – песчинка. Раз, и нас нет. А это всё было, есть и будет. И грустно, что уже без нас.

Глеб согласно кивнул: да, немного подавляет. Ощущение, что соприкоснулся с беспредельным. Дали подглядеть одним глазком. А дальше живите как раньше. Только не получится как раньше. Хочется и после себя оставить след в вечности. А не быть муравьишкой на травинке, растущей на шкуре загадочного существа. Впервые в жизни Глеб ощутил собственную малость.

Они долго сидели возле костра, не проронив ни слова. А потом солнце поднялось, и путники стали готовить завтрак. В воздух взметались искры, оставляя после себя росчерки пламени. Мёнгере помешивала ложкой кашу а потом заговорила:

– У нас есть история одна. О драконах. Мне кажется, эта сказка попала в Алтанхот с торговцами с севера. Потому что в Золотом городе гроз не бывает.

Мёнгере сняла котелок с огня, разложила кашу по тарелкам, а после поведала.

У Солнца народились дети – огненнокрылые драконы. Ярко-красные, с длинными узкими мордами, с острыми клыками. Больше всего на свете любило Солнце своих детей. Но дети вырастают и покидают родителей. Однажды разлетелись драконы по миру. Кто куда. Напрасно Солнце искало их. Напрасно ждало. Ни в какую не желали драконы возвращаться.

Соскучилось Солнце и стало посылать лучи на поиски. Летели лучи, превращались в острые копья, били молниями. Тянуло их к огненнокрылым драконам. А те больше всего на свете любили летать во время грозы, под проливным дождем, в борьбе с ветром. И молнии разили драконов, ломали их крылья.

Вскоре погибли все дети Солнца. А оно не знает об их смерти. И продолжает ждать и звать, посылая молнии на землю.

История была из тех, после которых не хотелось ни о чем говорить. Лишь убежать в дальний угол и побыть одному. Об убийственной родительской любви. Жадной и эгоистичной. Которая калечит детей, держит их возле родителей всю жизнь. Мёнгере добавила:

– У нас не бывает ни дождя, ни гроз. Это очень старинная легенда. А тут я своими глазами увидела льющуюся с неба воду.

И больше не проронила ни звука.