В прошлый раз в дальнем углу коридора ничего не было, тупик. Теперь же там дырой в стене зияла распахнутая дверь – ничем не примечательная, белый пластик. Непонятно, почему они прошли мимо нее в прошлый раз, будто глаза кто отвел. Похоже на ментальное воздействие. Может, на этой базе проводили разработки направленного гипноза?

Глеб вошел в комнату. На самом деле странная. Обита войлоком и вся в проводах. Провода подключены к мониторам, различным датчикам, нарукавникам. Видимо, чтобы снимать показания с человека. Во время эксперимента, наверное. Глебу не хотелось думать, какие опыты проводились на людях. Возможно, что и ничего страшного – изучали воздействие планеты на людей.

Глеб представил себя на одной из этих кушеток, опутанным проводами, как змеями. От одной мысли сделалось нехорошо, словно что-то из истории болезни. Как там было?

В последние дни в памяти часто всплывали стихи, чужие. Глеб тосковал по дару и понимал, что потерял его навсегда. Потому что… Потому что он загадает совсем другое желание. Не для себя, а для других поэтов и сказочников, потому что так надо. Глеб уже принял решение. Лишь бы Мёнгере захотела быть с ним, без нее будет совсем худо.

Вот и они никак не сдохнут, идут и идут. Вечные странники. Даже Хранитель пути потерял к путникам интерес, ничем не обозначает свое присутствие.

Глеб хорошо понимал неизвестного ему Валеру: он бы тоже не смог лежать привязанным, беззащитным. Больные стихи больного человека. В этой комнате Глеб ощущал себя так же. Нахлынула слабость, как тогда, в душевой. Ноги подкосились. В последний момент Глеб ухватился за поручень кровати, а потом всё поплыло.

* * *

Аврора смотрела печально. У нее, Авроры Сияющей, всегда присутствовала во взгляде некоторая беззащитность и обреченность, теперь это усилилось.

– Почему ты уехал?! – спрашивала она простуженным голосом. – Я ведь бросила ради тебя столицу, жениха, спокойствие. А ты укатил черт знает куда!

В ее груди что-то булькало, как в кипящей кастрюле.

– Мне сказали, что ты отказался от крыльев, – продолжала она. – Я носилась по городу и искала тебя. Под дождем. Спрашивала людей, но никто тебя не видел. Чертов город поглотил твои следы.

Впервые Глеб усмотрел в ее лице схожесть с печальным ликом икон: те же опущенные уголки глаз, горькая складка губ. Он не знал, что ответить.

– Молчишь… – Аврора резко прошлась по комнате, затем взяла сигарету со столика и закурила. – Я ведь простыла под ливнем. Месяц в больнице провалялась. Месяц! Думала, уже не выйду.

Она потушила сигарету в пепельнице.

– А ты молчишь! Мог бы что-нибудь ответить для приличия. Я пожертвовала ради тебя всем.

– Я отрекся от дара и крыльев из-за тебя, – наконец произнес он.

Аврора покачнулась и начала падать. Глеб пытался подхватить ее, но она исчезла.

…Экзамен подходил к концу. На этот раз всё было предсказуемо скучно. Багровый Пик особого интереса к студентам не проявлял, Стило никого не валила, а Аврора… Она смотрела со скучающим видом в окно. На ее безымянном пальце красовалось кольцо с прозрачным камнем.

– Это тот самый подающий надежды молодой человек? – благосклонно взглянул на Глеба Багровый Пик. – Очень интересно, чем вы нас удивите, Черный Поэт.

Глеб взмахнул крыльями и взлетел под потолок. Бриллиант на кольце Авроры переливался всеми цветами радуги, оторваться от него было невозможно. Вдохновение нахлынуло сразу же.

Стихи рождались легко: мощные и страстные, полные боли и надлома. Но Глеб знал, что их написал кто-то другой. Он попытался стряхнуть наваждение, но ничего не мог с собой поделать: стихи изливались помимо его воли.

Глеб метался по аудитории, бился в окно, как глупая муха, а члены комиссии с улыбкой наблюдали за ним.

– На самом деле, очень талантливый поэт, – весело поблескивая очками, заявил Багровый Пик.

– Один из лучших на факультете, – согласилась с ним Стило. – Вы же слышите – стихи Мастера.

Аврора поднялась, сорвала с руки перстень и сказала:

– Ты меня спрашивал, а я отмалчивалась. Так знай, я люблю лишь тебя! Мой ответ – да!

… Скарлетт сидела в кафе одна и смотрела прямо перед собой. Глеб удивился: а где же ее вторая половина – Джейн? Подруги были неразлучны. Скарлетт повернула голову, и Глеб рассмотрел, что ее глаза заплаканы.

– Ты что? – удивился он.

Плачущая Скарлетт – всё равно как теплый лед. То, что не может быть никогда. Скарлетт была уверенная в себе, с вызовом ко всему миру. Глебу казалось, что размягчить ее не способен никто.

– Мы же думали, что ты умер, – произнесла Скарлетт. – Искали тебя вместе с твоими родителями.

У Глеба неприятно заныл живот.

– Меня долго не было?

– Два месяца, – сухо ответила Скарлетт. – Мама твоя с ума сходит.

Глеб опустился на соседний стул:

– Не может быть.

Скарлетт зло поглядела на него:

– Конечно! Только о себе и думаешь! Плевать на друзей и родителей. Гениальный Черный Поэт, а остальные – так себе.

Глеб хотел возразить, но не смог.

– Ты права, Скарлетт, – сказал он. – Прости меня.

Слезы потекли ручьем из ее глаз, и сквозь всхлипывания Глеб с трудом различил:

– Я ведь любила тебя. А ты так этого и не понял.

…Лис произнес:

– Почему ты ничего не сообщил мне? Ведь я же твой друг.

Глеб ощутил огромную тяжесть: он всем причинил боль. Им и себе. Лис расправил крылья.

– Смотри. Мне стыдно ходить с ними. Из нас двоих ты был лучшим. И вот я с крыльями, а ты – нет.

Последовала пауза. Глебу хотелось сбежать, чтобы не видеть ничьих укоряющих глаз. Он устал! И от чувства вины тоже.

– Я узнавал, – Лис достал какую-то бумажку. – Сейчас делают операции по восстановлению крыльев. Вот прайс. Ребята согласны скинуться. Скарлетт уже собирает деньги.

Глеб не выдержал и заорал.

* * *

Войска шли ровными рядами, печатая шаг. Серебряная лента уплывала за горизонт, от сверкания начищенных доспехов слепило глаза. Но Мёнгере восседала на троне с прямой спиной: ей, правительнице Алтанхота, недостойно показывать слабость. Она вновь подтвердила свою красоту, а неудачные соперницы убрались в Храм прислуживать богам, пока не постареют. Надо вообще запретить этот странный обычай, он раздражал Мёнгере. У Золотого города может быть только одна повелительница.

Древки копий стучали по мостовой, когда воины приветствовали правительницу. Скоро тяжелую поступь ее армии узнает весь мир. Пришла пора утопить его в свете. И истинный свет – это она, Мёнгере.

– Ты права, милая, – прошептал кто-то за троном.

Этот голос заставил Мёнгере горделиво вскинуть голову: она добилась многого. И получит еще больше: весь мир падет к ее ногам. Дочь лунного дракона будет править им.

– Так будет, милая, – подтвердил голос.

…Мать впервые была без платка, скрывавшего лицо. Огромные глаза с длинными ресницами, волосы цвета ночи: мама Мёнгере казалась типичной дочерью своего народа. Она с восторгом взирала на свою дочь.

– Я всегда любила тебя, правительница, – произнесла она. – Любила и оберегала.

Она продолжала с восхищением разглядывать Мёнгере.

– Когда ты только родилась, я знала, что ты особенная.

Мать склонилась перед Мёнгере:

– Мне раньше пришлось скрывать от тебя правду, прятать чувства.

Слова бальзамом лились на сердце Мёнгере. Теперь все узнают, что мать всегда боготворила ее. И всем придется полюбить Мёнгере, иначе…

Мама полезла в мешок и достала оттуда голову:

– Я убила ее ради тебя. Чтобы не мешала править.

С ужасом Мёнгере узнала в голове свою сестру, дочь золотого дракона. Голубые глаза были выколоты, нос отрезан. И тогда Мёнгере стошнило.

* * *

Приш стоял на мосту вместе с Алисой. Ее волосы были распущены, в них запутались оранжевые ягоды. Приш удивился: откуда в долине появилась рябина? Сроду не росла. Он несмело протянул Алисе бусы. Она восхищенно охнула и долго любовалась ими. Потом повесила на шею. Бусы на самом деле шли ей, Приш не ошибся с выбором подарка.

Он погладил ее по волосам, в руке оказалось несколько ягод боярышника. Снова нежданный сюрприз. Приш раздавил их и попробовал на вкус, они отдавали кровью. Он поднял голову и посмотрел на Алису: ее горло было разорвано, оттуда толчками вытекала алая жидкость.

– Я отдала за тебя жизнь, – прошептала Алиса и обернулась Хармой.

А потом умерла.

…Отец ворвался в гостиницу.

– Приш, сынок! – закричал он. – Возвращаемся!

Приш не поверил: как же так? Ведь яблони начали чернеть, одна за другой. А отец суетился: упаковывал вещи, те никак не хотели влезать в сумку. Отец вынимал их и укладывал по новой.

– Пап, – уточнил Приш. – Ты не ошибся?

Но тот не успел ответить, в комнату влетели мама и Лиза, за ними – хозяин постоялого двора. Они загалдели наперебой.

– Приш, я по тебе соскучилась. Как же я рада, что ты снова будешь жить с нами.

– Приш, сынок, я пирогов с яблоками привезла.

– Я же всегда говорил, что драка для парня – нормальное дело.

Приш едва не оглох, но до чего же он обрадовался: не надеялся всех так быстро увидеть, и дня не прошло. Приш стал собираться, но ему не давала покоя одна мысль: что же случилось? Почему ему можно вернуться домой?

– Выгнали Маттиса, – наконец ответил отец. – Разобрались во всём и решили, что из-за него стал урожай гибнуть. Ведь если бы не Мат-тис, ты бы в драку сроду не полез. Так что поехали обратно, сынок.

…Женщина смотрела с тоской и нежностью. Ее зеленые волосы были заплетены в сотни тонких косичек, из рассеченной брови по бронзовой коже стекала кровь.

– Ты скоро? – подошедший мужчина был схож с кем-то, знакомым Пришу.

Его правая рука была перевязана, мужчина прихрамывал на левую ногу.

– Хочу проститься с сыном, – ответила женщина.

Они общались на неизвестном Пришу языке, но он понимал их. Мужчина провел рукой по бритой голове.

– Дай мне его, – попросил он.

Взял Приша на руки и посмотрел, будто желая запомнить каждую черточку. А потом осторожно поцеловал в щеку.

– Живи, сын, – пожелал мужчина и обратился к жене: – Ты правильно запрограммировала флаер?

– Да, – ответила та. – Выбрала планету с параметрами, близкими к нашим. Аппарат должен опуститься возле населенного пункта.

Женщина тоже поцеловала Приша.

– Живи, сын, – попрощалась она с ним.

До Приша дошло, кого напоминал мужчина – его самого. Только повзрослевшего. Он хотел протянуть руки, чтобы дотронуться до родителей, но не смог, Приш был спелёнат, как младенец. После всё заволокло едким дымом, послышались тяжелые взрывы, землю несколько раз ощутимо тряхнуло. Женщина вскрикнула и осела на землю. И Приш зарыдал.